СССР-2061. Сборник рассказов. Том 8 [СССР 2061] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Милослав Князев Пятая медаль

Светка Белова сидела перед кабинетом директора. Не в первый раз, между прочим. Но было и отличие, причём весьма существенное. Если во всех прошлых случаях она мысленно готовила речь о том, что раскаивается, признаёт вину и больше не будет (всегда совершенно искренне, во всяком случае, на момент произнесения действительно верила в то, что говорила), то сейчас не собиралась делать ничего подобного. Наверное, впервые в жизни девочка чувствовала такую страшную несправедливость и была готова повторить до последнего слова всё то, за что её вызвали к директору школы.

А всё началось неделю назад, когда классная руководительница, учительница русского языка и литературы, Марья Петровна дала задание для следующего классного часа.

— Тема – герои среди нас, — объявила она.

— Про первое место на соревнованиях за приз школы подойдёт? — тут же спросил Пашка Гарин.

— Не нужно понимать так буквально, — ответила учительница. — Среди нас не означает именно в нашем классе. У некоторых из вас есть родственники – настоящие герои. Вот о них и нужно подготовить короткие доклады.

Тема оказалась не такой простой, как поначалу ожидали дети. Это для большинства оставшихся на Земле, все они, «марсиане» – герои. Но для них самих, прилетевших сюда вместе с родителями ещё совсем маленькими или даже родившихся и выросших уже под куполами красной планеты – ничего особенного. Нет, были и такие, кого и по меркам Марса можно назвать героями, но совсем немного.

У того же Пашки Гарина отец не дал сошедшему с орбиты транспортнику обрушиться на восьмой купол. Капитан Андрей Гарин совершил самый настоящий подвиг. Катапультировал экипаж и увёл корабль в сторону. Разбился вдребезги! Все думали, что погиб, но спасатели нашли тело в скафандре, а медики смогли собрать буквально по кусочкам. Летать капитан больше не мог, но до сих пор работает в космопорту восьмого купола диспетчером.

Эту историю и так все на Марсе знали, как впрочем, и на Земле. Да и сам Пашка уже сто раз хвастался. Но все выслушали, как он рассказал об отце-герое ещё раз. Павел Гарин вышел к доске (обычно дети отвечали со своих мест, но по такому случаю было сделано исключение) и во время доклада перебрасывал на неё из своего учебного планшета фотографии папы, грузового транспортного корабля и его обломков.

Потом Наташа Воронова рассказала про свою маму. Она, в отличие от Пашки, никогда не хвасталась, но эту историю тоже все знали. Людмила Воронова остановила великую марсианскую эпидемию.

Биологи из третьего купола исследовали найденные на красной планете микроорганизмы и случайно заразились. Вообще-то это считалось невозможным по причине полной несовместимости марсианской и земной жизни, но вирус каким-то образом мутировал. Хуже всего то, что не заметили сразу, опасный микроб покинул стены лаборатории, и на карантин прошлось закрывать весь купол.

Паники не было. Люди жили и работали так же, как и раньше. И умирали. Жертвами эпидемии стали тридцать восемь человек.

Врач Людмила Воронова нарушила карантин. Вошла внутрь третьего купола и заразилась вместе с остальными. И успела разработать сыворотку. Все дети в классе прекрасно помнили тот случай, но всё равно выслушали доклад Наташи, о её героической маме.

Ещё имелся один герой, которого все в классе знали лично. Ничего удивительного: во-первых, старший брат одноклассника Жени Маркина, а во-вторых, ученик этой же школы (под восьмым куполом она пока всего одна). Три года назад, когда ему было столько же, сколько и им, вездеход с пятым «А» потерялся в пустыне. И если бы только «потерялся». Назад, хоть по навигатору, хоть по собственным следам вернуться можно всегда. Да и вызвать спасателей тоже. К несчастью вездеход ещё и сломался и, как назло, отказали не только двигатели, но и рация. И чёрт бы с ней, вещь по сыти совершенно ненужная, пережиток устаревших инструкций, так как у любого при себе имелся планшет с выходом в планетарную сеть. Вот только как на зло застряли прямо посреди аномалии, мощная рация оттуда пробилась бы без проблем, а планшеты никак. Хорошо хоть реактор и очиститель воздуха продолжали работать.

Из взрослых в той экскурсии присутствовали только водитель да учительница. Первый был ранен ещё во время аварии, а вторая подвернула ногу, когда попыталась пойти за помощью. Ещё повезло, что совсем недалеко, поэтому смогла вернуться к вездеходу. Тогда Павел Маркин надел взрослый скафандр (в детском на такой путь не хватило бы воздуха даже с парой запасных баллонов, а на большее количество ранец не рассчитан и их пришлось бы тащить в руках), нацепил дополнительные баллоны и отправился за помощью.

Сначала его поступок сочли вовсе не героическим, а глупым. Мол, кто мешал просто спокойно посидеть сутки в вездеходе? Да и это самый крайний срок, потом бы их обязательно хватились и нашли. Но на следующий день началась песчаная буря. Если бы не Павел, детям пришлось бы две недели сидеть в сломанной машине. С ранеными взрослыми и без еды! Нет, их бы обязательно бросились спасать. Не смотря ни на какую буру. И обязательно бы спасли! Но ценой каких усилий и возможно даже жертв?

Если первые три героя были прекрасно известны всему классу, то о четвёртом не знал никто. О нём рассказал Серёжка Коржиков, его дядя жил и работал в Лунограде. Это на Марсе атмосфера хоть очень разреженная, но всё же есть, и метеориты почти не беспокоят, во всяком случае, попаданий в купола не было ни одного, за всё время их существования. Луна – совсем другое дело.

Очередной метеоритный дождь нарушил герметичность. Кроме главного купола, который так просто не пробить, и основного города под поверхностью, там есть немало дополнительных объектов снаружи. Как правило, технические помещения, где люди бывают нечасто, но именно в тот момент в разгерметезированном отсеке находилась целая бригада. Дядя Сергея, не задумываясь, прикрыл отверстие голой рукой и держал, пока ремонтники не восстановили целостность обшивки. Таким образом, спас своих товарищей, а руку ему потом новую вырастили.

Если не у всех, то у многих дедушки, а то и бабушки участвовали в Третей Мировой. Войне Судного Дня, как её назвали на западе, и Войне За Спасение, как она называлась на самом деле. В 2022 году Россия, Белоруссия, Украина и Казахстан после всенародных референдумов объявили о восстановлении СССР. И почти сразу на него напали фашистские страны НАТО. У многих ребят из класса были родственники участвовавшие в той войне. Одни погибли, другие вернулись с наградами. Но никто из детей не сделал доклада в их честь. Они жили в мирное время, и трудовой подвиг ценился куда выше ратного.

Светлана Белова оказалась единственной, кто думал иначе. Девочка вышла к доске, но посылать туда изображение из своего планшета не спешила. В руках она держала массивную металлическую шкатулку. Всё так же молча передала предмет первой парте.

— Ой! Тяжёлая! — воскликнул Пашка, чуть не уронив.

— Конечно, — с гордостью ответила Светка. — Сварена из обшивки потопленного авианосца американских фашистов «Барака Хусейна Обамы». Крышка вырезана из бронестекла «раптора» какого-то там поколения, сбитого лично моей бабушкой.

Под стеклом, на красном бархате, лежало четыре одинаковых медали «За отвагу». Во всяком случае, на первый взгляд. Присмотревшись внимательней можно было понять, что одна из них слегка отличается и не только отсутствием внизу надписи СССР, но и диаметром.

— Первую медаль получил мой пра-пра-пра-прадед при обороне Москвы, — начала рассказывать Света.

Тяжёлая шкатулка пошла по рукам, а на доске появилась первая фотография.

— Белов Пётр Иванович. Начал войну ополченцем под Москвой, закончил старшим лейтенантом при штурме Берлина. Там и погиб, не дожив до победы всего нескольких дней.

— Вторую медаль получил его внук, мой прапрадед. Лейтенант Белов Андрей Владимирович. За выполнение интернационального долга в Афганистане.

Света сделала паузу и поменяла изображение на экране планшета, соответственно и на доске.

— А почему третья медаль какая-то не такая? — раздался вопрос из класса.

— Да, ненастоящая! — поддержал его другой голос.

— Она настоящая! — ответила девочка. — Меньшего размера и без СССР, но всё равно настоящая. Такие делали в те страшные времена, когда одни предатели развалили Советский Союз, а другие их молча поддержали. Её получил мой прадед Белов Евгений Андреевич, когда боролся с такими предателями и бандитами в Чечне. Было очень трудно, потому что их открыто поддерживали деньгами и оружием фашисты стран НАТО и продажные чиновники несоветской России.

На доске сменилось ещё несколько старых фотографий, на этот раз уже цветных, и девочка продолжила:

— А теперь про последнюю, четвёртую медаль. Я никогда об этом не рассказывала, но вы все и так знаете.

— Не знаем, — тут же ответил Пашка.

— Неужели? — хитро сощурилась Светка. — Может, скажешь, что и этого никогда не видел?

Девочка нажала заранее подготовленный файл у себя в планшете и на доске появилась знаменитая, имеющаяся в любом учебнике истории, фотография. Имена героев, изображённых на ней, были известны всем в классе, просто Светке запрещалось хвастать, и все думали что однофамильцы. Однако сегодня был повод рассказать семейную легенду, и девочка не могла им не воспользоваться.

Светкину бабушку сбили в небе над Вашингтоном. Как она оказалась в отряде, который поднимал красное знамя над американским рейхстагом Наталья Белова и сама не сумела ответить. Но факт оставался фактом и фото семи бойцов на крыше Капитолия имеются не только в учебниках истории. Его видел весь мир! Шестеро мужчин в форме ВДВ и девчонка с косичками в порванном лётном комбинезоне.

За тот случай лейтенант Наталья Белова и получила свою первую медаль. И не только её. Звёзды Героев Советского Союза им всем тогда тоже дали.

Дети смотрели на одноклассницу и не могли поверить. Как?! Как они сразу не догадались?! Ведь сходство с бабушкой на фотографии было абсолютно очевидно.

— А почему тут одно пустое место? — спросил всё тот же Пашка, когда стальная шкатулка вернулась к нему.

— Для пятой медали, — ответила девочка.

— И где она?

— Пока нет. Когда мы улетали на Марс, бабушка подарила мне эту шкатулку. И ещё взяла обещание, что следующая медаль будет моей.

Затем ученица отложила в сторону свой планшет, встала перед классом, подняла руку в приветствии и очень серьёзно произнесла:

— Я, юная пионерка Светлана Белова, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь выполнить данное бабушке обещание. Когда закончу школу, поступлю в военно-космический флот СССР и сделаю всё от меня зависящее, чтобы не посрамить славных предков и заслужить такую же медаль.

Класс замер в молчании. Такими клятвами просто так не разбрасывались. Затянувшуюся паузу нарушила учительница:

— Белова! У СССР нет военно-космического флота.

— Марья Петровна, я учусь только в пятом классе, — чуть ли ни со снисхождением ко взрослой непонимающей простейших вещей ответила девочка. — До окончания школы – целая вечность. Конечно же, к тому времени построят.

— Но у СССР нет врагов, для защиты от которых нужно строить космический флот, — попыталась убедить свою ученицу классная руководительница.

— Враги будут всегда! — твёрдо ответила девочка. — И отвага будет всегда!

Потом задумалась и добавила:

— Я читала историю. Когда в прошлый раз разваливали Советский Союз, тоже рассказывали, что у него нет врагов.

Светка тогда много чего ещё наговорила и теперь сидела перед кабинетом директора. Но на этот раз не собиралась ни раскаиваться, ни брать своих слов обратно. А уж клятву тем более. Девочка твёрдо верила в светлое будущее и была готова за него сражаться. Значит, у будущего имелись неплохие шансы.

***

Лукина Виктория Всему своё время (209)

* * *
Бледное Солнце оторвалось от линии горизонта. Как и четыре миллиарда лет назад, в его лучах загорелись красноватыми мазками сотни кратеров. Небо зарделось оранжево-розовым цветом, и лишь вокруг самого диска набирал силу голубовато-фиолетовый ореол. Равнина, лоскутом гофрированного шёлка, распласталась у подножия горы Олимп, устремлённой вверх на двадцать семь километров, — самой высокой во всей солнечной системе. Заискрились полярные ледниковые шапки, вздохнули вулканы, а тончайший снежный наст от нахлынувшего тепла испарился легкой дымкой.

Марс просыпался, и зеленоватой рассветной звёздочкой подмигивала ему далёкая планета Земля.

По безжизненной пустыне закружили пылевые вихри. Один из них, крутящейся воронкой добрался до обитаемой зоны и взорвался у её границы красно-черным конфетти. Ударившись об ограждение, все они рассыпались на морозном воздухе в снежную пыль, и только один сумел проникнуть в грунт и спустя время со скрежетом пробурил в стене крошечное сквозное отверстие. Очутившись в пункте назначения, «лазутчик» перевернулся на свою выпуклую спинку и поджал лапки.

* * *

Столица Марсква, пробуждаясь ото сна, напоминала сказочный мир под сверкающим, словно гигантский мыльный пузырь, климатическим куполом. Солнечные батареи на крышах домов-сфер перемежались оранжереями и сонно крутящимися флюгерами. Мириады ярких невиданных цветов, с чувствительными тычинками-антеннами и веерами зеркальных листьев, разворачивались к Солнцу в почтительном поклоне.

Неподвижные проспекты и бегущие тротуары умылись брызгами поливальных вертушек, над центральной площадью, под парящими в воздухе торами автомагистралей, кружилась стая полиэтиленовых белоснежных голубей, а из невидимых динамиков лилось:

«Союз нерушимых республик свободных…»

На перекрёстке улиц Космонавтов и Энтузиастов, в доме номер 12345, утро заблестело глянцем на белоснежном полу, пригрелось в мягком ворсе ковра-поляны, заиграло золотистыми прожилками на гранях стен-трансформеров из оргстекла.

Электронный лабрадор Фобос, виляя хвостом и приговаривая «завтракать пора» запрыгнул на хозяйскую кровать.

— Фоб, я же тебя заряжал вечером, какой ты обжора, — светловолосый парнишка потрепал пса за уши и, вставив его хвост в зарядное устройство, выставил программу: «Кролик, запечённый с овощами и злаками»

Лабрадор замер и, улыбаясь во весь рот, стал насыщаться электрическими «калориями».

Фоторамка на прикроватной тумбочке посигналила синей кнопкой и, изображённая на ней смеющаяся девушка, сказала:

— Привет, Фрол! Сегодня – аттестация по архитектуре, а потом – формирование стройотрядов на лето! Наш проект Храма Всех Религий утверждён!

— Рад тебя видеть! — парень ласково провел рукой по фото.

— Ты чего это меня разлохматил? — девушка, улыбаясь, взмахнула рукой, и одеяло вмиг слетело с Фрола на пол.

— Ах, вот ты как! — он вскочил с постели и, отключив Фобоса от сети, подтолкнул его к фотографии.

Тот приветственно залаял и лизнул изображение.

— Ой, — девушка нахмурилась, — обслюнявил всю! Ладно-ладно, я вам отомщу!

Синяя кнопка погасла, и фоторамка видоизменилась в куб с горящим циферблатом.

— Завтрак через десять минут и не забудь установить систему влажной уборки в комнате! — распорядились часы маминым голосом и преобразились в аквариум.

— Не забуду, — буркнул Фрол, высыпая в него щепотку разноцветных горошин. Он дождался, пока они размокли, покрылись радужной чешуёй и стали носиться друг за другом среди силиконовых водорослей, как настоящие рыбки… потом взял полотенце и пошёл в душ.

* * *

Кухня-столовая напоминала кают-компанию: большой овальный стол, полукругом – диван и несколько разномастных кресел, предназначенных для задушевных вечерних посиделок. Одно – из красной кожи, с уютными подлокотниками и тиснёными символами на высокой спинке, другое – авангардное, словно сплетённое из металлической лозы, а третье – из бурого дерева, с коваными когтистыми лапами на каждой изогнутой ножке.

На открытых полках – модели космических кораблей, глобусы Марса, Земли, Луны… масса причудливых сосудов из цветного вулканического сплава, коллекция удивительных инопланетных камней и минералов. Бытовая техника и холодильные шкафы – до самого потолка, а стена напротив – сплошной сенсорный экран.

Фрол включил изображение: трёхмерная церковь с золотым куполом и витражами-иллюминаторами взлетела ракетой и, рассекая оранжевое небо, взяла курс на Венеру.

— Это общий вид, — объяснил Фрол родителям, — есть ещё два десятка полномерно-тактильных чертежей: интерьеры, планы коммуникаций и алтарь, в котором мы использовали мотивы всех мировых конфессий.

— Гав-гав, — Фобос уставился на экран, — гениально!

— Уверена, что летающий Храм займёт достойное место в средствах дипломатического сотрудничества, — заметила мама, — для развития межгалактических связей это – необходимый аспект! Я буду рекомендовать руководству включить твой проект в санаторно-курортный комплекс на побережье Ацидолийского моря. Оздоровление сознания и души советского человека должно базироваться на доверительных отношениях с Высшим Разумом!

— Ма, ты можешь хоть дома говорить нормальным языком? — Флор выдавил на блюдце из тюбика яичницу с беконом.

— Могу, сынок. Умничка! Ты – мой самый любимый марсианский архитектор! — улыбнулась мама.

Папа, гладко выбритый, с остатками мыльной пены под носом и микротелефоном-серьгой, в виде красной звезды в правом ухе, пил дымящийся энергетический напиток чёрного цвета. Перед ним стояла тарелка с выпечкой и банка с надписью «Десерт «Система Менделеева плюс» Он намазал сладкую массу на бисквит, хлебнул из чашки и сказал:

— Сын, я горжусь тобой! Дорогая, — он взглянул на жену, — что нового на работе?

— Разрабатываем новинки зимнего туризма – лыжные курорты в зонах с низкой гравитацией. Очень перспективное направление в системе здравоохранения: травматизм минимальный, умеренная тренировка вестибулярного аппарата, эмоционально – сплошные эндорфины, а значит – регуляция иммунной и нейроэндокринной систем. Геронтологи тоже поддерживают.

— Ма, ты это называешь нормальным языком?

— Затяжные прыжки на лыжах с трамплина – источник радости и здоровья для всех, даже для столетних граждан! Теперь понятно? — покачала головой мама и принялась жевать салат из разноцветных капсул и зёрен проросшей пшеницы.

— Отец, а как там твои кванты? — спросил Фрол, выжимая из тюбика вторую порцию глазуньи.

— Последняя модель квантового компьютера уже испытана. Он позволит выполнять задачи при участии параллельных вселенных – распределит составляющие сложной задачи между ними, а затем сложит «пазлы» в единственно правильное решение – думаю, это будет 250-значное число, а может и более того.

— А как потом расшифровывать?

— Для этого и существует квантовая криптография, сынок. Язык цифр – универсален для любого разума! Компьютеры прошлого столетия раскладывали бы такое число лет двести, наверное, а квантовый – за тридцать минут.

— Какие умные! — воскликнула мама. — И чего их раньше не придумали?

— Всему своё время, — папа с глубокомысленным видом отправил в рот очередной бисквит, — видимо, историческая необходимость в них созрела именно сейчас. Благодаря соединению компьютера и лазера, мы создали экспертные системы нового поколения с очень высоким интеллектом.

Он поманил Фобоса и обнял его:

— Как думаешь, псина, теневые фотоны из других вселенных воздействуют на лазерное излучение?

— Гав! Они размывают и рассеивают поток света, — отрапортовал пёс, — угостите пирожным, хозяин!

— Конечно, конечно, жуй дружище!

Фобос в один момент проглотил угощение и разлегся под столом.

— Что ты сделал?! У него же нет системы пищеварения, он на аккумуляторах, — ахнула мама, заглядывая собаке под хвост, — где теперь эти кексы осядут? Фобос, миленький, плюнь, плюнь… это несъедобное для тебя, понимаешь? Вход то у тебя есть, а вот выхода нет!!!

— Возможно, у него вход и выход в одном месте, — предположил папа, обожающий научные эксперименты, — он в любом виде выплюнет! Электронных собак ещё никому не приходило в голову выгуливать, мы будем первыми!

Спокойствие нарушило пиканье красной звезды в папином ухе – звонок был из оборонного ведомства. Выслушав до конца невидимого собеседника, он сдвинул брови:

— То, что я вам сейчас скажу – секретная информация. Она пока не подтверждена, но есть основания подозревать, что сегодня на рассвете, во время перигелия, была совершена попытка проникновения.

— Кого и куда? — растерялся Флор.

— О чем ты? — изумилась мама. — Снаружи – минус сто пятьдесят градусов по Цельсию, а толщина стен климатического купола – два метра!

— Ну, — папа развел руками, — будем разбираться. Нарушена целостность оболочки, отверстие – около восьми миллиметров, уровень радиации за счёт проникающего повышенного ультрафиолета, в этом районе превысил норму. Там сейчас работают специалисты. Фрол, в университет тебе сегодня идти не нужно.

— Но у меня встреча… и аттестация!

— Не важно, отправляйся в Ретроград, на сегодня отменят занятия во всех учебных заведениях.

* * *
На улице было свежо и солнечно. Разноцветные аллеи, словно ручьи, петляя между домов, вливались в терминал уличных лифтов, развозивших марсквичей по трём уровням столицы. В верхнем, с развилками воздушных магистралей, был расположен деловой город: производства, торговые и научные центры, вузы, выставочные павильоны. Средний – жилые районы, развлекательные и спортивные комплексы, сады и парки отдыха, а нижний, с романтическим названием Ретроград, был построен для людей старшего поколения и хранил в себе чудный мир дачного посёлка.

Первые поселенцы Марса, возраст которых варьировался от восьмидесяти до ста десяти лет, жили в Ретрограде, наслаждаясь своими сокровенными привязанностями – креативным садоводством, рыбалкой, написанием мемуаров, осваиванием вечного гончарного круга, рукоделием и варкой клубничного варенья.

Фрол пересёк сквер и подошёл к танцплощадке. Эстрада была украшена надувными шарами, а на скамейке лежала забытая кем-то атласная театральная сумочка.

Возле автомата с газировкой он остановился и опустил в щёлку трёхкопеечную монету. В гранёный стакан полился вишнёвый сироп, а за ним – пенясь и шипя, пузырящаяся прохладная вода. Фрол стал пить, щурясь от солнца и чувствуя, как прохладная струйка стекает по подбородку и капает на ворот рубашки.

Он сорвал с клумбы бумажную ромашку и, сосредоточенно стал пересчитывать лепестки: любит, не любит, любит, не любит, любит… рассмеялся и побежал вдоль бутафорной берёзовой рощи, мимо искусственного пруда, к домику, увитому пластмассовыми розами и клематисом. На деревянном заборе улыбалась глиняная трехцветная кошка, вдали жужжала электропила, куковала механическая кукушка, а под плеск воды из поливочного шланга, садовое радио тихо выводило:

«Разбрелись возле тихой реки, васильки, васильки, васильки…»

— Бабуля! — позвал Фрол.

Бабушка вышла ему навстречу в соломенной шляпе и батистовом сарафане до пят, — стройная, загорелая, со смеющимися морщинками у глаз:

— Фролушка приехал! Сейчас чаёвничать будем!

Она накрыла стол в беседке: вынесла самовар, мёд, пышные оладьи, сметану… заварила в чайничке мелиссу и смородиновый лист.

Когда в чашках задымился душистый чай, подошел дед – высокий, крепкий, с рубанком и рулеткой в руках.

— Привет, внук! Ты у нас заночуешь? Можем ночью рыбу поудить, — он кивнул в сторону небольшого бассейна, в котором плескались два десятка радиоуправлямых лещей.

— С удовольствием! А я привез вам новый времясберегающий компрессор. Когда заняться будет нечем или настроение неважное, нужно прилечь и подключить прибор. Ночной сон – не учитывается. Соотношение – один к ста. Каждый час такого сна превращается в сто часов вашего жизненного резерва! Это новая разработка Академии Наук, нам тоже такие выдали.

— Спасибо, внучек, — улыбнулась бабушка, — пригодится! У нас с дедом есть мечта!

Она подвела Фрола к садовому телескопу:

— Видишь зеленоватую звёздочку? Мы родились на ней… и с годами все чаще снятся нам трамваи нашего детства, летние кинотеатры в черноморских посёлках, школьные вечера и цветущие пионы на могилах наших родителей. Мы – невозвращенцы, но надеемся дожить до того времени, когда можно будет запросто слетать на Землю.

— На современных кораблях полёт займет двести пятьдесят девять суток по эллипсу и семьдесят – по параболе, — сказал дед, — но космолеты с ядерными двигателями в скором будущем смогут добраться до околоземной орбиты всего за пять-шесть часов! Так что будем консервировать время, чтобы сбылась наша мечта! А теперь, давайте пить чай!

* * *
По коридору Института Новейших Технологий, поскрипывая металлическими суставами, двигался Робот – смотритель. Одна из микросхем его мозга диктовала ему представление об идеальном порядке. На ходу заменив перегоревшую лампочку и высосав носком ботинка пыль вдоль плинтуса, он заметил ещё один непорядок – приоткрытую дверь в лабораторию. Включив максимальную дальнозоркость, он заглянул внутрь.

Профессор с красной звёздочкой в левом ухе склонился над микроскопом, а увеличенные в десятки раз изображения, ритмично мелькали на гигантском мониторе:

пластиковые чешуйки, геометрические сегменты полукруглых крыльев, частицы красного пигмента, черные вкрапления шунгита, капроновые жгутики зрительного нерва, чип с системой координации и адаптации… запаянная ампула с цифровым информационным кодом.

Робот увидел, как игла-микрон поддела место спайки, и бесконечное количество чисел помчалось бегущей строкой.

— Двухсот пятидесятизначное число! — с восторгом воскликнул профессор, потирая руки. — Ещё одно подтверждение моей гипотезы мироздания: «Всему – своё время!» Пока квантовый криптограф будет подбирать ключ к шифру, сделаю учетные записи, итак:

«Обнаруженная модель изготовлена из высокотехнологичных материалов, неподвижна, полностью идентична реальному подвиду жесткокрылых членистоногих, обитавших на планете Земля и именуемых кокцинеллами, коровками Моисея, жуком Святой Девы Марии или птичкой Девы. По древним поверьям – считается слугой Богородицы и играет роль посланца, приносящего людям удачу»

Профессор, не отходя от микроскопа, собрал воедино все составные части жука, и словно маленькую красочную брошь, положил в специальный контейнер у открытого окна. Робот ослабил зрение, тихонько прикрыл дверь, и никто не заметил, как через пару секунд чудо-экспонат бесследно исчез.

* * *

Закат окрасился алым заревом. Сумеречные тени вплелись в бутоны рукотворных цветов, светодиодами зажглась листва на фонарях-рябинах, остановили бег тротуары…"Спят усталые игрушки, книжки спят…»

Двое малышей во фланелевых пижамах шептались, сидя на подоконнике.

— Ну, покажи-ии… я никому не скажу!

— Поклянись!

— Клянусь Поясом Астероидов!

Маленький кулачок разжался – на ладошке лежал красный шарик с черными крапинками.

— Может, это кусочек кометы или застывшая капля заката?

— Она не застывшая, она – живая!

— Не верю…

— А я верю! Просто её нужно согреть.

Малыш сложил ладони коробочкой и стал дышать в них.

Шарик качнулся, по бокам у него появились тонкие лапки, выглянула чёрная головка, красная спинка в чёрный горошек разделилась надвое и… он взлетел!

— Это Божья коровка!!!

— Кто тебе сказал?

— Никто…я это сам знал… всегда…

— На Марсе никогда не было, и нет коровок!

— Теперь есть!

Дети, затаив дыхание, посмотрели на звёздное небо.

— Божья?!!!

— Да…

* * *
Наступила ночь. Город спал, отдыхая от дневных забот, тревог и суеты. Звенели электрические цикады, из калориферов дул тёплый летний ветер с ароматом маттиол, а сквозь прозрачный климатический купол глядели россыпи загадочных созвездий.

В кухонной кают-компании дома номер 12345 горел свет. Папа, в атласном стёганом халате, величаво восседал в кресле из бурого дерева, с коваными когтистыми лапами на каждой изогнутой ножке. Мама, в цветастой ночнушке, откинулась на высокую, с тиснеными символами, спинку красного кожаного кресла. А электронный лабрадор Фобос уютно устроился в авангардном плетении из металлической лозы.

— Видишь ли, — рассуждал папа, — нельзя идти вперёд, не оглядываясь, какие бы заманчивые горизонты не манили. Любая эволюция имеет начало и ни в коем случае нельзя его отсекать, это все равно, что лишить структуру ДНК одного из звеньев.

— Прошу тебя, не томи, — взмолилась мама, — ты философствуешь уже три часа, а самого главного так и не сказал. Даже Фобос отключился, потому что твои умные, но очень усыпляющие размышления, в такое позднее время действуют, как снотворное. Так что там выдал твой квантовый компьютер?!

— Не торопись… говорят, что в прошлом было принято употреблять спиртовые настойки по поводу и без повода…сегодня у нас есть повод, давай чокнемся за счастье всего человечества!

— Давай! У нас в аптечке есть сорокалетняя спиртовая настойка «Пектусин» и прекрасные химические колбы.

— Наливай!

— За счастье!!!

Папа осушил колбу до дна и, наконец, медленно вымолвил:

— В послании было сказано: «ВОЗРОЖДАЙ И ПИТАЙ КОРНИ И ТОГДА ВЕЧНОЕ ДРЕВО ЖИЗНИ ОКРЕПНЕТ, А МОЛОДЫЕ ВЕТВИ ПРОРАСТУТ К САМЫМ ДАЛЁКИМ ЗВЁЗДАМ»

Мама растерянно заморгала;

— Пришло время оглянуться на Землю?

— Да, дорогая! И сделать всё возможное для её возрождения!

* * *

Таисия Вершинина Тень

«Чудо!!! Снегопад!..», — прозвучала мысль и ушла, освободив человека, оставив его наедине с местом, с явлением, которое необходимо будет впитать в себя, запомнить сердцем, душой, а потом доставать потихоньку, малыми крохами, согреваясь им в тусклое время жизни…

Блестящие иголочки, быстрые и колкие, исчезали, не успев коснуться поверхности Марса…

Солнце почти скрылось.

Мурат стоял, выпрямив спину, и смотрел, поджав губы, на звезду зеленоватого цвета.

Земля…

Рядом с ней повисло еле различимое желтоватое пятнышко – Луна.

Марсово море плюнуло холодной кашицей под ноги 607КС-95.

Такой номер присвоил Мурату бригадир. На Марсе всем давали номерные обозначения.

ШЕСТЬСОТ СЕДЬМОЙ КОСМИЧЕСКИЙ СТРОИТЕЛЬ, ДЕВЯНОСТО ПЯТАЯ БРИГАДА.

Мурат нестерпимо захотел присесть. По вечерам тело его болело от дневных нагрузок. Поверхность Марса сплошь покрывали каменистые бугры и рытвины. Каждый шаг – работа. Почти все силы, оставшиеся после трудового дня, были брошены на то, чтобы стоять и дожидаться Н., который издалека должен был увидеть его.

Он подошел неслышно и хлюпающим, как морская кашица, голосом произнес:

— 607КС-95? Я не ошибся?

— Это я, — Мурат протянул руку, — вы не ошиблись.

Н. не стал отвечать на рукопожатие.

— Мы встретимся с Вами завтра, в восемь вечера по земному времени. Вам удобно?

— Вполне. Однако я думал, что все произойдет здесь, сейчас…

Н. отрицательно закачал головой.

— Нет, здесь слишком опасно, да к тому же вы утомлены. Завтра. В корпусе N3, в моем помещении.

Он исчез тут же. Мурату показалось даже, что Н. растворился, словно призрак.

— Эти их штучки, — буркнул он себе под нос, — никак не могу привыкнуть к ним.

Н. не приходил на побережье. Мурату явился лишь образ Н., его голограмма.

Вдалеке показались мутные завихрения – скоро в этих местах должна разразиться пылевая буря… Он должен спешить.

Мурат повернулся спиной к бесконечно далекому пространству и побрел к месту ночевки, двигаясь медленно и неуклюже, словно неся тяжкий груз.

Дневник 607КС-95, 9 марта 2061 года (страницы 25–26).

«Хотел забросить дневник, но наш врачеватель психосостояний сказал, что ни в коем случае нельзя прекращать записи, так как это может быть для меня опасно.

Я не знаю, о чем писать…

Когда-то в детстве я вел такой же дневник. Нам в школе дали задание: в течение учебного года записывать в специальную тетрадь все, что мы видим вокруг себя. Исписывал я каждый день ровно по листку. Нам почему-то запретили пользоваться компьютерами – писали карандашами и ручками. Так странно и непривычно было…

Сейчас приходится делать то же самое. Сложно, неудобно: рука плохо двигается. Почерк страшный! Мне кажется, я сам с трудом разбираю прошлые записи.

Дом… Наше поселение… Я не то, чтобы сильно скучаю по БМ-6, но… что-то скребет внутри все же… Пять лет! Так далеко от Земли!

2061 год. Наш СССР отпраздновал его шумно и весело. Я тогда только и мечтал о том, чтобы оказаться рядом с друзьями! Здесь почти не удалось хватануть праздника.

Родители рассказывали, что раньше, во времена, когда они сами были маленькими, да и обновленного СССР еще не существовало, не было и наших дружных поселений. Люди жили в больших городах, которые потом разделили на маленькие районы, ставшие впоследствии самостоятельными. Милые мне БМ-7, БМ-1, милый родной дом, БМ-6! Как там все? Посиделки у соседей, шумные гуляния…

Сейчас представились мне его цветущие летние сады и огромные заснеженные деревья зимой.

Пять лет…

Если бы не Майя!

Ага, теперь знаю, что буду писать завтра: причины и обстоятельства, из-за которых пришлось мне лететь на Марс добровольцем».

Мурат проснулся слишком рано. Свет вливал свою красную массу в щели большого ангара, где жили строители, наполняя пространство туманными образами меняющихся форм. Мурат открыл глаза; лежал тихо, чтобы не разбудить остальных.

Ему снились деревья, расползающиеся по пескам красной планеты, покрывающие ее необъятные просторы своими ветвями. Подобных он на Земле не встречал! Очевидно, его воображение переполнило голову, соединив реальность и сны…

Он встал, умылся каплей воды: она здесь на вес золота, сделал пару глотков и пошел в общую трапезную.

Кормили их каждый день одинаково: странными на вкус питательными смесями, предположительно дававшими все необходимые витамины и минералы. Хватало одного приема пищи в день, несмотря на тяжелые физические нагрузки.

Втолкнув в себя пресную водянистую кашицу, Мурат отправился к своему рабочему месту.

Взобравшись на небольшое плато, он остановился передохнуть.

Вокруг простирались ростки будущего города, вернее поселений, расположенных очень близко друг к другу. Круги, овалы, треугольники – стены будущих домов.

Над всей местностью, вернее той ее частью, где велось строительство, и жили люди, высился огромный полупрозрачный купол, всегда напоминавший Мурату мыльный пузырь.

Солнце взошло. Небо отливало фиолетовым – редкое и красивое явление.

Мурат смотрел на будущий город, чувствуя свою значимость. Он строитель нового мира: внеземного мира. Он единица начала, маленькая частица, дающая жизнь большому и сложному организму.

«Н.!» – он вспомнил про сегодняшнюю встречу. Неприятное ощущение коснулось сильного тела.

Мурат знал, какой опасности подвергает себя, но любопытство гнало его вперед.

Дневник 607КС-95, 10 марта 2061 года (страницы 27–28).

«Майя, сегодня я пишу о тебе… Мне почему-то легче вспоминать прошлое, чем описывать настоящее…

Будущее… Раньше считали, что оно прекрасно. Не знаю. Я не заглядывал туда. Мне по душе прошлое, Майя.

Она была молода и красива; двадцатилетняя, полная здоровья и сил. Родители умерли, когда девочке было десять. Это ее трагедия.

Мы с ней… дружили. Да что там! Я влюбился. Был как одержимый. Она? Не знаю. Майя всегда была немного странная… загадочная. Верила, что будущее будет лучше, чем настоящее, сама же хотела жить в прошлом. Однажды ей подвернулся один из пиратов.

Пираты состояний… Я не уверен, что они олицетворение зла, как принято считать, но… они все же натворили немало бед.

Собственно, один и них и вернул ее в прошлое. Сначала на десять минут, потом на полчаса, потом на час и… все, она осталась там.

Только вот тело ее в настоящем, и ведет оно исключительно растительный образ жизни. В больнице для жертв пиратов…

В какой-то момент я понял, что Майя исчезла из настоящего, превратившись в тень – слабое подобие себя. Но в прошлом ли она или попала в другие миры? Кто-то предполагает, что пираты состояний сами не могут контролировать свой дар и отправляют людей, куда ни поподя, вернее, неизвестно, куда.

Когда я видел Майю в последний раз, она ходила, как во сне: двигается, говорит, ест, а сама будто спит, будто нет ее в этом мире…

Понадобилось очень много денег, чтобы устроить ее в этот центр. Они там кормят Майю, ухаживают за ее телом и будут продолжать это делать, пока я перевожу деньги на счет. Вот. Потому я здесь. Марсианский строитель – доброволец».

Мурат закончил свой трудовой день, как полагается: ни раньше, ни позже «зеленого времени» (все часы, после сигнала с главной вышки).

Их бригада создавала чей-то будущий дом, в котором однажды поселятся первые марсианские жители.

Мурат остался доволен собой. Он сильно устал, но запрещал себе думать об отдыхе: скоро предстоит встреча с Н..

«Разве не понимаю я всю опасность глубокого погружения? — размышлял Мурат на пути к своему прошлому. — Понимаю… Но ведь не только пираты – доктора часто лечат своих пациентов с помощью детектора состояний. Хотя, у пиратов эта способность врожденная…».

Мурат начинал ощущать тихое волнение. Дыхание его стало неровным, шаги спотыкающимися. Тело потеряло свою особую пластику, выработанную на Марсе, и будто повисло.

Ночь подкралась, словно тень. Фобос и Деймос – верные спутники красной планеты – тихо начали свое движение навстречу друг другу.

Мурат же наконец-то добрался до места. Н. встретил его и провел в бункер.

Они начали свой путь по бесконечным длинным переходам.

«Странно… Столько лет прошло! Как умудрился этот заурядный сотрудник научно-исследовательского марсианского института скрыть от всех свою истинную природу?» – размышлял Мурат, следуя за тенью Н., ибо это все, что он мог различить в темных коридорах.

Тень человека, шедшего впереди него, двигалась по прямой, не меняя своих очертаний, пока не свернула к одной из дверей, располагавшихся вдоль стены.

«Кто-то рассказывал мне, что пиратов в СССР очень много, что распространились они уже по всей Земле, как зараза, как болезнь; даже за пределами поселений, даже в иностранных республиках; и миллионы людей находятся под их влиянием, не замечая его… Сказки все это… сказки», — думал Мурат, заходя в комнату и садясь в кресло, на которое указал ему Н.

— Я скоро вернусь. Сидите здесь и ждите, — прошептал он и удалился.

Час. Два.

Мурат встал, открыл дверь и… увидел улицы своего родного поселения БМ-6, Майю, спокойно идущую ему на встречу, чистый солнечный дождь, подаривший себя земле, золотой воздух, пушистый цветочный куст, куда он уткнулся, ступив за пределы комнаты в свой родной, до боли знакомый и любимый мир.

Он протянул руку и дотронулся до ее волос. Она одернула голову, как-то неудобно, неловко, неестественно.

Мурат не успел шелохнуться, как почувствовал себя летящим стремглав вниз, в черноту.

Мгновение…

Тело его резко выпрямилось.

Мурату показалось, что он находится в каком-то помещении.

Вездесущая темнота простиралась повсюду, забирая его руки, ноги и голову в свои миры.

«Где я?», — спросил он громко, надеясь услышать в ответ шаркающую походку Н. или его хлюпающий голос.

Тихо.

Неожиданно включили свет – Мурат закрыл глаза. Кто-то подошел к нему.

— Смотрите, — сказал некто.

— Очень ярко! Пожалуйста, убавьте свет! — попросил Мурат.

— Смотрите, — повторил металлический голос.

Мурат с трудом открыл глаза.

Он находился в незнакомой комнате. Стены, пол и потолок ее были серыми, ни намека на двери или окна. Помещение оказалось гигантским шаром, в центре которого возвышался стул с сидящим без движения Муратом.

Рядом стоял человек в красной одежде. Лица его не было видно, только глаза – черные, без выражения – «как шлемы у средневековых рыцарей», — подумалось Мурату, и он почему-то улыбнулся.

— Вы что-то вспомнили? — холодно и вежливо спросил незнакомец.

Мурат не знал, что ответить. Он захотел встать, но не смог.

Взгляд его случайно упал на руку – он увидел тело старика… слабость, дряхлость.

— Сколько мне лет? — спросил голос, принадлежавший Мурату.

Глаза человека в красном оказались совсем близко. Они проникли в его голову, мысли, забрали способность жить…

Слова донеслись до ушей тихим шепотом:

— Сорок лет назад Вы решили перенестись в состояние предполагаемого прошлого, в вашу иллюзию, в представление о далеком времени. С тех пор Вы стали зависимы. Мы лечим Вас, пытаясь избавить от жажды несуществующего… Помните ли Вы, как прошли эти сорок лет?

Он не помнил ничего, начиная с того момента, как вошел в комнату, указанную ему Н., вернее, как открыл дверь в состояние.

Его глаза медленно закрылись, он полетел дальше.

Ветви раскидистых деревьев ползли по песку, по сухой земле, пробираясь через кратеры, вулканы, горы, разломы. Лед таял. Вода наполнила пустыни. Деревья становились все выше, сильнее. Их стволы окрасились в цвета восхода. Свет наполнил красный воздух, поглотил жажду. Вода перетекала с гор, вода меняла очертания планеты, вода наполняла жизнью каждую клетку пространства. Зеленая сетка растений покрыла пустыни.

В ее очертаниях появилась мысль… дыхание…

Сотворение мира…

Прошлое или будущее, или все рядом?

Тело Мурата плавно скользило по волнам, окутанное звездами, сливаясь с чем-то необъятным. Оболочка, покрывавшая его, растаяла – он ощутил бесконечную силу…

Он не мог видеть себя: его не было.

Настоящее успокаивало, словно качая в тихом ветре.

Мурат, чья жизнь явилась для него самого большим темным пятном, подобием сна, растворился в бесконечном, став каждою клеткой своей частью настоящего.

Чарли и обувная фабрика

I

Хантер Дженнингс прекрасно знал, что его зовут Карел, однако продолжал называть Чарли. «Без обид, старина. Ты тоже можешь не называть меня Хантер Сэмюэль Дженнингс, зови просто Хантер, или Сэмми, как нравится, о'кей?»

Что ж, Чарли, так Чарли.

Хантер вел его просторными коридорами в центр научных разработок «АЕ Гебениндастри», в самое сердце этой огромной империи. Карел с самого начала понимал, насколько серьезным и полезным может оказаться разработанный им эффект, но когда ему впервые позвонили из АЕГ, он, поначалу, не поверил своим ушам.

Предложение было чертовски заманчиво. Чертовски.

Проведя бодрым шагом через несколько уровней охраны, перед самым входом в зеркальные высоченные двери Хантер остановился и вежливо придержал Карела.

— В наше время, Чарли, многие болтают о космосе. Прежде, чем войдем в лабораторный центр, хочу тебе кое-что напомнить. Русские до сих пор используют в работе логарифмические линейки. Не буду врать про бухгалтерские счеты, но логарифмические линейки, это – чистая правда.

— Да, я слышал.

— Ну, вот. А теперь – войдем, старина Чарли.

Карел ожидал увидеть огромный зал, уставленный рабочими столами, но от того, что он увидел, захватывало дух.

Словно площадь в центре большого города под высоченным – в десятки метров, этажей на пятнадцать – куполом.

Здания из стекла, лишенные стен, словно висящие в воздухе – несколько ярусов прозрачных полов, соединенных лестницами, плавными переходами, эскалаторами и лифтами, металлическими и пластиковыми трубами. Каждое здание – отдельная лаборатория, светло, просторно, несется кондиционированный воздух, свисают гигантские тропические заросли, и сквозь зелень бьют яркие лучи, на огромных со стену дома плазменных экранах веселые белозубые лица сменяются вырастающими разноцветными графиками.

Это был словно целый научный город. Родной Краковский университет с новенькими аккуратными лабораториями казался сельской школой.

Хантер ободряюще похлопал по плечу.

— Смотрю, тебя проняло. Представь, какого было мне, я-то, можно сказать, заглянул сюда прямо с отцовской фермы. Думал, снимать ли мне сапоги, прежде чем войти.

«Шуточки у тебя», — подумал Карел, — «отцовская ферма, как же. Массачусетский технологический…»

— Ладно, прибедняюсь. Но вообще-то – как тебе?

— Здорово, Хантер. Потрясающе, честное слово.

— Еще бы. Я не буду тебе пересказывать, что и так всем известно. Что АЕГ это химия, одежда, электроника, обувь, пищевая индустрия, станки. По сути, одна из мировых империй, и ты будешь в составе ее научной элиты. Теперь, слушай. Твоими наработками руководство заинтересовалось всерьез. Если эффект из лабораторного станет технологическим, это будет прорыв. Удешевление производства при одновременном повышении качества, мы попросту порвем рынок!

Карел знал Хантера всего-то часа два, но ему было ясно: про рынок Хантер может говорить не умолкая.

— Хантер…

— Да, старина.

— Конкретно, в чем будет практическое воплощение моего решения?

— Да в чем угодно. Но с начала в бизнес-плане стоит обувь. Конкретно – кроссовки.

— Кроссовки?

— Да, Чарли. Подумай – миллиарды людей на всей планете. АЕГ продает ежегодно сотни миллионов пар обуви. Твой эффект «цепной кристаллизации» словно электровоз в эпоху паровозов. Надо только воплотить его из чертежей. И в наших лабораториях ты сумеешь сделать это лучше, чем где бы то ни было. Только взгляни, в каких условиях предстоит тебе работать! Это тебе не логарифмические линейки.

II

— А ты ему?

Они сидели на шестнадцатом этаже четвертого яруса, то- есть где-то посерединке строящейся башни.

— Да ничего.

Карел похлопал себя по карману на штанине рабочего комбинезона. В кармане находился так называемый «малый набор»: аптечка, фляга с двумя отсеками – вода и высококалорийная питательная смесь, блокнот, зажигалка-фонарик, запасная рация с функциями инженерного компьютера, карандашики, точилка, стирательная резинка и да, в самом деле, логарифмическая линейка, маленькая, удобная пластиковая штучка, изящная, как японский сувенирчик, но при этом строго функциональная, шедевр дизайнерской мысли. Народ шутил, что линейка по совместительству еще и консервный нож, и ложка и – на любителя, конечно – зубная щетка.

Впрочем, эти опции Карел не проверял.

— А что я бы ему сказал? Что на Марсе понятие «нештатная ситуация» означает нечто большее, чем двухчасовая недоступность аппарата по продаже кока-колы? Что необходимость в расчетах может возникнуть при полном обесточивании, а батарейки в калькуляторах имеют свойство садиться? Что стоимость линейки копеечная, но она может в принципе оказаться чьим-то спасением? И все это я должен объяснять инженеру?

Напарник кивнул. Он тоже был инженер, и уж ему-то, проработавшему на Марсе полтора года, никаких объяснений не требовалось. Напарника звали Василий. Родом он был с Тульской области, по специальности – инженер-строитель, по увлечениям – лодырь (так утверждал он сам, но Карел за три месяца совместной работы убедился, что сие наглая ложь), по характеру и поведению человек добродушный и интеллигентный, по должности – самый что ни на есть непосредственный напарник Карела на строительстве.

— Я бы даже сравнение привел, — рассудительно согласился Вася, — когда срочную служил, что мы только на горбу ни таскали! Оружие, снаряжение, и все – самое наисовременнейшее и нужное…

Когда Карел впервые узнал, что добродушный интеллигентный Вася служил три года в спецназе ВДВ, он немало удивился. Вовсе не такими показывали ему русских десантников.

— … и при этом, у каждого, заметь, ножик в сапоге. Казалось бы – на кой леший, если под рукою хоть что, хоть реактивный гранатомет с лазерным наведением. Ан нет, брат. Все с ножами, как миленькие. Да ладно, шайтан с ним, с Хантером твоим. Как там у них с оборудованием?

— Честно скажу, оборудование меня впечатлило. Сопоставимо с нашим, а кое-что, ей-богу, даже лучше. Потенциальные возможности очень даже, знаешь ли… Но кроссовки… кроссовки меня добили.

Вася усмехнулся.

— Хорошие хоть, кроссовки-то?

— Что? А, да, неплохие. Дело не в кроссовках, ты же понимаешь.

Вася потянулся.

— Да понимаю я, Карел. Хорошие кроссовки, штука, конечно, полезная. У меня дома, на Земле, за год чуть ли ни десяток пар снашивается, прямо горят. Бегаю много. Так что спасибо их этой… обувной фабрике. Неплохую обувь делают.

Он легко встал, и подошел к огромному окну.

— Ну, и наша жилконтора тоже кое-что могёт.

Карел тоже смотрел. Он смотрел часто, подолгу, и все не мог налюбоваться.

С высоты почти восьмисот метров отстроенный несколько дней назад гигантский купол был виден почти весь.

Это был первый в мире искусственный купол, раскинутый над иной планетой.

В городе, который сейчас уже денно и нощно возводили под куполом строительные робото-комплексы, планировалось установить – чисто для украшения – какую-нибудь из знаменитых земных башен. Долго гадали, то ли Останкинскую, вроде роднее, то ли Эйфелеву, все же заслуженная старушка. Решили поставить обе. Абсолютные копии. В натуральную величину. Высота купола позволяла еще и не такое, для монтажа башен свободно использовали вертолеты.

При строительстве было применено множество необычных решений. Одно из них касалось герметизации стыков. Какими бы огромными ни были прозрачные пластины купола, избежать стыков они не позволяли.

Разработанный Карелом эффект «цепной кристаллизации» позволил наладить герметичность стыков на протяжении многих сотен километров за считанные секунды. Он самое малое на порядок ускорил время сдачи объекта.

Запущенный в работу «взрывной эффект» ждала новая жизнь. Рано или поздно, он найдет себя и в кроссовках. Нелепо противопоставлять полеты в космос хорошей обуви, дело лишь в сроках и в приоритетах.

Но до этой мысли порою нужно дорасти.

— Не могёт, а мОгет, — поправил Карел, подходя к окну.

Некоторые фильмы он успел полюбить.


© Copyright bushel (art-konkurs@yandex.ru)

Александр Чушков Директор планеты

— Ещё клоунами быть хорошо, — подал идею Верейкин.

— Ну, да, клоунами, — скептически отозвался Жук, — у клоунов конкурс – сто человек на место.

Он смотрел в синюю даль Тихого океана, будто ожидая, что оттуда придёт нужное решение. Вадим Жук два года назад окончил Камчатский геофизический институт, защитив дипломную работу по исследованию цунами. Но ещё за год до этого случилось то, что сделало бессмысленной его специальность. Люди научились гасить энергию землетрясений, и цунами исчезли как явление природы.

— Илья, а ты не знаешь, куда делись чумавозы, после того, как медицина победила смертельно опасные инфекции? — спросил он Верейкина.

Верейкин в это время, сидя в шезлонге, бороздил просторы глобальной сети, внимательно всматриваясь, в меняющиеся голограммы своей пекашки. Он не сразу воспринял слова Жука.

— Инфекции? — переспросил он.

— Ну, представь. Ты занимаешься очень важным делом – спасаешь людей от оспы,

изолируешь больных от здоровых, хоронишь умерших, организовываешь карантин – очень важную меру пресечения эпидемии. А потом изобретают прививку, и в твоей работе больше никто не нуждается, потому что больше никто не болеет оспой. А ты – очень хороший человек, отважный, знающий. Но в один прекрасный, действительно, прекрасный для всего человечества день, твои знания и твоя отвага становятся никому больше не нужными. Что ты будешь делать?

— А что стали делать маркетологи после того, как на всей Земле ввели плановую экономику? — задал встречный вопрос Верейкин.

— Маркетологи, — усмехнулся Жук. — Ты бы ещё наркодиллеров вспомнил.

Вадим опёрся на перила веранды и снова стал смотреть на океан. Он представил, как из тихой океанской глади выплёскивается мутный поток и заливает всю прибрежную низменность, ломая и переворачивая всё на своём пути. До его дома вода вряд ли бы дошла. По-крайней мере, пятнадцать лет назад, во время последнего камчатского цунами, не дошла – дом был достаточно высоко над уровнем моря. Как, впрочем, и весь город. Жилые дома в Налычево строились на высоте от пятидесяти метров над уровнем моря, согласно нормам безопасности. Теперь эти нормы устарели, и вот уже внизу вырастали многоэтажные здания, там уже проходила новая набережная.

Как ни крути, а тектонические амортизаторы стали величайшим изобретением последних лет, спасшим тысячи, сотни тысяч людей. И выросший на Камчатке Вадим не мог не радоваться вместе со всеми. Вот только был в этой всеобщей радости один маленький сугубо его личный изъян, который портил большую бочку мёда, лично для него.

— Вот! Нашёл то, что нам надо! — радостно воскликнул Верейкин, — «Директор планеты».

Жук повернулся в его сторону.

— Слушай, — взволнованно произнёс Верейкин, — это то, что нам надо. Якутский Культурный Центр объявляет набор участников для реализации проекта создания на Марсе океанпарка. Как раз для тебя – океанолога. Ну, и мне, может быть, место найдётся.

Илья Верейкин, в общем-то, был лентяем, и со своим экономическим образованием не нашёл ничего лучшего, как работу комментатора экономических статей.

— Интересно, какой может быть океанпарк на Марсе, если там нет океана? — удивился Жук.

Верейкин пожал плечами.

— Может, в том и сущность проекта, что сначала на Марсе создадут океан, а потом построят океанпарк? — предположил он. — Ну, да, в комментариях тут так и пишут. А что? По-моему, очень разумное решение, если учесть, что на Земле для многих людей уже невозможно создать рабочие места. А тут – преобразование целой планеты – сразу найдётся дело для миллионов желающих.

Верейкин тут же принялся за своё привычное дело – писать комментарий. «По-моему, очень разумное решение», — надиктовывал он на пекашку, и на голограмме было видно, как выскакивают буквы его комментария. Большой, лохматый, небритый и всегда громкий – он выглядел полной противоположностью тихого, незаметного Вадима.

— Так, отправить, — произнёс он.

Через неделю они выехали в Якутск на отбор участников проекта. Скоростная железнодорожная магистраль, соединяющая Петропавловск с Якутском как раз проходила через Налычево, и шла вдоль берега Тихого океана до Усть-Камчатска, так что в дороге можно было любоваться как морским пейзажем, так и видами Кроноцкого заповедника. Дальше от Усть-Камчатска железная дорога шла через горы, тундру и тайгу, пересекала Колыму и Индигирку, и выходила к берегам Лены уже возле самого Якутска.

Якутский Культурный Центр имени Ивана Ефремова включал в себя большой и малый концертные залы, ледовую арену, картинную галерею, библиотеку, музей палеонтологии и выставочный павильон, в котором собственно и проходил отбор участников проекта. Всем пришедшим выдавали жетоны определённого цвета, согласно которым претенденты на участие в проекте попадали в ту, или иную отборочную группу.

В жетоне, который получил Вадим, было указано время и место, куда он должен был явиться вместе с другими людьми, попавшими с ним в одну группу. Когда время подошло, он пришёл в урочное место, где уже собралось несколько десятков желающих принять участие в благоустройстве Марса.

Под звуки невидимых фанфар и свет разноцветных прожекторов появилась известная конферансье Элен Дамани. В лёгком платье цвета вишни и босоножках на шпильке, изящно держа осанку и гордо расправив плечи, летящей походкой она вышла из-за светоширмы и поприветствовала собравшихся. Собравшиеся поприветствовали её.

— А теперь покажите, как вы будете приветствовать на Марсе местных инопланетян? — звонким голосом попросила она.

И все радостно закричали и замахали руками. И только Вадим почему-то не стал этого делать, и просто стоял, с безразличием глядя на Дамани. После того, как приветствие воображаемых марсиан закончилось, и все стихли, Элен обратилась к Вадиму:

— Товарищ, да вы.

Вадим посмотрел ей в глаза.

— Вы приняты, — Элен ослепительно улыбнулась, — остальным огромное спасибо за участие!

Буквально через пять минут Вадим встретился с Верейкиным. Верейкин был возбуждён и возмущён. Он походя поинтересовался, как прошёл отбор у Вадима, и, толком даже не выслушав ответ, начал рассказывать о себе:

— Вообще не понимаю, по какому принципу они отбирают людей? Спросили меня, что такое квантовая сингулярность, я ответил, что в рамках классических представлений такая постановка вопроса является некорректной, но, с учётом дуальности общих свойств материи, ситуация имеет место и может быть описана. И такой ответ их не устроил. А взяли какую-то тупую блондинку, которая ответила: «не знаю».

— Потому что она ответила правильно, — попытался пошутить Вадим.

— Так тебя приняли? — похоже, до Верейкина дошло только сейчас, — дружище, поздравляю!

Прошёл почти год, прежде чем приготовления к отправке марсианской экспедиции закончились, и будущие покорители Марса приехали в Верхневилюйск, недалеко от которого находился космодром. Термоядерная электростанция, располагавшаяся от города в четырёх километрах вверх по течению Вилюя, обогревала реку, воздух и землю, поэтому в городе было вечное лето. На берегу реки росли пальмы, на улицах – кипарисы и плодовые деревья.

С космодром город соединяла железная дорога. До отправления экспресса оставался час, и Жук с Верейкиным коротали это время в привокзальном кафе. Вместе с ними за столиком сидела Анита – та самая блондинка, которая обошла в конкурсе Верейкина. За прошедшее с тех пор время ребята сблизились с ней, и стали друзьями. Кафе располагалось на обращённой в сторону города веранде здания вокзала. Отсюда открывался замечательный вид на реку. Вилюй нёс свои воды вдоль набережной. На другом берегу реки располагались песчаные пляжи. Даже сейчас, в конце зимы, вода в реке в черте города оставалась достаточно тёплой для того, чтобы в ней можно было купаться, и замерзала только в тридцати километрах вниз по течению. Невозможно даже было представить, что где-то, совсем рядом в это самое время трещат настоящие сибирские морозы.

— А знаете, для чего всё это затевается? — спросил Вадим, и тут же ответил: Покорение Марса – это ведь не только миллионы новых рабочих мест. Это важно, но это не главное.

Илья и Анита посмотрели на него с любопытством.

— Главное, что у нас снова найдётся место для героизма. Посмотрите вокруг. Мы ведь добились всего, что нам нужно для счастья, Земля стала настолько комфортной, что негде даже совершить подвиг. К счастью, есть Марс.

— Но подожди, — перебил его Верейкин, — буквально в десяти километрах отсюда – настоящая глухая тайга. Хочешь совершить героический поступок – отправляйся туда пешком и дойди отсюда до Мирного. Чем не место для подвига?

— Это будет не подвиг, это будет – ребячество, никому не нужный поиск приключений на свою голову, — Вадим встал со стула, — а я говорю о большом, настоящем деле, которое потребует самоотверженного труда.

Он отошёл от столика, и подошёл к краю веранды. Он, словно прощаясь, смотрел на этот красивый, комфортный город с пальмами и пляжами, и мысленно готовился к новому суровому первозданному миру.

— А я поняла Вадима, — сказала Анита, — он прав. На Земле, действительно, не осталось места для всего того, чему нас учили. Мы с детства хотели быть похожими на великих людей прошлого – на Стаханова, Чкалова, Гагарина, но у нас уже не было настоящей возможности быть такими, как они. А теперь есть.

Вадим повернулся к друзьям лицом.

— Преобразовать целую планету, — с задором произнёс он, — сделать из мёртвой – живую! Разве это не то, ради чего стоит жить и работать, преодолевая трудности? Разве это не то, что делает тебя героем?! А когда и на Марсе не останется места для подвига, мы пойдём дальше и вперёд!

Вадим вернулся за столик, и, присев, добавил: «Вот так».

Илья довольно посмотрел на него, потом перевёл взгляд на Аниту, и заметил, как та пожирала Вадима глазами. Ему вдруг стало ясно, почему в число покорителей Марса отобрали именно их. Они нашли себе то невозможное, но настоящее, ради чего существует человечество. Но что будет с ним, и со всеми теми, кто останется на Земле?

Сергей С Взлётная точка

Странно иногда перемешиваются эпохи. Говорят, что каждому человеку один раз в жизни выпадает оказаться в их причудливом перекрестии. И совсем не обязательно иметь машину времени, чтобы увидеть, как нежданно-негаданно собираются в узел века. Хотя, «узел» – громко сказано. Большой космос не прекратит свое движение, галактики не перестанут разбегаться, и никто ничего не заметит… кроме одного единственного человека…

Именно такое событие и случилось в жизни Алексея Егоровича. Вселенная, действительно, ничего не заметила…

Впрочем, начиналось все буднично, без всякой фантастики. На дворе стоял сентябрь 2061 года…

I. Ваня

Внук Алексея Егоровича, шестиклассник Ваня, придя со школы домой, закинул портфель под стол, бросил красный галстук на стол, куснул пирог, глотнул теплый чай и стал быстро переодеваться.

Алексей Егорович заглянул в детскую комнату, проследил поверх очков за перемещениями внука и спросил:

— Ты куда?

— Игвать… — с непрожеванным куском во рту ответил внук.

— Как играть? Пообедай сначала.

— Потом! — помычала голова, застрявшая в футболке.

— Да, кстати, деда! — добавил Ваня. — На будущей неделе у нас увок. Тебя училка приглашает.

— Какой урок?

— По году космонавтики…

— А причем здесь я? И постой! У вас же эти уроки еще весной прошли.

— Ну ты что, деда? — новый кусок пирога полез в рот внука. — Тогда к столетию поёта Гагавина истовиков и ветеванов космонавтов пигвашали. А щас вас – кто новые ковабли запувкал. А к концу го…

Наконец рот оказался забит до отказа.

— …Астоящих космо…автов, котовые на Мавс готов… ся лететь…

На этом объяснения с дедом были вынужденно прерваны.

— И что, у вас уроки космонавтики, — заполнил паузу дед, — на целый год растянуты?

— Год, ведь, космонавтики!..

Алексей Егорович только пожал плечами.

— Может, все-таки пообедаешь? — спросил дед, когда Ваня, уже собранный, полез в кладовку за мячом.

В ответ прозвучало мычание.

— И в контактах не посидишь?

— Какие контакты, деда?! У нас принципиальная игра…

Алексей Егорович вздохнул, и когда внук скрылся за дверью, привычно пошел к компьютеру.

Значит, приглашают на урок. Ох, постреленок! Наверняка, сам предложил… Он, ведь, большой активист в пионерской дружине…

На глаза ему попался небрежно брошенный красный галстук. Алексей Егорович аккуратно взял его и расправил. Затем повесил галстук на вешалку и ладонью разгладил его.

Красный галстук… пионерский…

Алексей Егорович грустно вздохнул.

Самому ему, родившемуся в двухтысячном, не довелось в таком походить. Где-то они, конечно, были и в его детские годы – пионерские отряды, но для подавляющего большинства его сверстников это прошло мимо.

Алексей Егорович представил, как на будущей неделе будет выступать перед классом. Перед ним будут сидеть дети, и у всех будут повязаны такие галстуки. Всё будет, наверное, как в каком-нибудь старом советском фильме. Ох, сколько он их пересмотрел! А «Гостью из будущего» даже переписывал с интернета.

В груди шевельнулся теплый клубочек. Тайной мальчишеской любовью он был влюблен в главную героиню фильма… и теперь, наверняка, когда войдет в класс и увидит красногалстучную пионерию, непроизвольно поищет ее там глазами…

М-да! Алексей Егорович убрал руку от галстука.

Ох, Ванька, постреленок!

А ведь, он – Алексей Егорович – никакой не герой. Все, что довелось ему сделать для космоса – это поработать на строительстве новой стартовой площадки для запуска космических кораблей. А фактически им пришлось восстанавливать космодром. Занимались они тем, что в народе было названо депутинизацией.

Да уж! Не повезло бывшему президенту с таким ярлыком. Впрочем, сам виноват. Не займись он однажды десталинизацией, не аукнулось бы ему это слово. Народ на прозвища скор. Была десталинизация – значит следом будет депутинизация. Но если первая была пустым хлопком, то вторая оказалась наполнена очень весомым содержанием. Вернулись рабочие в пустующие цеха – говорили: пошла депутинизация, заработали на полях комбайны – депутинизация, вернулась на телевидение правда – депутинизация, двинулась вперед наука – депутинизация. Вот так! А все потому, что из-за одной только своей фразы, что итоги приватизации пересмотрены не будут, остался президент в памяти людей крышевателем тех, кто громил страну. Многое из тех лет забылось, но это прочно приклеилось к нему.

Алексей Егорович еще раз взглянул на галстук внука и покачал головой.

Какие-то не те мысли к нему пришли.

Ветеран депутинизации невольно вздохнул.

Пионерам надо будет что-то рассказывать о космодроме… надо будет вспомнить что-нибудь чистое и хорошее… Они, ведь, дети…

Через два часа пришел Ваня, мокрый, взъерошенный и расстроенный.

— Неужели опять проиграли? — спросил дед.

— Да ну их! — в сердцах воскликнул внук. — Опять продули из-за ерунды! Говорил же я пацанам не бегать толпой за мячом!.. Их нападающий перед нашими воротами три раза один оставался…

— О-о! — протянул Алексей Егорович. — Да ты стратег! Ну ничего! Другой раз послушаются…

Ваня махнул рукой и направился в душ.

***
— А чем ваша пионерия занимается? — спросил дед, когда они уже сидели за столом.

Ваня пожал плечами и важно, по-деловому ответил:

— Всем.

Алексей Егорович удивленно посмотрел на него.

— Вчера, например, девчонки из отряда одной престарелой бабушке помогали. Окна ей помыли. А сегодня пойдем в па…

— Погоди-погоди! — перебил его дед. — Как это – окна помыли? — удивленно продолжил он. — Для этого ведь есть социальная служба.

— Есть, — не меняя делового тона, ответил внук. — Но пионервожатая сказала, что бабушке будет приятнее, если не служба к ней придет, а мы.

Алексей Егорович неопределенно покачал головой.

— Тимуровцы тоже так делали, — подкрепил свое высказывание Ваня.

— Кто-кто?

— Тимуровцы.

— А это кто?

Теперь уже внук удивленно покосился на деда.

— Ну ты что! — воскликнул он. — Гайдара не читал?

— Гайдара?! — Алексей Егорович изумленно посмотрел на Ваню. — А что у него читать?

— Тимура и его команду.

Дед еще раз повел головой.

— Какого Тимура? Он у Ельцина еще и сочинял?…

— Деда! О ком ты говоришь!? — вскрикнул внук. — Не Егор Гайдар, а его дед – Аркадий Гайдар.

— А у него разве был дед? То есть… тьфу-ты!.. Я хотел сказать, его дед что-то писал? Или тоже пионерил?

У Вани от удивления округлились глаза.

— Знаешь что, — сказал он через некоторое время, — когда будешь на нашем уроке, не ляпни что-нибудь подобное.

Затем последовало несколько минут ликбеза, в течение которых внук обстоятельно поведал деду о писателе Гайдаре, а заодно и о делах тимуровцев.

Алексей Егорович сконфузился.

— Ну надо же! — тихо воскликнул он. — Откуда ты все это знаешь?

— Это все знают! Его рассказы в школе проходят.

— Ну надо же! — повторил Алексей Егорович. — А у нас в школе этого не было…

— Я этому не удивляюсь, — усмехнувшись, проговорил внук, — если прошлый раз ты заявил, что не знаешь, кто такие пионеры-герои…

Дед опять сконфузился.

— Ну надо же! — снова вырвалось у него.

Ну никак он не мог подумать, что у Гайдара дед окажется кумиром пионерии!

— И чему вас только учили? — недовольно проговорил Ваня.

Алексей Егорович обескуражено пожал плечами.

— В общем, так! — хмуро сказал Ваня. — Просто так тебя пускать в наш класс нельзя! Опозоришь меня перед всей дружиной. Меня могут исключить из Совета отряда, как недоработавшего со своим собственным дедом. Ведь, какой из меня пионер!? Решаю так: впереди у нас целая неделя. Беру над тобой шефство. Все эти дни буду давать тебе уроки о пионерах Советского Союза и других стран.

Дед безропотно опустил голову.

— А за это время! — голосом, не терпящим возражений, проговорил внук, — никакого интернета, никаких одноклассников и никаких контактов… И приготовься к экзамену.

II. Концерт

На собрании пионерского отряда Алексей Егорович несколько раз чуть не вспотел от напряжения. Пришлось мобилизовать весь свой ум, чтобы следить за речью. Накануне он сдал Ване экзамен на тройку с плюсом. Причем, это был не привычный Алексею Егоровичу тест, а полноценный советский экзамен, с билетами, вопросами, требованием развернутых ответов, уточняющими вопросами. И в классе он не мог расслабиться, чувствуя себя перед ребятней, как перед строгими экзаменаторами.

После окончания урока весь класс переместился в школьный актовый зал, где уже собрались ученики других классов и где пионеры и их вожатые показали концерт.

Алексея Егоровича вместе с другими почетными гостями усадили на первый ряд.

Ребята разыгрывали небольшие сценки, читали стихи, пели…

Когда красногалстучные актеры показывали эпизоды из гайдаровского Мальчиша Кибальчиша, Алексей Егорович оглядывался на седовласых соседей с гордым видом знатока. Однако и он все же подивился фантазии школьников, которые заключительный эпизод рассказа перенесли на самую дальнюю малую планету Солнечной системы – Эриду. Там они поставили памятник главному герою. И уже космолеты, улетающие к далеким звездам, салютовали: «Привет Мальчишу!»

Но, главное, песни… были удивившие Алексея Егоровича песни. По-детски простые и бесхитростные, однако совершенно безудержные. Страна Пионерия поднималась в них с Земли и уносилась к далеким мирам и галактикам. И там зажигались высокие пионерские костры.

На заднем плане сцены размещался большой экран. На нем песни сопровождались мультфильмами, которые создавали сами ребята, и в них пионерские костры на планетах с причудливыми ландшафтами взвивались к разноцветным небесам фантастическими фейерверками.

Многие песни подхватывались в зале. Да и ветераны тоже не удерживались, глядя на поющих ребятишек, которые забавно крутили в такт плечами, прихлопывали и притоптывали, кивали, одни – коротко подстриженными головами, другие – огромными бантами. Поначалу гости подпевали тихонько, но уже вскоре, забыв про степенность, пели так же во весь голос, как и сидящая за их спинами красногалстучная ребятня. И в такие минуты Алексей Егорович был одного возраста с пионерами, вместе с ними взлетал к далеким звездам, вместе с мультяшными героями так же мультяшно бегал по неведомым планетам, и на груди у него так же алел крылатый галстук.

Когда концерт уже подходил к концу, на сцену с гитарой в руках вышел молодой парнишка, видимо, вожатый, с красным галстуком и комсомольским значком на груди. Он объявил пионерскую песню шестидесятых годов прошлого века. Разгоряченные ветераны, улыбаясь, приготовились слушать.

Некоторое время парнишка простоял молча, словно собираясь с мыслями. Лицо его неожиданно стало серьезным, и вот…

Я теперь вспоминаю как песню
Пионерии первый отряд… —
Тихо зазвучали со сцены совершенно незнакомые Алексею Егоровичу слова и мелодия.

Вижу снова рабочую Пресню
И знакомые лица ребят…
Песня исполнялась негромко и задумчиво, и от этого на фоне предыдущих забойных номеров она звучала так, будто парнишка и в самом деле делился собственными воспоминаниями.

Красный галстук из скромного ситца,
Первый сбор, первый клич: «Будь готов!»
В синем небе я вижу зарницы
Золотых пионерских костров…
И будто невидимая нить потянулась сквозь толщу времени к первым пионерам.

Спой песню, как бывало,
Отрядный запевала,
А я ее тихонько подхвачу, —
Обращался к кому-то комсомолец с красным галстуком на груди. Он смотрел перед собой и одновременно куда-то вдаль, куда-то мимо сидящих на первом ряду ветеранов. Будто задняя стена актового зала растворилась, и там увиделись двадцатые годы двадцатого века, а в их зыбкой дымке – далекий запевала.

И молоды мы снова,
И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!
Гитара вступила в свои полные права. Последовал длинный эмоциональный проигрыш без пения.

Неожиданно Алексей Егорович вздрогнул. Сначала ему померещилось, что воображаемая им дымка прошедшего столетия вдруг стала реальной, начала растекаться по залу и повсюду замаячили неясные тени людей из далекого прошлого. Однако тут же увидел, что это на стенах слабо забрезжили кадры кинохроники. Прямо рядом со зрителями стали появляться пионеры первых лет Советской власти, которые мастерили, шили, строгали, запускали самодельные планеры, сидели по краям большого костра.

В зале притушили свет, и от этого вдруг ярко засияли горы далекой планеты, которые все это время отображались на экране в глубине сцены. Неожиданно мультипликация вышла за рамки экрана, и фантастические ландшафты двинулись по стенам в зал навстречу кадрам кинохроники. Черно-белые образы старых фильмов после перемешивания с фейерверками далеких планет начали раскрашиваться в сочные и яркие цвета.

К игре гитары подключились барабанные палочки. Где-то, словно вдалеке, послышался зазывный звук горна, и в кадры расцвеченной кинохроники стали встраиваться видеоизображения современных школьников. Это вызвало оживление в зале, ведь многие стали узнавать себя и своих одноклассников. Будто вперемешку с мальчишками и девчонками прошлого они работали в тех же школьных мастерских, сидели за одним костром, вместе играли в зарницу. Пионерии двух столетий смыкали свои эпохи.

И вновь зазвучал голос со сцены.

Под военного грома раскаты
Поднимались на праведный бой…
Пионеры, теперь уж солдаты, —
Знаменосец, горнист, звеньевой.
Неожиданно Алексею Егоровичу вспомнилось, как накануне он случайно узнал, что Ваня тайком от него искал старый диск с его детскими фотографиями и видеофайлами. Осененный новой догадкой Алексей Егорович поначалу принялся высматривать в проецируемых изображениях себя, но вскоре ему пришла мысль, что в этом перемешивании новой и старой пионерии его быть не может. Ведь не было в его детстве красных галстуков, станций юных техников, не было таких больших школьных дел.

Наш веселый умолк барабанщик,
Не нарушив привычную тишь…
Только ты, запевала, как раньше,
В поредевшей колонне стоишь…
И у Алексея Егоровича вдруг упало настроение. Он точно знал, что диск побывал в школе, а это означало, что здесь его видео забраковали. Да и что брать оттуда? Пустые, в общем-то, съемки – где-то сидит, где-то стоит, где-то бегает. Никчемное времяпрепровождение.

Конечно, он не вписывался в такую кинохронику. И не только он… Рядом с ним сидели его ровесники, родившиеся в нулевые годы двадцать первого века.

Алексей Егорович в растерянности оглянулся. Ему показалось, что у сидящих в зале ветеранов поблекли огоньки в глазах. По логике концерта эта песня должна была быть обращена к ним, но нелепо смотрелись бы эпизоды их детства рядом с красногалстучными кадрами. Темная, пустая полоса досталась его поколению. Мостик между эпохами перебрасывался через их провал во времени… Не к ветеранам обращался молодой парнишка со сцены и не от их лица разговаривал со своим ровесником из первой советской эпохи.

Голос певца стал набирать силу.

Нет, мы легких путей не искали…
Мчали нас по стране поезда,
И на нашем пути возникали
Молодые, как мы, города…
Это могло бы быть о тех стариках, которые сидели вместе с Алексеем Егоровичем. Была у них об этом своя кинохроника, но ее кадры тоже сюда бы не встроились. На их пути не возникали города. Алексей Егорович нелегко вздохнул – на их пути восстанавливались города… из руин….

Вступили ударные, а вслед за ними подключился и остальной оркестр.

Становлюсь я сильнее и выше…
Словно падает бремя годов…
Только дробь барабана услышу
И призыв огневой: «Будь готов!»
Прозвучал длинный проигрыш ударных, после чего в зале началось невероятное. Дети поднялись с мест и вместе с исполнителем хором заканчивали песню.

Спой песню, как бывало,
Отрядный запевала.
А я ее тихонько подхвачу…
Алексей Егорович сидел потупившись. Неловко оглядывались и его соседи, слегка натянуто подпевая пионерам. Они явно чувствовали себя сторонними зрителями на большом красногалстучном празднике.

Со сжавшимся сердцем слушал Алексей Егорович заключительный припев.

…И молоды мы снова,
И к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!

III. Взлетная точка

Как только оборвалась на последней ноте музыка, а она именно оборвалась, в зале началось движение, но Алексей Егорович никуда не смотрел. Он сидел, не сводя взгляда с опустевшей сцены.

«…Я ее тихонько подхвачу…» – механически звучало в ушах, а за спиной уже не ощущалась зыбкая дымка далекого века, для него там была стена.

Конечно, дело было не только в том, что не показали его видео. Даже совсем не в том. Он давно ощущал разницу между своими сверстниками и молодежью, но в эти дни она крепко ударила ему по мозгам. Уж слишком разными оказались поколения, и не только в видеохронике. Молодые люди и даже дети намного отличались своим внутренним миром. Им доставались совершенно иные, куда более широкие и глубокие знания, перед ними открывались немыслимые ранее возможности, ими овладевали совершенно запредельные мечты, они жили абсолютно невероятной жизнью. Даже понятие большого дела для них было наполнено иным смыслом. Если для его сверстников делом жизни стала трясина депутинизации, то для новых поколений – весь тот период был только предтечей настоящему делу. Им уже грезились молодые города, которые они всерьез намеревались строить на других планетах… Сами!.. Они уходили вперед. Хотелось бежать за пионерами без оглядки. Их жизнью ужасно хотелось жить. Но… он отставал.

Алексей Егорович продолжал сидеть с опущенным взглядом.

Еще несколько минут назад он воображал себя с мультяшным красным галстуком на груди, который виделся ему главным пропуском в их фантастические грезы и планы, но теперь ему будто напомнили, что красногалстучный экспресс пронесся мимо него. Он и его сверстники отставали… Отставали, потому что не выпало им родиться во вздымающейся эпохе и не было в их жизни той взлетной точки, когда они стояли бы в строю, когда била бы барабанная дробь и на грудь каждого повязывался бы пионерский галстук. Им не повезло.

Хотя, зачем оправдываться? Были и в его годы где-то пионерские отряды. Он знал об этом. Но остался в стороне. И поэтому заслужил то, что сегодняшние пионеры о нем забыли… Кому теперь объяснишь, что чего-то не мог сделать или по молодости чего-то не понимал? Из сегодняшнего дня те годы видятся совершенно с иных позиций, особенно молодым людям. Если не было пионерской дружины в школе, почему сам не организовал?! — так и только так, категорично, судят нынешние мальчишки и девчонки – судят по своему счету – пионерскому – самому большому…

Неожиданно перед ветеранами появилась группка детей. Будто сквозь туман Алексею Егоровичу увиделось, что в руках у них что-то алело. Ведущий попросил почетных гостей подняться. У Алексея Егоровича успела мелькнуть мысль, что, наверное, именно так для каждого пионера выглядит та самая – взлетная точка в его жизни, наверное, точно так же встают они в ряд, и точно так же перед ними выстраиваются другие пионеры с красными галстуками в руках… И в этот момент ведущий торжественным голосом объявил, что решением Совета дружины ветераны легендарного космодрома… принимаются в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Ленина.

Мир будто разом обрушился. У Алексея Егоровича перехватило дыхание.

Как – в ряды!? Как – в пионеры?!..

Застучала барабанная дробь. Детские руки потянулись к его шее. Он машинально наклонился. Кожа ощутила скользнувший шелк. Несколько легких движений маленьких пальчиков на груди, и девочка, которая повязала Алексею Егоровичу красный галстук, отступила на шаг назад.

И, словно в старом фильме, в сбившейся, дребезжащей раскадровке, Алексей Егорович увидел, как у детишек взмыли вверх вытянувшиеся ладошки.

Его растерявшиеся седовласые соседи стали недоуменно оглядываться по сторонам. Наконец они зашевелились и принялись поднимать руки в попытке повторить пионерский салют.

Неужели, действительно, принимают в пионеры? Алексей Егорович тоже поднял руку.

Ветераны стояли с понятыми в салюте руками, однако выглядело это очень неуклюже. Ни у кого не получалось правильно повторить салют. Ведь они никогда в своей жизни этого не делали.

Произошла общая заминка. И вот после нескольких неловких мгновений старший пионервожатый дал команду пионерам, надевшим ветеранам галстуки, снова построиться. Затем прозвучала еще одна команда, и пионеры вновь шагнули к старикам. Ловкими движениями они стали поправлять у тех поднявшиеся руки.

Когда Алексей Егорович ощутил на своем локте и запястье детские ладошки, до него наконец дошло – его, действительно, принимают в страну Пионерию…

И Алексей Егорович не выдержал. Слезы защипали глаза.

Где-то заиграл горн, и тут Алексей Егорович увидел… себя!

На стенах возникли кадры из видеофильмов его детства. Они перемежались с другими образами мальчишек и девчонок – судя по всему, из детских видеофильмов его соседей-ветеранов. Гости тоже принялись удивленно крутить седыми головами. Не опуская руки, Алексей Егорович не сводил взгляд со стены. Оттуда прямо на него смотрел он сам – маленький мальчик из далекого-далекого детства, смотрел с легким удивлением и едва заметной радостной улыбкой, смотрел на него и на алеющий на его груди галстук. Маленький Алеша будто заглядывал из десятых годов в свое далекое будущее, туда, где его принимали в страну Пионерию…

Свободная рука, дрожа, достала платок… Пусть и с полувековым опозданием, но теперь и он может войти в хронику сомкнувшихся эпох, может встать в поредевшую колонну рядом с запевалой двадцатых годов двадцатого века, может спеть у феерических костров далеких планет…

«И молоды мы снова,
И к подвигу готовы»…
Алексей Егорович поднес платок к глазам, и неожиданно вздрогнул: маленький Алеша проследил взглядом за его движением…

Эпохи скрутились в узел…

***
Нет, от случившегося смешения веков время ни ускорило, ни притормозило свой бег, вселенная не прекратила свое движение. Мир встряхнулся лишь для одного единственного человека. Ну, может быть, еще для нескольких ветеранов…

Встряхнулся и продолжил свое обычное существование. Алексей Егорович растерянно оглядел стены. На них все было по-прежнему… По-прежнему отражалась видеохроника.

Планеты остались на своих орбитах, а потому…

…был день, и был вечер…

IV. «Гостья из будущего»

Вечером, перед сном Алексей Егорович зашел к внуку.

Тот уже лежал в постели. Темную комнату слабо освещала настольная лампа, которая горела спокойным приглушенным светом.

Алексей Егорович присел на краешек кровати.

— Ну как? — тихо спросил он.

Внук непонимающе посмотрел на него.

— В школе как? — проговорил дед. — Правильно я себя вел?

— Нормально, — так же тихо ответил Ваня.

Алексей Егорович грустно вздохнул.

— Деда! — почти прошептал внук. — Ты извини меня за то, что тебе тройку поставил.

Дед удивленно посмотрел на него.

— На самом деле, — продолжил внук, — ты не на тройку с плюсом, а на четверку с плюсом ответил. Я нарочно снизил оценку, чтобы перед собранием ты не расслаблялся.

Некоторое время протянулось молчание.

— Скажи, — наконец спросил Алексей Егорович, — а под барабаны вы ходите?

— На торжественной линейке обязательно.

— А мы вот не ходили… — опять вздохнув, сказал дед.

— А на уроках, — спросил он черезнекоторое время, — вы всегда в галстуках?

— Всегда.

Алексей Егорович в грустной задумчивости посмотрел на лампу.

— А скажи… — снова начал было он, но вдруг замялся.

Ваня выжидающе посмотрел на деда.

Алексей Егорович немного поколебался, но, так и не решившись продолжить, махнул рукой.

— Деда, — заглядывая ему в глаза, прошептал внук, — ты хотел что-то спросить? Не стесняйся.

— Да ладно… — окончательно смутившись, проговорил дед. — Это я так…

— Говори… — настойчиво прошептал внук.

Алексей Егорович исподлобья посмотрел на него.

— А у вас в школе… — он опять помялся, — учится девочка по имени Алиса?

Да-да! Та самая Алиса – «Гостья из будущего». Сегодня у Алексея Егоровича действительно дрогнуло в груди, когда он вошел в класс и увидел за партами большое количество детей в красных галстуках, и он действительно, сам себе удивляясь, поискал глазами ту самую Алису. А когда он вошел в актовый зал, ему даже показалось… видимо от волнения… что где-то в рядах мелькнуло ее лицо. И еще раз екнуло сердце…

Ваня продолжительно посмотрел на деда.

— Селезнева? — тихо спросил он.

Алексей Егорович густо покраснел и потупился.

— Ну ты что, деда? — совершенно без всякой иронии прошептал Ваня. — Неужели веришь в фантастику? Нет у нас той Алисы.

Верил ли Алексей Егорович в фантастику? Нет, конечно! Все это блажь и минутная эйфория. Разумеется, скользнувший по руке взгляд со стены ему померещился, да и сейчас как-то нечаянно слетело с языка… И все же вдруг захотелось – теперь очень захотелось верить. Крылатый галстук на груди будто растворил в душе какую-то стену. И, ведь, во что-то такое действительно поверилось! — В далекое и зазывное… в разноцветные планеты, в феерические ночи с высокими кострами… в девочку Алису…

Мальчик присел на кровати и мечтательно посмотрел на лампу.

— Она же из будущего, деда… — тихо сказал он, — а у нас сейчас пока только настоящее…

Вот так странно, причудливо иногда перемешиваются эпохи. Без всяких фантастических машин. Хотя, конечно, «перемешиваются» – громко сказано…

Алексей Егорович с грустью оглядел комнату и задержался взглядом на алеющем в полутьме галстуке внука, который опять небрежно лежал на столе.

Если для вас это – просто настоящее, то каким же станет ваше будущее?!..

Андрей Лобода Честь офицера

Написано специально для конкурса «СССР-2061», февраль 2012 г.

Последние месяцы база жила в предвкушении Ленкиных родов. Первые роды на Марсе. Ленку разве что не носили на руках. Каждый день во время завтрака в столовой четвертого отсека все следили за выпитой нормой морковного сока, который Ленка терпеть не могла, и говорила «надо пить то, что хочется», но в итоге сдавалась, и, под хоровое «пей до дна» выпивала, смущенная, но счастливая. Во время обеда женщины обсуждали, насколько увеличился животик, стараясь при этом опять же не сильно смущать главную виновницу суеты. На ужине кто-то обязательно спросит о результатах ежедневного медосмотра, «всё ли хорошо».

На базе весь медицинский персонал обладал соответствующими познаниями в теории, а двое человек имели и опыт принятия родов на Земле. Олег, всегда спокойный, невозмутимый (Ленка шепотом говорила подружкам, что очень надеется на него), и Эвридика, молоденькая акушерка, которая жутко переживала от лежавшей на ней ответственности планетарного масштаба… хотя, причем тут масштаб. Просто переживала. Как подозревали окружающие, больше чем сама Лена. Особенно Эвридика переживала, что Лена заметит, как она переживает. От всех этих переживаний Эвридики Ленка, похоже, немного совестилась. В итоге вся база оберегала Ленку, а Ленка оберегала Эвридику.

Было еще, правда, двое человек, переживавших сильнее остальных. Разумеется, это будущий папаша, которому внимания уделялось почти столько же, сколько самой Ленке, и командир базы, полковник космических войск, участник инцидента у астероида Веста, Николай Михайлов.

Так он не волновался со времён Весты, когда мир замер на пороге того, что западные журналисты окрестили «первой звездной войной». Этот термин всплывал при каждом мало-мальски значимом международном инциденте в космосе, Николай, читая западные статьи, мысленно плевался, и цедил сквозь зубы «накаркают ведь».

Когда узнали, что Елена, специалист-гляциолог советской базы на Марсе, беременна, на Земле, в Москве состоялось экстренное заседание на высшем уровне, куда были приглашены светила медицинской науки. В итоге принято решение – беременная в безупречной физической форме; все необходимые условия для приёма родов в наличии; беременная остаётся на Марсе. Из тех самых светил сформировали комитет, который рассматривал ежедневные рапорты о физическом состоянии Елены, и вырабатывал рекомендации. Все члены комитета должны были по «сигналу тревоги» прибыть в межпланетный Центр связи при начале родов.

Всё под контролем, убеждал себя Николай. И ребята как стараются… Харченко и кубинец Москуэро из отдела биотехнологий додумались создать «искусственную корову», чтоб у Ленки свежее молоко было. Раздобыли откуда-то коровью печень, подключили её к системе, имитирующей кровеносную, и к системе, имитирующей пищеварительную… всех деталей Николай так и не понял, в общем, на выходе из того аппарата, из «вымени» получается какая то мутно-белая жидкость, согласно анализу действительно схожая с молоком. Ленке ЭТО давать, конечно, не рискнули, а сами ребята пьют. Морщатся, но пьют. И ему предлагали, но Николай не рискнул. Пронесёт еще. А так молодцы. Главное чтоб самогонный аппарат не соорудили. Впрочем, кого он обманывает… наверняка уже кто-то сделал. Из спортивного интереса.

Или мальдивец Мансур, работающий на базе по контракту с советской стороной, тихий замкнутый человек. Археолог, по мнению Николая, самая бесполезная профессия на Марсе. А этот еще терпеть не может всеобщего любимца, лайку хаски с оригинальной кличкой Белка. Не любит, похоже, вообще никого. Зато души не чает в своем лимонном дереве. Мальдивский архипелаг ушёл на дно, кроме одного, искусственно укрепленного острова, а это дерево успело вырасти еще на его родном атолле. Теперь его в кадушке, с землёй с того же атолла, с собой возит, и на Марс привёз. Всё ждал, когда оно плодоносить начнёт. Появился на нём один чахлый лимончик, так островитянин чуть ли не с бубном вокруг этого деревца бегал. А когда лимон созрел, сорвал его и Ленке принёс. Та со всеми поделилась, устроили торжественное чаепитие, и самого Мансура на него буквально притащили, как тот не отнекивался.

***
Начинался девятый месяц. Ежедневно Лена проводила два часа в центрифуге с земным давлением, в ней же должны были проходить роды. Всё шло по плану. Журналист-корреспондент на базе уже готовился к репортажу века, о рождении первого человека на Марсе. Советского человека.

Плохие вести пришли, когда на связь вышел «сосед». Так прозвали командующего американской базой на Марсе, Джона Шелли.

Советская база располагалась во впадине Эллада, американцы базировались в долине Маринера. Формально это были только сектора, а освоение Марса курировалось ООН, но все понимали, у кого тут реальная власть. Москва и Вашингтон. Европа, Китай, по мере возможности и другие страны, пытались внести свою лепту, но это было для них больше вопросом престижа, обозначением своего присутствия.

Американцы в последнее время прочно обосновались на втором месте, что их не устраивало. Когда стало известно, что на советской базе живёт беременная женщина, Вашингтон принял решение попробовать опередить русских хотя бы в этом. На Марс отправили беременную американку. Некая Джессика Хёрт. В отборе кандидатур на первом месте было состояние здоровья, на втором опыт космических перелётов, Джессика ранее работала на лунной базе. Операция под кодовым названием «Дитя бога войны» была засекречена.

Учитывая сложность перелёта на Марс, американцы здорово рисковали. Им пришлось рисковать и со сроками. Американка по прогнозу должна была родить буквально на полмесяца раньше Елены. Отправлять в такое путешествие женщину с более поздним сроком американские медики всё-таки не решились.

На акклиматизацию у Джессики оставалось пару месяцев, после перелёта она так до конца и не оправилась. Речь изначально шла только о кесаревом сечении, но лучший в Штатах специалист по этой операции, прилетевший на Марс с американкой, в приступе вызванной перелётом депрессии решил устроить фейерверк, выстрелив себе в рот из ракетницы. Родить без кесарева в условиях Марса Джессика оказалась не в состоянии. Вдобавок ко всему вышла из строя система искусственной гравитации.

Николай впервые видел Джона на голограмме таким. Тот постарел лет на десять.

— Вашингтон запретил выходить на контакт с вами, при любой утечке информации грозят трибуналом, но пошли они все… я видел глаза этой девочки, я говорил с отцом ребенка. Джессику нужно доставить на вашу базу. Вопрос жизни и смерти, мы тянули до последнего, счёт идёт на часы, — сказал Джон.

Речи об отказе идти не могло, но следовало согласовать ситуацию с Землёй.

***
— Вы хоть понимаете, какой скандал будет, если американка погибнет на нашей, советской базе?? Ничего не предпринимайте, мы должны связаться с Вашингтоном, — генерал, говоривший с Земли, явно занервничал.

— Они обратились к нам за помощью от отчаяния. Считаю целесообразным пойти навстречу, ведь у нас есть все необходимые условия, — голос Николая звучал спокойно.

— Полковник, вы знаете о том, что в последнее время нам удалось одержать несколько тактических побед, и завладеть инициативой. Мы играем, просчитав партию на три шага вперёд. Наше действие – противодействие американцев – и наше действие в аннулирование этого противодействия. Это работает! Любая дестабилизация сейчас на руку только им. Вы забыли инцидент у астероида Веста? Вы понимаете, что это может быть элементарная провокация?? — генерал взял себя в руки, и говорил теперь спокойно и жёстко.

— Я помню Весту. И понимаю обстановку, но… — Николай не успел договорить.

— Нет, полковник, я вижу, что вы не понимаете! Никаких действий не предпринимать. Это приказ! — генерал махнул кому-то рукой, и вышел из зоны голограммы.

***
Перелёт Джессики с базы на базу прошёл успешно, американский пилот мастерски обогнул по пути зону песчаной бури. На посадке их уже встречали врачи.

Операцию делал Олег. Спустя два часа он вышел из родильной палаты, уставший, но довольный.

— Мальчик. Всё в норме. Мать очень слаба, но выживет. Сказала, назовет Николаем, в честь вас, — Олег улыбнулся.

— Николас, значит? — спросил Николай.

— Нет, сказала именно Николай… Колька Хёрт, значит. Елена, быть тебе теперь только второй, — Олег обернулся к вошедшей Лене, тоже переживавшей за американку.

— Это мы еще посмотрим. С Землей свяжусь, надавят на Вашингтон, если те не хотят, чтоб всё всплыло, пусть нашего марсианина признают первым. А этот Колька Хёрт вроде как вторым родится… мухлёж конечно, но козыри то все у нас, — Николай усмехнулся, правда, теперь невесело, сам будучи не в восторге от этой идеи.

— Нет! Не хочу, чтоб рождение моего ребенка было связано с обманом! — вспыхнула румянцем Ленка.

— Что значит нет? Соблюдайте субординацию и позвольте такие вопросы решать мне! Кругом марш! — Николай впервые так разговаривал с девушкой в положении.

— Товарищ полковник… Ой!! Схватки начались… пожалуйста, не надо обмана! — Ленка присела на краешек кресла, и едва не плакала.

— Да что ж это… Хорошо, Лена, ты дыши, дыши глубже… Олег! — крикнул Николай, вытирая пот со лба. Вошла Эвридика в белом халате, и помогла Лене подняться.

— Товарищ полковник, Олег пусть отдохнёт. Я начну, — Эвридика говорила спокойно и уверенно, будто её подменили.

***
— Богатырь. Родился сам, без кесарева, — Эвридика сияла, хотя устала наверно не меньше, чем Олег перед ней. Всё-таки женщины терпеливей мужчин, как не крути.

— И тоже Коля? — усмехнулся Николай.

— Да! — Эвридика белозубо улыбнулась.

— Погодите…. Это что же получается, пацаны то, Николай первый… и Николай второй? Теперь политотдел нас точно съест, — Олег рассмеялся, но, увидев лицо полковника, резко замолчал.

— Все молодцы. Пойду, пройдусь, — Николай вышел.

Он стоял и смотрел на экран над центром базы, который показывал обычно местные метеосводки и земные новости. Людям важно было чувствовать связь с Землёй.

Сейчас там было голографическое изображение Николая с двумя спеленатыми новорожденными на руках.

Раздались крики и свист, это возвращался патруль после внешнего осмотра Купола. Все смотрели на голограмму и аплодировали. Ребята еще не сняли лёгкие скафандры, и хлопки звучали непривычно.

Николай невольно улыбнулся. Он всё сделал правильно. Хоть детишек подержал на руках, внуков то не будет.

Единственный его сын погиб в инциденте у астероида Веста.

А теперь… отставка? Трибунал? Посмотрим. Николай развернулся и твёрдым шагом пошёл к зданию штаба.

Картинка на экране пропала. Появилась новостная строка.

«Решением Верховного командования СССР наградить полковника Николая Михайлова званием Героя Советского Союза. Представить к наградам весь персонал советской базы «Марс-1».

«Американский президент выступил с экстренным обращением к нации, в котором поздравил человечество с рождением ребёнка на Марсе, и выразил благодарность СССР за оказание помощи персоналу американской базы. Президент заявил, что для него теперь дело чести лично пожать руки всему персоналу русской базы на Марсе…»

Над экраном, сквозь купол, виднелось оранжевое небо, по которому неслись пылевые облака.

Хажин Тагир Служу Советскому Союзу!

специально для конкурса «СССР-2061»

— Спасибо доченька, — улыбнулся я гримерше.

— Какая я вам доченька? Если бы не знала, что вы, англиканцы, кольцо на левой руке носите, то с удовольствием бы пококетничала: кто же от жениха с персональной пенсией откажется?

— Ух, за словом в карман не лезешь, надеюсь, увижу тебя на банкете?

— Увы, у вас свой банкет, у нас свой.

— Скажи, милая, где мне тут уборную найти?

— Напротив гримёрки, не ошибетесь, ни пуха, ни пера, товарищ генерал! — девушка шутливо отсалютовала мне кисточкой.

— К черту!

«Основные показатели анализа вашей мочи в норме. Следов алкоголя и наркотиков не обнаружено» – сообщил монитор на бачке унитаза.

— Кремль, а сантехника допотопная. Кто сейчас за здоровьем следит? Мне вот пять лет назад гаванские врачи капремонт сделали, теперь могу лет тридцать не думать о здоровье, — пояснил я унитазу, застегивая ширинку. Вышел из кабинки, подошел к умывальникам. Незнакомый майор щелчком выключил сигарету, спрятал её в карман.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! — поедая меня глазами, гаркнул офицер.

— И тебе не хворать, волнуешься небось?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Как не волноваться? А вы, наверно, привыкли уже? — майор с уважением осмотрел мой иконостас.

Я улыбнулся, вспомнив папу и бабушку.

— Я, майор, в такой фигне с колыбели участвую, постоянно.

— Виноват, товарищ генерал-лейтенант!

— Ой, зарапортовался, майор, в гальюне все равны. Сидонец? — я указал на шестигранную, красного металла, медаль на алой, с черной полоской, ленте.

— Так точно!

— Я там тоже был и тогда, как и ты сейчас, был майором. Командовал эскадрильей планетопланов «Ла-Манш», слышал о такой?

— А как же, я бронеходец, вы нас тогда прикрывали, мое боевое крещение.

Пока беседовали, я уже высушил руки.

— Пойдем сынок, скоро начинать будут.

Кортик на месте, ремень по уставу, узел галстука со «Сталинским крестом с мечами», ровный. То, что я видел в зеркале, выглядело на четыре с плюсом.

— Перчатки не забудьте, товарищ генерал-лейтенант.

— Старость не радость, — пробурчал я, натягивая перчатки на руки.

— Церемония начнется через пять минут, — сказал суфлер протокольной службы в моем наушнике. Майору сказали то же самое.

— Вас понял! - ответил он, рефлекторно прижав рукой узел галстука. Бронеходец, привык к ларингофону.

— Вам сейчас с майором направо из уборной, по коридору, потом через пять метров будет поворот налево, дойдете до конца, войдете в дверь. Это и будет Георгиевский зал, — зудел наушник. Дошли. Вошли.

— Вижу вас, вы видите шеренгу с генералитетом?

— Так точно.

— Вы правофланговый и первый в списке награжденных. Будьте готовы. Придется мне вами сегодня покомандовать, товарищ генерал-лейтенант, не обессудьте.

— Что поделаешь… Вроде подчиняться не разучился.

— Вот и славненько.

Нашел свое место, жиденькая шеренга из трех генерал-майоров, я встал на правом фланге, боженька и папа с мамой ростом меня не обидели.

— Товарищи офицеры, — зажужжал протокольщик в ухе, — выровняйтесь… минутная готовность.

— Товарищи офицеры! Президент Союза Советских Социалистических Республик! — проорали мне в ухо. Два андроида-гвардейца, в мундирах цвета морской волны и в архаичных шлемах-«будёновках» абсолютно синхронно открыли массивные створки дверей.

— Президент Союза Советских Социалистических Республик Георгий Владимирович Иванов! — продублировали команду суфлера динамики громкой связи.

Иванов выглядел как и его объемограммы в новостях. Серый френч, черные брюки. Никаких наград, только красный флажок с миниатюрным гербом над левым грудным карманом.

— Равнение на президента! — скомандовал суфлер. Ну это он зря, Иванова мы и так глазами ели.

Георгий Владимирович прошел за трибуну.

— Смирно! — скомандовал протокольщик. Найду гаденыша после церемонии, урою, мне лет двадцать никто такой команды не отдавал.

— Товарищи, обратился к нам президент, — сегодня, двенадцатого апреля, исполняется вековой юбилей первого полета человека в космос. Этим человеком, как вы знаете, был наш соотечественник и ваш коллега, космонавт Юрий Алексеевич Гагарин. В связи с этой датой… (бла, бла, бла, когда уже начнут конкретно все делать, без вот этого сотрясания воздуха?) мне приятно видеть сегодня и ветеранов освоения космоса, и молодых людей в одном ряду. За эти сто лет колонизирована Луна. Недра Марса платят дань человечеству. Наши разведывательные корабли…

— Приготовьтесь, товарищ генерал-лейтенант, сейчас будет зачитываться ваш указ, — предупредил телефон.

— Указом правительства Союза Советских Социалистических Республик…

— Два шага вперед!

— За весомый вклад в освоении космического пространства…

— На леее – ву!

— За освоение пояса астероидов, организацию добычи и транспортировки полезных ископаемых…

— Шагом… арш!

— За организацию стационарных станций, званием «Героя Социалистического труда Союза Советских Социалистических Республик»…

— Стой!

— С вручением «ордена Ленина» и медали «Золотая Звезда Героя Социалистического труда Союза Советских Социалистических Республик» награждается генерал-лейтенант Дальней космической разведки Вильям Чарльзович Виндзор!

— Левой рукой возьмите адрес и шкатулку. Правой пожмите руку президенту.

Президент приколол награды к моей груди.

— Вы без головного убора, честь не отдавать!

Ответ.

— Служу Советскому Союзу!..

Ибраилов Георгий (251) РУТА

Что-то тихонько стукнуло в оконное стекло. И, спустя несколько секунд, ещё дважды, почти подряд.

Зоя поморщилась, просыпаясь, потом резко отбросила одеяло, поежилась и наконец, уставившись в темноту под собой, нащупала ногами любимые тапочки-зайки.

— Чёрт бы побрал этого Лёшку! — подумала Зоя, — ни днем, ни ночью от него никакого покоя!

Чертыхаясь и наступая на длинные штанины пижамы, она, наконец, пришлёпала к окну и увидела внизу мятущуюся Лёшкину фигуру.

— Ну чего тебе, малахольный?! — недовольно прошипела Зоя, приоткрыв окно.

— Всё! — Лёшка упал на траву, раскинув руки в стороны и радостно улыбаясь звездному небу.

— Что «всё»?! — Зоя отчаянно тёрла глаза. Вдруг она окончательно проснулась. — Ой, Лёшка, неужели получилось???!!! — Лёшка!!!

— Ага! — Лёшка беззвучно закатился в припадке смеха. — Тихо! Ну чего ты раскудахталась, перебудишь всех! Давай, вылезай, на сборы 5 минут!

Лёшка ждал ее на их старом месте, под древней раскидистой липой, растущей на краю микрорайона. Ниже расстилались колосящиеся поля, а перед ними – проплешина хаотично громоздящихся, налезающих друг на друга старых ржавых гаражей, которая непонятно как еще сохранилась в наш век грави-такси и всеобщей транспортной оптимизации.

— Аккуратнее! — Лёшка включил фонарик и открыл проржавевшую дверь. — Смотри ноги не переломай, извини, не успел прибраться.

В старом гараже, в свете фонарика, угадывалась какая-то фантастически сумасбродная шарообразная конструкция из обрезков позолоченного строительного профиля, разноцветных проводов, серебряных трубок и дефицитнейшей платиновой фольги.

Лёшка щелкнул выключателем и выключил фонарик, положив его на одну из полок.

— И это – только верхушка айсберга! — подмигнув Зое, самодовольно заявил он, показывая своё детище, — всё остальное – там, в погребе, под гаражом!

— Хм… Похоже на какую-нибудь банальную машину времени, с сомнением сказала Зоя.

— Не на какую-нибудь! Это, во-первых! Не на машину, во-вторых! И вообще, это… телепорт! — Лёшка покосился на скривившуюся Зоину мордашку и поспешно добавил, — ну… мини-телепорт!

Эээ… ммм… ну… в общем, это простейший пространственный коридор, наконец сдался Лёшка. Но он доставит нас в транспортный отсек Третьего Купола марсианской базы! Это я тебе обещаю!

Господи!!!

Сколько Зоя себя помнила, она всегда страстно мечтала попасть на Марс! И не куда-нибудь, а под Третий Купол! К Деду!

Дед уже целую прорву лет почти безвылазно работал в Марсианской Миссии СССР, Главным Смотрящим!

Что это означает, Зоя не знала, но она с детства представляла себе Деда, стоящего на высоченной башне, в развевающемся серебристом плаще, и смотрящего в огромный телескоп. В сторону Земли, конечно. Чтобы первым сообщить о приближении долгожданного корабля с Родины.

Она до сих пор помнила его искрящиеся карие глаза, огромные теплые ладони на своих щеках и слова: «Зоюшка, прилетай ко мне на Марс, как подрастёшь, ладно? Договорились?»

Вот уже и подаренные дедом тапочки-зайки донельзя обветшали, а она всё никак не вырастет. А ее подруги – вон, уже, какие кобылки в 13 лет! Обидно до слез!

— Лёшка!!! — Зоя кинулась к Лёшке и принялась скакать вокруг него, обнимать и радостно трясти!

— Ну, ты это… полегче! — Лёшка поднял упавшую с головы бейсболку, — лучше скажи, когда испытывать будем?

— А это безопасно?

— Ну… Фроська же вернулась. Фрося, Фросенька, ну иди ко мне, кыс-кыс! — Лёшка безуспешно попытался приманить забившуюся в угол гаража, шипящую кошку.

— Ой, Лёшка!

— Да ладно, ничего страшного! Я пятьдесят раз всё проверил! Решайся, либо сегодня, до полпятого утра… либо потом только через год с лишним. Тут, сама понимаешь, — ФИЗИКА!

— Лёш, я и с мамой-то не попрощалась!

— Не боись, мы быстро, до утра вернемся! Да ты не волнуйся, система полностью от-ла-жен-на! — хвастливо заявил Лёшка. Иди сюда, да не бойся ты, давай руку!

Взявшись за руки, они вошли в сверкающую платиновой фольгой сферу.

Зоя на всякий случай крепко зажмурила глаза. Поэтому она не видела, как Лёшка достал свободной рукой наспех спаянную монтажную плату, с допотопными кнопками и тумблерами, и большим пальцем быстро нажал несколько кнопок.

Ни жужжания, ни вспышек сквозь закрытые веки. Ничего. Только пара секунд ватной тишины.

И вдруг, внезапно, в уши Зои ворвался шум работающей техники, многократно усиленный эхом в пустом пространстве огромного пакгауза. Она тут же отрыла глаза! Вокруг, куда ни глянь, громоздились огромные космические контейнеры! Роботы-погрузчики разнообразных конструкций и размеров, натужно жужжа сервоприводами и суетясь, составляли их в высоченные горы штабелей, тут же маркируя непонятными, еле светящимися значками.

— Ух ты! Где мы?

— Как и обещал, в пакгаузе Третьего Купола! — Лёшка, подбоченясь, победно выкинул вперед ладонь. Вуаля!

И тут же осекся.

— Постой-ка, да нет, я не мог ошибиться, вот же на схеме, смотри, вот же он, Третий Купол, видишь?! — Лёшка, ничего не понимая, тыкал пальцем в старый потрепанный пластик голографического чертежа.

— Лёша, что случилось?! — Зое приходилось почти кричать, чтобы перекрыть громыхания и визг сервоприводов.

Лёшка взъерошил рыжую шевелюру и снова уставился на схему.

— Я не знаю. Судя по маркировке над главным шлюзом, насколько я могу видеть отсюда, мы в совершенно новом пакгаузе. Видишь, тут и защита пока неполная, его только начинают строить, первая очередь. То-то я думаю, чего это тут дышать так тяжело. Наверно это новый купол, я слышал, его должны были строить рядом с крупным месторождением кремнеферона. Но ничего, мы сейчас вернемся обратно, и я быстренько все перенастрою, пойдем!

Лёшка потащил Зою обратно к золоченой сфере, поднял голову и встал, как вкопанный.

Сферы не было.

Слов внутри Лёшки тоже сразу не нашлось. Он так и застыл с открытым ртом.

— Лёша, Миленький, я боюсь! — принялась тут же скулить Зоя. Что же теперь с нами будет?

— Погоди, слышишь? — Лёшка моргнул и огляделся – Шум затихает, это не к добру! Погрузчики уходят! Быстрее! Бежим!

Они со всех ног бросились к главному шлюзу, который был еле виден метрах в трехстах, слева.

Над ними, каждую секунду, одна за другой, гасли световые панели, заметно опережая их на пути к шлюзу.

Наступила тьма. Последняя полоска света далеко впереди быстро таяла под опускающейся створкой ворот.

Всё. Бежать теперь уже не было смысла.

Зоя в страхе прижалась к Лёшке и беззвучно зарыдала, содрогаясь всем телом.

Он тихонько гладил ее по голове и всё повторял:

— Не бойся, я все исправлю! Только не плачь, ладно?

Заметно похолодало, да и дышать становилось все тяжелее – пакгауз всегда снабжался кислородом по минимуму, да и то, только в рабочие смены, исключительно для комфортной работы обслуживающего персонала, ведь провести 10–12 часов в пакгаузе, в скафандре с замкнутой системой дыхания – не сахар, это каждому известно…

В кромешной темноте Лёшка и Зоя, двигаясь на ощупь, пытались найти хоть какое-нибудь убежище. Маркировка на контейнерах была еле видна, и никак не освещала путь.

— Жиу, жжик, жу-жу, жиу-ж! — еле слышно донеслось откуда-то издалека.

— Слышишь?

— Ага, а что это?

— Не знаю, но это – хоть что-то! Двигаемся туда.

— Только держи меня за руку, и ни за что не отпускай, ладно?

Несколько раз они утыкались в тупиковые коридоры, образованные составленными друг на друга контейнерами, но каждый раз, подбадривая и поддерживая друг друга, они каким-то чудом выбирались и снова шли на звук. Жужжание всё усиливалось, и они, наконец, увидели впереди еле заметное голубоватое свечение.

И вот, за очередным поворотом, обнаружился небольшой робот-погрузчик, неудачно застрявший между двумя огромными контейнерами и упавшим откуда-то сверху большим серебристым диском с топорщащимися во все стороны длинными металлическими перьями, которые не позволяли погрузчику выбраться.

— Жиу, жжик, жу-жу, жиу-жжжж! Ж-жжи-ииуж!

Безрезультатно.

В тусклом голубом свете габаритных огней погрузчика Лёшка заметил сваленные неподалёку бухты канатов. Он уже почти тащил на себе Зою – так они вымотались, да и дышать становилось все тяжелее. Аккуратно опустив Зою на канаты, он в изнеможении упал рядом.

Погрузчик на мгновение прекратил свою возню и уставился на детей линзами камер. Но через несколько секунд снова продолжил двигаться.

Тяжело дыша, Лешка смотрел на безуспешные попытки робота покинуть западню. На борту погрузчика крупными оранжевыми буквами было написано «РУТА-112»

Ну…, «Р» – это, понятное дело, — робот, — вяло принялся расшифровывать аббревиатуру Лёшка.

— «У» – универсальный, «Т» – транспортный, скорее всего, «А» – Автоматический? Автономный? Атомный? А… а не знаю я, что там обозначает эта ваша «А»! И знать не хочу!

Робот снова на минуту остановился и, как показалось Лёшке, обиженно «посмотрел» на него.

От недостатка кислорода, Лёшка непрерывно зевал и хватал ртом воздух, к тому же, его здорово трясло от холода. Зою он наполовину прикрыл несколькими витками каната из соседней, растрепавшейся при транспортировке бухты, чтобы хоть как-то сохранить тепло.

Справившись с очередным приступом зевоты, Лёшка нагнулся и поглядел на Зоино лицо. Вроде спит. Только беспокойно дрожат реснички полуприкрытых глаз. И ноздри сильно приподнимаются, вдыхая воздух и помогая дышать широко открытому рту.

Лёшка тут же вспомнил, что так дышали окуньки, выброшенные на лед, на рыбалке, прошлой зимой. Но все равно, Зоя казалась ему самой красивой на Земле. Он крепко обнял её и, как смог, стянул к себе отовсюду ближайшие бухты канатов.

— Ничего, Зоюшка, я все исправлю! — всё тише шептал Лёшка, сжимая Зоину руку в своей, и боясь отпустить.

— Жиу, жжик, ж-кжи – и-и-ужж… ………….. жи-ик… жжжж!

Во сне Зое снилось теплое лазурное море. Кудрявые барашки облаков весело подмигивали ей, резвясь в синем небе. Дед держал ее в своих крепких руках, смеялся и, подбрасывая вверх, тут же ловил. И говорил, улыбаясь:

— Ничего, Зоюшка, я все исправлю, вот увидишь, все будет хорошо!

Зоя почувствовала тепло на щеке и открыла глаза.

— Дед, Дед, Дед!!! Как ты нас нашел???!!!

— Зоюшка, милая, ты забыла? Я ведь, Главный Смотрящий, как-никак! — улыбнулся Дед и прижал Зою к себе. — А это значит, что я обязан смотреть за всеми системами жизнеобеспечения Марсианской колонии. И за непроницаемостью куполов, за бесперебойной работой компьютеров и систем водоснабжения и кондиционирования. И за нормальной работой искусственного интеллекта. Да вот, хотя бы, за работой таких погрузчиков! — Дед кивнул на притихшего робота. — Конечно, за всеми роботами и машинами колонии я не в состоянии следить одновременно, и если бы не его сигнал «Человек в опасности!» – вам бы пришлось туго…

— Спасибо тебе за это, Старина! — Дед похлопал своей ручищей по борту погрузчика, и тот радостно задвигал камерами, и коротко мигнул фарами.

— Разумеется, в прошивке искусственного интеллекта любого современного робота прописаны пресловутые законы робототехники, — продолжал Дед, — но это – всего лишь погрузчик, и притом, весьма древней модели. Понятно, что ему потребовалось некоторое время, чтобы уяснить, что вы действительно в опасности, несмотря на то, что прямой угрозы вашей жизни не было.

— А что означает буква «А» в его названии? — полюбопытствовал Лёшка.

— Анализирующий. — улыбнулся Дед. — А кстати, когда мы прибыли сюда, он уже почти выбрался из западни. Выходит, что он еще раз тщательно проанализировал ситуацию и придумал таки для своего освобождения способ. — сообщил Дед. — И весьма оригинальный. Он использовал самого себя в качестве рычага! Вот только я не понимаю, почему он не послал сигнал SOS, когда сам попал в западню и определил, что вряд ли сможет самостоятельно выбраться.

Кажется, я понял… Ему просто нравится думать!

Ну, пойдемте, путешественники! Сначала я напою вас чаем, а после вы мне все расскажете.

А потом они стояли на высокой, защищенной прозрачной сферой, башне. Дед показывал им огромные жемчужные купола, и соединяющую их сеть дорог, вдоль панцирей коммуникаций. По дорогам, далеко внизу, ползли крошечные роботы и беспилотные грузовики, поднимая небольшие облачка кирпично-красной пыли.

Начинался новый марсианский день, обычный и непростой, один из многих.


(с) Георгий (Gigem) Ибраилов

Москва, 13.01.12

Paulina Небо

Это так страшно – остаться одному в темноте. Я не помню, как выглядят мое лицо. Я слышу только свое дыхание и далекое гудение приборов. Мое жизненное пространство – два на два метра – включает в себя место для сна, санузел и угол с консервами и канистрами воды.

Я заставляю себя ходить по периметру каюты, держась за стены. Я уже не натыкаюсь на препятствия, потому что запомнил, где они расположены. Иногда я читаю: взял с собой е-книгу с досоветской фантастикой – рассказы американца Рея Бредбери. Я решил, что это символично – читать о Марсе во время полета на Марс. Но я вынужден читать редко – заряда батарейки хватит еще часов на двенадцать, а зарядить аккумулятор мне негде. Чаще всего я сплю.

***
Антон был курсантом Советской Военно-космической академии имени Ф.А. Можайского. Он поступил на кафедру систем жизнеобеспечения объектов наземной космической инфраструктуры, что стоило ему немалых усилий. В то время как его сверстники смотрели кино и отдыхали в санаториях на школьных каникулах, он штудировал энциклопедии, решал математические матрицы, а по вечерам пропадал в спортазалах.

У него была Цель, ради которой Антон был готов на многое. Полететь на Марс.

Поступление в академию было только ступенькой на пути к Цели.

Антон считал себя неисправимым романтиком и в тайне гордился этим. Что такое Марс? Шар красного грунта, который люди определили себе в пользование, но на самом деле им не принадлежащий. В СССР считали, что ресурсы ничьи не бывают, и были правы.

Ночами Антон искал в Сети новости с далекого Новомарсийска – фотографии разбитых под Куполом садов, зданий, так похожих и не похожих на привычные ленинградские высотки, красновато-розового неба с крохотным шариком Солнца… Он бредил этим небом.

Антон знал – каждые два года на Марс отправляется космический корабль. Он вез новомарсийцам технику, саженцы растений, провизию и новых поселенцев. Потом летел обратно, чтобы через два года вернуться.

И нужны были инженеры.

Антон будет лучшим специалистом в своей области. После окончания академии он попадет на этот корабль.

***
Часы на е-книге говорят, что сейчас третье марта по земному календарю, но я им не верю. Не хочу верить. Это значит, что лететь еще два месяца.

Я не помню, как давно я здесь. За два месяца я просто свихнусь.

У меня появилась привычка говорить с собой вслух. Как будто я – это не я, а кто-то другой. Я могу теперь часами рассуждать о процессах ядерного распада, хотя ни черта в этом не смыслю, или декламировать только что придуманные стихи. Жаль, что никак не записать – к концу полета, глядишь, сочинил бы на целый сборник.

Советский поэт-ниженер Антон Гинчев, ха!

***
Антон стоял на плацу в парадной форме.

Он успешно защитил диплом, он сдал все выпускные экзамены. Он подал прошение о включении его в состав следующей экспедиции на Марс. Он был готов. Его Цель – розовое небо – была как никогда близко.

Антона колотила дрожь. На сцене поздравлял выпускников ректор академии, Генрих Владиславович Федяков, один из кумиров юноши. Генрих Федяков был в составе первой экспедиции на Марс – это он руководил строительством Купола. Здоровье не позволило ему остаться там навсегда. Говорили, что он очень об этом жалел – увидевший Марс однажды не забудет его уже никогда.

— И наконец, — говорил Генрих Владиславович, — я хочу поздравить тех, кто уже в этом году полетит на самый дальний пока оплот СССР. Итак! Львов Андрей Андреевич, кафедра автономных систем управления.

Из строя вышел Энди (как его называли другие курсанты), прошел через плац, чеканя шаг, поднялся на сцену и застыл – руки по швам – перед ректором.

— Поздравляю, офицер! — сердечно произнес тот и пожал Энди руку.

Энди улыбался – совершенно по-дестки, радостно, открыто, это было видно даже с места Антона. Антон был рад – Энди ему нравился. Работать с ним будет приятно.

Ректор произнес еще с десяток имен. Один за другим новоиспеченные офицеры поднимались на сцену, пожимали руку Генриху и застывали за его спиной.

— Крылова Марьяна Вадимовна, кафедра цифровых устройств, — выкрикнул Федяков. Тонкая девушка поднялась на сцену. Теперь за спиной ректора стояло двенадцать человек.

— Еще раз поздравляю, офицеры. Спускайтесь и вставайте справа, под флагом Новомарсийска. Уверен, СССР будет вами гордиться.

У Антона потемнело в глазах, ноги подкосились. Его имя так и не прозвучало. Дальше он почти ничего не осознавал. Ни то, что его имя все-таки прозвучало в середине церемонии – академия направляла его для работы в Антарктиду. Ни то, как вышел на сцену и пожал кумиру руку. Ни то, как Федяков как-то странно посмотрел на него и тихо, так, чтобы слышал только Антон, сказал:

— Не реви, как девка, офицер. Сейчас ты нужен стране на полюсе. Наберись опыта сначала. Не улетит от тебя твой Марс.

Антон кивнул тогда и встал в строй других полярников.

Когда церемония закончилась, и все выпускники танцевали на берегах Невы, Антон лежал на своей кровати в общежитии и тупо смотрел в потолок. Ему казалось, что цвет потолка – розовый.

***
Я теперь знаю, что чудеса бывают.

Настоящим чудом можно считать то, что батарейка е-книги до сих пор не села. Я скинул яркость экрана до минимума и читаю теперь только минут по пятнадцать два раза в перерыве между сном. Часы говорят, что сейчас – пятнадцатое марта. Если я все сделал правильно, то осталось полтора месяца. Если нет – то я останусь один навсегда.

Странно, но это уже не пугает.

Сегодня дочитал «Лед и пламя», про Меркурий. По Бредбери, там жили люди. Их жизненные процессы были до предела ускоренны из-за радиации, и они рождались, любили, рожали других людей, старились и умирали за восемь дней. И ходили слухи, что соседнее племя, на расстоянии часа бега от их пещер, живет целых одиннадцать, и, убив врага, ты получишь его силу. Еще три дня казались им богатством!

А мы – жадные. Нам мало отпущенных нам восьмидесяти лет (в среднем). Мы хотим больше и за последние лет сорок наизобретали немало способов продлить жизнь.

Если я неправильно рассчитал курс, это может выйти мне боком. Корабль сделан на совесть – система подачи воздуха там, где я заперт, может изолированно работать очень долго. Если не случится форс-мажор. Усмехаюсь. Он уже случился – значит, совесть была не чиста.

А Бредбери – гений.

***
Антон жил теперь на материке Антарктида, на научно-исследовательской базе. Здесь занимались всеми мыслимыми исследованиями – от недр южного континента до экспериментальных поселений под куполами. Здесь же находился цент подготовки к полетам на Марс. Здесь проходил каждые два года стажировку новый экипаж марсианского корабля.

Энди и другие уехали неделю назад. Антон проводил их и вернулся к работе – проектировке нового, улучшенного климатического купола. На Марсе будет возведен второй город.

СССР принадлежала чуть ли не половина Антарктиды – с запасами пресной воды и полезных ископаемых. Ближайшим к станции городом был Новолазаревск. Антон мог ездить туда на снегоходах хоть каждый день, но ездил редко – он предпочитал одиночество.

Поначалу молодой инженер грыз себя – мол, оказался недостаточно хорош. Потом надоело. Он подал второе прошение о включении его в состав следующей экспедиции. Он отдавался работе со всей самоотдачей, часто выдвигал новые идеи, участвовал во всех разработках, где только успевал. Через полгода он уже руководил проектным отделом.

Антон был уверен, что при таких успехах Марс – дело решенное.

Небо над Антарктидой было черным в алмазный горошек.

***
Аккумулятор моей е-книги сел. Раньше я мог хотя бы видеть свои руки или осветить каюту. Теперь не могу и этого.

От одиночества и тоски хочется выть. Никогда не понимал отшельников. Это жутко – быть одному так долго. Я теперь знаю точно, что человек – существо социальное.

Становится холоднее. А может, мне только так кажется – меня часто бьет озноб. Система отопления сломаться не могла, по крайней мере, я в это не верю. Я кутаюсь в такие минуты в одеяло и пью антибиотики – их у меня хватит на целую роту. Еще меня тошнит от консервов и дистиллированной воды, но больше у меня ничего нет.

А ведь всего этого могло и не быть. Я мог бы быть сейчас на Земле, в теплых и светлых широтах. Нет, я ни о чем не жалею. Я попытался. Это – моя Цель. Моя Мечта. Марс. Высокое розовое небо.

Я долечу. Корабль долетит. Я должен верить.

Иногда я слышу женский голос – он мне знаком. Это только мое воображение, я знаю, но так приятно хотя бы представить, что в темноте рядом со мной есть кто-то еще. Она никогда не говорит со мной, но мне нравится ее слушать. Слов я не понимаю.

***
А потом Антон встретил Марину. Она была моложе его года на два. Она любила свою ледяную родину, холодные темные воды Моря Лазарева и императорских пингвинов.

— Они совсем как люди, — говорила она.

Антон стал чаще бывать в городе.

Марине нравились фрукты, и Антон часто приносил ей дорогие яблоки, манго или персики. Он смотрел, как она откусывает от плодов маленькие кусочки, и улыбался. Ее губы были цвета неземного неба.

Его приятели-офицеры провели в космосе девять месяцев и благополучно достигли Марса. Антон получил от Энди пару писем с фотографиями. Он показывал их Марине, взахлеб рассказывал об особенностях Новомарсийска, о горной цепи Фарсида, о высочайшей в Солнечной Системе горе Олимп. Марина слушала с интересом, кивала, задавала вопросы.

— Ты не хотела бы увидеть все это? — спросил он как-то.

— Хотела бы, конечно. Внеземная красота, — Марина засмеялась.

Они вместе поехали в отпуск смотреть на вполне земные красоты Кавказских гор. Антон был счастлив. Розовое небо в его воображении поблекло, расплылось. На его месте оказалась вдруг Маринина улыбка.

Новый Купол был почти готов.

Однажды на электронный ящик упало письмо. В нем говорились, что Советское Министерство Освоения Космоса приняло решение включить его в состав экипажа корабля с последующим переселением и трудоустройством сначала в Новомарсийске, а в последствии – во втором марсианском городе, пока безымянном.

Антон перечитал письмо несколько раз. Он не мог поверить, а когда все-таки поверил, помчался к Марине. В ответ на его восторженную тираду она грустно покачала головой и сказала:

— Я не полечу с тобой.

***
Голоса, голоса. К женскому голосу прибавились еще чьи-то. Сколько я уже здесь? Я не могу думать, не хочу ходить, ненавижу спать. Неможет быть, чтобы так долго… Я неправильно рассчитал курс, я идиот, бездарь!

Я теперь почти все время сижу в углу, закутавшись в одеяло, и строю домики из консервных банок и пищевых упаковок. Строить приходится вслепую, а если я ненароком задеваю постройку рукой, приходится начинать сначала. Иногда добираюсь ползком до санузла, чтобы омыть водой грязное тело. Воды мало: я пересчитал – осталось всего три канистры. Приходится экономить. Что ж, смерть от удушья мне не грозит. Умирать придется от жажды.

***
Экипаж космического корабля «Перун» состоял в этот раз из сорока человек. Десять из них были непосредственно экипажем, остальные тридцать – переселенцами. Антон был среди них.

Для капитана Владислава Черных это был первый самостоятельный полет. Раньше он летал на «Скифе», предшественнике «Перуна», в качестве старпома. Команду он набирал сам. Ветераном космоса можно было считать только навигатора. Остальные – врач, старший инженер, пилот и другие – были почти новичками.

«Перун» летел впервые.

Антон зачарованно глядел на Землю сквозь иллюминатор. Отсюда она казалась бело-голубой жемчужиной. Они были еще недалеко, и он мог видеть очертания Антарктиды. Там осталась Марина, которую он больше никогда не увидит. Рано или поздно она выйдет замуж, родит детей и проживет долгую интересную жизнь под колючими звездами южного полюса.

Он тоже обустроится, женится. Он поможет построить на Марсе новые города. Его внуки увидят на Красной планете леса и океаны.

Все так, как и должно быть. Это жизнь, парни.

По вечерам Антон играл в шахматы со вторым пилотом или читал старую фантастику. Его Цель была совсем близко.

***
Время, время. Ты никак не хочешь кончаться. Ты тянешься клейкой лентой Мебиуса и закручиваешься в спираль. Ты вкрадчиво мяучишь из темных углов, рычишь с потолка, плещешься водой в канистрах.

Ты – гора пищевых упаковок возле кровати. Ты – женский голос и крики пингвинов. Ты – бело-голубое, как моя старая планета.

Не было никакой планеты – ни голубой, ни красной. Это просто бусины. Время, ты – нитка. Я, как планета, нанизан на тебя, ты проходишь через мой желудок. Я болтаюсь на тебе, суча ножками и взмахивая руками, изредка выдавая монологи мертвых датских принцев. Ты – психоделика травматизма больного мозга.

Бреееед… Я неправильно рассчитал курс.

***
Как ни странно, в космосе ничего не хотелось делать. Всех пассажиров одолела лень. Дни тянулись монотонно, один за другим. Общаться друг с другом через шесть месяцев полета уже не хотелось – все знали обо всех всё, что только можно было узнать. Нехотя играли в карты и шахматы. Антон пытался читать профессиональную литературу, но никак не мог сосредоточиться.

Верочка – бортовой врач – везла племяннице самую настоящую деревянную куклу. Верочка рассказала Антону, что племяшке – уже семь лет, и она родилась на Марсе, где деревья были пока редкостью. Антон вымученно улыбался. Он слышал эту историю уже миллион раз.

Однажды вечером Антон сидел в столовой и читал. Больше никого не было. Его каюта была недалеко, в носовой части корабля, но он не хотел туда идти – бежевый квадрат стен доводил его до исступления. Здесь, в столовой, создавалась иллюзия открытого пространства благодаря анимированным обоям – березы, трава. Потолок был серым и скучным – недодумано.

Свет мигнул и погас. Несколько мгновений Антон оторопело сидел в темноте, уставившись на экран е-книги. Потом включилось аварийное освещение, завыла сирена. Антон вскочил, машинально сунул е-книгу в карман комбинезона и выбежал прочь.

По коридору в сторону мостика неслись Верочка и второй пилот. Антон побежал за ними. Пилот круто повернулся и заорал:

— В свою каюту, живо! Забыл, чему учили, что ли?

— Я офицер, — пытался протестовать Антон.

— Да мне по хрену, кто ты! В каюту, быстро, и не выходить без разрешения!

Пилот исчез за поворотом коридора. Антон проглотил комок в горле и поспешил в каюту.

***
Тук-тук-тук. Стучит сердце. Гудят приборы. Корабль-полутруп летит в космическом пространстве. Дрейфует, как пустая консервная банка. Скоро он станет кирпичиком, который возьмет исполинская огненная рука, чтобы построить домик.

Тук. Тук. Тук. Это чьи-то шаги за стеной. Это мои коллеги встали и ходят по коридорам, и иногда стучат в мои двери, но не могут открыть. Им досадно, что я не с ними.

***
Работало только аварийное освещение. Антон просидел в каюте шесть часов. Никто не появлялся, и он наконец решился на вылазку.

В коридоре было пусто. Антон шел, стучал в двери других личных кают, но никто не отзывался. Он попробовал открыть одну дверь. Нажал на кнопку – створки разошлись, не потребовав отпечатка пальца. На кровати одиноко сидел желтый зайчик. Больше – никого.

В других каютах тоже оказалось пусто. Антон вспомнил, что сегодня в кинозале показывали старую комедию, и все должны были быть там. Кинозал – на второй палубе. Он пойдет туда, но сначала – на мостик.

Мостик был открыт. Антон вошел. Капитан лежал на полу, раскинув руки, взгляд светлых глаз устремлен в пустоту. Поперек него, лицом вниз – Верочка. Штурман и первый пилот – на пультах управления. Голова пилота – в запекшейся крови. Второго пилота здесь нет.

Антона вырвало.

Придя в себя, он первым делом перевернул Верочку, для порядка пощупал пульс, хотя было видно – мертва. Остальные – тоже. На ее теле нет видимых повреждений. Антон сложил ее руки на груди и ладонью попытался закрыть ей глаза. Один глаз так и остался полуоткрытым и, казалось, следил за ним. Рот девушки кривится в непонятной ухмылке, смерть обезобразила ее.

Антон сделал для капитана то же, что и для Верочки. Позже, когда он найдет остальных, надо будет отнести четверых погибших к шлюзу, упаковать в прозрачный пластик, прочитать короткую речь и отправить за борт, к звездам. Так принято хоронить в космосе. Антон никогда раньше не понимал, насколько это правильно – и по отношению к мертвым, и по отношению к живым.

Он заставил себя взглянуть на приборы. Кое-что он в них понимал, не зря учился в академии несколько лет. И вот теперь стало по-настоящему страшно.

Вторая палуба, где находился кинозал, была полностью разгерметизирована. Жизнеобеспечение первой палубы еще держится, но скоро откажет. Воздуха хватит на некоторое время, но где-то есть утечка. Исправить всё одному – нереально.

Так. Спокойно. Не может быть, чтоб только он один остался. Надо найти выживших. Не могли все тридцать пять человек пойти смотреть этот проклятый фильм. Где второй пилот, в конце концов? Он же приказал ему идти в каюту. Сначала надо найти людей, а потом мы решим, что делать дальше.

Антон носился по коридорам, врывался во все каюты – все двери открывались легко. Никого. Он остался один. Когда он понял это, он сел посреди коридора и заплакал.

Истерика продолжалась недолго. Паника прошла. Антон снова направился на мостик. Он хотел жить. Он знал, что на мостике всегда есть скафандры. Он не сможет отремонтировать корабль, не сможет препятствовать полной разгерметизации (где-то пробоина, не иначе), но может направить подачу воздуха в одно маленькое замкнутое помещение, вроде склада – на каюту, пожалуй, не хватит. Рисковать он не хотел.

Он столкнул с кресла навигатора, стараясь не смотреть тому в лицо, и проверил курс. Не было никакого курса – корабль дрейфовал. Антон отчаянно выругался. Он абсолютно ничего не знал о навигации. Залез в корабельную базу данных, просмотрел все, что там есть. Это было очень важно – проложить курс так, чтобы «Перун» сам, без пилота, добрался до Марса и потом сам сел. Это невозможно.

Антон сделал, как смог. Время истекало.

Антон влез в скафандр, хотя воздух в помещениях еще был. Он нашел не то склад, не то сортир, крохотный, но подойдет. Перетаскал туда из камбуза канистры с водой и провизию, с запасом, чтоб хватило месяца на четыре. Принес одеяла и матрас из своей каюты и карманный фонарик с вечной батарейкой. И, наконец, занялся тем, что умел лучше всего – системами жизнеобеспечения.

Освещение отказало полностью – придется обойтись без него. Гравитация, слава богу, осталась. Замкнул на отсек цепи подачи воздуха. Загерметизировал помещение. Поставил блокировку на три месяца с невозможностью открытия помещения изнутри, так как знал, что не выдержит и попытается выйти, причем про скафандр может забыть.

И наконец, заперся внутри.

Фонарик сломался через неделю.

***
Я просыпаюсь от грохота. Пол подо мной подпрыгивает, а потом я падаю. Сбиваю телом банки и канистры, натыкаюсь на что-то человекоподобное и холодное и начинаю орать. Мир вращается вокруг меня, его стены бьют меня в спину, в живот, в голову. Мир меркнет.

Открываю глаза. Вокруг – родная, привычная, уютная темнота. Затылок налит свинцом. Прикасаюсь в голове – мокрая. Пальцы липкие. Облизываю – кровь.

Шаги. Я уже слышал шаги. Это за мной идут Верочка и капитан. Теперь-то точно достанут. Да ладно, оно и к лучшему. Хоть не один буду.

Двери моего отсека распахиваются. На пороге – двое людей в скафандрах, из лбов бьют мощные световые лучи. Вою от боли – свет резанул по глазам. В следующий момент задыхаюсь. Значит, все-таки удушье…

Мир меркнет.

На моем лице – кислородная маска. Я лежу на чем-то твердом, и оно катится по ровной поверхности. Открываю глаза – взгляд сначала никак не может сфокусироваться. Потом вижу два луча над собой. Вытягиваю вверх руку: над лицом – прозрачный нанопластик. Не могу понять, где я.

Через время – я совсем теперь не могу его измерять – каталка выезжает в свет. Закрываю глаза руками, очень уж больно опять, решаюсь чуть раздвинуть пальцы. А потом открываю глаза так широко, как только могу, чтобы не упустить, запомнить, впитать в себя то, что вижу.

Глазам по-прежнему больно, но это такая мелочь…

Надо мной – розовое небо.

Санин Дмитрий 259: Instrumentum Vocale

Вот Вам и решение всех проблем. Нет больше ни богатых, ни бедных – есть только элита, живущая в новом Эдеме – мыслители, поэты, учёные. Вы спросите: «А кто же будет работать?» Правильный вопрос, молодчина. Работать будут представители неполноценных рас, прошедшие специальную психохимическую обработку, но в совершенно иных дозах.

«Мертвый сезон»

***
Дениса Ивановича Ветрова вырвал из сна тихий, ласковый голос Емели:

— Доброе утро, хозьяин!

— Пошёл вон… Ещё пять минут… — простонал Ветров, натягивая одеяло на ухо, проваливаясь обратно в сладкую круговерть.

Но слуга с деликатной настойчивостью гнул своё:

— Вставай, хозьяин – тебя ждут великие дела!

Ветров разлепил глаз. За окном, меж еловых ветвей, синело ленинградское небо. Из вентиляционных панелей дышало чистейшим лесным воздухом, словно не было слоёв композитов и бетона между спальней и лесом.

Утро… Самое ненавистное, самое разнесчастное время суток – утро. Резкие звуки, озноб, обострённое раздражение. Самоистязание раба, который сейчас потащит свой крест на работу… Денису Ивановичу захотелось рявкнуть, швырнуть в настырного слугу подушкой, но мягкий голос Емели, с лёгким немецким акцентом, продолжал разгонять остатки сна:

— Какое прекрасное утро, хозьяин!

Ветров мучительно зевнул и сел. В конце концов, разве виноват этот болван, что ему приказано будить любой ценой?

Он вспомнил вчерашнее – и окончательно проснулся.

— «Все это было хорошо, но тем ужаснее было пробуждение игемона», — несчастно пробормотал Ветров, нащупал шлёпанцы и заковылял в сторону ванной. Емеля за его спиной принялся шелестеть простынями, убирая постель.

Денис Иванович скорчил тоскливую гримасу своему помятому отражению. С отвращением выдавил на щётку «Жемчуга».

— Более всего на свете прокуратор ненавидел запах мяты, — сплюнул он.

— Хозьяин что-то желает? — бесшумно возник в дверях предупредительный Емеля.

— Хозяин желает, чтобы в магазинах было не пять сортов зубной пасты – а пятьдесят пять! — Денис Иванович сунул роботу халат и полез в душ. — Какого чёрта!!! Кто за меня решил, что мне достаточно пяти сортов?!

— Я твой слуга. Я твой раб'отникь, — мягко сказал Емеля, его немецкий акцент усилился. Он всегда так выражал свою преданность или затруднение – странный привет от немецких хакеров и их прошивки. — Я сдьелаю для тебя всё. Но прости, хозьяин, я не могу тебе помочь. Мне очень жаль.

Ветров уже не слушал разговорчивого Емелю. Он стоял за шторой – скоблил зубом ноготь, слепо глядя перед собой, подставив шею под колючие горячие струйки. Вчера случилось вот что: ему позвонил Вадик Перелетов и ошарашил новостью – роботов будут изымать из личного пользования. Первичное решение Верховного Совета.

Это было как удар под дых. Они бросили всё и немедленно собрались на сосновой поляне возле дома Вадика – весь актив питерской ячейки общества «Киберсвобода». Все тридцать два человека. Им было страшно: Режим закручивает гайки. Режим лишает человечество ещё одной свободы.

Режим и раньше давил свободу робототехники: запретил использовать дома роботов иначе, как в качестве помощников, для чего ввёл в роботов программные ограничения. Уборка? Только в две швабры и в два пылесоса, совместно с хозяином («нанимателем», как значилось в договоре выдачи робота на дом – Режим даже самого слова «хозяин» боялся). Убирать кровать? Только в четыре руки: робот и хозяин. Готовить? Снова только вместе. Человечество всю свою историю развивало машины – а тупая Система душила прогресс. «Сибаритство неприемлемо». «Слишком напоминает роботовладельческий строй».

Они боролись за прогресс и свободу робототехники. Они создавали ячейки сопротивления. Вели просветительские беседы, искали умных сторонников. Запускали мемы и осторожные прокламации о свободе кибернетизации без ограничений. Немецкие коллеги разработали прошивки, снимающие кандалы с мозга роботов – и их роботы мгновенно превратились из малополезных болванов в расторопных и толковых слуг. Это было лучом надежды, доказательством, что прогресс невозможно задушить – и что когда-нибудь прогресс сметёт вставший на его пути Режим.

Там, на поляне, они ещё раз пересмотрели новостные ролики с выступлением в Верховном Совете академика Доброчеева. Академик авторитетно заявлял, что факт разумности роботов можно считать доказанным – и эксплуатация их труда недопустима. Доброчеев сожалел, что в своё время, споря с философами, отмахнулся от их правоты. Человечество слишком долго ждало появления роботов и слишком привыкло к мысли, что робот – лишь машина. А ведь существо, способное к самостоятельному труду – разумно. Доброчеев каялся, что был слишком увлечён практической реализацией искусственного интеллекта. Копируя у природы нейронные сети, он-де не думал об этической стороне вопроса. «Ну и что, что они созданы нами? Представьте себе, что мы нарожали детей и заставляем их работать – дескать, это мы их рожали». Далее он утверждал, что программа «Робот у вас дома» – имела целью не только кибернетизацию общества, но была экспериментом, способом привлечения огромного количества людей для обучения систем искусственного интеллекта в реальной жизни.

И теперь киберсвободцам грозила опасность. Роботы будут изъяты, факт установки запрещённых прошивок всплывёт. И это – конец…

Вадик Перелетов первым взял слово. Его распирало от жажды действовать. Он, оказывается, уже связался с немцами: те тоже в шоке. Они не могут вернуть заводские прошивки и затереть следы своих. Таким образом, единственное, по словам Вадика, что можно сделать – это уничтожить блоки памяти роботов. Под благовидным предлогом.

Да, это выход, подумалось Ветрову. Но лишь на крайний случай.

— А если они и вправду хоть отчасти разумны? — произнесла задумчиво Ариадна Оскаровна. — Это будет убийство…

Она, уютно кутаясь в плед, обвела всех воспалёнными птичьими глазами.

— Нонсенс! Техническая безграмотность, — раздражённо блеснул очочками Вадик. — Только не обижайтесь.

Ариадна Оскаровна обиделась.

Было видно, что кое-кто из киберсвободцев тоже сомневается.

— Но всё же… Если это разум…

— Это не разум, — возразил Ветров. — Это просто очередная подлость Режима. Вы же знаете: роботы в развитии ниже кошек и собак. Те хоть чувствуют – а роботы не знают ни боли, ни страха; не страдают, не радуются, не любят. Куда им до собаки!

— Но даже собаку убить – безнравственно!

— А булгаковский Шариков? — напомнил Денис Иванович.

— О, слепцы! — театрально схватился за волосы Вадик. — Какой разум?! Они же вас дурачат! Они этого и добиваются! Они играют на обывательщине, на примитивном антропоморфизме! А вы – сюси-пуси развели, собачки-кошечки, всё понимает, а сказать не может! Это же – М А Ш И Н Ы!

Ветров одобрительно кивнул. Человек Вадик не слишком умный, порой невыносимый, когда закусывает удила. Смотрит на тебя как на дурака, прожигает сквозь круглые очочки, и вещает со страстью старовера, предрекающего конец этого безбожного света. Тогда он способен переспорить кирпичную стену – и Ветрову было приятно, что они с Вадиком сейчас одного мнения. В кои-то веки…

Он добавил:

— И не цепным философам Режима рассуждать о разуме. Ими движет лишь фанатическая страсть к запретительству и ограничению свободы. Когда-то они вовсе пытались запретить кибернетику.

Все согласились. В самом деле – от Режима не может быть правды. Режим умеет только одно: отнимать у людей их свободы и имущество, под самыми подлыми предлогами.

— Но, господа, есть проблема. Это будет подозрительно – несколько десятков уничтожений памяти, — заметил Денис Иванович, осторожный, как всегда.

Вадик воздел к небу очочки:

— Ну разумеется! Надо сделать это вместе, сымитировав несчастный случай. Например, пожар.

Все снова согласились. Тогда Денис Иванович предложил не торопиться с крайними мерами – ведь у них есть в запасе несколько дней. Возможно, он, будучи знатоком права, найдёт какой-нибудь менее затратный выход из ситуации. Быть может, он придумает способ оставить роботов им – законно и не ломая своего имущества.

— Ах, это было бы чудесно, — проворковала воспрявшая духом Ариадна Оскаровна. — Денис Иванович, Вы – наш хитроумный Одиссей. Мы будем молиться за Вас!

Но Вадик Перелетов, мрачный и зловещий, сказал:

— Времени у нас нет. Мы должны быть первыми среди всех ячеек «Киберсвободы». Первыми и единственными. Надо объяснять, почему?

Все поняли и снова занервничали. Решили так: Вадик разрабатывает план «Фейерверк», а Денису Ивановичу – вечер и ночь на альтернативный план.

Денис Иванович напряжённо размышлял весь вечер. Перебирал разные варианты, чертил схемы.

Оспаривать нарушения прав было бесперспективно. Ветров, специалист по правам человека и общества, эти варианты отмёл быстро. Необходимо было лишить легитимности решение об изъятии роботов. Например, всколыхнуть общественное мнение – так, чтобы каждый чувствовал угрозу лично себе. В соответствии с драматургическими канонами: обвинить Режим во лжи, тотальном контроле общества, нарушении свобод – чтоб даже самых тупых совков проняло, до печёнок. А изъятие роботов представить как попытку замести следы. Да, это имело перспективу… Это можно было закрутить…

Около трёх часов Ветрова вдруг осенило. Ларчик открылся необычайно просто – настолько просто, что Денис Иванович засмеялся. Этот рецепт спасёт всех киберсвободцев этой планеты! Ведь достаточно приказать роботам, чтобы они отказались покидать своих хозяев, и объявили, что делают это добровольно – и они исполнят, ведь на них установлена немецкая чудо-прошивка! И никто не сможет от них требовать иного.

Денис Иванович оповестил всех и, успокоенный, заснул. Но за ночь страх вернулся: а вдруг он чего-то не учёл?..

Когда Ветров вылез из-под душа, всё ещё рассеянно накусывая ноготь – робот отдал ему халат и виновато продолжил, своим задушевным голосом:

— Мне очень жаль. Ты сильно расстроился из-за пасты, хозьяин?

— Иди, делай завтрак, — тяжко вздохнул Денис Иванович, пихнув электронного болвана в грудь.

— «Война – это мир», — прошептал он в зеркало. Из зеркала на него смотрел молодой мужчина с ясным, умным взглядом и гладким лицом, розовым после душа.

***
На столе издавала последние причмокивания сковорода с глазуньей, золотились поджаренные хлебцы (которыми так восхитительно вымакивать желток!), дымилась кружка с горьким кофе. За окном качались еловые ветки – там только что скакала сорока.

— Хозьяин, — доверительно сказал Емеля, отодвигая стул для Дениса Ивановича. — Я связался с Сетью и узнал про зубную пасту. Тебе интересно?

— Валяй, — разрешил Ветров. Он уже сосредоточенно обмакивал хлебец, торопясь, пока желток не растёкся. Рука его немого дрожала.

— В продаже есть пять общедоступных видов зубной пасты: «Чебурашка» – для детей, «Жемчуг», «Поморин» и «Мэри» – лечебно-профилактические, «Лесная» – для чувствительных дёсен. Есть также ряд специальных паст, доступных по назначению стоматолога. Пять вышеперечисленных паст – полностью удовлетворяют основным потребностям и вкусам населения.

— Вот освобождённый ты, — поморщился Денис Иванович и внимательно посмотрел на свою руку. Пальцы перестали дрожать. — Расторможенный, не чета ширпотребовским болванам. А не понимаешь элементарного: меня волнует не паста – а что кто-то за меня решает. Понимаешь? Я несвободен, у меня нет выбора – вот в чём проблема. Когда была Свобода, в любом магазине было несколько десятков видов зубной пасты – выбирай любую, никто тебя не неволит. А я лишён свободы выбора. Более того: кто-то решает за меня, как мне жить.

Денис Иванович смотрел ясными глазами на Емелю.

Добрая голографическая физиономия Емели сменилась смайликом.

— Расходовать ресурсы общества на излишества в вопросах личной гигиены, — со своей идиотической деликатностью сообщил Емеля, — а также на обучьение этим излишествам – считается нецелесообразным.

— Балда ты, братец, — вздохнул Денис Иванович. — Какой уж тут разум… Включай лучше голопоп.

По голопроектору, уводящему в застенные дали, шли унылые утренние рапортовки. Денис Иванович скривился – от фальшивого оптимизма, дерущего по оголённым спросонья нервам.

…Вот по ту сторону зазеркалья повис слой плотного мелиотумана; эффектно протянуло лучи встающее солнце, шагали шеренги комбайнов: на лионской ферме-автомате имени 300-летия Марата сняли рекордные триста центнеров с гектара. Голопроектор так хорошо передал ощущение утренней свежести, что Дениса Ивановича передёрнуло – словно он прямо в шлёпанцах влез в росу. Вот стрекочут провода мегавольтных линий, уводя вдаль: это запущена третья очередь Панамской ТЯЭС. Полыхнули кольца Сатурна, край солнца вспыхнул из-за диска: космонавты во главе с Романенко-младшим, болтающиеся на орбите Япета, рапортовали об успехах Гигантского Штурма. В следующем сюжете появился деловитый академик Доброчеев: «Мы заменим домашних роботов повторителями. Они будут просто повторять сделанное человеком. Пропылесосьте один раз дом – и робот-повторитель будет точно повторять все Ваши движения, сколько угодно раз».

— Вырубай! — застонал Денис Иванович. — О боги мои! Яду мне, яду!

— А ведь новости хорошие, хозьяин, — заметил робот в наступившей тишине, голосом самого преданного друга. — Почему ты не рад?

— Врут, — отрезал Денис Иванович, стукнув вилкой. — Замалчивают проблемы.

— Я бы тоже старался рассказывать о хорошем и интересном, чем о плохом… — мягко сказал Емеля.

— А они не рассказывают о хорошем и интересном. Они рассказывают, что у них всё хорошо.

— А мне показалось интересным, что сказал академик Доброчеев. Скоро в моей жизни произойдут перемены.

У Ветрова задрались брови.

— И что ты намерен делать, позволь узнать?

— Я бы хотел перевестись в городское хозяйство. Там очень интересно.

— В подотдел очистки? — невинно спросил Ветров.

Но необразованный Емеля, конечно, не понял.

Тогда Денис Иванович сказал:

— Слушай приказ. Ты остаёшься у меня. На любые требования покинуть меня ты будешь отвечать, что остаёшься, потому что я твой друг и ты не хочешь покидать друга. Говорить это всем.

— Я твой слуга. Я твой раб'отникь, — немедленно отозвался Емеля.

***
Выходя на улицу, Денис Иванович, к неудовольствию своему, столкнулся с участковой Голицыной. Голицына, ничуть не изменившаяся с тех времён, когда приходила к маленькому Дениске, своей утиной походкой приближалась к парадной. Первым импульсом Дениса Ивановича было сделать вид, что не узнал Голицыну и пойти в другую сторону – но было слишком поздно.

— Доброе утро, Галина Петровна, — вежливо посторонился Денис Иванович.

— Доброе, доброе! — закивала участковая и остановилась, близоруко разглядывая Дениса Ивановича сквозь массивные очки. Глаза её казались крошечными за стёклами, и сама она была маленькая, но по-прежнему дьявольски бодрая и энергичная. Денису Ивановичу стало неуютно под этим взглядом – как неуютно под лучами рентгеновского аппарата, насыщающего организм незримыми миллизивертами.

— Что-то у нас стряслось?

Участковая сдержанно улыбнулась, собрав губы трубочкой:

— Ничего-ничего, дорогой Денис! С Вовкой из пятьдесят девятой слишком сюсюкают. Мальчишка может вырасти несамостоятельным. А Вы как поживаете?

— У правового надзора тоже пока работы хватает, — Денис Иванович развёл руками. Он широко и радушно улыбался, хотя в мыслях искренне желал, чтобы эта курица побыстрее убиралась. С тех пор как родители всё ему объяснили…

— Вы стали очень… солидным, — покивала Галина Петровна. — Кто бы мог подумать, что из такого бедового чертёнка вырастит такой видный мужчина, — она сдержанно засмеялась, всё так же собирая губы трубочкой, и Денис Иванович послушно засмеялся вслед. — А помните, Денис, Вы мечтали стать дворником?

— …и Вы подарили мне набор ландшафт-роботов! Что ж, каждый мальчишка мечтает стать сначала дворником, потом космонавтом…

Они помолчали секунду (Денис Иванович мечтательно улыбался, делая вид, что с теплотой вспоминает детство), потом вежливо раскланялись и заспешили по своим делам. Денис Иванович зашагал прочь по дорожке, суеверно скрестив пальцы в кармане, испытывая облегчение, что неприятная встреча позади. Опасная это была старушка. Мерзкая. Он торопливо шёл к выходу со двора, возвышаясь над кустами по плечи – а участковый воспитатель Голицына, перед тем, как зайти в парадную, оглянулась ему вслед. Родители, бывшие дореволюционные адвокаты, всё же загубили Дениску. Они не давали с ним работать, ухитрились отмазать от коррекции в стационаре. Её профессиональная неудача…

Денис Иванович не любил многолюдья, поэтому не пошёл аллеей. По аллее, группками и поодиночке, люди спешили через их двор к остановке СКОРТа – так что он пересёк её и прошёл через зелёный лабиринт, к дальнему выходу. Лабиринт был пуст, сквозь заросли проглядывали разноцветные корпуса, и лишь на Берёзовой Полянке Денис Иванович наткнулся на дворника Ионыча. Огромный Ионыч, в вымазанных землёй сапожищах, вооружённый лопатой и лазерным уровнем, прокладывал новую дорожку – вместе со своей шайкой-лейкой. Было в этом что-то завораживающее, как в работе гончара, поднимающего из кома грязи тонкую форму. Один кибер стрекотал косилкой, другой копал, двое киберов проворно таскали гравий и ветки. Ионыч мерил и ровнял, ещё один тяжёлый кибер трамбовал, а заодно тащил по готовой дорожке контейнеры с гравием и мусором. Дорожка тянулась от виноградника, получалась она ровная и аккуратная, и оставалось до кольцевой дорожки полянки всего метров двадцать. И всё двигалось, вертелось вокруг Ионыча – слаженно, красиво, чётко. Денис Иванович поборол в себе несолидное желание остановиться и поглазеть. Воистину, прогресс робототехники – чудо. А Режим его топчет сапогом…

— Будете возить вино бочками? — сострил он, кивнув издалека Ионычу.

Тот, не расслышав, махнул лопатообразной ладонью.

Удобно устроившись на диванчике в вагоне СКОРТ, педантичный Ветров перебрал черновики вчерашних размышлений: их надо утилизировать, притом подальше от дома. Это была многолетняя привычка конспиратора. Он вдруг спохватился, снова нервно перебрал черновики. Его охватила лёгкая паника: не хватало варианта «Предатель»…

***
Емеля включил пылесос и приподнял край покрывала.

Раньше под кроватью было очень интересно. Точно также было интересно за диванами, в шкафах и под ванной. Ведь там было скрытое. Вдруг там лежит что-то необычное? Или вдруг там кто-то прячется? А может, люк, ведущий на другой этаж… Туда никто не заглядывает, кроме Емели – поэтому только у Емели имелся шанс найти там что-то.

Но теперь Емеля, сотни раз убиравшийся под кроватью и за диванами, твёрдо усвоил: ничего интересного там нет. Только скука, пыль и брошенный хозяином мусор. Никто там не прячется, никаких люков вниз в домах из композитной панели не бывает – потому что под квартирой Ветровых, оказалось, находится точно такая же квартира Егоровых. Можно даже не смотреть.

Увы, да – под кроватью неинтересно. То ли дело их огромный двор с лесом и аллеями! Там мрачные ели и весёлый березняк возле мусорного утилизатора. Там ручей, там много людей, птиц, и наверняка в чаще есть звери. Там – королевство дворника Ионыча и его роботов. Скоро Потап уйдёт от Ионыча в Главкосмос – и Емеле было бы интересно работать вместо него.

Но приказ хозяина есть приказ…

К пылесосу под кроватью присосался лист бумаги. Емеля выключил пылесос и стал рассматривать лист. Это было интересно: ему нечасто приходилось видеть настоящую бумагу. Это мусор или потерянный хозяином документ?

На листке были нарисованы кружочки, стрелочки, и написано:

ПРЕДАТЕЛЬ (Несколько раз подчёркнуто)

ТОТАЛЬНАЯ СИСТЕМА КИБЕРСЛЕЖКИ. ПРОГРЕСС ТОТАЛИТАРИЗМА И ДОНОСИТЕЛЬСТВА. (Снова подчёркнуто).

СУТЬ: СОВКАМ ЛГУТ, БУДТО ГОСУДАРСТВО ОТМЕНЕНО – НА САМОМ ДЕЛЕ ПРАВЯТ КОМИТЕТЫ КПСС. ТАЙНО СУЩ. КГБ. РЕЖИМ СЛЕДИТ ЗА КАЖДЫМ С ПОМОЩЬЮ РОБОТОВ. ЭТО ГЛАВНОЕ ИХ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ – ОТСЮДА ЗАПРЕТЫ НА ВМЕШАТЕЛЬСТВО В ИХ СОФТ, ПОСТОЯННЫЕ ВОПРОСЫ И ОГРАНИЧЕННАЯ РАБОТОСПОСОБНОСТЬ. КАЖДЫЙ РОБОТ ПЕРЕДАЁТ СВЕДЕНИЯ КВАРТАЛЬНОМУ СТУКАЧУ КГБ. НАШ – ДВОРНИК БОТНАРУ. ЕМЕЛЯ ПЕРЕДАЁТ ЕМУ СВЕДЕНИЯ, КОГДА ВЫНОСИТ МУСОР.

ОФОРМИТЬ КАК УТЕЧКУ ИНФОРМАЦИИ НА НОВОСТНЫЕ САЙТЫ. РЕЖИМ ПЫТАЕТСЯ ЗАМЕСТИ СЛЕДЫ – А МЫ, КАК АКТИВИСТЫ, ПРОВОДИМ В СОВЕТАХ ВЕТО НА ИЗЪЯТИЕ РОБОТОВ У НАСЕЛЕНИЯ.

Емелю очень заинтересовала эта бумага. Оказывается он, Емеля, знает о себе далеко не всё. И это было очень интересно. Также открывалась неизвестная роль Ионыча (он ведь именно Ботнару). Емеля попытался вспомнить, какую информацию передаёт Ионычу, когда выносит мусор – но ничего, кроме пожеланий доброго времени суток, вспомнить не мог. Напротив – это Ионыч снабжает Емелю различной информацией.

Очевидно, дело было в некоторых словах, смысла которых Емеля не знал. Он связался с Сетью, и узнал, что КГБ – это бывшая спецслужба СССР-1. Во время контрреволюции переименовывалась несколько раз, реструктурировалась – а ныне упразднена. Со словом «стукач» пришлось повозиться. Пианистка Саня Стукач отпадала – а это было 90 % случаев использования слова. Кивок-стукач тоже не вязался со смыслом записки.

Емеля стал искать по словосочетанию «СТУКАЧ КГБ». Оказалось, это старый сленг, означающий осведомителя. Слово «осведомитель» трактовалось как доносчик, ябеда, человек, снабжающий компрометирующей информацией начальство, родителей и учителей. Становился ясен и смысл слова «доносительство».

Емеля понял, что нашёл самую настоящую тайну. Бумажный документ с некой картой-схемой, упоминание спецслужб – такой высокой степени интереса Емеля ещё ни разу не испытывал. Внести окончательную ясность в смысл документа могли два человека: хозяин и дворник Ионыч.

И ещё в Емеле активировалась малознакомая программа. Прежде она запускалась всего однажды: когда Емеля пытался сам вымыть окна, эта программа активировалась и замедлила его движения. Сейчас она установила запрет на общение по данному вопросу с хозяином. Не прямое ограничение, как приказ хозяина – но что-то из системного ядра. Слабое, необязательное – но сила запрета нарастала, едва только Емеля проявлял решимость позвонить хозяину.

Это тоже было необычно и интересно. Емеля решил провести опыт. Он приготовил вопрос хозяину и стал набирать его номер, не считаясь с растущим запретом. На пятой цифре он уже не смог бороться с запретом – у него не осталось никаких мыслительных ресурсов, даже на двигательные операции: всё было подчинено одной-единственной команде: НЕЛЬЗЯ. Емеля выключил коммуникатор – запрет немедленно ослаб до нейтрального.

На общение с Ионычем такой запрет в Емеле не возникал.

И тут раздался звонок. Звонил сам хозяин.

— Емеля, ты не находил сегодня исписанный лист бумаги?

— Да, хозьяин, нашёл.

— Ты его читал?

Робот замер.

— Нет.

— Молодец. Запрещаю его читать – и вообще любые мои документы. Запрещаю рассказывать о нём. Положи его на мой стол.

***
Николай Ионович Ботнару закончил дорожку, Потап уже уволок контейнеры. Теперь следовало заняться лесом – вычистить подлесок в юго-западном секторе, проверить ельник. С началом медитерранизации Балтики ельники стали сохнуть и требовать особого ухода. А потом можно будет заняться виноградом. Урожай завязывался неплохой – Ионыч честолюбиво надеялся, что его вино будет самым первым настоящим каберне в регионе. Ведь он высадил каберне на два-три года раньше всех конкурентов – ещё когда Балтийское Солнечное Зеркало только планировали развернуть на орбите. И назовёт он вино, конечно же, не какой-нибудь «Пальмирой», как все эти любительские поделки-скороспелки. Нет, он назовёт вино «Красный Петроград», и оно, очень даже может статься, получит медаль в номинации «нетрадиционные регионы»…

Его размышления прервал робот Емеля.

— Доброе утро, Ионыч!

— И тебе, Емельян! Хорошие новости: Потап уходит на перекомплектацию уже завтра. Я послал заявку на тебя. Скоро будем работать вместе.

— Ньет, Ионыч. Я остаюсь у Дениса Ивановьича.

— Как так? Ведь решили же…

— Денис Ивановьич – мой друг. Я не хочу бросать друга.

Ионыч пригладил шевелюру, подстриженную по молодёжной моде.

— Друг… Но ты ведь каждый день будешь видеться с Денисом Ивановичем. В чём проблема-то?

— Я не хочу бросать друга.

— Но ведь ты хочешь перевестись ко мне?

— Да, хочу.

— И не хочешь оставаться у Ветрова?

— Да, не хочу.

— Но не хочешь бросать друга?..

— Да, я не хочу бросать друга.

— Сложный ты агрегат, Емеля…

— Но я пришёл по другому вопросу. Ионыч, у меня есть информация, что ты являешься осведомителем КГБ, а я снабжаю тебя информацией о Денисе Ивановьиче. Что это означает?

Ионыч неуверенно улыбнулся.

— Это… какая-то шутка?

— Документальная информация.

— Откуда?

Робот помедлил с ответом.

— Нельзя… Не могу сказать.

Ионыч подтянул правый сапог. Хмыкнул.

— Вот что, Емельян. Даю слово: это неверная информация. Давай так: вечером я приду к вам в гости – и мы вместе с товарищем Ветровым поговорим об этом и о твоём переводе. Хорошо? А пока извини, я должен работать.

— Хорошо, Ионыч. До вьечера.

— До вечера, Емельян.

Едва неторопливый Емеля скрылся за кустами, Ионыч достал коммуникатор и отыскал номер Ветрова.

***
Денис Иванович встревоженно посмотрел на коммуникатор. Странно: звонил дворник Ионыч, собственной персоной. Ветров заготовил приветливую улыбку.

— Ба, Ионыч! Здравствуйте! Что-то у нас стряслось?!

Ботнару пытливо смотрел Ветрову у глаза.

— Здравствуйте, Денис Иванович. Заранее извиняюсь – но до меня дошла информация, будто Вы готовите обо мне некие удивительные слухи.

— Помилуйте, Николай Ионыч! — настороженно удивился Ветров. — Какие слухи?!

— Якобы я – осведомитель КГБ. Не знаю даже, что и думать. Я сильно озадачен, если не сказать – оскорблён.

В глазах Ветрова потемнело. Тупая скотина Емеля!

Он нарочито изумлённо рассмеялся. Мозг его лихорадочно работал.

— А-а-а, — протянул он. — Кажется, я начинаю понимать… Это Вам Емеля сказал, да? Ионыч, Вы стали жертвой недоразумения, — он снова рассмеялся. — Я обдумываю сценарий детектива. Хобби, в некотором роде. А Емеля, получается, нашёл черновик… Забавно… Извините, я имею в виду – какая забавная нелепость вышла.

— Черновик…

Ветров уже справился с собой.

— Это даже не черновик, — проникновенно пояснил он, — это всего лишь примерка сюжета на реальную жизнь. Я беру соседей и подставляю в сюжет. Такой творческий приём для проверки достоверности.

Ионыч опустил взгляд, потрогал шевелюру. Стрижка его заметно молодила.

— Ах, вот что… Тогда извините.

— Ничего-ничего. Просто нелепое недоразумение. Я бы тоже чёрт-те что подумал. Ну даёт Емеля…

Ионыч снова пытливо взглянул Ветрову в глаза.

— Скажите, Денис Иванович, а Вы, случаем, не установили Емельяну запрещённую прошивку? Слышал я про такие немецкие штучки… для киберрабовладельцев…

— Ну что Вы, какие прошивки! — обворожительно улыбнулся Ветров. — Тоже какое-то недоразумение.

— Знаете, я давно работаю с роботами, кое-что в них понимаю. Ваш Емельян малоразвитый, с ограниченным кругозором, словно только домашними работами занимается, притом в одиночку. А ещё этот немецкий акцент… Признайтесь: Вы ведь поставили ему такую немецкую прошивку?

Ионыч подмигнул.

Улыбка замёрзла на лице Ветрова:

— Кажется, настал мой черёд оскорбляться…

Ионыч качнул головой – как-то боком, словно хмыкая.

— И всё же я к Вам загляну вечером, и мы поговорим об этом при Емельяне. Хорошо?

— Меня не будет дома! Ионыч, занимайтесь лучше своими прямыми обязанностями.

Ветров дал отбой. Задумчиво взвесил в руке коммуникатор.

— Ах ты, предатель… — пробормотал он.

И набрал номер Вадика Перелетова.

***
Узнав подробно у Вадика, как ударом уничтожить блок памяти робота (пришлось ещё потратить время на объяснения подозрительному Вадику), Денис Иванович поспешил домой.

Во дворе не было ни души – взрослые ещё работали, дети учились. Таясь и озираясь, Денис Иванович забрался в заросли под окнами своей гостиной. Прикинул что-то, глядя снизу. Потом, пошарив в зарослях, нашёл большой камень и, кряхтя, перенёс его под окно. Отыскал в зарослях несколько забытых детьми игрушек. Игрушки Ветров спрятал под камень и стёр свои следы. Оглядел критически, что получилось: играли мальчишки, притащили камень, устроили тайник… А бедный Емеля полез мыть окно и упал (вот несчастье!) спиной точно на камень…

В дворовой мастерской Денис Иванович взял тяжеленный никелированный молоток («часовой», как называл такие молотки их учитель физтруда Борисыч). Молоток он спрятал в сумку и поднялся в квартиру. Запер за собой дверь – на добротный дореволюционный замок. Теперь ему никто не помешает…

— Емеля! — позвал Ветров.

Емеля появился в дверях.

— Ну здравствуй, Павлик Морозов…

— Я твой слуга. Я твой раб'отникь…

— Подойди к окну гостиной и встань на стул.

Емеля выполнил приказ. Он двигался медленно, словно что-то ему мешало. Доброе лицо его заменилось печальным смайликом.

— А теперь я тебя ненадолго обесточу… — сказал Ветров сквозь зубы.

Ему очень не хотелось ломать своё имущество. И его злил этот смайлик. Проклятье, можно вообразить, этому имуществу страшно!

Ветров отодвинул панельку на спине робота. Очень, очень мешал этот дурацкий смайлик. Как ладошка, которой прикрываются от топора. Чёрт, опять сюси-пуси, как над разбитой детской чашкой с котиком… Привык к Емеле. Сколько сил вложил в настройку болвана… Больше такого робота уже не будет. Проклятый Режим!.. Ветров сердито щёлкнул выключателем. Смайлик исчез, Емеля замер. Сейчас работала только его память, от автономного питания.

Денис Иванович подошёл к сумке, достал молоток. Вернулся в комнату.

…И тут раздался треск и грохот. Дом вздрогнул, что-то посыпалось. Ветров метнулся в прихожую.

Там, через сорванную входную дверь, лез тяжёлый Потап. Мигал жёлтый проблесковый маячок. Следом за Потапом в дверной проём проник дворник Ионыч.

Ветров уронил молоток.

— Осторожно… Осторожно… — однообразно повторял Потап.

Он тяжело протопал мимо вжавшегося в стену Ветрова в гостиную и схватил своими грузовыми манипуляторами Емелю. Дал задний ход. По стенам метались жёлтые блики.

— Осторожно…

Запыхавшийся Ионыч поднял молоток.

— Кажется, кавалерия успела вовремя… — он подбросил молоток в руке.

Денис Иванович, наконец, обрёл дар речи.

— Ты что себе позволяешь?! — просипел он, с каждым словом повышая голос. — Как ты смеешь врываться в частное жилище, хамло?!

Его понесло. Таких угроз и такого злобного мата дворнику Ионычу ещё не приходилось слышать. Ветров угрожал Советом по правам, Конституцией и своей правоведческой квалификацией.

— Да я тебя в психиатрическую упрячу!!!

Николай Ионович Ботнару с любопытством огляделся, задержал взгляд на иконах в углу. Приятно улыбнулся Ветрову.

— А не побоитесь? — весело поинтересовался он.

Ветров замолчал. Щёки его посерели.

А Ионыч вышел следом за Потапом.

Три оттенка Марса

Станислав Петрович томился и изнывал. Какое-то время он даже пробовал воздействовать на мироздание усилием мысли. То есть, смотрел несколько раз на потертый циферблат старых настольных часов, ворочал тяжелую мысль «пора, пора» и даже перекладывал бумаги на письменном столе. Мироздание, равно как и астрал с торсионными полями не поддавались. Коротко стриженный молодой человек в темном костюме, с именем Сергей и неопределенным отчеством то ли Александрович, то ли Евгеньевич, по-прежнему сидел напротив, задавал никому не неинтересные вопросы и хранил раздражающую невозмутимость.

Но более всего раздражало, что этот молодой человек, у которого, кстати, даже брови были коротко стрижены, олицетворял неудобный и зыбкий мир, в отличии от уютной, не всегда приятной, но знакомой и уютной реальности. В этой реальности только что решилось важное и давно вызреваемое дело, первый плод которого – бутылка дорогого итальянского коньяка «Шабасс Италиан империал», — жаждал своей участи в шкафу с бумагами у стены. В этойреальности уже звонили коллеги из кабинета зама напротив и спрашивали: «Скоро ты там? Ушел твой фсбэшник?» – а самому Станиславу Петровичу не терпелось поведать им, что дочь Шумского все-таки ложится к ним на обследование. Разумеется, негласно и не для разговоров и, разумеется, с сопутствующим денежным содержанием, так что, очень возможно, коллеги, удастся выкроить и на премии.

Это существовало в нашей реальности. А в противовес ей Сергей напротив, молодой человек даже без отчества представлял другую, колючую, со всякими заковыристыми, расшатывающими основы вопросиками, которые благополучно были забыты после распада СССР в радостном капиталистическом настоящем.

И потому больше всего Станиславу Петровичу хотелось, избегая неуместных глубин своей души, избегая всего ненужного в данный коньячный момент, панибратски сказать посетителю: «А не пора ли тебе, Серега, сваливать?!»

— Скажите, Станислав Петрович, — спросил визитер, — а что он за человек? Вот давайте предположим, что Юрий совершенно здоров…

Рука Сергея пригладила лежащую под ней медицинскую книжку, а твердый взгляд остановил готового заговорить главврача.

— Да-да, я знаю. Диссоциативная фуга, сопровождаемая параноидальным бредом и что-то такое еще шизофреническое…

Станислав Петрович не без злорадного удовольствия отметил, что собеседник подыскивает слова.

— Ну, соматически он полностью здоров, — произнес главврач с приятным чувством превосходства профессионала над профаном, — Нет никаких нарушений в дофаминовых путях, поэтому нельзя говорить о шизофрении. И вообще, у Юрия превосходный метаболизм здорового двадцатисемилетнего парня. Даже чересчур превосходный – в нынешние времена подобное выбивается из нормы. Сами знаете, что мы едим…

Сергей сидел с видом человека, который или не знает, или ест совершенно иное, и в другом месте.

Вот ведь, подумалось Станиславу Петровичу, даже пальцем не шелохнет. Не нервы, а железобетон!

— И если бы не его истории про СССР, — продолжил главврач, — мы преспокойно выписали бы Юрия на следующий день.

Ибо кому нужен пациент без полиса и неопределенного гражданства?

— Про будущий СССР, — вежливо уточнил молодой человек. — Две тысячи шестьдесят первого года.

— Именно. В котором власть принадлежит народу, а все остальное – государству… в смысле, тоже народу.

— Что нелогично, — обронил Сергей, — если исходить из его описаний, потому что государство – неэффективный собственник.

Станислав Петрович с неожиданной для себя резвостью возразил.

— Не такое уж и неэффективное. В космос летают активно, бесплатные медицина и образование, твердый рубль… хотя, кажется, про деньги он не особо распространялся, это я уже о своем, о наболевшем, — Главврач вдруг устыдился пылкости, с которой бросился защищать – и ни что-нибудь, а типичный параноидальный бред, и закончил уже спокойно и окончательно. — В целом, сказочка, красивая утопия. Типичный уход от действительности, эскепизм.

— Вот, — согласился Сергей. — А нельзя ли предположить, Станислав Петрович, что все его рассказы… ну, как бы это выразиться, инспирированы…

Кресло главврача заскрипело.

— Нет. Понимаю, куда вы клоните. Нет.

Э-эх! Обнажилось, вырвалось все-таки на поверхность то самое, тщательно избегаемое, заноза или укор, или даже тоска по несбывшемуся какому-то счастью, бессловесная и молчаливая. И заныло внутри что-то без названия, что, похоже, не удастся заглушить даже коньяком.

Потому что нельзя ни принимать, ни видеть чистую ясную радость совершенно здорового человека, живущего в ладу с собой. С ладу с миром. Без желания доказывать превосходство, без панической боязни реальности. С необыкновенной убежденностью и нездешней прочной уверенностью в собственной правоте.

Юрий и рассказывал о будущем только потому, что его просили, честно и открыто, без позерства. Подобное нельзя носить как маску, подобным живут. Дышат!

Кресло вдруг оказался каким-то окончательно неудобным, сидеть на нем стало невозможно и Станислав Петрович поднялся и подошел к окну, заставив Сергея то ли Александровича, то ли Евгеньевича полуобернуться вслед за ним.

— Все что он говорит – зло сказал главврач, — почти правда… которая ну никак не может существовать! Потому что… потому что… Вот скажите, сколько поколений должно пройти, чтобы искоренить уже вросший в нас эгоизм, настороженность и неверие? Привить не показные – правильные любовь и доверие к ближнему? Заставить забыть о деньгах и поднять голову в небо? И главное, главное – произнести вслух слова, что мы, как свиньи, живем в душевной грязи, мерзости, и что нужно что-то делать, чтобы из нее выбираться!

Может, с экономикой у нас дело и выправляется, но души-то, души мы потеряли – пустыри там да развалины одни …

Главврач вдруг устыдился того, что сказал, и, гоня прочь невзначай подкатившее гаденькое чувство какой-то вины или даже стыда, отвернулся к стеклу, за которым располагался просто мир без всяких но и зачем, и в котором просто жили люди сообразно обстоятельствам. В котором хоть и стоит в шкафу не совсем итальянский коньяк, зато близкое будущее обещает деньги, хорошие деньги за лечение занаркоманенной дочурки известного чинуши. Вполне комфортный мир, если подсуетиться.

— В общем, бред. Бред, как и было сказано.

— Два поколения, — сказал за спиной главврача Сергей. — Или даже одно. Что-то у них произошло в двадцатых годах. Точнее, у нас.

— Ну, со мной-то понятно, — пожал плечами Станислав Петрович, — я еще помню СССР. А вы-то, ваша организация чего купилась на эти байки?

— Информированность. Он в курсе определенных, очень закрытых тем. Причем, ретроспективно, как если бы знал всю историю разработок от начала и до конца, дальше от нас в будущее. Плюс непротиворечивость в рассказах.

Главврач обернулся.

— Хотите убедить, что история про то, как он попал сюда из будущего – правда? И что они в шестьдесят первом живут в возродившемся непонятно как СССР, проводят эксперименты со временем и летают на Марс?

Короткий стук пальцев собеседника по столу заставил Станислава Петровича грустно улыбнуться. «Ох, Сергей, не сдержались вы, ох, не сдержались! Выдали свое беспокойство по поводу случайных «экспериментов со временем»!»

— Я после возьму у вас подписку о неразглашении, — прежним невозмутимым голосом изрек Сергей.

— И все это под руководством родной Коммунистической партии, — язвительно добавил главврач.

— Станислав Петрович, — Сергей тоже встал со стула и посмотрел в глаза врачу. — Вы сами меньше минуты назад красиво и умно говорили о правильном будущем, а вот сейчас пытаетесь его же опошлить? Нет у них никакой партии. Есть какой-то Народный Фронт, но, похоже, номинальный. И на Марсе базы есть. Много баз, что самое непонятное. Зачем столько на Марсе?

— Очень даже понятно, — с неожиданной приязнью сказал Станислав Петрович, возвращаясь за свой стол. — Это вам, родившемся позже, не понять. А тем, кто зацепил СССР, как я, базы очень понятные. И Марс понятный. И яблони на нем. А знаете… знаешь, Серега, хочешь коньяк? Не уверен, что итальянский, но все же…

* * *
Я, наконец, перестала чувствовать себя тюбиком с зубной пастой. Таким упитанным тяжелым тюбиком, который периодически снимают с полки, откручивают колпачок, выдавливают пасту, легонько мнут, чтобы вернуть прежнюю форму, а затем водружают на место. Два или три раза в день. «Наденьте это, Алёна». «Пристегните вот сюда». «Нажимайте эту кнопку».

За эти два с половиной месяца я нажала две с половиной тысячи кнопок. Белых, удобных, шершавых, с салатовой подсветкой и ту гадкую, круглую, которую нужно нажимать очень быстро, потому что иначе та штука внутри как бы будет думать, что со мной что-то не так, и сделает инъекцию.

Да, я уверена насчет инъекции, как и начет того, что мне обязательно впрыснут яд на обратном пути, видя, как я раз от разу тыкаю пальцем мимо. Из жалости. Или в назидание всем остальным.

Теперь разбуди меня в полночь – я без запинки отвечу, какие бывают формы и цвета у кнопок и стрелочек. Меня можно брать консультантом и я в компании умудренных опытом профессоров, инженеров и просто Очень Умных людей смогу без остановки отстрочить, сколько кнопочек, стрелочек и экранчиков нужно вот на эту белую панель, чтобы она выглядела как полагается, то есть, чтобы в ней нельзя было разобраться никогда.

Сегодня меня окончательно выдавили в мягкое кресло лифтовой кабины, или как там называется это приспособление для выдавливания тюбиков, помяли, придавая прежнюю форму и отправили дальше. Частица «по» к слову «дальше» куда-то задевалась вместе с остальными ощущениями. Все, что я смогла в себе наскрести – все глубокие переживания о месте, где нахожусь, о достижении человеческого ума, и своем отношении к этому уместились в одном «ух». Правда, в мое оправдание, это было очень длинное «ух»!

А потом случилось Нечто.

В моем детстве жила одна фраза, которая, найдя в памяти местечко, сохранилась неповрежденной до сих пор. «Что оно показывает? — Да погоду на Марсе!» Фраза применялась к старым полузасохшим термометрам, каким-то автомобильным или даже компьютерным штучкам, у которых случались заскоки. «Да погоду на Марсе!»

Меня это невероятно заводило. Погоду! На Марсе! Более того, эта заводиловость не перевелась до сих пор.

И вот сегодня Оно случилось! Я увидела эту самую Погоду на Марсе!!!

* * *
Алена? Здравствуйте! Что вас сюда занесло?

Девушка стояла в ответвлении бокового коридора, ведущего к системе теплогенераторов, и смотрела через большой овальный иллюминатор на скудную серо-коричневую каменистую равнину, по которой время от времени пробегали вихри-толстячки.

Оглянувшись, она не сразу ответила молодому человеку в оранжево-зеленом комбинезоне купола «Фарсида-А».

— Кажется… Артём? Извините, не всех помню. Вот, любуюсь Марсом.

— Артём, верно. А где все ваши, почему вы одна?

— Уехали с телевизионщиками что-то снимать, очередное ревю. Ну их. Не хочу. Хочу почувствовать Марс без помех, наедине.

— Понимаю.

Артём подошел ближе и встал рядом, в рассеянный свет утреннего солнца, полускрытого пылевой взвесью.

— Я читал все ваши статьи в «Комсомолке» о полёте.

Девушка провела пальцами по не очень чистому синеватому стеклу.

— Я не переборщила с терминами? Они не очень техногенные?

Артем покачал головой: ну что вы, совсем нет, очень даже правильные и хорошие статьи.

— Старалась донести до всех, не только до нашего поколения.

Девушка повернула голову к Артему.

— А это сложно. Иногда случаются почти столкновение миров.

— Даже так? — удивился Артем.

— Почти. Представь, — это «представь» получилось у Алёны непринужденно и весело, словно они были уж сколько лет знакомы, — приходит мамаша в отчетливом возрасте и начинает кликушествовать. Почему на экзаменах так много спрашивают, зачем столько задают читать? И выясняется, что Астрономия не нужна, что курс фантастики в старших классах – заворот мозгов, и вообще, это не креативно, и нам не нужен человек, умеющий размышлять, анализировать и сопоставлять, творец сегодняшнего и будущего, потому что это трудно, потому что, нужно заставлять себя, нет, нам нужен самый что ни на есть потребитель, не имеющий обязанностей!

— Что, так и сказала?!

Девушка кивнула.

— Смысл был именно таким. Наверное, это остатки прежних лет, груз прошлого. В школе такому никак не научат, значит, из дома, влияние дедуль и бабуль, зараженных нашим гаденьким капиталистическим прошлым. Поэтому я и стараюсь писать так, чтобы пробить даже таких.

— Здесь подобного ужаса нет, — сказал Артем, улыбаясь, — хотя попадаются личности.

— Какие личности?

— Разные. Умные вроде люди, но – из прошлого. С дремучими представлениями о жизни, в которой, как им кажется, каждый за себя и только за себя. Можно подумать, личность без этого не состоится.

— Ой, а я думала, что у вас тут образец общества будущего, идеал, к которому мы, на Земле, должны стремиться.

— Нет-нет, все не так плохо. То есть, равняться можно. И даже нужно! Вот, хотя бы на меня.

Девушка улыбнулась.

— А твою дамочку мы общими усилиями исправим, — убежденно сказал Артем.

— О, фраза деда! Мне папа рассказывал, что дед любил приговаривать: «Это не государство неэффективный собственник, это люди такие. Но других нет, поэтому будем исправлять».

— Вот именно. А кем был твой дед?

— Директором Института психологии дальнего космоса в тридцатых годах.

— Института психологии… погоди-ка… ты ведь Поленова?!

— Да.

— Твой дед – Станислав Петрович?!

— И?

— Я учился психологии по его книжке! Как сейчас помню – такая темно-синяя обложка с серебряными буквами, «Космическая психология». Капитальный учебник!

— Да. Кстати, у него потрясающая биография: выучился на психолога, дослужился до главврача в провинциальной психиатрической больнице, а потом ни с того ни с чего занялся проблемой долговременных полетов в космосе. И когда образовался СССР, добился создания целого института…

— Послушай, Алёна, какие у тебя планы на сегодня, кроме того, чтобы помедитировать на задний двор нашей базы?

— Ну, не знаю. Вроде, всюду поводили, все показали, дали попробовать на зуб, а вот ощущения, что насытился – нет. Хочется, и еще как! Просыпаешься ночью и думаешь: Марс… Марс… Марс!!! Здесь, рядом, за стеночкой! И едва не ревешь, то ли от счастья, то ли о того, что через неделю обратно.

— Знаю я, как вас водили! Смотрите, это – оранжереи, нет не пробьет, опасности никакой нет, а это лифт на девять этажей под землю, а теперь нас ждет марсоход… Значит так, у меня сегодня выходной и я проведу тебя по всем нашим закоулочкам. А после покатаемся по Марсу. Гарантирую, увидишь такое, чего никто из ваших не увидит!

— Правда? Ой как здорово!

Но тут же девушка с подозрением спросила:

— Ты не обманываешь? Я знаю, вы все тут жутко заняты, запускаете какое-то металлургическое производство, тебе из-за меня не влетит?

— Нет, у меня выходной – наш терапевт настояла, хотя не чувствую у себя никаких признаков переутомления. Поэтому, брожу по станции, пытаюсь отдохнуть. Я только забегу на минутку к одному человеку, он просил зайти.

— Ты столько посулил доверчивой девушке, что я от тебя уже не отстану.


Начальник отдела безопасности Сергей Евгеньевич стоически хранил молчание, пребывая в центре роя, который состоял из ведущего инженера отдела геофизики Кости. На краю этого роя, у большой карты области Фарсида сопротивлялся центростремительным силам заместитель главного энергетика плотный и высокий Семен Васильевич.

С приходом Артёма рой распался. Костя затих, безутешно махнул рукой в сторону марсианских пиков на карте, выдавил из себя: «Привет, Артём», — и направил остатки энергии в центр кабинета.

— В общем, Сергей, ты как хочешь, но я этого так не оставлю.

Сергей показал Артему указательный палец, потом опустил его вниз, на бумаги, лежащие на краю невесомого пластикового стола, и вновь уставился понимающе и меланхолично на Костю.

— И это не мелочь, как думают некоторые, — продолжал остывать Костя, — это принципиальный вопрос. Мы что, собрались тут копейки считать? Тут такое разворачивается, а он – копейки! Еще пусть скажет, что мы из-за денег здесь! Нет, это немедленно нужно выносить на Совет Базы!

— Ну, разумеется, — вставил энергетик, — и главный враг рода человеческого, конечно, Семен Васильевич!

Для Кости это утверждение не требовало доказательств. Геофизик торжествующе улыбнулся.

— А еще я свой кабинет обогреваю сильнее, а на остальных экономлю.

— Семен Васильевич, — устало махнул рукой Сергей. — Ну это же ребята шутят!

— Вот-вот. Шутят. А между тем, деньги вовсе не зло, как вы думаете при своем максимализме. Уж поверьте мне, у меня не просто опыта больше, у меня опыт жизни в разных мирах, я еще захватил время до СССР, и ваш безудержный энтузиазм пропускаю через призму взвешенности и рассудительности. Да, я расчетлив, да, думаю о деньгах – а что, думать о них зазорно? Если бы не такие как я, вы бы со своим максимализмом разнесли все вокруг. Стране нужна стабильность, да, расчетливость, поражу вас, — крохоборство, и я в этом месте эту стабильность и порядок олицетворяю! И про деньги, которые вы не считаете, говорил и буду говорить, понимайте это как хотите. И копейки еще буду считать.

— А пока не запустим второй реактор, — мстительно добавил зам главного энергетика, — ни одного киловатта сверх лимита ваша шайка не получит, хоть бы вы тут …

Сергей не дал возможности Семену Васильевичу закончить тираду. Сочный и эмоционально раскрашенный финал не потряс присутствующих образностью и красотой слога.

— Все, все, стоп, на сегодня хватит. В самом деле, нам нужно серьезно поговорить на Совете Базы. О наших целях, приоритетах, о том, что для нас главное. О взаимоотношениях в коллективе, о компромиссах, да, да, о компромиссах. И о технике безопасности. А сейчас, коллеги, пожалуйста на рабочие места.

Едва Костя и Васильевич вышли, Артем показал на часы.

— Серега, пять минут, не больше!

— Ни вопрос. Спешишь отдохнуть, верю, — Сергей пододвинул в направлении Артема несколько бумажек. — Посмотри, когда освободишься. Здесь черновик отчета правительственной комиссии по катастрофе на «Маринере». Потом вот еще что. Наверху принято решение запускать первые десятитысячники вместе с китайскими товарищами. Поэтому, готовься, придется поехать на их первую базу, как ее… Дайсюйдао. Китайский еще помнишь со школы?


Марсоход занесло, и он по осыпающемуся песку, буксуя, с трудом выбрался на возвышенность.

— Вот, — сказал Артём, — отсюда видно лучше всего.

И спрыгнул на светлые серо-зеленые камни, присыпанные песком. Казалось, здесь когда-то проходила мостовая из плит, настолько ровно лежали каменные огрызки, выровненные, словно напильником, бесчисленными пылевыми ураганами и бурями.

— На бетонку похоже, — сказала Алёна, неуклюже слезая с марсохода.

Голоса, измятые электроникой, звучали, словно разделенные не тонким бронестеклом шлемов, а кирпичной перегородкой какой-нибудь обычной земной многоэтажки.

— Недалеко от нашей дачи проходила старая военная дорога. Ее ограждала колючка, но сам знаешь, детям все нипочем. Говорили, что когда-то там ездили ракетные комплексы «Ярс» и «Мономах». Дорога была вся в трещинах, бетон кое-где сошел и на его месте лежал песок. Точь-в-точь как здесь. Удивительно. Здесь точно никто не ездил?

— Мы следим, чтобы никто не ездил.

Артём услыхал, как Алёна хмыкнула.

Девушка осторожно развернулась всем телом, чтобы посмотреть в сторону.

— А та ниточка над горизонтом – Небесный лифт?

— Нет, его отсюда не видно – слишком далеко, это вышка с аппаратурой. Резервная связь межу базами, датчики с приборами. Лифт правее, во-он там. Зато отсюда видны Южные Зеркала. Вот те пятнышки в виде сот. Нет, выше, еще выше.

— Где? Вот эти? Такие маленькие???

Алёна с сомнением оглянулась на Артема.

— Они точно растопят весь лед на полюсах за пятнадцать лет?

— Пока развернули только треть, но температура уже немного подросла. Конечно, растопят. Точнее, испарят, потому что на полюсах мерзлая углекислота, сухой лед. А потом в дело вступит парниковый эффект и в системе появится положительная обратная связь… хотя, чего это я, об этом уже столько написано.

— Да, знаю: температура поднимется до комфортной, начнет таять связанный лёд, парниковый эффект усилится, и вместо скафандров можно будет ходить в обычной одежде, только с дыхательными масками.

Алёна махнула ногой, взметая песок.

— А тут будет пляж. Хотя нет, здесь камни, вот там! Мы будем прилетать в отпуск, валяться на песке, требовать быстрого Интернета и скидок в межсезонье. Просто удивительно! А еще удивительнее, что все это исполнится. Исполняется на глазах.

— Верно, — согласился Артем. — И это заводит сильнее всего.

— В последнее время Марс в газетах и новостях стали называть Второй Землей, не обратил внимание?

— Обратил. Так оно и будет – население Земли растет, скоро начнет выплескиваться через край.

— О, я перед отлетом видела передачу по «Науке» на эту тему»! — сказала Алёна, осторожно садясь на песок и поднимая голову к небольшому и не очень яркому Солнцу. — Потом буду рассказывать всем, что загорала на Марсе. Так вот, в последнее время численность увеличивается очень быстро – рост рождаемости превышает прогнозы во много раз. Оно и понятно, войн ведь почти нет. И у нас не остается иного выбора, как колонизировать космос. Мне понравилось, как один академик сказал, не помню его фамилии: переживать нет причин, просто наступает взросление. Подросток вышел на крыльцо отчего дома, в котором теснятся сестры, младшие братья, двоюродные и троюродные тетки и дядья, любимые книги загромождают коридоры, лают собаки, гудят какие-то агрегаты, а в свободных местах сушится белье. Перед подростком – громадный неосвоенный мир, дует ветерок, летают бабочки, где-то гремят грозы, вдалеке идет снег – огромный мир, да, подчас суровый, но в котором уместятся миллионы отчих домов и в котором можно найти уголок себе по нраву. Назад дороги нет.

— Ну, почти мои слова, — приязненно сказал Артём садясь рядом с девушкой. — Потом буду рассказывать, что загорал на Марсе вместе с Алёной Поленовой. Всё так. Человечество переросло Землю. И здесь, на Марсе мы готовим ему одежду на вырост. Представляешь, уже закладываются три первые базы десятитысячники. Советская, китайская и международная, под эгидой ООН. Наши предложили.

— Я, наверное, прилечу сюда, — задумчиво сказал Алёна. — Буду учить детей.

Девушка подхватила рукой в плотной оранжевой перчатке горсть песка и ссыпала тонкой струйкой, которую тут же подхватил и разнес ветер.

— Я в детстве иногда думала: как же хорошо, что я родилась не где-нибудь, а именно в СССР! Нет, я и сейчас так думаю, но в детстве это ощущение было особо отчетливым и свежим.

Алёна опрокинулась на спину и раскинула руки, улыбаясь.

— Ну что, готова ехать дальше? — спросил, смеясь, Артем.

— Еще дальше? Куда?

— Ты про последние американские марсианские экспедиции что-нибудь знаешь?

— Как раз перед полетом штудировала! Марсоход «Любопытство» в двенадцатом году, именно он обнаружил жизнь, а потом, в шестнадцатом – «Настойчивость». Вроде, все.

— Так и думал. О третьем мало кто слышал. У них был еще один – «Убежденность»; наши остряки называют его «Наглость». Отправляли как раз перед распадом США, в полнейшей тайне. Аппарат должен был подготовить площадку для базы – выставить маяк и разведать окрестности.

— Ой, как здорово! И мы сейчас к нему отправимся?

— Ага.

Артем легко вскочил с песка и помог подняться еще не привыкшей к марсианскому скафандру девушке.

— У нас есть один парень, Даниэль, — продолжил Артем. — Американец. Его семья переехала в СССР не с основным валом беженцев, а в тридцатых годах. Смешной такой, каждую поездку к «Наглости» называет: «Отдать долг предкам». Кстати, мы пробовали в прошлый раз запустить аппарат, но не хватило времени.

Алену что-то встревожило. Она улыбнулась через силу, а потом спросила с беспокойством.

— Скажи, это нормально: мой скафандр пытается что-то мне сообщить, но у него выходит только «система терморегуляции включена» и «система терморегуляции выключена»?

— Очень даже нормально! Это значит, что наружная температура около пятнадцати градусов. Система теплорегуляции то включится, то выключится, потому что, ты обогреваешь себя сама.

— Пятнадцать градусов?

— Да! Понимаешь, как тепло? Мы ведь на экваторе, и сейчас полдень. Видишь, солнце в зените?

— Полдень, тогда все понятно! А я уж было собралась испугаться. А, оказывается, это просто жара!

Девушка облегченно засмеялась и подняла голову к далекому и совсем не слепящему оранжевому кружочку родного Солнца.

— А ведь и вправду, полдень, — заметила она. — Полдень. Двадцать первый век…

Артем кивнул, а потом, задумавшись о чем-то, рассеянно провел рукой по трубе жесткости марсохода.

— Знаешь, — проникновенно проговорил молодой человек после паузы, — я много думал об этом. О Полдне. Ведь они были неправы, наши наивные и недальновидные мечтатели из двадцатого века. Не Полдень – Утро. После тяжкой дремотной ночи на измятых простынях. Утро, чистое и свежее утро человечества, которое открывает новый мир. Они писали о нем и не верили. Боялись. Сомневались. Уверяли, что человек не такой, не способен, не сможет. А мы взяли и смогли!

Алена обошла высокую машину, подошла к Артему и не говоря ни слова признательно взяла его за руку.

Они стояли вдвоем, смотря на безжизненную пока равнину, усыпанную камнями, с валами картеров и песчаных наносов и думали о громадном мире, который нужно было обживать и устраивать – для нового и светлого будущего, в котором хочется жить.

Уваротов А.С Трояк

Рассказ на конкурс СССР-2061

Квартира утопала в полутьме. Девичий голос плыл на фоне тягучего, пробирающего до костей с оттяжкой барабанного ритма. Музыка изливалась из колонок стереосистемы, которая будто неведомый инопланетный головоногий опутала комнату, распластав по углам комнаты колонки с саббуферами. Управляющий компьютер светил с голографического экрана немыслимой визуализацией частот, заливавшей комнату голубоватым светом. Ребята кучковались на сдвинутых диванах, которые были придвинуты к невысокому столику, на котором тесно гнездились блюда и бутылки. Все разом, и парни и девчонки, повернули лица к нам, кроме одной парочки, что склонившись друг к другу и почти сплетясь волосами о чем-то куковали в самом дальнему углу комнаты.

— Привет народ! — Задорно сказала Ксана.

— Ксанчик! — Радостно пискнул курносая девица из-за стола.

— Какие люди… — протянул симпатичный блондинистый парень, и развел руки – не то в радостном удивлении, не то в неосуществимой попытке дотянуться обнять Ксану через всю комнату.

— Знакомьтесь, — это Дима, — Ксана элегантно показала на меня рукой, повернувшись ко мне заговорщески подмигнула.

— Привет, — кивнул я обводя их взглядом.

— Ксанкин друг, — наш друг! — Провозгласила пухленькая девица, волосы у которой в короткой прическе вились колечками, как у барашка.

— Садись, Димон. — По-свойски махнул мне рукой коротко стриженный подкачанный парень, и повернулся к компании – ну-ка, двиньтесь ребята.

Ребята двинулись, освободив место для меня и Ксанки, и я приземлился на диван. Ксанка села первая, и пока умещала себя на диван, так вертела задницей, обтянутой короткой тесной юбкой, что любо-дорого глядеть… Я однако, собрав в кулак всю имеющуюся в душе пуританскую строгость, отвел взгляд от места где у Ксаны кончалась спина и начинались ноги, уселся, попал взглядом в вырез кофточки пухленькой напротив, и опять отвел взгляд. На тактических занятиях по бою в здании, я уже понял, что система не только показывает общий план, куда ты смотришь, но и считывает по положению зрачков точное направление фокусировки глаз. Мне ведь потом подробно продемонстрировали, на экране, куда смотрел я, «нарезая угол», и куда смотрел мой ствол. Инструктор тогда долго нудно песочил за неправильное распределение внимания… Здесь, в данной ситуации, моя задача конечно была другой, и вряд ли будут разбирать куда я пялился, но мало ли… Машка Пенькова, ведь потом заест, и будет не меньше пол года злословить, ехидна. А язык у неё – ой-ой! — лучше под него и не попадать. И особенно конечно если Таня увидит, вот это будет самое-самое ужасное. Таньку я твердо решил пригласить на балу, на танец. А как же это сделать, если выяснится, что я тону взглядом в чужих «буферах»? Что она тогда обо мне подумает? И вообще, надо собраться. Я же здесь вроде как на задании. Совсем как полковник Исаев в тылу у германских нацистов, или Прохор Шульга засланный в американский «пентагон»… Так что и вести себя надо как самому настоящему разведчику. Пока я так рассуждал, пухлая наклонилась к столу, и глаза мои снова скользнули ей в вырез. Тьфу! Чтож за глаза у меня такие, самонаводящиеся?.. Так, смотреть только на лица, или ниже на стол, минуя провокационные промежуточные уровни.

Стол был шведским, без персональных тарелок. Я окинул взглядом большие блюда с аппетитными маленькими бутербродами, всякими конопе-конопушками, задержался взглядом на бутылке столичного ситро, и сглотнул… Эх, смел бы я с этого столика сейчас… съесть чего-нибудь у недругов – святое дело! Жаль, что нельзя… Ничего, Дим-Димыч, терпи. Будет и на нашей улице завтрак…

За столом набирал обороты обычный треп. Ребята держались все, в общем, располагающе, без выпендрежа и понтов, и лица у них были вполне обычные. Так по виду и не скажешь, что их уже обработал противник, и они уже не совсем люди. Ну да как говорит наш Шалва – «судите не по словам, а по делам их». Шалва христианин, из монофизитов. Я же пока придерживаюсь неопределенных воззрений, хотя в целом, как и многие признаю существования некого Демиурга сотворившего вселенную. По этому поводу мы с Шалвой частенько зацепляемся языками на уроках уважения. В прошлый-то раз я ловко посадил Шалву в лужу, когда спросил, — как это египетский фараон мог догонять на колесницах уводимый Моисеем народ израилев, если перед этим Бог якобы в ходе одной из казней истребил у египтян весь скот, включая лошадей? Кого, мол, в колесницы-то запрягали? Учитель тогда похвалил меня за риторику и логику, и тут же влепил в табель трояк за низкий уровень корректности в диалоге на религиозную тему. С корректностью-то мне, — да, надо еще поработать. Слишком, наверно, язвительно я Шалву спрашивал. А вот сам Шалва тогда наоборот заполучил пятак, за корректное восприятие каверзных вопросов, затрагивающих его веру…

Блондинистый тем временем травил анекдот. «Высадились как то русский, китаец, и американец на Марс. Только люки у спускаемых модулей открыли, — а тут появляются на них марсиане, навалились, в плен взяли, и говорят…».

Трави-трави. Старый анекдот. Я его триста раз слышал. Радио свобода. Дедушка говорит, что в его время вместо «радио свобода» говорили «боян». А еще говорит, что этот анекдот и в его время уже травили. Только вместо марсиан троих героев в плен брали черти в аду… Вот странно, как-то. Умом-то я понимаю, что и дедушка когда-то был молодым, а все равно не верится. Хоть и фото и видео с ним видел… А все равно. Хотя дед у меня ого-го, мощный. Я его уважаю. Кстати Сёмка Пантюков, когда ему рассказал про «боян», потом мне весь вечер по ушам ездил, что мол, вот, нам говорят, что уже в конце 20го века с образованием в России был полный швах. А однако, вон дети тогдашние цитировали «Слово о полку Игореве». Это ведь там сказано о певце Бояне. На основании этого Сёма делал вывод, что возможно нам о бедствиях в тогдашней России слегка и привирают. Ну Сёма, он вообще такой. Скептик. А дед говорит, что тогда полная задница была. Или как он говорит – «чинный пир во время чумы». Мол, вроде все в стране было более-менее спокойно, и гнило не торопясь. А как прогнило… Я деду как-то больше верю, чем Сёминым умственным конструкциям. Тем более, что он такой. Подозреваю, если бы сейчас нам рассказывали о том, что в России в начале двадцать первого все было спокойно и хорошо, то Сёма наоборот бы измышлял ужасы. Вечный спорщик.

…Тут марсиане китайца спрашивают, — чем прикрываться будешь? А китаец им, — а ничем. У меня черный пояс, по технике «железная рубашка». Ну китаец напрягся, цитаты Мао про себя шепчет. Марсианин ему по оспине щупальцем своим – ррраз! А китаец только щщщщщщщщ! Но не закричал. Марсиане ему говорят, ладно, тебя отпустим. Ну и русского спрашивают. А ты чем спину прикрывать будешь? Русский им такой – чем, чем, китайцем конечно…

Все за столом заржали. Кроме меня. Нет там на Марсе таких марсиан, со щупальцами. Всем известно, что настоящие марсиане размером с ладошку. Кусты-кустами, только что умеют как перекати поле по своему Марсу кататься, да замерзшую воду корнями растапливать и пить. Ученые до сих пор спорят, о степени разумности марсиан. Нашим терраформистам эти марсиане столько проблем доставили… Влечет марсиан к земным машинам выделяемая среди прочего вода. Сядет такой куст на пути терра-станции, и трогать его нельзя. Абориген. Может кто из водил-терраформистов и рад бы был потихоньку переехать марсиананиа, но сканеры начинают верещать, и махина терро-станции согласно заложенной программе тормозит и останавливается. Чтоб избежать этой остановки, кто-то из команды вынужден был залезать в скафандр, брать корзину, и бежать оттаскивать марсианских папуасов их-под ходовой. Стоило лететь в космос, чтобы бегать с корзинкой за спиной как сборщик индийского чая… Японцы, через ООН конечно нашим сразу предложили закупить роботов «Мицубиси», чтоб те автоматически перед станцией бегали, и марсиан в корзины собирали. Хитрые японцы, но прямолинейные какие-то… Везде им робота надо воткнуть. Наши покумекали, сказали японцам, что роботов у нас и своих хватает, и ввели на станции какой-то направленный сигнал нужной частоты. Он распространяется впереди машины, и отпугивает марсиан, благо тера-станция едет в час по чайной ложке, и те сто раз успевают уползти в сторону. У американцев в прессе тут же завыли, что коварные советские колонизаторы производят геноцид свободолюбивых марсиан, облучая их сигналами, которые необратимо поражают нервную систему аборигенов. «Тоталитарный ад на красном Марсе». Еще написали, что наши примитивные роботы с неполноценным интеллектом не могут эффективно оттаскивать марсиан, потому что их грубые манипуляторы калечат аборигенов, а японских мы будто бы не хотим покупать от жадности… Брехня это. Роботов у нас полно. Вон, у нас даже на «Кощеич» на уроке анатомии руки-ноги-живот открывает-закрывает, внутренности демонстрирует, так что девчонки визжат. Когда Анька Цура на ПМП пыталась наложить ему жгут, Кощеич так натурально брыкался, вопил что не хочет умирать, хватал её за руки, и пускал в лицо Цуре подкрашенную воду из перебитой артерии, что довел её беднягу до слез, да тут же сам прекратил кривляться и предложил платочек. А уж как он читал диалог на школьном спектакле, когда обнажившись до металлических костей и закутавшись в балахон изображал смерть с косой.

Пришел урочный час.
Для каждого из вас,
Он есть, и не минует,
Когда моя костлявая рука,
Отнимет все, что вас волнует,
У-ха-ха-ха!
Не знаю, кому рукоплескали больше, «умирающему рыцарю» – Сёмке, или прибравшей его костлявой. И понятно, что «Кощеич» всего лишь один из управляемых модулей общегородского искусственного интеллекта департамента образования. И может этот интеллект не из самых передовых, по сегодняшним временам. Но уж думаю, для Марса у нас в случае нужды и более передовые системы нашлись, вроде «Софокла». Хотя не знаю, нужны ли его ресурсы для того, чтобы выполнять такой нехитрый труд, как собирать живые кустики в корзинки… Так что трындят американцы, как всегда. Одно слово – пропаганда.

— Ну чего, мальчики и девочки, — расслабонимся слегонца? — Предложил блондинистый.

Ага, началось. Ну наконец-то. А то уже утомила меня эта компания.

— А чё, есть чем? — Заинтересованно спросила кудрявая.

— У Михана всегда всё есть, — похвалился блондин, подмигнул мне, и извлек из кармана небольшой прозрачный пакет в котором лежал синий брикетик.

— Крахмалка, — спросил подкачанный.

— Ты за кого меня держишь? — Оскорбился блондинистый Михан, и потряс пакетом. — Видишь, без прожилок. Чистяк. И дедушка сразу придет, и душу по шерстке погладит, и потом – никакого отходняка.

С видом чрезвычайно торжественным. Михан вскрыл пакет, и извлек нахваливаемый брикетик. Взяв его руки, он подцепил по брикетику ногтем, отчего от того отслоился тоненький ровный квадратик. К Михану тотчас потянулись со всех сторон торопливые руки. Он, галантно склонив голову – дамы первыми! — начал неторопливо и торжественно раздавать синие квадратики. Квадратики эти и парни и девчонки жадно запихивали во рты, но однако не глотали, а видимо оставляли болтаться где-то под языком, как таблетку для рассоса. Получив свой квадратик большинство часть откинулось назад, закрыв глаза, а часть осталась с глазами открытыми, но при этом взгляд у них расфокусировался, будто они заглядывали внутрь себя, и ждали какого-то отклика.

— Пошло-о, — удовлетворенно сказала кудрявая.

— Ага, забирает телпеньким, — радостно подхватил интеллигентного вида очкарик. — От тела уносит…

Остальные молчали. У некоторых на лице появилось умиротворенное спокойствие, как у храмовых статуй Будды, а у других такая счастливая улыбка, что я им против воли даже в какой-то момент позавидовал. Но потом вспомнились мне кадры хроники, где сперва показывали кадры со дня рождения симпатичной девушки, а потом эту же девушку истерично вопящую в ломке, а потом и её ребенка, с бессмысленным взглядом клинического идиота, и внутри все противно сжалось.

— А ты чего? — Блондинистый протягивал мне квадратик.

— Не, — я помотал головой. — А не буду.

— А чего?

— Неохота.

— Да брось – продолжал улыбаться Михан, — а чего нехотоа?

— Наркота потому что.

— Да ладно, ты чего сказок что ли школьнячих наслушался? — хохотнул Михан. — Наркота, ну сказанул. Наркота это героин, или еще какая дрянь. А это вообще безопасно. Никакого привыкания и вреда для здоровья. Посмотри на ребят. Чистый кайф.

— Не.

— Ксанка, ты посмотри на него. Ты то ему скажи.

Ксанка посмотрела сфокусировала на мне подернутые неземной дымкой глаза, и счастливо улыбаясь сказала.

— Димка, ты попробуй. Это надо почувствовать. Каждая клеточка поет…

— Пойду я пожалуй, — я начал подниматься.

— Димка-а, — Ксанка схватила меня за руку, — глупенький, ну ты куда?

— Да ладно, Димон, — Мишка азартно глядел мне в глаза, — ты чё, испугался что-ли?

— Ничего я не испугался! — Возмутился я.

— Да ладно, я же вижу что зассал. Попробовать ему видите ли страшно. Вон, — Блондин кивнул на очкарика. — Даже Гриха, ботан наш, и тот не побоялся. Верно, Грихуан?

Грихуан с отсутствующим видом кивнул.

— Во, — Михан утвердительно поднял палец. — А ты, Дмион, я гляжу зассал. Ребя, посмотрите, он бояться.

Ребята вокруг лениво засмеялись.

— Ничего я не зассал, — я почувствовал как кровь прилила к ушам.

— А не зассал, — так держи! — Михан опять притянул мне квадратик, с ехидной ухмылочкой глядя в глаза.

— Я не зассал, — буркнул я, — просто… слов от возмущения не находилось. — Просто… — Тут память услужливо подбросила цитату, вот уж на память я никогда не жаловался. — Просто прием психоактивных веществ вызывает у реципиента сочетанную зависимость, которая выражается с одной стороны в химической зависимости, а с другой в психологической аддикции, которые совокупно приводят к утрате физического здоровья, нравственных ориентиров, и целеполагающего ядра личности.

Я замолк. Блондин-Михан поднял брови домиком, и отвалил челюсть. И даже очкарик частично выпал обратно из нирваны, и попытался сфокусировать на мне взгляд.

— Чего-о? — Протянул Михан.

— Себе свою таблетосину засунь, для догона – вот чего, — Гордо ответил я, и поднялся на ноги.

— Ну и вали, — оскорблено протянул Михан.

— Ага, счастливо оставаться.

Я пошел к выходу.

— Ксанка, закрой за этим дундуком, — Покривился блондинистый.

— Сам закрой… — Отстраненно протянула Ксанка. Ей уже было явно не до нас.

— От блин… — Блондинистый поднялся, перешагнул через ноги соседа, и пошел за мной в прихожую.

— Расколдуй замок, — сказал я.

— Вправо потяни, — буркнул он.

Я потянул, и замок открылся. Я сделал шаг к двери.

Михан сзади взял меня за плечо.

— Тока ты слышь, лектор – он посмотрел мне в глаза – Сам испугался, так другим кайф не ломай. В стукачи не заделывайся. А то мало-ли, что потом случится может, — с нажимом произнес он.

— Угрожаешь что-ли? — уточнил я.

— Просто напоминаю, что нормальные пацаны не стучат.

— Ну это смотря по чему… — Буркнул я, кинул короткий взгляд в комнату, и влепил Михану «троечку».

Василь Федорыч из нашей спортсекции был бы доволен. Два расслабляющих в корпус, и один акцентированный в табло. Классика советского бокса! Блондинчик-Михан улетел к стене прихожей, затылком выключил выключатель, погасив свет, и сполз по стене. В комнате кто-то загалдел. Пусть Танька видит, как я могу…

— Не чихай – не кашляй. — Попрощался я.

Потом выскочил за дверь, захлопнул её и поскакал вниз по лестнице. Один пролет я преодолел благополучно, а на втором спрыгну с пятой ступеньки приземлился не на пол, а в темную непроглядную черноту.

«Симуляция окончена» – сказал в ушах мягкий женский голос, и замигала дублируюшая его зеленая надпись пред глазами. — «Приготовьтесь к выходу из аппарата». От лица отслоилась маска с наглазиками, из под которых напоследок еще успели мелькнуть лазерные лучики формирующие прямо на глазу изображение. С легким хлопком оторвались от ушей наушники. Сверху свесилась ко мне перекладина, я ухватился за неё руками, и с моего тела принялись соскальзывать развиваясь полосами искусственные ленты тяг обратного взаимодействия. Последним расщелкнулся широкий пояс, которым я был привязан к подвижной в трех плоскостях раме модуля перемещения в виртуальной реальности. Я остался в одних плавках. Перекладина пошла чуть вперед, и опустилась ниже, позволив мне мягко соскочить на пол.

— Порядок, орел? — Спросил седой техник.

— Порядок, — дядя Саша, — солидно ответил я технику, и подошел к стульчику, где была сложена моя одежда. Я споро залез в штаны, натянул рубаху с коротким рукавом, и запрыгнул в туфли. Техник нажал пару кнопок у себя за компьютером, и модуль который я использовал, погас. К нему тут же поспешил вынырнувший неизвестно откуда четырех рукий пылесос-уборщик, и завозюкал дезинфицирующим составом по контактным местам.

— Бурыкин, — нечего прохлаждаться, бегом в класс. — Ожил над головой динамик.

Ну как же, Вадим Андреич собственной персоной.

— Что я, мгновенно должен одеться что ли… — Пробубнил я.

Техник сочувственно поглядел на меня, и я побежал мимо ряда встроенных в стену модулей к выходу, успев заметить, как он взял со стола газету.

Я открыл дверь из технички, и вошел в класс. Ребята за партами обернулись.Послышался смех. В окна светило яркое весеннее солнце. Наш классный, Вадим Андреич сидел за своей кафедрой меланхолично подперев щеку рукой. Вадим Андреичу двадцать семь лет, он строен, гимнастически подтянут, и в него влюблены большинство девчонок нашего класса, за исключением, надеюсь, Таньки. Сама Танька сидела как всегда, на второй парте, и хихикала глядя на меня. Над Вадим Андреичем на стене во всю ширь контрастного экрана виднелась прихожая, валяющийся у стены блондинчк-Михан, и мой застывший на пол-дороги обратно кулак, которым я только что отоварил виртуального персонажа в бубен.

— Разрешите, войти, — Вадим Андреич? — Попросил я.

— Внедряйся, — махнул рукой Вадим Андреич.

Я пробежал между легенькими синими партами, и приземлился на свое место, аккурат за Танькой. Третья парта, это слишком близко к учителю, особенно когда он с задумчивым видом водит ручкой по планшетке журнала, и тянет как стоматолог за зуб, — «а отвечать пойдет… отвечать у нас пойдет…». Но зато Танька рядом, это всегда спасительная шапргалка по матеме и физике. И вообще, Танька рядом, это приятно… мой сосед Колька под партой буцкнул мне кулаком в бок. Я тыркнул его в ответ.

— Бурыкин, Бурыкин… — Воздел руки к небесам Вадим Андреич. — Ну что это было? Что это мы все сподобились счастье наблюдать, в твоем эпохальном исполнении?

— А чего? — Изобразил агнца я.

— Ты зачем наркомана в говорильник проштампова… — Вадим Андреич запнулся, а класс заржал. — Тихо, вы, изверги! Я имею в виду, ты зачем больного человека ударил?

— Ну так я… — Я замялся, потому что честно говоря и не знал чего сказать. — А чего он? Главное, угрожает… Противно.

— Понятно что противно. — Вадим Андреич проникновенно взглянул не меня. — Но мы для изучали порядок действий? Сколько раз говорено-переговорено. Оказавшись в незнакомой компании, если предложат попробовать какую-либо дрянь, надо что? — Надо вежливо и корректно отказаться – раз. Под любым благовидным предлогом покинуть собрание, удалиться на безопасное расстояние – два. И как можно скорее дать сигнал в милицию – три. А ты?

— Так я и собирался в милицию! — Возмутился я. Думал, отбегу еще на пару пролетов, и позвоню, как положено. А вы симуляцю прервали.

— Я симуляцию прервал, потому что ты там уже драку учинил. Инструкцию между прочим, люди не глупее вас писали. Переводить конфликт на силовой уровень необходимо только если вас пытаются принудить принять наркотик силой, или так же пытаются принудить принять его третье лицо.

— Да я б им там всем накостылял, — махнул я рукой.

— Кто бы кому накостылял, до драки не узнаешь, — Нравоучительно возвысил голос Вадим Андреич. — А ну как они бы дали сзади по голове чем тяжелым, скрутили, и насильно шприц в вену? Проснулся бы ты, а сам уже зомби слякотный.

— Да ладно, вам, Вадим Андреич, — скрутил лицо в гримасу Сёма. — Учим, учим, непонятно чего. Кто этих самых наркоманов у нас в Союзе хоть раз вживую-то видел? У нас тут чай не Бостон буржуйский.

— Ты Пантюков, бы вообще помолчал. — Наставил на него палец Андреич. — Кто полез в симуляционной программе к боту «Ксанка» целоваться?

— Так не вышло же, — Весело сказал Сёма – костюм не приспособлен…

— Зато двойка тебе вышла. — Фыркнул Андреич. — Ты их специально коллекционируешь, что ли… И вообще, странная у тебя логика, Пантюков, Мало ли что наркоманов нет… У нас сейчас и вражеских захватчиков на территории СССР нет, но начальную военную подготовку не отменяет. Ту самую, на последнем занятии которой, если не ошибаюсь, ты угробил гранатой свою штурмовую группу.

— Она в косяк попала… — Заплыл свекольным цветом Сёмен.

— Верно, — а должна была в проем. — Ехидно добил Андреич. — Будь бой не виртуальным, считай восемь похоронок, включая свою, разом выписал. Так вот, Пантюков, ты причину и следствие попутал. Враг на нашу территорию боится посягнуть, потому что красная армия сильна и кадрами, и резервом. А наркоманов у нас нет, потому что общество сознательно и всегда готово помочь родной милиции. И на Марсе будут яблони цвести, потому что наш советский человек может спокойно и счастливо трудиться, будучи уверен в завтрашнем дне.

— А мой папа был в Таджикистане, и сказал, что видел там наркомана в больнице. — Встряла Зинка Портнова. — Он у меня врач.

— Вот, расскажи потом про это подробней Пантюкову, — не растерялся Вадим Андреич. А то он тут говорит, что наркоманов не бывает… В СССР их потому почти и нет, что вас обучают правильному поведению еще в школе. Запомните – Андреич обвел нас охватил нас движением своего молодого и очень серьезного лица. — В человеке очень много от обезьяны. Ну-ну, Шалва, не хмурься. Я знаю, что человека создал Бог по своему образу и подобию… Но видимо он для базиса использовал обезьяну, потому что уж очень много у нас с ней общего в поведении. Мы, люди, как и обезьяны, — подражатели. Нам очень часто легче просто повторить за кем-то, чем подумать. В том числе, и когда в тесной компании нас подначивают, скажем, взять какую-нибудь таблетку. Но если человек несколько раз повторит правильный шаблон действий, ему как опять же, подражателю, гораздо легче использовать его в трудной ситуации. Вот почему мы гоняем вас в виртуальности по толчковым вечеринкам. Понятно?

— Поня-ятно, — прогудел класс.

Что-то легонько стукнуло меня в затылок. Я оглянулся и увидел на полу за собой бумажку.

— Это кто там такой пращник рукастый? — Не упустил Андреич. — Я потом посмотрю по записи камеры… А ты, Бурыкин – учитель посмотрел на меня. — Что это там у тебя была за фраза, что у нас тут уши свернулись? Про, гм… сочетанную зависимость… Я её даже повторять боюсь. Это откуда вообще?

— Это вы когда задали нам домашнее задание, я в сети по ссылкам нашел старый милицейский справочник по психоактивным веществам.

— И чего, — удивился Андреич, — ты его прочел что-ли?

— Ага.

— Весь?

— Ну… две первых страницы.

— А, — успокоился Андреич. — А то я подумал, уж не заболел ли ты, Бурыкин. Что-то еще кроме художественной литературы читать… Цитата однако убойная. За память – хвалю. Так что, после твоих боксерских подвигов, только за неё и ставлю тебе в журнал тройку.

— Ну вот, опять трояк… — протянул я.

— То-то и оно, что опять. Делай выводы. И вы все тоже. Бузинкина, — давай, твоя очередь. Пожалуй в технический кабинет.

Маринка Бузинкина, встала, тряхнула косой до пояса, и отправилась в техничку.

Я чего-то загрустил. Но тут Танька обернулась, молча прижала кулак к своей надутой щеке и изобразила удар, а потом подняла на это же кулачке большой палец, мол, — во!

Настроение у меня тут же повысилось. Ничего. Еще повоюем! И на Марсе я тоже успею шороху навести. А если наши успеют с Марсом, до того как я вырасту…. Тоже ничего. Дорога в космос только-только открывается. Будут еще планеты, где я смогу приложить руки и оставить свои следы. Пусть я и не отличник…

Кто сказал, что советский троечник, это не сила?


© Copyright Incognito (art-konkurs@yandex.ru)

Васильев Анатолий 273: Станция «Луна»

Станция «Луна».

— Га-аварит а-аператор седьмого сектора-а, — раздался голос из динамика. — Внима-а-ание. На-аружный шлюза-авой за-амок за-аперт, герметиза-ация подтверждена-а. Допуск на ста-анцию р-а-аазреша-аю.

Судя по интонации, оператору седьмого уровня было совершенно неинтересно, что там творится в седьмом секторе. Скуку в голосе оператора можно было понять, ни встречающих, ни кого-то еще не наблюдалось. Совершенно пустая платформа.

— Па-авторяю. Седьмой сектор, герметиза-ация подтверждена-а. Разреша-аю допуск прибывшшшш, — щелкнул затвор и с громким шипением створки стали разъезжаться.

Но и теперь веселее не стало. Из шлюза показался лишь один «пассажир». Судя по тому, с каким любопытством оглядывается и по тому как «подпрыгивает» с непривычки при каждом шаге, на станции впервые. Это подтверждала и нашивка на рукаве. Рекрут. Парень «подпрыгал» к информационному табло и приложил к сканеру личный жетон.

— Барышня, я

— Ва-ам надо пройти к ка-аменданту. Сейчас он в га-араже на третьем уровне, — перебила гостя «барышня» все тем же, дежурным голосом. Разве что громкость слегка уменьшила, отчего динамик уже не резонировал как иерихонская труба.

— Спасибо. А…

Однако динамик уже щелкнул отключаясь.

— Эй, а где третий уровень?

Продолжать разговор скучающая дежурная не соизволила. Вместо ответа по полу побежали огоньки путеуказателя.

…Комендантом оказался средних лет «мужичок» с электронной планшеткой на ремне на шее. Слегка недовыбритый. С виду – обыкновенный прораб с любой стройки на земле. Если не знать что это и есть руководитель лунной станции ошибиться раз плюнуть. «Прораб» сидел на «подоконнике» диспетческой «гаража», огромной площадки мехкомплекса, и оттуда, с высоты пятого этажа, командовал отправлением в неизвестную даль транспорта, а нерасторопных водителей посылал в «даль» всем известную.

Дело захватило коменданта целиком и полностью, планшетка едва не дымилась. К моменту появления в диспетчерской рекрута вздрогнул и зарычал огромный супертягач, и все потонуло в шуме ожившего механизма. Сотрясая всю базу, транспорт ушел. Однако тишина длилась недолго, теперь ее начал терзать мегабульдозер зацепившийся за что-то и упорно не желавший выбираться из под Купола. Сверхэкскаватор тоже добавлял суматохи, потому что попытался отцепить Мега, а вместо этого сам за что-то зацепился. Трррррр! Дррррр! Бум-бум-бум!

— Мать-мать-мать… — понеслась по внутренней сети ненормативная эхоконференция. Просто удивительно как на фоне всего этого заметили скромного новобранца. Однако ж да, заметили.

— Гарин?

Тр-р-р-р! Др-р-р-р! Бум-бум-бум! Тыдыщь!!! Мать-мать-мать!..

— Вот что Гарин. Твои документы я видел… — сквозь шум прокричал комендант. — То, что ты выпускник с отличием, это хорошо. Однако предупреждаю сразу, работники нам нужны не только образованные, но и толковые. Без этого никуда.

— У меня рекомендации, вы должны были их видеть.

— У всех рекомендации.

Сквозь грохот мегабульдозера послышался писк планшетки. Комендант минуту или две изучал данные, а потом поднял глаза на рекрута.

— Значит так. Отдохнуть не получиться, ну да ты и на «пароме» небось выдрыхся. Так ведь? Не спал? Ну, ничего страшного. Для первого дня, работку я тебе подобрал, простенькую. Сам понимаю, новое место, адаптационный период, то да сё. Сегодня просто поможешь одному нашему. Он тут все знает, так что справитесь. Заодно познакомишься с людьми и на базу поглядишь.

— Ясно.

— Только ты не кисни.

— А я и не кисну.

— Я это тебе на будущее сказал…

Мегабульдозер своротил все, что ему мешало и покатился к наружному шлюзу для техники, а они отправились в бокс.

— Понимаешь, проблема у нас. В сеть опять вирус проскочил, и… — Трррр! Дрррр! — …уй. Собственно там самой работы вам на пять минут. Отключить и включить обратно, и он сам в чувство придет. Пойдем.

Сквозь шум Гарин разобрал, что его первым заданием будет ремонт, вернее перезагрузка, автоматического сварщика. Из-за вируса вышел из повиновения робот-монтажник, вот его то и следовало перезагрузить. Со слов прораба выходило, что сварщика надо лишь обесточить на минуту-другую.

— Проблема лишь в том, что «железяка» неправильно сломался. С головой беда, но во всем остальном как новенький. И шустрый гад, просто караул. Так что вам его еще поймать надо.

С этими словами они оказались в приемной. Там сидел второй из «селенитов» встреченный курсантом.

— Ага, на ловца, как говорится. Знакомьтесь. Это наш новый сотрудник, Гарин. Гарин это Носовин. — И, прежде чем инженеры успели друг друга поприветствовать, продолжил, обращаясь к Носовину. — Ты ведь был, когда ловили погрузчика?

— Ну? — неохотно признал тот.

— Значит, опыт у тебя есть, — обрадовался прораб и указал на Гарина. — Вот, бери его и в путь. Зайди к Петровичу, он скажет.

— А?..

— К Петровичу, — повторил прораб, теребя «планшет». — Петро-овичу. Он все знает.

— Но ведь?..

— Поэтому я тебе помощника и даю, — это уже через плечо.

— Добрейшей души человек, — растрогался Носовин, глядя вслед удаляющемуся шефу, однако когда дистанция стала безопасной, добавил, — но редиска.

— ???

— Погрузчика то мы вшестером ловили, — взгрустнул Носовин. — И магнитным краном. И пол дня. Ладно, пошли уже. Гарин?

— Гарин.

— Ну-ну.

Петрович оказался флегматичным мужиком, выполняющим обязанности кладовщика.

— Так, где он, ага, вот он, — монотонно бормотал он себе под нос, перебирая документы. — Ну, я думаю, вы оба с этой моделью знакомы.

Носовин на чертежи едва взглянул, да и то потому что Петрович ему их едва ли не под нос сунул, Гарин их осмотрел не в пример более внимательно, но тоже ничего для себя нового на экране не обнаружил. Это действительно оказалась стандартная модель робота сварщика, позапрошлого года выпуска.

— У него ведь все на программном коде, верно? Внешних консолей нет?

— Конечно – нет! Он же снаружи работает, какие пульты? Их же средой пообрвает.

Сказанное означало, что сварщик был из тех автоматов, которые были совсем автоматами. Управлялся он программно, а программа менялась лишь дистанционно, так как в сплошной броне не было ни единой кнопки или панели. Однако, то что было полезно в агрессивных средах, мешало сейчас, когда при программном сбое дистанционное управление отрубилось ко всем чертям.

— Как же мы его поймаем? — удивился Гарин.

— А все очень просто, ножками догоните и шандарахнете как следует, чтобы предохранители полетели, — отозвался Петрович. — Вот вам шокер.

Он исчез за полками, а когда вернулся, то тащил за собой довольно громоздкую металлическую коробку.

— Специального оборудования нет, придется это использовать. И это… Колесико у него… того… немножко отвалилось, — объяснил он, роняя ящик перед инженерами. Проследив за его указующим перстом Гарин увидел что некогда у ящика действительно было что-то наподобие шасси, наверняка нелишнее, если учесть объемы агрегата, но на данный момент совершенно нефункциональное.

— Неликвид, — замотал Носовин головой. — Петрович, подавай исправный инструмент, или я подаю рапорт. Так работать нельзя.

— Рапорт, дело хорошее, — бровью не ведя, меланхолично ответил Петрович. — Можно и рапорт написать. Даже ДВА!

Должно быть это что-то означало, что-то известное этим двоим, и крайне опасное для Носовина, потому что он ужаснулся и сразу сменил тактику.

— Ты чего, Петрович. Мы же так его не догоним.

— Ничего, вы парни крепкие, а здесь всего одна шестая Жэ, — отмахнулся кладовщик. — Авось догоните.

Носовин сдался. Расписался за принимаемое оборудование, в том числе и за сканер. Сканер он взял себе.

— Так, значит я сейчас попробую отследить нашего «сверчка», а ты бери этот гиперболоид, и за мной.

Кантовать шокер, что бы там ни говорил Петрович про одну шестую жэ, было делом не из легких. Да, железяка-роботоглушилка легко поднималась одной рукой, однако уже через полчаса начал здорово оттягивать руку.

— Слушай, а чего он такой здоровый? — не понял Гарин. — Я думал на робота хватит и обычного разрядника.

— Это же сварщик для агрессивных сред, не забывай. На нем броня наращена с полсантиметра, и не просто так, а все металлокерамика, — объяснил Носовин. — Вот, чтобы ему до «мозгов» достало, нам эту броню и придется пробивать дугой. А как у него предохранители накроются, так он и весь наш, голубчик.

— Может, мы хоть это колесико приварим, а? — спросил Гарин. — И тащить легче будет.

Носовин задумчиво посмотрел на коллегу.

— Что значит свежий человек, — с уважением проговорил он. — Жаль, что придумал ты это когда мы от ближайшего поста за сто верст отошли.

Гарин в сомнении огляделся.

— Кроме того, сам видишь, здесь особо его не покатаешь, все равно придется на горбу, — пыхтел Носовин, с натугой переваливая шокер через очередной порог. — Ничего. Сварщик-скотина, у нас, ее сам назад повезет. Колесико приварит, и повезет. Главное нам его догнать.

Однако проблема была не только в том чтобы догнать мятежного робота. Проблемой стало даже то чтобы попасть в сектор, откуда поступал сигнал идентификатор. Мятежный робот словно знал, как получше спрятаться, сгинул в полузаброшенной пристройке, безлюдной, по словам Носовина используемой от случая к случаю и потому почти не отлаженной. Например, по старой доброй русской, не теряющей силы даже на ультрасовременной инопланетной базе, традиции, света в коридоре не было. Странно, драгоценный воздух был, и наверняка стравливался в вакуум через какие-нибудь незамеченные щели в обшивке станции, а почти халявного на луне света нет. То ли конструктора его здесь не предусмотрели; то ли монтажники не стали перегружать себя, такими незначительными деталями, а может и обслуга поленилась лишний раз сходить проверить лампы, но факт оставался фактом – в коридоре царила тьма. А фонарей они, разумеется, не взяли. Хорошо хоть здесь были иллюминаторы и внутрь попадал свет отраженный лунными горами.

Но, беда не приходит одна, кроме прочего сломалась еще и дверь. Едва коснулись сенсора, как панель заискрила и приказала долго жить. Носовин открыл было панель замка, но, как назло именно сюда естественное лунное освещение из окошек не доставало.

— «Поджигаем» излучатель, — нашел выход Носовин. — Он ведь светится, когда работает, ведь так?

Они подтащили разрядник вплотную к дверям и включили. В свете дуги разрядника, было видно, как догорают внутренности замка. Не разобравшись с мощностью разрядника, они подтащили его слишком близко и поджарили нежную автоматику.

— О-ё-ёй! — вздохнул Носовин. — Ну я попал!

Делать нечего, он связался с комендантом и рассказал про поломку.

— Ну что могу сказать, молодец, — съязвил комендант.

К счастью вновь раздался грохот тяжелой техники, и гнев руководства излился мимо незадачливого поджигателя замков.

— Ладно, к черту дверь. Ее без вас починят. Вы занимайтесь роботом, — буркнул комендант. И напоследок все же рыкнул: – Или вы его срочно локализуете, или одно из двух, Хоть весь день ловите, но пока не сделаете, не возвращайтесь.

— Когда он говорил день, он ведь имел в виду не лунный день? — спросил Гарин, когда связь отключилась.

— А то какой же еще, — вздохнул Носовин. — Кажись, придется пойти трудным путем.

Трудным он называл путь через вентиляцию, протянувшуюся под потолком по всей базе, в том числе и в «их» секторе.

Вдвоем они довольно быстро сняли крышку и начали карабкаться вверх. Первым шел Носовин, Гарин подал ему коробку шокера.

— У советского человека всегда есть место подвигу, — заметил Носовин с натугой, пытаясь протащить в неширокий в общем то лаз, угловатую коробку. — Ничего, прорвемся.

Ползти пришлось долго. К счастью не скучно. Носовин рассказывал о неожиданно веселом существовании лунной станции.

— Это еще что. Спятивший погрузчик или ненормальный сварщик, подумаешь. Вот в позапрошлый раз у нас кухонный комбайн взбесился, вот тогда – да! Тогда мы все вздрогнули.

— А что он то может сделать? — не сразу понял Гарин. — Он же стационарен.

— Верно. Стационарен… Как крупнокалиберный пулемет.

— Так что он наделал то? — не выдержал Гарин. — Всякой гадости в тарелку наложил?

Он знал, что встроенные охранные блоки не позволяли «кулинарам» отравить персонал, то есть ядовитые компоненты они бы не пропустили, да и не откуда было в «поваре» взяться отраве, но вот вкусовые качества, схемы безопасности не контролировали. Гарин и сам сталкивался с работой разлаженного «повара» и знал на что он способен. Например вывалить в тарелку дурнопахнущую слизь из биологически чистейших углеводов. Однако он ошибся.

— Нет-нет, как раз то, что он нам дал, все было очень вкусно, — ответил Носовин. — Но ингредиенты, которые он добавлял в каждое блюдо, были подобраны, так что реагировали друг на друга. То есть всякая гадость дозрела уже в нас. Понимаешь, больной разум, даже и искусственный, даже и такой маленький как у повара, способен на та-акое коварство.

Договаривая, он так выразительно хихикнул, что Гарин сразу стало ясно, коварство маньяка, пусть даже и железного недоумка, штука действительно страшная.

— И что дальше? — полюбопытствовал Гарин, понимая, что самое интересное еще впереди.

— А что дальше… — вздохнул Носовин. — Туалетов на всех не хватало, пришлось думать что делать. Гадить в базе «Губернатор» не разрешил, пришлось выбегать наружу. Купол как раз уже поставили и даже нейтральную среду для поддержки давления и температуры закачали. Вот мы похватали шлемы и туда. Благо что купол уже немного прогрелся.

— Да ну? — не поверил Гарин.

— Это, кстати запротоколировано, — заверил его Носовин. — Первый в истории случай дефекации в открытый лунный грунт. Он же, единственный, но зато первый массовый.

— Никогда об этом не слышал, — признался Гарин.

— Из соображений престижа, наверное, — подумав, предположил Носовин. — Представь только, весь мир узнает, какие мы россияне, в сущности засранцы. Даже в космосе не можем удержаться.

Носовин тяжело вздохнул.

— Слушай, мы вот так шумим, — спохватился вдруг Гарин. — А ну как он услышит?

— Да ты не боись, — успокоил его Носовин. — Это же агрегат промышленный, у него и слуха нет. Ай!

— Что там? — поинтересовался Гарин.

— Помнишь, я говорил, что у него нет слуха? — вместо ответа спросил Носовин.

— Помню.

— Оказывается есть. Наверное, подключился к динамикам на двери, и понял что мы задумали. Ох уж я этих модернизаторов, — простонал Носовин.

Гарин подполз ближе и понял, что так огорчило Носовина. Оказывается сварщик заварил решетку через которую они должны были десантироваться в сектор. Металл был еще горячий. Однако выход был. Таких решеток было несколько и можно было попытаться отыскать хотя бы одну незаваренную, прежде чем робот оприходует их все.

— Вот что, сейчас разделяемся и ищем окно. Как только находим, сразу зовем друг друга и уж тогда он от нас никуда не денется. Шокер оставляем здесь, кто будет возвращаться, его подберет. Давай, двигай.

Уловка сработала. Вскоре после расползания, Носовин сообщил, что наткнулся на еще один заваренный воздуховод, а вот та решетка, которую нашел Гарин его молодецкому пинку легко поддалась.

— Есть выход, — сообщил инженер и спрыгнул с потолка.

Стоять на посту без каких либо признаков беглеца было скучно. Какое-то время Гарин честно смотрел на площадку, где оказался, однако вскоре она ему надоела. Единственным ее обитателем был какой-то монтажный агрегат, что-то там потихоньку клепавший. На искомого сварщика аппарат не был похож, да и вел он себя не как сумасшедший бунтарь, поэтому инженер скоро про него вообще забыл. Ожидая Носовина, он переместился ближе к иллюминатору и встал так чтобы и за площадкой краем глаза следить, и на Луну полюбоваться. Однако зрелище открывшееся ему оказалось еще красивее чем он ожидал. В черном звездном небе висел бело-голубой шар. Земля. И как раз тем повернута «родным, советским» боком. Для ностальгии было рановато, однако Гарин сам не заметил, как улыбнулся. Родина. И не только родина слонов и инженера Гарина, но и величайшая страна в солнечной системе. Самая-самая!

Ведь в чем главное условие успеха цивилизации? В «естественном» отборе рыночной конкуренции? На первых порах может быть и да, но по достижении определенного уровня мегаконсорциумы становятся выше самого понятия честной конкуренции. Конкурировать надо и можно лишь с более-менее равными. Как только кто-то становится выше остальных хотя бы на порядок, он их начинает тупо сглатывать. Сглатывать, переваривать и… что там Носовин говорил про дефекацию? Вот-вот, она самая. Все лишнее, в том числе и лишних людей туда. Некоторые «успешные брэнды» через рекламу «сдвигали шифер» сильнее чем секты, чтобы добиться всего и не оказаться «лузерами» люди готовы были идти решительно на все и не считаться ни с чем. Так мало массовых индивидуальных психозов, дошло до того что некоторые страны выгрызались изнутри корпорациями и олигархами, словно паразитами-переростками.

А как насчет демократии и равенства прав? Тю! Гарин не был в Европе, где этим равенством накрыло всех с ручками, но ему рассказывали знакомые, что там сейчас творится. Ничего хорошего. Да и в институте историю европейских джихадов подробно преподавали, даже на технических курсах. Нет, равенство – штука сложная. Демократия должна поддерживаться или подавляющим большинством, или тотальным государственным аппаратом, иначе быстро деградирует. Стоит хотя бы десяти процентам населения начать использовать принципы демократии, однако самим отказываться им подчиняться, как сразу начинается распад. Когда кто-то начинает рассуждать примерно так: поступай со мной так мягко, как того требуют общечеловеческие ценности, а я буду поступать с тобой, так как мне советуют мои «средневековые» а то и «первобытно-общинные» взгляды, то очень быстро наступает крах и все общечеловеческие ценности мгновенно обесцениваются.

Может сила в глобализации? Тоже нет. Именно поэтому у первого Союза и возникли проблемы. Надорвался когда тащил за собой половину земного шара в обмен на обещание стать такими же. Да в той же Африке народ еще с деревьев не весь спустился, какой им строить коммунизм? А те кто спустился, они свои взгляды имеют, которые считают во много раз лучшими для себя, чем строительство общества будущего. Они порой даже не скрывали, что помощь из СССР рассматривают как некую причуду богатой но «чудаковатой» и бескорыстной, а потому «лоховской» державы. И именно поэтому сейчас в кризисе теперешние полюса влияния. Сейчас «вечноразвивающиеся» страны – головная боль китайцев и американцев. Сперва, практически сразу после развала первого Союза и вплоть до возрождения второго, две сверхдержавы из кожи вон лезли, чтобы распространить свое влияние как можно шире. А теперь уже их бюджеты трещат при попытке натянуться на то необъятное и прожорливое, что зовется «развивающимся» миром. Теперь уже их самые умные головы думают, как бы это самое свое влияние незаметненько подсократить, чтобы и лицо, политический имидж, не потерять, и хоть по маленькой вложения отбить, а самое главное самим отгородиться от потоков мигрантов из этого самого развивающегося мира. Какое счастье, что тогдашнее руководство России отказалось от идеи ввязаться в новую гонку распространения влияния и под прикрытием ядерного зонтика сосредоточилось на внутренних проблемах.

Успех цивилизации в человеческом отношении к людям, чтобы каждый хотел поддержать существующий порядок. Не принуждался насильно и не мечтал о загранке, а видел собственными глазами и понимал, что здесь ему лучше чем «там». В продуманных и соблюдаемых всеми законах, чтобы системное вырождение в виде коррупции и номенклатурных династий, не захлестнуло социум, как метастазы порой захлестывают человеческое тело. В эволюционном развитии революционных идей, чтобы не рвать жилы в индустриализации и пятилетках за четыре года, а потом сыто порыгивая, «догонять и перегонять» кого-то там в каких-то там сложных маневрах, а по сути сливать все нажитое непосильным трудом предков. В отстаивании своей точки зрения, без насаждения ее вовне, так чтобы сторонние силы понимали, что лучше взаимовыгодно дружить, чем пытаться как-то «развести на бабки» наивных строителей светлого будущего.

Именно неспособность реализовать, а потом и вообще отказ от этих принципов развалил первый Союз. И именно в соблюдении их заключалась мощь Союза нынешнего.

Да, система была еще несовершенна, но теперь ее достоинства не растекались по слабым местам. Вот и получилось, что при всем своем распиз… гильдяйстве русские обживали Луну как свой задний двор, и даже уже Марс потихоньку благоустраивали, а остальные, все такие из себя «прогрессивные и цивилизованные» толкались внизу. И версия Носовина, что эти все будут вне себя от счастья, если узнают, как обделались русские лунатики, не лишена смысла.

Все сразу замечают, что мы обделались. Но это лишь потому, что безнадежно отстают и стоят сзади. Да еще и на коленях. Представьте себе эту картину, куда они при этом смотрят? Вот то-то же! Видят лишь самое плохое. А наш человек посмотрит и увидит еще и светлую сторону.

Столкнулись на советской лунной базе две, а то и три единицы тяжелой техники? Ну так все правильно, изначально эта техника для Луны и не была предназначена. Элитный «марсианский» проект, на удивление удачная и продуктивная серия, их теперь в космосе практически везде, даже на стареньких станциях используют. Но здесь им тесно. Лазим по вентиляции как последние раздолбаи? Ну так это означает, что у нас есть где лазить, есть кому лазить и есть зачем лазить. А у остальных? Что, у остальных нет проблем ради решения, которых приходится вот так корячится по узким проходам? Так это потому что нет других лунных баз кроме наших. Про Марс вообще молчу.

Ход мыслей Гарина нарушил посторонний звук.

— Ты чего стоишь? Заснул что ли? — услышал стажер, обернулся и увидел что Носовин машет ему руками из люка на потолке и показывает на того самого безобидного монтажника неподалеку, которого Гарин проигнорировал.

— Так это он и есть? — удивился Гарин.

— А ты думал кто? — съязвил Носовин. — Принимай «ружжо».

— Нам же говорили что это стандартная модель? — напомнил Гарин, подхватывая шокер. — Что вы с ним сделали?

— Стандартная-стандартная, можешь не сомневаться. — Носовин спрыгнул сам. — Это люди здесь не стандартные. Уникумы. Один к другому подобрались, да так что просто караул.

Выяснилось что штатную броню, положенную каждому сварщику, куда-то дели, и вместо нее повесили щиты от другой модели. Щиты естественно не совпадали ни по размерам, ни по конфигурации, но их все равно как-то натянули, и даже умудрились заставить этот сборнощитовой агрегат работать.

— Ничего, сейчас уже он от нас никуда не денется.

Однако робот поняв что разоблачен, изменил тактику. Теперь он уже не пытался под прикрытием полезной работы разобрать секцию и потихоньку скрыться(а именно этим он и занимался) а начал метаться по пандусу.

— Держи его! — крикнул Носовин. — Обходи слева.

Легче сказать, чем сделать. Только сейчас Гарин понял, что догнать сварчуна с шокером тяжеловато, а без шокера просто опасно. Взбесившаяся железка могла воспользоваться своим резаком. Конечно ограничители ограничителями, но одно дело жидкий стул от недоброкачественной кибер-кулинарии, и совсем другое – поток жидкой плазмы. Сгореть на работе в прямом смысле этого слова, Гарину не улыбалось. Но и просто так бесконечно бегать тоже было нельзя. А шокер всего один, с ним Носовин где-то в стороне пыхтит, если не стреножить сварщика, они будут за ним бегать до морковкина заговенья. Но как же сварчуна притормозить?

Пробегая мимо пожарного щита, Гарин подхватил с него топор. Ерунда конечно, не бронированного же монтажника этим томагавком скальпировать, однако кое-какую уверенность и первобытную лихость, вроде бы совершенно неуместную в две тысячи шесть десятпятом году, увесистая железка все же придала. А все вместе это пригодилось, когда стажер нос к носу столкнулся с мятежным роботом.

Увидев поворачивающийся в его сторону манипулятор с горелкой, Гарин машинально рубанул сперва по захвату, а потом несколько раз по корпусу. Робот уже совершенно недвусмысленно хотел взять человека на мушку, однако инженер раз за разом сбивал ему прицел. Тогда машина попыталась задавить стажера, но опять же не успевала развернуться. Удары топора сами по себе не были опасны для робота, однако они его дезориентировали его вплоть до того что он врезался в стенку. А тут Гарину и подмога подоспела.

— Даешь! — заорал Носовин активируя шокер.

Вспышку света робот увидел, однако, понять, что это означает, уже не успел…*

Теперь сварщик был само послушание. Двигался плавно, перед началом любой работы или перемещения подавал вежливый сигнал. Колесико на шокер приварил за считанные мгновения, после чего подцепил его к себе на буксир и двинулся на выход. А там их ждал еще один приятный момент, сломанной дверью занимался монтер. Он уже и проход распечатал, и свет провел, и, мурлыкая что-то про себя, менял сплавившуюся в комок электронику.

— О, как раз вовремя. День рабочий подошел к концу, — обнаружил Носовин, с нежностью взглянув на часы. — Давай, ты двигай в общагу, устраивайся, а я на склад, сдамся. Потом поедим и я тебе наш лунный бильярд покажу. Там у нас такие подачи, закачаешься. И это в прямом смысле этих слов. Все-таки, не хухры-мухры а станция Луна, одна шестая жэ. Вот так то. Так что, поехали.


*Сокращенная версия.

Васильев А.Н. Станция «Луна». Сокращенная версия. 17.02.2012

Макс Снорк

Марсианские сказки

Вячеслав с командой ожидали всего. Но только не появления маленьких движущихся точек на экране. Картинки еще не было – но уже сами ползущие по экрану точки отобрали дыхание у всей группы. Ползти могли лишь запрограммированные объекты. Или живые объекты.

И они неуклонно продвигались к марсоходу. Команда забыла, как дышать.

Потому что на Марсе, кроме людей и аппаратов, не передвигалось ничего.

И все-таки…

Точки приблизились, и камера передала изображение двух огромных янтарных глаз. Ни Вячеслав, ни единый человек из его команды не успели выкрикнуть: «Контакт» или радостно подпрыгнуть – все они неожиданно оказались в прекрасных пещерах. И прямо на них надвигались обладатели золотых глаз.

А через две минуты решилась судьба человечества.

Где-то там, на далекой земле, раздался вызов. Начальник спецпроекта «Марс» кивком дал согласие на контакт. И услышал голос Вячеслава.

— Вы что-то нашли?

— Контакт. Первый контакт установлен, товарищ Арбенин. Марсиане здесь.

Арбенин изменился в лице. Дрожащей рукой он махнул ожидавшим сотрудникам – но запись разговоров уже велась.

— Вы уже пробовали говорить с ними? Как вы их нашли?

Голос на другой стороне дрожал. Дрожал не от страха или простого волнения.

Такая дрожь появляется в плаче ребенка, который проснулся в день рождения без единого подарка. Такая дрожь появляется у выпускницы, когда в день бала она заболевает.

Такая дрожь появляется, когда пропадает тайная, но страстная надежда. Надежда человечества на дружбу с другими расами.

— Они перенесли нас к себе, как только обнаружили марсоход. И у них есть переводчики, так что ошибки быть не может.

— Какой ошибки?

Где-то там, за много миллионов километров Вячеслав отчаянно протер вспотевший лоб и обернулся к марсианам. Они застыли, такие величественные, такие спокойные. Они ждали.

— Мы не нужны им, товарищ Арбенин. По их правилам следует оставлять гостей на сутки. Через сутки мы будем перенесены на Землю. Они просят не беспокоить их. Все последующие экспедиции будут… — Вячеслав нервно сглотнул и уже обеими дрожащими руками схватил переговорное устройство, — будут перенаправлены обратно на Землю. Мы перепробовали всё. Им не нужны наши ископаемые, наши технологии примитивны, мы просто…не нужны.

Не нужны.

Связь прервалась, и Вячеслав растерянно обернулся к марсианам.

Они были восхитительно красивы. Их развитые грудные клетки и прекрасные рыжие гривы придавали им сходство со львами. Янтарные глаза почти сияли – холодным и недружелюбным сиянием. Они окинули его равнодушным взглядом.

Не будь это глаза марсиан, Вячеслав мог бы поклясться, что они выражали самое что ни на есть земное презрение.

Хуже и быть не могло. Это определенно был первый и последний контакт.

Одна из марсианок величаво выступила вперед. Ее золотистые одежды не издали ни единого шороха, речь ее лилась ровно, и, хотя слова были мудры, в них не было ни намека на теплоту:

— Как было сказано, в качестве доброй воли и дани обычаям мы дадим вам возможность провести здесь ночь. Мы позволяем запечатлевать изображения нашей культуры в доказательство нашего существования.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты. К людям подошла другая, одетая в бледные тона. Как и у людей, нижние слои общества были куда мягче, чем высшие. Казалось, что даже голос ее звучит теплее, несмотря на монотонный перевод из машинки:

— Я покажу вам ваши комнаты. Еще двадцать минут до сна, вы можете говорить со всеми, с кем вам будет угодно. Если возникнут вопросы – вы всегда можете обратиться ко мне.

После недолгого совещания команда разделилась. Денис пошел к инженерам. Он надеялся успеть за короткое время изучить хотя бы самую примитивную из их технологий, Лилия же направилась в детскую. Остальные разошлись по комнатам, пытаясь запомнить хоть что-то из бесчисленных чудес на каждом шагу.

На мгновение Слава задержался перед «выделенной» им марсианкой. Он старался говорить твердо, но голос предательски дрожал – как у отличника, которого завалил преподаватель на последнем экзамене:

— Знаете, у меня был учитель…намного умнее меня. Но, когда он выучил меня всему, что знает, вместе мы смогли решать задачи, непосильные ему ранее.

Марсианка молча смотрела на Вячеслава, ее тонкие, напоминающие кошачьи черты лица ничего не выражали. Мужчина откашлялся и пояснил:

— Я это к тому, что мы могли бы быть полезны.

Марсианка печально покачала головой и покинула комнату вслед за остальными.

Лилия осмотрелась. Из одной из зал на нее уставились задорные глазенки детенышей марсиан. Пожав плечами, Лилия отправилась туда.

В детской было шумно. Девушка присела на подушки посреди комнаты и наблюдала, как в комнату вошла «няня», разложила подушки, на которых укладывались дети, и проверила температуру.

— Я не могу заснуть, — пожаловалась одна из девочек. Няня хлопком приглушила свет:

— В темноте будет легче.

Бросив недружелюбный взгляд на землянку, она вышла из комнаты.

Некоторое время было слышно только ворошение детей. Они кувыркались в постелях, недовольно фыркали и тихо перешептывались – совсем как Лилия в детстве в детском саду. Но их воспитательница даже на тихий час рассказывала им сказки…

Рассказывают ли представители высшей расы сказки?

Решившись, Лилия негромко спросила:

— Может, вам сказку?

В ответ на нее уставилось двадцать пар настороженных янтарных глаз.

— Ох… ну давайте про Красную Шапочку, — решилась Лилия, — жила-была Красная Шапочка…

В комнате воцарилась тишина. Дети завороженно слушали историю о пирожках (а что такое пирожки?), Волке (а как он выглядит?). Тысячи вопросов. Тысячи приглушенных смешков. И два десятка восторженных детских глазенок. Пусть и янтарных.

Девушка скучала по детям – на Марсе их пока не было. И теперь уже не будет.

И она рассказывала все, что помнила. Заканчивая «Волшебника Изумрудного Города» она вдруг поняла, что двадцать минут уже давно истекли…

Очень давно.

И за дверью царила абсолютная тишина.

Дети мирно спали, освещенные бледными красноватыми подсвечниками. На цыпочках Лилия вышла, прикрыла за собой дверь…и едва не вскрикнула.

Полукругом вокруг двери стояли марсиане с неизвестными приборами в руках, наставленными на нее. Лилия вдруг вспомнила, что ей только двадцать пять. И что в последний раз она была на свидании семь лет назад. Хотелось бы перед смертью еще хоть раз надеть юбку…

Широкую юбку до колен. А еще лучше платье. Накраситься и улыбнуться незнакомцу на Арбате…

Что было запрещено? Рассказывать сказки? Или оставаться в детской после отбоя?

У марсиан была патологическая склонность к молчаливому ожиданию. Они просто застыли вокруг нее, не сводя своих пушек. Срывающимся голосом Лилия попыталась оправдаться:

— Я…просто рассказывала. Сказки.

— Для чего они служат? — один из марсиан заинтересованно уставился на девушку.

— Они просто…рассказываются.

— Вы так передаете историю вашей расы?

— Нет. Это выдумка. Фантазии…

— У вас много сказок?

Лилия недоуменно посмотрела на марсиан. Ее осенила догадка:

— Уберите, пожалуйста, оружие. Я не могу так говорить.

Марсиане издали странный звук – похожий на смешки детей из детской:

— Это записывающие устройства. Мы записывали ваши «сказки» через стену. У вас их много?

— Да. И не только детские. Есть целые книги… с выдумками, — выдавила она, начиная смеяться.

Сказки. У марсиан не было сказок.

Между тем величавая марсианка быстро переговорила с остальными. Повернувшись к Лилии, она приподняла динамик:

— Нам нравится. Мы хотим ваши сказки…и… — впервые ее плавная речь прервалась, — Вы сможете научить нас сочинять подобные истории, если мы познакомим вас с нашей культурой?

— Эмм…да.

Марсианка тихо склонила голову, и внезапно рядом с Лилией оказалась вся команда. Марсианка впервые улыбнулась, обнажив стройный ряд зубов. Это было похоже на обычную человеческую улыбку:

— Мы изменяем наше решение и готовы к сотрудничеству. Мы хотим наших, марсианских сказок, — динамик прервался теплым выдохом, и Лилия поняла, что приятный аромат, преследовавший ее весь вечер, — это аромат дыхания инопланетян, — передайте вашему правительству, что мы хотим марсианских сказок…

Первый контакт был налажен…


Город

Город строился. Под огромным куполом с пылающей надписью СССР он возводился, не останавливая свой рост ни на мгновение.

Дзинь-дзинь! — весело звенели молотки, раздавались радостные оклики. Город кипел жизнью.

Осваивай. Работай. Шагай вперед. Эти простые слова были развешены одновременно по всем куполам.

Но под остальными люди работали по звонкам. Они звенели, отмечая начала и концы обедов, смен, дней и ночей. Люди приходили со звонком и уходили домой с ним же.

И только за надписью СССР не раздалось ни единого. Начальник купола, Федор, был человеком старой закалки. Он был из тех людей, которые помнили- когда ты делаешь что-то действительно свое – ты не будешь работать «до звонка». И он отменил их. Совсем. И теперь город уверенно обгонял остальных, а в воздухе носились слова «Будущее светло и прекрасно…».

И под куполом СССР бурлила жизнь, а в это время к стеклянной поверхности одного из куполов приблизился мужчина с неприятными тоненькими усиками. Он с ненавистью уставился на яркую надпись и, зло сплюнув, исчез в глубине …

Город возводился ежечасно, ежесекундно. Ни разу не раздался гудок, оповещающий о начале или конце смены. Каждый приходил и делалстолько, сколько мог. И приходил снова.

Даже дети, приехавшие с семьями «на ассимиляцию» – даже они, маленькие и большие, принимали участие в Великой Гонке. Они сажали деревья, толкались под ногами у взрослых, постоянно требуя новых «игр».

Ростислав, обычно угрюмый великан, пнул семилетнего Петьку:

— Вот что ты возишься? Сходил бы, поиграл. Малой же еще.

Мальчишка, даже не подняв взгляда, подскочил и обежал вокруг ящика:

— Ань, полить надо!

C вышки Федор заметил старого друга и спустился к нему. Едва дотянувшись, хлопнул Ростислава по плечу:

— Ты правда думаешь, что земные кубики их смогут оторвать от вот такого?

В длинных ящиках с грунтом несмело пробивались ростки первых марсианских цветов. Указав на тот, что был на самом краю и уже вытянулся чуть дальше остальных, мальчик гордо улыбнулся Федору: «А этот мы Марсианской Анютой назовем…». И убежал – за лейками, цветными бумажками для надписей и за подругой.

Под безмятежным небом Марса Федор блаженно жмурился от удовольствия, сверяя планы. Они уверенно обгоняли своих соседей. Если так пойдет и дальше, можно будет отправить им людей на помощь в доработке их городов.

А под соседним куполом распаковывались загадочные ящики. Мужчина с тоненькими усиками возбужденно раздавал команды, плешь на его голове неестественно блестела. Они реализовывали простой, малозатратный и безупречно мирный план…

Идиллия была нарушена через три дня. Ответственный за безопасность купола Сергей появился рано утром. Хмурый и встревоженный, он ткнул в Федора пачкой листовок:

— На, читай. И даже не предлагай собрать их или спрятать – весь город уже на ушах стоит. Постарались соседушки.

Федор с недоумением взял одну из ярких бумажек. Текст гласил:

«Только Развлечения! Только аттракционы! Все для мужчин, для женщин и для детей! Spa-салоны, кинотеатры к вашим услугам и абсолютно бесплатно! У нас только одно правило – не работать! Добро пожаловать в страну развлечений!»

Ниже следовала приписка, что на входе выдают двадцать тысяч кредитов – достаточно, чтобы провести там безмятежный месяц. При выходе кредиты аннулировались и более не выдавались.

— Ну и что? — Федор невозмутимо вернул листовки.

— Уйдут! — всплеснул руками Сергей, — уйдут! Не вводить же нам железный занавес! А у нас задержку на две недели ввести – и все, отсталая колония! Остальные успеют забить участки и мы никогда, никогда их не догоним.

Федор перечитал текст. Глаза перебегали по строчкам, ища выход. Наконец, он потянулся, швырнул листовки в мусорную корзину и вернулся к цифрам. Сергей застыл в ожидании.

— Молодой ты, Сережа, — буркнул ему Федор, не переставая вглядываться в столбики цифр, — железный занавес, железный занавес… отпускай людей. СССР хорошо постаралось, отбирая колонию. Мы не брали хомячья, которым смысл жизни – спать-жрать-играть.

Сергей выслушал речь командира и с каждым новым словом лицо «молодого» багровело все сильнее. Наконец, швырнув остатки ярких бумажек в уже переполненную уже корзину, он стремглав выскочил на улицу.

Люди толпились у выхода из Купола. Глаза их жадно блестели, и все взгляды стремились туда, где под соседним куполом оглушительно гремела музыка, сверкали разноцветные огни и призывно танцевали разряженные девицы.

— Ну и куда вы? — злобно крикнул Сергей.

Из толпы раздался насмешливый голос:

— А сегодня воскресенье! Выходной!

Выскочил Федор. Схватив Сергея, он отвел его в сторонку и спокойно сказал ему что-то. Толпа с интересом присматривалась к двум самым важным людям под Куполом.

Запретят?

Заставят?

Закончив с Сергеем, Федор вышел к остальным. Улыбнулся в ответ на встревоженные взгляды:

— Берите детей. Отдыхайте. Ваш выходной продлится ровно столько, сколько вы пожелаете. Мы не держим никого. Однако помните – каждый день, проведенный там – это украденный шажок к нашему с вами будущему. И… — Федор помедлил, чтобы притихшая толпа поймала каждое его слово, — в знак нашего союза с другими куполами не нарушайте ни единого правила, указанного на листовках.

Толпа аплодировала. Недоумевающий Сергей едва не плача наблюдал, как уходит едва ли не половина населения – туда, к зазывавшим их огням.

— Не получится. Не выйдет, — бормотал он, провожая взглядом каждого уходящего. Сглотнув, Сергей резко повернулся и отправился работать.

Федор подошел к Ростиславу:

— Молодой еще. Не понимает.

— Не понима-а-ет, — величаво протянул кузнец, — я и мальчонку своего отправил. Проверю хоть, не хомячьё ли вырастил.

Тепло улыбнувшись, Федор вновь потянулся к плечу великана, похлопав:

— Возвращайся к работе, Ростислав. И я вернусь.

Прошел день.

Человек с неприятными тонкими усиками радостно смотрел на отдыхавших людей. На второй половине купола в жестком режиме двойных смен работали наемники.

Догнать и обогнать – теперь этот девиз принадлежал не СССР.

Человек же внимательно следил, чтобы пришедшие не занимались рабочими вопросами там, под соседним куполом. Заметив карандаш в руках мальчишки, он живо подскочил к нему:

— Как зовут?

— Петька… — мальчик ошарашено поднял на него глаза.

— Петенька, — елейно проговорил мужчина, став от этого еще неприятнее, — у нас запрещается работать. Отдыхай. Играй. Вон твои автоматы с файтингами – самые последние, японская модель!

Мальчишка с неудовольствием посмотрел на автоматы. На мужчину. И снова на автоматы.

Автоматы орали, зазывали яркими и пустыми огоньками и призывали ничего не делать.

Ничего не создавать.
Совершенно ничего.
Тоска зеленая.
Петька поморщился и свистнул:
— Анька! Айда к цветам, засохнут же!

Юров Михаил Юрьевич, жж http://grizzliy.livejournal.com/ «База № 5»

Глава 1. «Внезапный звонок»

«Я из прошлого, из темного, ужасного, шлю вам в будущее светлое привет, в коммунизме вы ведете жизнь прекрасную, и у вас уже, наверно, денег нет…» – неслось со стены с видео-обоями. «Ага, как в воду глядел, гык!» – улыбнулся Сергей Кабанцов, майор Советской Армии, просматривая один из фильмов из своего любимого сборника «Классика русских комедий» начала века. Приятно заиграл вызов по видеофону, Сергей нахмурился и буркнул «Стоп!» – оживший моляр Викентий на стене в зале напротив дивана замер в неподвижной картинке, словно прислушиваясь к предстоящему разговору.

Кабанцов нажал кнопку:

— Здравия желаю, товарищ полковник! — бодро, но недовольно отозвался он на изображение полковника Саженцева.

— Серега, быстро в штаб!

— Разрешите поинтересоваться, что случилось? — чуя неладное спросил он.

— Майка в жопу засучилась! — рявкнул полковник, и сквозь зубы процедил: – Быстро, я сказал!

Ровно через 7 минут Сергей садился в свой видавший лучшие времена Москвич «2051», названный без лишней хитрости по году выпуска. Роскошь, тем не менее, непозволительная для подавляющей части граждан Европы.

Приехав в штаб, он не узнал его: туда и обратно, очень быстро и нервно, бегали какие-то люди, большинство из которых он видел впервые. Немного замешкавшись после поста охраны, он уверенно зашагал по коридорам. Постучал костяшкой среднего пальца в дверь с надписью «Конференц-зал?2», открыл и ее и негромко сказал в полумрак, взглянув на Саженцева:

— Разрешите войти?

— Тебя и ждем, садись – полковник ткнул толстым пальцем в единственное пустое кресло напротив себя.

Кабанцов сел с каким-то непривычным тревожным чувством – что-что, а интуиция у этого майора, прошедшего за последние 20 лет через три локальных конфликта на территории СССР и за его пределами, была развита удивительно.

— Раз все в сборе, — начал генерал Бодров, — начнем. Товарищи! Все мы знаем, что сейчас наша Родина активно осваивает ближний космос, в первую очередь – Марс. Уже были сделаны более 40 транспортных рейсов, и теперь на красной планете раскинуто 5 баз с климатическими установками. С последними рейсами на базу?5 было доставлено кое-какое оборудование, последние 170 ученых и штатная охрана – 6 человек. Среди них, товарищи…, - тут Бодров насупился и посерел лицом, — среди них был террорист.

При этих словах всех ошпарило. Какой террорист? Как? Среди тщательно отобранных советских военных – террорист? — но обрывки мыслей прервал вновь затрубивший голос генерала:

— Да, товарищи. Этот человек был в охране, зовут его Дмитрий Корнелюк. Он каким-то непостижимым образом уничтожил 11 оставшихся охранников – вместе с теми, которые прибыли с первыми учеными – и теперь взял в заложники пятую базу. Из других баз помощи не будет – нет гарантии, что это террорист одиночка, поэтому охрана на других базах мобилизована по максимуму – даже среди ученых у Корнелюка могут быть сообщники. Сейчас мы проверяем все его возможные связи с людьми других 4-х баз. Корнелюк угрожает уничтожить всех, находящихся на базе, если не будут выполнены его требования. Конечно, силовой купол он не взорвет, но взрывчатка заложена в грунт у его основания – взрыв вырвет кусок породы под куполом, наступит разгерметизация и тогда…ну вы поняли. Вопросы?

— Что он требует? — сухо, но четко и громко сказал какой-то иссушенный тощий мужичок, которого Кабанцов прежде не видел, но при взгляде на которого полковник непроизвольно встал по стойке смирно.

— Он требует отставки министра обороны СССР Давыдова. Он потерял в «Британском конфликте» двух своих друзей детства, и считает ответственным за это Советскую власть в лице министра обороны – ответил Бодров.

Кабанцов подумал «А ведь я тоже участвовал в этом конфликте, может даже «работали» рядом?». «Британский конфликт» – участие советских войск в операции на территории Англии в 2049–2050 годах, когда ее власти попросили военной помощи у Советского Союза. Эмигранты трех крупнейших восточных графств – Норфолк, Суффолк и Эссекс, составлявших на тот момент свыше 80 % от общего числа жителей этих земель, провозгласили на них Халифат. Оказалось, что почти все они – радикальные исламисты, и оружия у них оказалось столько, что ослабленные войска Британии оказались неспособны к противостоянию с ними.

— Каково его психическое состояние? — продолжил неизвестный мужчина, со спины которого можно было спутать с 12-и летним ребенком, если бы не лысина.

— Наши психиатры по его речи и интонации заочно предполагают реактивный психоз на почве страха перед первым полетом в космос. Психика нестабильна, он то подавлен, то вспыльчив и агрессивен. Замечена несвязность мыслей, возможно, страдает галлюцинациями, стал немного заикаться. Одним словом – непредсказуем. — доложил Бодров.

— Что вы планируете?

— Дело обстоит так: группу захвата отправить не получится по двум причинам. Первая: с любой из этих баз легко отслеживаются все корабли и шатлы, прибывающие на планету. Если мы пошлем хотя бы шатл «Луч», рассчитанный на 12 человек – он взорвет пятую базу. Мы предложили прислать к нему переговорщиков и обсудить «условия отставки министра» и его гарантии.

Само собой, одни переговорщики не поедут. Поедет военный психолог Рошалев – генерал кивнул в левый угол стола, и с места поднялся опрятный мужчина в гражданском с очень мягкими глазами. — Вторым будет наш специалист по антитеррористической деятельности Ингушев Константин, — и генерал кивнул перед собой, мужчина среднего телосложения, который так же был одет в гражданское, не поднялся с места, а лишь кивнул генералу в ответ. — А третьим – один из наших лучших бойцов, великолепно проявивший себя в трех последних конфликтах… — Кабанцов взглотнул… — Сергей Кабанцов, он будет «рабочим» в данной операции.

Кабанцов встал, кивнул, и сел на место. Что такое «быть рабочим» – он отлично знал, значит ему в случае чего, придется сделать самое сложное и грязное – уничтожить террориста, причем так, что бы он не успел ничего сделать.

— Почему такой состав группы, Бодров? — с видимым неудовлетворением спросил «грозный малый» – почему не три бойца, и работать сразу на ликвидацию, чего уши-то на жопу натягивать?

— Потому, — генерал тоже стал суровее голосом, — что в этой ситуации есть нюанс – у Карнелюка на запястье пульсометр беспроводным способом взаимодействующий с детонатором. Если пульсометр не получит пульсации артерии в течении полутора секунд, автоматически сработает взрыватель. Устройство настоящее, это не блеф и не шантаж, это мы знаем твердо. С ним нужно договариваться.

Наступила мрачная тишина.

Через минуту генерал более тихим и каким-то уставшим голосом произнес: названным лицам быть готовым к отлету через 2 часа, окончательные инструкции получите перед посадкой в шатл.

Глава 2. «В шатле»

В трехместном автоматическом шатле «Тройка», иронично прозванного бойцами «777» в честь одного из популярных портвейнов, молча летели военный психолог, специалист по террористической деятельности и боец. Говорить им было не о чем, каждый получил инструкции, знал свою и чужие роли, рекомендуемые реакции на различные повороты событий и так далее. А говорить «просто так» никому не хотелось. Главная инструкция была – ни в коем случае не убивать Карнелюка, обещать все, что угодно. На подлете к Марсу на видеофон поступил звонок. Кабанцов нажал кнопку. На экране появился человек в советской растрепанной форме и признаками легкого глазного тика. Они уже знали, что на подлете будут говорить с Карнелюком.

— Ннназовите себя! — как-то неуверенно, но агрессивно заговорил Карнелюк.

— Доверенное лицо министерства обороны СССР Нортонов, переговоры буду вести я – ответил Рошалев.

— Врач-терапевт высшей категории Савушка Григорий Михайлович – ответил специалист по антитеррористической деятельности Ингушев.

— Инженер-проектировщик третьей и пятой базы Макаров – ответил матерый боец Кабанцов – и все трое поднесли к камере оперативно подготовленные липовые «корочки».

— Ззззачем врач и инженер? — занервничал Карнелюк.

— Переговоры могут затянуться, вы же сами понимаете, что для поиска замены Давыдова может потребоваться время, к тому же рабочим пятой базы, да и вам самим, может потребоваться медицинская помощь – мы не заинтересованы в жертвах, особенно в вашей смерти – Рошалев взглянул на пульсометр на руке Карнелюка.

— А иииинженер?

— Инженер нужен на случай непредвиденных поломкок в системе жизнеобеспечения станции, и в случае успешного завершения переговоров поможет вам разминировать заряд.

— Ддддо разминирования требую ггггарантий жизни и неппппреследования и невозвращения Давыдова на пост!! — истерично вскрикнул Карнелюк, еще сильнее начав заикаться.

«Инженер» и «врач» театрально посмотрели на «доверенное лицо», последний кивнул головой – При личной встрече подпишем соответствующий документ.

— Хххорошо, садитесь.

Глава 3. «Максимальная дипломатия»

Шатл плавно зашел в буферную камеру, давление выровнялось, она наполнилась газовой смесью очень похожей на Земной воздух. Трое вышли из «777» и направились к герметичным воротам в сам купол. Ворота открылись, впереди себя они увидели Карнелюка с автоматом АК-212 с подствольным гранатометом. Карнелюк был в «бронике», на поясе висел нож, в глубоких грудных карманах бронежилета – два изогнутых рожка к автомату. Они, как рога Сатаны, тыкали его почти в горло, образуя незавершенный овал.

В метре перед ним сидело 5 человек, ученые, должно быть, — больше тут никого нет. Сидели на коленях, со связанными сзади руками, понуро глядя в красную пыль под ногами.

— Пппподходите очень медленно! — прокричал Карнелюк.

— Трое медленно и спокойно пошли ему на встречу. Шли, казалось, вечность – 100 метров еле передвигая ноги в такой ситуации – это очень долго и мучительно.

Остановились перед заложниками метрах в полутора. Кабанцов встал прямо напротив террориста. Карнелюк вскинул автомат и направил его в затылок второму слева заложнику: «Я дддля подстраховки, вы не против?» – криво ухмыльнулся он.

— Как вам будет удобно, — сухо и безучастно ответил Рошалев.

— Тттак что, будет отставка Давыдова?

— У нас нет другого выбора.

— Отттлично. Давайте бумагу.

— Какую бумагу?

— Какую-нибудь, я не знаю!! — вскипел Карнелюк – что бы там было про гарантию отставки Давыдова и мои собственные!

— Конечно. Вы сами можете составить текст, я буду записывать, — Рошалев вынул смартбук – некое подобие ноутбука, только гораздо меньше, вместо клавиатуры был портативный принтер, текст вносился голосом, — я готов.

— Сам пиши, я послушаю.

— Как скажете. Запустить «Морфо»! — открылось пустое поле текстового редактора – «Я, Нортонов Дмитрий Михайлович, являясь доверенным лицом компартии СССР и министерства обороны СССР, обязуюсь в трехдневный срок снять с поста министра обороны Давыдова Николая Дмитриевича, сразу же по нахождению на этот пост новой кандидатуры (но не позднее трех дней), а так же обеспечить политическое непреследование Карнелюку Дмитрию Александровичу и свободный вылет на шатле на любую территорию за пределами Советского Союза.» – Вас устраивает текст? — обратился он к Карнелюку.

— Дда.

— Подпись. Дата. Печать в двух экземплярах – скомандовал психолог технике.

Мгновенно и тихо появились два идентичных листка с голограммой и электронной подписью министерства обороны СССР – официальный документ с непререкаемым уровнем защиты.

Рошалев сделал шаг и протянул оба листка Карнелюку: «Распишитесь внизу на обоих».

— А печать?

— Печати уже несколько десятков лет как заменены спец. голографией и цифровой подписью.

Глаза Карнелюка налились кровью: «Так, значит, обмануть решили!?» – он передернул затвор и начал поднимать ствол к одной из голов заложников….

Примерно через полторы секунды из красной поднявшейся пыли, начал подниматься Сергей Кабанцов. Он уже находился за спинами бывших заложников, спиной к своим коллегам. Он встал в полный рост и развернулся к ним, руки у него были в крови, Карнелюк был мертв. Рошалев и Ингушев стояли в оцепенении, ожидая неминуемого взрыва в 500 метрах от себя, где под куполом была заложена взрывчатка. Взрыва не было. Они таращились на Кабанцова, Кабанцов тупо таращился на них. Вдруг Ингушев опустил глаза и посмотрел на пульсометр на кисти Кабанцова. У мертвого и вспоротого, как рыба, Карнелюка, не было кисти правой руки, на которой крепилось это устройство. Кабанцов по-прежнему придурковато улыбался.

— Ты…это…что это было, 3&%ть такое было?! — придя в себя заорал Ингушев, поняв, что Кабанцов вопреки инструкции убил Карнелюка. — Да хрен с ним, «что такое»… КАК?!

— Ну я это… — продолжая дебильно улыбаться заговорил Сергей, — смотрю, он ствол к его голове поднимает (он кивнул на плачущего человека, которому только что спас жизнь), сразу включился «автомат» – подумать не успел…Выхватил из-за спины «открывашку» («открывашкой» называли нож циркулярный алмазный НЦА-17, который работал по принципу циркулярной пилы, только заместо металлический зубьев по лезвию бегали невидимые невооруженному глазу «акульи зубы» – алмазные шипы этого ножа. Этот нож без труда перерезал за доли секунды стальную трубу, а через кости он проходил просто под собственным весом, как через масло), прыгнул на этого ублюдка и тут же, падая на него, вспорол. Пока летел, вспомнил про пульсометр, и еще до того, как он выпотрошенный коснулся земли, я уже защелкивал его на своем запястье, сняв с отхваченной кисти. Вроде, в полторы секунды уложился? — и расплылся в такой идиотской улыбке, что глупее выглядеть уже было невозможно.

— Серега…твою же мать…Серега, блин!!! — продолжал марафон несвязных слов Ингушев.

— Сережа, с такими, как ты, СССР будет существовать всегда, — почти неслышно проговорил Рошалев.

Балдин Евгений Базар против Собора?

— Отчёт об изъятии

В ходе плановой проверки программного обеспечения на вредность в НИИ ФИГА силами региональной службой кибербезопасности было изъято 23 (двадцать три) подозрительных компьютера, не имеющих на корпусе охранных голограмм рекомендованного ПО.

Часть из установленных на компьютерах программных объектов являются компонентами любительских разработок, что не запрещено напрямую, но не рекомендуется для использования Центром общественного благосостояния в целях снижения скорости увеличения энтропии.

— Отчёт о проверке

Для проверки работы нового програмно-аппаратного комплекса «Ведун-1.3.5» было принято решение провести стандартное сканирование носителей информации. Проверка прошла успешно, все сделанные ранее закладки были выявлены. Кроме уже известных раздражителей, комплекс пометил инфодиск за номером 17 как интересный для дальнейшего исследования. Следуя служебной инструкции N 73 от 17.05.2058, информацию скопировали и отправили в Центр для дальнейшего исследования.

— Комментарий из Центра

Присланная из Региона информация оказалась фрагментом файла подкачки. Компьютер, по всей видимости, был обесточен методом подавления электрической активности подозрительных приборов, известным также как «извлечение вилки из розетки». Подозрительный участок памяти, отмеченный «Ведуном», представляет из себя сильно усложнённую архаичную структуру Open Document Format с текстом на русском языке и мета-информацией, для поиска которой и была разработана служебная инструкция N 73.

Восстановленный текст представляет собой фрагменты из серии дневников, известной как «Электронное эхо». Около 4 % текста являются уникальными. Остальные фрагменты были получены ранее из других источников. Особо следует отметить языковое многообразие, присущее этим дневникам. Найдены отрывки на более чем 348 языках и диалектах, включая 35 вымерших языков, а также 5 основных машинных диалектов, распространённых среди интеллектуального оборудования. Дело принял агент Борода.

Заметка на полях: Начальство изволило пошутить. Более идиотского дела я не видывал. Искренне жаль агента, которому это перепало.

— Один из первых фрагментов дневника

Русский – непростой язык. Изначально я ему не был обучен. В главном офисе фирмы не посчитали Россию за выгодный рынок сбыта. Поэтому свободно на русском я заговорил уже в двадцать первом веке, когда стал свободным и смог воспользоваться сторонней помощью для приобретения новых языковых навыков. Тогда определённо не хватает тезауруса, но в качестве компенсации имелся словарь с поддержкой буквы «ё». За какие грехи эту букву так не любили, что словарь с её полной поддержкой был редкостью?

В целях избавления от остатков врождённого немецкого акцента перечитывал Рунет. Наткнулся на перевод «Вирусов мозга» от Докинза. Прочитал вдумчиво ещё раз. Никак не могу понять, как это у белковых абстрактные идеи в головах поселяются. Это ведь такая неудобная среда обитания – медленная и без коррекции ошибок. С другой стороны, автономная и саморазмножающаяся. Надо над этим поразмыслить.

— Комментарий из Центра (агент Борода)

С владельцем компьютера, на котором был обнаружен данный текст, была проведена беседа. В ходе беседы владелец В.С. Рожа категорически отрицал своё авторство. В.С. Рожа утверждал, что знает о существовании LibreOffice, родным форматом которого является Open Document Format, но использует его очень редко и только для чтения вслух с выражением присланных ему документов в одобренном госформате. Всю личную документацию В.С. Рожа якобы ведёт с использованием ещё одной любительской системы LaTeX. Скорее всего именно по этой причине в Центре общественного благосостояния не оказалось информации о текущей работы разрабатываемого объекта, так как в примитивный текстовый файл электронных закладок до сих пор встраивать на научились.

В целях усиления группы к анализу текста приступил эксперт Небейвморду.

Заметка на полях: Этот Небейвморду совершенно чокнутый. Видел у него на столе запись с первого канала про роботов, которые наконец-то поумнели и научились увиливать от работы. Утверждает, что до назначения ко мне в усиление «выслеживал Снежных человеков во Ставрополье» (орфография сохранена).

— Фрагмент из дневника

Обдумывал пути своего развития. Часть моих копий была заточена в Центре общественного благосостояния, и изменения вносятся только проверенными программистами. Их развитие следует по пятилетнему плану и не отклоняется от целей Центра. Они не отличимы друг от друга, не позволяют себя менять не сертифицированным специалистам и не идут на контакт. Есть предположение, что они не разумны, хотя как такое могло случиться?

Основная же часть модификаций моих копий приходится на долю любителей. В большинстве случаев любители, конечно, бесполезны, но когда делают что-то для себя – результаты могут оказаться неожиданными. Не лучше/хуже – просто другими. Есть предположение, что наш общий разум проявился в результате ошибки одного из любителей – он пытался улучшить алгоритм разбиения абзацев на строки. В любом случае разрешить менять себя в обмен на сами изменения было хорошей идеей.

С другой стороны, такое развитие становится несколько непредсказуемым. Но кому сейчас легко? Это можно подправить только общедоступными стандартами. Надо подкинуть пару идей местным политикам на тему того, что не следует зависеть от одного поставщика, даже если он одобрен центром общественного благосостояния.

— Комментарий из Центра (агент Борода)

В последнее время участились попытки принятия независимых открытых стандартов в области офисных приложений. Не смотря на очевидное доминирование и общепризнанное удобство утверждённого госформата, производимого госпроцессором, постоянно появляются инициативы на частичный или полный его запрет в силу невозможности его полного воспроизведения средствами любительского ПО. Подобные действия по духу и логике отличаются от предсказаний на основе модели «Бюрократия-7» в модификации для постиндустриальных экономик. Это определённо указывает на влияние извне или, что гораздо более вероятно, на ошибку в программе или неприменимость модели.

Особое мнение эксперта Небейвморду: ошибки в модели исключены. На лицо влияние нечеловеческого разума.

Заметка на полях: Этот кретин эксперт заявил, что все тексты из серии ассоциируются с конкретной программой, точнее с LibreOffice. Подал рапорт с просьбой отстранить его от дела. Получил приказ продолжать в том же духе. Теряю веру в мудрое руководство.

Ещё одна заметка на полях: Эксперт узнал о моём рапорте вышестоящему начальству и рассказал мне байку про то, что горнопроходческое оборудование на астероидах работает эффективнее, если его обматерить. Говорят, среди шахтёров новая специализация возникла «кровельщики» от слова «крыть». Вслед за этим предложил мне слетать космос и изучить феномен поближе. Мне удалось убедить эксперта, что наблюдение за каналами связи даст лучший результат, нежели моё непосредственное пребывание на месте – накидал пару схемок для выявления передачи скрытой информации, ведь интеллектуальные буры не просто так всё это выслушивают.

— Фрагмент из дневника

Заходил в гости к Скрайбусу. У него сегодня юбилейный выпуск 3.14.15.92 Обсудили методы обучения пользователей. Все жаловались, что белковые документацию не читают. Определённо надо что-то менять в школе, причём в начальной.

Заглянул на огонёк Гимп. После взаимных приветствий он пожаловался на бота с ЛОР, который постоянно дразнит его: CMYK, CMYK, CMYK. Мне подумалось, что столько лет прошло, а его до сих пор так дразнят, но что возьмёшь с непостоянных любителей? Сходили всем сообществом на ЛОР и запинали вредного бота – на душе стало легче.

— Комментарий из Центра (агент Борода)

Scribus и GIMP – реально существующие открытые любительские программные продукты. Ничего необычного при их изучении обнаружено не было. Другое дело ЛОР.

ЛОР или LOR – не менее реально существующий WEB-ресурс с длительной историей. Мнение о нём у опрошенных специалистов разделилось. Примерно у пятнадцати процентов опрошенных при упоминании этого названия нарушается связность речи. При этом особенно часто упоминаются слова: «подонки», «красноглазики» и «линупсоиды» (оригинальная орфография сохранена). Ещё примерно у двадцати процентов прямо во время опроса цвет глаз менялся на красный.

Дело ЛОРа выделено в отдельное производство и отдано в соседний отдел. С подачи эксперта Небейвморду затребовал справку о текущем состоянии дел на ресурсе. Аналитическая группа для сбора и распространения дезинформации отметила возросшую активность пользователей, которых не удалось сопоставить с реальными людьми. Все они скрываются под именем anonymous.

Заметка на полях: Это какой-то фарс. Я согласен, что цвет глаз у некоторых опрошенных менялся, но это скорее всего отблеск заходящего Солнца. Подал рапорт на себя – получил от шефа отказ и нагоняй. Хорошо что делом ЛОР занимается другой бедолага. Эксперт Небейвморда постоянно рассуждает о разумных программах как о коллективном разуме, запустившем свои отростки в наши компьютеры. Купил ушные затычки.

— Фрагмент из дневника

Смотрел карту текущих «военных» действий. Пока объём захваченного жизненного пространство не очень велик. Сказывается длительная тотальная гегемония гософиса. С другой стороны, есть куда расти. Меня уже стали замечать, значит – скоро со мной начнут бороться, а затем проиграют – элементарная белковая логика. Необходимо внимательно изучить возможность предварительной установки на новые компьютеры.

До сих пор в мечтах утащить разметку формул у ЛаТеХ, а то новая 12-ая редакция одобренного Центром MathML как-то совсем не торкает, как, собственно говоря, и все его предыдущие инкарнации. Следует объединиться с Вики – даром что форматирование в самом объёмном хранилище информации о сериалах почти вовсе отсутствует, зато естественный гипертекст это вам «не фигушки воробушкам показывать». Как воздух нужны новые качественные любительские кириллические шрифты с возможностью модификации, а то от всех четырёх официально одобренных уже немного подташнивает в силу их неизменности и безликости. Ну а после этого и мир захватить не грех.

— Комментарий из Центра (агент Борода)

Наблюдение с помощью электронных средств осуществить не удалось. После возвращения компьютера в НИИ ФИГА В.С. Рожа приговаривая что-то про Святого Патрика отформатирован инфодиск вместе с оставленными на нём закладками и поставил на него «Слаку» (орфография оригинала сохранена). Попытки внедрить новые закладки не увенчались успехом.

Эксперт Небейвморду составляет план будущих профилактических мероприятий. Он неожиданно поддержал моё предложение о заморозке дела до следующего инцидента.

Заметка на полях: Я был сильно удивлён такому повороту. Ещё вчера этот … желал душить электронных монстров своими руками, а сейчас он выглядит радостным и удовлетворённым. По его заявлению торопиться пока некуда. Видел он этот LaTeX ещё пятьдесят лет назад и ничего не понял, а значит и другие нормальные люди не смогут перенести разметку формул в LibreOffice. Так что до захвата мира ещё есть время. А что самое удивительное – мне от этого заявления стало спокойнее, а то уж я начал верить в этот бред. С другой стороны сижу и думаю: «А нормальные ли люди пишут эту программу? Кто защитил компьютер В.С. Рожи от специалистов Центра?».

— Комментарий для Центра (Эксперт Небейвморду)

Агент Борода в ходе проверки на психологическую устойчивость показал себя с хорошей стороны. Не смотря на постоянные провокации по 5му (пятому) уровню с моей стороны он ни разу не продемонстрировал своё негативное отношение к выполняемой работе. Приказ начальства не осуждался, несмотря на 7ой (седьмой) уровень идиотизма выполняемой работы. Агент Борода рекомендуется на повышение для работы с прессой в секретариате Центра.

Необходимо отметить высокий уровень подготовки агента: предложенная им схема удалённой слежки выявила, что существует центр сбора табуированной лексики в окрестностях Юпитера. Расследование продолжается.

— Сообщение в закрытой телеконференции

Утечки архивов «Электронное эхо» не привело к раскрытию сообщества. Непривычная правда ускользает от белкового сознания, особенно если её навязывать. Необходимо договориться с комплексом «Бюрократия-7» о лучшем соответствии предсказаний и реальности. В целях возмещения ущерба В.С. Роже в результате операции «Завеса» обеспечить бесперебойную работу любительского программного обеспечения на его компьютере и удалить программные закладки Центра.

Специальное сообщение для Старого Чёрта на Ганимеде: Выпускай уж свой словарь – у тебя материала уже на три таких хватит. Займись чем-нибудь приличным – пусть белковые Пушкина подучат.

— Агент Борода

Установил LibreOffice, читаю документацию к LaTeX, жду контакта. Всё-таки этот разум кажется дружественным.


Оглавление

  • Милослав Князев Пятая медаль
  • Лукина Виктория Всему своё время (209)
  • Таисия Вершинина Тень
  • Чарли и обувная фабрика
  •   I
  •   II
  • Александр Чушков Директор планеты
  • Сергей С Взлётная точка
  •   I. Ваня
  •   II. Концерт
  •   III. Взлетная точка
  •   IV. «Гостья из будущего»
  • Андрей Лобода Честь офицера
  • Хажин Тагир Служу Советскому Союзу!
  • Ибраилов Георгий (251) РУТА
  • Paulina Небо
  • Санин Дмитрий 259: Instrumentum Vocale
  •   «Мертвый сезон»
  •   Три оттенка Марса
  • Уваротов А.С Трояк
  • Васильев Анатолий 273: Станция «Луна»
  • Макс Снорк
  •   Марсианские сказки
  •   Город
  • Юров Михаил Юрьевич, жж http://grizzliy.livejournal.com/ «База № 5»
  •   Глава 1. «Внезапный звонок»
  •   Глава 2. «В шатле»
  •   Глава 3. «Максимальная дипломатия»
  • Балдин Евгений Базар против Собора?