Это и моя война [Александр Александрович Бушков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Александр Бушков Это и моя война (Серый Ферзь – 3)

Пролог

Таверна «Червивая груша». Из беседы бывшего матроса «Божьего любимчика» Ордина с тайным агентом лорда Гаудина, герцога Фергала, начальника Восьмого исследовательского департамента канцелярии земных дел:

– …Я как знал, что ничем хорошим это не кончится.

Виданное ли дело – бросать якорь посередке Хелльстада, чтоб подобрать с берега какою-то бродягу! Нечисть вокруг так и шныряет, того и гляди, копыта отбросим посреди реки… Да знаю я, что нечисть эта текущую воду на дух не переносит, но все же – чего без толку рисковать-то?

А пивко в этом заведении нажористое, не то что в снольдерских кабаках…

Короче, слушай дальше. Боцман Блай приказывает убирать паруса, становиться на якорь и высылать шлюпку – чтобы, значит, этого с берега на борт «Божьего любимчика» взять. Сечешь? Я уже тогда заподозрил неладное. Я так себе и сказал: Ордин, братишка, дело пахнет жареным. Нехорошо это – во время плавания подбирать всяких проходимцев.

Да и все это плавание с самого начала мне не нравилось. Ну, ходили мы раньше по морям, пиратствовали, там, понемногу, груз всякий разный перевозили туда-сюда, особо не интересуясь, откуда он и зачем, – лишь бы платили исправно за доставку… Не жизнь – сказка! А тут вдруг – приказ от капитана: по реке через Хелльстад в Фир Норт! А дальше пешедралом в Ямурлак!.. Это ж, сечешь, самые гиблые места на всем Таларе! Про Глаза Сатаны знаешь? Жуть такая! Летит себе такой кирпич, а под ним глаз размером с конскую голову болтается, и на кого он посмотрит, тот… Ладно, извини, отвлекся я. Так о чем мы говорили? А, да.

И ведь главное что? Ни одна собака благородная нам, простым матросам, так и не растолковала, за каким хреном все это, то есть поход через Хелльстад и Ярмулак, нужно. Приказ, мол, и все. Благое дело, мол, нужно сделать, а кто в живых останется, тому заплатим сполна. Ну, я-то на такое фуфло не купился, я подслушал, о чем там капитан со штурманом Борном в каюте шепчутся. Оказывается, капитан Зо решил Самому, тьфу-тьфу, не к ночи помянут будет, на хвост соли насыпать. Сечешь, да? Он, капитан, значит, супротив самого Дья… гхм… – ну, ты понял… – решил выступить, а мы, простые матросы, значит, его задницу прикрывай. И поплохело мне еще больше. Но делать-то нечего! Мы уже под всеми парусами чешем к Хелльстаду, с корабля никуда не смыться. А тут этот бродяга на берегу.

Честно скажу: не по душе он мне пришелся, как только на палубу из шлюпки ступил. Сразу видать – из бла-ародных. Вроде нашего штурмана Борна. Если б под простого не косил – запросто сошел бы за лара. Ну этих, которые в летающих замках под облаками живут. Встречал я одного из них, из ларов, стало-ть, повелителей неба и земли, ети их в душу, герцогом Орком вроде кличут. Бестия продувная, ему в рот палец не клади, помню, однажды… Ладно-ладно, не отвлекаюсь.

Так вот этот, которого на борт взяли, с виду сущий лар. И собака при нем – ты не поверишь! Хелльстадский пес! Ну, слышал небось про этих тварей, которые ростом с лошадь и никаким оружием их не возьмешь… Да точно тебе говорю: дьяволово отродье, даром что в собачьем облике, в Хелльстаде их полно, а вот чтоб приручил кто – о таких я до сих пор не знал.

И ведь что интересно: повстречали мы бродягу этого явно случайно, а по всему выходит, что капитан Зо наш со штурманом Борном его знают как облупленного! Подозрительно, а? И не говори… Заперлись они, ну, капитан, штурман, боцман и этот, лар-нелар, в капитанской, значит, каюте, а я опять к замочной скважине – надо ж узнать, о чем они там балакают.

Стою, слушаю, и у меня, веришь, нет, глаза на лоб лезут. Бродяга люки раззявил и начинает грузить полные трюма гнилья насчет того, что он, дескать, никакой не лар, не граф и не лорд, похож просто, а попал сюда с другой планеты не по своей воле и знать ничегошеньки про нашу жизнь не знает. Дескать, вытянули его сюда ученые лбы-лары, да обмишурились: тянули-то они лорда Сварога какого-то, а вытянули его, бродягу.

Нет, ты сечешь, да? Ни единой буквы правды в этой декларации груза, а командиры наши уши развесили и верят каждому слову! И даже приглашают его прокатиться с ними за компанию в Ямурлак!

Я-то сразу понял: фуфло господин хороший гонит. И решил разузнать малость, как, что и куда. Забрался однажды в каюту к этому якобы лорду Сварогу – пошукать, может, что полезное для себя найду. И пес этот очень мне не понравился. Смотрит так, будто примеривается, куда зубы свои вонзить… Ни хрена не нашел. И по тупости своей решил в виде копманасции… кондерсации… как ее, заразу… Ну да, я и хотел сказать – ком-пен-сации. Короче, решил я за труды свои вот этот перстенек стырить. А что? Не фиг оставлять на видном месте, правильно говорю? Видал, какая красотища? Такие даже Макаруз в своей лавке на витрине не выставляет…

И вот через эту-то безделушку я и пострадал. Так пострадал, что врагу не позавидуешь. Надеть-то я перстенек надел, а взад он не слазит. Застрял. Я думал, обойдется, да матросы, сучьи прихвостни, учуяли и капитану Зо нажаловались. А капитан, сволочь, меня за это на берег высадил. Сечешь, да? Я в команде «Божьего любимчика» уж, почитай, третий месяц плаваю, пиратствовали сколько вместе, а он меня на берег! В Хелльстаде-то! Из-за какого-то дворянина! Сволочью, короче, капитан Зо оказался.

Хочешь, расскажу, как я из Хелльстада выбрался? Это, брат, отдельная история. Может, потом книжку напишу и издам. Прославлюсь и разбогатею… Не хочешь? А чего хочешь? Знать, на кой черт «Божий любимчик» в Ямурлак шел? Ну, брат, это страшная тайна. Даже на казнь поведут – не расскажу… Но ты, я вижу, парень свой, тебе можно доверять. Проставь-ка еще кружечку, а то в горле пересохло.

Спасибо, друг. Душевный ты человек, как я погляжу. Ну так слушай…


Последняя ментограмма лорда Магара, барона Нарта, оставленная им самим, но никем не обнаруженная:

– Я умираю.

Это очень плохо. А главное, очень не вовремя.

Не смерти я боюсь, нет. Я боюсь, что под угрозой окажется все то, за что мы боролись.

В ходе операции, предпринятой совместно с людьми капитана Зо, и допроса головы колдуна Гарпага мне удалось узнать, что армию мертвецов-навьев собирает в Харлане герцогиня Мораг, которой руководят небезызвестные высшие силы, изначально враждебные человеку. Но что нам это дает?

В результате операции я – штурман Борн, я – лорд Магар, барон Нарт – умираю посреди Ямурлака. Капитан Зо и боцман Блай пропали. Некому доставить информацию о нашем открытии адресату…

Есть только этот новичок, двойник лорда Сварога, графа Гэйра. Но он – лар. По крайней мере, его научили быть ларом. С одной стороны, это хорошо, а с другой… Не знаю…

Все же почему-то я доверяю ему. История о том, что он прибыл из другого мира и из другого времени, сомнительна в высшей степени, однако – очень уж он похож на нашего графа и… и героя из древнего пророчества. Черт, как все не вовремя! Почему мы встретили его только в Хелльстаде, почему не раньше? Раньше, возможно, я бы сумел разобраться, в чем дело, и, если это он, растолковать ему его предназначение.

А так я лишь успел сообщить ему о Сером Ферзе и игре в шакра-чатурандж. Он должен найти книгу об игре в моей библиотеке и все понять. Если, конечно, он – Серый Ферзь. Если же нет…

Я дал ему перстень, который подтвердит его полномочия. Рискованно, конечно, однако другого выбора у меня не было: «Божий любимчик» будет ждать в Фир Норте всего три дня…

Он должен дойти. Должен сообщить о войске мертвецов барону Дальгу, человеку лорда Гаудина на земле. А Гаудин должен принять меры. Не может не принять. Он борется за общее дело. Он очень умный человек, даром, что начальник тайной полиции ларов…

Но Сварог один. Совершенно один. И ничего в наших делах не смыслит… Хотя – у него есть амулет, который распознает нечисть под любой личиной. У него есть шаур, стреляющий серебряными звездочками. У него есть Доран-ан-Тег – топор, который разнесет в щепки любые преграды. У него есть непобедимый, прирученный им – непостижимо! – хелльстадский пес, который ждет хозяина на «Божьем любимчике».

Он обучен кое-каким магическим приемам. Поэтому он должен дойти.

И исполнить предначертанное…

Очень жаль, что я умираю. Что я не возьму его под свою опеку, не уберегу от ошибок, не направлю…

Хотя… Если он – Серый Ферзь, если он – Серый Рыцарь… то судьба сама подведет его к предначертанному… Единый Бог, сделай так… чтобы это оказался именно он… Тогда у нас… появляется шанс… в борьбе с Великим Мастером… а я… я ухожу туда, где…

Глава первая. Двое в седле

Сварог вышел из домика, встал спиной к двери. Вокруг царила оглушительная тишина – никаких птиц, белок, бурундуков, ни щебета, ни цоканья, ни жужжания насекомых, ничего живого. Только привязанные к покосившейся железной ограде отдохнувшие кони хрупают овес…

Оглянулся на каменный домик с пустыми оконными проемами.

Пора? Он заглянул в дверной проем. Никого. Только одежда, еще повторявшая очертания сидящего человека: кафтан из плотной ткани, прогнувшись в поясе, опирался на пыльные камни стены. Вот и все. Как не бывало хорошего человека, сгинувшего на маленькой неизвестной войне. И некогда горевать, да и не нужно это, если честно, никого еще не вернули на землю воплями и слезами…

Они могли бы стать крепкими приятелями – Сварог и Борн.

Лорд Сварог, граф Гэйр, – и лорд Магар, барон Нарт. Майор воздушно-десантных войск Станислав Сварог, черт знает какой силой выхваченный из братского гарнизончика, затерянного в Монголии образца тысяча девятьсот девяносто первого года, – и небожитель-лар, не принявший правила небожителей-ларов. Человек с Земли, не по собственной воле участвующий в чужой для него войне, – и обитатель Талара, сделавший войну своей профессией. Талара, отделенного от Земли сонмом тысячелетий и километров…

Они стали бы крепкими приятелями. Они присматривались друг к другу с того самого момента, как Сварог взошел на борт корабля «Божий любимчик» под командованием капитана Зо и впервые встретился глазами со штурманом Борном. Их встреча была случайной (хотя позже Борн говорил, что случайностей нет в природе) и для Сварога весьма удачной: если б не «Божий любимчик», неизвестно, сколько времени он бы еще мотался по Хелльстаду, ежеминутно рискуя попасть на обед к тамошней нечисти…

Оставалось надеяться, что из команды корабля кто-нибудь уцелел.

Ведь привидевшаяся Сварогу прошлой ночью тоненькая, в синем балахоне Лазурная Дева, фея смерти, поцеловала только Борна и матроса Чабу…

И оставалось выполнить заветы Борна.

Борн, обладавший магическими познаниями на несколько порядков выше Сварога, сделал так, чтобы после смерти его тело растворилось, растаяло, исчезло без следа – нелишняя предосторожность, потому как, Сварог успел в том убедиться, здесь магия способна и мертвеца заставить давать показания. Вот и остался после Борна один только костюм. На всякий случай Сварог и его уничтожил. Неизвестно, может ли какой-нибудь маг «разговорить» одежду, но – береженого Бог бережет. Как-никак еще на грешной Земле он успел поучаствовать в нескольких так называемых «региональных конфликтах» и заслужить несколько экзотических орденов, которые вручались не за красивые глазки. И этот благоприобретенный опыт лучше всех наставлений из учебников советовал Сварогу не оставлять следов.

Враг ему выпал отпетый, дотошный и ушлый. Вспомнить хотя бы, как их маленький отряд пытались взять в кольцо. Прижать, лишить мобильности, что в таких ситуациях неминуемо приводит к поражению. Тактика беспроигрышная. Так действовали каратели при стычках с белорусскими партизанами, американские коммандос при столкновении с вьетконговцами, советские спецназовцы при обнаружении групп моджахедов. Сбоку противник на какое-то время открыт для кинжального огня. И далее противника нетрудно «раскрутить», все время сдвигаясь и заставляя его разворачиваться и разворачиваться, теряя одного бойца за другим. И даже когда кой-кому из ребят капитана Зо удалось прорваться, враг не увлекся погоней за одиночками, а продолжал методично прочесывать затянутый туманом лес.

…Как завещал Борн, Сварог натянул вместо кафтана приказчика камзол из толстой кожи с нашитыми железными кольцами и пластинками. В камзоле ему было неловко. Камзол жал под мышками и топорщился на спине. Но даже эти огрехи наряда Сварог не рискнул исправлять магией, хотя подобных знаний на подобную портняжную операцию ему хватило бы. Во-первых, он боялся, что, убрав или сместив неудобный шов, он нарушит какое-нибудь неписаное, но неукоснительно исполняемое местными портными правило и станет выглядеть в лучшем случае белой вороной, сам о том не подозревая. Достаточно вспомнить, как его подчиненные из прежней жизни сержанты-десантники с радостью шли на десять суток «губы», лишь бы не ходить в неушитой робишке. Или еще – как нелепо выглядел доктор Зуев, нацепивший на смотр краповый берет, никоим боком не вяжущийся с «пьяной змеей» на погонах.

А во-вторых, слишком мало знал Сварог о переданной ему во владение магии, чтобы быть уверенным: он воспользуется заклинаниями, и этого никто вокруг не заметит. Вдруг у магии есть свое, не слышимое человеческим ухом эхо, расходящееся далеко по окрестностям? Ведь территория, на которой он сейчас находится, буквально нашпигована вражьими силами.

А если присовокупить, сколько шуму наделали бьющиеся маги – Борн и Ногудар, – то…

И тут же почудилось, что между дальних деревьев хрустнула веточка.

Нет, подсказывал опыт десантника: не почудилось. Если услышал – значит, действительно хрустнуло. Хотя после грохота недавней битвы до сих пор в голове звенит… Как в таком положении слуху доверять? Только нервы посадишь, как батарейку в фонарике… Правильнее будет просто поторопиться. Он разорвал купеческие документы, свои и Борна, сжег клочки. Остался лишь потрепанный лист пергамента с двумя печатями, круглой черной и овальной фиолетовой. Теперь он был капрал Улар Тагобер, уроженец и подданный княжества Горум, Вольный Топор.

Конечно, оставаться ларом было бы куда почетнее. А Сварог был ларом. Во всяком случае, пока из безвестности не явится подлинный граф Гэйр и не потребует вернуть титул, Сварог имел все права пользоваться родовым замком, обучаться премудростям магии в двух ненавидящих друг друга магических академиях – Магистериуме и Мистериоре – или волочиться за великосветскими шлюхами…

Вот только здесь, внизу, вдали от летающих островов и дворцовых гвардий, спокойнее было притворяться мелкой сошкой. Иначе к таинственным врагам прибавятся враги явные – из местного населения. Для кого-то лар-небожитель – почти бог. Для кого-то – распоследняя сволочь, обладающая всем тем, что недоступно простому смертному, и за это достойная казни. А для кого-то и сказочный гном, из которого, если хорошенько помучить, можно вытянуть информацию о местах, где хранятся несметные сокровища…

Здесь, на земле, давно додумались до удостоверяющих личность документов. Визы, правда, не в ходу. А документы не столь уж надежно удостоверяют личность из-за отсутствия фотографий и отпечатков пальцев. И потому подделывают их давно и с превеликой охотой, и высокий спрос естественным образом влечет за собой высокое качество подделки.

Вольные Топоры стояли вне сословий и гильдий. Собственно, они сами были юридически не признанным, но де-факто существовавшим сословием – кондотьеры, личная стража мелких эрлов, купеческая охрана, колониальные войска. Свой социальный статус – пусть и невысокий. И попадал туда самый разный народ – от беглого крепостного крестьянина до дворянского сынка, нагрешившего в родных краях. Счастливчики, весьма немногочисленные, выходили в люди – ухватывали богатство, чины, даже дворянство. Другие ограничивались спокойной старостью в собственном трактирчике. Третьи служили до могилы – потому что слишком опасно им было возвращаться в нормальный мир.

С одной стороны, прикрытие было идеальное – Вольного Топора можно встретить в любом уголке Талара, а то и на Сильване. И если он дезертир, то это волнует не чиновников и полицию, а его собственную роту, имеющую к беглецу претензии, и никого другого. С другой же – обладатель такого документа, выданного в одном из Вольных Майоров, в глазах любого чиновника или полицейского более крупного государства представал личностью жалкой, ничтожной и совершенно бесправной. И гноить его в участке можно, пока не надоест. К тому же странствующий в одиночку Вольный Топор и в самом деле мог оказаться харланским шпионом, пробиравшимся в Снольдер, снольдерским шпионом, пробиравшимся в Ронеро, ронерским беглым каторжником, решившим податься за моря, морским пиратом, под чужим именем пробиравшимся домой, чтобы купить домик и зажить благонравно на склоне лет… Одно хорошо: даже если нечаянно наткнешься на «земляка», можно со спокойной совестью выдержать любую проверку – знай тверди, что лет двадцать скитался вдали от родины, вообще от твердой земли, а то и сидел безвылазно на Сильване и оттого представления не имеешь, что происходило на Харуме все эти годы…

Не обращая внимания, точнее, заставляя себя не обращать внимания на подозрительное похрустывание за пределами поляны, Сварог как следует перерыл седельную суму Борна – чтобы в случае чего избежать вполне естественного вопроса: «Как же это ты не знаешь, что у тебя во вьюке?» Пересыпал в карманы деньги, изучил карту, попытался восстановить в памяти дорогу, насколько удалось.

Перед ним стояло несколько задач, и все невыполнимые. Впрочем, не так давно он решил одну из них: остался жив после посещения Хелльстада и даже нашел там друга – щенка гарма, гигантского непобедимого хелльстадского пса по имени Акбар.

Ладно, оборвал бравурные мысли Сварог, не о том сейчас следует думать. Во-первых, надо было целым и невредимым выбраться из Ямурлака – местности немногим менее опасной, нежели Хелльстад. И гарпий летающих здесь в достатке, и прочей нечисти. Скорее всего, одна из этих тварей, привлеченная недавним грохотом, кружит сейчас над домом, не решаясь напасть. А кроме того, по следу рыщут таинственные воины, оседлавшие ящеров вместо коней и кутающиеся во флаги Горрота вместо плащей. А кроме того, дороги должны быть перекрыты конными разъездами и пешими засадами гвардейцев, держащих оружие во славу великой герцогини Харланской, чтоб ей провалиться… Так что приключений Сварогу отписано в избытке.

Но даже не это было самым главным. Все было гораздо сложнее. Помимо воли Сварог оказался в числе посвященных в тайну с созданием армии мертвецов. И вполне может статься, что он теперь единственный, кто знает имя стоящего за всем этим безобразием человека. Кто может помешать герцогине в выполнении ее черных планов.

Нет, вдоволь навоевавшись в прежней жизни, сейчас он не спешил грудью бросаться на защиту чужих идеалов… Однако бывают такие ситуации, когда стоять в стороне – значит опозорить себя прежде всего в собственных глазах.

Он уставился на коней как-то по-новому, словно впервые видел такую диковину. Только сейчас понял, что значила лошадь для людей в эпохи, предшествовавшие пару, бензину и электричеству. Единственная возможность относительно быстро перемещаться по земле и убегать от многих опасностей. Вот только коней нужно кормить, поить, ухитриться не загнать, уберечь от самых разных неприятностей. Ни его прежняя память, ни новые знания помочь не могли. Он помнил заклинания, с помощью коих графы Гэйры ненадолго оживляли павших лошадей, но эти фамильные фокусы следует приберечь на самый черный день – неизвестно, как выглядит оживленная заклинаниями павшая лошадь и какие эмоции это зрелище вызовет у окружающих. Лошадь может потерять подкову и охрометь. В подкову ей может попасть камешек. Ее нельзя поить разгоряченную. Он добросовестно попытался вспомнить все читанные когда-то романы, где в качестве подсобного инвентаря выступали лошади. Увы… Все герои, каких он помнил, браво скакали на полном галопе, загоняли лошадей десятками и тут же покупали новых или в худшем случае крали. Не подходит. Лошадей тут не купишь да и не украдешь – нужно еще уметь украсть. Что еще? Кажется, лошадям нельзя жрать клевер. Или это коров касается? Атос как-то говорил д'Артаньяну, что лошадь может поесть из яслей после другой, сапной, и околеть. Но как такие ясли распознать, и что такое сап, и есть ли он здесь?

Посмотрев на коней с некоторым уважением, Сварог сел в седло, перекрестился и тихонько сказал:

– Ну, выносите, залетные, что ли…

Дороги здесь, естественно, не было. Вокруг стоял дремучий лес, так и норовящий хлестнуть всадника по лицу колючей веткой или ткнуть в глаз сухим сучком. Именно здесь на их отряд напали гарпии. Трупы птиц со старушечьими головами не сохранились, наверняка пошли на корм местному зверью, а вот пара выгоревших до пепла прогалин Сварогу попалась, и редкие угольки смачно похрустывали под копытами лошадей. Сварог старательно вертел головой, аж шея заныла – вдруг мерзкие отродья снова налетят. Одному ему вряд ли удастся отбиться. И волшебный топор не поможет…

Обошлось. Никто на него не нападал, никто за ним не гнался, никто не следил из зарослей, решая, куда бы получше нанести удар.

Часа через два слева показался памятный ориентир – полуразрушенный черный замок. Теперь у Сварога было больше времени разглядеть диковинное сооружение. Точнее сказать, теперь он сам мог решать, когда можно подзадержаться на несколько минут, а когда следует торопиться.

Более прочего Сварога заинтересовали венчающие высокие башни усеченные конусы. Конусы целились раструбами в небеса и в прошлый раз показались чем-то вроде зениток. Теперь же, присмотревшись, Сварог решил, что ошибался.

Копыто задело камень, и тот покатился по откосу, задевая другие, выпавшие из обвалившейся стены, вздымая тучи пыли. И снова, как в прошлый раз, на стену шустро взобралось что-то серое, мохнатое, красноглазое, величиной с кошку, с коротким пушистым хвостом и круглыми ушами торчком, замахало лапками, запричитало.

Сварог помнил, что тварь эта неопасная, вроде домового. Пожалуй, будучи в компании, он вновь проехал бы мимо, но одиночество казалось невыносимым, а серое создание что-то вопило вполне членораздельно. В столь паршивом месте рад будешь и такому попутчику…

Поколебавшись, он повернул коня к замку, хотя уже успел отъехать на добрых два десятка уардов, а возвращаться – примета дурная во все времена и во всех измерениях. Присмотрелся внимательнее. Раструбы на высоких башнях походили на печные колпаки затейливой ковки, с фигурными прорезями – ничуть не похоже на ограду, зачем их там присобачили? И тут же на ум пришла догадка: конечно, это водосборники. Здесь, в этом сухом краю, где трава желтая, а облака поднятой пыли не оседают долго-долго, победит не тот, кто лучше вооружен, а тот, у кого есть вода. Конечно, если враг не возьмет замок штурмом, а перейдет к длительной осаде.

А прорези? Ну их, эти прорези. Что зря гадать? Может, причуда архитектора. Может, блажь начитавшихся книжек по архитектуре хозяев. Допустим, сделал архитектор водосборник, а тупой хозяин говорит: «Хочу, чтоб были прорези как у соседа». Архитектор сначала – понятное дело, рвать рубаху на груди, дескать, весь стратегический замысел ко всем чертям, а потом и согласится. Что ему, больше всех надо? А сам замок… Сварог мог и ошибаться, но стены выглядели так, словно над ними поработала орудийная батарея или звено вертолетов. Чрезвычайно похоже.

Подъехал поближе, так что от стены его отделял лишь обрушившийся, заросший высокой травой ров, задрал голову и спросил:

– Ну, чего орешь?

И рассмотрел странную тварь как следует. Печальная ушастая мордочка, в общем, не отмечена печатью порочных наклонностей, как писали в старинных романах (которые станут старинными много тысячелетий спустя, а пока что и не написаны), и больше всего походит на кошачью. Зубы скорее человеческие. Одежды нет, но на шее висит цепочка с каким-то продолговатым предметом.

– Хозяин, забери меня! – взмолилась тварюшка так жалобно, что Сварогу стало не по себе. – Забери, отдам джинна! – Оно сдернуло с шеи цепочку и отчаянно замахало предметом. – Забирай все, в замке много кладов спрятано! Все умерли, вся страна пустая, одна нечисть, а идти некуда…

– Спокойно, – сказал Сварог. – Ты, значит, вроде домового? (Существо энергично закивало.) А что умеешь?

Что домовой – существо не опасное, Сварог уже успел убедиться. Там, за облаками, в небесном замке графа Гэйра тоже обитал свой домовой. И в голове окрепла веселая бесшабашная идея: возьму зверушку, пусть удачу принесет.

– Беречь дом, прибирать дом, распознавать нечисть, петь колыбельные, чистить лошадей, чесать собак…

– А хозяева где? – спросил Сварог, стараясь не выдать голосом радость: вот и нашлось, кому за лошадьми ухаживать.

А кроме того, правильно он в заброшенном домике не прибегнул к колдовству.

Если этот котенок умеет распознавать нечисть, значит, есть и такие зверьки, которые чуют магию. Вроде того, как крысы чуют, что кораблю скоро каюк. И, наверное, есть люди, держащие подобных зверьков на поводках.

Серого прямо-таки передернуло:

– Сюда пришли токереты, с хозяевами у них были счеты…

– Тогда, конечно… – с видом знатока сказал Сварог, понятия не имевший, что такое токереты, и с большой буквы это пишется или с маленькой. – Тогда уж, верно, ничего не поделаешь…

– Милорд лар, хозяин, забери меня отсюда!

– Ты меня еще милым дедушкой назови, – сказал Сварог, и тут до него дошло. – Та-ак, а с чего ты взял, что я лар?

– Я же умею узнавать.

– Та-ак… – повторил Сварог. – Ладно, лезь на лошадку.

Сварогу стало смешно. Он пыжился, думал, что ведет очень хитрую беседу и ничем не выдает свои намерения. А котенок, оказывается, банально подыгрывал. Эдакий подхалим. Зачет.

Мохнатое создание с невероятной быстротой соскользнуло по иссеченной осколками стене, ухватилось за протянутую Сварогом плетку, в мгновение ока вскарабкалось в седло за его спиной. Конь ничуть не беспокоился. Создание протянуло цепочку с непонятным предметом:

– Возьми джинна, хозяин.

– Тебе, может, самому нужен? – великодушно спросил Сварог.

– Зачем?

– Вот именно, зачем? – пробурчал Сварог, повертел черный цилиндрический сосудик из непонятного металла, покрытый мелкими выпуклыми иероглифами. – А мне он зачем, скажи на милость? Я тут слышал краем уха, что такие бутылочки откупоривать – себе дороже выйдет…

– Этот – честный джинн. Выполнит три желания. Если хочешь, пойдем в замок, там много всего спрятано…

Теперь котенок вел себя как хлебосольный хозяин. Или нет, как пенсионер – коллекционер марок, которого семья не понимает.

А тут приходит соседский мальчишка и спрашивает, нет ли старых конвертов, с которых можно марки отпарить…

– Некогда, – сказал Сварог, трогая коня. – Три желания, говоришь? Слушай, а может твой джинн перенести нас в Харлан?

– Может. Только не стоит. Сейчас не старые времена, люди испугаются. Будет гром, блеск, вихрь…

– Понятно, – сказал Сварог.

Черт бы побрал это колдовство. Куда ни ткнись – ограничения, строго оговоренные условия, регламенты и запреты… Пожалуй, не стоит появляться в Харлане среди грома, блеска и вихря. Скромнее нужно жить… Джинн просидел в бутылке чертову уйму времени, подождет еще пару деньков. Прибережем до лучших времен.

– А кто их рассадил по бутылкам, джиннов? – спросил Сварог. – Случайно, не Сулейман ибн Дауд, мир с ними обоими?

Оказалось, что укупоркой увлекался некий король-маг Шелорис, правивший неизвестно где в незапамятные времена. Из-за чего-то крупно повздорив с джиннами, обитавшими тогда во множестве, злопамятный король принялся их уничтожать, а некоторое количество, должно быть про запас, запечатал в сосуды. Иные, как Сварог уже знал от моряков, обнаруживаются по сию пору, хотя редкость это несказанная.

Подробностей домовой не знал. У его древнего, почти начисто вымершего народца письменности не имелось и летописей не велось, а визиты и обмен новостями становились все реже. Серый оказался мужского пола, имел имя – Карах – и, похоже, был в этих краях чуть ли не последним представителем сгинувшего племени. Насколько Сварог понял, племя это, не лишенное разума, телепатических способностей и зачатков магии, состояло в крайне дальнем и весьма запутанном родстве с гномами и свой расцвет пережило во времена невероятно древние, когда подобные Сварогу люди еще не поселились на Таларе, именовавшемся тогда Грауванн, и здесь обитали какие-то «другие». Карах настаивал, что в старые времена здесь жили именно «другие», не чуравшиеся магии и неизвестно куда сгинувшие под напором пришельцев. Со временем, покинув прежние места обитания (должно быть, и здесь не обошлось без напора пришельцев), соплеменники Караха перешли на положение домовых, в каковом и оставались многие тысячелетия, пережив даже Шторм (который Карах именовал Великой Тряской). Люди о них, в общем, знали, но особо не притесняли, стараясь даже по мере возможности использовать по хозяйству. Даже в замках хозяев Ямурлака, вовсю баловавшихся черной магией, можно было прожить, если не мозолить глаза. Но постепенно Ямурлак обезлюдел, замки и города один за другим гибли под ударами не жаловавших черной магии соседей, этот держался дольше всех, в основном благодаря тому, что соседи перестали устраивать сюда лихие набеги, но лет пятьдесят назад нагрянули сводить счеты с хозяевами некие токереты, разнеся все вдребезги. И Карах остался в полном одиночестве – одни родственники и соплеменники умерли, другие подались искать лучшей доли. Карах, как понял Сварог, относился скорее к консерваторам, свято чтившим древние обычаи, и потому остался здесь. Со временем он, похоже, убедился, что с консерватизмом чуточку перебрал, но переигрывать оказалось поздно – двинуться в большой мир в одиночку он не решился, а редкие проезжающие, как правило, с большим азартом начинали на него охотиться, и мысли у них были самые гнусные – Карах без труда проникал в них и убеждался, что в лучшем случае его запихнут в клетку в качестве экзотического украшения, а в худшем – запытают до смерти, не веря, что выдал все клады.

Сварог слушал болтовню нежданного спутника, не переставая следить за небом и окрестностями: гарпии были бы очень некстати. И погоня была бы некстати. Пусть лошади и отдохнули, но ездок из Сварога все же был не ахти какой. Но время шло, а никто не бросался на него ни с неба, ни с земли, и сзади не объявлялось никакой погони. Да и Карах не чувствовал никаких злобных сил ни спереди, ни сзади, ни по бокам, ни сверху. А вот чтобы предсказать приближающуюся непогоду, магических навыков не требовалось. Небо затянуто низкими грязными, растрепанными тучами. Траву, медленно обживающую лишенную жизни дорогу, то и дело трепал холодный, пронизывающий до костей ветерок, рвал в клочья сухие облачка бурой пыли, поднятой копытами. Что гораздо печальнее – Карах клялся, будто никто сегодня по этой дороге до Сварога не проезжал. Сварог часто оглядывался, долго смотрел назад, когда менял коней, временами вынимал подзорную трубу – нет, ни следа капитана Зо и его людей…

Когда их атаковали, капитан Зо приказал всем, не оглядываясь друг на друга, прорываться в Фир Норт… Но, может быть, таким образом Зо хотел на время избавиться от невольного соглядатая в лице Сварога? Действительно, поверил бы на месте капитана Сварог незнакомцу, заявившемуся на борт «Божьего любимчика» и утверждающему, что он вроде как граф Гэйр, а вроде бы и нет, и что прибыл он на Талар с другой планеты? Бред сивой кобылы… А ведь Зо не просто под парусом гулял, он шел выполнять секретное задание – смертельно опасное, потому что по другую сторону баррикад находятся прихвостни самого Князя Тьмы.

Однако капитан поверил. Или сделал вид, что поверил. И даже предложил участие в этой тайной экспедиции. Почему – гадать без толку.

Как бы поступил Сварог дальше на месте капитана? На месте капитана Сварог в первой же стычке попытался бы проверить новобранца в деле, а заодно и повязать «пролитой кровью». Все так и было! Только кровь, пролитая Сварогом, оказалась кровью никчемных людишек, статистов, и отринуть последние сомнения в искренности намерений новоиспеченного графа Гэйра не могла.

Тогда Сварог, доведись ему командовать отрядом вместо капитана Зо, убедился бы, что новичок имеет равные с остальными шансы на выживание (равные? Большие! Он же лар!), и попытался бы тихонько в конце концов от новичка отделаться. Не из подлости душевной, а потому, что не имеет права излишне рисковать.

Так поступил бы Сварог. А капитан Зо? Здоровенный мужик с красной рожей, всегда, даже в походе чисто выбритый, с роскошными бакенбардами. С замысловатой ухарской серьгой в ухе. Любитель ношения кафтанов на голое тело. При всей опереточности внешности и манер капитан был совсем не дурак. И, вполне вероятно, он принял именно такое решение, какое выбрал бы и Сварог на его месте.

А это значит, что в данный момент уцелевшие моряки могут двигаться куда угодно. И коль Фея Смерти поцеловала только Борна и Чабу, есть надежда, что остальные сейчас пребывают в добром здравии.

Борн, Борн…

Сварог помотал головой, вспомнив последние минуты, проведенные с бежавшим из-под небес ларом. И понял, что все его догадки о замыслах капитана были шиты белыми нитками. Сварогу доверяли. Он был принят в отряд капитана Зо на равных. И теперь, когда он, вероятно, остался один из всего отряда, он должен донести полученную информацию о навьях, оживших мертвецах, до заинтересованных, как говорится, лиц.

Так размышлял Сварог, в меру своего умения направляя коней и кутаясь в не слишком теплый плащ. Проходил час за часом, нависшие над дорогой скалы и урочища сменялись перелесками, а те – долинами… И одинокий (если не считать мирно посапывающего домового) всадник в глубине души подозревал, что из всех отправившихся в экспедицию вояк уцелел только он. Как ни гнал от себя подобные невеселые мысли…

Уже смеркалось, когда они миновали покосившегося каменного истукана с полустершимися письменами на груди, отмечавшего границу Ямурлака. Моросил мелкий противный дождик, Сварог накинул плащ, а Карах забрался к нему на плечо, под капюшон. Кони шли рысцой, их не надо было подгонять, они сами спешили привезти всадника хоть к какому-нибудь пристанищу. Становилось все темнее. Карах, изнуренный долгим молчанием и одиночеством, что-то тихо болтал – на сей раз про Морских Королей.

– Черт! – сказал Сварог, резко натянув поводья. Карах от неожиданности качнулся у него на плече, впечатался в щеку пушистой мордой.

– Что случилось, хозяин?

Сварог ругался сквозь зубы. Некого винить, кроме себя самого.

Он расслабился за спокойные часы без погони и встречных опасностей, не подумал о простой вещи: следовало остановиться на ночлег, пока не стемнело и различима была полузаросшая дорога. Он ведь прекрасно знал, что не успеет засветло добраться до Фиортена, но ехал и ехал в сгущавшихся сумерках, целиком положившись на коня. А конь, бессловесный и нерассуждающий, трусил себе рысцой, пока они не очутились в открытом поле, продуваемом ветром, и уже основательно промокшие под мерзким, мелким дождем.

Карах, видевший в темноте как кошка, не мог ничего углядеть. Этих мест он не знал и в проводники никак не годился.

– Положеньице… – сказал Сварог. – Коней давно бы пора напоить. Воду я могу сделать, но во что я им налью, не в ладони же.

Сварога научили сотворять из воздуха много вещей – еду, например, самую разнообразную, вплоть до улиток под винным соусом; сигареты (лучше всего получались без фильтра); букеты роз – вещи, крайне необходимые галантному кавалеру… а вот простецкую деревянную бочку, да чтоб из щелей вода не текла, или жестяное корыто – это увольте. Лар не прачка. И костер развести не из чего.

Сварог не преувеличивал. Его, как десантника, вымуштровали не сдаваться ни в пустыне, ни, если занесет нелегкая, в Антарктиде.

Но здесь действительно не из чего было развести огонь. Камни и пыль не станут гореть, как ни обкладывай их мокрой травой.

– Там, впереди, лес, – сказал Карах. – А еще дальше, у самого горизонта, вроде бы горы. Вершины.

– Горы – это хорошо, – сказал Сварог. – Там перевал, а с перевала виден Фиортен. Только как нам до перевала добраться, если ты не знаешь, как он выглядит со стороны?

– Но лары же проходят какую-то подготовку, чтобы выбираться из трудных ситуаций? Учат чему-то…

– Меня учили понемногу, чему-нибудь и как-нибудь… – сказал Сварог мрачно. – Вот и не доучили. Последнее дело – бродить в темноте по лесу, совсем заплутаем.

Юпитера на небе не было – должно быть, еще рано. Обычно Юпитер всходил на здешнем небе ближе к рассвету, часа за три. А сейчас еще и полночи не минуло. Ладно, устроимся где-нибудь на опушке, костерчик разведем…

Он тронул коленями конские бока.

– Там дорога, хозяин, – сказал вдруг Карах. – В лес ведет.

– В лес? Тогда это не та дорога, что нам нужна… – Он замолчал, глубоко втянул ноздрями воздух. – Карах, как у тебя с нюхом?

– Превосходно, – скромно признался Карах.

– Кажется мне или дымком потянуло?

– Тянет. Дымком и едой.

– Великолепно, – сказал Сварог. – Вот тебе и решение проблемы. Фиортен близко, вокруг наверняка есть какие-то усадьбы… Эгей, милый!

Но конь и сам, насторожив уши, устремился вперед.

Дикий, непроглядный лес обступил их с обеих сторон. Дорога была земляная, но заросшая травой и еще не успевшая раскиснуть от непогоды. Лишь изредка копыта скользили по грязи и раздавалось жирное «плюх» – это лошадь ступала в неглубокую лужу.

Ветки деревьев переплетались где-то над головой, но от дождя не спасали. Не спасала и одежда, насытившаяся водой, как ни выжимай. Сварог втянул голову в плечи. Во мраке мерещилась всякая чертовщина, но всадник не обращал внимания. Нервы, блин…

Вдруг Карах насторожился, увидев впереди какой-то темный предмет, а там Сварог и сам углядел словно бы расселину в черной стене леса.

– Столб, – сказал Карах. – А к нему доска прибита.

– Сам вижу.

Сварог зажег самый большой огонь, на какой был способен, достал из седельной сумы связку лучин и подпалил, не опасаясь, что привлечет чье-либо внимание. Лесные обитатели должны бояться огня, а присутствие магических сил Карах отметил бы, как сейсмограф – малейший земной толчок. От доски тянуло прелой сыростью и гробницей. Защекотало в носу. Сварог чуть не чихнул. Интересно, а если заболею? Чем у них тут на земле лечатся?

– Таверна «Бык и подкова», – прочитал он вслух. – Чертовски старая вывеска, сгнила вся, но дымком-то тянет все явственней…

И он направил лошадей дальше по лужам заброшенной лесной дороги, в глубь царапающегося ветками непроглядного леса.

Вскоре показалась поляна у дороги, высокий глухой забор, над которым поднималась высокая крыша. Из трубы шел дым, заслоняя звезды. Широкие ворота заперты, конечно. Спрыгнув с коня, естественно, в лужу, Сварог прошелся вдоль забора взад-вперед, разминая затекшие ноги и озираясь в темноте. Устал он до лазуревых кругов перед глазами. Седалище, измученное седлом, ныло ревматической болью. Наверное, геморрой – самая страшная болезнь для ковбоев… Ворота показались такими же трухлявыми, как и доска, но в этом мраке зрению доверять не приходилось.

Сварог постучал кулаком. Потом сапогом. Никакой реакции. Он подумал, снял висевший у седла топор и принялся молотить обухом, валя сплеча.

Грохотало на весь лес. Время от времени опускал топор и прислушивался.

Собаки здесь определенно нет, ни одна уважающая себя собака не смолчала бы. Ага, наконец-то дверь заскрипела!

– А если это раухи? – спросил Карах.

– Тихо! – цыкнул Сварог. Дождь разошелся не на шутку. – Полезай в суму и сиди там тихонечко, словно тебя и вовсе нету.

Кто знает, как местное население относится к серым мохнатым домовым с ало светящимися в темноте глазами. Возможно, без всякого энтузиазма и решпекта.

– Кого там нелегкая носит? – раздался с той стороны ворот боязливый голос, принадлежавший, похоже, человеку пожилому.

– Проезжающие, – сказал Сварог. – Путники.

– Вот и проезжайте себе.

– Папаша, это таверна или что?

– Таверна-то таверна…

– В чем тогда дело?

– Да время больно уж нехорошее, к полуночи…

Похоже, тот, за забором, не очень-то боялся Сварога, хотя поначалу Сварог подумал, что ему не отпирают именно из страха. Или иначе: давным-давно и навсегда устал бояться стучащих в ворота путников. Потому как – чему быть, того не миновать. И если лесной разбойник окажется сильнее, то окажется сильнее, а если слабее – содержимое его кошелька переместится к содержимому сундука хозяина таверны. Такая нехитрая местечковая психология. А кроме того, не все стучащие – обязательно разбойники, иначе и таверну здесь бессмысленно держать.

– Ты что, так процветаешь, что лишние деньги не нужны?

– Деньги всегда нужны, да кто вас знает…

Голос из-за забора был почти без интонаций. Какой-то усталый. Словно человеку просто хочется вздремнуть, а ему мешают. И ничего, кроме сна, человеку не нужно, только оставьте его в покое.

– Я один, – сказал Сварог. – Просто привычка у меня такая – говорить во множественном числе. Я один да два коня – это ведь число множественное…

– Ехал бы ты себе.

– Ворота выломаю, – сказал Сварог.

В душе Сварога стал поневоле закипать гнев. Он здесь мокнет под дождем, а тому, за забором, и дела нет. А еще больше Сварога раззадоривало встречное равнодушие, словно дело происходит в родимой постсоветской державе и равнодушный ко всему, кроме мзды, гостиничный швейцар брезгливо тычет пальцем в табличку «Мест нет».

– Ехал бы ты себе.

Сварог не собирался коротать ночь под ливнем.

– Слушай, старый пень, – сказал он возможно убедительнее. – Я еду в Фиортен, сбился с дороги…

Сварог со злостью стер с лица дождевые капли. Бесполезно: через мгновение лицо опять станет мокрым. Струйки дождевой воды затекали за воротник и докатывались чуть ли не до пупка. Бр-р-р… Плащ был мокрым насквозь. Камзол был мокрым насквозь. И мокрая рубаха под камзолом липла к коже. К заднице липли штаны. В сапогах хлюпало. В мокрой сумке копошился мокрый домовой.

– Возвращайся к вывеске и поезжай дальше по дороге. На третьей развилке свернешь вправо, часика два скорой рысью – и будет тебе Фиортен, как на ладони. Только с перевала спуститься – и дома.

– Лошади устали.

– А ты – не спеша. – За воротами хихикнули. – Особо не гони.

– Ну ладно, я тебя долго уговаривал и честью просил, – сказал Сварог.

Он ударил, не особо размахиваясь. Лезвие легко пробило толстую доску, погрузившись в нее до обуха. За воротами шумно охнули. Значит, тот, за забором, неплохо видит в кромешной тьме. Оно и понятно – проживание в диких местах обостряет звериные инстинкты. Иначе не выжить.

– Воттеперь прикинь, старче, – сказал Сварог. – Много у меня времени уйдет на твои ворота или не особенно чтобы уж? Это я еще во вкус не вошел…

За воротами, судя по всему, молча смирялись с неизбежным.

– Ладно, – отозвался наконец хозяин. – Только ты мне и за забор заплатишь. Вон, насквозь прорубил.

– Да заплачу, – сказал Сварог. – Открывай.

Заскрипели несмазанные петли – тягуче, противно. Лошади шарахнулись. Слышно было, как хозяин пробежал по двору и закричал откуда-то сверху, наверное, с крыльца:

– Только лошадь сам в конюшню ставь! Толкай ворота!

Сварог толкнул створку, провел коней во двор, захлопнул ворота, осмотрелся в тусклом свете, падавшем сверху, из распахнутой двери. Ага, вот она, конюшня, в глубине двора. Старик стоит на высоком крыльце, готовый юркнуть внутрь, запереться и держать оборону в доме. И арбалет наготове держит, вояка долбаный. Ну что на него злиться – такая жизнь, такие места…

Сварог поплотнее прижал ногой створку и задвинул тяжелый брус, ухитрившись занозить ладонь. Провел лошадей в конюшню.

На размокшей земле копыта оставляли глубокие следы, тут же заполняющиеся водой. Наверное, Сварог крепко ошибся, приняв раструбы на башнях разрушенного замка за водосборники. Этот край оказался не сухим, а очень даже болотистым.

Слава Всевышнему, хоть за скрипучей дверью конюшни дождь не хлестал в лицо. В ноздри ударил душистый запах сена, под ногами хрустнула щепка. В дальнем углу просачивающиеся с крыши капли ритмично барабанили по чему-то железному. Темно было, хоть глаз выколи. И холодно до жути.

– Я их напою, накормлю. – Карах высунул голову из сумы. – Тут есть колодец.

– Только потише, смотри.

– Не нравится мне здесь, хозяин…

– Мне здесь нигде не нравится, откровенно говоря, – сказал Сварог. – Смотри-ка, а конюшня пустая, нет у него живности… Ну ладно, я пошел.

Он с размаху захлопнул за собой хлипкую дверь конюшни, взбежал по ступенькам, протиснулся в дверь мимо опустившего арбалет старика.

Скинул плащ, огляделся, не выпуская из рук топора.

Довольно большая комната ярко освещена четырьмя масляными лампами.

В глубине – жарко натопленная печь, черная дверца распахнута, и там колышется огонь. От кастрюль на плите вкусно пахнет. Около печи стоит пожилая хозяйка и настороженно смотрит на Сварога, засунув руки под передник по крестьянскому обычаю. За грубо сколоченным столом у окна двое мужчин немногим моложе хозяина отставили высокие глиняные кружки и таращатся столь же опасливо.

Сварог огляделся, повесил плащ на прибитые рядом с дверью потемневшие оленьи рога, поставил рядом топор, взглянул на хозяина. Тот кивнул на сидящих:

– Соседи, заехали вот да и припозднились, остались до утра…

– А что это у них в кружках, не пиво часом?

– Пиво. – Хозяин живенько пробежал в угол, к лежащей на козлах бочке, нацедил кружку. – Пиво старое, домашнее, покупного не держим…

Сварог подошел к печи. Глядя на ало-золотистое пламя, отхлебнул из кружки. Его прошиб легонький озноб – то ли озяб под дождем, несмотря на теплый плащ, то ли, что вероятнее, сказалось все пережитое. Он протянул свободную руку к огню, испытывая одновременно жуткое неудобство от облепившей тело мокрой одежды и щенячью радость от тепла. Да, тепло через руку расходилось по всему организму. И глоток пива здесь сыграл не последнюю роль. А от одежды, особенно от рукава, начал подниматься пар.

Сварог сделал еще один добрый глоток. На вкус пиво никак не походило на привычно жиденькое «Жигулевское». А в короткой небесной жизни его местного пива отведать не довелось. Там подобный «вульгарный» напиток был не в чести. Только один раз он пробовал нечто подобное – на Земле, баночное темное пиво с простым, но все равно запамятовал, ирландским названием, доставшееся как трофей после разгрома базы моджахедов. А ведь моджахедам Аллах не позволял пить пиво. Может, за то и наказал?..

– Значит, вот так вы здесь и живете… – не оборачиваясь, произнес он.

– Так и живем, – откликнулся хозяин. – Таверна захирела, по дороге почти никакого движения, разве что соседи заедут…

– Может, вам в комнату поесть принести? – предложила хозяйка. – Комнат много, поедите, поспите…

– А что, мысль, – сказал Сварог. Ему не хотелось сидеть с незнакомыми людьми, отвечать на их вопросы – очень уж устал. Он вяло повторил: – Это мысль. Несите-ка в комнату побольше еды и выпить тоже не забудьте…

И представил с удовольствием, как разденется догола, развесит одежду сушиться и заберется под теплое одеяло.

Пожалуй, он изрядно продрог. Так и колотит всего. Даже талисман промерз… талисман!

Талисман был ледяным.

Видимо, он все же вздрогнул, потому что хозяин сочувственно спросил:

– Уголек стрельнул?

– Уголек, – медленно сказал Сварог. – Прямо на руку…

Интересно, на чем это приехали соседи, если во дворе не видно повозки, а в конюшне не было лошадей?

Он произнес про себя заклинание. Только не торопиться…

Опустил левую руку в карман, набрал полную горсть серебряных монет и с маху швырнул через плечо в сторону сидящих за столом.

За спиной раздался дикий вопль, упал табурет. Тогда только Сварог обернулся, держа шаур наготове. И чуть не заорал сам – вместо хозяина с хозяйкой, вместо заезжих соседей были четыре чудища, клыкастых и когтистых, мохнатых, с собачьими носами, в нелепо сидящей людской одежде. В точности похожие на того, привезенного в императорский дворец по его душу.

Ямурлакские вампиры.

Они шипели, пятились к двери – между ними и Сварогом неодолимой преградой лежали серебряные монеты, и один из «соседей» неуклюже отставил левую лапу, курившуюся зеленоватым дымком.

Серебряная звездочка ударила «хозяину» в грудь, и взлетели клубы зеленого дыма, вампир навзничь рухнул на пол. Сварог давил на спуск, не отнимая пальца, поливая их дождем свистящей серебряной смерти. От нелюдского воя ломило уши. Твари гурьбой, мешая друг другу, пытались протиснуться в дверь. Но это удалось лишь одному, и выскочивший на крыльцо Сварог срезал его посреди двора. Оглянулся внутрь комнаты. Две твари лежали неподвижно, третий пытался ползти, и Сварог выпустил ему звездочку в затылок. Замер. Прислушался. В конюшне бились и ржали лошади.

– Карах! – позвал он во весь голос, перегнувшись за перила.

Скрипнула дверь, Карах осторожно выглянул наружу, побежал к Сварогу, далеко обогнув лежащего вампира.

– Хозяин, я же предупреждал про раухов, а ты не обратил внимания, нужно было сразу попробовать серебром…

– Ладно, ладно, – сказал Сварог виновато. – В следующий раз буду к тебе прислушиваться, честное слово… Есть еще кто в доме, не чуешь?

– Больше никого…

Сварог все же пошел проверить комнаты. Взял с подставки лампу, принялся обходить дом. Открывал пинком дверь за дверью, светил внутрь, держа шаур наготове. Карах тенью крался следом, выглядывая из-за его ноги. Везде пусто, пыльно, но не видно следов разгрома – все выглядит так, словно хозяева внезапно ушли.

Только никуда они не уходили – в одной из комнат обнаружились два высохших трупа, прямо-таки мумии. Жуткий оскал, прилипшая к костям желтая кожа…

– Хозяев застали врасплох, – сказал Карах. – Если тут и были животные, они убежали… или их съели.

– Но они же пили пиво, эти…

– Они едят и пьют человеческую еду и питье запросто. Но любят полакомиться. – Серенький домовой содрогнулся. – Они и таких, как я, едят…

– Может, они и в самом деле не особенно-то настроены были лакомиться и не собирались нас впускать? – рассуждал вслух Сварог. – Нет, он же мог показаться в натуральном обличье, любой удрал бы сломя голову, плюнув на ливень. А он, паскуда, нарочно отошел подальше, когда я входил в ворота, чтобы лошади не забеспокоились раньше времени…

Если бы не талисман, он преспокойно улегся бы спать. И его прикончили бы. Спасибо тебе за дорогой подарок, милая безымянная волшебница из Фиортена.

– Что будем делать, хозяин? – спросил Карах.

– А что прикажешь делать? – сердито спросил Сварог. – Ворота заперты, до утра перебедуем. Хотя такая скотина может со своими когтями и по забору взобраться… Серебра набросаем вокруг, вот что.

Стараясь не смотреть на недвижно лежащих вампиров, он подошел к бочке и налил кружку до краев. Вы хотели, чтобы я поскорее освоился? Прекрасно, я преспокойно стою посреди комнаты и пью пиво, но меня вывернет, откровенно говоря, если съем хоть кусочек из аппетитно пахнущих кастрюль. Но пива я выпью и постараюсь удержать его внутри…

Спать он улегся в конюшне, завернувшись в плащ.

Долго не удавалось заснуть, мешали всхрапывающие кони, а мысли то и дело возвращались к убитым вампирам. И все мерещилось, что кто-то из них только притворился мертвым и сейчас крадется вдоль бревенчатой стены, чтобы напасть на сонного человека. Ведь только одну из тварей Сварог удостоил контрольного выстрела. Надо было всех… А еще какая-нибудь тварь могла затаиться во дворе, например, в нужнике, ведь дом Сварог обошел, а про двор не подумал. Так и подмывало подхватиться и сделать работу до конца, но ведь он так устал, да и Карах наверняка почувствовал бы…

А потом Сварог очутился в своем родном, затерянном на границе Монголии и Китая гарнизоне. И археологическая Светка поднялась к нему навстречу от костра, вокруг которого сидели курганокопатели, взяла Сварога за руку и потянула в палатку. Совсем как тогда, в неправильном мире, но этот-то мир был правильным, хватит нам неправильностей, накушались досыта, и чем-то неуловимым она была похожа на жену Сварога, только не на наставляющую рога с Витькой стерву, а на ту студенточку из юности, с которой хотелось бок о бок идти по жизни…

Но в палатке ничего эротического у Сварога с археологической Светкой не вышло. Потому что самым невероятным образом деваха обернулась Нохором, до-монгольским предводителем светлобородого народа – первым, кто попытался утащить Сварога из своего времени.

– Не зря меня прозвали Великим Мечом, – самодовольно крутил на запястье широкий золотой браслет с драконьими головами Нохор. – Я тебя не только с Земли, я тебя и с Талара достану! Ты будешь сражаться в рядах моего воинства. А здесь ты вроде как на курсах молодого бойца. Должен научиться мечом размахивать и на лошади скакать, чтоб жопа не болела. Неучи мне не нужны.

– Погоди-ка… – Сварог выдохнул из легких воздух, который вдруг стал плотным и шершавым. – Чтобы попасть к тебе, я должен был пройти сквозь землю, а не входить в темную палатку. И кроме того, ведь тебя я убил золотой пулей! Ты мертв дважды!

– Ну сам посуди, разве можно убить мертвеца золотой пулей? – оскалился Нохор и довольно тряхнул лисьими хвостами на шлеме. – Неужели ты до сих пор не понял, что монгольский колдун работал на меня? И поэтому подучил тебя стрелять не серебряными, как полагается, а золотыми пулями.

Сварог задохнулся от ужаса – воздух в гортани затвердел окончательно, ни туда, ни сюда, – когда понял, как его подставил казавшийся честным старый Мэлсдорж. Но тут же и заметил, что пусть Великий Меч выглядит как Великий Меч, однако ведет себя как спившийся особист из их части. И, значит, никаким Нохором быть не может. Это просто сон. Сон, как и тот, незадолго до боя с гробокопателями…

Сварог попытался проснуться – и проснулся. Он лежал в больничной палате, а напротив него сидел доктор.

– Ну и задали вы нам хлопот… Знаете, сколько вы здесь лежите и бредите? Долгонько… – сказал врач с недовольным видом.

Ну конечно, подумал Сварог, помню, помню. После того как меня подхватило с родимой монгольской земли и понесло вдоль цветных линий, я вдруг оказался в такой же точно палате. И это передо мной никакой не врач, а бесовское отродье в обличье врача, и сейчас оно начнет выспрашивать мое полное имя, чтобы подчинить бедного майора темным силам…

– Будет вам, батенька, всякий вздор измышлять! – нарушив сценарий, вдруг еще пуще разозлился доктор. – Будто мне больше и дела нету, как ваше имя выспрашивать. И без вас все знаю: Станислав Сварог, майор ВДВ, женат, детей нет, и тэ дэ, и тэ пэ. Видите? Я здесь не для того.

– А для чего же, позвольте полюбопытствовать? – Сварог оперся на локоть. Страха он не испытывал. Все было как-то по-детски примитивно. И даже обидно: чего ж меня на мякине-то провести пытаются что ни день? Я ж прекрасно понимаю, что это сон… Хотя и сны бывают вещими.

– Я здесь для того, – приподнялся с вполне советского на вид стула врач и сложил руки на груди, – чтобы помочь вам. Именно помочь и именно вам. Не верите? Напрасно. Не буду убеждать вас, что я действую из чисто альтруистских побуждений – это, разумеется, неправда. Тем более что действую я не от своего имени, но исполняя желание вышестоящего лица. Короче говоря, я уполномочен предложить вам взаимовыгодный обмен услугами – равноценный, от которого обе стороны только выиграют.

– И что же вы хотите? – спросил Сварог.

– Немногого, – непринужденно ответил «врач». – Мы хотим, чтобы вы покинули Талар, и как можно быстрее. Пока не стало слишком поздно… Как видите, я с вами откровенен. Вы несколько мешаете моему руководителю, и это вносит небольшой дискомфорт в ситуацию. Вы являетесь камушком… даже не камушком, так, песчинкой, попавшей в жернова, но создается незначительный, едва заметный, однако неприятный крен… Я не излишне образно изъясняюсь?

– Что вы, что вы. Все предельно ясно: камушек, который разнесет жернова, что ж тут не понять…

– Ну, – мягко улыбнулся «врач», – скорее всего, жернова разотрут эту песчинку в пыль. Только не подумайте, что я угрожаю! Ни в коей мере. Но посудите сами: вы здесь совершенно чужой, вы занимаете чужое место – место настоящего графа Гэйра, вы ничего не понимаете в сложившейся на планете ситуации… Полный наив, одним словом. А такого человека грех не использовать в каких-нибудь закулисных играх. Политика, знаете ли… Вам ведь уже предлагали принять чью-то определенную сторону, не так ли? Можете не отвечать, я по глазам вижу, что предлагали… Вы всегда за кого-то воюете, майор, и там, на Земле, и здесь, на Таларе, такова уж, наверно, ваша суть… Но можете ли вы вспомнить хоть одну войну, где вы боролись бы за действительно правое дело? И существует ли вообще правое дело, если за него приходится убивать людей, которые думают не так, как вы? А ведь те, другие, тоже полагают, что их дело – правое…

– Ладно, бросьте демагогию, – поморщился Сварог. – Стало быть, вы, со своей стороны, никуда меня втягивать не собираетесь…

– Ни в коей мере! – всплеснул руками «врач». – Наоборот, для нас, не скрою, выгодно, если вы будете сохранять полный нейтралитет…

– Ага. Значит, все ваши очаровательные твари, которые пытались ухайдокать меня до сих пор, только на то вежливо и намекали…

«Врач» поморщился.

– Это была ошибка. От которых никто не застрахован, не правда ли? Просто тогда мы еще не разобрались в ситуации и решили, что ампутация будет самым простым решением… Согласен с вашей недоверчивостью – сила, которую я представляю, здесь считается неким темным носителем вселенского зла. Спорить с этим бесполезно – возможно, со своей точки зрения местные жители и правы… Но только со своей точки зрения. Ребенок ведь тоже ненавидит доктора, который делает ему больно. И не понимает, что эта боль ему же во благо… Ладно, в самом деле, оставим пустопорожние беседы – все равно без конкретных фактов я вам ничего не докажу. Короче, мы предлагаем вам соглашение. С нашей помощью вы немедленно покидаете Талар, а взамен получаете существование, какое выберете сами. Вы ведь военный человек? Хотите – станете генералом действующей армии на какой-нибудь экзотической планете. Пожелаете – проведете остаток дней в безмятежности под теплым солнцем. Или в морозец, как угодно. Пределов почти нет. Науки, развлечения, приключения, знания, наслаждения, опасности, страдания, величие, прозябание… А хотите попроще – вернетесь обратно в гарнизон. Или в Москву. Должность начальника военкомата одного из столичных районов устроит? Синекура, а не должность. Ну, например…

Он щелкнул пальцами… и Сварог опять проснулся.

В комнате. Другой. Но тоже знакомой. Номере самого дорогого борделя в одном из городов одной далекой страны – под его стенами он на правах инструктора давал рекогносцировку, когда бой закончился. Шальным снарядом снесло угол дома, и он увидел нетронутую взрывной волной широченную кровать с малиновым одеялом и подушками и розовые обои, на которых кровь, в отличие от малинового белья, была очень даже заметна.

В теперешней комнате войной и не пахло, а пахло хорошим коньяком. Сварог поискал глазами, потому как голова знакомо болела, и нашел на журнальном столике с гнутыми ножками початую бутылку. Потянулся к ней и задел лежащее рядом тело. Теплое. Рядом спала раскинувшись, весьма впечатляющая блондинка. А поодаль на стуле Сварог вдруг заметил брошенный кое-как мундир полковника.

И вновь вспомнил беседу в капитанской каюте на «Божьем любимце». И громко сказал, не боясь блондинку разбудить:

– А не пошел бы ты к дьяволу!

После старого пива в таверне во рту стоял неприятный медный привкус. Сварог нехотя поднялся, стараясь не потревожить лошадей, вышел из конюшни на двор. Сплюнул горькую слюну. Карах, по традиции домовых предпочитающий днем отсыпаться, а ночью бодрствовать, сунулся за хозяином, но только до порога. Выходить наружу не захотел, хотя мерзкий дождь наконец кончился.

Человек, стесняясь домового, зашел за угол и справил малую нужду. Поежился от холода. Но это был не тот замогильный холод, которым веяло от ямурлакских вампиров, когда те были еще живыми. Сварог посмотрел туда, где серебряная звездочка настигла последнего. В темноте чудовище выглядело чуть более темной, нежели все окружающее, бесформенной грудой.

Почесывая затекшую шею, Сварог вернулся в тепло конюшни и лег досыпать. В голове не было ни единой мысли, сон отступил в глубь сознания, и думать о нем не хотелось совершенно. Глухое равнодушие чувствовал Сварог. Он пробормотал лишь, укладываясь. «Что ж вы докопались до меня, сволочи… – и сразу провалился в тяжелое забытье, пару раз просыпался, слушал спокойное пофыркиванье лошадей и вновь засыпал. А потом Карах осторожно потеребил его за рукав, и он открыл глаза. Солнечные лучи проникали в конюшню, стояло такое ясное утро, что все вчерашнее показалось дурным сном. Но посреди двора лежал на прежнем месте мертвый вампир, и пришлось, поборов брезгливость, оттащить падаль подальше – иначе лошади ни за что не хотели выходить из конюшни, храпели и пятились.

Еще можно было бы, по-христиански смилостивившись, похоронить настоящих хозяев таверны. Выкопать могилку, поставить крест. Что им, горемыкам не похороненным, скитаться призраками вокруг ветшающего пустого жилья?.. Но было влом. И Сварог просто пальнул из пальца огненной струей в занавеску. Пусть похоронную церемонию возьмет на себя очистительный пожар… А кроме того, столб дыма отвлечет преследователей, если таковые имеются. Пока они разберутся, что здесь произошло и что среди обгорелых трупов нет Сварога, виновник пожара будет далеко-далеко.

– Я всю ночь караулил, – сказал Карах, когда они выехали за ворота. – Ближе к рассвету поднялось какое-то странное зарево на полнеба. Вон в той стороне.

– Пожар где-нибудь, – предположил Сварог, боясь даже самому себе признаться – в надежде, что это кто-нибудь из людей капитана Зо оказался в схожих со Сварогом обстоятельствах и пришел к решению применить такой же, как и Сварог, отвлекающий маневр.

– Хозяин, я столько пожаров в ночи видел… Очень странное было зарево, совсем не похожее на пожар, оно вдруг поднялось к самым звездам, медленно так… – Он запнулся, поискал слово: – Равномерно. Поднялось, замерло, потом враз пропало. Нехорошее зарево.

– Нехорошего здесь навалом, я смотрю, – процедил сквозь зубы Сварог.

Некоторое время он еще размышлял, придавать ли значение пригрезившемуся за ночь. Да, был в его прошлом и пытавшийся утянуть советского военспеца в свой клан посредством магии светлобородый Нохор, был и монгольский колдун Мэлсдорж, помогавший советскому военспецу противостоять свалившейся невесть откуда напасти… Но помог лишь отчасти: спустя какое-то время после того, как Сварог убил Нохора, он – бац! – и вдруг провалился в дыру во времени. И вот он здесь, на Таларе…

Интересно, в странном сне – сне ли? – этой ночи не было места последовавшему за перемещением периоду его пребывания на летающих островах ларов. Значит ли это что-нибудь?..

Но постепенно дневные заботы вытеснили мудреные думы из головы напрочь.

Вернувшись в поле, он быстро отыскал место, где они вчера сбились с дороги. Отдохнувшие лошади шли бодрой рысью. Сварог узнавал урочища, холмы и повороты, испытывал приятное нетерпение при мысли, что, возможно, вновь увидит фиортенийскую подружку, рассеянно слушал болтовню Караха, прочно зациклившегося на ямурлакских вампирах.

То поднимавшаяся, то опускавшаяся дорога наконец уверенно пошла в гору. Все чаще копыта цокали по камням. Валуны вокруг лежали старые, обветренные, обтесанные ливнями и градом. Кое-где успевшие врасти в землю, заросшие мхом. Между камнями пробивались кривобокие чахлые деревца, похожие на березки, и опрятные, малахитовой свежести елочки. А там, где не было камней, росли кустарники – вроде малинника, только ягоды были восково-желтые, и было неизвестно, можно ли ими полакомиться. Больше всего местность напоминала предгорья Урала.

Сварогу даже не требовалось торопить коней, те поспешали сами, словно чуяли близкий финал долгого путешествия. Ему уже виделось, как он въезжает в ворота Фиортена, спрыгивает с коня, перво-наперво в таверне закажет горячую ванну, а завтрак и долгая беседа со старостой – на потом. Сварог оглянулся туда, где над лесом вилась черная полоска маслянистого дыма, и снова повернулся вперед.

И остановил коня на вершине горы, долго всматривался, не веря. Взялся за подзорную трубу и убедился, что все так и есть.

Не было Фиортена. Весь окружающий пейзаж остался прежним, кроме Фиортена. Вот оно, странное зарево. Простой пожар такого натворить не мог. Черный валик угля на месте окружавшей деревню стены, вместо домов и садов, хлевов и амбаров – невысокие кучки пепла. Странная, страшная карта. Никаких развалин, ничего полуобгоревшего – один пепел.

И тишина. Дома и постройки в деревне были главным образом каменные, и если уж камень превратился в пепел… Это не орда налетчиков с горшками горючей смеси. Это оружие, мощное устройство. На них что-то сбросили. Или рвануло на земле. Как бы там ни было, деревня сгорела в один миг. Это бомба – но ни в одном государстве Талара нет столь мощных бомб. Разве что лары… но зачем им расправляться столь страшно с никому не мешавшей и никому не угрожавшей деревней в Пограничье?

Фиортен, Фиортен… Богатая фригольдерская (то есть не обремененная сеньором) деревня, просуществовавшая три тысячи лет для того, чтобы исчезнуть в один миг. Три дня назад – или прошла вечность? – Сварог встретил черноволосую колдунью, имя которой так и не узнал. На память остались картинки с деревенского праздника: кавалеры кружат дам, взметаются юбки, повсюду слышны смех, музыка, плеск молодого вина… На память остались подаренные женщиной тепло страстного тела, запах душистого сена… и амулет – алар – дух-покровитель из тех времен, когда лары еще не ушли за облака. Амулет не может уберечь своего хозяина, если тому грозит опасность, но может предупредить. И он спас Сварогу жизнь сегодня ночью…

Колдунья сказала ему: «Когда-нибудь мы уйдем, но это будет в предпоследний миг…» Вряд ли эти слова значили, что жители уничтоженной деревни нашли возможность спастись. Хотя какая-то надежда брезжила… Скорее всего, пустая надежда.

– Говорят, в старину случались такие битвы, – сказал Карах. – Камень горел, как сухое дерево, а дерево вспыхивало, как солома…

– А люди? – зачем-то спросил Сварог.

Карах промолчал. Конечно, глупо думать, что кто-то спасся, если рвануло посреди ночи. Это даже не Хиросима – гораздо хуже…

Вспомнив про Хиросиму, Сварог погнал коней галопом. Но вскоре опомнился – во-первых, это не похоже на атомный взрыв, во-вторых, поработай здесь атом, они и так давно схлопотали бы смертельную дозу. Бог ты мой, не остановись он поболтать с Карахом, не начнись ливень, не сбейся конь с дороги – Сварог вполне мог добраться к ночи до Фиортена и оказаться там в момент взрыва… Вообще-то и такое оружие лару не страшно – но как знать…

Кто-то наносит удары, нервничая, спеша и оттого ошибаясь и опаздывая…

– Карах, это правда, что дьявол никогда не делает ошибок? – спросил он вдруг.

– Говорят, сам дьявол никогда их не делает, – ничуть не удивившись, ответил Карах. – А вот его слуги частенько ошибаются, нет в них того совершенства… Нет, это люди, хозяин, я отчего-то чувствую. Очень плохие люди, очень злые, но все-таки люди.

Они тронулись в путь по безжизненной древней широкой дороге, мимо одиноких брошенных домов, целых деревень и пустующих замков, спустя день проехали то место, где боцман Блай убил маскирующегося под бродячего циркача харланского шпиона и изрубил в мелкую капусту василиска…

Дьявола или не дьявола рук было дело, только из окрестностей напрочь исчезли и без того немногочисленные крестьяне, словно разбежались кто куда, наконец уступив возделанные поля в полное владение нечисти.

Теперь Сварог даже жалел, что за ним нет погони. Он развернул бы коня и на всем скаку помчался бы врагу навстречу, сжимая в руке подаренный его величеством случаем волшебный топор. И – будь что будет.

Хотя нет, это было бы даже не мальчишеством, а предательством – и Борна, и всех тех, кто сложил голову, чтобы узнать правду о собираемом войске мертвецов. И если Сварог считает себя чем-то обязанным этим людям, людям, вытащившим его из Хелльстада, то он должен, сжав зубы, добраться до тех, кто сможет правильно использовать информацию, – до наместника королевы, а еще лучше до барона Дальга, являющегося в Харлане кем-то вроде резидента имперской разведки ларов. Дальг, минуя должностные ступеньки, напрямую доложит лорду Гаудину. Все. Необходимые меры будут приняты…

К сожалению, только в том случае, если это выгодно ларам и угодно королеве четырех планет. А если нет… Вот тогда и придет час помчаться навстречу преследователям, сжимая топор, – будь это хоть люди, хоть сам дьявол.

…Через несколько часов Сварог и сам уверился, что дьяволом тут и не пахнет, когда его конь, пугливо выгибая шею и осторожно ставя ноги, шагал посреди обугленных развалин Старой Гавани, Фир Норта. Эти дома спалили самым обычным образом – кое-где еще шипели головешки, лениво поднимались струйки дыма, колеблемые ветром с реки. Каменные стены уцелели, но покрыты копотью снизу доверху. Это уже были злоба и ненависть, не укладывавшиеся в обычные человеческие понятия. Уничтожение Фиортена еще можно как-то понять с военной точки зрения, но Фир Норт…

Сварог искал Басса и нашел в конце концов – израненного, обожженного, распятого на дверях «Приюта моряка» – единственного здания, оставленного нетронутым. Большие ржавые гвозди загнали в лодыжки и запястья по самые шляпки, кровь темными вертикальными полосами засохла на грязной двери, но Басс, казалось, еще жив. Ученый горьким опытом прошлой жизни, Сварог сначала внимательно осмотрел окрестные пепелища.

Нет, на засаду не похоже: нигде за руинами не раздавалось приглушенное дыхание, нигде из-за камней не вылезала человеческая тень. Будем надеяться, что здешние изверги не научились минировать пленных, и многие другие подлые хитрости земной второй половины двадцатого века им незнакомы. Моджахеды – те, например, любили привязывать ночью пленника где-нибудь поближе к блокпосту. И когда дозор обнаруживал беднягу в прибор ночного видения, то стрелял без раздумий, никак не подозревая, что пуля летит в своего… Один парнишка во взводе Сварога свихнулся после такого…

Нет, здесь все было чисто. Враг ушел, оставив распятого Басса умирать. Когда спешившийся Сварог остановился перед ним, немилосердно ругаясь про себя, веки Басса дрогнули, медленно приподнялись, стекленеющие глаза раскрылись, и Сварог напрягся, осознав, каких трудов Бассу стоило сфокусировать на нем осмысленный взгляд.

– Граф Гэйр… Где все…

– Не знаю, – почти крикнул Сварог. – Кто это сделал? Где…

– Быстрее уезжайте отсюда, – внятно выговорил Басс и уронил голову на грудь.

– Он умер, хозяин, – сказал Карах. – Он правильно говорил, нужно побыстрее отсюда уезжать. Здесь был кто-то непонятный, страшный, я таких не встречал…

Если капитан Зо все же имел основания отделаться от Сварога, то Басса, своего старого друга, он не бросил бы ни за что. А это могло означать только одно: не вышел хитрый капитан из Ямурлака, сложил бедовую голову не на море, а на суше. И у Сварога на память о крутом флибустьере остался только перстень-пароль, дающий ему право приказывать матросам «Божьего любимчика», оставшимся на борту дожидаться возвращения экспедиции.

Он прикажет поднять паруса, он возьмет курс на Харлан… Нет, он будет ждать возвращения капитана Зо сколько возможно. И пропади пропадом эта армия мертвецов вместе с герцогиней…

Сварог прыгнул в седло, на ходу подхватил уцепившегося за полу плаща Караха и поскакал к реке. Причал тоже сожгли. Кое-где он обрушился в воду, но много обуглившихся свай торчало над мутными волнами, и в некоторых местах сохранился обгоревший настил. Отовсюду несло гарью, у берега колыхались черные головешки. А уардах в ста от берега торчали из воды, накренясь, верхушки трех мачт, и концы оборванного такелажа колыхались, протянувшись по течению…

Сердце у Сварога оборвалось. Сомнительно, чтобы в этом безлюдном месте за эти дни бросил якорь второй трехмачтовый корабль. Значит, все они на дне – веселые бесшабашные удальцы, спасшие его из Хелльстада, и Акбар, и загадочный помощник капитана, которого Сварог так и не увидел, и пузатый кок по кличке Мышиный Соус, сбежавший в море от какого-то графа из Вольных Майоров и на прощанье подавший хозяину к столу замаскированную в невероятно аппетитном соусе тушеную мышатину, каковую граф почти всю и слопал, пока не узрел наконец на дне блюда хвостики…

– Пусть вода вам, господа, будет пухом… – бездумно повторял он привязавшуюся строку из слышанной на корабле баллады, стоя на берегу, и позволял ветру трепать волосы. Высоко над ним было хмурое серое небо. В котором, где-то там, за облаками, плавали населенные праздными ларами дворцы и замки. Перед Сварогом плескались серые волны Итела, отражающие небо, у берега совершенно черные. Траурно-черные.

«Ладно, – подумал он, не отрывая взгляда от верхушек мачт над мутноватой водой. – Может, меня всего-навсего и требовалось крепко разозлить. Что ж, разозлили на свой хребет. Я еще долго намерен прожить на этой планете, но не хочу, чтобы рядом по-прежнему обитали виновники всех этих гнусностей. Плевать на неизвестные подробности. Ясно одно: капитан Зо и его ребята, Борн, Басс, Блай, жители Фиортена – все это были хорошие люди, и тот, кто их убил, должен получить сполна. Такие вот мотивы, не лучше иных, но и не хуже многих… Убедили. Теперь это и моя война».

– Карах, тебе не кажется, что я опасный спутник для долгого путешествия? – спросил он.

– Что делать, – сказал Карах. – Хозяев не выбирают, уж какой попался… Ты меня забрал, придется служить.

– Знаешь что? – Сварог повернул коня. – Вообще-то сейчас начинается самое интересное – мы в автономном плавании, наших ходов никак нельзя предугадать наперед, потому что мы сами их не знаем… – Он старательно изучал карту. – Правда, дорога отсюда всего одна. В пятнадцати лигах ниже по реке значится некий Рут, обозначенный как обитаемое место. Некуда нам ехать, кроме как в Рут. А если на дороге…

– Что-то есть в воздухе, хозяин, – прервал Карах.

Сварог глянул вверх, но ничего не увидел. Только редкие облачка и черное круглое пятнышко у горизонта – чей-то замок.

– Ты про него, что ли? – спросил он, показав туда.

– Нет. – Карах задрал к небесам озабоченную мордочку. – Это гораздо меньше, подвижнее… а теперь его нету…

– Ладно, исчезаем отсюда. – Сварог подхлестнул копя.

Проехать можно было только по самой середине улицы, вернее, того, что от улицы осталось. Закопченные каменные коробки стояли редко, как последние гнилые зубы во рту старика. Над нагромождениями обвалившихся, обгорелых бревен курился слабый дымок. Хилый ветерок копошился в золе. Сварог утер пятерней пот со лба и посмотрел на руку. Рука тоже была черной – от золы.

– Хозяин, оглянись, – подал тревожный голос Карах.

Сварог оглянулся. По засыпанной углями земле за ним тянулась длинная-предлинная серая тень. Больше ничего. Но амулет на груди стал холодным.

– Ты можешь внятно объяснить, в чем дело? – Сварог остановил коня.

– Не могу, – выдохнул домовой. – Но лучше бы нам сейчас оказаться в таверне, среди раухов.

Впрочем, Сварог уже вроде бы и сам понял, откуда грозит опасность.

И, крепко саданув коня в бока, склонился к самой гриве.

Потревоженная копоть столбом взвилась к небесам. Несколько головешек, искря, полетели из-под копыт в обратную сторону, туда, где за всадником стелилась невероятно длинная тень – не остановившаяся и продолжающая догонять Сварога, даже когда он остановился.

Было страшно оглядываться, но Сварог заставил себя. Тень преследовала их, плавно перетекая ухабы, рытвины и груды обгорелого дерева. Тень становилась все короче и наливалась жирным черным цветом.

Сварог повернул, тень повернула за ними, с размаху зацепив каменную стену. И стена рухнула, подняв облако гари.

Тень уже не повторяла их контуры. Рождаясь у копыт коней, она постепенно превращалась в четырехрукую фигуру и тянулась этими руками к беглецам.

Храпящие кони перемахнули завал из бревен. Тень, уже набравшая густой черный цвет и начавшая набирать объем, разметала завал на всем ходу, как катящийся шар кегли. Теперь и за тень-то ее было трудно принять. Теперь это напоминало вылитую из чана на дорогу горячую смолу.

Только вдруг ожившую. И взбесившуюся.

Что делать, как уберечься от колдовства, Сварог не знал. Можно было прибегнуть к колдовству, засыпать дорогу позади себя сотворяемыми из воздуха бутербродами, столовыми сервизами и прочей чепухой – всем тем, что научили его создавать. Но для этого пришлось бы остановиться. Можно было попробовать вступить с тенью в бой – шаур по-прежнему ждал своего часа в кармане. Но для этого пришлось бы остановиться.

Мимо мелькнули остатки крепостной стены и рва. Не хватало, чтобы конь споткнулся. Сварог оглянулся, подозревая, что преследователь уже совсем близко и… и… Нет, останавливать коня он не стал. С галопа перевел на рысь, потом на шаг.

Тень или то, как эта мерзость называется на самом деле, не смогла покинуть пределы Фир Норта. Или не захотела.

– Что это было? – спросил Сварог, когда руины Фир Норта сравнялись с горизонтом.

– Честно говоря, – после долгой паузы ответил Карах, – я ничего не видел. Я зажмурился от страха и держался изо всех сил, чтобы не вывалиться на дорогу… А что это было?

– Бес его разберет, – сплюнул Сварог. На зубах хрустело от копоти. – Было и сгинуло. И слава Богу.

Глава вторая. «Я принял вызов»

Если объявил войну, как минимум подготовься к ней. А подготовку к войне не худо бы начать с перечисления врагов по пальцам… если пальцев хватит. Это новобранцев пугают несметные полчища врагов, ветерана же такая диспозиция только бодрит и делает злее и опасней. Смертельно опасней.

Во-первых, следует помнить о тех, кто там, за облаками, имеет на него зуб. А зуб имеется, и не маленький – штурман Борн говорил, что Сварога могли обнаружить и спасти в течение дня после падения яла, однако минула неделя, а о спасателях ни слуху ни духу…

Нет, если по порядку, то начинать следует с той загадочной силы, которая умыкнула настоящего графа Гэйра в неизвестном направлении. А далее, по очереди, следует вспомнить нечисть в космическом тоннеле, явившую ему картины ада и с помощью такой вот артподготовки намерившуюся завладеть его разумом и телом. Потом – тварь в образе пташки, заманившая Сварога в Лжемагистериум. Потом – неведомый Противник, который лишил его ял подъемной силы и обрушил на погибельные земли Хелльстада…

Уф. Самые неприятные личности перечислены. Остается пакостная мелочь. Родственники тех, кому снесли головы удалые предки графа Гэйра (кажется, в эту почетную команду включены все мало-мальски титулованные шишки земных королевств и даже Горрота. Кстати! Случайно ли оседлавший ящера воин вместо плаща носил горротский флаг?). И нет бы спасибо сказать предкам графа за то, что те приблизили час вступления в наследные права. Сволочи неблагодарные…

Кто еще? Ну конечно, те, кто заполонил три земных королевства так называемыми Глазами Сатаны. Скорее всего, это будет персональная военная кампания или освободительный поход. Его мы отложим до лучших времен, хотя при случае не упустим возможности сунуть врагу палку в колеса.

Или гранату в бензобак.

Потом – не стоит забывать летающую, прыгающую, бегающую и ползающую нечисть. Эту пакость мы будем рубить по ходу дела. И на десерт нам остается герцогиня Харланская, не дающая мертвецам спокойно почивать в земле. Требующая, чтобы мертвецы под звуки ее военных барабанов маршировали туда, куда она укажет. И пусть десертом положено заниматься в последнюю очередь, маленькие дети всегда тянут ручки сначала к сладкому. А Сварог в этом, почитай, еще совсем ребенок.

Он покачивался в седле и мурыжил голову злобно-веселыми мыслями.

Накачка перед боем. Стандартный психотерапевтический курс опытного вояки.

Часа через полтора они без всяких приключений добрались до обитаемого места под названием Рут. С первого взгляда было ясно, что раньше городок был не в пример обитаемее. Сварог долго ехал по пустым улицам, состоявшим исключительно из заброшенных домов – богатых некогда, бедных, средних. Не разрушенных или сожженных при штурме – просто брошенных однажды раз и навсегда. Иные носили следы разграбления в спешке, но по большинству видно было, что в них похозяйничали обстоятельно, не спеша и ничего не опасаясь, аккуратно сняли с петель двери, вынули стекла из окон, забрали все, что могло пригодиться в хозяйстве. Захватчикам такое ни к чему. Значит, постарались земляки и соседи, а дома определенно принадлежали тем, кто подался на полдень за лучшей долей.

Сварог свернул за угол. Там уже начинались обитаемые места – из труб идет дым, на улицах попадаются прохожие, а на удобном месте, которое не обойти и не объехать, расположился патруль – пятеро в шлемах и кольчугах, с мечами, копьями, арбалетами и единственным мушкетом военного образца. Тут же стояли две оседланные лошади, а на высоком шесте развевался незнакомый флаг – красная, желтая и белая вертикальные полосы, на красной изображен черный меч острием вверх. Странный флаг, не значившийся ни в одном геральдическом справочнике. А уж в здешней геральдике Сварог разбирался больше, чем во всем остальном: эти знания ему запихнули в голову в первую очередь. Согласно здешним правилам и традициям, красный цвет символизировал отвагу, желтый – богатство, достаток, а вот белый был траурным цветом. На белых конях везли хоронить покойников, в белые одежды облачались неутешные близкие. Одни лишь горротские короли, издавна славившиеся весьма своеобразным чувством юмора, сделали свой флаг белым…

Его заметили и взяли на прицел. И сразу стало видно, что это не какие-нибудь там наспех оторванные от сохи и втиснутые в кольчуги землепашцы, а регулярная армия. Пусть вооруженная и не по последнему слову. Мушкет поставлен так, чтобы смахнуть ездока с лошади, если тому придет в голову шальная идея удирать на полном галопе. А арбалетчики, как бы невзначай сместившись с линии огня, встали так, чтобы утыкать всадника стрелами, приди тому в голову сумасбродная мысль прорываться с боем. И еще: парни знали, кто на что способен, и секторы обстрела не пересекали – верили в верный глаз и твердую руку друг друга.

Сварог спокойно ехал прямо на них – и остановился в трех шагах, отметив, что наконечники стрел серебряные. И наконечники копий – тоже. Он разглядывал их, а они разглядывали его. Чтобы не нагнетать напряжения, Сварог заговорил первым:

– Документ показать, орлы?

Он постарался погасить все клокотавшую внутри ярость. И помня, насколько скоропалительно делают выводы стражи блокпостов всех времен и народов, постарался обойтись без резких движений, когда полез в седельную сумку за мандатом. Плавно-плавно отстегиваем ремешки. Долго роемся, чтобы у солдатиков не мелькнуло подозрение, будто он заранее ждал встретить здесь патрульный отряд. Теперь находим нужную бумагу. Может быть, умнее было бы слезть с лошади? Хотя уже поздно. Протягиваем бумажку.

– Сам рисовал? – спросил старший, изучив документ. Остальные хмыкнули невесело. Из чего можно сделать вывод, что служба солдатикам медом не кажется. Не до шуток им, бдят со всей ответственностью и осторожностью.

Сварог сказал чистую правду:

– А откуда я знаю, кто его рисовал?

Орлы хохотнули чуть веселее. Старший бросил:

– Не шевелись. Проверим.

Серебряный наконечник копья медленно поднялся к его груди – Сварог добросовестно замер, – коснулся шеи и отодвинулся гораздо быстрее. Лица у патрулей стали чуточку дружелюбнее, но старший, как ему и полагалось по должности, остался собранным и подозрительным:

– Смотри, если что… Тут у нас адвокаты не водятся. Откуда едешь?

– Из Фиортена, – бухнул Сварог и пожалел, что проговорился.

Но что прикажете делать, если других названий он попросту не знал и врать о незнакомых местах опасался?

– Как там?

– Паршиво, – сказал Сварог. – Нет больше Фиортена. Один пепел остался.

– Кто там был? – Старший даже не удивился такому ответу. Остальные тоже не вздрогнули.

А это уже плохо. Это называется – низкий боевой дух.

И за такое состояние боевого духа вверенного личного состава командира следовало расстрелять на месте. Иначе обойдется дороже. Впрочем, Сварог им не судья, чтоб так, с пылу с жару, делить на правых и виноватых. У него своя, персональная война.

– Ох, знал бы я кто, – сказал Сварог устало. – Он бы у меня кровью умылся… Кабаки в городе есть, ребята? Типа постоялого двора?

Они молчали. Расступились, правда, и он медленно поехал прочь. Вдогонку все же крикнули:

– Через базарную площадь, налево у зеленого дома – и прямо до самой реки. Постоялый двор тетки Чари.

Карах смирнехонько сидел под плащом. Прохожие, как один, оглядывались на Сварога – кто украдкой, кто открыто. Сварог понял, что приезжие здесь – вещь редкостная, что он станет темой для вечерней болтовни, ибо с новостями здесь плоховато…

Большого ума не требовалось, чтобы заметить: здесь властвует гордаябедность. Понятно – ни развитой торговли, ни серьезных ремесел и промыслов. Нелепо трудиться до седьмого пота, если завтра-послезавтра может прийти враг и все отнять. Трижды ему предлагали продать второго коня, один раз спросили, не ожидается ли какой войны, а однажды поинтересовались, не он ли беспутный племянник мамаши Микоты, лет двадцать назад сбежавший искать приключений и с тех пор не объявлявшийся. Сварог каждый раз молча мотал головой.

Он почувствовал вдруг, что Карах зашевелился под плащом, пробрался к шее. Это могли заметить со стороны, и Сварог, не поворачивая головы, прошипел сквозь зубы:

– Тихо! Что там?

– Хозяин, убей его! – зашептал Карах из-под капюшона. – Убей его сейчас же! Это плохой!

Сварог придержал коня, украдкой оглянулся – нет, никто вроде бы не обратил внимания, как приезжий пустился в дискуссию с собственным плащом.

– Вон тот, в черной шапке! – не унимался Карах. – Убей его побыстрее!

Сварог растерянно огляделся. Он как раз проезжал по базарной площади, где не особенно шумно торговали рыбой, старой одеждой, живыми овцами, дровами и пивом. Покупателей было самую малость побольше, чем продавцов. У лотка с рыбой, точно, стоял худой человек в буром кафтане и высокой черной шапке, какую носят на полудне Снольдера – круглой, с плоским донцем и наушниками. Человек этот ничем особенным не выделялся. Гильдейской бляхи у него не видно, но здесь их никто не носит.

– Убей его! – чуть ли не крикнул Карах.

Сварог колебался. Вспомнил, что однажды уже пропустил мимо ушей предостережения Караха и кончилось все дракой с вампирами, а могло кончиться и печальнее…

Пробормотал заклинание, и рука сама дернулась к топору.

На месте человека в черной шапке колыхалась мгла, черный сгусток тяжелого дыма, то принимавший зыбкие очертания человеческой фигуры, то переливавшийся в знакомый уже образ – шар над прямоугольником.

Впервые он эту дрянь увидел с палубы «Божьего любимчика».

И имя этой дряни было – Глаз Сатаны. Эта дрянь уже заполонила собой едва ли не пятую часть континента, там, где в школьных учебниках ларов значатся необитаемые земли. А теперь он встречает эту дрянь здесь, в Приграничье, среди ничего не подозревающих людей.

– Ах, вот это кто… – сквозь зубы пробормотал Сварог. – Карах, держись!

Он отвязал повод заводного коня, накинул его на столбик ближайшего навеса. Еще раз произнес заклинание. Теперь он вновь видел лишь худого человека, отвернувшегося к лотку с рыбой, – видел то, что и все остальные на площади, окруженной невысокими каменными домами с острыми крышами. Сварог развернул коня так, чтобы оставить худого справа, пустил вскачь. На бодрый конский топот стали удивленно оборачиваться. Разговоры прервались на полуслове. Лезвие Доран-ан-Тега шелестяще свистнуло в воздухе, и сразу же вокруг завопили. Сварог оглянулся, натянул поводья.

Отсеченная голова худого еще кувыркалась высоко в воздухе, невесомо выписывая круги вопреки законам природы и тяготения – словно живое существо, выбиравшее, где бы приземлиться на грязный булыжник. Обезглавленное туловище прочно стояло на ногах, из перерубленной шеи не брызнуло и кровинки, руки подняты ладонями вверх, словно готовятся поймать непоседливую голову, которой, дело житейское, захотелось вдруг полетать отдельно.

Голова упала на обрубок шеи и утвердилась на нем левым ухом. Пространство вокруг худого подернулось туманом, пронизанным тусклыми молниями, и вот тут-то началась настоящая паника, продавцы и покупатели брызнули во все стороны, даже овцы, мемекая, припустили прочь. Значит, все видели то же, что и Сварог, – как посреди площади возникает, принимая все более четкие, завершенные очертания, повисший над черным прямоугольником белый шар и с его бока немигающе таращится глаз – без век и ресниц, с желтой радужкой и белым кошачьим зрачком. И рожденный взгляд холоден, как лед. Как у рыси, которую Сварогу повезло подстрелить в Забайкалье.

Нечто вроде туманного диска возникло над шаром, рассыпая искры. Змеистые желтые молнии хлестнули по крышам домов, с грохотом расшвыривая черепицу и жестяные колпаки труб, опустились ниже, вышибая звонко лопавшиеся оконные стекла, выворачивая камни из стен, потянулись еще ниже, к людям…

Сварог выхватил шаур. Вереница свистящих серебряных звездочек пронеслась над ушами коня. И повторилось то, что Сварог уже видел однажды с палубы «Божьего любимчика», – спиралью завертелся густой черный дым, пронизанный зелеными вспышками, омерзительный вой, злобный и жалобный, пронесся над площадью и оборвался. Послышался сухой скрежет, дым кучей пыли осел на грязную булыжную мостовую.

Никто уже не кричал, только овцы блеяли, носясь по площади, а люди застыли неподвижно. Сварог подумал, схватил повод запасного коня и поскакал прочь – не устраивать же пресс-конференцию с митингом?

Через квартал он перешел на рысь, еще через квартал перевел коней на шаг. И все равно ловил любопытствующие взгляды местных жителей. И ему не нравились их лица – неулыбчивые, грустные или угрюмые, с навсегда въевшейся безнадежностью. Будто не в дальних далях он, а на исторической родине, в каком-нибудь захолустном городке, возведенном, чтобы секретный заводик, имеющий вместо названия только номер, получил рабочую силу. И дни идут за днями: к станку, от станка, к станку, от станка. Разве что можно только напиваться до чертиков – от этакой безысходности.

Постоялый двор под вывеской «Жена боцмана» стоял на отшибе у самой реки – приземистый каменный дом с конюшней и деревянными пристройками, все это обнесено добротным деревянным забором. Посреди двора величественно возлежала свинья и бродили куры.

Сварог проехал в распахнутые ворота и остановил коня у широкого крыльца. Дверь распахнута настежь, но внутри тихо. Из конюшни появился угрюмый высоченный детина. Рукава засучены, за пояс заткнута короткая, тщательно обструганная дубинка. На трактирного слугу он походил не больше, чем Сварог на герцогиню. Но спросил предупредительно, как положено:

– Чего изволите?

– Есть, пить, ночевать, – сказал Сварог. – Все эти удовольствия можете предоставить или только некоторые?

– Все, ваша милость, если есть денежки, – ответил детина. На правом запястье у него Сварог заметил синюю татуировку – русалка с огромной пивной кружкой. Похоже, морская тематика не ограничивалась вывеской. – Расседлать, ваша милость?

– Расседлай, – сказал Сварог. У него самого это до сих пор получалось довольно неуклюже. Детина, ничуть не удивившись, принялся за работу. Сварог заметил, что и у него получается не лучше.

Карах смирнехонько притаился в откинутом капюшоне плаща.

Сварог стоял, прислонившись плечом к столбу, наблюдал с интересом, как детина возится с пряжками и ремнями, беззвучно чертыхаясь под нос.

– Где плавал? – напрямик спросил Сварог.

Детина не стал вздрагивать и цепенеть. Буркнул, не отрываясь от работы:

– Везде помаленьку.

И за такой ответ спасибо. Что он, в самом деле, лезет хлопцу в душу в манере замполита Ульянова (ни с какого бока не родственника). Если надо, чтоб тебя здесь принимали за Вольного Топора, то и вести себя следует, как Вольный Топор. Просто пожрать, просто надрызгаться вином.

– Фогороши в городе есть?

– Где их нет? Позвать?

– Зови. – Сварог принял равнодушие детины как должное.

Понятно, моряку не радостно халдействовать, даже если по неписаным вездесущим законам музыканты должны будут отвалить ему десять процентов гонорара.

– Гулять будете, ваша милость?

– Немножко.

– С радости или с горя?

– А что, есть разница?

– Еще какая, – хмыкнул детина. – Почему-то с радости все спокойно обходится, а как завернет кто с горем, непременно норовит, подлец – уж простите, ваша милость, – запалить таверну. Вы из которых? – Наконец хлопец немного оживился. Возможно, причиной тому была пусть зыбкая, но перспектива поработать кулаками, усмиряя загулявшего буяна. С точки зрения хлопца это было куда привлекательней взимания десятины с хлипких музыкантов.

– Пожалуй, с горя, – сказал Сварог. – Правда, нет у меня такой привычки – палить таверны.

«И вообще, я в таверне впервые в жизни», – мысленно добавил он. Не воспринимать же всерьез обиталище гостеприимных ямурлакских вампиров!

– Мне что, – сказал детина. – Мое дело предупредить – хоть воды поблизости и навалом, за баловство с огнем и по башке схлопотать можно. Будь вы хоть харланский герцог.

– Там герцогиня.

– Будь вы хоть сама харланская герцогиня.

– Учту, – сказал Сварог.

В таверне и в самом деле никого почти не было. За одним столом потребляли пиво серьезные люди – четверо гуртовщиков с бычьими головами на бляхах Серебряной гильдии. Судя по гербам, гуртовщики были ронерские. Они беседовали степенно, отвешивая четко выверенные слова: «спрос», «предложение», «накладные расходы». Держали руки или на кружках, надежно обхватив запотевшую глину всей пятерней, или сложив на пузе и перебирая пальцами, или на боках, поближе к дородным кошелям – чтоб не уперли. За другим столом тихонько резалась в кости компания – на вид сплошь темные личности непонятного сословия, числом восемь. Бегающие глазки, шустрые пальцы и экзальтированные выкрики. За третьим, уронив голову в блюдо с кое-как обглоданными копчеными ребрышками, мирно похрапывал субъект в довольно приличном камзоле. Остальные столы, десятка полтора, пустовали.

Сварог подошел к стойке. Из задней комнаты, вытирая руки передником, вышла тетка лет сорока, с крепкой, отнюдь не расплывшейся фигуркой, не лишенная секс-эпила, но сущая бой-баба на вид. Если это и есть жена боцмана, боцман прочно сидит под каблуком.

– А налейте-ка мне, хозяйка, чего-нибудь для начала, – сказал Сварог, прислоняя к стойке топор.

Хозяйка налила ему из кувшина большой оловянный стакан. Он попробовал – одна из разновидностей здешнего коньяка, не самая скверная. Коньяк положено наливать в маленькую рюмку, греть в ладони и любоваться напитком на свет солнца или свечи. Но если бы он попробовал вытворить нечто подобное здесь, его тут же захотели бы пришибить. И правильно захотели бы – не выделывайся. Выпил до половины, посмотрел на хозяйку, а хозяйка посмотрела на него:

– Это вы гулять собрались?

– Да какая там гульба, – сказал Сварог. – Легкое расслабление тела и души, с должной музыкой. С горя, признаться, но таверну поджигать не намерен, не беспокойтесь.

– Перек пошел за фогорошами. Девок поискать? Тут этот промысел не особо процветает, ну да шлюхи везде сыщутся.

– Уж это точно, – философски сказал Сварог и допил остальное. – Только ну их к черту. Не тянет что-то.

– Это Вольного Топора-то? – Тетка поморщилась.

– Вы меня, хозяйка, не шибко пытливо расспрашивайте, я и врать не буду, – сказал Сварог.

– Тоже верно…

– Вы и в самом деле жена боцмана?

– Вдова, – сказала хозяйка. – Вместе плавали, пока мой дурак не сотворил последнюю в его жизни глупость…

– Это какую?

– Знаете, ваша милость, вы тоже не всюду нос суйте, вот и поладим. Если тетка Чари будет помнить про все глупости, свои и мужнины…

– Понятно, – сказал Сварог. – А на «Божьем любимчике» плавать не доводилось?

Наверное, он как-то не так спросил, не по-свойски, сразу выдав, что не слишком силен во флотском жаргоне, а значит – человек то ли сторонний, то ли малоопытный, но и так и так – опасный. Во времена оны доводилось ему как-то коротать отпуск в санатории Минобороны, деля номер с майором по фамилии, кажется, Мазур. И хотя тот был именно майор, а не капитан третьего ранга, но к флоту явно имел прямое отношение – говорил «Мурманск» и «компас» с ударением на второй слог, «шторма», «ветра»… так вот он никогда не говорил «плавали» – всегда «ходили». Возможно, и здесь для этого понятия применялись особенные слова.

Тетка Чари посмотрела на него крайне внимательно и помолчала, словно ждала чего-то. Не дождавшись, пожала плечами:

– Так ведь каждый прохиндей про себя думает, что он – божий любимчик…

Но в глазах у нее определенно что-то этакое мелькнуло.

– Бросьте, – сказал Сварог. – Я здесь человек новый, да не вчера родился. Конечно, есть какой-то тайный знак для своих или пароль, но я его не знаю… Вы мне только одно скажите: за последние два дня «Божий любимчик» здесь проходил?

Он поднял руку так, чтобы она увидела перстень Борна. Сам не знал, откуда такая уверенность, но русалку Переку явно наколол тот же умелец, что разрисовал иных моряков капитана Зо.

– Ни слуху, ни духу… – мотнула головой тетка Чари.

– Так… – Сварог повесил голову. – Тогда налейте еще, что ли.

Она плеснула в стакан и задумчиво сказала:

– Может, проще будет вас сразу со двора взашей вышибить? Не люблю я загадок и не люблю, когда чего-то не понимаю…

Она словно бы размышляла вслух. Или спрашивала совета у какого-нибудь своего божка. Рука, отставив полупустую бутылку, потянулась к шее, где, видимо, висел амулет. Это напомнило Сварогу его собственный жест, который он повторял все чаще после встречи с вампирами.

– Да ладно вам, – сказал Сварог. – Переночую и поеду. И никакого от меня беспокойства. Вы мне лучше соберите поесть, я и в самом деле жрать хочу…

– А этот, что в капюшоне у вас сидит?

– Что, видно?

– Ухо торчит. А теперь спряталось. – Это было сказано уже с явной иронией. Словно тетка Чари приняла окончательное решение предоставить гостю кров и сервис. Острые вопросы и ответы отзвучали, пришел черед необременительного трепа.

– Да он безобидный, – сказал Сварог.

– Сама знаю. Когда была маленькой, в деревне, у нас в амбаре целых два жили. Косу мне заплетали. Ну, вон туда садитесь, что ли.

Он забрал топор и уселся за массивный стол, не близко и не далеко от прочих посетителей, показывая, что новый постоялец не спешит обзавестись друзьями, но никого и не сторонится. Тетка Чари, сделав несколько рейсов от стойки, понаставила перед ним тарелок и кувшинов. Еда была простая, но сытная. Розовый, впечатляющих размеров ломоть ветчины и соответствующая краюха ржаного рассыпчатого хлеба с пропеченной корочкой. Желтоватый, нарезанный толстыми кусками сыр вроде «Вологодского».

Блюдо с утонувшей в подсолнечном масле, обложенной зеленым лучком селедкой, размерами больше похожей на щуку. Кольцо сухой колбасы «смерть зубам». Плошка с горячим месивом из овощей…

– Ага, вот и фогороши ваши идут, торопятся, голубчики, с похмелья небось…

Наметанным глазом легко вычислив заказчика, военно-полевой оркестр без шума, с достоинством прошествовал от входа к столу и, как у себя дома, начал занимать места. Тренькнула задетая струна, глухо загудел фанерный корпус, когда братцы складывали свою музыку на край, подальше от тарелок.

Она принесла стопку оловянных стаканчиков, вложенных один в другой, – для фогорошей, рассевшихся за столом и откровенно потиравших руки.

– За знакомство? – Сварог поднял стакан, разглядывая их.

Народ был колоритный – музыканты из снольдерских степей, в синих штанах, желтых рубашках и красных жилетах, все потертое и штопаное, но на шеях сверкают диковинные золотые украшения, а на пальцах – массивные золотые перстни с крупными самоцветами. Этой привилегии – носить кольца с драгоценными камнями – завидовали все сословия и гильдии, ибо подобным правом обладали одни дворяне. Этот народ принципиально носил из оружия только серебряные сабли против нечисти.

В самых диких и безлюдных местах ходил как по родной улице. Потому что убить или ограбить фогороша считалось преступлением более мерзким, чем убийство собственной матери.

– Как же это вы, ребятки, всей этой красоты с похмелья не спустили? – спросил Сварог.

Старший, черный, как ворон, усач, сверкнул ослепительными зубами:

– С Сильваны, должно быть, ваша милость? Обычаев наших не знаете? Подыхать будем, а не пропьем. Традиция. Фогорош может ходить хоть голым, но если он при сабле и драгоценностях – чести его урона нет. Ваше здоровье! Музыку лучше слушать после пары наперсточков, а чтобы играть и петь душевно, потребно этих наперсточков не меньшее количество. Посему поднимем и опростаем, не унижая себя закуской! У вас печаль или вовсе наоборот?

– Хороший человек умер, – сказал Сварог, ощущая уже после чарки коньяка приятную сдвинутость сознания. – А потому урежьте-ка «Тенью жизнь промчалась», да так, чтобы…

– И никак иначе! – успокаивающе поднял ладонь старший. – Дело знакомое весьма и насквозь. Гей!

Они встали, разобрали инструменты – две явные скрипки, нечто похожее на гитару, только прямоугольное, обвешанный колокольчиками бубен, – переглянулись, кивнули друг другу и действительно урезали так, что все кабацкие шумы и все печали отодвинулись невероятно далеко, осталась только мелодия, удивительным образом и лихая, и горестная:

Гей, сдвинем чары!
Трещат пожары,
Звенят клинки и мчатся скакуны.
Милорды, где вы?
Заждались девы,
Хоть мы бывали девам неверны…
Гуртовщики уважительно замолчали, тихонько, чтобы не стукнуть, поставили кружки на стол. Тот, чья очередь была бросать кости, тоже замер, занеся стакан с костями высоко, да так и не перевернув. Только дремлющий в блюде с рыбьими костями господин никак себя не проявил.

Тенью жизнь промчалась!
Тенью жизнь промчалась!
Тенью жизнь промчалась!
Не плачьте обо мне.
Тенью жизнь промчалась!
Тенью жизнь промчалась!
Бешено умчалась
На белом скакуне…
И уже не наши
И мечи, и чаши,
Под тобою пляшет
Белый аргамак,
Знающий дорогу
К черту или к богу.
Конь мой белый, трогай…
Скрипка рыдала над самой его головой, потом фогороши разомкнули кольцо, кружили меж столиков, то приближаясь к Сварогу, то отдаляясь, полузакрыв глаза, ничего не видя вокруг, ни на миг не прекращая игры.

Сварог поднял глаза – трое из числа темных личностей сидели напротив и выразительно поглядывали на свои пустые стаканы, прихваченные со стола. Сварог налил им, пригляделся внимательно – рожи были самые продувные.

– Внесем ясность, – сказал он, полез в карман, вытащил пригоршню серебра и аккуратно высыпал на стол. – Вот это все, что у меня есть. И я могу по-мужски угостить винцом кого-нибудь, но ужасно злюсь, когда меня, сиротиночку, хотят обидеть… Усекли?

У него оставалось еще десятка три монет в потайном кармане и шаур, который легко можно было использовать как вечный агрегат по производству серебра, поскольку машинка не имела ограничителя ресурсов, но об этом он не стал распространяться.

– Нет, такого даже грабить жалко, – сказал один, не отрывая, как и остальные, завороженного взгляда от серебряных кружочков. – Как дите малое…

– Не понял, – сказал Сварог.

– Мы, ваша милость, не записные душегубы и не святые, – сказал собеседник. – Так, посередке где-то болтаемся. Потому что тут, в Пограничье, не любят чересчур уж сволочного люда, но и святым здесь никак не житье. Мой папа – умнейший был человек, хоть и сплясал в конце концов с Пеньковой Старушкой – всегда меня учил, что не стоит грабить того, кто тебе непонятен, а то боком может выйти… Вы что, сударь мой, никогда не слышали, что в Пограничье, в противоположность всему остальному миру, серебро не в пример дороже золота?

– Слышал, – сказал Сварог.

– Но не слышали, насколько дороже. Иначе не стали бы все это на стол вываливать. Вечереет, в кабаке народишко скопляется, и не все такие осмотрительные, как мы, не у всех был такой мудрый папа, как у меня, так что вы от греха подальше все это спрячьте… – Он придвинул Сварогу деньги, ухитрившись при этом ловким движением мизинца отправить две монеты себе в рукав. И тут же поднял руку, подперев щеку ладонью, чтобы монеты провалились поглубже к локтю. – Значит, что? Значит, в здешних делах вы совершенно не разбираетесь, и вам, сдается мне, ох как пригодятся люди, которые за десяток серебрушек дадут дельный совет насчет чего угодно. А то и поручение выполнят за умеренную плату. Другие за вас и больше бы дали.

– Это кто? – тихо спросил Сварог, перегнувшись к нему.

– Да ездят тут всякие…

Сварог сгреб монеты, отсчитал десять и положил перед ним, а остальные спрятал.

– Это за советы или за ответы на вопросы?

– За ответы, – сказал Сварог.

– Ваша милость, тут четвертый день крутятся харланские шпики с полными карманами серебряных и ищут, кто бы согласился для них хватать всех едущих из Ямурлака.

– Значит, вы настолько честные, что предпочитаете десяток серебряных полному карману?

Серебро – дело наживное, серебра было ни капельки не жалко.

А вот недостаток информации мог привести к провалу. Поэтому Сварог решил обстоятельно выслушать человечка, до последнего слова, не перебивая. Как алкоголик терпеливо и бережно выцеживает последние капли из пузырька лосьона. Потому что других источников информации не предвидится. Впрочем, слепо верить услышанному было бы тоже непростительной глупостью. Но Сварог надеялся, что сумеет отделить зерна от плевел.

– Расклад такой, что именно так и выходит. Потому что – гораздо безопаснее. Парочка из тех шпиков уже пляшет с Конопляной Тетушкой. Не любят у нас харланцев. А молодой князь, хоть и сопляк, себя поставить сумел. Словом, мы вас предупредили. Народ здесь разный, так что я бы на вашем месте долго в Руте не задерживался. У тетки Чари вам будет безопасно, но разговоры пойдут. Уже по всему городу болтают, как вы этого черта на базаре замочили, только что наши ребята пришли, рассказали. А когда все, кто здесь пьет, по домам разойдутся, все будут знать, где вы на постое имеете честь обретаться.

– Тогда перейдем к советам, – сказал Сварог, сделал знак фогорошам, чтобы продолжали. – Вот еще восемь.

– До десяти двух не хватает…

– Восемь, да две в рукаве – десять, нет?

Прохвост рассмеялся и, сложив ладонь ковшиком, смел монеты со стола себе в пригоршню:

– Верно, десять… Что вам посоветовать?

– Как мне побыстрее попасть в Харлан.

Вот теперь темные личности по-настоящему удивились:

– Но ведь они вас ищут…

– И тем не менее, – сказал Сварог, уверенный, что если братцы и задумывали скормить ему за денежки пару-тройку протухших баек, то теперь, сбитые с панталыку и не отрепетировавшие конферанс загодя, будут вынуждены, дабы не проколоться, давать только надежные рекомендации.

– Ну, вам виднее. Может, они просто не хотят, чтобы вы в Харлан добрались, а может, прятаться и в самом деле лучше там, где светлее. Мой папа тоже, бывало, краденое прятал в лавочке аккурат напротив резиденции квартального полицмейстера… Утречком садитесь на коня и скачите вниз по реке, в Адари. У нас здесь одни рыбацкие лодки да два княжеских корабля, а в Адари – приличный по меркам Пограничья порт. За два десятка серебряных вам шикарную посудину продадут – с палубой, трюмом, каютой, капитаном и тремя корабельными патентами на три разных названия… А если отыщете в кабаке «Петух и пивная кружка» такого Брюхана Тубо и сложите пальцы вот так, – он показал, – да отсыплете ему еще пяток, он сам для вас и разыщет, что нужно, пока пиво пьете, вам и бегать не придется.

– Ладно, – сказал Сварог. – Но если что…

– Под землей найдете, дело ясное, – кивнул тот. – Не сомневайтесь, все честно. Только с князем не связывайтесь, он у нас романтик, голову задурит, и пропадете…

– А ну-ка, брысь отсюда! – цыкнула неизвестно когда подкравшаяся хозяйка.

– Тетка Чари, да мы вполне мирно беседуем… – Собеседник Сварога вскочил и примирительно развел руками.

– Соколик мой, я таких на нок-рее вешала… – тихонько сообщила тетка Чари. И хотя в руках у нее не было ничего, что приблизительно напоминало бы оружие, Сварог вдруг с удивлением обнаружил в ее позе сходство с первой позицией «приема по перелому локтевого сустава противника» из учебника боевого самбо. Ух ты!

Вряд ли она шутила – темные личности сразу поскучнели и, учтиво раскланявшись со Сварогом, заторопились прочь, однако тетка Чари мгновенно извлекла из-под передника нечто напоминавшее деревянные грушевидные нунчаки, сгребла самого разговорчивого за запястье и крутанула так, что тот взвыл.

– Стоять, выползок черепаший! Ваша милость, деньги у них забирать будете?

– Не надо, они их честно заработали, – сказал Сварог.

– Ну-ну… Все равно – брысь! – Она присела рядом со Сварогом. – Надоели, не клиенты, а сплошная шпана. Нет, пора закрывать все к русалочьей матери и перебираться в Ронеро, полузабытую милую отчизну. Благо про нас там все и забыли, все сроки давности вышли, гончие листы давно не кружат…

Сварог вежливо помолчал. Хозяйка посидела, слушая музыку, вздохнула и сказала, как показалось Сварогу, со значением:

– Знала я одного штурмана, ужасно любил, когда ему играли «Тенью жизнь промчалась». И все говорил, что закажет ее по себе вместо заупокойной…

Сварог выдохнул:

– Может, мы и разных штурманов имеем в виду, но мне отчего-то кажется, что одного.

– Вы не из Старой Гавани едете?

– От Старой Гавани остались одни головешки, – сказал Сварог. – И три мачты из воды торчат. «Божий любимчик» должен был нас ждать…

– А Зо? С ним что?

– Мы… ну, в общем, мы прорвались поодиночке, – сказал Сварог. – Может, Зо просто припозднился. Может, там на дне вовсе и не «Божий любимчик»…

Несмотря на дружескую симпатию к хозяйке, Сварог поостерегся распускать язык. Ситуация такова, что сейчас доверять он мог только себе. Да и незачем тетке Чари знать чужие секреты. Секреты эти такие, что могут и жизни стоить невинному человеку…

– Ну да, – горько усмехнулась тетка Чари. – В таких делах, голубчик мой, обходится без всяких «может». Говорила я своему дураку. И Вентрасу говорила…

– Вентрас в Винете, – вырвалось у Сварога.

Тетка Чари нисколечко не удивилась:

– То-то и оно…

– А что такое эта Винета?

– Как вам еще до сих пор голову не оторвали? Ведь ничегошеньки не знаете… А интересно, знаете хоть, на кого вы жутко похожи?

– Знаю, – сказал Сварог. – До чего мир тесен…

– Мир-то большой, только вы бродите по старым дорогам вашего двойника, вот и нарываетесь. Вы, часом, не сын?

– Вот уж нет, – сказал Сварог. – Долго объяснять, вам наскучит. Я и сам еще не разобрался до конца в иных странностях.

– Понятно. Может, вам чем помочь? Вы, конечно, не наш, но явно как-то с нашими повязаны…

– Спасибо, сам справлюсь. Скажите, если эти прохвосты что-то посоветовали, на них можно полагаться?

– Можно. И рады бы положить грех на душу, да помнят, где живут. Если что, я им устрою грустную жизнь на фоне сплошных неприятностей… Утром уедете?

– Скорее всего.

– А выскочить из этого дела никак не можете?

– Не хочу.

– Ох, беда с вами, с идейными, – вздохнула тетка Чари. – Не умеете вовремя остановиться. Правда, мой дурень был не из идейных, да тоже не сумел остановиться вовремя. Вот и крутись теперь слабая женщина со всем хозяйством…

– А Перек?

– Перек хорошо умеет махать абордажным топором да лазить по мачтам. А для хозяйства нужна смекалка. Ничего, вскорости начну собираться в Ронеро, подожду пару дней, вдруг Зо на горизонте все же обозначится…

– Если появится, скажите ему, что я ушел в Харлан.

Этот секрет Сварог доверить тетке Чарли решился. Потому что оставалась надежда. Пусть слабая, но оставалась. И если Зо жив, то ему следует дать возможность восстановить путь Сварога. И если Сварог сгинет, его смерть поможет кому-то вовремя выбрать правильную тропу и уцелеть… а может, и победить.

– Тоже, нашли место. Сплошные колдуны. Одно меня утешает: если эти твари, шары чертовы, пойдут дальше, от Харлана половинка останется…

– А вас не беспокоит, что они пойдут еще дальше?

– Они ж не могут переходить реки. Разве что найдется сволочь, устроит им мост. Достаточно натянуть шелковинку поперек реки, иной нечисти это, что мост каменный…

– Боюсь, сволочь отыскалась, – сказал Сварог. – Один сегодня был на базаре. В человеческом виде.

– А я решила, брехня.

– Я сам видел.

– Нет, пора отсюда сматываться. Уж если стали людьми оборачиваться… Значит, его и в самом деле угрохали?

– Да как раз я его и… – сказал Сварог.

– Идите вы! Я-то думала, брехня, пришел старый Шовер, а этот, не сбрехнувши, чарку ко рту не поднесет… – осеклась, уставилась через плечо Сварога. – Вот сюрприз! Князь!

Сварог обернулся. Гомон приутих, даже фогороши заиграли потише. В дверях стоял светловолосый юноша, почти мальчишка. Вокруг высокой тульи шляпы поблескивает княжеская корона, на груди серебряная цепь (хотя согласно законам геральдики князю полагается носить золотую, строго определенного фасона).

Двое в кирасах и рокантонах вошли следом, встали по сторонам двери. Тот, что проверял сегодня на окраине документы Сварога, кивком показал на него князю. Князь направился к столу. Солдаты остались у двери. Тетка Чари проворно вскочила:

– Ваше сиятельство, честь какая… соизвольте снизойти, чем богаты…

На них таращились со всех сторон. Вспомнив, в какой он личине обретается, Сварог встал и низко поклонился, приложив обе руки к груди.

– Я Ведем, князь Рута, – сказал юноша. – Где мы можем поговорить?

Тетка Чари побежала впереди:

– Сюда, ваше сиятельство, тут ни одна живая душа… – Она распахнула дверь в просторную заднюю комнату, выскочила, вернулась с огромным подносом. – Чем богаты…

– Поставьте и уходите, – бросил князь. – Станете подслушивать – повешу. – И, что понравилось Сварогу, стал осматривать помещение без всякой брезгливости. Наоборот, с любопытством. Не каждый день князю доводилось посещать таверны.

Еще Сварог с улыбкой подумал, что в этом они с князем похожи.

Тетка Чари, пятясь, вывалилась за порог и тщательно прикрыла тяжелую дверь, схваченную поперек коваными железными полосами. Князь нервно прошелся по комнате, сел на скамью, посмотрел на Сварога:

– Садитесь. Кто вы?

– Путешественник, – сказал Сварог.

– Куда направляетесь?

– Вниз по реке.

Сварог задумался – отчего это князь так вежлив? Обычно любой, обладающий гербом, «тыкает» Вольному Топору без зазрения совести – если только чувствует силу на своей стороне. Странное поведение для полновластного хозяина, привыкшего походя грозить виселицей встречным-поперечным…

Князь смотрел на него напряженно и беспомощно. Сварог ждал, скрестив руки на груди. Снаружи не долетало ни звука, дверь была сработана на совесть.

– Что у вас за странный флаг? – спросил наконец Сварог.

– Это флаг Пограничья. – Князь задрал подбородок с видом гордым и непреклонным.

– А зачем там белая полоса?

– Потому что на нашей земле – беда.

– Зачем там меч, я уже понемногу догадываюсь, – сказал Сварог. – Интересно, а Пограничье знает, что у него такой флаг?

Князь понял иронию, к тому же спохватился наконец, что инициатива ушла у него из рук. И рассердился:

– Я вас могу и повесить… Или повесить рядом с харланским шпионом, или выдать харланским шпионам.

– А смысл какой? – поднял брови Сварог.

– За вас хорошо заплатят… Оружием или серебром.

– Разве все дело только в оружии или серебре?

– Дело в людях, которые могут дать это серебро. Естественно, чтобы ценой не было предательство. – Князь показал ему согнутую серебряную звездочку, должно быть угодившую в стену: – Ваша?

– Да, я обронил несколько на площади… – сказал Сварог. За сегодняшний день он привык говорить недомолвками, что впору было забеспокоиться – а не разучился ли он изъяснятся нормально.

Звездочка вдруг полетела в него. Сварог не шелохнулся, и звездочка отскочила от его груди, словно отброшенная ударом невидимой теннисной ракетки.

– Ну конечно, – сказал князь. – Следовало ожидать. Снизошли к нам поразвлечься?

В его голосе прозвучали такое презрение и ярость, что Сварогу стало не по себе. Да, он – лар, а лара нельзя убить оружием, которое не держишь в руке. Да, не любят ларов под облаками. И за что их любить – в большинстве своем спесивых, равнодушных небожителей? И Сварог, точнее будет – лорд Сварог, граф Гэйр, – тоже должен испить до дна чашу нелюбви, – иначе будет нечестно.

– Не совсем, – сказал Сварог. – Верить или нет, дело ваше, но у меня серьезное дело. И я не ищу ссор… если мне их не навязывают.

– Я вам не собираюсь навязывать ссору.

– Тогда зачем же вы на меня вызверились? – тихо, даже ласково спросил Сварог. – Никого не трогаю, пью вино, честно сказать, по весьма печальному поводу…

– Простите, – сказал князь. – Я понимаю, что лично вы ни в чем не виноваты…

– А кто виноват и в чем?

«Опять меня понесло в высокопарные выси», – с неудовольствием отметил Сварог. Точно эта местность скверно влияет на лексику. Завтра же сделаю отсюда ноги.

Князь прошел к столу, налил себе черной «драконьей крови».

Постоял с чаркой в руке, резко задрав голову, осушил до дна. Повернулся к Сварогу:

– Так что, вы говорите, случилось с Фиортеном?

– Дотла, – сказал Сварог и горизонтально повел рукой, чтоб не оставалось никаких сомнений.

– А?..

– Тоже. – Сварог понуро опустил голову, вспомнив распятого Басса. Князь тяжело стукнул чаркой о стол и снова нервно заходил по скрипучему полу.

– Все хуже и хуже. Они уже начали оборачиваться людьми, и кто-то помогает им пересекать реку… Думаете, не найдутся люди, которые станут им помогать?

– Ну, не столь уж я хорошего и высокого мнения о человечестве, – сказал Сварог. – Конечно, найдутся, уже нашлись… Чего вы от меня-то хотите?

Князь схватил его за рукав, приблизил яростное и упрямое, совершенно мальчишеское лицо:

– Я сам не знаю, чего хочу. Но их нужно остановить. Вам уютно и спокойно там, наверху, вас все это не касается. А мы живем здесь. И отступаем, отступаем… Они уже расхаживают по эту сторону реки…

– Я понимаю, – мягко сказал Сварог. – Но я, честное слово, не могу поубивать их всех. Одному такое не по силам.

– Я просил аудиенции у императрицы, – сказал князь. – Здесь, понятное дело, нет имперского наместника, пришлось ехать в Ронеро. Мне ответили, что ее величество удостаивает аудиенции лишь правителей юридически признанных государств. Понимаете? Мы, здешние властители, имеем все права вольных ярлов, можем возводить в дворянство, но нас как бы не существует. Имеющие глупость здесь обитать – словно бы призраки. С юридической точки зрения.

Невольно перед глазами Сварога встала королева. Как живая. Ее величество Яна-Алентевита, императрица четырех миров. Девчонка в коротком алом платье и пурпурном плаще, расшитом золотом. Такой ее помнил Сварог…

И еще другой ее помнил Сварог – окруженной людьми, которым она не рискует доверять. Одинокий испуганный ребенок.

– Ну, она же наверняка и не знала о вашей просьбе, – сказал Сварог. – В таких случаях наместник сам решает…

И опять недовольство собой кольнуло Сварога. Чего это он заступается за королеву? Или ему нравится устоявшийся порядок вещей?

А может, это выпивка делает из него спорщика?

– Разве нам от этого легче? Конечно, мы всегда можем перебраться в какое-нибудь из соседних государств, принять подданство, многие так и поступили. Я, несомненно, останусь при прежнем титуле… Но здесь – наша родина. Мы хотим жить на родине. Однако не в силах отстоять ее сами. А для вас смести их с лица земли было бы детской забавой…

«Положеньице, – подумал Сварог. – Кто бы мог представить, что придется принимать упреки за всех, благоденствующих сейчас в небесах?» Не рассказывать же ему свою историю? Даже если поверит, то чем ему это поможет?

Князь ему нравился – из таких сопляков, бывало, получались отличные солдаты. Если только их не убивало в первом же бою. Впрочем, в бою первыми всегда убивают лучших. Такая вот печальная арифметика.

Сам Сварог здесь справляет поминки по человеку, который был лучше него.

– Иногда кажется, я сойду с ума, – сказал князь. – Или соберу людей, мы переправимся через реку и постараемся перебить их, сколько сможем…

– И много вы соберете людей на такое предприятие?

– Мало. Но нет сил сидеть и смотреть. Нет терпения ждать, когда сбудется пророчество. В него уже и не верят…

– Какое пророчество? – заинтересовался Сварог.

– Из Кодекса Таверо.

– А что там сказано?

– Неужели не знаете? Говорят, у вас там, наверху, богатейшие библиотеки.

– Я, вертопрах такой, редко навещал библиотеки, в чем сейчас искренне каюсь…

– «Когда Сатана пошлет глаза свои на землю, и они, пятерясь и десятерясь, нечистыми ордами заполонят многие области из ныне цветущих, сея зло, рухнут могучие государства, а иные, отделенные от угрозы землями, не имеющими королей, в слепоте своей и гордыне будут полагать, что избавлены от напасти, но это – ненадолго. И единственным путем к избавлению станет пришествие отмеченного Богом Серого Рыцаря, во многом схожего с фигурой шакра-чатуранджа, именуемой Серый Ферзь, ибо тому рыцарю суждено пройти долгий путь по дороге неведения меж Добром и Злом. И предсказанное мною не есть предначертанье – ибо кому ведомы помыслы Господни? Лишь самому Господу. Но если миру суждено спастись от Глаз Сатаны, его спасет Серый Рыцарь, отыскавший Златовласую Привратницу, единственную, кому под силу запереть замок на двери, которой нет; о которой все будут думать, что она есть, а о призраке станут полагать, что он жив и обладает горячей кровью; принцессу, дочь короля, жестокого короля Длинной Земли».

А мальчишка-то, оказывается, умеет не только отдавать приказы повесить того или другого.

– Чертовски внятно, признаться, – сказал Сварог. – Изложено простым и ясным языком, понятным каждому дураку… – И запнулся. Закусывать надо было.

– С пророчествами так и обстоит. Предсказатели не всегда могут облечь в простые и ясные слова то смутное, что им открылось… Но за девятьсот лет сбылись многие из пророчеств Таверо.

– Да, я слышал.

– Конкретные указания здесь все же есть, – сказал князь. – Девятьсот лет назад, когда жил Таверо, никто не мог понять, что подразумевается под Длинной Землей. Но триста лет спустя Конхобар разделился на два королевства – Ронеро и Глан. На одном из древних языков, употреблявшихся книжниками и алхимиками, Ронеро как раз и означает – «Длинная Земля». Нынешний король носит прозвище Ужасный, а принцесса Делия – светловолосая…

– Только вот в конце – полная невнятица.

– Да, согласен… – Князь поднял серебряную звездочку. – Как вы это делаете?

– Есть у меня метатель… – Сварог следил, как меняется лицо князя, и легко угадал его мысли. – И не просите, не отдам. В чужих руках эта вещь все равно не станет работать. Я попробую что-нибудь для вас сделать… – Фразочка получилась пошлая, но другой Сварог не нашел.

– Дайте нам серебра. Побольше. Вам это ничего не стоит. Хотите стать королем? Земли, захваченные Глазами Сатаны, сейчас по всем законам бесхозны, любой, кто их очистит от нечисти, имеет полное право провозгласить себя королем, даже королем королей – там ведь три королевства, три патримона… – Увидев усмешку Сварога, он стиснул кулаки, но опомнился. – Или хотя бы добейтесь для меня аудиенции…

– Попробую, – сказал Сварог. – Но это будет нелегко…

Если лары до сих пор ничего не предприняли против Глаз Сатаны, значит, у них есть свои причины и мотивы. А от коронованной особы порой очень мало зависит, особенно если она столь юная. Но мальчишка, должно быть, привыкнув распоряжаться здесь самовластно, свято верит, что так же обстоит и в других державах…

– Быть может, от императрицы скрывают правду, – продолжал князь. – Она такая юная… – В его устах это утверждение прозвучало довольно комично. – И чересчур полагается на придворных.

«Ну да, конечно, – вздохнул про себя Сварог. – Везде одно и то же – царь не знает, президенту не докладывают… Но высшие сановники и в самом деле – сила. Значит, идти нужно не к императрице».

– Честное слово, я сделаю все, что в моих силах, – сказал он. Прозвучало это казенно и сухо, и он хотел было ободряюще похлопать князя по плечу, но вовремя спохватился. – Только учтите, князь, – я добираюсь домой кружным путем, мне предстоит трудное дело и неблизкая дорога… Так что наберитесь терпения.

– Я все равно буду занят ближайшие дни, – признался князь. – Соберу дружину и поеду вразумлять барона Готара. Редкостная скотина. Решил, что отведет беду, если примется жечь колдунов – только вот в колдуны у него попадают по малейшему подозрению, а то и за малейшие провинности.

– Вы уж себя поберегите для великих дел, – сказал Сварог.

Князь огромным усилием воли сдержался, чтобы не разгневаться, но попрощался все же молча, кивком.

Сварог вернулся в зал.

– Гуляем дальше, ваша милость? – подошел к нему старшина фогорошей. – Их сиятельство вышел гневен, мы уж подумали, что вас потащат на другую пляску, попечальнее…

– Обошлось, – сказал Сварог, протянул старшине десяток серебряных монет. – Хватит на сегодня, пожалуй.

Полный людей зал выслушал этот диалог в гробовом молчании. Но потом под кем-то скрипнул стул, кто-то дзинькнул вилкой о тарелку, кто-то закашлялся. И публика, убедившись, что более ничего любопытного не произойдет, путник, убивший сегодня демона, не будет повешен, не пойдет плясать, не затеет пьяную драку и даже не подожжет таверну, вернулась к обычному своему времяпрепровождению: обнявшись за плечи и раскачиваясь, орать песни, дуть пиво кружку за кружкой, рассказывать масляные истории про соседскую жену, обгладывать солонину с бараньего ребра. Короче, пить, жрать, орать и гулять. Что неудивительно, потому что жизнь короткая такая, особенно в Приграничье.

Тетка Чари, сразу видно, сгорала от желания хоть что-нибудь выведать о только что закончившейся встрече на высшем уровне, но таверна была набита битком, гуляки засыпали ее заказами, и она порхала по залу, как пчелка, успевая и перешучиваться со знакомыми, и отпускать мимолетные, но полновесные плюхи, когда чья-нибудь нахальная ладонь устремлялась к наиболее приманчивым абрисам ее фигуры.

Сварог сел за свой стол, налил вина и вороватым движением переправил кусок мяса в капюшон – Караху. Спиной ощутил легкое шевеление – домовой аппетитно зачавкал.

– Баллады послушать не желаете, ваша милость? – предложил возникший у стола потрепанный старикашка с громоздким струнным инструментом под мышкой. – На любой вкус, печальные и веселящие душу, трогательные и бравурные… «Баллада о принцессе и мельнике», «Баллада о битве при Тагор-Муре», «Баллада о графе Гэйре и Великом Кракене»…

Сварог собрался было одарить старика грошиком и отправить восвояси, но, услышав последнее название, встрепенулся:

– Ну-ка, давай про Кракена…

Старик, опасаясь, что заказчик передумает, плюхнулся на табурет, водрузил на колени свою бандуру и с маху ударил по струнам, не тратя времени на настройку. Похоже, его агрегат после любой настройки звучал бы гнусаво, и Сварог примирился с неизбежным. Услышав пение старца, Шаляпин с Карузо наверняка удавились бы,предварительно придушив дряхлого менестреля, но дребезжащий голос старика обладал одним-единственным достоинством – он вонзался в кабацкий гомон, как шпага в бисквит, и Сварог, несмотря на шум вокруг, легко разбирал каждое слово:

Удачи императоры,
Бродяги ста морей,
Кто в вице-губернаторы,
А кто и на нок-рей.
Э лон аллэ, э лон аллэ,
А кто и на нок-рей…
Баллада оказалась длиннейшей, изобиловала каноническими повторами и надоедливыми припевами, но Сварог героически слушал и постепенно убеждался: несмотря на горы словесного мусора, кое-что попало в балладу из реальности. Несколько раз упоминалась баркентина «Беспутная русалка», имена моряков, весьма настойчиво – Море Мрака и Ферейские острова с названиями портов и даже улочек, селений, скал и отмелей. Описание Великого Кракена и жаркого сражения даже несведущему казалось нагромождением древних ходячих штампов, но финал видался неожиданным. В противоположность подавляющему большинству баллад, вещавших о достижении конкретных целей – или, наоборот, о конкретном проигрыше, – эта гласила, что «дальнейшее знают лишь немые волны». Которые, понятное дело, никому не могут поведать ничего определенного о судьбе схватившихся в поединке смертельных врагов. Это было весьма нетипично. Что-то попало туда прямиком из реальности, от тех, кто знал что-то, видел, встречался… Или от тех, кто знал знавших, что в принципе одно и то же. Откуда, скажите на милость, в балладу попала строфа «не ищите его среди мертвых, не найдете его средь живых»? Такое можно было услышать только от того, кто прекрасно знал, что так все и обстоит…

Когда дряхлый бард умолк наконец, с размаху вдарив всей пятерней по струнам и с закинутой головой испустив печальный вопль, Сварог налил ему вина и принялся допрашивать с пристрастием. Но ничегошеньки не узнал. Баллады, как повелось исстари, странствовали от одного певца к другому, разгуливали в списках, и барды, если не были авторами исполнявшихся ими творений, знали о их истории не больше, чем граммофон – о биографии Шопена. След обрывался, его попросту не было.

Глава третья. Прекрасные амазонки

Когда до заката оставалось совсем немного, он стоял у фальшборта, достигавшего ему до пояса, и смотрел, как уплывают назад обветшавшие каменные дома Адари, облицованный каменными плитами причал с зиявшими многочисленными проплешинами, в которые энергично перла высокая сорная трава. И на полном серьезе пытался догадаться, о чем думал Колумб, отплывая в свой исторический рейс. После долгих раздумий Сварог пришел к выводу, что Колумб столь же пытливо озирал свою команду и задавался тем же вопросом: «Интересно, как эта сволочь себя поведет, когда порт скроется за горизонтом?»

…Проснувшись назавтра не столь уж рано, не с таким уж тягостным похмельем, но все же с хворой головой, он подлечился парой чарок «медвежьей», «драконьей» и прочих кровей, велел оседлать коня и поехал к мосту, где стоял караул. Часа три проторчал там. Часа два, уже пешком, слонялся по берегу, смоля сигарету за сигаретой и тоскливо поглядывая на широкую реку. Но трехмачтовый парусник с конской головой под форштевнем так и не появился на серой, неспешно текущей воде. Лишь однажды показался парус – но это крохотное одномачтовое суденышко натужно тащилось против течения со стороны Харлана, влекомое слабеньким попутным ветерком.

В конце концов он смирился с неизбежным и сказал себе: «Ты остался один, парень. Тянуть нельзя, даже новичкам не может везти до бесконечности».

Криво усмехнулся, тихо пропел под нос:

– Ну не подведи, ты теперь один… бравый.

Сплюнул, в последний раз глянул на реку – ничего утешительного, конечно, – и зашагал к таверне.

До Адари он добрался без всяких приключений. Если не считать приключением то, что всю дорогу за спиной, на расстоянии двух мушкетных выстрелов, маячил одинокий всадник. И Карах, усаженный на седло перед Сварогом, ерзал, вздыхал и скулил, хотя не мог сказать ничего определенного. Сварога так и подмывало пришпорить коня и посмотреть, как в этой ситуации поведет себя тот, сзади. Но по размышлении он рассудил, что резон следить за ним может иметь кто угодно. И вполне вероятно, что молодой местный владыка решил таким образом просто убедиться, что лар в его краях сделал свое дело и благополучно отбывает восвояси.

Развернуться же и встретиться с всадником лицом к лицу Сварог тоже посчитал бестолковой затеей. Ну встретятся, ну, допустим, окажется тот вспыльчивым человеком, ну, снесет топор буйну головушку… Но ведь заставить эту голову говорить правду, одну правду и ничего, кроме правды, Сварог не умеет.

А дальше пошло как по маслу – легко отыскался и кабак «Петух и пивная кружка», и Брюхан Тубо, чей стан был прямой противоположностью кипарису.

Господин Тубо угрюмо сидел за изрезанным похабными надписями столом и собирался позавтракать, пообедать и поужинать одновременно – во всяком случае, на такую мысль наводило несметное количество блюд. Был здесь огромных размеров горшок, только снятый с огня, содержимое еще булькало и пахло весьма ароматно. Кажется, это был какой-то экзотический суп, в котором присутствовали чеснок, сыр, баранье ребро, апельсины и ликер шерри. Был здесь противень с четырьмя зажаренными до золотистой корочки то ли большими цыплятами, то ли маленькими перепелками. Еще стояло просторное, как степь, блюдо с салатом, еще в шеренгу выстроились бутылочки с приправами и бутылки с вином. На этом фоне дюжина тарелочек с соусами, пирожками, жареной рыбой и сметаной просто терялась, как теряются выстрелы из «Макарова» в грохоте минометного обстрела.

Пузан с продувной рожей ничуть не удивился ни условному знаку, ни поручению. С тяжелым вздохом отодвинул початую бутылку. Нет, передумал, – одним махом выплеснул в разверзшуюся пасть и поставил, пустую, на стол. Хлопнул в ладоши негромко, но достаточно для того, чтобы невесть откуда рядом со столом появилась троица шустрых, не менее толстых и не менее жуликоватых на вид помощников. Господин Тубо передал им пожелания Сварога, а от себя присовокупил, что если нужды господина со столь отличными рекомендациями не будут удовлетворены в полной мере, он, Брюхан Тубо, знает в Адари трех женщин, которые назавтра смогут назвать себя вдовами. Через полчаса Сварог стал полновластным и единоличным владельцем «Гордости Адари» – надежного на вид одномачтового кораблика с командой, абсолютно ненадежной на вид. Первая и единственная реформа, какую Сварог с удовольствием провел бы в роли судовладельца, – это на всякий случай повесил бы на мачте своего капитана и двух матросов, можно даже в художественном беспорядке, без всяких икебан. Но выбирать было не из чего, клиентура и дружки Брюхана Тубо в ангелах не числились. К тому же Брюхан постарался не на шутку – он явно посчитал Сварога не последним среди гангстеров Пограничья авторитетом и потому подобрал команду, на его взгляд, надежнейшую – чтобы не ударила в грязь лицом, если клиенту вздумается попиратствовать или устроить иное мокрое дело.

Сварогу не пришлось особенно стараться, чтобы поддержать свой авторитет среди экипажа «Гордости Адари». За него все сделал случай – и порочные наклонности, присущие отдельным представителям сословия речных моряков.

Сварог оглянулся и хмыкнул. Обладатель самой продувной из трех рож сидел у мачты и, тихонько поскуливая сквозь зубы, баюкал правую руку, замотанную лоскутом какой-то тряпки. Когда корабль готовился отдать якорь, именно этот субъект забрался в кормовую надстройку, где в единственной на суденышке каюте Сварог сложил свои пожитки. Потом, хныкая и стеная, он клялся, что хотел лишь из любопытства осмотреть багаж нового хозяина, и не более того. Как бы там ни было, свидетелей не оказалось (Карах притаился в капюшоне плаща, а плащ был на Свароге), одно можно утверждать с уверенностью – этот болван полез рассматривать топор. И Доран-ан-Тег, не терпевший таких вольностей от посторонних, смахнул ему четыре пальца, оставив один большой. Теперь вся троица таращилась на Сварога с нескрываемым ужасом, и все его распоряжения исполнялись бегом, насколько это было возможно на крохотной посудине.

Он глянул на капитана, и тот проворно подбежал, вынул изо рта глиняную трубку, даже пристукнул каблуками латаных сапог.

– Ваша милость?

Рожа капитана более всего походила на морскую карту – вложенную в бутылку, выброшенную во время кораблекрушения за борт и вдоволь побороздившую моря, прежде чем ее выкинуло волной на берег. Кляксы глаз ассоциировались с наиболее глубокими впадинами, горбатый и не раз ломанный боксерскими ударами нос выглядел эдакой скалой на острове погибших бригантин, морщины походили на линии течения.

А рот, особливо когда открывался, разнонаправленностью и количеством зубов символизировал розу ветров. Вот только белых пятен на этой карте не было: только красные, синие да сизые.

– Когда войдем в Ямурлак? – Как старый вояка, худо-бедно научивший солдатской правде не одну сотню желторотых новобранцев, майор ВДВ Сварог выбрал начальственно-холодный тон, короткие рубленые фразы и надменно-недовольный вид. Из прошлого опыта он знал, что, встретив такое обращение, ребятки в лепешку разобьются, лишь бы заслужить улыбку нового начальства, и уж никак им в голову не придет пытаться сесть такому командиру на шею.

– Затемно, – сказал капитан и, поколебавшись, решился: – А вы там, часом, причаливать не собираетесь?

– Не собираюсь. Что, боишься? Столько лет тут плаваешь, мог бы и привыкнуть…

– Всякое бывает. В Ямурлаке с незапамятных времен было тихо, да вот с недавних пор опять зашевелились. Болтают, плавает здесь какой-то, души скупает или попросту нанимает корабль, вроде вашей милости, не в обиду будь сказано, и командует плыть в Харлан. А по дороге велит причалить в Ямурлаке – и поминай как звали… Никто не возвращается.

– Откуда же это известно, если никто не возвращается?

– Болтают…

– Что же ты не отказался?

– Откажешь Брюхану, как же… Не знаю, что там насчет ловца душ, но в последние дни на реке определенно что-то происходит.

– Что?

– Кто его знает… Сначала в низовья прошел «Божий любимчик», а это корабль капитана Зо, доводилось слышать? Потом – «Призрак удачи» Джагеддина. А три дня назад объявился душегуб Гронт на «Трех козырных розах». Название, правда, заменил, повесил другое, ну да у нас попадается народ бывалый, они ж его по рангоуту вмиг опознали. Все трое – люди крайне известные на всех морях, головы их в иных местах оценены в крайне солидные суммы, а в других они, наоборот, чуть ли не почетные граждане. И Гронт, что странно, шел под горротским флагом.

– Замаскировался, – сказал Сварог. – Дело житейское.

Оказывается, с напускной суровостью Сварог перебрал. Как бы от страху его подчиненные не сиганули за борт – от греха подальше. Следовало скоренько сделать какой-нибудь добрый жест. Например, разрешить ношение парадно-выходной формы по будням, или азартные игры в свободное от несения вахты время. Или, по крайней мере, дать капитану выговориться, выпустить в воздух все свои страхи и подозрения, не сверля при этом бедолагу свирепым взглядом из-под насупленных бровей.

– Да ведь самая забубенная головушка сто раз подумает, прежде чем поднимать горротскую «кляксу»! Не любит король Стахор, когда без разрешения пользуются его флагом, и, если изловит… Значит, Гронт и в самом деле пошел на службу к Стахору. Была в нем, конечно, гнильца, но чтоб идти под «кляксу»… – Он перехватил иронический взгляд Сварога и словно бы даже обиделся: – Что, ваша милость, думаете: «чья бы корова…»? Но тут, понимаете ли, есть большая разница: грешить людям меж людьми или душу загубить на службе у Стахора… Так вот, я и говорю: три капитана, люди знаменитые и, добавим, друг друга на дух не терпевшие, вдруг объявились в одном месте, причем не в море, на реке. Не драться же они здесь собрались, для таких дел море не в пример просторнее…

– А что, по Ителу любой может плавать свободно? Заходи из моря – и плыви?

– Конечно, ваша милость. Исстари заведено – середина реки свободна для плаванья, без всяких таможен и разрешений. Ведь если кто-то пришлый станет разбойничать по берегам, уйти в море ему будет трудновато – быстро перехватят. – Тут он спохватился, словно сообразил что-то. – Как это вы, ваша милость, таких простых вещей не знаете?

И перепугался, не распустил ли язык больше дозволенного.

– Память отшибло, – сказал Сварог. – Кирпич, знаешь ли, с крыши упал. Прямо на темечко.

– Это, понятно, неприятность… Ну, наше дело маленькое, я в ваши дела не лезу, не подумайте. – Он оглянулся на увечного. – Сколько учили дурака – не лезь, даже если не заперто… Так про что это мы?

– Про свободу плавания.

Сварог поневоле залюбовался открывающимися с палубы видами. Солнце клонилось к закату, оставляя на воде огненный след. В этом месте Ител разливался широко-широко, благо оба берега были пологие. В своей прошлой жизни Сварог видел много больших рек: Волгу, когда получал машину для командира дивизии в Горьком, Днепр, когда ехали с супружницей через Днепропетровск на юга, ну и, конечно, байкальские реки. Эх, всласть довелось ему поохотиться в тех местах!.. Так вот: Ител не уступал рекам его оставленной родины. Так же плавно луга переходили в песчаные пляжи, так же угадывались под водой песчаные косы. И барашки на волнах были почти родные.

Всяких чудес успел наслушаться Сварог про эту реку. Но вот, слава Всевышнему, никто не пугал его страшилками про обитающих на дне чудищ. И на том спасибо.

– Ага. Тут, ясное дело, есть нюансы. Середина реки свободна, но если у берегов сильной державы захотят изобидеть мелкую сошку вроде нас, придется нам туго, потому что заступаться некому… Доказывай потом соседям по камере, что взяли тебя в свободных водах. Они поверят, да толку – чуть. Ну и соседи по сухопутью, понятно, при случае пакостят друг другу со всем возможным усердием, и в мирное время тоже. А нам, в Пограничье, приходится и вовсе несладко – люди мы бездержавные, обидеть всякий норовит. Между прочим, коли уж зашла речь о пиратстве – скоро будем проплывать мимо исторического места. На весь Ител славилось когда-то при прадедах. Старики болтают, будто бы там прямо из скалы появлялись пираты. Налетят, мечами посекут, ограбят – и назад в скалу. Может, и врут. А может, в старые времена там и вправду были ворота.

– Куда?

– Черт их знает. В неизвестные места. Вроде бы в древности хватало таких ворот, только потом их то ли лары запечатали, то ли они сгинули сами по себе. Но сейчас-то их точно нет. Сами посудите, ваша милость: откройся сейчас ворота в неизвестные места, оттуда незамедлительно поналезло бы всякого неизвестного народа. Да и здешний люд шлялся бы на ту сторону за милую душу, народ у нас такой – хлебом не корми, дай пролезть в любую щелку, особенно если там нет охраны, но есть подозрения, что можно спереть что-то полезное в хозяйстве.

– Ну, насчет этого – народ везде одинаковый, – сказал Сварог.

– Вот я и говорю… Видите холм? Еще развалины на вершине? Говорят, там похоронен стародавний барон. Упырь. С баронами такое тоже случается – Ямурлак под боком, вредно влияет даже на титулованных. Ходят слухи, что в полночь барон вылезает наверх, ищет, кого бы неосторожного сцапать. Что же до русалок…

– Да ты, я смотрю, книгу написать можешь о здешних диковинах, – сказал Сварог и подумал недовольно: «Да уж, черт меня дернул порадоваться, что про подводных чудовищ не слышал. Сейчас, видимо, и начнется. Как говориться, сам накаркал…»

– Эх, умел бы я писать, читать-то с грехом пополам выучился… А что вы думаете? Был у нас такой Одноухий Пакрен, ходил на посудине вроде этой. Вышла у него в Снольдере небольшая неприятность по поводу контрабанды, определили ему пару лет, и сидел он в одной камере с каким-то ученым типом, которого туда упекли из-за превратностей судьбы, – политика, интриги, кто-то из фаворитов загремел в немилость, а с ним, как водится, на всякий случай подмели всех его дворецких-библиотекарей и прочих конюших. А Пакрен у нас был повернутый на сказках про Ител и от скуки рассказывал их этому библиотекарю целыми днями. Того возьми да и выпусти – политика перевернулась, фаворит опять в фаворе… Недельки через две приходят и за Пакреном – которому, между прочим, еще полтора года досиживать – и волокут прямиком к тому ученому типу. Тип тоже весь из себя в милости и процветании, пишет как раз ученый труд о сказках и преданиях. И Пакрен два месяца живет, как король, жрет-пьет самое лучшее и вспоминает сказки, каковые записывать к нему специальный канцелярист приставлен. А когда выжали его досуха, библиотекарь или кто он там похлопотал у фаворита, и вернули Пакрену его корыто, велели убираться к такой-то матери и больше не попадаться. А этот ученый тип вдобавок от радости Пакрену полный карман денег насыпал – они ж деньгам цену не знают, очкастые, да еще состоя при таком вельможе… Пакрен, не будь дурак, в Адари уже не вернулся, завел канатную мастерскую в Ронеро, в гильдию пролез, даром что одноухий… От книг тоже иногда бывает польза народу вроде нас. Вы, ваша милость, книги часом не пишете?

– Бог миловал, – сказал Сварог.

За слушанием разговорчивого капитана он и не заметил, с какого места правый берег перестал быть пологим, а левый затянуло хмурым лесом. Старые деревья подступали к самой воде, и набегающая волна порой лизала вымытые из почвы узловатые корни. Справа же берег защищался от реки пещерами, а порой и каменными обрывами. А впереди, на пути солнечных зайчиков поднялись из воды две скалы. Два зуба, прокусившие реку, как компостер – трамвайный талон.

– Жаль. А то бы я вам столько порассказал про древние дела да исторические места… Вон там будто бы и появлялись из скалы пираты… Ваша милость, накликали! Чтоб они провалились, исторические места!

Сварог посмотрел туда. Похоже, и в самом деле нарвались. Из узкой расщелины в заросших лесом скалах выплывали две длинные галеры, двухмачтовые, хищно-изящные, с зарифленными парусами, без флагов и вымпелов. Весла взмыли, слаженно ударили по воде – и галеры целеустремленно понеслись поперек реки, настигая «Гордость Адари». Слышно было, как ритмично звенят гонги, задавая темп гребцам. На палубах толпились люди в кожаных штанах, ярких разноцветных рубашках, и лучи заката десятками солнечных зайчиков разбрызгивались на длинных, сверкающих клинках.

– А ведь исчезали корабли! – охнул капитан. – Грешили на того, что скупает души, да вот что оказалось…

– Не уйдем? – спросил Сварог без всякой надежды.

– Куда там, полное безветрие… Ваша милость, бегите за топором! Очень он напоминает один легендарный топорик, глядишь, и отобьетесь…

Сварог метнулся в каюту и выскочил с Доран-ан-Тегом. Капитан вооружился мушкетом, рулевой – громадным тесаком. Только покалеченный в дело не годился и бестолково тыкался от борта к борту.

– Это обыкновенные люди, – шепнул Сварогу на ухо вдруг высунувшийся из капюшона Карах.

Капитан покосился на него и разинул рот.

– А ты скройся! – цыкнул Сварог на верного домового. – Капитан, да там ведь…

– Сплошь бабы, ваша милость, – поддакнул капитан. – Даже без доспехов, форс держат, стервы…

Капитан вроде как не на шутку перепугался, а с другой стороны, было заметно, что привык он к превратностям судьбы. Вероятно, и в тенетах доводилось сиживать, и из золотых кубков винцо попивать. А кроме прочего, наверное, и пиратствовать доводилось. А посему – коль чему быть, того не миновать. Ну, захватят девицы-красавицы «Гордость Адари», ну, поколошматят капитана и его команду для острастки, ну, пировать начнут. А там уж он одну байку моряцкую расскажет, старый морской волк, затем – другую… Одно славное имя как бы между прочим вспомнит, другое, глядишь, и найдутся общие знакомые. Глядишь, и вот уже капитан не пленник, а гость. Еще пара гулянок, и уже у капитана совет спрашивают, а его молодцы пиратствуют с новыми знакомыми на равных…

Оно-то все так, конечно. Только если б эти леди были обыкновенными джентльменами удачи, давно уже их имена знали бы в портовых кабачках по всему Ителу.

Действительно, у форштевней обеих галер теснились женщины – рослые, красивые девахи в высоких сапогах, кожаных штанах и ярких рубашках. Золотые ожерелья, широкие запястья с самоцветами – но мечи самые настоящие, и лица исполнены нешуточной азартной решимости.

Галеры настигали, они вдруг разминулись и зашли с обоих бортов. Раздался звонкий, властный девичий голос:

– Спускайте парус!

Корабли шли нос в нос, галеры были повыше, и Сварог задрал голову, отыскал взглядом кричавшую – черноволосую красавицу в сиреневой рубашке, с особенно богатым ожерельем на шее. Несмотря на суровость ситуации, он невольно смерил ее оценивающим взглядом и пожалел, что их встреча случилась при столь уголовных обстоятельствах. Но пора было настроиться на серьезный лад – спортивные девочки, ловкие, мечи держат умело, и их, скажем честно, многовато для бравого экипажа «Гордости Адари». И в военно-стратегическом плане, и во всех остальных смыслах. Вот случай, когда остается лишь пожалеть, что выбор столь богатый…

– Я сказала – парус! – совсем сердито крикнула черноволосая.

– Девочки, шли бы вы домой, – громко сказал Сварог, перекрикивая плеск весел. – Честное слово, мы спешим, у нас срочные дела… Что вы такие задиристые? Мамы хоть знают, куда вы пошли гулять?

Раздался взрыв смеха – веселого и явно издевательского. Амазонки звонко хохотали, уверенные в себе, – для чего имелись все основания. Потом в воздухе засвистели широкие ножи, почти сразу же перерубившие трос, и треугольный парус, сминаясь, соскользнул на палубу, его концы свисали с обоих бортов, бороздя воду. Голая мачта отчего-то показалась невероятно жалкой.

Корабль вдруг рыскнул носом. Сварог оглянулся. На рулевого наведены несколько луков, высоких, сложных, рулевой уже бросил и штурвал, и тесак, всем видом показывая, что он человек мирный. Капитан, однако, крепился из чистой амбиции, с надеждой косясь на Сварога. Сварог пожал плечами:

– Ладно, бросайте мушкет…

Капитан тут же с превеликим облегчением последовал его совету. Сам Сварог топора не выпустил – он только отступил к кормовой надстройке, чтобы не зашли со спины. Черт, спиной к доскам не прижаться – Карах в капюшоне, задавишь… А они уже развернули галеры носом к бортам беспомощно дрейфующей по течению «Псевдогордости Адари», опустили принайтованные к мачтам абордажные мостики-корвусы, тяжелые крюки с треском впились в палубу, с обеих сторон стучат подкованные сапоги…

Вскоре на него нацелились десятка два клинков и вдвое больше азартных сердитых глаз. Сварог усиленно пытался настроиться на боевой лад и не мог, хоть тресни. Все понимал, но не мог.

– Бросай топор, – приказала черноволосая, оказавшаяся вблизи соблазнительной до жути. Видя, что Сварог никак не реагирует, она раздраженно дернула подбородком в его сторону. Длинная стрела сорвалась с тетивы, вжикнула – и отскочила, еще в воздухе разваливаясь на куски. Девицы удивленно заохали, только черноволосая удержалась, но глазищи поневоле расширились:

– Колдун? Или… – И она улыбнулась дерзко, весело. – Кажется, нам повезло больше, чем я рассчитывала. Посудина никудышная, вся добыча – два будущих гребца, но я, похоже, первая, кому удалось взять в плен лара…

Рыжая, стоявшая с ней рядом, вдруг вытянула меч к самой груди Сварога, и он автоматически взмахнул топором, снеся конец клинка, словно головку одуванчика.

Вот тут их достало по-настоящему, даже черноволосую нахалку. Так и разинули рты. И шансы у него были серьезные – крушить направо-налево, пока не опомнились, в толчее их длинные мечи будут только мешать друг другу, и луки в ход не пустишь, они без доспехов, а на нем – кольчуга, выдержит кучу слабых колющих ударов – слабых, потому что в свалке таким мечом для рубящего просто не размахнешься, пойдут главным образом колющие тычки. И получится резня.

Если бы он смог. А он не мог. Он смотрел, представляя, что останется от этого надменного личика, от этой черноволосой головки после свистящего неотразимого удара Доран-ан-Тега, – и не мог поднять руку. Они не ассоциировались для него с врагом, которого следовало победить любой ценой, – и это все губило.

Сварог оглянулся на левый берег, оказавшийся гораздо ближе.

Место было заметное – прямо напротив сцепленных корвусами кораблей чернела среди деревьев высокая скала, похожая на восклицательный знак, а если пошлее – на фаллос. Тем лучше. Он бочком, бочком отступил к борту, прежде чем кто-то догадался в чем дело, и успел что-то предпринять, вытянул руку с топором над бортом, не без внутренней борьбы разжал пальцы. За бортом шумно плеснуло. Топор Дорана отправился на дно, откуда извлечь его мог только сам Сварог – или любой после его смерти, но никак не раньше.

– Это нужно понимать так, что ты сдаешься? – насмешливо спросила черноволосая.

– Это надо понимать так, что мне вас стало жалко и не хватило духу порубить в капусту к чертовой матери, – сказал Сварог сердито. – Живи уж, красотка.

Она сузила глаза:

– Может, ты и не врешь, что смог бы нас изрубить… Но это лишь доказывает, что боевого духа у тебя маловато. Значит, ты побежденный, с какой стороны ни смотри.

– А тебя розгой никогда не драли? – с любопытством спросил Сварог. Она так и вскинулась, от нее прямо-таки искры полетели. Сварог ответил ей невиннейшей улыбкой, и она, взяв себя в руки, глянула свысока:

– Ну что ж, безоружный пленник может резвиться, как ему угодно… – Обернулась к своим: – Осмотрите корабль. Этому наглецу на всякий случай свяжите руки и ведите их всех на галеру.

Сварог испугался было, что его станут обыскивать дотошно и обнаружат Караха, но Карах сидел тихонечко, как мышь под метлой, а Сварога лишь бегло охлопали, проверили, нет ли кинжала за голенищем, скрутили руки за спиной и молча показали на мостик. Он зашагал на галеру.

В корабельных тонкостях Сварог разбирался не очень. Только в пределах факультативного курса десантного училища – десять занятий: гребля на шлюпке, вязание морских узлов, сигнальная азбука флажками, флаги стран НАТО и контуры кораблей вероятного противника. Еще в голове копошились несколько разрозненных фактов, положенных по образованию для лара. Однако и этого скудного запаса было достаточно, чтобы сообразить, что галеры речные и для судоходства вне видимости берегов совершенно не пригодные. Слишком плоское дно, слишком низкая остойчивость. Хорошая бортовая волна тут же приговорит такое суденышко к вечному покою. И еще обратил внимание Сварог, что носы галер, в отличие от таларских обычаев, не украшают ни мифические, ни аллегорические фигуры. И есть на носах странные, обитые медным листом приспособления. Вроде как тараны. А если так, если создатели галер посчитали такое вооружение необходимым, значит, им, создателям, неведомы более хитроумные способы отправления супротивника на дно. И значит, хитроумные амазонки по уровню прогресса относятся самое позднее к железному веку – что посреди цивилизованного Итела выглядит очень подозрительно.

Очевидно, он излишне долго разглядывал корабль, на палубу которого ему предстояло ступить, и Сварога поторопили грубым тычком в спину.

Да, корабль был странным. Можно сказать – очень странным. Сварог уже успел привыкнуть к тому, что здесь посудины строят без всяких художественных изысков. Не тонет, просмоленное днище воду не пропускает – и ладно. Галера же оказалась форменным произведением искусства. Борта, мачты, стены были покрыты искусной резьбой. В основном декоративные узоры, хотя встречались и сценки, выполненные в манере, какую пленник видел на фотографиях древнегреческих ваз.

Узорами были испещрены даже весла. И гребцы – явно пленники-неудачники – были одеты не кто во что горазд или кого в чем пленили, а в одинаковые серые домотканые робы. И еще – смех, да и только! – рядом с каждым гребцом к борту была прикреплена скоба, в скобе покоилась вазочка, а в вазочке стоял цветочек.

Сварог встретился взглядом с одним из гребцов – здоровенным усачом, – и тот, как положено рабу, зло улыбнулся. Счастливый, что еще кому-то не повезло.

Сварог протопал между гребцами, с трудом разминулся с надсмотрщицей, аппетитной бабенкой лет тридцати, имеющей солидные выпуклости спереди, под оранжевой жилеткой, и сзади, под серыми кожаными штанами. Только вот вооружена была бабенка вместо положенного по штампу бича трезубцем. Сварог галантно улыбнулся даме и поднялся на вторую палубу. Там его втолкнули в кормовую каюту, привязали за руки к поддерживавшему потолок резному столбу и оставили одного. Он пошевелил запястьями – веревки держали крепко, не причиняя, однако, боли. Опыт у этих очаровательных чертовок был богатый.

– Ну что, Карах, влипли? – спросил он тихо.

– Выберемся, хозяин. Осмотримся. Угроза не смертельная.

– По-моему, угроза как раз смертельная, когда вокруг столько кошек, – проворчал Сварог. – Хроническое разбегание глаз заработать можно. Ладно, сиди тихо, запоминай дорогу по мере возможности, а там посмотрим, как тебя легализовать, и вообще…

С трех сторон каюты были высокие окна, и он глянул назад. Корвусы вновь подняли, вертикально прикрепили к мачтам, а «Гордость Адари» уже погружалась в воду, заваливаясь на корму. «Называется, побыл судовладельцем, – печально констатировал Сварог. – Интересно, колебался бы капитан Зо или без всяких сентиментальных метаний души шарахнул бы по красоткам картечью со всего борта? У них самих, кстати, ни одной пушки не видно…»

Стукнула резная дверь – вошла черноволосая. Стянула перевязь с мечом, повесила на затейливый крюк, по-хозяйски стуча каблуками, подошла и остановилась перед ним:

– Стоишь?

– Стою, – сказал Сварог. – Постою, не беспокойся.

– Ты правда лар?

– Правда, – сказал Сварог. – Так что можешь плясать от радости – непременно попадешь в летописи.

Она фыркнула, щуря карие глаза:

– В летописи я и так попаду, не беспокойся. Есть за что. Как твое имя?

– Лорд Сварог, граф Гэйр, – сказал он, искренне радуясь, что наконец нашелся кто-то, у кого это имя не вызвало никакой реакции, будучи абсолютно неизвестным.

– Ого… – сказала она. – Впрочем, у нас и графы найдутся… Я – Грайне, царица Коргала.

– Понятно, – сказал Сварог, хотя ничегошеньки не понял.

Никакого Коргала на континенте нет. А на Таларе нет царских титулов – только короли. Откуда же она тогда? И почему оба говорят на одном и том же языке? Вот только произношение у нее незнакомое – нигде вроде бы так не растягивают гласные в конце слова и не двоят «р»…

– Говорят, вы могучие колдуны, – сказала она с ноткой осторожности. – Почему же ты так легко поддался?

– А может, я просто развлекаюсь, – сказал Сварог. – До поры до времени. Потом как начну молниями швыряться…

Она чуточку отодвинулась:

– В самом деле, странно, что хозяин небесного замка путешествовал на таком корыте… – И упрямо задрала подбородок. – Все равно, я не из пугливых. Если уж на что-то решилась… Вот что. Скорее всего ты не лар. Ты – незаконный сын лара от земной женщины, говорят, такие числятся рангом пониже…

– Эй, полегче на поворотах, – сказал Сварог. – Я тебе не кто-нибудь, а законный сын.

– Все равно, постой пока…

Она вышла. Ритмично звенели диски, галеры гуськом вошли в узкий проход меж скал, где бок о бок ни за что не уместились бы, перепутались веслами. «Бедный мой экипаж, – подумал Сварог, – ведь определят за эти самые весла…»

Проход загибался вправо. Весла слаженно ударяли по воде, не поднимая брызг. Вокруг словно бы потемнело – нет, скорее поголубело, синяя, цвета ясного неба мгла сгущалась, пока совершенно не скрыла проплывавшие совсем рядом шершавые, выветрившиеся скалы.

Голубизна превратилась в угольно-черную тьму. Сварогу показалось вначале, что он ослеп. Но, едва глаза немного привыкли, он увидел за окнами россыпь ярких, крупных звезд.

Там, на Ителе, солнце еще не зашло. А здесь – где, хотелось бы знать? – уже стояла глубокая ночь. Выходит, речные слухи о таинственных воротах в иные миры оказались правдой?

Щеку Сварогу защекотал пушистый мех. Он спросил:

– Ты чего высунулся?

– Запоминаю дорогу, – сказал Карах.

Сварог не успел найти ответ – скрипнула дверь. Вошла Грайне со светильником, укрепила его в торчавшем из стены железном кольце. Стянула сапоги, швырнула в угол, закинула руки за голову, выгнулась, потянулась:

– Ну вот мы и дома…

– Это что, Сильвана? – наугад спросил Сварог.

– Это Сильвана… Удивительно удачный набег получился. Посудина попалась жалкая, зато я взяла в плен лара. В последний раз здесь за нами погнался какой-то странный корабль: парусов на нем не было совсем, весел тоже, но он плыл против течения. И дымил трубой, как кухня в праздничный день, по бокам крутились колеса… Но ворота были недалеко, темнело, мы ушли.

«Повезло вам, что они не начали стрелять, – мысленно добавил Сварог. – Вам, дурехи, попался военный паровой фрегат или купеческий корабль – в эти места и купцы не ходят без пары пушек на борту. Судя по всему, вы пиратствуете на Ителе совсем недавно – иначе смутные слухи давно стали бы конкретными и подробными донесениями, на охоту вышли бы военные пароходы». А потом он вспомнил первый разговор на борту «Божьего любимчика» и недоуменно нахмурился. Сварог в астрономии мало что понимал, но и скупых школьных сведений было достаточно, чтобы удивиться: Сильвана – другая планета, находится на миллионы лиг ближе к Солнцу, а климат, сила тяжести и даже сам воздух здесь действительно совершенно такие же, как на Таларе. Все страньше и страньше, как говаривала Алиса…

– Что ты молчишь?

– Думаю, – сказал Сварог. – О том, что от вас останется, если за вас всерьез возьмется такой корабль.

– И что останется?

– Мусор на воде.

– Догадываюсь, – кивнула она. – У многих есть то, чего нет у нас. Они не полагаются на добрые мечи, трусы этакие, выдумали всякие штуки… Но мы все равно будем ходить в набеги – сколько сможем.

– Традиции славных предков, а?

– Не смей смеяться над такими вещами!

– И не думаю. Я сразу понял, что ты девушка решительная.

– Я – царица. А ты – военная добыча, поэтому помалкивай.

Она подошла вплотную, закинула голову и всматривалась в его лицо, загадочно поблескивая глазами.

– Только подумать – живой лар, подарок для летописцев. – Она мечтательно прищурилась. – Грайне, царица Коргала, первая из воительниц, пленившая лара в Год Высокой Воды…

– Ох, какие ж вы ребенки еще… – сказал Сварог.

– Молчать. Военной добыче язвить не полагается.

– А что сделаешь?

– Что хочу, то и сделаю, – пообещала она. – А в первую очередь мне хочется себя потешить после столь славного набега. – Она обеими руками взялась за литую пряжку его пояса, глядя в глаза. – Благо вы мне нравитесь, лорд и граф…

– Эй! – забеспокоился Сварог.

Поздно. Она уже опускалась на колени, и вскоре мужская гордость Сварога оказалась в плену умелых губ – обстоятельно и надолго. Вскоре он признал, что в участи пленного есть свои приятные стороны и никак не протестовал против дальнейшего развития событий, принимая в них активное участие. События переместились на ковер, где все дальнейшее и происходило. Одно лишь чуточку портило Сварогу все удовольствие – он никак не мог забыть поначалу, что в капюшоне небрежно отброшенного Грайне в угол плаща третьим лишним обитает Карах. Но потом забыл, примирился как-то, сосредоточившись на том, что бы заставить это буйное дитя природы, оказавшееся в мирных условиях столь нежной и пылкой, сдаться первой. И малость позлорадствовал про себя, когда шальная девчонка – царица, говоришь? – в конце концов стала легонько отталкивать его ладонями, не открывая глаз. Он усмехнулся во мраке, извлек из воздуха сигарету, зажег огонь на кончике пальца.

Грайне встрепенулась, изо всех сил стараясь не выглядеть испуганной:

– Эти ваши колдовские штучки…

Сварог медленно выпустил дым, намотал на указательный палец прядь ее шелковистых волос:

– Знаешь, а ты – очаровательное дитя природы…

– Вот только не надо с места в карьер себя ставить, – сказала она упрямо. – С тобой хорошо, но не забывай, кто ты и кто я, – и соизволила улыбнуться. – Но с тобой и правда хорошо. И ведь доволен до ужаса, что заставил меня сдаться первой? Что ж, признаться, по ночам вы, мужчины, можете иногда одерживать победы, но это еще не значит, что днем ты можешь забывать об устоявшихся традициях…

– Понял, – сказал Сварог. – И давно вы живете по этаким обычаям?

– Испокон веков, – гордо ответила Грайне. – Женщины правили всегда. Пусть в других местах и не так, у нас нынешний порядок сохранится навсегда. Послушай, а зачем ты пускаешь дым?

– Устоявшаяся традиция, – сказал Сварог. – Вещь нерушимая, сама понимаешь.

«Нет, в будущем следует помалкивать насчет всего происшедшего, – подумал он. – Чтобы майора, лорда и графа изнасиловала, привязав к столбу, такая вот нахалка, пусть и очаровательная… Как ни крути, плюха по репутации. Допутешествовался».

Правда, он не чувствовал себя таким уж оскорбленным. Во-первых – ничего противоестественного не произошло. Во-вторых – все же не на глазах общественности… Он глянул поверх обнаженного плеча Грайне – Карах, паршивец, нагло торчал у окна, запоминая дорогу. Сообразил, стервец, что присутствующим не до него. Хорошо, хоть задом повернулся…

– У меня с собой домашняя зверушка, – сказал он. – Так что не удивляйся. Вон стоит.

Грайне ничуть не удивилась:

– Так это же не зверушка – домовой. У нас они тоже есть. Ночью косу заплетет – и не почувствуешь.

– Всю жизнь мечтал – косы заплетать, – сказал Карах, не оборачиваясь.

– А если за хвост – и в воду? – рассердилась Грайне.

– Тогда, конечно, умолкаю, – сказал Карах. – Убедили. Трепещу.

– Ох, я бы тебя и в самом деле искупала, – фыркнула Грайне. – Но ведь убьешь тебя – везения лишишься…

– Потому и спокоен, – сказал Карах. – Жутко вы, люди, боитесь удачи лишиться…

– Вот и помалкивай. – И обернулась к Сварогу: – И ты тоже привыкай к нашим порядкам. Кстати, ведь и у вас, ларов, не мужчина правит – императрица. Мы не такие уж дикие, тоже про нее слышали.

«Значит, я на Земле сейчас, – подумал Сварог. – Интересно, в каких местах? Где же это в незапамятные времена обитали этакие амазонки?»

– А географические карты у вас есть? – спросил он.

– Что? – недоуменно уставилась на него Грайне.

– Ну, где имеет честь располагаться твой Коргал?

– На Араосе. По Араосу мы сейчас и плывем. Араос впадает в Дугар, а Дугар где-то далеко, очень далеко впадает в океан. Но до океана мы еще не доплывали.

«Значит, континент, – подумал Сварог. – И бессмысленно спрашивать его название – наверняка континенты сейчас зовутся совершенно по-другому».

– Ты привыкнешь, – безмятежно сказала Грайне. – Приживешься. Если у меня от тебя родится девочка, положение твое в обществе станет выше, а когда она достигнет совершеннолетия, еще повысится. А там и Отцом Царицы станешь.

– Ты что, хочешь сказать, мне у вас придется поселиться насовсем?!

– А как же иначе? – искренне удивилась она. – Жизнь у нас не такая уж легкая, врагов хватает, и без мужчин не обойтись, если они знают свое место и служат существующему порядку. Лар нам весьма пригодится. Мне пора иметь ребенка, а это дело серьезное, нужно семь раз отмерить, это те, кто пониже, могут подбирать, что придется, а я царица, я отвечаю за Коргал… – Она уставилась в потолок, прикрыла глаза, любуясь мысленно грядущим процветанием своей державы. – Так что ты как нельзя более кстати подвернулся. Можно строить далеко идущие планы.

«Ну, это мы еще посмотрим, – подумал Сварог. – Барон Дальг не может ждать до бесконечности, завариваются серьезные дела, так что некогда в роли принца-консорта – так, кажется, эта должность зовется? – создавать из неведомого Коргала сверхдержаву».

– А если убегу? – спросил он.

– Попробуй, – прищурилась Грайне. – Про вас, ларов, точно известно, что летать просто так, безо всего, сами по себе, вы не умеете. Если тебя не стали спасать сразу, значит, не знают ни о чем. А по земле от нас сбежать трудновато. Даже если твой домовой запомнит дорогу.

– Да я из деликатности к вам спиной повернулся, – сказал Карах. – Чтобы не смущать.

– Рассказывай, – фыркнула Грайне. – Хитрец нашелся… Пожалуйста, запоминай дорогу сколько угодно. Очень это тебе поможет…

Очень уж уверенно она говорила – что-то за такой уверенностью должно было крыться, и Сварог чуточку обеспокоился. Он погасил сигарету и положил руку на плечо девушки, но она отстранилась:

– Нет, одевайся. Скоро Коргал.

Сварог следом за ней вышел на палубу, в ночную прохладу. Весла застыли, поднятые над водой, словно вздыбленная щетина исполинского кабана.

Галеры шли под парусами, река оказалась гораздо уже Итела, по обе стороны, насколько можно рассмотреть, темные холмы, поросшие лесом, а в небе ярко светят звезды и широким искристым поясом протянулся Млечный Путь. Далеко впереди по левому борту виднеются огни.

При их появлении столпившиеся у левого борта амазонки оживились, украдкой подталкивая друг друга локтями, послышались шепотки, смешки и фырканье. Грайне окинула суровым взглядом свое моментально присмиревшее воинство и шепнула Сварогу на ухо:

– Если что замечу – тут же отрежу под корень…

«Эта может», – подумал Сварог и шепнул в ответ:

– Милая, да я ж очарован и околдован тобою одной, неужели не заметила? Твоя застенчивость и скромность…

Охнул, чувствительно получив локтем под вздох, сердито замолчал.

По узкому проходу, охранявшемуся двумя квадратными каменными башнями, галеры вошли на веслах в большую бухту, где стояли десятка два кораблей, – такие же галеры и разномастные парусники, большие и маленькие. Даже невежественный в морском деле Сварог сразу определил, что это – военная добыча, собранная с бору по сосенке в самых разных местах. Поодаль, на холме, там и сям светились огоньки – судя по их расположению, Коргал – город не столь уж маленький. Вот и соседний холм усыпан огнями, и еще один, и еще… «А не Рим ли это часом? – подумал Сварог. – Не город ли, что некогда стоял на месте Рима? Но если так, то не вечной окажется «вечная» власть женщин. Канет в Лету, оставив по себе лишь смутные намеки в мифах. Как и многие другие «незыблемые» мировые порядки…»

Амазонки группами расходились в разные стороны – из порта вело несколько дорог. Грайне, отдав какие-то распоряжения, покинула галеру одной из первых. Своего незадачливого экипажа Сварог так и не увидел. Он шагал следом за девушкой мимо каких-то каменных пакгаузов, удивляясь полному отсутствию часовых. Хотел было спросить Грайне, в чем причина такой беспечности, ноКарах внезапно высунулся из капюшона, шепнул на ухо:

– Очень плохая тварь, хозяин.

– Ага, заметил? – обернулась Грайне. – Тем лучше. И вы полюбопытствуйте, милорд…

Она свернула с утоптанной дороги, остановилась у лежавшего поблизости камня – высотой ей до пояса, уарда два в диаметре, почти правильный, разве что чуточку бугристый шар со срезанным основанием. В Ямурлаке попадаются очень похожие.

Девушка положила ладонь на макушку валуна, наклонилась, что-то сказала, хотя прозвучали эти слова сущей бессмыслицей. Сварог отшатнулся – камень вдруг ожил, тяжело шевельнулся, раскрылись две горизонтальные щели, освещенные тусклым Табагровым сиянием, словно пробивался свет пылающего внутри костра. И тут же закрылись – будто сильный свирепый зверь вновь задремал.

– Значит, они живые? – вслух подумал Сварог.

– Плохие твари, хозяин, – обеспокоенно подтвердил Карах. – В Ямурлаке они тоже водятся, правда, их мало осталось. Одни спят много лет, и их не добудиться, но есть и такие, что просыпаются ночью, рыскают по дорогам… И у них есть пасть…

– И еще какая, – кивнула Грайне. – Двигаются они очень быстро, если возникнет такая нужда. И только в Коргале помнят, как их приручать.

– Кольцо вокруг Коргала? – спросил Сварог небрежно.

– Даже два, – улыбнулась ему Грайне. – Они и в воду могут спускаться. Говорят, в стародавние времена они в морях и обитали, но отчего-то ушли на сушу.

«Понятно, почему нет часовых, – подумал Сварог. – Такая тварь проломит днище любому кораблю, а пешего или конного с размаху расшибет в лепешку. Влипли».

Они поднимались по нешироким улицам, косо вившимся вокруг холма. Невысокие каменные дома, чистая мостовая, вымощенная тесаным, камнем. Из-под ворот вслед им лениво побрехивали собаки.

– Я-то думал, тебе устроят триумфальную встречу, – сказал Сварог. – С цветами и трубами.

– Глупость какая, – отмахнулась Грайне. – Дела говорят сами за себя. Завтра все и так будут знать.

– Даже без свиты ходишь…

– Если царица ходит ночью одна по своему городу – это кое-что о городе говорит…

– Логично, – сказал Сварог. – Буду где-нибудь королем – учту.

– Ты-то? – фыркнула Грайне.

– А что? Есть, знаешь ли, любопытное пророчество. Как на меня скроено и шито.

– Ну-ну… – не поверила спутница ни единому слову, самоуверенная, как ребенок. Очаровательный ребенок.

Она потянула тяжелое кованое кольцо, открыла калитку рядом с высокими воротами. Сварог вошел следом за ней на широкий мощеный двор, освещенный несколькими факелами. Со всех сторон выскочили поджарые мохнатые собаки, узнали хозяйку и отчаянно замахали хвостами, набежали слуги со служанками, низко кланяясь. Грайне прошла меж ними с неизвестно откуда взявшейся величавостью. Сварог поспешил следом, косясь на любопытных собак, взявшихся его обнюхивать, чувствуя себя весьма неловко и глупо. Жаль, не было с ним хелльстадского щенка, он бы мигом надрал хвосты здешним «доберманам» и «ризеншнауцерам». Да женского визгу добился бы, как добивается аплодисментов хороший бас в оперном театре. Может, и с ожившими камнями щенок нашел бы способ совладать… Но нет, сгинул щен вместе со славной командой «Божьего любимчика»…

Это, конечно, оказался не Версаль, где Сварог и не бывал, признаться, но сомневаться, что он попал во дворец, не приходилось – гобелены на стенах, сплошь батальные, вазы с цветами, мозаичные полы, даже высокие зеркала кое-где попадались. Коридоры, правда, узковаты, а потолки в вековой копоти из-за многочисленных светильников, зато там, куда дотягивается женская рука, чистота и порядок. Прямо-таки образцовый. Как в казармах дивизии имени Дзержинского.

– Ну? – спросил Сварог, когда она остановилась перед дверью с полукруглым верхом, украшенной то ли золотыми, то ли позолоченными бляшками и полосами. – Где тут мое законное место? На коврике у порога?

– Здесь твое место. – Грайне, взяв его за рукав, втолкнула внутрь. – На коврике у порога будет жить твой мохнатый нахал. А для тебя найдется занятие и внутри.

Она за шиворот вытащила Караха из капюшона, бесцеремонно кинула на коврик и захлопнула дверь у него перед носом. Повернулась к Сварогу, уже не величавая, а откровенно веселая и нетерпеливая:

– Значит, решил, что я всегда сдаюсь первой?

Глава четвертая. Графьев прибавляется

Конечно, это был не Рим. Хотя бы потому, что холмов оказалось не семь, а всего четыре, сплошь застроенных каменными домами, окруженными ухоженными садиками, – и множество домиков, уже деревянных, разбросано вокруг холмов. На холмах жили амазонки с челядью и самые уважаемые ремесленники – корабельщики и оружейных дел мастера.

В домах на равнине обитали пастухи, пахари и ремесленники рангом пониже. Гребцы, самые бесправные в здешней иерархии, обитали в портовых казармах. В городе пахло рыбой и пряностями, но запах был невероятно приятен.

Прошло четыре дня. Сварог, предельно занятый лишь ночами, в светлое время суток только и делал, что слонялся по Коргалу да выспрашивал дворцовую прислугу о порядках, деталях и установлениях. Порядки особой сложностью не отличались – пастухи пасли, пахари пахали, ремесленники мастерили. Все они были мужчины. На долю женщин из знатных семей выпало занятие благороднее – война и оружейное ремесло (был, правда, и мужской военный отряд, но к нему амазонки относились примерно так, как спецназовцы к стройбату). Новорожденных мальчиков здесь, вопреки Гомеру, со скалы не бросали, но они автоматически становились людьми второго сорта, лишенными всех прав, кроме обязанностей. Даже имуществом они могли владеть, лишь пока обитали одни. Едва в домике последнего гончара появлялась женщина – пусть пришедшая из материнского дома в одной рогожке, а все нажитое мужик сколотил своим горбом, – она автоматически становилась полновластной хозяйкой. Ничего похожего на религию Сварог не заметил. Рядом с дворцом царицы стоял небольшой храм, но та, кому там поклонялись, была не богиней, а какой-то древней владычицей, прославленной выдающимися деяниями в незапамятные времена. Да и сами «религиозные» процедуры были крайне необременительными. Никаких жертвоприношений, никакого самобичевания и прочих членовредительских выходок, долгих молитв и сложных ритуалов по отпусканию грехов. Исповедь скорее уж напоминала отчет о проделанной работе. Женщина входит в храм, отыскивает незанятую в этот момент священнослужительницу, кратенько докладывает о том, что считает важным, и отбывает восвояси. Причем должность священнослужительницы – выборная, разве что мужиков в храм не пускали. Сварог, например, не уставал наблюдать терпеливый круг из оставленных у дверей супругов. Такая вот чисто женская рациональность.

Сварог задумчиво смотрел вниз с верхнего балкона дворца. Холм, где стоял дворец, был самым высоким из четырех, а дворец – самым высоким зданием. Так что открывался живописнейший вид на много лиг вокруг – зеленые леса, желтые поля, порт, река, дорога. И двойное кольцо маргов. Сотни три недвижных буро-коричневых округлых валунов словно бы опоясали магическим кругом холмы и поселения, порт и пашни. Только пастбища оказались снаружи – но и там появлялись марги, патрулируя по одному или по двое. Должно быть, такие предосторожности приняты против какого-то внешнего врага.

«А я ведь в Ямурлаке мимо них несколько раз проезжал, – с запоздалой злостью подумал Сварог. – Мог и врезать топором по темечку, знать бы раньше… Что им не сиделось в море?» Служанки рассказали, что марги, выйдя некогда на сушу, господствовали в былые времена, но теперь вымирали, сохранившись в отдаленных уголках Сильваны. Что самое интересное – эти загадочные создания обладали разумом и своим языком, но только в Коргале сохранилось древнее умение беседовать с ними, приручать и дрессировать. Да и здесь обладали таким даром немногие посвященные вроде Грайне.

Литографическое в общем и целом любопытство Сварога было в конце концов удовлетворено. Пора, как говорится, и честь знать. Но даже не выброси он всепоражающий топор, шансов покинуть этот излишне гостеприимный приют у него было не много.

У Сварога остался один путь к освобождению – рискнуть и выпустить из бутылки джинна. Но для этого, понятно, требовалось уединение – чтобы хватило времени найти с джинном общий язык, пока не поднялся всеобщий переполох. А уединиться не удавалось. В любой миг могли ввалиться слуги, во дворце не было запиравшихся изнутри комнат и чердаков. Оставалось дожидаться, когда Грайне отправится в очередной набег, а ее покои останутся в полном распоряжении Сварога. Можно бы рискнуть и откупорить джинна прямо на балконе – но Сварогу отчего-то ужасно хотелось уйти эффектно и не спеша, продемонстрировав во всей красе пресловутое мужское превосходство. Как-никак джинн тоже мужского рода…

Тем более что уклад здешней нехитрой жизни не то чтобы нравился, но вызывал уважение. Во-первых, невиданная доселе тяга к чистоте и порядку. Только специфических запаха и нарядов не хватало, чтобы Сварог подумал, будто он не в тридевятом царстве, а в санатории для высокопоставленных офицеров.

Да, запахи здесь были другие. Женщины – всегда женщины – обожали цветы. И из садиков струился дурманящий дух жасмина, на клумбах покачивали под дуновением ветерка пышными бутонами георгины и нарциссы. Сквозь ограды выбирались на улицу любопытные флоксы и гладиолусы.

И не было такой клумбы, которую не венчал бы розовый куст. Алые розы, чайные розы, белые розы и даже черные…

А в самом дворце не было вазы, в которой не благоухали бы букеты: фиалки, гвоздики, настурции, лилии и тьма других цветов, названия которых Сварог не знал по необразованности.

В общем, жилось Сварогу здесь неплохо. Поначалу он решил, что каждая здешняя юбка будет хихикать ему вслед, но то, что ему самому казалось издевкой над привычным патриархатом, для местных баб было привычным старозаветным укладом. Королевские слуги не фыркают вслед очередной фаворитке, от которой можно схлопотать даже больше неприятностей, чем от самого короля. Так и здесь. К Сварогу относились даже с некоторым почтением – насколько можно испытывать почтение к индивидууму второго сорта, будь он хоть трижды лар.

Карах, напротив, ныл, скулил и плакался – домовые чужаков не жаловали, яростно защищая обжитое местечко, так что пришельцу в первую же ночь крепко досталось от местных, и Грайне пришлось поселить его в шкафу в своей спальне, с помощью какого-то ритуала обезопасив шкаф от законных обитателей дворца. Однако те, разобидевшись, всячески пакостили, дразнили по ночам собак, ломали цветы в вазах, ухали под дверью, прятали вещи Сварога. Карах, коего мало заботило эффектное утверждение извечного мужского превосходства, слезно умолял Сварога побыстрее выпустить джинна и почти уже уговорил. Вот и сейчас Сварог убрался на балкон, спасаясь от очередной порции жалоб и уговоров. Грайне спозаранку ушла к оружейницам, она втихомолку готовила что-то грандиозное, пообещав Сварогу обязательно посоветоваться с ним, когда все будет готово. Насколько он понял из туманных недомолвок, она собиралась немножко завоевать соседей, а тех трудно было запугать маргами – потому что у них имеется что-то свое, столь же мощное и эффективное, чего у Грайне не имелось.

За спиной деликатно кашлянули. Он обернулся – у перил стояла хорошенькая служаночка, уже не раз опалявшая его довольно откровенными взглядами. Но с Грайне, увы, шутить было опасно. Сварог решил поначалу, что настырная девчонка вновь взялась за свое, нахмурился, но она заторопилась:

– К вам гость пришел, в голубой комнате сидит…

– Что еще за гость? – искренне удивился Сварог. – Ты пуговки-то верхние застегни, звезда моя, а то обоим влетит…

Егоза засмеялась:

– Ох и трусы же вы, мужчины…

– Помолчи, отчаянная, – сказал Сварог. – Так что там за гость?

– Друг одной благородной воительницы. Между прочим, будет посмелее некоторых… В голубой комнате сидит. Вина попросил и вас дожидается. Пока вас искали, кувшин допил.

– Наш человек… – сказал Сварог, уворачиваясь от нее в узком коридоре – так и норовила задеть бедром.

Голубая комната была прозвана так за старинную голубую обивку в бело-золотых узорах и высоченные, белые с синим фарфоровые вазы, взятые в качестве трофея бабушкой Грайне в каких-то отдаленных краях.

В вазах нашли пристанище огромные даже не букеты, а охапки ирисов. Фиолетовых, белоснежных и голубых, как утро солнечного дня. Пусть редко, но в охапках можно было углядеть и вишневого цвета бутоны.

Сварог и не подозревал, что такие ирисы бывают. Про себя Сварог из-за сочетания колеров окрестил горницу Израилем и не раз попивал там винцо, глубокомысленно размышляя: «Если это Израиль, то я, стало быть… Лэ хаим, бояре!»

За столом в Израиле сидел худощавый молодой человек лет двадцати пяти. Длинные светлые волосы, каким позавидовала бы не одна красотка, падали ниже плеч, но лицо было отнюдь не женственное – узкое, ястребиное, обветренное. Если бы в петлице молодого человека красовалась не оранжевая маргаритка, а красная гвоздика, он сошел бы за простого франта начала двадцатого века, ухлестывателя за богатыми вдовами и волочильщика за неопытными девицами. А так цветок всего лишь подчеркивал веселость незнакомца. Стоя в полумраке глубокого дверного проема, Сварог приглядывался к незнакомцу. Наряд определенно таларского покроя, дворянский, на пальцах поблескивают два самоцветных перстня.

– Начал второй кувшин, – жизнерадостно сообщил молодой человек. – Давно мечтал дорваться до дворцовых подвалов, там лучшее во всем Коргале вино. – Сварог вышел на свет, незнакомец даже привстал от удивления: – Граф Гэйр?! Вы, значит, здесь?

– Да, мать вашу! – невольно взвыл Сварог. – И тут достали… И не он, понятно? Я – граф Гэйр, только другой. Когда-нибудь я вам объясню этот курьез природы… Вы с Талара, надо полагать?

– Да. Леверлин, граф Грелор. А может, уже и не граф – видите ли, батюшка порой грозится лишить меня титула и наследства. Когда мы с ним виделись последний раз, он собирался послать верхового за нотариусом… Так что, вполне возможно, я уже простой дворянин без графской короны в гербе.

– Вы из каких мест? – Сварогу было интересно – правильно ли он по платью Леверлина угадал причастность того к Талару.

– Из Ронеро. Ремиденум, – сказал новый знакомый с таким апломбом, словно это загадочное слово значило не меньше, чем земное слово «Голливуд».

– Это что такое? Город?

– Странно вы шутите, – пожал плечами Леверлин. – Нет, серьезно не знаете? Неужели образование на небесах столь плохо поставлено? Ремиденум, о собрат мой по несчастью, – это университет в Равене, старейшее на Харуме учебное заведение. Прославленное не только своей древностью и научными достижениями, но еще, замечу с гордостью, и благодаря подвигам его студентов в тех областях, что мало общего имеют с изучением премудрых наук… Если попадете в Ремиденум, не заикайтесь, что сроду о нем не слыхивали, – из дуэлей не выпутаетесь…

– Учту, – сказал Сварог. – Значит, вас тоже…

– Вроде того. Когда несколько дней назад стали гулять упорные слухи о распахнувшихся Воротах и странных пиратках, я по непоседливости своей решил проверить все самолично. Нанял кораблик – и поймал приключение на свою голову. Кто же знал, что отсюда невозможно бежать… Мне эта идиллия уже начинает надоедать. Дважды приходилось бежать из тюрем, но отсюда не убежать. Я с ужасом обнаружил, что толстею! Сидячая жизнь… – Однако, судя по довольной физиономии, граф Грелор не очень-то тяготился свалившимися на его голову неудобствами.

– Это ужасно, – согласился Сварог. – Но я как раз обдумываю побег, и есть определенные шансы…

Подозревать, что к нему подослали обыкновенного стукача, резона не было. Какие они бывают, эти стукачи, Сварог точно не знал, в отличие от собеседника сиживать за решеткой ему пока не доводилось, тьфу-тьфу-тьфу… Но точно уж не такие.

– Подождите, – сказал Леверлин гораздо серьезнее, без тени прежнего балагурства. – Побег – это прекрасно. Но давайте уж откровенно. Быть может, мне следовало бы молча примкнуть к вам… Но я, простите, становлюсь злым, осторожным и крайне недоверчивым, когда чего-то не понимаю. Я не возьму в толк, откуда взялся второй граф Гэйр, столь похожий на первого.

– Ладно… – сказал Сварог, безнадежно вздохнув.

Он вкратце рассказал свою историю, но представил дело так, будто не бывал ни в каких Хелльстаде и Ямурлаке, а потерпел аварию в Пограничье и пробирался оттуда в Харлан, к тамошнему имперскому наместнику, чтобы вернуться к себе на небеса. И не было ни капитана Зо, ни «Божьего любимчика», ни всего остального.

– Хорошо врете, – резюмировал Леверлин, бдительно изучая сухое дно винного кувшина. Однако, сколь ни пытлив был его взор, добавочная порция вина в кувшине не появилась. – Убедительно… Лорд Сварог, в Ронеро, как и везде, хватает глупцов, но среди питомцев Ремиденума вы не найдете ни дураков, ни легковерных. Что это вас вдруг потянуло в Харлан? Сразу чувствуется, что в земных делах вы мало что смыслите, но тот граф Гэйр исколесил Пограничье вдоль и поперек. Вас там очень быстро заставили бы выложить вашу историю – и непременно предупредили бы, что из-за сходства с вашим предшественником вам в Харлане будет небезопасно. Да и не любят в Пограничье Харлана. Вас непременно отговорили бы от посещения сего осененного черной магией герцогства. Народ в Пограничье, в общем, неплохой. И новоиспеченный лар вроде вас, оказавшись там, обязательно стал бы пробираться не в Харлан, а в Ронеро или в Лоран, где тоже есть имперские наместники, а страны эти не в пример для вас безопаснее… Жители Пограничья именно это и посоветовали бы, непременно воспользовавшись удобным случаем лишний раз пожаловаться императрице при вашем посредстве на свое тяжкое житье-бытье. Они, чудаки, еще верят, что императрица им поможет… Вы же скитались где-то несколько дней, объявились в платье Вольного Топора на плывущем в Харлан корабле, причем при вас был загадочный топор, судя по описанию моей воинственной подружки-хозяйки, весьма напоминающий Доран-ан-Тег…

– Ну ладно, – сказал Сварог. – Рискну и буду с вами откровенным. В конце концов, я вас в случае чего всегда успею прикончить, предупреждаю честно… Так вот, в Харлане собирают войско из ямурлакских мертвецов, и я, боюсь, остался единственным, кто об этом знает, кроме, конечно, самих заговорщиков…

Леверлин, словно бы ничуть не удивившись, произнес медленно:

– Какого же рожна вы здесь торчите? – Пустой кувшин он отставил на полку и из озорства опустил в него несколько отделенных от большого букета ирисов.

– Получилось вот…

– Получилось! – зло бросил студент. – Вы что, должны были найти в Харлане кого-то, кто способен все это сорвать?

– Вроде того.

– Нужно выбираться отсюда. Немедленно. – От избытка энергии молодой человек заходил взад-вперед по Израилю.

– Вы тоже каким-то боком причастны к этим играм?

– Ни к чему я не причастен, – сказал Леверлин. – Я не святой подвижник. Но иногда люблю подраться, есть вещи, против которых необходимо драться… Нынешний случай – как раз из таких.

Почему-то Сварог сразу ему поверил. И сказал:

– Видите ли, у меня есть джинн. Тот, кто мне его отдал, клянется и божится, что с этим джинном можно договориться…

– Отлично. Если так и случится, лучшего нечего и желать. А если джинн окажется духом переменчивых стихий, начнется столь буйное безобразие, что мы, если уцелеем сразу, вполне сумеем сбежать, когда он примется разносить Коргал вдребезги и пополам… Маргам будет не до нас. Приступим?

– Прямо сейчас? – Нет, конечно, Сварог хотел бежать, но еще приятней было только тешить себя мыслью о возможности побега и ничего при этом не предпринимать. Стоит признать, царице удалось приворожить битого-перебитого майора ВДВ.

– А что?

Сварог пожал плечами:

– Глупо, конечно, но я хотел уйти красиво…

– Кто мешает?

– Нас могут подслушать, начнется суматоха…

– Святая Бригита! А винные подвалы? – Он показал пальцем вниз. – Ручаюсь, никто из челяди не решится протестовать, когда вы поведете туда своего гостя. Вы ж тут – ночной король…

– А в морду? – угрюмо поинтересовался Сварог.

– Бросьте, я и сам в таком же положении, не забыли? Ну, пойдемте. – Он поднялся, забрал прислоненный к ножке стола виолон – инструмент вроде гитары, только прямоугольный. – Все мое ношу с собой. Имею слабость сочинять посредственные вирши и распевать таковые под собственное бренчанье. А наши милые хозяйки обладают-таки еще одним исконно женским качеством, кроме известного нам по ночной поре, – обожают слушать любовные баллады, и я имею здесь успех, какого на родной планете ожидать не мог…

План стал претворяться в действие молниеносно. Никто и в самом деле не решился препятствовать Сварогу – пожилая ключница, ведьма старая, имела на сей счет свое мнение, но безропотно выдала светильник и ключи. Конечно, ворча вслед насчет молодости и неопытности иных благородных особ, давших чересчур много воли разным прохвостам. И с тоской поминала добрые старые времена, когда прохвосты таковые знали свое место. Сварог не стал связываться, но Леверлин, уже ступив на верхнюю площадку ведущей во мрак лестницы, обернулся:

– Хочешь, харя, наябедничаю царице, что ты тайком главного кухаря принимаешь и хозяйкиным вином потчуешь?

И захлопнул дверь погреба. Они осторожно спустились вниз по высоким каменным ступеням. На них пахнуло подвальным холодом, но не сыростью. Леверлин огляделся, высоко держа светильник:

– Вот в таком месте я и хотел бы покоиться после смерти, можно и в уголке…

Густое утробное эхо со смаком повторило эти слова.

Под сводчатыми потолками в шесть длинных рядов выстроились огромные бочки, лежавшие на мощных козлах и каменных подставках. На стеллажах из неоструганных досок поблескивали из песка горлышки бутылок. И еще запах. Прекрасный, чудесный, волшебный терпкий запах рождающегося вина. Да возблагодарим Аллаха – ни одного горшка с цветами, которые, следует признать, уже порядком раздражали Сварога.

– Я не выдержу, даже сознавая серьезность минуты, – признался Леверлин. – Иначе в Ремиденуме меня проклянут.

Он огляделся, подхватил с крючка оловянный ковшик и направился к ближайшей бочке, оставляя на песке четкие следы. Открыл кран, налил, осушил до дна, пошел к другой, причмокивая и ухая. Сварог сам не удержался при виде такой роскоши – снял другой ковшичек, поменьше, продегустировал. Окликнул нежданного напарника:

– Бросьте. Всех все равно не успеете обойти.

– Но какое богатство…

– Лучше объясните, как мне извлечь из узилища нашу единственную надежду?

– Просто сорвите пробку. Только учтите: если верить авторитетам, джинн выполняет лишь три желания, потому формулируйте четко и семь раз отмерьте… – Студент отвечал без всякой заинтересованности. Возможно, будь лицо Сварога чуть мягче, студент тут же рискнул бы и предложил перенести побег на следующую недельку, пока этот подвал не будет ими исследован досконально.

– А если он разбушуется?

– Выбора нет. – Леверлин огляделся. – Коли уж он начнет все крушить, есть утешение: нас завалит этими великолепными бочками, а если особенно повезет, мы успеем захлебнуться в вине.

Сварог достал кинжал и принялся ковырять пробку, маленькую, покрытую толстым слоем чего-то вроде смолы, почти окаменевшей. Порезал палец, выругался.

– Осторожно, – прошептал за его спиной Леверлин.

– Соскользнуло лезвие, черт… Ну!

– Ну! – откликнулось эхо.

Он поддел пробку острием, надавил, и она, чмокнув, вылетела, описала дугу, укатилась за бочки. Из горлышка сосуда неспешно пополз то ли дым, то ли туман удивительно чистого алого цвета. Сварог едва удержался, чтобы не закинуть сосудик подальше в угол. Дым ширился, но не расплывался, не таял, края его оставались четко очерченными, он взмыл к потолку и постепенно принял облик полупрозрачной человеческой фигуры – понятно, лишенной всякого восточного колорита вроде чалмы или халата. По ней непрестанно пробегали словно бы волны зыбкого холодного огня, она светилась изнутри, мерцала, рдела, как угли в прогоревшей печи, то темнея, то наливаясь алым пламенем. Лицо походило на человеческое, только уши были острые, а подбородок раздвоен, как коровье копыто.

Джинн, колыхаясь под сводами, смотрел на них, а они таращились на него, задрав головы. Леверлин опомнился первым:

– Кто ты?

Глава пятая. Побег по-графски, с участием джинна

– Я – Урак-Омтар, дух огня, – ответил джинн не столь уж и оглушительным, но странно рокочущим голосом, казалось заставившим вибрировать и барабанные перепонки, и череп Сварога. – Это вы меня освободили?

– Мы, – опомнился и Сварог. – Надеялись, что и ты нам поможешь, мы и сами в беде…

– Я знаю закон, – пророкотал джинн. – Его нарушают духи воздуха и воды, они непостоянны, изменчивы, как ветер и вода, но огонь благороден и чист. Если не знаете, кому верить, верьте духам огня… ну и земли, пожалуй. Жив ли еще Шелорис, самый могучий из подлейших и самый подлый из могучих? – Странно, но слова джинна эхо не рождали. Впрочем, Сварог тут же вспомнил, что у призраков и тени не бывает.

– Боюсь, никто у нас не помнит ни его, ни названия страны, где он правил, – сказал Леверлин.

И тут же в головах у них взорвался гремящим эхом хохот джинна.

– Так ему и надо, собаке в черной короне! Его забыли, а я жив! Значит, и Шангара больше нет? – Холодный огонь внутри фигуры вспыхнул ярче, а глаза заполыхали, как паровозные топки.

– А где был этот Шангар? – спросил Леверлин.

– На полуденном восходе континента, – сказал джинн. – Небольшая страна, почти сплошь взятая в кольцо горами и по суше, и по морю, кроме трех мест на побережье, примыкавшая к заливу, где ревели вулканы… – Последнее слово джинн произнес с таким трепетом, с каким фанатки-соплюшки во времена Сварога произносили «Ласковый май».

– Вам это о чем-нибудь говорит? – спросил Сварог.

– Это чрезвычайно напоминает Горрот. Правда, вулканы давно потухли, веков сорок назад… Ну да, все знали, что Горрот вырос, как на фундаменте, на каких-то остатках древней злой магии…

«Эха нет, а круги по налитому в ковшик вину разбегаются, – с удивлением подумал Сварог. – Поди разберись, какая сверхъестественная сила здесь рождена добром, а какая – злом…» Впрочем, амулет на его шее оставался теплым. Значит, пока опасаться нечего.

– Вулканы погасли? – забеспокоился джинн. – Я не могу без вулканов, я дух огня… – И холодный огонь внутри фигуры затрепыхался с удвоенной силой.

– Не паникуй, – успокоил Леверлин. – На островах еще найдется пяток вулканов, без жилья и купанья не останешься… Ах, лорд Сварог, как бы мне хотелось подольше с ним потолковать. Ценнейшие для историков сведения…

– Я соскучился, – сказал джинн. – Хочу на свободу. – Теперь, выбравшийся из сосуда, оглядывающийся, он ни капельки не походил на зануду-архивариуса. И тратить время на пространные разглагольствования был, кажется, не намерен.

– Мы тоже, – сказал Сварог. – Но дело в том, что мы даже не на Таларе…

– И вас сюда посадили, как это у людей принято? – Джинн огляделся. – Дверь без заклятий. Сейчас дуну…

– Стой! – заорал Сварог. – Подожди ты! Нам не из подвала нужно выбраться, а из города…

Джинн снисходительно усмехнулся, деловито присмотрелся к стенам подвала:

– Город сровнять с землей, сжечь или просто развалить? Как желаешь?

– Не спеши, – сказал Сварог как ужаленный. Чем дальше, тем шустрее вел себя джинн, и за ним, оказывается, нужен был глаз да глаз. – Я хочу, чтобы, когда я тебя попрошу, все в городе уснули. Все живое, кроме меня, его, здешней царицы и трех моих матросов. Пусть и марги уснут… Можешь сделать?

– Что еще за марги? – не понял джинн. Выслушав Сварога, кивнул: – Пойду посмотрю.

Он сжался в крохотную алую точку, микроскопический огонек метнулся вверх, к двери.

– Довольно мирное создание, – сказал Сварог, утирая пот. Потянулся к ковшику и сделал добрый глоток.

– Пока ему не приказали развалить город… Судя по старым книгам, дух огня свято соблюдает договоры, но врагам его приходится несладко. Однако у меня, я вижу, хватит времени…

Он проворно налил себе еще ковшик и принялся смаковать. Вниз пронеслась огненная полоска толщиной с иглу, разрослась в джинна.

– Ничего трудного, – пророкотал он. – Это живые существа, не владеющие магией. Смешно, но они чем-то сродни духам огня – внутри у них горит свой огонь… Они уснут. Все уснут, кроме тех, кого ты назвал. Это первое желание?

– Да, – сказал Сварог, нимало не удивленный тем, что и у джиннов встречается чувство юмора. Пусть и специфическое. – Теперь второе – ты быстренько домчишь корабль, на который мы сядем, до места, которое я тебе укажу.

– Третье желание? – Острые уши прижались к черепу, раздвоенный подбородок вытянулся вперед, словно джинн боялся пропустить хоть слово. Словно столь диковинное волшебное существо, как джинн, в принципе могло пропустить хоть слово.

– А вот с третьим придется несколько дней подождать. Идет? Ты просидел пару тысяч лет, что тебе пара дней?

– Я знаю закон, – проворчал джинн. – Что поделать, придется ждать…

Он съежился в искорку, искорка скрылась в сосуде. Сварог спрятал его в карман, испугавшись в первый миг, что одежда вспыхнет, но никакого жара не почувствовал.

– Ну, пошли, – сказал он. – Начнем представление, как только Грайне вернется…

– А какое у тебя третье желание?

– Сам пока не знаю, – сказал Сварог. – Я подумал, что оно нам пригодится в Харлане…

– Толково. Пошли… нет, погоди-ка. – Леверлин осмотрелся, прошел в угол и вышел оттуда, волоча на плече бочонок квортеров в тридцать. – Тяжеленько, но доволоку.

В дороге пригодится.

– Хотите, я набью корабль этими бочками? – раздался приглушенный голос джинна.

– Э, нет, – прокряхтел Леверлин. – Это выйдет третье желание. У меня душа разрывается от тоски по этим бочкам, но постараюсь пережить…

Подниматься по ступеням оказалось несколько труднее, чем спускаться, хотя благодаря выпитому в ногах, да и во всем теле образовалась необычайная легкость. Дневной свет снаружи резанул по привыкшим к сумраку глазам.

Ключница наверху воззрилась на них ледяным взглядом, но промолчала. Леверлин кряхтел, согнувшись, держа в другой руке за гриф покрытый золотистым лаком виолон, однако героически пер бочонок по длинным коридорам. Попадавшиеся навстречу служанки хохотали, а та, что преследовала Сварога жаркими взглядами и намеренно расстегнутыми верхними пуговками, даже пошла следом, приговаривая:

– Кому-то может и влететь за такое самоуправство…

Сварог повернулся к ней, особо не стараясь скрыть сквозящую в словах иронию.

– Как жаль, синеглазая звезда моя, что мы больше никогда не увидимся… – Выпитое вино навевало определенные мысли. Что называется, «потянуло на баб». Однако и аргумент «баба с возу, кобыле легче» тоже казался исполненным мудрости.

– То же самое я сказал милым бочкам… – пропыхтел Леверлин.

– Ну вы и набрались, – расхохоталась служаночка. – Сварог, царица может и задержаться у оружейниц… – Кажется, девчоночка приготовилась к серьезной атаке. Надушилась чем-то трогательно-нежным, губки подкрасила, щечки нарумянила. Очень аппетитный фрукт получился.

Вдруг она ойкнула и шарахнулась к стене. В коридоре стояла Грайне, с любопытством разглядывая процессию. Покрутила головой, нахмурясь:

– Великолепное зрелище…

Сварогу стало смешно до колик, потому что фраза царицы скорее подходила встречающей подгулявшего супруга домохозяйке, а не воительнице. И венчающий голову царицы венок из ромашек тоже не подходит образу воительницы. Хотя, стоит признать, царица в нем была хороша чертовски.

– То ли еще будет, милая, – сказал Сварог. – Урак-Омтар, давай.

– Ты не сказал, сколько им спать, – раздался где-то рядом рокочущий голос. И опять не было эха.

– До темноты, – решил Сварог.

– Выполнено.

Глаза Грайне расширились, взгляд скользнул мимо Сварога.

Он оглянулся – синеглазая служаночка медленно сползла по стене на пол. Губная помада некрасиво смазалась. Поодаль виднелась еще одна служка, прикорнувшая посреди коридора.

– Что такое? – вскрикнула Грайне, озираясь как ребенок, когда рассыпался домик из кубиков, но обидчика не видно.

Леверлин поставил бочонок, перевел дух, подошел нетвердой походкой и выдернул у нее из ножен меч. Подумав, выкинул в окно. Далеко внизу клинок зазвенел на камнях. Она остолбенела от изумления, даже не успела помешать. Только повторила:

– Что такое?

– Все спят, – сказал Сварог ласково. Все-таки ему было жаль эту милую сумасбродную девчонку, играющую в странные для девчонки игры. – И марги тоже. А мы уходим, извини…

Леверлин деловито оторвал от портьеры златотканый шнур, смахнув нечаянно вниз горшок с геранью. Раздавшийся из-за окна звонкий грохот черепков успокоил Сварога: горшок встретился с твердой мостовой, а не с чьей-нибудь несчастной головой, – быстро и ловко, несмотря на принятые на грудь несколько ковшиков вина, скрутил девушке руки за спиной, пока она не успела опомниться. Сварог поморщился. Как-то не очень по-мужски это выглядело.

– Ничего, – сказал Леверлин. – Я их успел изучить. На минутку отвернешься – и получишь в спину чем-нибудь острым. Правда, прекрасная царица? Да ты посмотри на нее. Ее в жизни так не оскорбляли, она в тебе сейчас бездонными своими глазищами дыру прожжет… Как ты еще не задымился?

В самом деле, глаза Грайне метали молнии – к счастью для беглецов, в переносном смысле.

– Не сердись, что поделаешь… – сказал Сварог примирительно.

– Значит, ты с самого начала притворялся, будто мы тебя победили, а на самом деле… Развлекался? – В голосе очаровательной кошки звенел металл, но Сварогу показалось, что девчонка готова расплакаться. Оказывается, игрушкой был не он, а она. Очень серьезное оскорбление для царицы. Но, как полагал Сварог, заодно и хороший урок, который только на пользу пойдет.

Сварог покачал головой:

– Ничего подобного, веришь ты или нет…

Она подошла к окну, зорко, с надеждой огляделась. Но надежда тут же растаяла. Сварог смотрел через ее плечо. Во дворе, скошенные молниеносным сном, лежали где попало слуги и собаки, и на улицах виднелись спящие, вдали, у подножия холма, замерли повозки – возницы сползли с козел, лошади легли, опустив оглобли к земле. Сонное царство. Сварог хмыкнул. И принялся гадать, подействовало бы искусство джинна, к примеру, на хелльстадского щенка. При мысли о веселом Акбаре стало грустно. Интересно, есть у собак свой рай? Должен быть, как не быть… Вспомнив о верном домовом, бросился в комнату, позвал:

– Карах!

Никакого ответа. «Тьфу ты, мы ж и тебя сосчитали по забывчивости», – спохватился Сварог. Рванул дверцу шкафа. Карах посапывал, свернувшись клубочком, – ему вместе со всеми предстояло проснуться лишь с темнотой. Сварог взял его под мышку, вышел в коридор, растерянно пожал плечами:

– Я про него забыл, и он тоже… Он знал дорогу… – Хмель постепенно выветривался из головы.

– Ну, дорогу я тоже знаю, – сказал Леверлин. – Они меня везли днем. Пошли, граф? Только прекрасную царицу обязательно следует прихватить с собой, чтобы проводила нас до причала. Если не захочет нежно махать нам вслед платочком, ее дело. Но пусть непременно проводит. Иначе она быстро освободит руки, едва мы выйдем из дворца, а там уж что-нибудь придумает. Тебе метательное оружие не страшно, а вот мне не хочется получить стрелу в спину на пороге вновь обретенной свободы…

Он нагнулся и, кряхтя, взвалил на плечо бочонок. Сварог мог бы заклинанием сделать его ношу невесомой, но не стал рисковать – боялся, что в этом случае бесшабашный студент непременно захочет прихватить еще парочку бочек, и получится лишняя трата времени.

Сам он быстренько заскочил в оружейную комнату и выбрал два меча получше. Взял Грайне за локоть:

– Пошли?

Она с вызовом уперлась каблуками в пол, напряглась, всем видом показывая, что с места не сдвинется. Красивая в гневе, как никогда.

И еще этот венок из ромашек, делающий ее одновременно и проще, и загадочней. Одна из лучших женщин, встреченных Сварогом в жизни. Вот так-то. И комичность ситуации отошла на второй план, уступив место легкой печали.

– Унизительно будет для царицы, если ее поволокут, как мешок, два существа низшего порядка… – сказал Сварог.

Подействовало. Грайне пошла впереди, гордо воздев голову, выпятив грудь. Под пыхтенье плетущегося следом Леверлина они спускались по улицам, огибая спящих людей и животных. Возможно, Сварогу и показалось, но раза два он явственно услышал гулкое хихиканье джинна. Он смотрел на чудную фигурку Грайне и никак не мог поверить, что видит девушку в последний раз. Все так и следовало сделать, понятно, но расставаться с ней было нелегко. Она слишком уж ярко и внезапно вошла в его жизнь, очень уж неожиданно пришлось прощаться. Конечно, любые расставания – это одновременно и новые надежды, но…

Он остановился и постучал рукояткой меча по макушке марга. Получился именно такой звук, какой и бывает, если постучать железом по камню.

– Ты мне еще попадешься, – сказала Грайне, не оборачиваясь. – Жизнь положу, но поймаю. Что я тогда с тобой сделаю, ты бы знал…

– Мечты, мечты, где ваша сладость… – сказал Сварог. – Знаешь, меня устраивало и то, что ты со мной до этого делала, к чему разнообразить?

– Я тебя буду искать днем и ночью…

– Хочешь хороший совет? Не нужно больше плавать за Ворота. Есть оружие, против которого не поможет вся ваша храбрость. Даже если ты не боишься смерти, подумай – можешь остаток жизни провести пленницей, живой диковинкой при каком-нибудь королевском дворе…

Пусть в крепости они катались как сыр в масле, пусть пленившие их воительницы были необычайными чистюлями и воздух в покоях был чист, но Сварог, оказавшись снаружи, вдохнул свежий воздух с нескрываемым удовольствием. Засиделся он что-то в гостях. Он с удовольствием подставил ветерку щеку, с удовольствием повел плечами, словно сбрасывая тяжелые оковы.

Они ступили на мощеный камнем причал, и Сварог, к превеликому удивлению, увидел на небольшом одномачтовом кораблике какое-то шевеление. Три человека, суетясь и сталкиваясь, ставили парус – двое работали во всю силу, а третий неловко тыкался обок, помогая им одной рукой, потому что вторая была перевязана до локтя. Сварог, усмехнувшись, набрал побольше воздуха и гаркнул:

– Хозяина бросаете, прохвосты?

Троица шарахнулась в стороны в поисках какого-нибудь оружия.

Видать, пуще смерти им неволя осточертела. Однако главный тут же признал Сварога.

– Ваша милость! – радостно завопил капитан. – А мы вот видим, все дрыхнуть завалились, ну и рискнули, благо терять нечего! Вас искать не стали, уж извините.

Леверлин перевалил через борт бочонок, прыгнул на палубу следом за ним. Сварог осторожно уложил Караха у низкого борта, повернулся к девушке:

– Будем прощаться?

Грайне смотрела на него с бессильной ненавистью и явно не собиралась ронять слезы. Вздохнув, Сварог сказал:

– Мне с тобой было чертовски хорошо, но нельзя же держать живого человека вроде игрушки, пойми ты, чудачка…

Он обнял ее, наклонился и крепко поцеловал в губы, чувствуя себя ужасно виноватым – из-за пощечины, нанесенной по самолюбию юной царицы. Но все равно не получилось и тени трогательного прощания – вопреки иным авторам чувствительных романов. Грайне ничуть не разнежилась и не прильнула к Сварогу с прерывистым вздохом. Она просто-напросто попыталась двинуть ему коленом в то место, к которому раньше относилась не в пример нежнее. Хорошо еще, он вовремя сообразил, когда она резко отодвинулась, успел увернуться, но все равно по бедру прилетело крепко.

– А еще царица… – покачал он головой, думая, что вышло бы не в пример больнее, цапни она его коралловыми зубками вместо поцелуя.

– Ты ко мне еще придешь, – сказала она, охваченная страстной надеждой, что когда-нибудь так и случится. – Приползешь, когда окажется, что та жизнь не дала тебе счастья…

В уголке глаза Сварог заметил у нее крохотную слезинку, но не сомневался, что это – признак бессильной ненависти, не имеющий к лирике никакого отношения. Совершенно не зная, что еще сказать и нужно ли что-то говорить, он помялся и спросил:

– Сколько тебе лет, воительница?

– Девятнадцать. Развяжи руки. Не могу же я остаться вот так… и убирайся, видеть не хочу!

– На свете всегда найдется кто-то, кто сильнее нас… – шепнул ей Сварог на ухо. Разрезал кинжалом шнур, из предосторожности повернув девушку к себе спиной, прыгнул на палубу и громко сказал: – Урак-Омтар, двигай посудину. Место укажем.

– С какой скоростью? – не преминул уточнить педантичный дух огня.

– С обычной. Словно мы идем под хорошим попутным ветром.

Грайне сорвала с головы венок и с ненавистью швырнула его в реку. Венок рассыпался, и ромашки закачались на воде – каждая отдельно.

А еще среди них замелькало оранжевое пятнышко. Это вынул из петлицы маргаритку и предал ее воде Леверлин. Он тоже прощался с пленившей его знатной воительницей, которая так и не успела появиться на сцене.

С треском оборвался причальный канат, но кораблик не тронулся с места.

– Хочешь, я сделаю так, что она станет думать по-другому и уплывет с тобой? – пророкотал джинн.

– Дурак ты, а еще дух огня, – сказал Сварог. – Трогай.

Корабль отвалил от причала и, невзирая на мертвый штиль, поплыл к выходу из бухты, задрав нос и пеня воду, словно торпедный катер. Сварог смотрел за корму. Грайне неподвижно стояла у самой кромки причала, смотрела вслед, ее фигурка становилась все меньше и меньше, потом девушку заслонила башня. Сварог ее больше не видел и подозревал, что не увидит уже никогда. Это оказалось больно, так думать. Он обернулся, хотел распорядиться, но Леверлин уже возлежал у бочки с невесть откуда раздобытым ковшиком, и тут же стояла пустая оловянная чарка. Сварог опустился на колени, повернул медный краник, и полилось благоухающее черное вино.

– Ну, за пьянящее дыхание свободы? – спросил Леверлин.

Прозвучало это как-то уныло. Сварог молча выпил, резко дернув рукой, пролил немного на грудь и смахнул капли ладонью.

– Странно, – сказал Леверлин. – Меня вроде бы ничем не удивить, исколесил мир и не был обделен вниманием нежного пола, но вспомнил вдруг свою рыжеволосую пантеру и подумал – может, другой такой у меня никогда не будет?

– Это тебе просто хочется посмаковать счастливое избавление, – сказал Сварог хмуро.

Корабль резво бежал по широкой реке – с зарифленным парусом, против течения. Капитан и матросы так и не отошли от этаких чудес – сидели кучкой у мачты, с почтительным ужасом таращились на Сварога, надолго забыв о своих полных чарках. Леверлин лежал,грустно глядя в небо, тренькал на виолоне на три такта и с нарочитым пафосом напевал:

А он скакал домой с войны,
Вез подарки для жены –
Самоцветы из чужой стороны…
Он безжалостно загнал
Пять коней,
Он не ел, он не пил, он не спал –
Мчался к ней.
Он шагнул через порог,
Он был молод и высок –
Но увидел, что другой был у ней…
Он достал свой верный меч,
Повидавший столько сеч,
Он смахнул головку с плеч –
Эх, златовласую…
– По сторонам зорче смотри, – сказал Сварог. – Как бы не проехали, я-то дороги не знаю…

На самом деле ему просто не нравилась песня. Наслушался он подобного творчества в родной части: «Как медленно садятся на песок ребята из Москвы и Ленинграда», «Рыдает мать, и как стена стоит отец…», «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной…». А точнее, он был зол на весь белый свет.

– Я могу вас довезти, куда только скажете, и сам найти дорогу, – сказал джинн, которому чертовски не терпелось на волю. – Это будет третье желание.

– Ну потерпи, ладно? – сказал Сварог. – Ты мне еще понадобишься в Харлане…

Джинн чем-то неуловимым напоминал лейтенанта Семенова, с которым они вместе служили после училища. Поневоле начнешь относиться к духу огня как к старому приятелю.

До последнего момента не верил Сварог, что студент проявит должную сноровку и правильно вспомнит дорогу. Правда, в резерве оставался джинн, зациклившийся на исполнении последнего желания. Но, как сказал бы старшина роты прапорщик Подоляк, «негоже пулеметом бутылки открывать!»

Но – нет: в какой-то момент Леверлин бережно отложил виолон, с уверенностью прошагал на нос и принялся отдавать команды совершенно трезвым голосом.

Когда они отыскали Ворота – перемычку неподвижного синего тумана в узкой расселине, – все повторилось, как в прошлый раз: корабль нырнул в синюю мглу, мгла сгустилась до полной непроглядности, вскоре рассеялась, узкий проход в скалах повернул направо, и посудина выплыла на Ител. Низкие угрюмые тучи заполонили небо. И здесь, на этом свете, казалось ненамного светлее, чем в синем тумане: того и гляди, грянет буря и закружит утлый челн…

– Ну вот и все, – сказал Сварог.

Неуправляемый корабль тут же развернуло кормой вперед и в столь постыдной позиции понесло течением – джинн, въедливый, словно стряпчий, счел, что строго выполнил свои обязанности согласно договору о втором желании. Моряки, не дожидаясь приказа Сварога, бросились к мачте. Быстро развернули кораблик в нормальное положение, капитан встал за штурвал и повел суденышко к высокой скале, похожей на восклицательный знак. Сварог, свесившись над бортом, громко позвал (вспомнив поучения Блая):

– Доран-ан-Тег!

Взметнулся фонтан брызг – топор взлетел над серыми, украшенными серой же пеной волнами и, описав дугу, оказался в руке Сварога, больно ударив древком по ладони – Сварог не успел разжать пальцы пошире.

– Впечатляюще, – присвистнул Леверлин. – Где ты раздобыл этот славный топорик?

– Потом расскажу, когда будет время, – сказал Сварог, вытирая мокрую руку. – Интересно, чья это конница там нарисовалась?

Он достал подзорную трубу, всмотрелся. Десятка два верховых, желтые с черным кафтаны. Один как раз смотрел на кораблик в подзорную трубу.

Показалось, они встретились глазами. Сварог вздрогнул, опомнился, с видом скучающего зеваки медленно опустил трубу и спросил:

– Харланцы?

– Они, – поддакнул капитан, спокойный как танк. – Гвардейцы.

Наверное, людей с «Божьего любимчика» до сих пор сторожили по дорогам.

– Интересно, что они о нас подумали? – спросил Сварог.

Столь трогательная забота и пристальное внимание свидетельствовали, что капитан Зо кому-то крепко наступил на мозоль. Или на копыто. Еще спасибо, что в этом мире не додумались до фотороботов и прочих коварств из арсенала земных криминалистов.

– А что им думать? – хмыкнул капитан. – Один в наряде Вольного Топора, один в дворянском и мы, местные… И нас, всех пятерых, для экипажа такого кораблика маловато. Кораблик ронерской постройки. Они наверняка решили, что речные пираты захватили ронерскую посудину. На что им глубоко наплевать.

– Леверлин, у тебя есть документы? – спросил Сварог.

– Ну разумеется.

– А у вас, капитан?

– Аж три, ваша милость, – позволил себе жуликоватую улыбку подчиненный. – И все, каюсь, на разные фамилии и подданства. Вот только на кораблик у нас патента нет… ну да у меня в голенище два чистых зашиты. Впишем что захотим, дело знакомое. Название на борту есть, «Морская жемчужница», порт приписки сочиним из головы…

– Весело будет, если нападем на того, кому этот корабль знаком.

– А мы его в Риуме купили, ваша милость. – Капитан был очень доволен, что может дать хоть какой-то совет Сварогу.

– Ну и что? – не понял Сварог.

– Риуме – первое в Пограничье место по продаже ворованного и прочего неправедно доставшегося. Кораблей в первую очередь. Кого ни спросят насчет чего подозрительного – купил в Риуме у хромого да чернявого, еще один зуб у него со свистом… Все понимают, в чем дело, а доказать нельзя. Главное – как следует осмотреть кораблик, и если попадется что лишнее, выкинуть за борт.

Так они и сделали. Пооткрывали рундуки, прощупали ладонями все щели, куда не заглянуть, на всякий случай простучали даже переборки – чтобы потом не оконфузиться на таможенном досмотре, но не нашли ничего, кроме кое-какой посуды. Никакого груза в трюме не оказалось. Видимо, амазонки успели похозяйничать с чисто женской добросовестностью.

Что гораздо хуже, не оказалось ни еды, ни воды. Бочонок вина к тому времени был объединенными усилиями опустошен и вышвырнут за борт. Создавать заклинаниями еду и питье Сварог не хотел, чтобы не выдавать себя как лара. Капитан и так узнал много такого, чего ему не следовало бы знать. По этой же причине Сварог героически отказался от своих сигарет, извлекаемых из воздуха, довольствуясь одной из трубок капитана и его скверным горлодером. А есть и пить хотелось не на шутку. Один Карах безмятежно дрых у борта, ничуть не встревоженный наступившим на корабле голодом, поскольку не знал ни о голоде, ни о побеге. Джинн был начеку и настойчиво предлагал завалить корабль изысканнейшими яствами вкупе с лучшими винами – очень ему не терпелось поскорее развязаться с избавителями и отправиться восвояси. Но Сварог, твердо решивший поберечь третье желание для серьезного дела, потребовал карту и, обнаружив, что ближайшим населенным пунктом является уже знакомый ему понаслышке Готар, решительно приказал:

– Курс на Готар!

Была у него некоторая надежда, что с тамошним бароном, пристрастившимся жечь людей на кострах, уже прискакала разбираться рать молодого князя. Тогда всем будет не до проезжих корабельщиков.

Глава шестая. Государственный переворот как импровизация

То ли причиной тому было цыганское счастье Сварога, то ли местные муссоны, пассаты и прочие баргузины, но ветер постепенно разогнал низкие тучи, и буря отменилась. Подплывши к Готару, или, как правильнее говорить, «подойдя», они обнаружили, что городишко выглядит крайне убого – дома ветхие, прямо-таки готовые рухнуть.

Причал был вымощен камнем в незапамятные времена, и половина плит давно вывалилась. Дыры кое-где залатали досками, но особого старания при этом не проявили. На волнах покачиваются три лодки и большой одномачтовый баркас без палубы – судя по груде сетей на корме, рыбацкий.

На фоне всего этого «Морская жемчужница» выглядела роскошным океанским лайнером, бросившим по случайности якорь в захолустном райцентре. Экипаж Сварога представления не имел, что такое океанский лайнер и райцентр, но оценил ситуацию верно – несмотря на полное отсутствие свидетелей-аборигенов, моряки приосанились и гордо поплевывали за борт – даже покалеченный, чьи раны уже начали подживать.

– Ну, пошли? – сказал Сварог Леверлину.

– А топор ты не берешь? Здешний хозяин – скотина редкая, к нему лучше приходить в гости вооруженным до зубов…

Сварог прихватил топор, они осторожно прошагали по дряхлому причалу и направились к ближайшим домишкам. В первом никого не оказалось, только вовсю заливалась собачонка, сторожа никчемный скарб. Во втором тоже. Из домов воняло, вокруг валялся всякий хлам, бродили бесприютно худые свиньи. Отличие от аккуратненьких келий амазонок было разительным.

«Все-таки есть в матриархате что-то», – с улыбкой подумал Сварог. Но прилипший к хребту желудок не располагал к долгим философским умозаключениям. Только у третьего домика, на лавочке, обнаружилась старуха – ветхая, под стать причалу и городку.

Она молча выслушала Сварога, ничего не поняла, и они еще долго добросовестно орали ей в ухо. Из ее шамканья только и дознались, что жрать самим нечего, а весь народ на площади. Сварог сунул в иссохшую ладонь монетку (при виде которой старуха едва не лишилась чувств), и они быстрым шагом направились дальше, держа курс на видневшуюся над крышами каменную башенку с развевавшимся вымпелом – баронский замок и, следовательно, центр города. Должна же в центре отыскаться хоть одна лавчонка со съестным?

На площади перед баронским замком они обнаружили целых три лавчонки – но все оказались заперты. В угрюмом молчании стояло сотни три народа – должно быть, все городское население, способное передвигаться, – и над головами толпы виднелись верхушки двух столбов, вокруг которых что-то происходило: оттуда слышались шум и ругань, но ни дыма, ни огня пока что не видно.

Они быстро протолкались в первый ряд, весьма невежливо работая рукоятями мечей и древком топора. Видя их хорошую одежду и оружие, те, кто стоял поближе, торопились дать дорогу, но толпа была очень уж спрессована, и повозиться пришлось.

Они переглянулись. Леверлин побелел от злости.

– Ну, так, – сказал Сварог. – Слухи ничуть не преувеличены…

По краю пустого пространства вокруг столбов прохаживались воины, человек двадцать, в кольчугах старинного фасона, но добротных, вооруженные мечами и топорами. Огнестрельного оружия Сварог не заметил. Еще несколько человек складывали кучи хвороста вокруг столбов с привязанными к ним людьми, и на них покрикивал красовавшийся на черном коне субъект в кольчуге с серебряными накладными украшениями и баронской короне на лысоватой башке.

Сварог пригляделся к тем, у столбов. Девушка в бедном домотканом платье, довольно красивая. Скорее всего местная. А вот мужчина определенно не отсюда – высокий, темноволосый, с аккуратной бородкой, в изодранной, но совсем недавно роскошной одежде, синей с вышивкой золотом.

На шее у барона красовалось изящной работы золотое ожерелье с синими самоцветами – оно никак не вязалось с хозяином Готара, а вот на человеке в синем смотрелось бы весьма естественно – как и висевший при бедре барона меч в дорогих ножнах, с усыпанной рубинами рукоятью…

– Ну, с кого начнем? – спросил Леверлин сквозь зубы.

– Ты что, хочешь…

– А ты до конца досмотреть собираешься? – На узком лице студента не осталось ни бесшабашности, ни благодушия.

– Да нет, – сказал Сварог. – Просто…

– Не знал, можно ли на меня рассчитывать?

– Ну… в общем, да.

– Ну, в общем, я на тебя не обижаюсь, – передразнил Леверлин. – Знакомы без году неделя… Ладно. Забыли. Но если ты еще когда-нибудь решишь, что на меня нельзя полагаться, – не посмотрю, что ты милорд, Его небесное великолепие… – Студент огляделся. – Так. Время есть, они еще повозятся, только начали… Знаешь, этот, с бородкой, определенно моряк. Одежда у него стагарского пошива. Но не колдун, мочки ушей на месте. Стагарский волшебник им уже давно устроил бы стихийное бедствие. Колдовство у них специфическое, сугубо морское, но неплохо работает и возле реки, впадающей в море. Проливной дождь или ветер, такой, чтобы крыши срывало, – это и здесь пригодилось бы…

– Я делаю барона, – сказал Сварог. – Во-первых, он здесь главный и без него начнется сумятица, во-вторых, лошадь, оставшись без седока, начнет метаться, прибавит паники. Держи мне спину, только смотри, сам не подвернись…

Они говорили вполголоса, но стоявшие рядом все же кое-что расслышали, стали потихоньку отодвигаться, насколько удалось.

– Вся загвоздка в этих, – кивнул Леверлин на толпу. – Если кинутся на подмогу хозяину – задавят массой…

– Живи ты в таком дерьме, ты бы его любил и защищал?

– Люди – существа непредсказуемые… Вдруг они не захотят лишаться ни такого зрелища, ни хозяина? Ну как, начнем сразу или с разговором?

– С разговором, – сказал Сварог. – Вот что, диспозиция меняется. Как только я начну, кидайся и режь на парне веревки. Уж он-то за барона драться не станет.

– Не стоит. Если его сначала пытали, а вполне могли, он весь ломаный, и толку от него будет чуть. Только время потеряю.

– Тоже верно… Идем?

Они прошли мимо воинов и направились прямо к барону. Теперь их видели все. Кто-то охнул. Они шагали легко, размашисто под взглядами сотен глаз. Сварог ощутил легкость во всем теле и почувствовал, что движется, как некая машина, без единого лишнего движения. Люди у костров перестали складывать хворост и таращились на них. Барон – тоже. «Сейчас он рявкнет, – подумал Сварог, – не может не рявкнуть… А этот вот белобрысый совсем мальчишка, жалко…»

– Эт-то что за франты? – раздалось наконец рявканье барона. – Что нужно? – Громадина сверху вниз изучала прервавших представление новичков заплывшими маленькими глазками.

Ощутив прилив веселой ярости, Сварог посмотрел снизу вверх в одутловатую харю. Его голос звучал невыносимо надменно:

– Я – лорд Сварог, граф Гэйр. Что здесь происходит?

– Я – Леверлин, граф Грелор, и хочу задать тот же вопрос.

Сварог убедился, что его имя барону незнакомо. Но вот титул – самый захудалый барон Пограничья не мог не знать, что «лордами» титулуют только ларов.

– Что я хочу, то здесь и происходит, – рявкнул барон. И добавил тише, чтобы не слышали его вояки: – Милорд, если Его Небесное Великолепие нарушает традиции и без должного почета разгуливает по нашей убогой земле, с ним по скудоумию нашему могут и бесчестно обойтись…

«А он не трус, – отметил Сварог. – Подонок, но не трус. И неплохо осведомлен о традициях…»

Барон гнусно усмехнулся:

– Ваше Небесное Великолепие, тридцать топоров – это тридцать топоров, как ни крути. Если вы соблаговолите дождаться окончания церемонии, я приму вас в своем замке с почетом, какой только способен оказать. Мы люди темные, но понимаем: иногда и высоким господам неба хочется развлечься на земле без лишней пышности…

Пожалуй, он готов был покончить дело миром. Вот только Сварог никак на это не мог согласиться. Он быстро огляделся. Воины, сбитые с толку вполне мирным разговором, содержания которого они не слышали, поступили, как все солдаты в подобных случаях: опустили оружие, расслабились, тупо ожидая, пока дело вернется к какой-то определенности.

Леверлин крикнул человеку у столба:

– У вас, случаем, не будет к нам просьбы?

Человек ответил быстро, но с достоинством:

– Господа, я никогда и ни у кого не просил помощи, но иногда приходится отбрасывать прежние привычки. Не могли бы вы развязать эти веревки и одолжить меч? Остальное я сделаю сам… – Происходящая беседа выглядела комично до нелепости. Жаль, никто из зрителей, кроме Леверлина, не обладал достаточным вкусом, чтобы это оценить.

– Боюсь, церемонию придется отменить, барон, – сказал Сварог.

Шаур он держал в левой руке, нацелился сначала в конскую грудь. Однако, когда рука барона дернулась к мечу, передумал – живи, лошадка, ты одна ни в чем не виновата, – шагнул вперед и размахнулся топором, не особенно и широко. На поединок это походило меньше всего. Скорее уж на пьяную драку с ножами в портовом кабаке, где один правильный удар решает исход.

Лезвие вошло в обтянутый кольчугой жирный бок – косо и глубоко. Барон еще валился с седла, брызгая кровью, а Сварог уже развернулся на каблуках к кучке воинов, выстрелил в ближайшего, пустил очередь звездочек в группу стоявших поодаль. К его радости, моментально начался вполне приличный переполох. Конь рванулся вперед, но Леверлин, ловкий и проворный, как кошка, схватил повод и одним махом взмыл в седло. Зрители шарахнулись кто куда, разноголосо вопя. Воины тоже не являли собой образец единства и боевой стойкости – кто остался на месте, кто откровенно пятился, лишь человек пять неуверенно двинулись к Сварогу. Белобрысый мальчишка среди них, готовый отдать жизнь ради пустяка. Глупыш. Эх, повидал на своем веку Сварог таких мальчишек… Они погибали первыми. Жалко.

Передний размахнулся топором для хорошего броска. Сварог, осклабясь, ждал. Топор тяжело полетел в его сторону – и срикошетил от невидимой преграды, отлетел вбок. На того, кто его бросал, это произвело неизгладимое впечатление, да и остальных потрясло. Сварог сделал выпад и обрубил половину клинка белобрысого сопляка, оказавшегося ближе всех. Леверлин волчком вертелся с конем, ожидая атаки, но никто на него пока не бросался. Со стороны немногочисленных зрителей, рискнувших остаться на месте, послышались крики:

– Лар! Лар!

Наступил самый интересный момент. Либо солдатня, превозмогши страх, навалится всем скопом, и тогда все завертится по-настоящему, либо они выиграли. Стало тихо, только раненые стонали и охали. И в этой тишине вдруг завопил Леверлин, во всю мочь, словно хотел докричаться до летучих замков:

– Ваганум! Ваганум!

Он кричал что-то еще, про клятву, кажется. И все вдруг изменилось самым решительным образом. Воины, собравшись в кучку на почтительном расстоянии от Сварога, аккуратно стали складывать все свое оружие наземь. Это было настолько неожиданно, что Сварог оглянулся – не въезжают ли на площадь конники князя Велема?

Ничего подобного.

Воины, покончив с разоружением, выстроились неровной шеренгой.

Леверлин шел к нему, ведя коня в поводу, улыбаясь во весь рот:

– В Ремиденуме еще и прилежно зубрят науки…

– Детали, – только и сказал Сварог, все еще удивляясь.

На самом деле он ничего не понял. Какой такой Ремиденум?

И только спустя три секунды вспомнил, что Леверлин в свободное от пьянства и ухаживания за девицами время где-то учился.

– Бывает набег ради грабежа, бывает война, а в земном праве есть еще и ваганум. Когда пришлый дворянин побеждает в схватке владельца манора, чтобы самому сесть на его место. Конечно, тут свои условия: владелец вправе использовать всю свою вооруженную силу, а пришелец обязан иметь, самое большее, одного спутника. Потому, хоть для ваганума теоретически открыт даже Снольдер, на деле успеха можно добиться лишь в такой вот глуши. Особенно когда подданные не хотят защищать хозяина.

– Значит, теперь барон – ты?

– Не было у меня хлопот… – усмехнулся Леверлин. – Ты. Быстренько начинай командовать, время не ждет… Ну!

Сварог не колебался; приосанился, принял позу, показавшуюся ему самой величественной, оперся на рукоять топора, указал на столбы и рявкнул:

– Отвязать!

Кажется, эти манеры он беспардонно слямзил у кого-то из вальтерскоттовских персонажей. Впрочем, Сварог не позавидовал бы оказавшемуся рядом и намекнувшему на плагиат литературному критику.

Воины, не очень и удивившись, побрели к столбам. Сварог неуверенно оглянулся на молчавшую толпу и крикнул:

– Все прекрасно, ребята, вольности последуют! – И уже заканчивая фразу, понял, что сделал что-то не так. Чуть-чуть. Промашка вышла.

– Идиот! – поморщился Леверлин. – Они ж к тебе сейчас с просьбами и нуждами кинутся, затопчут…

Толпа и в самом деле колыхнулась вперед, лица из тупых стали вполне человеческими, охваченными надеждой. Но воины по жесту Леверлина уже выстроились меж Сварогом и толпой, а Леверлин уже кричал, воздев руки:

– Спокойствие! Барону нужно время, чтобы разобраться с вашими нуждами! Вольности вам обещаны, и они будут! Стоять!

Подействовало. Толпа замерла в прежней позиции.

– Обрати-ка внимание на эти рожи…

Сварог обратил. Пятеро с нагло-угодливыми рожами холуев-любимчиков и одетый еще богаче пожилой субъект с лицом до того добродетельным и праведным, что мог оказаться лишь вором и сатрапом.

– Ага, – сказал Сварог понимающе. – Ну-ну…

Он направился к приближенным покойного барона, махнул на ходу воинам, и они, уже успев подобрать оружие, заторопились следом.

– Управитель? – спросил Сварог.

Субъект с лицом праведника часто-часто закивал. Глаза его выражали искреннюю любовь. Губы складывались, чтобы завернуть какую-нибудь невероятно длинную и замороченную, пересахаренную лесть речь.

– А повесьте-ка его, пожалуй, – сказал Сварог. – Что это за управитель, если довел город до такого похабства?

Воины сграбастали управителя, но он с неожиданной резвостью вывернулся и пал в ноги, цепляясь за сапоги:

– Ваша светлость, я ж вам пригожусь…

– Ладно, оставьте его пока, – сказал Сварог. – Остальных вешайте.

Он плохо представлял, как именно следует управлять государством, пусть и крохотным, но по наитию решил: в таких случаях не мешает громогласно пообещать вольности и немедленно повесить наиболее запачканных деятелей прежнего режима. Для укрепления своего авторитета в массах и в целях борьбы с коррупцией. Народу такое поведение всегда нравилось. Особенно когда вешают самых упитанных.

Пятерку холуев до виселицы, торчавшей в уголке площади, так и не довели – толпа, оттеснив воинов, захлестнула и смяла бывших фаворитов. Началась шумная, азартная толчея. Управитель глянул в ту сторону, затрясся.

– Ну, поговорим о государственных делах, – сказал ему Сварог. – Здесь люди от природы такие бедные или барон все мало-мальски ценное сгреб в закрома родины?

– Барон, ваша светлость, барон, подлец, негодяй, мерзавец, скотина… – Запас ругательств у бедолаги оказался неожиданно скудным. Это при его-то должности! И Сварог мельком подумал даже, не ошибся ли, оставив в живых из пятерки именно этого.

– Без лирики, – сказал Сварог. – Где же в таком случае баронские закрома?

– В Ронеро, ваша светлость, в банках Равены, барон собирался перебираться туда… Я знаю, где лежат все бумаги и счета… – Он вдруг кинулся к бездыханному телу недавнего хозяина и тут же вернулся, обеими руками протягивая Сварогу баронскую корону.

Сварог повертел ее, брезгливо отряхнул от невидимой пыли, напялил на голову, подумал и кивнул:

– Ладно, поживешь пока. Скройся в замок и сиди там тихонечко. Холуев дотопчут, непременно про тебя вспомнят… – Он жестом отправил одного из воинов следом за управителем, а второго спросил: – Винный погреб в замке есть?

– Как же без него, ваша светлость? – На лице воина светилось искреннее желание предугадывать приказы нового господина.

– Выкатите-ка народу пару бочек, – милостиво распорядился Сварог. – Не больше. Так, чтобы пришлось по хорошему ковшу на рыло. Самим пока не брать в рот ни капли, а то повешу. Дома у тех холуев хорошие?

– Лучшие в городе, ваша светлость.

– Разграбить, – сказал Сварог. – Но аккуратно. Чад и домочадцев на время этой веселой забавы увести в замок.

– А управителев дом? – с деловым интересом спросил служивый.

– Управителев дом дарю вам всем, моей верной дружине, – сказал Сварог. – Отнесите туда раненых. И ухаживать как за собой. Мне каждый вассал дорог.

– Выходит, мне теперь на управителевой дочке жениться можно? Она не против, да папаша рыло воротил…

– Женись, – сказал Сварог. – Но чтобы по всем правилам у меня, без блуда!

Судя по лицу вояки, дружина отныне готова была за нового барона в огонь и в воду.

– Ваша светлость, а какие будут распоряжения насчет девок!

– Которых? – не понял Сварог.

– У барона в замке – десять девок, как бы для рукоделия и кухонной работы…

Сварог с некоторым даже удивлением посмотрел на баронский замок. В целом приземистое строение с одной высокой смотровой башней. Рвы обвалились и серьезной преграды для осаждающих не представляют. Зато стены крепкие. Бойницы расположены с умом, надежно перекрывают секторы обстрела. В таком домике можно отсидеться, выдерживая осаду… Особенно если тебя ублажает десяток прелестниц.

– По домам всех.

– Да ведь прижились, стервы, нравится им…

– По домам, – сказал Сварог, повернулся к Леверлину: – Как у меня получается?

– Неплохо для начала. А дальше?

– Увидишь, – хмыкнул Сварог. – Я тут кое-что предпринял. Так, а где наш спасенный?

Человек в синем наряде стоял поблизости – уже со своим ожерельем на шее и мечом на поясе. Возможно, кто-то из солдат проявил услужливость, но, скорее всего, моряк взял себе причитающееся сам.

Он с достоинством раскланялся:

– Милорд, я ваш неоплатный должник. Вас не обидело столь скупое изъявление благодарности?

– Ничуть, – сказал Сварог. – Коли это не секрет – как вас занесло на костер?

Сварог еще подумал, что ему занятно вести себя как сиятельное лицо на виду у трех сотен подданных. Какой великий актер пропадает! Может, стоило не в армии оставаться, а махнуть в театральный?..

– Больно признаваться, милорд, но причина в излишней самонадеянности. Когда твое имя заслужит определенную репутацию на морях, забываешь, что на суше обстоит несколько иначе. Я неосмотрительно отправился на берег, взяв с собой лишь троих матросов. Увы, этот дикий уголок оказался одним из тех мест, где славное имя капитана Джагеддина совершенно неизвестно…

– Чем я могу вам помочь? Ваш корабль где-то поблизости?

– Милорд, если вы дадите мне оседланного коня, это будет с вашей стороны столь же неоценимой услугой… Поверьте, я очень спешу.

Он упорно избегал подробностей. Должно быть, имел на то веские причины. Что ж, не стоит лезть в чужую жизнь…

– Джагеддин, – припомнил Сварог. – Капитан «Призрака удачи»?

Молодец ему понравился. Собрать бы таких человек пятьдесят – и вперед. Никакие мертвецы не страшны…

Капитан поклонился:

– Для меня большая честь, что милорду известно название моей ничтожной лохани…

– Не слышали ли вы в последние дни что-нибудь о капитане Зо?

Вопрос, видимо, нетактичный – Джагеддин слегка поморщился.

– Милорд, мы с капитаном Зо не интересуемся делами друг друга. Наши сложные отношения принимают порой самые разнообразные формы и выражения… Мы старые соперники. Во многом.

– Ну, в таком случае можете себя поздравить, – сказал Сварог сухо. – Похоже, выиграли вы – потому что оказались тем, кто просто-напросто пережил соперника… – Возникшая симпатия тут же и улетучилась. Сколько он уже скитается по здешним далям, а все никак не может привыкнуть, что в этой сказке живут не по-сказочному. И один славный человек зачастую рад перерезать глотку другому славному человеку.

Сварог отвернулся. Он не обязан был вести галантные беседы с этим совершенно чужим удальцом, случайным встречным.

Джагеддин столь же сухо произнес за его спиной:

– Несмотря на всю сложность наших с Зо отношений, я никогда не стал бы мелко злорадствовать, узнав о его смерти. Как и он, узнав о моей. Хотя каждому из нас было бы приятно, пади соперник именно от его руки…

– Я вас и не подозреваю в мелочности чувств, – сказал Сварог. – Насчет коня сейчас распоряжусь. Удачи.

– И вам. Повторяю, я ваш должник.

Он коротко поклонился и отошел к спасенной от костра девушке.

– Провалиться мне на этом месте, он собирается взять ее с собой, – сказал Леверлин не без зависти. Увы, девушка влюбленно смотрела на капитана, а не на Леверлина. – Ну, его дело. Знаменитый морской волк… Интересно, что он потерял в этой дыре?

– Не знаю, – сказал Сварог. – И знать не хочу. Хватит с меня загадок, со своим бы делом справиться… Ага, вон их ведут, голубчиков…

– Кого?

– Понимаешь ли… – сказал Сварог. – Я велел солдатам доставить того местного лавочника, у которого в городе самая лучшая репутация. И нашего беспалого. В мое отсутствие они тут будут распоряжаться втроем – прежний управитель, лавочник и беспалый. Три прохвоста будут бдительно следить друг за другом. Возможно, когда-нибудь они и сговорятся воровать в добром согласии, но такое случится не скоро. Как тебе реформы и преобразования? Распоряжусь ослабить налоги и тому подобное…

– Боюсь, жизнь не особенно улучшится. Так, самую чуточку.

– А что делать? – пожал плечами Сварог. И вспомнил про еще одно обязательное приказание: – Прежнего барона похоронить с подобающими почестями!

Через час он поднимался на корабль полноправным бароном, вольным ярлом, имевшим право возводить в дворянство подобно королям, унося с собой в мешке корону, половину казны (остальное оставил на хозяйство троице управителей) и пергаменты с печатями, которые ему в качестве новоявленного владетеля предстояло еще заверить у ближайшего императорского наместника. Как он узнал, в его полном и безраздельном владении отныне находились городок Готар, три десятка деревень, земли площадью четыреста пятьдесят три квадратных лиги и тысячи четыре народу. Что ему со всем этим делать, он решительно не представлял и надеялся, что в будущем все как-нибудь утрясется само собой…

Глава седьмая. Милорд, которого нет

Если Харлан и был заповедником злых колдунов и черных магов, на его внешнем облике это никак не отражалось. Попав в его пределы, Сварог видел по обоим берегам Итела самые обыкновенные селения, городки, пашни, пастбища, замки и храмы. На реке попадалось множество пузатых купеческих коггов и влекомых лошадьми барж, иногда величественно проплывали большие океанские корабли с иностранными флагами. Раза три встречались парусные военные фрегаты под харланскими вымпелами, а однажды пропыхтел колесный пароход с высокой черной трубой и пушками на палубе, но «Морская жемчужница» ничьего внимания не привлекала, словно стала невидимкой.

Один из кораблей показался Сварогу «Божьим любимчиком».

Сварог в тот момент стоял на палубе и от скуки глазел на рыбаков на отдаленном берегу, развешивающих для просушки невод. Потом лениво глянул на другой берег, а там, в небольшой бухточке, грузился трехмачтовый корабль.

К сожалению, он довольно быстро признал свою ошибку. Только такой неопытный моряк, как Сварог, мог спутать обыкновенную купеческую посудину с кораблем капитана Зо. И мачты у этого пониже, и осадка другая…

Воспоминание о Зо навело его на другую мысль. Он кликнул стоящего за штурвалом капитана:

– А вот интересно, говорит вам что-нибудь такое имя, как Джагеддин?

– А как же, ваша милость, – обрадовался возможности поболтать капитан. – Отчаянная голова, доложу я вам, этот Джагеддин. И попиратствовал немало, и погулял славно. А как-то здесь же, на Ителе, поспорил он крепко в одном кабачке, что поймает Синюю Акулу.

– Это что еще за зверь? – для поддержания беседы поинтересовался скучающий Сварог.

– О, это рыбина особая. До половины она бывает и женщиной, и рыбой, а вот ниже, извиняюсь за грубое слово, талии у нее всегда рыбий хвост. И плавает эта рыбина подальше от берега, интересны ей моряки, которые по женской ласке успели соскучиться.

– И поет она нежно-нежно, – досказал за капитана Сварог, легко догадавшись, что рассказывают ему про сирену. Только называется она здесь иначе.

– Во-во. И поет. Да вы, верно, и сами знаете.

– Слыхал кое-что, – пряча улыбку, согласился Сварог. – Только из… некомпетентных источников. Так что давай подробно, по порядку.

– Ну, а если по порядку, – охотно продолжил капитан, – то ближе к вечеру, ежели штиль, Синяя Акула петь начинает. Правда, выжидает, стерва, чтоб рулевой один на палубе остался.

– И что? Он, пуская слюни, бросает штурвал и?..

– И, – согласно кивнул капитан. – Особливо ежели молодой да горячий, тогда обязательно «и». А если старик, то необязательно. Поэтому стариков лучше рулевыми ставить с вечера. А молодежь – ночью, в «собачью вахту».

– Понял. Годковщина, – хмыкнул Сварог.

– Ага, – на всякий случай поддакнул капитан.

– И что, поймал Джагеддин эту русалку? – Случайно начатый разговор становился все интереснее.

– Не русалку, ваша милость, а Синюю Акулу. Русалки, они речные и морские бывают, морских я не видел, а речные не то что петь, разговаривать не умеют. Смеются только, щекочутся да волосы расчесывают. Очень глупый, доложу я вам, народец. Был у меня один случай…

– Погоди. Лучше расскажи, поймал Джагеддин Синюю Акулу?

– Джагеддин?.. А! Конечно, поймал. Он ее поймал, а она его. Об этом год во всех моряцких тавернах только и судачили.

– Что значит – она его поймала?

– А то и значит: утащила Синяя Акула бедовую головушку на дно…

– То есть как? – опешил Сварог. – То есть он утонул?

– Утонул, да не совсем. Утащила, значит, рыбьехвостая деваха его на дно, вскрыла себе вену, нацедила стаканчик кровушки и заставила парня выпить.

– И что?

– И то, что теперь он иногда выходит на берег. А если встречается ему смазливая девица, то обязательно в него влюбляется. А он сажает ее в лодку, якобы покатать, а далее, сами понимаете, родители девицы горько плачут.

– То есть Джагеддин как бы и не живой?..

– Ясное дело, не живой. Раб Синей Акулы он. И охотник за девичьей красотой. Красота эта Синей Акуле нужна, как нам, ваша милость, стаканчик рому в дурную погоду. Чтоб кости ревматизм не скрутил.

– А что бы ты сделал, – Сварог нервно забарабанил пальцами по дереву, – если б Джагеддин тебе в руки попался?

– Известно что, ваша милость. Привязал бы к столбу, а вокруг разложил бы большой костер.

– Значит, раба Синей Акулы только огонь берет?

– Ну. Только сначала у него нужно меч отобрать и, главное, снять с евонной шеи золотую цепь, которую Синяя Акула на него надела. Иначе жги костер, не жги – все без толку.

– М-да… – тяжело вздохнул Сварог, глядя куда-то вдаль.

– Только, я полагаю, вранье все это, – как бы подумал вслух капитан.

– Что? – не понял Сварог.

– Да история эта про Джагеддина и Синюю Акулу. Если, ваша милость, хотите знать, что я думаю, то я так вам скажу. Это специально про него враги такие слухи распускают, потому что в честном бою одолеть не могут. А сам Джагеддин – живой и здоровый. А может, и сам про себя такие слухи распускает – чтоб больше боялись, значит.

– Подожди. Ты же сам только что заявил, что встреться тебе Джагеддин, ты б его привязал к столбу…

– И привязал бы. И костер бы развел. Правильно.

– Почему?

– А вдруг правда, что он кровь Синей Акулы пил?

– Логично, – только и сказал Сварог.

– А еще я вам скажу, ваша милость, что посмотрите вы на Джагеддина и посмотрите на меня. Ну разве я похож на человека, которому по силам привязать Джагеддина к столбу? Да он из меня дух вышибет с одного удара. – И в глазах капитана блеснула задорная искорка.

Сварогу оставалось лишь громко, от души расхохотаться. А когда он отсмеялся, капитан как ни в чем не бывало продолжил:

– Так вот, про русалку. Был у меня один случай…

Столица Харлана Аран оказалась самым обыкновенным городом – не блиставшим умопомрачительной роскошью, но и не убогим. Она была разделена рекой пополам, берега повсюду забраны в камень, но ни одного моста Сварог не увидел – Ител здесь был в лигу шириной, и столь длинные мосты, возможно, просто не умели строить.

Сварог самонадеянно велел было капитану править к первому же попавшемуся причалу, но оказалось, что порядки здесь (как и в других державах, впрочем) жесткие: все, кто прибывал из-за границы водным путем, должны были причаливать в особой гавани, где их ждали таможенный досмотр, проверка бумаг и прочие прелести гостеприимства. Меры странные и нелепые. Ведь ничто не мешало причалить где-нибудь вне города и разгрузить контрабанду, окажись таковая на борту. Пришлось плыть дальше, соблюдая все предосторожности: наперерез в обоих направлениях сновали лодки, иные простенькие, иные с роскошными балдахинами, множеством гребцов, раскрашенные и покрытые резьбой. С лодок предлагали купить всякую дребедень – от особых насадок на кувшины, не позволяющих при качке пролиться вину, до мази, якобы спасающей от ужаса морей, Великого Кракена. Лодочники-торговцы барабанили в борта, громко расхваливая свой товар. Сварог даже чуть не приказал самого настырного ошпарить кипятком.

– Одного я не пойму, – сказал Сварог Леверлину. – Какого черта они по-строили город по обоим берегам? Река-то широченная…

– Старинная традиция, – пожал плечами Леверлин. – Есть древнее поверье – только та столица благополучно просуществует до скончания времен, что стоит на обоих берегах реки. С военной точки зрения это приносит лишние хлопоты – такой город не окружить крепостной стеной. Но традиция, несмотря на все неудобства, держится стойко. Подозреваю, в прошлом, до Шторма, существовал какой-то великий город, расположенный на обоих берегах, воспоминания о его славе в такой вот форме и запечатлелись… У нас в Равене есть великолепные мосты. И в Ноле тоже. А у харланцев нет ни денег, ни мастеров. Словом, богатый человек всегда заведет собственную лодку, а если у тебя и на перевозчика нет – сиди себе на своем берегу…

Выждав на рейде с полчаса, они заняли место, освободившееся после узкой, с ярко раскрашенной деревянной волчьей головой галеры, от которой причал насквозь провонял кислым духом гнилых фруктов, между двумя такими же галерами, слава Аллаху, пахнущими терпимо.

Встретили их сугубо по-деловому – на борт поднялся десяток солдат в темно-голубых мундирах со светло-синим шитьем, тут же разбежавшихся обшаривать корабль сверху донизу. Форма солдат явно не была рассчитана на рукопашный бой, а вот для того, чтобы соваться в грязные щели и не слишком уж заметно пачкаться, вполне годилась. За лихими бойцами появился ужасно важный чиновник в коричневом кафтане, перепоясанном серебряным поясом с серебряной чернильницей – знаками сословия Чернильницы – и нашивками канцеляриста. Чин был невеликий, третий от конца, но пыжился его носитель неимоверно, в продолжение досмотра расхаживал вдоль борта, заложив руки за спину, выпятив хилую грудь, украшенную из отличий лишь квадратной медалькой Бронзовое Перо и пряжкой за выслугу лет, не удостаивая прибывших на «Морской жемчужнице» и мимолетным взглядом. Хорошо еще, до личного обыска здесь не додумались, и Карах пересидел весь шмон в своем обычном укрытии, капюшоне плаща Сварога. Интересно, существовала ли в здешних сводах правил графа, требующая уплаты пошлины за ввоз домового.

Обыск, впрочем, был недолгим. Чиновник проверил их документы с таким видом, словно заранее знал, что все это чистейшей воды подделка (хотя поддельных там была ровно половина), и новоприбывшие – воры, аферисты и убийцы. Закончив, он смерил всех проницательным взглядом – снизу вверх, и сверху вниз, снизу вверх. Вообще-то с дворянами полагалось бы вести себя и почтительнее, но в пору очередных обострений с Ронеро ронерский граф был здесь персоной неавторитетной, а барон из Пограничья, к тому же еще не утвержденный имперским наместником, и вовсе презренной личностью. Пожевав губами, чиновник задумчиво сказал:

– Конечно, ничего подозрительного… да ведь и вообще ничего, ни постелен, ни вещичек, пара чарок да узел с едой… Вы откуда свалились, благородные лауры и бравые морячки? Где-то я кой-кого из вас видел, уж не в Монторской ли тюрьме годика два назад, когда вас пятый раз выпускали после очередной отсидки?

Он играл столь фальшиво и бездарно, что не получил бы ангажемента и в странствующем балаганчике – разве что на роль колонны без речей. Но Сварог, прекрасно понимая, в чем тут намек, сказал лениво:

– Ну что вы, сударь, просто превратности жизни таковы, что иногда плывешь на чем придется…

И опустил в широкий коричневый карман пяток кругленьких золотых аргументов, чего чиновник словно бы и не заметил, но подобрел моментально:

– Да нет, насчет Менторской тюрьмы – это я перепутал. Столько людей мелькает… Ваши превратности жизни меня не касаются, лишь бы у нас вели себя благонравно.

Узкая галера по правому борту отдала швартовы; под размеренные команды и призывы к богам отпугнуть от корабля опасных духов и враждебные стихии гребцы вспенили веслами полную плавающего мусора воду. Отскрипели уключины, поднятая волна слегка качнула утлое суденышко по соседству. Чиновник, чтобы не упасть, схватился за леер. И тут же вакантное место заняла следующая галера под ганзейским флагом. Сварогу не понравилось, что матросы на галере имели военную выправку. А чиновник, далекий от подобных тонкостей, засуетился в предвкушении богатой мзды. Ганзейские гости есть ганзейские гости. Купечество, одним словом. Чиновник нервно потер ладони.

Он хотел спуститься по трапу вслед за солдатами, злыми оттого, что лично им ничем не удалось поживиться. Сварог догнал его, сунул в карман еще одну монету:

– Не подскажете ли, где и как нам разыскать барона Дальга?

Чиновник удивился без всякого наигрыша:

– Но, лаур, его же похоронили позавчера… Несчастный случай на охоте.

Постоял, но, видя, что ничего больше не получит, сошел по трапу. Сварог с Леверлином переглянулись.

– Вот так, – хмуро сказал Сварог. – Несчастный случай…

– Думаешь?

Глаза Леверлина сузились, и он нервно оглянулся на свежеприбывшую галеру, словно оттуда могли подслушать.

– А какая нам разница? Нет больше барона. – Он лихорадочно искал выход. – Мы не привлечем внимания, если сразу двинемся к имперскому наместнику?

– Ни малейшего. В любой приемной наместника тьма народу с прошениями. От непризнанных изобретателей до нищих вдов. – Леверлин продолжал разглядывать ганзейский корабль.

Он заметил то же, что и Сварог: слишком споро и браво швартуются купцы.

Словно и не ходили по морю-океану. Да и оснастка подозрительно новенькая.

Словно только с корабельных складов, а не мочалилась как минимум три недели под солеными шквалами, не кисла в туманах, не выгорала в штиль на солнце.

– И никого не гонят?

– Зачем? – пожал плечами Леверлин. – Кому-то могут подкинуть парочку монет, кого одарят красивой бумагой с красивыми печатями – читано со вниманием, благодарят за рвение, лорд и камергер такой-то…

– Пошли. Карах, как тебе это место?

– Плохое место, – не высовываясь, ответил домовой. – Не знаю, как и объяснить. Явного, ничего не чувствуется, но словно бы в воздухе есть примесь… Как скверный запах, только это по запах…

– В общем, неуютно, – кивнул Сварог и громко, как и положено грубому барону из Приграничья, которому начхать на местные порядки, затопал по сходням.

На улицах за ними вроде бы не следили. На улицах до них никому не было дела. Нищие, напирая на качество своих язв, громко клянчили милостыню.

Красивые девушки, сопровождаемые бдительными матронами, стреляли глазками из-под вуалей так жарко, что Леверлин то и дело сбивался с шага. Да и Сварогу, случалось, перепадало внимание прелестниц.

Несколько голых по пояс, босых бродяг с натугой катили в сторону порта огромную деревянную бочку и делали это с такимусердием и яростью, хотя и весьма бестолково, скорее мешая друг другу, чем помогая, что Сварог и Леверлин остановились поглазеть на процесс.

Вокруг них остановились еще несколько человек и даже один всадник в жилете под коричневым изношенным плащом. Колет и плащ были не застегнуты, открывая приличествующее офицеру или дворянину кружевное жабо. Сварог засек, что свисающий с пояса кошель всадника заинтересовал неприметного прихрамывающего человечка. Но стоило бегающим глазкам споткнуться о проницательный взгляд Сварога, как человечек поковылял прочь, словно ничего такого криминального и не имел в виду.

Кроме всего прочего, Сварог обратил внимание, как много в этом городе нищих. Нищие норовили занять места в самой гуще людской толчеи – так, чтобы никто не мог пройти, не наступив на выставленные напоказ зловонные язвы.

Нищие, как всякие божьи твари в системе господина Линнея, делились на классы и подклассы. В первую очередь был достоин внимания самый многочисленный отряд ветеранов всяческих войн и баталий.

Таковые преимущественно оккупировали углы домов, чтобы было на что опереться спиной, и, очевидно, как начинали с утра, так не заканчивали до вечера смутное бормотание, из которого урывками выныривали характеристики умных и глупых командиров, сказы про ужасы полевых лазаретов и прочие неаппетитные военные подробности. Свои направленные в никуда истории ветераны скрашивали оживленной жестикуляцией обрубками рук и ног.

Отдельной группой держались нищие, сохранившие на теле благородные лохмотья, оставшиеся от богатых одежд. Эти норовили поймать жертву за рукав или полу кафтана, чтоб рассказать печальную историю и выклянчить сумму поболее размеров обычного подаяния. Такие нищие просили деньги не просто так, а в долг. И стучали себя грязными кулаками в грудь, что, дескать, обязательно вернут, как только им, людям, разумеется, голубых кровей, но обобранным разбойниками, удастся вернуться в родовое гнездо к супруге-фабрикантке или отцу-фундатору. По ситуации, такие нищие могли и адрес записать – якобы для того, чтобы вернуть сторицей одолженную сумму, – могли и фальшивый брильянтик в залог оставить.

Еще в достатке имелись старики и старушки, выставленные неблагодарными наследниками из дому. Эти, потупив глаза, скромненько читали молитву и робко выставляли перед проходящими ладошку лодочкой. Еще были горластые мамаши с целым выводком детишек, причем одно из чад – обязательно грудное. И то, что не все детишки похожи на мамашку, последних волновало не шибко. Лишь бы грошики исправно падали в протягиваемую кружку, пока мамаша, для пущей правды жизни, тычет сиськой в губы младенцу.

Когда порт остался далеко за спиной, Сварог и Леверлин не сговариваясь скользнули в узкую улочку – проверить, следуют ли за ними, в незнакомом городе особой возможности не было. Поэтому Сварог решил на всякий случай поплутать – береженого Бог бережет. Они углубились в тихий сонный район, очень напоминающий Сварогу Стам6ул из «Бриллиантовой руки». Никого. Только хозяйки, затарившиеся на рынке привозной снедью, посланные наполнить кувшины мальчишки и резкие гортанные окрики далекого точильщика ножей.

Дома здесь стояли плотно друг к другу, давая черные, контрастные тени. Верхними этажами некоторые строения буквально нависали над улицей.

И еще через улицу были переброшены частые деревянные террасы, на которых дремали и вспоминали былое ветхие старички. Много было арок, как будто это не черт знает какое тридесятое царство, а Испания или Аргентина.

Проплутав для порядка с час и не обнаружив ничего подозрительного, искатели приключений вернулись на оживленные улицы. Дело клонилось к обеду, и не оставалось никаких сомнений, что в этой державе обедать любят больше, чем работать. На лицах заметно оживившихся прохожих засветились предвкушающие улыбки. Из подвальчиков и внутренних садиков потянулся аромат жарящегося на углях мяса, кипящих супов с хитрыми специями.

Проходя мимо расточающего особо ароматные запахи заведения, на пороге которого застыл сусально улыбающийся, готовый хватать за полы и тянуть внутрь хозяин, друзья переглянулись. Однако по молчаливому согласию решили оставить гурманские утехи на потом.

Резиденция имперского наместника представляла собой роскошный дворец какой-то странной архитектуры – в небесах Сварог не видел ничего подобного. Вся композиция объемов рассчитана на обостренное эмоциональное воздействие. Едва касающийся земли непрозрачный конус без окон, переходящий в своеобразный венец. Видимо, здание специально так задумали, чтобы оно отличалось от любых других земных построек. Ограда была и вовсе уж необычной – затейливая решетка в два человеческих роста из лучей густо-алого цвета, временами мерцавших золотыми искрами.

– Прикоснешься – без руки останешься? – спросил Сварог.

– Или без головы, если головой, – кивнул Леверлин. – Странно, что приходится объяснять такие вещи лару. Ты посмотри, сколько ходатаев, долго придется торчать…

Очередь человек из пятидесяти – в основном с гильдейскими бляхами, но попадались и представители Семи Сословий, и дворяне – тянулась к небольшому, но богатому на архитектурные излишества домику, пурпурному с золотым, стоявшему вне решетки, у ворот, исполненных из переплетения того же алого цвета. Вдоль очереди прохаживались четверо полицейских в коричневом, и порядок стоял образцовый – едва выходил очередной проситель, следующий скрывался за пурпурной дверью с золотым гербом наместника. Кто-то почти сразу же оказывался снаружи, кто-то задерживался надолго, кто-то покидал канцелярию радостным, кто-то унылым, а один вылетел, словно его вытолкнули пинком, упал, вскочил, отряхнулся и под тихие смешки захромал прочь. На Сварога повеяло родным, полузабытым. Этой очереди было еще далеко до той, в которой они с женой торчали, когда приехали в отпуск в Москву, а в ГУМе выбросили польские сапоги. Или до той, когда он записывался на «Жигули».

Он сунулся было к полицейским, представившись бароном и предъявляя золотые аргументы; но они, о диво, не оказали обычного своего волшебного действия – полицейский молча выдвинул меч на треть и бросил назад в ножны. С таким доводом спорить не захотелось. Пришлось встать в очередь и проскучать часа три. Сварогу, как бывшему советскому человеку, это занятие было насквозь знакомо, и он особо не нервничал, но Леверлин, поджидавший его в сторонке, извелся вконец.

Обращал ли внимание кто-нибудь, насколько люди в очередях похожи? Был здесь и немедля узнаваемый по прошлым очередям полный гражданин, собравший в аккуратную папку рекомендательные бумаги и озирающий прочих с большой долей надменности, словно уже выиграл свое никому не ведомое дело. Словно здесь, среди просителей, доживает последние минуты, но стоит ему войти внутрь, предъявить документы, и взыграют фанфары, в потолке откроется люк и к ногам полного гражданина спустится лестница, ведущая на небеса.

Переминался здесь с ноги на ногу и что-то бормочущий под нос, слегка чокнутый всклокоченный человечек с фанатично горящими глазами. Судя по свернутому в рулон вороху бумаг, это мог быть и считающий себя потомком какого-нибудь былинного героя претендент на наследство, обобранный адвокатами и прибегший к последней возможности доказать правоту. И безумный изобличитель мирового заговора, готовый кричать с пеной у рта, что если его не услышат, то завтра будет поздно. Еще это мог быть неутомимый, уверенный в собственной гениальности изобретатель вечного двигателя или, на худой конец, «боя огненного на колесах».

Мяла уголки платка и тихонько охала под нос горбатая старуха, вероятно, проевшая плешь не одному чиновнику вздорными жалобами. Может, на соседей, якобы устраивающих шабаши. Может, на рыночную стражу, делающую так, чтобы у нее молоко прокисало.

Вот ведь черт, он на другой планете, за сотни тысячелетий от своего времени – а очередь точно такая же. Воистину, кое-что вечно под солнцем…

Сварог горько ухмыльнулся, когда подумал, что он здесь такой же, как и все остальные. И ведь его претензии, на первый взгляд, самые фантастические. И уж чем насмехаться над дожидающимися решения своей судьбы, гораздо разумнее держать ухо востро и коситься по сторонам – нет ли чего подозрительного.

Например, вон тот тип с дамой под ручку. Или Сварогу кажется, или он второй раз проходит по этой улице. И, кажется, в прошлый раз он вел под ручку другую даму. На типе капарат – круглая твердая шапка, свидетельствующая, что тип относится к членам сословия Мер и Весов. А по тому, что шапка украшена ярким матерчатым верхом, да еще и золотым и серебряным шитьем, можно сделать вывод, что в своем сословии тип занимает не последнее место. А может, зря Сварог на него взъелся. Скорее всего, это местный выгодный жених. Разборчивый, потому как богатый.

А вот девушки здесь не самый высший сорт. Иначе Леверлин не столь уж сильно страдал бы от безделья…

Когда подошла очередь Сварога, уже смеркалось. Тени переминающихся с ноги на ногу людей удлинились и начали таять.

За дверью оказалась не столь уж большая, но с невероятной роскошью отделанная комната без окон – узорчатый мрамор, яшма, малахит, драгоценные камни, золото, серебро, ковры, затейливая люстра с электрическими лампочками, висящая под потолком без всякой видимой опоры. Большой портрет Яны на стене, исполненный прямо-таки в лучших традициях соцреализма: она на троне, фигура едва видна из-за самоцветов, сплошь покрывших пышнейшее платье. Что до платья, Сварог в жизни не видел на юной императрице столь идиотского сооружения, никогда не видел ее столь величавой и надменной, а столь огромную корону она удержала бы на голове лишь с помощью магии. И все равно Сварог обрадовался ей, как живой. Показалось даже, будто он уже дома.

Раззолоченный чиновник сидел за золотым столом, усыпанным драгоценными камнями во всевозможных узорах и сочетаниях. Оба блистали, и стол, и чиновник, свет люстры окутывал их мириадами крохотных радуг. Любой земной житель себя не помнил бы от благоговения, но Сварог, осмотревшийся довольно откровенно, решил, что странное золотое украшение на горле чиновника – скорее всего ларингофон. А золотая серьга в левой мочке, закрывавшая всю ушную раковину, – приемник. Кроме того, золотая мишура не мешала лицезреть мешки под глазами и весьма нездоровый цвет кожи. А ведь нервная, судя по всему, у вас работенка, господин наместник. А ведь возраст у вас уже не молодой, господин наместник. Отдохнуть да почки подлечить не помешало бы…

Из чистого любопытства Сварог сначала пошел окольным путем: показал баронские документы и объяснил, каким образом вступил во владение ими. Чиновник, ничуть не удивившись, сунул их куда-то в стол, вскоре вынул, глянул на что-то невидимое Сварогу (должно быть, экран, укрытый от посетителя затейливыми украшения по кромке стола), вернул:

– Бумаги Вольного Топора у вас поддельные. Ронерской работы. – Выдержал театральную паузу. – Но грамоты барона Готара настоящие. Поздравляю вас, барон, – изобразил он улыбку. – Ваши права признаны Высокой Короной. Что бы там ни было в прошлом, баронскую корону вы получили вполне законным образом, а всевозможные старые счеты, могущие возникнуть, – это отныне ваша собственная забота…

«Интересные порядочки… и интересная система учета, – подумал Сварог. – За пару секунд он ухитрился как-то проверить и подлинность бумаг, и подлинность рассказа, любопытно…»

Чиновник глянул вопросительно-нетерпеливо – очевидно, осчастливленному новоявленному барону следовало убираться восвояси, вознеся должную благодарность Высокой Короне. Однако Сварог, развалившись в раззолоченном кресле алого бархата, сказал небрежно:

– А теперь – настоящее дело. Я – лорд Сварог, граф Гэйр. Быстренько свяжите меня с кем-нибудь из восьмого департамента.

Чиновник от изумления растерял всю величавость:

– Я вас правильно… – Теперь это был не надменный важный чин, а старый больной человек, которому совершенно не нужны лишние заморочки. Мечтающий дотянуть до пенсии пожилой человек, смертельно уставший от своей слишком нервной должности.

– Правильно, – сказал Сварог. – Мне немедленно нужно связаться с лордом Гаудином.

Некогда было разводить церемонии – вряд ли на такую должность согласится уважающий себя лар, этот тип явно из Антлана… Удивленно на него таращась, чиновник беззвучно зашевелил губами. Продолжалось это недолго. А вот ответ он выслушивал гораздо дольше. И, когда дослушал, отчего-то удивился еще сильнее, его взгляд стал словно бы виноватым.

– Ну? – нетерпеливо спросил Сварог.

Чиновник немного опомнился и четко выговорил:

– Канцелярии Его Небесного Великолепия, имперского наместника графа Оглера неизвестно лицо, именующее себя титулом, на который имеют право лишь Господа Неба. Канцелярии неизвестны названный вами лорд и названный вами департамент.

– Вы что, все здесь с ума посходили? – Теперь уже Сварог себя не помнил от изумления.

– Прошу вас удалиться. – Чиновник смотрел удивленно и виновато, но голос его отливал металлом.

– Но…

– Если я коснусь этого шара… – он поднял ладонь над золотым шаром, покоившимся на львиных лапах из цельного топаза, – вы очень быстро покинете помещение. И не забудьте бумаги, барон.

А по глазам чиновника легко читалось, что очень ему не хочется касаться золотого шара. Потому как не ведомо, что там в будущем еще произойдет и кто будет решать, заслужил ли бедолага свою пенсию. Тоскливая просьба к Сварогу, чтобы тот тихо-мирно ушел, читалась в глазах чиновника.

Бесполезно было продолжать разговор, нечего и пытаться прорваться к наместнику силой – здесь непременно установлена надежная защита от наглецов и посерьезнее… Все бессмысленно. Чувствуя себя побитой собакой, не пытаясь строить догадки, Сварог что есть мочи хлопнул дверью, выходя – полицейские и очередь воззрились на него с ужасом, – спустился по мраморным ступеням, окаймленным полосами дымчато-зеленого нефрита, бездумно зашагал вдоль улицы. Вскоре его догнал Леверлин:

– Что там? Тебя с такой физиономией можно продать вместо аллегорической фигуры вселенской печали…

Сварог сказал медленно:

– Оказывается, меня нет. Не существует на свете. Никто в жизни не слыхивал ни обо мне, ни, что удивительнее, об имперской разведке и одном из ее начальников…

Он огляделся, присел на невысокую каменную тумбу, хотел достать из воздуха сигарету, но вовремя спохватился, сказал, не поднимая головы:

– Так не бывает. Передумай они и реши вышвырнуть меня за дверь, это было бы обставлено как-нибудь иначе, голову даю. Тот, кто мне все это передал, сам понимал, что его начальники брешут мне в глаза… Что там, наверху, переворот какой-нибудь? Или наместник – или тот, кто все решал на подступах к наместнику, – чей-нибудь агент?

– Чей? – осторожно спросил Леверлин.

– Откуда я знаю? Чепуха всякая в голову лезет… Спасибо, хоть бароном благодаря тебе стал, хватит на пропитание.

– Может во всем этом сыграть роль смерть барона Дальга? – Леверлин, всяко проживающий в этом мире дольше Сварога, почел за лучшее не распускать нюни, а хотя бы трезво просчитать, откуда исходит очередная напасть.

– Может, – сказал Сварог. – Или не может… Или может? Или все же не может?

– Успокойся. – Леверлин положил ему руку на плечо.

– Да я спокоен. Просто не понимаю ничего…

Леверлин ничего не сказал, и они долго сидели молча. В хитростях агентурной, стратегической разведки Сварог к сожалению, разбирался слабо – на уровне спецкурсов десантного училища. Вполне возможно, в произошедшем таился некий ускользающий от понимания смысл. Вполне возможно, примененный на Свароге прием был банален и имел точное название в учебниках. Но легче от этого не становилось. Расклад сил выглядел явно не в пользу разжалованного графа Гэйра. Чужой город на вражеской территории. И полчища врагов, замыкающих кольцо. Оставалось надеяться, что выручит знание приемов полевой разведки. В чем, в чем, а в десантно-террористических операциях Сварог толк знал.

Давно стемнело, но неподалеку сияла озаренная электрическим светом резиденция наместника, и их фигуры отбрасывали влево, длинные тени.

А очередь к наместнику уже рассосалась, чтобы снова возникнуть завтра. Только стражи, по ночному часу более осторожные, бряцали оружием и отвешивали двум подозрительным просителям-неудачникам долгие пронзительные взгляды исподлобья.

Раза два мимо проехала карета. Из окон домов доносились звяканье ложек о серебряные и глиняные блюда, женский смех, ругань. Прокатил тележку со снедью уличный торговец, то ли возвращающийся домой, то ли спешащий загодя занять выгодное место на рынке.

Наконец Леверлин сказал немного неуверенно:

– Даже если ты и сумеешь управлять самолетом, в Снольдер, чтобы добыть самолет, ехать не следует. И самолетам, и воздушным шарам к замкам ларов не приблизиться, достоверно известно. Однако… В Шагане есть волшебники, способные летать по воздуху. Очень трудно их отыскать, но они есть, верно тебе говорю… Найдем корабль побольше, поплывем морем в Шаган…

– Недели две плыть?

– Даже меньше. Ветра благоприятные, сезон… Постараемся найти такого волшебника и уговорить его…

– Нет, – сказал Сварог. – Видишь ли, те, кто считал, что здешнее дохлое войско следует остановить, были отличными парнями. Они все погибли, а я остался – это, знаешь ли, должок. Отрабатывать надо.

Снова он был против всех, как тогда, и Ямурлаке. И снова приходилось полагаться только на себя и на верного друга. 'I'o есть опять партизанская война. А, как известно, у партизан есть преимущество.

И все равно следовало торопиться. Он опережает врага на два-три хода. Спрятавшись у амазонок на Сильване (да простит ему прекрасная царица), он сбил преследователей со следа. Получилось что-то вроде рокировки. Черные пешки никак не сообразят, куда делись атакуемые фигуры белых.

Однако уже вечером, а может, и раньше, таможенный чиновник обязан доложиться по начальству, какие-такие корабли он здесь за день обшаривал и что в оных кораблях было необычного. И уже вечером, а может, и раньше, на докладе чиновника будет присутствовать непременный неприметный тип в кафтане без знаков различия и мотать себе на ус. А у типа этого должен быть под рукой перечень разыскиваемых во славу короны лиц.

А также словесные или намалеванные со слов портреты. И даже если в этом перечне каким-то невероятным образом не окажется имени Сварога, в чем лично Сварог очень сомневался, не зря же по его следу столько рыскали харланские ищейки, то уж наверняка там окажется портрет настоящего графа Гэйра.

А что дальше?

Дальше как обычно. Тип прикажет препроводить чиновника в комнатенку без окон. В любом таможенном управлении должна быть такая. И наделавший со страху в штаны чиновник тут же расколется в получении от приграничного барона мзды. Только мрачного типа будет интересовать совсем другое. Он будет подчеркнуто любезен и ласков. И чиновник, размазывая слезы по грязным щекам, красный от усердия и верноподданнических чувств, наконец вспомнит, что «гости нашего города» очень интересовались, где живет, а точнее жил славный барон Дальг.

Потом чиновника, в зависимости от местных нравов, либо угостят стаканчиком отравленного вина, либо отпустят к жене и детям.

И как только чиновник покинет комнатку без окон, неприметный тип хлопнет в ладоши. И к заставам помчатся конные гонцы с устными приказами.

И будут подняты по тревоге номер два, или как она здесь называется, городской гарнизон и тайная полиция. И будут отданы приказы живьем не брать, потому что местные колдуны не хуже старины Борна умеют разговорить покойника.

Так поведет себя враг. А как поведет себя Сварог?

Конечно, у страха глаза велики. И чиновник тоже должен понимать, что сказавши «а», придется говорить «б». То есть в его интересах не слишком распространяться про подозрительных гостей… Но, во всяком случае, и худший вариант со счетов сбрасывать нельзя.

– Будем отрабатывать, – сказал Леверлин после долгой паузы. – Так… Ручаться можно, что барон Дальг был человеком имперской разведки, но суть не в том. Как у всякого харланского сеньора, у него была дружина. В Харлане такие порядки еще в ходу. Дружина и верные люди. Кто-то из них может оказаться особо доверенным. Имперская разведка легко и быстро помогла бы барону проверить всех его людей – с ее-то возможностями… Ну что, это шанс?

– Это шанс, – сказал Сварог. – Хлипкий, правда, но другого у нас и нет.

– Пошли на корабль?

– Может, сразу отправимся искать дом барона?

Если, как опасался Сварог, таможенник встретится с неприметным типом в таможенном управлении, корабль будет последним местом, где примутся искать графа Гэйра. Не за дурака же они его держат. Так, для проформы, поставят пост из десятка солдат. Потому что есть еще сотня мест в городе, где преследуемые могут найти укрытие. Но с другой стороны, вполне вероятно, что здешняя тайная полиция привыкла работать тупо. Господи, убереги нас от дураков.

При всем при этом, как это ни парадоксально, корабль был и самым безопасным местом ночлега. Если они найдут приют где-нибудь в городе, всегда найдется доброжелатель, который шепнет адресок слугам закона. И их, сонных, повязали бы – легко, как детей невинных. А не застали бы врасплох, так окружили бы, бросили с крыши сеть…

А на корабле совсем другое дело. Случись облава, первыми завизжат портовые шлюхи и забившиеся в щели нищие, и Сварог будет оповещен. Не спеша, ковыляя по палубе, добредет до борта и плюхнется в воду.

Стрелы и пули ему, лару, до лампочки. Кроме того, ему, тренированному и так и эдак майору ВДВ, вряд ли сыщется здесь равный пловец, к тому же, спасибо магии ларов, наделенный умением дышать под водой. Поэтому, прикрыв собой Леверлина от пуль, он может грести хоть на тот берег…

Но посвящать в свои сомнения Леверлина не хотелось совершенно. Ведь не стоит списывать с учета и такой вариант, что таможенные обязанности здесь исполняются спустя рукава и никакие невзрачные типы не выслушивают отчеты чиновников. Может быть, следовало бы просто взять и рискнуть?

– Нужно забрать топор и Караха, – сказал Леверлин. – Купим в порту коней – в любом порту в любое время можно купить что угодно.

– Вот на коней, боюсь, у меня уже не хватит… – сказал Сварог и спохватился: шаур-то с неиссякаемым запасом серебра был при нем!

– Видишь ли… – замялся Леверлин. – Когда мы бежали из Коргала и ты ходил за мечами, я, каюсь, запустил руку в шкатулку с драгоценностями твоей царицы и сунул в карман, сколько уместилось в пригоршне. На дорожные расходы. Как чувствовал.

Сварог покачал головой:

– Граф, а как быть с дворянской честью?

– Дворянская честь не понесла ни малейшего урона, – серьезно заверил Леверлин. – Мы там были пленными, не дававшими слова чести. В этом случае, убегая из плена, можно прихватить хоть весь замок…

– Бог ты мой, – сказал Сварог. – Мало того что нас там поимели, так мы еще, выходит, драгоценности сперли, словно шлюха у клиента? Хороши же граф и барон…

И они жизнерадостно заржали, сидя на тумбе, – невольно оттягивали момент, когда придется встать и дороги назад может уже и не выпасть, билет окажется в один конец.

Глава восьмая. Это есть наш последний…

По дороге в порт они все трезво взвесили и решили, что предприятие следует отложить до утра. Во-первых, не следует ломиться в дом к покойному барону посреди ночи. Во-вторых, покупка коней посреди ночи, спешные расспросы о доме барона могли привлечь лишнее внимание, в том числе и тех, кому внимательным быть положено по долгу службы. А это совершенно ни к чему, учитывая, что играть предстояло против герцогини харланской, того еще цветочка. Больше всего Сварога беспокоили здешние маги. Леверлин успел рассказать: хотя колдунов и магов всех разновидностей согласно строжайшему, заведенному ларами порядку полагается выявлять и сдавать в канцелярию наместника, полиция и секретные службы всех стран втихомолку пытаются утаивать часть добычи и использовать отловленных колдунов в своих узкопрофессиональных целях. Карах, правда, клялся и божился, что не чувствует обращенного на них внимания колдуна, а Сварог с некоторых пор стал безоговорочно верить своему серому Санчо Пансе. На военном совете из двух человек и одного домового постановлено было следующее: людям – до утра спать, не забивая себе голову излишними страхами, домовому – до утра бдить, благо дело привычное ввиду изначально присущего ему ночного образа жизни, пусть и нарушенного в последние годы дневным высматриванием подходящего хозяина.

Команда корабля жила собственной жизнью. Капитан встретил командира сетованиями на здешнюю дороговизну. И под этим лозунгом, шельма, выклянчил дополнительную сумму на провиант. («Потому как шататься и якшаться с местным портовым народом вы сами не велели. А без знакомств разве что подешевле купить сыщешь?»)

А потом наступил час, когда успокаиваются, пропив заработанные в море денежки, матросы и расползаются по домам невостребованные портовые шлюхи. Только поскрипывают мачты, и судно вяло покачивается у причала. Самый сладкий час для сна. Жаль только, был он короток…

Однако утром треволнения вчерашнего дня казались не столь уж серьезными. И этому помогла обычная суета: покупка коней, например. И хотя капитан божился, что приятелями здесь не обзавелся, удивительно скоро удалось купить прекрасных животных, почитай за час.

– Сделаем так, – сказал Сварог капитану, уже сидя в седле. – Ждите трое суток. Если на четвертые нас не будет, это означает, что вам более незачем испытывать судьбу. Поднимайте паруса и исчезайте.

– Куда?

Неожиданный вопрос застал командира врасплох. Об этом он не подумал. Подсознательно надеялся вернуться.

– Куда хотите, – сказал Сварог. – Корабль в этом случае ваш. Будет желание, оседайте в Готаре. Что-то непонятно?

Капитан почесал в затылке, посмотрел на безоблачное небо, на усеянную разноцветными парусами и лодками реку на разгуливающую по пирсу праздную публику, махнул рукой:

– Да что там непонятного… Только б лучше вам живыми вернуться. Хоть я, ваша светлость, простите, так и не соображу, кто вы такой есть, из вас хороший атаман получился бы, большие дела проворачивать…

– Мне самому что-то захотелось живым вернуться, – сказал Сварог. – Есть такое стремление…

И тронул коня, не в силах избавиться от глупого наваждения – будто где-то уже видел что-то подобное, будто в его жизни такое уже случалось. Сначала он грешил на пресловутую «ложную память», но вскоре, не успели они еще выехать из порта, доискался до истины и сути.

Точно так покидал корабль капитан Зо. И не вернулся. Да и некуда ему стало возвращаться. «Божий любимчик» с оставшейся командой, со щенком хелльстадского пса, преданным Сварогу до кончиков когтей, нашел себе приют на дне залива. «Ах, Акбар, Акбар, неугомонная псина, а ведь я, оказывается, привык к тебе. Как мне тебя сейчас не хватает…» Ассоциации эти бодрости духа не прибавляли. Но что, если эти совпадения и есть залог успеха? Он повернулся к Леверлину:

– Как ты думаешь, почему барон Дальг стал работать на имперскую разведку? – И это уже спрашивал человек, отринувший сомнения.

Готовый идти вперед – и победить или умереть. Лучше, конечно, победить. «Лучше, конечно, помучиться», – как говорил герой неглупого фильма в отнесенном на немыслимые расстояние и время прошлом Сварога. Или будущем?..

– А это имеет значение?

– Возможно, – сказал Сварог. – Если ради примитивного золота или чистого холуйства – один расклад. Но если тут присутствовала некая идея… или нечто, с натяжкой именуемое идеей, наши отношения с его вассалами могут сложиться совершенно иначе…

Леверлин думал, покачиваясь в седле и даже, о чудо, не обращая внимания на девиц, вполне достойных внимания, Наконец спросил:

– Можно ли считать идеей стремление стать великим герцогом?

– Почему бы и нет?

– Ради чего мертвое войско понадобилось герцогине Мораг, любому дураку ясно, – сказал Леверлин. – Ты знаешь, почему Харлан – всего лишь великое герцогство?

– Нет.

Сварог резко обернулся, потому что ему показалось, будто за ними следуют трое всадников. Однако всадники тут же спешились у кабачка. И по их веселому балагурству нетрудно было догадаться, с какой целью. Если б это был хвост, всадники, поняв, что обнаружены, просто свернули бы в переулок, препоручив слежку коллегам. А вот в кабак – это извините. Филеры так себя не ведут. Во всех мирах и временах «топтунам» не позволено пить на работе. Значит, показалось. И на том спасибо.

– Харлан – всего лишь часть бывшего королевства Улад. Сто двадцать лет назад большую часть королевства захватил Снольдер, захватил как раз те земли, что являются «рекс патримон». И снольдерские правители с тех пор носят титул «король королей», потому что…

– Ну, это я знаю.

– Прекрасно. Так вот, когда сто двадцать лет назад из окраинных провинций Улада возник Харлан, его великие герцоги поклялись однажды отвоевать утраченное. Что стало причиной доброй полусотни войн. Но силы слишком не равны. А вот с войском из навьев Мораг может и рискнуть…

– Хорошо, но при чем здесь стремление Дальга стать великим герцогом?

– Не торопи. Предки Мораг, сто двадцать лет назад пришедшие к власти в Харлане, не имели никакого отношения к королевской династии Улада – вся фамилия погибла при штурме столицы. Предки Мораг были всего лишь влиятельными в этих местах баронами…

– Стоп! – сказал Сварог. – Начинаю соображать. Никаких освященных веками династических прав? Тот, кому удастся спихнуть Мораг и удержаться на троне, будет, цинично говоря, столь же законным властелином, как она сама?

И снова Сварог резко обернулся. За ними никто не следовал верхом.

И последние сомнения в отношении трех отставших у кабака гуляк отпали.

– Именно. Главное здесь – удержаться… Мне рассказали, барон Дальг был немногим старше меня. Вполне может быть, ему показалось скучным всю жизнь просидеть в баронах. А поддержка ларов в столь деликатном деле кое-что да значит. Особенно если Мораг балуется черной магией…

– Так, – сказал Сварог. – А вассалы-дворяне у него были?

– Несомненно. Барон из старого и богатого рода с обширными владениями не мог не иметь дворян-вассалов.

– Это великолепно, – сказал Сварог, хотя, по сути, никакого плана у него еще не сложилось. Так, одни наметки.

Не спеша, полные достоинства, они миновали городские ворота.

Только когда копыта лошади под Сварогом цокнули за пределами города в пятидесятый раз (специально считал), он позволил себе как бы невзначай оглянуться. Двое стражников, стянув панцири и отложив в сторону алебарды, как ни в чем не бывало продолжали резаться в кости прямо на обочине дороги. Третий, с арбалетом, дремал на травке в тени дерева. И это на главной дороге герцогства!!!

Нет, объяснить подобное Сварог никак не мог. Если его таким образом заманивают в ловушку, то куда проще было бы послать отряд и захватить корабль. Если такой уровень дисциплины является для здешней армии нормой, то о каких захватнических войнах может мечтать герцогиня?!

Нет, нет и еще раз нет! Так не бывает. Всему странному должно со временем найтись логичное объяснение. Невероятное и одновременно простое. И тогда Сварог первым засмеется над собственной недогадливостью. Если останется жив.

А пока он как минимум правильно поступил, что, рискуя нарваться на засаду, вернулся ночью на корабль. И то, что в свои сомнения не посвятил Леверлина, – тоже правильно.

Сейчас Сварог – командир в боевой обстановке. И даже Леверлин, друг и соратник Леверлин не должен догадываться, что командир в чем-то не уверен. Сомнения – вещь заразная.

Вдруг из проехавшей навстречу кареты, запряженной двойкой вороных, раздался женский окрик:

– Никак это граф! Граф Гэйр, вы меня узнаете? – И вслед за машущей из окошка затянутой в длинную черную перчатку рукой показалась миленькая мордашка.

Сварог окаменел в седле. Невероятным усилием воли ему удалось не дернуться на окрик. И он разминулся с каретой, не обернувшись. Словно обращались не к нему, словно дама обозналась.

Вот так-то, сударь. Сколько раз в душе Сварог смеялся над нелепыми сюжетными ходами в плохих фильмах о разведчиках! А оказывается, зря.

На войне как на войне. И самый хитроумный противник из-за банальной случайности может попасть в лапы самого беспечного.

– Милорд, утрите пот! – Леверлин попытался перевести в шутку произошедшее, выдав не самую лучшую рифму. Очевидно, и он в какой-то момент успел решить, что их обнаружили и сейчас начнется облава со всем к облаве причитающимся. – Право, милорд, зря вы не воспользовались столь куртуазной ситуацией. – Он находил в приключившемся все больше комичного. – Надо было у знатной дамы адресок спросить, чтоб как-нибудь на досуге наведаться, поговорить о том о сем. Поинтересоваться, не забыло ли ее сердце отважного графа.

– Телефон, – угрюмо буркнул под нос Сварог.

– Что?

– Не адрес спросить, а телефон.

– Странные вы господа, лары, – пришпорил чуть отставшую лошадь Леверлин, не знакомый с подобным чудом техники. – Нет чтобы как нормальный кавалер узнать, где дама живет, спрашиваете всякую ерунду.

Сварог подумал, что интересующемуся науками студенту знать, что такое телефон, не помешает. Заодно и дорога быстрее пойдет.

– Учись, студент. Значит, так… – начал Сварог, еще не представляя, насколько трудно будет объяснить устройство в принципе несложного аппарата.

…Пригородный дом покойного барона Дальга был окружен цветниками, аккуратными лужайками и легкими павильонами современной постройки, но сам он оказался старинным – возведен глухим квадратом, виднеется лишь один-единственный ряд узеньких окон, и то под самой крышей. Старинный замок, отлично приспособленный, чтобы выдержать долгую осаду. Леверлин тут же подтвердил эту догадку Сварога, указав на едва заметные углубления – остатки рва. Наверняка где-нибудь здесь находился и положенный по уставу подземный ход.

Ворота выглядели под стать – из-под полос железной оковки дерева и не видно. Сварог постучал обухом топора в закрытое изнутри узенькое окошечко. Подождал, загромыхал сильнее.

Одинокий прохожий вжал голову в течи и поторопился скрыться.

Может, это был шпик, заспешивший с докладом куда следует. Даже скорее всего это был шпик. Потому как мирные мещане обладали шестым чувством – где можно прогуливаться, а где не следует, чтобы не стать случайными свидетелями чего-нибудь крайне неприятного. И это шестое чувство удерживало мирных мещан на почтительном расстоянии от пригородного дома покойного барона Дальга.

Окошечко открылось внутрь, в щели показались подозрительно зыркавшие глаза. Сварог молча приблизил к ним указательный палец с перстнем Борна. Окошечко тут же захлопнулось, зато заскрипел засов, и в воротах распахнулась узкая высокая калитка – как раз проехать всаднику.

И это уже было здорово. Если слуга на воротах знает о перстне, значит, он не просто слуга, а хоть чуть-чуть, но соратник. И если здесь таких соратников удастся найти хотя бы сотню…

Засов заскрежетал за их спинами. Они оказались в мощеном внутреннем дворе. Несколько человек в кирасах и робарах, вооруженные мечами и топорами, стояли близко к воротам, а еще несколько с арбалетами – подальше. Сварог оценил такую диспозицию – если въехавшие во двор гости и зарубят привратников, те, кто стоит далеко, успеют утыкать их стрелами, прежде чем они распахнут ворота для нападающих.

– Кто здесь распоряжается после смерти барона? – громко спросил Сварог, ни на кого не глядя. – Есть командир или доверенное лицо?

– Капитан Хартог, ваша милость, – ответил кто-то после оценивающей паузы. Ребята во дворе собрались бравые, способные принимать самостоятельные решения.

«Пока все идет неплохо», – подумал Сварог. На «г» здесь оканчиваются исключительно дворянские фамилии. А капитан в данном случае – не морской офицер и не пехотный чин, а начальник дружины владетельного сеньора.

– Он здесь?

– Здесь, ваша милость. Как доложить?

Положенные вопросы, подобающие ответы. Словно мирная картинка «Прибытие знатных гостей». Только вот не отправятся знатные гости вместе с хлебосольным хозяином на охоту и не сядут бражничать на дружеском пиру. И еще эта явная тревога в глазах слуг…

– Лорд Сварог, граф Гэйр.

Один тут же сорвался с места и побежал в замок, бухая сапогами, гремя доспехами. Они направились следом под пристальными взглядами дворовой стражи, стоящей с не до самой земли опущенными прицелами арбалетов. Это тоже было хорошо. Воины были готовы сражаться, а не сдаваться на милость победителя.

Внутри замок оказался перестроенным и обставленным на более современный лад. Но приняли их не в одной из роскошных гостиных, а в огромной оружейной, где было положенное число фамильных доспехов и целые залежи новехонького оружия. Из-за тяжелого дубового стола встал мужчина лет пятидесяти с длинными седыми волосами и жутким ветвистым шрамом на левой щеке и с ходу спросил:

– Разрешите взглянуть на перстень?

Сварог молча снял с пальца и подал. Хартог молча изучил. Кивнул:

– Садитесь, Ваше Небесное Великолепие, – и вопросительно покосился на Леверлина, ожидая разъяснений по поводу его статуса.

– Леверлин, граф Грелор, – сказал Сварог.

– Садитесь, ваше сиятельство, – сказал капитан Леверлину. – Итак, вы от Борна, господа, хотя я вас и не знаю… Раз перстень у вас, это означает, что Борна и его людей нет в живых. Как и бедняги барона…

– Это в самом деле был несчастный случай? – спросил Сварог, хотя ответ был ему не столь важен. Сейчас важнее было примериться к предстоящему разговору-поединку. Поединку, из которого Сварог не имел права выйти проигравшим.

Хартог пожал плечами:

– Когда человеку пускают стрелу в спину, это никак не назовешь счастливым случаем, не так ли? – И под неброским, но рассчитанным на прием важных гостей нарядом отчетливо звякнула кольчуга. Стало ясно, что свое положение оставшегося за хозяина воин понимает правильно.

– Понятно, – сказал Сварог. – И когда, по вашим расчетам, за всеми за вами придут? – Сказал и сам удивился, как легко легло в ситуацию чисто российское словосочетание «за вами придут». Словно и не было этого странного, пресыщенного колдовством мира, а была родина в одну из самых страшных своих годин.

Капитан тут же ответил:

– Думаю, дня через два. Как только она поймет, что с Гарпагом кончено. Надеюсь, ваше появление означает, что с ним кончено?

– Кончено, – кивнул Сварог. – Что вы теперь намерены делать? – А это было совсем прекрасно, что оставшийся за хозяина воин в курсе дел. И еще было неплохо, что он искренне обрадовался услышанной новости. Значит, готов идти до конца и не держит мыслей насчет того, чтоб попыткой перейти на вражескую сторону купить жизнь.

Значит, перед Сварогом находится потенциальный союзник. А остальное приложится. Черт не выдаст, свинья не съест…

– Что тут делать? Забрать все, что удастся, и нынче же ночью уходить на рысях к ближайшей границе. Всем. Она не станет доискиваться, кто из нас был посвящен в секреты, а кто ничего не знал… Или вы, милорд, можете предложить что-то другое?

Сварог вынул из воздуха сигарету, зажег, задумчиво выпустил дым. Капитан и бровью не повел.

«Разговор начался блестяще, – подумал Сварог не без гордости. – Хартог ни на миг не заподозрил, что гости – случайные в игре люди к никого не представляют. Но дальше… Ке фер? Фер-то ке?

Каков он, капитан Хартог? Он неглуп. Старый солдат. И если дворянин к пятидесяти годам не смог вскарабкаться выше поста капитана при молодом бароне, означает это одно: вышеназванный дворянин беден, как церковная мышь, и нет у него ни связей, ни влиятельных родственников. Слишком далеко еще до времен, когда поручики из захудалых провинциальных фамилий смогут становиться генералами и императорами. Даже здешний военный гений, если он беден и лишен связей, обречен на прозябание в безымянном полку, разве что произойдет вовсе уж фантастическое стечение обстоятельств – король узрит посреди битвы или генеральская дочка ни за кого иного идти не пожелает… Кстати, в его годы тяжко становиться ищущим подданства бродягой, даже если в шкатулке кое-что и припасено. На седле много не увезешь».

– Капитан, только не сердитесь, душевно вас прошу… – сказал Сварог. Выдержал паузу, все еще размышляя, правильно ли поступает. Однако других вариантов не находилось. Эх, была не была… – Ведь случались минуты, когда вам казалось весьма несправедливым, что трон великих герцогов займет мальчишка Дальг, а не, скажем, опытный, поживший, неглупый человек в летах? Обреченный на третьи роли оттого только, что по воле судьбы беден и лишен влиятельной родни?

Он замолчал, поднял голову и глянул капитану в глаза.

В этих глазах, помимо всего прочего, теплилась и надежда – нешуточная, безумная. Капитан и в самом деле так думал – и не единожды.

Очень уж спокойно он выслушал…

«Мать вашу так, – подумал Сварог, – как же случилось, что я с этакими дипломатическими талантами выше майора в провинциальном гарнизоне не долез? Да по тем же причинам, что и Хартог… Если Хартог умен, скажет что-нибудь вроде: «Соблаговолите выразиться яснее, милорд». Если он очень умен, он вообще не раскроет рта…»

Время шло. Капитан Хартог молчал. Как рыба, которая проглотила жирную муху и теперь прислушивалась к своим ощущениям: настоящая ли муха и нет ли в ней крючка?

– Хорошо, – сказал Сварог, хотя ему хотелось выразиться гораздо сочнее. Воскликнуть что-нибудь вроде: «Браво, Хартог!» или сплясать от радости чечетку. Но беседа была еще ой как далека от завершения. – Вы прекрасно понимаете, что я не мог с первого взгляда воспылать к вам симпатией, вы же не юная служаночка с тугой попкой… Мне нужна ваша помощь. А вам нужен я. Сколько у вас конных и оружных? Готовых выступить немедленно?

Или слова «А вам нужен я» были лишними? Лицо капитана оставалось бесстрастным. Шрам не бледнел, не наливался кровью. Пойди угадай, что там скрывается в глубине расчетливых глаз старого вояки…

– Двести. – Хартог сказал это так, словно он проигравшийся в пух и прах дворянский сынок, подумывающий, не поставить ли на кон закладную на папино поместье.

– Где сейчас Мораг и сколько у нее людей, способных носить оружие?

Вот тут капитан впервые глянул удивленно. Гася его сомнения в зародыше, Сварог быстро сказал:

– Не нужно. Некогда удивляться. И думать некогда. Да, так получилось, что я чего-то важного не знаю. Не успел узнать. Бывает. Подумайте лучше о том, что второго такого случая вам не представится никогда. Пойдете за мной – станете великим герцогом. – Он извлек из воздуха новую сигарету и зажег накончике пальца самый большой огонь, на какой был способен. – И наплевать, что о новом герцоге подумают богатые бароны. Главное, что станут думать там. – Он показал большим пальцем в потолок.

– Это у вас не Доран-ан-Тег?

– Представьте, он, – нетерпеливо сказал Сварог. – Где Мораг?

– В загородном поместье. Двадцать миль отсюда.

– Там крепость? Замок? – Сварог пытался быстрыми вопросами выбить со дна глаз старого капитана осадок недоверия. Иначе все было бессмысленно. Если этот человек не поверит до конца, то не поверят и его люди. И битва будет проиграна, даже не успев начаться.

– Нет, обычный особняк.

– Охрана?

– Человек двадцать.

– И все? – искренне удивился Сварог – и этим непроизвольным удивлением сделал то, что не удавалось сделать хитростью. По лицу капитана стало ясно, что он окончательно поверил подозрительным визитерам, а значит, окончательно решился идти с ними. Бесповоротно, потому что Сварог знал таких солдат – такие принимают одно решение и следуют ему до конца.

Хартог впервые улыбнулся, и шрам на щеке искривился вовсе уж жутко.

– При ней два мага, милорд. Официальных, дозволенных Высокой Короной. Достаточно, чтобы вовремя поднять тревогу.

– Магов я беру на себя, – сказал Сварог. – Но с остальными мне возиться лень, и ими займетесь вы.

– Милорд, вы не поняли! Там и размещено все войско навьев, в старых казармах!

– Навьев я тоже беру на себя, – сказал Сварог.

И все-таки в глазах старого вояки дотлевала искорка сомнения.

– Милорд, я вам верю, но…

– Урак-Омтар, сможешь спалить казармы? – спросил Сварог.

– Обижаете, милорд… – раздался рокочущий бас.

– Ну? – спросил Сварог. – Или будете доживать остаток дней в скромном домике где-нибудь в Ронеро?

– Пожалуй, милорд, я все же попробую дожить остаток дней великим герцогом Харланским… – тихо сказал Хартог и ударил в гонг. Вбежал солдат. – Пошли кого-нибудь в Дорт. Пусть садятся на коней и скачут сюда. Мы выступаем.

– Все? – зачем-то переспросил солдатик.

– Все! – отрубил капитан и скрипнул зубами – подчиненный глупым вопросом опозорил командира. Но объяснять ошибку адъютанта всеобщей растерянностью или чем иным капитан не стал. Оправдываются слабые.

В глазах солдатика мелькнул ужас, и он проворно выскочил за дверь. Сварогу оставалось надеяться, что это страх перед начальством, а не перед принятым командиром решением.

– Это далеко – Дорт? – спросил Сварог.

– Три лиги отсюда. Деревня барона. – Он спохватился: – Приказать, чтобы подали поесть?

– Вина разве что, – сказал Сварог, ощущая приятную расслабленность от выигранного поединка. – Скажите, а вы не боитесь, что ваш отряд перехватят на пути к границе?

Хартог скупо улыбнулся:

– Собственно, Мораг сейчас осталась без конницы. Даже те бароны, что не любили Дальга, не послали бы нам наперехват свои конные дружины – баронам не по вкусу пришлось, что одного из них убили так. Смерть от стрелы в спину – подлая смерть. У Мораг сейчас осталась только пехота. Видите ли, в отличие от держав покрупнее у нас не так уж много коронных войск… Половина коронной конницы рассыпалась по Ямурлаку и Пограничью, все еще ловит вас. Другая половина спешно выступила на закат – там, меж морем и Ителом, рыскает какое-то чудище: то ли гатуран, то ли хелльстадский пес. Давненько такого не случалось. Из деревень толпы бегут в города, несутся курьеры с паническими донесениями. Оно и в города врывалось уже.

– Дела, – равнодушно сказал Сварог. Грустно усмехнулся. – Был один хелльстадский пес, вернее, щенок, который так и не вырос… Ну, это мои печали. Поговорим о деталях…

Разговор о деталях много времени не занял. Сварог расспросил капитана, каким оружием оснащены его люди, и постарался не выдать своего разочарования.

Ему были необходимы один или два пулемета, пусть «Льюисы», пусть любой антиквариат, пусть с самым скудным боекомплектом, – но ничего такого в арсеналах покойного барона Дальга не обнаружилось.

Следующий удар Сварог получил, когда стал интересоваться, каким количеством хотя бы мушкетов располагает капитан. Впрочем, здесь он огорчился не слишком. Все равно без пулеметного прикрытия организовать захват дворца по всем правилам спецназовской премудрости не удалось бы. Поэтому люди Дальга должны были атаковать дворец в конном строю, на арапа, а здесь мушкеты были бы только лишней обузой.

И только в конце беседы до Сварога вдруг дошло, что они с Леверлином не попали в руки тайной полиции именно благодаря хелльстадскому чудищу, о котором упомянул капитан. Видимо, значительная часть гарнизона убыла на боевое патрулирование, а с ней и лучшие командиры, оставив вместо себя нерадивых замов.

Капитан сел перекусить вместе с ними, но не успели гости и хозяин прожевать первый откушенный кусок холодной говядины и запить его вином, как на дворе поднялся шум, вбежавший солдат доложил, что отряд из Дорта прибыл и что следует поторопиться, потому как верные люди из города прислали голубя с сообщением о готовящейся карательной экспедиции.

Свою кружку вина Сварог допил на ходу.

…Нет, положительно у страха глаза велики. Россказни о харланских черных магах, бродящих табунами повсеместно, были беззастенчиво раздуты молвой – до поместья Мораг оставалось лиг пять, а Карах, сидевший на плече Сварога в качестве живого магоотметчика, все не подавал голоса.

Сварог вспомнил, что и Гарпаг не чуял их присутствия, хотя они подобрались уардов на двадцать. Видимо, маги хороши в ближнем бою, но бесполезны в роли радаров дальнего обнаружения. Сильных повыбили и переловили, осталась мелочь…

Мысли упрямо возвращались к Гарпагу и его последним словам.

Имя, звучащее как когтем по железу… Последние слова черного колдуна были: «Значит, это магистр…» А потом человеческая кровь, оросившая капище, и трехгранные магические пирамидки сделали свое дело: Ягмар или какой другой заключенный в камне демон вырвался на свободу. И больше отрубленная голова Гарпага не вымолвила ни слова.

А потом началось: все заволокло странным туманом, из тумана появились всадники верхом на ящерах, а потом погиб штурман Борн… Кому Борн, а кому и лорд Магар, барон Нарт… «В отдаленном прошлом»…

Борн и Гарпаг знали друг друга явно не один десяток лет.

И противостояли друг другу, что называется, до гробовой доски. Не стало одного – погиб и другой. Только прежде Борну удалось при помощи чар заставить отрубленную голову говорить. Говорить правду. Сварогу до сих пор не по себе становилось, когда он вспоминал: отрубленная голова Гарпага стоит в глубоком бронзовом блюде, и Борн подливает в него из разноцветных бутылочек разноцветные жидкости. И веки отрубленной головы внезапно вздрагивают, она медленно открывает глаза, рот дергается, словно хватая воздух конвульсивными глотками. И Сварог невольно шарахается в сторону.

Тогда казалось, что Гарпаг выдал главное: «Войско навьев собирает в Харлане герцогиня Мораг». А теперь как кажется?

Магистр, магистр… Гарпаг сказал – «магистр».

– Леверлин, подумай хорошенько, – сказал Сварог. – Кто на Таларе официально именуется магистром?

– Магистр – глава факультета в университете, – ответил приятель недоуменно: время ли сейчас вспоминать каких-то толстозадых чинуш?

– Еще? – Объяснять Леверлину причину вопроса не хотелось.

Зачем этому парню чужая головная боль?

– Так, ну… В Снольдере магистром именуется председатель коллегии столичных адвокатов. Правитель Святой Земли – великий магистр…

Скакавший рядом Хартог добавил:

– В Лоране магистром называют главного королевского врача.

– Да, верно, – кивнул Леверлин. – Вот и все.

– Ничего себе – все…

– А кто тебе нужен?

– Среди всех этих магистров нужно отыскать одного-единственного. Но известно о нем только, что его назвали «магистр».

– А полегче у тебя поручений нет? – спросил Леверлин. – Море ложкой вычерпать, веревку из песка свить…

– Да это не поручение, – сказал Сварог и решился все рассказать, потому что один в поле не воин. – Еще одна загадка. Однажды…

Карах заорал ему в ухо что-то непонятное, и времени переспросить не оказалось – лошади шарахнулись; унимая свою, крутнувшуюся волчком, Сварог заметил, что весь отряд сбился с аллюра, смешался в беспорядочную толпу, среди которой то и дело взвивались на дыбы истошно ржущие кони.

Засада? Встречная атака? Дорога заплясала перед глазами, мимо пронеслась вороная кобыла, унося прочь не справившегося с ней, испуганного до вставших дыбом волос бойца. Поднятая пыль еле-еле позволяла разглядеть то, что остановило отряд.

Темная полупрозрачная полоса неясных, туманных очертаний мельтешила впереди, метаясь по дороге, то и дело вылетая на обочины. Сварог вспомнил о славе предков-лошадников, заорал должные заклинания, какие-то чудом всплывшие в памяти, – и кони замерли смирнехонько. Но веселее от этого не стало.

Черный мохнатый зверь высотой в рост человека загородил дорогу, широко расставив передние лапы, встопорщив шерсть на холке. В раскрытой пасти блеснули такие клыки, что по спине у Сварога забегали мурашки.

– Что, начались штучки магов? – прокричал он Хартогу, оказавшемуся уардах в двадцати.

– Хуже, милорд, хуже! Гарм, хелльстадский пес! Все пропало! Половину отряда положим!

Это было уже чересчур. Словно сама судьба пыталась остановить Сварога.

И стоило наконец без обиняков сыграть с судьбой в орлянку.

Сварог швырнул кому-то поводья, перекинул ногу через седло, спрыгнул наземь, схватил за шкирку Караха, сорвал с плеча, сунул в протянутую руку Леверлина. Сделал два шага вперед, сжимая древко Доран-ан-Тега. Либо все решит один хороший удар, либо половина конников ляжет здесь, время будет потеряно, а уж боевой дух…

– Ну… – хрипло сказал он то ли топору, то ли самому себе, сделал еще два шага, невероятно осторожных, словно ступал босиком по битому стеклу.

Если бы еще знать повадки врага. Прыгает ли он первым?

Тянет ли до последнего момента? Не обучали майора на Земле сражаться с хелльстадскими псами. Были используемые для подвода мин обыкновенные дворняги, были восточноевропейские овчарки при заставах, были доберманы у америкосов и специальные боевые породы у китайцев… Был еще юный глупый щенок, так и не ставший взрослым гармом… Но таких чудищ не встречалось.

Черный зверь стоял, не сводя с него глаз. Глухо рыкнул. Сварог примерился.

Еще два шага. Настолько длинных, что за это время можно вспомнить всю свою непутевую жизнь. И настолько коротких, что не успеешь прочитать молитву.

Зверь вдруг бешено замахал хвостом, подпрыгнул, покатился по земле, вскочил, попытался встать на задние лапы.

Из Сварога словно выдернули какую-то жилочку, на которой все и держалось.

– Боже мой, – сказал он. – Малыш. Да как же ты вымахал…

Он отшвырнул топор и бросился вперед. Увидел, как ближний всадник поднимает арбалет, заорал сквозь сжавшую горло спазму, чуть не сорвав голосовые связки:

– Не стрелять, повешу!

Черная молния сбила его с ног и катала по земле, то наваливаясь так, что трещали ребра под кирасой, то облизывая лицо горячим мокрым языком. Он отпихивался ладонями, орал, не в силах унять щенка, беспомощно барахтаясь посреди вихря восторга и обожания. И когда наконец смог встать, унимая прыгавшего вокруг Акбара, чувствовал себя так, словно его долго молотили цепями, а лицо терли наждаком и для охлаждения поливали машинным маслом.

– Ну конечно, малыш, – сказал он, пытаясь привыкнуть к зубастой пасти, жарко дышавшей на уровне его лица. – Следовало сообразить, что у тебя-то был шанс спастись… Это меня ты искал тут? Или просто безобразничал?

Воины за спиной Сварога сидели в седлах, боясь дохнуть. Каждый из них любил порассказать или послушать в корчме пару-тройку баек с участием призраков, вампиров, ведьм и прочей нечисти. Может, кто-то из них сталкивался с нечистью и наяву… Но тут совсем другое дело! Их в бой ведет явно великий колдун, способный заговорить лошадей… Кто сказал – лошадей?! Способный остановить и одним взглядом приручить хелльстадское чудовище! (Откуда им было знать, что щенок приручен давно? Во всяком случае, Сварог докладывать не собирался. Зря его так мало ценили в приграничном гарнизоне в Монголии – он был хорошим командиром и понимал, сколько стоит вера подчиненных в начальника.)

Порядок удалось восстановить быстро, послушные фамильным заклинаниям Гэйров кони шагали в строю, но в глазах у них стоял ужас, ноздри дико раздувались, и Сварог думал, что они непременно заработают стойкую шизофрению. Всадники тоже чувствовали себя не лучшим образом, хорошо еще, что истосковавшийся по хозяину пес держался возле его коня, не отставая ни на шаг. Один Карах, сидевший высоко, был беспечен, прилежно сообщая через равные промежутки времени, что внимания магов к отряду пока что не ощущает. Это тоже работало на авторитет Сварога. От джинна Урак-Омтара комментариев не поступило – но временами Сварог явственно слышал тихий рокочущий хохоток.

Примерно в лиге от поместья, в редком сосновом лесу, Сварог слез с коня, прошел вперед по дороге с Леверлином и Хартогом. Они то и дело косились на неотступно сопровождавшего Акбара – пес не то чтобы замышлял против них что-то, но показывал всем видом, что терпит их присутствие только из уважения к хозяину и готов по малейшему жесту поотрывать головы, а если потребуется, то и руки и ноги. Вряд ли во время своих странствий он проникся любовью и уважением к двуногим…

– Мы едем туда вдвоем, – сказал Сварог Хартогу, задумчиво рассматривая поднятую с земли шишку. Шишка как шишка. Совсем как земная. – Когда начнется заварушка, вы врываетесь в поместье на полном галопе и аккуратно вырубаете под корень все, что сопротивляется. Примитивная диспозиция, но другой, по-моему, и не требуется. – Шишку он бросил назад, на покрывающий землю ковер отпавшей жухлой травы.

– А как я узнаю, что заварушка началась? – невозмутимо спросил Хартог.

– Вы непременно увидите, – пообещал Сварог. – Урак-Омтар, ты меня понял? Когда прикажу поджечь эти чертовы казармы, постарайся, чтобы пламя увидели даже здесь. И можешь быть свободен.

– Почему бы не спалить все поместье прямо сейчас? – пророкотал джинн. – Что мне стоит? – Как для любого пленника, последние минуты заточения были для джинна самыми мучительными.

– А ты сможешь предварительно вытащить оттуда герцогиню?

– Прости, но это было бы четвертым желанием, – сказал джинн. – А уговор есть уговор. – Это прозвучало даже с некоторым сожалением, словно джинн всерьез озаботился проблемами людей. А может, ему понравилось участвовать в приключениях.

– Зачем нам герцогиня? – спросил Леверлин. – Даже если только половина из того, что о ней рассказывают, правда, лучше бы пустить ее с дымом без всяких разговоров…

– Извините, граф, но лорд Сварог прав, – сказал, тяжело вздохнув, Хартог. – Она много знает.

Леверлин молча отдал честь по-ронерски – приложил к сердцу вытянутую дощечкой правую ладонь – и направился к лошадям.

– Карах, в сумку, – сказал Сварог. Теперь, когда роли распределены, медлить было незачем.

Через какой-нибудь час, а то и гораздо раньше, станет ясно, кто победитель, а кто побежденный. Чья грудь в крестах, а чья голова в кустах…

– Хозяин, мне бы с тобой. Вдруг я почувствую что-то.

– Куда ж я тебя дену? Плащ надевать не буду, драться помешает.

– А я просто сяду к тебе на плечо, – упрямился Карах. – Ты же берешь этого зверя?

– Ему не объяснишь…

– Зато я выгляжу гораздо безобиднее.

«И в самом-то деле, – подумал Сварог. – Когда в одном помещении окажутся балующаяся черной магией хозяйка войска из мертвецов и громадный хелльстадский пес – в этой честной компаний маленький серенький домовой будет выглядеть безобидно, словно канарейка в клетке…»

Лесок кончался уардах в двухстах от границ поместья. Глазам открылся ухоженный парк с фонтанами и статуями, белыми каменными лестницами, спускавшимися к пруду. Пруд был настолько живописен, с бледными цветками, чем-то очень похожими на кувшинки, и темно-зелеными плоскостями плавающих листьев, что так и ожидалось: вынырнет сейчас гоголевская русалка, выберется на бережок и под грустную песню примется расчесывать зеленые волосы… Подстриженные в виде шаров и конусов деревья, длинные зеленые полосы густой живой изгороди окаймляли посыпанные желтым песком дорожки. В глубине парка виднелось большое светло-коричневое здание с высокими стрельчатыми окнами, террасами, балконами, изящными декоративными башенками цвета осенних листьев, усеявшими крышу из желтой черепицы. Райский уголок. Представить трудно, что неподалеку – угрюмый каменный ящик, набитая навьями старинная казарма.

– Ну вот, а ты хотел спалить такую красоту, – сказал Сварог, осторожно озираясь. Не нравилась ему эта показная безобидность. Будь у него взвод солдатиков, он бы устроил два пулеметных гнезда: одно у фонтана, другое подальше и правее… Естественно, еще один пулемет на крышу. А парк дополнительно украсил бы растяжками мин.

Но – нет: не было в парке пулеметных вражьих гнезд. И до минных заграждений здешние жители еще не додумались.

– Все равно, когда здесь промчится конница, красоты поубавится. – Леверлин вздохнул. – И потом будет уйма работы. Нам же мало этого вояку на трон посадить – ему еще удержаться надо, чтобы ты мог спокойно обитать при нем в почете и сытости… А на небесную помощь рассчитывать нечего. Придется нам поработать…

– Нам?

– Не бросать же тебя одного? Придется помогать первое время. Должен же ты наконец увериться, что я не лоботряс, а серьезный человек. И потом, здесь, по слухам, такие вина…

«Салага ты, а не серьезный человек, – подумал Сварог. – Отличный друг, настоящий рыцарь, готовый прикрыть спину, но при всем при том – пацан пацаном. И все же хорошо, что такие живут на свете. Серьезности у него прибавится, если не сложит голову в первом же бою…»

Кони уже шагали по дорожке, оставляя глубокие следы в песке.

Вблизи статуи оказались весьма омерзительными. Обнаженные девушки с прекрасными, но хищными лицами, ниже пояса – змеи. Звери вроде гиен, но с огромными ушами летучих мышей. Волки с почти человеческими головами.

– Интересно, – сказал Леверлин. – Хороши вкусы хозяюшки… Вот эти – предмет поклонения сатанинских культов, разгромленных лет пятьсот назад, но в глухих уголках еще существующих. Эти вроде бы обитали в седой древности у отрогов Харгофера. А эти, если не считать иных рассказчиков жертвами белой горячки, и посейчас живут в Хелльстаде.

– Живут, – поддакнул Карах. – Правда, могли уже и вымереть…

– Надеюсь, вымерли, – проворчал Сварог, косясь на упомянутую кошмарную тварь. – Очень надеюсь…

– А вот эта паскуда, единственная из всех, мне совершенно не знакома, – сказал Леверлин.

– Я бы на твоем месте этому только радовался, – плюнул Сварог, глядя на пузатое создание с короткими ручками-ножками, личиком дебила и огромной лысой головой с кривыми рожками.

– Интересно… – задумчиво произнес Леверлин, словно не слышал. – Все эти изваяния изображают либо мифических, либо реально обитавших существ. У всех есть прототипы в жизни или мифологии. Но этот рогатый пузан мне решительно неизвестен, и это странно…

– Отложи-ка ученые загадки на потом, – сказал Сварог. – Нет, остановят нас когда-нибудь или они так в себе уверены?

И сразу же после этих слов каменное изваяние, замыкающее длинную шеренгу чудовищ, шевельнулось. Это произошло необычайно естественно, словно натурщик устал от многочасового позирования и позволил себе некоторую вольность.

Амулет на груди Сварога тут же ожег кожу ледяным холодом. Карах пискнул что-то нечленораздельное и паническое и, показалось Сварогу, стал тяжелее вдвое. Леверлин схватился за рукоять меча и попытался успокоить загарцевавшего коня.

А Акбар оторопело завертел головой, силясь понять, откуда исходит опасность, и не находя ее. Это было самое загадочное. Рожденный в Хелльстаде, стране, полной кошмарных чудовищ, зверь не мог обнаружить восседающую на четырехгранной тумбе тварь, словно той и не существовало вовсе. Видел, что творится неладное, что хозяину угрожает нешуточная угроза, а вот понять откуда – был бессилен.

– Я не считаю, что наша встреча носит официальный характер, – раздался в голове Сварога полный презрения голос, и по реакции Леверлина он отметил, что и тот слышит то же самое. – Поэтому, господа, можете оставаться в седле.

– Кто ты такой? – крикнул Леверлин, и, к сожалению, ему не удалось скрыть испуг в голосе.

– Мое полное имя произносится не меньше чем за два часа, – нехотя удостоило страшилище ответом графа и снова чуть-чуть шевельнулось: поудобнее вцепилось лапами, оканчивающимися кривыми когтями, в каменный четырехугольник.

Это была огромная, с лошадь размером, покрытая чешуей, топорщащейся на загривке, жаба. Но самым необычным в ней были не размеры, а то, что это дьяволово отродье было словно целиком высечено из камня.

А Акбар метался вокруг, срывая с кустов листья, и все никак не мог обнаружить невидимого врага и вцепиться ему в глотку.

– Поскольку у всех нас есть неотложные дела, предлагаю вам не хвататься за Доран-ан-Тег и успокоить эту милую собачку, – продолжала гигантская каменная жаба. Хотя Сварог явственно видел, что каменная пасть остается неподвижной. И кроме того, было совершенно непонятно, чем чудище смотрит. Каменные глаза выглядели по-настоящему каменными, зрачок, по обыкновению ваятелей, был простой ямкой в шершавом камне, а правый глаз даже затянуло плесенью.

Рука Сварога, естественно, потянулась к топору… И застыла на полпути, словно чужая. Неведомая внешняя сила сковала мышцы. Отчаявшийся найти противника Акбар наконец остановился, поднял голову и вдруг завыл. Леверлин дернулся спрыгнуть с седла, поскольку кони стояли как вкопанные, и с удивлением уставился на свои ноги. Наверное, тоже перестали слушаться.

– Хотя я этого страшно не люблю, но, видимо, придется повторить: не надо хвататься за топор. Пустая затея. И поскольку я мешаю вам следовать своим путем, а вы мешаете моим размышлениям о природе вещей, предлагаю поскорее исполнить ритуал и расстаться.

– Что еще за ритуал? – пытаясь не выдавать страх и перестав ощупывать непослушные ноги, спросил Леверлин.

– Сущий пустяк. – К презрению в голосе каменной глыбы добавилась добрая порция иронии. – Поскольку по этой дороге имеет право проехать только тот, кому герцогиня будет рада, я поставлен здесь. Проводить нечто вроде предварительного опроса.

Судя по исходящему от амулета холоду, опрос нехитрой забавой быть не обещал.

– Значит, ты мужского рода, – обрадовался Леверлин. – Так неужели нам, мужикам, не договориться и не обойтись без формальностей?

Акбар перестал выть и с поджатым хвостом вернулся к застывшим всадникам.

Карах горячо зашептал на ухо Сварогу:

– Я слыхал о таких штуках. Это чудище будет задавать много-много вопросов, некоторые по нескольку раз, только иначе. Обмануть его невозможно.

– Ну да, тесты или детектор лжи, – со злостью ответил Сварог. – Плавали, знаем. – И снова попробовал дотянуться до топора. Дьявол создал чудовищ, Дорн-ан-Тег сделал их равными людям. Однако пальцы, блин, не слушались.

– Если нет возражений, я начинаю. И не требую, чтобы вы отвечали обязательно правду. Итак, первый вопрос: хотели ли в детстве иметь брата или сестру?

– Слушай, ты, психоаналитик каменный, – скрипнул зубами Сварог, – у меня есть один приятель, джинн, между прочим. Стоит мне его вызвать, от тебя даже пыли не останется.

Конечно, чертовски жалко было Сварогу тратить последнее желание, но другого выхода он пока не видел.

– Джинна я опрашивать не стану, – равнодушно ответствовала каменная глыба мужского рода. – По взаимному соглашению с герцогиней, я обязан проверять только ищущих аудиенции людей. И прилагать все усилия, чтобы дальше проходили только достойные.

– А что ты делаешь с недостойными? – не удержавшись, пискнул из укрытия Карах – очевидно, обрадованный, что ему повезло не родиться человеком.

– Это интересный вопрос, – отметило чудовище. – Хотя вопросы здесь задаю я. (Сварог непроизвольно ухмыльнулся сей шаблонной фразе.) Недостойных я удостаиваю поцелуя. И они превращаются в большие каменные глыбы. В этих краях с хорошим камнем серьезные проблемы. А привозить издалека накладно. И поскольку по совместительству я согласился украсить главную аллею парка герцогини, то потом эти глыбы ненужными не оказываются. Я беру и отсекаю все лишнее. Кстати, как вам показался четвертый от начала шестикрылый сап? Не правда ли, очень реалистично? Можете не отвечать, это не вопрос. Той скульптурой я особенно горжусь. И если б я порассказал вам, кого мне пришлось превратить в камень для этой статуи, у вас случился бы припадок от смеха.

Сварог с надеждой покосился на Акбара. Может, пес наконец разглядел, откуда проистекает угроза для хозяина? Куда там. Зверь вертел головой и шалел от непонимания происходящего.

– Впрочем, мы отвлеклись. – Потеплевший было голос каменного дива снова наполнился надменностью и холодом. – Так как у вас в детстве было с идеей насчет попросить у мамы с папой брата или сестру?

Сварог решил, что все, пора вызывать джинна, а там будь что будет. Амулет холодил грудь до самого сердца. Вот и Леверлин усиленно кивает на заветную бутылочку, дескать, не до жиру, быть бы живу, сам же старается отвлечь внимание:

– Честно говоря, в детстве меня занимали совсем другие проблемы.

– Попрошу отвечать только «да» или «нет», – холодно уточнило чудовище.

– Вот жаба… – хлопнул себя по колену Леверлин.

И тут у Сварога появилась надежда сэкономить. Не мытьем попробуем поиграть в эту игру «Что? Где? Когда?», так катаньем. Не мудрствуя, он прошептал простенькое заклинание, и в воздухе возник громадный каменюга. Возник – и с глухим отзвуком шмякнулся на траву рядом с чудовищем.

– Эй! – выкрикнуло чудовище, по обыкновению не открывая рта. – С чего это вы решили, будто от меня вероятно откупиться? Можете не отвечать, это не вопрос, однако…

Сварог не стал тратить время на объяснения и тут же слепил из воздуха следующую глыбу, заботясь только о том, чтобы камень вышел как можно крупнее. Получилось. И всадников окатила волна морозного воздуха.

Акбар зарычал и попятился. Вряд ли пес знал, что трансформация чего-то во что-то по закону сохранения энергии сопровождается большим поглощением тепла.

– Эй! – еще более недовольно крикнуло чудище. – Мне не нужны камни из воздуха. Это мертвые камни. В них нет души. И кроме того, ты создаешь магниевую руду, а я привык работать с гланским вулканитом!

Сварог и не знал, что колдует магниевую руду. Если б Сварога обучили, он с радостью сотворил бы глыбу и из вулканита, однако в образовании имелся серьезный пробел, и следующий упавший на два предыдущих и треснувший пополам камень был из прежней породы.

Акбар обложил падающие валуны страстным, полным гнева лаем.

Леверлин решил, что соратник таким манером пытается то ли угодить камнем жабе по голове, да никак не попадет, то ли завалить жабу по макушку. Но он ошибался.

– Ты прекратишь когда-нибудь или не-е-ет? – вроде бы окончательно осерчало каменное изваяние, однако последние слова оно произнесло так, словно виниловую пластинку на семьдесят восемь оборотов включили на тридцати трех. – Это-о-о не-е-е-е во-о-о-про-о-о…

А Сварог постарался и выжал из воздуха следующий монолит. В воздухе закружились большие снежинки.

– Пре-е-е-е-екра-а-а-а… – прогудело чудище и замолкло.

С удовольствием ощущая, что рука снова слушается, майор заставил коня подойти к неподвижному изваянию и легким взмахом вогнал лезвие топора промеж каменных глаз. А потом рубанул сверху. В промороженном воздухе осталось быстро тающее облачко выдохнутого им пара.

Каменная голова тяжело шлепнулась на заиндевевшую траву.

Чудище и изнутри было сплошь из камня – никаких тебе внутренностей и прочего содержимого, обязательного для живого существа. – Ты его заморозил! – обрадовано выкрикнул Леверлин, с запозданием сообразив, в чем заключалась хитрость Сварога.

– Зимой жабы должны впадать в спячку, – голосом педагога-зануды изрек Сварог и наконец позволил себе широко улыбнуться.

– Нас видят, – вдруг сказал Карах. – Нас не глазами видят. Это бы ничего, обычная магия, но здесь что-то плохое…

– Не трясись, – хохотнул джинн. – Я не обязан давать вам советы или что-то растолковывать, но духи огня помнят добро, мы благородные существа… Так вот, я не чую здесь никого могучего или особенно опасного. А эта жаба для вас уже не опасна. То, что здесь обитает, вам вполне по силам.

– Ты прав. Только не совсем, – сказал Карах. – Еще здесь пахнет кем-то… или чем-то… Его здесь нет, но остались следы. И я их боюсь.

– Кто боится следов? – фыркнул джинн. – Только такие крохи… Ну да, смердит какой-то нечистью, но ее здесь нет. Не описайся, крохотуля.

– А кто тебя не выбросил в подвал? – обиделся Карах. – Не подари я тебя хозяину, скучал бы еще сто лет…

– Тихо вы, оба, – сказал Сварог. – Вон живая душа нарисовалась.

На крыльцо вышел почтенный дворецкий в светло-коричневой с желтым, в тон зданию, ливрее, украшенной золотым галуном и гербами герцогини. Почтенные морщины украшали приличествующую должности – не полную и не худую – физиономию. По вышколенности и невозмутимости слуга не уступал Макреду – смотрел на визитеров так, словно сюда что ни день заявлялись всадники в доспехах, домовые и хелльстадские псы, так часто, что успели примелькаться и надоесть. Акбар рыкнул на него, с надеждой покосившись на Сварога. Мол, только прикажи, и я с удовольствием сожму челюсти на горле этого прихвостня. Сварог погрозил ему кулаком. Дворецкий и бровью не повел, хотя явно правильно прочитал немую сцену:

– Как прикажете доложить, господа? – Только слуги с огромным стажем умели задавать вопрос именно так, чтобы показать и величие своих хозяев, и продемонстрировать почтение к гостям.

– Барон Готар и граф Грелор. Прибыли из Пограничья.

– У вас дело к высокой герцогине? – Нет, в вопросе слуги не было ни на йоту насмешки. Видимо, ритуал приема гостей, введенный на этой территории, требовал именно такой формы постановки вопроса.

– Передайте ей, что мы прибыли от Гарпага.

– О, в таком случае я проведу вас без доклада. Можно ли попросить вас оставить собаку снаружи? – И в этом вопросе не было ничего от надменности слуги знатного господина при встрече с бедными дворянами – скорее всего, слуга надеялся уменьшить свои заботы. Если пустишь зверя внутрь, он, по простоте звериной, может и нашкодить.

– Боюсь, он не послушается, – сказал Сварог. – Молод еще, ни сладу, ни удержу…

– В таком случае прошу вас пройти, ваша светлость. О лошадях не беспокойтесь, за ними присмотрят. Надеюсь, и собака, и зверушка у вас на плече будут вести себя в доме пристойно? Не хотелось бы применять к ним… меры убеждения.

– Они хорошо воспитаны, – сказал Сварог. Он боялся, что оскорбившийся Карах и тут ввяжется в спор, демонстрируя умение владеть членораздельной речью и разумность, но домовой благоразумно помалкивал.

Внутри обнаружилось то же несоответствие, что в парке: изящная мебель, подобранные в тон драпировки, золото и хрусталь – и тут же статуи монстров, только поменьше тех, что в аллеях. Акбар настороженно сопровождал Сварога шаг в шаг, напрягшись, чуть ощетинившись. Они шли за бесшумно ступавшим дворецким, не встретив ни единой живой души, пушистые ковры гасили все звуки, и они сами себе казались призраками.

Дворецкий подвел их к высокой двустворчатой двери. По обе ее стороны стояли какие-то странные воины – не шевелились, словно бы и не дышали, и лица у них были совершенно серые, как мышиная шерсть, а глаза закрыты. Сварог догадался, кто это, и ему стало не по себе. Восстановить спокойствие удалось, только заставив себя думать о стражах как о машинах. Созданных для убийства, но обыкновенных машинах. В оставленном им мире, на Земле, тоже были такие машины. И даже посерьезней. Одни прыгающие мины чего стоили…

Дворецкий коснулся створок, и они бесшумно распахнулись. Встав у левой, спиной к ней, он торжественно возгласил:

– Ее высочество великая герцогиня Харланская!

Открылся огромный зал, совершенно не гармонировавший с анфиладой великолепных покоев, по которым они только что прошли. Противоположная двери стена закрыта гигантской черной портьерой, на ее фоне особенно ярко сверкают золотой трон и золотая статуя козла с отвратительной мордой – он поднял левую переднюю ногу, словно сделавший стойку сеттер, голова угрожающе наклонена вперед. Боковые стены – алые. Потолок и пол – черные, покрытые мириадами золотых каббалистических знаков. Окон только два, узких, высоких, с крохотными фиолетовыми и зелеными стеклами в массивных, затейливых свинцовых переплетах, но в зале тем ни менее светло, как снаружи. И свет холодный, неживой.

Дворецкий закрыл за их спинами двери, а они шли вперед, ставя ногу на полную ступню, словно их было не двое, а шагающая в штыковую атаку рота, пока уардах в десяти от трона их не остановил повелительный голос:

– Стойте!

И они остановились. Сварогу так и не выпадало доселе случая поинтересоваться возрастом герцогини, почему-то она представлялась костлявой седой мегерой. Но Мораг оказалась довольно красивой женщиной лет тридцати, разве что в темных глазах и уголках рта таилось нечто то ли истеричное, то ли злобное. Судя по открытому палевому платью и темным косам, уложенным в затейливую прическу и перевитым алмазными бусами, ничто человеческое ей не чуждо. О том же свидетельствовал и стоявший у трона молодой красавец с холеным надменным лицом, одетый с пошлой роскошью преуспевающего фаворита. Сварога он занимал меньше всего. Гораздо меньше, чем двое в темно-алых мантиях: у каждого в волосах над левым ухом поблескивал кроваво-красный самоцвет – как у Гарпага. Правда, эти были гораздо моложе Гарпага. И не было в их взглядах силы Гарпага. Если сравнивать со зверями, эти скорее походили на двух шакалов, дожидающихся, когда враг оступится и попадет в ловушку, чтобы безбоязненно добить.

– Итак, вы из Пограничья, – сказала Мораг. Голос оказался приятным, звучным. – Вы принесли какие-то известия от Гарпага? От нашего дорогого Гарпага? Как благородно с вашей стороны было пренебречь собственными делами ради нашей скромной персоны…

В ее голосе звучала неприкрытая ирония. Один из магов провел в воздухе ладонями. Меж вошедшими и троном возникла едва заметная глазу пелена, невесомый занавес, словно бы вышитый загадочными знаками – трепетными, искристыми, как пылинки, попавшие в солнечный лучик.

Ломать комедию дальше смысла не имело. Сварог выхватил шаур, выстрелил дважды и с огромным облегчением увидел, что завеса исчезла, а маги сломанными куклами опускаются на испещренный каббалистическими знаками пол. Он слышал, как сзади визгнул выхваченный Леверлином меч, как с рыком вскочил усевшийся было Акбар, но не оглянулся – смотрел, как удивление на лице Мораг сменяется страхом, а страх – злобой. Красавчик тоже оказался не из трусов – выхватил меч и шагнул вперед, заслоняя герцогиню. Сварог сказал:

– Будете умницей – останетесь жить. Будете умницей?

Красавчик кинулся на него с мечом. Сварог, ухмыльнувшись, небрежным взмахом снес клинок по самую рукоять, оставив фаворита ошеломленно таращиться на эфес с косым обрубком лезвия. Вновь обернулся к Мораг:

– Прикажите вашему мальчику стоять тихо. Зашибу ведь.

– Отойди! – резко бросила Мораг красавцу, и тот повиновался, зло ворча, отошел на прежнее место. – Что вам нужно? Кто вы такие?

Она невероятно быстро овладела собой, чертова баба. И Сварог догадывался о причинах – поблизости, в старых казармах, полным-полно этих причин…

– Я – лорд Сварог, граф Гэйр…

– Врете, – спокойно перебила она. – Лорд Сварог, граф Гэйр, должна вас огорчить, а себя лишний раз порадовать, давно получил сполна… И глаза герцогини блеснули столь плотоядно, словно она сама приложила к этому руку.

– Ну хорошо, – сказал Сварог. – Какая разница, кто я такой? Гораздо интереснее узнать, что мне нужно, правда?

– И что же вам нужно? – В голосе герцогини снова звучала неприкрытая ирония.

– Хочу сообщить, что вы низложены. – Сварог постарался сказать это как можно более будничным тоном. Чтобы не выглядеть напыщенным болваном из дремучего рыцарского романа. И все-таки получилось напыщенно. Даже Леверлин позволил себе улыбнуться.

– Кто же это меня низложил? – обольстительно улыбнулась Мораг. – Впервые слышу… – кажется, она возомнила себя кошкой, играющей с мышкой. Ох, видимо, и любила эта стерва бывать кошкой. Ох и нравилось ей играть…

– Я, – сказал Сварог. – Простите, но пришлось… – Вот теперь ему удалось сказать с желаемой интонацией. Просто и доходчиво. Как в анекдоте: «Пришел лесник и всех разогнал».

– Любезный незнакомец, вы мне нравитесь. Обожаю наглецов. В постели они обычно великолепны, но с вами, боюсь, придется расстаться слишком быстро, чтобы мы успели… А как же, скажите на милость, пропустил вас мой каменный дознаватель?

Конечно, она полагалась на свое мертвое войско. И все равно не должно бы ей оставаться столь спокойной. Пока ворвется стража, ее десять раз успеют убить. И все же она совершенно спокойна. Что-то тут не так…

– А ваш каменный дознаватель притомился на такой службе и теперь отдыхает, – сказал Сварог. – Ладно, хватит. Урак-Омтар, начинай.

– Выполняю, – раздался рокочущий голос. – И прощайте.

Алая лента огня рванулась из наколенного кармана Сварога, ширясь и разбухая, стрелой мелькнула к окну. Со звоном посыпались наружу осколки зелено-фиолетового витража. Свежий порыв ветра ворвался в зал, колыхнул черную портьеру и сник, как будто силы его иссякли. Все обернулись к окну, даже Мораг и ее красавчик. Вдали, над деревьями, взметнулись к небу ало-золотые языки пламени, сопровождаемые раскатистым грохотом и гулом, а мигом позже жаркий вихрь встряхнул зеленые кроны так, что листья брызнули во все стороны, ливнем посыпались на чистенькие аллеи и газоны. Оказывается, в отличие от оставленной Земли, тайфуны на этой планете носят мужские имена…

– Вот и нет у вас больше навьев, – с веселым азартом сказал Сварог. – Сейчас тут будут две сотни конников. Вопросы есть? – Он с удовольствием представил, как лавина всадников топчет газоны, сметает гарнизон, как очистительная грязь летит из-под копыт разгоряченных коней.

Пламя, взлетевшее едва ли не к облакам и продолжавшее бушевать, было весьма наглядным аргументом. И Сварог с любопытством ждал, что же она теперь предпримет.

Она с исказившимся лицом дернула одно из золотых украшений подлокотника. И еще раз. И еще. Нет, эта штуковина, явно не сработавшая, служила не для вызова стражи – двое серолицых влетели в зал, застыли у двери, а Мораг все еще дергала золотую шишечку.

– Что там такое? – спросил Сварог, стоя вполоборота к двери и краем глаза наблюдая за навьями. – Мы должны были провалиться под пол или она вместе с троном?

– Она, – сказал Карах. – Там, под троном, колодец, а под вами ничего такого нет…

– Назад! – отчаянно завопила Мораг. – Заприте дверь снаружи!

Леверлин уже занес меч, чтобы взять двоих мертвецов на себя и предоставить Сварогу завершить задуманное, но навьи выскользнули в дверь и захлопнули ее за собой. Раздался грохот засова. Сварогу это не понравилось – тем более что Мораг вновь исполнилась уверенности в себе. И злобно, торжествующе расхохоталась:

– Даже если ты – Серый Ферзь, ты дурак. Сейчас придет Он и сыграет по своим правилам…

Она обернулась к гигантской черной портьере, и вдруг над ее головой взмыл одинокий мотылек – то ли ночная бабочка, то ли моль. И почти сразу же произошло невероятное: Акбар, бесстрашный, славный, верный Акбар поджал хвост, прижал уши и с диким воем бросился в угол, сжался там, пытаясь прикрыть голову лапами. По полу прокатился серый клубок – кубарем скатившийся с плеча Сварога Карах помчался к запертой двери, в слепом ужасе колотясь о дубовые панели. Словно бы горсть ледяного крошева соскользнула по телу Сварога от шеи к животу. Амулет рассыпался?!

Что-то сверкающее, длинное, заостренное вылетело прямо из портьеры, словно из стены черного тумана, пробило Мораг насквозь. Запрокидываясь, оседая, она оказалась лицом к Сварогу, и он увидел на прекрасном, злобном, гаснущем лице лишь безграничное удивление. Окровавленное острие, торчавшее из ее груди, больше всего напоминало кусок льда. Так и есть – когда Мораг рухнула ничком, разбросав руки, острие сломалось с глухим хрустом о покрытый каббалистическими письменами черный пол.

Красавчик бросился к ней, опустился на колени, равнодушный к своей дальнейшей судьбе, и Сварогу вдруг на секунду стало жаль этого мальчишку. Из-за разбитого окна донесся грохот множества копыт и азартный посвист, крики и лязг стали.

Сварог оглянулся через плечо – Акбар осторожно выходил из угла, ставя лапы так, словно шагал по тонкому льду. Карах перестал биться о дверь. Что бы там ни таилось за портьерой, ОНО ушло.

– Ну вот и все, а я-то думал… – сказал Сварог.

И тогда с громким шорохом, похожим на шум прибоя, упала портьера.

И за ней открылся другой зал, вполовину меньше этого: весь черный, без окон, с кучей пепла посередине, огороженной кругом из обломков необтесанных камней.

И там стояли навьи, штук пятьдесят. Сначала стояли безжизненно, как кегли. Но вдруг зашевелились пальцы одного, крепко сжимая рукоять меча, повел плечом другой, шагнул вперед третий. И вот мертвая рать поползла вперед. И посыпались с черных тел на черный пепел черные тараканы, а над отрядом взмыла туча потревоженной моли.

Мертвецы приближались, надвигались беззвучно мягким кошачьим шагом, чуть пошевеливая клинками, их лица ничего не выражали, и они до ужаса походили друг на друга, только у них в глазницах не было глаз, там шевелились маслянисто-бледные, белесые черви.

«Хартог ошибся, – оторопело подумал Сварог. – Не знал всего. Они еще и в доме, и в парке несомненно, иначе почему там до сих пор продолжается сеча? Будь охранников всего двадцать, как говорил Хартог, две сотни конников стоптали бы их, едва заметив…»

Окруженные ореолом порхающей золотисто-серой моли, навьи надвигались, обтекая двумя потоками тело Мораг и застывшего над ней красавчика, вновь смыкая строй. Несколько мотыльков успокоились на белоснежном наряде любовника серыми пятнышками проказы. Отступая к двери, Сварог вырвал из кармана шаур, выстрелил в ближайшего. Попал. Но тот, с глубоким разрезом на груди, откуда на пол скользнула иссиня-черная сороконожка, все так же надвигался, а из раны не показалось ни капли крови.

Бесполезно, понял Сварог. Правы те, кто их описывал. Их нужно разрубить в куски, иначе не остановишь…Рубить двери бессмысленно, не успеешь, не дадут… А туча летающих насекомых уже накатилась на двоих смельчаков, норовя залепить глаза.

Черная полоса, едва напоминавшая очертаниями исполинскую собаку, ворвалась на правый фланг навьев и ополоумевшей молнией замелькала среди них, сбивая с ног, расшвыривая, во мгновение ока произведя среди стройных рядов жуткий беспорядок. Началась свалка – но отвлекла она лишь половину наступавших.

Больше подмоги ждать было неоткуда. Соратники снаружи безнадежно завязли в рукопашной схватке. Сварог, держа древко обеими руками, бросился вперед. Злые мотыльки бились в незащищенные части лица. Они бы жалили, если б у них были жала; они бы кусали, если б у них было чем кусать. Сварог рычал, как зверь, и в самом деле перестав быть человеком, молотил направо и налево, рассекая, рубил, уворачивался, окраиной сознания отмечая сыпавшиеся на него удары, но в горячке не чувствовал боли. Старался не ослепнуть от ярости, дрался расчетливо, насколько мог, в первую очередь обрубая руки с мечами и снося головы. А ноги скользили по раздавленным, вывалившимся из обрубков червям.

Навьи отхлынули вдруг, оставив меж собой и Сварогом широкое пространство, усеянное жутко изрубленными телами, – и все эти обрубки шевелились… Безголовая фигура, лишившаяся правой руки, левой, шаря неуверенно, слепо, пыталась вцепиться Сварогу в горло. Доран-ан-Тег, свистя, рассек ее пополам, и она рухнула. Акбар еще дрался, с ним ничего не могли поделать даже эти верткие дьяволы – мечи рассекали пустоту, мешая друг другу. Сварог, обнаружив, что с него сбили рокантон, отер лоб тыльной стороной ладони, глянул на руку – кровь… Леверлин стоял рядом, они обменялись быстрыми взглядами. Студент тоже был окровавлен, но крепко стоял на ногах.

А над головами воинов клубилась почти не волнуя воздух пепельно-золотистыми крылышками, вездесущая моль.

Навьи вновь двинулись на них.

– Отойдите от двери, – услышал Сварог сзади четкий, громкий, спокойный голос. Леверлин вздрогнул – он тоже слышал.

– Отойдите от двери, – услышал Сварог сзади четкий, громкий, спокойный голос. Леверлин вздрогнул – он тоже слышал.

Это могло быть уловкой врага. Тысяча чертей, естественно, это и была уловка врага. Потому что ничем другим это не могло быть. И не было никакой возможности хоть на миг отвернуться от напирающих мертвецов и проверить подозрение.

– Отойдите от двери, живо! В стороны!

Сварог, не рассуждая, отпрыгнул. Леверлин сделал то же самое. Меч прошел в миллиметре от груди. Другой меч рубанул воздух там, где Сварог только что стоял. Подкатившаяся отрубленная голова клацнула желтыми клыками, не поймав Леверлина за ногу.

С дверью произошло нечто странное – цельные створки вдруг превратились в ряды висящих в воздухе резных квадратиков, в просветы меж ними виднелся коридор и непонятные синие силуэты. Потом исчезли и эти висевшие без опоры кусочки, остатки резных панелей. Лязг мечей и топот ног были разбавлены новыми звуками. В зал хлынули синие фигуры – комбинезоны в обтяжку из отливающей металлом ткани, головы и лица закрыты глухими капюшонами, в руках странные ружья. Это напоминало сцену из голливудского фильма «про индейцев»: регулярная армия пришла усмирять взбунтовавшихся дикарей. На миг замешкавшиеся навьи с безразличием трупов ринулись на нового противника.

Синие вытянулись густой цепочкой от стены до стены, встали локоть к локтю, вскинули свои странные трехстволки со стволами словно бы из пронизанного золотистыми нитями стекла – и, похоже, повели беглый огонь. Не было вспышек, не слышалось ни звука, но навьи один за другим цепенели вдруг, чернели, как головешки, и на пол падали, уже окончательно почти рассыпаясь пеплом. Рассыпались пеплом и отрубленные, скалящие зубы головы, и ловящие пустоту скрюченными пальцами отрубленные руки. Исчезала прямо в воздухе, не оседая на пол, трепещущая крылышками моль. В прах обращались копошащиеся белесые черви. Сварог рванулся к Акбару, оказавшемуся на линии огня, но его схватила за локоть неслышно возникшая рядом синяя фигура, и раздался спокойный голос:

– Для живой материи это не опасно. Впрочем, постарайтесь успокоить собаку. И не суетитесь.

Смешавшаяся толпа мертвецов таяла на глазах, как песок в песочных часах. Черная сажа оседала на пол толстым ковром.

Раздвинув двух синих, Сварог увидел в противоположной стене аккуратный квадратный проем, и перед ним – такую же шеренгу, ведущую огонь. Это больше было похоже не на бой, а на медицинскую операцию по удалению злокачественной опухоли. Беззвучная мясорубка работала – они методично целились, нажимали на спуск, последним обернулся в пепел обезглавленный мертвец, кружащий на месте с отрубленной ногой, как сломанная заводная машинка. И после этого в промежутки меж двумя синими шеренгами замерло всякое шевеление, только Акбар стоял над кучами пепла, сверкал налитыми кровью глазами, тяжело дышал и недоуменно озирался, не понимая, куда девались враги. Взгляд пса остановился на шеренге. Акбар зарычал на синих.

Сварог с трудом успокоил его. Ныло все тело, но кираса с кольчужными рукавами из запасов барона Дальга оказалась прочной. По виску ползла теплая струйка. Возле трупа Мораг все так же, уперев локти в колени и зажав ладонями голову, сидел роскошно одетый красавчик, казавшийся сейчас самой нелепой деталью картины.

Глава девятая. Горькое вино победы

Синие разбрелись по залу, осматривая все углы. Один направился к Сварогу. Акбар, рыча, прыгнул наперерез. В руке синего что-то негромко хлопнуло с ярко-оранжевой вспышкой, и пес, окостенев подобно изваянию, медленно повалился набок.

Сварог поднял топор. Синий провел справа налево по горлу большим пальцем правой руки, поддел край капюшона и стянул его, откинул на спину.

Сварог увидел лицо Гаудина – спокойное, вялое, меланхолическое, словно тот всю ночь просидел за составлением отчетов; теперь оставалось доложиться по начальству и со спокойной душой отправляться баиньки.

– Снотворное, – сказал Гаудин. – И только-то. Чтобы не путался под ногами. У вас кровь, стойте спокойно… – Он сложил ладонь ковшиком, провел надо лбом Сварога, беззвучно шевеля губами. – Вот так… Поздравляю, лорд Сварог. Порой, наблюдая за вами, я испытывал неподдельное восхищение. А со мной такое редко случается, я скуп на чувства. Для чужака в этом мире вы держались прекрасно…

Сварог долго смотрел на него. Потом медленно протянул руку к его груди. Пальцы непонятным образом соскальзывали с синей ткани.

– Не старайтесь, не получится, – равнодушно сказал Гаудин. – Неужели вам станет легче, если вы схватите меня за глотку и встряхнете как следует? Глупости… Милый мой, я не нянюшка. И не сентиментальная девица. Я разведчик. Я второе лицо в секретной службе империи. И обязан помнить: тот, кто строит козни против вас, угрожает не одной вашей драгоценной персоне, а кое-чему большему. И когда представилась столь великолепная возможность, когда вы оказались в роли живца, я обязан был выжать из ситуации максимальную выгоду. Вам не кажется, что за вами числился небольшой должок? За столь радушный прием нужно было и заплатить самую чуточку… Кстати, если вас интересует. Есть несколько непроясненных моментов, но в целом ситуация ясна: тот, кто не преуспел в захвате вас возле Магистериума, а потом сбросил ваш ял на землю, этим и ограничился. Не без оснований рассчитывал, что в Хелльстаде вам придет конец. Мы ведь отыскали вас, когда вы уже плыли на «Божьем любимчике»… На дуэль вызывать будете?

– Подите вы, – зло сказал Сварог. – Непременно нужен был еще и спектакль в канцелярии наместника?

– Признаться по совести, можно было обойтись и без него, – усмехнулся Гаудин. – Но хотелось посмотреть, на что вы способны. Что вас больше всего злит – то, что вы оказались не таким уж одиноким героем, или то, что вас не вытащили вовремя? Я уже говорил в свое время, что имею на вас виды… Поймите, я не дал бы вам погибнуть. В Старой Гавани ваш домовой однажды почуял-таки один из моих драккаров, спустившийся слишком низко. Мы бы вмешались, возникни поистине смертельная угроза.

Последние многозначительные слова повисли в воздухе. И они долго смотрели друг на друга.

– Не буду я на вас работать, – сказал Сварог.

– Да будете, куда вы денетесь, – махнул рукой Гаудин и снова на миг превратился в дряхлого составителя бумажных отчетов.

– Вы замечательно бережете ваших людей, – зло бросил Сварог. – Капитана Зо и барона Дальга уже уберегли… – Сварог заставил себя замолчать. Стыдно стало. Он осыпал лорда упреками, как брошенная барышня. Фи.

– О, эти дилетанты… – вздохнул Гаудин. – Они работали оба на Снольдер, поймите вы. Конкретнее – на Морское Бюро, есть там такая контора. Ну с чего вы взяли, что это мои люди? Они вам говорили? Нет? Вот видите. Вы просто сделали неверные выводы. Мы за ними наблюдали, верно, чтобы облегчить себе работу. Но на меня они никогда не работали. Хотя капитан Зо в плане возможного сотрудничества меня интересует…

– Опоздали, – не отводил глаза Сварог.

Гаудин рассмеялся, и вышло это у него правдоподобно. Или он рассмеялся искренне?

– Ах, вы решили… Лорд Сварог, на дне у Старой Гавани покоится трехмачтовый корабль под названием «Три козырных розы». «Божий любимчик» потопил его, сам изрядно пострадал, но прорвался в низовья реки. А ваша собачка сбежала в суматохе. Уверен, Зо предусмотрел, что на корабль у пристани могут напасть. Он, выйдя к Старой Гавани днем позже вас, сразу определил, что это чужие мачты. И сушей направился к Великому Каналу. А «Божий любимчик» вышел в море через Снольдер, плывет за капитаном… Вот так. Что до барона Дальга… Юноша был честолюбив и прекрасно понимал, на что идет. Будь он моим человеком… Моих людей так примитивно, стрелой в спину, не уберешь.

– Значит, люди Дальга вовсе не рассчитывали на вас…

– Естественно. С чего бы им на меня рассчитывать? Снольдер послал бы сюда все имеющиеся у него самолеты, попытался бы поджечь казармы прежде, чем войско навьев выйдет к его границам. Или подал бы жалобу наместнику, что вероятнее. В таких случаях мы вмешиваемся немедленно. Кстати, чем это вы ухитрились поджечь казарму? Удивили вы меня жутко этим фейерверком…

– Джинн, – сказал Сварог. – Дух огня. – И вдруг с тоской понял, что он устал. И захотелось послать все подальше, сбежать от этих играющих в кровавые игры людишек, забраться в горячую ванну или зайти в придорожный кабак и…

– Неужели они еще остались? Занимательно… Герцогиню убили вы или ваш спутник?

– Она… С ней произошло что-то странное. – Вопрос вернул победителя к действительности. И в ней, этой действительности, обнаружился один из неразгаданных ребусов.

– Хорошо, потом расскажете подробно. – Он обернулся, поманил одного из своих людей: – Передайте на виману императрицы, что они могут спускаться. Опасности нет. Только сначала приберите там… самое неприглядное. И ведите сюда новоявленного великого герцога. – Он хитро глянул на Сварога. – Вот вам прекрасный случай страшно мне отплатить. Императрица считает, что я обнаружил вас всего час назад. Стоит вам рассказать ей, как обстояло на самом деле, и я кану в бездну опалы…

– Вы же прекрасно понимаете, что я этого не сделаю, – сказал Сварог зло.

– Понимаю, – ухмыльнулся Гаудин. – Я сразу понял, что душа у вас добрая, нежная, трепетная… Потому и уделяю вам столько времени… – Он оглянулся. – Граф, можно попросить вас подойти?

Леверлин приблизился с видом гордым и независимым. Крови на нем не было – успели поработать люди Гаудина, но кираса носила следы жестоких ударов. На плече у него примостился Карах. «Отсиделся где-то в уголке, – обрадовался Сварог, – а я уж думал, растоптали в свалке мохнатого…»

– Поздравляю, молодой человек, – сказал Гаудин. – Вы с лордом Сварогом прекрасно справились.

– Старались, знаете ли. – Леверлин смотрел на него без особого пиетета. – Спасибо, что помогли… в самом конце.

– Ну, без нашей помощи конец для вас мог оказаться и печальнее… Любезный граф, я прекрасно понимаю, что такое питомцы Ремиденума, коим свойственны бравада и удаль в любых обстоятельствах. Но сейчас сюда войдет императрица, и постарайтесь вспомнить все, что вам известно об этикете.

– Я дворянин, милорд, – гордо воздел подбородок Леверлин. Казалось, допусти Гаудин еще одну бестактность, и получит то, чего не дождался от Сварога, – вызов на дуэль.

– Вот и отлично. Лаур великий герцог… – Он слегка поклонился подошедшему Хартогу и бросил торчавшему за его плечом синему комбинезону: – Снимите корону с бедной дамы и принесите сюда. Размер, думаю, не тот, да потом подгонят…

Кираса на Хартоге была в длинных вмятинах, и держался он чуточку виновато. Понурив голову, сказал Сварогу:

– Милорд, я и не подозревал, что полсотни этих тварей были и во дворце. Прорывался к вам, как черт.

– Много потеряли? – спросил Сварог вяло. Он все сильнее ощущал, как между ним и его соратниками медленно начинает расти незримая стена. Пусть и прозрачная, но от этого не менее прочная.

Он – лар, они – простые смертные. Он попутешествовал, всласть подрался и может теперь со спокойной душой убираться в свои поднебесные выси, потому как ларам, по большому счету, нет дела до того, что творится внизу.

– Человек сорок. Потом появились…

– Тише, господа, – сказал Гаудин. – Императрица. Визит совершенно неофициальный, но об этикете забывать не следует. – Он за шкирку снял Караха с плеча Леверлина и поставил на пол. – Любезный мой, посидите где-нибудь в уголке, домовые церемониалом, даже малым, не предусмотрены…

Сварог молча поднял верного домового на руки – из мальчишеского желания досадить. Гаудин промолчал. Однако домовой сам посчитал нужным удалиться, спрыгнул с рук и был таков.

Синие комбинезоны, так и не откинувшие капюшонов, построились в две шеренги, взяли оружие на караул. Вошли несколько камергеров и блестящих гвардейцев – кое-кто был Сварогу уже знаком, а за ними появилась Яна в черном мужском костюме с сиреневым кружевным воротником и такими же манжетами. На голове красовался лихо заломленный черный берет с пышным белым пером, приколотым алмазной брошью, а на боку – невыносимо изящная шпага. «Мерлезонский балет, – зло подумал Сварог. – Зеленый охотничий костюм из тончайшего бархата. Черный батальный костюм для посещения царственной особой поля боя, когда там уже успели присыпать опилками красные лужи, подмести и пинками откатить в канавы неэстетично отрубленные головы…»

Но, несмотря на тупую боль то ли от ударов, то ли от сознания, насколько жестоко его провели… Несмотря на роль дурацкой марионетки, несмотря… Черный берет подчеркивал золото волос и синеву глаз, она была прекрасна и ни в чем не виновата, искренне обрадовалась ему.

А с Леверлина можно было ваять аллегорическую статую «Поэт, пораженный красотой юной королевы».

Хартог, брякнув доспехами, рухнул на левое колено, как и предписывал этикет. Интересно, а с этого какую аллегорию ваять? Только сейчас до Сварога дошло, как лихо и беззастенчиво старый вояка его использовал с превеликой выгодой для себя. Рисковал капитан головой. Но игра того стоила. Хартог вовсе не рассчитывал увидеть лара, но, когда таковой воспоследовал и Сварог с ходу предложил капитану трон великих герцогов, тот, мысленно махнув рукой на все несообразности и неясности, сделал самую большую в своей жизни ставку. И получил самый крупный в жизни выигрыш. Ну и черт с ним… Сварог слушал вполуха, как Гаудин называет имена и описывает подробности. Подробности были необычайно живописными, герои выглядели героями, злобные силы – злобными силами. Потом увидел обращенные к нему сияющие глаза Яны, наивные до глупости, растерянно поклонился, стыдясь сжигающей его злости.

– Вы герой, граф Гэйр, – сказала Яна. – Я безумно рада вас видеть. Какое счастье, что вас отыскали наконец…

– Заслуги лорда Гаудина на этом поприще неоценимы, – сказал Сварог, официально улыбнувшись. – Оставить его без должной награды было бы вопиющей несправедливостью.

Яна не уловила сарказма, повернула руку ладонью вверх, мигом позже ладонь чуть опустилась под тяжестью затейливого ордена, многолучевой золотой звезды. Приложила орден к синему комбинезону Гаудина, и регалия волшебным образом прилипла, осталась на груди, когда Яна отняла руку. Вторая, в точности такая же, оказалась на груди Сварога, потом настал черед Леверлина и Хартога. Сварог скосил глаза вниз. Звезда была величиной с тарелку, лучей там насчитывалось не меньше дюжины, подлиннее и покороче, по ним блистающими пунктирами протянулись бриллианты, сапфиры и рубины, да вдобавок орден был украшен ажурным золотым плетением, причудливыми арабесками, выглядел пышным до нелепости. Во рту у Сварога стоял вкус дешевого мыла.

Она уже обнажила шпагу, блестевшую, как зеркало (Вспомнилось не к месту напутствие колдуньи Грельфи: «Надейся на зеркала…» Или к месту?), а камергеры и гвардейцы завистливо таращились глупыми глазами на новенькие ордена. Она слегка ударила по левому плечу оцепеневшего от торжественности момента Хартога и звонко, старательно произнесла:

– Данной мне властью и в силу традиций Империи Четырех Миров посвящаю вас, рыцарь, в великие герцоги Харланские со всеми правами и обязанностями, кои влечет за собой сей титул! – И голос словно тысячекратно усилился. И слова были слышны в самом дальнем уголке дворца.

Видно было, что Яна впервые участвует в подобной церемонии и ей это страшно нравится. Сварогу захотелось взять ее за руку, подвести к трупу Мораг, все еще лежавшему на прежнем месте (и заслоненному спинами синих), сказать: «А вот это труп, ваше величество. Когда убивают живого человека, получается труп».

Он сдержался, конечно. Ни к чему расстраивать лишними трупами юных девочек, в данный момент мнящих себя персонажами древних рыцарских романов. Чем меньше человек увидит в жизни трупов, тем лучше. Тем более что самим трупам все равно, служат они в воспитательных целях или нет.

Воспользовавшись тем, что Яна захотела осмотреть зал, Сварог тихонько вышел в коридор. Повсюду следы жестокой схватки: кое-где лежат трупы – но остались только выглядевшие наиболее пристойно и эстетично, те, что вполне могли сойти за бутафорию к съемкам лихого боевика. Как и следовало ожидать.

Казармы еще догорали – над кронами висел вертикальный столб грязно-бурого дыма, слабо колыхался, понемногу истаивая. Ветерок отщипывал от края столба размытые клочки и уносил прочь. Одни газоны изрыты конскими копытами, на других стоят боевые драккары и пурпурная с золотом вимана Яны. Повсюду в картинных позах застыли Бриллиантовые Пикинеры – лейб-гвардия, усачи в черных мундирах, обильно украшенных алыми кружевами и густыми рядами бриллиантовых пуговиц, нашитых где только возможно. Пики с фигурными наконечниками, на которые они небрежно опирались, были, понятно, не пики, а излучатели чего-то впечатляющего и крайне эффективного, Сварог толком так и не узнал.

Поодаль, держа под уздцы коней, почтительно косясь на заоблачную гвардию, выстроились уцелевшие солдаты Хартога в ободранных мундирах, заляпанные своей кровью и чужой слизью. Несколько лишние здесь, как бедные родственники. Вот и все. Итог как итог, не хуже и не лучше многих. И Сварог, глядя на разгромленный парк, печально подумал: неужели и здешняя жизнь станет лишь повторением пройденного?

Он подергал разлапистую звезду, но звезда сидела прочно, как пришитая.

– Смешно, – сказал неслышно подошедший Гаудин. – Сколько служу по департаменту, награждали исключительно к торжественным дням, и моя скромная персона помещалась обычно в конце длинного списка. И вдруг на грудь мою порхнул один из высших орденов. Не без вашей помощи.

– Не стоит благодарностей, – сказал Сварог, отвернувшись.

– Канцлер будет в растерянности и ярости. Из-за удостоившихся столь же высокого отличия ваших сподвижников. По старой традиции для земных обитателей отведена парочка вполне пристойных, но третьеразрядных орденов, но императрица, не подумав, одарила ваших соратников Полярной Звездой, которой удостаивались и немногие короли. Занятный казус.

И было ясно, что Гаудин говорит, лишь бы не молчать, а сам все старается заглянуть в глубь глаз своего собеседника, пытаясь найти там то ли отрицание, то ли подтверждение чего-то очень важного.

– Должно быть, – вяло согласился Сварог.

– Конечно, личная канцелярия ее величества обязана будет отправить награжденным патенты, ибо решение императрицы отменено быть не может, дабы не компрометировать перед обитателями земли принципа непогрешимости трона…

– Бросьте, – сказал Сварог. – Что случилось?

– Крайне любопытная арифметика имеет место быть, – меланхолично сказал Гаудин. – Здесь уничтожено около шести сотен навьев – но экстренно предпринятое обследование выявило в последние дни в Ямурлаке и Пограничье около семи тысяч относительно недавно вскрытых могил…

– Что? Значит, остальные где-то в Харлане?

– Нет, – сказал Гаудин с таким видом, будто и не сомневался, что уж кому-кому, а его собеседнику прекрасно известно, куда спрятались недостающие.

– А где?

– Не знаю, – сказал Гаудин. – К этому можно добавить, что моей службе неизвестны ни всадники на ящерах, атаковавшие вас возле храма, ни виновники гибели Фиортена, я просто не представляю, кто это может быть, их не должно существовать, и тем не менее… Ну что, не будете со мной работать?

– Буду, – сказал Сварог. – Но исключительно оттого, что у меня появились свои счеты. Но если вы думаете…

– Ничего я не думаю. Я решаю, подходит мне человек или нет. Вы мне подходите, лорд Сварог. Вам не приходило в голову, что все это время вам самим диким, фантастическим образом везло?

– Приходило.

Сварог понял, что на самом деле это и есть главный для Гаудина вопрос, а все остальное – мишура. Просто в силу своей профессии собеседник уже разучился обходиться без провокационных вопросов.

– Если верить иным ученым, везение – физическая категория. Как время, гравитация или электромагнитное поле. Словом, вам следовало бы доискаться до сути своего предназначения в этом мире. Есть одна старинная книга…

– «Об искусстве игры в шакра-чатурандж»?

– Уже знаете? Ах да, Борн… Не смотрите на меня так. Никто его не заставлял выбирать именно эту дорогу.

– Что это за очаг там, в доме?

– Это жертвенник. Капище сатанистов, воссозданное с превеликим тщанием согласно старинным «черным трактатам». И пусть вас не удивляет, что портьера, сквозь которую пролетело убившее Мораг ледяное копье, при тщательном осмотре оказалась совершенно целой. Она, как и многие, излишне полагалась на хозяина, преспокойно пожертвовавшего ею, как только он понял, что больше она никакой пользы не принесет. И пусть вас не удивляет, что труп остался относительно целым. Лед впитал информацию и растаял. Допрос уже бесполезен. Вы не обратили внимания на отсутствие в особняке зеркал?

– Как-то не приглядывался. Не было времени.

– Там нет ни единого зеркала. Очень странно для дома, где обитала молодая, красивая женщина, имевшая в услужении десяток юных красавиц… – И видя, что сказанное занимает Сварога не очень, лорд Гаудин взял его под руку и понизил голос: – Видите ли, свой истинный облик порой можно скрыть так надежно, что не помогут и предназначенные для выявления такового заклинания, но зеркало нельзя ни обмануть, ни зачаровать. Очевидно, в доме обитал еще и некто, имевший веские поводы опасаться зеркал. Если вам доведется когда-нибудь попасть в дом, где нет ни единого зеркала, постарайтесь покинуть его побыстрее. – На его лице появилась жестокая усмешка. – Как только улетит императрица и ускачет новоявленный великий герцог, я выжгу это гнездо на лигу вокруг. Коли уж все можно списать на штурм, бой… Вы знаете, как для того, кто умеет видеть, выглядят одержимые присутствием нечистой силы города? Они закутаны мглой, акварельно-серой, полупрозрачной, устойчивой… Пойдемте. Вашу собаку уже перенесли в виману, делать нам здесь больше нечего…

Речь Гаудина прервалась на полуслове, локоть Сварога он отпустил.

Навстречу им шел Леверлин. Сварог остановился, не зная, что сказать. Любые слова были бы не теми.

И Леверлин заговорил первым:

– Ну что, все у тебя отлично?

– Боюсь, что да, – сказал Сварог, мучительно подыскивая слова. – А ты?

– Опустошу винные подвалы герцога, насколько удастся, потом поплыву домой. Любезный батюшка, увидев беспутного сына с Полярной Звездой на груди, будет в умилении. Если подвернутся приключения – заходи. Равена, Ремиденум. Там меня знают даже кошки на крышах, только не нужно спрашивать дорогу у пожарных – студенты Ремиденума с их цехом в традиционной вражде… Удачи, дружище!

В отличие от Сварога, нужные слова Леверлин нашел легко. Удача благоволит поэтам и бесшабашным гулякам…

…В зеркале, занимавшем весь простенок, отражался спесивого вида субъект в мундире Яшмовых Мушкетеров – ткань янтарного цвета, ряды пуговиц из желтых опалов и золотое лейтенантское шитье в виде листьев, а также – блиставшая слева Полярная Звезда.

Сварог отвернулся от своего отражения, ни в чем, собственно, не виноватого.

– Вас интересует какая-то определенная книга, милорд? – спросил дворецкий, стоящий навытяжку в почтительном отдалении. И все-таки было что-то в этом старике не только от вышколенного слуги. Мелко дрожащие руки, скорбная нотка в голосе, потухший взгляд. Жалко старика.

– «Об искусстве игры в шакра-чатурандж».

– Сию минуту, милорд. – Вышколенный слуга засеменил к полке, по пути пытаясь вспомнить, где здесь хранится затребованная книга. Старость, знаете ли. Склероз. Или иначе? Или старик относился к книгам с суеверным страхом?..

Сварог уселся в высокое старинное кресло и смотрел, как дворецкий в белой с сиреневым ливрее поводит рукой, и прямо в ладонь ему, описав плавную дугу, спускается с одной из верхних полок толстый том в черном кожаном переплете.

– Прошу вас, милорд. – Голос вроде бы бесстрастный, но бьется, пульсирует нотка скорби. И еще заметно, что книгу старику держать нелегко. Немало весит, оказывается, том в черном кожаном переплете.

– Благодарю. Скажите… что теперь будет с замком?

– Вероятнее всего, во владение вступит один из дальних родственников, которому перейдет титул и манор лорда Магара – дабы род не пресекся. Вы разрешите задать вопрос?

– Разрешаю, – сказал Сварог.

– Обстоятельства кончины последнего лорда Магара покрыты тайной… Я надеюсь, лорд Магар не посрамил чести своего благородного рода?

«Это тоже итог, – подумал Сварог хмуро. – Неправильно оказались истолкованы понурый взгляд и дрожь кистей рук. Неужели отважные поступки должны завершаться тем, что пустой замок достанется препустому наследнику, а напыщенный холуй в бакенбардах будет задавать идиотские вопросы?»

– Я полагаю, сам лорд Магар именно так и считал, – сказал он. – И имел на то все основания.

Чтобы не встретиться взглядом с со старым слугой, который разом стал неприятен, Сварог отвернулся к библиотечным полкам. И здесь, как и в его дворцовой библиотеке, хранились не только книги. Огромный глобус, исписанные таинственными знаками свитки, восковые дощечки, после произнесения соответствующих заклинаний хранящие информацию надежней иной наскальной надписи. Теперь всем этим будет владеть дальний родственник. И может быть, в один прекрасный день соберется этот дальний родственник и в шутку высыпет хранящееся здесь добро на головы оказавшихся внизу крестьян. Или просто предаст огню, памятуя о не лучшем финале прочитавшего разгадки этих тайн предка.

– Благодарю вас, милорд… – голос дворецкого сломался на середине фразы, словно старик услышал нечто самое важное в его жизни.

Сварог легко нашел нужное место – наугад открыв книгу там, где лежала чуть выцветшая закладка из плотной белой бумаги, покрытая небрежно нарисованными от руки парусными кораблями.

«Правило двадцать второе: Серый Ферзь может вводиться в игру лишь однажды, любым из игроков, кто решится на это первым. Поскольку неизвестно заранее, на чьей стороне будет сражаться ферзь, он именуется серым, каковое наименование носит и в дальнейшем. На чьей бы стороне ни вводился в игру Серый Ферзь, его боевые качества, перечисленные выше, не изменяются.

Правило двадцать третье: после ввода в игру Серого Ферзя противная сторона вправе вместо своего следующего хода ввести в игру на своей стороне фигуру, именуемую Гремилькар, чьей главной задачей является охота за Серым Ферзем ради возможного его уничтожения».

А нарисованные корабли на закладке поднимали паруса и уходили в дальнее синее море за драгоценностями, пряностями, славой и знаниями.

– Прекрасно, – произнес вслух Сварог, охваченный нехорошими предчувствиями. Конечно, жизнь не повторяет игру автоматически и бездумно, но в одном игра и жизнь абсолютно схожи: на каждого охотника всегда найдется кто-то, для кого именно этот охотник станет дичью…

– Простите, милорд, вы что-то сказали? – Старый дворецкий тревожно захлопал ресницами, как разбуженная птица.

Со двора доносилась тихая и печальная церемониальная музыка. Оркестр был замковый, а вот мелодия – заимствованная у кого-то из земных композиторов. Трам-пара-пам, та-та-та-парам… гроб на лафет, он ушел в лихой поход, гроб на лафет, пушка медленно ползет…

Сварог, заложив руки за спину, прошелся по залу. Ворс ковра гасил звуки шагов. Обернулся к выжидательно застывшему дворецкому:

– Как вы думаете, изобретатель игры в шакра-чатурандж был умным человеком?

– Согласно легендам, ученый, коему в древности приписывалось изобретение этой игры, слыл великим мудрецом.

Дворецкий не знал, как вести себя со странным гостем: то ли согласно этикету, то ли как старый верный слуга, почти друг семьи, и поэтому продолжал стоять навытяжку, что давалось старику нелегко.

– Будь он не столь мудрым, меня это, возможно, устроило бы больше, – сказал Сварог.

Когда совершенно не представляешь, что тебе делать и откуда ждать удара, изреки пустую, но эффектную фразу, и это создаст удобную иллюзию, будто последнее слово остается за тобой…

И всерьез сможешь притворяться, что тебе полегчало.

Нет, в самом деле помогает, говорят.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава первая. Двое в седле
  • Глава вторая. «Я принял вызов»
  • Глава третья. Прекрасные амазонки
  • Глава четвертая. Графьев прибавляется
  • Глава пятая. Побег по-графски, с участием джинна
  • Глава шестая. Государственный переворот как импровизация
  • Глава седьмая. Милорд, которого нет
  • Глава восьмая. Это есть наш последний…
  • Глава девятая. Горькое вино победы