Уильям Шекспир сонеты 33, 34, 35. William Shakespeare Sonnets 33, 34, 35 [Komarov Alexander Sergeevich;Swami Runinanda] (fb2)

По мере изучения сонетов Шекспира, у меня возникало желание понять причину зацикленных на якобы сексуальном контексте сонетов в аргументациях современных критиков от академической науки. Впрочем, более углублённое изучении творческого наследия гения драматургии показало, что исследования и выводы критиков сводились к повторению закоренелых стереотипов и штампов в их диссертациях на соискание учёной степени.

Обветшалые штампы заполонившие тезисы научных статей критиков, в которых царит смакование сексуальных версий, далеко выходящих за рамки психологического портрета драматурга, где Шекспира гомосексуал. Критики, словно в унисон друг другу вторят версии, в конечном счёте приводящие в лабиринты укоренившихся заблуждений, которые, как в кривом зеркале отражают современное развращённое видение закостенелого и пахнущего нафталином академического консерватизма.

Неудивительно, что столь упрощенческое видение внутреннего мира Шекспира стало причиной недопонимания поэтического символизма в их критических публикациях. Где автор сонетов использовал новаторские методы с помощью зашифрованного иносказаниями символизма в качестве инструмента для формирования подстрочника, в котором им были скрыты детали эпизодов, не только своей личной жизни, но и придворного окружения.

Вполне очевидно, что истоки шекспировского поэтического символизма берут своё начало от символизма сборника «Партенофил и Партенофа» Барнабе Барнса.

Вследствие чего, подавляющее большинство сонетов, содержащих слова-символы служили для раскрытия подстрочника, входя в число «непонятных сонетов» в понимании критиков от академической науки.

Но, как показало время, всё движимое по инерции, также как и закостенелое видение в науке, не прорастающее зелёными побегами свежих идей в конечном счёте обречено на застойное усыхание и забвение.

Построенный на характерных литературных образах шекспировский символизм формировал подстрочник практически всех тестов сонетов, где поэт, действительно — «раскрыл свою душу» читателю. Но строки сонета служили для меня исключительно в качестве материала, на основании которого был шаг за шагом построен психологический портрет великого поэта и драматурга, впоследствии послуживший мне для поиска новых находок и открытий при переводе сонетов.

Вне сомнений, неординарный стиль написания сонетов в группе 33-35, вызвал у меня нескрываемый интерес не только литературным образом «sensual fault», «чувственной вины». Впрочем, образ «loathsome canker», «мерзкой червоточины» в строке 4 сонета 35 при внимательном прочтении оказался одним из ключевых в группе наравне с образом «sensual fault», «чувственной вины». Благодаря этому образу слова-символы с заглавной буквы «Moon and Sunny» текста оригинала Quatro 1609 года дали подсказку об их важнейшем значении для всей последовательности «Прекрасная молодёжь».