Конец вечности [Богдан Олегович Агрис] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

class="stanza">
Восторг бесприютицы, вечный подвес,
Беспутица — тоже неплохо.
Какая фонема лукавая — «бес»,
Приставка с оттенком подвоха.
Задорные искорки смерти, прицел
Хрусталика — выстрела жажда.
Прохожий, с дороги! Останешься цел…
Останется, только не каждый.
Мы тертая стойкая нечисть, мы ждем,
В союзники выкликав случай,
Когда все засовы размоет дождем,
И мы свою долю получим.
Работа? Ее мы доделаем в срок…
Язык, диктофон и бумага.
А вечером ноги несут на порог
К таким же, как мы, побродягам.
«Привет, Франсуа! Как здоровье Марго?
Артюр! Как торговля, дружище?»
Садишься и учишь ночное арго
С оравою своден и нищих.
Уюта? А ну, что еще за байда?…
А хочешь узнать о грядущем —
Так к нашим услугам почти что всегда
Табачно-кофейная гуща.
Приветливо вскинуть обманщицу-бровь
Сложна лицедейства работа!
Небесную изображая любовь
Из похоти, злобы, расчета.
Побольше бы холода! В холоде — власть
Над сонной ордой иноверцев.
И орден — змеиный рентгеновский глаз
На месте, где теплилось сердце.
30 января 2000 года

НОВАЯ ЛИТАНИЯ

Я собираю сны исподтишка
В котомку глаз, но вскидывая веки,
Теряю их, как шило из мешка,
И не найду, и только отсвет некий
Все льнет и льнет к поверхности вещей.
Я постепенно ночь с ладоней смою,
И словно ненароком и вотще,
Я в день с его бодрящей кутерьмою
Войду. Священник так заходит в храм.
И, словно в незнакомые иконы,
Я посмотрю в оклады грязных рам
С продолговато-узкого балкона.
Я отпускаю в матовый зазор
Своей судьбы окрашенные срезы.
С аорты счистив умершего сор,
Я обнаружу зрячее железо.
Оно поет, вибрирует; оно
Целует лед в глазах моих наперсниц.
И я брожу в остуде затяжной
Ступенчатыми выводами лестниц.
Не выход — вывод. Далее — везде.
Отмерен такт, но снова мерь, и дальше,
Пока в молебнах утренней звезде
Не различишь едва заметной фальши.
Иная метафизика теперь.
Я пью из тростникового надлома
Соленый стон, смакую след потерь.
Тонка лучей лиловая солома.
Я ненавижу, мыслящий тростник,
Всего лишь то, что вырос ты из тины.
Как сладко мне кристаллы вечных книг
Расслаивать в зеркальные пластины,
Чтоб видеть в них себя, еще себя,
Опять себя — нагой обломок неба.
Манжеты, словно четки, теребя,
Я сам себе — единая потреба.
И я умею камень расколоть,
И влить в него останок рваный света.
Но болью разлинованная плоть
Как шов, на смысл накладывает вето,
И ставит подпись — дымом всех святынь,
Которые, как выяснилось скупо,
Ее не оценили и в алтын,
Ославив как «подвижный образ трупа».
И вот оно — во многом так и есть.
Не Воскресенье, но могилы вскрыты.
И не звучит архангельская лесть,
А лишь свиной щетины о корыто
Шершавый повторяющийся звук,
И ритм совокупления, и только.
Но разорвав смыкающийся круг
Отчаянным и страшным взглядом волка
Я вырвался. Я взял в себя расщеп.
Я смерть держу на поводке коротком.
И вот она выпрашивает хлеб,
В мои зрачки заглядывая кротко.
23 марта 2000 года

МОРЕСТРАННИК

Леди, скажи — куда мне теперь вернуться?
Город мой стерт времени поцелуем
Даже со стекол памяти. Не согнуться —
Значит — сломаться. Я же еще балую
С ветром, рассветами… Считывать камня речи
Слухом досель глухонемой ладони
Я научился. Чей не поймешь предтеча,
Нет! — при царе Горохе тире Гвидоне
Штатный Гомер на половину ставки,
Вещий Боян, а может, не шибко вещий.
Коллекцьонирую пуговки, камилавки,
И непредметное, — типа, узоры трещин.
Леди, ну впрямь, сколько же это можно? —
Карты, причалы, боцман сердит, как бука,
Пьян, как свинья… А в сундуке дорожном
Черный квадрат бывалого ноутбука,
Пара дискет, пара рубашек, стертых
Стиркой настолько, что поползли волокна.
Печень шалит, и по ночам аорта
Падает как девяносто