Двор. Книга 1 [Аркадий Львович Львов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

«„Двор“ — высшее достижение выдающегося русского писателя, одно из самых фундаментальных произведений современной литературы».

Айзек Башевис Зингер

«В замечательной мере А.Львов сочетает в себе способность сострадательного проникновения в душу человека, сардонический анализ и могучее воображение».

Джоэль Кармайкл

«Аркадий Львов — явление уникальное… Почему-то о нем меньше пишут, чем о других писателях его судьбы и поколения, но, по-моему, он самый могущественный.

„Двор“ — особое тому подтверждение».

Нина Берберова

«Что такое большое солнце Одессы?

Это ее литература. Отныне Вы для меня один из лучей этого светила».

Леонид Утесов

Аркадий Львов ДВОР КНИГА ПЕРВАЯ

I

Вечером, после работы, люди зажгли факелы, и каждый со своим учреждением шел на проспект лейтенанта Шмидта. Здесь они собирались в колонны, а потом, уже колоннами, двигались от улицы Розы Люксембург, бывшей Полицейской, в сторону площади Коммуны.

Колонны отделялись одна от другой интервалами, во главе каждой колонны было три человека — от партийной организации, от профсоюза и дирекции.

Иона Дегтярь был во главе колонны, и двое, которые шли рядом, чуть, на полшага, отставали: они были от профсоюза и дирекции. Когда колонна проходила мимо дома, где жил товарищ Дегтярь, люди у ворот радостно улыбались и толкали друг друга под локти, чтобы каждый хорошо увидел своего соседа, который самый первый в колонне, а в колонне, наверно, тысяча человек. Ефим Граник, маляр, про которого все говорили, что он в сто раз лучше и способнее любого художника, сложил ладони рупором и закричал на всю улицу:

— Ионе Овсеичу наш пламенный люмпен-пролетарский привет!

Дегтярь продолжал смотреть прямо перед собой, Граник опять сложил ладони рупором, потому что это было выше его сил — оставаться незамеченным, — но второй раз ему не дали крикнуть, и Степа Хомицкий, водопроводчик из домоуправления, объяснил вслух, какую ошибку сделал Граник: люмпен-пролетарий — это безработный, который и не ищет работу, а только хочет даром кушать и пить, а пролетарий — это рабочий человек, даже если он безработный.

— А может, я как раз хочу кушать и пить, а работать не хочу! — возразил Ефим Граник.

Все, кто был у ворот, засмеялись, потому что Фима Граник такой человек, который на самого себя может сделать поклеп, только бы не показаться дурачком и необразованным.

Колонны с факелами и портретами вождей, обрамленными красной хлопчаткой, медленно двигались вдоль Александровских садиков. Распорядители, ответственные за порядок, остуженными декабрьскими голосами подбадривали людей и взывали к их сознательности, потому что сзади были еще тысячи и тысячи других, которые тоже хотели идти, а не топтаться на одном месте.

Ефим Граник неожиданно побежал вперед и опять закричал:

— Ионе Овсеичу наш пламенный люмпен-пролетарский! Да здравствует Конституция!

В этот раз многие из колонны поддержали его громким ура, а потом, когда Дегтярь поднял руку вверх и воскликнул: «Да здравствует Советская Социалистическая Конституция!» — вся колонна еще громче закричала «ур-ра!»

Мадам Малая, уполномоченная Осоавиахима по дому, сказала, что Фима таки добился своего, и объяснила причины его успеха:

— Все сейчас имеют на душе то, что он имеет.

Когда Граник вернулся к воротам, каждый хотел ему лично сказать теплое слово, чтобы это слово он заметил и ответил, как люди из колонны ответили на его слова.

— Фима, — вышла вперед всех мадам Малая, — из тебя может получиться неплохой оратор.

Ефим улыбнулся, как человек, который умеет понимать преувеличение, и решительно заявил, что оратор из него получиться не может: во-первых, он недостаточно подкованный, а во-вторых, у него не хватает усидчивости, чтобы прочитать все, что написали наши вожди.

— Это он правильно сказал, — подтвердила мадам Малая и добавила, что, кроме усидчивости, нужны еще крепкие мозги и золотая голова.

На эти слова Степа Хомицкий заметил, что у Граника золотые руки и не обязательно каждому иметь золотую голову: мозги в плуг не запряжешь, сортиры не почистишь, для этого руки надо приложить.

Все, кто стоял у ворот, в том числе мадам Малая, засмеялись, а Ефим Граник крепко, по-рабочему, пожал руку Степе и каждого попросил персонально, чтобы Степе в рот палец не клали.

Колонны шли уже около часа, люди вслух восторгались, какая она большая, наша Одесса, и как много в ней населения. Степан сказал, что раньше, до революции, она была на третьем месте, после Петербурга и Москвы, а теперь на пятом — после Киева и Харькова.

Что же ты хочешь, — возразила мадам Малая, — чтобы и