Сборник стихотворений [Николай Николаевич Асеев] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

пола

до тротуаров висла.

Такая небываль была,

что всё лишалось смысла.


Такая ночь, без слов, без звезд,

такая мразь по коже,

что стало всё это – до слез

на правду непохоже.


Такая мраку благодать

без чувств и без созвездий,

что женщина могла отдать

себя в любом подъезде.


Отдать без слов, отдать зазря

у первого порога.

Шел дождь. Шла ночь. Была заря

отложена без срока.


Был ветер въедлив, скользок мрак,

был вечер непроглядный…

И вот оно случилось так,

неласково, неладно.


Он молод был, он баки брил,

он глуп был, как колода,

он был рождения верзил

не нашего приплода.


Читатель лист перевернет

и скажет: "Что за враки?

Ну где в тридцать четвертый год

ты встретишь эти баки?"


Клянусь тебе, такие есть

с тобой бок о бок, рядом,

что нашу жизнь и нашу честь

крысиным травят ядом.


Сырою ночью, смутной тьмой

меж луж и туч таятся.

А ты – воротишься домой,

и фонари двоятся.


Двоится жизнь, двоится явь,

и – верь не верь про это -

хотя бы влет, хотя бы вплавь

пробиться до рассвета.


Хоть всей премудрости тома

подставь себе под локоть…

А женщина? Она – сама,

Ее – не надо трогать.


1934

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ПО ОКЕ НА ГЛИССЕРЕ

Глиссером

по вечерней

медной,

тускло плавящейся

Оке

с дорогою,

неверной,

бедной

схолодавшей

рукой в руке.

Брызгами

разлетаясь на стены,

за кормою

кипит вода!

Всё безрадостнее,

всё явственней

ветер за плечи

рвет года;

зеркалами огня

кровавыми

на осколки

разбивши плес,

над беспамятными

провалами

он былое,

свистя, унес.

Что тут памяти

тускло вспыхивать,

берега

зазря волновать!

Эта выдумка

вечера тихого

неудачна

и не нова.

Этот путь,

прорезаемый глиссером

в предвечерний

речной туман,-

наш,

усыпанный водным бисером,

завершающийся

роман.

Берега

отдаются сумеркам

под жестокую

медь зари.

Ночь летит

с парашюта кувырком,

как ни вспыхивай,

ни гори.

За спиною

режет пропеллер

наше прошлое

без следа…

Берега

навзрыд захрапели,

и без памяти

спит вода.


1934

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ВДОХНОВЕНЬЕ

Стране

не до слез,

не до шуток:

у ней

боевые дела,-

я видел,

как на парашютах

бросаются

люди с крыла.

Твой взгляд разгорится,

завистлив,

румянец

скулу обольет,

следя,

как, мелькнувши,

повисли

в отвесный

парящий полет.

Сердца их,

рванув на мгновенье,

забились

сильней и ровней.

Вот это -

и есть вдохновенье

прилаженных

прочно ремней.

Казалось:

уж воздух их выпил,

и горем

примята толпа,

и вдруг,

как надежда,

как вымпел,

расправился

желтый тюльпан!

Барахтаться

и кувыркаться

на быстром

отвесном пути

и в шелковом

шуме каркаса

внезапно

опору найти.

Страна моя!

Где набрала ты

таких

нерассказанных слов?

Здесь молодость

бродит крылата

и старость

не клонит голов.

И самая ревность

и зависть

глядят,

запрокинувшись,

ввысь,

единственной

мыслью терзаясь:

таким же

полетом нестись.


1934

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Краматорский завод! Заглуши мою гулкую тишь.

Пережги мою боль. Помоги моему неуспеху.

Я читал про тебя и светлел – как ты стройно блестишь,

как ты гордо зеркалишься сталью от цеха по цеху.

Это странно, быть может, что я призываю тебя.

Представляю твой рост – и мороз подирает по коже.

Только ты целиком – увлекая, стыдя, теребя,-

и никто из людей эту тяжесть свалить не поможет.

Говорят, ты железные можешь чеканить сердца

и огромного веса умеешь готовить детали.

Ты берешь эту прорву осеннего будня-сырца,

чтоб из домен твоих – закаленные дни вылетали.

Вдунь мне в уши приказ. Огневою рудой отбелей,

чтоб пошла в переплав полоса эта жизни плохая,

чтоб и я, как рабочий, присев в полосе тополей,

молодел за тебя, любовался тобой, отдыхая.

Говорят, и у Круппа – твоим уступают станки,

и у Шнейдер-Крезо – не видали таких агрегатов.

Но и чувства бывают настолько сложны и тонки,

что освоить их сможет никто – как сквозная бригада.

Человеческий голос негромок, хоть он на краю,

и бывает: все самые тонкие доводы – грубы.

Краматорский завод! Вся надежда моя на