Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Комната была кричаще пестрой и забитой до отказа. На стенах портреты исторических деятелей в богатых национальных одеждах. Несколько картин в роскошных рамах изображали деревенские праздники: пышную свадьбу, кавалькаду всадников в парадных костюмах, церемонию по случаю дня святого Димитрия, всенародный сбор винограда. Кое-где висели увядшие, перевитые лентами букеты цветов, преподнесенные поэту за стихи. Повсюду скатерти, кружевные салфеточки, разные искусно вышитые народные поделки.
На небольшой полочке свирель, на которую положен букетик, подобранный в цвет национального флага.
Этнографический музей, да и только.
Однако это была квартира поэта.
Гармонию нарушали только два предмета, так сказать, международного характера: удобное, покойное кожаное кресло, в котором поэт сочинял свои пламенные патриотические стихи, и огромный черный письменный стол, за которым он с всклокоченными волосами доводил их до совершенства.
Был вечер.
В комнате горели все лампы.
В воздухе мешался пряный запах ладана и духов. Искрилась радость большого праздника.
Поэт сидел на просторном диване, который украшали трехцветная бахрома и народные вышивки.
Черноглазая женщина средних лет, однако стройная и проворная, накрывала на стол. Поставила закуски, изысканные напитки.
Это была Вероника, «невеста» поэта.
— Пора бы уже твоему другу прийти, — сказала она.
— Придет, — отозвался поэт немного погодя и потом с подозрением добавил: — А что это ты его так ждешь?
— Уже все готово.
— Признайся, что он тебе нравится.
— Да ведь я с ним не знакома!
— Ах, извини, действительно, — сказал поэт, улыбнувшись. — Ну, значит, понравится.
— Неужели он такой симпатичный?
— Нет, богатый.
— А кто он?
— Владелец магазина «Все для венгров».
Вероника рассмеялась:
— А-а… Теперь понятно!
— Что понятно?
— Почему вы дружите. А то я все удивлялась, как это поэт дружит с торговцем. Теперь понятно: у тебя стихи национальные, а у него — товары.
В дверь постучали.
Вероника поправила прическу и одернула книзу вырез платья.
— Прошу! — сказал поэт.
Вошел мужчина лет сорока пяти, уже начинающий полнеть. С бурной радостью бросился пожимать поэту руку:
— Поздравляю, от всей души поздравляю! Великое дело пройти в Академию в такие годы.
— Благодарю, — поклонился поэт. — Каждая моя строчка написана во славу нации. Однако позволь я познакомлю тебя с моей невестой.
Вероника, плотоядно улыбнувшись, подала руку для поцелуя.
— Я так много о вас слышала, — протянула она.
— Спасибо, очень приятно.
— Говорят, магазин ваш приносит изрядный доход.
— Более или менее, — согласился коммерсант и указал на поэта: — Вот кого нужно благодарить за мои доходы, вашего любезного жениха. Это он, собственно говоря, создал моду на предметы народного обихода своими великолепными стихами.
— Он у вас в доле? — спросила Вероника.
— Дорогая, прошу тебя! — оскорбленно вскричал поэт.
— Ну, он не может на меня пожаловаться, — улыбнулся коммерсант.
Поэт сконфуженно кивнул в сторону стола:
— Прошу садиться! И уж не обессудь, что мы отмечаем это торжество в таком скромном составе.
— В каком же скромном, когда среди нас присутствует столь обворожительная дама.
— Спасибо, — заулыбалась Вероника. — У нас и шампанское есть. Несколько бутылок.
Они сели за стол.
После первого бокала Вероникина ножка придвинулась к колену коммерсанта.
— Простите, это ваша нога?
— Нет, что вы!
Они принялись обсуждать стихи поэта.
— Я плакала, когда читала их, — сказала Вероника.
Коммерсант солидно заметил:
— Несомненно, эти стихи сыграли величайшую роль в пробуждении нашего национального самосознания.
— Ну а в его становлении разве нет? — с важностью добавила Вероника.
Поэт смиренно подпустил в глаза блеску.
— Я всего лишь скромный слуга народа, — сказал он, поднимая бокал. И выпив, тихо заметил: — Однако я считаю, что последний сборник — лучшее из всего написанного мною.
Он встал, принес книжку, но не сел, а начал листать ее. Долго с наслаждением переворачивал страницы, потом решился и растроганным, звучным голосом прочитал название стихотворения:
— «Крестьяне святы».
Вероника поднялась, поцеловала поэта и, ласкаясь, словно кошечка, отобрала у него книжку.
— Потом почитаешь, после шампанского.
— Мы увенчаем себя стихами в завершение вечера, — сказал коммерсант.
Они снова сели и выпили.
— Какая сегодня была чудесная погода! — сообщила Вероника. — Мы с подругой и ее женихом ездили на машине за город. Было так замечательно! Просто чудесно! Кругом лес, а мы мчимся по дороге, между диких скал, чудо!
— Вы любите гулять в лесу? — спросил коммерсант.
Последние комментарии
3 часов 23 минут назад
3 часов 26 минут назад
3 часов 38 минут назад
3 часов 40 минут назад
3 часов 54 минут назад
4 часов 10 минут назад