Нежная обманщица [Хизер Гротхаус] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Хизер Гротхаус Нежная обманщица


                                                            






Трилогия о средневековых воинах — 2


OCR & SpellCheck: Dinny

Хизер Гротхаус «Нежная обманщица»: АСТ, АСТ Москва, ВКТ; Москва, Владимир; 2010

Оригинальное название: Heather Grothaus «The Champion», 2007

ISBN 978-5-17-063545-0, 978-5-403-02920-9, 978-5-226-01722-3

Перевод: Е.В. Моисеевой


Аннотация


Отважный нормандский завоеватель рыцарь Николас Фицтодд, барон Крейн, — большой любитель вина и женщин — однажды с изумлением обнаружил, что его поймала в брачные сети красавица француженка…

Любить обманщицу? Только не это!

Николас готов подарить юной Симоне дю Рош свое имя, но не свое сердце…

И все же очень скоро он влюбляется в молодую супругу и понимает, что встретил наконец женщину, к ногам которой бросит все — и богатство, и жизнь…

Пролог



Февраль 1077 года
Англия, близ шотландской границы

— Она оседлает меня, как норовистого жеребца.

— Милорд?

Николас Фицтодд, барон Крейн, бросил взгляд на скакавшего рядом всадника. Лунный свет позволял хорошо разглядеть удивленное лицо командира отряда. Всадники задержались у каменистого берега ручья, который неспешно выбирался из лесной чащи и, почти невидимый, исчезал в темноте, устремляясь к ледяным водам реки Уай. Стояла тихая морозная ночь. Это радовало Николаса. Пусть люди и лошади спокойно отдохнут, думал он, вглядываясь в темные склоны на границе с Уэльсом. Он был уверен — нынешней ночью набега не будет. Даже самые отчаянные храбрецы не рискнут оказаться в ледяных объятиях реки. Границы короля Вильгельма в безопасности. И сам Николас — тоже.

Рэндалл кашлянул и нерешительно уточнил:

— Э… кто вас оседлает?

Николас раздраженно фыркнул:

— Разумеется, моя нареченная.

Его жеребец Великолепный уже напился, и Ник пустил его вскачь.

— Ваша нареченная? — Светловолосый спутник догнал Ника и поскакал рядом по каменистой равнине.

— Вот именно, Рэндалл. — Пока дело не будет сделано, Николас не собирался открывать истинную цель поездки в городок Обни. Он и сам не понимал, что заставило его высказать собственные мрачные мысли вслух, но сейчас был даже рад выговориться. Этот визит был всего лишь формальностью, жестом вежливости по отношению к старому другу. Титул барона давал Нику право взять в жены любую женщину в своих владениях. — Как только я выслушаю доклад лорда Хандаара, я объявлю, что женюсь на его дочери.

Ответом был раскатистый хохот спутника.

— О Боже, сэр! Должно быть, у меня отморозило уши. Мне послышалось, что вы собираетесь жениться!

Реплика спутника больно задела Николаса, но он сдержался. Любого другого Ник зарубил бы на месте, посмей тот столь непочтительно высказаться о намерениях барона.

— Тебе не послышалось, — мрачно произнес Николас. Облачко пара вылетело у него изо рта и тут же застыло ледяным туманом. — Матушка добилась своего — убедила, что мой долг — подарить владениям наследника.

Рэндалл опять рассмеялся, но мощный порыв холодного ветра унес его смех вдаль.

— Что делать, милорд. Никуда не денешься. — Николас услышал, как хлопнула пробка, раздалось бульканье, шипение, и рука Рэндалла протянула ему кожаную флягу. — За новую баронессу Крейн!

Ник схватил фляжку, секунду помедлил, затем сплюнул, пробормотал сквозь зубы:

— Черт возьми! — и хлебнул крепкого напитка. Горло и желудок тотчас обдало горячей волной. Ник вернул Рэндаллу флягу и направил Великолепного вниз по узкой каменистой тропе к городку Обни.

Рэндалл продолжал рассуждать:

— Вам еще повезло. Вы знаете леди Ивлин с рождения. Другие знакомятся с невестами прямо на свадьбе. — Ник только ухмыльнулся. — Вы столько времени провели вместе. Хорошо ладите. Думаете одинаково. Не вижу, какие несчастья может принести такой брак. Конечно, она будет жить вместе с вами в Хартмуре… — Рэндалл помедлил, как будто обдумывая следующие слова. — И спать в вашей постели. Но в этом нет ничего плохого.

Ник промолчал.

— К тому же она красавица, — продолжал подначивать Рэндалл. — У нее роскошные волосы. Кудрявые. Кожа как молоко. Не говоря уже о больших округлых гр…

— Прекрати! — закричал Ник, но не смог удержаться от смеха. Тропа расширилась и превратилась в песчаную дорогу. Взгляду путников открылся Обни. Где-то там, у тусклой свечи, ожидала Ника судьба. И тут уж ничего не поделаешь. Ник придержал коня и мрачно посмотрел на приграничный городок. — Леди Ивлин действительно безупречна. И телом и душой. Она хорошая партия, и, честно говоря, я не женился бы на другой.

Лицо Рэндалла вытянулось.

— Так в чем же дело, милорд?

— В том, что женщина — жена — это хомут. — Ник помотал головой и фыркнул: — Это все Тристан. Если бы брат не попался так глупо, мать скорее всего не стала бы торопить меня с женитьбой. А теперь мой долг — жениться и успокоить ее.

— Мне кажется, лорд Тристан не смотрит на леди Хейт как на хомут. Он…

Ник жестом прервал товарища.

— Не надо обманываться. На нем хомут, как на тягловой лошади. — Резкие слова Ника далеко раскатились в ночной тишине. — Тристан оседлан.

Ник легко соскочил с Великолепного, огляделся, взбежал на каменистый гребень и стал вглядываться в темноту неглубокой долины, которая расстилалась у его ног.

Видит Бог, он, Николас, не позволит себя оседлать! Широко раскинув руки и вдохнув полную грудь морозного воздуха, он закричал в пустоту:

— Николас Фицтодд подчиняется лишь Богу и королю Вильгельму! Клянусь, ни одна женщина не получит власти над ним!

Слова эхом прокатились по долине и стихли. Ник испытал облегчение. Он снова владел собой и чувствовал готовность выполнить то, что ждало его впереди. Брак не изменит его, не сделает ни лучше, ни хуже. Он барон Крейн, в его владениях каждый покоряется его воле.

В два прыжка он соскочил с утеса и взглянул на товарища. Рэндалл иронично приподнял бровь.

— Полегчало? — спросил верный помощник.

— Точно, — усмехнулся Ник, взлетел в седло Великолепного и развернул коня в сторону Обни. — Готов объявить лорду Хандаару добрую весть: я беру в жены его дочь. — И Ник галопом пустился к приграничному городку.


— Лорд Николас. — Увидев входящего в зал Ника, старый Хандаар поднялся из кресла у огня и с гостеприимной улыбкой поклонился. Ник изумился, как постарел Хандаар со времени их последней встречи. — Рад тебя видеть, сынок.

Они обнялись. Вблизи Ник еще отчетливее разглядел признаки старости на лице владельца Обни — морщины стали глубже, седые волосы — реже.

— И я рад, Хандаар. — Ник похлопал старика по костлявой спине и отстранился. — Как дела в Обни?

— Неплохо. На границе спокойно. Мои патрули сообщают, что признаков вторжения нет. Садись, сделай милость.

Ник с удовольствием опустился на мягкое сиденье стула подле Хандаара. Окинув взглядом маленький столик между собой и хозяином, Николас заметил графин и два кубка. Тот, что находился ближе к Хандаару, был наполнен темно-красным вином. Подумав об Ивлин, Ник тотчас почувствовал, что в горле пересохло, язык как будто распух, не позволяя вымолвить ни слова. Ник не сразу заметил, что нервно постукивает ногой, и тут же приструнил себя. Он прекрасно знал: Хандаар и его единственная дочь любят посидеть вечером за кубком, обсуждая события дня.

Похоже, Хандаар прочитал жажду в его взгляде, наполнил кубок вином и со слабой улыбкой протянул его Нику:

— Согрейся с дороги.

— Весьма благодарен. — Ник залпом проглотил вино, и хозяин тут же наполнил кубки снова. Подняв кубок, Ник с улыбкой обратился к Хандаару: — Думаю, леди Ивлин не обрадуется, увидев, что я занял ее место и пью из ее чаши.

Гостю показалось, что от этих слов хозяин чуть вздрогнул. Хандаар ответил с большой осторожностью:

— Сегодня вечером Ивлин не составит мне компанию.

Ник тревожно нахмурился:

— Надеюсь, она здорова?

— Здорова, — устремив взгляд на очаг, отозвался Хандаар. Красные отблески окрасили его усталое лицо. — Вполне здорова.

— Ну и отлично. — Николас не мог понять внезапной перемены в настроении хозяина — такая простая на первый взгляд фраза вдруг погрузила Хандаара в меланхолию, — а потому настойчиво продолжал: — Я хочу поговорить с ней сегодня вечером, если она сможет уделить мне минуту. Надеясь сделать ей сюрприз, я не предупредил о своем визите, хотя, наверное, следовало бы.

Не отводя глаз от огня, старик покачал головой:

— Нет. Дело не в этом. Какая разница — предупредил, не предупредил? — С искаженным болью лицом Хандаар посмотрел прямо в глаза Николасу. — Она еще два дня назад сказала мне, что ты приедешь.

У Николаса глаза полезли на лоб.

— Она сказала? Но откуда…

Хандаар пожал плечами:

— Ты не хуже меня знаешь: Ивлин способна очень остро чувствовать приближение некоторых событий, кроме того, она всегда понимает, что на уме у каждого простолюдина.

Ник усмехнулся, хотя и почувствовал, что стоящая перед ним задача становится все сложнее — поведение Хандаара казалось непонятным. Похоже, в Обни что-то не так.

Лицо Хандаара помрачнело.

— Ты ведь знаешь, Николас, Ивлин тебя любит.

Тяжелый взгляд старика смутил Николаса, грудь сдавило. Нечего ждать! Можно выложить все прямо сейчас.

— Лорд Хандаар, я…

Хандаар резко поднялся, шагнул к очагу и, не оборачиваясь, спросил:

— Как поживает твой брат?

— Ну… — Ник нахмурился. Почему хозяин решился его прервать? Ему и так нелегко приступить к делу, а тут еще придется начинать все сначала. Однако не стоит раздражать старика. — У них родилась дочь. Изабелла. Матушка недавно вернулась из Гринли. Говорит, что город Тристана процветает.

Хандаар, не оборачиваясь, кивнул:

— Значит, баронесса, как всегда, в добром расположении духа?

— О да. — Николас хмыкнул и слегка расслабился. — Как всегда, прекрасна и, как всегда, непреклонна. Преследует меня, как гончая.

Хандаар, не приняв шутливого тона, остался серьезен и промолчал.

Николас вздохнул, с ненужной осторожностью поставил кубок на столик, подался вперед и обхватил колени руками.

— Ее настойчивость и привела меня сегодня в Обни, под ваш кров.

— Я так и понял.

Ник нахмурился, глядя в спину хозяина.

— Хандаар, мне надо серьезно поговорить с вами…

— Не стоит, Николас.

Ник почувствовал, как в нем поднимается волна раздражения.

— Хандаар, друг мой, яви милость, выслушай меня! Для меня это непростое дело, но ты будешь доволен.

Хандаар помолчал, вздохнул и мрачно ответил:

— Что ж, говори, если должен.

— Отлично. — Ник откашлялся и потер руки. — После смерти отца я понял, какое бремя ответственности легло на мои плечи. Дело даже не в постоянных матушкиных уговорах. Я и сам сознаю, что отцовский род необходимо продолжить. Я обязан жениться, ведь я последний из Фицтоддов. — Ник еще раз откашлялся. — Я знаю леди Ивлин с рождения. Ты был другом моего отца и стал для меня вторым отцом. — Голос стал хриплым, Ник быстро отхлебнул из кубка и продолжил: — Баронесса любит Ивлин как собственную дочь. — Ник глубоко вздохнул. Сердце колотилось о ребра с такой силой, как будто собиралось вырваться из груди и броситься наутек. — Клянусь тебе, если Ивлин станет моей женой, она никогда не узнает нужды.

— Это невозможно, — негромко, с мрачной бесстрастностью ответил Хандаар.

Целую минуту Ник молчал, собираясь с мыслями. Он ожидал подобного ответа и подготовился.

— Я знаю, ее обещали монастырю, но, Хандаар… — Ник вскочил. — Я добуду ей свободу. Выплачу аббатисе приданое Ивлин, и тогда твоя дочь сможет выйти за меня замуж.

Хандаар молчал. Ник чувствовал, что теряет терпение.

— Неужели ты не понимаешь? Нельзя допустить, чтобы она поставила крест на своей жизни и вступила в орден! Я знаю, тебе ненавистна мысль о том, что единственное дитя покинет тебя, но теперь этого можно избежать! Ивлин до конца твоих дней будет рядом, о ней позаботится человек, которого ты сам называл сыном. — Ник чувствовал, что говорит убедительно. — Наша свадьба — самый разумный шаг, который только можно придумать.

— Я поклялся Фионе, — заговорил наконец Хандаар. — Прошу тебя, Ник, не будем это больше обсуждать.

— Хандаар, мать Ивлин умерла, — мягко произнес Николас. — А будь леди Фиона жива, неужели она не благословила бы наш союз, увидев, какая прекрасная из нас получается пара?

— Может, и так, — все так же бесстрастно ответил Хандаар. — Только это не важно. Я уже сказал: невозможно.

Никогда еще старый воин не вызывал у Ника такого раздражения.

— Нет, не невозможно! Я барон и обязан заботиться о благополучии своих вассалов. Я не допущу, чтобы жизнь Ивлин была погублена в замшелом приорате, она может прожить ее среди друзей и родственников, в достатке и уюте.

Следующие слова дались Николасу с трудом, но он чувствовал, что сейчас как раз тот случай, когда следует прибегнуть к власти. Теперь он говорил твердо и спокойно, с полным сознанием собственной правоты:

— Хандаар, я барон, и закон позволяет мне выбрать любую невесту. Я сделал свой выбор, и ты ничего не можешь мне противопоставить. — Николас положил руку на согбенное плечо старого друга. — Я уверен, Фиона все поймет. А теперь пошли за леди Ивлин. Надо и ей узнать радостную новость.

Хандаар резко повернулся. Рука Ника повисла в воздухе, и он с тревожным изумлением заметил капли на морщинистых щеках старика. Голос Хандаара звучал твердо, а лицо, несмотря на слезы, оставалось бесстрастным.

— Ник, леди Ивлин уже покинула мой дом.

Слова Хандаара поразили Ника настолько, что он отшатнулся. Его словно по голове ударили.

— Покинула твой дом? Что ты такое говоришь, старик?!

— Она отправилась в монастырь. — Хандаар провел ладонью по лицу. — Два дня назад она предсказала твой приезд.

Ник бессильно опустился на стул, глядя перед собой невидящим взглядом.

— Но… но почему она уехала, если знала, что я уже на пути сюда? Разве мы не были добрыми друзьями?

— Как раз в этом причина такой поспешности, — пояснил Хандаар, вернулся на свое место и налил в кубок вина. — Ты считал свои прежние намеки весьма тонкими, однако Ивлин знала, что ты предложишь ей брак. Ты сам называл подобный поворот событий разумным и желательным.

— Значит… она знала? — Мысли Николаса все еще путались. Он видел, что старый лорд смотрит на него с сочувствием. Должно быть, на лице Ника ясно читались его изумление и разочарование. — И она предпочла мне монастырь?

Хандаар опустил взгляд и покачал головой:

— У нее не было стремления выходить за тебя замуж и рожать детей, которых, как она знала, ты будешь от нее ждать. Ивлин очень серьезно относилась к обету, который я дал Фионе.

Ник скрипнул зубами.

— Она просто глупая и эгоистичная девчонка! С чего она взяла, что ее судьба должна непременно повторить участь Фионы? Ну почему Ивлин должна умереть в родах? Она погубила свою жизнь! И бросила меня.

Хандаар вздохнул.

— В глубине души Ивлин считала, что этим освобождает тебя.

— Освобождает меня? Зачем? Чтобы мне досталась в жены какая-нибудь чужая женщина? — Ник рассмеялся, но в его смехе слышались обида и горечь. — Наш союз основывался бы на дружбе и доверии, а теперь она оставила меня, и это непростительно! Ей никогда не было до меня дела.

— Ник, Ивлин очень любит тебя.

— Нет! — Он резко рубанул воздух ладонью. — Нет. Так влюбленные люди не поступают.

— Я не сказал, что она влюблена в тебя. Я сказал, что она тебя любит. Это разные вещи. — Хандаар выглядел смертельно уставшим, но собственная обида не оставляла в сердце Ника сочувствия к старику.

— «Любит… влюблена…» — отмахнулся Ник. — Какая разница?

— Может, в этом самая суть. Может, поэтому она и уехала. Хотела, чтобы у тебя остался шанс понять, в чем тут на самом деле разница.

Несколько мгновений Ник молча смотрел на старика. Хандаар не отводил взгляда. Ник уже сообщил матери, брату, нескольким вассалам, что собирается взять в жены Ивлин. Даже рассказал начальнику своего отряда. Что они подумают о бароне, если его отвергла женщина, которую он знает всю свою жизнь? Отвергла и предпочла уйти в монастырь!

Никогда в этом доме, который был знаком не хуже, чем его собственный, Николас не испытывал подобного унижения и неловкости. Бремя разочарования камнем давило на плечи. Ник резко распрямился и вскочил на ноги.

— Отлично, лорд Хандаар. Я должен с вами проститься. Спокойной ночи. — Коротко кивнув, он развернулся и направился к дверям зала.

— Николас, сын мой, — раздался слабый голос у него за спиной. — Не уезжай в таком гневе. Переночуй в Обни. Не в моей власти уберечь тебя от боли, я и сам не знаю, как сумею все это пережить.

При этих словах Хандаара Ник замедлил шаг.

— Ник, ну пожалуйста. — В голосе старика зазвучали просительные нотки. — Я ведь теперь совсем один. У меня больше никого не осталось.

Ник обернулся. Сердце его сжалось от сочувствия к прежнему другу, он наконец обратил внимание, как сгорбилась спина старого воина, какие следы оставили на его лице несчастья и годы. Широким шагом Ник подошел к Хандаару и обнял его, чувствуя, как трясутся плечи старика.

— О, Ник, — выдохнул Хандаар. — Я так о ней тоскую. Уже тоскую.

— Прости меня, друг. Прости мою грубость. Я не намерен усиливать твое горе, но я не могу оставаться в этих стенах, где каждый камень напоминает об Ивлин.

Хандаар кивнул, стиснул руку молодого барона, отстранился, заглянул ему в лицо и наконец хрипло проговорил:

— Конечно, я прощаю тебя, мой мальчик, и все же надеюсь, что снова увижу тебя в Обни.

Ник кивнул:

— Я вернусь.

Хандаар выпустил Ника из объятий и медленно опустил руки, словно не желая расставаться со своим гостем.

— Счастливого пути. Удачи.

Ник еще раз стиснул ладонью плечо Хандаара, развернулся и быстро вышел из зала. Хандаар остался один в замке, где витали тени прошлого — призраки его жены и дочери.


Глава 1




Сентябрь 1077 года
Лондон, Англия

Симона дю Рош опустилась на позолоченную козетку в бальном зале королевского замка. Зеленая бархатная юбка мягко легла у ее ног пышными складками. Изящно уложенные черные косы обвивали головной убор, возвышающийся под необычным углом. Кошачьи глаза изумрудного цвета с плохо скрываемой неприязнью смотрели на толпу танцующих гостей.

Шел третий и последний день празднований в честь дня рождения короля Вильгельма. Симона была бесконечно рада, что торжества заканчиваются и она наконец избавится от любопытных взглядов и перешептываний, которыми ее со злобой одаривали эти убогие англичане — местные лорды и леди, наводнившие королевский двор.

Заметив поклонившегося ей величественного старика, Симона растянула губы в вымученной улыбке.

«Он пытается выказать любезность, — думала Симона, — но этот старый болван не знает, что я понимаю каждое слово из тех мерзостей, которые говорит обо мне его партнерша».

— Он слишком толст, сестрица, — прошептал Дидье на родном французском языке. — Будь он твоим мужем, он бы раздавил тебя, как бабочку.

Симона спрятала под вуалью ядовитую улыбку и прошептала в ответ:

— Замолчи, Дидье. Ты слишком маленький, чтобы столько знать об отношениях мужа и жены. — И, почти отвернувшись, добавила: — Ну почему ты не остался в наших покоях? Я просто чувствую, что сегодня ты доставишь мне немало хлопот.

В ответ Дидье лишь пожал хрупкими плечами. Его миниатюрное личико казалось более юной копией сестры — те же зеленые глаза, та же копна черных непослушных волос.

— Терпеть не могу сидеть в одиночестве. Пока меня никто еще не заметил, — возразил он.

— Все равно ты не должен так свободно болтать со мной. Это привлекает внимание. — Симона поправила вуаль и скромно сложила руки на коленях.

Музыка смолкла. Толстый старик, который кланялся Симоне, расстался наконец со своей дамой и направился к ней. Отороченная мехом туника раздувалась на нем как пузырь. «По крайней мере у него доброе лицо», — решила Симона. Дидье фыркнул у нее за спиной:

— А вот и знаки нежелательного внимания. Толстяк плывет прямо к тебе.

Лицо Симоны застыло в маске холодной любезности. Невысокий толстяк поклонился и обратился к ней по-французски:

— Леди дю Рош, даме вашей несравненной красоты не подобает пребывать в одиночестве на столь великолепном празднестве. Ваш отец милостиво позволил пригласить вас на следующий танец.

«Неудивительно, что позволил, — подумала Симона. — Ты старик богатый, вот он и показывает товар лицом». Вслух же она произнесла:

— С большим удовольствием, месье Холбрук. — И она, внутренне содрогнувшись, вложила тонкие пальчики в его влажную пухлую ладонь.

«Будь он твоим мужем, он раздавил бы тебя, как бабочку».

Зазвучали первые аккорды. Пока Холбрук вел Симону в центр зала, она боролась с отчаянным желанием выскочить из шеренги дам и сбежать в относительную безопасность своих временных покоев.

Дамы присели в глубоком реверансе. Арман дю Рош поймал взгляд Симоны, едва заметно склонил голову и приподнял бровь. Прядь длинных каштановых волос упала на ужасный шрам, обезобразивший высокий лоб. Казалось, отец молча спросил: «Этот пойдет?»

Симона отвела взгляд от отца, изобразила на лице требуемую случаем улыбку и сосредоточилась на танце.

«Да, отец, пойдет».

Симоне было давно безразлично, кого Арман выберет ей в мужья. Она сама, ее отец и даже юный Дидье были в этой стране чужими, диковинными чудаками — предметом сплетен для этих обжор-англичан. Вся ее жизнь превратилась в сплошную ложь.

Ноги Симоны механически выполняли сложные па, а душу прикрывал ледяной щит, она выковала его для защиты.


— Ты опоздал, братец, — проворчал Тристан при появлении Ника и, когда тот споткнулся о высокую вазу, добавил: — И кажется, изрядно напился.

Ник успел подхватить падающую вазу и криво усмехнулся:

— Уверяю, у меня сегодня вечером было важное дело. Леди Хейт, вы просто великолепны. Матушка шлет вам привет.

Николас взял руку невестки и наклонился к ее щеке, но Хейт оттолкнула барона, едва его губы коснулись ее кожи.

— Лорд Николас! — воскликнула Хейт. — Вас надо бы окунуть в лохань с духами!

— Простите, миледи, — ухмыльнулся Ник, не обращая внимания на сердитый взгляд брата. Тристан выразительно потянул носом.

— О Господи, Ник, мог бы по крайней мере вымыться. Негоже являться перед королем Вильгельмом в таком виде. Ты же знаешь, он выражал желание повидаться с тобой, пока ты в Лондоне.

Николас пожал плечами:

— Какая разница. Вильгельму нет дела до того, что я пропустил пару кубков. Его интересуют только вести с границы — спокойно там или нет.

Красавица невестка подняла взгляд на мужа.

— Милорд, — проговорила она, — может быть, стоит проводить Ника в его комнаты?

— Тут ничего не поделаешь, любовь моя. — Тристан улыбнулся своей рыжеволосой жене. — Дамы уже выследили его. Боюсь, он попался.

Ник обернулся к соседней комнате. Несколько дам поспешно заканчивали танец, не сводя глаз с нового кавалера. Ник с нескрываемой гордостью усмехнулся:

— О да. Я попался. И до чего же хороша ловушка!

— Николас, — одернул брата Тристан, — ты явился на день рождения короля с определенной целью — найти себе достойную невесту, а вовсе не для того, чтобы уложить в постель всех женщин королевства.

Леди Хейт недовольно хмыкнула. Не желая слушать подобные грубости, она отвернулась от братьев.

— Брат, я только этим и занимаюсь, — оправдывался Николас. — Спешу оценить каждую леди. — Он подмигнул Тристану. — И надо сказать, мои оценки весьма основательны.

Тристан наклонился к брату, и тот даже сквозь марево опьянения уловил в его взгляде тревожный блеск. Или это было осуждение?

— Такты ничего не добьешься, Ник, — отозвался Тристан. — Ты можешь бражничать и буянить до конца своих дней, но это не вернет леди Ивлин.

— Не упоминай при мне имя этой овцы! — прорычал Ник, мигом растеряв все свое веселье. — Ее обман не имеет отношения к моим нынешним развлечениям. Она для меня ничто.

— Вот как? — Тристан язвительно приподнял бровь. — Не потому ли все представленные тебе дамы оказывались то слишком смуглыми, то слишком толстыми, то слишком голубоглазыми?

Николас бросил на брата гневный взгляд:

— Занимайся своими делами.

— Я просто высказываю предположение…

— Значит, не высказывай. — Ник выхватил из рук брата кубок и жадно глотнул. Теперь барон разглядывал пеструю танцующую толпу без всякого интереса. Веселость угасла. Проницательное замечание брата испортило Нику настроение.

Многие из присутствующих дам открыто рассматривали его. В их взглядах читалось откровенное приглашение. Особенно старались те, чьи достоинства он уже оценил. Ник заметил несколько новых лиц — молодые девушки, только что выставленные на рынок невест и страстно желавшие составить выгодную партию. Некоторые были весьма недурны собой и могли бы превратиться в прекрасных жен, но ни одна из них не вызвала у Ника настоящего интереса. Ему казалось, что он смотрит на поле, где пасутся молодые телки. У каждой есть какие-то особенности, но если смотреть на все стадо, то ни одну из них нельзя выделить из общей массы.

Перед глазами непрошено возникало знакомое лицо Ивлин. Тяжелые пряди каштановых волос обрамляют светлое лицо со спокойными, синими, как зимнее небо, глазами. Разглядывая дам при дворе, Ник ни на минуту не мог забыть россыпь веселых веснушек на розовых щечках неверной подруги.

Он в тысячный раз упрекал себя за нерешительность. «Надо было силой забрать ее из монастыря. В ту же ночь, когда я узнал о ее отъезде, надо было помчаться в приорат Уитингтон и вернуть Ивлин в Хартмур, даже против воли».

Но мысль об этом тотчас пропала. Он не станет навязывать себя женщине, которая пренебрегла им. Он не распечатал ни одного письма Ивлин. Не мог заставить себя читать все нелепые извинения и объяснения, которые наверняка содержатся в этих посланиях. Она бросила его, отказалась. Унизила.

Танец закончился. Толпа стала редеть. Ник потянул к губам похищенный у брата кубок, но рука замерла в воздухе, когда он заметил прелестное создание под руку с престарелым лордом Сесилом Холбруком.

Девушка казалась необыкновенно миниатюрной. Пожалуй, она не достанет Нику до плеча. Шлейф зеленого платья тянулся за ней с королевским величием, а когда незнакомка подняла взгляд, у Николаса перехватило дух. Он в жизни не видел таких зеленых глаз. Они пронзили его, словно кинжалом. Незнакомка снова опустила черноволосую голову и отвела взгляд. Это задело гордость барона.

— Очень яркая, правда? — проговорила леди Хейт, снова обратив внимание на братьев.

— Хм-м-м… — неопределенно промычал Тристан. Ник мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть опутавшую его паутину.

— Кто это?

— Леди Симона дю Рош, — ответила Хейт. — Недавно вместе с отцом явилась из Франции.

— Еще одно предложение на ярмарке невест?

Холбрук подвел красавицу к козетке и тут же обратился к высокому крупному мужчине, который стоял неподалеку. Оставшись в одиночестве, незнакомка спрятала фарфоровое личико под вуалью.

— Ну разумеется, — отвечал Тристан. — А эта скотина рядом с ней — ее отец, Арман дю Рош. Похоже, спутник этой дамы заинтересовался ею всерьез.

— Но зачем она явилась к английскому двору? — с недоумением спросил Ник. — У такой красивой и титулованной дамы во Франции наверняка была целая толпа поклонников.

Тристан пожал плечами, а затем наклонился к уху жены:

— Миледи?

Хейт подалась к Нику. Глаза ее вспыхнули. Она негромко начала рассказывать:

— На родине с ней приключился страшный скандал. Она была обручена с членом старинной аристократической семьи, но порвала помолвку в самый день свадьбы. — Хейт продолжила еще тише: — Говорят, она сумасшедшая.

— Сумасшедшая? — Ник едва слушал рассказ о незнакомке, от которой не мог отвести глаз.

— Говорят, она слышит какие-то голоса, говорит с кем-то, кого и рядом нет. — Хейт фыркнула. — Но я этому ничуть не верю. Думаю, она…

Ник, не глядя, сунул кубок в руки Хейт.

— Мне надо с ней поговорить, — объявил Николас, расправил плечи, одернул слегка помятую тунику и направился к красавице.

Тристан с тревогой заглянул в глаза жене, которая не отводила взгляда от черноволосой дамы.

— И что вы об этом думаете, миледи? — спросил он. — Николаса ждет еще одна победа?

На губах Хейт появилась рассеянная улыбка.

— Если Ник не поостережется, боюсь, он сам окажется побежденным.


— Можно мне пойти в другой зал, сестрица? — спросил Дидье, как только Симона вернулась на место после танца. — Я видел там чудесные пирожные! Мне так хочется попробовать…

Симона наклонилась и едва слышно пробормотала:

— Нет, Дидье, ты останешься здесь со мной, до тех пор пока отец не скажет, что пора уходить.

— Но почему? — жалобно протянул Дидье. — Я так давно не ел сладкого. Клянусь, меня никто не заметит.

Симона не по-дамски фыркнула.

— Ну конечно, никто и не подумает обратить внимание, как кусочки пирожных взлетают над буфетом и шлепаются на пол. — Произнеся эти слова, Симона тут же пожалела о своем сарказме и заговорила мягче: — Дидье, ты же сам говорил мне, что не хочешь есть. Так зачем же туда идти?

— Я могу вообразить, — ответил брат, опуская обиженный взгляд на мраморные плиты пола. — Если очень постараться, то можно почти вспомнить вкус меда.

Эти слова больно ранили сердце Симоны. Она с грустью улыбнулась брату сквозь вуаль.

— Когда мы вернемся к себе, мне принесут поднос, и ты сможешь поиграть.

Дидье вздохнул, огляделся, и на его мальчишеском лице вспыхнула лукавая улыбка.

— Интересно, кто это к нам идет? Я его прежде не видел.

Симона бросила быстрый взгляд на приближающегося рыцаря, о котором говорил Дидье, и едва не вскрикнула. Сквозь толпу к ней пробирался высокий — на полголовы выше отца — мужчина. Со странным чувством она наблюдала, какими жадными взглядами провожают его дамы.

Неудивительно, что женщины дарили этого- красавца таким вниманием. Симона и сама была очарована. Вьющиеся волосы темной волной спускались на плечи. Проницательный взгляд синих глаз поймал взгляд Симоны и больше не отпускал его. Жесткие линии скул создавали скульптурный эффект. Да, ей явился настоящий греческий бог!

Губы незнакомца изогнулись в ленивой улыбке. В груди Симоны разлилась теплота, но в душе возникла непонятная тревога.

Туника из тонкого сукна и нарядный плащ указывали, что перед ней человек богатый и знатный. На мятой вышитой ткани виднелись пятна, острый взгляд Симоны тотчас отметил болтающиеся нити — следы небрежного ремонта. Однако незнакомец держался уверенно и приближался к Симоне и ее брату с гордо поднятой головой.

— Дидье, — прошипела сестра. — Ни слова! — Симона плавно повернула голову и через вуаль посмотрела на рыцаря, который остановился прямо перед ней и поклонился, правда, слегка покачнувшись.

— Миледи, — произнес незнакомец. У Симоны мурашки побежали по спине при звуке этого мужественного голоса. — Надеюсь, вы не сочтете меня наглецом лишь оттого, что я посмел приблизиться к вам, не будучи представленным, но я просто не смог совладать с собой. Ваша красота привлекла меня к вам, как бездумную бабочку влечет чудесное пламя лампы. И я решил поговорить с вами прежде, чем вы исчезнете, как волшебное видение.

— О-ля-ля! — со смехом прошептал Дидье прямо в ухо Симоне. — По-моему, этот великан надеется, что исчезнешь не ты, а только твое платье, он просто пожирает тебя глазами.

Замечание Дидье вызвало на губах Симоны мимолетную улыбку, но она тотчас взяла себя в руки и милостиво вложила пальчики в протянутую ладонь рыцаря.

Он еще раз склонился перед красавицей и, не сводя глаз с ее лица, коснулся горячими сухими губами тонкого запястья. Казалось, в кожу Симоны вонзились сотни иголок. Когда он снова заговорил, Симона почувствовала, как у нее сжалось сердце.

— Я Николас Фицтодд, барон Крейн, — сверкнул безупречными зубами рыцарь.

— О, — тоненько пропел в ухо Симоне Дидье, — барон!

Симона открыла было рот, чтобы представиться, но Николас поднял руку, призывая ее к молчанию.

— Простите меня еще раз, леди дю Рош, но должен признаться, что по приезде сюда я справлялся о вашем имени. — И он сделал жест в сторону красивой пары, расположившейся неподалеку. — Мои осведомители — брат и его жена.

Симона настороженно разглядывала высокого светловолосого мужчину и женщину с ярко-рыжими волосами, но тут ее поразил и обезоружил неожиданный жест незнакомки — та поднесла руку к лицу и покачала пальцем. Симона слегка поклонилась и снова обратилась к рыцарю.

— Тогда я должна выразить им свою благодарность, — проговорила она хрипловатым от нахлынувшего волнения голосом — так сильно действовало на нее присутствие молодого барона.

Сидящий на полу Дидье заухал, как филин.

— Вас не мучает жажда? — учтиво спросил барон. — Я мог бы принести вам что-нибудь попить.

— Merci, — ответила Симона. На губах Николаса мелькнула еще одна завораживающая улыбка, и он снова исчез в толпе. Симона взглянула на брата: — Дидье, немедленно поднимись с пола!

По лицу брата катились крупные серебристые слезы. Он хохотал — слезы выступили от смеха.

— Merci, возлюбленный! О-хо-хо-хо-хо! — заливался Дидье, простирая руку вслед уходящему рыцарю.

— Сейчас же прекрати! — выкрикнула Симона, чувствуя, как краска заливает лицо.

Наконец Дидье совладал с собой и принялся вытирать ладонями щеки.

— О, сестрица, это было чудесно. Ты настолько забылась, что заговорила по-английски.

Симона вздрогнула. Все полагали, что она говорит только по-французски, и это было ее единственным оружием в стане врагов. Если бы здесь узнали об этом обмане, шансы Симоны на выгодный брак стали бы значительно меньше, ведь гордость хозяев не потерпела бы подобной лжи.

— Если бы ты не отвлекал меня, я бы владела собою лучше, — парировала Симона и тут же едва не вскрикнула от страха — к ней приближался отец в обществе толстого лорда Холбрука.

— Симона. — Арман возвышался над ней, как сторожевая башня, но Симоне невольно пришло в голову, что мускулистый торс барона Крейна значительно основательнее заслонял от нее вид на парадный зал. — Тебе весело?

— Oui, papa.

Остановившийся неподалеку Холбрук улыбался почти как родной дедушка. Симона содрогнулась.

— Bon. Мы с лордом Холбруком поищем спокойное местечко, чтобы обсудить… э-э-э… деловые вопросы. — Арман выделил последние слова, у Симоны екнуло сердце, она перевела испуганный взгляд на толстого лорда. Арман едва заметно кивнул и неловко улыбнулся. — Ты не заскучаешь, если мы тебя ненадолго оставим?

— Конечно, нет. — Симона опустила глаза и едва ответила на прощальное «Mademoiselle» лорда Холбрука.

— Симона выходит замуж! Симона выходит замуж! — запел Дидье, отплясывая вокруг ее стула.

— Похоже, — вздохнула Симона. Конечно, мысль о том, чтобы стать женой старого толстобрюхого лорда, не радовала ее, но Симона знала, что смирится.

— О, Дидье, — тихонько проговорила она и даже не постаралась прикрыть рот, — если бы маман была жива… Мы жили бы сейчас во Франции, а я уже была бы женой Шарля.

— Шарль никогда меня не любил, — тихонько заметил Дидье. Сейчас он сидел у ног Симоны, положив кудрявую головку ей на колени.

— Шарль любил тебя, Дидье, он просто не знал, что с тобой делать. В поместье Бовиль не было детей.

Тут Симона увидела, как барон Крейн снова пробирается к ней с кубком в руках и с той же ласково-ленивой улыбкой на губах. В голове закружился хоровод запретных образов — должно быть, мысль о предложении лорда Холбрука сыграла свою роль. Вот ее тело прижимается к его огромному животу. Старческие губы касаются ее кожи. О, если бы хоть на миг оказаться в мощных объятиях этого мускулистого гиганта, не думать ни о чем, кроме его поцелуев, прикосновений, соблазнительного шепота!

— Сестрица, ты вся дрожишь! — произнес Дидье и только сейчас заметил приближение барона. Губы брата раздвинулись в лукавой усмешке, открывая взгляду просвет на месте потерянного в позапрошлом году зуба. Однако Симону не разжалобил умильный вид Дидье, она ответила брату строгим предостерегающим взглядом.

— Леди дю Рош, — произнес барон, вручая ей кубок. — Здесь довольно душно. Не хотите ли подышать свежим воздухом?

Склоняясь над кубком, Симона уловила в немыслимо синих глазах барона явно порочные намерения, и ее вдруг охватило бездумное желание забыть обо всех обязательствах и убежать с этим отчаянным повесой, убежать хоть на миг! Симона слышала о похождениях таких вот баронов и прекрасно понимала: единственное, чего он хочет, — это соблазнить ее. Знала она и то, что любое нарушение приличий с ее стороны приведет к полному краху отцовских планов успешно выдать дочь замуж. Однако мысли о будущем с толстобрюхим Холбруком не оставляли, и Симона вдруг почувствовала, что ей все равно. Кто знает, может быть, это ее первый, последний и единственный шанс испытать настоящую страсть? Пусть мысли об этой ночной эскападе поддерживают проданную невесту всю оставшуюся жизнь. А барон улыбается так соблазнительно, что устоять невозможно!

— Вперед, сестрица! — шептал ей в ухо Дидье, и его слова сливались с бешеным стуком сердца. Она поднялась с козетки. Колени подгибались, а губы уже произносили:

— С превеликим удовольствием.


Глава 2




Николас вел миниатюрную леди дю Рош по лабиринту дворцовых коридоров. Сердце замирало от предвкушения.

Ник правильно угадал рост девушки. Высокое сооружение из головного убора и тяжелых кос едва возвышалось у него над плечом. В голове Ника роились игривые мысли: интересно, как такая разница в росте скажется на их приключениях в постели?

Сквозь позолоченный портал Ник провел свою даму в богато обставленные покои, но не остановился, а направился к двойным дверям, которые выходили на укрытый с трех сторон балкон — ночная прохлада и ветер не могли помешать уединению. Леди дю Рош отошла от своего спутника и встала у резного каменного парапета, чтобы полюбоваться ночным садом.

Итак, охота началась. Ник ухмыльнулся — темнота скрыла его ухмылку, — стянул с себя плащ и сделал шаг к Симоне. Остановившись у нее за спиной, он спросил:

— Вам не холодно? — и накинул плащ ей на плечи.

Она оглянулась через плечо и, коснувшись руки Ника холодными пальцами, запахнула плащ на груди.

— Merci.

От шеи красавицы шел теплый лавандовый аромат. Сочетание этого запаха и вида ее фигуры, закутанной в его плащ, ударило в голову, бросая вызов мужским инстинктам Ника. Однако он понимал: если собираешься ухаживать за женщиной, следует сдерживаться. Он не может просто подхватить ее на руки, усадить на парапет и нырнуть под пышные бархатные юбки, где аромат лаванды будет, конечно…

Ник мотнул головой, глубоко вдохнул прохладный воздух и дружелюбно улыбнулся.

— Мне показалось, что праздник доставил вам меньше удовольствия, чем другим дамам, — начал он, стараясь ободрить Симону легким разговором.

Леди дю Рош пожала плечами и, прежде чем ответить, сделала глоток вина.

— О каком удовольствии вы говорите? Откуда ему взяться? От танцев с толстыми стариками, которые рассматривают меня, как выставленную на продажу кобылу? Настоящее варварство.

Ник приподнял бровь. Ну и темперамент! А по холодному лицу даже не заподозришь…

— Значит, слухи верны?

Симона резко обернулась. В полутьме балкона зеленые глаза сверкнули яростным огнем.

— О каких слухах вы говорите?

— Болтают, что вы явились в Лондон, чтобы подыскать себе мужа, — удивляясь ее враждебности, объяснил Ник.

— Ах, вот вы о чем! — Леди дю Рош явно испытала облегчение и отвела от Ника глаза. — Oui. И похоже, поиски подходят к концу. В этот самый час отец заканчивает переговоры с человеком, который должен стать моим мужем.

— Это Холбрук? — выпалил Ник, вспомнив толстого старика, который беседовал с отцом француженки. — Да у него внуки старше вас!

— Но он очень богат, — вздохнула леди дю Рош. — А это необходимое условие.

— Вы испытываете к нему привязанность?

Ник удивился, услышав ее смех — чистый, звонкий.

— Нет, милорд. Я уже знаю, что чувства не имеют отношения к брачным делам. — Она снова посмотрела Нику в лицо: — Будь я в него влюблена, разве я стояла бы сейчас рядом с вами?

В словах Симоны прозвучала болезненная правда. Ник сразу вспомнил о предательстве Ивлин. Может быть, у француженки тоже разбито сердце? Ведь Хейт что-то говорила о разорванной помолвке.

— Красива и умна, — пробормотал Ник, впиваясь взглядом в нежное лицо Симоны. — Значит, вы не страшитесь будущего и готовы прожить остаток дней с трясущимся от старости мужем?

— Вы же сами сказали, что он стар. Если мне повезет, я переживу его и когда-нибудь обрету покой. — Она повернулась к Нику, но луна у нее за спиной не позволила разглядеть выражения лица француженки. — А может быть, он не так уж и стар и сможет дать мне ребенка, чтобы не было так одиноко?

— Вы говорите очень смело, — заметил Ник и придвинулся к ней настолько, что почувствовал тепло, исходящее от ее тела. — Позор, что такая страстная женщина должна соединиться с подобным старцем. Он никогда не сумеет разжечь в вас любовь.

Даже в темноте Ник сумел разглядеть ее усмешку.

— Не думаете ли вы, Николас Фицтодд, барон Крейн, что вы этого сумеете добиться?

Несколько мгновений Ник не мог вымолвить ни слова. Он вынул кубок из ее пальцев и поставил на парапет, потом положил ладонь на теплую шею француженки и заставил ее поднять лицо навстречу своему взгляду. От этого прикосновения Симона тихонько вздохнула. Ник усмехнулся, заметив, что она отводит глаза.

— Поистине так, леди дю Рош, — начал он. — Я…

— Симона, — хриплым шепотом поправила она его.

— Симона, — повторил Ник, растягивая слоги, как будто пробуя их на вкус. — Желаете, чтобы я продемонстрировал вам свои способности? — Он ждал, что Симона отступит, но она высвободила руки из-под складок плаща и положила ладони ему на грудь. Ее взгляд отыскал его глаза. Ник прочел в них такую жажду, что его решимость сдерживать свои порывы заколебалась.

Симона облизнула губы розовым язычком.

— Да, Николас, пожалуйста…

Он накрылгубами ее рот и с силой притянул француженку к себе. От нее пахло медовым вином, осенней прохладой. Когда маленькие ладошки легли ему на щеки, заключая в ловушку твердые скулы, Ник испытал такое потрясение, какого не испытывал ни с одной другой женщиной.

Его рука скользнула под плащ и обхватила тонкую талию. Ладонь Симоны сместилась ему на затылок, и она крепко прижала губы Николаса к своим. Ник с трудом оторвался от них.

— Леди Симона, будьте осторожны. Я известен своей несдержанностью, — предупредил Ник, давая ей последний шанс на спасение. При каждом вздохе он чувствовал, как ее груди прижимаются к его широкой груди. Сдерживаться становилось все труднее.

— Тогда почему же вы остановились?

Губы ее раздвинулись и влажно сверкали в свете луны. В невинных глазах горело такое нетерпение, что путь к отступлению оказался для Ника отрезан. Он притянул Симону к себе и впился в жадные губы. Его рука скользнула по ключице к плечу, затем опустилась на грудь.

Симона вздрогнула от этого смелого прикосновения. Николас прервал поцелуй и слегка отстранился.

— Я должен вас предупредить, леди Симона, — прошептал он, — что не поддаюсь женским интригам. Если это просто уловка, чтобы заполучить меня в мужья, то она обречена на провал.

Глаза Симоны сверкнули, она с иронией приподняла бровь и коротко хохотнула:

— Вам нечего опасаться, лорд Николас. Моя помолвка почти заключена. Да и в любом случае вы неподходящая для меня партия.

Она прикрыла глаза и подалась вперед, стремясь продолжить прерванный поцелуй, но Ник уклонился от ее жаждущих губ.

— Почему вы так думаете? — требовательно спросил он, чувствуя, как его обдало холодом. Симона открыла глаза и нетерпеливо вздохнула. Ник продолжил: — Потому что мне нет еще и восьмидесяти?

— Нет. — Симона удивленно захлопала глазами. — Потому что вы пьяница и хвастун и скорее всего не обладаете достаточным состоянием, а мой отец считает, что это непременное условие брака. — Она снова подалась к Нику, и он снова отстранился.

— О Боже, что же заставило тебя сделать такие выводы?

— Простые наблюдения, — будничным тоном ответила Симона. — Когда ты подошел ко мне в первый раз, то споткнулся, а плащ на тебе выглядел так, будто им мыли полы. — Она слегка наклонилась к его груди и потянула носом. — От тебя пахнет дешевыми женщинами и вином. Вот я и решила, что ты нищий обожатель.

Ник фыркнул, Симона, должно быть, неправильно его поняла, потому что приложила пальчик к его губам, заставляя молчать, и продолжила:

— Тебе нечего стыдиться, mon cher, — прошептала она. — Мне нет дела до твоего богатства.

Ник тряхнул головой, освобождаясь от этого жалостливого прикосновения. Неужели он недостаточно хорош для нее? Сначала Ивлин, а теперь и эта куколка сочли его никудышным! Может, его костюм и пострадал от прежних гулянок, но, видит Бог, Сесил Холбрук — один из его вассалов, Ник может купить его с потрохами, и не один раз!

— Отлично, миледи! — прорычал он. — Во всяком случае, эта единственная ночь оставит в вашей памяти такие воспоминания, что никакие сокровища мира не смогут стереть их.

Он снова притянул ее к себе, на сей раз грубо, безжалостно — огромными ручищами схватил за плечи и прижал к груди так, что она вскрикнула, а потом решительно вторгся в распахнувшиеся ему навстречу губы. Его язык вторгся ей в рот, как ураган. Ник прижал девушку к парапету, руки жадно метались по ее телу. Симона слабо стонала.

О Боже! Что с ней такое? Симона не ожидала такой бури эмоций. Прежде она и вообразить не могла, что способна на столь мощную страсть. Ноги почти не держали ее. Внутри возникла и стала расти сладкая боль. Шарль тоже целовал ее, даже случайно касался коленей, но сейчас все было иначе. Совсем иначе.

— Симона! — Шепот прозвучал прямо у нее в ухе. Голос принадлежал Дидье. Но Симона крепче зажмурила глаза и приказала ему исчезнуть.

— Сестрица! — настаивал Дидье. — Ты должна меня послушать!

— Не сейчас, — хрипло произнесла она прямо в уста барона.

Николас приподнял голову, не сводя опьяненного взгляда с бледного лица Симоны.

— Конечно, не сейчас, — прошептал он. — Я отведу тебя в свои покои.

Симона тряхнула головой и снова прильнула к губам Ника.

— Сестра!

— Убирайся прочь! — прорычала она.

— Леди дю Рош? Что вы говорите? — гневно воскликнул Николас. — Вы отказываете мне, заманив так далеко?

Симона издала слабый горловой звук, схватила руку барона и потянула ее себе под плащ.

— Нет, милорд, я…

— Отец идет! — завизжал Дидье.

Двойные двери балкона распахнулись, в проеме появился Арман дю Рош, за его спиной маячил лорд Холбрук.

Тут же был и светловолосый господин из танцевального зала, его рыжеволосая жена выглядела явно встревоженной, но сам он оставался бесстрастным.

— Симона! — прошипел Арман дю Рош, и Симона вдруг осознала, что самым недвусмысленным образом прижимается к груди барона Крейна. Она словно очнулась, оттолкнула Николаса, стала суетливо поправлять платье, сбросила чужой плащ и сунула его владельцу.

— Отец, я…

— Нет! — закричал Арман. Правая половина его лица перекосилась, старый шрам побелел, он прижал руку к груди и быстро заговорил по-французски: — Никаких извинений! Ты должна была оставаться в зале, но, как только я вышел, ты улизнула с этим… с этим… — он сделал презрительный жест в сторону барона, — с этим бродягой. Ты ведешь себя как шлюха!

Симона опустила глаза. Ее щеки пылали от стыда.

— Прости меня, папа.

— А вы! — Арман перешел на английский. — Вас следует выпороть за оскорбление леди!

— Прошу вас простить меня, лорд дю Рош, — спокойно произнес Николас, надевая плащ и тщательно его застегивая. — Но возможно, вам не известно, что предложение исходило от вашей дочери?

Задыхаясь от возмущения, Симона резко повернулась к Николасу:

— Лжец! Это ты заманил меня сюда!

— Ха! Да я едва поспевал за вами!

Рыжеволосая дама обратилась к своему мужу:

— Неужели ты ничего не можешь сделать?

Ее муж покачал головой и усмехнулся:

— Ты опять за свое? О Ник…

— И кстати, с моей нареченной, — вмешался в скандал толстый лорд.

Арман обернулся к старику:

— Вы знаете этого хлыща?

— Э-э-э… да, мы с бароном знакомы.

Ник приветливо улыбнулся лорду Холбруку:

— Сесил! Да ты прекрасно выглядишь! Мои поздравления в связи с грядущими свадебными торжествами!

Симона зарычала от злобы. Холбрук метнул на нее недовольный взгляд.

— А-а… э-э-э… благодарю. Рад вас видеть, милорд. Николас обратился к Арману:

— Полагаю, мы не знакомы. Я Николас Фи…

— Я слышал, кто вы такой, — холодно произнес Арман, игнорируя протянутую ему руку. Вместо пожатия он через плечо глянул, на дочь, тотчас отвернулся, словно не желая ее видеть, и коротко приказал: — Принеси наши плащи и жди меня.

Симона жалобно протянула руки к отцу:

— Папа, не верь ни одному его слову. Он…

— Иди, Симона.

Симона бессильно уронила руки и направилась к двери, но потом вдруг замерла на месте, обернулась и гневно бросила Нику:

— Ты просто трусливый побирушка! Я всегда буду ненавидеть тебя!

Николас зарычал и сделал к ней шаг, но тут вмешалась рыжеволосая. Она взяла Симону за руку и легонько потянула ее с балкона.

В коридоре Симона вырвала у нее свою руку и бросилась прочь, но рыжеволосая не отставала. Симона резко остановилась и, указывая на балконную дверь, выкрикнула:

— Этот негодяй… он мерзавец!

В ответ спутница спокойно улыбнулась и сообщила:

— Я знаю. Я невестка барона. Позвольте проводить вас?

— Non. Я желаю побыть одна. — Симона потянула на себя тяжелую дверь и исчезла в проходе.

— Дидье, — прошипела она, летя на цыпочках к бальному залу и стараясь не пропустить нужный поворот. Направо или налево? У Симоны вспыхнули щеки — она вдруг поняла, что, занятая бароном, совсем не заметила, в какую сторону отправилась в его обществе. — Дидье, где ты?

— Кто такой Дидье?

Симона едва не подпрыгнула, услышав за спиной голос леди Хейт.

— Я же сказала, что желаю остаться в одиночестве, — бросила она через плечо и решительно повернула налево.

— Как хотите, — крикнула ей вслед Хейт, — но вы идете не в ту сторону.

Симона резко остановилась и прикрыла глаза, отчаянно стараясь не расплакаться. Справившись с собой, она обернулась и увидела, что леди Хейт с сочувственной улыбкой на губах всё еще стоит неподалеку.

Тут же стоял и Дидье, разглядывая рыжеволосую даму, словно та была древним кельтским божеством.

Симона, стараясь не смотреть в сторону брата, поспешно вернулась к повороту.

— Леди Хейт, пожалуйста, простите мою грубость, — опустив глаза, проговорила она. — Я очень устала за этот вечер и сейчас хочу скорее вернуться в свои покои.

— Я понимаю, — мягко ответила рыжеволосая. — Вам сюда.

— Мне жаль, сестрица, — заговорил Дидье, шагая между двумя дамами. — Но я ведь старался тебя предупредить.

— Подождите-ка. — Леди Хейт застыла на месте и удивленно посмотрела на Симону: — Вы слышали?

У Симоны упало сердце.

— Что?

Хейт нахмурилась:

— Ничего. Мне показалось.

К облегчению Симоны, они снова двинулись в путь.

— Ты слышишь меня? — заговорил Дидье. В голосе его звучало сомнение.

— Вот опять! — Хейт снова застыла на месте. — Разве вы не слышали? Говорили почти шепотом.

— Нет, — излишне громко заявила Симона. — Я ничего не слышала.

— Сестрица! Она меня слышит! — закричал Дидье.

— Помогите мне, — обратилась Симона к Хейт. — Просто укажите дорогу к выходу. Мне надо спешить. Отец скоро вернется, а он и так уже на меня сердит.

— Но, сестра…

— Леди дю Рош…

— Нет! — вмешалась Симона, заставляя умолкнуть и брата, и рыжеволосую даму. — Нет-нет, я ничего не слышала!

Хейт пристально посмотрела на нее. Казалось, она пыталась прочесть мысли Симоны. Девушка ощутила, как капельки пота стекают у нее по спине.

Наконец Хейт вздохнула и показала на один из коридоров:

— Налево, потом направо.

— Благодарю вас. — Симона облегченно вздохнула и заспешила прочь, но все же успела расслышать прощальные слова леди Хейт.

— Очень надеюсь, что мы еще увидимся, леди дю Рош. И с Дидье — тоже.



Глава 3


Сжавшись в комок, Симона сидела в кресле и с ужасом ожидала возвращения отца.

Она долго ждала в вестибюле дворца, наконец явился лакей, сопроводил ее в трактир, где они снимали жилье, и объявил, что отец скоро будет.

Симона в сотый раз спрашивала себя, что могло так задержать его. Сердце сжималось от страха, ничего хорошего от этой задержки она не ждала.

В очаге потрескивали поленья. Огненные блики окрашивали стены уютным розоватым цветом, но в комнате все равно было холодно. События сегодняшнего вечера привели Дидье в возбуждение, а когда он волновался, его всегда окутывало леденящее облако.

Брат носился по комнате в обычной для него странной манере — то окажется на широкой, скрытой за пологом кровати, то, скрестив ноги, вдруг усядется у огня. Его метания раздражали изможденную ожиданием Симону. Наконец она потерла заледеневшие ладони и в отчаянии крикнула:

— Дидье! Неужели ты не можешь хоть минуту посидеть на месте?

Брат ничего не ответил, лишь сверкнул на нее глазами от камина… Впрочем, нет. Сейчас он уже хмурился, сидя на подоконнике.

— У меня от тебя голова закружилась, — пожаловалась Симона, с раздражением замечая облачко пара изо рта.

— Отлично, — резко бросил Дидье. — Может, тогда ты узнаешь, каково это.

— Что «это»? — вздохнула Симона и с новой силой стала растирать спрятанные под покрывалом руки, с неудовольствием замечая, как новое ледяное облако окутывает ножки кресла.

— Чувствовать, что тебя игнорируют! — Теперь Дидье, уперев кулачки в бока, стоял прямо перед Симоной. — Почему ты не объяснила той леди, что шепот, который она слышала, это я?

Симона стряхнула с покрывала тоненький снежный налет.

— Ты хочешь, чтобы меня заперли как сумасшедшую?

— Как она стала бы обвинять тебя в сумасшествии, если тоже слышала меня? — рассудительно заметил Дидье. — Как только я ее увидел, то сразу понял: она может нам помочь.

В комнате стало теплее. Симона догадалась, что Дидье начал успокаиваться. Зубы у нее больше не стучали, она снова чувствовала свои пальцы.

— Что ты имеешь в виду?

— Я и сам до конца не понимаю. — Личико Дидье сморщилось от размышлений. Он похлопал ладошкой по покрывалу: — Можно, я сяду рядом с тобой?

Симона подвинулась, и Дидье вскарабкался в кресло, принеся с собой новую порцию холода. Симона передернула плечами.

— Плохо, что так холодно. Прости, — устраиваясь поудобнее, пробормотал брат.

— Ничего страшного. — Симона попыталась ободряюще улыбнуться ему. — Скоро пройдет. Всегда проходит.

Несколько минут брат и сестра молча смотрели на огонь, ожидая, пока согреется комната. Потом Дидье озабоченно произнес:

— Как ты думаешь, что теперь сделает папа?

— Понятия не имею. — Симона вздохнула. — Все зависит от того, что скажет лорд Холбрук.

— Он все равно на тебе женится?

— Ради нашего благополучия надеюсь, что женится. — Симона сжала губы, вспоминая сцену на балконе. Барон с такой охотой пошел ей навстречу! Ее обдало жаром при мысли о, страстных объятиях, прерванных неожиданным появлением Армана и лорда Холбрука.

Негодяй! Предатель! Пьяница! Эгоистичный хлыщ!

Но как сладко ей было в его объятиях! Она чувствовала себя свободной, желанной, прелестной. Наверное, она слишком наивна, потому-то на нее так подействовало внимание мужчины, решила Симона. Может быть, объятия лорда Холбрука тоже вызовут такую реакцию? Но, вспомнив старческую, заплывшую жиром фигуру, она прогнала эту надежду.

Когда Симона была помолвлена с Шарлем Бовилем, она позволяла ему кое-какие вольности — иногда разрешала себя поцеловать, иногда обнять. Она знала Шарля всю жизнь, его прикосновения не пробуждали в ней страсть, но создавали ощущение безопасности и покоя. Шарль грубо и прямо объяснил, чего от нее хочет. Он не любил Симону и не ухаживал за ней, но тем не менее она с охотой собиралась за него замуж. Однако он тоже предал ее.

— Тебе нравится барон? — Шепот Дидье вторгся в ее воспоминания о синих глазах и мягких, но решительных губах.

— Что? — Симона нахмурилась. — Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?

— Я раньше не видел, чтобы так целовались. — Дидье приподнял личико и ухмыльнулся. — Только девка из таверны у нас дома.

— Дидье! Та женщина была проституткой!

Брат захихикал:

— Я знаю.

— Значит, ты сравниваешь свою сестру с простой уличной девкой?

— Тогда объясни, почему ты пошла с ним? — требовательно спросил Дидье. — Зачем из-за человека, до которого тебе нет никакого дела, ставить под удар папины планы?

Симона не знала, что сказать. Дидье сочувственно улыбнулся:

— Сестрица, у тебя течка?

Симона вскрикнула, вскочила с кресла, с горящими щеками бросилась на постель и зарылась в перину.

— Ну, так как? — Дидье уже сидел на кровати. — У собак и лошадей тоже…

— Я не лошадь и не собака. Ясно? — выкрикнула она. — Течка! Ну и слово!

— Хорошо-хорошо. Успокойся, сестрица. Я просто спросил.

— Я бы треснула тебя хорошенько, если бы могла.

Дидье фыркнул и вытянулся рядом с Симоной.

— Объясни только, почему именно лорд Николас?

Симона долго молчала, разглядывая балдахин кровати.

Как объяснить свой отчаянный порыв восьмилетнему мальчику, который, если уж говорить откровенно, вовсе не мальчик, а привидение? Она и сама не понимала, почему пустилась в такую бездумную авантюру накануне, возможно, самого важного дня в своей жизни. И не только в своей.

После смерти матери и Дидье люди стали болтать о том, что Симона сошла с ума. Порция дю Рош весьма свободно обходилась с деньгами рода дю Лак. Позже выяснилось, что средств не осталось, их не хватало на поддержание самого скромного образа жизни. Спасти семью мог только удачный брак Симоны в Англии. Удачный и скорый. Иначе и она, и отец были обречены на нищету в чужой стране.

Сейчас на Симону камнем давила мысль, что она поставила под угрозу планы отца, прельстившись несколькими мгновениями блаженства в объятиях известного соблазнителя.

«Барон Крейн не стоит и пылинки на моих туфельках, — думала Симона. — Почему же тогда? Почему?»

— Дидье, я не знаю, — наконец вздохнула она. Такой ответ явно не удовлетворил брата, и Симона попыталась найти хоть какое-нибудь объяснение: — Может быть, потому что он такой красивый, а мне на празднике было так плохо. А может, мне хотя бы раз захотелось поступить так, как хочется.

— Ты выбрала для этого неудачное время.

Симона грустно улыбнулась, Дидье ответил ей задумчивым взглядом.

— Ты бы снова так сделала, если бы выпал шанс?

— Да. — Ответ слетел у нее с губ раньше, чем она успела подумать. Симона сама удивилась правде, которая в нем прозвучала. — Да, я сделала бы то же самое. Я не могу тебе этого объяснить, да и себе тоже.

Воспоминания о поцелуях барона так ее взволновали, что Симона, чувствуя на себе настойчивый взгляд Дидье, приподнялась на коленях и, чтобы отвлечься, стала развязывать ленты на пологе.

— Наверное, тебе нужно было, чтобы он к тебе прикоснулся, — неуверенно произнес брат.

— Что ты имеешь в виду? — Симона выпустила из рук занавеску и на коленях поползла к следующему столбику.

— Мама так говорила, — отвечал он. — Когда ей было грустно, она прижимала меня к себе. — В голосе Дидье звучала, печаль. — Прижимала и просила: «Посиди у меня на коленях, малютка». Она часто мне говорила, что когда грустно, надо, чтобы к тебе прикоснулся тот, кого любишь. И тогда снова станет хорошо.

Симона опустила вторую занавеску. По щекам у нее текли крупные слезы. Забыв об оставшихся узелках, она заползла под меховое одеяло и приподняла край, чтобы Дидье лег рядом.

— Дидье, я не люблю барона, — чуть слышно проговорила она. — Просто он… попался под руку.

— Я знаю. — Дидье не смотрел на сестру, а поглаживал ладошкой блестящий мех. — Я так по ней скучаю.

— Ты снова ее увидишь, cheri, — успокоила брата Симона. — Надо просто подождать, пока мы не узнаем, почему она ушла, а ты — нет.

— Сестрица, ты думаешь, я попаду в ад? — тихонько спросил Дидье. — Из-за этого я еще здесь? Наверное, Бог не хочет брать меня на небеса.

— Не говори глупостей, — решительным шепотом заявила Симона. — Бог и маман скоро призовут тебя на небо. Очень скоро. Ты должен верить и ждать.

Дидье с сомнением кивнул и заглянул Симоне в глаза:

— Я думаю, леди Хейт может нам помочь. Правда-правда. Она… другая.

Он смотрел так серьезно, с такой надеждой, что Симона не решилась возражать.

— Ну хорошо, Дидье, — согласилась она. — Если я встречу ее, пока мы в Лондоне, то поговорю с ней.

Личико Дидье просияло.

— Но думаю, ты понимаешь, как опасно рассказывать о тебе кому-нибудь чужому? — Симона вспомнила брезгливый ужас Шарля, когда она доверилась ему.

— Леди Хейт не предаст тебя, сестра, — торжественно произнес Дидье. Он хотел что-то добавить, но тут раздался легкий стук в дверь. — Это папа, — прошептал Дидье, поцеловал сестру в щеку и пропал.

У Симоны сжалось сердце, когда она услышала поворот ключа в замке.

Она опустилась на перину и натянула до подбородка одеяло. Дверь распахнулась, появился отец со свечой в руке.

— Симона? Ты спишь? — негромко спросил Арман.

— Нет, папа. — Сердце Симоны бешено колотилось. Арман прикрыл за собой дверь. Его красное лицо потемнело от усталости, глаз дергался от тика. Арман проковылял через комнату и поставил подсвечник на маленький столик.

«Он слишком спокоен, — думала Симона, глядя на отца, который остановился в изножье кровати и сейчас напряженно смотрел в лицо дочери. — Случилось что-то ужасное».

Симона тут же представила: лорд Холбрук разорвал помолвку, из-за ее скандального поведения им придется покинуть Лондон. Куда они поедут? Ничтожная сумма, которую удалось собрать для поездки в Англию, почти растаяла. Они даже не в состоянии вернуться во Францию.

— Симона, ты можешь объяснить свое поведение?

Симона с трудом сглотнула. От ужаса у нее волосы зашевелились на голове.

— Нет, папа.

Раскачиваясь на каблуках, Арман тер свою сухую руку. Губы его шевелились, произнося какую-то беззвучную тираду в адрес дочери.

По натуре Арман был весьма эксцентричен и к тому же производил пугающее впечатление. Сколько Симона его помнила, он всегда занимался поисками какого-то таинственного сокровища, которое считал бесценным. По сути, отец был для нее незнакомцем. Пока Симона росла, он почти всегда отсутствовал из-за этих самых поисков. Бывая дома, в замке Сен-дю-Лак, он страдал от дурного настроения и не чурался физических наказаний — за любую провинность безжалостно бил своих детей. Даже сейчас, в весьма преклонном возрасте, он оставался сильным. Симона понимала, что ее безответственное поведение в такой вечер непростительно, и боялась, что отец ее высечет.

Наконец он заговорил:

— Значит, ты не можешь объяснить причин своего намеренного неповиновения? Ведь как только я оставил тебя на минуту без присмотра, ты улизнула с известным распутником и упала к нему в объятия, да еще в таком месте, где любой мог тебя видеть. — Арман сделал шаг к Симоне. — Подойди. — И он поманил дочь пальцем.

Дрожа от страха, Симона выбралась из-под одеяла и прямо на кровати встала перед отцом. Теперь они были одного роста и смотрели друг другу в глаза. Симона дернулась, когда отец взял ее за подбородок.

— Кажется, я понимаю, почему ты вела себя подобным образом, — произнес он.

Симона с трудом разжала губы:

— Понимаете?

— Да. — Не задетый шрамом уголок рта пополз вверх. — Потому что ты очень, очень, очень умна.

Симона удивленно распахнула глаза:

— Я?

Арман быстро поцеловад ее в обе щеки и прижал к себе.

— Очень умна, — со смехом повторил он, отстранил дочь от себя и посмотрел на нее так, как не смотрел никогда. — Когда Холбрук увидел тебя в объятиях молодого барона, он увеличил предложенную за тебя сумму втрое.

Симона прикрыла глаза и облегченно вздохнула:

— Слава Богу.

Арман еще раз ухмыльнулся. Когда Симона снова открыла глаза, Арман склонился над ее туалетным столиком. Он рылся в разбросанных на нем мелочах и неразборчиво бормотал, наконец что-то выбрал, вернулся к кровати, присел на краешек и протянул дочери маленькое серебряное зеркальце.

— Посмотри и скажи, кого ты видишь.

Симона нахмурилась, затем послушно бросила взгляд на свое отражение — черные волосы разметались по плечам, в лице ни кровинки.

— Себя? — с сомнением в голосе тихонько спросила она. Арман с улыбкой покачал головой:

— Кого это — себя?

Симона устало вздохнула. Отец действительно человек эксцентричный.

— Симону дю Рош из Сен-дю-Лака, папа. Но я не понимаю…

— Скажи этой девушке «до свидания», — оборвал ее Арман, — ибо такой скоро не будет.

— Папа!

Арман неловко поднялся с кровати. Подойдя к окну, он выглянул на улицу, где располагался трактир, взглянул на зарождающийся рассвет и улыбнулся.

— Я добился своего, Симона. Англия теперь моя. — Он обернулся к дочери, потряс в воздухе кулаком и, не в силах сдержаться, расхохотался. — Через два дня ты станешь баронессой Крейн!

У Симоны потемнело в глазах.

— Что?

— Ты выйдешь замуж за Николаса Фицтодда. Здесь, в Лондоне. С благословения самого короля Вильгельма!

— Нет! — в ужасе прошептала Симона. В ушах зазвучало предупреждение Ника: «Если это заговор, чтобы заполучить меня в мужья, то он не сработает. Я не поддаюсь на женские уловки».

Арман все сиял:

— Я на такое не мог и рассчитывать!

— Но… но ведь Николас Фицтодд беден, как церковная мышь.

— О нет, вовсе он не беден. Он выглядит как неудачник, но на самом деле барон — один из богатейших людей Англии. Его владения простираются почти вдоль всей уэльской границы, он доверенное лицо короля.

У Симоны кружилась голова.

— Но как все произошло, папа? Лорд Николас сам мне сказал, что не собирается жениться.

Арман налил себе водянистого вина и со счастливым вздохом опустился в кресло. Отхлебнув из кубка, он заговорил:

— У него просто не было выбора. — Арман вытер губы рукавом и продолжил: — Я обратился к королю с жалобой на то, что он запятнал твою честь. Похоже, Вильгельм желает, чтобы барон женился.

— Запятнал мою честь? — воскликнула Симона. — Отец, как вы могли? Ведь ничего же не было!

— Как я могу быть уверен? — Арман протянул дочери кубок. Искалеченная рука лежала без движения у него на коленях. — Или, например, добрый лорд Холбрук? Видит Бог, ты была закутана в одежду барона.

— В его плащ! Было холодно.

— А он выглядел так, как будто только что вывалился из борделя. И пахло от него так же. — Арман выразительно посмотрел на дочь. — Что я должен был подумать?

— Но, — воскликнула Симона, — в этом деле ваше слово против его!

— О-ля-ля! — воскликнул Арман. — Ты забыла, что там присутствовал братец самого барона.

— Но его брат не станет участвовать в этом фарсе! — уверенно заявила Симона. — Он будет защищать брата перед королем.

— Он и пытался, — легкомысленно сообщил Арман. — Правда, мне неизвестно, что именно он сказал, — Вильгельм говорил с ним наедине.

С минуту Симона молчала, потом выпалила:

— Я не хочу! Я не выйду за него замуж, папа!

Арман с интересом взглянул на дочь:

— Не смеши меня. Конечно, выйдешь.

— Non! — закричала Симона и ударила кулаком по подушке. — Нет!

— Жаль-жаль, моя девочка. Значит, у тебя был другой план?

— Не было никакого плана! — со слезами на глазах воскликнула Симона. От ужаса она чувствовала тошноту, кружилась голова. — Я просто захотела на минуту сбежать от всего этого, от этого рынка, где меня продают, как скотину!

— Попридержи язык, Симона! — с угрозой в голосе произнес Арман. — Кажется, ты забыла, что из-за тебя мы оказались в этом варварском городе! Если бы ты не представилась Бовилям сумасшедшей, не рассказывала бы им, что беседуешь с моим умершим сыном, все было бы в порядке.

Симона знала, что не стоит вновь начинать этот бесполезный разговор о Дидье. Вообще-то Арман говорил правду. Если бы Симона не доверилась Шарлю Бовилю, не поделилась с ним своим горем, она скорее всего была бы уже его женой. Арман к этому времени снова оказался бы далеко — снова отправился бы в свои бесконечные поиски сокровищ. Дидье заморозил бы их до смерти, но такая судьба выглядела куда предпочтительнее того будущего, которое перед ней открывалось теперь.

— Папа, ну пожалуйста! — взмолилась Симона. — Барон никогда мне этого не простит! Он меня возненавидит. Я буду несчастна.

— Я уверен, ты сумеешь устроиться. — Давая понять, что разговор окончен, отец поднялся на ноги и, хромая, подошел к кровати. — Я распоряжусь, чтобы твои вещи доставили к барону.

— Почему туда? — спросила Симона, вспомнив о сундуках, в которых хранились драгоценные для нее вещи матери и Дидье. Она выпросила у отца позволения привезти их с собой в Англию, хотя ради этого пришлось пожертвовать множеством собственных принадлежностей. Несмотря на дополнительные расходы, Арман согласился. Сейчас сундуки все еще оставались в доке, ожидая, пока будет оплачена их доставка, то есть до тех пор, когда Арман продаст Симону самому богатому из соискателей.

— А потому, mon enfant, — стал объяснять Арман так, словно она была маленькой девочкой, — что после венчания ты будешь жить в покоях своего мужа. Тебе ведь понадобятся твои вещи?

Симона кивнула.

— Bon. Вот и отлично. А теперь иди спать. — Арман направился к двери, но обернулся и сообщил: — Хотя бы раз ты послужила мне, как должно.

И Симона осталась в благословенном одиночестве. Она понимала, что никогда не убедит Ника в том, что это была не ловушка с целью заполучить его в мужья. Он с самого начала это подозревал. Симона ясно дала понять, что собирается замуж за старика Холбрука, Но разве Ник поверит? Ей оставалось только надеяться, что до барона еще не дошли слухи, которые тянулись за ней из Франции.

Судьба снова ополчилась против нее. Симона не стала гасить свечу и заснула в слезах.


Глава 4




Нику казалось, что его изо всех сил ударили по голове. Как будто кулак Господа опустился ему на макушку, чуть глаза не вылетели из орбит.

Ник с рычанием перевернулся и голым коленом почувствовал что-то мягкое и теплое. Попробовал прикрыть ладонью глаза и снова задел чью-то гладкую кожу.

Голова трещала от боли. Ник опять зарычал и с трудом приоткрыл один глаз — конечно, еще не рассвело.

Справа раздалось мелодичное постанывание. Ник осторожно повернул голову и увидел хорошенькое, но нахмуренное личико спящей рядом блондинки. Очевидно, шум побеспокоил не только Ника.

— О Боже, что там такое? — сонно спросили слева. Он снова с величайшей осторожностью повернул голову. Зевающая брюнетка приподнялась на локте. Пышные темные пряди волос рассыпались по обнаженной груди.

— Ш-ш-ш… — прошипел Ник и заморгал. Казалось, звук ее голоса впивался прямо в мозг. Мелодичные голоса этих двух девиц так восхищали Ника минувшим вечером, а сейчас он был рад отдать все, что угодно, за мгновение полной тишины. — Не беспокойся… — начал было он сквозь стиснутые зубы, ибо каждый звук доставлял ему неимоверные мучения, но эти слова пропали втуне. Брюнетка вновь упала на подушку и тихонько засопела.

— Николас! Открой дверь!

Тристан.

«Господи, ну почему у меня есть брат? — жалобно размышлял Ник, с усилием садясь в постели. — Он только и делает, что ворчит на меня и путается под ногами».

К тому же он и не подумал оказать помощь Нику два дня назад, когда пришлось поспорить с королем.

В дверь заколотили с новой силой.

О Боже! Что сделать, чтобы грохот прекратился? Среди разбросанных шкур и покрывал Ник заметил глиняный кувшин, ногой подтянул его к кровати, ухватил поудобнее и швырнул в дверь. Кувшин разлетелся на тысячу осколков.

И тут наступила тишина. Благословенная тишина. Ник облегченно вздохнул, повалился на перину и натянул налицо одеяло, чтобы дать отдохнуть измученным глазам.

Следующий звук оказался едва слышным, но чуткое ухо Николаса безошибочно распознало позвякивание ключа и скрежет замка.

«Он не мог раздобыть ключ…»

Но тут заскрипели петли, и раздался возмущенный женский возглас. Ник стянул с лица одеяло и обнаружил, что на него взирает Тристан, но не один, а в обществе Хейт.

— Убирайтесь, — прохрипел Ник и опять натянул на глаза одеяло.

Послышались легкие шаги, и голос Хейт зазвучал у него прямо над ухом:

— Прекрасная мысль, лорд Николас.

Затем раздался шлёпок и женский визг. Ник, кряхтя, выглянул из своего теплого и спокойного кокона. Его случайную подругу-брюнетку волокли из постели. Леди Хейт довольно цепко ухватилась за растрепанные волосы обнаженной женщины.

— Убирайся отсюда, шлюха! — скомандовала Хейт и толкнула брюнетку к двери.

— У-у-у… — провыла несчастная и тут же перешла в нападение: — Да кто ты такая, чтобы будить меня среди ночи?

— Я? Я та, которая свернет тебе шею, если ты немедленно не уберешься с моих глаз.

Должно быть, брюнетка прочла решимость во взгляде Хейт, потому что больше не произнесла ни слова, а лишь обожгла обидчицу диким взглядом. Нагнувшись за своими одежками, брюнетка вдруг обнаружила Тристана.

— Утречко доброе, милорд, — призывно улыбнулась она, волоча за собой платье.

Будь Ник в своем обычном — добром — расположении духа, он бы расхохотался — выражение паники на лице брата могло рассмешить кого угодно. Тристан растерянно переводил взгляд с надвигающейся на него обнаженной девицы на Хейт, которая пыталась выдворить из постели блондинку.

— И ты тоже, тварь! — кричала она, выволакивая сонную даму тем же манером, что и ее подругу.

— Леди Хейт, — позвал невестку Ник, — мне кажется, Тристану требуется ваша помощь.

Хейт резко обернулась. Брюнетка в это время поглаживала плащ Тристана, а брат с выражением ужаса на лице вытянул руки по швам.

— Пресвятая Дева! — воскликнула Хейт, топая ногами, потом сделала неуловимое движение, и обе девицы вылетели в дверной проем. Дверь за ними захлопнулась, а коридор заполнился возмущенными криками изгнанных служительниц порока.

Теперь Хейт, грозно сложив руки на груди, обратилась к Николасу:

— Лорд Николас, стыдитесь! Развлекаться с этими… этими… — Хейт покачала головой, — шлюхами в самый день вашей свадьбы!

В дверь робко постучали, и одна из девиц — Николасу показалось, что это была блондинка, — не смея заглянуть в спальню, проговорила:

— Миледи… Нам бы одежду…

Хейт не обернулась, а лишь возмущенно вздохнула. Дверь снова открылась, разбросанные вещи сами собой собрались в кучу и вылетели в коридор к ногам оробевших девиц. Ник успел разглядеть их потрясенные мордочки, и дверь опять захлопнулась.

— Итак… — повторила Хейт.

— Тристан, прошу тебя. — Ник озабоченно подтыкал шкуры вокруг своего обнаженного тела. — Уйми свою жену. Если ее не остановить, она станет настоящим тираном, а у меня не останется ни одного друга, она всех распугает.

— Хейт права. — Тристан подошел к жене, и теперь оба осуждающе смотрели на Ника. — Сегодня ты женишься, или ты забыл?

Ник зарычал. Конечно, он не забыл. Забудешь тут… Эта зеленоглазая лиса, Симона дю Рош, так ловко обвела его вокруг пальца! Раздразнила, уверяла, что выходит замуж за старика Холбрука, и папаша умудрился застать их в самый неподходящий момент во вполне, как считал Ник, надежном месте.

Ник признавал, что девчонка показала недюжинный ум. Ловко расставила ловушку, которую никто не сумел бы обнаружить. Ник попался, как баран на заклание. Король Вильгельм приказал ему жениться на этой малышке, чтобы утихомирить ее отца и унять ненужные разговоры при дворе.

— Я все же не понимаю, как предстоящая свадьба связана с вашим грубым вторжением в мои покои? — Ник с упреком смотрел на брата. — И кстати, откуда у вас ключ?

Тристан ухмыльнулся.

— Я тут ни при чем, братец. Я-то пытался выломать дверь. — Он выразительно приподнял брови и указал взглядом на Хейт, которая, бормоча себе под нос, собирала с пола разбросанную одежду и кувшины.

— Ну разумеется! — хрипло пророкотал Ник. — Как же я забыл о чудесном побеге Хейт из темницы Гринли? — Он припомнил разговоры о том, как его невестка воспользовалась своим магическим шотландским даром, открыла замок темницы и сбежала от Тристана. Этот шаг едва не привел к беде.

— Забудь об этом, — резко бросила Хейт. Яркий румянец залил ее щеки. Она нагнулась, рассматривая мятую ткань с богатой вышивкой. — Не явись мы к тебе, ты, наверное, пропустил бы собственную… О, Ник!

Ник заморгал, когда увидел в руках Хейт скомканный плащ. Должно быть, он вчера вышил больше, чем надо. Синие глаза Хейт смотрели с упреком.

— Мы ткали его с твоей матерью, пока я носила Изабеллу. Ткали специально к твоей свадьбе, а теперь посмотри на него! — Она поднесла плащ к носу Николаса. — Все залито вином, подол оборван.

— Простите меня, леди Хейт. — Ник обернул бедра шкурой и поднялся на нетвердых ногах. — Я сам не знаю, что на меня нашло. Вчера я не нашел, что надеть, и… — Голос Ника дрогнул, когда он увидел слезы в глазах Хейт. — Я не хотел тебя обидеть.

— Ну, хватит, — резко бросил Тристан. Ник посмотрел на брата, у которого дергалась жилка на челюсти — тик, который показывал, что Тристан с трудом сдерживается.

— Брат, я…

— Придержи язык. — Тристан подошел к жене и мягко подтолкнул ее к двери. — Любовь моя, подожди меня в наших покоях. Мне надо поговорить с Ником.

Хейт послушно кивнула. У Ника сжалось сердце, а когда она заговорила, он почувствовал себя совсем скверно.

— Я посмотрю, что можно сделать с этим до начала церемонии.

Пока брат провожал Хейт, Ник, путаясь в завязках, торопливо натягивал штаны. Голова по-прежнему раскалывалась. Он услышал звяканье замка и ухмыльнулся.

— Какой смысл запирать меня от твоей жены, Тристан. Да она, если захочет, просто…

Мощный удар в челюсть отбросил Ника на постель. Перед глазами закружились цветные звезды. Он приподнялся на локте и сквозь мутную пленку посмотрел на брата. Тристан стоял над ним, как каменная статуя, только на лице дергалась мышца.

— Ты самовлюбленный, испорченный мальчишка! — В голосе Тристана звучало отвращение. — Вставай, чтобы я мог врезать тебе еще раз!

Ник сплюнул кровь, боясь, что второго удара не выдержит его уже возмутившийся желудок. Превозмогая слабость, он поднялся на ноги.

— Брат, я не желаю с тобой ссориться, но я не потерплю…

Тристан бросился на него как дикий зверь. Удар в живот, потом по ребрам. Ник зарычал, наклонился и головой стукнул брата в солнечное сплетение. Оба повалились на пол.

Пропитанное винными парами тело отказывалось служить, но Ник отвечал на каждый удар. Мужчины, сцепившись, катались по полу. Посуда разлеталась на осколки. Стол повалился и раскололся на щепки. Наконец они уперлись в стену. Тристан оказался сверху и мощной рукой придавил горло Ника. Глаза брата налились кровью.

— Что с тобой? — давясь, пробормотал Ник и попытался отбросить руку Тристана.

— Слушай меня, Николас, — пророкотал брат, не давая Нику подняться. — Хочешь ты этого или нет, но сегодня ты обвенчаешься. Ты два дня буянишь. Ничего хорошего из этого не вышло.

Ник попробовал распрямиться, но брат был слишком тяжел.

— Слезь… с… меня… — Он и сам сознавал, что вел себя по-скотски.

— Спокойно. — Тристан схватил Ника за вихор и основательно тряхнул его голову, которая с глухим стуком ударилась о пол. — Когда ты женишься на леди дю Рош, ты выбросишь Ивлин из головы. Она никогда к тебе не вернется.

— Ивлин тут ни при чем, — с трудом пробормотал Ник, проклиная все выпитое накануне. Вино отняло у него силы, и теперь он оказался во власти Тристана.

— Ты лжешь. А теперь вставай, попробуй отрезветь, прополощи мозги и приготовься к обряду. — Голос Тристана звучал непреклонно. Он наклонился к самому лицу Ника, с силой тряхнул его и грозно заявил: — А если ты еще когда-нибудь, слышишь, когда-нибудь заставишь мою жену плакать, то знай: тебе больше не придется думать, на ком жениться, потому что я тут же оставлю леди дю Рош весьма привлекательной вдовой.

С этими словами Тристан отпустил Ника и поднял его на ноги. Наконец воздух свободно заполнил его легкие. Ник закашлялся и со злобой посмотрел на брата.

— Надо бы убить тебя за это. Хоть ты мне и брат, ты не имеешь права… — И он снова сплюнул на пол.

Тристан спокойно подошел к лохани в углу комнаты и плеснул себе в лицо.

— У меня есть на это и право, и обязанность. — Он швырнул Нику мокрое полотенце. — Ты сам это поймешь, когда прекратишь скулить, жалеть себя и жить как в тумане.

Ник приложил полотенце к разбитым губам. Неужели он жил как в тумане? Конечно, в последнее время он слишком много кутил…

Это все Симона дю Рош… Она виновата. Не пожелай она заполучить в мужья барона, не вышло бы скандала из-за плаща, Тристан бы не обозлился и не решил бы проучить брата за самое обычное для него поведение.

«Да, — понял Ник, — вина целиком и полностью лежит на моей красавице нареченной». В том зеленом платье она выглядела дьявольски привлекательной, оно так шло к ее чудесным глазам… Аромат лаванды был так силен… Вот Ник и увлекся.

— Николас! — Тристан хмурился. — Тебе не слишком досталось?

Ник вскинул голову.

— Не о чем говорить, братец. Я едва почувствовал твою родственную щекотку. — Ник не желал демонстрировать слабость, хотя гордость его была ущемлена. — А вот ты выглядишь забавно. Этот лиловый синяк выгодно оттеняет цвет твоих глаз.

Тристан расхохотался, но тут же снова посерьезнел:

— Все правильно, Ник. Сам бы ты так и не остановился ни на одной из невест. Мать будет довольна.

— Полагаю, да. — А про себя подумал: «Все будут довольны: леди Симона, лорд дю Рош, король Вильгельм, Хейт, Тристан и даже Ивлин, возможно, обрадуется, узнав, что я женюсь. Ведь я ей не нужен».

— Я приду за тобой, когда подойдет время. — И Тристан вышел из комнаты.

Ник опустил взгляд на заляпанное кровью полотенце. «О да, все будут довольны, кроме меня».

Ник любил брата и радовался, что после стольких лет они вдруг оказались вместе. Но он не мог допустить, чтобы Тристан им помыкал. Да, придется жениться на Симоне дю Рош, но никто не заставит Ника изображать счастливую семейную жизнь и ублажать свою новоявленную жену так, как Тристан ублажает Хейт. Если Симона решила заполучить в мужья барона Крейна, она его получит, но только на его собственных условиях. Вот так. И Ник улыбнулся.


Глава 5




У дома, где семья дю Рош снимала жилье, Арман помогал Симоне сесть на серую кобылу, которая должна была доставить невесту на брачную церемонию. Два дня она горько плакала, и сейчас ее лучший наряд цвета шафрана не мог скрыть следы отчаяния на лице.

Глаза распухли от слез, нос покраснел, на груди и шее выступили красные пятна. Симона шмыгнула носом. Слезы отступили, но не оттого, что она успокоилась, а от измождения. Боль в сердце не утихала.

Симона тупо смотрела, как отец отдаёт приказания перевезти ее вещи. Вокруг суетились торговцы, предлагая свои товары. Щебетали птицы, лошади стучали подковами. Запахи готовящейся пищи вызывали у Симоны отвращение. За два дня она не съела ни крошки. Все вокруг были заняты собственными делами, никого не интересовали ни Симона, ни ее горе.

Краем глаза Симона заметила слабое мерцание. Повернув голову, она увидела Дидье, который зацепился коленями за крышу продуктовой лавки и висел над улицей вниз головой. На земле под ним сидели две тощие собаки и, склонив головы набок, с интересом разглядывали привидение.

Дидье улыбнулся сестре шаловливой перевернутой улыбкой и смахнул с прилавка кучку полосок вяленого мяса.

Собаки с лаем кинулись растаскивать этот внезапный подарок судьбы. Краснолицый хозяин в гневе выскочил из-за прилавка и принялся разгонять собак, но те уже успели набить желудки. Симона не могла сдержать улыбки, глядя, как Дидье хохочет над незадачливым торговцем.

Арман вскочил в седло, и лошадь Симоны, привязанная к его жеребцу, тронулась с места. Симона еще раз оглянулась на Дидье, который теперь сидел на огромной телеге, груженной яблоками. Он отчаянно пытался надкусить яблоко, но оно упало и покатилось по земле.

Дидье остался возле дома. Вскоре после его смерти они с братом выяснили, что лошадиочень бурно реагируют на его присутствие, начинают ржать, пугаются. Симону это расстраивало, ведь Дидье всегда любил лошадей.

Она знала, что брат найдет способ оказаться на церемонии. Это успокаивало — он будет единственным, кто ей посочувствует.

Когда они приблизились к аббатству, Симону снова охватила паника. На ступенях толпилось множество народу. Люди выстроились в две плотные шеренги. Даже улица оказалась запружена зеваками. Симона слегка пришпорила кобылу и подъехала к отцу.

— Папа, кто все эти люди?

— Полагаю, гости короля, — невозмутимо ответил Арман. — Наверное, свадьбы по его распоряжению бывают нечасто. Этих людей привело любопытство. — И он, к ужасу Симоны, поднял здоровую руку и с улыбкой помахал собравшимся, как будто все они явились сюда лишь для того, чтобы приветствовать этого чужестранца. — Bonjour! Добрый день. Благодарю вас, что пришли.

Симоне казалось, что в нее впивается множество глаз, стараясь пронзить ее насквозь. Дамы перешептывались, бросали на нее насмешливые и злобные взгляды, открыто разглядывали. Но вскоре ей стало не до сплетниц. Взгляд Симоны пробежал по высокой лестнице и упал на стоящего там рыцаря.

Николас Фицтодд, не сводя глаз с невесты, стал спускаться навстречу. Арман спешился и, держа в руках поводья, остановился рядом с дочерью. Жених приближался, и Симону поразил его изысканный наряд.

Плащ Ника чудесно подходил к платью Симоны: одеяние цвета слоновой кости сверкало богатой вышивкой золотом. Кюлоты и мягкие сапожки были коричневыми. Конец длинного меча царапал землю. Позолоченные ножны сияли, огромный сапфир украшал эфес. Рубаха цвета свежих сливок скрывала могучие плечи, на которые падали черные кудри.

— Дю Рош… — В голосе барона звучала злоба.

Симона не находила в себе сил поднять на него глаза.

— Барон… — уверенно отозвался Арман. Из-под опущенных ресниц Симона видела, как отец передает поводья жениху. — Да благословит вас Господь здоровьем и процветанием.

Ник что-то буркнул в ответ. Кремовый плащ коснулся ее колена. Симона почувствовала, что дрожит, и не знала, как вести себя дальше.

— Леди, дю Рош, — низким глубоким голосом проговорил Ник. Симона задрожала сильнее, прикрыла глаза, попыталась успокоиться и лишь тогда взглянула в лицо судьбе.

Ник долго-долго смотрел на нее. Напряжение все росло. Глаза Ника оставались бесстрастны. Солнечный свет отражался в их синих глубинах, и Симона вновь, как в первую встречу, почувствовала себя завороженной. Она, конечно, заметила поцарапанную щеку и разбитую нижнюю губу и едва не протянула руку, чтобы коснуться ранки, но вовремя одернула себя и стиснула кулаки. Ник снова заговорил. На сей раз его слова предназначались только для ее слуха:

— Вы плакали.

— А вы дрались. — Голос Симоны прозвучал хрипло. Она сама его не узнала.

Лицо Ника не изменило выражения, он выронил поводья и протянул руки к Симоне. Его прикосновение обожгло ее даже сквозь платье. Симона перестала дышать.

— Ну, идите же ко мне! — скомандовал он в странной тишине, которая вдруг опустилась на площадь.

Симона обрадовалась этой подсказке, положила руки на широкие плечи жениха, позволила ему подхватить себя и опустить на землю. Когда она слегка покачнулась, Николас крепко ухватил ее за руку и помог обрести равновесие. Потом положил ее кисть поверх своей согнутой руки, и они начали медленно подниматься по ступеням. На мгновение Симоне показалось, что церемония вовсе не будет столь мучительной, как она воображала, но шепот в толпе быстро вернул ее к действительности:

— …голоса в голове… сошла с ума… жених отказался… — Симона вздрогнула и подняла взгляд на чеканный профиль своего нареченного, который спокойно вел ее по бесконечной лестнице. — …отец увечный… ни единого пенни… бедный барон… да я бы…

Симона смотрела только вперед, стараясь не слышать этих отвратительных слов, но щеки ее горели, а горло сжималось от отчаяния. Дверь аббатства распахнулась. Симона увидела родственников Николаса — его брата с женой. Чернота вокруг глаза Тристана указывала, что он участвовал в той же драке, где получил свои синяки Николас. Симона невольно задумалась, в какую же семью она сейчас вступает. Хейт приветливо улыбнулась. Сейчас Симона яснее, чем когда-либо, чувствовала, что ей понадобится друг. Оставалось только надеяться, что Дидье не ошибся и что она сможет доверить леди Хейт свою тайну.

Вдруг за спиной жениха и невесты раздался дикий шум. Все лошади на широкой улице — и те, что были под всадниками, и на привязи — вели себя странно: громко ржали, выкатывая глаза, становились на дыбы, пятились, рвали поводья. Симона тотчас поняла: по лестнице следом за ними поднимался Дидье.

— Как странно, — пробормотал Николас, оглядывая улицу.

Симона бросила через плечо предостерегающий взгляд и рука об руку с бароном вошла в темное пространство церкви.


Церемония прошла быстро. Ника это только порадовало. Голова у него трещала либо из-за вчерашней невоздержанности, либо из-за грубой науки Тристана, и больше всего Ник хотел, чтобы этот фарс наконец кончился.

В церковь набилась масса любопытных. Было душно. Вильгельм и Матильда сидели на помосте выше священника, как будто королевская чета представляла здесь особу Господа Бога. Тристан, как некое подобие стража, стоял рядом с Ником, Хейт заняла такое же положение возле Симоны, девушки, которая через несколько мгновений станет его женой.

Ее бледное лицо мерцало над желтизной платья. Сквозь ткань рубашки Ник чувствовал, как Симона дрожит.

«Она и должна бояться, это правильно», — думал он. Если бы не ее игра в невинную сирену, он, Ник, валялся бы еще в постели. Вместо этого он стоит здесь, слушает, как равнодушный священник усыпляюще бормочет латинские фразы, накрывая их соединенные руки освященным платом и благословляя брачный союз.

Если бы не настойчивое требование короля еще две недели оставаться среди королевских гостей, Ник выполнил бы свои супружеские обязанности и тут же отослал бы Симону в Хартмур, надеясь, что она уже забеременела. Леди дю Рош была красива, а потому он не испытывал отвращения перед физической близостью, но клялся самому себе, что она никогда не получит его сердца.

Николаса поразило торжественное выражение на лице Симоны, когда священник произносил заключительные слова, соединяя их на веки веков. Ее зеленые глаза были широко распахнуты, в них блестели непролитые слезы. В зеленой глубине Ник успел разглядеть ту серьезность, которая заставляла думать, что Симона понимает самую суть произносимых обетов. В душе Ника неожиданно поднялась теплая волна.

«Моя жена».

Эхо последних слов священника еще висело в душном воздухе, а к молодым уже хлынули гости и тут же их разделили. Перед глазами Ника мелькнуло желтое платье, бледное испуганное лицо, но барона уже окружили притворные улыбки и лживые поздравления.

Праздник затянулся далеко за полночь. Лишь за столом Ник оказался на расстоянии вытянутой руки от своей молодой жены, но даже тогда Симона была занята разговором с Хейт, которая не оставляла ее весь вечер. Ник все время искал свою жену в толпе, хотя и не желал в этом признаваться.

После церемонии настроение Ника значительно улучшилось — причиной тому были щедро выставленные королем бочки вина. Барон с удовольствием разглядывал Симону. Ему казалось, что она похожа на луч света, желтое платье светилось в толпе, шлейф тянулся за новобрачной, как волна, убегающая с берега назад, в море. Мужская половина гостей оказывала ей усиленное внимание, и в душе Ника проснулась и зазвучала ревность, подобная фальшиво настроенной струне в лютне.

— Успокойся, братец, — произнес у него за спиной голос Тристана. — Сомневаюсь, чтобы кто-то из этих хлыщей был способен занять твое место.

Ник фыркнул:

— Похоже, Тристан, ты слишком налегал на запасы из королевских подвалов. Во-первых, я не имел никакого желания ее завоевывать. И неужели ты мог подумать, что меня волнуют поклонники жены?..

— Ха! Отчего же ты так кривишься?

В этот момент Ник увидел, как Арман что-то настойчиво говорит Симоне. Та слегка повернула голову, глаза мужа и жены встретились, но Симона тут же отвела взгляд. Ник видел, как она устала, как встревожена. Рядом появилась Хейт, и обе дамы скрылись в толпе.

— Все это не важно, — заявил Ник. — Очень скоро я от нее избавлюсь. Как только Вильгельм отпустит меня из Лондона, я вернусь в Хартмур и заживу, как жил. — Он перестал искать взглядом жену и посмотрел на брата: — Не хотите ли вы с Хейт составить нам компанию?

— Нет. Утром мы уезжаем в Гринли. Хейт соскучилась по дочери и боится несчастий, которые могут случиться с ней в наше отсутствие, хотя Изабелла и осталась под надзором Минервы.

Ник пропустил мимо ушей замечание Тристана о двоюродной бабке Хейт. Его расстроила перспектива в одиночестве развлекать свою молодую жену.

Кстати, та совсем пропала из виду.

— Значит, ты толкнул меня в ловушку, а теперь бросаешь, чтобы я спасался в одиночку? Ну, спасибо тебе, Тристан, — пробормотал Ник. «Куда же она делась?»

Брат рассмеялся:

— Думаю, ты справишься. Ник?

Ник вздрогнул, когда Тристан хлопнул его по плечу.

— Что? В чем дело? Ты тут болтаешь, а моя невеста пропала!

Только тут Ник заметил, что вокруг них собралась большая толпа мужчин. Тристан ухмылялся:

— Не бойся. Скоро мы вас соединим.

Ника схватили и подкинули в воздух. В зале загремела непристойная песня. Множество рук вцепилось жениху в плечи и бока. Его выволокли с праздника и потащили по лабиринту коридоров.

— Отпустите меня! — дико вопил Ник, отчаянно вырывался, колотил кубком по чьим-то головам, но все было напрасно. Тупая сила увлекала его вперед. Невидимые руки стянули с него один сапог. Ник осыпал своих мучителей проклятиями, но никто его не слышал. С него стянули плащ, затем рубаху. Он почувствовал, как кто-то развязал ему пояс. Ник издал грозный крик. Тристан возник сбоку, держа на весу длинный меч брата. У дверей в покои Ника толпа остановилась.

— Думаю, меч тебе не понадобится, — смеясь, заявил Тристан. Толпа тут же добавила:

— Нет, сегодня у него другое оружие.

— А какие ножны ему достались!

Ник вспыхнул, но не смог сдержать самодовольной ухмылки. Воспоминание о жадных губах Симоны возникло в затуманенном элем мозгу. Поддерживая игру, он комично вырывался, чтобы скорее встать на ноги.

— Вы правы, друзья мои! — проорал он. — Отправляйте меня на битву. Я отлично вооружен.

Двери спальни открылись. Толпа пьяных мужчин хлынула в комнату, втолкнула туда Ника. Вслед ему полетели отнятая прежде одежда и сапог.

И вдруг все замолчали. Их помутневшим глазам открылась трогательная сцена. Симона сидела в середине широкой кровати, закутанная в пушистые белые покрывала. Виднелось только ее бледное лицо в обрамлении черных, как смоль, волос и белое плечо. Распахнутые зеленые глаза с ужасом смотрели на пьяных мужчин. Она глубже зарылась в свои меха.

У Ника тоже перехватило дыхание. Он повидал немало красивых женщин, что уж тут говорить, но зрелище укутанной в горностаи Симоны наполнило его незнакомым дотоле чувством собственника. Ее алые губы и горящие щеки разбудили в нем желание. Огонь в очаге бросал теплые блики на стены и создавал соблазнительный уют.

Тут раздался женский голос, пробудивший вторгшихся в спальню мужчин от этого сна наяву. Из тени появилась Хейт.

— Вы свое дело сделали, а теперь — прочь! — Она стала наступать на толпу, размахивая руками и вытесняя их в коридор. Многие оглядывались, чтобы бросить еще один взгляд на волшебное видение.

Остался один Тристан, да и то ненадолго. Поставив меч у стены, он подошел к жене.

— Удачи тебе, брат, — усмехнулся он. — Надеюсь увидеть вас обоих в Хартмуре. — Он поклонился Симоне: — Доброй ночи, баронесса. — И закрыл дверь, оставив Ника наедине с женой.

Николас повернулся к кровати. Одетый только в кюлоты и один сапог, он чувствовал себя глупо. В комнате было тихо, лишь слышалось потрескивание дров в камине. Нику казалось, что взгляд Симоны обжигает кожу. Он откашлялся.

— Как вы себя чувствуете, леди Симона?

— Наверное, как и следует невесте, — настороженно ответила Симона. — С тех пор как я вас видела, вы растеряли половину одежды.

Ему показалось, что она язвит, но времени на обиды не было: его взгляд упал на ее обнаженное плечо, и в животе поднялась горячая волна.

— Вы тоже, — парировал он и не смог сдержать усмешки при виде румянца на ее щеках.

Ник медленно двинулся к постели, но эффектный прием записного соблазнителя был испорчен неожиданной хромотой — Ник забыл, что лишился одного сапога. Он тихонько выругался и сбросил с ноги второй. Приблизившись наконец к кровати, Ник заставил Симону поднять на него взгляд.

— Ну что же, миледи, настал ваш час. Вы вправе потребовать положенной вам награды. — И не сводя с нее глаз, он начал развязывать ленты на штанах.

— Награды? — прошептала Симона, облизнув пересохшие губы, ее глаза как будто самовольно метнулись к его пальцам.

— Конечно, награды. За прекрасно осуществленный план. — Злость вспыхнула в сердце Ника, но лишь на мгновение, разгоревшееся желание потушило ее.

Симона нахмурилась и отвела глаза. Кюлоты упали к ногам Ника, он слегка отвернул одеяло и залез в постель, его рука поймала руку Симоны.

— Нет, миледи, не убегайте, — притворно ласково проговорил он. Кожа под его ладонью была мягкой и шелковистой. Пальцы Ника сомкнулись вокруг тонкой косточки запястья. — Не вижу причины, почему бы нам обоим не извлечь пользы из вашей удачи.

Ник не ожидал удара. Удар пришелся по разбитой губе. Ник схватил Симону за обе руки, подмял под себя, вдавил в постель. Ее обнаженная грудь прижалась к его груди. Теперь Симона не была покорной и перепуганной, а смотрела с яростью и болью.

— Это за то, что ты меня унизил перед отцом и лордом Холбруком, — заявила она. — А если ты моя награда, то могу сказать, что не вижу в этом большой удачи.

— Не смей играть со мной, Симона, — с угрозой в голосе проговорил Ник, но кожей он чувствовал жар ее тела, и желание заглушало гнев. — Мы оба взрослые люди. Я уверен, ты нарочно устроила так, чтобы твой отец застал нас на балконе. И не повторяй, что ты решила выйти замуж за старого козла. Лучше признайся в обмане, чтобы мы смогли начать нашу совместную жизнь с честного разговора.

— Будь ты проклят, самовлюбленный осел! — прошипела она и оттолкнула Ника. Он отпустил ее, потому что был потрясен: второй раз за день его назвали самовлюбленным. Симона воспользовалась случаем и спрыгнула с кровати, волоча за собой одеяло.

— Ну, скажи на милость, — обернулась она к нему, — зачем мне стремиться к браку с таким, как ты?! — И она окинула его оценивающим взглядом. — Ни одна женщина не пожелает стать женой такого распутника, который при каждой нашей встрече оказывается пьян и который вдень своей свадьбы развлекался даже не с одной, а с двумя шлюхами! В этой самой комнате! — Симона топнула ногой. — На этой самой кровати!

— Это были не проститутки, — ответил Ник, несколько удивленный ее осведомленностью о его личных делах. Возбуждение отступило.

Симона насмешливо приподняла бровь. Ник пробормотал:

— Ну… Я им не платил. — Он тоже встал, обернув бедра меховым покрывалом. — А как ты узнала?

— Леди Хейт решила, что мне следует знать.

Ник зарычал, возмущенный болтливостью невестки.

— Это было до того, как мы обвенчались. Как видишь, сейчас ты здесь единственная женщина.

— Значит, теперь, когда мы поженились, ты не будешь позволять себе таких странностей? — с вызовом поинтересовалась Симона.

— Да ведь у тебя странностей не меньше. — Ник едва не засмеялся, когда увидел, как сузились глаза Симоны. — Да, до меня, разумеется, доходили всякие слухи. — Он начал обходить кровать, заставляя Симону отступить. — Так это правда? Ты сумасшедшая?

Симона отпрыгнула, но недостаточно быстро. Ник притянул ее к себе, провел пальцем по линии ключицы. Его жена восхитительна! Гнев утих.

— Скажите, леди Симона, — зашептал он, — мне не придется вас связывать?

— Я не сумасшедшая, — ответила она, и Ник заметил, как от его прикосновения по ее коже побежали мурашки.

— Тогда давай все забудем, — сказал он и выпустил из пальцев покрывало, которое упало к его ногам. Ник мягко обнял стоящую перед ним Симону и коснулся губами ее плеча. — Тем проклятым вечером меня привело на балкон желание, и, несмотря на все твои протесты, я верю, что ты тоже желаешь меня. — Он лизнул ее теплую кожу и почувствовал, как Симона задрожала. — Ну же! Можешь все отрицать. Говорить, что не желаешь меня. Может быть, ты даже жалеешь, что я стал твоей добычей, но тут уж ничего не изменишь. Давай попробуем доставить друг другу хотя бы немного удовольствия. — Губы Ника переместились на шею Симоны. — Я все равно считаю тебя очень-очень красивой.

Он услышал, как она вздохнула, почувствовал, что ее тело прильнуло к его телу, но только на мгновение. По спине Ника пробежала холодная волна. Симона окаменела. Ник с удивлением заглянул ей в лицо:

— Симона?


Глава 6




— Он очень-очень волосатый, правда, сестрица?

Сердце Симоны таяло, Ник целовал ее, и ей чудилось, что она плавает в глубоком и теплом озере. Голос Дидье показался ведром холодной воды, вылитой на нее из вредности.

Симона обшарила взглядом все темные углы комнаты. Спина Ника мешала, и пришлось слегка отклониться, но Дидье Симона так и не обнаружила.

Николас теснее прижал ее к себе, поднял голову и заглянул Симоне в лицо. Ее удивила тревога, плескавшаяся в лазурного цвета глазах.

— Ты что-нибудь слышала? — спросил он.

Симона захлопала глазами.

— Ммм… мне показалось, что слышала.

На лицо барона вернулась ленивая улыбка.

— Думаю, это нервы. Я ничего не слышал. — Он снова обнял ее, и так крепко, что Симона почувствовала жар его тела даже сквозь меховое покрывало. Он тихонько подтолкнул ее в сторону кровати, присел на край и поставил Симону между коленей. — Не бойся.

Сердце Симоны трепетало, как пойманная птица. Мысли о Дидье мешались с острым ощущением близости обнаженного Ника. Тот вел себя довольно дерзко, а Симона все равно жаждала его поцелуев, прикосновений.

Но разве можно, чтобы некое юное привидение стало свидетелем их соития?

Николас коснулся меха, укрывающего ее грудь. Комнату наполняла теплая тишина, и Симона решила, что Дидье из вежливости удалился. Она подняла руки, положила их на мощные блестящие плечи Ника и радостно вздохнула — столько удовольствия доставило ей это прикосновение. Барон понемногу сдвигал покрывало вниз.

— Послушай, у него везде волосы. — Удивленное заявление донеслось откуда-то сверху.

Симона вскрикнула, отстранилась от Николаса и плотнее завернулась в покрывало. Ее взгляд метнулся к потолку — Дидье пристроился на одной из перекладин полога: положив подбородок на сложенные руки, лежал на животе и с любопытством смотрел вниз.

Николас разочарованно выдохнул:

— Симона, так больше продолжаться не может. Я понимаю твою…

— Лорд Николас, прошу вас, только одну минуту… — взмолилась Симона. — Мне надо ненадолго остаться одной.

Хмурое лицо Ника ясно показывало его раздражение. Симона отчаянно пыталась придумать правдоподобное объяснение. Ее взгляд натолкнулся на ночную вазу в темном углу комнаты. Она указала на нее глазами.

— Ну пожалуйста…

Николас выразительно вздохнул:

— Симона, мы уже женаты. Нет никакой необходимости…

Женаты они или нет, но он ошибается, если надеется когда-нибудь увидеть, как она пользуется этим предметом.

— Ну ладно, я подожду за дверью. — Он поднялся, обошел кровать и подхватил с пола кюлоты. Симона отвела глаза, когда он с несчастным видом принялся их натягивать.

— Благодарю, — проговорила она ему в спину, и дверь захлопнулась.

Симона тут же подняла глаза. Дидье сидел на пологе и болтал ногами.

— Дидье дю Рош, немедленно спускайся оттуда!

Дидье исчез и тут же возник снова. Теперь он сидел в центре развороченной кровати. Вид у него был удивленный и словно бы зачарованный.

— Сестрица, может, барон — наполовину зверь? — взволнованно зашептал он. — Ты знаешь, такое бывает: полузверь, получеловек. А его стержень длиной с мою…

— Прекрати! — Симона замотала головой и спрятала лицо в ладонях. Когда она снова открыла глаза, Дидье смотрел на нее обиженно. — Тебе нельзя здесь находиться. Это нелегкая для меня ночь, а тут еще ты подсматриваешь.

— Куда же мне идти? — требовательно спросил брат. — К тому же ты расстроена. Я должен остаться и защитить тебя, если барон и правда окажется наполовину зверем. А вдруг он захочет тебя съесть?

Симона вздохнула:

— Ты, конечно, очень предусмотрительный мальчик, Дидье, но меня не нужно охранять от лорда Николаса. Время, которое мы проводим наедине, как муж и жена, особенное время. Мы должны быть только вдвоем.

— Обещаю, что больше, не произнесу ни слова, — пообещал мальчик.

— Симона! — раздался из-за двери приглушенный голос Николаса. — Ты еще не готова?

— Еще секундочку, милорд! — Симона обернулась к брату, отчаянно стараясь убедить его: — Малыш, тебе нельзя здесь находиться. Пожалуйста, пойми!

— Я понимаю, что моему обществу ты предпочитаешь общество барона. — Дидье надул губы. — Почему мне нельзя остаться?

— Тебе нельзя на это смотреть!

— Тогда я не буду смотреть. Я отвернусь.

— Нет, Дидье. Ты должен уйти.

— Симона! — позвал Ник. — Я иду!

Симона стиснула кулачки.

— Ну, пожалуйста, cheri!

Входная дверь скрипнула. Дидье улегся на спину и заложил руки за голову. Симона обернулась к Нику, который, хмурясь, вошел в комнату, настороженно огляделся, запер дверь на замок и спросил:

— Ты с кем-то разговаривала?

Симона с усилием улыбнулась.

— Нет, милорд… сама с собой. — Она поморщилась: разговаривать с собой — это ли не признак душевного нездоровья?

В комнате стало значительно холоднее. Симона бросила быстрый взгляд на Дидье. Брат вперил в барона гневный взгляд.

Несколько мгновений Ник внимательно смотрел на Симону. Она видела, как он передернул плечами.

— Становится прохладно, леди Симона. — И он нагнулся, чтобы подкинуть дров. — Давайте ляжем и согреемся. Я устал гоняться за вами по комнате.

Симона посмотрела на Дидье, который с усмешкой похлопал по матрацу рядом с собой и прошептал:

— Иди-иди, делай, что тебе муж говорит.

«Убирайся!» — беззвучно произнесла Симона, но Дидье скорчил рожицу и помотал головой.

Николас разогнулся и потер руки. Огонь ярко пылал в очаге. Ник слегка удивился, что Симона все еще стоит у кровати. Он приблизился и стал развязывать ленты на кюлотах.

— М-милорд, — заикаясь, начала Симона, натягивая меховое покрывало выше и тщетно пытаясь заставить барона не раздеваться. — Милорд, может быть, нам сначала поговорить, лучше узнать друг друга? — Она натянуто улыбнулась. — Расскажите мне о вашем доме.

Ник покончил с завязками и протянул руки к жене.

— Симона, не будем играть в игры, — мягко проговорил он. — Не секрет, что мы не слишком привязаны друг к другу. Бессмысленно пытаться разбудить подобные чувства прямо сейчас. Удовлетворимся физическим влечением, а когда-нибудь и дружба появится.

Пробуждающаяся страсть, которую Симона чувствовала к Николасу, сейчас исчезла без следа, ведь за спиной все время хихикал Дидье. Симона чувствовала, как от холода горят уши.

— Пожалуйста, не снимай их, — закричала Симона, когда Николас протянул руку к поясу штанов.

— Почему это? — с нарастающим раздражением воскликнул Ник, но тут же взял себя в руки. — Симона, я понимаю твой страх, но доверься мне, я постараюсь быть с тобой ласковым и осторожным.

Дидье так хохотал, что свалился с кровати. Симону тошнило.

— Николас, ты не понимаешь… — зашептала она, — мы не можем быть вместе в такое время.

Николас сощурил глаза, потом на его лице отразилось понимание.

— Так у тебя месячные?

Симона закрыла горящее лицо руками. Дидье снова взобрался на кровать.

— Что такое месячные? — шепотом спросил он.

— Нет, — глухо отозвалась Симона, уронила руки и тяжко вздохнула. Ничего она не добилась.

— Так в чем же дело? Почему я не могу получить свою жену в нашу первую брачную ночь?

— О, это я должен услышать! — пробормотал Дидье.

Симона набрала в легкие воздух.

— Ну хорошо. Если ты настаиваешь…

— Настаиваю.

— Чуть больше года назад умерли моя мать и мой младший брат. У нас дома, во Франции. Произошел несчастный случай.

Николас кивнул:

— Я слышал об этом и сочувствую твоему горю, но…

Симона зажмурила глаза.

— Мы не можем в эту ночь быть вместе потому, что мы не одни.

— Что?

— Mon Dieu! Боже мой! — воскликнул Дидье. — Неужели ты собираешься ему рассказать?

Стараясь не обращать внимания на брата, Симона расправила плечи и посмотрела Николасу прямо в глаза. Барон с подозрением оглядел комнату. Симона вздернула подбородок.

— За каждым нашим шагом следит дух моего брата, Дидье. Даже сейчас, пока мы разговариваем, он сидит на постели. — Она сделала жест в сторону кровати. Дидье наблюдал за объяснением без восторга.

— Дидье… это твой брат? — спросил Николас.

— Да.

— Твой умерший брат? Симона кивнула.

Глаза Ника блуждали по смятым меховым одеялам. Дидье довольно дерзко помахал ему рукой:

— Бонжур, лорд Николас!

Теперь барон впился взглядом в Симону:

— Я ничего не вижу.

— Да, я знаю, — согласилась Симона. — Я одна его вижу, но ты должен мне поверить. Я…

— Ты действительно сумасшедшая, — произнес Николас, медленно отступая к двери.

— Нет! — Симона с протянутыми руками шагнула к мужу. — Я понимаю, ты думаешь, что слухи оказались правдой, но, клянусь тебе, я не сумасшедшая.

— Неудивительно, что жених бросил тебя, — пробормотал Николас, собирая свои разбросанные вещи и одеваясь. — Твоего отца следует высечь за этот обман.

— Николас! — взмолилась Симона. — Выслушай меня! Тебе не кажется странным, что в комнате так холодно, хотя окна плотно закрыты, а в очаге пылают дрова?

— Просто туг сквозняк, — бросил Ник, натягивая рубаху.

Дидье хихикнул:

— Сквозняк-сквозняк! Сквозняк в голове!

Симона сверкнула глазами на брата, потом снова обратилась к мужу, ибо знала: ей надо убедить его, иначе их всех троих — ее, Армана и Дидье — вышвырнут из Лондона. Этот упрямец может поверить лишь одному человеку.

— Леди Хейт! — воскликнула она.

Николас, пристегивающий меч, замер.

— При чем тут моя невестка?

Симона рванулась вперед:

— Спроси ее про Дидье. Она тоже его слышит.

Николас нахмурился, настороженно вглядываясь в лицо жены, потом решительно тряхнул головой:

— Нет. Ты сумасшедшая. Тут все ясно. — И, подхватив сапоги, он направился к двери. — Будь уверена, утром я поговорю с Вильгельмом. Я не допущу, чтобы следующей баронессой Крейн была сумасшедшая. Спокойной ночи, леди дю Рош.

Симона в панике обернулась к брату. Если Николас убедит короля расторгнуть брак, она погибнет! Вся Англия узнает о ночных событиях. Ей ни за что не удастся выйти замуж. Она никогда не избавится от Армана.

— Дидье! Помоги мне! — закричала она, уже не опасаясь обращаться к невидимому для Николаса брату.

Барон в это время отпирал замок, бормоча под нос:

— Полоумная…

— Быстрее!

Дидье состроил задумчивую мину и через мгновение заговорил. Симона не понимала смысла его слов, но отчаяние заставило ее бездумно повторить их:

— Дидье просит твоего разрешения проехаться на Великолепном, как ты разрешал Ивлин!

Ник замер в дверном проеме и медленно обернулся к Симоне. Его глаза так сверкали, что Симона невольно отступила.

— Откуда ты знаешь про Ивлин? — угрожающим шепотом спросил он.

Симона сглотнула, открыла рот, чтобы заговорить, но из ее губ не вылетело ни единого слова. Николас снова вернулся в комнату, рассеянно уронил сапоги, медленно приблизился к Симоне и грубо схватил ее за локоть.

— Откуда ты все это обо мне узнала?

— Отпусти меня! Я ничего не знаю об Ивлин. Я просто повторила слова Дидье.

Николас колебался. Глаза его горели таким огнем, словно он хотел испепелить Симону взглядом. Наконец барон заговорил полным отвращения голосом, и этот тон ранил Симону так, что у нее заныло сердце.

— Ах ты, змея! Конечно, ты выведала все это у леди Хейт! — Он выпустил руку Симоны и попятился. — Но ты просчиталась — не такой я дурак.

— Не смей говорить с моей сестрой в таком тоне! — воскликнул Дидье и вскочил на кровати. Огонь в очаге испустил длинный язык пламени. Симона взвыла от ужаса, когда огненное щупальце дотянулось до штанов ее мужа. Ткань вспыхнула. Барон запрыгал, затопал ногами, споткнулся о собственные сапоги и упал.

— О Боже, Дидье! — кричала Симона, стараясь сбить пламя. Когда ей это удалось, от штанин остались обгоревшие клочья. — Что ты наделал!

— Он говорил тебе гадости! — заявил Дидье, в голосе которого не слышалось никакого раскаяния. — Ты этого не заслужила.

— Нельзя поджигать людей только потому, что тебе не понравились их слова! А я-то надеялась, что ты уже понял, к чему приводят поджоги! Лорд Николас просто не понимает нашего положения. Милорд… — Симона обернулась к мужу, чтобы попросить прощения, объяснить, что странные события, свидетелем которых он стал, — лишь малая частица той невероятной реальности, в которой жила Симона весь последний год.

Но дверь была распахнута, а комната пуста.


Глава 7


Ник брел по запутанным коридорам замка. Его лицо усеяли капельки пота. Чувство было такое, как будто он свалился с крепостной стены. Сердце гулко бухало в груди. Эта ведьма едва не сожгла его заживо! Как ей это удалось? Ник ничего не заметил. Видел, что она шагнула к очагу, — и все.

Вот наконец знакомая дверь. Ник заколотил в нее кулаками:

— Тристан! Тристан, открой…

Дверь распахнулась так быстро, словно Тристан ждал его. Брат был все в том же праздничном наряде. Николас бросился в комнату.

— Доброго вечера, Ник. Как твоя брачная ночь? — приветствовал брата Тристан, закрывая за ним дверь.

Тяжело дыша, Ник остановился посреди комнаты. У камина сидела Хейт. Она была уже в халате и расчесывала расплетенные косы.

— Леди Хейт, мне надо с вами кое о чем поговорить, — сквозь стиснутые зубы проговорил Ник. — У меня есть несколько вопросов.

Тристан обеспокоенно приблизился к брату.

— Николас, я же тебя предупреждал. Сегодня тебе уже довелось огорчить мою жену. Так что придержи язык, если ценишь свою смазливую физиономию.

Ник открыл было рот, чтобы послать брата к дьяволу, но Хейт перебила его:

— Успокойся, Тристан. — Она поднялась с места и положила на столик изящную щетку. — Ты же видишь, Ник озадачен, ему нужна помощь, нужен наш совет. Хотя, честно говоря, я не ожидала, что Ник явится так скоро.

— Я озадачен? — прорычал Ник. — Я здесь, а моя новобрачная жена носится по комнате и разговаривает сама с собой! Она чуть не сожгла меня! — И он выставил вперед ногу. — Говорю вам, она сумасшедшая!

Хейт бросила взгляд на обгоревшие штанины и, скрывая улыбку, прикрыла губы ладонью. Тристан с недоумением смотрел на брата:

— Николас, с чего ты взял, что моя жена разберется в твоих делах? Она уже разговаривала с леди Симоной. Неужели мне надо учить тебя, что делать в брачную ночь?

Ник зарычал. Сейчас ему больше всего хотелось оторвать брату голову, но тут снова вмешалась Хейт:

— Могу предположить, что ты столкнулся с Дидье.

Тристан нахмурился:

— Кто такой Дидье?

— Значит, она и тебя втянула в этот фарс, так? — Ник замотал головой. — А я вас считал здравомыслящей женщиной, леди Хейт.

— Так и есть. Я весьма здравомыслящая женщина.

— Кто такой Дидье? — с раздражением повторил Тристан.

Ник фыркнул:

— Никто.

— Это младший брат Симоны.

Тристан переводил взгляд с жены на брата.

— Так у леди Симоны есть брат?

— Нет.

— Был. Он умер. — Хейт говорила так обыденно, что Ник снова зарычал.

Тристан вскинул руки.

— Теперь я ничего не понимаю.

Он прошел к столу, взял кувшин и кубок.

— Выпьешь, Ник?

— Да. — Николас не сводил глаз со своей рыжеволосой невестки. — Ты хочешь сказать, что веришь в эту чушь?

— Ну конечно. — Она передала Нику наполненный кубок. — Симона не хотела мне доверяться, но я сама услышала мальчика.

Комната поплыла у Ника перед глазами. Он замотал головой — видно, не расслышат Хейт так, как следует.

— Ты хочешь сказать, что в моих покоях находится привидение и разговаривает с моей женой?

— Так и есть.

Тристан хмыкнул и опустился в кресло Хейт, потом закинул голову и раскатисто захохотал.

— Не вижу тут ничего смешного, — пробормотал Ник и сделал мощный глоток из кубка. Похоже, рехнулась не только Симона, а вся семья целиком.

— Прости, брат, — сквозь смех проговорил Тристан. — Но сейчас ты так похож на меня самого, когда я впервые узнал о… э-э-э… талантах моей любимой женушки!

— Николас, — заговорила Хейт, посылая мужу очаровательную улыбку. — Я понимаю, как трудно тебе это принять, но другого выхода нет. Иначе ты погубишь Симону.

— Да мне дела нет до этой змеи! — заявил Ник. — Она хитростью заставила меня жениться, так пусть сама и расплачивается за свой обман. Король меня поймет, если вы не хотите.

Хейт в притворном отчаянии вцепилась себе в волосы.

— Неужели в тебе нет ни капли сострадания? Если ваш брак будет расторгнут, никто на ней больше не женится. Слухи о ее сумасшествии подтвердятся.

— Ну и что? — Ник пытался сохранить бушевавшее негодование, но видение бледного личика с широко распахнутыми, молящими глазами преследовало его. — Она сама виновата.

Хейт покачала головой:

— Думаю, это не так. Духи умерших не задерживаются на земле без определенной цели. Очень странно, что дух мальчика так привязан к одной только Симоне. Думаю, у Дидье есть некая миссия.

— Да это смешно! — Ник допил вино и, подойдя к очагу, посмотрел на огонь. Наступила тишина. В душе Ника гордость боролась с укорами совести.

Симона лгала, чтобы хитростью стать его женой. Ударила его, а потом пыталась сжечь! Вполне возможно, что она просто сумасшедшая.

Но она такая красавица! И умница. И была так несчастна во время свадебной церемонии, хотя должна бы торжествовать. К тому же Нику не нравились слухи о бегстве семьи дю Рош из Франции.

— Ты должна признать, что в это трудно поверить. Слишком невероятно, — через плечо бросил Ник. — И если ты, Хейт, — я говорю «если», — если ты можешь его слышать, почему не слышу я?

Дрогнув ресницами, Хейт улыбнулась и промолчала, но тут вмешался Тристан.

— Чего же хочет маленький мальчик? — пробормотал он и взглянул на брата. — Мести? Как он умер?

Ник пожал плечами. Он почти ничего не знал о своей новоявленной жене, знал лишь ее имя, имя ее отца и то, что они приехали из Франции.

— Это был несчастный случай. Страшный пожар в конюшнях, — сообщила Хейт.

Ник мрачно хохотнул, вспомнив, как Симона упрекала своего невидимого братца за поджог.

— Пожар. Конечно, пожар.

— Но может, это был вовсе не несчастный случай, — задумчиво продолжала Хейт, — и Дидье пытается защитить сестру от той участи, которая выпала на его долю и на долю их матери.

Ник нахмурился:

— Вечером вы очень долго беседовали. Ты узнала еще что-нибудь важное?

Хейт покачала головой и загадочно улыбнулась:

— Только то, что я не могу ей помочь. Если ты хочешь узнать об участи леди Симоны, ты должен ее выслушать.

Ник вздохнул. Неужели он настолько потерял разум, что способен вернуться в свои покои?

Тристан поднял палец и тоже высказал свои соображения:

— Если даже отбросить тот факт, что леди Симоне нужна опора и помощь, то расторжение брака очень тебе повредит, Ник. При дворе и так слишком много говорят о твоем распутном поведении. Уоллес Бартоломью и другие лорды считают, что ты слишком молод и несдержан, а король к ним прислушивается. Потому-то он и настаивал на свадьбе. Думал, что после женитьбы ты остепенишься.

— Ерунда все это, — фыркнул Ник.

В ответ Тристан лишь пожал плечами.

Николасу не хотелось возвращаться в свои покои, но что он мог сделать? Если он потребует развода, король сочтет это еще одним признаком его незрелости. Кроме того, Вильгельм может подыскать ему другую — менее привлекательную — невесту. И Ник решил, что не будет ничего худого, если сделать вид, что он верит всей этой сказке.

— Ну хорошо. — Он поставил пустой кубок на стол и направился к дверям. — Увидимся в Хартмуре.

— Доброй ночи, брат. — Тристан двусмысленно улыбнулся. — Хорошего сна.

— Доброй ночи, Ник, — присоединилась к мужу Хейт. — Когда ты вернешься домой, я, возможно, найду для тебя какие-нибудь ответы.

Ник задержался в дверях.

— Но ты же сказала, что не можешь помочь ей…

— Не могу, — подтвердила Хейт. — Но в Гринли есть тот, кто может.


— Прости меня, сестрица, — в десятый раз с тех пор, как барон выбежал из комнаты, повторял Дидье. — Я все разрушил, да? — Симона вздохнула, выпрямилась над сундуком, куда складывала вещи, и прижала ладони к глазам. Она ненавидела слезы, но за последние три дня столько плакала, что сейчас ее глаза оставались абсолютно сухими. Голова раскалывалась от боли.

— Не знаю, Дидье. — После бегства Николаса Симона надела легкую нижнюю сорочку.

— Папа разгневается, — прошептал Дидье.

На это Симона не могла придумать ничего успокаивающего. Если брак с бароном расстроится, Арман действительно придет в бешенство, ему придется искать дочери другую выгодную партию, но едва ли кто-нибудь польстится на нее, когда станут известны события сегодняшней ночи. А все потому, что Симона не прислушалась к предупреждению отца, которое он сделал ей на свадебном пиру.

«Симона, не говори ни слова о своих фантазиях. Ни слона о Дидье. Никаких упоминаний о расстроившейся помолвке и причинах, почему так случилось. Если повезет, Фицтодд сделает тебе ребенка прямо сегодня. Я получу деньги, а остальное меня не касается».

Но Симона не послушалась отца. Она и сама не понимала, почему не воспользовалась выходом, который предложил барон. Конечно, это унизительно, но месячные — убедительный повод, чтобы не подтвердить брак на деле. Вместо этого она рассказала о Дидье человеку, которого едва знала и которому совсем не могла доверять.

— Может, ты в него влюбилась? — предположил Дидье.

— Прекрати подглядывать в мои мысли! — приказала Симона.

— Но ты же не разговариваешь! Как еще я узнаю, что с нами будет?

— Дидье, мне неизвестно, какое будущее нас ждет, так что не стоит лезть в мою голову, пользы никакой. К тому же это нечестно. Я запрещаю тебе.

— Ты любишь его?

— Нет. И ты должен извиниться перед лордом Николасом, если он когда-нибудь соизволит появиться перед нами.

Дидье издал протестующий звук.

— Но почему? Он вел себя ужасно, обидел тебя! И в любом случае он меня не услышит.

— Мне все равно, — заявила Симона, укладывая в сундук последнее платье и опуская крышку. — Даже если ты умер, это не дает тебе права грубить людям и плохо себя вести. Мама учила нас хорошим манерам. Ты извинишься ради меня. Ты понял?

— Что он сказал? — прозвучал за спиной у Симоны низкий мужской голос. Она вскрикнула и резко обернулась. Упрекая Дидье, она не слышала, как открылась дверь.

— Милорд… — выдохнула Симона. — Я не надеялась, что вы вернетесь.

— Я тоже, — бесстрастно отозвался Ник. — Я спрашиваю: что он сказал?

— Простите, но… — Взгляд барона повергал Симону в смущение. Как много он успел услышать? — Кто и кому сказал, милорд?

— Ваш потусторонний сообщник. — Ник оглядел комнату, словно бы искал в ней мальчишку. — Вы просили его извиниться передо мной. Если он сделает это, я услышу.

Симона переводила взгляд с Николаса на Дидье и обратно. Неужели барон поверил, что Дидье с ней разговаривал, или это лишь уловка, чтобы вернее обвинить ее в сумасшествии? Симона усмехнулась — какое это имеет значение? Лучше впустить Ника в их с братом мир и посмотреть, какова сила его характера.

— Дидье, ты слышал, что сказал лорд Николас, — скомандовала она брату, расправила плечи и указала на место перед Ником. — Спустись и принеси свои извинения.

— Ты, конечно, шутишь, — с неприязнью сказал Дидье.

— Нет, не шучу. — И она снова указала на пол. Симона увидела, что Николас, щурясь, смотрит на ширму. Дидье в это время соскочил с нее и встал перед бароном.

— Теперь он прямо перед вами, милорд, — объяснила Симона, наблюдая, как Ник нагнулся и вглядывается в пол так, словно Дидье был ростом с котенка.

Дидье скривил рожицу, оглянулся на сестру и закатил глаза.

Барон откашлялся и с преувеличенной четкостью произнес:

— Отлично, э-э-э… мальчик. Давай!

Дидье вздохнул.

— Лорд Николас, мне очень-очень жаль, что вы вели себя так грубо и мне пришлось напустить на вас огонь, — произнес Дидье с такой торжественностью, что Симона тотчас почувствовала сарказм в его голосе. — Ради вас самого я надеюсь, что это больше не повторится. — Дидье обернулся к сестре: — Ну вот. Этого достаточно?

— Полагаю, достаточно. — Симона сделала усилие, чтобы скрыть улыбку. Ник вопросительно смотрел на нее. — Милорд, Дидье сказал, что сожалеет о том, что сжег ваши штаны, и говорит, что такого больше не повторится.

Выслушав этот вольный перевод, барон что-то пророкотал и несколько мгновений смотрел на Симону, скорее даже сквозь нее, а затем потребовал:

— Докажи мне, что он существует!

— Милорд! — воскликнула Симона, посмотрела на брата, который, отвернувшись от них, лежал на постели, потом перевела взгляд на мужа. Барон снова прислонился к открытой двери так, словно не был уверен, остаться ему или все-таки уйти.

— Докажи мне, что Дидье существует, что он сейчас в этой комнате! Не можешь же ты рассчитывать, что я поверю тебе на слово?

Щеки Симоны вспыхнули от гнева. Она приказала:

— Дидье, заставь огонь снова плясать!

В тот же миг черные угли в очаге вспыхнули золотыми и красными языками.

— Этого достаточно, милорд?

— Просто сквозняк в трубе, — спокойно заметил Николас, хотя Симона разглядела в его глазах потрясение.

— Отлично, — бесстрастно отозвалась она. — Что бы вы хотели увидеть? Что ему надо сделать?

— Эй, вы! — Дидье возмущенно поднялся. — Я здесь но для того, чтобы вас развлекать!

— Замолчи, — прошипела Симона и снова обратилась к насторожившемуся Николасу: — Итак? Что может васубедить, милорд?

Барон подумал, с вызовом улыбнулся Симоне и потребовал:

— Пусть он принесет мне вон те свечи. — И Ник указал на тяжелый металлический канделябр с тремя нетронутыми свечами. — А вы, леди Симона, оставайтесь там, где стоите. На этот раз никакой ловкости рук!

Симона с притворной любезностью улыбнулась. «Слишком легко», — подумала она про себя, а вслух сказала:

— Дидье, подай свечи лорду Николасу.

— Дидье, подай свечи. Дидье, сиди тихо. Дидье, слезь оттуда, — заворчал Дидье, подражая голосу сестры. — У меня сейчас больше работы, чем при жизни.

— Принеси, — не сводя взгляда с Николаса, попросила Симона. — Ну пожалуйста!

Потрясение, отразившееся на лице барона, сразу подсказало ей, что канделябр сдвинулся с места. Через мгновение тяжелый подсвечник проплыл мимо левого плеча Симоны и закачался перед грудью барона. Одна за другой загорелись все три свечи.

— О Боже! — выдохнул Ники стал водить руками вокруг канделябра, словно надеясь обнаружить невидимую подставку. Ничего не обнаружив, он обратил к Симоне побледневшее лицо. Та пожала плечами, вернулась к сундуку и откинула крышку.

— Сестрица! Пусть он его возьмет. Я устал!

Симона оглянулась на Ника, который продолжал смотреть на раскачивающийся перед ним канделябр.

— Милорд, если вам не трудно, заберите подсвечник. Дидье не может долго удерживать тяжелые предметы.

Николас бросил на нее вопросительный взгляд, как будто не понял смысла слов. Канделябр с грохотом рухнул на пол, свечи вывалились из гнезд и потухли.

— О Боже, он не мог… — Николас замотал головой.

— Какая разница… — пробормотала Симона, роясь в глубине сундука. Наконец она нашла то, что искала, оглянулась на Ника, который так и не вошел в комнату, встала и направилась к нему сама.

Лицо барона было того же воскового цвета, что и у разломившейся на кусочки свечи. Глаза его непрерывно шарили по комнате. Симона почувствовала сострадание к этому гиганту, попавшему в столь сложное положение.

— Здесь нечего бояться, милорд, — улыбнулась она мужу. Однако ее слова не успокоили барона, а произвели обратный эффект.

— Не смешите меня, леди Симона, — заявил он так грубо, что она замерла на месте. — Я закаленный в боях воин. Меня не напугает простой трюк с огнем. — И, по широкой дуге обходя Симону, он направился к столу, где стоял кувшин с вином и несколько кубков.

Приблизившись к мужу, Симона протянула руку, на раскрытой ладони лежал предмет, найденный в сундуке.

— Милорд!

Несколько мгновений Ник смотрел на ее руку, Симона замерла, не смея вздохнуть. Наконец он взял у нее тряпицу и стал опускаться в кресло, но вдруг застыл и оглянулся:

— А Дидье не…

— Нет, он не под вами. — На самом деле Симона не видела брата. В комнате стало тепло и уютно, и она мимолетно удивилась, куда же он делся.

С кувшином в руке Николас наконец сел и взглянул на завернутый в кусок ткани предмет. Потом он отставил кувшин и развернул грубую тряпицу.

Внутри был почерневший кусочек обгорелого дерева, в котором с трудом можно было узнать эфес деревянной шпаги Дидье.

Лицо Николаса осталось бесстрастным.

— Деревянный меч?

— Мама купила его для Дидье, когда мы в последний раз ездили в Марсель, это было за несколько недель до пожара, — пояснила Симона. — Дидье собирались вскоре отослать на учебу, и мама хотела, чтобы у него были новые игрушки.

Николас оторвал глаза от остатков игрушки и посмотрел на Симону, которая присела на краешек стула напротив.

— Для игрушки это дорогая вещица…

— Да. Но были еще щит, шлем… мешочек с кремнем и маленький ножик — вся рыцарская амуниция. Папа с мамой часами спорили из-за этого, но мама в конце концов победила. Она всегда все делала по-своему. А папа просто обожал Дидье. Ко мне он никогда так не относился.

Ник бросил еще один взгляд на последнюю игрушку Дидье и осторожно, почти как реликвию, положил ее на середину стола. Симоне так надо было кому-нибудь рассказать, и она рассказала:

— Дидье наказали. Его поймали в деревне, когда он разводил костер из веток. Сначала все было хорошо, но потом искра попала на уборную и сожгла ее дотла. — Симона сидела, глядя на свою сорочку. Перед глазами вставали картины прошлого, чистые и холодные, как зимний дождь. — У него отобрали все игрушки и отослали в карете в поместье Бовиль вместе со мной и моей служанкой. — Она подняла взгляд на Николаса. — Это дом моего тогдашнего жениха. Наша свадьба была назначена на следующий день. — Симона снова опустила глаза. — Отец поручил мне смотреть за Дидье, но я была так взволнована тем, что скоро стану замужней дамой, мне было не до него.

Николас кивнул.

— Дидье очень злился на то, что его, как малыша, заставили путешествовать в карете. Ему хотелось ехать верхом, как папа и мама. И взять с собой солдатиков. И вот, когда на повороте карета замедлила ход, — было еще недалеко от нашего дома, замка Сен-дю-Лак, — он выскочил и вернулся домой.

— И ты не побежала за ним? — спросил Николас.

— Я была еще так молода, — ощетинилась Симона. — Куда моложе, чем сейчас, хотя прошел всего год. Моя голова была забита мыслями о свадьбе, и, честно говоря, я сердилась на папу за то, что меня заставили играть роль няньки. — Она с усилием сглотнула. — Да, я позволила ему убежать и не погналась за ним. — Она помолчала, потом продолжила: — В тот вечер я легла спать в комнате для гостей в Бовиле и уже заснула, когда Дидье влетел в спальню, хотя дверь была заперта. Он промок до костей, был бледен и дрожал, как осиновый листок. И ничего не говорил. — Симона почувствовала, что говорит все тише. — Я отругала его за то, что он ворвался в мою комнату. И тут появился отец. Он был весь в саже. И плакал. «Где Дидье, Симона? Где мой сын? Где? Где?» Мне пришлось рассказать ему, что Дидье сбежал из кареты.

Потом Шарль рассказал мне — отец был не в состоянии — про пожар в конюшне. Моя мать погибла — не смогла выбраться наружу, а Дидье не нашли.

Николас налил в кубок вина и подал его Симоне. Она дрожащими руками взяла и с благодарностью выпила.

— Ты рассказала им, что видела Дидье в своей комнате?

Она кивнула.

— И что они сказали?

Симона печально улыбнулась:

— Шарль пришел в ужас. Сказал, что я сошла с ума от чувства вины за то, что позволила Дидье убежать. — Она подняла глаза на Николаса. — Шарль разорвал помолвку. Больше я его не видела.

Ник снова кивнул.

— А твой отец? Что сделал он?

Симона опустила глаза. Правда была горькой и унизительной.

— Он много дней искал Дидье по всем окрестностям, хотя я говорила ему, что Дидье не найдут. Когда отец наконец поверил, он… он избил меня. Сказал, что если я еще раз посмею упомянуть имя его сына, которого я убила, он выгонит меня. А сейчас он так старается выдать меня удачно замуж, обеспечить мое будущее… я ему очень благодарна.

Николас хмуро указал на обгоревший кусочек меча:

— Где ты это взяла?

— Через несколько дней после несчастья Дидье научился говорить и рассказал, что залез в чулан, чтобы забрать свои игрушки, а затем пошел в конюшню, хотел вывести своего коня… Больше он ничего не помнит — начался пожар. Ночью я пошла на пепелище и стала копаться в углях. — Она взглянула на маленький обломок деревяшки, обточенный под детскую ладонь.

— Ты не отдала ее своему отцу. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Нет. Я никому не рассказала, почему точно знаю, что Дидье погиб на пожаре. Кроме тебя. — Симона посмотрела на Ника и вздернула подбородок. — Теперь этот меч мой. Дидье хотел, чтобы я забрала его себе.

Ник молчал очень долго, смотрел на огонь, пил из своего кубка. Симона больше не могла вынести этого напряжения.

— Лорд Николас, вы по-прежнему собираетесь разорвать наш брак?

— Нет.

У Симоны сжалось сердце.

— Значит, вы мне поверили?

Ник поставил кубок и поднялся на ноги.

— Не совсем, — бросил он через плечо и направился к кровати. — Дело в том…

— Но почему? — вскочив, закричала Симона. — Что я должна сделать, чтобы…

Барон грозно сдвинул брови. Симона испуганно замолчала.

— Симона, я не привык, чтобы меня перебивали.

— Прости. Продолжай. — И она нервно сплела пальцы.

На ходу раздеваясь, Ник насмешливо приподнял бровь — ее дерзость его удивила, — но продолжил:

— Всего несколько часов назад я бы не поверил тому, что видел собственными глазами. Хотя моя невестка и ведьма, на самом деле ведьма, и я не должен удивляться тому, что невозможное иногда случается, я все же не знаю, что со всем этим делать.

— Леди Хейт… ведьма?

— Да. Но я не стал бы употреблять это слово в ее присутствии, — посоветовал он, помолчал, потом посмотрел в глаза Симоне и продолжил: — Ты солгала мне. Я не привык, чтобы мною распоряжались, как вещью. Однако не вижу причины, почему бы тебе не быть моей женой.

— Прекрасно, милорд. Очень романтично.

Николас, не снимая штанов, отбросил край мехового одеяла, забрался в постель, сунул под голову подушку и поманил жену:

— Симона, иди спать.

Она на мгновение застыла, потом подчинилась — пробежала к кровати и легла на бок на самом краешке матраца. Гордость ее страдала, но Симона отдавала себе отчет, что испытывает неимоверное облегчение. По какой-то причине этот брак нужен Николасу не меньше, чем ей.

— Что мы будем делать с Дидье? — шепотом спросила она. — Наверное, у нас будет очень необычный брак, если мы не способны на… супружеские отношения.

— Мы решим этот вопрос, когда вернемся домой, — спокойно ответил Ник.

Симоне показалось, что перед ней мелькнула искра надежды. Впервые за долгое время ей захотелось улыбнуться. Сейчас она чувствовала себя очищенной от грехов, ведь она рассказала мужу всю свою историю. Она и сама не понимала, откуда взялось это ощущение.

Ник зевнул.

— Симона, погаси свечу. Утром я покажу тебе Лондон.

Она протянула руку, и через мгновение комната погрузилась во тьму. Поленья в очаге давно догорели, чуть тлеющие угли отбрасывали на стены лишь слабые красноватые блики.

— Спокойной ночи, милорд, — улыбнувшись, сказала Симона.

Николас что-то пробормотал и перевернулся на другой бок, матрац отчаянно заскрипел под ним. Симона вздохнула и тихонько прошептала:

— Спокойной ночи, Дидье.


Глава 8




Ник сдержал слово. Следующие две недели после свадьбы превратились для Симоны в сплошной водоворот развлечений. Ее муж оказался очень внимательным, водил свою молодую жену по лавкам, рынкам и приемам в бесчисленных домах знати. Несколько раз новобрачные даже обедали с королем и королевой. Казалось, Нику доставляет удовольствие хвастаться женой при каждом удобном случае. Он накупил ей массу безделушек и украшений, лент, отрезов ткани и одну очень странную вещь — маленькое перышко какой-то экзотической птицы.

Симона была поражена, когда, выйдя из лавки, Николас вручил ей этот почти невесомый подарок.

— О, благодарю, Николас. Какое оно красивое! Но для чего это перышко? Оно слишком маленькое, чтобы писать.

Ник ухмыльнулся. У Симоны дрогнуло сердце.

— Оно не для письма. И не для тебя. Оно для Дидье.

— Для меня? — Дидье выбрался из-под тележки разносчика и вцепился Симоне в руку. — Дай мне его, сестрица!

Симона бросила на мужа смущенный взгляд и протянула перышко брату. Дидье завопил от восторга:

— Мерси, милорд! — и бросился в толпу, размахивая своим подарком и издавая различные птичьи трели.

Симона рассмеялась:

— Дидье благодарит тебя, Николас, но я не…

— Смотрите! — воскликнула толстая дружелюбная служанка с корзиной свеклы в руках. — Ветер унес ваше чудесное перышко, миледи! — И она указала толстым пальцем на море голов. — Вон оно, вон! Какая жалость!

Симона во все глаза смотрела на мужа. Его ухмылка стала еще шире. Он взял жену под руку и повел дальше, наблюдая за курсом Дидье по диким метаниям белого перышка.

Симона слегка пожала руку мужа. Сегодня она узнала о нем нечто новое — он такой выдумщик! И очень внимательный. Дидье почти ничего не может удерживать долго, но перышко ему под силу.

Однако Николас был хитер. Симона подозревала, что причина его щедрости в том, что он желает сам обнаруживать местонахождение Дидье.

Несколько ночей, проведенных с мужем в широкой теплой постели, но лишь в платоническом общении, оказались значительно более суровым испытанием, чем предполагала Симона. Иногда ей казалось, что Ник ее сейчас поцелует, она жаждала этого поцелуя, но тут появлялся Дидье, и страсть гасла, как брошенная в Темзу свеча.

Сопровождая Николаса и Симону, Дидье всегда придумывал, чем позабавиться. Его озорные выходки доставляли Симоне немало беспокойства. В семье одного знатного лорда две великолепные белые гончие оказались перемазаны джемом. У толстой дамы на рынке юбка вдруг взлетала выше головы — в таких случаях обычно винили резкий порыв ветра. Фаршированная рыба на королевском пиру вдруг словно бы оживала и начинала подпрыгивать на блюде.

Да, перышко — это прекрасная мысль. Теперь можно следить за сорванцом.

Если бы не общество Армана, которое отец часто навязывал молодым, чтобы при случае попросить у Николаса денег, прошедшие две недели казались Симоне волшебным сном. Иногда она чувствовала уколы ревности, если замечала, что некоторые дамы слишком фамильярно обращаются к ее мужу, но в присутствии жены Николас всегда вел себя безупречно. Дни шли за днями, и в душе Симоны начинала расти и крепнуть дружеская привязанность к мужу.

Единственный случай, когда Нику изменило его добродушное расположение духа, произошел на базаре. Симона высказала желание полюбоваться шерстяными тканями, выставленными в лавке, которую держали монахини одного из монастырей. Ник шел рядом с женой, но, когда они приблизились к лавке, настроение его изменилось, он стал мрачен и неразговорчив. Новобрачные тотчас вернулись домой, и Ник вскоре ушел, объяснив, что вдруг вспомнил о деловой встрече. Вернулся он далеко за полночь, и Симона, которая спала очень чутко, ощутила запах вина и духов.

Она не могла понять, что так сильно на него подействовало, но не решилась спросить, ибо боялась нарушить то хрупкое товарищество, которое возникло между ними. Симона отчасти стыдилась своей робости, ведь она даже не посмела выяснить, откуда взялся этот женский запах. Она не верила, что Ник искал общества другой женщины, но все же…

На следующий день Николас снова превратился во внимательного супруга. Он даже позволил Симоне прочесть письмо, присланное его матерью. В то утро прибыл гонец из Хартмура. Он доставил послание и шкатулку, надпись на которой еще больше укрепила надежды Симоны на крепкий брак.


«Мой дорогой сын!

С удивлением и удовольствием я узнала о причине твоей неожиданной задержки при дворе. Я счастлива, что ты женился, и уже приказала приготовить покои для баронессы.

Я с нетерпением жду твоего возвращения и уверена, что твоя молодая жена очарует меня так же, как и тебя.

Твоя любящая мать Женевьева».


— Я тебя очаровала, Николас? — с удовлетворенной улыбкой спросила Симона, возвращая письмо.

— Конечно, — ответил он и притянул ее к себе на колени. — Тебе не хочется называть меня Ник? В нашей семье все меня так называют.

— Да, Ник, с удовольствием. — Близость мужа волновала Симону, а когда его имя протяжно скатилось с ее языка, оба рассмеялись.

— Думаю, ты поладишь с моей матерью, — улыбнувшись, заметил Ник.

— О… — Симона в упор рассматривала его гладкую, блестящую кожу.

— Она ведь тоже француженка.

Симона удивленно приподняла брови:

— Правда? Почему же ее не было на свадьбе? Почему она не сопровождала тебя и твоего брата в Лондон?

Спросив, Симона заметила, как лицо Николаса на мгновение окаменело, но ответил он спокойно:

— Мать редко бывает в Лондоне. Она покинула Францию при весьма неблагоприятных обстоятельствах и теперь не любит встречаться с людьми из своего прошлого.

Симона была заинтригована:

— Родовое имя твоего брата д’Аржан. Он тоже француз?

— Да, — ответил Ник и надолго замолчал, Симона даже решила, что больше он ничего не скажет. — Я знаком с Тристаном всего два года, — в конце концов продолжил Ник. — Он мой сводный брат. Когда мать приехала в Англию и вышла замуж за моего отца, Тристан остался во Франции. Д’Аржан — это девичья фамилия моей матери.

— Она бросила его? — тихо спросила Симона.

Ник покачал головой:

— Она считала, что он погиб. Его похитили еще в детстве. Похитил и продал в рабство первый муж моей матери, он не был отцом Тристана. Когда ее муж сам похвастался своими деяниями, мать убила его и сбежала из Франции, она ведь стала убийцей.

Симона была потрясена. Глядя на веселые лица барона Крейна и его брата, ни за что нельзя было подумать, что в их прошлом кроются такие мрачные тайны.

— А королю Вильгельму это известно?

— Известно. И он ее простил.

Симона молчала, обдумывая эти признания, потом голос Ника вернул ее к действительности:

— Это изменило твое отношение ко мне?

— После того, что я рассказала тебе о своей собственной семье? Конечно, нет! — воскликнула Симона. — Признаюсь, меня удивил твой рассказ, но я восхищаюсь решительностью твоей матери. Не многие женщины смогли бы нести такое бремя. Тебе повезло, что у тебя такие близкие.

— Моя мать — настоящее сокровище, — признал Ник и после некоторой запинки добавил: — Тристан и я… мы все еще узнаем друг друга. Он считает, что после смерти моего отца должен меня защищать. Мать обожает его. Мне кажется, ей хочется возместить Тристану столь долгое отсутствие материнской любви.

— Ты хороший человек, Николас, — с мягкой улыбкой проговорила Симона. — И твой брат тоже. Я уверена, вы сумеете уничтожить все трения между вами.

Симоне показалось, что они стали намного ближе, чем прежде, и она собиралась с духом, чтобы задать вопрос о его вчерашних похождениях — она считала, что должна это узнать, но тут взгляд Ника увлажнился, и барон наклонился к ее губам. Этот глубокий и страстный поцелуй заставил Симону забыть о тревогах.

Рука Ника легла ей на талию, поднялась по спине, вцепилась в плечо, сползла к груди. Сердце Симоны гулко стучало, из губ вырывалось настоящее мурлыканье.

Она уже час не видела Дидье. Брат убежал из комнаты вместе со своим перышком, с которым теперь никогда не расставался. Может быть, теперь…

…он сможет получить свою жену.

Ник зарычал от возбуждения. Симона прильнула к его груди. Он подхватил ее под колени, легко поднял и, не отрываясь от ее губ, отнес на меховое покрывало. Затем, отстранившись, впился глазами в нежное лицо, вызывающее в памяти лепестки роз, упавшие в свежие сливки. Пухлые губы Симоны раскрылись.

Ник стал лихорадочно стягивать с себя рубашку, сбрасывать сапоги и уже взялся за ленты кюлот, но тут лицо Симоны погасло.

Проследив за ее взглядом, Ник не смог сдержать разочарованного вздоха — в изножье кровати кружилось крошечное белое перышко: вверх-вниз, пауза; вверх-вниз, пауза…

— Что он делает? — напряженно спроеил Ник. Симона закрыла лицо руками.

— Думаю, подкрадывается к нам. — И она уронила руки на колени. — Мы заметили тебя, Дидье. Чего ты хочешь?

Ник видел, как хмурился лоб Симоны, пока она выслушивала ответ брата.

— Сюда идет мой отец, — наконец сообщила она мужу.

Ник выругался себе под нос. В этот момент в дверь постучали. Ник помог жене подняться с такой уютной, такой мягкой и так мало используемой кровати, ворчливо поблагодарил Дидье за предупреждение, но вдруг заметил, что его перышко исчезло.

— Симона, почему Дидье всегда исчезает при появлении твоего отца?

— Не знаю. Сама я этого не замечала, но ты прав. Очень странно.

Не надевая рубашки, Ник отпер замок. Дидье не ошибся. За дверью стоял Арман. Отец Симоны был крупным мужчиной и, как догадывался Николас, частенько использовал это качество в собственных целях. Однако в отличие от Ника Арман был не мускулист, а скорее грузен, и весь его вид — шрамы, перекошенное лицо, изуродованная рука и хромая нога создавали мрачное и даже пугающее впечатление. Он был того же роста, что и Ник, и это его явно раздражало, ибо лишало возможности смотреть на зятя сверху вниз.

— Дю Рош! Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. — Обычное для Армана неприятное выражение лица на сей раз было особенно отталкивающим, к опущенному уголку рта он прижимал платок. — Однако, как мне ни жаль, я вынужден прибегнуть к вашей помощи.

Ник отступил в сторону, пропуская дю Роша в свои покои.

— Добрый день, папа. — Симона неуверенно улыбнулась отцу. — Надеюсь, ты здоров?

— Симона. Ты выглядишь… — он окинул взглядом помятое платье дочери, — растрепанной.

Симона покраснела и опустила глаза. Ник рассердился:

— В чем дело, дю Рош?

— Дело в слугах. — Арман отвернулся от дочери и теперь обращался только к Нику: — Сегодня утром я был в доках. Хотел распорядиться, чтобы мои вещи отделили от вещей Симоны и приготовили их к путешествию. Но мне отказали. Заявили, что сначала надо заплатить.

— Без сомнения, это странно. Вильгельм нанимает только самых добросовестных работников, — нахмурился Ник. — Они ведь однажды уже помогали вам с перевозкой вещей, так?

— Да, но… — Арман запнулся и покраснел. — Дело в том… дело в том, что у меня нет ни пенни, чтобы расплатиться.

Ник услышал, как ахнула Симона, и, обернувшись к ней, увидел, что она с ужасом смотрит на отца.

— Папа! Ты не заплатил им?

Арман помрачнел и буркнул через плечо:

— Не вмешивайся, Симона. Если бы не твое легкомыслие, я не оказался бы в столь унизительном положении.

Симона сжалась, как будто ее ударили, а Ник, рассвирепев, едва сдержался, чтобы не вцепиться Арману в глотку.

— Дю Рош, выбирайте выражения, когда говорите с моей женой!

Арман открыл было рот, чтобы ответить, но потом весьма благоразумно решил промолчать. Он едва заметно поклонился в сторону Симоны и пробормотал:

— Приношу свои извинения.

Симона с усилием сглотнула, но все же решилась задать следующий вопрос:

— Но ты ведь заплатил за хранение, правда, папа?

Арман стиснул зубы, кожаный ремешок, удерживающий его волосы, задрожал. Он не стал отвечать дочери, а снова обратился к Николасу:

— Фицтодд, окажите мне любезность. Если бы я получил договоренную сумму за руку Симоны, мне не пришлось бы сейчас просить о помощи.

Ника тошнило от жадности и нелепых рассуждений тестя. Что делал бы этот человек, если бы ему не удалось так быстро подыскать для дочери хорошую партию? Арман вполне мог оказаться в долговой тюрьме. И что бы тогда стала делать черноволосая красавица Ника, оставшись одна в Лондоне без единого пенни и даже без служанки? Ник покачал головой, натянул сапоги и прошел к столу, где лежал ящик, полученный из Хартмура.

— Вам повезло, дю Рош. Ваши деньги доставили сегодня утром. — Он постучал по шкатулке и толкнул ее в сторону тестя.

Глаза Армана расширились. Казалось, он на мгновение застыл. Его рот изогнулся в немыслимой ухмылке, Арман снова поднял платок к лицу и вытер губы. Француз явно пытался оценить содержимое шкатулки. Это зрелище показалось Нику отвратительным.

Своей неловкой походкой Арман проделал несколько шагов до стола, без приглашения уселся на стул, здоровой рукой придвинул к себе шкатулку и стянул ее на колени.

— Здесь все? — облизнув губы, спросил он и с легким щелчком открыл шкатулку. Внутри оказались стопки блестящих монет. Несколько мгновений Арман смотрел на них как завороженный.

— Да, все. После выплаты долгов, — ответил Ник. — Список там.

Арман нахмурился и, изуродованной рукой неловко придерживая шкатулку, достал сложенный вчетверо листок бумаги.

— О каких долгах вы говорите? — просмотрев бумагу, заявил он. Его лицо потемнело от гнева. — Это возмутительно! — взревел Арман и топнул ногой, сбросив при этом шкатулку с колен. Монеты золотым дождем рассыпались по полу. Симона вскрикнула и отшатнулась, а ее отец стал громко зачитывать список: — Проживание в трактире «Стаг и Стерн», корм для кобылы, трость из Петры… — Арман поперхнулся словами и поднял на Ника бешеный взгляд: — Как вы посмели, не посоветовавшись со мной, вычесть столь пустяковые расходы?

Ник и не подумал извиняться:

— Как вы заметили, я не включил сюда расходы Симоны, сделанные до свадьбы, хотя имел на это полное право.

— Это абсурд! — выкрикнул Арман, впиваясь глазами в список. — Да если бы я знал о такой вашей мелочности, Фицтодд, я бы…

— Что — вы бы? — невозмутимым тоном спросил Ник. — Не допустили бы свадьбы? Не тратили бы столько на вино и покупки? Не послали бы мне все свои счета за время пребывания в Лондоне? — Николас говорил без тени улыбки. — Думаю, это не так.

Лицо Армана источало бессильную злобу. Николас не удивился, когда Симона вдруг заговорила, пытаясь успокоить отца:

— Папа, но ты же не станешь выпрашивать деньги у барона. Разве твоя гордость позволит это?

Арман взглянул на дочь с таким видом, словно в его присутствии вдруг заговорил камень.

— Я говорю не о гордости и не о подаянии, безмозглая ты курица! — Арман пришел в настоящее бешенство. Потрясая бумагой перед лицом дочери, он кричал; — Мне нужна каждая, понимаешь ты это, каждая монета, каждый фартинг! М-м-мое сокровище этого требует. Я уже близок к цели, близок, ты слышишь?! Я чувствую…

Терпение Николаса подошло к концу.

— Я устал от вашего общества, дю Рош. Собирайте вашу добычу и оставьте мои покои. Утром мы с Симоной покидаем Лондон, так что можете попрощаться.

Несколько мгновений Арман с яростью смотрел Нику в глаза, потом неловко опустился на колени и стал здоровой рукой собирать монеты в шкатулку. Симона, желая ему помочь, тоже встала на колени, но Арман накрыл монеты своим телом и дико заорал:

— Не прикасайся! Не смей! Убирайся! Ты их отравишь!

Симона с искаженным от обиды лицом вскочила на ноги. Арман сам собрал все до последней монеты, сунул шкатулку под мышку и с трудом поднялся.

— Папа, мы теперь долго не увидимся, — проглотив обиду, начала Симона. — Прощай.

— Надеюсь, что так и будет, — фыркнул Арман и смерил дочь взглядом: — Ты, несомненно, дочь своей матери. Скатертью дорога! — Арман обошел Николаса, повозился с ручкой и вышел из комнаты, оставив дверь нараспашку.

Ник спокойно прикрыл дверь, а когда обернулся, Симона лежала на кровати и отчаянно рыдала, бормоча сквозь слезы:

— О, как я его ненавижу! Ненавижу!

Ник опустился на край постели и притянул Симону к себе.

— Ш-ш-ш… Он ушел.

— Почему он до сих пор считает меня виноватой? — говорила она, пытаясь унять слезы. — Я же делала все, что он требовал! А он ничуть меня не жалеет! — Она потерла нос.

— Ш-ш-ш… ш-ш-ш… — повторял Ник, легонько ее укачивая. — Он больше не будет тебя обижать. Он получил свои деньги и ушел.

Наконец Симона успокоилась.

— Наверное, я буду гореть в аду, — пробормотала она в плечо Нику. — Ведь я жалею, что он не погиб вместо мамы.

— Нет, ты не будешь гореть в аду, — все таким же успокаивающим тоном произнес Ник. — Твоя красота даже пекло превратит в рай. И что тогда будет делать сатана?

Симона против воли улыбнулась. Никтоже приободрился. У Симоны не было привычки лить слезы. Слабость вообще была для нее не характерна, и теперь, когда жена вдруг заплакала, он был готов на что угодно, только бы ее развеселить.

— Ему придется закрыть свою лавочку и поискать себе другое пристанище. Переехать. Скажем, в Уэльс, — подумав, добавил он. — Да, полагаю, Уэльс — идеальное место для ада.

Улыбка Симоны перешла в смех. Она отстранилась от Ника и вытерла слезы.

— Ник, а разве Хартмур не рядом с границей?

— Господи, конечно, рядом! — с притворным удивлением воскликнул Ник. — Значит, мне повезло. Не надо долго добираться.

Симона совсем успокоилась и с прежней веселостью улыбнулась Нику:

— Благодарю тебя. За все благодарю.

— Может, тебе не стоит меня благодарить? По крайней мере, сейчас, — уже серьезно ответил Ник.

Симона бросила на него встревоженный взгляд:

— Почему не стоит?

— Потому что я надеру уши этому разбойнику Дидье за то, что он нам помешал.

Симона подалась вперед, обняла Ника за шею, поцеловала легким поцелуем и с дьявольским блеском в глазах прошептала:

— А я его подержу.


Глава 9


Первый день путешествия к новому дому пролетел быстрее, чем Симона рассчитывала, хотя Николас заранее предупредил ее, что это самый длинный отрезок их двухдневной дороги. На рассвете они покинули зловонную тесноту Лондона и, двигаясь вдоль Темзы на запад, с каждым часом все глубже погружались в благотворную тишину полей и лесов. В редких деревнях из убогих хижин высыпали детишки, привлеченные звоном колокольчиков и стуком колес.

Ник предупредил Симону о попрошайках и даже вручил ей увесистый кошелек с мелочью, чтобы подавать при случае милостыню. Часто в благодарность за монету, сунутую в руку босоногого мальчишки, который тут же уносился прочь, поднимая грязными пятками столбы пыли, крестьянка совала им кусок свежего хлеба или немного сушеных фруктов. Симону восхищали стойкость и добродушие этих совсем бедных людей. У нее не выходила из головы мысль, что сама она была лишь на волоске от еще большей нищеты. Симона невольно задавалась вопросом: хватило бы ей сил, чтобы приспособиться к столь тяжким обстоятельствам?

Покачиваясь в седле, она водила рассеянным взглядом по зеленым долинам и невысоким холмам. Засеянные поля перемежались полосами кустарника, березовыми и дубовыми рощами. Временами кавалькада оказывалась в густом лесу. В поездке Николаса сопровождала лишь небольшая свита, к которой теперь присоединился обоз из трех повозок с вещами. Дидье, как всегда, держался подальше от лошадей, Симона не видела его с самого отъезда из Лондона. В авангарде и арьергарде группы двигался дозор из пяти всадников, что обеспечивало путешественникам относительную безопасность. Тем не менее, Николас предпочитал избегать лесных дорог.

Симоне не было страшно. Ее мысли вернулись к отцу. Остался ли он в Лондоне или тоже покинул город? Она с детства слышала сказки о сокровище. Арман всегда говорил загадками, никогда не сообщал, что это за сокровище, лишь намекал на его огромную ценность. Разумеется, Симона не верила, что оно существует, и считала его игрой воображения. Арман все это придумал, чтобы наполнить жизнь приключениями, которых был лишен из-за своих ран.

Серая кобыла перебралась через невысокий гребень. Перед глазами путешественников открылась такая живописная долина, что мысли об отце вылетели из головы. Среди покатых холмов лежала ярко-синяя лента реки, на берегу которой раскинулась деревушка. Николас догнал Симону и, улыбнувшись, спросил:

— Устала?

— Немного, — призналась Симона. — Что это за деревня?

— Уитингтон. А река называется Коли. Тут есть маленькая харчевня. Мы проведем в ней ночь, а утром отправимся в Хартмур.

Узнав, что близится отдых, Симона с облегчением вздохнула:

— А завтра ехать не меньше, чем сегодня?

— Расстояние меньше, но дорога труднее. Между Уитингтоном и Хартмуром лежат густые леса. К тому же нам придется двигаться вдоль горной цепи. — И Николас указал на темную зубчатую линию, тянувшуюся у горизонта. — И вдоль реки Северн. Она дальше, на западе.

Симону охватило волнение. Ник рассказывал ей о своих владениях вдоль беспокойной границы с Уэльсом. Она пыталась представить Хартмурский замок и суровые земли в его окрестностях.

— Мне так хочется, чтобы скорее наступило утро! — совсем по-детски воскликнула она, глядя на далекую цепочку горных вершин, и тут же смутилась.

Ник засмеялся, взял ее руку и поднес к губам — лошади сейчас шли вровень друг с другом.

— Я пошлю гонца объявить о нашем прибытии, — сообщил он, пришпорил коня и поскакал к голове колонны. Симона с улыбкой смотрела ему вслед. Ей казалось, что из прежней тяжелой жизни она перенеслась прямо в мечту. Николас очень переменился со времени ссоры в первую брачную ночь, когда Симона рассказала ему о Дидье. Муж теперь был неизменно внимательным и предупредительным. Она в сотый раз задала себе вопрос: останется ли он таким, когда наконец по-настоящему станет ее мужем?

Подобные мысли всегда возбуждали ее. Она помнила вкус его губ, шершавость его ладоней, мужской запах, исходящий от вьющихся черных волос. Помнила игру мышц на спине, когда муж нагибался над корытом, чтобы умыться…

О Боже! Симона очнулась от своих слишком вольных мыслей.

Но ведь она восхищается не только физической красотой Ника. Ей нравятся его остроумие, живость, щедрость.

Симона невольно сравнивала его с Шарлем, человеком, которому она с детства была предназначена в жены. Она сама удивилась, насколько изменилось ее представление о нем. Ей припомнились его светлые, соломенного цвета волосы, тонкие, необычные черты лица, спокойные манеры. Симона годами считала его блестящим представителем мужской половины человечества, воплощением идеального мужа. Теперь она понимала, что такое мнение сформировалось у нее от недостатка жизненного опыта и отсутствия сравнений, ведь, кроме Армана, она почти не видела других мужчин.

Сейчас она думала, что Шарлю недостает стойкости и темперамента, в нем чувствуется слабость натуры. Вот Николас совсем иной. И того и другого у него в избытке!

Вскоре ей стало не до праздных размышлений. Кавалькада въехала в деревню. Трактир, приземистое двухэтажное здание под соломенной крышей, стоял в самом начале деревенской улицы, вдоль которой тянулись ветхие постройки. В полях виднелось несколько убогих домиков. Еще дальше возвышалось мощное каменное сооружение. Высокие квадратные башни с крестами указывали на его духовное назначение. Здесь обитали те, кто посвятил свою жизнь молитве, однако мрачный вид монастыря заставил Симону содрогнуться.

Когда она придержала коня, Николас оказался рядом. Оторвав взгляд от монастыря, Симона заметила, как напряженно смотрит ее муж, и положила руку ему на плечо. Ник легко подхватил ее из седла и опустил на землю, и только тут она почувствовала, как ноют все мышцы, а ноги не желают слушаться.

— Мерси, Ник, — улыбнулась Симона. — Завтра я буду выглядеть ужасно, у меня ноги не гнутся.

— Ты чудесно выглядишь, — коротко отозвался Ник, взял ее за руку и повел в темный проем трактирной двери. Они прошли через общий зал к узкой крутой лестнице и поднялись на второй этаж. Комнатка была крохотной. Убогая кровать примостилась под скатом крыши. В углу на маленьком столике стояли таз и щербатый кувшин. Больше в комнате ничего не было. Маленькое окошко выходило на лес позади трактира. Симона ощутила странное облегчение от того, что ей не придется смотреть из окна на тот мрачный монастырь.

— Я пойду распоряжусь насчет обеда, — прервал ее мысли Ник. Симона отметила его настороженный взгляд в сторону окна. — Тебе нужно что-нибудь достать из поклажи?

— Я бы хотела переодеться и смыть с себя дорожную пыль. Нельзя ли поднять сюда один из моих сундуков?

Ник шагнул к двери:

— Я сейчас прикажу.

Симона не успела его поблагодарить, как дверь захлопнулась. Николас был явно чем-то недоволен, но, вспоминая подробности приезда в Уитингтон, Симона так и не обнаружила причины его испорченного настроения.

Она снова выглянула в окно. Густые, по-осеннему темные леса окружали деревню плотным кольцом. Быстро темнело. Симоне вдруг стало не по себе, ей захотелось, чтобы рядом был Дидье. Она целый день не видела брата. Может, он, как всегда, появится к вечеру? А может, он решит оставить мужа и жену наедине, и это даст им шанс сблизиться?

— Думаю, это наверняка подняло бы настроение Николасу, — вслух произнесла Симона и захихикала над тем, каким способом пытается прогнать грусть, навеянную вечерним пейзажем.

В дверь застучали.

— Леди Фицтодд! Я принес сундук.

— Войдите, — отозвалась Симона, и в двери показался огромного роста возница, который с легкостью нес тяжеленный сундук, как будто он был невесомым. Симона поблагодарила, и возница хотел уйти, но тут Симона обнаружила, что произошла ошибка. Этот резной сундук с потемневшими от времени медными засовами принадлежал Порции. Ее собственный багаж выглядел куда скромнее. — Прости меня, но… — начала она, но возницы уже и след простыл. — Ничего не поделаешь, — утешила она себя и с некоторым испугом стала разглядывать эту темную махину. В последний раз она видела вещи матери еще до ее смерти. Этот сундук Порция уложила сама, готовясь к празднествам в честь свадьбы дочери. — У мамы были красивые платья. Теперь они мои. Почему бы не переодеться в одно из них?

Она опустилась на колени и дрожащими пальцами стала выбирать нужный ключ из висящей на поясе связки. Замок открылся очень легко, но с таким ужасающим скрипом, что у Симоны заколотилось сердце. Взяв себя в руки, она приподняла тяжелую крышку.

Запах материнских духов ударил в ноздри. Симона тотчас припомнила ее облик: длинные темные волосы, сверкающие черные глаза с крошечными морщинками в уголках. Ее решительные манеры, таинственная улыбка, когда мама готовилась вручить дочери очередной подарок, — все тысячи мелочей всплыли в памяти под действием мускусного и такого женственного аромата.

— Мама, — прошептала Симона, как во сне, потянулась к лежащему сверху розовому платью, прижала его к лицу и глубоко вздохнула.

«Симона, носи это платье чаще. Это мой любимый цвет, тебе он тоже к лицу».

Она выпустила платье из рук, оно упало ей на колени, а Симона уже потянулась за следующим.

«Тебе нравится этот фасон? Хочешь, я тебе тоже такое закажу?»

Каждая юбка или рубашка — розовая, зеленая, темно-синяя — будила в памяти Симоны какие-то слова Порции. В душе поднималась прежняя горечь утраты.

«Где Дидье? Где мой дорогой мальчик?»

«Симона! Шарль приехал. Вы собрались покататься верхом?»

«Иди к себе, дочка. Папа мной недоволен. Нам надо поговорить».

«Это всего лишь царапина, дорогая. Не бойся. Папа меня не обидит».

Когда Симона наконец вынырнула из темного и холодного озера воспоминаний, вокруг нее пышным ворохом лежали разноцветные платья. Она вынула всю одежду, но на дне было еще много вещей. По бокам сундука лежали связки пергаментных свитков, пожелтевших и растрескавшихся от времени.

В Симоне проснулось любопытство. Стараясь не повредить уже крошащиеся листы, она осторожно вытянула одну из связок, поднялась на ноги, прошла мимо вороха платьев и уселась на кровать. Лента легко развязалась. Симона расправила свиток, и ее взгляду открылся листок, исписанный изящным почерком матери.


«1 июля 1068 года

У меня родился сын. Дидье Антуан Эдуард дю Рош явился в этот мир рано утром. Он кричал так, будто не ждал от жизни ничего хорошего. Мой мальчик — настоящий красавец, он такой милый, лучший ребенок на свете. В первый момент мне показалось, что он похож на своего отца, и эта мысль принесла мне большое облегчение. Симона не очень обрадовалась, но потом улыбнулась и стала ворковать с младенцем. Я искренне верю, что в будущем они станут верными друзьями. Когда я окрепну после родов, мы поедем с ними в Марсель. Дети — единственная моя отрада».


— Это дневник, — прошептала Симона и, отложив листок, стала рыться в остальных бумагах. На листочках были даты вплоть до конца 1069 года. Симона печально вздохнула. Вот наконец способ узнать о матери побольше. Когда Порция была жива, у Симоны не было ни случая, ни особого желания поговорить с ней. Уже в первой же записи упомянут Марсель. Дальше должно быть еще интереснее. К тому же она сможет еще раз почувствовать близость матери. Пока Симона читала, ей казалось, что Порция разговаривает с ней, что в голове звучит ее голос.

Симона встала, вытащила из сундука еще несколько связок, потом собрала разбросанные платья, кое-как запихала их в сундук и захлопнула крышку. Солнце почти закатилось, по углам легли длинные тени, и Симона зажгла в изголовье толстую свечу.

В дверь постучали. Симона вспомнила о муже и бросилась ему навстречу.

— Ник! Я нашла… — Но это оказался не барон, а старая сгорбленная женщина с подносом в руках.

— Вечер добрый, миледи, — улыбнулась старуха. Симона заметила, что у нее всего три зуба. — Лорд приказал принести вам ужин и сказать, что он задержится, выпьет чарочку-другую.

— О… — Симона отступила, впуская хозяйку, которая осторожно, стараясь не задеть рассыпанных листков, поставила поднос на кровать. Там было жаркое, хлеб и вино.

С кряхтеньем распрямившись и показав все три своих зуба, старуха спросила:

— Миледи еще что-нибудь угодно?

— Non, merci, — пробормотала Симона, стараясь унять разочарование.

Значит, Ник снова в плохом настроении и, если судить по случаю в Лондоне, не вернется до рассвета. Симоне хотелось, чтобы муж не скрывал от нее своих забот, но она чувствовала, что расспросы вызовут у него только раздражение. Оставалось надеяться, что со временем он привыкнет делиться с ней своими трудностями, а не отстраняться от нее, как сейчас.

Симона вздохнула, подошла к кровати, собрала листки из первой связки и взобралась на постель. По крайней мере, с этим дневником ей не придется коротать сегодняшний вечер в одиночестве.


Глава 10



Прислонившись к стволу старого дуба, Ник сидел на холме неподалеку от трактира. Радом стоял кувшин с вином. Барон был зол на свое нелепое поведение. Вдали темнели толстые стены монастыря. В некоторых окнах теплился слабый свет. Звонили колокола, и каждый удар увеличивал тоскливое недовольство.

Ник поднял к губам кувшин, сделал большой глоток и вытер рукавом рот. Как он мог забыть, что тихая гавань, которую избрала для себя Ивлин, лежит как раз на пути его маленького отряда? Перед глазами возникли шелковистые пряди темных волос и зеленые колдовские глаза, но он прогнал образ Симоны. Сейчас, вновь оказавшись во власти Ивлин, он не мог думать о своей красавице невесте. Хотя, честно говоря, мысли об одной из женщин были не легче воспоминаний о другой.

Ивлин, похожая на ясный солнечный полдень, Ивлин, которую он знал всю жизнь, оставила его и скрылась за этими мрачными стенами.

Симона больше походила на звездную ночь. Симона, полная страха перед Арманом и горя о потерянных близких, окружила себя этим горем, как крепостью, и, как крепость, была неприступна.

Наверное, Ник сам виноват в ее отчужденности, он ведь понимал, что его ночная отлучка в Лондоне беспокоит ее. Когда он вернулся, Симона лежала без сна, но делала вид, что спит. Ник не успокоил ее страхи. Разве он мог показать свою слабость,объяснить желание остаться наедине с черными мыслями? Если бы он рассказал Симоне, что в ту ночь не искал общества других женщин, она стала бы допытываться о настоящих причинах его отсутствия, а Ник считал унизительным делиться с ней трудностями, в которых не мог разобраться сам.

Он снова хлебнул вина. Что может быть легче, чем тихонько вывести Великолепного из конюшни и под покровом ночи отправиться в монастырь? Титул откроет перед ним любые ворота. Ник отыщет Ивлин и получит ответы на свои вопросы. Но какой в этом смысл? Ничто не изменит того факта, что она, не сказав ни слова, оставила его, зачеркнула их прежнюю дружбу, а предложение о браке швырнула ему в лицо.

Дурацкие фантазии. Он не станет искать встреч с Ивлин, время сотрет память о ее предательстве.

С того злосчастного дня Ник ни разу не был в Обни, не навещал старого Хандаара. Сейчас он испытывал из-за этого острый стыд. Кстати, таким поведением Ник подтверждал слухи, ходившие среди лордов. Он поклялся, что навестит старого воина, как только вернется домой. Возможно, следует собрать всех лордов приграничья, чтобы усилить оборону, и дать им понять, что он по-прежнему хозяин положения.

Вино кончилось. Окна в монастыре погасли. Стояла умиротворяющая тишина, лишь чуть слышно шуршали осенние листья. Ник ощутил покой, ему не мешал даже холодный ветер, который обдувал пригорок и шевелил волосы на голове.

Краем глаза Ник заметил белое пятнышко. Повернув голову, он понял, что это перышко и что оно движется в его направлении.

— А, малыш Дидье! — с усмешкой произнес Ник. — Воплощенная наивность, что тут еще скажешь. А я-то думал, что ты, как верный страж, сидишь радом с сестрой, лишая меня даже того немногого утешения, на которое я мог бы рассчитывать в этом мире.

Перышко приблизилось к Нику и опустилось на сухую траву у его ноги.

— Ты предпочитаешь мучить меня? Ну и отлично. Все равно мне больше нечем заняться.

Ник потянулся к кувшину, но тот вдруг опрокинулся, как будто по нему поддали ногой. Последние капли утешительного зелья вытекли на землю.

— Ах ты, маленький зануда! — закричал Ник. — Теперь мне придется возвращаться в трактир за новым кувшином! — Он попытался встать, потянулся к ручке кувшина, но тот вдруг перевернулся, покатился с пригорка и пропал в темноте. Затем раздался негромкий всплеск.

— Да кто ты такой, чтобы указывать мне?! — возмутился Ник и почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Он сошел с ума! Только безумный станет спорить с призраком, который не может ответить словами. Вздохнув, Ник снова опустился на землю у дерева.

Перышко взлетело над землей, остановилось напротив его лица и защекотало ему нос. Ник отмахнулся и пробурчал:

— Хватит, Дидье. Я не в настроении.

Перышко продолжало настойчиво крутиться возле его лица.

— Да что тебе надо? В чем дело? — резко произнес он. — Почему бы тебе не вернуться в Лондон и не проучить своего отца, а я тем временем побуду наедине с женой?

На мгновение перышко застыло, потом его кончик стал покачиваться из стороны в сторону.

Ник молча следил за осторожными движениями яркого пятнышка.

— Ты не хочешь видеть Армана?

Перо покачнулось сверху вниз.

— Он неприятный человек? — Ник пытался справиться с опьянением. Либо у него галлюцинации, либо мальчик пытается поговорить с ним. Кашлянув, Ник огляделся по сторонам, вдруг кто-нибудь подслушивает, затем спросил: — Дидье, ты мальчик?

Перышко медленно закачалось вверх-вниз, вверх-вниз. У Ника глаза полезли на лоб.

— У тебя есть хвост?

Быстрое движение вперед-назад, вперед-назад.

— О Господи, — выдохнул Ник. — Здорово придумано. Ты молодец, малыш. — Нику пришло в голову, что будь мальчишка жив, он бы ему понравился — такой сообразительный, шустрый. Ник оперся на руку, еще раз прочистил горло и спросил: — Ты хочешь что-нибудь обсудить?

«Да».

— Отлично. Что? — Ник подождал, но перышко не двинулось с места. Он догадался, что его вопрос требует более развернутого ответа, чем может дать Дидье. — Прости. Это о Симоне?

«Да».

— И о тебе? Дело в том несчастном случае?

«Да, да, да».

Ник задумался, не зная, как продолжить расспросы. Все, что он знал о трагедии, исходило от Симоны. Ник не знал, что нужно спрашивать.

— Ты помнишь, что тогда случилось?

Казалось, перышко заколебалось, но потом последовал ответ: «нет».

Ник вздохнул и потер глаза.

— Ничего не понимаю. Как я могу помочь, если ты ничего не помнишь о пожаре?

«Нет, нет, нет».

И тут перышко двинулось вниз по склону и вскоре исчезло в темноте. Ник с рычанием посмотрел на чернеющую на фоне ночного неба стену монастыря.

— Я надеюсь, Ивлин, что ты довольна.

Что-то холодное и мокрое шлепнуло Ника по щеке. Он опустил взгляд и увидел, как с белого перышка на штаны стекают капли воды.

Ник огляделся.

— Вода?

Ника вдруг окутало ледяным холодом. От озноба у него застучали зубы. Мокрое пятнышко, где лежало перо, горело от непереносимого холода, как будто там лежал кусочек льда. Ник уже с трудом дышал, не в состоянии втянуть в себя достаточно воздуха. В панике его рука потянулась к горлу.

Внезапно все прекратилось, и перышко опять заплясало перед его лицом. Легкие Ника заполнились воздухом, он хрипло вздохнул, как будто вынырнул из воды.

— Дидье, — с трудом выговорил он. — Ты утонул?

Перо не двигалось.

Ник нахмурился.

— Симона рассказывала, что ты и ваша мать погибли на пожаре. Не смогли выбраться.

«Да».

— Есть только один способ узнать правду, — сердито продолжал Ник. — Арман оказался единственным, кто выжил. Я вызову его из Лондона и потребую объяснений. Он запугал Симону, но со мной у него ничего не выйдет. — Ник встал из-под дерева и зашагал в сторону Уитингтона. Но не успел он сделать и десятка шагов, как перед его лицом снова возникло перо и закачалось широкими полукружьями.

«Нет, нет, нет!»

Ник остановился:

— Ты не хочешь, чтобы я вызывал Армана?

«Нет!»

— Почему — нет?

«Нет».

Ник решил не обращать внимания на мальчика, но тут его ноздри наполнил нежный запах лаванды. Духи Симоны сразу заставили Ника подумать о жене, он вспомнил, что Дидье ответил положительно, когда Ник спросил его, касается ли дело Симоны.

— Симоне грозит опасность?

Пауза, затем «да».

Несколько мгновений Ник стоял, уперев взгляд в землю. Ясно одно: Дидье не хотел, чтобы Арман знал о сведениях, которыми обладает его сын. И если бы дошло до дела, в чем Ник мог бы обвинить своего тестя? Никаких доказательств его проступков не было.

Ник вздохнул и снова взглянул на перышко.

— Хорошо. Я должен все обдумать. Одно могу сказать: я обрадовался не меньше тебя, когда этот напыщенный скряга удалился.

«Да».

И перышко, крутясь в воздухе, поплыло в сторону хлева рядом с трактиром. Ник крикнул ему вслед:

— И держись подальше от лошадей!

Ник оглянулся и бросил последний взгляд на монастырь. Завтра утром, направляясь в Хартмур, он проедет мимо монастырских стен со своей молодой женой.

Повернув к трактиру, Ник вдруг подумал, что в их положении есть нечто забавное. И, проходя сквозь темный общий зал, поднимаясь по скрипучей лестнице, не переставал ухмыляться, а у дверей своей комнаты даже хохотнул: монашка, призрак и француженка остановились в трактире…

Наверху Ник приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. При виде открывшейся перед ним картины у него потеплело на сердце.

Свет догорающей свечи бросал тусклые блики на беленые стены и большой сундук посреди комнаты, из которого торчал клочок яркой ткани: Жена лежала на тощей постели среди разбросанных листов пергамента и разноцветных лент. На полу стоял поднос с почти нетронутым ужином.

Симона лежала лицом к двери. Во сне ее черты выглядели совсем по-детски. Губы приоткрылись. Длинные ресницы лежали черными тенями на румяных щеках. Несмотря на присутствие набитого платьями сундука, она была одета все в тот же пропитанный пылью дорожный наряд. Рука прижимала к груди пожелтевшую страницу.

Ник тихонько запер за собой дверь. Было уже за полночь, и ему не хотелось отвечать на вопросы о своей отлучке.

Не сводя глаз с жены, он отстегнул меч, поставил его у изголовья кровати и стянул с себя сапоги.

«Такая прекрасная и такая стойкая. Не каждый мужчина вынес бы испытания, доставшиеся на ее долю».

Его взгляд остановился на губах Симоны. Ник невольно припомнил, как легко разбудить в ней страсть. Горечь и сладкая мука наполняли его сердце. Перерастет ли их нарождающаяся дружба в нечто большее? Ник не мог ответить на этот вопрос, но он жаждал узнать Симону дю Рош Фицтодд, когда она не удручена семейной трагедией.

Веки Симоны затрепетали, сонным взглядом она посмотрела на мужа:

— Ник, я…

— Ш-ш-ш… — Он присел перед кроватью. — Я не хотел тебя будить, спи-спи.

— Non, я хочу тебе кое-что показать. — Она перекатилась на бок, села и протянула ему листок, который сжимала в руке. В ее глазах светилась надежда. — Посмотри.


«12 декабря 1069 года

Марсель, как всегда, был прекрасен. Целых две недели свободы от ужасного существования в стенах Сен-дю-Лака. Симона наслаждалась жизнью. Жан ее баловал. Маленький Дидье хорошо перенес первую в своей жизни поездку. Похоже, ему понравилось трястись верхом, он дремал почти всю дорогу. Нашим друзьям он очень понравился, нас все уговаривали остаться на Рождество, но ради детей я вернулась. Арман растратил все свои деньги и приехал раньше нас. Он сломал мне два пальца. Теперь до весны мне нельзя будет уехать. О, эта ужасная зима, как я хочу, чтобы ты скорее кончилась!»


Ник посмотрел на Симону:

— Твоя мать?

— Да, — улыбнулась Симона и стала собирать разбросанные бумаги. — Мне еще много читать. Там целые связки. — Симона одернула платье и сияющими глазами посмотрела на Ника: — Правда, чудесно? Как будто она здесь, со мной…

— Я рад за тебя. — Ник удивился тому, с каким спокойствием Симона восприняла рассказ о ранах матери. Он присел на кровать. — Но разве тебя не расстроило то, что Арман избивал ее?

— Конечно, я огорчилась, что он причинил ей боль, — отвечала Симона со странной гримасой. — Но это случалось не раз. Родители страшно ссорились. — Она передернула плечами. — У отца бешеный нрав, а если он рассердится, ему вообще нет удержу, а мама никогда не соглашалась подчиняться ему. Часто, когда они ссорились, я уезжала из дома и часами каталась верхом, иногда одна, иногда с Шарлем.

Ник помрачнел. Раньше он плохо представлял, в каком бедламе прошло детство Симоны, и теперь, получив отчет из первых рук, чувствовал почти дурноту. К тому же ему не нравилось слушать, каким утешением был для Симоны ее нареченный.

На хорошеньком личике жены появилось тревожное выражение. Она положила ладонь на плечо Ника.

— Ты не расстраивайся за Порцию, она умела отвечать на обиды. Недаром у отца не хватает нескольких зубов, а правое ухо не слышит.

Ник удивленно приподнял бровь и фыркнул, не сумев сдержать ироничной усмешки.

— Значит, вот как Арман нажил свои увечья — шрам, хромоту?

Симона сморщила носик, пытаясь вспомнить события своего детства.

— Возможно, но, думаю, дело не в этом. До моего рождения папа участвовал в большом сражении. Сколько я его помню, он всегда так выглядел.

Ник покачал головой и вздохнул.

— Удивительно, что один из них не убил другого. — Слова вылетели у него бездумно, Силона улыбнулась, но тут Ник осознал, какой смысл они могут иметь.

Возможно ли, что Арман дю Рош убил свою жену? И собственного сына? Тогда ясно, почему Дидье не хотел, чтобы Ник расспрашивал Армана о пожаре… И почему мальчик никогда не остается в одной комнате с Арманом… Но зачем человеку убивать своего единственного наследника? Чудесное, невинное дитя? По словам Симоны, Арман обожал его.

— Ник, что с тобой?

Ник оторвался от своих сумбурных мыслей. Не следует расстраивать Симону, ведь все его выводы основываются лишь на предположениях. К тому же если Ник прав и Арман дю Рош причастен к гибели жены и сына, то опасность может грозить и Симоне. Чем меньше она будет знать об этих подозрениях, тем лучше.

— Ничего особенного, — с вымученной улыбкой произнес Ник. — Расскажи мне про Марсель.

В глазах Симоны появилось мечтательное выражение.

— Мама называла его городом мечты, — задумчиво произнесла она. — Мы часто туда ездили, когда отец отправлялся на поиски приключений.

— Значит, он не сопровождал вас?

— О нет. Никогда. Отцу не нравился Марсель.

— Почему?

Симона повела плечом и лукаво улыбнулась — кто знает?

— Может быть, потому, что мама становилась там совсем другой — беззаботной, веселой. Там у нее было множество друзей. И лавки в Марселе богатые.

Голова Ника методично работала, стараясь сложить все обрывки сведений в единую картину, которая могла содержать ключ к разгадке смерти Порции.

— И ты думаешь, что именно там Порция растратила все состояние дю Рошей?

— Я в этом уверена. — Симона поднялась с кровати, прижимая к себе драгоценные листки пергамента, подошла к сундуку, открыла его и, отложив бумаги, начала приводить в порядок радужные наряды, которые прежде кое-как засунула в сундук.

— Когда мы ехали в Марсель — она, я, Дидье, а часто и Шарль, — мама брала с собой кофры, набитые золотыми монетами, а возвращались мы с сундуками новых нарядов и посуды. Вышивки, резная мебель, иногда одна-две лошади для Дидье. — Симона замолчала, любуясь великолепным платьем лазурного цвета.

Ник задумчиво кивнул. Создавалось впечатление, что Порция дю Рош задалась целью намеренно разорить семью, но никакие платья и лошади не способны оставить богатое имение без гроша.

— Кто такой Жан? — вслух спросил он, припомнив имя из дневника.

— Дядя Жан, — вздохнула Симона и улыбнулась. — На самом деле он мне не дядя. Он богатый купец из Марселя и большой друг моей матери. Мы всегда останавливались в его доме.

Чем больше Ник узнавал о жизни Симоны во Франции, тем сложнее казались ему события, приведшие к смерти Порции и Дидье. Частые поездки в Марсель, город, ненавистный Арману. Исчезновение денег. Богатый купец. Да еще Шарль Бовиль… Как он-то связан с этой историей? Ник решил на время отложить расследование. Вот приедут они в Хартмур, и он всерьез возьмется за поиски ключей к этой тайне. Теперь ответственность за Симону, такую прекрасную, чувственную, неотразимую, лежит только на нем, и он намерен с честью нести это бремя.

Он встал и подал руку Симоне, чтобы помочь ей подняться с пола. Потом притянул к себе и поцеловал. Губы Симоны с жаром ответили на поцелуй, и огонь, так долго сдерживаемый, вспыхнул с неодолимой силой.

Ночь выдалась трудная: долгая дорога из Лондона, пробудившиеся воспоминания об Ивлин, загадочные знаки Дидье, горькие находки Симоны… Сейчас Ник чувствовал страстное желание освободиться от всего тягостного. Возбуждение разгоралось все сильнее. Тело требовало получить то, в чем ему так долго отказывали.

Вдруг Симона оторвалась от его губ. Ник не выпустил ее из объятий. Сегодня она нужна ему, он не отступит. Но Симона сопротивлялась.

— В чем дело? — прохрипел он, и сам удивился силе желания, прозвучавшего в его голосе.

Симона глазами указала ему за плечо. Ник обернулся и сразу заметил маленькое белое перышко, которое покачивалось из стороны в сторону на крышке сундука.

— Мы видим тебя, Дидье, — вздохнул Ник и прижался лбом ко лбу Симоны. — Похоже, пора спать.

Симона вздохнула и крепко обняла Ника.

— Спасибо, Николас, что выслушал меня.

— К этому я всегда готов. — Он ответил на объятие, на минуту задержав руки у нее на талии.

В памяти всплыли события вечера: мокрое и холодное перышко Дидье, ледяной воздух, с шумом вырывающийся из его собственных легких…

А еще Ник чувствовал удовлетворение, что Арман дю Рош не в состоянии добраться до его жены.


Глава 11




Второй день пути из Лондона дался Симоне куда труднее, чем первый. Каждый шаг серой кобылы отдавался болью во всех мышцах и костях. Заснула Симона только под утро. Тесно прижалась к Николасу и не шевельнулась до той поры, пока муж не разбудил ее. Только к полудню Симона окончательно проснулась, а ее глаза перестали слипаться.

Кавалькада продвигалась на север. Было довольно ветрено, но жаркое еще солнце согревало щеки и плечи. На сердце теплело каждый раз, когда Симона бросала ласковый взгляд на мужа, который постоянно держался поблизости. Ей казалось, что это путешествие в Хартмур дает им еще один шанс на счастье. Рядом с ней был заботливый красавец муж, в сундуке лежали свитки — письменное напоминание о Порции, Арман остался в далеком Лондоне. Скоро он вернется во Францию, навсегда оставив дочь в покое.

Единственное, что омрачало ее благостные виды на будущее, это беспокойные метания Дидье. Несколько раз в течение дня она видела брата, но только мельком. Он держался на приличном расстоянии от каравана. Одиночество брата могло разбудить в ней чувство вины, но сейчас она видела, что Дидье развлекается в свое удовольствие: скачет по веткам за белками, носится по полю в окружении пестрых бабочек. Бабочки садились на Дидье в таком количестве, что даже люди барона стали указывать друг другу на то, как странно замирают в воздухе эти прекрасные создания. Ратники говорили, что это добрый знак, и Симона молилась, чтобы они оказались правы.

Она страстно желала еще раз поговорить с леди Хейт. Возможно, тогда и Дидье обретет мир.

«Но что ты будешь делать, когда он уйдет?» — шептал мрачный голос у нее в мозгу. На мгновение Симону охватил ужас.

Однако вскоре ей стало не до своих тяжелых мыслей. Кавалькада въехала в густой лес, где за поворотом ее ожидала группа всадников, перекрывших дорогу. Симона вскрикнула и с тревогой посмотрела на мужа. Ничего себе — добрый знак!

Но Николас улыбался:

— Не бойся. Это разъезд из Хартмура. Его выслала нам навстречу моя мать. Они нас будут сопровождать.

Симона рассмеялась от облегчения и пришпорила коня, чтобы ехать бок о бок с Ником. Казалось, всадники, поджидавшие их на лесной поляне, принадлежат к расе великанов: поджарые, обветренные мужчины в полной боевой амуниции. Их лошади, все как одна, отличались широкой грудью и мощными мускулами. На одежде воинов Симона разглядела знакомый герб баронов Крейн. Ее волнение все росло.

Ратник, возглавляющий группу, подскакал к Николасу, смахнул с головы капюшон, открывая взгляду орлиный нос и падающие на плечи длинные светлые волосы, расплылся в широкой улыбке и произнес:

— Добро пожаловать, милорд.

Ник повернул лошадь и стиснул руку всадника.

— Рэндалл! Вижу, леди Женевьева получила мое послание.

— Да, сэр. В замке паника. Ни один мужчина не смеет войти в зал — все боятся, что их засадят за женскую работу. Гости уже собираются на свадебный пир. — Рэндалл бросил быстрый взгляд на Симону и смущенно улыбнулся.

Ник захохотал:

— Представляю себе, Рэндалл. А вот и моя жена, новая хозяйка Хартмура, леди Симона Фицтодд.

К удивлению Симоны, воин соскочил с коня, опустился на колено и склонил голову:

— Миледи, я ваш покорный слуга.

Через мгновение все остальные воины последовали его примеру и с грохотом и клацаньем опустились на колени. Смущенная Симона ответила:

— Ваша присяга принята, сэр Рэндалл. — Она попыталась с достоинством поклониться, но, глядя на толпу коленопреклоненных воинов, не смогла сдержать счастливой улыбки. Краешком глаза она отметила выражение гордости на лице Николаса, и это усилило ее радостное волнение.

Воины вернулись в седла, отряд рассредоточился на всю длину кавалькады, и все тронулись в путь. Рэндалл скакал рядом с Ником. Симона рассеянно прислушивалась, как лорд и командир его отряда обмениваются новостями.

— Как дела на границе? — спросил Ник.

— В целом спокойно. Четыре дня назад мы получили известие от лорда Хандаара. За Обни была замечена шайка грабителей.

Ник грозно рыкнул:

— Много награбили?

— Почти ничего, — успокоил его Рэндалл. — Там была просто стычка. Валлийцы швырялись камнями. Их и было-то всего с дюжину. Куда им до молодцов из Обни.

— Странно, что их было так мало, — задумчиво произнес Ник. — Из какого они клана? Донегал?

— Мы не знаем. Хандаар ничего про это не сообщал.

— Боюсь, это только начало. — Рокочущие нотки в голосе Ника напугали Симону. — Пленные есть?

— Ни одного. Только убитые. — Рэндалл быстро взглянул на Симону: — Прошу прощения, миледи.

Глаза Симоны слегка расширились от страха, но она промолчала, ожидая ответа Николаса.

— Отлично. Видно, придется мне отправиться в Обни раньше, чем я предполагал. Судя по твоим словам, это очень странное нападение. Надо быть начеку.

Симона перестала следить за разговором мужчин, они теперь обсуждали оружие, наконечники стрел, а это ее мало интересовало. Она напряженно всматривалась в сплошную стену леса, надеясь найти прогалину и увидеть свой новый дом. Ее пугал предстоящий свадебный пир. Что там будут за гости? Лорды из окрестностей Хартмура или же опять явится лондонская знать, пронырливая и злоязычная? Симона не ожидала, что ей так скоро придется предстать перед местным дворянством. Она надеялась на несколько мирных, спокойных дней, когда можно будет ближе узнать свою новую семью и мать Николаса.

«Она убила его и сбежала из Франции».

Вспомнив рассказ Ника о прошлом его матери, Симона вдруг забеспокоилась. Не следует ли ей опасаться женщины, которая совершила убийство? А может, нужно гордиться этим новым родством? Симона видела, что Ник очень любит свою мать, а ее послание в Лондон было полно поздравлений и радости за него. Однако вдовая баронесса привыкла распоряжаться своими сыновьями, вторжение Симоны ей может не понравиться.

Но скоро размышлениям пришел конец. Отряд выбрался из леса, и восхищенным глазам Симоны открылась долина с крепостью таких размеров, каких она не могла себе даже представить.

Замок был сложен из огромных каменных глыб. Внешние стены были так высоки, что, казалось, достигали небес, составляя резкий контраст с раскинувшимися вокруг возделанными полями. В мягком свете заходящего солнца Симона насчитала семь башен на главном здании, к которому прилегали два новых крыла меньшей высоты. Крылья были направлены к северу и югу, как будто защищая главное здание.

На холмах по обе стороны крепости раскинулась деревня. Издали домики напоминали, гигантские булыжники, рассыпанные по склону, который спускался к мосту через реку, огибавшую Хартмур и вытекавшую из долины. На дальнем конце моста собралась большая толпа. У Симоны сжалось сердце.

— Не очень-то он и велик, — весело заметил Николас, отвлекая Симону от ее страхов, — но, клянусь, в его стенах ты будешь в безопасности.

Конечно. Откуда тут взяться опасности? Кто может напасть на такой замок? Симона улыбнулась и покачала головой, все еще пораженная размерами крепости и красотой открывшегося ей зрелища: огромные деревья вдоль реки и вокруг деревни сверкали яркими осенними красками в последних лучах солнца; красные, оранжевые, желтые листья дрожали от легкого ветерка.

— Как здесь красиво, Николас, — выдохнула Симона и положила свою ладонь на его руку. — Ты должен показать мне каждый уголок.

Глаза Ника сверкнули. Такое явное восхищение пришлось ему по душе.

— Обязательно покажу, — пообещал он и забрал у Симоны поводья. — Давай поедем вперед вместе. Тебе надо познакомиться со своими подданными.

Возбуждение Симоны росло. «Это твоя новая жизнь: Здесь все будет иным. Все будет лучше».

И, улыбнувшись мужу и выхватив у него поводья, она пустила кобылу в резвый галоп и полетела вниз по широкой пыльной дороге к мосту.

Николас хлестнул своего жеребца и через мгновение догнал жену. Их лошади понеслись рядом, нога в ногу. Ветер свистел в ушах, ноздри ловили аромат увядающих листьев. Симона засмеялась от счастья.

Николас радовался, что вновь видит Хартмур, но еще больше его радовал восторг Симоны. Ник придерживал Великолепного, чтобы конь шел вровень с серой кобылой жены. Под звонкий цокот копыт молодые супруги подскакали к мосту через Тэм. С другого конца раздались приветственные крики поселян и гостей.

Ник взял поводья из рук Симоны и проехал вперед. Серая кобыла шла следом за ним в поводу. Пока они двигались через толпу, деревенские жители низко кланялись и откровенно разглядывали свою новую, такую миниатюрную хозяйку. Ник ловил восхищенный шепот: «Какая миленькая!»

Симона всем улыбалась, протягивала тонкую руку и крестьянам, и знатным гостям, бормотала:

— Bonjour, доброго вам дня. Я так счастлива, что вижу вас.

Ника встречали бурным восторгом.

— Хорошо, что вы вернулись, милорд.

— Зерно почти все перемололи, милорд. Мельник говорит…

— Попался наконец, а, Фицтодд?

Все что-то говорили. Ник переводил взгляд с одного лица на другое и думал, что не помнит такого счастливого возвращения в родной дом.

Он пустил Великолепного чуть быстрее, толпа двинулась следом за молодыми. Наконец он проехали под надвратной башней и оказались во дворе замка. Ник увидел, как со ступеней спускается Женевьева, подхватил Симону и поставил ее на каменные плиты.

— Николас, дорогой!

Не выпуская руки Симоны, Ник поклонился матери. Она расцеловала его в обе щеки, отстранилась и впилась взглядом в миниатюрную фигурку рядом с сыном.

— Леди Симона, какая вы милая! — Женевьева оставила Ника, схватила Симону за руки и крепко обняла. — Добро пожаловать в Хартмур, доченька.

Ник кашлянул.

— Матушка, ты ее раздавишь.

Женщины расцепили объятия, и Ник заметил, что у обеих заблестели в глазах слезы. На лице Симоны читалось громадное облегчение. Неужели она так нервничала перед встречей с его матерью?

— Благодарю вас, леди Женевьева. Я так счастлива здесь оказаться.

Женевьева окинула взглядом жену сына:

— Но где же ваш отец, дорогая? Я думала, он захочет проводить свою дочь до ее нового обиталища.

Улыбка Симоны померкла.

— О нет, он… У папы остались неотложные дела в Лондоне. Потом он вернется в Прованс. Смею надеяться, что вас не обидит его отсутствие.

— Обидит? — И Женевьева покачала белокурой головой: — Разумеется, нет. Да я… — Она вдруг запнулась и нахмурилась: — Как ты сказана? Прованс?

— Oui, вы слышали про него?

Женевьева кивнула:

— Давным-давно я знала там одну семью, семью дю Рош. Как звали твою мать, деточка? Может быть, я и о ней слышала?

Симона молчала, не зная, как отвечать, но тут вмешался Ник:

— Матушка, Порция дю Рош умерла. Год назад из-за пожара Симона лишилась матери и младшего брата.

— О Боже! — Женевьева побледнела. — Простите меня, леди Симона.

Симона улыбнулась и стиснула руку свекрови.

— Не стоит извиняться. Не расстраивайтесь. Но может быть, вы и правда слышали мамино имя? Может быть, даже знали ее. Например, встречали в Марселе?

Напряженное выражение исчезло с лица Женевьевы, его сменило странное облегчение.

— Очень жаль, но не встречала. Дети из семьи моих друзей не состояли в браке. И конечно, не имели наследников вашего возраста. — Женевьева перевела взгляд с Симоны на Николаса: — Но что же мы стоим во дворе? Вам же надо освежиться, прежде чем выходить к гостям.

Большой зал Хартмура своим величественным видом не уступал наружному великолепию замка. Массивные двойные двери открывались в просторное квадратное помещение. Гигантский камин напротив входа согревал лордов, сидящих за огромным столом на помосте. В обеих стенах по бокам располагались два дополнительных очага. Гирлянды из дубовых листьев и осенних цветов увивали оружие и знамена, развешанные по стенам зала. Свежий острый аромат сливался с кисловатым духом горящих поленьев и запахом жареного мяса.

Десять длинных столов на козлах протянулись вдоль обеих стен. Почти все лавки были заполнены гостями. Слышались смех, веселые крики, традиционные свадебные шутки. Из высоко расположенных окон лился мягкий вечерний свет. В дальнем левом углу Симона заметила уходящую вверх каменную лестницу. Зал сиял бесчисленным множеством свечей.

Когда Николас под руку с Симоной вошел в зал, наступила тишина. И тут Тристан вскочил со своего места за столом лордов, поднял кубок и завопил:

— Братец!

Симона увидела рядом с ним рыжую голову леди Хейт.

— Блудный барон вернулся! Ура-а-а!

Гости поднялись со своих мест и подхватили радостный вопль. Симона почувствовала, что Ник тоже смеется.

Некоторые гости, встречавшие молодых у моста, прошли следом за ними в зал и сейчас искали свободные места.

Медленно и торжественно Ник повел Симону по центральному проходу, образованному столами. Она слушала приветственные крики, кланялась, улыбалась, пожимала протянутые руки. В зале сидели одни незнакомцы. И лишь приблизившись к помосту, Симона увидела лорда Сесила Холбрука, того самого, за которого должна была выйти замуж. Там было еще несколько лордов, присутствовавших на празднике у короля Вильгельма. Симона похолодела. Она хорошо помнила ядовитые перешептывания за спиной, которые ей приходилось терпеть в Лондоне.

— Леди Фицтодд. — Лорд Холбрук ласково улыбнулся Симоне и слегка поклонился. — Счастлив оказаться в вашем доме.

Симона, благодарная за его любезность, улыбнулась и ответила на поклон. Еще большую благодарность она испытывала к судьбе за то, что ей не пришлось называться леди Холбрук.

— Фицтодд, — поднялся со своего места высокий тощий мужчина. — Благодарю за приглашение на этот праздник. Мои наилучшие поздравления по случаю вашей свадьбы.

Симона почувствовала, как напрягся Николас.

— Бартоломью, меня не за что благодарить. Адресуйте свою благодарность моей матушке.

Симона остро ощущала вражду, исходящую от обоих, и обрадовалась, что они миновали этот стол, а Бартоломью так и не успел ответить на обиду.

Наконец они оказались перед столом, где расположилась семья Ника и где леди Женевьева отдавала негромкие распоряжения слугам. Ник выпустил руку Симоны, и она тотчас ощутила себя покинутой. Поприветствовав брата, Николас нагнулся, чтобы поцеловать Хейт. Симоне показалось, что невестка что-то шепнула на ухо Нику, а он ей ответил, но все произошло так быстро, что новоиспеченная баронесса не успела понять, было ли это на самом деле. Она так страшилась минуты, когда окажется в тесном семейном кругу, и сама себе казалась самозванкой. Наконец Ник обернулся к жене:

— Симона, ты, конечно, помнишь моего брата и леди Хейт?

— Конечно, помню. — Симона растянула губы в вымученной улыбке.

Ник вопросительно взглянул на Хейт:

— А где же юная леди…

Но он не закончил вопроса. Его прервал отчаянный детский визг. Хейт рассмеялась:

— Что касается юной леди, то она, как всегда, играет под столом.

Ник со счастливой улыбкой посмотрел на Симону, и она не могла не отметить, насколько иным он выглядит здесь, в собственном доме. Омрачала впечатление одна только встреча с лордом Бартоломью.

— Леди Изабелла обожает пещеры и всякие укромные места, — сообщил Ник и нагнулся, чтобы заглянуть под стол.

Симона мгновение поколебалась, а потом тоже наклонилась. Под столом сидела прелестная девочка с белым личиком и рыжеватыми кудряшками. Она крепко сжимала крошечные кулачки и забавно взвизгивала от удовольствия, наблюдая за… перышком Дидье, которое танцевало у нее перед глазами.

— Привет, Изабелла, — позвал девочку Ник. — Ты не поцелуешь своего дядю? — Улыбка Ника померкла, когда он тоже заметил присутствие Дидье и с упреком посмотрел на Симону.

Дидье что-то верещал по-французски, а увидев Симону, спросил:

— Сестрица, правда, она забавная? — и пощекотал носик Изабеллы перышком. — Неужели я тоже был таким маленьким?

— Ты можешь что-нибудь сделать? — шепнул на ухо Симоне Ник.

— Ну что я могу сделать? — прошипела она в ответ. — Побить его? — Она посмотрела на брата: — Дидье, тише!

— Прошу прощения, — оскорбленно произнес мальчик. — Я не сделаю ей ничего плохого.

Симона беспомощно оглянулась на мужа. Ник зарычал, подхватил ребенка и вытащил из-под стола. Симона с притворной улыбкой на лице тоже выпрямилась.

— Что ты там делаешь, моя красавица? — Ник со смехом подкинул девочку вверх. Она радостно заверещала. — Прячешься от неприятностей?

— Как грубо! — обижено проворчал Дидье, и Симона почувствовала, как ледяной холод облил ее щиколотки.

— Леди Симона, — прищурившись, обратилась к ней Хейт, — вам нехорошо? — Она откинулась на спинку скамьи, заглянула под стол и тут же быстро выпрямилась.

— О… — Симона сглотнула, увидев, что Дидье с зажатым в кулаке перышком выбрался из-под стола.

— Она просто устала, — вмешался в разговор Ник. Очевидно, он тоже заметил, что Дидье выбрался из-под стола. Передав извивающуюся Изабеллу отцу, он крепко взял жену за локоть и довольно грозно произнес: — Леди Симона?

— О да, — вымученно улыбнулась она. — Дорога… Я действительно устала. — Она старалась не следить взглядом за Дидье, который сейчас полз на коленках по проходу, подбираясь к столу лорда Холбрука. — Наверное, мне надо отдохнуть.

Глаза леди Хейт бродили по залу в поисках чего-то, вернее, кого-то.

— Ну конечно, — рассеянно проговорила она. — У нас будет много времени… — она замолчала из-за резкого вопля, раздавшегося в зале, — чтобы познакомиться по-настоящему.

Лорд Бартоломью вскочил со скамьи, и Симона поняла, что именно он издал тот резкий визг, который прервал фразу Хейт. Лорд Бартоломью продолжал вопить и топать ногами. К нему бросились слуги.

— Кто-то заполз мне в штаны! — кричал лорд. — Наверное, крыса!

— Неплохо, — пробормотал под нос Ник, откашлялся и уже во всеуслышание заявил: — Друзья, позвольте нам удалиться. — И он потащил Симону от стола.

Вдруг за спиной раздался звонкий удар, потом грохот. Симона вывернула шею, чтобы узнать, в чем дело. По проходу странно катился огромный, богато украшенный щит, на котором, как на санках, сидел Дидье. Леди Женевьева застыла на месте, прижав пальцы к губам.

Пальцы Ника впились в руку Симоны.

— Это щит моего отца, — прорычал он ей в ухо. — Позови его, не то он весь зал разнесет.

— Но как?..

— Позови! — Ник сильнее стиснул ее руку.

Симона сжала губы и уголком рта прошипела:

— Дидье…

И тут тяжелая металлическая люстра с сотней свечей начала раскачиваться, как маятник. Горячий воск закапал на гостей. Раздались удивленные крики.

— Симона! — угрожающе прохрипел Ник.

Девушка поняла, что у нее нет выбора. Резким голосом, перекрывающим шум в зале, она выкрикнула:

— Дидье!

— Иду, сестрица!

Сидящий рядом мужчина озадаченно спросил:

— Ди-ди-я, баронесса?

— Простите? — самым светским тоном произнесла Симона.

— О, я имел в виду…

Другие гости тоже смотрели на нее вопросительно. Леди Хейт поднялась со своего места и обходила зал по периметру, вглядываясь во все раскачивающиеся предметы.

— Вы ведь сказали «Дидье», — краснея, продолжил гость. — Вы кого-то ищете?

Симона лихорадочно думала и выпалила первое, что пришло в голову. Слегка усилив акцент, она со смехом сказала:

— О, Дидье!

— В чем дело, сестрица? Я здесь.

— Это… это такой обычай, — говорила она, на ходу сочиняя свою ложь и не обращая внимания на брата. — Похоже на au revoir, но только… — она запнулась, сглотнула и опять рассмеялась: — это для близких друзей.

Гость заулыбался, его соседи разом заговорили, повторяя ее объяснение.

— Ну конечно. Простите мое невежество. Ваши слова — честь для меня. — Он поднялся с места и с напыщенным поклоном произнес: — И вам Дидье, баронесса.

Симона сдержала смех, а Ник потащил ее к лестнице в дальнем углу зала. Гости орали: «Дидье, Дидье!»

Симона была ошеломлена. Дидье следовал за ними по винтовой лестнице, двигаясь спиной вперед, кланяясь и рассыпая воздушные поцелуи. Симона чувствовала, как рассержен и расстроен Ник.

— Мне очень жаль, милорд, что так получилось.

Ник обернулся с той миной недовольства на лице, которую Симона уже хорошо знала.

— Неужели ты не можешь с ним справиться?

Она на мгновение остановилась, потом бросилась вдогонку за мужем.

— Николас, он ведь призрак. Я не могу им командовать, как не могу командовать тобой.

Они уже поднялись на площадку. Ник обернулся и резко спросил:

— Что ты имеешь в виду?

Симона вздернула подбородок.

— Ты делаешь все, что хочешь и когда хочешь. Ты даже не объяснил, где был в ту ночь в Лондоне. И что делал вчера вечером, когда мы ночевали в трактире. В общем зале тебя не было. Я проверяла.

Ник фыркнул, развернулся и исчез за поворотом. Симона бросилась следом с намерением заставить его объясниться. Вот только каким будет это объяснение? Она торопливо ступала за мужем, глядя в его широкую спину. Молчание становилось все более грозным.

— Ты был с проституткой?

Ник, не оборачиваясь, бросил:

— Нет.

— Ты лжешь! — сердито выкрикнула Симона.

— О Господи! — сквозь зубы пробормотал он и вдруг остановился у широких резных дверей в самом конце каменного коридора.

— Тогда расскажи мне, — потребовала Симона. — Как я могу тебе доверять, если ты сам мне не доверяешь?

Ник долго смотрел на нее, словно решая, говорить или нет. У Симоны перехватило дух. Ей так хотелось знать, что, несмотря на свою легкомысленную репутацию, он не предал ее и не предаст в будущем. Ей так нужны были его заверения. Но эти надежды рассыпались в прах.

— Боюсь, тебе придется самой разгадать эту загадку, — бесстрастно произнес он, распахнул тяжелую дверь и жестом пригласил Симону войти.

Покои барона Крейна оказались огромны. Квадратная комната была размером с большой зал в доме, где Симона провела детство. Здесь был не один, а два камина — на двух противоположных стенах. Их отверстия были так велики, что Симона могла бы встать там в полный рост.

Гладкий деревянный пол был застелен пушистыми синими с золотом коврами. Ночной воздух врывался в комнату сквозь два глубоких длинных окна, в нишах которых были устроены уютные сиденья. В двух противоположных углах располагались ширмы для переодевания. Повсюду стояли комоды, столики, диваны. Живописные гобелены и канделябры украшали стены. В центре комнаты стояла огромная кровать. У Симоны захватило дух от восхищения.

— О, Ник! — забыв о своем недовольстве, воскликнула она и погладила резной столбик темного дерева на вершине которого находилась крылатая фигура.

— Тебе нравится? — Симона по голосу догадалась, что Ник улыбается.

— Я никогда не видела ничего подобного, — призналась она, задирая голову, чтобы рассмотреть резьбу на остальных трех столбах. Единороги, русалки, драконы, сказочные птицы кружились в веселом хороводе, а верхушки опор занимали феи — у каждой особое выражение лица и свои черты.

Подошел Ник и положил руки ей на талию. Симона вздрогнула от волнения.

— Раньше эта кровать принадлежала моим родителям, а до них — деду и бабушке. Здесь была их спальня.

Симона подняла на мужа глаза, ожидая прочесть на его лице грусть по ушедшим родственникам, но Ник улыбался.

— Мне она нравится. Правда нравится. Это чудесно.

Ник поднял руку и убрал с лица Симоны выбившийся локон.

— Я рад. Мне хочется, чтобы ты была счастлива в Хартмуре.

Сердце Симоны глухо колотилось в груди. Близость Ника в уединении их общей спальни волновала ее все сильнее. Ей хотелось, чтобы этот миг длился как можно дольше. Он говорит о ее счастье с такой убежденностью, как будто действительно этого хочет. Никому и никогда прежде не было дела до того, счастлива Симона или нет.

Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами уголка его губ.

— Благодарю тебя, Ник, — прошептала она и чуть-чуть отстранилась, но Ник обнял ее, с силой прижал к груди и, заглянув в лицо, спросил:

— Значит, ты мне не доверяешь, Симона?

Она встретила его взгляд и не отвела глаз:

— Нет. Как я могу тебе доверять?

— Мы слишком мало знакомы. Тебе многое предстоит узнать обо мне.

Руки Ника ласково гладили ее спину, и мысли Симоны путались.

— Многое? Что именно?

Ник долго молчал, вглядываясь в ее лицо, а его пальцы продолжали играть свою беззвучную мелодию на ее талии, на спине…

— Ничего особенно важного. Просто мужчине иногда нужна возможность разобраться в собственных мыслях. Я не стану открывать тебе душу, она принадлежит мне одному. — На миг его руки замерли. — Но я никогда не буду тебе лгать. Это я обещаю.

Симона опустила глаза и с удивлением увидела, что ее руки лежат у него на груди, а пальцы впиваются в пыльную вышивку плаща. Все ясно — он ей не доверяет.

— Симона, — мягко попросил Ник, — посмотри на меня. — Она подняла на него взгляд. — Я никогда не буду тебе лгать. И у меня не было женщины с тех пор, как мы поженились.

— Николас, я понимаю, что нам еще многое надо узнать друг о друге. — В ее голосе звучали тревога и боль, но, видит Бог, она верила Нику. — Но я надеюсь, что настанет день, когда ты сам захочешь разделить со мной свою ношу. Ты уже заслужил мою самую горячую благодарность тем, что поверил в Дидье, пусть ты и не можешь понять, что я не могу ни предвидеть, ни остановить его неожиданные выходки.

Ник хохотнул, взял ее лицо в ладони и мягко поцеловал.

— Твою самую горячую благодарность? — с намеком переспросил он.

Симона задрожала. Веки стали тяжелыми и опустились. Его прикосновения вливали в ее жилы сладкую отраву.

— И любовь, — прошептала Симона.

— Это мне больше по нраву. — И он снова поцеловал ее, все крепче прижимая к груди. Симоне казалось, что она тает в его руках. Мужской запах пьянил ее. В душе разливалось странное, непривычное чувство защищенности, которого она не испытывала уже много месяцев.

Ник вдруг отстранился. Симона видела — его желание не ушло, в ярко-синих глазах горели ледяные искорки страсти, но он заговорил о другом:

— Я разговаривал с леди Хейт.

Симона нахмурилась — странно, что он выбрал для разговора такой момент.

— С леди Хейт, милорд?

Ник пальцами приподнял ее подбородок, и Симона увидела Дидье, который маршировал по периметру кровати, помахивая перышком над головой. Симону поразило, что Ник заметил присутствие брата раньше ее. Честно говоря, она забыла о Дидье, как только они вошли в эту роскошную спальню. Симона вздохнула.

Дидье на минутку остановился.

— Сестрица, вы можете продолжать, я не подглядываю. — И он вернулся к игре, тихонько напевая веселую мелодию.

— Так вот, — продолжил Ник, — я поговорил с леди Хейт. Тебе скоро помогут с этим проказником.

Симона удивилась:

— Неужели? Каким образом?

— Скоро здесьбудет Минерва, — просто ответил Ник.


Глава 12




Следующим утром Ник сидел за широким дощатым столом в небольшом кабинете под лестницей. Здесь он обычно занимался делами Хартмура. Остаток вчерашнего вечера он провел с Симоной, помогая ей устроиться в своих покоях. Если не считать проказ Дидье в большом зале, то нынешнее возвращение в родной дом оказалось на редкость спокойным.

Нику казалось, что в его молодой жене живут сразу две женщины: одна — открытая и любящая, если к ней подходить с нежностью, другая же — настороженная и замкнутая, когда речь заходит о Дидье или поведении самого Ника, Оставалось надеяться, что жизнь войдет в относительно нормальное русло после того, как здесь появится старая знахарка Минерва, а эти осточертевшие гости разъедутся. Интересно, о чем думала его мать, приглашая этого мерзавца Бартоломью? Ник хохотнул, вспомнив выходку Дидье. Надо же — крыса!

Началась работа. Непрерывный поток арендаторов, надсмотрщиков и батраков проходил перед бароном Крейном. Он выслушивал отчеты о состоянии дел в Хартмуре, принимал решения. Урожай был хорошим, и его вовремя убрали. Нужно строить новый амбар. Волки унесли несколько овец. И все из-за нерадивого пастуха. Его уже заменили. В амбарной книге появились новые записи: одно рождение, две смерти по старости, одна помолвка. К полудню Ник устал от счетов и мелькания лиц. Явившийся к хозяину Рэндалл бормотал что-то о ремонте оружия, а мысли Ника улетели к зеленоглазой красавице жене.

Утром Ник оставил Симону в своей — нет, в их общей — спальне среди разбросанных листков дневника Порции. Симона так мило выглядела в нежно-розовом платье, что Ник с трудом одолел позыв оттащить ее от пыльных бумаг и увести на прогулку по окрестностям. Как видно, у Ника возникло юношеское желание делать все то, чем, по рассказам Симоны, она занималась с Шарлем. Ему хотелось стереть все воспоминания об этом человеке, заменив их своей персоной.

Однако сегодня он поедет без жены. Следовало посетить Обни, чтобы из первых рук узнать о неудавшемся набеге на жилище Хандаара. Ник слишком долго пренебрегал своими обязанностями, и сейчас его терзал стыд. Ивлин ушла. Тут уж ничего не поделаешь. Он женился, и сейчас настало время вернуться к исполнению долга. Он обязан быть надежным защитником и помощником для лучшего друга своего отца. Была и еще одна причина. Имея сэра Бартоломью в качестве гостя, невозможно было не услышать сплетен о том, почему старый Хандаар отклонил приглашение на свадебный пир.

— И тогда, милорд, мы к весне будем иметь новые колеты, — говорил Рэндалл, заканчивая свои рассуждения об оружии и новых кольчугах. — А расходы окупятся спасенными жизнями. — И он бросил предостерегающий взгляд на сидящего тут же кастеляна.

Ник откинулся на спинку стула и помотал затекшей шеей.

— Отлично, Рэндалл. Ты свое мнение изложил, теперь слово за кастеляном.

Тощий жилистый кастелян состроил недовольную мину и почти ткнулся носом в амбарную книгу.

— Не знаю, сэр, — пробормотал он. — Уж очень большая сумма. У нас ведь еще много пригодного оружия.

Рэндалл резко поднялся и отшвырнул стул.

— Да что ты, крючкотвор, понимаешь в оружии? Мои люди сражаются, чтобы здесь был покой. Они должны быть защищены.

Управляющий выпрямился и, фыркнув в сторону воина, заявил:

— А мое дело — вести счета хозяина. Если бы не я, ваши траты давно бы…

— Да я натяну твою задницу на барабан! — взревел Рэндалл.

— Достаточно, — вмешался Ник, не давая сваре перейти в драку. — Рэндалл, ты получишь новые кольчуги. Но только половину — для первого ряда лучников, а старые кольчуги отдай ученикам. — Ник с удовольствием наблюдал, как самодовольно усмехается каждый из противников — оба считали себя победителями.

Рэндалл пригладил взъерошенные волосы.

— Благодарю, милорд.

— Если это все, — заспешил кастелян, — тогда я пошел, мне еще надо на мельницу. — И, поклонившись Нику, он направился к двери, где столкнулся с Женевьевой. — Мое почтение, миледи.

В руках Женевьева держала свернутые листки пергамента.

— Ник, дорогой, здравствуй. И вы, Рэндалл, здравствуйте! Ник, у тебя найдется свободная минутка, чтобы поговорить с матерью?

Ник не сводил глаз с бумаг в руках Женевьевы. По характерной восковой печати со знакомым крестом он понял — это письма от Ивлин. У него пересохло в горле, сейчас бы вина или кружку эля, в конце концов.

— Мама, конечно, у меня есть для тебя время. — Тут ему в голову пришла одна мысль. — Мне самому надо кое-что с тобой обсудить.

Рэндалл кашлянул.

— Э-э-э… Я оставляю вас, милорд.

— Подожди, Рэндалл, — остановил его Ник и взял бумаги из рук удивленной Женевьевы. — Мне понадобится и твоя помощь.

Он прошел к небольшому сундучку в углу кабинета, встал на колени и отпер замок. Внутри лежали стопки писем, как две капли воды похожие на те, что он держал сейчас в руке. Ник бросил сложенные листочки на стопку, захлопнул крышку шкатулки и запер ее. Затем встал, поднял шкатулку и передал ее Рэндаллу.

— Милорд? — с недоумением произнес тот, принимая груз.

Вернувшись на место, Ник распорядился:

— Через час мы отправляемся в Обни. Приведи леди Симону, когда я скажу. А это, — он показал на шкатулку, — сожги.

— Николас! — с упреком произнесла Женевьева. — Неужели ты ни одного не прочитал?

Ник свирепо посмотрел на Рэндалла, который мялся в дверях:

— Это все.

Рэндалл наконец решился спросить:

— Шкатулку тоже сжечь?

Ник заколебался. Эту изящную, обитую кожей шкатулку подарила ему Ивлин два года назад, когда он после смерти отца получил титул барона. Ник рванул с пояса связку ключей, снял один в форме сердечка; бросил его Рэндаллу и приказал:

— Все сожги.

— Да, сэр.

Рэндалл ушел, а Ник поднял взгляд на мать. Ее бледно-голубые глаза смотрели с обидой.

— Неужели она так мало для тебя значила, что ты готов уничтожить всякую память о ней?

— Нет, мама. — Ник вздохнул. Его гнев улетучился, дальше он постарался говорить спокойно: — Нам с Ивлин нечего больше сказать друг другу. Все кончено.

Женевьева хотела что-то возразить, но Ник поднял руку, призывая ее к молчанию:

— Ты хочешь, чтобы наш брак с Симоной был удачным?

— Конечно, дорогой.

— Тогда я должен делать то, что должен. — Он потер лицо. — Я могу лишь догадываться, что чем-то обидел Ивлин, раз она отказала мне таким образом. Если я хочу быть хорошим сеньором для Обни, я должен действовать так, как будто Ивлин умерла. Никогда больше не приноси мне ее писем.

Женевьева сглотнула, потом кивнула:

— Я понимаю, Ник. Конечно, я люблю Ивлин, как дочь, но, обещаю, я сделаю все, чтобы вы с леди Симоной были счастливы.

Ник молча пожал руку матери. Говорить, нет, даже думать об Ивлин было трудно, а предстоящая поездка в Обни еще больше омрачала настроение. Тем не менее, надо было встряхнуться, чтобы спокойно сообщить Симоне, что он не будет ночевать дома и вернется только завтра.

— Скажи мне вот что, — сказал Ник, выпуская руку Женевьевы. — Ты не видела сегодня моего шалопая-братца? Я хочу, чтобы он вместе со мной отправился в Обни. Он же обожает выполнять мои распоряжения. — И Ник ухмыльнулся.

Женевьева рассмеялась:

— Видела. Ты можешь командовать им, сколько пожелаешь. Тристан все равно делает только то, что хочет, и в Гринли, и здесь. — В голосе Женевьевы звучала неподдельная гордость. Ник испытал нечто вроде укола ревности. Когда он делает только то, что хочет, все вокруг недовольны. Но тут Женевьева переменила тему: — Леди Симона, она ведь другая, правда?

— Что ты имеешь в виду, мама? — Ник нахмурился. — За прошлый год Симоне пришлось пережить много несчастий. К тому же она оказалась в чужой стране, в чужом доме, битком набитом чужими людьми.

Женевьева кивнула, но озабоченное выражение не покинуло ее лица.

— Тут ходят разные слухи…

— О, матушка! — зарычал Ник.

— Подожди-подожди, — заспешила Женевьева. — И это ее вчерашнее появление в большом зале… — Она прищурилась и пристально посмотрела в лицо сына, словно он еще был юным проказником. — Что ты от меня скрываешь?

Ник тотчас вспомнил о белом перышке Дидье. Что бы сказала его мать, если бы он рассказал ей, что вернулся в Хартмур не только с молодой женой, но и с привидением?

— Ты лучше других должна знать, что не стоит обращать внимания на слухи, — упрекнул Женевьеву Ник и с удовлетворением заметил, что она покраснела. — Симоне понадобится время, чтобы привыкнуть к жизни в Хартмуре, и я надеюсь, что ты будешь ей помогать, а не распространять глупые сплетни.

— Николас! — возмущенно воскликнула Женевьева. — Да я бы ни за что…

— Ну и отлично. — Он поднялся и обошел стол. — Пойдем поищем моего брата.

Женевьева фыркнула и гордо вскинула голову, однако больше ни слова не произнесла о вчерашних событиях.

Нику оставалось только надеяться, что Минерва приедет вовремя и что за это время Хартмур не превратится в дом умалишенных.


* * *


«22 июня 1075 года

Надеюсь, ад окажется не таким ужасным, как его описывают, ведь именно там мне скорее всего предстоит проводить вечность. Я думаю, Арман раскрыл мою тайну, и теперь мне остается лишь молиться о его смерти».


Симона ахнула и прикрыла рот рукой. Слова матери потрясли ее.

— В чем дело, сестра? — Дидье растянулся на кровати рядом с Симоной, которая сидела, скрестив ноги. Он поигрывал белым перышком, а Симона временами зачитывала ему отрывки из дневника Порции. Только так она могла удержать его рядом с собой, чтобы он не мотался по залам и коридорам Хартмура, повергая гостей в смущение. Сейчас Дидье сердито повернулся к сестре: — Почему ты остановилась?

Симона сглотнула и быстро пробежала остаток записи. В тот день рука Порции сильно дрожала. Симона еще не встречала в ее записках такого неровного почерка. Обычно в дневнике описывались повседневные события — часто упоминался Марсель, мелкие достижения детей, городские сплетни. На этот раз Симону поразило, с какой жгучей ненавистью Порция писала о своем муже. Однако в записях не говорилось ни о причинах этой ненависти, ни о сути разоблаченной тайны.

— Сестрица, ты оглохла? — Дидье помахал перышком прямо перед носом Симоны.

Она отмахнулась:

— Прекрати!

— Ты перестала читать.

— Я знаю. — Она быстро свернула листок и положила его на прочитанную стопку. Не могла она вслух прочитать Дидье слова матери, которую он обожал. Вместо этого Симона весело улыбнулась и объяснила: — Глаза устали. Давай лучше посмотрим замок.

— Ты говоришь неправду. Никакие глаза у тебя не устали. К тому же ты сама говорила, что мне нельзя гулять по замку. — Он очень ловко передразнил тон Симоны: — «Носиться и пугать гостей лорда Николаса». Что ты такое прочитала, что мне знать нельзя?

Симона попыталась выдумать правдоподобное объяснение, но в голову приходили такие глупости, что даже маленький мальчик их легко бы разоблачил. Она вздохнула:

— Дидье, взрослые часто говорят — или пишут — вещи, не предназначенные для маленьких детей.

— Какие вещи?

— Взрослые. — Она поднялась с кровати и стала собирать листки дневника в сундук с платьями матери.

— Проклятия? Богохульство? — Дидье сел, его маленькое личико пылало от любопытства. — Расскажи мне!

— Нет.

Симона чувствовала, что у нее подгибаются колени. Она так обрадовалась, когда в уитингтонском трактире обнаружила записи Порции, но Симона и представить себе не могла, что этот дневник приоткроет перед ней особенности долгих супружеских отношений Порции и Армана. Сейчас их дочь испытывала потрясение и даже страх.

Будет ли в дальнейших записях упомянута тайна, которую раскрыл Арман? Да и хочет ли сама Симона ее знать?

Поняв, что сестра не собирается выполнять его требования, Дидье заворчал и снова повалился на спину.

— Ты обращаешься со мной как с ребенком.

— Ты и есть ребенок.

В дверь постучали. Симона подпрыгнула от неожиданности, но, бросив на Дидье предостерегающий взгляд, тут же отозвалась:

— Войдите.

Дверь распахнулась. В проеме с хорошенькой, обитой кожей шкатулкой под мышкой стоял высоченный воин — командир воинского отряда Рэндалл. Он поклонился:

— Мое почтение, миледи. Лорд просит вас спуститься к нему в кабинет.

Симона ощутила приятное волнение. Она уже успела соскучиться. Если они не были, в ссоре, она в присутствии Ника всегда чувствовала себя счастливой.

«Будь осторожна, — шептал ей внутренний голос. — С Шарлем ты тоже чувствовала себя счастливой».

— Спасибо, Рэндалл. — Воин развернулся, он явно спешил, но Симона вдруг поняла, что не знает, куда идти. — Э-э-э… Рэндалл?

— Да, миледи?

— Я не знаю, где находится кабинет. — Она почувствовала, что краснеет. — Не будете ли вы так любезны…

На лице воина мелькнула недовольная мина, но он тут же поклонился:

— Это честь для меня, миледи.

— Подождите минуточку. — Она любезно улыбнулась и подбежала к туалетному столику. Схватила зеркальце, поправила волосы, ущипнула себя за щеки, одернула платье, осмотрела подол…

— Сестрица, — позвал Дидье, — я думаю, добрый сэр Рэндалл спешит.

Симона обернулась и успела заметить на лице воина нетерпеливое выражение.

— Я вас задерживаю, Рэндалл?

— Нет-нет, миледи. Это не важно. — Он переступил с ноги на ногу и бросил взгляд на шкатулку.

Она сделала шаг к гостю.

— Вы были столь любезны, что решили мне помочь, но я не хочу вас задерживать, если ваш господин дал вам какое-нибудь поручение.

— Ничего важного. — Рэндалл откашлялся. — Я должен подготовить своих людей к походу, потом избавиться от этой шкатулки и тогда уж явиться к лорду Николасу. Через час. — Рэндалл моргнул. — Я не думал, что вы не знаете дороги. — И поспешил добавить: — Но это не важно.

— Я вас задерживаю. — Симона улыбнулась и протянула руки к шкатулке: — Разрешите вам помочь.

Рэндалл с выражением муки на лице отодвинул шкатулку подальше.

— Миледи, лорд Николас бросит меня в темницу, если узнает, что вам пришлось делать то, что он поручил мне.

Симона нахмурилась.

— Не говорите глупостей, Рэндалл. Вы любезно согласились помочь мне, кстати, по просьбе лорда Николаса. Вы не виноваты, что у вас не хватило времени. Я отлично справлюсь с… — она указала на шкатулку, — с этим. Лорду Николасу не обязательно знать о нашем уговоре. — Симона обольстительно улыбнулась. — Считайте это платой за вашу услугу.

За спиной у Симоны раздался голос Дидье:

— Плохая мысль, плохая.

Симона не стала обращать внимания на слова брата. Рэндалл явно не знал, что делать.

— Не знаю, миледи, — запинаясь, пробасил он.

Дидье пропел:

— Не делай этого, Рэндалл.

Симона улыбнулась воину своей самой неотразимой улыбкой.

— Я позабочусь о шкатулке, а вы можете заняться своими неотложными делами. Уверена, после возвращения лорда у вас масса дел, вы ведь командир его отряда.

Рэндалл выпятил грудь:

— Да уж, сегодня хватает беготни. — Он со вздохом посмотрел на шкатулку у себя под мышкой. — Ну ладно.

Симона хлопнула в ладоши и просияла. Дидье недовольно ворчал у нее за спиной.

— Но вы должны ее сжечь, миледи, — предупредил Рэндалл, передавая Симоне изысканно украшенную шкатулку. — Чтобы не осталось ни одной щепочки.

— Ну конечно-конечно, — пообещала Симона, забирая у него шкатулку, которая оказалась на удивление легкой. Симона невольно задумалась о ее содержимом, упрятанным под крышкой с маленьким замочком.

Рэндалл как будто прочел ее мысли и сунул в ладонь хозяйки крохотный ключик.

— И это тоже, — добавил он, потом моргнул и спросил: — А вы не будете ее открывать?

— Я не посмею, — заверила его Симона. Она поклялась и действительно не станет этого делать.

Она быстро оглядела комнату в поисках места, куда можно было бы спрятать шкатулку до своего возвращения, зашла за ширму и сунула ящичек под вчерашнее платье.

— Вот и все, — улыбнулась она Рэндаллу. — И забудьте об этом.

— Очень вам благодарен, — поклонился Рэндалл и с облегчением подал ей руку. — А теперь позвольте мне лично проводить вас к лорду.

Симона чувствовала, что сделала доброе дело, ведь ей хотелось, чтобы слуги и воины Николаса полюбили ее.

Она обернулась и выразительно ткнула пальчиком сначала на Дидье, потом на пол: «Ты остаешься в этой комнате».

— Ладно уж, — вздохнул брат. — Только ты недолго.

Симона подмигнула ему и захлопнула дверь.

— Эх, сестрица, сестрица! Что ты наделала! — пробормотал Дидье, обращаясь к пустой комнате.


Глава 13




— Вы хотели меня видеть, милорд?

Ник пристегивал ножны, а в дверях стояла Симона, свеженькая, хорошенькая, в общем, такая, какой была утром.

— Хотел, — ответил Ник, наблюдая, как она грациозно опускается на стул с прямой спинкой. Но откуда этот беспокойный блеск в ее глазах?

Барону не хотелось уезжать от нее. Ему казалось, что она похожа на чистый лесной ручей, чья прохлада наполняла свежестью весь замок.

Должно быть, Ник слишком долго разглядывал жену. Симона вспыхнула и с тревогой спросила:

— Милорд?

— Простите. — Ник мотнул головой и присел на стол перед Симоной. — Как вы провели утро?

— Благодарю, прекрасно. Только вот… — Она покачала головой, прикусила нижнюю губу, потом неуверенно продолжила: — У моей матери… у нее была тайна.

Ник, стараясь не хмуриться, безразлично спросил:

— Тайна? Какая?

— Она только упомянула ее в последней записи. Я читала Дидье вслух, чтобы удержать его… чтобы занять делом. Но мне пришлось убрать дневник, я не успела прочитать дальше.

— Ты не хочешь читать ему то, что написала ваша мать?

— Нет! Не хочу. Она писала такие злые слова! — Губы Симоны скривились. — Я не могла себе представить, что мама может так думать, а тем более писать на бумаге.

Ник сложил руки на груди.

— Это напугало тебя?

— Да, если бы ты знал мою мать, ты бы понял. Даже когда она сердилась, она никогда… — Симона замолчала, собралась с духом и закончила: — Она написала, что желает отцу смерти.

Ник приподнял брови.

— Да, дело серьезное.

Симона кивнула, и в ее глазах Ник прочитал просьбу о помощи.

— Не могли бы вы прочитать эти записи сами, милорд, я не… — Она снова замолчала. — Я боюсь, что не смогу ясно оценить…

— Конечно, я прочитаю. — Ник добавил еще одну деталь к картине гибели семьи дю Рош. Возможно, между Порцией и Арманом была не только обычная супружеская вражда. У Порции могла быть какая-то тайна, Арман узнал о ней…

Вдруг эта тайна была такой грозной, что он решился на убийство жены?

Но какую роль играл в этой трагедии их сын? Очевидно, Дидье тоже представлял какую-то опасность… Тогда почему пощадили Симону? Из двух детей Симона должна представлять большую угрозу, ведь она была старше и понимала больше.

Ник припомнил холодную воду, которую Дидье принес на перышке. Тогда Николасу показалось, что он тонет…

Он тряхнул головой и вернулся к действительности.

— К несчастью, дневник должен подождать до моего возвращения.

— До возвращения? — удивилась Симона. — Куда ты едешь?

— В городок Обни. Тут полдня пути.

— Ах да, набег. — Симона опустила глаза. — Тебя долго не будет?

— Нет. Одну ночь. — Ник видел, что Симона разочарована. Он сам больше всего хотел бы остаться в Хартмуре с Симоной, хотел читать загадочные письмена из дневника Порции и следить, чтобы Дидье не набедокурил. Однако Ник слишком долго откладывал поездку в Обни. Этот мелкий набег валлийцев явно был знаком, что следует забыть предательство Ивлин, послужить на благо своим владениям и помочь старому другу.

— К утру я вернусь. К тому времени Минерва должна быть уже в Хартмуре. — Симона без улыбки кивнула. Ник понимал, ей не хочется оставаться в замке, полном чужих людей. Барон встал на одно колено и пальцами приподнял ее подбородок. — Симона, мне самому не хочется уезжать так скоро, но тут уж ничего не поделаешь. Я сеньор Обни, там живет мой вассал. Я не могу пренебрегать долгом. Моя мать и леди Хейт составят тебе компанию, ты не будешь скучать.

Симона нахмурилась и вывернула подбородок из пальцев Ника.

— О Боже, милорд, я не ребенок, чтобы надуться потому, что один вечер мне придется провести в одиночестве. Папа часто оставлял меня одну. Я привыкла. Мне грустно потому, что я буду скучать по вас.

Ника потрясло это простое признание, но она не дала ему времени насладиться новым для него ощущением.

— Но если ты действительно считаешь меня безмозглой, пустой девчонкой, — она поднялась со стула — тогда, по здравом размышлении, я не стану по тебе скучать. Я даже рада, что ты уезжаешь. Счастливого пути!

Ник видел, что она едва сдерживает слезы, и снова ощутил укоры совести. У нее было нелегкое утро, а он ничем ей не помог. О Боже, познает ли он когда-нибудь женскую душу?

Он встал и притянул к себе Симону:

— Прости меня. Я вовсе не считаю тебя безмозглой. Простоя думал, что тебе будет одиноко. Ведь ты в Хартмуре всего второй день.

Недовольное личико Симоны разгладилось, она улыбнулась и неожиданно обняла Ника за шею.

— О, Николас, я знаю. — Она опустила руки раньше, чем он успел ответить на ее объятие. — Я вовсе не хочу, чтобы ты обо мне волновался. Мы прекрасно поладим с леди Женевьевой и леди Хейт. Мне так нравится Хартмур, и я верю, что буду здесь счастлива.

Ее слова тронули Ника, но он невольно задался вопросом, что бы она почувствовала, если бы узнала о женщине, которую барон предполагал видеть на ее месте. Он мельком подумал о шкатулке, которую отдал Рэндаллу, и порадовался, что все напоминания об Ивлин уничтожены. Пусть жена узнает об Ивлин как можно позже, когда уляжется его собственная обида и ее имя ничего не будет значить для него.

— Вот и хорошо, — ответил Ник. — Мне уже пора. Ты проводишь?

Следом за Ником Симона прошла во внутренний двор, где их ждали лошади и готовые к походу воины. Тристан держал поводья Великолепного. Леди Женевьева и леди Хейт тоже были здесь. Вокруг маленького отряда толпились гости. Дамы в нарядных платьях болтали, смеялись.

«Ник спал с кем-нибудь из них? Или со всеми?» Симону словно окатило холодной волной, она с усилием выбросила эту мысль из головы. Вместе с мужем она подошла к своей новой семье.

— Симона, дорогая, — позвала ее леди Женевьева, качая на руках маленькую Изабеллу. — Доброго дня.

— Доброго и вам дня, миледи, — ответила Симона и слегка поклонилась.

Ник высвободил руку, подошел к своему жеребцу и проверил подпруги.

Хейт коснулась локтя Симоны и негромко спросила:

— Как ваши дела, леди Симона?

Симона поняла, что вопрос не был простой данью вежливости.

— Думаю, могло быть и хуже, — прошептала она.

Хейт с пониманием кивнула:

— Конечно. Дидье мог бы поджечь большой зал.

Тяжело вздохнув, Симона кивнула и шепотом спросила леди Хейт:

— А эта Минерва, о которой говорил Николас, кто она? Когда приедет?

— Это моя прабабушка. Она очень могучая целительница, — стала рассказывать Хейт. — Я жду ее через день-два. Она помогала при родах моей сестре, а сегодня уже отправилась в дорогу. Она старая и путешествует не спеша.

Услышанное не успокоило Симону, а скорее разволновало. Кто знает, какие разрушения может устроить Дидье за пару дней?

— Вы правда думаете, что она может нам помочь? — с нотой отчаяния в голосе спросила Симона.

— Если кто-то и может, то это Минерва. — Хейт стиснула руку Симоны и ласково улыбнулась. — А пока будем стараться удержать его.

Симона считала, что две женщины не смогут унять расшалившегося мальчишку, даже если одна из них действительно ведьма. Но тут Николас обернулся к жене и протянул ей руку. Симона со счастливой улыбкой поспешила к мужу, испытывая тайное удовольствие от завистливых женских взглядов, которыми ее одарили гостьи.

— До завтра, — улыбнулся Ник. Солнце позолотило его кожу, и Симоне захотелось поцеловать мужа прямо у всех на глазах.

— Счастливого пути, милорд. — Симона присела в изящном поклоне, но тут же почувствовала, как Ник коснулся ее руки, и сделала шаг навстречу, все еще рассчитывая на прощальный поцелуй. Однако Ник быстро обнял ее и коснулся щекой волос, потом отстранился и обратился к своей рыжеволосой невестке, которая никак не могла прервать страстный поцелуй с мужем.

— Леди Хейт, я надеюсь, что во время нашего краткого отсутствия вы лучше познакомитесь с леди Симоной. — Он выразительно посмотрел на жену, и Симона поняла, что он имел в виду.

— Не беспокойся, Ник, — ответила Хейт. — Мы…

Договорить она не успела. За подъемной решеткой что-то произошло. Раздался шум. Симона молилась, чтобы Дидье оказался ни при чем.

— Что там такое? — спросил Ник стражника, который бегом приближался к семье хозяина.

— Милорд, — обратился к нему молодой воин. — Там гость к леди Симоне.

— Ко мне? — удивилась Симона. — Кто это?

— Ваш отец, миледи.

Ник не сдержался — выругался себе под нос и швырнул на землю латные рукавицы. Симона в крайнем удивлении смотрела на мужа:

— Мой отец? Ник, ты пригласил его?

Ник фыркнул в ответ.

— Нет. — Про себя он подумал, что старый проныра решил выманить у него еще денег, иначе зачем бы Арман проделал всю эту дорогу из Лондона, когда должен был вернуться во Францию? Его появление в Хартмуре не может принести ничего, кроме неприятностей.

Ник услышал, как Арман просит разрешения войти, и крикнул стражнику:

— Не пускай его.

— Слушаюсь, милорд. — Стражник бегом пустился к воротам.

Симона ахнула. Ник бросил на нее нетерпеливый взгляд. Больше всего он хотел сейчас навсегда разделаться с Арманом и заняться своим делом — отправиться в Обни. Барон никогда не доверял тестю, а теперь еще начал подозревать, что тот причастен к смерти своих жены и сына.

— Прости, если это тебе неприятно, — обратился Ник к жене. — Но мне не по нраву твой отец. Он получил все, что хотел, и я не намерен терпеть его у себя в доме.

Симона побледнела, но промолчала, однако Женевьева прямо выказала свое недовольство.

— Николас! Это же ужасно! — воскликнула она. — Ты ведь не мог ждать, что отец Симоны покинет Англию, не попрощавшись с дочерью. Возможно, он никогда больше ее не увидит!

— Должен сказать, миледи, что именно на это я и рассчитываю. — Он посмотрел на Симону, которая, как и следовало ожидать, неотрывно смотрела на надвратную башню. Его жена так хотела, чтобы отец ее любил! Несмотря на всю его жестокость, она по-прежнему надеялась, что Арман изменит свои чувства к ней.

Подошел Тристан.

— Брат… — начал он, но Ник, бросив еще один взгляд на печальное лицо Симоны, выругался про себя и прервал лекцию Тристана в самом начале. Он не позволит, чтобы брат снова поучал его.

— Томас! — крикнул Ник вслед удаляющемуся стражнику. Тот замер, потом обернулся. — Впусти лорда дю Роша.

Симона улыбнулась и вытянула шею, чтобы скорее увидеть отца. Нику казалось, он слышит ее нелепые мысли — она ведь надеялась, что отец соскучился по ней, что он приехал в Хартмур повидать ее.

Ник знал, что не позволит обидеть свою жену. Разумеется, он не мог доверять дю Рошу, но верил, что в Хартмуре ей ничто не грозит.

— Симона, — позвал Ник, жена посмотрела на него сияющими глазами.

— Да, милорд.

— Тебе отлично известно, что я не планировал принимать лорда дю Роша у себя в Хартмуре, тем более мне не нравится, что он будет здесь в мое отсутствие. Ты можешь попрощаться с ним, но учти — я настаиваю, чтобы к завтрашнему утру его здесь не было.

Симона кивнула:

— Конечно, милорд. Как прикажете.

Ник увидел, что француз уже въезжает в ворота, и добавил:

— И он не должен получать в моем доме никаких подарков. Ни от кого. Мне неизвестно, зачем он явился, но зная его, я могу утверждать, что он приехал только ради выгоды.

Женевьева пораженно вскрикнула:

— Кто это?

Симона с улыбкой объяснила:

— Арман — мой отец, леди Женевьева. Я думала, он сразу уедет во Францию, но… — Она весело пожала плечами.

Побледневшая Женевьева спросила:

— Арман дю Рош — ваш отец?

Симона посмотрела на Николаса, в ее глазах мелькнула тревога.

— Мама, в чем дело? — Ник взял Женевьеву за локоть. — Ты пугаешь Симону. Я же тебе говорил, что ее отец лорд дю Рош.

— Нет-нет! — Женевьева переводила взгляд с Симоны на Ника, потом на Тристана и Хейт. — Ты не называл его имени.

— Леди Женевьева, вам нехорошо? — с беспокойством спросила Симона, приближаясь к вдовствующей баронессе.

Но Женевьева не ответила. С побелевшими губами она вглядывалась в облако пыли, которым был отмечен въезд Армана во двор замка. Вот он заметил группу своих новых родственников, соскочил с коня, бросил поводья слуге, затем, хромая и прижимая искалеченную руку к телу, направился к ним.

Симона с тревогой заглянула в лицо мужа. Тот покачал головой, не понимая сути происходящего.

— Это невозможно, — прошептала Женевьева, не сводя глаз с приближающейся фигуры.

Арман заговорил:

— Симона, неужели ты настолько возгордилась, что оставила меня на милость этих грубых животных? — Здоровой рукой он отряхивал пыль с плаща. — Клянусь, они были готовы держать меня у ворот, как нищего бродягу. — Арман выпрямился и остановился шагах в десяти от Ника и его семьи. Внезапно его глаза сузились, а потом почти вылезли из орбит.

— Женевьева, — прохрипел он.

Ник вышел вперед, переводя взгляд с матери на тестя:

— Не хотите ли вы сказать, что знакомы?

Женевьева словно не слышала Ника. Она сделала шаг назад, потом еще и еще…

— Это невозможно, — повторила она, и по ее щекам покатились слезы. Следующие слова она произнесла едва слышно: — Ты… ты же мертв.

Ник услышал, как вскрикнула Симона, шагнул к матери и крепко взял ее за руку.

— Мама, ты все перепутала. Погибла мать Симоны, а не ее отец.

Арман стряхнул с себя оцепенение и медленно приблизился к Нику и его матери. На губах француза играла злобная улыбка.

— Какое счастливое воссоединение, леди д’Аржан. Скажу честно, не проходило ни единого дня с момента нашего расставания, чтобы я не думал о вашем местонахождении.

Ник нахмурился:

— Теперь ее зовут леди Фицтодд, дю Рош. Моя мать — вдовствующая баронесса Крейн. Извольте разговаривать с ней почтительно.

Ник пришел в бешенство, когда увидел, что упреки ничуть не подействовали на гостя, Арман взял руки Женевьевы, поднес их к губам и поцеловал кончики ее пальцев.

— Не могу выразить, как я счастлив снова вас видеть.

Женевьева издала хриплый, невразумительный звук, вырвала свои руки из рук Армана и вытерла их о юбку.

— Нет, нет! — Она попятилась и упала Нику на грудь.

— Мама! — воскликнул он и заглянул Женевьеве в глаза. Выражение ужаса на ее лице ошеломило Ника. — Черт возьми, в чем дело?

Женевьева молчала. По ее щеке прокатилась слеза. Потом баронесса взглянула на Симону и, лишившись чувств, упала на руки сына.


Глава 14




Симона сидела в большом зале замка и в страшной тревоге ждала возвращения мужа. Ее первый день в качестве хозяйки Хартмура был так хорош, пока не приехал Арман.

Вот так всегда.

Застыв как статуя, она сидела на мягком стуле и следила, как отец расхаживает по залу, разглядывая нарядные гобелены и развешанное по стенам оружие. Мысли Симоны постоянно возвращались к записи в материнском дневнике. Какую тайну узнал отец? Скажет ли он ей, если она спросит? Конечно, нет. Как глупо было надеяться, что отец явился в Хартмур, чтобы помириться с ней!

Ничего не поделаешь. Но Хартмур теперь — ее дом. Николас — ее муж, а Женевьева — ее свекровь. Арман не сможет разрушить жизнь дочери. Не сможет.

Тяжело вздохнув, Симона поднялась и подошла к отцу. Арман любовался огромным щитом с гербом Фицтоддов, на котором благодаря Дидье теперь красовалась длинная царапина.

— Папа, — решилась заговорить Симона. — Мне кажется, леди Женевьева очень расстроилась из-за твоего визита. Откуда ты ее знаешь?

На скулах Армана играли желваки.

— О, мы встретились очень давно. В Париже. Она очаровала меня.

Симона насторожилась:

— А мама знала об этом?

— Нет. Женевьева д’Аржан сбежала из Франции раньше, чем я познакомился с Порцией.

— Ты знаешь, что она сбежала из Франции? — не смогла скрыть удивления Симона.

— Конечно. Все знали. Она убила своего мужа, знатного человека. Практически в первую брачную ночь. — Голос его звучал глухо, как будто эти воспоминания будили в нем злобу и гнев. — Самый знаменитый скандал при дворе.

Симона набралась храбрости и спросила:

— Ты был в нее влюблен?

Арман фыркнул:

— Ты слишком много думаешь об этом выдуманном чувстве. Любовь — это сочетание похоти и возможности. В жизни ее не бывает. Чем больше ты ее ищешь, тем быстрее она от тебя убегает. Любовь — это миф. Сказочное сокровище.

Симона вздрогнула. Ее словно обдало ледяным холодом.

— Неправда! — выпалила она.

Арман равнодушно пожад плечами:

— Сама узнаешь.

Смелость оставила Симону, но она все же решилась спросить:

— Значит, ты и маман не любил?

Арман с любопытством посмотрел на дочь, язвительно улыбнулся и ответил:

— Разумеется, нет.

Симона почувствовала комок в горле и, пытаясь от него избавиться, с трудом сглотнула. Признание Армана потрясло ее. Значит, ни один из его детей не был зачат в любви! Она порадовалась, что в зале нет Дидье, и брат не слышит этих равнодушных слов, иначе бы весь Хартмур погрузился в вечную мерзлоту.

Однако сейчас не время проливать слезы над несчастным браком Порции. Будущее самой Симоны зависело от Женевьевы. Какое бы прошлое ни связывало вдовствующую баронессу с ее отцом, Симоне оставалось только надеяться, что оно не ляжет мрачной тенью на ее отношения с Ником.

Она больше не могла ждать возвращения мужа. Расправив плечи и вскинув голову, Симона обратилась к отцу:

— Извини, папа, но я должна тебя оставить. Мне надо найти лорда Николаса.

Но Арман схватил ее за руку и задержал:

— Нет, ты останешься здесь. Мы вместе выслушаем объяснения Женевьевы.

Симона вырвала у него свою руку и отскочила подальше.

— Не останусь. Я беспокоюсь о леди Женевьеве и должна поговорить с мужем наедине.

Лицо Армана потемнело от гнева.

— Не смей мне перечить, Симона. Я не потерплю возражений.

— Что здесь происходит?

Симона едва не заплакала от облегчения, когда в зале раздался мощный голос Николаса. Резко обернувшись, она увидела, что в зал вошли оба брата — Тристан и Николас. Между ними шла очень бледная Женевьева.

— Милорд, — выдохнула Симона, рванулась к мужу, но, взглянув на свекровь, застыла на месте.

Должно быть, Женевьева прочла сомнение в глазах Симоны, ибо она улыбнулась и ласково произнесла:

— Иди сюда, дорогая. Все хорошо.

Симона быстро подошла к ней.

— Как вы себя чувствуете, миледи?

— Мне лучше. — Она бросила быстрый взгляд на Николаса. — Очевидно, я переволновалась из-за встречи… со старым знакомым.

Симона почувствовала, с какой решительностью произнесла вдовствующая баронесса эти слова. Кого она пыталась убедить, невестку или Николаса? Симона не знала.

Женевьева притянула ее к себе, слегка подтолкнула к мужу, а затем, изобразив на лице сияющую улыбку, повернулась к Арману:

— Лорд дю Рош, надеюсь, вы примете извинения за мое необычное поведение.

Симона приподнялась на цыпочках и прошептала на ухо Нику:

— Что происходит?

Ник нахмурился и кивнул в сторону Армана, словно желая сказать: «Смотри и увидишь».

— Не стоит извиняться, баронесса, — светским тоном проговорил Арман и поклонился. — Представляю, как подействовала на вас эта неожиданная встреча.

У Женевьевы затрепетали ноздри.

— Вы очень любезны. Для вас это тоже оказалось сюрпризом.

Арман пожал плечами:

— Я всегда знал, что когда-нибудь мы встретимся. Но сейчас самое важное то, что наши дети вступили в счастливый брачный союз. Нам повезло, что мы не породнились с чужаками, ведь так?

— Разумеется, повезло.

В зале никто не двигался. Симона чувствовала, как растет напряжение. Все молчали. Наконец Николас кашлянул и сказал:

— Ну все. Нам пора ехать. Тристан?

Не отводя глаз от француза, светловолосый великан кивнул:

— Да-да. Мама, тебе нужна помощь в устройстве… твоего гостя?

Женевьева тоже в упор смотрела на Армана. Не поворачивая головы, она ответила старшему сыну:

— Прощайтесь с женами и отправляйтесь. Я позабочусь о лорде дю Роше.

Симона почувствовала страх и с надеждой посмотрела на Ника: может, он вмешается? Ей не нравилась многозначительность слов Женевьевы, не нравилось, с каким вызовом смотрел Арман на вдовствующую баронессу, казалось, он был готов броситься на нее при первой возможности. И тут Симона раскаялась, что не позволила выполнить первоначальный приказ Николаса не пускать отца в Хартмур.

Ник, хмурясь, спросил:

— Ты уверена, мама?

— Разумеется, — думая о своем, ответила Женевьева. — После стольких лет нам с лордом дю Рошем есть о чем поговорить. Мы не станем обременять детей своими воспоминаниями.

Хейт унесла капризничающую Изабеллу в зал, чтобы покормить, а Симона с грустью смотрела, как исчезает за воротами Хартмура отряд под предводительством Ника.

Симону терзало беспокойство. Она осталась одна, а в замке Арман. Что ей делать? Но, решив взять себя в руки, она расправила плечи. Стоитли так тревожиться? К утру Николас вернется, а отец уедет.

— Нет! — Вопль раздался прямо в ухе Симоны, она вскрикнула от неожиданности, резко, обернулась и увидела во дворе Дидье. Мальчик со страшно побледневшим лицом смотрел вслед удаляющемуся отряду барона Крейна.

Симона быстро подошла к брату, озираясь, чтобы ее никто не подслушал. Несколько горожан и крестьян с любопытством пялились на нее.

— Дидье, в чем дело? — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Не бойся. Лорд Николас скоро вернется.

— Нет! — снова закричал Дидье, в голосе которого слышалась неподдельная боль. Он обежал Симону и, поднимая маленькие облачка пыли, в своей обычной полулетящей манере бросился следом за кавалькадой, но вдруг упал на колени, как будто налетел на каменную стену, и завопил с таким отчаянием, что птицы, воркующие на стене замка, взвились в воздух. Деревенские собаки подхватили этот вопль и завыли. Несколько человек во дворе вдруг застыли на месте и прислушались.

Симона не знала, что делать. Хрупкие плечи Дидье сотрясались от беззвучных рыданий. Ей отчаянно хотелось успокоить брата, но вокруг толпились люди. Она не могла на глазах гостей и слуг разговаривать сама с собой, ведь ей лишь недавно удалось смыть с себя подозрение в сумасшествии. Но она была так нужна Дидье!

Симона рассеянно пошла через двор, понимая, что со стороны этот поступок выглядит абсолютно бесцельным. Когда она приблизилась, брат уже немного успокоился и лишь с отчаянием смотрел на опустевшую дорогу.

— Дидье, — едва слышно прошептала Симона. — Пойдем в дом. Не нужно кричать. Ты привлекаешь внимание.

Некоторое время Дидье молчал, потом обернулся к сестре. Неподдельное горе в его глазах заставило Симону похолодеть.

— Пойдем, — еще раз прошептала она, указывая глазами на дом.

Дидье покачал головой и уселся прямо в пыль:

— Я не двинусь с места, пока лорд Николас не вернется.

Симона расстроенно поджала губы, потом осторожно огляделась.

— Дидье, ну пожалуйста. Я не могу стоять здесь весь день. Лорд Николас вернется только утром.

— Он не вернется.

Симона застыла на месте. Торжественная мрачность его слов накрыла ее, как ледяная волна зимней реки. Она забыла, что вокруг люди, и упала на колени.

— Что ты такое говоришь? — хриплым от ужаса голосом произнесла она. — Конечно, он вернется. До той деревни всего полдня пути. Утром он вернется.

Но Дидье помотал головой:

— Беда. Он поехал в плохое место.

У Симоны сжалось сердце от этих слов, но она не успела ничего сказать, потому что поблизости вдруг заржала лошадь.

К воротам приблизилась повозка, груженная винными бочками. Старая костлявая кляча вдруг заупрямилась, начала пятиться и рваться из упряжи. Крестьянин-возница соскочил на землю и стал отчаянно ругать бедное животное.

— Но-о-о-о, волчья сыть! — кричал он, поднимая тощую плетку и нахлестывая несчастную лошадь по бокам. Симона чуть не подпрыгнула от свиста плетки. — С дороги, красотка, не то я весь день тут проторчу! — Возница снова ударил лошадь и вскочил на козлы.

— Дидье, ну пожалуйста! — взмолилась Симона. — Лошадь не войдет в ворота, пока ты здесь. Неужели тебе не жалко бедную лошадку?

Слова сестры тронули Дидье, он настороженно посмотрел на Симону.

— Ты должен уйти, иначе ни одна лошадь не войдет и не выйдет. Приехал папа, лорд Николас приказал, чтобы на рассвете он уехал. Ну пожалуйста, Дидье. — Симона возвела глаза к небу. Когда она снова посмотрела на брата, тот уже встал и отошел к обочине. Симона тоже поднялась на ноги, и в этот момент лошадь в последний раз заржала, и рванулась вперед. Возница от неожиданности вылетел на землю. Симона словно приросла к месту. Лошадь с тяжелой повозкой неслась прямо на нее. В последний момент она все-таки отскочила, колеса прогрохотали прямо перед ее туфельками, осыпая Симону ошметками грязи. Злосчастная повозка простучала но двору к благословенному покою конюшни, и все улеглось.

Симона, задыхаясь, смотрела на Дидье сквозь столбы пыли. Зеленые глаза брата, обычно веселые и даже озорные, смотрели почти бессмысленно. У Симоны перед глазами плыли черные круги. Она покачнулась, сумела наконец втянуть полные легкие воздуха, но дурнота не проходила.

Заметив приближающихся гостей, в глазах которых горело острое любопытство, она махнула рукой — со мной все в порядке — и стала отряхивать платье от пыли, потом снова отыскала Дидье, но он уже не смотрел на сестру. Его глаза были устремлены на далекие холмы за стенами замка. Не уверенная, что получится, Симона мысленно позвала брата: «Дидье, пойдем в дом. Нам надо все обсудить».

Дидье не шевелился, и Симона решила, что у нее ничего не вышло, но потом он оглянулся, в его зеленых глазах сверкнуло странное желтое пламя, и Симона услышала зазвучавший у нее в голове голос. Глубокий, гортанный, он совсем не был похож на обычный голос Дидье.

«Лорд Николас утром не вернется. Папа не уедет из Хартмура. Он ждет тебя в твоих покоях».

Симона ощутила, как кровь стынет в жилах. Что хотел сказать Дидье? Что Николас никогда не вернется? Что она навеки останется во власти Армана? И почему отец ждет ее в их с Ником спальне?

Дневник!

Симона развернулась и побежала к дому.


Глава 15




Не обращая внимания на удивленные взгляды слуг, она пронеслась через зал, взбежала по лестнице и остановилась у дверей спальни. Если Дидье прав, а он всегда бывает прав, когда говорит о местонахождении отца, то Арман сейчас пребывает в опасной близости к запискам Порции.

Грудь Симоны вздымалась не только от бега, но и от страха. Остановившимся взглядом она смотрела на ручку двери, казалось, что та изгибается ей навстречу как змея. Но Симона справилась со слабостью и вошла в комнату.

Открывшаяся ее глазам картина поразила. Арман стоял в изножье чудесной кровати, спиной к двери. В руке он держал стопку листков, быстро просматривал, потом изувеченной рукой отбрасывал их на покрывало. Вся кровать и ковер вокруг были усыпаны этими листками. Их было несколько десятков, может быть, сотня.

— Папа! — воскликнула Симона. — Что ты делаешь?

Арман не подпрыгнул от неожиданности, а просто чуть повернул голову и бросил на дочь удовлетворенный взгляд:

— Ага… Я тебя искал.

Симона прикрыла за собой дверь. Сколько он успел прочитать? Вдруг он захочет забрать эти записи? Арман ухмыльнулся:

— Симона, не стоит грубить мне. Это унизительно. Твой муж и так выгнал меня из своего дома.

Симона стиснула кулаки.

— Уходи отсюда.

— А кроме того, — продолжал Арман, не обращая внимания на ее слова, — это ведь тебе не принадлежит? Писала не ты, и, я уверен, они не были предназначены для твоих глаз. — Он выпустил листочки из рук, они упали на кровать, а часть водопадом посыпалась на пол. — Хотя, прочитав, я понимаю, почему ты ими заинтересовалась и решила спрятать. — Он подкинул в воздух крошечный металлический предмет, который, описав дугу, тоже упал на кровать. — Однако я не думал, что ты окажешься настолько глупа, и положишь ключ рядом с добычей.

Только тут Симона заметила засыпанный листками маленький ящик — обитую тонкой кожей шкатулку — и чуть не расплакалась от облегчения. Рэндалл принес эту шкатулку, чтобы уничтожить, там лежали не записи Порции, а какие-то другие бумаги. Ее сундук стоял там, где Симона его оставила, отец к нему не прикасался.

Возблагодарив Бога, Симона бросилась вперед и встала между сундуком и Арманом. Листки из шкатулки зашуршали под ногами. Сейчас Симона чувствовала себя увереннее. Бросив сердитый взгляд на отца, она нагнулась и стала собирать в кучу рассыпанные бумаги.

— Они принадлежат моему мужу. Барон будет очень недоволен.

У нее над головой раздался саркастический хохот. Подняв голову, Симона увидела, что Арман смотрит на нее с выражением крайнего недоверия. Потом на его тонких губах появилась зловещая улыбка.

— Mon Dieu, — усмехнулся он, — неужели ты настолько наивна, что забрала эту шкатулку и не посмотрела, что в ней?

— Ну конечно, я не знаю, что в ней, — ответила Симона, собирая странички и поднимаясь. — Это не мое дело. Мне просто надо их уничтожить.

Арман секунду изумленно смотрел на дочь, потом закинул голову и расхохотался так громко, что Симона вздрогнула. Продолжая веселиться, Арман неловко шагнул и повалился в кресло.

— Не вижу ничего смешного в уважении к чужой собственности, — сердито пробормотала Симона.

Арман, утирая слезы рукавом, указал дочери на шкатулку:

— Прочти.

— Нет. — Симона высыпала на кровать подобранные письма и стала складывать их в шкатулку, стараясь не прочитать ни слова.

— Они могут полностью изменить твое мнение по поводу сегодняшней поездки барона Крейна.

— Нет.

Симона услышала, что Арман встал, и обернулась к нему.

— Ты можешь передумать насчет Хартмура и не захочешь оставаться здесь. — Теперь Арман говорил серьезно, хотя в его голосе все еще слышались насмешливые ноты. — Может, ты захочешь вернуться во Францию.

Симона замерла. Отец говорил загадками, ведь он отлично знал, ничто не заставит ее вернуться к людям, которые после смерти Дидье сочли ее сумасшедшей. В Хартмуре она обрела шанс на счастье. Однако в душу уже проникла змея сомнения. Симону мучило любопытство. Дидье говорил, что Ник не вернется к утру, а теперь вот и Арман упомянул про поездку мужа. У Симоны создалось впечатление, что все вокруг все знают и лишь она одна остается в неведении. Взгляд непроизвольно метнулся к шкатулке.

Арман как будто почувствовал ее слабость, на шаг приблизился и заговорил низким, убедительным голосом:

— Неужели ты не хочешь узнать, какие тайны заставили барона уничтожить эту шкатулку?

Симона не стала сообщать отцу, что получила шкатулку не от Ника. Перед глазами возникло лицо мужа. Как он будет разочарован, если узнает, что Симона без спросу сунула нос туда, куда он ее не приглашал!

«Мужчине иногда нужна возможность разобраться в собственных мыслях. Я не стану открывать тебе душу, она принадлежит мне одному».

Скорее всего, эти записки не что иное, как старая хозяйственная книга. Арман — человек жадный, такие записи могли вызвать в нем зависть.

— Нет, — решительно отозвалась Симона, гордясь своей твердостью. Захлопнув крышку, она подняла шкатулку с кровати, отвернулась от отца и направилась к камину, угли в котором еще не погасли.

Арман зарычал, бросился к дочери, схватил ее за руку. Шкатулка выскользнула из рук Симоны, крышка откинулась, и письма рассыпались по ковру.

— Папа, отпусти меня! Я не опозорю Николаса, шпионя за ним. В отличие от тебя у меня нет такой привычки.

Арман ударил ее по щеке. У Симоны зашумело в голове. Пытаясь сфокусировать взгляд, она заморгала и почувствовала во рту вкус крови.

— Простофиля, — пробормотал Арман, нагибаясь к шкатулке и удерживая Симону за руку. — Стоишь тут и несешь праведную чушь о верности своему возлюбленному, не ведая, что само твое присутствие в Хартмуре зависит от содержимого этой шкатулки.

Он выбрал одно из писем и быстро пробежал его взглядом. Симона прижала руку к разбитой губе и взмолилась:

— Папа, не надо, прошу тебя!

— Ага, вот, — пробормотал под нос Арман и, откашлявшись, начал читать: — «Восемнадцатое апреля. Мой дорогой Николас…»

— Нет! — отшатнулась Симона.

— «…боюсь, что я совершила ужасную ошибку, отказавшись от твоего предложения о браке. Папа…»

Симона закрыла уши ладонями и бросилась к двери, но Арман двинулся следом, продолжая громко читать. Его зычный голос легко достигал слуха дочери.

— «Папа пишет, что ты больше не бываешь в Обни, и я знаю, что дело во мне. Как же сильно я тебя обидела…»

Симона распахнула дверь, но Арман успел снова захлопнуть и навалиться на дверь спиной, чтобы дочь не могла скрыться от этих проклятых слов.

— «Как же сильно я тебя обидела, предпочтя монастырь браку с тобой…»

Симона оставила попытки сбежать. Она сползла по двери вниз и села на пол, а отец продолжал читать, очень четко произнося слова. Симоне казалось, что ей в голову вбивают гвозди.

— «Ты не можешь себе представить, как я тоскую по нашим долгим прогулками и разговорам. Николас, пожалуйста, если ты меня еще не забыл, напиши отцу. Я тотчас приеду в Хартмур, и мы поженимся. Хандаар ждет, что ты, как барон, освободишь меня. Любящая тебя Ивлин».

Арман закончил чтение. Наступившая тишина давила Симоне на плечи, душила ее.

Многое сейчас прояснилось: частые смены настроения у Ника, его отвращение к браку, монастырская лавка в Лондоне, монастырь в Уитингтоне. Он был влюблен в эту Ивлин, а она ему отказала.

Глупая, глупая девчонка!

Голос Армана вернул Симону к действительности.

— Теперь Ты видишь? Твой барон думает о другой. Даже сейчас он бросился в Обни. Ты здесь почти никто.

Симона покачала головой и посмотрела отцу в лицо:

— Он приказал сжечь эти письма. Она ему больше не нужна, иначе зачем бы он решил их уничтожить?

— Бедная Симона, — продолжал насмехаться Арман. — Когда я нашел эти письма, они все были запечатаны.

Симону охватила паника.

— Если он не читал их, значит, он не знает…

— Да. Барон не знает, что старая любовь желает его вернуть. — Арман отбросил письмо, оно закружилось и медленно опустилось на пол. — Как ты думаешь, — с оскорбительной насмешкой продолжал Арман, — сколько времени понадобится лорду Хандаару, чтобы сообщить барону радостную весть?

Симона вздрогнула.

— Не бойся, — вкрадчиво продолжал Арман. — Когда Вильгельм узнает о том, что Николас тебя оставил, он выделит тебе деньги и земли. В конце концов, ты, возможно, уже носишь наследника этого благородного рыцаря. Лично я… — он обвел роскошные покои отвратительно жадным взглядом, — уже чувствую некоторую симпатию к Англии. Может, я здесь немного поживу, найду себе невесту, перед тем как вернуться во Францию.

Симона пришла в неописуемый ужас. Она подняла на отца полные слез глаза и дрожащим голосом произнесла:

— Никакого развода не будет.

— Что ты хочешь сказать этим своим «никакого развода не будет»? Неужели ты станешь жить с человеком, который приведет в дом любовницу?

Симона покачала головой:

— Развода не будет, в нем нет необходимости. Нику очень легко избавиться от меня. Достаточно только сообщить королю, что… — Она замолчала и прикрыла глаза. Ее лицо вспыхнуло.

— Что? Сообщить королю — о чем?

— Что мы не занимались любовью, не стали супругами на деле.

Арман побледнел и вернулся в кресло возле кровати.

— Мои Dieu, — пробормотал он и дальше говорил как будто сам с собой, — это меня уничтожит. Барон может расторгнуть союз, всего-навсего заявив, что не было интимных отношений. Королевский врач ее осмотрит. Барон потребует вернуть заплаченные за невесту деньги. — Глаза Армана блеснули. — Что с тобой не так? Почему ты не отдала мужу то, на что он имеет законное право?

— Папа, пожалуйста! — Никогда в жизни Симона не испытывала такого стыда. — Дидье…

— Нет! — взревел Арман. — Не произноси его имени всуе. Мой любимый мальчик! Которого ты убила… — Он немного успокоился. По изуродованному лбу катились крупные капли пота. — Твои безумные выходки ничего не значат. Я должен заняться укреплением твоего положения. Сейчас я не могу покинуть Англию.

Симона сидела в каком-то отупении. Всего несколько часов назад жизнь представлялась ей светлой счастливой дорогой, будущее казалось прекрасным. А сейчас… сейчас Симона боялась, что Николас вернется и потребует, чтобы она уехала.

Симона облизнула сухие губы. Может быть, из этого ничего не получится? Лорд Николас отправился в Обни по делу. Он сообщит своему другу, что женился, и на этом все кончится. «Он не оставит меня».

Арман прищурился и положил подбородок на искалеченную руку.

— Какой отец не станет интриговать, чтобы сделать свою дочь баронессой? Особенно если учесть, что это брак по любви и между старыми друзьями…

Симона медленно поднялась с пола.

— До возвращения барона я бы не стала делать никаких выводов.

— Ладно. — Симона удивилась, что отец не стал спорить. — Но тогда я тоже останусь в Хартмуре до его возвращения.

— Но, папа, лорд Николас распорядился…

— Неужели ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули за ворота в чужой стране, если вдруг барон все же предпочтет свою монашку? — закричал Арман. — Ну скажи, Симона! Чтобы я убедился, что ты на самом деле сумасшедшая.

Симона поняла, что отец говорит правду. Если она лишится своего положения, то куда, ей идти? За пределами Хартмура она никого не знала, у нее не было того дара убеждения, которым обладал ее отец и который так легко открывал любые двери и находил помощь.

— Я поняла, папа, — уже спокойно ответила Симона. — Но ты не можешь находиться здесь, когда вернется лорд Николас. В деревне Уитингтон есть трактир…

Арман нахмурился:

— Я его знаю, неужели ты думаешь, что я спал на земле, пока добирался в это дьявольское место?

Симона вздохнула, стараясь обрести самообладание.

— Вот и хорошо. Когда Николас вернется, я пошлю за тобой. Возможно, он разрешит тебе вернуться. Ноты слишком раздражаешь его, папа. К тому же я не думаю, что открытое неповиновение мужу укрепит мое положение.

Арман ухмыльнулся и встал с кресла.

— Если он не выгонит тебя из дома, я надеюсь, что леди Женевьева мне поможет. В конце концов, она теперь вдова, оба ее сына женаты. Думаю, она скоро начнет страдать от одиночества и ей потребуется наперсник.

Симона скривилась при мысли, что отец может составить пару все еще прекрасной и благородной баронессе, но не стала возражать, так как Арман двинулся к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и произнес прощальную фразу:

— Мы еще посмотрим, уеду я или нет.

Дверь захлопнулась. Симона почувствовала, что дрожит. Невидящими глазами она смотрела на кучу писем, разбросанных у ее ног, и думала о своей судьбе. Неужели Николас расстанется с женой, отошлет ее прочь ради этой своей Ивлин? Если так случится, то что будет с Симоной и с вечно юным мальчишкой, который сейчас упрямо стоит у ворот замка и ждет возвращения лорда?

Вздохнув, она опустилась на колени перед камином, пошевелила угли, добавила несколько лепешек сухого торфа. Когда появился огонь, Симона стала собирать и комкать листочки писем. Потом взяла верхнее и прежде, чем кинуть его в огонь, прочла от начала и до конца. Края листка быстро потемнели, загнулись, и через секунду жадное пламя поглотило все послание. Симона потянулась за следующим. Потом еще за одним…

«Мой драгоценный Николас…»

«Как я скучаю по твоему обществу…»

«Ты помнишь, когда мы были детьми…»

«Мой дорогой Николас…»

«Мой дорогой Николас…»

Когда в комнату заглянул вечер и в углах стали скапливаться серые тени, писем больше не существовало, а обитая тонкой кожей шкатулка догорала в россыпях искр. Остался только маленький ключик в форме сердечка. Симона подняла руку, чтобы отправить его следом за всем остальным, но кулак не разжался. Симона чувствовала ключик в своей руке, ощущала каждый изгиб его плавных линий, он как будто врос в ее ладонь.

В комнате потеплело. Огонь согрел тело и высушил слезы на щеках, но не смог растопить холодный страх в сердце.


Глава 16




Ник не мог избавиться от чувства облегчения, когда они с братом оказались наконец на дороге в Обни. За спиной остался Хартмур и молодая, хотя и немного странная жена. Вокруг раскинулись процветающие владения. Ко времени, когда Ник вернется домой, с Хандааром все будет улажено, Арман превратится в неприятное, но безвредное воспоминание, и даже, возможно, уже приедет Минерва. И тогда с помощью старой целительницы Симона сумеет примириться со своим прошлым.

Да, этот день означает начало новой жизни. Ник докажет вассалам, что сохраняет полный контроль над своими землями — им нечего бояться. Николас искренне хотел восстановить отношения с Хандааром. Молодой барон часто испытывал нужду в советах старого воина, и сейчас, приближаясь к Обни, старался подавить в себе мальчишеское волнение. Ему надо многое сообщить Хандаару и многое узнать о последнем набеге.

Великолепный мотнул головой, как будто разделяя мысли хозяина.

— Да, старина, мы почти на месте, — усмехнулся Ник.

Вдруг раздался крик Рэндалла:

— Сэр! — И командир отряда указал на горизонт.

У Николаса кровь застыла в жилах. Над холмами поднимался черный столб дыма. Ник остановил Великолепного и подозвал своих людей. Воины молча наблюдали, как разрасталось и темнело дымное облако. Наконец Тристан прервал молчание:

— Может, они жгут поля?

Николас мотнул головой.

— Нет. — Он смотрел на дым, и ужас охватывал его сердце, тяжелый и черный, как это страшное облако. Тристан никогда не бывал в Обни, он не знал, что они еще только на полпути к замку. Дым от горящей стерни рассеется и не будет виден на таком расстоянии. — Горит дом, — внезапно охрипнув, добавил Ник. — Большой дом.

Никаких объяснений не требовалось. Все его воины отлично знали приграничный городок и понимали, что, кроме замка, там нет больше жилья, способного гореть с такой силой.

Значит, на Обни совершено нападение.

Рэндалл заерзал в седле:

— Пошлем в Хартмур за подкреплением?

Ник слышал вопрос своего помощника, но не мог оторвать глаз от бесконечного столба дыма. Он опоздал, и теперь поздно спасать Обни. Разбойники поджигают дом в последнюю очередь.

В голове тотчас всплыли все слухи о том, что он слишком юн и не справляется со своим долгом барона и сеньора всех этих мест.

— Что скажешь, Ник? — подал голос Тристан.

Ник проглотил комок в горле.

— Нет времени. Нам понадобится каждый человек. — И он развернул Великолепного к воинам. — Рассредоточиться. Наступаем с севера. Если кто-то из этих мерзавцев еще там, то они ждут нападения с юга или с севера. Убейте как можно больше врагов, но держитесь вместе. Если их будет слишком много, чтобы вступать в бой, постарайтесь отогнать их к границе. — Ник встретился взглядом с каждым из воинов. Тристан был последним. Лица рыцарей пылали жаждой мести. Барон удовлетворенно кивнул и пришпорил Великолепного: — Пошел!


Великолепный осторожно ступал среди тел, разбросанных вокруг замка в Обни, а Нику казалось, что у него горят легкие. Небо над головой потемнело от дыма и подступающей ночи, но глаза, к несчастью, смотрели зорко. Последние языки пламени еще лизали стены домов пограничного городка, окрашивая лица мертвых и умирающих дьявольским светом.

Ник направил коня туда, где когда-то были ворота. Огромная балка, преграждавшая въезд, отброшена, но не разбита. Налетчики не пощадили никого. Даже лошадей.

Когда явился отряд барона Крейна, валлийцы уже отступали. С вершины последнего холма воины Ника успели заметить толпы валлийцев, переходящих вброд реку Уай и устремляющихся к границе. Надежда на немедленное возмездие развеялась. О преследовании речи не шло — врагов было слишком много.

— Мама, мама! — раздался вдруг детский голос.

Ник вяло опустил взгляд. Маленькая девочка колотила крошечными кулачками в грудь разрубленной надвое женщины. Казалось, невидящие глаза женщины преследуют Ника, обвиняют его.

С ужасающим грохотом рухнули стены Обни. Кругом раздавались вопли и стоны. Разлетались горящие бревна, трещали в огне остатки деревянных построек. Ник как будто окаменел. Ему уже случалось видеть последствия кровавых побоищ, но здесь не было настоящего боя. Жителей городка перебили с дикой яростью. Многим просто выпустили кишки.

Сейчас горели только остатки замка. Ник смотрел на них почти бесстрастно. Горе притупило все чувства. Вот в водопаде искр провалилась крыша большого зала, где отец и старый Хандаар учили Ника пить, как подобает мужчине.

Подъехал Тристан и поставил своего коня вровень с Великолепным. Братья не произнесли ни слова. Вскоре к ним присоединился Рэндалл. Помолчав немного, он сказал:

— Все кончено, сэр, — Ник заметил, как дрогнул голос закаленного воина. — Я насчитал всего семь выживших. В основном дети.

Ник не хотел спрашивать, но ему надо было знать.

— А лорд Хандаар?

Рэндалл на секунду запнулся.

— Его нет среди убитых.

Ник вернулся к зрелищу догорающего замка. Тристан негромко спросил Рэндалла:

— Амбары?

— Все сгорело, милорд.

Ник мрачно кивнул. Рэндалл откашлялся.

— Я приказал оставшимся собраться в уцелевшей хижине. Это на востоке.

Николас снова кивнул. Оторвав взгляд от тлеющих стен, он стал осматривать то, что когда-то было внутренним двором замка. Тела убитых лежали почти плечом к плечу: женщины и мужчины, молодые и старые, — они погибли в стенах, которые должны были их защитить.

Нику казалось, что он чувствует каждую рану, что его собственная кровь стала такой же холодной, как кровь погибших. От гнева и чувства вины он не мог полноценно воспринимать реальность. Всего две недели назад Ник был в Лондоне, на празднике в честь дня рождения короля, и думал лишь о новых развлечениях. Потом он встретил Симону, как раз перед тем, как на Обни напали в первый раз.

Теперь Ник понимал, что это была разведка, валлийцы проверяли оборону Обни. Будь Ник в Хартмуре, он пришел бы Хандаару на помощь, выбил бы врагов и, возможно, предотвратил бы эту резню. Но Ник был в далеком, далеком Лондоне, проводил время с Симоной…

От дыма у барона слезились глаза. Взгляд затуманился от мрачных мыслей. И тут он заметил какое-то белое пятно. Ник заморгал. За широким грязным крупом павшей лошади виднелся клок снежно-белых волос. Рядом лежала окровавленная веревка. Ник медленно спешился. Ужас вцепился в него с такой силой, что желудок сжался от болезненных спазмов.

— Ник? — позвал сзади Тристан. Но Ник не обернулся, он быстро подошел к мертвой лошади и успел приготовиться к тому, что увидит за ним.

Левая нога лорда Хандаара была придавлена крупом коня, правая согнута под странным утлом. Хандаар лежал на спине в окровавленном плаще. Одно плечо было прорублено до кости, след удара клинком рассекал высокий лоб.

Хандаар был без кольчуги.

Ник упал на колени в чудовищную смесь грязи и крови.

— Милорд, — хрипло прошептал он и положил руку на грудь погибшего друга. — О Боже, прости меня, Хандаар.

Отблески пламени освещали изувеченное лицо лорда. Нику вдруг показалось, что веко Хандаара дернулось. Барон присмотрелся.

— Хандаар? Так ты жив, старый друг? — Ник приложил ухо к груди лежащего и прислушался.

Есть! Сердце стучало, очень медленно и невероятно слабо, но стучало! Ник вскочил на ноги и вытащил меч.

— Тристан! Рэндалл! — заорал он и воткнул меч в убитую лошадь. — Помогите мне, Хандаар жив!

Рэндалл и Тристан в мгновение ока оказались рядом.

— Надо его освободить. Навалимся вместе, если надо, отрубим лишнее.

Так и пришлось сделать. Тристан без колебаний взялся за тяжкий труд расчленения огромного боевого коня. Еще теплая кровь животного летела во все стороны.

Наконец Ник упал на колени в темную лужу, вытер с лица кровь, бросил меч и навалился на обрубок туши.

— Взялись! Вместе! Осторожно…

Резким рывком они подняли и откатили свой зловещий груз. Под ним оказалась яма и раздробленная нога Хандаара. Кожа на ней треснула вместе с тканью штанов, из ран торчали обломки костей, сапог вывернулся так, что смотрел в другую сторону. Никто из мужчин не мог вымолвить ни слова.

Ник подполз к голове несчастного.

— Милорд, — громко позвал он. — Хандаар! — Он взял лицо друга в ладони. — Ты меня слышишь?

Из окровавленных губ вырвался едва слышный стон. У Ника дрогнуло сердце. Тристан взревел:

— Воды — быстро!

Все бросились на поиски. Оставшись наедине с Хандааром, Ник стянул через голову рубашку и сразу задрожал от холодного ночного воздуха, который охватил разгоряченное, потное тело. Разрывая рубашку на широкие полосы, он умолял старого друга:

— Открой глаза, Хандаар! Посмотри на меня!

Вынув из сапога узкий кинжал, Ник склонился над телом раненого лорда и разрезал окровавленную рубаху. Грудь Хандаара была покрыта множеством следов от ударов, но хуже всего была рана на плече, из нее все еще сочилась кровь. Ник едва не потерял самообладание от ужасного стона, вырвавшегося у Хандаара, но взял себя в руки и быстро обмотал рану полосками от своей рубахи.

— Кричи, друг, кричи, — бормотал он. — Лишь бы слышать, что ты жив. — Он закончил перевязку и опустил раненого на землю. — Хандаар?

— Ник… — Шепот был еле слышен, но чуткое ухо Николаса различило его.

— Хандаар, открой глаза, друг! — Ник наклонился к самым губам старика, страстно желая снова услышать его голос. — Пожалуйста…

— Ник, — с присвистом выговорил Хандаар и открыл глаза. — Знал… что ты… придешь.

— Конечно, милорд. Конечно, я пришел. Останься со мной.

— Умираю…

— Нет! — завопил Ник, с трудом удерживаясь от истеричного желания вскочить и убежать прочь, прочь из этого страшного замка, прочь от кошмара сегодняшней ночи. — Нет, ты не умрешь. Я отвезу тебя в Хартмур, к моей матери. Леди Женевьева тебя выходит. Мы все будем тебя лечить.

Глаза Хандаара закрылись.

— Обни… погиб. Фиона…

Рыдания застряли у Ника в горле. Он конвульсивно сглотнул. Старый лорд знал, что нет ни его дома, ни городка Обни. Хандаар звал свою давно умершую жену, и Нику оставалось только молиться, чтобы она ему не ответила.

Вернулись Рэндалл и Тристан, таща за собой длинную низкую тележку.

— Больше мы ничего не нашли, Ник, — объяснил Тристан, выпуская из рук длинную жердь, поддерживающую эту грубую повозку.

Ник мрачно оглядел тележку.

— Прежде чем его переносить, надо распрямить вторую ногу.

— Не надо. — Николаса удивило, с какой силой вдруг заговорил Хандаар.

— Мы должны перенести вас на повозку, милорд. Клянусь, это быстро.

Хандаар еще раз открыл глаза, они на мгновение закатились, но потом его взгляд прояснился. Старик прошептал что-то так тихо, что Нику пришлось наклониться к самым его губам.

— Повтори, Хандаар.

— Спина сломана. — Хриплый свист. — Оставьте меня.

Ник в отчаянии замотал головой, потом, не обращая внимания на то, что старый лорд снова закрыл глаза и отвернулся, осмотрел сломанную в нескольких местах ногу. Осколков было так много, что не понять, где сустав, а где переломы.

— Простите, милорд, — пробормотал Ник, глубоко вздохнул и быстрым движением распрямил ногу. В голове помутилось от хруста и треска, но Хандаар не дернулся и не вскрикнул.

Ник поднял глаза на стоящих вокруг мужчин. На него смотрели мрачные, словно окаменевшие лица, лишь молодой воин бросился в сторону, не выдержав страшного зрелища.

— По двое на каждую ногу. По двое с каждой стороны! — Ник уселся на корточки. — Я буду держать голову. Взялись!

Воины заняли указанные места. Тристан встал рядом с Ником.

— Ник, нельзя его так перевозить. Он не выживет.

Ник обманчиво спокойным взглядом посмотрел на брата, его разозлила жалость, которую он прочел в глазах Тристана.

— Тристан, я не оставлю его умирать. Делай, как я сказал, или уходи.

Тристан, не обращая внимания на слова брата, опустился на колени.

— Ник, кость его правой ноги раздроблена. Если он и переживет дорогу, то погибнет от лихорадки.

Гнев закипел в душе Николаса, едва он понял, о чем говорит Тристан.

— Я не стану отрубать ему ногу! Как он будет сражаться на одной…

— Да он в любом случае не сможет сражаться! — Тристан схватил ладонями голову Ника и притянул к себе. Братья стукнулись лбами. — Послушай меня, Николас. Для Хандаара все сражения уже кончились. Если хочешь сохранить ему жизнь, надо отнять ногу. Мы оба слишком часто видели такие раны. Ты и сам это понимаешь! — Тристан сильно тряхнул брата. — Твое сердце не хочет этого, но думай, брат, думай!

У Ника потемнело в глазах. Кислая вонь пожарищ смешивалась со сладковатым смрадом разорванной плоти. Ник стоял, сжимая и разжимая кулаки. Тристан продолжал держать его за голову и смотреть прямо в глаза брата. Наконец Ник очнулся. Тристан прав. Множество воинов легло в могилу, сохранив при себе искалеченные и раздувшиеся конечности. Ник знал, что следует делать.

Стряхнув с себя руки брата, он шагнул вперед.

— Мне понадобится горячий деготь.

Двое рыцарей бросились на поиски этого простого снадобья. Ник вытащил меч из ножен и старательно протер его, удаляя остатки лошадиной крови. Тристан взял его за локоть:

— Дай я. Он был твоим другом.

— Он и сейчас мой друг. — Ник стряхнул руку Тристана и мрачно посмотрел на неподвижного Хандаара. — Это должен сделать я, а не кто-то другой.

Тристан кивнул и отступил.

Принесли деготь. Николаса охватило странное спокойствие. Дрожь прекратилась, рука твердо держала меч. Он опустился на колени радом с бедром Хандаара. Сбоку от него встал Тристан. Хандаар вдруг снова открыл глаза, пристально посмотрел на Ника и едва слышно выдохнул:

— Не надо, Ник, пожалуйста…

Ник заколебался, потом провел рукой по лицу старого воина и прикрыл его молящие глаза. Затем высоко поднял меч и с криком, который эхом прокатился по темным холмам, одним ударом отрубил раздавленную ногу.

Кровь не хлынула, а потекла слабой струйкой. Ник вскочил на ноги и отвернулся, предоставляя Тристану обрабатывать культю дегтем. Желудок сжимался от спазмов, Ник кашлял, но его так и не вырвало.

Когда он выпрямился, рядом стоял Тристан.

— Все сделано, — сообщил брат. — Прикажешь унести его?

Ник оглянулся на искалеченное тело Хандаара и увидел его горький, обвиняющий взгляд.

— Да. На ночь отнесем его в ту хижину. Надо найти ему эля. В Хартмур двинемся утром. Сегодня мы можем не дойти.

Николас понимал, что нынешней ночью опасно передвигаться по приграничной земле. Отряд слишком мал, и любая случайная шайка валлийцев может перебить их всех до одного.

— Пошли человека в Уитингтон. Надо известить Ивлин. И вели Рэндаллу скакать в Лондон. Пусть возьмет лучшую лошадь. Надо сообщить королю, что мы будем мстить валлийцам.

Тристан кивнул и в кои веки не стал возражать брату. Двое воинов уложили на повозку до странности легкое тело Хандаара.

Ник остался один среди смерти и разрушений, там, где когда-то стоял процветающий замок Обни. Холодный ветер обдувал обнаженный торс. Сердце сжималось от непередаваемой боли.

Сейчас Ник горько жалел об одном. О том, что встретил Симону дю Рош.


Глава 17




Симона была крайне удивлена, когда, спустившись утром во внутренний двор, обнаружила там отца, готового пуститься в дорогу. Конечно, ей захотелось нарушить приказ Ника и попросить Армана остаться, но это было неразумно. Пребывание отца в Хартмуре приведет к одним лишь неприятностям. Во-первых, он может наткнуться на дневник Порции. Во-вторых, постарается еще больше отдалить Симону от мужа. Однако он ее отец и единственный оставшийся в живых родственник.

И все же она сказала ему adieu — прощай, надеясь услышать в ответ утешительное слово или доброе пожелание. Вместо этого Арман предупредил, что, если Симона не пошлет за ним в течение двух дней, он, несмотря на приказ Ника, сам явится в Хартмур, и тогда Симоне придется горько пожалеть о своем непослушании.

Отец не обнял ее на прощание, не пожелал благополучия, просто развернул лошадь и скрылся за воротами.

Симона никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она сидела на роскошной кровати Николаса. Вокруг были разбросаны листки из дневника Порции. В окно ласково заглядывало послеполуденное солнце, освещая комнату неярким осенним светом. Симона плохо спала ночью, тяжелые мысли отгоняли сон.

Она зевнула, потерла глаза и потянулась к окну, из которого были видны главные ворота Хартмура. Она не заметила Дидье, но знала, что он все еще несет свой одинокий караул.

В сотый раз она задавалась вопросом, что произойдет после возвращения Николаса. Симона была уверена: он хотел, чтобы она не видела писем Ивлин. Ник сам не знал, что бывшая возлюбленная жалеет о своем отказе. Может быть, он вернется и ни словом не упомянет о лорде Хандааре и леди Ивлин? Тогда они станут жить, как жили.

Но сможет ли Симона забыть о той, которую Николас любил и на которой по собственной воле хотел жениться? Сможет ли Симона вечно молчать об этом? Может быть, это нечестно, но она никогда не решится поговорить с мужем о содержимом шкатулки — слишком уж это унизительно и к тому же может навлечь беду на доброго сэра Рэндалла.

Симона тяжко вздохнула и снова потерла глаза. Дневник матери не способствовал радужному настроению. Записи становились все более редкими, иногда проходили месяцы, прежде чем Порция бралась за перо. И содержание часто оказывалось совсем непонятным, запутанным.

Симона нашла последний из прочитанных листков и перечитала его.


«Он уехал сегодня утром и не захотел сказать мне, куда отправляется. Должно быть, считает меня совсем безмозглой, если думает, что я не догадываюсь о его намерениях. Пусть ищет, ищет изо всех сил. Все равно никогда не найдет.

Что он задумал? Как много ему известно? Если я сумею пережить эти последние недели, все будет хорошо: наше состояние в сохранности, дочь замужем, сын — в безопасности. Он не сумеет победить. Я клянусь в этом всем, что для меня свято. Жизнью своей клянусь».


Загадочные слова матери заставили Симону вздрогнуть. Подозревала ли мама, когда писала эти строки, что скоро погибнет?

Симона положила страницу в стопу, которую только что закончила, и посмотрела на последнюю связку. Та была перевязана тонкой бечевкой. Ленты для нее не нашлось. Симона потянула за кончик веревочки и удивилась плотности связки, хотя в ней было всего три листка.

В первых двух записях не было ничего нового.


«Я попробую уехать в Марсель до того, как Симона и Шарль поженятся. Надо закончить с планами. Арман знает, что времени у него совсем мало».


В следующей записи было вот что:


«Он не дал мне уехать. Теперь мне остается лишь ждать. И молиться. Мы так близки».


Симона долго смотрела на последний листок, не решаясь взять его в руки. Это была последняя запись, которую мама сделала перед смертью. Прочитав ее, Симона либо узнает тайну, которую скрывали родители, либо так и останется навеки с вопросами, на которые нет ответов. Наконец Симона взяла свернутый лист и развернула его.

Лист оказался чистым, но в него был вложен другой, более желтого оттенка. Гладкий, вощеный и плотный, он был явно старше, чем листочки, на которых мама вела свой дневник. С колотящимся сердцем Симона развернула его и удивленно вытаращила глаза.


«Свидетельство о браке

Настоящим удостоверяется, что января третьего дня 1058 года от Рождества Господа нашего благородная дама Порция Бувье из Сен-дю-Лака, находящаяся под королевской опекой, дала супружескую клятву кавалеру Арману дю Рошу, инвалиду».


Симона нахмурилась. Почему в этом документе ее мать еще до замужества называют леди из Сен-дю-Лака? И почему она находилась под опекой короля? И почему ее отца назвали инвалидом? Арман получил свои ранения до рождения Симоны, но в тот же самый год, в бою, на службе французскому королю.

Симона прочла дальше:


«По заключении этого союза Арман дю Рош признает город и земли Сен-дю-Лак, кои будут находиться в его владении, равно как и имущество любых наследников до совершеннолетия поименованных наследников, залогом за долг короне в размере 10 000 золотых монет.

Порция Бувье обязуется защищать поместье Сен-дю-Лак от любого ущерба вместо своего мужа до того времени, пока он не вернется в здоровое состояние или же не умрет, тогда долг Армана дю Роша будет вычтен из фондов Сен-дю-Лака, а поместье передано его вдове».


В нижней части документа находились изящная подпись Порции, корявый росчерк Армана, а также королевская подпись и церковные печати.

Симона в недоумении разглядывала контракт. Он не давал разгадки, скорее само обнаружение этого документа вызывало новые вопросы. Какой-то долг короне… Когда они с отцом уезжали из Франции, Симоне сказали, что Арман не в состоянии выплатить королевские налоги из-за расточительности Порции.

Десять тысяч золотых монет — это целое состояние.

Письмо короля Франции открыло для Симоны и ее отца двери королевского дворца в Англии, благодаря ему они получили приглашение на празднование дня рождения короля Вильгельма. Теперь, когда Симона вышла замуж, а ее отец получил причитающиеся за невесту деньги, Арман мог спокойно остаться в Англии, построить здесь новую жизни и забыть о долге французской короне.

Еще одно открытие удивляло Симону. Оказывается, Арман уже был инвалидом, когда женился на Порции. Симона прижала пальцы к вискам. Ей казалось, что этот документ как-то связан со всеми тайнами семьи, но она не знала, как выяснить остальное. Арман, конечно, не захочет отвечать на такие вопросы, да еще заинтересуется, откуда Симона узнала об условиях брачного договора своих родителей.

У нее путались мысли. Правда, ложь, полуправда о семейной жизни родителей — все смешалось. Больше всего Симоне хотелось, чтобы рядом был Николас, чтобы она могла с ним посоветоваться. Но Ник все еще не вернулся из Обни, к тому же Симона не могла знать, какими будут его чувства к ней, когда он все же вернется.

Вокруг не было никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. Никто не знал ее отца до того, как…

Леди Женевьева!

Оставив разбросанные листочки с записями, Симона выбралась из постели и бросилась к двери.

Однако, добравшись до покоев свекрови, Симона растеряла свою решимость. А вдруг баронессы нет в спальне? А если она там?

Наконец Симона подняла руку и постучала.

— Подождите минуту, — раздался голос вдовствующей баронессы.

Симона вздохнула.

— Я могу прийти позже, если вы не расположены к беседе, леди Женевьева, — громко проговорила Симона, которой вдруг пришло в голову, что она не знает, как говорить с Женевьевой.

Но тут послышался скрип засова, и дверь распахнулась. На пороге стояла бледная, но улыбающаяся Женевьева.

— Ну уж нет, дорогая, — сказала она, — заходи.

— Надеюсь, я вас не разбудила, — пробормотала Симона, заметив смятые покрывала.

— О нет. — Женевьева невесело засмеялась. — Должна признать, что я просто ленюсь. — Она закрыла за невесткой дверь и задвинула засов. Симоне это показалось странным, но она промолчала, ибо, несмотря на легкий тон Женевьевы, ощутила панику свекрови. Симона снова засомневалась, стоит ли говорить о своей семье.

Оглядев комнату, Симона отметила мягкий желтоватый цвет стен, небольшие гобелены с батальными сценами, кровать с гербом семьи.

— Когда Ник был еще ребенком, он жил в этой комнате, — объяснила Женевьева, поправляя на кровати меховые покрывала.

— Очень подходящая комната для мальчика. — Симона искренне улыбнулась. Ей сразу представился вихрастый черноволосый сорванец, играющий на широком подоконнике или ведущий воображаемые войны на карте Англии, очень умело нарисованной на полу комнаты. Женевьева ничего здесь не изменила, не стала приспосабливать ее к женскому вкусу.

— Он и правда любил ее, — признала Женевьева, подошла к окну и, повернувшись спиной к Симоне, выглянула наружу. — Когда Ричард умер, я часто приходила сюда, представляла, что Ник еще маленький и я нужна ему. Спала здесь. Не могла привыкнуть спать в огромной кровати без мужа.

Симона молчала, не зная, как ответить на это признание. Она провела без Ника всего одну ночь и представить себе не могла, что он больше никогда не ляжет с ней в одну постель.

— Вы все еще тоскуете по нему?

Женевьева обернулась. На лице ее отразилась такая горечь, что у Симоны слезы навернулись на глаза.

— Каждое мгновение. — Она вздохнула, подошла к кровати и погладила гладкий столб. — Он сделал ее для Ника. Своими руками. Ричард был намного старше меня, он уже смирился с тем, что никогда не будет иметь наследника. Когда родился Ник, Ричард… Ричарду стало казаться, что снова взошло солнце юности. И мне тоже. Мы оба его обожали. Наверное, даже слишком. Посмотри. — Женевьева прошла к дальней стене, украшенной большим гобеленом, и приподняла его. Взгляду открылась небольшая дверца. — Это потайной ход Ника к конюшням. Он думал, что я про него не знаю, а Ричард мне рассказал. Когда Ника отсылали спать, он потихоньку выскальзывал в эту дверь и бежал туда, где был отец. В этой комнате он был принцем, королем. Боюсь, мы его избаловали. Он слишком требовательный. — Женевьева выпустила из рук край гобелена.

— Николас хороший человек, — проговорила Симона. — Он был очень добр ко мне. Я им восхищаюсь.

Женевьева склонила свою светловолосую головку и посмотрела прямо в глаза Симоне:

— А ты его любишь?

Симона сглотнула. Разговор складывался совсем не так, как она планировала. Теперь настала ее очередь отойти к окну.

— Миледи, я…

— Я знаю, почему вы поженились в такой спешке. — В голосе Женевьевы слышалась строгость. — Должна сказать, что поведение Николаса в тот вечер, когда вы познакомились, меня ничуть не удивляет. Меня поражает другое — вы так легко и так быстро привязались друг к другу.

У Симоны загорелись щеки. Она не могла заставить себя поднять на свекровь глаза.

— Я думаю, мы с первой встречи пытались сгладить наши разногласия. Николас очень дружелюбный. Я счастлива, что вышла за него замуж.

После краткого молчания Женевьева повторила вопрос:

— Но ты его любишь?

Симона не могла понять, почему свекровь настаивает на столь личном и непростом вопросе. Нервы были на пределе. Как может она говорить о своих чувствах к Нику в таком шатком положении? Сейчас все непросто. Можно ли доверить свое сердце этой почти чужой для нее женщине?

— Я не собираюсь тебя судить, Симона, — мягко продолжала Женевьева. — Знай, твой ответ прозвучит лишь для моих ушей. — Вдовствующая баронесса подошла к Симоне, взяла ее руки в свои, разняла сцепившиеся пальцы и крепко сжала ладони. — Но я должна знать.

Когда Симона подняла взгляд на свекровь, с ресниц сорвалась тяжелая прозрачная слеза.

— Да, — прошептала Симона в ответ на жадный вопрос в глазах Женевьевы. — Боюсь, что я его люблю.

— Дорогая моя, тут не от чего плакать.

— Он мне не доверяет. Я… я боюсь, он от меня отвернется.

Женевьева притянула Симону к себе и заговорила низким грудным голосом:

— Успокойся, дорогая. На все нужно время. С тех пор как умер его отец, на Николаса легла большая ответственность. — Женевьева замолчала и погладила невестку по спине. — Близкий человек нанес ему тяжкую обиду.

Симона отстранилась от Женевьевы.

— Ивлин.

Женевьева приподняла брови.

— Он рассказал тебе о ней? — удивилась Женевьева.

— Очень коротко, — смутившись, ответила Симона. — Но у меня, миледи, тоже были разочарования.

— Да. Ник рассказал мне про расторгнутую помолвку.

Теперь удивилась Симона:

— Рассказал?

Женевьева кивнула.

— Это из-за Дидье, правда?

Симона окаменела.

— Вы думаете, что я сумасшедшая?

— Нет, не сумасшедшая, — улыбнулась Женевьева и убрала за ухо Симоны выбившийся локон. — Я думаю, что ты очень тоскуешь по матери и брату. Очень часто горе выделывает жестокие штучки с нашими сердцами и разумом.

— Он не плод моего воображения, — запальчиво произнесла Симона, стараясь сдержать раздражение, ведь реакция Женевьевы была такой искренней и открытой. — Но я понимаю, почему вы мне не верите. Никто не верит.

— Николас верит, — мягко возразила Женевьева. — Лично я никогда не видела призраков и не говорила с духами умерших, хотя… — она горько усмехнулась, — мне очень часто хотелось, чтобы Ричард поговорил со мной, ответил на мои вопросы. В последнее время мне особенно не хватает его мудрости.

Симона собралась с духом:

— Леди Женевьева, можно задать вам личный вопрос?

Женевьева на миг заколебалась.

— Конечно, дорогая.

— Откуда вы знаете моего отца?

Вдовствующая баронесса, не мигая, смотрела на Симону. Лицо Женевьевы посерело, как камни Хартмура. Симона поняла, что совершила ужасную ошибку… или единственно правильный шаг?

Женевьева словно очнулась и взяла Симону за руку.

— Это было так давно. — Свекровь снова помолчала. Симона чувствовала ее сомнения. — Я очень мало знала твоего отца до приезда в Англию. Мы встретились, когда оба были очень молоды. Он тогда еще не служил во французской армии. Через несколько лет мы снова встретились и некоторое время провели вместе до того, как он женился на твоей матери.

— Вы знали ее, мою маму?

Женевьева покачала головой:

— Ко времени, когда твои родители поженились, я уже покинула Францию. Мои отношения с Арманом до отъезда в Англию сделали бы его встречу с твоей матерью… крайне маловероятной.

Симона во все глаза смотрела на пылающее лицо Женевьевы.

— О… Простите меня, миледи. Простите за мою назойливость.

— Не за что извиняться. — Женевьева с усилием улыбнулась. — Теперь мы с Арманом снова встретились. Я вдова, а он может оказаться неплохим спутником.

Ответ Женевьевы поверг Симону в ужас — накануне Арман говорил почти то же самое. Она чувствовала, что не может остановиться, что должна продолжить расспросы.

— Но вы… когда папа явился в Хартмур… вы сказали: «Ты умер!» Почему? Почему вы так думали?

Взгляд Женевьевы стал жестким. Симона испугалась холодной искры, внезапно блеснувшей в выцветших голубых глазах.

— Я была молода и наивна. Мне сказали, что он умер, и я поверила. Очевидно, мне надо было все выяснить до того, как бежать из Франции. — Глаза Женевьевы сузились. — Почему ты спрашиваешь?

— О… Просто так. — Симона сделала безуспешную попытку рассмеяться. — Странное совпадение, правда? Что я вышла замуж за вашего сына?

— Действительно странное. — Лицо Женевьевы расслабилось. — Ты будешь сегодня ужинать с гостями?

— Простите, миледи, но нельзя ли мне поужинать в своих покоях?

— Ты можешь поступать как тебе хочется, дорогая. — Женевьева окинула невестку встревоженным взглядом: — Может, тебе нездоровится?

— Нет-нет, миледи. Я просто устала. — Симона несмело улыбнулась. — Я не спала всю ночь.

— Беспокоилась из-за Николаса?

Симона понимала, что леди Женевьева едва ли могла представить всю глубину ее тревоги.

— Да, я так его жду! Надеюсь, он сегодня вернется.

Женевьева кивнула:

— Они с лордом Хандааром добрые друзья. И не виделись несколько месяцев. Меня не удивляет, что он задержался.

— Значит, вы думаете, он вернется только завтра?

— Скорее всего. — Женевьева улыбнулась. — Если хочешь, я прикажу принести тебе воды для ванны.

— О, благодарю вас. С удовольствием.

У Симоны было такое чувство, будто она предает свою снисходительную свекровь, оставляя ее одну обедать с гостями, но надо было поразмыслить, а потом поискать Дидье на стенах замка. Симоне казалось, что все части головоломки у нее в руках, надо только правильно сложить их.

— Ну хорошо, дорогая. Увидимся завтра. — Женевьева проводила Симону до двери, наклонилась и поцеловала в лоб. — Спокойной ночи.

В обоих каминах спальни трещало пламя. Симона приняла ванну, немного поела доставленного ей в покои жаркого, заплела мокрые волосы в косы, надела свежее платье и крадучись отправилась по узким коридорам Хартмура к каменным стенам. В одной руке у нее была лампа, чтобы бороться с непроглядной тьмой в переходах замка, в другой — маленький кусочек хлеба. Скудное приношение должно было заставить Дидье спуститься со своего насеста.

Поднявшись по короткой лестнице к тяжелой, обитой железом двери, Симона открыла ее и оказалась на проходящей по толстым стенам узкой дорожке с задней стороны замка. Дидье она нашла почти сразу. Его чуть мерцающий силуэт ясно вырисовывался на фоне более светлого неба. Брат сидел на серповидном камне, уперев локти в колени и положив голову на сжатые кулаки. Рядом с ним прохаживалась какая-то ночная птица.

— Дидье, — негромко позвала Симона, тщательно прикрывая за собой дверь и морщась от ее скрипа, — я принесла тебе подарок.

Дидье не ответил. Симона подошла ближе к неподвижному, как статуя, брату, опустилась на колени, но тут же вскочила, едва не выронив лампу, и громко вскрикнула. Звук отразился от каменных стен и эхом полетел над холмами.

— Дидье, Боже мой! Что это?

Коричневая птица подскочила, захлопала крыльями, издала ухающий звук, но не улетела. Волосы Симоны еще не высохли, голова сразу замерзла от ночного ветра, к этому прибавилась дрожь от испуга, в который ее повергло странное создание. Симона ругала себя за то, что не надела плащ.

— Это не «что», а «кто». Это филин. Его зовут Билли, — сообщил Дидье, не сводя глаз с темнеющего горизонта. — Он не причинит тебе вреда.

Симона, настороженно посматривая на филина, снова опустилась на колени. Похоже, она вызывала у филина такие же опасения, потому что он запрыгал и убрался подальше. Симона оторвала взгляд от ночного спутника своего брата.

— Дидье, пожалуйста, уйдем отсюда, — взмолилась она. — Я кое-что узнала про нашего отца, о его сокровищах. Все очень странно. Возможно, нам придется покинуть Хартмур. — Симоне показалось, что Дидье взглянул на нее, и она настойчиво продолжила: — Посмотри, что я тебе принесла. — И она положила маленькую корочку хлеба на камень рядом с его коленкой. Филин взволнованно заухал и подскочил ближе. — И у меня в спальне осталось немного жаркого. Пойдем в дом. Ты должен быть рядом, если вдруг придется уходить.

Дидье протянул руку и тронул корочку хлеба.

— Я не могу. Я жду.

— Но леди Женевьева сказала, что лорд Николас вернется только утром. Ты наверняка можешь пока оставить свой пост.

Но Дидье покачал головой.

— Нет. — Он повернулся лицом к сестре. — Почему ты не можешь остаться здесь, со мной и с Билли? Мы бы вместе ждали барона.

Симона на мгновение задумалась, но тут ее стала трясти такая дрожь, что она решилась признаться:

— Я же здесь замерзну, Дидье. И вдруг меня хватятся в замке? Что люди подумают, если узнают, что я сплю на стене?

— Ну и что? — Дидье пожал плевами, подобрал хлеб и протянул его на ладони птице. Филин взял корочку острым, хищно загнутым клювом. — Ты же здесь хозяйка и можешь делать что хочешь. Хочешь остаться — оставайся, не хочешь… — Он снова пожал плечами. — В любом случае я с тобой не пойду.

Симона вздохнула. Зубы стучали от холода и усталости.

— Ну и ладно, Дидье. Ладно. Оставайся здесь сколько хочешь, а я пойду в дом. Придется мне одной нести этот груз.

Дидье не ответил. Симона поднялась на ноги. Вдруг дверь у нее за спиной скрипнула. Симона замерла от страха, потом осторожно обернулась. В проеме никого не было.

— Тогда иди, — сказал Дидье.

Симона посмотрела на призрачную фигуру рядом с собой. Ее обижало холодное равнодушие брата. С горечью вздохнув, она взяла лампу.

— Завтра он вернется, — произнес Дидье у нее за спиной.

Симона собиралась еще раз попросить брата вернуться в дом, но передумала, поняв, что он не согласится.

— Вот и хорошо. Значит, утром я тебя увижу. — Она вошла в коридор, шепотом пожелала Дидье спокойной ночи и прикрыла за собой дверь.

Дидье остался один в компании Билли.

— Спокойной ночи, сестрица.

Билли запрыгал на своих тонких птичьих лапках и уселся рядом. Дидье погладил филина по спинке. Билли грустно заухал.

Дидье чувствовал, что к Хартмуру приближается много людей. Скоро на их головы обрушится буря. Некоторые выйдут из нее более сильными, другие утонут в ее водоворотах.

Он передернул плечами. Билли сочувственно ухнул, подскочил и уселся у колен Дидье.

Началась гонка. Кто успеет первым понять ужасную правду и с ее помощью уничтожить врага? К Дидье снова приближалась смерть. На этот раз в виде старой женщины. Он попытался заплакать.


Глава 18


Симона улыбалась, глядя, как маленькая Изабелла хватает вещи, разложенные на столе перед ее матерью. Наконец Хейт дала дочке деревянную ложку, и Изабелла взвизгнула от восторга, показав три молочных зуба.

Симона невольно задумалась, будут ли у них с Николасом дети, сохранится ли брак, когда она расскажет мужу правду об Армане? И еще Ивлин.

Женевьева этим утром выглядела усталой и вялой, но она сумела стряхнуть с себя апатию и развлекла молодых дам анекдотом о не в меру любвеобильном госте и хозяйской кухарке. И тут затрубил рог, возвещая возвращение барона и его людей.

Женевьева и Хейт вскочили на ноги. Симона похолодела. Час настал. Через несколько мгновений она узнает, владеет ли другая сердцем ее мужа. И Симона расскажет Николасу, что Арман — тот человек, которого его мать убила, вернее, думала, что убила во Франции. Именно Арман задумал избавить Женевьеву от Тристана. Возможно, после этого Ник не захочет, чтобы Симона оставалась с ним рядом, но ради безопасности леди Женевьевы Симона обязана рискнуть.

Она выскочила из-за стола и вместе со свекровью бросилась к дверям большого зала. Но леди Женевьева всех опередила — подхватив юбки, она вылетела во внутренний двор, оставив позади и Хейт, и Симону.

Симона побежала быстрее. Хейт не отставала от нее. Обеих гнал страх. В двери показался измазанный с ног до головы рыцарь. Симона закричала:

— Что случилось? Где барон?

Воин взял Симону за локоть и стал рассказывать:

— Когда мы прибыли, враги уже отступили. Обни был разгромлен. Лорд Хандаар получил страшные раны, мы думаем, он не выживет, миледи.

Из всего этого Симона поняла только то, что был бой.

Николас!

Симона вырвала свою руку у рассказчика, который пытался ее поддержать, бросилась во двор и выбежала как раз в тот момент, когда люди Ника, окружив грубую длинную повозку, толпой проходили под надвратной башней. Женевьева была уже в воротах и обнимала одного из рыцарей. Симона поняла, что ее муж жив, и задохнулась от облегчения.

Однако, подбежав ближе к отряду воинов, она замедлила шаг. Женевьева уже отстранилась от сына, теперь она держала его лицо в ладонях и что-то быстро говорила. У Симоны так шумело в голове, что она не могла расслышать ни слова. Краем глаза она заметила Хейт, которая пробежала мимо нее и бросилась к стоящему рядом с повозкой Тристану. Симона наконец смогла разглядеть Ника. Волосы у него слиплись, лицо и шея перепачканы сажей. Рубашка отсутствовала. Сквозь разрезы плаща, когда-то серебристо-синего, а сейчас заляпанного страшными пятнами, виднелись покрытые грязью руки. А позолоченные ножны были… в крови.

Сердце Симоны едва не выпрыгнуло из груди. Глаза Ника, обычно сияющие чистой лазурью, как будто погасли. Симоне осталось сделать еще несколько шагов, но она была не в состоянии подойти ближе. Казалось, она чувствует исходящую от Ника мрачную, отталкивающую ее силу.

Николас выглядел так, словно постарел на десять лет. На Симону он смотрел без всякого выражения. Руки его бессильно висели вдоль тела.

— Николас, — прошептала Симона, проглотив комок в горле. — Ты ранен?

Он продолжал молча смотреть на жену.

— Ник? — почти закричала Симона и шагнула к мужу. Ее ноздрей коснулся тяжелый металлический запах засохшей крови, и Симона не выдержала. Рванулась к Николасу, обвила руками, вдавила свое лицо ему в грудь. Вонь, грязь, кровь — Симона не замечала ничего. Его руки не обняли ее, но она продолжала сжимать его все крепче и крепче. — О, Ник! Любовь моя, — шептала Симона, не заботясь, слышит он ее или нет. Ее душа преисполнилась благодарности, что небо пощадило этого человека. — Слава Богу! Слава Богу!

Ник вдыхал чистый и теплый запах Симоны, которая уткнулась ему в грудь. Она что-то бормотала, но он не мог вникнуть в смысл ее слов. Ощущение стройного тела, этот ни с чем не сравнимый запах, так хорошо уже знакомый, вызывал в нем только стыд.

«Она виновата в том, что я возвращаюсь в Хартмур с телом Хандаара. Если бы не Симона дю Рош, я вернулся бы из Лондона несколько недель назад».

Однако этот запах и этот плачущий голос едва не заставили Ника обнять ее и крепче прижать к себе, вбирая все ее тепло и чистоту.

Вместо этого он схватил Симону за плечи и отстранил от себя. Грязные пальцы оставили черные следы на ее платье. Бледное, как у эльфа, лицо Симоны было заплакано.

— Что случилось? — сквозь слезы проговорила она.

У Николаса не было желания рассказывать ей о трагедии в Обни. Он чувствовал себя униженным оттого, что опоздал и не сумел защитить свой пограничный город. К тому же двор запрудили гости, их охрана, прислуга. Все выкрикивали проклятия валлийским разбойникам. Повозку с Хандааром уже катили к большому залу. Ника звали со всех сторон, ждали его приказов. Шум стоял оглушительный.

— Я должен вернуться к своим людям. — Ник обошел Симону.

— Но… — Симона развернулась, вытерла слезы и торопливо засеменила рядом с мужем. — Лорд Хандаар… он?..

— Он жив, — сухо сообщил Ник, широким шагом направляясь к конюшням. — Но как долго он проживет, я не знаю. Если он придет в сознание, я должен узнать у него, кто напал на Обни.

Симона почти бежала, чтобы не отстать от Николаса.

— Ты будешь мстить?

Ник не мог смотреть на нее. В душе поднималась неукротимая волна гнева. Он помнил, как лежал с ней в постели, сопровождал на рынки и в лавки, смеялся с ней, обедал в роскошных залах, а в это время валлийцы разоряли его земли, замышляли набеги. Николасу хотелось уничтожить воспоминания о жене, стереть свои нежные чувства.

Он резко остановился и повернулся к Симоне.

— Обни разрушен. Валлийцы убили почти всех жителей, не пощадили даже детей. Даже животных. — Ник стремительно выбросил руку в сторону ворот. Симона отшатнулась, но он не обратил на нее внимания. — Видишь горстку крестьян? Это все, кто выжил. Видишь кровь на мне? Она принадлежит лорду Хандаару. Чувствуешь, как от меня пахнет? Это запах сгоревшей плоти. Ты чувствуешь его, Симона? Чувствуешь здесь, в Хартмуре? — почти кричал Ник. — Да, я буду мстить. Я рассчитаюсь сполна.

Изумрудные глаза Симоны вновь наполнились слезами, но на сей раз в них блистал гнев. Ник ждал, что она набросится на него с упреками за этот безжалостный тон, за кровавые подробности.

— Тогда пусть получат то, что заслужили; — решительно проговорила Симона. — Говори, что мне нужно делать. Я все исполню.

Ник не ожидал такого ответа и, обуреваемый противоречивыми чувствами, на мгновение растерялся. Тристан позвал его, Ник отмахнулся и снова обратился к жене:

— Помогай леди Хейт и моей матери ухаживать за лордом Хандааром. Мои родители были близкими друзьями владельца Обни. Матери будет тяжело видеть его в таком состоянии.

— Конечно.

Он схватил ее за руку и развернул лицом к замку.

— Как только люди будут готовы, мы отправимся на границу.

Симона замедлила шаг, заставляя Николаса остановиться.

— Когда?

— Не знаю. Может, через день.

Теперь они были у самых дверей. Толпы слуг, воинов и крестьян сновали в дом и из дома. Из глубины доносился уверенный голос Хейт, отдающей распоряжения.

— Ты помнишь, в Лондоне мы говорили о леди Ивлин?

Симона сжала губы и кивнула.

— Она — единственное дитя лорда Хандаара. Я послал за ней. Если она приедет, когда я уже отправлюсь в поход, позаботься о ней.

Симона не подала виду, как взволновала ее эта новость.

— Как прикажете, милорд.

— Иди, — сказал он, отпустил ее руку и попятился.

— Николас, подожди! — Симона протянула к нему руку.

Ник остановился:

— В чем дело?

Она оглянулась на дом:

— Мой… мой отец… Ты должен знать, что…

Мрачно глядя в глаза жене, Ник заговорил, ясно выговаривая слова:

— Ты желаешь поболтать о дурных наклонностях твоего отца, а у меня вон там, в зале, умирает друг. У меня нет времени для твоих воспоминаний и загадок, Симона. Честно говоря, я изрядно устал от них. Арман покинул Хартмур?

Симона неуверенно кивнула, и он продолжил:

— Тогда делай, что я сказал, и прекрати меня мучить сказками о причудах твоих родственников. Я не хочу больше слышать о них ни сегодня, ни в будущем.

Симона побледнела еще сильнее. Ник видел, как она проглотила комок в горле. Не сказав больше ни слова, она развернулась и исчезла в дверях дома.

Ник двинулся к конюшням. В голове вертелись первоочередные дела. Измученное тело требовало отдыха; но он не замедлил шаг.

Скоро приедет Ивлин.


Глава 19




Симона пробиралась сквозь густую толпу в большом зале Хартмурского замка. Слова Ника еще звучали в ушах. Симоне казалось, что ее сердце остановилось. На верхней губе и на лбу собрались мелкие капельки пота, но Симона чувствовала озноб. Кожа под легким платьем стала холодной и влажной.

«Она единственное дитя лорда Хандаара. Я послал за ней».

Симона шла по залу как во сне, изо всех сил пытаясь заглушить звучащий в голове голос Ника.

«У меня нет времени для твоих воспоминаний и загадок, Симона. Честно говоря, я изрядно устал от них. Прекрати меня мучить сказками о причудах твоих родственников. Я не хочу больше слышать о них ни сегодня, ни в будущем».

Какой-то молодой воин, почти мальчишка, столкнулся с Симоной, спеша к товарищам, которые уже начали готовиться к походу. Он спросил, все ли с ней в порядке, но Симона не отозвалась, двигаясь все в том же тупом оцепенении, не различая лиц, не слыша голосов окружающих.

«Она — единственное дитя лорда Хандаара».

Наконец у огромного камина ее взгляд отыскал леди Женевьеву и леди Хейт. Обе дамы стояли на коленях, склонясь над распростертым воином. Вокруг суетились служанки.

«Я послал за ней».

Симона протолкалась сквозь кольцо любопытных, окруживших двух дам и их пациента, и в этот момент потрясение прошло. В уши хлынул хаос голосов и звуков.

Старый лорд был без сознания. Он лежал на тонком шерстяном одеяле. Кровавые потеки мешали разглядеть его лицо. На груди было множество шрамов и свежих ран. Плечо скрывалось под повязкой из длинных белых полос ткани, когда-то, возможно, белой, а сейчас страшного охряного цвета.

Тело лорда Хандаара было прикрыто лишь остатками его собственной одежды. Левая нога была вывернута самым невероятным образом, кровь обильно просочилась на ткань штанов, отчего они стали почти черными. Правая нога…

Симоне стало дурно.

Правая нога кончалась широким обрубком немного ниже бедра. Культя и верхняя часть штанины были замазаны дегтем. От ран исходила невыносимая вонь.

Симона схватилась за горло, пытаясь унять подступающую тошноту.

Руки леди Хейт споро летали над распростертым телом. Она держала кинжал и ловко срезала остатки одежды и промокшие от крови повязки. Леди Женевьева помогала невестке, собирала разбросанные лохмотья и тихонько плакала. Голос Хейт звучал спокойно и твердо:

— Принесите две жаровни и кадку с водой. Из колодца, не из ручья, — говорила она, осторожно срезая ткань вокруг культи. — И большой гладкий камень. Роза?

— Да, мэм.

Когда Хейт стала удалять обрывки одежды, Женевьева вскрикнула и отвела глаза, сама Хейт осталась бесстрастной.

— Новый кусок мыла и чистую щетку из кузни. Иди же, дитя! Бегом. Где Тилли?

— Я тут, миледи.

— Все чистое белье, какое найдешь, и черную шкуру из моей спальни. И отведи Изабеллу к няне.

Принесли жаровни и камень. Хейт бросила камень на раскаленные угли и приказала:

— Найдите леди Симону.

— Да, миледи.

Тилли вскочила на ноги, кинулась в толпу и в двух шагах от Симоны начала кричать:

— Баронесса! Баронесса! Где вы?

Симона хотела открыть рот, выйти вперед, но тело отказывалось слушаться. Одно движение — и она рассыплется, как гнилое дерево.

— Баронесса! — Маленькая жесткая рука ухватила Симону за локоть. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Тилли. Лицо служанки, укачивающей хнычущую Изабеллу, раскраснелось и выдавало крайнее раздражение.

— Я здесь, — тупо отозвалась Симона.

Тилли нахмурилась и подтолкнула ее к лорду Хандаару.

— Ходи тут за вами, — проворчала служанка и скрылась в толпе.

Симона чувствовала, как десятки взглядов впиваются в ее лицо. Больше всего ей хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, провалиться сквозь землю. Она кашлянула и спросила:

— Чем могу помочь?

Хейт на мгновение приподняла голову:

— А, Симона! Хорошо. Встань напротив.

Симона на подгибающихся ногах обошла лорда Хандаара и опустилась на колени с противоположной стороны. Женевьева села ближе к голове раненого, она гладила его окровавленное лицо и шептала молитвы.

Хейт оглянулась и громко приказала:

— Уйдите все из зала! Займитесь своими делами.

Толпа отступила. Люди стали расходиться, перебрасываясь самыми разными предположениями.

— Он не выживет. Может умереть прямо сейчас, у них на руках.

— Что будет делать барон? Бедная леди Ивлин…

— Она скоро приедет. Лорд вызвал ее из монастыря и…

— Новой хозяйке надо бы держать ухо востро…

— Она все равно сумасшедшая. Какое ей дело…

Хейт фыркнула, повернулась на одном колене и грозно прикрикнула:

— Ну-ка, марш отсюда! Не то я прикажу вас высечь!

Симона не подала виду, что слышала эти унизительные рассуждения. Стоя на коленях, она не отрывала глаз от тонкой израненной кожи на груди Хандаара. Старик дышал неровно, едва заметно.

Раздался всплеск, потом шипение. Хейт протянула Симоне бадью с водой, в которую бросила горячий камень. Симона быстро подхватила бадью и поставила рядом с собой. Хейт перекинула несколько мягких тряпок.

— Начинай с головы и двигайся вниз, — распорядилась она, подсовывая лезвие под окровавленную повязку на плече старого лорда. — Когда принесут мыло и щетку, обработаем раны.

Симона кивнула и взялась за дело. Стоять на коленях в холодной грязи было тяжело, но чувства словно бы онемели. Сунув тряпицу в бадью, Симона вскрикнула.

— Будь осторожна, вода горячая, — отозвалась Хейт, продолжая разрезать узлы очень умело наложенной повязки. — Симона? — Хейт на мгновение подняла глаза.

— Да. — Симона, морщась; отжала тряпицу и положила ее на голову Хандаара. Красные ручейки побежали по лицу раненого. Из губ Симоны вырвалось рыдание.

Хейт схватила ее за кисть и заставила посмотреть в глаза.

— Симона, ты можешь работать?

Симона стряхнула руку Хейт со своей и начала осторожно протирать морщинистый лоб Хандаара.

Если Хейт и заметила страх Симоны, она предпочла промолчать. Вскоре принесли остальное, и Хейт опять стала раздавать приказания:

— Спасибо, Роза. А теперь принеси большой кувшин красного вина и крапиву из мешка у меня в спальне. Хандаар потерял много крови. Надо подкрепить его.

Разрезав повязку, Хейт отложила кинжал, крепко ухватилась за края ткани и начала осторожно убирать ее с раны.

— Еще две бадьи воды. И суньте камень в жаровню. Найдите… О Боже!

Симона увидела, как из рваной раны на плече Хандаара ударила струя густой красной крови.

— Нет, о нет! — забормотала Хейт, Окровавленными руками зажимая артерию.

У Симоны зазвенело в голове, в ушах возник странный зуд. Казалось, кто-то ей подсказывает: «Ты должна зажать рану. Обеими руками. Племяшке руки нужны, чтобы работать».

Симона, не думая, обежала леди Женевьеву, оттолкнула руки Хейт, сложила ладони, прижала их к ране и, распрямив руки, с силой надавила. Теплая кровь сочилась между пальцев, бежала по рукам, капала на каменный пол. Симона вдруг успокоилась. Она заговорила, но слова, казалось, исходили не от нее.

— Племяшка, перевяжи рану снова. Только быстро, — со странным акцентом произнесла Симона. Слова как будто царапали ей язык. — Завяжи узлы над моими руками. Леди и Охотник, девушка.

Симона понятия не имела, о чем говорит. В другой ситуации она наверняка упала бы в обморок от всех этих кошмарных событий. Однако Хейт, похоже, ее поняла, кивнула и стала быстро разрывать белье на полоски, бормоча про себя:

— Леди и Охотник, о да, о да. — Дыхание ее изменилось, стало прерывистым, частым. — «Когда леди шла по Лесу…»

Биение пульса под ладонями Симоны ослабло, хотя кровотечение не прекратилось. Ее охватил озноб, когда Хейт стала подсовывать первую повязку под плечо Хандаара.

— Черт возьми, — пробормотала Хейт, скользкие пальцы никак не могли справиться с бинтом. — «Когда леди шла по лесу, все вокруг цвело…»

Хейт схватила следующую полоску ткани, а Симона ощутила странное покалывание и гудение, которое как будто исходило из глубины раны и поднималось по ее вытянутым рукам до плеч.

— Поспеши, — непонятно кого попросила Симона.

— «Когда леди шла по лесу, все вокруг цвело, и кровавая…» Кровавая — что? Я не помню! — закричала Хейт, наконец завязывая узел.

Гудение усилилось, грудь Хандаара поднялась. Леди Женевьева вскрикнула от неожиданности. Глаза старого воина на миг приоткрылись, Симона успела увидеть мутные серые зрачки, потом тело раненого так затряслось, что Симоне пришлось давить на рану изо всех сил. Зубы Хандаара скрипели, из горла вырвался леденящий душу стон.

— Нет! Хандаар! — зарыдала Женевьева, но не выпустила из рук голову старого лорда.

Хейт посмотрела на Симону. Страх в глазах рыжеволосой ведьмы поразил Симону в самое сердце.

«Здесь смерти порог, и все, кто решится, увидят ее!»

Острый запах горящей травы ударил Симоне в ноздри. Она непроизвольно оглянулась, как будто чья-то невидимая рука приподняла ее подбородок.

Над женщинами склонялась маленькая древняя старушка с растрепанными седыми волосами в черном, развевающемся, словно от ветра, одеянии. Ее глаза смотрели, как два бездонных колодца. Симону охватило смятение. Ей на мгновение почудилось, что сама смерть явилась за своим скорбным урожаем — за жизнью старого воина, которая утекала из его жил на холодном каменном полу замка. Вдруг странная фигура заговорила:

— О боги, отойди-ка скорей, милая. — Симона с истеричным смешком заметила, что Смерть говорит с шотландским акцентом и держит в руке большую тканую сумку, расшитую таинственными символами. — Поспешай, малая. — И она сердито положила руку на плечо Симоны.

Раздался полный облегчения возглас Хейт:

— О, Минерва! Слава Богу, ты приехала!

Симона вытащила мокрые от крови руки из-под бесполезной повязки и отодвинулась от израненного тела Хандаара. Заляпанная кровью, с залитым потом лицом, Симона тряслась от напряжения, холода и страха. Старуху она видела теперь со спины.

Минерва с кряхтением опустилась на колени и тут же раскрыла сумку. На Хандаара она даже не посмотрела.

— Когда началась агония, племяшка?

— Только что, — отвечала Хейт. — Его плечо… Прости, Минерва. Я сама не знаю, как могла забыть песню.

— Не бойся. Но надо остановить кровь. — Старуха извлекла из сумки покрытый черной тряпицей предмет и кинжал с чеканной ручкой. Сунула кинжал в ближайшую жаровню и, не поворачивая головы, сказала: — Я вижу, у тебя есть крапива, хорошо. Эй, малая, — кажись, Симона? — ко мне!

Мгновение поколебавшись, Симона приблизилась к старухе. Та на нее даже не посмотрела.

— Когда я скажу, перекати его и держи так, чтобы он лежал на боку. Племяшка, а ты пока займись крапивой. Женни, держи его голову. — Старуха придвинула укрытый тканью предмет. — Ну, девочки, взялись!

Симона напряглась и изо всех сил потянула бьющееся в конвульсиях тело Хандаара. Хейт, что-то бормоча себе под нос, стала быстро посыпать шерстяной матрац сухими, ломкими листьями.

— Хорошо. Теперь уложите его.

Симона опустила Хандаара. Со страхом и удивлением наблюдала она за последующими действиями колдуньи.

Та подняла над Хандааром костлявые руки, и фигуру Минервы стал окутывать мягкий серебристый туман. Потом она заговорила мелодичным, спокойным и вовсе не старческим голосом:


Когда леди шла по лесу,

Все вокруг цвело и пело,

И кровавая дорожка

Убегала от нее.


Минерва обернула свою кисть заплатанной пыльной юбкой, вынула из жаровни раскаленный докрасна кинжал и легонько провела им по плечу Хандаара. Раздалось шипение, и остаток повязки отвалился и упал на пол.


Тут охотник появился,

И, велев ему не медлить,

Чашу полную до края

Леди поднесла ему.


Минерва отложила кинжал, а Симона с удивлением отметила, что конвульсии раненого стали слабее. Затем колдунья развернула принесенный предмет. Под тканью оказался серебристо-синий кусок льда. Минерва подняла его над Хандааром, секунду подержала, а затем положила на плечо старого лорда.


Страшно леди закричала,

И зима к ней прибежала,

Чтоб спасти детей от смерти,

Чтобы кровь остановить!


Слова заклинания стихли, и только тут Симона заметила, что все это время стояла, затаив дыхание. Она облегченно выдохнула и посмотрела на Хандаара. Тот лежал спокойно, с умиротворенным выражением на лице. Как ни странно, кровь больше не сочилась из-под быстро уменьшающегося куска льда, а талая вода словно бы обволакивала рану.

Какой же волшебной силой обладает эта старуха, если она способна остановить такое кровотечение? В присутствии Минервы Хейт и Женевьева быстро успокоились. Вдовствующая баронесса перестала плакать и, бормоча благодарности, обнимала целительницу.

Однако Минерва легко высвободилась из ее объятий.

— Ну все, все! Теперь вам надо отдохнуть, а племяшка пусть займется своим ребенком. Мы с Симоной позаботимся о больном, пока вы не вернетесь.

Симона испуганно следила за Женевьевой. Неужели эти две женщины — ее единственные союзники — оставят Симону наедине с умирающим воином и этой невероятно старой знахаркой? У Симоны оборвалось сердце, когда Хейт вскочила на ноги.

— Спасибо, Минерва. Я скоро спущусь и помогу тебе. — И она побежала к лестнице.

Женевьева с сомнением взглянула на Симону:

— Ты справишься, дорогая?

Симона хотела крикнуть — нет, она ни за что не справится, но изо рта волшебным образом вылетели совсем другие слова:

— Да, миледи, конечно, справлюсь.

И Женевьева удалилась в свои покои. Симона прижала ладонь к губам.

— Это вы заставили меня сказать эти слова. И раньше — тоже, когда вы еще не приехали.

— Конечно, я. — Минерва подобрала лоскуток и стала протирать Хандаару лицо. — Я не могла проникнуть под череп племяшки, иначе бы я все сказала ей.

Симона ошеломленно смотрела на старуху, которая как ни в чем не бывало продолжала свою работу.

— Кто вы?

— Некоторым образом родственница, — ответила Минерва и окунула лоскут в воду. — Подай мне мыло.

Симона передала целительнице кусок темного мыла и спросила:

— Это вы можете мне помочь с… с моим братом?

— Не смогу, если ты будешь сидеть сложа руки.

Симона схватила тряпицу и начала вытирать грудь Хандаара.

— Как умер твой брат? — самым обыденным тоном спросила Минерва.

— Он вместе с моей мамой не смог выбраться из горящей конюшни.

Минерва минуту помолчала.

— А твоя мама приходит к тебе?

— Нет.

Вскоре тело Хандаара было отмыто от крови и грязи. Казалось, старый воин спокойно спит. Минерва взяла черное меховое одеяло и накрыла его, потом взглянула на Симону и устало вздохнула. Странно, но на одеянии старухи не было ни единого красного пятнышка, тогда как и Симона, и Хейт, и Женевьева— все перепачкались кровью Хандаара.

— Это неприятное дело, — предупредила Минерва. — Он будет привязан ко мне. И если мы начнем, то уже не сможем остановиться. Я… — Минерва посмотрела вниз, на Хандаара. — Я не знаю, смогу ли начать все сначала. Наверное, для тебя это будет тяжелее, чем ты думаешь.

Симона вздрогнула.

— Я понимаю.

— Понимаешь? — с легким сарказмом спросила Минерва.

Помолчав, Симона ответила:

— Нет.

Старуха оглядела зал, как будто кто-то ее позвал.

— Пойду поищу свою комнату, — сказала она, снова оборачиваясь к Симоне, и с кряхтением поднялась на ноги. — Оставайся с лордом, пока я или племяшка не вернемся. Если он проснется, позови нас. — Она подхватила свою странную суму и пошла к лестнице, держа свободную руку ладонью кверху. — Пойдем, малыш.

Удивленное выражение исчезло с лица Симоны, когда она увидела серебристый ручеек, струящийся над каменным полом, а в следующий миг рядом со старухой появился Дидье и взял ее за руку. Он оглянулся на сестру, грустно улыбнулся ей, помахал рукой, и странная парочка скрылась за поворотом лестницы. Симона осталась в зале одна.


Глава 20




Хейт вернулась довольно скоро — свежая, в чистом платье, с влажными волосами. Изабелла сидела у нее на руках.

— О Господи! Симона! — воскликнула Хейт, останавливаясь рядом. — А где Минерва?

Симона вздохнула и поднялась с пола.

— Она ушла с Дидье. Я думаю…

— Как же она оставила тебя одну? — сердито воскликнула Хейт.

— Нет, Хейт, нет. — Симона хотела коснуться ее плеча, но увидела пятна крови на своих ладонях и опустила руки. — Она ушла только что. Не ворчи на нее.

Симона сама не знала, почему ей показалось важным защитить Минерву. Может, потому что она помогла им с Хандааром? Без нее бы он, конечно, умер.

И оставил бы Ивлин в Хартмуре совсем без родных.

Хейт хотела снова заговорить, но тут появился Тристан, а следом за ним в зал вошел Николас. У Симоны защемило сердце. Ник с ног до головы был покрыт грязью, оставленной на нем событиями этих двух дней. Казалось, скорбное выражение не покидало его лица все это время.

Увидев Симону, он сбился с шага, но тут же взял себя в руки и подошел. Она надеялась, что он спросит о ее самочувствии, извинится за свои суровые слова, объяснив их гневом на валлийцев. Она неуверенно улыбнулась.

— Он приходил в себя?

Улыбка сползла с ее лица.

— Что?

— Лорд Хандаар, Симона. Он говорил что-нибудь? — нетерпеливо переспросил Ник.

— Нет. Нет, он же так плох.

Николас коротко кивнул, не сводя глаз со своего друга.

— Мне кажется, он выглядит получше.

В разговор вмешалась Хейт:

— А его нога… Это в бою?

Ник перевёл взгляд на нижнюю часть туловища Хандаара.

— У меня не было выбора. В Обни он умер бы сразу.

Симона замерла, осознав, что пришлось вынести ее мужу.

Отрезать ногу старому другу.

Леди Хейт мягко положила руку на плечо Николаса:

— О, Ник. Как я тебе сочувствую.

Симоне тоже хотелось так же легко коснуться мужа, но после его возвращения она не знала, как он воспримет такую ласку.

«Перестань меня мучить сказками о причудах твоих родных. Я не хочу слышать о них ни сегодня, ни в будущем».

— Ничего не поделаешь, — резко ответил Ник. — Что сделано, то сделано. Я лишь надеюсь, что он очнется и я смогу с ним поговорить. — Он окинул Симону мрачным взглядом и спросил: — А моя мать?

Симона кашлянула.

— Минерва отослала ее в спальню, чтобы она…

Слова Симоны были прерваны раздавшимся пронзительным, но негромким стоном, скорее даже визгом, похожим на скрип старого дуба под ударами урагана. Звук становился все громче. Симоне показалось, что она узнала его источник. По спине побежали мурашки. Она слишком хорошо знала, как звучит горе.

— Папа!

Этот крик проник в самое сердце. Дверь в зал распахнулась. В проеме появилась женская фигура.

— Папа!

Опухшие глаза гостьи обежали зал, не сразу обнаружив тело Хандаара у ног Симоны. Ивлин подавила рыдание, побежала по устилавшему пол камышу, упала возле отца на колени и склонилась к его лицу. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. Только Симона инстинктивно отступила. Ивлин была одета в просторное одеяние из грубой коричневой шерсти. Даже голова и шея были закрыты. На шее висел простой деревянный крест.

Ивлин сцепила руки у груди и подняла заплаканное лицо к потолку. Слезы градом катились по бледным щекам. Ивлин быстро-быстро шевелила губами, исступленно произнося молитвы. Все ее тело сотрясалось от дрожи.

Симона завороженно смотрела на эту горестную сцену, не в силах отвести глаз от тонкого, чуть покрасневшего носа с россыпями веснушек, от темных, слипшихся от слез ресниц, от губ, в отчаянии просивших милости у Создателя.

«Мой дорогой Николас…»

Даже в таком страшном горе чистая красота Ивлин сияла, как утренняя звезда.

Симона чувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Перед ней была та, которой принадлежало сердце Ника и симпатии всей семьи. Симона не могла не чувствовать, насколько она проигрывает от такого сравнения: полусумасшедшая француженка, похожая на какую-то экзотическую дикарку. Глаза Симоны наполнились слезами.

Вперед вышел Николас, но не приблизился к ней, а упал на колени и привлек к себе Ивлин. Она, рыдая, припала к его груди. Губы Николаса дрогнули. Симоне казалось, что она становится все легче и легче и скоро оторвется от каменных плит пола и улетит в небо.

Но нет, она еще не сдалась!

— Милорд, — тихонько позвала она мужа, не сводя глаз с его лица. Она поможет ему, если только он ей позволит.

Ник открыл глаза, и Симона ощутила дурноту от страшного выражения в их глубине.

— Симона. — Ник посмотрел на нее и отвернулся. — Иди к себе. Тебе нечего здесь делать.

Его слова кинжалом вонзились в ее сердце, но Николас ни на секунду не задержал на ней своего внимания. В зале раздался стук. Симона обернулась и в проеме дверей увидела двух монахов с гладко выбритыми макушками и широкими палашами.

— Ивлин Годвин, — бесстрастно провозгласил один из монахов. — Ты повидала своего отца на смертном одре. Время возвращаться в монастырь.

Симона услышала, как вскрикнула Ивлин:

— Ник, пожалуйста, не позволяй им увезти меня от Хандаара!

Ник погладил ее по плечу:

— Не бойся, Ивлин.

Он встал с колен, вытащил из ножен липкий от крови меч и двинулся к монахам.

— Покиньте мой дом, слуги Господни, — грозно произнес он, заставляя монахов взяться за рукоятки своих палашей. — Леди Ивлин останется здесь, сколько пожелает. И вы не тронете ее.

— На то не твоя воля, барон, — фыркнул один из монахов. — Сестра принадлежит Небесному Отцу и должна служить только Ему.

Николас поднял меч и, держа его на высоте пояса, быстро приблизился к монахам. Казалось, схватка неизбежна. У Симоны перехватило дыхание.

— И ты тоже, наглец! Или я отправлю тебя испытать Божью милость, если ты сейчас же не оставишь нас в покое!

Тристан встал между готовыми к бою противниками. Симона прижала ко рту грязную ладонь.

— В этом зале не будет кровопролития, — громко заявил Тристан. Симона перевела взгляд на Ивлин, которая по-прежнему стояла на коленях возле своего отца. Ивлин смотрела на нее, затуманенные синие глаза явно отметили жуткие пятна на платье Симоны. Гостья заговорила. Ее голос звучал мягко и слабо, как моросящий дождь.

— Благодарю вас, — дрожащими губами выговорила она, положив руку на грудь Хандаара. — Благодарю вас за то, что вы сделали для моего отца. Вот… — Она полезла в кошелек, вынула искореженную монету и протянула ее Симоне. — Я знаю, этого мало, но больше у меня ничего нет. Возьмите, пожалуйста.

Симона застыла, не сводя с монеты глаз.

— Пожалуйста, — повторила Ивлин и нервно оглянулась на монахов. — Пока они не видят.

Симона протянула руку, всю в засохшей крови Хандаара, и Ивлин вложила в нее свою убогую монетку.

— Благослови вас Бог. А теперь идите, как приказал вам хозяин, иначе он вас накажет.

Симона онемела, ее пальцы сжимали монету так, что на ладони остались кровавые следы от ногтей, но тут рядом с ней возникла Хейт.

— Леди Симона, позвольте мне…

Симона отшатнулась и побежала к лестнице, не оглядываясь на недоуменное восклицание Ивлин.

— Я сам разберусь, Тристан. Отойди, — сквозь стиснутые зубы процедил Николас.

— Нет, Николас. Ты сейчас не в себе, — возразил Тристан. Ник на мгновение испытал желание повернуть оружие против брата. Хартмур принадлежит ему, Тристан не имеет права командовать здесь.

— Я сказал — отойди! — Ник надвигался на монахов до тех пор, пока его плечи не уперлись в грудь Тристана. Брат схватил его за руку.

— Ты сейчас зол, Ник, — тихо проговорил он. — Но остановись на минуту и подумай. Эти люди неровня тебе, а их смерть вызовет нежелательные последствия. Клянусь, они не заберут Ивлин, пока Хандаар не испустит дух.

Словно почувствовав колебания Николаса, один из монахов сказал:

— Мы не желаем ссориться с тобой, Николас Фицтодд, но у нас есть приказ, и мы должны ему повиноваться.

Душа Ника пылала от гнева и унижения. Тристан, черт его подери, опять оказывался прав. Нельзя нападать на монахов. Королю донесут, и он прогневается. Известие о гибели Обни разозлит Вильгельма еще больше. Нельзя позорить свое имя.

Издав грозный рык, Ник вложил меч в ножны.

— Убирайтесь из зала. Можете остаться в конюшне до тех пор, пока… — Ник запнулся, с трудом сглотнул неожиданный ком в горле. — Когда он умрет, вы сможете вернуться с ней в Уитингтон. Клянусь, вам не придется долго ждать.

Монахи убрали палаши. Один из них заговорил.

— Мы должны вернуться сегодня, — твердо произнес он, но глаза его жадно блеснули. — Возможно, мы могли бы забрать нашу сестру через две недели, будь у нас деньги, чтобы возместить ее богоугодные труды. Видишь ли, барон, наш монастырь — слишком бедное прибежище богомольцев…

Ник презрительно фыркнул. Жадность монаха вызвала в нем отвращение. Он почти наверняка знал, что не было никакого приказа вернуть Ивлин в монастырь через определенный промежуток времени. Скорее всего, эти две недели монахи проведут в трактире, пропивая полученные за нее деньги.

— Сколько? — спросил Николас. Тристан понял, что беспокоиться больше не о чем, и удалился от договаривающихся сторон.

Монахи переглянулись, затем один из них заявил:

— Пятьдесят золотых монет возместят труды сестры за две недели.

— Вы получите десять, — непреклонно произнес Ник. — Подождите у конюшен. Кастелян принесет деньги.

Монахи поклонились и начертали в воздухе крест.

— Да благословит тебя Бог, благородный господин. Да не оставит Он тебя своей милостью в это…

Ник развернулся и пошел прочь, не слушая фальшивые пожелания. Тристан — очень решительно и непреклонно — вызвался проводить незваных гостей до конюшни. Двери зала захлопнулись.

Ивлин все еще стояла на коленях у ложа отца. Ник пошел к ней, испытав облегчение оттого, что Симона в кои-то веки ему подчинилась.

Николасу было невыносимо видеть ее рядом с бесчувственным телом Хандаара, всю в крови старого лорда, и знать, что она стала свидетельницей его страшных ошибок, приведших к смерти людей, которых он поклялся защищать.

«Я совсем запутался».

Слезы Ивлин высохли.Сейчас она сидела на камышах, поглаживая мех, который укрывал тело Хандаара. Ник присел рядом.

— Монахи ушли, — негромко сообщил он. — Они вернутся через две недели. Ты сможешь побыть с Хандааром.

— Благодарю вас, милорд, — ответила Ивлин, не поднимая на него глаз.

Милорд? Ивлин лет десять не называла его так. Может быть, это потому, что он оставил ее: не стал мужем, не защитил отца?

— Как ты живешь, Ивлин? — спросил Ник, надеясь, что она посмотрит на него. — Я не хотел оставлять тебя одну. Думал, что моя невестка…

— Она ушла с леди Симоной, — бесстрастно произнесла Ивлин, а потом все же взглянула ему в глаза. — С твоей женой.

Ник смотрел на нее, предчувствуя, как заноет сейчас сердце — у него другая жена, не Ивлин. Но боль не пришла.

— Да, Симона моя жена. Мы поженились в Лондоне несколько недель назад.

Ивлин прикрыла глаза, из-под темных ресниц по щеке скатилась единственная слеза.

— После всех моих писем? Почему ты не сказал мне, Ник? Почему позволил мне унижаться снова и снова? — Она открыла глаза, В их синих глубинах Николас увидел сверкнувшую искру. Ивлин перевела взгляд на отца и склонила голову. — Неужели это мое наказание? За то, что я оставила Обни и тебя? Теперь мой отец умирает, а дом разрушен…

Ник почувствовал, как сдавило грудь.

— Нет, Ивлин, ты не виновата. Тебе не за что себя корить. Я…

— Но в каждом моем письме…

— Я не прочел ни одного. — Наступила тяжелая тишина.

— Понятно, — наконец произнесла Ивлин. — Значит, я так сильно обидела тебя?

Ник не мог признаться Ивлин, что боль, которую он испытал после ее отказа, была вызвана не разбитым сердцем, а раненой гордостью, недовольством, что он не сумел выполнить просьбу матери и жениться, как Тристан, не обеспечил наследника отцовского достояния.

Он не мог сказать ей, что чувство, много месяцев назад принимаемое им за любовь, было лишь бледной тенью того, что он испытывал сейчас. Испытывал к Симоне.

Ивлин проницательно смотрела на старого друга. Прочла ли она правду в его глазах? Если да, то сумела это скрыть, а может, ей было уже безразлично. Она перевела взгляд на дверь его кабинета.

— Я бы хотела получить их назад. Мои письма, — не повышая тона, проговорила она. — Вдруг они попадутся на глаза твоей жене.

— Они уничтожены, — сказал Ник.

Ивлин кивнула.

Шаги на лестнице привлекли их внимание. Ник увидел, что спускается Хейт, и поднялся на ноги.

— Как себя чувствует леди Симона?

Хейт поджала губы.

— Я иду распорядиться насчет ванны. Она хочет проститься с братом и лишь потом вернется в зал.

— Значит, Минерва приехала?

Хейт кивнула, и он испытал невероятное облегчение, но длилось оно недолго.

— Да. Прости, Ник, но мне надо найти служанку, а потом заняться Изабеллой. — Хейт говорила холодно, но ее тон изменился, когда она обратилась к Ивлин: — Если хотите, я посижу с вами, леди Ивлин. Вот только управлюсь с делами.

Ивлин слабо улыбнулась:

— Леди Ивлин… Меня давно так не называли. Конечно, мне будет очень приятно, если вы посидите со мной. Благодарю вас.

Хейт быстро пошла в сторону кухни.

— Оставь меня, Ник, — отворачиваясь к Хандаару, попросила Ивлин. Казалось, она не могла больше смотреть на Ника. — Я должна побыть с ним с глазу на глаз.

— Я не могу, — ответил Ник. — Если он проснется…

— Я закричу так, что затрясутся стены. Уверяю тебя, никто сильнее меня не жаждет мести за моего отца, — с горечью сказала Ивлин. — Иди к жене. Оставь меня.

Ник направился к лестнице, но у подножия остановился. Как же ему попросить прощения у Симоны за свои жестокие слова? Как помириться с ней?

Он не знал и, гонимый стыдом и раскаянием, не стал подниматься, а вышел из зала.


Глава 21




Оказавшись в конюшнях, среди лошадей и воинов, готовящихся к походу, Ник отыскал полную бочку с дождевой водой, снял ремень и ножны, стянул с себя разодранный плащ и до пояса окунулся в холодную воду. Выпрямился, потер ладонями загоревшуюся кожу и еще дважды нырнул в бочку, чтобы до конца смыть кровь и грязь этих двух дней. Только тут он сообразил, что ему нечем обтереться. Сквозняк в конюшнях пробирал до костей. Ник выругался и замотал головой, чтобы стрясти воду с волос.

На плечи ему легло что-то теплое. Оглянувшись, Ник увидел Тристана с куском полотна и рубашкой в руке.

«Ну конечно, — мрачно подумал Ник, — разве Тристан может бросить своего маленького братика?» Но вслух лишь коротко поблагодарил брата.

— Монахи ушли, — сообщил Тристан.

Ник бросил намокшее полотенце на перегородку, взял рубашку, встряхнул ее: грубая, в старых пятнах, но чистая.

— Отлично, — пробормотал он, натянул на себя шерстяное одеяние и взялся за шнуровку. — Не хочу, чтобы они путались под ногами и канючили деньги. — Он подобрал ножны.

Тристан подошел ближе.

— Из Хартмура уезжает еще кое-кто.

Ник сорвал влажную ткань с перегородки и стал протирать лезвие меча.

— Вот как?

— Да. Кое-кто из гостей. — Тристан заговорил тише: — Сэр Бартоломью уверил их, что ты навлек на себя беду. Хартмур подвергнется набегу. Бартоломью намекал, что следует обратиться к Вильгельму.

— Бартоломью, эта жирная крыса, меня не волнует, — заявил Ник, начисто протирая меч. — Вильгельм не станет слушать его болтовню. Уоллесом Бартоломью движет зависть и жадность.

— Возможно, — задумчиво протянул Тристан. — Однако кое-кто из лордов к нему прислушивается. Многие уже отослали жен и слуг, а другие говорят, что надо убираться.

Ник замере ножнами в одной руке и с мечом — в другой.

— Они не могут сбежать. Если будет бой, их долг — сражаться. Отказ — это измена.

Тристан пожал плечами:

— Я сделал все, чтобы уговорить их остаться, но Бартоломью очень настойчив.

Ник со свистом вложил меч в ножны.

— Брат, мне не нужна твоя благотворительность.

— Благотворительность? — Тристан отстранился и хохотнул. — Мой Бог! Я вовсе не из благотворительности говорил с другими лордами. Просто не хочу, чтобы мы оказались плохо подготовлены к боевым действиям. Кто знает, что ждет на границе? Если мы лишимся поддержки значительного числа лордов, то перевес будет на стороне противника и мы погибнем, как все в Обни.

У Николаса похолодело в груди.

— Этого никогда не будет!

— Ты мог бы по крайней мере…

— Нет, — оборвал его Ник. — Я должен вернуться к Хандаару. Все будет хорошо, Тристан.

Тристан собрался спорить, но тут его внимание привлек человек у входа в конюшни. Ник заметил, как окаменело лицо брата, и обернулся.

Лорд Бартоломью, нарядный и самоуверенный, вместе с двумя другими лордами быстро шел по проходу.

— Бартоломью! — позвал Николас и вспыхнул от гнева, когда один из гостей бросил на него нервный взгляд, но не остановился. — Бартоломью, я с тобой говорю, остановись.

Тот остановился и с вызовом посмотрел на Ника. В конюшне стало тихо.

— Куда ты направляешься? — грозно произнес Ник. — Нам скоро сражаться, и твой отряд тоже понадобится.

— Думаю, нет, Фицтодд, — отвечал Бартоломью. — Я не собираюсь рисковать своими людьми только потому, что ты проявил легкомыслие. Я говорил Вильгельму в Лондоне, что так и будет.

— Значит, ты считаешь, что я виноват в том, что произошло в Обни? — с обманчивым спокойствием спросил Ник.

— Да, черт возьми! — фыркнул Бартоломью. — Теперь посмотрим, что подумает Вильгельм о своем любимчике. — Бартоломью сплюнул на пол конюшни. — Молодой придурок, женившийся на сумасшедшей и вынужденный держаться за братца чужих кровей, чтобы уберечь свои владения! Старый Ричард перевернется в гробу!

— Ах ты, сукин сын! — взревел Николас. — Говори Вильгельму что хочешь. Говори. А я приду посмотреть, как тебе за измену отрубят голову.

Бартоломью ухмыльнулся и пожал плечами:

— Посмотрим. В любом случае ты должен быть счастлив, что красотка Ивлин снова с тобой. Позор, что ее отцу пришлось для этого умереть.

Тристан рванулся к этому злобному фату, но Ник удержал его.

— Убирайся с моих глаз, червяк, — пробормотал он, дрожа от негодования и стыда. — Когда я увижу тебя в следующий раз, это будет последний день твоей жизни.

Бартоломью расхохотался и насмешливо поклонился. Тут подошли два его приятеля, ведя в поводу своих лошадей и жеребца Бартоломью. Вскочив в седло, насмешник церемонно произнес:

— Желаю успехов, Фицтодд. — И, пришпорив коня, он выехал во двор, откуда раздавался какой-то шум. Ник и Тристан тоже вышли из конюшни. Увиденное ошеломило барона. Не менее восьмидесяти воинов вывели своих боевых коней и двигались к воротам. В дверях большого зала, вынося сундуки, суетились слуги. Готовые к отъезду дамы садились на лошадей.

Тристан сквозь зубы выругался.

Ник рванулся к воинам, поднял руки.

— Остановитесь, — закричал он, хватаясь за стремена. — Вы и ваши лорды должны служить мне по ленному праву! Вы обязаны сражаться. Неужели вы допустите, чтобы валлийцы разоряли ваши земли? Жгли города, убивали людей? И никто им не отомстит?

Но всадники, высвободившись, уже отъезжали к воротам.

У Ника внутри все похолодело, он ощутил то, чего никогда не испытывал: панику.

Молодой рыцарь придержал коня и, наклонившись, сказал:

— Простите, милорд. Лорд Бартоломью напугал нас. Сказал, нас точно разобьют. Я не хочу умирать, милорд. Моя хозяйка ждет меня. Ей скоро рожать. — Он кивнул, как будто окончательно что-то решив: — Да не оставит вас милость Господня, милорд.

«Но это же смешно! — в бешенстве думал Ник. — У нас здесь почти пять сотен всадников, было пять сотен, — поправился он. — Ни в одном валлийском поселении нет столько воинов. Неужели они не понимают?»

Он медленно двинулся к дому. На ступенях Тристан разговаривал со старым лордом Сесилом Холбруком. От криков, цоканья копыт, стука повозок у Ника зашумело в голове. Ноги подгибались. Приблизившись к Тристану и Холбруку, Ник закричал:

— Только не вы, Сесил!

— Добрый вечер, милорд. Пусть это и в голову вам не приходит, мой мальчик, — прогудел Холбрук и пожал Нику руку. — У меня не много людей, но все они — ваши.

— Не все убежали, Ник, — с удовлетворением произнес Тристан. — Лорд Холбрук говорил со многими. Они нас поддержат.

Ник перевел взгляд на Сесила. Тот кивнул:

— Бартоломью — напыщенный осел и хвастун. Его не любят.

Ник задумался, потом спросил:

— Сколько у нас людей?

— Э-э-э… — протянул Холбрук. — Не так уж мало. — И он посмотрел на Тристана.

У того дернулся мускул на лице.

— Меньше двухсот.

Ник отвернулся и стал смотреть на арьергард убегающих сподвижников, чтобы Тристан не прочел в его глазах неуверенности.

На Хартмур опустились сумерки. В свинцовом небе громоздились багровые тучи, воздух быстро остывал, изо рта у людей шел пар.

«Такого не может быть», — отстраненно думал Николас. Два дня назад все было благополучно, а теперь положение стало критическим. Ник не знал, успеет ли Рэндалл к королю. Если нет, то битва, которую так легко было выиграть, теперь, когда у них осталось меньше половины воинов, превратится в кровавую бойню на чужой земле. Что может быть хуже?

Но тут из зала донесся отчаянный крик — Николаса звала мать.


Лабиринт коридоров в Хартмуре опустел. Симона решила, что большинство гостей укрылись в своих покоях за плотно закрытыми дверями, чтобы отгородиться от мрачной атмосферы, воцарившейся в замке после возвращения Ника из Обни. Она радовалась, что не встретит никого из брызжущих ядом придворных, однако хартмурские слуги тоже куда-то подевались, очевидно, толкались в зале рядом со своими господами, которые напряженно ждали перемен в состоянии лорда Хандаара.

Симона знала, что следует делать. Она заберет у старухи Дидье и, предупредив Женевьеву, попробует добраться до Лондона, чтобы просить милости у короля Вильгельма. Потом останется разве что вернуться во Францию. Тогда-то Симона и расскажет Дидье правду об их отце.

Но не сейчас. Господи, прости ей эгоизм, но она не может сейчас отпустить Дидье. Тогда у нее никого не останется.

— Леди Симона, вот вы где. — Симона, чьи нервы были напряжены до предела, подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела леди Хейт с Изабеллой на руках. — А я вас искала. Только что заглянула к вам в спальню. — Хейт пристально вглядывалась в лицо Симоны: — Как вы себя чувствуете?

Симона попыталась улыбнуться:

— Намного лучше. Я ведь тоже вас искала.

Изабелла пискнула.

— Да-да, дорогуша, идем баиньки, — промурлыкала Хейт дочери. — Она только что поела и хочет спать. Сладенькая моя!

Симона еще раз вымученно улыбнулась, но улыбка тут же угасла.

— Леди Хейт, где Дидье?

— Вот поэтому-то я вас и искала, — мягко проговорила Хейт. — Пошли. — Она двинулась к повороту.

Хейт знала Хартмур гораздо лучше, чем Симона, и молодой баронессе приходилось почти бежать, чтобы поспеть за своей рыжеволосой провожатой. Они остановились у двери в коридоре, примыкающем к той части дома, где располагались покои хозяина. Из-за двери раздался треск. Симона вздрогнула.

— О Боже, кто там?

— Минерва. И разумеется, Дидье. — Хейт взглянула на Изабеллу и погладила ее по головке. Девочка уже спала. — Соберитесь с духом, — посоветовала она Симоне.

Симона, робея, прошла за Хейт в комнату.

— Но почему… — Слова замерли на губах, когда Симона увидела, что там делается.

Старуха удобно устроилась на постели, прикрывшись меховой полостью. В комнате стояла такая лютая стужа, что у Симоны перехватило дыхание. Под потолком в бешеном танце кружились предметы: канделябр, щипцы, кожаная Домашняя туфля, горшок. Они двигались так быстро, что трудно было разглядеть каждую вещь в отдельности. Внезапно горшок сорвался со своей орбиты и грохнулся об пол. Симона испуганно вскрикнула.

— Леди Хейт! Что это? — Хейт в это время укладывала дочку в маленькую кроватку, которая странно светилась призрачным светом. Ответить Хейт не успела — прямо перед Симоной возник Дидье. Он очень изменился. Обычно он выглядел здоровым и вполне реальным, сейчас же от него осталась лишь бледная серая тень. Дидье обеими ручками держал свое белое перышко и полными отчаяния глазами смотрел на Симону.

— Сестра! Заставь ее уйти! — Его голос звучал слабым эхом. Симона заметила, что с брата как будто стекает вода, хотя лужи у ног…

…Нет, ног у него уже не было, тело заканчивалось туманным облачком в нескольких дюймах от пола. Симону охватил ужас.

— О Боже, Дидье! — Она набросилась на старуху: — Что вы с ним делаете?

— Успокойся, детка, — ответила Минерва. — Не надо бояться. Все в порядке. — Ведьма посмотрела на Дидье, и ее глаза потемнели. — Ладно, парень, давай дальше. И перестань пугать сестру.

Она взмахнула скрюченными пальцами. Дидье вдруг приподнялся над полом, с ужасным воплем попятился от Симоны и вместе с вереницей предметов закружился под потолком. У Симоны похолодело сердце.

— Немедленно прекратите! — в ужасе прошептала она, хватаясь за спинку кровати. — Вы же убиваете его!

Старуха приподняла бровь.

Симона застонала от отчаяния и повернулась к Хейт:

— Леди Хейт, пожалуйста!

— Симона, тут ничем нельзя помочь, — ответила Хейт и обернулась к Минерве: — Что, сопротивляется?

Старуха фыркнула.

Хейт мягко взяла Симону за локоть и отвела подальше от кровати. И вовремя. Тяжелый серебряный кубок с грохотом упал как раз на то место, где она стояла.

Дидье взвыл. Резное кресло у камина вдруг заплясало на тонких ножках, а потом поднялось в воздух.

— Ну нет, парень, — пробормотала Минерва, взмахнула рукой, и кресло вернулось на свое место.

Симона проглотила ком в горле.

— Я… я не понимаю, как эта пытка ему поможет?

Хейт грустно улыбнулась:

— Я знаю, на это неприятно смотреть, но чтобы дать мальчику возможность двигаться дальше, надо сначала узнать, почему он остается. А это значит, что он должен вернуться к моменту своей смерти.

Симона пришла в ярость.

— Вы не сказали мне, — закричала она старухе, — как это будет. Почему вы заставляете его страдать?! Ведь он однажды уже прошел через это!

— Если бы я тебе сказала, разве бы ты согласилась? — спросила Минерва. — Нет, не согласилась бы. То, что ты видишь, детка, это не боль. Это страх, просто страх. Мальчик напуган чем-то или кем-то, кто виноват в его смерти. Сейчас парень использует все свои силы, чтобы не увидеть того, что он уже пережил.

— Отпусти его, Минерва, — потребовала Симона.

Старуха посмотрела на нее так, словно Симона сказала нечто несуразное.

— Нет, детка. Остановиться сейчас — это лишь оттянуть неизбежное. — И Минерва улыбнулась. Почти с гордостью. — Он движется вперед.

— Он нужен мне сейчас, — умоляюще проговорила Симона. — Вы можете продолжить в другой раз.

— Нужен тебе? — с насмешкой спросила колдунья. — Зачем? Приносить тапочки?

Хейт с упреком воскликнула:

— Минерва!

— Не ругай меня, детка, — сказала старуха, села в кровати и откинулась на подушку. — Этого малыша надо освободить от пут, которые его удерживают. А наша молодая баронесса слишком много о себе воображает.

— Я хозяйка этого замка! — заявила Симона и сама удивилась, как искренне прозвучали ее слова. — И я требую, чтобы мой брат вернулся ко мне!

— Знаешь, милочка, я этого не потерплю, — сказала Минерва, поджала губы и отвернулась.

Симона знала, что не может покинуть Хартмур без Дидье. Не может, и все!

— Дидье! — обратилась Симона к призраку, кружащемуся под самыми балками. — Пойдем со мной!

Дидье замедлил движение и уставился на сестру блеклым, ледяным взглядом, в котором, однако, светилась немыслимая надежда. Симона побежала к двери.

— Пойдем, Дидье, все будет хорошо! — позвала она брата. — Уйдем отсюда вдвоем — только ты и я. — Голос Симоны звенел на высокой ноте. — Я… я буду тебе читать!

Призрак опустился вниз. В сердце Симоны вспыхнула надежда, но на полпути к двери Дидье вдруг остановился.

— No-o-on! — завыл он, дернулся и отлетел к потолку, словно привязанный к невидимой постромке.

— Отпусти его! — закричала Симона, не в силах совладать с горем. Она была готова броситься на Минерву и выцарапать ей глаза.

Хейт крепко взяла Симону за плечо:

— Остановись, Симона, остановись!

— Ты не понимаешь, он — все, что у меня есть, — рыдала Симона, вырываясь из крепких пальцев Хейт. — Где он? Дидье!

— Он поблек, — мягко объяснила Минерва. — Устал от борьбы, вот и все. Скоро он станет виднее.

Хейт осторожно положила руку на плечо Симоны:

— Почему бы тебе не вернуться в свою комнату, дорогая? День был тяжелым.

Откуда-то, все усиливаясь, долетал женский голос.

— О нет, — вздохнула Минерва, прикрыла глаза, подняла лицо к потолку и заговорила: — Иди с миром, Хандаар Годвин. Иди с миром, старый воин. Мы еще встретимся.

Крики в коридоре становились все громче, слышались чьи-то поспешные шаги. Застучали в дверь. У Симоны упало сердце, она тотчас поняла, что будет дальше.

— Баронесса! Баронесса! Леди Хейт! — закричали из коридора, а потом снова начали колотить в дверь.

Симона взглянула на Хейт, но та смотрела только на Минерву. Тогда Симона сама пошла к двери и распахнула ее. В коридоре стояла горничная Женевьевы Роза. Служанка горько плакала и ломала руки.

— Боже мой, баронесса! — сквозь слезы проговорила она. — Идите скорее! Лорд Хандаар… он очнулся и… Идите скорее!


Глава 22




Ник вбежал в большой зал, следом за ним — Тристан.

Чувствуя, как сердце колотится о ребра, Ник добрался до ложа Хандаара. Ивлин по-прежнему стояла на коленях возле отца, по ее щекам катились крупные слезы, но она улыбалась радостно, широко. Взяв руку Хандаара в свои ладони, она склонялась к нему, что-то шептала, потом слушала.

Глаза Хандаара были открыты. На фоне покрасневших белков ярко светилась синева радужки. Он явно пытался сфокусировать взгляд на лице дочери. Его губы шевелились, но слов Ник не слышал. Он упал на колени рядом с Ивлин и сумел разобрать:

— …твоя мама… очень горда… прекрасная девушка…

Ивлин не сводила с отца взгляда, улыбалась, но временами казалось, что она вот-вот расплачется.

— Я знаю, папа.

— …не надо было позволять тебе… — Хандаар с усилием втянул в себя воздух.

— Уитингтон… несчастлива там…

— Но ведь все хорошо. — Ивлин попыталась рассмеяться. — Скоро у меня все будет в порядке. Я останусь здесь, буду за тобой ухаживать. Клянусь, больше я тебя не оставлю! — Ник услышал, как с губ Ивлин сорвалось рыдание.

Хандаар ненадолго прикрыл глаза, но вскоре медленно приподнял веки.

— Ник? Где?

Ивлин схватила руку Ника с такой силой, что ногти даже сквозь рубашку впились ему в кожу, и подтолкнула, чтобы он попал в поле зрения Хандаара.

— Вот он, папа, видишь? — с неестественной веселостью произнесла Ивлин. — Поздоровайся с папой, Ник.

— Ханд… — Ник вдруг охрип. — Хандаар, расскажи про набег.

— Ник, — слабеющим голосом проговорил старый лорд. — С Обни все в порядке. Не бойся.

У Ника похолодело сердце. В толпе послышался тихий плач. Ник отстраненно подумал, что это мать.

— Хандаар, попытайся вспомнить. На Обни напали. Скажи, из какого они клана, чтобы я мог отомстить.

— Хорошо… все хорошо… — едва слышно выдохнул Хандаар.

Ник зажмурился. Неужели Хандаар умрет, так и не назвав имена врагов? Он сейчас в таком состоянии… Как же Ник сможет жить, если не отомстит? Да он готов пройти с огнем и мечом по всему Уэльсу!

Хандаар заговорил снова:

— …гал…

Ник так близко придвинулся к старику, что почувствовал запах тления, исходящий от его ран.

— Это был Донегал?

— Да, — выдохнул Хандаар, и его глаза закрылись.

Ник замер от ужаса:

— Хандаар?

Тристан опустился рядом с Ником. Ивлин тихонечко вскрикнула и зажала себе рот. Но старый воин снова открыл глаза и заговорил медленно, но очень четко.

— Пришли к нам. — Он с усилием вдохнул. — Дон… гал… с востока. — Еще один мучительный вдох. — Переодетые. Мы открыли… ворота. Не знали.

— О, Хандаар. — Нику казалось, что он сейчас заплачет. Рядом быстро-быстро читала молитвы Ивлин. — Я отомщу, Хандаар. Жизнью клянусь, что отомщу.

— Я знаю. — Сухие губы старика растянулись в слабой улыбке. — Ричард гордится… Я горжусь…

Ник почувствовал, как рука Тристана сжала его плечо.

— Ив, Ив, — позвал Хандаар и стиснул руку дочери.

— Я здесь, папа.

Глаза Хандаара нашли ее лицо.

— Чудесная девочка, — прошептал он. Из его горла вырвался булькающий звук, а из уголка глаза скатилась слеза. — Как люблю тебя…

Ивлин всхлипнула:

— И я люблю тебя, папа.

Глаза Хандаара на миг закатились, но потом снова впились в лицо Ивлин.

— Люблю… — И больше он уже не говорил.

— О! — простонала Ивлин. — Папа! Папа? — Ее отчаянный крик разорвал наступившую тишину.

Ник вскочил на ноги, стряхнув с себя руки Тристана. Толпа вокруг ложа Хандаара разом отшатнулась. У Ника задрожали губы. Ему показалось, что под ногами качнулся пол.

— Папа, нет! Нет! — кричала Ивлин, держа в ладонях лицо отца. — Папа, папа, посмотри на меня!

— Ивлин, — хрипло позвал Ник, но она продолжала трясти старика. Тогда он нагнулся и положил руку ей на плечо. — Ивлин, перестань! Он умер.

От его прикосновения Ивлин застыла, словно облитая ледяной водой. Через секунду она вскочила и с яростью бросилась на Ника, царапая по щекам и колотя его по груди.

— Ты, сукин сын! — вопила она. — Он любил тебя, а ты его убил! — Она продолжала колотить его.

Ник долго не мог поймать ее руки, наконец это ему удалось, и он прижал Ивлин к груди.

— Я ненавижу тебя, ненавижу! — Она отчаянно вырывалась из его объятий, но Ник крепко держал ее. Слова Ивлин причиняли ему больше боли, чем глубокие царапины на щеках, из которых сбегали струйки крови. — Я хочу, чтобы ты умер и горел в аду за все, что ты сделал!

Наконец голова Ивлин упала ему на грудь. Она в последний раз взвыла и обмякла в его руках.

Симона стояла в толпе вокруг смертного одра Хандаара. Слезы катились у нее по щекам. Она видела, как горюют люди вокруг, но сердце ее болело не только от этого несчастья. Она видела, как нежно обращается Ник с Ивлин, как близко к сердцу воспринимает ее горе. Но плакала Симона не от жалости к себе, а от сострадания к Нику. Она по себе знала, как тяжело терять того, кого очень любил и в чьей смерти тебя обвиняют. Ей казалось, она на себе чувствует боль Николаса.

В этот миг Симона поняла, насколько любит его. Сейчас ей было не важно, что сам он любит Ивлин. Николас привез Симону в Хартмур, показал ей, что значит счастье, пусть даже всего на несколько дней. Если уж ей не суждено прожить жизнь его женой, до последних дней даря ему всю свою любовь, она сделает для него то, что сможет.

Симона повернулась к стоящей рядом служанке Розе:

— Скажи, чтобы в спальню к барону доставили воду для ванны.

— Да, мэм.

Симона шагнула вперед. Николас словно почувствовал ее и повернул голову. Ивлин все еще плакала у него на груди, но глаза Ника словно сцепились со взглядом жены, и Симона ощутила, какая ненасытная скорбь вгрызается в его душу.

К сыну подошла Женевьева, взяла руку Ивлин и притянула ее в свои объятия. Ивлин подчинилась, обняла вдовствующую баронессу и зарыдала с новой силой.

Николас, бессильно опустив руки, стоял прямо перед Симоной.

— Ты узнал, кто разорил Обни?

Не сводя глаз с ее лица, он кивнул. Черные волосы подрагивали на его шее. Рот перекосился. Ник стоял в большом зале собственного замка, а вокруг торжествовала беда. Симона чувствовала, что это горе может его сломить.

Нельзя, чтобы воины видели его в таком состоянии.

Среди всеобщего горя только Тристан и Хейт сохранили присутствие духа. Хейт отдавала распоряжения служанкам — требовалось подготовить тело Хандаара к похоронам. Тристан приказал солдатам готовить погребальный костер. Утром Хандаара похоронят по воинскому обычаю, в ореоле рыцарской славы.

Симона глубоко вздохнула и, решившись, взяла Николаса за руку. К ее удивлению, он не только позволил это, но и сам вцепился в ее кисть. Симона потянула его к лестнице. Он послушно шагнул следом за женой.

Они молча шли по лабиринту коридоров. Изредка попадались слуги, кланялись, скорбно бормотали благословения. Ник ничего не замечал. Симоне приходилось бубнить благодарности за них обоих.

Едва войдя в дверь, Ник выпустил руку жены, прошел к огромной кровати, сел на край и уставился в пол. Симона, прислонившись к двери, долго смотрела на мужа. Что сделано, то сделано. Ей хотелось плакать при виде этого страшного отчаяния. Она вспомнила вечер в королевском дворце, когда впервые встретила Ника, красивого, беззаботного. Как он был уверен в себе!

Симона расправила плечи и взялась за дело. Достала из шкафа отделанный мехом халат мужа, подошла к кровати. Ник не шелохнулся.

— Милорд, — негромко позвала она, положила халат рядом с мужем, нагнулась и взялась за подол его рубашки. — Подними руки, — скомандовала Симона.

Он непонимающе посмотрел на нее, но подчинился. Симона мгновенно стянула с него рубашку.

Вскоре слуги принесли воду и наполнили ванну. Ник с халатом в руке удалился за ширму. За окнами началась гроза. По стенам метались отблески молний.

Симона зажгла свечи, откинула меховое покрывало, раздула пламя в камине.

Слуги ушли. Комната наполнилась мерцающим светом. Языки пламени из очага отражались в медных стенках ванны, из которой лениво поднимался пар, наполняя спальню ароматом сандала. За окнами шумел дождь. Симона задвинула засов на двери.

Когда она обернулась, Николас, запахнув темно-синий халат, выходил из-за ширмы. Симона быстро подошла к мужу, взяла за руку и повела к ванне.

Ник напрягся и оглянулся через плечо.

— Ты не хочешь уйти, пока я буду раздеваться? — хрипло спросил он.

Симона молча потянула халат с его плеч, и он упал к ее ногам. Ник ступил в воду.

Ник сидел в ванне, не шевелясь. Отблески пламени играли на его лице. Он молча смотрел на воду.

Сначала Симоне показалось, что он закашлялся. Ник обхватил колени руками и опустил на них голову. Его грудь мощно вздымалась. Снова послышался сдавленный звук. Симона поняла, что муж плачет. Она молча стояла у него за спиной, слезы рекой катились по ее щекам, а за стенами замка бушевала гроза.

Наконец Симона утерла слезы, взяла полотняную тряпку, обмакнула ее в воду и потянулась за мылом. Она терла спину Ника, а его тело сотрясалось под ее руками.

Мало-помалу Ник успокоился. Симона намылила его голову. Заглянув мужу в лицо, она увидела, что его глаза закрыты, ресницы слиплись от влаги, царапины от ногтей Ивлин горят ярко-красным цветом. Симона убрала волосы с его лба.

Ник открыл глаза и вопросительно посмотрел на жену.

— Откинься назад, — тихонько распорядилась она.

Он подчинился. Симона опять взяла мыло и начала мыть все его тело, стараясь не встречаться с мужем взглядом, чтобы Ник не прочел в ее глазах ту любовь, что полыхала в ее сердце. Этой ночью Симона не позволит жалеть себя.

Она терла его длинные мощные руки, мускулистую грудь, живот. Дыхание Николаса стало тяжелым. Симона почувствовала, что у нее на лбу и на верхней губе выступают капельки пота. Она снова обмакнула тряпицу и отошла к изножью ванны, чтобы заняться коленями и ступнями, все время ощущая неотступный взгляд Ника.

Потом Симона взяла льняную простыню и протянула ее мужу. Не отводя взгляда от ее лица, Николас встал в каскадах падающей воды, шагнул из ванны и потянулся к простыне, но Симона быстро отскочила, зашла ему за спину, привстала на цыпочки и начала растирать его плечи, спину, грудь, живот, скульптурные ягодицы, ноги. Потом отбросила мокрое полотенце на стул, снова взяла Ника за руку и повела к приготовленной кровати.

Ник забрался в нее, Симона подоткнула вокруг него одеяло и собралась уйти, но он схватил ее за руку.

— Ты не останешься со мной, Симона? — устало спросил он.

Сначала она решила, что Ник спрашивает, останется ли она в Хартмуре, но потом поняла, что он имеет в виду «останешься на ночь». В первый раз за все время Ник просил Симону об утешении. Разве она могла ему отказать?

Она робко улыбнулась, обошла кровать, сбросила с себя платье и туфельки и в одной тонкой рубашке нырнула к Нику под одеяло.

Он притянул ее к себе, спиной прижал к своей груди. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь его объятиями.

— Спасибо тебе, родная, — прошептал Ник ей в волосы.

«Глупая, глупая Ивлин», — думала Симона, стараясь не расплакаться от нежности, звучащей в голосе Ника.

— Ник, ты не виноват в смерти Хандаара.

Он замер.

— Ты… ты просто жалеешь меня.

— Это правда.

Ник долго молчал.

— Симона, — начал он. — Я теперь отвечаю за леди Ивлин. Я…

— Я знаю, — прервала его Симона, стараясь запомнить его запах, прикосновение рук, уют и надежность объятий. — Мы все должны действовать так, как велит честь.

Если ее ответ и показался Нику странным, то он ничего не сказал. В комнате было тихо, только потрескивали поленья в камине. Ник тихонько поцеловал ее в плечо.

— Я рад, что ты сегодня со мной. После… после похорон Хандаара мы отправимся в поход.

Но Симона не могла поддерживать такой тягостный разговор. Когда он вернется, она уже будет на пути во Францию.

— Давай не будем говорить об этом, Ник, — прошептала она. — Ну пожалуйста. — И почувствовала, что он кивнул.

Через какое-то время его дыхание стало спокойнее и глубже. Симона поняла, что он заснул.

— Я люблю тебя, Ник, — прошептала она. — Как это печально.


Глава 23




Николас вывел отряд из Хартмурского замка еще до рассвета. Рядом скакал Тристан. За их спинами поднимались кольца дыма от догоревшего погребального костра Хандаара, черные хлопья темным налетом легли на лица воинов.

Дождь прекратился, оставив в воздухе ледяную кристаллическую пыль. Чувствовалось, что скоро пойдет снег. Воины двигались медленно, в удивительной тишине, их было немного — меньше трех сотен. Лошадиная сбруя и копыта были надежно обернуты тряпками, чтобы лязг и цоканье не выдали приближение отряда к границе. Перед самым рассветом отряд пересечет реку Уай и внезапно набросится на деревню Донегала.

Ник никак не мог выбросить из головы мысли о часах, проведенных с Симоной. Его сердце билось ровно и мощно — Симона принадлежит ему. Она так самозабвенно, так нежно утешала его после смерти Хандаара. Ник был потрясен. Он плакал в ее присутствии! Щеки горели до сих пор от стыда. Но Симона не смотрела на Ника ни с жалостью, ни с презрением.

Он ясно сказал ей, что на нем теперь лежит ответственность за Ивлин, и Симона поняла. Он испытал облегчение оттого, что между женщинами не будет трений до тех пор, пока не определится будущее Ивлин. Если она захочет вернуться в монастырь, так и будет. Если не захочет, он своей властью освободит Ивлин и найдет ей мужа, который станет о ней заботиться.

Его сжигал стыд за свое поведение в последние несколько месяцев. Да, Ник любил Ивлин, но он не был в нее влюблен. Никогда не был. Хандаар как-то сказал ему, что тут есть разница, и вот теперь, продвигаясь к границе, где ждал бой, Ник это понял.

Он любил Симону, любил свою жену. Он отомстит Донегалу и вернется в Хартмур другим человеком. Теперь ничто не помешает их счастью. Пожалуй, Ник даже сможет привыкнуть к призраку маленького братца Симоны. С ним веселее.

Но беззаботное настроение барона Крейна вскоре рассеялось.

— Ник, надо остановиться, — сказал Тристан.

— Руины Обни как раз за тем холмом, брат. — Ник придержал Великолепного и приблизился к Тристану.

— Ник, — настойчиво продолжал Тристан. — Я считаю, ты должен передумать.

Но Тристану не удалось изложить свои соображения, потому что совсем рядом с подковой Великолепного в раскисшую землю воткнулась стрела с пылающим оперением.

Разведчики слишком поздно заметили опасность.

— Сэр, впереди!

Ник поднял глаза. По гребню холма тянулась плотная цепь факельных огней — не менее трех сотен, решил Ник. Не задержи его Тристан, Великолепный сделал бы еще несколько шагов, и та стрела закончила бы свой полет у Ника в груди.

Он развернул лошадь навстречу своему отряду. Глухой звон мечей, перестук стрел вливали огонь в кровь Ника. Впереди ждала битва.

— Слушай мою команду! По местам!


Еще не открыв глаза, Симона поняла, что Ник ушел. Кровать словно давила на нее своей пустотой, но отчаяние не успело проникнуть ей в кровь — в дверь постучали.

— Войдите! — крикнула она и натянула одеяло повыше.

В своем монашеском одеянии в дверь вошла Ивлин Годвин. Симона словно окаменела. Как смеет Ивлин входить сюда? Омрачать своим присутствием драгоценную ночь, которую Симона провела с Ником? Неужели Ивлин собирается выкинуть вещи Симоны прямо сейчас, пока Николас в походе?

— Леди Симона. — Ивлин присела в легком реверансе. Ее глаза обежали комнату, замечая все мелкие подробности совместного бытия: брошенное платье Симоны, ванну с остывшей водой, оплывшие свечи.

«Пусть смотрит, — думала Симона, — пусть смотрит и думает что хочет».

— Что случилось? — холодно спросила Симона. — Зачем вы пришли… сестра? — Она прижала покрывало к груди и села на край кровати.

Бледное лицо Ивлин помрачнело.

— Ивлин, миледи. Зовите меня Ивлин. — Она сделала нерешительный шаг к Симоне. — Я пришла извиниться за свое поведение. Я не знала, что Ни… что барон женился, и непростительно оскорбила вас. Но я прошу вас учесть обстоятельства и проявить милость.

Симона смотрела на Ивлин, понимая, что следует ее успокоить. В конце концов, она ведь тоже любит Николаса! Но все же не так! Не так, как Симона. Иначе бы никогда его не покинула.

Симона поднялась с кровати и прошла к сундуку, где хранились вещи ее матери. Откинув крышку, она достала монетку и сердцевидный ключик, положила их на ладонь. Ивлин, прерывая неловкое молчание, продолжала свои объяснения.

— Я не могу не чувствовать, что виновата в том… что случилось в Обни, — шепотом закончила она. — Если бы я не сбежала в монастырь…

— Если бы вы не сбежали, — прервала ее Симона, сжимая в руке два маленьких металлических предмета, — вы были бы сейчас на моем месте, ведь так?

Ивлин побелела как мел, а Симона ощутила укоры совести. Но ее собственное горе и гнев не позволяли ей считаться с горем Ивлин. Да, она потеряла отца и дом, но разве с ней, с Симоной, случилось не то же самое? И с чем еще ей придется расстаться?

Не помня себя от отчаяния, она швырнула ключ и монету в Ивлин. Вещи со звоном покатились по дубовому полу.

— Я прочитала ваши письма, — прошипела Симона. Несколько секунд они смотрели друг на друга и понимали друг друга без слов.

— Вы ведь его любите? — спокойно спросила Ивлин.

— Забирайте свои вещи и не попадайтесь мне на глаза, святоша! — с тихой яростью прошептала Симона. — Вы его скоро получите. Какое вам дело до моих чувств?

Ивлин нагнулась, чтобы подобрать ключик и монетку.

— Леди Симона, я вовсе не собираюсь… — начала Ивлин, протягивая к Симоне дрожащую руку. — Пожалуйста…

— Уходите! — Симона указала на дверь. — Оставьте меня в покое.

Ивлин отшатнулась к стене.

— Простите меня, леди Симона, — прошептала она. — Пожалуйста. — И через секунду исчезла за дверью.

Симона вцепилась себе в горло, пытаясь сдержать рыдания.

Простить? Простить ее? Глупость Ивлин довела Ника до отчаяния. Хандаар остался один в Обни. А сейчас Ник, возможно, уже сражается, и неизвестно, вернется ли он домой. Простить ее, если именно Симона должна спасти Николаса и Женевьеву от своего отца и дать Ивлин то, к чему та стремится и чего не заслуживает?

Симона выпустила из рук покрывало, подошла к сундуку и вынула алое платье с черной отделкой.

Она исправит положение, разрубит кровавый узел, связавший ее и Ника через Женевьеву и Армана. Прямо сегодня.


Симона увидела, что леди Женевьева поворачивает за угол коридора. Сердце девушки билось, как барабан перед боем. Нельзя поддаваться страху.

— Леди Женевьева! — позвала Симона и побежала. — Миледи, подождите.

Женевьева тотчас обернулась и улыбнулась, узнав невестку:

— Доброе утро, Симона. Ты хочешь со мной позавтракать?

— Нет, — запыхавшись, ответила Симона. — Мне надо с вами поговорить. Срочно.

— Вот как? — Женевьева покачала белокурой головкой. Ее глаза припухли и были воспалены. Ночь, проведенная в приготовлениях к похоронам Хандаара, далась вдовствующей баронессе нелегко. — О чем?

Симона стиснула кулак, в котором держала листок бумаги, и Женевьева непроизвольно опустила на него глаза.

— Леди Женевьева, вам грозит опасность, — выпалила Симона. — Но я думаю, вы об этом уже знаете, да?

— Опасность? Но почему, Симона? Уверяю тебя, мне неизвестно, какая…

— Я знаю, что вы были замужем за моим отцом. Знаю, что именно он отнял у вас Тристана. — Слова падали, как камни. В пустом коридоре стояла тишина. Лицо Женевьевы стало белее снега. — Знаю, что вы считали, будто убили его во Франции.

Женевьева сделала шаг к Симоне, тонкими пальцами схватила ее за плечо и яростно зашептала:

— Симона, вам следует осторожнее высказывать свои подозрения.

Симона покачала головой и протянула ей лист бумаги:

— Тогда скажите мне, что я не права.

Женевьева долго смотрела на документ, наконец выхватила его из пальцев Симоны, развернула, прочла и горестно вздохнула:

— Ах, если бы я ударила его посильнее…

Симона почувствовала, что у нее начал дрожать подбородок. Она испытала странное облегчение оттого, что зло наконец было названо по имени.

— Он пришел за вами, — бесстрастно проговорила она. Женевьева кивнула, быстрым взглядом окинула коридор.

— Я расскажу вам, что знаю. Давайте пойдем ко мне, там нас никто не услышит.

Они взялись за руки и вернулись в крыло, где располагались хозяйские покои.

— Мне очень неспокойно, леди Женевьева, — зашептала Симона, не в силах больше держать при себе свои мрачные подозрения. — Николаса нет. Кто защитит вас, если Арман…

— Не думайте об этом, дорогая, — сказала Женевьева. Они уже подошли к покоям вдовствующей баронессы. — В Хартмуре мне ничто не грозит. Николас оставил стражу, а Арман один. Всего один человек, к тому же сумасшедший.

Но Симону эти слова не успокоили.

— Когда Николас узнает, он меня возненавидит, — прошептала она.

Женевьева устало улыбнулась и на миг привлекла Симону к себе.

— Нет, дорогая. Мне надо было самой все ему рассказать. — И Женевьева распахнула дверь своей спальни.

Симона последовала за ней в комнату и слишком поздно заметила метнувшуюся тень. Дверь тихонько закрылась.


Николас не мог не узнать светловолосую голову начальника своего отряда. Целая армия всадников волной накатывалась на него из долины, Рэндалл выполнил свой долг, и выполнил хорошо.

Рэндалл и один из гвардейцев короля оторвались от строя и галопом преодолели подъем. Ник испытал мрачное удовлетворение, видя, что на востоке не менее полутора сотен королевских воинов смешались с его отрядом. Первым заговорил Рэндалл.

— Сколько их? — спросил он и мотнул головой на запад. Ник проследил за его взглядом. День был в разгаре, факелы не горели. Вершина холма была пуста.

— Сотни три.

Рэндалл лукаво усмехнулся:

— Победа будет быстрой, милорд. Вместе с отрядом короля у нас больше четырех сотен.

— Это хорошо, — согласился Ник, все еще вглядываясь в горизонт. — Добрый рыцарь! — Ник развернул коня к гвардейцу.

— Да, сэр.

— Возьмите своих людей и скачите в Уитли. Там по обвинению в предательстве арестуйте лорда Уоллеса Бартоломью. Он и его люди отказались от битвы, хотя знали, что она неизбежна. Доставьте его в замок Вильгельма и скажите, что после битвы я сам явлюсь и предъявлю обвинения.

— Милорд! — воскликнул королевский рыцарь. — Вы не желаете, чтобы мы сражались с вами бок о бок?

— Вы сами сказали, что победа будет легкой. А я хочу разгромить Донегала с теми людьми, чьи земли и дома они разорили. — И Ник, не раздумывая, обратился к Тристану: — Что скажешь, брат?

Тристан без колебаний согласился.

— Как прикажете, лорд Николас. Удачи вам, сэр. — Рыцарь поклонился, развернул лошадь и поскакал к своим людям.

Рэндалл спросил:

— Сэр, готовить отряд?

— Да, — ответил Ник. — Как только королевские воины уйдут, выстрой наших по гребню холма. Я хочу, чтобы эти негодяи увидели, какой ад они навлекли на свою голову.

Рэндалл ускакал. Ник повернулся к брату:

— Благодарю, Тристан, что поддержал меня перед людьми короля.

— Я всегда тебяподдерживаю, Ник. Возможно, не всегда соглашаюсь с твоими решениями… — Он не стал заканчивать фразу, а соскочил с коня и стал проверять упряжь.

Ник фыркнул:

— Ты вечно со мной споришь, сомневаешься в моих способностях.

— В способностях не сомневаюсь, а в здравости суждений — бывает.

— Ты даже убедил Вильгельма, чтобы он заставил меня жениться, — сказал Ник, пропуская мимо ушей слова брата.

Тристан остановился и вопросительно посмотрел на Ника:

— Ты сожалеешь, что леди Симона стала твоей женой?

Ник посмотрел ему прямо в глаза:

— Нет.

Тристан ухмыльнулся и промолчал.

— Но дело не в этом, — продолжал настаивать Ник. — Ты ведешь себя так, как будто я не способен отличить черное от белого.

Тристан вздохнул и спросил:

— Ник, ты помнишь, как мы впервые встретились?

Ник поправил ворот кольчуги.

— Ну, разумеется.

— Дело было накануне такой же битвы, какая предстоит нам сейчас, — заговорил Тристан. — Я знал о тебе не больше, чем мы сейчас знаем об этих валлийцах. Я мог бы отказаться от твоей помощи. Откуда я мог знать, что ты меня не обманешь? Честно говоря, я и нашей матери тогда не верил.

— Но ты ведь знал, что мы братья.

— Знал. — Тристан натянул латные рукавицы, — И твои люди соединились с моими. А когда я хотел пойти на риск и этим подвергнуть опасности леди Хейт, именно ты остановил меня.

Ник неразборчиво рыкнул и стал отвязывать от седла шлем.

— И я ведь не бросился на тебя за то, что ты вмешался. Не упрекал за недостаток веры в мои сомнительные суждения.

— Это другое дело, — проворчал Ник.

— Разве? — Тристан натянул шлем на голову. — Я перед тобой в долгу, брат, и буду выплачивать долг, нравится это тебе или нет. Ты помог мне вернуть мои владения, жену, семью. И я прослежу, чтобы ты сохранил все, что у тебя уже есть.

Ник мотнул головой и вскочил в седло Великолепного. Что толку спорить? И честно говоря, искренняя речь брата тронула его до глубины души. Возможно, Тристан все же не считает его полным неудачником? Странно только, что Тристан, советник короля Вильгельма, уверенный в себе рыцарь, считает себя в долгу перед ним, Ником…

Братья развернулись лицом к границе Уэльса. Земля у них за спиной дрожала от мощной поступи боевых коней хартмурских воинов.

— Похоже, скоро у тебя будет возможность вернуть мне свой долг, брат. Считай, сколько врагов перебьешь. Могу поспорить, я убью в три раза больше. Если больше окажется у тебя, считай, что мы в расчете.

Тристан расхохотался:

— Договорились. Только считай лучше. Ты ведь не силен в цифрах. Может, в конце ты окажешься в долгах как в шелках.

Подошел хартмурский отряд. В тот момент Ник и представить себе не мог, какую страшную цену заплатит за это сражение его брат.

Глава 24




Если бы у Симоны была хотя бы минута, чтобы оценить положение, она, возможно, действовала бы по-другому. Но удар, нанесенный в висок Женевьеве, поверг ее в панику. Кто-то обхватил Симону за талию, чья-то грязная рука зажала ей рот, мешая кричать.

Симона брыкалась, кусалась, отбивалась от невидимого противника, а в это время Арман, с притворной грустью глядя на потерявшую сознание Женевьеву, насмешливо ворковал:

— О, Женевьева, любовь моя, прости.

Правый глаз Армана дергался и временами совсем закрывался. Лицо перекосилось в нервной судороге. Волосы висели липкими прядями, спадая на ворот грязной рубахи. Он выглядел так, как будто несколько дней спал под забором. Наконец отец обратился к Симоне, но его слова мало ее успокоили.

— Порция? — с ужасом прошипел он, но тут же очнулся. — А, Симона! Ты так на нее похожа в этом платье. Я прямо испугался. — И он расхохотался так, словно произнес нечто крайне остроумное.

Симона прекратила сопротивляться, но чувствовала дурноту от обхвативших ее чужих рук. Во рту скопилась слюна, глаза слезились, из носа потекло. Она боялась, что ее вырвет, если не удастся вздохнуть полной грудью.

Арман глумливо зашептал:

— Ты обещаешь вести себя тихо, если я велю Элдону отпустить тебя?

Симона кивнула.

— Отпусти ее, — по-французски скомандовал Арман.

Симона развернулась и увидела толстого здоровяка в вонючем и грязном тряпье.

— Ты должна простить его некоторую нечистоплотность, — хихикнул Арман. — Он прятался за конюшнями, практически в навозной куче. Ждал подходящего момента.

— Я знаю, что ты сделал, отец! — задыхаясь, проговорила Симона. — Знаю! Как ты мог? Как ты мог так поступить с ней и с невинным ребенком?

Одним гигантским прыжком Арман подскочил к дочери и ударил ее по лицу с такой силой, что она отлетела к стене и упала на пол. Из носа потекла кровь. Арман стоял над дочерью и трясся всем телом. Дергались все мышцы лица, искажая его до неузнаваемости. Сейчас он выглядел тем, кем был, — сумасшедшим.

— Прикуси язык, Симона, иначе я его вырву! — с видимым усилием понизил голос Арман и мотнул головой, словно пытаясь вернуть мыслям ясность. Он встал над Симоной на четвереньки, и она вскрикнула от страха. — Я н-не знал, что мальчишка в тот день был в конюшне. Ты, ты, ты должна была отвезти его в Бовиль, далеко, далеко от того, что я собирался сделать! Ты убила его!

Сначала Симона не могла понять смысла его слов. Сама она говорила о Женевьеве и маленьком Тристане. Но тут ее осенило, и страшная правда комом застыла у нее в горле. Симона задыхалась.

Это Арман устроил пожар, в котором погибла ее мать. И маленький Дидье. Ее отец — убийца.

Сейчас Арман схватил ее здоровой рукой и стал трясти, неразборчиво бормоча:

— М-м-мальчик был моей единственной плотью и кровью! Никогда, никогда, никогда бы я не тронул ни одного волоска с его головы! Мой мальчик! М-м-мой!

Он отбросил Симону на пол и поднялся с колен. Симона только сейчас до конца осознала, что он ей сказал.

— Дидье был… он был твоей единственной плотью и кровью?

— Да, да, да! Да! — крикнул Арман. — Я-то думал, что ты и сама уже догадалась. Ты ведь считаешь себя такой умной! Я едва пришел в сознание, когда меня обвенчали с этой шлюхой, твоей матерью. Могу только догадываться, как этот гнусный торговец, этот мерзкий слизняк Рено заполучил ее. Вот почему она так хотела обвенчаться со мной. Семья не позволила бы ей выйти замуж за простолюдина, но тут она забеременела. Ее бы вышвырнули из Сен-дю-Лака! Дали бы по толстой заднице — и прощай.

— Дядя… — Симона сглотнула. Нет, больше не дядя. — Жан — мой отец?

— Ну, точно не узнаешь. — Арман пожал плечами и хмыкнул. — Одно могу сказать, твой отец не я. Когда ты родилась, я был едва живой.

Силы оставили Симону, она прикрыла глаза. В голове билась одна мысль: «Слава Богу, слава Богу, он мне не отец».

И тут послышался шорох пергамента и удовлетворенный смех Армана. Симона поняла, что он нашел брачный договор ее матери.

— Ага! — рокотал Арман. — Ну, Симона, мерси. Я знал, что и от тебя может быть польза. Знаешь ли, она ведь пыталась меня отравить, — зашептал Арман, как будто доверяя ей страшную тайну. — Твоя шлюха-мать. Она совсем обо мне не заботилась после того, как… — Арман оглянулся на Женевьеву и скривился, как будто слова причиняли ему боль. — …после несчастного случая со мной. Она думала, я умру. А я не умер! — Он горделиво взмахнул кулаком и замолчал, пережидая судорогу, исказившую его лицо. — Когда я пришел в себя, я даже не знал, кто она такая. А когда понял, что мы женаты, подумал, что она моя союзница. — Он закинул голову и захохотал. У Симоны мурашки побежали по спине от этого скрежещущего звука. — Я быстро догадался, что она хочет моей смерти. Я притворялся, что слабее, чем был, и ночью тайком ходил по замку.

Арман опустился на одно колено и нежно погладил волосы Женевьевы.

— Но к тому времени Порция узнала о вас, миледи. Она стала прятать деньги, увозить их из Сен-дю-Лака, чтобы у меня не было средств искать вас, миледи. О, любовь моя, разве я мог это допустить? Конечно, не мог. У меня уже был сын, Женевьева. Вместо твоего.

Симону охватил настоящий ужас, когда она поняла, как сильно повредился умом Арман дю Рош.

— Что ты собираешься с нами сделать? — спросила она.

— «С нами»? — Арман изобразил непонимание. — «С нами» — ничего, маленькое отродье шлюхи. На берегу меня ждет корабль. Моя прекрасная невеста и я — мы вернемся во Францию. Я верну королю его деньги, и остаток дней мы с Женевьевой будем заниматься любовью в Сен-дю-Лаке.

— Но Женевьева не твоя жена, — прошептала Симона.

— Жена, жена, — расплылся в довольной улыбке Арман. — Нас поженили, и мы легли в одну постель до того, как… — Он показал на шрам у себя на голове. — Ну, ты понимаешь. А теперь, когда ее муж и моя жена отошли в лучший мир, — он подмигнул Симоне, — можно считать, что ничего не было, не было этих лет.

— А я? — Симона пыталась не поддаться панике, которую внушило ей это безумное объяснение. — Что ты сделаешь со мной, па… Арман?

Арман почесал затылок и задумчиво посмотрел на Симону:

— Конечно, я не могу оставить тебя здесь. Ты поднимешь тревогу, натравишь на меня Фицтодда. И не могу взять тебя во Францию, чтобы ты своими сказками отравила моей невесте медовый месяц. — Он шмыгнул носом. — Значит, ты отправишься с нами на берег. Как только мы выйдем в море, можешь ползти к своему барону и рассказывать ему все, что хочешь. — Он подмигнул ей еще раз. — Или я могу взять тебя с собой в море и вышвырнуть за борт.

Симона похолодела. Арман может быть сумасшедшим, но хитрости у него не отнять. Если они с Женевьевой вернутся во Францию, то окажутся под защитой французского короля и французского закона. Николас не сможет до них добраться. Надо согласиться с планом Армана, надеясь, что Николас вернется вовремя, сумеет найти их след и обнаружить спрятанный корабль Армана.

— Я не буду тебе мешать, если ты не причинишь вреда леди Женевьеве, — сказала Симона.

— Причинить вред леди Женевьеве? — Арман состроил оскорбленную мину. — Глупая девчонка! Я никогда, никогда этого не сделаю. И уверен, что ты не сможешь мне помешать. — Он встал с пола. — Ибо если ты только попробуешь, я тут же тебя убью. — Он оскалился в чудовищной улыбке и повернулся к своему отвратительному помощнику: — Пора, Элдон.

Симона вскрикнула от ужаса, когда он сорвал со стены гобелен, тот самый, на котором изображалось детство Николаса. Она-то надеялась, что Арман станет ждать ночи и кто-нибудь сможет их найти.

— Ты возьмешь эту. — Он указал Элдону на Симону.


С Донегалом все получилось не так гладко. Когда воины Ника построились в боевой порядок и поднялись на гребень, перед ними открылся вид на более чем две сотни вооруженных валлийцев. У Ника засосало под ложечкой, он на мгновение усомнился, правильно ли поступил, отослав королевских гвардейцев.

Численность отрядов была почти равной.

Тристан словно прочитал его мысли:

— Ничего не поделаешь, брат. Мы победим.

Подъехал Рэндалл:

— Будут еще указания, милорд?

Несколько мгновений Ник наблюдал, как строятся валлийцы. Ему вспомнилась улыбка Симоны, ее запах, мягкость ее рук. Да, они победят, потому что дома его ждет любовь. И, целая жизнь. Он посмотрел в глаза Рэндаллу:

— Деритесь, как черти!

— Есть, сэр. — И рыцарь поскакал к своим людям. Ник развернул Великолепного к отряду и поднял меч.

Ряды подровнялись, послышался свист вынимаемых из ножен мечей. Ник дождался, пока все воины, как один, стали в ту же позу, что и их предводитель, набрал полную грудь воздуха и закричал:

— За Обни!

Крик подхватили сотни глоток. Им вторил пронзительный звук рога. Ник ощутил, как кровь застучала в ушах, развернул Великолепного и рванулся к границе.


Женевьева пришла в себя настолько, что смогла самостоятельно сидеть на лошади, привязанной позади лошади Армана. Он связал баронессе ноги, справедливо подозревая, что при первом удобном случае Женевьева попытается сбежать, но оставил свободными руки — такова уж была причуда поврежденного разума. Иногда Женевьева качалась в седле, вызывая у Симоны беспокойство, но Арман постоянно оглядывался, чтобы проверить состояние пленницы. Как ни странно, но ее вид доставлял ему очевидное удовольствие.

Симоне не оставили и этой свободы. Под длинным плащом руки и ноги были крепко связаны, но не это ее заботило. Она не могла не думать о Николасе. Жив ли он? Не ранен ли? Победил ли валлийцев? Перед глазами вставали страшные картины, но Симона отгоняла мрачные мысли. Она должна верить, что Ник вернется в Хартмур живым и невредимым.

После обеда погода улучшилась. Подул свежий ветер, разогнал тучи, и появилось солнце. На лесной дороге они не встретили ни одного путника. Слышался лишь шорох осенних листьев и веселый щебет каких-то птиц. Наконец Женевьева прервала молчание:

— Арман, как… как ты нашел меня?

Арман долго молчал, и Симона уже решила, что он не станет отвечать, а когда дю Рош заговорил, то не ответил, а задал собственный вопрос:

— Любовь моя, ты помнишь ту ночь, когда мы впервые встретились?

Женевьева, запнувшись, ответила:

— П-помню.

Арман ухмыльнулся:

— А я думаю — нет. Ты была так очарована молодым виконтом, что не обращала на меня никакого внимания.

Женевьева оглянулась на Симону: «Слушай, и ты узнаешь то, что я не успела тебе рассказать». Арман продолжал:

— Ты была неотразима. Я никогда не видел таких золотых волос, мягких, как шелк. Таких синих, синих, синих глаз. — Он вздохнул, все его тело передернулось. — Клянусь, я влюбился в тебя в тот же вечер. Когда нас представили друг другу, ты была со мной очень любезна. Но кто я был такой? Просто дворянин, без титула и без тех богатств, которыми обладал твой возлюбленный. — В голосе Армана послышалась горечь. Плечи его задергались с новой силой. Он оглянулся на Женевьеву. Симону поразило его искаженное злобой лицо. — Это он отец твоего сына?

Женевьева вскинула голову:

— Он.

Арман отвернулся.

— Когда мы через несколько месяцев встретились, дела мои уже поправились. Твой виконт отсутствовал. Должно быть, ты помнишь как раз этот случай.

— Да, в доме моих родителей. Тебя привел отец.

— Точно. — Арман явно обрадовался, что Женевьева вспомнила эту встречу. — Ты была уже в том возрасте, когда родителям хочется выдать дочь замуж. Я был самоуверенным и очень настойчивым юнцом. Я говорил твоему отцу, что сумею разбогатеть на королевской службе. — Арман снова оглянулся. На сей раз его лицо озарилось счастливой улыбкой. — В тот вечер на тебе было платье цвета золота. Ты светилась как солнце… — Он развернулся. — Я был на седьмом небе, когда твой отец позволил мне свататься, но только после того как я заработаю состояние. И ты смотрела на меня благосклонно.

— Смотрела, — призналась Женевьева. — Мой отец был человеком жестоким, и рука у него была тяжелая. Конечно, в то время я возлагала надежды на другого, но он скоро должен был жениться, а я так хотела избавиться от отцовской власти.

— Ясно, — пробормотал Арман. — Теперь я понимаю твое поведение. Но и ты должна понять, почему я пришел в такой гнев, когда вернулся.

— Тебя не было девять лет, Арман.

— Это не моя вина! — взревел он с такой силой, что птицы поднялись в воздух и беспокойно закружились над лесом. — Я… я был… — Он замотал головой. — Я рисковал жизнью, пытаясь заработать столько денег, чтобы твой отец отдал мне твою руку.

— Я не вышла замуж.

— Потому что тот хлыщ отказался от тебя и от твоего сына. — Арман обернулся и ткнул в нее пальцем, потом остановил коня и преградил Женевьеве дорогу. — Ты легла с ним, надеясь, что он женится на тебе, а не на другой.

— Я была молода, думала, что, может быть…

Хлестким ударом по щеке он прервал ее объяснения.

Симона вскрикнула от ужаса. Арман бросил на нее злобный взгляд.

— Маленькая потаскуха! — Он развернул коня и снова поскакал вперед, потом оглянулся и глумливо спросил: — Любовь моя, как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — вскинула голову Женевьева.

У Симоны выступил холодный пот. Этот человек явно был сумасшедшим. Он потерял всякий контроль над собой и в таком состоянии легко мог убить любую из них.

— Все сложилось очень удачно, — как ни в чем не бывало продолжал Арман. — Из-за твоего легкомыслия твой отец был рад от тебя избавиться. Никто, кроме меня, не хотел на тебе жениться. Я пошел даже на то, чтобы смыть пятно позора с твоего щенка.

— Его зовут Тристан! — гневно выкрикнула Женевьева. — Ты украл его у меня!

— А ты украла мои д-деньги!

— Это были мои деньги! — обвиняющим тоном проговорила "Женевьева. — Я думала, мой сын мертв. Я думала, что и ты мертв.

— Ну, на самом деле это были деньги короля. — Арман оглянулся. — Успокойся, женушка, а то ты подурнеешь. А ведь ты меня чуть не убила, а твоего сына тебе вернули. Я встречал его в Лондоне, хотя не знал, что это он. Настоящий бык.

Женевьева молчала. Симону потрясло, как хладнокровно говорит Арман о похищении Тристана.

— Когда король узнал… о моих неприятностях, в его сердце проснулось сострадание и он женил меня на Порции Сен-дю-Лак. Ее родители недавно умерли, и поместье должно было отойти короне, если бы она не вышла замуж. В обмен на сохранение поместья в семье король возложил на нее заботу обо мне. Я тогда не знал, что она была уже беременна от простого торговца Жана Рено. Похоже, такая уж моя судьба — жениться на беременных. Что касается ничтожных сумм, которые мне выделяла Порция, то я на эти деньги объехал всю Европу, разыскивая тебя, любовь моя. Однако напрасно. Но наконец, — Арман выразительно поднял вверх палец, — судьба улыбнулась мне. Как-то я проводил вечер в таверне, и один старый морской бродяга рассказал о самой красивой женщине, какую он когда-либо видел, — «волосы из золота, глаза как тропическое море». Я сразу понял, что это вы, любовь моя. И узнал, куда вы сбежали.

— Но откуда ты узнал, где меня искать, — настойчиво спросила Женевьева. — Как узнал о Николасе? После того как я вышла замуж за Ричарда, я почти не выезжала из Хартмура, не бывала в Лондоне.

— Уверяю тебя, просто удачное совпадение, — ухмыльнулся Арман. — Когда Симона вышла замуж за барона Крейна, я понятия не имел, что ты его мать. Выяснилось это уже после их отъезда из Лондона. Я бросился следом, чтобы убедиться, чтобы увидеть тебя, моя незабвенная любовь. — Он вдруг остановил лошадь. — Вот мы и приехали. Подходящее место.

Симона была так захвачена страшным рассказом Армана, что сквозь деревья не сразу разглядела суровые стены Уитингтонского монастыря. Она помнила, что сразу за цепью деревьев находится трактир, но до него далеко. Добежать туда не получится.

Арман спешился и помог спуститься Женевьеве.

— Здесь мы отдохнем, а ночью проедем через деревню и отправимся дальше.

Элдон бесцеремонно стащил Симону с лошади и прислонил ее к ближайшему дереву. Арман шутовски поклонился Женевьеве:

— Мы с Элдоном позаботимся о пропитании. — И он присоединился к Элдону, который уже собирал сучья для костра.

— Арман, — позвала Симона. — Нельзя ли мне сбегать в лес, мне нужно.

— Ну нет, маленькая змея. Когда мы разведем костер, то сопроводим тебя. Деревня слишком близко, нельзя подвергать молодую девушку опасности. — И Арман гаденько хихикнул.

Симона оглянулась на Женевьеву. Баронесса выглядела ужасно — на лице запекшаяся кровь, волосы взлохмачены. Женевьева и сама казалась сумасшедшей.


Хейт вошла в спальню Минервы с Изабеллой на руках. Минерва спала среди разбросанных подушек. Хейт поразило, какая она маленькая и хрупкая. Две толстые восковые свечи разгоняли вечерний сумрак. Краешком глаза Хейт заметила, как полупрозрачный серый призрак Дидье бросился к ней из-под потолка. Она инстинктивно подняла руку, чтобы защититься. Серебристое облачко снова отлетело в дальний угол. Хейт облегченно вздохнула, чувствуя, как колотится сердце.

Изабелла захныкала.

— Тише, малышка, тише, — рассеянно проворковала Хейт, подошла к кровати и тронула Минерву за плечо. — Минерва, — шепотом позвала она. Старуха зашевелилась и что-то забормотала по-гэльски. — Минерва!

Колдунья с трудом открыла глаза.

— Что такое, племяшка? Парень меня совсем вымотал.

— Я знаю, прости, — сказала Хейт, стараясь не терять самообладания. — Ты не видела леди Симону и леди Женевьеву? Я обыскала весь дом. Их нигде нет. Комната Женевьевы была заперта изнутри, но баронессы там нет.

— О боги! Ты же понимаешь, я спала и ничего не знаю, — проворчала старуха. — Я не видела их со вчерашнего дня. — Изабелла снова расплакалась. — Что это с нашей крошкой?

— Сама не знаю, никак не успокоится, — сказала Хейт, продолжая укачивать дочку, но Изабелла не замолкала, а кричала все настойчивее. Конечно, Хейт беспокоилась о свекрови и невестке, но ее снедала другая тревога. Наконец, не в силах сдержаться, она проговорила: — Минерва, мне нужна твоя помощь. — Хейт сглотнула, пытаясь унять боль в груди. — Я думаю, что-то случилось с Тристаном.


Глава 25




Они побеждали. Валлийцы бежали к границе. С каждым ударом меча Ник чувствовал, как крепнет в его сердце дух Хандаара. Нику казалось, что каждый фонтан валлийской крови искупает раны Хандаара. Каждое бездыханное тело, которое Николас оставлял на поле боя, заполняло пустоту в его сердце. Уничтожая врагов в меркнущем свете дня, он испытывал крепнущее чувство непобедимости. Вина за отнятую ногу Хандаара, за его смерть в Хартмурском замке больше не жгла сердце.

— А-а-ай-ее! — раздался сзади боевой клич валлийцев, и на спину Ника обрушился страшный удар, выбивший его из седла. Ник быстро перевернулся, зная, что вскоре последует второй удар.

Залитый кровью огромный валлиец летел к нему с тяжелой палицей в одной руке и с боевым топором в другой. Великан издал еще один вопль, его зубы сверкнули в кровожадной гримасе.

Ник успел поднять меч, рукоять которого уперлась в мерзлую землю. Топор просвистел в воздухе рядом с ухом и с глухим стуком врубился в грязь. Враг повалился с лошади точно на острие меча, который проткнул его насквозь. Мертвое тело скользнуло вниз и придавило Ника к земле. Тот сделал рывок и высвободил оружие. Перед глазами заплясали цветные пятна, Ник с трудом набрал в легкие воздуха.

— Да, чуть-чуть правее и… — пробормотал он и расхохотался, но тут же сморщился от боли в спине. Глаза мертвого валлийца смотрели на Ника в застывшем удивлении.

Звуки битвы стихали, Ник знал, что скоро все кончится. Он приподнялся на локте и, прежде чем встать, оглядел поле боя. Мертвое тело врага защищало его от нежданных ударов.

Солнце садилось за холмами Уэльса, окрашивая черным цветом залитый кровью склон, где проходило сражение. Среди мертвых тел уже бродили вороны. Несколько валлийцев еще продолжали сражаться, но основная часть сбежала или собиралась бежать.

— Крейн! — долетел до него чей-то голос. Взгляд Ника заметался среди мертвых тел и сражающихся воинов. — Крейн! — снова прозвучал тот же голос. Ник повернул голову в сторону границы, и кровь застыла у него в жидах.

Всего в сотне ярдов выше по склону стоял Ллевелин ап Донегал с коротким мечом в руке. Слева от валлийца находились два его приспешника, удерживая на коленях третьего воина. На пленнике не было шлема, и рыжеватые волосы ярко горели в последних лучах солнца. Это был Тристан.

— Победа за мной, Крейн, — проорал Донегал и поднял меч.

— Нет! — прорычал Ник и бросился на врага, но ноги едва держали его, а руки двигались медленно, слишком медленно.

Донегал взмахнул мечом и пронзил грудь Тристана. Валлийцы отпустили его, и тело Тристана повалилось на бок. Донегал уперся ногой в плечо Тристана и выдернул меч.

Валлийцы развернулись и побежали. Они исчезли за гребнем холма раньше, чем Николас успел добежать до брата.


* * *


К вечеру обитателей Хартмурского замка охватила паника. Гости, прибывшие на свадебный пир, разъехались. Кто отправился на поле боя, кто домой. Всех пугали странные происшествия и дурные предзнаменования, черной тенью окутавшие старинный замок.

Роза и Тилли, горничная Женевьевы, вместе с Хейт обыскали весь громадный дом и все закоулки замка, но пропавших нигде не было. Теперь женщины собрались за хозяйским столом, к ним присоединилась и старая колдунья Минерва.

Ивлин в одиночестве сидела на противоположной стороне стола. Сложив руки на грубой ткани своего одеяния, она молчала и слушала.

Тилли, молодая и несдержанная, громко рыдала:

— Ума не приложу, куда они подевались. Их весь день никто не видел.

Ивлин хотела сказать, что видела леди Симону утром, но щеки ее вспыхнули при мысли, что придется рассказывать обо всех обстоятельствах, и она промолчала. Леди Симона ненавидела ее. Ивлин не могла винить ее за это. Сейчас она молилась о безопасности Ника и о том, чтобы с Симоной тоже ничего не случилось.

Словно прочитав ее мысли, старая Минерва посмотрела на Ивлин и нахмурилась. Ивлин пришла в ужас.

— Теперь уж ничего не поделаешь, детка. — Голос старухи звучал почти ласково, и Ивлин обрадовалась, когда та отвела наконец взгляд.

— Минерва права. Надо дождаться возвращения Николаса и Тристана. — Хейт опустила глаза на дочку, отбросила прядку у нее со лба. У обеих — у матери и дочери — покраснели носы, а на щеках горели лихорадочные пятна. — А вы сейчас же ложитесь, — скомандовала она служанкам. — Будут новости — я вас разбужу.

Когда служанки ушли, Хейт обратилась к старой колдунье:

— Может быть, ты попробуешь еще раз, Минерва? Прошу тебя! — Хейт прижала руку к груди. — У меня так болит сердце.

Минерва вздохнула и достала из складок своей юбки небольшой меховой мешочек.

— Ладно, племяшка. Но будет то же самое, точно тебе говорю.

Ивлин сжимала в руках четки, а Минерва, бормоча под нос рифмованные заклинания, вытащила из мешка три камешка и положила их на столе в одну линию. Ивлин показалось, что это кусочки костей.

— Видишь, — обратилась Минерва к Хейт, — все также, как было в последний раз.

Хейт наклонилась к столу:

— Здесь камень Смерти.

— Но и камень Удачи тоже. — Минерва собрала камешки и со стуком бросила их в мешочек. Ивлин облегченно выдохнула. Минерва продолжала:

— Ты не хуже меня знаешь, что камень Смерти не всегда указывает на смерть. Очень часто он означает просто… — она понизила голос и зашептала в самое ухо Хейт, — новое начало. — Ивлин вздрогнула. — А сейчас тебе лучше всего выспаться.

Хейт опустила голову на ладонь. Ивлин видела, как затряслись ее плечи. Она не понимала всего этого колдовства и не хотела понимать, но горе Хейт, так беспокоящейся о своем муже, находило отклик в ее сердце.

— Я не засну, — наконец проговорила Хейт.

— Попробуй ради ребенка. Она-то не может всю ночь держать свои маленькие глазки открытыми. — Минерва протянула через стол руку, и Хейт вложила свою ладонь в ее пальцы.

— Ну ладно, — прошептала она. — Спокойной ночи, Минерва. — Хейт поднялась из-за стола, ее взгляд встретился с глазами леди Ивлин. Хейт заморгала, как будто только сейчас заметила, что монахиня сидит с ними за одним столом. — Спокойной ночи, леди Ивлин.

Ивлин улыбнулась и кивнула:

— Спокойной ночи.

Когда Хейт с ребенком на руках вышла, Минерва уронила голову. Ивлин заметила, как побледнела колдунья.

— Простите меня… Минерва.

Старуха искоса посмотрела на нее из-под руки.

— Вы нездоровы?

— Нездорова? — Минерва усмехнулась. — Нет, детка. Просто я старая и очень, очень устала.

Ивлин не знала, что на это сказать. Минерва продолжала пристально изучать ее. У Ивлин даже возникло желание перекреститься.

— А что будет с тобой, сестра Ив? Вернешься в обитель?

От этой мысли у Ивлин перехватило дыхание. Она с трудом выдавила:

— Нет-нет! Это место… оно плохое.

Минерва кивнула, как будто отлично поняла ее.

— Значит, останешься в Хартмуре?

Ивлин нахмурилась:

— Я не знаю, где еще могу приклонить голову. Я не хочу оставаться здесь. Леди Симона ненавидит меня. Конечно, я знаю, что Ник… лорд Николас не откажет мне… Но ведь я заставила его страдать.

— Да, заставила.

Ивлин кивнула:

— Я хочу… хочу уснуть и проснуться далеко-далеко отсюда. И все забыть. Хочу оказаться там, где никто меня не знает, и начать жизнь сначала.

— Правда хочешь? — спросила старуха.

— Да. — Ивлин посмотрела прямо в глаза колдунье. И похолодела. «Господи, прости меня грешную за то, о чем я хочу попросить». — Минерва, вы… вы можете это сделать? — шепотом закончила она.

— Не так, как ты думаешь, детка, — улыбнулась старуха. — Но возможно, мы сумеем друг другу помочь.

В душе Ивлин страх боролся с волнением.

— Как?

Минерва с трудом поднялась на ноги.

— Скоро. А ты держи язык за зубами и будь готова, если я шепну тебе словечко, поняла?

Ивлин ничего не поняла. Она едва сознавала, что отдает свое будущее в руки этой старой насмешливой ведьмы. Но все же кивнула и пообещала:

— Я буду готова. Сказано это было всерьез.

Глава 26




Одну за другой Николас быстро переставлял ноги по мерзлой земле и грязи. Дыхание со свистом вырывалось у него из груди. Всю ночь он шел, не позволяя сменить себя. Он сам проделает каждый шаг тяжелой дороги с носилками, на которых лежит Тристан. Глаза Ника не отрывались от восточного горизонта, шаг не замедлялся ни на минуту.

В голове билась одна неотступная мысль: «Кровь брата на мне, кровь брата на мне». Слова, мучительные и горькие, ритмично кружились в мозгу Ника, как вороны над полем сражения. И в этих словах была страшная правда. Все повторялось, как в кошмарном сне, — он снова возвращается в Хартмур с телом на носилках.

Мысли о леди Хейт, о маленькой Изабелле, о матери отдавались в груди давящей болью.

Носилки дернулись у него за спиной. Ник, не оборачиваясь, прокричал:

— Тот, кто уронит моего брата на землю, сам окажется в земле.

— Да, сэр.

— Простите, сэр.

— Не беспокойтесь, сэр.

— Ник, не будь дураком. Я говорил тебе, что могу сесть на лошадь, но ты же не слушаешь.

Ник, не замедляя шага, бросил через плечо:

— И ты истечешь кровью. Помолчи, брат, радуйся, что тебя несут.

Тристан слабо усмехнулся:

— У твоих добрых воинов не найдется эля? У меня от этой тряски пересохло во рту.

Ник услышал суету за спиной, брат кого-то поблагодарил. Раздалось бульканье, потом — удовлетворенный рык.

— Ты можешь по крайней мере не бежать?

Ник перехватил ручки носилок и продолжал быстро подниматься по склону к стенам Хартмура.

— Мы почти у цели.

Со стены закричали. Ник с облегчением вздохнул. Сейчас поднимут решетку, откроют ворота, за Тристана возьмутся женщины — мать, леди Хейт и Минерва. Его брат был пока жив, но рану он получил смертельную.

Короткий меч Донегала действительно попал Тристану в грудь — в левую половину. Благодаря кольчуге меч не задел сердце. Доспехи спасли жизнь Тристана, но именно в них сейчас крылась опасность.

Мощный удар вдавил железные пластины глубоко в грудь Тристана. Кольца рассыпались и острыми концами вонзились в рваную рану.

Ник полагал, что у брата сломано несколько ребер, а когда попытался вытянуть вдавившуюся в тело кольчугу из уже распухшей и покрасневшей кожи, из раны хлынула кровь. Тристан застонал и схватил его за руку.

— Господи, Ник. Оставь, — прошептал он. — В Хартмуре есть лекари получше тебя.

Они были почти у ворот. Ник с тревогой вглядывался в полутьму, но искал он не Хейт, не Минерву и даже не мать, а Симону. На этот раз, когда она выйдет его встречать, он обнимет ее, как положено. Поцелует, скажет, что любит, что потратит всю жизнь, чтобы сделать ее — и, если потребуется, Дидье — счастливыми.

И вот ворота распахнулись, оттуда вылетела Хейт и бросилась к носилкам, повторяя сквозь слезы имя Тристана.

Следом за Хейт вышли двое мужчин. Николас не знал их, не знал, что ему предстоит познакомиться с Жаном Рено и Шарлем Бовилем.


В лесу, через который продвигалась маленькая кавалькада, было темно. Симона видела не дальше головы своей лошади. Если бы не частые вспышки молний, могло показаться, что идешь по дну глубокого черного океана.

Было сыро и холодно. Страшно завывал ветер, дождь мешался со снегом. Одежда Симоны насквозь промокла и заледенела. Все давалось с трудом — держаться в седле, отворачиваться от ветра, не поддаваться отчаянию. Лицо и ноги онемели от холода. Она давно перестала дрожать. Непогода тянулась уже больше суток, а они все ехали и ехали. Силы Симоны были на пределе.

Арман что-то крикнул. Симона его не расслышала, но, подняв голову и прищурившись от дождя, поняла, что они у цели.

Лес кончился. Симоне почудилось, что они оказались на самом краю земли. Их встретила группа людей. Четверо мужчин сурового вида в черных промокших плащах что-то говорили Арману, перекрикивая бурю. Далеко внизу, под обрывом, бушевало черное холодное море.

Симона посмотрела вдаль. В бухте среди пенных кипящих волн стояло на якоре низкое одномачтовое суденышко. Справа от утеса, на берегу, виднелись развалины старого замка, открытые ливню и ветру. Внутри светилось несколько огоньков, и Симона удивилась, что эта груда камней способна давать кому-то приют.

«Здесь, на этом чужом берегу, — думала она, — решится моя судьба. Возможно, меня убьют или бросят одну в этом пустынном месте. Господи, сжалься надо мной! Теперь нам никто не поможет».

Арман велел Элдону следовать за ним. Четверо незнакомцев попрыгали вниз и стали спускаться к развалинам. Вспышка молнии на миг осветила лицо Женевьевы. Симона прочла на нем безнадежность, покорность судьбе и бесконечную усталость.

Лошадь Симоны ступала по топкой грязи. Узкая крутая тропинка вела все ниже и ниже. И вот они оказались на границе воды и суши.


Ник терзался от нетерпения, но пришлось задержаться и отдохнуть. Буря обрушилась на него, Жана Рено и Шарля Бовиля, едва они миновали Уитингтон и повернули на юг. Сам Ник был измотан, Жан Рено — стар и болен, но беда заключалась даже не в этом. Ледяной ветер и дождь слепили глаза, Ник с трудом различал, а временами и совсем терял из виду белое перышко Дидье, которое летело над головой Великолепного.

Все трое уселись под кроной старого толстого кедра. Николас растянул над ними небольшой кусок просмоленного полотна, чтобы получить хотя бы какое-то укрытие.

Костер они разжечь не смогли. Иглы кедра едва тлели, их едкий дым смешивался с промозглым туманом.

Никто не заговорил. Союзники поневоле, они прижались к шершавому стволу, чтобы немного отдохнуть посреди бушующей непогоды. Ни Жан, ни Шарль даже не поинтересовались, откуда Ник знает, в какую сторону ехать, а Ник ничего не стал объяснять. Да они бы и не поверили.

«О, Симона, сколько зла я тебе сделал», — думал Николас.

Арман дю Рош был тем человеком, который в детстве обрек Тристана на ад. И вот теперь, через столько лет, он явился за матерью Ника. В его помраченном рассудке живая женщина превратилась в некое подобие выигрыша, в предназначенное ему сокровище.

Две женщины, которых Ник любил больше всего, оказались во власти безумца, убийцы собственной жены и мальчика, которого он считал своим сыном.

Ник знал, что навлек беду на многих — на Дидье, Тристана, Ивлин. Да был ли среди его близких человек, которому бы не повредила непомерная гордость молодого барона? В тот момент, когда он понял, что Тристан смертельно ранен, Ник вдруг осознал, как прав был брат, пытаясь образумить его после предательства Ивлин.

Нет, не предательства, поправил себя Ник. Ведь Ивлин выполняла предсмертное желание матери.

«Какой же я дурак!» Увидев Симону впервые, од сразу понял, что никогда не видел такой красивой девушки. Она очаровала его, заворожила, разожгла такую страсть, которой ему не доводилось испытывать никогда в жизни. Тем не менее, когда ему приказали жениться, он злился на нее, на Тристана и даже привел шлюх в самый день свадьбы.

Он не хотел слушать Симону, когда она доверилась ему. Он снова и снова без всяких объяснений оставлял ее в одиночестве. В Лондоне, в Уитингтоне, в Хартмуре. Не стал слушать ее просьб о помощи, когда в дневнике ее матери обнаружились предупреждения о беде, с которой они сейчас столкнулись.

Ослепленный гордостью, Ник обижался на близких и в результате потерял Обни и Хандаара.

Он едва не потерял Тристана. Ник так и не сказал брату, как ценит его советы, поддержку, дружбу.

У Николаса словно пелена спала с глаз. Он ясно увидел, как вел себя все эти месяцы. Не такого сына хотел вырастить его отец, не такого хотел наследника.

«Такого больше не будет, — пообещал себе Ник, сгорая от стыда. — Я все исправлю. Я стану достойным сыном и братом».

В Хартмуре, когда Тристана уносили наверх, брат крепко пожал Нику руку.

— Отомсти за меня, брат, — прошептал Тристан, и Николас был ошеломлен, увидев, как повлажнели глаза брата. — Пусть Арман дю Рош заплатит за все, что он сделал. И верни нашу мать.

Ник поклялся.

Он благодарил Бога за то, что Жан Рено и Шарль Бовиль появились так вовремя. Правда, которую они сообщили, освободит Симону от чувства вины. Николас сможет уничтожить ту тень, которая висела над прошлым его семьи.

Однако присутствие французов его пугало. Он знал, они собираются убедить Симону вернуться с ними во Францию. От этой мысли у Ника стыла кровь.

«Симона, дай мне шанс стать хорошим мужем».

Ник почувствовал, как что-то влажное щекочет его кулак.

Белое перышко Дидье.

— Разбуди меня через пару часов, хорошо, малыш? — прошептал он, и перышко тяжело покачнулось сверху-вниз — «да».

Ник раскрыл ладонь и положил ее на землю. На нее мягко опустилось перышко. Ник осторожно прикрыл его пальцами и почувствовал странное покалывание, а потом прикрыл глаза. Через минуту он уже спал. Рядом с ним бодрствовал Дидье дю Рош, положив голову ему на плечо, а руку вложив в руку.


Хейт выпроводила рыцарей из спальни и сейчас сидела рядом с Тристаном на кровати. Их дочка лежала рядом с отцом, с той стороны, где не было раны.

Хейт чувствовала огромное облегчение, видя, как мерно и мощно вздымается грудь мужа, как он хмурится во сне. Заснул Тристан сразу, как только его положили на кровать, и спал крепко. Изабелла, довольная, что отец вернулся, тоже успокоилась и тихонько посапывала у него под боком.

Он будет жить. Глаза Хейт наполнились благодарными слезами. Минерва постаралась, ее магия подействовала в который раз.

Старая колдунья очень устала. Хейт ощущала вину, слышала тяжелые шаркающие шаги Минервы. Обычно она ходила очень легко и живо. Дидье утомил ее за эти дни, а лечение Тристана потребовало особенно много сил. Хейт потерла висок, стараясь изгнать тяжелые мысли. «Теперь она может отдохнуть, — говорила себе Хейт. — Скоро мы вернемся в Гринли, там ей будет спокойно».

За дверью послышался слабый шорох, она приоткрылась, и старая колдунья просунула в щель седую голову.

— Племяшка, — тихонько позвала она, — можно мне войти?

— Ну конечно, — улыбнулась Хейт, и старушка, одетая в старый черный плащ, проковыляла внутрь. Должно быть, она простыла, подумала Хейт и тут же нахмурилась. Минерве нельзя сейчас болеть!

Колдунья прошла к кровати, улыбнулась, глядя на спящих, и присела на матрац рядом с Хейт.

— Оба спят как младенцы, — с гордостью проговорила Минерва.

— Да, — кивнула Хейт и посмотрела на свою старую тетку: — Почему ты еще на ногах, Минерва? Уже поздно. Тебе нужен отдых. Я слышала днем, как ты кашляла. Мне это не нравится.

Минерва пожала костлявыми плечами.

— Просто хотела на вас посмотреть. На всех вас. — Скрюченным пальцем она погладила ручку Изабеллы. — Скоро я отдохну, племяшка.

Хейт снова нахмурилась. Что-то здесь не так. Хейт чуяла неблагополучие через запахи. Сейчас ей казалось, что на огне кипит горшок с корнем белокудренника. Она потрогала лоб и руки своей старой тетки.

— Минерва, тебе нездоровится?

Старая знахарка отстранилась и резко поднялась с кровати.

— Я не больна, не больна, просто устала.

Хейт не поверила и настороженно смотрела, как Минерва обошла кровать и остановилась у головы Тристана. Старушка нежно улыбнулась, и ее лицо покрылось сетью мелких морщин. Потом она провела ладонью по волосам Тристана, нагнулась, поцеловала его в лоб и прошептала:

— Будь здоров, молодец. Береги моих девочек. Мое сердце остается с тобой.

Колдунья распрямила спину, подошла к Хейт и снова опустилась на кровать. Паника стиснула сердце Хейт.

— Минерва, мне не нравится, как ты себя ведешь. Мне страшно.

— Не бойся, племяшка, — успокоила ее Минерва. — Все в порядке, так и должно быть. — Она сунула руку под плащ, достала меховой мешок со своими драгоценными рунами и долго смотрела на него. Потом взяла руку Хейт и вложила в нее мешочек. — Я хочу, чтобы он был у тебя, Хейт, — мягко произнесла она.

Хейт почувствовала, как на глаза набегают слезы. Минерва своей рукой закрыла ее ладонь, и Хейт поняла — старая колдунья умирает.

— Минерва, — давясь слезами, произнесла Хейт.

— Ш-ш-ш-ш… — Старуха грустно улыбнулась и провела по щеке Хейт ладонью — гладкой, прохладной. — Не будем говорить об этом, девочка. Не надо сейчас предаваться грусти.

— Позволь мне позаботиться о тебе, — взмолилась Хейт. В горле вдруг пересохло. — Если ты отдохнешь…

Но Минерва покачала головой.

— К утру я покину Хартмур. Пойду туда, где отдохнет мой дух. — Она уронила руку, перевела взгляд на Изабеллу, прижала кончики пальцев к своим дрожащим губам, потом коснулась ими щеки девочки. — Ты вырастешь красивой, Изабелла Бьюкенен д’Аржан. Запоминай свои сны, они сослужат тебе хорошую службу.

Хейт уже не могла сдерживать рыдания.

— Минерва, тебе нельзя уходить! Что я буду делать без тебя? Что мы все будем без тебя делать?

— Ну-ну. — Старуха притянула голову Хейт к своей груди. — Вы будете жить, детка. — Она гладила рыжие волосы Хейт, пока та плакала и прижималась к старому платью Минервы. — Теперь ты и сама стала знахаркой. Я тебе больше не нужна.

— Нужна! — всхлипнула Хейт.

— Ну хватит. Сядь-ка и утри лицо. — Минерва взяла Хейт за плечи и слегка отстранила от себя. Ее черные глаза тоже блестели от слез. Старушка взялась за подол плаща и вытерла им лицо Хейт. — Я хочу этого, Хейт. Мне это нужно. Я так давно покинула дом. Я соскучилась. Понимаешь?

Хейт не хотелось отвечать. Пусть бы Минерва навсегда осталась здесь, с ней, в этой самой комнате. Но она не стала говорить этого вслух. Она уже не ребенок. Минерва пожертвовала собственной жизнью, много лет назад приехав в Англию и оставшись здесь. Сначала с матерью Хейт, потом с самой Хейт. Хейт не откажет ей в последнем желании, тем более что Минерваникогда ни о чем ее не просила, а ведь она так любит Минерву. Хейт сглотнула.

— Понимаю.

Она будет держать себя в руках, старой шотландке так будет легче, но слезы все равно катились по щекам Хейт. Ей казалось, что она по-прежнему маленькая девочка, испуганная и неуверенная в себе.

— Ну вот, детка. — Минерва посмотрела на мешочек с рунами, зажатый в руке Хейт. — Теперь ты пользуйся ими и береги их.

Хейт кивнула:

— Буду беречь.

— Я знаю, — с загадочной улыбкой прошептала старая колдунья, потянулась к Хейт и поцеловала ее в обе щеки. За окнами бушевала гроза. — Я так тебя люблю, племяшка.

Хейт задохнулась от горя, сердце, казалось, остановилось, она прикрыла залитые слезами глаза, а когда открыла, Минервы уже не было в комнате. Она просто исчезла. Лишь на щеках Хейт еще сохранилось тепло ее ладоней.


У Ивлин дрожали колени, пока она ждала в ночной темноте, стоя у ворот Хартмурского замка. В руке Ивлин держала поводья двух лошадей. В кухне она нашла все необходимые съестные припасы — да простит Господь ей эту кражу, — разделила их надвое и приторочила сумки с провизией к седлам.

Гром прокатился по небу, как дьявольский смех. Молния озарила окрестные холмы. На миг стало светло, как днем. Ивлин чуть не подпрыгнула от ужаса. Никогда в жизни ей не было так страшно. Она попыталась успокоить лошадей, чтобы не заметили стражи на стене.

За спиной раздалось мелодичное позвякивание. Ивлин оглянулась и увидела, как старая колдунья быстро идет к воротам. Ветер раздувал ее черный плащ.

— Ты все сделала правильно, Ив, — похвалила Минерва, окидывая взглядом лошадей и сумки с припасами.

— Как мы выйдем за ворота? — спросила Ивлин и помогла старухе сесть в седло.

— Об этом не думай, — сказала Минерва, легко управляясь со встревоженной лошадью. — Садись в седло, и поехали. Времени мало.

А через мгновение ураганный ветер ворвался во двор замка, расколол надвое широкий дубовый засов и распахнул одну створку ворот. Решетка, как ни странно, была уже поднята.

Ивлин пригнулась к шее своего скакуна и услышала, как на стенах встревоженно перекликаются стражи.

— Ну, мальчик, давай за Минервой. И поспеши.

И через минуту Ивлин, проскакав под надвратной башней, мчалась за старой колдуньей на север, к своей судьбе.

Открытая створка захлопнулась за Ивлин со страшным скрипом, который заглушил даже гром.

Ни Ивлин, ни Минерва Англии больше не увидят.


Глава 27




В самые дальние покои разрушенного аббатства дождь не проникал. Как ни странно, руины большого зала меньше всего пострадали от времени, их прогнившая древесина успешно противостояла натиску бури, однако дождевая вода стекала по стенам, капала с балок, проникала в дыры на крыше, создавая ощущение сырой пещеры на морском берегу.

В искореженных и проржавевшие крепежных кольцах коптили факелы. Огромный костер дымил прямо посреди пола, в гнилых досках которого зияли огромные дыры. Симоне казалось, что они с Женевьевой попали в ночной кошмар.

Обе пленницы жались к костру. Тяжелая от влаги одежда липла к телу. Они прихлебывали теплое вино из грубых деревянных кружек и старались вести себя как можно незаметнее. Со времени прибытия на берег Арман как будто снова обрел здравый рассудок. Он беседовал то с одной компанией моряков, то с другой, обсуждая погоду, состояние моря, возможность поднять паруса.

Рассвет давно наступил, но небо оставалось черным, как ночью. Ветер с ревом гнал тяжелые тучи. Симона благодарила Бога за это ненастье, ведь только оно удерживала Армана и его пленниц на английской земле.

— К ночи мы должны выйти в море, — говорил он капитану, смуглому человеку с жестким взглядом. — Нам опасно здесь оставаться. — Он сделал шаг к Женевьеве и приподнял ее подбородок. — Посмотрите на нее, она больна.

Женевьева и правда выглядела ужасно — белое как мел лицо, ярко-красные лихорадочные пятна на щеках, черные круги под глазами. Она не сопротивлялась прикосновению Армана.

Но капитан стоял на своем.

— Выйти в море сейчас — это верная смерть, — возразил он. — Даже если буря утихнет, море не скоро успокоится. Нас разобьет о скалы. — Он мотнул головой и сплюнул. — Подождем. День-два.

— Мы не можем ждать! — взревел Арман и с яростью затопал ногами. В его глазах опять загорелся безумный огонь. — Разве я н-не заплатил вам бешеные деньги, которые вы потребовали? Вы обязаны выполнять мои приказы!

— Мертвому деньги ни к чему, — рассудительно заметил капитан. — Вам вообще повезло, что я согласился на этот дикий план. В это время года уже не переправляются через канал. Опасно. Радуйтесь, что мы хотя бы попытаемся это сделать. Но не сегодня ночью, — добавил он.

— У-у-у-у… — завыл Арман и вцепился себе в волосы, потом затих, что-то пробормотал себе под нос и вдруг уперся взглядом в Симону. У нее замерло сердце.

— Я отдам вам девчонку, — заявил он капитану. — Если мы отправимся, как только кончится буря, вы получите ее в полное свое распоряжение. Мне она больше не нужна.

Капитан ухмыльнулся.

— Думаю, я и так ее заберу. — Он с вызовом посмотрел на Армана, а потом перевел похотливый взгляд на Симону. — Но мы отправимся только по моему приказу. Я не собираюсь рисковать своими людьми из-за ваших капризов. — Он гнусно подмигнул Симоне и вышел под дождь.

Симона облегченно вздохнула. Один из стражников, или это был матрос — Симона не поняла, кто он, — толстый, грязный, с сальными волосами, взял бурдюк, наклонился над Женевьевой и криво улыбнулся.

— Еще вина, миледи? — И он приподнял бурдюк.

Женевьева кивнула и дрожащими руками приподняла кружку. Бродяга положил грязную лапу на грудь Женевь-евы.

— О, простите, миледи, — осклабился он.

Симона вскрикнула и швырнула своей кружкой в негодяя:

— Оставь ее в покое, мерзавец!

Матрос отшвырнул бурдюк, пнул ногой кружку, прищурился и, расставив похожие на клешни руки, двинулся на Симону:

— Ну, ты у меня получишь, шлюха!

К удивлению Симоны, за нее заступился Арман.

— Что такое? В чем дело? — Он схватил матроса за плечо и развернул к себе.

— Эта потаскуха швырнула в меня кружкой! Я хотел дать ей вина, а она…

— Это ложь! — закричала Симона. — Он приставал к леди Женевьеве!

Арман взглянул на беззвучно плачущую Женевьеву:

— Это правда, мое сокровище?

Не поднимая глаз, Женевьева кивнула. Лицо Армана исказилось от страшной судороги. Он оттолкнул матроса.

— Да как ты посмел, грязная свинья! — Он грозно шагнул вперед, надвигаясь на виновника скандала. — Ты прикоснулся к моей жене? К моей невесте? К моему с-с-сокро-вищу? — Он резко толкнул бродягу, и Симона заметила, что ноги матроса оказались в опасной близости от огромной дыры в полу.

— Нет! — завопил перепуганный гневом Армана матрос. — Я до нее и пальцем не дотронулся! Вы же не видели!

— Ты лжешь, ублюдок! — И Арман с размаху ударил его в плечо. Несчастный полетел в дыру:

Раздался крик, который тут же стих, и мокрый шлепок. Арман схватил со стены факел и, наклонившись, заглянул в провал. Несколько матросов подошли посмотреть, что случилось, и сразу отвернулись.

— Ты больше не будешь ее касаться, правда, любезный? — Арман хохотнул. — Кишки-то наружу, тут уж не до забав!

Женевьева тихонько застонала и привалилась к Симоне. Та обняла ее за плечи.

— Я скоро умру, Симона. Здесь или в море. Я предпочла бы, чтобы это случилось здесь.

— Ш-ш-ш… — прошептала Симона, касаясь губами волос Женевьевы, липких и холодных, как морские водоросли. — Вы не умрете. А сейчас отдыхайте. Я присмотрю за вами. Поспите.

Однако Симона и сама не верила, что им удастся выжить. Даже если они сумеют сбежать из аббатства, Женевьева не может быстро идти. Да и куда им бежать? Дорога к берегу идет через густой лес. Насколько успела заметить Симона, в округе не было ни деревень, ни даже одиноких хижин. Пешком им далеко не уйти.

Капитан сказал: «День-два». Сможет ли кто-нибудь найти их за это время? Симона прикрыла глаза, стараясь не зарыдать от отчаяния. Она отлично знала — они не оставили за собой следов и слишком далеко уехали от Хартмура, а береговая линия Англии очень велика.

Женевьева задремала у нее на груди, и Симона была этому рада. Слезы градом посыпались из ее глаз. Она думала о маленьком брате, чей призрак остался в Хартмуре. Если старая колдунья не смогла ему помочь упокоиться с миром, лучше бы он был здесь, с сестрой. По крайней мере он мог бы поговорить с ней.

— О, Дидье, — прошептала Симона. Слезы оставили на ее щеках серые дорожки. Она закрыла глаза, чтобы не видеть ужасной реальности. — Прости, что я бросила тебя.

— Нет смысла плакать, сестрица, — спокойно произнес Дидье у самого уха Симоны. Она замерла. — Или на тебя капает дождь? Здесь и правда довольно сыро.

Симона открыла глаза и слегка повернула голову — точно, рядом с ней, скрестив ноги, сидел Дидье.

— Дидье, — прошептала Симона, — это действительно ты?

Брат лукаво улыбнулся:

— Конечно, я. Барон ждет в лесу с дядей Жаном и Шарлем. Они там ссорятся, кому пойти спасать тебя и леди Женевьеву. — Он посмотрел на Женевьеву и спросил: — Она заболела?

— Но как… как? — Симона зажала себе рот, боясь, что безумная надежда лишит ее разума. Мрачные своды аббатства закружились перед глазами. Усилием воли Симона заставила себя успокоиться. Николас здесь! Дидье помог их найти!

«Он приехал за своей матерью, а не за тобой», — шевельнулся в ее душе унылый голос, но Симона не обратила на него внимания. Ник приехал, а значит, он жив!

— Да, Дидье, она очень больна.

Личико Дидье помрачнело.

— Мне очень жаль. Она хорошая леди. — Он оглядел помещение, загибая пальчики.

— Что ты делаешь? — спросила Симона, прячась за Женевьеву, чтобы никто не заметил, что она разговаривает.

— Считаю. — Дидье почесал в затылке. — Лорд Николас велел мне посмотреть, сколько здесь человек. Сестрица, сколько будет десять и шесть и десять?

— Два десятка и шесть — двадцать шесть, — как в тумане, ответила Симона. — Но как ты?..

— У нас есть план, — вскочив на ноги, стал рассказывать Дидье. — Ждите здесь. Я скоро вернусь.

— Дидье, подожди! — пожалуй, слишком громко позвала мальчика Симона. Ей так не хотелось снова оставаться в одиночестве.

Но Дидье уже пропал, а к Симоне направлялся Арман, очень возбужденный, беспрестанно почесывающийся, как шелудивый пес. На руке у него висела длинная грязная веревка.


— Чего мы ждем, Фицтодд? — в десятый раз с тех пор, как они обнаружили заброшенное аббатство, спрашивал Жан, отряхивая воду с плаща — дождь все не прекращался. — Если Симона действительно здесь, в замке, то она в опасности. Так же, как и ваша мать.

— Я тоже так считаю, — обвиняющим тоном произнес Шарль Бовиль. Николас заскрежетал зубами. — Зачем мы так долго ехали, если вы не знаете, как вырвать Симону у похитителя? — Он приподнял тонкую бровь. — Конечно, я не могу винить вас за этот страх…

Николас зарычал. Надменный француз вывел его из себя. Терпение Ника кончилось. Он схватил Шарля за шиворот и подтащил к самой опушке. Тот успевал только поспешно перебирать ногами.

— Ты видишь эти огни, напыщенный идиот? — Ник отпустил Шарля. — Это факелы. Арман не настолько безумен, чтобы действовать в одиночку. Если мы слепо бросимся туда, то подвергнем женщин еще большей опасности, а сами погибнем.

Бовиль побледнел, его рот беззвучно, как у рыбы, открылся и закрылся.

— Насчет этого он прав, сынок, — вмешался Жан, при свете молнии приближаясь к молодым людям и становясь между ними. — Сначала надо все хорошо обдумать. Хотя бы ради Симоны. Но, Фицтодд, — Жан обратил к Нику смуглое худое лицо, — я не могу понять, как мы узнаем обстановку, если стоим здесь и просто чего-то ждем?

Николас отвернулся от французов и посмотрел на крутой спуск к аббатству, а потом нехотя бросил:

— У нас там есть щпион.

— Шпион? — изумленно воскликнул Шарль. — Почему же вы ничего не говорили? Жан, я…

— Кто? — требовательно спросил Жан, не обращая внимания на Шарля. — Кто еще может знать, где она? Кто нам поможет?

Ник посмотрел на пожилого француза и увидел в его глазах отчаянную мольбу. Ник подтвердил его худшие опасения и самые невероятные надежды.

«Он знает, — подумал Николас. — Доверилась ему Симона или нет, но он знает».

— А как вы думаете, Жан? — мягко спросил Ник. — Кто еще настолько любит Симону, чтобы проделать весь этот путь? Кто может проникнуть в аббатство так, чтобы его не заметили? Кто ненавидит Армана больше, чем мы?

Кадык заходил на шее старого француза, глаза налились слезами.

— Дидье? — с трудом произнес он.

Николас кивнул.

Шарль издал придушенный звук, лицо его стало белым, как морская пена под обрывом, он шагнул вперед.

— Достаточно, Фицтодд! Я не зндю, какую игру вы ведете, но я этого не потерплю.

Ник безразлично спросил:

— Вы закончили?

— Я… я… — забормотал Шарль, но умолк и сжал губы.

— Отлично. Теперь слушайте. — Ник говорил размеренно и спокойно, но Бовиль, должно быть, прочитал в его глазах что-то страшное, взглянул на Жана и отступил. — Симона рассказала мне, что вы ее предали, — продолжал Ник. — Она доверилась вам, а вы не только не поверили ей, но и объявили сумасшедшей. Как ни стыдно мне в этом признаться, я и сам не поверил ее рассказам о призраке Дидье. — Он замолчал и посмотрел прямо в глаза Бовиля. — Пока собственными глазами не увидел доказательства.

— Вы… вы сумасшедший, — прошептал Шарль.

— Нет. И Симона тоже не сумасшедшая. Если вы надеетесь убедить ее вернуться во Францию, вам следует примириться с мыслью, что за каждым вашим шагом будет наблюдать призрак восьмилетнего мальчика.

— Non! Non! — Шарль дико замотал головой. — Этого не может быть! Вы так говорите, чтобы я отказался от Симоны. Но я не откажусь! Ничто не заставит меня отказаться от нее! — Француз круто развернулся и отошел к лесу.

— Простите его, Фицтодд, — попросил Жан. — Он не слишком умен, и ему трудно себе представить, что…

— Мне все равно, — оборвал его Ник. — Я сам стыжусь, что не верил Симоне. Теперь, когда я вижу, что свалял дурака, мне трудно смириться с чужой тупостью. Если бы он любил ее так, как говорит, он бы поверил ей.

Жан окинул его проницательным взглядом:

— Значит, вы любите ее?

Ник отвернулся к обрыву.

— Да.

— Понимаю, — задумчиво протянул Жан и встал рядом с Николасом. — Возможно, Симона все же не вернется во Францию, как я надеялся.

— Возможно, — отозвался Ник и вдруг заметил крошечное белое пятнышко, рывками поднимающееся по тропе. — В любом случае сейчас мы все узнаем. Рено, ваш сын скоро будет здесь. — Ник услышал, как Жан резко втянул в себя воздух.

— Вон там? — прошептал он, вглядываясь в белое перышко.

— Да. — Ник смотрел вниз, туда, где, судя по перышку, находился Дидье. — Дидье, Симона и леди Женевьева внутри?

Перышко подскочило вверх и опустилось — «да».

— С ними все в порядке?

Вверх-вниз — «да». Потом из стороны в сторону — «нет». Жан вопросительно смотрел на Николаса:

— Что? Что это значит?

Ник хмуро покачал головой и снова обратился к Дидье:

— Они… Они обе живы?

«Да, да, да».

Николасу показалось, что остановившееся было сердце снова начало биться.

— Внутри охрана?

«Да».

— Сколько?

Перышко легло на открытую ладонь Ника и стало стучать по ней.

— Mon Dieu, — выдохнул Жан.

Перышко снова взлетело в воздух.

— Ты уверен?

«Да».

— Ясно. — Ник повернулся к Жану и проверил меч. — Я спущусь и заберу их. Пока буря не кончилась, я сумею без шума проникнуть внутрь. — Он взглянул на перышко Дидье. — Они связаны?

«Нет».

— Отлично. Жан, оставайтесь здесь с лошадьми. Когда вы…

— Я пойду с вами, — заявил старик.

— Нет, не пойдете. — Ник подошел к своему жеребцу и вынул из сумки короткий кинжал. — Когда увидите, что мы приближаемся, будьте готовы помочь женщинам. Судя по ответам Дидье, одна из них может быть больна, а нам придется спешить.

— Фицтодд! — Жан схватил его за руку, пытаясь задержать. — Один вы не справитесь.

— Не обижайтесь, Рено, но вы ничем мне не поможете, только будете обузой. К тому же я буду не один. — Ник похлопал француза по плечу. — Со мной Дидье.

— По крайней мере возьмите Шарля, — попросил Рено. — Он молодой, здоровый…

Ник стиснул зубы. Он не желал помощи этого французского хлыща. Наверняка этот фат провалит все дело. Или обмочится от страха. А вернее всего, и то и другое, решил Ник, но все же позвал:

— Эй, Бовиль!

Шарль по-прежнему стоял к ним спиной. Очевидно, что-то обдумывал. Когда он обернулся, Ник намеренно дерзко сообщил:

— Мы с Дидье собираемся штурмовать аббатство. Не желаете присоединиться?

— Идите к черту, Фицтодд, — дрожащим голосом произнес Шарль. — Я спасу Симону, пока противники будут избавляться от вашего тела.

Ник посмотрел на Жана и пожал плечами:

— Сейчас он не расположен к штурму.

Несколько мгновений Жан, хмурясь, смотрел на Шарля.

— Фицтодд… Николас, — запнулся старик, — я прошу вас…

— Нет. — И Ник протянул французу руку: — Пожелайте мне удачи.

Жан взял руку Ника в обе ладони, крепко стиснул ее и сказал:

— Да благословит вас Бог. Обоих. — Он перевел взгляд на перышко, которое колыхалось в воздухе, словно Дидье помахивал им.

Ник кивнул и высвободил свою руку.

— Пошли, Дидье. Мне надо, чтобы ты их отвлек. Слушай внимательно…

Жан смотрел, как Николас пошел по тропинке вдоль леса, где его не было видно из развалин. У его пояса колыхалось маленькое белое перышко. Ник и Дидье шли навстречу опасности, тогда как сам Жан и Шарль, как слабые женщины, прятались в кустах. Жан оглянулся на своего молодого соотечественника и помрачнел.

Они слишком отдалились друг от друга за прошедшие годы.

Жан проверил оружие и двинулся за бароном.

Глава 28




По зубчатым обледеневшим скалам Николас со стороны моря подобрался к логову Армана. Из вспотевшего кулака торчало белое перышко Дидье — ради осторожности. И наудачу.

Прижавшись спиной к просоленной древесине и стараясь сдерживать дыхание, Ник бросил взгляд вниз на пройденный путь и увидел почти отвесный склон, у подножия которого волны с бешенством кидались на берег, как будто в ярости от того, что Николас не упал.

Вдруг справа послышались заплетающиеся шаги, по склону посыпались камешки. Долговязый смуглый мужчина в мешковатых штанах вышел из-за угла аббатства. Его беззаботный свист оборвался, когда он встретился глазами с Ником.

— Что такое? — удивленно спросил он, но вместо ответа Ник резко выбросил ногу и ударил его по колену. Раздался тошнотворный треск. Смуглый открыл было рот, чтобы крикнуть, но тут его настиг второй удар, на сей раз по щиколотке, и несчастный полетел с обрыва в ревущую пучину моря. Крик боли замер, поглощенный шумом бушующих волн.

Сердце Николаса гулко колотилось в груди. Он подождал, не поднимется ли тревога, но все было тихо.

Из аббатства донесся грохот, потом брань. Ругались по-французски. Ник сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и заглянул за изъеденный угол полуразрушенной стены, которая некогда защищала аббатство.

И сразу увидел Симону и Женевьеву. Они сидели на полу, прижавшись друг к другу. Обе выглядели изможденными и грязными, Женевьева явно страдала от лихорадки. Но его любимые женщины живы!

Радость Ника исчезла, когда к пленницам подошел Арман. Размахивая руками, он что-то кричал, кричал… Слов было почти не разобрать.

— Это просто ветер, идиоты! — Арман развернулся к сидящим у стен французам. Все они смотрели в одну сторону, на что-то, чего Ник не видел. — Займитесь своими делами, бездельники! — орал Арман. — Это ветер, и все. А-а-а-а!

У Николаса глаза полезли на лоб, когда горящий факел вдруг сорвался со своего места, обогнул Армана и полетел к сидящим французам. Водопад искр посыпался на плечо одного из них, и тот завопил во весь голос.

«Отличное представление, Дидье».

— Это духи монахов, — по-французски завыл обожженный. — Они мстят за то, что мы забрались в их аббатство!

— Ты что, робкая девица? — фыркнул Арман, но Николас даже издали видел, что по лицу француза градом катится пот. — Никаких духов на свете не бы… Черт подери!

Еще один факел пролетел мимо уха Армана, и тогда пострадавший стражник бросился к еле держащейся на одной петле двери, снес ее вместе с рамой и вылетел под дождь. Остальные, толкаясь и отпихивая, друг друга, бросились следом.

— Куда вы несетесь, ослы? Я плачу вам за то, чтобы вы доставили нас во Францию! Вы не можете нас бросить! — Арман закинул голову и в бешенстве завыл как дикий зверь.

Ник усмехнулся, придвинулся к пролому в стене и заглянул внутрь. В помещении оставались только Арман, Женевьева и Симона. И конечно, Дидье.

Тогда Николас осторожно скользнул в провал и на четвереньках пополз вдоль стены. Он так и не увидел, как Элдон занес над ним кинжал и рукояткой ударил его по затылку.


Дидье уже сильно устал, но все же взялся еще за один тяжелый факел на стене, когда Элдон появился у задней стены аббатства, волоча за собой что-то тяжелое. Этим тяжелым оказался Николас.

Симона не сдержалась и вскрикнула, пробудив леди Женевьеву от дурманящей дремоты.

— Смотрите, милорд, что я нашел! Ошивался тут… — весело проговорил Элдон, выволакивая Ника на середину комнаты. Веки Николаса затрепетали. По скуле от уха сбежала кровавая струйка.

Элдон швырнул Ника к ногам Армана, потом достал из-за пояса два кинжала и со звоном бросил их на пол.

Арман долго смотрел на пленника, как будто не мог понять, кто это. Потом опустился на корточки и стал смотреть, как подергивается и стонет муж Симоны.

— Кто-нибудь шел за ним?

— Нет, милорд Он был один.

Арман поднялся на ноги.

— Хм-м-м… Как ты меня нашел, Фицтодц? Как? Как? — Он пнул Ника в лицо. — Отвечай! — Он ударил сильнее, и голова Ника мотнулась по грязному полу.

Арман отвел ногу для нового удара. Женевьева вырвалась из-под руки у Симоны и бросилась к Арману.

— Прекрати, Арман, не надо! — хрипло закричала она. Арман остановился и повернулся к ней:

— Ты думаешь, что можешь мною командовать, жена?

— Он мой сын, — взмолилась Женевьева. — Прошу тебя…

Глаза Симоны метнулись к дальней стене, где Дидье все еще сражался с факелом. От усталости брат стал таким бледным, почти прозрачным, что не мог даже обхватить рукоятку, не то что вытащить факел из железного кольца. Он бил по нему снова и снова, со страхом оглядываясь на Николаса, но при каждой попытке его ручка проходила через рукоятку.

Арман все смотрел на Женевьеву. Его лицо страшно перекосилось. Сейчас он выглядел тем чудовищем, каким, по сути, давно стал в душе. Сжав здоровую руку в кулак, он процедил:

— Отлично. — И перевел взгляд на Элдона: — Принеси остаток веревки. — Потом ткнул рукой в сторону дыры, где расстался с жизнью незадачливый матрос. Затем рука метнулась вверх к полусгнившей балке над страшным проломом в полу. — Вздерни его! Вздерни! Пусть не лезет в мои дела!

— Нет! — завыла Женевьева.

Николас шевельнулся, когда Элдон схватил его за плечо.

— За мной следуют люди короля, дю Рош, — неразборчиво пробормотал он. — Окружают.

Арман расхохотался. Элдон потащил Ника к провалу.

— Ни одна армия не сможет пройти через этот лес. Вот почему я выбрал это место. До меня можно добраться только морем. — Он проковылял к остаткам стены и выглянул наружу. Молния озарила бушующие под обрывом волны. — Если они и попробовали, то давно утонули. — И, вскинув руку, он победно затряс кулаком.

Симона словно окаменела, она ничего не могла сделать. Дидье сказал, что Шарль и Жан тоже приехали. Тогда где они? Погибли? И где сам Дидье?

Потом она увидела брата. Бледный, почти прозрачный, он крался вдоль стены за спиной у Армана. Дидье оставил факел и сейчас швырял мелкие камешки в Элдона, который связал Нику руки и уже накинул ему на шею грубую петлю.

— Арман! — закричала Симона. — Ты получил что хотел. Заклинаю тебя, не проливай новую кровь! Ты же сумасшедший!

При звуках ее голоса Ник с трудом приподнял голову и оглядел зал, пытаясь найти жену.

— Сумасшедший?! — взревел Арман, бросился к Симоне, в три громадных прыжка добрался до нее и схватил за подбородок. — Это ты говоришь мне о сумасшествии? Я сумасшедший, Симона? — Он стал трясти ее так, что его пальцы впивались ей в горло. Симоне стало нечем дышать. Она попробовала отбиваться связанными руками. — О-ля-ля! — глумливо продолжал он. — Арман — сумасшедший! Кто бы мог подумать! Это ты разговариваешь с теми, кого нет на свете. От тебя отказался жених. А я хочу получить только то, что мне принадлежит, что у меня украли, чего меня лишили на много лет.

Мелкие камешки били Армана по лбу, но он не обращал на них никакого внимания. Отшвырнув Симону, он повернулся к Элдону:

— Поднимай!

— Нет! — взвыла Симона.

Элдон перекинул веревку через гнилую балку и налег на нее всем своим весом. Ник медленно поднялся на ноги, вытянул шею, встал на цыпочки. Потом ему пришлось сделать шаг вперед, и вот он повис над ямой, а веревка тянула его все выше и выше. Балка скрипела и трещала.

— Надеюсь, Фицтодд, — ухмыльнулся Арман, — балка не лопнет. — И он выразительно ткнул пальцем в пролом.

Лицо Николаса покраснело, он с яростью посмотрел на Армана и дернул ногами.

Дю Рош посмотрел на Симону, приложил ладонь к губам и, словно бы сообщая ей некую тайну, шепотом произнес:

— Колья. — И дернул головой в сторону ямы. — Должно быть, там когда-то была темница. Удобно, правда?

Элдон трижды обмотал веревку вокруг боковой балки и отошел в сторону. Симона слышала, как трещит дерево.

— Он упадет! — закричала она и с трудом привстала на колени, с отчаянием обшаривая комнату в поисках Дидье.

— Вполне возможно, — кивнул Арман. — Или задохнется. Мне все равно.

Симона вскочила на ноги и бросилась к тому месту, где закрепленная веревка, разматываясь, медленно скользила по трухлявому дереву. Изо рта Ника вырывался хрип, ноги дергались в воздухе. Элдон с угрожающим видом заступил Симоне дорогу, но Арман махнул рукой:

— Оставь ее. У нее не хватит силы удержать его, зато будет занятие, пока балка не треснет и не утащит ее наверх.

Симона добежала до веревки и, как смогла, обмотала ее вокруг своих связанных рук.

— Симона, — прохрипел Ник, — отпусти!

— Нет! — зарыдала она. — Я не позволю тебе упасть.

— Арман! — Дрожащий и слабый голос Женевьевы перекрывал рев бури за стеной. — Отпусти его!

Симона оглянулась. Женевьева пробралась к небрежно брошенному оружию Ника, вытащила из ножен небольшой кинжал и приложила лезвие к своей кисти.

— Отпусти его, или я сейчас же убью себя! — выкрикнула Женевьева. На белом, как алебастр, лице ледяные глаза сверкали непоколебимой решимостью.

Элдон переводил взгляд с Армана на Женевьеву, не зная, что ему делать.

— Женевьева, сокровище мое, — успокаивающе заговорил Арман и сделал шаг к Женевьеве. Его глаза с ужасом следили за ее руками. — Не надо…

— Назад! — выкрикнула она. — Еще один шаг, и я перережу себе вены.

Грубая веревка проскальзывала в ладонях Симоны, сдирая с них клочья кожи. Она видела торчащие в яме длинные заостренные колья. Пронзенное насквозь тело несчастного моряка сползло вниз.

Симона изо всех сил вцепилась в веревку.

Возможно, Арман был просто глуп, а возможно, по-настоящему безумен, но он шагнул к Женевьеве, и в тот же миг баронесса рассекла нежно-белую кожу кисти. Из пореза фонтаном хлынула алая кровь.

— Нет! — завопил Арман, отступая и прижимая здоровую руку к сердцу. — Женевьева, ты не можешь! Я столько лет ждал! — По его лицу потекли мутные слезы. — Я для тебя всем пожертвовал, всем!

Краешком глаза Женевьева заметила движение у стены.

— Элдон…

Тот застыл, перестав к ней подкрадываться.

— Убирайся, ублюдок, — заорал Арман, размахивая руками. — Прочь, прочь! — Его лицо стало таким же багровым, как у Ника.

Симоне казалось, что она бредит. Собственные рыдания доносились до нее откуда-то со стороны. Слезы застилали глаза. Она почти ничего не видела.

— Отпусти его, — снова потребовала Женевьева, не обращая внимания на кровь, стекающую на пол. — Отпусти его, и я добровольно поеду с тобой во Францию. Клянусь.

Арман прищурил здоровый глаз.

— Разве я могу тебе верить, хитрая женщина? Ты только и думаешь, как бы стукнуть меня по голове чем-нибудь тяжелым.

Женевьева твердо смотрела ему в глаза:

— Клянусь жизнью своих сыновей.

Арман сделал шаг назад, опустился на ветхий стул и с беспокойством посмотрел на Симону.

— Девчонка тоже поедет, — сказал он. — У меня будет гарантия на случай, если ты нарушишь наше соглашение.

Ник дергался все слабее.

Женевьева бросила на Симону умоляющий взгляд.

— Ты оставишь ему жизнь? — прохрипела Симона. Ладони ее горели так, как будто она держала раскаленные угли. Удерживая Николаса на весу, она не могла думать ни о чем, кроме его спасения.

— Конечно, — уверенно проговорил Арман и улыбнулся Женевьеве обезображенным ртом. — Отпусти его, — скомандовал он Элдону, и когда тот заколебался, заорал: — Отпусти его, пока моя жена не истекла кровью!

Элдон подошел к Симоне и вырвал у нее из рук веревку. Симона, так и не разжав скрюченных в смертельной хватке пальцев, упала на колени и затряслась в истерическом припадке.

— Брось клинок и иди ко мне, Женевьева. Прямо сейчас.

Послышался звон. Женевьева уронила кинжал и заковыляла к Арману, который величественно, как на троне, восседал на развалившемся стуле. Симона видела, как Арман притянул обмякшую Женевьеву к себе на колени, взял в ладонь ее лицо и поцеловал в щеку, потом мягко отстранил ее и встал со стула.

Элдон оттащил Николаса от ямы и швырнул на пол. Симона подползла к мужу, распухшими окровавленными пальцами сняла петлю с его шеи.

— Николас? — прохрипела она, поворачивая к себе его лицо.

Его веки дрогнули. Показались налитые кровью белки.

— Ник? А-а-а-а… — закричала она, когда Арман схватил ее за волосы, оттащил к Женевьеве и с силой бросил на пол, а потом стал бить обеих по лицу.

— Шлюхи! Мерзкие, грязные потаскухи! — бормотал он. — И это после всего, что я для вас сделал.

Симона подняла глаза на почерневшее от ярости, дико искаженное лицо Армана. Казалось, сам демон безумия вселился в него и сейчас наслаждается результатами своей победы.

Изо рта Армана летела слюна, слова звучали, все неразборчивее:

— Неблагодарная тварь, я д-дал тебе свое имя! — Сейчас он кричал, глядя только на Симону. — Грязное отродье шлюхи, ты посмотри, как удачно ты вышла замуж, и все благодаря мне! — Он ткнул изуродованной рукой в сторону лежащего без чувств Николаса. — Вышла за эту тупую скотину, за идиота-барона! А ты! — Арман повернулся к Женевьеве, которая цеплялась за сиденье стула, не в силах сдвинуться с места. Вся ее рука была залита кровью. — Я рисковал своей жизнью, чтобы ублажить тебя. И что же я увидел, когда вернулся? Что ты, шлюха, родила от другого! И все равно я женился на тебе! Постарался спасти тебя, замазать твой грех! А ты пыталась меня убить. — Арман рыдал настоящими слезами и тянулся к Женевьеве. — Мне надо бы тебя убить! Я хочу тебя убить! Хочу задушить тебя, свернуть тебе шею. Столько лет поисков, поисков, поисков… — Его голова дергалась, как у марионетки, но он продолжал кричать: — Я пожертвовал своим единственным сыном! Моим любимым мальчиком! Моим Дидье! Для тебя, все для тебя!

— Дидье не твой сын, дю Рош, — произнес мужской голос.

Глава 29




Симона повернула голову на голос. В дальнем углу стоял Жан Рено с длинной шпагой в руке.

— Рено? — прошептал Арман.

— Не твой сын, — повторил Жан. — Мой. Мой и Порции. Ты убил их обоих.

Арман дико замотал головой.

— Нет, нет! — Он ткнул изуродованной рукой в Симону. — Она, она твоя! Дидье был моим! Я спал с твоей шлюхой.

— Ты спал с ней, когда она была уже беременна моим сыном, — сказал Жан. — Ты был пьян. Она соблазнила тебя, считая, что ты не поймешь, что к чему. Так и вышло.

— Нет! — Арман обеими руками схватился за голову.

— Да. — Жан подошел ближе.

Симона быстро-быстро подползла к Нику. Он пришел в себя и, когда она приблизилась, поднялся на локте.

— Руки, любовь моя, — прошептал он.

Симона быстро развязала узлы, не обращая внимания на боль в кровоточащих пальцах, но не сводя глаз с Элдона.

Освободившись, Ник тут же развязал кисти Симоне, беззвучно откатился от нее, поднялся на ноги и, крадучись, стал двигаться вдоль стены.

Симона перевела взгляд на своего отца и Армана и заметила, что Дидье теперь стоит прямо за Жаном. Сейчас брат наконец узнает правду.

— Расскажи ему, — со злобой процедила Симона, — расскажи, Арман, как ты устроил пожар, в котором погибли Порция и Дидье. Расскажи!

— Да, Арман, — поддержал Симону Жан. — Признайся в своих грехах прежде, чем я отправлю тебя в ад.

— Да, да, да! — взвыл Арман. Он рвал на себе волосы с такой силой, что во все стороны полетели клочья. Его тело дергалось, как от ударов бича. — Она заслужила! Отняла у меня сына! Деньги! Мое сокровище! Все, все, что у меня было.

В развалинах становилось все холоднее. Симона слышала, как, потрескивая, замерзают лужицы на старых балках, видела, как над обледеневшим полом закручиваются снежные воронки.

И вдруг Дидье встал между Жаном и Арманом. Его глаза горели страшным красным огнем.

— Так это ты устроил пожар? Ты? Ты? — С каждым словом фигура Дидье становилась все яснее, Симона видела его все отчетливее. Когда Дидье произнес: — Ты убил мою мать? — Жан подавил рыдание.

В другом конце комнаты Женевьева громко прошептала:

— О Боже!

— Дидье? — хрипло спросил Арман. Судороги у него вдруг прекратились. Он зажмурил глаза и снова открыл их. — Я что, умер? Где я?

И тут Симона поняла, что все в зале видят Дидье так же, как она.

— Ты убил мою мать? — повторил Дидье, надвигаясь на Армана.

Элдон словно прирос к земле. Он во все глаза смотрел на Дидье, как будто встретил самого дьявола. В лице великана не осталось ни кровинки. Николаса у себя за спиной он не видел.

Арман попятился, налетел на стул и упал на него, не в силах держаться на ногах. Слова с трудом срывались с посеревших губ:

— Она собиралась забрать тебя, Дидье. А у меня были планы. Я хотел привезти тебя в Англию. Тебя, а не Симону. Мы бы вместе занялись поисками. Мой сын помогал бы мне.

Ножки у стула подломились, Арман взвизгнул и вскочил на ноги, а стул откатился к пролому в стене. Дидье снова шагнул вперед.

— Ты убил мою мать. — На сей раз он уже не спрашивал, а утверждал.

Арман снова попятился и поскользнулся на окровавленном кинжале, который выпал из рук Женевьевы.

— Дидье! Я не знал, что ты там! Пока…

Кинжал поднялся в воздух, облетел Армана и упал к ногам Николаса.

Элдон немного пришел в себя и, оценивающе глядя на Жана, стал медленно вытягивать меч из ножен.

Николас быстро нагнулся и подхватил с пола кинжал, потом взглянул на Симону, словно хотел сказать: «Не смотри!», но Симона не отвернулась. Ник подобрался к Элдону, в мгновение ока закрыл ему ладонью рот, всадил между ребер кинжал и ловко развернул великана так, что тот почти беззвучно скользнул в яму.

И тут ноздрей Симоны коснулся запах дыма. Она быстро перевела взгляд на Дидье. Брат невероятно широко раскрыл рот, и в тот же миг адский грохот заглушил завывания бури.

— Нет, нет, нет! — простонал Арман и отступил назад, в провал полуразрушенной стены. Теперь он оказался за пределами аббатства, и на его голову обрушились струи серебристого дождя.

В ледяном воздухе затрещало невидимое пламя, рушились давно исчезнувшие стены, в конюшне ржали и били копытами призрачные лошади. Раздалось шипение, как будто на сковороде поджаривали сало, потом детский голос прокричал:

— Мама, мама! Проснись! Надо бежать. Я не могу открыть эту дверь! Она тяжелая! Мама!

Арман взвизгнул, оступился и, дико размахивая руками, повалился на спину. Песчаный суглинок пополз под его ногами, дю Рош упал, но зацепился здоровой рукой за острый выступ скалы. Дидье быстро пролетел через зал, встал над Арманом и посмотрел вниз.

Симона вскочила на ноги и, оскальзываясь на заледенелом полу, побежала к брату, выскочила через провал и остановилась над обрывом. В лицо ей ударил мокрый снег и дождь. Дидье стоял рядом, из его рта по-прежнему летел рев далекого пожара, который унес его жизнь и жизнь Порции.

— Симона! — завопил Арман. — Дочь моя, спаси! Ты ведь всю жизнь звала меня папой!

— Ты не был моим отцом, даже когда я в это верила, — бесстрастно проговорила Симона, встала за спину Дидье и положила руки на его тоненькие плечи. Сейчас она его чувствовала, ощущала его жар и гнев.

Дидье захлопнул рот, звуки адского пожара умолкли. Стих ветер, дождь перестал колотить по скалам и крыше аббатства. Успокоилось даже море. Дидье посмотрел на Армана.

— Отпускай, — быстро, на низкой ноте произнес он.

Пальцы Армана разжались, он полетел во тьму и даже не вскрикнул. Послышался тяжелый удар, потом еще два, и снова удар. Казалось, мир вздохнул с облегчением, вернулся шум волн.

Небо стало очищаться. Никакого французского корабля в бухте уже не было. Симона подумала, что все эти события были похожи на ночной кошмар, который оборвался с приходом утра.

Дидье повернулся к сестре. У нее перехватило дыхание — так он был хорош.

— Сестрица, — проговорил Дидье и поднял к ней руки.

— Дидье, — ласково отозвалась Симона, встала на колени и крепко обняла брата.

Он отстранился и заглянул ей в глаза:

— Меня позвал барон.

Симона кивнула, улыбаясь сквозь слезы:

— Я знаю.

Дидье оглянулся, потом вновь посмотрел на Симону, которая неуверенно произнесла:

— Дядя Жан нам не дядя. — Потом улыбнулась и спросила: — Почему бы тебе не подойти к нему?

Жан не шевелился. Он стоял в нескольких шагах от них, упираясь в пол концом шпаги. Глаза француза блестели от слез.

— Дидье? — хрипло спросил он и уронил шпагу. Та со звоном упала.

Дидье рванулся с места, громко топая, подбежал к Жану и прыгнул в его объятия:

— Папа!

— Мальчик мой! Сынок! — Жан закружился на месте. — Как я скучал по тебе!

Симона оглянулась на Николаса. Тот стоял на коленях перед Женевьевой и обнимал ее плечи. Женевьева тихонько плакала. Симона не могла понять выражения в глазах Ника. Что это было — облегчение, грусть, сочувствие?

Жан остановился. Дидье повис на его руках.

— Ты можешь остаться? — с тревогой спросил Жан, как будто знал, какой услышит ответ.

Дидье покачал головой:

— Я соскучился по маме.

— Я понимаю, малыш, понимаю, — прошептал Жан.

— Папа? — позвал Дидье.

— Да, сынок.

Дидье ткнул пальчиком ему в грудь:

— У тебя ничего нет поесть?

Симона не сдержалась и громко рассмеялась, рядом, к ее удивлению, ухмыльнулся Ник.

Жан неохотно опустил Дидье на пол и полез в сумку у себя на поясе:

— Так, что мы тут имеем? Посмотрим… Ты любишь цукаты?

Дидье кивнул, взял из его рук маленький кусочек, почти крошку, сунул ее в рот и стал жевать. Глаза его закрылись, на лице появилось мечтательное выражение. Он сглотнул.

— Спасибо.

— Рад, что тебе понравилось. — Жан присел перед сыном на корточки. — Скажи мне, малыш, сколько времени…

Дидье ладошкой закрыл ему рот.

— Прямо сейчас? — прошептал Жан.

Дидье кивнул и поцеловал старого француза в щеку. Жан прижал сына к себе.

— Я люблю тебя, маленький. Всегда любил и всегда буду любить. Поцелуй за меня свою маму, ладно?

— Поцелую. — Дидье улыбнулся ему в последний раз, потом обернулся к Николасу и Женевьеве. — Прощайте, миледи, — учтиво проговорил он. — Вы очень добры.

— Прощай, Дидье. Ты очень умный мальчик. — Вдовствующая баронесса улыбнулась самой жизнерадостной улыбкой, какую смогла изобразить в своем плачевном состоянии.

Дидье вздохнул и посмотрел на Ника:

— Благодарю вас, милорд, что позволили мне прокатиться на Великолепном.

Симона увидела, как задергалась исцарапанная веревкой шея Ника. Он откашлялся.

— Мне жаль, что я не сразу в тебя поверил, Дидье.

— Да ладно, барон. — На лице Дидье появилась лукавая улыбка и осветила его, как утренний луч. — Я тоже в тебя сначала не верил.

Ник фыркнул и протянул мальчику руку. Дидье расправил плечи и с достоинством вложил свою ладошку в руку барона. Ник притянул его к себе и поцеловал в макушку.

— Я твой должник.

Дидье отстранился:

— Прощайте, барон.

И Дидье повернулся к Симоне. Сердце ее было до краев заполнено любовью к этому малышу, такому милому, чистому! Грусть и радость смешались в ее душе. Симона снова опустилась перед ним на колени, вздохнула и сказала:

— Видишь, нам досталось настоящее приключение.

Дидье кивнул:

— Да уж, приключение.

Симона засмеялась и взяла в ладони его маленькие ручки.

— Дидье, я хотела бы быть для тебя лучшей сестрой, чем…

Но он с притворным гневом замотал головой, не давая ей закончить:

— Симона, ты мой лучший друг. И всегда была лучшим другом. — Он обхватил ее шею, и Симона обняла его, словно в последний раз.

Это и был последний раз.

— Ты ни в чем не виновата. Я люблю тебя, — прошептал брат.

— И я люблю тебя, — ответила Симона и разомкнула объятия. Она погладила его по кудрявой голове, провела по шее, по рукам, стараясь запомнить сври ощущения. — Куда ты теперь?

Дидье пожал плечами, улыбнулся и махнул рукой в сторону моря, туда, где солнце опускалось за горизонт, окрашивая спокойные воды багровыми и оранжевыми тонами.

— Туда, — просто сказал он.

В его глазах Симона прочла знакомое нетерпение — брату хотелось скорее отправиться в путь. Внезапно ее охватил страх:

— А ты не потеряешься?

— Нет, сестрица, — заверил Дидье и протянул ей кулак. Между пальцами было зажато белое перышко. — У меня же есть это.

Симона кивнула и попыталась улыбнуться. Ей казалось, что ее сердце тоже зажали в кулак, в кулак восьмилетнего мальчика.

Дидье оглянулся на широкий пролом в стене, затем снова взглянул на сестру и застенчиво прошептал:

— Сестрица, можно, я теперь пойду?

Симона проглотила комок в горле, из ее глаз скатились две слезы.

— Как хочешь, любовь моя.

— Прощай, сестрица.

Симона не нашла в себе сил ответить и просто улыбнулась.

Дидье развернулся на каблуках. Симона поднялась, чтобы лучше его видеть. С радостным смешком он побежал по залу, быстрее, еще быстрее. В воздухе зазвенел его веселый смех. Дидье нырнул впролом в задней стене, прыгнул с обрыва и распахнул руки. В зажатом кулаке виднелось маленькое белое перышко. Симона услышала, как он зовет:

— Мама!

Через мгновение он исчез. Симона поняла, что он наконец обрел свободу.

— Симона! Симона!

Она услышала шум торопливых шагов, чутким ухом уловила особенности произношения и поняла, что ее зовет соотечественник. Но ей так не хотелось отрывать взгляд от величественного заката, который уносил с собой этот ужасный и волшебный день.

Вдруг чьи-то руки обняли ее за талию. Чужие руки, не мужа.

— Симона, mon Dieu! — ахнул Шарль и отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза. — Я видел, что корабль разбился о камни, и думал… боялся… — Он замолчал и прижал ее к себе. Было видно, что Шарль говорит искренне, он Действительно боялся за нее.

— Оставь в покое мою жену, Бовиль, — холодно произнес Ник.

Шарль обернулся, не снимая руки с талии Симоны.

— Симона возвращается во Францию со мной и своим отцом. Я люблю ее и хочу на ней жениться. — Шарль опустил на Симону глаза, в которых еще отражались отблески пережитого страха. — Это правда, Симона, я люблю тебя.

— Симона замужем, — бесстрастно сообщил Николас, помогая Женевьеве подняться на ноги. Увидев, что мать твердо стоит на ногах, он направился к самоуверенному французу. — Но если она желает вернуться с вами, то может поступать как хочет.

Глаза Шарля злобно сверкнули, черты его узкого лица заострились еще сильнее. Он бросил взгляд за плечо Ника, где увидел Жана Рено. Казалось, он просит помощи у старшего товарища.

— Жан!

Подошел отец Симоны. Сейчас он выглядел немощным стариком. Взяв в руки обе ее ладони, он слегка притянул дочь к себе, тем самым отдаляя от Шарля.

— Дай нам минуту, Шарль. — И он посмотрел на Симону: — Девочка моя.

Симона сияла, как солнце. Ее волосы спутались и липкими прядями спускались на плечи. На лице осталисьследы крови и пятна грязи. Платье стало черным и местами порвалось, но Нику казалось, что она никогда не выглядела прекраснее.

— Оказывается, ты мой отец, — с удивлением сказала она и обняла Жана.

И в этот момент Николас испытал первый укол страха. Симона получила такого отца, о котором всегда мечтала. Жан любит ее. Он любил Порцию и Дидье. И даже Шарль, который вообще ничего не сделал, с первого своего шага по английской земле стал кричать о своей любви к ней.

Симона чуть-чуть отстранилась, коснулась рукой лица Жана, затем повернулась к матери Николаса.

— Леди Женевьева? — с вопросительной интонацией обратилась она к свекрови, как будто сомневаясь, как та к ней отнесется.

— О, Симона! — воскликнула вдовствующая баронесса, и женщины бросились в объятия друг другу. — Ты смелая, смелая девочка, — причитала Женевьева. — Я обязана тебе своей жизнью и жизнью сына.

— Нет! — заявила Симона. — Это вы спасли нас всех. — Она бросила взгляд на кисть Женевьевы, перевязанную грязной полоской ткани, оторванной от нижней юбки. — Очень больно?

— Просто царапина, — уверила ее Женевьева и посмотрела на сына усталым, но выразительным взглядом. — Она отказалась покинуть меня. У нее был шанс спастись, но она не сбежала. Думаю, без нее я бы не выдержала.

Ник понял свою мать с полуслова. Симона не побоялась безумного Армана, она рисковала своей жизнью, лишь бы спасти его мать. Он посмотрел на жену:

— Я тебе многим обязан, Симона.

Симона долго смотрела ему в глаза. Николас почувствовал, что теряет контроль над происходящим.

— Вы ничем мне не обязаны, милорд. Ник ощутил ужас.

«Скажи же ей, чурбан ты этакий, что любишь ее! Скажи, что она твоя жена и должна вернуться с тобой в Хартмур, — уговаривал себя Ник и сам себе возражал: — Нет, я слишком много говорил и совсем не спрашивал».

Да, он любит ее, любит больше жизни, но он должен сдержать слово и дать ей возможность решить самой.

— Так что ты скажешь, Симона? — спросил Ник, от всей души желая остаться с ней наедине, но понимая, что она должна ответить прямо сейчас и при всех. — Ты вернешься во Францию?

Казалось, Симона задумалась. Ее пальцы беспокойно перебирали складки на платье. Жан вышел вперед.

— Симона, — обратился он к дочери. — Я, конечно, хочу, чтобы ты осталась со мной. Я так давно тебя не видел, но ты взрослая и должна решать сама. Если ты решишь остаться, то знай: деньги твоей матери находятся в Лондоне.

— Деньги? — оскорбительно фыркнул Шарль. — Жан, вы считаете, что ей нужны деньги? Ей нужен муж, который будет заботиться о ней. Ей нужен дом!

— Не думаю, что тебе позволено говорить со мной в таком тоне, Шарль, — одернул его Жан. — В любом случае деньги принадлежат Симоне, и она должна знать, что они в ее полном распоряжении.

Светловолосый француз сдержал раздражение и попытался извиниться:

— Я не хотел вас обидеть…

— Ивлин останется в Хартмуре, милорд? — Тихий голос Симоны не дал Шарлю возможности закончить свои извинения.

У Николаса глаза полезли на лоб.

— Ну если только она не вернулась в монастырь…

— Не вернулась, — злорадно сообщил Шарль. — И ты, Фицтодд, отлично это знаешь. Когда ты пришел с битвы, она была в замке.

— Еще раз перебьешь меня, — бесстрастно произнес Ник, — и я скину тебя с этого утеса. Не очень-то ты беспокоился о благополучии Симоны, пока отсиживался в лесу.

Лицо Шарля налилось кровью.

— Я просто ждал…

— Заткнись, — оборвал его Николас и повернулся к Симоне: — Да, леди Ивлин еще в Хартмуре. — Он замолчал, увидев, как изменилось лицо Симоны. — Но скажи ты слово, и я отошлю ее.

— Нет, — обманчиво спокойно ответила Симона. — Нет, Николас. И так уже было столько всего… — Она запнулась, но потом заговорила опять: — Ты не хотел жениться на мне, а когда женился, оказалось, что я принесла твоей семье одни несчастья. — Ник открыл рот, чтобы возразить, Женевьева тоже хотела вмешаться, но Симона решительно продолжила: — Я очень хочу остаться… с отцом. Я скучаю по… своему дому.

Эти слова ранили Ника, как удар кинжала, но он все же спросил:

— Ты хочешь вернуться к людям, которые оттолкнули тебя?

— А здесь меня не оттолкнули? На это у Николаса не было ответа. Симона тихонько вздохнула:

— Я думаю, король пойдет тебе навстречу и расторгнет наш брак. Я уеду во Францию и… и выйду замуж за Шарля, как хотела моя мать. Ты вернешься в Хартмур, и все будет так, как было до… до Армана.

Нику хотелось кричать от боли. Он шагнул к Симоне, схватил ее за руки, красные от ран, полученных, пока она держала его над страшной ямой, не давая упасть. Она любит его! Должна любить!

— Симона, ты правда этого хочешь? — впиваясь в нее умоляющим взглядом, воскликнул Ник.

— Не прикасайся ко мне, пожалуйста, — шепотом попросила Симона. Николас опустил руки. — Да, я этого хочу.

Ему показалось, что комната качнулась перед глазами. Послышался удовлетворенный смешок Шарля. Женевьева разочарованно вскрикнула. Нику пришлось взять себя в руки. Он учтиво поклонился Симоне.

— Хорошо. Мне все равно нужно в Лондон по другому делу. — Теперь Николас обращался к Жану, потому что больше не мог смотреть на Симону, ведь рука Шарля опять легла на ее талию. — Вы можете сопровождать нас. Я уверен, Вильгельм расторгнет брак, когда узнает подробности.

— Мерси, лорд Николас, — отозвался Жан. — Вы очень любезны. Конечно, мы будем вас сопровождать.

Ник кивнул и быстро вышел из зала, благодарный подступившей ночи за то, что она скроет его отчаяние.

Глава 30




Путешествие в Лондон заняло три дня. И все это время Симоне казалось, что она умирает. Они с Николасом не сказали друг другу ни единого слова. Насколько Симоне было известно, он уже выбросил ее из своей жизни.

Ночи она проводила с Жаном и Женевьевой, а дни — верхом, в обществе ставшего вдруг разговорчивым и любезным Шарля. Ей казалось, что каждое слово, произносимое будущим мужем, впивается ей в мозг, порождая невыносимую боль. Шарль старался шутить, но вызывал скуку. Старался быть любезным, но только раздражал. Он говорил с Симоной о будущем, но эта тема не вызывала у нее никакого интереса.

Она тосковала о Дидье. Тосковала о Нике. Когда выпадал случай, Симона подолгу говорила с леди Женевьевой и Жаном. Эти двое на удивление хорошо ладили друг с другом. Симона с удовольствием слушала, как они рассуждают о Франции и детях, о кухне и политике, вот только об отъезде Симоны они никогда не говорили.

В первый день пути, когда они проезжали через небольшое селение, Жан продемонстрировал все свои поразительные навыки торговли и, продав лошадей французских матросов, купил необходимые припасы, а также простую, но крепкую и чистую крестьянскую одежду. Все почувствовали облегчение, переодевшись в чистое платье. Исключение составил только Шарль, который отказался сменить наряд, отдав предпочтение своему изысканному плащу и кюлотам. Он не перепачкался, как все остальные, не изорвал одежду, только промок.

На взгляд Симоны, день, когда они оказались у ворот Лондона, наступил слишком быстро. Она лишь однажды была в этом городе, но сейчас ей казалось, что каждый уголок здесь пробуждает ненужные воспоминания.

Вот трактир, где они останавливались с Арманом и где она узнала, что станет женой Николаса, барона Крейна.

Вот рынок, где Николас купил перышко для Дидье.

Вот ступени аббатства, где их обвенчали.

Пока они отдавали поводья лошадей слугам, пока шли к королевским покоям, пока выясняли, примет ли их Вильгельм, решимость Симоны с каждой минутой таяла и ускользала.


Расправив плечи и надменно вздернув подбородок, Ник вывел все общество из королевских покоев. К утру бумаги будут готовы. Все станет так, как будто Симона никогда не была его женой. Во всяком случае, с точки зрения закона. Однако Николас знал, что никакие бумаги и даже королевская воля не смогут стереть из памяти его зеленоглазую любовь.

В приемной их встретил чопорный служитель.

— Лорд Фицтодд, — почтительно обратился он к Николасу. — Его величество поручил мне показать обеим леди Фицтодд отведенные им покои, а вас пригласить в Тауэр. — Он выразительно фыркнул в сторону Жана Рено и Шарля. — Мы сожалеем, что не имеем возможности принять и ваших сопровождающих.

— В чем дело? — вмешался в разговор Шарль. — Я не желаю, чтобы меня разлучали с нареченной.

Служитель скроил непроницаемую мину.

— Она еще не твоя нареченная, Бовиль! — рявкнул Николас, но тут же одернул себя за неуместно собственнический тон. Ему хотелось оторвать Бовилю голову. Как это было бы здорово, как легко!

Жан Рено прервал его мрачные фантазии. Взяв Симону за руку, он спросил:

— Я пришлю тебе кое-какие необходимые вещи, дорогая. Может, тебе нужно что-нибудь особенное? Ты скажи…

— Нет, папа, спасибо. — Симона ответила слабой улыбкой.

— Ну хорошо. — И он поцеловал Симону в лоб. — Завтра увидимся.

Жан отошел, и к Симоне приблизился Шарль, однако она уклонилась от его любезностей:

— Шарль, пожалуйста, не стоит.

Ник, не сдержавшись, ухмыльнулся неудаче соперника.

— Спокойной ночи, любовь моя, — слащавым голосом произнес Шарль и отвесил Симоне глубокий поклон. — Ангельского тебе сна.

Французы ушли.

— Пожалуйте сюда, миледи. — Служитель сделал плавный жест.

Женевьева поцеловала Ника в щеку, грустно улыбнулась ему и последовала за слугой.

Симона взглянула на Николаса так, словно хотела ему что-то сказать. В простом платье, с волосами, убранными в обычную косу, с мерцающими, как изумруды, глазами, она выглядела словно героиня волшебной сказки. Николасу отчаянно хотелось коснуться ее, но вместо этого он поклонился и постарался говорить как можно безразличнее:

— Леди Симона… — Ник с усилием сглотнул и умолк. Он не знал, что ей сказать, раз нельзя объяснить, что он чувствует на самом деле. — Я желаю вам… благополучия в вашей новой жизни.

Николасу показалось, что Симона вздрогнула.

— О, я же вернусь к старой жизни, — опустив глаза, сказала она. — Благодарю вас, милорд, что вы так терпеливо отнеслись к моей семье. Adieu. — Она развернулась и неслышными шагами удалилась следом за леди Женевьевой.

Ник не знал, сколько времени он простоял, глядя на то место, где видел Симону в последний раз. Наконец он встряхнулся и направился в Тауэр, где ему предстояло присутствовать на казни Уоллеса Бартоломью. Церемония вполне соответствовала его настроению.


Симона предпочла бы попасть в любое другое место, кроме того, куда привел их дворцовый служитель, — на постоялом дворе, во Франции, даже в разрушенном аббатстве на берегу моря, но только не здесь.

Сейчас она стояла посреди той самой комнаты, где они жили с Николасом после свадьбы. Что за горькая ирония!

Симона постаралась не видеть того, что ее окружает. Она вымылась в небольшом тазу в углу комнаты, пытаясь не вспоминать, как здесь же мылся Николас, как он потягивал вино у камина, как спал, раскинувшись на широкой кровати…

Здесь за их краткое супружество, которое вскоре будет расторгнуто, они провели больше времени, чем в любом другом месте. Когда слуга, доставивший подарки Жана, постучал в дверь, она уже успела часок поплакать.

Легкая ночная сорочка, халат, гребень и новое платье все же вызвали на ее губах улыбку, а когда молодая служанка принесла поднос с ужином, Симона потребовала настоящую ванну.

Огонь в камине почти догорел. Симона, в ночной рубашке и с влажными после мытья волосами, подошла к кровати с таким видом, словно шла на казнь. Нырнув наконец под одеяло, она крепко зажмурила глаза.

Ник рассчитывал провести ночь в том же трактире, где он весь вечер пил вино. Кругом было полно девиц, делавших ему недвусмысленные намеки, но Николасу, пусть и изрядно пьяному, становилось дурно при одной мысли, что придется делить постель с любой другой женщиной, кроме Симоны. В глубине души он чувствовал, что пройдет, может быть, целая жизнь, прежде чем он вновь захочет пустить кого-нибудь в свою постель и в свою душу; прежде чем сможет забыть молочно-белую кожу Симоны, волосы, черные, как вороново крыло, ее нежный взгляд и улыбку. Ник зарычал и, спотыкаясь, двинулся дальше по коридору гостевого крыла, остановился, огляделся. Эта дверь? Или та? Что за черт! Он тихонько выругался.

Откуда-то появился королевский слуга с понимающей улыбкой на гладкой физиономии.

— Добрый вечер, милорд, — ухмыльнулся лакей. — Вас проводить?

Ник что-то пробормотал, отлип от стены и поплелся за провожатым. Мысль о Симоне все время кружилась в его не совсем ясном сознании. Интересно, где ее комната?

Звякнули ключи, и слуга распахнул дверь в спальню, едва освещенную догорающими в камине поленьями.

— Пожалуйте, милорд. Спокойной ночи.

Споткнувшись о порог, Николас ввалился внутрь. Дверь за ним мягко захлопнулась. Оказавшись посреди комнаты, он зарычал от боли — это были те самые покои, где он две недели прожил с Симоной.

Николас кое-как стянул с себя рубаху и зашвырнул ее в дальний угол. Рубаха задела кубок на столе, и он со звоном покатился по полу.

— Черт возьми! — выругался он и вдруг услышал, как знакомый женский голос спросил:

— Ник?

Прижимая к груди одеяло, Симона села в постели. Сначала ей показалось, что это сон, потом она испугалась, что в комнату ворвался негодяй с самыми гнусными намерениями, но, вглядевшись в темный силуэт, она узнала незваного гостя.

Ник повернулся. Симона отметила, что он нетвердо стоит на ногах. Должно быть, пьян, подумала она.

Ник вглядывался в полутьму полога, а потом, к удивлению Симоны, ухмыльнулся.

— Либо это жестокий сон, либо я напился сильнее, чем думал, — заявил он.

Симона не сдержала улыбки. Сердце в груди стучало как молот. Зачем он пришел? Чего он хочет? «Господи, если бы он хотел меня!» Она кашлянула.

— Я… я думала, что кто-то ворвался ко мне. Что ты здесь делаешь, Ник?

Он помотал головой, как будто стараясь разогнать туман в мыслях.

— Слуга… Видно, спутал комнату. Я… О черт! — Он потер лицо и устало вздохнул. — Прошу меня извинить. Я найду другую…

— Не уходи, — не думая, выпалила Симона. Лицо ее вспыхнуло. — Я… я не спала, — быстро добавила она. — Уже поздно, Николас. Нам обоим надо отдохнуть и… — Неужели она действительно говорит это? Или Минерва снова диктует ей слова?

Николас знакомым движением склонил голову набок. Симона поняла, что говорит по своей воле.

— В любом случае, — продолжала она, — мы уже не раз делили постель. Разумеется, вполне невинно.

Ник смотрел на нее, не отводя глаз.

— Это правда. Но я не хочу тебя стеснять, Симона. Ты уверена, что это разумно?

— Нет, — честно ответила она.

Ник шагнул к ней. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки Симона видела контуры его тела. Слабые всполохи пламени в камине освещали его теплым светом.

— Кровать и правда большая, — хрипло произнес он.

Симона закусила губу.

— Места достаточно.

— Кровать такого размера, что мы даже не дотронемся друг до друга.

— Конечно, не дотронемся, — согласилась Симона. — А на рассвете мы все равно оба уедем.

— Да-да, очень рано, — сказал Ник, пожирая Симону голодными глазами и торопливо стряхивая сапоги. — Может, мы даже поговорим, раз ты не можешь заснуть.

— Конечно, поговорим. — Симона чувствовала, как от его взгляда мурашки побежали у нее по телу. — И что… — Симона откашлялась. — Что ты думаешь про казнь лорда Бартоломью?

— Все было изумительно. — Ник стянул нижнюю рубашку. — Симона, я хочу тебя.

Симона не поняла, зарыдала она или рассмеялась. Наконец-то она слышит эти драгоценные слова!

— Мы больше не женаты, Николас. — И даже ей самой этот довод показался неубедительным.

— Не согласен, — пробормотал Ник, развязывая ленты на кюлотах. — Утром мы пойдем каждый своей дорогой, но до рассвета ты еще остаешься моей женой. И в эту ночь я хочу любить тебя так, как следовало любить все это время.

Симона дрожала, сердце сжималось от страха.

«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»

Она вымученно улыбнулась и откинула одеяло.

«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»

Николас бросился на нее, как умирающий от жажды бросается к ручью. Обеими руками схватил за талию и начал целовать так, словно хотел проглотить.

Симона отвечала на поцелуи. Сначала ее руки лежали у него на плечах, потом она крепко обхватила Ника за шею.

— Ты сладкая… как мед, — пробормотал он и лизнул ее губы, как будто хотел попробовать их на вкус. Опьянение давно прошло, но присутствие Симоны пьянило сильнее вина. Он целовал ее шею, отодвинул щекой ворот сорочки и попробовал на вкус ее кожу у ключицы. Симона дугой выгибалась ему навстречу.

— О, Ник, как я по тебе тосковала.

— А я по тебе, — бормотал он, поднимая подол ночной рубашки до бедер. Потом он с силой сдавил ее ягодицы и прижал Симону к себе, чтобы она ощутила, насколько он возбужден. — Симона, я так жалею… Мы потеряли столько времени, а теперь ты от меня уходишь…

— Ш-ш-ш… — прошептала она, целуя его исцарапанную шею. — Прошлое не изменишь. Давай сделаем вид, что завтра никогда не наступит, будем жить этой ночью.

Николас поднял голову и заглянул ей в глаза:

— Симона, я люблю тебя. Неужели тебе этого не достаточно, чтобы остаться со мной?

Симона грустно улыбнулась, и Нику опять показалось, что она хочет что-то сказать ему. Вместо этого она быстро пробежала рукой по его телу. Ник, задыхаясь, ловил воздух ртом.

— На сегодня достаточно, — прошептала Симона.

В груди Ника поднялась волна гнева, смешанная с любовью. Он опустил глаза на ее лицо — такое прекрасное, наполненное такой страстью, — потом отстранился.

— Чья это сорочка?

Симона недоуменно нахмурилась:

— Что?

Ник протянул обе руки к вороту сорочки, сдвинул вниз полупрозрачную ткань и погладил кожу между ключиц.

— Это сорочка твоей матери?

— Нет, — настороженно ответила Симона. — Папа прислал.

Ник одним движением разорвал тонкое полотно надвое, обнажив безупречно круглые груди с яркими, как малина, сосками. Наклонился над ними, поцеловал сначала одну отвердевшую грудь, потом другую. Симона вздохнула и выгнулась ему навстречу. Ник отстранился и заметил, что молочно-белая грудь Симоны покрылась гусиной кожей.

— Тебе холодно? — прошептал он.

Симона лукаво улыбнулась:

— Нет, милорд, я вся горю.

Ник издал рычащий звук, рванулся к Симоне, схватил полы разодранной сорочки и разорвал их до конца. Нежное совершенство ее тела на миг заворожило его, но остановиться он уже не мог. Накрыв Симону собой, Ник впился в ее губы. Симона с благодарностью приняла и поцелуй, и смелое прикосновение.

— Дотронься до меня, — нежно взмолилась Симона, и Ника не потребовалось долго просить. Его палец скользнул в плотную тесноту потаенной складки. Симона всем телом подалась навстречу этой изысканной ласке.

Ника трясло. Даже кровать дрожала в такт бешеным порывам ветра за стенами. Ему хотелось доставить ей наслаждение, насытить прежде, чем он заберет ее девственность. Но вид ее обнаженного тела и звук своего имени на ее губах привели его в неистовство.

— Симона, — прохрипел он. — Я не могу больше ждать.

— Тогда не жди, — выдохнула она.

Ник рванулся вперед. Лег на нее всем своим телом и ногами раздвинул ей бедра. Симона раскинула руки, как будто звала, приглашала его к себе. Ее грудь высоко вздымалась, из губ вырывались чуть слышные стоны. Ник постарался справиться с охватившим его безумием. У самого тайного входа он вдруг замер, поднялся на колени и заглянул ей в глаза:

— Тебе будет больно.

Симона покачала головой и улыбнулась.

— Будет, — повторил он, — но только в первый раз…

Внезапно Симона вцепилась руками в его бедра и дугой выгнулась навстречу Николасу. Ник не стал больше ждать и двинулся вперед, неглубоко проникнув внутрь. Симона застонала громче, но подалась к Нику. Он погрузился чуть глубже.

— Ш-ш-ш… — прошептал он и опустился на локти. Откинул с ее лица пряди волос и стал целовать глаза и губы Симоны. Потом потянулся вниз и положил себе на плечи сначала одну ее руку, затем другую. — Впусти меня, — промурлыкал он прямо в губы, отстранился и сделал несколько мягких движений бедрами, как будто торил себе путь в запретную страну. С каждым рывком он погружался все глубже и глубже. Движения его ускорялись и становились все безжалостней.

— О, Ник! — простонала Симона, прижимаясь сосками к его груди. — Пожалуйста, ну, пожалуйста…

И он толкнулся на всю глубину, изо всех сил сдерживая нетерпение, чтобы не причинить ей лишней боли. На мгновение замер, отстранился и снова рванулся вперед длинными ритмичными бросками. Чувства его невероятно обострились, он ощущал, как пульсирует ее кровь, как Симона дрожит под его мощными ударами.

— О Господи, Симона, — прорычал он, просунул руки под ее плечи и прижал к себе так, как будто хотел поглотить ее, полностью вобрать в себя. Она шире раскинула ноги. Никогда в жизни Николас не испытывал такой всепоглощающей страсти, такого острого чувства к женщине, ведь на сей раз это была его жена!

Она, как в бреду, повторяла его имя. Николас ускорил ритм.

— Скажи, мне, Симона, скажи, — процедил он сквозь зубы, стараясь оттянуть последний миг. — Скажи!

— Я люблю тебя, Ник! — неожиданно ясно проговорила она и вдруг тонко вскрикнула, изгибаясь в его объятиях. Наслаждение накрыло их разом. У Ника потемнело в глазах, ему показалось, что он летит в пропасть.

— Я люблю тебя, Симона, — задыхаясь, пробормотал он. — Ты слышишь, люблю!

В этот миг он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.


* * *


Когда все кончилось, Ник притянул Симону к себе. Вот так же он обнимал ее в их последнюю ночь в Хартмуре. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, покоем и защищенностью. В воздухе висел мускусный запах. Тяжелые драпировки полога глушили звуки потрескивающих в камине дров.

— Это ведь ничего не меняет, правда? — спросил он, касаясь губами ее затылка.

Симоне не хотелось отвечать, не хотелось разрушать эту мирную передышку в житейских бурях, но надо было что-то сказать.

— Нет, — с притворным спокойствием ответила она. — Ты ведь так и думал?

— Честно говоря, я надеялся, что меняет, — признался Ник, рисуя пальцем круги у нее на животе. — Неужели он сделает тебя счастливой? Шарль? И ты простишь ему все обиды?

Могла ли Симона сказать Николасу, что Шарль не способен принести ей счастье, что каждая минута в его обществе с тех пор, как он явился в Хартмур, приносила ей мучения? Ник может подумать, что она пытается разжалобить его. Симона устала от того, что вызывает в других жалость или презрение. Устала быть обузой, бременем.

С тех пор как умерли Порция и Дидье, Симона всегда оказывалась лишь средством для достижения чьих-то целей. Для Дидье она была единственной связью с миром. Арман стремился с ее помощью попасть в Англию, получить деньги, найти свое мифическое сокровище. Для Ника Симона была возможностью удовлетворить требования семьи и короля. Ее использовали, чтобы получить желаемое. Дидье была нужна Порция. Арман мечтал найти Женевьеву. Ник хотел жениться на Ивлин. Казалось, никого не интересовало, к чему стремится сама Симона. И никому она была не нужна.

Кроме Жана. Отцу она нужна. И он хочет, чтобы она была счастлива.

Для Симоны это было ново. Кому-то она была нужна, кто-то ценил ее, именно ее, а не возможность что-то получить с ее помощью. Николас сказал, что любит, но может ли Симона поверить ему?

В этот момент Ник подтолкнул ее, отвлекая от невеселых мыслей:

— Симона, ты спишь?

— Нет. — Она помолчала. — Я нужна своему отцу. — Она почувствовала, как Ник напрягся у нее за спиной, и поняла, что ранила его этими словами, хотела извиниться, но не нашла слов.

Лучше всего уйти прямо сейчас. Пусть даже Ник рассердится, но зато не будет раскаиваться потом. Он забудет эту мгновенную боль и, возможно, когда-нибудь вспомнит о ней с удовольствием.

— Тебе что-нибудь принести? — после паузы спросил он. — Вина или что-нибудь поесть?

Она покачала головой:

— Нет, я буду спать.

Его губы прижались к ее волосам. Глаза Симоны набухли от слез.

— Спокойной ночи, Симона, — прошептал он, согревая своим дыханием ее затылок.

Симона проглотила слезы, сделала глубокий вздох и таким же шепотом ответила:

— Спокойной ночи, Николас.

Глава 31




Ник впал в расслабленную неглубокую дремоту. Симона лежала в его объятиях. И ему приснился сон.

Он снова был в Уитингтоне. Снова ехал с Симоной из Лондона в Хартмур.

Снова этот проклятый монастырь! Как Ник мог забыть, что монастырь совсем рядом с трактиром?

И внутренний голос объяснил ему как. «На самом деле это не имеет для тебя никакого значения. Ты не влюблен в Ивлин. Ты любишь свою жену. Когда ты с Симоной, ты не думаешь о дочери Хандаара. И только если что-то напоминает тебе о ней, ты чувствуешь, что гордость твоя уязвлена».

Это была вполне трезвая мысль, так он мог думать и наяву, но сейчас по-прежнему оставался в Уитингтоне, в своем сне. Снова сидел на пригорке под старым дубом с кувшином вина в руке.

Перед лицом вдруг возникло и стало кружиться маленькое перышко.

— А, малыш Дидье, — сказал Ник во сне. — Ты воплощенная преданность. А я-то думал, что ты сидишь рядом с сестрицей и стережешь ее сон, лишая меня единственной радости в жизни.

Кувшин с вином вдруг упал и скатился вниз по крутому склону, а маленькое перышко стало прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. То была первая попытка Дидье поговорить с Николасом.

— Ты мальчик?

— Это про пожар?

— Ты помнишь, что произошло?

А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.

— Дидье, ты утонул?

Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. «Не дыши, не дыши…»

Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.

Горящая V-образная доска падает совсем рядом.

Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.

Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.

«Дидье, ты утонул?»

— Дидье! — хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.

Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.

— Он не сгорел, — громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. — Он… он утонул.

Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.

Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.

Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.

Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.

В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.

И вдруг Ник догадался.

Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.


* * *


Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.

— Ты плохо спала? — спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны. — Что-то ты слишком спокойна.

Симона попыталась улыбнуться, но эта попытка отдалась болью в голове, и она просто ответила:

— Со мной все будет в порядке.

Симона все время пыталась избавиться от мыслей о Николасе, о том, как он выглядел, когда она в последний раз поцеловала его в щеку.

— Где Шарль? — спросила она отца, стараясь отвлечься от сладких воспоминаний.

Жан бросил на нее загадочный взгляд.

— Он отправился за покупкой: Сказал, что хочет сделать тебе подарок, чтобы подбодрить во время путешествия.

Симона фыркнула. Она понимала, что несправедлива, но ей было все равно. Никакие подарки не принесут ей утешения. И деньги Сен-дю-Лака тоже. Да, она дала Жану разрешение передать Шарлю деньги Порции. Симона выйдет за него замуж, как только они вернутся во Францию. Ей было неприятно даже думать о деньгах, связанных с такой трагедией. Тем не менее свободное обращение Шарля с ее деньгами задело Симону. Он уже вел разговоры о перестройке Сен-дю-Лака. Увеличить зал, построить большие конюшни на месте сгоревших… Симоне все было безразлично.

Честно говоря, ей совсем не хотелось возвращаться в Сен-дю-Лак. Жан пытался беседовать с Симоной о ее матери, но Симоне не хотелось об этом говорить. Она чувствовала себя оскорбленной всей той ложью, которая обрекла ее и Дидье на жизнь вдали от родного отца и связала их судьбы с Арманом дю Рошем. До тех пор пока они не вернутся во Францию и она не выйдет замуж за Шарля, она останется просто Симоной Рено, дочерью богатого коммерсанта. Симона улыбнулась отцу и стиснула его ладонь.

— А вот и он, — сказал Жан и показал на вход в порт, где в толпе то появлялся, то пропадал Шарль Бовиль. Солнечный свет отражался от его белокурых локонов. Шарль широко улыбался. В одной руке он держал длинный, упакованный в кожу сверток. Другой приветливо махал Симоне.

Симона насмешливо отметила, что со вчерашнего дня он успел раздобыть новый плащ из тонкой шерсти, она же ждала его в простом платье, которое прислал ей вечером отец.

— Поднимемся на борт? — оживленно спросил Шарль, останавливаясь возле отца и дочери. — Добрый день, любовь моя.

Симона не ответила, но когда он нагнулся поцеловать ее в щеку, она разрешила.

— Мы ждали только тебя, Шарль, — радостно ответил Жан и показал на сверток в руках у Шарля: — Что там у тебя?

Шарль подмигнул Симоне.

— Ничего особенного. Просто маленький знак привязанности к моей нареченной. — Он шутливо погрозил Симоне пальцем: — И не подглядывать, дорогая леди! Это должно развлечь вас, когда мы выйдем в море, и я не позволю испортить сюрприз.

— Я попытаюсь сдержаться, — несколько язвительно проговорила она.

По лицу Шарля пробежала тень, но он тут же прикрыл ее широкой улыбкой:

— Ловлю тебя на слове, дорогая.

В разговор вмешался Жан:

— Ну, молодые люди, боцман уже подал сигнал. Давайте поднимемся на борт. Пора отправляться. Чем раньше отплывем, тем раньше будем дома.

Симоне казалось, что к ее ногам привязаны гири, каждый шаг по трапу давался ей с неимоверным трудом. Как только они окажутся на борту, Николас и Англия превратятся в ненужные воспоминания. Здесь она в последний раз видела Дидье и в первый — своего отца.

Здесь в первый и в последний раз влюбилась.

Они постояли у корабельных поручней. Симона в последний раз смотрела на Лондон, на его серые строения, на влажную дымку в воздухе, на шумный грязный порт.

— Прощай, любовь моя, — прошептала она.

— Что ты сказала, Симона? — спросил Шарль, приподняв бровь.

— Ничего, — ответила она. — Я ничего не сказала. — И Симона отвела глаза.

Они шли по палубе, глядя, как матросы бросают вниз швартовы. Вот корабль мягко скользнул от берега и вышел в море. Дул сильный попутный ветер. Скоро они будут во Франции.

Шарль отвел Симону в каюту. Комнатка оказалась маленькой и очень тесной. Казалось, низкий потолок давит на плечи и голову, и это при миниатюрном росте Симоны, как же тут живут рослые моряки? Плетеная койка у стены была узкой и сильно проваливалась, веревки давно растянулись и потеряли упругость. Всю обстановку каюты составляли два стула и привинченный к полу стол. Тут же, у стенки, поместились два сундука Симоны. Каюта была темной, сырой и пропахла морской солью. Симона передернула плечами.

Шарль зажег лампу и предложил ей сесть на край койки, но она предпочла стул. Шарль добродушно пожал плечами, уселся напротив и положил на стол сверток.

— Прежде всего, — начал он, — позволь мне сказать вот что. Я знаю, прошедшие годы были… трудными для тебя.

Симона молчала. Трудными?

Он откашлялся.

— Возможно, я не поддержал тебя так, как следовало, когда ты… когда ты доверилась мне, рассказала о… — Ему явно не давался разговор на столь щекотливую тему.

Симона холодно приподняла бровь:

— О чем, Шарль? О Дидье? О призраке моего брата?

Даже в слабом свете масляной лампы было видно, как побледнел Шарль.

— Э-э-э… Да. Но ведь теперь он ушел? Правда?

— К несчастью, да. — Один вид перепуганного Шарля вызывал у нее тошноту. Трус.

— Ты уверена? — настаивал Шарль.

Она не стала отвечать, а просто смотрела на него, пока Шарль не залился краской. Еще раз откашлявшись, он сказал:

— Ну хорошо, — и подтолкнул сверток к Симоне. — Возможно, это утешит тебя в твоей… потере.

Симоне не хотелось развязывать шнурок, не хотелось разворачивать подарок, не хотелось смотреть, что там внутри. Почему-то ей стало вдруг жутко, но она все же пододвинула сверток поближе и потянула за веревочку.

— Надеюсь, тебе понравится, — с нетерпением произнес Шарль. — Должен признаться, я сам собой горжусь.

«А когда ты не гордишься», — с усмешкой подумала Симона.

Развернув наконец упаковку, Симона заглянула внутрь, ахнула и зажала ладонью рот.

Перед ней лежал маленький деревянный меч, такой же маленький кожаный щит и кожаный шлем с подшлемником — рыцарская экипировка для маленького мальчика. Сверху лежало маленькое белое перышко. У Симоны остановилось сердце.

Шарль нахмурился, взял перо и растер его между пальцами, словно какое-то неприятное насекомое.

— Как оно сюда попало? — пробормотал он и отшвырнул перышко.

— Шарль, это… — Она взяла предложенный им платок и вытерла слезы. — Это чудо! — И подумала, что раз Шарль Бовиль оказался способен купить ей такой подарок, жизнь с ним может оказаться не такой невыносимой, как ей казалось. Конечно, он не Николас, но кто может сравниться с Ником?

— Значит, тебе понравилось? — с довольной улыбкой спросил Шарль.

Симона провела пальцами по гладкому дереву меча.

— Да, очень.

— Я рад. — Он помолчал, потом добавил: — Может быть, наступит день, когда с этим будет играть наш сын.

— Возможно, — рассеянно отозвалась Симона и взяла со стола маленький шлем. Оттуда посыпался целый ворох перьев. Симона улыбнулась, а Шарль проворчал что-то насчет растяпы-торговца.

Симона рассмотрела шлем, но вдруг отложила его и нахмурилась:

— Как ты сумел придумать такой подарок? Как догадался, что он будет мне дорог?

— Симона, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. — Он лукаво подмигнул ей. — Я решил купить такой набор еще до того, как мы отправились в путь. Он недешево мне обошелся, но когда я увидел, как сильно ты горюешь о брате, я захотел подарить тебе что-то напоминающее о нем. — И Шарль взял Симону за руку. — Игрушки Дидье сгорели в пожаре. Я решил, что тебе понравится.

— И мне понравилось, — заверила его Симона, улыбнулась Шарлю, но вдруг улыбка сползла с ее лица и кровь застыла в жилах.

Шарль с тревогой заглянул ей в глаза:

— Симона, что с тобой?

— Откуда… откуда… — Она замолчала, чтобы перевести дух. — Откуда ты знаешь, что эти игрушки Дидье были с ним в конюшнях?

Шарль отшатнулся, словно она ударила его по лицу.

— Как — откуда? Ты мне сама говорила.

Но Симона затрясла головой и вырвала у него свою руку:

— Нет-нет, не говорила!

— Симона, я уверен, что говорила, — настаивал Шарль. — Иначе откуда бы мне знать?

Симона все трясла головой, пятясь к маленькой двери каюты.

— Я никому не говорила, — прошептала она, и по ее щеке скатилась одинокая слеза. — Только Николасу. Откуда же ты мог узнать? Только если… ты был там? — Она задохнулась. — Был!

В тот же миг лицо Шарля изменилось, превратившись в маску дикой злобы. Он вскочил со стула и бросился к Симоне.

Симона вскрикнула и взялась за дверную ручку, но Шарль опередил ее — схватил и отшвырнул к кровати.

— Ты не понимаешь, — заговорил он, приближаясь к ней с расставленными руками. — Дидье не должен был возвращаться в Сен-дю-Лак. Он должен был остаться с тобой в моем доме, в полной безопасности.

Симона забилась в угол койки.

— Ты знал, что задумал Арман! — гневно воскликнула она. — Ты позволил ему убить мою мать, ты позволил умереть маленькому Дидье.

Шарль забрался на койку.

— Перестань говорить такие вещи. Послушай меня, Симона. Порция всю жизнь лгала тебе. Она была плохой матерью, — убежденно говорил Шарль.

— Оставь меня! — завизжала Симона и что есть силы лягнула его.

Шарль схватил ее за ногу.

— Да перестанешь ты или нет? — Он поймал ее вторую щиколотку и дернул так, что Симона оказалась на спине. Шарль грозно навис над ней и придавил ее руки к тощему матрацу. — Я просто пытался обеспечить наше будущее, как ты не понимаешь? — закричал он ей прямо в лицо. — Да, я знал про планы Армана, но не мог его остановить. Я не знал, что твоя мать спрятала деньги из Сен-дю-Лака в Марселе, у Жана. Я хотел увериться, что Арман не сбежит с нашими деньгами на поиски своего сокровища.

— С моими деньгами! — выкрикнула Симона. — Он что, увидел тебя в конюшнях? Увидел, что ты подсматриваешь? Дидье увидел тебя после того, как Арман поджег конюшни и запер там тело моей матери?

— Замолчи, Симона! — с угрозой проговорил Шарль.

— Он видел, видел, видел! — Теперь Симона кричала во весь голос. — Он просил тебя о помощи, а ты позволил ему сгореть! Боялся, что Арман узнает, что ты был свидетелем его преступления.

— Нет, любовь моя. Дидье не сгорел.

Низкий глубокий голос прорвался сквозь истерические крики Симоны. Она замолчала и перевела взгляд на дверь.

В проеме стоял Николас, барон Крейн. Его меч смотрел прямо в спину Шарлю Бовилю.


Глава 32




— Фицтодд… Но как?.. — Шарль подавился и не смог закончить вопроса.

Ник переступил порог, и в каюте стало невыносимо тесно.

— Назад, Бовиль.

— Это не твое дело, Фицтодд, — выкрикнул Шарль, дернул Симону за руку и прикрылся ею вместо щита. — Она больше не жена тебе.

«Идиот», — подумал Николас, шагнул вперед и просто поставил Симону на ноги и притянул к себе. Симона уткнулась ему в грудь.

— Ты не позволил Дидье сгореть заживо, — холодно продолжал Николас. — Когда он тебя увидел, ты сунул его в канаву и держал его голову под водой, пока он не утонул. Тебе надо было избавиться от него, иначе бы ты сам сгорел.

Симона подняла голову и посмотрела на Николаса. Ее лицо словно окаменело.

— Вода… — хрипло протянула она. — Как ты узнал?

— Дидье рассказал, любовь моя. — Он приложил палец к ее губам. — Давно, в Уитингтоне. А вчера, после нашей ночи любви, еще раз.

Симона перевела взгляд на Шарля, ее бледное лицо потемнело. Страшная правда поразила Симону в самое сердце.

— Так вот почему ты разорвал нашу помолвку и объявил меня сумасшедшей. Когда я рассказала тебе, что ко мне приходил дух Дидье, ты испугался, что он расскажет мне о твоем преступлении, а я расскажу всем остальным, расскажу Арману. Но если меня будут считать сумасшедшей, никто не обратит на мои слова никакого внимания.

Ник кивнул:

— И поэтому он не пошел спасать тебя из развалин. Знал, что Жан верит в призрак своего сына. Шарль испугался, что призрак Дидье действительно существует и разоблачит его, тогда он лишится последнего шанса получить тебя… и твои деньги.

Шарль издевательски фыркнул:

— Тобой-то я никогда не интересовался. Дело в деньгах. Когда ты сбежала в Англию, Жан пришел ко мне и рассказал, что является хранителем денег твоей матери и твоим настоящим, отцом. Мне нужны эти деньги — замок Бовиль почти разрушен.

Глаза Симоны сузились.

— Ты их никогда не получишь. Никогда.

— Вставай, Бовиль, — приказал Ник и махнул мечом. — Тебя ждет корабль короля Вильгельма и его стражники. Тебе придется ответить за все, что ты сделал.

Шарль встал, но насмешливая ухмылка так и осталась у него на губах.

— О, конечно, отвечу. Интересно, как ты будешь доказывать мою вину? Расскажешь своему королю, что призрак помог теберазгадать эту тайну? Ты станешь посмешищем всего Лондона!

— Посмотрим, — небрежно уронил Николас и убрал Симону с прохода, чтобы дать Бовилю пройти.

За дверью, в маленьком коридоре, ждал Жан Рено. По его лицу было ясно, что он слышал все признания Шарля.

— Жан! — Шарль побледнел, как полотно. — Фицтодд лжет. Я бы никогда…

Жан ударил Бовиля по щеке раз, второй, третий, пока его нос и губы не оказались разбиты в кровь. Старик прижал ладони к лицу.

— И этого человека я называл сыном! — горько воскликнул он, подавился от слез и плюнул убийце в лицо. — Иди наверх! — скомандовал он и подтолкнул Бовиля к трапу.

Ник за руку тащил за собой Симону. Когда все поднялись на верхнюю палубу, она была пуста, как он и просил. Ник бросил быстрый взгляд на корабль короля Вильгельма — там тоже на палубе ни души. Свидетелей нет.

Бовиль резко обернулся:

— Что это, Фицтодд?

— Это твой суд, — холодно ответил Николас. — А Симона и месье Рено — твои судьи.

И он указал на длинную доску, укрепленную сбоку от палубы, доска вела лишь в пустоту и глубокое синее море. Симона взглянула на Николаса:

— Я не понимаю.

— А я понимаю, дочка, — отозвался Жан. — В одном Шарль прав. Никто не поверит нашему рассказу о Дидье. Скорее всего, этого мерзавца признают невиновным и освободят.

— Нет! — закричала Симона. — Он должен заплатить за все. — Она посмотрела на Шарля и с удовольствием увидела страх в его глазах.

Жан подошел к дочери и взял ее за руку.

— Именно эту возможность и дал нам Николас. Возможность свершить суд — здесь и сейчас.

Симона посмотрела на Ника — не станет ли тот опровергать слова Жана.

— Симона, мы можем доставить его в Лондон, если ты решишь, что так будет лучше, — заговорил Николас. — Можем попытаться убедить Вильгельма, что он уже во всем признался. Я не стану тебя уговаривать, но прежде чем принять решение, знай, я подчинюсь любой твоей воле. — Ник, не отрываясь, смотрел в зеленые глаза Симоны своими синими глазами, так похожими цветом на море у него за спиной.

Он продолжал:

— Я люблю тебя, Симона. Моя гордость, мое дурацкое высокомерие и упрямство едва не лишили меня всего. Сейчас мне остается только надеяться, что самого дорогого я все-таки не лишился. Ты изменила мою жизнь. Я даже не подозревал, что не имею самого важного. Ты показала мне, что значит бескорыстная любовь: любовь к семье, к матери, к брату, страстная любовь к тебе. Я никогда не знал этого, пока не встретил тебя. Теперь у меня нет гордости — я бросаю ее к твоим ногам.

Симоне не хотелось говорить об этом сейчас, когда Шарль ждал решения своей судьбы. Но она понимала, что они с Ником стоят над пропастью, на пороге будущего, которое они встретят либо вместе, либо раздельно. Не стоит испытывать судьбу. Не время.

— А леди Ивлин? — спросила она наконец.

Николас нахмурился:

— При чем тут она? Я не люблю Ивлин и никогда не любил.

— Она любит тебя, — спокойно произнесла Симона. — Я прочла письма, которые она тебе написала. Она сожалела о своем выборе, просила прислать за ней в монастырь, чтобы вы могли пожениться.

Ник помотал головой:

— Это не имеет значения. Я люблю тебя. И всегда буду любить. До последнего дня.

Симона сглотнула.

— Ты уверен, Николас? Правда уверен?

— Я люблю тебя, Симона, — отчетливо повторил Ник. — Люблю больше всего на свете. Я хочу, чтобы ты осталась со мной в Англии и была моей женой. Я хочу снова жениться на тебе. Ты вернешься со мной в Хартмур, Симона?

— Конечно, вернусь, — прошептала она, подошла к Николасу, привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. — Я люблю тебя, Ник, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.

Затем она обернулась к белокурому французу, жавшемуся к поручням. Перед ее глазами вдруг встало мальчишеское лицо Дидье. Вспомнились его огромные смеющиеся глаза, его лукавая улыбка, любовь к пирожным, чистое сердце.

Все это Шарль украл у Жана, у Симоны. Она понимала, что им никого не удастся убедить в невероятных событиях, связанных с этой трагедией.

— Становись на доску, Шарль.

— Нет! — завопил Бовиль, его взгляд в панике метнулся к длинной наклонной доске. — Нет! Я не умею плавать.

— Тогда ты, может быть, умеешь дышать под водой? — сквозь зубы процедила Симона.

У Шарля глаза полезли из орбит.

— Конечно, не умею! Ты знаешь, что не умею!

Симона почувствовала, что к ней подошел Жан.

— И Дидье тоже не умел, — бесстрастно произнесла Симона.

Жан вынул из ножен длинную шпагу и вместе с Николасом стал надвигаться на Шарля.

— Нет, нет! — кричал тот, дико озираясь вокруг в надежде на помощь, но помощи не было.

Ник показал на доску.

— Ты можешь пойти сам и, как подобает мужчине, принять заслуженную кару. Иначе мы разрубим тебя на куски и вышвырнем их в море, — мрачно говорил он, подталкивая Шарля к парапету. — Выбирай.

— Н-не надо! — заикаясь, хрипел Шарль. — Простите меня! Я вернусь во Францию, и вы больше никогда меня не увидите! Клянусь вам!

Шпага Жана сверкнула. Из царапины на щеке Шарля закапала кровь. Он взвыл.

— Мы тебя действительно никогда не увидим, — сказал Жан. — Но во Францию ты попадешь только в животе у рыбы. Иди!

— Симона, пожалуйста! — взмолился Шарль, пятясь к доске.

Она видела, как все глаза впились в ее губы, пока она смотрела на человека, убившего Дидье.

— Нет, — твердо произнесла Симона и услышала отчаянный крик, затем тяжелый всплеск, это тело Шарля ударилось о воду.

Ник обнял ее и укрыл в своих объятиях. Она не стала смотреть, как тонул Шарль, но слышала каждый крик, каждый жадный вдох, вплоть до самого последнего. Шарль умер. Она прикрыла глаза и ясно увидела детское личико Дидье.


Эпилог


Рождество 1077 года

Хартмур


Праздник был великолепен. Весь Хартмур собрался в большом зале. Слышались музыка и смех. Повсюду ощущались запахи падуба, горящих свечей, жареной дичи и аппетитных пирогов. Симона со сложенными на все еще плоском животе руками сидела рядом с Ником за хозяйским столом. По левую руку от нее был ее отец. Он беспрерывно болтал и смеялся с Женевьевой, что за последние два месяца вошло у него в привычку.

За праздничным столом не хватало Тристана, Хейт и Изабеллы, которые вскоре после свадьбы Николаса и Симоны вернулись в Гринли. Брат Николаса удивительно быстро оправился от своей раны, и Хейт очень хотелось поскорее вернуться домой. Симона заметила явные перемены в поведении невестки с того дня, как Минерва… ушла? Умерла? Симона так никогда и не узнала, что именно случилось со старой колдуньей. Но леди Хейт очень изменилась. Она оставалась такой же заботливой и наблюдательной, но в ее манерах появилась какая-то сдержанность.

Глаза Хейт тоже изменились. Чистые и ярко-синие, как у Тристана и Николаса, они вдруг приобрели цвет ночного неба и стали почти черными.

Все разногласия между Николасом и Тристаном кончились с возвращением Ника в Хартмур. Тристан расплакался, как ребенок, когда узнал, что Арман наконец мертв. Николасу удалось сделать то, что не смог совершить Тристан за все годы битв и сражений. Симона видела, что связи между братьями окрепли и теперь уже никогда не прервутся.

Ивлин Годвин исчезла из Хартмура, что создало некоторые трудности, когда за нею явились монахи из монастыря. Симона раскаивалась в том, что так сурово обошлась с потерявшей опору Ивлин. Однако Ник уверял, что она отправилась на поиски своего предназначения, которое всегда от нее ускользало. Она не могла отыскать его ни в Обни, ни в супружестве с Ником, ни, разумеется, в монастыре. Симоне оставалось только надеяться, что Ивлин обретет то, что ищет.

Что касается Жана Рено, то он пока решил остаться в Англии, с дочерью и зятем. Франция для него была связана со слишком мрачными и болезненными воспоминаниями, и теперь он надеялся начать все сначала с дочерью, ее мужем и, как подозревали Николас и Симона, с леди Женевьевой.

С помощью отца, который много с ней беседовал, Симона начала в своем сердце примиряться с Порцией, хотя прощение давалось ей нелегко. Теперь она лучше понимала мотивы поведения своей матери. Порция пыталась дать своим детям достойную жизнь, но всегда надеялась воссоединиться с человеком, которого любила и который был отцом ее детей. Венчаясь с Арманом, она и представить себе не могла, что тот проживет хотя бы один-единственный год. И конечно, как уверил Симону Жан, Порция никогда бы не вышла замуж за Армана, если бы знала, что он безумен. Порция сделала все, что смогла. И теперь Симона чувствовала себя не вправе винить ее. Дневники и наряды матери она аккуратно убрала в чулан.

— Ты устала? — прошептал Ник на ухо Симоне.

Она кивнула.

— Ты недоволен?

Ник тут же поднялся из-за стола и подал Симоне руку. Они попрощались с гостями и направились к винтовой лестнице в углу. Оказавшись в своих покоях, оба сразу разделись, забрались в постель и прижались друг к другу.

— Чудесный праздник, — вздохнула Симона, пряча нос на груди у Ника.

— Ммм… — протянул Ник. — Чудесная у меня — ты.

Симона улыбнулась. Она никогда не переставала удивляться своему счастью. Полному. Невероятному. Онажелан-на, и это главное.

Симона думала, что Ник сразу уснет, хотя сама она, как ни странно, больше не чувствовала усталости.

— Муж мой, ты больше не думал, как мы назовем этого младенца? — спросила она.

Николас шевельнулся, поцеловал ее и проговорил, не отрывая губ.

— Как тебе имя Оливия, если будет девочка?

Симона откинула голову и поцеловала мужа в губы.

— Очень нравится. А если будет мальчик?

Николас заглянул ей в глаза.

— Я вот что подумал. — Он снова поцеловал ее и стал поглаживать по спине. — Может быть… — его рука опустилась ниже, — мы назовем его Дидье?

— Тебе не кажется, что это будет сбивать с толку? — И она запустила пальцы ему в волосы.

— Как так? — пробормотал Ник и коснулся губами шеи Симоны.

— Ну… — начала было Симона, но замолчала и постучала Николаса по плечу, а когда он поднял голову, указала ему за спину. Ник повернул шею. У края постели танцевало маленькое белое перышко: вверх-вниз, вверх-вниз.

Николас зарычал, а Симона не сдержалась и захихикала, когда ее муж сказал:

— Дидье, мы тебя видим.

Симона несколько секунд прислушивалась, потом рассмеялась и объявила:

— Милорд, Дидье говорит, что ему нравится имя Билли.

Словно бы подозревая некий обман, Николас осторожно посмотрел на перышко, потом на жену. У Симоны не хватило духу признаться, что он прав.


Оглавление

  • Хизер Гротхаус Нежная обманщица
  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32