Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
потенции. С тех пор обращалась с ним как с ребенком и любила при нем кокетничать с мужчинами русского происхождения. Летом, вдвоем с моим маленьким папой, отправлялась на юг. Папа, вероятно, ничему не мешал. Одну из фотографий того периода она мне с гордостью показывала. Прикрывая плечи зонтом модной китайской круглой формы и опираясь на другую руку, лежит на песчаном пляже, скрестив полные бедра, и не улыбаясь глядит в невидимый объектив. Кто ее в этот момент снимает, на фотографии, к сожалению, не показано тоже. О прошлом бабы Ани известно только, что она не была приезжей и получила лучшее воспитание, нежели дедушка, демократический выходец. Вот еще причина, по которой поторопились его женить, - престижно и выгодно, как должно было казаться родным. Подозреваю, что сохранялись надежды на недолговечность советской власти. Семья бабушки якобы владела небольшим заводиком по производству конфет на вес, благополучно перекочевавшим из дореволюционного прошлого в послереволюционное. Во всяком случае установлено, что в зале их квартиры стояло фортепьяно. На нем Анечка упражнялась по нескольку часов в день, быстро перебирая белесыми пальчиками. Зато из тьмы предсуществования иногда выступают брадатоликие фигуры то ли деда, то ли прадеда - а тогда кто он мне? - моего отца. Одна богомольная, коленопреклоненная, с укрытой головой. Маленький папа лезет на стену в угол, куда фигура устремлена, посмотреть, есть ли там кто-нибудь. Детская шалость. Я всегда там представлял киот типа православного с иконами и горящей лампадкой, чего, конечно, быть не могло. Другая встречает в прихожей советского фининспектора похожими улыбками и поклонами, благодаря которым, возможно, удалось продлить на несколько месяцев семейный бизнес. Я никогда не мог решить для себя, это тот же персонаж или уже другой. Мне казалось, что все происходит в одной квартире и одновременно: в окно залы смотрит на уличный бой молоденький дедушка, а похожий на него и заранее кланяющийся открывает в темной прихожей дверь фининспектору. Бабушка и в дальнейшем, когда своего фортепьяно уже не было, продолжала развлекать собравшихся, конечно, уже несколько сбивчивым музицированием. Выучилась на фельдшера, была членом партии - если вы еще помните, какой, работала в детской поликлинике и выезжала на дачу с детским садом. С ней навсегда остался связанным образ мутно-зеленого подъятого шприца, в прореху иглы которого свисает и тянется капля. А я прячусь под стол. Это почти игра, я же знаю, что укола не избежать. Другим обстоятельством, при котором я лез под круглый малаховский стол с долгой скатертью, увеличивающей иллюзию безопасности, была азбука. Я не хотел учиться читать. Поэтому прибегали к насилию, меня извлекали и усаживали за тот же стол. Я опять сползал со стула. Впрочем, это тоже была несколько печальная игра. Когда я все-таки освоил склады, нашли способ, тривиальный и, кажется, не раз описанный, меня заинтересовать, - превратив чтение в спорт. Прочитанные книги - сначала тонкие и в твердых, ломких картонных обложках, потом все более толстые и уже не лезущие в связки - укладывались стопками. Когда набиралось считающееся достаточным количество, стопку перевязывали и отправляли на шкаф. Оттуда они были хорошо видны, и можно было определить, сколько я успел за это время прочесть. Я ревниво следил за тем, чтобы стопочки были одинакового размера. Когда я плавно перешел от "Курочки рябы" к "Трем мушкетерам", крыша шкафа была тесно заставлена. Потом они все в одночасье и неожиданно куда-то делись. Она была первая в ряду моих родственников, которую я стал ненавидеть. Все детство говорил ей "вы". На что другая бабушка, которую я называл, чтобы различать, бабулей, любила ей указывать. _
_4_
_ _*Малаховка, 60-е* 1. Собашники и старьевщики_ Мое первое воспоминание - выстрел за воротами. Мы на него вышли, поэтому я знаю, что он был. Пулеметная очередь крови на снегу, Рекса убили. Помню не как он выглядел, а гладко-огромную голову на ощупь. Мы с бабулей смотрим за воротами вслед мельчающей машине собашников, как мы их называли. Даже успели увидеть, как его затаскивают, хотя я в этом и не очень уверен. Обычный для того времени случай. Собашников в поселках боялись, как в городах несколько ранее "воронков" НКВД. Но есть разница: "воронков" боялись кто знал, а собашников - все. Советовали друг другу не выпускать без ошейников, которые сообщают, что, мол, есть у собаки хозяин. Но при этом говорили, что от собашников, которым нужно дать план, и ошейник не спасет. Будто бы они специально сначала выслеживают, у кого есть собака. Так что лучше с участка вообще не выпускать. Но не зимой, а летом по-настоящему въехали шестидесятые в мою жизнь в карете старьевщика. Я только так говорю, что в карете. А на самом деле в запряженной водовозом телеге с поставленным на попа огромным ящиком. В боку ящика вырезана квадратная дыра вроде окна. Мы за ним бежали, а водитель время от времени, лениво целясь, щелкал назад длинным бичом, стараясь попасть по пальцам и
Последние комментарии
6 часов 7 минут назад
6 часов 11 минут назад
6 часов 23 минут назад
6 часов 24 минут назад
6 часов 39 минут назад
6 часов 55 минут назад