О волшебных историях [Джон Рональд Руэл Толкин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

разума», который превратил сияние Страны Эльфов в блеск дешевых побрякушек, а существа, способные становиться невидимками, стали просто настолько крохотными и хрупкими, что способны спрятаться под листком первоцвета или травинкой. Вскоре после начала эпохи великих путешествий стало модно представлять мир слишком маленьким, тесным, не способным вместить и людей, и эльфов. Ведь тогда даже волшебная Западная страна ирландских сказаний Хай Брезейл (Ну Breasail) превратилась в реальную Бразилию, страну красильного дерева. Так или иначе, превращение эльфов в малюток произошло во многом благодаря литераторам, и к этому приложили руку в том числе Уильям Шекспир (1564–1616) и Майкл Дрейтон (1563–1631)[2]. Дрей–тонова «Нимфидия» (1627) — прародительница многочисленного племени цветочных фей и эльфов с крылышками и усиками, как у бабочек. Я эту мелочь терпеть не мог, когда был мальчишкой, а теперь их ненавидят уже мои дети. Подобные же чувства испытывал и Эндрью Лэнг. В предисловии к «Лиловой книге сказок» он говорит об утомительных писаниях современных авторов: «Они всякий раз начинают с того, как маленький мальчик или девочка идет гулять и встречает фею гардении, или фею яблоневого цвета, или фею кашки… Эти феи пытаются развеселить дитя, но не умеют; зато преуспевают, когда читают ему мораль».

Но все началось, как я уже сказал, задолго до XIX столетия, и подобные эльфы и феи давным–давно стали невыносимо скучны — как раз потому, что пытались развеселить, да не умели. Если «Нимфидию» считать волшебной сказкой (то есть «историей о волшебных существах»), то она — одна из худших сказок всех времен. Судите сами. Во дворце Оберона стены — из паучьих лапок,

А окна там — из глаз зверей,
А свод — из крыл нетопырей.
Рыцарь Пигвигген разъезжает на резвой уховертке. Своей возлюбленной, королеве Маб, он посылает браслет из муравьиных глаз, а свидание назначает в венчике первоцвета. Но на этом миленьком фоне разворачивается скучнейший рассказ об интригах и хитрых сводниках. Доблестный рыцарь и разъяренный муж садятся в лужу, и гнев их гасят лишь воды Леты. Жаль, что в Лету не канула вся эта история. Пусть Оберон, Маб и Пигвигген — настоящие эльфы и феи «маленького роста», а Артур, Джиневра и Ланселот — вовсе нет; все равно, рассказ о борьбе добра и зла при дворе короля Артура — волшебная сказка куда в большей степени, чем эта история насчет Оберона.

Фея — имя существительное, более или менее эквивалентное по значению слову «эльф». Появилось оно сравнительно недавно. Его почти не использовали до эпохи Тюдоров. Весьма показательно, что первое его употребление (единственное до 1450 года), зафиксированное Оксфордским словарем, это строчка из поэмы Дж. Гауэра (1325—1408) «Confessio Amantis»: «as he a were a faierie». Но Гауэр имел в виду вовсе не фей. У него сказано: «as he were of faierie» — в том смысле, что герой был похож на обитателя Волшебной Страны. Поэт описывает молодого повесу, который стремится околдовать сердца девушек в церкви:


На хитрой прическе вокруг головы
Гирлянда из свежей зеленой листвы.
Недавно листва шелестела в лесу —
Теперь оттеняет, повесы красу.
А он, не стараясь себя побороть,
Глядит с вожделеньем на женскую плоть,
Глазами стреляет и зорко, и живо,
Как ястреб, с небес углядевший поживу,
И так перед вами красуется он,
Словно средь эльфов был он рожден.

Перед вами смертный юноша из плоти и крови. Но его описание гораздо больше соответствует именно эльфу, а не фее, к определению которой он ошибочно отнесен. Впрочем, с жителями Волшебной Страны вечные сложности: их облик не всегда соответствует внутреннему содержанию, часто они выглядят такими гордыми и прекрасными, какими мы, люди, лишь хотели бы стать. Часть их волшебства, используемого во благо или во вред человеку, состоит в умении играть желаниями человеческой души и плоти. Королева эльфов, которая быстрее ветра унесла Томаса Стихотворца на молочно–белом скакуне, явилась его взору у Эдьдонского Древа в облике смертной женщины, хотя и неотразимо прекрасной. Так что Спенсер[3] не погрешил против традиции, именуя рыцарей своей Волшебной Страны эльфами. Таким рыцарям, как сэр Гайон, зваться эльфом больше пристало, чем Пигвиггену, вооруженному жалом шершня.

А теперь, хотя я лишь коснулся (причем поверхностно) вопроса о феях и эльфах, необходимо вернуться к началу рассуждения, так как я отклонился от Основной темы: волшебные сказки. Я упомянул, что определение «истории о волшебных существах» — слишком узкое. Оно остается таковым, даже если отбросить «маленький рост» волшебных существ, потому что для нормального англичанина волшебные сказки — это истории не о феях и эльфах, а о Волшебной Стране, т. е. о том мире или королевстве, где, помимо фей и эльфов, а также гномов, ведьм, троллей,