Вдовы по четвергам [Клаудиа Пиньейро] (fb2) читать постранично, страница - 2

Это началось шесть лет назад, когда Рони потерял работу и все никак не мог устроиться на новое место. Пару раз что-то наклевывалось, но дело ничем не кончилось. Не то чтобы мне обязательно нужно было выяснить, почему из наших отношений исчезли слова, скорее мне хотелось понять, почему я только недавно обнаружила: молчание прижилось в нашем доме, словно дальний родственник, — и выгнать нельзя, и терпеть дальше нет мочи. И еще мне было важно разобраться, почему это меня не огорчает. Вероятно, боль воцарялась постепенно, в молчании. Как и само молчание.

— Пойду возьму еще бокал, — наконец сказала я.

— И принеси лед, Вирхиния! — прокричал мне вслед Рони.

Я пошла на кухню и, пока доставала лед из морозильника, все думала о том, почему Рони сегодня вернулся так рано. Скорее всего, он там с кем-то поссорился. Конечно, с самим Тано Скальей или с Густаво. Точно не с Мартином Уровичем, Мартин уже давно перестал с кем-нибудь спорить, даже с самим собой. Вернувшись на балкон, я прямо спросила его — не узнавать же о ссоре завтра за игрой в теннис от жены одного из них. С тех пор как он остался без работы, Рони вечно ходит обиженный и умудряется выплескивать досаду в самый неподходящий момент. Тот самый механизм социальной адаптации, из-за которого мы не говорим того, чего не следует, в случае моего мужа в последнее время определенно стал давать сбой.

— Нет, я ни с кем не ссорился.

— А почему же ты вернулся так рано? По четвергам ты никогда не приходишь раньше трех часов ночи.

— А сегодня пришел, — отрезал он.

Больше он ничего не добавил, да и мне ответить было нечего. Рони встал и подвинул шезлонг поближе к перилам, и теперь я видела лишь его спину. Но он поступил так не для того, чтобы обидеть меня. Он вел себя как зритель, которому хочется получше разглядеть сцену. Наш дом расположен по диагонали от жилища семейства Скалья, участка через два-три. Но наш дом — самый высокий на улице, поэтому, хотя тополя во дворе у Итуриа немного закрывали обзор, с балкона были неплохо видны крыша, сад и бассейн наших знакомых. Рони смотрел на бассейн. Фонари не горели, так что ничего особенного разглядеть не удавалось. Только общие очертания, силуэты, рябь на воде, тени, скользящие по бирюзовой плитке.

Я подошла и облокотилась на спинку шезлонга Рони. Было очень тихо, лишь тополя у Итуриа шумели, шелестели листьями в теплом воздухе, будто посреди этой звездной ночи вдруг пошел дождь. Я не знала, уйти мне или остаться, потому что, несмотря на свой отсутствующий вид, Рони не дал мне понять, что хочет, чтобы я ушла, а это уже значило довольно много. И я смотрела на него сзади. Муж нервно двигал шезлонг туда-сюда, никак не мог найти подходящее положение. Потом я поняла, что он не нервничал, а боялся, но тогда я этого не знала. Такое сложно было заподозрить, он же никогда ничего не боялся. Даже того, чего боялась я, этот страх появился несколько месяцев назад и не оставлял меня ни днем ни ночью. Из-за него я застывала перед открытым холодильником, забывая, что ищу. Этот страх я испытывала постоянно, даже когда притворялась, даже когда смеялась, даже когда разговаривала на любую тему, даже когда играла в теннис или подписывала договор. Он терзал меня и той ночью, когда, несмотря на дистанцию, которую сохранял Рони, мне удалось выговорить довольно естественным тоном:

— Хуани ушел.

— С кем? — поинтересовался муж.

— Я его не спросила.

— И когда вернется?

— Не знаю. Он пошел кататься на роликах.

Мы еще немного помолчали, и я добавила:

— На автоответчике было сообщение от Ромины, она сказала, что ждет его гулять. А вдруг «гулять» у них — это какое-то тайное слово?

— Гулять значит гулять, Вирхиния.

— Думаешь, можно не волноваться?

— Думаю.

— Он будет с ней.

— С ней.

И мы снова замолчали.

Потом мы, наверное, говорили еще о чем-то, я не помню. Все те же штампы, предусмотренные нашим негласным договором. Рони снова налил себе виски, я пододвинула ему лед. Он схватил слишком много, целую пригоршню, и несколько кубиков упали на пол и покатились к перилам. Рони уставился на них, на некоторое время позабыв о доме напротив. Он смотрел на лед, а я смотрела на него. Так бы мы и продолжали глядеть каждый на свое, но тут у бассейна Скальи вдруг зажглись фонари и сквозь похожий на шум дождя шелест тополей стало возможно различить голоса. Смех Тано. Музыку, что-то вроде современного джаза в миноре.

— Диана Кралл?^[2] — спросила я, но Рони не ответил.

Он вдруг насторожился, встал, раздавив кусочки льда, сел обратно, поднес кулаки ко рту и стиснул зубы. Я поняла, что он о чем-то умалчивает, поэтому и закрывает рот, чтобы не проговориться. Он должен был что-то там увидеть, вот и не мог оторвать глаз от бассейна. А еще раньше случилась ссора, сцена ревности или прозвучали резкие слова, на которые он обиделся. Или шутка, за которой крылась издевка, — любимый прием Тано, подумалось мне. Рони снова встал и подошел к самым перилам, чтобы