Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен [Анатолий Иванович Уткин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

революция изменила ход русской истории. Некоторые западные политики вначале восприняли революцию в России как своего рода бунт против «большого бизнеса» с целью обеспечения большей личной свободы. Врач президента Вильсона, Грейсон, сообщает любопытные детали отношения американского главы к большевикам. «Конечно, — сказал он, — их кампания убийств, конфискаций и полной деградации законных систем заслуживает абсолютного осуждения. Однако некоторые из их доктрин были созданы из-за давления их капиталистов, которые полностью игнорировали права рабочих повсюду, и он (президент) предупредил всех своих коллег, что если большевики отдадут дань политике закона и порядка, то они вскоре сумеют овладеть всей Европой и сокрушат все существующие правительства».

Определенная доброжелательность исчезла с выходом России из Антанты. Гнев быстро перешел в ненависть. Россия оказалась изолированной. Четырнадцать держав посягнули на ее землю, пытаясь обратить вспять поток русской истории. Трудные настали времена. Почти весь XX в. Россия шла одна на краю унижения и изоляции. И нашла в себе силы вырваться к цивилизованному развитию — победила во Второй мировой войне, перечеркнувшей Брест, Версаль и Мюнхен. Страна преуспела в науке, обзавелась индустрией, вырвалась в космос. И современные сложности она преодолеет, ведь не изменился же ее генетический код.

Глава первая БРЕСТСКИЙ МИР

ПЕРЕГОВОРЫ
25 ноября 1917 г. союзные военные представители в Ставке выразили официальный протест главнокомандующему Духонину: нарушение союзнических обязательств может иметь самые серьезные последствия. Над Восточным фронтом воцарилась тишина. 1 декабря большевики овладели Ставкой Верховного главнокомандования в Могилеве. Последний из главнокомандующих — генерал Духонин — был убит революционными матросами. Блестящая имперская столица стала превращаться в эту зиму в покинутый город, темный, очень холодный, утопающий в снегу. (Ради исторической истины скажем, что, несмотря на все прикрасы, он уже никогда не будет прежней Северной Пальмирой, никогда уже более не богатый и не холеный.) Бандитизм развился в городе, ожесточение стало всеобщим. Ночью слышалась стрельба. Как только заболевшего министра Шингарева перевели из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу, он был застрелен революционными матросами. Военный министр Дыбенко не выразил особых чувств — для него это был заурядный акт «политического террора». У Ленина была большая пачка телеграмм от моряков Балтийского флота, оправдывавших политический террор. Редкие лампочки отчаянно мигали. Новые наркомы находили тепло лишь у печек-буржуек Смольного и опасались интервенции. По оценке британского посла Бьюкенена, «скрытая угроза была истолкована в том смысле, что мы намерены предложить Японии напасть на Россию. Это был неудачный шаг, причинивший нам немало вреда. Троцкий по этому поводу выпустил страстное обращение к солдатам, крестьянам и рабочим, направленное против нашего вмешательства в русские дела. Он говорил им, что наше империалистическое правительство пытается загнать их кнутом обратно в окопы и превратить в пушечное мясо»[2]. Троцкий напомнил, что его правительство желает не сепаратного, а всеобщего мира. Если России придется заключить сепаратный мир, то вина падет на союзные правительства.

26 ноября новый главнокомандующий русской армии обратился к германской стороне с запросом, согласно ли германское Верховное командование на перемирие. Немцам не просто было приспособиться к новой реальности на их Восточном фронте. Характер и степень стабильности нового русского правительства были для правящего Германией класса тайной за семью печатями. Генерал Людендорф вызвал командующего Восточным фронтом генерала Гофмана и спросил, можно ли иметь дело с этими людьми. «Я, — пишет в мемуарах Гофман, — ответил утвердительно, так как Людендорфу необходимы были войска и перемирие высвободило бы наши части с Восточного фронта. Я много думал, не лучше ли было бы германскому правительству и Верховному главнокомандованию отклонить переговоры с большевистской властью. Дав большевикам возможность прекратить войну и этим удовлетворить охватившую весь русский народ жажду мира, мы помогли им удержать власть»[3].

Перед Берлином стояла альтернатива: военным путем прорвать ослабевший фронт или в ходе мирных переговоров избавиться от России как от противника. Первый путь требовал задействования значительных войск — просторы России огромны. А судьба Германии решалась на Западе — там требовались дивизии, размещенные на Востоке. Немцы руководствовались фактором времени и экономии сил — они высказались за переговоры.

Людендорф 27 ноября 1917 г. назвал дату начала официальных переговоров — 2 декабря. Обстановка в Петрограде — да и в стране в целом — не располагала к академическим