Дневник налетчика [Дэнни Кинг] (fb2) читать онлайн

Дэнни Кинг Дневник налетчика

1. Борьба с гомерическим хохотом

— Клади в сумку! — крикнул Гевин хорошенькой юной кассирше.

Она уставилась на него, остолбенев от страха, и зашевелилась, только когда Гевин добавил:

— Деньги!

Девушка быстро начала перекладывать содержимое кассы в холщовую сумку, которую бросил ей Гевин, и так увлеклась процессом, что ему пришлось прервать ее, когда она принялась совать туда монеты.

— Только бумажки, пожалуйста, прелесть моя.

Тут он снова вынужден был остановить кассиршу, поскольку та усердно начала вылавливать все попавшие в сумку монетки.

— Послушай! Оставь их и передай сумку вон той, что сидит рядом с тобой.

Девушка посмотрела на свою коллегу, потом снова на Гевина.

— ДА, ЕЙ! — рявкнул он.

Винса все это достало, и он крикнул кассирше от двери:

— Ты что, издеваешься?.. Дай ей сумку, да поскорее, не то я здесь такую пальбу устрою!

Старая дама рядом с Винсом вконец потеряла голову и истерически взвизгнула. Не знаю почему, но мне стало безумно смешно. Ну просто до колик! Нервы, должно быть.

— Живее! — пытался орать я вместе с остальными, давясь от смеха.

Гевин, Винс, кассирша, ее коллега, посетители банка застыли и все как один уставились на меня. Все, кроме старушенции, которая, совсем съехав с катушек, начала валяться по полу и выть, словно одержимая злыми духами кликуша.

— Что с тобой? — спросил меня Гевин.

— Все нормально, — выдавил я.

Но я соврал. Меня так распирало со смеху, что чуть пистолет из рук не вывалился.

— Возьми себя в руки, сопляк, и держи всех на мушке. А ты давай скорее сумку! Мы спешим, ясно?

Я пытался не смотреть на старую мымру, но не мог. Вот умора! Животики надорвешь! Я был не в силах отвести от нее взгляд. Мешали потоки слез, катившиеся по щекам и застившие пеленой все вокруг. Я вытер слезы и постарался взять себя в руки. Не тут-то было! Стоило мне бросить взгляд на старушку, которая сучила ногами, выставив на всеобщее обозрение длинные рваные панталоны, как я тут же выпал в осадок.

— Прекрати! — рявкнул Гевин, испепелив меня грозным взглядом.

Я глубоко вдохнул и постарался досчитать до десяти. Дошел до трех — и снова прыснул со смеху, вообразив старушонок, валяющихся на холодном кафельном полу.

Вспоминая об этом сейчас, я и сам в толк не возьму, что меня так развеселило. Ну не было в той ситуации ничего смешного! Хотя, в сущности, приступы неконтролируемого хохота не всегда бывают вызваны чем-то действительно забавным (и слава Богу, иначе мы все надорвали бы животики в том банке и никогда не выбрались бы из него). Весь ужас в том, что, начав, ты уже не в силах остановиться. Актеры, насколько я знаю, называют это «гомерическим хохотом». С ними такое случается сплошь и рядом. В воскресенье по вечерам по телику часто показывают клипы, где они падают в безудержной ржачке на пол, называют друг друга «дорогушами» и хлопают себя по заду за то, что провалили сцену в спектакле.

Гевин крикнул мне что-то еще, но я ничего не соображал. У меня началась натуральная агония. Несмотря на разухабистый вид, мне было отнюдь не весело. Я просто не мог с собой совладать. Очевидно, увидев, как я, словно слабоумный, содрогаюсь в пароксизмах смеха, старуха совсем офонарела и, показывая на меня пальцем, а другой рукой закрыв глаза, поползла в сторону, пытаясь протиснуться за громадный цветочный горшок. Мне, в свою очередь, от этого легче не стало — я зашелся в истерике, пока не почувствовал тепло, растекающееся по левой ноге.

— Бог ты мой! Нет! — выпалил я, стараясь притормозить, однако мышцы живота напрочь обессилели от попыток прекратить спазмы гомерического хохота.

Почуяв мою абсолютную беспомощность, тело открыло краны на полную мощь, и через пару секунд по вельветовым брюкам растеклось большущее темное пятно. Тут я обрел некоторый контроль над конечностями и начал лихорадочно расстегивать ширинку. Это оказалось куда труднее, чем кажется, поскольку в одной руке я держал увесистый старый револьвер и к тому же был в толстых шоферских перчатках, которые ни в какую не желали ухватиться за замочек молнии.

Когда пятно добралось до колен и поползло к кроссовкам, я наконец освободил своего дружка из штанов и направил его подальше от собственных ног. В процессе я невольно забрызгал нескольких посетителей и служащих банка, распростертых на полу, и, надо сказать, они этому совсем не обрадовались, особенно изящная блондиночка, от которой я старательно отводил глаза.

— Ах ты, скотина! — воскликнула она. — Свинья вонючая!

Надо было, конечно, повернуться и обмочить ее как следует, чтоб не вякала, но меня охватило такое блаженное чувство облегчения оттого, что мне наконец удалось справиться с собой! Хотя, возможно, кое-кто не согласится с тем, что стоять посреди банка «Беркли», ржать как гиена и мочиться на людей, которых держишь под прицелом, означает справиться с собой. Какой-то прилизанный типчик в дорогом костюме в полоску начал тихонько отодвигаться от подползавшей к нему лужи мочи. Другие тоже зашевелились — но тут Винс от дверей заорал, чтобы они не двигались.

И только тогда он увидел, почему, собственно, они зашевелились.

— Какого хрена ты делаешь? — крикнул он с отвращением.

Видите ли, все случилось почти мгновенно. Сумасбродная старуха, припадок ржачки — и открытые шлюзы. Прошло всего десять-двадцать секунд, не больше. Да и вся наша работа длилась три, от силы четыре минуты, но когда грабишь банк, время замедляет свой ход, будто черепаха. Я и сам не знаю почему. Может, потому, что в течение этих коротких минут ты весь на нервах и замечаешь больше обычного? У меня полно ярких воспоминаний, я помню уйму подробностей — но когда пытаюсь заново прокрутить их в своей башке, это занимает как минимум минут двадцать.

Короче говоря, все случилось так быстро, что Гевин и Винс, занятые своими собственными делами, не сразу обратили на меня внимание. Но тут — чтоб я сдох! — они заметили.

— Ты чего вытворяешь, мать твою? — воскликнул Винс. — Глазам своим не верю!

Гевин резко развернулся и уставился на меня. Я стряхнул последние капли.

— Что… Что… Что ты делаешь?

— Прости, не смог удержаться, — ответил я.

— Не смог удержаться! Да ты… Да я… Ты, вонючка сопливая! Убери свой стручок и сейчас же займись делом! Тебе что было велено? Держать этих недоумков под прицелом! Вот и держи!

Я и держал их — под прицелом своей струи…

— Мы поговорим об этом потом.

— Но, Гевин… — начал было я.

— ПОТОМ! — рявкнул он.

Для меня это прозвучало словно звон будильника. Ведро холодной воды в лицо. Антипохмельная таблетка. Не дай вам Бог заиметь Гевина своим врагом! Страшнее не придумаешь, поверьте. Он же не просто главарь банды, крутой парень и профессиональный преступник — помимо всего прочего, он мой старший брат. А я, как последний салага, который еще и бриться-то толком не начал, просрал свой единственный шанс доказать ему, что достоин стать членом его команды! Гевин оскалился, глядя на меня из-под лыжной шапочки с прорезями. Я прекрасно знал, что означает этот оскал. В нем смешались глубокое разочарование и неодобрение — а также едва заметная, но притом еле сдерживаемая бешеная ярость. Я знал, что меня ждет. У нас уже случались подобные «разговоры», а Гевин слов на ветер не бросает. Вдруг мелькнула шальная мысль — а не пристрелить ли его, пока я держу в руках пушку? Или застрелиться самому и избавить легавых от лишних хлопот… Или же, еще лучше, шлепнуть старую вешалку, из-за которой я обмочился. В конце концов, это она во всем виновата!

На самом деле я никого не пристрелил, и не в последнюю очередь потому, что Гевин перед ограблением дал мне незаряженный револьвер. Очевидно, глядя на то, как я нажимаю на спусковой крючок, чтобы проверить, насколько он тугой, мой старший брат побоялся попасть под шальную пулю. Кстати, принимая во внимание развитие событий, нельзя не признать, что поступил он вполне разумно.

Однако тогда я ничего не знал. Обнаружил я это, только когда решил почесать ногу стволом и случайно спустил курок. Гевин, несмотря на общую сумятицу, похоже, услышал щелчок, поскольку быстро глянул на меня (возможно, желая узнать, куда нацелен револьвер) и сделал в уме пометку провести со мной еще один «разговор» на тему обращения с оружием. Кроме Гевина, звук спускаемого курка услышал тип в крутом костюмчике, поскольку его отношение ко мне резко переменилось. Дрожащий от страха недоносок, готовый валяться в луже мочи и радоваться, что остался в живых, мигом испарился. Передо мной лежал человек, смотревший на меня с ненавистью и не пытавшийся ее скрыть. Человек, который унизился и опустился до предела, который размазался по полу только для того, чтобы его не прикончили, вдруг понял, что в револьвере нет ни единого патрона! Он готов был убить меня, но не посмел: в конце концов, даже незаряженный револьвер — тяжелая штуковина, ею можно запросто вмазать по затылку. А кроме того, нас было трое. Поэтому он по-прежнему лежал вместе с остальными, сверля меня взглядом и не шевелясь. Вернее, почти не шевелясь. Краешком глаза я заметил, как он поднял вверх средний палец, когда мы уходили. Надо думать, он по сей день рассказывает друзьям о своем героическом поступке.

Когда мы выбежали из банка и запрыгнули в «кортину», ждущую у дверей, меня вдруг охватил жуткий страх. Я знал, что мне предстоит, и очень хотел избежать порки. Гевин, толкнув меня на заднее сиденье, тут же шлепнулся в машину сам. Сид вдавил педаль газа в пол, и мы рванули. Похоже, Гевин понимал, что со мной творится. У машины я на секунду замешкался, соображая, не сделать ли мне ноги. По идее, я мог заскочить в автобус и уехать домой к маме, чтобы старший брат не задал мне трепку.

Но это лишь по идее.

В тот день, пока Сид с Винсом делили бабки (на три части), Гевин преподал мне хороший урок правил грабежа. Он повторял эти правила по нескольку раз, чтобы убедиться, что я их не забуду, то и дело спрашивая: «Ну что, теперь тебе не смешно? Давай, гаденыш, посмейся! Что же ты?»

Винс хотел было помочь, но Гевин не подпустил его ко мне. Сам он мог дубасить младшего брата сколько влезет, однако все остальные — руки прочь!

На то мы и братья, верно?

Тот урок я запомнил навеки. У меня осталась от него отметина на всю жизнь.

В буквальном смысле.

Это было мое первое ограбление. Мне тогда стукнуло семнадцать, и я думал, что оно будет последним. Гевин поклялся, что никогда больше не возьмет меня на дело.

Никогда.

Я умолял его всего пять лет, пока он наконец не сменил гнев на милость.

И получив свой шанс, я был полон решимости на сей раз его не просрать.

2. Воспоминания о Мелвине

Прежде чем выйти из машины, я проверил пушку и с немалым удивлением обнаружил, что она заряжена. Судя по всему, Гевин забыл о моей небрежности и доверил настоящее оружие (если, конечно, оно было настоящим). Я тут же возгордился до небес, почувствовав себя полноценным членом команды, и твердо решил оправдать оказанное доверие, то есть не выстрелить случайно в самого себя или в кого-то из корешей в течение следующих десяти минут. Я стал старше, мудрее, я уже не был мокрозадым салагой — и мне дали второй шанс, на что я уже не надеялся.

А потому никто и ничто не встанет у меня на пути!

— Готов? — спросил Гевин, сурово посмотрев мне в глаза.

— Да, готов, — ответил я, в свою очередь одарив его стальным взглядом.

— Ладно. Стой, Сид, — сказал Гевин, когда мы подъехали к зданию строительной компании. — Запомните все! Максимум три с половиной минуты — и линяем. Ясно?

Мы все ответили, что ясно, натянули на лица маски, вылезли из тачки и пошли к дверям. Буквально у самого порога Винс, ткнув меня в спину, прошипел:

— Ты, сикун несчастный! Попробуй только напустить в штаны — я тебя урою!

Что значит репутация, мать твою!

Нет, серьезно. Даже сейчас, хоть я уже двадцать лет занимаюсь профессиональными грабежами и провернул больше сотни дел, я время от времени замечаю, как ребята краешком глаза косятся на мои штаны. Я давно бросил попытки объяснить, как это случилось и почему, и смирился с тем, что дурная слава прилипла ко мне до могилы. Об этом, наверное, напишут даже в моей эпитафии. Я так и вижу ее:

RIP

Крис Бенсон

1962 — 20??

Он написал в штаны в банке «Беркли»

Не такую память хотелось бы по себе оставить, но, боюсь, я мало что могу изменить. Как там говорил Оскар Уайльд? «Когда о вас сплетничают, это плохо, но еще хуже, когда сплетничать перестают». Чушь собачья, конечно. Если бы светское общество Лондона постоянно шутило о том, как Оскар обосрался, я не сомневаюсь, что он очень скоро почувствовал бы желание заткнуть им рот.

Винс не хотел брать меня с собой. Сид, кстати, тоже. Но Гевин сказал им, что я иду на дело, и все. Оба знали, с какой стороны намазан их бутерброд, и не хотели ссориться с Гевином. Само собой, сидя в полицейском фургоне по дороге в суд, они ныли бы и упрекали друг друга: «Я же тебе говорил!», но против Гевина не пошли бы. Есть вещи, которые делать просто не стоит. Гевин сказал, что я им нужен. Представляете, какой кайф? Я им нужен! Тип, которого я заменил в тот день, простудился (даже грабители банков порой болеют), так что меня взяли в качестве запасного в последний момент. Остальные потенциальные кандидаты кто сидел в тюрьме, кто отдыхал, а кто просто скурвился.

— Все на пол, это ограбление! — гаркнул Гевин, ворвавшись в зал.

Я метнулся вправо, чтобы уложить всех на землю, а Винс остался прикрывать выход.

— Ложись! Ложись! — орал я разрозненной толпе посетителей.

А может, это были не посетители, а служащие компании, кто их разберет? В любом случае я за пару секунд уложил их рожами в линолеум. Знаете, что интересно? Чем мужественнее они выглядят, тем быстрее бухаются на пол. Казалось бы, сильные молодчики в костюмах с иголочки должны устроить сцену, хотя бы бравады ради, а пожилые толстые домохозяйки — хлопнуться ниц, как увядшие фиалки. Ничуть не бывало! Судя по моему богатому опыту, именно эти толстухи ноют и пререкаются дольше всех, обзывая тебя негодяем за то, что ты машешь пушкой под носом у дамы, и вопят: «Был бы тут мой Рон, он бы тебе показал!», в то время как молодые люди в костюмах-тройках, лежа на полу, орут на них благим матом и требуют, чтобы те заткнулись, пока их всех не перестреляли. Да, старые кочережки причиняют больше всего хлопот, и, кстати, из-за них какого-нибудь бедолагу в конце концов почти всегда убивают. Эти грымзы либо катаются по полу и вопят о кровожадных убийцах, либо поносят тебя на чем свет стоит, либо гордо противостоят агрессии лицом к лицу.

Я их ненавижу.

Хотя, надо признать, в тот раз таких хлопот у нас не было.

— Лежать! — крикнул я, припечатав ботинком какого-то молодого болвана.

Винс у меня за спиной занимался тем же самым — укладывал на пол и запугивал потенциальных героев.

Гевин кинул сумку ближайшей девушке и велел наполнить ее, да поскорее. Малышка — настоящее золотко! — высыпала всю кассу и передала сумку налево.

— Живо, живо! — кричал Гевин, хотя в этом не было необходимости, поскольку, как мне казалось, они и так очень старались.

С другой стороны, Гевин — босс и давно набил на этом руку. Что же до меня, вряд ли я мог бы научить свою бабушку грабить банки.

Гевин, по-моему, вел себя так же, как ковбои, которые гонят стадо по равнинам Дикого Запада. От Монтаны до Мехико эти беззубые простаки кричат: «Э-гей! Давай-давай! Шевелись!» громадным толпам коров, которые и так не собираются останавливаться. Ковбои орут, просто чтобы подстегнуть стадо, а может, от скуки.

— В сумку, быстро! — разорялся Гевин. — Шевелись!

— Две минуты! — крикнул Винс откуда-то сзади. — Давайте скорее!

Кто-то справа от меня на долю секунды приподнял голову и был вознагражден пинком под ребра.

— Лицом вниз, козел! — гаркнул я.

— Передай ему сумку, живо!

Последняя женщина за стойкой протянула сумку Мелвину. Мой брат приказал ему сложить туда деньги из кассы. Не знаю, действительно ли его звали Мелвином. Сомневаюсь. Но ему шло это имя, и про себя я именно так его назвал. Для меня он всегда будет Мелвином.

Сначала он, как и все остальные, подчинился, высыпав содержимое кассы в сумку. Винс напомнил нам с Гевином, что осталась одна минута.

— Ладно, ладно, хватит! — рявкнул Гевин, глядя, как Мелвин запихивает в сумку остатки денег. — Кидай сюда сумку!

«Кидай» — совершенно точное слово, поскольку в этой строительной компании, как и во многих фирмах и банках в наши дни, имелся пуленепробиваемый экран от стойки и почти до потолка. Я лично никогда не видел в этом смысла. Возможно, изобретатели таких экранов считают, что грабители банков жутко тупые и ленивые типы, а потому не способны заметить брешь в системе защиты и использовать ее. «Не полезу я на стойку, ну ее на хрен!» — так, по их мнению, должен сказать грабитель. Кстати, с таким же успехом они могли надеть на сотрудников пуленепробиваемые жилеты.

— Кидай ее сюда! — крикнул Гевин.

Мелвин застыл на месте, сделал глубокий вдох и сказал:

— Нет.

— Нет? Что значит — нет? Брось мне сумку сей же момент, ты, сволочь! — заорал Гевин, перепугав всех до смерти.

То есть всех, кроме Мелвина.

— Нет, — повторил тот, дрожа как осиновый лист и прижимая сумку к груди.

Такое за время моей долгой и неординарной карьеры случалось несколько раз, но я все равно не перестаю изумляться. Зачем люди так делают? Зачем рисковать своей жизнью, выступая против вооруженной и бешеной от злости банды, чтобы спасти деньги, которые тебе не принадлежат? Не понимаю, ей-богу! Мало того что деньги не твои — они принадлежат твоему боссу (то есть козлу паршивому). Боссу, который платит тебе сто пятьдесят фунтов в неделю и, не задумываясь, уволит, стоит кому-нибудь изобрести машину, способную тебя заменить. Деньги, ради которых Мелвин рисковал жизнью, — мелочь по сравнению с доходами компании за день. Мало того, они, конечно же, застрахованы, и фирме возместили бы все до последней полушки.

Что он надеялся за это получить, жалкий клерк? Хлопок по спине и сердечное рукопожатие? Или выстрел в упор из пистолета? Впрочем, как я уже говорил, Мелвин был не единственным потенциальным героем в моей жизни, зато он оказался первым, а потому я вспоминаю о нем с особой теплотой. Я бы на его месте отдал сумку глазом не моргнув. Если подумать, я бы исподтишка прикарманил пару сотен, пока остальные по очереди набивали сумку бабками, а потом молил Бога, чтобы мою фирму грабили каждую неделю.

Хотя я вообще не оказался бы на его месте. Я давным-давно загнал бы своих коллег под дулом пистолета в сейф и удрал с его содержимым в Акапулько. Кстати, в отличие от Флориды Фила, охранника банка «Секьюрикор», который так и сделал несколько лет назад, я не оставил бы своим бывшим коллегам их зарплату. Скорее всего, пока они сидели бы в сейфе, судорожно глотая воздух, я забрал бы у них бумажники и портмоне.

— Дай мне эту чертову сумку! — снова заорал Гевин, прицелившись в голову Мелвина. — ЖИВО!

— Нет, — умудрился выдавить Мелвин со слезами на глазах.

— Дай ему сумку! — крикнул Винс.

— Дай ему сумку! — подхватил я.

— Отдай ему эту паршивую сумку, — велел Мелвину управляющий.

— Нет, — ответил он каждому из нас по очереди. — А теперь убирайтесь отсюда.

— Тридцать секунд! — гаркнул Винс.

Гевин быстро глянул на меня. Я посмотрел на него и спросил:

— Что?

— Прыгай туда и забери у него сраную сумку!

— Что? Туда? Я?

— Живо! — рявкнул он.

Что мне оставалось делать? Это был мой второй шанс. И последний. В прошлый раз я так капитально прокололся, что теперь нужно было стать Джеймсом Бондом, чтобы меня восприняли всерьез. За долю секунды я понял, что выбора нет. Я должен забрать деньги.

И пусть кто-нибудь попробует встать у меня на пути!

Когда я запрыгнул на стойку и перебросил одну ногу через экран, Винс возвестил, что осталось двадцать секунд. Я взлетел наверх и посмотрел на Мелвина, тупо глазевшего на меня. Самое интересное (поэтому я никак не могу его забыть), что у него не шевельнулся ни единый мускул. Он просто стоял и пялился на Гевина и на меня, как упрямый первоклашка, восставший против школьного громилы.

Я приземлился по ту сторону экрана и прицелился в Мелвина.

— Брось сумку!

— Нет, — сказал Мелвин, и тут я заметил, как он покосился на хорошенькую молодую кассиршу, сплошь сиськи и макияж.

До меня вдруг дошло, почему он так себя ведет. Мелвин не собирался производить впечатление на босса или противостоять преступлению — он пытался привлечь внимание девчонок. Судя по виду, ему это давалось нелегко, поскольку был он рыжий, в конопушках, почти безбровый, с мятым воротничком. Увы, но, послав подальше вооруженных людей и хлюпая носом, будто восьмилетний пацан, он ни на кого не произвел особого впечатления, тем более на сисястую, не сводившую с меня завороженных глаз.

Видите ли, что касается женщин, негодяи вроде меня, Гевина или Винса привлекают их куда больше, чем все Мелвины в мире. При одном только виде байкера в кожанке на «харлее» бабы млеют и истекают соком. Я не собираюсь читать вам лекцию об особях женского пола и их предпочтениях. Сужу лишь по собственному опыту — и, по-моему, что бы женщины ни говорили, им нравятся мерзавцы. А причина в том, что бабы сами по природе своей порочные и зловредные твари и больше всего на свете обожают строить со своими любовниками планы, как нагадить ни о чем не подозревающему простофиле-муженьку, который действует им на нервы. Поверьте, я не раз это видел. Подонки притягивают красоток. Очевидно, в этом есть элемент приручения тигра. Они считают: раз им удалось обворожить какого-нибудь злобного психа, которого боятся все на свете, значит, они, то есть женщины, действительно особенные. Естественно, очень скоро чары любви слабеют, и их ненаглядный параноик открывает свою истинную кровожадную сущность.

Точно так же бывает, когда вы пытаетесь приручить тигра.

Только поймите меня правильно: я в жизни не ударил женщину. Нескольких пристрелил, но не бил никогда.

Я схватил сумку, однако Мелвин отпрянул, вцепившись в нее изо всех сил, и заорал:

— Нет! Нет! Нет!

— Пора! — рявкнул Винс. — Хватай эту проклятую сумку!

Я попытался ее отобрать, но Мелвин не сдавался.

— Ты ее не получишь, — прорыдал он сквозь слезы, текущие по щекам.

— Отдай ему сумку! — кричали ему все хором. — Отдай!

— Нет, не отдам, не отдам, не отдам, — повторял Мелвин, в то время как я пытался ослабить его железную хватку.

Все глядели на нас не отрываясь. Гевин с Винсом орали, чтобы я поторопился, я осыпал Мелвина оскорблениями, но он держался, как стойкий оловянный солдатик. Я обернулся на Гевина. В глазах его застыла жуткая злоба, и я не мог понять, на кого он так зол — на меня или на Мелвина. Очевидно, на меня, быстро решил я.

Он злился потому, что я не мог отобрать сумку. Он злился потому, что я не справился с заданием. Он злился потому, что я снова его подвел.

Мелвин выдрал сумку из моих рук и судорожно прижал к груди. Вам, очевидно, в жизни тоже встречались придурки. Круглые и безнадежные. Не стоит искать какие-то причины или объяснения их поступкам — они просто придурки, вот и все. Такими они родились, такими и умрут. Тут уж ничего не попишешь. Мелвин был придурком. Но мне-то что делать? Пристрелить его?

Конечно! А что же еще?

И я выстрелил.

Я грабил банк с оружием в руках, а он встал на моем пути. Чего, собственно, он ожидал?

Не знаю, убивали вы кого-нибудь или нет, но самый потрясающий момент — это когда жертва через полсекунды после того, как пуля входит в плоть, с ужасом осознает происходящее. «Бог ты мой, меня застрелили! Это плохо. Как бы я хотел вернуть время вспять!»

Лицо у Мелвина застыло, как на снимке. Классный момент для «кодака». Жаль, что у меня не было фотоаппарата, иначе я обязательно щелкнул бы его. Хотя присутствующие, наверное, сочли бы меня несколько бессердечным.

Сделав пару неуверенных шагов назад, Мелвин рухнул навзничь. Лицо его побелело от шока прямо на глазах, а под коленом, куда попала пуля, появилось большое бурое пятно. Посетители ахнули, кассирша взвизгнула, а блондинка с большими сиськами чуть не впала в экстаз от желания поиметь меня.

Вырывая сумку из его уже ослабевших рук, я приготовился к тому, что он по-прежнему будет сопротивляться, однако мысли Мелвина были заняты другим, и он почти не обратил на меня внимания. Я бросил добычу Гевину поверх экрана и быстренько перемахнул через него сам. Никто не пытался меня остановить. Все отводили глаза. Теперь они поняли, что со мной шутки плохи. Я вдруг стал самым страшным и опасным для них человеком.

Меня внезапно зауважали.

Когда мы выбежали из здания и сели в машину, мне даже уезжать не хотелось. Звучит странно, я согласен, но в крови у меня бурлил адреналин, и больше всего я жаждал вернуться обратно и напугать этих людишек еще сильнее.

Гевин вернул меня на землю, выхватив у меня из рук пушку и сдернув маску.

— Ты подстрелил его, черт возьми! — грозно рыкнул он на меня.

Не знаю почему, но я вдруг брякнул:

— Прости, Гевин! Не говори маме, ладно?

Гевин, Винс и Сид заржали, как сумасшедшие, и до меня лишь через пару секунд дошло, что они смеются не надо мной, а просто от радости. Они радовались, что сумели улизнуть из здания компании, что в машине у них набитая бабками сумка и что новичок из шкуры вон лез, стараясь справиться с заданием.

Да, меня и впрямь зауважали. Причем не только те фраеры, но и моя банда. А это было для меня важнее денег.

Спасибо тебе, Мелвин, придурок мой ненаглядный! Где бы ты ни был — спасибо тебе!

3. Враги со всех сторон

Легавые были повсюду. Они предъявляли в громкоговорители ультиматумы, вооруженные отряды занимали позиции спереди и сзади. Заложники, чувствуя, что им предстоит, впали в панику; один или два, самые религиозные, перекрестились.

— Это ваш последний шанс! — крикнул начальник полиции. — Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками!

— А пошел ты! — услышал он в ответ.

Ж-жах! Первый баллон со слезоточивым газом разбил окно и покатился по полу.

— Ложись! Ложись! — крикнул кто-то.

Двери слетели с петель, легавые бросились внутрь, стреляя во все стороны.

И тут вдруг Гленн Клоус заявила Майклу Дугласу, что она беременна, что декоратор напрочь раскурочил чей-то дом, а «Уэст Хэм»^[1] вырвался в Блэкберне^[2] вперед.

— Переключи обратно! — сказал я. — Хороший фильм!

— Он мне надоел, — ответила Дебби.

— А мне плевать! Включи фильм, я сказал!

— Я хочу пройтись, — заныла она.

— Иди, я тебя не держу! Только переключи канал и закрой за собой дверь.

— Крис! — начала она снова, но мое терпение лопнуло.

— Переключи канал! Живо!

Дебби неохотно подняла руку, нажала кнопку, надулась и замолчала. Хотя я знал, что это ненадолго.

Я уже говорил, что женщины, на мой взгляд, порочные и зловредные твари. Моя благоверная была наглядным воплощением этого тезиса. Дебора Уэллер — сокращенно Дебби — моя жена, партнерша и личная мучительница в течение последних девяти лет. Мы встретились в клубе, совладельцем которого был мой брат, в восьмидесятые годы. Она танцевала в клетке, демонстрируя свою плоть всем подонкам общества, а я частенько сиживал там, глазея на нее. Управляющий клубом Бенни как-то раз представил меня ей после закрытия заведения. Хотя это не совсем точно. Я должен был сказать так: управляющий клубом Бенни свел меня с ней, когда прослышал, что я хотел бы заработать в глазах Гевина пару очков в свою пользу. Не сказать, чтобы Дебби пришлось долго уламывать. Она знала, в каком месте работает и какие посетители ходят сюда по вечерам. Как только ей сказали, что я достаточно важный клиент, мне не пришлось даже звенеть монетой.

Говорю вам: с женщинами связываться опасно.

Самолюбию Дебби льстило, что она идет под ручку с местной знаменитостью, моему — что рядом со мной самая желанная женщина в клубе.

Хотя, если отбросить все это, я думаю, мы с ней созданы друг для друга. Видите ли, я парень не больно разговорчивый, а Дебби, как правило, очень трудно придумать, что бы такое сказать. Поэтому, когда мы определили границы наших отношений и поняли, что не обязаны надоедать друг другу до смерти мелкими сплетнями только для того, чтобы заполнить тишину, у нас все наладилось. Хороший секс, приятная жизнь и масса походов за покупками. Несколько лет мы были почти счастливы.

Однако вскоре после того, как Гевин сел, все пошло наперекосяк. Вообще-то я никогда не любил светскую жизнь. Клубы, ипподромы, рестораны навевают на меня скуку. Я ходил туда только для того, чтобы засветиться рядом с братом. Когда с ним случилась беда, они потеряли для меня всякую привлекательность. И в то же время я удвоил осторожность. Чтобы Гевин угодил за решетку на долгий срок — такое мне даже в страшном сне присниться не могло. Кто угодно, только не он! Я понял, что светский образ жизни не для нас. Конечно, вы делаете себе имя — только не забывайте при этом, что люди будут склонять его на всех углах.

Я решил свалить из страны и какое-то время спокойно погреться на солнышке. Мой брат вложил несколько штук в виллу и пару баров в Греции (точнее, на острове Корфу), так что мы с Дебби собрали вещички и дунули на несколько лет в Ионию.

Греция нравилась Дебби больше, чем мне. В основном эти четыре года она провела, занимаясь фотосинтезом у различных бассейнов, на пляжах и яхтах, в то время как я слонялся, сунув руки в карманы и пиная ногами гальку. Ну, может, и не совсем так, но порой мне казалось, будто я только этим и занимаюсь. Единственной отдушиной были поездки в Британию примерно раз в четыре месяца — на очередное дело. Видите ли, несмотря на то, что Гевина посадили на пятнадцать лет, мы с Винсом и Сидом объединились и стали самостоятельной командой. Винс назначил себя номером один, хотя на самом деле у нас было одинаковое право голоса при выборе работы.

Тем не менее поездки на родину не смягчали моей ностальгии, а скорее усиливали ее. Наконец четыре года спустя я решил, что сыт солнцем, морем и песком по горло, и вернулся в Британию. Звучит немного странно, я знаю, особенно если вы работаете в какой-нибудь скучной маленькой конторе или на фабрике, круглый год мечтая о двухнедельном отпуске на солнышке. Но попробуйте задержаться там подольше — и сами увидите, как у вас крыша поедет.

У меня, во всяком случае, поехала.

В конце концов, я северный европеец, понимаете? Я родился под пасмурными небесами Британии, они мне родные. Когда мне приходится прожить несколько недель без сплошной пелены облаков, затеняющих солнце, я чувствую себя неуютно.

Дебби восприняла мое решение в штыки, так что мне пришлось буквально волоком тащить ее в самолет, причем она отбивалась и вопила как резаная. Однако ее бесплатный талон на питание улетал, а поскольку работы в баре Дебби лишилась, выбора у нее не было. Когда я сказал Дебби, что мы не вернемся в обжитое лондонское гнездышко, а отправимся в глушь графства Кент, она, бедняга, совсем приуныла. Но мне не хотелось снова якшаться с Винсом, Бенни и прочими, поэтому я купил особняк с четырьмя спальнями в районе, где три года назад жили исключительно лисы и барсуки, и решил стать уважаемым членом общества.

Конечно, это был только фасад. Я намеревался продолжить работу с Винсом и компанией, чтобы не потерять форму, просто не хотел общаться с этой шайкой в свободное время.

Дебби ныла всю дорогу, жалуясь, что не сможет видеться с родственниками и друзьями (с которыми она не встречалась четыре года, пока жила в Греции, и это ее ничуть не волновало), хотя прекрасно знала, с какой стороны ее хлеб намазан маслом. Ей и в голову не приходило бросить меня. Меркантильная сучка умела блюсти свою выгоду!

Что до меня, я даже не знал, радоваться этому или нет. Мы так долго прожили вместе, что мне казалось, иначе и быть не может. Порой я не могу вспомнить, зачем мы вообще сошлись, а иногда не могу представить без нее свою жизнь. Видно, в этом смысле я не слишком отличаюсь от других мужиков. Не она, так другая. Какая разница?

— Мне скучно, — заявила она после пятиминутной паузы. — Пойдем куда-нибудь!

— Пожалуйста, Дебби, заткнись!

— Мы никуда больше не ходим! Давай прошвырнемся!

Она слегка преувеличивала. Мы никуда больше не ходили вместе. Вот уже много лет каждый из нас жил своей жизнью. Дебби делала, что хотела, и я тоже. Честно говоря, по-настоящему хотел я только одного — грабить банки. Все остальное меня мало волновало. В свободное время я читал, смотрел телевизор, хорошо питался, не скупился при желании на дорогие покупки — в общем, вел спокойную жизнь. Хотя по большому счету меня все это не волнует. Что касается Дебби, она любила дискотеки, магазины и достаточно непристойные развлечения, о которых, как она полагала, я не догадываюсь.

Вы думаете, мне следовало возмутиться и приструнить ее? Наверное, надо было, но меня это не трогало. Лишь бы не наградила меня какой-нибудь гнусной болезнью или недержанием мочи — а там пускай делает, что хочет.

— Крис!

Большинство налетчиков повязали, хотя двоим удалось улизнуть. Я минут пять размышлял о судьбе Ленни и только пришел к выводу, что его, очевидно, убили, как оказалось, что на экране уже другой канал.

— Крис!

Брюс и Райан, прикрываясь очаровательной заложницей, захватили патрульную машину и рванули вперед, дав тем самым сигнал к началу обязательной автомобильной погони. Эти киношные погони вызывают у меня искренний смех. В жизни, естественно, ничего подобного не бывает. На самом деле никто не может дать указания водителям, как ехать и куда свернуть, чтобы погоня длилась подольше. Большинство водителей — натуральные подонки. Да просто доехать до пивной, магазина или работы — это же кошмарный сон! Попытайтесь организовать погоню в центре города среди бела дня — и сами увидите, далеко ли вам удастся уехать.

— Крис!

Райан высунулся с пассажирского сиденья в окошко и прострелил шины первой паре полицейских машин, в то время как Брюс мчался в неположенном направлении по улице с односторонним движением в самый час пик.

Хрень собачья!

— Крис!

— Бога ради, Дебби, дай покой!

Она металась по комнате с побелевшими от ненависти глазами, визжа, как безумный мулла. Майкл Дуглас врезал ей и сбил с ног, какой-то гомик плел кружева, а команды в Блэкберне сравняли счет.

— Черт тебя побери! — рявкнул я на нее. — Дай мне пульт! Живо!

— Крис, мне надоело смотреть телик. Давай выйдем хоть на полчасика!

— Нет, — ответил я, сразу решив не уступать. — Брось мне пульт. Я не шучу!

Дебби прижала пульт к груди и покачала головой.

— Дай мне пульт, Дебби! — заорал я на нее.

Она лукаво улыбнулась.

— Нет. Подойди и возьми его сам.

Я уставился на нее, стараясь сообразить, как вывести ее из себя.

— Ладно, оставь его себе. Я пойду наверх и посмотрю телик в спальне, — сказал я, вставая.

Фокус удался. Дебби подскочила, готовая взорваться, но ее остановил звонок в дверь. Я думал, она по своему обыкновению спросит меня, кто там, однако Дебби вдруг засияла наподобие рождественской елки и устремилась к двери. Не знаю, что ее больше обрадовало — возможность с кем-то пообщаться или мое явное недовольство при мысли о вторжении незваных гостей. Скорее всего и то, и другое.

Она открыла дверь. Там стояла невзрачная на вид супружеская пара средних лет в растянутых на коленях штанах и с натянутыми улыбками. Очевидно, наши соседи. Я прожил в новом доме четыре недели, но до сих пор Бог меня миловал, так что я не сталкивался с ними. Похоже, они устали ждать случайной встречи, решили взять быка за рога и пришли с тортом.

Только этого мне не хватало!

— Алан Робинсон, — сказал один из них, чуть более мужественного вида. — А это моя жена Бренда. Мы живем напротив, чуть наискосок. Вот заскочили познакомиться с вами.

«Не стоило беспокоиться!» — чуть было не ляпнул я, но вместо этого представился им и познакомил с Дебби.

Алан протянул мне руку. Я сделал то же самое — и мгновенно проникся к нему неприязнью. По тому, как человек пожимает вам руку, о нем многое можно сказать. Алан, как я понял, принадлежал к тому типу людей, которые обожают ставить других в невыгодное положение, поскольку он схватил мои пальцы и сжал их, не дав возможности ответить ему тем же. Такой трюк имеет двойной эффект: во-первых, пальцы больно сдавливаются, и тот, кто жмет вам руку, кажется сильнее, а во-вторых, у вас нет ни единого шанса сделать то же самое, и ваше рукопожатие выглядит вялым.

Ненавижу тех, кто так здоровается. У Винса была такая же привычка, раздражавшая меня до белого каления. Гнусная привычка. Ей-богу, гнусная! Детский способ утвердить над кем-то свою власть, которым я лично перестал пользоваться еще в песочнице. Я поставил галочку против мистера Робинсона в первые же десять секунд. Только не поймите меня превратно! Я не собирался идти за пушкой, просто внес Алана в свой черный список.

Там он и остался.

— Как вы устроились? — спросил он.

— Отлично, — ответил я, разминая пальцы. — Просто отлично.

— В новом доме небось полно работы?

— Совсем немного.

Это все, что он сумел из меня выжать. Мистер Робинсон с улыбкой смотрел на меня, я упорно хранил молчание.

— Откуда вы приехали? — спросил он, меняя тактику.

— Из Лондона, — вмешалась Дебби. — Из северной части.

Наглая ложь, поскольку мы жили в восточной части Лондона, но Дебби это казалось слишком нереспектабельным.

— Вы хорошо знаете Лондон? — в свой черед спросила Дебби.

— Не совсем. Мы с женой из Эттлборо, местечка рядом с Нанитоном.

Я пожал плечами: можно подумать, мне это что-то говорило! Произношение у Робинсона было ужасное, с акцентом, свойственным уроженцам центральных графств, хотя он усердно с ним боролся.

— Неподалеку от Ковентри, — добавил он, обращаясь к нам с Дебби.

— Я была в Ковентри! — пропела Дебби, завершив таким образом первую часть беседы.

— Да, чуть не забыл! Мы принесли вам лимонный торт. Может, попробуете пару кусочков?

Я в жизни не слыхал о лимонном торте, но по названию было похоже, что его приготовили из лимонов. Не знаю, так ли это, и никогда не узнаю, поскольку торт отправится прямиком в мусорник.

— Спасибо! Очень мило с вашей стороны, — сказала Дебби, принимая подарок.

Они постояли еще пару минут, неловко переминаясь с ноги на ногу и напрасно ожидая приглашения. Не дождавшись оного, соседи наконец решили: если и торт не помог, надеяться больше не на что.

— Я вижу, вы оба очень заняты, так что мы… — начал было Робинсон, но тут Дебби, эта маленькая стервозная интриганка, нанесла по моему спокойному вечеру решающий удар.

— Подождите! Мы как раз собирались пойти в бар немного выпить. Может, составите нам компанию?

Я так возмутился, что, пытаясь подобрать слова, дабы отвертеться от этого наглого приглашения, чуть было не прикусил себе язык. И попытался отмазаться, якобы не желая навязывать наше общество супружеской паре:

— В конце концов, сегодня вторник, Дебби…

Но Алан и его жена (ее имя вылетело у меня из головы) сочли идею превосходной, Дебби заявила, что не примет никаких отказов, и не успел я придумать какую-нибудь мало-мальски стоящую отговорку, как меня уже повели по дороге с плащом в руках.

А что мне было делать, по-вашему? Перерезать им глотки и спустить по кусочку в унитаз? Отвязаться от них я мог только с большим скандалом — и стал бы при этом предметом самых жарких сплетен в Буках.

Черт бы их подрал!

Мы подошли к бару «Буки», и я на пару секунд задумался, был ли район окрещен по названию бара или наоборот, пока не понял, что мне плевать, поскольку в любом случае заведение оказалось отвратным.

Я не большой любитель баров. Не скажу, чтобы я их ненавидел, мне просто приятнее выпить пару стаканов пива дома перед телевизором, чем в окружении незнакомых людей. Но если уж я иду в бар, он должен быть настоящим, а не серединкой на половинку, как «Буки». То ли бар, то ли деревенская столовка — не поймешь. Коврики, соль и перец, шумная ребятня и одуряющий запах чипсов.

Робинсонам все это казалось верхом совершенства. Алан поскакал к стойке и поприветствовал бармена по имени, чтобы показать, что он тут постоянный гость. Гость, тупой как гвоздь…

— Что будете пить? — спросил Алан, сунув руку в карман и пытаясь нашарить бумажник.

Наконец до него дошло, что кошелька при нем нет. Я увидел это и нахмурился. Мало того что мне не дали досмотреть фильм и потащили в бар с парой маразматиков — я еще должен платить за эту привилегию!

Ну-ну.

Я было решил притвориться, что тоже забыл дома бумажник, но Дебби видела, как я его взял, и, без сомнения, с удовольствием заложила бы меня на глазах у всей публики.

Дамы нашли уютный столик, я заказал напитки. Алан остался со мной у стойки, сообщил, что моя Дебби — настоящий розанчик, и, пока я ждал сдачу, представил двум членам «Ротари-клуба»^[3], потягивавшим пиво. Я быстро кивнул им и устремился к столику, прежде чем они успели вовлечь меня в бессмысленную болтовню о ежегодной лотерее.

Я протянул Дебби водку с тоником, Алан поставил перед своей женой бокал с джином. Не успел я сесть, как обнаружил, что моя благоверная уже заглотнула все залпом и жаждет еще.

— Извините! — хихикнула она, обращаясь к Алану и компании. — Хорошо пошло! Знаете, такой день был тяжелый… Будь паинькой, — добавила она, протянув мне пустой бокал.

Я вылез из кресла и принес ей еще. После того как я вернулся, Алан битый час зудел об ассоциации местных жителей, бездымном топливе и владельце таксомоторной фирмы из дома номер шестнадцать, который припарковывает уйму машин прямо напротив их окон. Дебби тем временем благополучно насосалась и постреливала вокруг масляными глазками, ища приключений на свою задницу.

В одном надо отдать Алану должное: он упивался звуком собственного голоса, и меня это устраивало. Мне не приходилось вымучивать вопросы, нести вздор и обходить острые углы. Видите ли, будучи профессиональным преступником, вы должны быть очень осторожны, рассказывая о себе. Дело, конечно, не в том, чтобы вы не проболтались, что зарабатываете на жизнь ограблениями банков. Просто любая неточность в вашей легенде, даже самая ничтожная, может возбудить подозрения и привести вас к краху.

Особенно с соседями. Это самые любопытные создания во вселенной.

Мой знакомый налетчик Билли Арчер, самый осторожный человек на свете, мотает сейчас десятилетний срок, потому что как-то забылся и по-разному ответил двоимсоседям на вопрос о своей работе. Кажется, ну что тут такого? Однако один сосед побеседовал с другим, а тот вскользь заметил третьему, обсудившему этот вопрос с братом, после чего брат проверил файлы и доложил своему сержанту. Начальник сержанта опознал Билли по фото… Теперь понимаете, как это делается?

И чем более замысловато вы лжете, тем легче попасться. Иногда даже разговор о самых простых вещах — адский труд, поскольку ты вынужден взвешивать каждое слово и запоминать свое вранье. Кому понравится так напрягаться?

К счастью, с Аланом в этом смысле не было проблем. Если не считать пары случайных вопросов ни о чем, он все время трепался сам, позволив мне расслабиться и помечтать о том, как я его пристрелю. Вот зануда! Сид тоже зануда, но Алан — зануда совсем другого типа. Сид достанет любого потому, что его интересуют только две вещи: рыбалка и «Стар Трек»^[4], и говорит он только о них (или же переводит на них любой разговор). Типичная беседа с Сидом выглядит примерно так:

— Мою жену только что увезли в больницу, будут делать кесарево сечение.

— В будущем женщинам не придется делать кесарево в больницах. У них будут такие штуковины, как в «Стар Треке», которые действуют мгновенно. А лини вообще не знают подобных проблем, потому что мечут икру.

Алан, повторяю, зануда другого сорта. В отличие от Сида он думает, что знает все обо всем, или по крайней мере считает необходимым обо всем иметь свое мнение. Как правило, мнение категорическое. И в большинстве случаев не более разумное, чем мои башмаки. Сдается мне, лежа ночью в постели, он пытается решить, каково его отношение к исследованию Антарктиды и прочей ерунде.

— …потому что меня раздражает, когда говорят, будто стены из шлакобетона так же хороши, как и с теплоизоляцией. Но это смешно! Когда я в последний раз… — вещал он.

Я видел Алана насквозь. В школе это был толстый маленький очкарик с дорогим набором для уроков геометрии и без друзей. В пятнадцать — помощник мелкого служащего, в двадцать три ему доверили ключ от шкафа с канцелярскими принадлежностями, а еще через каких-нибудь двадцать лет — собственный рабочий стол. Вечера он, очевидно, убивал за марками, игрушечной железной дорогой или игрой в солдатики, чтобы не думать о тотальном отсутствии успеха у девушек. И тут появляется Бренда — вспомнил, как ее звали! — все еще пылящаяся на полке в свои тридцать три и отчаянно жаждущая пойти под венец. Она, естественно, соглашается на первое же предложение руки и сердца. Запрограммированная на домоводство, готовая к оплодотворению — стоит немного спрыснуть семенем, и домашняя хозяйка к вашим услугам. Двое детей, Джон и Джейн (это я не придумал, поскольку они постоянно трещали о своих чадах), закладная, страховка, мебель для внутреннего дворика — вот и все. Сиди сиднем на одном месте всю оставшуюся жизнь, ходи в магазины да перегораживай подъездную дорогу.

Не понимаю я таких людей. Некоторые из них, похоже, существуют только для того, чтобы существовать. Они ничего не делают, ни в чем не участвуют, ничего не переживают. Только потребляют драгоценную еду и воздух и производят следующее поколение бездельников, которые идут по их стопам.

Нам нужна еще одна война, причем большая, с русскими, или немцами, или американцами — не важно. Просто чтобы послать туда всех придурков, фраеров и Аланов мира, пускай артиллерия их малость помочит. А потом объявить перемирие. На дорогах станет меньше пробок, в супермаркетах — очередей, а в стране — Аланов с Брендами, которые тащат вас в бар во вторник вечером.

Быть может, это звучит жестоко, но такой уж я человек.

— …поскольку не у всех есть канализационные шланги для прочистки труб, я как председатель ассоциации жителей района абсолютно уверен, что мы должны сложиться и купить их. В конце концов, иногда местный совет целое утро не может прислать аварийку, — говорил Алан.

Я кивнул в знак согласия и подумал, что станется с этими шлангами, если Алан переедет в другой район.

— …что подводит меня к иному, не столь далекому, как может показаться, от предыдущего вопросу, который я хотел с вами обсудить, Крис и э-э-э… Дебби, — продолжал он. — Дело в том, что я являюсь не только председателем ассоциации жителей района, но также членом районного отряда по охране общественного порядка. — Почти вырубившаяся к этому времени Дебби хихикнула, собираясь отпустить глупую шуточку по поводу того, чего Алан является членом, однако не успела вовремя подобрать слова, и момент был упущен. — Таким образом, я официально предлагаю вам и вашей очаровательной жене присоединиться к нашей веселой компании.

Я немного подумал, прежде чем принять предложение.

Возможно, вступление профессионального преступника в отряд дружинников покажется вам поступком странным или даже лицемерным, но разве у меня была альтернатива? Отказаться? Послать его? Стать соседом, которому есть что скрывать? Если хочешь быть незамеченным такой организацией, у тебя есть только один выход — вступить в нее. Даже участвуя в обходах крайне редко, я все-таки буду вне подозрения, поскольку стану одним из них — из этой клики мелких недоумков.

— Отлично, замечательно! Вот увидите, вам понравятся остальные члены нашего отряда, они такие заводные! Сбор по четвергам, у меня, в половине восьмого вечера.

— Какая жалость! Боюсь, мы не сможем прийти в этот четверг. У моего брата юбилей. Прошу меня извинить.

Отчасти это правда: в четверг Гевин отпразднует пять лет, которые оттрубил за решеткой. Но помимо всего прочего, мое извинение было первым из широкого арсенала предлогов, благодаря которым я буду пропускать как минимум четверть дежурств.

— Да вы не волнуйтесь, я запишу вас и встретимся через неделю.

— Договорились! — ответил я ему и озабоченно глянул на часы. — Извините, не хочу показаться невежливым, но завтра рабочий день и мне рано вставать. Так что, если вы не против…

— Да ну тебя, Крис! — заныла Дебби. — Сейчас всего полдесятого, давай еще выпьем!

— Нет, Дебби, я думаю, нам пора. Мы не можем задерживать тут Алана и Бренду весь вечер, правда? Я уверен, Алан тоже рано встает, — сказал я, дернув ее за руку.

— А мне кажется, у Алана встает всю ночь напролет, — пьяненько хихикнула она.

Бренда была в таком шоке, что, казалось, она наконец откроет рот и вымолвит хоть слово. Я силком поднял Дебби на ноги, пожелал Робинсонам доброй ночи и увел свою благоверную, прежде чем она выдала еще какую-нибудь шуточку о члене нашего нового соседа.

Алан поначалу съежился, как фиалка, но потом первое смущение прошло — и могу поспорить, что, исполняя той ночью свой супружеский долг с Брендой, он думал о Дебби.

Пока мы шли к своему особняку, Дебби пребывала в приподнятом настроении и трепалась без умолку.

— Ты же знаешь, что творится в таких маленьких респектабельных районах, — щебетала она. — Сплошь круговая порука и оргии с обменом женами за закрытыми дверями. Ручаюсь, Алан с Брендой и в этом комитете состоят! Как думаешь: стоит нам присоединиться?

— К обмену женами? — задумчиво протянул я. — Интересно, что я получу взамен тебя. Наверное, капельку тишины и покоя, если повезет.

4. Братский долг перед Гевином

В тот четверг я поехал в Лондон навестить Хизер с детьми. Хизер — сильная женщина, я таких в жизни больше не встречал. Поначалу, когда Гевина посадили, у нее была истерика, но она быстро взяла себя в руки и с тех пор справлялась со всеми проблемами без жалоб, как солдат. С другой стороны, а что ей оставалось? Раз в несколько недель я появлялся, чтобы убедиться, что у нее все хорошо, денег хватает, а дети не бегают в лохмотьях.

Мне нравилась Хизер. Всегда нравилась. Она была полной противоположностью Дебби: практичная, надежная, преданная и смышленая. Брала она у меня ровно столько, сколько необходимо, и ненавидела себя за то, что вынуждена это делать. По идее, она не должна была нуждаться, но за последние годы Гевин спустил почти все, что заработал, а небольшую сумму, оставленную им на черный день, прикарманила полиция и бывшие дружки.

Райан Блэкмор был одним из таких дружков — гангстер с юга, которого мы имели неосторожность привлечь к паре дел. Он так и не простил Гевину, что тот не дал ему заслуженной доли. Заслуженной, по мнению Блэкмора, разумеется. Он вечно мутил воду, был типичным дилетантом и то и дело попадал впросак. Гевину, Сиду, мне и даже Винсу этот тип быстро надоел, так что мы его послали (пускай скажет спасибо, что просто послали!) за две недели до того, как наклюнулось очередное дельце в четыреста пятьдесят тысяч фунтов.

Блэкмор заявил, что его ограбили, и после того как Гевина посадили за налет в Фулхэме, решил отплатить ему добром за добро. Как-то раз вместе с сообщником он забрался в дом Гевина и дождался возвращения Хизер с детьми. Когда они вернулись, Блэкмор, держа мальчишек на мушке, сказал Хизер, что убьет их, если она не отдаст ему содержимое тайной кубышки Гевина.

Поймав этого отморозка, мы даже не стали тратить на него пулю. Просто загнали его в яму, скрутили крылышки, как цыпленку, а потом засыпали. К сожалению, денег назад мы так и не получили. Его сообщник Кен — которого Блэкмор знал только по имени — давно уже слинял вместе с бабками, оставив подельника без гроша, так что тому осталось лишь обмочиться от ужаса, когда на него упала первая лопата земли.

С тех пор Хизер хранила вместо кубышки заряженный пистолет. Пускай еще кто-нибудь сунется!

Блэкмор был самым явным, но отнюдь не единственным грабителем Гевина. Как только мой брат сошел со сцены и потерял возможность защищать свои вложения, его тут же кинули. Деловые соглашения расторгались, капиталы переводились в другие компании; Гевин любил запускать пальцы в разные пироги, но понемножку, один за другим, все они растаяли, и в конце концов у него остались лишь дом в Эпсоне, имущество в Греции и неугасающая ненависть. Чтобы свести концы с концами, Хизер продала дом и переселилась в Бромли, но греческую виллу она сохранила. Вернее, я ее выкупил, оставив Хизер номинальной владелицей. Я подумал, что всем нам время от времени пригодится место, где можно схорониться, так зачем же упускать такой лакомый кусочек?

С другими вложениями Гевина ни я, ни Хизер, ни он сам практически ничего не могли поделать, поскольку они не были декларированы, а стало быть, как бы не существовали. К тому же я не собирался рисковать своей башкой, требуя бабки у какого-нибудь козла, которому мой брат сдуру отдал их под честное слово. Все они были уважаемые, приличные люди. А я кто? Простой налетчик.

Я мог лишь присматривать за тем, чтобы Хизер с детьми ни в чем не нуждались. Да от меня больше и не требовалось. Когда Гевин выйдет, он сам займется своими делами.

Я вырулил на подъездную дорожку и помахал Бобби и Барри, яростно стучавшим в окно наверху в надежде привлечь мое внимание.

— Дядя Крис приехал! — услышал я их вопли. — Мама, дядя Крис приехал!

Не успел я позвонить в дверь, как Хизер распахнула ее и улыбнулась.

— Привет, Крис, — сказала она серьезным, как обычно, почти мрачным голосом. — Пришлось поскучать в пробках?

— Нет, я выехал рано, так что все в порядке.

Я прошел за ней в дом, но не успел подняться на пару ступенек, как на моих ногах повисли оба племянника.

— Ножной автобус! — орали они, обхватив каждый по моей конечности и не без усилий добравшись таким образом до кухни.

Это было их любимое приветствие, ритуал, который они придумали, когда им было года по два. Однако теперь, через пять лет, на каждой ноге у меня висело по двадцать килограммов с лишним, что, прямо скажем, довольно утомительно. Оказавшись на кухне, я бросил в угол подарки, и пацаны рванули к ним, освободив меня из плена.

— Кофе? — спросила Хизер.

— Да, пожалуйста.

Мы посидели и поболтали немного, пока Бобби с Барри не надоело слушать взрослые разговоры и они не начали вставлять дурацкие реплики про мистера Блобби^[5]. Не поймите меня превратно! Мне нравятся племянники, просто я очень быстро от них устаю. Вообще-то они славные ребята, не хуже других, но у меня не развиты отцовские чувства. Несколько лет назад мы с Дебби обсуждали, не обзавестись ли нам ребенком — чтобы было чем заняться, — однако решили, что не стоит. Мне было вполне достаточно общения с детьми Гевина, а Дебби сама еще не успела повзрослеть. Мы пришли к выводу, что растить детей — тяжелый труд, причем совершенно неблагодарный.

Бобби и Барри трещали за ужином, не умолкая, пока Хизер не сказала, что им пора спать — и чтобы никаких споров (они, естественно, тут же яростно заспорили)! Мы отвели детей наверх в кровати, почистили им зубы, надели на них пижамы, подоткнули одеяла, прочитали сказку, поцеловали на ночь, снова велели немедленно отправляться в спальню, когда через пять минут они спустились к нам, и, наконец, в доме воцарилась тишина.

Хизер налила нам обоим выпить. Мы устроились в гостиной.

— Извини, — сказала она. — Когда ты приходишь, они так радуются, что начинают ходить на голове.

— Не переживай. Дети все такие. Мелкие пакостники!

— Как вы устроились в новом доме?

— Хорошо. — Я рассказал ей о визите Алана и Бренды. — У меня ужасное предчувствие, что они не оставят нас в покое.

— По-твоему, это плохо? — спросила она.

— Да. Ты их не видела.

— Верно. Зато я вижу тебя, — сказала она с презрением.

— Что это значит?

— Это значит, Крис, что проблема не в них, а в тебе. По-моему, они молодцы, что пришли, познакомились с вами, сводили вас в бар и представили своим друзьям. Господь свидетель, в нашем мире осталось так мало добрососедских чувств и отношений, особенно в наших краях! Порядочность и вежливость в людях надо ценить, а не насмехаться над ними.

— Но, Хизер, ты же не знаешь…

— Знаю, Крис! Знаю. Я прожила в этом проклятом городе больше пяти лет, и до сих пор соседи еле кивают мне при встрече на улице. Я завидую тебе, понимаешь? Мне хотелось бы жить в таком месте, где можно общаться с людьми и не бояться, когда мои дети играют в саду!

— Я не назвал бы Алана с Брендой приятной компанией.

— Ты тоже не очень приятная компания! Замкнулся в своем собственном мирке, почти ни с кем словом не перемолвишься (не говоря уже о порядочных людях), насмехаешься над теми, кто честно зарабатывает себе на жизнь, и мечтаешь только об очередном поганом дельце. Ты жалкая личность, Крис. Я, например, сочувствую не тебе, а твоим соседям.

Я отхлебнул из бокала и снова постарался объяснить ей, какие Алан с Брендой зануды, но до нее не доходило.

— Если они не грабят банки, Крис, это не значит, что они плохие люди. Они нормальные, вот и все. Обычные люди, в стране таких большинство. Присмотрись к ним, будь с ними полюбезнее, и не исключено, что в конце концов они тебе даже понравятся.

Ох уж эта Хизер! Вечная альтруистка, которая видит в людях только лучшее и постоянно восстает против моего цинизма. Она отмыла объекты моего презрения под душем доброжелательности и сожгла мои аргументы в пламени искреннего негодования. Наконец я вывесил белый флаг и — только для того, чтобы восстановить мир! — согласился с ее точкой зрения. Это была единственная черта в Хизер, которая меня раздражала.

Хотя… Возможно, в ее словах есть доля правды и меня не мешало немного просветить. Может быть. Однако цинизм, подозрительность и неверие позволили мне прожить на свободе куда дольше других, так что меняться я не собирался.

— Знаешь, ты во многом очень похож на Гевина. Но в этом смысле вы разные. Он при всех своих недостатках всегда находил время для других людей, кем бы они ни были. Гевин понимал, что жизнь гораздо шире, чем грабежи, и занимался ими только ради денег. — Она нагнулась, наполнила мой бокал, потом свой. — Иногда я думаю, Крис: зачем ты это делаешь?

— Ради денег, — ответил я ей.

— Правда? И это все?

— Да. А что еще?

— Не знаю. Может, ты не в силах придумать себе другое занятие? А может, ты до сих пор пытаешься произвести впечатление на Гевина… Или тебе попросту нравится грабить банки. Но в любом случае твое ремесло не дает тебе вести нормальную жизнь и общаться с людьми.

— Вздор! — сказал я. — Будь я страховым агентом, получающим пять фунтов в час, я все равно счел бы своих соседей парочкой зануд.

— Не буду спорить. Но тогда ты смог бы поделиться своим мнением не только со мной, а с широким кругом друзей. У тебя нет друзей, Крис, и то, как ты живешь, это не жизнь.

— Нет жизнь! Причем покруче, чем у других. Я такое повидал, что им и не снилось! Думаешь, многие могут похвастаться таким опытом, как у меня?

— Немногие, должно быть, — согласилась Хизер. — Но кому это нужно?

— Большинству, — заверил я ее.

— Сомневаюсь. Я уверена, что многие мечтают о подобных вещах, но это лишь фантазия, не больше, такая же, как убийство начальника или близость с проституткой. Такие фантазии мало кто воплощает в жизнь. Но я не о том. Ты сам прекрасно проиллюстрировал то, что я хотела сказать.

— А именно?

— Свою неспособность видеть дальше пистолетного ствола. Позволь мне в свою очередь спросить: что есть у Алана с Брендой, чего нет у тебя? И я тебе отвечу. Счастливый брак, дети, дружеские отношения с соседями, жизнерадостное мироощущение…

— Я уже позеленел от зависти! — усмехнулся я.

— Кстати, тебе бы это не помешало, Крис. Банально звучит, я понимаю, но кто из вас богаче? Алан или ты?

Что за ерунда! Этот перл премудрости я слышал бессчетное количество раз, но до меня все равно не доходит. Как может толстый безмозглый зануда с блеклой женой, двумя уродливыми детьми, колоссальной закладной и утомительной скучной работой быть богаче меня? Даже если мы не говорим о деньгах. Даже если мы говорим… о женщинах, например. У меня их было раз в десять больше, причем куда более красивых и искусных в постели, чем у Алана.

Что касается карьеры — возможно, ограбление банков не считается в обществе престижным занятием, и все равно это в тысячу раз интереснее работы, которой занимается герой Хизер, просиживая в конторе штаны, заполняя канцелярские бланки или копируя на ксероксе свой зад!

— Нечего сказать в свое оправдание? — спросила Хизер.

Я промолчал. Несмотря на уверенность в собственной правоте, я не хотел спорить с Хизер. Это бессмысленно, особенно когда она в таком настроении. Так мы всю ночь проспорим, а зачем? Лучше просто кивнуть и сказать, что ты согласен. Хорошие мальчики именно так и поступают, верно? Вот она, проблема женщин с детьми: они так привыкают спорить о всякой ерунде с маленькими всезнайками, что теряют способность трезво мыслить.

Будь мне года на четыре поменьше, она бы просто заявила: «Потому что я так сказала!», надрала бы мне уши и отослала в спальню.

— Крис! Я не хочу тебя пилить, просто беспокоюсь о тебе, вот и все. Не хочу, чтобы ты кончил, как Гевин, или еще хуже. Иногда мне кажется — дай ты жизни хоть малейший шанс, может, ты не стал бы так сильно рисковать?

Я глубоко вздохнул, делая вид, что понял, и ответил:

— Знаю, Хизер, знаю. Но ты зря беспокоишься обо мне, честное слово. Думай лучше о себе. А о себе я сам позабочусь.

— Я как раз и думаю о себе! Быть может, я эгоистка, но ты — единственный, с кем я более или менее регулярно общаюсь, если не считать визитов в тюрьму, к врачу и в супермаркет. С тех пор как Гевина посадили, ты для меня — свет в окошке. Я не представляю, что буду делать, если с тобой тоже что-нибудь случится.

— Я уверен, ты справишься, — бодро заявил я.

— Справишься! Справишься! Я только этим и занимаюсь последние пять лет. Но знаешь, иногда хочется большего!

На мгновение мне показалось, что сейчас она сломается и заплачет. Однако Хизер просто сидела, уставившись в пустоту — глядя на ту жизнь, которую, как ей казалось, она заслуживала. Я никогда не видел ее такой. Она всю жизнь была сильной и выносливой. Ничего не скажешь, неожиданный поворот. Мы спорили о том, какой я социально неадекватный тип, и вдруг все перевернулось с ног на голову, превратившись… в крик о помощи, что ли? Мне хотелось подбодрить ее и утешить, сказать какие-то ласковые слова, но я не осмелился, боясь, что разговор снова перейдет на мою недостойную персону.

С женщинами никогда ничего не поймешь.

— Я просто… Мне так тяжело — ты даже не можешь себе представить! — вздохнула Хизер.

— Могу. Я знаю, каково тебе сейчас.

— Нет, не знаешь! Откуда тебе знать? Покуда ты там играешь в свои кровавые игры, женщинам вроде меня остается только собирать осколки.

Я же вам говорил!

— Гевин сидит вот уже пять лет — и все говорят: «Бедняга Гевин, пять лет за решеткой, вдали от жены! Как он это выносит?» Как он это выносит… А я? Как я это выношу? Я отбываю такой же срок, пятнадцать лет без мужа, — а ведь я не сделала ничего плохого! Это нечестно, черт побери!

Она заплакала. Я протянул руку и тронул ее за локоть.

— Перестань, Хизер, ну же! Выше голову!

Не успел я договорить, как сам понял, насколько это бессмысленно.

— Выше голову, выше голову! Мне нужен мой муж, здесь и сейчас! Я одинока… Мне трудно быть одной, и с годами все труднее.

— Почему бы тебе не съездить с детишками в Грецию на несколько месяцев? Я оплачу билеты и дам тебе денег на расходы, сколько понадобится.

— Потому что я не хочу в Грецию! Я хочу, чтобы мой муж спал со мной по ночам. — Она закрыла лицо ладонями и склонила голову. — Мне нужен мужчина в постели, а муж не может быть со мной, зато ты рядом… Крис, пожалуйста, не сердись на меня и не суди слишком строго. Просто трахни меня, ладно?

Как это говорится? Я чуть не выпал в осадок. Я не знал, что сказать. Раньше я никогда не думал о Хизер в этом плане. Она всегда была для меня девушкой Гевина, а потому совершенно недоступной, недостижимой и почти священной. Когда Гевина забрали, я дал себе обещание присматривать за Хизер и заботиться о ней. Я убил бы любого, если бы узнал, что она изменяет Гевину за его спиной, и был бы прав. Но сейчас… Сейчас…

— Прошу тебя, Крис! Мне это нужно гораздо больше, чем твои деньги.

Она придвинулась ко мне и начала расстегивать блузку. Я снял очки и сбросил туфли.

Понимаю, вам это покажется подлостью. Она ведь жена моего брата… Но у меня не было выбора. Если ей действительно так сильно это нужно, лучше уж я, чем кто-то другой.

5. Пятнадцать лет невезухи

Знаете, порой разница между смертью и славой зависит от единственного решения, случайного совпадения или же пары секунд. Как же повезло человеку, который опоздал на следующий рейс, забыв перевести вперед часы после приземления в другой временной зоне, и вдруг с ужасом услышал, что самолет грохнулся на землю в двадцати милях от аэропорта! И как не повезло пассажирке в кресле 37В, купившей билет буквально в последнюю минуту!

Такова жизнь. Быть может, она не всегда столь очевидна или фатальна для большинства из нас, но если учесть, что людей на Земле пять миллиардов и у каждого из них своя судьба, неудивительно, что почти все мы в какое-то мгновение ощущаем себя марионетками в руках безумного межгалактического шутника.

Арест моего брата тоже был такой случайностью.

«Что поделаешь, бывает». Так говорили люди, как будто это может утешить. «Не повезло». И они правы, бывает. Я уверен, Гевин клял себя за глупость на чем свет стоит, когда его засадили в тюрягу на пятнадцать лет.

Знаете, иногда не имеет значения, насколько вы осторожны и хороший ли вы профессионал. Если звезды не за вас — они, как правило, против вас.

— Не строй из себя героя! — гаркнул Винс, саданув совершенно не героического на вид управляющего по лицу рукояткой пистолета. — Даже не пытайся, мать твою!

Бедняга всего лишь сказал ему: «Возьмите, пожалуйста, деньги, только, прошу вас, не трогайте людей!»

И за это получил по мозгам. Хотя с Винсом всегда так. С ним вообще опасно разговаривать. Видите ли, он так устроен, что любые слова воспринимает как приказ или оскорбление. Поэтому для него просьба: «Пожалуйста, не трогайте меня!» звучит как: «Не смей меня трогать!» либо: «Ты что вытворяешь, придурок недоделанный?»

Мне нечего было сказать, да и незачем. У каждого свой способ ограбления банка, точно так же, как все мы по-своему причесываемся и снимаем шкурку с банана. Это был способ Винса. Если подумать, он и бананы чистит точно так же.

— Эй, ты! — крикнул Винс молодому парню, который зачарованно уставился на свое начальство, ощупывающее разбитые зубы одной рукой, а другой пытающееся удержать на месте нос. (Трудно сказать, что́ он при этом думал. Судя по его лицу, нечто вроде: «Ха-ха!») — Ты что застыл как вкопанный? Кто тебе разрешил? Суй бабки в сумку, сволочь! Не то сейчас тоже получишь в рыло!

Когда Гевин появился сзади вместе с помощником управляющего и еще одной сумкой, кассир, на которого наорал Винс, благополучно закончил свое дело. Гевин всегда внушал мне: лучше гнать к сейфу помощника управляющего, чем самого менеджера. Его теория основывалась на том, что помощник вряд ли знает о секретных системах безопасности, всяческих ловушках и о том, как тянуть время, поскольку банки посылают на подобные курсы именно управляющих. А кроме того, заместитель, занимающий более низкое положение, как правило, не станет геройствовать, так как меньше предан банку и не захочет рисковать своей жизнью и жизнью коллег ради каких-то паршивых денег. Я лично с этим не согласен. Помощники, по моему убеждению, как раз склонны изображать из себя героев, ибо они моложе, неопытнее и горят желанием быть замеченными управляющими региональных отделений, чтобы поскорее сделать карьеру. Кроме того, они менее ответственны за безопасность служащих банка, и среди них куда больше поклонников Брюса Уиллиса, чем среди их боссов. Вы только посмотрите, какие машины они, как правило, покупают! Винс, в свою очередь, считает, что мы оба ошибаемся, и смачный удар в челюсть рукояткой пистолета быстро сгладит разницу между менеджером и его заместителем.

Знаете, иногда я думаю, что он прав.

— Ты взял кредитные карточки? — спросил Гевин у Винса.

— В сумке, — ответил тот.

— А книгу?

— Какую книгу?

— Ту самую вшивую книгу, мать твою!

Определение «вшивую» не пробудило у Винса никаких ассоциаций, так что он переспросил еще раз:

— Какую вшивую книгу?

— Боже правый, сколько раз мне повторять? Мы же вчера вечером все это перетерли!

Гевин огляделся вокруг и увидел, что парень, выгребавший выручку из кассы, закончил свое дело и стоит по стойке «смирно», глядя на них обоих с восхищением и рабской покорностью.

— Скажи ему! — велел Гевин. — Скажи ему, какую книгу я имею в виду.

— Книгу учета кредитных карточек, — услужливо ответил кассир, вытянувшись в струнку.

Книга учета кредиток. Ее, как объяснил нам вечером Гевин, надо обязательно взять с собой, если мы хотим снять с карточек наличность. В ней содержался список всех кредитных карт, которыми оперировал банк. Взять книгу означало, по выражению Сида, запустить в работу воробушка, и давало нам час или два до тех пор, пока банк отследит и отменит украденные карточки. Этого времени вполне хватало, чтобы наши сообщники сняли наличность — достаточно приличную сумму, не сравнимую, однако, с той, что Дебби могла потратить за один день.

— Ну конечно, книгу учета кредитных карточек! А ты думал, мать твою так-перетак, я имею в виду «Книгу рекордов Гиннесса»? — Гевин схватил книгу, протянутую ему кассиром. — Бог ты мой, да он настоящий профи — не чета тебе, козел безмозглый! Смотри у меня! В следующий раз возьму его на дело, а тебя пошлю куда подальше!

Винс уже было открыл рот, чтобы выдать свое коронное: «А пошел ты!» или «Сам козел!», как вдруг кассир взмолился, обращаясь к Гевину:

— Возьмите меня с собой!

На мгновение все умолки. Мы уставились на этого типа, силясь понять, что он сказал. И не только мы (то есть я, Гевин и Винс). На него уставились все — его коллеги, клиенты банка и особенно босс.

— Пожалуйста, возьмите меня с собой! — повторил он. — Я могу быть вам полезен.

Вообще-то мы сами напросились.

Он был наивным молокососом — если память меня не обманывает, из той породы, что вечно умудряются ляпнуть что-нибудь не к месту. Как многие юнцы, он совершенно потерял голову и запутался в жизни. Ему, должно быть, казалось, что мы какая-то знаменитая банда, с чьей помощью он сорвется из этого города и начнет новую светлую жизнь (по крайней мере такую, где с ним хоть иногда захотят потрахаться). Во многом он был похож на меня в молодости, хотя я молю Бога, чтобы, даже если я доживу до ста пятидесяти лет, мне никогда не пришлось ссучиться до такой степени!

— Прости, Клайв, — сказал наконец Гевин, прочитав имя стажера на нагрудной планке. — Может, как-нибудь в другой раз.

— Ладно, пошли! — крикнул я, прервав эту трогательную сцену. — Три минуты! Давайте скорее!

Я оглянулся в дверях и радостно хмыкнул, увидев, как Клайв уставился на оскал своего босса.

«Да, дружок, плакала твоя карьера!» — подумал я, когда мы запрыгнули в «астру» и помчались вперед.

Считая в гараже выручку, мы ржали как ненормальные, однако Гевин не хотел слышать о Клайве ни единого плохого слова.

— Юный Клайв одной с нами закваски. Настоящий маленький разбойник, наглый, хитрый и смелый. Он достоин нашего уважения и восхищения за то, что пытался ухватить фортуну за хвост.

— Да он просто идиот, — сказал Винс. — Вот сучонок! Подумать только, какой сучонок!

— Мы выпьем за него сегодня по стаканчику, — заявил нам Гевин. — По-моему, он отличный парень!

— По-моему, тоже, — согласился с ним Сид. — Идиот, конечно, но при этом отличный идиот!

— Да бросьте вы… — начал было я, но Гевин быстро меня прервал:

— А ты вообще не вякай! Вспомни себя в его годы. Ты не мог дождаться, когда станешь полноправным членом команды, но мы же над тобой не смеялись, правда?

Я задумался, потом ответил:

— Еще как смеялись! Все время.

— Ничего подобного! Во всяком случае, не все время. Но главное, что ты оказался своим в доску. Сегодня ты хороший маленький разбойник, — сказал он чересчур покровительственным, на мой взгляд, тоном. — И все-таки не примазывайся слишком рано к победителям и не издевайся над малышом Клайвом. Надеюсь, он сумеет выбиться в люди. Я лично желаю ему удачи и буду счастлив поработать с ним в будущем.

Чушь собачья! Гевин — один из самых привередливых на свете людей в выборе подельников, он просто трепался, чтобы настоять на своем, и у него, честно говоря, это получилось. В одном он был прав, и я признался самому себе, что внешне между мной и юным Клайвом действительно небольшая разница. Только у меня был старший брат, который занимался тем, что мне нравилось, а у Клайва — нет.

Хотя, с другой стороны, возможно, я выбрал карьеру грабителя банков именно из-за брата. В этом смысле Гевин, безусловно, на меня повлиял. Что бы я делал без него? Стал бы я налетчиком? А может, работал бы в банке, моля Бога, чтобы какая-нибудь банда ворвалась в зал и забрала меня с собой?

Мне даже думать об этом не хочется.

После этого я еще сильнее зауважал брата и пожелал ему удачи в любой карьере, которую он изберет. Поскольку отныне ему явно придется сменить род деятельности.

Гевин закончил дележку наличности, после чего каждый из нас положил в карман почти по четырнадцать тысяч фунтов. Еще несколько тысяч будут получены по кредитным карточкам. Гевин сунул их обратно в одну из сумок вместе со своей долей и четырьмя пушками.

— Позвони О'Райли, скажи, что я буду у него с кредитками где-то после трех.

Гордон О'Райли — мошенник, наркоторговец и барыга, а также наш сообщник, которому мы сплавляли карточки. Кстати, выгодное дельце для него. У Гордона было столько должников — мелких воришек, громил и подонков всех мастей, — что получить по кредиткам наличность не составляло для него никакого труда.

Нужна доза?

Нет денег?

Нет проблем. Возьми эту карточку, зайди в «Диксон», принеси мне видеокамеру, и мы обменяем ее на марафет.

К вечеру большинство главных торговых центров и именитых магазинов будут очень настороженно относиться к кредиткам — но это не страшно, поскольку есть множество мест, куда технический прогресс еще не добрался. Сотни, даже тысячи независимых торговцев до сих пор верят бумаге, ручке и простой честности. О'Райли знал их всех наперечет и огребал там наличность одной левой.

— Выпьешь чашку чаю на посошок? — спросил Сид.

— Нет, я лучше поеду. Сами знаете, какие в пятницу пробки по дороге в Лондон и обратно, — ответил Гевин. — Ладно, ребята, увидимся позже, в семь часов у Бенни. Идет? До встречи.

— До встречи, — пробормотал я, подняв глаза от моей доли наличных и мельком увидев Гевина в последний раз по эту сторону тюремных решеток.

Когда «скорая» везла Гевина в больницу, он был уже в наручниках. Он попытался сесть, но почувствовал адскую боль в спине; хотел повернуть голову — но ему помешал бандаж, наложенный на шею. Перед ним появилось чье-то лицо и объявило, что он попал в аварию и его везут в больницу.

Откуда-то слева, вне зоны видимости, прозвучал другой голос:

— А кроме того, вы арестованы.

Услышав это, Гевин снова потерял сознание.

По-моему, я уже говорил, что порой величайшие катастрофы в вашей жизни зависят от одного-единственного решения — а если точнее, от целой совокупности незначительных решений, каждое из которых может привести вас к разному финалу. Арест Гевина стал для меня именно такой катастрофой. Я постоянно спрашиваю себя, что было бы, если бы он остался и выпил предложенную Сидом чашку чая, или поехал бы по шоссе А5183 вместо И5378, или ушел на пять минут раньше, или остановился заправиться минут через десять… Прими Гевин любое из этих решений — и он был бы сейчас на свободе. От этой мысли недолго и спятить.

Но на самом деле ни одно из тех решений не было истинной причиной ареста Гевина, ни одно из них нельзя назвать главным виновником его падения. Да и разве может быть иначе? Неужели разница между свободой и пятнадцатилетним заключением действительно зависит от чашки чая? Не может быть! Не исключено, что одно из принятых решений позволило бы Гевину избежать столь печальной судьбы, но чай тут совсем ни при чем.

Решение, которое привело к аресту Гевина, принял даже не он сам, а Уильям Пол Вудмен. Это он решил выпить пять пинт пива за обедом. Это он решил сесть за руль машины, принадлежащей его компании. И это он ехал на скорости шестьдесят миль в час там, где ее полагалось снизить до сорока.

Мой брат даже не заметил, как произошла авария. Он отъехал от заправки — и очнулся уже в машине «скорой помощи». Авария лишила его сознания и оставила на милость представителей трех чрезвычайных служб, которые примчались на место трагедии.

— Похоже, это пистолет, — сказал пожарник санитару после того, как разрезал крышу машины.

— Думаю, вы правы, — ответил пожарнику санитар. — Посмотрите, вам будет интересно! — крикнул он затем полицейскому, который проверял дыхание покойника на наличие алкоголя.

Если говорить точнее, он еще не был покойником. Вы не поверите, однако Уильям Пол Вудмен не получил в результате аварии ни единой царапины. Но все равно он покойник. В момент своей мучительной преждевременной смерти этот пьяный маньяк вспомнит, как принял решение выпить еще пару пинт пива, а потом сесть за руль и рвануть с ветерком по шоссе!

Мы с Винсом об этом позаботимся.

Когда он сидел на скамье подсудимых и слушал свой приговор: восемнадцать месяцев лишения прав и штраф в количестве семисот пятидесяти фунтов, — мировой судья заметил, что ему очень повезло, поскольку человек, которого он сбил, оказался гораздо более опасным преступником, чем он сам, и поэтому присяжные были к нему снисходительны.

Сказав судье: «Спасибо, ваша честь», и откинув со лба завиток, Уильям Пол Вудмен вышел из зала суда. У него даже хватило наглости состроить из себя героя в беседе с репортерами на ступеньках здания. Послушать его, так он был чем-то вроде борца с преступниками, который садился за баранку под мухой и время от времени въезжал на асфальт, сбивая стоящих в очереди на автобус карманников.

Гевин, в свою очередь, не дождался от суда снисхождения. Наоборот, он получил на полную катушку, поскольку, несмотря на неоднократные требования, так и не выдал ни меня, ни Винса, ни Сида. Нас, конечно, допросили, как сообщников, но у законников не было против нас ни малейших улик, так что мы спокойно разошлись по домам.

Знаете, я просто поверить не могу, что полиция не обеспечила Вудмену охрану! Очевидно, они решили, что ему это без надобности. Он не был свидетелем обвинения, так что ему вроде ничего не грозило. Хотя, с другой стороны, мой цинизм подсказывает, что причина в другом. Вудмен больше не был нужен старой доброй Англии и ее правоохранительной системе. Они и без него могли вынести Гевину приговор — так зачем утруждаться и тратить ценные ресурсы на охрану какого-то болвана, который с таким же успехом мог врезаться в стайку детей или монашек, идущих по тротуару?

Мы с Винсом все-таки выждали месяца три-четыре после суда — так, на всякий пожарный. А потом, в один ноябрьский вечер, постучали к нему в дверь.

Вудмен открыл дверь в тапочках и халате и, не успев моргнуть, получил от меня между глаз рукояткой пистолета. Конечно, я мог спустить курок и прикончить его, однако мне не хотелось, чтобы этот пьяный козел сдох, так и не осознав, что его убивают.

Он грузно грянулся оземь и тут же сделал то, что обычно делают люди при виде нацеленной на них пушки: поднял руки, защищая себя. Смешно, конечно, однако это инстинкт, а с ним не поспоришь. Порой я невольно думаю, что лет этак через три миллиона в результате эволюции где-нибудь родится ребенок с пуленепробиваемыми руками.

Что есть жизнь? Глоток воздуха, не больше.

— Нет, нет, ради Бога, не надо! Подождите, не стреляйте! — Я с большим удовольствием наблюдал за тем, как он извивается в ужасе в последние мгновения своей жизни, глядя на дуло пистолета, направленное ему в живот. — Нет! Боже мой, нет!

— Умри, сволочь! — крикнул я ему в ответ.

— Нет, остановитесь! Не надо!!!

Тут я действительно остановился и посмотрел туда, откуда раздался крик. В конце прихожей, возле кухни, стояли жена Вудмена и двое маленьких детей. Кричала, очевидно, старшая дочь, девчушка лет десяти. Ее мать издавала нечленораздельные вопли, прижимая к себе детей и пытаясь заслонить их собой, а младший братишка дрожал за ее спиной от страха.

— Не трогайте папу! Прошу вас, не трогайте моего папочку!

— Заткнись! — рявкнул я, немного приподняв ствол, чтобы припугнуть их, но малышка все молила меня и рвалась из материнских рук.

Я вдруг понял, что не могу в него пальнуть. Я был не в силах отнять у него жизнь. По крайней мере сейчас, на глазах у его детей. Что бы этот подонок ни сделал мне, малыши ни в чем не виноваты. И я не хотел, чтобы сегодняшний кошмар преследовал их до конца жизни.

Я помедлил еще пару секунд, просто чтобы запугать Вудмена до полусмерти, и уже было собрался уйти, как вдруг он сказал фразу, которая снова заставила меня передумать.

— Пожалуйста, не стреляйте, не убивайте меня! — сказал он. — Не трогайте меня, заклинаю!

Меня это взбесило. В прихожей стоял человек, размахивающий оружием под носом у его жены и детей. Тем не менее этот подонок молил о собственной жизни! Если мне когда-нибудь доведется оказаться в подобной ситуации, очень надеюсь, что у меня хватит мужества попросить не трогать моих детей. Когда Винс во время последнего ограбления, которое мы совершили вместе с Гевином, припечатал управляющего в банке за то, что тот взмолился: «Прошу вас, не трогайте людей!», я его по крайней мере хоть немного зауважал. Я имею в виду управляющего, а не Винса.

Что касается Уильяма Пола Вудмена, я думал, что ниже пасть в моих глазах он уже не может. Но я ошибся. Он словно сказал мне: «Пожалуйста, не трогай меня. Убей моих детей, только не трогай меня!»

Я молниеносно опустил ствол и дважды выстрелил, не дав никому из них возможности объяснить мне, почему я не должен убивать их папочку. Единственная уступка моей совести и их ужасу, на которую я пошел, заключалась в том, что пальнул я не в живот, а в обе коленки.

Вудмен взвизгнул, словно гигантский младенец, и почти тут же отключился, равно как и его жена. Я остался один на один с его детьми. Мы молча уставились друг на друга. Это была самая длинная секунда в моей жизни.

— Все нормально, у него только ноги прострелены, — сказал я девочке. — Он будет жить. Иди и набери 999, вызови «скорую». А когда твой папочка очнется, скажи, что ему повезло. Это было предупреждение. Пусть он никогда больше так не делает. Он поймет, о чем я.

Девчушка кивнула, и я ушел.

Винс нажал на газ. Мы рванули по шоссе.

— Ну как? — спросил он, когда я снял маску. — Ты его пришил?

— Прошил ему коленки, — ответил я.

— Что? Я думал, мы его грохнем.

— Не волнуйся, мы свое дело сделали. Так или иначе, теперь он не сядет пьяным за руль.

6. Тонны пушек

Арест Гевина оказался для нас более печальным, чем просто потеря товарища. Вместе с ним мы потеряли все наши пушки.

Видите ли, эти пистолеты, которые Гевин забрал у нас после ограбления и с которыми его взяли после аварии, были нашим единственным оружием. Они принадлежали всей команде и никому из нас лично. Так сказать, общественные орудия труда (то бишь грабежа). Я даже не помню, откуда мой брат их взял. Знаю только, что они были у него сто лет и что достать новые не так-то просто. У нас, в конце концов, не Америка. Ты не можешь просто пройти по улице, показать продавцу водительские права и выйти из магазина с базукой. Если тебе нужно оружие в этой стране, на него необходимо иметь лицензию. А чтобы ее получить… По-моему, легче добиться разрешения оштукатурить Вестминстерское аббатство. Я сказал об этом Винсу, на что он заметил:

— Да, или трахнуть королеву, когда ее показывают по телику во время розыгрыша билетов государственной лотереи, мать твою!

Мне лично мое сравнение показалось более интересным, но Винс всегда ржет над своими собственными, так что справедливости ради я привожу здесь оба.

Если даже вам удастся пробиться через совет, выдающий лицензии — или как его там называют, — увы, в наши дни вам вручат в результате только бумажку с разрешением на покупку какого-нибудь пугача.

В этом виноваты маньяки, которые обиделись на своих коллег или соседей, считающих их опасными чудаками, и выместили свою обиду, беспощадно расстреляв вышеупомянутых коллег или соседей из автоматов в клочья и подставив таким образом всех нас.

Еще пару лет назад, получив лицензию, вы могли приобрести более или менее приличную артиллерию у респектабельныхоружейников, специалистов по импорту или же в местном оружейном клубе. И если можно найти хоть какую-то светлую сторону в аресте Гевина, то это, наверное, дата. Видите ли, моего брата посадили до того, как какой-то идиот устроил бойню в Данблэйне^[6] и правительство запретило продажу пистолетов двадцать второго калибра. А значит, хотя бы эти пушки были для нас доступны.

Единственная проблема — как их заполучить.

Я выкинул окурок на тротуар и начал закрывать окошко машины.

— Ты что делаешь? — рыкнул Винс. — Иди и подними его.

Я посмотрел на него в полном недоумении, потом протянул ему пачку.

— Да не нужны мне твои сигареты, болван! Я хочу, чтобы ты вышел из машины и поднял окурок, который только что швырнул через окно. Понятно? Или тебе неймется оставить копам побольше улик? Шевелись!

Конечно, он был прав. Я действительно почувствовал себя болваном. Мы сидели ярдах в десяти от продавца оружия, которого собирались ограбить, а я разбрасывал улики, как жеманная барышня — цветы на балу с кавалеристами. С таким же успехом я мог выйти из машины и написать мочой на снегу свое имя. Хотя, естественно, жеманные барышни на балу с кавалеристами таких вещей не делают.

— Прости, Винс, — сказал я, выйдя из машины на холодную улицу, подняв несчастный окурок и кинув его в мусорник.

— И не вздумай бросать жвачку куда попало. Полиция найдет ее и расшифрует твою ДНК.

— Правда? — удивился я.

— Не знаю. Но это не исключено, — сказал Винс. — Неужели ты ничему не научился за последние два года? Хотя бы элементарным вещам! Гевина с нами нет, он больше не может держать тебя за руку! Так что либо становись, мать твою, мужиком, либо иди на хрен. Я за тебя отдуваться не собираюсь, и Сид тоже. Ясно?

Сид, наверное, согласился бы с Винсом, если бы не разбил небольшой бивуак в пятидесяти милях отсюда, чтобы полюбоваться тем, как светящиеся во тьме поплавки качаются на волнах.

Это было наше первое совместное дело без Гевина, а между нами уже возникли трения. Я знаю, глупо было выбрасывать окурок, но мне не хотелось выслушивать нотации Винса. В конце концов, я уже давно не новичок. Ну, допустил ошибку, признаю. Но это не более чем минутная рассеянность. Мы все время от времени совершаем ошибки, даже Винс. Совсем недавно он чуть было не сдернул маску на виду у всего банка, просто потому, что ему захотелось чихнуть. Благо Гевин его вовремя остановил. Но мы же не стали читать ему лекции о том, что профессионал должен соблюдать дисциплину!

Нет, мы только посмеялись над ним.

— Нет у меня никакой жвачки, — сказал я ему.

Винс буркнул в ответ что-то нечленораздельное.

Конечно, я понимал истинную причину его раздражения. Дело вовсе не в том, что он засомневался в моей профессиональной пригодности. Теперь, когда Гевина с нами не было, Винс хотел занять его место и проверял меня, так сказать, на вшивость.

Да я скорее сдохну, чем подчинюсь этому психу!

Вообще-то со стороны это казалось естественным, поскольку именно Винс предложил идею и нашел магазин, созревший для ограбления. Зато я обеспечил нас оружием — двумя старенькими, но исправно работающими пистолетами времен Второй мировой войны, взяв их «напрокат» у одного барыги, чеха по национальности, с которым порой имел дело (у него же, кстати, я обзавелся пушкой и для мистера Уильяма Пола Вудмена). Накануне вечером мы испробовали их, расстреляв в лесу по обойме из каждого пистолета. Они вполне годились, по крайней мере на один раз. Хотя, глядя на них, я молил Бога, чтобы до пальбы не дошло. Не исключено, что эти раритеты взорвутся прямо у нас в руках, пока мы будем целиться в чью-то голову. А кроме того, мне хотелось поскорее избавиться от них. Бог его знает, кто ими пользовался прежде и для чего. Если учесть репутацию чеха, ничего хорошего за нашими пушками не числилось. Мне совсем не хотелось, чтобы меня заловили с оружием, которое засветилось в пяти кровавых бойнях. Я ведь одолжил их только для того, чтобы быстренько грабануть магазин, и все.

— Который час на твоих? — спросил я Винса.

— Без двух минут три.

Я подвел свои часы на пару минут.

— Ладно. Ты готов? — поинтересовался я.

— Я с рождения готов, — ответил Винс строчкой из фильма.

Я попытался вспомнить, что это за фильм, чтобы уличить его в плагиате, но не успел я сообразить, как он уже вылез из машины, перешел через дорогу и открыл дверь. Выждав с минуту, я выбрался с пассажирского сиденья и зашагал к магазину.

Продавцы оружия время от времени подвергаются налетам. У них везде понатыканы сигнальные кнопки, поэтому их как банк не возьмешь. Нужно действовать тоньше, брать их врасплох — что, собственно, мы и планировали.

Когда я вошел, Винс стоял у прилавка, разглядывая вместе с управляющим свою лицензию на приобретение пушки. Пистолет, спрятанный в кармане, казался тяжелым, словно свинцовый кирпич, и если бы я не прикрывал его рукой, он наверняка привлек бы к себе всеобщее внимание, как… как жеманная девица, пишущая мочой на снегу свое имя на балу с кавалеристами. Я остановился у вешалки с пиджаками и начал их перебирать. Через несколько секунд я услышал голос, которого ждал.

— Могу я помочь вам, сэр?

Быстро повернувшись к продавщице, я ткнул ей дуло в живот.

— Да. Стой на месте!

В это время (с безупречной синхронностью) Винс сделал то же самое с управляющим, приставив ему пистолет к лицу.

— Не шевелись! Чтоб ни единый мускул не дрогнул, мать твою! Понял? — недвусмысленно заявил Винс управляющему и забрался на стойку.

Оглядевшись, он увидел неподалеку три сигнальные кнопки, одну на полу и две на уровне человеческой руки. Винс удовлетворенно вздохнул при мысли, что не дал управляющему возможности нажать их за ту долю секунды, пока мы вытаскивали пистолеты, и махнул мне рукой.

Я развернул продавщицу (похоже, она была женой управляющего — слишком хорошенькая, чтобы пинать ее ногой) и погнал ее в подсобку. Там я усадил ее и привязал к стулу липкой лентой — знаете, такой, с зубчиками по краям, которую можно очень сильно натянуть.

— Прошу вас, не трогайте меня! — взмолилась она.

Я велел ей заткнуться.

— Где у вас видик от скрытой камеры? — спросил я.

— В шкафу, под монитором. Вон там, — кивком указала она.

Я тут же нашел его, нажал кнопку «стоп» и сунул кассету в карман. Видите ли, мы пришли туда не в масках, чтобы застать продавцов врасплох, так что для сохранения анонимности нам не мешало взять пленку с собой.

— А свет где включается? На стене у двери?

Она кивнула, не в состоянии вымолвить слово со страху.

— Ладно. Держи рот на замке, и все будет хорошо, — сказал я, вырубив свет.

Я вышел в потемневший зал, подошел к входной двери, запер ее на засов и перевернул табличку «открыто-закрыто», чтобы нам никто не мешал. Винс к тому времени поставил управляющего на колени. Тот рыдал, как маленькая девочка.

— Прошу вас, не надо! — всхлипывал он, когда я зашел к ним за прилавок. — Прошу вас, пожалуйста, не убивайте меня!

Обычная песня. Знаете, как бы я ни злился на героев, с которыми мы сталкиваемся подчас, сопливые сосунки, мечтающие спрятаться под маменькину юбку, бесят меня еще больше. Неужели люди в наши дни не могут вести себя хоть немного достойнее в ситуации, когда их жизни угрожает опасность? В конце концов, британцы мы или нет?

Винсу, как я понял, тоже было противно на это смотреть.

— Что с тобой, мать твою? — спросил он, приставив дуло пистолета к виску управляющего.

— Вы убьете меня, убьете! — выпалил тот.

— Нет, — ответил ему Винс. — Мы тебя ограбим.

— Вы хотите убить меня, я знаю! Боже правый, Пресвятая Богородица, смилуйтесь! Прошу вас, не убивайте меня!

— Мы не собираемся тебя убивать! — рявкнул я, надеясь, что этот хлюпик наконец заткнется.

— Нет собираетесь! — заявил он в ответ.

— Ничего подобного.

— Да нет же, черт тебя побери! — сказал Винс. Это немного привело управляющего в чувство.

— Вы обещаете? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Честно?

— Честно, — сказал я, хотя, честно говоря, если он будет продолжать в том же духе…

Управляющий перестал хныкать на целых три секунды, после чего выпалил:

— Если бы вы собирались меня убить, вы бы все равно мне не сказали…

Я не мог поверить, что человек, каждый день работающий с оружием, может настолько его бояться. По идее, он должен был привыкнуть к виду пушек; не к тому, конечно, чтобы стоять под дулом пистолета на коленях, и тем не менее. Все равно что пчеловод, который боится пчел. Где ж это видано?

— Мать твою! — гаркнул Винс. — Если ты не заткнешься, мы тебя точно пришьем, и виноват в этом будешь только ты сам!

Управляющий замолк, однако ненадолго, так что выдавать ему медаль за храбрость было рано.

— Ты знаешь, зачем мы пришли? — спросил Винс.

Тот кивнул.

— Зачем? — продолжал Винс.

— За деньгами и пушками.

Правильно, только не в таком порядке.

Кстати, вот вам маленький намек. Если вы когда-нибудь займетесь этим ремеслом, непременно спросите у человека, которого грабите, что именно вы хотите у него забрать. Причина очень проста. Если у него есть бриллианты на миллион, или героин, или припрятанная наличность, он может с перепугу подумать, что вы пришли за ними, и выложить все начистоту. Я очень надеюсь, что когда-нибудь эта тактика принесет свои плоды, хотя пока, откровенно говоря, в моей практике такого не случалось.

— Мне нужны пистолеты, дробовики, боеприпасы, комбинация от твоего сейфа и чтоб ты перестал ныть, — сказал Винс.

— Ладно, — согласился управляющий с неподдельной угодливостью.

— Тогда двигай!

Мы с Винсом собрались отвести управляющего в подсобку, как вдруг от двери донеслись два голоса. Мы тут же заткнулись и хлопнулись на пол. Винс зажал управляющему рот и сунул в ухо ствол, чтобы тот не вздумал фокусничать.

— Где он? — спросил один голос.

— Роджер! Роджер! — позвал другой. Потом послышался громкий стук в дверь, сопровождаемый возгласами: — Открой, Роджер! Открывай!

Я осторожно выглянул из-за прилавка и увидел два силуэта, прижавшие лица к стеклу и вглядывающиеся во тьму магазина.

— Роджер! — крикнул один из них в щель для почты.

Голос у него был раздраженный. Позже Роджер сказал нам, что это двое постоянных клиентов, которые оставили ему свои дробовики для ремонта. Судя по их поведению, я бы добавил, что они слиняли с работы пораньше, чтобы получить свои ружья.

— Роджер! Где ты, зараза?

— Зуб даю, снова пошел в кабак, алкаш несчастный! — У Роджера обиженно вытянулось лицо. — Вечно там ошивается. Наверняка сидит в «Королевских доспехах». Пойдем и вытащим его оттуда!

Они удалились.

Мы выждали еще пару секунд, желая убедиться, что клиенты не вернутся и не прервут нас в самый интересный момент.

А потом отволокли управляющего в подсобку и усадили на стул рядом с женой. Взяв у Роджера ключ, Винс отпер шкаф с оружием, а я пошарил в сейфе. Всего мы нарыли две тысячи фунтов — премиальные, так сказать. Винс даже не пожалел десяти секунд, чтобы опустошить бумажник Роджера и кошелек его жены, выудив оттуда еще пятьдесят фунтов.

Кропотливая работа, верно?

Все это прекрасно, но мы пришли сюда за другим. И тут нам действительно крупно повезло. Пистолеты 38, 45, 22-го калибров, ружья, автоматы и боеприпасы. За две минуты мы набили оружием два больших портпледа, и нам пришлось еще кое-что оставить, поскольку груз оказался слишком тяжелым (от магазина до машины мы могли сделать лишь один пробег, но пушек нам хватало выше крыши, так что нечего жадничать!).

Винс проверил сумки, чтобы они не лопнули на полпути, а я занялся Роджером.

— Слушай сюда, — сказал я ему. — Сиди смирно, сейчас я тебя свяжу.

Лицо его исказилось от безумного страха. Парень совсем запаниковал. И тут я вспомнил, о чем говорили двое у дверей.

— Знаешь, — сказал я, — сидеть тебе придется довольно долго, так что если хочешь глотнуть перед этим — валяй!

Роджер отреагировал мгновенно, вытащив из ящика маленькую такую литровую бутылочку «скотча».

— Так вот где ты ее прячешь! — воскликнула жена, глядя, как он присосался к виски.

— Отстань, сука! — прошипел он в ответ.

Я хотел было взять у Роджера бутылку, но не успел и руку протянуть, как увидел, что она пуста. Теперь ясно, почему этот алкаш так боялся, что мы убьем его: он хотел сохранить эту привилегию для себя.

Связав его, я заклеил ему и жене рты изоляционной лентой. Потом, вспомнив, как быстро Роджер заглотнул виски, забеспокоился: а вдруг ему станет плохо и он захлебнется собственной блевотиной? Подумав немного, я сорвал ленту с его рта и сказал, что, если он заорет, мы услышим и вернемся. Роджер настолько обалдел от страха, что на полном серьезе поверил, будто мы с Винсом собираемся слоняться поблизости и ждать, когда он откроет пасть. Женушка уставилась на меня, надеясь, что я и ей освобожу рот, но я этого делать не стал. Я сам женатый человек, и мне не хотелось оставлять беспомощного и обездвиженного Роджера на произвол этого ротика.

Думаю, втайне он оценил мое благородство.

Мы перешли через припорошенную снегом дорогу, загрузили сумки в багажник и поехали себе подобру-поздорову. Классический успех, хоть в учебниках описывай! Все прошло по плану и даже лучше. Тревога и напряжение, охватившие нас с Винсом перед работой, рассеялись. Мы пошли на дело — и сделали его хорошо. И хотя мы почти не разговаривали, я чувствовал, как между нами растет чувство взаимного уважения. Мы можем работать вместе, а значит, у нас есть будущее.

Пускай мы не очень нравились друг другу, но на профессиональном уровне все будет отлично.

* * *

Приехав в гараж, мы выгрузили оружие. Нам обоим не терпелось его испробовать, так что мы схватили по пистолету с патронами и поехали на ту самую пустынную просеку в лесу, где испытывали «одолженные» мною пушки.

— Чур, я первый! — заявил Винс, встав напротив большого дуба, в который мы стреляли вчера вечером.

Он поднял ствол и только хотел было взвести курок, как вдруг обнаружил, что его нет.

— Эй! — взревел он. — Где курок, черт возьми?

Я посмеялся над Винсом, потом глянул на свою пушку и задал тот же вопрос.

— Что все это значит?

Винс рухнул на колени и принялся лихорадочно рыться в сумке.

— Бесполезны! Они все бесполезны!

— Не может быть, — отозвался я.

У некоторых пистолетов — тех, что мы взяли с витрины, — курки были, зато не было бойков.

— Что ж… Нам остается только застрелиться.

— Но зачем он это сделал? — с трудом выдавил я, чуть не онемев от разочарования.

— Не знаю. Очевидно, чтобы хранить пушки в безопасности, пока их не купят. Вот сволочь! Он небось сейчас помирает со смеху! — Винс потряс головой. Его недоумение сменилось яростью. — Невероятно! Мать твою! ТЫ, СУКА ДОЛБАНАЯ! — заорал он, обращаясь неизвестно к кому.

Мы так торопились поскорее ограбить магазин, что ничего не заметили. Ружья и автоматы тоже не работали; в них не хватало пружин, затворов, спусковых крючков и прочих деталей, так что все они представляли собой груду металлолома.

— Погоди, погоди! Где же все эти штуки могут быть? — спросил я.

— Не знаю. Возможно, в шкафу. Я видел там целую кучу запчастей и прочего дерьма. Как видно, получив заказ на пушку, он быстренько вставляет их на место.

— Тогда пошли, — сказал я ему.

— Что?

— Поехали заберем их!

— Ты что, совсем дурак? Прошло три часа, там наверняка уже копы!

— И все-таки у нас есть шанс.

Винс поразмыслил немного и согласился.

— Да, ты прав, — сказал он. — Поедем и возьмем эту суку за жабры!

7. Возьмем эту суку!

Подъехав к магазину, мы увидели, что полиция превратила весь район в дискотеку со светомузыкой в виде синих мигалок.

— Ладно, двигаем дальше, — сказал Винс.

А зачем сказал? Будто и так не ясно!

Мы медленно проехали мимо зевак, насчитав не меньше трех патрульных машин. Кроме того, у магазина был припаркован фургон с мясом и два микроавтобуса. Можно подумать, здесь какой-то бунт или футбольный матч! Мне лично полицейские процедуры кажутся совершенно бессмысленными. Зачем сгонять половину городского транспорта на место, куда грабители больше не сунут носа? Неудивительно, что молодые матери, пытающиеся найти пропавших без вести детей, начинают тихо ненавидеть легавых, которые слоняются по дому, без конца задают одни и те же вопросы, скребут в затылке и сжирают все препараты, стимулирующие пищеварение.

Похоже, они свято следуют классическому принципу Шерлока Холмса, утверждавшего, будто преступник всегда возвращается на место преступления. Чушь собачья! Однако сегодня получилось иначе: мы действительно вернулись, хотя благодаря гениальной смекалке Винса, сообразившего то, что было понятно любому дебилу, не попали в их хитроумную ловушку.

— Это все ты виноват! — заявил Винс. — Какого черта ты оставил Роджера без кляпа? Заклеил бы ему пасть пластырем — он бы до сих пор сидел там как миленький, а нам бы осталось только войти и забрать запчасти!

— Не гони волну, Винс! Откуда мне было знать, что нам придется вернуться? Ты тоже не догадался, верно? А кроме того, мы связали этого придурка в подсобке, так что на улице его могли услышать только в том случае, если у него оперный баритон. Скорее всего один из тех козлов вернулся и обнаружил, что дверь не заперта. А в этом виноваты мы оба.

— Последним через дверь вышел ты, а не я!

— Уймись ты, Бога ради! Что сделано, того не воротишь. Какой смысл теперь спорить?

— Значит, ты признаешь свою вину?

— Я этого не говорил.

— Ах так, ядрена мать? По-твоему, это я виноват?

— Я никого не обвинял. Я просто сказал, что это не важно.

— А я говорю, что важно! Ты лопухнулся, понял? Ты один!

— Как скажешь.

Спорить с ним было бессмысленно. Винс жил в своем мире, где всегда находил виноватого. Мир у него совсем простой, гораздо более черно-белый, чем мой. Надо найти козла отпущения и дать ему по роже. Если найти не удается, значит, расширяем район поиска, подтасовываем факты, находим козла отпущения — и даем ему по роже. В мире Винса существовало два правила: первое — кто-то всегда виноват, второе — сам Винс всегда прав.

— Козел паршивый! — для разогреву произнес Винс.

— Послушай! Тебе нужны курки или нет?

— Ну конечно! Как мы теперь их добудем, придурок?

— Легко. Нам нужно только заграбастать Роджера, когда легавые его отпустят, отвести его обратно в магазин и заставить открыть шкафчик.

— Можно подумать, запчасти будут лежать там и дожидаться! Их наверняка уже унесли или переложили куда-нибудь.

— С какой стати? Это оружейный магазин. Завтра он откроется, в нем по-прежнему остались пушки и курки. Мы возьмем их, и все дела.

— А что, если…

— Никаких если! Курки там, вопрос только в том, как их забрать. Кроме того, легавые ни в жизнь не подумают, что мы вернемся так скоро. Надо быть идиотами, чтобы туда соваться! Именно поэтому у нас все получится.

Винс надолго задумался, морща лоб.

— Ты назвал меня идиотом?

— Черт возьми, Винс! Давай сперва сделаем дело, а пререкаться будем потом.

— Ты у меня еще получишь!

С этими словами он глянул в зеркальце, просигналил и повез нас обратно к магазину.

Мы припарковались неподалеку от магазина, после чего минут двадцать пялились на мигающие огни, пока они не примелькались нам до того, что вспыхивали в глазах, даже когда мы смотрели во тьму.

Сперва из подсобки вывели жену Роджера, усадив ее на заднее сиденье одной из патрульных машин с толстым сопровождающим. Потом вышел Роджер с накинутым на плечи одеялом, опираясь на руку салажонка в форме. Ни сам продавец, ни его жена даже не кивнули кучке соседей, топтавшейся за полицейским кордоном в надежде увидеть, как кого-нибудь вынесут на носилках. Похоже, Роджер их разочаровал, поскольку стоило ему забраться во вторую патрульную машину, как они тут же испарились.

Две тачки с Роджером и его женой вырулили со двора и направились к оживленной улице. Мы с Винсом в угнанной «астре», словно крокодилы, вплывающие в Нил, поехали за ними в потоке машин, пропустив для порядка около дюжины. Нам не составило никакого труда следовать за ними всю дорогу, пока они не остановились у местной каталажки. Мы притормозили напротив и стали ждать.

Прошло часа два. Жена наконец вышла из участка. Села в машину, закурила, закинула ногу на ногу и просидела так примерно полчаса. Затем, потеряв терпение, вылезла из автомобиля, подошла к полусонному дежурному, вернулась и снова села. Буквально через пять минут она снова атаковала полицейского за стойкой, вкручивая ему обычное в таких случаях: «Бога ради, поймите наконец, что мы жертвы!» и вставляя время от времени излюбленную всеми фразу: «За что я плачу налоги?»

— Чего она хочет, эта старая кошелка? — пробурчал Винс, проснувшись после трех толчков под ребра.

— Судя по всему, они не отпускают Роджера, — сказал я ему. — Она хочет, чтобы ее подбросили домой, и устала ждать своего благоверного. Легавый за стойкой говорит ей, что его отпустят, как только смогут, а она твердит — какого черта они, мол, тянут кота за хвост.

— Откуда ты все это знаешь? — изумился Винс.

— Да что тут знать-то? Все ясно, как Божий день. Она ведь сидит там не для поправки здоровья, верно?

— Интересно, чего они тянут с Роджером?

— Они его подозревают. Умники из уголовки, похоже, решили, что тут дело нечисто. — Для вящего эффекта я уставился на Винса в упор. — Очевидно, пытаются понять, почему жене заклеили рот, а ему — нет. Не могут сообразить, в чем причина такой благосклонности.

— Эй! А какого черта она делает сейчас?

Жена Роджера выбежала из здания полиции и направилась прямехонько к нам. Прошла через автостоянку, потом через дорогу и остановилась ярдах в пятнадцати от нашей машины. Мы пригнулись. Винс взялся за ключ зажигания, но не повернул его. Женщина стояла у обочины, зябко передергивая от холода плечами, а мы сидели и пялились на нее.

— Давай ее схватим! — предложил Винс.

— Нет, пускай себе уматывает, нам нужен Роджер. Во-первых, ключи от шкафа у него, а во-вторых, когда его выпустят, мы по крайней мере будем уверены, что на сегодня легавые с этим делом покончили. Пригнись, она смотрит в нашу сторону!

Спустя еще пару минут она с третьей попытки поймала такси. Мы с Винсом проводили ее взглядами, выпрямились и продолжили вахту.

Похоже, из Роджера и впрямь вытрясли всю душу, поскольку он появился в дежурке только в десять часов, сопровождаемый полицейским в форме со всеми значками и регалиями.

— А вот и он! — воскликнул Винс, глядя на продавца оружия так, словно тот был лакомым блюдом.

Роджер пару минут потоптался по залу, поджидая такси. Потом излил свое негодование на дежурного, сидевшего за стойкой, и выскочил из участка, не дав ему ответить. Тачка мгновенно рванула с места и скрылась во мгле. Не могу ручаться, конечно, но готов поспорить, что Роджер показал легавым средний палец, когда благополучно скрылся из виду.

Винс повернул ключ, и мы поехали следом.

— Где он живет? — спросил я Винса.

— Улица Лайтмедоу, дом 103. В районе Клокхаус. Да ты наверняка знаешь!

Я покачал головой.

— Где-то полмили или даже меньше от его магазина, надо только за угол завернуть.

— Отлично.

Винс, естественно, знал, где живет Роджер, поскольку целую неделю вел за ним наблюдение, планируя операцию.

И делал это не зря. Буквально через пять минут мы потеряли Роджера из-за какого-то идиота на «мазде», встрявшего между нами и такси и решившего притормозить, когда на светофоре впереди загорелся желтый свет.

— Все нормально, без паники. Мы знаем, куда он едет. Нам просто придется постучать в дверь, потому что мы не успеем перехватить его, когда он выйдет из машины.

Винс был прав, паниковать не стоило, хотя мы оба понимали, что действовать нужно именно сегодня. Роджер — и легавые тоже — потеряют бдительность. Его ведь только-только ограбили, а всем известно, что молния дважды в одно место не ударяет. Завтра будет поздно. За один день многое может измениться. Шок проходит, люди становятся осторожнее, курки могут куда-нибудь убрать, у дома поставить охрану. Ведь на самом деле нам крупно повезло, что мы так горели желанием поскорее испробовать оружие и тут же обнаружили его негодность. Полицейские наверняка не думают, что мы вернемся за недостающими деталями, тем более прямо сегодня. Это абсолютно непрофессионально! Куда более разумно было бы вернуться за ними недели через три-четыре, когда все утихнет.

Именно потому нам так важно было забрать их сегодня!

Мы подрулили к дому 103 по улице Лайтмедоу минут через десять, напрочь потеряв из виду такси.

— Интересно, он точно дома или как? — спросил Винс.

— Знаешь что? Давай посидим полчасика и убедимся в этом.

Полчаса спустя я вылез из машины и пошел по садовой дорожке. Винс заглянул в окно через занавеску, кивнул. Я позвонил в дверь.

Замок щелкнул, дверь распахнулась — и в лицо жене Роджера снова уставилось дуло пистолета. Не успела она вякнуть, как мы оба втолкнули ее внутрь и захлопнули дверь. Винс рванул через гостиную на кухню, потом в столовую — и наверх.

— Роджер, выходи! — рявкнул он. — Выходи, Роджер! У нас твоя жена!

Через пару минут Винс спустился по лестнице и уставился на жену.

— Где он, мать-перемать?

Я разжал руку, которой зажимал ей рот.

— Роджер? Он еще в участке.

— Нет! Мы видели, как он вышел. Не пудри нам мозги! Где он?

— Клянусь, я не знаю! Его тут нет, честное слово.

Винс пристально посмотрел на нее, потом закатил глаза.

— Неужто он снова в этом чертовом баре?

Жена Роджера внезапно разъярилась не меньше нас:

— Я убью его!

— Только после меня, — вполне серьезно заявил Винс.

— Вот подонок! Никак не может просохнуть… — продолжала она, пока я снова не зажал ей рот.

— Послушай! У тебя есть ключи от магазина и шкафа с оружием?

Она кивнула.

— Есть? Замечательно! Где они?

Мы пошли с ней на кухню, она вытащила из ящика стола маленькую связку ключей и протянула нам.

— А теперь, пожалуйста, уходите, — сказала она. — Вы получили что хотели.

— Ну конечно! — сказал Винс. — Можно подумать, мы оставим тебя, чтобы ты тут же позвонила легавым!

— Я не буду звонить! Обещаю! Я…

— Сюда! — гаркнул Винс, схватив ее за руку.

Мы привязали ее к кровати простынями и полотенцами и заклеили рот тонкой изоляционной лентой, которую я взял с собой. Забавно, как быстро человек ко всему привыкает! Она совсем не была напугана, как раньше, в магазине. Просто очень недовольна.

— Это смешно! — заявила она, когда мы связывали ее во второй раз за день.

Глупая корова! Нечего выходить замуж за продавца оружия!

— Где он может быть? В «Королевских доспехах»? — спросил Винс.

Она кивнула в ответ. У меня сразу в памяти всплыло, как Винс кивнул мне буквально пять минут назад.

— Ты же говорил, он здесь! — возмущенно выпалил я.

— Когда?

— Когда я позвонил в дверь. Я посмотрел на тебя, а ты кивнул.

— Ну и что?

— Ты посмотрел в щель между занавесками и кивнул.

— Ну и что?

— Я подумал, ты киваешь потому, что заметил Роджера.

— Ничего подобного. Я кивнул, когда увидел ее.

— Откуда мне было знать, что ты кивал из-за нее?

— А откуда, мать твою, мне было знать, что ты подумаешь о моем кивке? Ты ни о чем меня не спрашивал, просто зыркнул, и все. Я думал, ты смотришь, чтобы спросить, готов ли я.

— Ладно, теперь это не важно. Пошли в бар за этим придурком.

— Я не виноват! — сказал Винс. — Ты сам облажался!

— Поговорим об этом позже, — сказал я, надеясь его урезонить.

— Да уж! А еще мы поговорим о том, что значат для тебя кивки, черт побери! Я в жизни больше не кивну, пока мы с этим не разберемся!

— Хорошо, хорошо. Пошли!

— Не говори, что мне делать! Не то я так кивну тебе по башке — мозгов не соберешь!

— Винс! — Мне хотелось утихомирить его, но Винс совсем сошел с катушек. — Поехали за курками!

— Ты — не твой брат… — начал он и тут же осекся, увидев ствол у своих глаз.

— Не при даме, ладно? Если хочешь что-нибудь сказать, валяй, только после работы. Я не шучу! Поехали.

Я, конечно, рисковал. Винс мог отреагировать как угодно — но не успел. Только он дернулся, как звук открывающейся входной двери вернул нас к реальности. Мы затаили дыхание. Дверь закрылась, ключи звякнули о дерево, кто-то начал подниматься наверх. Мы с Винсом прыгнули по обе стороны дверного проема и приготовились. Я глянул на Винса — и что бы вы думали? Правильно, этот маразматик кивнул мне! Я даже не пытался угадать, что значит его кивок, просто вытянулся в струнку, чтобы как следует поприветствовать Роджера, вернувшегося домой. Но не успел я глазом моргнуть, как Роджер захлопнул за собой дверь ванной и щелкнул замком.

Наше терпение было на исходе. Рожа у Винса сделалась — не приведи Господь! Похоже, ему понадобилось все самообладание, чтобы не пнуть ногой в дверь и не открыть стрельбу.

Роджер быстро отлил, потом долго чистил зубы (очевидно, чтобы скрыть от супруги тот факт, что он заехал в бар) и наконец открыл дверь. Винс тут же смачно врезал ему по челюсти. Наш продавец даже пискнуть не успел со страху. Стоило ему открыть пасть, как он обнаружил, что во рту у него ствол, а по ту сторону ствола — рука взбешенного громилы, сжимающая рукоятку пистолета.

Пары угроз вперемежку с матерщиной вполне хватило, чтобы перед нами снова оказалась тряпичная кукла, которую мы узнали и успели полюбить сегодня утром. Что его благоверная в нем нашла — ума не приложу. Может, то, что ему принадлежал магазин? Банальная история. Мы оттащили Роджера к тачке, швырнули на заднее сиденье и велели заткнуться. А потом поехали в магазин за тем, что по праву принадлежало ему.

Полицейских с улицы как ветром сдуло, поэтому мы быстренько припарковались и внесли Роджера в магазин, остановившись только на минутку, чтобы отключить сигнализацию. А потом с силой прижали его к стальному шкафу.

— Курки! Живо!

У Роджера так тряслись руки, что он чуть ли не тридцать секунд возился, открывая шкаф. Когда ему это удалось, Винс оттолкнул его и схватил ящик с курками, бойками, затворами и прочими запчастями для пушек.

— Это они? — спросил Винс.

Продавец вяло кивнул. Винс взял из шкафа один из оставленных нами пистолетов, протянул его вместе с ящиком Роджеру и велел привести оружие в боевую готовность. Бедняга так ошалел от страха, что слова не мог сказать. Винс ткнул ему дулом в подбородок и приказал не дурить. Как ни странно, Роджер малость очухался и даже сумел преподать нам краткий урок сборки и разборки пистолетов. Вы не поверите, но слепым страхом можно управлять и победить его еще более страшной угрозой. Возможно, на здоровье Роджера в дальнейшем это скажется не лучшим образом, но кого это волнует? Винс сгреб все инструкции, которые смог найти, и сунул их в сумку.

Мы заставили Роджера трижды повторить процедуру сборки с разными видами пушек, после чего решили, что провели в магазине слишком много времени, а это уже тянет на пожизненный срок. Или лет на двадцать. У нас было оружие, ящик с запчастями, десятки книг и никаких больше дел. Со временем мы сами сообразим, как привести в порядок остальные пушки. «Нужно забрать также его инструменты», — подумал я про себя.

— Пожалуйста, не убивайте меня! — заныл он, заметив, что мы закончили, но Винс тут же вырубил его ударом пистолета по голове.

Прицелившись Роджеру в лицо, Винс собрался было нажать на спусковой крючок, однако я остановил его.

— Не надо! Не стреляй!

— Почему? Назови мне хоть одну причину! Почему мне нельзя всадить пулю в этого крысенка, который отнял у нас столько времени?

— Потому что если ты его замочишь, я не смогу получить залог за пушки! Бога ради, это же триста фунтов!

Через секунду-другую Винс сунул пистолет за пояс, и мы поспешили к машине.

Вот, значит, сколько наш продавец оружия стоил для Винса — меньше трехсот фунтов.

Счастливчик Роджер!

Я отнес наши «взятые напрокат» пушки, чтобы получить залог, и только тогда понял, какому риску подвергался, когда одолжил их у Карела. Он был мелким жуликом, это правда, совсем мелким. Но связываться с таким отребьем очень опасно. Мелкие жулики — более рисковые малые по сравнению с приличными преступниками. Они куда беспечнее, глупее и совершенно непредсказуемы.

Возвращая пушки назад, я сильно рисковал. Стоило Карелу открыть дверь, как передо мной появились двое обкуренных подонков, которые смерили меня взглядами с ног до головы, после чего, без сомнения, несколько часов просидели в баре, болтая о тем о сем и гадая, чем я занимаюсь. Теперь я понимаю: не надо было мне туда ходить. Выбросил бы пушки в реку, и пускай старый скряга оставит залог себе. Он, кстати, отдал его крайне неохотно, особенно когда заметил, что мы с Винсом уже приняли на грудь. Даже попытался всучить мне раздолбанную стиральную машину и видеомагнитофон, только что принесенные братьями-наркоманами взамен наличных. В конце концов я получил на сто фунтов меньше и строго-настрого велел ему даже имени моего никому не упоминать. Конечно, я мог наехать на него как следует, но наезд — штука обоюдоопасная, а кроме того, если бы его загнали в угол, он тут же раскололся бы.

В угол его загнали три месяца спустя.

8. Косвенные подозрения

Неизбежное случилось. Выстрелы из пушек Карела отняли жизнь у какого-то почтового кассира и свободу — у двух молодых наркоманов и самого чешского гения. Карел, естественно, пытался все отрицать (вы на его месте сделали бы то же самое), однако он увяз в этом деле по самые уши, к тому же в свидетелях нехватки не было. Для меня, Винса, парочки обвиняемых наркоманов и всех прочих, связанных с рэкетом Карела, настали трудные времена. Он мог преподнести на тарелочке очень много о каждом из нас, чтобы полиции было чего пожевать. Очевидно, Карел так и сделал бы, не улыбнись нам на миг удача. Карела посадили в ту же тюрягу, где мотал свой срок Гевин. В другую камеру, естественно, и даже в другом крыле, но главное, что ему можно было передать весточку через старых знакомых.

Буквально через пару дней Карелу намекнули: «Держи рот на замке — и жизнь станет легче. Откроешь его — она станет гораздо короче». Фокус удался лучше некуда. К недовольству легавых чех упрямо молчал, не называя из страха возмездия ни единого имени (даже своих мелких воришек). И все бы прошло гладко, не попроси этот идиот перевести его в другую кутузку. Тюремщики пристали к нему с вопросами, с какой стати он просит о переводе. К чести Карела, он словно воды в рот набрал, однако до легавых дошло, что ему угрожают.

Но кто и почему? На эти вопросы следователи ответить не могли. Карел, безусловно, мелкая сошка. Кому понадобилось его запугивать? А главное — зачем так утруждаться? Шестерки не имеют дел с большими игроками, верно? Что он собой представляет? Чем он заслужил столь лестное внимание к своей особе?

Копы и тюремщики начали копать, пытаясь это выяснить, и через пару месяцев им повезло. Увы, все тайное довольно быстро становится явным, особенно если кто-то в этом сильно заинтересован.

— Гевин Бенсон, сэр! Это он надавил на Карела.

— Гевин Бенсон?

— Налетчик, сэр. Отсидел один год из пятнадцати.

— Знакомое имя. Я помню его случай. Тот еще мерзавец! Но с какой стати Гевина Бенсона интересует Карел Лецвед?

— Не знаю, сэр.

— Есть хоть какие-то идеи?

— Нет, сэр. Я знаю только, что Бенсон передал чеху предупреждение, как только тот попал за решетку.

— Ладно, я сам этим займусь.

— Благодарю, сэр. А как с моим прошением о повышении, сэр?

Приблизительно так, насколько я представляю, происходил диалог.

А потом им осталось совсем немного — сверить дату просьбы Карела с записями о посещениях Гевина. И сразу стало ясно, что чех запросил о переводе сразу после того, как моего брата навестила жена. Может, весточку передали с воли?

— Дайте мне список всех известных сообщников Гевина Бенсона. Думаю, мы напали на след.

— Что вы делали с двух до одиннадцати вечера одиннадцатого февраля сего года?

— Не знаю. А вы?

— Здесь я задаю вопросы, Бенсон, так что, если не хочешь, чтобы я запер тебя вместе с братом, лучше отвечай!

Я невольно улыбнулся. Да что он, Папа Римский, что ли? Это вам не исповедь. Как раз если я отвечу на вопросы сержанта Иванса, то сяду вместе с братом.

— Мой клиент не отказывается вам помочь, мне просто кажется, что на такой вопрос довольно трудно дать ответ вот так, с ходу, по прошествии трех месяцев. Если бы ему это удалось, по-моему, у вас возник бы повод для подозрений. Разве нет, сержант?

— Нет, мистер Барратт. Я думаю, ваш клиент точно знает, что он делал в тот день и с кем. — Иванс уставился мне в глаза. — Так что, Крис? Чем ты занимался? Пытался произвести впечатление на старшего брата, да?

Я снова улыбнулся.

— Чего ты лыбишься, Крис? Думаешь, это смешно? По-твоему, я с тобой шутки шучу?

— Нет, — сказал я. — Мне просто нравятся клоуны.

Тут Иванс тоже улыбнулся, однако отнюдь не радостно. Скорее это был оскал человека, который перестал скрывать свою ненависть.

— Узнаешь? — спросил он и швырнул на стол два полиэтиленовых мешка с пушками Карела.

Я внимательно их разглядел.

— Это пушки?

— Не строй из себя умника! — рявкнул лейтенант Прусак (какая подходящая фамилия!). — С помощью этих пистолетов одиннадцатого февраля был ограблен управляющий оружейного магазина. Вернее, дважды ограблен.

— Впервые их вижу, — заявил я.

— Откуда вы знаете, сержант, что это те самые пистолеты? — спросил Барратт. — Вы проводили баллистическую экспертизу? Вы нашли гильзы?

— Их опознал управляющий магазина.

— Опознал?

— Он настоящий знаток оружия, мистер Барратт. Если кто и может опознать пистолет, так это он.

— «Если кто и может опознать!» Вы сами так сказали, сержант.

— Тебе знакомы эти пушки, правда, Крис?

— Я же сказал вам: впервые их вижу.

— Да неужели? А Карел Лецвед? Он тебе знаком?

— Кто?

— Карел Лецвед. Он сидит в той же тюрьме, что и твой брат. Вернее, сидел. Вчера его перевели на север. Скажи, как по-твоему: Гевин и там его достанет?

— Не понимаю, о чем вы.

— Не понимаешь? Через пару недель Лецвед предстанет перед судом. Зуб даю, его признают виновным и посадят, причем надолго. А длительные сроки кажутся еще дольше, когда человеку за шестьдесят. Как думаешь, скоро он расколется?

— Мой клиент уже сказал вам, что не знает мистера Лецведа.

— Чтобы избежать недоразумений, я дам вашему клиенту еще один шанс подумать. Ты знаешь Карела Лецведа?

Иванс уставился на меня через стол, затаив дыхание и моля Бога, чтобы я раскололся, а я тем временем раздумывал над его словами. Безусловно, теперь, когда они сослали Карела в тундру Дарема или Манчестера, в общем, от греха подальше, он вполне может заговорить. А может, и нет. Страх — мощный стимулятор. И в отличие от чувства опасности от страха избавиться труднее. Он может переехать вместе с личностью. Если ты подвержен страху, он тебя не покинет.

Кроме того, тюрьмы — забавные места. Доносчиков никто не любит, а слухи распространяются из одной каталажки в другую, в точности как сами заключенные. Быть может, репутация Карела станет известна года через два, однако она настигнет его везде. Интересно, понимает он это или нет? Не исключено. (Как бы там ни было, Карел не проговорился ни перед судом, ни после оного.)

Что же делать?

Все отрицать, вот что! Какой смысл говорить правду? Она ни на кого не производит впечатления.

И это правда, какой бы жизненный путь вы ни выбрали.

— Я уже сказал вам и еще раз повторяю: не знаю я никакого Карела Лецведа.

На лице Иванса отразилось неподдельное разочарование.

— Ну-ну. Не знаю, что и делать. Твой дружок в соседней комнате куда сговорчивее, и поэтому он отделается легким испугом, в то время как ты серьезно влип. Это произведет на Гевина впечатление, верно?

Чтобы Винс был сговорчивее? Чушь собачья! Если он не разнес соседнюю комнату в щепки — и на том спасибо. Это единственная степень сговорчивости, на которую он способен.

— Я хотел бы, чтобы ваш клиент принял участие в процедуре опознания личности.

— Ясное дело, хотели бы, — ответил Барратт.

— Вы отказываетесь?

— Какие у вас еще улики против моего клиента, сержант?

— Вы отказываетесь? — повторил Иванс.

— У вас нет ни единого доказательства, что мой клиент участвовал в том ограблении, верно?

— Вы отказываетесь? — снова повторил Иванс.

— Я просто хочу подчеркнуть, сержант, что, если мой клиент согласится и его по ошибке опознают, вам это ничего не даст. У вас нет против него улик. Очень сомневаюсь, что прокуратура вообще выдвинет обвинение, а в суде дело провалится сразу. Не думаю, что вам стоит тратить время на процедуру опознания.

— Вы о нашем времени не беспокойтесь, мистер Барратт. У вас других забот хватает. Так вы отказываетесь?

Барратт многозначительно умолк, и до меня наконец дошло его мысленное послание. В принципе вся эта трепотня была скорее на руку мне, чем Ивансу. Барратт словно пытался мне сказать: «Если ты подкупишь свидетелей, Крис, у полиции ничего не останется против тебя. Ничегошеньки! Понял?» И мы их подкупим.

Конечно, есть опасность, что полиция предоставит Роджеру с женой защиту, однако, честно говоря, эта штука не так уж надежна, как принято думать. Как я уже говорил, здесь не Америка, и у нас нет программы переселения свидетелей. Парочка патрульных, проезжающих мимо дважды в неделю, — это все, на что способна полицейская защита свидетелей в Британии. В нашей стране все зависит от храбрости и, я бы сказал, упрямства свидетеля обвинения. К счастью, нашим свидетелем был Роджер, а его, по-моему, запугать до полусмерти не так уж трудно. Один телефонный звонок — и он заберет заявление, на неделю погрузившись в ванну с виски.

А кроме того, Барратт был прав: в таком скользком деле, где шансы у обвинения менее пятидесяти процентов, прокуратура, полиция и те, кто им платит, несомненно, решат, что не стоит тратить на Роджера деньги и людские ресурсы.

Да здравствует экономия бюджета и разумное управление ресурсами!

А в общем, все это не важно. Главное, что мы просто отказались.

Знаете — это возможно!

Мы с Винсом провели в камерах еще некоторое время, подверглись абсурдному непосредственному опознанию, потом отклонили предложение о групповом опознании^[7], после чего нам сообщили, что против нас не выдвинуто никаких обвинений, и отпустили восвояси.

Перед тем как меня выпустили на свободу, меня навестил Иванс и заявил, что начал противменя личный крестовый поход.

— Я не успокоюсь ни на минуту, пока ты не вернешься за решетку, где тебе самое место. Ты понял?

— У каждого свое хобби.

— Отлично! Очень смешно! Да, это мое хобби. Ты мой, ясно?

— Не позволяйте личным чувствам влиять на ваши суждения, сержант. Это очень непрофессионально.

— Я знаю, что ты украл пушки! — Он нагнулся ко мне и продолжил, понизив голос: — И я знаю, что ты затеваешь. Ты спер их не для того, чтобы продать. Ты хочешь пустить их в ход! — Иванс потряс головой и чуть не рассмеялся. — Но я тебе точно скажу: у тебя нет ни единого шанса, ядрена вошь! Я буду следить за тобой день и ночь, ты не сможешь пальцем пошевелить без моего ведома! Твоя карьера кончена. А когда я поймаю тебя с крадеными пистолетами, то засажу до конца дней твоих! Эт-та я тебе обещаю!

— Вы много обещаете, Иванс.

— Хочу, чтобы ты понял одну вещь, Бенсон, — угрожающе произнес он. — Я считаю тебя крайне опасным типом. Сколько пушек ты увел? Двадцать? Двадцать пять? Ты что, ребенок, попавший в конфетный магазин? Прежде чем рассуждать о профессионализме, посмотри на себя самого! Зачем ты взял так много? Кому ты их передал?

Он шагнул еще ближе, и мне это не понравилось. Есть такая вещь, как психологически комфортное расстояние — короче, вы понимаете.

— Если это оружие попадется мне на улице, я тебе такую сладкую жизнь устрою — мало не покажется!

— Вы любитель банальных фраз, не правда ли?

— Не дразни меня, Бенсон! Не испытывай мое терпение — пожалеешь! Еще увидимся.

С этими словами он ушел.

— Прощай навсегда, дорогой!

Неделю спустя я был уже на острове Корфу и, к разочарованию Иванса, прожил там целых четыре года (если не считать шести коротких вылазок по делам).

И все-таки я рад, что мы увиделись с Роджером и его старушкой еще раз.

9. Светские забавы

Представьте себе такую сцену…

Я был на вечеринке у своих соседей (вернее, на барбекю), и тут ко мне подсела эта старая грымза — плюхнулась в кресло рядом со мной, пытаясь завязать беседу.

— Привет! — сказала она.

— Здравствуйте, — ответил я.

— Я Кэтрин, — сообщила она непонятно зачем.

— Очень приятно, — отозвался я. — А я Крис.

— Рада познакомиться, Крис, — сказала она так, словно мое имя было ей знакомо. — Вы новенький, да? Из дома номер 17? Я живу неподалеку, в доме 31. Вас пригласили Алан с Брендой?

Они действительно пригласили меня — вернее, Дебби. Когда я хочу, то становлюсь самым неуловимым человеком на свете, и мне кажется, Алан устал отлавливать меня для своих собраний, а потому поразил прямиком в ахиллесову пяту и сообщил Дебби о вечеринке у Питера и Энни. Подлый змееныш прекрасно понимал: стоит ему вскользь упомянуть моей благоверной о возможности повеселиться, как она сделает за него всю черную работу. Так и вышло. Она ныла, и приставала ко мне, и пилила меня до тех пор, пока через неделю мы не оказались в саду у заместителя директора школы, гадая, сколько человек трогали руками продукты, прежде чем они попали на тарелки. Вы можете спросить, почему я не отказался, отправив Дебби одну… Но вы не знаете мою жену.

«Вас пригласили Алан с Брендой?» — по-моему, это было последнее, о чем спросила подсевшая ко мне телка.

Я собрался было ответить, но она зачирикала, не дожидаясь моей реакции.

— Они славная парочка, настоящие подвижники! Он так много делает для сообщества — откуда только время берется? И задница у него симпатичная. Только не говорите ему! — подмигнула мне она.

Зря беспокоилась. Я постарался не скривиться слишком сильно, невольно представив в уме этот образ. Посмотрев затем на Алана, который лавировал с моей женой от одного занудного соседа к другому, я пришел к выводу, что только слон по имени Джамбо мог бы найти его задницу привлекательной. На соревнованиях «Самая бесформенная жопа Восточной Англии» он по праву стал бы победителем!

— Вы меня не слушайте! — воскликнула эта дура, не дав мне возможности выразить свое мнение насчет задницы Алана. — Что за чушь я несу! Простите. Стоит мне открыть рот, как я непременно ляпну что-нибудь не то!

Она улыбнулась во всю пасть и кокетливо хихикнула. Я закатил к потолку глаза, надеясь, что она провалит ко всем чертям и оставит меня в покое. Похоже, красавица не поняла намека.

— Знаете, на этих вечеринках обычно так скучно! — вздохнула она. — Хоть бы раз случилось что-нибудь интересненькое! Например, если бы все вдруг одновременно разделись и поимели друг друга прямо на лужайке! Вот здорово было бы, правда?

«Дай мне силы, Господи!» — подумал я. И словно по волшебству, появляется он — чудо без подбородка в неглаженых штанах и связанном вручную свитере. Он не говорит ни слова, не смотрит ни на Кэтрин, ни на меня, просто встает рядом с ней, оглядывая сад. Кэтрин съеживается, и мы все втроем наблюдаем за гостями в неловком молчании.

Чуть погодя Кэтрин трогает его за руку и представляет меня мистеру Свитеру. Он оказывается ее братом. Мне очень понравилось, как он притворился, будто только что заметил нас.

— Здравствуйте! — сказал он, сжав мою руку так, чтобы продемонстрировать свою недюжинную силу.

— Кто-нибудь хочет выпить? — спросила Кэтрин.

Мы оба ответили «с удовольствием», и она отправилась к кухне. Братец примостился вместо сестры подле меня.

— Извините, пожалуйста, мою сестру. Мне кажется, она чересчур увлекается выпивкой.

Я успел прервать его словесный поток и вставить:

— Ничуть!

— Вон там Дэвид, ее муж, — продолжал он. — Видите? Вы с ним знакомы?

Я ответил, что нет.

— Вам обязательно надо познакомиться! Он классный мужик, просто потрясающий. Мы с ним вместе ходили в школу в то время, как в здешних местах еще охотились на лис. Представьтесь ему, когда улучите момент, я уверен, что вы друг другу понравитесь. У нас вообще очень дружелюбный район, — заявил он тоном, не допускающим сомнений.

Я посмотрел на него, и он выдержал мой взгляд, пока я не отвернулся.

— Моя сестра и Дэвид женаты всего полтора года. Как и всем новобрачным, им нужно время для притирки. Слишком много браков распадаются за первый год или два только потому, что один из супругов быстро сдается. Печально! Похоже, они не понимают, что такие вещи требуют времени, особенно для некоторых людей. Это факт.

Он задумчиво пожевал куриную ножку и продолжил проповедь:

— Со временем приходит понимание, а с пониманием — согласие.

Я ненавидел эту присказку всей душой. Больше всего мне хотелось отнять у Свитера куриную ножку, сунуть ему за шиворот и спихнуть с табуретки.

— Я лично окунулся в супружескую жизнь, как рыба в воду, — продолжал он с чарующим идиотизмом. — И я уверен, что вы с женой — это она там, верно? — тоже очень счастливы. Однако моя сестра нуждается в поддержке со стороны близких людей, таких как я, Алан и Тони, например. Вы знакомы с Тони? Улучите момент и представьтесь ему. Потрясающий мужик! Короче, ей не нужен никто посторонний. Сделайте мне одолжение — только, пожалуйста, не обижайтесь! Оставьте мою сестру в покое, ладно?

С этими словами он встал со стула, обронил пару вежливых фраз о том, как ему было приятно со мной познакомиться, и удалился, словно Джон Уэйн.

Ко мне подошла Дебби, довольно встревоженная, и спросила, что, черт возьми, это все значит. Откуда я, черт возьми, знаю?

— Все эти типы говорили о тебе. И только когда Алан сказал, что я твоя жена, они смутились и заткнулись. Похоже, сейчас они снова сплетничают на твой счет. А что это за телка, которая отсюда свалила?

— Понятия не имею.

Я попытался объяснить ей, что произошло, но она не слушала.

— Знаешь, я вернусь к ним и полюбезничаю с Аланом и Питером. — Дебби показала на дебила в поварском колпаке, раскладывающего недожаренные котлеты на подгорелые булочки. — Будь паинькой, ладно? Я всего на десять минут. Не забывай, где мы находимся, и не нарывайся на скандал. Тут живут сплошные сплетники!

Она засеменила обратно, во внутренний круг. Забавно! Я буквально ничего не сделал и уже умудрился стать объектом всеобщего внимания. Боже, как же этим людям не хватает подлинной жизни!

Только я решил, что благополучно сорвался с крючка, как на меня обрушилась Кэтрин с потоком обвинений.

— Что ты наговорил моему брату? — возмущенно спросила она. Все головы повернулись в нашу сторону. — Я хочу знать, что ты наплел ему обо мне! Раз ты говоришь об этом каждому встречному-поперечному, скажи мне тоже! Прямо в лицо!

Я пытался ответить, но она еще не остановилась, чтобы перевести дух. Кроме того, я отметил, что она не принесла обещанную выпивку.

— Я просто подсела поболтать, чтобы ты не чувствовал себя чужим, а ты заявляешь, что я к тебе пристаю!

— Я не говорил…

— И я тоже! Но это не помешало тебе сказать, что стоит моему мужу отойти на тридцать футов, как я начинаю клеиться ко всем подряд!

В этом она тоже ошиблась. Ее муж был не в тридцати, а уже в десяти футах — и продолжал приближаться.

— Все в порядке, Кэтрин?

— Со мной — да. Зато у этого типа явно есть проблемы! — ответила она, и шестьдесят пар глаз тут же распахнулись в изумлении.

— Послушайте! Это моя жена, — заявил он, очевидно, для тех, кто еще не обратил на нас внимания. — Если вы хотите ей что-то сказать — обращайтесь ко мне.

— Я не хотел… — начал было я, но, увы, не успел. Ее братец подкатился с самым решительным видом.

— Я вас предупреждал! — воскликнул он. — Я просил вас оставить ее в покое, черт побери! Неужели непонятно?

— Я ничего не сделала, Дэвид! — воззвала к мужу Кэтрин. — Он переврал каждое мое слово! Он все не так понял!

— Знаю, дорогая. Знаю, — ответил Дэвид.

— Я прошу прощения, — встрял в их диалог братец, — но моя сестра ни в чем не виновата. Он пытался ее охмурить, и все почему-то превратно это истолковали.

Тут появилась Дебби, сопровождаемая жопой в поварском колпаке.

— Крис! — начала она, но Питер прервал ее, не дав сказать больше ни слова.

— Послушайте, мне очень жаль, но вам двоим лучше уйти отсюда.

— Питер! Я уверена, что все вы не так поняли! — залепетала Дебби.

Что касается меня, я молчал, оставив надежду вразумить этих полудурков.

— Не сомневаюсь, однако на сегодня этого достаточно. Дэвид и Кэтрин, пойдемте, я поджарю вам колбасок!

Небольшая, но сердитая и готовая линчевать нас толпа, услышав о возможности отведать жареного мяса, рассеялась. Осталась только Дебби, с отвращением глядевшая на меня.

— Я ничего не сделал!

Она повернулась на каблучке и зашагала к воротам. Я встал и поспешил следом. Все с неприязнью наблюдали за нашим исходом, лишь Алан проводил меня сочувственным взглядом.

Вы можете в это поверить?

Нет!

Вот и я не могу.

Конечно же, я описал ту вечеринку с точностью до наоборот. То есть все так и было, только не со мной, а с Дебби. Мне просто хотелось изложить события с ее точки зрения. Я попытался влезть в ее шкуру, переменив местами персонажи в ее волшебной сказке так, что Кэтрин стала Дэвидом, ее брат — сестрой, сам я — Дебби, а она — мной, наблюдающим за нами со стороны. Порой такая рокировка необходима, если вы хотите взглянуть на ситуацию с другой колокольни. Хотя такие манипуляции несколько сбивают вас с толку, а под вечер и вовсе становятся бессмысленными, поскольку все это хрень собачья. Видите ли, похоже, Дебби забывает одну простую вещь: как бы я ни презирал своих соседей за мелочность и склочность, я знаю свою жену. Я ничего не знаю про Кэтрин или Дэвида, но склеить абсолютно незнакомого человека и трахнуться с ним на воскресном барбекю вполне в ее духе. Я имею в виду Дебби, разумеется.

В конце концов все обернулось к лучшему. Непристойное поведение Дебби вызвало у сообщества милую моему сердцу враждебность. Соседи воротили нос даже от меня, наверное, за то, что я не в силах приструнить свою маленькую шлюшку. Здорово, просто бесподобно! Нам пришлось держаться особняком, а вся округа сплетничала исключительно о невероятно низких моральных устоях моей жены. Дебби невольно создала нам великолепное прикрытие. Порой я ее обожаю. А порой хочу всадить ей пулю в лоб. На сей раз я испытывал оба желания одновременно.

Только Алан попытался сохранить с нами дружеские отношения (один Алан, без Бренды), но даже это выражалось лишь в коротком приветствии или же разговорах на пороге, когда я объяснял, почему на сей раз не могу участвовать в патрулировании окрестностей (причем наши разговоры всегда происходили после наступления темноты).

Да, пожалуй, можно сказать, что поначалу я возненавидел жизнь в пригороде, но когда соседи от меня отстали, она внезапно стала вполне сносной.

10. Маскировка

Лучшее дельце в моей жизни я провернул вместе с Винсом и Сидом после ограбления магазина Роджера. Возможно, даже не лучшее, поскольку денег мы взяли не так много, да и цель не была совершенно неприступной, но что самое дерзкое — это точно.

К тому времени я уже пробыл на Корфу полгода и безумно, до зуда в пятках, жаждал вернуться к любимому ремеслу. Винс с Сидом связались со мной и сообщили, что готовы к новой работе и у них есть на примете одно местечко. Как я уже, по-моему, говорил, нашу деятельность всегда планировал Гевин, так что мы не сразу встали на ноги. Кроме того, мы решили залечь ненадолго на дно, чтобы этот прохвост Иванс малость успокоился и потерял к нам интерес. Затаиться на полгода — такое мы вполне могли себе позволить, особенно Сид, поскольку деньги он тратил исключительно на наживки и пластмассовые уши, как у Спока^[8].

Однако шесть месяцев спустя деньги начали таять — и быстрее всех у Винса, любившего попытать счастья на скачках, а посему мы решили малость заработать. Мне это было особенно приятно. Быть может, валяться на пляже и плавать на лодке в потаенные пещеры — сущий рай в представлении некоторых, но мне такое времяпровождение наскучило донельзя, и я не мог дождаться, когда займусь любимым делом.

Дельце, как оказалось, было просто блеск.

Почтовые отделения просто созданы для ограблений, особенно если у вас есть наводка. Там столько полезных вещей! Помимо наличности (лучший день — четверг, когда выдают пенсии), на почтах есть громадные коллекции марок разной стоимости, купоны, лицензии, налоговые диски, система жиросчетов, самые разные удостоверения, в том числе и личности, журналы перемещений населения, резиновые штампы с подписью — короче, все, о чем мечтает мошенник, продающий недвижимость или краденые автомобили.

Для такой работенки нужно как минимум четыре человека. Сид — в машине, я за стойкой собираю наличность, Винс и еще кто-то прикрывают вход и следят за посетителями. Но кто четвертый? Мы выбрали Бенни.

Он был членом нашей команды с самого начала, еще при Гевине, но я заменил его, когда у парня началась лихорадка. Прошу заметить, самая настоящая лихорадка. Видите ли, Бенни засунул пушки подальше и удалился от активной жизни, повстречав какую-то пташку. Все было искренне, она ни к чему его не принуждала, не угрожала бросить; по-моему, она даже не знала, чем он занимается. Матерый налетчик Бенни попросту поставил на своей работе крест, поскольку впервые и совершенно неожиданно понял, что, если его поймают, он потеряет больше, чем свободу.

Что ж, все по-честному, раз он был счастлив. Думаю, если у человека отнять настоящую любовь, это больнее, чем потеря, скажем, собаки, или скачек, или коробки для рыболовной снасти, или Дебби. Впрочем, не знаю, поскольку никогда такого не испытывал.

Однако выйти из игры — дело одно, а завязать навсегда — совсем другое.

Мир крайне жесток к бывшим преступникам. Ты внезапно понимаешь, что нужно найти работу, но с такими громадными пробелами в послужном списке и образовании можешь только ломать спину за гроши. А кроме того, твоим начальником непременно окажется какая-нибудь сволочь, которая жаждет отомстить миру за издевательства, перенесенные в школе, или за то, что его не взяли в спортивную команду.

Согласитесь, это ужасно даже для самых обычных плебеев-работяг, но если вы привыкли получать за одно утро двадцать тысяч фунтов и бить пушкой по башке любого, кто посмеет хмуро посмотреть на вас, приготовьтесь к тому, что у вас разыграется чувство неполноценности.

Бенни не был исключением. Когда мы связались с ним, он некоторое время уже жил праведником, однако свитое им за годы грабежей гнездышко почти опустело. Нам не составило особого труда убедить его вернуться в команду, хотя бы на пару вылазок. Два последних года Бенни вынашивал в уме разные идеи и жаждал воплотить их в жизнь. Честно говоря, мне знаком этот зуд, и именно он, наряду с деньгами, сыграл главную роль. Короче, он согласился взять с нами почтамт — что и следовало доказать.

Видите ли, проблема ограбления банков, почтамтов, строительных компаний и прочих заведений заключается в том, что в идеале вы хотите и дело сделать, и анонимность сохранить. Казалось бы, что может быть проще? Надень маску и все. Но, надев маску, вы сразу, едва перешагнув через порог, даете понять всем присутствующим, зачем вы сюда явились. Это не проблема, если вы намерены вбежать, запугать всех до смерти и смыться. Но когда у вас более тонкий план, все становится сложнее.

Возьмите, к примеру, наш почтамт. Это был большой филиал с пятнадцатью кассирами за окошечками вдоль двух стен квадратного зала. Посреди зала зигзагом тянется очередь из старушек, медленно шаркающих за шестьюдесятью пятью фунтами, или сотней консервных баночек с кошачьим кормом, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. На противоположной от входа стене у окна — дверь, через которую можно попасть за стойку. Винс рассудил, что если мы послоняемся возле двери и рванем внутрь, как только кто-нибудь из персонала выйдет из нее (а они вечно шастают туда-сюда), то сможем управиться менее, чем за три минуты.

Единственная загвоздка заключалась в том, что служащие вряд ли станут открывать заветную дверь, когда по залу бродят трое в масках с обрезами. В такие места не пускают даже в мотоциклетных шлемах, вот в чем проблема.

Как зайти на почту (или в банк, или в строительную компанию — не важно) в маскировке, с оружием и при этом никого не насторожив? У Бенни была идея.

Мусульманки.

Вы, должно быть, их видели. Пташки с Ближнего Востока, кружащие по Тутингу, Саутхоллу и Брэдфорду^[9] в закрытых наглухо черных хламидах; большинство оставляет лишь узкую щелочку для глаз, хотя некоторые даже их прикрывают черной вуалью. Не знаю, зачем они это делают, и мне до лампочки. Главное, что люди в наши дни привыкли к их виду и не пялятся на них с изумлением, когда ходят за покупками в Сэйнсбери или же получают пособие для семьи. Может, в Суррее это еще непривычно, но в южной части Лондона — обычное дело.

В этом и заключалась идея Бенни. Мы зайдем на почту и пристроимся у двери, заполняя бланки, чтобы не бросаться в глаза, улучим момент — и как только кто-нибудь откроет дверь, возьмем кассы штурмом. Кстати, под хламиды можно спрятать даже тяжелое оружие типа автоматов.

И пускай нам только кто-нибудь скажет: убирайтесь, мол, в Африку!

Блестящая идея. Именно так мы и сделали.

— Ядрена вошь, под ними все тело чешется! — простонал Винс на заднем сиденье. — Это все равно что носить халат из наждачки!

— Эй, здесь мужчина в машине! Говори, когда тебя спросят! — хохотнул Сид, единственный из нас, не одетый арабской Лолитой, когда мы вырулили на главную улицу.

— Когда зайдем на почту — чтобы никаких разговоров, — предупредил Бенни, хотя это было ясно и без слов.

— Мы почти приехали, — отозвался Сид. — Как окажетесь за стойкой — три минуты, не больше!

— Ладно. Последняя проверка. Как я выгляжу? — спросил я у Винса.

— Великолепно, настоящая красотка!

— Да нет же, черт возьми! Вуаль у меня не сдвинулась? Рожу не видно?

— Да все в порядке, уймись!

Сид остановился прямо перед почтой, и мы выскочили из машины.

— Удачи, девочки! — сказал он, тут же влившись в транспортный поток.

Припарковаться он не мог; мостовая впереди была расчерчена двойными желтыми полосами, а ему, возможно, придется ждать минут десять-пятнадцать, прежде чем мы выйдем. Винс ввел номер пейджера Сида в свой мобильник, чтобы звякнуть, когда мы приступим к работе. Тогда Сид немедленно подъедет ко входу.

Мы переглянулись и все вместе вошли в зал.

Было рано, где-то около десяти, так что на почте царило умеренное оживление. Винс остановился у входа, рассматривая открытки, а мы с Бенни подошли к двери, ведущей за стойку, и начали перебирать стопку буклетов. Мы пробыли там всего минут пять, но взгляды, которыми нас одаривали посетители, граничили со скандалом. В основном они просто что-то бормотали себе под нос, однако некоторые выражались довольно громко.

— Брось, Арнольд! — пропищала старая курица.

— Они сейчас не в пустыне, верно? Не понимаю, почему они одеваются, как в Кройдоне. Хотят здесь жить — так пускай ведут себя как нормальные люди!

«То-то он обалдеет через минуту!» — подумал я.

— Боже правый, да они же повсюду! Вон еще парочка!

Мы с Винсом развернулись и увидели, что нашего полку и впрямь прибыло. В зал вошли еще две мусульманки, на сей раз настоящие. Правда, я понял это не сразу. Сперва я решил, что они тоже решили ограбить почтамт. Они прошли мимо Винса, смерив его взглядами с головы до ног, и встали в очередь за Герингами.

— Почему они не уматывают к себе домой, если считают, что у нас тут все прогнило? — говорил этот недоделанный фашист своей супруге, старательно пытавшейся сделать вид, что она его не слышит.

Мусульманки уставились на нас с Бенни; мы, в свою очередь, пытались не встречаться с ними глазами, что, принимая во внимание тряпки, болтавшиеся на голове, куда труднее, чем вы думаете. В конце концов одна восточная дама что-то сказала другой и, покинув очередь, подошла поближе к нам. Она постояла рядом с нами, ожидая приветствия, но не дождалась — и глянула на свою товарку. Бенни понял, что так дальше продолжаться не может, поскольку на нас глазели все посетители без исключения, и, шагнув к мусульманке, очень тихо велел ей проваливать куда подальше. Она не успела отреагировать, ибо в эту секунду дверь отворилась, и вышедшая оттуда толстуха лет сорока с хвостиком сказала:

— Дориин! Ты не могла бы…

Тут Винс втолкнул ее за стойку и рванул за ней.

Мигом смекнув, что делать, я схватил мусульманку и ее подружку. Винс рявкнул, приказывая остальным лечь на пол, а я громким голосом заявил, обращаясь к обеим дамам:

— Стойте и присматривайте за толпой!

После чего метнулся к Бенни за стойку. Винс сообразил, в чем дело, и подыграл мне.

— Вы двое, стойте здесь! — сказал он. — Не спускайте с них глаз. Если кто шевельнется — стреляйте!

Мусульманки посмотрели на Винса, переглянулись и решительно встали на страже. Мы с Бенни собрали улов в рекордно короткий срок. Никто за стойкой не вякал, в особенности трое азиатов, которые, возможно, подумали, что им снится кошмар.

Когда, закончив дело и прибарахлившись, мы сделали ноги, я походя пнул под ребра старого пердуна и велел ему впредь быть поуважительнее. Он небось подумал: «Чертовы черномазые! Приезжают сюда, грабят нашу почту…» И так далее.

— Шагайте, шагайте! — прикрикнул Винс на мусульманок.

Те послушно засеменили к выходу.

Оказавшись на улице, мы с Бенни запрыгнули в тачку, а Винс приказал нашим помощницам бежать что есть духу подальше. Когда Винс сел в машину, мы сорвались с места и как раз успели за обедом в баре посмотреть весь спектакль по телику в выпуске дневных новостей.

Милых дам, которые помогли нам, забрали через десять минут и допрашивали целые сутки, после чего весьма неохотно отпустили (хотел бы я посмотреть на процедуру опознания!). Одним из следователей по делу оказался не кто иной, как наш с вами старый знакомый сержант по имени «Этта я тебе обещаю!» Иванс. Ирония судьбы, что тут скажешь!

* * *

Мы использовали эту идею еще пару раз в течение года — сначала в Саутхолле, потом в Брэдфорде, — и нам бы остановиться, пока не поздно, но Винс уговорил нас тряхнуть стариной в последний разочек. И вот, где-то через месяц, мы зашли на главпочтамт в Тутинге, районе Южного Лондона, вооруженные пистолетами, автоматами и излишней самоуверенностью.

Тутинг, как и Брэдфорд, и Саутхолл, — очень азиатские кварталы. Если подумать хорошенько, наш выбор был не больно умным. Ведь если кто и мог заметить недочеты в наших костюмах, то именно коренные азиаты. Но нам это в голову не пришло — а именно так и случилось.

Только мы зашли в зал, как на нас набросились несколько моджахедов. Не знаю, из-за чего — то ли одеты мы были неправильно, то ли головы держали не так, а может, потому, что мы, белые мужики, оделись как их мамочки, поди пойми! Знаю только, что они вышли из очереди и зашагали к нам, размахивая руками и кулаками и выкрикивая какие-то угрозы. Мы с Винсом и Бенни немного попятились, но тут из очереди начали выходить все новые и новые мусульмане, кроя нас на все корки. Мы переглянулись и решили сматывать от греха подальше. Их уже было больше десятка, какой-то тип грубо схватил Винса за руку. Чаша терпения Винса переполнилась. Он выдернул руку, молниеносным движением (с таким же молниеносным возгласом: «Пошел на хрен!») вытащил свою пукалку и отшвырнул нахала на десять футов.

Мы с Бенни не нуждались в повторном приглашении. Достав пистолеты, мы как безумные стали палить в потолок. Все посетители, включая членов клуба фанов Кэта Стивенса^[10], бухнулись на животы и закрыли руками головы.

— Назад! — взревел Винс, выдав пару очередей по полу, в паре дюймов от лежащих кружком голов зачинщиков. — Быстро все назад!

Ограбление сорвалось. Завыла сирена, люди на улице побежали в укрытия, однако типы в зале, которые начали всю эту заваруху, выказали поразительно мало почтения к нашим угрозам и собственной безопасности. Не знаю, были ли они такими уж храбрыми, но что злыми — совершенно точно. Очевидно, в наших нарядах они увидели суровое оскорбление своей религии (полагаю, небезосновательно), и чтобы удержать их на месте, нам приходилось постоянно поливать пол огнем.

Как только началась суматоха, Винс тут же послал Сиду сообщение на пейджер, чтобы он нас забрал, однако прошло три минуты, а машина не появлялась. Винс пытался снова и снова. Мы все сгрудились у входа, беспорядочно паля из пушек куда попало.

— Куда, к чертям, он подевался? — крикнул Винс, заглушая своим ревом грохот пальбы.

Я выглянул через дверь и осмотрел улицу. Движение транспорта было по-прежнему оживленным, однако тротуары опустели. Из-за припаркованных машин, из-за дверей магазинов выглядывали лица: толпа напряженно жаждала увидеть что-нибудь сногсшибательное, чтобы потом получить четырехмесячный отпуск в результате пережитого стресса. Я стрельнул пару раз в воздух — и полдюжины психологических центров Южного Лондона получили работу на полгода вперед. О Сиде между тем по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Женщины в зале, пытавшиеся оказать помощь раненому, случайно задетому очередью из автомата, начали стенать гораздо громче, и я понял, что он скорее всего загнулся. Какой-то азиат что-то громко крикнул нам по-арабски, поднимаясь с пола.

— Ложись, козел! — крикнул ему Бенни.

Но тот будто не слышал.

— Лежать, я сказал! — повторил Бенни.

Араб встал на колени.

— А ну, мордой вниз! — взревел Винс, сопровождая свой приказ горячей белой вспышкой и всадив непокорному пулю в плечо.

Гунга Дин^[11] завертелся, как волчок, и упал на пол, зажимая рану и что-то вереща о проклятых убийцах. Один из посетителей попытался подползти к нему, но Винс пальнул в пол и гаркнул на весь зал, предупреждая, чтобы никто не смел шевелиться. И тут всеобщее внимание привлекли какие-то звуки снаружи, раздававшиеся издалека.

Это была ругань.

— Пошли! — не выдержал Бенни.

— Куда? — крикнул я.

— Куда-нибудь! Выметаемся отсюда к чертовой матери!

— Никто никуда не пойдет, — сказал ему Винс. — Мы дождемся своего водителя, он скоро будет.

Сирены выли все громче и громче. Похоже, все копы стягивались к почтамту. Первая машина, взвизгнув тормозами, остановилась ярдах в пятидесяти; полицейские велели праздным зевакам, чтобы те прекратили впадать в экстаз и очистили улицу. Вторая тачка остановилась с другой стороны, ярдах в двадцати. Из нее выпрыгнули трое легавых с шутовскими усами и автоматами.

— Вооруженные силы прибыли, — сказал я ребятам и глянул на часы.

Четыре минуты. Нам крышка. Я начал серьезно сомневаться в том, что у нас есть шанс уйти, как вдруг увидел за оцеплением Сида. Его машина неслась по мостовой, словно поезд-экспресс. Легавые, очевидно, услышали шум, поскольку обернулись в тот же миг — и правильно сделали. Главарь усачей буквально в последнюю секунду отпрыгнул в сторону. Сид промчался мимо этих придурков, сорвав с их машины дверцу и переднее крыло, заехал на тротуар и притормозил футах в десяти от нас. Распахнув дверцы, Сид сердечно пригласил нас прокатиться по городу. Мы вывалили на улицу, оглашая ее треском автоматных очередей. Винс, у которого хрен знает каким образом осталось патронов на целую армию, прицелился из своей пукалки в изуродованную полицейскую машину и добил ее. Двое легавых попытались открыть ответный огонь, однако тактика тарана, примененная Сидом, отбросила их назад и дала нам преимущество.

— Поехали, поехали, мы не можем больше ждать! — крикнул нам Сид.

Я сразу же вспомнил, что эту фразу Скотти постоянно повторял в «Стар Треке». Сид вечно заставлял меня брать видеокассету этого фильма в прокате. Интересно, подумалось мне потом, это он нарочно — или же ему так прополоскали мозги, что он и впрямь не отличает реальность от рубки космического корабля?

Я запрыгнул в машину первым, за мной живо плюхнулся Винс. Бенни почему-то медлил. Я обернулся посмотреть, какого черта он тянет кота за хвост, и увидел, как Бенни, шатаясь, тащится к тачке. Он рухнул прямо к нам на колени, из живота и изо рта у него хлестала кровь.

— Господи! — воскликнул я. — Его подстрелили!

Винс проигнорировал мое глупое восклицание и был прав. Говорить об очевидном означало попусту тратить драгоценные секунды.

— Все, поехали! — сказал он Сиду.

Не успел он договорить, как машина рванула с места. Именно таким образом Сид зарабатывает себе на жизнь. До сих пор я мало говорил о Сиде, возможно, потому что о нем почти нечего сказать. Человек он скрытный, с нами практически не общается, свободное время проводит на разных озерах либо в коридорах отеля «Олимпия», нацепив пластиковые уши, когда в городе собираются фанаты «Стар Трека». Но вождение — дело другое. Я в жизни не встречал лучшего водителя, чем Сид. Он совершенно неподражаемый, настоящий ас. Когда все идет гладко и мы успеваем провернуть дело вовремя, причем без вмешательства легавых, никто из нас даже не замечает мастерства Сида. Но если все идет наперекосяк и нас загоняют в угол — тогда Сид удостаивается рукоплесканий. Кстати, вполне заслуженных.

Все считают, что они умеют водить машину, особенно фраера. Всем кажется, что они настоящие дьяволы на колесах, однако, чтобы стать хорошим водителем в банде налетчиков, мало уметь повернуть за угол на скорости сто миль в час либо вырулить на ручнике на шоссе М4.

Конечно, такие навыки не помешают, но больше всего необходимо умение думать головой и соображать, когда надо совершить сногсшибательный поворот на полном ходу, а когда просто ехать в сопровождении полицейских машин со скоростью сорок миль в час.

Кроме того, многое зависит от подготовки. В мире так много мелочей, на которые обычные люди не обращают внимания, а водитель из команды налетчиков обязан проверить! Во-первых, машина должна быть в идеальном состоянии. С того самого момента как Сид угоняет их ранним утром в день ограбления, он работает над ними беспрерывно. Проверяет тормоза, подгоняет мотор, чистит карбюратор, проводит тщательный осмотр шин, электроники и прочая, и прочая. Все проверено и перепроверено, все должно работать без сучка без задоринки, по высшему классу, поскольку, когда за вами гонятся, несколько поздно, знаете ли, вызывать автосервис. Сид — блестящий механик. Если вы получили назад свою машину после того, как Сид угнал ее для работы, считайте, что вам крупно повезло. Вы в жизни не увидите ее в таком превосходном состоянии — разумеется, если ее не изрешетили пулями и не помяли в результате столкновения. Кроме того, нужно как следует изучить окрестности. Когда Сид садится за баранку, он знает округу лучше любого таксиста. Ему известны все переулки, аллеи и повороты, он целыми днями сидит над картой, намечая на всякий случай дюжину разных маршрутов.

И последнее, что нужно, чтобы стать классным водилой, это абсолютно наплевательское отношение к любым живым существам за исключением тех, которые сидят у тебя в машине. Когда по телику показывают, как «кортина» с налетчиками переворачивается из-за того, что шофер, видите ли, резко сворачивает, боясь задавить щенка, меня смех разбирает. Какая чушь! Будет надо — Сид запросто промчится среди бела дня по детской площадке со скоростью сто миль в час; конечно, если у него будет выбор, он поедет там, где поменьше детей, но садиться на двадцать лет из-за пары сопляков — нет уж, увольте! Уверен, мое мнение разделяет меньшинство из вас. И слава Богу.

Когда мы выходим на улицу, все дальнейшее зависит от Сида. Наша работа — забрать деньги, его — увезти нас. Казалось бы, очевидная вещь, но вы не поверите, сколько водил этого не понимают. Как я уже говорил, большинство считает, что достаточно ездить как Дэймон Хилл^[12]. Что я могу сказать? Дэймон Хилл выиграет для вас мировой чемпионат, а Сид — спасет от тюряги.

Когда мы рванули от почты мимо первой полицейской машины, нам вслед стали стрелять. Заднее стекло осыпало нас кучей осколков. Мы с Винсом пригнулись, спрятав головы под полкой для пакетов.

— Мать твою! — сказал я, смахивая с одежды стекло. — Давай снимем эти штуки!

Я кинул пушку на пол, вытащил нож, прикрепленный к щиколотке, и разрезал черную паранджу.

— Мою тоже! — потребовал Винс, повернувшись ко мне боком.

Я единым махом сделал длинный разрез, и Винс тоже скинул хламиду.

— А как же Бенни? — спросил я.

— Не думай о нем, сосредоточься на легавых.

Я глянул в заднее окошко и увидел, что за нами мчится патрульная машина. Другая, припаркованная впереди, перегородила полдороги, оставив, правда, свободным подозрительно широкий участок, в который мы вполне могли проскочить. Именно этого мы делать не стали. Сид заехал на тротуар и двинулся прямо на копов. Сперва я подумал, что он просто решил отправить парочку из них в больницу, но, когда мы промчались мимо, увидел разложенную специально для нас ленту с острыми шипами. Мы вырулили обратно на мостовую, глядя, как легавые возятся вокруг зигзага с шипами, пытаясь пропустить своих коллег. Винс высунул ствол автомата в окно, чтобы им было о чем подумать, но промазал, поскольку Сид, не снимая ногу с газа, свернул на боковую улицу. Легавые не сумели повторить наш маневр и пронеслись мимо. Пока они давали задний ход, Сид снова повернул направо, а потом, почти сразу, еще раз. Вскоре мы выехали обратно на главную улицу и покатили на запад. Машин было мало, поскольку дорогу перегородили блокпостами, причем Сид почти точно знал, где именно. Прежде чем мы снова увидели копов, он свернул с магистрали и остановился на тихой зеленой аллее.

— Меняем тачку! — объявил Сид, выпрыгнув из-за баранки и направляясь к автомобилю, стоявшему впереди.

Это была первая из наших сменных тачек. Сид подготовил для ограбления целых четыре машины: еще одна стояла в миле от почтамта в противоположном направлении на случай, если нам пришлось бы поехать туда, а последнюю он припарковал в четырех милях к югу. Там мы снова сменим машину и на ней поедем домой — вернее, не домой, а в гараж.

Мы старались двигаться быстро и по возможности бесшумно, перенося из одной тачки в другую оружие и прочие шмотки, пока осталось перетащить туда только Бенни. Он тяжело дышал и пытался что-то сказать, но не мог из-за того, что весь рот у него был полон крови. Винс взял у него пистолет и проверил магазин.

— Бери его за плечи, а я подхвачу за ноги, когда они шлепнутся на землю, — сказал я ему, вытаскивая Бенни с заднего сиденья.

Винс оттолкнул меня, приставил пистолет к макушке Бенни и дважды спустил курок. Я отпрянул, почти не сомневаясь, что сейчас он прицелится в меня, но Винс зашагал ко второй машине, обернувшись и бросив на ходу:

— Ты идешь или нет?

Думать было некогда — надо шевелиться, да поскорее. Я сел сзади за Сидом, уставившись Винсу в затылок. Машина резко тронулась с места. Легавые так и шныряли кругом, но благодаря тому, что Сид в совершенстве изучил все переулки, мы добрались до следующей тачки без проблем, минут за двенадцать. Когда мы начали последний этап путешествия, Винс наконец повернулся и ответил на мой обвиняющий взгляд.

— А чего ты хотел? Чтобы я отвез его в больницу? Он в любом случае был покойник.

— Зачем тогда было утруждаться и стрелять в него? — спросил я.

— Чтобы он не поправился.

И снова Винс был прав. С такой раной в груди Бенни действительно все равно что мертв, только не совсем. Не исключено, что в больнице его спасли бы, но медицинскую помощь мы ему предложить не могли — и не хотели, чтобы ее предложил кто-нибудь другой. Тем не менее этот поступок Винса и его поведение на почтамте заставили меня осознать, что я вполне мог оказаться на месте Бенни. Причем Винсу было бы без разницы.

Он всегда был малость чокнутый, сколько я его знаю. Я просто раньше думал, что это одна из его сильных сторон, и приспосабливался к нему, как мог. Однако в последнее время темперамент Винса беспокоил меня все больше и больше. Мне не хотелось работать в одной команде с нестабильным социопатом. Честно говоря, нужно было раньше прочухаться и отделаться от него. Теперь это будет сложнее. Первый раз я насторожился даже не во время работы, а когда мы поехали на выходные в Норфолк. В ту пору я был в команде новичком и решил узнать своих подельников получше, уступив уговорам Винса поиграть в дурацкую военную игру, во время которой вы стреляете друг в друга пулями с краской и бегаете по лесам, как десятилетние мальчишки. Винс никогда в таких играх не участвовал, но увидел рекламу и решил поразвлечься. Я тоже подумал, что это будет забавно.

Я ошибся.

11. Два грязных придурка

— Итак, мы разделим вас на две группы, — заявил какой-то недоносок. — Аллисон и Теренс будут вашими командирами. Аллисон! Ты возьмешь красную группу, а ты, Теренс, — желтую. В каждой группе будет человек по пятнадцать. Вы наденете повязки и нагрудники. Как только разберетесь со своим войском, Аллисон, постройте его для инспекции. Теренс! Ты построишь своих в шеренгу вон там…

— Заткнись, козел долбаный! — пробурчал себе под нос Винс и закатил глаза. Мы с ним стояли в задних рядах рвущейся в бой команды. — Я хочу знать только одно: когда мы начнем? Что он там треплется? «Постройтесь в шеренгу», твою мать!

Мы парились там уже больше часа, и Винсу было невмоготу держать в руках оружие без дела. В первые же пять минут он стрельнул пару раз во вновь прибывших, однако к нам подошел инструктор и объяснил, что стрелять позволено только во время игры, а кроме того, люди, в которых он попал, еще не успели переодеться в военную форму. Одна из девушек особенно расстроилась из-за большого синего пятна на симпатичном свитерочке.

Короче, мы ждали. Ждали, пока приедет целый автобус с инженерами-компьютерщиками. Ждали, пока все переоденутся. Ждали, пока выберут командира (Винс проголосовал сам за себя, но остался в меньшинстве), а потом ждали, пока генерал Паттон^[13] произносил перед нами речь о командном духе и захвате в клещи. Боюсь, ожидания Винса насчет игры были обмануты.

После того как мы решили не соваться в армию Теренса, по поводу участия в которой разгорелись жаркие споры, Аллисон принесла нам две красные повязки и нагрудники. Через пять минут нас разделили на две группы. В одной — закаленные, опытные воскресные вояки, а в другой — их подружки и полдюжины ботаников в очках. Как вы думаете, в какую группу попали мы с Винсом?

— Ну что ж, ребята, вы готовы, — снова завелся Паттон. — Только не забывайте, что это не игра. Как только вы окажетесь в зоне боевых действий, для вас начнется война. Мы смоделируем условия и сценарии, которые испытают вас на прочность по полной программе. Сегодня вы не будете зарабатывать на жизнь — вы будете за нее бороться. Вы сегодня солдаты! Победит та команда, которая продемонстрирует более высокий воинский дух. Наш девиз на этой базе: «Нет мужества — нет и славы». Вот так и живите, сражайтесь друг за друга. Да сопутствует вам удача, леди и джентльмены!

— И да пребудет с вами долбаная сила! — громко хмыкнул Винс. — Что за хрень!

Несколько человек, стоявших рядом, неодобрительно глянули на Винса и тут же отошли от нас подальше, как только прозвучала команда «вольно».

— Игра первая, нападение и оборона. Все очень просто — одна команда обороняется, другая нападает. В лесу есть база, где находится флаг. Атакующие должны захватить флаг и доставить его сюда. Я знаю, что некоторые из вас не в первый раз принимают участие в игре, и вы, очевидно, уже разрабатываете свою тактику. Я говорю о тебе, Теренс, и о твоих закаленных ветеранах. Предлагаю дать Аллисон с ее командой шанс попробовать себя в обороне!

— Нет проблем, Роберт.

— Хорошо. Рейчел отведет красных на базу. Желтые начнут атаку через десять минут — когда услышат сигнал рожка. Игра продлится около часа или до тех пор, пока флаг не будет захвачен. Два сигнала рожка означают конец игры. Это значит, что все должны вернуться сюда. Не забудьте: если вас застрелили, поднимите руки и вернитесь на базу на пять минут. Затем вы присоединитесь к своей команде. С вами все время будут инструктора, чтобы обеспечить выполнение правил. И последнее, самое главное. Находясь в зоне военных действий, не снимайте маски! Хотя пули у нас не настоящие, а красящие, однако получить заряд в лицо не слишком приятно. Стрелять в голову запрещается, и в этом случае ваш противник не считается убитым. Любой, кто нарочно целится в голову, будет дисквалифицирован до конца игры. Всем понятно?

— Да, — отозвались все.

— Ля-ля-ля, мля-мля-мля, — отозвался Винс. Паттону надо было спросить: «Всем, кроме Винса, понятно?»

— Да!

— Тогда — к бою!

— Это похуже, чем уголокораторов в Гайд-парке, — проворчал Винс, не стараясь более шептать.

— Ладно, красные! — сказала Рейчел с ярко выраженным австралийским акцентом. — Пошли за мной!

— Наконец-то, — вздохнул Винс.

Пока мы добирались до маленького бревенчатого форта в лесу, Рейчел все талдычила о том, чтобы мы держали ухо востро и примечали все холмы и овраги, поскольку именно их используют вражеские силы, чтобы подобраться к нам. К нам с Винсом подошли двое ботаников и попытались с нами подружиться.

— Судя по вашему виду, ребята, вы — народ бывалый. Давайте объединимся и организуем патруль по периметру!

— Отвалите! — велел им Винс, что они незамедлительно и сделали.

— Знаешь, Винс, они ведь на нашей стороне. Нам нужно держаться вместе, — заметил я.

— Отвянь! Я не собираюсь играть в солдатики с этими клоунами.

— Ты сам решил сюда приехать, да еще меня позвал, — сказал я. — Я думал, ты хочешь поиграть в солдатики.

— Нет! Я просто хочу пострелять в людей и посмеяться. Показать им, где раки зимуют. Эти двое недоумков ничего не соображают. По-твоему, им когда-нибудь вообще доводилось бывать в настоящей передряге? Черта с два! Мы с тобой сделаем их одной левой. Нам вообще никто из этого стада не нужен. Тактика, командиры, патруль — пошли они куда подальше! Мы просто перестреляем всех, кто попадется под руку!

Сия вдохновенная речь заставила меня понять, какую ужасную ошибку я совершил, приехав сюда. Однако в тот момент я даже не представлял, что меня ждет дальше.

Наша группа заняла позиции внутри и вокруг лагеря. Мы с Винсом спрятались в небольшом овраге, хлебнули пару глотков из его фляги, выкурили по паре сигарет, пока около десятка интеллектуалов за нашими спинами обсуждали вполголоса, кто кого видит. Вдалеке раздался звук рожка. Винс немедленно прицелился, глядя вниз на склон.

— Черт возьми, Винс! Мы добирались сюда пять минут, причем по прямой. Они появятся минут через десять, не раньше. Им же придется идти, согнувшись в три погибели…

— Я не дам им меня подстрелить! — ни с того ни с сего заявил он.

— Не бойся, это не больно.

— А я плевать хотел! Я не позволю каким-то плебеям меня подстрелить. Они еще не знают, с кем связались!

— Это всего лишь игра, что бы там ни говорил их безмозглый маршал, — сказал я, пытаясь его образумить. — Ты совершенно прав: большинство из них действительно пороху не нюхали. Думаешь, кто-то здесь и впрямь будет пробираться ползком по лесу, как Рэмбо? Нет, конечно. В том-то все и дело, Винс! Легко быть смелым воякой, когда ты точно знаешь, что тебя не ранят и не убьют. Вспомни, как мы в детстве играли в войну! Все судорожно стараются перезарядить автоматы и бросаются в траву, несмотря на колючки, но это ничего не значит. Мы же играем, понимаешь? Это всего лишь игра!

— Меня не подстрелят, — повторил Винс.

— Тебе виднее.

— Знаешь, а я мог бы быть солдатом. По-настоящему, на войне.

— На какой войне?

— За Фолклендские острова.

— Ты же не служил в армии?

— Нет. Но когда по телику объявили, я пошел в центр рекрутов, записаться. Там была куча народу! А эти придурки сказали — пока нас будут готовить, там уже все закончится. Я им ответил, что их подготовка мне на хрен не нужна. Просто посадите меня на корабль и пошлите вместе с войсками, а там я сам разберусь! Но им хоть кол на голове теши… Короче, я их послал. Нас много было таких. Сразу видно, какие ослы нашей армией командуют, да?

— Да, — сказал я. — Странно. А как насчет Войны в Заливе?

— А ну ее к лешему! Она меня не колышет. Эй, погоди! Что это?

Мы глянули сквозь деревья и увидели вдалеке несколько фигур, пробирающихся к нашей позиции. Винс насчитал четверых, я тоже. Они были еще далеко, так что мы дали им подойти поближе. Ружья у нас были лучшие во всем лагере, а в придачу к ним — здоровенная канистра со сжатым газом и масса боеприпасов, стоивших (мы взяли их в магазине на базе) гораздо дороже маленьких дешевых пугачей, которыми вооружились остальные члены нашей группы. Благодаря этому Винс преисполнился уверенности в себе, хотя он, возможно, не заметил, что Теренс и как минимум половина его вояк вообще не брали ружья напрокат, поскольку у них были свои.

— Значит, так, — шепнул Винс. — Подожди, пускай они пройдут мимо этого серого дерева и выйдут на открытое место. Тут-то мы их и прищучим!

Мы свесили стволы ружей над парапетом и пригнулись как можно ниже, но пострелять нам так и не пришлось. Чем ближе подходили желтые, тем быстрее они мелькали за деревьями и холмами, пока не оказались футах в сорока от нас. Мы не издали ни звука и, затаив дыхание, ждали удобного момента. Винс первым решил, что время пришло, и выпалил в ближайшего желтого три или четыре раза с короткими интервалами.

— Ложись! — крикнул один из них, и все четверо мигом скрылись из глаз.

— Я попал в тебя, козел паршивый! — гаркнул Винс во всю мощь своих легких.

— Ничего подобного! — отозвался желтый.

— Нет, попал, сука! Прямо в живот!

— Уверяю вас, вы промахнулись! — раздался ответ.

— Черта с два! Я тебя грохнул! — заявил Винс. — Правда, Крис?

— Я не видел, — сказал я.

— Ты на чьей стороне — на его или моей? — оскорбился Винс.

Я посмотрел на него, стараясь не рассмеяться.

— Судя по тому, где я сижу, похоже, что на твоей.

Винс послал меня подальше, после чего снова вступил в перепалку с парнем, сидевшим за кустом:

— Ты убит, ясно? А если нет — встань и покажись, тогда я тебе поверю.

— Размечтался!

Прямо у нас под носом взорвались несколько капсул, и мы нырнули за парапет. Тут раздались голоса и выстрелы с другой стороны лагеря: противник атаковал по всему периметру.

— Держи их на мушке, — велел Винс. — А я подберусь к ним с тыла и расстреляю этих придурков!

Не успел он договорить, как нам в спины больно ударила синяя краска. Двое желтых стояли над нами и палили в упор.

— Бункер нейтрализован, пошли дальше! — крикнул один из них.

— Что? Откуда вы взялись, черт подери? — спросил Винс.

Желтые не обратили на него внимания. Четверо прятавшихся в кустах присоединились к ним, и все они скрылись за густой листвой.

— Я с вами разговариваю, мать вашу!

— Вам придется вернуться на место сбора, джентльмены, — заявил невесть откуда взявшийся инструктор.

— Но мы не убиты! — возразил Винс. — Они нас обманули! Подкрались со спины…

— Вы должны вернуться на базу, — повторил инструктор.

— Я попал в одного из них! — заявил Винс. — А они бы нас не подстрелили, если бы вели честную игру.

— Мне очень жаль, но…

— А пошел ты! — гаркнул Винс.

— Пойдем, Винс! Это игра, понимаешь, мать твою? — Я схватил его за руку, но он выдернул ее и с вызовом уставился на инструктора. — Не заводись, Винс. На то она и игра, чтобы тут всех перестреляли. Погоди, мы еще их прикончим!

Винс отвел от инструктора взгляд и полез из оврага наверх. По глазам было видно, как ему хочется погнаться за типами, которые его подстрелили, но он знал, что еще не вечер. Он им покажет, какой он выдающийся воин!

— А пошли они! — буркнул он, и мы зашагали к пункту сбора.

На полпути Винс получил еще одну капсулу в грудь и взвился от ярости.

— Кто в меня стрелял? Кто, ядрена мать? Я пришибу тебя, сукин ты сын!

Он уже собрался было исполнить свою угрозу, как к нам подбежала Рейчел.

— Все в порядке! — крикнула она. — Эти двое уже убиты. Не стреляйте! — Она повернулась к нам и сочувственно улыбнулась: — Извините, ребята, но вы должны идти с поднятыми руками, чтобы все знали, что вы убиты.

— Кто в меня стрелял, черт подери? — не унимался Винс.

— Послушайте! Вернитесь в пункт сбора, ладно? У вас еще масса времени, чтобы отплатить им той же монетой, — снисходительно улыбнулась Рейчел.

Винс, собравшись с силами и представив, как в следующий раз мы возьмем лагерь, пошел за мной с поднятыми руками.

— Вас тоже подстрелили, да? — спросила какая-то пташка с перманентом.

— Сгинь, придурочная! — рявкнул Винс, что она и сделала очень быстро. — Я скажу тебе, в чем наша проблема, — заявил он.

— Мы воспринимаем все слишком серьезно? — сказал я.

— Нет. Мы застряли на одном месте. Когда знаешь, где противник, к нему легко подобраться. Нам нужно вернуться и напасть на желтых с тыла. Тогда мы застанем их врасплох и перестреляем их со спины. Что скажешь?

— Похоже, ты прав. Я с тобой, — ответил я.

— Тогда пошли! — сказал он и направился обратно к лесу.

— Сперва нам нужно выждать пять минут, Винс!

— Мы их сделаем, ясно? А пять минут уже почти прошли!

Вот именно, что почти. По-моему, прошло где-то пятьдесят секунд, но Винс уже свернул за угол, где инструктор не мог его видеть, и направился к опушке. Тут с другой стороны из леса выбежали несколько желтых и бросили к ногам генерала Паттона флаг. Не успел Винс сообразить, что происходит, как Паттон дважды протрубил в рожок, и игра закончилась.

— Что? — возмутился Винс. — Да я… Сволочи!

— Не переживай, Винс. Скоро наступит наш черед.

Следующие двадцать минут, пока остальные красные собирались на базе и подкреплялись супом, Винс тихонько кипел. Он постарался успокоить себя, приобретя две большие коробки боеприпасов в лагерном магазине, хотя краски у него и так хватало на целую комнату. В конце концов ему пришлось отдать часть капсул мне, поскольку они не помещались в его карманы. Я понимал его состояние. С Винсом творилось то же самое, что с любым, кто заходит в продуктовый магазин, проголодав три дня. Только когда вы насытитесь, до вас дойдет, что вы накупили в десять раз больше, чем нужно. Винса эти соображения не волновали, меня тоже. Мне хватило для счастья того, что он прекратил глазеть на Теренса и угрожающе бормотать себе под нос.

— Ладно, ребята! Берите оружие и пошли! — крикнул Теренс. — Увидимся у черта на куличках! — добавил он, махнув Аллисон рукой.

Не успела та открыть рот, как Винс ответил за нее:

— Правильно! Валите ко всем чертям, уроды малахольные! Мы вас уроем, ясно?

Инструктор, не выдержав, подошел к Винсу и поинтересовался, не хочет ли он получить деньги назад. Винс отказался и после краткого и откровенного обмена мнениями успокоился настолько, что ему позволили продолжить участие в игре. Наша команда к тому времени незаметно удалилась, очевидно, чтобы обезопасить себя от Винса.

— Пошли! — рявкнул он, натянув на лицо маску.

Я потопал к лесу, но Винс окликнул меня:

— Ты, недоумок! Если мы пойдем туда вместе с остальными, нас подстрелят, как уток. Мы обогнем их с тыла и подкрадемся с северо-запада.

Я подумал про себя, откуда ему знать, где находится северо-запад, но тут Винс показал мне свой армейский полевой компас.

— Слишком далеко, — возразил я. — Пока мы доберемся, игра уже закончится.

— Черта с два! Тот тип сказал, что игра длится час. Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нашей команды сумеет подобраться к флагу? Айда за мной!

С этими словами мы углубились в густые заросли ежевики и илистые овраги.

Издалека доносились выстрелы и крики: красные атаковали позиции желтых, но мы не видели, кто берет верх. Хотя догадаться было нетрудно. Теренс, настоящий знаток этой дурацкой игры, наверняка вымуштровал своих вояк так, что они перестреляли всех идиотов Аллисон, прежде чем те подобрались к бревенчатому форту.

Идти по маршруту, избранному Винсом, было нелегко. Тропинки, проложенные по зоне военных действий, сюда не доходили, и мы то и дело чертыхались, цепляясь за колючки или проваливаясь в глубокие лужи. Один раз Винс поскользнулся и, пытаясь удержаться на ногах, сунул руку в заросли крапивы… Так ему и надо! Отмахав довольно большое расстояние, мы вышли к широкому потоку и добрых двадцать минут провозились, мастеря из подручных средств плот, а затем, минуты через две, увидели, что река плавно заворачивает в обратном направлении и несет нас совсем не туда. Еще десять минут мы потратили на то, чтобы вернуться, напрочь промочив в процессе ноги, и решили: хватит, пора атаковать. Марш-бросок к форту был еще хуже обходного маневра. Пологий склон превратился в довольно крутой косогор, покрытый то чем-то мягким и мерзким, то чем-то твердым и колким. На вершину мы с Винсом забрались, изрядно взопрев. Я молил Бога только об одном: чтобы игра еще не закончилась. К счастью, так оно и оказалось. Слева до нас донеслись крики: «Ты убит!», а прямо перед нами маячила заветная бревенчатая постройка.

Осторожно спустившись с вершины, мы укрылись за парой больших деревьев. Никто из защитников форта назад не смотрел. Винс ухмыльнулся от радости, но тут же выругал себя за потерю бдительности. Он снял ружье с предохранителя и махнул мне, чтобы я сделал то же самое. Минут пять мы сидели, выжидая удобный момент и изучая каждый листик и каждую веточку на пути к форту. Похоже, засады тут не наблюдалось.

Тактика у нас была простая. Нам надо было пробежать десять метров до форта, сунуть стволы между бревнами и поубивать всех защитников внутри. После этого мы сможем запросто перестрелять всех остальных или по крайней мере выгнать их на открытое пространство. Винс показал мне три пальца и начал обратный отсчет. На счет «раз» мы выскочили из-за деревьев и помчались навстречу славе (как мог бы сказать Теренс) во всю прыть. Не успели мы сделать и десятка шагов, как все защитники форта повернулись назад и выдали нам по первое число. «Вы убиты!» — крикнул один из них, а через две секунды они уже снова отвернулись, продолжая игру.

Я думал, Винс взорвется, но, к моему удивлению, он просто понурился, молча постоял и потом побрел к базе. Через минуту я догнал его и начал что-то говорить, но тут же понял, что он не слушает. Винс уже не злился, он был серьезен. Он вернулся в свой собственный мирок, где во время принятия решений верх над рассудком брали взаимные упреки и жестокость, а государственный гимн исполнялся в виде предсмертных стонов умирающих. Только минут через пять, сделав пару глотков виски, Винс вернулся в нормальный мир, причем не один, а вместе с планом.

— Хватит дурака валять! — заявил он вдруг. — К чертовой матери всю эту тактику и честную игру. Давай пойдем и возьмем этот долбаный флаг!

— Каким образом? — спросил я. — По-моему, мы именно этим и занимались.

— Нет, мы играли по их правилам. А теперь будем играть по своим.

— Подожди! Что…

— Пошли! — рявкнул он. — За дело!

Я последовал за Винсом через просеку, потом свернул на тропинку.

— Винс! Винс! — повторял я.

Он деловито маршировал вверх, проверяя оружие и не отвечая ни слова. Наши убитые сотоварищи, встречавшиеся на пути, отводили глаза и вжимались в кусты, давая Винсу дорогу, поскольку пер он и вправду как танк.

Тут мы нарвались на засаду: это был наш первый контакт с врагом. Двое из них спрятались в канаве ярдах в двадцати от нас — и при нашем приближении открыли огонь. Сперва промахнулись, но очень скоро мы были заляпаны синей краской. Я хотел было сказать Винсу: «Прогорел наш план!», но он, взревев, как раненый бык, устремился к оврагу.

— Мы вас убили! — крикнул кто-то, когда Винс шагнул в траншею.

Не успел он договорить, как Винс схватил ружье за ствол и врезал ему прикладом по башке. Маска у бедняги сползла вниз, он с глухим стоном рухнул на землю. Увидев это, второй попытался вылезти из канавы, но Винс стащил его и начал беспощадно молотить по лицу и всему телу. Избиение закончилось, когда оба полегли в окопчике все в крови и без сознания. Я по-прежнему столбом стоял наверху. Винс сорвал маску и утер со лба пот.

— Ты что, спятил? Так не положено!

— А пошли они! Не фиг меня доставать. Будь это настоящая война, я бы их точно так же уделал.

— Да будь это настоящая война, Винс, мы бы с тобой давно лежали, начиненные свинцом!

— Но мы же не лежим, верно?

— Послушай…

— Не отставай! Дальше их будет еще больше, так что надо быть осторожнее. Иди за мной!

Он перелез через тела и зашагал вверх по склону. Через пару секунд я с силой оторвал ноги от земли и потащился за ним. Винс к тому времени уложил прикладом еще одного противника, быстро промчавшись мимо инструктора.

— Вы, уроды! Идите сюда и получите! — орал он, стреляя на бегу веером от бедра во всех направлениях.

В ответ на это приглашение раздались выстрелы, заляпавшие его краской с ног до головы, однако пуленепробиваемый Винс все так же мчался вперед, сбивая на землю тех, у кого хватало глупости встать и попытаться объяснить ему, что он убит. Мы внезапно оказались в самом центре боевых действий. Винс прорвал оборону противника, как Сильвестр Сталлоне, молотя противника по носам до тех пор, пока и красные, и желтые дружно не побросали ружья и не набросились на него. Человек шесть прыгнули на Винса и повалили. Один или двое отскочили со следами укусов на масках, но остальные пригвоздили его к земле. И тогда я понял, что не допущу этого. Если вызовут полицию, Винс за свои шуточки получит нешуточный срок, что привлечет внимание ко мне, Гевину и нашим делам. А кроме того, я знал, как Винс отметелит меня, когда выйдет на волю, если я брошу его в беде. Поэтому я схватил стоявшую рядом Аллисон, сорвал с нее маску и приставил дуло к ее щеке.

— Отпустите его! — крикнул я, и все обернулись ко мне. — Отпустите, я сказал! Иначе буду стрелять!

Несколько игрушечных солдатиков во главе с инструктором направились ко мне, и я снова крикнул:

— Я серьезно, черт подери! Если вы, мать вашу, не отстанете от его, я стрельну ей в рожу!

— Погоди, погоди! — вмешался Теренс. — Ты же можешь ранить ее!

— Вот именно! Отпустите его!

Аллисон пыталась вырваться из моей хватки, но я крепко держал ее за шею.

— Подожди! Послушай, я не шучу! На таком расстоянии ты правда ее поранишь!

— Так отпустите его! — повторил я.

— Нет, ты не понимаешь, — сказал Теренс, шагнув ко мне. — Я абсолютно серьезно! Если стрелять в упор, человек может ослепнуть!

— Все, игра окончена! — сказал один из инструкторов, которые приближались ко мне. — Дайте сюда ружье!

Судя по выражению их лиц, они до сих пор считали, будто я не понимаю, что делаю. Мне оставалось только одно. Я должен был доказать, что не шучу. И я спустил курок. Капсула взорвалась под носом у Аллисон, краска забрызгала ей глаза, она вскрикнула от боли. Переговорщики бросились ей на помощь, но я оттащил ее на несколько шагов назад и приставил дуло к глазу. Только тогда они поняли, как серьезно я настроен. Аллисон пыталась отпихнуть от лица ствол, но я был слишком силен для нее и сжимал ей шею крепче и крепче до тех пор, пока она не опустила руки.

— Это предупреждение! Еще один шаг — и у меня хватит времени, чтобы оставить ее без глаз. А теперь отпустите моего приятеля.

— Хорошо, ты только подожди, подожди, — сказал Теренс.

— Я серьезно!

— Господи! Он и правда не шутит! — дошло наконец до кого-то из них.

Все застыли без движения секунды на две. Ребята, державшие Винса, по-видимому, ослабили хватку, поскольку он вырвался — и никто не попытался его остановить. Винс поднял свое ружье и тоже схватил заложницу. Тоже девушку. (Девушки — самые лучшие из заложниц. Они слабее, беззащитнее и вызывают больше жалости и сочувствия у будущих спасателей. Даже в эпоху равенства и политкорректности людям легче подвергнуть риску жизнь мужчины, чем женщины. Всегда берите в заложницы женщин — если, разумеется, поблизости нет детей.) Первым делом Винс, прикрываясь живым щитом, выстрелил Теренсу в затылок с расстояния около трех дюймов. Тот рухнул, обхватив ладонями шишку, набухающую прямо у нас на глазах, а остальные отпрянули на безопасную дистанцию.

— Пошли! — сказал я, не обращая внимания на хныканье Аллисон, но Винс не шелохнулся.

— Мы еще не взяли флаг! — заявил он.

Я глянул на него: уж не шутит ли он? Винс никогда не шутил. По нестройным рядам играющих пробежал шепоток. Слов я не разобрал, за исключением одного: «отморозки».

— Да пошел он, этот флаг! Делаем ноги!

— Я пришел сюда за флагом и без него не уйду! Ты! — ткнул он пальцем в кого-то наугад. — Принеси мне флаг.

— Иди на хрен! — огрызнулся тот.

Винс выстрелил заложнице в ухо, и двадцать человек, как в балете, сделали шаг назад.

— Дайте мне флаг! — рыкнул Винс, выпустив свою жертву.

Девушка упала, схватившись за ухо. Винс рухнул на заложницу сверху, умудрившись каким-то образом сунуть ей ствол в рот.

— Живо!

Рейчел подбежала к флагу, выдернула древко из земли и протянула его Винсу. В грудь ей ударила струя синей краски. Винс с флагом в одной руке и ружьем в другой припустил вниз по косогору. Я толкнул Аллисон в грязь и дунул за ним. Я ожидал, что разъяренная толпа бросится за нами, но никто не двинулся с места — и, если подумать, я их не осуждаю.

Мы рысью промчались по лагерю. Винс воткнул флаг в дерн перед Робертом. Тот, пребывая в полном неведении о драме, разыгравшейся на холме, похвалил нас и назвал молодцами. Тем не менее мы не задержались, чтобы получить свои медали (фигурально выражаясь), а живо запрыгнули в машину и вырулили по извилистой дорожке на магистраль.

Винс помирал со смеху всю дорогу до дома и даже хлопнул меня пару раз по плечу, но я не понял юмора. Мы чуть было не влипли по уши и только благодаря фальшивым именам и отсутствию слаженности в действиях полиции избежали печальных последствий. Но зачем было устраивать этот цирк? Я решил больше не смешивать работу с развлечением и встречаться с Винсом, Сидом и прочими только по делу. Мне казалось, пока мы занимаемся ограблениями, я смогу вынести заскоки Винса.

Я его сильно недооценил.

12. Вопрос уважения

Мне снился сон.

Иногда вы понимаете, что видите сон, а иногда — нет. Не знаю, в какой момент до меня дошло, что это сон (возможно, когда через гостиную моей бабушки проскакало стадо коней), но в конце концов мне все стало ясно.

Я снова был школьником, сидел в классе, а мистер Росс пытался вдолбить нам в головы физику. У него не очень получалось, он нас совершенно затрахал. Прошло минут пять, и я вдруг сообразил, что мне тридцать с лишним и я не обязан слушать эту чушь. Я встал, собираясь уйти, но тут мистер Росс повернулся и заорал, чтобы я сел на место. Я послал его на хрен и сказал, что иду домой. Все в классе ахнули и зашушукались. Мистер Росс прикрикнул на меня еще раз, я развернулся и побежал к дверям. Я не мог понять, зачем так долго терпел это издевательство. А кроме того, не понимал, зачем решил вернуться в школу, если неплохо зарабатывал на жизнь ограблением банков. Но на то они и сны, верно?

Короче, когда я добежал до двери, мистер Росс уже стоял там, загораживая мне выход. Я попытался его обойти, но он схватил меня за руку. Я начал бить его по лицу, снова и снова, однако он не реагировал, как будто вовсе ничего не чувствовал. Тогда я вытащил пушку, намереваясь пристрелить его, однако пули просто выкатились из ствола и упали на пол. Я даже попытался встряхнуть пистолет во время стрельбы, но эти ленивицы продолжали шлепаться вниз, не причиняя никакого вреда. Тогда моя бабушка спросила, не хотим ли мы с другом выпить по чашечке чаю. Я хотел сказать ей, что он мне не друг, но тут мы все бросились усмирять лошадей. В конце концов мне удалось обуздать своего скакуна и даже запрячь его в коляску, однако ее занесло и коляска опрокинула любимую бабушкину лампу, а в результате моего папашу убило в ванной током.

Мы все побежали наверх и столпились вокруг старика. Он трясся и хныкал. Мы пытались ему помочь, но было уже поздно. Доктор велел маме придержать умирающего, чтобы тот не дергался, пока ему будут делать укол, который навеки его успокоит. Отец рыдал и говорил, что не хочет успокаиваться навеки. Доктор в ответ твердил, что у него нет выбора, поскольку я убил его током (они все время подчеркивали это). «Но я не хочу умирать, я нормально себя чувствую!» — всхлипывал отец. Тут вмешалась мама и заявила, что мы должны это сделать. Так, мол, будет лучше, ведь я убил его током. Потом все зарыдали, повторяя, как это ужасно, что я убил его током, и я уже было почувствовал себя виноватым, а потом подумал: ну нет, пошли вы все на фиг, я тут ни при чем, это несчастный случай!

«Ты же знал, что он в ванной!» — сказала мама.

Да, но я не знал, что опрокинутая лошадью лампа его убьет.

«Ты просто выпендривался!» — сказала бабушка.

Ничего подобного, бабуль! Я всего лишь хотел обуздать коней (хотя втайне я знал, что выпендривался). Доктор с силой воткнул иглу в руку папаши, тот заорал, все кругом загалдели, уговаривая его замолчать и вести себя как подобает мужчине, а я рванул из ванной прочь — и проснулся.

Было темно и тихо. Я посмотрел на часы. Восемь минут пятого. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, я дышал, как марафонец. Тем не менее мне стало легче от того, что я не убил током никого из родственников. Отхлебнув вина из стоявшего рядом с кроватью стакана, я снова откинулся на подушки и повернулся лицом к Хизер. Было слишком темно, и я не смог ее разглядеть, только слышал, как она мирно посапывает во сне. А кроме того, я чувствовал ее. Обнаженная спина манила к себе теплом, и я придвинулся к ней поближе, стараясь в то же время не разбудить. Мне было так хорошо! Совсем иначе, чем с Дебби. Моя благоверная совсем не манила к себе теплом. Она скорее походила на радиатор, который назойливо прижимался ко мне каждый раз, когда я засыпал. Нет, с Хизер было уютно, с ней было здорово лежать в одной постели.

Сон мне, конечно же, приснился совершенно бредовый. Никто из моих учителей не посмел бы так со мной разговаривать, даже мистер Росс. Я был младшим братом Гевина Бенсона, и мне не приходилось об этом распространяться, все и так знали. У Гевина уже в ту пору была особая репутация. Когда я оканчивал школу, Гевин сидел в Брикстонской тюрьме, мотая третий год из пяти за вооруженное ограбление. Разве уважающий себя учитель физики станет связываться с мальчишкой, брат которого сидит за то, что угрожал людям оружием? Что до моих одноклассников, я был у них за главного, даже не напрашиваясь на эту должность.

Именно в Брикстоне Гевин познакомился с Винсом. Того посадили на шесть лет за ограбление, совершенное с особой жестокостью, и досрочное освобождение ему не светило, поскольку и здесь он продолжал свой личный крестовый поход против системы. Гевин вправил ему мозги, объяснив, что таким образом он наносит вред исключительно самому себе и что лучший способ насолить обществу — выйти на волю как можно скорее. Он привел Винса в гимнастический зал, чтобы тот изливал свою злобу на боксерские груши, скакалки и любого дурака, который соглашался выйти с ним на ринг. Боксом они проложили себе досрочный выход из тюрьмы и больше о ней не вспоминали. Что же до остальных видений в моем сне, я в жизни не сидел верхом на коне, а мой старик здоров как бык и живет вместе с Джилл на южном побережье. Кроме того, я подозреваю, хотя и не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, что он никогда не пользовался ванной.

Буквально через минуту Хизер разбудила меня и сказала, что уже шесть часов.

— Вставай, Крис!

— Да-да, хорошо, дай мне еще минутку, — пробормотал я и тут же снова уснул.

— Вставай, Крис! Тебе пора домой, — сказала она, сорвав с меня одеяло.

Прохладный утренний воздух быстро вернул меня к жизни, а все попытки натянуть одеяло встречали жестокое сопротивление.

— Дети скоро проснутся! Вставай!

Ее ступни уперлись мне в туловище, край кровати угрожающе быстро приблизился — и я грохнулся на пол. Боже, ну почему, если ты пробудился среди ночи, потом непременно засыпаешь как убитый? Я сел и протер глаза. Хизер надевала пижамные штаны, и не успел я уговорить ее на еще один разок по-быстрому, как она уже стояла полностью одетая, и вопрос был снят с повестки дня. Я встал, подошел к ней, намереваясь обнять и поцеловать, но Хизер отпихнула меня и велела одеться.

— Неужели я не могу остаться? Всего одно утро! — попросил я.

— Нет. Мы же договорились — дети не должны видеть тебя здесь утром.

— Тогда я пойду и посплю на диване, — сказал я, влезая в штаны. — Они ничего не узнают.

— Нет! — повторила она. — Послушай, мы все это обсуждали уже не раз, и я не собираюсь спорить снова. Не дай Бог, разбудим детей.

— Послушай, если я останусь, то свожу вас всех в киношку. Они будут рады.

— Мне это не нужно, Крис. Понятно? Пожалуйста, возьми свои вещи и пойдем.

Меня обижала холодность, с какой Хизер обращалась со мной по утрам, особенно если учесть, что она шептала мне ночью. В ней словно уживались два человека. Все чувства, даже элементарная вежливость, были забыты. Казалось, она не могла дождаться, когда я уйду. Я не раз ночевал у нее на диване с тех пор, как Гевина посадили, и Хизер всегда за пять минут до завтрака приносила мне чашечку чаю в постель. Я не мог взять в толк, что изменилось? Да, мы спали с ней вместе, но об этом никто, кроме нас, не знал. Дети понятия не имели. Скорее всего они вообще еще не знали, что такое секс.

Выходит, Хизер боялась, как бы Гевин чего не пронюхал? Но ведь она — моя невестка! Разве это подозрительно, если я порой ночую на диване у жены моего брата?

Мы занимались с ней сексом вот уже полгода, и по утрам мне все труднее было уходить. Я практически не мог видеть Дебби в те дни, и когда Хизер спрашивала меня о ней, терялся, не зная, что сказать. Я даже начал врать, уверяя Хизер, что мы с Дебби больше не спим вместе. Мне не хотелось, чтобы Хизер ревновала. Но, похоже, это лишь усилило холодную войну между нами. Не знаю… Чем нежнее я был с ней, тем она становилась враждебнее.

— Ключи взял? — спросила Хизер.

— Они внизу, — ответил я, и она подтолкнула меня к лестнице.

Я сгреб ключи, бумажник и все вещи, которые валялись на полу. А потом направился к выходу.

— Я позвоню тебе через пару дней, ладно? Хочу знать, что у тебя все нормально, — сказал я ей.

— У меня все отлично, не беспокойся, — ответила она, открывая дверь.

— Я все равно позвоню. Увидимся в пятницу?

— Нет, мне нужно съездить к твоей маме, — сказала она.

— Я поеду с тобой.

— Лучше не надо. Не хочу, чтобы она нас заподозрила.

— Да что она может заподозрить? В конце концов, я твой деверь или нет?

— Деверь, деверь, — откликнулась Хизер. А потом выдала: — И не больше. Пожалуйста, не забывай об этом.

— Не забывать? Не понимаю, о чем ты.

— Послушай! Если Гевин узнает…

— Но он не узнает! Господи Боже ты мой! Да никто нас даже не подозревает, и я не собираюсь никому говорить!

— Мне все равно. Это не важно. Знаешь, я подумала… Нам лучше какое-то время не встречаться. Мы слишком сблизились…

Этого я не ожидал. Я задумался на полсекунды, пытаясь понять, в чем провинился. А потом попытался исправить положение.

— Погоди минутку! Что стряслось? Что я такого сделал?

— Ты ничего не сделал. Все было замечательно, мы с тобой немножко развлеклись, но теперь мы должны это прекратить. Ради Гевина и ради меня.

Немножко развлеклись?

— Но почему? Что изменилось? Что я сделал не так? Скажи мне!

— Ты ничего не сделал, — повторила Хизер.

— Тогда почему мы не можем встречаться по-прежнему?

— Я люблю Гевина! Ты не понимаешь?

— Но ты сама это начала! — ляпнул я и тут же об этом пожалел.

— У меня уже есть муж, и мне не нужен другой!

— Я не пытаюсь стать твоим мужем. Мне казалось, мы с тобой друзья, — сказал я, хотя и знал, что на самом деле между нами возникло нечто большее.

— Да, мы друзья и снова будем друзьями.

— Будем. Но это не значит, что мы не можем встречаться, как раньше, правда?

— Нет значит. Все зашло слишком далеко. Я этого не хотела, а потому мы должны прекратить.

Полная чушь! Если Хизер хотела только секса, то есть быстренько перепихнуться по взаимному согласию, она не стала бы говорить мне то, что иногда говорила. Нет, это был не просто секс. Мы с ней поддерживали друг друга и помогали выжить в этом сраном мире. Такой близости у меня не было ни с кем. Это была… это была… Но я не мог выдавить из себя слово, которого так долго избегал.

— Уйди, черт бы тебя побрал! Я прошу! Если я тебе хоть немного дорога, уходи!

Она действительно была мне дорога! Один Бог знает, насколько дорога, и именно поэтому я не хотел уходить. Неужели она не понимает?

Я исполнил ее просьбу и ушел. Попытался поцеловать ее на прощание, но Хизер отпрянула назад. Как только я вышел за порог, за мной захлопнулась дверь. Она даже не помахала мне рукой!

Я сел в машину и рванул вперед как бешеный, чтобы не вырыть себе еще более глубокую яму.

В тот миг, впервые в жизни, я ненавидел Гевина.

13. Мелкая рыбешка

Кто-то колотил в дверь и выкрикивал мое имя.

— Крис, скорее! На помощь, Крис!

Похоже, кричала Бренда, и, кажется, она попала в беду. Я быстро отвернулся к телику и налил себе еще виски, но она продолжала орать.

— Крис! Дебби! Откройте, пожалуйста, дверь! Алан…

Мне было глубоко наплевать, что там с Аланом — сердечный приступ, автокатастрофа, чудовищно затянувшаяся попытка самоубийства… Я хотел лишь одного: чтобы меня оставили в покое и дали посмотреть телевизор.

В конце концов Дебби вылезла из берлоги и спустилась вниз.

— Кто-то стучит в дверь, Крис! — сказала она, впустив в мою обитель бьющуюся в истерике Бренду.

— Алан! — всхлипывала она. — Прошу тебя, Крис, ты должен помочь ему! Я не смогла его остановить!

— Успокойся! Тише, тише! — вмешалась Дебби, решив взять бразды правления в свои руки. — Давай-ка глотни немножко!

Ей только повод дай, чтобы выхлестать полбутылки рома!

— Что стряслось?

— Алан! Я умоляю, Крис, спаси его! Они его убьют!

— Ничем не могу помочь, — сказал я, не желая углубляться в подробности.

— Кто его убьет? — спросила Дебби. — О чем ты говоришь?

— Грабители! Они залезли в дом мистера Эшли, а Алан их засек, потому что был на дежурстве!

Бренда быстро глянула на меня, поскольку все мы знали, чья очередь была дежурить сегодня в районе. Но кому какое дело?

— Он предупредил командира отряда патрульных Питера, а сам решил взять грабителей с поличным. Крис, ты должен ему помочь!

Факт: Бренда меня ненавидела.

Факт: я ее не переваривал.

Факт: в районе живет куча добровольцев, готовых похерить спокойный вечер у телика ради спасения чужой жизни.

Так почему я?

Факт: я самый молодой и крутой на вид из всех жителей района. Если бы моих соседей спросили, с кем бы им хотелось подраться меньше всего, они выбрали бы меня. А если бы их спросили, кого они хотели бы иметь на своей стороне во время драки, они скорее всего опять выбрали бы меня. По крайней мере в этом смысле у меня с ними было что-то общее. Если мне суждено быть избитым до полусмерти, я бы тоже хотел, чтобы большинство соседей полегли вместе со мной.

— Что будем делать, Крис? — спросила Дебби, внезапно вовлекая меня в разговор.

— А что я могу, Дебби? Ты же знаешь: у меня так болит колено, что я еле доползаю до спальни.

— Чего? — вылупилась она.

— Можно, я побуду у вас до приезда полиции? — спросила Бренда.

Только тут до меня дошло, в какой щекотливой ситуации я оказался.

«Нет, нельзя!» — чуть не крикнул я ей и быстро ответил:

— Дебби! Отведи ее назад домой и останься с ней. Я пойду и найду Алана.

Жирная тварь!

Только этого мне не хватало — чтобы инспектор Проныра со своими приспешниками шнырял у меня в доме, записывая всякие мелочи и проверяя имена! Не думаю, чтобы они могли меня прищучить, но мне совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, кто я и где я. Поэтому, когда Дебби повела Бренду домой, я схватил пистолет и устремился в ночь.

На улице царило оживление. Шестеро храбрецов шли по тротуару, готовые к схватке, хотя ни один из них не отваживался отделиться от шайки линчевателей и сходить на разведку в одиночестве. Шторы на окнах по обеим сторонам от мостовой трепетали, когда герои проходили мимо, демонстрируя свое мужество и широкий набор садовых орудий. Их ряды хотел пополнить еще один смельчак лет семнадцати, но мать, к вящему конфузу юнца, утащила его домой. Дружинники громко рассмеялись. Вот придурки!

Я пошел в противоположном главному отряду направлении и скрылся в тени. Они не поймают грабителя на улице, слоняясь под фонарями — если эти козлы вообще намерены его ловить. Стараясь не шуметь, я пошуровал за заборами, проверил аллеи и переулки и наконец нашел то, что искал. Это убедило меня, что Алан не ошибся насчет грабителей, а главное — они все еще были здесь.

Фургончик стоял у длинной живой изгороди, тянувшейся сзади дома Питера и моего собственного. Я подкрался к машине и заглянул внутрь. Там валялись какие-то инструменты, пара старых одеял и дорожная карта. Ничего особенного — но мне все стало ясно. Очевидно, этих недоумков спугнули, и они скрылись из виду, пока дрожащий от страха отряд храбрецов шастал по улице. Я присел в тени, поджидая, когда разбойники вылезут из укрытия.

Минут через десять из-за изгороди показалась голова и оглядела окрестности. Потом она скрылась в кустах и не появлялась еще минуту. А когда вынырнула снова, то тщательно прислушалась, стараясь уловить признаки движения. Только я мысленно похвалил грабителей за профессионализм, как в сумерках замаячил большой силуэт и со словами: «А ну их на фиг!» пошел из укрытия прямиком под яркие оранжевые фонари. Оглянувшись на изгородь, он крикнул: «Ты идешь или нет?»

Более мелкий и осторожный звереныш ответил ему, что он — безмозглый баран и что их обоих посадят за решетку, однако верзила оборвал его, заявив: «А я хочу успеть выполнить последние заказы!»

Никто из них не заметил, как я стрелой метнулся к ним из темноты. А когда заметили, было уже поздно. Ударом рукоятки я уложил высокого недоумка поспать среди дороги, после чего сунул дуло мелкому в морду.

— Вот черт! Не бей меня! — воскликнул он, после чего, сообразив, что ему грозят неприятности покрупнее, добавил: — И не убивай!

— Заткни пасть, — прошипел я.

— Ладно, ладно, только не стреляй, — ответил он.

— Заткнись, я сказал! — повторил я.

— Хорошо, нет проблем!

— Заткни пасть!

— Я уже, уже заткнулся!

Тут я понял, что сильно переоценил его поначалу и что на самом деле они оба круглые идиоты.

— Какое из этих двух слов ты не понимаешь?

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

— ЗАТКНИ ПАСТЬ! — рявкнул я.

— Хорошо, — снова ответил он.

Мне пришлось смириться с тем, что на большее он не способен.

— А теперь послушай, — начал я.

Но не успел я продолжить, как он выпалил:

— Что?

— Слушай, мать твою так и разэтак, просто заткнись, понял? — сказал я и ткнул ему в рожу стволом, надеясь убедить этого недоноска, что он должен меня слушаться.

— Ладно, ладно, — сказал он.

Я с силой прижал его к борту фургона и сунул ствол ему в рот.

— Ну-ка, скажи что-нибудь еще! Одно-единственное слово! Один лишь слог! Попробуй!

Наконец-то до этого отморозка дошло, и воцарилась тишина, если не считать судорожного дыхания, похожего на рвотные позывы.

— Отлично. А теперь я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, поскольку повторять я не стану. Этот район — табу. Вы сюда больше ни ногой — ни ты, ни спящая красавица там, на дороге, ни ваши недоделанные дружки. Ты должен всем им объяснить, что следующий козел, которого я здесь заловлю, получит пулю в коленную чашечку. Понял?

Он кивнул, хотя я сомневаюсь, что этот кретин понял, насколько серьезно мое предупреждение. Подержав для пущего эффекта ствол у него во рту еще минуту, я медленно ослабил хватку. Только я собрался угрожающе помахать у него под носом пальцем, как до нас донеслись нестройные голоса, приближающиеся из-за угла.

— Черт! Открой боковую дверцу, живо! — сказал я ему.

— Что? — спросил он, совершенно сбитый с толку.

— Открой дверцу и лезь в фургон!

— Но я думал…

— А ты не думай! Делай!

Он начал шарить по карманам в поисках ключа. Голоса становились все громче, и хотя я не слышал слов, нетрудно было понять, что к нам приближается отряд героев. Отморозок наконец нашел ключи, открыл дверцу и запрыгнул в фургон.

— Ты ничего не забыл? — спросил я, показав ему на полуживого верзилу, распростертого на асфальте. — Помоги мне, придурок!

Затаскивая жирную тушу в фургон, я в полном недоумении покачал головой. Неужели так трудно понять, что укрытие не совсем надежно, если в двух футах от него на улице валяется твой сообщник? Когда мы все втроем залезли внутрь, я закрыл дверцу — и в ту же минуту отряд вышел из-за угла.

— Тихо! — сказал я пустомеле, искренне удивившись, что он не ответил «хорошо», или «конечно», или «ладно», или «без проблем».

Голоса зазвучали прямо напротив, и, пока добровольцы проходили мимо, мы слушали их самодовольный дурацкий треп: «Оставьте этих подонков на пять минут со мной наедине, и я им покажу!» — «В наше время люди уважали собственность…» — «Вот такие типы и привели Гитлера к власти! Но мы натянули ему нос…»

Я увидел во тьме, как мой отморозок показал им средний палец. Процессия удалилась, и мы оба немного расслабились.

— Ты не собираешься сдать меня копам? — поинтересовался он.

— Чтобы ты притянул меня за то, что я угрожал тебе пистолетом? На кой мне это?

— Я как раз хотел заметить, что угрожать оружием противозаконно, — заявил он. — Если ты меня сдашь, я тоже тебя упеку.

Боже правый! Бывали у вас в жизни такие разговоры, когда… А, да что там! Лучше б я пристрелил этого ублюдка, и дело с концом.

— Знаю, — ответил я. — Я только что сам тебе об этом сказал. Именно поэтому я не сдам тебя копам. Если тебе нравится тырить видики, телики или кружевные панталоны с рюшками — на здоровье! Только занимайся этим где-нибудь в другом месте. Ясно?

— Кто вы? — осторожно поинтересовался он.

— Скажем так: я более крупная рыба, чем вы, и это мой пруд.

Тут громила на полу зашевелился. Заерзал, посучил ногами, что-то пробурчал, потом сказал:

— Пожалуйста, мам, не продавай мой велик!

И снова вырубился.

Я открыл дверцу, вылез из фургона и велел отморозку убираться, пока не нагрянули легавые. Нагнав меня по дороге, он просигналил, помахал мне ручкой и оставил в полном недоумении по поводу того, какие же в этой округе тупые полицейские, если они не могут посадить грабителей такого калибра.

Я сунул пистолет под рубашку и постучал в дверь к Бренде, чтобы сказать дамам, что все в порядке. Бренда открыла дверь и в приливе восхищения и благодарности (несчастье сближает, не так ли?) втащила меня в дом. Дебби почти в отключке лежала на диване, Алан сидел рядом. Увидев меня, он вскочил и, немного помявшись, ретировался на кухню помыть посуду. Сама она не вымоется, проинформировал он нас. Совершенно нетипично для Алана. По идее, он должен был ухватиться за такую потрясающую возможность и заговорить меня до полусмерти. Казалось, ему неловко на меня смотреть. Неужели он видел меня с оружием илиподслушал мой разговор с бандитами? Я уже забеспокоился всерьез, как вдруг заметил, что Дебби поежилась, отводя от меня глаза. И тут до меня дошло! Я изо всех сил сдерживался, стараясь не рассмеяться вслух, пока вел ее назад домой.

Поразительно! Абсолютное отсутствие нравственных устоев у Дебби никогда не переставало меня удивлять.

14. Камушки

Машина проехала вовремя. Винс похлопал меня по плечу, но я уже заметил ее и, пропустив несколько тачек, завел мотоцикл. Спешить нам было некуда, сидеть на хвосте ни к чему, поскольку мы знали, куда едем. Я вырулил в оживленный транспортный поток, пристроившись за восьмой машиной после Рея. Винс сзади устраивался поудобнее, проверяя, сумеет ли он быстро и ловко выхватить пушку. Бедняга Рей! Мы ведь в общем-то ничего не имели против него.

Я виделся с ним всего дважды: один раз в клубе моего брата, второй — у Гордона О'Райли. Он был налетчиком с послужным списком мелкого жулика и амбициями крутого гангстера. Начал он с вооруженного грабежа прохожих на улицах. Говорят, как-то раз он напал на двух старушек в подземном переходе, угрожая им обрезом. Можно было взять с собой кувалду или нож, да им бы хватило пары грубых слов. Но обрез? Как могут люди так опускаться?

Однако после столь деликатного начала Рей (не знаю его фамилии) перешел к ограблению грузовиков, бензозаправок и даже почтовых отделений. Что же касается ювелира с улицы Хэттон-Гарден, это дело, несомненно, являлось для Рея гигантским скачком вверх. Хотя организатором он не был, его просто нанял один из крутых парней. Мы с Винсом даже знали кто именно — Джон Брод, поскольку план, расписанный до мелочей, Рею передал Брайан Фолкнер, подручный Джона. Сам Брод, естественно, в деле не участвовал, он был мозговым центром. А может, и нет. Не исключено, что кто-то просто подкинул Джону идею, а тот уже назначил исполнителей. Порой он выбирал парней из своей команды, порой — жаждущих славы типов вроде Рея (которые готовы работать за гроши, лишь бы доказать Джону свое умение). Все они получали по десять штук на карманные расходы, а остальное загребал сам Джон. Хорошая работенка — если вы в силах добиться такого положения.

В принципе Джон Брод не занимался грабежами. Его епархией были проституция, игорный бизнес, крыши, рэкет — короче, все, что приносило доход. Когда налеты случались на его территории, он получал свою долю в благодарность за то, что позволил вам поживиться. А если не получал — получали вы сами, причем по полной программе. Но иногда кто-нибудь приносил ему план либо секретную информацию, и Джон подключал свою команду. Судя по словам Брайана, идею Джону подал помощник управляющего магазином, который хотел таким образом покрыть свои долги в игорных заведениях. Он сообщил, в какое время будет отключена сигнализация, какие камни лучше брать, а также пообещал связаться с торговцами в Амстердаме, которые купят товар. Разве Джон мог отказаться?

Какую долю Брайан получит за то, что передал информацию нам, Винс мне не сказал. Очевидно, жирный кусок и небольшую компенсацию за те годы, что он пробегал вокруг Джона, высунув язык и получая в награду лишь хлопки по спине.

— Бедняжка чувствует себя нелюбимым, — сказал Винс.

Пора бы Джону понять: не платишь ни шиша — не будет барыша.

Водитель Рея припарковался прямо напротив магазина и простоял там пять минут. Все трое сидели в тачке и смотрели на часы. Вот дурачье! Приехали раньше — так нужно поездить кругами, как сделали бы настоящие профи, а не торчать на месте, привлекая к себе внимание. Мы с Винсом остановились в сотне ярдов, ожидая, когда они примутся за дело. Рей вылез из машины первым, за ним — еще один тип, а водила остался сидеть на стреме.

— Отлично! — сказал Винс, вытаскивая из кармана револьвер. — Примостись-ка за ним тихонечко.

Я подал немного назад, за десять секунд проехал разделяющее нас расстояние и остановился с другой стороны от водителя, чтобы не бросаться в глаза. Винс спрыгнул с мотоцикла, ленивой походкой прошелся к соседней витрине. Мы рассчитывали, что ребята появятся минуты через две, и приготовились встретить их, как только они выйдут на улицу. Пушку я пока держал внизу, за мотором мотоцикла, делая вид, будто копаюсь с зажиганием.

Кто-то в магазине крикнул: «Всем лежать!», а потом два человека в масках выбежали к машине. Винс молниеносно прицелился и выстрелил в ближайшего. Тот развернулся волчком и грохнулся на тротуар. У второго рефлексы были что надо. Он умудрился выстрелить из автомата в сторону Винса, прежде чем получил две пули в грудь и упал. Мне некогда было смотреть, не ранен ли Винс, поскольку я в это время тащил из машины шофера. Я стукнул его по затылку рукояткой, он мешком рухнул наземь. Люди вокруг визжали и разбегались во все стороны. Судя по их крикам, кого-то задело в перестрелке.

Я глянул поверх машины и увидел, что Винс склонился над двумя телами, подбирая оброненные ими сумки. Он сунул их под мышки, а потом, к моему ужасу, совершенно спокойно выстрелил каждому в голову. «Боже мой! Убийство!» — услышал я женский крик, и все кругом завопили друг другу: «Ложись!» Я стоял как загипнотизированный. Винс подбежал ко мне, буркнул: «Хорошая работа!», прицелился в голову лежавшему без сознания шоферу и спустил курок.

Щелк!

— Черт! У меня патроны кончились. Пришей его и поехали, — сказал он.

— Пришить? — переспросил я, глядя на Винса через черное стекло шлема.

— Скорее! Надо линять отсюда.

Я застыл как вкопанный.

— Два убийства, три убийства — какая теперь разница? Мы не можем оставлять свидетелей! Если нас выследят, нам крышка.

Времени думать не было. Я машинально прицелился и дважды выстрелил шоферу в голову, забрызгав асфальт кровью и мозгами. Не помню, как я добрел до мотоцикла. Очухался я, только когда мы на всех парах мчались по Хэттон-Гарден туда, где Сид ждал нас в машине.

Теперь, когда у меня есть время подумать, я понимаю, почему Винс убил их, хотя и не оправдываю его.

Если б нас поймали на этом деле, нам действительно пришлась бы туго. У Джона Брода напрочь пропадает чувство юмора, когда его обводят вокруг пальца. Последний, кто это сделал, был облит бензином и сожжен на заброшенном складе. Не сомневаюсь, что Джон самолично пришел посмотреть на эту жуть и чиркнул зажигалкой.

— Тип, которого поджарили, хотел стибрить выручку за ночную игру, представляешь? — сказал Брайан Винсу.

Ночная карточная игра по четвергам была незаконной и проходила раз в месяц под большим секретом. Там всегда крутились огромные суммы, сотни тысяч, причем наличными. Здорово, если удастся их взять — деньги большие, проследить их невозможно, никакой полиции, — но не дай тебе Бог оплошать! Сообщники бедолаги вместе со своей долей весьма благоразумно исчезли с лица земли, а их главарь остался в Лондоне, да еще некстати раскрыл рот, пытаясь заработать себе репутацию.

— Да уж, репутацию он себе заработал! — заметил Брайан. — Самого тупого сукина сына в городе.

Кто бы говорил!

Так что в каком-то смысле я понимаю нежелание Винса оставлять свидетелей, тем более что Рей с его парнями почти наверняка могли нас опознать, хотя бы по фигуре, голосу или оружию. А в судебной системе Джона слух или догадка являлись достаточными основаниями для покупки галлона высококачественного бензина. Мы даже не собирались продавать камушки, ни здесь, ни в Амстердаме. Слишком большой риск. Это была наша заначка на черный день, если придется делать ноги. Бежать куда удобнее, имея сотню тысяч в виде бриллиантов, нежели банкнот, а нам с Винсом и Сидом необходимо было гнездышко, где можно отсидеться в случае чего. Честно говоря, я уже и раньше подумывал, не прикупить ли мне горстку камушков, так что дельце подвернулось как раз вовремя. Грех упускать такую возможность!

Тем не менее меня беспокоила растущая готовность Винса убивать. Как-то Гевин сказал мне, что убийцы бывают трех типов: одни убивают только в случае необходимости; другие тащатся от убийства, а третьим убить — раз плюнуть. Себя я причислил бы к первой категории. Винс явно был душегубом третьего, на мой взгляд, самого опасного типа. Видите ли, даже если человек тащится от убийства, для него (или для нее) это все равно большое дело. Для того же, кому убить — раз плюнуть, лишить человека жизни так же просто, как муху прихлопнуть. А когда человеку проще убить, чем принять дополнительные меры предосторожности и хотя бы немного поверить своим же сообщникам, мишенью может стать любой. В том числе и я.

Если подумать, так в первую очередь я.

Мы с Сидом высадили Винса в Ист-Энде, чтобы он разыскал Брайана и отдал ему долю. Но вместо этого Винс удушил несчастного целлофановым мешком.

— Все в порядке, — сказал он мне по телефону. — Теперь Броду ни в жизнь на нас не выйти. Нам ничего не грозит. Слушай, у меня тут новая работенка наклевывается. Давай встретимся на неделе, перетрем?

Мы встретились в среду вечером, все обговорили и выработали план. Тогда я не знал, что это наше последнее общее дело.

15. Просто, как упасть с самосвала

— Сколько?

— Брайан рассчитывает получить пятнадцать штук или даже больше.

Я невольно отметил про себя, что Винс говорит о Брайане в настоящем времени, хотя если учесть, что он сам удушил его три дня назад, тот никак не мог остаться в живых.

— Пятнадцать штук? Не так уж много.

Винс отвернулся от баранки и посмотрел на меня.

— Для банка — может быть. Но это не банк, мать твою, а простой грузовик. Понял? Фургон с хрустящими хлебцами для завтрака! Так, значит, для тебя пятнадцать тысяч за простую работенку на одно утро — слишком мало? По-моему, это лучше, чем получить в зубы.

Я почувствовал, что это вполне реальная альтернатива.

— Он не сказал, что там?

— Он сам не знает. Какой-то товар стоимостью пятнадцать штук, который прибыл из Кале поездом в половине девятого. Взять его — проще простого.

Винс втолковывал мне все это так, словно я был мелким воришкой. Что грузовик не будут охранять, чтобы не привлекать внимания; там только водитель, а груз стоит всего пятнадцать штук потому, что это лишь часть партии товара. Он не сказал мне ничего нового. Операции Джона Брода я знал не хуже, чем он сам. Джон перевозил товар по всей Европе, причем всегда частями (лучше потерять один из десяти грузовиков стоимостью пятнадцать тысяч, чем всю партию). Но Винс долдонил об этом минут двадцать, не меньше. Пусть его! Пока он меня учит, ему не придет в голову мне угрожать — или же задуматься о том, почему он должен мне пригрозить.

— Брайан даже не намекнул, что в грузовике? — спросил я, выслушав проповедь.

— Нет, мать твою! Я же сказал тебе! Ты что — не веришь? — рявкнул он.

— Просто спрашиваю.

— А зря! Я, черт возьми, тебе уже сказал один раз. Если этого мало — значит я сука!

Иногда Винс говорит разумные вещи.

— Кстати, это могут быть наркотики.

— Насколько я знаю, это могут быть старинные ножные протезы! Но что бы там ни было, товар стоит пятнадцать штук, и больше меня ничего не волнует!

— Насколько надежна его информация?

— По-моему, абсолютно надежна. Брайан в этом не сомневался.

— А ты откуда знаешь?

— Он же рассказал нам про ювелира, верно? А значит, его информация не подлежит сомнению.

— С какой стати он тебе рассказал? Ведь от этого дела ему ничего не перепадет. Так зачем?

— По-твоему, минута без целлофанового мешка на голове ничего не стоит? Я бы на его месте выложил все, что знаю. Для него это была выгодная сделка! Тебе так не кажется?

Винсу надо было стать продавцом. Он обладал природным талантом убедить вас, что, покупая кота в мешке, вы совершаете лучшую сделку в жизни. Хотя, боюсь, в случае бедняги Брайана так оно и было.

— Слушай! Давай сначала уведем товар, а потом сыграем в вопросы и ответы! — прорычал он.

— Без проблем! Я просто хотел узнать, что почем.

Мы немного посидели молча. Винс определенно затаил на меня злобу, поскольку закурил, даже не предложив мне сигарету. Ребячество, да и только! Ну подумайте: что я такого сделал? Задал пару вопросов о деле, которое в случае неудачи грозило мне отсидкой до седых волос. Неужели это так непростительно? Я искоса глянул на Винса и увидел на его лице хмурую сосредоточенную гримасу, которая была мне очень хорошо знакома. Он еще не достиг стадии бормотания себе под нос, однако до нее было недалеко. А там уже только один шаг до: «Ты у меня получишь, подонок!» Но не сегодня. Игра продолжается.

— Без Сида? — спросил я.

— Без Сида. Это работа для двоих, поэтому не стоит отдавать лишнюю долю ни за что, ни про что, — сказал он. — Причем не просто долю, а еще с прибавкой.

Под «прибавкой», насколько я понял, он имел в виду расходы Сида. Наш водитель всегда получал чуть больше, чтобы покрыть затраты, хотя это было совершенно справедливо. Во всяком случае, с моей точки зрения. Видите ли, я, Гевин и Винс пользовались одними и теми же пушками и прочими инструментами для каждой операции, в то время как Сиду приходилось подготавливать все заново. Машины, которые он угонял, не становились перекрашенными, отремонтированными и пуленепробиваемыми с трех сторон сами по себе, верно? Их делал такими Сид. Я заметил, с какой завистью Винс смотрел на небольшую кучку денег, покрывающих расходы Сида, каждый раз, когда мы делили добычу. Но он впервые заговорил об этом вслух.

— Знаешь что? — сказал он так, будто собирался открыть мне секрет. — Мой предок всегда говорил мне: не доверяй рыболовам.

Почему? Если человек любит удить рыбу, он что — линь какой-нибудь?

— Сид надежный парень, — сказал я Винсу. — Свой в доску.

— Думаешь? — фыркнул он.

При всем моем желании я не мог придумать, в чем упрекнуть Сида. Конечно, он всегда держался особняком, но в нашем деле это скорее плюс, чем минус. Мне кажется, Сид сохранял дистанцию именно по той причине, что с такими психами, как Винс, опасно сближаться, поскольку они часто нападают на тех, кто ближе всего. В конце концов я просто спросил:

— А что Сид, по-твоему, сделал не так?

Винс повернулся, бросив на меня неприязненный взгляд.

— Он ни разу никого не пристрелил.

— Это плохо?

— Послушай! Если нас когда-нибудь прищучат, кто, по-твоему, расколется первым? Ты убивал людей, я тоже, а потому мы будем молчать. Мы с тобой — два сапога пара.

Мне очень не понравилась мысль о том, что в глазах закона два-три человека, которых я лишил жизни, будут приравнены к толпам (ну, может, не совсем толпам) невинных, убиенных Винсом без малейшего зазрения совести.

— А Сид никого не грохнул, так что он — слабое звено.

— Естественно, он никого не грохнул! Он же сидит за рулем!

— Это не важно. У него всегда с собой пушка, а работу делаем мы.

— Чего ты от него хочешь? Чтобы он высунулся в окошко машины и пальнул наугад, заработав таким образом очки?

— Я не говорю, что он должен в кого-то пальнуть. Я просто сказал, что он никого не прикончил. И если нас посадят за мокруху, то его — только за превышение скорости.

Я чуть было не рассмеялся. Остановило меня то, что Винс действительно верил в эту чушь.

— Ты не хуже меня знаешь, Винс, что если во время ограбления я кого-то замочу, нас всех привлекут за убийство, независимо от того, кто сидел в машине и у кого была пушка. Даже если ты в тот момент умолял меня не стрелять!

— Да, копы так говорят. Но кто им верит?

— Это правда, Винс, — сказал я ему. — Вспомни Джона Таннера! Его посадили за убийство, а он даже не был в том здании, где оно произошло.

Я говорил чистую правду. Джон Таннер стоял на стреме, в то время как его кузен забил несчастного ночного сторожа железным прутом насмерть — и все ради нескольких фунтов из сейфа компании. Кстати, судя по репортажам, когда Таннера обвинили в убийстве, он рассмеялся, поскольку был уверен, что копы все перепутали и пытаются свалить на него чужое дело (кузен как-то запамятовал сказать ему, что прикончил беднягу сторожа). А за ограбление, как считал Джон, ему дадут не больше трех лет. Он уже отсидел двенадцать.

— Говорю тебе, его нужно кровью повязать.

— Ну что ты мелешь? Сид — настоящий профессионал, он никогда нас не выдаст.

— А я тебе повторяю, что буду доверять ему гораздо больше, если он кого-нибудь пришьет. — Не успел я ответить, как Винс продемонстрировал мне всю глубину своего безумия: — Мы можем это организовать. Заманим кого-нибудь в лес, дадим Сиду пушку — и пускай убивает.

— Что?!

— Мы оба это делали, мать твою! И я хочу, чтобы Сид тоже запачкал ручки! На следующей неделе мы кого-нибудь найдем.

— Кого?

— Не важно, все равно. Схватим любого прохожего на улице и замочим его.

— Ты с ума сошел, Винс! Людей не убивают просто так, за здорово живешь. Тогда мы уже не налетчики, а серийные убийцы.

— Всего одного человека! Я хочу, чтобы он грохнул кого-нибудь только один раз! Мы выроем ему яму, закопаем — и концы в воду.

— Нельзя убивать ни в чем не повинного человека, Винс!

— Почему? Их же миллионы!

Я прекратил этот спор, пока Винс не начал представлять в яме, засыпанной землей, меня самого. Проблема, однако, была нешуточная. Если Винс спятил настолько, что думает о такого рода страховках, он определенно придет к решению заткнуть Сиду рот более надежным способом, чтобы тот уж точно не проболтался. А когда он разделается с Сидом, придет и мой черед. Кроме того, я вдруг подумал: а может, ему это не впервой? Может, он уже заграбастал спозаранок какого-нибудь несчастного почтальона и отволок к яме в лесу?

Вполне вероятно.

Винс больше не говорил на эту тему, хотя, без сомнения, продолжал думать о том, какие еще возражения я приведу. Но он у нас такой продвинутый парень, что вряд ли был бы способен их понять. Следующие двадцать минут ползли, как черепаха, и я почти не нервничал, как обычно перед работой, поскольку не мог отделаться от размышлений о плане Винса. Странно, однако в его идее была своя логика, и я понимал ход его мыслей. Но принять его логику я не мог. Я убивал людей, но с каждым из них отчасти умирал и сам. Банально, конечно, но таковы почти все истины.

Грузовик отъехал от вокзала часов в девять. Большая машина, типа мебельного фургона, с надписью «Грузовые перевозки Кистоун» на борту. Мы стояли чуть впереди и, когда грузовик проехал мимо, последовали за ним по дороге в Лондон. Сидеть на хвосте было ни к чему, так что мы немного притормозили и затерялись в потоке утреннего транспорта.

Минут через сорок пять фургон въехал на грузовую автостоянку сразу за Эшфордом. Мы плавненько подкатили поближе, остановились сзади и, как только шофер вылез из машины, натянули на лица маски.

Последний шаг из кабины, очевидно, показался старому борову вечностью, поскольку Винс звезданул его по башке налитой свинцом дубинкой и запихнул под кузов.

Внезапно я услышал два голоса и торопливые шаги, быстро приближающиеся к нам. Подняв глаза, я увидел ярдах в десяти двух типов. Они скакали к нам во всю прыть, как пара кавалеристов. В кои-то веки я отреагировал быстрее Винса и остановил их на расстоянии, равном половине длины фургона.

— На колени! Живо! — крикнул я.

Они немедленно повиновались, даже не поленились сцепить на затылке руки.

— Не стреляйте! Все нормально. Берите груз, мне плевать, — сказал старший.

Одежда, да и ладони у них были слишком чистенькие для шоферюг. Очевидно, это люди Брода пришли за товаром.

— Груз не мой, мне без разницы, я не хочу неприятностей, — продолжал талдычить старший.

Винс потрепал меня в знак одобрения по плечу и встал за пленниками.

— Убери руки с затылка, дедок, — сказал он старику, подняв дубинку.

— Только постарайся одним ударом, — попросил тот.

— Нет проблем, — буркнул Винс, с размаху обрушив ему на голову дубинку и отправив бедолагу в мир иной.

Напарник старикашки, значительно моложе него, понял, что у нас сегодня в меню, и запаниковал.

— Не бейте меня! — взмолился он, пытаясь встать с колен.

Винс схватил его за плечо и швырнул назад.

— Не дергайся! — рыкнул он. — А теперь убери с башки руки.

— Нет, прошу вас, не бейте меня! Я никому ничего не скажу!

— Сними свои чертовы грабли с башки, — приказал Винс, схватив его за руку.

— Пожалуйста, не бейте!

— Да убери же руки! — крикнул я, сунув ему ствол под самый нос.

Винс схватил его за руки и потянул, но добился лишь того, что упрямый юнец потерял равновесие и рухнул наземь.

— Не бейте меня! — визжал он, пока мы пытались оторвать его пальцы от черепушки. — Я не хочу, чтобы меня били!

— Будь мужчиной, — сказал я ему.

— Нет! — крикнул он. — Отпустите меня!

Винс снова поставил его на колени и врезал дубинкой по косточкам пальцев. Парень инстинктивно отдернул руки, открыв Винсу макушку. И тем не менее потребовалось еще два или три удара, чтобы вышибить из него дух, поскольку он извивался, как червяк. Что самое невероятное, мы умудрились проделать все это, не насторожив ни единой души на всей автостоянке. Дальнобойщики! Что с них взять? Их не интересует ничего, кроме жареной картошки и спортивной колонки в газете.

Мы закатили трупы под два других грузовика и стянули маски.

— Садись за баранку и давай за мной. Милях в шести отсюда есть укромное местечко, там мы и разгрузим это дерьмо, — сказал мне Винс, и через минуту мы уже были на шоссе.

Я вел грузовик за Винсом по извилистым проселкам, пока мы не добрались до заброшенного тракта, уходившего в лес. Винс выпрыгнул из-за баранки, открыл ворота, и мы оба поехали вверх по косогору. Через несколько сотен ярдов Винс остановился на небольшой прогалине и вылез из тачки. Я развернул фургон и подал его назад.

— Давай займемся грузом. Пошуруй там. Если найдешь что-нибудь ценное, крикни мне, — велел Винс.

Мы сбили висячие замки, распахнули дверцы. Потом вместе запрыгнули в кузов и начали рвать коробки, которыми он был заставлен до самого потолка. В коробках оказалась посуда — горшки, чайные чашки и тарелки, завернутые в пупырчатый целлофан. Но то, что мы обнаружили в глубине кузова, было невероятно. Первым на это наткнулся я — и обругал себя самыми матерными словами.

— Мать твою, Винс, иди сюда! Ты только посмотри!

Винс молнией рванул ко мне и глянул на мою находку.

— Анг-лия? Мы Анг-лия? — повторял найденный мною груз.

— Что за черт? — пробормотал Винс, срывая остатки упаковки с загорелого морщинистого лица. — Чего ты тут делаешь, араб вонючий? Жалкий воришка!

Винс схватил его за шею и потащил к дверце.

— Черт! Тут еще один! — сказал я, раскурочив следующую упаковочную раму.

Винс подскочил и повернулся, между тем как тип у него за спиной продолжал демонстрировать свои познания в английском:

— Анг-лия? Мы?

— Давай его сюда, — сказал мне Винс, отшвырнув свою добычу с такой яростью, что вконец растерянный иммигрант вылетел через дверцу и со смачным шлепком приземлился на новой родине. — Пригляди-ка за этим чучелом, чтобы оно не слиняло под шумок. А я посмотрю, сколько там еще зайцев.

Винс, словно разъяренный бык, ринулся в глубь кузова. Как только перед ним появлялось новое лицо, он давал иммигранту пинок под зад, и тот вылетал ко мне. Вскоре перед нами оказалось восемь беспрерывно лопочущих созданий, пытавшихся спросить по-румынски, где тут свободные дома.

— Заткнитесь! — крикнул им Винс, влепив стоявшему ближе всех такую оплеуху, что тот грохнулся наземь.

— Ля-ля-ля, бу-бу-бу, — ничуть не смутившись, продолжали лепетать они.

— А ну, молчать! — рявкнул он снова.

Когда и это не помогло, Винс вытащил из кармана пушку и стрельнул несколько раз в воздух, а потом — им под ноги. Зайцы немного отпрянули и сбились в кучку, не сделав только одного — они не замолчали.

— Дипломатик иммунити, — повторял один из них снова и снова, в то время как остальные просто твердили: «Пли-и-из!»

— Анг-лия! Мы! — продолжал внушать нам спикер, пока Винс не двинул ему по носу.

— За кого они нас принимают? За иммиграционную службу или легавых?

— Скорее всего, — кивнул я. — Очевидно, копы в их стране обращаются с ними именно так.

— Ладно. Постой здесь и постереги их, а я пойду поищу товар, — сказал Винс, запрыгивая обратно в фургон.

— Вот товар, Винс, — произнес я, показывая на новых подданных Ее Величества. — Эти люди и есть товар.

Винс подозрительно зыркнул на меня.

— Что за хрень ты несешь? Кому нужно покупать таких недоумков?

Я переглянулся с иммигрантами, а затем снова уставился на Винса, начавшего отдирать с пола кузова доски. И лишь через двадцать минут отчаянных поисков он неохотно смирился с истиной.

— Не верю! — заявил он, устало прислонившись к дверце фургона. — Я просто… Просто не верю.

К этому времени груз умолк, недоверчиво сверля нас взглядами.

— На кой он провозит это дерьмо контрабандой?

Вопрос был, конечно, риторический. Люди — очень выгодный для нелегального ввоза товар. Две тысячи фунтов с рыла, которые иммигранты порой копили всю жизнь. А когда деньги уплачены, дальнейшая судьба груза никого не колышет. Заловят его или он пойдет ко дну — перевозчикам плевать, поскольку люди сами по себе ничего не стоят. Хотя, если вы все-таки доставили их в страну, им потребуется работа и жилье, а следовательно, из них можно выдоить еще денежек, особенно если у вас есть сеть потогонных мастерских и подпольные ночлежки. Трудно поверить, но это вполне устраивает людей, покупающих себе дорогу в рабство.

И не важно, сколько из них умирают в пути, сколько перехватывают по дороге или ловят месяца через два и депортируют — с Востока по-прежнему льется непрекращающийся поток людей, готовых рискнуть всем, чтобы получить шанс назвать Англию родным домом.

Однако даже если им удается поселиться здесь, на мировых чемпионатах они по-прежнему болеют за Камерун или Албанию — короче, за свою прежнюю родину. Поди пойми человеческую природу!

— Я спросил, на кой он провозит это дерьмо контрабандой, Крис! — повторил Винс.

Только тут до меня дошло, что вопрос все-таки не риторический.

— Чтобы бабки сшибить, зачем же еще? Легкая нажива. Слушай, поехали отсюда, а?

— Хорошо. Только знаешь, по этому тракту все-таки хоть и редко, но ездят. Давай я отгоню фургон за угол и сброшу, там его никто не найдет. Встретимся у ворот, — сказал Винс, помахав мне рукой.

С тех пор я повторял в уме эти фразы сотню раз, пытаясь понять, содержался ли в них какой-нибудь намек на то, что было у Винса на уме. Меня измучило чувство вины от того, что я потерял бдительность и вовремя не оценил опасность ситуации. Но тогда я не думал ни о чем. Мне осточертели все сегодняшние накладки, осточертели лес и Винс. Я хотел только одного: поскорее вернуться домой и забыть этот день — но оказалось, что он останется у меня в памяти до гроба. А если существует ад, то и дольше.

Я просидел в легковушке у подножия холма минут двадцать. Наконец Винс запрыгнул на сиденье, хлопнул дверцей и велел мне трогать. Через пару минут, выкурив сигарету, я посмотрел на Винса и увидел, как он, глядя в зеркальце, вытирает с лица пятна крови.

— Что это? — спросил я.

— Кровь, конечно. Брызгает, зараза, во все стороны! — небрежным тоном отозвался он.

— А почему ты весь в крови?

Не успев задать этот вопрос, я уже понял, каким будет ответ. Я молил про себя Бога, чтобы Винс сказал, что упал или порезался, но в глубине души прекрасно знал: он этого не скажет.

— Мне пришло в голову, что пакистанцы могли проглотить чего-нибудь перед дорожкой. Героин, к примеру, или бриллианты. Поэтому я вскрыл одного из них. Но ты был прав — в нем ни черта не оказалось.

Я снова и снова переживаю тот момент, словно наяву: неожиданное потрясение от осознания того, что я оставил восемь ни в чем не повинных людей на произвол маньяка в глухом лесу. Я испытал такой шок, что у меня кровь отхлынула от лица и перехватило дыхалку. Как я мог не почуять опасность? Винс вовсе не собирался прогонять их на все четыре стороны. Они же потенциальные свидетели! Ненадежные, нелегальные, не успевшие толком понять, что они свидетели… Все это не важно! Они представляли собой угрозу. А поскольку жизнь человеческая для Винса ничего не стоит, он даже не задумался ни на минуту.

— А где остальные? — спросил я.

— Не волнуйся, их никто не найдет.

— Где они?

— В фургоне, где и были.

— А где фургон?

— Футах в сорока под водой, судя по всему. Там на вершине холма есть старая шахта. Проверив желудок этого типа, я просто подъехал к краю шахты — и все дела.

Он повернулся ко мне и успокоил:

— Да ты не дрейфь, там стенки отвесные, а на дне столько ила, что их найдут через несколько лет, не раньше. Если вообще найдут. Так что следы мы замели, хотя день пропал впустую.

Пропал впустую?

Я еще утром решил никогда больше не работать с Винсом. Но теперь вдруг понял, причем без малейших колебаний, что должен убить этого злобного психопата.

16. Убийство Винса

Три дня спустя я позвонил Винсу и сказал, что мы с Сидом ждем его в синем фургоне в конце улицы.

— Что? — пробормотал он спросонья.

— Мы его взяли, — сказал я.

— О чем ты?

— Черт возьми, Винс, проснись и пой! Это же была твоя идея, помнишь? По-моему, ты как-то изъявил желание, чтобы наш общий друг кого-нибудь замочил.

— Ты нашел, кого замочить? — оживленно спросил он, немедленно проснувшись. — Где ты их взял? Кто они?

Возбуждение, звучавшее в его голосе, было поистине чудовищным.

— Притормози, слышишь? Это не телефонный разговор. Мы в синем фургоне на углу. Давай скорее.

Я прервал связь и застыл в ожидании. Было раннее утро, еще не рассвело. Не спали только почтальоны, молочники и сомнительные личности. Мы подпадали под последнюю категорию.

Ирония судьбы, да и только! После жарких споров и долгих разговоров по душам мы с Сидом наконец договорились прикончить Винса. Вот только как? Это была единственная проблема, и Винс решил ее сам. Он предложил мне план своего убийства три дня назад, в легковушке у вокзала. Разве иначе мы смогли бы заманить его в лес и заставить встать к нам спиной над вырытой могилой? Ай да, Винс, ай да молодец!

— Ты только глянь! — сказал Сид, увидев, как Винс захлопнул за собой дверь и чуть не вприпрыжку помчался к нам. — По-моему, он уже спермы в штаны напустил.

Винс открыл дверцу, плюхнулся на сиденье и спросил:

— Где он?

Сид завел мотор и спокойно тронулся с места.

— Тут, сзади, — отозвался я и приподнял одеяло, открыв на секунду искаженное ужасом лицо Питера.

— Классно, твою мать! Где вы его взяли? — спросил Винс, и на мгновение мне показалось, что сейчас он облизнется.

— У «Овала»^[14], — ответил Сид. — Он здорово надрался и ждал ночной автобус. Это было легко.

— Сейчас он, по-моему, протрезвел, да? — просиял Винс.

Питер попытался что-то крикнуть сквозь изоленту, но у него ничего не вышло. Сид сказал Винсу чистую правду. Мы подобрали Питера на остановке возле «Овала» несколько часов назад. Совершенно незнакомый нам человек, он просто оказался в ненужном месте в… В общем, вы знаете эту поговорку. На самом деле мы не собирались его убивать (во всяком случае, такая была у нас надежда), просто нам требовалась наживка (выражение Сида, как вы, наверное, уже догадались). Винс не поехал бы с нами, не будь у нас потенциальной жертвы. А позвать на эту роль кого-то из друзей мы не могли. Вдруг что-нибудь сорвется, и их действительно придется замочить? Кроме того, ни один уважающий себя преступник не позволит связать себя, как индюка, и погнать под прицелом в лес, даже если это военная хитрость. А ну как хитрость направлена против него? Люди больше не убивают друг друга по-честному в наши дни. Нет, у нас не было выбора. А потому Питер — насколько я помню, его фамилия была Бейкер, — стал нашим невольным сообщником в убийстве Винсента Стэнли Фэйрчайлда.

— Вы посмотрите! А он боится, — радостно заявил Винс.

— Не гони, Винс. Ты бы на его месте тоже перетрусил, — сказал я ему.

— Я? Никогда! — огрызнулся он, как большой ребенок.

Посмотрим, подумал я — и вдруг понял, что предвкушаю дальнейшее с удовольствием. Зря я расслабился. Винс внезапно перемахнул на заднее сиденье ко мне и Питеру.

— Давай-ка глянем на него, — заявил он, срывая одеяло.

— Оставь его в покое, Винс, — сказал я, быстро натянув одеяло обратно.

— Что с тобой? — набычился Винс, оттолкнув меня в сторону.

А дело было в том, что до сих пор мы с Сидом умудрились не показать Питеру своих лиц. Если ему повезет остаться в живых, он и знать не будет, как мы выглядим.

И Винса он, по идее, не должен видеть, поскольку иначе шарики в голове сержанта Иванса покатятся в правильном направлении, даже если копы не найдут убитого. Сперва мы хотели завязать ему глаза, но Сид верно заметил, что Винса это насторожит. Ведь ты пытаешься остаться невидимым, только если планируешь оставить кого-то в живых. Это был опасный момент, причем не столько для нас, сколько для бедняги Питера. Несмотря на свою непроходимую тупость, Винс вполне мог забрать его с собой в могилу.

— Подожди, дай добраться до леса. Мы еще не приехали в укромное местечко, — сказал я Винсу.

— Пошел на хрен! — рыкнул он и снова содрал одеяло.

Глаза у Питера были полны такого дикого ужаса — вы себе не представляете! Винс схватил его лапищей за шею и приподнял, поднеся к собственной ухмыляющейся роже.

— Мы убьем тебя! — прошептал он, сжимая бедняге горло.

Мне пришлось наброситься на него с кулаками, и лишь тогда он ослабил хватку.

— Ты прикончишь его, Винс! У тебя что, крыша поехала? Это Сид должен его замочить! — сказал я, тут же мысленно выругав себя за то, что упомянул при Питере имя Сида.

— Убери грабли, гаденыш! — взревел Винс, яростно оттолкнув меня.

— Ты чуть не придушил его.

— Ничего подобного, я просто поигрался. Я бы и сам его отпустил.

— Он в шоке, Винс! Ты так его запугаешь, что он отдаст Богу душу, прежде чем мы доедем до места.

— Я не могу убить его второй раз, — бросил Сид с переднего сиденья. — Так что уймись.

Минут через пять мы все наконец успокоились и выдворили Винса на переднее сиденье, подальше от Питера, который, должно быть, совсем спятил от страха, слушая, как банда убийц спорит о том, кому выпустить из него дух.

До леса — большого, тенистого, заросшего папоротником — мы доехали в начале восьмого. Мы с Сидом уже вырыли (и замаскировали) там вчера глубокую, но узкую яму в трех четвертях пути к вершине скользкого крутого холма. Хорошее место для трупа, изолированное и недоступное, к тому же поросшее такой густой растительностью, что никто, кроме ботаников и убийц, туда не полезет. Фургон остановился среди деревьев, на маленькой тропинке влюбленных, которая вилась среди стволов на несколько дюжин ярдов вперед. Сид спрыгнул на землю и после короткой разведки доложил нам, что все чисто.

— Ладно, давайте поскорее покончим с этим, — сказал он, вытащив Питера с заднего сиденья и натянув ему на голову мешок для муки.

Питер пытался кричать, но изолента, мешок и звонкое птичье пение сводили его усилия на нет. Мы с Винсом взяли из фургончика лопаты и все вместе направились в чащу. Питер твердо вознамерился покинуть сей мир безо всякого достоинства, а потому делал все, дабы оттянуть процедуру: спотыкался о корневища, отказывался вставать, хватался за деревья и кусты и не отпускал их. Через несколько минут довольно напряженной борьбы Винс шагнул вперед, вручил Сиду лопату и оттолкнул его.

— Теперь я его поведу, Флоренс Найтингейл^[15], — сказал он, схватив Питера за локоть. — Хватит дурака валять!

Винс сорвал с головы Питера мешок и сунул его в карман куртки. Это произошло настолько неожиданно, что я остолбенел.

— Тебе он больше не нужен, — заявил Винс.

— Не надо, Винс! — выпалил я, быть может, слишком быстро. — Оставь его!

— В чем дело, Крис? — поинтересовался Винс. — Не можешь смотреть в глаза человеку, которого собираешься замочить?

И он развернул Питера так, что тот уставился на меня. Я инстинктивно отвернулся, но было уже поздно. Питер увидел меня, Сида и Винса. Наши лица отпечатались в его памяти навсегда. Мы будем преследовать его в ночных кошмарах, будем глядеть на него из каждой проезжающей мимо машины, мы никогда не покинем его.

— Смотри ему в глаза! — приказал мне Винс, повернув голову Питера к нам с Сидом. — Вы двое — жалкие трусы! Ладно, пошли!

Мы с Сидом переглянулись, без слов понимая друг друга. Винс непременно хотел изгадить нам все на свете, даже свое собственное убийство. Вот сука!

Все вчетвером мы пошли вверх по косогору. Склон был крутой, заросший кустарником и скользкий, однако Винс крепко держал Питера за руку, не оставляя ему ни малейшего шанса упасть.

— Шевелись, сволочь! Живее! — орал на него Винс по пути.

Знаете, мне всегда становится смешно, когда люди в этой стране рассуждают о Второй мировой войне, газовых камерах, концлагерных охранниках и их зверствах. «У нас этого произойти не могло! — заявляют они. — Мы в нашей стране не такие».

Что за чушь! Я немало повидал на своем веку и могу присягнуть, что некоторые люди (кстати, я вовсе не имею в виду Винса) — настоящие звери, независимо от того, какому флагу они салютуют по утрам. По-моему, если бы Гитлер дал в местной газетенке объявление о том, что ему нужны охранники, от желающих не было бы отбоя. Они стояли бы в длиннющей очереди за газетой.

Сид показал Винсу, где мы вырыли яму. После недолгих поисков мы нашли ее и открыли. Питер уже ничего не соображал от страха. Лицо его покраснело от слез, джинсы намокли от мочи. Он так рыдал, что ему совершенно заложило нос, вследствие чего Винсу пришлось содрать с его рта липкую ленту. Впрочем, теперь это уже не имело значения, поскольку мы углубились в лес, а Питер так тяжело дышал, что выдавить из себя хоть что-нибудь похожее на крик был не в состоянии. Винс пинком поставил его на колени у могилы и вытолкнул Сида вперед.

— Давай кончай его! — сказал Винс.

— Прошу вас! — взмолился Питер. — Прошу вас, не надо! Сандра, помоги мне!

— Пристрели его, Сид, — приказал Винс, вытащив пистолет.

Сид обернулся на меня — хотел увидеть, извлек я свою пушку или нет.

— Ладно — сказал он. — Приступим.

Сид прицелился Питеру в голову. Питер закрыл глаза и умолк. Винс был так поглощен предстоящим зрелищем, что не заметил, как я взял его на мушку. «Вот и славно, — подумалось мне. — Прощай, маньяк проклятый!»

— Винс! — позвал я его из-за спины.

Он неохотно оглянулся, опасаясь пропустить захватывающее зрелище. Наши взгляды скрестились всего на мгновение — и тут он вдруг заметил мою пушку.

Увидел, сукин сын? А теперь умри!

Монетка судьбы приземлилась слишком поздно и не смогла спасти Винсу жизнь. Не успел он повернуться на пол-оборота, как я выстрелил ему в живот. Удар был такой сильный, что Винс свалился в яму прежде, чем Сид успел открыть по нему огонь. И снова ирония судьбы! Мы с Сидом договорились, что убьем Винса оба — три пули моих, три его, — чтобы полицейские, даже если они когда-нибудь найдут труп, поняли, что убийц было двое. Кроме того, таким образом мы с Сидом гарантировали друг другу молчание.

Кстати, именно таким был изначальный план Винса, если я не ошибаюсь.

Но я так увлекся, что выпустил в Винса весь магазин — и как раз перезаряжал пушку, когда Сид остановил меня.

— Мне кажется, он мертв, Крис.

Я очнулся, посмотрел на гору кетчупа, бывшего когда-то Винсом, и затрясся от ярости.

— Этот подонок не может быть слишком мертвым! — сказал я, выпустив в яму еще две пули. — Черт! Где Питер?

Мы огляделись и увидели, как Питер, обливаясь потом, лихорадочно карабкается вверх по склону.

— Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! — орал он не переставая, даже когда мы поймали его.

Сид схватил беглеца за один локоть, я — за другой, и мы стащили его вниз. Он так устал от нескончаемого ужаса, что даже не сопротивлялся. Мы бросили его в паре дюймов от ямы. Сид посмотрел на меня.

— Давай! — сказал он. — Я не могу.

— Мы сделаем это вместе, как договорились, — отозвался я.

Сид глянул на Питера, побелевшего, как саван, и почти готового занять место в могиле. Мне до отвращения не хотелось в него стрелять, но разве у нас был выбор? Он видел наши лица, знал имена, был свидетелем убийства и мог привести полицию прямиком к месту преступления. Мы вовсе не собирались его убивать, нас вынудил Винс. И теперь мы ничего не могли поделать.

— Прости, Питер, — сказал я, приставив пушку к его виску.

Сид снял свой пистолет с предохранителя и глубоко вдохнул. Только я собрался спустить курок, как произошла странная вещь.

Винс спас Питеру жизнь.

Понимаю, это звучит странно, однако другого объяснения у меня нет. Я приготовился вышибить ему мозги, и тут в памяти у меня всплыли слова Винса о том, что жертве нужно посмотреть в глаза. Я уставился в бирюзовые глаза Питера, увидев сквозь призму сверкающих, искрящихся росою слез страх, беспомощность и полное отчаяние. И я не смог. Я должен был убить его, но не мог. Все. Слишком поздно.

Я упал на колени рядом с Питером, положил пушку на землю и велел Сиду сделать то же самое.

— Ладно. Слушай меня хорошенько. Ты покойник. Ты стоишь у вырытой могилы в лесу с двумя убийцами, и в данный момент ты покойник. У нас нет ни единого основания отпустить тебя и масса причин тебя убить. Ты уже практически под землей — и ничего не можешь с этим поделать. — Я схватил Питера за голову, поскольку он отвел взгляд, и уставился ему в глаза. — Но что, если я сделаю тебе предложение? Если я скажу тебе, что выход есть? Что, если я дам тебе второй шанс? Твою машину, твою работу, твой дом! Мне нужно только твое слово. Ты дашь нам слово, что никогда и никому не расскажешь об этом дне — взамен на твою жизнь?

— Да-да, обещаю, я никому не скажу! — воскликнул Питер с воскресшей надеждой. — Прошу вас! Я никому не скажу!

— Не обещай слишком быстро, потому что я говорю совершенно серьезно, мать твою! Я прошу не о том, чтобы ты держал рот закрытым пять минут, пока мы не скроемся, а потом рванул в полицию…

— Я не рвану! Клянусь! — прервал меня он.

— Если мы тебя отпустим — заметь, я сказал «если»! — ты никому не проболтаешься. Никогда. Мы должны доверять тебе. Если ты можешь гарантировать, что не выдашь нас, мы гарантируем тебе жизнь. Договорились?

— Договорились! Договорились! Я обещаю, что никому никогда ничего не скажу. Прошу вас! Я клянусь! — застрекотал Питер.

Мне пришлось полминуты приводить его в чувство, чтобы он заткнулся, и лишь потом я объяснил ему еще несколько вещей.

— Прости, что мы тебя втянули в это дело, но так нужно. Человек, которого мы прикончили, псих и убийца.

— Серийный убийца! — поддакнулСид.

— В принципе да. И мы заманили его сюда только потому, что он надеялся кого-нибудь убить. То есть тебя. Понятно? Ты же видел, какой он! Это была ловушка. Мы просто сделали мир приятнее и чище. Держи язык за зубами, и я обещаю, что ты не увидишь нас до конца своей жизни.

— Но если выдашь нас легавым — берегись! У нас много друзей, особенно в полиции. — Сид безбожно врал, поскольку на самом деле полицейские нас ненавидели. — Одно только слово — и ты глазом не успеешь моргнуть, как снова окажешься здесь.

— Обещаю! — в тысячный раз повторил Питер.

— Хорошо, — сказал я и разрезал путы у него на руках. — Только не беги, понял?

Вытащив из кармана носовой платок, я протер пистолет, чтобы не оставлять отпечатков, и сунул его Винсу под бок. Сид сделал то же самое, после чего я подобрал все расстрелянные гильзы и бросил их в яму. Сид вырыл большую пластмассовую коробку для бутербродов, закопанную им вчера, и открыл крышку. Внутри кишмя кишели, извиваясь, тысячи голодных червей.

— Не доверяй рыболовам! — сказал он, посыпав червями труп Винса.

Мы втроем за несколько минут зарыли яму, забросали ее листвой и пошли к фургону. Питера мы выбросили где-то в южной части Лондона, дав ему пару сотен, чтобы он напился до потери пульса. Выходя из машины, он все еще твердил:

— Я обещаю, обещаю!

Мы с Сидом обсудили за несколько предыдущих дней все на свете, кроме случая с иммигрантами. О нем я умолчал. Я не мог сказать Сиду. Вообще никому не мог сказать. Это было слишком ужасно. У меня не хватало мужества признаться в том, что я был невольным свидетелем такого злодеяния. Эту тайну я унесу с собой в могилу, и она преследует меня каждый день.

Иногда, ей-богу, жаль, что невозможно убить человека дважды!

17. «Белые воротнички»

Потом я неделями просматривал газеты, чтобы посмотреть, не нарушил ли Питер слово и не побежал ли в полицию. К моему приятному удивлению, он нас не выдал. По крайней мере пока. Однако, листая газеты, я наткнулся на историю, которая привлекла мое внимание. Молодого парня, двадцати трех лет от роду, обвинили в восемнадцати вооруженных грабежах и дали четырнадцать лет (всего на год меньше, чем Гевину). Маме, папе и бывшим одноклассникам он был известен как Клайв Мэйсон, однако все прочие запомнят его как «грабителя с лицом младенца». Так его окрестили утренние листки, и я уверен, что он ненавидел это прозвище. В газетах была и его фотография, сделанная в полиции, дабы шокировать приличное общество во время поедания утренних хлопьев. Привлекла мое внимание именно она, поскольку я сразу его узнал, хотя и не мог вспомнить откуда. Я целый день ломал голову над вопросом, где же я его видел. И только ближе к вечеру, когда я подумал о Гевине и о том, что им дали почти одинаковый срок, до меня наконец дошло.

Это был Клайв! Помните? Тот самый Клайв «возьмите-меня-с-собой», идиот из банка, который мы ограбили бог знает когда. Наше последнее дело вместе с Гевином…

Я чуть в осадок не выпал. Клайв! Восемнадцать ограблений, в целом на сумму сто шестьдесят тысяч фунтов. Высший класс! Все-таки Гевин был прав насчет него: он стал великолепным разбойником. И к тому же не трусом. Первые пять налетов он совершил с пневматическим пистолетом. Можете себе представить? Войти в банк «Нэтвест» с простым пугачом, стреляющим горошинами, из которого можно разве что поцарапать кожу (если попадешь прямо в лицо), — и выйти оттуда с десятью тысячами! Да, у этого пацана явно крутые яйца! На следующие два дела он пошел с самострелом, что еще опаснее. Все дальнейшие грабежи, судя по газетам, Клайв совершал с полуавтоматическим пистолетом. «Береттой», очевидно. Никто не знает, откуда он и его банда взяли оружие, потому что Клайв не назвал ни единой фамилии. Он не сказал вообще ничего — принял приговор как мужчина, не прося о снисхождении. И на скамье подсудимых тоже не пускал пузыри наподобие тех якобы крутых мафиози, которые сперва бахвалятся по телику тем, как мочили легавых, а потом, получив четыре месяца за вождение в нетрезвом виде или эксгибиционизм, начинают рыдать, словно младенцы.

То ли дело наш Клайв! Он просто глянул на публику в зале, показал родным поднятый вверх большой палец, а затем, гордо вздернув голову, спустился по ступенькам. Как же были разочарованы акулы пера, что он не пролил ни слезинки! Люди почему-то любят читать об этом — не знаю почему. Возможно, кое-кому это кажется приятным или назидательным… (Я сказал «назидательным»? Честно говоря, я не знаю, что это такое. Что значит «назидательный»? Ладно, не берите в голову.) Короче, по-моему, людям нравится видеть, как парень получает свое, просто чтобы еще раз убедиться, что в галактике по-прежнему есть порядок и ковбои в белых шляпах всегда побеждают. Странно, почему таких, как Клайв, не показывают по телику. «Плохиши против правосудия». Уверен, рейтинг был бы выше крыши!

Я бы такую передачу точно посмотрел.

Впрочем, Клайв доставил законникам мало удовольствия. Полицейские охарактеризовали его как «осторожного и расчетливого суперпрофессионала», причем в отрицательном смысле. Вот чего я, хоть убей, не пойму! Почему, если ты действительно хороший преступник, это плохо? Преступники — в особенности грабители, — наверное, единственные люди в обществе, которых наказывают, когда они демонстрируют высокий уровень компетенции. Неужели было бы лучше, если бы Клайв оказался круглым идиотом и прострелил во время налета какому-нибудь пенсионеру башку, а заодно и собственную ногу? Я так не думаю. Если у человека хватает смекалки, силы воли и решимости, чтобы выполнить свою работу профессионально, ему в результате влепят еще лет пять в придачу. Ей-богу, мир сошел с ума!

Вы только подумайте: парень, не получивший никакого образования в этой области, совершил восемнадцать налетов! Не уверен, что я бы так смог. Кстати, он продолжал бы и дальше, если б его не заложила подружка, которую поймали с солидной порцией кокаина. В сущности, полиция с ним лопухнулась. Копы слишком поспешили. Забрали Клайва, нашли у него пушку, самопал, маску из лыжной шапочки — и решили, что стоит им только тряхнуть его, как имена сообщников сами посыплются у него изо рта. Черта с два! Легавых ввели в заблуждение детские черты лица, которые они, как и мы с Винсом когда-то, приняли за признак слабости. Как же они небось взъярились! Ну так на тебе, получай к своему сроку еще четыре года! Если бы его схватили эсэсовцы при попытке пересечь швейцарскую границу на угнанном мотоцикле и он точно так же хранил бы молчание, Клайва провозгласили бы героем, а Стив Маккуин сыграл бы его в фильме «Грандиозный побег». Но заприте его в камеру и обвините в грабеже — и он вдруг больше не храбрец, а хладнокровный злодей. Неужели мне одному кажется, что это двойной стандарт? Может быть.

В деле Клайва меня поразила еще одна вещь. Некоторые из обвинений, выдвинутые против него (по которым его впоследствии признали виновным), касались сговора с целью совершения налета. Не знаю, как это случилось, но копы где-то отыскали свидетеля — звезду процесса, — присягнувшего, что он встречался с Клайвом и обсуждал с ним в «Слоне и замке» возможность ограбления Национального аббатства. Однако они так и не осуществили этот налет (читая между строк, можно было догадаться, что сообщник сдрейфил и не явился, сорвав таким образом план, — еще одно очко в пользу Клайва). Его показания сыграли решающую роль, убедив присяжных в том, что парень, способный разработать план ограбления одного общественного здания, вполне мог совершить налет на восемнадцать других учреждений.

Знаете, у меня по поводу этой чепухи со сговором большие сомнения.

Куда девались свобода слова и свобода собраний? Если Том, Дик и Гарри говорят о налете на банк — что с того? Люди постоянно болтают об ограблении банков, магазинов, картинных галерей, даже не помышляя об этом всерьез. Для большинства такие разговоры — просто фантазии. Неужели мы должны их арестовать? И дело не только в грабежах. Готов поспорить, половина работников Британии воображали, как убьют своего начальника после неудачного дня в конторе. Зуб даю, что они, приняв на грудь пять с лишним кружек пива, обсуждали это со своими приятелями, когда им не заплатили за два сверхурочных часа. Чем не сговор, а? То, что они никого не убили, не важно. Если применять к ним те же критерии, что и к бедняге Клайву, которого признали виновным, они тоже нарушают закон.

Вы, конечно, можете сказать, что не пойман — не вор. Дескать, никто их не прослушивал и никто из них не обратился в полицию. Но даже если бы на вас настучали, легавым пришлось бы сильно попотеть в суде, убеждая присяжных всерьез воспринять ваши обещания «размозжить проклятому гаду башку».

Ладно, забудем о фраерах и поговорим о людях, которых вы могли бы обвинить в сговоре с целью убийства. Я имею в виду правительство. Насколько мне известно, Женевская конвенция запрещает ядерное оружие. А также геноцид, который для власть имущих фактически то же убийство, причем в особо крупных размерах. У Британии есть ядерное оружие. Нам пришлось долго лизать Америке зад, чтобы заиметь его, несмотря на то что после Хиросимы и Нагасаки международные суды наложили вето на применение ядерных бомб. Кроме того, у нас целая куча химического и биологического оружия, которое тоже запрещено. Я понимаю, что мы вряд ли пустим его в ход, но если судить по тем же критериям, по которым осудили Клайва, само обладание такого рода оружием делает британское правительство (а также правительства янки, лягушатников, русаков, китайцев, индийцев и прочих сволочей с бомбами) виновным в сговоре с целью применения нелегального вооружения и геноциде. Вы меня знаете: я не какая-нибудь жирная лесбиянка, живущая под крылышком «Гринэм Коммон»^[16], я просто считаю, что в законах этой страны есть вопиющее неравенство, особенно в отношении грабителей банков. И, по-моему, мы уже заплатили за него дорогой ценой. Конечно, это всего лишь мое мнение, однако, если хотите, я до вторника с удовольствием докажу его убедительнейшими примерами двойных стандартов.

Возьмите хотя бы четырнадцатилетний приговор, вынесенный Клайву. Быть может, вы сочтете его честным и справедливым наказанием для столь опасного преступника, но позвольте мне подчеркнуть несколько моментов. На преступления, скажем так, «синих воротничков» (грабеж, разбой, кража) приходится менее десяти процентов всех денег, украденных в Британии за год. Мне кажется, процент даже ниже. Я видел эти цифры всего однажды, так что подробностей не упомню. Однако факт остается фактом: на преступления «белых воротничков» (мошенничество, растрата, промышленный шпионаж) падает основная масса процентов, причем учтите, что мы говорим о миллиардах и миллиардах. Тем не менее, если вы совершаете грабеж с помощью ручки, или компьютера, или перераспределения акций, ваш приговор, независимо от того, сколько вы украли, будет раз в десять менее суров, чем тот, что выносят за преступления черной кости.

Возьмем, к примеру, Эрнеста Сондерса. Он был занесен в Книгу Гиннесса как один из богатеев, поэтому, надо думать, денег у него хватало. И тем не менее несколько лет назад его обвинили в… я не помню точно формулировку, но это было типичное преступление «белой кости». Он то ли что-то продал, то ли занимался слиянием компаний — короче, вместе со своей шайкой безбожно взвинтил акции, чтобы получить больше денег. Причем когда я говорю «больше денег», то имею в виду куда больше, чем можно засунуть в поезд, способный подняться на холм. Бедняжка Эрнест получил пять лет. Всего пять лет! Которые, по обыкновению выпускников Итона, он должен был провести в лагере отдыха Понтина^[17]. Но Эрнест остался недоволен и велел своим адвокатам подать прошение о досрочном освобождении, поскольку у него, видите ли, болезнь Альцгеймера и он плохо себя чувствует, так что, «пожалуйста, отпустите меня домой». И что бы вы думали? Они его отпустили, мать твою! Простите, но тут нужно как минимум два восклицательных знака!! И это в то время, когда суды сажают матерей-одиночек за то, что те не выплатили кредиты за телик!

Кстати, вы, наверное, обрадуетесь, узнав, что состояние здоровья Эрнеста чудесным образом улучшилось, как только его выпустили, и он снова окунулся в светскую жизнь на приемах и полях для гольфа. Забавно, но ему не предложили вернуться и отсидеть положенный срок!

Вы можете себе представить простого преступника, отмотавшего половину тридцатилетнего срока, который обратился бы с просьбой о подобном снисхождении? Да его бы попросту высмеяли в этом масонском клубе… Пардон, я имею в виде — в суде!

«Позор!» — как правило, кричат члены клуба, если одного из них застукают запустившим пальцы в банку с вареньем. «Позор и унижение — достаточно суровое наказание для него!» Да посадите вы его, черт возьми! Когда Профьюмо, военный министр шестидесятых, попался на том, что делил любовницу с русским шпионом, закат его политической карьеры и семейный позор сочли вполне достаточным наказанием за опасность, которой он подвергнул жизни своих сограждан. Тем не менее, когда в том же году грабителей поезда обвинили в похищении пары миллионов — предназначенных, кстати, для сожжения, — каждому из них дали по тридцать лет. А как же позор для их семей? Или рабочий класс не испытывает стыда, поскольку все мы слишком заняты борьбой за бутылку джина?

Несколько лет спустя почти одновременно было поставлено два фильма, посвященные этим событиям. Сам Барри Норман разругал их в пух и прах: «Скандал» (основанный на деле Профьюмо) за то, что он якобы зря воскрешает простой и позорный адюльтер, а «Налет» (снятый по материалам ограбления поезда) за изображение жестоких и злобных преступников в сочувственной манере. Кстати, в фильме «Налет» Бастер Эдвардс говорит о деле Профьюмо что-то вроде: «Сопри жалкую кучку бабок — и ты сядешь на тридцать лет. Продай секреты целой страны — и тебя больше не будут приглашать на светские приемы». А может, это сказал Фил Коллинз, точно не помню. В общем, не важно, кто сказал, главное, что у меня есть единомышленники. Кое-кто на земном шаре разделяет мою точку зрения. По крайней мере представители преступного мира — и не только они. В наше время как-то трудно воспринимать критические статьи Барри всерьез.

На днях в новостях показывали лорда Лукана — еще одного беднягу, пережившего ужасный позор, поскольку он случайно убил свою няню (он, видите ли, думал, что это его жена, — и его можно понять, верно?). Все его знакомые джентльмены стояли перед камерой и распространялись о присущем ему чувстве долга и чести, а также о том, насколько трагично такое падение для аристократа. Когда их спрашивали, жив ли он, по их мнению, они все отвечали примерно одинаково. «Нет, — говорили они. — Он был джентльменом. Я уверен: он принял достойные меры», имея в виду, что лорд покончил с собой. Большинство сходилось на том, что он утонул, бросившись с парома в Ла-Манш. Забавно: если вы представитель высшего света, то вам непременно положено исчезнуть без следа и ни в коем случае не сдаваться полиции. А убивать свою няню — это что, прилично?

Я нисколько не сомневаюсь, что лорд Лукан жив и здоров, загорает себе на солнышке, в то время как близкие няни оплакивают ее гибель и правосудие, в которое верили когда-то. Кстати, будь лорд Лукан простым Альфом Луканом из лондонского квартала, сидел бы он сейчас за решеткой как миленький. Альфу было бы труднее выбраться из страны, верно? Может, это цинично — зато правда.

В общем, я вот что хочу сказать (и что подвело моего юного коллегу Клайва): когда закон хватает вас за шиворот, он первым делом смотрит, какого цвета ваш воротничок.

18. Тихая ночка

Когда работаешь в таком бизнесе, как наш, надо быть очень осторожным. Насчет Клайва мы, может, и ошиблись, но вообще-то на одного профи приходится десяток лохов. И мне довелось работать не с одним из них. Прошло несколько месяцев после дела с фургоном, и мне до зуда хотелось вернуться к работе. Однако мешала одна проблема: наша команда распалась. Гевину еще долго сидеть в неволе, Винса насильно отправили в отставку, а Сид… Да, то, что он выбыл из игры, было трагичнее всего. Его арестовали вскоре после того, как мы убили Винса, и посадили на шесть месяцев за кражу. Что он украл? Да конечно же, лучевик, мать его! Случилось это в каком-то отеле в Лестере, где проходила конференция фанов «Стар Трека». У одного из участников был настоящий парализатор из первых серий… как же их называют? Фазеры, что ли? Короче, Сид решил эту пушку заполучить. Она для фанов все равно что Святой Грааль, уж не помню почему (может, капитан Кирк держал ее за поясом?). Сид предложил владельцу тысячу фунтов, но тот отказался. Две тысячи его тоже не прельстили. Получив очередной отказ на предложение в пять тысяч, Сид решил спереть пушку. Он пошел за владельцем к машине, подождал, пока тот уйдет обратно, чтобы получить разрешение на выезд со стоянки (похоже, у фанов «Трека» с этим вечная проблема), взломал дверцу и взял пушку. Кстати, он запросто мог бы с ней слинять, если бы ему тоже не пришлось возвращаться в отель за разрешением на выезд с автостоянки.

Вскоре я получил от Сида письмо, где он заверял, что насчет остальных дел я могу не беспокоиться. А затем проинформировал меня, что не собирается терять времени в заключении даром, а потому решил провести его конструктивно и записался на заочные курсы клингонского^[18] для начинающих, которые, я уверен, ему очень пригодятся, когда он выйдет.

С другой стороны, все это, увы, означало, что мне нужно либо ждать четыре месяца, либо взять на дело кого-то другого.

Том Финчем был молодой парень на взлете, уже прославившийся своей безбашенностью. Как-то раз он спер автопогрузчик, протащил его среди ночи на полмили и впилился в стеклянную дверь Национального аббатства, после чего уволок два банкомата, смывшись с шестьюдесятью тысячами фунтов. Об этом писали все газеты, а поскольку нашумели они порядочно, очевидцев было хоть отбавляй. Однако работали ребята в масках, очень дерзко, и им повезло. Именно из-за Тома, провернувшего еще пару похожих дел на севере, банки оснастили свои банкоматы красящими бомбами. Я познакомился с Томом через Гордона О'Райли и понял, что парень хочет поработать в сложившейся команде. Короче, я решил дать ему шанс.

Процесс ограбления банков меняется постоянно. С развитием службы безопасности становится все труднее и труднее просто войти с улицы и под дулом пистолета потребовать деньги. Поэтому преступникам неизбежно приходится думать и приспосабливать свои методы к требованиям момента, если они хотят остаться в игре. Наверное, самый популярный способ ограбить банк в наши дни — не зайти в зал с пушкой, а похитить семью служащего, лучше всего — управляющего, держа его близких заложниками до тех пор, пока он не опустошит для вас сейфы. У этого метода масса преимуществ перед традиционной формулой «Давай сюда деньги, мать твою!». К тому же он явно менее рискован. Дома банковских служащих охраняются значительно небрежнее самих банков. Это во-первых. Во-вторых, такую работу можно сделать вдвоем. А в-третьих, когда вы совершаете ограбление, об этом знают только управляющий и его семья. Все остальные находятся в полном неведении, так что риск вызова полиции значительно снижается.

К числу минусов относится необходимость длительного и тщательного планирования и подготовки. Вы должны следить за семьей управляющего в течение недели, чтобы выяснить распорядок дня и понять, как выбрать наиболее подходящий момент для атаки. Я что имею в виду: если жена обычно ходит по средам к своей мамаше или все семейство отправляется с друзьями плавать в бассейн по четвергам, вы должны быть в курсе, особенно если собираетесь провести у них дома всю ночь. Скорее всего вам придется пробыть в их обществе часов четырнадцать, а это долгое время, и если кто-нибудь заподозрит неладное, ваша карта бита, сынки!

В общем, главное — это домашнее задание. Но свое я сделал, так что не предвидел особых хлопот. Естественно, я ошибался. Человеческий фактор — вот о чем ни в коем случае не стоит забывать!

— Это я, Нина! — крикнул Гас Харрисон, бросив в коридоре портфель и повесив пальто. — Саймон сегодня просто взбесился. Вот осел!

Он зашел в комнату, намереваясь рассказать нам, как Саймон спер его любимую резинку. Я ткнул ему пушку в лицо и велел стоять на месте.

— Не двигайся! Чтоб ни единый мускул не шевельнулся, ни единый волосок! Иначе вы с женой — покойники!

Он глянул мне через плечо и с ужасом увидел, что Нина и их дочь Жасмин (что за дурацкие имена дают представители среднего класса своим отпрыскам!) сидят связанные с заклеенными ртами на диване, а над ними возвышается Том.

— Делай, что я говорю, причем медленно, — прошептал я.

Шептал я по двум причинам: чтобы Харрисон не смог потом опознать меня и чтобы голос звучал более зловеще. Люди не любят связываться со зловещими личностями.

— Заложи руки за спину и повернись.

Гас повиновался. Я шагнул вперед и рывком сдернул с него пиджак. Положив его на стул, я велел Харрисону встать ко мне лицом.

— А теперь брюки. Расстегни ремень, только очень медленно, — прошипел я. — Твои штаны просто должны упасть на пол.

— Ты что — извращенец? — спросил он.

— Даже не сомневайся, — ответил я. — Хотя в данный момент меня больше интересует сигнальная кнопка, которая спрятана где-то у тебя в одежде. Давай спускай штаны!

Судя по выражению его лица, я попал в точку. Меня в этом смысле просветил Гордон О'Райли. Сигнальная кнопка может быть совсем маленькой, как брелок или булавка для галстука, и управляющие не должны расставаться с ней никогда, даже ночью. Бог знает, откуда у Гордона О'Райли такая информация, да это и не важно. Классический пример слухов, которые витают в воздухе. Том стоял на стреме, а я начал сам раздевать Харрисона дальше, пока не нашел, что искал, — хитроумное маленькое устройство, спрятанное в галстуке. Оно включалось, когда узел галстука развязывали полностью, давая таким образом местным копам понять, что в доме Хэррисонов не все ладно. Я ослабил узел так, чтобы снять галстук с шеи, и позволил Гасу одеться, предварительно убедившись, что это единственное сигнальное устройство. Мы собирались проделать ту же процедуру с женой и дочкой, но обнаружили их сигнальные кнопки почти сразу — в сумочках. Мне показалось, Тома это несколько разочаровало.

— А теперь садись в кресло и не мешай нам. Мы у тебя погостим немного.

Гас послушно сел. Том начал обматывать его широкой лентой, а я тем временем устроился в кресле напротив.

— Я сделаю все, что вы скажете, только, пожалуйста, не трогайте мою семью!

— Заткнись! — буркнул Том, стукнув его по голове.

— Я просто хотел сказать… — снова завелся Гас, но Том быстренько утихомирил его, заклеив ему рот.

Ненавижу болтливых заложников.

Управляющим банков велят разговаривать в такие моменты. Они проходят курсы, где их учат, что делать в случае ограбления или похищения. Кстати, хороший бизнес в наши дни. Бывшие копы и даже бывшие грабители открывают агентства безопасности и проводят семинары на тему «Как остаться в живых: инструкция по поведению во время ограбления. Не стройте из себя героев!» Эти агентства сдирают с банков и строительных компаний целые состояния, обучая великовозрастных недорослей очевидным вещам, хотя в большинстве случаев менеджеры не воспринимают курсы всерьез. Может, и мне открыть такое агентство, когда я окончательно отойду от дел? Хотя нет, я лучше буду учить людей, как грабить этих недоумков.

Когда Том закончил, я встал с кресла и принес стакан воды. Том освободил жене Гаса рот, я открыл бутылочку со снотворными таблетками.

— Прими парочку, — сказал я ей. — Они помогут тебе расслабиться, так что ты и не заметишь, как время пройдет.

Она резко отдернула голову и завопила. Том тут же зажал ей пасть рукой, приглушив звук. Но она, обезумев от ужаса, продолжала хрипеть и взывать о помощи. Сидевшая рядом Жасмин тоже что-то замяукала, и в конце концов Гас присоединился к этому приглушенному пандемониуму. Подумав, что женщина решила, будто мы дали ей яду, я попытался успокоить ее.

— Да это всего лишь снотворное, черт подери! Вырубишься на пару часиков и дашь нам всем покой.

Она не унималась, пока Том не приставил дуло пистолета к голове дочки, заявив:

— Выбирай: по-плохому или по-хорошему!

До Нины, похоже, дошло. Она неохотно открыла рот, я сунул в него снотворное.

— Гас! — простонала она.

Гас попытался ответить, но, к счастью, кляп держался прочно. Боюсь, в тот момент я не выдержал бы еще порцию сентиментального бреда. Хотя, возможно, он вовсе и не собирался ее утешать. Он мог сказать, к примеру: «Да пошла ты! У меня своих хлопот по горло!»

И был бы прав.

Я дал Нине воды. Она отхлебнула и проглотила таблетки.

— Вот и молодец, — сказал я. — Я пока не стану заклеивать тебе рот. Подыши спокойно.

А потом повернулся к зареванной девчонке.

— Ну что, Жасмин? У нас с тобой тоже будут проблемы?

Она кивнула, из глаз скатилось еще несколько соленых слезинок.

— Что? Почему? — спросил я, сорвав с нее кляп.

Жасмин была в таком состоянии, что еле выдавила пару слов сквозь всхлипывания:

— Я не могу глотать таблетки. Я жую их вместе с тостом.

Я уставился на нее, и до меня вдруг дошло, что она запаниковала, как только увидела баночку с таблетками.

Ей не хотелось нас раздражать, она просто боялась, что не сумеет выполнить наши требования. Том наконец обрел дар речи.

— Что ты несешь? Какой, на хрен, тост?! А ну глотай таблетку!

Именно этого, по-моему, она и боялась больше всего.

— Все нормально, отстань от нее. Иди и приготовь ей тост, — распорядился я.

— Что?

— Ты слышал, что сказала юная леди. Она не может глотать таблетки. Иди и поджарь ей тост. Какие тосты ты предпочитаешь? — спросил я Жасмин.

— Просто подсушенные, пожалуйста, — ответила она.

Том поднял руки вверх и поплелся на кухню, словно капризный ребенок, которого заставили мыть посуду. Будь его воля, он засунул бы таблетки Жасмин в рот, зажал нос и ждал, пока она не вырубилась бы. Мне такой подход не по душе. Если мы их грабим, это еще не значит, что нужно над ними измываться. Я вовсе не строю из себя рыцаря, не поймите меня превратно, я руководствуюсь элементарным здравым смыслом. Если вас арестуют за преступление такого рода и узнают, что вы обращались с заложниками как с собаками, то могут накинуть к сроку еще лет пять. Согласитесь, слишком большая цена за то, что вам лень включить тостер.

Том вернулся с тостом и спросил у Жасмин, достаточно ли он подсушен. Она настороженно кивнула.

— Хорошо. Как ты его ешь? Делаешь из хлеба с пилюлями сандвич?

— Нет, я просто отламываю кусочек, кладу таблетку сверху и жую.

Я сделал, как она сказала, и скормил ей снотворное.

— А теперь можно мне глоточек воды? — спросила она, проглотив тост.

Я дал ей запить и покровительственно погладил по голове. Жасмин прошептала: «Спасибо», и закрыла глаза. Я глянул на Гаса, не сводившего с таблеток глаз, и покачал головой.

— Нет, тебе я не дам. Ты должен будешь позвонить в девять, и я не хочу, чтобы ты отрубился.

Гас посмотрел на меня в полном изумлении.

— Ты же знаешь, Гас, мы профессионалы. Не надо нас недооценивать.

В девять часов он должен был сделать контрольный звонок в службу безопасности. В принципе это нововведение распространяется пока не на всех менеджеров. Гасу вменялось в обязанность звонить в отделение безопасности каждый вечер и называть пароль. Если бы он забыл, они сами попытались бы связаться с ним по домашнему телефону или мобильнику. Не ответь он — и охранники начнут процедуру, которая в конце концов приведет к тому, что копы забарабанят в дверь Гаса.

Мы прослушивали его телефон всю неделю и точно знали, куда и когда он должен звонить и что обязан сказать. Может, мне все-таки подумать об организации курсов, а?

Пока девчонки спали, мы устроились поудобнее и включили телик. Гасу хотелось посмотреть «Прикосновение мороза» по Ай-ти-ви, но у нас с Томом были пульт управления и пушки, так что пришлось ему наблюдать за матчем на кубок УЕФА между «Арсеналом» и какой-то сборной шведской командой.

После того как Гас позвонил ровно в девять, мы дали ему таблетки и пожелали спокойной ночи. Он жадно заглотнул их и закрыл глаза, пытаясь ускорить действие снотворного. Утром Гас заметил, что не переваривает футбол. Игра и впрямь была скучная. Когда Гас уснул, мы заклеили ему, Нине и Жасмин глаза липкой лентой и натянули на свои потные лица шерстяные маски.

С Богом!

В половине десятого Том отправился наверх, а я остался с Харрисонами, чтобы никто из них во сне, как лунатик, не пошел в ближайший полицейский участок. Трудно не уснуть, сидя в темной комнате со спящими людьми, даже если ты сам как на иголках. Я поймал себя на том, что клюю носом, развалившись в большом кресле рядом с Гасом. В конце концов мне так надоело просыпаться в холодном поту через каждые пять минут, что я пошел на кухню, где ярко горел свет, сварил себе кофе и принялся читать Нинину книжонку в бумажной обложке издательства «Миллс и Бун». В четыре утра Том спустился меня сменить, но я еще полчаса посидел, поскольку хотел дочитать книжку. Наконец я положил голову на подушку и закрыл глаза. Открыл я их только по звонку будильника, ровно в восемь. Застелил кровать, снова натянул маску и быстренько пробежал в уме все детали нашего плана. Вроде никаких накладок быть не должно.

И только спустившись в гостиную, я вдруг почуял что-то неладное. Жасмин пропала. Сердце у меня чуть не выскочило из груди.

Черт!

Я рванул на кухню сказать Тому, что нам надо скорее делать ноги, — и испытал второй шок за это утро. Том, разложив связанную Жасмин на полу, шарил рукой у нее в лифчике. Девчонка повернула ко мне заплаканное лицо и в отчаянии закрыла глаза. Очевидно, она подумала, что сейчас настанет моя очередь.

Я остолбенел секунды на две, пытаясь это переварить, и лишь потом бросился на Тома и схватил его за грудки.

— Ты что делаешь, сукин сын? — прошипел я, кипя от злости.

— Нет, погоди… — начал он, однако я прекрасно знал, что он делает.

Вопрос был риторический.

— Подожди! — крикнул он снова, но я ждать не стал. Я отшвырнул его через всю кухню, прямо на плиту.

Не дав этому подонку опомниться, я приподнял его, и на сей раз он полетел к мусорнику. Жасмин вскрикнула под кляпом. Я набросился на Тома и метелил его до тех пор, пока у меня не распухли кулаки. Жасмин забилась в угол, свернувшись в клубочек, и сидела, не шелохнувшись, пока я не закончил. Труднее всего было унять ярость и не забить его до бесчувствия. Том был нужен мне, чтобы закончить работу. Я прошел через всю эту канитель не для того, чтобы поспать в доме у Гаса и Нины. Мы должны были взять деньги, и оставалось до этого всего ничего.

Я выхватил пистолет Тома у него из-за пояса, приставил к шлему из лыжной шапочки и рявкнул так злобно, что он, должно быть, подумал: «Все, мне каюк!»

— Ты, скотина долбаная! Можешь делать что хочешь — но не тогда, когда идешь на дело со мной! Ты не представляешь, как мне хочется вышибить твои сраные мозги из этой пустой башки!

— Я могу объяснить… — прошамкал он.

— Нет, не можешь. Только не это.

Я глянул на Жасмин, которая смотрела на нас округлившимися от страха глазами. Вид у нее был такой, словно она ожидала, что следующая после Тома пуля будет пущена ей в лоб.

— Иди сюда! — сказал я.

Жасмин покачала головой и закрыла лицо руками.

— Иди сюда! — повторил я, однако она не шелохнулась. — Да не трону я тебя, не бойся!

Наконец до нее вроде дошло. Она встала и, как птичка, посеменила ко мне. Я сорвал со рта кляп, оставив связанными руки.

— Прошу вас, не трогайте меня, — взмолилась она в полном отчаянии.

— Да я и не собираюсь. Я хочу попросить тебя кое о чем.

— О чем? — всхлипнула она.

— Видишь эту сковороду на сушилке? Принеси-ка ее сюда.

Жасмин повернулась, сделала несколько неуверенных шажков и вернулась со сковородкой.

— Эй! Погодите! — встрепенулся Том, но я лишь прижал пушку покрепче к его виску.

— Молчи! Тебя просто стукнут. Хотя если хочешь, чтобы тебя пристрелили, — я могу!

Сперва Жасмин не промолвила ни слова. Она просто смотрела по очереди на меня и на Тома в полном замешательстве. Когда она наконец заговорила, я не смог удержаться от смеха.

— Это проверка? — спросила она.

— Нет, просто расплата. Двинь ему, сколько сил хватит.

Я отстранился назад, по-прежнему целясь Тому в голову.

— Только полегче, пожалуйста! — взмолился Том.

— Вы шутите? — спросила, в свою очередь, Жасмин, со всех сил приложив его сковородкой.

— Мать твою! — взвыл Том, приняв основной удар на костяшки пальцев, поскольку он отчаянно старался защитить свои мозги.

Жасмин размахнулась еще раз, но я перевел пушку на нее и велел прекратить.

— Прости, но тебе положен только один удар.

— Он же руками закрылся! Я по голове даже не попала!

— Извини, но таковы правила. К сожалению, он нужен мне живым, чтобы получить денежки твоего папаши. Но ты не беспокойся, он тебя больше пальцем не тронет. Обещаю.

Я глянул на Тома, засунувшего руки под мышки и гримасничающего от боли под маской.

— Вставай, и давай покончим с этим. Постарайся вести себя как профессионал в течение следующей пары часов. Я думал, ты хочешь стать грабителем, а не презренным насильником.

— Прости, прости, — сказал он, вставая на ноги. — Это больше не повторится.

— Правильно, не повторится. Ты знаешь, что надо делать. Так давай за работу, живо! — Я снова прицелился в него, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. — А если попробуешь сделать у меня за спиной еще какую-нибудь пакость, я зарою тебя в лесу, ясно?

— Честное слово! — начал он, но внезапно взвыл, получив сковородкой в челюсть. — Да отвяжись ты, паскуда! — простонал он, потирая подбородок.

— Извините, — сказала Жасмин, обращаясь ко мне. — Это на посошок. Просто не могла удержаться.

— Ладно, — кивнул я. — А теперь поставь сковородку на место.

Она положила сковороду и вернулась в гостиную. Гас с Ниной проснулись и забросали меня вопросами.

— Пора вас заткнуть, — заявил я и заклеил им рты. — И тебя тоже, — сказал я Жасмин, залепив ей рот изолентой и заново связав ноги. А потом обернулся к Тому: — Иди и расчисти дорогу для машины.

Том пошел на кухню, открыл боковую дверь в гараж и убрал куски мебели, которыми я лупил его несколько минут назад.

— Пошли, Нина.

Несмотря на сопротивление Нины, мы с Томом подняли ее и отнесли к машине. Откровенно говоря, она так лягалась, что я чуть не уронил эту глупую корову вниз головой. Ну что за люди! Сами себе худшие враги, ей-богу! Погрузив Нину на заднее сиденье семейного пикапа, мы пошли за Жасмин. Когда обе оказались в машине, я накрыл их одеялом и велел не дергаться.

— Вы поедете на загородную прогулку. Как только Гас отдаст нам деньги, будете свободны. А до тех пор лучше сидите тихо, как мышки!

Что бы вы думали? Естественно, они и не собирались внять моему совету. Они шебуршились, пытаясь выбраться из-под одеяла, пока я не пригрозил утихомирить их гаечным ключом.

— А ну, тихо! — рявкнул я.

Мне кажется, Жасмин особенно боялась, что ее повезет человек, которого она недавно приложила сковородкой, поэтому я расставил все точки над «i».

— Вас обеих никто не тронет — ни он, ни я, ни кто другой, — если мы получим свои бабки. А что до тебя, — обратился я к Тому, — заруби себе на носу: то, что я говорил на кухне, абсолютно серьезно. Чтобы никаких фокусов!

— Ясно.

— Тогда езжай отсюда и жди моего звонка.

— Да, конечно, — сказал он, не двинувшись с места.

— Живее!

— Мне нужна пушка, — сказал он.

— Зачем? С тобой всего лишь две бабы!

— А вдруг мне понадобится… — начал он и осекся.

— Обсудим позже, а сейчас езжай.

Том забрался в машину и включил мотор. Я открыл дверь гаража. Он нажал на газ, но тут я показал ему на маску, которую он все еще не снял с лица. Он поднял вверх большой палец, показывая, что все в порядке, закатал ее наверх и спрятал синяки под солнечными очками.

Когда они уехали, я закрыл дверь гаража и вернулся к Гасу.

— Куда вы их увезли? — спросил он, когда я содрал с него кляп.

— Им ничего не грозит, — заверил я его. — По крайней мере, если ты дашь нам деньги.

— Но как я могу это знать? Зачем вы увезли их бог знает куда?

Это и был ключ к уравнению. Именно неопределенность заставит Гаса быть паинькой. Если бы Том просто остался в доме с его женой и дочкой, не исключено, что Гас попытался бы разыграть из себя героя и позвонил бы копам. Но поскольку он понятия не имел, где его семья, то оказался полностью в нашей власти. Мы, знаете ли, тоже не дураки.

Я объяснил ему все, что нужно, и велел одеться.

— Только сегодня мы наденем другой галстук, договорились?

Знаете, что меня изумляет? Что я живу в такое время, когда мне приходится в точности объяснять своим жертвам, как я собираюсь их ограбить. Разбой стал таким сложным делом, что мне необходимо понимание и содействие со стороны тех, у кого я забираю их кровные бабульки. Раньше ограбить было — раз плюнуть. Подошел к человеку, сунул ему пушку в рожу — и все дела. Ни тебе сигнальных кнопок, ни скрытых камер, ни государственной службы безопасности, никаких лазерных барьеров, судебных экспертов, вертолетов и инфракрасных лучей! Только ты, пушка да брюзгливый старикан в очках и рубашке своего дедушки. И стоило вам благополучно выйти из банка, опередив копов, как вы спокойно могли слинять. Если не верите — попытайтесь вспомнить имена пяти знаменитых грабителей банков. Вам наверняка придут на ум Бонни и Клайд, Дилинджер, Бутч и Санданс, Дик Терпин и Ронни Биггс. И все они (кроме Ронни Биггса) стали знаменитыми в то время, когда совершали свои грабежи. А раз вы можете быть знаменитым грабителем на свободе — значит не больно это трудное дело. В наше время таких звезд просто нет. Ты становишься известным, когда тебя поймают. А если уж за тобой объявлена охота, будь уверен, дни твои сочтены.

Без десяти девять я велел Гасу выйти и загнать машину с подъездной дорожки в гараж. И предупредил: если что, он никогда больше не увидит Нину и Жасмин.

— Только не думай, что я на такое не способен. Это ошибка, — сказал я. — Если я обращался с тобой более или менее прилично, это не значит, что со мной можно шутить.

Гас недоуменно уставился на меня, пытаясь понять, что я имею в виду под более или менее приличным обращением, потом развернулся и пошел загонять машину в гараж.

— Не выходи из тачки и не смотри по сторонам! — приказал я, забравшись на заднее сиденье. — Поверни зеркальце заднего вида.

— Но я ничего не смогу увидеть! — заныл он.

— Смотри в боковые зеркала.

— Как можно нормально ехать, глядя в боковые зеркала?

— Ты не экзамен на вождение сдаешь, мать твою! Твой банк в десяти минутах езды. Трогай!

Гас перевел свою снабженную защитой от идиотов машину в режим «ЕЗДА» и направился к банку. Поскольку я сидел пригнувшись, мне трудно было сказать, где именно мы находимся, но чувствовал, что мы быстро приближаемся к цели, хотя Гас оказался из рук вон плохим водителем. Через каждые двести ярдов он жал на тормоза или резко вилял в сторону, ругаясь себе под нос. Кроме того, он постоянно извинялся перед окружающими.

— Извините! — махал он рукой и добавлял: — Нет-нет, я сказал: «Извините!»

Я не видел, за что он там просил прощения, но меня это стало раздражать. Какой-то кретин обогнал Гаса на повороте и обозвал сукиным сыном. Гас снова поднял руку и извинился. В ответ этот нахал показал нам в зеркале средний палец.

— За что ты извиняешься? Он же тебя подрезал! — возмутился я.

— Я должен был раньше его пропустить. Это моя вина.

— Ты был абсолютно прав. Тебе следовало бы поехать за ним и обозвать его придурком.

— Вежливость ничего не стоит, — коротко объяснил он.

Подъехав к банку, Гас припарковался в обычном месте и открыл лавочку. Он знал, чего от него ожидали, так что мне оставалось только держать пальцы скрещенными на удачу. Если он решит позвонить легавым, шансов удрать у меня почти нет. Однако в таком случае он должен сделать ставку на то, что мы с моим сообщником блефовали, угрожая убить его близких, и что я использую их благополучное возвращение, чтобы скостить себе срок, — если, конечно, мой сообщник на это пойдет. Мы ведь могли договориться так, что, не услышав к такому-то сроку мой звонок, он сам предпримет необходимые шаги. Это игра, и ставки в ней достаточно высоки, но с точки зрения приоритетов твоя семья невозместима вне зависимости от того, обделаются бандиты со страху или нет. Все зависит только от тебя: поставишь ты их безопасность против денег фирмы (к тому же застрахованных от ограбления)?

Полчаса, пока я ждал Гаса с деньгами, были самыми долгими в моей жизни (и, очевидно, в его жизни тоже), но когда он вышел, я почувствовал себя на миллион долларов. К сожалению, вынес он только сто двадцать пять фунтов, так что пришлось довольствоваться ими.

— Садись! — велел я ему.

— Что? Почему вы не можете просто взять деньги и отпустить мою жену?

— Ты думаешь, я оставлю тебя здесь с кучей телефонов? Залезай и жми на газ.

Для Гаса, который, похоже, считал, что его участие в игре окончено, это было ударом.

— Пожалуйста, отпустите нас! — ныл он, пока мы ехали из города в деревню.

— Отпущу, не боись! Очень скоро.

Мы свернули на узкую проселочную дорогу, и вдруг Гас нажал на тормоза. Машину занесло, он стал отчаянно сигналить. Я хотел было спросить, какого черта он вытворяет, но тут услышал ответный сигнал. Посмотрев назад, я увидал двух маразматиков, выглядывающих из фургона и кроющих нас последними словами.

— Зачем ты заехал на эту дорогу, придурок недоделанный? — вопил один.

— Кому ты сигналишь, урод? — вторил ему другой.

Я не видел, что произошло, но, похоже, они выехали перед Гасом из-за поворота, и в результате мы все оказались на лугу. Водитель вылез из фургона и начал размахивать руками, в то время как Гас пытался разрулить ситуацию своими обычными извинениями.

— Все, с меня хватит! — заявил я и вышел из машины.

— А ты кто такой, мать твою? — возопил водитель. Не успел он закончить фразу, как я открыл огонь по его фургону. Бах-бах-бах! Переднее стекло, шины, радиатор, фары — все разлетелось вдребезги. Водитель и его пассажир съежились, пытаясь спрятаться.

— Боже правый! — заорал шофер, когда я одним прыжком оказался рядом с ним.

Я сунул горячее дуло ему в шею и велел никогда больше нехамить другим водителям. После чего залез обратно в легковушку Гаса, приказав ему сесть за руль.

— Нельзя так обращаться с людьми! — возмущенно воскликнул он.

— Банки грабить тоже нельзя, но это никогда меня не останавливало.

Минут через пять мы подкатили к старому амбару; я велел Гасу ехать дальше, внутрь. Потом вышел из машины, сунул деньги в заготовленный заранее рюкзак и вывел на улицу мотоцикл.

— Руки! — сказал я, склонившись к водительскому окошку, и приковал Гаса к рулю.

— Куда вы? И где мои близкие? Вы сказали, что отпустите их, когда получите деньги. Я дал вам деньги — где моя жена и дочь?

Я поднес к губам палец и вытащил из кармана мобильник. (Маленький намек для вас: платите за телефонные разговоры! Никаких счетов, контрактов, никакой суеты и возможности вас проследить.)

— Все нормально, отпусти их, — сказал я и сунул сотовый телефон обратно в карман. — Они милях в десяти отсюда, в такой же глуши, как и ты. Пара часов — и вы снова будете вместе у телика. Да, чуть не забыл! — Я нагнулся, вытащил из зажигания ключи и бросил их за живую изгородь. — Пока, Гас.

— Погодите! Как же меня найдут?

— Ты шутишь? Я только что расстрелял фургон в миле отсюда. Вскоре сюда примчатся все полицейские машины города.

Я помахал ему ручкой и, скрывшись из виду, сменил маску на шлем, а потом поддал газу, чтобы разделить с Томом выручку.

* * *

Репортажи о грабеже и особенно связанной с ним стрельбе заполнили все газеты на несколько дней. Гас, Нина и Жасмин рассказывали о тяжелом испытании, которое им пришлось пережить, и позировали перед фотокамерами, пока всем не надоела самая скучная в мире ограбленная семья и публика не переключилась на другие сенсации. И лишь через неделю после ограбления воздушный шар с треском лопнул.

В десять утра в среду зазвонил мой мобильник.

— Крис? Это Том. Послушай, ты должен мне поверить: это неправда!

— Что? О чем ты говоришь? Что неправда?

— Богом клянусь, она все выдумала. Я к ней не притронулся!

— К кому не притронулся? О чем ты говоришь, Том?

— Ты не смотрел сегодня новости? И не читал газеты?

— Нет, я только что встал.

— Эта девчонка… Она заявила, что я изнасиловал ее.

— Что?

— Когда я остался наедине с ней и ее мамашей. Она говорит, я поимел ее в машине. Но я ее пальцем не тронул, Крис! Клянусь! После всего, что было, я к ней даже не прикоснулся, ей-богу!

Я не верил своим ушам. Что за чертовщина? Я выбежал за дверь, вытащил из почтового ящика газету и узрел на первой же странице: «ЖЕРТВА ОГРАБЛЕНИЯ ИЗНАСИЛОВАНА!»

— Крис! — продолжал взывать по телефону Том. — Это неправда!

Он и впрямь сдрейфил не на шутку при мысли о том, что получит пулю в затылок.

— Заткнись! Я читаю.

Закончив чтение статьи, я стал в темпе соображать, что делать. Я был совершенно серьезен, угрожая Тому на кухне, и с удовольствием пристрелил бы его, если бы не одно обстоятельство. Жасмин опоздала со своим заявлением на неделю.

Если бы она сказала, что ее изнасиловали, в то же утро, когда мы ограбили банк, я бы ей поверил. Но зачем ждать неделю? Я мог придумать только одну причину. Физические улики. Через неделю от них не осталось бы и следа, так что очень трудно было бы доказать, что она не стала жертвой насилия. Обвинение на таких уликах тоже не построишь, но для Жасмин это было не важно. Она сделала свое заявление не для полиции, а для меня. Я обещал ей, что убью Тома, если он ее хоть пальцем тронет, и теперь проверяла, сдержу ли я слово. Жасмин, без сомнения, считала, что он заслужил смерть за то, что он сделал с ней на кухне, и за испытание, которому он подверг ее родителей, — но это единственное, в чем я был уверен. Я сомневался в том, что он изнасиловал ее. Я просто не мог в это поверить, особенно после того разговора на кухне. И то, что Жасмин не заявила об изнасиловании раньше, только укрепило мои сомнения.

Тем не менее это усугубило наше положение. Теперь каждый коп на юге Англии, прослышав о нас хоть что-нибудь, бросится по нашим следам. Легавые не любят преступлений на почве секса. Вернее сказать, они их ненавидят, так что обвинения Жасмин было достаточно, чтобы вызвать против нас всеобщий гнев. Нужно было немедленно положить этому конец.

— Ты меня не знаешь, — сказал я Тому. — Отныне мы с тобой незнакомы. Забудь меня, забудь мое имя, мы никогда не встречались. Если эта история когда-нибудь всплывет, нам конец. До тебя даже не доходит, что ты натворил.

— Я этого не делал, клянусь! — взвыл он.

— Может, ты ее и не насиловал, но достаточно того, что ты приставал к ней. Ей этого хватило. Я бы с радостью сам тебя выдал, если бы не увяз в этом деле по уши. Ты ничтожество. Ты просто дерьмо на палочке, и если ты когда-нибудь назовешь мое имя, пусть даже священнику, я тебя по стеклу размажу.

— Крис! Я…

Но я уже все сказал и ничего не хотел больше слышать. Я повесил трубку, глотнул виски перед завтраком, чтобы успокоить нервы, и погрузился в раздумье о том, почему в мире так много дураков.

19. Бесценная паранойя

Есть одна фраза, которая навечно застряла у меня в мозгу. «Если ты параноик, это еще не значит, что за тобой не охотятся». Правильно, черт подери! Я всегда был параноиком, сколько себя помню, а может, даже и до того. Гевин постоянно насмехался надо мной, рассказывая всем, что, когда меня рожали, я сперва высунул голову, желая убедиться, не опасно ли вылезать. Все покатывались со смеху, но разве не я — единственный из них! — ем кашку по эту сторону решетки?

Так уж я устроен, и последние события совсем не помогли мне расслабиться. Двойной удар в деле с ограблением грузовика Джона Брода, провал Сида, обвинения в насилии и враждебность Хизер превратили меня в неврастеника. Особенно трудно было смириться с холодностью Хизер. Я пытался звонить ей, однако не мог пробиться через автоответчик. Она явно была дома и слушала меня, но что бы я ни говорил, мне не удавалось заставить ее снять трубку. Когда я превратился из света в окошке во тьме одиночества в нежелательный элемент? Меня это страшно огорчало, не в последнюю очередь потому, что роман у нас был тайный, и я даже поговорить ни с кем не мог. Обычно в подобной ситуации тебе каждый знакомый приведет кучу разных объяснений, почему ты такой дурак и недотепа. Увы! У меня была только куча вопросов без ответов да записанные на автоответчик сообщения.

Бывали дни, когда мне казалось, будто против меня ополчился весь мир. И не только земной шар, но и звезды тоже. Если Хизер, единственный человек в мире, которому я доверял, могла так легко от меня отвернуться, тогда… Не знаю, ей-богу! Я перестал думать, поскольку совершенно запутался. Странно звучит, но я перестал думать почти совсем. Раньше я постоянно размышлял и прокручивал в мозгу разные варианты, но в последнее время мне не нравились выводы, к которым я приходил, и я бросил это дело. Я словно одеревенел. Нет, я все замечал и воспринимал — просто не ломал больше голову в поисках объяснений. Сосредоточился исключительно на «что, как, кто, когда и где», а «почему» оставил на потом.

Именно такое умонастроение должно было спасти мне жизнь. А также рыба и чипсы.

Я с детства люблю рыбу и чипсы. Мы всегда ели их по праздникам или когда мой папаша получал зарплату, поэтому, уже став взрослым, я частенько пытался взбодриться в трудную минуту рыбой и чипсами. В последнее время, поскольку я то и дело попадал в передряги, а Дебби по вечерам вечно была в самовольной отлучке, я ел их так часто, что мне даже не приходилось делать заказ — девушка за стойкой, едва увидев меня выходящим из машины, заворачивала треску с картошкой и ждала, когда я открою дверь. Очень мило и приятно, в духе маленьких городков, но если тебе вдруг приспичило заказать ради разнообразия что-нибудь другое, это начинает раздражать. В конце концов я поставил машину на автостоянке, за магазином, а потом уже пошел покупать рыбу с картошкой. И именно в тот день мне испортили ужин. К счастью, благодаря паранойе я держал ушки на макушке уже несколько недель подряд.

Была среда, теплый вечер, половина седьмого. Я вышел из двери с треской и чипсами под мышкой. Впервые в жизни я припарковался позади магазина, поэтому в силу привычки начал высматривать свою машину перед парадным входом. Из-за внезапного шока от ее отсутствия у меня в голове зазвенели колокольчики, хотя уже через секунду я осознал свою ошибку. Тем не менее этой секунды хватило, чтобы в крови у меня произошел выброс адреналина, а все органы чувств насторожились до предела. Я нутром почуял что-то неладное.

По улице слонялись человек пять — обычные зеваки, которые таращатся в витрины или бредут в пабы. Однако один из них привлек мое внимание. Не могу в точности сказать, что меня насторожило — то ли поза, то ли глаза, а может, деланная беспечность, но что-то в нем было не так, причем очень даже не так. Это трудно объяснить, особенно фраерам, но когда ты в игре долгое время, тебе иногда удается различить волка в овечьей шкуре. Конечно, у меня и раньше появлялось такое чувство, зачастую совершенно на пустом месте, но лучше уж шарахаться от тени, чем попасть в западню.

Увидев, что я зашагал по улице, волчара посмотрел на меня, вежливо улыбнулся и быстрым движением левой руки вытащил удостоверение.

— Извините, сэр! Полиция. Могу я задать вам пару вопросов?

Ты можешь даже забрать мои рыбу и чипсы, если хочешь, подумал я про себя. Не успел он сделать еще шаг, как я швырнул свой ужин прямо ему в рожу и побежал в другую сторону. В свете последних событий я не собирался общаться с копами даже в течение секунды. На мне за последние месяцы висело достаточно дерьма, за которое грозила пожизненная отсидка, и если легавые вышли на мой след, ничего хорошего ожидать не приходилось. Мои размышления были прерваны первыми пулями, просвистевшими мимо и разбившими окно булочной.

Что ж, выходит, не зря я сидел последнее время и пялился в потолок. Это дало свои плоды. Будь я в тот миг человеком думающим, я мог бы замешкаться и задуматься о том, почему полицейский офицер в штатском стреляет в убегающего подозреваемого, и попытаться понять, а не поможет ли моему адвокату столь вопиющее нарушение законопорядка освободить меня под залог. Но поскольку действовал я чисто инстинктивно, то просто усек, что в меня стреляют, а это опасно. Мои мозги не стали размышлять над тем, почему стреляют, кто стреляет и законно ли это, — они просто велели мне рухнуть на асфальт и открыть ответный огонь. Ужин может подождать. Именно так я и сделал.

Я нырнул между двумя стоящими машинами, и в тот же миг быстрая очередь прошила тротуар и бордюр там, где я только что стоял. Протиснувшись на животе вперед, я наконец вытащил свой автоматический пистолет и сделал пару предупредительных выстрелов в сторону волчары.

Ответ его был незамедлительным и гораздо более серьезным, поскольку машины вокруг меня начали разваливаться на части под огнем автоматной очереди. Какой же я дурак! Я просто хочу, чтоб вы поняли, в какой отключке находились мои мозги, поскольку мне все еще казалось, будто я сражаюсь с копом. И лишь через полсекунды до меня дошло, что автомат у него снабжен глушителем, а потом я потерял еще целых полторы секунды, просто сидя и слушая выстрелы, вместо того чтобы ползти, спасая собственную шкуру. Я стрельнул раз шесть по ветровым стеклам машин в том направлении, где скрывался волчара, но поскольку голову я старался держать как можно ниже, то прицелиться нечего было и думать.

Терпеть не могу, когда в меня стреляют.

Со мной такое случалось несколько раз и всегда совсем не так, как по телику. Если ты Брюс Уиллис или Рэмбо, значение имеют только те пули, которые в тебя попадают (причем почему-то непременно в плечо. Похоже, продюсеры в Голливуде уверены, что рана в плечевом суставе совсем не болит). Однако в реальной жизни ты слышишь, а иногда даже чувствуешь пули, свистящие вокруг, и это напрочь сбивает тебя с толку. В принципе специальные отряды полиции всегда используют подобный трюк — они палят как сумасшедшие над головой мишени, чтобы лишить человека всякой способности соображать и вывести из равновесия. Правда-правда, я сам видел документальный фильм. Лично я никогда не мог понять, почему бы им не выстрелить прямо бедняге в лицо — и все дела? Однако в данный момент мне эти мысли мало помогали.

Я стрельнул еще четыре раза, после чего израсходовал два патрона зазря, разбив вдребезги витрину магазина с чипсами, и только тогда пришел к выводу, что мой единственный выход — бежать отсюда подобру-поздорову. Автоматная очередь изрешетила еще одну тачку рядом со мной, и звуки пальбы в сочетании с пронзительным воем сигнального устройства совершенно оглушили меня.

— Боже правый! — вскрикнул я невольно, когда из-за длинного ряда машин появилась фигура, выпустившая дюжину пуль у меня над головой.

Пальнув в ответ, я вскочил на ноги и метнулся в проулок за магазином. Я даже не оглянулся, когда стена сбоку начала взрываться фонтанчиками битого кирпича. Сунув пистолет под левую руку, я не глядя выстрелил пять раз в направлении обратном тому, в котором бежал.

Боль.

Ослепительная, нестерпимая боль пронзила мне спину с левой стороны. Я чуть было не перекувыркнулся, но как-то сумел сделать еще два шага и рухнул в переулке — хоть и ненадежном, но все-таки убежище. Умом я понимал, что нужно встать и бежать еще быстрее, но спина болела просто безумно. В общем-то это был хороший признак — относительно, конечно. Если вам попали в спину и вы не чувствуете боли, дело дрянь. А так пуля просто пронзила мне мышцы, хотя кровища хлестала вовсю. Перевернувшись на другой бок, я выстрелил в сторону улицы снова, хотя у меня оставалось всего четыре пули, — просто чтобы показать киллеру, что у меня остался еще порох в пороховницах… Потом заставил себя подняться и помчался что было сил к короткому темному проулку. Меня несказанно удивило то, что я благополучно добежал до конца и свернул за угол. Я даже подумал, что, возможно, задел своего преследователя одной из выпущенных вслепую пуль. Однако приступ оптимизма длился недолго. Услышав, как что-то катится по мостовой, я понял, что он все еще жаждет моей крови. Я глянул под ноги — и остолбенел на секунду.

Не каждый день вам доводится видеть настоящую гранату, да?

— Мать твою! — взвыл я, бросившись на асфальт подальше от железного ананаса.

Ба-бах! Грохот, треск, вой автомобильных сирен… У меня зазвенело в ушах. Я и не думал, что эти штуковины взрываются так громко. И снова боль, но на сей раз не от гранаты, а от падения. Когда я поднял голову и проморгался, то увидел, что оставил на асфальте два передних зуба и аккуратную лужицу крови. Но думать об этом было некогда, поскольку в тот же миг в нескольких футах от первой гранаты приземлилась вторая. Забавно, правда, что полное отсутствие профессионализма может иногда стать вашим спасением? Увидав вторую гранату, я сделал самую большую глупость на свете. Я встал и побежал. Любой уважающий себя военный инструктор скажет вам: если граната взрывается, не причинив вам вреда, при виде второй оставайтесь на месте, поскольку есть шанс, что вы нашли безопасную позицию. Если вы вскочите и побежите, то станете для метальщика прекрасной мишенью, поскольку обогнать шрапнель способны очень немногие. Конечно, я сделал глупость. Однако в армии не учат, что некоторые хитроумные гады могут надуть вас, швырнув учебную гранату, так что, пока вы будете лежать, уткнувшись носом в асфальт и ожидая взрыва, эта сволочь подойдет и прикончит вас.

К сожалению, не могу описать вам разочарование моего волчары, когда он понял, что я слишком глуп, чтобы поддаться на его умные уловки. В тот момент я был слишком занят, протискиваясь между контейнерами с мусором. Но то, что произошло дальше, буквально спасло мне жизнь. Видите ли, я не знал, что за мусорниками кто-то уже прячется. Когда началась пальба, все прохожие разбежались врассыпную, стараясь найти убежище. Тот бедолага, очевидно, считал себя умнее всех: он, как и я, рванул по переулку и нашел укромный уголок, где можно было пересидеть грозу в безопасности. Представляю, как он изумился, не в силах поверить своим ушам, когда звуки стрельбы стали все громче и громче, а потом настигли его прямо в убежище.

Волчара, должно быть, услышал, как я шебуршусь, поскольку выпустил в нашу сторону целую очередь, за пару секунд превратив солидный стальной контейнер в швейцарский сыр. Я не стал утруждаться ответными выстрелами. У меня осталось только три патрона, и чтобы сохранить хоть какую-то надежду выжить, я должен был стрелять наверняка. Человек, прятавшийся за мусорниками, дал мне такую возможность. Когда киллер утих, перезаряжая автомат, этот идиот решил прорваться — и если у него в жизни была хоть капелька везения, то он оставил ее мне. Волчара отреагировал мгновенно. Сунув в автомат очередной магазин, он развернулся и начал обильно поливать огнем бегущую мишень. В сумерках, сгустившихся на автостоянке, и в пылу битвы он, очевидно, принял несчастного за меня. Но это не главное. Главное то, что теперь я видел цель — и не преминул воспользоваться своим преимуществом. Первая пуля попала ему в левую руку и развернула ко мне лицом. Второй раз я спустил курок слишком быстро и промазал. Мне ничего не оставалось, как сделать последнюю попытку.

Я прицелился киллеру в грудь, но в последний миг чуть приподнял ствол и смачно прострелил ему правое плечо. Он вздрогнул и рухнул на землю. Я рванул вперед, не давая ему опомниться — хотя что он мог сделать? Обе руки у него благополучно висели плетьми, а шок лишил последних сил к сопротивлению.

Подняв автомат, я глянул кругом в поисках свидетелей. Улица была пуста, но, естественно, ненадолго. Я быстренько обшарил его карманы и нашел целый арсенал: пистолеты, ножи, патроны. Мне даже польстило, что он так снарядился, собираясь выпустить мне кишки. Кроме того, я обнаружил мобильник, связку ключей и бумажник, в котором была только фотография женщины — и никаких денег или документов. Я сунул в карман два магазина для автомата и бумажник, после чего посмотрел на своего киллера.

— Прошу вас! — прохрипел волчара. — Мое портмоне!

Я вытащил бумажник из кармана и вынул фотографию.

— Тебе нужна она? — спросил я.

Он с трудом кивнул. Я сунул снимок ему в верхний карман и прицелился в лицо.

— Кто меня заказал? Джон Брод?

Волк почему-то улыбнулся и покачал головой.

— Я уже покойник, — сказал он.

— Это верно. Но как ты покинешь этот мир — быстро и легко или же медленно и мучительно, зависит от тебя. Попробуем еще раз. Кто меня заказал?

Больше всего я боялся услышать имя своего брата, что было более чем возможно, если Гевин узнал обо мне и Хизер. Однако киллер просипел совсем другое:

— Твоя жена.

— Моя жена? Дебби? — воскликнул я, не веря собственным ушам, и тут услышал еще более невероятную вещь.

— И толстяк.

— Толстяк?

Я вспомнил всех знакомых толстяков, и лишь потом перед глазами у меня всплыл образ Алана, оседлавшего мою жену на столе.

— Не верю! — выдавил я. Снова глянув на волчару, который уставился в никуда, я потряс его и вернул на землю. — Ты уверен, что это моя жена?

— Твоя жена, — прошептал он и добавил угасающим голосом: — Аделаида…

— Мою жену зовут иначе! — сказал я, уверенный, что произошла какая-то ошибка.

Он посмотрел на меня и покачал головой, словно не мог поверить, что я сумел его обставить.

— Не твою! — прохрипел он, и будь у него силы обозвать меня слабоумным маразматиком, я не сомневаюсь, он бы так и сделал. — Мою…

— А-а! — протянул я и вырубил его навеки. Нужно было смываться — и как можно скорее. Я уже слышал вдалеке вой сирен и понимал, что секунд через сорок пять окажусь в теплой компании. Заводить машину не было смысла. Пока я достану ключи и тронусь с места, полиция будет здесь. Поэтому я решил бежать не вперед, а назад. За автостоянкой маячили коттеджи, а единственное препятствие в виде шестифутового забора я преодолел без труда. Через окна меня буравили тысячи глаз, но стоило мне выпустить очередь поверх труб, как глазеющих зевак словно ветром сдуло. Я побежал на улицу — и тут мне сразу напомнили о давешнем фейерверке. Все обыватели с женами высыпали из домов, слоняясь по округе и спрашивая друг друга, что это за шум. Бог ты мой! Неужели никто больше не сидит дома, заслышав пальбу? Стоило мне выбежать на улицу, как все они словно по команде уставились на меня.

— Глянь, у него пушка! — загалдели они, тыча друг в друга. — Я же говорил: стреляли!

Такого простого дела у десятичасовых новостей, наверное, в жизни не бывало. И у полиции тоже.

Я был у них как на ладони. «Может, Дебби и не удалось со мной покончить, — помнится, подумал я, пробегая мимо рядов взволнованных зевак, весь в крови и с автоматом в руках, — но с моей жизнью в этом городке она покончила точно!»

20. Алан, доверчивый ты урод!

Один Бог знает, как мне удалось тогда удрать. Обыватели, столпившиеся на улице, очевидно, настолько увлеклись своими прическами, готовясь предстать перед телекамерами, что забыли позвонить в полицию. Добежав до первого перекрестка, я умудрился остановить машину и приказал водителю валить куда подальше. Увидев пушку, он послушался. Я залез в машину — и обнаружил, что этот подонок забрал с собой ключи.

— Вернись, сволочь! — крикнул я, но он так припустил вперед, что только пятки засверкали.

Я выместил свое разочарование на ветровом стекле, прошив его очередью. Затем увидал другую машину и поднял автомат.

— Нет-нет! — сказал я, когда водитель начал выбираться из тачки. — Оставайся за рулем. Ты поведешь, ясно?

— Но я женат! — сказал он, взывая к моим лучшим чувствам.

— Очень рад за тебя. А теперь заткнись и полезай обратно.

Я сел сзади, пригнувшись, чтобы меня не было видно, и велел ему ехать к другой окраине города. Через несколько миль вокруг стало спокойнее. Заперев красавчика-водителя в его собственном багажнике, я захватил еще одну машину, не оставив отряду по охране общественного порядка ни единого шанса. Водитель белого фургончика, подбросившего меня до Лондона, оказался отличным шофером и довез меня ровно через час после того, как прогремел последний выстрел. Я вознаградил его большой шишкой на голове и оставил на полночи связанным в его собственной машине.

По дороге мы слушали новости по радио. Подробности освещались скудно, однако репортер сказал, что убиты три человека. Интересно, чья пуля прикончила третью жертву — моя или киллера? Вопрос этот остался открытым. Кроме того, пока мы ехали, я наконец смог спокойно подумать о признании волчары. Я все еще не мог ему поверить. Дебби? Дебби наняла кого-то, чтобы меня убили? Вот сучка! Увы, но по зрелом размышлении это становилось все более правдоподобным. Дебби не нравилась наша жизнь в захолустье, она скучала по светским раутам, шампанскому и ночным клубам. В принципе она могла просто уйти от меня, если бы не одна маленькая проблема — у нее не было банковского счета. Вообще. Все, что у нее было, дал ей я, в том числе и ее сиськи. Конечно, она могла оставить меня в любой момент, когда захочет, но куда ей было деваться? Сейчас, когда моя женушка начала увядать и потеряла очарование юности, бывшее ее главным оружием, ей уже нелегко подцепить мужика, который станет ее содержать. И Дебби это знала.

В принципе она могла выманить у меня приличный куш шантажом, но, по-видимому, решила заграбастать все сразу. И тут ей подвернулся Алан. Своих сбережений Дебби явно не хватило бы на киллера — и хитрая бестия заставила Алана выложить денежки. Стоило ей прижать его пару раз к стенке в нашей спальне, как он поверил всему, что вылетало из ее лживых уст. Хотите — верьте, хотите — нет, но я почувствовал облегчение при мысли о том, что она трахалась с ним не похоти ради. Любая женщина, которую я толкнул бы в объятия этой жирной свиньи, с полным правом могла желать моей смерти.

Однако Дебби предусмотрела далеко не все. Вовлекая Алана в паутину убийства и обмана, она поставила себя под удар, открыв свой мягонький животик. Дело в том, что Алан — совсем не преступник по натуре. Обычный фраерок, который в панике обязательно наделает ошибок. Сидя в фургоне, я размышлял, что же я с ними сделаю. Убить я их не мог. Скоро мое имя будет более популярно на досках объявлений, чем любая афиша, поэтому я сомневался, что смогу подобраться к этой парочке, даже если захочу. Да я и не хотел. Пускай они пытались меня убить, смерть для них — слишком легкое наказание, особенно для Алана. Есть и другие способы испортить ему жизнь. А посему, связав водителя, я направился к ближайшему магазину с электроникой.

— Дело сделано, — буркнул я в свой новый мобильник.

— Сделано? — Алан бурно задышал. — Он умер?

— Вы новости смотрели? — спросил я.

— Да, но они не назвали никаких имен, так что я даже не понял, прикончили вы Криса или нет.

«Ах ты, сволочь жирная! Как ты посмел вообразить, что можешь убить меня?» — хотелось мне воскликнуть, но я прикусил язык. До сих пор я все еще сомневался, что волчара сказал правду, но, услышав подтверждение, был вынужден проглотить эту горькую пилюлю.

— Он мертв, — сказал я ему.

— Боже мой! Значит, все нормально? Секундочку, сейчас я приду в себя. — Алану потребовалось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. — Послушайте, а почему вы мне звоните? По-моему, мы договорились, что вы никогда не будете звонить мне домой! Чего вам надо?

— Есть одна проблема, — пробурчал я в трубку.

— Какая? — возмущенно спросил он.

— Ты, идиот проклятый! — пробормотал я себе под нос, прикрыв трубку рукой.

— Что? Я вас не слышу. Говорите громче, пожалуйста!

— Вы должны увеличить гонорар, — сказал я.

— Увеличить? За что?

— Осложнения. Вы должны заплатить мне больше.

— Что это значит? Сколько вы хотите?

Алан шел прямехонько в мою западню. Если повезет, я узнаю все подробности договора. Каков гонорар, откуда деньги, кто будет их платить и так далее. Единственная сложность заключалась в том, что Алан отнюдь не простофиля. Стоит ему почуять засаду, как он тут же насторожится. К сожалению, он и правда совсем не дурак.

— Мне нужно еще столько же, — сказал я.

— Еще семь тысяч фунтов?!

— Семь тысяч? — невольно вырвалось у меня.

Если честно, я был оскорблен. Неужели моя жизнь стоит так дешево? «Говори по делу!» — напомнил я себе.

— Да, семь тысяч.

— Послушайте, я не могу собрать такую сумму. Боюсь, мой босс проверит бухгалтерские отчеты… Дай Бог, чтобы он не заметил растрату! Так что еще семь тысяч — это исключено. Я просто не могу.

— Попробуй через не могу! — рявкнул я. — Даю тебе два дня, понял? А потом принесешь мне деньги в то же место, что и раньше. Ясно тебе?

— Пожалуйста, попытайтесь понять… — начал было Алан, но я оборвал его.

— ТЕБЕ ЯСНО?

— Да, ясно. Извините.

— И не вздумай меня надуть, не то пожалеешь!

— Прошу вас! Я просто хотел сказать…

— Я знаю, что ты хотел сказать, так что не утруждайся. Лучше ответь: что ты должен сделать через два дня?

— Принести вам деньги, — повторил он, как попугай.

— И куда ты их должен принести?

— На то же самое место, что и раньше.

— А именно?

— В кафе «Лирика», в Сохо.

— И кому отдать?

— И отдать… — Внезапно я почувствовал, как Алан похолодел. — Погодите… Кто это?

Я хихикнул и заговорил собственным голосом:

— Желаю приятно провести время в тюрьме!

— Боже мой! — услышал я под конец, прежде чем загудели короткие звонки.

Я выключил магнитофон, отсоединил микрофончик и предался сладостным размышлениям о том, как же туго до людей порой доходит, в чем, собственно, дело.

* * *

Уинстон Черчилль, как правило, выдавал по афоризму в день, и один из моих любимых как нельзя лучше подходил к моей ситуации. Когда его в 1941 году спросили, как он решился на союз с Россией (люди порой забывают, что Россия начала войну на стороне Германии, прежде чем перешла на сторону хороших парней), он ответил: «Сэр! Если бы Гитлер объявил войду аду, я бы и дьяволу дал хорошую характеристику». Остроумный был мужик, верно?

Я невольно вспомнил об этом, сидя на следующий день в пустой квартире Сида и набирая номер сержанта Иванса.

— Где ты? — был первый бессмысленный вопрос, который он мне задал.

— На экранах телевизоров и в газетах, вот где! Я стал знаменитостью.

— Тебе не на что надеяться, понимаешь? Даже молиться, и то бесполезно. Я могу почти гарантировать, что поймаю тебя до исхода дня.

— Хочешь поспорить? Ставлю двадцать фунтов, только мне почему-то кажется, что тебе слабо!

— Я к твоим деньгам даже через миллион лет не притронусь, — ответил он с отвращением.

— Хочешь сказать, что не сможешь их заработать? — парировал я.

— Сдавайся, Бенсон! Так будет лучше для тебя самого.

— Не могу, сержант. Но я не поэтому звоню. Я послал тебе пакет, ты уже должен был его получить.

Я услышал, как Иванс громко спрашивает у коллег, поступала ли на его имя посылка. Кто-то сказал, что пакет у него на столе, под подносом от завтрака из «Макдоналдса», кто-то другой рассмеялся.

— Я его получил, — сказал он и вновь умолк, разрывая упаковку. — Тут кассета.

— Знаю, черт возьми! Это же я ее тебе послал! Есть у тебя кассетный магнитофон?

— Сейчас найду. А что там записано?

— Меня подставили. Во время вчерашней заварушки я был мишенью. А пленка это подтверждает.

— Кто тебя заказал? — поинтересовался Иванс.

— Моя жена вместе с толстяком-соседом. У них были шуры-муры. Да что ты ржешь?! Прекрати! Я даю тебе прекрасное доказательство на тарелочке с голубой каемочкой! Тебе остается только взять их — и будешь ходить в героях!

— Извини, Бенсон. Продолжай.

— Сосед, голос которого ты услышишь на пленке, — Алан Робинсон. А второй голос — мой, я изображаю киллера. Можешь назвать это ловушкой, но для ареста хватит. Надеюсь, ты сумеешь выбить из него признание.

— Зачем ты прислал мне пленку, Крис? Почему ты сам с ними не разобрался?

— Брось! Это не в моем духе, сам знаешь. Я все-таки не убийца, — сказал я, хотя, если полицейские докопаются до всех моих делишек, они, пожалуй, скажут, что для такого заявления я убил слишком много народа.

— Я тебя умоляю! — сказал Иванс. — Ты здорово справился с Санни Джимом.

— Это была самооборона. Он не оставил мне выбора. Даже если бы дело дошло до суда, меня бы оправдали.

Черта с два! Я пристрелил беспомощно лежавшего передо мной человека в упор, а заодно насмерть ранил двух прохожих из своего нелегально приобретенного пистолета. Не говоря уже о прочем дерьме, которое всплывет, если меня посадят за решетку. Хотел бы я встретить адвоката, который выторгует мне условный срок за столь мелкие прегрешения!

— А кроме того, — сказал я Ивансу, — смерть — слишком легкое наказание для них. Я хочу, чтобы они просыпались каждое утро и рыдали при мысли о том, что сотворили, в течение десяти лет. Пускай помнят меня до самой смерти. А я каждый день буду чувствовать себя отомщенным.

Я говорил чистую правду. Тюрьма изувечит Дебби и Алана похуже смерти. Она отнимет у них все, что они ценили, однако оставит в живых, чтобы они смогли это осознать. Для них такая жизнь будет подобна смерти, причем самой что ни на есть мучительной. Особенно для Дебби, поскольку заключение отнимет у нее остатки молодости и красоты вкупе с теми радостями, которые они ей дарили. Для нее это будет невыносимо, особенно при длительном сроке (а она его получит, поскольку при попытке прикончить меня было убито несколько невинных людей). Что касается Алана, он тоже многое потеряет. Жена и дети сразу поймут, что он их обманывал. Вместе со свободой он лишится также дома, работы и положения в обществе. А главное, стоит ему подставить в душевой свою толстую попку одному из любителей свежатинки, как он тут же растеряет всю свою напыщенную уверенность в собственной непогрешимости.

Правду говорят: нет худа без добра!

— Я представил тебе доказательства и умываю руки. Тебе остается только взять их! — сказал я Ивансу.

— Не беспокойся, мы этим займемся. А теперь скажи: что нам делать с тобой?

— О чем ты?

— Сдайся властям, Крис. Каждый вооруженный полицейский в этой стране готов тебя арестовать. Не строй из себя героя, не то как бы тебе жизни не лишиться!

— Жизни? — переспросил я. — Ее важность часто переоценивают.

21. Я — против всего мира

Бывали у вас такие дни, когда вам казалось, что против вас ополчился весь мир? Извините, но мне кажется, вы просто не знаете, о чем говорите. А я знаю, поскольку ощутил это на собственной шкуре.

Если коллеги шутки ради положили ваш бутерброд на залитый солнцем подоконник или, проснувшись в день своего рождения, вы обнаружили на коврике под дверью только счета, вам не нужны никакие официальные обвинения или статистические подсчеты, чтобы решить, что большинство жителей планеты настроены против вас. Возможно, в моем случае все было не так плохо, но после стычки с киллером мне следовало по возможности избегать общения с согражданами, что я и намеревался сделать. Южная Америка внезапно показалась мне очень привлекательным континентом, к тому же я заранее обзавелся фальшивыми документами, а в гнездышке у меня лежала горстка бриллиантов, которые должны были помочь мне устроиться на новом месте и безбедно прожить хотя бы первые годы. Конечно, я чуть было не свихнулся, проведя с Дебби несколько лет на пляжах Греции, но, если выбирать, я предпочитаю сходить с ума от безделья, чем провести двадцать лет в местах не столь отдаленных.

Единственная проблема заключалась в том, что мой узелок с вещами, приготовленный для побега, находился не у меня, а дома, в секретном сейфе, встроенном в бетонный пол под шкафом, стоящим под лестницей (кроме того, я держал там все свои щетки и кремы с лосьонами — чтобы Дебби их не лапала). Это сильно осложняло дело. За моим домом определенно ведется наблюдение, на случай если я тронусь умом и зайду за клюшками для гольфа. Так что я действительно влип. Чтобы слинять, мне нужно забрать вещи, а если я попытаюсь их взять, меня сразу поймают.

С другой стороны, чем дольше я буду торчать в этой стране, размышляя о своем будущем, тем больше вероятность, что сержант Иванс постучит в мою дверь. Всю последнюю неделю я провел у Сида, выходя на цыпочках по ночам разведать, что творится в округе. Днем сидел тише воды ниже травы и плевал в потолок. Полицейские дважды наведывались к дому: шарили в мусорных контейнерах, проверяли электросчетчик — короче, пытались понять, есть кто дома или нет. Интересно, был у них ордер? И знал ли Сид, что они шныряют вокруг дома? А кроме того, меня интересовало, не запрятал ли Сид где-нибудь свою заначку на крайний случай, и я сам пытался это разнюхать… Увы, безуспешно.

Короче, у меня оставался только один выход выпутаться из этой истории — а именно, попросить кого-нибудь зайти ко мне домой и забрать заветный узелок. И чем скорее, тем лучше. Не знаю, долго ли я продержусь, роясь в мусорных мешках и покупая в круглосуточных точках холодные пироги с мясом и чипсы в три часа утра.

Но кого попросить?

Особого выбора у меня не было. Доверял я в этом мире только одной женщине. Я был уверен, что она не смоется с бриллиантами и не сдаст меня полиции. Однако она не отвечала на мои звонки, а оставить сообщение на автоответчике, сами понимаете, я не мог. Не телефонный это разговор. Так что мне ничего другого не оставалось, как попытаться поговорить с ней лично. Я знал, что рискую, но выбрал из двух зол меньшее.

Если не считать моих телефонных звонков, на которые она не отвечала, мы с Хизер не поддерживали никакой связи, поэтому я надеялся, что Ивансу не придет в голову следить за ней. К счастью, круглосуточное наблюдение — дорогостоящая штука. Полиции хватает забот, так что вряд ли они будут допекать мою невестку. Ну, допросят пару раз, обшарят ее дом, может, даже проследят несколько дней, как она ходит по магазинам, однако сомнительно, что у легавых хватит средств, чтобы снимать Хизер на пленку больше недели. Я выждал для верности еще три дня, а затем осторожно нанес ей визит.

Хизер вышла из дома вместе с Бобби и Барри в половине девятого утра и повела их в школу. Нехорошо так думать, но я невольно отметил про себя, что им уже семь и восемь (а может, восемь и девять?), а потому пора уже быть самостоятельными и не держаться за мамину юбку. Я лично начал ходить в школу без мамы уже в шесть лет, а значит, был гораздо круче своих племянников.

Расставшись с детьми у школьных ворот в восемь пятьдесят, Хизер поспешила на работу в кондитерский отдел в торговом центре. Она настолько глубоко ушла в себя, что даже не заметила, как я сел в автобус на заднее сиденье. Новая короткая стрижка, борода и очки помогли мне смешаться с толпой, давая уютное ощущение анонимности.

Короткая поездка на автобусе закончилась у почты, и вскоре мы уже пробирались через стайку ранних покупателей. Не скажу, чтобы в центре была большая толпа, однако благодаря снующим посетителям мне удалось догнать Хизер незамеченным прямо перед входом в кондитерский отдел.

— Не оглядывайся и продолжай идти вперед, — сказал я тихо, поравнявшись с ней.

Она, естественно, тут же остановилась и обернулась.

— Крис? — вырвалось у нее.

— Мать твою, Хизер, не стой столбом!

— Что тебе надо? — спросила она, шагнув наконец вперед.

— Я влип.

— Ну и чего ты хочешь от меня? — спросила она слишком быстро.

— Хочу, чтобы ты помогла мне, черт возьми! А ты что думала?

— Я не могу тебе помочь, мне надо на работу, — ответила она.

Сперва я подумал, что она шутит. Но потом, скосив глаза, увидел, что она смотрит на часы.

— Пошли ее к чертовой матери!

— Тебе легко говорить, а мне нужна эта работа.

— Что ты несешь? Мне грозит пожизненное заключение, а ты не можешь мне помочь, потому что должна продавать булочки за три фунта в час?! Прости, Хизер. Я не хотел на тебя кричать.

— Я не могу вмешиваться в твои дела. У меня двое детей, и я должна думать о них.

— Послушай! Я не прошу тебя убить кого-то ради меня! Я всего лишь хочу, чтобы ты зашла ко мне домой и взяла кое-что.

— Не могу, — сказала она, качая головой. — Пожалуйста, оставь меня в покое.

— Сделай то, что я прошу, и, клянусь, ты никогда больше меня не увидишь.

— Извини, но мне пора идти. У меня нет времени на разговоры, — заявила она, направляясь к прилавку.

Я рванул за ней и схватил за локоть.

— Что все это значит?

— О чем ты? — спросила она.

— Что за игры, Хизер? Ты хочешь, чтобы меня посадили?

— Прошу тебя, Крис, постарайся понять. Я просто не желаю тебя больше видеть и не желаю иметь с тобой ничего общего. Я хочу жить своей жизнью, так что оставь меня в покое!

— Нет, это ты постарайся понять! Если ты не поможешь мне — считай, я покойник. Я в отчаянном положении, иначе я не обратился бы к тебе за помощью.

— Прости, но тебе придется попросить кого-нибудь другого. Я не могу тебе помочь.

— Бог ты мой!..

— Если меня увидят вместе с тобой, то могут тоже посадить. Тогда я потеряю своих детей, мужа — да все на свете! И я этого не допущу.

Ссориться посреди торгового центра и не привлечь к себе внимание — штука сложная. Хоть мы и старались говорить тихо, люди начали посматривать на нас, толкая локтями соседей. Я понимал, что скоро кто-нибудь из них узнает меня.

— Прошу тебя, Хизер! Ты моя единственная надежда!

— Извини, Крис, я не могу.

— Почему? Назови мне хоть одну разумную причину!

— Просто я решила быть эгоисткой. Я не могу позволить себе решать чужие проблемы, у меня своих достаточно. А теперь отпусти мою руку.

— Если ты откажешь мне, Хизер, я сдохну!

— Это не моя проблема.

— Ах ты, сучка! — возмущенно воскликнул я. — Я столько сделал для тебя, когда Гевина посадили, а ты отказываешь мне в такой маленькой услуге!

— Я ничего тебе не должна, понял? Я никогда не просила тебя о помощи и молю Бога только о том, чтобы ты отстал от меня!

Она попыталась вырвать руку, но я держал ее железной хваткой.

— Скажи мне: почему? Что я такого сделал? За что ты так ненавидишь меня?

— Если ты не отпустишь меня, я закричу.

— Прошу тебя, Хизер! Пожалуйста! Мы ведь не чужие…

— Забудь об этом, ясно? Между нами ничего не было. «Нас» больше нет, есть только я. Я, Бобби и Барри. А теперь уходи.

Заглянув ей в глаза, я увидел, что они полны слез. Но я все равно ничего не понимал. Может, Гевин узнал? Или ее запугала полиция? Неужели Хизер действительно хочет, чтобы я просидел в тюрьме до конца дней своих? В чем дело? У меня не было слов. Я никогда не отличался особенным красноречием, но теперь растерялся вконец, не понимая, как мне еще раз спросить о том же самом другими словами.

В конце концов, впав в полное отчаяние, я выхватил пушку и ткнул ей в лицо.

— Сучка проклятая! — крикнул я с яростью, напрочь забыв о толпе, которая с визгом разбегалась во все стороны.

— Не надо, Крис, — сказала она на удивление спокойно.

Я не соображал, что делаю и на что надеюсь. Похоже, вся моя горечь и злость по отношению к Хизер наконец прорвалась, и я хотел только одного: чтобы она упала на пол и умоляла меня о прощении. То, что она этого не сделала, окончательно вывело меня из себя.

— Я любил тебя, сволочь! — услышал я свой голос. — И вот благодарность!

— Я не могу тебе помочь, — ответила Хизер, уставившись на ствол пистолета.

— Скажи почему!

— Лучше уходи.

Я был в таком состоянии, что потерял всякую способность думать. Мне казалось, я сейчас умру. Я был настолько близок к смерти, насколько это возможно, когда истекает кровью не тело, а душа. Несмотря на то что Хизер в последнее время отказывалась разговаривать и встречаться со мной, я был уверен, что в трудную минуту она мне поможет. Она должна была мне помочь! У меня ничего на свете не осталось, кроме нее! Дети — всего лишь предлог, у нее были какие-то другие причины, и я никак не мог понять какие. Я пытался подобрать слова, как вдруг услышал тяжелый топот. Оглянувшись, я увидал несколько копов, бегущих к нам.

Я повернулся к Хизер, посмотрел на нее в последний раз, отчаянно стараясь придумать что-нибудь оскорбительное и уничижительное, чтобы сказать ей это напоследок, но поскольку в голову ничего не пришло, я просто швырнул ее на пол лицом вниз.

— Стой! Полиция! — раздался крик.

Интересно, знают они, кто я такой, или просто хотят задержать меня из-за пушки? В любом случае мне это не понравилось, так что я развернулся и выстрелил поверх голов. Копы хлопнулись на пол, напустив в штаны. После этого мне не составило особого труда угнать машину и благополучно вернуться к Сиду, когда стемнело.

Я не знаю, почему Хизер отвернуласьот меня. Догадаться могу — у меня есть десяток разных теорий, — но это лишь мои домыслы, и толку от них никакого. В действительности в отличие от фильмов по телику мы не получаем никаких объяснений в конце и редко понимаем, почему люди порой реагируют совсем не так, как мы ожидали. Именно поэтому реальная жизнь хуже телика. Я мучился, ломая голову над ответами, целый день, пока наконец до меня не дошло, что, в общем, это не важно. Важно то, что я снова загнан в угол. У меня по-прежнему нет моих брюликов и документов и больше нет людей, которым бы я доверял.

Это было самое ужасное — когда я почувствовал, что совершенно один.

Я сел, вспомнил всю свою жизнь и наконец понял то, что Хизер пыталась мне сказать несколько месяцев назад. У меня нет друзей. Мне совершенно не к кому обратиться за помощью. У меня всегда были Гевин и Хизер, даже Дебби — до определенной степени, — и вдруг не оказалось никого. Конечно, оставались еще мама с папой, но они сразу же выдадут меня полиции, поскольку решат, что так лучше. Знакомых-то у меня навалом, что правда, то правда, но все они делятся на две категории: честные и правильные граждане (то есть мои соседи) и воры, которым не больно-то доверишь горстку бриллиантов, необходимых тебе, чтобы смыться из страны.

В конце концов, решив, что выбора у меня нет, я рискнул и позвонил Гордону О'Райли, спросив его, не согласится ли он за хороший куш забрать мои шмотки и организовать мне побег. Гордон согласился и послал одного из своих медвежатников вскрыть мой сейф, однако не успел тот переступить порог моего дома, как полицейские схватили его. (Немного глупо, по-моему. Я бы на их месте проследил за ним, но, очевидно, им просто необходимо было предъявить хоть кого-то после двух недель безуспешных поисков.) Парень не сказал ни слова — честь и хвала ему! — однако игра была проиграна. Билет, дающий право на свободную жизнь, я потерял безвозвратно, и когда меня поймают — это лишь вопрос времени.

Я позвонил О'Райли еще раз и попросил достать мне хотя бы паспорт в обмен на автомат, но он сделал мне гораздо более привлекательное предложение. Гордон предложил мне дело — большое дело.

Игра продолжается!

22. Грандиозные планы

— Значит, договорились, Том? Вы с Крисом заходите с заднего входа, мы с Джимом — с переднего. Там будут фраерки с пушками, так что постарайтесь войти на цыпочках и быстренько уложить их на пол. Не давайте им фокусничать, но в то же время не палите без особой надобности. Я не хочу никаких мокрых дел. Ясно?

Все загалдели: «Да!», «Ага!», «Нет проблем!», и лишь Том ответил:

— Ясно.

— Сколько их там будет? — спросил Джим Гордона.

О'Райли кивнул Эдди, и тот ответил:

— Около двадцати…

— Двадцать! Мать твою за ногу! — взорвался Том, не дав Эдди закончить. — Ты шутишь или как?

— Молчи в тряпочку, понял? Здесь я командую!

Эдди Синтон, или Красавчик Эдди, как его прозвали за феноменально уродливую внешность, был одним из парней Джона Брода. Последние десять лет он пробавлялся в основном доставкой пакетов, денег и сообщений, но теперь ему наконец выпал шанс. Брод отдал концы. Загнулся. И половина его банды тоже. Никто толком не знал, как это случилось, но две недели назад в доках была большая пальба, и Брод с ребятами проиграли по очкам (именно это, похоже, имел в виду волчара). Никто не понимал, в чем дело и кто виноват, а потому все затихли и притаились, выжидая, кто сделает следующий ход, дабы определиться, на чью сторону встать. Сделать этот ход решил Эдди.

Сын Джона Сэм Брод сразу же попытался перехватить бразды правления, однако он был безнадежно неопытен, а это значило, что в скором будущем кто-нибудь из более ушлых профи непременно постарается его скинуть. Следовательно, нам нужно было нанести удар как можно быстрее. Если мы этого не сделаем — сделают другие. Того, кто успеет первым, ждали восемь миллионов наличными.

Эти восемь миллионов были вложены в наркобизнес. Вернее, их собирались туда вложить, но поскольку Джон благополучно скончался, не успев завершить сделку, а Сэм отчаянно боялся последовать за папочкой в мир иной, бабки спокойно лежали в сейфе ночного клуба, принадлежавшего Джону. Эдди видел их собственными глазами. Он даже помогал в переговорах с какими-то латиноамериканцами, но теперь сделка накрылась.

Король умер! Так что давайте загребем его капусту!

Эдди поделился своим планом с О'Райли, а тот собрал команду, хотя, судя по их виду, все они были шестерками. О'Райли и его парни промышляли мелкими делишками, так что опыт у них был не ахти. Может, им и хотелось обстряпать дельце покрупнее, да мозгов не хватало. Вот тут-то и появился я, потребовав неслыханно высокую долю добычи. Я убедил Гордона передать мне планирование и координацию всего мероприятия, запросив за это вдвое больший куш по сравнению с остальными.

— Опыт — бесценная вещь! — заявил я ему, тут же оценив свой собственный опыт в миллион фунтов.

Гордон подумал немного и согласился — слишком быстро, как мне показалось. Мой опыт стоимостью в миллион подсказал мне, что после ограбления придется держать ухо востро.

Нас было семеро: я, Гордон, Эдди, Том Финчем — такой же рогатенький, как и я, что действовало мне на нервы, — Джим Джексон и двое водил, Бен и Гэри (не помню их фамилий), которых Гордон знал чуть ли не с детства. Он связался с ними до того, как пригласил меня, поэтому я не мог никого отстранить, чтобы обиженный, не дай Бог, не проболтался.

Джим промышлял по бензозаправкам и мелким магазинам, которыми и ограничивался его мирок.

— Маленький совет, — сказал он, не успев даже пожать мне руку. — Если ты когда-нибудь соберешься грабануть пакистанскую лавку, послоняйся, чтобы не выглядеть подозрительно, возле порнушек и сделай вид, будто жаждешь купить кассету. Когда люди действительно хотят их купить, они обычно ходят у полки с кассетами кругами. Продавец решит, что ты ждешь, пока магазин опустеет, чтобы быстренько заплатить за порнушку, а на самом деле, когда все уберутся, ты прикарманишь его бабки.

— Я собираюсь прикарманить восемь миллионов фунтов, так что пакистанские лавки могут завтра спать спокойно, — ответил я.

Водители, заверил меня Гордон, у него первоклассные. Дай-то Бог, хотя именно это меня и смущало.

— У тебя с ними проблем не будет, — пообещал он. — Эти двое обгонят любого! Настоящие дьяволы на колесах.

В том-то все и дело. Самонадеянность — опасная штука. Мне пришлось напомнить водилам, что первый, кто доберется до укрытия по окончании работы, никакого приза не получит. Они оба с жаром заверили, что все понимают, даже обиделись вроде, но вид у них тем не менее был такой, будто они собираются на гонки и не уступят первенства даже ценой жизни.

— Как я уже сказал, прежде чем меня столь грубо прервали, — продолжил Эдди, — там будет человек двадцать — в основном бармены и уборщицы, которые готовят клуб к вечеру. Пушки есть от силы у троих или четверых, и, возможно, они пустят их в ход. Но вы ведь справитесь с тремя фраерками, верно? Они вас не ждут, так что накладок быть не должно.

— Я просто сказал, что двадцать человек — это много, — пожал плечами Том.

— В сейфе восемь миллионов фунтов! По-твоему, нам оставят их на пороге вместе с молочными бутылками? — вмешался Гордон. — Деньги надо заработать. Именно поэтому мы и составили план.

— Я просто сказал… — снова завелся Том.

— Завянь! — гаркнул Гордон. — Так, что дальше?

— Камеры, — сказал я. — Ты должен обезвредить их, Эдди, чтобы мы вошли с черного хода незамеченными. Знаешь, как это делается?

Эдди ответил, что не знает. Я мысленно поблагодарил его за профессиональную честность. Хуже нет, когда кто-нибудь заваливает все дело только потому, что считает себя слишком крутым и боится признаться в своих несовершенствах.

— Очень просто, — сказал я ему. — Ты должен только остановить в видике пленку, отмотать ее немного назад и нажать на кнопку воспроизведения.

— На сколько отмотать?

— Не знаю, сам соображай. Мы же пойдем на дело после обеда, так что не мотай ее до предыдущей ночи. На час или два, не больше.

— А вдруг с утра будет дождь, а днем выглянет солнышко? — спросил Джим.

— Тогда у тебя в саду расцветут цветочки! Закрой пасть, кретин! — оборвал его Гордон. — Сказали тебе: сам соображай!

— Только вы не забудьте взять пленки и расстрелять эти чертовы камеры в пух и прах. Не хочу, чтобы потом мои ребята спрашивали, почему ваш пикап не виден на кассете, — заметил Эдди.

— Не волнуйся, все будет в ажуре, — сказал я. — Вы делайте свое дело, а мы — свое. А теперь о машинах…

— Погоди, чуть не забыл! Смотрите, что у меня есть, — сказал Гордон и, вытащив из кармана две игрушечные машинки, поставил их на план ночного клуба.

— Гордон! Ты купил эти игрушки, а потом подобрал к ним тачки — или наоборот?

— Давайте просто… — начал было О'Райли.

Его прервал оглушительный взрыв смеха.

— Нет, у тебя же «ягуар» и «тойота» — как раз те самые тачки, на которых мы поедем! Поэтому я и удивился: неужто ты действительно часами ходил по детскому магазину, подбирая игрушки в масть?

— Я всего лишь привык быть точным. Чего вы ржете? Самые мелкие детали всегда оказываются самыми важными, — сконфуженно промямлил Гордон.

— Ты серьезно, Гордон? Ты правда ходил и подбирал их? — спросил Бен.

Тут даже Эдди, славившийся своей кислой рожей, не выдержал и прыснул со смеху.

— Во придурок! — воскликнул он, явно малость перегнув палку.

— Вернемся к делу! — рявкнул Гордон. — Вы не в детском саду. Нам предстоит серьезная работа. Короче, Гэри, ты поведешь пикап, в котором будут Крис и Том, — заявил он, подвинув машинку к заднему входу на плане.

— Бр-рум, бр-рум, бр-рум, — хихикнул Бен, и мы снова все дружно заржали.

— Уроды недоделанные! — простонал Гордон.

Позже он признался мне, что купил в магазине также набор пластмассовых солдатиков.

— Слава Богу, я их не вытащил, — сказал он. — Но по-моему, так положено, когда планируешь ограбление, разве нет? Разве тебе не приходилось этим заниматься?

— Строить из себя идиота? Нет, я стараюсь не делать этого без особой нужды.

После короткого перерыва мы снова вернулись к плану, пока наконец не договорились во всех подробностях. Двое заходят спереди, двое — сзади. Эдди отопрет двери и будет ждать нас. Всех присутствующих в клубе (включая Эдди) мы сгоним на танцевальную площадку. Гордон с Джимом будут присматривать за ними, а мы с Томом направимся к сейфу.

— Не забудьте, что это не обычный сейф в какой-то конторе. Там хранится вся выручка ночного клуба. Сейф двойной и спрятан в тайнике за душем, — напомнил нам Эдди. — Там он держит все свои бабки. Об этом никто не знает, но я видел собственными глазами.

— Тогда все сразу поймут, что это ты нас навел, — сказал Гордон.

— Нет. О том, что я в курсе, знал только Джон. Будь он жив, я бы и помышлять об этом не стал! Но поскольку он отдал концы — все в порядке.

— А Сэм точно знает комбинацию?

— Конечно, не беспокойся!

— Что ж, хорошо. Как-то не хочется отрезать ему пальцы ни за что ни про что.

— Он слишком любит ковырять в носу, так что расколется после второго или третьего, — заверил нас Эдди, сунув палец в ноздрю в качестве наглядной демонстрации.

— Ладно. Все внутренние двери открываются одним и тем же кодом: четыре, шесть, два, три. Повторите про себя несколько раз, чтобы не забыть. Что еще?

— Акцент, — сказал Гордон.

— Да, акцент. Мы же не хотим, чтобы парни Брода разыскивали нас в Лондоне? Так что, если придется открыть рот, говорите с ирландским акцентом. Северная Ирландия — самое то. Что-нибудь вроде: «Лягай, шуки шраные!»

— Я не понял ни слова, — озадаченно протянул Джим. — Что ты сказал?

— Ложись, суки сраные, — перевел я. — Послушай еще раз: «Лягай, шуки шраные!»

Джим и Гэри дружно пожали плечами и покачали головами.

— На ирландский выговор совсем не похоже, — заявил Гэри.

— Я же не претендую на роль в сериале «Отец Тед»! Не важно, похоже или нет, главное, чтобы мы скрыли наш настоящий выговор.

— А ну, скажи еще раз! — потребовал Том.

— Лягай, шуки шраные!

— И в какой части Ирландии, по-твоему, так говорят? В Бомбее? Это больше похоже на беззубого паки!

— Тогда попробуй сам — а я погляжу, какой из тебя ирландец!

В ответ послышалось шесть реплик с индийским акцентом.

— А может, нам прикинуться членами шайки «Тамильские тигры»? — встрял Гордон.

— Лягай, шуки шраные! — повторил я снова, чтобы показать им, как надо имитировать ирландский выговор.

— Ну да, а есе моя хосет два пиалы риса и пахлава, спасиба бальсая, — сказал Том. — Слушайте, темно уже! Я пошел ударить по пивку.

— Ладно. Только завтра у нас большой день, так что смотрите не наклюкайтесь. Пара банок пива — и в кровать, — сказал я им. — Кстати, держите рот на замке. Не разговаривайте с незнакомцами, — добавил я вдогонку.

— Хорошо, мамочка! — откликнулся Гэри от двери.

Гэри, Том, Джим и Бен дружно вывалили на улицу в поисках развлечений. Никогда этого не понимал. Как можно за сутки до серьезного дела засунуть все мысли о нем куда подальше и вести себя так, будто завтра у вас самый обычный день? Зачем им внешние стимуляторы? Неужели их не стимулирует предвкушение завтрашнего грабежа? Нет, хоть убей — не пойму! И никогда не понимал. Работа для меня — все. Я бы на их месте всю ночь просидел над планом, пытаясь предусмотреть каждую случайность, каждую деталь. Начистил бы оружие, проверил его боеспособность, ощутил в руках его тяжесть и отрепетировал каждое слово, которое скажу людям по ту сторону баррикад. Я бы так накрутил себя, готовясь к работе, что не смог бы глаз сомкнуть всю ночь!

Боже, до чего мне это нравится!

А вам нет? Не могу себе представить. Для меня не существует ничего лучше. План, подготовка, обсуждение, проведение операции — да по сравнению с этим все остальное в жизни бледнеет и меркнет! Неужели есть люди, которым не хотелось бы стать грабителями? Не может такого быть. Я говорил это прежде и повторю еще раз. Если бы я мог гарантировать человеку, что он войдет в банк, сунет клерку пушку под нос и выйдет с пятьюдесятью тысячами фунтов, никого не убив и не попавшись копам в лапы, во всей Британии не найдется ни одного придурка, который отказался бы. Единственное, что останавливает людей, это страх. А я вот не боюсь. Хотя нет, неправда. Честно говоря, я нервничаю не меньше других, но это тоже часть азарта. Не холодей я от страха при мысли о риске, которому подвергаюсь, мне не было бы так интересно. А кроме того, страх — естественное человеческое чувство. Таким образом природа предупреждает нас, чтобы не подставлялись зазря.

Неужели я и вправду все это брошу и поселюсь на морском берегу?

Нет, ни за что! Я же с ума сойду от скуки. Лежать на боку и подсчитывать свои денежки — разве это жизнь? Минимум через полгода я свихнусь, как в Греции. С таким же успехом можно сесть за решетку вместе с Гевином. Нет, я свое дело не брошу. Все, что мне нужно, это небольшой перерыв… Быть может, сделаю себе новое лицо, пока все не утихнет. А потом снова всплыву на поверхность.

Дебби с Аланом уже арестованы, Иванс сдержал свое слово (кстати, он должен мне двадцать фунтов: он же обещал поймать меня до исхода дня!). Эдди, прочитав об этом в газетах, поинтересовался:

— Твоя жена и вправду трахалась с тем уродом?

— Да.

— Ты серьезно? — усмехнулся он. — С этим жирным куском сала?

— Да, серьезно.

— Боже правый! Толстяк трахал твою жену!

— И что ты хочешь этим сказать?

— Нет-нет, ничего. Я ничего не говорю. Просто…

— Ну?

— Да он же толстый! И он трахал твою жену.

Я чуть не рассмеялся. Эдди тщетно пытался вывести меня из себя. Моей ахиллесовой пятой была вовсе не Дебби, и меня не волновало, толстый Алан или нет. Пускай они ржут и издеваются как хотят, мне до фонаря. В принципе я был даже рад. Лучше пусть мне припомнят Дебби, чем то, как я намочил штаны в самый разгар налета. Если они изменят мою эпитафию — я не против.

RIP

Крис Бенсон

1962 — 20??

Его жена трахалась с толстяком.

— Нет, он правда такой большой и толстый?

Да какая мне разница!

Моей настоящей болью была Хизер. Я по-прежнему мучился из-за того, как все обернулось. Мучился и страдал. Из всех моих знакомых только одна Хизер заставила меня хоть на мгновение задуматься о том, что́ нормальные люди получают от жизни. Возможно, будь у меня такая жена вместо Дебби, я не лез бы на рожон — просто чтобы вернуться к ней вечером домой. Хотя… не знаю. Когда я думал об этом слишком долго, мне становилось больно. Я раскаивался в том, что угрожал Хизер пистолетом, и надеялся, что когда-нибудь она простит меня. Я безумно тосковал по ней. Интересно, скучает она по мне? Я очень на это надеялся. Мне невыносима была мысль о том, что она вообще не думает обо мне. Хотя бы иногда. И без злобы.

Я хотел…

Будь это возможно, я просто хотел бы…

Сам не знаю, чего бы я хотел. Мне снова стало больно, и я прекратил думать о ней, сосредоточившись на работе.

Скорее бы! Классное дельце будет завтра. Самое грандиозное из всех, в которых я участвовал. Восемь миллионов фунтов! До сих пор нам удалось отхватить за раз (считая в том числе и годы работы с Гевином) всего лишь какой-то жалкий миллион. Я всегда мечтал о большем. Хотелось провернуть такую операцию, чтобы мое имя стало легендой. Типа «Большого ограбления поезда» или «Ограбления Бринкс-Матт»^[19]. Жаль, конечно, что деньги грязные, поскольку не исключено, что о нас вообще не напишут в газетах. А славно было бы, если бы все плебеи читали обо мне, возвращаясь с работы в автобусе или на поезде, — о том, как я провел этот день, пока они корпели на своих паршивых работенках. Читали и мечтали. Да, они будут качать головами и говорить друг другу, как это ужасно, но прочитают каждую строчку, каждую цитату, каждое слово.

И хоть на пару секунд, пока они будут штурмовать переполненные поезда или же лизать задницу своим боссам, им захочется представить, каково это: натянуть на лицо маску, выхватить пистолет и уйти с такими деньгами, каких их отцы не заработали тяжким трудом за всю свою жизнь. Захочется — но они никогда не узнают.

И они действительно думают, что я могу быть таким же? Боже правый!

Да пошли они! Пускай имеют своих Хизер…

А у меня будет восемь миллионов.

Эпилог

«Ивнинг стандард» Первая страница, вечерний выпуск

КРОВАВОЕ ПОБОИЩЕ

Трое полицейских в числе двенадцати убитых во время перестрелки в Уэст-Энде.

Сегодня Лестер-сквер превратилась в поле боя. После неудачного ограбления вооруженные полицейские и люди в масках открыли стрельбу. Во время десятиминутной перестрелки были убиты трое полицейских и ранены еще шестеро, причем двое получили серьезные ранения. Преступники были вооружены пистолетами и автоматами. Судя по предварительным данным, четверо членов банды тоже убиты, а двое — схвачены и арестованы. Пока полиции не удалось установить их личность.

(Продолжение на странице 2)

Примечания

1

Английский футбольный клуб. — Здесь и далее, за исключением оговоренных случаев, примечания переводчика.

(обратно)

2

Город в Великобритании.

(обратно)

3

Клуб деловых людей, бизнесменов.

(обратно)

4

Знаменитый фантастический телесериал.

(обратно)

5

Герой детских комиксов.

(обратно)

6

Город в Шотландии.

(обратно)

7

Групповое опознание: указание лица в толпе, производимое в публичном месте, таком, как станция метро или торговый центр. Непосредственное опознание: привод свидетеля в камеру для опознания подозреваемого лицом к лицу. Ни одно, ни другое не считается надежным свидетельством в суде. — Примеч. автора.

(обратно)

8

Спок — герой телесериала «Стар Трек».

(обратно)

9

Лондонские кварталы.

(обратно)

10

Кэт Стивенс — певец, бывшая поп-звезда, ставший мусульманским активистом.

(обратно)

11

Персонаж одноименного стихотворения Редьярда Киплинга.

(обратно)

12

Британский автогонщик, чемпион мира 1996 года.

(обратно)

13

Генерал Джордж Паттон — один из самых знаменитых американских военачальников времен Гражданской войны (sic) — (на самом деле — один из самых знаменитых американских военачальников времен Второй Мировой войны — прим. Paco).

(обратно)

14

Площадка для игры в крикет в Лондоне.

(обратно)

15

Знаменитая английская медсестра (1820–1910), организовавшая отряд санитарок во время Крымской войны.

(обратно)

16

Общественный фонд, занимающийся социальными и благотворительными проектами.

(обратно)

17

Фред Понтин — основатель нескольких летних лагерей отдыха, ставших популярными в Британии.

(обратно)

18

Язык инопланетян-клингонов в сериале «Стар Трек».

(обратно)

19

Два громких дела в Британии, 1963-го и 1983 года соответственно, когда грабители похитили очень крупные суммы.

(обратно)

Оглавление

1. Борьба с гомерическим хохотом

2. Воспоминания о Мелвине

3. Враги со всех сторон

4. Братский долг перед Гевином

5. Пятнадцать лет невезухи

6. Тонны пушек

7. Возьмем эту суку!

8. Косвенные подозрения

9. Светские забавы

10. Маскировка

11. Два грязных придурка

12. Вопрос уважения

13. Мелкая рыбешка

14. Камушки

15. Просто, как упасть с самосвала

16. Убийство Винса

17. «Белые воротнички»

18. Тихая ночка

19. Бесценная паранойя

20. Алан, доверчивый ты урод!

21. Я — против всего мира

22. Грандиозные планы

Эпилог

*** Примечания ***