По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
Сразу скажу — я
подробнее ...
довольно-таки не сразу «врубился» в весь этот хитроупный расклад (из-за которого автор видимо проделал просто титаническую работу) и в описания жизни всех эти «коронованных тушек» Лео ...(польды, Людовики и пр) начали складываться в немного понятную картину только (где-то) к тому №2. И как ни странно — но «в одолении данного цикла» мне очень помог тов.Стариков (с его: «Геополитика, как это делается) где и был вполне подробно расписан весь «реальный расклад» времен ...надцатого века))
В противном же случае, не являясь большим поклонником «средневековых тем» (и довольно посредственно участь в школе)) весьма трудно понять кто (из указанных персоналий) занимает какое место, и что это (блин) за государство вобсЧще?))
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (озвучивающего «общую партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Впрочем нельзя не заметить и тот (многократно повторяемый мной) факт, что «весь рассказ об этом персонаже» все же НЕ свелся к очередному описанию «гламурно-понтовой» императрицы (сотворенной в «наивно-розовой вере», в подростковом стиле с большим непробиваемым апломбом)) А ведь это именно то — чего я изначально опасался (открывая часть первую))
Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))
С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно
подробнее ...
этого персонажа (Софьи), а не многочисленного сонма второстепенных персонажей («царь, царевич, король, королевич»)).
Конкретно в этой части тов.Софья «взбрыкивает» и … берет недрогнувшей рукой все бразды управления государством на себя!!! Я же (ожидая чего-нибудь эдакого) ожидал некой драмы в отношении всех остальных (более старших) членов династии — но автор все сделала гораздо изящней (и царевич в итоге «остался жив» и добрался таки до трона))
Но — помимо этой (пожалуй) «самой вкусной части» становления героини (государыни!)), в книге опять (чрезмерно много) всякой «другой политики» (брани — в смысле сечи, а не в смысле бранных слов)) и прочих сражений (и решений) в рамках своеобразной средневековой «Большой игры»))
P.S Самое забавное — что если я изначально боялся «слишком углубленного экскурса во всякие няшности» и некоего слишком восторженно-пафосного стиля (присущего многим авторам «женскАго полу»), то по итогу прочтения части третьей «стал понемногу страдать» от некой сухости (построения) очередной «чисто альтернативной истории» (что как раз, характерная черта авторов-мужчин)) Вот такой вот «казус-белли»))
должен знать больше того, что знает следователь. Собственно говоря, сыщик в детективном романе только для того и нужен, чтобы быть посредником между писателем и читателем, инстанцией, с которой читатель в любой момент может себя идентифицировать. Не случайно такой сыщик — чаще всего порождение писательской фантазии, образ, как правило не имеющий прототипа в действительности.
Само собой, читатель волен поставить себя не только на место сыщика, но и на место преступника или даже жертвы. Но если писатель допустит такой вариант «вживания», детектив у него вряд ли получится. Детектива не бывает без тайны, без «обратного хода», то есть без распутывания уже совершившегося преступления с помощью дедуктивно-индуктивных приемов, в которое обязательно вовлекается и читатель. Если писатель отказывается от образа сыщика и берет его функции на себя, он нарушает правила игры. (Правда, эти функции можно передать любому другому действующему лицу, но об этом позже) Более того, он разрушает поэтику детектива. В лучшем случае у него получится судебный очерк или роман о борьбе с преступностью, в котором занятому самостоятельным расследованием повествователю незачем водить читателя за нос, подсовывать ему заведомо ложные варианты решения задачи и откладывать торжественный акт разоблачения, тем более что такого акта может и не быть: в реальной жизни злодеи, увы, не всегда получают по заслугам. Тут главное — не разгадка тайны, а уголовный казус да желание рассказать о специфике сыскной и оперативной работы.
Преступление в любом хорошем детективе — не только «замес» для развития сюжета, но еще и надежный способ связи литературного материала с жизнью. Только очень нетребовательный читатель способен удовлетвориться описанием того, как было раскрыто преступление. Для большинства куда важнее понять, почему оно произошло, каковы его социальные, психологические или политические мотивы, кто стоит за непосредственным исполнителем противоправного деяния. И чем дальше отходит писатель от расхожих стереотипов и шаблонных ходов мысли, чем смелее опирается на материал, который поставляет — к сожалению, пока в избытке — сама жизнь, тем интереснее будут его писания для читателя.
Вот тут-то и кроются корни тех метаморфоз, которые родившийся в середине XIX столетия детектив переживает в XX веке, особенно во второй его половине. Он перестает быть равным только жанру, перестает ограничивать себя только логической задачей, а — в лучших, естественно, образцах — предпочитает ставить художественную «сверхзадачу». Сыщик в таком детективе ищет не столько виновного (который может оказаться и без вины виноватым), сколько истину. Он не просто расследователь преступления, он — полномочный представитель писателя-реалиста, исследователя жизни во всей сложности ее противоречий и конфликтов. Поймать легковерного читателя на крючок занимательности для такого писателя не задача, куда важнее для него проникнуть в глубь механизма общественных связей и отношений. В настоящем детективе расследование обязательно оборачивается исследованием социальных условий, породивших преступление. Случается, писатель, погружаясь в изучение этих условий, на время забывает о преступнике и его разоблачении, но читательский интерес к описываемому «делу» не падает, скорее наоборот. Таковы лучшие романы Ж. Сименона, Д. Хэмметта, Р. Чандлера.
Отчего так происходит? Оттого, видимо, что все настойчивее заявляет о себе аспект сопротивления общественной системе, плодящей преступников. Чем принципиальнее, честнее и проницательнее детектив, тем недоверчивее к нему «столпы» общества, у которых зачастую рыльце в пушку. Ему сплошь и рядом приходится сражаться на два фронта — и против нарушителей закона, и против тех групп и слоев общества (включая полицию и правосудие), которые подвержены коррупции и так или иначе связаны с преступным миром. Неудивительно, что сил донкихотствующих правдолюбцев-одиночек теперь зачастую оказывается недостаточно, чтобы справиться с завалами зла. Когда честность исключение, а преступление норма, устойчивое социальное равновесие в принципе не может быть достигнуто. Вот почему, сталкиваясь лицом к лицу с действительностью, мастера сыска все чаще пасуют перед ней. Волей-неволей им приходится отказывать себе в удовольствии подтвердить могущество своего интеллекта и покрасоваться перед читателем в финале.
* * *
У швейцарского детектива, сегодня достаточно популярного в мире, своего «классического» периода не было. Он начинается с Фридриха Глаузера (1896–1938) — писателя, который пришел к детективу в то время, когда под пером его предшественников и современников, прежде всего Сименона, Чандлера и Хэмметта, привычный роман-кроссворд стал обогащаться социально-психологическим содержанием, впитывать в себя общественный климат, затрагивать глубокие и сложные связи между индивидуальной и социальной психологией.
Глаузер легко и
Последние комментарии
3 часов 55 минут назад
21 часов 16 минут назад
21 часов 39 минут назад
21 часов 54 минут назад
21 часов 54 минут назад
21 часов 55 минут назад