Танкисты из будущего [Анатолий Анатольевич Логинов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анатолий Логинов Танкисты из будущего

Мне снился сон, короткий сон длиною в жизнь,
Земля в огнях, Земля в цветах, Земля в тиши,
Спасибо жизнь, за праздник твой,
Короткое свидание с Землей.
В. Асмолов

Пролог

— Подъем!

— Есть контакт подъема!

Эти слова звучали уже много раз и теперь, в отличие от первых пусков произносились усталым, даже, если вслушаться, слегка унылым голосом. Конечно, уже совсем привычная картина — впереди, в отдалении, ярко полыхнуло, заливая окрестности белым светом, и через полсекунды бункер вздрогнул от первой, заставившей вздрогнуть всю конструкцию, волны. Томительно медленно тяжеловесная конструкция, что-то вроде пятиглавого собора, или, учитывая острые очертания оголовков, скорее — мечети, под оглушающий даже за толстенными стенами бункера грохот, оторвалась от стартового стола и начала карабкаться в небо. Многие из присутствующих уже привычно начали готовиться к вспышке неминуемого, как им казалось, взрыва, но тяжеловесный исполин, опираясь на столб огня, все увереннее и увереннее карабкался в небо. Через несколько секунд после удара второй, воздушной волны, под непрерывную вибрацию стен, пола и всего оборудования стоящего внутри бункера, ракета оторвалась от Земли. Под звучащие доклады «Крен, рысканье, вращенье в норме», она, все ускоряясь и ускоряясь, устремилась вверх, за облака, исчезая из поля зрения наблюдателей.

— Красиво, бл… так ее и рзъэтак! — от избытка чувств молодой генерал в форме ВВС не сдержал эмоций, выразив их кудрявым ругательством.

— Угумс, — собеседник, известный всей стране еще с тридцатых годов по фотографиям к газетным репортажам, тоже в генеральской форме, но с тремя звездочками в петлицах вместо двух, был более сдержан. Стоящий же рядом с ними Генеральный Конструктор лишь неодобрительно покосился на молодого генерала и поправил рукой с поврежденным, бросающимся в глаза, пальцем воротничок рубашки.

— Отсечка первой ступени… десять секунд… один, два, три, ноль… Есть отсечка первой ступени!

— Хорошо идет, поздравляю, — генерал- лейтенант авиации был спокоен. Генеральный явно успокоился тоже. — Дождемся сигнала с полигона, — нейтральным тоном заметил он.

— И спрыснем успешный пуск шампанским! — молодой генерал был возбужден. Еще бы, первый пуск в его присутствии и сразу удачный. Есть о чем рассказать отцу, несмотря на его болезнь, живо интересующемуся всем, происходящем в Тюра-Таме.

Глава 1. Познать себя в бою

… а он, не открывая глаз, шипел сквозь стиснутые губы и бормотал: «….. Это Эксперимент надо мной, а не над ними».

А. и Б. Стругацкие «Трудно быть богом».
Утро 9 сентября 20… года. г. Москва. Где-то на Калужской ветке метро. Алексей.
Народу в метро, как всегда осенью, набилось, словно шпрот в банку. Да и воздух напоминал то самое масло, в котором эти самые шпроты плавают. Алексей втиснулся в вагон, вздохнул и сразу почувствовал, как закружилась голова. Мало того, что не выспался, так, похоже, теперь всю дорогу придется стоять на ногах. Чертыхнувшись про себя, он достал из сумки наладонник и развернул AllReader. Если уж так не везет, то хотя бы почитать. Но и тут его ждала неудача. Несколько книг, закачанных вчера с Самиздата оказались настолько нечитабельны, что он уже было собрался убрать наладонник. Но тут среди названий остальных файлов мелькнуло знакомое название книги о четырех Марти-Сью, то есть невъе… хм… невероятно умных, удачливых и самых простых российских интеллигентах-суперменах. Получивших в свои руки сказочные возможности и использовавших их для того, чтобы самим жрать сладко, спать гладко и заботиться о своей драгоценной совести, сохранении дореволюционных порядков и трехстах сортах колбасы. Еще раз глубоко вздохнув, чтобы добыть легким хотя бы капельку кислорода, он открыл крайнюю часть книги, весьма популярную в начале девяностых и начал читать о славных приключениях двух основных героев, попавших в тела Сталина и его лучшего полководца, сидящего в лагере. Ну, а что в этом неправильного? Ведь в начале девяностых всем было известно, что лучшие полководцы СССР сидели в ГУЛАГе, а на свободе оставалось всякое отребье, лизавшее Сталину не будем уточнять что.

Тут как раз объявили остановку, на которой большинство пассажиров выходило, чтобы пересесть на Кольцевую линию и Алексей, облегченно вздохнув, сел на освободившееся место. Теперь читать не хотелось совершенно и он прикрыл глаза, решив продремать оставшиеся пять перегонов. Закрыл глаза и незаметно для себя заснул…

Где-то, когда-то. Пахнет деревом и свежим воздухом.

Какое-то неприятное ощущение в левой руке заставило меня открыть глаза и сразу же снова закрыть их. Закрыть инстинктивно, ведь то, что я увидел, совсем не походило на вагон метро. «Больница? Не очень похоже, но что еще это может быть?»- мелькнула в голове мысль. Хотелось громко закричать, вскочить, кого-нибудь позвать, но наработанные за двадцатипятилетний срок службы в армии инстинкты и опыт подсказывали, что прежде чем психовать, надо оценить обстановку. Да и вообще, какая может быть паника, если он спит в своей постели, у себя, на даче, в своей комнате…

«На какой, вашу мать, даче?! У меня ее отродясь не было! Это что, последствия аварии? Неужели вагон взорвали, или поезда в метро столкнулись? Точно, с самолетом, заходящим на посадку и столкнулись…» — шутка, конечно, не самая удачная, но в таких обстоятельствах. На безрыбье, как говорится, и сам раком станешь…

«Так, а все же непонятно, что случилось-то? Где я? Какая дача? Что с рукой? Ситуация как в анекдоте: „Что со мной? Что это за город? В каком веке я живу, доктор?“ — А доктор внимательно посмотрел и отвечает: „А вы сами-то кто?“…Ну и кто он — я? И вообще, это реальность или сон? Вашу мать, может просто пожар какой и я лежу, надышавшись угарного газа, и брежу? Как в той, прочитанной еще в восьмом классе книге. „Дом в тысячу этажей“, точно. Лежу это я и сню себя Наполеоном… Или…»

Тут из глубины сознания всплывают имя, фамилия и отчество. «Да уж, попал, так попал. Хорошо, что это только сон или бред. Ну не может в жизни такого быть» — раздумываю я, замерев и стараясь даже пореже дышать в смутной надежде, что сейчас этот дурацкий сон закончится, и я опять окажусь на скамейке вагона метро или, в самом неблагоприятном случае, на койке в больнице. Ничего не меняется и я уже почти решаюсь позвать хотя бы кого-нибудь, но тут, перебив дальнейшие размышления, раздается легкий, деликатный стук в дверь.

— Да, — черт, а какой неприятный голос. И курить хочется. «Какой, вашу тещу, курить! Я же уже десять лет, как бросил!» Тем временем дверь еще деликатней, хотя кажется больше и так некуда, открывается и в проеме возникает голова.

— Товарищ Сталин, вы просили вчера разбудить пораньше, — произносит лейтенант госбезопасности с небольшим, едва уловимым испугом.

— Спасибо. — «Имитирую, или на самом деле акцент прорезался? Не пойму» — Можетэ бить свободни.

Голова исчезает, а я встаю, с непривычки чуть не упав. Все как то странно изменилось, реакции тела совершенно непривычны. А уж одежда! Мысленно матерясь и повторяя про себя: «Это сон. Спокойно, это только сон и он не страшнее аварии в Марах», начинаю одеваться. Немного повозившись с непривычными кальсонами на завязках, замечаю, что быстрее всего дело идет, когда я думаю о чем-то постороннем, предоставив телу самому разбираться с этими пуговицами и крючками. Наконец я вполне снаряжен, только вот организм настоятельно напоминает о своих потребностях. Черт возьми и напоминает чрезвычайно реалистично! Неужели это все же не сон? Не, ерунда. Не может быть такого. Это бывает только в фантастических романах. Да и то, учитывая в кого я попал — весьма определенного сорта. «Не читайте книг о попаданцах в душном вагоне. Но ведь других нет? Вот и не читайте никаких», — перефразирую мысленно разговор Борменталя и Преображенского, пытаясь вспомнить, куда же идти. Но мысленные усилия остаются тщетными, ничего не вспоминается. Тогда я начинаю обдумывать возможность спросить у охраны. Представляю реакцию недавно увиденного лейтенанта, отвлекаюсь, и тут же ответ всплывает в голове сам собой. Ага, чтобы что-то узнать, надо сначала об этом подумать, а потом отвлечься от вопроса. Уже легче. Но, черт побери, сон какой натуралистический. Снились мне пару раз такие, но все равно какой-то частью сознания я ощущал, что это лишь сон. А сейчас такого ощущения нет. Только вот помнится мне, что в прочитанной мною книге контуженному фронтовику тоже казалось, что сон — это реальность, а настоящая жизнь, с ее госпитальной палатой — сон. Будем пока исходить из этого и не паниковать. «Да и вообще, я столько книг про ЭТО прочитал, неужели не справлюсь? Если вспомнить, на одном из форумов даже список встречал, что я в таком случае должен сделать в первую очередь, точно. Дада шени, что-то вдруг из головы вылетело. Башенку на Хрущева поставить, Гудериана отправить в ГУЛАГ без фуражки, кого-то перепить. Хе, вот последнее будет труднее всего. Мой… как же его назвать, не помню… а, точно — „реципиент“, практически не пьет ничего, кроме молодого вина. Ну, пару рюмок хорошего коньяка иногда, под настроение. Да уж, попробуем вспомнить, что же с кем надо сделать. Хрущев…» — все эти мысли отнюдь не мешают мне пройти в столовую, поздороваться, и закусить, чем бог послал. А еда вкусная! «Так, о чем я только что вспомнил?» — не успеваю припомнить, как из глубины сознания всплывает четкая, холодная как острие поднесенного к горлу ножа, мысль: «Хрущева пока не трогать. Съедят…» И вслед за ней — разложенный как в лучших аналитических записках расклад сил в руководстве Союза. Всегда подозревал, что все непонятки, которые возникают при чтении нашей истории, неспроста… Рад узнать, хотя бы и во сне, что я прав. Может в Менделеевы записаться? Смех смехом, а ведь действительно, если считать, что Сталин один управлял всем, то становится непонятно, почему он многое не смог изменить и как после его ухода взяла власть кодла партократов. Зато, если принять, что в руководстве СССР, как и в любом другом руководстве, допустим, даже небольшой какой-нибудь фирмы, есть различные группировки и управление производится с учетом баланса их интересов — все сразу становится на свои места. Конечно, в тридцать седьмом всяких Эйхе и Косиоров немного почистили, только ведь эта система, как гидра, и на месте срубленных голов уже снова отрасли новые. И одна из них… «Ха-ха, назовем его Белым. Почему? А потому что уж очень расписывал, как боролся против Темного Властелина, то есть… меня».

За этими размышлениями незаметно оказываюсь в машине. Заодно и вспоминаю, что сегодня необходимо утвердить план эвакуации промышленности на случай войны. Тем более что сегодня уже третье мая, а в донесениях разведчиков «день Д» — пятнадцатое. И хотя я помню, что в реальности ничего не произошло, во сне я волнуюсь. Чем черт не шутит, пока главный герой, то есть я — спит.

Вот тут на меня накатывает. «А вдруг это — на самом деле?» — опять хочется заорать, выскочить на полном ходу из машины или приказать остановиться и, подозвав охранника, застрелиться из его пистолета. Тело колотит мелкая дрожь, противная, липкая слабость медленно поднимается откуда-то снизу… Как ответ на это, вдруг вспыхивает удвоенная ярость, моя и реципиента. «Чтоб вас всех перевернуло, да подбросило!» — ругаюсь и щипаю себя, шипя от боли. В конце концов, я офицер и меня учили находить как минимум два выхода из любого безвыходного положения! Чтобы товарищ Сталин сдался — такого не будет! Дезертировать со своего поста накануне ТАКОЙ войны — это хуже чем предательство.

Медленно успокаиваюсь. Что же, попал в кузовок — не говори, что не гриб. «Присягу помнишь? Ну вот, теперь и исполняй, сам Главнокомандующий приказ отдает: — Держаться…. Правда он — я пока еще… черт, запутаться можно. Ладно. Делай, что должно и хрен с тем, что будет!».

Вот как раз и машина въехала в ворота башни.

5 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Алексей-Иосиф.
Фантасмагория продолжается. Третий день… и у меня все меньше уверенности, что это сон. Не бывает таких четких и детальных снов. Разве что бред. Нет, даже для бреда все слишком реально. Смотрю на человека напротив, а реакция парадоксальная. В голове всплывают картинки из «Семнадцати мгновений весны», с документами и закадровым голосом. Черт возьми, осталось только ляпнуть вслух, — Характер нордический, — для полного счастья.

Итак уже ближние время от времени с опаской поглядывают. Решили, кажется, что я приболел. Ну еще бы. Ходит товарищ Сталин неожиданно задумчивый, неторопливый, постоянно «тормозит», не всегда сразу вспоминая, как кого зовут, или куда идти. Черт побери, еще и «врачей-отравителей» натравят. Не хватало только, чтобы эскулапы какие-нибудь изменения учуяли. Или залечат, иди еще что-нибудь придумают.

Хорошо, что сегодня только он один и записан. И так в голове бардак полный. Ну не знаю я предвоенного времени, тем более всяких подробностей из жизни нашего руководства. Знания же самого реципиента не всегда вовремя всплывают. Вот и думай. Сделаешь что-нибудь, думая улучшить положение, а окажется еще хуже. Первую половину дня так и просидел, думая и вспоминая. Посмотрел материалы доклада, а потом взял книгу Маккиавели и делал вид, что ее читаю, образцы почерка изучал по заметкам на полях, да и сам для памяти заметки делал. Интересно, что потом историки про них выдумают? (Если конечно, опять Белый, к власти не придет и не спрячет все эти книги в спецхран). Особенно заметки типа такой: «Павл… заг. еще попа…ук. лпб». Тут сам если забудешь, не поймешь о чем написано. Это я свои мысли на ходу записывал, чтобы систематизировать потом. Генерал Павлов — это та проблема, что мне в первую очередь вспомнилась. Да еще его возможная причастность к заговору, о которой я где-то читал. А потом, по аналогии, вспомнились эти попаданцы у Звягинцева. Их же двое было, так может и я здесь не один? Надо указания Берии дать — пусть отслеживает всё непонятное, связанное с изменением поведения людей, с появлением необычных шпионов и тому подобное. Глядишь, действительно еще гости из будущего появятся. А с Павловым — совсем непонятно. Старался ведь мужик, та же записка о тяжелых танках. Да и с танковыми корпусами он не совсем правильно был понят. Он ратовал за их разукрупнение, так как они слишком громоздкие. Наши же генералы поступили по Черномырдину, разогнав корпуса полностью. Но вина самого Павлова в этом минимальна. К тому же и сейчас к нему никаких претензий нет. А теперь вот еще этот адмирал… Трибуц. Не помню ничего такого особо про него, хоть убей. Подлодки вроде не особо результативно действовали во время войны. Только Маринеско и отличился, один раз утопив несколько тысяч военных, в том числе и тысячу с чем-то подводников. Но это уже в конце войны было. Так что не блистал наш Балтфлот. С другой стороны, с детства помню, торпедные катера там неплохо дрались. Да и малые охотники отличились, подлодку с новейшими самонаводящимися торпедами утопили. Англичане потом ее у нас выпрашивали. Так что вот на основе этой скудной информашки и думай. Ну, я к нему неплохо отношусь, да и Кузнецов вроде считает, что он вполне на месте. Но в Финскую побед особых у флота тоже не было…

— Значит, товарищ Жданов, ви считаетэ, что Балтийский флот к военным действиям готов?

— Да, товарищ Сталин. Практически готов.

— Это харошо, товарищ Жданов. А как настроения в Ленинградэ? Нэт необходимости помочь оборонным заводам?

Пока Андрей Александрович рассказывает мне последние новости Ленинграда и области, а так же необходимые, с его точки зрения, дополнительные поставки, я, слушая и запоминая, продолжаю обдумывать необходимые меры. Не забыть, дада шени, про Бадаевские склады.

— Ми вам поможем, товарищ Жданов, — перечисляю действительно необходимое, что можно поставить сверх фондов для Питера. — Но у меня ест одын вопрос. Ви увэрены, что сделано все для сохранения запаса продовольствия? Если не ошибаюс, основные запасы сосредоточены у вас в одном местэ?

На это следует небольшой доклад. Понятно, в таком случае лучше не спорить, а отдать приказ в свое время. И пусть попробует не выполнить. Закругляю разговор и прощаюсь. Нет, но у него явно с сердцем не в порядке. Рука холодная, полнота излишняя. Надо бы врачам подсказать.

Подведем итоги. Судя по всему — человек в целом преданный, но с неба звезд не хватает. Если еще припомнить довольно-таки бездарно проведенную послевоенную кампанию по защите социалистического реализма в литературе, да странную близость к Вознесенскому. Получается, в итоге, что использовать стоит, но воли много не давать. От идеологии понемногу отстранить. Впрочем, какая тут идеология, война на носу. Придется использовать всех, кого можно. «Других людэй у мэня для вас нэт».

Да, еще что-то во время раздумий о Павлове в голове мелькнуло. Вроде о том, что надо бы припомнить всех, кто отличился и составить список. Нет, еще что-то… Ага, про попаданцев. Надо завтра с Берией встретиться и обсудить вопрос. Не прямо конечно, но так чтобы выявляли. Может быть не у одного меня странности в поведении появились. Потом, песни необычные, произношение… Как-то надо замотивировать это задание или нет? Лаврентий мужик умный, все равно ни слова не скажет. Будем полагать, что и не подумает лишнего, а если подумает — оставит при себе.

Опять всплывает мысль: «Нерационально мыслишь. Думай организованно». Нифига ж себе! Это реципиент меня строит! Но если подумать… признаю, в чем-то он прав. Действительно, растекся мыслию по древу. Все никак не привыкну.

Итак, на завтра — расширенная встреча с работниками авиапромышленности. А сегодня надо более тщательно проработать список перспективных генералов. Кого я помню? Так, Новиков, Голованов, Василевский, Ватутин, Конев, Рокоссовский. А Жуков? Жуков — несомненно, но надо будет после войны за ним присматривать. Помню, что у него головокружение от успехов началось. (Всплывает) Еременко? Не помню. Нет, вспомнил, обещал Гудериана разбить, но подвел. Кто еще? В ответ на этот вопрос всплывает множество незнакомых фамилий. Ничего себе, память у товарища, чуть ли ни всех генералов наизусть помнит. Но мне от этого не легче, ничего про большинство из них не помню. Ага, во еще трое знакомых — Штеменко, он про Генеральный штаб писал, Антонов, тоже генштабист и Говоров, артиллерист. Последний еще и фронтом покомандовал по-моему. А вот Кирпонос погиб в Киевском котле. Маймуно виришвили, никого больше не помню. Вот ведь память проклятая. Даже о тех, кого вспомнил, подробностей вспомнить не могу.

Но за Павловым точно посмотреть надо. Помню, что он управление частями потерял, а в его округе больше всего самолетов немцы уничтожили. Надо ему хорошего начальника штаба послать, наверное. С Борисом Михайловичем и Тимошенко посоветоваться и послать. Да и по линии Особого Отдела поплотнее за ним пусть присмотрят. Менять пока не будем. Да и не на кого, по большому счету.

Надеюсь, что это все же сон. Иначе можно сойти с ума. А если не сон? Тогда будем жить, черт побери. Пусть эта сволочь, которая всё это сотворила не надеется… Не дождется. Будем жить, товарищ Сталин, будем жить. Машинально встаю, прохаживаюсь по кабинету и, подойдя к столу, достаю из него последовательно: трубку, пачку папирос «Герцеговина Флор», спички. Ломаю пару папирос, набиваю трубку, прикуриваю. Хорошо! Чего-о? Я ж не курил. Теперь, значит, курю…

Ладно, пора идти. Ждут.

5 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Большой Кремлевский Дворец. Алексей-Иосиф.
Эх, а ведь сильно волнуюсь. Как бы чего не ляпнуть сгоряча-то. Аплодировали, кстати, не так уж и долго, дисциплинированно прекратили, как только я место в президиуме занял. Военные. Так послушаем, что нам сегодня расскажут. Не, доклад и поинтереснее мог быть. Как его? Вспомнил — начальник военно-учебных заведений генерал Смирнов. Надо подумать, кем заменить. Явный бюрократ, мне кажется. А Калинин молодец — кратко и по существу выступил. Вот товарищ Тимошенко и меня объявил.

Перехвалил я, кажется, дисциплину наших командиров. Ну, хватит аплодировать, дайте же мне начать говорить:

— Товарищи командиры! — сразу наступает тишина. — …Я буду говорить прямо, без дипломатических протоколов и политических умалчиваний. Мирная передышка, которою нам удалось отвоевать своей политикой, заканчивается. Мирная передышка, которая позволила нам развить оборонительную промышленность, отодвинуть наши границы на запад, усилить нашу армию, фактически закончилась. Национал-социалистическое руководство Германии, движимое классовой ненавистью социализму, ненавистью к первому в мире государству рабочих и крестьян, готовиться напасть на нас. — Зал замер от неожиданности. Не ожидали такой откровенности? Бегло описываю обстановку, заметив попутно, что немцы сосредотачивают войска у наших границ. — Но и мы не теряли время, товарищи командиры. Товарищи, вы покинули ряды армии три-четыре года назад, теперь вернувшись, вы не узнаете ее. Красная армия уже не та, что была три-четыре года назад. Что представляла из себя Красная Армия три-четыре года тому назад? Основным родом войск была пехота. Она была вооружена винтовкой, которая после каждого выстрела перезаряжалась, ручными и станковыми пулеметами, гаубицей и пушкой, имевшей начальную скорость снаряда до девятьсот метров в секунду. Самолеты имели скорость чуть больше четырехсот километров в час. Танки имели тонкую броню, защищающую только от снарядов тридцатисемимиллиметровых пушек и пуль. Наша дивизия насчитывала бойцов до восемнадцати тысяч человек, но это не было еще показателем ее силы. Теперь стало в дивизии пятнадцать тысяч человек…. Раньше в Красной Армии было сто двадцать дивизий. Теперь у нас в составе армии триста дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, стали более подвижными… Из общего числа дивизий — треть механизированные дивизии. Об этом не говорят, но это вы должны это знать… — обобщенно описываю изменения в вооружении, пиаря новую технику, заодно напоминая, что старую тоже надо использовать, пусть во второй линии, пусть для развития успеха, но использовать. От техники плавно перехожу к обучению как ее владением, так и вообще военному делу. Обе памяти и моя, и реципиента прямо таки вопиют о наших недостатках в этих вопросах: — Но, товарищи, нельзя научиться применять новую технику, не изучая ее. Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на новом военном опыте. Я с ним не согласен. Наши школы еще отстают от армии. Обучаются они еще на старой технике. Вот мне говорили, что в Артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы? — спросил я и неожиданно услышал из первого ряда возражение начальника Артиллерийской академии Сивкова: «Нет, товарищ Сталин, мы изучаем новейшие пушки». Подобная дерзость вызвала у меня вспышку злости: — Прошу меня не перебивать. Я знаю, что говорю. Я сам читал конспекты слушателя вашей Академии. Обучать на старой технике нельзя, — продолжаю, пытаясь уловить реакцию зала, — обучать на старой технике и на основании старого опыта — это значит выпускать отстающих людей. Этому отставанию способствуют также утвержденные программы обучения. Ведь чтобы обучать новому и по-новому, надо изменить программу, но для этого надо много работать. Куда легче учить по старым программам, меньше забот и хлопот. Наша школа должна и может перестроить свое обучение командных кадров на новой технике и использовать опыт современной войны. Наши школы отстают. Отставание это нужно ликвидировать, — тут меня прерывают, как писали в советские времена в протоколах, долгими, продолжительными аплодисментами, переходящими в овации. Немного продолжаю по обучению, прямо напоминая, что знания, данные в процессе обучения, требуется развивать самостоятельно. Однако этот абзац почему-то аплодисментов не вызывает. Странно.

— Вы приедете в части из столицы. Вам красноармейцы и командиры зададут вопросы, что происходит сейчас… Надо командиру не только командовать, приказывать, этого мало. Надо уметь беседовать с бойцами. Разъяснять им происходящие события, говорить с ними по душам. Наши великие полководцы всегда были тесно связаны с солдатами. Надо действовать по-суворовски… Вас спросят — где причины, почему Европа перевернулась, почему Франция потерпела поражение, почему Германия побеждает. Почему у Германии оказалась лучше армия? Это факт, что у Германии оказалась лучше армия и по технике и по организации. Чем объяснить? — причины военных успехов Германии я объясняю для слушателей, напомнив им, что немцы сделали правильные выводы из поражения в Первой мировой войне. Что они перевооружили армию, разработали новые приемы ведения войны и обучили личный состав. Большое оживление в зале вызывает мой рассказ о пренебрежительном отношении французов к своей армии, о непрестижности военной службы: — Об армии не было заботы и ей не было моральной поддержки. Появилась новая мораль, разлагающая армию. К военным относились пренебрежительно. На командиров стали смотреть как на неудачников, на последних людей, которые, не имея фабрик, заводов, банков, магазинов, вынуждены были идти в армию. За военных даже девушки замуж не выходили, — последние слова встречены дружным смехом красных командиров, пользовавшихся большим уважением в народе и считавшихся лучшими женихами. А я с горечью вспоминаю, что в нашей стране, забывшей уроки истории, подобное отношение к военным возродилось в конце века. — Армия должна пользоваться исключительной заботой и любовью народа и правительства — в этом величайшая моральная сила армии. Армию нужно лелеять, — вот на эти слова все реагируют с восторгом. «Да, лелеять надо, но вожжи отпускать нельзя» — проскакивает в голове мысль, а я продолжаю:

— Так как к нынешнему году Гитлер легко разбил всех своих противников, многие политики и журналисты разных стран заговорили о непобедимости немецкой армии. Действительно ли германская армия непобедима? — ставлю вопрос и сам же на него и отвечаю. — Нет. В мире нет и не было непобедимых армий. Есть армии лучшие, хорошие и слабые… С точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации, и в организации. Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны. Кроме того, в германской армии появилось хвастовство, самодовольство, зазнайство. Военная мысль германской армии не идет вперед, военная техника отстает… Но мы не должны на этом основании самоуспокаиваться, товарищи. Германский национал-социализм сумел, используя популярную в народе борьбу против Версальского мира, используя подкуп своего народа за счет ограбления народов оккупированных стран, используя тотальную пропаганду, одурманивание и тотальный контроль за населением, добиться поддержки большинства немецкого народа. Поэтому мы должны понимать, что грядущая война не будет легкой прогулкой. Это будет тяжелая, кровавая борьба, борьба, требующая напряжения всех сил. И вы, товарищи командиры должны готовить к ней армию и быть готовы к ней сами.

Заканчиваю на этом, явно неожиданном для моих слушателей пассаже. Несколько секунд царит оглушительная тишина, сменяющаяся такими же оглушительными аплодисментами.

Заканчиваю день на банкете. Произношу пару тостов. Надеюсь ни мое выступление, ни эти тосты историю сильно не изменят.

Спецсообщение разведуправления Красной Армии «О группировке немецких войск на востоке и юго-востоке на 5 мая 1941 г»

№ 660477сс

5 мая 1941 г.

Сущность перегруппировок немецких войск, производившихся во второй половине апреля, после успешного завершения балканской кампании и до настоящего времени сводится:

1. К усилению группировки против СССР на протяжении всей западной и юго-западной границы, включая Румынию, а также в Финляндии.

2. К дальнейшему развитию операций против Англии через Ближний Восток (Турция и Ирак), Испанию и Сев. Африку.

3. К усилению немецких войск в Скандинавии, где они могут быть использованы с территории Норвегии против Англии, Швеции и СССР.

Для выполнения этих целей использованы силы, находившиеся в оккупированной части Франции, Бельгии, Голландии, и войска, освободившиеся после поражения Югославии и Греции.

Причем, немецкие войска из Югославии шли:

а) через Венгрию и Австрию в районы Краков, в Прикарпатскую Украину и в Богемию;

б) в Румынию, в том числе на территорию Молдавии и Сев[ерной] Добруджи.

Общее количество немецких войск против СССР на 5 мая достигает 103–107 дивизий, включая шесть дивизий, находящихся в районе Данциг и Познань. […]

В самом составе сосредоточенных против СССР сил обращает на себя внимание усиление танковых войск с 9 дивизий на 25 апреля до 12 дивизий на 5 мая; моторизованных, включая и мотокавдивизию, — с 7 дивизий на 25 апреля до 8 дивизий на 5 мая; горных — с 2 дивизий на 25 апреля до 5 дивизий на 5 мая.

В подготовке театра военных действий усиленно осуществляется строительство всех видов. Строятся вторые железнодорожные линии стратегических путей […]. Ведется усиленное строительство складов огнеприпасов, горючего и других видов военного обеспечения. Расширяется сеть аэродромов и посадочных площадок.

Кроме того, по всей границе, начиная от Балтийского моря до Венгрии, идет выселение с приграничной зоны населения.

Румынское правительство отдало секретное распоряжение об эвакуации из Молдавии учреждений и ценностей, что фактически уже осуществляется. Нефтепромышленные компании получили приказ о сооружении бетонных стен вокруг резервуаров с горючим.

Проводятся усиленно учения по ПВО городов, строительство бомбоубежищ и опытные мобилизации.

Производятся усиленные рекогносцировки немецкими офицерами нашей границы.

Из Вены донесено о призыве запасных офицеров, знающих Галицию и Польшу.

За счет освобождающихся сил из Югославии создается резервная группа главного командования […].

Использование против СССР венгерской и румынской армий выражается в следующем: 1. Общая численность венгерской армии доведена до 600 000 человек. Из 10 корпусов венгерской армии три корпуса (6, 7, 8-й) целиком, часть 9-го корпуса и три отдельные бригады сосредоточено в Прикарпатской Украине.

2. Из всей румынской армии свыше половины ее состава сосредоточено в Молдавии и Добрудже, а именно: 11 пехотных дивизий, две кав[алерийские] дивизии, одна кав[алерийская] бригада, одна мех[анизированная] бригада, две горнострелковые бригады. Многие соединения выдвинуты непосредственно к границе.

3. В проводимой реорганизации румынской армии особое внимание высшим командованием уделено комплектованию авиации, танковых и инженерных частей за счет кадров пехоты.

[…]Наиболее сильная группировка немецких и румынских войск на территории Румынии фиксируется в Буковине и Сев[ерной] Молдавии.

В Финляндии, несмотря на опровержение Финского правительства, значительные высадки немецких войск являются бесспорными, а именно: 10 апреля с немецких пароходов в порту Або высажено 10 000 человек; 29 апреля в том же порту высажено 12 000 человек.

Кроме того, в течение всей зимы на территории Финляндии находилось около 4000 человек немецких войск.

Наблюдением целого ряда источников было выявлено, что немецкие воинские эшелоны, по мере выгрузки, направлялись и продолжают идти по железной дороге и автотранспортом на север через Рованиеми на Киркинес.

[…]В Норвегии, в результате апрельских перевозок, общая численность немецких войск увеличилась с 10 дивизий до 13 дивизий, и подвоз продолжается.

Выводы:

1. За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий.

2. Необходимо считаться с дальнейшим усилением немецкого сосредоточения против СССР за счет освободившихся войск в Югославии с их группировкой в районе протектората и на территории Румынии.

3. Вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северонорвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем.

4. Наличные силы немецких войск для действий на Ближнем Востоке к данному времени выражаются в 40 дивизиях, из которых 25 — в Греции и 15 в Болгарии. В этих же целях сосредоточено до двух парашютных дивизий с вероятным их использованием в Ираке.

Начальник Разведывательного управления Генштаба Красной Армии Голиков
6 мая 1941 г. Аэродром Едлино. 162-й истребительный авиационный полк. Николай Козлов.
Аэродром. Это свой особенный мир, с его устоявшимися традициями и распорядком, меняющимся в зависимости от времени года и решений командира. Мир, где человека ценят по его умениям, и где даже шутки профессиональны и непонятны для непричастных к авиации. Зато как хорошо на аэродроме ранним утром в день полетов. Свежий, прохладный, но уже точно весенний, ветерок треплет обмундирование, стараясь забраться в любую щель, холодит лицо, выгоняя остатки сна. Вытянувшись в линейку, стоят расчехленные самолеты — маленькие, ладные, лобастые «ишачки», И-16, гениальное творение «короля истребителей» конструктора Поликарпова. Негромко урчат моторы пары топливозаправщиков и водомаслогрейки, переезжающих от самолета к самолету. О чем-то перекликаются техники и механики, возясь у самолетов. В один из готовых к полету самолетов забрался главный инженер полка и что-то рассматривает, разговаривая со стоящим рядом с кабиной, на крыле техником. Предполетная подготовка идет по плану.

Отчетливо пахнет бензином, начинающей пробиваться травой, горячими котлетами и какао. Повар привез полетный завтрак и сейчас раздает его исподтишка зевающим пилотам. Большинство уже торопливо доедает доставшееся, поглядывая на часы, висящие на стене одноэтажного, барачного типа домика. Скоро постановка задач на полеты, надо успеть до него не только позавтракать, но и сбегать в заведение типа «сортир». Иначе летать будет несколько затруднительно. Сегодня не просто полеты. После длительного перерыва наконец-то установилась хорошая погода и дивизионное начальство дало «добро» на пилотаж в зоне. Конечно, после запретов Рычагова, так и не отмененных, кстати, после его отправки в Академию, упражнения стали намного проще. Но все же, лучше переносить перегрузки «отлив лишнюю жидкость», о чем помнят все летчики.

Николай, уже расправившийся со своей котлетой, отошел в сторонку, вздохнул бодрящего утреннего воздуха и осмотрелся. Техники и механики заканчивали работы и собирались в группы по звеньям, готовясь к своему построению. Скоро начнут собираться и летчики.

Наконец, строго в установленное время летчики идут на построение. Может быть, как шутят топчущие землю «сапоги», «когда бог раздавал дисциплину, авиация была в небе», но только не во время полетов и выполнения работ. Да, в повседневном общении строгой грани между начальниками и подчиненными, показной дисциплины, у авиаторов не заметно. В воздухе и на технике все равны и реальная иерархия в полку больше зависит от знаний и умений, чем от количества значков на петлицах. Но без дисциплины авиации не бывает. Люди, думающие иначе, обычно быстро ее покидают. Кто в другие рода войск, а самые недисциплинированные нередко — вперед ногами. Воздух ошибок не прощает.

Сегодня построение необычное — строятся не поэскадрильно, а в зависимости от уровня подготовки. В недавно сформированном полку очень много молодых летчиков, которых еще готовить и готовить. Для этого нужны двухместные «спарки» — учебно-тренировочные истребители УТИ. А их всего шесть штук, поэтому летают они вдвое чаще боевых самолетов.

Самые подготовленные, в том числе и Николай, строились отдельно и предполетный инструктаж с ними проводил лично командир полка. Держа в руке папку с лежащей в ней плановой таблицей полетов, подполковник Резник напоминал летчикам о порядке взлета, расписании полетов, выполнении упражнений в зонах, мерах безопасности.

— Напоминаю, что каждое упражнение выполняется в строгом соответствии с наставлением по производству полетов, спокойно и методично, без нарушений…

Николай отвлекся, подобное он уже слышал сотни раз, и задумался: «Неужели в Испании, в бою тот же Павел Васильевич строго соблюдал все наставления? Не верится. Особенно если вспомнить пилотаж самого командира и его заместителя. Летают энергично, смело, явно не по последним указаниям. Какой пилотаж!».

Толчок в бок заставил его очнуться. Улыбающийся друг и соперник по воздушным боям, такой же лейтенант, Вячеслав Коротин, спросил, подначивая:

— Не выспался? Не надо было вчера в Могилеве допоздна задерживаться. Построение-то уже закончилось.

— Выспался, выспался. Просто задумался. Как считаешь, мы так и будем на «ишачках» летать? Самолет конечно хороший, но ведь уже устаревший. С тридцать третьего выпускается.

— Неправ ты, Коля. Комдив что рассказывал, не помнишь? Как они на И-16 немцев и итальянцев гоняли. Даже новейшие их сбивали, эти, как их…

— «Мессершмиты». Сбивали. Вот только после этого уже два года прошло. Техника развивается, а мы все на том же летаем.

— Да перестань ты, вон, говорят в Оршу уже два самолета новой конструкции пригнали. С немцами у нас договор, да они и не полезут, пока с Англией не разделаются. Не дураки небось, в Империалистическую поняли, как на два фронта воевать тяжело. Успеем и мы перевооружиться к этому времени.

Разговор прерывает команда на опробование двигателей. Едва Николай занимает место в кабине, как к его истребителю подъезжает автостартер. Раскрутка, запуск, мотор работает как часы. Николай осматривается. Командир звена, капитан Владимир Иванов и второй ведомый, лейтенант Иван Воинов, тоже готовы к вылету. Механик дает отмашку и самолет, плавно ускоряясь, бежит по укатанной взлетке. Ни с чем несравнимое чувство полета портит только необходимость крутить ручку. Двадцать девять оборотов, шасси убраны, шпеньки видны. Пристроившись за качнувшим крылом ведущим справа, Николай дополнительно осматривается. Все в порядке, звено собрано, внизу видны взлетающие самолеты остальных летчиков. Первой, судя по виду, разбегается УТИшка. «Это сам комполка, вывозит нового комэска», — мелькает непрошенная мысль, а дальше все мысли крутятся только вокруг конкретных действий.

Звено приземляется. Николай, не снимая парашюта, подходит к командирской машине, у которой его уже ждут напарники. Короткий разбор полета, небольшая передышка в курилке напротив стоянки, пока механик дозаправляет самолет. Сидя на скамейке, Николай наблюдает, как бегает от одного приземлившегося самолета к другому командир полка. Раций на самолетах нет и все замечания молодым он дает на земле, забираясь на крыло и разговаривая с сидящими в кабине летчиками.

— Вот она, польза физкультуры, — говорит, показывая на Резника, лейтенант Воинов. Но болтать некогда, самолеты готовы и лейтенанты, дружно поднявшись, спешат занять места в кабинах.

Любимое время для авиаторов — полеты…

7 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Алексей-Иосиф.
Ну, вот и первое изменение, которое я сделал. По планам, сегодня должны были собраться в шестнадцать часов и обсудить подготовку к войне на экономическом и политическом фронтах. А я вызвал Лаврентия на час раньше. Кажется, даже «напарник» удивился. Но никаких других мыслей или чувств я больше не заметил. Ладно, сейчас удивлю его еще больше.

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

— Здравствуйте, товарищ Берия. Садитесь. Есть мнение, что в сложной международной обстановке необходимо объединить наркоматы внутренних дел и госбезопасности под единым управлением, — наблюдаю как реагирует. Без восторга, но с пониманием. Еще бы, это только в будущем кресло министра — повод для радости. Только в наше, черт, в будущее время, начальник — это тот, кто раздает указания и ни черта не делает, и даже не думает. Здесь и сейчас начальник — тот, кто работает в соответствии со своей должностью, то есть больше всех подчиненных. Так что для Лаврентия мое сообщение не в радость. — Разработайте записку на мое имя, как Председателя СНК по этому вопросу.

Пока Берия записывает в блокноте, встаю и прохожу на другой конец стола, к трубке и не торопясь ее набиваю. Сейчас самая сложная часть разговора. Надо сыграть уверенно и без малейшего прокола. Иначе и меня заподозрят (подумав это, мысленно улыбаюсь в свои усы).

— Товарищ Берия, как вы считаете, в случае войны активизируется вся имеющаяся в стране оставшаяся не выявленной агентура различных, в том числе и союзных нам держав? — Лаврентий с удивлением смотрит на меня, явно не понимая для чего этот риторический вопрос, — Но тогда возможна и засылка новой агентуры, не так ли? — Берия, уже ничему не удивляясь, подтверждает сказанное кивком.

— Имеются неподтвержденные, требующие дополнительной проверки сведения о наличии возможно дружественно настроенной к нам тайной организации, способной заслать своих людей с целью не только помощи нашему государству в борьбе против Германии, но и для воздействия на нашу политику в желательном им направлении. Возможно, такая агентура у них уже есть и внутри Советского Союза. Необходимо ориентировать органы на выявление и мягкое наблюдение за такими людьми. Согласно имеющимся сведениям выявить их можно по необычным особенностям в поведении, разговорах, неизвестным песням, — чуть не прокололся сказав «неизвестным в вашем времени песням». Хорошо, вовремя остановился. Затягиваюсь и прикрываю лицо клубом табачного дыма.

Лаврентий терпеливо ждет. Что ж, как в кино наш разведчик пояснял, запоминается последняя фраза. Сейчас он у меня ее запомнит.

— Есть еще один вопрос, товарищ Берия. Как проходит расследование дел об уничтожении белополяками пленных красноармейцев? Каковы результаты и сколько еще осталось не расследованных случаев?

— По полякам могу ответить только примерно, товарищ Сталин. Всего выявлено почти три тысячи двести таких пленных, из них расследование закончено в отношении около двух тысяч человек. Приговор приведен в исполнение примерно для половины этого количества.

— Товарищ Берия, а у вас в наркоматэ много пистолэтов гэрманского производства?

Лаврентий удивленносмотрит на меня. Не дошло, значит.

— Ви мнэ не можете ответить так, сразу?

— Точную цифру дать не могу, товарищ Сталин. Примерно пять-семь процентов от общего количества.

— Это харошо, что ви так основателно изучилы дэла в вашэм ведомствэ, товарищ Берия, — и тут же перехожу на грузинский, что уже дается мне легко, словно я знал его с детства. — Уточни данные и доложи мне сегодня в двадцать ноль-ноль. Есть мнение, что они нам очень пригодятся. И не забудь справку по лагерям с пленными польскими офицерами.

Лаврентий ошарашено кивает и делает пометки в своем блокноте.

— Можешь использовать телефон товарища Поскребышева. Готовь данные, а ему передай — пусть впускает всех прибывших на совещание.

Берия уходит. Через минуту в дверях появляется голова Поскребышева. Увидев мой утвердительный кивок, он исчезает, а в кабинет один за другим входят Булганин, Вознесенский, Каганович, Молотов, Микоян, Шахурин. Пока они рассаживаются, вновь появляется Берия. Я открываю заседание, фактически, Совета Народных Комиссаров, то есть правительства. Обсуждаем подготовку к неминуемой, что, как мне казалось, ясно каждому присутствующему, войне. И тут оказывается, что Вознесенский в нее не верит, и перестраивать промышленность на военные рельсы не рвется, мотивируя срывом выполнения пятилетнего плана и дополнительными расходами в бюджете. Судя по виду, кое-кто с ним согласен. Приходится вразумлять, причем почему-то речь напоминает мне недавно, всего чуть больше полвека вперед, прочитанное:

— Перестаньте думать по мирному. Перестраивайтесь на военный лад. Учтите, что если сейчас мы начнем экономить и считать копейки, то потом будем платить много большую цену. Кровью наших людей будем платить, землей будем платить, разрушенными предприятиями и разоренными колхозами будем платить…

Не забыть бы после совещания подсказать Лаврентию, чтобы за ними проследили получше.

Наконец заседание заканчивается и я останавливаю Берию классической фразой. — А вас, товарищ Берия, я попрошу остаться…

Возможной причиной отсутствия приемов со второго по пятое мая является болезнь диктатора, о которой упоминают в своих мемуарах некоторые участники событий. Но заболевание, очевидно, было не слишком тяжелым, поскольку уже пятого мая новый глава государства присутствовал на встрече с выпускниками военных академий, на которой и произнес речь, содержание которой тогда не было обнародовано. Советские газеты дали краткую информацию о прошедшем приеме и о выступлении на нем Сталина. Дипломаты и разведчики многих стран приложили немалые усилия, чтобы узнать, о чем говорил военной элите Советского Союза глава государства. Добытые ими сведения были крайне противоречивы и, как оказалось впоследствии, не верны. На прошедшем после встречи банкете запьяневший диктатор проговорился о скрытой подоплеке своей политики. Около полуночи, когда все уже находились в приподнятом настроении, один из генералов предложил тост за мирную политику и за творца этой политики — Сталина. Неожиданно для всех вождь протестующе замахал руками. Все растерялись. Как вспоминал позднее участник приема Энвер Муратов, Сталин был очень разгневан, немножко заикался и в его речи появился сильный грузинский акцент. Характерно именно то, что сказал обычно скрытный тиран в конце своей речи: «Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне».

А. Македонский (В. Грызун) «Дырокол», Нью-Йорк, 1977 г.
8 мая 1941 г. Аэродром Зубово. 162-й истребительный авиационный полк. Николай Козлов.
Наше начальство пользуется любой подходящей погодой, чтобы организовать очередные полеты. А сегодня устроили еще и тревогу, подняв весь полк затемно и выпустив нас в воздух едва начало светать. После того, как мы построились над аэродромом в круг, наш комэска-раз, капитан Овчаров, подал сигнал «делай как я», покачав крыльями.

Словно гигантская стая птиц, мы устремились вслед за ним. Посмотрев на планшет с картой и прикинув на местности, я сразу понял, что идем в сторону Балбасова. Старательно выдерживаю дистанцию и эшелон, радуясь, что на высших курсах в Кировобаде нас так великолепно подготовили. Обидно, что не отправили нас в Китай, как, по слухам, планировали. Зато я теперь умею много больше, чем те же молодые лейтенанты и сержанты. Одно ночное пилотирование чего стоило. Жаль, что из-за большого перерыва допуск к таким полетам потерян. Хотя… думаю, что при таких темпах подготовки долго ждать восстановления не придется. Правда, сейчас даже комполка такого не имеет, придется ждать, когда он и комэски получат. Ничего, к концу лета точно все ночами залетаем. Если немцы не помешают. Слухи нехорошие ходят. Поговаривают, что немецкие разведчики через границу, как к себе домой шастают, пограничные аэродромы фотографировать пытаются…

О, вот и аэродром. Так, выдерживаем, выдерживаем. Есть! Сел хорошо, не закозлил. Всем хорош «ишачок», но уж очень в управлении строг. Так, заруливаем. А это что? Ох, е-мое, сейчас Вячик грохнется!..

Ну, вашу мать, если бы сам не видел, ни за что бы не поверил. Такое точно раз в жизни бывает. Нет, ну надо же… Параллельно нам садился сто шестидесятый полк, вернее его лидирующая «спарка», УТИ-4. «Спарка» не туда заруливать стала, а тут как раз Вячеслав садится. Все так и застыли — еще бы, курсы-то как раз пересекаются. Даже не знаю, кого благодарить, но Коротин, обычно такой внимательный, неправильный расчет на посадку сделал. Его «ишачок» на это ответил вполне закономерно — «скозлил». Причем дал такого козла, что истребитель прямо над рулящей спаркой сверху проскочил. Повезло, такое раз в жизни бывает. Жаль только, что полеты из-за этого забьют и начнут нас опять зачетами пытать. Вон сколько начальства сразу к самолетам сбежалось. Так удачно день начинался, эх. Наше звено уже и заправить успели, сейчас бы прямо в воздух… Бл… а это что? Красная ракета, тревога!

Так, колодки в стороны! Давай, крути, земеля! Пока движок прочихивается, запускаясь, успеваю услышать частые удары по рельсу. Ну, ни хрена ж себе, тревога-то боевая!

Подсоединяю штекер.

— Внимание! Направление — Орша, высота…, скорость…, гражданский самолет с немецкими опознавательными знаками. Звену капитана Иванова — взлет, принудить к посадке на аэродром, оружие применять в крайнем случае!

Отстыковываю штекер и провод сразу уползает за борт, вытягиваемый механиком. Мотор уже прогрелся, все стрелки показывают норму. Разбегаемся и взлетаем. Привычно занимаю свое место в строю, пытаясь одновременно засечь нарушителя. Вот он. Слегка поблескивая на солнце голым дюралем, летит от нас, в сторону Смоленска. «Дуглас», судя по силуэту. Кресты заметны даже отсюда. Противные опознавательные, как пауки на крыльях и хвосте уселись. Вот ведь, получается, он над аэродромом уже пролетел, пока мы на самолет Коротина любовались! Ну держись, гад! Не уйдешь! Капитан Иванов крыльями посигналил. Ага, маневрируем! Так, захожу справа, Иван выходит слева. Уравниваю скорости.

Вот падла, он еще и улыбается! Но тут Володя дает предупредительную очередь из ШКАСа и широкая улыбка на хорошо видимом сквозь плекс лице пропадает. Гашетка откинута, но я не стреляю, лишь грожу этой харе кулаком. Испугались, фашистики, послушно идут за Ивановым. Это вам не Польша! Сопровождаем до самой посадки, потом несколько минут кружим сверху, ножницами, пока немец выруливает вслед за аэродромной машиной. Уходя на коробочку, успеваю заметить, что к остановившемуся самолету бегут с винтовками наперевес бойцы из роты охраны, а у КДП стоит «эмка» комдива. Сейчас этим козлам покажут, как совать свое рыло в наш, советский огород!

Ближе к вечеру садимся на своем аэродроме и нас сразу собирают в классе предполетных указаний. Комполка рассказывает о случившемся.

— …«Дуглас» ДиСи-два «Люфтганзы». Товарищ генерал доложил в Москву, товарищу наркому. Пришел приказ немца отпустить. — Многие переглядываются с недоуменно-недовольным видом, но молчат. — Товарищ Захаров подъехал к самолету лично, немцы открыли дверь и стоят, смотрят. Товарищ генерал у них спросил, понимает ли кто-нибудь из них по-русски, а они нагло так смотрят и ничего не говорят. Тогда комдив спокойно так сказал: «Ну что же, будете сидеть на аэродроме, пока язык не выучите». — Вячик, уже отошедший от происшествия, исподтишка показывает мне большой палец. — Тут сразу нашелся молодой лейтенант и на чистом русском ответил: «Господин генерал, мы вас поняли». Комдив в соответствии с указаниями из Москвы приказал им лететь в Минск. Разбираться с нарушителями будут там. Вот так, товарищи. С учетом этого случая ясно, что нам надо держать порох сухим, но не поддаваться на провокации. Вопросы есть? Нет? Завтра по распорядку предварительной подготовки, построение в восемь тридцать. Все свободны.

По дороге домой молчим. Нет, все понятно, нельзя поддаваться на провокации. Но ведь и оставлять такие случаи безнаказанными нельзя!

Жена встревоженная, пока мы летали уже какие-то слухи прошли, похоже. Вместе с дочкой встречать выскочила. Ну, главное — я дома…

9 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. Алексей-Иосиф.
Днем решил, невзирая на график, съездить в Кубинку, где стоит двенадцатый истребительный авиаполк. Они осваивают Яки, вот я и решил посмотреть на этот хваленый истребитель, созданный за полгода. Хотелось посмотреть, а по возможности и потрогать руками настоящую боевую машину. Своего рода ностальгия, наверное, я же в своем времени пятнадцать лет техником самолета отпахал. Захотелось снова услышать шум моторов, уловить висящий в воздухе запах керосина… тьфу ты, здесь же на бензине летают, забыл. Неожиданно, чтобы заранее не готовились, поехал. Предупредил только Власика, и то приказал, чтобы никак не оповещал местные органы. Знаю я эту механику — предупредят своих, те по знакомству передадут военным и все уже блистает чистотой, неисправные машины и нарушители дисциплины запрятаны подальше и вообще «всё хорошо, прекрасная маркиза». Только вот потом выясняется, что у песенки и у реальности есть очень нехорошее продолжение. А мне хочется посмотреть именно реальное положение дел. Помню же, как в одном журнале писали, что при испытаниях вместо снятия реальных характеристик самолета требовали подтверждения расчетных. В результате высоту набирали площадками, а максимальную скорость замерили за меньшем, чем положено участке. Помню, что первый испытатель на опытном самолете разбился из-за недостаточной прочности. А ведь самолет уже выпускался серийно. Помню, как Яковлев уверял лично меня, что все устранил и доказывал перспективность истребителя. Нет, то, что Яки были основными в наших ВВС во время войны, я тоже помню. Но ведь могло бы так быть, что стали поликарповский И-180 доводить и он стал основным. Могло? Могло. Тем более, что Шахурин и Швецов клялись и пяткой в грудь себя били, что новый М-82М, он же — АШ-82ФН, форсированный, в ближайшее время на ресурсные испытания дадут. Посмотрим, насколько это правдой окажется, посмотрим.

Съездил и посмотрел. Городок во многом похож на виденный мной в восьмидесятые, даже гостиница та же, во всяком случае внешне. А вот аэродром, пусть и бетонированный, маловат. Надо указание дать, чтобы расширили. Командование было в полном ауте, а я зато напрямую с летчиками пообщался и даже в кабине посидел. Эх, хорошо! Молодость вспомнил. Да и летчикам понравилось, как мне кажется. Самое главное, они откровенно рассказали, что о Яках думают. Значит, записываем — в управлении прост, доступен летчику средней квалификации, но имеет множество недостатков, которые необходимо срочно устранить. Самый неприятный из них — перегрев масла. Это что же, летчик в бою должен тепловой режим мотора соблюдать, да? Это как же он тогда воевать будет? На втором месте — шасси. Тоже надо дорабатывать, иначе будем иметь небоевые потери больше боевых, начнут на посадках и при выполнении фигур пилотажа биться. Это нашему молодому гению надо будет по самые… указать, иначе придется его с заместителей наркома гнать поганой метлой. Надо же — на серийном самолете даже бензиномера нет. Это как, на ощупь в полете остаток топлива мерить прикажете? Точно, завтра еще раз обоих вызову, и Шахурина, и Яковлева. Простимулирую ипатьевским методом, так сказать. Конечно, летчикам после И-15 и И-16 и такие самолеты верхом совершенства кажутся. Но как на них воевать прикажете, а?

Эх, настроение и так ни к черту, а тут еще с Хрущевым встречаться. Успокоиться надо. Прохаживаюсь по кабинету, раскуривая трубку и думаю, как быть с урожаем. Удастся нам его убрать или, как и в моем варианте, жечь придется. С предприятиями тоже думать надо. Начать сейчас эвакуацию — сорвать производство, да и перевозки воинские уже начались. Не уверен, что Каганович справится. Надо вообще продумать, кем его заменить…

Уфф, хорошо, что встреча такая короткая. Мне казалось, что он меня сейчас всего залижет с ног до головы. Но умеет приспособиться, умеет. Мигом уловил мое настроение, докладывал по-рабочему, конкретные сведения наизусть вспомнил. Ладно, пусть пока работает. Но зарубку я себе уже сделал. Не люблю кукурузу, черт побери. Время пока есть до прибытия Берии, так что додумаем про авиацию. Мне, как бывшему авиатехнику, она ближе всего остального. Проблем накопилось много, решать надо срочно, война на носу. Надо ли поддержать Поликарпова? Вроде его И-180 не хуже Яка первого был, к тому же по технологии одинаков с «ишаком». Нет, пожалуй, поздно. Да и умрет он скоро, если мне память не изменяет. А преемника у него не было. Так что будем исходить из того, что уже есть. Микоян пусть свою «тройку» дорабатывает, яковлевские истребители в сложившейся ситуации тоже вполне соответствуют требованиям. Единственная неразрешимая проблема — ЛаГГ. Не зря его летчики назовут «лакированным авиационным гарантированным гробом». Надо, думаю, в это КБ Поликарпова и отправить, как наставника. Пусть «мушкетерам» поможет адаптировать мотор воздушного охлаждения к их истребителю. А потом посмотрим. Может и «сто восемьдесят пятый» в серию запустим позднее, если все нормально сложится. Думай голова, думай, шапку куплю, да!

— Товарищ Сталин, — прерывает мои размышления Поскребышев, — к вам товарищ Берия.

— Пусть заходит, — отвлечемся на дела наши внутренние и внешние. Наверняка пограничники что-то новое откопали, да и по польским делам уже пора первым сведениям прийти. Интересно, а шпагат НКВД по какой статье покупает?

15 мая 1941 г. Аэродром Едлино. 162-й истребительный авиационный полк. Николай Козлов.
Ну дела! Подняли нас еще вчера. Осторожно так подняли, никаких тебе тревог, просто позвонили комэске. У него телефон есть, он трубку поднял, а там: «Туман один». Новая система подъема по тревоге. Первый раз таким методом подняли. Комэск к соседям, те — по заранее согласованным маршрутам к другим летчикам. Причем бежать запрещено, идешь себе потихоньку с чемоданчиком, мало ли куда. Конечно, дольше так, если внезапно приводить полк в боеготовность придется — не получиться. Зато вот так, заранее — милое дело. Никто, кроме жен и не знает. А их предупредили, чтоб молчали лишний раз. Зато теперь сидим и ждем. Замполит прошел по всем стоянкам, объяснил, что разведка получила сведения о возможной массированной провокации фашистов. Спровоцировать наш ответ и начать уже полномасштабную войну вопреки желанию правительства Германии, по логике так получается. Поэтому нас и подняли так тихо, чтобы значит фашистам никаких поводов для протестов и провокаций не давать. Так и сидим. Я в своем «ишаке», Вячик — в своем. Почему так, вдвоем, а не своим старым звеном, удивится кто-нибудь со стороны. Так пять дней назад приказ пришел. О переходе на пары и звенья из четырех самолетов. Мы даже пару полетов новым составом успели слетать. Теперь вот в нашем звене Иванов, Воинов, я и Коротин.

Вячеславу за тот случай ничего так и не было. Не до него, все только и говорят о возможной войне. Не верится мне, что немцы такие дураки, чтобы с нами воевать. Они же уже в Империалистическую на этом обожглись, когда войну проиграли. Неужели ничему не научились? Или с англичанами сговорились? Хотя, если Гесс действительно с английскими империалистами договорился, могут и напасть. Придется нам тогда против всей Европы биться. Тяжело будет…

Уфф, наконец-то второе звено дежурить заступило, а мы на отдых идем.

— Вячик, слушай, совсем забыл тебе сказать. На позавчерашних полетах я заметил, что ты пилотируешь в замедленном темпе. Между фигурами пилотажа делаешь паузы. Поэтому при резких маневрах от меня и отстаешь. Так истребителю действовать нельзя. Ты же не только меня теряешь, ты даешь время противнику на атаку и прицеливание.

— Да я сам уже это понял. Трудно только переучиваться, в училище в нас правила пилотирования прямо таки вбивали. Теперь вот переучиваться приходиться, а привычка уже осталась.

— По другому сейчас нельзя. Если хочешь победить — надо энергичнее фигуры делать, не боясь перегрузок, чтобы в глазах аж темнело.

— Понял, я понял. Будем с тобой тренироваться. Да, видел вчера в штабе новое описание специального тренажера для привыкания к перегрузкам? Говорят, сам Василий Сталин придумал.

— Не видел. Надо будет посмотреть.

Тут в наш разговор вступает Владимир:

— Кроме резких маневров учтите еще одно. Я это еще в училище заметил, да и потом наши «испанцы» подтвердили. Я своим уже говорил, а вот Вячеслав может и не знать. Летчики обычно пилотируют, как во время учебных полетов, так и в бою, с левым разворотом. Удобнее, кроме того и инструктора так учат. Вот и привыкают все только влево поворачивать. Зато правые повороты большинство летчиков выполняет намного хуже, причем избегает их бою. Вот на этом и надо противника подлавливать. За прошедшие дни мы уже немного слетались, в воздухе друг друга понимать начали. Поэтому будем учиться резко маневрировать именно вправо… О, обед привезли. Пойдем сразу?

После обеда устраиваемся отдохнуть в классе на специально привезенных койках. Неужели нас и ночевать здесь оставят? Вячик сразу начинает дремать, а я вспоминаю накопившиеся по дому дела и то, что обещал дочке съездить в парк культуры и отдыха, покатать ее на карусели. Чертовы империалисты, ни дна им, ни покрышки. Нет бы между собой разбираться, кто сильнее, так и нам покоя не дают. Ну ничего, если сунуться мы им покажем. Если уж в Гражданскую от четырнадцати держав голодные и босые отбились, то теперь, с нашей современной техникой, победим обязательно. Правда, сам товарищ Сталин заметил, что большой кровью воевать придется. Но ведь война без крови не бывает.

Ночь с 16 на 17 мая 1941 г. Подмосковье. «Ближняя дача».
Не спится. Вторую неделю… Сплю плоховато. С чего-то бессонница привязалась.

Подумав, решил прогуляться на улице. Охранники слегка удивлены, как мне кажется. Ладно, переживу. Брожу среди деревьев, ночь великолепная, тихо, звезды на небе горят, видимость «миллион на миллион». Эх, хорошо. Настроение поднялось и я, неожиданно для себя, замурлыкал:

Элкаши варди шевнише
Блад ром амосулико.
Гулис панцаклит вкитхавди
Шен хом ара хар Сулико
Немцы, как я и ожидал, пятнадцатого не напали, но несколько дней мы всё равно волновались. Второе лицо в фашистском государстве, Гесс, все же перелетел в Англию. Реакция англичан была столь неоднозначной, что ожидать можно было все что угодно, вплоть до союза нацистской Германии и Великобритании. Кстати, понемногу начал менять риторику, напоминая, что не все фашисты одинаковы, что самые националистически озабоченные — именно нацисты и что они считают все остальные народы нечеловеками. Немного сложновато для неискушенного народа, но, думаю, даст свои плоды. Теперь, прежде чем перейти на сторону немцев, любому надо будет еще как-то забыть о том, что это не просто переход на сторону врага, но переход на сторону тех, кто его за людей не считает.

Жаль, проект реорганизации управления авиацией завис. Военные тихохонько так, но саботируют, то есть «обсуждают» мое решение о выделении всей авиации фронта под единое командование. Отговариваются изучением имеющегося материала и тем, что нынешний порядок вполне оправдал себя в прошедших конфликтах. Иногда даже жалко, что я не такой тиран и самодержец, как в будущем писать будут. Насколько бы легче было. Стукнул утром кулаком по столу, сказал, чтоб вечером все готово было — и все дружно бегут выполнять. А кто не побежит — того «кровавая гебня» в «лагерную пыль» сотрет. Идиотизм, но ведь многие так и будут думать в будущем. Ничего, у нас еще примерно месяц есть, надеюсь, что успеем. Не хочу, чтобы все, что сейчас делаем по авиации, никчемым оказалось.

С Поликарповым решили по-моему. Отправили его на завод вместо Лавочкина. Вместе с Гудковым. Оказалось, что знаменитый коллектив «трех мушкетеров» уже распался, и Лавочкин с Горбуновым каждый на своем заводе сидят, внедряя ЛаГГи в серию. Вот мы Лавочкина в КБ и вернули, пусть над усовершенствованием своего ЛаГГа думает. А Поликарпов Гудкову поможет новый вариант истребителя запустить. На том заводе, который И-180 должен был выпускать.

Мы тем временем решим, что с Вороновым и Яковлевым делать. Реально ведь могли почти в два раза больше новых истребителей иметь, если бы не позиция заместителей наркома. Шахурин больше производственник, организатор, а вот они могли более объективно на положение дел посмотреть. Но не захотели, что характерно. Надо думать, слишком много воли им дали. Виноват я видимо, виноват. Успеть бы исправить, что еще можно. Надо еще раз проверить, как этот поликарповский И-185 себя поведет. Может, стоит и запустить в серию, свернув часть производства ЛаГГов…

Вторая головная боль — Павлов. Хорошо ведь справляется, к пятнадцатому скрытно все войска сумел незаметно от немцев в боевую готовность привести. А почему тогда двадцать второго все наоборот было, то есть должно… будет. Опять запутался, дада шени. Нет, непонятно что-то. Настолько непонятно, что даже никак не решу, под каким предлогом предложить его снять. С Жуковым проще. Вчера продавил решение заменить его на посту начальника Генштаба Борисом Михайловичем. Шапошников как генштабист на голову выше. Жаль, здоровье у него не то. А Жукова — в замнаркомы. Будет контролировать выполнение решений Наркомата и ГШ. Характер у него как раз подходящий, жесткий. Главное следить, чтоб не зарывался… А с Павловым все равно неясно, даже по линии Меркулова и Берии ничего накопать не удалось. Были у меня подозрения, что с «испанским делом» связь найти удастся. Не нашли. Ладно, наблюдение оставим, но и самого пока трогать не будем. Вдруг ошибка, а он не хуже Жукова воевать будет? Тем более, что Гудерианов у меня нет. И не будет…

Вспомнил, про Гудериана думая, про диверсантов. Надо бы их снова развернуть. Конечно, одни части особого назначения никогда войну не выиграют. Поэтому их армейское командование сейчас и не развивает. Мне же кажется — зря. Надо протолкнуть мысль, что широкое применение осназа в тылу противника приводит к дезорганизации его снабжения и управления, к увеличению потерь и снижению возможностей к наступлению. Так что надо большую часть парашютистов именно в части особого назначения. Нет, лучше назвать эти новые части именно специального назначения. С учетом того, что они именно для чисто диверсионных действий предназначены, а при необходимости — и как обычные парашютные или стрелковые части будут действовать. В качестве примера — «партизаны» времен войны с Наполеоном и действия «охотников» в Империалистическую войну. Должны принять. А на подготовку у нас целый месяц есть. Пять корпусов диверсантов. Звучит неплохо. Конечно народу там не так и много, всего тысяч сорок бойцов. Время есть. Хватило бы снабжения, особенно мин и взрывчатки. Надо будет собрать военных и обсудить. Сначала лучше всего с Борисом Михайловичем.

Вот и погулял. Теперь можно и поспать.

21 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина.
Обстановка по-прежнему неясная. Похоже, немцы с англичанами договориться не сумели. Во всяком случае, на Крите немцы высадились. Сообщают об ожесточенных боях между высаженным десантом и англо-греческими войсками.

Сегодня часть дня потратил на углубленное изучение книги «Мозг армии». Готовлюсь, пока теоретически.

— Товарищ Сталин. Прибыл товарищ Молотов, — Поскребышев. Вячеслав пунктуален, прибыл минута в минуту. «Маладец».

— Пусть входит, — посмотрим, что новенького принес нам нарком очень иностранных дел. Пока все, что он докладывает, мне известно. Зато вот этого я не помню. Все таки переговоры идут. Может дипломаты ошибаются? Ничего, позднее подойдут Берия и Меркулов — уточним по их сведениям.

— Все ясно, Вячеслав. Англичане опять планируют загребать жар чужими руками. Они могут формально даже не договариваться с нацистами, формально оставаясь в состоянии войны с ними, формально продолжая воевать, но фактически не предпринимая никаких действий.

— Ты так считаешь, Коба?

— Да, Вячеслав, считаю. Но нам надо даже такую ситуацию использовать в своих интересах. Лучше невоюющий союзник, чем воюющий враг. Поэтому передай Майскому, чтобы он предпринимал все возможные шаги в этом плане. Пусть англичане думают, что хотят. Но формально они должны быть на нашей стороне. Понимаешь, Вячеслав?

— Понимаю, Коба, но…

Приходиться инструктировать подробнее. Да, это не Литвинов, тот мог и самостоятельно такие вопросы решать. Но уж слишком самостоятельным оказался. И доверчивым, да. Англичанам доверял больше, чем своим кадрам. Они на этом и сыграли во время чехословацкого кризиса. Еще бы немного — и поссорили бы нас с немцами окончательно. Пришлось бы в тридцать девятом либо как поляки, с невоюющими якобы союзниками, либо вообще один на один со всей Европой воевать. Вовремя мы его остановили. Ведь по сути, отдав фашистам Австрию, Испанию, Чехословакию, провоцируя немцев к продвижению на Восток, Англия и Франция были неформальными членами Антикоминтерновского пакта.

— Нам, можно сказать, повезло, что поляки не смогли с немцами договориться, а мы с ними договорились. Иначе мы могли бы иметь против себя объединенную Европу без единого союзника. Теперь же ситуация несколько иная. Англо-немецкий союз возможен, но маловероятен. Слишком много они пролили крови, чтоб так просто про нее забыть. Ну, а мы со своей стороны все усилия приложим, все дипломатические каналы задействуем, чтобы Англия на нашей стороне оказалась. А это автоматически будет означать и наш союз с Северо-Американскими Штатами…

Поговорили, да. Вячеслав всё записал, всё осознал. Выполнит, я его знаю.

Отвлекся немного на мирные вопросы, почти полчаса переговорив с замнаркома строительства Юдиным. Впрочем, особо мирными их не назовешь — подготовка площадок для заводов-дублеров на Востоке страны, подготовка жилого фонда, в том числе подготовка строительства дополнительных общежитий барачного типа для приема эвакуируемых. А что ты думал, в сказку попал, что ли? Это только в пост-хрущевских сказках эвакуация на сплошной импровизации держалась. На самом деле все решалось заранее.

А вот и наша разведка. НКВД и НКГБ. Пока бюрократически отдельно, но фактически уже вместе работают.

— Что нам скажут товарищи Берия и Меркулов относительно переговоров Гесса?

Докладывает Берия, хотя большая часть сведений явно добыта кадрами Меркулова. «Вот почему Вячеслав в восьмидесятые вспомнит, что сведения добыла разведка НКВД» — мелькает в голове посторонняя мысль.

По сведениям, добытым разведкой, получается, что переговоры все же идут. Идут, несмотря на бои на Крите, несмотря на Иракскую войну, несмотря на предыдущие противоречия. Неужели я ошибаюсь и ЗДЕСЬ ненависть Черчилля к Советскому Союзу превалирует над здравым смыслом? Или он надеется, что Германия все же удовлетворится полученным и станет надежным союзником Англии? И что стоят в такой неясной обстановке мои знания будущего? ТАМ Англия стала нашим союзником. Что мешает ей стать союзником Германии ЗДЕСЬ? Ничего! Особенно вспоминая их привычки. Как во время Семилетней войны их министры с врагами за спиной своих войск договаривались, я хорошо помню.

Так что торопиться тут нельзя. Остается только осторожно «давить на психику» англов и не делать резких движений.

А вот теперь опять немного передохнем от всех этих непоняток. Займемся конкретными делами.

— Товарищ Микоян нам сейчас доложит о выпуске его истребителя. А потом будем решать, как и что в его машине можно усовершенствовать и чем мы можем помочь. Правильно, товарищ Маленков?

22 мая 1941 г. г. Могилев. Николай Козлов.
Наконец-то нам дали выходной! А раз он совпал с выходным жены, решили съездить в парк культуры, отдохнуть. Давно дочке обещал, пусть порадуется.

Погода отличная! Тепло по-летнему, от реки прохладный ветерок тянет, из репродуктора на столбе веселый песенный мотив, прямо под настроение звучит:

Легко на сердце от песни веселой
Она скучать не дает никогда
И любят песню деревни и села
И любят песню большие города…
Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше! Эх, если бы не империалисты, как бы мы сейчас жили. Я точно в ГВФ бы ушел. Возил бы сейчас людей из города в город, в командировку или в отпуск, а то с геологами на северах полезные ископаемые искал. А сколько народу вместо того чтобы в армии с оружием возиться полезным делом могло бы заняться. Тот же Коротин мне признался как-то, что если бы не в летчики, то в подводные земледельцы пошел, как в книге Беляева.

Ого, пивко свеженькое подвезли! И народу никого — день у большинства рабочий. Так что и я кружечку выпил, пока мои женщины газировкой освежались. Хорошо! Пиво вкусное, с пенкой, солнце светит, дочка радостно щебечет. Ни о чем плохом и думать не хочется. Так бы и гулял все время и про армию даже не вспоминал. Только вот не забудешь никак. Навстречу попался тир. Пусть там всего-навсего «воздушки», а ведь тоже оружие. Настроение сразу упало, вспомнились постоянные инструктажи о готовности к войне, лекции о войне в Европе, грозящей неминуемо вовлечь в нее нас. Чтобы развеяться, пострелял. Мишени мне очень понравились. Толстый капиталист — «поджигатель войны», империалистические солдаты в касках с рожками, самолеты такого характерного вида, словно их с нашей новой книги по определению типов техники вероятного противника срисовали. Разве что без опознавательных знаков, вместо них какие-то черные круги намалеваны, а так — один в один. Мальчишки, а их несколько вокруг вертелось, аж засвистели восторженно, когда я с первого выстрела капиталиста пришиб. Не, что ни говори, а стрелять я все-таки немного умею. Всадил в мишени восемь из десяти выстрелов, и владелец тира, средних лет человек с характерной внешностью, улыбаясь, вручил мне приз — плюшевого медвежонка, заметив попутно:

— Вы так хорошо стреляете, молодой человек, это что-то. Таки я надеюсь, что вы не так часто будете стрелять и не разорите бедного Мойшу на одних призах.

— Рад бы и почаще пострелять, чтобы дочку обрадовать, — улыбаюсь я, — да работа не позволяет.

Теперь уже смеясь, Мойша крепко пожимает мне руку и отвечает. — Так заходите, когда сможете. Приятно посмотреть на грамотную стрельбу. Военный, таки да?

Киваю ему и спешу за отошедшими женой и дочкой. Оказывается, Юлька увидела карусели и теперь тянет маму туда, не забывая, однако, плотно прижимать к себе новенькую игрушку.

— Папа, ты мне карусель обещал! — заметив меня, кричит дочка.

— Раз обещал — выполню, — говорю ей и иду к кассе. Пока девочки катаются, успеваю еще раз пройтись до киоска и обратно. Гуляем по аллеям, а потом, когда время уже ближе к вечеру, идем в кинотеатр «Родина». Смотрим хороший, правда немного детский, фильм «Дети капитана Гранта». Снято здорово.

Выходим, когда уже начинает темнеть и, не торопясь, идем к зданию почты, к которому должен подъехать дежурный тягач из части. Захожу внутрь, в телеграф. Жена и дочка предпочитают погулять на свежем воздухе. Очередь небольшая, но движется медленно. Отправляю домой телеграмму, что у нас все в порядке.

Расплатившись, выхожу на улицу, и сворачиваю на аллею, к оставшимся у кустов девочкам. Подойдя ближе, вижу весьма неприглядную картину. Два мужичка в характерных кепках-восьмиклинках, кургузых пиджаках и грязных сапогах, в которые были заправлены не менее грязные брюки, очень невежливо наступают на побелевшую, испуганную и лихорадочно оглядывающуюся вокруг жену. Из-за ее спины выглядывает не менее испуганная дочка. Ну, хулиганье, погодите!

— В чем дело, Настя?! — спрашиваю нарочито громко, командирским голосом. Ко мне поворачивается один, который постарше и, выплюнув изо рта чинарик, хрипит. — Шо, фраер, тебя тоже пощипать? Так гони лопатник и котлы снимай. Не видишь, мы люди бедные, а еще Ленин завещал с такими делиться.

Тело само вспоминает уроки рукопашного боя, только недавно повторенные на недавно введенных занятиях по выживанию. Удар ногой под коленную чашечку, второй удар, следом — по боку. Жена кричит. Мужик, схватившись обеими руками за коленку, с воем падает, второй выхватывает нож… и тут же пытается кинуть его в сторону, но не успевает. Суровый милиционер, в белой, заметной в темноте, гимнастерке, споро крутит ему руки, заставляя выронить нож и тут же связывает их у бандюги за спиной витым шнурком. И откуда он только появился?

— Вставай и не притворяйся, — бьет он второго урку в другой, не успевший пострадать от моего удара бок, сапогом, одновременно свистя в свисток. Дочка, глядя на него, перестает плакать и начинает улыбаться. Еще бы, старшина милиции, как я успеваю заметить по знакам различия, не просто свистит, он насвистывает что-то вроде «Чижика-пыжика».

Получив еще пинок, второй мужик со стоном поднимается, глядя на меня с откровенной злостью, но даже не дергается в сторону, потому что по аллеям уже несутся, придерживая фуражки еще двое в таких же белых гимнастерках.

Ну вот, испортили такой день, скоты бандитские!

23 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин
Дни пролетают просто незаметно. Понемногу начинаю распихивать повседневные дела на заместителей, все больше и больше сосредотачиваясь на военных вопросах. Большая проверка готовности пятнадцатого мая выявила столько недочетов, что, не знай я о некоторых заранее, инфаркт бы получил, точно. Поэтому сейчас сидим с Молотовым и обсуждаем подготовку к войне на дипломатическим фронте. Англичане, кажется, прореагировали на наш зондаж вполне дружественно. Но о переговорах с Гессом молчат, как будто их и нет. Неужели пытаются нас банально надуть? Черчилль конечно с Гитлером бился до последнего, но вдруг ему предложили что-то настолько привлекательное, что он не сможет отказаться?

Заодно поговорили о московских делах, подготовили планы на все случаи жизни, в том числе и использование метро, как бомбогазоубежища. По местной противовоздушной обороне, оказывается, многое не решено было, не верили Щербаков и Пронин, что Москве что-то может угрожать. Но эти вопросы решали быстро, так же как перевод промышленности на выпуск военной продукции. Будет сюрприз в этот раз Гитлеру, «Компрессор» над своей продукцией начнет работать раньше. Жаль, шасси повышенной проходимости пока маловато. Дал указание попробовать разработать и буксируемую за танком установку, а так же партизанский вариант на одну и несколько направляющих. Щербаков обещал лично проследить и стимулировать конструкторов. Во время беседы вспомнил о Королеве. Придет Берия — надо будет указание дать его из лагерей извлечь, объявить о возможности реабилитации — и пусть начнет своими ракетами заниматься. Только теперь уже планово, а не тратя деньги, отпущенные на другие проекты.

Вот и военные подошли. Жуков, Кулик, Тимошенко, Шапошников. Жуков удивлением поглядывает на представителей завода номер восемь. А, он же только вечером вернулся из КОВО. Не довели ему, похоже, в чем дело. Ну ладно, разберется, заодно еще раз проверим его способности к быстрому анализу обстановки.

Начинаем с Тимошенко.

— Товарищи. Проведенная нами проверка боевой готовности армии выявила ряд недостатков. Одним из них является слабая готовность противовоздушной обороны к борьбе с авиацией противника… Особенно недостаточно в армии средств борьбы со штурмовой и пикирующей авиацией вероятного противника. Основным средством борьбы с авиацией на малых высотах остаются счетверенные пулеметы «Максима» винтовочного калибра, имеющие недостаточную эффективность действия по новейшим цельнометаллическим самолетам… Нам катастрофически не хватает зенитной артиллерии малого калибра…

Как только он заканчивает, я поднимаюсь и, проходя за спинами сидящих, задаю классический вопрос, запомнившийся по множеству просмотренных фильмов. — А что скажет товарищ Жуков? — махнув рукой, чтобы он не вставал.

— Товарищ Сталин, товарищи. Во время инспекционной поездки мною были проведены совместные учения, — тут я еще раз махаю рукой, намекая: «Без подробностей» и Жуков продолжает.

— Выяснилось, что имеющиеся таблицы стрельбы зенитной артиллерии не позволяют стрелять по пикирующим самолетам. Зенитная артиллерия малых калибров в войсках практически отсутствует, ввиду некомплекта до восьмидесяти процентов от штата. Таким образом, войска остаются беззащитными от атак низколетящих самолетов. Пулеметы «Максим» недостаточно эффективны, но и их не хватает. Необходимо потребовать от промышленности увеличения поставок тридцатисемиллиметровых и двадцатипятимиллиметровых зенитных орудий. Кроме того, считаю необходимым изыскать дополнительные резервы для оснащения войск хотя бы пулеметными зенитными установками.

— Как вы думаете, товарищ Жуков, а могут ли быть полезными спаренные установки авиационных пулеметов винтовочного калибра? — спрашиваю, а сам наблюдаю за реакцией Комарицкого. Он же как раз конструктор авиационного вооружения. Должен высказать свое мнение, за или против. В принципе, я и сам знаю, что в полевых условиях те же ШКАСы особо не постреляют — все же это не аэродром и не самолет, да и обслуживание в пехоте от авиационного… гм… сильно отличается. Но ведь зерно здравое в этом есть. Было же где-то, что использовали какие-то авиационные пулеметы в ПВО.

— Разрешите мне, товарищ Сталин, — вот молодец, не побоялся. Ну давай говори. — Да, товарищ Комарицкий, говорите.

— Лично я полагаю нецелесообразным использование всех имеющихся типов авиационных пулеметов в противосамолетной обороне войск. Но в ней вполне можно использовать такие типы как ДА-2 и ПВ-1, снимаемые с вооружения ввиду малой скорострельности. Поскольку они конструктивно не отличаются от армейских образцов, полагаю, что они будут нормально работать и в полевых условиях. Имеющиеся же пулеметы ШКАС нужны для вооружения самолетов.

— Неужели у нас нет запаса таких пулеметов? Нельзя ли, если он есть, использовать эти пулеметы для обороны аэродромов? — я и не знал, что дело настолько запущено. Начинаю хмуриться, вижу, что директор «восьмерки» сидит еле дыша и принуждаю себя успокоиться. Чтобы присутствующие тоже успокоились, подхожу к столу, неторопливо набиваю и раскуриваю трубку.

— Полагаю, возможно, товарищ Сталин, — отвечает конструктор, а Тимошенко подтверждает, что небольшой запас пулеметов есть.

— Вот и хорошо. Вам и товарищу Чарнко надо будет продумать конструкцию зенитных станков для авиационных пулеметов и, по возможности, пушек ШВАК. А теперь давайте обсудим положение с зенитными пушками. Товарищ Авцин, объясните товарищам, как получилось, что имея готовую конструкцию тридцатисемимиллиметровых орудий особой доставки, ваш завод так и не смог выпустить их в достаточном количестве. А вы товарищ Кулик, пока подумайте и потом доложите, чем мог помочь ГАУ этому заводу и почему этого не произошло.

Пока директор довольно таки бодро оправдывается, приводя множество объективных причин провала программы производства зениток, Кулик сидит с видом человека, нечаянно проглотившего жабу. Что, не ожидал? Конечно, кое в чем ты, товарищ маршал прав, но в целом твои идеи завиральные. Не помогают они улучшить оборону, скорее наоборот, отрицательно действуют. Тем более, что ты так и не нашел времени подписать приказ об изъятии некачественных бронебойных снарядов для сорокапяток. И не подумал ничего делать по решению этого вопроса. Поэтому придется тебя отправить куда-нибудь на другую должность. Главное Артиллерийское Управление и без тебя обойдется.

— Ви законьчили, товарищ Авцин? Типер доложите нам, что ви сделали для решения этих проблэм?

Из опыта мировой войны можно сделать два основных вывода в части производства орудий и боеприпасов.

Запасы мирного времени должны быть достаточны, во избежание кризиса, пока не будет полностью развернута производственная мощь мобилизованной промышленности.

Питание войны не может быть построено на запасах мирного времени, сколь бы не были велики эти запасы; война будет вестись в основном за счет продукции военного времени; подготовка промышленности в мирное время должна обеспечивать быстрое развертывание ее для массового производства во время войны.

«Артиллерия в основных видах боя» Москва, Госвоениздат, 1940 г.
24 мая 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин.
Суббота получается весьма напряженной. Собираю сегодня большое военное совещание у меня в кабинете. Немцы в первой половине мая так и не напали, поэтому у многих появилось расслабленное настроение. Пошли разговоры, что и не нападут совсем, пока с Англией не покончат. Голиков недавно эту гипотезу у меня в кабинете целых полчаса защищал. Расслабляются военные. Это плохо.

Зато наша попытка тайного приведения войск в боеготовность (хорошо, что мы подстраховались и Деканозов сразу после начала подъема войск оповестил Риббентропа о больших учениях Красной Армии), оказалась весьма поучительной, но в целом — провальной. Как ни странно лучше всех справился товарищ Павлов — у Западного Особого приведение в боевую готовность получилось намного лучше, чем у остальных четырех особых округов. Да и новинок у него в частях побольше внедрили, чем у других. Например, летчиков вместо строевых занятий начали обучать навыкам выживания во вражеском тылу. Во всех ли частях — не знаю, но в дивизии Захарова, где проверяющие были,точно занятия проводились. Нашли даже инструкторов из НКВД, а также энтузиастов — самбистов и туристов. Так что занятия очень полезными должны были получиться. Эх, съездить бы, самому посмотреть. Но некогда, некогда, время поджимает.

Недавно, дада шени, второпях пару промашек допустил. Оказывается, Королев уже давно в Москве, в шарашке ЦКБ-29, у Туполева работает. А я Лаврентию уже приказал при необходимости самолетом его доставить. Обидно, да.

Тут еще выяснилось, что наземные пусковые установки, те самые «катюши», сейчас есть только в паре опытных экземпляров. Причем военные вообще не торопились их заказывать! Всего на весь год сорок штук планировали, с началом производства со второй половины года и то — только для испытаний! Маймуно виришвили! Щербаков мне доложил, так я чуть было не сорвался и не приказал Кулика арестовать и расстрелять. Дада шени, услужливый дурак опаснее врага оказался. Сейчас срочно конструкторскую документацию готовят, так что за месяц как раз должны штук сорок-пятьдесят успеть сделать. Для диверсантов тоже «заплечную артиллерию» разрабатывают — упрощенные сдвоенные пусковые для восьмидесятидвухмиллиметровых эрэсов. Такой ящик своеобразный, носимый на ремнях за спиной. Прибегает отделение десантников, человек десять, к складу в тылу врага, выставляет где-нибудь неподалеку своеобразную батарею и пускает двадцать снарядов разом. Если еще и с помощью какого-нибудь временного устройства — совсем замечательно. Задача выполнена и ловить некого. Вот такие вот дела…

Вот и Поскребышев. Пора начинать.

Все поздоровались и расселись. Поднимаюсь, прохожу за спиной собравшихся и, повернувшись, еще раз осматриваю замерших командующих особых округов, членов военных советов и командующих авиацией. Все смотрят в мою сторону, так что я хорошо вижу подсвеченные солнечными лучами лица сидящих. Кузнецов, Павлов, Кирпонос, Черевиченко, Захаров, Дубровина, а этот — молодой, подтянутый, смотрящий с обожанием — Копец. Герои Испании, просто хорошие, по мнению нашего военного ведомства, военачальники, опытные «инженеры человеческих душ» в рангах корпусных комиссаров, как же так получилось, что ТАМ вы не смогли сдержать первый натиск нацистских войск и сдали почти треть страны?

Смотрю на Павлова и говорю неожиданно севшим, отчего приходится прокашляться, голосом. Все делают вид, что ничего не замечают.

— Начнем, товарищи командиры, с центра нашего построения. Докладывайте, товарищ Павлов.

Пока Павлов на военно-штабном канцелярите рассказывает об успехах, как говорится, «боевой и политической», я, продолжая неторопливо ходить вдоль кабинета, анализирую его выступление и реакцию слушающих. Молотову явно скучно, Жуков что-то записывает себе в блокнот, Борис Михайлович изредка морщится. Болеет или не верит? Скорее, опять обострение. Шени дада, сюда бы хорошего доктора оттуда, да с запасом лекарств, чтобы он его подлечил. Честно говоря и мне не помешало бы, хотя последнее время получше себя чувствую. Так, это как же это они ухитрились девяносто пять процентов исправных танков получить? Врет, явно. Или не врет? Если те пять процентов под шумок разобрали… Да к тому же сколько они прошли? До районов сосредоточения, по десятку километров максимум. Молодец, конечно, Дмитрий Григорьевич, но надо уточнить, как дела реально обстоят, чтоб не зазнался окончательно. Нет, то, что его округ в полную боеготовность привелся, да еще полностью незаметно для немцев — достижение великолепное. Но вот что у него исправность танков и самолетов почти сто процентов — не верю. Ну, вот сейчас и уточним.

— Товарищ Павлов, как вы сумели получить столь высокую исправность техники?

— В течение предыдущей недели, товарищ Сталин, мы восстановили большую часть неисправной техники второй категории, используя детали, снятые с техники, восстановление которой невозможно. Кроме того, мы, — ну вот, что-то он замялся, — мы израсходовали часть неприкосновенных запасов.

«Что? Кто ему разрешил? Точно использовал свои знакомства в ГАБТУ» — мысли, промелькнувшие в голове, видимо никак на моем лице не отразились, все по-прежнему смотрят вопросительно. Хотел инициативу поощрять? Вот она, во весь рост.

— Это хорошо, товарищ Павлов, что вы проявили инициативу, — откуда он узнал о дате приведения войск и прочие подробности поручим раскопать Лаврентию. — Но если судить по вашему докладу, никаких накладок ни в одной части округа не было. Это так?

— Почему же не было, были, товарищ Сталин, — не тушуется, молодец, — просто не стал их специально выделять. В целом округ сработал, как надо, а отдельные недостатки мы способны устранить своими силами. Я полагал, что полезнее будет поделиться положительным опытом.

— Это вы не совсем правильно решили, товарищ Павлов. Но не будем сейчас об этом, давайте послушаем и остальных товарищей. Они нам как раз про недостатки расскажут. Прошу, товарищ Черевиченко.

Признаюсь, выступление командующего Одесским округом я слушал не слишком внимательно. Особых косяков у них не было, в основном — неисправная техника, которою из ангаров вывести не удалось. Но в целом процент неисправных танков ничуть не выше, чем в остальных округах, с автомобилями те же проблемы, что и у всех. Более внимательно я слушаю доклады Кирпоноса и Кузнецова. Те, многословно и путано, но все же докладывают обо всем происшедшем довольно правдиво. Тут и неисправная техника, и поздно поступающие из народного хозяйства или вообще отсутствующие в природе автомобили, недостаточно скрытный подъем войск по тревоге и даже, черт побери, срыв развертывания частей из-за того, что никак не могли собрать командиров! Маймуно виришвили, мы за что такие деньги платим этим бездельникам? Они видимо думают, что это им сойдет с рук? Нет уж. По уставу, не по уставу, а на ступень звание долой и должность тоже. И не в тыл, а в передовые приграничные части, чтоб не пересидели войну за чужими спинами.

— Так, дорогие товарищи военные, как мы будем исправлять выявленные недостатки?

— Иосиф Виссарионович, Генеральным Штабом совместно с Наркоматом разработана программа по устранению недостатков, — это Борис Михайлович пытается отвести от военных возможную угрозу, — разрешите доложить ее моему заместителю?

— Согласен, давайте послушаем доклад, — осматриваю застывших командиров, — а потом будем решать, принимать ваши предложения, или нет.

Совещание заканчивается заполночь, а уже после ухода военных мы еще подводим итоги вдвоем с Молотовым. Тяжелый день. Многие мои предложения военные явно не воспринимают. Что же делать с недостающими автомобилями, с танками третьей и четвертой категорий, с недостатками бронебойных снарядов — вообще неясно. Придется дополнительно завтра собирать узкий круг на Ближней даче и думать, думать и думать. Полагаю, что Гитлер даст нам на раскачку не больше месяца. Наападет он, скорее всего, двадцать второго. Но не обязательно. Может и перенести срок. Допустим неделей позже или раньше.

При общей высокой боеспособности десантников, их парашютная подготовка была весьма слабой. В нашей бригаде четверть бойцов не прыгали вообще ни разу, а шестьдесят пять процентов имели всего по одному прыжку.[…]

В конце мая сорок первого года, почти за месяц до начала войны, в подготовке бойцов произошла резкая перемена. Весь личный состав был разделен на несколько категорий, полностью пересмотрено штатное расписание корпуса. Наиболее подготовленные парашютисты, имевшие по несколько успешных прыжков, продолжали подготовку почти в прежнем режиме. Но, продолжая заниматься парашютно-десантной подготовкой, они в первую очередь готовились к ведению партизанских, диверсионно-разведывательных действий в тылу вероятного противника. Меня перевели в такой батальон, получивший название «1-го батальона спецназначения». Под моим началом оказался взвод из трех стрелковых отделений и группы связи и управления. На вооружение батальона поступало разнообразное автоматическое оружие и средства минирования. Командир бригады, полковник Родимцев, сразу после доведения приказа собрал командный состав нашего батальона на совещание.

— Главное сейчас, — сказал полковник, — не выброска массовых десантов, к чему мы так готовились, а действия небольших групп парашютистов, выполняющих особые задания.

Родимцев подробно говорил о характере таких заданий. Я уяснил, что это, прежде всего, переброска во вражеский тыл групп парашютистов — диверсантов, разведчиков, подрывников, а также засылка в районы, занятые врагом наших инструкторов, партийных и советских работников, которые будут действовать в подполье и создавать партизанские отряды.

Вместе со своими товарищами — командиром роты старшим лейтенантом Николаем Гавриловым, взводными командирами лейтенантами Степаном Волковым и прибывшим несколько позже Кимом Ивановым — я взялся за дело.[…]

Конечно, десантники и раньше готовились к диверсионным действиям в тылу, но они рассматривались как вспомогательные.[…]

В качестве инструктора в наш батальон приезжал бывший участник войны в Испании. Он был представлен личному составу как Рудольфио. Но ни я, ни мои подчиненные не поверили в то, что это иностранец, учитывая его чистую, без акцента русскую речь. Он провел с нами несколько занятий по минно-взрывной подготовке. […] Не раз во время войны я с благодарностью вспоминал его уроки.

К сожалению, полностью закончить подготовку до начала войны мы не успели. Но и уже полученные знания и умения неоднократно выручали нас в грозные дни войны, особенно в первое время, когда мы еще не накопили собственного опыта.[…]

Полковник П. Макаров. «В тылу врага», Глава 1. «Человек с мешком». (М, Госвоениздат,1955 г)
30 мая 1941 г. Аэродром Едлино. 162-й истребительный авиационный полк. Николай Козлов.
Сегодня у нас день командирской подготовки. После утренней строевой сидим в классе и слушаем, как приехавший из дивизии инспектор Герослав Марченко нудным голосом зачитывает тактико-технические данные самолетов «вероятного противника». Как же хочется спать, елки-палки. От одной интонации хочется. Так нудит, черт бы его побрал, что я еле от того, чтобы во весь рот зевнуть, удерживаюсь. А ведь вещи-то он нужные рассказывает, без которых не выжить в настоящем бою. Но так как он рассказывает… лучше бы молчал и дал нам самим почитать свой конспект. Вот, даже обычно дисциплинированный Вячеслав, вместо того, чтобы слушать инструктора, что-то читает, пряча журнал под столом. Ох, если капитан заметит, будет скандал. Нудный он и какой-то не такой, как все. Боится как будто чего-то. В тридцать седьмом попадался, что ли?

Уф, наконец-то перерыв. Все разбегаются по курилкам и другим укромным местечкам, чтобы десять минут подышать свежим и не очень воздухом, прийти себя и подготовиться к следующему занятию.

— Колись, Вячеслав, что это ты так увлеченно читаешь, не слушая столь важную речь товарища «сверху»?

— А ты, Коля, в библиотеку давно заходил? — вопросом на вопрос отвечает Коротин.

— Не понял? Хочешь сказать, что-то новое пришло? Художественная литература? — удивляюсь, кто-то, а он в таком пристрастии к книгам не замечен. Ну, а уж чтобы он стал на занятиях читать, что-то невероятное должно произойти.

— Пришел новый номер «Вестника Воздушного Флота». А там така-а-ая статья, мама дарагая! — интонация Вячеслава так напоминает мне позавчерашний рассказ жены о покупке нового платья, что я невольно смеюсь.

— Чего ржешь, почитай сам лучше, — снисходительно улыбаясь, он достает из планшетки толстую, толще обыкновенного, книжечку журнала в бело-голубой, цвета неба и облаков, обложке.

Открываю и начинаю читать. Читаю и постепенно обалдеваю все больше и больше. Это кто же такое разрешил? Но главное — зачем? Неужели не ясно, что это сразу наши источники и нашу осведомленность об авиации стран, описанных в статье, раскрывает до конца. Такие полные характеристики, да еще в сравнении друг с другом описать — это ж надо как минимум доступ на уровне наркомата, то есть, как там у них — министерства иметь. Но если все что здесь написано — правда, то как же легче летчикам продумать схему воздушного боя! Вот, например, написано, что горизонтальная маневренность у «Мессершмидта-109», даже последней модификации намного хуже, чем у истребителя «Москас», при превосходстве в максимальной скорости и скороподъемности. То есть нашим «ишачкам» надо вести строго оборонительный бой и только на горизонталях, не лезть в высоту и не пытаться пикировать. Или вот — оборонительное вооружение и его размещение на бомбовозе «Хейнкель-111». Так это же готовое пособие для товарища инспектора! Я достаю свои записи и смотрю — цифры совпадают один в один. Вот ничего себе! Представляю, что будет в той же Германии, когда их начальство про этот журнал узнает. Не завидую нашим разведчикам.

— Да уж, теперь понял, почему ты лекцию не слушал. Тут гораздо полнее, чем товарищ капитан рассказал. Да и нагляднее изложено.

— Понял? Здорово, да? — тут Вячеслав оглядывается и переходит на шепот, — Одно не пойму — как это разрешили напечатать в простом журнале? Не через секретку, а всем сообщили? Немцы, да и англичане ведь тоже прочесть могут.

Отвечаю тоже шепотом. — Разрешили, я думаю не зря. Ты представь, какой сейчас переполох у их контрразведчиков. Небось волосы рвут, пытаясь утечку вычислить.

Вячеслав согласно кивает, но явно видно, что мои доводы его не убедили. Эх, и поговорить как следует некогда, перерыв заканчивается.

— После занятий соберемся звеном и поговорим, лады?

Да, придется к Иванову подойти и поговорить. Нет, ну кто такую статью разрешил напечатать, а? И английский «Ураган», и американский «Буйвол» описаны. Но в основном немецкие, румынские и итальянские самолеты. Сразу ясно, кто у нас вероятный противник. Вот тебе и договор о ненападении…

2 июня 1941 г. Подмосковье. Ближняя дача. тов. Сталин.
До возможного нападения осталось двадцать дней. И ничего не ясно. Судя по донесениям разведки, темпы сосредоточения немецких войск настолько малы, что никак не позволяют им к успеть к двадцать второму. Может быть, Гитлер решил перенести срок нападения, более тщательно подготовившись? Или ждет повода? Нет, можно конечно, запустить механизм мобилизации, нажать, так сказать «красную кнопку». Но!.. Для того чтобы нажать «красную кнопку» вовремя, нужны достаточно весомые основания. Начало всеобщей мобилизации в мае таило угрозу попадания в щекотливую ситуацию: войска собраны, армия мобилизована (допустим, скрытым порядком, тем более, что этот вариант мы проверили), а противник не нападает. Что здесь прикажете делать? Нападать первыми? Возвращать армию в места постоянной дислокации? Последнее опасно тем, что противник, во-первых, может-таки напасть согласно собственным планам, а во-вторых, может запустить процесс переговоров его с нашими возможными союзниками и образования единого антикоммунистического фронта. Да и срыв народнохозяйственных планов нам совсем не нужен. Жаль, что нельзя снова расстрелять кое-кого из тех, кто в тридцать седьмом упокоился. Как они нашей стране своей возней с мировой революцией подгадили, слов нет, одни междометия. Так подгадили, что теперь на воду дуть приходиться.

Вот так и решайте, товарищи большевики. Вот и думай, товарищ Сталин. Помнится, арабы раз мобилизовались не вовремя. Да, собрали грандиозную армию, во много раз большую, чем у израильтян и стали ждать, что они испугаются. В результате многократного изменения обстановки войска передвигались с места на место, потеряли бдительность, устали, выработали ресурс техники… и были разбиты внезапным нападением уступающих в численности израильтян. Но до чего же похоже, а? Такое же внезапное нападение на аэродромы, захват господства в воздухе, разгром сухопутных войск по частям… Надо подумать, как избежать хотя бы самых очевидных ошибок. Думай, товарищ Сталин, думай, дада шени, шапку куплю, да.

— Товарищ Сталин, к вам товарищ Берия с посетителем, — лейтенант госбезопасности, ага. Зовут его кстати, Алексеем. Друзья за привязанность к пиву «пивным бочонком» прозвали, помнится. Хотя не такой уж он и толстый, да и «пивного брюха» не видно.

— Приглашайте, товарищ Доморацкий, — а сейчас поработаем на перспективу. К концу войны мы должны уже иметь задел для «большой дубинки» против всех, кому не понравится наше усиление. Должны и будем иметь.

Входят. Лаврентий сосредоточен, а вот его спутник явно ошарашен и даже, кажется, испуган. Непонятно, отчего. О чем с ним Лаврентий разговаривал, или его костоломы, что так зашуганно Сергей Павлович смотрит? Придется исправлять содеянное.

— Проходите, проходите, товарищи. Устали, наверное, с дороги? Сейчас немного перекусим, а уж потом перейдем к делу.

Вызываю Алексея и прошу приготовить в столовой чай. Идем туда. Так, а гость понемногу осваивается.

— Товарищ Королев, присаживайтесь. Вы какой чай любите — черный, зеленый? У нас очень хороший чай и вкусные бутерброды. Угощайтесь.

Пока пьем чай с бутербродами, разговариваем о всяких посторонних предметах и гость оттаивает. Настороженность уходит вглубь, но полностью не исчезает. Ничего, и так неплохо.

— Пройдемте в кабинет, — приглашаю, готовясь посмотреть, как они прореагируют на сюрприз. Берия, похоже, что-то знал, удивление слегка наигранное. Зато на Королева подействовало. Ага, не зря я три дня по часу личного времени тратил, объясняя и поправляя. Но надо признать и художник хорош, быстро все понял. Конечно, такую картину посложнее написать, чем «Стахановцев». Но справился товарищ Дейнека, хорошо получилось. Прямо такая, как мне запомнилась с того времени картина: огромная, занимающая полнеба Земля в ореоле атмосферы, резкие двойные тени, черная пустота космоса, видимые на горизонте горы, окружающие кратер, и две человеческие фигуры в скафандрах, стоящие на пустынной равнине. Луна и Земля. Причем нарисовано так, что при беглом взгляде на фигурки ясно, что они с восхищением смотрят на открывшуюся панораму. Даже на охранников подействовало, знаю точно, несколько раз приходили смотреть. А уж на Королева тем более подействовало. Смотрит не отрываясь, как на чудодейственную икону, даже мимо предложенного стула чуть было не сел.

— Товарищ Королев…, - вздрогнув, он наконец-то отводит взгляд от картины. А Лаврентий все смотрит туда, но при этом успевает коситься и на меня, и на Королева. Профессионал, однако. Продолжаю, после небольшой паузы, — вы, фактически сорвали своевременное завершение проекта по реактивным снарядам. Однако новая информация позволяет считать, что Ваша личная вина не столь велика. Советское Правительство решило освободить вас и дать вам возможность реабилитировать себя работой… Мы с товарищами проверили перспективность работ по ракетам с жидкостными двигателями и возможностям исследования космических пространств реактивными приборами. Есть мнение назначить вас руководителем специальной лаборатории при Управлении Специального Строительства Совнаркома СССР. Руководить Спецстроем будет товарищ Берия. Конечным результатом работы вашей лаборатории должно быть создание ракеты способной доставить в космос не менее трех тонн груза, — встаю. Прохаживаясь и неторопливо раскуривая трубку, и наблюдаю за лицами собеседников, — или доставить такое же количество взрывчатки на расстояние не менее одиннадцати тысяч километров. Есть мнение, что эти работы будут иметь большое военное и научное значение…

— Товарищ Сталин, — заговорил Королев. Послушаем, что скажет. Киваю разрешающе. — Кхм… товарищ Сталин, такая работа потребует миллиардов рублей вложений и не менее десятка лет работы. По сложности и стоимости такая ракета будет в сотни раз дороже бомбардировщика. А ведь вернуть ее назад после пуска будет невозможно. Да и освоение космоса в ближайшие годы…

— Ничего товарищ Королев. Мы осознаем как встающие на пути трудности, так и то, что это работа не на один год, что это работа на будущее, что ваши исследования превратятся во что-то вещественное не сейчас, а десять — двенадцать лет спустя. Но мы понимаем, что такие исследования нам необходимы, мы понимаем, что начинать их нужно сейчас. Иначе мы можем оказаться отстающими, иначе нас могут опередить капиталисты. А их будут волновать именно военные возможности и военное применение этих открытий. Вы представляете себе какое преимущество получит та страна, которая сможет запускать искусственные сателлиты Земли? Вы, наверное, читали «Звезду КЭЦ». Да, такая станция имеет большое научное значение, но еще больше она будет интересовать именно военных. Представьте себе наблюдение за перемещениями войск из космоса, фотографирование земной поверхности с орбиты — какие возможности для разведки? Что же касается ракет, как оружия. С какой примерно скоростью она будет падать на Землю из космоса? Представили? Чем ее можно перехватить и уничтожить? Ничем. Что она может уничтожить? Все. К тому же я не открою особой тайны, если скажу, что у нас и за рубежом идут исследования новых видов взрывчатки, которые будут в миллионы раз сильнее существующих. Заброска такой необычной взрывчатки ракетой уже становится не только экономически оправданной, но и позволит шантажировать не имеющие такого оружия страны наличием оружия страшной разрушительной силы, от которого к тому же нет никакой защиты. А мы, единственное в мире государство рабочих и крестьян не можем позволить себя шантажировать, не можем позволить себе быть слабее своих противников, как нынешних, так и будущих.

Подействовало. Даже на Лаврентия подействовало. Так что можно приступать к конструктивному разговору и даже показать некоторые схемы, якобы добытые нашей разведкой. Какой? А это разве важно?

[…]И снова на стрельбище. После минно-взрывного полигона больше всего учебного времени мы проводили на стрельбище. Полученное нами автоматическое оружие было настолько необычно, что первоначально мы даже подозревали вредительские действия. В моем взводе, например, часть десантников получила пистолеты-пулеметы «Фолльмер-Эрма», часть — ППД, а некоторые, в том числе и я — даже немецкие «шмайссеры». Все это разнообразие надо было освоить, пристрелять, научиться действовать им в боевых условиях.

Довольно быстро все поняли, что выбор оружия был не случаен. Во вражеском тылу снабжение патронами могло происходить в основном за счет трофеев. Наше же вооружение и было подобрано с учетом этого фактора. […]

Полковник П. Макаров. «В тылу врага», Глава 1. «Человек с мешком». (М, Госвоениздат,1955 г)
12 июня 1941 г. г. Берлин. Тирпицуфер,74/76. «Логово лиса»
— Что вы предлагаете доложить фюреру? Если верить этому переводу, здесь выложены такие данные, которые русские вполне могли получить, изучив закупленные образцы нашей техники. — адмирал выглядел усталым, очень усталым, хотя и не растерявшим своего обычного флотского лоска. Нападение на СССР приближалось и, хотя разведка Рейха работала практически в режиме военного времени, его-то, этого самого банального времени руководителю одной из основных спецслужб Германии и не хватало. Новые и новые данные от всех возможных источников прямо таки кричали, что русские что-то знают о подготовке войны. Но что конкретно им известно — установить пока никак не удавалось. Интуитивно Канарис чувствовал что-то неправильное в докладах аналитиков, которые доказывали, что все подозрения русских основаны скорее на их недоверчивости, а не на знаниях. Поэтому и работал на износ сам и подгонял своих подчиненных. Даже не приказы «гефрайтера» и его верных «лакейтелей» из ОКВ, а собственная офицерская честь не позволяли оставить этот вопрос в таком состоянии.

«Освещение» обстановки велось всеми подразделениями, по всем возможным направлениям. И давало кое-какие результаты. Так, удалось выяснить, что сообщение о грандиозных учениях в части западных округов русских было частичной дезинформацией. На самом деле поднимались все так называемые «особые» округа, причем поднимались в полном секрете, так, чтобы подготовку войск к боевым действиям не заметили посторонние наблюдатели. И это им частично удалось. По крайней мере, в Белой Руси и частично на Украине выход войск в районы сосредоточения все наблюдатели проморгали. О чем фюрера с большим удовольствием известили «доброжелатели», спровоцировав очередную выволочку от темпераментного «вождя германской нации». Адмирал еле заметно поморщился.

— Хорошо, оставьте вашу записку и журнал, я обдумаю этот вопрос.

«Стоит ли докладывать это фюреру или нет? А если доложит Гейдрих? Посмотрим еще раз, внимательнее. Ого! Нет, обязательно надо доложить. Особенно учитывая вот это. Неужели я так устал, что уже начинаю ошибаться? Надо же, едва не упустил самое важное. Откуда русским может быть известно о новом Мессершмитте? Кстати, надо бы уточнить — насколько описание соответствует истине. Неплохая возможность воткнуть шпильку в афедрон Толстого Германа. Да, немедленно надо доложить».

— Эрвин, запросите рейхсканцелярию о приеме со срочным докладом и передайте в Темпельхоф, пусть подготовят мой самолет. Пока пусть подадут «Хорьх». Как только все согласуете — доложите мне, я буду дома.

— Есть, герр адмирал!

Сообщение ТАСС от 14 июня 1941 г.

Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.

ТАСС заявляет, что: 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо.

Газета «Известия». (Передано в Москве германскому послу Шуленбургу 13 июня 1941 г.)
13 июня 1941 г. «Вольфшанце»
— …исходя из этого, мой фюрер, полагаю, что русские ожидают нашего нападения и даже вычислили дату начала боевых действий.

— Вы правильно сделали, господин адмирал, что сразу доложили мне. Ваша работа достойна всяческой похвалы. Утечка информации, как я полагаю, была неизбежна, несмотря на все приятные нами меры маскировки. Но никакое знание, никакие уловки не спасут большевиков! Наша армия разнесет вдребезги их картонные укрепления! — казалось, фюрер внезапно начнет одну из тех своих «гениальных» речей, которые могут длиться бесконечно долго. Но так же внезапно он успокоился и продолжил уже тихим, умиротворенным голосом, обращаясь к (начальнику Генштаба). — Гальдер, мы можем перенести срок наступления на сутки вперед?

— Но, мой фюрер, тогда мы не успеем развернуть все части второго эшелона, что может привести…

— Вздор, Гальдер, вздор. Сосредоточенные для первого удара войска и так превосходят силы первого эшелона большевиков. Не так ли, Кейтель?

— Так точно, мой фюрер! На направлениях главного удара мы имеем, по расчетам, пяти- шестикратное превосходство.

— Вот видите, Гальдер. Ваша перестраховка понятна, но неуместна. После нашего удара русские будут думать только о возможности избежать разгрома и окружения. Меня больше беспокоят наши люфтваффе. Геринг?

— Мой фюрер, мы всегда готовы выполнить ваши приказ, — Геринг явно растерялся, но тут ему на помощь, как всегда, пришел начальник штаба генерал Ешонек.

— Разрешите, мой фюрер? Все части предназначенные для нанесения удара уже сосредоточены на исходных позициях. До двадцать второго июня нам осталось подвезти только части тылового обеспечения и закончить перебазирование самолетов в Финляндию. Но эти части и не нужны, фактически, в течение первых суток. Поэтому я могу заверить вас в полной готовности люфтваффе к войне.

— Надеюсь, — буркнул Гитлер, все еще не опомнившийся от обнаружившейся утечки данных откуда-то из управления авиации. — Надеюсь, что с вашей готовностью дело обстоит намного лучше, чем с обеспечением секретности, — не преминул он напомнить о случившемся.

— Мой фюрер, я уверен, что утечка не связана с моими подчиненными, — бросился на амбразуру всей своей толстой тушей Геринг.

— Вы полагаете или уверены? Мой фюрер, мы уже начали расследование, и, к сожалению, вынуждены констатировать, что вероятность наличия «кротов» в управлении люфтваффе можно считать весьма высокой, — витиеватая речь Гиммлера легко расшифровывалась простейшей фразой: «Геринг дурак, прошляпил шпионов».

— Да неужели? — воспользовавшись молчанием фюрера, Геринг решился ответить на обвинения. — Может быть, наоборот, утечка произошла именно из органов, отвечающих за сохранение секретности?

Гитлер молчал, не вмешиваясь в разгорающуюся в наилучшем базарном стиле перебранку между своими соратниками-соперниками. Наконец, перебранка начала затихать и фюрер, сделав вид, что ничего не было, продолжил совещание. После получаса разговоров, докладов, уверток не желающего брать на себя ответственность Гальдера, и нажима Гитлера было решено перенести срок наступления на сутки вперед.

— Адмирал, вы собираетесь возвращаться в Берлин? — своим неожиданным вопросом Гитлер остановил выходящего Канариса прямо в дверях. Обернувшись, адмирал ответил. — так точно, мой фюрер.

— Тогда отправьте свой самолет, мы полетим вместе на моем.

Слышавший этот короткий диалог Гиммлер невольно поморщился, словно проглотив дольку кислейшего лимона. Заметивший его гримасу Геринг улыбнулся, несмотря на плохое настроение. «Аппаратная война», не менее жестокая и требовавшая иногда даже больше усилий и средств, чем настоящая, продолжалась…

Справка о развертывании вооруженных сил СССР на случай войны на Западе.

б/н[омера]

13 июня 1941 г.

I. Сухопутные войска

Всего в СССР имеется 303 дивизии: с[трелковых]д — 198, т[анковых]д-61, м[]д-31, к[авалерийских]д — 13; к[орпусных]а[ртиллерийских]п[олков] — 94, an Р[езерва]Г[лавного]К[омандования] — 74, В[оздушно]Д[есантных]К[орпусов] — 5, прт(противотанковых)бр[игад] — 10.

Для развертывания на западных границах

В составе фронтов (без соединений, находящихся в Крыму) -186 дивизий, из них: сд — 120, тд — 40, мд — 20, кд — 6, an РГК — 53, ВДК — 5, пртбр — 10.

Северный фронт — 22 дивизии, из них: сд — 16, тд — 4, мд — 2 и осбр -1.

Северо-Западный фронт — 23 дивизии, из них: сд- 17, тд — 4, мд — 2 и осбр — 1.

Западный фронт — 44 дивизии, из них: сд — 24, тд — 12, мд — 6, кд — 2.

Юго-Западный фронт — 97 дивизий, из них: сд — 63, тд — 20, мд — 10, кд-4 (без соединений, находящихся в Крыму).

В состав Юго-Западного фронта включаются:

— КОВО — 58 дивизий, из них: сд — 32, тд — 16, мд — 8, кд — 2;

— ОДВО (без соединений, находящихся в Крыму) — 19 дивизий, из них:

сд — 11, тд — 4, мд — 2, кд — 2;

— ПрибОВО — сд — 7;

— ХВО-сд-7;

— ОрВО — сд — 6.

Армии резерва Главного Командования

22А (УрВО) — за Западным фронтом. Всего 9 дивизий, из них: сд — 6, тд-2, мд — 1. В состав 22А включаются все шесть сд УрВО и 21 мк МВО.

16А (ЗабВО) — за Юго-Западным фронтом. Всего 12 дивизий, из них: сд-8, тд — 3, мд — 1. В состав армии включаются:

— 6 дивизий из ЗабВО, тд — 3, мд — 1, сд — 2;

— 1 мд из ОрВО (217 сд);

— 5 дивизий из МВО (41 СК — 118, 235. 144 сд; 2 °CК — 160, 137 сд).19А (СКВО) — за Юго-Западным фронтом. Всего 11 дивизий, из них: сд-8,тд — 2, мд — 1. В состав армии включаются:

— пять сд из СКВО;

— сд — 3, тд — 2 и мд — 1 из ХВО.

Всего на западной границе 218 дивизий, из них: сд- 142, тд-47, мд-23,кд — 6, ВДК — 5, пртбр — 10.

Центральные армии резерва Главного Командования

28А (из АрхВО) — северо-западное Москвы. Всего 8 дивизий; из них: сд-5, тд — 2, мд — 1. В состав армии включаются:

— три сд из МВО (69 СК — 73, 229; 233 сд);

— 7 МК из МВО (14 и 18 тд, 1 мд);

— одна сд из ЛенВО (177сд);

— одна сд из АрхВО (111 сд). ^

24А (Управление из СибВО) — юго-западнее Москвы. Всего 11 дивизий, из них: сд — 8, тд — 2, мд — 1. В состав армии включаются:

— все шесть сд из СибВО;

— две сд из МВО (62 СК — 110, 172 сд);

— 23 МК из ОрВО (48, 51 тд. 220 мд).

Всего в двух центральных армиях РГК 19 див., из них: сд — 13, тд — 4, мд-2.

Всего на Западе с центральными армиями РГК 237 дивизий, из них: сд-155, тд — 51, мд — 25, кд — б, ВДК — 5, пртбр — 10, an РГК — 55, осбр- 2.

Hа остальных (второстепенных) участках госграницы:

Всего 66 дивизий, из них: сд-43, тд-10, мд-6, кд — 7 и осбр-1, мббр -1. Эти силы распределяются следующим образом:

АрхВО — сд — 1;

Крым — 3 дивизии, из них: сд — 2, кд — 1;

СКВО — сд — 1 на Черноморском побережье;

ЗакВО и СКВО — 20 дивизий, из них: сд — 12, тд — 4, мд — 2, кд — 2;

САВО — 10 дивизий, из них: сд — 4, тд — 2, мд — 1, кд — 3;

ЗабВО — 8 дивизий, из них: сд — 4, мед — 2, тд — 1, мд — 1 и ммбр (мотомеханизированная бригада) — 1;

ДВФ — 23 дивизии, из них: сд — 17, тд — 3, мд — 2, кд — 1 и осбр (отдельная стрелковая) — 1.

При таком распределении сил необходимо дополнительно запланировать перевозки по железной дороге:

из СибВО в район Сухиничи, Брянск — сд — 6, управлений СК — 2, an РГК-2, армейских управлений — 1;

из МВО в район КОВО — сд — 5 и управлений СК — 2;

из ОрВО в КОВО — сд- 7, управлений СК — 2 и армейских управлений — 1;

из ХВО в КОВО — сд — 7, управлений СК — 2, армейских управлений — 1,из ХВО в район Белая Церковь — один МК, тд — 2, мд — 1;

из АрхВО в район Ржев — сд — 1, армейских управлений — 1. Всего 33дивизии, из них: сд — 30, тд — 2, мд — 1, управлений СК — 9, армейских управлений — 4, что составит около 1300 эшелонов плюс тылы и части усиления около 400 эшелонов, а всего 1700 эшелонов. Для перевозки потребуется около 13 дней из расчета 130 эшелонов в сутки. Боевые части могут быть перевезены за 10 дней.

II. Военно-воздушные силы

Всего боеспособных авиаполков 218, из них: иап — 97, ббп — 75, шап -11, дбп — 29 и тбап — 6.

Эти силы распределяются следующим образом.

Главные силы в составе 159 авиаполков иметь на Западе. Из них:

Северный фронт — 18;

Северо-Западный фронт — 13;

Западный фронт — 21;

Юго-Западный фронт — 85;

в резерве Главного Командования — 29.

Остальные 59 авиаполков иметь на других участках, из них: АрхВО — 2,ЗакВО — 13, САВО — 5, ДВФ — 26, ЗабВО — 7, для прикрытия Москвы — 6.

III. Распределение сил по армиям на Западном и Юго-Западном фронтах

Западный фронт:

ЗА — 8 дивизий, из них: сд — 5, тд — 2, мд — 1;

ЮА-сд-5;

13А — 11 дивизий, из них: сд — б, тд — 2, мд — 1, кд — 2;

4А — 12 дивизий, из них: сд — 6, тд — 4, мд — 2;

резерв фронта — 8 дивизий, из них: сд — 2, тд — 4, мд — 2.Юго-Западный фронт:

5А — 15 дивизий, из них: сд — 9, тд — 4, мд — 2;

20А — сд — 7;

6А — 16 дивизий, из них: сд — 10, тд — 4, мд — 2;

26А — 15 дивизий, из них: сд — 9, тд — 4, мд — 2;

21А — 13 дивизий, из них: сд — 8, тд — 2, сд — 1, кд — 2;

12А — сд-4;

18А — 8 дивизий, из них: сд — 5, тд — 2, мд — 1;

9А — 12 дивизий, из них: сд — 4, тд — 2, мд — 1;

резерв фронта — 7 дивизий, из них: сд — 4, тд — 2, мд — 1.

При благоприятной обстановке на Запад может быть дополнительно выделено 17 дивизий (сд — 7, тд — 7, мд — 3); СКВО — 5 дивизий (сд -2, тд-2, мд — 1); ЗакВО — 5 дивизий (сд — 2, тд — 2, мд — 1); САВО — 5дивизий (сд — 2, тд — 2, мд — 1); ЛенВО — 2 дивизии (сд — 1, мд — 1). Hа перевозку этих дивизий нужно 600 эшелонов.

Заместитель Начальника Генерального штаба Красной Армии H. Ватутин
18 июня 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин.
Как я и ожидал, переданное по всем каналам «Сообщение ТАСС», которое так не хотели публиковать Молотов, Маленков и Тимошенко, немцы проигнорировали. Причем демонстративно, не перепечатывая и не комментируя даже в провинциальных газетенках. Никак не хотели мои оппоненты понять главного. Документ предлагал немцам лишь два варианта действий: либо официально, во всеуслышание разделить изложенную в сообщении позицию, то есть от имени германского государства подтвердить высказанную в нем беспочвенность слухов о готовящемся нападении. Что для Гитлера означает или отказ от агрессии, или же, как минимум, перенос даты нападения на более поздний срок. Либо никак не реагировать на него, что, в свою очередь, доказывает, что все решения о войне приняты и бесповоротны. Любой из этих вариантов абсолютно обоснованно выставляет Гитлера именно вероломным агрессором, который заслуживает не только всеобщего осуждения, но и самого сурового возмездия, что должно склонить общественное мнение США и Великобритании в пользу СССР.

Теперь вопрос ясен, непонятки только в сроках. Я считаю, что нападут двадцать второго, разведка и, особенно, командование Западного Особого, отслеживая ситуацию по своим каналам, полагают, что двадцать девятого. Не уверен. Конечно, чем позднее нападут немцы, тем больше смогут сосредоточить сил. Но зато двадцать второго — самый длинный солнечный день, да и память мне подсказывает, что он и есть та ДАТА. К тому же большинство сил, если судить по донесениям, немцы уже подтянули. Чтобы перебросить их на исходные, нужны уже не дни, а часы. Посмотрим, что доложит Копец. Тимошенко лично ему передал мой приказ: «Выбрать наиболее подготовленного и опытного летчика, имеющего боевой опыт и приказать ему облететь границу с Германией, проведя визуальную разведку происходящего на „той стороне“. Границу не нарушать и на провокации не поддаваться». Скоро и первые донесения должны поступить. Интересно, насколько помню, именно генерал Захаров тогда летал. Тот самый комдив, дивизия которого лучше всех пятнадцатого мая отработала. Посмотрим, кто будет на самом деле. Просто интересно, совпадет или нет. Если совпадет — точно надо к двадцать второму приводить войска в полную боеготовность, а Берии намекнуть, чтобы своего зама в Брест на самолете послал. Пусть проверит, что у Павлова происходит. Что-то не по себе мне, не ошибся ли я, не заменив его заранее. Стоп. А почему только Павлова? Пусть с Тимошенко договорится и вышлет проверяющих во все особые округа. Лучше под прикрытием, чтобы картина объективнее была. Прямо завтра-послезавтра пусть отправляют, Лаврентий своего начальника управления погранвойск Соколова дополнительно в Западный округ пусть пошлет. Точно. По крайней мере, более правдивую картину получим. До совещания как раз время есть, пожалуй надо озадачить Берию и Тимошенко…

— Товарищи, если судить по справке Ватутина, получается, что на Юге, против не самой мощной группировки противника, сосредоточены основные наши силы. Есть мнение, что необходимо укрепить именно западный фронт. Предлагается перенацелить на это направление шестнадцатую армию, а также передислоцировать первый механизированный корпус.

— Товарищ Сталин, — Тимошенко, протестующе махнул рукой, — так мы оставим Северный фронт вообще без танков.

— Скажите, Борис Михайлович, а сколько всего танков у финской армии? Сколько танков имеется в переброшенных в Финляндию немецких войсках?

— По сведениям ГРУ — не менее трехсот танков, включая немецкие отдельные батальоны, товарищ Сталин. Кроме того, переброска механизированного корпуса на Западный фронт нецелесообразна из-за длительного времени.

— Вы так полагаете, Борис Михайлович? Тогда можно согласиться с оставлением корпуса на Северном фронте. Но прикрытие границ, особенно в Западном округе, необходимо усилить. Пока мы не видим, что предпринято с этой целью, кроме размещения во втором эшелоне двадцатой и двадцать первой армий.

— Согласно директивам пятнадцатого июня начато выдвижение в сторону границы второго, сорок седьмого и двадцать первого корпусов Западного особого, а также тридцать первого, тридцать шестого, тридцать седьмого и сорок девятого корпусов. Таким образом, мы уплотняем оборону наших войск вблизи границы. Предлагается начать выдвижение во второй эшелон Западного округа войск двадцать восьмой армии…

Первая часть совещания закончилась. В конце концов приняли несколько предложенных мною изменений, решили усилить авиацию Западного округа, перебросив двадцатого — двадцать первого числа на его аэродромы часть авиации из Московского округа. Раньше не стоит, будут засечены разведкой и попадут под первый удар немцев.

Отданы приказы подъеме войск, о занятии к двадцать второму передовых линий обороны, создании фронтовых управлений и переброске их на передовые командные пункты. Авиацию приказано рассредоточить на полевых аэродромах. Аэродромы, воинские лагеря, склады, парки техники приказано замаскировать. Срок завершения мероприятий — к 20–00 двадцать первого числа.

Но на этом дело не закончилось. К ранее присутствующим присоединились Маленков, Кобулов, Жигарев, Шахурин, Яковлев, Поликарпов, Петров и Ворошилов. Совещаемся до трех ночи. Решено объявить мобилизацию с утра двадцать третьего июня, а сейчас провести все необходимые подготовительные работы. Долго обсуждаем положение ссамолетами. Яковлев уверяет, что нет необходимости переводить ни один завод на истребители И-185. Поликарпов защищает свою машину, доказывая, что даже с некондиционными двигателями она не уступает новейшим самолетам других конструкторов. Долго обсуждали этот вопрос. Я сомневался, но в конце концов записка Гудкова, который тоже был в восторге от поликарповского самолета решила дело. Решено — «сто воесмьдесят пятому» быть.

А другими вопросами разделались быстрее. Завод восемьдесят два перевели на производство высотных АМ-35А, а на старом заводе решили начать выпуск маловысотных, зато более мощных АМ-38 для штурмовиков.

Порадовал и Петров, сумевший усовершенствовать конструкцию и упростить технологию изготовления нашей легкой полевой гаубицы. Поздновато, конечно, но лучше так. Постепенно заменим ими все модернизированные царские гаубицы.

Вроде бы решили много, приказы и директивы отправлены в части, все должно быть лучше, чем помниться мне, но какой-то червячок все равно не дает уснуть. Что-то я упустил. Но что?

Справки для министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа, составленные по донесениям немецкой агентуры.

В берлинском дипломатическом корпусе германо-русские отношения по-прежнему являются предметом постоянных обсуждений. Появившиеся в английской прессе статьи на эту тему рассматриваются в кругах американских дипломатов как предупреждение Англии Кремлю. Англия делает это предупреждение, чтобы затормозить ведущиеся якобы в настоящее время германо-русские переговоры и помешать русским пойти на дальнейшие уступки фюреру.

По прежнему в дипломатическом корпусе распространяется и подробно обсуждается слух о том, что […] ожидается официальный визит в Германию главы русского государства. Этот слух особенно активно распространяется болгарской миссией. […] В посольстве США, в шведской и швейцарской миссиях можно услышать, что встреча имперского министра иностранных дел с Молотовым или фюрера со Сталиным не исключена. Такая встреча якобы будет означать не что иное, как последнюю германскую попытку оказать на Россию мощнейшее давление. […]

Спецпоезд, 14 июня 1941 г. Л[икус]
Публикация опровержения ТАСС (от 13 июня 1941 г.) в условиях нарастания нервозности и отсутствия ясности относительно намерений фюрера воспринята иностранцами, проживающими в Берлине, как полная сенсация. […]

Единственное, во что сегодня верят берлинские иностранные дипломаты и иностранные журналисты, это то, что решений, касающихся отношений между Германией и Советским Союзом, со всей очевидностью, следует ожидать не в ближайшие недели, а в ближайшие дни.

Берлин, 14 июня 1941 г. Л[икус]
Советские журналисты в Берлине отвечают на постоянно задаваемые им представителями прессы других стран вопросы, касающиеся слухов о советско-германских отношениях, с подчеркнутым безразличием. […]

В этой связи советские журналисты регулярно обращают внимание (своих собеседников) на недавнее опровержение ТАСС, которое, по их словам, содержит якобы все то, что сегодня можно сказать о состоянии германо-русских отношений […].

Берлин, 18 июня 1941 г. Л[икус]
19 июня 1941 г. г. Могилев. Курсы командиров звеньев. Аэродром Зубово. Николай Козлов.
— Товарищи командиры! — неожиданная команда поднимает нас из-за столов по стойке смирно. Комдив. Очень сильно о чем-то задумавшийся, сразу видно. Что опять произошло, непонятно, но явно ничего хорошего.

— Вольно, товарищи командиры. Садитесь.

Ух, а голос такой, словно у него кто-то из родных умер. Бл… похоже, серьезное что-то случилось.

— Заметил, «батя» вне себя? — шепчет сосед, лейтенант Александр Силантьев из сто шестидесятого полка. Молча киваю и жду, что же скажет генерал.

— Товарищи командиры…, - что-то он не торопится с нами поделиться, — я вынужден прервать ваши сборы. Не позднее двадцать второго июня ожидается нападение нацисткой Германии. Поэтому приказываю вам сегодня же отбыть в свои части.

Ничего себе. Кратко и по существу. Решились-таки фашисты, чтоб им ни дна, ни покрышки. А я, честно говоря, до последнего надеялся, что войны в этом году не будет. Да и позднее, может быть, тоже. Ну не настолько же немцы дураки, чтобы на нас переть. Оказалось — точно идиоты. Нет, но ведь буквально четыре дня назад ТАСС сообщил, что все разговоры о войне — только слухи. Специально, что ли?

Обед проглотил, даже и не заметив. Все, бегом на аэродром. Хорошо, что самолеты наши уже готовы, взлетаем немедленно. Помахав на прощание крыльями над КПП, пристраиваюсь к стайке ястребков из нашего полка, берущей курс на Едлино.

Можно считать, что мирное время закончилось. Включаю недавно установленную радиостанцию и пытаюсь связаться с ведущим наш строй Воиновым. Нифига себе, теперь понятно, почему ее решили снять. Сплошной треск и шипенье. Как же с таким качеством связи прикажете воевать? Треть слов еле разобрать удается, остальное не то, что понять, расслышать трудно. Пока отстраивал и связывался с Иваном, уже и окрестности аэродрома появились. Да, с такой связью и врага не надо — сам грохнешься, пока настраивать рацию и соображать, что тебе передали, будешь. Придется ловить инженера эскадрильи и полкового радиста. Плохо, что в эскадрилье и звене маркони нет. А ведь сократили техсостав совсем недавно, приказом Рычагова. Вот ведь гадость. А как теперь воевать будем, хватит нам народу? Мобилизации-то нет еще.

Вот, и приземлился из-за этого всего жестко. Скозлить, слава богу, не скозлил, а приложился крепко, почти на грани. Неточный расчет на посадку сделал. Ага, вот и батя.

— Всем полчаса отдыха и в класс предполетных указаний! — вот и дождались. Сейчас нам официально все разъяснят. А как с семьей быть? Дадут время домой заскочить, или нет? Отправлять к своим? Стоит ли? Немец сюда может и не дойдет. Наша армия тоже не щи лаптем хлебает, остановят его возле границы. Ага, а я как паникер какой-нибудь семью уже отправлю. Как на меня после этого друзья смотреть будут? Ничего, если что — всегда уехать успеют. Сейчас жесамым необходимым заняться надо.

— Товарищ военинженер второго ранга! Что вы планируете с радио делать? Связь держать невозможно даже в мирных условиях, а что нам с ней делать в бою?

— Не волнуйтесь, товарищ младший лейтенант. Нам уже поступили указания. С сегодняшнего дня у нас в полку работает заводская бригада, будут экранировать зажигание двигателей.

— И когда они все это сделают? Война на носу, если вы в курсе.

— И снова приказываю вам не волноваться. За два дян все закончат, я им в помощь весь свободный личный состав отправил. Еще вопросы будут?

— Никак нет.

— Ну и отдыхайте тогда. Не волнуйтесь, Николай, все возможное сделаем.

Отдыхайте, отдыхайте. Какой тут отдых, если война на носу. Пойти, звено собрать и поговорить «за жизнь» Все же вчетвером летать совсем не то, что втроем, непривычно, несмотря на все тренировки…

— Товарищи летчики! Согласно поступившим приказам, наш полк приводится в состояние боевой готовности. Немецкие нацисты, нарушая все подписанные договоры, вероломно собираются напасть на нас. Они думали, что сделают это внезапно, неожиданно для нас. Но наше советское правительство не спит! Получив от разведки сведения о готовящемся нападении, товарищ Сталин, наше советское правительство, нарком товарищ Тимошенко приняли решение приготовить армию к отражению возможного удара. Мы должны быть начеку, товарищи! Не поддаваясь на провокации, наша армия должна уверенно отразить нападение противника! Не дадим фашистам сунуть рыло в наш, советский огород! А если сунут — то ударим так, что не только рыло, а и все остальное они уже совать никуда не смогли!

Эх, молодец товарищ Шабанов! Такое в конце завернул, что все аж грохнули от смеха. Даже командир не удержался, посмеялся вместе со всеми.

— Товарищи, сейчас будут машины. Всем даю два часа на сборы, после чего собираемся на аэродроме. Тыловики тем временем подготовят нам все, необходимое для жизни в казарменных условиях. Дежурная эскадрилья отправляется вторым рейсом, после возвращения остальных. Ее подменяет третья. Смирно! Вольно, свободны.

Война на пороге, чтоб этим нацистам было пусто. А я никак не решу, что делать — отправлять своих или нет? Почему-то очень хочется, чтобы они уехали. Хотя, какая может быть опасность здесь, так далеко от границы? Но все равно на душе тяжело. С женой поговорил, она тоже никуда не хочет уезжать. Говорит, вместе с подругами ей привычнее. Уговорила меня, как всегда. Но предчувствия не отпускают, настолько тяжелые, что даже Вячик заметил.

— Ладно, Вячеслав, не старайся. Все равно не умеешь анекдоты рассказывать. Вот капитан Пятин, тот да, как начнет травить — все со смеху умирают, а ты у нас в другом талант, — подначиваю его, напоминая о «козле», а сам все о жене и дочке думаю. Черт, ну что поделаешь, нечего душу травить. Не одни они в таком положении, в конце концов. Все постороннее сейчас надо в сторону. Как на курсах говорили: «Сосредоточиться на предстоящей задаче»? А какая, кстати, задача нам так и не довели пока. Неужели и командир не знает?

— Приехали, вещи складываем у домика, а сами — по самолетам!

Вот и комэска первую боевую задачу поставил. Рубикон перейден.

Где-то в середине последней предвоенной недели — это было либо семнадцатого, либо восемнадцатого июня сорок первого года — я получил приказ командующего авиацией Западного Особого поенного округа пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров четыреста, а лететь предстояло с юга на север — до Белостока.

Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и совсем не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые — судя по всему, штабные — автомобили. Где-то в глубине огромной территории зарождалось движение, которое здесь, у самой нашей границы, притормаживалось, упираясь в нее, как в невидимую преграду, и готовое вот-вот перехлестнуть через нее.

Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений, кроме одного-единственного: близится война. […]

Мы летали тогда немногим больше трех часов. Я часто сажал самолет на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолету тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырек и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух…[…]

Командующий ВВС округа генерал И. И. Копец выслушал мой доклад с тем вниманием, которое свидетельствовало о его давнем и полном ко мне доверии. Поэтому мы тут же отправились с ним на доклад к командующему округом… Слушая, генерал армии Д. Г. Павлов поглядывал на меня так, словно видел впервые. У меня возникло чувство неудовлетворенности, когда в конце моего сообщения он, улыбнувшись, спросил, а не преувеличиваю ли я. Интонация командующего откровенно заменяла слово «преувеличивать» на «паниковать» — он явно не принял до конца всего того, что я говорил. Тогда Копец, опередив меня, заявил, что нет никаких оснований брать мой доклад под сомнение, и командующий округом, чтобы сгладить возникшую неловкую паузу, произнес несколько примирительных по тону фраз и поблагодарил за четко выполненное задание. […]

Генерал Г. Захаров. «Я — истребитель»

Глава 2. Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою

Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Победим, уничтожим врага.
В. Лебедев-Кумач
Приказ Наркомата обороны от 20.06.1941 г.

Для немедленного исполнения.

1. В течение 21–22 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников и разгромить противника.

ПРИКАЗЫВАЮ:

а) в течение ночи на 21 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 21 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Шапошников
21 июня 1941 г. г. Москва. Кремль. Квартира Сталина. тов. Сталин
Мне начинает казаться, что я понемногу схожу с ума. Или это все-таки такой длинный, фантастический, весьма логичный сон? Вчера доложили, что на нашу сторону перебежал ефрейтор немецкой армии Лисков. Шени деда, может быть это Лисов? Неужели это то, о чем я читал у писателя с лошадиной фамилией? Я даже ждал, что сейчас Лаврентий напомнит мне о предсказании Мессинга. Не напомнил, отчего мне стало немного легче.

Но самое главное даже не в этом. Перебежчик уверяет, что немцы нападут сегодня, то есть двадцать первого. Не верится, да. С чего бы вдруг им менять срок на более ранний?

Но на всякий случай собрал военных и отправили в войска приказ о приведении в полную боевую готовность. Самое интересное, что совпадает он с запомненной мною почти слово в слово «директивой номер один», но вот «границу до особого распоряжения не переходить», в ней нет. Отправили и разошлись. Решил я отдохнуть, но никак не засну, не спится совершенно. Неужели все так резко изменилось? Успеют ли части занять оборону? Как с маскировкой и рассредоточением самолетов?…

Сон навалился внезапно, но проспал я, судя по ощущениям, совсем недолго. Разбудил меня Алексей. По его лицу все было ясно без слов — «эти придурки все же идут», как отозвался кто-то из немецких генералов о французском плане «Диль». То, что это нападение — начало конца нацисткой Германии, ясно всем, кажется, кроме самого Гитлера и антисоветчиков на Западе.

— Кто звонил?

— Жуков. Немцы бомбят наши аэродромы и города.

Похоже, все идет как и ТОТ раз. Неужели ничего не удалось изменить?

Быстро одеваюсь и выхожу к телефону.

— Слушаю, Сталин.

— Здесь Жуков. Товарищ Сталин, согласно поступившим сведениям немцы бомбардировали аэродромы и войска Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов, а также города Одессу, Минск, Ленинград. Одновременно противник начал артиллерийскую подготовку и атаковал наши части на всем протяжении границы от Балтийского моря до Львова. Тимошенко и Шапошников в в настоящее время прибыли в наркомат и производят оценку обстановки с целью выработки решения.

— Хорошо, товарищ Жуков. Передайте товарищу Тимошенко, что я жду его доклада в шесть часов.

— Есть, товарищ Сталин.

Все повторяется. Надеюсь, не точь-в-точь, как раньше. Теперь остается только ждать. Вот тут начинаешь понимать французского генерала де Лангля, который «с болью в сердце» сидел в своем командном пункте и ждал донесений от войск. Потому что он все делал правильно, не бросая управление войсками, но… сердцу ведь не прикажешь. Сердце требовало действий, а разум — ожидания. Вот и мне теперь сидеть и ждать, что принесут наши военные. Дел, других, не относящихся напрямую к войне, я знаю, найдется много, но думать я буду все равно о фронте.

Позавтракав, иду в кабинет, невесело улыбаясь. Почему то вспомнился отрывок сказки про Федота-стрельца:

Утром мажу бутерброд
Сразу мысль: а как народ?
Вот и я — завтракаю, с умными мыслями о бойцах на границе, дерущихся сейчас с немцами. Шени деда! Бросил бы все и на фронт. Легче самому с винтовкой в окопе сидеть, чем вот так ждать донесений. Захожу в кабинет и приказываю Поскребышеву пригласить всех прибывших. Входят. Молотов, Тимошенко, за ним, покашливая на ходу, Борис Михайлович, потом — поправляющий пенсне Лаврентий, настороженный, угрюмый Мехлис, и последним — Маленков. Рассаживаются, молча, словно придавленные полученными новостями. Никто не ожидал подобного, и меньше всего — военные. Только недавно Тимошенко с Шапошниковым пытались меня убедить, что Гитлер сначала поиграет нам на нервах, потребует каких-нибудь уступок и только потом, в случае неудачи переговоров, нападет заранее развернутыми войсками. То-то Тимошенко глаза отводит, наверное, вспоминает свои слова. Ладно, пока об этом забудем.

— Докладывайте, товарищ Тимошенко.

Слушаю доклад, наблюдаю за реакцией сидящих за столом и одновременно пытаюсь доработать план действий. План, план и еще раз план. Что делать в первую очередь, что позднее. Вот это да. Как это? Почему? Опять синдром «армии мирного времени». Шени деда, и сколько раз можно наступать на одни и те же грабли? Как нет войны — все в порядке. Как война начинается, сразу вылезает наружу огромное количество всяких недостатков.

— Подождите, товарищ Тимошенко. Это что получается, товарищ Павлов потерял связь с войсками? Почему? Приказ о дополнительных мерах по защите средств связи ему был отправлен? Так? И никаких результатов? Вернее результаты мы уже видим. Что вы предлагаете?

— Нами отправлена в войска директива номер один: «Гроза! Ввиду начала боевых действий противника действовать согласно плана прикрытия». Пока, до очередного уточнения обстановки и принятия соответствующих им поправок в наши дальнейшие действия, я предлагаю следующий проект директивы.

Тимошенко отпивает воды из стакана и начинает читать директиву номер 2.

— Вы считаете, что она вполне соответствует сложившейся обстановке? Вы учитываете ситуацию на Западном фронте? Да? Тогда согласен. Отправляйте, пока мы послушаем товарища Берию.

— Товарищ Сталин, мною вчера были отправлены на Западный фронт начальник Белорусского погранокруга Богданов и мой заместитель, начальник Главного управления пограничных и конвойных войск Соколов. К сожалению, с Богдановым связи нет, как и со всем Брестским погранотрядом, а товарищ Соколов докладывает, что пограничные войска были подняты по сигналу и вступили в бой с наступающими немецкими частями. Но ввиду отсутствия поддержки со стороны войск, — Тимошенко пытается что-то возразить, но его удерживает Шапошников, — немцам удалось вклиниться на нашу территорию. По имеющимся сведениям, в Бресте и его окрестностях идут бои. Немецкие войска по полученным от местных органов внутренних дел данным вторглись вглубь нашей территории. Второе крупное вклинение отмечено в районе….

У НКВД, получается, данные более точные, чем у наших вояк.

— В Литве частями охраны тыла подавлено выступление националистических пронацистких элементов в Каунасе. Отличились части двадцать второй и двадцать пятых мотострелковых дивизий НКВД.

Молодец Лаврентий. Организовал незаметную переброску и усиление внутренних войск, так что восставшие литовцы сразу оказались под их ударом. Это вам за ТОТ сорок первый и за ТЕ пятидесятые. Хорошо, нашим войскам поможет. Воевать с тылом, в котором восстание или с тем, в котором оно подавлено — две большие разницы. А вот еще подошли Ворошилов и Молотов, Микоян и Жданов. Теперь будем решать самые важные задачи.

— Итак, товарищи, подведем итоги, — да, самое тяжелое как всегда приходится принимать на себя, — немецко-фашистские войска, пользуясь внезапностью нападения и ошибками наших военачальников, — Тимошенко явно последнее не нравится, но он сдерживается, — смогли прорвать оборону нашего первого эшелона и продвинуться вглубь советской территории. Крайне необходимо восстановить потерянное управление, определить направления действий основных ударных группировок и, отрезав их от тылового снабжения, уничтожить. Это чисто военные задачи. Кроме них необходимо перестроить все управление страной на военный лад. Есть мнение, что необходимо создать чрезвычайный орган управления, способный оперативно решать военные и гражданские вопросы, не тратя времени на согласование между различными ведомствами.

— Поддерживаю! — это Ворошилов. — Война требует военных решений.

— Предлагаю назвать его Государственным Комитетом Обороны. — это Молотов. Здорово, я ему даже не намекал, сам значит додумался. Все одобряют единогласно.

— Предложения по персональному составу?…

Решили многое, гораздо быстрее, чем в мирное время. Согласовали состав ГКО и созданной вместо Главного Военного Совета из Тимошенко, Маленкова и Шапошникова, Ставки Главнокомандования. Все дружно предложили стать главой этих органов власти мне. Я, зная, что рано или поздно, все равно придется эти должности занять, согласился. Так что, если подумать, власти у меня теперь побольше, чем было у императора всероссийского. Теперь бы еще этой властью распорядиться с умом.

Самое главное — восстановить управление и наладить порядок в войсках. Тимошенко и Берия займутся этим на Западном фронте, Жуков на Юго-Западном, Ворошилов на Северо-Западном. Посмотрим, заодно, как им это удастся.

Как же сильна инерция мышления. Три приказа о рассредоточении самолетов и маскировке, два приказа по защите связи и передислокации войск в районы рассредоточения — и все равно докладывают о потерях при бомбежке военных городков и потере связи с передовыми частями.

Военным советам Северного, Северо-Западного, Западного, Юго-Западного, Южного фронтов.

21 июня в 04–00 немецкая авиация без объявления войны совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с нападением со стороны Германии на Советский Союз

приказываю:

1. Войскам всеми силами и средствами провести разведку противника, во взаимодействии с авиацией, атаковать вражеские войска и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.

3. Дальней Авиации нанести удары по Кенигсбергу, Мемелю, нефтяным полям Плоешти и Варшавскому железнодорожному узлу.

На территорию Финляндии до особого распоряжения налетов не делать.

Тимошенко, Маленков, Шапошников.
Как львы, дрались советские пограничники, принявшие на себя первый внезапный удар подлого врага. Бессмертной славой покрыли себя все советские воины. Они дрались — переходя в рукопашную, и только через мертвые их тела смог враг продвинуться на пядь вперед.

Л. П. Берия. Газета «Правда». 24 июня 1941 года.
21 июня 1941 г. Аэродром Едлино. г. Барановичи. Николай Козлов.
Частые, тревожные звенящие звуки ударов заставляют вскочить с матраца. Тревога! Значит началось. Быстро одеваюсь и бегом несусь на построение.

— Война! Немецкая авиация бомбит наши города и аэродромы, на границе идут бои, — комэска сосредоточен и немногословен, — Нашему полку поставлена задача на перелет в Барановичи и прикрытие города от налетов. Порядок взлета — звено управления, затем звено Воинова…, после взлета набираем высоту две тысячи и идем курсом…

Занимаю место в кабине самолета. На аэродроме стоит гул запускаемых моторов. В свете поднимающегося солнца полк поэскадрильно начинает подниматься в воздух. Вот первым поднявшийся в воздух «ишачок» командира полка Ильи Моисеевича Резника становится в вираж, делая круг над аэродромом. Вслед за ним уходят в вираж и самолеты звена управления полка, а с земли взмывают все новые и новые юркие лобастые истребители…

Полет прошел без приключений, хотя и я, и, готов поспорить, все остальные летчики, изо всех сил всматривались вдаль, ожидая внезапного нападения коварного врага. Но ни одного самолета в воздухе, кроме наших «ишачков», не было. Только почти у самых Барановичей я заметил несколько МиГов, заходивших на посадку на тот же аэродром.

Сел нормально, а вот при рулении пришлось поволноваться. Чуть-чуть не въехал в огромную яму на рулежке. Немцы, похоже, пытались отбомбиться, но неудачно. Несколько воронок на краю поля и все. Остановив самолет, я внимательно осмотрел окрестности. Ага, вот они. В кустах, хорошо замаскированные от наблюдения с воздуха, стоят несколько зенитных установок. Интересно, раньше я таких не видел. Самодельные, что ли? И самолеты стоят. Так тройка Су-2, МиГи третьи… А вот эти я раньше не видел, судя по запомненным силуэтам — Петляковы вторые, пикирующие бомбардировщики. Сколько же их, ага. Пять штук. Интересно, откуда? Ладно, сейчас замаскируем самолет, схожу, поговорю, узнаю кто и откуда. Но просто так рассиживаться нам не дают, я так и не успеваю переговорить с бомберами. Собираемся на построение и капитан Пятин объявляет:

— Товарищи летчики. Наш полк включен в состав шестидесятой истребительной авиадивизии. Командует дивизией полковник Татанашвили. Задача дивизии — прикрытие городов Барановичи и Минск, а также войск и дорог в этом районе от немецких налетов. Наш полк в первую очередь прикрывает Барановичи. От каждой эскадрильи выделяется дежурное звено в готовности номер один. График дежурства — по восемь часов. Первым заступает звено младшего лейтенанта Козлова. Следующее…

Повезло, черт побери. Хорошо хоть дали позавтракать. Надеюсь, в обед не забудут подменить. А то ведь могут и не покормить. Война ведь, местная авиабаза в полном раскардаше чувств и что-то еле шевелится. Ладно, пойдем сидеть в кабине.

Сижу, наблюдаю и слушаю рацию. Похоже, заводчане и наши маркони постарались, переговоры КП слышны без малейших помех. Пока все тихо, но судя по переговорам, где-то западнее идет воздушный бой. Интересно, кто там с немцами столкнулся? На минуту отрываюсь от прослушивания, наблюдая, как улетают «сухие». И тут же взлетает красная ракета. Неужто немцев упустили? Машина — стартер быстро раскручивает движок моего ястребка и я выруливаю на старт. Выруливаю, а зенитки уже грохочут и впереди на поле вырастает цепочка разрывов. Над нашими самолетами мелькает пара «мессершмиттов». Промахнулись, суки! Теперь держитесь, сволочи. Делаю резкий боевой разворот, набирая высоту. Вячик, не теряясь, тянется за мной. На земле что-то горит. Кого-то подожгли? Ну, держитесь!

Увлекшиеся «мессеры», забыв о нас, пытаются подавить зенитки, выдавшиеся себя выстрелами. Захожу сзади, похоже, немец меня не замечает. Перебрасываю гашетку в боевое положение, короткое касание… в сторону худой, вытянутой «тушки» немецкого истребителя тянется быстро исчезающая в воздухе полоска трассеров. Мгновенно вместо грозной машины врага в воздухе появляется огненный шар. Его напарник испуганно дергается и пикированием уходит на малую высоту, сворачивая на запад. Слишком большая скорость у него, не догнать. Вспомнив, что налетчиков было восемь, а я перестал наблюдать за воздухом, быстро осматриваюсь. Вячик успокаивающе покачивает крыльями. Пара Бережного возвращается с запада, а противника в воздухе нет. «Пятый, шшш…. Меняещщ…торым. Приемшш». Ага, это КП. Переключаю на передачу и сообщаю: — Принял. Пятый, шестой, седьмой, восьмой — на посадку.

Делаем круг, в это время нам на смену поднимается звено Воинова. Сажусь.

Пока заруливаю на стоянку, к ней успевают подойти комэска, комполка и незнакомый мне молодой, кавказского вида и темперамента, военный. Выбираюсь из кабины, сбрасываю парашют технику. Ничего себе, целый полковник. Наверное, комдив? Вытягиваюсь и докладываю:

— Товарищ полковник, докладывает командир звена младший лейтенант Козлов! Докладываю — во время проведенного звеном воздушного боя сбит один истребитель противника, остальные сбежали!

— Маладец, товарищ младший лейтэнант! От лица командования объявляю вам благодарност!

— Служу трудовому народу!

Все же нам повезло, что аэродром прикрывали зенитки. Пусть всего четыре и не слишком мощные, но немцев они отвлекли. Но как же они резко стрекача задали, стоило первого завалить.

Интересно, а как там мои? Надеюсь, наш городок не бомбят…

Свершилось! Первый солдат вермахта вступил на землю Крепости!

Приветствуя освободителей Восточной Европы, гремит транслируемый из смонтированной на грузовом «Опеле-Блитц» громкоговорящей установки бравурный марш…

Немцы, они такие… обожают бравурные марши…

Первый немецкий солдат, а это оказывается отважный военный корреспондент, спрыгивает со штурмовой лодки… И тут же, поскользнувшись, падает…[…]

Наступает зловещая тишина, которая только подчеркивается треском разгорающихся пожаров[…]

Хабеданк хочет встать, скользит и снова падает… Как раз вовремя! Потому что в этот самый момент.

Три станковых и шесть ручных… косоприцельным, убийственно-точным огнем!

Лязг «Дегтяревых», солидное рокотание «максимов»…

Особенно зверствует старший сержант Минин — чемпион округа по ручному пулемету…

Автоматические винтовки Симонова — короткими очередями — так-так-так… так-так-так…

Туддух! Туддух! Это солидно бьют токаревские самозарядки…

Бах! Бах! Бах! Это не торопясь, на выбор, как на стадионе, работают лучшие стрелки пограничного округа из своих любовно пристрелянных, призовых винтовок…

Хабеданк, над головой которого проносится смертельный свинцовый град, шепчет в отчаянии:

— Этого не может быть! Этого просто не может быть! […]

— В связи с утратой мостов на Буге считаю штурм крепости Брест-Литовск совершенно излишним, поскольку наведению переправ здесь (показывает на карте) и особенно вот здесь она нам не помешает, — командир дивизии генерал-лейтенант Фриц Шлипер был по-военному точен и сух. — Полагаю крепость обойти с севера и юга, блокировать ее небольшими силами и предоставить решение этого нудного дела авиации и осадной артиллерии…

— Герр генерал, я не могу в это поверить. Вы что, предлагаете мне оставить у себя на заднице этот большевистский чирей? — Командующий 2-й танковой группой Гудериан был настроен очень язвительно[…].

Белоусов В. И. «Триумф и трагедия Брестской крепости». Роман-хроника. Гл. 1. «Горсть песка». М, 1984 г.
… Для усиления обороны… дивизии мною принято решение придать ей 21 корпусной артполк. В настоящее время он начал выдвижение из… в…

Переговоры по БОДО между командованием СК и А. 22 июня 1941 г.
22 июня 1941 г. Украина. Юго-Западный фронт.
Поднимаю пыль, спешит к фронту колонна. Покрытые пылью лица людей, стекла машин и тракторов, сама техника, чехлы, надетые на прицепленные к тягачам орудия. Пыль и изнуряющая жара сейчас остаются главными противниками совершающих марш артиллеристов. «Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог. Отпуска нет на войне» — Киплинг, пусть он и певец английского милитаризма, смог описать войну правдиво и точно. Жара и пыль, а еще — дорога ведущая от мирного, обжитого за годы службы, военного городка в душную неизвестность. Пусть городок уже бомбили, а сейчас не видно ни одного вражеского самолета, он все равно оставался символом мирной жизни. Дорога же, несмотря на самый мирный вид и отсутствие бомбежек, вела на войну. Хорошо, что хотя бы самолетов немецких нет, пусть и непонятно почему. Или упустили выход полка, или просто нет сил для удара.

А колонна все спешит, спешит с невиданной для мирного времени скоростью, вдвое превышающей скорость обычного пешехода. Это очень много для изношенных, выработавших до половины ресурса тракторов и частенько то один, то другой вдруг замирают, и матерящие механики-водители лезут в нутро, гремя ключами. Слава Богу, пока не одной серьезной поломки не было и колонна, практически не останавливаясь, двигается дальше.

— Сергей Михайлович, — комиссар полка, только что вернувшийся из передовой батареи, запыленный и даже как будто усохший от жары, морщась на солнце, смотрит на комполка с непонятным выражением на лице, — надо уменьшить маршевую скорость и дать водителям хотя бы полчаса отдыха.

— Тогда мы не успеем в назначенное время.

— Но при продолжении марша таким темпом мы в лучшем случае приведем половину техники и личного состава.

— Хорошо, Андрей Николаевич. Привал двадцать минут и продолжаем движение в прежнем темпе!

Машины застывали одна за другой, к текущему неподалеку ручью сразу же выстроилась очередь солдат с флягами и ведрами. Короткий отдых и машины одна за другой начинают движение.

Наконец, прибыв на указанное место, не дожидаясь дополнительных указаний, батареи начинают разворачиваться. С извечными русскими словами, сопровождающими любую тяжелую работу, громоздкие семитонные орудия отцепляются от тракторов, разворачиваются. Раздвигаются станины, забиваются сошники, выкладываются на специально расстеленный брезент первые снаряды и гильзы, сгружаемые с полуторок. Но… работа прерывается, едва начавшись. Приехавший со стороны грохочущего в отдалении фронта конный посыльный отдает встретившему его командиру пакет. Вскрыв конверт, комполка, выразив свое отношение ко всему происходящему на армейском диалекте русского языка, приказал срочно сворачиваться и готовиться к новому маршу.

И снова убегает под гусеницы трактора бесконечная лента дороги, и снова пыль от впереди идущих машин оседает на лице хмурящегося Кузьмы и сидящего рядом командира орудия старшины Степана Кузьмича Жаворонкова.

— Чего нахмурился, Кузьма?

— Да звуки мне не нравятся, товарищ старши…

Внезапно с резким скрежетом трактор застыл на месте и сквозь наступившую тишину стал слышен шум уходящей колонны и рокот мотора остановившейся полуторки с расчетом.

— Что…. мать! Ты чего встал? — Кузьма, не обращая никакого внимания на ругань старшины, выскочил из кабины и старательно крутил рукоятку, надеясь снова запустить внезапно «умерший» двигатель.

— Все! Придется чинить, ё… его и его родственников до седьмого колена, — наконец, после нескольких попыток, высказался Нечипоренко и грязно выругался.

Из грузовика выскочил водитель, подбежал к раскапотирующему мотор Кузьме и, о чем-то с ним переговорив, полез в кабину трактора за дополнительным инструментом. Вместе они уже залезли в куда-то в глубину, разбираясь в потрохах мотора, когда к трактору подбежал лейтенант Колодяжный. Выслушав доклад старшины, он посмотрел на торчащие из трактора «пятые точки» водителей, на столпившихся вокруг бойцов и начал отдавать команды. Через минуту поднапрягшись, бойцы откатили отцепленное орудие в импровизированное укрытие под деревья. После чего два бойца засели в кустах, наблюдая за окрестностями, еще один, сидя в кузове полуторки, крутил головой, осматривая небо. Старшина, уважительно посмотрев на грамотные действия лейтенанта, присоединился к бойцам, помогавшим ремонту. Тем временем колонна полка, не дожидаясь отставших, ушла дальше.

Прошло около часа, когда, наконец, один из самых сильных бойцов расчета, Антон Змиев, пару раз крутанул рукоятку. Двигатель, чихнув, уверенно зафырчал, запыхтел.

— Все, запустился, — с удовлетворением отметил Кузьма, вытирая руки поданной одним из бойцов ветошью.

— Сворачиваемся! — скомандовал Колодяжный, бойцы с шутками побежали к полуторке, но остановились и задрали головы в небо, навстречу несущемуся с востока шуму моторов неизвестных самолетов. Старшина, глядя на такое безобразие, рявкнул:

— Воздух! В укрытие!

— Отставить! Это — наши, — скомандовал лейтенант, но тут принятые за советские самолеты два биплана «Хеншель-123», для непривычного взгляда издали слегка похожие на И-15бис, перешли в пикирование. Колодяжный собрался отдать новую команду, когда с грохотом разорвалась сброшенная одним из самолетов бомба и на земле поднялись фонтанчики попаданий. Протрещав пулеметами, самолеты с набором высоты ушли на запад, оставив на земле троих убитых и двоих раненых. Взрывной волной лейтенанта забросило в ближайшие кусты и растерявшиеся бойцы не сразу сообразили вытащить его оттуда. Наконец пришедший в себя старшина приказал перевязать раненых и захоронить убитых. Не раненые Антон и Иосиф Штильман сначала помогли перевязать раненых, потом осторожно снесли убитых и уложили в воронку. После этого они подошли к кустам и начали вытаскивать Колодяжного. Внезапно тот застонал.

— Живой! — обрадовано воскликнул Антон.

— Осторожнее, мы сейчас, — крикнул старшина, бросаясь вместе с Кузьмой на помощь.

23 июня 1941 г. Украина. Юго-Западный фронт.
На въезде в деревню пылали три Т-26. Рядом, задрав к небу короткий ствол, дымила немецкая самоходка. Около нее, почему-то одной кучей, лежал с десяток трупов в серой, мышиного цвета, форме. Внезапно загрохотало несколько тяжелых орудий, сделавших по одному — два выстрела по окопам, из которых в ответ постреливали такие же, одетые в мышиную форму, солдаты. Пока они прятались от обстрела, на поле выехало несколько танков Т-26, прикрытые впереди пятью тяжелыми, с высокой квадратной башней, из которой торчало орудие как минимум шестидюймового калибра, КВ-2. Вслед за танками в атаку побежала редкая цепь пехоты в хаки, с длинными винтовками, грозно ощетинившимися трехгранными штыками. Но солдаты в сером не растерялись. Выскочив из укрытий, словно чертики из коробочки, они быстро заняли места в стрелковых и пулеметных ячейках траншеи, открыв ураганный огонь по пехоте, отсекающий ее от танков. Укрытые в кустах и за заборами в огородах маленькие противотанковые пушки принялись обстреливать атакующие танки, стремясь поразить в первую очередь легкие Т-26. Вот встал один, за ним другой легкий танк. Затем неожиданно остановился не получивший ни одного попадания вражеских снарядов тяжелый танк. Похоже, причиной стала какая-то поломка, поскольку он так и остался стоять, а танкисты, выпустив еще один снаряд и расстреляв пулеметный боекомплект, попытались выбраться из танка и отступить. Четверым из них удалось добраться до своей залегшей под огнем пехоты. Еще один неудачливый танкист так и остался висеть в люке, а один — лежать рядом с танком.

Как будто почуяв неладное, оставшиеся КВ-2, почему-то стрелявшие только из пулеметов, попятились назад, а затем, игнорируя огонь немцев, развернулись и также неторопливо поползли к себе, в рощу, укрывшую их и оставшиеся Т-26. Отступили, отползая и изредка отсреливаясь и пехотинцы, оставив лежать несколько неподвижных тел.

Наблюдавший из окопа на холме рядом с этой рощей за боем майор-танкист опустил бинокль и сказал стоящему рядом с ним полковнику:

— Всё! У нас больше ничего нет, бензина для Т-26 осталось в обрез. КВ израсходовали практически все снаряды.

— Ничего не поделаешь. Будем переходить к обороне, — полковник развернул планшет и что-то пометил на набросанных второпях кроках местности. — Вот, — показал он отметки танкисту, — поставьте Т-26 здесь и здесь, окопайте. Они будут нашими противотанковыми и противопехотными ДОТами. КВ-2 оставьте в роще. В крайнем случае будут давить немцев гусеницами и расстреливать из пулеметов. Есть другие предложения? — заметив гримасу на лице танкиста, спросил полковник.

— Так точно. У меня в танке номер триста шесть храниться… знамя полка- танкист слегка замялся, знамя полка. — Разрешите отправить этот танк вместе с последним моим автомобилем в тыл, чтобы вывезти знамя. На автомобиле повезут три бочки с газойлем, для дозаправки танка, — ответил он на невысказанный вопрос пехотного начальника. Полковник промолчал, словно просчитывая варианты, потом разрешающе кивнул и добавил: — Оставьте уходящим минимум патронов. Остальные передать остающимся КВ.

— Понятно, товарищ полковник. Разрешите дать указания личному составу?

— Идите, — ответил полковник и, отвернувшись, перешел к наблюдению за противником, пытаясь увидеть и понять, каков будет следующий ход неприятеля. Судя по пыли в тылу его позиций — танковая атака. Что же, постараемся встретить…

На выезде из деревни пылали три советских танка. Местность перед нами слегка поднималась и мы не знали, что обнаружим за гребнем. Большое опасение вызывала и прикрывающая позиции неприятеля роща. Мы предполагали, что именно в ней и скрываются неприятельские танки. Нужно было произвести разводку подходов… Из последнего сообщения нам стало известно, что впереди находился один из наших танков вместе с пехотой, а потом, рокоча, отъехали еще и пять танков нашего второго взвода. Три из них были вооружены короткими пятидесятимиллиметровыми пушками, два других — тридцатисемимиллиметровыми орудиями. Мы продвигались, выстроившись клином, навстречу неизвестности, предоставленные самим себе и связанные с нашей ротой только по рации…

Внезапно перед нами возник шум моторов. Внимание! Справа, следуя вдоль дороги, на взгорке появился один танк, в пятидесяти метрах позади, второй, затем третий. Мы не можем сразу опознать их, потому что нас ослепляет солнце. Но незнакомые высокие силуэты машин дают нам понять, что это противник.

Как ни странно, они не стреляют. Мы тоже не стремимся выдать себя, пытаясь подобраться поближе к этим тяжелым гигантам. И когда они оказываются примерно в ста метрах от наших стволов, «танец» начался. Мы посылаем в них первый снаряд. Бум! Первое попадание в башню. Второй выстрел, и снова попадание. Но головной танк, в которого я попал, как ни в чем не бывало, продолжает двигаться. То же самое у моих товарищей по взводу. Где же наше хваленое превосходство над русскими танками? Нам всегда говорили, что достаточно«плюнуть» на них из наших пушек! Между тем единственное, что мы добились нашей пальбой — это приостановка их движения на короткое время.

«Второй взвод, возвращайтесь! Второй взвод, возвращайтесь!» Послав еще несколько снарядов в надвигающихся русских, мы наконец заметили, что нас настойчиво вызывают по рации и предпочли выполнить приказ. Гигантские машины русских не стали нас преследовать.

Мы доложили: «Вели бой с тремя тяжелыми танками противника. Их тип неизвестен, так как не приведен в наших таблицах. Несмотря на несколько установленных попаданий, наша стрельба оказалась безрезультатной. Нам кажется, что наши снаряды от них только отскакивали. Отошли по приказу. Должны ли мы попробовать сразиться с ними снова?»

Густав В. Цумвалт. «В аду Восточного фронта», Каракас, 1955 г.
24 июня 1941 г. Аэродром г. Барановичи. Николай Козлов.
Ночью немцы пытались бомбить аэродром и город. Их засекли посты ВНОС и вовремя позвонили нам. Мы с Пятиным взлетели на перехват. Он отправился к городу, я остался над аэродромом. Сделал кругу и на фоне звезд заметил более темную точку. Похоже, немцы не ожидали никого противодействия и бомбер заходил на боевой курс на небольшой скорости. Вот и хорошо, а то я бы мог его и не догнать. А так — получилось весьма здорово. Я зашел на встречно-пересекающемся курсе и где-то метров с двухсот, судя по силуэту, открыл огонь. Немец атаку прозевал, но видимо заметил вспышки и попытался уклониться. Поздно, первые мои снаряды уже рванули на его фюзеляже. Я еле успел прикрыть глаза, когда в небе полыхнуло. Похоже, рванула часть бомб. Немец еще падал, я уже отвернул и стал заходить на посадочный круг. Да уж, как мне удалось не разбить самолет, не знаю. Слава моей удаче, выровнял самолет на чистом инстинкте и приложил его к земле. Сильно стукнулся, но без козления. Так что теперь мой аппарат стоит и собравшиеся вокруг механики шаманят со стойками шасси. Пятин сел вообще как днем. Ас, ничего не скажешь.

Вот так, два фашистских экипажа больше никогда не будут бомбить нашу землю. Кстати, мой техник самолета, Петя Ивашкин, успел сбегать к сбитому немцу и принес мне сувениры- Железный Крест командира экипажа и маленький пистолет в кобуре. Пистолет точно игрушка, но главное — к нему четыре обоймы есть и по размерам он куда удобнее ТТ. Буду летать с ним, а ТТ отдам тому же Пете на сохранение.

Сейчас дежурит первая эскадрилья, а наша отдыхает, но я все равно сижу в готовности. На всякий случай. Да и делать особо нечего. Спать мне не хочется, к полетам доктор допустил, а сидеть, ничего не делая, в казарме мне не нравится. Поэтому сидим с Вяиком в палатке нашей эскадрильи и пытаемся придумать, как подловить на нашем «ишачке» немецкий «мессер». Тяжело придумывается. Имея превосходство в скорости и скороподъемности воевать легко. Попробовали бы фашисты на Хе-59 против, допустим, Яков сражаться. То-то они поляков и французов разделали, как маленьких. Но с поликарповскими ястребками все не так просто. Наши самолеты, пусть и устаревшие, но получше польских, а кроме того маневренные, очень юркие и маленькие. Попробуй, попади в такую мишень. А если учесть, что у нас в полку все самолеты типа двадцать восемь, с пушками, то и вооружение у нас сравнимо. Но вот скорость, скорость… Не получается навязать бой, значит надо заманивать противника на «живца». Как это сделать, мы сейчас и обдумываем.

— А если…

— Нет, лучше так…

— А успеем?

Вот примерно в таком ключе и болтаем, заодно набрасывая схемы в большой тетради, в которой Вячик время от времени пишет свои короткие вирши. По мне — неплохие стихи, хотя до Пушкина ему, конечно, далеко.

— Слушай. А если так? — рисую, — вроде бы я ранен и отстаю от звена. Вы, как бы не имея со мной связи, набираете высоту и уходите вперед. Но так, чтобы вернуться в любой момент. Немцы точно клюнут на одиночную машину. Вот — показываю схему Коротину, — они атакуют, я делаю боевой разворот и одновременно передаю по рации «шешнадцать». Я атакую атакующих меня, а вы втроем прикрываете и при необходимости бьете их прикрытие.

— Можно попробовать. Мне не нравиться, что я буду вынужден бросить тебя одного. Слишком опасно.

— Двоих они вряд ли атакуют. Да и не так это опасно, как тебе кажется. Я всегда успею сманеврировать к земле. А уж у земли они меня точно не возьмут.

— Ну, не знаю. По-моему надо с комэской согласовать.

— Это конечно, согласуем. Но попробовать стоит. Ну?

— Ладно, уговорил, в следующий раз попробуем. Если комэска разрешит.

Надо же было так сложиться, что выехав на охоту, мы оказались в другом мире. Да еще и в самом начале войны, на ЮЗФ, единственном фронте, где что-то можно было сделать для перелома войны.

Везло нам конечно здорово. Но вот у меня мысль такая родилась — а ведь это неспроста. То есть попадающие в другой мир могут быть либо везучими, либо нет. Кто везучий и знающий — выживает. А кто нет — вечная память. Но мы оказались не только везучими, у нас даже наш бизнес из прежней жизни — продажа проапгрейденных бронемашин «новым украинцам» оказался востребованным, не говоря уже о наших основных специальностях. Потому что нашли мы нашего «Рыжего» — танк КВ-2, подшаманили и на нем уже поехали немцам «кузькину мать» показывать.

А там — «враг ворвался в город пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя». А гвоздик-то как раз у немцев с нашей помощью и стащили. Там задержка, здесь задержка… Так вот мы немного Союзу помогли. Вот и празднуем теперь на год раньше. Жаль только тех, кто не дожил. Егорыча, Сему, наших здешних соратников и миллионы остальных…

Особая папка № 1. Дневник Сергея Иванова.
25 июня 1941 г. Франция. Недалеко от г. Шарлевиль-Мезьер.
Разбитое шоссе, по которому, подпрыгивая на ямах, пытается проскочить с максимальной скоростью отнюдь не предназначенный для таких дорог «Фольксваген Поло».

— Отто, ты что, совсем ориентировку потерял? Говорили мне, что эльфы альтернативно-ориентированные, но чтобы настолько…

— Фриц, засохни. В морду не хочешь?

— Правильно, Отто! Демократия должна быть с железной пяткой и давить ею всех недовольных.

Ответ прозвучал в два голоса:

— Засохни, Арчи!

Машина подпрыгнула на очередной яме и все на несколько минут замолчали, лишь сидевшая вместе с Артуром на заднем сидении Марта время от времени удивленно ойкала, смотря в окно.

— Куда же мы заехали, шайсе унд шайсе? — Отто, напряженно вглядываясь вперед, все же не удержался от комментариев.

— Куда, куда… Ты куда смотрел…

— А ты? Зачем надо было в тот туман соваться?

— Ты уж помолчи, Артур. Чья была идея сразу в эльфов переодеться? То-то этот чудик на велике от нас, как от идиотов ломанулся.

— Да сам он идиот. Можно подумать, ролевиков не видел ни разу, швайнехунд.

— Идиот он, а едем неизвестно куда — мы. Вот и заехали. В твою родную Сибир, Арчи, что ли?

— Отто, я тебе уже сто раз говорил, шайсе, что я никакого отношения к русским не имею. Я — литовец, а Сибирь — в дикой России! — разозленный Артур вытащил из-под «эльфьйской накидки» сигарету и зажигалку…

— Молчите, — Отто притормозил и еще напряженнее уставился в окно. — Что за ерунда, парни? Какие-то ролевики-реконструкторы?…

Стоящий на посту фельджандарм гефрайтер Ганс Хаузер напряженно вглядывался в приближающийся автомобиль. Таких чудных и красивых лимузинов ему пока видеть не приходилось, хотя он не какая-нибудь деревенщина, вроде их пулеметчика Макса Хойера. Но самое главное — на изящно изогнутом лобовом стекле не белела видная издалека привычная бумажка пропуска, а чудные номера были абсолютно незнакомого вида.

— Макс! Приготовься на всякий случай! — Ганс вдруг вспомнил, что вчера на инструктаже лейтенант Хальсен предупреждал о возможном появлении французских бандитов, позавчера обстрелявших такой же пост в пятидесяти километрах севернее. «Может быть, это они и есть? Не похоже, слишком уж роскошная машина». Поежившись, словно от порыва холодного ветра, он на всякий случай передернул затвор карабина и вышел на обочину, подняв руку.

— Останавливаемся? — Отто притормозил и бросил быстрый взгляд на сидящего рядом Фрица. Тот отрицательно покачал головой и добавил:

— Да пошел он в задницу, раскомандовался тут!

Отто нажал на педаль, машина прибавила скорость…

Машина явно дернулась вперед и нервы Ганса не выдержали. Громкий выстрел из карабина заглушило солидное рокотание пулемета. Пули тяжелого станкового МГ-08 на близком расстоянии пробил автомобиль насквозь, одна из них пробила бак.

— Макс! Доннерветтерноханмайль! Я тебе приказывал стрелять? Ты что натворил, швайнехунд!

Ганс, вместо того, чтобы сразу проверить машину и ее пассажиров отвлекся на воспитание Макса, а потом на зрелище несущегося к посту полуодетого наряда во главе с лейтенантом. И это оказалось последней каплей в преследущих его неудачах. Потому что машина внезапно вспыхнула и загорелась.

Огонь быстро охватил машину. Подбежавший лейтенант послал троих жандармов за огнетушителями и водой, а остальным приказал отойти в укрытие. Но никакие усилия не помогли.

Автомобиль сгорел практически дотла. Оставшаяся обгорелая коробка поражала своими необычными очертаниями.

ДОНЕСЕНИЕ КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ОТ 24 ИЮНЯ 1941 г. НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СССР ОБ ОБСТАНОВКЕ НА ФРОНТЕ К 22 ЧАСАМ 45 МИНУТАМ 25 ИЮНЯ 1941 г.

МОСКВА НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ОБОРОНЫ СССР

КП — ПАНЕВЕЖИС 25.6.41 22.45

НА № 016/Ш

12-й механизированный корпус в районе Калтиненай медлит атаковать 120–200 танков и до пехотной дивизии противника в районе Келме. Виновен Шестопалов.

2-я танковая дивизия 23–24.6.41 г. разгромила 100-й моторизованный полк (до 40 танков и 40 орудий противника). 2-я танковая дивизия — Россиены, нет горючего.

В 16.00 24.6.41 г. противник от Скаудвиле перешел в наступление на Россиены.

5-я танковая дивизия в 14.00 23.06.41 г. вела бой с противником в районе Родзишки. Положение и местонахождение дивизии 25.6.41 г. неизвестно.

В 17.37 25.6.41 г. командующий 11-й армией донес, что 23-я и 126-я стрелковые дивизии и 84-я моторизованная дивизия боеспособны.

16-й стрелковый корпус — 5-я, 33-я и 188-я стрелковые дивизии — потерял большую часть материальной части и большие потери в людском составе. Корпус приводит себя в порядок в районе Бобты, Ионава, Вепряй.

84-я моторизованная дивизия — Пагиряй, лес восточное Круонис, Липняшкис.

11-я стрелковая дивизия (без одного стрелкового полка) 1-м артиллерийским полком организовала оборону рубежа Сидеряй, Шиауленай, Гринкишки. Остальной состав из Нарвы не прибыл.

Данных об обороне восточного берега р. Неман не имеем.

179-я и 184-я стрелковые дивизия заняли рубеж Подбродзе, Неменчын, устье р. Жеймяна.

Положение 128-й стрелковой дивизии — неизвестно.

Ввиду того что ранее 10 июля пять бывших территориальных стрелковых дивизий не могут быть введены в бой, прошу выделить в мое распоряжение новые пять стрелковых дивизий.

Ф. Кузнецов, Диброва, П. Кленов
ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО ФРОНТА ОТ 25 ИЮНЯ 1941 г. КОМАНДУЮЩИМ АРМИЯМИ ФРОНТА ОБ ОТВОДЕ ВОЙСК 8-й И 11-й АРМИИ НА НОВЫЙ ОБОРОНИТЕЛЬНЫЙ РУБЕЖ

СОВ. СЕКРЕТНО

Командующим 27, 8, 11-й армиями,

военно-воздушными силами Северо-Западного фронта

Копия: Начальнику Генерального Штаба Красной Армии

Карта 500 000 25.6.41 22.30

1. Противник крупными силами пехоты, мотомеханизированных частей и авиации продолжает развивать наступление на шауляйском и вильнюсском направлениях, нанеся значительные потери частям нашего фронта и стремясь действиями военно-воздушных сил, выбрасываемыми десантами дезорганизовать тыл.

2. В связи с прорывом противником центра 8-й армии на шауляйском направлении и отходом частей 11-й армии решил: отвести войска 8-й и 11-й армий на новый рубеж для упорной обороны его, приведения частей в порядок и выделения резервов. Время отхода на новый рубеж — ночь на 25.6.41 г.

3. 27-й армии (штаб армии — Рига) продолжать выполнение поставленной задачи, обороняя острова и побережье Балтийского моря от м. Колкасрагс, Бернати и дальше по линии Скуодас, Барстичняй. Граница слева: Коакнесе (20 км северо-западнее Плявинас), Иелгава, Мажейкяй, Паланга.

4. 8-й армии (штаб армии — Паневежис) отойти и занять для обороны, организуя противотанковые районы, рубеж Плателяй, Телшяй, Шауненай, Шиауленай, р. Шушва. Основные направления обороны — Шауляй, Рига и Паневежис, Двинск. Резервы, помимо выделяемых непосредственно армией, иметь: 23-ю танковую дивизию — в районе Шанимай, 28-ю танковую дивизию и 202-ю моторизованную дивизию — в районе Паневежис. Граница слева: ст. Турмонт (12 км южнее Даугавпилс), (иск.) Аникшчяй, Кейданы, Средники.

5. 11-й армии (штаб армии — Подбродзе) отойти и занять оборону, организуя противотанковые районы, на рубеже Кейданы, ст. Понава р. Вилия до Скерей, Виевис, Олькеники. Основное направление обороны Вильнюс, Сьзенцяны. Резервы иметь: 3-й механизированный корпус в районе Укмерге, Подберезь, Малетаи; 29-й стрелковый корпус (179-я и 184-я стрелковые дивизии) — в районе Сьвенцяны, где произвести окончательную реорганизацию и отмобилизование корпуса. Ответственность за стык с Западным фронтом — на 11-й армии. Граница слева: (иск.) Ошмяна, (иск.) Друскеники.

6. Военно-воздушные силы фронта. Задачи:

а) прикрыть отвод соединений на новый рубеж;

б) продолжать уничтожение наземных войск противника и в первую очередь мотомеханизированных соединений;

в) продолжить борьбу с авиацией как на аэродромах, так и в воздухе, прикрыть от бомбометания места расположения штабов, узлы железных дорог и города Рига, Двинск, Вильнюс и остальные военные объекты;

д) поддержать контратаки армейских резервов;

с) разгромить все военные объекты в Кенигсберг, Данциг и Мемель и мосты через р. Неман.

Всю авиацию объединяю в своих руках.

При организации обороны основное внимание созданию противотанковых рубежей. Продолжить оборудование тыловых рубежей. При отходе уничтожить все мости, узловые станции. Организовать заграждения в полосе отхода.

Штаб фронта с утра 26.6.41 г. — в Двинск.

Командующий войсками Северо-Западного фронта генерал-полковник Кузнецов
Член Военного совета фронта корпусный комиссар Диброва.
Начальник штаба фронта Кленов
28 июня 1941 г. г. Москва. Кремль. тов. Сталин
Третий день меня преследует странное чувство, словно я не смог запомнить что-то важное, приснившееся мне ночью. Мало мне реальных проблем, тут еще какие-то параноидальные видения привязались.

Война уже неделю идет, а результаты… результаты отнюдь не радуют. Несмотря на все мои попытки, сильно изменить историю не удалось. Павлову я все же зря доверял. Впрочем, мне его снять все равно не дали бы. Его группа «Белого» здорового поддерживала, а еще Маленков и Буденный. Надо бы понять, почему…

Западный фронт дерется почти с таким же результатом. Да, авиация понесла первоначально меньшие потери, Брестская крепость еще держится и связь с ней удалось восстановить еще двадцать второго и поддерживать целых два дня. Ну и что? Немцы все равно рвутся вперед. Несмотря на директивы о переходе к ведению подвижной обороны, на местах все еще стремятся встать «нерушимой стеной, обороной стальной». Чем и пользуются немцы, прорывая эти «стальные» линии в уязвимых местах и обходя пункты сопротивления. Причем не потому, что наши сражаются хуже, нет. Просто у немцев лучше обучение и больше боевого опыта. Этим и берут. Нам же приходится компенсировать это героизмом. Да, любой героизм — это компенсация каких-то ошибок и недостатков в прошлом. Например, типичного для «хрустящей французскими булками» империи закона о кухаркиных детях. Вот теперь нам это закон и отзывается. Вы думаете, так просто преодолеть отставание в том же уровне школьного обучения? Ну конечно! Раз, и все сделано. А ликвидация неграмотности — это просто говоря «по-будущански»: «Распил бабок», если так думать. Но в действительности так не бывает. Это только в сказках сидел на печи, сидел, потом вдруг раз — и богатырем стал. Нельзя в течение одного десятилетия пробежать целый век жизни и не иметь проблем. Мы же пробежали, из аграрной по преимуществу страны став индустриальной.

Но и кроме объективных причин и субъективные выявились. Особенно на Западном фронте. Так что Павлова арестовал Лаврентий, даже без моего распоряжения. И правильно, как выясняется, сделал. Надо же, оказалось практически ни одного распоряжения наркома не выполнено, ни о маскировке, ни о приведении войск в боеготовность, ни о выводе войск из того же Бреста. Танковая и две стрелковые дивизии так и остались в крепости! Сделали они многое, приковали часть немецких войск, но все равно — оставлены были практически на расстрел. Маймуно виришвили! Со складами и то получилось почти как и в реале. Часть, непосредственно подчиненную Москве эвакуировали или раздали войскам и населению, часть взорвали, а часть, как выяснил Берия, никаких приказов не получила и досталась немцам. Маймуно виришвили, неужели он так хорошо маскировался? До этого самое плотное наблюдение ничего не обнаружило. Служил, как положено. Уверял меня, что немцы раньше двадцать девятого не начнут. Наблюдателей нейтрализовал умело, шени деда, как будто знал в лицо. Неужели у него свои люди в НКВД есть? Лаврентий сразу, как в Москву вернулся, расследование начал. Надеюсь, разберется. Но подстраховаться не помешает, надо будет и Мехлиса подключить, пусть присмотрит за расследованием. Не нравится мне, что скрытое наблюдение ничего не дало. Неужели и Лаврентий замешан? Вот так вот. Попробуй, разберись теперь, где паранойя, а где действительно заговор. Тем более, что заговор, как мне помнится из прочитанного ранее, был. И кому верить?

Но встретиться с Павловым все же надо. Посмотреть в лицо, попробовать понять самому, что случилось. Вот и Алексей.

— Привезли? Хорошо, вводите.

На меня смотрит искаженное ненавистью и страхом, совершенно непохожее на прежнее лицо. Невольно я напрягаюсь, заметив, как он пошевелился. Кажется, несмотря на двух сержантов, стоящих наготове за его спиной, этот тип, только внешне слегка похожий на Павлова, готов броситься на меня. Но вместо этого он вдруг начинает исступленно кричать, брызгая слюной.

— Совки, коммуняки, убийцы! Как же я вас ненавижу! Полстраны в лагерях сгноили, всех несогласных постреляли. Но ничего! Отольются вам, оккупантам, русские слезы. Особенно тебе, усатая сволочь. Тебе, тиран, скотина безмозглая, безграмотный горец, немцы покажут кузькину мать. Захлебнешься в пролитой тобою крови, абрек! — тут один из сержантов встряхивает его за плечо и он, словно прикусив язык, внезапно замолкает.

Интересная лексика. Явно ОТТУДА. Еще один вселенец, кроме меня? Сколько же их, шени деда? Теперь что, за каждым командующим или наркомом следить и ждать когда в него вселится какой- нибудь белозерг?

— Грантов обожрался? Ничего, сейчас тебе покажут общечеловеческие ценности. Уведите, — командую, продолжая внимательно рассматривать арестованного. Тот встает с расширенными от ужаса глазами, и пытается что-то сказать, но конвоир легко хлопает Павлова по затылку, широкой крестьянской ладонью, и тот затыкается. Напоследок успевает обернуться, и ловит мой взгляд, от которого ему становится совсем плохо, так что конвоиры подхватывают его под локти не давая упасть.

Вот такие вот дела. Интересно девки пляшут, по четыре бабы в ряд. Это что же, мне еще и противника такого заслали, чтоб жизнь медом не казалась? Ничего не понимаю. Сюрреализм какой-то, честное слово. Так и с ума сойти недолго.

Дождемся, что расследование НКВД покажет. Слишком много в этом деле странного, даже учитывая попаданца. Остальные, замешанные в деле, тоже попаданцы или нет? ТАМ тоже были попаданцы? Или все же заговор? Твою же через коромысло! Вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Ясно только одно: — Что делать? — Воевать! А кто виноват, найдем. У каждой ошибки должны быть имя, фамилия и отчество…

Пока же пойдем воевать дальше.

Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься.
Черный ворон, я не твой.
Наконец-то, засыпая, уловил, что сон мне пророчил. Не будет больше попаданцев. Надеюсь, что сон — «в руку»…

29 июня 1941 г. Варшавский железнодорожный узел.
Железная дорога всегда работает круглосуточно, в любую погоду и в любое время года. Но особенно много работы у железнодорожников во время боевых действий. Днем и ночью на станциях царит шумное оживление, по железнодорожным путям в сторону фронта и в тыл почти непрерывным потоком мчат и мчат эшелоны. Стоят, собравшись кучками и что-то оживленно обсуждая, солдаты, проходят с озабоченным видом офицеры, вдоль составов, обстукивая молотками колеса, открывая и с хлопком закрывая крышки букс, бегают грязные и потные смазчики, важно взбираются на паровозы машинные бригады. Ночью жизнь лишь слегка замирает, большинство солдат спит, но и ночью все так же, тревожа спящих гудками, суетятся маневровые паровозы, толкая в известном им направлении вагоны. Единственное, что меняется на Варшавском узле в последнее время — вводится светомаскировка, а на установленных неподалеку зенитных батареях заступает на дежурство усиленная ночная смена.

Русские уже дважды прилетали ночью, пытаясь разбомбить важнейший узел коммуникаций, снабжающий Восточный фронт пополнением и боеприпасами. Пока их удары, нанесенные небольшим числом самолетов, к тому же очень не точно, большого ущерба не нанесли. Упавшие на станционные пути три бомбы разнесли вдребезги одну водозаправочную (колонку), повредили несколько паровозов и вагонов. Но всем, включая последнего канонира было ясно, что на этом русские не остановятся. Достаточно было посмотреть на идущие в фатерлянд поезда с ранеными и поговорить с их обитателями, чтобы до самых тупоголовых дошло, что эта война отнюдь не похожа на предыдущие и легкой прогулки никак не получается. Русские сражались. Сражались не всегда умело, но всегда храбро и быстро учились. Очень быстро. К тому же, из донесений разведки стало известно, что на Варшаву нацелен отборный авиационный полк во главе с личным пилотом Сталина, неким полковником Головановым. Получившие накачку от своих офицеров, зенитчики бдительно следили за воздухом, ожидая появления «ночных сталинских дьяволов». Ждали расчеты орудий, знаменитых «ахт-ахт», так хорошо боровшихся с русскими танками, ждали расчеты управления у командных приборов, ждали сидящие наготове, в летном обмундировании и с парашютами пилоты эскадрильи ночных перехватчиков, ждали радиометристы у индикаторов прибора «Вюрцбург». Но ждали не только они.

Перебежав и притаившись вместе с напарниками в кустах у дороги, лейтенант Величко еще раз внимательно осмотрелся. Да, место практически идеальное. Неподалеку от путей, на которых маневровый паровоз понемногу собирал в единый состав несколько десятков цистерн, справа на путях стоял другой состав, судя по различимым в полутьме от тускло горящих ламп силуэтам, с танками для фронта. Чуть левее сторожко следила за небом шестерка стволов зенитной батареи. Андрей мстительно улыбнулся. Будет очень весело, если все удастся. Очень весело. Лейтенант, не имевший никаких сведений о своей семье, потерявшейся в суматохе эвакуации, и немало насмотревшийся на действия немецких «освободителей» во время отступления по тылам немецкой армии, вызвался добровольцем и поклялся про себя, что умрет, но задание выполнит. Еще раз внимательно осмотревшись, он снял висевший на спине громоздкий рюкзак и начал собирать какую-то замысловатую конструкцию. Успевшие переместиться на более удобные позиции сержанты Найденов и Романов следили за немцами, на всякий случай приготовив гранаты М24 и взведя затворы «шмайссеров».

Собрав нечто вроде небольшого, смотрящего под небольшим углом в зенит, прожектора на треноге, лейтенант тихонько ухнул, подражая сове. Сержанты, двигаясь быстро и практически бесшумно, переместились к нему и, достав из рюкзаков большие коробки, подсоединили их проводами к собранной Величко конструкции. Проверив на ощупь правильность подсоединения, Андрей посмотрел на светящийся циферблат часов, после чего повернул рукоятку на боку конструкции. Так же бесшумно, как появилась, тройка советских парашютистов растворилась в ночи…

Летящие в небе, покрашенные в черный, «ночной» цвет, двухмоторные дальние бомбардировщики Ильюшина были практически невидимы и неслышимы. Удлиненные патрубки моторов играли роль пламегасителей и глушителей, а черный цвет окраски растворял силуэт самолета на фоне ночного небосвода. Но эти уловки были бессильны против невидимых лучей немецкого радара, поэтому на аэродроме и зенитных батареях поднялась тревога. Русские бомбардировщики на этот раз заявились внушительной компанией почти в полсотни самолетов, идущих, как ни странно, тройками.

— Вышли в квадрат… Командир, правее, курс… Поймал! Есть сигнал! Держи так! — в наушниках пилотирующего ведущий самолет Голованова раздался спокойный голос штурмана. Аккуратно довернувший самолет вышел точно на место, около которого внизу стояли установленные несколькими группами спецназа инфракрасные прожектора. Штурман, уловив, что пятно от всех трех лучей слилось в одну большую точку, нажал на рычаг сброса. Самолет дернулся, освобождаясь от груза бомб, и тут же раздался треск выстрелов крупнокалиберного пулемета. Атаковавший ведущего ночной истребитель «Кауц» выдал себя стрелку-радисту силуэтом, закрывшим несколько звезд. Поспешно отвернув от устремившейся к нему огненной трассы, истребитель тут же потерял первую тройку и сообщил об этом по рации. Его начали наводить на вторую, но в этот момент связь с землей внезапно прервалась. Пилотировавший истребитель гауптман Ганс Ганн решил возвращаться на аэродром, но — приблизившись к нему, внезапно обнаружил, что на взлетной полосе и около командного пункта рвутся снаряды…

На железнодорожных путях царил ад. Неожиданно точно упавшие фугасные и осколочно-фугасные «сотки» взорвались среди стоящих на путях цистерн с авиабензином, на платформах с танками и орудиями, рядом с вагонами, битком набитыми боеприпасами. Все это взрывалось, горело и полыхало, сопровождаемое взрывами все новых и новых падающих неподалеку и среди уже разгорающегося пожара стокилограммовых бомб подлетающих самолетов. Горела, казалось, сама земля. Во всеобщий хаос добавили свою небольшую лепту выпущенные из соседних рошиц реактивные снаряды небольшого калибра. Обстрел ими заставил перенацелить часть зенитных орудий на наземные цели, облегчая работу ночным бомбардировщикам…

Самолеты садились на аэродром подскока. Садились иссеченные осколками и с дырами от снарядов авиапушек, с убитыми членами экипажей и на последних каплях горючего. Садились, а встающее солнце встречало их красным, пламенеющим рассветом, словно салютом в честь победителей.

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА № 011 ШТАБА 212 ДБАП

Смоленск, 30.6.41 к 20.00

1.212 ДБАП в период 22.00-8.00 30.6.41 совершил 60 самолето-вылетов с аэродрома…. Наносил удары с воздуха по железнодорожному узлу Варшава с помощью «прибора 100» Бомбардировка целей производилась с высот 1200–7000 метров. Задание выполнено. Истребительная авиация и ЗА на маршрутах в районе цели, на обратном маршруте оказывала сильное противодействие, особенно сильное противодействие оказывал противник в районах…

5. Потери: в течение ночи 30.6 не вернулись на свой аэродром 14 самолетов. 1-й АЭ сбиты: экипажи — Бородина, Кондратьева; 2-й АЭ экипажи — Сумцова, Долголенко Бондаренко; 4-й АЭ — экипажи Чуевского; 5-й АЭ — экипажи Лизунова, Лисичкина, Борисенко, Шульгина, Дубровина, Купало, Врублевского, Комочкова.

8. Погода: облачность слоисто-кучевая 5–6 баллов, высота 800-1000 метров, видимость 10–15 километров. Ветер — северо-западный 3–5 метров в секунду.

Начальник штаба 212 ДБАП майор Богданов
Нач. опер. отделения капитан Копиецкий.
1 июля 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин
Десять дней войны прошло. Десять тяжелых, наполненных горькими новостями и тяжелыми решениями дней. Немцы прут вперед, еще не осознавая, что уже проиграли. Проиграли мужеству и стойкости наших пограничников, отчаянной храбрости наших танкистов и летчиков, стойкости наших пехотинцев. Проиграли, прогрызая оборону наших приграничных рубежей, проиграли, сталкиваясь в ожесточенных встречных боях с нашими танками. Застопорился их блицкриг, шени деда. Нет, полностью остановить немцев даже на старой границе не удалось, но тормознуть, нанести большие потери и уменьшить свои — это уже много. А мы этого добились.

— Докладывайте, товарищ Василевский.

— Товарищ Сталин, товарищи. Сложившаяся обстановка характеризуется превосходством противника на земле и в воздухе, позволяющим ему продолжать наступление на выбранных им участках фронта. Наши войска на всех направлениях вынуждены перейти к обороне, сдерживая натиск противника. На Карельском фронте войска генерала Фролова остановили наступление немецких войск армии «Север» у границы и продолжают вести оборонительные маневренные бои против финских войск в районах города Алакурти, озер Кводозеро-Нюк. Южнее войска…армии Ленинградского фронта после упорных боев оставили населенные пункты Суоярви и Сортавала и продолжают отходить к Петрозаводску. На Карельском перейшейке продолжаются упорные бои на окраине Выборга. Проведенная двадцать восьмого — двадцать девятого июня контратака первого механизированного корпуса закончилась неудачей из-за отстутсвия взаимодействия между пехотой, танками и артиллерией.

Василевский плавно переместился вдоль стола с разложенной картой, на которой нанесена текущая обстановка. «Сюда бы ЖК экран и вывод информации в режиме текущего времени со спутников», — мелькает в голове непрошенная мысль.

— Прибалтийский фронт маршала Ворошилова, сменившего генерала Кузнецова, не справившегося с управлением войсками в приграничных боях, в настоящее время удерживает оборонительные позиции по линии река Западная Двина — Дисна. Однако механизированные части фронта понесли в предыдущих боях большие потери, что вместе со значительными потерями стрелковых войск, особенно территориальных корпусов не позволяет надеяться на длительное удержание этого рубежа. Мотомеханизированные части немцев захватили западные окраины Риги, а также два плацдарма на восточном берегу Западной Двины… Ставкой отдан приказ о создании двух тыловых рубежей обороны и усилении войск восьмой и одиннадцатой армий за счет сил двадцать седьмой армии. Мобилизуемые резервы выдвигаются на Пярну-Тартусский и Лужский оборонительный рубежи. Для их постройки привлечены силы гражданского населения.

«Надеюсь, нам удастся задержать немцев вдали от Ленинграда и избежать его блокады. Жаль, что воинские перевозки не дают возможности эвакуировать большую часть населения и заводов. Но тут уж приходится выбирать. Нет у нас достаточного количества подвижного состава, да и дорог маловато для таких объемных перевозок. На будущее надо такой вариант отработать. Нет. Незачем. Если будущее будет таким, как я задумал — не понадобиться», — доклад Василевского слушаю внимательно, но мысли всплывают самые неожиданные. Но теперь надо особенно сосредоточиться и выслушать все сверхвнимательно. Западный фронт, направление главного удара и самых крупных наших неудач.

— Западный фронт под командованием маршала Тимошенко в настоящее время ведет бои силами стрелковых частей третьей армии в районе Ошмяны-Трабы против наступающих мотомеханизированных частей противника из состава третьей танковой группы. Удар ослабленного предыдущими боями шестого мехкорпуса из района Лиды немцами отбит, но позволил, по нашей оценке приостановить наступление механизированной группировки на сутки. Сложное положение на фронте четвертой армии. Ее войска ведут бои в нескольких изолированных районах — у Пинска, Березы-Картузской, Ганцевичей и Барановичей. Сюда выдвигаются части двадцать восьмой армии, планируется создание тылового района обороны на которой перебрасываются части шестнадцатой армии. На Юго-Восточном фронте наши войска сумели задержать наступление противника в результате контрнаступления механизированных корпусов. Танковые бои в районах Дубно-Ровно-Луцк-Броды, позволили не только задержать наступление немецких войск, но и нанести их мотомеханизированным частям значительные потери. В настоящее время наши войска ведут бои на окраинах Дубно. Командование ЮЗФ, выполняя указание Ставки, планирует нанести отвлекающие контрудары и отвести под их прикрытием войска фронта на линию укрепленных районов. После упорных боев наши войска оставили город Львов. На Южном фронте наши войска нанесли поражение румынским частям, высадкой десанта захватили город Галац. Но в настоящее время имеется угроза возникновения разрыва между флангами ЮЗФ и ЮФ.

Вот так, всё мое послезнание помогло немного притормозить немцев, и все. Потери авиации почти такие же, танки, которые в мае исправно выходили из ангаров, сейчас через одного ломаются. Не так-то просто преодолеть инерцию событий, выходит. Хотя на Западном фронте сейчас как раз должны были Минск окружить, если не ошибаюсь. Но чего нет, того нет. И корпус Хацкилевича, который немцы ТАМ под Гродно разбили, здесь в контратаки ходит. Правда, сам генерал все же погиб.

— Что у нас в Бресте, товарищ Василевский? Есть какие-нибудь свежие данные?

— Есть, товарищ Сталин. По полученным авиаразведкой данным в районе Бреста идут бои. В Брестской крепости, по видимому, сражаются остатки дислоцированных там… стрелковых полков. В районе… отмечены боестолкновения с использованием бронетехники, очевидно прорываются на восток части двадцать второй танковой дивизии.

— Понятно, товарищ Василевский. У кого есть еще вопросы, товарищи?

Обсудили сложившееся положение, подумали и решили отправить отозванного с Юго-Западного фронта Жукова на основное направление. Сложная там ситуация, придется делить Западный фронт на два — Западный и Центральный. Так будет легче управлять войсками. Да и Жукову с Тимошенко взаимодействовать проще. Войск туда тоже подбросим, укрепим танками и авиации из внутренних округов добавим.

— Товарищи, — все настороженно смотрят на меня, — есть мнение, что товарищ Каганович лучше справляется с работой в комиссии по эвакуации, чем на посту наркома путей сообщения. Есть предложения назначить на его место товарища Хрулева, с тем, чтобы товарищ Каганович сосредоточился на работе комиссии. Есть возражения? Другие предложения? Нет? Принимаем единогласно.

Фу, думал за него сейчас кто-нибудь из Политбюро начнет заступаться. Но все промолчали. Нет уж, не надо мне такого наркома, у которого дивизия едет на Западный фронт, а полк из нее- под Ленинград, танки, предназначенные для ЮЗФ, оказываются под Минском, а специально приобретенный за валюту снаряжательный поезд для подготовки боеприпасов вообще неизвестно где шляется. Найдут- прикажу всех причастных к его пропаже перетрясти и наказать.

Решили много, но один вопрос придется все же пока отложить. Сначала с Новиковым… и Головановым переговорю. Всё, пора всех распускать, как никак уже за полночь.

— Товарищ Поскребышев, товарищи Новиков… и Голованов могут заходить.

Входят, здороваются и рассаживаются. Приятно посмотреть на уверенные, хотя и усталые лица, а по сравнению с лицами некоторых членов Политбюро — практически веселые.

— Докладывайте, товарищ Новиков.

— Товарищ Сталин. В ночь на тридцатое июня силами батальона спецназначения… воздушно-десантного корпуса, двести двенадцатого дальнебомбардировочного и первого отдельного авиатранспортного полков поведена операция «Смерч». Для проведения операции в течение двадцать седьмого — двадцать девятого июня в район Варшавы самолетами первого отдельного авиатранспортного авиаполка были выброшены отряды спецназа парашютно-десантных войск. Одновременно силами тысяча шестьдесят второй авиабазы был подготовлен аэродром подскока, на который перебазированы шестьдесят дальних бомбардировщиков Ил-4 двести двенадцатого авиаполка. Прикрытие аэродрома осуществляли сто шестьдесят третий истребительный и тысяча двести семьдесят восьмого зенитный артиллерийский полки. Высаженные в районе Варшавы отряды парашютистов произведи доразведку целей и установили целеуказатели прибора «СТО» для навежения бомбардировщиков. В ночь на тридцатое шестьдесят самолетов, ведомые командиром авиаполка подполковником Головановым, используя приемники прибора «СТО» нанесли удар стокилограммовыми фугасными, осколочно-фугасными и зажигательными бомбами по железнодорожному узлу Варшава. Одновременно отряды спецназа обстреляли из установок НРС-82 разведанные ими цели. В результате, согласно данных авиа — и агентурной разведки работа железнодорожного узла парализована как минимум на пять-шесть дней, уничтожено до трех эшелонов с горюче-смазочными материалами, эшелон с боевой техникой и не менее пяти эшелонов со снабжением и личным составом, а также до двух батарей тяжелой зенитной артиллерии и не менее десяти истребителей. При этом особо отличились…

Славно поработали. Что же, теперь у меня есть веские аргументы для отстранения Жигарева от командования ВВС. Поставим на его место Новикова, а Голованова — на комдива восемьдесят первой авиадивизией, которая до сих пор не подготовилась к удару на Берлин. Включим в нее и его полк тоже. А… поставим готовить побольше новых спецназовских групп. Пусть так и остается на будущее — спецназ у армии, осназ у НКВД.

Москва за нами.

Ребята, не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой!
И умереть мы обещали
И клятву верности сдержали…
5 августа 1941 г. Западный фронт.
— Товарищ лейтенант, немцы, — прервал сон Петра Ершова голос посыльного. Лейтенант мгновенно проснулся и недовольно покачал головой, глядя на часы. Оказывается, он проспал целых четыре часа и его так никто и не разбудил. За неделю, в течение которой фронт застыл на одном месте, все как-то расслабились. К чему приводит такое, Петр уже видел, не первый день на фронте.

— Связь? Васильев где?

— Нету связи, товарищ лейтенант. Три минуты назад прервалась. Васильев вас ждет.

В траншее действительно стоял один из двух сержантов, оставшихся во взводе, Васильев, основательный, неторопливый и хозяйственный сибиряк. Не дожидаясь команды, он доложил:

— Прибежал к нам один красноармеец с первого эшелона. Говорит, немцы наше охранение в ножи взяли и без выстрела ворвались в окопы. Большинство ничего и понять не успело, а капитан Львов и лейтенант Иванов сразу руки вверх подняли. Теперь наверное переправу наводят. Боец говорит, что моторы слышал. Скорее всего танки у них, товарищ лейтенант.

Лейтенант, не удержавшись, сплюнул. Струсили, гады. Бывало и такое, бывало. Лично пришлось одного подполковника под Могилевым арестовывать, который знаки различия срывать и сдаваться приказывал. Теперь тот подпол на том свете объяснения дает, а лейтенант и большинство его бойцов не только из окружения вышли, но и живы и по-прежнему с немцами дерутся.

«Вот ведь черт, а только позавчера стоявшую батарею дивизионок начальство куда-то отвело. Остался у взвода всего один расчет противотанкового ружья, и все. Да еще гранаты». Но к гранатам лейтенант относился с предубеждением. РГД-33 граната неплохая, но в использовании сложноватая. Ее бросать надо уметь, на весь взвод хорошо, если пять — шесть человек умеет. Против танков гранаты необходимо в связку упаковать, причем так, чтобы она не рассыпалась при любых обстоятельствах. А то и себя подорвешь, и товарищей угробишь. Бывало такое, особенно с новичками. Не во взводе Ершова, но бывало. «Но как немцы сквозь Львова прошли? Без единого выстрела, что интересно» — поднимая бинокль, подумал Ершов. Его взвод стоял во второй линии обороны, растянутой, но вполне боеспособной обороны. Участок считался не танкоопасным, первую линию, которую занимала сводная рота капитана Львова, прикрывало заболоченное русло реки. Сама речка неширокая, да и глубиной не отличалась, но на дне ее били холодные ключи, отчего течение ее было довольно бурным. Но, несмотря на все препятствия, немцы уже вышли ко второй линии обороны, вышли без единого выстрела.

— С окопов людей снял?

— Сразу, товарищ лейтенант.

— Тогда всех по укрытиям, оставить наблюдателей. Ждем.

Васильев, козырнув, отбежал, а Ершов продолжил наблюдение, стараясь разглядеть, что же происходит впереди и дожидаясь появления противника. Долго ждать не пришлось.

В бинокль ясно было видны три небольших клина немецких танков. Впереди каждого шел тяжелый Т-4, с коротким «окурком» семидесятипятимиллиметрового орудия, сзади два средних танка с более тонкими и длинными стволами, за ними три легких, вооруженных совсем малокалиберной пушечкой. За каждым клином шло, с трудом догоняя, несколько гробообразных угловатых бронированных грузовиков, над бортами можно было различить каски сидящей внутри пехоты. Пока лейтенант рассматривал приближающихся врагов, откуда слева, из-за леса, донесся отдаленный гром. Похоже, началось и там.

— До роты танков и столько же пехоты. Артиллерии не видно. Как же они сюда проскочили? — произнес негромко, скорее для себя Ершов. Но его услышал стоящий рядом сержант Васильев.

— Лейтенант, перебьют они нас ни за понюх табаку, — сержант с надедой смотрел на Ершова. — надо что-то делать.

«Что делать? Была бы артиллерия, сейчас бы живо этих наглецов утихомирили. А так остается подпустить поближе и подороже продать свои жизни», — эти мысли, похоже, неведомым образом отразились на лице Петра, Васильев обреченно кивнул, словно соглашаясь и с потемневшим лицом отвернулся назад. И тут же повернулся с повеселившим лицом.

— Товарищ лейтенант, артиллерия!

И действительно, к пулеметному окопу, расположенному сразу за НП, расчет подкатывал небольшую, ладную пушечку — «сорокопятку». Артиллеристы быстро, в один момент, сменяя пулеметчиков, закатили орудие прямо в пулеметный окоп, расширили немного для того, чтобы развести и укрепить станины, подносчики уже изпередка вытащили снаряды, протирают их ветошью. Здорово работали артиллеристы, учебу прошли, видно сразу, хорошую.

Подошел лейтенант, лет на пять постарше Петра, поздовровоался, посмотрел в бинокль, достал блокнот и начал вычислять прицел. У сержанта рядом с ним буссоль. Это такой прибор, оптический, при помощи которого артиллеристы могут высчитывать точные координаты. Правда, высчитывать тут уже особо и не надо было. Немцы вот они, рядом.

А Васильев, не выдержав, уже материт артиллеристов, что они долго не открывают огонь. Да и другие орут со всех сторон:

— Ну что вы там копошитесь!

— Подавят нас сейчас вместе с вашей пушкой!

— Или стрелять нечем?

Тут Петр решил с лейтенантом переговорить. Оказалось что прислали их батальону в помощь целую батарею из четырех орудий. В полосе взвода тоже взвод разместился, огневой, под командой этого лейтенанта, Ивана Полозова, ветерана Финской, отступающего со своими орудиями от Гродно. Кто-то из начальства учел, что в такое жаркое лето болотистые берега подсохли и немцы вполне могли найти проходы.

— Две пушки. Маловато вас будет, — озвучил свои мысли Ершов. — Видел я, как сорокопятки по немецким танкам стреляли. Бьют, бьют, а подбить не могут.

— Не волнуйся, лейтенант, танки мы остановим, — успокоил его Полозов, — наводчики у меня хорошие, опытные. Ты, главное, свое дело сделай, пехоту от танков отсеки, залечь заставь. Иначе нам точно не удержаться.

— Не учи ученого, — с иронией ответил Петр, ничуть не успокоенный заверениями артиллериста. — Чем-нибудь еще помочь?

— Да, — ничуть не смутился лейтенант-артиллерист, — пошли несколько бойцов с шанцевым инструментом. У меня сержант их у вон тех кустов ждет. Пусть помогут ездовым запасные позиции для орудий окопами оборудовать.

Ершов только кивнул и, скомандовав Васильеву, побежал по траншее. Отправив шестерых солдат вместе с Васильевым к кустам, лейтенант еще раз пробежался по траншее, инструктируя пулеметчиков и противотанкистов. Немцы, по-прежнему не стреляя, приблизились на полсотни метров. Танки задвигали башнями, как будто выцеливая окопы обороняющихся. И тут артиллеристы открыли огонь. Ершов, остановившись, посмотрел на работу артиллеристов. Как они стреляли! Первым летел осколочно-фугасный снаряд. Ложился прямо перед танком. Порванные гусеницы, выбитые передние катки. А потом — несколько точных попаданий бронебойными. В башню или под нее, в люк механика-водителя, в борта. Похоже, что, когда осколочный рвал гусеницу или нарушал ходовую каким-либо другим образом, танк резко разворачивало. Наводчик на это рассчитывал и стерег этот момент уже с бронебойным в стволе.

Не прошло и минуты, а три немецких танка горят. И хорошо горят! «Вот тебе и сорокапятки!» — успел подумать Петр, когда на окопы обрушился огонь уцелевших немецких танков. Снаряды проносились над головами обороняющихся и оглушительно рвались близи от зарослей кустарника, на месте, где посланные Ершовым бойцы начали рыть запасные окопы. «Понятно, немцы приняли их за линию обороны, а хорошо замаскированные окопы (все же опыт- великая вещь), не заметили» — приподнявшись после очередного залпа, оценил обстановку Петр. И в этот момент, когда сорокопятка успела выстрелить еще раз, заставив вспыхнуть один, неосторожно высунувшийся из-за прикрытия танков, БТР, когда ободренные поддержкой артиллерии бойцы плотным огнем уложили пехоту немцев, заставив нюхать землю, откуда-то со стороны противника что-то утробно и страшно взвывает. Уже привыкшие к тому, что любой непонятный звук означает неведомую опасность, обстрелянные в предыдущих боях бойцы не размышляя повалились на дно окопа. — Ложись! — скомандовал Ершов. Едва он успел упасть, больно ударившись губой о неожиданно подвернувшуюся ножку буссоли, как с неба обрушился пронзительный визг, напоминающий о минометном обстреле. Земля внезапно будто разверзлась от урагана взрывов и дергается, даже как бы стонет, дрожит, в тщетной попытке сопротивления ломающей ее страшной силе взрывов. Время тянется мучительно медленно, кажется, ч то все вокруг уже разлетелось вдребезги и только приятная холодная жесткость стальной трубки перед лицом не дает окончательно в это поверить.

«Что же это за гадость очередная фрицевская? Откуда? Как целая батарея сразу бьет» — мелькает в голове, тут же замирая испуганной мышкой мысль. Наверху воет, ревет, скулит, взрывается. Земля ходит ходуном и перемешивается с небом, все вокруг во власти этого урагана, оцепенело и застыло. И вдруг сбоку слышится крик:

— Немцы атакуют!

Огонь стихает и, пересиливая себя, Петр вскакивает…

До ночи взвод отбивает три атаки. Уцелевшее после обстрела орудие подбивает два танка, еще один вражеский останавливается после попадания выпущенной из противотанкового ружья пули.

Ночью к отошедшим в заросли остаткам взвода прибиваются еще несколько человек — все, что осталось от батальона. Обсудив положение, Ершов и Полозов решают пробираться лесами на восток, до своих.

Документ № 630 (*подлинный документ)

Протокол допроса арестованного Павлова Д.Г.

07.07.1941

Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?

Ответ: Я был арестован днем […]с.г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК. […].

Вопрос: В таком случае, приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.

Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по не зависящим от меня причинам.

Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, что особенно проявилось во время вашего командования Западным фронтом.

Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.

Вопрос: Как же в таком случае это произошло?

Ответ: Я вначале изложу обстановку, при которой начались военные действия немецких войск против Красной Армии. […]

Вопрос: Через сколько минут вы доложили народному комиссару обороны сообщение Кузнецова о том, что противник открыл в районе расположения его армии артиллерийский и оружейно-пулеметный огонь?

Ответ: Доложил я сообщение Кузнецова наркому минут через 10–12.[…]

Вопрос: Какие меры вами были приняты, как командующим, для предотвращения прорыва фронта?

Ответ: На правом фланге мною было указано 3-ей армии — используя атаку 11-го мехкорпуса в направлении Сапоцкин, частям 85-ой дивизии этой же армии занять второй оборонительный рубеж западнее Гродно на Суховоло, фронтом на север. Потрепанные части 56-ой дивизии я приказал Кузнецову собрать, поставить на правый берег реки Неман и оборонять Гродно и направление на Лида. Почувствовав удар из Литвы, я приказал командиру 21-го стрелкового корпуса…[…].

Вопрос: Ваше решение вы передали в порядке приказа командиру 21-го стрелкового корпуса?

Ответ: Да, это же распоряжение было передано и командующему 3-ей армии, которому указывалось, что с момента получения настоящего приказа командир 21-го стрелкового корпуса входит в ее состав. […]

Вопрос: Вы приняли все меры, чтобы обеспечить армии радиостанциями?

Ответ: Да, все меры на этот счет мною были приняты. Когда в первый день боя Кузнецов позвонил мне и просил прислать радиостанцию, так как имевшиеся у него три были разбиты, я затребовал их из Москвы самолетом. Москва сначала не отвечала, а после повторных моих требований ответила, что выслала 18 радиостанций, но до дня моего ареста эти радиостанции получены не были. […].

Вопрос: Имели ли вы сообщение, что на границе появились самолеты противника?

Ответ: Такое сообщение я получил одновременно с началом бомбежки.

8 августа 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин
Читаю протоколы допросов Павлова. Не те, что лягут в папку, нет. Реальные. Засекреченные по уровню «Перед прочтением сжечь». Одно в этих бумагах порадовало, реакция следователя на заявление этого м…, что я тоже попаданец. Ну и сволочь какая оказалась в итоге. Из тех, кто за «европеизацию, толерантность и демократию». Шени деда, и даже девяностые этого маймуно виришвили ничему не научили. «Если бы немцы победили, то мы рано или поздно пришли бы к цивилизованному демократическому обществу». Похоже, он еще и некоторых писателей-фантастов, популярных в девяностые, начитался. С их Сибирскими Республиками, Россией в составе Тысячелетнего рейха, всякими Рудейриями и прочей очень далекой от реальности рениксой о дружбе русских и немецких нацистов. Подружились бы, конечно. План «Ост» отменили бы сами, думать об унтерменшах перестали, Холокоста б не было. Шени деда, как же надоели эти Смердяковы, готовые вылизывать нижнюю часть спины любого западного политика только за то, что он не из России. Правильно сказал Александр Третий, хоть и царь: — У России только два союзника — ее армия и ее флот. — Надо эту мысль вбить в головы всех, особенно в головы этой прослойки, большинство из которой стоят на задних лапках перед нашими противниками. Да, противниками, пусть даже сейчас у нас и временный союз против одного врага. Можно подумать, наши победы над нацистами их обрадуют и заставят нас полюбить. Так что придется бороться с низкопоклонством и космополитизмом, придется.

Что-то я в сторону от темы ушел. Протоколы надо будет уничтожить, такую бомбу оставлять нельзя. Хорошо, что следователь надежный, да и без реальных бумаг ему никто не поверит.

С этим делом покончено. Бумаги — в камин, до пепла. Переходим к следующему. Дело «Припять», новые поступления. Забыл, кстати, спросить у Лаврентия, почему ему такое название присвоили. Не столь важно, но интересно. Завтра надо будет уточнить. Сейчас же посмотрим, что они нового придумали. Пока ничего. Жаль, жаль. Само дело как хороший роман можно читать, наподобие тех, что мне ТАМ нравились. Три друга, в том числе двое бывших военных, попадают в тыл немцев. Находят, везучие, ничего не скажешь, танк КВ-2 и прорываются на нем к фронту как раз в том районе, где наши наступающие войска достигли самых больших успехов. Даже если не подозревать о том, что знаю я, очень многозначительные совпадения. Тут и без доклада было ясно, откуда такие друзья появиться могут. Могут, и появляются. Остается надеяться, что только они, и только на нашу сторону. Нам в сегодняшней ситуации только таких знаний у врага и не хватает, для полного счастья. Но хорошо, что эти ребята появились. Мне легче будет. Одни их предложения по реорганизации танковых войск чего стоят. Увлекся я авиацией, другие рода войск запустил. Там тоже оказалось все не так благополучно, как военные докладывали. Не было у нас, получается, до войны танковых войск. Танки были, а войск — не было. Потому что танковые войска, это не только и не столько танки. Это мотопехота, это ремонтные и эвакуационные службы, это горючее, для перевозки которого нужны автоцистерны. Даже их нет в нужном количестве. Нет и взять неоткуда. Американцы и англичане пока только раскачиваются. Да и не сильно они помогут в первое время. Это я твердо помню. Потом… потом да, а нам нужно многое сейчас. Приходится своими силами изворачиваться.

Но упрекать в этом наших военных трудно. Нет сейчас ни опыта, ни соответствующей индустрии, чтобы сразу все это в армии появилось. У англичан положение ничуть не лучше, если не хуже. У них, у страны с традиционно сильнейшим машиностроением, «мастерской мира» девятнадцатого века, танки по надежности даже нашим новым, не доведенным, машинам уступают. Ломаются, и как ломаются. Потери от поломок больше, чем от огня противника. Да и организация их танковых войск от немецкой на несколько лет отстает.

Пока нас спасает именно большое количество запасенной техники. Именно эти пресловутые двадцать тысяч танков, за которые ТАМ так ругают товарища Сталина. Не понимая того, что именно они позволяют нам сдерживать немецкий натиск. Мы вынужденно меняем танки и людей на время. Кроваво, тяжело… Тяжело. Нет, это слово не подходит. Нет таких слов, чтобы передать все, что в эти дни переживает страна. Немцы — серьезный противник. Очень серьезный. Обученный, с боевым опытом. Да и разница в образовании себя дает знать и то, что на них вся Европа работает. А мы вынуждены бороться против них чем можем. Вынуждены, шени деда. И хорошо, что мы можем позволить себе вместо людей терять бездушные железки. А вот если бы их не было… Не хочу даже думать о таком.

Эти же товарищи ОТТУДА молодцы. Не только языком трепаться могут. Из кадровых совестких офицеров, да и не самых плохих, похоже. Под Рожищами отличились, целый штаб раздолбали и тет-де пон столько времени против эсэсовцев держали. Молодцы… Но им и проще. Как и мне. У нас есть знание, которое сейчас только начинает накапливаться и систематизироваться. Знание же, как известно — сила. Чем и пользуются эти попаданцы. Именно знанием они превосходят современников, которые ничуть их не хуже, но вынуждены накапливать его сами.

Лаврентий под них после моего намека бригаду выбил. Отдельную, тяжелую, подчиненную НКВД. И ему удобней за ними следить, и местные орлы с таким соединением поосторожнее обращаться будут. Много еще у нас в армии ореликов, для которых главное — отдать приказ, а там и трава не расти. Как в анекдоте: — Стукнул кулаком по столу, чтоб к утру было. И не е. т как. — Вот таких личностей удержит от излишнего рвения подчинение бригады Лаврентию. Там посмотрим, как они себя дальше покажут, может и выше их продвигать будем.

Так, следующая бумага. Вот значит как. Молодец Лаврентий. Кто это у него так отличился? Ясно. Меркулов с подачи Мехлиса раскопал. Молодцы и они, и следователи, которым это дело получили. Не мог один попаданец так эффективно действовать, я это сразу подозревал. Вот и помощники у него нашлись. Заговора пока не обнаружено, но ниточки кое-какие болтаются. Не зря ТАМ этих военных так быстро пристрелили, не зря. Резали значит концы, сохраняя корни. Надо следовательно копать дальше, не забыть Лаврентию указания дать. Позднее…

— Товарищ Поскребышев, соедините меня с товарищем Шапошниковым. Борис Михайлович? Здравствуйте. Как у нас дела на Западном фронте? Вот как? Что вы намерены предпринять?…

9 августа 1941 г. Балтийское море, траверз мыса…
Белая ночь — радость для поэтов и прочих художников, и самая страшная проблема для подводников. На гладкой как зеркало поверхности моря, озаренной бледно-голубым светом, советская подводная лодка видна, как на ладони. Но, как ни опасно наверху, лодка вынуждена идти в надводном положении, под деловитый перестук дизелей, заряжая аккумуляторы и проветривая отсеки. Именно поэтому бдительно вглядываются в небо сигнальщики, да и сам вахтенный офицер, лейтенант Калинин, напряженно вглядывается в пустынную даль.

— Нам бы сейчас вместо нашей «щучки» такую подводную лодку, как у Адамова, в «Тайне двух океанов»

— Мечтатель вы, Владимир Иванович, — отзывается на слова капитана Калинин, продолжая внимательно всматриваться в воздух, и тут же выкрикнул. — Самолеты противника, всем вниз!

Вахтенные кубарем скатываются по трапу, за ними — Калинин и, последним, уже под огнем налетевших самолетов, в люк ныряет, поспешно захлопывая крышку и крутя кремальеру, капитан. В корпус лодки с грохотом ударяют пули. На центральном посту все, увидев капитана, облегченно вздыхают. Несколько бомб рвутся неподалеку от проваливающейся в глубину лодки, не причиняя большого вреда, всего лишь гаснет свет в отсеках и лодка перестает управляться электрическими рулями.

— Глубина пятьдесят, курс норд-вест-вест, обороты (восемьсот), — докладывает капитану уже успевший получить последние сведения Калинин. — Идем на ручном управлении.

Едва он заканчивает доклад, вспыхивает освещение и вахтенные докладывают о переходе на электрическое управление.

— Докладывает старший матрос Гржимайло! Повреждения устранены!

— Самолеты появились не просто так. Как вы считаете, Михаил Степанович? — обращается к появившемуся на центральном посту старпому капитан.

— Скорее всего, расчищают дорогу конвою из Швеции,

— Я тоже так полагаю. Что же попробуем перехватить?

— А почему бы и нет.

— Тогда курс норд-норд-вест, глубина тридцать, обороты тысячу, так держать!

— Есть так держать!

Прошло примерно полчаса. Лодка шла прежним курсом, постепенно приближаясь к границе назначенного ей позиционного района.

— Шумы по курсу, угол двенадцать, дистанция не более двадцати пяти кабельтов. Не менее пяти судов. — доложил акустик. Обладавший почти абсолютным музыкальным слухом старшина Селин хотел поступать в музыкальное училище, на класс фагота. Но жизнь внесла коррективы и теперь командир «счастливой щуки» по праву гордился одним из лучших акустиков Балтфлота.

— Боевая тревога! Вплыть на перископную глубину, курс вправо двенадцать, обороты до шестиста, носовые товсь!

Лодка быстро всплывает из глубины и вот уже над спокойной гладью моря поднялся перископ, выдавая местонахождение лодки образовавшимся буруном.

— Транспорт и несколько морских охотников. Принял решение атаковать, — информирует окружающих капитан.

— Приготовиться к торпедной атаке!

Капитан напряженно следит за целью, ожидая прихода транспорта на залповый пеленг. Нервы — как струны, каждый мускул сжался в стальной комок. Медленно- медленно, вслед движению транспорта поворачивается перископ.

Из первого отсека доложили о готовности торпедных аппаратов к выстрелу. Транспорт неторопливо вползает в окуляр, занимая все больше и больше места. Вот он строго на залповом пеленге. Звучит команда:

— Аппараты, пли!

Первая выпущенная торпеда прошла за кормой судна, но вторая, попала в цель. Сильнейший взрыв потряс воздух. Водяные горы взметнулись ввысь. Пароход резко заваливается на правый борт и переворачивается, быстро уходя под воду.

— Товарищи! Транспорт противника водоизмещением около семи тысяч тонн затонул. Боевой счет открыт! — сообщение капитана прерывает негромкое но четкое «Ура!» во всех отсеках.

Но все еще только начинается. В перископ видно, что кораблики, развернувшись строем фронта идут в сторону лодки, время от времени сбрасывая глубинные бомбы.

— Погружение! Ложимся на грунт.

— Уйти пробовать не будем? — спокойно спрашивает старпом.

— Не успеем. Слишком близко.

— Пожалуй. Остается только ждать…

Лежка на грунте. Тяжело дышат подводники, стараясь поменьше двигаться и не шуметь. На поверхности зигзагами ходят катера, время от времени сбрасывая глубинки. Наблюдатели всматриваются в волны, надеясь увидеть вплывающие обломки русской подлодки.

А на подводной лодке вслушиваются в то удаляющийся, то приближающийся грохот взрывов бомб. И ждут, ждут, ждут. «Ждать и догонять» — хуже нет, гласит одна мудрая народная пословица.

10 августа 1941 г. Центральный фронт.
— Тихо, лейтенант! Слышите? — идущий рядом с лейтенантом Ершовым боец остановился и показал рукой куда-то в направлении юга.

— Как бы не артиллерия гремит, — прислушавшись, отметил Пётр. — Вызови мне лейтенанта Полозова. Заодно подождем, что охранение доложит, — сказал он уже для себя и поднял вверх руку, передавая по цепочке сигнал остановиться. Бойцы, облегченно вздыхая, располагались около тропинки на отдых. Располагались, наученные горьким опытом, кто у дерева, кто за пнем или пригорком, чтобы в любой момент занять оборону и встретить противника огнем. Взвод Ершова, если посчитать, за время пути превратился фактически в два. Но и потери за это время были чуть ли не вдвое большими. Третий раз выходить из окружения — не шутка.

Полозов и посыльный от сержанта Васильева появились одновременно, так что пересказывать артиллеристу обстановку не пришлось. Да и долго обдумывать — тоже. Тыловая дорога рядом с фронтом, причем, судя по косвенным признакам, неподалеку наступают именно наши.

— Атакуем? — описание батареи из двух небольших пушек, ведущих огонь куда-то в восточном направлении, вдохновило потерявшего свои орудия лейтенанта-артиллериста.

— Подумать надо, — Ершову не хотелось рисковать, но и упускать такой шанс было жалко. Перехватить дорогу в тылу обороняющихся немцев и помочь нашему наступлению было бы хорошо, но вдруг наши не прорвутся. Это будет верная смерть. Противник не успокоиться, пока не разблокирует тыловые коммуникации и не уничтожит все помехи снабжению. Но и просто отсидеться в лесу — не выход.

— Пойдем-ка, посмотрим своими глазами, — говорит Ершов, — там и решим.

Через пару минут они с Полозовым по очереди разглядывают в бинокль позиции батареи полковых пушек. Туман уже растаял под напором солнца и пасмурное утро сменилось уже ярким днем. В лучах летнего солнца хорошо видны две короткоствольные пушечки, вокруг которых суетятся артиллеристы. Пушчонки не реже десяти раз в минуту содрогаются, выбрасывая короткие снопики огня.

— Обстреливают наступающих, — замечает Полозов, — видишь, стреляют с максимальной скорострельностью. Заметил, как пушки заряжаются? Просто подымают казенную часть ствола.

— Меня куда более интересуют вот те две пулеметные точки и отделение пехоты, — невесело заметил Ершов. — А еще вон та колонна, с охраной из мотоциклистов.

Внимательно осмотревшись, Ершов наконец решает, как и в каком порядке атаковать, и вызывает всех бойцов на опушку. Пока идет подготовка к атаке, колонна вражеской мотопехоты скрывается за поворотом и через несколько минут сменяется колонной снабжения из десятка крытых брезентовыми тентами грузовиков.

— Обнаглели фрицы, — замечает кто-то из бойцов. — Воюют прямо с грузовиков.

— Ничего, сейчас мы им покажем, как надо, — оптимистично замечает сержант, готовя вторую связку гранат.

— Ну, что готовы? — Ершов внимательно оглядывает всех лежащих неподалеку. — Атакуем по команде, после моего выстрела!

Пока взвод неторопливо перемещался вдоль опушки к намеченному лейтенантом месту, первая колонная снабжения тоже скрылась, но зато шум боя явно приблизился.

Петр аккуратно выставил прицел на шестьсот метров и прицелился в командовавшего орудиями офицера. Выстрел! Переломившись в поясе, офицер падает.

— В атаку!

С грохотом рвутся брошенные гранаты, с той и с другой стороны практически одновременно бьют абсолютно одинаковые очереди пистолетов-пулеметов, резко хлопают винтовки, атакующие бойцы кричат что-то неразличимое. Пробежав десять метров, уцелевшие красноармейцы схватываются врукопашную с немцами. Несколько мгновений, наполненных матом, звуками ударов, выстрелами. Несколько мгновений между жизнью и смертью…

Ершов, застрелив из револьвера бежавшего навстречу немца, только что заколовшего одного из его бойцов, подбежал к пулеметному гнезду и разочарованно выругался. Граната, попав прямо в окоп, не только убила расчет, но и покорежила пулемет. А он так надеялся пополнить вооружение взвода.

Наконец сопротивление сломлено и оставшиеся в живых немцы поднимают руки. Полозов и несколько его артиллеристов уже возятся у одного из орудий. Второе стоит, задрав ствол в небо, поврежденное гранатными осколками. Раненый сержант Васильев сидит на лафете поврежденной пушки, пока санинструктор наматывает ему на руку трофейный бинт. Бойцы, еще не отошедшие от рукопашки, бродят по позиции, собирая трофеи. Ершов подзывает уцелевших сержантов и начинает ставить им задачи, когда на дороге появляются отступающие. Полозов командует и среди бегущих немцев рвется первый снаряд. Бойцы быстро прыгают в окопы, открывая огонь. Набегающие солдаты падают, ложатся, стреляют в ответ. Мимо проносятся автомобили, с которых огрызаются огнем пулеметы. За бегущими немцами появляются легкие танки со звездами на башнях. Несколько снарядов рвется на позициях взвода, но танкисты быстро разбираются в обстановке и продолжают преследование бегущих немцев.

Немного погодя появляются и наши пехотинцы. Они с удивлением рассматривают выскочивших из окопов и радостно размахивающих руками бойцов Ершова. Вместе с пехотинцами неторопливо двигается несколько КВ. Один из них останавливается прямо напротив лейтенанта и из люка ловко выпрыгивает танкист.

— Лейтенант Ершов, — докладывает Петр.

— Майор Сидков — представляется танкист и Ершов, вытянувшись, отдает ему честь.

17 августа 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин.
— До свидания, товарищ Василевский, — прощаюсь с начальником оперативного отделения Генштаба, выходящим из моего кабинета последним. Еще один день войны. Очередные донесения и очередные решения. До поштучного распределения танков еще не дошло, но пистолеты-пулеметы и вновь выпущенные противотанковые ружья приходится распределять лично. Немцы прут и прут вперед, практически безостановочно. Наши усилия остановить наступление пока приводят лишь к замедлению их продвижения.

Не улучшают настроения и новости о попаданцах. Если верить докладам армейцев, свою задачу они выполнить не смогли, а потери понесли такие, что бригада фактически перестала существовать. Лаврентий пока молчит. Подожду его доклада, мне кажется, что военные чего-то не договаривают.

Легок на помине, товарищ Берия. Значит, долго проживет.

— Пусть заходит, товарищ Поскребышев.

Здороваемся и я сразу перехожу на грузинский.

— Давай, Лаврентий, обрадуй товарища по партии, — стараюсь вложить в интонации голоса максимум иронии.

— Есть, товарищ Сталин. Вот доклад о действиях бригады имени Дзержинского.

— Оставишь доклад, изучу позднее повнимательней. Доложи кратко суть.

— Получается, что бригада вместе со стрелковой дивизией Бирюзова сумели сдержать натиск целого танкового корпуса немцев. Кроме того, есть некоторые новости по делу «Припять». Сомнительные, но интересные.

— Не преувеличиваешь, Лаврентий? — улыбаюсь в усы. Приятно чувствовать себя умным и знать, что не ошибся в людях.

— Товарищ Сталин… — начинает оправдательным тоном Берия.

— Ладно, Лаврентий, не обижайся, шучу… Что еще?

— Получены результаты расследования деятельности командования Черноморского флота, — переходит на русский Лаврентий Павлович. Значит, накопали его люди что-то серьезное.

— Докладывайте, товарищ Берия, — тоже перехожу на русский. Настроение портится. Опять неприятные новости, шени деда. Берия докладывает, а у меня внутри постепенно нарастает гнев. Приходится справляться с ним всеми доступными способами. Обхожу стол, затем возвращаюсь и неторопливо набиваю трубку, обдумывая услышанное. Потерянные от торпед своей подводной лодки и на своих минах корабли, потопленная своими эсминцами подлодка, полное отсутствие взаимодействия между флотом и его собственной авиацией. Даже успех в отражении налетов немецкой авиации на Севастополь объясняется наличием единственного на флоте корабельного радара.

Ай да Кузнецов, ай да сукин сын. У него в ведомстве такое творится, а он молчит, как рыба об лед. Ну и что теперь делать? Снять? Нет, пожалуй, не стоит, более адекватного наркома не найти. «Нельсонов у меня для вас нет». Только оставлять такое безнаказанно нельзя. Завтра, кроме обычного заседания придется по флоту серьезно поговорить. Кого же ставить вместо Октябрьского?

— Товарищ Поскребышев, зайдите.

— Да, товарищ Сталин, — Поскребышев заходит, держа в руках пухлую папку — скоросшиватель. Неужели снова угадал о чем идет речь? Тогда точно молодец!

— Вот, товарищ Сталин, краткие характеристики на адмиралов, — ай, маладец, ай, хитрец. Как узнал, о чем речь пойдет? Неужели ему Берия выдал? Нет, судя по удивлению Лаврентия, не он. Ладно, разберемся рано или поздно.

— Спасибо, товарищ Поскребышев. Оставьте документы и, пожалуйста, распорядитесь о чае с бутербродами.

Пока Поскребышев организовывает нам чаепитие, разговариваем с Лаврентием об агентурном освещении дел на фронте. Ничего утешительного, немцы пока по-прежнему наступают, хотя и несут большие потери в танках и людях. Берия докладывает также о действиях диверсионных групп НКВД и создании партизанских отрядов. Неплохая помощь фронту, если бы не диверсанты НКВД и НКО, немцы точно продвигались бы быстрее.

Наконец, появляется горячий чай. Грузинский, но неплохой, да и заварен так, как я заказываю обычно, крепкий. Лаврентий слегка морщиться, он китайский предпочитает, но я считаю, что во время войны тратить валюту на такие мелочи не стоит. Неторопливо выпиваем по чашке, закусывая вкусными бутербродами с ветчиной. Появившийся по звонку лейтенант ГБ убирает все со стола, после чего мы снова остаемся вдвоем.

— Что у нас с операцией «Трехполье», Лаврентий, — снова перехожу на грузинский. Берия снимает пенсне и протирает стекла. Не ожидал вопроса?

— Пока на начальной стадии, товарищ Сталин. Нашли подходы к «Гимнасту», «Ниндзе» и «Варягу». Понемногу скармливаем им сведения. К началу декабря, я думаю, они будут готовы принять любое наше послание. Тогда мы и расскажем им про «Жемчуг», «газ» и «носители», — в глазах Берии легко читается вопрос, откуда сам товарищ Сталин узнал это. Но он молчит, внешне принимая все как должное. А сюрприз американцев ждет неслабый. Теперь японцы будут знать о предстоящем уходе авианосцев из Перл-Харбора и о сосредоточенных на Оаху запасах топлива для американского флота. Посмотрим, насколько это им поможет. Выиграть они все равно не выиграют, зато наших союзников смогут потрепать посильнее. Не все американцам за нашими спинами прятаться.

— Хорошо, Лаврентий. Более подробного доклада жду через неделю.

Отпускаю Берию и сажусь читать доклады. Сначала по флоту. Так, вроде бы получается, что из всех кандидатур подходят Галлер и Левченко. Кстати, вспоминаю, что читал что-то такое про Левченко. В «Варианте Бис», вроде бы? Надо еще подумать.

Теперь почитаем про друзей. Так, прибор. Интересно, инженерный калькулятор или наладонник? Как бы его нашим ученым заиметь. Сейчас это наверное самый мощный компьютер на всей Земле. Надо бы, кстати, придумать на будущее хорошее русское слово. Что-нибудь вроде «вычислитель». Не забыть потом…

24 августа 1941 г. Западный фронт. Полевой аэродром 162-го истребительного авиационного полка. Николай Козлов.
«Мы взлетали как утки, с размокших полей. Десять вылетов в сутки, куда веселей» — крутятся в голове слова недавно услышанной песни, авторство которой приписывают самому Василию Сталину. Поле конечно не размокшее, лето по-прежнему сухое. Зато слова про десять вылетов точные. После пятого-шестого вылета хочется только лечь и заснуть, ни о чем не думая. Но немцы отдохнуть не дают, черт бы их побрал. Приходится глотать таблетки, которые выдают доктора и снова летать, прикрывая пехоту на земле, разведывая и штурмуя фрицев. Вот, опять поспать не дали. Вместе с Вячиком летим на разведку.

Нет, все же хорошая машина МиГ. Мне бы такую в Барановичах, сколько бы еще немцев я уничтожил. Но с другой стороны — «ишачки» бросить пришлось? Пришлось. Жалко было, но сожгли сами, чтобы фрицам не достались. МиГ, пожалуй, еще жальче было бы. Хороша машина, хотя и тяжеловата на малых высотах. Так мы стараемся там и не особо воевать. Налетел сверху, ударил и опять на высоту. А там мы короли, даже «мессы» нас побаиваются. Скорость, маневр, вооружение из двух пушек — что еще надо истребителю.

Ага, в рации щелчок — это Вячик предупреждает, что подлетаем к возможному месту базирования немцев. Я и сам помню, но порядок есть порядок. Снижаемся, пробивая кучевые облака, негустые, но все же мешающие разглядеть нас с земли. А вот и аэродром. Щелкаю кнопкой слева, запуская АФА, установленный на этот вылет под фюзеляжем. Штука нужная, но уж очень неудобная. Есть! Немцы не успевают опомниться, видно, как бегут к зениткам расчеты. Пара орудий, видимо дежурная, открывает огонь, пытаясь нас подбить. Поздно, набравшие скорость самолеты змейкой пробивают облака, уходя в сияющую высоту небес.

Нажимаю кнопку передачи:

— Первый ноль, первый ноль, ноль седьмому. База лапотников, полсотни штук, квадрат шесть по улитке восемь, ориентир — лес Долгий, правее три. Как поняли? Прием.

Не успеваю повторить передачу, как приходит квитанция. Задание выполнено, пора нам домой.

Уже на рулежке замечаю, что аэродром пуст. Ни одного нашего истребителя, ни Лаггов первой эскадрильи, ни МиГов второй и третьей не видно. Заруливаю на стоянку и, пока выбираюсь из кабины, узнаю от механика моего самолета, Сергея Саргаева, что полк всем составом вылетел на штурмовку обнаруженного аэродрома. Мы с Вячиком остались на аэродроме вдвоем.

— Что приуныл, Вячеслав?

— Да вот, что-то с движком, температура масла зашкаливает. Сейчас будут разбираться.

— Понятно. Ничего страшного, сделают.

Пока технари возятся с нашими самолетами, идем в столовую и немного подкрепляемся, завтрак-то мы пропустили. Допиваем компот, когда подбегает взволнованный боец из стартовой команды.

— Товарищ лейтенант, тревога! Приказано вылететь на перехват бомбардировщиков.

— Твою ж мать! — успевает выругаться на бегу Вячик. — Мой не готов!

Как горный козел, заскакиваю в кабину, на лету пристегивая подвесные ремни. Привычная процедура запуска движка успокаивает. Выруливаю, получаю добро от КПП и взлетаю один. Так, машину Вячика, похоже, все же не успели подготовить.

— Квадрат… Курс… скорость… высота… — передает оператор наведения.

Б…, точно идут к станции, где выгружаются войска. Разворачиваю машину на пересекающийся курс и набираю скорость и высоту. Высота и маневр сейчас единственное мое спасение. А вот и они. Шестерка «юнкерсов» под охраной звена «мессеров». Немного, но для меня одного хватит вполне. Ну, и где я вас всех хоронить буду, сволочи?

Боевым разворотом выхожу прямо им в переднюю полусферу. Перевожу самолет в пике, целясь точно на кабину ведущего. Скорость растет, с крыльев начинает белыми вихрями срываться воздух, самолет весь дрожит, как будто в предвкушении драки. Силуэт «восемьдесят восьмого» растет в прицеле. Вот, наконец летчики заметили меня, бомбер пытается увильнуть в сторону, но я уже откинул защитный колпачок и жму на гашетку. Успеваю заметить разрывы первых снарядов, пока рву на себя рукоятку. В глазах темнеет, самолет, постанывая всей конструкцией, выходит из пике, одновременно переходя в боевой разворот. Доворачиваю и словно специально угадываю так, что в прицел попадает второй бомбер. Очередь, сваливается… «Так, а вон еще один. Упорный какой. Мало того, что не испугался, так еще и на боевой курс становится, сволочь! Ну, погоди, покажу я тебе боевой курс!» Не успеваю атаковать его, как сверху сваливается пара охраняющих мессеров. Не на того напали, гады. Выпускаю щитки, самолет «вспухает» и тормозит. Мессеры проносятся мимо. Даю очередь, но промахиваюсь. Опытный фриц успевает свалиться ниже. Зато они пока ушли.

Где же тот гад на бомбере? Еще доворачиваю, скорость позволяет. Догоняю с мертвого угла, его стрелок палит в белый свет, как в копеечку. У меня идеальные условия для стрельбы. Жму гашетку! Молчание. Срываю предохранительный колпачок и жму на кнопку перезарядки. Опять гашетка. Пушки молчат. Отказ оружия! Чтоб тебе….! Еще раз жму гашетку. Тишина, даже звуки двигателя не улавливаются ушами. Если бы не отблески солнца на вращающемся винте… «Винт!» — мелькает радостная мысль и чуть прибавив газу, догоняю фрица. Так, слегка прибираю газ, уравнивая скорости. Еще чуть меньше. Еще… Есть. Доворачиваю. Удар! Темнота…

Сколько я был без сознания? Минуту, две? МиГ горит и полого снижается к земле. Надо прыгать. Сбрасываю фонарь и переваливаюсь через борт кабины.

«И — раз, и — два, и — три». Дергаю кольцо. Рывок, над головой разворачивается белоснежный купол. «Бл…, это же…» По ноге словно резанули ножом, а в куполе появилось множество не предусмотренных конструкцией дырок. Мимо, ревя моторами, проскакивают мессеры. Сволочи, решили отомстить, пока я беспомощный. «А как хочется жить, господи… Мама!.. Сейчас наверное вторая пара зайдет и мне конец. Жаль, мало фашистских стервятников успел уничтожить. Отомстите за…» — не успеваю додумать, сверху слышны отчетливые очереди наших ШВАК. Ведущий мессер, уже докрутивший половину виража, вспыхивает и, объятый пламенем, пикирует к земле. Ведомый резко сваливает в сторону, вслед ему проносится еще одна очередь. Затем становится виден МиГ Коротина, до того не видимый за куполом парашюта. Вячик выходит из пике и переходит в набор высоты. А где вторая пара фрицев? Не видно. Значит, их он тоже отогнал.

Земля приближается с устрашающей быстротой. Черт и запасной уже не откроешь, слишком низко. Дыры в куполе увеличиваются, похоже, воздух рвет парашют на части…

Удар! Бл…, как больно! Правая нога! Опять темнеет в глазах и последнее, что я успеваю услышать — чьи-то неразборчивые крики.

…вылетев на перехват в одиночку, Козлов смело атаковал шестерку бомбардировщиков неприятеля, прикрытую звеном «мессершмиттов». […]

Этот бой, длившийся двадцать минут, наблюдало командование Западного фронта — командующий Тимошенко и член военного совета Мехлис. 26 августа Николай Козлов был представлен к званию Героя Советского Союза. Его боевой счет после того памятного боя составлял 9 сбитых самолетов. Но награждение не состоялось — войска фронта попали в тяжелое положение и стало не до наград.

В ходе этого боя Николай Козлов получил серьезные ранения: была перебита левая нога, при приземлении на разодранном парашюте повреждена правая. Требовалось длительное лечение. Николая отправили на санитарном поезде в тыл, но в Саратове он от поезда «отстал».

Герой Советского Союза Николай Козлов
Страница рус: бви: авиация: история: асы_вов:Н_Козлов
1 сентября 1941 г. Центральный фронт. Вязьма.
Части дивизии высаживались из вагонов прямо на входной стрелке. Собираясь в колонны, они скорым маршем устремлялись к местам, на которых предстояло держать оборону. Роте Ершова повезло, идти пришлось совсем недалеко, до запасных путей рядом с полуразрушенным вокзалом. Пути забиты разбитыми и обгоревшими вагонами, рядом с которыми валяются втоптанные в землю обрывки каких-то вещей. «Все ясно, последствия немецкой бомбежки» — думает Петр. Рота вгрызается в землю, маскируясь вагонами. Два максима старший лейтенант ставит на флангах, так чтобы они поражали наступающих косоприцельным огнем.

Забравшись на один из вагонов, Ершов осматривает окрестности, прикидывая возможные пути движения танков. «В пакгаузы рабочей территории они не полезут, а вот вдоль путей выйти нам во фланг — наверняка попробуют», — размышляет, карабкаясь по искореженным остаткам вагона, Петр.

— Иваныч, — окликает он командующего двумя расчетами ПТР сержанта, уже наметившего позиции и распекающего нерадивых бойцов одного из расчетов за плохо отрытый окоп. — Брось, здесь окоп все равно не нужен. Я сверху посмотрел, танки, скорее всего, левее пойдут. Туда и перемещайся, обоими расчетами.

— Есть, — отвечает немногословно сержант, и повернувшись к замершим бойцам, добавляет. — Слышали? Так, хватайте свою «удочку» и барахло, передислоцируемся левее, к вон тем путям. И не думайте, что я забуду про ваше разгильдяйство. По наряду вне очереди каждому, ясно?

Едва рота успела занять позиции, как в районе вокзала и вспомогательных построек встали столбы разрывов. Но обстрел длился недолго, короткий огневой налет сменился мучительной тишиной. Грохот боя доносился со стороны города, и справа, откуда-то издалека из района обороны соседней дивизии. А здесь было тихо, только в воздухе пятерка наших истребителей крутилась в небе, полосуя его трассами очередей, пытаясь противостоять двенадцати «месерам». Впрочем, занятые друг другом авиаторы пехоту не трогали, и, мельком поглядев на разворачивающуюся в небе карусель боя, Петр забыл про них, ожидая наземного наступления.

Еще один огневой налет, теперь уже ближе к позициям роты. Едва успела опасть земля, как до слуха Петра доносится завывающий рев моторов. — Танки! — доноситься откуда-то сбоку приглушенный крик. И вот они. На привокзальную площадь выползают несколько громоздких, похожих на поставленные на гусеницы вагоны, громадин с небольшой башенкой наверху. Один из гигантов разворачивается и Ершов видит ствол, как минимум, трехдюймового калибра, торчащий из корпуса.

— Ну нихрена ж себе! — вырывается у стоящего рядом старшины. Эти слова заставляют Петра опомниться. — Приготовиться! Огонь по команде!

Вслед за медленно ползущими танками, которые вращая башенками на корпусе, и время от времени постреливая из пулеметов и маленькой пушки, надвигались на позиции роты, появилась цепь пехотинцев в расстегнутых мышино-серых шинелях. Немецкие пехотинцы шли и ветер раздувал полы. Поблескивали широкие ножевидные штыки. За ремнями виднелись гранаты с длинными ручками и саперные лопатки, унтера и офицеры поводили короткими стволами автоматов, готовясь открыть огонь.

— Огонь! — отдал команду Ершов. Сухо треснули выстрелы винтовок, зарокотали ручные пулеметы, грохнули противотанковые ружья. Петр даже присвистнул от изумления, заметив на броне танка светлячки от попадания пуль ПТР. На дистанции сто метров и не пробить бортовую броню, такого Ершов еще не видел. Но долго наблюдать ему не дали. Танки, остановившись и доразвернувшись, дали дружный залп из своих закрепленных в корпусах пушек. Ершов, упавший на дно окопа, почувствовал, как содрогается от взрывов земля. Не успел затихнуть грохот взрывов, как приподнявшийся Ершов увидел набегающую толпу немцев.

— Огонь! — подхватив валяющийся рядом с убитым замом ППШ, Петр передернул затвор и начал поливать бегущие фигуры короткими очередями. Рядом стрелял из винтовки, лихорадочно передергивая затвор, не целясь, посыльный, из окопов постреливали уцелевшие после обстрела бойцы, знакомо рокотал один из максимов. Горел один из танков, неосторожно приблизившийся к разбитому вагону. Несколько раз в шуме стрельбы Петр расслышал резкие хлопки выстрелов противотанковых ружей. На его глазах остановившийся метрах в двухстах танк вдруг как-то резко вздрогнул, по его броне пробежала струйка огня, повалил густой дым и из открытых дверей-люков стали выскакивать танкисты. Ершов, пригибаясь от пролетавших над головой пуль, дал одну длинную очередь в том направлении и с удовлетворением увидел, как две фигурки в комбинезонах резко упали, словно сваленные удачным броском биты городки. Перебежав по окопу, Ершов добежал до места, на котором до начала боя стоял второй пулемет. Сейчас же вместо него осталась лишьглубокая воронка, рядом с которой валялись непонятные куски металла и обрывки одежды. Оглянувшись, Петр увидел посыльного, который, прижавшись к земле, смотрел испуганными глазами на лейтенанта. — Рядовой Сидоров! — уставное обращение привело бойца в чувство, он даже попытался вытянуться по стойке «смирно», впрочем, сразу пригнувшись от свистящих над головой пуль.

— Срочно к Федорову. Пусть выдвинет на правый фланг два отделения с ручниками.

— Есть! — и боец скрылся в ходе сообщения.

Опять нырнув на дно окопа и переждав орудийный обстрел, Ершов перебежками вернулся на КП. Вместо перекрытия в два наката торчали расщепленные бревна, на краю окопа поблескивал уходящий под груду земли телефонный кабель.

Петр опять приподнялся на бруствером и осмотрелся. Немцы похоже заколебались, атакующая цепь залегла и явно не спешила подниматься, уцелевшие танки также неторопливо отползали назад, хотя и продолжали время от времени неприцельно плеваться огнем из своих трехдюймовок.

— Черта с два они нас взяли! — раздался рядом голос старшины. «Уцелел», — обрадовано подумал Петр: «А танки какие-то необычные. Помниться, что-то такое говорили на инструктаже, про французские образцы. Точно, тяжелые танки Б-1, кажется! Надо будет доложить»…

17 сентября 1941 г. г. Москва. Кремль. Кабинет Сталина. тов. Сталин.
— …в 6.15 наши войска перешли в контрнаступление. Но успеха добиться не удалось. Ударная группа шестнадцатой армии по причине слабости состава и неудобной для наступления местности продвинулась лишь на несколько сот метров. Основные же части левого фланга армии вместо наступления на восток, навстречу двадцатой армии, наступали на юг, выдавливая противника на прежнюю линию обороны. Тем временем группа Мостовенко, атакуя усиленными танками стрелковыми частями в обход узлов сопротивления противника, вышла к реке Вытебеть…

Разбираем неудачное контрнаступление Центрального фронта. Планировалось не просто нанести контрудар, а окружить часть наступающих немцев и даже заставить их прекратить наступление. Не удалось, и вот теперь на заседании ГКО пытаемся решить вечные русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Причем большинство явно интересует именно первый, а вот меня и Бориса Михайловича — второй.

— То же самое происходило в группе Копцова — вопреки распоряжению командующего армией, но по распоряжению командующего фронтом, переданному через голову командования армии, «тридцатьчетверки» сто тринадцатой танковой бригады пятнадцатого мехкорпуса пошли в наступление в боевых порядках сто пятьдесят четвертой стрелковой дивизии, скоро обогнали их, но наткнулись на прикрытый минами овраг и были остановлены. Попав под удар авиации противника, лишенные прикрытия нашей авиации, они понесли большие потери. Даже ввод в бой семнадцатой мотострелковой бригады не смог исправить положения…

Отсутствие взаимодействия родов войск, слабая подготовка пехоты — наши недостатки проявились здесь во всей красе. Стоило после этого составлять инструкции, если их никто не читает и бой ведется «на авось», без разведки, без подготовки. От злости затягиваюсь так сильно, что с трудом удерживаю кашель. Выдыхаю, а затем спрашиваю, сквозь прикрывающий мое лицо дым, классически:

— А чито скажэт товарищ Жюков?

Вскочивший Жуков начинает докладывать о недостатке времени для подготовки, о малой плотности артиллерии на участках прорыва. Прерываю его еще одним вопросом:

— Скажите, товарищ Жуков, вы Наполеона считаете великим полководцем?

От неожиданности генерал резко умолкает и смотрит на меня словно кролик на удава. Что, не понимаешь? Сейчас разъясню:

— Товарищ Жуков, еще Наполеон отметил одно из важнейших условий победы, заключающееся в твердом и непрерывном управлении войсками. Вы помните его высказывание по этому поводу? — и, неожиданно для присутствующих произношу эту фразу на французском. — Ordre, contr-ordre, des-ordre. — Но Жуков есть Жуков, его замешательство длилось не более секунды, он уже все проанализировал и не медля ни мгновения отвечает. — Товарищ Сталин, эти слова Наполеона мне известны. Перемена приказа в ходе боя действительно приводит к беспорядку, но если нижестоящая инстанция не справляется с управлением…

— Поэтому вы и командовали через голову командующего армией? И вы считаете, что ваши приказы не приводили к беспорядку? — добавляю в голос иронии. — А вы не пробовали командовать каждой ротой через головы командиров армий, корпусов, полков и батальонов? Может быть, тогда вы добились бы большего успеха? — Тут же разворачиваюсь к Борису Михайловичу. — Есть мнение, что товарищ Жуков недооценивает роли управления в современной войне. Есть мнение, что ему, как и некоторым нашим командующим необходимы краткие курсы повышения квалификации на базе Академии Генерального Штаба. Как вы считаете, Борис Михайлович?

Шапошников меня поддерживает, но возражает, что менять прямо сейчас командование фронта не стоит. Его поддерживают Тимошенко и Маленков. Если присмотреться внимательно, то заметно, что с ними согласны большинство присутствующих. Уступаю, но предлагаю рассмотреть этот вопрос позднее. Все соглашаются и Василевский продолжает доклад. Разбираемся дальше, а после подведения итогов я предлагаю издать приказ о правильном применении бронетанковых и механизированных войск. Кроме того, приходим к выводу, что необходимо ввести в штаты всех бригад и дивизий учебную команду, чтобы получаемые пополнения дополнительно готовились прямо во фронтовых условиях.

Наконец, с сухопутными делами закончено. Теперь докладывает Новиков. Операция «Всполох», которая продолжается уже две недели. Вторую неделю через ночь Гитлер просыпается от взрывов наших бомб. Восемьдесят первая дивизия под командованием Голованова творит чудеса. Переоборудованные под АМ-35А «петляковы», новые «ермолаевы», старые «ильюшины» дивизии сбрасывают на промышленные районы (ну, а если промахнутся, то и на жилые кварталы) вперемешку фугасные и зажигательные бомбы. Немцы хотели истребительную войну? Ну вот, пусть попробуют на своей шкуре, что это такое. А вчера два Пе-8 сбросили по тонной бомбе каждый. Не знаю, насколько эффективна была бомбардировка, но на американских журналистов подействовало. Согласно их сообщениям, русские сбросили сверхмощные авиабомбы, взрывы которых были слышны по всему Берлину.

Неплохо зарекомендовала себя разработанная всего за два месяца инфракрасная аппаратура. Используя ее, тренированные экипажи могут летать ночью строем. Так что немецкие ночники побаиваются атаковать наши бомберы. Жаль, что ТАМ у наших не было такого. Но такое вряд ли могло появиться без послезнания, как и более широкое применение диверсантов и некоторые другие, привычные для нас, живущих ТАМ, стоящих на плечах нынешних гигантов, вещи.

Непрерывные и иррациональные, зачастую бесполезные, советские наступления неощутимо разрушали боевую силу немецких войск, вызвали потери, которые побудили Гитлера изменить его стратегию и в конечном счете создали условия для поражения вермахта под Москвой. Те советские офицеры и солдаты, кто пережил их серьезное и дорогое крещение огнем, в конечном счете использовали свое ускоренное обучение для нанесения ужасных потерь своим мучителям.

D. Glanz «Barbarossa. The Hitler's Invasion to Russia. 1941» p. 206, NY.
1 ноября 1941 г. «Вольфшанце».
— …Вследствие этого мы вынуждены приостановить наступление на фронте Группы Армий «Центр» до получения дополнительных подкреплений. Если будет позволено, я бы даже предложил частично сократить линию фронта, отведя войска четвертой армии и второй танковой армии на линию…

— Что? Гальдер, вы опять придумали что-то неприемлемое? Ни о каком отступлении не может быть и речи! Вы предлагаете отступить сейчас, чтобы потом, в ходе наступления, опять отвоевывать уже политое кровью наших солдат пространство? Нет, нет и нет. Остановка наступления — временная. Поэтому приказываю закрепиться на достигнутых рубежах и готовить исходные районы для окончательного наступления на Москву. Большевики достигли предела в наращивании своих сил. Все их резервы брошены на фронт, в тщетной попытке остановить натиск наших армий. Но мы имеем возможность снять дополнительные силы из Франции. Англичане прочно заперты на своем острове, они не смогут высадить десант в зимнее время, а к началу лета мы уже сможем перебросить основные части вермахта обратно. Вот, господа генералы рецепт победы, который я вам предлагаю. Вам остается только воплотить его в жизнь!

— Но, мой фюрер, если русские снимут войска с Дальнего Востока?

— Гальдер, вы неисправимый пессимист. Как они могут ослабить оборону перед лицом готовой к наступлению японской армии. Не так ли, Риббентроп?

— Так точно, мой фюрер. Японцы заверили меня, что с началом нашего наступления на Москву их Квантунская армия также перейдет в наступление.

— Видите, Гальдер? Мною учтено все.

— Да, мой фюрер, все. Кроме возможных резервов русских.

— Гальдер, вы специально провоцируете меня? Адмирал, сколько резервных дивизий могут выставить русские?

— По нашим данным, не более пяти — десяти дивизий, но практически без вооружения, инженерного имущества и даже обмундирования. Вот доклад маршала Буденного, полученный нашими агентами. В нем он сообщает, что формируемая двести семьдесят третья пехотная дивизия не получила ни палаток, ни обмундирования, в артиллерийском полку имеется всего двадцать орудий образца тысяча девятьсот второго года и ни одной гаубицы, а стрелкового вооружения получено всего тридцать процентов от штата.

— Видите, Гальдер, разведка подтверждает мою правоту. Большевики исчерпали все возможности для сопротивления. Их четыреста дивизий по силам едва равны ста пятидесяти нашим, а после получения подкреплений мы будем иметь еще большее превосходство. Поэтому я уверен в успехе. Остается лишь как можно тщательней подготовиться, не упуская ни малейшей мелочи, и мы сможем перейти в решающее наступление этой войны!

На 31 декабря 1941 года Красная Армия состояла из 74-х армий (50 полевых, 5 механизированных, 18 воздушных и трех — ПВО), 250 корпусов (157 стрелковых, 37 механизированных, 6 артиллерийских, 7 ПВО и 34 авиационных) и 838 дивизий и бригад.

«Краткий очерк истории Второй Мировой войны» под ред. полк. Гареева М. С., М., 1975 г.
5 ноября 1941 г. Западный фронт. 439 истребительный авиаполк. Николай Козлов.
Вот так и удалось мне вместо Ташкента попасть снова на фронт. В Саратове отстал от санпоезда, зашел к местному начальнику ПВО. Поговорили. Ему как раз не хватал опытных летчиков, поэтому я попал в формирующийся полк ПВО. Едва успели провести несколько вывозных полетов, как нас перебросили в распоряжение командования ПВО Москвы, а оттуда — в распоряжение воздушной армии Западного фронта. Поэтому и летаем над замершей линией фронта. Фрицы кажется совсем ослабли и лишь иногда пытаются выбить наши части из наиболее важных поселков и городков. Готовятся к зиме, я думаю. Даже их авиация почти не появляется в воздухе, поэтому сегодня мы патрулируем над линией фронта всего одним звеном. Патрулируем введенным недавним приказом Главкома ВВС «соколиными качелями». Моя пара сейчас набирает высоту, а сменяющая нас пара снижается, меняя высоту на скорость. Скоро и мы достигнем верхней точки подъема и оттуда ринемся, словно на гигантских горках вниз. Таким образом мы всегда имеем или запас высоты, или запас скорости для боя с пытающимся прорваться через зону патрулирования врагом. Здорово придумано, намного лучше старых наставлений, заставлявших нас кружить над землей на минимальных скоростях, подставляя фрицам хвост для удара.

В наивысшей точке подъема я внимательно оглядываюсь вокруг и замечаю около десятка самолетов, летящих к фронту из нашего тыла. Командный пункт молчит, но я на всякий случай передаю по рации:

— Я Серый, самолеты на шесть.

Успеваю заметить, что ведущий второй пары покачал крыльями и начинаю снижение, стремясь оказаться поближе к летящей колонне. КП по-прежнему молчит, в наушниках внезапно начинают завывать помехи. Оглядываюсь. На немецких позициях видны кроваво-красные сполохи разрывов. Еще раз всматриваюсь в подлетающие самолеты. Это же наши «чайки», то есть И-153 и И-15, летящие в колонне пар. Чуть доворачивая, пролетаем рядом. Я успеваю заметить висящие под нижним крылом бипланов характерные силуэты реактивные снарядов. Летят на штурмовку. Что же, прикроем при необходимости. Качнув крылом, разворачиваюсь. Ведущая «чайка» тоже покачивает крыльями в ответ. Переходим в набор высоты, внимательно оглядывая окрестности. Помехи не сильные, но могут помешать связаться с КП, поэтому приходится полагаться только на себя. Усмехаюсь, вспомнив, что буквально несколько месяцев назад такое положение считалось вполне нормальным, а наведение на цель наземные пункты ВНОС производили, выкладывая полотнище — стрелу в направлении полета замеченных самолетов фрицев.

На земле царит огненное веселье. На узле сопротивления фрицев рвутся и рвутся снаряды, но и противник не остается в долгу, отвечая огнем. По ранее белоснежной, а теперь грязной поверхности земли медленно ползут коробочки танков. Некоторые горят и густой жирный дым поднимается к нему, затрудняя наблюдение. Заметив подлетевшие самолеты, наши выпускают несколько ракет красного дыма. Перестроившись в круг, «чайки» не обращая внимания на вспыхивающие разрывы зенитных снарядов, начинают обстреливать фрицев. Сорвавшиеся с крыльев огненные змеи устремляются к земле, добавляя к царящему там хаосу и дыму свою лепту. Помогаю штурмовикам, перейдя в пикирование и поливая очередями обнаружившую себя стрельбой зенитную батарею. Отворачиваю, в этот момент огоньку добавляет ведомый. Переходя в набор высоты, успеваю заметить, как внизу что-то взрывается. Это мы, похоже, удачно попали. А «чаек» уже только девять. Собравшись в колонну, они уходят в наш тыл, домой. Кстати, и у нас горючее заканчивается. Пора уходить. Осматриваюсь. Ага. Вот и второе звено. Сквозь помехи слышу условный сигнал смены. Покачав крылом, разворачиваюсь на курс возврата, за нами пристраивается вторая пара. Еще раз покачав крылом прощаемся со сменившими нас товарищами.

До аэродрома остается совсем немного, когда мне вдруг становится жарко. Температура воды выше допустимой нормы и продолжает расти. Еще немного и движок заклинит. Передаю по рации о происшествии. Высматриваю подходящую площадку внизу и начинаю снижаться. Внезапно движок несколько раз чихает. Потом слышится резкий скрежет, удары, словно в моторе что-то лопнуло и он окончательно глохнет. Все, остается только садиться.

Скорость еще велика, но застывший на полуобороте винт служит неплохим тормозом. Осторожно выпускаю щитки и закрылки. Есть! Самолет еще резче теряет скорость, белая, казавшаяся с высоты такой ровной, а на самом деле покрытая застругами и холмиками равнина быстро приближается. Очень быстро, несмотря на все принятые мною меры. Мозг работает четко, руки действуют уверенно и словно бы самостоятельно. Чуть выравниваю машину, стараясь, чтобы она коснулась земли более равномерно, выключаю бесполезное зажигание, чтобы предотвратить пожар при ударе о землю, выключаю рацию, отстегиваю все провода и чуть подтягиваю ремни. Бросив ручку управления, упираюсь руками в приборную доску. Едва успеваю проделать все это, как самолет резко ударяется о землю, с такой силой, что у меня темнеет в глазах. Подскакивает, снова ударяется. Теперь, скача, словно необъезженная лошадь на всех встреченных неровностях, поднимая тучи снега, он скользит по земле, постепенно теряя скорость. Только бы под снегом не оказалось чего-нибудь, на что моя машина наткнулась бы… Едва успеваю подумать об этом, самолет со страшной силой ударяется во что-то. Я теряю сознание…

Очнулся. Чувствую, что жив. Резко пахнет бензином. Только бы не пожар! Мгновенно освобождаюсь от привязных ремней и лямок парашюта. Потом поворачиваю замок и с силой бью ногами в фонарь. Он отлетает в сторону, а я выбираюсь из кабины. Черт, опять болит правая нога. Смотрю по сторонам, на всякий случай достаю пистолет и передергиваю затвор.

С сожалением смотрю на поврежденный самолет. Немного мы успели повоевать с тобой, машинка. После такого приземления ты уже вряд ли когда поднимешься в небо. Прощай, мой боевой друг. Похоже, зенитный снаряд повредил заслонку охлаждения мотора. Продолжаю рассматривать самолет, но тут до меня доносится звук автомобильного мотора. Поднимаю взгляд. Наши? Точно, вижу стоящего в кузове и радостно размахивающего рукой техника Чувашкина.

15 ноября 1941 г. Центральный фронт. Район боевых действий Подвижного Отряда Двадцатой Армии.
Грохот артиллерийской канонады заглушило лязгом гусениц и ревом дизеля проходящего мимо танка. Командир мотострелковой роты капитан Ершов, выпустил в небо красную ракету, крикнул связисту. — Пошли! — и вскочил, стремясь успеть за поднявшимися раньше взводами. На бегу Петр внимательно смотрел, как идут в атаку его бойцы. «Все-таки жаль, что его не вернули в родную дивизию, а направили сюда, хотя и здесь люди хорошие…» Свистнувшая мимо уха пуля мигом выбила из головы все посторонние мысли. Еще несколько ударили в броню танка. Вскрикнув, упал один из бойцов-посыльных, остальные мигом упали на снег и откатились в стороны. Петр, лежа за длинным застругом, приподнял голову. Откуда сбоку, из опорного пункта рядом с развалинами, бил короткими очередями пулемет, заставив часть пехоты залечь. Танки, словно не замечая этого, по-прежнему ползли вперед, иногда останавливаясь и стреляя. Вот только стреляли они не в эту, хорошо замаскированную пулеметную точку. «Сейчас отсекут нас от танков, потом подожгут их, а потом…» — подумал Петр, перевернувшись на спину и доставая из громоздкой кобуры не менее громоздкую неудобную ракетницу. Откатившись в сторону, он с удовольствием увидел, как пули вспороли опустевший снег на месте его старой лежки и тут же выпустил ракету в сторону фрицевского пулемета. Ракета, оставляя красный дымный след, еще летела в сторону развалин, когда сразу три танка остановились и начали разворачивать башни в ту сторону. Один из танков, выглядевший неуклюже на фоне остальных из-за высокой башни с пушкой корпусного калибра, несколько запоздал. Его оглушительный выстрел раздался уже после того, как рядом с развалинами поднялись высокие кусты разрывов снарядов, выпущенных двумя другими танками. Но после этого выстрела пулемет замолчал окончательно. Ершов, вскочил, заметив как впереди него также поднимаются люди и, стреляя на ходу, устремились вперед, вслед за тронувшимися с места танками. Ветер донес до Ершова рев моторов и крик его бойцов. Рывком пробежав с полсотни метров по плотному, утоптанному ногами бегущих впереди и гусеницами танков, грязному снегу, Петр добежал до немецкой траншее. Весь в горячем поту, запалено дыша, он заметил, как поодаль в траншее мелькнули каски его бойцов. Несколько раз глубинным, словно подземным, грохотом рванули ручные гранаты. В узкой траншее валялось, мешая проходу, несколько немецких трупов. Петр оглянулся. Сзади подбегала резервная цепь, стремясь догнать ушедшие вперед танки.

— Связь! — крикнул он копошившемуся в траншее телефонисту. Тот поспешно покрутил ручку только что установленного телефона, но тут же отрицательно покачал головой.

— Посыльного к комбату — надрывая голос, снова крикнул Петр и вдруг понял, что уже несколько секунд над полем боя слышен только рев моторов. Никто, ни фрицы, ни наши, не стреляли…

Пока неожиданно подошедшие к Кирову подвижные части русских войск перемалывали поспешно занявшие оборону немногочисленные части охраны и батальона связи, штаб второй танковой армии поспешно готовился к эвакуации. Нет, что вы, никакой паники. Просто само штабное хозяйство достаточно громоздко и собрать его мгновенно невозможно. Поэтому в стоящие на площади напротив большого особняка в псевдоклассическом стиле машины грузились лишь офицеры, самые важные документы и часть имущества. Все остальное уничтожалось. Дым от горящих бумаг поднимался к низкому, затянутыми облаками, зимнему небу.

— Херр генерал, все готово! — вбежавший в комнату адъютант прервал размышления стоящего у окна генерала. Кивнув, генерал повернулся и с невозмутимым лицом вышел вслед за офицером из комнаты.

Опускаясь в люк своего командирского танка, генерал еще раз внимательно посмотрел в сторону идущего на восточной окраине города боя, затем махнул рукой и аккуратно прикрыл за собой люк. Дернувшись, танк тронулся с места. За ним потянулась колонна штабных автомобилей и автобусов…

Неплохо мы тогда под Кировом затарились. Пока конники Крюкова с нашим первым батальоном в лобовой атаке сковывали фрицевскую оборону, мы по лесам обошли и вдарили с тыла. Вот тогда и затрофеились, а крюковские кавалеристы вообще отличились — штаб отступающий вырубили вчистую. Потом оказалось что штаб-то гудериановский. Сопротивлялись они упорно. Только вот против кавбригады образца сорок первого года, из двух кавалерийских полков и танкового батальона на Т-34 и Т-50 продержаться долго не смогли. Да и самого Гудериана позже, так сказать, нашли.

Особая папка № 1. Дневник Сергея Иванова.
… декабря 1941 г. Рузвельт получил расшифрованный текст ноты, которую японские дипломаты Номура и Курусу должны были вручить на следующий день. Прочитав ноту, Рузвельт сказал: «Это война». Гопкинс предложил нанести превентивный удар, но Рузвельт отверг это, заявив: «Нет, мы не можем это сделать. Мы демократический и миролюбивый народ. У нас хорошая репутация».

Ю. Емельянов. «История США. ХХ век» М, 2008 г.
3 декабря 1941 г. Тихий океан.
Несмотря на утихший ветер, погода не благоприятствовала атакующим, туман затруднял ориентировку и посадку на палубу авианосцев. Но настоящих самураев не должны страшить и не страшили такие трудности при выполнении долга. Первая волна самолетов поднялась строго по расписанию. Над палубами авианосцев с ревом пронеслись, казалось, разрывая туман в клочья, полсотни бомбардировщиков с подвешенными под фюзеляжами тяжелыми бронебойными бомбами, сорок торпедоносцев и столько же пикировщиков, прикрытые от возможных атак американских перехватчиков вьющимися вокруг юркими истребителями «Мицубиси тип Ноль».

Лейтенант Исихара Тацуо проводил улетающие самолеты взглядом и продолжил постановку задач экипажам девятого ударного отряда:

— По моей команде разделяемся на звенья и наносим последовательные удары по механическим мастерским в районе дока «Десять-Десять». Ориентиры все запомнили? Учтите, что над гаванью может стоять дым от горящих кораблей. Поэтому ориентироваться надо очень точно, чтобы ни одна бомба не пропала даром. Ясно?

— Так точно, господин лейтенант! — дружно отозвались штурмана.

— Тогда напоминаю вам сегодняшний приказ господина адмирала: «Взлет или падение империи зависят от этой битвы. Каждый должен выполнить свой долг». По самолетам!

Поклонившись стоящему на возвышении лейтенанту, экипажи дружно развернулись и колонной по два устремились к стоящим на палубе бомбардировщикам.

Самолеты, взлетевшие первыми, еще достреливали последние остатки боекомплекта, еще не опомнились от неожиданности выбежавшие из столовой американские военные, увидевшие поднимавшиеся над аэродромом Уэйлер столбы дыма. Еще падал подстреленный на бегу рыжий парень в рабочем обмундировании, только что кричавший о японской бомбардировке, а расстрелявший его пилот «Зеро» еще летел вдоль улицы, когда первые самолеты второй волны запустили моторы.

Девятка «палубных бомбардировщиков-торпедоносцев тип 97 модель 11», пока не успевших получить американо-английскую кличку «Кэйт», ведомая Тацуо, появилась над гаванью одновременно с пикировщиками. Только в отличие от атаковавших с запада пикирующих бомбардировщиков, бомбардировщики первой группы, в которую входил и девятый ударный отряд, заходили на свою цель с востока. Над гаванью и окружающими ее аэродромами тут и там поднимались в небо колонны черного, подсвеченного снизу красным, дыма. Мельком бросив взгляд на стоящие в гавани корабли, Тацуо заметил горящий авианосец, судя по очертаниям — «Лексингтон» и целую секунду жалел, что не может нанести ему еще один удар. Но различимые в дыму ориентиры заставляли довернуть самолет чуть правее и лейтенант нажал на педали, выходя на боевой курс. Спустя несколько мучительно долгих минут самолет дернулся, освобождаясь от двух пятисотфунтовых фугасных бомб и нескольких более легких «зажигалок». Почти сразу летчику пришлось парировать крен, возникший от удара ветра справа. Посмотрев в ту сторону, он увидел тянущийся в небо красный всполох, в который падал, кувыркаясь, лишенный одной плоскости пикировщик. Похоже, сдетонировала емкость с горючим.

Маневрируя, Исихара вышел из зоны зенитного огня, потом резко развернул самолет в сторону, заметив, что впереди несколько истребителей «тип Ноль» сцепились с непонятно откуда взявшимся американским истребителем. Сзади раздались приглушенные звуки пулеметной стрельбы. Это штурман, заметив позиции американских зенитчиков, ответил им своим горячим посланием. Выпустив пару очередей, пулемет замолчал, похоже, до Сабуро дошло, что на таком расстоянии его огонь был стрельбой из пушки по воробьям.

Исихара сделал круг вне зоны зенитного огня американцев, дожидаясь, когда за ним пристроятся остальные самолеты отряда. Еще несколько минут и вот уже восьмерка уцелевших бомбардировщиков с красными кругами на крыльях развернулась на курс к родным авианосцам. Точно так же вокруг собирались остальные отряды и группы, устремляясь от разгромленной, объятой пожарами гавани к своему соединению.

Никто из участвующих в атаке еще не мог точно оценить потери противника и свои, но все чувствовали, что японцы одержали победу. Грандиозную победу, превосходящую по своим последствиям даже удар Того по русскому флоту.

А позади горели корабли и хранилища топлива, стонали раненые и ругались живые. Тихоокеанский флот потерял множество кораблей, в том числе перевернувшийся линкор «Оклахома», взорвавшийся «Аризона», медленно тонущий линкор «Калифорния». Но самое главное — получил очень тяжелые повреждения и сейчас горел в гавани авианосец «Лексингтон», а «Энтерпрайз» от взрыва запасов топлива разломился пополам и сейчас торчал над водой несколькими горящими островами. Кроме того, бомбардировщики японцев сильно повредили механические мастерские, а их точные удары разрушили большую часть цистерн с запасами горючего для флота и пожарные сейчас отчаянно боролись с растекающимися по берегу огненными реками…

На следующий день Рузвельт выступил в конгрессе. Назвав произошедшее «днем позора», он призвал конгресс объявить войну Японии. Это решение было принято. США вступили во вторую мировую войну.

Ю. Емельянов. «История США. ХХ век» М, 2008 г.
К началу нашего контрнаступления немецко-фашистские войска продвинулись до линии Холм — Зубцов — Можайск — Малоярославец — Кондрово — Сухиничи — Карачев — Гомель — Брагин — Остер — Ромны — Лубны — Черкассы — Одесса. […]

Так закончилось последнее наступление немецко-фашистской армии на Москву. Советские Вооруженные Силы выиграли оборонительное сражение. Ударные вражеские группировки были обескровлены и лишены возможности продолжать наступление.

Провал немецкого генерального наступления «Оркан» явился крупнейшим событием летне-осенней кампании 1941 г. на советско-германском фронте. Этот неожиданный для немецко-фашистского командования поворот событий под Москвой имел далеко идущие последствия. Стратегия «молниеносной войны», лежавшая в основе всех кампаний, осуществленных фашистской Германией в Европе, оказалась несостоятельной в войне против Советского Coюза. […]

К 1 ноября 1941 г. немецкая армия уже утратила былое превосходство над советскими войсками. Разрабатывая план зимней кампании, Ставка Верховного Главнокомандования предполагала прежде всего решить следующие оперативно-стратегические задачи: ликвидировать угрозу, нависшую над советской столицей и освободить Киев. Для этого намечалось разгромить ударные группировки врага, наступавшие на Москву, а также группировку, в районе Ромны — Лубны. […]

Главный удар Ставка Верховного Главнокомандования намечала нанести на западном направлении. Именно здесь, на подступах к столице нашей Родины, где гитлеровское командование, сосредоточив основные силы армии, пыталось решить исход войны в свою пользу, и предполагалось развернуть большое зимнее наступление Красной Армии. […]

Наше контрнаступление позволило отбросить противника на 50-300 км к западу[…]

«Краткий очерк истории Второй мировой войны» под ред. полк. Гареева М.С., М, 1975 г.
Смертный бой.

Если бы Советский Союз не удержал свой фронт, немцы получили бы возможность покорить Великобританию. Они были бы в состоянии захватить Африку, а затем создать плацдарм в Латинской Америке. Рузвельт постоянно имел в виду эту нависшую угрозу

Государственный секретарь США Э. Стеттиниус.
7 января 1942 г. Ближняя дача. тов. Сталин.
Сегодня у меня нечто вроде выходного. Заседания ГКО не было, только Василевский доложил обстановку на фронтах, а Берия — на своих участках работы, включая «тайный фронт».

Сижу на даче и планирую дальнейшие действия на год. Пока нет никаких сведений, что планируют немцы на лето. Но, если судить по моим воспоминаниям и отрывочным данным разведки, они все же решат наступать на юге. Так что придется планировать не только оборону на западе, но и возможность на этот случай переброски резервов на юг.

На западном направлении мы не только немцев побили, мы не только отогнали их назад почти на триста километров, мы еще сумели вовремя остановиться и организовать нашу линию обороны на тактически выгодных рубежах. Вовремя воспоминания о том, как наши сидели в болотистых низинах или на равнинах, а немцы на холмах, у меня всплыли. Не все, надо признать, сразу мои указания осознали. Пришлось самому на месте проверять. Да, ездил на фронт. Не то, чтобы я храбрее стал, просто надо было. Да и ТАМ я читал про поездки. Даже удивительно, но один случай совпал почти полностью. Точно также машина, в которой я ехал, в воронку попала, незаметную под снегом и сломалась. Пришлось уезжать на другой, немцы не только обстреливать район начали, но и атаковали. Как доложили мне потом, машину они все же захватили, а вот водитель пропал без вести. Хорошо, что о том, чья машина, немцы так и не догадались. Пришлось бы тогда вообще от поездок на фронт отказаться, шени деда. А как можно руководить, если не можешь сам проверить? Это только нетоварищ Белый себе такое позволить может.

Подводя итоги, можно сказать, что первый раунд борьбы мы если и не выиграли, то и не проиграли. Немцы сумели захватить часть нашей территории, нанести нам большие потери, продвинуться почти до Москвы. Но и мы сумели их остановить, а потом заставить отступить. Да и потери у них относительно может и меньше, но тоже велики. К тому же нам удалось удержать фронт на севере у линии Лужского рубежа. Блокады Ленинграда нет, что намного облегчает наше положение. Есть шансы и летом не дать немцам дойти до Сталинграда. Вот ведь, и не переименуешь теперь, как ни старайся. Впрочем, сейчас не до этого.

Сейчас самое главное отбор кадров и учеба, учеба, учеба. Чтобы к весне, когда фронты начнут двигаться, наши командиры могли бы маневрировать если не лучше немцев, то хотя бы на уровне. Кадры, как известно, решают все. И вот ими я занялся всерьез. Пока затишье на фронте. Потому и развернуты при дивизиях учебные роты, при армиях — краткосрочные курсы переподготовки. Налаживаем ротацию командирских кадров с Востока на фронт и обратно, в училищах «теоретиков» стараемся практиками заменять. А самое главное — учет перспективных кадров. Вот комкор Петровский теперьу меня армией командует. И неплохо справляется. Как и Власов тоже. Хотя за последним специальные люди Лаврентия аккуратно так приглядывают. «Единожды предав — ну кто тебе поверит». В авиации вовсю Новиков работает, Голованов Дальнюю Бомбардировочную в Авиацию Дальнего Действия реорганизует. Только вот не буду я ее в чисто тактический инструмент превращать. Она мне и в стратегических целях послужит. Тем более кадров ДБА уцелело больше, чем ТАМ. Мы старались не бросать тяжелую авиацию в самоубийственные дневные атаки без истребительного прикрытия.

На флотах тоже понемногу меняем кадры. Хотя там сложнее. Вот сменили Октябрьского на Левченко, и что? Черноморский флот по-прежнему успехами не радует. Адмирал, конечно, не побоялся вывести линкор и крейсера в море при очередном обстреле Констанцы, но так бестолково, что их немецко-румынская авиация повредила. Утешает только, что ни один корабль не утонул. Пришлось в «Красной Звезде» статью хвалебную печатать. Как же английское «соединение Z» японская авиация утопила, а наши героические черноморцы под ударами немецкой авиации своим ходом вернулись. Теперь вот думаю, кем этого «героического адмирала» заменять.

К тому же с оснащением надо что-то решать. Плохо быть бедными. Нет у нас Европы, поставляющей авто и запчасти. Приходится изворачиваться. Автомобили, кони, повозки — все должно быть учтено, отремонтировано и готово к лету. Еще бы и ленд-лиз успеть получить побольше. Тем более, что мы не особо просим у наших «друзей» ни танки, ни самолеты. А вот автомобили, зенитки, бензин, нефтеперегонные заводы… Я даже велел частично оплатить поставки золотом. Черт с ним, еще добудем, зато Черчилль нам больше грузовиков пришлет к весне. Правда, их грузовики хуже американских, но куда деваться. У американцев-то дела тоже не очень хороши, в Океане их японцы гоняют, как хотят. Жаль, я плохо помню, что там должно было происходить. Только вот Манила пала уже в декабре, хотя американцы и удерживают пока укрепления Батаана и крепость Коррехидор. Сингапур осажден, а на море англо-американцы уже несколько раз были разбиты. Японцы весьма успешно использовали как авианосцы, так и знание того, что американцы их шифры читают. Пришлось даже устроить утечку того, что японцы знают, что американцы читают их коды, для Зорге. Почему для него? А вы думаете, с чего это американские разведчики ТАМ вдруг так озаботились судьбой советского резидента и начали искать его могилу? Особенно если учесть, что японцы казнили обычно только агентов держав, с которыми уже шла война. Вот, было у меня сильное подозрение что он и на американцев подрабатывает. Пока подтверждений нет. Подождем, посмотрим.

Американцам сейчас тяжело, понятно. Ничего, пусть тоже на себе испытают, что такое война. Пусть повоюют по настоящему, глядишь меньше желающих потом с нами связываться будет. Да и Японию им отдавать полностью нельзя. Лучше пусть останется нейтральной, а еще лучше- привязанной к нам экономически, чем непотопляемым авианосцем рядом с нашими берегами. А для этого надо, чтобы наш вклад в победу над ней был достаточно весом. И надо успеть вступить в войну до появления у американцев атомного оружия.

Да, пресловутая бомба. Нашли таки наши геологи месторождения урана. В Читинской области и в Казахстане. Начнем там понемногу добычу налаживать. Надо чтобы к концу войны у нас был ответ на «большую дубинку» американцев. Чтобы они сотню раз подумали, стоит ли с нами связываться. Приходиться, кроме войны и на перспективу работать, жаль средств маловато.

Неплохо бы к этому делу еще и этих танкистов привлечь. Надо Лаврентию сказать, чтобы работу по ним интенсифицировал. Органы, понимаешь, год ничего сообразить с неизвестно откуда появившимися людьми не могут. Понятно, что я не даю грубо работать, так ведь и шпионов надо не за счет жесткой работы ловить. Думать надо, расследовать, шени деда, а не мух считать. Так, завтра Лаврентию хвост накрутить надо. Ну не могу же я один все помнить. Да и не дам я в себе гипнотизерам ковыряться. Зато этих товарищей, если они точно из будущего, надо будет по полной программе выкачать. Но только с их полного согласия. Чтобы все малейшие нюансы высказали. Добровольно. Знание — сила, а знание будущего, даже и вероятного — вдвойне.

4 мая 1935 года Сталин и правительство провели в Кремле прием в честь выпускников военных академий, впоследствии ставший традиционным. В своей речи, обращенной к молодым военным, он говорил: «Слишком много говорят у нас о заслугах руководителей, о заслугах вождей. Им приписывают все или почти все наши достижения. Это конечно не верно и неправильно. Дело не только в вождях…

Раньше мы говорили, что „техника решает все“…Это хорошо. Но этого далеко не достаточно… Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить эту технику… Вот почему старый лозунг „техника решает все“… должен быть заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что „кадры решают все“…Если мы хотим изжить с успехом голод в области людей и добиваться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать технику вперед и пустить ее в действие, мы должны прежде научиться ценить людей, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему делу».

15 января 1942 г. район Воронежа. 439 истребительный авиаполк ПВО. Николай Козлов.
— Дежурное звено — на вылет!

Это нам. Вместе с Семеном бежим к машинам. Запуск, рулежка, отрыв. Мы в воздухе. Набираем высоту, одновременно пытаясь обнаружить противника. Ну вот, наконец, вижу инверсионный след. Высотный разведчик, держит курс — на Воронежский район обороны, на первый взгляд.

— Серый — Первому. «Баклан» на девяти с половиной, курс…, скорость… Прием.

— Первый, я Серый. Принял. Лечу. Прием.

Вот и командный пункт подтвердил. Вхожу в разворот, одновременно даю газ до максимального. Здорово, что на новых машинах не надо переключать и крутить десяток рычажков. Двигаешь одну ручку газа. Остальное делает специальная машинка — переключает шаг винта, настраивает смесь, меняет степень нагнетания…

— Серый — Семе. Отказ нагнетателя, ухожу вниз. Прием.

— Сема — Серому. Понял. Прием.

Все таки люди выносливее машин. Летаем много, моторы на пределе ресурса, то и дело отказы возникают, а новых моторов и самолетов нет, заводы еще разворачивают производство. Придется атаковать одному. Вот и немец появился. Пытается уйти на запад, неужели наши разговоры перехватил?

— Первый — Серому. «Баклана» обнаружил, атакую. Прием.

Странная машина. На обычный «Юнкерс — восемьдесят восемь» взгромоздили большую горбатую кабину. Да еще покрасили в непривычный серо-желтый цвет. И двигатели, похоже, с нагнетателями, вон какие толстые мотогондолы.

Все это успеваю заметить, заходя в атаку спереди сверху. Откидываю колпачок, нажимаю на гашетку. Короткая очередь! Есть попадание! Стрелок, похоже, готов! Боевой разворот! Немец пытается уйти со снижением, захожу на него сзади. Жму на гашетку. Очереди нет! Перезарядка. Немец ускользнул, что его! Уходит на северо-восток, сволочь! Еще раз перезарядка, гашетка… Пушки молчат. Фриц мчит в сторону облаков. Догнать и уничтожить! Даю форсаж. Ага, сначала вроде бы застыл в воздухе, а теперь начал приближаться. Врешь, не уйдешь!

Сволочь, он уже понял, что у меня оружие не работает, пытается уйти пикированием. Опытный, гад. Сейчас дотянет до предельно малой, а потом у самой земли резко уйдет в набор высоты. Знает что у меня на малой высоте маневренность хуже и при выходе из пике просадка больше, чем у него. Могу и с землей «поцеловаться». Но где наше не пропадала, рискнем. Пикирую следом, и жду, когда он перейдет в набор высоты.

Чееерт! Выхожу на двух сотнях, в глазах темнеет от перегрузок. Где он? Вижу. Надо же, вышел метрах в тридцати и сразу на бреющем на юг рванул. Опять даю форсаж, тем более что я чуть впереди. Попробую заставить его повернуть, вон там местность более холмистая, фрицу придется подняться выше. «Юнкерс» ожидаемо отворачивает влево и набирает высоту. Ага, примерно сотня есть! И скорость потерял, ожидаемо. Догоняю и нацеливаюсь, чтобы ударить по фюзеляжу. Левее, правее… Маневрирует, фриц. Не уйдешь! Еще ближе! Есть!

Удар, еще удар! Винт поврежден, самолет вибрирует словно в лихорадке, но лезет вверх. Мотор остановился! Немец успел сманеврировать и вместо фюзеляжа я ударил по стабилизатору. Правую половину снес, фриц падает… Но и мне досталось. Бедная машинка. Второй самолет, который я теряю при таране.

Выпускаю шасси. Ручку от себя. Захожу на посадку. Поле вроде бы ровное, но ремни на всякий случай проверяю. Касание! Удар! Еще удар! Ох, блин! Самолет перевернуло!

Больно как! Открываю глаза. Что за черт? Кто это?

— Вы… кто?

— Свои, свои, товарищ летчик. Колхозники. Видели мы, как вы в небе немца гоняли.

— Как… самолет?

— Развалился, товарищ летчик. Крылья в стороны, хвост отдельно.

— Черт! — и снова наваливается темнота.

Фюрер хвалит работу заводов Шкода (крупнейшие в Чехословакии предприятия военно-промышленного комплекса). В ходе этой войны они оказали нам величайшую услугу, поставляя оружие… Крупп, Рейнметалл и Шкода это три наши крупные кузницы оружия и военной техники.

Дневник Геббельса
18 января 1942 г. Протекторат Богемия и Моравия г. Млада-Болеслав.
Завод «Герман Геринг Верке», бывший «Лаурин-Клемент», бывший «Шкода» работал в прежнем режиме. Правда, рабочие в знак протеста против германской оккупации приходили на работу в черных рубашках, но качество и количество сборки танков ЛТ-38 от этого ничуть не страдало. Конечно, против большевистских Т-34 или КВ они выглядели довольно бледно, но пока Красной Армии были машины вполне по зубам чешским легким танкам, например Т-26 и БТ. К тому же конструктора уже работали над новыми, усовершенствованными моделями. Работали старательно, словно эти танки должны были поступить на вооружение чехословацкой армии. Конечно, они не задерживались у кульманов допоздна и не сидели ночами, по-стахановски рассчитывая детали конструкций, как их коллеги из конструкторских бюро в Советском Союзе. Но и за восьмичасовой рабочий день можно было сделать многоедля укрепления мощи военной машины Третьего Рейха.

Как всегда, из всякого правила были и исключения. Например, господин Кочек. Он никогда не отказывался от сверхурочных работ. Не задаром, конечно, что вы. Дополнительные деньги никогда лишними не бывают, не так ли, господа? Вот и сейчас, несмотря на окончание рабочей смены, он не спешит сворачивать свои бумаги.

— Вы, пан Густав, опять работаете сверхурочно? — иронично спросил сворачивающий и убирающий пачки чертежей и расчетов в стол Врочек, один из конструкторов группы разработки общей компоновки.

— Что поделаешь, пан Йозеф, того скудного жалования, которое мы получаем, хватает не во всяких житейских обстоятельствах, — с жалобной миной ответил ему Кочек, словно не замечая неодобрительных взглядов коллег. Отвернувшись от собравшегося что-то сказать Врочека, он погладил кота, который всегда сопровождал его на работу и лежал на углу стола весь рабочий день.

Нахмуренные коллеги, стараясь обойти Кочека как можно дальше, обогнув столы и кульманы, покинули помещение, отведенное для группы. Заглянувший в комнату охранник, из немцев, увидев Кочека, проверил свой список и удовлетворенно кивнув, прикрыл дверь.

Оставшись один, пан Кочек достал из тумбочки своего стола кружку и термос, пододвинул к себе поближе логарифмическую линейку и примерно полчаса с энтузиазмом что-то считал, занося результаты на бумагу. Допив чай, он аккуратно убрал термос, погладил кота и подошел к двери, прихватив с собой кружку. Пройдя по коридору до туалета, он аккуратно помыл кружку и вернулся в комнату. Внимательно вслушиваясь в звуки, доносящиеся из коридора, Густав столь же аккуратно отодвинул стоящий неподалеку стол и достал из-за него кожаный футляр.

Осторожно открыв дверь, Кочек проскользнул по тускло освещенному коридору к соседней двери и, осмотревшись, достал отмычку. Повозившись в замке, он открыл дверь и скрылся в темноте соседнего помещения. Если бы на окнах не было светомаскировки, ходящий по улице наряд охраны мог бы заметить свет настольной лампы, отражающийся в стеклах окон. Но окна были с немецкой педантичностью зашторены темной тканью, до следующего обхода охраны оставалось ровно сорок минут, поэтому никто не помешал Густаву Кочеку сфотографировать интересующие чертежи и документы.

Через два часа закончивший расчеты пан инженер выходил через контрольно-пропускной пункт. Охранники внимательно осмотрели его портфель и даже прощупали карманы. Но никто не обратил внимания на кота, который словно собачка, следовал за своим хозяином — все уже давно привыкли к такому поведению этого умного животного.

Тем более никто не обращал внимания на то, как потолстел ошейник кота.

10 февраля 1942 г. Иран г. Тегеран.
— …когда мы продали вам первую партию оружия, правительство официально заявило, что проданное оружие было у нас в излишке, что оно производится на иранских заводах и что союзники дадут нам взамен оборудование для пуска наших заводов. Что же мы скажем, если продадим пулеметный завод? — выражение лица премьер-министра отнюдь не радовало полпреда. Ясно, что предложение о перемещении завода на территорию СССР Сохейли отнюдь не радует. Похоже, он считает, что немецкая пропаганда воспользуется моментом и начнет всюду распространять сведения о том, что союзники забирают у иранцев последнее оружие.

— Спасибо, господин премьер-министр. Я доведу вашу позицию своему правительству, — ответил Андрей Андреевич Смирнов и, произнеся еще несколько протокольных фраз, откланялся…

— Премьер категорически против вывоза пулеметного завода. Решить этот вопрос с ним представляется невозможным. Прошу вашего разрешения на прямые переговоры с шахом, — закончил диктовку полномочный представитель. — Телеграмму отправьте немедленно, — приказал он секретарю и, повернувшись к военному атташе, спросил. — Вы осмотрели завод? В каком он состоянии? Может, действительно лучше оставить его на месте и вывозить готовую продукцию?

— Здания постройкой закончены, коммуникации подведены. Фундаменты под станки готовы, но станки еще не собраны, да и рабочие набраны не в полном объеме. По моему мнению, вывоз завода в Союз, сейчас не выгоден по затратам времени.

— Но наверху решили, что выгоднее вывезти завод в Союз, — задумчиво отметил Смирнов.

— Такое решение может принять только шах, — заметил военный атташе.

— Понятное дело. Что же, придется просить аудиенцию. Спасибо за доклад.

12 февраля 1942 г. Иран г. Тегеран. Дворец.
Пышное убранство зала настолько контрастировало с только что увиденным на улице, что Смирнов невольно поморщился. Казалось бы, давно уже надо было привыкнуть, но как-то все не получалось. Ни в Германии, ни в Словакии Андрей Андреевич не видел такой резкой противоположности между богатством и бедностью. Но надо признать, что молодой шах все же делал что-то полезное для своего народа, не то, что его отец. Делал, как видно, недостаточно.

— Здравствуйте, господин полномочный представитель, — молодой Моххамед Реза был вежлив и разговаривал по-русски без переводчика.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — поклонился по протоколу Смирнов.

— Как дела на ваших фронтах, как здоровье господина Сталина? — шах был в хорошем настроении, но аудиенцию затягивать явно не хотел.

Андрей Андреевич вежливо ответил на вопросы и, воспользовавшись моментом, перешел от описания наступления Красной Армии к проблемам с оружием, а потом — к вопросу о пулеметном заводе. Настроение шаха немедленно испортилось.

— Это очень сложный вопрос, господин полномочный представитель, — с помрачневшим лицом ответил шах, покосившись на стоящего чуть в отдалении министра двора. — Нашему Величеству кажется желательным, чтобы ваши специалисты помогли наладить работу этого завода в нашей стране на нужды армий, как союзников, так и Ирана. Нам кажется желательным присылка ваших специалистов и квалифицированных рабочих для того, чтобы они не только помогли запустить производство на пулеметном заводе, но и способствовали подготовке национальных иранских кадров. Продажа завода, наоборот, произведет неблагоприятное впечатление в стране. Будут говорить, что союзники все забирают у Ирана.

— Извините, Ваше Величество. Я и мое правительство считают, что нет никаких оснований считать, что общественное мнение в вашей стране будет недовольно таким актом. Речь идет о тривиальной коммерческой сделке, которая соответствует союзническим интересам.

— Господин полномочный посланник, позвольте напомнить вам, что союзники начали с небольших просьб об оружии. Мы их удовлетворили, буквально оторвав от собственного тела, уступив, пока даже без оплаты, стрелковое оружие и новейшие самолеты. И что мы видим? Вы выдвигаете новые требования, которые могут дойти вплоть до башмаков наших солдат.

— Прошу извинить меня, Ваше Величество, но когда мы вели переговоры об уступке оружия, то мы сразу ясно сказали, что ни танки, ни самолеты, ни артиллерия нас не интересуют. Наша просьба сводилась к уступке легкого вооружения. Что касается расчетов за переданное оружие, то мы всемерно готовы обсудить этот вопрос. Вопрос о продаже оборудования пулеметного завода нельзя рассматривать, с нашей точки зрения, как требование, которое затрагивает интересы иранской армии. Речь, Ваше Величество, идет о продаже бездействующего оборудования, которое в вашей стране не может быть использовано ни в период войны, ни позже в течение длительного времени. Будучи же переданным Советскому Союзу, это оборудование будет немедленно давать продукцию…

Видя, что ему не избежать моих настойчивых просьб, М. Реза предложил обсудить этот вопрос с будущим военным министром генералом Джабахани и премьер-министром А. Сохейли. Он заявил, что, будучи только командующим, не имеет права распоряжаться имуществом. Расценивая его слова, как попытку уйти от решения вопроса с передачей оборудования, в свою очередь хочу заметить, что в предложении прислать наших специалистов мною наблюдается выход из создавшегося положения…

Из донесения полномочного представителя СССР в Иране А.А. Смирнова.
2 марта 1942 г. в ходе одной из бесед премьер-министр Ирана доверительно сообщил А.А. Смирнову, что иранцы согласны предоставить СССР возможность использования иранской военной промышленности для выполнения заказов Красной Армии. Осталось только дождаться приезда в Иран специальной комиссии из СССР для изучения конкретных условий использования военных предприятий.

5 октября 1942 г. завод заработал. При двухсменной работе завод мог давать два тяжелых и шесть легких пулеметов в день.

А.Б. Оришев «В августе 1941», М, 1981 г.
3 марта 1942 г. Москва. Кремль. Кабинет т. Сталина. тов. Сталин.
Командующий Авиацией Дальнего Действия генерал Голованов рассказывает интересные случаи из своего опыта полетов в Восточно-Сибирском управлении ГВФ. Прохаживаюсь по кабинету, слушаю и думаю, что авиация — самая интереснейшая отрасль человеческой деятельности. Ничего не выдумывая, только описывая реальные факты,

Останавливаюсь и разворачиваюсь так, чтобы хорошо видеть глаза собеседника.

— Нужно будет организовать нам трассу на Аляску, скажем в Фербенкс, — говорю неторопливо, стараясь уловить реакцию генерала. — Как вы думаете, трудно будет?

— Главный вопрос — это горючее, — отвечает без задержки, хотя по виду ясно, что мои слова застали его врасплох. — Другие вопросы, мне кажется, препятствием служить не будут.

— Ну, вот и хорошо. Мы вам поручим организацию этого дела. Может быть, нам с вами придется слетать в Квебек. Но это между нами… Как вы думаете, сколько потребуется времени, чтобы слетать в Квебек и обратно, с двухдневной остановкой?

Задал я задачку Голованову, сразу видно — не простую. Не отвечает. Взял лежащую на столе самописку и бумагу, что-то пишет. Уважаю. Не стал с кондачка отвечать, прикидывает исходя из своих знаний. Пока генерал считает, набиваю трубку и закуриваю. Табачный дым мягко кружит голову, успокаивает нервы. Голованов считает. Прохожу у него за спиной, заглянув через плечо. Точно. Среднюю скорость самолета записал, расстояние до Фербенкса вспоминает. Пишет. Вспомнил наизусть, профессионал, шени деда!

— При благоприятных условиях на это потребуется, как минимум, десять-двенадцать суток, товарищ Сталин.

— А при не совсем благоприятных? — жаль, а мысль была хорошая. Встретиться с Рузвельтом без этого английского борова, тет-а-тет и обговорить наши отношения вдвоем. Но на такое время оставлять Москву в нынешних условиях рискованно. Тем более если вдруг связь прервется.

— Вряд ли можно ответить на этот вопрос, товарищ Сталин. Ведь даже летчика, умеющего летать в любых погодных условиях, могут не принять на закрытый туманом или еще по каким- либо причинам аэродром.

Спасибо, генерал. Знаю и без тебя, но хотелось убедиться, а заодно проверить на профессионализм. Проверка удалась. Теперь посмотрим, что ты скажешь по поводу трассы.

— Возвращаясь к трассе. Завтра товарищ Берия пришлет вам своих людей, которые непосредственно займутся ее организацией. Ваша задача проконсультировать и в дальнейшем руководить их деятельностью.

— Товарищ Сталин. Я не отказываюсь организовать консультации для сотрудников товарища Берии и даже помочь им персоналом. Но осуществлять повседневное руководство не смогу. Огромная работа по руководству боевой деятельностью АДД отнимает у меня практически все время. А числиться руководителем дела, которым ты не в состоянии управлять — для меня неприемлемо, товарищ Сталин. Бросить же свою основную деятельность я не могу.

Не хочет работать с Лаврентием? Похоже. Ну что же, придется Берии искать человека, способного организовать «воздушный мост».

— Мы подумаем над вашими словами, товарищ Голованов. Но оказание помощи товарищу Берии и его сотрудников с вас не снимается в любом случае.

— Есть, товарищ Сталин. От этого я не отказываюсь. Выделим людей и необходимые ресурсы, хотя их у нас в обрез.

— Ничего, товарищ Голованов. Мы вам поможем и людьми, и материалами.

Прощаемся. Звоню Поскребышеву и прошу соединить с Лаврентием.

— Товарищ Берия? Мы посовещались и решили, что главным в проекте «Трасса» будете вы. Товарищ «Головачев» окажет вам необходимое содействие.

— Я понял, товарищ Сталин. Приложим все усилия.

Вопрос с трассой решили. Будем перегонять американские самолеты, в первую очередь бомбардировщики. Заодно и часть грузов самолетами перебросим. Легкое оружие и боеприпасы, например. Жаль, что со встречей не решилось. Но уезжать надолго из страны обстановка не позволит. Подумаем, что делать. Но видимо придется отправить в Вашингтон Молотова вместо себя. Вячеслав справится. Только придется ему лететь на «Петлякове-восьмом», как я помню. Не забыть для обоснования дать задание Голованову. Пусть самостоятельно к такому выводу придет и мне доложит.

А сейчас посмотрим, что за сегодня наркоматы авиапромышленности и танковый наработали. Надо, кстати, Лаврентия привлечь — пусть проверит, не принимают ли некачественные самолеты. Не хотелось бы после войны «авиационным делом» заниматься. Кстати, и Малышева потрясти надо. Что-то медленно новые станки устанавливают, из-за этого и новые КВ не строят, да и усовершенствование Т-34 откладывается.

Главная цель гитлеровских войск в летней кампании 1942 г., судя по документам германского генерального штаба и высказываниям руководителей фашистской Германии, состояла в том, чтобы окончательно разгромить Советские Вооруженные Силы и закончить в этом году войну против СССР. Это, в частности, видно и из директивы немецкого командования? 41 от 5 апреля 1942 г., излагавшей общий замысел летнего наступления немецко-фашистской армии на Восточном фронте и план главной операции. […]

Однако фашистская Германия уже не могла развернуть наступление одновременно на всех стратегических направлениях, как она это сделала в начале войны. Ее войска были теперь прочно скованы на всем огромном фронте от Баренцева до Черного моря. Гитлеровское командование надеялось достичь успеха проведением последовательных наступательных операций. «Первоначально, — указывалось в директиве № 41, - необходимо сосредоточить все имеющиеся силы для проведения главной операции на южном участке фронта с целью уничтожить противника западнее р. Дон, и в последующем захватить нефтяные районы Кавказа и перевалы через Кавказский хребет».

Фельдмаршал Паулюс также отмечает, что гитлеровское командование стремилось закончить войну на Востоке в 1942 г. В своих воспоминаниях Паулюс писал: «В общих рамках войны летнее наступление 1942 года означало попытку в новом наступлении осуществить планы, потерпевшие провал поздней осенью 1941 года, а именно: довести войну на Востоке до победного конца, т. е. добиться целей нападения на Россию вообще. Тем самым существовала надежда решить исход войны».

«История Великой Отечественной Войны Советского Союза», т. 2, М, 1965 г.
1 апреля 1942 г. Тихий океан.
— Итак, парни, не забываем, что в случае посадки на воду у нас нет никаких шансов выжить. Поэтому тянем до китайского побережья и да поможет нам Бог! — последнее наставление полковника оптимизмом даже не пахло. Но собравшиеся добровольцы и сами знали, на что шли. Молча, без шуток, расходились они по своим самолетам. С ревом запускались моторы, огромные, нереально выглядевшие на фоне авианосной палубы сухопутные бомбардировщики «Митчелл» по-одному выруливали на старт и, с трудом отрываясь от слишком короткой взлетной полосы, устремлялись в мрачно-серое небо. Встречный ветер сильно раскачивал авианосец, затрудняя разбег, но при этом помогая громоздким сухопутным машинам удержаться в воздухе. Но разбег все таки маловат, и несколько машин, под невольно вырвавшиеся огорченные крики моряков, просаживаются чуть ли не до самой воды. Для большинства все заканчивается благополучно. Лишь один, самый неудачливый из всех, цепляет волну крылом, тут же встает «на попа» и неестественно медленно переворачивается, разваливаясь от удара о волны. Наблюдатели не успевают перекреститься, как обломки вместе с людьми исчезают в волнах, а через несколько минут уже скрываются под килем двигающегося корабля. Но взлет продолжается. Смелые экипажи, не обращая внимания ни на происшествие, ни на встречный ветер, вытягивающий из баков дополнительные галлоны столь драгоценного бензина и уменьшающий шансы добраться до спасительного китайского побережья, устремляются к целям на побережье Японии.

Командующий рейдом адмирал Хелси, наплевава на радиомолчание, велит передать улетающим краткое послание: «Удачи. С Богом!». Улетающие экипажи молчат, лишь покачивание крыльев, еле различимое в лучший морской бинокль, показывает, что радиограмма получена.

Ясная ветреная погода благоприятствует налету и американцы выходят точно на назначееные им цели. Не ожидавшие подобного японцы никак не могут понять, что произошло. Наблюдения за воздухом нет, расчеты зенитных орудий и экипажи дежурных эскадрилий спокойно отдыхают. «Никто не посмеет покуситься на священную землю Ямато». Да и кого можно ожидать в глубоком тылу победоносно наступающей японской армии? Японские войска захватили продвинулись до Бирмы и Индонезии, захватили Маршалловы острова и остров Уэйк. Нет земли на востоке, с которой могли бы нанести коварный удар заморские гайдзины. Но как оказалось коварство красноносых варваров превосходит всякое воображение. Их бомбардировщики внезапно появились над Токио и сейчас вражеские бомбы воют в воздухе!

В советском посольстве — обеденный перерыв. Полномочный представитель, другие работники сидят в столовой и чинно принимают пищу, негромко обсуждая друг с другом новости этого беспокойного времени. Вдруг все слышат неожиданный гул моторов, не похожий на звук полетов японских истребителей, и несколько взрывов. Заинтригованные сотрудники посольства выбегают на крышу. М. И. Иванов, работавший в советском посольстве в Токио, позднее вспоминал об этом налете: «Около 14 часов, во время обеденного перерыва, мы услышали гул авиационных моторов. Поднявшись спешно на крышу посольского здания, мы обнаружили летевшие со стороны Тихого океана на высоте около четырехсот метров с большой скоростью американские самолеты… Самолеты сбросили небольшие бомбы и обстреляли из пулеметов порт и заводы района Токио — Кавасаки. В воздух не поднялся ни один японский истребитель. Да и зенитный огонь был открыт после того, как самолеты уже удалились на запад».

Налет удался. Поспешно поднятые истребители пытаются догнать уходящие на запад самолеты. На земле в районе токийского порта разгорается несколько пожаров, а на верфи в Йокосуке спешно вызванные инженера осматривают повреждения стоящего на стапеле гигантского корпуса линкора «Синано».

Отбомбившиеся американские бомбардировщики, уйдя от истребителей, тянут на последних каплях горючего над негостеприимными морскими волнами. Наконец внизу мелькает побережье Китая. Несколько машин, полностью выработавших горючее, планируют вниз, пока их летчики лихорадочно подыскивают подходящие места для приземления. Сейчас никто из них не думает, на оккупированной территории придется садиться, или нет. Главное — сесть, а остальные проблемы будут решаться уже на земле.

Другие, более счастливые или более умелые, продолжают полет, стремясь дотянуть до районов, обозначенных на карте, как удерживаемые китайской армией или партизанами. И некоторым из них, в том числе и полковнику Дулиттлу удается дотянуть до дружественных китайцев.

Один из экипажей бомбардировщиков, отогнав атаковавшие его японские истребители, ушел так далеко на север, что вынужден был взять курс на СССР. Благополучно перелетев Японское море, он приземлился в тайге неподалеку от Хабаровска. Обломки самолета впоследствии были вывезены для изучения в Москву, а интернированный экипаж остался во Владивостоке до мая сорок четвертого года. Впоследствии американские летчики с удовольствием вспоминали о гостеприимстве русских и вкуснейшей русской икре под крепкую русскую водку, которой их угощали при праздновании побед русской армии местные власти.

После атаки все бомбардировщики пошли к китайскому побережью. Один самолет сбился с курса и сел около Хабаровска, в Сибири, где его экипаж был интернирован русскими. Ни один самолет не добрался целым до аэродрома в Китае. Некоторые упали в море или на оккупированной противником территории, другие — на территории дружественного нам Китая. Восемь человек были захвачены японцами, и некоторые из них были обезглавлены. Шестьдесят четыре человека действовали в частях китайских партизан и в конце концов вернулись в США. Среди них был и подполковник Дулиттл, которому суждено было прославиться на других театрах военных действий и заслужить чин генерал-лейтенанта.

Потери в процессе рейда на Токио составили 11 летчиков и 16 самолетов. Весь мир взволновался, когда узнал об этом событии, и в течение многих месяцев оставалось тайной, откуда вылетали самолеты. Президент Рузвельт заявил, что самолеты приходили из таинственной «Шангри-ла». Лишённые воображения японцы, должно быть, усердно просматривали свои атласы, пытаясь найти эту несуществующую местность…

Ф. Шерман. Война на Тихом океане. Перевод с англ., М. 1956 г.
8…10 апреля 1942 г. Великобритания.
* * *
10…15 мая 1942 г. Юго-Западный фронт.
— Слева за склоном стрельба! Наши!

— Володя, налево и короткая!

Тяжелый КВ-2с неторопливо, подвывая мотором, поднимается по склону, укрываясь от возможных взоров наблюдателей противника за торчащим бугром Едва башня танка возвышается над высоткой, как командир кричит в ТПУ. — Короткая! Огонь! — Туша танка содрогается от отдачи, а в сторону стоящих в укрытии немецких самоходок летит сорокакилограммовый фугасный подарок. Не собираясь наблюдать за результатом, командир требует от мехвода. — Задний и вниз!

Танк сползает по склону, снова скрываясь за бугром. Тем временем двое заряжающих загоняют в ствол шестидюймовой короткоствольной пушки очередной снаряд и гильзу с полным зарядом. Следует доклад о готовности к стрельбе. На сей раз немцев ждет еще более неприятный сюрприз — в стволе стопятидесятидвухмиллиметровки ждет своего мгновения морской полубронебойный снаряд. Теперь все зависит от мастерства наводчика. Он торопливо опускает орудие из положения для заряжания вниз, для стрельбы со снижением. Танк тем временем опять ползет вверх по склону. Опять громоздкая башня появляется над вершиной, громкий выстрел… тяжелый снаряд, пущенный не более чем с трехсот метров вниз, пробивает насквозь одну из самоходок и, пролетев с десяток метров, взрывается в воздухе. Тяжелые осколки впиваются в соседнюю самоходку. Они пробивают броню двигательного отсека. Над отсеком повисает быстро тающее облако распыленного бензина, которое тут же воспламеняется. Экипаж самоходки успевает выскочить, но тут же падает, расстрелянный пулеметами атакующих русских танков. Впрочем, русские не имеют особых причин радоваться — несмотря на удачный огонь тяжелого КВ, уже не менее пяти легких танков атакующего в лоб батарею штугов русского танкового батальона горят, выбрасывая в небо интенсивный черный дым. Три самоходки, выведенные из строя попаданием двух снарядов — явно неэквивалентный размен. Оценив ситуацию, командир «Клима Ворошилова» приказывает снова подниматься по склону. Но на этот раз немцы его уже ждут. Едва башня «чудовища» появляется над бугром, в его сторону стреляет не менее взвода артштумов. Русский танк успевает выстрелить, но его фугасный снаряд разрывается слишком далеко от самоходок, чтобы причинить им существенные повреждения. Зато в башню КВ-2 ударяет два бронебойных снаряда.

Удар, грохот, от которого закладывает уши, чьй-то дикий, быстро прервавшийся крик, полный чудовищной боли. С трудом отстыковав штекер шлемофона, весь в порезах и ушибах от ударов о выступающие углы, старший лейтенант Кутуз Валетов выскочил из башни и тут же одним движением упал вниз, укрываясь от очередей немецких пулеметчиков. Удар о землю столь силен, что Валетов на время потерял сознание.

Очнулся он ближе к вечеру, когда над полем установилась тишина. Осторожно осмотревшись, Кутуз осмотрел лежащее рядом тело механика-водителя, лейтенанта Климова, забрал у него документы, револьвер и патроны. Свой револьвер он тоже вытащил из кобуры и теперь шел, словно ковбой, держа в каждой руке по револьверу. Внезапно он остановился и начал всматриваться в сгущающуюся тьму. Потом, подумав, начал негромко насвистывать мотив песни «Вставай, страна огромная». Ответом ему послужил столь же негромкий окрик. — Ты кто?

— Свой. Старший лейтенант Валетов.

— Подходи. Только неторопливо и руки вверх. Оружие в кобуру.

Подойдя ближе, Кутуз увидел целящегося в него из окопа пехотинца с винтовкой. Еще двоих он заметил позднее. Они вырыли себе окопчик прямо под подбитым Т-26. Оттуда выглядывал ствол ручника, по блеску которого лейтенант и засек пулеметную точку.

— А я вас знаю, товарищ старший лейтенант, — заметил пехотинец. — Вы из полка, что нашей бригаде придали.

Оказалось, что здесь заняли оборону остатки семьдесят седьмой танковой бригады третьего гвардейского механизированного корпуса, которому перед наступлением придали отдельный тяжелый танковый полк. Немцы пока отошли, но сил в бригаде для дальнейшего наступления не осталось. Поэтому мотострелки вместе с танкистами готовились к обороне.

Попав на командный пункт сводного батальона, Кутуз узнал, что бригада, вернее ее остатки отсечены от основных сил корпуса и комбриг решил занять оборону. Наступление на Киев продолжалось, так что решено было дождаться прорыва наших войск к обороняющимся. Три дня немцы, подтянув резервы, пытались раздавить перехватившую один из «роллербанов» бригаду. Три дня обстрелов и боев, в которых принимали участие все, способные держать оружие. Валетов, несмотря на контузию, стрелял из трофейного «шмайссера», потом, когда кончились патроны к немецким автоматам — из подобранной у одного из убитых мотострелков СВТ. Винтовка ему понравилась — дергать затвор не надо, патронов в магазине аж десять штук. Да, чистить и следить за состоянием надо после каждого боя. Зато стрелять намного удобнее, чем непрерывно дергая затвор, как у мосинки. Нет, определенно — для подготовленного бойца самое лучшее оружие…

На четвертый день стало ясно, что помощь не придет. Связи с командованием не было, боеприпасы кончались и на спешно собранном военном совете решено было прорываться к своим. Немцы удара в северном направлении не ожидали. Поэтому остатки обороняющихся, расстреляв последние снаряды и патроны, при поддержке двух оставшихся Т-50, в которые слили уцелевшие запасы газойля, сумели вырваться из кольца. Но единой колонной уйти не удалось, в небе зловещими стаями висели немецкие «лаптежники», гоняясь за каждой движущейся машиной и за отдельными группами солдат.

Кутуз и еще несколько танкистов, отстав после очередной бомбежки, сменили направление движения на восточное и неожиданно для себя быстро вышли к одной из наших кавалерийских бригад. Бригада тоже находилась в окружении, но не потеряла связи с командованием. И вместе с кавалеристами Валетов вырвался из окружения.

А вырвавшись из окружения Кутуз, пройдя проверку, вернулся в расположение остатков полка. Встретивший его командир роты Иван Дубовик замер и, чуть ли не заикаясь, спросил: — Ты живой?

— А что со мной будет?

— Так на тебя уже похоронку отправили…

В мае 1942 г, когда шли ожесточенные бои в районе Харькова, развернулась напряженная борьба за возвращение Киева. Как уже говорилось выше, на этом участке фронта обе стороны намеревались начать летнюю кампанию активными наступательными операциями. […]

Во второй половине марта Военный совет Юго-Западного фронта обратился в Ставку Верховного Главнокомандования с предложением провести наступательные операции с целью разгрома противостоящих группировок противника[…]

Первыми утром 5 мая после часовой артиллерийской и авиационной подготовки в наступление перешли советские войска. Ударные группировки Юго-Западного фронта прорвали оборону немецкой армии севернее и южнее направления на Киев. За три дня напряженных боев наши войска продвинулись на 20–30 километров. Войска… — й немецкой армии оказались в тяжелом положении. Командующий группой армий «Юг» обратился к верховному командованию с просьбой срочно перебросить для ликвидации прорыва, образовавшегося южнее Киева, три — четыре дивизии из резервов.

К исходу 7 мая создались выгодные условия для ввода в бой подвижных соединений советских войск с целью развития успеха и завершения окружения немецкой группировки в районе Харькова. Однако командование Юго-Западного фронта, введенное в заблуждение необоснованными данными разведывательного отдела штаба о том, что противник сосредоточивает крупную танковую группировку в районе…, задержало ввод в бой механизированных корпусов второй механизированной армии. Отказ от использования подвижных соединений 7–8 мая для наращивания удара стрелковых войск отрицательно повлиял на развитие операции. Наступавшие войска истощили свои силы, и темп наступления резко снизился. Противник за это время успел подтянуть резервы и организовать оборону на тыловых рубежах. В результате механизированные корпуса увязли в обороне противника, который, приостановив наступление наших войск, в свою очередь нанес контрудары по флангам атакующих группировок.[…]

Поражение советских войск в Киевской наступательной операции, а позднее — в боях под Харьковом стало предпосылкой успешного наступления немецких войск на южном направлении.

«История Великой Отечественной Войны Советского Союза», т.2, М, 1965 г.
20 июня 1942 г. Полигон ГАУ. тов. Сталин.
Удивительно наблюдать, до чего же консервативно бывает человеческое мышление. Казалось бы, вот перед тобой великолепное оружие для поддержки пехоты — автоматический гранатомет. Так подумай и используй. К тому же боевой опыту же есть. Но нет, игнорируя практику, все уверяют, что автоматический гранатомет намного дороже ротного миномета и не столь эффективен. Уже и конструкцию упростили, и тактику применения для него конструктор сам продумал. А наши чинуши из ГАУ все новые и новые возражения находят. Словно это гранатомет их самих заставят выпускать на их деньги. Даже мысль появляется, что прочитанное у одного из авторов о минометном лобби может и правдой оказаться. Иначе почему ж они так сопротивляются очевидному. Вот, даже сейчас полковник Кузьмин с мрачным лицом выговаривает что-то Коровину. Недоволен чем-то? Почитаем отчет, посмотрим. Неужели успешного поражения мишеней мало? Неужели сейчас опять начнутся споры о том, что это оружие нашей пехоте не нужно, потому что для ближнего боя лучше гранаты, а малокалиберные минометы дешевле…

Или пример успешного использования носимых эрэсов. Из войск приходят отчеты об успешном применении их даже против бронетехники. Специалисты же ГАУ считают их неэффективными из-за высокого рассеивания на дистанциях свыше двухсот метров. Пришлось кое-кому фитиля вставить, чтобы выдали задание на противотанковую мину и пусковую установку для нее. Зато теперь двухствольная направляющая завода «Компрессор» на полигоне будет испытываться. Поглядим, что они там наконструировали. По моим прикидкам должно получиться неплохое противотанковое оружие, да и для поддержки пехоты на ближней дистанции может пригодиться.

Отстрелялись. Рассеивание на ближних дистанциях великовато, а дальше двухсот метров вообще стрелять смысла нет. Надо бы направляющие дорабатывать. Да и взрыватели тоже. На десять выстрелов три несрабатывания и один затяжной взрыв. Не пойдет.

— Товарищ Васильев. У вас получилась перспективная конструкция. Но она требует доработки. По самим минам мы с товарищем Вороновым дадим указания разработчикам. А вас я попрошу подумать, как улучшить вашу установку…

— Мы назвали ее переносным двуствольным противотанковым реактивным минометом, сокращенно ПДПРМ, товарищ Сталин.

— Очень хорошо. Однако слово двуствольный само по себе намекает на замену открытых лотков стволами. Вы не находите, что во время боя иметь всегда заряженное оружие надежнее? — главный конструктор, да и несколько присутствующих при разговоре военных утвердительно кивают. — Вот видите, вы подтверждаете мои слова. Но в существующем виде транспортировать ваш… «миномет»… а может лучше назвать его «ракетометом»?… так вот, перевозить вашу установку с лежащими на открытых лотках реактивными минами неудобно. Есть мнение, что лучшим вариантом будет применение легкого трубчатого ствола. Так что доработайте вашу установку с учетом наших замечаний. Заодно отработайте и одноствольный вариант. Такое противотанковое средство может весьма пригодиться нашим войскам. Товарищ Кузьмин хочет что-то сказать?

— Да товарищ Сталин. Я считаю это оружие неудачным, товарищ Сталин.

— Обоснуйте ваше мнение товарищ Кузьмин. А мы обдумаем ваши доводы.

— Товарищ Сталин, товарищи. Вы видели, что даже на двухстах метрах эти снаряды дают рассеивание большее, чем снаряды обычной противотанковой пушки. Между тем противотанковая пушка сорокапяти- или пятидесятисемимиллиметрового калибра позволяет уверенно поражать танки противника на вдвое — втрое больших дистанциях. То есть это оружие не позволит поражать танки на дистанциях эффективного огня противотанковой артиллерии, а на ближней дистанции наша пехота успешно использует уже имеющиеся средства в виде противотанковых ружей, ручных и винтовочных гранат. Подобное оружие — американские противотанковые реактивные ружья мы уже получили и при испытаниях в боевых условиях убедились в их невысокой эффективности…

— Мы поняли ваши соображения товарищ Кузьмин. Мы подумаем над ними. Только у нас есть несколько вопросов к вам. Насколько эффективны противотанковые ружья против тяжелых танков, с броней как у немецкой «четверки»? Какова дальность броска противотанковой гранаты? Каковы недостатки американских реактивных ружей и какие меры необходимы для их устранения? Какое количество артиллерии мы можем выделить для противотанковой обороны и что легче подавить — орудие на позиции или вот такую установку? Подумайте и доложите нам на совещании. Хорошо, товарищ Кузьмин?

— Есть, товарищ Сталин, подумать и доложить!

— Вот и хорошо. А сейчас давайте посмотрим на действие этих американских реактивных ружей. Я правильно запомнил порядок показа, товарищ Воронов?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Пойдемте, товарищи, посмотрим, что нам прислали наши союзники. Действительно такое неэффективное оружие?

Вспоминаю, что читал по этому поводу. Наше командование упорно сопротивлялось введению оружия поддержки пехоты, упирая на лучшую эффективность артиллерии. Под этим предлогом закрыли и тему по ПДПРМ, прикрыли и другие разработки тоже. А потом пришлось срочно догонять. Только вот начатые в конце войны разработки были закончены только в начале пятидесятых.

По заданию ГУВ ГМЧ летом 1942 г. СКБ московского завода?733 «Компрессор» под руководством А. Н. Васильева разрабатывал станки для запуска 100-мм реактивных противотанковых мин МП-10. Было создано три образца станков. В июне был создан первый из этой серии, открытый двухзарядный станок МП-10. Он состоял из рамы, на которой сверху были закреплены две направляющие в виде открытого лотка, а снизу два ходовых колеса малого диаметра и тяговое устройство (дышло) для передвижения станка при смене позиций. С боку станка на кронштейне имелось прицельное приспособление в виде мушки и рамки с пусковым механизмом.

К сожалению, чертежа или фотографии данного устройства не найдено.

В августе 1942 г. СКБ московского завода?733 «Компрессор» был создан опытный двуствольный станок для пуска реактивной противотанковой мины МП-10. Станок разрабатывался по заданию ГУВ ГМЧ КА, предназначался для поражения танков и бронемашин противника. Заводское название: переносной двуствольный противотанковый реактивный миномет (ПДПРМ).

Боевой станок (пусковая установка) для МП-10 представлял собой направляющие в виде двух тонкостенных гладких стальных труб, в которые сзади вставлялись мины МП-10. Снизу к направляющим крепились: спусковой механизм с рычагом и шепталом механического действия с двойным спусковым крючком, передний суппорт и задний упор, удерживающие мину от выпадения, трубчатая рукоять для наведения, передняя трубчатая сошка. Прицельные приспособления представляли собой простые открытые мушку и рамку приваренные к стволу с левой стороны. Пуск мины производился нажатием на спусковой крючок, при этом механизм выдергивал из мины запал мгновенного действия. Прицеливание и пуск мины производился из лежачего положения. При пуске стрелок надевал на голову специальный защитный шлем.

Станок был испытан на артиллерийском полигоне ГАУ и был принят на вооружение РККА (в индексах вооружения ГАУ значился как: 52-У-931 — 2-зарядный станок серт. ТЗ-00149 для пуска 100-мм противотанковых мин 52-У-941Б, журнал? 0018, 1942 г.) Заводом «Компрессор» была изготовлена опытная серия. В сентябре 1942 г. была создана одноствольная версия станка для пуска реактивной противотанковой мины МП-10. Конструкция была полностью аналогична двуствольному образцу.

В конце 1942 года, после доводки, ППРМ-42 (переносной противотанковый реактивный миномет или ракетомет) стал поступать в войска. Им переоснащались взводы ПТР механизированных частей и стрелковых полков РККА. Расчет ППРМ-2 состоял из 2 человек, стрелка и заряжающего, он же носил БК из четырех мин. Дальность эффективной стрельбы составляла до 100 м. Бронепробиваемость -90-100 мм.

Войска приняли новинку настороженно, но первые же бои зарекомендовали ППРМ-42 как эффективное средство борьбы с танками противника. Со временем выработалась и эффективная тактика борьбы с бронетехникой. ППРМ-42 отлично зарекомендовал себя в жесточайших боях 1943–1944 годов, многократно усилив противотанковую оборону сухопутных войск.

В 1943 г. ракетомет прошел незначительную модернизацию, получил пистолетную рукоять от ППС-42, трубка механизма была смещена на левую сторон ствола, и введен небольшой раструб в дульной части. Выпускался под обозначением ППРМ-42М. В том же году была принята на вооружение новая 100 мм фугасно-осколочная мина МФО-10 и зажигательная мина МЗ-10.

В войсках по аналогии с БМ «Катюша», ППРМ получил ласковое прозвище «Петруша».

Оставался на вооружении до 1960 года.

С. Сыч. «Оружие пехоты» М. 1981 г.
21 июня 1942 г. район Воронежа. 439 истребительный авиаполк ПВО. Николай Козлов.
Немцы притихли, второй день в нашем районе никаких полетов. Зато, судя по новостям, южнее идут тяжелые бои. Под Воронежем мы им крепко по мордасам надавали.

* * *
27 июня 1942 г. Москва. Кремль. Кабинет т. Сталина. тов. Сталин.
— …Таким образом, несмотря на то, что обстановка остается сложной, можно констатировать, что за истекшие сутки наши войска сумели остановить наступление противника. В качестве трофеев захвачены два новейших германских танка, один из которых в полностью исправном состоянии. Танки отправлены для изучения в Кубинку.

Что-то новенькое. Неужели немцы уже построили «Тигры» или это какие-то другие машины? Прохожу вдоль столов, стараясь не терять из вида расстеленные на столе карты. Интересно положение на фронте складывается. Немцы опять пытаются на всех трех направлениях наступать, или остальные наступления отвлекающие?

— Хорошо, товарищ Василевский. Новейшие танки… Значит ли это, что немцы твердо решили наступать на юге? Что скажет товарищ Берия?

— По нашим данным, так и есть, товарищ Сталин. Сведения подтверждает как агентурная разведка, так и органы «Смерш». Немцы перебросили на юг большую часть резервов, а их шпионская сеть на юге активизирована.

Уточняю: — Это интересно. То есть немцы решили получить украинский хлеб, уголь и сталь для дальнейшего ведения войны?

— Товарищ Сталин, по нашим сведениям они планируют прорыв к Волге и на Кавказ. Хотят отрезать нас от нефти и южного ленд-лиза.

Обсуждение возможных вариантов действий немецко-фашистских войск и наших ответов на них затянулось. Наконец, все было решено, и, я, вновь прогуливаясь по кабинету, раскуриваю свою любимую трубку. Внезапно останавливаюсь за стулом, на котором сидит Берия и спрашиваю, глядя на Василевского:

— А как наши танки показали себя в бою против немецких?

— Плохо, товарищ Сталин, — отвечает, вставая, Василевский. — Тяжелые танки противника смогли уничтожить вдвое больше наших новейших КВ-15 и только умелое использование танков КВ-2с позволило уничтожить три из пяти участвовавших в бою немецко-фашистских танков. Два танка, как я уже докладывал, захвачены, причем один в исправном состоянии.

— Это хорошо. Кто конкретно отличился в бою?

— Товарищ Сталин, в бою участвовали подразделения первой гвардейской тяжелой танковой бригады гвардии полковника Мельниченко.

— Мельниченко? Это командир тяжелой танковой бригады, который отличился в боях против Гудериана, командуя подвижным отрядом армии, фактически сводным механизированным корпусом? — Делаю вид, что не помню одного из основных фигурантов «Припяти».

— Так точно, товарищ Сталин!

— Героя он получил за это, если я не ошибаюсь?

— Да, товарищ Сталин, — подтверждает Лаврентий, опередив Василевского.

— А почему тогда он до сих пор не командует корпусом? — валять ваньку, так уж до конца. Как будто мне неизвестно, что у него никого из знакомых «наверху» нет, а вот завистников и даже врагов вполне хватает.

— Есть неясности в его биографии товарищ Сталин. Кроме того он и его окружение находятся на контроле, товарищ Сталин, — опять Лаврентий пришел на выручку Василевскому. Великолепно помнивший, что Хозяин в деле «Припять» осведомлен и, значит, эти вопросы задает лишь для уточнения какого-то собственного решения, Лаврентий решил мне подыграть.

— Не понял? — прищурившись, оглядел присутствующих начинающими поблескивать желтымитигриными глазами, отчего все, на кого падал взгляд, невольно съеживались, — Он что, плохо воюэт?

— Нет, товарищ Сталин, хорошо, но… — начал Василевский

— Он что, не справляется с корпусом?

— Справляется, т…товарищ Сталин, — Василевский выглядел уже менее уверенным.

— И, как я помню из ваших докладов, импровизированным. Как вы думаете, если дать ему штатный корпус, он будет воевать лучше?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Тогда Ставка считает, что надо так и поступить.

— Но, товарищ Сталин, у нас нет свободных корпусов…

— Тогда надо сформировать новый, присвоив ему звание Третьего гвардейского механизированного корпуса вместо разбитого под Киевом.

Через пятнадцать минут заседание Ставки заканчивается и все встают, собирая бумаги. Все, кроме меня. Делаю вид, что полностью поглощен чисткой трубки, дожидаясь, пока Берия начинает подниматься из-за стола.

— А вас, товарищ Берия, я попрошу остаться.

Едва все выходят из кабинета, как я перехожу на грузинский. Обсуждаем расследование дела о попаданцах. Все-таки чувствуется иная эпоха и отсутствие фантастических произведений на эту тему. Лаврентий и его сотрудники даже не подозревают истину, судя по докладам. Пока они отрабатывают десяток версий. Поддакиваю, когда он начинает рассуждать о возможном английском варианте, создавая у наркома впечатление, что сам склоняюсь к этому. Приходиться маскироваться, а то Лаврентий, кажется, что-то подозревает. Очень уж при некоторых моих указаниях глаза у него такие… спокойно-отрешенные становятся. Причем он старается в этот момент от моих взглядов укрыться. Так что немного маскировки не помешает. Лаврентий, при всей его преданности, вполне способен и меня начать разрабатывать, если что-то заподозрит, поэтому не будем его лишний раз беспокоить.

16..17 июля 1942 г. Восточный фронт.
Командующий группой армий «А», одной из двух, на которую была разделена группа армий «Юг», генерал-полковник Максимилиан фон Вейхс, пребывал отнюдь не в лучшем настроении. Его войска с трудом преодолевали сопротивление быстро и искусно подтягиваемых русскими подкреплений. Да, русские быстро учатся и сейчас их оборона мало напоминает ту негибкую «нерушимую стену», которой они пытались остановить наступление вермахта в начале войны. Так что теперь на равнинах Придонья русские и немецкие войска играли в кровавую игру «поймай недруга». Массы пехоты, кавалерии, танков и артиллерии маневрировали, стараясь нащупать слабое место неприятельского фронта, или прикрыть свой слабый участок. Над ними с таким же ожесточением стремились сбросить друг друга с неба тучи самолетов.

Не улучшало настроение генерал-полковника и то, что почти половину его войск составляли союзники — итальянцы, венгры и румыны. Впрочем, венгры из них были самыми боеспособными, жаль, что их так мало. Хитрый сухопутный адмирал-регент отозвал свои кадровые части с фронта при первой же возможности, заменив их резервистами. Но даже венгерские резервисты были куда боеспособнее румынских кадровых частей. Да еще эта взаимная ненависть между венграми и румынами. Их же даже рядом расквартировать нельзя, не то, чтобы в бой пустить!

И как же не хватало генералу нормальных немецких войск, которые превосходили русских в подвижности и настоящем арийском боевом духе. Впрочем, не хватало не только войск, проклятый Восточный фронт сильно проредил и части снабжения. Автомобили, как и люди, не выдерживали этой дикой азиатской природы и ломались, ломались, ломались…


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1. Познать себя в бою
  • Глава 2. Мы не дрогнем в бою за Отчизну свою