Меня хранит твоя любовь [Джеки Браун] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Джеки Браун Меня хранит твоя любовь


ГЛАВА ПЕРВАЯ

С последним душераздирающим скрежетом старая колымага испустила дух. Ее бесславный конец не стал чем-то неожиданным для той, что сидела за рулем. Молодость машины давно миновала, ржавчина проела бока; последние несколько миль за ней шлейфом тянулся черный дым. Роз Беннет оттолкала потрепанный автомобиль на обочину и смачно выругалась.

Оглядевшись вокруг, чертыхнулась снова. По обеим сторонам двухполосной дороги густо росли кедры и какие-то вечнозеленые растения. В пределах видимости ни домов, ни заправок. Застрять неизвестно где, на дороге, по которой, кажется, никто никогда не ездит. А в кошельке не наберется и десяти центов.

Холодный ветер хлестнул ее по лицу. Роз зябко поежилась и сунула руки в карманы тонкого жакета.

Везет, как обычно, подумала она.

Солнце почти скрылось за деревьями. Роз взглянула на запястье и сразу вспомнила, что часы, так же, как и пара сережек, остались в качестве залога в последнем попавшемся на пути городе — машине требовался бензин. Сейчас горючее в баке еще имелось, только что толку?

Девушка достала с заднего сиденья машины суконную сумку и задумалась: что же ей теперь делать?

Несколькими милями ранее она проезжала придорожный бар. Если у них есть бильярд, то можно попробовать вернуться и сыграть. На ужин должно хватить, а если повезет, то и на дешевую комнатку в гостинице останется. Но Роз признавала единственное направление в путешествиях — вперед. Приняв решение, она двинулась в путь.

Размышляя, сколько времени требуется, чтобы замерзнуть насмерть, Роз услышала звук приближающейся машины. Впрочем, вполне вероятно, что ее внимание привлек неожиданный тут ритмичный рокот гитары: сомнительно, что хорошо отлаженный мотор блестящей красной спортивной машины производил хоть какой-то шум. Отступив назад, Роз подняла руку с поднятым большим пальцем, но можно было и не спешить. Водитель уже притормаживал и через пару секунд остановил свое шикарное авто рядом с ней.

Мужчина.

Роз сделала вид, будто для нее это совершенно обычное состояние — в полном одиночестве разгуливать по пустынной дороге.

Водитель опустил стекло, одновременно выключив музыку.

— Привет.

— Привет.

Разглядев его хорошенько, Роз решила, что ему немного за тридцать. Волосы прямые, темного цвета. Коротко и аккуратно подстрижены. Темные глаза, которые, кажется, видят тебя насквозь: Морщинки, веером расходящиеся от них, скорее от смеха и частого пребывания на улице, чем от недовольных гримас. Вполне приличная внешность. Роз немного расслабилась.

— Это ваша машина там стоит? — Большой палец его руки указал назад.

Роз кивнула, приняв решение не слишком распространяться о себе, сведя переговоры к минимуму.

— Движок накрылся.

Он издал сочувственный звук, затем спросил:

— И куда вы направляетесь?

На запад, чуть не ляпнула она. Ответ правдивый, но большинство людей ожидают указания места назначения, а не направления. Он мог что-нибудь заподозрить, а в ее нынешнем положении это рискованно.

— Висконсин, — ответила Роз, назвав следующий штат, куда она попала бы на своем пути на запад, так что никакого вранья.

— Боюсь, для меня это слишком далеко.

— Ага. — Ноги, должно быть, уже примерзли к земле. — И куда вы едете?

— Гавань шансов. Это на северо-запад отсюда, на берегу Верхнего озера. Могу подбросить вас в один из маленьких городков по дороге, — предложил он. — Там должна быть ремонтная мастерская.

— Гавань шансов, — повторила Роз. — Не думаю, что видела ее на карте.

Он весело хмыкнул.

— Она слишком мала, чтобы ее отмечали на картах, но спросите любого рыбака, и он сразу поймет, о чем вы говорите. Многие называют ее Гаванью последнего шанса, потому что это одно из самых безопасных мест, где можно кинуть якорь в шторм до того, как пуститься в плаванье вокруг полуострова Кивиноу.

Безопасное место, подумала Роз. Разве такие бывают? Лично ей ничего подобного не встречалось. Жизнь виделась двадцатишестилетней Роз бесконечной вереницей крутых поворотов и различных ударов судьбы, чему немало способствовал ее импульсивный характер. Впрочем, название милое. Так что принять решение ей оказалось нетрудно.

— Я еду туда.

— В Гавань шансов? — Темные брови изумленно взлетели вверх. Надо было быть слепой, чтобы не заметить в его глазах недоумение. — А как быть с вашей машиной?

— Она останется здесь, — безразлично бросила Роз. — Меня удивляет, что ей вообще удалось преодолеть последние несколько сот миль.

— Гавань шансов немного в стороне от вашего пути, если он лежит в Висконсин.

— Ничего, зато я надеюсь, маршрут живописный. Все равно мне следует немного подзаработать. Как вы полагаете, смогу я найти у вас работу? С деньжатами у меня туговато.

Это еще слабо сказано, подумала она угрюмо.

— Туристический сезон закончился, но наверняка что-нибудь да отыщется. Однако плата будет невелика.

Забросив свою суконную сумку на заднее сиденье, Роз обернулась к нему:

— Мне подойдет.

Снова выехав на дорогу, мужчина включил музыку, хотя и не так громко, как раньше. Но все равно она разносилась по салону джипа, гулко отдаваясь в ее пустом животе. Когда она ела в последний раз? Могут ли пять покрытых глазурью леденцов, завалявшихся в кармане жакета, считаться полноценной трапезой?

Роз никогда бы не приняла сидящего за рулем человека за фаната «AC/DC». К его джинсовому костюму гораздо больше подошла бы музыка в стиле кантри. Наденьте на него ковбойскую шляпу, прицепите шпоры, усадите на спину брыкающегося мустанга — и будет самое то. Он казался слишком чисто выбритым, слишком аккуратненьким, чтобы получать удовольствие от сомнительных текстов и громыхающих ритмов тяжелого рока. Тем не менее пальцы его пристукивали по рулю в такт басам, и Роз показалось, что, не будь ее в машине, он давно бы уже подвывал миленькому произведению с подходящим названием «Дорога в ад».

Мужчина взглянул на нее.

— Кстати, я Мейсон. Мейсон Страйкер.

— Роз.

Он чуть помолчал, ожидая услышать фамилию.

Однако когда продолжения не последовало, настаивать не стал.

— Приятно познакомиться, Роз. Скажите, если станет слишком жарко.

Слишком жарко? Она едва не расхохоталась. Ее пальцы давно уже потеряли чувствительность, для их разогрева впору использовать паяльную лампу.

— Обязательно.

Откинувшись на спинку, Роз вытянула ноги. Горячий воздух от вентилятора постепенно отогревал замерзшие конечности. Всю последнюю неделю печка в ее машине отказывалась работать, так что тепло оказалось забытой роскошью. Как и сон, кстати. Роз намеревалась лишь слегка расслабиться, но глаза как-то сами собой закрылись, и она проснулась лишь оттого, что кто-то начал трясти ее за руку.

Девушка мгновенно встрепенулась. Как гремучая змея, потревоженная в гнезде и готовая к смертельной схватке или бегству, подумал Мейсон.

— Что? — настороженно спросила Роз, сжав руки в трогательные маленькие кулачки. Хотя сомневаться не приходится: в случае нужды она пустит их в ход.

Он решил притвориться, будто не заметил ее враждебной реакции.

В прошлом ему нередко приходилось сталкиваться с откликом такого рода. Что не говорило ни о чем хорошем. Частенько причины подобного поведения служили материалом для шестичасовых новостей. Потому-то Мейсон и перебрался в Гавань шансов. Он больше не желал решать проблемы других людей. Сейчас твердость его намерений вызывала сомнения, но ведь нельзя же было оставить эту женщину замерзать на шоссе, при минусовых-то температурах. Подбросил и подбросил — на том и закончим, заверил он себя. Но, заглушив мотор и выбравшись наружу, неизвестно почему сказал:

— Заходите внутрь. Поглядим, не найдется ли для вас местечко.

Роз неохотно вылезла из машины, с трудом расставаясь с ее теплым салоном. Солнце давно уже село, отчего рассмотреть что-нибудь, кроме стоящего прямо перед ними здания, было проблематично.

— Где мы?

— Таверна «У маяка».

— Я умею читать, — заявила она, старясь говорить уверенно, несмотря на то, что при всем желании не смогла бы сложить вместе буквы на горящей неоновой вывеске. — Но зачем мы здесь остановились?

— Конец пути, — сказал Мейсон. — Вы можете сделать необходимые распоряжения относительно своей машины и заказать по телефону место в гостинице.

На данном этапе Роз не могла себе позволить и картонной коробки в качестве жилья, но шанса объясниться ей не дали. Страйкер открыл входную дверь, и Роз, услыхав дружный хор колокольчиков, последовала за ним.

Внутреннее убранство таверны «У маяка» не сильно поменялось со времен дедушки Мейсона, Дэниеля Страйкера, который ее и построил. После того, как, пройдя через руки отца, таверна отошла к Мейсону, он кое-что обновил. Столы и стулья были куплены совсем недавно, как и проигрыватель-автомат, телевизор с большим экраном и бильярдный стол. Но широкая стойка бара, тянущаяся вдоль всей задней стены, сохранилась в неприкосновенности. Благородное красное дерево, внизу — медная окантовка.

Мейсон никогда не планировал становиться владельцем бара. Ему хотелось чего-нибудь более захватывающего. Он и получил всего сполна.

Даже слишком много.

Он машинально потер плечо и ощутил боль в старой ране. Пуля причиняет телу огромный вред, а уж о психике и говорить нечего, сообщил ему работавший с ним специалист. Как будто требуется получать степень доктора психологии, чтобы это понять. Впрочем, не стоит вспоминать о плохом. Мейсон вернулся, чтобы забыть, а не обмусоливать по сто раз на дню то, что давно прошло.

Народу в таверне оказалось маловато, но ведь и времени еще немного. Не в пример отцу и деду, Мейсон не волновался о выручке. Таверной он занимался скорее чтобы занять себя каким-то делом, чем для заработка. Счет в банке у него достаточно солидный — при известной экономии хватит на всю жизнь, даже если ни дня больше не работать. Мейсон снова потер плечо. Кругленькая сумма денег в банке досталась ему не дешево.

Между тем его случайная попутчица оглядывала таверну. Мейсон мог поклясться, что она уже заприметила все возможные способы отхода.

— Тут нешумно, — сказала Роз.

— Да. Мне нравится. Присаживайтесь.

Она уселась на один из высоких стульев, а Мейсон поднял откидывающуюся крышку и прошел за стойку бара.

— Вы здесь работаете? — удивилась Роз.

— Нечто вроде того. Я хозяин.

— Вы не похожи на владельца бара.

— Как же, по-вашему, должен выглядеть владелец бара?

Она пожала плечами.

— Ну, не знаю. Плохие зубы, сальные волосы, большое пузо, татуировки.

— Первые три — мимо.

— У вас есть татуировки?

Он лишь усмехнулся и в свою очередь спросил:

— Могу я что-нибудь вам предложить?

Мейсону показалось, что он услышал, как ее желудок заурчал, словно в предвкушении, но она покачала головой:

— Нет, пожалуй.

— Вы уверены? За счет фирмы, — добавил он.

— Ладно, тогда одну колу.

Повернувшись к ней с чистым стаканом, Мейсон заметил, как она воровато ухватила горсть соленых орешков из вазочки на стойке. Поставив заказанный напиток рядом с ней, Мейсон пододвинул поближе и орешки, потом достал сотовый телефон.

— Рекомендую обратиться в гараж Кейси.

Не успел он набрать номер, как Роз накрыла его руку своей, отрицательно качая головой.

— Слушайте, лучший механик в мире не сможет починить эту машину. Но даже если бы и смог, я не в состоянии оплатить ее буксировку сюда. Вы никого не знаете, кто может забрать ее на металлолом?

Мейсон быстро взглянул на руку, которую она не успела убрать. Изящная ручка с длинными пальцами, холодными как сосульки. Странным образом прикосновение взволновало его. Мейсон отнес это к целому году воздержания.

— Сейчас выясню. — Отклонившись назад, он нарушил контакт, затем выкрикнул в зал: — Эй, Микки! У перекрестка все еще принимают лом?

— Насколько я знаю, да.

— Возьмешься отбуксировать туда машину этой дамы?

— Конечно.

— Я не смогу ему заплатить, — прошептала она. Поглядев на нее, Мейсон добавил:

— Она отдает тебе все, что заплатят за машину, если только сумма будет меньше ста баксов.

— Ладно, где машина-то?

— Около пяти миль на восток по сорок пятому шоссе.

Микки кивнул, потер подбородок.

— Какого она цвета?

— Ржавого, — невозмутимо ответил Мейсон.

Роз рассмеялась, сначала нерешительно, потом громче. Мейсон был готов прозакладывать бар, что она не смеялась очень долгое время. Он поймал себя на желании узнать ее прошлое, но решил ни во что не вмешиваться.


За окнами совершенно стемнело. Роз понимала, что ей давно следует убраться отсюда, но идти было некуда. Мейсон исчез за вращающимися дверями, которые, по ее предположению, вели в кухню, однако девушку нисколько не беспокоило, что она осталась одна посреди постепенно густеющей толпы. Пара парней принялась играть на бильярде, и она раздумывала, не стоит ли ей включиться в игру. Гонять шары они умели, но не лучше, чем она. Ее обед частенько зависел от умения обращаться с кием.

Орешки заглушили муки голода, но Роз не отказалась бы от чего-нибудь более существенного. Вскоре вернулся Мейсон.

— Эй, Роз, вам ведь нужна работа, верно?

Она выпрямилась на стуле.

— Да.

— Никогда не приходилось попробовать себя в роли официантки?

— Пару раз приходилось.

— Ну вот, одна из моих официанток только что уволилась, а другая сидит дома с простудой. Если желаете, можете приступать прямо сейчас. Работа не слишком плоха, чаевые приличные.

— Ладно, думаю, смогу вас выручить.

Часом позже Роз одной рукой цедила из бочонка пиво, а другой разбавляла водку фруктовым наполнителем.

— Кажется, вы не лгали, когда говорили, что имеете опыт в этой области, — произнес Мейсон за ее спиной, держась от девушки на приличном расстоянии, несмотря на тесноту за стойкой.

Не делая попытки прикоснуться к ней, он взял пару бутербродов с подноса, стоящего на стойке, и отодвинулся чуть дальше.

— Ага. Я также была кассиром, продавцом горячих закусок, кухаркой блюд быстрого приготовления, привратницей, а совсем недавно — крупье в казино.

— Еще какие таланты? — В его вопросе не чувствовалось подтекста, в открытом взгляде, устремленном на нее, читался неподдельный интерес.

— У меня имеется огромный нереализованный потенциал.

Роз немедленно пожалела о сказанном. Так заявила одна случайная знакомая… сразу после того, как Роз вышвырнули очередные усыновители.

Похоже, Мейсон не обратил внимания на внезапную смену ее настроения.

— Приятно слышать. — Он мотнул головой, приняв деловой вид. — Видите того парня на другом конце стойки? Это Большой Боб Бэйли. Он приходит в бар со времен моего деда. Принесите ему виски, когда чуть освободитесь.

И он ушел.

Вечер подходил к концу. Во всем зале осталось лишь несколько человек, склонившихся над своими напитками. Мейсон начал переворачивать стулья, ставя их на столы кверху ножками, в кухне старик повар готовил суп на завтра. Повара звали Берген. Роз не поняла, это имя или фамилия, зато усвоила, что тут его вотчина. Во всяком случае, так он ее информировал, когда она сунула туда голову и попыталась стащить поджаренную сардельку.

Роз ужасно вымоталась и проголодалась. Сейчас у нее в карманах похрустывали тридцать два доллара чаевых, и, что еще приятнее, она решила для себя проблему сегодняшнего ночлега.

Девушка домывала последнюю партию тяжелых стеклянных стаканов, когда к ней подошел Мейсон.

— Вам тут надо заполнить кое-какие бумаги.

Она вышла из-за стойки и уселась на тот же высокий стул, на котором сидела вначале. Ее внимание привлекли несколько фотографий в рамках, висящих по соседству со шкафом, полным ликеров. Семейные фотографии, черно-белые и цветные, на них были изображены мужчины и женщины различных возрастов, держащиеся за руки, обнимающиеся, смеющиеся. Дети в нарядных одеждах позировали перед камерой и тоже широко улыбались. Фотографии придавали бару домашний вид.

Роз кольнула зависть. Сколько лет ее преследовала мечта о собственной семье…

— Тут анкета и формуляр для налоговой инспекции. — Мейсон протянул ей шариковую ручку. — Хотите пиво или еще что?

— Да, конечно. Пиво было бы кстати.

Анкета была стандартной, легкой для чтения, и Роз мгновенно оценила это, поскольку так и не смогла получить школьный аттестат. Чтение ей упорно не давалось. К восемнадцати годам Роз удалось с грехом пополам одолеть два класса. Поскольку государство на этом возрастном этапе свои функции надсмотрщика завершало, она была выпущена в самостоятельную жизнь ограниченно грамотной, как характеризовал ее один из бывших школьных наставников.

Мейсон выпроводил припозднившихся посетителей за дверь, предварительно убедившись, что тот, кто остался относительно трезвым, доставит других по домам. Обернувшись, он заметил девушку, которую, повинуясь мгновенному импульсу, нанял сегодня вечером на работу. После того, как его чуть не подстрелили, разве не клялся он себе, что больше не будет бросаться на выручку всевозможным девам в беде, сбившимся с пути?

Конечно, в баре дополнительная пара рук необходима позарез. Вот единственная причина, почему он связался с этой особой, заверил себя Мейсон.

Пока она заполняла выданную анкету, он принялся изучать ее профиль. Голова прилежно наклонена, высунутый язык зажат между зубами. Мейсон не желал признаваться даже самому себе, что нечто в ней задевает его.

Она кажется хорошенькой, вопреки отдельным особенностям внешности. Немытые светлые волосы, остриженные по-мальчишески коротко, топорщатся на макушке и образуют загнутый кверху вихор над левым виском. Можно поспорить, что стрижкой она занималась самостоятельно. Голубые глаза с припухшими веками, лишенные каких-либо признаков косметики, как и губы, являющиеся, пожалуй, ее самой привлекательной чертой. Высокая, всего на полголовы ниже его ростом, и тоненькая, как тростинка — видимо, из-за нервных стрессов и недоедания. Покорми ее прилично в течение месяца, и фигура у нее будет первоклассная. Такие ножки и сейчас кого хочешь распалят…

— Почти готово, — напряженно сказала Роз.

— Не торопитесь.

Он заглянул ей через плечо, но если надеялся удовлетворить свое любопытство, то его ждало разочарование. Половина анкеты была пуста, другая — заполнена корявыми печатными буквами, которыми пишут дети.

Она не указала своего адреса или номера телефона, никаких сведений о родственниках и о дате рождения, но ее полное имя привлекло его внимание: Розалинда Беннет. Слишком мягкое имя для угловатой девушки, неловко сжимающей ручку пальцами с обгрызенными почти до корней ногтями.

Роз протянула ему листок.

— Я не настаиваю, чтобы вы заполнили всю анкету, но мне требуется дата рождения, — произнес Мейсон.

— Первого февраля мне двадцать шесть.

— Так это сегодня… вчера, — сказал он, взглянув на часы. Она никак не прореагировала, не появилось даже намека на улыбку, когда он добавил: — С днем рожденья.

Роз отошла к тому концу стойки, где раньше оставила суконную сумку и потрепанный жакет.

— Во сколько мне явиться завтра?

— В шесть вечера, чуть раньше, если вы хотите поесть перед сменой. Бесплатные обеды — одно из условий работы. Вам положен получасовой перерыв около девяти, но большинство предпочитают есть пораньше.

Роз надела жакет, накинула сумку на плечо.

— Завтра увидимся.

— Постойте, погодите. Не знаю, о чем я и думаю. Вам ведь негде ночевать.

— Есть такое место, не волнуйтесь.

— О! — Мейсон нахмурился. — Тогда позвольте вас подвезти. Вы же лишились машины.

— В этом нет никакой необходимости.

Интересно, где она будет спать и каким образом вообще нашла такое место, если всю ночь проработала тут? — подумал Мейсон. Ах да, парочке приезжих парней, из тех, что появляются тут зимой, чтобы кататься на снегоходах, она вроде бы понравилась. Скорее всего, они приехали на север порезвиться на свободе и остановились в мотеле в полумиле отсюда.

Что ж, Роз Беннет — не его дело. Пусть ночует, где хочет, только чтобы завтра явилась на работу. Ему все равно, где она спит. И, как попытался он себя уверить, с кем.


Роз юркнула за мусорный контейнер. Она надеялась, что Мейсону и Бергену не потребуется много времени, чтобы закончить дела, но прошло добрых пятнадцать минут, прежде чем стукнула входная дверь.

— Давно пора, — пробурчала она, услышав, как Мейсон прощается с поваром.

Захлопали дверцы машин, завелся один двигатель, следом другой. Заскрипел гравий, взвизгнули тормоза, и мужчины отбыли по домам.

Роз вытащила руки из карманов и приступила к работе — складыванию пирамиды из деревянных поленьев. Собрав в кучу больше десятка, залезла на них и нажала на маленькое окошечко комнаты для отдыха, открытое ею чуть раньше этим вечером. Сначала оно не поддавалось — должно быть, примерзло, но затем с громким скрипом отворилось. Забрасывая туда свою сумку и пролезая внутрь, она даже не вспомнила о муках совести.

Утро пришло раньше, чем Роз ожидала, но она привыкла довольствоваться немногими часами сна. Девушка прикорнула на полу маленького склада за кухней, использовав суконную сумку в качестве подушки. Теперь, при ярком солнечном свете, стало ясно, что склад одновременно служил Мейсону конторой. В одном углу комнаты высился деревянный стол. Старый, но вполне приличный, аккуратно отполированный. Компьютер и факс на нем — совсем новые, но видно, что ими часто пользуются. Рядом со столом поместился металлический шкаф для папок, на котором стояло самое жалкое комнатное растение из тех, что ей приходилось лицезреть.

— Бедняжечка, — пробормотала она, вставая и потягиваясь.

На полках вдоль стен выстроились различные консервы — от банок с солеными огурчиками для изготовления бутербродов до упаковок соленых орешков. Желудок Роз забурчал, напоминая, что он все еще пуст.

Она нахмурилась и приступила к изучению корешков книг, стоящих на полке, оказавшейся прямо напротив ее глаз. Какие-то толстые тома с длинными словами. Некоторые она распознала, другие требовалось тщательно разобрать и произнести по слогам, и даже после этого она не была уверена, что поняла их верно. И опять ее кольнуло острое сожаление по поводу того, что она не получила должного образования. По-видимому, чтение — одно из самых дешевых на планете способов сбежать от реальной жизни. Судя по потрепанным корешкам библиотеки, Мейсон считает так же.

Роз побрела на кухню, храбро распахнув дверь, поскольку знала, что повара тут пока нет. Ей бы только перехватить чего-нибудь, скажем, тост или немного джема. Чего-нибудь, что придаст ей сил покинуть теплое убежище и шагать по морозу до какого-нибудь кафе. На одной из полок рядом с плитой она нашла хлеб и отрезала себе два ломтя. Пошарила по огромному белоснежному холодильнику в надежде обнаружить чуток масла, чтобы намазать на хлеб. Это все, что она собиралась взять, но тут ее внимание привлек кусок ветчины. Рот наполнился слюной. Роз едва не разрыдалась.

Скрип ключа в замочной скважине послышался, когда она отрезала толстый кусок прокопченного мяса. Роз не стала дожидаться, чтобы узнать, кто там. Сунув остатки ветчины обратно в холодильник и схватив мясо и хлеб, она ринулась по направлению к комнате отдыха. Через щелку было видно, как вошел Мейсон, а сразу следом за ним — хорошенькая женщина. Мгновенное огорчение застало Роз врасплох. Итак, он занят. Большое дело. Сразу надо было догадаться. Такие симпатичные и добрые никогда не бывают одиноки.

Роз тихонько забралась на батарею парового отопления. Уже выбравшись из окна и стоя на поленнице, она вспомнила о своей суконной сумке, оставшейся в конторе Мейсона.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мейсон горячо любил свою младшую сестренку Марни, но подчас она играла на его нервах — и это мягко сказано. С тех пор, как их родители решили переехать в Аризону, Марни, несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, обращалась с ним, как с неразумным младенцем. К тому же недавно она вышла замуж, и теперь считала каждого, не связанного узами брака и не собирающегося срочно бежать к алтарю, своим подопечным, требующим усиленного подталкивания в данном направлении.

— Я просто констатирую — ты живешь в Гавани шансов целый год, и — ни единой подружки.

Мейсон положил чемоданчик с инструментами на стойку бара и начал расстегивать пальто.

— Как ты себе это представляешь в реальности? Подружки с неба свалятся, что ли?

Марни уставилась на него, как на диковинку. В своих ботинках на высоком каблуке она была почти такого же роста, что и он, чем бессовестно воспользовалась, приподнявшись на цыпочки и бросив на него высокомерный взгляд сверху вниз.

— Тут не над чем ломать голову, Мейс. Сидишь всегда один, как сыч, работаешь день и ночь. Прямо какой-то затворник. Пенни из «Удешевленных продаж» говорит — ты оптом закупаешь полуфабрикаты, чтобы разогревать в микроволновке.

— Боже, храни маленькие провинциальные городки! Какие еще слухи обо мне ходят?

— Никакие это не слухи. И кстати… — (Мейсон поник головой, готовясь к очередному упреку.) — Достоверно известно, что теперешний представитель округа не собирается баллотироваться на следующий срок. Есть масса людей, уверенных, что тебе там самое место.

— Марни, не надо. Я покончил с политикой.

— Ты слишком честен, я знаю, но честность может стать частью твоего имиджа, Мейсон. А так ты тратишь свою жизнь впустую.

— Я занимаюсь баром.

— Как хобби это годится. Но не подходит как цель жизни.

— Отлично подходило для отца и деда.

— Таков был их выбор. Таверна «У маяка» была любовью их жизни. А для тебя она лишь удобное место, чтобы спрятаться от мира.

— Я не прячусь. Я восстанавливаюсь.

— Мейсон…

— Конец дискуссии.

Он направлялся в контору, когда услышал звяканье колокольчиков входной двери.

— Доброе утро, — раздался оттуда женский голос. Мейсон обернулся и оказался лицом к лицу со своей новой официанткой, стоящей в проеме двери. Лучи утреннего солнца подсвечивали ее фигуру, четко обозначив силуэт. Слишком худа, снова подумал Мейсон.

— Доброе утро, — ответил он.

Роз сделала несколько неуверенных шагов вовнутрь и растерянно улыбнулась, поглядывая то на него, то на Марни. В животе у Мейсона что-то перевернулось, когда он заметил, что на ней тот же поношенный жакетик, что и вчера. И опять у него в голове мелькнула неуместная мысль о том, где она провела эту ночь… и с кем. Девушка не похожа на дешевку, однако сомнительно, чтобы полученных прошлым вечером чаевых хватило на оплату комнаты в гостинице.

— Эй, я же говорил: в шесть часов, разве нет?

— Ага. — Впервые с момента их встречи ему показалось, что она немного нервничает.

— Я… я вышла прогуляться и увидела, что вы зашли сюда. И подумала, может моя помощь потребуется пораньше?

— Я тут, чтобы посмотреть раковину в мужском туалете. Последнее время она подтекает. — Мейсон взглянул на часы. — А ваша смена начнется не раньше, чем через девять часов.

— Я знаю… — Роз облизнула губы. Можно было поклясться, что она ищет еще какой-нибудь предлог.

Марни пихнула брата локтем.

— Ты не собираешься нас представить?

— О, конечно. Марни, это Рози, официантка, которую я нанял на смену Кэрол. Рози, это Марни, моя сестра.

— Меня зовут Роз, — поправила она, а Марни одновременно с ней поинтересовалась у Мейсона:

— А что, Кэрол ушла?

— Вчера. Боб решил сняться с места в поисках работы. — И добавил для Роз: — Боб, ее муж, сидел без работы с прошлой зимы.

— А что вы делаете в Гавани шансов? — спросила Марни, убивая Мейсона отсутствием манер.

Однако девушку вопрос не смутил.

— Тоже ищу работу.

Марни звонко расхохоталась.

— Немногие догадаются искать работу в наших местах, золотко. Может, вам стоит попытать счастья где-нибудь южнее?

— На самом деле Рози направляется на запад. Она ехала в Висконсин, — пояснил Мейсон.

— Роз, — снова поправила та. — Мой транспорт отдал концы. Мейсон остановился и подобрал меня. Я пробуду в Гавани шансов столько, сколько потребуется, чтобы наскрести на другой автомобиль, а потом снова пущусь в путь.

Взгляд Марни переметнулся на Мейсона.

— Думала, ты наигрался в доброго самаритянина, братишка.

— Заткнись, Марни.

Она со значением улыбнулась.

— Ты не можешь изменить свою суть. Вот почему люди обратили на тебя внимание. Они устали от избирательных кампаний, полных обещаний, которые никогда не исполняются. Им нужен кто-то, кому можно доверять.

— Рози не интересует твоя надуманная психология, — отозвался Мейсон. — Займись-ка лучше чем-нибудь полезным для разнообразия, ну, хотя бы свари кофе.

Сестра в ответ показала ему язык, но потом скользнула за стойку и приступила к работе. Засыпая в кофемолку зерна, она спросила:

— А где вы остановились?

И снова Роз занервничала.

— Долго я там задерживаться не собираюсь.

— Позвольте мне угадать, — задумалась Марни. — Старая развалина у пекарни. Мотель куда привлекательнее.

Рози ничего не сказала, зато прочистил горло Мейсон:

— Знаете, прошлой ночью мне пришло в голову, что я должен был выдать вам небольшой аванс в счет жалованья.

— Я обойдусь до зарплаты, — пробурчала Роз.

Гордость, подумал Мейсон. Стоит тут в потрепанных джинсах и просвечивающем насквозь жакете, зато гордости у нее в избытке.

— Пусть так, но мне будет приятно знать, что у вас есть лишнее. — Приняв решение, он сказал: — Пойдем-ка в контору.

Роз повиновалась, но шла, словно на эшафот. Открыв дверь, Мейсон понял почему. Он сразу заметил суконную сумку. Ему практически пришлось наступить на нее, чтобы пройти к столу. Но он притворился слепым.

Значит, девица пробралась в бар после закрытия, делала тут бог знает что… Не мошенница ли она случаем? Мейсон сразу же отбросил эту мысль. Роз казалась слишком худой и приниженной, чтобы успешно жульничать. И все же, как мало он знает о женщине, назвавшейся Розалиндой Беннет. Женщине, которую он подобрал на шоссе, потому что она была одна-одинешенька. Добрый самаритянин, назвала его Марни. Но он отринул прозвище, как абсолютно неподходящее. Больше оно ему не годится, поскольку принесло слишком много горя.

А может, Розалинда Беннет наркоманка или банальная воровка?

Выручка прошлой ночи была закрыта в верхнем ящике стола. Знала она об этом? Стол не казался взломанным, но не собиралась ли она к нему подступиться, когда они с Марни вошли в переднюю дверь?

Марни, несомненно, забросала бы Рози вопросами. И не постеснялась бы назвать вещи своими именами. Тут вся его сестра — напор и страсть. Мейсон же привык относить себя к более уравновешенному типу людей. Подождем, как кошка ожидает мышь, пока не узнаем наверняка, какую игру ведет эта юная леди. Ему нужна официантка, а она показала себя весьма расторопной особой. При первых признаках неприятностей он уволит ее без малейших угрызений совести.

Когда Мейсон повернулся от стола, держа в руках чек, суконная сумка преспокойно висела у нее на плече.

— Никакой необходимости в этом нет, — тихо промолвила она.

Он всунул чек ей в руку.

— Есть.

Это же самые основы добросердечного отношения к людям, убеждал себя Мейсон. Изумленный вид девушки достаточно убедительно свидетельствует, что она немного доброты видела в жизни. Кроме того, сумма чека не разорит его, даже если она сбежит, не отработав положенного.

Не глядя ему в глаза, Роз пробормотала слова благодарности.

— В городе банк расположен рядом с булочной. Сегодня суббота, но до двенадцати они открыты.

Она кивнула, поигрывая пуговицами старенького жакета, видавшего лучшие дни, так же, как и вся остальная ее одежда.

— Ах да, прошлой ночью я забыл вам выдать… — Он вытащил с верхней полки большую коробку и открыл ее. Порывшись в ней, извлек на свет пару голубых хлопчатобумажных рубашек. — Думаю, по размеру эти вам подойдут. Вы худая, но руки у вас длинные.

Мейсон встряхнул одну из рубашек, на кармане которой оказалось вышито название бара. Если вещи в суконной сумке так же изношены, как и надетые на ней, то что-нибудь новое не повредит. Поскольку она так и не произнесла ни слова, он кинул ей рубашки.

— Считайте их униформой.

Роз поймала брошенные в ее сторону рубашки. Этот человек ненормальный. Или слепой, потому что, только не видя ничего дальше своего носа, можно было не заметить суконную сумку посередине комнаты. С тем же успехом можно было не обратить внимания на стоящего тут слона. Сумка доказывала ее вину явно, бесспорно. А он спокойно обходит сумку, выписывает чек, а теперь еще предлагает одежду.

Роз давно привыкла быть подозреваемой. Ее вышвыривали из магазинов на основании одного только внешнего вида, а этот человек дает ей деньги, словно верит, что она вернется, чтобы их отработать. Смешно, до сих пор мысль сбежать ей в голову не приходила.

— Надеюсь, вам нравится черный кофе, — сказала Марни, входя в комнату с двумя чашками кофе. Одну она протянула Роз, другую оставила себе. — Ты можешь сам себе налить, братишка. А вы так и не сказали, где остановились, Рози.

— Роз, — машинально поправила собеседница. — Я остановилась… — Она посмотрела на чек, зажатый в одной руке, на рубашки, перекинутые через локоть другой. Потом уставилась на Мейсона, чьи темные глаза, казалось, пронизывали ее насквозь. — По правде сказать, я ночевала этой ночью здесь. Забралась в окошко после вашего с Бергеном ухода и улеглась на полу. Спасибо за то, что позволили мне подработать. Чаевых набралось достаточно, чтобы добраться до следующего города.

Она протянула Мейсону чек, рубашки и, наконец, дымящуюся чашку кофе. Поддернула ремень сумки на плече и зашагала к двери.

Мейсон открыл рот, чтобы остановить ее, но, как выяснилось, его вмешательство не потребовалось. Не пройдя и трех шагов по коридору, Роз грохнулась в обморок.


В себя Роз приходила медленно. Сознание того, что она разлеглась на полу таверны «У маяка», лишь слегка ускорило биение слабого пульса. Хозяин поддерживал ее голову, на его красивом лице читалась озабоченность.

— Господи, — вздохнула она. — Я даже уйти не смогла толком.

— Да нет, удалились вы даже с некоторым шумом — грохнулась прямо на пол. Когда вы ели в последний раз?

Она подумала о куске ветчины и двух ломтях хлеба, замотанных рубашкой, так близко от ее многострадального желудка и одновременно так далеко. — Вчера… кое-что.

— Знаешь, крошка, — сказала Марни, перегибаясь через плечо брата, — дуреха, заявлявшая, что нельзя быть слишком богатой и слишком худой, умерла медленной смертью от голода, поскольку не смогла дотащить нацепленные на ней бриллианты до обеденного стола.

— Марни, сделай что-нибудь полезное, собери Рози поесть, а?

— Роз, — натужно выдохнула Роз, но никто ее не услышал.

Сестра Мейсона проворчала:

— Марни, сделай то, Марни, сделай это… — И отправилась на кухню выполнять поручение.

— Вы собираетесь вызвать полицию? — спросила Роз, когда они остались одни.

— Никогда не думал, что падать в обморок считается преступлением.

— Но взлом и проникновение внутрь чужого дома — считается.

Он подтвердил ее преступление коротким кивком, а потом удивил, сказав:

— Но вы же не собирались преступать закон. Вам просто потребовалось место для ночевки. Мне надо было оставить вам ключ или одолжить денег на комнату в гостинице. Это маленький городок. Мы помогаем людям, когда они в том нуждаются, Рози.

На сей раз Роз не стала поправлять его. Она медленно уселась, стараясь удержать мир, попытавшийся снова закружиться, на месте.

— Мне очень жаль, Мейсон. — И поскольку сегодняшний день требовал полного очищения от грехов, Роз вытащила из-за пазухи ветчину и хлеб и подала их ему. — Вот. Я собиралась за них заплатить, честно…

Он сердито оборвал ее:

— Лучше съешьте все это, Рози.


Она ела и ела. Мейсон никогда не видел женщину, способную запихнуть в себя столько еды в один присест. После ветчины и хлеба, к которым Марни добавила горчицу и гарнир из салата, Рози умяла омлет, три толстых куска бекона, стакан апельсинового сока и три чашки кофе. Угнездившаяся на высоком стуле рядом со стойкой, она напоминала ему белку, запасающую орехи на долгую холодную зиму. И хотя за время трапезы она не произнесла ни слова, дрожание рук, держащих вилку, многое говорило о ее прошлом.

Когда девушка осушила третью чашку кофе, Мейсон спросил:

— Не хотите ли теперь заполнить некоторые пустые места анкеты?

Роз аккуратно вытерла рот бумажной салфеткой, подсунутой Марни где-то между омлетом и сандвичем. Она посчитала, что обязана ему — за еду, доброту, за то, что не вызвал полицию.

— Что бы вы хотели узнать в первую очередь?

— Розалинда Беннет — ваше настоящее имя?

— Нет.

Его брови взлетели вверх, но больше он никак не откликнулся. Просто ожидал продолжения. Что ей в нем импонировало, так это молчаливое терпение. Большинство людей стали бы торопить и расспрашивать. И потому она сообщила ему то, что обычно держала при себе:

— Я не знаю своего настоящего имени.

— Амнезия? — спросила Марни. Облокотившись о стойку и положив подбородок на ладонь, она заворожено смотрела на нее.

Роз фыркнула. Марни ей нравилась, хотя, вне всякого сомнения, ей следует поменьше смотреть телевизионные сериалы.

— Ничего такого… медицинского. Меня бросили малышкой.

— Ах ты, боже мой!

Мейсон среагировал менее шумно, но и его лицо смягчилось.

— Кто же тогда дал вам имя?

— Государство. Вместе с датой рождения.

Пара темных бровей сошлась на переносице.

— Не пойму что-то.

— Первого февраля, двадцать три года назад, полиция обнаружила меня, бродившую в одних трусиках. На пересечении улицы Розалинды и Беннет авеню в Детройте. Розалинда Беннет, теперь ясно?

— А отсюда — Рози…

Она пожала плечами, ощущая неловкость от сострадания, читаемого в его глазах.

— Не самое плохое имя.

— А что потом? — захотела узнать Марни.

Роз подобрала вилку и принялась гонять по тарелке то немногое, что там еще оставалось от обильного завтрака.

— Приют, конечно.

— Почему не усыновление? — тихо спросил Мейсон.

Ну да, усыновление, счастливый конец. Она перестала верить в сказки практически одновременно с тем, как выяснилась правда о Санта-Клаусе.

— Однажды меня практически удочерили. Самые первые люди, что меня взяли. Я жила с ними до шести лет. Очень милая пожилая пара. Они занимались усыновлениями с давних пор. Взяли около десятка детей. Некоторые из них до сих пор с ними живут.

— Что случилось?

В ней что-то изменилось. Мейсон заметил, как щелкнул невидимый переключатель, ставни захлопнулись, доступ прекратился.

— Не сработало, — просто ответила она, хотя он понимал, что не может быть ничего простого в боли, испытываемой отвергнутым малышом.

Через голову Рози Мейсон послал сестре предупредительный взгляд на случай, если ее любопытство преодолеет правила хорошего тона.

Но остановить Марни не представлялось возможным.

— И что произошло потом?

Роз нервно смяла салфетку, потом начала рвать ее на мелкие клочки. Несмотря на все признаки сильных переживаний, когда она продолжила, тон ее остался невозмутимым. Слова, монотонно произносимые ею, пробирали Мейсона до ледяной дрожи.

— После меня отдавали еще в пять разных семей. Из трех я сбегала. Шесть месяцев в колонии для несовершеннолетних за… небольшое недопонимание.

— Разве не было никого, к кому вы могли бы обратиться за помощью? — негромко спросил Мейсон.

Тон, больше чем слова, тронул ее до слез. Несколько секунд она собиралась с духом, стараясь избавиться от воспоминаний, которым редко позволяла вырываться на свободу.

— В день, когда мне стукнуло восемнадцать, государство заявило, что больше я — не его забота. Так что я собрала свое барахло и покинула здание приюта номер шесть.

— И ты никогда не искала своих биологических родителей? — спросила Марни.

— Нет. Я им не нужна.

— Откуда такая уверенность? На твоем месте я бы хотела встретиться с ними, поглядеть им в лицо, по крайней мере.

— Прекрати к ней приставать, Марни. Доведешь ее до несварения желудка. — Произнеся это, Мейсон улыбнулся Роз.

Она глядела, как двигаются его губы. Рот у него что надо. И хорошо сочетается с милой ямочкой на подбородке и угольно-черными глазами, проникающими в самую душу.

— Ладно, спасибо за завтрак. — Роз отодвинула тарелку в сторону и встала. Из кармана джинсов она достала чек, который Мейсон настойчиво сунул ей во второй раз, после того как она пришла в себя. Осторожно разгладив помятости, положила его рядом с пустым стаканом из-под сока. — Я действительно очень ценю то, что вы для меня сделали. — Ее голос упал до срывающегося шепота. Мейсон тоже поднялся.

— Я довезу вас до банка. Получите деньги, а после подыщем вам место, где остановиться.

— Вы хотите, чтобы я осталась?

— Мотель запросит с нее шестьдесят баксов за ночь, — заметила Марни.

— Шестьдесят за ночь? — повторила Роз, почувствовав тошноту, не то от переедания, не то от мысли потратить хоть пенни на съем жилья, между тем, как деньги требовались ей для покупки машины. — Я не могу себе позволить платить больше четырехсот долларов в неделю за комнату.

— Я поговорю с Кларой. Попытаюсь убедить ее скинуть.

Роз предположила, что Клара — хозяйка жилья. Марни покачала головой.

— В разгаре сезон снегоходов, Мейс. Она ни за что не скинет, тем более ей надо наверстать упущенное за пару месяцев простоя. Были слишком сильные дожди, — пояснила она Роз, — и листва опала раньше обычного… Придумала! Как насчет квартиры над твоим гаражом? — У нее в глазах появился какой-то странный блеск.

Мейсон вдруг занервничал. Впервые за время их знакомства он начал мямлить:

— Она… не слишком велика.

— Да ладно, Мейс, в самый раз. — Марии добавила, глядя на Роз: — В ней всего одна комната с ванной, но она очень миленькая. Я там жила недолго, пока прошлым летом не вышла замуж. Я бы предложила тебе остановиться у нас, но мы сейчас делаем перепланировку. Полдома вверх дном.

Роз не знала, что хуже: перспектива делить жилище с двумя молодоженами или проживание в непосредственной близости от ее теперешнего симпатичного босса.

— Ты можешь добираться до работы пешком, сказала Марни.

Этот дурацкий, но имеющий практическую ценность довод вызвал у Мейсонановый приступ заикания:

— Квартира… нуждается в ремонте.

Марни отмела его возражения легким движением руки.

— Новые занавески на окна, немного поработать щеткой — и все.

Мейсон начал надевать пальто.

— Отлично. Засучивай рукава и приступай, пока мы с Рози съездим в банк.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мейсон Страйкер жил в здании маяка, стоящего на скалистом берегу озера Верхнее. Настоящего, работающего маяка, освещающего самое большое и холодное озеро из Великих озер. И расположенного в нескольких минутах ходьбы от таверны, получившей свое имя в его честь.

— Я и не подозревала, что можно быть хозяином маяка. Когда он был построен? — спросила Роз.

— Осколок старины. На фундаменте выбито 1892. Мой прадедушка был третьим по счету смотрителем маяка, когда свет еще зажигался вручную. В наше время прогресс ликвидировал надобность в работе такого рода. Периодически проводятся государственные проверки — смотрят, зажигается ли свет в маяке. Если это не учитывать, то проживание в маяке равносильно жизни в любом другом доме. Разве что получаешь в довесок одиночество и великолепный вид.

По мнению Роз, каменный фундамент и побелевшее от времени дерево придавали сооружению вид чего-то вечного, неподвластного времени.

Гараж был построен значительно позднее, но вполне сочетался с древним соседом. Деревянная верхняя надстройка аккуратно выкрашена белой краской. Окна обрамлены синими ставнями. Фундамент каменный. Крепкий и надежный, как и маяк.

Таким же кажется и сам Мейсон.

При подъезде к дому Роз заметила тропинку, выложенную булыжником, ведущую от маяка к гаражу. Тщательно убранный снег высокими сугробами лежал по обе стороны дорожки.

Мейсон припарковался перед гаражом и вышел из машины. Роз последовала за ним по узкой, заснеженной лесенке сбоку от здания, удивляясь, что Мейсон не роется в поисках ключей. Дверь оказалась незапертой и открылась, натужно скрипя заржавевшими петлями.

Марни не шутила, говоря о небольших размерах квартиры. Крохотная, пыльная, полная разномастной мебели и вещей.

— Она невелика, — сказал Мейсон, хмуро озираясь кругом.

Роз постаралась сохранить нейтральное выражение лица. Она лишь пожала плечами и бросила суконную сумку прямо при входе.

— Видала и хуже.

Значительно, значительно хуже. Даже с идеально подобранной мебелью и безо всяких пыльных игрушечных зайцев, валяющихся под ногами, дома могут быть отвратительными, уж Роз это хорошо знает.

— Электричество в порядке, надо еще включить воду. Ванная там, — он мотнул головой в сторону одной из двух дверей. Другая, предположила Роз, должна вести в туалет. — Советую перед тем, как пить или мыться, немного спустить воду. Тут кругом полно… хм, железистых соединений. Надо провести сюда телефон.

— Не надо, — отмахнулась Роз. — Мне некому звонить.

— Да, ну ладно… — Мейсон потер руки и направился к обогревателю, подкрутив его до щелчка. — Поскольку Марни пока сюда не добралась, я помогу вам с уборкой.

— Я сама справлюсь.

Следовало догадаться, что он не услышит ее.

— Принесу из дома ведра и тряпки. Минуточку.

Когда дверь за ним закрылась, Роз позволила ухмылке вырваться на свободу. Потом громко рассмеялась. Давно уже у нее не было такого ощущения счастья. Конечно, надолго она не задержится, снимется с места, как только накопит достаточно денег для покупки какого-нибудь пусть ржавого, но надежного средства передвижения.

Впервые перспектива выбраться на расстилающееся перед ней шоссе не воодушевляла.


Когда вечером, прямо перед своей сменой, Роз вошла в заднюю дверь таверны «У маяка», Берген уже хозяйничал на кухне. На ней была одна из выданных Мейсоном рубашек и джинсы, потертые, но чистые. И сама себя она отскребла добела, так же, как и свою новоприобретенную квартиру, вдоволь насладившись перед работой роскошью долгого, горячего душа.

Повар пробурчал что-то, что должно было означать приветствие, заметив ее в проеме двери.

— Мейсон сказал, что здесь можно найти фартук, — объяснила Роз, с опаской косясь на громадный нож, используемый им для шинковки лука. Некоторое удовлетворение доставляло то, что глаза Бергена сильно слезились.

— Чистые висят вон там, на крючке.

Несмотря на холодное оружие у него в руках, Роз отважилась пошутить:

— Слезы радости, надо же. Не надеялась, что мой приход доставит вам столько счастья.

Сытый желудок, хорошо оплачиваемая работа и крыша над головой придали ей задору. Берген не разделял ее энтузиазма.

Роз могла поклясться, что смертоносное пятидюймовое лезвие указывает ей прямо в сердце, пока он медленно процедил:

— Не рассчитывай на слезы, туманящие мне глаза, девчушка. Я постоянно за тобой присматриваю.

Он не сказал ничего, что она не слышала раньше. И, надо признать, для того частенько были основательные причины. На ее счету числились и жульничества, и попытки заговорить зубы — когда ситуация того требовала. По натуре Роз не была лгуньей или мошенницей. Но трудно исповедовать высокие моральные принципы с пустым животом и заледеневшими ногами. Так что порой Роз и врала, и воровала, но скорее от крайней нужды, чем в жажде наживы. Но одобрение Бергена она вряд ли получит. Старик не поверит ей, если она скажет, что никогда не обманет Мейсона или Марни.

— Часики-то тикают, — произнес он, со значением подняв кустистую бровь.

Роз сдернула фартук с крючка и покинула кухню без единого лишнего слова.

К девяти часам таверна набилась битком. Завсегдатаи стояли у стойки плечом к плечу, все столики заняты. Роз казалось, половина населения полуострова устремилась к ним за приготовленной Бергеном рыбой с картошкой. Первые пару десятков раз, когда ей приходилось подавать ее, от аромата прокопченной озерной форели у нее слюнки текли. Потом осталась одна забота — сможет ли она когда-нибудь избавиться от пропитавшего одежду запаха.

Марни, которая подменяла вторую официантку, казалась такой же задерганной. Мейсон же занимался баром, выполняя свои обязанности с таким искусством, что даже не выглядел занятым. Кинув на него взгляд, она оценила компетентный вид, с которым он смешивал напитки, одновременно поддерживая разговор с парой пожилых мужчин, примостившихся поблизости на высоких стульях. Обогнув стойку, она подошла к Мейсону.

— Мне нужны три пива, два виски с содовой и бокал белого вина.

Тяжелая работа для Роз была не в новинку, но ноги уже гудели, прося о передышке. Она подумала о кушетке, раздвигаемой в кровать, стоявшей в ее новой берлоге, и попыталась не превращать в трагедию факт, что до окончания смены по меньшей мере четыре часа.

— Бокал белого вина? Кто ж его заказал?

— Единственная женщина в помещении, вон та, в костюме.

Мейсон вытянул шею, шаря взглядом по толпе в поисках интересующей его персоны.

— Она ваш бухгалтер? — спросила Роз.

— Если бы, — процедил он сквозь зубы. — Она глава демократической партии в штате. Без Марни тут не обошлось.

Ей не удалось спросить, зачем эта дама притащилась сюда и какое отношение имеет к ней Марни. Всякое продолжение разговора стало невозможным из-за наводнивших помещение громких всхлипов скрипки.

Когда шум временно прекратился, Мейсон простонал:

— Началось! Каждую субботу одно и то же. Опять братья Бэттл добрались до музыкального автомата. Надеюсь, вам нравится музыка в стиле кантри, потому что теперь она будет завывать часа три.

Видя его искаженное страдальческой гримасой лицо, нельзя было не посочувствовать. Три часа — невыносимо долгое время для закоренелого фаната тяжелого рока, вынужденного слушать баллады о водителях грузовиков и неверных женах.

У нее родилась идея.

— Я возьму маленький перерыв, ладно? Минут на пятнадцать, — уточнила она, снимая фартук.

Он поглядел на громоздящиеся на ее подносе напитки.

— Зачем?

— Чтобы несказанно вас осчастливить.

Тут она подмигнула, и у Мейсона пересохло во рту.

— За пятнадцать минут? — повторил он тупо.

Роз разнесла заказанные напитки и начала пробираться сквозь толпу. Пару раз Мейсон терял ее из виду, но вот она вынырнула около бильярдного стола, невинно усмехнулась Брэду и Брюсу Бэттл, двум громадным неповоротливым парням.

Мейсону отчаянно хотелось узнать, что она говорит этому убийственно выглядящему дуэту. Братья послушно, как болванчики, закивали головами, выражая согласие глуповатыми ухмылками.

Тут Мейсону стало невмоготу. Он покинул стойку и принялся расчищать себе дорогу к бильярдному столу.

— Что ты делаешь, Роз? — спросил он.

— У меня ведь перерыв, не так ли? — Она сумела так разделить улыбку между мужчинами, что у Мейсона засосало под ложечкой. — Может девушка немного развлечься в свое свободное время, а, босс?

— Прекращай, Мейс, она сейчас сама себе хозяйка, — поддержал Брюс.

Роз отсчитала из своих чаевых двадцать долларов и положила их на край стола.

— Ты играешь с ним на деньги? — Оттащив Роз от стола, Мейсон предупредил: — Тогда можешь попрощаться со своими денежками. Он хорошо играет. Оба они.

Ее губы даже не дрогнули, когда она произнесла:

— А я еще лучше.

— Можешь разбивать, — предложил Брюс.

— Спасибо, — вежливо поблагодарила Роз, подмигнув Мейсону.

Она загнала три шара сразу, два остановились у лузы, один не шевельнулся. Ее грациозные движения внезапно напомнили Мейсону кошку, подбирающуюся к добыче.

— «Крестовик», — объявила Роз, чему Брюс явно обрадовался.

Если у выбора была какая-то причина, то Мейсону не дано было ее понять. Он видел по крайней мере три возможности для ударов, загнавших бы на место практически нависшие над лузами шары.

— Почему «крестовик»? — спросил Мейсон, когда она оказалась рядом.

Прежде чем ответить, Роз сделала еще один удар, давая Мейсону увидеть превращение молоденькой официантки в бывалую акулу бильярда.

Натирая кий синим мелком, она ответила:

— Захотелось добавить остроты игре.

И снова приступила к делу. Уступать право на удар она не собиралась. Уверенно кружа вокруг стола, прицеливалась и била. Ни разу не промахнувшись, она загоняла один шар за другим, заставляя их нырять в лузы, как кроликов, за которыми гонится лиса. Челюсть у Мейсона просто отвисла: никогда у него в баре так виртуозно не играли.

Когда осталось всего восемь шаров, Роз выбрала угловую лузу, рядом с которой стоял Мейсон. Даже сейчас она явно усложняла задачу. Куда разумнее было избрать один из боковых карманов, для попадания туда требовался лишь небольшой толчок. Но, конечно, тогда не достигалась желательная острота переживаний. Она склонилась над столом, примериваясь к удару, медленным, влекущим движением ресниц перевела взгляд на Мейсона, и, не прерывая визуального контакта, отвела кий назад и быстро двинула вперед. Восьмой шар упал в угловую лузу раньше, чем она отвела глаза. Мейсон понял, что все это время не дышал.

Улыбаясь, Роз обошла стол, направляясь к нему. Она совсем не красавица, подумал он, вглядываясь в угловатые черты и торчащие в разные стороны светлые волосы. Тем не менее воздух вокруг нее словно лучился скрытой энергией, возбуждающей сильнее, чем виски, заказанное братьями Бэттл, чтобы утешиться в потере.

— Я же говорила, что я лучше всех. — Она забрала свои деньги, опустив их в карман фартука. — Было приятно поиграть с тобой, Брюс.

— Эй, постой-ка! — воскликнул Мейсон, обретя способность к связной речи. Указав на Брюса, он сказал: — Он же не расплатился.

Она кинула ему улыбку через хрупкое плечо:

— Расплатится.

Мейсон уже вернулся за стойку и смешивал коктейли для ввалившейся компании туристов, когда услышал характерный голос его любимого певца.

Что за…

Его взор упал на музыкальный автомат, в который засовывал четвертаки недовольный Брюс Бэттл. Через переполненный зал таверны улыбкой чеширского кота ему усмехнулась Роз. Вот, значит, какая предполагалась оплата.

В последующие несколько часов, по мере того, как одна за одной сменяли друг друга композиции единственного признаваемого им стиля, он начинал все сильнее ценить ее искусство обращения с кием.


Сразу после двух ночи Мейсон выставил за дверь последних посетителей. После их ухода он зажег верхний свет, ярко осветивший грязный пол и заляпанные столы.

Марни покачала головой.

— И это ты предпочитаешь общению с правящими мира сего?

Мейсон взглянул на нее, но ничего не ответил, поэтому Марни обратилась к Роз:

— Если бы он занялся сколачиванием избирательного комитета и привлечением электората, то мог бы осенью баллотироваться в совет штата Мичиган. Нынче ночью сюда заглянула председатель партии штата, и что? Он лучше будет смешивать коктейли и драить полы, чем выдвинет свою кандидатуру на выборы.

Роз не слишком хотелось впутываться в обсуждение чего-то, что она толком не понимает. Но ей точно известно, что Мейсону разговор неприятен. А его желание следует чтить. Он был слишком добр к ней, чтобы поступать иначе.

— Орел — ты моешь туалет, решка — я. — Вытащив из кармана фартука четвертак, она подкинула его в воздух. Совершив рукой несколько манипуляций, произнесла: — Извини, Марни. Похоже, сегодня твоя очередь отскребать сортир.

После ухода сестры Мейсон хмыкнул. Жульнические проделки Роз от него не укрылись.

— Спасибо, я твой должник.

Роз пожала плечами и начала пересчитывать чаевые. Судя по объему пачки, вечер выдался удачный.

— Послушай, Рози, — сказал Мейсон, — почему бы тебе не дать ногам отдых. Я просто воспрял после трех часов качественной музыки. Согласен мыть полы и протирать столы. Не успеешь оглянуться, как можно будет уходить.

Твоя правда. Времени уйдет немного, потому что я буду помогать.

Роз убрала чаевые обратно в карман и взялась за мокрую тряпку. Если она и устала, то внешне никак того не показывала, проворно перебегая от одного стола к другому.

Пару минут спустя Мейсон окликнул ее:

— Эй, я нашел два четвертака.

— Везет тебе сегодня. Можешь завести очередную порцию долбающей по голове музыки. — Она прекратила вытирать стол, глядя на Мейсона. — Знаешь, я всегда считала, что парни предпочитают такую музыку только потому, что она позволяет им не танцевать.

— Мне нравится танцевать.

— Ага, конечно. Так и вижу, как ты трясешься наподобие рок-идолов.

— Попрошу не ехидничать. Я сказал — мне нравится танцевать.

Найдя в недрах проигрывателя нужную запись, Мейсон нажал кнопку пуска. Прокуренную комнату наполнил страстный шепот певицы Селены. Мейсон подошел к Рози и протянул руку.

По ее лицу разлилось удивление, сменившееся растерянностью. Их бедра соприкоснулись, и она шарахнулась назад.

— Мейсон, я не…

— Не танцуешь? — закончил он за нее. — Тогда позволь мне показать, как это делается. — Мейсон притянул девушку к себе, наслаждаясь ощущением ее близости, пусть даже, по его мнению, ей не мешало бы прибавить несколько фунтов, чтобы сгладить острые углы. — Тут ничего мудреного, правда. Очень просто.

Просто? — подумала Роз, наступая ему на ногу и стукаясь коленками об его колени. Кому охота тратить время на такую нескладеху. Но Мейсон упорствовал, показывая ей, как следует двигаться.

— Три шага вперед и один назад. Это основа, но выпускники седьмого класса на первых в жизни танцульках, топчущиеся на месте, повиснув друг на друге, о ней и слыхом не слыхивали.

Роз не посчитала нужным сообщать, что ей никогда не приходилось танцевать в качестве выпускницы седьмого класса, равно как и вообще танцевать. Хотя представление об упомянутых им танцах она имела. Сменила работу во многих барах. И насмотрелась на мужчин и женщин, крутящихся вокруг своей оси с упорством ввинчивающейся в стену дрели.

Чтобы он не подумал, будто она считает шаги — что и происходило на деле, — она спросила:

— Где ты учился танцевать?

— У бабушки со стороны матери. Она настаивала, чтобы мы с Марни учились. Поэтому, когда мы к ней заглядывали, она всегда ставила что-нибудь типа Пери Комо или Фрэнка Синатры, и мы по меньшей мере час отрабатывали танцевальные па. Она говорила, что дедушка ухаживал за ней именно так.

— Ухаживал? — фыркнула она. Старомодное понятие рассмешило ее.

— Разве за тобой никто никогда не ухаживал?

— Не уверена.

Он резко отклонил ее назад, потом медленно вернул в исходное положение.

— А теперь?

Ее сердце яростно застучало. Не придумав ничего лучше, она переспросила:

— Значит, танцевать ты выучился у бабушки?

— На самом деле кое-какие знания в этой области я приобрел самостоятельно, но ей я обязан фокстротом, ча-ча-ча и вальсом.

— Человек многих талантов, — заметила Роз. Ей нравилось, как он ее держит — правая рука легко касается спины, а левая свободно удерживает ее правую кисть. Их тела едва соприкасались, лишь мимолетный контакт тут и там, пока Селена пела о том, как могла бы влюбиться.

— Такая печальная песня, — вздохнула Роз и удивила их обоих, на мгновенье положив голову ему на плечо.

— Почему же? В ней поется о возможностях. Разве ты думаешь, что влюбиться — так уж грустно?

— Не знаю.

— Нет? — Он слегка отклонил ее назад, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Никогда не влюблялась. — Произнося это, она смотрела на его рот. У него действительно очень красивые губы.

— Тогда почему ты считаешь, что песня печальная?

— Певица умерла внезапно. Ее убили. Каждый раз, слушая эту песню, я думаю, как много других великих песен она могла бы исполнить, если бы была жива. Оттого-то мне и становится грустно.

Мейсон не смог бы точно определить, откуда взялся внезапный порыв, но сопротивляться ему оказалось невозможно, а потому он опустил голову и коснулся ее губ своими. Роз замерла в его объятиях, но не стала вырываться, и тогда Мейсон углубил поцелуй. Мышцы Роз ослабели, и она прильнула к нему.

Это его сердце бьется или ее?

Он не стал терять время на выяснения. Следовало заняться более неотложными делами. Он поправил ее руки так, что они обвили его за шею.

— Рози, — прошептал он ей в губы.

Рози. Она не Рози. Ее зовут Роз. Роз Беннет. И Роз Беннет в самом скором будущем уезжает. Нет никакого резона связываться с кем-нибудь наподобие Мейсона — с кем-нибудь, кто может заставить ее захотеть остаться. Потому что обширный опыт девушки подсказывал, что ее обязательно принудят убраться и отсюда.

Песня Селены кончилась. Роз отпрянула от него, сознавая, что будет хранить в памяти этот останавливающий сердце поцелуй вне зависимости от музыкального сопровождения.

— Мне, наверно, надо пойти узнать, не требуется ли Бергену помощь на кухне.

— Ничего ему не требуется, — сказал Мейсон. — Рози, относительно…

— Меня зовут Роз.

— Я помню твое имя.

— Тогда почему ты продолжаешь звать меня Рози?

Он передернул плечами.

— Не знаю. Так тебе больше подходит. Считай его прозвищем.

— У меня уже есть прозвище, — упрямо произнесла она.

— Кто же дал его тебе?

Она уставилась на него.

— Ты знаешь, кто дал мне мое имя.

— Мне известно, что именем Розалинда тебя наградило государство. Но кто прозвал тебя Роз?

Вопрос вызвал воспоминания, мучительные, как удаление зуба без наркоза. Она отвернулась, схватила тряпку и начала протирать ближайший стол.

Едва слышно до нее донесся шепот:

— Так кто заклеймил тебя именем Роз?

Она переместилась к другому столу, не ответив. В памяти снова мелькнули воспоминания… и горечь.

Исходное ее прозвище было Роза. Его она получила от первых приемных родителей.

«Мы будем семьей. Ты станешь нашей дорогой маленькой Розой», — обещали они каждый вечер, укладывая девочку спать. Но не все в том доме испытывали аналогичный энтузиазм относительно возможности постоянного проживания с ней под одной крышей. В шесть лет малышку «заклеймил» именем Роз жестокий мальчишка, затушивший об ее руку полпачки сигарет. Что было делать ее приемным родителям, как не отослать обратно в детдом чужую девочку, прожившую с ними три года? Главное — их биологический сын.

— Ерунда, — сказала Роз, положив тряпку в ведерко рядом со стойкой. — Пойду погляжу, не надо ли помочь Марни с чисткой раковин.

— Ладно… Рози.

После ее ухода Мейсон рухнул на стул и обозвал себя идиотом. Протри глаза, посоветовал трезвый рассудок. Не суйся, куда не следует. Ее проблемы тебя не касаются.

Это всего лишь влечение. Гормоны. Потому он и поцеловал ее. Никакого преступления не совершено. Вред не причинен.

Пока не дошло до повторения.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Мейсон постучался в ее дверь, в руке — дымящаяся чашка с кофе, на лице — дурацкая улыбка.

— Мне показалось, что я слышал твои передвижения по комнате, когда вышел за лопатой для снега. Вот, принес тебе. — Он протянул ей чашку. — У тебя ведь еще нет кофеварки.

— Заходи, — пригласила она, надеясь, что надетый на ней тренировочный костюм, служивший ей, по правде говоря, пижамой, не слишком бросается в глаза.

— Тут холодновато. — Он кивнул на электрическую печку. — Нормально работает?

— Отлично. Мне нравится, когда чуть прохладно. Не хочешь ли… — Ее голос сорвался. Она провела рукой по волосам, впервые в жизни беспокоясь о своем внешнем виде. — Мне нечего предложить в благодарность за кофе.

Последовала пауза, наполненная, как они оба знали, отнюдь не размышлениями о содержимом ее кухонных полок.

— Там, откуда взялась эта чашка, еще много осталось, — чуть улыбнулся Мейсон. Неловкость спала, ей даже показалось, что температура в комнате подскочила на пару градусов. — Целый кофейник. Почему бы тебе не собраться быстренько и не зайти ко мне позавтракать. А попозже я отвезу тебя в город за продуктами.

Как бы ей ни хотелось провести с ним целый день, она ответила:

— Наверняка тебе есть чем заняться в выходной, кроме как возить меня по магазинам удешевленных товаров.

— Ты права. Сначала зайдем в церковь.

Он подмигнул и исчез, оставив ее в сомнениях.

Накануне, придя с работы, Роз приняла душ, так что теперь решила только умыться и почистить зубы. Из зеркала на нее глядело ее взлохмаченное отражение. Плюнуть хочется. На мгновенье припомнилось, какую прическу она носила раньше. Когда у нее имелось постоянное место жительства, волосы были одной длины, чуть ниже плеч. Сейчас общественные туалеты стали единственным доступным местом для проведения всяких гигиенических процедур, поэтому шевелюру пришлось существенно обкромсать, а с макияжем завязать вовсе.

Бросив последний взгляд на свое отражение, Роз влезла в джинсы и чистую майку, прихватила пальто и чашку с кофе и спустилась по ступенькам, столь предупредительно расчищенным Мейсоном от снега.

За последнюю ночь нападало еще дюйма два. Лыжники и водители снегоходов будут в восторге.

Роз на минутку остановилась полюбоваться белым ковром, укрывшим каменистый берег озера и кроны вечнозеленых деревьев под небом, пронзительная синева которого била по глазам.

— Красиво? — раздался голос незаметно подошедшего Мейсона.

Он заметил, как вздрогнула Роз от его негромких слов, и поморщился, поскольку не собирался никого пугать. Ему казалось, она видела, как он насыпал корм в птичью кормушку, где уже собралась шумливая стайка черноголовых синиц.

Роз разглядывала открывшийся пейзаж с детским изумлением и, отбросив свою обычную настороженность, стала настоящей красавицей.

— Пойдем в дом. — Мейсон зашагал вперед и распахнул дверь во внутреннее помещение маяка.

Оставив запорошенные снегом ботинки на коврике при входе и повесив пальто на крючок, он обернулся взять жакет у Роз. Слишком тонкий, не по погоде. Туфли, вернее тапочки, тоже не годятся. Они поношены, потерты на сгибах до дыр. Когда она нагнулась развязать грязные шнурки, он внезапно осознал, что у нее может и вовсе не быть подходящих ботинок. Тоненькие носки прохудились, в одном уже торчит большой палец. И все же Роз держалась с достоинством, хотя дырявые носки несомненно ее огорчали.

— Очень мило, — сказала она, проследовав за ним в крохотную кухню.

— Спасибо. Кухня тут размером с пятачок, комнаты неправильной формы и единственный туалет на всю квартиру, но такого вида нигде не встретишь.

Роз немедленно с ним согласилась. Ей постоянно приедалось жить в одном и том же окружении, тянуло сменить обстановку. Но зрелище, открывающееся из широкого окна, зачаровывало ее…

Она присела на один из высоких стульев с одной стороны стойки, разделяющей маленькую кухню надвое. Мейсон остался с другой стороны, зажег газовую плиту.

— Яйца подойдут? Я не особо умею готовить, но омлет сделать смогу.

— Омлет меня вполне устроит. Это окно всегда было такое огромное?

Мейсон налил ей еще одну чашку кофе, а заодно и себе тоже. Взбивая в миске яйца с молоком, ответил:

— Нет, оно представляло собой уменьшенную версию этого. Я кое-что подправил.

По правде сказать, слово «подправил» не совсем подходило. Мейсон выпотрошил старый маяк до основания, настелил дубовые полы, заменил систему освещения, прорезал окна большего размера.

— Значит, ты вырос в Гавани шансов?

Ему стало ясно, что у нее в голове не укладывалось, что человек добровольно может провести столько времени в одном месте.

— Точно. Сражался каждое утро с Марни за право первым занять ванную в доме родителей, пока не отправился в колледж.

— Колледж? — удрученно переспросила она. — И чему ты там учился?

— Уголовному праву.

— Немного странная специализация для владельца бара, не находишь?

Он пожал плечами.

— Но не для полицейского.

— Полицейского?

— Шесть лет, Детройт. А после — частный сыск.

— Мейсон Страйкер, частный сыщик, — пробормотала Роз, отхлебывая кофе. — Звучит, как в телесериале.

В профессии Мейсона не было и доли очарования телевизионных детективов. Ему куда лучше многих известно, какой поганой может быть настоящая жизнь. Не всегда, конечно, но и заманчивого в его прошлой работе мало. Большую часть времени он проводил у телефона или в машине, ища ответы на возникшие вопросы. Ну, и побегать приходилось немало. Проверяя версии, общаясь со свидетелями.

Не слишком опасная работа, нет. Пока не теряешь бдительности.

Пока не покупаешься на ложь.

Мейсон подкрутил газ и вылил содержимое миски на сковородку.

Ели они в молчании. Роз так и не смогла понять, отчего так внезапно у Мейсона испортилось настроение.


Сразу после полудня они завернули на парковку у небольшой беленькой церквушки, по праву гордящейся остроконечными башенками и рядом сверкающих чистыми стеклами стрельчатых окон.

Худшего кошмара в жизни Роз не случалось.

— Не могу я туда идти, — сказала она, когда Мейсон направился к двери.

— Не обязательно быть католичкой, чтобы зайти внутрь.

Она стиснула губы в отчаянии. Он не понимает сути.

— Смотри, как я одета.

Смотри, кто я такая, подумала она.

— Неважно, как ты одета. Бог принимает любого.

Легко говорить тому, на ком приличные штаны и чистый свитер. Тому, кто никогда не сидел, скорчившись под каким-нибудь грязным мостом или в задрипанном подъезде, проклиная своего создателя, а то и вовсе сомневаясь в его существовании.

— Обещаю, все будет отлично, — сказал Мейсон, беря ее за руку. — Мы сядем сзади. Никто нас и не заметит.

Не заметит? Роз могла поклясться, что вся паства замолкла на полуслове при их приходе. Во всяком случае, часть гимна оказалась скомканной. Возможно, потому, что открытая Мейсоном дверь находилась сбоку церкви, не так далеко от алтаря.

— Мне казалось, ты обещал, что мы сядем сзади? — прошипела она сквозь зубы, стараясь не замечать десятков разглядывающих ее глаз.

— Обещал, но мы опоздали.

Человек в церковном облачении медленно шествовал по центральному проходу впереди группы людей мрачного вида, каждый из которых что-то нес. Роз не относила себя к ярым католикам, но знала достаточно, чтобы догадаться, что этот человек — кюре, и месса уже началась.

Роз и Мейсон поспешили по боковому проходу, минуя ряд за рядом занятые скамьи. Только когда они добрались до последнего ряда, Роз заметила, что Мейсон все еще держит ее за руку. Потом он перекрестился. Роз повторяла все за ним, стараясь не привлекать к себе дополнительного внимания. Ей казалось, что она вошла в ритм вставаний и последующего усаживания.

Мелодии, старательно играемые органистом, не имели ничего общего с теми, что остались в ее воспоминаниях о посещениях баптистских служб с семьей усыновителей номер три. Тем не менее было что-то трогательное в словах гимнов, в частности одного из них. Ей понравилась идея вознестись ввысь на крыльях орла. Уже после окончания мессы, направляясь к выходу, она поймала себя на мурлыканье этой мелодии.

Кое-кто, проходя мимо, приветствовал Мейсона по имени, обменивался с ним рукопожатиями и дружески трепал по спине, посылая в ее сторону любопытный взгляд или неуверенную улыбку, а затем вежливо здороваясь после его представлений. А он представлял ее всем и каждому.

— Это Рози Беннет. Она недавно в городе, работает в таверне.

Он говорил чистую правду, и все-таки она чувствовала себя обманщицей, которую в любую минуту могут разоблачить.

Возле машины они обнаружили улыбающуюся Марни. Мейсон насупился.

— Не знала, что ты католичка, — обратилась Марни к Роз.

— Я и правда не католичка.

— Давно ли ты посещаешь дневные службы? — хмуро поинтересовался Мейсон.

— Мы с Хэлом сегодня проспали, не успели к десяти, — легко пожала плечами Марни, хотя хитрая кошачья улыбка заставляла усомниться в достоверности ее слов. Обращаясь к ним обоим, она спросила: — Какие у вас дальнейшие планы?

— Думал отвезти Рози в магазин за покупками, а после, возможно, сможем попасть на спектакль.

— Какой насыщенной жизнью ты живешь, Мейс. Весь выходной расписан, — поддразнила Марни.

Упоминание о том, что воскресенье — единственный день, когда таверна не работает, вызвало у Роз неловкость.

— Знаешь, Мейсон, тебе совершенно необязательно везти меня в магазин. Он недалеко, покупать много я не собираюсь. Могу и прогуляться. Погода отличная.

Брат и сестра посмотрели на нее так, словно у нее выросла вторая голова.

Пятью минутами позже Мейсон высадил Роз у магазина дешевых товаров, пообещав вернуться через полчаса.

— Только заеду ни бензоколонку через дорогу. Надо помыть и заправить джип.

Когда Мейсон вернулся, Рози направлялась в сторону кассы. Он заметил ее сразу, как только вошел в магазин. Фигура ее, высокая и тонкая, выделялась в толпе. Бросалась в глаза и ее одежда, непрактичная для зимнего города, продуваемого холодными ветрами с озера.

Он не лицемерил, успокаивая ее относительно потертых джинсов и старенького жакета. Бог действительно не обращает внимания на такие вещи. Но Всемогущий гораздо терпимее к нюансам одежды, нежели матушка природа.

Роз выгрузила свои покупки на конвейер одной из касс. Их было немного, пяток банок с фруктами и салатами. Буханка хлеба. Масло, яйца, растворимый кофе, и, явная уступка гастрономическим слабостям, баночка красных лакричных взбитых сливок. Ознакомившись с нехитрыми покупками, Мейсон в который раз принялся изучать черты ее лица, снова пытаясь отыскать, что же в ней так его привлекает.

Определенно не волосы. Они торчали в разные стороны под совершенно непредсказуемыми углами, делая в сравнении воронье гнездо образцом опрятности. Она не накладывала макияж, пусть хотя бы капельку румян на бледные, слегка выпуклые скулы. А угловатая, сторожкая манера двигаться, словно в постоянном ожидании нападения, явно не способствовала разжиганию в мужчинах похоти. Но все вместе, неизвестно по какой причине, оказывало на Мейсона потрясающее действие.

Мейсон прикрыл глаза и вздохнул. С гормонами он бы сладил. В последний раз в беду он попал по вине излишне мягкого сердца.

Тут Роз заметила его. На лице появилась робкая улыбка, и Мейсон почувствовал, как без того ускорившийся пульс скакнул до немыслимой скорости.

Ему нравятся беззащитные женщины, вот в чем дело, убедил он себя. Возможно, он страдает комплексом рыцаря на белом коне? Роз стояла к нему боком, и он видел, как она сунула руки в карманы, от чего ее джинсы туго обтянули зад. Сразу выяснилось, что ничего рыцарского в его мыслях нет.

Мейсон кивнул кассирше, Пенни Линдмен. Мейсон ходил с Пенни в школу. Тогда брюнетка с желтоватой кожей была хорошенькой, но это до пятидесяти дополнительных фунтов, трех детей и двух мужей. Теперь она превратилась в озлобленную одинокую толстуху, обожающую совать нос в чужие дела.

— Эй, Мейсон, какой сюрприз!

Глаза ее разгорелись. Мысленно она уже потирала руки в предвкушении получения новых сведений, перебегая взглядом с него на Рози.

— Привет, Пенни. Как ребятишки?

— Хорошо, хорошо. — Она отмахнулась от его вопроса, торопясь перейти к более волнующим темам: — Я и не догадывалась, что тут твоя подружка.

Мейсон неохотно представил двух женщин. Судя по насмешливому лицу Рози, она уже успела опознать в Пенни матерую сплетницу.

— Вы, наверное, недавно в городе. Это вас Мейсон принял взамен Кэрол?

Ну все, расследование началось, подумал Мейсон.

— Да.

— А откуда вы?

— Из Детройта.

— О, вот это город, верно? Не думала, что Мейсон станет встречаться с другой девушкой оттуда, после всего, что случилось.

Рози вопросительно поглядела на Мейсона, но, прежде чем он успел открыть рот, ответила:

— Мы не встречаемся. Сколько я вам должна?

Все покупки обошлись меньше чем в двадцать долларов и уместились в единственном коричневом пакете. Роз оказалась единственной знакомой Мейсона, у которой не было кошелька. У большинства женщин, по его сведениям, оные имелись. Размером они обычно напоминали небольшую ручную кладь. А Роз полезла в карман джинсов и вытянула деньги оттуда, осторожно отделила две десятки и протянула кассирше.

Отсчитывая Рози сдачу, Пенни спросила:

— Значит, вы действительно не встречаетесь с Мейсоном?

— Не-а. — Склонившись к ней поближе, Рози сообщила конфиденциальным шепотом: — Я с ним живу.


— Не могу поверить, что ты ей это сказала, — пробормотал Мейсон, загружая пакет в джип. — Она, должно быть, уже обзвонила половину города. Можешь мне поверить, на пальце, которым она набирает номер, давно уже появилась мозоль.

Роз сама не сожалела о сказанном. Ей-то терять нечего. Очень скоро она уедет. Но Мейсону придется тут жить, со всеми слухами и пересудами, которые Роз пыталась на шаг опередить, ведя кочевой образ жизни.

— Я повредила твоей репутации? — спросила она сокрушенно.

Мейсон развернул Роз к себе так быстро, что ноги ее проскользнули по жидкой грязи. Не успела она покачнуться, как он удержал ее, ухватив за плечи. На его привлекательном лице она прочла не злость, а откровенный мужской интерес — с несомненным сексуальным подтекстом.

— Могу с ходу назвать множество причин, по которым человек может стать предметом обсуждения всего города, нежели предположение, что он спит со своей хорошенькой новой официанткой.

Хорошенькой?

Роз не часто слышала это слово в отношении своей персоны. Вот почему, решила она, сердце ее так неистово забилось, а в горле застрял комок.

Приподнявшись на цыпочки, она заглянула прямо в глаза Мейсону. Роз и до того целовали — тот же Мейсон, кстати, всего двадцать четыре часа назад. Но самой стать инициатором поцелуя было для нее событием экстраординарным.

Его глаза, чудесного шоколадного цвета, слегка расширились, когда он уловил ее намерение. Со школьных времен Роз помнила, как учитель приводил им длинные цитаты относительно глаз как зеркала души. Тогда ей показалось, что большей глупости она не слыхала. Во всяком случае, она крепко цеплялась за свою полуграмотность, не желая сделать ни шагу вперед.

Но глаза Мейсона и правда что-то отражали. Он видел Роз такой, какой она хотела бы стать, а не такой, кем являлась на самом деле. Подчас он замечал в ней более мягкую, женственную, изящную версию существа, озабоченного лишь проблемой выживания, в которое она превратилась.

Он видел женщину по имени Рози.

Она вложила в поцелуй всю себя, опираясь на инстинкт, оправдываясь тем, что ею движет простая благодарность. Все тело прильнуло к нему, повторяя его изгибы, сливаясь с ним.

Роз могла бы стоять на промороженной стоянке, целуясь с ним, весь день. Но тут раздался резкий сигнал машины. Вздрогнув, она отпрянула назад и словно сквозь ватную пелену услышала, как крикнул что-то из открытого окна своего грузовика Брюс Бэттл, прежде чем поставить машину через несколько парковочных мест от них. Его комментарии о людях, выставляющих себя напоказ, били в цель и одновременно совершенно ее не зацепили.

Она вознеслась сейчас на самую вершину страсти, и ей было наплевать и на возможных свидетелей, и на грязную жижу под ногами, и на минусовую температуру окружающей среды.

И не ей одной. Руки Мейсона опустились с ее плеч ниже, остановились на бедрах, упрямо прижимая их ближе. Прошлой ночью, вальсируя с ней по комнате, он был так старомоден. Сейчас в его поведении никто не усмотрел бы старомодности при всем желании.

Когда она попыталась освободиться, Мейсон удержал ее, не пуская.

— Не беспокойся о моей репутации, — поддразнил он. И добавил пылко: — Это было чудесно, Рози.

Роз ничего не ответила, не смогла. Написанные или сказанные, слова не были ее коньком. Они и теперь ей не давались, ни одно не могло выразить охватившие ее эмоции и то, как простое соприкосновение губ внезапно заставило жаждать простых в сущности вещей, не достававших ей до отчаяния. К примеру, собственного дома и семьи.

И любви.

Мейсон поднес ее руку к губам и поцеловал чуть пониже выдающихся костяшек. Рыцарский жест, отчего-то заставивший Роз почувствовать свою никчемность, в этих ее рваных и поношенных одежках.

Мейсон следил за пробегающими по ее лицу эмоциями: беззащитность, жажда быть понятой и неожиданная грусть, смутившая его. Они подсказали ему, что поцелуй — свидетельство падения барьеров ее обороны. Бессовестный человек не замедлил бы воспользоваться подвернувшимся случаем. Но у него, кроме порядочности, была еще одна причина не форсировать события: последний опыт общения с противоположным полом фактически протер его сердце через мелкое сито. И он отступил.

Спустим все на тормозах. Нет причин придавать одному поцелую большее значение, чем тот того заслуживает.

— У тебя руки замерзли, — заметил он. Усаживая ее на пассажирское сиденье, добавил: — Надо купить тебе теплые перчатки.


По приезде домой Мейсон настоял, что сам донесет ее пакет до квартиры.

— Я не инвалид, — бурчала она, поднимаясь следом за ним по ступенькам, но втайне его хорошие манеры ее трогали до слез.

К их удивлению, у Роз оказалась посетительница. Марии с удобством устроилась на софе, читая газету. Заметив их, она сложила ее и убрала в свою безразмерную косметичку. Затем встала и потянулась плавным грациозным движением.

— Уж отчаялась вас дождаться.

— А что ты тут делаешь? — спросил Мейсон. — Знаешь, невежливо без приглашения врываться в чужой дом и располагаться в нем как ни в чем ни бывало.

Марни послала Роз извиняющуюся улыбку:

— Прости. Не думала, что вы, ребята, так долго задержитесь в магазине.

— Могла бы подождать у меня, — кисло заметил Мейсон.

— Могла бы. Но я пришла к Рози, а не к тебе. — Она указала на пару огромных баулов, стоящих у софы. — Почистила свои шкафы и подумала, может, найдется что-нибудь, что тебе подойдет. Конечно, размеры у нас не совсем совпадают, но… — Она пожала плечами.

Вместо того, чтобы обидеться на такое явное проявление благотворительности, Роз едва не сомлела от счастья. Новая одежда. В двух таких громадных сумках просто обязано оказаться хоть что-то, что ей подойдет и позволит наконец отправить в огонь надоевшую рвань, которую приходится носить. И она ее сожжет. С наслаждением.

— Позволь мне только убрать продукты, — сказала она, пытаясь не выдать охватившего ее возбуждения. Когда она вернулась, Мейсон вовсю ухмылялся.

— Мне позволят остаться на показ мод?

Марни ответила раньше, чем Роз успела открыть рот:

— Нет. Но ты можешь вернуться через часок, с парочкой банок колы — для меня возьми диетическую — и двумя сандвичами. — Она потрепала брата по щеке. — Запомни, для меня низкокалорийный майонез, кроме того, я предпочитаю цельную пшеницу.

Закрыв после его ухода дверь на защелку, Марни начала доставать вещи из сумок: слаксы, свитера, джинсы, блузки, даже пару черных кожаных ботинок на низком каблуке.

— Ты уверена, что хочешь расстаться со всем этим? Ведь вещи выглядят едва ношенными.

— Кое-что из этого и правда почти неношеное, — сказала Марни с сожалением. — Собирало пыль в углу моего шкафа в ожидании того, что я потеряю несколько фунтов.

— Ты хочешь потерять вес? — удивилась Роз. — Зачем? Я хочу сказать, ведь это здорово, если тебя никто не принимает за мальчика.

— Я оставила надежду, что когда-нибудь снова влезу в эти вещи. Купила их, когда готовилась к свадьбе. Тогда я ела салат три раза в день в течение месяца, чтобы гарантировать себе, что влезу в свадебное платье. Выглядела я тогда божественно. — Марни мечтательно вздохнула, затем деловито произнесла: — Ладно, раздевайся.

— Не поняла?

— Если ты так стесняешься, я могу отвернуться, но нам с тобой лучше сразу определить, что требует переделки. Ничего сложнее одного-двух стежков. Я не особо искусна по части шитья.

Роз позволила себе расслабиться и насладиться перебиранием новой одежды, пускай и немного использовавшейся ранее. Ее руки трогали мягкие хлопковые и теплые шерстяные ткани, потом выхватили из общей кучи темно-серые брюки. Марни подала ей толстый вязаный свитер цвета мха.

— Они составят комплект, и, ручаюсь, цвет как раз твой. Мне он никогда не шел. Даже Хэл заметил, а ты знаешь мужчин. Никаких комментариев по поводу одежды от них не дождешься, разве что обсуждается женское белье.

Роз натянула через голову свитер и сбросила джинсы. Ей не терпелось для разнообразия ощутить прикосновение к телу чего-нибудь отличного от привычного рванья. Высунув голову из свитера, она ухватила выражение ужаса на лице Марни и приготовилась к допросу о шрамах, оставшихся на руке от сигаретных окурков.

— Боже правый, — прошептала Марни, выдыхая. — Извини меня, дорогая, но эти трусики и бюстгальтер не пойдут. Думаю, пуританки носили более сексуальные вещи.

Роз фыркнула от смеха. Пускай о такой ерунде волнуются законодательницы мод типа Марни.

— Их ведь никто не видит, —ответила она, хотя втайне должна была признать, что собеседница в чем-то права. Ее белье безобразно выглядит, да и грязновато.

Марни полезла в свою косметичку размером с чемодан и извлекла наружу парочку рекламных каталогов, представляющих товары, заказываемые по почте. Она держала их с таким благоговением, словно несла чашу Грааля.

— Держи, тут перечислено все на свете, что бывает шелковым и сексуальным. Вручаю тебе Секрет твоих побед.

— Ты носишь каталог нижнего белья в косметичке?

— Поверь мне, если я позволю мужу наложить на него свою лапу, то никогда больше его не увижу.

Открыв каталог, Роз убедилась в справедливости ее слов. Сомнительно, что существовало еще что-нибудь из раздела белья, не включенное сюда. При этом каждая из манекенщиц была счастливой обладательницей идеальной фигурки и капризно надутых губок.

— Вот классный лифчик, здорово поддерживает, — информировала девушку Марни. Потом ее взгляд упал на более чем скромные формы Роз, и она перелистнула каталог на другую страницу. — Вот этот до невозможности сексуален и отлично подходит для тех, у кого нет… у кого маленькая грудь.

Роз должна была признать ее правоту. По сравнению с убожеством, надетым на ней сейчас, этот бюстгальтер смотрелся куда более женственным. Может, заказать один или парочку после первой зарплаты? Она украдкой поглядела на цену.

— Марни, он слегка выходит за рамки моего бюджета. У них нет ничего в пределах, скажем, десяти долларов?

— Ой, да конечно, вот очень миленькие трусики. — Она пролистнула еще несколько страниц, ткнула пальцем в изображение роскошной блондинки. — Мне больше всего нравятся французские лекала. Они зрительно уменьшают мои бедра, но ты, вероятно, будешь колоссально смотреться в бикини.

Роз никогда не беспокоилась о том, как она выглядит в нижнем белье. Покуда оно чистое и не расползается по швам, нечего о нем и волноваться. Но это смотрелось удобным, и, хм, немного развратным. Можно щегольнуть.

— Сколько таких в упаковке?

— Упаковке?

— За десять долларов.

— Милочка моя, они каждые стоят столько. Ну, если купить четыре, тогда скинут пару баксов. Видишь? — Она ткнула в текст вверху картинки, который Роз не могла разобрать. — Да ну же, Рози, встрепенись. Белье делает весь наряд.

— Как это оно может делать наряд? Белье носят под одеждой.

Улыбка Марни сверкнула лукавством.

— Да, но ты знаешь, что оно там есть. И это сознание влияет на настроение. Дает тебе уверенность, заставляет считать себя сексуальной.

— Только из-за лифчика в оборках и невообразимых французских трусов? В них Секрет твоих побед?

— Простой, но эффективный.

Роз еще раз взглянула на цены в каталоге.

— И весьма доходный. Я буду копить на машину. — Она встала и ухватилась за брюки, брошенные до того на валик кушетки.

Роз уже застегивала молнию, когда распахнулась дверь и ввалился Мейсон.

— Эй, Рози, я подумал о походе на… — Хотя он и юркнул поспешно обратно, она успела рассмотреть его пунцовое лицо. — Простите ради бога.

— Стучаться надо, милый братишка, — нежно проворковала Марни и рассмеялась, пока Роз отворачивала вниз воротник свитера. — Теперь заходи.

Румянец не сошел до конца с его лица. Такая реакция могла бы рассмешить Роз, вместо того она была несказанно тронута.

— У меня нет привычки врываться непрошеным, — заявил Мейсон.

Роз отмахнулась от его извинений и, чтобы не заострять ни них внимание, спросила:

— Что ты думаешь о моем новом наряде?

Мейсон посчитал его грандиозным, хотя он и отдал бы предпочтение зрелищу, которое мог бы наблюдать, зайди в комнату несколькими минутами раньше.

Он тряхнул головой, пытаясь прочистить мозги.

— Ты выглядишь очень мило.

Свитер чрезвычайно шел к ее волосам и бледной коже, а брюки, пусть немного свободные, приятно отличались от ее единственной, по его подозрениям, пары джинсов.

— Спасибо. — Она словно бы приобрела дополнительную уверенность. — По-моему, ты хотел что-то сказать?

— Ах, да. Я подумал, не прокатиться ли нам на лыжах. — Мейсон махнул рукой в сторону окна. — Лыжня начинается сразу на опушке леса, проходит рядом с таверной, делает круг и возвращается. Всего две мили, для начинающего — в самый раз.

— У меня нет лыж, и надеть нечего.

— Можешь взять старые лыжи Марни. Она больше на них не встает.

Сестра показала ему язык.

— Создавая снег и лед нам в наказание, Господь не предполагал, что найдутся желающие мерзнуть просто так, без дополнительного стимула.

Мейсон пропустил колкость мимо ушей.

— Что касается одежды, то не следует излишне утепляться. Что у тебя под свитером?

— Под моим свитером? — тупо повторила она, вызвав у Марни гомерический приступ хохота.

Не переставая хихикать, та пояснила:

— Поверь мне, братишка, тебе не захочется это узнать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Роз сама не понимала, что побудило ее принять приглашение Мейсона. Оно объединяло пребывание на улице, физическую активность и общество человека, от которого, учитывая его странное на нее влияние, ей следовало держаться на расстоянии. Несмотря ни на что, она согласилась.

После легкого ленча она обнаружила себя пристегнутой снизу к двум лыжам, с палками в руках, во взятой напрокат шапочке на голове, взятых же напрокат перчатках, длинных рейтузах и в одном из шерстяных свитеров, подобранных заботливой Марни. Для журнала мод она явно не годилась, как для катания на лыжах.

— Может, мне лучше вернуться, а ты покатаешься один? — предложила Роз из глубины очередного сугроба.

Мейсон лишь ухмыльнулся и протянул ей свою лыжную палку, ставя на ноги.

— Приспособишься, — пообещал он. — Ничего сложного. Требуется координация и немного практики.

— У меня нет ни того, ни другого, — ворчала она, пытаясь удержать равновесие.

— Это как играть на бильярде. Пока не почувствуешь лыжи, требуется концентрация.

— И практика, — добавила она. — Громадная-прегромадная практика. Я играю на бильярде годами.

— Все равно, концентрация не помешает. Соберись чуток. Старайся делать движения плавными, но направленными. Суть в ритме. Погляди, как я.

Мейсон повернулся и проскользил по лыжне несколько метров — образец грации и экономности движений. Образец мужского совершенства. На нем были синие брюки, шерстяной свитер с сине-белым орнаментом. Вязаная шапочка на голове походила на ту, что дали Роз. Однако ее взгляд приковывало нечто другое. Хмм, соображала она, глядя, как натягивается и опускается синяя ткань при каждом его шаге.

— Замечаешь, как мои ноги двигаются в такт с руками? — крикнул он ей. Затем резко затормозил и обернулся назад. — Посмотрим теперь, как ты это повторишь, Рози.

Роз глубоко вздохнула и воткнула палки в снег, так, как только что показал Мейсон.

— Будь что будет, — пробормотала она себе.

— Вот так. Правая, левая, правая, левая, — командовал он.

Роз понимала, что ее движения остаются скованными и дерганными, но что-то щелкнуло, и внезапно катание стало требовать гораздо меньше усилий. Полчаса спустя она сумела добиться достаточно размеренного скольжения и даже смогла отвлекаться на окружающий пейзаж.

— Это твой край? — спросила она в благоговении, когда они скользили мимо одной из самых громадных сосен, что ей приходилось видеть на своем веку.

— Нет, он принадлежит государству. — Мейсон остановился, оперся о лыжные палки и оглянулся по сторонам с удовлетворенной улыбкой. — Красиво, а? Надо признать, живя в городе, я тосковал по этому.

На его лицо легла тень. Он не слишком распространяется о своей жизни в Детройте. Там что-то случилось. Что-то плохое. Роз не хотелось допытываться, но любопытство ее замучило.

— Ты жил в самом городе?

Он кивнул.

— На восточной окраине, где служил полицейским. После, став частным предпринимателем, я снимал мансарду недалеко от греческого квартала.

— Почему же ты решил уехать?

— В меня стреляли.

Изо всего, что она ожидала, такое заявление оказалось самым неожиданным. Не ей рассказывать об опасностях улиц. Как полицейскому и частному сыщику, ему, вероятно, приходилось сталкиваться с более неприятными персонажами, чем ей. Но в него стреляли!

— В плечо? — догадалась она, живо представив, как он постоянно его потирает.

— Ага.

Краткий ответ призывал ее к прекращению расспросов, но она не могла удержаться:

— Что произошло?

— Меня нанял… один влиятельный господин с тем, чтобы я обеспечивал безопасность его дочери. Только он не понимал, что она прочно подсела на наркотики. Я последовал за ней в восточную часть города, где она собиралась приобрести дозу. И потом… так все скверно обернулось.

Сомнительно, что он сознавал, насколько существенно выражение его лица дополняло достаточно скупое описание событий, данное им.

— Что с ней случилось?

— Поместили в реабилитационную клинику для отпрысков знаменитостей. Все путем.

— Нанявшая тебя важная персона не пожелала никакой огласки, — сказала Роз. И после того, как он кивнул, спросила: — А ты? Ты любил ее, да?

Мейсон спокойно подтвердил:

— Да, любил.

— А она?

Его лицо стало жестче.

— Она любила дозы. А ее папочку больше беспокоила его репутация, чем забота о дочери. Слышал, она снова сорвалась и опять принимает наркотики.

— Извини, Мейсон.

Он указал лыжной палкой на лежавшую впереди лыжню.

— Поехали.

После разговора Мейсон замкнулся, но Роз не принимала его молчания на свой счет. И никак не могла отвлечься от мыслей о женщине, которую Мейсон любил, потерял и за которую получил пулю.

Двигаясь по лыжне, они прошли полпути. Мастерство Роз возросло настолько, что она упала всего раз. Поскольку разговор потерял оживленность, она стала уделять больше внимания окружающему пейзажу. Ей редко удавалось насладиться красотами природы, поэтому она пользовалась представившейся возможностью и едва не пела вслух.

— У этого дерева есть имя? — спросила она, прерывая молчание и указывая на гиганта, возвышающегося по правую сторону от дороги.

— Джо, — ответил Мейсон безо всяких колебаний.

Ее обрадовало, что он снова начал шутить.

— Очень смешно.

— Это восточная белая сосна, та, что служит символом Мичигана. — Поскольку она продолжала смотреть на него, он продолжил: — Она была когда-то основой нашей деревообрабатывающей промышленности. Этой должно быть лет двести, судя по обхвату ствола.

Он попытался обхватить ствол ладонями. Не смог. Роз задрала голову вверх, стараясь навечно запечатлеть в памяти зеленые ветки, снег на них и яркое синее небо.

— Мне нравится асимметрия ее веток. Красота бывает в капле несовершенства, — проговорила она, удивляясь своему почти поэтическому наблюдению. Потом посмотрела на Мейсона, ожидая насмешек, но его лицо было серьезным, взгляд — задумчивым.

— Ты права, Рози. Подчас вещи бывают прекрасны не вопреки своим изъянам, а из-за них.

У Роз по коже поползли мурашки. Но раньше, чем она собралась ответить, он уже поехал дальше.

Когда они снова вышли на проезжую дорогу, Мейсон концом лыжной палки отстегнул свои крепления.

— Хочу заглянуть ненадолго в таверну.

— Сегодня у тебя выходной, — сказала Роз, огорчившись.

— Надо заняться кое-какой бумажной работой. Я катаюсь каждый день после десяти. Присоединяйся, если желаешь.

Роз помахала, но ничего не ответила. Она не собиралась ловить его на слове. Но на следующий день была на месте, в полной готовности, если не считать побаливающие после физических упражнений мышцы. А также во вторник и среду. Такого с ней сроду не случалось. Просто наряду с величественными соснами и хрустящим деревенским воздухом она впервые наслаждалась вкусом дружбы.


Прошла неделя, а потом две. Жизнь Роз потекла по накатанной колее. Но она не могла сказать, что ей прискучило и что она рвется в путь, как всегда случалось в прошлом. Мейсон учил ее читать, или скорее пытался усовершенствовать те скромные навыки, которыми она обладала. Вероятно, подобная ситуация могла бы смутить ее, но он не давал ей ощутить себя глупой. Должно быть, потому, что его помощь была достаточно незаметной и не затрагивала ее гордость.

— Эй, Рози, — сказал он однажды вечером, — я взял в библиотеке пару книжек, которые, мне кажется, тебе понравятся. Я знаю, что ты не слишком хорошо читаешь. У одного моего кузена в школе возникли те же проблемы. Так вот он и порекомендовал эти книги. Думаю, на пару мы сможем их одолеть.

Роз неопределенно пожала плечами, но с этого дня дважды в неделю часок перед ее сменой они сидели рядышком за столом в его офисе. Она не казалась себе дурочкой, произнося слова или выписывая их на бумаге. В качестве награды за ее труды Мейсон читал ей несколько страниц из своих толстых фолиантов. Он был прекрасным чтецом, расставляя акценты, придавая тексту окраску, делая повествование занимательным. Сейчас они читали его любимую книгу Джеймса Фенимора Купера «Последний из могикан».

Пристроив подбородок в ладонях, Роз спросила:

— Это происходило в штате Нью-Йорк, да?

— Да, но у англичан были поселения и в Мичигане. Когда-нибудь мы туда съездим.

Сказал между прочим, как один приятель может сказать другому, и Роз пришлось мобилизовать всю свою волю, чтобы удержать готовую отвиснуть челюсть. Как у него это получается? Мейсон давал ей почувствовать себя особенной, необходимой, между тем, как Роз точно знала, что она ни та, ни другая.

Всю свою жизнь Роз была невидимой для всех, появляясь на радарах других людей только тогда, когда они предполагали в ней потенциальный источник неприятностей. Ее лишь учитывали, как единицу в системе надзора за лишенными родительской опеки детьми. Но Мейсон видел в ней личность. Он делал совместно проведенное ими время радостным и беззаботным, если не считать пульса, подскакивающего всякий раз, когда он клал руку ей на плечо или посылал простую улыбку. Уроки чтения из занудного занятия превратились в увлекательную авантюру, так же как и катание на лыжах наполнялось каким-то другим смыслом, нежели простые физические упражнения.

Совершенствуясь в обеих областях, она одновременно училась говорить. Мейсон поражал ее. Даже если забыть о голливудской внешности, интригующем прошлом и увлечении нестандартной музыкой, этот парень был ходячей энциклопедией того, что касается природы. Он мог распознавать дерево по коре, называл вид животного, следы которого пересекали их лыжню, и был без ума от птиц. Тут и там останавливался внезапно, задирал голову и слушал пронзительный свист или воркованье какого-нибудь пернатого создания.

Однажды, в который уже раз следуя за ним по лыжне, Роз решила сразить его своими беспримерными познаниями:

— Эй, слышишь?

Он замер и обернулся.

— Что?

Она дождалась, пока сверху раздалось громкое карканье. Над их головами меж деревьями пролетела самая что ни на есть заурядная ворона. На нее Роз и указала.

— Вон там. Это ворона. Питается падалью и отбросами. Распространена по всей стране. Ее можно узнать по характерному громкому крику и отвратительным манерам за столом. — Она пыталась сохранять серьезное выражение лица, но ее выдавали подрагивающие от сдерживаемого смеха губы.

— Недурное описание.

— Не ты один разбираешься в птицах.

— Я считал тебя экспертом по наскальным сизарям.

— Наскальным сизарям?

Он хмыкнул, и она поняла, что ее снова дурачат.

— Больше известным как голуби. В Детройте все ими загажено. Просто неофициальный символ города.

На вершину ближайшего дерева плюхнулась ворона и прорезала своим карканьем морозный, спокойный воздух.

— Деревня немногим отличается от города. Тоже находятся желающие пошуметь и намусорить, — заметила Роз.

— Что есть, то есть. Я где-то слышал, что если бы птичьи голоса можно было бы перевести на человеческий язык, то на фоне общего поэтического щебета резко выделялись бы вороньи ругательства.

Большая серая птица снова хрипло вскрикнула, и Роз согласилась, что резоны для подобных сравнений имеются.


— Неужели ты никогда не думала разыскать свою семью? — однажды спросила Марни, убираясь в баре после закрытия.

Роз хмуро пожала плечами.

— Нет.

И солгала. Она давно отчаялась их найти, но все равно, попадая в очередное новое место, она отыскивала в незнакомых лицах что-то знакомое — черточку, жест, что-нибудь, что могло бы идентифицировать ее иначе, чем Розалинду Беннет, порядковый номер 42577.

— Я бы не прекратила поиски до тех пор, пока не выяснила, кто они такие и почему бросили меня, — заявила Марни, засовывая в стаканчики на столах бумажные салфетки.

— Брось, Марни, — призвал ее Мейсон из-за стойки.

Но его строгая команда не произвела никакого впечатления на неугомонную сестру.

— Ты же можешь ей помочь, Мейс. — Она повернулась к Роз и добавила: — У Мейсона талант к таким задачам. Говорил он тебе, что раньше был частным детективом?

— Упоминал, — ответила Роз.

— У тебя до сих пор есть контакты в Детройте, Мейсон. Возможно, хватит нескольких телефонных звонков, чтобы определить, где следует искать.

— Марни… — предостерегающе начал он, но, как обычно, сестра лишь отмахнулась.

— Если ты решил скрываться в Гавани шансов, то вполне можешь сделать что-нибудь полезное.

— Проклятие, Марни! Почему ты все время лезешь не в свое дело? Может, Рози не хочет ничего знать о своей семье? А мне не нужны лишние напоминания о… — Мейсон начал разминать плечо, словно пытаясь избавиться от ноющей боли. — Я покинул Детройт не без причины, как тебе известно. И я вовсе не скрываюсь. Мне хочется быть среди реальных, настоящих людей. А здесь народ говорит то, что думает.

— Да, это здорово, — согласилась Марни, ни в коей мере не смущенная взрывом ярости брата. — Честность и надежность — извечно значимые качества, никогда не выходящие из моды. — Она улыбнулась, явно довольная собой. — Отличный лозунг для избирательной кампании.

— Бог мой! Ты никогда не заткнешься! — разбушевался Мейсон. — Сперва требуешь от меня покопаться в прошлом Рози, потом заводишь волынку о стратегии выборов!

— Диана Сазерленд из демократической партии Мичигана считает, что ты — тот человек, что им нужен.

— Откуда ты можешь знать, что считает Диана Сазерленд?

Марни презрительно сморщила нос.

— Я поговорила с ней тем вечером, когда ты был слишком занят, смешивая напитки для всякой шушеры.

Его лицо окаменело.

— Я ее сюда не приглашал. Я бизнесмен, а не…

— Слуга народа? — продолжила за него Марни.

— Политика — игра, затрагивающая специфические интересы конкретных лиц и денежные вопросы. Одна большая схватка за власть, где все сводится к персональным амбициям. Что до избирателей, то забудь о них. Они требуются только в момент выборов. Дальше об их потребностях никто не вспомнит.

— Но кое-кто может и должен вспомнить, — настаивала Марни. — И ты был бы именно таким законодателем. Слугой народа. А не просто политиком.

— Ты закончишь когда-нибудь? Твои приставания меня утомили.

— Кому-то следует на тебя давить, — едко возразила Марни. И повернулась к Роз: — Ты ведь проголосовала бы за него, Рози?

— Я не имею права голосовать. Мне никогда не проходилось жить на одном месте достаточно долго, чтобы зарегистрироваться.

Но Марни хваткой походила на питбуля, вцепившегося в загривок своей жертве.

— Вот, гляди, Мейс, ты мог бы стать кумиром для таких, как Рози. Людей, которые в другом случае не имели бы права голоса в нашем так называемом демократическом обществе.

Пробурчав проклятие, Мейсон скрылся в направлении офиса. Насладившись треском захлопнувшейся за ним двери, Марни подмигнула Роз.

— Ничего, сломается, — сказала она. — И я уверена, что он согласится и тебе помочь.

— Я не желаю его помощи, — печально ответила Роз. — Не хочу… никого искать.

Забрав с собой швабру и ведро, она отправилась в кухню, предпочтя грязные полы и не завуалированные оскорбления Бергена благожелательным приставаниям Марни.

Но ночью мысли не девали Роз уснуть. Лежа без сна на сбившемся в комки матрасе, она следила за лучом маяка, прорезающим темное небо, и размышляла, что бы сказала матери, если бы представился шанс ее увидеть.

Помнишь меня?

Что ты делала последние двадцать лет?

Не тосковала обо мне?

И самый жгучий среди вопросов:

Почему ты от меня отказалась?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Небо затянуло тучами, сыпал сухой колючий снежок, но когда Мейсон в последнее воскресенье февраля предложил Роз покататься на лыжах, та ответила согласием. Мысли просидеть весь день в четырех стенах без телевизора, радио и без какого-либо занятия, кроме как считать капли из давно уже неисправного крана, который Мейсон никак не мог собраться починить, было достаточно, чтобы свести с ума.

Часом позже они вернулись — холодная крупа с неба отбивала всякое желание к долгому пребыванию на свежем воздухе. Мейсон был особенно молчалив сегодня, поэтому Роз удивилась, когда он пригласил ее к себе на чашку горячего шоколада. Она почти решилась отказаться, но ее крохотная квартирка казалась такой пустой и одинокой по сравнению с его домом, приветливо подсвечиваемым маяком.

Роз забралась на один из высоких стульев в его кухне, наблюдая, как Мейсон готовит их напитки. Она ожидала, что он просто вскроет пакет со смесью и добавит ее в теплую воду. Однако Мейсон предпочитал готовить по старинке, методом, требующим терпения.

Сняв с одной из полок кастрюлю, он принялся подогревать на медленном огне молоко. Порывшись в шкафу, добыл оттуда две чашки и вазочку с ирисками. Роз захватила гореть ирисок и занялась ими, пока он помешивал молоко.

— Ты голодна?

Прекратив жевать, Роз покачала головой. Его взгляд остановился на ее губах.

— Лгунишка, — последовал мягкий упрек. Мейсон вынул из холодильника пластиковый контейнер и открыл крышку, принюхиваясь.

— Спагетти еще ничего. Я варил их пару дней назад, — пояснил он в ответ на ее вопросительно поднятую бровь.

— Ты не должен меня кормить.

— Тут хватит на двоих. Я всегда делаю слишком много. Кроме того, моя мама всегда говорила, что есть одному в присутствии гостей неприлично. Я бы сейчас не отказался перекусить, и быть грубым мне не хочется. Что скажешь, Рози?

— Раз так, тогда давай.

Пока он разогревал спагетти — конечно же, на плите, а не в микроволновке, — Роз разлила по чашкам шоколад, добавила для себя щедрую горсть ирисок. Отхлебнув из чашки, она обнаружила, что поспешила — шоколад оказался слишком горячим. Верхней губе досталось больше всего — пришлось спешно ее облизывать. Мейсон выбрал именно этот момент, чтобы обернуться. В глазах у него вспыхнули искорки, не исчезнувшие и после того, как он расположился напротив нее за стойкой.

Отпив из своей чашки, он молча уставился на Роз. Девушка забеспокоилась. Может, ему не нравятся ее слишком короткие, как у мальчишки, волосы?

Она ненавидела себя за суетливое волнение. Какое ей дело, что он думает о ее внешности? Но факт остается фактом — его мнение ей небезразлично.

Наконец он сказал:

— Знаешь, Рози, у меня есть красное вино, которое пойдет к спагетти куда лучше горячего шоколада.

Роз улыбнулась.

— Почему нет? Вести машину я не собираюсь — и на лыжах кататься тоже.

К тому времени, как спагетти были посыпаны сверху сыром пармезан, Мейсон разлил вино и накрыл маленький столик. Некоторое время они ели в молчании, потом Мейсон медленно проговорил:

— Я обдумал слова Марни относительно поисков твоей семьи. Пусть Марни любит лезть куда не просят, но в данном случае к ней стоит прислушаться. Я могу кое-куда позвонить, сдвинуть дело с мертвой точки. В том случае, если ты хочешь их найти.

— Не хочу, — ответила Роз. Ответила на автомате, запустив давно отработанный механизм самозащиты, никогда, впрочем, не оберегавший ее полностью от получения ударов извне.

Мейсон кивнул и снова взялся за вилку, но Роз перехватила его руку.

— Нет, хочу. Хочу найти.

В хриплом шепоте произнесенное едва можно было разобрать. Слезы застилали ей глаза.

Мейсон повернул свою руку ладонью вверх, с силой сжал ее пальцы.

— Все в порядке, — просто сказал он.

— Но они не хотят меня. Я им не нужна…

— Зато ты нужна мне. — Похоже, Мейсон сам удивился, сказав это. Но назад слов не забрал.

Они такие разные. Босс и наемная работница, владелец жилья и постоялица. Он врос корнями в здешнюю жизнь, глубокими и разветвленными, сравнимыми с корнями деревьев на берегу озера Верхнее. Она — как перекати-поле, у нее корней нет вовсе. Ничего хорошего не может получиться от смешивания бизнеса с удовольствием, дружбы с физической близостью.

— Ты прекрасна, Рози, — мягко произнес Мейсон. Потом встал и, не отпуская ее руку, принудил и Роз подняться.

— По-моему, вино ударило тебе в голову, — улыбнулась она, пытаясь разрядить обстановку. Но ответной улыбки не последовало.

— Думаю, ты испугалась, что я собираюсь снова тебя поцеловать.

— А ты собираешься?

Он завладел другой ее рукой, обвил обе вокруг своей шеи и взял в ладони ее лицо.

— Тебе лучше поверить заранее.

Наверное, следует извиниться и откланяться, подумала Роз, вместо того наклоняясь вперед. Пусть только в воображении, но как прекрасно представить, что ее место именно здесь, что ее человек — Мейсон.

Поцелуй закончился, но они не могли оторваться друг от друга. Особым искусством обольщения Роз не обладала, но решила попытаться.

— Тут так жарко.

Произнеся это, она без долгих раздумий сняла свитер, оставшись в одной из его старых рубашек. Ничего сексуального в рубашке не было, но Роз посчитала, что жест довольно красноречив и намек послан.

И понят, решила она, когда он ответил:

— Да. Жарко.

Мейсон стянул через голову свой свитер. Под ним на нем оказалась утепленная рубашка, подчеркивавшая широкую грудь и плоский живот.

— Что на десерт, Мейсон?

— Чего бы ты хотела?

Обмениваясь подобными многозначительными фразами, можно было продолжать игру неопределенное время. Но Роз всегда предпочитала словам действия.

— Хм, прошлый поцелуй мне понравился. Почему бы не рискнуть еще раз и не посмотреть, что выйдет?

Она не стала дожидаться инициативы от него. Поцеловала его сама. Ее руки проскользнули ему под рубашку, забегали по теплой упругой коже.

Мейсон застонал и прервал поцелуй, но только чтобы нетерпеливо опуститься губами по щеке к шее.

— Да, да, — бормотала она.

Жаркое дыхание Мейсона заставляло ее дрожать в предвкушении, а может, виной тому — его жадные руки, задравшие вверх ее рубашку и бродившие где-то в районе живота. Роз втайне радовалась, что в ее власти оказалось довести его до сумасшествия, ибо она ни на секунду не сомневалась, что именно так можно определить происходящее между ними.

Я, похоже, не в себе, думал Мейсон. Следует признать, что в последнее время, он часто позволял себе фантазировать на тему «в постели с Роз», но собирался продвигаться вперед медленно и постепенно.

Однако тело Мейсона не соглашалось подстраиваться под его планы. Он отодвинулся, пытаясь стряхнуть наваждение. Роз лишь посмотрела на него, глаза — громадные и вопрошающие. Он поднял руку, коснувшись ее волос, забрался пальцами в их короткую, встрепанную массу, с самого начала покорившую его.

— Раньше они были длинными, — тихо сказала она. Он кашлянул, пытаясь представить их такими.

— Насколько длинными?

Она приставила руку к месту чуть повыше локтя.

— Они были… красивыми. Сейчас с ними легче справляться.

— Возможно, но мне нравится так, как есть.

— Правда?

— Правда, — подтвердил он и опять прижался к ее рту губами.

Поскольку несколько минут назад тон задавала она, то теперь наступил его черед. Слова подождут. И Мейсон пустил в ход руки и губы, пытаясь выразить свои чувства, сказать ей, как она прекрасна, чувственна, желанна.

Когда он дотронулся языком до мочки ее уха, она застонала, задрожав всем телом. Ему впервые встретилась женщина, столь отзывчивая на прикосновения. Это распаляло воображение Мейсона и его собственную жажду.

— Тебе приятно? — спросил он, дыша ей в шею. Его ладони замерли у ее маленькой, идеальной формы груди.

Рози не представилось шанса ответить. Дверь распахнулась, впустив Марни.

— Есть кто живой? — выкрикнула она, огибая угол кухни.

Мейсон виновато выдернул руки из-под рубашки Рози.

— Ой, мама, — только и произнесла Марни.

Мейсон не выпускал Рози из объятий, хотя и видел, как ее лицо постепенно загорается ярким румянцем.

Донельзя довольная улыбка Марни показывала, что она откровенно наслаждается ситуацией.

— Похоже, я немного не вовремя, — сказала Марни. Ее взгляд обежал комнату, особо отметив полупустые бокалы вина и брошенные как попало свитера, чтобы затем вернуться к лицу Мейсона.

— Да, и хорошо бы, чтобы в следующий раз ты вначале позвонила, — сердито пробурчал Мейсон.

Тут появился муж Марни.

— Мейсон, старина, извини. Пошли, Марни. Зайдем в другой раз.

Он направился к двери, но Марни перехватила его на полпути и втянула обратно в кухню.

— Мы уже здесь, а момент все равно упущен. Верно, Мейсон? — В улыбке сквозило нескрываемое ехидство. — Мы прекрасно можем остаться и сказать, зачем пришли.

Мейсон тяжело вздохнул, пытаясь собрать остатки терпения.

— Неужели с ней ничего нельзя поделать? — спросил он Хэла.

Тот лишь отрицательно мотнул головой и улыбнулся:

— Ты знаешь свою сестру.

Знает отлично. И расквитается с ней потом. Но в одном она права. Момент упущен и канул в Лету, пусть даже сам он остыл не вполне. На самом деле Мейсон не сомневался, что если сейчас отпустит Рози от себя, то его возбужденное состояние немедленно станет очевидным для непрошеных гостей.

— Может, вы дадите нам несколько минут и подождете в гостиной? — процедил он сквозь сжатые зубы.

Когда они вышли из кухни, Мейсон запечатлел на лбу Рози поцелуй и тяжело вздохнул.

— Извини.

— Твоя сестра знает, когда прийти, — сказала та.

— Может, оно и к лучшему, — ответил Мейсон. — Мы потеряли голову.

— На самом деле мне казалось, что потеряли мы только верхнюю одежду, — фыркнула она, наклоняясь поднять валяющиеся на полу свитера. Протянула один ему, другой взяла себе.

— Ты мне действительно нравишься, Рози.

Она улыбнулась ему, но никогда еще он не видел ее такой печальной.

— Хотя дальше следует «но»?

— Боюсь, что так. Ты очень меня привлекаешь. Было бы глупо отрицать после случившегося между нами. Но с другой стороны, в твоей жизни… многое не определено. Мне бы не хотелось пользоваться ситуацией. Я просто подумал, что это… — он сделал рукой жест, призванный обозначить «это», которое он и сам не мог точно определить, — сильно осложнило бы жизнь каждому из нас, если ты… намереваешься уехать.

— Я так и собиралась поступить, — согласилась Роз.

— Я все слишком усложняю, да? Мне просто хотелось быть джентльменом.

Он и был джентльменом, идеальным джентльменом. И все равно Роз ощущала себя обиженной, отвергнутой. После того, как ее оставила родная мать, выбросила вон семья усыновителей, вышвырнули на улицу из приюта, где она выросла, что еще могло зацепить ее душу? Но, пусть истерзанное, сердце девушки никогда еще не получало ударов от мужчины.

— Кстати, к сведению, я не прыгаю в постель с кем попало при любом удобном случае. Хотя после недавних событий такое заявление может показаться сомнительным.

— Я тоже не из таких, Рози. Мы оба не приветствуем случайных связей, поэтому я и думаю, что лучше отступить чуть назад, разобраться, что к чему.

— Разобраться, — медленно повторила она.

— Я хочу сказать…

— Я поняла, что ты хочешь сказать, Мейсон, — отрезала она.

Такие, как Мейсон, никогда не удостаивали ее вниманием. Наверняка и сам Мейсон до того не смотрел на таких, как она — полуобразованное ничтожество, не знающее даже своего настоящего имени и даты рождения.

Роз взяла свой бокал и одним глотком выпила его до дна, сожалея, что не нашлось чего-нибудь покрепче. Забродивший виноградный сок не годился, чтобы унять мучительную боль. Стискивая тонкую ножку между пальцев, она притворилась, что поглощена изучением опустевшей посуды.

— Извини за нескромность, но как давно у тебя не было… физических контактов с противоположным полом?

— Причем тут секс?

— Как давно? — настойчиво переспросила она.

— Год.

— Ага. С женщиной, за которую тебе влепили пулю. Понятно, почему ты теперь ото всех шарахаешься. — Упрек несправедливый, но инстинкт самосохранения редко бывает справедливым. — А без секса так долго тяжело. Видимо, потому я и показалась тебе такой соблазнительной.

В его обыкновенно спокойных глазах мелькнула настоящая злость.

— Воздержание не при чем. То, что происходит между нами, выше гормонов.

— Мейсон, Рози, вы идете? — позвала из соседней комнаты Марни.

Мейсон закрыл глаза. Роз показалось, что он взывает к небу о терпении. Она сознавала, что и сама вот-вот сорвется.

— Пошли узнаем, что Марни не терпится нам объявить, — сказала она.

— С нашим делом не закончено, просто отложим на потом.

Старые инстинкты выживания немедля сработали. Отвергнуть, прежде чем отвергнут тебя.

— Никакого «нашего дела» нет, Мейсон. Оба отлично знали, что это ложь.

Своими неловкими словами Мейсон ранил чувства Рози — теперь он доподлинно это знал. И еще, ему стало ясно, что, предлагая не торопиться предпринимать поспешные шаги, он стремится оградить от беды сердце, принадлежащее отнюдь не Рози.

Свое собственное сердце.


Марни и Хэл сидели рядышком на кушетке. Рози что-то пристально рассматривала в одном из высоких узких окон, глядящих на озеро.

— Итак, что такого срочного ты хотела мне сообщить, из-за чего понадобилось вламываться сюда в воскресенье днем? — спросил Мейсон, заходя в комнату.

Марни одарила его обезоруживающей улыбкой, как две капли воды похожей на улыбку ее мужа.

— У нас будет ребенок! — Объявив новость, Марни поцеловала мужа, затем подскочила и дружески пихнула Мейсона в бок. — Мы хотели, чтобы ты узнал первым.

— Ох, Марни! — Он крепко обнял ее, поцеловал в щечку и добавил: — Не думай, что легко отделалась. Все равно тебе придется заплатить за то, что ворвалась сюда непрошеной или, по крайней мере, не постучала.

— Я тоже тебя люблю, — отозвалась она.

Роз наблюдала всю сцену с удивлением, отмечая светящееся радостью лицо Марни, возбуждение Хэла и счастье Мейсона. Ребенок приходит в мир, нетерпеливо ожидаемый всей семьей. Его уже любят, готовятся холить и лелеять. Именно так и должно быть, наверное. Но ей казалось, что слишком уж все хорошо, чтобы быть правдой.

Ее решимость окрепла. Обязательно надо найти свою мать. Повидать женщину, давшую ей жизнь, а потом бросившую на произвол судьбы. Потребовать от нее ответов.

Роз подошла к Марни и обняла ее, в то время как мужчины обменивались рукопожатиями и хлопали друг друга по спине.

— Поздравляю. Рада за тебя.

— А я за тебя, — со значением проговорила Марни.

— Это вовсе не то, что ты думаешь… Просто увлеклись на минутку.

В глазах Марни скакали веселые бесенята недоверия. Она потрепала себя по пока еще плоскому животу:

— Как и мы с Хэлом.


Поздней ночью Мейсон вышел прогуляться по берегу. В безоблачном небе висела полная луна, бросавшая свет на скованную льдом реку. Без конца прокручивая в голове события дня, Мейсон никак не мог успокоиться. Он не собирался обижать Рози, но было совершенно ясно, что сильно задел ее, несмотря на все заверения в обратном.

Мейсон потер плечо; боль служила напоминанием о том, что произошло в последний раз; когда он увлекся спасением попавших в беду девиц. Потерял чувство реальности, излишне раскрылся и в результате едва не поплатился жизнью.

А женщина, которую он любил? Мейсон остановился, попинал кусок льда носком своего тяжелого ботинка. А что ей? Прошла реабилитацию, отыскала нового, более тактичного дилера и ни разу не ответила на телефонные звонки Мейсона. После того, как папочка узнал о подоплеке их отношений, Мейсон перестал быть нужным.

Амелия желала экстремальных удовольствий. А там, где дело касалось его, ничего подобного ожидать не приходилось.

Но Мейсона судьба Амелии не перестала беспокоить. Потому он и взял на себя труд обратить внимание ее отца на сохранившуюся у нее склонность к наркотикам. Ожидая шока, взрыва ярости. И дождался их, но лишь потому, что Бертранд больше не желал, чтобы Мейсон совал нос в проблемы его семьи. Ничего страшного, что Амелия снова подсела на кокаин. Ведь теперь она получает дозы из рук приличного распространителя, а не шляется по подозрительным закоулкам, общаясь с отбросами общества.

Такого удара Мейсон не ждал. Он верил сенатору Бертранду настолько, что даже голосовал за него на последних выборах. А сенатор оказался обычным лгуном. Его компания против распространения наркотиков была лишь рекламным трюком. Отлично сработавшим, в особенности в отношении средних классов, живущих в пригородах, лелея мечту об американском образе жизни. Но на самом деле ни дилеры, ни злосчастные потребители зелья никого не волновали. Даже собственная дочь, пока все оставалось шито крыто.

Естественно, добрый сенатор Бертранд предложил Мейсону отличную компенсацию за услуги. Оплатил все счета из больницы, кроме того, послал ему превосходный, щедрый чек. Деньги словно говорили: «Заткнись и сиди тихо». Мейсон успел растерять все имевшиеся у него иллюзии, так что выступать и не собирался. Отправился в Гавань шансов и думать забыл соваться в политику. Что до женщин, то их он избегал, как чумы. До того, как появилась Рози.


Февраль перешел в март, оставив после себя белоснежное покрывало, надежно укрывшее крохотный городок. Судя по трескучим морозам и едва ли не ежедневным снегопадам, весна не спешила наступать.

У Роз уже накопилось сто долларов, которые останутся даже после оплаты ренты и покупки Марни подарка, должного выразить благодарность за всю ту одежду и предметы хозяйственного обихода, которыми та так щедро поделилась. За недели, проведенные в Гавани шансов, они с Марни стали закадычными подругами.

С Роз такого еще не случалось. Раньше в друзьях у нее ходили одни мужчины. Возможно, тому виной ее почти мальчишеская внешность. Или, может, потому, что ей было легче общаться с парнями. Оказалось, что делиться секретами с Марни ничуть не хуже. Разве что дело касалось Мейсона. Роз никогда не заговаривала о нем, а если инициативу проявляла Марни, изображала полнейшее безразличие.

Так она и поступила, когда приятельница затащила ее за угол стойки бара.

— Что это последнее время с братом? Он какой-то… рассеянный, не такой, как обычно. За последнюю пару часов перепутал три моих заказа на выпивку. Вы не поссорились часом с ним?

— Поссорились? С чего бы нам ссориться?

Марни уперла руки в боки, со знанием дела подмигнула.

— Детка, мужчины и женщины находили повод браниться со времен злополучного инцидента с яблоком у Адама и Евы.

Берген задергал звонок, избавив Роз от необходимости продолжать этот неприятный разговор.

Когда, отнеся заказанный обед двум полисменам, она вернулась, Марни сидела за стойкой, изучая брата сквозь стакан с охлажденной водой. Мейсон играл с Хэлом на бильярде. Взглянул на них — и промазал.

— Да, что-то его беспокоит. — Марни задумчиво глянула в сторону Роз. — Или кто-то.

— Не знаю, о чем ты.

— Ой, да ладно. Тогда на кухне вы двое просто прилипли друг к другу. А теперь он ходит, как лунатик. В последний раз он был таким вот грустным и задумчивым, а потом…

— Потом в него стреляли.

— Я хотела сказать, выяснилось, что он влюбился, — завершила фразу Марни.

— Мне казалось, что по времени эти два события совпали. Какая она с виду?

— Кто?

— Женщина из Детройта.

— Амелия Бертранд?

Была ли она хорошенькой, заинтересовалась Роз.

И поняла, что задала вопрос вслух, потому что Марни ответила:

— Судя по тем фотографиям, что я видела, да. Папа у нее сенатор. Большая шишка. Законопроекты сочиняет.

Большая шишка, нанявшая Мейсона охранять свою дочь.

Марни же продолжала:

— Она помогала отцу вести избирательную кампанию. Даже когда он распространялся о вреде наркотических препаратов и необходимости ввести для потребителей наказания более строгие, чем для поставщиков.

Отвращение Мейсона к политикам было более чем обоснованным.

— Лицемеры еще те, — сообщила Марни, поморщившись. — Но она достаточно привлекательна; я уверена, что ее отец получил благодаря ей немало мужских голосов. Мейсона она обвела вокруг пальца элементарно.

Роз ощутила укол ревности, которую сразу отнесла к обычной зависти. Хотя для зависти были все основания. В конце концов, на нее никто никогда не смотрел со слепым обожанием.

— А какого цвета у нее волосы? Высокая она?

— Какая разница?

Роз безразлично пожала плечами.

— Просто пытаюсь вспомнить, не видела ли я рекламу с ее участием.

— Не такая высокая, как ты, — ответила Марни, смерив Роз взглядом. — Что до волос, то она блондинка, посветлее тебя.

Роз не удержалась от вздоха.

— И длинные, да? Пониже плеч?

— Точно. Ты ее видела?

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Просто у Господа Бога специфическая манера шутить, — пробормотала Роз, накручивая на пальцы свои откромсанные локоны и вспоминая, как когда-то они доставали до середины спины.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Прошло две недели. Две долгих недели, на протяжении которых Роз тщательно избегала оставаться с Мейсоном наедине. Он упрощал ей задачу. Больше они не катались по утрам. Первую неделю оба находили оправдания, чтобы не ходить на прогулки, а потом вмешалась погода. Неожиданно потеплело, и для катания стало слишком слякотно.

Но этим вечером, когда Роз прямо перед сменой зашла в таверну, Мейсон неожиданно жестом предложил ей подойти.

При ее приближении он усмехнулся, и предательский пульс Роз немедленно подскочил до потолка. Боже, зачем ты создал этого человека таким неотразимым?

— Чего надо? — спросила она угрюмо.

— Кажется, я нашел нить.

Она нахмурилась.

— Какую нить?

— К твоей матери. Ты ведь все еще хочешь ее найти, да?

Роз встрепенулась, охваченная смешанными, не до конца понятными чувствами. Меньше всего ожидала она чего-то подобного. Ее словно оглушило — и то, что он действительно может отыскать какие-то ее родственные связи, и то, что он вообще взял на себя труд заниматься поисками.

— Тыискал ее?

— Я ведь обещал.

— Но ты обещал до… — она воровато оглянулась и понизила голос, — раньше.

— Пойдем в контору, Рози, поговорим без помех.

Роз последовала за ним. Как только дверь конторы за ними закрылась, она спросила:

— Так что за нить?

Мейсон обошел стол и принялся рыться в бумагах.

— Я связался со старыми друзьями в полиции Детройта и еще с некоторыми знакомыми из агентства независимости семьи, — сказал он, имея в виду государственную структуру, занимающуюся вопросами опеки и усыновления.

Роз глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

Не обольщайся чересчур, предупредила она себя. Но сердце уже билось так, словно она только что пробежала марафон. Апатия долго служила ей надежным прикрытием. А теперь она казалась себе открытой, уязвимой, хотя давно дала себе зарок никогда и не перед кем не раскрываться.

— Я попросил приятеля в отделе посмотреть доклад от того дня, когда тебя обнаружили. Живущая поблизости женщина, заметив тебя, позвонила в полицию. Мне дали ее имя, номер телефона. Если она до сих пор там живет, то, вполне вероятно, захочет поделиться со мной информацией, которую не дала полиции. — Мейсон подошел к Роз и стиснул ее локоть. — Мы найдем твою мать, Рози.

Она скрестила руки на груди, его прикосновение одновременно согрело ее и вызвало дрожь. В голове зашевелилось слишком много мыслей, из тех, которые и понять-то сложно. И мужчина, стоящий рядом, в немалой степени способствовал возникновению этой путаницы.

— Как ты? — спросил он.

— В порядке. Я постоянно приказывала себе не вспоминать о матери, но последнее время никак не могу удержаться. Только о том и думаю.

Мысли о матери лезли в голову, рождали мечты. Как и мысли о Мейсоне.

— Только об этом? — спросил Мейсон, подняв бровь.

— О чем мне еще думать? — с вызовом бросила она.

— О том же, что и я. Ты творишь со мной чудеса, Рози, — сказал Мейсон, проводя рукой по лицу. — Не уверен, что мне приходилось испытывать нечто подобное.

— В каком смысле?

— Боюсь, я сойду с ума, если не получу тебя.

— Ты же сказал, что следует чуть отступить назад, разобраться, что к чему, — напомнила ему Роз.

Он прикрыл глаза.

— Да, я так говорил.

Несмотря на его страдальческие гримасы, она решила не давать ему никакой поблажки:

— Сказал, что не хочешь пользоваться моей… чем? — ах да, ситуацией.

Один глаз открылся.

— Угу.

— И еще что-то относительно наличия у меня массы… ненужного багажа.

Оба глаза широко распахнулись.

— Я ничего не говорил про багаж. Думаю, я назвал это массой… неопределенностей. — Произнося фразу, он не отрывал взгляда от ее губ.

Мейсон шагнул к ней, оказавшись так близко, что его теплое дыхание защекотало ей щеку. Последовавший за этим поцелуй оказался далеко не дружеским. Это было яростное слияние ртов, жаркое, лихорадочное признание неистребимой потребности. Пальцы Роз так крепко вцепились в мягкую ткань рубашки Мейсона, что материя затрещала. Его руки заскользили вниз, легли ей на ягодицы.

— Я мечтал продолжить начатое не так давно у меня на кухне, — пробормотал Мейсон.

— Тогда нас двое, — смело призналась она.

Ее пальцы начали ощупывать пуговицы на рубашке Мейсона. Ей даже удалось вытащить верхнюю из петли, когда дверь открылась и вошел Берген.

— О, черт! — воскликнул повар визгливым фальцетом.

Мейсон, обычно такой спокойный и невозмутимый, замысловато выругался. Роз готова была подписаться под каждым произнесенным словом.

— Хоть кто-нибудь когда-нибудь будет иногда стучаться?

Но повар, закаленный жизнью, не испугался взрыва ярости шефа.

— Она собирается приступить к работе или теперь ее рабочее место тут?

— Придержи язык, Берген.

— Вот, значит, как обстоит дело у вас с Роз? — спросил Берген. Роз пришло в голову, что он единственный в Гавани шансов не называет ее Рози.

— Именно так, — подтвердил Мейсон. Впервые в жизни у Роз появился защитник.

Впервые кто-то ее хочет. Может быть, когда-нибудь Мейсон действительно сможет ее полюбить?..

Внезапно ей стало так себя жалко — впору шлепнутся на пол и зареветь. Она погладила Мейсона по щеке и быстро отпрянула от него.

— Пойду лучше работать. — И она просочилась мимо Бергена. У самых дверей остановилась, оглянулась на Мейсона: — Я очень тебе благодарна за помощь в части… семейных проблем.

— Мы ее найдем, — сказал он.

Роз кивнула. На данный момент довольно и того, что он просто взялся за поиски.


Берген нарывался на ссору. В течение всего вечера он недвусмысленно давал ей это понять. Стоило Роз оказаться поблизости, как он отпускал то одно, то другое оскорбительное замечание. В ответ она не произнесла ни слова. Убеждать его — напрасная трата времени. Лишние унижения и боль. Она решила, что проще притвориться глухой и слепой.

Но ее планы развеялись в дым, потому что после закрытия она осталась с ним наедине. Мейсон, запершись в конторе, заканчивал приготовления к ежегодному торжеству, посвященному дню Святого Патрика. Другая официантка отпросилась домой пораньше по семейным обстоятельствам.

Роз собралась с духом и вошла в кухню, держа в одной руке швабру, а в другой ведро. Она едва успела отжать со швабры лишнюю воду и шлепнуть ею об пол, как Берген напустился на нее:

— Думаешь, пристроилась на тепленькое местечко, а? Гляди-ка, узлы из босса вьет. Парень не может держаться от нее на расстоянии даже на работе. Мерзость какая. И что же ты надеешься получить взамен за свои услуги, кроме уроков чтения?

— Оставьте Мейсона в покое, Берген. Вы меня не любите, отлично. Взаимно, можете поверить. Знаю, что я отнюдь не королева красоты. И не вундеркинд по части учебы. Не сложилось у меня ни с тем, ни с другим. Но я и не шлюха. А Мейсон… Мейсон…

— Мейсон не твоего поля ягода, девочка, — закончил за нее собеседник. — Когда ты отчаливаешь?

— Может, я и не уеду, — с вызовом заявила она. Но вся ее уверенность, обретенная не далее как сегодня утром, слетела с нее, как увядшие листья салата, обрываемые Бергеном, чтобы выбросить в помойное ведро.

— Мой кузен продает машину. Неказистую, но бегает прилично. Просит девять сотен, но могу попросить его скинуть. Даже сам подкину пару сотен.

— Зачем вам это?

— Хочу, чтобы ты отсюда убралась. Отец Мейсона дал мне эту работу, и я обещал ему и миссис Страйкер, что присмотрю за их мальчиком после их отъезда в Аризону.

— Вы поразительно щедры. — Роз проглотила готовую сорваться с языка колкость и хмуро произнесла: — Мне надо работать.


Роз рухнула в постель где-то в четвертом часу ночи. Несмотря на крайнюю усталость, сон бежал от нее.

Она думала о поцелуе, которым обменялись они с Мейсоном в офисе. Как и все предыдущие, этот оставил ее томящейся пробужденными желаниями.

Секс с Мейсоном будет бесподобным. Парень терпелив и ни за что не оставит женщину неудовлетворенной. Как бы ни был ограничен ее опыт, Роз сознавала, что страсть может довести отношения только до этой черты. И затухнет, если не будет чего-то более существенного для ее сохранения.

Любви.

Когда-то давно Роз даже беспокоилась, что не способна к столь сложным переживаниям, что просто не создана для долговременных отношений.

Но сейчас ее охватило чувство, определенно называющееся любовью. Пусть пока хрупкое, но разгорающееся все сильнее.

«Когда ты отчаливаешь?» — спросил Берген.

Впервые в жизни Роз не знала ответа. Не потому, что сама не хотела оставаться. Хотела. Но собственного ее желания было для нее недостаточно. Еще один человек хотел, чтобы она была здесь. Мейсон.


Таверна «У маяка» обрела в день Святого Патрика невиданную популярность. Горластые посетители, толкая друг друга, теснились у стойки бара. Пиво лилось рекой, так же, как и чаевые. Роз могла поклясться, что в Гавани шансов ирландцев оказалось больше, чем в самом Дублине.

Как только немного спала толпа пришедших на ленч, Мейсон с Бергеном вынесли из зала стол для бильярда, освободив пространство для нанятого нынешним вечером оркестра, специализирующегося на ирландских балладах и джигах.

Певец, чисто выбритый мужчина, говорящий с небольшим акцентом, немедленно подошел к микрофону, заводя присутствующих разудалой вариацией на тему «Маленького коричневого кувшина».

Роз рассовала по карманам очередную порцию чаевых. Если так пойдет, то у нее окажется достаточно денег, чтобы купить одну из тех миленьких вещиц, что были в каталоге «Секрет твоих побед». От пришедших на ум фантазий по лицу ее расплылась широкая улыбка.

— Улыбочка для меня, дорогуша? — спросил Брюс Бэттл.

Он застал девушку врасплох, только потому ему и удалось, потянув ее за руку, усадить к себе на колени.

Прежняя Роз моментально отвесила бы ему смачную оплеуху и вытолкала взашей. Теперь подобные манеры были неуместны. Она аккуратно ткнула его локтем в живот и вскочила на ноги, одарив высокомерным взглядом.

— Единственное, дорогуша, что у меня есть для тебя, — это счет.

— Приберегаешь все для Мейсона? — Он снова протянул к ней лапы, но на сей раз она увернулась. — Не дури, он не против поделиться.

— Против, — сказал Мейсон, оказавшийся позади Роз.

Как соблазнительно было бы качнуться назад — к источнику тепла. Но она не может подвести его подобным образом. Никто в городе, не считая Марни и Бергена, не знает наверняка, что между ними существует что-то, кроме карточки наемного работника и платы за жилье.

Однако Мейсон прояснил ситуацию достаточно громко, чтобы перекрыть звуки оркестра:

— Держись подальше от моей женщины. — И на виду у доброй половины таверны поцеловал Роз в губы.

Еще до окончания поцелуя певец у микрофона объявил:

— Нам поступил заказ на «Любовь, как роза алая». — И под аккомпанемент вступления добавил: — Песня посвящается Мейсону.

Мейсон удивленно поднял голову.

— Думаю, ты можешь пригласить Роз на танец, — произнесла неподалеку Марни. — Я послежу за баром.

— Иногда совсем неплохо иметь сестру, — благодарно кивнул он и повел Роз на маленькую танцевальную террасу.

Там уже толпилось несколько пар, но Роз все равно казалось, что на нее все смотрят. Ну и пусть.

Три шага вперед, один назад. Однажды они уже делали это, но теперь, в присутствии наблюдателей, повторять опыт было слегка страшновато.

— Ты молодцом, — прошептал Мейсон ей в ухо. — Я бы никогда не поверил, что ты считаешь шаги.

Она вспыхнула.

— Спасибо.

— Кстати, ты прекрасно выглядишь. Что-то сделала с волосами?

— Причесала. — Роз рассмеялась, подавив искушение накрутить локон на палец. Ведь сколько пришлось помучиться с щипцами, чтобы сотворить кудри на затылке! Пришлось даже чуть спрыснуть лаком, чтобы сохранить прическу. — Конечно, стрижка удобна, но я думаю снова начать их отращивать.

— С длинными ли волосами или с короткими, ты сводишь меня с ума.

Темп песни был медленным, а сладкий голос певца позволял полностью оценить произносимые слова.

— Какая чудная песня, — сказала она.

— На самом деле вначале это было стихотворение «Алая, алая роза» Роберта Бернса. — И Мейсон пропел: — «Сильнее красоты твоей моя любовь одна, она со мной, пока моря не высохнут до дна».

Роз удивленно покачала головой. Он был полицейским, частным сыщиком, попадал в перестрелки. И одновременно интересуется птицами и корой деревьев, умеет танцевать медленные танцы, петь и помнит стихи какого-то давно умершего поэта.

— Откуда ты все знаешь? — спросила она.

— Из книг, — пожал плечами Мейсон. — Брал стихи Бернса в библиотеке. Они здорово поднимают настроение.

Роз вспомнила о нижнем белье, которое планировала приобрести с той же целью.

— Я знаю еще кое-что, что может поднять настроение. Кое-что маленькое, шелковое. Закрывающее ровно столько, чтобы возбудить мужское любопытство.

— Мне повезло, что когда-то я занимался частным сыском. Мое любопытство уже дошло до нужной кондиции. Может, назначим свидание?

— Свидание?

— Были в твоей жизни свидания?

Ни тон, ни взгляд не давали и повода заподозрить насмешку. И потому Роз лишь слегка смутилась, признавая:

— Нет, никогда.

— Тогда жду не дождусь, чтобы стать у тебя первым.

Как хорошо, если бы он действительно мог стать первым в другом, не менее значимом плане. Воспоминание о первом сексуальном опыте с годами не стало краше. Не было ничего романтичного в поспешном болезненном совокуплении с мальчиком, оставленным вместе с ней после уроков…

Словно прочитав ее мысли, Мейсон прошептал:

— У нас с тобой все будет хорошо, Рози.


За час до закрытия ансамбль выпустил последний заряд под названием «Паренек Дэнни», заставив рыдать навзрыд всех присутствующих. Потом музыканты зачехлили свои мандолины, гитары, банджо, барабаны и флейты и получили свою плату. Вместе с ними засобиралось большинство посетителей.

Часам к четырем удалось наконец отмыть последние пятна пива с пола и вымести все шелуху от арахиса.

Мейсон извлек из шкафа за стойкой бутылку виски.

— Хочешь чуток ирландского? — спросил он Рози, наливая себе в стакан на два пальца.

Она отставила швабру в сторону и подошла к стойке. Карманы оттопыривались, до отказа забитые плодами ее труда.

— Хорошие чаевые сегодня?

— Очень. — Она ухмыльнулась.

— Знаешь какие-нибудь ирландские тосты? — спросил Мейсон.

— Один. Выучила в семье усыновителей номер четыре. Они были ирландцами. — Роз прочистила горло. — Корабли грузят лесом и грузят железом, корабли, что плывут по морям. Но лучшие корабли — те, что везут нашу дружбу. И да будет так.

— Аминь, — сказал Мейсон и сделал большой глоток.

Роз озорно подмигнула и опрокинула содержимое своего стакана в рот, ни кашлянув, ни поперхнувшись. Со звяканьем поставила пустой стакан на стойку.

Только Рози могла сделать подобный жест сексуальным, подумал Мейсон.

— Готов на выход? — спросила она.

— Только запру двери.

Несколькими минутами позже они вышли в тихую ночь. Подмораживало, но Мейсону такое было только на руку. Хоть что+то, что охладило бы кровь, бурлящую в жилах. Идя рядом с ней, он нащупал ее ладонь.

— Так как, ты свободна в эту субботу?

— Надо спросить у босса, — смешливо ответила она.

— Свободна.

— Оплачиваемый выходной?

— Не наглей.

— И куда ты планируешь меня повести?

Он как-то не задумывался над этим.

— Как насчет Рая?

— Высоко метишь.

— Не особо. Есть такой маленький городок в заливе Белой Рыбы.

Разочарованная Роз пихнула его в бок.

— Похоже, ты не согласна. — Они в молчании прошли еще немного в сторону дома, потом он спросил: — А что думаешь по поводу Нью-Йорка?

— Здорово. Только ты платишь за перелет, договорились? — Она расхохоталась, но Мейсон внезапно остановился.

— Да.

— Ты серьезно?

— Угу. Бывала там?

— В Нью-Йорке? Никогда.

Мейсон обрадовался.

— С тех пор, как я там был, прошло немало, но я всегда собирался вернуться. Мне кажется, тебе там понравится. В Нью-Йорке для всех чего-то да найдется. Между прочим, там и кормят отлично.

— Думаешь взять меня в Нью-Йорк, чтобы подкормить?

— И на представление на Бродвей можно будет пойти.

— Нью-Йорк, — повторила она зачарованно.

— Да. — Он притянул Роз к себе. — В субботу с утра можно вылететь из маленького аэропорта в Хутоне до Детройта, там пересесть и еще до полудня быть в Нью-Йорке. А вернуться поздно в воскресенье или даже, если хочешь, в понедельник с утра.

— Чтобы остаться вдвоем, нам не требуется ехать в Нью-Йорк. Просто запри дверь, чтоб Марни не вломилась. Голосую за пиво и пиццу у тебя.

Мейсон знал, что такое решение вполне устроит Рози. И именно поэтому решил увезти ее отсюда далеко и предпринять нечто особенное.

— Нью-Йорк. Так как?

Вместо ответа Роз поцеловала Мейсона. Пальцы, поглаживающие его спину, даже через рубашку были ледяными, но Мейсон ощутил пожирающие его языки пламени. Господи, что она с ним делает!

— Не могу дождаться субботы, — прошептала ему Роз перед тем, как скользнуть в свою квартирку.

Мейсон заглотнул хорошую порцию ледяного воздуха, надеясь хоть немного остыть.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В пятницу утром погода установилась, выманив Мейсона на утреннюю пробежку. Преодолев добрых пять миль вдоль берега озера Верхнее, он практически сумел выветрить из головы мысли о Рози и о том, чем они будут заниматься следующей ночью.

Добравшись до подъездной дороги к маяку, он перешел на ходьбу. А у самой двери остановился, наклонился, ожидая, пока дыхание выровняется. Пакет он обнаружил, едва выпрямившись.

«Секрет твоих побед» — гласил черный штамп на пакете. При виде такой посылки у всякого мужчины разыгралась бы фантазия. Чтоб тебя, ругнул он свое воображение — вся работа по обузданию либидо насмарку.

Потом пришла мысль, от которой кровь вмиг застыла, а пыл пошел на спад. Его сестрица порой пользуется его адресом, когда хочет сделать мужу сюрприз.

Господи, прошу тебя, пусть посылка будет адресована не Марни!

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с духом и поглядеть, что написано в графе получателя.

Мисс Розалинда Беннет.

Мейсон внес посылку внутрь и положил на стойку на кухне. Потом стянул через голову свитер, надетый поверх пятнистой майки с символикой отдела полиции Детройта, вытер свитером лицо и достал из холодильника упаковку апельсинового сока. Отхлебывая понемногу сок, принялся задумчиво созерцать пакет.

Что же такое Рози заказала? И как оно будет на ней смотреться?

Взял пакет и потряс его. И внезапно ощутил себя ребенком, в неурочное время добравшимся до подарков под рождественской елкой, потому что с улицы раздался стук и веселый голос Рози:

— Это я.

Рози вошла в кухню, и дыхание в его груди замерло. Она наложила макияж, отчего ресницы стали гуще, длиннее и… обольстительнее. А волосы казались слегка светлее, чем обычно.

— Ты… изменилась, — сказал Мейсон.

— Марни потрудилась, — махнула она рукой. — Сегодня утром она устроила тут салон красоты на дому. Сказала, что поскольку у меня появился шанс во время пребывания в Нью-Йорке посетить святую троицу, то я должна выглядеть на все сто.

— А?

— Магазин одежды на Пятой авеню, Нейман-Маркус и Бергдорфс. — Рози склонила голову и потерлась щекой о плечо. — У твоей сестры губа не дура.

— Да, а еще у нее отличный вкус. Ты прелестна. Волосы мне нравятся.

— Мне тоже. Думаю, результат оправдывает пройденные испытания. Она натянула мне на голову пластиковый колпак, а потом стала тащить пряди наружу через дырки приспособлением, по виду точь-в-точь как вязальный крючок.

Мейсон не слишком хорошо понял, о чем она толкует, хотя по описанию было похоже на средневековые пытки.

— Что это ты держишь? — спросила Роз.

— О, это пришло для тебя. — И он протянул ей пакет. — Нашел на пороге, вернувшись с пробежки. Сейчас собирался пойти отдать.

На ее губах заиграла улыбка. Губы по цвету напоминали спелую землянику и были такими же заманчивыми.

Радостно крутя в руках посылку, она пояснила:

— Я надеялась, что они успеют прислать ее сегодня.

Значит, решил Мейсон, она собирается взять содержимое с собой в Нью-Йорк. Душа его просто пела от восторга.

Он указал на посылку:

— Ты собираешься ее вскрыть?

— Прямо сейчас? Нет. Пусть это станет сюрпризом.

Пакет с соком замер у самых его губ.

— А что там?

— Так… одна мелочь.

— Кружевная мелочь?

— Возможно.

Роз послала ему улыбку, полную обещания. Ему прошлось прикусить язык зубами, чтобы тот не вывалился наружу. Именно сейчас ему стало ясно, почему Адам согласился откусить кусочек яблока, а вокруг Елены Прекрасной разгорелась война.

— Мейсон?

Роз шагнула вперед, задержав свое лицо в нескольких дюймах от его лица. Он жадно вдыхал ее нежный запах.

— Что?

— Завтра ночью нам в первую очередь надо узнать, почему Нью-Йорк называют городом, где никто не спит.


Несмотря на бесстыдные слова, сказанные днем раньше на кухне у Мейсона, бравада покинула Роз, как только самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту. Чем ближе шофер такси, который, судя по манере вождения, задумал покончить счеты с жизнью, подвозил их к гостинице в центре Манхеттена, тем сильнее нервничала Роз.

Что, если после акта любви Мейсон поймет, что больше между ними не существует ничего общего? Если наконец осознает, что нет в ней ничего особенного?

О, он, конечно, сумеет преподнести новости максимально тактично. Жестокость ему не присуща. Но некоторые раны разъедают плоть и кровь, вне зависимости от того, насколько деликатно нанесен удар.

— Ты что-то притихла. — Мейсон нашел ее руку, слегка пожал.

— Детройт по сравнению с Нью-Йорком кажется совсем небольшим городом.

— А Гавань шансов так и вовсе представляется крохотным местечком, — добавил он.

— Ты никогда не скучал по жизни в крупном городе?

— Временами. Но Гавань шансов навсегда останется для меня домом. А ты?

У Роз никогда не было дома. Настоящего дома, о котором Мейсон говорит с таким воодушевлением. Но она пожала плечами и ответила:

— Подчас бывает. В городе есть чем заняться, особенно по вечерам.

— «Уолдорф-Астория», — объявил водитель, сворачивая на стоянку рядом с громадным парадным подъездом гостиницы.

— Вот мы и прибыли, — с преувеличенным энтузиазмом сказала Роз.

Мейсон перехватил ее руку, уже потянувшуюся открыть дверь такси.

— Ты нервничаешь, Рози?

— С чего бы мне нервничать? — фыркнула она. — Я и раньше пару раз останавливалась в гостиницах.

— Я не о том. Мы можем… взять отдельные комнаты, если хочешь.

— И мерзнуть поодиночке?

Без тени улыбки он ответил:

— Там, где дело касается тебя, замерзнуть мне не грозит. Просто не хотелось бы, чтобы ты чувствовала принуждение.

Она склонилась к нему, быстро коснулась губами его губ.

— Никакого принуждения.

Роз не врала, говоря Мейсону, что жила в гостиницах и раньше, но отвратные каморки, предоставляемые ей тогда, не шли ни в какое сравнение с «Уолдорф-Асторией». Зарегистрировавшись, Мейсон удостоверился, что их багаж доставят в номер, и повел Роз по нижнему этажу. Однажды он уже останавливался здесь и потому теперь исполнял роль экскурсовода, обратив ее внимание на круговую мозаику пола вестибюля и на знаменитые девятифутовые часы.

По пути к лифтам Роз задержалась у громадной композиции из цветов, наполняющей окружающее пространство ароматом лилий.

— Как красиво, — сказала она. — Все-все. Я не ожидала… такого.

— Когда надо произвести на женщину впечатление, я иду на все, — ответил Мейсон. — А здесь куда ни глянь — произведения искусства.

— Я не отличу произведения искусства от заурядной репродукции, но спасибо. Я никогда этого не забуду, Мейсон.

Они поднялись на лифте к себе в номер. В камине весело горел огонь, и, несмотря на ранний час, на столике уже остужалось в серебряном ведерке шампанское. Открытые стеклянные двери отделали гостиную от спальни. В ногах громадной постели Роз заметила данный ей напрокат Марни чемодан, стоящий рядышком с тем, что привез Мейсон.

Глаза у Роз защипало от подступивших слез, горло сжалось. Нелепо, подумала она, хочется плакать, когда тебя пытаются сделать счастливой.

— Отсюда прекрасный вид на Парк-авеню, — сказал Мейсон.

Он стоял у окна, отдернув штору. Роз выглянула. Несколькими этажами ниже сновали машины, сквозь стекло доносились их гудки и гул заводимых моторов.

Мейсон опустил штору и притянул Роз в свои объятия.

— По-моему, я тебя чем-то опечалил.

— Не опечалил. Оглушил. Я чувствую себя особенной, Мейсон, такого со мной еще не бывало.

Она приподнялась на цыпочки, хотела поцеловать его, но он слегка отодвинулся.

— Давай проясним с самого начала. Я не сделал ничего, чтобы заслужить твою благодарность. Ты действительно особенная. Это правда, Рози.

— Насколько особенная? — спросила она прерывистым шепотом. — Я хочу, чтобы ты показал мне.

Мейсон поцеловал ее, жадно впиваясь губами в ее рот, но после окончания поцелуя она повторила, теперь более настойчиво:

— Покажи мне. Сейчас.

Мейсон планировал потратить утро на экскурсию по городу и ранний обед во французском ресторане, чтобы потом попасть в театр на «Короля Льва». Собирался соблазнить ее на фоне свечей, при помощи вина и огромного букета алых роз, доставить который должны были под вечер. И никак не рассчитывал сам оказаться в роли соблазненного.

Мейсон поцеловал Роз в отчаянии, которого никогда раньше за собой не замечал.

— Прямо сейчас? — переспросил он, просто чтобы убедиться, что понял ее правильно.

— В эту самую минуту, — подтвердила она, уже расстегивая верхнюю пуговицу блузки. — Нью-Йорк может подождать, Мейсон. А это нет.

Правда за ней, но полностью отдавать Роз инициативу он не собирался. Как же быть с его фантазиями относительно секрета посылки от «Секрета твоих побед», найденной на пороге?

Под ее блузкой оказалось нечто шелковое. Нечто, не потребовавшее больших затрат материала и удерживающееся на двух тонюсеньких лямочках. Мейсон немедленно занялся поясом брюк Роз, торопясь узнать, насколько находящееся под ними соответствует бюстгальтеру. И внезапно остановился.

— Погоди-ка, — сказал он и рванул к двери.

— Ты уходишь?

— Я ненадолго, — заверил он и усмехнулся. — Следует позаботиться, чтобы на сей раз сюда никого не принесло.

Ухватил табличку «не беспокоить», открыл дверь и повесил ее на дверную ручку. Марни и Берген остались за тысячу миль отсюда, но такое уж его счастье — горничная наверняка выберет именно этот момент, чтобы вломиться пропылесосить ковры.

— Соображаешь иногда, — прокомментировала Роз.

— Тренировался в рядах бойскаутов. Нам всегда втолковывали, что главное — тщательная подготовка операции. Итак, где мы прервались?

— Мне кажется… где-то здесь, — сказала Роз, расстегивая молнию и слегка вильнув бедрами, позволяя брюкам спуститься по ее длинным ногам на пол.


Большую часть дня они провели в постели, и Роз такое решение вполне устроило. Она бы продолжала нежиться между пуховым покрывалом и хрустящими простынями, если бы Мейсон не был так твердо настроен показать ей Нью-Йорк.

— Нам надо хотя бы поесть, — сказал он, откидывая покрывало прочь. И сурово насупился на нее. — Силы тебе еще понадобятся.

Роз захихикала, но не двинулась с места. Вместо того она прикрыла глаза рукой, пытаясь по звукам определить направление его перемещений по комнате в попытках отыскать беспорядочно разбросанные вещи. Она вымоталась, эмоционально и физически. Новые чувства и ощущения следует отсортировать, оценить и понять.

Давным-давно, на улицах, она узнала, что секс может быть оружием. Его можно менять и продавать, пусть сама Роз никогда на такое не шла, как бы тяжело ни приходилось. С чем только ни сталкивалась в жизни, но в данном вопросе она оставалась неколебима.

О любви они не говорили. Для Роз само слово казалось излишне значительным и пугающим. И новым, не из тех, что сразу можно произнести вслух. Но в каждую ласку, в каждый поцелуй она вложила частичку своего переполненного сердца. А по тому, как он откликался, поняла, что стремление взаимно.

— Боже ты мой!

От неожиданного восклицания Мейсона она подскочила, цепляясь за покрывало, будто ища защиту.

— Что? Что такое?

Ее взгляд обежал комнату. Судя по его тону, где-то обнаружилась видеокамера, или тарантул, или еще что-то жуткое.

Оказывается, Мейсон глядит на ее руку.

Он приподнялся на постели на одно колено, взял руку Роз и принялся изучать маленькие круглые шрамы, тянущиеся от запястья к локтю.

— Кто это сделал?

— Ерунда. Просто старые шрамы. У кого их нет, — произнесла она, со значением остановив взгляд на его плече. Часом раньше она нежно ласкала языком это его напоминание о прошлом.

— Да, и ты знаешь о происхождении моего.

Она отвела глаза.

— Мейсон, пожалуйста…

— Меня интересует все, что тебя касается, — сказал Мейсон. Забрав в ладонь лицо Роз, он провел подушечкой большого пальца по ее щеке. — Расскажи мне, Роз.

— Как-то ты спрашивал, почему меня не удочерили, — быстро заговорила Роз. — А я ответила, что чуть-чуть не удочерили, первая семья из тех, кто меня брал. — И Роз поведала ему о людях, обещавших ее любить, и об их биологическом сыне, чьи оскорбления сделали эту задачу невозможной для них.

Мейсон не откликнулся стандартным «очень жаль», за что она была очень ему благодарна. И в его выражении не читалось обычной жалости, а скорее нечто, похожее на восхищение.

— Их вины тут нет, — прервал Мейсон затянувшееся молчание. — И твоей тоже.

Он поднял ее руку к губам и начал покрывать поцелуями каждый шрам. Когда его губы коснулись последнего, Роз наконец приняла правду его слов.


Они устроили себе поздний обед в одном из маленьких бистро недалеко от нью-йоркской публичной библиотеки. Кругом мельтешили шумливые завсегдатаи, в воздухе витал восхитительный запах свежеиспеченного хлеба, от которого слюнки потекли гораздо скорее, чем разрывающаяся на части официантка принесла им заказанные суп и сэндвичи.

Во время еды они разговаривали. Вернее, говорил Мейсон, а Роз слушала, изумленная глубиной его познаний о Нью-Йорке. Казалось, он знаком с богатой историей города ничуть не хуже, чем с голосами птиц.

— Когда ты успел узнать, что эти две фигуры львов при входе в библиотеку называются «Терпение» и «Прилежание»? Никогда не встречала такого, как ты. — Она помотала головой в подтверждение своих слов. — Ты просто чудо.

Покраснев, Мейсон выудил из кармана маленькую книжечку и пояснил:

— Путеводитель.

Роз хохотала до колик.

— А я уж вообразила, что мой парень — сущий гений.

Настал ее черед покраснеть. Ее парень. Это определение не вполне описывало место Мейсона в ее жизни, то огромное пространство, которое ему удалось занять за столь короткий срок.


По пути в гостиницу они заглянули в публичную библиотеку. Роз никогда не видела столько книг, собранных вместе. Громадное помещение и царившая в нем тишина напоминали церковь. Она взяла с полки книгу «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и устроилась за одним из массивных дубовых столов в главном читальном зале, где они договорились встретиться с Мейсоном. Раскрыв книжку, прочла первую строчку: «Гулять сегодня не было никакой возможности».

На последнем слове она запнулась — оно показалось таким длинным, — но всего на мгновенье. Проговорив его мысленно, удовлетворенно улыбнулась.

— Что делаешь? — шепнул Мейсон, усаживаясь напротив.

— Читаю, — гордо ответила она. Его улыбка дала ей понять, что он очень хорошо представляет, как много значит для нее приобщение к этому простому удовольствию.

День клонился к вечеру, но Роз уговорила Мейсона посетить «Эмпайр стейт билдинг».

— Я знаю, что долгое время это здание было самым высоким в мире, — сказала она.

— Сорок лет, — согласно кивнул Мейсон. — А знаешь, что во время великой депрессии его называли «пустым небоскребом», поскольку большинство его офисов никто не снимал?

— Показуха, — пробормотала она, стоя в очереди туристов у скоростного лифта.

Вид с обзорной площадки на сто втором этаже Роз не понравился — город отсюда казался безликим и, пожалуй, слишком незначительным.

— Ладно, нам, наверное, пора, если мы и правда хотим попасть на «Короля Льва», — сказала Роз, когда Мейсон подошел посмотреть в установленный тут огромный телескоп.

— Лучше пойдем завтра. Не думаю, что смогу провести рядом с тобой в темноте пару часов без того, чтобы не начать тебя раздевать. Слышал, в театрах такого не одобряют.

— Завтра? Но я думала, завтра мы уезжаем?

— Я хочу провести с тобой еще один день, если не возражаешь. Еще одну ночь.

— Не возражаю. Но не буду утверждать то же самое о Марни, поскольку таверна осталась на ней.

Мейсон пожал плечами.

— Привезем ей сувенир. — И ехидно добавил: — Я приглядел головной убор Статуи свободы, которая будет бесподобно смотреться в сочетании с Марни.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Возвратились они поздно днем в понедельник. Распаковав вещи, Роз решила пойти в таверну — возвратить данный Марни напрокат чемодан. И та, конечно, будет требовать самого подробного рассказа о поездке.

Когда Роз вошла, Марни как раз принесла заказ Брюсу Бэттлу, сидевшему в компании двух других мужчин. Но ничто не могло помешать сестре Мейсона громко выкрикнуть:

— А, наши голубки вернулись! — Она ухватила с тарелки Брюса сосиску, обмакнула ее в только что налитый им кетчуп и пояснила ему: — Судя по беззаботному насвистыванию, с которым пятнадцать минут назад появился тут Мейсон, они и из гостиницы-то не вылезали.

Роз сделала большие глаза.

— А мы-то привезли тебе сувенир.

— Неужели? Коврик для ванной и пару полотенец с эмблемой отеля?

Роз ответила в том же игривом тоне:

— Ничего подобного. Тебе непременно понравится. При случае заскочи в контору и примерь.

Как Роз и предвидела, лицо Марни вспыхнуло, словно рождественская елка.

— Вы привезли мне одежду из Нью-Йорка?

Думая о майке с надписью «Я обожаю Нью-Йорк», которую они купили для комплекта с тиарой Статуи свободы, Роз кивнула.

Марни вцепилась в руку Роз и чуть не волоком потащила ее на склад.

— Показывай.

— Ничего особенного, — пояснила Роз, выискивая подарок в чемодане. И немного виновато добавила: — Пустячок, чтобы отблагодарить тебя.

Марни, надо отдать ей должное, сумела сохранить на лице улыбку, разглядев содержимое целлофанового пакета.

— Правда, не стоило. Я всегда рада услужить. Подумаешь, осветлила тебе волосы, наложила лак на ногти, показала, как пользоваться тенями и румянами.

— Мейсон думает, что ты сотворила с их помощью чудо, — смеясь, ответила Роз.

— Я могу сотворить чудо из чего угодно, — парировала Марни. — И должна тебе сказать, Рози, я рада, что ты шутишь, иначе у меня возникли бы серьезные сомнения в посылке от «Секрета твоих побед». Хотя в каталоге — только первоклассные вещи.

— Откуда ты знаешь, что я делала у них заказ?

— Маленький городок, солнышко. Моя подружка Сюзан замужем за парнем с почты.

— Значит, полгорода в курсе, где я покупаю белье?

— Нет. В скрытности Сюзан упрекнуть невозможно. Знают абсолютно все. Каждый может сложить два плюс два — заказ нижнего белья и поездку в Нью-Йорк — и прийти к соответствующим выводам. Так что ты заказала?

— Бюстгальтер, трусики и маленькую кружевную штучку, которую Мейсон… — Она остановилась. Нельзя такие вещи обсуждать с сестрой Мейсона.

Если Марни была задета, то никак этого не показала.

— Какого цвета?

— Голубого и персикового.

— И какой на тебе сейчас?

— Персиковый.

— Покажи.

— Марни, мы еще недостаточно хорошо знаем друг друга, — смутилась Роз.

Марни сурово приказала:

— Задирай свитер или спускай штаны.

Роз подняла свитер, показав воздушный бюстгальтер и вызвав у собеседницы восхищенный вздох.

Мейсон вошел в ту минуту, когда Роз поправляла воротник свитера. Что происходит, он не понял, но блеск в глазах сестры показался ему подозрительным.

— Что тут делается, хотел бы я знать.

— Проверяю, как сидит новый бюстгальтер Роз, — бесстрашно ответила Марни. — Как мне стало известно, ты это уже проверил. — Потрепав его по щеке, она заговорщицки сообщила: — Он ей очень идет.


Шли недели. Погода стало гораздо устойчивей. На коричневой земле там и тут появились зеленые пятна растущей молодой травы, а на большом озере лед набух и потемнел, готовясь таять.

Роз и Мейсон сменили лыжи на пешие прогулки.

Преодолев половину оговоренного расстояния, Мейсон сделал попытку уговорить Роз пробежаться.

— Ну, давай, Рози. Накачаешь мускулы, доработаешь их до идеальных пропорций.

Она покачала головой.

— Ты хоть раз видел бегуна, довольного жизнью? Такое впечатление, что у них вечно что-то болит.

— Но это полезно, — попытался спорить Мейсон.

— Как и жареная печенка, но я лучше буду полуголодная ходить, чем возьму ее в рот.

— Тебя трудно представить полуголодной.

На ее лице снова расцвела улыбка. Интересно, подумал он, сознает она, как часто последнее время улыбается и как сильно действует ее улыбка на его сердцебиение?

— Пытаешься намекнуть, что за период пребывания тут я набрала добрых десять фунтов?

Конечно, он заметил прибавку в весе. Раньше Роз была слишком худа на его вкус, а теперь приобрела выпуклости, задерживающие глаз, так же, как и руки.

— Это Америка. Людям у нас голодать не положено.

— Потому что тут страна изобилия?

— Да.

— Все равно многие голодают. И частенько остаются без крова вдобавок. Я тому доказательство, — тихо сказала она.

— Так должна быть сеть социальной защиты.

— Она и есть, Мейсон, только не все туда попадают. А обязательное бесплатное образование не гарантирует, что каждый ребенок в стране научится читать. Бедные, бездомные, малограмотные, мы не имеем ничего общего с теми, кто пишет законы и делит деньги, потому что и голосовать-то у нас права нет. Чтобы прочесть избирательный бюллетень, надо уметь читать. Нужен адрес, по которому тебя зарегистрируют. У меня не было постоянного места проживания с тех пор, как я стала достаточно взрослой, чтобы получить право участвовать в таких мероприятиях.

— Ты пытаешься мне что-то сказать, Рози?

— Нет. Я не стану давить на тебя, как Марни, и требовать поступить так, как тебе не хочется. У тебя имеются собственные причины не влезать в политику. Я их уважаю.

— Но?

— Но мне кажется, тобою владеют определенные амбиции и желания. — Роз сузила глаза на его плотоядную усмешку. — В данном случае речь не о постели.

— Одних желаний мало. Требуются поддержка, связи и деньги. Много денег. Ведь перевыборы бывают каждые два года…

— Если только ты не пойдешь выше. — Заметив удивление на его лице, она пожала плечами. — Порой и я заглядываю в газету. Да и телевизор в таверне постоянно включен.

— Большинство законодателей пытаются пробиться на высокие посты или имеют свой особый интерес. В таких местах крутятся огромные деньги.

— И ты собираешься поступать так же?

— Конечно, нет. Я просто говорю, что система далека от идеальной. — Он тяжело вздохнул. — Не совсем безнадежна, но временами мне кажется, что чертовски близка к тому.

— А ведь твоя сестра права. Благодаря своему характеру ты бы стал безупречным законодателем. Кое-когда приходилось бы находить обходные маневры. Что там, наша жизнь — сплошной компромисс. Но ты бы никогда не продался. За это я и люблю тебя в первую очередь.

Произнеся последнюю фразу, Роз покраснела. А сердце Мейсона забилось с утроенной силой. С момента возвращения из Нью-Йорка они проводили все ночи вместе. Спали в его кровати, занимались любовью и часто разговаривали до самого утра. Но ни один из них ни разу не назвал происходящее между ними верным словом.

Мейсон остановился, схватив ее за руку.

— Что еще ты любишь во мне, Рози?

Полученный ответ потряс его:

— То, как ты на меня смотришь. Ты глядишь мне прямо в глаза, разговаривая со мной, слушая меня. И ты меня видишь.

— Тебя довольно сложно не заметить, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в макушку.

— И тем не менее. Я часто чувствовала себя так же, как парень из книжки, что мы читали на прошлой неделе…

— «Человек-невидимка», — подсказал Мейсон.

— Да. Конечно, люди отлично меня видят, когда я вхожу в магазин. Потрепанный жакет, драные джинсы. «Присматривайте за вон той. Может стащить чего-нибудь». Но для государства я была лишь индивидом под определенным порядковым номером, а для семей усыновителей — средством получения чека. Для школы — головной болью, вечно снижающей общий уровень успеваемости. Они никогда не видели Розалинды Беннет, тем более Рози.

— Не плачь.

— Я вовсе не плачу. — И вдруг она поняла, что щеки стали мокрыми, а горло сжалось от эмоций. — Я люблю тебя, Мейсон. Наверно, я полюбила тебя, когда ты впервые назвал меня Рози.

Он вытер ее глаза, сморгнул туман с собственных.

— Я тоже люблю тебя.


Рози никогда не была счастливее. Да, так теперь она и сама привыкла думать о себе.

Рози. Рози Беннет.

Никаких больше Роз. Роз была грубоватой, безграмотной, с мальчишески куцыми волосами.

Рози может читать, волосы у нее пока короткие, но уложены в стильную прическу и тоном светлее, чем было. И она больше не стремится бездумно шататься по свету. В ее жизни появилось направление, и впервые появились корни. Тоненькие, хрупкие, врастающие в благодатную для них почву Гавани шансов. Ее даже зарегистрировали в качестве избирателя. Мейсон поговорил о ней с секретарем избирательного комитета, и теперь, когда она имела постоянный адрес, оформление прошло быстро и просто.

Природа вокруг нее возрождалась. Тугие почки на деревьях начинали распускаться. Возвратились малиновки, застрекотали на деревьях во дворе Мейсона в поисках гусениц. А в лесу за таверной ей попались первые цветы.

Она чувствовала себя такой же обновленной и прекрасной. В книге о растениях, взятой в публичной библиотеке, она нашла фотографию дикого ириса. Роскошный цветок с закручивающимися вниз нежными лепестками. А вырастает он из болота.

Одновременно с Рози менялся и Мейсон. В тот же день, когда по почте пришло извещение о регистрации Рози для голосования, он удивил ее и Марни сообщением, что решил выдвинуть свою кандидатуру на выборы палаты представителей штата.

Мейсон сказал, что надо заполнить пробелы, существующие в государственной политике заботы о детях, и что он решил сам этим заняться.

Насвистывая, Рози вошла в таверну незадолго до начала смены. И улыбнулась, заметив Мейсона на обычном месте за стойкой.

— У меня хорошие новости, — сказал он.

Она взяла горсть орешков и, перед тем как забросить их в рот, спросила:

— Интересно, какие?

— Думаю, я нашел твою мать.

Она поперхнулась орехами. И долго кашляла, прежде чем сумела переспросить:

— Что?

— Пойдем в контору, — сказал Мейсон. И крикнул сестре: — Марни, пригляди за баром.

Когда дверь за ними закрылась, Рози рухнула в кресло.

— Ты уверен?

— Уже несколько недель я занимаюсь розысками. Не хотел тебе говорить, на случай, если все закончится ничем. Но, похоже, появился результат. Ее имя Делорез. Делорез Кингсли Треллер. Ей только сорок два, что значит — на момент твоего рождения было всего шестнадцать. Должно быть, она была безумно напугана. Поднимать ребенка — огромнаяответственность, особенно когда ты сама практически еще дитя.

Мейсон пытался подбодрить ее, находя оправдания для женщины, пустившей Рози в мир и затем оставившей. И Рози любила его за это еще сильнее.

— Где же она сейчас?

— В Калифорнии. Утром я лечу в Сан-Диего.

— Один?

Он взял ее руку, сжал.

— Думаю, так лучше, Рози. Может, я ошибся, и протаскаю тебя через всю страну попусту.

— А если она правда та?

— Тогда вы вдвоем сможете решить, как вам встретиться.

— И встречаться ли, — добавила Рози. — Она может не захотеть меня видеть. Она ведь могла и сама предпринять поиски. Я была на государственном обеспечении пятнадцать лет.

— Все равно, некоторые ответы на свои вопросы ты получишь. Узнаешь, как она тебя назвала.

— Теперь мне все равно, — сказала она медленно. — Интересно, но не слишком важно. Я Розалинда Беннет. Рози.

* * *
Туманным утром Рози провожала Мейсона. Моросил мелкий дождь. Рози пыталась не думать, что это дурная примета, но получалось с трудом.

Стоя в аэропорту, она крепко прижималась к Мейсону. Какой-то момент ей не хотелось его отпускать.

Даже теперь, ведя автомобиль Мейсона обратно в Гавань шансов, она сомневалась, стоит ли ворошить прошлое. Кто она такая — уже известно. И пусть у нее нет семьи в общепринятом значении слова, на свете есть люди, беспокоящиеся о ней, любящие ее.

Разве не достаточно?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На протяжении всего долгого перелета из Сан-Диего в Чикаго Мейсон мучительно соображал, как ему поступить. Надо ли говорить Рози, что он выяснил о ее матери?

Не то чтобы он сомневался в ее способности вынести суровую правду. Насколько ему известно, она мастак удерживать эмоции в узде. Но в данном случае — зачем это нужно?

Да, он отыскал Делорез Кингсли, в настоящий момент Делорез Треллер. Супругу владельца инвестиционного банка, с шиком проживающую в престижном районе на окраине Сан-Диего.

Когда днем ранее он подъехал к ее дому во взятой напрокат машине, дама была в переднем дворе, обихаживая клумбу с цветами. Поскольку визит был не оговорен заранее, он сделал несколько снимков.

В свои сорок два она великолепно выглядела, природная красота юности поддерживалась еженедельными посещениями тренажерного зала, выездами на дорогие курорты и малой толикой косметических ухищрений. Подробности выяснились на месте из вполне надежных источников. Буйная грива белокурых волос выбивалась из-под соломенной шляпки, надетой для защиты нежной кожи от солнца.

Мейсон вышел из машины и направился к ней, подмечая общие с Рози черты: те же длинные ноги и хрупкое телосложение. Те же высокие скулы и полные губы.

Женщина вежливо улыбнулась Мейсону, но стоило ему объяснить, кто он и зачем явился, как улыбка исчезла без следа.

Очень скоро Мейсону пришлось уяснить громадную разницу между той женщиной, которую он любит, и той, что находится перед ним.

Делорез Кингсли Треллер, глядя ему прямо в глаза, заявила:

— Это дело — далекое прошлое.

И сразу понизила голос, очевидно, чтобы не услышали и две девочки-подростка, моющие автомобиль с откидывающимся верхом, стоящий на подъезде к ее роскошному дому. Как Рози и ее мать, девочки были светловолосые и изящные. На вид им было где-то тринадцать-пятнадцать.

Ясно, что у Рози есть две сестры. Ясно и то, что их матушка не желает иметь с ней ничего общего.

Мейсон не собирался отпускать Делорез Кингели Треллер с крючка так просто. Однажды она уже ускользнула. На сей раз ей не отвертеться.

— Взгляните на свою дочь.

Он протянул один из снимков, сделанных им в Нью-Йорке. Рози улыбалась, ветер разрумянил ее щеки, очаровательно взлохматил волосы. Она казалась прекрасной, счастливой, совершенно непохожей на нищую полуголодную бродяжку, подобранную им на обочине шоссе в феврале.

Но стоящая перед ним женщина лишь мельком взглянула на фотографию и затянутой в перчатку рукой оттолкнула ее от себя.

— Я допустила ошибку, мистер Страйкер. Мне было шестнадцать, и жила я не в самых лучших условиях. А уж когда появилась Кристалл…

— Кристалл? — Мейсон издал стон, на секунду прикрыл глаза. Он достаточно долго пробыл полицейским в Детройте, чтобы знать: многие наркоманы называют своих детей в честь принимаемого зелья. — Позвольте угадать: кокаин?

В ответ последовал затравленный кивок.

— А позже крэк. У меня были серьезные проблемы с наркотиками. Сильно задолжала поставщику. Целую кучу денег… и мне нужна была доза. Мы решили, что обоих устроит… обмен.

— Вы продали себя за наркотики, — сухо констатировал Мейсон, горько сжав губы. — А потом оказалась, что забеременели.

Во время предварительных изысканий Мейсон узнал, что Делорез Кингсли выросла в привилегированном районе — так близко и одновременно так далеко от того места, где она однажды бросила Рози.

Родители Делорез жили в красивом особняке с видом на озеро Сент-Клэр. Но она там появлялась нечасто. Они исправно оплачивали обучение своей единственной дочери в эксклюзивной школе для девочек на Восточном берегу, в которой та проводила девять месяцев в году. Делорез Кингсли была типичной бедной богатой девочкой, нуждающейся во внимании родителей и получающей жалкие крохи этого внимания. Теперь, когда последние кусочки мозаики встали на свое место, Мейсону стало ясно, откуда взялось ее увлечение наркотиками. Чрезвычайно похоже на случай Амелии. Его поразило, что и он сам, и Рози пострадали из-за слабости других людей, из-за чужой страсти к наркотикам.

— Родители от меня отказались. Заявили, что пока я принимаю наркотики, домой могу не являться, что они не будут платить за мое обучение в Коннектикуте.

— И вы ушли из дома.

— Да. Жила в притоне наркоманов, пока не родилась Кристалл. Я думать не думала, что беременна, пока…

— Пока не стало поздно что-то предпринимать?

На ее щеках появился легкий румянец — единственное свидетельство волнения. В остальном она оставалась столь же невозмутимой, что и прежде. Сунула секатор в карман и начала медленно стаскивать с рук перчатки.

— Вначале я пыталась заработать нам двоим на жизнь, но это оказалось так сложно, а мои родители оставались… в стороне. Надо было на что-то решаться. Видимо, решение оказалось не слишком удачным.

— Не слишком удачным! — возмутился Мейсон.

— Потише! — взмолилась женщина. Потом безмятежно улыбнулась дочерям, бросившим отскребать машину и подозрительно уставившимся на Мейсона.

— Вы бросили свою дочь на углу шумной улицы, — сказал Мейсон, понизив голос. — Оставили малышку в одних колготках на морозе, вблизи от снующих вокруг машин. Можно было бы найти легальные — не говорю уж безопасные способы — отказаться от родительских прав. Ребенок заслуживал хотя бы этого. И пускай вы были молоды, сделать это для нее было в ваших силах.

— Не знаю, сколько хотите вы и девушка, мистер Страйкер, но я заплачу.

— Ваша дочь не желает денег, — огрызнулся Мейсон, разозлившись за Роз, от которой желали откупиться. — Ей требуются ответы, а возможно, встреча с вами.

Ей нужна любовь.

— Ой, нет. — Она отступила на шаг. — У меня теперь новая жизнь, Я чиста. С тер пор, как…

— Можно догадаться. С тех пор, как выкинули за ненужностью дочь и вернулись домой к папочке и мамочке.

— Они согласились платить за мое лечение, — сказала она жестко. — Мне было девятнадцать, жизнь катилась под откос. Родители дали мне второй шанс, я им воспользовалась. И не вам меня упрекать.

— Но присутствие вашей дочери оказалось для них обременительным. Его трудновато было бы объяснить в их яхт-клубе, а?

— Издевайтесь, как хотите, мистер Страйкер. Если вы или девушка попытаетесь связаться со мной еще раз, я обращусь в полицию с заявлением о вымогательстве. В Калифорнии с этим строго. Мой выбор сделан. Двадцать три года назад. Так было к лучшему.

— К лучшему? Поинтересовались бы мнением дочери. Ее болтало по приютам и чужим семьям добрых пятнадцать лет. А после она постоянно существовала на грани выживания. И выжила.

— Можете мне не верить, но я рада это слышать.

— Недостаточно, однако, чтобы встретиться с ней. Или представить ее сестрам. — Он сделал движение по направлению к двум девочкам на дороге.

Ее глаза расширились от ужаса.

— У них нет ничего общего с Кристалл.

— Рози, теперь ее зовут Рози. Я люблю вашу дочь, миссис Треллер. Она прекрасна, умна, мила. Неужели вам совершенно все равно?

— Я… довольна, что у нее все нормально, — кратко заметила Долорез, начав натягивать садовые перчатки. Символизм движения трудно было не понять: ей не хотелось пачкать руки. — Но изменить ничего нельзя. Мой муж не знает о моем прошлом, мистер Страйкер. Как и две моих дочери. И я не собираюсь что-то менять.

— Отлично. — Мейсон брезгливо поморщился. — Во всяком случае, я получил ответы на имеющиеся у меня вопросы. Но лишь для заметки, мэм: у вас три дочери.


Когда Мейсон вышел из самолета, она уже ждала. Рядом стояла Марни, но он смотрел только на Рози. Красная блузка, помада в тон. Новые джинсы, слегка узковатые, отчего четко обрисовались изящный изгиб бедер и длинные ноги. Она наклонила голову, улыбнулась ему, в ушах блеснули простые золотые сережки. Работа Марни. Хотя вне всяких сомнений, Рози расцвела бы и без суеты со стороны сестры.

Она счастлива сейчас, спокойна. И Мейсон желал, чтобы такой она и оставалась. Приняв решение, он подошел к ней, схватил ее в объятия и страстно поцеловал, прервавшись, лишь заслышав покашливание сестры.

— Как я скучал, — прошептал он.

Поведение Мейсона показалось Рози немного странным. Он держал ее так крепко, словно пытался заслонить собой от невидимого удара.

— Что там, Мейсон? Что ты узнал?

— Давай сначала выберемся отсюда.

— Нет, я хочу знать сейчас, пожалуйста. И шагу не ступлю дальше.

— Новости не самые приятные, — медленно проговорил он.

В ответ — напряженный кивок.

Мейсон подвел Рози к ряду кресел и с мягкой настойчивостью усадил в одно из них, сам встал напротив. Марни уселась рядом с Рози, готовая оказать любую необходимую поддержку.

— Она не хочет иметь со мной ничего общего, не так ли?

Мейсон пытался подыскать нужные слова. Таким он ей совершенно не нравился — слишком осторожный, насупленный, нервозный.

— Не так. Она… твоя мать умерла, Рози, — наконец выдал он. — Мне очень жаль.

— Умерла? — Удар оказался чрезвычайно болезненным. — Когда? Как?

— Автокатастрофа, всего неделю назад, вот потому я и не знал ничего, отправляясь в Калифорнию. Но мне удалось поговорить с соседкой. И вот еще — я привез тебе это.

Он вытащил из кармана фотографию, протянул ей.

Качественный снимок женщины, стоящей на зеленой лужайке, собирающейся заняться приведением в порядок цветов. Она казалась счастливой, хорошенькой. И хотя накопившиеся у Рози вопросы остались без ответов, она теперь видела лицо, с которым могла связать слово «мама».

— Какая красавица, Рози, — сказала Марни, сочувственно пожимая ей локоть. — Ты так на нее похожа.

Нахлынувшие переживания сжали Рози горло. Она сама не понимала, что чувствует. Должна ли она горевать по кому-то, кого, как давно уже уверила себя, искренне ненавидела? И правильно ли ощущать пустоту в груди оттого, что никогда ей не придется встретиться с матерью лицом к лицу?

— Что еще ты узнал?

— Ну… они с мужем жили тихо, соседи их любили.

— Значит, она была замужем. Были у нее другие дети?

— Хм… нет.

— Какие-нибудь соображения, почему она бросила меня? — спросила Рози.

— С одной соседкой они были довольно близки. Я разговаривал с той женщиной, объяснил причины своего визита. Она сказала, что пару раз в порыве откровенности твоя мать упоминала о тебе. Она-то есть соседка, сказала, что твоя мать искренне сожалела о совершенном поступке, но в то время она была совсем юной и запуганной. Твоя мать надеялась, что сейчас у тебя все в порядке и ты простила ее.

— Правда?

— Конечно, правда. Твоя мать любила тебя, Рози. На свой манер, конечно. Я уверен — она очень тебя любила.

Рози кивнула. Потом еще раз.

— Ладно, теперь я знаю, да?

— Да, теперь ты знаешь, — подтвердил Мейсон.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Пришло лето, а вместе с ним в городке появились толпы туристов.

Рози с гордостью причисляла себя теперь к коренным жителям Гавани шансов. И даже не заметила, как и к ней прилипла привычка перемежать любой рассказ характерным «э?».

Она стала полноправным членом сообщества городка. У нее появились собственная библиотечная карточка и адрес электронной почты, и, по настоянию Марни, она даже вступила в городской клуб «Украшения», где помогала местным дамам высаживать маргаритки на клумбах у центральных магазинов города.

Нельзя было назвать официальным ее статус в семье Мейсона, но Марни обращалась к ней, как к «тете Рози», когда нежно упоминала о малыше, растущем в ее теперь слегка округлившемся животе. Более того, Марни частенько пеняла Мейсону, что, мол, пора завязывать с холостяцкой жизнью и что они с Рози могли бы поторопиться, чтобы у ее малыша был приятель для игр.

На данный момент, убеждала себя Рози, у нее есть больше, чем можно было надеяться. Ей не требуется кольцо или белоснежное платье с шикарным букетом. Не требуется стоять у алтаря в маленькой белой церквушке, которую они с Мейсоном исправно посещали теперь по воскресеньям. Мейсон любит ее, хочет ее. Вот оно — чудо само по себе.

Но Рози знала, что в их отношениях что-то поменялось сразу после его возвращения из Калифорнии. И никак не могла взять в толк, в чем состоит перемена. Он просто не был таким, как раньше. Они все так же каждую ночь занимались любовью, подчас ей даже казалось, что в его неистовости есть какое-то отчаяние. А иногда она ловила на себе его задумчивый, вопрошающий взгляд. Или он начинал говорить о чем-то важном — и внезапно замолкал или резко менял тему.

Темп жизни в Гавани шансов рос вместе с температурой воздуха. Туристы наводнили городок и близлежащие окрестности. Неоновое объявление «нет мест» под вывеской местной гостиницы теперь горделиво сверкало каждый уикенд, а с приближением Четвертого июля — часто и в будние дни. Покрывала и зонтики от солнца густо усеяли общественный пляж, хотя озеро Верхнее нельзя было назвать радушным хозяином: оно никогда не нагревалось достаточно, чтобы позволить что-то большее, чем секундное погружение в его ледяные воды.

Каменистый пляж недалеко от маяка не отличался привлекательностью, а потому был довольно пустынным. Рози же любила проводить утро здесь, наслаждаясь пригревающими лучами солнца и слушая мерный шорох набегающих на берег волн.

Вот и сегодня Рози сосредоточенно созерцала проходящую мимо баржу с железной рудой, когда на нее упала тень. Обернувшись через плечо, она увидела морщинистое, вечно недовольное лицо Бергена.

— Босс желает знать, не сможешь ли ты поднять свою очаровательную задницу и приступить к работе часа на два пораньше. Марни плохо себя чувствует.

Проигнорировав ту часть фразы, где упоминалась нижняя часть ее тела, она спросила:

— С ней все в порядке?

— Это все беременность, — предположил тот брюзгливо. — На мой взгляд, она слишком много работает.

— В следующий раз, когда Марни появится в таверне, нам следует привязать ее к стулу, — пробормотала Рози. — Только так ее и можно удержать от излишней беготни.

Берген поразил Рози, издав нечто, напоминающее смешок, и впервые на ее памяти согласился с ней:

— Что правда, то правда.

— Ладно, я только переоденусь и сразу приду.

Она встала, сложила одеяло и направилась вверх по каменистой тропке в сторону маяка.

И оступилась, едва не скатившись кубарем обратно, когда вслед ей послышался ответ повара:

— Хорошо, Рози.


Входя в таверну, Рози мурлыкала популярный мотивчик. А, забежав в кухню за чистым фартуком, обнаглела настолько, что отважно усмехнулась повару.

— Твоя улыбка не дает тебе права таскать отсюда сосиски, девчонка, — буркнул он.

— Все равно, я тебе нравлюсь, Берген. Давай признавайся.

— Перегрелась на солнце. Отсюда и галлюцинации.

— Я слышала, ты назвал меня Рози.

— Неужели? Тебе же так зовут, а?

— Не волнуйся, — сказала она, обретя уверенность, достаточную для того, чтобы игриво потрепать его по щеке. — Я никому не скажу.

— Прочь из моей кухни, — огрызнулся он, но настоящей злости в его словах не ощущалось. И он даже не попытался перехватить ее руку, когда она цапнула с противня сосиску.

Пробегая по коридору мимо открытой двери в офис, Рози заметила Мейсона, сидящего за столом. К уху он прижимал телефонную трубку, вся поза выражала крайнюю озабоченность.

— Хорошо, что ты пораньше, — сказал он, прикрывая трубку рукой. — На линии один из наших поставщиков пива. Не успевают выполнить наш заказ. Только этого мне и не хватало.

— Я видела в зале женщину из демократической партии.

Мейсон тихонько выругался.

— Диана уже тут?

Рози кивнула.

— Зашла прямо передо мной. Я подала ей стакан воды со льдом. Пока она ничего не требует.

— Да, но заставлять ее ждать мне не хочется, а разговор с этими ребятами грозит затянуться. — Он указал на телефон.

— Могу ответить на звонок вместо тебя, — предложила Рози. — Только скажи, что делать.

Он облегченно вздохнул и поцеловал ее в щечку, передавая трубку.

— Ты просто чудо. Договаривайся с ними о новой партии. Если понадобится — все записи в верхней папке в шкафу. Поставки братьев Квинси. — Уже у двери он остановился, провел рукой по волосам и спросил: — Я прилично выгляжу?

Она провела языком по губам, залюбовавшись им. Высокая стройная фигура, сексуально взлохмаченные волосы, резко очерченные скулы, проницательный взгляд… Рози ощутила мгновенный всплеск физического влечения, обдавший ее жаром.

— Меня посадят под стражу, если я выскажу свои мысли, — улыбнулась она.

Мейсон задумчиво приподнял темную бровь.

— Неужели? Тогда постарайся удержать их до того, как у меня будет возможность воспользоваться моментом. И все-таки, как я выгляжу?

— Лучше всех. — И она послала ему воздушный поцелуй.

Когда он ушел, Рози зажала трубку плечом, затем открыла шкаф и стала перебирать лежащие на полке папки. Улыбаясь, вытащила нужную папку, случайно прихватив и две лишние. Хотела было вернуть их на место, но ее внимание привлекло имя на обложке.

Делорез Кингсли Треллер.

Мейсон завел на ее мать специальное досье. Рози хмыкнула. Как похоже на него. Парень просто помешан на порядке. Она открыла папку, ожидая найти ту ограниченную информацию, что уже была ей известна. Но обнаружила там куда больше.

Гораздо, гораздо больше, включая ее законное имя. Кристалл Мари Кингсли. И еще — несколько предложений, начертанные четким почерком Мейсона, излагающие подробности рождения Рози и тогдашнего образа жизни ее матушки.

С губ Рози сорвался стон, в голове помутилось. Оказывается, она родилась у законченной наркоманки. Ее отец — поставщик наркотиков. Конечно, Рози не ожидала, что ее биологическими родителями окажутся какие-нибудь миллионеры. Но это?!

Еще не успев как следует осознать всю силу охватившей ее боли, Рози начала перебирать фотографии. Тут не только мать, но и две девочки. Девочки-подростки, разительно похожие на саму Рози.

Больше всего ее убивало то, что Мейсон ей солгал.

У Рози есть сестры. Целых две. Младшие сестры, которых он видел во время визита в Калифорнию. Она проглядела оставшиеся записи, ища указания на автокатастрофу или свидетельство о смерти. Ничего. Наконец Рози отыскала пометку «отказалась встречаться», дважды подчеркнутую красным карандашом.

— Могу я вам помочь? — раздался голос из телефонной трубки, которую она машинально стиснула в руке.

— Нет.

И никто не сможет. Положив трубку на рычаг, она обеими руками вцепилась в волосы.

Итак, ее мамаша жива и абсолютно здорова, живет в Сан-Диего. На фотографии она выглядела типичной заботливой мамочкой. Чистенькая и выглаженная, на заднем фоне — «мерседес» и две столь же ухоженные дочери.

А третья дочь пускай сидит по уши в дерьме. Забытая. Ненужная.

Мейсон ей постоянно врал. Врал напропалую. Даже отказ матери от встречи не так больно ранил Рози.

Она помотала головой, пытаясь проанализировать случившееся. Должны же быть причины, по которым Мейсон утаил эту важнейшую информацию.

Рози встала и, хотя дрожащие ноги отказывались ее держать, направилась к двери.

Обогнув угол стойки, она сразу увидела его, сидящего в углу за столиком вместе с Дианой Сазерленд. Они сблизили головы, обсуждая детали предстоящей избирательной компании. Гонка ожидалась изрядная — по данным предварительного опроса конкурирующая партия отставала от демократов всего на пару процентов от общего числа голосов.

Внезапно Рози озарило. Новый счастливый мир рушился, как карточный домик.

О, у Мейсона имеется достаточно важная причина сохранить ее прошлое в тайне. Рози вспомнила о сенаторе Бертранде, выдающемся федеральном законодателе из Мичигана, нанявшем Мейсона сторожить свою заблудшую дочку. Человек знал все ходы избирательных мероприятий. Знал, что следует преподнести публике, а что хорошенько припрятать в самый дальний угол. Знал, что грязные подробности, касающиеся как самого кандидата, так и его близких, могли перечеркнуть все усилия его имиджмейкеров.

Что может быть грязнее, чем связь с внебрачной дочерью помешанной на крэке наркоманки и поставщика наркотиков? Даже безграмотность и вечное бродяжничество Рози выглядели по сравнению с этим прилично.

Рози повернула назад, снова вошла в контору и рухнула в кресло у стола. Снова начала разглядывать фотографии, но уже ничего не видела за туманом слез.

Корни, пущенные ею за несколько месяцев в Гавани шансов, проросли достаточно глубоко, чтобы их обрыв произошел безболезненно. Но сейчас Рози поняла: тут оставаться больше нельзя.

— Эй, в зале становится шумновато, — сказал Мейсон, открывая дверь. — Ты собираешься… Рози? В чем дело? — Озабоченно сдвинув брови, он подошел к ее креслу. — Что случилось, солнышко?

Она сморгнула слезы, но все же не смогла остановить их совсем.

— Я нашла папку. — Хлопнув по ней, добавила: — Мои сестрички сильно на меня похожи, как ты считаешь?

Краска сбежала с его лица.

— Позволь объяснить…

— Объяснить, почему сказал, что моя мать умерла? Или что у меня никого нет, в то время как существуют две сестры? Целых две! Будь ты проклят! — прорыдала она. — Я доверяла тебе. Я тебя любила…

— Не говори так, словно все в прошлом.

— А о каком будущем может идти речь, если ты меня стыдишься?

— Стыжусь?

— Я ведь дочь наркоманки, Мейсон, — усмехнулась она сквозь слезы. — А ты полицейский. Прямо киношная ситуация.

— Я не стыжусь тебя. Думай о моих мотивах что хочешь, но тут ты ошибаешься.

— Ошибаюсь? Ты действуешь из соображений собственной выгоды. Видела тебя с этой Дианой, как вы строили планы избирательной кампании. Может, она поставлена в известность о моем прошлом и даже посоветовала тебе, как себя вести? Широкая публика не поймет и не одобрит, если выяснится, что ты спишь с такой, как я. Голосов тут не наберешь, особенно среди консервативно настроенного среднего класса. А именно он тебе и нужен, чтобы обеспечить успех выборов.

Он рванулся к ней, но она шарахнулась назад. Его пальцы лишь скользнули по ее локтю.

— Ты не можешь так думать.

— Вот как? А почему ты не захотел, чтобы я ехала с тобой в Калифорнию? Уже тогда беспокоился, что можешь отыскать что-то неподходящее?

— Да, но не то, в чем ты меня упрекаешь. И если ты меня любишь — если любишь хоть вполовину так сильно, как я тебя, — то сама это знаешь.

От его слов что-то внутри ее оборвалось. Ей хотелось верить ему, но жизненный опыт советовал иное.

— Я хочу уйти.

— Куда?

— На улицу. Отсюда. Мне надо подумать.

— Не делай этого, Рози. Не позволяй прошлому разрушить наше с тобой будущее.

Выскочив из офиса, Рози захлопнула за собой дверь.


Где-то в половине одиннадцатого утра следующего дня она снова вошла в таверну. Мейсон уже собирался звонить в полицию с сообщением о ее пропаже. Всю ночь он провел без сна, меряя шагами свою комнату. Злость и беспокойство сменяли друг друга, пока он соображал, куда она запропастилась.

И вот она перед ним, холодная и собранная. Казалось, их разделяет не обычная деревянная стойка, а широкая пропасть.

— Рози, слава богу! — воскликнула Марни, бросаясь к ней с объятиями. И, что совершенно для нее нехарактерно, моментально испарилась из поля зрения.

— Я волновался о тебе, — произнес Мейсон.

— Извини, но мне надо было побыть одной.

— Разве нельзя было хотя бы позвонить?

— Извини, — снова повторила Рози.

Она пришла к решению, понял Мейсон. Манера держаться недвусмысленно говорит об этом: подбородок вперед, плечи развернуты, ноги твердо упираются в пол. И еще он понял, что ее решение вряд ли ему понравится.

— Желаешь пройти в контору поговорить? — спросила она.

Мейсон посмотрел на немногочисленных пока присутствующих. Братья Бэттл уже готовились к очередному бильярдному сражению. Еще несколько парней потягивали колу и мололи привычный вздор. Большой Боб Бэйли разместился на другом конце стойки, сжимая в руке стакан с виски. Марни уселась чуть ближе. Уж у нее-то уши настроены на нужную волну — ничего не упустит.

— Мы можем поговорить здесь, — произнес Мейсон.

— Предпочитаю отсутствие свидетелей.

— Почему же? Я и так знаю, что ты хочешь сказать. Ты уезжаешь. — Слова прозвучали как обвинение, потому что обвинением и являлись. — Снимаешься с якоря и обрезаешь концы, потому что ничего лучшего не умеешь. А меня — побоку, даже не дав возможности ничего объяснить.

— Отлично. — Она скрестила руки на груди. — Объясняй. Объясняй, почему не сказал мне правду.

— Ты ведь прочла содержимое папки, Рози. И могла бы сама понять. Я не хотел тебя ранить. Она… она отказалась встречаться с тобой. Угрожала обратиться в полицию, если кто-то из нас попробует снова с ней связаться. Как я мог сказать тебе такое? Смотреть в глаза любимой и говорить…

— Что моя мать знать меня не желает, — закончила она за него, голос спокоен и громок, любому в комнате слышно превосходно. — Но я уже это знала, Мейсон. Знала целых двадцать три года.

— И все равно такое больно слышать.

— Ты ничем не отличаешься от многочисленных усыновителей, учителей в школе и прочих. Они все знали, что для меня лучше. И никто не потрудился подойти и спросить, что я сама думаю, чего хочу.

— Я спрашиваю теперь. Чего ты хочешь, Рози?

— Возможно, тебе лучше звать меня Роз, — заявила она устало. — Ты не можешь изменить историю моей жизни, изменить мое имя, изменить меня саму.

— Я ничего подобного не делаю. Ты сама меняешься. Как изменился и я после встречи с тобой. И для меня ты — Рози. Я знаю, кто ты.

— Я внебрачная дочь…

— Нет! — зарычал Мейсон. — Ты и впрямь выведешь меня из себя. Что за чушь ты мелешь! Каким бы именем ты ни назвалась, я буду тебя любить, потому что влюбился в человека, а не в твое имя или родословную. Я полюбил тебя и хочу получить в комплекте со всем имеющимся приданым.

Никогда еще Рози не видела Мейсона таким. И его страстность убедила ее, что он действовал из-за любви, а не каких-то других соображений. Возможно, он сглупил, скрывая от нее правду, но намерения его были самыми благородными.

Выйдя из-за стойки, Мейсон опустился перед Рози на одно колено.

— Боже мой! — всхлипнула Марни. А Брюс Бэттл пробормотал нечто вроде «бедолага».

Но им ли привести Мейсона в замешательство! Его не остановило ни потрясенное молчание Рози, ни глазеющие зрители.

— Я собирался сделать это не совсем так. Хотел устроить романтический ужин при свечах, возможно, с шампанским. Но думаю, антураж на чувства не влияет. Рози, будь моей женой!

Ее сердце едва не выскочило из груди. Но, прежде чем дать согласие, следует кое-что прояснить.

— Мне не требуется защитник, Мейсон. Я сама не промах, как ты знаешь.

— Да, знаю. Но, возможно, спасать других — не так плохо. Ты спасла меня. Вошла в мою жизнь, показав, что такое настоящая любовь. Она дает и берет. И не может быть односторонней.

Она кивнула, соглашаясь.

— Я дам тебе все, чего бы ты ни пожелала, Рози. Только скажи.

— Я хочу иметь семью. Хочу принадлежать одному конкретному человеку. Хочу, чтобы этот человек был ты.

— Так ты согласна?! — выкрикнула с места Марни раньше, чем Мейсон успел открыть рот.

— При одном условии, — ответила та и услышала, как сочувствующие зрители дружно взвыли от восторга.

— Каком? — спросила Марни.

— Эй, если не возражаешь, — вклинился Мейсон, — это мое предложение руки и сердца. — И он снова перевел взгляд на Рози. — Какое условие?

— «По дороге в ад» не будет нашим свадебным гимном. Ненавижу тяжелый рок.

Мейсон, улыбаясь, поднялся. Она тоже улыбалась, когда он поцеловал ее под приветственное топанье ногами и радостные крики.

Даже ворчливое замечание Бергена «Дождались» прозвучало музыкой для ее ушей.

— Брак зиждется на компромиссах, — сказал Мейсон, когда плачущая от счастья Марни разлила по стаканам напитки, чтобы отметить событие. — Как насчет лирической песни «Пришла любовь»?

Она прильнула к нему, чувствуя биение его сердца рядом со своим, и пообещала:

— Я подумаю.

ЭПИЛОГ

Они провели медовый месяц, приглядывая квартиру в Лансинге для Мейсона Страйкера, нового представителя палаты.

Он выиграл легко, несмотря на упоминания его оппонентом о сомнительном происхождении Рози. Но ее прошлое ничего не значило. Ни для Мейсона, ни для избирателей, отдавших за него голоса, ни для города, принявшего ее как свою. И перестало что-либо значить для самой Рози.

Вопросы к биологической матери так и остались без ответов. Возможно, когда ее сестры станут постарше, она попытается увидеться с ними. Но на данный момент ей не требовалось другой сестры помимо Марни.

Марни приняла на себя большую часть хлопот по организации их свадьбы, настояв, чтобы бракосочетание отложили до момента появления на свет ее младенца, поскольку желала выглядеть наилучшим образом в качестве подружки невесты. Она даже ухитрилась уговорить Бергена вырядиться в смокинг и сопровождать Рози к алтарю.

Берген, естественно, сообщил Рози, что счастлив «сплавить ее подальше». Но, вкладывая ее ладонь в руку Мейсону, украдкой вытер со щеки слезу, а после удивил их обоих, на полном серьезе заявив Мейсону:

— Смотри, береги свою жену, а то узнаешь у меня.

Мейсон и берег ее. Обращался очень, очень хорошо. Так же, как и с оказавшими ему доверие избирателями, выбравшими его в палату на два срока.

Теперь, когда он выставил свою кандидатуру в Сенат США, надеясь одолеть в предвыборной борьбе сильно скомпрометировавшего себя Бертранда, Рози стояла в уголке за сценой и слушала его речь в зале профсоюзов рабочих автомобильной промышленности во Флинте. И вспоминала о нескольких последних годах — весьма плодотворных во многих отношениях.

Очень скоро, думала она, поглаживая свой раздавшийся живот, муж получит еще одного потенциального избирателя в свой округ. Мейсон, конечно, был вне себя от восторга. Возможно, именно перспектива стать отцом и подгоняла его последние месяцы, заставляя работать без устали. Теперь труд дал плоды. Подготовленный им проект реорганизации государственной системы заботы о детях, оставшихся без родителей, вскоре должен был получить силу закона.

Закона Рози, как называл его Мейсон.

И Рози знала, что, пускай и под другим названием, изменения, заложенные в закон, будут приветствоваться молчаливыми и по большей части невидимыми людьми, чья жизнь от него зависела. Но то, что изменения вносятся от ее имени, делало их для Рози еще радостнее.


КОНЕЦ


Оглавление

  • ГЛАВА ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ
  • ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  • ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  • ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  • ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  • ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  • ЭПИЛОГ