Сальто ангела [Мод Марен] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мод Марен Сальто ангела

Ах, раз упавши, нет больше спасения,

Если сам Бог ей дарует прощение,

То люди вечно ей не простят…

Травиата

ГЛАВА I

Это маленький самец с низким лбом. Он выше и сильнее меня. Густые брови сходятся на переносице, на верхней губе — темный пушок. Крепкая шея на широких плечах. Он мог бы свалить меня одной пощечиной.

Я должен раздеваться. Он приказал мне это спокойно и уверенно. Много позже я видел опытных клиентов, точно так же уверенных в своей силе, когда они приказывали проституткам раздеться догола. Я оцепенел от ужаса и отрицательно покачал головой. Как мне хотелось в тот момент испариться, исчезнуть, стать невидимкой, лишь бы спастись от этого монстра. Но чуда не произошло. И когда я обрел дар речи, мой голос показался мне чужим и бесцветным:

— Я не хочу этого делать… Это…

— Ты, б… Кончай кривляться, говнюк, ты что, не понимаешь, чем мы будем заниматься с тобой? Давай, подваливай сюда!

Я не «подваливаю». Тогда он подходит и стаскивает с меня одежду. Сначала рубашку, потом брюки и, наконец, трусы. У него сильные руки, и он ничуть не боится сопротивления с моей стороны. Я никогда не дрался ни с одним мальчишкой. В такой ситуации девчонка начала бы, наверное, отбиваться, подняла бы крик, нашла бы способ защитить себя. Но я?

Сам же он не раздевается. Господин и повелитель в том не нуждается. Это не любовь, не нежность, даже не чувственность. Сей порочный субъект знает, чего он хочет.

Никогда еще я не видел столь огромного члена. Непомерно большой для такого возраста. Член взрослого мужчины, сильный, в волосах.

Все запечатлелось с необычайной точностью: его образ остался в моей памяти, и я мог бы его описать до мельчайших деталей. Эту манеру придерживать брюки на слегка согнутых ногах, отсутствие на рубашке нижней пуговицы, которая давным-давно оторвалась, и на ее месте остался пучок ниток, спутанных после многочисленных стирок и глажек.

Следующий приказ мне не совсем понятен. Я должен сосать его член. Стараясь принудить меня к этому, он берет меня за голову, и я наконец неловко выполняю его требование, крепко зажмурив глаза. Я вижу мириады разноцветных звезд, как будто в моей голове взорвался фейерверк. Однако я не теряю способности чувствовать, я вдыхаю отвратительный запах пота плохо вымытого тела, этот запах… этот горьковатый вкус — и тошнота подступает к горлу…

Он толкает меня на кровать. Он хочет, чтобы я продолжал, но это выше моих сил. Со слезами на глазах я отказываюсь. И — верх потрясения! Я чувствую себя виноватым за свой отказ, за свое неумение, за испытанное отвращение. У него такой уверенный вид, что мне кажется странным, что я боюсь. Тогда он меняет тактику. Он переворачивает меня, и я задыхаюсь, лежа на животе, но через несколько секунд прихожу в себя и начинаю выть и защищаться. Он уже нервничает. Он боится, что приход матери помешает его планам. Ведь он готовился к этому насилию. Он думал об этом давно, еще тогда, когда мы вместе занимались математикой. Он должен был думать: вот кто подчинится, ведь он же девчонка, он педик… Он наверняка шутил на эту тему с ребятами из класса, а я ни о чем не подозревал.

Раздраженный, он отступает, и я могу сесть на кровати. Однако он меня не отпускает. Одной рукой он держит меня, лишая возможности двигаться, а другой трясет свой член и объясняет с видом победителя:

— Видишь, как он у меня стоит? Понял? Потрогай его.

Я дотронулся до него первый раз в жизни. Этот член был похож на животное — теплое, вибрирующее, вздрагивающее все чаще и чаще. Вдруг он начал стонать, и я не знал, на что мне смотреть: на его исказившееся лицо или на свою руку, которая скорее подчинялась этому животному, нежели укрощала его. В растерянности я наблюдал этот миг наслаждения. Цвет, запах спермы, сила, с которой она вырвалась… Мое тело по-прежнему было ледяным от ужаса. Мое бедное тело, обнаженное и худое, мой ошеломленный мозг испытывали только ужас и отвращение.

Весь красный, прерывисто дыша, он вытерся привычным жестом и, быстро застегнув брюки, толкнул меня, говоря:

— Одевайся, дурак, и поживей!

Я подчиняюсь и натягиваю на себя одежду. Мне стыдно. Я чувствую себя разбитым. Внезапно меня охватывает страх, что нас могут застигнуть его мать, его отец-полицейский, мои собственные родители, любые взрослые, которые увидят мой позор и осудят меня. У меня трясутся ноги, дрожат плечи, и я никак не могу успокоиться.

Он молча выталкивает меня из своей комнаты. Несколько секунд спустя он кричит, обращаясь к матери:

— Это ты, мам? Мы в столовой.

Мама входит, улыбающаяся, нагруженная покупками. Она говорит о том о сем, о колледже, об играх и еще о чем-то, что я уже не слышу.

Каким образом все может оставаться столь обыденным, когда я только что испытал такое чудовищное потрясение?

В коридоре,