Дворцовые тайны [Юна-Мари Паркер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юна-Мари Паркер Дворцовые тайны

Посвящается покойному Арчи Паркеру, без участия которого создание этой книги было бы невозможно.

1


Лето 1990


Самый внушительный вид среди прочих пригласительных открыток, разложенных на каминной полке, имела, безусловно, присланная из Букингемского дворца. Плотная белая карточка выделялась своей благородной простотой. Если другие были окантованы аляповатой позолотой, фигурно обрезанными краями или, наконец, причудливо расписаны, то карточка от королевы привлекала элегантностью исполнения. Черные печатные буквы, небольшой позолоченный оттиск английской короны в центре, а под ним инициалы «ЕIIР» (Елизавета II Регина)

Ниже были слова: «ОТ ИМЕНИ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА ЛОРД КАМЕРГЕР ЕЕ ДВОРА ИМЕЕТ ЧЕСТЬ ПРИГЛАСИТЬ…» Дальше синими чернилами от руки было вписано «Миссис Джаклин Давентри» и уведомлялось, что ее просят быть в среду 4 июля на чае у королевы в Букингемском дворце. Прием назначен на лужайке дворцового парка и должен пройти с четырех до шести часов вечера. В левом нижнем углу пригласительной карточки указывалась форма одежды. «Леди: платья и шляпы. Джентльмены: утренние визитки,[1] мундиры или костюмы». В противоположном углу открытки значилось условие, от которого у многих стремившихся попасть на этот прием в душу закрадывался холодок: «Если позволит погода».

Джеки Давентри легла вчера по обыкновению очень поздно и поэтому с неохотой поднялась с постели. Она уже неоднократно бывала в Букингемском дворце. Сначала вместе с отцом, который состоял американским послом при Сент-Джеймском дворе в конце семидесятых, а потом и сама по себе в качестве ведущей светской хроники журнала «Сэсайети». «Если позволит погода», она настрочит отчет об этом королевском чаепитии, опишет его всех красках для непосвященных, не забудет отметить бархатные зеленые лужайки, безупречные цветочные бордюры, эстраду на берегу озерца, где расположится оркестр Королевской конногренадерской гвардии и будет играть известные вещи, большие белые шатры, где гостям подадут чай, кофе со льдом, а также деликатесные сандвичи и пирожные.

Джеки пересекла комнату, отодвинула желтые шелковые занавески на окнах и выглянула наружу.

Когда полтора года тому назад Ричард Давентри, с которым она прожила в браке девять лет, бросил ее ради Стеллы Мортон, он согласился оставить Джеки их викторианскую квартиру в качестве, так сказать, частичной компенсации. Она была слишком просторной для нее одной, но Джеки очень хотела заполучить ее, в основном из-за ее месторасположения.

Дом в Найтсбридже, в пяти минутах ходьбы от «Харродза»,[2] тыльной стороной выходил в Гайд-парк, и с балкона гостиной открывался чудесный вид на Серпантин,[3] петлявший среди дубов, буков и платанов. Густые кроны высоких деревьев кое-где соприкасались и образовывали нечто вроде естественных козырьков, под которыми можно было насладиться тенистой прохладой.

Джеки распахнула застекленные двери и нахмурилась. За крыши домов цеплялось плотное серое одеяло облаков, и весь Лондон был затянут промозглым туманом. Внизу в парке трусили по аллеям немногочисленные любители утренних пробежек. Намокшая ткань спортивных костюмов прилипала к их телам, словно вторая кожа. Среди смельчаков было и несколько владельцев собак, которые тяжело ступали по высокой мокрой траве, съежившись под зонтиками. При такой погоде чаепитие на открытом воздухе в парке Букингемского дворца представлялось весьма сомнительным.

Вернувшись в комнату, в которой, несмотря на лето, было холодно и неприютно, Джеки включила телевизор и стала ждать прогноза погоды. Если прием у королевы отменят, светскую колонку следующего номера «Сэсайети» придется заполнить чем-нибудь другим. Благо, в материале Джеки недостатка не испытывала. Только вчера она побывала на пяти званых вечерах, да и сегодня ее звали дамы, которые устраивали приемы и требовали, чтобы о них также упомянули в журнале. То, что поначалу казалось Джеки развлечением, вылилось в серьезную работу, занимаясь которой она фактически не знала ни минуты отдыха. В свою очередь, это принесло Джеки известность в среде пишущей братии. У нее самой уже стали брать интервью, просили объяснить читателям, что такое «светский репортер» и с чем его едят. Ее приглашали в такие места, куда не удавалось попасть другим журналистам. Не далее как на прошлой неделе в «Дейли мейл» процитировали ее признание: «Рабочий день у меня начинается в шесть часов вечера, а бальных платьев в моем гардеробе больше, чем другой одежды». Немногие ее собратья по перу могли сказать про себя то же самое.

Удобно устроившись на диване и устремив взгляд на экран телевизора, она стала ждать. Если прием отменят, она не очень расстроится. Но Джеки знала, что совсем другая реакция будет у остальных приглашенных. Наряды, купленные специально для такого случая, уберут в шкаф. Красочные эпитеты, заготовленные для описания королевского чаепития в кругу знакомых, останутся невысказанными. А изящные пригласительные открытки от королевы вклеят в семейные альбомы для потомков, которым, впрочем, и рассказать-то будет нечего.

— Привет! Что-то ты рано поднялась.

Джеки обернулась и увидела своего младшего брата Кипа, стоявшего на пороге. Он уже был одет и приветливо ей улыбался.

— Ну, как спал? — спросила Джеки, улыбаясь в ответ. Кип Армстронг приехал по делам из Бостона на пару недель, и она была ему очень рада. Из своих трех братьев Джеки любила Кипа больше всего; с детства брат и сестра были очень близки, несмотря на то, что во многом являлись антиподами.

— Как сурок. — Он скосил глаза на телевизор. — Что там?

— Жду прогноза погоды. Сегодня у Бука[4] хотят устроить прием, но его, конечно, отменят, если дождь не прекратится.

Кип, долговязый и немного нескладный добродушный здоровяк, опустился на диван рядом с сестрой.

— Давай иди. Лопай огуречные сандвичи. Кланяйся. Расшаркивайся перед членами королевской семьи. А у меня лично — другие интересы.

— Это точно! Как сейчас помню, какой ты поднимал шум всякий раз, когда нам с родителями нужно было идти на какой-нибудь прием. И вообще ты самый несветский человек на свете, — снисходительно проговорила Джеки.

Кип пожал плечами.

— Наверно, реакция на весь тот кошмар, который довелось пережить, когда отец работал здесь. Помнишь, как нас муштровали родители? Нельзя делать того, сего, этого! Будь паинькой, Кип, веди себя прилично! Как будто в противном случае разразился бы дикий международный скандал или даже началась бы третья мировая война.

Джеки фыркнула.

— Еще как помню! Ах, сколько тогда было всех этих дипломатических приемов! Мне так нравилось! Я очень расстроилась, когда папа ушел в отставку.

— А я нет. Напротив, вздохнул с облегчением. Но насчет тебя я не удивляюсь. Ты такая же любительница высшего света, как и наши старики. Совсем не то, что я. Мне подавай рыбалку и охоту! Люблю, черт побери, забраться в самую глушь, где до меня никто не доберется. Взгляд его на мгновение стал отсутствующим, и Джеки поняла, что мысленно Кип уже перенесся в «самую глушь», где ему так хорошо.

— И все-таки, братец, когда отца назначили сюда, у нас наступили благодатные времена! Помнишь Винфилд-Хаус, в самом центре Риджент-парк? Вот это, я понимаю, резиденция! Недавно была там на приеме у нового посла. Нахлынуло столько воспоминаний — ты не представляешь! Вспомни, какой у нас был штат прислуги! И сколько комнат… Да каких! Одни только огромные вазы со свежими цветами каждый день чего стоили! — Джеки шумно вздохнула. — Вот это была жизнь! Так хорошо нам уже никогда не будет…

— Не знаю, не знаю, — отозвался Кип. Он жил в небольшом домике вместе с женой, двумя маленькими дочками и, судя по всему, был вполне доволен.

На телевизионном экране возникла карта Великобритании, увешанная, словно рождественская елка игрушками, маленькими картонными облачками, капельками дождя и желтыми солнышками.

— Тихо! — сказала Джеки, выпрямляясь на диване. — Дай послушать.

Миловидная блондинка в легком розовом платье начала бойко рассказывать про скорость ветра, изобары, области пониженного давления и отступающие циклоны, не забывая при этом широко улыбаться.

— Господи, и чего мудрит? — проворчала Джеки. — Неужели трудно сказать по-человечески: закончится дождь или нет?

Кип глянул за окно.

— Сомневаюсь, что кончится. Хочешь кофе? У меня сегодня утром встреча, но время еще есть. Я могу приготовить завтрак.

— Валяй. — Джеки говорила лишь с еле-еле уловимым американским выговором, а выражения у нее давно стали типично английскими. Она двенадцать лет прожила в Лондоне, — девять из них — женой англичанина, и уже воспринимала Великобританию как свой дом. Порой она, конечно, скучала по родным и по окрестностям Бостона, где родилась и провела детство, но, вернись она после развода туда, пришлось бы начинать жизнь заново. Джеки решила остаться.

Брат и сестра вместе прошли по длинному коридору на кухню. Джеки высокая и стройная, как мать, а Кип крепкий и широкоплечий, как отец. В них было много разного, но обоих отличали бледная кожа, черные волосы и живые голубые глаза, доставшиеся им по наследству от бабки-ирландки. Именно эти черты делали Кипа гораздо более привлекательным, чем он сам о себе думал. Джеки же слыла писаной красавицей. Она тщательно оберегала свою бледную кожу от загара, которая в любое время года отливала алебастровой белизной. Люди на улице оборачивались ей вслед, думая: «Наверняка волосы крашеные!» или «Такой цвет глаз дают только контактные линзы!».

— Что у тебя на сегодня помимо приема? — поинтересовался Кип, включив кофеварку.

Джеки на минуту наморщила лоб, мысленно представив календарь, лежавший у нее на рабочем столе.

— Два коктейля, ужин с благотворительным балом после него… И еще не худо бы посетить выставку картин в галерее Крейна.

Брат покачал головой.

— Ума не приложу, и как тебя только хватает на все это? Причем ежедневно! И вообще — какого черта ты работаешь на «Сэсайети»? Там и платят-то мало. Конечно, я слыхивал про чудиков, которые рвутся на такую работу, словно…

— Словно с голодного края, да?

— Вот именно. Но ты-то! Неужели нельзя писать о чем-нибудь другом? Нет ведь, что ни колонка — то приемы, приемы, приемы…

Джеки наморщила носик.

— А что я еще умею? Ты отлично знаешь, что папа не готовил меня к самостоятельной жизни. Что у меня есть? Диплом об окончании художественного училища? Куда ты с ним подашься? Кто тебе за него станет платить? Но, слава Богу, у меня найдется и нечто гораздо более ценное, если угодно, уникальное.

— А именно?

— Я знаю высший свет. У меня фотографическая память на лица. «Нужного» человека я замечаю в толпе в считанные секунды и могу содержательно подписать почти любой снимок, идущий в печать. Именно поэтому я и получила работу. Бертрам Мариот, мой редактор, не сможет найти другого человека, который обладал бы всеми этими способностями и вдобавок умел бы лучше связать хоть два слова…

— Ты себя еще недооцениваешь, Джеки. Хотя я понимаю, что годы, проведенные в качестве дочери американского посла и жены Ричарда, не прошли даром.

Джеки подлила в чашку с хлопьями немного молока из холодильника и с аппетитом принялась есть.

— Вот и я о том же. Дик познакомил меня с благородным загородным обществом — стержнем английской аристократии. Что касается Лондона, то всех заметных людей я знаю благодаря маме и папе. Таким образом, в моем арсенале — две ценные вещи: доступ в хорошие дома и обращение. Кто из здешних журналистов может похвастаться тем же самым?

Джеки рассмеялась. Она и сама удивлялась тому, как быстро стала удачливым репортером. Это помогло ей в какой-то степени избавиться от противного чувства сожаления по поводу разрыва с Ричардом. А ведь вначале она так сильно его любила! И несколько лет они прожили действительно счастливо. Но все кончилось тем, что он предал ее. Стелла была лучшей подругой Джеки. Любовь уступила место тлеющей ярости.

Все же до сих пор Джеки порой скучала по нему, и тогда боль, горечь и одиночество проникали в душу. В такие минуты она то жалела о том, что не родила от Ричарда ребенка, который служил бы ей теперь утешением, то благодарила Бога за то, что этого не случилось, ибо Ричард никогда не хотел иметь детей. И возможно, был прав, учитывая то, чем обернулся их брак.

— Твоя работа имеет и свои преимущества, — выводя ее из состояния задумчивости, проговорил Кип. — Тебя приглашают в лучшие дома Англии. Кто знает, может быть, в круговерти бесконечных светских раутов ты встретишь своего прекрасного принца. Не просто доброго, хорошего, но еще и миллионера…

— Это, братишка, все равно, что сказать «горький сахар», — сухо отозвалась Джеки. Ричарду всегда очень хотелось стать миллионером, и он готов был на все ради этого. А Стелла как раз оказалась дочерью президента компании, в которой он работал. Прожив с Джеки немало лет, Ричард рассудил, что, хотя связи и происхождение его жены безупречны, спать со Стеллой будет выгоднее. — Добрых миллионеров на свете не бывает, Кип. Заруби себе это на носу.

Поняв, о чем она подумала — Кип вообще всегда умел разгадывать ее мысли, — он смерил ее сочувствующим взглядом.

— Возможно, ты права, — миролюбиво проговорил он. — Просто я думаю, было бы неплохо, если бы ты опять вышла замуж. Неужели тебе хочется закончить жизнь старой девой? — Кип пристально уставился в ее бледное лицо и голубые глаза, словно пытаясь найти в них ответ. — Между прочим, даже я считаю тебя весьма привлекательной женщиной, — мягко проговорил он, наконец. — И потом никто не даст тебе…

— Я убью тебя, если ты опять скажешь: «Больше двадцати пяти»!

В глазах его сверкнули плутовские искорки.

— Нет, зачем врать? Но поверь, никто не даст тебе э-э… больше двадцати шести с половиной.

На самом деле Джеки было тридцать четыре и она знала, что при ярком свете вокруг глаз уже угадываются маленькие морщинки. Впрочем, Кип был прав: из всех ее знакомых никто не дал бы ей столько.

— Почему бы тебе хоть раз не написать о том, что все эти светские вечеринки являют собой на самом деле? — вдруг спросил он, разливая кофе по чашкам. — Это было бы здорово!

— Ты хочешь сказать, описать всю подноготную? Без прикрас? Рассказать читателям о закулисных интригах и темных делишках, на которых, в сущности, и держится высшее общество?

— Вот-вот… — хохотнул Кип, радуясь своей идее. — О том, что обычно укрывается под толстым слоем грима. Могу поспорить, что тираж твоего «Сэсайети» в одночасье взлетит до небес!

Джеки всплеснула руками и воздела глаза к потолку.

— Боже мой! Ты представляешь хоть, на что это будет похоже? Все равно что запустить руку в змеиное гнездо!

Перед ее мысленным взором на мгновение проплыли лица тех, кто относил себя к благородному обществу, являясь на самом деле мелочными сутягами, использующими жалкие вульгарные интрижки, набор завуалированных угроз да неуемное тщеславие, скрытое от глаз посторонних под маской изящных манер и правил утонченной вежливости. И Кип предлагает вскрыть все это на страницах журнала! Но это все равно что раздавить забродивший гниющий фрукт, чтобы все вокруг немедленно затянуло вонью разложения. Но ведь, с другой стороны, непосвященные жадно стремятся прорваться в это самое высшее общество, в сей замкнутый мирок, считая, что он-то и есть воплощение земного рая.

Джеки, не удержавшись, фыркнула.

— Может быть, когда-нибудь я и последую твоему совету, Кип. Но не сейчас. У меня пока еще нет желания снискать себе лавры писателя Фрэнка Харриса, про которого Оскар Уайльд сказал: «Его принимали в самых лучших домах… когда-то». — Потом уже серьезнее проговорила: — Ты хоть понимаешь, братишка, сколько есть охотников на мое место?

Джеки тут же забыла о своей реплике. Но через некоторое время о ней пришлось вспомнить…

В нескольких милях от Найтсбриджа, в окрестностях Челси, в своей новой спальне проснулась Элфрида Уитли. Тут же вспомнив о том, что готовит ей день грядущий, она преисполнилась великого волнения. Едва открыв глаза, она, нагая, вскочила с постели, бросилась к окну и дрожащими руками раздвинула бирюзовые атласные занавески.

С постели донесся ворчливый голос:

— Черт возьми, что за шум? Сколько времени?

Не обратив на мужа внимания, Элфрида отодвинула полупрозрачный тюль и выглянула в окно.

— О Господи! — простонала она с отчаянием и сильным шведским акцентом.

Постель заколыхалась, и из-под ирландских кружев одеяла показалась розовая лысина с редкими седыми волосами.

— Да в чем дело, наконец?!

Элфрида в мольбе сложила руки.

— Сегодня прием у королевы! Ты забыл?! Мы должны быть в Букингемском дворце, но… за окном дождь! — Голос ее задрожал.

— Тьфу ты! Да плевать на этот прием! — фыркнул Селвин Уитли, вновь зарывшись головой в подушку.

Но у Элфриды на этот счет имелось другое мнение. Когда она увидела пригласительную открытку, на которой лорду и леди Уитли Воксхолл было предложено появиться на чае у королевы, у нее закружилась голова. Вот она — награда за все труды и усилия, которые положены на то, чтобы достичь в жизни настоящего положения! Элфрида несколько недель отчаянно ждала этого события, мысленно представляя, как их лимузин подкатывает к воротам Букингемского дворца с золочеными зубцами и пересекает квадратный двор… Они с Селвином выходят из машины, и швейцар ведет их во дворец… А потом на изумрудной лужайке парка они присоединяются к самой королеве…

Элфрида приложила руку ко рту, чтобы сдержать рвущиеся наружу всхлипы. Дождь должен кончиться! Если она сегодня не попадет на прием, если дождь не прекратится и чай у королевы отменят, то это… это… Как гадко! Все равно что в носу свербит, а чихнуть не можешь или возбужден до предела, но не способен кончить! Нет, Элфрида не вынесет этого!

— Может, распогодится… — с жалкой надеждой в голосе промямлила она. — Еще рано.

Селвин в ответ лишь фыркнул.

— Слушай, когда они решат, отменять прием или нет, а? В котором часу? Ну, Селвин!

— Да мне-то откуда знать? Черт возьми, Элфи, перестань, наконец, суетиться!

От подушки вновь поднялась голова с розовой лысиной и усталыми глазами, похожими на устрицы в остывшем супе.

— Подумаешь, чаепитие!.. — увещевательным тоном проговорил он. — Туда пригласили девять тысяч гостей. Девять тысяч! Ты все равно ничего не увидишь, только время зря потеряем.

Элфрида метнула на него возмущенный взгляд.

— Все-таки это для мы — большая честь! — буркнула она.

— Не для «мы», а для «нас», — ответил он. — Боже мой, когда ты научишься нормально говорить по-английски?

— Я нормально говорю!

«Порой Селвин меня просто бесит», — подумала она, по-прежнему уныло глядя на мокрую улицу.

Ему просто не дано было понять, какой длинный и тернистый путь ей пришлось преодолеть, чтобы подняться в жизни на такую высоту. Элфрида Сёгрен была одиннадцатым и самым младшим ребенком в семье. Она родилась в маленькой деревеньке на берегу спокойного озера Маларен, на задворках Стокгольма. Что она видела в детстве? Тесный деревянный домик, стоявший в окружении сосен и елей. Все! А Элфрида всегда мечтала о роскошной жизни, о красивых платьях и комфортном доме с отдельной спальней. Но чаще всего она мечтала о хорошей еде. И чтобы ее было очень много. Девочке снились огромные блюда на длинном столе, но она всегда просыпалась раньше, чем успевала с них что-нибудь попробовать.

Пухленькая, пышущая здоровьем, свежая, со смелыми голубыми глазами и веселым нравом, девятнадцатилетняя Элфрида приехала в Лондон в поисках лучшей доли. Через какое-то время фирма, которая специализировалась на таких иностранцах, устроила ее на должность горничной. В течение следующих семи лет Элфрида работала в нескольких благородных семействах, ухаживая за детьми и попутно выучивая правила хорошего тона и этикета. Она была честолюбива, жаждала возвыситься, и ее усилия, наконец, оправдались. Теперь она стала леди Уитли Воксхолл, женой мультимиллионера и президента «Уитли констракшнз». В 1986 году ее муж был пожалован пожизненным титулом пэра в честь признания его заслуг перед обществом, и в особенности перед консервативной партией. Высоко ценившая его премьер-министр помогла ему с этим и, говорят, лично замолвила за него словечко перед королевой. Элфрида вся светилась от гордости, когда узнала об этом. Но сейчас она была раздражена ворчаньем Селвина, считая, что он упорно препятствует ее вхождению в истинное благородное общество. И потом она терпеть не могла, когда ее упрекали в плохом знании английского.

Дождь не прекращался. Неужели праздника не будет? Маленькая слезинка скатилась по розовой щеке. «Только бы попасть в Букингемский дворец! Больше мне ничего не нужно для счастья!» Никто даже представить себе не мог, как это важно для нее.

Все еще ворча, Селвин наконец поднялся. Артрит в ногах вновь напомнил о себе, тело ныло после вчерашнего обильного возлияния портвейном. Он поморщился и скосил глаза на жену. Она, совершенно голая, стояла перед окном с незадернутыми шторами и, похоже, не испытывала ни малейшего стеснения. Ее задница походила на большую спелую тыкву.

— Хоть бы накинула на себя что-нибудь, честное слово! С минуты на минуту Рика принесет твой завтрак…

Набросив на себя шелковый халат со своей монограммой, он поковылял в ванную.

Элфрида дернула плечами, вернулась к кровати и надела прозрачный пеньюар, отделанный кружевом. Сквозь него проглядывали большие темные соски. Через минуту в спальне появилась их служанка — филиппинка Африка. Одарив хозяйку приветливой улыбкой, она поставила перед ней огромный поднос с яичницей, горячими булочками, клубничным вареньем, апельсиновым соком, свежими персиками и ароматным дымящимся какао. Серебро времен короля Георга живо заискрилось на белоснежной камчатной салфетке.

— А где газеты? — спросила Элфрида, вперив в служанку строгий взгляд.

Можно сказать, что она целиком зависела от репортеров светской хроники «Дейли мейл» и «Дейли экспресс» Найджела Демпстера и Росса Бенсона. Они держали ее в курсе всех событий, через них она получала представление о жизни важных людей. Правда, не будь Элфрида жадной читательницей светских колонок в те времена, когда работала в доме графа и графини Атертон, приглядывая за двумя их сыновьями, она так до сих пор ничего и не знала бы о сильных мира сего. Именно в газетах она увидела фотографию, на которой был изображен лорд Уитли со своей первой женой на каком-то благотворительном гала-вечере. И именно из газет узнала, что лорд Уитли частенько обедает у Атертонов. Потом она увидела его и воочию. Несколько раз он даже сказал ей «добрый вечер», когда она помогала гостям раздеваться и одеваться в холле. А однажды Элфрида перехватила его заинтересованный взгляд, устремленный на ее ноги. Точнее, на то место, где они сходились.

— Тут она, — ответила Африка, вынимая из-за пазухи стопку газет и кладя их на покрывало. Служанка овладела английским пока в той же мере, что и ее хозяйка. — Дождь идет, — добавила она некстати.

Элфрида молчала. Торопливо раскрыв «Экспресс», она стала лихорадочно искать упоминания о себе и Селвине в заметке, где рассказывалось о Мейферском бале,[5] на котором они отметились два дня назад. Там присутствовал один из подручных Росса Бенсона вместе со знаменитым фотографом Ричардом Янгом, так что она вправе была ожидать, что… Элфрида торопливо пробегала глазами по строчкам. Вот знакомые имена… Роджер Мур, Джоан Коллинз, герцогиня Йоркская, Элтон Джон… Сердце ее упало. О лорде и леди Уитли не было ни слова! А с единственной фотографии, сопровождавшей материал, улыбалась герцогиня Йоркская — в бальном платье от Касандры Роде, принимающая от кого-то букет цветов. Раздраженно отшвырнув газету, Элфрида принялась за яичницу и густо намазала маслом одну из булочек. Господи, ну когда же и о ней станут писать и снимать ее для глянцевых обложек журналов? Разве она не стала членом узкого круга английской аристократии? Ведь вот же: во втором издании Дебретта «От пэров до баронетов» она уже значилась как вторая жена Селвина. А рядом красовался и их герб с девизом на щите: «Semper paratus», что означало: «Всегда готов!» По правде говоря, Элфрида жалела о том, что у Селвина не хватило фантазии придумать что-нибудь более благородное. Скажем: «С верой и отвагой!» или «Господь на страже добра!». Девиз Уитли у нее ассоциировался в сознании лишь с телевизионной рекламой батареек для ручных фонариков.

— Еще что-нибудь? — спросила Африка. Она уже подобрала с пола обувь и одежду, разбросанную хозяевами вчера вечером.

— Нет, — резко ответила Элфрида. — Ступай вниз. Возвращайся к своим обязанностям.

Откинувшись на пухлые белоснежные подушки, Элфрида принялась жалеть себя. Господи, только бы кончился дождь! Что же она будет делать, если прием отменят? Как она это переживет? «Бывшая моя хозяйка леди Атертон, — с неприязнью подумала Элфрида, — конечно же, раньше всех узнает о том, какое решение примет королева по поводу сегодняшнего дня». Фрейлины ее величества всегда все узнавали раньше других, а если верить светской хронике «Таймс», то сегодня при королеве будет находиться именно леди Атертон. И вообще всякий раз, когда Елизавета выходила на люди, сообщения о таких мероприятиях неизменно заканчивались словами: «Присутствовала графиня Атертон».

Они, разумеется, не разговаривали друг с другом — Элфрида и Селия Атертон. После всего что произошло. А когда случайно повстречались на одном из вечеров, Селия отвела глаза в сторону и продолжала разговор со своими друзьями так, будто Элфриды вообще рядом не было. Она посмотрела на свою бывшую служанку как на пустое место, но при этом сделала это так изящно, что могло сложиться впечатление: Селия и правда не заметила Элфриду. Элфрида терпеть не могла, когда ею пренебрегали, и обидчиво надулась. Тот случай лишь укрепил ее честолюбивую решимость занять свое и достойное место в кругу высшей английской знати. А пока оставалось лишь утешаться тем, что ее Селвин гораздо богаче лорда Атертона. Пусть Селвин староват и с причудами, но он, по крайней мере, не жмот. Элфрида имела возможность покупать себе любые платья. А на свадьбу он подарил ей еще и кое-какие драгоценности. Наконец, Селвин купил дом в Болтонсе, в одном из самых привилегированных кварталов города, где сплошные сады и такая тишина, что с улицы донесется разве что урчание ожидающего «роллс-ройса» или шорох бархатки, которой лакей протирает медный дверной молоточек. Особняк был оштукатурен набело и походил на гигантский торт-мороженое. Между прочим, соседним домом одно время владел сам Дуглас Фэрбенкс.

Селвин нанял Нину Кэмпбелл — она выполняла заказ по дизайну для интерьеров новой резиденции герцогов Йоркских, — чтобы та как следует, оформила особняк в Болтонсе. За исключением спальни. Элфрида настояла на том, чтобы спальню сделать самой. Селвин пусть и с неохотой, но уступил.

И вот она лежала сейчас в постели, держа в одной руке булочку, в другой — персик, и испытывала чувство глубокого удовлетворения. Между прочим, у графини Атертон — даже у самой королевы, если уж на то пошло, — никогда не будет такой спальни.

Бирюзовый атлас и позолота в изобилии присутствовали в драпировках, резных украшениях, лепнине, портьерах, фестонах и всевозможных оборочках. Обшарив весь Лондон, Элфрида нашла и повесила на стены с обоями из плиссированного шелка позолоченные зеркала. Вообще позолота лезла в глаза отовсюду: с мебели, ламп, настенных бра, наконец, с большого орла с раскинутыми крыльями, висевшего над кроватью. Увидев все это в первый раз, Селвин саркастически поинтересовался, куда жена планирует водрузить американский флаг.

Элфрида не обиделась. Она понимала, что их особняк благодаря стараниям Нины Кэмпбелл обставлен в строгом сдержанном стиле и с большим вкусом. За исключением спальни. Но именно в ней Элфрида чувствовала себя счастливой. Здесь она могла подолгу валяться в постели, глядя на лепнину потолка и повторяя про себя: «Я добилась своего! Добилась!» Нищета канула в прошлое. Теперь больше не нужно горбатиться на чужих людей, присматривая за их детьми. Нет нужды без конца мечтать о красивых вещах и замирать от страха при мысли о том, что их никогда не будет. Все у Элфриды теперь есть. Благодаря ее находчивости и деньгам Селвина. А пройдет время — и ее заметят-таки эти чертовы английские газеты и журналы. Даже если придется за это заплатить.

В спальню вернулся Селвин. Его редкие волосы были гладко зачесаны и от него исходил тонкий аромат духов от Пако Рабана.

— Все еще пьет, — злорадным тоном сообщил он.

— Что? О нет! — Элфрида прикончила яичницу и стала намазывать варенье на вторую булочку.

Селвин фыркнул.

— Что в газетах?

— Только фотография герцогини Йоркской.

Он простонал и драматически воздел глаза к потолку.

— Я спрашиваю, какие новости, черт возьми! Что в мире происходит? Что в Литве? Делал ли Горбачев новые заявления по поводу Эстонии? Продолжаются ли беспорядки на румынских улицах? Какое мне дело до физиономии Ферги?[6]

Элфрида лишь пожала плечами.

— Слушай, Селвин, скажи, как мне пробраться в благотворительные комитеты? Что нужно сделать, чтобы стать устроительницей какого-нибудь бала в пользу бедных? Ведь именно на таких мероприятиях устанавливаются связи с нужными людьми.

— Какие там могут быть связи?

— Господи, это же надо!

Ее язвительный тон должен был указывать на то, что она считает мужа полным невеждой, который не знает, какая дорога может привести человека наверх. И за что только ему дали пожизненного пэра — ведь он даже представления не имеет о том, что такое благотворительный комитет?

Селвин уже повернулся, чтобы идти в гардеробную одеваться, но бросил взгляд на остатки завтрака жены и заметил:

— Ты растолстеешь и станешь похожей на свою мать. Элфрида зло сверкнула на него глазами. С тех самых пор, как он случайно увидел фотокарточку ее матери, которая действительно страдала ожирением и имела толстые и короткие ноги, Селвин не переставал дразнить жену. Пока что Элфрида была просто пухленькой, но пышная грудь и бедра говорили о том, что ей лучше поберечься, ибо она склонна к полноте.

— Ничего я не стану толстая! — резко возразила Элфрида, забывая от волнения английский.

— Но сегодня во дворце ты же не будешь просто так смотреть на пирожные с кремом? Сознайся?

— О, Селвин, неужели дождь не кончится? Господи, сделай так, чтобы погода изменилась!

Ада Пиннер всегда приходила к графу и графине Атертонам загодя, чтобы успеть приготовить завтрак. Они жили в доме с верандой — постройке прошлого столетия — на Саут-Итон-плейс, и Ада работала на них уже в течение почти двух десятков лет. Если ее автобус из Фулхэма приходил вовремя, то она протирала пыль в гостиной и столовой, но в такие дни, как сегодня, когда она вынуждена была задерживаться, у Ады хватало времени лишь на то, чтобы приготовить завтрак.

А задержал ее сегодня сильный дождь. На дороге царила неразбериха, и машины тащились вдоль по Кингз-роуд с черепашьей скоростью. Добравшись с грехом пополам до Слоан-сквер, Ада сошла с автобуса и, несмотря на ревматические боли в коленях и ступнях, торопливо отправилась пешком вдоль по Кливден-плейс в сторону Саут-Итона, радуясь тому, что догадалась надеть резиновые сапоги. «В такую погоду хороший хозяин пса на улицу не выгонит», — думала она, отпирая дверь своим ключом. Завернув сразу на кухню, которая располагалась в тыльной части дома и выходила окном на маленький внутренний дворик, она поставила на огонь чайник, постелила на стол синюю льняную скатерть и расставила красивую розово-белую фарфоровую французскую посуду. По утрам Атертоны ели всегда на кухне. «Столовая слишком официальна для обычного семейного завтрака», — сказала леди Атертон еще десять лет назад, когда они только въехали сюда.

Следя за временем, Ада Пиннер выставила на стол коробку с хлопьями, баночки с медом и вареньем и уже хотела сунуть в тостер несколько ломтиков хлеба, как вдруг раздался телефонный звонок. Аппарат стоял на старом валлийском буфете. Поначалу Ада и ухом не повела, ибо, во-первых, не сомневалась в том, что трубку у себя наверху снимут хозяева, а во-вторых, она не любила, передавать сообщения. Но телефон все звенел, и скоро ей стало ясно, что трубку снимать никто не собирается. Тогда она сделала это сама и осторожно проговорила:

— Але?

На том конце провода раздался звонкий и молодой женский голос:

— Попросите, пожалуйста, леди Атертон.

— Минутку, я сейчас позову ее. — Миссис Пиннер хотелось добавить, что звонить людям так рано неприлично, но удержалась. — А кто ее спрашивает?

Ада готова была побиться об заклад, что незнакомка улыбнулась.

— Королева.

У миссис Пиннер закружилась голова и на несколько мгновений перехватило дыхание, словно из комнаты выкачали весь воздух. В то же время она и мысли не допускала, что это может быть чей-нибудь розыгрыш.

— О!.. Я сейчас! — взволнованно крикнула она в трубку. — Я сейчас позову ее, мадам… мэм… Ваше величество! Я мигом!

С дрожью в коленях и гулко колотившимся сердцем — вот расскажет вечером Сиднею! — она взлетела по накрытой толстым ковром лестнице на второй этаж и постучалась в дверь господской спальни.

— Ваша светлость! — возбужденно позвала она. Дверь открылась, и на пороге возникла леди Атертон.

На ней был белый банный халат, на мокрых волосах — тюрбан из полотенца.

— Что такое, миссис Пиннер? — приветливо спросила она. Селия Атертон была миловидной женщиной со светлыми волосами и белой кожей. Серые ее глаза всегда смотрели на собеседника прямо и открыто, словно она пыталась прощупать человека насквозь, добравшись до самой его сути. Вдобавок леди Атертон выглядела моложе своих сорока двух лет.

— Вам звонят!

— Да, я слышала телефон, когда выходила из ванной. Кто это?

Глаза Ады Пиннер округлились.

— Скорее, мадам! Это…

— Мальчики? — С тех пор как ее сыновья Колин и Иан отправились учиться в интернат при колледже, Селия Атертон жила в постоянной тревоге за них, каждый день, боясь услышать, что они заболели или попали в какую-нибудь аварию. — С ними все в порядке?

— Это не ваши сыновья, мадам, это… королева! Она ждет! — миссис Пиннер с трудом перевела дух. — Скорее!

К ее изумлению, леди Атертон восприняла сообщение совершенно спокойно.

— Спасибо, миссис Пиннер. Я сниму трубку у себя. С этими словами она закрыла перед ней дверь. Миссис Пиннер вернулась на кухню. Сердце все еще не успокоилось. Сама королева! Звонит по телефону, как простой смертный! За все годы, что Ада проработала в доме у Атертонов, такого не случалось ни разу. По крайней мере при ней. Но, впрочем, Ада Пиннер всегда уходила после ленча. Когда же леди Атертон приглашала к себе гостей, специально для этого случая она нанимала поставщиков продуктов и лакеев.

Ада появилась у Атертонов в 1970 году, когда те только поженились. Тогда они, понятно, еще не были графом и графиней Атертон. Фамилия у них была Джерард. Почтенные[7] Хьюго и миссис Джерард. Они жили в квартире на Олд-Бромптон-роуд. А в 1981 году отец Хьюго умер и сын унаследовал его титул. После этого дела супругов пошли в гору. Хьюго быстро выдвинулся в палате лордов и стал президентом «Гамильтоне», известной аукционной фирмы, а его жена вошла в число одиннадцати фрейлин ее величества. Одна беда: титул не принес с собой богатства. Родовое гнездо Атертон-Холл в Норфолке давно было продано, и теперь там размещалась частная больница. Так что дом на Саут-Итон-плейс являлся их единственным владением, что было несвойственно для людей их круга, которые имели также и загородные имения. Отец Хьюго смог оставить сыну в наследство, помимо титула, лишь кое-что из мебели, картины, фамильное серебро и драгоценности, среди которых была одна прелестная тиара с сапфиром и бриллиантами, а также несколько тысяч фунтов. Поэтому-то на постоянной службе у Атертонов состояла только миссис Пиннер, а когда она уходила, еду для семьи Селия готовила сама.

Ада вновь выглянула в окно, на плотную пелену дождя, барабанившего по асфальту внутреннего дворика и листве деревьев. Чай у королевы во дворце, конечно, отменят? Наверно, именно поэтому ее величество и позвонила их светлости. Миссис Пиннер на секунду задумалась о придворной службе, — в этом доме так было принято говорить, — и поморщилась. Она ей не нравилась. Надо постоянно находиться в нескольких шагах позади королевы, ловить каждый сигнал с ее стороны, быть всегда начеку и строжайше следить за тем, чтобы не допускалось ни малейших отступлений от протокола. Тяжело. Одна радость: после двух-трех недель передаешь эстафету другой фрейлине.

— Что-то вроде посменной работы, — пояснила как-то Ада своему мужу. Сидней Пиннер работал в разливочном цехе на заводе безалкогольных напитков, и ему все эти придворные штучки, если честно, были до фонаря. Футбол интересовал его гораздо больше, чем королевская семья. Он считал, что любопытствовать на ее счет может только тот, кому больше нечем заняться. У миссис Пиннер на этот счет имелось совсем иное мнение. Она была буквально одержима всем, что имело отношение к королеве и ее родным. На самых видных местах в ее гостиной висели декоративные тарелки и стояли чашки с изображениями самой королевы, принца Чарльза и принцессы Дианы. Их же лица были и на полотенцах, которыми миссис Пиннер вытирала посуду. К тому же Ада, по возможности, не пропускала ни одного выхода королевы «в народ». Особенно если при ней в такие дни находилась леди Атертон.

Но была одна вещь, которая долгое время не давала миссис Пиннер покоя. И однажды она спросила об этом у своей хозяйки, зная, что иначе не успокоится.

— А что бывает, — смущенно проговорила она, — если ее величеству вдруг захочется в туалет? В газетах об этом, конечно, не пишут, но ведь все мы люди, и королеве тоже иногда должно хотеться… Да и вам, то есть я имею в виду тех, кто ее окружает… Как вы поступаете в подобных случаях?

Селия Атертон не смогла удержаться от смеха.

— Лучше сходить в туалет, когда есть возможность и не дожидаться, пока тебя прижмет. Это одно из первых правил, которому учат, когда человек поступает на придворную службу.

— Но как быть тем, у кого слабый мочевой пузырь? Вот взять моего Сиднея! Он постоянно бегает в туалет и ничего не может с собой поделать. Не то что принц Филипп, который, по-моему, вообще никогда не хочет…

— Помнится, перед тем как я стала фрейлиной ее величества, ее личный секретарь спросил у меня о двух вещах, — проговорила Селия Атертон с улыбкой. — Во-первых, умею ли я держать язык за зубами, потому что они не нуждаются в сплетницах и разносчицах слухов. И, во-вторых, могу ли я сдерживать свои естественные позывы.

— Не может быть! Он так сказал?! — Миссис Пиннер зарделась, услышав столь интимные откровения. — Я бы даже не знала, что ответить на вашем месте!

Селия улыбнулась.

— Я сказала ему, что моя мама, должно быть, в молодости испугалась верблюда, поэтому у меня практически никогда не появляется желания искать глазами туалет. А он ответил, что королеве очень понравится эта шутка и он обязательно ей ее расскажет.

Аде Пиннер был не совсем понятен юмор аристократов, но она передала разговор с хозяйкой своему мужу.

— Мочевой пузырь у всех на свете одинаков! — ответил Сидней. — Если приспичило, тут уж ничего не поделаешь, король ты или простой работяга.

Леди Атертон появилась на кухне как раз, когда миссис Пиннер ставила чайник на стол. На Селии было безукоризненное розовое льняное платье с белым воротничком, на лице лежал легкий утренний макияж.

— Какой кошмарный день, — заметила она, садясь за стол.

У миссис Пиннер хватило ума, чтобы не спрашивать хозяйку в лоб о том, уж не для того ли звонила королева, чтобы сообщить об отмене званого чаепития во дворце. Взаимоотношения леди Атертон с королевой никогда не становились предметом обсуждения в разговорах с миссис Пиннер, равно как и вся жизнь в Букингемском дворце. За исключением может быть каких-то деталей.

— Это верно, льет как из ведра, — ответила Ада и, проявив удивительную находчивость, небрежно спросила: — Мне сегодня погладить ваше выходное платье, миледи?

Вот способ удовлетворить свое любопытство!

— Да, будьте так любезны, миссис Пиннер. И узнайте, прислали ли из чистки перчатки? Я говорила вам, где можно почистить белые кожаные перчатки?

— Нет, миледи. Где же?

— В Шотландии есть фирма, которая производит перчатки. Приходится посылать их туда по почте, но зато они и чистить их умеют! А хлопчатобумажные или шелковые я терпеть не могу. Шотландский же адрес мне дала одна из служанок королевы.

Миссис Пиннер одобрительно хмыкнула. Она тоже считала, что хлопчатобумажные или шелковые перчатки — это не то.

Через несколько минут спустился и Хьюго, все еще привлекательный в свои сорок восемь лет. Внешний облик его на редкость точно соответствовал типичному романтическому образу английского графа: высок, строен, темные волосы с чуть посеребренными висками, черные усики. Вне всякого сомнения, он был одним из самых выдающихся представителей своего поколения и к тому же обладал внутренней харизмой, благодаря которой преуспевал и многого добился в бизнесе. Селия как-то привыкла к его яркой внешности и в повседневной жизни часто забывала о том, насколько он хорош собой. Лишь иногда, перехватывая устремленные на него заинтересованные женские взгляды, она неожиданно для самой себя осознавала, что ее муж все-таки красавец.

— Доброе утро, миссис Пиннер.

— Доброе утро, милорд.

— Как у вас сегодня дела? — В его вежливом приветливом голосе чувствовалось искреннее тепло. Он со всеми так разговаривал, будь то дворник или герцогиня.

— Хорошо, спасибо, милорд. Что вы будете, яичницу или хлопья? — Миссис Пиннер восхищалась им почти гак же, как членами королевской семьи. В ее понимании он был истинным джентльменом, одним из лучших людей, с которыми она когда-либо была знакома.

Хьюго оглядел кухню.

— А что, водятся ли у нас грейпфруты? — по-мальчишески весело спросил он.

Селия рассмеялась.

— Ты прямо как Колин или Иан! У них в ходу такие же словечки.

Хьюго улыбнулся.

— Они ведь скоро уже приедут на каникулы, да? — с муть заметной тоской вголосе спросил он. После частной средней школы мальчики обязаны были ехать в Итон. Этого требовали традиции семьи. Хьюго и сам в свое время прошел этот путь. Но он скучал без сыновей.

— Через месяц, милый.

— Господи, так долго еще ждать!

— Я вот подумала… может быть, стоит нанять им домашнего учителя на время каникул? Чтобы он с ними занимался уроками и вместе с тем мог бы сыграть партию в теннис или сходить в бассейн.

На минуту задумавшись, Хьюго произнес:

— Неплохая мысль. Позвони в «Робертсон и Шорт». Это лучшее агентство. Мой отец в свое время именно там нанимал для меня домашнего учителя. Не сомневаюсь, тебе порекомендуют хорошего специалиста.

— Да, — ответила Селия и со значением в голосе прибавила: — Горничных-иностранок нам больше не нужно, верно?

Хьюго понимающе улыбнулся.

— О да! Еще одной Элфриды я не переживу.

— И я тоже.

Элфрида Сёгрен, — а Селия думала о ней так и никак иначе, — причинила им столько неприятностей, что о ней до сих пор было тяжело вспоминать. Порой ей казалось, что она еще должна благодарить Бога за то, что Элфрида не пыталась соблазнить Хьюго. На ее удочку попался старик Селвин Уитли, соблазнившийся ее вульгарными прелестями и ради них бросивший Хелен после двадцати трех лет совместной жизни. А первая жена, между прочим, вместе с ним прошла весь путь, с самого начала, включая и те годы, когда Селвин еще не был богат.

Разумеется, поскольку неприятность случилась в доме Атертонов, газетчики не преминули этим воспользоваться.

«Фрейлина ее величества королевы имеет отношение к разрыву семейного союза» — кричали заголовки. И лишь ниже, петитом, добавлялось: «Гувернантка сбежала с гостем дома».

Спасибо королеве, которая отнеслась к этой ситуации с пониманием. Когда Селия извинилась перед ней, она сказала:

— Поверьте мне, я знаю прессу лучше вас. То, что они указали вашу должность в газетах, не должно вас расстраивать. От них трудно ждать чего-то другого. Не вините себя ни в чем… Так или иначе, но все это скоро забудется.

— Надеюсь, — ответила Селия.

Что до общественного мнения, то все произошло именно так, как предсказывала королева, но сама Селия ничего не смогла забыть. Дело в том, что Элфрида, решив взять английский высший свет штурмом, преисполнилась в этом решимости, и с каждым днем леди Атертон все труднее было не замечать ее. Элфрида, судя по всему, упивалась новым положением жены пэра, хозяйки большого особняка в Болтонсе, обладательницы «роллс-ройса» с личным шофером, нарядов от известных кутюрье и ювелирных украшений от Картье. Восторги ее были настолько ребяческими, что скоро она стала посмешищем для Лондона. Селию возмущала ее наглость и приводила в смущение ее вульгарность. Надо было смеяться над бывшей гувернанткой своих детей вместе со всеми, но она никак не могла забыть то, как ловко Элфрида охмурила старика Селвина, и жалела его первую жену, с которой они были подругами.

После завтрака Хьюго поднялся из-за стола и стал собираться в галерею на Бонд-стрит, где сегодня должны были состояться аукционные торги.

— Если прием во дворце не отменят, я позже вернусь чтобы переодеться, — сказал он, целуя жену на прощание.

— Я попрошу миссис Пиннер погладить твою визитку, — ответила Селия, — и дам тебе знать насчет приема, как только узнаю сама. — Понизив голос, чтобы Ада не слышала, она добавила: — Королева передала, что окончательное решение примут к одиннадцати часам. Есть надежда на то, что погода улучшится.

— В таком случае еще увидимся днем. Пока, дорогая.

— Пока, милый.

Она проводила его ласковым взглядом до крыльца и видела, как он садился в служебную машину. Помахав ей рукой, он уехал, а на лице Селин отразилась легкая грусть. Ей всегда было тяжело расставаться с мужем, даже на несколько часов. Хьюго был стержнем ее жизни, ее любовью. Ей казалось, что без него она перестает быть человеком и становится бесплотной тенью. Все двадцать лет, что они прожили вместе, она, как могла, помогала ему во всех делах, и он платил ей тем же. Особенно пригодилась его поддержка, когда Селию назначили фрейлиной королевы. Ее порекомендовали друзья ее величества, сказав, что леди Атертон очень подходит для этой должности. Селия, узнав обо всем, сильно разнервничалась. Ее свекор служил конюшим при дворе покойного короля Георга V, да и она сама, выйдя замуж за Хьюго, часто стала бывать на различных приемах в Букингемском дворце. Но все это как-то не успокаивало.

— Я не справлюсь, я ничего не знаю… — говорила она Хьюго.

— Не волнуйся, тебе на первых порах будет советовать личный секретарь королевы. И потом, при дворе всегда найдутся люди, которые помогут, — заверял он.

Это было шесть лет назад. А теперь королева числилась уже в близких подругах, и придворная служба была для Селии в радость. Куда бы ни шла королева и что бы она ни делала, от нее неизменно исходила аура покоя и безмятежности. Людям, которые окружали ее, было удивительно легко с ней. Селия не любила банальностей и стереотипов, но что поделать, если королева действительно всюду несла с собой заряд хорошего настроения, который отчасти перепадал и на окружавших ее людей. В том числе — на Селию.

Она посмотрела на часы. Половина десятого. «Робертсон и Шорт», наверно, уже открылось. Потянулась к телефонному справочнику, чтобы узнать номер. Ага, вот. «Агентство по предоставлению услуг домашних учителей и воспитателей. Хэй-хилл, Мейфер». После первого же гудка на том конце провода ответил вежливый, предупредительный голос. Селия объяснила, что хотела бы подобрать для своих сыновей тринадцати и пятнадцати лет репетитора на время летних каникул. Ей было сказано, что агентство может предложить ей на выбор несколько высококвалифицированных преподавателей, но рекомендует обратить особое внимание на Роланда Шоу, тридцати одного года.

— Мистер Шоу окончил Кембридж по специальности «История и английский язык». В университет попал по именной стипендии после окончания средней школы в Ноттингеме. В его аттестате было семь высших оценок и четыре хороших, — сказали ей.

— А как насчет спорта? И вождения автомобиля?

— Он играет в теннис и крикет, весьма сильный пловец. Есть у него и водительские права.

— Кажется, мне это подходит, — сказала Селия. — Когда я могу с ним познакомиться?

— Мы можем назначить встречу на завтрашнее утро, если вам это удобно, леди Атертон. Что вы скажете, если он придет к вам в половине одиннадцатого? Мистер Шоу живет на Найтсбридже, так что дойдет до вас пешком.

Селия сверилась со своим календарем встреч.

— Отлично, я буду его ждать.

Повесив трубку, она выглянула в окно. Дождь не прекратился. «Пока что о приеме во дворце нечего и думать».

— Я ушла, — сказала Джеки.

Кип сидел в гостиной и звонил кому-то по делам.

— О'кей, увидимся, — машинально бросил он в ответ.

Подпоясав кремовый плащ и взяв с сине-белой китайской подставки в прихожей зонтик, Джеки направилась к лифту. Она была вовсе не уверена в том, что ей удастся поймать такси, и предусмотрительно надела дорожные туфли — можно было не беспокоиться, что они пострадают от дождя. Утренние часы Джеки обычно проводила в редакции журнала: разбирала приглашения на различные светские мероприятия, которые десятками поступали к ней ежедневно, отвечала на письма и намечала рабочий график на ближайшую неделю. Иногда она писала свою колонку в редакции, где делила комнату вместе с редактором отдела моды и ее помощницей, но чаще Джеки делала это у себя дома, в тиши кабинета, сидя за стареньким компьютером, из-за которого ее дразнил всяк кому не лень. Джеки же рассуждала примерно так: «Да, он громоздкий, шумит и ему не по силам многое из того, что могут современные компьютеры, но он прост в обращении и в нем ощущается некая солидность. За это я и ценю его». Что же касается новейших редакторов типа WORD, то Джеки боялась их пуще огня.

— Удивляюсь, как ты еще не перешла на перо и чернила, — дразнил ее Кип. — Ведь так работал сам Сэмюэл Пепис![8]

Штаб-квартира «Сэсайети» располагалась на Беркли-стрит, на пятом этаже викторианского особняка, который давным-давно был отдан под офисы. В настоящее время здесь размещалось пять компаний, в том числе агентство по недвижимости, юридическая контора и социологическая фирма. Джеки добралась до работы за пятнадцать минут, благо удалось поймать такси, и тут же окунулась в атмосферу шума и суеты. Здание походило на растревоженный пчелиный улей. Всюду сновали курьеры-мотоциклисты, походившие в своих защитных очках, шлемах и черной коже на инопланетян. Вокруг них суетились многочисленные секретарши.

На пятом этаже, где располагались кабинеты «Сэсайети», царил относительный покой. Вчера вечером сотрудники, вздохнув с облегчением, отправили в набор очередной номер журнала, и теперь появилась возможность погрузиться на время в некое подобие творческой летаргии, дабы отдохнуть и поднакопить сил для второй половины дня, когда весь суматошный процесс составления журнала, выходящего еженедельно, начнется по новой. Пока же сотрудники могли себе позволить расслабиться, лениво перебрасываясь идеями, спокойно планировать следующий номер и спорить по поводу того, что будет интересно читателю, а что нет.

Редактор Бертрам Мариот ждал ее в холле.

— Зайдем ко мне на пару слов? — предложил он.

— Конечно, — ответила она.

Его просторный кабинет был обставлен почти спартански. Широкий дубовый стол, на котором отражались блики лампы, плотно придвинутое к нему вращающееся кресло с высокой спинкой, два резных стула из красного дерева и темно-зеленый кожаный диван. Больше ничего, если не считать двух неопределенного вида ландшафтов в резных золоченых рамах на светло-зеленых стенах. Бертраму было под шестьдесят, и он относил себя к редакторам «старой школы». Однако это не мешало ему возглавлять один из самых современных и процветающих журналов. Джеки считала, что сильной его стороной является умение выбрать нужных людей и дать им нужные поручения.

— Я хотел бы кое-что обсудить с тобой, — начал он, придирчиво смахнув с поверхности стола пылинку. — Видишь ли… Задумал я сделать серию публикаций о принце Чарльзе и принцессе Диане. Но мне нужна их реальная жизнь, а не очередное описание интерьеров Кенсингтонского дворца. Я хочу, чтобы ты узнала об их привычках — что им нравится и не нравится, что они едят и пьют, что на них надето днем и ночью. Словом, нужен исчерпывающий отчет, который даст читателю полное представление о том, что это за люди. Фотографий у нас достаточно, теперь надо написать под них материал. Справишься?

Пока он говорил, Джеки бледнела прямо на глазах. Черт возьми, и как, интересно, она узнает все это о жизни самой знаменитой в мире венценосной пары? О том, что на сей счет ее просветит кто-нибудь из их домашней прислуги, не могло быть и речи. Что же до пресс-службы дворца, то она как раз славилась тем, что никогда не выражала желания помогать журналистам в таких ситуациях. Там сидели такие упертые молчуны, что поневоле создавалось впечатление: Чарльзу и Диане есть что скрывать. Хотя на самом деле, возможно, все было как раз наоборот.

Джеки лихорадочно размышляла. Бертрам относился к числу тех людей, которым лучше не говорить о проблемах, связанных с тем или иным поручением, а лишь предлагать готовые решения. И притом удачные.

— Хорошо, — мило улыбнувшись, проговорила Джеки. — И какие сроки?

Бертрам наморщил лоб, упер взгляд в пустоту перед собой и стал что-то просчитывать в уме. Наконец изрек, поджав губы:

— Мне нужны четыре очерка в три тысячи слов каждый… к тридцатому июля. Это будет понедельник, так что начать публикацию мы сможем в первом августовском номере. Восьмого. Вообще вся серия пройдет в августе. Я считаю, что время выбрано очень удачно. У всех отпуска, много свободного времени, руки так и тянутся к газетам — а тут твои статьи. Они должны привлечь к себе внимание. Серию мы назовем «В гостях у Уэльсов». Ну и, разумеется, выпишем тебе солидный гонорар. — Спасибо, — еле слышно отозвалась Джеки. Она уже пыталась мысленно объять гигантские масштабы предстоящей работы, понимая, что есть лишь два варианта: либо совершить чудо, либо просто систематизировать все старые слухи и сплетни, появлявшиеся на протяжении последних лет в других изданиях. Что можно реально сделать? Попытаться добиться у Чарльза и Дианы интервью, поговорив для этого с управляющим их дома? Но ей скорее всего откажут. Особенно после того как узнают, что она представляет популярный «Сэсайети». Вот если бы она была из более солидного издания, тогда принц Чарльз, пожалуй, согласился бы поговорить с ней об архитектуре или защите окружающей среды. Эти темы его очень интересовали. Возможно, Джеки удалось бы встретиться и с принцессой Дианой, прослушать ее рассказ о благотворительных начинаниях, которые она патронирует. Но спрашивать ее о том, что на ней надето в постели?..

— Хорошо, — живо проговорила Джеки, поднимаясь со стула. — Надо приниматься за дело. Может, мне удастся ухватиться за ниточку сегодня на чае у королевы. Если, конечно, прием не отменят из-за дождя. Бертрам Мариот одобрительно кивнул. — Правильно. Попробуй перекинуться там парой словечек с принцессой Дианой, — предложил он.

Джеки стоило больших трудов, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Бертрам был очень талантливым редактором, но в некоторых вопросах проявлял поистине детскую наивность. А все потому, что сам никогда никуда не ходил. Безвылазно сидя в своем кабинете, он был искренне убежден в том, что его сотрудники запросто могут добраться до любого члена королевской семьи и взять у него мини-интервью прямо на ходу. Надо сказать, что он крайне удивился, когда Джеки вернулась с королевского Эскота[9] без цитаты от Елизаветы.

— Но ты же находилась рядом с ней! — воскликнул редактор. — Кто тебе мешал расспросить королеву о ее жокеях, когда она спустилась перед скачками в паддок, чтобы взглянуть на лошадей?

Джеки сказала, что ей помешало присутствие вокруг королевы ее стюардов, фрейлин, конюших и переодетых в гражданское детективов, которые обступили монарха плотной группой, не подпуская никого, но это не убедило Бертрама. Он любил отдавать распоряжения и привык, чтобы те исполнялись.

Выйдя от него, Джеки направилась в свой тесный кабинет, где уже суетилась редактор отдела моды Рози, развешивая по стульям новые наряды.

— Привет.

— Что скажешь об этом платье? — Рози кивнула на кучу белой кисеи с огромным количеством всевозможных оборочек и розовой атласной лентой.

На лице Джеки отразилось сомнение.

— Смахивает на занавеску в спальне.

Рози повела искусно подведенными бровями.

— Так вот знай же, что это — бальное платье дебютантки,[10] и оно продается за шесть тысяч фунтов стерлингов!

— За шесть… — потрясенно повторила Джеки. — Не может быть!

— И тем не менее. — Рози кивнула на годовой план, который висел на стене позади рабочего стола Джеки. — Что же еще надеть юной бедняжке, которой предстоит посетить все те мероприятия, о которых ты пишешь?

Джеки проследила за ее взглядом и грустно усмехнулась. В плане перечислялись главные события года, которые по своему значению стояли особняком от всех остальных. Первой была указана летняя выставка живописи в Королевской академии искусств, которая открывала светский сезон. Потом выставка цветов в Челси, на открытии которой традиционно присутствовало все королевское семейство. А затем события следовали одно за другим сплошной чередой. Тут были и традиционные скачки в Эпсоме, на которые собирались тысячи людей, развлекавшихся не только захватывающим зрелищем, но и многочисленными балаганчиками, ярмаркой, представлениями артистов. День 4 июля, праздновавшийся в Итоне в ознаменование его основания в 1440 году королем Генрихом VI. Королевский Эскот. Уимблдонский теннисный турнир. Хенлейская регата на Темзе, Каусская регата на острове Уайт. Там, в бухте, стояла на якоре королевская яхта «Британия», а принц Филипп любил рассекать волны Солента на моторном катере. После этого все высшее общество переезжало из Лондона в Шотландию на празднование 12 августа, дня начала охоты на куропаток, после которого наступал охотничий сезон.

Между самыми главными и значительными событиями втиснулось множество других: открытие оперного фестиваля в Глайндборне, скачки в Гудвуде, где был самый красивый трек во всей Англии, принадлежавший герцогу Ричмондскому и Гордонскому. Ежегодное торжественное открытие парламента, когда все пэры надевали малиновые бархатные мантии, подбитые горностаем, и короны. Елизавета тоже появлялась там в королевском венце. Матч по крикету между Итоном и Харроу, проходящий на престижном стадионе. Матч по поло в Виндзоре. И все это — не считая целой череды ежегодных благотворительных балов, дававшихся в живописных загородных поместьях.

Когда Джеки только-только начинала работать в журнале, она была поражена насыщенностью светского сезона и даже немного напугана, ибо поняла, что отныне уже не принадлежит самой себе. Порой она ставила себя на место членов королевской семьи и ей их становилось жаль: они вынуждены всю жизнь из года в год бывать в одних и тех же местах и встречаться с одними и теми же людьми.

Поначалу Джеки пришлась по душе ее должность. Окружающие держались с ней очень вежливо и любезно рассчитывая, конечно, на то, что она упомянет о них в своей колонке. На все премьеры, гала-концерты, балет или оперу ей присылались самые лучшие билеты. В ресторанах, как только узнавали, кто она такая, предоставлялся лучший столик. Что же касается светских женщин, то они наперебой зазывали ее к себе домой на званые обеды. Джеки почувствовала, что она, кроме всего прочего, заполучила в свои руки немалую власть. Один из коллег-журналистов заметил, что она «способна возвысить человека или сломать ему жизнь» в зависимости от того, как часто будет о нем писать. Джеки не радовалась этой власти, и честолюбцам вскоре стало ясно, что она будет упоминать в своих материалах имена лишь тех, кто ей интересен. Пусть даже этот человек не особенно богат, не особенно знатен. У нее также выработался иммунитет против всякого рода пробивных людишек, подхалимов и тех, кто готов был заплатить за упоминание о себе на страницах прессы. Джеки считала, что если уж ей и придется всю жизнь провести словно золотой рыбке в тесном аквариуме, видя вокруг одни и те же лица и присутствуя на одних и тех же мероприятиях, так она по крайней мере будет компенсировать это общением с приятными людьми.

Сев за стол, она принялась разбирать почту, раскладывая конверты и открытки в три разные стопки. В первую — те, что представляли несомненный интерес для «Сэсайети», во вторую — недостойные внимания и в третью которые стоило придержать на всякий случай, так сказать, «на черный день». Потом Джеки разложила перед собой пачку фотоснимков, сделанных на всевозможных приемах, балах и обедах за последние тридцать шесть часов, и принялась их рассматривать. Ей нравилось это занятие, ибо фотогалерея представляла собой нечто вроде поперечного среза, проходившего по всем слоям лондонского общества. Здесь были знаменитости и политики, звезды поп-музыки и наивные молоденькие дебютантки, члены королевской семьи и кинодивы. Джеки сразу же отобрала несколько снимков, которые, на ее взгляд, стоило опубликовать в следующем номере журнала, и отложила их в сторонку. Принцесса Майкл-Кентская в бальном платье с блестками на каком-то вечере. София Лорен, выглядевшая на тридцать лет моложе своего возраста, на премьере фильма с ее участием. Майкл Джексон в забавном мундире с невообразимым количеством золотых цепочек. А также пикантный снимок, на котором дочь герцога Карнфорта леди Делия Болтон задрала юбку бального платья до бедер.

Затем Джеки принялась отвечать на почту. Чье-то приглашение приняла, кому-то отказала, третьих поблагодарила за вчерашний вечер. Когда она покончила с этим, на дворе был уже полдень. Она так и не решила еще, как ей подобраться к принцу Чарльзу и принцессе Диане, а также напрочь забыла о чае у королевы. Благо, ей невольно напомнила об этом Рози, заметив, что соломенные шляпки «вянут» на дожде.

— Я не так просила! — взвизгнула Элфрида, выхватив из рук Адольфо расческу и отшвырнув ее от себя. Та, пролетев через белоснежный салон, откатилась к раковинам. — Какой вы, к чертовой матери, парикмахер?!

Адольфо побагровел и непроизвольно сжал кулаки.

— Леди Уитли, вы просили меня закрутить ваши волосы сзади в шиньон…

— Но не так же! Я не просила вот этого! И вот этого тоже не просила! — Взбешенная Элфрида разлохматила то, что уже успел создать на ее голове Адольфо. Схватив несколько бигуди, лежавших на зеркале перед ней, она и их зашвырнула подальше. — Вы что, не понимаете, что сегодня я иду в Букингемский дворец?! — крикнула она громко, и все присутствующие в салоне пораженно обернулись в ее сторону. — Вы что вообще, не понимаете, кто я?! Я не могу пойти во дворец, когда у меня на голове вот это! А я-то еще захватила с собой шляпку, думала, вы приладите ее, но теперь я сильно сомневаюсь, что вы умеете это делать!

Вдруг в той части салона, которая была отгорожена от общего пространства ширмой, зашуршали занавески. Мгновенно наступила тишина. Лица присутствующих исполнились выражения напряженного ожидания. И даже Элфрида замолчала, сидя с открытым ртом.

Из-за ширмы показалась герцогиня Глостерская, миниатюрная и хорошенькая кузина королевы. Волосы ее были красиво уложены и сбоку локоны заворачивались за поле изящной соломенной шляпки, украшенной шелковой розой.

Не говоря ни слова, Адольфо взял со столика другую расческу и энергично атаковал волосы притихшей Элфриды.

— Прием состоится. Всю неделю было сухо, так что земля быстро впитала влагу и луж нет. И потом королева не хочет разочаровывать такое количество людей, — говорил перед самым полуднем личный секретарь ее величества Селии Атертон по телефону. — Не могли бы вы прибыть пораньше? Мы составили список тех, кто будет допущен к королеве, но, может быть, вы сочтете нужным вписать в него несколько новых имен. Тех людей, которые, на ваш взгляд, будут интересны.

— Хорошо. Я появлюсь во дворце в половине третьего, устроит? — спросила Селия.

— Вполне. Увидимся.

Селия повесила трубку, радуясь, что решение наконец приняли. Действительно, если бы чаепитие отменили, у нескольких тысяч людей возникло бы такое чувство, будто их обманули.

— Мне приготовить вам ленч перед уходом, миледи? — спросила миссис Пиннер, которая в продолжение всего телефонного разговора держалась поблизости от своей хозяйки, делая вид, что протирает пыль.

— Оставьте, пожалуйста, немного сыра и фруктов на столе в кухне, — попросила Селия. — И еще бутылку минеральной воды.

— Хорошо. Ваше платье уже готово. Я повесила его на дверь в гардеробной.

— Спасибо, Ада.

Селия решила надеть простое синее платье с подходящим по цвету жакетом и синюю же соломенную шляпку с белым ободком. Такова была ее «рабочая одежда», ибо как фрейлина королевы она не имела права затмевать своим видом Елизавету. Впрочем, Селия была не настолько самонадеянна, чтобы думать, что ей это удастся. По чести говоря, ей больше нравились другие оттенки: светло-розовые, мятно-зеленые, а иногда и бледно-желтые. Но на ее беду, таких же точно вкусов придерживалась и королева, поэтому Селия, бывая во дворце, вынуждена была ориентироваться на темные цвета.

Через два часа она совсем было уже собралась уходить, как вдруг позвонил телефон.

— Леди Атертон? — раздался на том конце провода мужской голос.

— Да, чем могу быть полезна?

— Меня зовут Роланд Шоу. «Робертсон и Шорт» предложило вам мою кандидатуру, не так ли? Я хотел подтвердить договоренность о нашей встрече завтра в половине одиннадцатого утра.

Селии понравился его голос. Он выдавал в молодом человеке почти детское воодушевление, хорошие манеры и вместе с тем деловой подход, раз он решил самолично перезвонить, чтобы удостовериться в том, что на завтра ему назначена встреча. «На такого, наверно, можно будет положиться».

— Да, с удовольствием встречусь с вами, — мягко ответила Селия. — Мальчики пока в Итоне, и завтра вы не сможете познакомиться с ними. Но я расскажу вам о них.

— Прекрасно. Значит, в половине одиннадцатого?

— Да, до завтра.

Через несколько минут Селия уже выходила из дома. Тучи к тому времени окончательно рассеялись, и в лужицах на вымытых дождем тротуарах повсюду отражаюсь солнце. День обещал быть чудесным.


2


Этим летом Селия еще ни разу не находилась при королеве во время званых дворцовых приемов. Таковых каждый год в июле было три. Они проходили неформально, и за чаем члены королевской семьи встречались с большим количеством людей, особенно с представителями организаций, чья деятельность в наибольшей степени приносила пользу обществу. Селия должна была сопровождать Елизавету на всем ее пути до королевского шатра, и это представлялось ей легкой прогулкой.

В два часа пятнадцать минут ее машина въехала во дворец через боковые правые ворота. Хорошо знавший Селию постовой полисмен приветственно помахал ей рукой. Во дворе, рядом со сторожевыми будками, замерла стража в пурпурных мундирах и черных головных уборах, напоминавших высокие медвежьи кивера, которые в прежние времена носили русские гусары. Лица их были бесстрастны, они стояли как вкопанные и очень походили на оловянных солдатиков. Селия остановила машину около служебного входа, который вел в офисы королевских секретарей, и вошла во дворец.

Тем временем на близлежащих улицах уже начинала собираться толпа. Здесь были те, кого пригласили на чай к королеве, кто пришел поглазеть на приглашенных, и, наконец, группа японских туристов, которые беспрестанно щелкали фотоаппаратами и, похоже, не понимали, что происходит. Атмосфера на Мэлл, Конститьюшн-хилл и Бердкейдж-уок вскоре стала походить на народные ярмарочные гулянья.

Многие приглашенные торчали здесь с часа дня, хотя прекрасно знали, что раньше половины четвертого во дворец их все равно не пустят. Среди них было немало тех, кто прихорашивался и самодовольно ухмылялся, не только нимало не смущаясь тем, что на них во все глаза пялились жующие мороженое туристы, но и получая от этого явное удовольствие. Те, кто уже привык бывать во дворце на подобных приемах, конечно, еще сидели по домам. Личные шоферы должны были провезти их в роскошных лимузинах через дворцовые ворота во внутренний квадратный двор не раньше чем за пятнадцать минут до начала приема. Но для многих это приглашение явилось своего рода счастливым билетом, который вытягиваешь один раз в жизни, и им важно было прибыть «заблаговременно», дабы, чего доброго, не упустить того торжественного момента, когда стража начнет запускать гостей в святая святых — двор официальной резиденции королевы.

Атмосфера предстоящего торжественного события чувствовалась и в стенах дворца. Как и во всех больших домах перед всяким званым мероприятием здесь царила напряженная суета. Сотрудники «Дж. Лайонз & Ко», компании, которая обслуживала все приемы, проходившие в саду Букингемского дворца, прибыли заранее и таскали по шатрам и палаткам подносы. Помимо чая, они привезли с собой сорок тысяч маленьких сандвичей, тридцать тысяч пирожных и пирожков с вареньем, пятьдесят тысяч сладких бисквитов, а также множество галлонов кофе и лимонада. Для индийского чая, которому отдавало предпочтение большинство приглашенных, решили использовать простые фарфоровые чашки и серебристые электрические самовары. Раньше на подобных приемах подавались серебряные чайные ложки с выбитым на них королевским гербом, но с некоторых пор стали ограничиваться простыми. Дело в том, что многих ложек после чаепитий недосчитывались: гости забирали их с собой в качестве сувениров. Лишь в королевском шатре, где пила чай сама Елизавета II и триста почетных гостей — члены правительства, дипломаты и другие высокопоставленные деятели, подавалось столовое серебро из королевских сервизов. И только для этого шатра были предусмотрены закуски. Селия знала, что каждый из таких званых приемов, на которые приглашалось по девять тысяч гостей, обходился лично королеве в сумму, превышающую тридцать тысяч фунтов. Страшно было даже подумать о том, какие расходы несла Елизавета во время подобных мероприятий. Ведь всего за год ворота дворца переступали пятьдесят тысяч людей, получавших приглашения на различные завтраки, обеды и банкеты. И это не считая тех лет, когда происходило какое-нибудь особо знаменательное событие, вроде свадьбы в королевском семействе.

Быстро миновав коридор, пол в котором был устелен красной ковровой дорожкой, а на стенах висели картины и гравюры, Селия прошла в просторную, красиво обставленную комнату, выходившую окнами на внутренний квадратный двор. Здесь в ожидании личного секретаря королевы, который должен был прибыть с минуты на минуту и проинструктировать относительно намечавшегося чаепития, уже находились остальные фрейлины и с полдюжины конюших. Селия со всеми поддерживала хорошие отношения, поэтому ее появление было встречено тепло, а один из конюших, граф Слейдберн, учившийся в Итоне в одно время с Хьюго, направился к ней с распростертыми объятиями.

— Селия, дорогая, как ты поживаешь?

— Здравствуй, Робин. — Она чмокнула его в щеку. — Прекрасно. А ты?

— Лучше и быть не может. Впрочем, я до последней минуты был уверен, что нам нынче дадут отдохнуть. Такого дождя, какой лил сегодня в семь утра, я еще никогда не видел!

Робин Слейдберн, румяный и пышущий здоровьем обитатель охотничьих угодий, кишащих куропатками и тетеревами, отступил от Селии на шаг, чтобы лучше рассмотреть ее.

— Ты бесподобно выглядишь, — заметил он. Селия улыбнулась. Робин вот уже почти двадцать лет был счастливо женат, но оказывал ей знаки внимания. Правда, с безопасной дистанции. Она знала, что если примет его флирт всерьез, он умчится от нее без оглядки.

— Как Хьюго? — тут же поинтересовался он, словно угадав ее мысли. — Придет сегодня?

— Да, успеет к началу.

Селия поздоровалась с остальными из присутствующих. Некоторые фрейлины принцессы Дианы, принцессы Анны и королевы-матери считались ее близкими подругами. И хотя они не так часто встречались, их объединяла профессия и у них всегда находилось о чем поболтать друг с другом.

— Ты уже видела список гостей, Селия? — спросил Робин, подавая ей компьютерную распечатку. — Все как обычно. Дипломаты, несколько епископов и раввинов, а также целая делегация правоведов, в том числе и тот чокнутый старик-судья, который убежден, что женщина сама виновата, если ее изнасиловали.

Селия презрительно фыркнула.

— Что, ничего интересного?

Она пробежалась глазами по длиннющему списку фамилий. Традиционно здесь были высшие чины армии, Королевского флота и военно-воздушных сил, кое-кто из лидеров Британского Содружества Наций, которые неизменно присутствовали на подобных приемах в своих национальных костюмах, несколько глав судебной и исполнительной власти из графств всей Англии, мэры городов, входящих в лондонский мегаполис и, конечно, служители музея. На чай были также приглашены представители английской аристократии. Одни — из-за своих громких титулов, другие — благодаря дружеским связям с членами королевской семьи. Наконец, некоторых пэров позвали во дворец в знак признания их заслуг перед обществом. Селия вдруг шумно вздохнула.

— Что такое? — спросил Робин.

Она повела плечами.

— Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Уитли приглашены.

— Уит… — Робин запнулся, тут же все вспомнив. Лишь удивленно поднял кустистые брови. — Приглашены? Что тут такого? Развод — еще не повод для отлучения от двора королевы. К тому же Селвин вложил немалые деньги в развитие жилищной программы, к которой принц Чарльз проявляет столь живой интерес. Представляю себе, как она радуется!

Селия кивнула и сухо проговорила:

— Еще бы!

Никто из них не назвал Элфриду по имени.

Через минуту в комнату энергичным чеканным шагом с бумагами в руках вошел личный секретарь королевы, бывший полковник. Маленький и жилистый, он обменялся с присутствующими короткими рукопожатиями, а когда заговорил, у Селии возникло ощущение, что кто-то строчит над ухом из автомата. Уволившись несколько лет назад из Королевской конногренадерской гвардии и надев штатское платье, он, однако, никак не мог угомониться и заговорил сейчас с фрейлинами и конюшими так, словно ставил боевую задачу перед взводом.

— Так! — начал он. — Все сели.

Присутствующие в комнате заняли кресла и два дивана, поставленные полукругом. Сам полковник воспользовался жестким стулом с прямой спинкой, стоявшим перед камином, и разложил свои бумаги на коленях.

— Так! — Он оглядел всех. — В шестнадцать ноль-ноль ее величество королева в сопровождении герцога Эдинбургского покажется на веранде из Поклонной залы. Вместе с ними выйдут королева-мать Елизавета, принц и принцесса Уэльские, герцог и герцогиня Йоркские, королевская принцесса, а также герцог и герцогиня Глостерские.

Несмотря на то что весь остальной мир знал двух из названных персон под именами «принцесса Диана» и «принцесса Анна», отставной полковник скорее умер бы, чем не произнес их официальных титулов. Даже в узком кругу, среди своих.

По комнате пронеслось многоголосое:

— Ясно.

Селия же отметила про себя, что сегодня к народу выйдут десять членов королевской семьи и каждый из них, как ей было известно, отдельно от других направится к королевскому шатру, разбитому в дальнем конце лужайки, задерживаясь по пути, чтобы перекинуться парой приветственных слов с теми людьми, которые будут допущены к ним, и красуясь перед остальными приглашенными.

Полковник, словно прочитав ее мысли, принялся уточнять:

— Королева пойдет по центру. Герцог Эдинбургский, королевская принцесса, герцог Йоркский и принцесса Уэльская развернутся от нее по правую руку, а королева-мать Елизавета, герцог и герцогиня Глостерские, герцогиня Йоркская и принц Уэльский — по левую. Всем понятно?

Присутствующие закивали. Им не раз уже приходилось исполнять свои обязанности на подобных мероприятиях, и они знали, что нужно делать и как себя вести. Фрейлины пойдут чуть сзади членов королевского семейства, а конюшие, которые в большинстве своем, так же как и личный секретарь, были бывшими армейскими офицерами, пойдут впереди, оттесняя людей и обеспечивая королеве и ее родным десять «коридоров безопасности». Личный секретарь тем временем продолжал: — Полагаю, у королевы и ее семьи дорога до шатра отнимет двадцать пять минут. Прибавим сюда задержку в связи с исполнением государственного гимна — и получится, что они переступят порог королевского шатра в шестнадцать двадцать восемь. Ясно?

У Селии в легкой улыбке дрогнули губы. Ей вдруг захотелось вскочить, отдать честь и гаркнуть по-военному:

— Так точно, сэр!

Личный секретарь взглянул на Робина.

— Лорд Слейдберн, у вас особая задача. Вы подготовите тех, кто будет представлен членам королевской семьи на пути их следования до шатра. — Он окинул взором остальных мужчин. — В пятнадцать ноль-ноль мы отправитесь вместе с лордом Слейдберном и будете помогать ему. — Он помахал своими бумагами. — Вот списки. Постройте указанных здесь людей на всем пути следования членов королевской семьи с интервалами. Нам не нужно, чтобы на королеву и ее родных набрасывались все разом. Тут есть представители детского приюта, которых надо будет представить принцессе Уэльской. Сотрудники фонда защиты детей — с ними хочет поговорить королевская принцесса. Ну и, разумеется, человек из Фонда охраны дикой природы, с которым хочет познакомиться герцог Эдинбургский. А также кое-кто еще. Так… Теперь… Если вы посчитаете нужным представить королевской семье кого-нибудь дополнительно, сверх этого списка, постройте их вместе с остальными. Курс неизменно держите на королевский шатер и никому не позволяйте задерживать королевскую семью надолго. Мы должны строго придерживаться графика.

После этих слов отставной полковник вскочил и, попрощавшись с присутствующими, ушел так же стремительно, как и появился.

— Ну что ж, — заметил Робин, пробегая глазами поданный ему список. — Могу сообщить тебе одну приятную новость, Селия.

— Какую?

— Лорд и леди Уитли здесь не значатся, — сказал он и подмигнул.

— Это ее не остановит. Она все равно попытается вылезти на первый план, — тихо проговорила леди Атертон.

Часы показывали половину четвертого. Гости широким потоком начали вливаться через ворота во двор. Проходя под левой аркой, они попадали во внутренний квадрат дворца. Других же машины подвозили непосредственно к остекленному входу, где ливрейные лакеи открывали им дверцы. На несколько миль вокруг дворца движение транспорта фактически остановилось. Только таким образом полиция могла регулировать поток, движущийся к Букингемскому дворцу. Рядовые лондонцы ругались по этому поводу на чем свет стоит.

Один лишь человек в стороне спокойно наблюдал за угрожающим скоплением лимузинов, такси на Мэлл и сидевшими в них нарядно одетыми людьми. Это был Роланд Шоу. Показавшись со стороны Парламентской площади, он медленно прошелся по Бердкейдж-уок, где смешался с толпой гостей, широким потоком вливавшихся во дворец. Цилиндры с шелковым верхом, серые или черные фраки с гвоздиками в петлицах резко контрастировали с одеждой среднего лондонца. Точно так же, как шелк и шифон и изящные соломенные шляпки, украшенные цветами, забавно выглядели на фоне простых маек и джинсов. Роланд вдыхал тонкий аромат дорогих духов и лосьонов.

Достигнув центральных дворцовых ворот, которые открывались лишь для королевы, Роланд остановился и поднял взгляд на крышу дворца, где на ветру плескался красно-золотисто-синий королевский штандарт, указывавший на то, что Елизавета II Английская в настоящее время находится в Букингемском дворце. Выражение лица Роланда было бесстрастным, и он не привлекал к себе внимания полисменов. Какое им дело до аккуратно одетого молодого человека с бледным лицом и в очках? Но под спокойной маской билась напряженная мысль и твердая решимость осуществить задуманное.

Выскочив из такси, Джеки Давентри взбежала по четырем невысоким и отполированным, как зеркало, ступенькам крапчато-серого мраморного крыльца главного входа в Букингемский дворец и вошла в двустворчатые двери из стекла и красного дерева. Лакей в пурпурно-золотистой ливрее протянул руку в белой перчатке за ее пригласительной карточкой, после чего проводил Джеки в просторный и внушительный зал, здорово смахивавший своими размерами на ангар. Перед ней раскинулось целое малиновое море ковров, а над головой множеством искрящихся бриллиантовых росинок свисали хрустальные люстры в тысячи свечей. Лестница с позолоченными перилами, также накрытая красной ковровой дорожкой, вела на верхние этажи. У Джеки появилось ощущение, что перед ее глазами разыгрывается какая-то роскошная театрализованная постановка. Вся атмосфера происходящего сильно походила на заключительную сцену из «Спящей красавицы» или «Золушки». Вот сейчас под музыку Чайковского к зрителям сбегут по лестнице взявшиеся за руки актеры балетной труппы, а среди них — «сказочная принцесса» и «прекрасный принц».

Тут Джеки улыбнулась, вспомнив, как однажды принцесса Анна сказала, что она отнюдь не сказочная принцесса и пусть все зарубят это себе на носу. Временами она, конечно, умела подать себя как особу королевской крови, но в жизни Анна была практичной женщиной, не отличалась большими запросами, предпочитала носить простую и удобную одежду.

Лакеи повели гостей в сад — с минуты на минуту должна была показаться королевская семья. Джеки пошла вместе со всеми, спустилась по нескольким ступенькам, накрытым красным ковром, и оказалась в Поклонной зале. Эта комната полюбилась ей еще во время первого посещения дворца с родителями. Она имела форму овала, стеклянные двери вели на веранду, в обстановке преобладали мягкие кремовые оттенки и позолота. Мебели было немного: только французские стулья и диваны. В четырех специально устроенных нишах был выставлен для всеобщего обозрения потрясающей красоты обеденный сервиз из мекленбург-стрелицкого фарфора, сделанный в 1763 году по заказу короля Георга III.

Некоторым гостям явно хотелось немного задержаться в зале, дабы получше рассмотреть это сокровище. До слуха Джеки донеслась даже недовольная реплика какой-то дамы, жаловавшейся на то, что при входе во дворец у нее изъяли фотоаппарат. Но лакеи вежливо и в то же время твердо подталкивали гостей к выходу. Задерживаться здесь было нельзя.

Через минуту Джеки уже оказалась на веранде и перед ней открылся захватывающий дух вид на просторные лужайки, покрывавшие собой целых сорок пять акров. Озеро, где водились редкие птицы, включая розовых фламинго, которых ради сохранения удивительной окраски их перьев кормили креветками. Наконец деревья и кустарники, способные украсить любой ботанический сад. Но наиболее сильное впечатление производил цветочный бордюр, посаженный справа от веранды, прямо под окном спальни королевы. Джеки никогда в жизни не видела такой красоты и совершенства — ни одной сорной травинки, ни одной увядшей веточки. Можно было подумать, что это искусственные цветы. Одна из приглашенных даже специально подошла к нему и наклонилась, чтобы получше все рассмотреть и вдохнуть тонкий аромат роз, левкоев и бегоний. К ней тут же приблизился полисмен и вежливо, но твердо предложил вернуться.

Джеки, невольно наблюдавшая за этой сценой, в первую минуту недоуменно свела брови, но тут же поняла, что на самом деле ничего странного не произошло. Службе безопасности дворца хочешь не хочешь приходилось нынче соблюдать предельную бдительность. ИРА[11] продолжала закладывать свои бомбы, а недавно тем же самым занялся и так называемый Фронт освобождения животных. Члены королевской семьи, высший офицерский состав вооруженных сил, а также министры правительства служили привлекательными мишенями для террористов, и эта женщина вполне могла заложить под розовый куст пластиковую взрывчатку с часовым механизмом. В конце концов Джеки хорошо помнила чрезвычайное происшествие пятилетней давности, когда какой-то бродяга пробрался во дворец через систему канализации и проник в спальню королевы в шесть часовутра. Он разбудил Елизавету II, сев прямо на ее постель и попросив закурить. После того случая стали считать, что теперь уже возможно все.

Спустившись по каменным ступенькам, которые вели на лужайки, Джеки на мгновение остановилась, чтобы полюбоваться открывшейся ей удивительно красивой летней картиной. На необъятном зеленом пространстве, напоенном ароматом трав, примятых тысячами ног, мелькали нарядные женские платья и изящные шляпки всевозможных расцветок и оттенков — от мягких пастельных тонов до ярких и сочных. Серые же и черные цилиндры мужчин напоминали миниатюрные ожившие печные трубы, а те, кто стоял в отдалении, походили в своих черных фраках на пингвинов. Экзотический элемент в общую картину привносили африканские гости, появившиеся на приеме в национальных костюмах. Наиболее утонченными и привлекательными казались индианки в великолепных сари.

Вдалеке был виден длинный шатер в зелено-белую полоску, открытый с одной стороны, с примыкавшей к нему верандой, где уже толпились гости. На некотором расстоянии от него высился второй шатер, гораздо меньше первого. Он был предназначен для королевы. Там, у входа, расставлены маленькие столики, накрытые камчатными скатертями и украшенные вазами с цветами. В стороне размещалась эстрада. Здесь расположился духовой оркестр Королевской шотландской гвардии, исполнявший наиболее популярные мелодии из «Карусели».

Джеки решила, что никогда еще, наверное, не видела столь типично английской картины. До нее долетал легкий аромат роз и клубники, который считается визитной карточкой английского лета. Теплый воздух, заметно посвежевший после недавнего дождя, казалось, доносил с собой мягкие запахи сельской глубинки. Только в Англии можно было увидеть жизнь высшего света: хорошо одетые люди степенно прогуливаются по зеленой лужайке, приветствуя друг друга сдержанными улыбками. Умение здороваться в их кругу доведено до высот искусства. И вообще казалось, что перед тобою целый спектакль. Сдержанные модуляции голоса, мимолетный воздушный поцелуй в миллиметре от щеки как выражение дружеской привязанности, краткие секундные рукопожатия. Джеки трудно было отделаться от ощущения, что она наблюдает за сложной хореографической постановкой, столь совершенной в своей напыщенности, что она поистине была достойна кисти Лаури.

Красивая и грациозная, в шелковом платье цвета пахты и широкополой соломенной шляпке, Джеки, набрав в легкие побольше воздуха, ступила на лужайку. Она знала, что через минуту ее уже обступят со всех сторон те, кому очень хочется прочитать что-нибудь о себе в журнале, и не отстанут от нее.

— Здравствуйте, миссис Давентри.

Ну вот, началось. Едва она ступила ногой на зеленую и влажно-мягкую лужайку, как ее тут же окликнули.

Джеки обернулась на голос и увидела перед собой леди Тетбери, далеко не последнюю представительницу высшей английской знати, муж которой частенько брал слово в палате лордов.

— Добрый день, леди Тетбери, — ответила Джеки.

В нее уперся взгляд холодных голубых глаз. В следующее мгновение супруга английского пэра довольно сердито заговорила:

— Жаль, что вы не сочли для себя нужным уведомить меня о том, что посылаете своего человека на наш прием в честь дня рождения Гарри. Между прочим, я была бы рада видеть вас саму, несмотря на то, что вам известно, как мы с мужем не любим себя рекламировать… Но я совсем иначе отнеслась к нежданному появлению того молодого человека, которого никто не приглашал. Джеки недоуменно воззрилась на нее:

— О каком молодом человеке идет речь? Я не совсем понимаю…

— О том самом, я запамятовала его имя, который помогает вам делать вашу колонку, — предельно сухо ответила леди Тетбери.

— Но у меня нет никаких помощников! Ни штатных, ни внештатных. На светских приемах от «Сэсайети» присутствую я одна. Да и пишу все сама, — горячо возразила Джеки. — Может быть, вы путаете наш журнал с «Татлером», «Харперз энд Куин» или «Хэлло»?

Все эти издания регулярно давали на своих страницах освещение светской жизни, и люди порой действительно путались в том, кто из репортеров на какой журнал работает.

Синие страусовые перья на шляпке леди Тетбери возмущенно всколыхнулись.

— Нет, речь идет именно о вашем журнале, — надменно проговорила она. — Тот молодой человек сказал, что вы заняты и не сможете прийти сами, поэтому попросили его сходить к нам, так как вам-де нужен был материал о нашем вечере для следующего номера. Я была поставлена в не совсем удобное положение, ибо, с одной стороны, мы были с вашими родителями добрыми друзьями, когда они жили в Англии, а с другой — Гарри попросил меня избавиться от нежданного гостя. — Голос ее стал чуть мягче. — Я понимаю, вам нужна эта работа… особенно учитывая, что вы недавно развелись, и я не хочу, чтобы у вас из-за меня возникли сложности, но мне кажется, вам следовало по крайней мере предупредить меня.

Джеки даже покраснела от негодования. Боже мой, даже благородная леди Тетбери, оказывается, порой бывает несносна!

— Уверяю вас, — холодно проговорила Джеки, упрямо вздернув подбородок, — мне об этом ничего не известно. Повторяю, у меня нет помощников. Это был, очевидно, самозванец. Как он выглядел?

— Лет двадцать пять, хорошо поставленная речь, приличный вечерний костюм… Похож на тысячи своих сверстников. Но Гарри никогда прежде его не видел.

— Как его зовут?

Леди Тетбери повела плечами.

— Этого я не могу вам сказать, моя дорогая. — Она говорила с Джеки, как с маленькой девочкой. — Меня так возмутило его появление, что я игнорировала его на протяжении всего вечера. Кажется, он называл свое имя, как только появился у нас, но я его не запомнила.

Джеки взглянула на нее своими серьезными голубыми глазами.

— Что ж, мне очень жаль, что все так вышло. Я постараюсь выяснить, кто он. Вопрос-то на самом деле нешуточный. Какой-то неизвестный и, возможно, с корыстной целью прикрывается именем нашего журнала. Если он вновь появится в поле вашего зрения, пожалуйста, свяжитесь со мной.

— Да, разумеется. — Леди Тетбери как-то сразу смягчилась. — Видите ли, мой муж говорит, что в обстановке нынешнего финансового климата и учитывая то, что уже через год состоятся очередные общие выборы, будет неразумно, если широко распространится мнение о том, что мы, мол, тратим большие средства на увеселительные мероприятия. Это даст право Нэйлу Кинноку и всем лейбористам говорить о том, что мы предаемся мотовству.

— Будьте покойны, я прослежу за тем, чтобы ваши приемы и вечера не получили нежелательного освещения в «Сэсайети», леди Тетбери, — сухо ответила Джеки.

— Благодарю вас. — Пожилая аристократка заметила в отдалении каких-то своих друзей и, не сказав больше ни слова, ушла к ним.

Не успела Джеки перевести дух, как на нее набросилась супружеская пара средних лет. Эти люди были ей хорошо известны и неизменно искали для себя рекламы в ее журнале. Вот и сегодня они пришли бы в ужас, если бы Джеки не заметила их.

— Здра-а-вствуйте! — задыхаясь от возбуждения, проговорили они. — Как мы рады вас видеть!

Шляпка женщины походила на красный петушиный гребешок, у нее было загорелое в веснушках лицо, что делало ее похожей на курицу-пеструшку.

После того как стороны обменялись дежурными приветствиями, женщина защебетала:

— Мы так счастливы, что попали сюда! Какое все-таки потрясающее зрелище, не правда ли? Ой, мне так не терпится поскорее увидеть королевскую семью, так сказать, во плоти!

Джеки представила себе на мгновение, как по лужайке идет обнаженная королева и все ее родные. Тоже голые. «Так сказать, во плоти». Но в следующую минуту приставшую к ней пару оттеснила пробивная мамаша юной дебютантки.

— Вы ведь знаете Фиону, не правда ли? — громко проговорила она, хватая Джеки за руку. — О, она так взволнована тем, что ее выбрали для представления дебютанток Англии на балу в Нью-Йорке! Он состоится совсем скоро, в следующем месяце. Ты ведь взволнована, дорогая? Вы знаете, там будет даже телевидение! Нам пришлось раскошелиться и сделать ей поистине шикарный наряд, правда, дорогая?

Мамаша смотрела на дочь с гордостью и обожанием. Девушка же на все обращения к ней лишь морщилась. Джеки втайне возблагодарила Бога за то, что ее собственная мама была совсем другая и никогда не вела себя так. По крайней мере на людях.

Джеки успела пройти всего двадцать ярдов от веранды и на этом коротком отрезке была атакована тремя супружескими парами, крупным финансовым воротилой, несколькими мамашами со своими половозрелыми дочерьми, для которых те подыскивали подходящих женихов, и, наконец, вдовой, которая, несмотря на свой почтенный возраст — за шестьдесят, — тоже подыскивала себе спутника жизни. Всем им не терпелось, чтобы их имена пропечатали в журнале в связи с таким роскошным событием.

Аристократы, по-настоящему известные и значительные люди, к Джеки не подходили и ничего у нее не выклянчивали.

«Но с другой стороны, — думала она, — им это и не нужно».

Пока Джеки мысленно набрасывала список действительно интересных гостей, по толпепролетел шорох, тысячи людей одновременно замолчали и преисполнились напряженного ожидания. Все взоры были обращены на веранду, на которой тихо, без лишнего шума появилась королева со всем своим семейством. В следующее мгновение оркестр грянул «Боже, храни королеву!».

Цепким взглядом репортера Джеки окинула членов королевской семьи, запоминая в их облике все до последних мелочей. Королевские принцы и герцоги были в элегантных утренних визитках, а на королеве, ее матери, принцессе Анне, принцессе Диане и герцогинях Йоркской и Глостерской были однотонные платья: желтое, как нарцисс, синее, мягкого розового и лимонного оттенков. Подобные яркие цвета должны были выделять их из общего числа гостей. Ходили даже слухи, что королева как-то заметила: «Если я не надену чего-нибудь яркого, меня никто и не заметит».

Исполнение государственного гимна закончилось звучным аккордом барабана и тарелок. После этого немая сцена прервалась и все на веранде вдруг пришло в движение. Члены королевской семьи как по команде двинулись на лужайку. Вышагивали они, что и говорить, величественно. Подобное достигается лишь многолетним внутренним осознанием своей исключительности. Джеки никогда не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из членов королевской семьи вдруг ссутулился, побежал или, наконец, оперся на что-нибудь, стоя перед собравшимися.

Направившись в сторону чайного шатра, Джеки едва не налетела на лорда и леди Уитли Воксхолл. Элфрида буквально набросилась на Джеки:

— Вовремя дождь закончился, правда? Это очень хорошо, правда? — задыхаясь и придвинув свое лицо вплотную к лицу Джеки, заговорила она. — Я говорю сегодня утром Селвину: «Мне кажется, прием отменят». А его не отменили, это хорошо, правда?

На ней был бирюзовый костюм и шляпка, сделанная по специальному заказу Фредди Фоксом. Но она не шла ей и из-за нее бледное лицо Элфриды отливало нездоровым оттенком.

Джеки непроизвольно отступила на шаг назад.

— Да, я тоже очень рада, что небо прояснилось. Прошу прощения, я…

Элфрида схватила ее за руку.

— А вы будете еще писать о Мейферском бале? Мы с Селвином там были. За столиком у наших друзей.

— Да, я знаю, — проговорила Джеки и неопределенно добавила: — Не уверена, получится ли написать об этом в следующем номере. Места очень мало, а события следуют одно за другим.

— На следующей неделе мы пойдем на бал «Уайт дав»! Вы там будете? Присоединитесь к нашему столику? Мы с друзьями всегда очень весело проводим время…

Лишь большим усилием воли Джеки удалось не выдать своего раздражения.

— Не знаю… Не думаю, что у меня будет время, — сказала она.

— Пойдем, Элфи.

Наконец-то Селвин соизволил открыть рот! Он попытался оттащить жену от Джеки, но той непременно нужно было сказать последнее слово в разговоре.

— Вы напишете о том, что мы здесь сегодня были?

Джеки не ответила. Она не была снобом и ее не волновало, какое у человека происхождение, цвет кожи, к какому сословию он относится и какие взгляды исповедует. Но она терпеть не могла тех, кто отчаянно пытался себя разрекламировать. Эти люди набрасывались на нее везде, где бы она ни показывалась, выпрашивая у нее упоминание о себе на страницах журнала. Они готовы были продать душу дьяволу, лишь бы их физиономии красовались на развороте журнальной полосы. Чтобы потом хвалиться перед друзьями, родственниками и соседями. Но Джеки давно и твердо решила для себя: как раз эти-то люди никогда и не дождутся от нее того, о чем просят. После сегодняшней встречи Джеки занесла Элфриду Уитли в свой «черный» список.

К Селии уже присоединился Хьюго. Она стояла в нескольких шагах от королевы и напряженно следила за ней в ожидании малейшего сигнала, который мог означать что угодно. Например: «Я уже достаточно пообщалась с этим человеком. Представь мне кого-нибудь другого». Или: «По-моему, нам пора двинуться дальше». Королева умела передавать свои мысли легким движением бровей или едва уловимой переменой в выражении лица, а Селия научилась понимать ее. Когда фрейлина сопровождала королеву при ее выходах на публику, сигналы, которые она посылала Селии, разумеется, были сильнее и требовательнее. Скажем: «Возьми у меня этот букет, я его одна просто не донесу», «Подай мне зонтик и плащ, я вся промокла!», «Давай попрощаемся с этим человеком и двинемся дальше. Хватит с него».

В сумочке у Селии всегда лежал запасной носовой платок, колготки, заколки, шпильки и вообще все, что могло понадобиться в случае чего, за исключением аспирина и других медикаментов. Королева не доверяла таблеткам. Однажды, будучи на борту королевской яхты «Британия», она отказалась принять пилюли от морской болезни, хотя было видно, что чувствует себя неважно.

Королева переходила от одной группы людей к другой, всем приветливо улыбалась, обменивалась рукопожатиями, здоровалась со старыми друзьями и вообще выглядела такой непринужденной и веселой, какой ее редко видели. Немногие догадывались о том, что она владеет не только тонкой мимикой лица, но и не менее гонким чувством юмора. Время от времени она бросала взгляды на Селию и широко улыбалась, как бы говоря этим: «Мне все это очень нравится, значит, и тебе должно нравиться».

— Черт возьми! — приглушенно выдохнул рядом Хьюго.

— Что такое?

Селия торопливо проследила за его взглядом. У входа в королевский шатер стояла Элфрида, тянувшая за собой смущенного Селвина, и спорила с лакеем.

— О Боже! — воскликнула Селия. — Я так и знала, что она попытается проникнуть сюда!

— Я пойду уведу их, — сказал Хьюго. — Перекинусь парой слов с Селвином. От него у нас не будет проблем.

— Но от нее могут быть!

Ей вдруг представилось, как Элфрида мчится по малиновому ковру и панибратски здоровается с королевой. Она была вполне способна на это. По спине у Селии пробежал противный холодок. Ей снова стало жаль Селвина. Он поступил глупо, расставшись с первой женой и променяв ее на эту стерву, которая мало того что беззастенчиво запускает руку в его карман, но еще и постоянно ставит его в дурацкое положение. Впрочем, Селвин был обречен изначально. Элфрида захомутала его с такой поистине дьявольской ловкостью, что ему оставалось лишь посочувствовать.

Селия наблюдала за тем, как Хьюго приблизился ко входу в шатер и мягко, но твердо оттеснил супругов Уитли обратно на лужайку. Непрерывно говоря с ними и улыбаясь, он быстренько представил их каким-то своим друзьям, чтобы они не чувствовали себя обделенными и обманутыми. Селвин явно был рад такому повороту событий, но Элфрида метала на Хьюго гневные взгляды, будучи недовольна тем, что ее лишили привилегии побыть в одном шатре с королевой. Через минуту Хьюго с напускным сожалением извинился перед ними и вернулся к жене.

— Ты был просто бесподобен, — шепотом похвалила его Селия. — Даже Элфриде ничего не оставалось, как смириться.

— Бедняга Селвин, — отозвался Хьюго и усмехнулся. — Ему с ней не справиться — откусил больше, чем может проглотить.

— Я очень жалею, что все это произошло у нас в доме. И чувствую себя отчасти виноватой.

— Не говори глупостей, дорогая. Откуда тебе было знать, что в Селвине проснется такое сладострастие? Тогда он готов был наброситься на любую молодую девчонку, и ему не повезло лишь в том, что под руку подвернулась Элфрида.

Селия грустно усмехнулась.

— Да, верно. Между прочим, если бы она не была такой дико навязчивой, я бы не возражала. Будь у нее чуть побольше терпения — и все было бы сносно. Почему бы ей немного не подождать, пока люди получше узнают ее? Но нет же! В своем отчаянном стремлении быть замеченной, она всех свела с ума!

— Внимание! — шепнул Хьюго, глядя ей через плечо. — По-моему, ЕВ[12] собралась вон туда.

Как и многие, он всегда так называл королеву за глаза, равно как и принцессу Маргарет — ПМ.

Селия обернулась и натолкнулась на веселый взгляд Елизаветы. Может, от ее внимания не укрылось то, как к ней пыталась пролезть Элфрида?

Кип протестующе поднял руки:

— Э, минуточку! Я не собираюсь возиться с целым выводком благородных герцогинь на вашей светской вечеринке!

Джеки прыснула. Скинув туфли, она плюхнулась на белый диван у себя в гостиной и вытянула перед собой ноги. Из Букингемского дворца ей пришлось топать пешком, ибо в общей толчее нечего было и думать о том, чтобы поймать такси. Ровно в шесть вечера чай у королевы закончился и на Мэлл хлынул поток гостей. Машин на всех не хватало. Джеки воспользовалась выходом через сад на угол Гайд-парка. Большинство людей о существовании той калитки не догадывались, поэтому толкаться и работать локтями не пришлось. Джеки спокойно покинула дворец и уже через десять минут была дома.

— Я и не предлагаю тебе ничего такого, Кип. Это же опера в Глайндборне! Тебе ведь нравятся оперы? Будут давать «Свадьбу Фигаро», и мне очень хочется, чтобы ты завтра пошел со мной.

— Но ведь придется надевать фрак и все такое.

— А ты сходи с утра к «Мосс бразерс». Возьмешь у них костюм напрокат. Поверь, проведешь прекрасный вечер.

Перед мысленным взором Джеки на минуту возник величественный особняк в Суссексе. Его владелец Джон Кристи в 1934 году решил пристроить к дому зал на восемьсот мест, где бы имела возможность петь его жена Одри Майлдмей, обладавшая приятным сопрано. С тех пор вечера в Глайндборне стали заметными событиями светского летнего сезона. Они проходили регулярно со времен второй мировой войны, и гости обязаны были являться на них в парадной одежде. Традицией стали также пикники, которые устраивались в полуторачасовом антракте.

— Я попрошу Бенджи доставить нас туда на вертолете, — продолжала уговаривать Джеки. — Пока я не перестану упоминать его фирму в своей колонке, он согласен обслуживать меня бесплатно.

Кип усмехнулся:

— Вот он, один из плюсов твоей профессии! О'кей, я составлю тебе компанию… Но исключительно из-за того, что мне нравится Моцарт.

— Отлично. Я позвоню в «Фортнум энд Мейсон», чтобы прислали нам корзинку с едой для пикника. Что ты желаешь? Предлагаю холодных омаров, копченую семгу и свежие персики. А запьем бутылочкой «Дом Периньон». Как?

— А корзинка с едой… Это тоже бесплатно? В обмен на упоминание в твоей колонке?

Джеки засмеялась, но покачала головой:

— Увы. Бесплатные обеды в ресторанах — есть такой грех. Бесплатные авиабилеты, бронь в отелях, служебная машина — и тут все в порядке. Но в «Фортнуме» меня просто так кормить никто не станет.

Глаза Кипа задорно сверкнули.

— Но почему? Ты ведь у нас рекордсменка по выбиванию себе дармовых услуг.

— Пожалуй, но надо знать меру. Вот, скажем, если б я только захотела, то могла одеваться у нескольких модных кутюрье, делать себе прическу в топ-салоне и, может быть, увешивать себя бриллиантами, взятыми напрокат в какой-нибудь известной ювелирной лавке. Но это не по мне. Как-то раз в Эскоте я надела платье одного подававшего надежды модельера. Расчет молодого человека был прост: он отдал мне платье просто так, думая, что оно обратит на себя внимание людей на скачках и у него появятся покупатели. Но платье мне не поправилось, и я чувствовала себя в нем очень несчастной. Тот случай послужил мне хорошим уроком. Теперь у меня железное правило: надевай лишь то, в чем тебе хорошо и удобно. Независимо от того, эксклюзивный наряд или нет. Я хочу, чтобы у меня было право выглядеть самой собой, Кип, а не служить ходячей рекламой различным кутюрье.

— Ты права, — проговорил брат и тут же добавил: — Между прочим, ты всегда отлично выглядишь.

— Не подлизывайся, — фыркнула Джеки. — Ладно, так и быть, приглашаю тебя на обед, хоть ты этого и не заслуживаешь.

— Только в какое-нибудь тихое местечко, а то начнешь каждую минуту вскакивать с места и кричать через весь зал: «Здравствуй, дорогая!»

Джеки сурово сдвинула брови.

— Да будет тебе известно, что я никогда не вскакиваю с места и не кричу через весь зал: «Здравствуй, дорогая!» Но насчет спокойного местечка ты, пожалуй, прав. У меня до сих пор перед глазами плывут сотни лиц. А то, знаешь, начнут подбегать и спрашивать, как мне понравился прием во дворце. И все только для того, чтобы дать мне понять, что и они там были! — Она поднялась с дивана и расстегнула жакет. — Ладно, я в душ, потом переоденусь и буду готова. В Фулеме есть один приятный итальянский ресторанчик, о котором еще никто не пронюхал. Туда и пойдем.

— За так? — усмехнувшись, поинтересовался Кип.

Она схватила с дивана вышитую подушку и швырнула в него.

— Иди ты знаешь куда! Временами за богемный образ жизни все-таки приходится платить.

Кип не остался в долгу и швырнул подушку в Джеки.

— Попрошу не выражаться!

Селвин и Элфрида добрались до дома лишь около семи вечера и к тому времени находились в прескверном расположении духа. Машина, которая должна была забрать их после приема, застряла в пробке из множества других лимузинов, выстроившихся у ворот Букингемского дворца. Супругам Уитли пришлось почти целый час провести и холле, где не на что было даже присесть. Элфрида внимательно прислушивалась к объявлениям через громкоговоритель. Лакей вызывал хозяев очередной подошедшей машины. Но про них как будто забыли, и Элфрида не скрывала своего раздражения.

— Что за тупица, наш шофер! — кричала она. — Господи, какое унижение — торчать здесь… А вдруг мы будем самыми последними?

— Да замолчи ты! — прикрикнул Селвин. Ему самому отчаянно хотелось поскорее пропустить стаканчик виски и выкурить сигарету, уж не говоря о том, что у него разболелись ноги…

— Он давно уже должен быть здесь. Все нормальные люди давно уехали. А если он вообще не явится, что нам тогда делать? Идти пешком?! Боже, и это все увидят?!

Селвин решительно отошел от нее на несколько шагов, но, натолкнувшись на внимательный и строгий взгляд безмолвного лакея, насупился и вернулся к жене. Он решил молчать, ибо не ручался за себя. Наконец в громковорителе объявили: — Лорд и леди Уитли!

Вздохнув с облегчением, Элфрида устремилась к выходу, где их поджидал «роллс-ройс» с номерной табличкой, которую она сама выбирала — WOV1. Откинувшись на серое кожаное сиденье и вспомнив о том, что ее дебют в высшем королевском свете, мягко сказать, не совсем удался, Элфрида принялась горько жалеть себя. Она-то надеялась, что одним своим появлением на приеме произведет фурор, с которого начнется ее стремительное, головокружительное возвышение!.. «Прошу вас заглянуть ко мне на чай, — сказала бы королева. — Мы хотим, чтобы вы с лордом Уитли погостили у нас в Виндзоре как-нибудь на выходных…»

Когда они вернулись домой, Элфрида набросилась на Селвина, словно четырехлетняя девочка, у которой отняли мороженое.

— Это было ужасно! — кричала она, заливаясь слезами. — Нас просто выгнали из королевского шатра! Выгнали! Да еще на глазах у этой стервы Селии Атертон! И как ты мог только допустить, чтобы Хьюго так с нами обошелся? Если бы не он, мы запросто вошли бы туда!

Изящная шляпка от Фредди Фокса наползла на глаза. Элфрида в раздражении сорвала ее с головы и отшвырнула от себя.

— В королевский шатер без специального приглашения попасть нельзя, и я говорил тебе об этом еще до приема, — резко ответил Селвин, направившись к черному лакированному бару времен короля Карла II, стоявшему на резной серебряной подставке в углу гостиной. Запас спиртного здесь регулярно пополнялся. — Мы не имели никакого права вламываться туда! Боже мой, женщина, жизнь преподнесла мне массу уроков. Я честолюбив, и, черт возьми, без этого никак нельзя, если ты всерьез решил превратиться из сына нищего уэльского шахтера в президента собственной компании и миллионера! Но я всегда помнил слова своей матери, которая часто говаривала: «Смотри, Сел! Честолюбие — хорошая штука. Равно как и трудолюбие. Порой тебе простится даже некоторая резкость, но никогда, слышишь, никогда не будь навязчивым!»

Элфрида высморкалась.

— При чем тут это?

Селвин налил себе «Джонни Уокер» безо льда и сделал большой глоток.

— Ты навязчива, — констатировал он.

Элфрида тут же перестала всхлипывать и гневно сверкнула на мужа глазами.

— Что ты хочешь этим сказать? Никакая я не навязчивая!

— Еще какая навязчивая. А ты расслабься и будь непринужденной, как я. Улыбайся всем, будь приветливой и милой, принимай гостей и занимайся благотворительностью. И ты увидишь: со временем люди потянутся к тебе сами и примут в свой круг как равную.

— Но когда это случится, Селвин? Когда? — Слезы вновь полились у нее из глаз, а шея покраснела и вспотела. — Я хочу, чтобы успех ко мне пришел уже сейчас! Пока я молода. В конце концов у меня есть титул… Я богата, хороша собой, красиво одеваюсь и везде бываю! Почему всем наплевать на это?!

Обычно безвольный рот Селвина сложился в узкую твердую полоску.

— Ты хотела сказать, что у меня есть титул, что я богат и процветаю. Я, а не ты. Ты же всего лишь моя жена. Уважение общества надо сначала заслужить, заработать, как это сделал я. По-моему, тебе пришло самое время взяться за науку. В твоем возрасте я постоянно сидел, уткнувшись носом в книгу, жадно впитывая в себя все знания, какие только мог почерпнуть. И мои усилия окупились, теперь я на равных с образованными людьми. Взгляни на меня!..

— Да уж! — всхлипывая, воскликнула Элфрида. — Кто ты сейчас? Усталый старик, который не умеет радоваться жизни. — Она подошла к его креслу и опустилась перед ним на корточки. Элфрида была сейчас похожа на маленькую толстую девочку. Лицо от слез покрылось пятнами, волосы растрепались. Она даже не поняла, что высказала мужу обидные вещи. — Я хочу веселиться, Сел-вин, — жалким голосом проговорила она. — Хочу танцевать и хочу, чтобы мои фотографии были напечатаны в газетах, как фотографии Ферги! Я прошу лишь, чтобы меня заметили, обратили внимание. И это случится, я уверена, только ты должен помочь мне. Ты должен подтолкнуть меня.

Селвин поднялся с кресла и вернулся к бару, чтобы вновь наполнить свой стакан. Стоя к Элфриде спиной, он в который уже раз задал себе вопрос: кто его просил разводиться с тихой, непритязательной женой и променять безмятежное спокойствие на нервную жизнь вместе с этим капризным ребенком? Впрочем, вопрос был риторическим. Элфрида соблазнила его. В тот самый вечер, когда они с женой обедали у Хьюго и Селии дома. Селвин отправился в туалет, где его и подстерегла Элфрида. Ее ласки привели его сначала к пробуждению давно забытого желания, а затем и к бурному, взрывному оргазму. Ощущения были настолько сильными, что он стоял ни жив, ни мертв, привалившись спиной к стенке туалета, а Элфрида сидела перед ним на корточках.

С тех пор вожделение охватило его и уже не отпускало. Они стали встречаться тайно, но в конце концов Селвин окончательно потерял голову, и вышло так, что он бросил Хелен и женился на Элфриде. Секс с ней стал для него чем-то вроде наркотика. Очень скоро у него выработалась физическая зависимость, и Селвин уже не мог отказать себе в этом удовольствии. А он-то махнул было на себя рукой, полагая, что в его жизни радости секса остались позади и он, старик, ни на что такое не годен. Но Элфрида будто вернула его на сорок лет назад, подарив ему пьянящие наслаждения молодости. К сожалению, сказка длилась всего пару лет. Теперь только ее сильные руки и язык могли вернуть ему экстаз и радость, за что он стал платить ей с некоторых пор высокую цену. С другой стороны, Селвин не забывал о том, что Элфрида отныне вообще лишена возможности получить удовлетворение. Порой в связи с этим он чувствовал себя перед ней виноватым. Да, он щедр с ней, но разве красивые платья и драгоценности могут сравниться с одной хорошей ночью, проведенной в постели с полноценным мужчиной?

Спустя час, устав от ее нытья и жалоб, Селвин ушел из дома и, пройдя до Олд-Бромптон-роуд, остановил такси.

— В «Будлз», — бросил он шоферу, тяжело плюхнувшись на пассажирское сиденье.

Селвин был принят в члены «Будлза», что на Сент-Джеймс-стрит, в тот же год, как получил пожизненного пэра. И первое для него, в прошлом сына бедного уэльского шахтера, было не меньшей наградой, чем второе. Наряду с «Уайтс», «Бакс», «Гарриком», «Брукс», «Праттс» и «Бифстейк» «Будлз» во всем Соединенном Королевстве котировался как один из самых солидных закрытых клубов для джентльменов. Для того чтобы вообще был хотя бы поставлен вопрос о твоем членстве здесь, необходимы были не только благосклонное отношение к твоей персоне, но также поручитель, причем поручитель влиятельный. В освященном давними традициями клубе джентльмен мог рассчитывать на внимание к себе и покой. Здесь он мог найти защиту от всех темных сил внешнего мира, и в особенности от женщин, которым разрешалось переступать порог «Будлза» лишь по специальным приглашениям. Да и при этом они были строго ограничены в передвижениях по клубу. Слуги заботились о членах клуба так, словно были их личными хозяевами. И именно сюда, в атмосферу мира и покоя, погрузился в этот летний вечер измученный Селвин. Опустившись в кресло со стаканом виски в одной руке и номером «Дэйли телеграф» — в другой, он на мгновение закрыл глаза и отдался неге. Обстановка и впрямь была уютной. В кожаных креслах джентльменам было так же хорошо, как младенцам в люльках, а мягкий неяркий свет если не убаюкивал, то по крайней мере навевал чувство покоя. Прислуга заботилась о тебе так, словно ты оказал им большую честь уж только тем, что переступил порог «Будлза». Клубная атмосфера быстро успокоила расшатанные нервы Селвина. Он пил равномерно, получая от каждого глотка немалое удовольствие и то и дело заказывая себе еще.

Спустя какое-то время дверь комнаты открылась и в проеме показалась голова его старого друга, известного на Би-би-си спортивного комментатора. Увидев Селвина, он зашел поболтать.

— Рад тебя видеть, Майкл, — приветствовал его Селвин. — Как дела?

— И надо бы лучше, да некуда.

Майкл Баттерсби смотрелся все еще очень неплохо, несмотря на то что ему было уже под семьдесят. Из-под густой седой шевелюры выглядывали живые голубые глаза.

— Как ты насчет того, чтобы поужинать со мной? Джоан уехала на несколько дней к матери, и я решил подкрепиться сегодня здесь.

— Нет, спасибо, — покачал головой Селвин. Он был моложе Майкла, но не обманывался на этот счет и отлично знал, что ему далеко до жизнерадостности друга, которая позволила тому заработать славу даже при дворе королевы. А сегодня Селвин особенно остро ощущал свои возраст.

— Что это ты до сих пор при параде? — спросил Майкл, оглядев помятые брюки и фрак Селвина.

Тот смутился. Он понял, что совершил ошибку, появившись здесь в таком костюме. Словно хотел покрасоваться перед окружающими и дать им понять, что был во дворце.

— Забыл, — откровенно признался Селвин. — Элфрида закатила скандал, и я умчался из дома без оглядки в чем был. Ладно, мне, наверное, пора.

Он с сожалением покосился на свой вновь опустевший стакан.

— Пропусти последнюю на дорожку вместе со мной, старина, — проникнувшись пониманием, предложил Майкл.

Они заказали виски и заговорили о политике. Какого черта миссис Тэтчер так настаивает на подушном налоге? Неужели не понимает, что сие может стать причиной поражения консерваторов на выборах? Как можно верить Нэйлу Кинноку, если он беспрестанно перекраивает манифест лейбористов? Удастся ли наконец сбить рост инфляции? Заработает ли новая реформа в сфере образования?

Они заказали еще. Часы показывали девять вечера. Затем десять. Майкл попросил принести для себя сандвичи с ветчиной и сыром и еще виски для обоих. А потом стрелки часов вдруг показали половину двенадцатого и Майкл, все такой же свежий и энергичный, как и несколько часов назад, вскочил и сказал, что ему пора, так как завтра-де рано вставать.

— Боже мой, половина двенадцатого?! — воскликнул опомнившийся Селвин. — Мне тоже давно пора двигать отсюда. Элфрида небось с ума сходит, гадая, где меня носит.

Он поднялся с кресла и, покачнувшись, понял, что для одного вечера выпил многовато. Впрочем, Селвин еще был способен управлять собой.

— Нам не по пути, а то я подвез бы тебя на такси, — заметил Майкл, когда они вышли из клуба, который размещался в старом, постройки прошлого века, здании на Сент-Джеймс-стрит. Мимо в темноте проезжали редкие машины, такси что-то не было видно.

— Давай пообедаем как-нибудь на следующей неделе? — предложил Селвин. Ему очень понравился вечер. Не пришлось никуда тащиться с Элфридой, которая вечно рвалась на приемы. Хорошо бы продолжить спокойный политический спор со старым другом.

— А что, неплохая мысль, — отозвался Майкл. — Я звякну тебе в понедельник и договоримся. Можно сходить к Уилеру в «Ойстер-бар», как ты на это смотришь? У Селвина аж слюнки потекли от такого предложения. Он представил себе вдруг с десяток устриц, бутылочку «Боллинджера» и понял, что дико проголодался.

В эту минуту невдалеке как раз показалось два такси, шедшие на высокой скорости в их сторону. Друзья замахали руками, и машины лихо затормозили перед крыльцом клуба. Попрощавшись, обменявшись крепким рукопожатием и похлопав друг друга по плечам, они расстались. Селвина быстро отвезли в тихие жилые кварталы Кенсингтона и Болтонса, где было так покойно, что, казалось, даже деревья стоят — не шелохнутся. Белые оштукатуренные дома выстроились вокруг парка, в котором высилась колоколенка старой церкви. Над головой висело темно-фиолетовое ночное небо.

Когда машина остановилась перед высокими железными воротами, Селвин окинул взглядом свой дом. Света в окнах не было. Слава Богу. Значит, Элфрида, похоже, уже спит. Дав шефу пятифунтовую банкноту и кивком головы показав, что сдачи не ждет, Селвин прошел в ворота и, слегка покачиваясь, направился через маленький садик, по асфальтовой аллее, к низкому белому крыльцу с парадной дверью. Он выложил за этот особняк более шести миллионов фунтов. Тут было все: и шесть гостиных, и восемь спален, и по ванной в каждой из них.

Но Селвин рассматривал это приобретение исключительно как перспективное вложение капитала. Назвать же его домом язык не поворачивался. Особняк был выстроен в 1850 году и имел определенную историческую ценность. Эдакая впечатляющая лондонская достопримечательность, где можно развлекаться и наслаждаться роскошным образом жизни. Памятник его успеху и символ личного финансового благополучия. Но ничего, когда процентные ставки в банке упадут и рынок недвижимости вновь оживится, он, наверно, продаст эту махину и переедет жить в небольшую милую квартирку. А пока же Селвину хотелось только одного: забраться в постель наполеоновских времен в своей гардеробной, чтобы не беспокоить Элфриду, и задать хорошего храпака. День сегодня выдался адски суматошным, и пришла самая пора вытянуть ноги.

Селвин на цыпочках поднялся по крыльцу, нашаривая в кармане брюк ключ. Дверь открыл очень аккуратно, замок не лязгнул. Но стоило Селвину переступить порог холла, как в специальном щите сработало сигнальное устройство, и в уши полез противный громкий писк. Щит был вмонтирован в стену справа, сразу за дверью в столовую, но попробуй-ка найди его в такой темноте!

Пип-пип-пип!

— Проклятие! — буркнул Селвин себе под нос. Эта дьявольская штука пищала, словно бомба с часовым механизмом, а он как назло не мог отыскать выключатель. Как же ему вырубить сигнал, если он не видит дальше собственного носа?!

— Ах черт! — вскрикнул Селвин, налетев в темноте на стол и схватившись рукой за ушибленное колено. Он шарил перед собой, пытаясь нащупать маленький (Элфрида выбирала, будь она проклята!) выключатель. Задел по пути локтем тяжелую картину на стене и едва не своротил ее с крючка.

Пип-пип-пип!

Селвин начал потихоньку паниковать. Он должен найти этот вонючий выключатель и вырубить аварийный сигнал в щите. Вот-вот проснется Элфрида, тогда уж ему будет в эту ночь не до сна.

Наконец он вздохнул с облегчением. Выключатель нашелся! Селвин нажал на него, и в следующее мгновение холл залился ослепляюще ярким светом. И опять он должен сказать спасибо Элфриде. Это она потребовала установить здесь такие лампочки, от света которых у нормальных людей глаза из орбит вылезают. Отчаянно щурясь на ярком свету и спотыкаясь, Селвин побрел вдоль стены и наконец оказался перед стеклянным щитом охранной системы. Так, теперь нужно только набрать нужную комбинацию цифр — и все будет в порядке.

Проклятый писк давил на уши и входил в мозг, словно сверло. Селвин потянулся дрожащей и потной рукой к циферблату, чтобы набрать заветную комбинацию, но…

Рука его на мгновение замерла и упала.

— Черт! — рявкнул он, с ненавистью уставившись в стеклянную крышку щита. Сдвинув брови, он вновь поднес палец к циферблату, пытаясь сосредоточиться на маленьких кнопках с цифрами от «О» до «9».

— Провались ты, сволочь!

Но факт оставался фактом: Селвин забыл комбинацию, отключающую сигнал тревоги. То ли 5-9-3-2, то ли 9-5-3-2. А может, 3-2-9-5? Селвин изо всех сил напряг свою память, прекрасно зная, что если не угомонит этот поганый механизм, уже через несколько секунд начнется такой кошмар, который ему доведется запомнить надолго! Но серый, тускло поблескивающий циферблат будто смеялся над ним, не выдавая свою тайну.

— Будь ты проклят, гад! — взревел Селвин, окончательно теряя над собой контроль. Он заплатил пять тысяч фунтов за установку в доме охранной системы, а теперь не может вспомнить, как она отключается. Нет, сегодня точно не его день.

Осознав это до конца, Селвин съехал по стене вниз и зажал уши руками. В следующее мгновение писк прекратился и по прошествии какой-то доли секунды ночная тишина разразилась ужасающим ревом включившейся сирены.

Селвин отказался от борьбы и сидел на полу под щитом, мучаясь навалившейся усталостью, бродившим в мозгу виски, а теперь еще и умирая под вой сирены, от которой башка раскалывалась пополам.

— Селвин! Селвин! — раздался крик голой Элфриды, показавшейся на лестнице. — Что случилось, Селвин?

В ответ муж лишь закрыл голову руками. Худшее было еще впереди, и он знал, что долго ждать его не придется.

— Почему ты не отключил сигнальное устройство, когда вошел?! — завизжала Элфрида, пытаясь перекричать рев сирены. — Мы разбудим соседей!

«Мы разбудим не только соседей!» — подумал несчастный Селвин.

Спустя минуту за окном на ночной улице послышался вой сирен патрульных полицейских машин. В свое время страховая компания настояла на том, чтобы охранная система в доме Селвина была напрямую подключена к ближайшему полицейскому участку. И теперь детективы спешили на место происшествия.


3


— Хоть из-под земли достань мне этого паршивого самозванца, Джеки! Я требую, чтобы ты положила конец его выходкам! — проговорил Бертрам Мариот, испытывая стыд от того, что вынужден кричать на коллегу. — Ты хоть понимаешь, как он может навредить нашему журналу, прикрываясь им? Что это вообще за молодчик?

Разговор происходил в кабинете Мариота наутро после приема во дворце. Редактор сидел за своим столом, сверкая белоснежными манжетами и сжав кулаки.

— Мне известно только, что он молод, хорошо образован и неплохо одевается. Таких, как он, сотни. Леди Тетбери не запомнила его имени, так что разыскать молодого человека будет непросто.

Джеки была охвачена раздражением, направленным на Бертрама. Хорошо ему сидеть здесь и требовать от подчиненных: «Сделай то да сделай это!» А попробовал бы он хоть раз оторвать от стула свой зад и сходить куда-нибудь, а то только и знает, что посылать всех с заданиями. Он чем-то напоминал Джеки ворчливую старуху, и оттого она еще больше злилась. К тому же на нее взвалили столько работы, что у нее попросту не было времени на то, чтобы еще играть в детектива. Бертрам поджал губы.

— Сколько вечеров он уже посетил от нашего имени?

Джеки нервно повела плечами.

— Трудно сказать, но мне известно уже о трех. Во-первых, когда леди Тетбери устраивала прием в честь дня рождения своего сына. А сегодня утром я нашла у себя на столе записки из двух других домов, хозяйки которых интересуются, всю ли информацию получил «мой помощник», чтобы подготовить материал об их вечерах для нашей колонки? Он ловко играет на желании людей сделать себе рекламу.

Бертрам смахнул крохотную пылинку с полированной поверхности стола.

— И ни та, ни другая, конечно, тоже не запомнили его имя? Они хоть спрашивали его?

— Сейчас я говорила с обеими по телефону и они сказали, что забыли, как его зовут. Но если честно, я думаю, что они даже не интересовались. В отличие от леди Тетбери этих женщин не волнует ничего, кроме собственной рекламы. И им все равно, как они ее добьются. Если на пороге их дома появится сексуальный маньяк и скажет, что даст им полполосы в «Сэсайети», он будет для них самым желанным гостем, перед ним расстелют ковер и для него откупорят бутылку шампанского.

Бертрам даже не улыбнулся.

— Не смейся, дело-то серьезное, — строгим голосом проговорил он. — Мы не можем допустить, чтобы какой-то проходимец шатался по Лондону, прикрываясь именем нашего журнала, на что он не имеет права. Его выходки могут кое-кому не понравиться, и тогда тень невольно падет на нас. Если уже не пала.

— Я понимаю, — серьезно ответила Джеки. — Но мне кажется, что этот самозванец и некоторые из устроительниц светских вечеров стоят друг друга.

Бертрам пораженно выкатил на нее свои желтоватые глаза.

— Что ты хочешь сказать?

Джеки украдкой тяжело вздохнула. Бертрам не разделял ее неприязни к тем людям, которые искали для себя рекламы. Он считал ихпреданными читателями, которых нужно ублажать и радовать содержанием глянцевых страниц журнала. «Впрочем, ничего удивительного, — тут же напомнила она себе, — ибо он, в сущности, ничего не знает об этой публике. Это ведь не его ежедневно забрасывают десятками приглашений на обеды и приемы хозяйки лондонских домов… Бертрам сидит за совершенно пустым столом, глядит на светское общество со стороны глазами обывателя и понятия не имеет о том, что представляют собой его отдельные представители. Это ведь не его телефон порой не успокаивается с половины девятого утра и вплоть до полуночи. Обеспокоенные леди хотят проверить, не забыла ли Джеки вписать в свой календарь дату их вечера. Это ведь не его стол бывает доверху завален пригласительными карточками и открытками на мероприятия, которые, как правило, не заслуживают, чтобы о них писал журнал. Но хуже всего то, что Джеки, а не Бертраму приходится выдерживать бесконечную осаду со стороны подхалимов, смысл жизни для которых сводится лишь к тому, чтобы прочитать однажды собственную фамилию в печати.

Чуть помолчав, Джеки спокойно взглянула в глаза редактору. Она решила не кривить душой.

— Если бы вы знали, что собой представляют некоторые из устроительниц всех этих вечеров! Тогда вам захотелось бы преподать им хороший урок с помощью этого самозванца. Пусть они покормят и попоят его в надежде на то, что их старания окупятся сторицей, а потом узнают, что это был всего лишь обман. Поделом им!

— Какой ужас! Как ты могла такое придумать?! Представляю себе всю силу разочарования женщин, принимавших в своем доме проходимца, разгуливающего под видом твоего помощника, когда они узнают, что о них в «Сэсайети» нет ни слова. Мне эта ситуация не нравится, Джеки. Очень не нравится. Мы не можем себе позволить ссориться с читателем, пойми это. И если кто-то потратил уйму денег на организацию вечера, он может рассчитывать на то, что мы по крайней мере упомянем об этом.

— Да, но мы должны писать о тех событиях, которые соответствуют стилю нашего журнала, — возразила Джеки. — Сходили бы вы хоть раз по приглашениям, присылаемым мне ежедневно! Поймите же: большинство этих приемов не достойны того, чтобы мы на них обращали внимание.

— Ты хочешь сказать, что они устраиваются людьми э-э… не того социального статуса?

— Того самого социального статуса, но дело не в этом. Я просто хочу сказать, что это скучные люди, которые устраивают себе скучные развлечения. А мы должны ориентироваться на яркие события, на известных и популярных личностей, на громкие мероприятия. И дело не в том, сколько денег потрачено, а в том, чтобы то или иное событие вызывало живой интерес у тысяч читателей, большинство из которых никогда не участвовало в подобном, — с убеждением в голосе говорила Джеки. — Кто станет читать про миссис Блоггс и ее занудных друзей, устроивших попойку в ее квартире в Фулеме? Кому интересна ярмарочная распродажа, проводимая местной церковью? И не важно, по какому поводу. Читатель все это и без нас знает, а с нашей помощью он хочет на время скрыться от привычного ему, обыденного мира. Хочет читать про балы в Букингемском дворце и о приемах в «Ритце». Хочет знать, как одевается герцогиня, что делают юные дебютантки и кто есть кто в высшем свете. Мы просто обязаны делать эксклюзивные вещи, Бертрам, иначе вообще нет смысла работать.

Однако она не убедила редактора. Несмотря на то что Мариот уже далеко не первый год был на посту руководителя процветающего издания, он до сих пор не научился проводить грань между настоящей аристократией, которая никогда не искала для себя рекламы, и нуворишами, с которыми дело обстояло как раз наоборот. Бертрам наивно полагал, что между первыми и вторыми нет никакой разницы. В глубине души он был очень застенчив и в силу этого многие годы любовался светским обществом со стороны, втайне видя в нем нечто вроде Олимпа, где обитают боги. Именно поэтому он в принципе не мог понять того, что ему говорила Джеки. Ему становилось не по себе от ее уверенного тона, от того, с какой смелостью и практицизмом она говорит о том, что нужно журналу и что не нужно. В этом, на его взгляд, угадывался даже оттенок некоего пренебрежения к предмету разговора.

— Нельзя оскорблять людей, — сердито заметил он. — Мы не имеем права брезговать ими. Иначе нас назовут снобами.

— Никакого снобизма, — горячо возразила Джеки. — Мне плевать, откуда поднялся в этой жизни тот или иной человек. Лишь бы он был интересен и устраивал красивые, веселые приемы, несущие в себе к тому же что-нибудь новое. В противном случае я этого человека отбраковываю. Наш тираж резко упадет, если мы станем уделять внимание черт-те чему. И тогда журналу крышка. А я ни на минуту не забываю, что нам все время приходится выдерживать жесткую конкуренцию с тем же «Татлером» и «Харперз энд Куин». Я хочу, чтобы «Сэсайети» был популярнее их. И твердо убеждена, что чем выше мы поднимем наши стандарты, тем выше будет уровень тех мероприятий, на которые нас станут приглашать.

Джеки прервалась, поймав себя на мысли: «А не слишком ли далеко я зашла?» Со стороны могло показаться, что она главный редактор, а не Бертрам Мариот. Джеки понимала, что излишне напирать не стоит. Подавшись вперед всем телом, она с убеждением в голосе заговорила:

— Просто наш журнал очень много для меня значит. Я прикладываю все усилия к тому, чтобы моя колонка все прибавляла от номера к номеру. Но насчет устроительниц неподходящих приемов можете быть спокойны. Я никогда никого не оскорбляла и не уязвляла в лучших чувствах. Просто с величайшим сожалением в голосе я говорю им, что у нас не осталось свободного места. Никаких ссор и обменов любезностями между нами не происходит. Когда я отказываюсь от тех или иных приглашений, то делаю это очень корректно, не сомневайтесь.

— Ну, смотри… — смягчившись, проговорил Бертрам. — Главное — не брезговать людьми.

— Об этом и речи быть не может, — заверила его Джеки и улыбнулась. — Что же до того самозванца, то я найду его и потребую, чтобы он прекратил свои выходки.

— Да уж, пожалуйста. Если что, пригрози ему уголовным преследованием.

Джеки удивленно взглянула на редактора.

— Не думаю, что это потребуется, — проговорила она. — Это, должно быть, университетский недоучка, по какой-то причине не вписавшийся в общий поток своих более удачливых сверстников. Представьте себе: друзья начали похаживать по благородным домам и танцевать на балах с дебютантками; ему стало обидно, и он решил хитростью добиться того же самого…

— Что же он не вписался в общий поток, как ты говоришь? Чую, неспроста! — мрачно заметил Бертрам. — Матерям дебютанток этого года, по-моему, следует соблюдать большую осторожность. И нельзя допускать, чтобы их дочери знакомились со всякими проходимцами, которые примазываются к нашему журналу.

Старомодность мышления редактора вызвала у Джеки улыбку, которую она, впрочем, тут же подавила.

— Не волнуйтесь, я положу этому конец. — Она поднялась со стула, чтобы идти к себе. — Кстати, — добавила она уже от двери. — Мне кажется, что в деле с принцем Чарльзом и принцессой Дианой у меня наблюдается прогресс. Я сегодня все утро просидела на телефоне и связалась с кое-какими полезными людьми. С ними можно будет поговорить предметно.

— Отлично, — спокойно ответил редактор, словно ничего другого от Джеки и не ожидал.

Вернувшись к себе в кабинет, который сегодня был завален различными экзотическими шляпками, приготовленными Рози для фотосъемки, Джеки созвонилась с несколькими молодыми людьми и дебютантками, которые, как ей было известно, активно участвовали в светской жизни и не пропускали приемов, званых обедов, вечерних коктейлей и балов. Ни Джеки так мало знала о самозвание и обладала настолько общим его описанием, что звонки пока ничего не дали. Никто не слышал о молодом человеке, представлявшемся ее помощником. И никто вроде бы не заметил в своем кругу какое-то новое лицо. Под конец у Джеки опустились руки.

«Ничего, может, он уже позабавился и больше не напомнит о себе», — подумала она.

Селия взглянула на рекомендательные письма, пересланные ей из «Робертсона и Шорта» насчет Роланда Шоу, и должна была признать, что они произвели на нее впечатление. Она не знала лично ни одного из тех людей, кто пользовался услугами молодо о человека раньше, но некоторые имена были ей знакомы. Среди рекомендателей значились одна шотландская герцогиня, две благородные леди, жившие в загородных имениях, один профессор и иностранная принцесса, письмо которой было написано на гербовой бумаге. Все они описывали Роланда, как «надежного молодого человека», «внимательного педагога» и «хорошего собеседника» для своих отпрысков, к которым он был приставлен. Селия решила позвонить кое-кому из этих людей, и те охотно рассказали ей о Роланде.

— Вы знаете, он нам очень понравился, леди Атертон, — сказала одна из «загородных леди». — Мы с мужем нарадоваться не могли, глядя на то, как он сошелся с нашими сыновьями. Этому молодому человеку можно доверять.

— А что он представляет собой как педагог? — поинтересовалась Селия.

— Настоящий профессионал. И потом вы сами, конечно, понимаете, с какой осторожностью обычно родители подпускают чужих людей к своим детям, — чопорно заметила она. — Так вот он сразу нам приглянулся.

Профессор Артур Рауз, с которым она тоже созванивалась, пошел в своих описаниях еще дальше.

— Видите ли, я вдовец, — сказал он. — Моему сыну двенадцать, и в учебе он несколько отстает от своих сверстников. Но это не помешало Роланду Шоу показать себя с самой лучшей стороны.

— Как долго вы пользовались его услугами? И еще скажите, пожалуйста, он жил у вас?

— Да. Видите ли, я работаю на экспериментальной атомной станции в Шоули близ Эндовера. Дом мой рядом, и Роланд Шоу провел у нас все пасхальные каникулы. Обычно Том предоставлен самому себе, если не считать экономки, но на этот раз с ним занимался Роланд Шоу, что, бесспорно, пошло мальчишке на пользу.

— Спасибо, профессор Рауз. Вы мне очень помогли.

— Не за что, миледи.

Он скорее походил на старомодного обходительного джентльмена, чем на профессора-атомщика.

Артур Рауз относился к той категории людей, которые возводят женщину на пьедестал. Это относилось и к его покойной жене Мэри. Он влюбился в нее с первого взгляда, и когда она скончалась от рака — Том тогда был еще совсем маленький. — Артур Рауз настоял на том, чтобы в его доме все осталось так, как было при ней. У него не получилось сойтись с другой женщиной, поэтому профессор просто нанял экономку, которая приходила к ним ежедневно помогать по хозяйству. Порой Артура Рауза беспокоило, что Том растет без матери, но мальчишке, похоже, было и так неплохо. На каникулы он обычно уезжал к тете, поскольку та считала, что время от времени племянник должен окунаться, как она говорила, в настоящую семейную жизнь. Но на последних пасхальных каникулах Артур Рауз решил оставить сына дома и приставил к нему домашнего учителя, чтобы тот помог Тому не отстать от учебной программы. Сейчас, мысленно оглядываясь на все то время, он чувствовал, что не прогадал. Роланд Шоу оказался именно таким человеком, который Тому был нужен. Он загрузил его занятиями, помог мальчишке обрести большую уверенность в себе и в то же время без видимого труда нашел к нему душевный человеческий подход. Артуру Раузу даже казалось, что между Роландом и Томом есть нечто общее. У обоих сформировалось довольно сложное отношение к приобретению знании, но причины у каждого были разные. Если Том лишь по объективно сложившимся обстоятельствам несколько отставал в учебе от сверстников, то Роланд происходил из того сословия, в котором над ученостью было принято потешаться, относиться к образованию с пренебрежением. Однако с Томом Роланд был удивительно терпелив и добился больших результатов. Профессор пригласил даже его приехать к ним на длинные летние каникулы, но Роланд отказался.

— Мне очень нравится у вас, — объяснил он, — и с Томом мы хорошо сошлись. Но я уже планировал провести это лето в Лондоне.

Профессору пришлось опять отправить сына на лето к тетушке в Сомерсет и втайне жалеть о том, что Роланд помогает теперь не Тому, а мальчикам из других семей.

Артур сверился с часами. Господи, как время-то бежит! Телефонный разговор с милой леди Атертон отвлек его, а ведь через десять минут он уже должен быть на станции в Шоули. К счастью, дом и место работы разделяло всего шесть миль. Сунув бумаги, помеченные грифом «Совершенно секретно», в портфель, он в последний раз окинул взглядом кабинет, чтобы удостовериться, что ничего не забыто. Впрочем, миссис Малрой, ежедневно протиравшая в его кабинете пыль, конечно же, все равно не отличила бы чертежей атомной бомбы от инструкции по пользованию холодильником. Копии наиболее секретных документов профессор держал у себя дома, в кабинете, несмотря на то что это было строжайше запрещено. Все, что относилось к работе, должно было храниться в Шоули, и только там, но Артур Рауз иной раз любил поработать в ночное время, поэтому держал копии документов дома.

В течение последних двух лет он трудился над новым типом ядерной боеголовки, превосходящей по своим характеристикам ракеты «Скад» и имевшей надежную защиту от систем противоракетных комплексов «Пэтриот». Некоторые иностранные державы не пожалели бы ничего, чтобы заполучить в свои руки чертежи Рауза. Порой профессору становилось не по себе от осознания того, что он изобрел столь смертоносное оружие. Ответственность за его создание ложилась на душу Рауза тяжким бременем.

Крикнув миссис Малрой, что он уезжает в Шоули и не вернется до вечера, профессор вышел из кабинета.

«Может быть, — с надеждой думал он, — мне удастся убедить Роланда Шоу приехать и провести с нами Рождество. Тому это понравится. И потом мы можем устроить настоящий праздник, чтобы все было честь по чести: и елка, и все остальное. Да, надо будет созвониться с «Робертсон и Шорт» и спросить, не смогут ли они предоставить мне Роланда на декабрь». Сев в машину, он уехал в Шоули.

Селия сидела за рабочим столом в своем уютном кабинете, вдоль стен которого тянулись высокие книжные шкафы, и составляла список продуктов, которые нужно было закупить для званого обеда, который они решили устроить завтра. Неожиданно в дверях показалась миссис Пиннер. С характерным для нее ист-эндским выговором она сообщила о том, что пришел мистер Шоу.

— Неужели уже половина одиннадцатого? — удивленно воскликнула Селия. Она до сих пор не решила, что подать завтра гостям: то ли жаркое из баранины в красной смородине с тарталетками, то ли вареного лосося под голландским соусом. И так увлеклась, что потеряла счет времени.

— Я проведу его в гостиную, миледи?

— Да, и принесите нам, пожалуйста, кофе.

Селия посмотрелась на себя в зеркальце и с удовлетворением отметила, что выглядит вполне презентабельно. Вынув из несессера маленькую расческу, она провела ею по своим светлым волосам. У леди Атертон была короткая стрижка в стиле принцессы Дианы. Так за волосами легче было ухаживать и они имели неизменно аккуратный вид. После этого Селия вышла из кабинета и поднялась в гостиную на втором этаже. Показавшись в дверях, она сразу же увидела Роланда Шоу. Тот стоял спиной к ней у окна и смотрел на улицу.

— Доброе утро.

Она направилась к нему с протянутой для рукопожатия рукой. Он обернулся. У него были правильные черты лица и аккуратно подстриженные темные волосы, на носу сидели очки, под стеклами которых карие глаза выглядели непропорционально большими. Роланд Шоу был бледен, строен, невысок, и на нем хорошо сидел отутюженный серый костюм, а на ногах красовались черные лакированные туфли.

— Леди Атертон? — с улыбкой произнес он.

— Да. Присаживайтесь, прошу вас.

Селия кивнула на диван, стоявший напротив камина. Перед диваном стоял низкий стеклянный столик на четырех ножках в виде серых каменных львов. На столике в картинном беспорядке были разложены книги и журналы, стояли цветы и несколько китайских эмалированных пиал, наполненных ароматической смесью из сухих лепестков.

— Позвольте мне рассказать вам, чего мы с мужем ждем от домашнего учителя, — начала Селия. — Я попытаюсь описать вам Колина и Иана, хотя, думаю, они ничем особенно не отличаются от своих сверстников.

Роланд Шоу слушал ее с интересом, время от времени вставляя какие-то замечания и соглашаясь с Селией тогда, когда она стала расставлять акценты в отношении занятий с сыновьями.

— Мы с мужем настолько занятые люди, что не можем уследить за всем и поэтому нуждаемся в человеке, который займет сыновей интересным делом на время каникул, а также поможет им не отстать от учебной программы. У вас уже есть какие-то соображения на этот счет?

Роланд Шоу отвечал без колебаний, чуть обнажив в улыбке не совсем ровные зубы:

— Да, разумеется. Как вы уже, наверно, убедились, ознакомившись с моими рекомендательными письмами, я привык заниматься с мальчиками-подростками. И хотя мне было бы в чем-то легче, если бы вы жили в загородном имении, город меня тоже устраивает. Ведь в Лондоне всегда можно подыскать интересное занятие.

— Да. Нам с мужем хотелось бы, чтобы у них не было времени скучать.

Роланд понимающе кивнул.

— Здесь много музеев, куда мы могли бы с ними отправиться. Взять хотя бы самый популярный из них — Музей наук. К тому же летом в Лондоне открывается множество выставок. Надеюсь также, что они любят плавать и играть в теннис. Не сомневайтесь, со мной они не соскучатся.

Селия взяла в руки папку с рекомендательными письмами и вновь проглядела их, словно желая в последний раз удостовериться в том, что не совершает ошибки. Сверху лежало письмо профессора Рауза, и, пробежав глазами по заполненным аккуратным почерком строчкам, она пришла к окончательному решению: Роланд — это, похоже, именно то, что им с Хьюго нужно. К тому же Колин и Иан скоро уже приедут, и на смотрины других кандидатов просто не оставалось времени.

— Не могли бы вы приступить к делу через две недели? — спросила она.

— Да, разумеется, — тут же ответил он, словно был заранее уверен в том, что договорится с хозяйкой дома. — Обычно я прихожу в девять тридцать утра и остаюсь со своими подопечными до шести. Такой график вас устроит?

Селия уже хотела согласиться, но тут зазвонил телефон.

— Прошу прощения, — проговорила она, поднялась со своего места и отошла к окну, где на столике стоял аппарат.

— Здравствуйте. Доброе утро. Как дела?

Это был один из помощников личного секретаря королевы. Он хотел кое-что уточнить по поводу кинопремьеры, которую на следующей неделе планировала посетить Елизавета. Разговаривая по телефону и попутно делая в блокноте заметки, Селия стояла спиной к Роланду и не видела, каким жадным взглядом тот осматривает комнату. Гостиная была в форме буквы L и имела по окну в противоположных концах. В оформлении ее преобладали кремовый и золотистый оттенки, на сверкающем лаком полулежал пестрый ковер, на обитых парчой диванах и креслах — бархатные подушки, а по стенам висели семейные портреты. Рокингемские, дрезденские и челсийские фарфоровые статуэтки, пиалы и вазы были расставлены на каминной полке, а в углу ее красовалась фамильная коллекция фигурок из красного стекла, созданная в 1720 году и искрящаяся на утреннем солнце. Комната была прелестна, в ней находилось немало предметов искусства и редких безделушек. Роланд задерживался взглядом оценщика на каждой из них, не пропуская ничего, будь то редкий жадеит, статуэтка из слоновой кости или фарфора. Большинство состоятельных людей предпочитали, чтобы их дома оформляли профессиональные дизайнеры и специалисты по интерьерам. Но в этой комнате все было сделано руками самой Селии. В результате облик гостиной нес на себе печать ее характера, представляя собой живописную смесь предметов, связанных с теми или иными событиями в жизни хозяйки дома, удивительных находок и просто красивых вещей. Причем это касалось не только ваз и статуэток, но даже тканей разных цветов и оттенков. Коллекция составлялась на протяжении многих лет и во многом состояла из вещей антикварных. А собирать антиквариат — одно из любимейших занятий английской аристократии.

От взгляда Роланда не укрылась ни одна деталь, однако когда Селия положила трубку и обернулась, он небрежно листал свежий номер «Кантри лайф».

— Извините, — сказала леди Атертон, возвращаясь на свое место. — Мне кажется, мы уже все с вами обсудили, не правда ли? — К тому времени они договорились о его зарплате, что же до оплаты услуг агентства «Робертсон и Шорт», то Селия знала: они пришлют чек. — Ведите учет всем вашим расходам, — напомнила она Роланду. — В конце каждой недели мы будем их компенсировать. Когда я куда-нибудь беру детей, это всегда стоит очень дорого, я знаю. Мы с мужем оплатим не только музеи и выставки, но также все транспортные расходы, будь то автобус или метро, ну и, разумеется, «Макдоналдс». — Она улыбнулась. — Вам это может показаться баловством, но я хочу, чтобы дети хорошо отдохнули на каникулах. Мы с мужем без них очень скучаем, когда они в школе, хотя и понимаем, что это необходимо. К тому же я порой чувствую себя виноватой за то, что не могу уделить им всего своего времени, даже когда они приезжают домой.

Роланд Шоу понимающе кивнул.

— Да, насколько я понял, вам помногу времени приходится проводить во дворце, — проговорил он.

Селия чуть вздрогнула. В разговоре с ним она ни словом не обмолвилась о том, что является фрейлиной королевы. Да и когда связывалась с «Робертсон и Шорт» ничего такого не говорила.

— Да, верно, — отозвалась она. Роланд заинтересованно подался вперед:

— Там, должно быть, очень интересно работать.

— Я бы сказала — нелегко, — ответила Селия, порывисто поднимаясь со своего места и втайне надеясь на то, что он поймет намек и не будет настаивать на продолжении этой темы. Ее друзьям было прекрасно известно, что она никогда не рассказывает о том, в чем заключается ее работа. Это было не положено. Ей строго воспрещалось повторять за стенами дворца любые разговоры, которые она вела с кем-нибудь из членов королевской семьи или могла услышать. Соблюдение полной конфиденциальности являлось залогом сохранения за собой этой должности. В противном случае она попала бы «в опалу», как выражались при дворе. И ей пришлось бы испытать на себе всю силу высочайшего гнева. А то, что королева умела сердиться, было хорошо известно всем, кто ее знал. Она могла заморозить любого на расстоянии пятидесяти шагов одним взглядом своих голубых глаз. Немного было тех, кто мог выдержать этот взгляд, не дрогнув.

Роланд тоже поднялся.

— Что ж, мне, пожалуй, пора, — сказал он, пожимая леди Атертон руку. — С нетерпением жду встречи с Колином и Ианом.

Селия расслабилась. Молодой человек знает правила хорошего тона. Она благодарно улыбнулась ему.

— Я думаю, ваше знакомство с ними будет приятным.

Элфриде и Селвин в то утро спали долго, ибо заснуть им удалось лишь в три часа ночи, когда прибывшая полиция наконец поверила в то, что их дом никто не ограбил. К тому времени как патрульная машина уехала, супруги валились с ног от изнеможения. Элфрида, однако, избавилась от дурного настроения, которое снизошло на нее после чая у королевы и, собравшись с силами, вновь была преисполнена желания покорить Лондон.

— У меня родилась прекрасная мысль, — сообщила она Селвину после завтрака, который им принесли в спальню. — Нам нужно дать бал! Летний званый вечер с шатром в саду. Мы пригласим всех, кого знаем. И прессу тоже. Что ты скажешь, а?

Селвин втайне был благодарен ей за то, что она не стала читать ему нотаций по поводу вчерашнего. Он лишь что-то нечленораздельно буркнул.

— Как ты думаешь, мы сможем зазвать к нам кого-то из настоящих знаменитостей? — не отставала Элфрида. — Журналисты охотнее пойдут, если будут знать, что у нас в гостях Майкл Кейн, Ивана Трамп или даже Элтон Джон.

— Мечтать не вредно, — фыркнул Селвин, аккуратно повязывая синий шелковый галстук. — Мы не знакомы ни с одним из перечисленных тобой людей, как же нам приглашать их? Я знаю немало бизнесменов и их жен, а также несколько банкиров и политиков. Пожалуй, мы сможем послать приглашение даже миссис Тэтчер. Или ты будешь говорить, что она недостаточно известна?

Элфрида поджала губки.

— Нет, почему. Но я хочу, чтобы у нас был по-настоящему звездный вечер, а консервативной партии, по-моему, все-таки недостает блеска.

Селвин был обязан консерваторам, и в особенности миссис Тэтчер, своим пожизненным пэрством, поэтому он поморщился так, словно Элфрида задела честь его родных.

— Не говори глупостей, — буркнул он. — Я не был бы сегодня тем, кто я есть, если бы не тори и не их поддержка. Если хочешь устроить громкий вечер, то, по-моему, вместо эстрадных клоунов надо пригласить несколько членов Кабинета.

Элфриду это не убедило. Она возразила:

— Но возьми к примеру Ферги… Между прочим, приглашает к себе эстрадных звезд!

Селвин предпочел, чтобы Элфрида равнялась на принцессу Диану, а не на герцогиню Йоркскую, но вслух не сказал об этом. Что же до званого вечера, то эта мысль заинтересовала его. Такое дельце пошло бы на пользу бизнесу. И… кто знает, может, после бала ему удастся спихнуть кому-нибудь этот огромный дом вместе с садом?

Но в следующую минуту лицо его омрачилось. Он вдруг понял, что это будет первый званый вечер без Хелен.

— Когда ты хочешь все устроить? — осторожно спросил он.

Элфрида светилась от радостного возбуждения: белокурые волосы веселыми локончиками обрамляли лицо, широкая улыбка заставила надуться розовые щечки…

— В конце июля! Пока никто не уехал из Лондона. О Селвин! Это будет бал года!

Он сверился со своим переносным календариком.

— Как насчет двадцать шестого числа? Это у нас будет четверг. На то чтобы разослать приглашения, много времени не нужно, но если мы не успеем до конца июля, придется ждать, пока все вернутся в город после летнего отдыха. То есть до октября.

— Пусть будет двадцать шестого, — немедленно согласилась Элфрида. — Я позабочусь о том, чтобы приглашения напечатали как можно быстрее.

— Ты, надеюсь, знаешь, как правильно оформить их?

— А как? Ну, там… «Лорд и леди Уитли…»

Селвин отрицательно покачал головой.

— Нет, нет, на пригласительной карточке указывается только имя жены. Муж приплетается лишь в случае, если это приглашение на свадьбу их дочери. Ты должна пропечатать: «Леди Уитли Воксхолл», а строчкой ниже: «У себя дома». Еще ниже — дата. Затем в левом нижнем углу пишешь RSVP[13] и наш адрес для ответов.

— И телефонный номер, — живо подсказала Элфрида.

Он снова покачал головой.

— Да нет же! Не вздумай указывать телефонный номер! Это делается лишь на коммерческих приглашениях.

— На коммерческих? — она недоуменно взглянула на него.

— Ну да, — ответил Селвин, — скажем, открытие парикмахерского салона или нового магазина.

Элфрида с большой охотой усвоила очередной преподанный ей урок этикета. Селвин всегда просвещал ее в таких вопросах. Потом она сказала:

— Я схожу в «Харродз», там напечатают приглашения.

— Нет, для этого ты сходишь в «Смитсонс», что на Нью-Бонд-стрит, — тоном приказа предложил он. — А потом отправишься в «Палбрук и Гаулд», где закажешь цветы. Все остальное тебе предоставят в «Сирсис»: угощение, напитки, ножи и вилки, стаканы, а также официантов. Скажи им, сколько планируем пригласить народу, и они сами все сделают.

Селвин поправил галстучную булавку с бриллиантом и сапфиром и повернулся, чтобы идти.

— Слушай, откуда ты знаешь все эти вещи, Селвин? — восхищенно глядя ему в спину, спросила Элфрида.

Худой, с усталым лицом старик задержался в дверях.

— От Хелен, — тихо ответил он, не оборачиваясь. — Я всему этому научился от нее.

Элфрида вздернула подбородок, глаза ее сверкнули.

— Ну и ладно! Я покажу себя еще более гостеприимной хозяйкой! — вызывающе заявила она и уже другим, вкрадчивым тоном добавила: — Селвин, скажи, а мы могли бы пригласить кого-нибудь из членов королевской семьи?

Селвин повернулся на каблуках и фыркнул.

— Спятила?! Не говори глупостей.

Элфрида пропустила это мимо ушей и принялась лихорадочно составлять план на предстоящее торжество.

Это будет лучший прием в Лондоне за последние годы. После него ее наконец-то заметят, а фотографии с ней появятся во всех изданиях. Элфрида принялась составлять списки приглашенных. Интересно, быстро их напечатают в «Смитсонс»? Первую партию карточек надо будет разослать по журналистам. Все эти заносчивые фотографы и репортеры, которые до сих пор упорно воротили нос, теперь уже не смогут игнорировать ее, потому что… Что бы там ни говорил Селвин, Элфрида решила-таки пригласить кого-нибудь из членов королевской семьи. Для подстраховки она решила направить приглашения сразу всем.

Роланд Шоу шел по Слоан-стрит, возвращаясь на свою квартиру, расположенную в Найтсбридже над зоомагазином. Он пребывал в радостном возбуждении — удалось получить место домашнего учителя в доме супругов Атертонов, у которых были двое малолетних сыновей и связи с королевской семьей. В сущности, так высоко Роланд еще ни разу не взлетал. Это даже лучше, чем в случае с шотландской герцогиней, уж не говоря о скучнейшем профессоре Артуре Раузе, за сыном которого Роланд приглядывал прошлую Пасху. Нет, стать репетитором сыновей леди Атертон очень неплохо… Следующая ступень — принц Уильям и принц Гарри. В самом деле, кто знает? Может быть, леди Атертон порекомендует его принцессе Диане, если у той возникнет необходимость нанять домашнего учителя.

Ускорив шаг, он подошел к зоомагазину. Несколько задержался у витрины, где возились два щенка-пекинеса. Затем, достав из кармана ключ, отпер им боковую дверь.

Роланд жил здесь уже семь лет, и те люди, на кого производил большое впечатление его адрес — Найтс-бридж, Ханс Кресент, 86, — не подозревали, что это обычный доходный дом и что Роланд платит хозяину относительно недорого. Он занимал лишь одну квартиру на третьем этаже. Еще одна была прямо под ним, а третья над ним, но, выводя свои адрес на дорогой писчей бумаге, он неизменно опускал номер квартиры. Пусть люди думают, что он занимает весь дом. В любом случае Роланд никого не приглашал к себе в гости.

Ему был тридцать один год, и он постепенно начинал ощущать, что жизнь наконец-то вступает в желанное русло. Впервые за много лет он преисполнился чувством удовлетворения. Даже если в итоге не повезет, то нельзя будет сказать, что он не старался.

Роланд родился в нескольких милях от Ноттингема, в маленькой деревеньке Факсби. Его отец, погибший в результате несчастного случая, когда Роланду было двенадцать лет, работал на железной дороге. Это был грубый, неотесанный мужчина, которому хилый сынишка — жена родила на пятнадцатый год их совместной жизни — был совершенно не нужен. В каком-то смысле Роланд обрадовался, когда отца не стало. Ему было гораздо уютнее жить вдвоем с матерью в маленьком каменном домике у запасных путей, который компания отдала вдове своего погибшего рабочего в пожизненное пользование. Теперь Роланду никто не мешал читать книги, взятые в библиотеке, и удовлетворять жажду знаний. Сам того не подозревая, Роланд в те дни уже вступил на путь самообразования и самосовершенствования.

Пока мать возилась с чахлыми, убогими посадками на крохотном огороде, который был неизменно покрыт толстым слоем угольной пыли, — обычная прополка всегда приводила к тому, что руки у матери становились черными как сажа. — Роланд, бледный и худосочный, как и огородные растения, занимался зубрежкой домашнего задания в кухне. За работой мать любила помечтать вслух, и Роланд вполуха прислушивался к ее фантазиям. Она считала, что у сына есть все шансы стать вторым Эйнштейном, точно так же как у ее растений есть все шансы завоевать первый приз на местной огородной ярмарке. По большей части эти ее вдохновенные речи вызывали в Роланде лишь глухое раздражение. В такие минуты он как никогда остро чувствовал убогость своего образа жизни и воображал себе дальние, неизведанные горизонты. Ему хотелось вырваться из нищеты, из атмосферы скуки и тупости, окружавших его, но больше всего он мечтал о том, чтобы навсегда избавиться от угольной пыли, под знаком которой прошло все его детство и юность. Она покрывала собой все, словно жирная нефтяная пленка. Когда Роланду исполнилось шестнадцать, он уже ни о чем другом не думал.

Он всегда хорошо успевал по школьным предметам и со временем понял, что знания — это та лестница, по которой он сможет подняться наверх. Когда же один из учителей заинтересовался им и сказал, что при известном старании он, пожалуй, сможет выиграть бесплатную стипендию в университет, Роланд с головой окунулся в учебу. В итоге он был принят в Киз-колледж в Кембридже и покинул мать и отчий дом без всяких сожалений.

Кип вернулся в Бостон, и на Джеки, оставшуюся в огромной пустой квартире, навалилось тяжкое чувство одиночества. С ней всегда так было. Стоит только чуть-чуть привыкнуть к жизни одной и даже увидеть в этом преимущества — свободу и самостоятельность, — как тут же из Штатов приезжает погостить кто-нибудь из родных или старых друзей. А когда они уезжают, Джеки становится невыносимо одиноко. Как это она совсем недавно чувствовала себя счастливой среди огромных пустых комнат и с улыбкой засыпала в пустой постели? Неужели ей нравилась неограниченная свобода, мысли и заботы только о себе? Когда Ричард бросил ее, у Джеки в душе словно образовалась большая черная дыра. Со временем она как будто свыклась с этим и успокоилась, но порой ей начинало казаться, что дыра разверзается еще шире. В такие моменты на нее накатывала дикая депрессия и хотелось плюнуть на все, собрать чемоданы и вернуться в уютный и гостеприимный родительский дом. Хотелось вновь почувствовать себя любимой и обласканной, как в детстве. Чтобы ей сказали, что все будет хорошо, она узнает счастье и найдет за радугой горшочек с золотом. Но Джеки была трезвой взрослой женщиной и всегда находила в себе силы высмеять свои наивные детские фантазии и лишний раз убедить саму себя в том, что надо продолжать жить собственной жизнью, а не мчаться при первых же трудностях к мамочке и папочке, как какая-нибудь плакса.

В то утро она рано появилась в редакции, ибо знала, что только работа поможет справиться с острой тоской и чувством одиночества. Дел было много, и Джеки, может быть, впервые по-настоящему обрадовалась этому, вечером два коктейля и бал в Сайон-парке. Но сначала надо разобраться с почтой.

Помимо обычной стопки приглашений, в которых ее зазывали на всевозможные светские мероприятия, начиная с ленча и заканчивая открытием нового ночного клуба, на столе лежали послания от хозяек разных домов, которые просили у Джеки совета: где и когда им организовать свои вечера. Также просьба от одной мамаши включить фамилию ее дочери в список дебютанток следующего года и приглашение на свадьбу в Гэмпшире. Джеки поморщилась. Вечеринки за пределами Лондона отнимали слишком много времени, поэтому обычно она от них отказывалась. За исключением некоторых особых случаев, разумеется.

Наконец она добралась до трех писем, помеченных грифом: «Лично в руки». Когда она прочитала их, настроение у нее испортилось окончательно. Все три леди — Джеки никогда не встречалась с ними, но знала по фамилиям — писали, что были весьма разочарованы, не увидев ее на своих вечерах, но порадовались тому, что она прислала-таки помощника, и теперь они с нетерпением ждут освещения важных для них событий в «Сэсайети».

— Не может быть! — громко воскликнула Джеки. — Опять он!

Рози, разбиравшая фотографии, взглянула на нее:

— Что там у тебя?

Рози проявляла живой интерес к работе Джеки, которая представлялась ей чем-то вроде кипучего водоворота, а Джеки, в свою очередь, завораживал мир моды.

— Какой-то самозванец прикрывается моим именем в корыстных целях, а я даже не знаю, кто он, — отозвалась Джеки, поднимаясь из-за стола. Она подошла к Рози, дала ей взглянуть на три письма и вкратце рассказала, в чем дело. — И никто из них не может мне сказать, кто такой! Ну почему? Почему никто не может назвать его имя?

— Выяснить его, полагаю, будет не очень сложно, — заметила Рози. — Ты же сама всегда говоришь, что английский высший свет — узкий круг, в котором все друг друга знают.

— Да, верно. Я позвоню этим женщинам, как следует расспрошу их, а заодно сообщу, что у меня нет никакого помощника. Этому надо положить конец. Бертрам и так уже весь трясется, опасаясь, что такой проходимец может навлечь на «Сэсайети» большие неприятности, а если он узнает и про новые? С ума сойдет!

Следующие полчаса Джеки сидела за телефоном. Звонки, однако, ничего не дали. Одни не могли вспомнить имя загадочного «помощника», другие вообще не могли взять в толк, о ком идет речь. Наиболее распространенное мнение сводилось к следующему: молодых людей среди светской публики в Лондоне много; в большинстве случаев им только подавай веселое времяпрепровождение и дармовую выпивку, а другого вреда от них ждать не следует.

Джеки вышла из дома около половины седьмого, переодевшись для вечера. Ее рабочий день, в сущности, только начинался. Перебрав немало нарядов из своего гардероба, она решила остановить выбор на бальном платье из красного атласа с глубоким вырезом на груди и длинной юбкой. Оно подчеркивало бледность ее лица и черноту волос. Подкрасив губы, Джеки надела туфли на высоких каблуках и взглянула на себя в зеркало. Не без удовольствия отметила про себя, что выглядит почти бесподобно. Кожа ее казалась прозрачной, волосы, забранные сзади в мягкий шиньон, блестели в самую меру.

Открыв шкатулку с драгоценностями, она достала искрящиеся хрустальные серьги с жемчугом и длинное ожерелье. Захватив красную сумочку, она в последний раз посмотрелась в зеркало. Надо было признать, что для человека, который проснулся в то утро, угнетаемый жесточайшей депрессией, Джеки выглядела ослепительно.

Выйдя из дома, она увидела поджидавший ее черный «ягуар» — машину, которую по вечерам ей предоставляла компания по прокату автомобилей.

— Сначала в Конногвардейский клуб на Пиккадилли, — сказала она шоферу Питу. — Потом мне нужно будет показаться в «Клариджезе». Я хочу, чтобы вы привезли меня туда в семь пятнадцать, а в восемь заберете и доставите в Сайон-парк, где меня ждут к восьми тридцати.

— Хорошо, мадам.

На Пите была серая униформа и фуражка с козырьком. Он открыл перед Джеки дверцу, и она села на заднее сиденье.

Первый коктейль давался генералом сэром Ральфом Эндрюсом и его женой. Как Джеки и предполагала, клуб был до отказа забит отставными высшими военными чинами. Они шумно предавались воспоминаниям, пили виски, бурно и сердечно приветствовали каждого вновь прибывшего. Леди Эндрюс сунула Джеки в руки несколько листков бумаги, исписанных ее круглым размашистым почерком.

— Мне кажется, это сослужит вам хорошую службу, моя дорогая, — тихо произнесла она. — Здесь список гостей с указанием всех их званий, рангов и так далее. Когда будете писать ваш материал, сэкономит время.

Список Джеки приняла с благодарностью. Она никогда не пользовалась блокнотом, обладая чем-то вроде фотографической памяти. Зная гостей изначально, потом она легко вспоминала лица, фамилии и имена, кто во что был одет. Но среди военных она не знала почти никого и согласилась прийти сюда лишь потому, что их прием резко контрастировал со всеми остальными, и было бы полезно рассказать о нем в «Сэсайети». Для разнообразия.

— Благодарю вас, — отозвалась она, спрятав список в сумочку.

В следующую минуту на нее налетела какая-то средних лет супружеская пара.

— О, здравствуйте! — защебетала жена. — Не могу вам передать, как мы счастливы, что вы решили рассказать о нашем вечере в своей колонке! Меня зовут Бетти Уилкинсон, а это мой муж Майк.

Джеки наморщила лоб, но даже не смогла вспомнить, получала ли от этих людей пригласительную карточку.

— О вашем вечере? — вежливо переспросила она. — А когда он состоится?

Размалеванное лицо женщины все задрожало, и она растерянно заморгала.

— Он уже состоялся! Десять дней назад! Вы расскажете о нем в следующем номере?

— Не-ет, — протянула Джеки, уже подозревая, в чем тут дело. — Я пишу лишь о тех приемах, на которых присутствовала.

Миссис Уилкинсон дернула головой.

— Но ведь у нас был ваш помощник! Он спросил, можно ли ему прийти и мы, конечно, с радостью согласились! С радостью!

«Шустрый, однако, юноша, — подумала про себя Джеки. — Интересно, сколько домов он уже посетил, прикрываясь моим именем? Ловко устроился, ничего не скажешь! Если он и дальше будет действовать в таком же ритме, то скоро объест и обопьет весь Лондон, используя название нашего журнала в качестве отмычки, отпирающей любую дверь».

— Как его звали? — быстро спросила она.

Ее тон вызвал смутные подозрения у ничего не понимающей женщины, и та истерично воскликнула:

— Скажите, вы напишете о нашем вечере в своем журнале или нет?!

— Прошу прощения, но я пишу лишь о том, что видела своими глазами. Таково мое правило. Что это был за человек? Как мне на него выйти?

На лицах супругов отразились негодование и разочарование.

— Откуда я знаю? — простонала миссис Уилкинсон. — Может, он и называл нам свое имя, но я не запомнила. А ты помнишь?

Она обернулась к мужу, который до сих пор не участвовал в разговоре. Он отрицательно покачал головой. Во взгляде, которым они затем обменялись, сквозил взаимный упрек. Джеки же было ясно как день, что им с самого начала плевать было на этого молодого человека и на то, как его зовут. Главное, что он представился им сотрудником «Сэсайети».

— Очень жаль, — проговорила она. — Я ни от кого не могу добиться, как его зовут. У меня связаны руки.

— Но как же наш вечер?!

— Простите, но по этому поводу я вам все уже сказала, — извинилась Джеки и отошла от них.

В течение следующего получаса она гуляла среди гостей с бокалом апельсинового сока и поглядывала за временем. Когда же вышла на улицу в пять минут восьмого, Пит ждал ее у подъезда.

Прием, который давался в «Клариджезе», самом престижном лондонском отеле, где всегда останавливаются президенты и монархи, представлял собой совсем иное зрелище. Хозяином на коктейле был ведущий французский промышленник, который в свое время женился на девушке из одной европейской королевской семьи. Он пригласил на вечер creme de la crème[14] со всегоконтинента. Уже в первые минуты Джеки узнала короля Греции Константина с супругой, королевой Анной-Марией, королеву испанскую Софию, шведского принца Бернадотта, югославского принца Томислава и баденскую принцессу Маргариту. Тут же сновали несколько фотографов, включая молодого внештатника Тома Куинси, которого Джеки попросила сделать что-нибудь для «Сэсайети».

— Ну как? Все нормально? — спросила она его, пока тот лихорадочно менял пленку.

Том кивнул.

— Они все здесь, ты понимаешь все! — задыхаясь от возбуждения, проговорил он. — Может, сюда заглянет на огонек и кто-нибудь из членов семьи нашей королевы?

Джеки усмехнулась.

— Про членов семьи нашей королевы не принято говорить, что они куда-то «заглядывают на огонек», — поправила она его. — Ожидается появление принца Филиппа. Постарайся щелкнуть его сначала на входе, потом как он будет здороваться с хозяином. И еще будет неплохо, если ты снимешь кого-нибудь из солидных гостей во время разговора с англичанами. Чтобы читатели не подумали, что коктейль проходил в Париже или Риме.

— Понял! — ответил раскрасневшийся фотограф и преисполненный важности от полученного задания умчался исполнять его.

Хозяин и хозяйка вечера продолжали стоять в дверях зала, встречая прибывавших гостей, а два их взрослых сына циркулировали по залу, представляя людей друг другу. Один из них отвел Джеки к небольшой группе гостей. Пока он представлял их друг другу, перечисляя фамилии вперемешку с титулами, Джеки пыталась все запомнить, ибо это были незнакомые ей люди. Как и она, женщины были в вечерних платьях. Гости обсуждали, кто куда пойдет после коктейля.

— Я в Ковент-Гарден на «Турандот», — сказала одна, глядя при этом на свои бриллиантовые часики. — О, мне уже пора!

— Вам повезло, — заметила другая. — А я сегодня обедаю с родней со стороны мужа.

— А мы собрались на вечеринку по случаю дня рождения моего крестного. Ему уже двадцать один год, — похвалилась третья. — Пошумим в «Савое». Там по крайней мере хорошо готовят.

— А вы куда отправитесь? — вдруг спросил кто-то. Обернувшись, она увидела перед собой высокого и крепкого человека с плутовской улыбкой. Он смотрел ей прямо в глаза.

— В Сайон-парк, — ответила Джеки.

Он чуть повел бровью, и улыбка его стала его шире.

— В Сайон-парк? И мне туда же. Какое совпадение, не правда ли? — После секундной паузы он тем же уверенным голосом спросил: — А на чем вы туда доберетесь?

Джеки была ошарашена его прямолинейностью. Она много лет прожила в Англии и успела привыкнуть к тому, что здешние мужчины всегда предпочитают долго крутиться вокруг да около и выражают свои мысли туманными намеками. Ни один англичанин не спросил бы сразу о том, на чем она поедет в Сайон-парк. Они некоторое время неловко переминались бы с ноги на ногу и нервно теребили золотые запонки на манжетах (подобное замечалось как-то за принцем Чарльзом), а потом, обводя взглядом комнату, робко спросили бы:

— Который тут ваш муж?

Однако сейчас перед ней стоял не просто англичанин, а прежде всего сильная личность. Этот человек мало того что сразу почувствовал, что она здесь одна, но и, похоже, решил предложить подвезти ее.

— Меня ждет машина, — ответила Джеки, тут же пожалев об этом. В конце концов перед ней сейчас стоял удивительно привлекательный мужчина и ей очень хотелось узнать, кто он такой.

— Жаль. Но ничего, там увидимся, — сказал он.

В этот момент кто-то привлек к себе его внимание и, небрежно кивнув ей на прощание, он ушел. Джеки смотрела ему в спину и чувствовала, что этот человек успел взволновать ее, несмотря на мимолетность их общения. Он обладал сексуальностью, и осознание этого беспокоило ее. Когда Ричард бросил ее, она твердо решила, что больше никогда не допустит, чтобы мужчина причинил ей душевную боль. С тех пор она неизменно пряталась под приветливым, но вместе с тем холодным и непроницаемым поведением, благодаря чему мужчины при общении с ней держали дистанцию. Хорошо Кипу говорить, что ей бы недурно вновь выйти замуж. Он-то не знает, что такое сердечная боль. Понятия не имеет. А Джеки вот довелось испытать… На всю жизнь запомнила ту свою адскую муку, ощущение гигантской кровоточащей раны. Еще не забыла, как тогда потеряла уверенность в себе и чувствовала себя униженной. Она на себе узнала, что такое разбитое сердце и неизбывное отчаяние. И твердо решила, что больше ничего подобного в своей жизни она не допустит.

И все же… Порой Джеки тосковала по любви, страстно хотела вновь испытать какое-нибудь романтическое увлечение, особенно в дни, когда чувствовала себя одинокой.

Она неспешно прогуливалась по залу, встречаясь со старыми друзьями и знакомыми, не выпуская, однако, из виду темноволосую голову, возвышавшуюся над всеми остальными.

Часы показывали почти восемь. Пит уже, конечно, припарковался среди множества «роллс-ройсов» и «бентли» на Брук-стрит. Вздохнув, Джеки попрощалась с устроителями коктейля и в последний раз обвела глазами комнату. Загадочного незнакомца нигде не было видно. Только сейчас она осознала, что даже не спросила его имени.

Джеки медленно шла по широкой и длинной гравийной аллее в сторону шатра, поражаясь силе воображения тех, кто оформлял этот бал, устраивавшийся в честь первого выезда в свет Банти Лоусон, девушки, окрещенной уже в газетах «дебютанткой года». Вдоль аллеи, по обе ее стороны, тянулись высокие колонны с венчавшими их резными каменными урнами, излучавшими удивительное сияние: на лица трех сотен приглашенных гостей, направлявшихся ко входу в шатер, оно отбрасывало фантасмагорические блики. Здесь были юные девушки в воздушных платьях из тюля, кружев и шифона, а также зрелые женщины в роскошных атласных и парчовых нарядах, украшенных сверкающими драгоценностями. Все смеялись и были очень оживлены.

Завороженная зрелищем, Джеки перешла на другое место, чтобы полюбоваться со стороны. К ней тут же присоединился Билл Гласе, фотограф, профессиональные качества которого она ценила очень высоко.

— Ловко придумано, правда? — заметил он весело. Билл посещал за год в среднем до шестисот различных приемов, и это ему никогда не надоедало. Он постоянно пребывал в прекрасном настроении. Весел, остроумен, обаятелен. Но для Джеки всего важнее было то, что он отличался пунктуальностью и всегда сдавал снимки вовремя.

— Как у них так получилось? — спросила она, любуясь сказочным красным дымом, который витыми клубами поднимался из колонн.

При всех своих достоинствах Билл имел лишь один недостаток: был до безобразия прозаичен.

— Очень просто, — с усмешкой отозвался он, поправляя на плече ремень от фотоаппарата. — Они вкрутили туда красные лампы, накрыли их проволочной сеткой или чем-то в этом роде и набросали сверху сухой лед.

— Прелесть какая.

Он кивнул в сторону шатра.

— Это еще что, ты внутри не была… Вот это я понимаю — оформление! Могу себе представить, во сколько оно им обошлось.

— А что, красиво?

— Не то слово. Они наняли главного театрального декоратора и назвали шоу «Летняя мечта».

Джеки улыбнулась. От Билла всегда можно было почерпнуть немало полезных подробностей.

— Кто-нибудь из шишек уже прибыл? — спросила она.

— Пока нет, но я смотрю в оба. Ожидается появление нескольких знатных персон. — В эту минуту мимо них под руку с представительным джентльменом прошла красивая женщина в голубом платье Наряд ее украшала ослепительная бриллиантовая тиара с сапфиром и ожерелье. — Сего-о-дня все на тиарах помеша-а-лись! — тоненьким голоском пропел Билл мотивчик из популярного старого мюзикла. — Клянусь мамой, на этом балу далеко не одна леди Атертон блеснет таким украшением.

— В таком случае я буду смотреться бедной родственницей, — со смехом проговорила Джеки. — Наверно, это фамильные драгоценности. Тиара очень красивая, правда?

— Да и сама леди Атертон ничего…

Если Джеки знала в лицо весь высший свет начиная с того времени, как она приехала с родителями в Лондон, то Билл знал его начиная с довоенных времен. Многих известных аристократов он фотографировал еще в те дни, когда они ходили под стол. Затем освещал их первый выезд в свет, свадьбы и замужества, а позже его приглашали на крестины их детей. Ныне же нарождалось уже третье поколение, а Билл был все так же энергичен и по-прежнему посещал многочисленные приемы, семейные праздники и памятные годовщины. Во всей Англии, наверно, больше не было другого такого плодовитого и «долгоиграющего» фотографа.

— Пойду гляну, кто уже здесь, — сказала ему Джеки. — Все говорит за то, что это будет бал года, и я не хочу ничего упустить.

— Как войдешь в шатер, справа от тебя будет бар с шампанским, — деловито сообщил Билл.

— Спасибо. Мне сегодня пришлось слишком мною пить апельсинового соку, пора перейти и на что-то более крепкое.

Джеки дошла до конца широкой аллеи, миновала арку, украшенную свежими астрами и белыми атласными лентами, и наконец вошла в шатер, где в окружении белых цветов сама Банти Лоусон приветствовала прибывающих гостей.

— Добрый вечер, — весело поздоровалась она с Джеки. — Как я рада, что вы пришли!

Это была высокая девушка с умным лицом, которая твердо решила выучиться на адвоката, но пока что наслаждалась годичным академическим отпуском, взятым для того, чтобы «исполнить светскую обязанность», как она смущенно говорила университетским подружкам, не являвшимся дебютантками.

— Если по праще, это все мамина затея, — заверяла Банти. — Для меня же это — тоска зеленая.

Тоска или нет, но к грядущему светскому сезону в семье готовились как к серьезной военной операции. Весь октябрь и ноябрь мать Банти посещала званые завтраки, дабы как следует сойтись с мамами других дебютанток и потенциальных женихов. В феврале и марте уже сама Банти ежедневно устраивала званые чаепития или принимала приглашения от других, таких же как она. Это время прошло под знаком знакомства дебютанток между собой. В апреле начались коктейли, и тогда впервые на них появились молодые люди. Теперь на дворе стоял июль и несколько вечеров в неделю устраивались балы. В основном они проходили по пятницам и субботам у кого-нибудь дома, в загородном имении, и приглашенных на таких мероприятиях неизменно бывало по нескольку сотен. Большинство девушек смотрели на все это как на развлечение, после которого они угомонятся, вернутся к занятиям и затем к карьере. Но были и такие, кто считал, что балы да коктейли и есть их жизнь, которая будет продолжаться вечно, коль скоро ты достигла совершеннолетия. Однако светский сезон заканчивался, они переставали быть дебютантками, и реальная жизнь заставляла их опуститься с небес на грешную землю. И приземление это, как правило, оказывалось не из приятных.

«Впрочем, мне кажется, у Банти есть голова на плечах», — здороваясь с виновницей торжества, подумала Джеки.

— Вы сегодня просто очаровательны. И платье какое красивое, — сказала она ей.

— О, вам правда нравится? Я так счастлива! — Банти повернулась перед ней, колыхнув широкую белую муслиновую юбку.

Джеки почему-то тут же вспомнилось то время, когда ей самой было семнадцать и мама купила ей первое бальное платье. Тоже белое. «Господи, как давно все это было! И как будто не со мной…» Джеки подавила вздох и поздоровалась за руку с родителями Банти. В такие мгновения, когда ей приходилось видеть перед собой юных красавиц вроде Банти, Джеки особенно остро чувствовала, что ей самой уже тридцать четыре.

К ней приблизился официант и предложил шампанского. Свыше сотни гостей уже расселись за маленькими столиками с подсвечниками на заполненной цветами веранде, огибавшей шатер с трех сторон. Белые цветочные решетки, увитые розами, разделяли веранду на небольшие секции, а шелковый потолок был сделан в виде темно-синего ночного небосвода, на котором посверкивали сотни крошечных волшебных звездочек. Рисунок напоминал Млечный Путь в летнюю ночь. Джеки никогда прежде не видела столь роскошного оформления и столь полного соответствия всего окружающего обстановке сказочного сада. Билл был прав, когда говорил, что это стоило устроителям вечера немалых денег.

Поднявшись по крыльцу веранды, она отыскала свободное место за столиком, где сидели Селия и Хьюго Атертоны, с которыми Джеки находилась в прекрасных отношениях, а также другие ее хорошие знакомые — Сара и Роджер Уайты. Они приветствовали появление Джеки радостными возгласами.

— Ну как ваш светский календарь? — тут же без обиняков спросила Селия, вперившись в Джеки прямым взглядом.

— Нормально, — ответила та. — Правда, очень много работы.

Селия кивнула.

— Мне нравится ваша колонка, потому что в отличие от других, ведущих светские хроники, вы никогда не пишете гадостей.

— Наверно, это оттого, что моя колонка, в сущности, является не столько светской, сколько информационной. Я пишу репортажи. И потом мама всегда учила меня: если не можешь сказать о человеке ничего хорошего, лучше вообще молчи, — со смехом ответила Джеки.

— Как это верно, — согласилась, улыбаясь, Селия. Роскошная тиара с бриллиантом и сапфиром искрилась при свечах.

«Будем надеяться, что Билл уже щелкнул ее», — подумала Джеки.

Вокруг их столика запорхали официанты с подносами, на которых рядками стояли бокалы с шампанским. В теплом воздухе носился головокружительный аромат роз и гардений. В углу что-то тихо наигрывал небольшой оркестр. Оглянувшись вокруг, Джеки вдруг почувствовала себя очень одинокой. Вечер был слишком хорош, чтобы проводить его одной. Обстановка источала чувственность и томность. Джеки на несколько мгновений закрыла глаза, жадно поглощая ароматы и звуки, несшиеся на нее со всех сторон, и ощущая тепло своими голыми коленями. Господи, как давно ее никто не любил… Желание, родившееся от этих мыслей, быстро нарастало, захватило ее, и скоро Джеки уже почувствовала слабость во всем теле.

Когда она через несколько секунд открыла глаза, то почему-то совсем не удивилась, увидев того самого высокого темноволосого мужчину, который обратил на себя ее внимание в «Клариджезе». Склонившись над Селией, он чмокнул ее в щеку в знак приветствия.

— О милый Джеральд, — воскликнула Селия, одарив его радостной улыбкой. — Какая приятная неожиданность! Когда ты вернулся из Нью-Йорка? — Она повернулась к мужу: — Хьюго, смотри, кто к нам пришел!

— Здравствуй, дружище. — Хьюго обменялся с Джеральдом крепким рукопожатием. — Рад тебя видеть.

Необходимые представления были тут же сделаны, и к столику придвинули дополнительный стул, чтобы Джеральд Гулд мог к ним присоединиться.

Джеки была совершенно спокойна и ничуточки не нервничала, несмотря на то что он сел рядом с ней. «Это судьба. Я должна была встретить его, — вдруг пришло ей в голову. — Со временем мы полюбим друг друга и между нами завяжется роман». Мысль эта показалась ей удивительно логичной и естественной. Она даже не делала никаких попыток разобраться в том, что случилось, лишь отметила про себя, что подобного с ней никогда еще не происходило. Словно у нее было некое предчувствие этой встречи. Да, им было предначертано встретиться друг с другом. Теперь она знает, что его зовут Джеральд Гулд. А что еще о нем известно? Ничего. Но это не важно. У них будет уйма времени, чтобы познакомиться поближе.

Вечер продолжался. Джеки улыбалась и участвовала в общем разговоре, но мысленно купалась в ощущении удовлетворенности встречей с Джеральдом. Словно бы она явилась ответом на все ее вопросы.

А потом он предложил ей пойти потанцевать.

— С удовольствием, — ответила Джеки.

Все происходящее казалось нереальным, волшебным сном. Она поднялась из-за стола, Джеральд взял ее за руку и отвел в центр шатра, где кружились в танце несколько пар.

«Как будто сцена из старого фильма, — мелькнуло у нее в голове. — Точнее, съемки. Павильон на киностудии 30-х годов, богатые декорации для создания атмосферы красивого сада, упрятанный в кустах оркестр наигрывает неторопливую романтическую мелодию, и я танцую в бальном платье из «Унесенных ветром».

Губы ее тронула улыбка. Все это было забавно до абсурда. Даже звезды на потолке светили ненастоящие. Ей вдруг стало очень интересно: о чем думает этот мужчина с плутовской улыбкой на лице?

Он обнял ее за талию и крепко прижал к себе. Музыка отодвинулась на задний план.

«Всего этого нет на самом деле», — кто-то пропел тоненьким голоском у нее в голове. Но рука, обнимавшая ее, сдавила талию словно тиски, и Джеки не хватало воздуха. Она ощущала ногами его крепкие мускулистые бедра, которые касались ее в танце. Джеки невольно стиснула зубы, борясь с нахлынувшими на нее чувствами. Она возжелала этого незнакомца и возжелала больше всего на свете, но пыталась отбросить, отшвырнуть от себя эту дикую идею. Джеки никогда не слыла неразборчивой в своих связях, не ложилась в постель после первого же свидания и не собиралась меняться. Но жар охватил все ее тело, и она против воли крепче прижималась к Джеральду грудью. Словно разгадав ее мысли, он с улыбкой взглянул на нее сверху вниз.

— Вы очень красивая, — тихо проговорил он и добавил: — Стоило мне впервые увидеть вас, как я сразу понял, что нам будет очень хорошо вместе.

У Джеки скакнуло сердце и перехватило дух. Однако усилием воли она заставила себя не сдаваться слишком быстро.

— Возможно, — еле слышно отозвалась она. Джеральд вновь улыбнулся.

— Со временем, — сказал он, будто поняв ее. Заглянув ему в глаза, она увидела, что он хочет ее так же сильно, как и она его. У нее закружилась голова, стоило ей на мгновение представить себе, каково это — спать с человеком, который буквально излучает огромную жизненную энергию и выглядит самим олицетворением мужественности. «Может быть, это любовь с первого взгляда?» — спросила она себя, из последних сил цепляясь за свое чувство юмора как утопающий за соломинку. У нее никогда не было ничего подобного с Ричардом. Даже в самом начале. Так все-таки: любовь или просто разыгравшиеся гормоны? И какая, черт возьми, разница между первым и вторым?

Они потанцевали еще немного. Его щека почти касалась ее лица, и она чувствовала исходящее от его кожи тепло. Они кружились по заполненному танцзалу, и слов никаких больше не требовалось. Джеки теперь казалось, что они знакомы очень давно. Она перестала ощущать что-либо, кроме его прикосновений, его лица и его запаха. Словно весь мир в ту минуту ограничивался одним Джеральдом. Интересно, как долго она сможет ему сопротивляться?

Потом музыка поменялась, послышались гораздо более живые ритмы и на танцплощадку высыпала молодежь. Перед глазами замелькали распущенные волосы девушек, энергичные движения их юных бедер. Кавалеры словно по команде принялись развязывать свои «бабочки», дабы доказать, что это настоящие галстуки, а не «обманки» на эластичной ленточке.

Джеки и Джеральд переглянулись, рассмеялись и решили вернуться к друзьям на веранду. Едва они сели за столик, как Селия вновь заговорила с Джеральдом. Джеки стало ясно, что они старые и добрые друзья. Довольная собой, она лениво пила шампанское и рассеянно прислушивалась к их разговору. Ей было очень хорошо. До той самой минуты, когда Селия вдруг проговорила:

— Джеральд, приходи к нам как-нибудь на ужин. Кстати, когда из Штатов приедет твоя жена?


4


В приятно обставленной гостиной Букингемского дворца, которая также служила офисом и местом проведения совещаний придворных, сидела Селия и один из королевских конюших. Они уточняли последние детали графика Елизаветы на следующую неделю. Было одиннадцать часов утра, и во дворце повсюду царила деловая атмосфера. Во внешнем дворе происходила смена гвардейского караула, за которой наблюдали тысячи туристов, а в дворцовых кухнях шеф-повар и его помощники готовили угощение для званого завтрака. В административном крыле дворца три сотни секретарей разбирали почту и следили за тем, как идут дела во всех королевских резиденциях: в Букингемском дворце, в Виндзорском замке, в Балморале и Сандринхеме. Конюхи в королевских конюшнях ухаживали за лошадьми, на лужайках стригли траву, а в гаражах Елизаветы, где располагался целый автомобильный парк из «роллс-ройсов» и «деймлеров», суетились техники.

Сама королева, как знала Селия, была сейчас на втором этаже, в одной из своих просторных гостиных, где принимала делегации из стран Содружества наций, прибывших в Лондон для участия в конференции. Принц Филипп проводил совещание в другом крыле дворца с чиновниками Фонда охраны дикой природы, президентом которого он являлся. А в другой гостиной, которая тоже временами превращалась в деловой офис, принцесса Анна в окружении секретарей и фрейлин составляла свой график на ближайшие шесть месяцев.

За всем, что здесь происходило, зорко следил Джеймс Айрленд, руководитель королевской пресс-службы. Ему помогали две молодые женщины из благородных семейств, Джин Хопкинс и Феба Уолш — они знали все тонкости королевского протокола. Вместе с ними Джеймс Айрленд следил не только за тем, как проходит освещение в печати и на телевидении всех появлений на публике членов королевской семьи, но и отвечал за то, чтобы пресса была «хорошей». Скажем, журналистам было строжайше запрещено фотографировать короткие юбки и излишне глубокие вырезы на платьях принцессы Дианы и герцогини Йоркской, им также не разрешалось снимать их во время еды. Ежедневно Джеймс Айрленд получал сотни запросов относительно маршрутов передвижений королевы и постоянно — разумеется, при помощи двух ассистенток и целого штата секретарей — вынужден был вежливо отвечать на них, следя за тем, чтобы не сболтнуть ничего лишнего. Должность у него была очень ответственная и требовала от Джеймса умения быть большим дипломатом. И он, в общем, справлялся, лишь изредка допуская досадные промахи, которые неизменно имели значительный резонанс. Однажды какая-то газета заполучила в свои руки очень личные письма, которые один конюший посылал принцессе Анне. Послания были выкрадены из ее портфеля. В итоге газета решила воздержаться от их опубликования и вернула письма во дворец, но сделала это лишь после того, как королевская пресс-служба в панике не только подтвердила сам факт такой переписки, но и обнародовала имя конюшего.

Поэтому Селию отнюдь не удивляло, что королева называла дворец «работой», в то время как все остальные свои резиденции, и в особенности Виндзорский замок, она считала «домом».

— Ну что, поехали? — проговорил капитан III ранга Алан Коупленд. Его откомандировали из Королевского флота на два года для службы при дворе. Втайне ему очень хотелось вернуться к командованию сторожевым кораблем, базировавшимся в Средиземноморье. Пока же он жил в доме, который королева купила для него и некоторых других своих конюших. Во дворец они ходили ежедневно, как на обычную службу.

Стол, за которым он сидел, был покрыт сукном и завален прозрачными папками, каждая из которых была помечена датой и названием мероприятия. Селия взяла верхнюю и пробежала глазами аккуратно отпечатанный маршрут королевских визитов, которые предстояло совершить на следующей неделе.

— Да, расслабиться нам не удастся, — заметила она вполголоса.

Селию пригласили в свое время на должность фрейлины королевы, исходя из целого ряда соображений. Во-первых, она, конечно же, была исполнительна и добросовестно относилась к работе. Вдобавок Селия обладала рядом особых, уникальных качеств, которые и определили выбор в ее пользу. Она была благородного происхождения, хорошо образованна, говорила с королевой и ее родными «на одном языке», как здесь принято было выражаться. Она отличалась чувством юмора, была красива и элегантна — но не затмевала собой женщин из королевской семьи, — неизменно приветлива и корректна. Королева всегда могла рассчитывать на то, что Селия в любых обстоятельствах поведет себя образцово. Наконец, она обладала безупречной репутацией, имела достойного и приятного во всех отношениях супруга и, кроме всего, умела поддержать разговор на любые темы, будь то политика, религия, деньги, секс, болезни или прислуга.

— Ничего, скоро отдохнем, — отозвался Коупленд с оттенком усталости в голосе.

В эту пору придворные буквально сбивались с ног, устраивая и обеспечивая проведение в жизнь официального графика королевской семьи, включая обслуживание десятков аудиенций, которые королева назначала иностранным дипломатам и другим важным лицам. Ровно в половине десятого утра Елизавета показывалась из своих покоев, находившихся на втором этаже и выходивших окнами в сад, а вечером она вновь удалялась туда, чтобы поужинать у экрана телевизора в одиночестве. В промежутке между этим каждый ее шаг планировался, тщательно выверялся по времени, информация печаталась, размножалась и распространялась среди тех, кому это было нужно. Обо всех людях, с которыми королева назначала встречи, составлялись краткие биографические справки, чтобы Елизавета кое-что знала о них заранее. При этом соблюдалась такая скрупулезность и тщательность, что создавалось впечатление, будто она военачальник, инспектирующий войска или завод, производящий оборонную электронику. Королева должна была иметь представление о человеке еще до встречи, чтобы к началу аудиенции быть во всеоружии. Королева неизменно настаивала на том, чтобы охрана была минимальной, что добавляло головной боли таким людям, как Алан Коупленд. Наконец, нужно было предусмотреть, чтобы у королевы оставалось время для ознакомления с содержанием так называемых красных кожаных папок, то есть государственной почты, в которой находились документы высшей секретности.

Это только поначалу Селия думала, что ее работа будет связана лишь с участием в пышных церемониалах. На самом деле во дворце поддерживалась атмосфера чего-то среднего между полковыми казармами, съемочной площадкой, где ставятся яркие театрализованные представления с тысячными массовками и пятизвездочным отелем. Постоянно требовалось что-то организовывать, устраивать, планировать, а рабочее напряжение не ослабевало ни на минуту. В то же время обитатели и служащие дворца, включая и саму королеву, обязаны были быть неизменно приветливы и улыбчивы со всеми, с кем им приходилось так или иначе общаться с утра до позднего вечера.

Неудивительно в этой связи, что вся королевская семья с таким нетерпением ожидала отъезда на два месяца в Шотландию на отдых.

— Вы тоже планируете расслабиться? — участливо поинтересовалась Селия у Алана.

— Надеюсь махнуть на пару недель в Испанию, пока королева будет в Балморале. А вы?

— Когда придет время моего отпуска, мы, наверное, поедем с семьей к моим родителям. Они живут на юге Ирландии. Детям там очень нравится, и я надеюсь, что мне удастся уговорить их домашнего учителя поехать с нами. Мы с Хьюго рассчитываем отдохнуть, а он будет заниматься с мальчиками.

— Вашими бы устами да мед пить.

— Там действительно хорошо. Килфраш — маленькая деревенька почти у самого моря. Мне там очень нравится.

Из скромности Селия не упомянула о том, что ее родители Эйлин и Эрнест Смит-Маллины владели огромным особняком и имением, раскинувшимся на сотни акров в живописной сельской местности, и что деревня Килфраш с аккуратными, будто кукольными, домиками, маленьким магазинчиком и трактиром — лишь песчинка, приютившаяся на самом краю обширного поместья.

Селия вновь опустила взгляд на лежавшие у нее на коленях отпечатанные листки.

— Тяжелее всего придется во вторник, — заметил Алан. — Утром у королевы несколько встреч с министрами из правительства, а в одиннадцать тридцать — церемония награждения орденом Святого Михаила и Святого Георгия Чрезвычайного и Полномочного Посла в Куинто. Он будет, естественно, с супругой. После этого у королевы и принца Филиппа запланирован очередной званый обед и назначена аудиенция с министром окружающей среды. Ну и, разумеется, обычное вечернее совещание с премьер-министром.

Селия кивнула, втайне гадая о том, какие взаимоотношения у королевы с Маргарет Тэтчер. Вопрос этот занимал ее очень давно. Они были одних лет, обе замужем и обе матери, у той и у другой была исключительно ответственная работа, но на этом сходные черты заканчивались. Бездной, которая разделяла их, было происхождение. Одна родилась особой королевской крови, а другая в стенах дома методистов,[15] где если и не наблюдалось острой нужды, то, во всяком случае, деньги не тратились на развлечения и предметы роскоши. Поразительно, что может связывать двух столь разных людей? Наверно, лишь осознание того, что они служат своей стране. Но если королеву обязывает фамилия, то для миссис Тэтчер это добровольный выбор.

Селия, несмотря на то что она порой посвящалась в личные мысли и взгляды королевы, ибо слыла достойной доверия, все же ни разу не осмелилась задать прямой вопрос: «Как вы уживаетесь со своим премьером?» Их встречи, начинавшиеся в шесть тридцать вечера каждый вторник, проходили в обстановке строгой конфиденциальности; и хотя подобные свидания не считались официальными, их проводили в соответствии с четким планом, составленным секретарями обеих женщин. За коктейлем затрагивались самые важные для жизни страны темы. Встреча длилась, как правило, сорок пять минут, после чего миссис Тэтчер склонялась в прощальном реверансе, покидала покои королевы и ливрейный лакей провожал ее по устланным красными коврами коридорам к ожидавшей машине. Никто не знал, о чем королева и премьер говорили на таких встречах. Требование конфиденциальности действовало непреложно, и можно было лишь догадываться, что порой встречи проходили в довольно напряженной атмосфере.

— Полагаю, тут дело не столько в напряженности, сколько в чувстве некоторой взаимной неловкости, — как-то сказал Селии один из придворных. — Обе женщины привыкли больше иметь отношения с мужчинами. И потом у них совершенно разные интересы. Если королева любит сельскую природу, ей нравится выезжать за город в любую погоду в окружении охотничьей своры и лошадей, то…

— То миссис Тэтчер — житель городской, к тому же она властолюбива и не может жить без работы, — договорила за него Селия. — Да, теперь мне ясно, почему они не стали закадычными подругами.

…Она перевернула страницу.

— В среду тоже предстоит много забот, — заметила она с некоторой опаской в голосе. Как и всем во дворце, ей хотелось поскорее дождаться летнего отпуска. В среду ЕВ отправлялась с визитом в Глазго. Селия знала, что они полетят на «Серебристом Эндовере», взятом из личного авиапарка королевы. И маршрут проложат по так называемой королевской дороге. Это была особая воздушная зона, в которую запрещалось заходить любым другим самолетам. В радиусе тысячи футов по всем направлениям королевский лайнер ничто не должно было беспокоить.

В Глазго планировалось провести несколько встреч. Сначала открытие новой школы, затем ленч с местными официальными лицами и визит в новое крыло больницы, где королева самолично поднимет шторку с мемориальной доски и посадит дерево в ознаменование того, что она была здесь. Расстояния между школой, больницей и местом ленча были достаточно большими — королевским шоферам и полицейскому эскорту придется крепко постараться, чтобы не сорвать график. Селия отвечала и за то, чтобы неофициальная часть посещения королевой школы и больницы не затянулась слишком надолго. Порой визиты рассчитывались по минутам, но тут другое дело. Маленькие дети с букетиками цветов… Это необходимо было учитывать.

— Вы побывали в Глазго на королевском маршруте? — спросил Алан.

Селия кивнула и сверилась со своими записями.

— Я также увиделась с теми, кто будет встречать ЕВ в школе и больнице и ответила на интересующие их вопросы. Так что, думаю, все пройдет по плану.

…Первый вопрос был традиционно о букете для королевы.

— Какого цвета должны быть цветы? Мы хотим, чтобы они гармонировали с платьем ее величества!

На это Селия неизменно давала такой ответ:

— Лучше всего — смешанный букет. И пожалуйста, не делайте жесткий каркас, потому что по возвращении домой королева сама любит ставить цветы в вазу.

Второй вопрос:

— Какие напитки ей можно предложить?

— Если встреча происходит днем, лучше всего чашку чаю. Притом индийского, ибо королева сохраняет верность Содружеству наций, — отвечала Селия.

— Как, а шампанское нельзя? — удивлялись люди.

— Королева выпивает стакан вина за ленчем или обедом, во всех остальных случаях она предпочитает английскую минералку.

Селия знала, что дома королева время от времени могла позволить себе стаканчик джина с тоником перед обедом. Спиртное отнюдь не лилось рекой в королевской семье, младшие члены которой вообще были трезвенниками. Шампанское подавалось лишь в особенных случаях.

Следующие полчаса Селия и Алан уточняли прочие детали плана передвижений королевы на следующей неделе и закончили совещание в пятнадцать минут первого. Королева и принц Филипп давали в этот день ленч для узкого круга приглашенных гостей, и Селии нужно было побыть с ними, а перед тем привести себя в порядок. Закрывшись в дамской комнате около кабинета, откуда она только что вышла, Селия напудрила носик, подкрасила губы розовой помадой и проверила прическу, которая тоже, равно как и неброское платье, являлась чем-то вроде элемента ее «рабочей одежды». Она была короткая и простая, волосы смотрелись аккуратно как под шляпкой, так и без нее. Плюс к этому удобная обувь, свободный пояс на талии и, наконец, немнущаяся ткань платья. «То, что надо», — говаривала королева, имея в виду твид и шерстяные ткани. Она очень жалела, что сама не может носить их.

Селия в последний раз взглянула на себя в зеркало и, выйдя из дамской комнаты, быстро направилась в Зал 1844 года, славившийся своими удивительными часами, прозванными «Голова негритянки». Часы стрелка показывала в одном глазу головы, а минуты — в другом. Помимо этого в комнате было и немало других ценных предметов искусства. Здесь приглашенные собирались перед ленчем. Их провожал сюда ливрейный лакей. Чтобы добраться от ворот дворца до этого места, приходилось преодолевать сотни ярдов по устланным красными ковровыми дорожками коридорам.

От Селии требовалось предложить гостям какие-нибудь напитки и постараться успокоить их, если вдруг возникнет такая необходимость. Она уже сверилась со списком приглашенных и убедилась в том, что здесь, как обычно, будут те, кто добился успеха на том или ином жизненном поприще. Среди гостей были Симон Левин, председатель Манчестерского строительного общества; исследователь и путешественник сэр Алан Уиттон; актер Дэвид Смедли, который совсем недавно мелькал на голубых экранах англичан, снявшись в телесериале; хорошо известный военный корреспондент Би-би-си Малькольм Эверетт, только-только вернувшийся с Ближнего Востока; поп-звезда под псевдонимом Болд и известная сочинительница женских романов Дина Ланкастер.

Мужья, жены, а также любовники на подобные мероприятия никогда не приглашались, так что в зале собрались совершенно незнакомые между собой люди, которых объединяло лишь то, что все они добились в жизни успеха. Их пригласила за стол сама королева, и предполагалось, что они покажутся ей интересными собеседниками и смогут ее развлечь. Для некоторых из гостей это был настоящий кошмар. Селия, зная, что многие из них не могут побороть в себе внутренней скованности, напряжения и подавлены великолепием окружающей обстановки, первым делом представила их друг другу, предложила что-нибудь выпить, а также попыталась разрядить обстановку внимательным обращением и шутками.

— Как мне следует ее называть? — нервно прошептал Болд, который позабыл дома памятку с инструкциями, присланную ему заранее из дворца.

— Мэм. Звучит почти как «Спэм»,[16] — с улыбкой ответила Селия и прибавила: — Королева любит, когда люди ведут себя непринужденно и естественно, так что вам не о чем беспокоиться.

— Нет, но меня предупреждали, что при представлении я должен обратиться к ней как-то иначе! Как же? — не унимался он. На лице его выступили капельки пота. Обычно его можно было увидеть на грампластинках с несколько другим выражением, а именно со сладострастной уверенной ухмылкой. Однако сейчас он выглядел весьма жалко.

— Ваше величество, — отозвалась Селия. — Но если честно, можете и не называть ее так даже при представлении. Оставайтесь самим собой, это все, что от вас требуется.

— Но мне кажется, в этой семье только принцессе Диане нравятся мои песни, — упавшим голосом проговорил он, взяв с подноса у лакея водку с тоником.

Дина Ланкастер как-то бочком приблизилась к Селии. Ее белокурые волосы были так сильно взбиты, что напоминали сахарную вату, а дородное тело было затянуто в тесное шелковое платье розового цвета с блестками. Она жеманно улыбнулась и спросила:

— Как глубоко я должна буду присесть в реверансе?

— Достаточно обычного книксена, — уверенным голосом ответила Селия.

— Разве? О, если бы вы знали, как я обрадовалась, когда меня заверили, что можно не надевать шляпку! Я их терпеть не могу! — Она еще больше взбила рукой волосы и снова улыбнулась. — А правда, что нельзя снимать перчатки до тех пор, пока меня не представят королеве?

— Не обязательно. Расслабьтесь и будьте непринужденны. Королеве хочется, чтобы ленчи проходили в неформальной обстановке. Ведь, в сущности, это единственная для нее возможность познакомиться с интересными ей людьми.

— Я так боюсь, что у меня, наверно, и кусок в горло не полезет! — Писательница отпила шерри, на ободке стакана осталось пятно от ее розовой губной помады, которое она украдкой попыталась снять кончиком пальца в перчатке.

Напряжение в комнате возрастало. Гости собрались в группки по двое-трое, переговаривались приглушенными голосами, словно в церкви, и беспрестанно поглядывали на свои наручные часы. Их попросили прийти в двенадцать сорок пять и сказали, что ленч начнется ровно в час. Кое-кто то и дело опасливо оглядывался на двери и невольно вздрагивал всякий раз, как она открывалась, чтобы впустить очередного гостя.

Селия пересчитала присутствующих. «По крайней мере уже все собрались», — облегченно вздохнув, подумала она. Являться позже королевы было недопустимо. Подобные конфузы не прощались.

Болд нервно оглядывался по сторонам.

— А почему эта комната так странно называется — Зал 1844 года? В честь какого-нибудь сражения, да?

— Нет, просто в 1844 году эти покои занимал гостивший во дворце русский император Николай I. В честь его визита королева Виктория и решила назвать именно так.

— Мило. — Он вновь осмотрелся по сторонам, задрал голову к потолку. — Очень мило.

— Скажите, а часто королева устраивает подобные ленчи? — поинтересовался подошедший сэр Алан Уиттон. В глазах его сквозило загнанное выражение, и, казалось, ему легче пройти на утлой лодке до устья Амазонки, чем позавтракать вместе с королевой.

— Раз десять в год, — ответила Селия. — Званые ленчи стали традиционными. В целом же королева принимает у себя порядка пятидесяти тысяч человек.

У Дины Ланкастер открылся рот, в выпученных глазах застыли потрясение и страх.

— Боже! — воскликнула она. — Ежегодно?!

Селия кивнула, и писательница, будто оглушенная этим, замолчала. Зато вновь заговорил сэр Алан, причем голос его чуть заметно дрожал:

— А что, неужели королева просто войдет вон в ту дверь?

Те, кто расслышал его, тут же обернулись на двери, даже не дожидаясь ответа Селии. Напряжение, царившее в комнате, к той минуте возросло почти до предела. На лицах приглашенных были написаны волнение и сильное беспокойство. Стрелка часов в глазу «Негритянки» уже подбиралась к цифре «1». Реплики гостей становились все более несвязными и отрывочными, внимание всех было отвлечено предчувствием того, что вот-вот должно было произойти. Такого гнетущего страха, видно, никто из них прежде не переживал. Каждый нервно спрашивал себя: «Какую вилку и нож взять? Из какого бокала пить? А если окажется, что мне нельзя есть то, что передо мной положат?» От страха и волнения гости позабыли о том, что за две недели до этого с каждым из них связывались дворцовые секретари и специально уточняли возможные диетические ограничения и прочие подобные вопросы.

«Какая жалость, — думала Селия, исподволь наблюдая за гостями, — что эти люди, которые, наверно, в обычных обстоятельствах неплохо владеют собой, поражены сейчас таким страхом и королева не увидит их такими, какие они есть на самом деле. У одних пропадет дар речи, и они будут только смотреть на нее, как идиоты, выпучив глаза. У других, напротив, развяжется язык, и они с уверенным видом понесут всякую ахинею… Наверно, после подобных приемов королеве порой приходит в голову, что все ее подданные сумасшедшие». Впрочем, Селии было известно также, что в итоге гости все-таки приходят в себя. Правда, это бывает, как правило, в самом конце ленча, когда все уже переходят к кофейному столику.

— А может, она не придет? — едва дыша, прошелестела Дина Ланкастер.

Селия, которая знала точно, когда (вплоть до секунд) и в какую дверь войдет королева, лишь улыбнулась. Ничего, теперь недолго ждать.

Спустя минуту двойные двери неожиданно распахнулись и в комнату, перелетая и переваливаясь друг через друга, влетело с десяток золотистых корги[17] с лисьими мордочками. Они весело заметались в ногах у приглашенных, носились среди мебели. Ошарашенные гости в немом изумлении наблюдали за этой шумной возней и едва не пропустили появление в дверях маленькой аккуратной женщины в ярком платье с сине-белым рисунком. Она тоже весело улыбалась и держала в руках собачье печенье.

— Сюда, Фэйбл! Ко мне, Даймонд! Вот молодец! Спарк!

Корги опрометью бросились к хозяйке и, сгрудившись у ее ног, стали прыгать за печеньем.

— Умница! Лежать, Келпи! Лежать, Миф! Вот, хорошая девочка!.. Оп!

У королевы был ласковый и тонкий, почти девичий голосок. Раздав собакам печенье, она успокоила их, и они разлеглись на шелковых циновках, поводя мордами в поисках упавших крошек. Вслед за королевой в комнату вошел принц Филипп с одним из конюших, который и стал представлять гостей королевской чете.

Одной лишь Селии было доподлинно известно, что появление корги — трюк, использовавшийся для того, чтобы снять с приглашенных напряжение и разрядить обстановку.

— Позвольте представить…

Один за другим гости подходили к королеве. Женщины склонялись в реверансах, мужчины четко кивали.

Потом Елизавета подошла к Селии, поздоровалась с ней и поцеловала в щеку. Вернув поцелуй, Селия грациозно опустилась в глубоком реверансе. Все отметили, что получилось это у нее удивительно ловко. Впрочем, чему удивляться: ведь Селия училась придворному этикету с шестилетнего возраста. После этого обе женщины обменялись дежурными любезностями, что, кажется, произвело неизгладимое впечатление на Дину Ланкастер, и королева подошла к другим гостям.

Покончив с представлениями, хозяева завели с гостями непринужденный разговор на общие темы. Сэр Алан стоял рядом с королевой и наблюдал за собаками, которые вновь оживились и прыгали в ногах Елизаветы, выпрашивая еще печенья. Недавно в прессе прошло сообщение о том, что одна из этих корпи укусила в лодыжку охранника дворца. Сэру Алану неловко было стоять столбом рядом с королевой, и он, чувствуя, что надо что-то сказать, спросил:

— Которая из них кусается, мэм?

Королева весело улыбнулась ему, в глазах ее сверкнули задорные искорки.

— О, они все способны на это!

Через несколько минут гостей попросили пройти в смежную комнату, где прислуга накрыла стол для ленча. На этом работа Селии и других придворных была закончена Гости более или менее пришли в себя, завязали знакомство с королевой, и теперь Елизавета и принц Филипп сами должны были развлекать их.

Меню для ленча было простым. Тарталетки с перепелиными яйцами в заливном, жареный цыпленок, мясо барашка, простой гарнир из овощей и мороженое со свежей малиной, политое лимонным соком. Всем было хорошо известно, что королева не является поклонницей сложноприготовляемых блюд и соусов. Во дворце подавалась только полезная и простая пища.

— Поэтому они все такие здоровые, — сказала как-то Селия мужу. — Пища экологически чистая, готовится просто и запивается лишь небольшим количеством вина, а в основном минеральной водой.

Хьюго скорчил гримасу. Он был гурманом, обожал французскую кухню, хорошие вина и старые коньяки.

Выйдя в коридор, Селия посмотрела на часы. Восемь минут второго. Она знала, что королева покинет гостей ровно в два часа сорок пять минут, а за это время можно успеть наскоро пообедать в дворцовой столовой вместе с другими придворными и от имени королевы ответить на письма, которые сотнями приходили к ней каждый год. Селия про себя окрестила эту частную корреспонденцию «фэн-почтой» по аналогии с «фэн-клубом». Письма приходили в основном от детей и стариков. Им традиционно уделялось особое внимание, отвечать на них должны были не простые секретари, а фрейлины ее величества. Ответы отправлялись на плотной бумаге с тисненой красной английской короной и словами «Букингемский дворец». Селия благодарила автора письма и добавляла, что его послание вызвало у королевы живой интерес.

На три часа у Селии была запланирована еще одна встреча с королевой в ее личной гостиной, где они должны были обсудить кое-какие дополнительные детали мероприятий, запланированных на следующую неделю. Возможно также, что королева (в силу того что сама она не могла показываться в людных местах из соображений безопасности) даст Селии задание что-то купить для нее. Леди Атертон, вооружившись списком, направится скорее всего в «Харродз», где приобретет книги, может быть, какие-нибудь игры для двухмесячного отдыха королевской семьи в Шотландии, музыкальные записи и еще, возможно, подарок для кого-нибудь. Расходы оплачивал личный казначей королевы. В последний подобный поход в магазин Селия наткнулась на герцогиню Кентскую, которая в отделе мужской одежды выбирала синий шерстяной костюм для герцога. Встретилась как-то Селия в «Харродзе» и с принцессой Дианой, покупавшей листы ватманской бумаги, детские маски и вымпелы для вечера, который устраивался в честь дня рождения принца Уильяма. В сущности, все члены королевской семьи могли передвигаться по городу совершенно свободно, теряясь среди лондонцев и туристов и не привлекая к себе особого внимания. Но королеве это было заказано, ибо трудно остаться незамеченным человеку, чей лик отображен на всех почтовых марках, монетах и банкнотах государства.

Элфрида настояла на том, чтобы они с мужем появились на балу «Гоулден» пораньше. Это было ежегодно устраиваемое благотворительное мероприятие, дававшееся в «Хилтоне» в поддержку медицинских исследований в области поиска лечения от лейкемии. Элфрида убедила Селвина в том, что «явка обязательна» и что «там будут все», а потому заставила его купить десять пригласительных билетов. В этом году почетными гостями вечера были принц и принцесса Майкл-Кентские. Для Элфриды это прежде всего значило, что на балу будет много представителей прессы, и в особенности фотокорреспондентов.

— Вы позаботитесь о том, что у меня будет хороший столик? — спросила Элфрида устроительницу вечера. Сей вопрос был для нее настолько важен, и она так сильно волновалась, что у нее в ту минуту возникли проблемы с английским.

Селвину, положим, было абсолютно наплевать, куда их посадят. Лишь бы не поблизости от оркестра, ибо в этом случае, как он выражался, «самого себя не услышишь». Но Элфриде было отнюдь не все равно. Она отчаянно волновалась и переживала — ведь жизненно необходимо оказаться как можно ближе к столику с почетными гостями и одновременно рядом с танцплощадкой. То есть где-нибудь в середине зала. Однажды ее посадили у самой двери из кухни и ее стул постоянно задевали сновавшие мимо официанты с тяжелыми подносами. На следующий день она закатила устроительнице вечера скандал, сказала, что была унижена и оскорблена в своих лучших чувствах, и пообещала больше никогда не оказывать материальную поддержку этому мероприятию.

— Вы пожалеете о том, что так обошлись со мной! — кричала она в телефонную трубку. — Мой муж влиятельный человек!

На этот раз устроительница вечера, которая была наслышана о том, кто такая Элфрида, и знала, что она дико обижается, если с ней не обращаться почти как с членом королевской фамилии, испугалась. Ей не оставалось ничего другого, как только позаботиться о том, чтобы у супругов Уитли действительно был хороший столик.

— А мы познакомимся с принцем Майклом? — безапелляционно и требовательно спросила Элфрида.

Устроительница бала побледнела. Этого вопроса она боялась больше всего.

— Видите ли, тот закуток, который мы отвели для официальных представлений, очень тесен и вместит лишь двадцать человек, — осторожно принялась объяснять она. — Но в Кенсингтонском дворце нам сказали, что и это слишком много и церемония представления излишне затянется. Поэтому мы решили ограничиться председателем оргкомитета бала леди Бьюкенен и ее помощницами, которые не жалели сил, дабы этот вечер стал возможным.

Элфрида тут же спросила:

— А почему меня не включили в состав оргкомитета?

Я купила немало билетов!

— Вы с вашим мужем записаны в программке как спонсоры и покровители вечера, — тактично объяснила ей устроительница бала.

— Но спонсоры не представляются королевским особам! Знаете, что я вам скажу… — Элфриде удалось, сохранив увещевательный тон, одновременно подпустить в голос агрессивности, — если вы включите меня в оргкомитет… — на этой стадии даже у Элфриды не хватило наглости просить себе место председателя, — я много сделаю для вашего вечера. Очень много! Мы купим пятьдесят билетов и окажем большую материальную помощь. Я уговорю моих друзей пожертвовать ценные призы для лотереи, а мне самой, может быть, удастся даже достать для этой же цели автомобиль! Что скажете?

Устроительница, признаться, ума не могла приложить, что сказать. Наконец вежливо улыбнувшись, она пробормотала что-то насчет будущего года… может быть…

Приехав вместе с Селвином в «Хилтон» перед началом вечера, Элфрида тут же бросилась к стенду, на котором напротив фамилий гостей были проставлены номера отведенных им столиков. Глаза ее быстро пробежались по длинному списку и наконец отыскали строчку «Лорд и леди Уитли Воксхолл. Столик № 23». Само по себе это еще ничего не значило. Элфрида метнулась к бару, где официанты подготавливали подносы с шампанским на шестьсот приглашенных гостей. Миновав стойку бара, Элфрида распахнула дверь в ресторанный зал, где и должен был проходить вечер, и налетела на одного из официантов.

— Черт! — выругалась она. — Смотри, куда идешь!

Официант пробормотал вежливое извинение и бочком отошел в сторону. Элфрида, слава Богу, не видела, какой взгляд он метнул ей вслед. Она вбежала в ресторанный зал и стала искать глазами столик № 23. Сделать это было нелегко, ибо всего в зале расставили шестьдесят столиков. Они были уже сервированы и на каждом стоял блестящий подсвечник с розовыми свечами и ваза с цветами.

Банкетный метрдотель Дэвид Ирвинг, проверявший готовность зала к приему гостей, вышел навстречу Элфриде с приветливой улыбкой на лице. Гостям разрешено было входить сюда только после официального приглашения к столу, и он уже хотел было сказать это Элфриде, но, заметив воинственное выражение на ее лице, решил воздержаться.

— Чем могу помочь? — вежливо осведомился он.

— Я леди Уитли, хочу знать, где мой столик. — Элфриде стало неловко оттого, что вынуждена была назваться. Но если бы она этого не сделала, метрдотель мог и не принять ее за леди, и тогда было бы еще хуже.

— А какой номер вашего столика? — спросил он, изящно поведя бровью.

— Двадцать три. Если он не на хорошем месте, вы должны нас пересадить.

— Боюсь, этот вопрос находится в компетенции устроителей вечера, леди Уитли. План посадки гостей утверждается ими. — С этими словами он отвел ее на середину зала. — Вот столик двадцать три. Место очень хорошее.

— А где будут сидеть почетные гости из королевской семьи?

Дэвид Ирвинг кивнул на длинный стол, сервированный на двадцать персон и стоявший всего в нескольких футах.

— Это он? Прекрасно! — Элфрида широко улыбнулась и на мгновение показалась очень хорошенькой. Затем, не сказав ни слова, даже не поблагодарив Дэвида, повернулась на каблуках и вышла из зала.

Селвин уже нагружался шампанским в баре. Сегодня он выглядел более осунувшимся и изможденным, чем обычно.

— Хочешь выпить? — спросил он, увидев ее.

— У меня есть апельсиновый, — сказала она, сняв бокал с подноса проходившего мимо официанта.

— Это шипучка, — заметил Селвин, покосившись на ее бокал.

Элфрида почти не пила, и это было одним из немногих ее достоинств. Селвин и представить себе не мог того кошмара, которым была бы наполнена его жизнь, если бы она еще и прикладывалась к бутылке.

— Знаю, — раздраженно буркнула она. На самом деле она даже не поняла, думала, взяла обычный апельсиновый сок. Теперь придется пить с умным видом, чтобы не показывать свое невежество. И что за шипучка?.. — А где все? Почему нет гостей, которых мы пригласили? Пора уже!

Они позвали на вечер бельгийского банкира с женой, двух членов совета директоров из компании Селвина, тоже с супругами, и какую-то фиктивную принцессу с приятелем.

— Еще только восемь. Мы пришли слишком рано, — ответил Селвин.

— Просто я хочу, чтобы нас никто не подвел. — Она наклонилась к нему и шепнула: — Нам дали такой прекрасный столик! В двух шагах от принца и принцессы!

— Надеюсь, там не будет поблизости оркестра.

— Господи, Селвин, да при чем тут это? Сегодня будет так здорово, так здорово! Я знаю! Тебе нравится мое новое платье?

Платье ей пошил Бельвиль Сассун. Оно было красиво, элегантно и очень стильно. Из голубой тафты с блестками. Оно несколько скрывало ее излишне пышные формы, сзади тянулся небольшой шлейф. Элфрида также надела жемчужное колье с акнамариново-бриллиантовой застежкой (подарок Селвина на свадьбу) и такие же серьги.

— Ты выглядишь очаровательно, дорогая, — ответил Селвин.

Элфрида в знак признательности крепко стиснула его костлявую руку и удовлетворенно улыбнулась. Да, она настроилась на то, чтобы получить от этого вечера удовольствие. Подобные мероприятия привлекали ее в наибольшей степени, ибо дарили возможность как следует нарядиться, познакомиться с «нужными» людьми, хорошо поесть и попозировать фотографам. Симпатичные мужчины могут поухаживать за ней, впрочем, ее это интересовало гораздо меньше остального. Она уже получила, что хотела. А именно мужа с деньгами и влиянием, красивый дом, «роллс-ройс» и целый гардероб нарядов. И Элфрида не намерена от этого отказываться. Теперь, когда она решила стать ведущей в Лондоне светской леди, ничто не должно отвлекать ее от намеченного. Секс в конце концов всего лишь механический акт. Элфрида знала, что она хороша в постели, но удовольствия от секса не получала, поэтому внимание мужчин ей было неинтересно. Тоже мне радость — возиться на простыне, как червяк! Ей нравилось другое. Покупать платья, получать приглашения на лучшие светские приемы, фотографироваться для газет. Сексом могут заниматься все, быть светской леди дано лишь избранным.

Их гости наконец пришли. На Элфриду они навевали скуку, но Селвин говорил, что это полезные для его бизнеса люди. Они заказали еще шампанского, стали знакомиться друг с другом. Бар скоро наполнила обычная для такого рода мероприятий публика. Люди переговаривались между собой, доставали деньги для участия в лотерее и радостно вскрикивали, когда выигрывали в томболу.[18] Женщины кучковались вместе, шурша тафтой, парчой, шелками и кружевами, рассматривали драгоценности соседок и выражали друг другу восторги по поводу того, как они сегодня очаровательны.

— Душно-то как… — бормотал Селвин, утирая рукой влажное багровое лицо.

Гости все прибывали, и скоро супругов Уитли с их друзьями оттеснили в самый угол бара. Селвину стало не по себе.

— Давай пробираться к выходу, — предложила Элфрида. — Там не так много народу.

Голубая ткань прилипла к спине, платье, казалось, сужалось, и в нем трудно было дышать.

В этот самый момент появились принц и принцесса. Элфрида косилась в сторону отгороженной канатами секции холла, где за шелковыми ширмами выстроились члены оргкомитета со своими мужьями и готовились быть представленными особам королевской крови.

Не говоря ни слова, Элфрида схватила Селвина за руку и потащила вперед. Она знала, что охрана не дремлет и что никому не позволено проникать в отгороженное канатами пространство без специального приглашения. Как-то ей удалось подслушать историю одной женщины, которая рассказывала своим подругам о том, как однажды она по ошибке попала в подобную же отгороженную зону для «шишек», так охранники набросились на нее, будто псы.

Но Элфрида строила свой хитрый расчет на том, что в ту минуту взоры всех обратились на принца и принцессу. Не отпуская Селвина и широко улыбаясь, она затесалась между одним из охранников и фрейлиной. Причем настолько нагло и уверенно, что те, видимо, решили, что она является одной из устроительниц бала. Вместе с ними она и Селвин продвигались вперед. Тут-то их и заметила леди Бьюкенен.

Уитли шли примерно в пяти футах позади принца и принцессы Майкл-Кентских, обмениваясь рукопожатиями с выстроившимися вдоль канатов членами оргкомитета вечера и строя из себя членов свиты почетных гостей. Леди Бьюкенен стала отчаянно подавать сигналы устроительнице бала. Только бы принц и принцесса ничего не заметили! С другой стороны, Уитли оттуда необходимо убрать! Им там нечего делать!

Устроительница бала стояла с отвисшей от потрясения челюстью. В глазах леди Бьюкенен застыло выражение ужаса. Члены оргкомитета недоуменно взирали на Уитли. Многие из них встречались с Элфридой во время подготовки к балу и не понимали, как она могла оказаться в свите почетных гостей. Что она там делает? Она что, рассчитывает сесть за один стол с принцем и принцессой? За канатами царили всеобщее смущение и недоумение. Тем временем Элфрида продолжала обмениваться снисходительными рукопожатиями и степенно продвигалась вперед, гордо вздернув подбородок. Селвин выглядел несчастным. Казалось, он молит Бога о том, чтобы земля разверзлась у него под ногами.

Леди Бьюкенен приняла быстрое решение. Она поняла, что нет смысла закатывать сцену, которая послужит дурной рекламой балу. Этот благотворительный вечер был ее детищем. Да, Уитли не имели никакого права примазываться к избранным, но ничего. На следующий год она позаботится о том, чтобы Селвин Уитли пожертвовал на проведение бала не менее пяти тысяч фунтов. В качестве компенсации за сегодняшнюю выходку.

— Позвольте представить… — изящно склонив голову, проговорила она. — Лорд и леди Уитли.

Принц и принцесса Майкл-Кентские обменялись с Уитли рукопожатиями. Селвин поклонился почетным гостям, а счастливая Элфрида опустилась в глубоком реверансе. В ту минуту она была на вершине блаженства и, не задумываясь, поцеловала бы ковер под ногами членов королевской семьи. Пара минут драгоценного разговора, из которого она позже не могла вспомнить ни слова, несколько фотовспышек — и можно считать, что вечер получился. Позже она казнила себя лишь за то, что не догадалась воспользоваться счастливой возможностью, для того чтобы пригласить принца и принцессу на бал, который они решили дать с Селвином. Но Элфрида скоро утешилась: теперь, когда она знакома с членами королевской семьи, они, возможно, вспомнят ее, получив пригласительную карточку, и согласятся прийти.

От счастья и осознания великого успеха у нее кружилась голова. В таком состоянии они с Селвином и прошли наконец к столику, за которым давно уже сидели приглашенные ими гости, не понимая, куда подевались супруги Уитли.

— Да… — небрежно бросила Элфрида, — позвали знакомиться с почетными гостями. — Это сообщение явно произвело впечатление на слушателей. А Элфрида стояла вся раскрасневшаяся и улыбалась, будто пьяная. — Премилые люди, — добавила она. — Надеюсь видеть их на нашем балу.

Если Селвин и вздрогнул от последних ее слов, то этого никто не заметил, потому что в ту минуту ведущий вечера попросил всех подняться со своих мест. В дверях зала показались принц и принцесса, и оркестр грянул государственный гимн.

Так начался вечер, который стал для Элфриды долгожданным праздником. Она все не могла нарадоваться. Какой успех! Она заметила, что за другими столиками на нее оборачиваются и даже показывают. То, что она проникла за отгороженную канатами зону для избранных, было поистине мастерским ходом. Теперь ее уже ничто не остановит, она наконец-то ухватила жар-птицу за хвост!

Ближе к окончанию вечера к их столику подошел молодой человек и, вежливо поклонившись Элфриде, проговорил:

— Леди Уитли… Прошу прощения за то, что отрываю вас, но дело в том, что я работаю в «Сэсайети» и слышал, что вы устраиваете грандиозную вечеринку…

Глаза Элфриды широко распахнулись, когда она услышала название журнала.

— Да, верно, — отозвалась она. — Через две недели. Это будет бал года.

— Бал? В самом деле?

— Да. Мы пригласим очень много народу, — сказала она и, понизив голос, доверительно добавила: — Включая и членов королевской семьи.

— Да что вы говорите?! Вы проведете его у себя дома?

— Конечно! Придут триста гостей. Мы с мужем не хотим устраивать вечер в отеле. Это удел только вот таких э-э… гулянок. — Она обвела глазами зал и повела плечами с видом, будто попала на пирушку бедных родственников. — А чем вы занимаетесь в «Сэсайети»?

Молодой человек прокашлялся и вежливо улыбнулся.

— Я веду светскую колонку.

— Но я думала, что это делает Джеки Давентри… Его улыбка стала еще шире, и он заглянул Элфриде прямо в глаза.

— Она одна не справляется. В сущности, я освещаю львиную долю всех светских событий и был бы счастлив посетить ваш бал, о котором смог бы весьма недурно написать. Если вы позволите, разумеется. Нынче стало так мало солидных частных приемов, что наш редактор требует отслеживать их все до единого и выделяет для них дополнительное место на полосе. Мы также могли бы сделать несколько фотоснимков.

У Элфриды перехватило дыхание. Неужели все это действительно происходит с ней?! Впервые в жизни репортер сам подошел к ней. Прежде все было наоборот.

— Ну конечно! Это было бы с вашей стороны очень любезно. — Она стала шарить рукой в своей сумочке, усыпанной серебряным бисером. — Сейчас я запишу ваши данные и пошлю вам приглашение.

— Спасибо, это излишне. Мне известен ваш адрес, и я приду по нему в назначенный день. С нетерпением жду этого бала!

Наутро к ней на дом прислали букет алых роз с запиской: «Прошу дать мне возможность объясниться. Я хочу вновь увидеться с вами. Джеральд». Ниже был вписан его телефонный номер.

Но Джеки считала, что объяснять-то, в сущности, нечего. Равно как и прощать. Такие истории случаются на каждом шагу. Про них говорят: «Бывает». Встретились мужчина и женщина и возжелали друг друга с первого взгляда. А женщина настолько потеряла голову, что даже возомнила себе, что это судьба. Но опьянение кончилось, и теперь Джеки понимала, что о судьбе тут и речи нет.

Как ни печально. По поводу своей жены он хотел объясниться с Джеки еще на балу. Как только Селия Атертон поинтересовалась у него, когда та приезжает из Штатов, он повернулся к Джеки и бросил:

— Я потом все объясню.

Но она не стала ждать. Разочарование было столь велико, что она даже ощутила дурноту. Она ничего не могла с этим поделать, хотя и твердила себе, что это бред и абсурд — так реагировать. В конце концов, она познакомилась с Джеральдом всего несколько часов назад.

Джеки заглянула в дамскую комнату, а потом незаметно выскользнула из нее и отправилась на поиски Пита и машины. Спустя какое-то время она заметила его в дальнем конце стоянки, где он по-приятельски болтал с другими шоферами. Он явно не ждал ее так рано и удивленно покосился на свои часы, полагая, что прозевал за разговором все на свете.

— Я решила уехать, Пит. Все, что мне было нужно, я узнала.

— Очень хорошо, мадам. — Он затушил о землю окурок и бросился открывать ей дверцу машины.

На обратном пути в Найтсбридж, когда они катили по темным, но все еще оживленным лондонским улицам, Джеки размышляла о вечере, с которого только что сбежала, и о том, почему, собственно, Джеральд Гулд произвел на нее столь сильное впечатление. Впрочем, она не сомневалась в том, что и он не остался к ней равнодушен. Стоило их взглядам встретиться впервые, как между ними тотчас установилась некая невидимая, но почти осязаемая связь. Словно электрический заряд прошел. И возникшая вслед за этим сила притяжения была настолько очевидна, что слов никаких не требовалось. И потом еще появилось ощущение, будто они давно друг друга знают.

Зажмурив в темном салоне машины глаза, Джеки попыталась отделаться от наваждения, но оно не уходило. Она по-прежнему видела перед собой его лицо, его улыбку и выражение глаз. Казалось, он сидит рядом с ней.

Вернувшись домой, она сняла красное атласное платье и надела персикового цвета ночную сорочку. Шелковая ткань приятно и чувственно скользнула по коже.


Выпив стакан минеральной воды, она легла в постель. Но сон не шел. Мысли о Джеральде не оставляли. Ей вспомнился его заинтересованный и настолько пронзительный взгляд, что, казалось, он дырявит им ее душу. Вспомнились его руки с ухоженными ногтями и загорелыми пальцами, линия рта, полные чувственные губы. Крепкая широкая грудь, мускулистые бедра…

Со стоном Джеки вновь включила свет и, выбравшись из постели, перешла в смежную со спальней гостиную. По крайней мере ничто не мешает ей узнать, кто он такой.

Она взяла с полки над столом последнее издание справочника «Кто есть кто». Джеки хранила точно такой же и на работе — порой нужно было проверить правильное написание той или иной фамилии или титула. Положив справочник на стол, она стала быстро пролистывать страницы. Годли… Голдстоун… Гуд… Ага, Гулд! В справочнике было девять Гулдов, но палец ее, скользнув вниз, быстро нашел Джеральда Соломона Гулда, родившегося в 1944 году.

То, что надо!

Сев на диван и положив тяжелый том на колени, Джеки принялась читать. Дававшаяся краткая биографическая справка произвела на нее сильнейшее впечатление и показалась едва ли не фантастической. Она почему-то представляла себе, что он из благородной, даже аристократической английской семьи, возможно, питомец Итона и, не исключено, занимает какой-нибудь высокий пост. Скажем, в правительстве. Однако выяснилось, что дело обстоит совершенно иначе. Родителей его звали Гарольд и Рейчел, и он был единственным ребенком. Джеральд учился в самой обыкновенной средней школе в Олдбери, что на севере Англии, выиграл именную университетскую стипендию и затем окончил Лидс. По окончании колледжа работал стажером в отделе мужской одежды ведущего лондонского магазина, а в 1967 году ушел в компанию «Горэй», которая производила мужскую одежду и имела сеть магазинов по всей Великобритании. У Джеки от изумления открылся рот, когда она дочитала статью до конца. В настоящее время Джеральд являлся генеральным менеджером «Горэй групп», членом комитета по рынку и потреблению в Конфедерации британской промышленности, членом общества директоров и монопольной комиссии, а также одним из заправил совета по экспорту одежды. Вдобавок к этому его услугами как специалиста пользовалась и лондонская штаб-квартира «Ллойдса».[19]

На Джеки все прочитанное произвело глубочайшее впечатление. Она хорошо знала порядки этой страны и понимала, что достижения Джеральда поистине фантастичны, если учитывать, что он поднялся фактически из самых низов. Для того чтобы взлететь так высоко, нужно обладать не только светлым разумом, но и огромным трудолюбием. И личным обаянием, конечно. Джеки была в восхищении. Но внезапно, нахмурив брови, она быстро пробежала глазами несколько других статей в «Кто есть кто». Про всякого человека сообщалось, женат ли он и имеет ли детей. В статье про Джеральда об этом не было ни слова. Это могло означать только то, что он женился уже после выхода издания в свет. То есть в последние полгода.

Заснуть ей удалось лишь поздно ночью, а наутро мучительные мысли вчерашнего вечера вернулись. Джеки проклинала себя за то, что никак не могла справиться со своими чувствами. Она уже уходила на работу, когда посыльный принес розы.

Джеки поставила их в вазу, сунула записку в сумочку и уехала на Беркли-стрит. В конце концов от работы ее пока никто не освобождал. И потом она считала, что совершит большую ошибку, если вновь увидится с Джеральдом. Если играть с огнем, можно сильно обжечься. Джеки не хотела рисковать. Джеральд женат и женился совсем недавно, а Джеки хорошо помнила совет, который мама дала ей, когда она еще только вступила во взрослую жизнь: «Если не можешь найти своего мужчину, не трогай чужих, дорогая».

Джеки неизменно следовала этому правилу.

На следующее утро к ней на дом доставили букет чайных роз на длинных прямых стеблях с удаленными шипами. Записка на этот раз гласила: «Жду Вашего звонка с отчаянной надеждой. Прошу, позвольте все же объясниться. Джеральд».

Джеки и эти цветы поставила в вазу. Своей хрупкостью и изящностью они напомнили ей дрезденский фарфор. Любуясь ими, Джеки разрывалась между желанием встретиться с ним вновь и страхом перед тем, чем все это может обернуться.

На третье утро Джеки уже готова была к тому, что ей вновь принесут цветы или подарок, но ее ожидал сюрприз. Посыльный доставил по ее адресу забавную открытку. На ней был изображен печальный слоненок, пытающийся приколоть к своему рукаву красное сердечко. Ниже была надпись: «Помоги, а?»

Джеки не удержалась от смеха.

Джеральд, похоже, отлично знал, чем взять ее. Ей нравилась его непредсказуемость. Прежняя решимость — не поддаваться на его просьбы — несколько ослабела. Может быть, глупо, что она так упорно отказывается позвонить ему? По крайней мере почему бы не выслушать то, что он хочет сказать? Что в этом страшного? Да, надо будет позвонить. С работы. Она посмотрела на часы. Э, нет… Сейчас стрелки показывали девять тридцать, а на десять у нее было назначено свидание с Бертрамом в его кабинете. Ничего, позвонит позже.

— Ну, как у тебя подвигается работа по Уэльсам? — осведомился Бертрам, стоило Джеки переступить порог его кабинета.

Она села напротив него и открыла папку с бумагами, держа ее на коленях.

— Прекрасно. Теперь мне во всех подробностях известно, как они проводят день. Причем распорядок принцессы Дианы не в пример разнообразнее. У Чарльза деловые встречи с утра до вечера. У него столько всяких забот. Малоимущая молодежь, бездомные, проблемы сношений между городами, новая архитектура… Ну и конечно, он постоянно в поиске средств для треста, который финансирует все его проекты. Немного перевести дух он может только вечером. Стиль его жизни очень похож на тот, по которому живет королева. Работа, работа и работа… Без отдыха! Если, разумеется, не считать выходных. На выходные принц Чарльз отправляется в Хайгроув, где возится в саду или играет в поло.

— Так, теперь про Диану, — сказал Бертрам. Джеки вновь сверилась со своими записями.

— Она встает рано, вскоре после шести. Сама садится за руль и выезжает из Кенсингтонского дворца. Порой даже без охранника. Едет в Букингемский дворец, где плавает в бассейне. После этого возвращается в КД, так они называют Кенсингтонский дворец. Пока принц Уильям и принц Гарри завтракают, она выпивает чашку чая, после чего отвозит их в школу. У меня есть несколько снимков, на которых она запечатлена в джинсах и бейсболке у школьных ворот вместе с сыновьями. Потом опять возвращается в КД, где ее уже ждет парикмахер. Затем начинается обычная светская рутина: посещение клиники, где лежат больные СПИДом, других больниц, домов престарелых. А иногда у нее вообще не запланировано никаких встреч и она проводит день с подругами, а то и присоединяется к брату лорду Альторпу на ленч либо в «Menage a Trois»,[20] либо в «Сан-Лоренцо» в Найтс-бридже.

В дневное время, пока мальчики еще не вернулись из школы, принцесса Диана может отправиться и по магазинам. Она любит проводить время со своими детьми, пить с ними чай, играть до самого вечера. По возможности к ним присоединяется принц Чарльз. Словом, если верить всем тем людям, с которыми я уже переговорила, — подытожила Джеки, — у меня сложилось впечатление об Уэльсах, как о вполне нормальной семейной работающей паре с двумя детьми. По выходным они делают все то же, что и другие родители: устраивают пикники за городом, катаются на велосипедах, покупают конфеты ребятам, если те хорошо себя ведут. Короче, самая обыкновенная благородная семья.

— Нет, Джеки, тут и речи быть не может о самой обыкновенной благородной семье, — возразил Бертрам. — Ведь он будущий король Англии. Неужели ты хочешь сказать, что их жизнь столь обычна? А как же многочисленная прислуга?

— С этикетом все в порядке, когда они принимают у себя гостей, — пояснила Джеки. — Когда в КД устраивается званый вечер, на принце — фрак, на принцессе — вечернее платье… И тогда действительно вокруг суетятся лакеи и слуги. Но в другие дни, когда гостей нет, Уэльсы обходятся по преимуществу сами. Если не считать охраны, разумеется. Диана, например, может приготовить что-нибудь несложное, взяв продукты из холодильника. Те же сандвичи. Она любит сама делать заварной крем и всегда ест его перед сном. Говорит, что он помогает ей заснуть. Может даже вымыть посуду, если есть настроение. Словом, обычная домохозяйка, которая гордится своим домом и умеет следить за ним. До замужества она всегда настаивала на том, чтобы самой мыть посуду после вечеринок и убирать в квартире, которую она делила с двумя подружками.

— Невероятно! — покачал головой Бертрам. — А я-то думал, что она сама и пальцем не пошевельнет, все за нее делают другие.

— Очевидно, члены королевской семьи воспитаны в уважении к тем, кто их обслуживает. Мне рассказали одну примечательную в этом отношении историю. Однажды принцесса Маргарет, когда она была еще молода, вернулась с бала вместе с целой оравой друзей, разбудила поваров Букингемского дворца, приказав им приготовить яичницу с беконом в три часа ночи! Узнав об этом, ее отец король Георг VI пришел в неописуемую ярость.

— Что еще у тебя есть по Уэльсам? Ты знаешь, где Диана делает покупки? Что она покупает? Говорят, члены королевской семьи никогда не носят с собой наличных, это правда?

Джеки украдкой вздохнула. Она думала, что Бертрам похвалит ее за то, что ей уже удалось узнать так много. Но он был ненасытен, и ей пришлось вновь сверяться со своими записями.

— Принцесса Диана посещает «Харвий Николз». Это прямо напротив моего дома в Найтсбридже. Она ходит туда рано утром, если у нее ничего не запланировано на это время. У Дианы открыт кредит во всех крупных магазинах, но иногда сопровождающий ее охранник расплачивается по пластиковой карточке. Сумма записывается на счет герцогства Корнуолл. Как известно, эта земля находится в собственности принца Чарльза. Он владеет тысячами акров в Корнуолле и сдает их местным фермерам, что приносит колоссальный доход. Диана появляется и на Хай-стрит, близ Кенсингтонского дворца. Ей ничего не стоит прогуляться с тележкой по супермаркету «Сейнзбериз» или заглянуть в какой-нибудь маленький магазинчик в поисках одежды, книг или игрушек для сыновей. А белье она иной раз покупает даже в «Маркс энд Спенсер».

Бертрам был шокирован услышанным.

— Не может быть! Джеки улыбнулась.

— Клянусь, это так. Я встречалась с человеком, который своими глазами видел, как она купила целый ворох бюстгальтеров и трусиков. Ее любимый цвет персиковый.

— В «Маркс энд Спенсер»?! Но я думал, что там отовариваются только… только…

Джеки рассмеялась.

— Вы безнадежно устарели, Бертрам. Нынче все ходят в «Маркс энд Спенсер»! Сегодня это очень модный магазин.

Редактор выглядел уязвленным в своих лучших чувствах. Иллюзии, которые он питал в отношении королевской семьи, рушились на глазах, и ему это не нравилось.

— А как же ее выходные наряды? — довольно сердито произнес он. — Только не говорите, что она и их покупает в «Маркс энд Спенсер»!

— Нет, зачем же? Вечерние туалеты она приобретает у кутюрье из их коллекций. Мне удалось выяснить, что в целом она ежегодно тратит на свой гардероб, уход за волосами, аксессуары и прочее порядка четверти миллиона фунтов.

Бертрам облегченно вздохнул.

— Ну, это другое дело! Это я понимаю! Вот что нам нужно для журнала… Шик! Исключительность! А если читатель прочитает о том, что принцесса, в сущности, ничем не отличается от него самого… Кому это интересно?

Джеки хотелось сказать, что во многом принцесса действительно похожа на богатых и титулованных читателей журнала, но она удержалась.

— Завтра я приглашена на ленч к Селии Атертон. Попробую уговорить ее помочь мне в моей работе, — продолжала она. — Это одна из фрейлин королевы, разговорить ее будет непросто, но я надеюсь, что она по крайней мере подтолкнет меня в нужном направлении.

— А что, она такая неразговорчивая?

— Дело не в этом. Я думаю, что все люди, поступающие на придворную службу, дают что-то вроде подписки, в которой обязываются не разглашать ничего из того, что увидят или услышат во дворце. Включая любые разговоры с членами королевской семьи и их разговоры между собой. — Джеки не сомневалась, что Селия Атертон захлопнется, словно моллюск, но она не была бы репортером, если бы не попыталась что-нибудь выведать. — Полагаю, это будет очень полезная встреча, — добавила она уверенным тоном, желая произвести впечатление на Бертрама.

Едва она вернулась к себе в кабинет, как зазвонил телефон.

— Мистер Джеральд Гулд, — сообщила ей девушка-секретарь.

Сердце едва не выпрыгнуло у Джеки из груди, когда она услышала характерный щелчок, выводивший Джеральда на связь. Они поздоровались. Джеки с трудом переводила дыхание.

— Как поживаете, Джеки? — тепло и ласково, будто они были старыми друзьями, спросил он. — Что делаете сегодня днем?

— Мм… У меня много разных дел. Готовим к выходу следующий номер, в редакции все стоят на ушах… — От волнения Джеки стала запинаться. Она не могла побороть смущение, услышав его голос.

— А вечером?

— Я должна появиться на одном коктейле, а потом на открытии нового ресторана, — быстро ответила она.

— Вы будете обедать в этом ресторане?

— Мм… Не знаю… Не думаю…

Джеки отчаянно хотелось вновь увидеться с Джеральдом и одновременно она очень боялась этой встречи. Она думала оттянуть разговор с ним на денек. Назавтра ее пригласила к себе на ленч Селия Атертон, и, если честно, она рассчитывала там расспрашивать не столько о королевской семье, сколько о Джеральде. «Предупрежден — значит вооружен», как гласит пословица. Джеки надо было выудить у Селии все, что только она знала о Джеральде.

— Не знаю, получится ли сегодня, — сказана она.

— А почему бы и нет? — весело отозвался он. — Давайте вот как договоримся… Я могу заехать за вамп в ресторан, скажем, в девять вечера, и мы отправимся в «Савой-гриль», где и поужинаем. Мне очень нужно поговорить с вами, Джеки.

— Да? Ну что ж…

— Прошу вас! Мы не будем задерживаться там допоздна, если не хотите. И потом я закажу столик в углу, где нам никто не помешает.

Он уговаривал ее, но таким тоном, словно нимало не сомневался в том, что она уступит.

У Джеки же появилось ощущение, будто она погружается в чан с патокой. Настолько сладкой, что вылезать не хочется. И настолько вязкой, что вылезти и не удастся.

— Хорошо, — услышала она свой собственный тихий голос.

— Давайте адрес ресторана.

Она сказала ему, одновременно решая, что надеть сегодня. Сексуальное черное платье? Или желто-белое из шелка? А может быть, легкий полотняный костюм с длинным жакетом и большие золотые сережки?

— До вечера, — сказал Джеральд.

Повесив трубку и сев за стол, она невидящим взглядом уставилась перед собой, гадая, правильно ли поступила, согласившись встретиться. Но не успела она испытать радость, как на нее наползла темная тень дурною предчувствия. У Джеральда Гулда есть жена. И она со дня на день, если верить Селии Атертон, приедет к нему из Штатов. Таковы были факты, и с ними ничего нельзя было поделать.


5


— Ты не забыл, Селвин? — нарушил тишину кабинета громкий оклик Элфриды. Весь день были деловые встречи, и Селвин решил немного отдохнуть здесь. Его лысая макушка едва виднелась из-за высокой спинки кресла, в котором он сгорбился. На столике перед ним стоял ополовиненный стакан с виски, которое жидким янтарем поблескивало в лучах позднего солнца, заглядывавшего в окно. Селвину было хорошо и покойно, и он никак не думал, что молодая жена так быстро напомнит о себе.

— Уже пьешь? — с упреком проговорила она, приближаясь. — А как же сегодняшний коктейль? Когда мы приедем туда, ты будешь уже пьяный!

— Я никуда не поеду, — холодно и резко ответил он. — Да и тебе зачем?

— Потому что это важно. Трегантеры всех знают! Такие вечеринки нельзя пропускать.

— Мне можно, — ответил Селвин и закрыл глаза.

— О, Селвин, лапочка! — Она опустилась перед ним на колени. Губки ее надулись, а глаза подернулись томной дымкой. — Ангел мой, — вкрадчиво заговорила она. — Ты ведь пойдешь сегодня на коктейль со своей девочкой? Неужели ты отпустишь свою малышку одну?

Веки Селвина взлетели настолько неожиданно и быстро, что Элфрида вздрогнула. Он смерил жену гневным взглядом.

— Боже мой, Элфрида, хватит строить из себя ребенка! Почему бы тебе не съездить туда одной?

— А ты не боишься, что я могу неплохо провести там время? — лукаво спросила она.

— Мне плевать.

— Что?! — Она оскорбилась и вскочила на ноги. — Ты хочешь сказать, что не против того, чтобы я неплохо провела время одна? А если ко мне начнут подкатываться мужчины?

В эту минуту в голове Селвина промелькнуло множество противоречивых мыслей. Если Элфрида убежала бы с другим мужчиной, это было бы унизительно. Но, с другой стороны, это ли не дешевый способ избавиться от нее? Какое-то время ему придется побыть обманутым мужем, стоически перенести позор, о котором, конечно же, узнает весь Лондон. Но зато потом ничто не помешает ему уединиться в небольшой уютной квартирке, где он проведет остатки своих дней в мире и покое.

Но тут ему пришла в голову другая мысль. А кому она нужна, его Элфрида? Только другому такому же старику болвану. К тому же она заинтересуется им лишь в том случае, если он окажется богаче его, Селвина. А где такого сыщешь?

Элфрида молча и пристально вглядывалась в него, словно пытаясь прочитать его мысли. Затем вновь опустилась перед ним на колени, расстегнула своими сильными руками ширинку у него на брюках и вытащила слабую и безвольную плоть.

— Ты ведь любишь свою девочку, правда? Я знаю, любишь, — притворным голосом пропела она, крепко сжимая его плоть. — Какой ты гадкий, что дразнишь меня! — Она опустила голову…

С минуту ничего не происходило, но потом, к величайшему изумлению Селвина, он почувствовал внутри себя пробуждение чего-то живого. Может, то были лишь воспоминания о давно минувших сексуальных радостях? Бледная тень того, что однажды было? Когда он был молод, силен и ему ничего не стоило наслаждаться всю ночь?.. Или это всего лишь секундный спазм, который больше не повторится? В конце концов его иссохшееся тело уже испытало вторую молодость, когда он только познакомился с Элфридой и неожиданно для себя открыл, что еще способен испытывать оргазм. Не хватит ли?

Селвин закрыл глаза и вцепился руками в подлокотники кресла, гадая: удастся ли Элфриде повторить то чудо еще раз? Прошло еще несколько минут, и Селвин почувствовал постепенное нарастание приятного, щекочущего напряжения. Он издал шумный вздох, исполненный наслаждения. Боже мой, неужели? Ловкий и влажный язык Элфриды умело ласкал его ожившую плоть, и Селвин жадно упивался своими ощущениями. О Господи, это случится! Он уже почти утратил над собой контроль и держался руками за подлокотники так, как держался бы за борга утлой лодчонки, если бы волны грозили вот-вот опрокинуть ее. Селвин зажмурился, сгорая от захлестнувшего его желания.

— О да, Элфи… О Боже, да, да!.. — простонал он, и в это мгновение наступила кульминация. Усталое тело его содрогнулось и разом выплеснуло из себя все накопившееся напряжение.

На секунду Селвин вновь воспарил в такие выси, которые были ему подвластны лишь в молодости.

Вслед за этим комната погрузилась в тишину, которая нарушалась лишь его надсадным дыханием. Наконец Элфрида, скромно потупив глазки, сказала:

— Тебе понравилось, а?

На Селвина накатилавсеохватывающая усталость. Из него будто выпустили весь воздух.

— Да, — пробормотал он. — О да.

— Теперь ты пойдешь со мной на вечер?

Он закрыл глаза и подумал: «А хватит ли у меня сил встать с кресла?» Он чувствовал себя столетним стариком, навечно прикованным к инвалидной коляске.

— Налей мне виски, — попросил он.

Она покорно подошла к бару и налила ему еще стакан. Когда она передавала его ему, лоб ее был наморщен в задумчивости.

— И еще нам с тобой надо обсудить кое-какие детали насчет нашего бала. Осталась всего неделя, а не готово еще многое.

— Что именно?

Дрожащей рукой Селвин поднес стакан ко рту.

— Я думаю, от ворот до крыльца надо расстелить красный ковер, а официантов одеть в ливреи. В черном они выглядят некрасиво и уныло. Почему бы не нарядить их в темно-зеленый бархат, украшенный золотым шитьем, как ходят стюарды на королевском Эскоте? Знаешь, как здорово смотрится?

Селвин изумленно взглянул на нее.

— Чего ты хочешь? — воскликнул он сердито. — Устроить сцену из «Веселой вдовы», черт возьми? Не говори глупостей, Элфрида. Над нами будет смеяться весь Лондон, если мы оденем официантов в ливреи.

Глаза Элфриды сверкнули упрямством.

— Но почему? У королевы слуги, между прочим, ходят в пурпурных ливреях, расшитых золотом! Почему же нам нельзя нарядить своих в зеленые?

— Потому что здесь тебе не Букингемский дворец, а ты не королева, — сухо ответил Селвин.

У Трегантеров на коктейле было, как всегда, шумно. Элфрида, тут же с порога попавшая в родную стихию, присоединилась к группе женщин, которые налегали на шампанское и шаблонно приветствовали вновь прибывших.

— О, как я рада видеть вас, моя дорогая!

— Здра-а-вствуйте! Как поживаете?

— Вы прекрасно выглядите!

— А неплохой вечер состоялся вчера там-то и там-то, не правда ли?

— …и позавчера!

— …и на прошлой неделе!

— А это правда, что на вашем балу будут члены королевской семьи?

Услышав вопрос, Элфрида жеманно и загадочно улыбнулась:

— Поживем — увидим!

В действительности дела у нее обстояли пока не очень хорошо. До сих пор она получила записки от трех разных Фрейлин, которые ответили на ее приглашения от имени принцессы Маргарет, герцогини Кентской и принцессы Анны. Во всех трех случаях это был вежливый, но твердый отказ. Ничего. Оставались еще королева, принц Чарльз и принцесса Диана, Глостеры, а также принц и принцесса Майкл-Кентские. Элфрида держала за них кулачки. Надежда на то, что кто-нибудь из них согласится прийти, еще оставалась. Хотя теперь Элфрида сильно сожалела о том, что не так давно устроила сцену в парикмахерском салоне в присутствии герцогини Глостерской.

Поступления каждой новой почты она ждала с затаенным волнением и надеждой, всякий раз тщетно выискивая среди прочей корреспонденции толстый кремовый конверт с тисненым красным гербом — послание из Букингемского дворца.

Селвин толкался в баре, где встретил старого приятеля. Элфрида быстрым взглядом обвела зал, подмечая, кто сегодня пришел и с кем ей было бы полезно поговорить. В дальнем конце комнаты, у окна, в группе людей он, заметила Джеки Давентри. До сих пор они встречали всего пару-тройку раз, и Джеки была неизменно малоприветлива. Но сегодня Элфрида была уверена в себе, конце концов сам журнал «Сэсайети» предложил ей освещение ее бала.

— Джеки! Здравствуйте! Как поживаете? — не обращая внимания на тех, кто окружал журналистку, крикнула Элфрида. — Неплохая вечеринка, не правда ли? — Не дожидаясь формальных представлений, она объявила: — Я леди Уитли Воксхолл.

С ней обменялись вежливыми рукопожатиями, после чего в воздухе повисла неловкая пауза. Элфрида вновь обратилась к Джеки.

— Я так счастлива, что вы отрядили на мой бал того приятного молодого человека, чтобы он написал о нем материал. Скажите, а он приведет с собой фотографа, как обещал?

— Прошу прощения… — начала было Джеки.

— Ну как же! Мой бал! И молодой человек, который ведет вашу колонку! Он сказал, что напишет большой материал о моем бале! Конечно, я думала, что вы придете сама. О, приходите вместе! Это будет такой грандиозный вечер, какого Лондон давно не видел!

Джеки медленно и отчетливо проговорила:

— Молодого человека, который вел бы мою колонку в «Сэсайети», не существует в природе.

— Что вы хотите сказать?..

— Хочу сказать, что веду эту колонку только я.

Элфрида от огорчения и растерянности побагровела.

— Нет, нет, как же! Тот приятный молодой человек… — не унималась она. — Он попросил разрешение прийти, и я ответила согласием. Он обещал мне полполосы! Приходите вместе! Напишите вместе!

— Я с удовольствием сделала бы это, но молодой человек, о котором вы говорите, — мошенник. Прикрываясь именем нашего журнала, но в действительности не имея к нему никакого отношения, он посещает многие светские вечера и приемы. Представляется журналистом и моим помощником. Мне очень жаль, что и вы стали жертвой этого обмана. Как его зовут? Вы не знаете, как я могла бы на него выйти?

— Но как же мой бал?! — воскликнула Элфрида. Казалось, она сейчас расплачется. — Может быть, тогда вы о нем напишете? Мне так хочется, чтобы о нем рассказал ваш журнал! Тот молодой человек, он обещал! Прошу вас, приходите вместо него!

На мгновение Джеки стало жаль эту женщину с пухлыми щеками и отчаянием в глазах.

— У нас очень мало места, но, впрочем, я постараюсь что-нибудь для вас сделать, — мягким голосом проговорила она.

— О, прошу вас! Для меня это так много значит!

Джеральд Гулд появился в ресторане «Кавьяр» за несколько минут до девяти. Переступив порог заведения, он обвел своими темными глазами зал. Джеки сразу почувствовала его присутствие. Сердцебиение резко участилось, а в коленках появилась слабость. На ватных ногах она направилась навстречу ему через весь заполненный народом зал.

— Здравствуйте! — Каким-то чудом ей удалось произнести это нормальным голосом.

— Привет.

Джеральд сегодня был еще красивее, чем запомнился ей по их первой встрече.

— Вы здесь уже закончили? — осведомился он.

Джеки обвела глазами шумный зал ресторана, не замечая ни черно-бело-серебристого убранства, ни толкающихся людей, пробовавших маленькие квадратные сандвичи с красной и черной икрой, расставленные в шахматном порядке, и запивающих их ледяным «Дом Периньоном».

— Да, — сказала она, — закончила.

Джеральд взял ее под руку и отвел к своей машине, стоявшей у крыльца. Оба молчали. Слова были и не нужны. Между ними как будто все уже давно было сказано и теперь оставалось лишь скрепить те сильные и невидимые узы, которыми они были соединены. Джеральд вел свой «ягуар» так же легко и уверенно, как он, наверно, делал все в жизни. В уютном полумраке салона Джеки пыталась собраться с мыслями, но могла думать лишь об этом чувственном человеке рядом. Его руки, лежавшие на баранке, были крепкие и хорошо ухоженные. Бедро под темно-синими брюками, выглядело мускулистым. Джеки чувствовала дразнящий и вместе с тем мягкий аромат его лосьона после бритья. Он улыбнулся ей.

— Хороший сегодня для вас выдался вечер? Джеки улыбнулась в ответ.

— Интересный, пожалуй, — ответила она. — Сейчас самое суматошное время в году. Я вздохну с облегчением, когда закончится сезон. Впрочем, перерыва в моей работе все равно не будет, несмотря на то что лондонские приемы завершатся. Я поеду туда, куда отправится светское общество, будь то бал Красного Креста в Монте-Карло или охота на куропаток в Шотландии.

— Можно ли сказать, что вы весело проводите время? Вам нравится ваша работа? — поинтересовался Джеральд.

Джеки привыкла отвечать на подобные вопросы. Одни завидовали ей, полагая, что она ведет роскошный образ жизни. Других — таких как Кип — приводила в ужас мотель о том, что ей приходится так часто посещать различные светские рауты.

Джеки пожала плечами.

— Поначалу было весело, — честно призналась она. — Но со временем ощущение новизны, конечно, пропадает и порой кажется, что если сходить еще на один коктейль или благотворительный бал, то сойдешь с ума. Иногда мне нравится брать интервью, я люблю сам процесс написания материала. В целом же прежде всего ценен опыт, который я получаю в журнале.

Джеральд понимающе кивнул.

— А почему вы не работаете внештатно, по более свободному графику? Ведь сами же говорите, что порой работа тяготит.

— Со временем я, может быть, и уйду на вольные хлеба, — ответила Джеки. — Но пока не могу позволить себе роскоши отказаться от постоянной зарплаты.

Он усмехнулся.

— Мне это понятно. Нет ничего более надежного в жизни, чем постоянная зарплата.

Джеки искоса взглянула на него. Он буквально источал могущество, обладал всеми внешними атрибутами богатого человека и скорее всего был счастливым владельцем большого пакета акций. Губы ее тронула легкая усмешка. Для Джеральда Гулда, конечно, давно прошли те времена, когда он зависел от постоянной зарплаты.

Они приехали в «Савой», Джеральд передал ключи от машины швейцару и завел Джеки в роскошный и вместе с тем стильный гриль-бар. Почти все столики были заняты. Здесь имелась отличная кухня, подавались хорошие вина, обслуживание находилось на самом высоком уровне, наконец, сюда захаживали разные знаменитости. Уже в первую минуту Джеки заметила Лучано Паваротти с друзьями, Илейн Стрич, оживленно беседующую с приятным мужчиной, и Ивану Трамп в красивом платье из красного атласа и всю в бриллиантах.

Их проводили к столику в углу зала, где они сели рядом на банкетку, обитую серым бархатом. Метрдотель уважительно поклонился им и передал большие кремовые папки с меню.

Джеральд сделал заказ на двоих и с особой тщательностью выбрал вино. Джеки было приятно сидеть рядом с ним. Джеральд был одним из самых красивых мужчин, и впереди у них целый длинный вечер, в течение которого они познакомятся поближе. Джеки была вся в предвкушении этого. Еще по дороге сюда она поняла, что окончательно сдалась на его милость. Теперь ей было уже не важно, женат он или нет, ляжет она с ним когда-нибудь в постель или нет. Джеки знала одно: Джеральд надолго поселился в ее сердце и в мыслях. Противиться этому нет сил. Джеки уже честно призналась самой себе и чувствовала, что со временем признается и ему. Никогда прежде она не была так уверена в том, что на свете нет ничего невозможного. Она украдкой бросала взгляды на Джеральда, гадая, как он сейчас будет ей объяснять то, что у него есть жена. Если это вообще можно как-то объяснить.

Словно прочитав ее мысли, он сказал:

— Я очень рад, что вы все-таки согласились дать мне возможность поговорить с вами. Мне очень многое нужно вам сказать, и я хочу, чтобы вы знали, что происходит в моей жизни.

— А что происходит в вашей жизни, Джеральд? Вы женаты и этим все сказано, — ответила она, придав своему голосу максимум спокойствия и уверенности.

— Все не так просто.

— А в жизни, как правило, все сложно, — сухо сказала она.

Интересно, пускался ли и Ричард со Стеллой в пространные объяснения, когда решил стать ее любовником? Были ли и у них тайные встречи по вечерам, когда Джеки думала, что он задерживается на работе? Может быть, он говорил Стелле, что несчастен в браке?.. Что жена его не понимает?.. Что она ему наскучила?..

Джеки стало не по себе. Вновь вернулась старая боль, первый приступ которой случился в тот день, когда Ричард объявил ей о том, что уходит. О, как она тогда ненавидела Стеллу! Порой у нее даже возникало желание пойти и убить ее. Поступок Ричарда надломил Джеки, на какое-то время она полностью потеряла уверенность в себе. Возвращение к нормальной, полноценной жизни далось очень и очень нелегко. И что же? Теперь она обречет на такие же муки другую женщину, жену Джеральда?

Пожалуй, впервые в жизни Джеки до конца осознала всю дьявольскую силу искушения. Никогда прежде она не хотела мужчину с такой страстью, никогда прежде не была готова с легкостью оправдать то, что считалось грехом и могло причинить другим боль. Боль, через которую однажды пришлось пройти ей самой.

— Но нам все-таки нужно поговорить, — отозвался Джеральд.

Джеки глубоко вздохнула, почувствовав легкую дурноту.

— А стоит ли мне знать то, что вы хотите рассказать?

— Я должен рассказать вам о моей жене.

Он нахмурился, словно от слова «жена» ему стало больно. Джеки опустила глаза на свои тонкие руки, на которых посверкивал лишь перстень с бриллиантом и изумрудом, который Ричард как-то подарил ей. Антикварная вещь. Джеки не снимала его, потому что он был очень красивый.

— Мне известно, что вы разошлись со своим мужем, — вдруг сказал Джеральд.

Джеки бросила на него острый взгляд.

— Откуда?

Джеральд улыбнулся.

— Мне известно о вас все. Видите ли, Селия Атертон очень общительный человек. И, между прочим, говорила мне о вас только комплименты. Вы ей очень нравитесь. А заговорил я с ней о вас и о вашей личной жизни только потому, что не хотел лезть на место, уже занятое другим.

— Понимаю.

— Вам нравится быть одной? Почему вы не вышли замуж вторично?

— Потому что не захотела, — искренне ответила Джеки. — Наверно, это тот случай, когда уместна поговорка: «Обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду».

— Ой ли? — уверенно произнес Джеральд. — Вы долго прожили в браке? Сколько? Десять лет?

— Девять, но мне казалось, мы пришли сюда для того, чтобы говорить о вас, — довольно резко ответила Джеки.

Он улыбнулся, вокруг его глаз обозначились веселые морщинки.

— Верно, но мне гораздо приятнее говорить о вас.

— А вы? Как долго вы женаты?

— Четыре месяца.

— Четыре месяца?! — Джеки была поражена. — Четыре месяца?! Уму непостижимо! Вы хоть понимаете, что даже не дали своей жене шанса?!

— Никаких шансов не было изначально.

— Как вы можете это утверждать? — Джеки разозлилась. Она прожила в браке девять лет, из которых по крайней мере восемь была счастлива. А если и нет, то у нее, во всяком случае, не было и мысли о том, чтобы разваливать все в первые же месяцы. — Где теперь ваша жена? — спросила она.

— Здесь, но мы не живем вместе. Она приехала из Нью-Йорка несколько дней назад.

— Вы уже разговаривали с ней?

— И не собираюсь, — бросил Джеральд.

Джеки замерла в ожидании продолжения. Сейчас недовольный муж обрушит на нее целую кучу банальностей, которыми попытается оправдать свои неприглядные действия. Губы ее нервно подрагивали, кулаки судорожно сжались, а лицо побледнело еще больше. С одной стороны, ей очень хотелось встать и уйти, прервать эту сцену, которая грозила стать еще более некрасивой, зажать уши руками, чтобы не слышать насквозь фальшивых объяснений, которыми Джеральд сейчас попробует оправдать то, что разлюбил жену, с которой прожил всего четыре месяца. Но с другой стороны, ей хотелось остаться. Внутренне она молила Джеральда о том, чтобы он сотворил чудо, чтобы его слова были убедительными и честными и чтобы его рассказ позволил бы продолжиться их знакомству. Будучи не в силах смотреть ему в глаза, ибо она знала, что в этом случае окончательно сникнет и даст себя обмануть, Джеки отвела взгляд. Джеральд молчал, глядя на официанта, который подошел вновь наполнить им бокалы.

В эту минуту боковым зрением Джеки заметила незнакомую женщину с красивыми золотистыми волосами, появившуюся в зале. На ней было платье из белого шифона, сверкающие драгоценности. Она направилась к столику в дальней части зала. Вокруг нее суетилось несколько высоких молодых людей в смокингах. Интересно, кто это? Какая-нибудь знаменитость, с которой стоит познакомиться?

Но тут Джеральд резко схватил ее за руку.

— Вы что? — удивилась Джеки. В глазах его читался ужас.

— Уходите отсюда как можно быстрее! — проговорил он тихо. — Уходите, прошу вас! Я выйду следом.

— Почему? Что случилось?

Джеки впервые сталкивалась со столь резкой переменой в человеке. Тон его был требовательный, а голос почти злой.

— Это моя жена, — хрипло сказал он — Уходите, пока она вас не заметила.

На следующее утро Джеки пришла в редакцию «Сэсайети» пораньше. Ночь была бессонной, и у нее до сих пор перед глазами стояла разыгравшаяся вечером сцена. Она, естественно, и не думала дожидаться Джеральда на улице, у входа в ресторан. Теперь объяснения уже были не нужны, а все отговорки выглядели бы неуместными. Как только в гриль-баре появилась его жена, он ясно дал понять Джеки, что ее присутствие там нежелательно. Ничего удивительного. Каково было бы ему, женатому всего четыре месяца, быть застигнутым супругой в обществе другой женщины? Он буквально выгнал Джеки из ресторана, не желая, чтобы их заметила вместе его жена. А что он сделал потом? Подошел к своей супруге и сказал, что это была деловая встреча? Или незаметно улизнул и сам?

Джеки не хотелось выяснять. Она сама не своя выбежала из вестибюля «Савоя». На ее счастье, у входа стояло несколько свободных такси. Вернувшись домой, она отключила телефон и сразу легла в постель, вся сгорая от ярости и чувствуя себя жестоко униженной. Впрочем, она понимала, что ее реакция на все происшедшее, пожалуй, неадекватная. В конце концов Джеральд не ее любовник, между ними не завязался роман. Так что же так переживать?

С другой стороны, кто он такой, черт возьми, этот Джеральд Гулд? Не он ли умолял ее несколько дней подряд о встрече? Не он ли просил дать ему возможность объясниться? Когда же она наконец уступила, он выгнал ее из ресторана при виде жены словно какую-то девчонку!

Ярость не дала Джеки заснуть почти всю ночь. Наутро она включила автоответчик, не желая подходить к телефону, а явившись на работу, попросила секретаршу не соединять ее с Джеральдом Гулдом, если тот будет звонить.

И вот, бледная и хмурая, она сидела у себя за столом в кабинете, проглядывая календарь встреч.

Когда раздался телефонный звонок, она непроизвольно вздрогнула, но после некоторого колебания сняла трубку.

— Да?

— Джеки, это тебя, — сказала секретарь.

— Кто?

— Леди Атертон.

— Соедини.

Раздался характерный щелчок, и на том конце провода Джеки услышала приветливый голос Селии:

— Милая Джеки, вы понимаете, я никогда бы не сделала этого, если был бы другой выход, но меня неожиданно вызвали во дворец и, боюсь, что наш ленч сегодня придется отменить.

Джеки, как ни странно, вздохнула с облегчением. Она не была готова говорить сегодня с Селией о Джеральде, а в то же время знала, что этого разговора не удалось бы избежать, так как именно леди Атертон представила их друг другу на том балу.

— Ничего, — ответила Джеки. — Тем более что у меня куча работы.

— Право, мне очень жаль, что так вышло.

— Не пережинай, — заверила ее Джеки. — Давайте перенесем на другой лень.

— С удовольствием. Что скажете по поводу пятницы, двадцать седьмого?

— Прекрасно. — Джеки пометила этот день в своем календаре. — А вы собираетесь на бал к Уитли?

Селия усмехнулась в трубку.

— Нет. Элфрида прислала нам приглашения, но у нас на тот вечер, скажем так, уже имеются другие планы.

— Понимаю. Я совсем забыла о том, что было между вами. Ну ничего, расскажу вам потом, — сказала Джеки и рассмеялась.

— О, буду ждать с нетерпением! — живо отозвалась Селия. — Мне кто-то сказал, что они устроят фейерверк.

— Если бы только фейерверк… Прибавьте к этому красную ковровую дорожку, которую постелют от ворот до крыльца, букеты цветов на десять тысяч фунтов, бархатные ливреи для официантов и фонтан в центре танцевального зала, из которого будут бить струи розового шампанского!

— Боже! Судя по всему, эта вечеринка затмит собой все балы, которые когда-либо проводились в Букингемском дворце, — усмехнувшись, проговорила Селия. — Хьюго еще пожалеет о том, что отказался.

Джеральд звонил, просил о новой встрече, и в голосе его слышалась искренняя мольба. Джеки прослушала оставленное им на автоответчике сообщение вечером, вернувшись с работы. Несмотря на все, что случилось между ними в «Савое», сердцебиение ее вновь непроизвольно участилось. Она прокрутила пленку назад и прослушала сообщение второй раз. По голосу Джеральда чувствовалось, что тут нет никакого обмана и он действительно очень расстроен.

— Почему вы убежали? — говорил он. — Почему не дали мне возможности все объяснить?

Джеки пожала плечами. Ох уж эти «объяснения» неверных мужей! Она не сомневалась в том, что и Ричард был большой мастер «объяснять». Пусть Джеральд хоть на стенку лезет, Джеки его слушать не собирается.

— Если честно, — проговорила она вслух позже, когда разделась и ушла в душ, — мне это уже вот где! — Она провела ладонью по горлу, глядя на себя в зеркало в ванной, и повторила яростно: — Вот где!

Вечер обещал вылиться в настоящее испытание. Два коктейля, прием в Мэншн-Хаус у лорд-мэра Лондона. А около полуночи еще нужно было заглянуть на один благотворительный бал в гостинице «Дорчестер». Джеки зажмурилась. Теплая вода приятно снимала напряжение, накопившееся за день. Идти, конечно же, никуда не хотелось. Вот если бы остаться дома! Какое блаженство! Приготовила бы себе яичницу с тостом, свернулась калачиком на диване перед телевизором, а потом легла бы в постель с хорошей книгой и читала до тех пор, пока сон не одолел бы ее… Перспектива была настолько радужная, что Джеки на минутку всерьез задумалась о том, что, может быть, стоит разок отменить все запланированные посещения. В конце концов с тех пор как стала вести в журнале светскую колонку, она не пропустила ни одного стоящего приема или бала, званого обеда или премьеры. Неужели нельзя отдохнуть хотя бы один вечер?

Но тут она подумала о людях, которые ждут ее сегодня и будут сильно разочарованы, если об их вечеринках никто ничего не напишет. Пока Джеки не стала светским репортером, она и не подозревала, какое огромное значение может иметь для человека сам факт появления его фамилии на страницах глянцевого журнала. Многие нарочно выбирают день проведения приема так, чтобы ей было удобнее. И соответствующим образом составляют список приглашенных. Они рассуждают так: чем интереснее состав гостей, тем больше вероятности, что Джеки напишет об этом. И они правы. Удачно подобранное место проведения того или иного события, известные гости и, возможно, хорошая тема вечера — лучший способ заинтересовать репортера светского издания.

Тяжело вздохнув, Джеки вышла из душа и завернулась в большое махровое полотенце. Она твердо решила никого не подводить, раз уж согласилась заниматься этим. Джеки села за туалетный столик и принялась тщательно расчесывать волосы. Эх, хорошо бы все-таки пораньше вернуться домой!

Но тут внутренний голос спросил ее: «Что у тебя за жизнь? Что это за безумие, когда человек вынужден не спать четыре ночи из пяти, посещая всевозможные светские рауты? У тебя никогда не хватает времени на встречи с друзьями, не говоря уже о том, чтобы завязывать новые знакомства. Тебя затянуло в водоворот, все содержание которого фальшиво и банально».

Расстроенная Джеки надела черное шелковое белье, отделанное кружевом, черные же прозрачные колготки и изумрудного оттенка атласное платье, на фоне которого кожа ее отливала мраморной белизной. Она сделала себе свободную прическу, легко прихватив волосы сзади так, чтобы отдельные локоны спускались на уши и шею. Затем Джеки принялась краситься, одновременно пытаясь настроиться на предстоящую ночь визитов.

В ту минуту она готова была уступить место самозванцу, который представлялся ее помощником.

Настроение было все еще неважное, когда она появилась на первом вечере в красивом старинном доме в Челси с окнами на Темзу. Почти сразу же она нашла глазами Билла Гласса, который снимал хозяев дома, здоровавшихся с прибывавшими гостями.

— Как жизнь? — весело спросил он, меняя пленку в фотоаппарате.

— Самозванец все еще не угомонился, а я ума не приложу, кто он такой. Не знаю даже, как он выглядит. Билл, если ты услышишь что-нибудь о нем, дай знать, хорошо?

Билл поджал губы. На минуту его лицо приняло серьезное выражение. Он обвел комнату внимательным взглядом своих добрых серых глаз.

— Разумеется, — пообещал он. — Между прочим, мне будет нетрудно заметить его на какой-нибудь вечеринке, если мы там будем оба. Люди, не принадлежащие к высшему свету, выделяются на общем фоне как белые вороны.

— Разве, Билл? — с любопытством спросила Джеки. Кое-какие стороны жизни английского благородного общества все еще являлись для нее загадкой. Но Билл варился в этой каше так давно, что для нею не было никаких секретов.

— Да, потому что их никто не знает и они никого не знают, — ответил он.

— Ты будешь снимать для нас бал у лорда и леди Уитли в четверг?

Он в притворном ужасе воздел глаза к потолку.

— Леди Уитли пригласила меня в тот самый день, когда решила, устроить бал. Теперь, если я туда не приду, за мою жизнь не дадут и ломаного гроша.

Джеки рассмеялась.

— Понимаю. Эта женщина хочет, чтобы о ее вечере написали все издания, от глянцевых журналов до бульварных листков. Не исключено, что там объявится и мой неуловимый «помощник».

Билл присвистнул.

— Тогда повеселимся, а?

— Кип! Страшно рада тебя слышать! Как ты?

Брат позвонил ей домой на следующий день, и она действительно очень ему обрадовалась.

— Нормально, если не считать того, что я злой, как черт.

— Что случилось?

— Завтра придется вернуться в Лондон. Я думал, что мне удалось свести концы с концами в одной экспортной сделке, которой я сейчас занимаюсь, но случилось непредвиденное, и я вынужден буду провести в Лондоне еще неделю. — Голос у него был усталым и раздраженным.

— Я понимаю твое состояние, но это значит, ты снова приедешь ко мне, да?

— Если не возражаешь.

— Кип, ты же прекрасно знаешь, что не возражаю. Я уже успела соскучиться по тебе. Когда ты прилетаешь?

— Завтра в девять сорок вечера по вашему времени. В одиннадцать я уже у тебя. Ты будешь дома?

— Постараюсь, — пообещала Джеки. — Вообще-то я собираюсь на премьеру «Манхэттен старлайт», но, думаю, успею вернуться.

— В прошлом году на Бродвее это шоу имело большой успех, — сказал Кип. — Я-то не большой любитель театра, ты знаешь, но старики настояли на том, чтобы я пошел вместе с ними, и, знаешь, я не пожалел.

— Еще бы! Здесь это разрекламировали как лучший мюзикл последнего десятилетия. Лично я не пошла бы, пожалуй, но куда деваться, если вся Англия буквально помешана на этом?

— Там все еще играет Кэнди Уайлдмэн?

— Да, насколько мне известно, — ответила Джеки.

— Это хорошо, потому что на ней все и держится. Без нее шоу было бы уже не то. Ну что ж, желаю тебе приятно провести время, Джеки. До завтра.

— Пока, Кип.

После звонка брата настроение Джеки резко пошло в гору.

На следующий вечер она появилась в театре «Друри-Лейн». Фойе было забито знаменитостями, представителями прессы. Приехали и две съемочные бригады с телевидения. Ожидалось, что на премьере покажется принцесса Анна, так как она была благотворительной. Среди тех, кто уже пришел, Джеки заметила Майкла Кейна с женой, Шакиру, Роджера Мура, Шона Коннери, Джейн Сеймур и Майкла Дугласа. Фотовспышки ослепляли Джеки, пока она проталкивалась сквозь толпу, отмечая про себя состав присутствующих. Сливки лондонского высшего света смешались здесь со звездами кино и эстрады. В зал никто не шел до самой последней минуты, ибо именно здесь, в холле, можно было «людей посмотреть и себя показать». В конце концов билеты на эту премьеру стоили немалых денег. Джеки знала, что перед самым приездом дочери королевы фойе очистят от гостей, но пока никто уходить не спешил.

Пробившись к бару, Джеки едва не налетела на Джаспера Кляйна, американца, которого знала всю свою сознательную жизнь.

— Господи, Джаспер!

— Джеки! Счастлив увидеться! — Он сграбастал ее в свои медвежьи объятия.

— Я также!.. Я и не знала, что ил в Лондоне.

Джаспер был преуспевающим нью-йоркским адвокатом, и Джеки слышала, что он постоянно занят и из-за этого почти не путешествует и не отдыхает.

— Я здесь по делам, — объяснил он, улыбаясь.

— Так и подумала, — ответила Джеки. — И надолго? Ко мне Кип приезжает.

Джаспер вздохнул.

— Завтра возвращаюсь. Пойдем-ка лучше чего-нибудь выпьем, а? Я не один, но она пока ушла прихорашиваться.

Джеки глянула в сторону бара, где было особенно много людей. Всем хотелось глотнуть чего-нибудь перед началом шоу.

— Нет, пожалуй, я туда не полезу, — сказала она. — Ну, как у тебя дела?

Джаспер уже хотел ответить, как вдруг рядом с ним появилась элегантная белокурая женщина в расшитом серебристым бисером платье. Джаспер с улыбкой повернулся к ней.

— Позволь, Морган, представить тебе… — начал он. Джеки протянула женщине руку.

— Морган Ломонд, если не ошибаюсь? — сказала она. Они обменялись рукопожатием.

— Да, — ответила женщина.

Джеки хорошо помнила ее историю. Красавица американка из богатой семьи вышла замуж за шотландского герцога Ломонда, но брак сложился крайне неудачно, и говорили, что Морган пару лет назад вернулась в Штаты с нервным срывом.

— Очень приятно снова видеть вас, — с улыбкой сказала Джеки.

— И мне тоже, — ответила Морган. В этот момент билетеры стали приглашать людей в зрительный зал.

— Встретимся в баре в антракте, хорошо? — предложил Джаспер, стараясь перекричать общий шум.

Народ повалил по узким проходам в зал, и началась форменная давка. Джеки пришлось приложить немало усилий, чтобы добраться до своего места, но когда она наконец села, то убедилась, что организаторы вечера позаботились о том, чтобы у представителей прессы были наилучшие места.

«Манхэттен старлайт», легкий живой мюзикл с красивыми декорациями и костюмами, захватил Джеки уже в первом акте, и она, расслабившись, полностью отдалась хорошему настроению. Кип оказался прав: ведущая актриса играла выше всяких похвал. Хрупкая и белокурая, она исполняла роль отвергнутой невесты. Голос у нее был удивительно широкого диапазона: то тоненький и переливистый, как у мальчика из хора, то хриплый и надсадный. К тому же она очень грациозно двигалась по сцене и в итоге совершенно пленила публику. Когда в конце первого акта занавес опустился, зал грохнул оглушительными аплодисментами.

Перед тем как присоединиться к Джасперу и Морган в баре, Джеки решила просмотреть программку. Биография Кэнди Уайлдмэн впечатляла. Она пела в нескольких популярных бродвейских постановках, в кабаре Лас-Вегаса и снималась в фильме «Алиса через увеличительное стекло». Однако с Джеки едва не случился удар, когда она добралась до последних строчек биографической справки об актрисе.

«Недавно в Нью-Йорке Кэнди вышла замуж за английского бизнесмена Джеральда Гулда», — сообщалось в программке.

Роланд Шоу в первое свое утро появился у Атертонов пораньше и принес с собой список предложений насчет занятий Иана и Колина.

— Здравствуйте, ребята, — весело и непринужденно поприветствовал он сыновей леди Атертон. На нем был серый костюм из легкой фланели, голубая сорочка и обыкновенный галстук. Одежда словно нарочно придуманная для домашнего учителя. — Предлагаю пару часов позаниматься уроками, а потом пойти в Музей наук, где как раз открылась замечательная выставка электроники. Думаю, вам понравится.

Иан и Колин энергично закивали головами. Они немного робели перед незнакомым человеком, поэтому пока помалкивали. В эту минуту в комнату вошла Селия.

— Доброе утро, как поживаете? — Она обменялась с Роландом рукопожатием. — Мне нужно поработать в кабинете, а вам с мальчиками предлагаю столовую. Устроит? Мы туда в течение дня почти не заглядываем, так что вам никто не помешает.

Роланд кивнул:

— Прекрасно. Пока я проверю их знания и составлю список книг, которые потребуются на будущее. Если вообще потребуются. А завтра мы примемся за занятия всерьез. Как, ребята, согласны?

Те дружно кивнули.

— А что у нас сегодня на обед, мам? — вдруг спросил Иан.

Селия воздела глаза к потолку.

— На обед?! Боже мой, на часах девять утра и ты только что позавтракал! О каком обеде может идти речь? — Она ласково потрепала сына по голове.

— Через часок, думаю, можно будет подкрепиться стаканом сока с печеньем. И тогда мы не помрем с голода, — весело предложил Роланд.

Селия улыбнулась.

— Я узнаю у миссис Пиннер. Мне сегодня придется уйти, так что обед она приготовит вам сама.

— Здорово! — крикнул Колин, качаясь на перилах лестницы.

— Не возражаете? — спросила Селия у Роланда.

— Нисколько, — заверил он ее. — Со своей стороны обещаю, что бездельничать в эти несколько недель мы не будем. Планы у меня весьма обширные.

Ребята выжидающе уставились на него, а Селии в ту минуту снова показалось, что она сделала верный выбор. Все говорило за то, что Роланд придется по душе ее сыновьям. И если ему действительно удастся обеспечить им интересный активный отдых на каникулах, она будет ему искренне благодарна.

— Ладно, оставляю их на ваше попечение, — сказала она. — Если что, я в кабинете. Заходите — и мы все решим.

— Не беспокойтесь, — уверенно сказал Роланд. — Мы прекрасно поладим, правда?

Дети впервые заулыбались.

— Конечно, — сказал Колин, оттолкнувшись от перил лестницы, он направился прямиком в столовую.

— А то, — подхватил брат.

Джеральд Гулд, сидя во главе длинного полированного стола в конференц-зале «Горэй труп», выглядел весьма внушительно. За столом собрались члены совета директоров и молча ждали, когда босс сделает свое заявление. Будучи подающим большие надежды предпринимателем в области розничного бизнеса, он уже приобрел для «Горэя» с полдюжины нерентабельных предприятий и перестроил их так, что они стали приносить немалую прибыль. Например, «Янг кэжуэлс», «Бест байз», «Нью стайл», а также магазин одежды «Блакетс». Директорам было совершенно ясно, что сегодня состоится объявление о новой покупке. Учитывая общее снижение цен, это был рискованный шаг, но Джеральд славился тем, что умел принимать смелые решения. Поражений и неудач он не признавал, и страх ему был неведом. За последние несколько лет он превратил «Горэй» из небольшой промышленной группы, производившей немодную мужскую одежду, в процветающую империю с магазинами и конторами по всей стране. «Горэй» был до сих пор всей жизнью для Джеральда, и он не жалел сил на него.

Глаза его задорно поблескивали, что говорило о том, что он готовится предложить на обсуждение нерядовое решение.

— У нас появилась возможность купить один из лучших торговых центров в стране.

В конференц-зале стало совсем тихо. Все ждали уточнений.

— Я предлагаю приобрести «Роддикс», — объявил Джеральд и победным взором оглядел коллег. — За пятьсот пятьдесят миллионов фунтов. Рекомендую одобрить.

У многих перехватило дыхание, а один из самых молодых директоров даже ахнул. После этого заговорили все разом.

Довольный собой, Джеральд откинулся на спинку кресла. Подобная покупка — большой риск, но он долго ждал возможности так рискнуть. «Роддикс» был одним из престижнейших магазинов в Лондоне. В случае его покупки Гулд намеревался организовать при отделе одежды для подростков службу доставки товаров по почте.

Собрание совета директоров одобрило решение. Поблагодарив коллег за понимание, Джеральд поднялся с места, покинул центральный офис «Горэй групп» на Оксфорд-стрит и направился в подземный гараж, где он держал свой «ягуар». Хотя Джеральд мог, разумеется, позволить себе иметь личного шофера, предпочитал водить машину сам. Выехав из гаража, он повернул в сторону Марбл-Арк. Сегодня у него был назначен деловой обед. Если только…

Он вспомнил о Джеки Давентри. С самой их первой встречи она не шла у него из головы. Тот вечер в «Савое» был испорчен самым неприятным образом, но Джеральд считал, что со временем все ей объяснит. Пока же ему просто хотелось ее увидеть. Всю жизнь он только и делал, что работал, но теперь ему впервые, пожалуй, захотелось отдохнуть, расслабиться, завести нормальные отношения с женщиной.

И думать в этой связи он мог только о Джеки.

— Я жалею о том, что вообще познакомилась с ним, — сказала Джеки Кипу, когда они вечером пили кофе в ее гостиной. Застекленные двери, выходившие на веранду, были распахнуты, и из погруженного во тьму Гайд-парка в комнату залетал теплый ночной ветерок.

— Сочувствую, — искренне признался Кип. Он сидел на диване в окружении деловых бумаг.

— Когда он приглашал меня в «Савой», то, наверно, думал, что у нее будет репетиция или что-нибудь в этом роде, — продолжала упавшим голосом Джеки. — Знаешь, Кип, что со мной было, когда я узнала, что его жена — Кэнди Уайлдмэн?

— А что тут такого? Какая тебе разница, кто его жена?

Она пожала плечами и после паузы проговорила:

— И верно.

— Мне этот парень что-то не очень нравится, — проговорил Кип, зевнул и заложил руки за голову.

Джеки виноватым голосом произнесла:

— Боже мой, Кип, заболтала я тебя совсем. Ты же устал. Иди спать. Я выкину Джеральда Гулда из головы. Жизнь слишком коротка, чтобы смаковать разные неприятности. Как будто мне одного Ричарда было мало! — Она поднялась и стала выключать свет. Кип взял с пола свою дорожную сумку.

— Я тут купил тебе кое-что. — Он передал сестре бутылку американского джина и русский сувенирный ларчик.

Джеки чмокнула его в щеку.

— Спасибо, Кип.

— Тебе завтра рано на работу?

— Не очень, а тебе?

Она закрыла на ночь застекленные двери.

— Первая встреча у меня в десять. В Сити.

— Отлично, значит, позавтракаем вместе. Спокойной ночи.

— Тебе того же.

— Ну и как у вас прошел первый день с домашним учителем? — спросил Хьюго Колина и Иана.

Вся семья собралась в столовой за ужином. Миссис Пиннер приготовила для ребят их любимую картофельную запеканку с мясом, а Селия подала ее с салатом, отложив на десерт печеные яблоки с медом и корицей. В этой семье все особенно любили вечера, когда им удавалось собраться вместе, за общим столом.

— Отлично, — сказал Колин, подкладывая себе салата. — Он хороший парень.

— Чем вы занимались? — спросила Селия.

Иан склонил голову набок и, уперев локти в край стола, выставил вверх нож и вилку.

— Иан… — с упреком в голосе проговорил отец. Мальчик сначала не понял, но потом поспешил сложить приборы на своей тарелке.

— Прошу прощения.

Глотнув минеральной воды, он утер губы салфеткой. Хьюго одобрительно кивнул.

— Сначала мы пробежали программу за прошлое полугодие, а потом составили план занятий на каникулах, — сказал Иан. — Представляете, он говорит, что я слаб в математике.

— Ну так что же? — воскликнула с улыбкой Селия. — Он прав, за тобой всегда водился этот грешок.

— Ничего подобного!

— Как это ничего подобного? Вспомни-ка школу в Ладгроув! Ты плелся по математике в своем классе на последнем месте.

— Не на последнем. На последнем был наследник Раджвика, а я перед ним!

— Кто это «наследник Раджвика»? — удивленно спросила Селия.

— Ну, Том Вестерн. Лорд Раджвик его отец, — со знанием дела сказал Колин.

— Боже мой, ничто не меняется! — со смехом проговорил Хьюго. — Нынешнего графа мы сами называли «наследник Раджвика», когда учились в Итоне.

— Пап, а у вас был «наследник Робби-Эм»? — спросил Иан. — У нашего отец тоже учился в Итоне. Его полное имя Роберт Вэйн-Монкриф-Уркварт.

Хьюго кивнул.

— Его отца мы звали «наследник Чарли».

Иан хохотнул.

— А неплохо, правда? — сказал он. — Я имею в виду преемственность поколений. Интересно, как будут звать моего сына, когда он там будет учиться?

Селия усмехнулась.

— А как тебя прозвали? Иан чуть смутился.

— «Калитка».

— Почему?

— Потому что я в крикете стою в воротах.

— А у тебя есть кличка, Колин? — поинтересовался отец.

— Да, иногда называют… — ответил сын, покраснев.

— Ну и как же?

— «Наследником Атертона», — тихо проговорил мальчик.

Хьюго расхохотался.

— Боже мой, все по-прежнему! Меня называли точно так же!

— А я выросла в ирландской глуши, где ничего подобного не бывало, — заметила Селия. — Девочки ко всему относятся немного серьезнее. Мы звали друг друга по именам.

— Что, у тебя никогда не было прозвища? — удивился Иан. — Вот это да! А можно мне еще запеканки?

Он подал матери свою пустую тарелку.

— Конечно, милый. А прозвища у меня действительно никогда не было. Только мама и папа звали меня уменьшительно-ласкательно, и все.

— А мы поедем к ним на каникулах?

— Да, как только мне дадут отпуск во дворце, мы отправимся на пару недель в Килфраш. В начале августа, я думаю. И мистера Шоу позовем.

Иан скорчил гримасу.

— Да ну!

— А что? Мне казалось, он тебе понравился.

— Понравился, но он заставит нас там заниматься уроками! А я и Колин…

— Колин и я, — поправил сына Хьюго.

— Ну да, Колин и я хотели бы порыбачить, покататься верхом и поохотиться на кроликов.

— Ради Бога, но присутствие Роланда Шоу, думаю, все же не помешает. И потом мне кажется, он не станет вас особенно загружать занятиями. В конце концов он понимает, что у вас каникулы.

— Я попрошу его сделать на это скидку, — пообещала детям Селия. — Кто хочет печеных яблок? Между прочим, в холодильнике есть еще заварной крем. Есть охотники?

— Есть, есть! — крикнули мальчики и наперегонки бросились на кухню.

— Куда оба-то помчались? — весело бросил им вслед Хьюго.

Селия улыбнулась.

— Господи, как хорошо, когда мы все вместе, правда?

— Да. Кстати, мне тоже очень хочется погостить у твоих. Все говорит за то, что отпуск пройдет прекрасно.

Хьюго вспомнился красивый старинный дом в Килфраш, окруженный со всех сторон буйной зеленью. Селия впервые привезла его туда, после того как они познакомились. Там царили мир и покой и после суматошного шумного Лондона можно было перевести дух. Воздух в Килфраш был чистым и свежим, а атмосфера безмятежной. Где как не там человек может вздохнуть свободно и сбросить с себя накопленную за год усталость? Именно в Килфраш он сделал предложение Селии, самой красивой и умной девушке на свете. И именно там ее родители Эрнест и Эйлин Смит-Маллин благословили их союз. Отношения у Хьюго с тестем и тещей неизменно были исполнены искренней сердечности.

— Завтра я спрошу у Роланда, сможет ли он поехать с нами, — сказала Селия, кладя на тарелку большое сочное яблоко.

— Он согласится! — уверенно заявил Колин, открывая банку с корнуолльским заварным кремом. — Он сказал сегодня, что ему нравится жить в гостях.

Хьюго одобрительно кивнул Селии.

— По-моему, нам очень повезло с ним, как ты считаешь, дорогая?

Когда Роланд появился в домеАтертонов на следующее утро, ему предложили поехать в Ирландию. Он с радостью согласился.

— Когда?

— Я думаю, в августе. Третьего числа, — сказала Селия.

Он сверился со своим календарем.

— Прекрасно. Мы вылетим из Хитроу?

— Нет, из Лютона. Дом родителей около Лаймрика, на реке Шэннон.

Роланд явно заинтересовался:

— Ваши родители всегда там жили? Мне нравятся старые особняки.

— Килфраш принадлежал роду моей матери в нескольких поколениях.

Селия поднялась и взяла сумочку и перчатки.

— Опять во дворец?

— Да, уже ухожу, — коротко ответила она и поцеловала сыновей на прощание. — Ведите себя хорошо, я вернусь к шести.

— Пока, мам, — в один голос ответили Иан и Колин. Когда она вышла из комнаты, Роланд Шоу обернулся к ребятам с самой своей обаятельной улыбкой.

— А вы бываете во дворце? — спросил он.

Иан, рисовавший от нечего делать своей новой авторучкой квадраты, пожал плечами.

— Иногда, — ответил он. — На приемах?

— Да, нас приглашали… Ой, Колин, чего ты лягаешься? Знаешь, как больно?! — вдруг вскрикнул он, обернувшись к брату.

— Ладно, извини, нога случайно сорвалась. А мы пойдем сегодня в музей естественной истории, мистер Шоу? — Колин бросил на Иана предупреждающий строгий взгляд и вежливо обратился к учителю: — Вы собирались сводить нас на выставку первобытных млекопитающих.

Роланд нахмурил брови, снял очки и стал их тщательно протирать.

— Сначала впишите все исторические даты в свои таблицы, а там посмотрим, — почти резко ответил он.

Билл Гласе внимательно наблюдал за тем, как энергично отплясывает молодежь под бойкую музыку «Дарк блюз» на очередном балу в честь дебютантки. За многие годы это стало для него привычкой — шарить глазами по лицам гостей в поисках какой-нибудь знаменитости или хотя бы известной читателям «Сэсайети» личности. Лица — это тираж. И чем известнее лицо, тем больше народу бросится покупать еженедельное издание с глянцевой обложкой.

— Запомни, Билл, — напутствовал его Бертрам Мариот, когда тот отправлялся на первое задание от «Сэсайети». — Каждая фотография хорошо известного человека — это восемь лишних проданных номеров журнала, потому что номер приобретает себе не только тот, кто был изображен на снимке, но также все его друзья и члены семьи. Аналогично тому, как упоминание любой фамилии в колонке Джеки Давентри — это шесть лишних проданных номеров.

Билл произвел в уме несложные вычисления, и вышла солидная цифра — порядка трехсот тысяч экземпляров. Ему стало ясно, что редактор говорит дело.

…Он сделал снимок Банти Лоусон, которая все еще удерживала за собой титул дебютантки года и самой фотографируемой девушки сезона, и в этот момент почувствовал, как кто-то тихо похлопал его сзади по плечу. Обернувшись, он увидел леди Тетбери с ее царственной осанкой. Подбоченившись, она стояла рядом с Биллом, но смотрела не на него, а куда-то вдаль.

— Добрый вечер, леди Тетбери, — проговорил Билл, со старомодной галантностью поклонившись ей.

Леди Тетбери и тут не перевела на него взгляд.

— Вон там, — сказала она, проигнорировав приветствие. — Тот молодой человек.

Билл проследил за направлением ее взгляда. Но он увидел около сотни танцующих пар. Юбки девушек развевались вокруг стройных ножек, обутых в золотистые туфельки, а лица кавалеров с аккуратными прическами раскраснелись.

— Который? — спросил Билл.

— Вон тот! Что танцует с девушкой в синем платье с открытыми плечами, — перекрывая голосом оглушительную музыку, воскликнула леди Тетбери.

Билл наконец отыскал глазами ту пару, о которой шла речь, и пригляделся к кавалеру. Но через несколько секунд он отрицательно покачал головой.

— Боюсь, я не знаю, кто это, леди Тетбери.

Она наконец-то устремила на него взгляд, и притом весьма сердитый.

— Вы должны знать! Вы всех снимаете, везде бываете! Вы должны знать его имя!

На какое-то мгновение Биллу показалось, что он сел в лужу. Может быть, этот молодой человек является членом какой-то иностранной королевской семьи? Может, он выгоднейший холостяк, за которым устроили охоту все девушки на свете? Как же так вышло, что он его не знает?

Билл поскреб рукой затылок и почувствовал себя виноватым перед надменной леди Тетбери.

— Увы, не знаю, как его зовут.

— Я тоже не знаю, в том и проблема, — резко ответила леди Тетбери. — Это тот самый молодой негодяй, который проникает на светские приемы самозванцем. Я рассказывала вам — или Джеки Давентри, — что он оказался на моем вечере, назвавшись сотрудником вашего журнала!

На Билла наконец-то снизошло просветление. Он проверил, сколько у него еще осталось в аппарате чистой пленки.

— Я вам очень признателен, леди Тетбери, — сказал он, перемещаясь на более удобную для съемки позицию.

Сделав несколько снимков танцующей пары, он вытащил из кармана блокнот с ручкой и направился к молодым людям с самым решительным видом.

Улыбнувшись хорошенькой девушке в синем платье, которая оказалась хорошо знакомой ему дебютанткой сезона по имени Ванесса Петре, он повернулся к молодому человеку и наградил его обезоруживающе-приветливой улыбкой.

— Не могли бы вы сказать свое имя?

Тот замялся, на лице его отразилось секундное замешательство, и Билл уже подумал, что тот откажется назваться.

— Мне это нужно для фотографии, — решил подбодрить он его.

— По правде говоря, не думаю, что… — Он задиристо вздернул подбородок, взгляд его стал колючим.

Но тут вмешалась Ванесса:

— О, Билл, вы его знаете! Это же Роланд Шоу! — С этими словами она взяла молодого человека под руку и улыбнулась.

— Спасибо, Билл, — сказала Джеки, когда фотограф позвонил ей на следующее утро. — Теперь я знаю, что мне делать.

— Мне просто повезло, — скромно ответил Билл. — Возможно, я видел его до этого сто раз, но он так похож па всех остальных молодых людей, что я просто не обращал внимания. К чертям собачьим летит моя теория о чужаках и белых воронах!

— Мм… возможно, он не такой уж и чужак. Не исключено, что этот молодой человек из хорошей семьи, но только без денег. Ему хочется участвовать в светских мероприятиях, и поэтому он вынужден проникать на вечера обманом.

— Адресок-то у него, положим, неплохой, — пробормотал в трубку Билл. — Но, между прочим, не отведи я после бала в сторонку Ванессу Петре, то так и не узнал бы, где он живет. Парнишка сам по себе очень скрытен.

— Ничего удивительного, ведь ты знаешь, что он самозванец, а другие этого не знают.

— Держи меня в курсе, хорошо? Меня очень интересует, как он себя поведет, когда ты прижмешь ему хвост.

Джеки рассмеялась, почуяв злорадство в голосе Билла.

— Хорошо, обещаю.

Уже через несколько минут, сверившись со справочником, Джеки стала обладательницей его телефонного номера. Когда она набрала, трубку на том конце сняла какая-то женщина с ист-эндским произношением. «Наверно, уборщица», — подумала Джеки.

— Прошу прощения за беспокойство, могу я поговорить с мистером Роландом Шоу? — вежливо сказала Джеки.

— Его нет дома, милочка. Оставишь свое сообщение?

— А когда он вернется? — Джеки не хотелось представляться, чтобы не смазать эффекта внезапности.

— Без понятия. Никогда заранее не знаешь, когда он объявится.

— Спасибо, я перезвоню позже.

— Бывай, милочка.

Кип откупоривал бутылку вина на кухне, когда Джеки вернулась домой в половине седьмого вечера.

— Не возражаешь, сестричка? — весело сказал он, вытащив пробку с характерным хлопком. — Решил немного промочить горло. Тебе налить?

— Да, пожалуй. — Она скинула туфли и обняла брата. — Господи, неужели я дома? Сегодня такая жарища! И как назло весь день пришлось просидеть в кабинете.

— Чем занималась?

— Готовила материал про Чарльза и Диану.

— Ну как, продвигается? — Кип развел вино содовой, кинул в наполненные до краев бокалы несколько кубиков льда и передал один из них сестре.

— Продвигается. Я почти уже все сделала. И между прочим, это помогло мне отвлечься от мыслей о Джеральде, — суховато проговорила Джеки.

— Он дает о себе знать? Она пожала плечами.

— Звонит на работу. Но что толку? Ему надо было с самою начала не лгать мне.

— А он не лгал, судя по твоим рассказам, — заметил Кип.

— Ну хорошо, тогда кто его просил проявлять ко мне интерес, если из этого все равно ничего не могло получиться? Короче, меня не подзывают к телефону, и я надеюсь, что в скором времени он оставит меня в покое. А пока, — она поднялась и отошла к телефонному аппарату, что стоял на кухонном подоконнике, — мне самой нужно сделать один важный звонок.

— Ты говоришь загадками. Я его знаю? Новый любовник? — улыбаясь, спросил Кип.

— Твоими бы устами, братишка… — печально улыбнувшись, отозвалась Джеки. — Нет, я звоню самозванцу…

Она в двух словах рассказала ему историю Роланда Шоу.

— Прежде чем ты наберешь его номер, выслушай один мой совет, — сказал Кип.

— Ну?

— Запиши разговор с ним на пленку.

Джеки наморщила носик.

— Да как-то неудобно, а?

— А то, что он вытворяет, — это удобно? — возразил Кип — Ладно тебе, Джеки подумай. Возможно, придется доказывать твоему редактору, что ты действительно пыталась положить конец выходкам этого типа и тогда потребуется пленка. А без нее он может набрехать что угодно, и еще неизвестно, кому поверят больше.

— Пожалуй, ты прав… — неуверенно проговорила она.

— Ты можешь записывать телефонные разговоры на свой автоответчик? Отлично. Подстрахуйся, я тебя прошу.

— Хватит подзуживать меня, Кип Черт с тобой, запишу. И прямо сейчас.

Они рассмеялись и ушли в гостиную, где Джеки сняла трубку и тут же набрала номер Роланда.

— Слушаю, — немедленно ответили на том конце провода.

— Можно Роланда Шоу?

— Роланд Шоу у аппарата. — Голос был приветливый и непринужденный.

— Это Джеки Давентри из «Сэсайети».

На том конце провода повисла недолгая пауза. Затем лаконичное:

— И что?

— До меня дошли сведения, — четким голосом проговорила Джеки, — что вы проходите гостем на различные званые вечера, утверждая, что ведете светскую колонку в нашем журнале.

— Ну так что же?

— Боюсь, мне придется попросить вас прекратить подобные вещи, — продолжала Джеки — Я являюсь редактором светского отдела, посещаю приемы, готовлю и пишу материалы. У нашего журнала нет никаких помощников со стороны, поэтому когда вы заявляете хозяйкам тех домов, куда попадаете, что отчет об их приемах можно будет прочитать в «Сэсайети», это наносит и им, и нам определенный моральный ущерб.

— Каким образом, интересно? — С молодого человека быстро слетели все обаяние и вежливость. Было ясно, что он теперь настроен мрачно и даже агрессивно.

— А таким, что вы говорите не правду, — резко ответила Джеки. — Вы ничего не пишете для «Сэсайети». Могу вас заверить, что наш редактор в ярости от ваших действий и требует, чтобы вы прекратили это. Вы вводите людей в заблуждение.

— Пока что ко мне жалоб не поступало, — надменно заявил Роланд. — Люди всегда рады мне и, между прочим, если вы опубликуете мои отчеты о тех событиях, участником которых я становился, все от этого только выиграют.

— Боюсь, это невозможно. Колонку в журнале веду одна я, и все так впредь и останется.

— В таком случае я напрямую свяжусь с Бертрамом Мариотом. В конце концов чем больше людей работают на светскую хронику, тем лучше для издания.

— Ни с кем вы не свяжетесь! — начиная терять терпение, воскликнула Джеки. Она представила себе, что будет с Бертрамом, если он поймет, что она не смогла уладить это дело самостоятельно и еще ввязала в него его самого. Если Роланд действительно попытается выйти на редактора, будет худо.

В ответ Роланд тоже резко повысил голос:

— Не смейте со мной так разговаривать! Я внештатный журналист и работаю на различные газеты и журналы уже несколько лет! Не понимаю, почему бы мне не помочь еще и «Сэсайети». Кто вы вообще такая, чтобы чего-то требовать от меня?

— Я являюсь штатным сотрудником «Сэсайети», а вы нет, — ответила распалившаяся Джеки. — Всего хорошего, мистер Шоу. Надеюсь, я больше о вас не услышу.

С этими словами Джеки зло швырнула трубку на аппарат.

— Ну? — напряженно глядя ей в глаза, сказал Кип. — Что он сказал?

— Гад! Какой гад! — воскликнула Джеки. — Сейчас я прокручу запись и ты сам все услышишь. — Она перемотала пленку и включила магнитофон. — Ну? Тебе приходилось когда-нибудь слышать такое?

В этот момент раздался телефонный звонок и, думая, что это, возможно, Роланд, Джеки схватила трубку.

— Да?

В следующее мгновение она ощутила слабость в коленках и у нее задрожали руки.

— Джеральд… — не своим голосом проговорила она.

— О Джеки! — Он, кажется, был рад, что так легко удалось с ней связаться. Она представила себе, как он сидит сейчас где-нибудь перед телефоном, расправив свои широкие плечи и уперев пристальный взгляд темных глаз перед собой. — Я несколько дней пытаюсь связаться с вами. Почему вы не отвечаете на мои звонки? Мне так много нужно объяснить, а вы не даете возможности…

— Послушайте, Джеральд…

Джеки была преисполнена решимости положить конец этим так и незавязавшимся отношениям прямо сейчас. Хватит с нее бессонных ночей, хватит томительного ожидания услышать от него хоть что-нибудь осмысленное. У нее не осталось сил. «Мне это не нужно, — убеждала она себя. — Неужели я ничему не научилась, после того как меня бросил Ричард? Где мой инстинкт самосохранения? Где умение вовремя уйти?»

— Послушайте, — повторила она. — Говорить нам не о чем. Вы женаты и женаты всего четыре месяца. Ваша жена выступает сейчас в Лондоне в популярной музыкальной постановке. Все. Точка. Я не хочу вас больше видеть, потому что отношусь с предубеждением к мужьям, живущим двойной жизнью. У меня у самой такой был когда-то. Так что прощайте, и я буду вам очень признательна, если вы не станете предпринимать попыток связаться со мной.

Джеки сделала паузу, чтобы перевести дух. Говорила она уверенно и жестко, однако внутри вся дрожала.

— Но, Джеки…

— Нет, Джеральд. Нет.

С этими словами она аккуратно положила трубку.

Несмотря на всю свою решимость больше не вспоминать о нем, разговор этот не шел у нее из головы весь следующий день, который она провела в «Савое» на благотворительном приеме, проходившем в присутствии принцессы Дианы. И вечером, когда Джеки пришла домой писать материал, мысли о Джеральде не оставляли ее. Она поужинала с Кипом, а потом отправилась на вечер в оранжерею Холланд-парка.

Несколько раз она вздрагивала, думая, что заметила возвышающуюся над остальными гостями голову Джеральда, а убедившись, что снова обозналась, чувствовала, как сердце сжимается от разочарования. «Будь он проклят!» — яростно думала она, уходя в полночь с бала. Но тут же Джеки остановилась. Ей внезапно пришла в голову одна мысль. Она проговорилась ему вчера насчет того, что ей известно, кто его жена, а он, кажется, и не заметил. Впрочем, какая разница? Она решила, что не позволит чувствам взять верх над разумом.

На следующий день Джеки проснулась поздно, так как до постели добралась лишь около пяти утра. С трудом поднявшись, она крикнула Кипу:

— Поставь кофе, хорошо? Я опаздываю. Через полчаса уже должна быть в редакции.

— О'кей, — отозвался он.

Она не слышала, как звонил телефон, так как находилась в душе. Не слышала и резкого восклицания снявшего трубку Кипа. Освежившись, она завернула волосы в полотенце и запахнулась махровым халатом.

— Джеки! — раздался оклик брата из коридора. — Ты там?

— А где же мне быть? — со смехом отозвалась она.

— Из «Роддикса» звонят.

— И что им нужно? — Она открыла дверь и увидела его на пороге комнаты. На Кипе лица не было, и он как-то очень странно смотрел на нее.

— В чем дело?

— У тебя случайно нет слуги по имени Рафаэль?

Джеки усмехнулась.

— Слушай, хватит, а? Сегодня у нас не 1 апреля. Ты бредишь, что ли?

Кип сглотнул.

— Так вот позволь сообщить тебе, что в отдел ритуальных услуг «Роддикса» только что звонил твой слуга Рафаэль. Он передал, что ты скончалась и от имени твоей убитой горем родни заказал гроб, катафалк и пять машин сопровождения. Похороны в понедельник.


6


Элфрида пригласила гостей на восемь часов, но сама уже в половине седьмого была готова. Со взбитыми светлыми волосами и в ярко-розовом атласном платье, она походила на мягкое кресло из спального гарнитура. К тому же ее обуяла такая жажда деятельности, что, казалось, внутри нее спрятан моторчик.

— Селвин! — кричала она время от времени, бегая по всему дому и проверяя малейшие детали.

— Селвин! — взвизгнула она, увидев, какие огромные усилители и колонки выгружают на сцену в углу шатра для группы «Дарк блюз». — Зачем все это?! Как неэстетично! Фу!

Селвин был одет наполовину. На нем были черные брюки от вечернего костюма и сорочка под шелковым домашним халатом. Он изо всех сил старался сдерживаться.

— Если тебе так не нравятся колонки, что тебе мешало пригласить струнный квартет? — довольно резко возразил он. — Надо было немного пошевелить мозгами. Между прочим, сегодняшняя музыка не даст заснуть нашим соседям. — Тут он злорадно усмехнулся. — Впрочем, так им и надо. Будут меньше задаваться и воротить от нас нос.

У Селвина голова уже шла кругом. Утром Элфрида была настолько не в себе от волнения, что он решил остаться дома и лично проследить за тем, чтобы она не наломала дров. Но теперь он уже жалел о том, что не уехал в офис, где было относительно тихо и спокойно. Стоило только появиться сотрудникам фирмы, взявшейся поставить угощение для вечера, — молодые люди принялись энергично расставлять в шатре, воздвигнутом специально для бала два дня назад, столы и стулья, — как Элфрида совсем обезумела. Хватит ли мест? Куда запропастились скатерти? Где подсвечники и цветы? Что стряслось с бокалами для шампанского, которые она тоже заказывала? Где серебряные блюда для семги? Где ведерки со льдом?

— Где ведерки?! Где лед?! — орала Элфрида, бегая по кухне. — Вы что, хотите, чтобы мы подавали гостям теплое шампанское?!

Но оказалось, что все это были еще цветочки. Ягодки посыпались после полудня. Элфрида забыла, куда она положила «посадочные» карточки. Накануне к ним домой приходил секретарь и своей рукой вписал на всех карточках фамилии и титулы гостей красивым наклонным почерком.

— Напиши другие, — проворчал Селвин, осушивший уже третий стакан виски.

— У меня больше нет! — истерично крикнула Элфрида.

— Что значит «нет»?

— Больше нет пустых карточек!

— Боже мой, какое несчастье! Ну так сходи в лавку канцелярских принадлежностей и купи! Или пошли нашего шофера в «Харродз», пусть он купит!

— Я не могу…

Казалось, Элфрида вот-вот расплачется. Она лихорадочно шарила во всех ящиках в гостиной, будучи уверенной, что карточки там.

Глаза Селвина сверкнули недобрым подозрением.

— То есть как это «не могу»? Почему, интересно узнать?

— Это были особенные карточки. Я как чувствовала, что надо было заказать запасные, но…

— И что же в них было такого особенного? — рявкнул Селвин.

Элфрида стала всхлипывать, на пухлую грудь упала слезинка.

— Там была такая маленькая корона… — Лицо Селвина стало наливаться кровью. — О, Селвин, совсем маленькая. Золотистая. Наверху, в центре… Карточки были такие милые, такие красивые. Где же они теперь?! Я должна их найти!

Тронутый ее скорбным видом, Селвин обнял Элфриду за плечи. «Господи, ну как можно сердиться на этого толстого ребенка, вся вина которого в его невежестве и простоте?»

— Я помогу тебе.

— О, прошу тебя, Селвин, помоги!

Наконец карточки отыскались на кухне, где их и оставил вчера секретарь после заполнения. Он же не мог знать, что Элфрида закатит из-за них истерику и решил, что карточки расставят по столам нанятые слуги.

Элфрида успокоилась, но ненадолго. Что случилось с красной ковровой дорожкой, которую они должны были постелить на асфальтовую аллею от ворот до крыльца? Почему Селвин не договорился с полицией о том, чтобы та регулировала автомобильный поток, который хлынет в Болтоне к восьми часам? Элфрида все никак не могла угомониться, и чем меньше оставалось времени до прихода гостей, тем меньше у нее оставалось спокойствия и сил. Совсем скоро уже три сотни приглашенных должны были устремиться в гостиную, столовую, библиотеку, кабинет, солярий, шатер, и тогда.

— Селвин! А почему в мужской уборной до сих пор не повесили полотенец? — крикнула Элфрида, бегом пересекая танцплощадку, устроенную прямо на лужайке. — Там должно быть их много!

— Боже мой, да угомонись ты наконец! Все будет как надо!

Сам Селвин был невозмутим. Начиная с одиннадцати утра он регулярно прикладывался к виски, и это успокоило его расшатанные нервы. Теперь он смотрел вперед взором фаталиста. Они наняли лучших людей для организации и проведения вечера, то есть сделали все от них зависящее. Если все пройдет хорошо — прекрасно, а если нет, ну и ладно. Предстоящий бал обошелся ему в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

Он вновь наполнил себе стакан из граненого графина, стоявшего на буфете, и обратил на жену полупьяный взгляд.

— Ты очень хорошо выглядишь, дорогая.

— Правда? Ты думаешь, мне идет это платье? Селвин великодушно не справился о том, во сколько оно ему обошлось.

— Оно прекрасно, Элфи.

Она хлопнула в ладоши (на руках у нее были длинные белые лайковые перчатки) и моляще взглянула на Селвина.

— Как ты думаешь, они все придут? Мы так и не дождались ответа от принца и принцессы Майкл-Кентских и от принцессы Анны. Может быть, они все-таки согласятся? Ох, только бы согласились! Я так боюсь, Сел-вин. Слушай, а вдруг вообще никто не придет?

— В таком случае мы еще долго сможем прожить на перепелиных яйцах и семге.

— Как ты можешь еще острить в такой момент?! — Элфрида огляделась вокруг, словно надеясь, что официанты вдруг вытащат гостей из рукава. — Пойдем в гостиную. Там будем встречать людей. Ведущий вечера тот, который в красном пиджаке. Он будет объявлять фамилии гостей.

Селвин сверился со своими часами.

— Надеюсь, ты наняла Брина Уильямса? Это лучший ведущий. У него все вечера проходят как надо.

— Да, его. И я уже переговорила с ним насчет знаменитостей, которых мы ждем.

Элфрида и Селвин под руку покинули шатер и вошли в дом со стороны сада.

— Прекрасно, в таком случае можно не волноваться. Элфрида шумно вздохнула.

— Если вообще кто-нибудь придет.

Навстречу им откуда ни возьмись появился официант, несший поднос с десятком хрустальных бокалов, уже наполненных шампанским.

— Прошу вас, миледи, — вежливо предложил он.

И хотя Элфрида не употребляла спиртного, сейчас это было как нельзя кстати. Ощущение уверенности в себе вернулось к ней с удвоенной силой. Поправив в последний раз свои волосы и втянув живот, она взяла с подноса один из бокалов.

— Большое спасибо, — сказала она и улыбнулась. До начала ее Большого вечера оставались считанные минуты. И Селвин прав: они наняли лучших людей, которые за всем проследят и ничего не упустят. Ей не остается ничего, кроме как попытаться расслабиться и получить максимум удовольствия.

Джеки появилась в доме Уитли ровно в половине десятого, настроенная весьма решительно. Весь день прошел в консультациях с адвокатом, Бертрамом Мариотом, Кипом, а также заведующим отделом ритуальных услуг «Роддикса».

— Ты уверена, что это именно Роланд Шоу заказал тебе похороны? — спросил Бертрам, когда она появилась утром у него в кабинете и рассказала обо всем. — Подобные шутки — это уж слишком! А что, собственно, ты ему такого сделала? Всего лишь сказала, чтобы он прекратил прикрываться именем «Сэсайети». Подумаешь!..

— Ни на кого другого я не могу бросить тень подозрений. Насколько мне известно, у меня нет врагов. И потом, это такая изощренная пакость… Я убеждена в том, что это был он.

Бертрам наклонился вперед, уперев локти в стол, и, понизив голос, спросил:

— А может, твой бывший муж? Пораженная Джеки даже вздрогнула.

— Ричард! Да вы что?! Нет, это не он. Зачем ему это? Он, конечно, не святой, но, уверяю вас, ему бы такое и в голову не пришло!

Бертрам несколько смутился.

— Извини, но я должен был задать этот вопрос. Прежде чем бросать обвинение в лицо Роланду Шоу, необходимо исключить всех остальных потенциальных злоумышленников. К тому же против Роланда у нас нет доказательств.

— Я надеюсь получить их сегодня.

— Каким образом?

— Я говорила с ним по телефону и записала наш разговор на пленку. Я отнесу кассету в «Роддикс» и проиграю ее в кабинете заведующего отделом ритуальных услуг. Надеюсь, он сможет опознать голос.

— Сможет ли? — с сомнением в голосе протянул Бертрам.

— У Роланда очень специфический голос. Слишком высокий для мужчины. Раз услышишь — уже не забудешь… Мне так показалось, во всяком случае.

— И что ты будешь делать, если выяснится, что это он?

— Посоветуюсь со своим адвокатом. Дело-то нешуточное, Бертрам, — сурово проговорила Джеки. — Когда заказывают похороны живому человеку — это не просто злая шутка. Мне лично стало жутко. И вообще страшно сознавать, что есть на свете человек, который настолько тебя ненавидит.

— А мне вот кажется, было бы разумнее замять это дело, честное слово. — Он вытянул перед собой руки так, что белоснежные манжеты сорочки ровно на один дюйм показались из-под рукавов синего пиджака. — Будет худо, если «Сэсайети» окажется ввязанным в какую-нибудь неприятную историю, которая послужит журналу скверной рекламой. Что станет с нашим лицом? Я не хочу, чтобы с нами был связан какой-нибудь скандал.

— Ну нет уж! — горячо возмутилась Джеки. — Будь я проклята, если дам ему выйти сухим из воды! Что бы вы сами сделали, если бы кто-нибудь заказал для вас похороны, Бертрам?

— Нам надо думать в первую очередь о журнале, — чопорно заметил он.

— Да плевать мне на журнал! Речь идет о моей жизни… — воскликнула Джеки и, поморщившись, добавила: — И о смерти, если уж на то пошло. Поэтому лично я предлагаю довести дело до конца. Иначе скоро все начнут звонить по похоронным конторам и безнаказанно объявлять о смерти живых людей! Бертрам тоже поморщился.

— Слушай, мне тут пришла в голову одна… нехорошая мысль, — пробормотал он. — Возможно, нам и не удастся замять эту историю. При всем желании. О черт, какая неприятность!

Он зло клацнул зубами, словно это Джеки была во всем виновата.

— О чем вы?

Он потянулся к телефонному аппарату, стоявшему у него на столе.

— Я собираюсь позвонить в «Таймс» и «Телеграф». Так, на всякий случай.

— На какой это «всякий», интересно?

— На тот случай, если наш шутник вдруг решил поместить объявление о твоей кончине в газеты. А что? Запросто. Предъявлять свидетельство для этого не нужно. Надо только звякнуть в отдел объявлений и назвать твое имя.

— Великолепно! Только этого мне еще не хватало!

Джеки тут же представила себе, что будет с ее родителями, когда они узнают о том, что их дочь «умерла». Да даже Ричарду, наверное, станет не по себе. И потом ведь еще читатели «Сэсайети»! Что, если они засыплют похоронную контору мемориальными венками?

Через минуту Бертрама уже соединили с «Дэйли телеграф» и он спросил, не поступало ли сообщения о ее смерти. Сама Джеки напряженно молчала, вглядываясь в его лицо.

— Слава Богу, — наконец выдохнул он и добавил: — Но если кто-нибудь еще позвонит и захочет поместить у вас объявление о кончине миссис Джаклин Давентри, тут же свяжитесь, пожалуйста, с нами, хорошо?

Он повесил трубку и облегченно вздохнул.

— Так, сейчас еще один звоночек в «Таймс», но теперь я почти уверен, что с этим все нормально. Мне сказали, что человек, который звонит в отдел объявлений, обязан оставить им свое имя и телефонный номер, а твой Роланд, конечно, не стал бы этого делать. Слишком рискованно.

Джеки кивнула:

— Будем надеяться, что вы окажетесь правы. Через пару минут Бертрам вновь повесил трубку. Он заметно повеселел.

— О'кей. Значит, с этой стороны нам опасаться нечего. Так… Теперь… Ты хочешь, чтобы я сходил вместе с тобой к твоему адвокату?

— Спасибо, Бертрам, не нужно. Я пойду с братом, но вначале мы заглянем к заведующему отделом «Роддикса», которого попросили организовать мои похороны. — Джеки поднялась и направилась к двери. — Я дам вам знать о результатах.

— Не забудь, пожалуйста. И попытайся не впутывать в эту историю «Сэсайети». По возможности, конечно. — Бертрам аккуратно сложил руки на столе, и лицо его вновь стало чопорным и похожим на лицо старухи.

— Будь проклят твой журнал! — процедила Джеки сквозь зубы, когда вышла на улицу и стала ловить такси до «Роддикса». — Только о нем и думаешь.

Заведующий отделом ритуальных услуг мистер Филлипс оказался на удивление жизнерадостным и улыбчивым человеком. Он был одет во все черное из уважения к скорбящим клиентам, тем не менее у молодого человека было приветливое, даже веселое лицо, он носил модную прическу и от него исходил аромат лосьона «Шанель».

— Я пришел в ужас, когда вы сообщили о том, что это обман! — проговорил он возмущенно, проведя Джеки и Кипа в свой комфортабельный кабинет. — У нас никогда не было ничего подобного. Могу заверить вас, что мы рассматриваем сегодняшний случай как из ряда вон выходящий.

— Не сомневаюсь, — ответила Джеки. Она уже сказала ему по телефону, что привезет кассету с записью голоса подозреваемого. Теперь, выставив на его стол магнитофон, она проговорила: — Надеюсь, вы сможете опознать его, мистер Филлипс.

Тот сосредоточенно наморщил лоб. Джеки включила запись.

— Я внештатный журналист и работаю на различные газеты и журналы уже несколько лет! Не понимаю…

— Это он! — воскликнул мистер Филлипс, не дослушав — Я узнаю этот голос из тысячи других! Он очень высок для мужчины, не правда ли? Почти писклявый. Говорю вам, это он!

Кип и Джеки переглянулись и кивнули друг другу. Потом Джеки спросила мистера Филлипса:

— Вы абсолютно уверены в том, что узнали голос?

— Ошибки быть не может. Он назвался Рафаэлем и сказал, что работает на вас. Ваши родные, мол, слишком убиты горем, поэтому и попросили его позвонить. Голос его, это точно.

— Большое вам спасибо. Это все, что мне нужно было знать, — сказала Джеки, убирая магнитофон в пакет. — Его зовут Роланд Шоу, и он мой недоброжелатель. Впрочем, не думала, что он так низко опустится.

— Что вы собираетесь предпринять? — поинтересовался мистер Филлипс.

— Я обращусь за помощью к закону.

— О, это весьма разумно. Если я еще смогу как-то помочь, дайте мне знать.

Они обменялись рукопожатиями, и на Джеки вновь пахнуло «Шанель». Она улыбнулась.

— Какая странная работа для молодого человека, не находите? — спросила она. — Почему вы стали заведующим отделом ритуальных услуг, если не секрет?

Мистер Филлипс улыбнулся в ответ.

— Мой отец держал компанию по производству гробов, — мягко проговорил он. — Я просто пошел по его стопам.

Джеки и Кип взяли такси до «Линкольнз-инн»,[21] где обретался ее адвокат. В этом здании, построенном еще в XVI веке, располагалось несколько юридических контор. Джеки и ее брату нужно было подняться по крутой каменной лестнице, скудно освещенной несколькими маленькими оконцами, на третий этаж. Кип, привыкший к роскошным апартаментам американских юридических фирм, с любопытством озирался по сторонам.

— Сцена будто из «Больших надежд»,[22] — прошептал он, пока они ждали встречи с мистером Хирингом, представлявшим сторону Джеки во время бракоразводного процесса с Ричардом, сидя на жестких стульях в узком коридорчике.

— В Англии, — шепнула Джеки в ответ, — чем престижнее фирма, тем антикварнее антураж в ее офисе. — Она кивнула на каменный пол, местами искрошившийся от времени так, словно отлив оставил на песчаном пляже свои замысловатые узоры. — Не исключено, что тут ничего не изменилось со времен Генриха VIII.

— Представляю себе, каково было бы здесь нашим адвокатам, — хохотнув, проговорил Кип. — Ни тебе центрального отопления, ни кондиционеров, ни двойных стекол в окнах. Обстановка экзотическая, ничего не скажешь, но работать здесь, по-моему, не в кайф, а? Как ты думаешь, чем они топят этот домище зимой? Дровами, что ли?

Джеки застучала носком туфельки по жесткому полу.

— Не знаю, но, по-моему, отопление не помешало бы и сейчас, хоть и июль на дворе. В этой каменной коробке с толстенными стенами промозгло даже в самом разгаре лета.

В этот момент в коридоре появился помощник мистера Хиринга, который вызвался проводить их в кабинет своего босса. Джеки и Кип миновали еще несколько узких каменных галерей и наконец уткнулись в дубовую дверь, пробитую в толстой каменной стене. Внезапно та распахнулась и на пороге появился сам мистер Хиринг, весьма колоритный и пользующийся известностью персонаж английского царства юриспруденции.

— Как я счастлив видеть вас, моя дорогая! — воскликнул он, запечатлев на щеке Джеки влажный поцелуй и проводив ее с братом в свой большой, но заставленный мебелью кабинет. — Ну, рассказывайте же, рассказывайте! Какой ужас, а? Ай-яй-яй! Могу себе представить, в каком расстройстве вы находитесь! — Он повернулся к Кипу. — И вы тоже. Какая подлость! Какой шок!

Тучный мистер Хиринг втиснулся в широкое кресло и упер в гостей взгляд, исполненный искреннего сочувствия.

— Расскажите все в подробностях, мои милые. Но первым делом: вы кого-нибудь подозреваете?

Джеки в двух словах объяснила ему ситуацию. Мистер Хиринг сидел у себя за столом молча и торжественно, словно большой и добрый Будда, качая время от времени головой и выпячивая нижнюю губу, отчего сразу становился похож на Уинстона Черчилля, каким тот запомнился Кипу по фотографиям.

— Что за человек этот Роланд Шоу? — наконец спросил мистер Хиринг.

— Даже не знаю. Я ни разу не видела его, хотя надеюсь повстречаться сегодня на одном вечере, — сказала Джеки.

— Видите ли… — Мистер Хиринг подхватил красивую золотую авторучку, лежавшую на столе, и стал поглаживать ее своими ласковыми пальцами, — возможно, это своего рода ловушка.

— В каком смысле? — удивился Кип.

— Э-э… тут дело вот в чем. На свете водится немало испорченных людишек, которые совершают гадости с одной лишь целью — чтобы их жертвы подали на них в суп.

Джеки ошарашенно уставилась на него.

— Вы хотите сказать, что он ненормальный?

— Отнюдь, дитя мое, отнюдь. В суде магнитофонная запись голоса, пусть и опознанного тем продавцом, не будет иметь силы доказательства. Таковы законы.

Он сделал почти театральную паузу.

— И что? — спросил Кип.

— А то, мой дорогой друг, что ваш недоброжелатель, дождавшись удобного момента, пойдет в контрнаступление и подаст уже иск на вас. За оскорбление своей чести и достоинства. И потребует денежного возмещения причиненного ему ущерба.

С этими словами мистер Хиринг любовно и бережно вновь положил золотую авторучку перед собой на стол.

Джеки смотрела на него широко раскрытыми от потрясения глазами.

— Вы серьезно? — вырвалось у нее. Мистер Хиринг отечески улыбнулся.

— Еще как серьезно, моя дорогая. Этот Роланд Шоу скорее всего подаст на вас в суд. И не только на вас, но, возможно, еще и на «Сэсайети».

— Но ведь это же он заказал мои похороны! Он виновен, черт возьми!

— Большую правду легко представить в виде большой клеветы… Никогда не слышали такую поговорку? Вы уж мне поверьте, мои дорогие. Я знаю, что говорю. В эту самую минуту ваш недоброжелатель, возможно, лелеет самую серьезную надежду на то, что вы привлечете его к суду.

Мистер Хиринг вдруг резко наклонился к ним через стол и упер в Джеки пристальный взгляд.

— Будьте очень, очень осторожны. Не вздумайте рассказывать на людях о том, что сделал с вами этот человек. Не называйте его самозванцем и обманщиком. Что-то подсказывает мне, что это его способ зарабатывать себе на хлеб насущный: сдирать компенсацию за мнимый ущерб, нанесенный его репутации, с жертв своих же собственных подлых выходок.

— И как же вы предлагаете ей поступить? — сурово спросил Кип.

Мистер Хиринг сделал широкий жест рукой.

— А не обращайте на него внимания. Смотрите на него, как на пустое место. Будьте выше его.

— Мне это будет нелегко… — задумчиво проговорила Джеки, — но в ваших словах, пожалуй, есть смысл. До тех пор пока мы не будем знать об этом человеке больше, ничего предпринимать не следует. В конце концов не исключено, что это обыкновенный университетский недоучка, который хочет немного погулять на балах, а на меня разозлился из-за того, что я запретила ему прикрываться именем нашего журнала, другого же способа пробраться в благородное общество у него попросту нет.

— Поживем — увидим. Не теряйте со мной связи, моя дорогая. Вы знаете, что я всегда в вашем распоряжении и сделаю все, что только в моих силах, чтобы помочь вам.

Он галантно поклонился ей и проводил обратно по узкому коридору, едва не застревая своей тучной фигурой между стен.

— Ну и тип, — прошептал Кип, пока они спускались по крутой каменной лестнице.

— Замечательный, правда?

— И ты собираешься поступить так, как он посоветовал?

Она пожала плечами.

— Посмотрим.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если Роланд появится сегодня на балу у Уитли, — криво усмехнувшись, проговорила Джеки, — то я собираюсь немного позабавиться.

— Будь осторожна, сестричка.

— Тьфу! Истеричный мошенник меня не испугает, не беспокойся.

Когда они вернулись час спустя к Джеки на квартиру, раздался телефонный звонок. Не дожидаясь, пока включится автоответчик, Джеки сняла трубку.

— Але?

— Прошу прощения, что беспокою в такое для вас время, но я просто хотел удостовериться, что вы заказали именно медные ручки на гроб, который мы приготовили для покойной миссис Джаклин Давентри… — Человек на том конце провода был явно уроженцем Ист-Энда, но говорил с претензией на изящные манеры и, во всяком случае, с искренним сочувствием в голосе.

Не дав ему, однако, закончить, Джеки возмущенно воскликнула:

— Но я и есть Джаклин Давентри. Жива-здорова, как видите! С кем имею честь?

Голос на том конце провода мгновенно перестал быть вежливым и сочувствующим. Человек разволновался, ист-эндское произношение проявилось отчетливее:

— Если это какая-нибудь глупая шутка, то мне очень жаль! Над такими вещами не принято смеяться! Мы не можем посылать своих людей организовывать похороны, если нет покойного! — кричал он.

— Кто вы? — снова спросила Джеки.

— Это, мадам, похоронная контора месье Дэви, Кросс-роуд, Балхэм, Южный Лондон! Мы не привыкли, чтобы над нами совершали подобные розыгрыши! И я должен вам заметить, что…

— Погодите, — перебила его Джеки. — Это не моих рук дело. Я такая же жертва, как и вы.

В этот момент Кип, который уже догадался, в чем дело, выхватил у нее из рук трубку со словами:

— Ну-ка…

Пока он объяснял месье Дэви ситуацию, Джеки ушла на кухню ставить кофе. «Будь проклят этот Роланд Шоу! — бесилась она про себя. — Заказать одни похороны, это еще ладно, но двое!.. Мистер Хиринг просил меня быть осторожной на словах, но ничто не помешает мне подойти к Роланду Шоу сегодня на балу у Уитли, если он осмелится там показаться!»

…И вот она шла по красной ковровой дорожке, разложенной на асфальтовой подъездной аллее перед огромным белым особняком в Болтонсе, заранее радуясь тому, что у нее сегодня может представиться возможность отомстить Роланду Шоу. Он ничем не сможет ей ответить, ибо в противном случае выдаст себя.

Джеки поднялась на крыльцо, вошла в дом и совершила ознакомительную прогулку по комнатам первого этажа, подмечая лица гостей, внутренне восхищаясь великолепным цветочным убранством и время от времени пригубляя охлажденный «Пол Роджер». Селвин Уитли явно не поскупился на организацию приема. Оформление помещений и гамма цветов были очень сдержанны и подобраны с тонким вкусом. Антикварная мебель, великолепная коллекция картин на стенах. В доме находилось около сотни гостей, которые пили шампанское и переговаривались друг с другом, а остальные уже потянулись в шатер, где были накрыты столы.

В гостиной то и дело вспыхивали фотовспышки, знаменующие собой прибытие каждого нового гостя, которого лично приветствовали хозяева дома. Через застекленные двери Джеки вышла из гостиной в сад. Широкая аллея, застеленная ковровой дорожкой и прикрытая навесом, вела в шатер. Вдоль аллеи в терракотовых урнах росли розовые кусты, шесты, поддерживавшие навес, были украшены гирляндами цветов и разноцветными горящими лампочками, а сам вход в шатер был выполнен в виде высокой арки-венка из летних цветов и зелени. В шатре были расставлены круглые столы на десятерых. Над ними будто плыли в воздухе хрустальные люстры, державшиеся только на цветочных гирляндах. В серебряных подсвечниках горели сотни свечей. В маленьких хрустальных вазах стояли цветы, наполнявшие шатер чувственным ароматом.

Джеки задержалась на минутку, жадно впитывая в себя окружающую обстановку, тщательно запоминая желто-белые шелковые драпировки на стенах, темно-зеленый мягкий ковер, постеленный для того, чтобы гости не запачкали своих вечерних туфель, и, наконец, лица самих гостей. Здесь было много красивых женщин в дорогих бальных платьях и ослепительных драгоценностях, и мужчин, излучавших своим видом власть и могущество. Джеки невольно поймала себя на том, что пытается отыскать среди них лицо Джеральда Гулда. Но его нигде не было видно. Ничего удивительного. Судя по всему, он был не любитель светских вечеринок, ибо с того бала в Сайон-парке она его больше и не видела нигде. Похоже, он предпочитает развлекаться иначе, чем присутствующие, которые только и делали весь сезон, что таскались с приема на прием изо дня в день. «Раз жена его сейчас в Англии и выступает в Вест-Энде в популярном шоу, он наверняка каждый вечер ждет ее за кулисами и отвозит куда-нибудь ужинать…» — подумала Джеки с затаенной ревностью.

В этот момент к ней через весь шатер устремилась Элфрида. Щеки ее были почти такие же розовые, как и платье. На лице светилась широкая улыбка.

— О, я так рада, что вы пришли! — воскликнула она, расцеловав Джеки в обе щеки. — Пойдемте, я посажу вас за хороший столик! Мы найдем вам красивого собеседника! — лукаво прибавила она.

Схватив Джеки за руку, она потащила ее через весь шатер. Они подошли к столу, за которым еще оставалось несколько свободных мест. Подтолкнув Джекик одному из золоченых стульев, Элфрида скороговоркой представила ее тем, кто уже сидел за столом. О г волнения она говорила так ломано, что никто не понял ни слова. А уже в следующую минуту она умчалась в дом встречать новых гостей.

Вежливо посмеявшись над волнением хозяйки вечера, Джеки и остальные представились друг другу. Через некоторое время официанты стали разносить по столам ужин, состоявший из белужьей икры, омаров в разных экзотических салатах и земляники со сливками и бренди. Гости за столом постепенно разговорились, и Джеки, к вящему своему удивлению, вдруг поймала себя на мысли, что ей здесь хорошо. Выбор Элфриды в отношении гостей был, что и говорить, недурен. Здесь были и старики, и молодежь, и нувориши, и те, кто недавно, напротив, обеднел, бизнесмены, аристократы, политики, модельеры. «Весьма колоритная смесь», — отметила про себя Джеки. Одна лишь странность: насколько она поняла, большинство приглашенных были плохо знакомы с Элфридой.

— Вы давно ее знаете? — спрашивали друг у друга те, кто сидел с Джеки за одним столом.

— Ума не приложу, почему нас сюда пригласили, — шепнул кто-то. — До сих пор мы вообще ни разу не встречались с хозяйкой вечера.

— И я тоже, — сказал какой-то мужчина.

Все заговорили, понизив голоса. А Джеки молчала и слушала.

— Я видела ее фамилию в списках членов некоторых благотворительных оргкомитетов, — со знанием дела заметила одна дама средних лет, крашеные волосы которой отливали медью.

— Откуда она? Явно не англичанка, правда?

— Откуда у них такие деньги? Только очень состоятельные люди могут позволить себе закатить такой вечер.

— Кем она была до того, как вышла замуж за Селвина Уитли?

— Она совсем недавно в свете, не так ли?

Джеки извинилась перед гостями и пошла искать Билла Гласса. Он сидел в саду на скамейке, грыз персик, запивал его стаканом минеральной воды и наблюдал за всем, что разворачивалось перед его глазами.

— По-твоему, это идеальный способ проводить время? — спросила Джеки, присаживаясь рядом.

Он весело кивнул.

— Спиртного не употребляю, а фрукты выводят шлаки из организма, — лаконично ответил он. Он утер свои кустистые седые усы шелковым носовым платком и взглянул на нее: — Ну а у тебя что?

Джеки в двух словах рассказала ему о своих «похоронах», устроенных ей по милости Роланда Шоу. Веселье исчезло с лица Билла, и он насупился.

— Отвратительно! — громко проговорил он. — Как он мог?! Надеюсь, ты не оставишь дела так?

— Мой адвокат посоветовал мне не подавать на него в суд, но если он покажется здесь сегодня, я не откажу себе в удовольствии сказать ему пару слов наедине. Пусть увидит, что мне все известно.

Билл аккуратно положил косточку персика на ближайшую цветочную клумбу и присыпал ее свежей землей.

— Будем считать, что сегодня я посадил дерево, — сказал он, вытирая пальцы о траву. Он поднялся со скамейки. — Если я увижу его физиономию, дам тебе знать. — Он оглянулся по сторонам. Вокруг царило веселье. Люди пили шампанское, ели, переговаривались между собой, кое-кто уже начал танцевать. — Ты здесь задержишься?

Джеки кивнула.

— Пока да. Я увижусь с тобой, когда буду уходить. Может быть, стоит даже попросить саму Элфриду показать мне на него, как только она его увидит. Впрочем, мне кажется, хозяйка немного не в себе.

Глаза Билла вновь сверкнули смешинкой.

— Я даже боюсь загадывать, что с ней станется, если вдруг действительно объявится кто-нибудь из членов королевской семьи, — хохотнул он.

Вернувшись в гостиную, Джеки смешалась с гостями. Одни из них стояли у камина, другие группировались на диванах и креслах. Джеки скользила взглядом по лицам, гадая про себя: кто из них Роланд Шоу? Если он, конечно, уже здесь. Но как узнать человека, если тебе известно о нем только то, что ему около тридцати, у него темные волосы и очки? Под это описание подходило немало присутствующих молодых людей.

Вдруг в холле поднялась какая-то суматоха, фотографы стали слетаться туда, словно мотыльки на свечу. Селвин и Элфрида поспешили к парадной двери, где уже суетилась нанятая охрана и два полисмена. Заинтересовавшись возникшим шумом, Джеки тоже перешла туда. Очевидно — судя по поведению репортеров, — прибыл кто-то из «важных» гостей. В следующую минуту Джеки увидела белокурую женщину с красивой прической, показавшуюся из «деймлера». В полумраке тут же затрещали яркие фотовспышки, а Селвин с радушной улыбкой выступил вперед.

— Миссис Тэтчер! — восторженно воскликнул он, глядя на премьер-министра, которая поднялась по крыльцу под руку с Дэнисом Тэтчером.

— Добрый вечер, Селвин, — ответила та, и они тепло расцеловались.

— Как я рад, что вы смогли прийти, — проговорил он. — Вы, конечно, уже знаете мою жену…

Элфрида, вся трепетавшая от избытка чувств, словно полная роза на тонком стебле, вышла вперед и присела в заученном реверансе.

— Добрый вечер! — задыхаясь, пролепетала она. — Добро пожаловать на нашу скромную вечеринку.

Миссис Тэтчер мягко улыбнулась ей и вновь повернулась к Селвину, который взялся проводить ее и Дэниса через весь дом в шатер.

— Прошу простить нас великодушно, что мы не смогли появиться раньше, — донесся до Джеки ее мягкий голос. — Вы же знаете, мы не могли отказаться от того ужина. К сожалению, речи некоторых из гостей изрядно затянулись.

Селвин, соглашаясь, непрерывно кивал, а Элфрида тем временем что-то скороговоркой говорила Дэнису Тэтчеру. Вид у него был несколько озадаченный. Он шествовал, держа руки сцепленными в замок за спиной, словно герцог Эдинбургский.

Когда вся процессия вступила в шатер, «Дарк блюз» грянул в честь консервативной партии «Красные розы для синей леди», ибо символом тори был именно синий цвет. Джеки перехватила отчаянные сигналы, которые Элфрида подавала одному из официантов. Очевидно, чтобы тот подал шампанское. По шатру при появлении премьера пронеслась приглушенная волна возбуждения, после чего гости заговорили все разом.

— Своим титулом он, конечно, полностью обязан ей, — услышала Джеки замечание одного из них.

— Интересно, сколько ему это стоило? — злорадно поинтересовался другой.

Джеки стало противно и захотелось уйти домой, только бы не слышать этих бездельников, ругавших хозяина дома, на деньги которого нынче веселились. Такова была типичная картина для светского общества. Нарочито заискивать перед человеком, а за глаза поливать его грязью. Именно поэтому Джеки чувствовала, что лишь после ухода из журнала узнает, наверно, кто ее настоящие друзья. А может, и тогда не узнает. Кто-то будет продолжать подлизываться, только бы она не подумала, что раньше они делали это лишь из-за ее служебного положения.

— Господи, как все это смешно… — пробормотала она негромко.

— Первый признак сумасшествия, между прочим, — вдруг раздался над ухом голос Билла, а плеча Джеки коснулся его фотоаппарат, висевший у него на шее. — Болтать с самим собой. Разговор-то хоть интересный?

Джеки с улыбкой обернулась.

— Еще какой!

— Твой приятель объявился. Я только что его видел. Джеки насторожилась.

— Где он? Как его узнать среди других? Как он выглядит? — Она стала напряженно оглядываться по сторонам.

Билл повел плечами и поправил ремешок фотоаппарата.

— Да так… самая заурядная физиономия, — бросил он. — В эту минуту он танцует с бывшей герцогиней Ломонд.

— Как хорошо! Я ее знаю. Спасибо, Билл.

Джеки стала пробираться ближе к танцплощадке. Вскоре она увидела интересующую ее пару. Морган Ломонд была бледна, и было видно, что ей скучно. Зато Роланд Шоу пребывал в большом возбуждении и что-то живо говорил ей. Когда музыканты заиграли медленный танец, Морган вежливо, но твердо дала понять Роланду, что с нее хватит. Засмеявшись, он стал уводить ее с танцплощадки. В эту самую минуту Джеки вышла вперед.

— Здравствуйте, Морган! Как я рада вас снова видеть! — Она загородила им дорогу и видела, что Роланд стал беспокойно переминаться с ноги на ногу.

Лицо Морган оживилось.

— О Джеки!

Джеки улыбнулась ей и, повернувшись, взглянула Роланду прямо в глаза.

— А, Рафаэль! — язвительно проговорила она. — Как поживаете?

Роланд отчаянно покраснел.

— Я не Рафаэль.

Джеки сделала вид, что страшно удивилась.

— Да нет же! Я знаю, что вас зовут Рафаэль!

— Говорю вам, вы ошиблись! — Он нервно глянул себе через плечо в поисках пути спасения.

— Никакой ошибки! — с улыбкой настаивала Джеки. В ту минуту она наслаждалась собой. — Я располагаю доказательствами того, что ваше имя Рафаэль.

Морган Ломонд переводила с одного на другого недоуменный и немного растерянный взгляд.

— Но это Роланд Шоу, — наконец тихо проговорила она с американским произношением.

Джеки лукаво улыбнулась.

— Что ж, сдаюсь. Сегодня он, возможно, Роланд Шоу. Но уверяю вас, что совсем недавно этот молодой человек выдавал себя за Рафаэля. Это, наверное, ваше второе имя? — почти ласково спросила она. — Ну, я пойду.

Отыскав Билла, Джеки все рассказала ему.

— Недурно, недурно! — хохотал он. — Полагаю, больше мы о нем не услышим.

— А ты знаешь… я сильно сомневаюсь в этом, — задумчиво проговорила Джеки. — У меня такое странное чувство, что мое знакомство с Роландом Шоу, в сущности, только начинается.

На следующий день Селия приехала в «Клариджез», где она договорилась встретиться с Джеки на ленче. Она заказала столик на двоих в «Козери», где любили завтракать женщины, потому что здесь было тихо, уютно и имелся отличный буфет, в котором можно было подобрать себе еду по любой диете.

Метрдотель заспешил Селии навстречу, едва завидя ее. Графиня Атертон была одной из самых желанных клиенток ресторана и, по его мнению, олицетворяла собой старые добрые времена, когда деньги еще находились только в руках благородных людей и когда лишь представители аристократии переступали священное крыльцо «Клариджеза», а европейские монархи сбегали по величественной лестнице в мраморный вестибюль, где в зимнюю пору в камине, за резной решеткой, мягко и приветливо пылал огонь, а летом — огромные вазы с цветами источали благоуханный аромат.

Теперь все изменилось и, на взгляд метрдотеля, отнюдь не в лучшую сторону. Вчера какая-то поп-звезда пыталась даже пролезть сюда в рубашке с расстегнутым воротом. Мало того! Наотрез отказался надеть галстук, когда ему предложили это сделать! Метрдотель даже содрогнулся сейчас, вспомнив об этом. В зале как раз завтракал король Греции Константин, и не исключено, что он обратил внимание на тот шум, который устроил певец, протестуя против того, что его не пускали в ресторан.

— Как поживаете, миледи? Надеюсь, у вас все хорошо? — вежливо поинтересовался он, показав Селии один из «особых» столиков у окна, которые он придерживал для самых желанных клиентов.

— Да, спасибо, — ответила Селия. — А у вас?

— Тоже, благодарю вас, миледи. — Он слегка поклонился ей. — Вам принести сначала что-нибудь выпить?

— Наверно, я подожду сначала подругу… А, вот и она!

Селия поднялась из-за стола, увидев входившую в зал Джеки. Черные волосы ее сегодня были подвязаны сзади красивым кремовым бантом, шедшим в тон ее костюму. Она выглядела потрясающе. Присутствующие оборачивались ей вслед, а один пожилой господин, завтракавший со своей дочерью, одобрительно улыбнулся.

— Я рада вас видеть!

Женщины поцеловались, сели за столик и решили заказать для начала по джину с тоником.

— Нехорошо, конечно, — рассмеялась Селия, — но у меня длинный день впереди и необходимо встряхнуться.

— А у меня длинная ночь позади и тоже необходимо встряхнуться, — с улыбкой ответила Джеки. — А что у вас сегодня за дела?

На мгновение на лицо Селии как будто опустилась тень и стало ясно, что она не очень-то хочет распространяться на эту тему.

— Во дворце дают бал для дипломатов. А это значит, что мне нужно уже к пяти часам быть готовой. Я пригласила домой парикмахера, чтобы он прикрепил мою тиару. — Она улыбнулась. — Сыновья называют ее «каминной решеткой» и она на самом деле тяжелая! Ну ладно, расскажите же мне, как все прошло вчера у Уитли! Повеселились?

Селия ловко и дипломатично перевела разговор на другую тему, и Джеки намек поняла. Ей стало ясно, что Селия не расположена рассказывать о своей дворцовой службе.

— Было забавно, — ответила она.

Теперь уже пришла очередь Джеки быть сдержанной. Ей очень хотелось рассказать Селии о своей истории с Роландом Шоу, но она помнила предупреждение адвоката и понимала, что если проболтается кому-нибудь про свои «похороны», это может дать ему повод для подачи иска в суд о защите чести и достоинства. Нужно просто не обращать на него внимания, делать вид, что его не существует в природе. Вчера на балу у Уитли у нее это не совсем получилось, но, с другой стороны, она не подала ему оснований для того, чтобы он мог ее в чем-нибудь обвинить.

— На вечере были мистер и миссис Тэтчер, что несколько подсластило Элфриде пилюлю. Она-то ведь ждала особ королевской крови. Впрочем, что там говорить, бал удался. И еще я пришла к выводу, что Селвин очень приятный человек.

Селия тут же согласилась с этим.

— Просто замечательный! Мы с Хьюго порой восхищаемся им. Он многого достиг в жизни и при этом остался добрым и чутким. Хелен, его первая жена, была такая же. Я никогда не прощу себе, что косвенно именно с моей подачи он познакомился с Элфридой. — Она покачала головой. — Я должна была понять, что у нее на уме. Эта история разбила Хелен сердце. Она была рядом с Селвином с самого начала, когда он только начинал свой строительный бизнес и отнюдь не был богат. И во многом именно благодаря Хелен он достиг таких успехов.

— А что с ней теперь? Селия вздохнула.

— Живет у сестры за городом, где-то в Гэмпшире. Мы поддерживаем с ней связь, но Элфрида разрушила нашу дружбу. Все это очень печально, учитывая то, что, по-моему, Селвин не нашел в новом браке счастья.

Они перешли к длинному открытому буфету в центре зала. Селия выбрала недожаренный бифштекс с салатом, а Джеки большие креветки из Дублинской бухты с майонезом и чесноком.

Было видно, что Джеки не терпится что-то спросить у Селии, но не хватает духу, словно у влюбленной девочки. Наконец она все-таки не выдержала.

— Вы давно виделись с Джеральдом Гулдом? — спросила она небрежно.

Селия сначала удивилась.

— Вы его знаете? Ах, ну конечно, ведь это же я познакомила вас на балу в Сайон-парке. Я видела его пару дней назад, он ужинал в «Иви». Ему нелегко вести нормальную жизнь с женой-актрисой. Джеральд привык ужинать рано, как все люди, но она освобождается из театра лишь около одиннадцати вечера. Она поет в «Манхэттен старлайт». Это очень популярная постановка из Америки.

— В таком случае они, очевидно, нечасто бывают вместе, — осторожно сказала Джеки. — А ведь поженились совсем недавно, не так ли?

— Недавно. Все случилось совершенно неожиданно, и мы с Хьюго долго не могли оправиться от удивления. Джеральд всегда считался убежденным холостяком, а тут вдруг вернулся из деловой поездки в Нью-Йорк и объявляет, что женился. Впрочем, он признался, что и сам принял решение спонтанно, под влиянием минуты. Но все равно, как мне показалось, был очень счастлив.

— Не сомневаюсь, — тихо отозвалась Джеки, а Селия продолжала:

— Знаете, по-моему, между Джеральдом и Селвином много общего. За исключением возраста, естественно. Но оба они поднялись из низов и всего в жизни добились тяжким трудом. Это не просто преуспевающие бизнесмены, это люди, которые, как принято говорить, «сделали сами себя».

Джеки машинально кивнула, злясь на себя за то, что у нее заныло в груди. Господи, какая нелепость! Она едва знакома с Джеральдом, а такое ощущение, будто они вместе много лет. Почему ее с такой силой тянет к нему? Почему ей даже кажется, что она любит его? Когда она узнала о том, что он женат, разочарование причинило ей такую боль, какую испытывают, наверное, только ревнивые любовники.

Ей бы замолчать, но Джеки не могла удержаться от следующего вопроса, отчасти походя в этом на человека, который поминутно теребит больной зуб и ничего не может с собой поделать:

— А его жена… она хорошенькая?

— Я никогда не виделась с ней. Сразу по приезде из Америки она начала репетировать, а потом состоялась премьера. До меня доходят слухи, что она бывает в городе каждую ночь, но… слишком поздно для нас с Хьюго. — Она улыбнулась. — Мы с мужем привыкли ложиться пораньше, если нет никаких дел.

Джеки все не унималась:

— Она очень неплохо выглядит. Я была на премьере мюзикла и видела: она буквально покорила весь зрительный зал.

Селия пожала плечами.

— Я не любительница этого жанра и вообще эстрады. Мы с Хьюго предпочитаем оперу, но, впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что Джеральд боготворит свою жену.

На этом Джеки наконец-то решила замять тему. Она узнала то, что ей было нужно. И теперь что бы ни сказал ей Джеральд, больше не увидится с ним.

Селия сверилась со своими часами.

— Боже мой! Неужели уже так поздно?! Вы простите меня, если я сейчас побегу? Мы с мужем наняли для ребят на каникулы домашнего учителя, и они сегодня идут играть в теннис. Я обещала заехать в Риджент-парк и посмотреть на их успехи.

— Мне тоже надо идти, — согласилась Джеки. — Ко мне опять приехал брат, и мы собрались по магазинам. У него две маленькие дочурки, и жена просила подыскать для них какую-нибудь типично английскую одежду. Он, разумеется, пребывает в полнейшей растерянности.

Селия рассмеялась.

— Еще бы! С моими детьми в этом смысле меньше забот. Одежда мальчишек никогда не интересовала. Дай им тренера по теннису — и они уже счастливы.

— Вы наняли частного учителя? В Штатах такого нет.

— О, что вы, это же так удобно! Он остается с ними целый день, помогает им с занятиями и организует отдых. Обошелся он недешево, но и помощь нам с мужем очевидная, — горячо проговорила Селия. — И потом нам повезло, мы выбрали замечательного молодого человека.

Весь день Роланда Шоу душила ярость. Он еле сдерживался. Утром Колин и Иан занимались уроками в столовой, а он сидел на противоположном конце длинного стола и только что не скрипел зубами от гнева и возмущения. «Какая стерва, эта Джеки Давентри! Стерва, стерва!» Ненависть его к ней не знала границ. Она не только перекрыла ему доступ на все светские вечера, но еще догадалась насчет похорон. Откуда она узнала, черт возьми?! И как посмела называть меня вчера Рафаэлем?! Он сидел, тупо уставившись в окно, почти забыв о присутствии мальчиков, и сгорал от желания уничтожить Джеки Давентри. Американская шлюха! Еще нос смеет задирать! Какая жалость, что с похоронами была всего лишь шутка! Он с такой силой стиснул кулаки, что ногти впились в ладони. Но хуже всего, что дураком она выставила его прилюдно! Теперь все будут знать, что он не работает на «Сэсайети», все будут называть его мошенником и станут смеяться над ним. Все те люди, в круг которых он так хотел войти. Но все они оказались на деле липовыми светилами, полными ложным чувством собственной значимости, ослепленными врожденным снобизмом. Да пошли они все к такой-то матери! Роланду было плевать на них, он в них больше не нуждался. Теперь его мозг был занят мыслями о мести. Если они не хотят иметь его в своих рядах, придется их проучить… Для этого, правда, надо обладать властью и деньгами. Другого способа не дано.

Он оглядел красивую столовую Атертонов. Бледно-желтые обои, картины предков… Роланд ненавидел хозяев этого дома почти так же сильно, как ненавидел Джеки Давентри.

Но пока что нужно по возможности свести к минимуму тот урон, который она нанесла его репутации. Роланд задумался и через минуту решил, что придется связаться с Элфридой. Она вульгарна и, конечно, никакая не леди, но в ней он видел родственную душу. Может быть, потому что они оба вышли из низов. Роланд понял, что для него жизненно важно «запудрить ей мозги», прежде чем она узнает правду. С некоторых пор Элфрида заделалась первой лондонской сплетницей и он понимал, что она может ему навредить, если у нее развяжется язык.

— Пойду позвоню. Надо проверить, заказали ли нам корт на сегодня, — весело объявил он мальчикам, направляясь к двери. — Я скоро.

— Но мама уже звонила вчера, — заметил Колин.

— Ничего, лишний раз проверить не помешает, — твердо сказал Роланд.

Он закрыл за собой дверь и быстро направился в кабинет. Селии не было дома, а миссис Пиннер убирала наверху. Если повезет, его никто не побеспокоит.

— Можно мне будет заглянуть к вам сегодня вечером? — спросил он с ходу, едва его соединили. — Я долго вас не задержу.

— В чем дело? Что вам нужно? Джеки Давентри сказала, что вы не работаете в журнале «Сэсайети»! Она сказала, что вы не ведете никакую светскую колонку! — сердито и даже агрессивно ответила ему с того конца провода Элфрида.

Роланд нешуточно испугался а не поздно ли он позвонил?..

— Я работал в «Сэсайети»… До тех пор, пока она не сговорилась с редактором о моем увольнении, — твердым голосом ответил он.

— Сговорилась? Об увольнении? — потрясенно переспросила Элфрида.

— Да, со мной в этом журнале очень дурно обошлись. Джеки оклеветала меня, и старик редактор поверил ей! Можно мне будет зайти к вам, чтобы все объяснить? — продолжал стоять на своем Роланд.

— Но в таком случае вы не сможете написать о моем бале?

— Я не смогу написать о нем в «Сэсайети»… Но ведь свет клином не сошелся на этом журнале? В Лондоне полно других изданий. Мне как раз пришла в голову одна неплохая идея: как обеспечить вам исключительно хорошую прессу.

— Правда? — Тон Элфриды мгновенно переменился, и она дружелюбно предложила: — Знаете что, почему бы вам не зайти где-нибудь в половине седьмого? Дома все еще беспорядок после вчерашнего, но мы смогли бы поговорить, а?

— Отлично. До встречи.

Возвращаясь к Колину и Иану, он прорабатывал в голове тщательный план. Муж Элфриды очень богат. То предложение, которое он собирался сделать ей, сулило выгоды и ему самому.

Прошло три дня с тех пор, как Джеральд разговаривал с Джеки по телефону. Три дня и три ночи отчаяния. Он не мог сосредоточиться на работе, стал срывать раздражение на окружающих и даже позволил себе недопустимо резко говорить с пожилой матерью, когда она позвонила ему, чтобы пригласить его и Кэнди погостить на выходных.

— У Кэнди все субботы заняты на сцене, так что о выходных и речи нет, — ответил он, не желая говорить о жене. Даже с матерью. — Театральная публика живет по совсем другим законам, нежели все нормальные люди, — мрачно добавил он.

Рейчел Гулд не стала настаивать, почувствовав, что у сына возникли какие-то проблемы в жизни. Ничего, сам расскажет, когда захочет. Он всегда так делал. Они были между собой очень близки.

— Хорошо, Джеральд, — мягко отозвалась она. — Когда тебе будет удобно заехать, дай мне знать.

— Обязательно.

После этого разговора он чувствовал себя виноватым перед матерью. Ничего, позже искупит. Но сначала необходимо было повидаться с Джеки. Он знал, что без этого нормальной жизни у него уже не будет. Впервые он был настолько одержим женщиной и эго сводило его с ума. А вдруг он уже потерял ее? Навсегда? Нет, невозможно, немыслимо! Ах, если бы он повстречал ее раньше, чем Кэнди!

Джеральд зажмурился, чувствуя приближение страха. Всю свою жизнь он только и делал, что работал. Вкалывал, вкалывал без конца! Сильные переживания были ему незнакомы и теперь, когда они захлестнули его, он чувствовал отчаяние оттого, что не имеет возможности рассказать Джеки о том, как сильно он ее любит. Он пытался ей несколько раз дозвониться, но это ни к чему не привело. Оставался один-единственный выход: пойти прямо к ней и постараться увидеться лично.

В пять часов вечера он появился в доме, где она жила, но не застал ее.

— Я не знаю, когда она вернется, — сообщил ему портье.

— Можно мне ее подождать? — спросил Джеральд. Тот оглянулся по сторонам.

— Но здесь даже негде присесть…

— Я постою.

— Может пройти несколько часов, прежде чем она появится. Она часто задерживается допоздна.

Джеральд открыл свой кейс и достал оттуда номер «Файнэншл-таймс».

— Я подожду, — твердо сказал он.

Через час со стороны улицы донесся звонкий смех Джеки и она вошла в двери, держа в обеих руках какие-то свертки. Вслед за ней вошел высокий темноволосый молодой человек. Увидев гостя, Джеки резко остановилась.

— Джеральд! Что вы тут делаете?!

Вокруг его глаз и в уголках губ пролегли усталые морщинки. Он как-то жалко улыбнулся.

— Пришел повидаться, — просто сказал он и оглянулся на молодого человека, стоявшего с ней.

Джеки перехватила этот взгляд и быстро сказала:

— Это мой брат Кип. А это Джеральд Гулд.

Джеральд вышел вперед и протянул Кипу руку. Тот несколько секунд помедлил, но затем протянул и свою. Они обменялись рукопожатием.

— Пойдем, — сказала Джеки, нажимая на кнопку вызова лифта.

Спрашивать о том, зачем он пришел, не было нужды. У него был такой вид, будто он не спал несколько ночей подряд. Вокруг глаз пролегли тени возвышаясь над ней и Кипом, Джеральд вошел вслед за ними в лифт, и они в гробовом молчании стали подниматься наверх.

Выйдя из кабины, дипломатичный Кип объявил:

— Я пойду поставлю кофе.

Он ушел на кухню, оставив их одних.

— Пойдемте, — сказала Джеки и провела Джеральда в гостиную, залитую лучами вечернего солнца.

Она сложила свертки на столе у окна, расстегнула жакет, сняла его и повесила на спинку стула. Она осталась в шелковой кремовой облегающей блузке, подчеркивающей высокий бюст. Джеки торопливо сложила руки на груди.

Не дожидаясь приглашения сесть, Джеральд опустился на диван, сложив свои сильные руки на колени. Джеки заняла соседнее кресло. Она выжидающе уставилась на него, тая надежду, что он не увидит, как она волнуется, как часто бьется в груди сердце и как заметно пульсирует жилка на шее. Руки как назло задрожали!

Первым заговорил он:

— Мне нужно многое объяснить, Джеки. Поэтому я и пришел сюда… в надежде увидеться. Ведь вы не подходите к трубке, когда я звоню.

— Что вы можете мне объяснить, Джеральд?

Она и сама немало удивилась своему спокойному и холодному тону, совершенно не отвечавшему внутреннему состоянию.

— Я хочу, чтобы вы знали, что мой брак на самом деле совсем не таков, каким видится со стороны. Вы должны это знать. Поэтому я так настойчиво хотел увидеться. — Джеральд плохо владел своим обычно уверенным густым голосом.

— Я слушаю.

— Но выслушаете ли до конца?

Джеки кивнула.

— Я выслушаю, Джеральд, но вам следует сразу понять, что мне не нравятся мужья-обманщики. Такие, каким был мой собственный, который бросил меня и ушел к моей лучшей подруге. — Она криво усмехнулась. — Я примерно представляю себе, что он наговорил ей про меня. Типа «я не находил с ней общего языка» или «между нами не было взаимопонимания». Так вот, Джеральд, у меня на подобные банальности — аллергия.

Джеральд порывисто подался вперед.

— У меня совсем другое, клянусь! Совсем другое!

Глаза их встретились.

— Хорошо, — ровным голосом проговорила она.

Он глубоко вздохнул.

— Я женился лишь в этом году, потому что всегда был очень занят, всего себя отдавал работе и на нормальные отношения с женщинами просто не оставалось времени. Но вдруг я понял, что мне уже сорок шесть! Друзья все переженились, нарожали детей, а я по-прежнему был сам по себе и одинок. Что у меня было в жизни? Несколько несерьезных увлечений. И мне стало страшно. А потом я поехал в Нью-Йорк по делам и познакомился с Кэнди Уайлдмэн. Она актриса, и с ней мне было интересно, к тому же Кэнди свела меня со многими людьми своего круга. — Он покачал головой, как будто сам плохо верил в то, что с ним произошло. — Не знаю даже, как это случилось. Наверно, я был ослеплен сиянием ее славы. Всю жизнь работал в поте лица, а тут впервые, в сущности, приблизился к такому яркому миру, к миру, освещенному огнями рампы. Он меня пленил. Мне показалось, что все люди этого мира удивительны, одарены талантом и очень интересны.

Джеки невольно улыбнулась. Джеральд напомнил ей сейчас подростка, который впервые обнаружил какие-то красивые стороны в жизни.

Он продолжал:

— Когда я вернулся в Англию, мы несколько раз обменялись письмами и очень часто перезванивались. Кэнди могла связаться со мной в середине ночи после окончания очередного мюзикла и сказать, что ей одиноко и она скучает по мне. Она… — Он прервался, будто вспомнив что-то важное. — Если честно, то Кэнди преследовала меня в гораздо большей степени, нежели я ее. Но тогда меня это устраивало. И в самом деле, почему бы нет? Она красива, талантлива… Любой мужчина гордился бы отношениями с такой женщиной.

Джеки глянула в сторону от него, ругая себя за то, что все так близко принимает к сердцу. И, однако, ничего не могла с собой поделать.

— На Рождество я опять прилетел в Штаты, мы провели с Кэнди несколько дней в Акапулько — о, там было здорово! — а на обратном пути я подвез ее до Нью-Йорка. В январе у меня была куча дел, я работал как проклятый, возникли кое-какие проблемы с экспортом нашего товара и, по чести говоря, я о Кэнди почти не вспоминал.

Чуть помолчав, он заговорил уже другим голосом, тихим, с затаенным чувством:

— А в феврале она мне позвонила… — Он шумно вздохнул. — Дальше вы, наверное, уже понимаете, что произошло. Она сказала, что беременна, что хочет рожать и что нам следует пожениться.

Джеки затаила дыхание и вся напряглась. Ей очень хотелось услышать, что было дальше. Вместе с тем она боялась.

— Ну и я прилетел к ней, как только смог, — продолжал Джеральд. — А смог я не раньше конца февраля, потому что, во-первых, меня держала работа, а у нее был мюзикл, из которого она не хотела уходить. Я прилетел, и мы быстренько поженились. Очень тихо. Она сказала, что не хочет шумной свадьбы, потому что, мол, репортеры сделают в уме нехитрые вычисления и поймут, что она была беременна еще до брака, а это-де нехорошо. Мне тоже не нужны были фанфары. Затем она сказала, что на медовый месяц нет времени, но это ничего, так как «Манхэттен старлайт» переезжает в Лондон, где мы все равно будем вместе. Я был счастлив, хотя не понимал, как она, беременная, сможет участвовать в постановке. — Он вновь сделал паузу, задумался, вспоминая. — Я купил дом в Чейни-уок,[23] нанял дизайнера, и к приезду жены у меня было готово все, вплоть до мельчайших деталей. Верхний этаж отвели под детскую. Больше всего меня радовала, конечно, мысль о ребенке. Я всегда хотел со временем завести детей, но вот теперь первый был как будто уже на подходе, и я ощущал себя на верху блаженства. Мечтал о сыне, о наследнике, о том, как все у нас будет… — Он грустно усмехнулся и нервно провел рукой по волосам.

Джеки осторожно спросила:

— У нее случился выкидыш?

На дворе стоял конец июля. А если Кэнди объявила о своей беременности в феврале, она не могла бы сейчас участвовать в «Манхэттен старлайт».

В комнате повисла нехорошая, болезненная пауза, и Джеки пожалела о том, что задала вопрос. По его лицу было видно, что потеря ребенка причиняет ему жестокие страдания.

Он поднялся и приблизился к ней, став спиной к камину. Джеральд возвышался над ней, словно каланча, а Джеки все так же сидела в кресле. Но грусть исчезла с его лица, а в глазах сверкнуло нечто другое. Она не поняла в первую минуту, что именно.

— В мае я прилетел к ней на выходные. У нее был день рождения. Я решил появиться в ее квартире рано утром с набором привычных и приятных банальностей, как-то: букет красных роз, шампанское, ювелирное украшение… Я думал преподнести ей сюрприз, но вышло все наоборот.

Джеки выпрямилась на кресле.

— Она была все еще в постели, когда я появился, — продолжал Джеральд. — Только не одна. И тогда я узнал, что она, оказывается, все это время не прерывала отношений с одним нью-йоркским художником, с которым жила до меня пять лет.

— Но… — начала было потрясенная Джеки.

— А ребенка не было изначально.

— Тогда зачем…

— Кэнди до смерти хотелось участвовать в лондонской постановке «Манхэттен старлайт». Но ей, американке, не выдавали разрешения на трудоустройство здесь. А «Экуити»[24] вообще запретил Кэнди работать в Англии по профессии. У нее оставался единственный выход: выйти замуж за англичанина и получить британское подданство. Именно это она и сделала. Отныне, являясь моей женой, она свободно может играть на лондонской сцене.

Профсоюз актеров в Великобритании.

Ее приятель приехал вместе с ней, и они живут в отеле «Гроувенор-Хаус».

— А что же вы? — спросила Джеки.

— А я свободен, — спокойно ответил он. — И добиваюсь развода.

— Тогда почему вы выгнали меня тогда из «Савой-гриль», когда она там появилась?

— Кэнди — алчный зверь, и если поймет, что у нее есть весомые основания по своей инициативе добиваться развода, она потребует в качестве компенсации половину всего того, что я имею. А пока мои адвокаты бьются над тем, чтобы оставить ей достаточно скромное содержание. Я ничего ей не должен! — с горечью в голосе проговорил он.

— Значит, пока нужно соблюдать осторожность?

Джеральд кивнул.

— Пока, да. Я выставил дом в Чейни-Уок на продажу, а сам живу в квартире на Рутленд-гейт и стараюсь не привлекать к себе внимания.

Он вновь сел напротив нее и протянул руку. Джеки тут же вложила в нее свою.

— Я должен был увидеться с вами и рассказать все, Джеки. — Джеральд смотрел ей в глаза. — Я хотел, чтобы вы знали. Чтобы поняли, почему я должен быть сейчас предельно осторожен.

— Да, я поняла, — медленно отозвалась Джеки. Она-то думала, что пройдет еще немного времени и ей удастся забыть Джеральда, однако же вот какой неожиданный поворот…

— Можно мне увидеться с вами еще? Теперь, когда все известно? — осторожно спросил он.

Джеки кивнула, но тут же сказала:

— Мне нужно время, чтобы все обдумать. Ваша история так удивительна…

Ей стало стыдно за свои прежние предположения о том, что он просто хотел погулять от жены на сторону.

Поняв ее состояние, он на мгновение стиснул ей руку и поднялся.

— Хорошо, — проговорил Джеральд. — Я позвоню завтра. Можно? Вы снимете трубку?

Во взгляде его вновь просквозила тоска. Джеки слабо улыбнулась.

— Да, сниму.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Спасибо за то, что вы все мне рассказали, — тихо сказала она.

— Я должен был это сделать. Я очень надеюсь… — Но он замолчал, словно боясь выговорить остальное.

— Да, — быстро сказала она. — Поговорим завтра. Когда он ушел, в комнату ворвался Кип и устремил на сестру вопросительный взгляд.

— Ну? — спросил он требовательно. — Что он смог сказать в свое оправдание?

— Так где вы напишете о моем вечере? — спросила Элфрида, похлопав ладонью рядом с собой и приглашая Роланда сесть. — Надеюсь, Джеки Давентри поместит материал в «Сэсайети». И потом у нас было много фотографов от разных газет и журналов. Я очень надеялась, что что-нибудь появится в «Ивнинг стандарт», но не было ни строчки, — почти захныкала она.

— Что, даже в «Лондонской хронике»? — как будто удивленно спросил Роланд.

Элфрида покачала головой.

— Ничего. Но, может быть, завтра?..

Роланд огляделся по сторонам. Вчера на балу не было возможности как следует познакомиться с этой гостиной. Только сейчас он обратил внимание на полотна Моне, Констебла и Джона Сингера Сарджента на стенах. «У Селвина как минимум сто миллиончиков, — подумал он. — И эта толстощекая пустышка не только имеет к ним доступ, но и вполне созрела для того, чтобы и я мог чем-нибудь попользоваться. Вполне, вполне созрела». Не удержавшись, он тонко усмехнулся, чувствуя, что Элфрида может обеспечить ему постоянный источник дохода.

— Я вот подумал… — начал он, возвращая разговор в русло, которое ему было нужно. — Что если…

— Да?

— Одних людей постоянно фотографируют, куда бы они ни пошли, а других никто не замечает. Об одних постоянно пишут в газетах и журналах, что бы они ни сделали, а про других никто и не вспоминает. Видите ли, леди Уитли, все это не случайно.

— То есть?

— Это называется организованной рекламной кампанией. Где каждый шаг спланирован и ничто не отдается на откуп слепому случаю. Люди, которых снимают и о которых пишут, попросту устраивают себе известность.

В глазах Элфриды показался живой блеск, а ее пышная грудь, затянутая в тесную черную блузку из шифона, стала угрожающе вздыматься. Она шумно вздохнула.

— Ага! Вы хотите сказать, что они платят за то, чтобы попасть в газеты?! — Ей показалось, что она увидела свет в конце туннеля. Словно все загадки земли и неба вдруг сразу открылись ей во всей своей красе. — Понимаю, понимаю!

— Нет, они, конечно, не платят непосредственно газетам и журналам, — вежливо поправил Роланд. — Так не принято.

— Кому же они платят?

— Они нанимают агента по организации рекламных кампаний, а он уж заботится о том, чтобы его наниматель получил о себе хорошую прессу.

— Я этого не знала! Почему Селвин ни разу не говорил мне?! Это действительно все так, как вы говорите? Значит, если бы у меня был такой человек и я пошла бы на какой-нибудь большой вечер, то могла бы быть совершенно уверена в том, что на следующий день обо мне напишут в «Дэйли мэйл»? Или в следующем номере «Татлера»?

Роланд утвердительно кивнул:

— Именно! Агенты выпускают пресс-релизы, организуют фотосъемку и поставляют репортерам кое-какие интересные детали из жизни своих нанимателей. Поэтому-то об одних в газетах можно прочитать буквально все, а о других ничего.

Он пристально взглянул на Элфриду. Сей краткий монолог был почерпнут им из статьи о рекламных агентствах, опубликованной в «Индепендент». На самом деле Роланд понятия не имел, соответствует ли все это действительности, но тогда он подумал, что такая информация хоть однажды может оказаться полезной ему. И вот этот случай, кажется, наступил.

— Так вот оно что! — проговорила Элфрида с чувством, словно в минуту озарения она нашла разрешение всем своим жизненным проблемам. — Так вот где выход! Но не могу понять, почему Селвин об этом ничего не знает?

— Я уверен, что его строительная компания пользуется услугами рекламного агентства, — сказал Роланд.

— Да уж! Чтобы рекламировать кирпичи! — фыркнула Элфрида. — А как же я?

Именно к этому Роланд и подводил весь разговор. Именно об этом он и стал думать, едва договорившись с ней по телефону о встрече. Скромно потупив глаза, он снял очки и стал тщательно протирать их белым носовым платком.

— Видите ли, до того как стать журналистом, — проговорил он негромко, — я работал в рекламе.

— Да?! Так это же прекрасно! — Она даже хлопнула в ладоши. — Раз вас уволили, значит, вы снова можете вернуться к прежнему занятию. И работать на меня! — Она сказала это почти воинственно. — Только на меня! Я не хочу, чтобы вы распыляли силы и на других.

— Я как раз думал о том, чтобы вернуться на круги своя, — словно бы неохотно признался Роланд. — Но не знаю, получится ли работать только на одного клиента… Я лично полагал поступить на службу в крупную компанию. Скажем, сеть ресторанов или отелей…

— Но почему вы не хотите работать только на меня? — встревоженно воскликнула Элфрида. Она вновь побледнела.

Роланд прокашлялся и, понизив голос, заметил:

— Видите ли, это очень дорогое удовольствие.

— Насколько дорогое?

— Ну… — Он наморщил лоб. — Если бы я поступил в штат какой-нибудь крупной рекламной компании, то мне назначили бы годовое жалованье. В частном же порядке я предпочел бы получать деньги раз в неделю, потому что, сами знаете, всякое может быть у клиента. Или он уезжает куда-нибудь в отпуск или в какие-то дни не нуждается в услугах агента.

— Да, это справедливо, — тут же согласилась Элфрида.

— Таким образом, при работе на одного конкретного человека я хотел бы получать деньги еженедельно. Из расчета… — Он сделал вид, что производит в уме математические вычисления, глядя в потолок и беззвучно шевеля губами.

— Ну? Сколько? — нетерпеливо проговорила Элфрида.

— Ну, скажем, из расчета… сто фунтов в день.

— Сто…

— Плюс расходы, разумеется.

Теперь уже пришла очередь Элфриде притворяться. Она кокетливо склонила голову набок, делая вид, что раздумывает над его предложением. На самом деле она приняла решение еще в ту минуту, как он только заговорил о рекламной кампании.

— Меня это устраивает, — наконец сказала она. — Вы не возражаете против наличных? Селвин всегда дает мне наличные. На хозяйство. Так будет легче иметь дела.

Роланд почувствовал, как по шее к лицу стала приливать горячая волна. Изо всех сил стараясь скрыть выступивший румянец, он даже вспотел.

— Ну что ж, договорились, — тихо проговорил он, надеясь, что она ничего не заметила.

— Когда мы начнем?

Он наскоро все взвесил.

— Насчет вашего вчерашнего бала можно считать, что поезд уже ушел, — с сожалением в голосе сказал он. — Вот если бы эта завистливая к успехам окружающих Джеки Давентри не добилась бы моего увольнения из «Сэсайети», я устроил бы вам в журнале целую полосу с фотографиями. — Он сделал театральную паузу, как бы приглашая ее подумать о том, что она безвозвратно потеряла.

— Однако, — продолжил он, — у нас есть время подготовиться к осенне-зимнему сезону. В октябре снова начнутся приемы, и я обещаю приступить к организации вашей рекламной кампании тотчас же по возвращении из отпуска, который я намереваюсь провести в Ирландии вместе с графом и графиней Атертон. Элфрида выпучила на него глаза.

— Вы будете проводить отпуск с Атертонами?! — с подозрением в голосе проговорила она. — Почему с ними? Откуда вы их знаете?

Роланд лукаво улыбнулся.

— О, это старые друзья семьи. Мой отец и прежний граф Атертон вместе учились. В Итоне, — ловко соврал он.

Элфрида сильно встревожилась:

— Надеюсь, вы ничего не расскажете им о наших делах? Все должно остаться в тайне.

— Разумеется, леди Уитли. Тут и говорить не о чем. Я порядочный человек и свято чту законы конфиденциальности. — Он ухмыльнулся. — В противном случае я бы назвал вам сейчас с десяток фамилий тех людей, которые нынче хорошо известны, о которых пишут газеты… всем этим они обязаны исключительно вашему покорному слуге. Услуги агента — глубоко личное дело. Почти как исповедь.

— Очень хорошо. — Элфрида успокоилась.

— Давайте встретимся в середине августа после моего возвращения из Ирландии? Проглядим ваш светский календарь на три месяца вперед, а все остальное я устрою, хорошо? — Тут ему пришла в голову безумная,невозможная мысль, которую он тем не менее мгновенно озвучил: — Кстати, почему бы вам не сняться на обложку «Вог»? В наряде от известного кутюрье в вашем красивом доме.

Он еще раз обвел глазами гостиную.

— О, это было бы волшебно! — прошептала Элфрида, уже мысленно представив себе, как она будет выглядеть в платье от Каролины Чарльз, сидя на одном из золоченых французских стульев в комнате, наполненной цветами… И все это увидят!

Она вся просияла и широко улыбнулась Роланду. Их сотрудничество будет успешным!

На следующее утро Роланд пришел к Атертонам пораньше, чтобы помочь Колину и Иану собрать вещи в дорогу. К тому же Селия хотела, чтобы мальчики не бросали в Ирландии занятий и просила Роланда проверить, все ли учебники взяли они с собой.

— Разумеется, — с веселой улыбкой пообещал он.

В голове его тем временем уже начинали вызревать радужные планы. По возвращении из Лондона он будет еженедельно получать деньги от Элфриды Уитли, и неплохие деньги. Гораздо больше тех, что зарабатывал до сих пор. Можно позволить себе немного расслабиться, походить по ресторанам, пригласить «нужных» людей. Ведь когда у человека есть средства, к нему приходит и влияние в благородном обществе — мечта всей жизни Роланда.

Позже, пока ребята были заняты тем, что собирали по всему дому свою спортивную одежду, а Роланд присоединился к леди Атертон на чашку кофе, он, как ему показалось, весьма тонко решился начать важный для себя разговор:

— Я подумываю о том, чтобы устроить небольшой вечер в честь дня моего рождения в ноябре, — проговорил он, заранее будучи уверенным в том, что она никак не сможет дознаться, что на самом деле он родился в феврале. — Мне было бы очень приятно, если бы вы и лорд Атертон приняли мое приглашение. Вечер думаю устроить в «Клариджезе», в одном из маленьких залов. Небольшой, повторяю, для узкого круга. Планирую пригласить не более десятка гостей. — Он сделал паузу и стал смотреть в потолок, будто раздумывая. — Наверное, пожалуют принцесса Изабелла Лихтенштейнская, лорд и леди Тетбери, крон-принц Густаф из Люксембурга, может быть, лорд и леди Рэйвенсбрук… Все это ваши друзья, не так ли?

Лицо у Селии приняло каменное выражение.

— Боже мой! — проговорила она. — Вы знакомы с такими большими людьми?

Роланду стало не по себе, от гнева и возмущения даже порозовели уши. Было очевидно, что Селия не поверила ему.

— Не совсем, — проговорил он. — Все это друзья моей семьи, а я недавно получил по наследству кое-какие деньги от бабушки и вот захотел устроить небольшой вечер.

Он прямо взглянул ей в глаза, как бы говоря: «Ну, давай! Попробуй назвать меня лжецом!» Хотя он знал, конечно, что леди Атертон слишком хорошо воспитана для этого.

Селия холодно улыбнулась ему в ответ и промолчала.

— Как только я намечу конкретный день, я тут же дам вам знать, — продолжал он. — Между прочим, мне известно, что русский князь Иван очень хочет познакомиться с вами. Равно как и с королевой, которая приходится ему родственницей. Он давно живет в Америке и растерял связи со всеми своими европейскими родичами.

Роланд сделал паузу, чтобы отпить кофе. Он не солгал насчет того, что князь Иван недавно приехал в Англию из Калифорнии и остановился в «Клариджезе». Правдой было и то, что он состоял в родстве с английским королевским домом через своего прадеда. Но Роланд, конечно, не был с ним знаком и даже никогда в глаза его не видел. Ему, однако, было не впервой знакомить между собой людей, с которыми сам он не был знаком. Правда, до такого уровня он никогда еще не поднимался.

Метод его был очень прост. Он звонил мистеру X и говорил, что устраивает небольшой прием для мистера Y (при непременном условии, что мистеру X очень хочется познакомиться с мистером Y). Затем проделывал ту же самую операцию с мистером Y. Как правило, обе стороны принимали приглашения и еще благодарили его за то, что он подарил им случай познакомиться. Частенько подобные «небольшие приемы» и оплачивались отнюдь не Роландом, а его приглашенными. Как правило, таков был «взнос» мистера X за возможность познакомиться с мистером Y.

— Может быть, вы намекнете королеве насчет князя Ивана? — смело предложил он. — Со своей стороны обещаю, что вечер пройдет спокойно и в очень узком кругу. Ни о каких репортерах, разумеется, не может быть и речи. Вот если бы вы намекнули королеве, что там будет все очень прилично… — Он не договорил, натолкнувшись на ледяной взгляд Селии.

— Мистер Шоу, — официальным тоном проговорила она. — Я не буду ни о чем намекать ее величеству, равно как и любому другому члену королевской семьи. Если князь Иван ищет встречи, пусть он обратится непосредственно в Букингемский дворец через своих представителей.

Роланд смерил ее каменным взглядом, глаза его из-под толстых стекол очков блеснули неживым мраморным блеском. Губы его были поджаты, руки напряжены, спина прямая. Снисходительность ее тона вызвала в нем ярость, от которой на минуту даже пропал дар речи.

Селия тем временем продолжала:

— Вы меня ставите в очень неудобное положение, мистер Шоу, если всерьез полагаете, что можете использовать меня как средство, для того чтобы познакомиться с королевой. Мне кажется, нам будет лучше ограничиться отношениями, оговоренными в условиях вашего контракта. Вы прекрасный педагог, и мне очень нравится, как вы сошлись с моими детьми, однако, полагаю, не стоит мешать дело с развлечением.

Роланд как-то кисло усмехнулся, пытаясь скрыть от нее всю глубину своего разочарования.

— Не понимаю, кому от этого будет плохо, если один человек будет представлен другому? — упрямо продолжал он гнуть свое. — Между прочим, если вам неудобно, можно устроить так, что как будто это будет ваш вечер, а? Ваш и лорда Атертона? Вам это ничего не будет стоить, я беру все на себя. Вы пригласите королеву, я приглашу князя Ивана. Соберемся в тесном кругу приятных друг другу людей…

Глаза Селии угрожающе сверкнули. Отчасти ее работа в том и заключалась, чтобы всеми способами оберегать королеву и исключать возможность того, чтобы такие люди, как Роланд Шоу, причиняли ей какое бы то ни было беспокойство.

— Об этом не может быть и речи, мистер Шоу. Попытайтесь понять…

— Но я уже договорился с князем Иваном! — перебил Роланд. Он, естественно, ни с каким князем ни о чем не договаривался, но как Селия это может проверить? Роланд полагал, что эта его угроза будет последним козырем. — Он обидится, если узнает, что королева отказалась встретиться с ним!

Селия резко поднялась со стула. Если бы Роланд не был хорошим домашним учителем, после этих слов она, не задумываясь, выгнала бы его из дома. Его навязчивость и самоуверенность были неслыханны! Тут ей пришла в голову невероятная мысль: «А вдруг он в обход меня свяжется с личным секретарем королевы и скажет ему, что якобы я предлагаю ее величеству встретиться с князем Иваном?..»

— И речи быть не может, мистер Шоу, — повторила она.

Роланд тоже поднялся. Он понимал, что в ту минуту растворяется в воздухе самый доселе реальный шанс познакомиться с королевой или с кем-нибудь из членов ее семьи. И он запаниковал.

— Может быть, тогда попробуем по-другому? — спросил он.

Селия задержалась в дверях и с царственной надменностью обернулась через плечо.

— Я категорически отказываюсь обсуждать с вами эту тему далее.

Роланд быстро приблизился к ней.

— Но, может быть, мне можно сблизиться с королевой… Как-нибудь… Может, вы представите нас друг другу? Вы пригласите меня в Букингемский дворец на чай к королеве или что-то в этом роде? Тогда я уж сам приглашу ее на свой вечер, а?

Внутренний голос настойчиво подсказывал ему, что он зарывается, но Роланд уже не мог остановиться. Его желание стать аристократом, быть принятым в благородном обществе, стать его частью выросло настолько, что он совершенно не имел сил противиться ему. У него появилось ощущение, что он тонет, захлебывается в водовороте серой безвестности и только Селия Атертон может кинуть ему спасательный круг. И тогда он станет членом высшего света, тогда сбудется его мечта. По силе это его желание оказывалось в чем-то сродни сексуальному и застилало глаза туманом.

Но тут до него вновь донесся ее голос:

— Всем хочется познакомиться с королевой, так что мне понятно ваше стремление. Но, боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Я наделена большим доверием, которое не имею право обмануть. Так что, мистер Шоу, если вы заинтересованы в том, чтобы продолжать занятия с Колином и Ианом, прошу вас впредь воздерживаться от подобных разговоров со мной. Я не буду знакомить вас ни с кем из членов королевской семьи.

С этими словами она вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице в спальню. Роланд долго еще видел перед собой ее прямую спину.

Он был вне себя от ярости и тут же поклялся жестоко отомстить Селии. Джеки Давентри лишила его возможности появляться на светских вечерах и балах, а Селия Атертон отказалась познакомить его с лучшими людьми… Стерва! Да пошла она вместе со своей вонючей придворной должностью куда подальше! Ничего! Настанет день, когда ей будет стыдно даже показать свою физиономию в стенах Букингемского дворца! Он найдет способ дискредитировать ее, он похоронит ее карьеру фрейлины, похоронит! Он еще посмотрит на нее — униженную и опозоренную!

Роланд люто ненавидел таких людей, как Селия, за их безмерное лицемерие и снобизм. Они упорно не принимали его в свой круг только из-за того, что ему не повезло с происхождением, что он не заканчивал Итон, что вынужден был посещать курсы для постановки правильного произношения. Никогда прежде в нем не вспыхивала с такой силой ненависть к представителям высших слоев общества за их снисходительное отношение к нему, за их клановость и элитарность.

«Кто они такие, чтобы воротить от меня нос?» — возмущался он про себя, снедаемый яростью и горечью.

Он расхаживал взад-вперед по богатому ковру в гостиной Атертонов и распалялся все больше. Наконец эмоции достигли пика и будто взорвались в его голове, после чего им овладело странное ледяное спокойствие. Он еще не знал, как именно отомстит Селии за то, что она унизила его, но это было не так важно. Роланд не сомневался в том, что даже если и не найдет способа мести, он просто изобретет его. Подобная тактика оправдывала себя прежде, оправдает и теперь. Он вновь сел за стол, чтобы допить кофе, и ему вспомнился Красавчик. Тот тоже отверг его притязания, и Роланд изобрел план мести и претворил его в жизнь.

Красавчика по-настоящему звали почтенный Энтони Маркхэм, он был сыном и наследником графа Эддингтона и одним из учеников Роланда. Светловолосый юноша семнадцати лет с нежной кожей, мягкими голубыми глазами и приятной улыбкой. Однажды Роланд решил заманить его якобы для занятий к себе на квартиру и там соблазнить. Он уже предвкушал, как легко ему это будет сделать. Ничего не подозревавший мальчик, будучи от природы доверчивым и общительным, живо согласился. И вот, пока он сидел за столом в гостиной Роланда, склонившись над учебником, хозяин квартиры фантазировал про себя, что будет, когда урок закончится. Бедра и тонкие запястья Красавчика сводили Роланда с ума, а легкий нежный пушок на щеке манил с невероятной силой — желание поцеловать его было почти болезненным.

Наконец двухчасовой урок подошел к концу и вся накопившаяся в домашнем учителе страсть прорвалась наружу. Нетерпение и желание были так велики, что Роланд немного поторопился. Рука его легла сначала на спину Энтони, а потом скользнула вниз к его маленьким ягодицам, затянутым в тесные синие джинсы.

Потрясенный мальчик широко раскрытыми глазами уставился на своего учителя. А Роланд, будучи уже не в силах терпеть сладкую муку, притянул Энтони к себе и жарко зашептал:

— О Боже, как ты красив! Я хочу тебя! Идем же в постель!

В следующее мгновение Энтони грубо оттолкнул от себя Роланда на кресло. Нежные щеки Красавчика горели, когда он зло выкрикнул.

— Черт возьми, я тебе не голубой!

Роланд сидел неподвижно и слышал, как быстро простучали по коридору шаги Энтони, а затем оглушительно хлопнула входная дверь. Разочарование и ярость навалились на него с такой силой, что он не смог сдержать слез. Он хотел этого мальчика так, как много лет уже никого и ничего не хотел. Болезненная эрекция все не спадала. Как он мог ее снять? Только своей жаркой влажной рукой, но все это было не то! Не то!..

У Роланда не оставалось иного выхода, и пришлось удовлетворять себя самому. Одновременно он размышлял о том, как свести счеты с Красавчиком. Когда план окончательно оформился, он понял, что мука его долго не продлится.

Роланд позвонил в местный полицейский участок и сообщил, что знает человека, который накануне влез в квартиру к его соседу и похитил дорогие табакерки. Его наводка привела детективов к почтенному Энтони Маркхэму. Юношу арестовали. На предварительных слушаниях судья больше поверил Роланду. И подростка, вся вина которого заключалась в том, что он отказался вступить в половую связь со своим домашним учителем и отверг его ухаживания, заключили под стражу. Семье его пришлось приложить немало усилий, для того чтобы замять дело.

…Успокоившийся Роланд поднялся из-за стола, вернулся к Колину и Иану и спросил, все ли они собрали. С того самого момента он начал искать способ отомстить Селии. Или кому-нибудь из членов ее семьи.


7


Деревня Килфраш, живописно расположенная у подножия самых высоких и диких в Южной Ирландии гор, выходила окнами своих домов на бухту Святого Файнэна и Атлантику. Она была удалена от всего внешнего мира и жила замкнутой, обособленной жизнью. Узкие извилистые переулки между близко поставленными друг к другу домами, обращенными к берегу, да булыжная мостовая, которая по утрам еще до восхода солнца была скользкой от влажного соленого тумана.

Ниже и справа от деревни тянулся красивый пляж, упиравшийся в мыс, где на крутой стене утеса гнездились бакланы и чайки и где в летнюю пору буйно распускались дикие цветы. По левую руку от деревни лежала маленькая гавань, окруженная высокой стеной, служившей защитой от грозного моря, ибо при высоком приливе волны порой достигали двадцати футов. В течение пяти тысяч лет ирландцы жили здесь среди буйной зелени. Килфраш казалась настоящей жемчужиной, искрящейся в россыпи других драгоценных каменьев. Внешний мир для здешних жителей был такой же пустой абстракцией, как и движение планет. Здесь не было телевизоров, редко кто слушал радио и лишь по праздникам завозили газеты. Жизнь била ключом лишь в единственном на всю округу пабе «Раянс», где можно было пропустить глоточек ирландского виски или стаканчик пенного «Гиннесса» и посидеть зимой у камина, топившегося торфом. Местные жители целиком зависели от даров моря и своей земли. Они выходили на рыбачьих баркасах в бухту, ковыряли кирками почву, занимались ремеслами и были вполне довольны своей жизнью.

На стариков, живших в «большом доме», стоявшем в стороне от деревни на горном плато, никто не обращал внимания. Смит-Маллины жили в Килфраш так давно, что уже воспринимались почти как неотъемлемая часть местного ландшафта. Они были так же привычны, как и покрытые вереском холмы, узкие горные долины и низинные болота. Из деревенских жителей к ним заглядывала лишь Уна, молодая девушка, каждое утро прибиравшаяся у них в доме, да еще мальчишка-посыльный из местного магазина, еженедельно привозивший Смит-Маллинам продукты. Больше они ни с кем не виделись, жили замкнуто и тихо, словно им никто не был нужен.

Семья Маллинов отстроила большой особняк из серого камня в 1827 году, окружив его итальянским садом, куда выходила терраса, а окна основных комнат смотрели на море. Маллины были богатыми землевладельцами и промышляли импортом товаров, доставлявшихся особым кораблем из Испании. Он причаливал в местной гавани Дерринейна, в то время как испанский рыболовный флот бросал на ночь якоря у острова Валенсия, дальше по побережью. В прежние времена в этой части Ирландии связи с Испанией были традиционно очень сильны и торговля процветала. Основатель рода Деклан Маллин сколотил себе на этом состояние, но когда в 1932 году умер его праправнук, от него фактически ничего уже не осталось. Деньги растратили на красивую жизнь и в собственности семьи остался только дом. Он сам и прилегающие земли служили единственным напоминанием о былом могуществе. Их Эйлин Маллин и унаследовала от своего отца в возрасте двадцати трех лет. Пройдясь по пустым голым комнатам и полюбовавшись из высоких окон тоскливым видом на Атлантику, она решила заколотить дом и уехать жить в Англию к родне. Особняк пустовал всю войну. Эйлин же записалась в Женскую службу сухопутных войск и вскоре вышла замуж за летчика-истребителя из Королевских военно-воздушных сил. Когда его убили, Эйлин дождалась окончания войны в Англии и, демобилизовавшись, вернулась на родину в Ирландию, чувствуя себя смертельно раненным животным. Ей хотелось только одного: чтобы все оставили ее в покое и не мешали переживать потерю мужа.

Она приехала в Килфраш и осталась один на один с огромным пустым домом. Эйлин было даже больно думать о том, чтобы продать «родовое гнездо» Маллинов, но, с другой стороны, как жить здесь, чем заставить голые помещения, по которым, стоило кому-нибудь войти в дом, мгновенно начинало разноситься гулкое эхо.

Тогда-то она и познакомилась с Эрнестом Смитом, вдовцом, который был, во-первых, богат, а во-вторых, считался обладателем самой замечательной коллекции антиквариата и произведений искусства. Он жил в маленькой гостинице в Дерринейне, а сокровища свои хранил на складе. Едва познакомившись с Эйлин, он принялся довольно убедительно рассказывать ей о том, как плохо жить одиноким и как было бы хорошо им соединиться. В результате, когда он сделал ей предложение, Эйлин, уставшая от шести лет войны и сердечной боли, согласилась. Однако скоро стало ясно, что не столько они подходят друг другу, сколько коллекция Эрнеста — пустому дому Эйлин. Создавалось впечатление, что особняк специально построен для того, чтобы в нем однажды появились все эти вещи. Эрнест переехал из гостиницы в родовое гнездо Маллинов и привез с собой множество деревянных коробок, откуда одно за другим стали доставать его сокровища: картины, французскую мебель, мраморные статуи, бронзу, фарфор, позолоту, серебро, гобелены. Дом будто ожил, приняв в свои недра все это добро. В нем воцарилась почти осязаемая атмосфера тепла, уюта и счастья. Эрнест также заплатил за то, чтобы сшили новые портьеры на все окна и даже умудрился достать довоенной парчи розового, золотистого и зеленого оттенков, чтобы украсить ею помещения. Вскоре комнаты из пустых, продуваемых сквозняками коробок, превратились в настоящие сокровищницы, какие бывают только в сказках. Эдакий дворец оказалась не в силах застраховать ни одна местная компания.

И именно тогда Смит-Маллины, — супруги объединили в одно целое не только свое имущество, но и фамилии, — решили затвориться от всего внешнего мира. С тех пор мало кто переступал порог их дома и еще меньше было тех, кто знал о том, какие богатства он в себе таит Особняк стоял в стороне от деревни и к нему вела лишь одна-единственная извилистая тропинка, огибающая Болус Хэд, небольшой пустынный полуостров к западу от Килфраш. Смит-Маллинам таким образом не мешало ни движение транспорта, которого просто не было поблизости, ни туристы.

Их единственный ребенок Селия училась в маленькой деревенской школе вплоть до семи лет, а потом Эйлин с болью в сердце отослала ее в закрытый пансион в Дублин, ибо только там она могла получить сносное образование в возрасте двенадцати лет Селию отправили в Англию к родственникам матери, и она стала посещать Бененден, лучшую частную школу, в которую двумя годами позже поступила и принцесса Анна. Селии все эти путешествия и перемены в жизни очень нравились, но для ее матери то была настоящая мука. Эрнест стоял на стороне дочери, говоря, что это научит ее самостоятельности и независимости. С тех пор Селия навещала отчий дом лишь раз или два в год. Эйлин смирилась, ибо не хотела вставать у дочери на пути и ломать ей жизнь, но каждого ее посещения ждала с нетерпением. И потом время показало, что Эрнест был прав: дочь встала на ноги. К тому же маловероятно, что она познакомилась бы и вышла замуж за такого человека, как Хьюго Атертон, останься она в Килфраш.

…Счастливая в предвкушении очередного приезда дочери с семьей, Эйлин ходила по дому и отпирала гостиную, столовую и библиотеку. Им с Эрнестом хватало кабинета и примыкающей к нему небольшой комнатки. Завтра приедут Селия, Хьюго, Колин и Иан и останутся на целые две недели. Эйлин с нетерпением ждала их приезда с той самой минуты, как дочь только упомянула о нем. И уже после того как они уедут, Эйлин еще долго будет вспоминать, как они здесь были, смакуя малейшую подробность их пребывания. Она уже распорядилась о том, чтобы из Уотервиля им доставили продукты, из которых можно было приготовить любимые блюда внуков. В местном магазине их просто не было. Кладовую особняка забили до отказа — припасами можно было накормить небольшую армию. То же самое относилось и к винному погребу. Несколько лет назад Эрнест закупил отличное бордо, да и в ирландском виски они не испытывали недостатка. Уна будет приносить свежую рыбу от дядюшки Бена, местного рыбака, а овощей здесь всегда было полно, хоть и в ограниченном ассортименте.

«Все будет хорошо», — думала счастливая Эйлин.

Она решила, что на какое-то время позабудет о своих проблемах и будет радоваться жизни. Она не имеет права огорчать Селию. Дочь не должна узнать, что на самом деле здесь все отнюдь не так прекрасно. Эйлин считала, что ее следует оберегать от огорчений любой ценой. Особенно теперь, когда она стала фрейлиной королевы.

Подойдя к застекленным дверям гостиной, выходившим в запущенный сад, Эйлин стала смотреть на море. Глаза ее застилала туманная пелена, но она изо всех сил пыталась разглядеть серебристую полоску горизонта, гадая, удастся ли ей сегодня заметить Грейт Скеллиг, крупную скалу, на семьсот футов возвышавшуюся над водой. Там были развалины церкви Святого Михаила и монастыря, построенного тысячу лет назад, но пустовавшего начиная с XIII столетия. В хороший день ей удавалось различить неровную тень этого маленького скалистого островка, но при плохом свете и пасмурной погоде очертания скалы размывались, словно на картине Моне. Ей нравилось валить все на туман, окружавший Грейт Скеллиг, но в душе Эйлин знала, что дело не в нем, а в катаракте, из-за которой она теперь способна была различать лишь четкие предметы. «Впрочем, это и неудивительно в мои семьдесят девять», — оправдывалась она про себя. В сырую погоду, то есть десять месяцев в году, у нее неизменно начинали ныть суставы. Вдобавок мучила бессонница. Эрнест же — другое дело. В свои восемьдесят два, он был крепок, бодр и выглядел моложе лет на двадцать. Он и слышать ничего не хотел о том, чтобы перебраться в Лаймрик или в Корк и отдать дом Селии, которая все равно рано или поздно должна получить его по наследству.

— Это мой дом и я буду жить здесь до самой смерти, — заявил он, когда Эйлин предложила переехать в другое, более скромное жилище, где им легче было бы вести хозяйство.

— Но если кто-нибудь из нас заболеет? — пыталась урезонить его Эйлин. — Кто будет ухаживать зонами? Нам было бы гораздо удобнее жить в небольшой квартире в городе, где поблизости много магазинов и, главное, хороший врач.

Но Эрнест упорно не желал обсуждать эту тему. То, что он был упрямым человеком, Эйлин поняла сразу же после того, как вышла замуж. У нее не хватало сил противостоять ему. И потом… Она резко втянула в себя воздух, пытаясь изгнать из головы непрошеную мысль, которая не давала ей покоя, нависая над ней темной тенью в течение вот уже более сорока лет. Да, именно поэтому Эрнест и не соглашается уехать из Килфраш. Конечно. Он покинет этот дом только ногами вперед, а тогда уже будет не важно. Для него по крайней мере. Она медленно отвернулась от окна.

— Не думай об этом! — приказала она себе тихо, даже не сознавая, что говорит вслух, что в последние годы случалось нередко.

Она поднялась наверх, желая убедиться в том, что Уна приготовила постели. Селия везет еще домашнего учителя для своих сыновей, и Эйлин решила поселить его в небольшой синей комнате, окно которой выходило не на море, а на удаленные горы.

— Забудь о том, что тебе открылось столько лет назад… — опять пробормотала она вслух.

Эйлин похлопала рукой по покрывалу из ирландского полотна, проверила количество полотенец, которые выложила Уна.

Но проклятая мысль не желала отпускать ее. Эйлин не могла забыть. Забыть невозможно. Подобные вещи не растворяются в сознании, они всегда с тобой, прожигают в твоем мозгу большую черную дыру и не оставляют в покое до конца жизни.

«Боже мой, почему мне так нехорошо именно сегодня? — спросила она себя. — Странно, ведь приезжает Селия с Хьюго и детьми. Отчего же мне не по себе? Ах, не думай об этом!»

В жилах ее текла кельтская кровь, и поэтому, возможно, ее мучили предчувствия. Настолько сильно, что, спустившись вниз, чтобы приготовить себе и Эрнесту по чашке кофе, она почти жалела о том, что визит дочери еще только предстоит, а не благополучно закончился.

— Пап, а мы поедем сегодня на рыбалку? — спросил Колин.

Вся семья собралась за кухонным столом и завтракала. Старый дом будто ожил и встряхнулся с приездом гостей. Коридоры и комнаты наполнились голосами, детским смехом, топотом ног. В холл проникал аромат тушеной баранины с луком и картофелем, национального ирландского блюда, из кабинета доносился звон рюмок с ирландским виски.

Сегодня начался второй день их пребывания здесь, и они уже немного отдохнули. Зато вчера все буквально валились с ног от усталости, ведь пришлось преодолеть длинный путь. Они вылетели из аэропорта Лутона на самолете авиакомпании «Раян эйр» в Фарранфор, что в Хартфордсшире близ Трейли затем наняли машину и отправились по длинной извилистой дороге мимо Киллорглина, Гленби, Кахерсивина, Портмейджи на морском побережье, Баллинахо, окна домов которого выходили на Паффин-Айленд, мимо Киллонекаха и наконец добрались до Килфраш. Дорога была очень красивая, особенно в такое время года, но все очень обрадовались, когда наконец приехали в особняк, потому что это означало, что путешествие окончено и начинается отдых.

На Селии сегодня утром были обыкновенные джинсы и белый свитер. Она рада была на некоторое время забыть изящество и официоз Букингемского дворца. Стоя у плиты, она помешивала большой деревянной ложкой овсянку. Селия уже принесла завтрак матери в постель. Эйлин так суетилась вчера в связи с их приездом, что у нее сегодня не хватило сил спуститься на кухню. А потом Селия попросила Уну сделать уборку, пока она сама будет готовить завтрак остальным членам семьи.

— Да, поедем на рыбалку! Может, нам удастся выпросить лодку у старика Шона, — предложил Иан и тут же, хохотнув, добавил: — Если он, конечно, еще жив.

— Будет тебе, Иан, — засмеялся Хьюго. — Шон не так уж и стар.

— Он похож на древний дуб, пап! — сказал Колин. — Ему по меньшей мере шестьдесят!

— Интересно, на кого же тогда похож я, — сухо обронил Эрнест, сидевший во главе стола. Он был высок, имел угловатое лицо и глубоко посаженные глаза. Даже в обычной сельской одежде, которая была на нем сегодня, он выглядел элегантным: твидовые брюки со стрелкой, голубая рубашка и коричневый свитер. Шнурованные ботинки начищены до блеска, а седые волосы приглажены назад. Ему было сорок, когда родилась Селия, и хотя с тех пор он мало внешне изменился, она еще помнила его другим. Без седины в густой шевелюре и с живым блеском в голубых глазах. Она также хорошо помнила, как сидела у него на коленях, а он рассказывал ей сказки, от которых у девочки кровь застывала в жилах.

Колин засмеялся и, нимало не смутившись дедовского упрека, проговорил:

— Ты стар, как Бог!

— Не дерзи, — сказала ему Селия от плиты. Она обернулась на мужа. — Хьюго, сходи с ребятами и Роландом после завтрака в деревню и узнай, можно ли будет взять напрокат лодку.

— Неплохая мысль, — согласился тот. — Ну как там овсянка? Я умираю от голода.

Селия положила на тарелку хорошую порцию и поставила перед ним.

— Роланд, а вы любите рыбалку? Здесь очень глубоко, но я предлагаю как-нибудь подняться немного выше по течению, где водится семга.

Роланд снял очки и стал их протирать. На нем были обычные брюки и футболка, и он совсем не походил на себя прежнего в официальном или вечернем костюме. «Он стал зауряден, — определила про себя Селия. — Посмотреть на него сейчас, так ни за что не скажешь, что это человек хорошо образованный и высокой культуры».

— Сам я не большой поклонник, если честно, но посмотрю с удовольствием, — с натянутой живостью в голосе ответил он.

— Можете и не ехать, — сказал Иан. — Мы привыкли рыбачить с папой.

Боясь, что Роланд обидится, Селия тут же вставила:

— После занятий с мальчиками чувствуйте себя совершенно свободно и располагайте временем по собственному усмотрению. Здесь красивые места для прогулок, а в хорошую погоду можно доплыть на лодке до Грейт Скеллиг.

— Там развалины старого монастыря, — со знанием дела сказал Колин. — Чтобы добраться до них, необходимо преодолеть шестьсот двадцать ступенек… А они очень древние и крошатся под ногами. Если оступиться — упадешь в море, и крышка. Лететь вниз придется сто двадцать футов.

— Жуткое местечко, между прочим, — заметил Хьюго, кладя коричневый сахар в свою овсянку. — С привидениями.

Роланд повел белесой бровью.

— Это интересно. Надо будет побывать там как-нибудь. Но пока, если не возражаете, я просто послоняюсь по дому. — С льстивой улыбкой он повернулся к Эрнесту Смит-Маллину: — У вас здесь такие красивые вещи. Есть на что посмотреть.

Эрнест хмуро свел брови и поначалу ничего не ответил. Лишь после паузы довольно резко бросил:

— Это вам не музей.

Селии стало неудобно за отца. Порой он бывал несдержан и мог оскорбить человека.

— Папа…

— Ты чего, дед? — спросил Колин.

— Не бойся, он не грабитель! — со смехом воскликнул Иан. — И не скроется с нашими серебряными ложками!

— Не говори глупостей, Иан, — резко сказала Селия, заметив, каким кислым стало выражение лица Роланда.

«Молодому человеку явно недостает чувства юмора», — решила она.

Лицо Эрнеста между тем стало еще более хмурым.

— Здесь частный дом, и мне не нравится, когда по нему шатаются чужие люди.

— Не беспокойся, папа. Роланд просто интересуется антиквариатом, — сказала Селия наугад, желая утихомирить отца.

Она оглянулась на Роланда в надежде, что тот скажет что-нибудь веселое и разрядит обстановку, но он только молча вертел в руках поджаренный тост, и по его лицу невозможно было угадать, о чем он думает.

После завтрака, когда на кухне остались только отец и дочь, Эрнест с раздражением заметил:

— Не знаю, зачем тебе нужно было привозить сюда этого молодца. Что тебе о нем известно?

Легкий акцент и то, как он иногда строил фразы, все еще выдавали в нем выходца из Австрии.

— У меня были на него прекрасные рекомендации, — заверила его Селия. — Я лично говорила с несколькими из его прежних нанимателей. В частности, с профессором Артуром Раузом, который, как выяснилось, является крупным ученым-ядерщиком. Так вот он сказал, что нарадоваться не мог на Роланда.

— Тьфу ты! Что этот профессор может знать? Они все живут в своем придуманном мире! Я еще не видел ни одного ученого, который не был бы чокнутым! Я тебе одно скажу, Селия: мне этот Роланд Шоу не нравится.

— О, пап, ты ошибаешься. Просто боишься, как бы кто-нибудь не утащил твои сокровища, — рассмеялась Селия.

Она родилась и выросла в окружении произведений искусства и с детства относилась к ним как к чему-то само собой разумеющемуся. Это относилось и к мраморным статуям в холле работы Тодолини и Фаби-Альтини, и к очаровательной картине кисти Моне с изображением темного пруда с плавающими по воде лилиями, и к инкрустированному комоду и бюро эпохи короля Людовика XV, и к бронзовым лошадям Фреми, Бари и Боннера. Для нее это были просто вещи, не имеющие никакой конкретной цены. Они являлись частичкой ее детства, как особняк и ее родители.

Эрнест, однако, продолжал смотреть на нее хмуро.

— И все же не надо было его сюда приглашать.

Позже в тот же день, когда Селия отдыхала с матерью на веранде, глядя в море на Грейт Скеллиг, Эйлин стала вторить мужу:

— Лучше бы вы приехали одни, как обычно, моя дорогая. Откуда ты знаешь, что этому молодому человеку можно верить?

Селия удивленно взглянула на мать:

— Мам, что ты хочешь этим сказать? Мы наняли его через контору «Робертсон и Шорт», где в свое время брали домашних учителей для Хьюго. Он представил о себе лестные рекомендательные письма. Роланд несколько навязчив, но так бывает со многими людьми, когда они узнают, что я служу при дворе. Знаешь, сколько раз ко мне обращались разные господа и дамы, с тем чтобы я их представила королеве?

Эйлин понимающе кивнула. Даже она никогда не расспрашивала Селию о ее работе, о взаимоотношениях с королевой, о том, какая жизнь течет за стенами Букингемского дворца.

— Ну что ж, — уступчиво проговорила она, хотя было видно, что слова Селии ее не убедили. — Надеюсь, это так, дочка. Об одном молю: постарайся устроить так, чтобы Роланд пореже попадался на глаза отцу. Он ему сразу не приглянулся.

— О Господи… — вздохнула Селия. Она-то думала отдохнуть эти две недели, развеяться, а от нее просят выступить в качестве миротворца. — Я постараюсь, мама, но уверяю тебя, что Роланд замечательный молодой человек. Несмотря на всю свою амбициозность.

— Вот и хорошо, моя милая. — Эйлин поднялась. — Пойду поставлю чай, пока детей нет и в доме царит благословенная тишина.

— Может, лучше я? — Селия внимательно взглянула на мать. В прошлом году Эйлин выглядела не в пример бодрее, да и глаза ее не казались такими затуманенными.

— Нет, посиди на солнышке. Я сама.

С этими словами Эйлин поспешила на кухню, радуясь, что может оказать эту пусть даже пустяковую услугу своей любимой дочери.

— Нынче Селию нельзя огорчать, — бормотала себе под нос Эйлин, ставя на плиту воду. — Ах, если бы я знала сорок пять лет назад… Господи, да если бы я тогда догадывалась, что Эрнест… — Она выставила на поднос красивый чайник с розочками, две чашки и кувшинчик с молоком! — Грехи отцов наших… Боже мой, Боже мой, грехи. Как он мог жить со своей совестью все эти годы?..

А Селия сидела на террасе, глядела на море, искрящееся на солнце и напоминавшее пестрый ковер, расшитый сапфирами, и думала, что Килфраш — это поистине земной рай.

Профессор Артур Рауз всегда спал неважно. Он считал, что ему повезло, если удавалось забыться хотя бы на три мимолетных часа. Порой же он не мог сомкнуть глаз до четырех-пяти часов утра. Натруженный мозг упрямо продолжал искать ответы на проблемы, возникавшие на работе. В другие дни дрема буквально валила его с ног вечером, но уже через два часа он вскакивал, словно разбуженный по тревоге.

Сегодня именно так и случилось. Он неожиданно сел на постели в два часа ночи и первым делом ощутил, как сильно ухает в груди сердце. Мучило какое-то нехорошее предчувствие. Он лег совсем недавно, в полночь. Профессор упал обратно на подушки и издал громкий стон. Господи, он так устал сегодня! Что же его, черт возьми, разбудило?

Какое-то время он молча лежал в темноте, вспоминая покойную жену, с потерей которой все никак не мог примириться и без которой тяжко страдал. Потом стал думать о Томе, отосланном в специальную школу для детей с задержками в умственном развитии. Профессор сильно скучал по сыну.

Когда часы показали три, он понял, что сегодня ему уже не заснуть и что будет лучше, если он поднимется, выпьет чаю и, может быть, взглянет на копии рабочих чертежей. Боеголовка скоро должна была поступить в производство, но профессор хотел внести кое-какие поправки. Так почему бы не заняться этим сейчас? «Как ни крути, а нельзя сказать, что я клюю носом», — невесело усмехнувшись, подумал он.

Спустившись в кухню, он поставил чай, налил себе чашку, вдохнул приятный аромат и отправился в кабинет. Это была уютная комната. Вдоль стен тянулись книжные полки, а у окон, выходивших в сад, стоял большой рабочий стол. Задернув поплотнее темно-зеленые бархатные шторы, профессор включил в кабинете свет и подошел к сейфу. Ему вспомнилось, как в начале года он не раз засиживался здесь по ночам и это приносило свои плоды. Однако в последние месяцы он неизменно стремился удержаться от соблазна. Когда работаешь почти двадцать четыре часа в сутки, рано или поздно совершишь ошибку и что-то проглядишь. Как говорится, из-за деревьев и леса не увидишь.

Открыв сейф, он стал шарить в нем рукой в поисках хорошо знакомой синей папки, в которой хранились копии чертежей. Но рука все время натыкалась на другое: личные документы, паспорт, страховые полисы, сертификаты владельца акций… Синей папки нигде не было. У профессора по коже пробежали мурашки, и он почувствовал приближение страха. Он всегда держал синюю папку на верхней полке. Может быть, в последний раз положил на нижнюю? Он три месяца не прикасался к чертежам и за такое время, конечно, мог забыть… Но зачем ему класть папку не туда, куда он клал ее всегда? Ему стало по-настоящему страшно, и он стал лихорадочными движениями выгребать с обеих полок сейфа все содержимое.

На пол упали золотые запонки для манжет, копия завещания, налоговые документы, кувшинчик для сливок эпохи Георга III. Вскоре у него в ногах выросла целая куча из бумаг и разных безделушек, но синей папки среди всего этого добра не было.

Профессор Рауз резко опустился на стул, лицо его посерело, в глазах сквозила отчаянная тревога. Если выяснится, что секретные чертежи смертоносной боеголовки украдены, он будет нести ответственность за возможные тягчайшие последствия этого происшествия. Кто знает, может, синяя папка уже переправлена в какую-нибудь иностранную державу?

Он стал дико озираться вокруг себя, надеясь заметить корешок папки, выглядывающий с книжной полки, или из-под кипы бумаг, лежавших на столе. Сердце колотилось в груди, будто загнанный зверь, дышать становилось все труднее. Руки вспотели.

Это катастрофа!

Нет, чертежи должны быть где-то здесь. Дом никто не грабил и вообще из чужих людей никто сюда не заходил. Ужас, охвативший его при мысли о том, чем все это может ему грозить, заставил подняться на ноги, несмотря на слабость в коленях. Профессор устроил в своем кабинете форменный обыск. Вытаскивал книги с полок, вытряхивал на пол содержимое ящиков стола. Отчаяние нарастало с каждой минутой, а он все рыскал по кабинету, переворачивая в нем все вверх дном.

— Господи, да что с ними могло случиться? — повторял он себе под нос, всхлипывая.

Наконец, весь вспотевший и измученный, он остановился на месте и диким взором оглядел устроенный им беспорядок. Внешне все выглядело так, будто в доме побывала целая шайка взломщиков и грабителей. По всему полу валялись книги, бумаги, вещи.

В пять часов утра первый ленивый луч серого рассвета заглянул в кабинет сквозь щель между шторами. Бессильно сев за стол, профессор закрыл голову руками. Весь последний час его терзала совесть. Выбор был небогат. Либо ничего не говорить о случившемся директору экспериментальной станции, который не знал, что профессор изготовил копии с чертежей и держал их дома. Подобные вещи были строжайше запрещены. Директор, конечно, и мысли не допускал, что кто-то из его подчиненных мог вынести со станции хоть соринку… Либо пойти на работу и выложить все начистоту. Сообщить о пропаже секретных чертежей и понести за это ответственность. Столь грубое нарушение правил безопасности, естественно, потребует вмешательства М15.[25] Профессор понимал, что в этом случае начнутся бесконечные допросы и будут поставлены под сомнение его честность и порядочность.

Он осмотрелся вокруг и вдруг подумал, что скажет экономка, когда придет утром убирать. Тьфу ты! Что за дурацкие неуместные мысли! Кто-то забрался сюда, выкрал секретные чертежи и, возможно, уже продал их одной из стран Ближнего Востока. А может быть, вор потребует за них выкуп?

Впрочем, он понимал, что выход на самом деле только один: пойти и обо всем рассказать директору станции. Мысль о том, чтобы таить все в себе, жить в вечном страхе за последствия и знать, что ты один во всем виноват, была для него невыносима.

В девять утра профессор Рауз уехал на работу, твердо решив во всем признаться своему начальнику.

Обычно веселое лицо Билла Гласса выглядело удрученным. Бессильно и уныло свисали вниз кончики седых усов. То, что случилось с ним, было неслыханным и беспрецедентным событием, и он был потрясен и растерян. За долгие годы работы ему удалось завязать нормальные взаимоотношения с элитой английского благородного общества, жизнь которой он запечатлел в сотнях снимков. Его уважали, любили и обращались с ним как с другом. И вот на тебе!

Он уставился на Джеки так, словно хотел получить от нее ответы на все свои скорбные вопросы.

— Боже мой, Билл, я так тебе сочувствую! — воскликнула она.

Он кивнул.

— Я всего лишь предостерег нескольких людей от общения с Роландом Шоу, просил не верить ему, если он станет утверждать, что работает на «Сэсайети». Только и всего! А этот мерзавец взял да и подал на меня в суд за клевету! Надо было мне тебя послушать, когда ты предупреждала меня, чтобы я был поосторожнее в словах.

Они сидели у нее в кабинете. Джеки просматривала снимки, сделанные Биллом на балу у Уитли, и откладывала в сторонку те, что собиралась использовать в своем отчете об этом событии.

— И что ты собираешься делать? Билл развел руками:

— А что я могу? Связался с адвокатом. Знаешь, что мне сказали? Если Роланд Шоу предъявит суду какие-нибудь доказательства клеветы, формально я буду виновен.

Джеки с чувством стукнула кулачком по столу.

— Господи, как это несправедливо! Я жалею о том, что впутала тебя в это дело. Ты действительно ничего такого не совершил. Только предупредил людей, чтобы они опасались наглого самозванца.

— Вот именно, но сия забота о ближних грозит обернуться для меня нешуточными неприятностями.

— Интересно, что в суде сочтут за доказательства твоей вины? Что им может предъявить Роланд Шоу?

— Список людей, которых я предостерегал. Плюс время и место разговора. Свидетелей. Тех, кто придет в суд и подтвердит, что я действительно настраиваллюдей против Роланда Шоу.

Джеки внимательно взглянула на Билла.

— А ты помнишь, с кем говорил?

— Примерно, — ответил Билл несколько неуверенно. — Но ты ведь знаешь, как это бывает. Заходит на вечеринке обычный разговор. Тебе кто-то что-то говорит, и ты в ответ кому-то что-то говоришь. А потом поди-ка вспомни, кому именно.

— Один из тех, с кем ты говорил насчет Роланда Шоу, наверняка его приятель. Иначе как он мог узнать обо всем?

— Очень просто. Он приходит на вечеринку, а его не пускают на порог и говорят, что вот, мол, Билл Гласе предупреждал насчет тебя, молодчик…

— О Господи, Билл, как нехорошо вышло! — Она поднялась из-за стола и отошла в угол комнаты, где стояла кофеварка. — Мы должны прижать его, Билл. Это дело нельзя оставлять. Будешь кофе?

— Спасибо. Ты его на прошедшей неделе где-нибудь видела?

Джеки вернулась за стол с двумя дымящимися чашками.

— Нет, нигде с того бала у Уитли, где я назвала его в лицо Рафаэлем. — Она вдруг фыркнула: — Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно, правда?

— Мне этот смех, чую, боком выйдет, — с задумчивым видом изрек Билл, отпивая из своей чашки.

— Мне очень жаль, Билл. Если я чем-то смогу помочь, дай знать, хорошо?

— Обязательно. — На его лице мелькнула тень улыбки. — Мне может понадобиться твоя «рекомендация» на этого голубчика.

— Я тебе ее дам, — тоже с улыбкой ответила Джеки. Разговор перешел на другие темы. Они принялись обсуждать светский календарь будущей недели. Билл планировал отправиться на остров Уайт, где в Каусе должна была состояться традиционная регата с балами и приемами на всю неделю.

— Вот твои приглашения и входные билеты, — сказала Джеки. Она стала раскладывать на столе перед ним карточки. — Бал королевского яхт-клуба в Скводрэн, Королевский Лондонский бал, Бембриджский бал, прием на борту королевской яхты «Британия» и еще несколько вечеринок. Работать придется ежедневно, точнее, еженощно. Я прибуду в понедельник на бал в Скводрэн, но в четверг улетаю в Париж на скачки.

Билл сгреб карточки в кучу и сунул их в свой портфель.

— Люблю Каусскую регату, — признался он, чуть повеселев. — Особенно если с погодой повезет.

— Потом мы будем вместе работать на Обанском балу и на съезде хайлендских кланов. Затем Бремерские игры, — продолжала Джеки, заглядывая в свой календарь. — Я попрошу тебя сделать там несколько хороших снимков королевской семьи. Потом я отправлюсь на открытие Эдинбургского фестиваля и оттуда опять улечу на юг.

Джеки взяла со стола фотографию, на которой была запечатлена королева во время открытия новой больницы.

— Господи, почему она выглядит такой старомодной, Билл, а? — воскликнула Джеки. — Нет, ты только взгляни! Не пойму, почему она за шестьдесят лет ни разу не сменила прическу? Почему не красит ногти, не носит высоких каблуков. В ее распоряжении лучшие модельеры мира, лучшие наряды и шляпки! Так почему же она до сих пор выглядит как провинциальная домохозяйка, не имеющая представления о том, что такое стиль и мода?

Билл насупился. Его преданность королеве была сравнима разве что с преданностью к своей жене и детям.

— Ты американка, Джеки, — как можно мягче проговорил он. — Тебе не понять, что королева — это королева. Она выше всех твоих модных течений и причуд. Ей это не нужно.

— Но почему? — не успокаивалась Джеки. На липе ее было написано недоумение, но в глазах играли смешинки. Она знала, что Билла очень легко вывести из себя, стоит лишь покритиковать кого-нибудь из членов королевской семьи. Было забавно наблюдать за тем, как он горячится и мгновенно принимает их сторону. — Подумай только, как она бы выглядела, если бы сделала подтяжку лица, чуть подкрасила волосы и выбрала новую прическу. И еще не помешало бы наложить профессиональный макияж.

Если бы она предложила королеве залезть в космическую ракету и слетать на Марс, Билл не был бы так потрясен.

— Но это ужасно! — горячо воспротивился он. — Она монарх, суверен, глава англиканской церкви! А не какая-нибудь голливудская звезда!

Джеки не выдержала и рассмеялась.

— Господи, я же шучу, Билл. Но между прочим, должна тебе сказать, что меня так и подмывает написать материал о королеве и ее имидже.

Билл смерил ее подозрительным взглядом.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот скажи, например, — задумчиво продолжала Джеки, — как она себя чувствует в окружении женщин, которые затмевают ее своим видом?

— Ты это о ком? — резко спросил он. Джеки стала загибать пальцы на руке:

— Во-первых, ее невестка принцесса Диана, самая красивая молодая женщина в мире. Элегантная, очаровательная, пример для подражания для всех своих сверстниц, которые хотят хорошо выглядеть. Во-вторых, королева-мать Елизавета. Ей девяносто лет, но она до сих пор харизматическая личность, все еще хорошенькая, стильная, интересная и обожаема народом. — Лицо Билла становилось все более озабоченным, а Джеки продолжала: — В-третьих, премьер-министр миссис Тэтчер. Ты видишь, какая между ними разница? Премьер полна жизни, бодрая, хорошо одевается, выглядит лет на десять моложе своего возраста. А что же королева? Старомодна и сера.

— Но королева гораздо лучше их всех как человек! — возразил Билл все с той же горячностью.

— Ой ли? — усмехнулась Джеки. — Я, между прочим, слышала, что у нее скверный характер и она не делает никаких скидок тем, кто ее окружает.

— То же самое можно сказать и о миссис Тэтчер, — проговорил Билл. — Я много снимал тех, кто работает с ней в Кабинете, и хорошо знаю этих людей. Стоит кому-нибудь из них провиниться, как она тут же откусывает ему голову.

Джеки улыбнулась:

— А королева вместо этого натравливает своих корги, не так ли?

Билл усмехнулся:

— Надеюсь, ты не станешь строить свой материал на таких примерах, Джеки.

Она поморщилась.

— Можно подумать, мне кто-то позволит! Ты знаешь Бертрама. Он так же боготворит королевскую семью, как и ты. — Она шумно вздохнула. — Нет, видимо, мне придется подождать, пока уйду из «Сэсайети». Тогда смогу писать то, что мне вздумается. Я американка и потому смогу делать это совершенно безнаказанно.

— В старые времена за такие речи тебя бросили бы в Тауэр, — буркнул Билл. Впрочем, эта словесная перепалка заметно взбодрила его, и к нему вернулось чувство юмора. Он улыбнулся. — И это пошло бы тебе на пользу!

Роланд сидел в маленькой синей спаленке, которую ему отвели в особняке, и писал дневник, аккуратным бисерным почерком заполняя страницы, описывая все, что с ним произошло за последний день и поминая всех тех, с кем довелось общаться. Дневник он вел уже много лет. Поначалу делал это для того, чтобы временами мысленно оглядываться на минувшее, вспоминать те места, где был, и тех людей, с кем встречался. Но с годами он понял, что этот дневник, ставший постепенно похожим на подробный анатомический срез английского светского общества, очень ему полезен. Благодаря ему Роланд мог со знанием дела говорить на разные темы: будь то театры, рестораны, картинные галереи, благородные дома, последние веяния моды, древние английские фамилии. С помощью его он также учился говорить с высшим светом «на одном языке». Именно язык как ничто другое разделяет между собой разные классы общества. Именно из-за него он так остро чувствовал свое низкое происхождение, когда отправился в Оксфорд. Из-за этого Роланд никак не мог завязывать дружеские связи с теми, кто учился в Итоне или в Харроу. Он говорил «обед», когда нужно было говорить «ленч», признавался в том, что ему нравится Клиф Ричард, брал за столом не те ножи и вилки и, наконец, использовал в обиходе выражения типа: «здорово!» или «шикарно!».

Теперь же Роланд постиг язык высшего света и мог на равных разговаривать с любым его представителем. Более того, в каких-то вещах он был культурнее и осведомленнее многих молодых аристократов.

Сегодня он составлял список наиболее запомнившихся ему сокровищ дома, наполнявших комнаты, словно музейные экспонаты. Делал это Роланд, во-первых, так сказать, для общего развития, но еще и потому, что чувствовал: неспроста они тут все оказались. Он решил для себя, что по возвращении в Лондон проведет собственное расследование и попытается проследить судьбу, например, «Натюрморта с цветами» голландского живописца Эрнста Штувена. Или потрясающего «Портрета девушки в шляпе» Ренуара. А также одной из картин Утрилло, изображающей Монмартр, пейзажи Версальского парка кисти Больдини и гавани в Ла-Рошели работы Коро. Роланд аккуратно вписал эти названия в свой список, добавил к ним кое-что из мебели, севрский фарфор и коллекцию жадеита (камни были всех оттенков, начиная от бледно-лилового и заканчивая ярко-зеленым).

«Все эти вещи тянут на миллионы, — думал он. — И возникает законный вопрос: откуда все это взялось здесь? И почему Эрнест и Эйлин живут в таком затворничестве, прячут себя и свои сокровища от внешнего мира? Почему ведут почти нищенский образ жизни?»

Роланд выглянул в окно, за которым расстилалась гладь бухты Святого Файнэна и вдали высился Грейт Скеллиг. Казалось, скала так близко, что вот возьми лодку и через несколько минут будешь там. На самом деле до нее нужно было добираться по меньшей мере час.

Чем больше Роланд размышлял над всем этим, тем больше убеждался в том, что именно в этой «пещере Аладдина» и нужно искать источник унижения Селии. «Я найду, найду! — говорил он себе. — Отомщу ей за то, что она мной пренебрегла. Я, видите ли, недостаточно «хорош» для них всех!» Порой, когда Роланду вспоминался тот унизительный для него разговор перед отъездом в Ирландию, его охватывала такая бешеная ярость, что, казалось, он сойдет с ума.

Но ничего! В любом семействе, каким бы «благородным» оно ни было, водятся грешки, скрытые от глаз внешнего мира. Будь то незаконнорожденный ребенок, или утаивание налогов, или судимость, или, наконец, клинический случай из области психиатрии.

Он рывком поднял раму окна и высунул голову, полной грудью вдыхая острый запах Атлантики. У него даже закружилась голова. Сняв очки, он вытер стекла рубашкой. Селию необходимо наказать за то, как она с ним разговаривала. Не может быть, чтобы в ее прошлом или прошлом ее родителей совершенно не было темных пятен. Она заслуживает того, чтобы ее унизили так, как она унизила его. Он надеялся, ему удастся погубить ее.

Еще раз вдохнув свежего воздуха, он закрыл окно, не переставая лелеять мысль о том, какой сладкой будет его месть. Как приятно будет видеть ее опозоренной.

Утром Джеки вернулась с острова Уайт, где успела посетить несколько балов, сопровождавших праздничную неделю регаты, а вечером Джеральд пригласил ее отобедать вместе с ним. На следующий день она должна была улетать в Париж на скачки, но сегодня у нее выпал первый свободный вечер после его визита к ней домой, когда он рассказал ей о Кэнди. Они договорились пообедать в частных покоях Английского дома в Челси. В роскошно обставленной гостиной обычно проходили холостяцкие вечеринки и званые обеды, но сегодня они будут там только вдвоем.

— Отдохнем. Никто нам не помешает, — говорил Джеральд по телефону утром.

— Неплохая мысль, — сказала Джеки.

«Очень романтично и, главное, тайно», — подумала она про себя. Она не сомневалась в том, что теперь, когда стало ясно, что их чувства взаимны, они смогут появляться на людях вместе, как только он добьется развода с Кэнди. Пока же в тайных встречах была своя прелесть.

— Я заеду за тобой в восемь, — сказал он.

— Я буду готова, — пообещала Джеки.

И вот она в предвкушении приближающегося вечера надела летнее синее платье, в тон глазам. Всем существом своим она тянулась к Джеральду, жаждала прикосновения его рук, мучилась желанием почувствовать его близость, но вместе с тем вдруг начала нервничать, испытывая неуверенность в себе.

Джеки спала до замужества с несколькими молодыми людьми, прожила немало лет в браке с Ричардом и считала себя в сексе достаточно опытной. Но неизвестно, по какой причине сейчас, перед свиданием с Джеральдом, чувствовала себя бестолковой школьницей. Последний раз у нее было такое состояние в семнадцать лет, когда она собиралась на танцы с мальчиком по имени Том.

Она торопливо расчесала волосы, чтобы они свободно спадали вниз, и подкрасилась. Ровно в восемь раздался звонок в дверь. Она подбежала, открыла и невольно вздрогнула. Перед ней стоял Джеральд — сильный, могущественный. У него был такой вид, будто ему все нипочем.

— Привет, — сказала она, почувствовав слабость в коленках.

Он выглядел расслабленным и веселым. Темные глаза его задорно поблескивали, на губах играла улыбка.

— Ты готова?

Она захватила со столика в холле сумочку.

— Да.

— Тогда поехали.

Он взял ее под руку, и они молча прошествовали к лифту. Слов не нужно было. Джеки казалось, что они понимают друг друга и без них и могут насладиться молчанием.

В машине пахло кожей и одеколоном. Он повернулся и вновь улыбнулся ей.

— Я очень ждал этой встречи, Джеки.

— Я тоже, — призналась она, заглянув ему в глаза. Он не отвел взгляда и скоро она почувствовала, что у нее наливаются краской щеки. На светофоре зажегся зеленый свет, и машина тронулась с места вдоль по Слоан-стрит. В ту минуту Джеки по-настоящему почувствовала близость Джеральда, и непринужденность, минутой раньше царившая в лифте, сменилась нервным напряжением и ощущением неловкости.

— Много дел на работе? — спросила она отчаянно, желая прервать паузу. Жар стал распространяться от щек по всему телу, и она решительно опустила стекло со своей стороны.

— Куча, но, впрочем, все как обычно. А у тебя?

Радуясь тому, что можно хоть что-то сказать, она рассказала ему про Роланда и про то, что он подал в суд на Билла Гласса за клевету.

Джеральд слушал очень внимательно, время от времени поглядывая на нее. В это время они ехали по Кингз-роуд.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросил он наконец. — Наша компания пользуется услугами первоклассной юридической конторы, что, слава Богу, случается нечасто. Я могу попросить их что-то сделать для тебя, если хочешь.

— Буду иметь это в виду, — сказала Джеки.

Они приехали в Английский дом, и их провели в частные покои с обшитыми полированным деревом стенами, прекрасными картинами, антикварной мебелью и обтянутыми парчой стульями и диванами. Обстановка походила на домашнюю: на столиках стояли вазы с изысканными цветами, свечи отбрасывали мягкий свет. В дальнем углу стоял стол-шератон,[26] сервированный на двоих, а на нем в центре — хрустальная ваза с фруктами.

— Мадам, месье… обед будет подан через пятнадцать минут, — с улыбкой сообщил метрдотель. Он показал на небольшой коктейльный столик у окна. — Здесь есть все, что вам потребуется.

Поклонившись, он оставил их одних.

Оглядевшись вокруг, Джеки поняла, что Джеральд не пожалел сил на то, чтобы как следует организовать вечер. На столике их ждали графины с ликером, бутылка шампанского, а также несколько тарелок с закусками, среди которых были ее любимые перепелиные яйца. Словно прочитав ее мысли, Джеральд проговорил:

— Надеюсь, тебе понравится обед, который я заказал. Пришлось рискнуть, но что-то подсказывает мне, что нам могут нравиться одни и те же вещи.

— Пока что мне очень нравится, — ответила Джеки, чувствуя себя счастливой. Она оглянулась на тарелки с закусками. — Ты как будто знал, что я умираю с голоду!

Он неожиданно поймал ее руку и стиснул ее.

— Надеюсь, это первый вечер из многих, что мы проведем вместе.

Джеки открыто встретила его взгляд и ответила честно:

— Я тоже надеюсь.

Джеральд наклонился и поцеловал ее в губы. Это был их первый поцелуй, в котором угадывался скорее намек на будущее, чем желание. Скорее свидетельство душевного единения, чем физической страсти. Джеки ответила, изо всех сил стараясь продлить это мгновение, ибо знала, что такого поцелуя у них больше не будет. Как только они дадут выход взаимным чувствам, отступать будет некуда, все станет по-другому. Этот же первый поцелуй был неким затишьем перед бурей. Они признались друг другу в своих чувствах, и, как только их губы соприкоснулись, Джеки поняла, как сильно она любит этого человека.

Джеральд разлил по бокалам шампанское.

— За нас, — негромко произнес он, поднимая свой бокал.

Джеки не спускала с него глаз.

— За нас, — повторила она.

Они выпили, и Джеральд, взяв Джеки за руку, отвел ее к дивану и усадил рядом с собой.

— Я так рад, что ты теперь все знаешь.

— Жаль, что я не узнала все с самого начала. По правде говоря, была минута, когда я убедила себя в том, что ты обыкновенный муж-обманщик, — улыбнувшись, проговорила Джеки. — Наверно, оттого что я до сих пор обо всех мужчинах сужу по Ричарду.

— Трудно верить, когда ты сама стала жертвой обмана. Я понимаю тебя. На твоем месте я тоже не поверил бы.

В эту минуту в комнате появился официант и пронес мимо них поднос в прилегающий зал.

— Пойдем поедим. Сегодня на работе мне удалось перехватить лишь бутерброд с сыром, — сказал он, вновь беря ее за руку и поднимая с дивана.

Напряжение за столом окончательно исчезло и завязался легкий непринужденный разговор. На первое им подали копченых перепелов. Маленькие птички были красиво разложены на серебряном блюде в окружении ломтиков лимона, хлеба и масла.

Остро чувствуя близость Джеральда, сидевшего напротив и весело улыбавшегося ей, Джеки пригубила вина. На следующий день она уже не могла вспомнить, о чем они говорили, было лишь ощущение, что время течет совершенно незаметно. Они обменивались взглядами на жизнь, рассказывали о себе и, кажется, во всем соглашались друг с другом.

Затем им подали омаров в голландском манговом соусе. Молодой официант плавно подплыл к столу с подносом. Он поставил перед Джеральдом и Джеки по пиале с теплой водой, для того чтобы сполоснуть руки. На поверхности воды плавали белые лепестки жасмина, похожие на снежинки в темном пруду.

Они рассказывали друг другу о своей жизни, лица их были освещены свечами, и казалось, они укрылись в удаленном от всего мира райском оазисе. «Волшебный вечер», — решила про себя Джеки, слушая рассказ Джеральда о его детстве.

— Не то что у тебя, верно? — заметил он, весело подмигнув. — Родившейся в роскоши и довольстве.

Джеки провела кончиком указательного пальца по поверхности воды в пиале, чуть притопила лепестки, наблюдая, как они вновь всплывают.

— Нам с Кипом очень повезло, — призналась она. — Отец был дипломатом, и мы всегда жили в роскошных резиденциях, обслуживаемых огромным штатом прислуги. Когда же он стал послом, я, кажется, ни разу не прошлась по голому полу. Сплошные красные ковровые дорожки. Я Кипу сказала недавно, что так хорошо нам уже никогда не будет.

— Как знать, — вдруг совершенно серьезно заметил Джеральд, и Джеки поняла, куда он клонит. Он был очень состоятельным человеком, и она знала, что если сблизится с ним, всего в жизни добившимся своим трудом, то частичка сияния от его богатства обязательно перепадет и ей.

— Мне не хочется быть богатой, — тоже серьезно сказала она. — Хорошо иметь много денег, это понятно, но, с другой стороны, все относительно. Мне кажется, что большое богатство может быть тяжким бременем. Как представлю себе жизнь этих людей! Надо постоянно следить за состоянием дел в своих дворцах и резиденциях по всему свету, как поступает султан Брунея. Он только и делает, что летает из одного дворца в другой, дабы удостовериться, что его управляющие не воруют и исправно служат ему. Такая беспокойная жизнь, должно быть, очень утомляет.

— Я же не говорю о большом богатстве, — заметил Джеральд, улыбаясь. — Я говорю о среднем.

Джеки тоже улыбнулась.

— А, понимаю! Всего лишь маленький частный самолет и яхта, да?

— Вот-вот, — согласился он. — Еще дом в Лондоне, квартира в Нью-Йорке, ну может быть, пара вилл в Греции и Франции… Ничего такого грандиозного, право.

Она видела, что он дразнит ее, и заподозрила, что на самом деле у него такое же отношение к огромному богатству, как и у нее.

— И это все? — поддержав игру, воскликнула она. — Боже мой, а я-то думала, что ты человек с воображением!

Джеральд внимательно заглянул ей в глаза.

— Мое воображение легко развить до такой степени, какой тебе захочется. Когда я был ребенком, туалет не во дворе, а в доме воспринимался как роскошь. Водопровода у нас не было, зато во время дождя протекал потолок.

Она знала, что, несмотря на то что он улыбается, Джеральд говорил правду. «Да, он должен теперь особенно ценить достаток, — решила она про себя, — учитывая то, что в детстве был его лишен».

— Неужели вы были настолько бедны? — негромко спросила она.

Он кивнул.

— Церковная мышь в сравнении с нами была богаче. Сейчас, мысленно оглядываясь назад, я не могу понять, как матери удалось поставить на ноги пятерых детей. Она работала ткачихой на фабрике, а когда в доме не хватало денег, брала работу на дом и обшивала более состоятельных соседей. Порой сидела ночами, а утром провожала нас в школу, а отца на карьер, где он работал. — Он весело улыбнулся, но в глазах застыла печаль. — Так что текстильный бизнес, можно сказать, у меня в крови.

— Родители еще живы?

— Мать. Я купил ей дом в Йоркшире, где она провела свое детство. Она неплохо сохранилась для своего возраста. А отец умер несколько лет назад, — с затаенной болью в голосе добавил он.

— Он очень гордился бы своим сыном.

Джеки вспомнилась статья о Джеральде в справочнике «Кто есть кто». Генеральный менеджер «Горэй груп», член комитета по рынку и потреблению в Конфедерации британской промышленности, член общества директоров и монопольной комиссии, а также один из заправил совета по экспорту одежды. Если он в детстве действительно жил так бедно, как говорил, его достижения выглядели еще более значительными.

— Ты часто видишься с братьями и сестрами?

— Нет, нечасто. Я хочу помогать им, общаться, но за эти годы мы сильно отдалились друг от друга. — Он рассеянно вертел в руке бокал. — Они очень гордые, особенно брат. Считают, что я слишком высоко вознесся. Я вижу, что им неловко в общении со мной. Жалко. — Он покачал головой. — Насильно мил не будешь, но по крайней мере я надеюсь, что они осознают в глубине души: если что случится, я всегда буду рядом.

Джеки буквально захлестнула волна восхищения и сочувствия к нему. Она внимательно взглянула на него. Элегантный мужчина в сшитом на заказ костюме из «Сэвил-роу», шелковом галстуке. Он выглядел так, словно родился в этом костюме. Кстати, и ужин, и вино, которое он заказал, говорили о его прекрасном вкусе.

— Да, ты прошел в жизни длинный путь, — честно выразила свои чувства Джеки.

— И не жалею ни об одном потраченном дне, — тут же заметил он. — Между прочим, я никогда не познакомился бы с тобой, если бы остался в Олдбери.

Они вновь оба повеселели. Особенно когда Джеки заглянула в меню, заполненное от руки красивым почерком, и увидела, что следующим блюдом значилась «Симфония фруктового мороженого в брызгах французского шампанского».

Джеральд неожиданно наклонился к ней через стол и вновь взял за руку.

— У нас все получится, правда? — спросил он настолько тихо, что ей пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.

— Надеюсь… Думаю, что да, — чуть помедлив, ответила она.

— И я надеюсь, дорогая.

Впервые он назвал ее так, и по его тону она поняла, что это для него не просто слово, а выражение чувств.

— Скажи… мы проведем эту ночь вместе? — прямо спросил он в следующую минуту, заглянув ей в глаза.

Еще тогда, когда она только согласилась прийти с ним сюда, Джеки уже понимала, чем все закончится. Дома она нервничала, но сейчас волнение совершенно оставило ее. В душе не осталось ни сомнений, ни страха, и она с готовностью ответила:

— Да.

Он вновь стиснул ей руку, и в глазах его в ту минуту сквозило открытое желание.

— О да, — повторила она.

Джеки смутно помнила, как они покидали ресторан, садились в машину Джеральда и ехали к ней. Все было как в тумане. Запомнилось лишь ощущение волшебности проведенного вечера. Подобное не забывается всю жизнь, что бы ни случилось.

Они приехали к ней на квартиру, где она, уходя, не выключила свет. Джеки распахнула застекленные двери на веранду и впустила в комнаты знойный ночной ветерок. Было удивительно тепло и тихо. Даже деревья в парке не шумели листвой, стояли неподвижно, словно убаюканные спокойным темным небом, в котором отражались мириады городских огней. Лишь где-то вдали слышался мерный шорох дорожного движения.

Джеки кивнула в сторону столика.

— Что ты хочешь? — спросила она. — Виски с содовой? Бренди?

Он подошел к ней сзади и обнял за талию, прижавшись щекой к ее щеке.

— Я хочу сейчас только тебя, любимая. Только тебя.

Джеки склонила голову ему на плечо, на минуту полностью отдавшись его объятию. Она чувствовала рядом с собой его сильное тело, крепкие руки, обхватившие ее, и… эрекцию. Ее охватило сильнейшее возбуждение, по всему телу распространилась сладкая слабость. Казалось, у нее не было сил даже вздохнуть. Затем Джеральд повернул ее к себе и, не размыкая объятий, поцеловал в губы. Это был уже другой поцелуй, совершенно не похожий на тот, что он подарил ей в ресторане. В этом поцелуе проявились вся его страсть и желание. Ответив, она почувствовала губами нежный и живой кончик его языка. Вот он проник в ее рот и коснулся ее языка. Джеки отчаянно прижималась к Джеральду, совсем как утопающий цепляется за все, что сулит ему спасение. В ту минуту ей казалось, что обыденный мир за окном потерян для нее навечно. Многолетний брак с Ричардом мгновенно превратился в эпизод, почти в ничто, не оставив после себя следов, словно это произошло вовсе не с ней.

Она услышала хриплый голос Джеральда:

— Пойдем в постель.

Они молча, боясь спугнуть очарование этих волшебных мгновений, перешли в спальню, которая была погружена в полумрак, и только белели кружевные подушки в изголовье постели, словно хлопья первого снега. В комнате преобладали мягкие розовые тона, а на полу лежал салатовый ковер. Казалось, кровать плывет словно белая лилия по поверхности вечернего пруда. Она манила к себе.

Настала решающая минута, но Джеральд не торопился. Он вновь поцеловал ее и опустил рядом с собой на постель. Они заглянули друг другу в глаза и одновременно руки их медленно пришли в движение. Она пробежала кончиками пальцев по его подбородку и вниз по шее, он же провел большим пальцем по плавной линии ее уха, мягко сдавил нежную мочку. Руки Джеки скользнули вниз по его крепким плечам на мощные бицепсы. А ладонь Джеральда легла в ложбинку меж ее грудей. Дюйм за дюймом, осторожно и медленно, они открывали друг для друга свои тела. Джеральд целовал ей руки, дивясь про себя удивительной нежности ее кожи, от которой исходил еле уловимый тонкий аромат. Джеки прижала его крепкую широкую ладонь к своей щеке. Они все еще были одеты, но постепенно прикосновения их друг к другу становились все смелее. Джеральд легко провел пальцами по кончикам ее грудей, отчего соски заострились и отвердели, а ее руки скользнули ему на бедра так, что он затрепетал от желания. Они не торопились. Джеки ласкала руками его ягодицы, а он покрывал поцелуями все ее лицо, сомкнутые веки, виски, губы. Потом Джеральд крепко обнял ее, и Джеки, сгорая от желания, обвила руками его шею.

Он быстро поднялся и начал раздеваться. Молчаливый взгляд его молил ее о том же. Когда шелковое синее платье соскользнуло вниз по бедрам на пол, обнаженный Джеральд уже протягивал к ней с постели руки. Никогда прежде она еще не видела столь совершенно сложенного мужчину. У Джеральда были крепкие широкие плечи, узкие бедра, мускулистые руки и ноги. Это было тело человека, хорошо знакомого с ежедневным трудом и умеющего поддерживать себя в прекрасной форме.

— Ты даже еще красивее, чем я себе представлял, — прошептал он. Джеки села на краешек постели и наклонилась, чтобы поцеловать его. — Господи, какая у тебя белоснежная кожа!

Он провел рукой по ее груди, животу, бедрам. Темная загорелая ладонь контрастировала с алебастровой белизной ее кожи. Вся дрожа от его прикосновений, она легла рядом, опустив голову на мягкие подушки, и рука ее накрыла то, к чему она стремилась последние минуты. От нежных ласк Джеки Джеральд застонал. Его ладонь проскользнула между ее ног и палец осторожно вошел внутрь. Джеки инстинктивно подняла бедра, давая ему возможность проникнуть глубже.

— Джеральд… — задыхаясь, прошептала она. — Прошу тебя…

Но он не хотел торопить события, стремясь продлить любовную прелюдию как можно дольше. Наклонившись, он приник губами к тому месту, где только что была его рука.

— Я хочу тебя… — исступленно шептала Джеки. Она зажмурилась и до боли закусила губу. Ее давно уже никто так не ласкал, давно она не испытывала такого жгучего страстного желания.

— О, прошу тебя, милый! — крикнула она почти с отчаянием в голосе.

Джеральд, и сам уже будучи не в силах ждать, накрыл ее своим телом и резко вошел в нее. Со всей страстью мужчины, который всю жизнь ждал этого мгновения, чье единственное стремление сводилось к обладанию этой женщиной.

— Джеки! О Боже, Джеки, как я тебя люблю!..

Затем внутри нее будто разорвался фейерверк ощущений, разлетевшись на мириады светящихся звездочек наслаждения, ослепив ее, пленив. Обжигающий оргазм потряс все ее существо, а когда он наконец отступил, Джеки лежала без сил, еле дыша, и только думала про себя: «Боже, почему у меня никогда раньше не было такого? Ричард ни разу… Впрочем, все это в прошлом».

Лежа в объятиях Джеральда, вся светясь любовью, Джеки чувствовала, что наконец-то нашла мужчину, которого всегда хотела.


8


Каникулы в Ирландии приближались к концу. В последний день Хьюго взял Колина и Иана на рыбалку. А Роланд снова остался у себя в спальне. Перед ним лежал дневник, а в голове роились черные мысли. Конечно, ничем, кроме счастливого везения, нельзя было объяснить то, что ему удалось-таки узнать, почему Эрнест и Эйлин Смит-Маллины жили столь уединенно, как будто прячась от людей. Невероятная случайность, после которой он был сам не свой вот уже целые сутки.

Роланд жаждал отмщения. Он надеялся, что в лучшем случае ему удастся выяснить, что коллекция предметов искусства была приобретена ее отцом каким-нибудь сомнительным способом. По возвращении в Лондон он твердо решил провести расследование и выяснить судьбу картин, лелея надежду проследить их историю и узнать имена прежних владельцев Ренуара, Моне, Утрилло и Коро. Столь известные полотна просто не могли не иметь собственной судьбы, которую можно было бы установить. Роланд не сомневался в том, что ему удастся в итоге узнать, унаследовал ли их Эрнест или купил. Интуиция подсказывала ему, что они были приобретены нечестным путем.

Однажды, когда семья ушла на прогулку, а Роланд остался в доме, сославшись на головную боль, он сфотографировал все, что только смог: картины, предметы мебели, бронзовые и мраморные статуи, зеленое яйцо Фаберже с бриллиантами, внутри которого помещалась миниатюрная золотая карета, запряженная парой лошадей, а также коллекцию жадеита. «Невероятно, чтобы все это было получено честным путем, — говорил он себе. — Наверняка тут есть бывшие музейные экспонаты».

Было одно обстоятельство, которое убеждало Роланда в том, что он прав. Он ясно видел, что ни Атертоны, несмотря на всю свою аристократичность, ни Смит-Маллины не являются богачами. Селия и Хьюго жили в Лондоне относительно скромно, не имея даже постоянной прислуги. И хотя их нельзя было, конечно, назвать нищими, лишних денег у них не водилось. Что же до Смит-Маллинов, то, насколько Роланд успел выяснить, они просто-напросто терпели нужду. Особняк медленно разваливался по частям. В спальне Роланда немного протекал потолок, а в холле со стен слезала краска. В доме буквально пахло бедностью. Он видел, что старики еле сводили концы с концами. Роланд заметил, что с момента приезда Селия стала покупать еду и напитки на свои деньги, и родители ее не возражали.

«Так почему же, — спрашивал он себя снова и снова, — им не продать что-нибудь из картин? Или хотя бы стул эпохи Людовика XIV? Или наконец Фаберже?

Однажды вечером, когда они остались с Хьюго наедине в кабинете, Роланд осторожно стал расспрашивать его об этом. В ответ Хьюго лишь невесело покачал головой.

— Вот и я постоянно задаю себе этот вопрос, Роланд, — посетовал он. — Если говорить прямо, то мне кажется, было бы лучше всего продать не что-нибудь одно, а все скопом. И переехать отсюда в Лондон, или в Корк, или в Лаймрик. Здесь о них даже некому позаботиться, если что случится. Но старики и слышать ничего не хотят.

— Насколько я понимаю, когда-нибудь ваша жена унаследует все это?

Хьюго пожал плечами.

— Наверно, она ведь их единственный ребенок. Но пока они предпочитают жить в благородной нищете, и мне это кажется глупостью. Дом слишком велик для них. Зимой здесь бывает так холодно, что замерзают трубы и нет воды.

— Вы предлагали своему тестю продать что-нибудь из этой внушительной коллекции?

— Неоднократно, — тут же ответил Хьюго. — Но всякий раз он начинает дико злиться и дальше этого дело не идет.

Что-то в тоне и голосе Хьюго натолкнуло Роланда на мысль, что его собеседник втайне недолюбливает Эрнеста. При Селии и детях Хьюго говорил о своем тесте иначе, но сейчас в его голосе просквозила почти открытая вражда.

— Откуда у него все это? — осторожно спросил Роланд, усиленно пытаясь сделать вид, что задает этот вопрос так просто, для поддержания разговора и одновременно тая надежду на то, что Хьюго может вдруг открыть что-то интересное.

— Полагаю, в основном это наследство, — уклончиво ответил граф Атертон.

— А может быть, что-то принадлежало семье вашей тещи? — не отставал Роланд. — Ведь дом-то ее.

— Да, но Селия говорила мне как-то, что вся коллекция предметов искусства у них от отца.

Роланду хотелось порасспросить Хьюго побольше, но тот, словно спохватившись — и так уже сказал слишком много, — закрылся от домашнего учителя номером «Таймс». Лицо Роланда окаменело, и только в глазах сверкнула ярость. Будь прокляты эти поганые аристократы, они все одинаковые! Поговорят с тобой несколько минут по-приятельски, а потом вспомнят, кто они и кто ты, и резко обрывают беседу. Причем делают это настолько тонко, что никак нельзя упрекнуть их в грубости. Роланд опустил глаза в раскрытую на коленях книгу и сделал вид, что читает. На самом деле мозг его напряженно работал над совсем другим. Ну что ж, если по возвращении в Лондон его расследование происхождения у семьи Смит-Маллинов роскошной коллекции предметов искусства ничего не даст, если выяснится, что Эрнест приобрел ее законно, Роланд отомстит как-нибудь иначе. Возможно, придется познакомить Колина и Иана с наркотиками. Наркотиками и сексом. Этой стороной жизни мальчики вроде пока не интересовались, но чего не сделаешь под кайфом?.. Роланд плотоядно усмехнулся, представив себе на мгновение юные красивые тела двух подростков. Всякое может случиться.

На следующее утро произошло событие, которое заставило его мгновенно позабыть и про наркотики, и про секс, и про своих малолетних воспитанников. Равно как и о расследовании, которое он намеревался провести по возвращении в Лондон. Началось все с того, что до него донесся громкий голос Эйлин. Она говорила так, будто ссорилась с кем-то. Это привлекло внимание Роланда, и, осторожно заглянув в двери столовой, он увидел, что Эйлин в комнате одна и, убирая столовое серебро в ящики буфета, разговаривает сама с собой. Она была в таком волнении, что у нее даже тряслась голова. «Что это с ней?» — удивился Роланд, но тут же вспомнил, что за час до этого до него донесся рассерженный голос Эрнеста, когда тот шел в ванную.

— Да заткнись ты, дура набитая! — крикнул старик. Эйлин как будто ничего на это не ответила, как Роланд ни прислушивался. Но очевидно, теперь, когда она осталась одна, ее прорвало. Причем она говорила так, будто Эрнест стоял рядом.

— Свинья! — бормотала она себе под нос с чувством. — Хорошо бы тебя…

И тут она сказала нечто настолько удивительное, что Роланд поначалу решил, что ослышался. Изо всех сил напрягая слух и моля Бога о том, чтобы сейчас в коридоре не появился бы вдруг Эрнест или кто-нибудь из Атертонов, он стоял у дверей в столовую и внимательно слушал. А Эйлин все говорила и говорила. Ее гневный монолог дал Роланду абсолютно все, что ему было нужно для того, чтобы привести в действие неумолимые рычаги мести Селии. Теперь загадок в особняке для него не осталось. Все получило свое логическое объяснение.

Через несколько минут он услышал, как из своих комнат на втором этаже вышли Колин и Иан. Внутренне ликуя и одновременно боясь поверить в невероятную удачу, Роланд бросился по коридору на кухню. Когда мальчики появились на пороге, он уже совершенно владел собой и, ставя чайник на огонь, приветливо улыбнулся им.

— Доброе утро, ребята. Как спали? — спросил он.

А как только Хьюго забрал сыновей на рыбалку, Роланд удалился к себе в комнату и стал старательно записывать все, что узнал, боясь забыть хоть слово. Впрочем, забыть такое он, конечно, не мог. Весь монолог рассерженной Эйлин Смит-Маллин отпечатался у него в мозгу, как четкий негатив. Роланд не сомневался, что сумеет, помимо всего прочего, как следует подзаработать на этом дельце, когда предложит свой материал газетам.

И Селия Атертон наконец поплатится за свое презрительное к нему отношение.

Хотя по возвращении из Ирландии очередь Селии прислуживать королеве еще не наступила, это вовсе не означало, что их встречи прекратились. Они с Хьюго считались друзьями королевской семьи и их весьма часто приглашали на обеды и вечера в узком кругу. Люди посвященные предпочитали помалкивать о таких встречах — в противном случае человека больше никогда не приглашали: подобные вечеринки не получали освещения в прессе.

В начале сентября в доме Атертонов раздался звонок от личного секретаря королевы. Он сообщил, что ЕВ приглашает их провести вместе с ней и герцогом Эдинбургским выходные в Шотландии в замке Балморал, куда они все планируют прилететь на личном королевском самолете. Селия сверилась со своим календарем. Время ее вполне устроило. За несколько дней до намеченного срока Колин и Иан должны вернуться в Итон, и Селия с Хьюго будут совершенно свободны.

— Прекрасно, — сказала она секретарю. — Поблагодарите от моего имени королеву и передайте, что мы с радостью принимаем приглашение.

— Вот и хорошо. О деталях позже. В этом году в Шотландии отличная охота, так что пусть Хьюго не забудет ружье. Куропаток будет море.

— О, он очень обрадуется, — рассмеялась Селия.

— В таком случае рассчитываем на вас.

Замок Балморал Селии нравился больше других. Обстановка непринужденности, царившая там, не шла ни в какое сравнение с атмосферой того же Виндзорского замка или Сандринхема. Хотя Селии, конечно же, было известно, что сама королева предпочитает все-таки Виндзор. Она даже как-то сказала кому-то, что любит там «каждый кирпичик». Но Селии Балморал нравился больше, особенно в хорошую погоду, когда днем на поросших вереском холмах устраивались пикники, а вечера проходили в домашних развлечениях, как-то: викторины, шарады, просмотр кинофильма, канаста[27] или скраббл.[28] Это для тех из гостей, кто постарше. Молодые же отдавали предпочтение настольным играм «Тривиал персьют» и «Монополия».

— Там королевская семья совершенно раскрепощается, — сказала как-то Селия своей матери. — Считай, что прожила жизнь зря, если ни разу не видела, как королева талантливо пародирует кого-нибудь, а принцесса Маргарет поет под аккомпанемент фортепиано, перевоплощаясь в Этель Мерман!

Селия на скорую руку набросала список одежды, которую они с мужем должны были взять в Шотландию: в основном речь шла о плотных твидовых и шерстяных вещах, крепкой обуви, перчатках, шарфах, юбках из шотландки для нее и брюках-гольф для Хьюго. И конечно же, вечерние платья, так как она знала, что королева и все члены ее семьи неизменно переодеваются к ужину. Селии это нравилось: каждый вечер проходил в торжественной, почти праздничной обстановке.

Они должны были вылететь в пятницу и прибыть в Балморал к чаю. На первый раз он пройдет обычно, но уже на следующий день, когда официанты подадут лепешки, варенье, пышный пирог и песочное печенье, герцог Эдинбургский и остальные мужчины (среди которых частенько можно увидеть и принца Чарльза) будут оживленно обсуждать дневную охотничью добычу.

— Прямо жду не дождусь! — призналась Селия в тот вечер Хьюго, когда они уже лежали в постели. — В Балморале нам всегда очень хорошо, правда?

Начало сентября было также отмечено началом рекламной кампании для Элфриды. С помощью Роланда она крепко надеялась пролезть на страницы как можно большего количества журналов и газет. Раздражение вызывало лишь то обстоятельство, что она не догадалась нанять себе агента раньше. Почему Селвин все это время молчал, хотя не мог не видеть, как она беспомощно барахтается в высшем свете в отчаянной надежде быть замеченной, словно крохотная рыбка в огромном пруду? Элфрида сознавала, что выглядела временами постыдно и от этого ей становилось нехорошо на душе. С другой стороны, немалым утешением служили слова Роланда о том, что известность никогда не придет сама по себе, что ее необходимо «организовать».

«Значит, не стоило мне обижаться на то, что меня так упорно никто не замечает. Так со всеми бывает, у кого нет своего агента».

Теперь, пролистывая страницы «Татлера», «Харперз энд Куин», «Хэлло» и «Сэсайети», она деловито изучала снимки и запоминала фамилии фотокорреспондентов. Чтобы знать, с кем в будущем «работать». Нет, теперь-то она не будет искать себе рекламы столь беспорядочно и бессистемно, как раньше. Роланд Шоу недаром говорил, что следует тщательно организовать рекламную кампанию. И тогда все получится.

На сегодня у Элфриды с ним была назначена встреча. Селвину она сказала, что готовит благотворительный бал, в оргкомитете которого состоит. Роланд должен был прийти к чаю, и Элфрида очень надеялась, что они составят конкретный план относительно ее предстоящей «раскрутки» в высшем свете. Он пришел в четыре часа, как и договаривались, но не один, а в сопровождении молодой темноволосой женщины, что явилось для Элфриды поначалу неприятным сюрпризом. Они же условились о строжайшей конфиденциальности!

— Вы знаете принцессу Аду Баварскую, не так ли? —непринужденно спросил он, заводя свою спутницу в холл.

Женщины обменялись рукопожатием. Элфрида испытала некоторую скованность, ибо не знала, нужно ли ей опускаться в реверансе.

— Так любезно с вашей стороны было пригласить меня на чай, — застенчиво проговорила принцесса.

Роланд решительно, будто хозяин, направился в гостиную. Элфрида уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но он ее опередил:

— Присаживайтесь, принцесса.

Сев напротив нее, он обернулся на Элфриду:

— Это первый визит принцессы в Лондон. У ее родителей в собственности великолепный замок Ваксенштайн. Вам, конечно, известно, что это один из самых крупных замков в Баварии. Но им показалось, что дочери не помешает познакомиться с представителями английской аристократии и завязать среди них дружеские связи. Вот я и подумал, что было бы неплохо свести вас друг с другом.

Порозовев от удовольствия, глубоко польщенная Элфрида одарила принцессу теплой приветливой улыбкой. Она решила помалкивать насчет своего низкого происхождения и отвечать уклончиво, если об этом зайдет речь за столом. Баварская королевская семья, хотя и свергнутая в свое время коммунистическим режимом, все же относилась к числу старейших и знатнейших европейских династий. И иметь в числе своих друзей принцессу Аду, конечно, было для Элфриды большой честью.

Чай был подан, и Элфрида засуетилась с серебряным чайником с такой сноровкой, словно всю жизнь только этим и занималась. Принцесса говорила мало, но Роланду удалось создать за столом непринужденную атмосферу, и разговор в основном поддерживал он. Женщины тем временем, прикрывшись маской вежливости, украдкой изучали друг друга.

— Еще чаю? — спросила Элфрида.

В комнате на минуту воцарилась тишина, нарушаемая только мягким звоном столового серебра и фарфора. Но тут Роланд заговорил снова, словно ему только что пришла в голову великолепная мысль:

— А почему бы вам, Элфрида, не устроить прием в честь принцессы Ады? Там она смогла бы познакомиться со всеми вашими друзьями.

Элфрида медлила с ответом. Она совсем недавно закатила пышный бал, который, как оказалось, совершенно не помог ей выдвинуться в английском высшем свете. Да и что скажет Селвин? После того вечера счета до сих пор продолжали поступать к ним домой, и старик просто взбесится, если она заикнется о новом приеме. С другой стороны, попробуй-ка откажи принцессе!

Роланд будто прочитал ее мысли и торопливо заговорил:

— О, я имею в виду обычный коктейль. На сорок — пятьдесят персон, не больше. — Он осмотрелся вокруг. Гостиная была обставлена с большим вкусом. — Мне кажется, эта комната просто создана для подобных приемов в узком кругу. Уверяю вас, больших затрат не потребуется.

В последних его словах был заложен упрек, и Элфрида это заметила. Ей не хотелось показаться скупой в присутствии принцессы, да и потом в будущем этот коктейль, устроенный в ее честь, мог сослужить добрую службу.

— Прекрасно, — мило улыбнувшись, сказала она.

— У вас с собой календарь? — не унимался Роланд. — Давайте определимся с датой.

— Но все же разъехались по отпускам, — возразила Элфрида. — Если устроить коктейль сейчас, никто не придет.

— Я хотел предложить начало октября. К тому времени все вернутся в Лондон, но приглашения нужно разослать уже сейчас, — пояснил Роланд.

— А, понимаю…

Будто послушный ребенок, которого попросили принести куклу, Элфрида ушла в кабинет и через минуту показалась оттуда со своим светским календарем. «Наверно, этот коктейль является первым необходимым шагом в рекламной кампании», — решила она.

День был намечен. Коктейль планировалось провести с половины седьмого до половины девятого. Под конец Элфрида обещала составить список гостей.

— Я помогу вам с этим, — сообщил ей Роланд и подмигнул Элфриде, воспользовавшись тем, что принцесса на минутку отвернулась в другую сторону.

— Очень хорошо, — ответила хозяйка дома.

Она, если честно, не этого ждала от Роланда, но в то же время не сомневалась — он знает что делает. Он говорил, что в свое время помог многим людям подняться вверх по лестнице славы и известности, и обещал то же самое сделать и для нее.

Когда он и принцесса уходили, Элфрида шепнула ему:

— Мы скоро увидимся? На этой неделе? Когда вы снова придете?

Роланд замялся.

— Мм… я позвоню вам, Элфрида, хорошо?

Глазами он попытался показать ей, что при принцессе ему неловко говорить.

— О да, конечно, — понимающе отозвалась Элфрида. Однако в течение следующих трех дней о нем не было ни слуху ни духу. Тогда Элфрида сама позвонила ему и застала, как раз когда он собирался куда-то уходить.

— Что происходит? — раздраженно заговорила она в трубку. — Я ничего не слышала от вас с того самого дня, когда вы приводили ко мне принцессу! Список приглашенных на коктейль я уже составила, но мне хочется знать насчет представителей прессы. Вы сделаете так, чтобы ко мне пришли все лучшие фотографы? Я думала, вы уже начали организовывать мою рекламную кампанию, но ничего не происходит!

Элфрида распалялась все больше и больше. Они договорились о том, что она будет платить ему по сто фунтов в день, плюс текущие расходы, и ей хотелось знать, что он уже сделал. Если вообще что-то сделал.

— Все под контролем, — уверенным тоном ответил Роланд. — Можете поверить, я не сижу сложа руки. Договариваюсь об интервью, пытаюсь втиснуть вашу фамилию в списки приглашенных на лучшие вечера, которые состоятся в Лондоне этой осенью, готовлю почву для того, чтобы вы познакомились с кое-какими людьми. Но все это требует времени, Элфрида. Рим не сразу строился.

— Но пока идет все нормально? Я же ничего не знаю. Что я должна делать?

— Ни о чем не беспокойтесь. Я дам вам знать. Между прочим, вчера я весь день трудился именно на вас. В основном звонил по разным местам.

— Но вы же говорили, что работаете репетитором у Атертонов.

На том конце провода повисла секундная пауза, после чего Роланд все таким же ровным голосом ответил:

— Каникулы почти закончились и на следующей неделе ребята возвращаются в Итон. Теперь я хожу к ним лишь на два часа утром.

— Понимаю. Когда мы увидимся?

— Я позвоню вам, Элфрида, хорошо?

— Да… — Она все еще не успокоилась. — И сообщите мне фамилии особых гостей, которых нужно будет позвать на коктейль в честь принцессы.

— Не волнуйтесь, я сообщу вам позже. На настоящий момент уже известно, что свое согласие дал русский князь Иван. Я как раз работаю сейчас над тем, чтобы свести его с королевой, которая приходится ему дальней родственницей, и другими членами ее семьи. Мм-м… обещать ничего не могу, но, возможно, удастся уговорить кого-нибудь из них познакомиться и с принцессой у вас на коктейле.

Столь радужные перспективы сделали свое дело, и Элфрида окончательно разомлела. Сердце ее переполняло чувство горячей благодарности.

— Превосходно, Роланд!

Она уже все мысленно представила: ее дом станет неофициальным центром всей монархической Европы. Короли и королевы, принцы и принцессы, многие из которых связаны родственными узами с Елизаветой Английской, найдут в лице Элфриды щедрую благодетельницу, которая станет устраивать для них неформальные вечера в узком кругу, где они получат возможность познакомиться друг с другом и где им будут оказаны почести, которых они лишены у себя на родине.

— Превосходно! — повторила она. — Большое вам спасибо.

Пока что она лишь сказала Селвину, что решила предоставить их дом для проведения небольшого коктейля в рамках подготовки к благотворительному балу. То-то он будет изумлен, когда увидит, что к ним в Болтоне съехалась половина всей коронованной Европы!

Директор экспериментальной атомной станции в Шоули Хартли Вудкрофт мрачно взирал на сидевшего перед ним в его кабинете профессора Рауза. Угловатое лицо директора было суровым и торжественным. Все последние недели люди из министерства обороны держали его в курсе своих поисков пропавших копий секретных чертежей. Как и подозревал профессор Рауз, дело не обошлось без М15.

— По вашему собственному признанию, — напомнил профессору Хартли Вудкрофт, — доступ к кабинету был только у экономки, сына и домашнего репетитора. Мне сообщили, что первые двое отметаются, следовательно, остается репетитор.

Директор сделал паузу и только вопросительно повел кустистыми черными бровями.

— Вы хотите сказать, что чертежи украл Роланд Шоу? — растерянно пробормотал профессор Рауз. — Невероятно… Трудно в это поверить…

— Люди из М15 сообщили мне, что за ним установлено наблюдение. Пока это все. Поживем — увидим.

Профессор расстроено вздохнул.

— Это так не похоже на него… Даже не знаю. Молодой человек совершенно другого склада. Серьезный, целеустремленный. Он немало сил положил на то, чтобы получить приличное образование, а, как мне кажется, такие люди больше заинтересованы в самосовершенствовании, чем в шпионаже. — Он невесело усмехнулся. — Абсурд какой-то, честное слово! Не могу себе представить Роланда Шоу, уткнувшегося в чтение этих чертежей. Скорее в какой-нибудь исторический роман…

— Вполне возможно, что кто-то, кому было известно о том, что он живет у вас в доме, подкупил его и заставил выкрасть чертежи.

— Но повторяю вам, никто, даже Том, не знает комбинации цифр в замке сейфа, — возразил профессор.

— А вы абсолютно уверены в том, что оставили чертежи в сейфе?

Профессор Рауз задумался. Наморщив лоб, он изо всех сил пытался вспомнить, когда в последний раз работал с чертежами. И чем больше он думал, тем меньше уверенности в нем оставалось. Это было похоже на известный кухонный синдром: «А выключил ли я газ?»

Нет, он не мог сейчас поручиться за то, что оставил чертежи в сейфе.

— Абсолютно уверен, — как-то неубедительно пробормотал он.

Директор взглянул на него с жалостью. Он считал профессора одновременно и гением, и непроходимым болваном. Сейчас он погружен в процесс разработки вооружений, способных смести с лица земли всю Европу, а в следующую минуту уже витает в облаках и ему нельзя доверить даже отправку письма по почте. Хартли Вудкрофт нес персональную ответственность за все, что происходило на экспериментальной станции, и мысль о том, что профессор Артур Рауз посмел снять копии с секретнейших документов и унести их к себе домой, приводила его в бешенство.

Он резко поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

— Я буду держать вас в курсе, — лаконично бросил он. — А пока остается надеяться, что Роланд Шоу еще не успел продать бумаги врагам.

Билл Гласе с мрачной физиономией шагал по коридорам редакции «Сэсайети». Его вызвал к себе Бертрам, и фотограф догадывался, в чем причина вызова. Заглянув к Джеки, он увидел, что та на месте. Вскочив из-за стола, она бросилась к нему навстречу.

— Господи, мне так жаль, что все так вышло, Билл! Я пойду с тобой к Бертраму, — тут же сказала она, едва они успели обменяться приветствиями. — Насколько мне известно, наш общий друг все еще не успокоился.

— Это еще мягко сказано. Он представил суду материалы, дающие ему возможность привлечь меня за клевету. Причем не только список людей, но и описание того, когда и где я предостерегал их от общения с ним. У меня такое ощущение, что мне сегодня все-таки хорошенько дадут по загривку. — Он тяжело вздохнул.

— В таком случае не будем терять времени. Чем раньше ты получишь по шее, тем раньше перестанет болеть. Бертрам у себя.

Они вместе направились по коридору к его кабинету, пересекли приемную, и Джеки постучалась в дверь. Бертрам, как обычно, сидел за своим голым столом, выставив на него руки с выглядывавшими из-под рукавов пиджака белоснежными манжетами сорочки. Пригласив вошедших сесть и недовольно морщась, он заговорил:

— Дело оборачивается для всех нас весьма серьезно. И если нам не удастся аккуратно замять его, репутация «Сэсайети» сильно пострадает. — Он устремил инквизиторский взгляд на Джеки и Билла. — Дошло до того, что этот жалкий Роланд Шоу звонил мне с угрозами.

— С угрозами?! — воскликнула Джеки.

— Именно. С угрозами лично в мой адрес и в адрес журнала. Он сказал, что ты, Билл, оклеветал его перед людьми и что, если ему не возместят ущерб, он подаст в суд на «Сэсайети». Если это случится, серьезный ущерб понесет уже журнал. Сознавая это, он готов удержаться от иска. Но у меня нет совершенно никакого желания платить ему, и я не дам ему ни гроша, если вы предложите мне какой-нибудь другой выход.

— Да… — только теперь Джеки поняла окончательно, что за человек Роланд Шоу.

— Но у него нет убедительных доказательств, — робко подал голос Билл. Он держал в руке какие-то свернутые в трубку бумаги, которыми нервно постукивал себя по колену.

Бертрам устремил на него острый взгляд.

— Но ты ведь предостерегал народ от общения с Роландом! Советовал не связываться с ним и не пускать его на порог! Ну? Советовал?

— Да, но в составленном им списке, который он прислал моему адвокату, указаны совершенно другие фамилии. — Он развернул бумаги и передал их Джеки. — Вот взгляни. Я никого из них не знаю.

Джеки сосредоточенно, нахмурившись, ознакомилась со списком.

— Дай потом мне, — буркнул Бертрам.

— Да, конечно. — Она передала ему бумаги. — Что-то тут не так…

И редактор, и фотограф вопросительно уставились на нее.

— Ведь ты разговаривал только с хозяйками, не так ли, Билл? С женщинами, которые устраивали вечера, а не с их мужьями?

— Да.

— Но в этом списке только мужчины. Здесь нет ни одной женщины. Тебе это не кажется странным? Кто все эти люди? Уж, во всяком случае, не устроители светских вечеров и приемов.

Билл задумчиво кивнул:

— Ты права.

— Что нам известно о вашем Роланде? — раздраженно спросил Бертрам. — Мне не верится, что какое-то ничтожество может стать причиной стольких неприятностей.

— Он домашний учитель, — сказал Билл.

— Откуда ты знаешь? — спросила Джеки.

— Он занимался с сыновьями леди Молтон и, насколько мне известно, вывел их в отличники. Она рекомендовала его с самой лучшей стороны.

— М-да… — пробормотал Бертрам с кислой миной. Джеки вдруг пришла в голову одна мысль.

— Скорее всего здесь указаны его ученики.

— Но я не знаком ни с одним из них! — горячо возразил Билл. — За исключением детей леди Молтон, но здесь их нет.

— Зачем ему делать из них лжесвидетелей? — спросил Бертрам. — Им-то какая выгода?

— Мне кажется… — задумчиво проговорила Джеки, — что у Роланда Шоу есть на них компромат, который он может передать их родителям. И тогда ребятам не поздоровится. Возможно, он шантажировал их и предлагал лжесвидетельство на суде в обмен на этот компромат.

— Боже мои… Как все это неприятно! — Бертрам вернул список Биллу. — Поработай над этой бумажкой вместе со своим адвокатом, только побыстрее. Я не хочу втягивать во всю эту историю «Сэсайети». Это будет для журнала тяжелым ударом. Между прочим, я прямо так и заявил Роланду Шоу. Сказал, что ко мне и к журналу это не имеет никакого отношения!

— Но мы же встанем на сторону Билла, если дело все-таки дойдет до суда, разве нет? — возразила Джеки. — Мы должны помочь ему. Я тоже, кстати, повздорила с Роландом Шоу, но сделала это исключительно во имя журнала! Считаю, что «Сэсайети» должен поддержать Билла, ибо он ни в чем не повинен.

— Если он сможет доказать, что в этом списке указаны лжесвидетели, ему нечего волноваться, — ответил Бертрам. — Уверяю вас. Но мы прежде всего должны думать о репутации журнала. Нас еще никогда не привлекали к суду и у нас никогда не было никаких неприятностей. — Сказал он это весьма сурово, дав понять, что решение окончательное.

Джеки и Билл молча встали, вышли из кабинета и аккуратно прикрыли за собой дверь. Лишь в приемной Джеки дала волю своим чувствам:

— Гад! Кроме журнала, его ничто не волнует!

Они возвращались по коридору к ней. Джеки взглянула на Билла с искренним участием. Он был небогат. Светские фотографы особенно не жируют в отличие от тех, кто обслуживает всякие коммерческие мероприятия или моду. Джеки знала, что Билл попросту не может себе позволить хорошего адвоката.

— Я свяжусь с одним моим другом. Между прочим, он уже предлагал свое содействие. На его компанию работает очень солидная юридическая контора. Я поговорю с ним сегодня же, Билл.

Билл все еще морщился.

— Но это ведь очень дорого. Может, мне обратиться к услугам бесплатного государственного защитника? А? Не знаю, что делать.

— Сегодня вечером все будет ясно и я сообщу тебе. Это человек… — Глаза Джеки вдруг сверкнули теплом, и она улыбнулась. — Только между нами. Это мой новый друг. Когда я рассказала ему про Роланда, он заверил, что все для меня сделает.

Билл перестал морщиться и заметно повеселел.

— О, я так рад за тебя, Джеки. Ты заслуживаешь счастья. Я его знаю?

— Не уверена. Во всяком случае до тех пор, пока он не добьется развода, я не смогу назвать тебе его имя. Но он действительно обещал помочь.

— Спасибо, было бы неплохо.

— Я обещаю тебе, Билл, ибо сознаю — именно на мне лежит вина за то, что с тобой приключилось. Это ведь я рассказала тебе про Роланда. Ты ни в чем не повинен. Любой честный человек на твоем месте счел бы своим долгом предупредить людей об этом самозванце.

— Мы наступили ему на хвост, Джеки. Теперь ему будет весьма затруднительно спокойно разгуливать по Лондону и вламываться в дома к приличным людям.

— Не уверена, Билл, ой не уверена. Полагаю, его решимость пробиться в высший свет нисколько не ослабела.

— У него ничего не выйдет.

Джеки задумчиво посмотрела перед собой.

— Считаю, не стоит его недооценивать. Ты ведь знаешь, как англичане смыкают ряды, когда им грозит что-то неприятное. Боюсь, они могут принять его как равного, лишь бы он не забросал их судебными исками. Полагаю, он еще попортит нам нервы. Остановить такого очень трудно.

Позднее Биллу пришлось вспомнить эти пророческие слова.

Все лето 1990 года на территории Британских островов стояла жара. Пожелтевшая трава стала ломкой, как соленые палочки, реки и ручьи обмелели, а земля крошилась под ногами. Даже Шотландия, обычно влажная и вечнозеленая, славящаяся своим пурпурным вереском и изумрудным папоротником-орляком, несколько недель изнывала под безоблачным небом в ожидании дождя. Зелень в горах поблекла и съежилась, а в обычно студеных глубоких озерах вода стала такой теплой, что можно было купаться.

Они вылетели из аэропорта Хитроу и приземлились в аэропорту Дайс в пригороде Абердина. Всю дорогу Селия смотрела в иллюминатор, подмечая перемены, произошедшие с ландшафтом по сравнению с прошлым сентябрем и с позапрошлым… Высохший папоротник окрашивал горы в различные оттенки: серебристо-белый, золотой, шафрановый. Под безоблачным небом юрко бежали между камнями мелкие ручейки. Слава Богу, Селия успела в последнюю минуту выложить из сумок теплые вещи и заменить их на хлопчатобумажные и льняные.

Самолет приземлился, и они с Хьюго направились по гудронированной дорожке к зданию аэровокзала.

— Какой замечательный здесь воздух, правда? — заметила Селия, делая глубокий вдох. — Только сейчас до конца понимаешь, какой гадостью мы дышим в Лондоне.

Хьюго потянул носом.

— Действительно. Жаль, что мы не можем позволить себе загородного дома.

Селия просунула руку ему под локоть.

— Ничего не поделаешь. Но нам так или иначе приходится оставаться в Лондоне из-за работы.

Он кивнул.

— Может быть, однажды мы с тобой уединимся в Ирландии. Как бы тебе понравилось пожить в доме твоих родителей?

— Возможно, когда-нибудь. — Селия прижалась к его руке. — А пока я и так счастлива. — Она улыбнулась мужу.

— И я, — ответил тот искренне и тоже с улыбкой.

Королева прислала за ними машину, крепкий «лендровер», в багажник которого шофер кинул их дорожные сумки. К замку Балморал вело шоссе А93 — извилистая дорога, проложенная посреди живописных ландшафтов, с горами, разделенными узкими горными долинами и ручьями, с хвойными лесами и березовыми рощами.

Наконец впереди показались серые стены замка с квадратной башней с часами. «Лендровер» въехал на территорию Балморала и покатил по гравийной дорожке мимо ухоженных лужаек в сторону крыльца с портиком, по обе стороны которого высились две традиционные зубчатые башенки. В сравнении с другими замками и дворцами Балморал считался совсем «молодым», он был отстроен в 1855 году. Но Селии нравилась здешняя шотландская архитектура и царившая в замке викторианская атмосфера.

Выйдя с Хьюго из машины, они увидели вышедшего их встречать управляющего имением. Это был отставной армейский полковник, старый друг Атертонов.

— Милая Селия!

Он чмокнул ее в щеку. На этом энергичном и весьма подвижном человеке была шотландская юбка и твидовый пиджак с серебристыми пуговицами. Он исполнял свою должность уже несколько лет.

— Хьюго, здравствуй, старина! Как поживаете? Долетели нормально? — Он повел их за собой в холл. — Охотники скоро вернутся, а пока королева просила меня проводить вас прямо в гостиную, где они с принцессой Маргарет пьют чай. — Не дожидаясь ответа, он спросил: — Может быть, вам нужно сначала привести себя в порядок?

Селия и Хьюго давно уже были знакомы с придворной службой, поэтому привели себя в порядок еще в самолете. Они направились прямо в гостиную. Как и другие главные помещения замка, эта комната совершенно не изменилась со времен правления прабабки нынешней королевы. Здесь все было сделано из шотландки: драпировки, обои, ковры и даже занавески. По стенам висели картины Лендсира и оленьи головы с кустистыми рогами, а в углах стояли кадки с вереском. Все это говорило о страстной любви, которую королева Виктория питала к Шотландии. Как и всегда, когда в замок приезжала королевская семья, в гостиной был разожжен большой каменный камин и огонь лениво лизал толстые чурки. Несмотря на жаркую погоду за толстыми стенами замка, в комнатах было прохладно.

— Как я рада вас видеть! — раздался живой почти девичий голосок, когда Селия и Хьюго вошли в гостиную. Королева вышла к ним навстречу с распростертыми объятиями и улыбкой. Она поцеловала Селию, затем Хьюго и только потом пригласила их за стол. В ногах ее прыгало несколько корги, некоторые принадлежали ей, а другие принцессе Маргарет, которая тоже вышла навстречу Атертонам.

— Ваше королевское высочество… — проговорила Селия, опуская глаза и склоняясь в реверансе. Хьюго поклонился.

— Садитесь со мной и рассказывайте новости, милая Селия, — протяжно проговорила принцесса Маргарет. Она сделала приглашающий жест рукой с зажатой между пальцев сигаретой в длинном мундштуке из слоновой кости.

Хьюго сел на соседний диван рядом с королевой. Легкое напряжение первых минут прошло, и скоро из комнаты стали доноситься звуки веселого смеха и живого разговора. Королева подливала гостям чаю из серебряного чайника времен одного из королей Георгов. Вдруг она спросила:

— А вы видели фильм «Ширли Валентина»?

— С Полин Коллинз в главной роли? Нет, мэм, — ответила Селия.

Королева радостно хлопнула в ладоши.

— Прекрасно! В таком случае сегодня вечером будем смотреть все вместе!

— Но ты ведь уже видела его шесть раз, Лилибет, — возразила принцесса Маргарет, сделав глубокую затяжку. В семейной обстановке к королеве неизменно обращались уменьшительно-ласкательно. Понятно, лишь ближайшие родственники.

— Да, но он мне так нравится! — со смехом ответила королева. — На сегодняшний день это моя любимая картина!

— Заметно, — отозвалась сестра, фыркнув.

После чая Селии и Хьюго была показана их комната, обставленная просто и старомодно, но имевшая удивительно уютный вид. К сожалению, как и в большинстве других королевских резиденций, здесь не имелось такого удобства, как «ванная в комнате». Селии в связи с этим вспомнилось ее первое посещение Балморала несколькими годами раньше. Тогда она так боялась потеряться в лабиринте длинных коридоров, разделявших ее комнату с ближайшей ванной, что по дороге туда разбрасывала за собой кусочки ваты. На следующее утро слуги, разумеется, все убирали и расстроенной Селии приходилось начинать все сначала. Хьюго это очень смешило.

Горничная разложила в спальне вещи Селии, пока они с мужем чаевничали вместе с королевой, а в примыкавшей гардеробной лакей развесил вечерние костюмы Хьюго. Селия знала, что все комнаты перед приездом гостей проверялись лично королевой, которой, как любой хозяйке, хотелось, чтобы людям было удобно и чтобы они ни в чем не нуждались. На столике у постели лежала карточка, на которой было указано время еды, на столе — почтовая бумага, конверты, открытки и марки, а у окна на столе перед диваном Селия заметила разложенные газеты и журналы. Здесь же была пара романов, чья-то биография и иллюстрированное издание, рассказывающее о шотландских птицах. Рядом стояла бутылка минеральной воды, два стакана и пачка овсяного печенья.

— Она неплохо выглядит, — заметил вполголоса Хьюго, сидя на постели и наблюдая за тем, как Селия накладывает легкий макияж. Они оба уже приняли душ и переоделись. Селия сидела за туалетным столиком, наклонившись вперед к зеркалу. На щеках играл легкий румянец. Хьюго видел перед собой удивительно красивую и счастливую женщину.

— Да, верно, — шепнула Селия в ответ. — Странно, что ей так нравится «Ширли Валентина». Я слышала, что там есть несколько неприличных острот. — Селия подкрасила губы розовой помадой, шедшей в тон ее длинной шелковой юбке, вместе с которой она надела кремовую кружевную блузку. Наряд был довольно прост и вместе с тем изящен. Женщины из королевской семьи одевались примерно так же и не увешивали себя драгоценностями. Правила этикета необходимо было соблюдать и в Балморале. Не дай Бог затмить своим видом королеву или кого-нибудь из ее родни. Подобная вульгарность и дурной тон были недопустимы. Хьюго рассмеялся:

— Не беспокойся, королева и остальные либеральнее нас с тобой.

— Это потому, наверно, что они смотрят телевизор, — согласилась Селия. — Для Колина и Иана, между прочим, уже не осталось никаких секретов в жизни из-за этого гадкого ящика.

Хьюго пожал плечами.

— А мне все-таки кажется, что телевидение больше образовывает, чем развращает.

— Ты уже узнал, кто еще гостит здесь на выходных? Селия в последний раз поправила прическу и надела жемчужные серьги.

— Завтра утром приедут премьер и Дэнис Тэтчер. А здесь королева с герцогом Эдинбургским, принцесса Маргарет, принц и принцесса Уэльские, лорд и леди Тетбери и архитектор, к которому принц Чарльз питает такую слабость… как его бишь?

— Томас Файндлейтер.

— Вот-вот! Ну и принцы Уильям и Гарри со своими няньками.

Они переговаривались негромко, ибо не знали, кому вздумается пройти в коридоре мимо их двери. Тем не менее даже между собой они всегда обращались к членам королевской семьи по титулам. Хьюго дал такой совет жене несколько лет назад, когда она только начинала свою службу при дворе.

— Никогда не называй их за глаза Маргарет, Диана или Чарльз, — говорил он. — Потому что в этом случае ты по ошибке можешь назвать их так и в лицо. Если же привыкнешь в любой ситуации подставлять титул, конфуза никогда не случится.

Когда они спустились в библиотеку, там уже собрались гости и члены королевской семьи. Все ждали появления Елизаветы. В дальнем конце комнаты стоял стеклянный столик, заставленный всевозможными бутылками со спиртным. Тут были джин, водка, виски, бренди и вермут. А также кампари, перно, шерри и большой кувшин с апельсиновым соком. Селия знала, что в семье королевы пьют либо очень мало, либо вообще не пьют, поэтому подобное изобилие всегда ее втайне изумляло. Малолетним гостям, которым еще не было восемнадцати, спиртного, конечно, никто не предлагал. И даже за обедом им не наливали вина, а лишь апельсиновый сок. В связи с этим Селии вспомнилась одна забавная история. Поговаривали, что однажды несовершеннолетняя дочь какой-то фрейлины, зная, что ей не предложат в Балморале алкоголя, взяла с собой из дома большую бутыль с виски и прилепила на нее пластырь с надписью: «Принимать три раза в день». В течение всего пребывания в замке девушка время от времени исчезала в своей комнате, чтобы наскоро приложиться к заветной бутыли, а при королеве тянула с умным видом апельсиновый сок.

Вечер был удивительно приятный, и гости оживленно переговаривались между собой. Мужчины вспоминали удачную дневную охоту, а женщины обсуждали любимые телевизионные программы.

— Мне нравится «Ферма Эммердейл», — смеясь, проговорила принцесса Диана. — Ну и конечно, «Улица коронации»! Никогда не пропускаю!

Исподволь наблюдая за ней, Селия признавалась себе, что просто невозможно не восторгаться этой женщиной, которая однажды станет английской королевой. Шарма и свежести ей было воистину не занимать. Она выглядела даже лучше, чем на фотографиях. Сила ее красоты и обаяния была непреодолима.

В эту минуту в комнате показалась королева. Все присутствующие уже виделись с ней сегодня, поэтому женщины не стали делать реверансы, а мужчины кланяться. По правилам этикета в следующий раз это нужно было сделать лишь когда королева пожелает всем спокойной ночи.

— Только что слушала прогноз погоды на завтра, — веселым голосом объявила она, взяв с маленького круглого серебряного подноса у лакея джин с тоником. — Так вот утверждают, что завтра будет такой же милый день. И я подумала: «А почему бы нам не устроить пикник на открытом воздухе вместо ленча в охотничьей сторожке?»

Все дружно согласились с этим, а Хьюго заметил:

— Даже если теплая погода — результат все увеличивающейся озоновой дыры в атмосфере, то лично я не против.

Тут он, спохватившись, осторожно покосился на принца Чарльза, который открыто причислял себя к «зеленым».

Принц усмехнулся.

— Но по крайней мере мы в силах внести свою лепту в то, чтобы она не увеличивалась дальше, — сказал он.

В ту минуту принц Чарльз был особенно похож на свою мать. У обоих были чистые голубые глаза, которые обладали способностью мгновенно меняться: из теплых превращаться в ледяные.

— Проблема действительно серьезная, — признал Хьюго. — Не стоило мне шутить на этот счет.

— Я лично хочу придумать наконец достойную альтернативу «спреям», — продолжил принц, давая понять, что шутка Хьюго его вовсе не задела. — Сколько лет пытаюсь уговорить Диану перестать пользоваться лаками для волос! Безуспешно!

Все присутствующие женщины понимающе закивали, а Диана улыбнулась.

— Интересно, как же жили наши бабки в те времена, когда лак еще не был изобретен? — спросила Селия у принца Чарльза. — Ведь когда сильный ветер, а тебе необходимо сохранить приличный вид, лак для волос становится просто незаменимым средством.

— Сахар и вода, — вдруг объявила королева. Все удивленно обернулись на нее.

— Прошу прощения, мэм? — подал голос Хьюго.

Наслаждаясь произведенным эффектом, королева пояснила:

— В прежние времена женщины изготавливали раствор из сахара и воды. Что-то вроде глазури для тортов. И надо сказать, эта смесь держала волосы не хуже любого лака.

— Неужели, это правда? — воскликнула принцесса Маргарет. — Представляю, какой липкой становилась прическа! Каким же образом они применяли этот раствор? Ведь распылителей не было.

— Я думаю, его наносили на волосы при помощи обыкновенной расчески, — весело продолжала королева. — Говорят, что однажды королева Александра в ветреный день, когда в саду дворца должен был состояться прием, наложила себе волосы этим раствором особенно сильно. В результате все пчелы и осы в радиусе десяти миль от Букингемского дворца слетелись к ней и не отставали на протяжении всего времени, что она провела на открытом воздухе.

Присутствующие наградили рассказчицу взрывами веселого смеха.

— Ты шутишь! — воскликнула принцесса Маргарет. — Наша прабабка была помешана на красоте и моде. Мне трудно представить, что с ней было такое!

— По крайней мере так рассказывали, — ответила королева.

— Наверно, это небылица. Вроде истории с изумрудами, — сказал герцог Эдинбургский.

Тут осторожно заговорила Селия, зная, что дядя королевы — больная тема для всего венценосного семейства:

— Это те изумруды, которые достались по наследству герцогу Виндзорскому?

— Совершенно верно. Говорят, что он либо их продал, либо подарил Уоллис Симпсон, а та обменяла их на другие камни. Но что-то не верится.

— Верно, — подала голос королева. — Кстати, она запомнилась тем, что всегда с головы до ног увешивалась подделками, равно как и подлинными камнями.

— Только об этом далеко не все знали, — сухо заметила принцесса Маргарет.

— Точно. Но мне кажется, что те якобы изумруды, которые она носила, на самом деле были всего лишь зелеными стекляшками, — весело парировала ее сестра.

Взгляд Селии невольно задержался на броши, которую королева приколола к своей простой темно-зеленой блузке. Брошь была с бриллиантом и изумрудом. «Вот это, — подумала она про себя, — уж точно не подделка». Всем было известно, что королева являлась счастливой обладательницей роскошной коллекции драгоценностей в миллионы фунтов стерлингов. Впрочем, все эти безделушки были ей малоинтересны. Она рассматривала их скорее как часть своего официального наряда и по-настоящему ценила лишь перстень с бриллиантом-солитером, который герцог Эдинбургский подарил ей на их помолвку.

Лакей объявил о том, что ужин подан, и все присутствующие перешли в столовую. Во главе процессии под руку с Хьюго шла королева. Оглянувшись на план посадки гостей, висевший у дверей в кожаной рамке, Селия обратила внимание на то, что мужу сегодня отвели почетное место по правую руку от королевы, а ей — по правую руку от герцога Эдинбургского. Она знала, что план посадки гостей меняется ежедневно, чтобы всем дать возможность посидеть со всеми.

Сидя на противоположном от королевы конце стола, Селия внимательно наблюдала за ней. Во время первой смены блюд королева всегда вела разговор со своим соседом справа, а во время второй — с соседом слева. Все гости следовали этому правилу. Таким образом, к концу ужина за столом не оставалось ни одного несчастного, которому не удалось бы ни с кем пообщаться.

Герцог Эдинбургский повернулся к Селии и завел разговор о ее сыновьях и о том, как им живется и учится в Итоне. Пока они разговаривали, официанты подали тарталетки с перепелиными яйцами в заливном с гарниром из зелени. По хрустальным бокалам разлили легкий рислинг. Королева слыла поклонницей немецких вин и лишь в редких случаях предпочитала им французские.

Когда подали вторую смену, — вареный лосось с овощами. — Селия повернулась к своему другому соседу, которым оказался лорд Тетбери. Они были знакомы много лет. Тетбери был богатым землевладельцем и жил в Хартфордшире, в особняке постройки 1765 года. Им с женой принадлежало несколько скаковых лошадей, и во многом именно это обстоятельство определило их дружбу с королевой, страстной поклонницей скачек.

Джон Тетбери был очень рад, что его посадили сегодня рядом с Селией, и как только она повернулась к нему, из него тут же словно из рога изобилия посыпались всевозможные слухи и сплетни. Вообще он очень любил посудачить, и прежде чем Селия успела раскрыть рот, он уже с усмешкой поинтересовался:

— А вы были на вечеринке у своей бывшей горничной?

— Нет, не были, — ответила Селия, — но говорят, там собрался весь свет Лондона.

Он театрально пожал плечами.

— Какой там свет! Так, компашка из кофейни… Серьезных людей не было вообще, если не считать кое-кого из политических союзников Селвина.

— Но вы там были?

— Мы были, — чуть смутившись, ответил он. — Я не хотел идти, но Джулии до смерти хотелось посмотреть на их дом изнутри. Должен сказать, весьма впечатляет! Селвину пришлось изрядно раскошелиться, но, по-моему, нынче это не совсем удачное вложение капитала. Цены-то на недвижимость падают.

— Бедный Селвин.

— И тот молодой наглец там тоже был, — продолжал лорд Тетбери. — Я его запомнил еще по вечеру, который Джулия устроила в честь дня рождения нашего Гарри.

Селия удивленно посмотрела на него:

— О ком это вы?

— Ну, вы знаете, Селия… Я имею в виду того нахального типа, который этим летом обманом попадал во все благородные дома Лондона, утверждая, что работает в «Сэсайети». Я видел эту милую американочку Джеки Давентри, которая пишет для журнала светскую хронику, на балу у Уитли. Она даже подошла к тому нахалу, но он сбежал, а потом еще ухмылялся ей в спину. Поговаривают, что он недавно заказал для нее похороны, обидевшись на то, что она его разоблачила.

Селия все еще плохо понимала, о чем идет речь.

— Я никогда не слышала о нем, Джон. Ко мне он пролезть, видимо, еще не пытался. Впрочем, мы в последнее время и не веселимся особенно, — с улыбкой сказала она. — До конца июля я была слишком занята во дворце, чтобы устраивать у себя приемы.

— Говорят, он способен на всякие гадости, этот самозванец. Билл Гласе, фотограф из «Сэсайети», предупредил нас с Джулией, чтобы мы больше никогда не пускали его к себе.

— Да? Что ж, спасибо, что рассказали мне о нем. Отныне и я буду опасаться. Кстати, как его зовут?

Джон Тетбери на несколько мгновений наморщил лоб.

— Ага! — воскликнул он радостно. — Шоу. Роланд Шоу.

Под окнами их спальни протяжно запела шотландская волынка. Именно эта музыка и разбудила Селию на следующее утро в восемь часов. Спала она плохо. Ей все не давало покоя то, что рассказал за ужином лорд Тетбери. Селии стало не по себе от осознания того, что они впустили к себе в дом нечистоплотного человека — и больше того: доверили ему детей.

Хьюго поднялся с постели, подошел к окну и отодвинул накрахмаленные ситцевые занавески. В комнату заглянуло солнце.

— Какой чудесный день, — проговорил он.

Селия села на постели и подбила подушки, чтобы было удобнее. Во все дни, за исключением воскресений, королева просила своих гостий не покидать комнат до полудня, пока мужчины на охоте. Таково было неписаное правило. Селия знала, что завтрак и газеты ей принесут в комнату и выйти отсюда можно будет лишь тогда, когда все соберутся на пикник.

— Ну что ж, понежусь в постели, — сказала она, потягиваясь. — Это ли не блаженство, Хьюго?

Он подошел к ней и поцеловал.

— Согласен, — с мягкой улыбкой проговорил он. — Мне очень хочется понежиться вместе с тобой, но, боюсь, охотники этого не поймут.

Селия поймала его за петельку в пижаме.

— Я была бы очень счастлива, если бы ты задержался, — шепнула она. Во взгляде ее он угадал пробудившееся желание.

Хьюго вновь поцеловал ее.

— Распутная женщина! Пытаешься соблазнить меня! — воскликнул он с притворным упреком. — Но ничего! Вот погоди — настанет вечер!

Селия прыснула.

— Договорились, только ты не очень носись там по болотам. Береги силы.

— Обещаю, — ответил Хьюго.

Пока он принимал душ и брился, Селия вновь вспомнила о Роланде Шоу. Воистину утро вечера мудренее. Сегодня предостережения лорда Тетбери уже не казались ей такими серьезными. Селия была убеждена, что излишне переволновалась. Вот что делает с человеком бессонница! У страха глаза велики.

Впрочем, тот факт, что Роланд Шоу заказывал для Джеки Давентри похороны, был очень неприятен. Подобные поступки, как правило, говорят о том, что у человека не все в порядке с головой.

Когда Хьюго вернулся и стал переодеваться — он надел брюки-гольф, клетчатую рубашку и толстые охотничьи гетры, подаренные Селией на прошлое Рождество, — она вновь завела разговор о домашнем учителе, хотя они уже обсуждали это вчера перед сном.

— Как ты думаешь, стоит мне связаться с «Робертсон и Шорт»? — спросила она.

Хьюго задумчиво свел брови:

— Возможно, только… стоит ли слепо доверяться Джону Тетбери? Это известный сплетник. Порой я даже удивляюсь, почему королева приблизила его к себе.

— О, она отлично знает, что он за человек! — заверила его Селия. — А также знает, что он очень ценит ее доверие. Джон скорее согласится ампутировать правую руку, чем впасть в немилость при дворе. И между прочим, он отлично сознает, что одно неосторожное словцо о ком-либо из членов королевской семьи будет означать для него мгновенное крушение придворной карьеры.

Хьюго усмехнулся.

— И он, как это говорится, «попадет в опалу», да? Ладно, я наведу справки об этом Роланде, а уж потом ты пойдешь жаловаться на него в «Робертсон и Шорт». Между прочим, почему бы тебе не поговорить на эту тему с Джеки Давентри? По-моему, она человек очень надежный.

— И верно! Ты прав, милый, я зря переволновалась. К тому же Колин и Иан ничего плохого не говорили о Роланде. Значит, ничего серьезного.

В эту минуту в комнату зашла горничная с подносом, на котором был завтрак для Селии. Хьюго ушел завтракать вместе с остальными охотниками вниз, оставив жену одну. Нежась в постели и держа поднос на коленях, Селия стала просматривать газеты. Она понимала, почему королеве утром нужен был дом в единоличное пользование. Курьеры приносят ей на ознакомление государственные бумаги и в такие минуты ее нельзя беспокоить. К тому же в утренние часы она общалась со своими внуками. Она успела уже сказать вчера Селии, как рада, что Уильям и Гарри смогли приехать погостить в Балморал на эти выходные.

Перед самым полуднем Селия спустилась в выложенный каменными плитами холл, где собрались те, кто не отправился на охоту. В ногах у гостей весело носились корги, лакеи таскали в багажники двух «лендроверов» вместительные плетеные корзины с едой, скорее похожие на огромные сундуки. Тут же бегали принц Уильям и принц Гарри. То и дело раздавался их детский смех. Принц Чарльз уехал на охоту, а принцесса Диана отправилась в бассейн. Таким образом, дети были предоставлены самим себе и наслаждались свободой.

К Селии подошла леди Тетбери. На ней была хлопчатобумажная юбка и анорак поверх блузки.

— Господи, когда же они угомонятся? — жалобно шепнула она. Ее собственные дети давно выросли, и от беготни маленьких принцев у нее уже рябило в глазах.

Селия улыбнулась.

— Моим тринадцать и пятнадцать, а они все такие же.

— О Боже… Неудивительно, что принцесса Диана больше не хочет рожать.

Они вышли на подъездную дорожку и остановились в ожидании королевы. Селия уже хотела было сесть в одну из машин, как вдруг принц Уильям споткнулся на бегу и упал на гравий. Поскольку Селия была к нему ближе всех, она быстро подошла к нему. Но мальчик уже сам поднялся.

— Все в порядке, Уильям? — обеспокоенно спросила Селия.

Коленка у принца была разбита в кровь, нижняя губа дрожала, но мальчик стойко пытался не заплакать.

— А где Буля? — спросил он.

— Буля? — удивленно переспросила Селия, оглядываясь по сторонам. Интересно, у кого здесь такое смешное прозвище?

Рядом стоял молодой лакей, и Селия уже хотела было обратиться к нему за помощью, но тут принц Уильям вновь проговорил:

— Я хочу к Буле!

— Хорошо, — ответила Селия, решив отвести его обратно в дом, чтобы промыть ссадину на коленке.

В эту минуту на крыльце показалась королева в шарфе, зеленой накидке, юбке из шотландки, высоких гетрах и крепких дорожных туфлях.

— Буля! — вскрикнул принц Уильям и бросился к ней. — Я упал!

Королева подхватила ребенка на руки и мягко улыбнулась Селии:

— Когда он был совсем маленький, то не мог выговорить «бабуля». Так и осталось, — призналась она. — Представляете, что вокруг этого могли бы напридумывать газетчики?

Селия улыбнулась в ответ, почувствовав, что отношение ее к королеве невольно изменилось. На следующем торжественном открытии парламента ее величество будет царственно восседать на троне в короне и малиновых бархатных церемониальных одеждах, подбитых горностаем. Она произнесет речь, которую телевидение донесет до всех жителей Великобритании. Но Селия увидит в ней не великого монарха, не правителя древней земли с тысячелетней историей, а просто «булю» в шарфе, обмотанном вокруг головы, и с плачущим ребенком на руках.

Они устроили пикник на холме у озера Мьюик, расстелили на земле коврики из шотландки и воздали должное угощению, приготовленному королевским шеф-поваром. Здесь были ветчина, копченый лосось, горячие сосиски, корнуоллские пирожки с мясом, свежеиспеченный хлеб, а также сыр разных сортов и фрукты. Наряду с вином подавались безалкогольные напитки и кофе. Вскоре к ним присоединились охотники и, как обычно, герцог Эдинбургский, принц Чарльз и Хьюго принялись оживленно обсуждать свои трофеи. Вокруг Балморала на территории больше чем в одиннадцать тысяч акров раскинулись болота, кишащие куропатками. К тому же на реке Ди попадалась семга. Для мужчин, любящих охоту и рыбалку, здесь были просто райские места.

Вечером они поужинали в восемь часов, но вместо просмотра фильма стали играть в интеллектуальные игры, в частности в так называемые «Ассоциации». Джулия и Джон Тетбери не являлись большими поклонниками такого времяпрепровождения, но тоже присоединились к играющим, дабы не расстраивать королеву. Селии было забавно наблюдать за тем, как обычно чопорная и строгая Джулия изображает «Слепую страсть».

Спать все отправились рано, чтобы не проспать утром.

Королева на прощание поцеловала Селию и пожелала ей спокойной ночи.

— Я так рада, что вы гостите у нас, — с улыбкой сказала она.

— Спасибо, мэм. — Селия присела в реверансе. — Нам здесь очень нравится.

Селия в душе считала очень почетной свою должность королевской фрейлины, но еще большей честью являлось то, что ее величество видит в ней друга, которому можно доверять.

Выходные, наполненные живыми разговорами, смехом и приятной атмосферой единения людей, обладающих общими вкусами, прошли удивительно хорошо. Завтра они с Хьюго вернутся в Лондон к обычной жизни. В ту минуту Селия поняла, что, если вдруг лишится расположения королевы, ее мир резко сузится, станет серым и неприглядным. Осознание того, что она является членом двора ее величества королевы Елизаветы, вдохновляло и наполняло ощущением причастности, пусть косвенной, к вершению самой истории.

Селия попрощалась с королевой, и они с Хьюго отправились к себе в спальню. Счастливая Селия вспомнила о том, что ее очередь прислуживать королеве вновь настанет сразу после Рождества. Официальный календарь ЕВ уже был заполнен многочисленными мероприятиями, своя скромная роль в которых отводилась и фрейлине Селии Атертон.

Вечером в пятницу Роланд заглянул в «Слингбэкс», клуб для гомосексуалистов близ Лестер-сквер. В полутемном зале оглушительно гремела музыка, бармен разливал немыслимо дорогие напитки, вокруг толкались многочисленные посетители. Молодые негры в атласных боксерских трусах танцевали в обнимку с бородатыми блондинами, вялые парикмахеры вожделенно пожирали глазами мускулистых атлетов, выставлявших напоказ свои красивые тела. Потрепанные старики с завистью смотрели на молодых и энергичных, зная, что сами уже никому не смогут понравиться. Не то что все в коже и цепях юнцы, гордо расхаживавшие взад-вперед, словно молодые петушки.

Роланд, которому еще было далеко до сорока, хорошо знал, что он нравится среднего возраста мужчинам. Как правило, удачливым бизнесменам, у которых имелись лишние деньги и, как правило, жена. Внешность Роланда и его манеры располагали к доверию, которое порой принимало такие формы, что молодого человека даже приглашали на званые обеды и приемы, где выдавали за «делового партнера». Таким людям ничего не стоило уговорить своих жен включить в списки гостей одного лишнего человека.

Вчера Роланду вновь крупно повезло. Он провел в «Слингбэкс» всего несколько минут и, стоя у стойки бара, как раз заказывал себе для поднятия настроения «Маргариту», когда к нему подсел привлекательный мужчина лет сорока пяти и сказал, что угощает.

— Спасибо, — с готовностью ответил Роланд. Сняв очки, он одарил щедрого господина самой своей ласковой улыбкой.

Лицо его показалось Роланду знакомым. Аккуратно задав ему несколько внешне безобидных, но на самом деле наводящих вопросов, он понял, что перед ним сидит Мелвин Харт, член парламента, выигравший в своем округе на дополнительных выборах. Роланд похвалил себя за то, что обладает такой хорошей памятью на имена и лица, и завел с Хартом непринужденный разговор, стараясь ничем не выдать, что узнал его. Первой его мыслью было затащить члена парламента в постель, а потом шантажировать его. В палате общин было немало голубых, но все они держали свою слабость в строжайшем секрете и готовы были заплатить любую цену, только бы избежать обнародования своих сексуальных пристрастий. Но вслед за этим в голову Роланда пришла другая мысль. А почему бы не сделать Харта своим «другом»? Это может оказаться весьма полезным. С помощью члена парламента возможно завязать неплохие знакомства. К тому же он невольно станет поставщиком интересной информации, которую можно продать газетам. Нет, надо с ним подружиться.

Из клуба они приехали к Роланду на квартиру, где Мелвин задержался до полуночи, а потом сказал, что ему нужно возвращаться домой в Вестминстер, иначе жена не поверит, что он был на «званом ужине с избирателями».

— Встретимся еще, — предложил Роланд, поцеловав его на прощание. — У меня есть кое-какие интересные друзья, с которыми тебе, возможно, захочется познакомиться. Между прочим, я устраиваю прием в честь баварской принцессы Ады. Туда уже согласились прийти некоторые солидные люди.

— Ого! А где ты даешь прием? — спросил Мелвин.

— Мои близкие друзья лорд и леди Уитли готовы предоставить мне для этого вечера свой особняк в Болтоне. Если хочешь, я пришлю тебе приглашение.

— О, конечно. С удовольствием приду. Знаешь… Не мог бы ты сделать мне одно небольшое одолжение? Пригласи и мою жену, а? Ну ты ведь понимаешь… — Он как-то жалко улыбнулся.

Он боялся, что Роланд приревнует и обидится, но этого не случилось. Секс с Мелвином был не блестящим, поэтому Роланд не воспылал каким-то чувством к столь серому и скучному человеку. Поэтому без малейших колебаний согласился:

— Разумеется, я приглашу и ее. Я понимаю.

— Прекрасно. Значит, еще увидимся? Я имею в виду… до твоего вечера, а?

Мелвин облизал губы и впился в Роланда жадным взглядом, пытаясь найти на его лице адекватный отклик.

Когда он ушел, Роланд вновь забрался в постель. Он не любил проводить с кем-то всю ночь. После полового акта ему всегда хотелось как можно быстрее избавиться от гостя и вновь остаться одному. Удовлетворенный и довольный собой, он выключил свет и почти тотчас заснул.

На следующее утро, сидя на кухне с чашкой чая, он делал очередную запись в своем дневнике. Потом, открыв последнюю страницу, отдельно вписал туда фамилию Харта. Здесь у него был список всех, кого он знал. Точнее, тех, кто был ему интересен. Кого-то из них Роланд мог поссорить с другими, кого-то использовать: открыто шантажировать или держать в страхе угрозой шантажа. Словом, здесь стояли имена людей, с помощью которых Роланд надеялся приобрести влияние и деньги. Желание его войти в их узкий круг, стать «своим» не ослабело, но в последнее время он понял одну важную вещь: воздействовать на этих людей можно только запугиванием. Только так он мог добиться от них содействия в осуществлении своих планов. Когда человек трясется над своей «незапятнанной» репутацией, он готов отдать все, лишь бы ничто ей не угрожало. Правда, на некоторых Роланд уже поставил крест. Эти люди зашли так далеко, что уже не имели шансов реабилитироваться в его глазах. В частности, Джеки Давентри. Ей прощения не будет. Что же до Селии Атертон… Господи, как же он ненавидел эту женщину! Она захлопнула перед самым его носом двери во дворец, где, Роланд не сомневался, ему удалось бы найти для себя достойную нишу. А Селия унизила его, низвела до уровня жалкого ничтожества. И он поклялся ей отомстить. И вообще… став богатым и влиятельным, он сведет счеты со всеми, кто когда-либо пренебрегал им. Мысль о деньгах заставила его перейти к следующему разделу дневника, где он вел подробный учет всем своим деловым операциям, о которых налоговое управление не ведало ни сном ни духом. Здесь значились «гонорары» за разные тайные сделки, в основном за шантаж и реализацию наркотиков. Все только наличными, разумеется. Вот скажем, совсем недавно он получил пятьсот фунтов от одного студента за то, что сдал вместо него экзамен на «отлично». Время от времени Роланд брался за подобную работенку и она ему блестяще удавалась. Получил он также денежки за то, что обещал познакомить одного человека с членом Лондонской биржи. Встреча, разумеется, не состоялась, ибо среди друзей Роланда никогда не было биржевиков, но он сказал, что свое дело сделал и не виноват в том, что член биржи на встречу не пришел. Получал Роланд деньги и за обещания не продавать газетам компромат, имевшийся у него на кое-каких людей, и за обещания не рассказывать родителям некоторых молодых людей о том, что их чада голубые. Наконец Роланду время от времени присылались чеки из различных газет за скандальные материалы, состряпанные им о представителях высшего английского света. В частности, Роланд писал для двух вульгарных французских листков «Франс диманш» и «Иси Пари». Разумеется, он подписывал свои поделки псевдонимом. Иной раз представлялся графом Виктором Лероем (в переводе со старофранцузского «Leroy» означало «король»), а иной раз Жаком Дуартом. Писать Роланду било легко, ибо в большинстве своем его материалы не имели ничего общего с действительностью, он все придумывал. А привлечь его к английскому суду не могли: мало ли кто что напечатает за бугром? Вот и недавно он состряпал несколько весьма пикантных историй. Насчет того, что королева добивается развода с герцогом Эдинбургским, что у принца Чарльза появилась любовница, а у принца Эдварда — любовник. И наконец насчет того, что принцесса Анна хочет в очередной раз выйти замуж.

Роланд не сомневался в том, что каждый раз его материалы поднимают бурю возмущения в пресс-службе Букингемского дворца, и упивался своей безнаказанностью. А порой, жалея себя, он думал о том, что всего этого, между прочим, могло и не быть. Ведь когда-то он буквально боготворил королевское семейство, страстно хотел познакомиться с его членами, жаждал быть принятым в узкий круг высшего света, вознестись на поднебесный Олимп, населенный аристократами. Он не сомневался в том, что у него получилось бы закрепиться там. Как бы он скрашивал вечера у принцессы Маргарет различными байками и сплетнями! Как понравились бы королеве и принцу Чарльзу увлекательнейшие беседы об искусстве и генеалогии английской монархии! Роланд чувствовал, что неплохо смотрелся бы и в свите принцессы Дианы и принцессы Майкл-Кентской. Несколько сложнее обстояло дело с принцессой Анной. Во-первых, Роланд не питал страсти к лошадям, а во-вторых, опасался ее острого языка. И вообще какой от нее толк гомосексуалисту?

Мечтания Роланда прервались телефонным звонком. В первую минуту его охватило раздражение. Кто посмел беспокоить его утром в субботу?

— Говорит Джим Осборн из «Санди глоб».

Стоило, однако, Роланду услышать на том конце провода этот голос, как сердце его радостно екнуло. Джим Осборн был ни много ни мало главным редактором грязной бульварной газетенки, которая славилась тем, что с упорством, достойным лучшего применения, еженедельно губила репутации солидных граждан. И между прочим, неплохо платила поставщикам «клубнички».

— Здравствуйте, — ответил Роланд, пытаясь быть внешне спокойным.

— Завтра пойдет ваша вещичка об Атертонах, — сказал редактор. — Мы провели собственное расследование и вскрылись воистину невероятные обстоятельства и факты. Мы даем материал на первой полосе, плюс продолжение на весь центральный разворот.

— Прекрасно, — выдохнул Роланд. — Значит, мои сведения подтвердились?

— С лихвой. Поздравляю. Материал что надо!

— Спасибо.

— Как обычно, в конце месяца мы пришлем вам чек… на этот раз на весьма и весьма недурную сумму.

— Спасибо, — еще раз сказал Роланд, чувствуя, что весь дрожит от нараставшего в нем ликования.

Повесив трубку, он исполнил даже некий дурашливый танец вокруг кухонного стола. И главное, как здорово выбрано время! Атертоны сейчас в Балморале, и, таким образом, ничто не помешает материалу «Санди глоб» обрушиться на головы обывателей с эффектом разорвавшейся бомбы!

Селии придет конец! Репутация ее будет втоптана в грязь. Она станет при дворе персоной нон грата и попадет в такую опалу, в какую еще никто не попадал, черт возьми! Теперь никто не захочет знаться с ней. Ей крышка!

У Роланда от нетерпения даже дрожали руки.


9


Пронзительный звук волынки под окном спальни Селии в замке Балморал навевал меланхолию. Она проснулась под «Песнь о небесной ладье». Заунывный похоронный мотив действовал на нервы и наполнял сердце Селии дурными предчувствиями.


«Несись, несись, о добрая ладья!
Как птица, развернувши крылья…
Вспорхни от моря к небесам…»

Печальные слова и грустная мелодия показались ей черным знамением и породили безотчетный страх. В это воскресное утро Селию непонятно с чего захлестнуло предощущение беды.

Тихо, чтобы не беспокоить Хьюго, поднявшись с постели, она подошла к окну и выглянула вниз. Горы окутала плотная дымка тумана, хорошей погоды как не бывало. Глазам Селии открылся унылый пейзаж. По веранде разносилось эхо волынки. Музыкант переместился под окна королевы.

Селия никак не могла понять, отчего у нее сегодня такое плохое настроение и сильное ощущение тревоги и страха. Может быть, приснился дурной сон? А может, чуткий внутренний голос предупреждает о чем-то? Нечто вроде мистического ясновидения, которым, по слухам, обладают все ирландцы и шотландцы. Подобные странные ощущения бывали у Селии и раньше. Когда на нее внезапно наваливалась странная тоска и неизбывная печаль. Создавалось впечатление, что на плечи ее взвалили тяжкое бремя неизвестных трагедий. В такие минуты даже воздух как будто был заражен дыханием беды, стены пропитывались отчаянием, а пол словно превращался в трясину, куда Селия неотвратимо погружалась. Англичане подобное состояние называют «блажью», а шотландцы «обреченностью».

Но что бы это ни было, Селия изо всех сил пыталась избавиться от неприятных мыслей, атаковавших ее сознание. Приняла душ и надела простое светло-серое платье, в котором собиралась отправиться вместе с королевской семьей на утреннюю службу в церковь.

Она была странно молчалива и погружена в себя. Перед тем как спуститься к завтраку, Хьюго попробовал завязать с ней непринужденный разговор, но ничего не вышло. Вид у Селии был откровенно несчастный.

— Что случилось, дорогая? — наконец поинтересовался он. — Ты плохо себя чувствуешь?

— Дело не в этом, просто… Даже не знаю… тревожно на душе, а отчего не пойму.

— Но есть какие-то соображения на этот счет? Сегодня мы возвращаемся домой. Может быть, все дело в самолете? Но ты раньше не боялась летать. — Стоя перед зеркалом, он поправил галстук.

Селия отрицательно покачала головой.

— Нет, самолет тут ни при чем. — Она пожала плечами. — Сама не пойму, в чем дело. Просто какое-то дурное предчувствие. — Она вдруг устремила на него обеспокоенный взгляд: — Может, кто-нибудь из мальчиков заболел, как ты думаешь?

— Нам бы уже сообщили, дорогая. Я договорился с директором их пансиона при школе. Он обещал немедленно связаться с нами в случае чего.

Однако Селия не успокоилась.

— Да, ты прав, — проговорила она несчастным голосом. — Извини, я с самого утра начала занудствовать…

Хьюго подошел к ней и поцеловал в щеку.

— Ничего ты не занудствуешь. Просто тебе сейчас нужен хороший добрый завтрак.

Она печально взглянула на него, думая про себя: «Ах, если бы все было так просто…»

— Наверно, — сказала она вслух. — Ну пойдем. Когда они спускались по лестнице, Селия заметила внизу принца Чарльза, который разговаривал о чем-то с герцогом Эдинбургским. А у входной двери стоял управляющий имением. Разговор прервался, едва собеседники заметили приближение Селии и Хьюго. И по выражениям на лицах принца и герцога стало ясно, что что-то не так. Принц Чарльз сразу нахмурился, а в лице герцога появилось странное напряжение. Ускорив шаг, Селия подошла к ним и опустилась в реверансе.

— А, Селия… — упредил ее герцог. В руке он держал газету. — Увы, нам за наши грехи присылают практически всю периодику, — проговорил он почти извиняющимся тоном. — Вы когда-нибудь слышали о бульварной газетенке «Санди глоб»?

— Да, сэр, — ответила Селия. На лице ее было написано недоумение.

— Почему бы нам не зайти в маленькую столовую? — предложил принц Чарльз. — Там нам никто не помешает.

— Неплохая мысль, — сказал герцог. Управляющий имением поспешил открыть им дверь в комнату, но как только они вошли, он удалился.

Селия переводила вопросительный взгляд с принца на герцога.

— Что случилось, сэр? — обратилась она к принцу Чарльзу.

Хьюго мгновенно вспомнил, что жена говорила ему всего несколько минут назад в спальне. Он подошел к ней и ободряюще взял за руку. Селия ждала, когда ей объяснят, в чем дело.

Принц Чарльз молча положил газетку на круглый столик в середине комнаты, и Селии бросился в глаза заголовок, набранный огромным черным шрифтом. Ей показалось, что все это какой-то дикий нереальный кошмар. Она даже решила, что через минуту проснется и все станет по-прежнему.

Но то был не сон, а черные буквы на белом фоне никуда не пропали. Селия прочитала собственное имя, фамилию, титул, а также увидела напечатанную фотографию, на которой она была изображена рядом с королевой на недавнем посещении благотворительного концерта в Барбикане. Она долго не могла постичь невероятный смысл написанного, а когда это наконец произошло, недоумение сменилось гневом и возмущением.

— Что это?! — почти крикнула она. — Зачем им понадобилось печатать эту ложь?! Как они посмели написать о моем отце такое?!

Она порывисто обернулась на принца Чарльза. Тот сочувственно взглянул на нее своими ясными голубыми глазами.

— Как вы думаете, кто мог так с вами поступить? — спросил он.

Селия словно не слышала вопроса и только покачала головой:

— Невероятно! Глазам не верю! Мой отец… военный преступник?! Бывший эсэсовский чин?! Господи, какая ерунда! Зачем им понадобилась столь грязная ложь, зачем?!

Черные строчки запрыгали перед глазами. Ей вновь показалось, что все это сон, обман зрения. Но слова, объединенные в короткие хлесткие фразы не пропадали. Селия вновь прочитала свое имя, титул, название своей должности. Она отказывалась верить своим глазам, но газета от того не становилась менее реальной.

«Отец графини Атертон… известный как Эрнест Смит-Маллин… на самом деле является Эрнстом фон Шмидтом… ему удалось избежать Нюрнбергского суда… участвовал в нацистских преступлениях… один из инициаторов очистки Кельна от евреев… организатор первого погрома в ноябре 1938 года, вошедшего в историю под именем «Хрустальная ночь». Тщательно спланированный и осуществленный жестокий налет на еврейскую диаспору во многих городах по всей Германии, разгром домов и лавок…»

Но это было далеко не все. Статья продолжалась, в ней перечислялись и другие факты. А закончилась она словами: «Эрнст фон Шмидт разыскивается как военный преступник в течение сорока шести лет. Все это время он жил в Южной Ирландии, скрываясь под вымышленным именем. Его обширная коллекция предметов искусства является частью награбленной нацистами во время второй мировой войны в оккупированных странах добычи и оценивается примерно в восемь миллионов фунтов стерлингов».

Селия тяжело опустилась на стул. Руки у нее дрожали.

— Не понимаю… — пробормотала она, глядя на фотографию, на которой был запечатлен молодой Эрнст фон Шмидт в нацистской форме со свастикой на нагрудном кармане.

Герцог Эдинбургский и принц Чарльз молчали, а Хьюго со сосредоточенным видом читал статью. Сегодняшнее утро, когда Селия только еще проснулась и услышала звуки волынки под окном, казалось, отступило на тысячу лет в прошлое.

— Что все это значит, Хьюго?

Она подняла глаза на мужа. В выражении его лица было что-то такое, что ее насторожило.

— Хьюго? Что это?

Он стоял рядом с ней, глядел на Селию и молчал. В голове его проносились тысячи разных мыслей. Когда она дважды обратилась к нему с вопросом, он уже открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не произнес, словно ему было больно облекать свои мысли в слова. Принц Чарльз и герцог Эдинбургский тоже теперь смотрели на него, ожидая, что он скажет.

Перехватив их взгляды, Селия вдруг испугалась.

— Ты же не веришь во все это, правда? — проговорила она. — Ты ведь не веришь, что мой отец был нацистом? Это какая-то страшная ошибка… Но почему она стала возможна? То, что тут написано… это не про моего отца. Я не верю!

В поисках поддержки она обернулась на герцога Эдинбургского и принца Чарльза, но те стояли с каменными лицами, и не было никакой возможности разгадать их мысли. Только у Хьюго был открыто удрученный вид. Он стоял с поникшей головой, вяло опустив вдоль туловища руки. Наконец он заговорил, тихо и печально:

— Мне кажется, следует согласиться с тем, что, хотя тут многое и преувеличено, доля правды во всем этом, безусловно, присутствует.

— Что?! — Селия поднялась со стула. — Правда?! Какая же это правда?! Это жестокая и грязная фальсификация! Неужели ты не видишь?!

Хьюго обнял Селию за плечи и повернулся к герцогу Эдинбургскому и принцу Чарльзу.

— Вы извините нас, джентльмены? — обратился он к ним.

Отец и сын вздохнули с видимым облегчением.

— Конечно, — торопливо сказал герцог. — Мы не будем вам мешать. Увидимся позже.

— В случае чего тут же обращайтесь ко мне, — добавил принц Чарльз. Он кивнул в сторону телефонного аппарата. — Вам, может быть, захочется связаться с родителями в Ирландии, Селия. Звоните, не стесняйтесь — Он участливо улыбнулся ей.

— Да. Благодарю нас, сэр.

Когда они скрылись за дверью, Селия вдруг поняла, что никто из них открыто не опротестовал того, что было написано в статье. Скорее они, как и Хьюго, сочли, что все написанное правда.

Она обернулась к Хьюго:

— Как ты можешь верить в то, что папа был нацистом, как?! Что он разыскивается за военные преступления?.. О, Хьюго, неужели ты не видишь, что все это просто смешно? Это ложь, ложь! А как тебе понравится вот это, к примеру… — Она выхватила у него из рук газету. — Они пишут, что папина коллекция живописи и мебели является частью награбленного в оккупированных странах! Но это же бред! Папе все досталось по наследству от его семьи, он сам мне говорил! Смиты были богатыми землевладельцами… — Она умолкла.

— В том случае, если он Смит, а не фон Шмидт, — негромко заметил Хьюго. Ему было мучительно причинять Селии боль, но он знал, что правде нужно взглянуть в глаза. — Кто он по происхождению? Австрияк?

Она странно посмотрела на мужа.

— Он родился в Миттенвальде, в альпийской Баварии, но приехал в Англию еще ребенком вместе со своими родителями почти восемьдесят лет назад!

— Тебе это доподлинно известно?

Глаза Селии подозрительно сузились.

— На что ты намекаешь?

— Ты когда-нибудь всерьез задавалась вопросом, дорогая, откуда у него такая роскошная коллекция предметов искусства? И почему он живет в полном затворничестве в Килфраш? Почему никому и никогда не показывал свои бесценные сокровища?

— Повторяю: коллекция досталась ему по наследству. От родителей. Почему ты сомневаешься? А живут они с матерью тихо, потому что так привыкли, потому что им так нравится. Что же до того, что он прячет от людей свои сокровища… Ты ведь отлично знаешь, что отец не может себе позволить оформить на них страховку. Поэтому неудивительно, что он боится за картины и мебель. И вообще, я не пойму, что ты пытаешься доказать?

Селия была охвачена одновременно возмущением и страхом. В комнате повисла долгая пауза. Хьюго далеко не сразу решился прервать ее. Он тщательно взвешивал в голове все доводы «за» и «против», гадая, в какие слова ему облечь свои мысли. Наконец со вздохом проговорил:

— Я председатель аукциона «Гамильтоне», однако прекрасно отдаю себе отчет в том, что не являюсь большим знатоком живописи и антиквариата. Мне дали эту должность за мой титул. Платят приличное жалованье и не ждут от меня трудового рвения. Но за последние годы я многое узнал и это дает мне право судить о происхождении некоторых вещей из обширной коллекции твоего отца. Они исчезли из стран Центральной Европы сразу после окончания второй мировой войны.

Селия непонимающе взглянула на него:

— Что?..

— Не так давно мне попалась на глаза одна бумага, написанная человеком, пытавшимся проследить судьбу кое-каких вещиц, исчезнувших после войны. Речь шла как раз о предметах искусства и антиквариате, следы которых терялись в 1945 году. Кое-что, разумеется, было погублено во время боевых действий, другие вещи всплывают сейчас в России, их в свое время конфисковали из стран, освобожденных от немцев, советские войска. Включая полотна Эль Греко, Гойи, Сезанна, Моне и Ренуара. Но в документе упоминались и другие картины.

Хьюго сделал паузу, давая жене время на осмысление сказанного. Селия сидела, нервно сцепив на коленях руки, и чувствовала, как у нее сердце разрывается на части. Она знала, к чему клонит Хьюго, но в душе теплилась безумная отчаянная надежда на то, что это какое-то страшное недоразумение, поэтому она молчала и не прерывала мужа.

Хьюго продолжил:

— Речь, в частности, шла о «Натюрморте с цветами» Эрнста Штувена, «Портрете девушки в шляпе» Ренуара, «Гавани в Ла-Рошели» работы Коро и полотне Утрилло. Автор документа высказал предположение, что эти картины, а также антикварная мебель и другие предметы искусства были выкрадены из Европы нацистскими офицерами к моменту окончания войны и переправлены в неизвестное место, скорее всего через Испанию, которая в то время была идеальным перевалочным пунктом.

— Через Испанию… — эхом отозвалась Селия.

Пелена спала. Ей тут же вспомнился маленький островок Валенсия, отстоящий всего на пятнадцать миль от Килфраш и соединенный с побережьем мостом. В течение целого ряда веков испанские рыбаки бросали свои якоря в гавани Валенсии и вплоть до самого недавнего времени на острове работал паб, принимающий песеты. Эта хорошо известная и старая морская дорога, связывавшая Испанию с Ирландией, действительно представлялась самой вероятной для переправки награбленного нацистами добра.

— О Господи… — пробормотала Селия. — А Южная Ирландия во время войны придерживалась нейтралитета, да? Она была безопасной гаванью, в которой могли укрыться все, кому пришлось бежать из Германии.

Хьюго утвердительно кивнул.

— Во время войны в Южной Ирландии даже дислоцировалась немецкая военно-морская база для подводных лодок. Говорят, там до сих пор проживают немало немцев. Мне кажется, дорогая, что это ответ на многие вопросы, которые я сам задавал себе на протяжении ряда лет.

Селия жалко подняла на него глаза. По лицу ее разлилась смертельная бледность, словно из нее вытекла вся кровь, плечи опустились.

— Папа, наверно, сильно испугался, когда ты стал работать в «Гамильтоне» и близко познакомился с миром искусства. Ведь ты мог в любое время разоблачить его.

Хьюго положил ей на плечо свою руку.

— Селия, твой отец никого и ничего не боялся. К тому же он знал, что даже если я о чем-нибудь догадаюсь, то буду молчать. Из-за тебя.

Селия закрыла лицо руками.

— Боже мой, неужели это правда? Ведь речь идет о моем отце!..

В глубине души она уже поверила. Фотография в газете, на которой был изображен молодой Эрнст фон Шмидт. Легкое австрийское произношение. Постоянная озабоченность матери на протяжении многих лет. То обстоятельство, что Селию в раннем возрасте отправили в частный пансион, подальше от дома, а потом и в Англию. Наконец та настороженность, с которой родители неизменно относились к любому новому человеку, появившемуся в Килфраш. И все же…

Морщась от отвращения, Селия вновь взяла в руки газету. Она узнала молодого эсэсовца, изображенного на снимке. Отцовские голубые глаза, орлиный нос, высокие скулы, точеный рот… и эта омерзительно-красивая форма со свастикой, служившая олицетворением всего самого жестокого и варварского.

Селии теперь было непонятно лишь одно: почему все это вышло на поверхность только сейчас? Почему перестало быть тайной по прошествии сорока пяти с лишним лет? Что произошло?

— Все это было так давно, — прошептала она. — О, Хьюго, разве такое можно пережить? Как ты думаешь, кто все это устроил?

— Не знаю, любимая. Первым делом, конечно, тебе нужно связаться с родителями. Они ведь не получают английских газет, не так ли? Их необходимо предупредить. В самом ближайшем времени все средства массовой информации спустят на них своих верных псов. Репортеры слетятся в Килфраш как саранча.

— Я не подумала об этом! — обеспокоенно воскликнула Селия. — Им необходимо переехать пока в какую-нибудь гостиницу. Спрятаться.

Хьюго помрачнел.

— Боюсь, твой отец на это не согласится. Он будет защищать свои сокровища.

— Что с ним будет, Хьюго?

— Пока что ничего, если ты говоришь о судебном преследовании. Но мне известно, что в настоящее время правительство пытается провести через парламент закон, который позволит ему задерживать лиц, подозреваемых в совершении военных преступлений, и привлекать их к суду. Закон еще должен получить одобрение в палате лордов, так что пока твоему отцу нечего опасаться. Селия растерянно взглянула на него.

— Ты хочешь сказать, что если лорды проголосуют «за», папу арестуют и… будут судить? А если признают виновным, то посадят?

Хьюго сдвинул брови.

— Боюсь, что так, любимая. Твой отец, равно как и другие военные преступники, нашедшие себе после войны прибежище в Ирландии и Шотландии, предстанут перед судом. На настоящий момент, как я уже говорил, ему ничто не угрожает, но вопрос стоит весьма актуально. Лорды будут голосовать за принятие закона уже скоро. Мне это известно, потому что я сам должен буду это делать. Тот, кто организовал появление публикации в «Глоб», также, очевидно, был в курсе.

Селия невидящим взором уставилась в окно, за которым раскинулся серый гористый ландшафт. Статья в газете повлечет для всех них последствия, о тяжести которых они еще не догадываются. Для Колина и Иана в Итоне начнутся поистине мрачные времена. Местные забияки надолго лишат их спокойной жизни. Хьюго также придется нелегко на посту председателя «Гамильтоне», ведь на него будут показывать пальцем, как на зятя владельца краденых предметов искусства. А в отношении своей придворной службы в качестве королевской фрейлины Селия уже все решила.

Джеки повернулась на своей широкой постели и, задев рукой плечо Джеральда, тут же проснулась. Пробуждение было приятным. Она открыла глаза, увидела его, и на нее тут же нахлынули воспоминания о прошедшей ночи и об испытанном счастье. Словно почувствовав на себе ее взгляд, он тоже открыл глаза, губы его медленно раздвинулись в улыбке, и он проговорил хриплым со сна голосом:

— Доброе утро, любимая. Джеки подвинулась ближе.

— Доброе утро. Хорошо спал?

— Ага. — Он потянулся и обнял ее рукой за плечи. — А ты?

— Я всегда хорошо сплю, но ведь ты провел ночь в чужой постели, а с непривычки всякое бывает.

Она закинула свои тонкие белые руки ему за шею, приблизив к нему свое лицо.

— В чужой постели — да, но зато с близкой мне женщиной, — ответил он, нежно целуя Джеки в губы. Скоро он почувствовал в ней пробуждение желания и притянул к себе, ощутив прикосновение ее нежной груди. Исходивший от ее кожи тонкий запах напоминал аромат цветочных лепестков. Он щекотал ему ноздри, волнуя и возбуждая.

— Я так рада, что ты остался у меня на всю ночь, — прошептала Джеки.

— Как только получу развод, то стану проводить здесь все ночи подряд, — пообещал он. — До конца жизни.

Джеки пробежала рукой по его мягким волосам.

— Я люблю тебя, — просто призналась она.

Он снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй уже был более продолжительным, глубоким и исполненным страсти.

— Я тоже, — сказал он. — Ты даже не догадываешься, как сильно я тебя люблю. Представить себе не можешь. Я люблю тебя больше жизни, Джеки.

— Джеральд…

Она прижалась к нему еще теснее, желая раствориться в нем, вдыхать тот воздух, которым дышит он, стать частичкой этого человека, мысли о котором не оставляли ее с некоторых пор ни днем ни ночью.

— Да, любимая… — все поняв, ответил он. Несмотря на то что они совсем недолго знали друг друга, Джеральду достаточно было от нее одного взгляда, чтобы почувствовать ее желание. Он начал осыпать поцелуями ее грудь, втайне радуясь тому, что эта красивая молодая женщина хочет его и принадлежит ему.

Любовью они всегда занимались быстро, в порыве страстного вдохновения вознося себя к вершинам искрящихся ощущений, и сегодняшнее воскресное утро не стало исключением. У них впереди был целый день и в полном распоряжении уютная квартира Джеки. Они знали, что им ничто не помешает вдоволь насладиться друг другом. Однако пробудившаяся страсть была настолько сильна, что они не могли ждать ни минуты. Жажда требовала своего немедленного утоления. И Джеральд взял ее без всяких прелюдий и предисловий. Быстро и резко входя в нее, он горячо нашептывал ей на ухо нежные слова, а Джеки, поднимая навстречу ему бедра, отдавалась нараставшим в ней ощущениям. Ее будто подхватило мощное течение, с которым не было сил и желания бороться. Тело ее словно настроилось на музыку, которую он исполнял. Наконец наступила кульминация — сильнейший взрыв, всплеск удовольствия, после чего они расцепили объятия и, тяжело дыша, удовлетворенные, лежали рядом.

Когда они вновь проснулись, за окном уже был полдень. Сонное и мягкое сентябрьское утро подходило к концу. В этот час лондонцы обычно отдыхают в парке или выгуливают собак, а дети запускают воздушных змеев или катаются на велосипедах.

— Я сделаю что-нибудь поесть, — сказала Джеки, поднимаясь и запахиваясь банным халатом. Она расчесала свои темные волосы. — Ты голоден?

Джеральд окинул ее влюбленным взором, не поднимаясь с постели с розовым балдахином, и лицо его расплылось в улыбке.

— Просто помираю.

— Тогда что скажешь насчет… — Она подошла к изножью кровати и остановилась, уперев руки в бедра и склонив голову набок. — Насчет фруктового сока, яичницы с беконом и помидорами, кофе и тостов с мармеладом?

— О… — простонал Джеральд. — Вот это я понимаю!

Скажи-ка, кстати, ты выйдешь за меня замуж? Джеки фыркнула:

— Советую подождать с предложением. Ты ведь еще не знаешь, хорошо ли я готовлю.

— Как только я увидел тебя, интуиция подсказала мне, что ты хорошо готовишь, — ответил он весело.

— Лгун! — воскликнула она. — Тогда на мне было мое лучшее бальное платье и, глядя на меня, трудно было представить, что я в состоянии сделать себе даже чашку чая!

Она повернулась к двери.

— Только не пропадай надолго, — крикнул он ей вслед. — Мне без тебя будет одиноко.

— Постараюсь побыстрее, — донесся до него ее голос уже из коридора. — А пока вот почитай что-нибудь… О Господи!

— Что там такое? — обеспокоенно воскликнул Джеральд.

Джеки медленно вернулась в спальню, держа в руках несколько воскресных газет. Взгляд ее был устремлен на первую полосу какого-то бульварного листка, а на лице застыло выражение сильного потрясения.

— Глазам не верю… — пробормотала она.

— Что там? — Джеральд мгновенно слетел с постели и уже заглядывал ей через плечо.

Оба молча прочитали материал об отце Селии Атертон. Первым заговорил Джеральд:

— Скверное дело. Впрочем, пока ему ничто не угрожает. Еще нет такого закона. К тому же он совсем старик. Лично мне кажется, что теперь уже вообще не стоит его беспокоить.

— Бедняжка Селия! Интересно, знала ли она?

— Наверняка, дорогая. Ведь он ее отец.

— Да, пожалуй… — неуверенно пробормотала Джеки.

— Терпеть не могу газетчиков! — вдруг мрачно буркнул Джеральд. — Их эта история привлекла лишь потому, что Селия — фрейлина ее величества. Вот если бы она была просто какой-нибудь миссис Смит и не имела никакого положения в свете, всем было бы плевать на ее отца. Теперь же из-за этой статейки Селию и всю ее семью начнут преследовать. И главное — за что?

— В обществе есть немало тех, кто считает, что забывать о преступлениях нацизма нельзя ни при каких обстоятельствах. И я, пожалуй, согласна с этой точкой зрения.

— Верно. Я-то еврей и по идее больше чем кто-либо другой должен ратовать за это. Но с другой стороны, не поздновато ли судить старика? Я уверен, что большинство доказательств уже потеряно безвозвратно. Не так легко вспомнить то, что было почти полвека назад. Да и суд не сможет сохранить объективность. С первых же минут все будут настроены против отца Селии.

Джеки села на постель и сосредоточенно уставилась в статью, разложенную у нее на коленях.

— Согласна, но если Эрнест Смит-Маллин, то бишь Эрнст фон Шмидт, действительно повинен в убийствах тысяч евреев, ему этого нельзя простить. Тогда уж точно можно будет сказать, что нет правды на земле. Мне очень жаль Селию, я за нее страшно переживаю и считаю, что за грехи отцов не должны расплачиваться дети, но… подумай обо всех несчастных, что были замучены в Кельне, в Белзене, в Освенциме!

— Но разве расправа над стариком вернет их к жизни? Гибель шести миллионов мирных евреев навсегда останется в сознании людей как самый, наверно, бесчеловечный акт в истории, но мы прежде всего должны заботиться не о мщении, а о том, чтобы этот ужас не повторился.

— Ты прав, — сказала Джеки. — Вероятно, я просто отношусь к числу мстительных людей, которые утверждают: око за око, зуб за зуб.

Джеральд наклонился к ней и поймал ее руку — гладкую и холодную.

— Твой гнев праведный, Джеки, но какой в нем смысл? По-моему, Эрнста фон Шмидта нужно оставить в покое. Пусть доживает дни наедине со своей совестью. Поздно его судить через сорок с лишним лет. Нюрнбергский процесс был справедлив, и отец Селии скорее всего заслуживал, чтобы предстать перед ним. Но ему удалось скрыться и с этим надо смириться.

— Что будет с Селией? Я так за нее переживаю! Она всегда старалась не привлекать к себе лишнего внимания, а тут…

— Давай-ка позвоним ей? Может, сможем чем-то помочь.

Джеки вдруг вздрогнула, вспомнив о чем-то.

— Боже мой, Боже мой… — пробормотала она.

— Что такое?

— Мы не сможем ей позвонить. Она говорила, что отправляется на выходные вместе с Хьюго в Балморал.

— М-да… — протянул Джеральд. — Нелегко ей сейчас там.

— Мама, почему ты молчала все эти годы? Почему никогда не рассказывала мне? — восклицала Селия в трубку. Она стояла у окна и смотрела на небольшую группу благородных оленей, пасшихся невдалеке от замка. Этих животных полюбила еще королева Виктория, впервые увидевшая их в 1848 году. Селия только что рассказала матери о статье в «Санди глоб» и теперь ждала, что та скажет. Что это неправда… Страшная ошибка… Недоразумение…

Но Эйлин, находившаяся в ту минуту на самой южной оконечности Ирландии, не знала, что ответить родной дочери. Она тоже стояла с телефоном у окна и глядела на унылое воскресное утро, тщетно пытаясь различить больными глазами очертания Грейт Скеллиг. Она лихорадочно пыталась собраться с мыслями, найти для дочери правильные слова, но в итоге у нее вырвалось лишь:

— О Селия…

— Почему ты не рассказывала мне о папе раньше? — слышала она требовательный голос дочери. — Ты ведь знала, что мне можно доверять. Знала?

«Да, — подумала про себя Эйлин, — я доверяла тебе, но не хотела обременять тебя. Не хотела, чтобы ты знала, какая страшная тень нависает над нашей семьей».

— Я думала уберечь тебя, — наконец проговорила она. — Надеялась, что это так и останется тайной. Мы ведь живем очень тихо, стараемся не привлекать к себе внимания. Твой отец даже не догадывался о том, что я про него все знаю.

— Что? — пораженно переспросила Селия. Ей всегда казалось, что родители очень близки между собой. — Ты прожила с ним столько лет, и он даже не догадывался о том, что тебе все известно?

Уму непостижимо!

— Я все узнала совершенно случайно и решила держать в себе. Твой отец сильно рассердился бы, узнав, что я копалась в его вещах. Хотя я на самом деле не знала, что ему есть что прятать от меня. Даже не подозревала, что в его книгах и бумагах откроется такое…

Мать говорила резко, и в голосе ее сквозила несвойственная ей горечь.

— Что ты обнаружила, мама?

— В основном письма. Твой отец тщеславный человек, Селия, и никогда ничего не выбрасывал. Я нашла несколько писем от Гитлера, в которых тот поздравлял твоего отца с успехами. В одном из них Гитлер даже назвал Эрнеста «сынок». Я нашла также несколько посланий от Геринга. Все это лежало в ящике его стола среди других бумаг и рядом с томиком немецкой поэзии.

— О, мама… как это ужасно! Я тогда уже родилась? Когда это случилось?

Беззвучно плача, Эйлин сказала:

— Ты была совсем маленькая, Селия. Конечно, я должна была тут же развестись с Эрнестом, но я не могла и чем больше медлила, тем тяжелее было решиться. Я…

Селия договорила за нее сама:

— Ты любила его?

После долгой паузы Эйлин прошептала:

— Да, наверно. Тогда. Но это было так давно, что теперь мне трудно вспомнишь. Ты была совсем еще ребенком и очень любила отца… — Голос вновь изменил ей. Отдышавшись, она добавила: — Я уже не люблю его, но теперь поздно что-то менять.

— Где он сейчас? — спросила Селия.

— В саду.

— Мама, почему бы тебе не приехать к нам пожить? Скоро такое начнется!.. В газете сообщили ваш адрес и со дня на день вас атакует целая армия репортеров. Приезжай в Лондон, мы позаботимся о тебе, — с мольбой в голосе сказала Селия.

— Твой отец не уедет отсюда, ты же знаешь. В течение сорока пяти лет я неоднократно предлагала ему, но он отказывался.

— А ты?

— Нет, милая Селия. Спасибо тебе, но я должна быть рядом с ним.

— Но ведь ты несчастна, мама…

— Теперь поздно что-то менять. Я устала и хочу только покоя. И потом подумай, как твой отец будет без меня?

— Ну что ж… — вздохнула Селия. — Если передумаешь, я приеду и заберу тебя. Сегодня мы с Хьюго возвращаемся и я сразу отправляюсь навестить Колина и Иана. Наверно, им теперь тяжело придется в школе. Но ты позвони если что, я приеду и заберу… — Она хотела сказать: «тебя с папой», но осеклась. Селия чувствовала, что пока не может видеться с отцом… Еще не успела привыкнуть к мысли, что человек, которого она любила всю жизнь, в действительности существовал лишь в ее воображении, а на его месте был страшный незнакомец.

— Я останусь здесь, — сказала Эйлин. — Беда в том, что ничего этого могло бы не случиться, если бы ты не привезла к нам в дом того учителя. Я чувствовала, с ним что-то не так. И отцу он сразу не понравился.

— Ты о Роланде Шоу?! — поражение воскликнула Селия. — Ты думаешь…

— Он все слонялся по дому, словно вынюхивал что-то. Очень неприятный молодой человек, Селия. Не пойму, как ты только наняла такого… — Впервые за весь разговор в голосе Эйлин послышались нотки упрека.

— Значит, ты полагаешь… О Боже, я и не подумала! — Селии тут же припомнился ее разговор с Джоном Тетбери о Роланде Шоу и помимо чувства вины, навалившегося на нее, ей стало страшно. — Это ужасно, мама! Что делать? Мне кажется, ты права. Меня только вчера предупреждали насчет него, но я и представить не могла…

— Что сделано, то сделано, — сказала Эйлин. — Мне недолго осталось, а разоблачила твоего отца я так давно, что уже успела свыкнуться с этим. Теперь я беспокоюсь за тебя и внуков. Чувствую и свою долю вины в том, что ожидает вас…

Слезы вновь покатились у нее по щекам, и она не смогла продолжать.

Когда спустя несколько минут Селия повесила трубку, она поняла, что какие бы новые чувства ни появились у нее в будущем по отношению к отцу, мать она всегда будет горячо любить и глубоко уважать. Воистину женщина, которая пронесла в своем сердце страшную тайну несколько десятилетий и не бросила мужа, достойна уважения.

Королева рассеянно поглаживала загоревшей рукой одного из своих корги и сочувственно смотрела на Селию. Завтрак подошел к концу, и через час все должны были отправиться на утреннюю службу в Баллатер. Там соберутся толпы людей, желающих хоть одним глазком взглянуть на королевское семейство, подтянутся многочисленные фотографы и операторы телевидения, но пока еще было рано.

— Мне ужасно жаль, что так вышло, — сказала королева, — но не совершайте необдуманных действий, Селия. Скандалы недолговечны, и скоро все забудется, как это всегда бывает. У людей очень короткая память.

— Я знаю, мэм, и благодарю вас за участие, но… не хочу ничем компрометировать вас, — отозвалась Селия. — Если бы это была очередная газетная утка, фальшивка, я до конца отстаивала бы честное имя отца и сделала бы все, чтобы доказать его невиновность, но… не могу, потому что все описанное в статье — правда.

— Вы в этом уверены, Селия? Вы же прекрасно знаете, что газетам нет веры.

— Уверена, мэм, я только что разговаривала по телефону с матерью, и она все подтвердила. — Селия удрученно качнула головой. — Все… Самое поразительное то, что когда они познакомились, мать верила, что он австрияк, а не немец, и приехал в Англию ребенком в 1910 году. Лишь по прошествии нескольких лет, когда я уже появилась на свет, мама случайно открыла правду. Отец заверял ее, что все картины и мебель были унаследованы им от деда, и у нее не было причин сомневаться. Она также поверила, когда он сказал ей, что во время войны служил в британской разведке. А на самом деле… на самом деле он… — Голос изменил ей, и она замолчала.

— Но почему все это открылось только сейчас и так внезапно? — спросила королева.

Селия в двух словах рассказала ей про Роланда Шоу.

— Мне кажется, вам стоит обратиться к юристам, — посоветовала королева.

— Я так и сделаю, мэм, но пока, учитывая всю серьезность ситуации, я считаю своим долгом просить у вас об отставке с должности фрейлины вашего величества.

Расстроенная королева нахмурилась.

— Нашей семье и не такое приходилось переживать, Селия. Но поверьте, эта история быстро забудется. Особенно когда разразится какой-нибудь новый скандал. Почему бы вам не повременить со своим решением?

— Не вижу причин для его пересмотра, мэм, — упавшим голосом сказала Селия. — Весь этот кошмар не испарится, не исчезнет. А пока я при дворе, я буду привлекать к себе много лишнего внимания. Ведь, в сущности, основой скандала являются отнюдь не вскрывшиеся факты из жизни моего отца, а то, что я фрейлина вашего величества. Если я не уйду с должности, то буду невольно компрометировать вас, а это недопустимо.

— Вы ничем меня не скомпрометируете, Селия, — отозвалась королева, но больше на эту тему говорить не стала.

Они обе знали, что уже на следующий день, когда сегодняшнюю публикацию в «Санди глоб» подхватят все остальные средства массовой информации, позиция Селии станет, как говорится, совершенно непригодной для обороны.

— Прошу прощения, мэм, но я думаю, что нам с Хьюго следует немедленно вернуться в Лондон. У репортеров будет настоящий праздник, если я сегодня появлюсь с вами в церкви.

Королева понимающе кивнула.

— Да, вам не стоит пока привлекать к себе лишнее внимание, — с натянутой бодростью в голосе согласилась она. — Если понадобится моя помощь, дайте знать. А сейчас я вызову машину, чтобы вас отвезли в аэропорт.

— Благодарю вас, мэм.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж замка Балморал — возможно, в последний раз в жизни, — Селия понимала, что только газетчикам под силу лишить ее всех особых привилегии, связанных с должностью фрейлины ее величества. Королева никогда не предавала своих друзей, но даже она была бессильна что-либо сделать для Селии, на которую ополчились все репортеры Великобритании.

Атертоны уехали из замка быстро и без лишнего шума. Из прачечной принесли свежие сорочки и пижаму Хьюго, а также белье Селии. Горничная и лакей всего за несколько минут уложили их вещи. Быстро и сноровисто они завернули вещи в хрустящую тонкую оберточную бумагу, аккуратно упаковали кружевную вечернюю блузку Селии, положили в носки туфель бумагу, чтобы те не погнулись. Одежду аккуратно сложили по дорожным сумкам; Селия нисколько не сомневалась, что, когда она распакует вещи дома, все они будут в идеальном порядке: хоть бери да надевай.

В выложенном каменной плиткой холле перед посещением церкви как раз собралась королевская семья, когда Селия и Хьюго показались на лестнице и стали спускаться. Селия знала: наступает самый тяжелый момент — прощание. Ей вдруг захотелось закрыть голову руками и убежать, пряча свое горе и стыд, убежать туда, где ее никто не найдет. Но за годы службы при дворе она привыкла к строгой дисциплине и знала, что ей просто de rigueur[29] держать себя в руках в присутствии членов королевского семейства. Поэтому она опустилась в реверансе перед королевой и герцогом Эдинбургским, принцем Чарльзом и принцессой Дианой, а также перед принцессой Маргарет. И внешне сделала это так спокойно и буднично, что даже сама удивилась. Они все поцеловали ее на прощание, одарив сочувственными взглядами, но уже сев в «лендровер», который должен был доставить их с Хьюго с аэропорт, она почувствовала, будто ее изгнали из рая. За грехи отца. Селия старалась не терять головы. Она сидела, гордо вздернув подбородок и изо всех сил пыталась отогнать наворачивавшиеся на глаза слезы, но мысль о том, что она заклеймена до конца жизни, словно сама совершила все те страшные преступления, никак не хотела уходить.

Для Роланда Шоу то был день триумфа. Он не рассчитывал на такой успех, не думал, что его месть Селии окажется такой масштабной и страшной. Но доказательства лежали сейчас перед его глазами. Сегодня утром, в понедельник, буквально все британские газеты — с разной долей злорадства — развили сюжет из «Санди глоб». На многочисленных снимках Селия была изображена рядом с королевой. С чувством глубокого, почти сексуального удовлетворения Роланд рассматривал громкие заголовки. Когда он еще только вынашивал в голове план отмщения, он и предполагать не мог, что эффект будет столь значительным. И сейчас особенно радовался тому, что ему так крупно повезло тогда в Килфраш.

Бедняжка Эйлин!

Роланд сидел на постели, прочитывая статью за статьей, и довольно усмехался. Одно дело слепо подозревать Эрнеста Смит-Маллина в незаконном приобретении картин и антиквариата, и совсем другое — подслушать, как Эйлин разговаривает сама с собой, причем говорит именно то, что нужно. «Глупая корова! Она ведь даже не догадывалась, что бормочет вслух! Настолько привыкла к одиночеству в своем замкнутом скорбном мирке, привыкла быть единственной своей слушательницей, что так легко попалась. Должно быть, она много лет хранила в себе тайну о муже, но отчаяние и под конец не выдержавшие нервы все-таки заставили ее совершить ошибку и она выплеснула из себя все, что так долго копилось. А он случайно оказался рядом».

К тому времени как Эйлин закончила свою обвинительную речь — между прочим, не забыла она упомянуть и о происхождении всех сокровищ, выставленных в их доме, — у Роланда появились на руках все козыри, с которыми ему была обеспечена победа.

Заключая сделку с «Санди глоб», Роланд обещал продать им свой материал эксклюзивно, поскольку так больше платили, — и как только они проверили его предположения и факты, получилась статья, которая по праву могла считаться образчиком громкого журналистского расследования. Неудивительно, что редактор так обрадовался и даже самолично связался с ним по телефону.

Но больше всего Роланд торжествовал не по поводу порожденной им сенсации и даже не по поводу чека на кругленькую сумму, который должен был получить со дня на день. Наибольшее удовольствие ему доставляла мысль о том, что Селия Атертон навечно утратила свое высокое положение в обществе и до конца жизни отошла от света.

Гостиная в особняке Уитли в Болтонсе была буквально запружена людьми, о которых Элфрида имела весьма смутное представление, а Селвин и вовсе никого не знал.

— К какому благотворительному балу вы готовитесь? — то и дело спрашивал он все прибывающих гостей.

Те странно смотрели на него и бормотали что-то вроде: «В честь принцессы Ады».

— А что она затевает? — не унимался Селвин. — Частную больницу?

— Нет, это вы путаете с «Принсес крисчен хоспитал», — проворковала дама в индийском наряде, который совершенно не шел ни к ее светлым локончикам, ни голубым глазам. — А баварская принцесса Ада — царственная особа! Она только приехала в Лондон и еще никого здесь не знает.

— М-да?..

Селвин стал рыскать глазами по комнате, пытаясь отыскать Элфриду и спросить, откуда она откопала столь пеструю компанию. Большинству из гостей было уже за пятьдесят, и это были либо размалеванные и разодетые в пух и прах богатые дамочки, либо женоподобные мужчины. Глядя на то, как они кудахчут между собой и толкаются по комнате, красуясь и выставляя себя напоказ, Селвин думал о том, что все они олицетворяют собой «вчерашний день». Да, именно так сказала бы его мать, уроженка Уэльса.

Заметив на каминной полке из белого мрамора несколько пустых бокалов, запачканных яркой губной помадой, он сделал знак официанту убрать их. «Черт бы их всех побрал, — подумал он. — А некоторые еще и курят, отравляя воздух! Надеюсь, они хоть не стряхивают пепел на шелковые ковры, которым цены нет».

В эту минуту какой-то молодой человек в очках и аккуратном светло-сером костюме, проталкиваясь мимо Селвина, едва не вышиб у него из руки стакан с виски. Возмущенный Селвин открыл рот, чтобы выразить свое неудовольствие, но молодой наглец его опередил. Резко обернувшись, он раздраженно воскликнул, смерив Селвина злым взором:

— Ради Бога!

— Что-что? — гордо вздернув подбородок, ответил тот. — Кто вы, собственно, такой?

— Я хозяин вечера! — рявкнул молодой человек. В эту минуту в дверях появилась новая гостья. — А! Дорогая Виолет! Как хорошо, что вы смогли прийти!

Приветственно протянув женщине руки, молодой человек убежал, оставив позади себя ничего не понимающего и озлобленного Селвина.

— Хозяин, говоришь?.. — бормотал он сквозь зубы. — А вот мы сейчас посмотрим, кто тут хозяин!

С этими словами он решительно протолкался между крупным мужчиной в кричаще ярком костюме, который размахивал зажатой между пальцами сигарой, и худющей дамочкой в черном. Приблизившись к Элфриде, Селвин схватил ее за руку и зло бросил:

— Надо поговорить.

В глазах жены вспыхнуло беспокойство, но она позволила отвести себя в смежную комнату.

— Черт возьми, кто все эти люди? — рявкнул Селвин, не дав Элфриде и рта раскрыть. — Что здесь происходит? Я думал, что придет всего несколько человек и вы за коктейлем спокойно обсудите вопросы, связанные с подготовкой благотворительного бала! Но я никак не мог предположить, что в мой дом набьется целая орава престарелых голубых и старых кляч!

— Они не…

— И кто такой, скажи мне на милость, этот наглый молодчик в очках, который заявил мне, что является хозяином вечера?!

— Он не хозяин…

— Я не позволю тебе распахивать двери моего дома перед каждым проходимцем и еще поить его за мой счет! Мы только недавно отгрохали бал, который влетел мне почти в пятьдесят тысяч фунтов! А ты уже закатила новый?! Гони их всех в три шеи, Элфрида, чтобы духу их не было!

— Но это… в честь баварской принцессы Ады… О, Селвин, знакомство с ней очень выгодно! — Элфрида раскраснелась, как помидор, а ее полные груди, скрытые под платьем из розовой тафты, угрожающе вздымались.

— Да хоть в честь самого римского папы! Плевать я хотел!

— Но Селвин… миленький… — Привычно захныкала Элфрида. — Роланд попросил меня пригласить несколько друзей, чтобы те познакомились с принцессой Адой… Между прочим, она находится в родстве с нашей королевской семьей.

— Несколько друзей?! Черт бы тебя побрал, женщина, там набилось полторы сотни человек! И что это еще за Роланд? — вскричал Селвин.

— О, милый, ты его знаешь! Вспомни, он был у нас на балу… Он всех знает! Его зовут Роланд Шоу!

— Впервые слышу. Вот что, я пойду сейчас и прикажу официантам больше не подавать шампанского всей этой ораве. Я никого из них не знаю и знать не хочу! — С этими словами Селвин направился к дверям.

— Подожди! Ну прошу тебя, пожалуйста!.. — Элфрида схватила его за рукав. — Пожалуйста, не делай этого! Будет так неудобно! Я умру от стыда! Они все равно скоро разойдутся. Оставь пока все как есть, иначе я больше не смогу показаться на люди! — Она чуть не плакала.

Селвин не ответил и, вернувшись в гостиную и продравшись сквозь строй гостей, направился к бару. Элфрида со страхом наблюдала за ним, приготовившись отменить все его распоряжения насчет шампанского, но тут ее попросили присоединиться к группе гостей.

— Как это любезно с вашей стороны предоставить свой дом Роланду для проведения вечера, — сказал кто-то.

— Он очень гостеприимный хозяин, не правда ли? — крикнула другая. — Я всегда говорила, что у него самые лучшие приемы.

— И прекрасно, что он подарил возможность принцессе Аде и вам познакомиться с людьми и завязать дружеские контакты. Ведь вы обе иностранки, не так ли?

Элфрида была сбита с толку и одновременно взбешена. Она пригласила на коктейль лишь тридцать человек из числа своих знакомых, которые, как она знала, будут ей благодарны за возможность познакомиться с принцессой Адой. Но в самый последний момент Роланд сказал, что со своей стороны пригласит еще «кое-кого»… И в результате привел больше сотни! Элфрида не знала всех этих людей и потом видела, что они слишком старые, чтобы как-то способствовать ее возвышению в обществе. Завидев этакую толпу, она первым делом испугалась, что на всех не хватит шампанского и бутербродов. Официанты, которых она наняла для обслуживания коктейля, уже недовольно ворчали и хмурили брови.

А теперь еще это! Как смеют эти люди говорить, что хозяином вечера является Роланд?! Как они смеют говорить, что он якобы дает ей возможность познакомиться и завязать дружеские контакты?! В ее-то собственном доме! Наглость Роланда ее просто потрясла. За кого он ее держит, черт возьми? За горничную, что ли?!

Это, в свою очередь, навело ее на мысли об Атертонах. Последние три дня имя Селии мелькало во всех газетах. Фотокорреспонденты запечатлели ее приземление в Хитроу после выходных, проведенных в Балморале. Газетчики на все лады склоняли ее придворную должность, расписывали во всех подробностях страшное прошлое ее отца… Унижению Атертонов не было границ и это, как ни странно, испугало Элфриду — значит, о г падения в глазах общественного мнения никто не застрахован. Даже такие люди, как Атертоны. Как все-таки непостоянен обыватель в своих симпатиях! И как лопается пузырь популярности той или иной личности в обществе…

Она поискала глазами Роланда, решив выяснить с ним все раз и навсегда. Никому не дано права столь откровенно эксплуатировать ее! Взгляд ее быстро скользил по лицам присутствующих. Селвин разговаривал с главным официантом и, судя по отпускаемым им жестам, Элфрида поняла, что дело плохо. Число людей с пустыми бокалами росло как снежный ком, а Роланда нигде не было видно.

Разъяренная Элфрида направилась в холл, который тоже был запружен людьми, которых она не знала и никогда прежде не видела. Роланд стоял в гуще толпы, прощался с одними и приветствовал других, как радушный и гостеприимный хозяин.

— Проходите, проходите! — восклицал он. — Шампанское в гостиной. Как я рад вас видеть! Боже, как я счастлив, что вы нашли время заглянуть!

Элфрида остановилась почти прямо напротив него с воинственным выражением на лице. Но Роланд упорно не обращал на нее внимания. Ей пришлось дернуть его за рукав.

— Кто все эти люди? — прошипела она.

— Что? Господи, Элфрида, подождите минутку! Я вас со всеми познакомлю!

— Я не хочу с ними знакомиться! Я хочу знать, кто они! Я их не приглашала, и это мой вечер, а не ваш. Вы сказали, что пригласите «кое-кого» из друзей, но их слишком много! — Глаза ее грозно сверкнули. — Между прочим, они говорят, что это ваш вечер и что вы даете его для того, чтобы якобы познакомить меня с людьми!

Он окатил ее ледяным взором из-под своих очков. Глаза его в ту минуту показались ей похожими на маленькие серые камушки на дне пруда.

— Но ведь вы хотите завязать знакомства, разве нет? Мне кажется, мы с вами именно об этом договаривались.

Элфрида несколько смутилась.

— Да, но они говорят такие обидные вещи… Как будто я никого не знаю, как будто это вообще не мой дом и не мой вечер…

Роланд нетерпеливо дернул плечом.

— Вы наняли меня в качестве вашего агента и, насколько я понял, вам хотелось познакомиться с нужными людьми, дабы упрочить положение в обществе. Этот прием сослужит вам хорошую службу. Такие люди, как принцесса Ада, на дороге не валяются, как вы считаете?

— Но кто все остальные?! Они слишком старые для меня… Некоторым даже за семьдесят! — возразила Элфрида.

Роланд поморщился и стал демонстративно загибать пальцы.

— Маркиза Фитцхаммонд, виконтесса Сатклифф, леди Гаскойн, леди Мюррей, леди Ингхэм, сэр Грэвил, леди Хант…

Элфрида видела, что он отчасти прав. Ей приходилось и раньше слышать эти фамилии. В основном то были вдовы, которые старались удержаться на плаву в обществе и посещали все светские мероприятия, на которые только могли купить входной билет. Однако сами они ничего не устраивали и находились, если честно, на обочине светской жизни. Богатые старухи изо всех сил цеплялись за благородное общество, а Роланд дал им очередную возможность показать себя. Небескорыстно, разумеется.

Когда он дошел до конца своего длинного списка, — в надежде на то, что фамилии произведут на Элфриду впечатление, — к нему вдруг подскочил какой-то молодой человек. Щеголевато одетый и в парчовой жилетке, он заныл, как маленький ребенок:

— Они перестали подавать шампанское, Роланд! Что же это за вечеринка? Ты говорил, что здесь будет всего — хоть залейся, но официанты отказываются нас обслуживать.

Роланд устремил на Элфриду ядовитый взгляд:

— В чем дело?

— Селвину не нравится, что сюда набилось так много народу, — смело ответила она, взяв сторону мужа, ибо все это были не ее гости и к тому же не оказывали ей должного почтения.

— Что еще за Селвин такой? — крикнул юнец.

— Мой муж.

— А вы кто, интересно?

Роланд вмешался:

Едва Хьюго вышел из машины, как ему в глаза брызнул яркий свет, на него наставили телекамеру, а под нос сунули микрофон. Четвертые сутки подряд репортеры встречали его у дома, когда он возвращался с работы, и всякий раз задавали одни и те же вопросы:

— Как самочувствие вашей жены, лорд Атертон?

— Ее уволят с поста королевской фрейлины?

— Она уже входила в контакт со своим отцом в Ирландии?

Стоило им вернуться в Лондон из Балморала, как на них набросилась целая орава журналистов. Все началось еще в аэропорту Хитроу, когда же они добрались до дома, жизни и вовсе не стало. Репортеры разбили у крыльца целый лагерь, телефон не умолкал ни на минуту. Хьюго раньше не подозревал, что такое вообще возможно. Когда Элфрида охмурила у них в доме Селвина, газеты тоже шумели на этот счет. Тогда Хьюго полагал, что это и есть настоящий скандал. Однако, как выяснилось, то были лишь цветочки.

Селия не имела возможности выйти из дома, поэтому в Итон за сыновьями отправился Хьюго. Он привез их домой, потому что репортеры устроили в колледже форменную осаду, и директору это очень не понравилось.

Хьюго протолкался сквозь строй журналистов, поражаясь их упрямству и нечуткости.

— Мне нечего сказать вам, — буркнул он напоследок, захлопывая входную дверь.

Селия ждала его в гостиной в окружении нескольких десятков букетов цветов, присланных ей друзьями и доброжелателями. Рядом с ней на диване сидела Джеки.

Хьюго сначала поцеловал Селию, озабоченно отменив про себя ее бледность. Впрочем, взгляд у нее был твердый и спокойный. Потом поздоровался с Джеки.

— У нас на крыльце ад кромешный, не так ли? — сказал он, кивнув в сторону улицы. — Можно подумать, им больше заняться нечем. Хотите чего-нибудь выпить?

— Мы уже, спасибо, — сказала Селия. — Я пригласила Джеки отужинать с нами. Учитывая ее опыт работы в журналистике, думаю, она сможет дать нам какой-нибудь дельный совет, как нам себя вести.

— И верно, — согласился Хьюго. Он отошел к столику, где на серебряном подносе высились бутылки, и налил себе виски с содовой. — Цветов все прибывает, как я погляжу, — заметил он, оглянувшись по сторонам.

— Да. Мне и письма добрые пишут. Вот, например, сегодня пришло послание от одной дамы из Голландии, отец которой во время войны сотрудничал с нацистами. Она пишет, что искренне сочувствует мне и хорошо понимает, что у меня сейчас на душе, — сказала Селия.

— Очень любезно с ее стороны. — Хьюго ободряюще потрепал жену по плечу, но вместе с тем чувствовал, что ему не дано проникнуть в ее истерзанное болью сердце и постичь всю глубину переживаемого ею кошмара. Он не любил показывать своих чувств, но внешнее спокойствие жены его изумляло. — Так что вы можете нам подсказать в данной ситуации, Джеки? — спросил он, присаживаясь на диван.

— На вашем месте я дала бы одну краткую пресс-конференцию, рассказала бы на ней все, что посчитала бы нужным и поставила бы на этом точку во всем деле. Если вы сделаете это, есть неплохие шансы, что после пресс-конференции вас оставят в покое. Скрываясь же от представителей прессы, вы лишь будете подогревать их интерес к себе.

В глазах Селии отразился страх.

— Вы хотите сказать, что мне следует сделать заявление в присутствии всех этих репортеров и фотографов?

Джеки задумалась на минуту.

— Телевидение вами интересовалось?

— Да, меня просили об интервью все без исключения компании.

Джеки понимающе кивнула.

— В таком случае остановите выбор на Би-би-си. Пригласите съемочную группу сюда и предупредите, что дадите пятиминутное интервью — и все. Газеты перепечатают его на следующий же день, и, будем надеяться, ажиотаж вокруг вас рассеется.

— Думаете, нас оставят в покое?

— По крайней мере у них выйдет пар. Потом, почему бы вам не связаться с телефонной станцией и не попросить их ни с кем не соединять вас по телефону? Вы можете даже сменить номер, указанный в справочнике.

— Верно, Джеки! — воскликнула Селия и оглянулась на Хьюго. — По-моему, неплохая мысль, как считаешь? Мы должны принять какие-то меры. Сам собой этот ад не кончится.

— Скажите, Селия, — спросила Джеки, — как все началось? Кто рассказал «Санди глоб» про вашего отца?

Селия начала ей рассказывать про домашнего учителя, которого они наняли через агентство, чтобы он помогал Колину и Иану на летних каникулах. Поначалу у Джеки было такое лицо, словно она не верит своим ушам. Затем она порывисто подалась к Селии и схватила ее за руку.

— Вы случайно не о Роланде Шоу? — спросила она напряженно.

Селия и Хьюго изумленно переглянулись.

— Откуда вы его знаете? — спросил Хьюго.

Джеки рассказала.

— Боже мой! — воскликнула Селия. — Как же нам остановить этого человека, который только и делает что приносит всем зло?!

— Он сумасшедший, — изрек Хьюго.

— Как сказать, — возразила Джеки. — В чем-то он нормальнее нас всех. Роланд Шоу хитер, коварен и одержим мыслями об отмщении. Я бы сказала, что у него это навязчивая идея. Я не рискну утверждать, что он не нарочно подстраивает такие ситуации, которые в итоге пробуждают в нем жажду мести. Интересно бы посмотреть психиатрическое заключение на этот счет! Представьте себе человека, который специально лезет на рожон, заранее зная, что его отвергнут. Но тем не менее делает это, чтобы получить удовольствие от мести тем, кто его оскорбил.

— Тьфу ты! — фыркнул Хьюго. — Безумец он или нет, но личность зловещая. Я содрогаюсь при мысли о том, что мы добровольно подпустили его к нашим сыновьям.

Селия опустила глаза на свои руки и, нервно зажав между пальцами кольцо с бриллиантом и сапфиром, стала его крутить. Джеки догадалась, о чем она думает.

— Роланд Шоу так обошелся не только с вами. Вчера я виделась с Биллом Глассом и он рассказал мне о людях, которых ют шантажировал или подставлял каким-нибудь другим способом. Его все боятся.

— Но почему? — недоуменно спросил Хьюго.

— Потому что он опасен. И потом мне ли объяснять вам, как ведут себя англичане, когда почва уходит у них из-под ног? Делают вид, что ничего не происходит. — Джеки усмехнулась. — Поджатые губы — это у вас единственное проявление эмоций.

Селия и Хьюго переглянулись и тоже заулыбались, узнав свою национальную черту.

— Роланд же чувствует себя в такой обстановке исключительно комфортно, — продолжала Джеки. — Когда он совершает очередную подлость и у людей раскрываются на него глаза, они молчат, ибо не хотят показаться друг перед другом глупцами, оказавшимися неспособными раскусить этого субчика раньше. Он практикует весьма старые формы обмана, но, представьте себе, народ до сих пор покупается! Когда угрожают публичным унижением, предпочитаешь согласиться со всеми требованиями негодяя и не становиться у него на дороге. Мне рассказывали о молодых людях, которых Роланд приглашал на ленчи в солидные места типа «Клариджез» или «Савой-гриль», якобы для того чтобы познакомить их с нужными людьми. И вы, конечно, понимаете, чем заканчивалось дело. Вместо нужного человека появлялся сам Роланд, извинялся за своего внезапно прихворнувшего «друга», а когда уже подавали кофе, благодарил за ленч и говорил, что ему надо бежать, так как он-де опаздывает на другую встречу. В результате молодому человеку приходилось оплачивать ленч, не принесший ему абсолютно никакой пользы. Роланд «работает» очень грубо, но люди предпочитают не связываться с ним. Поэтому-то он до сих пор на плаву.

— Я даже не подозревала, — пораженно воскликнула Селия, — что такие люди существуют!

Джеки нахмурилась.

— И это еще только видимая часть айсберга. Роланд Шоу порой прибегает и к помощи наркотиков. Билл рассказывал мне об одном юноше, которого Роланд посадил на иглу. Кончилось тем, что несчастный похитил из дома фамильное серебро, чтобы заплатить за очередную дозу. Представляете, какой стыд для родителей? А Роланд опять вышел сухим из воды. Это очень опасный человек. Выбирает себе в жертвы либо очень молодых, либо стариков, беззащитных и доверчивых, слабых и одиноких. Впрочем, всех этих людей объединяет одно.

— Что? — спросила Селия.

— Наличие денег, — спокойно ответила Джеки.

— Но мы не богаты…

— Зато у вас есть нужные ему связи, что для Роланда даже важнее. Его мечта заключается в том, чтобы принадлежать к аристократическому высшему свету. Все остальное — лишь средства. Деньги ему нужны только для того, чтобы появляться в таких местах, где вращается светская публика. О, он хорошо понимает, для того чтобы допустили в бомонд, нужно иметь деньги, особенно если ты чужак. Если же ты родился аристократом, то и с абсолютно пустым кошельком будешь автоматически причислен к благородному обществу.

— Вы, как я погляжу, заделались большим специалистом по классовому вопросу в Англии, — весело заметил Хьюго. — Честно говоря, я сам об этом никогда не задумывался, но вы, конечно, правы.

— Если бы он не был таким злодеем, мне было бы жалко несчастного, — сказала Селия. — Но сейчас я бы убила его — и все! — Она покачала головой. — Он нанес моей семье такой удар… Вы даже не представляете, как страдает мама… Нелегко и Колину с Ианом, а они чем виноваты? И ведь всего этого могло не быть, если бы Роланд Шоу не отличался такой мстительностью.

— Не переживай так, дорогая, — сказал Хьюго. — Это делу не поможет.

— Ничего не могу с собой поделать, Хьюго! Как бы ты себя чувствовал, если бы тебе сообщили, что твой родной отец разыскивается как нацистский военный преступник? — резковато проговорила Селия.

В этот момент в дверь гостиной постучалась миссис Пиннер и объявила, что ужин готов.

— Спасибо, мы сейчас придем, — сказал Хьюго. — Не могли бы вы проследить за тем, чтобы ребята помыли руки и причесались перед едой?

— Да, милорд.

— Она просто сокровище. Ума не приложу, что бы мы без нее делали, — негромко проговорила Селия, когда миссис Пиннер ушла. — Теперь, когда дети снова дома, она по собственной инициативе остается у нас на весь день и берет на себя готовку ужина, за что я ей искренне признательна.

В столовой горели свечи, и по комнате разносился аромат цветов, которые все продолжали приносить в дом посыльные. Миссис Пиннер находилась в своей стихии. Она подала на стол закуски и выставила перед Хьюго бутылку вина. Колин и Иан стояли, держась за спинки своих стульев, вежливо ожидая, когда рассядутся взрослые.

— Что у нас сегодня? Я умираю с голоду, — объявил Иан, когда наконец их пригласили сесть.

— А где твоя салфетка? Что-то я не вижу, — обратился Хьюго к младшему сыну.

— Ой, извини, пап. — Мальчик заткнул за воротник кончик салфетки. — Что у нас сегодня?

— У нас сегодня, — сказала Селия, пытаясь выглядеть веселой, — сначала копченая рыба, а потом жаркое из баранины с овощами…

— Ура! Мое любимое! — вскричал Колин.

— И мое! — вторил ему Иан.

— Тише, — в один голос сказали родители.

— Затем летний пудинг… — продолжала Селия.

— С малиной и черной и красной смородиной?

— А крем? У нас есть крем?

Селия в притворном отчаянии закрыла голову руками.

— Как вам нравится, Джеки? Ничто не испортит им аппетит!

Джеки улыбнулась.

— Когда я услышала про жаркое и пудинг, мне и самой, если честно, захотелось крикнуть «ура».

Колин и Иан с уважением посмотрели на нее. У них были такие же спокойные серые глаза, как и у матери.

— Есть всегда надо, что бы ни случилось, правда? — сказал Колин.

— Еще бы, — согласилась Джеки.

— А вы насчет дедушки разговаривали? — вдруг спросил Иан, переводя взгляд с гостьи на родителей и обратно.

Хьюго поморщился, словно его ущипнули, но Селия спокойно взглянула на сына и сказала:

— Да, милый. Миссис Давентри знакома с тем гадким человеком, который продал статью о дедушке в газеты.

Иан посмотрел на Джеки с нескрываемым ужасом.

— Он ваш друг?

— О нет, — ответила Джеки. — Недруг, это точно.

— Хорошо. А он много получил денег за свою статью?

— Да, думаю, немало… — Тут Джеки, что-то вспомнив, усмехнулась и обратилась к Селии: — Вы еще не слышали самой свежей сплетни об Элфриде Уитли?

Селия вопросительно посмотрела на нее.

— Роланду удалось втереться к ней в доверие, и закончилось дело тем, что он уговорил ее устроить у них дома вечер для его друзей. Однако туда набилось столько народу, что Элфрида и Селвин, придя в бешенство и бросив все, уехали ужинать в ресторан.

— Не может быть! — воскликнула Селия. — А что было дальше?

— Я слышала, что Роланд объявил ей войну и теперь только и думает, как бы отомстить за унижение.

Селия шумно выдохнула.

— Господи, могу себе представить, на что это будет похоже…

Джеки пожала плечами.

— Я тоже. Одно ясно: он не успокоится, пока не расправится с ней. Элфриде будет стыдно показаться на люди.

Профессор Артур Рауз с упавшим сердцем слушал Хартли Вудкрофта, который рассказывал о том, что M15 удалось выяснить в отношении Роланда Шоу.

— Они убеждены, что находятся на правильном пути, — говорил он. — Роланд Шоу промышляет наркотиками и шантажом. Весьма ловко втирается к людям в доверие с корыстными целями, продает скабрезности бульварным газетенкам и снискал себе определенную репутацию в гей-клубах. Работает просто: подхватывает кого-нибудь из солидных людей, укладывает в постель, а потом грозит разоблачением.

Профессор был поражен.

— Роланд Шоу?! Невероятно! Вы уверены?

— Власти уверены, а мне этого достаточно, — сухо ответил Хартли Вудкрофт.

— Но… но… — Артур Рауз от волнения стал заикаться. — У меня такое ощущение, будто вы рассказываете про какого-то другого молодого человека. Во-первых, никогда бы не подумал, что Роланд Шоу гомосексуалист. Знай я эго заранее, то, разумеется, никогда не позволил бы ему приблизиться к Тому. И еще промышляет наркотиками, вы говорите? Шантажом? Поверить не могу… — Он покачал головой. — И что теперь будет?

Вудкрофт пожал плечами.

— Властям решать. Пока что они установили за ним пристальное наблюдение. Впрочем, насколько мне известно, наркотики, шантаж и гомосексуализм М15 не интересуют. Им важно найти какие-нибудь доказательства того, что эго именно он выкрал чертежи.

Артур Рауз вернулся в кабинет с тяжелым чувством. «Что-то не так», — думал он, но не мог понять, что именно. Интуиция подсказывала ему, что, хотя Роланд Шоу и оказался отъявленным грешником, он все же не похож на человека, способного выкрасть чертежи ядерной боеголовки.


10


Зима 1990


Шофер Селвина каждое утро в четверть десятого подвозил своего хозяина к центральному офису «Уитли констракшн». Несмотря на свой почтенный возраст, Селвин много работал, твердой рукой заправлял бизнесом и до сих пор сам принимал наиболее важные решения. Имея председательское кресло в совете директоров собственной компании, он являлся также президентом лондонского управления по операциям с недвижимостью «Барнетт», вице-президентом музея изящных искусств «Сентрал-Сити» и заместителем председателя лондонской строительной ассоциации.

В то-утро на дорогах было весьма оживленное движение и лимузину с трудом удалось вырулить из общего потока в нужном месте. Наконец машина остановилась во дворе здания на Хай-Холборн. Часы показывали девять шестнадцать. Селвин вылез из лимузина с портфелем в руках и обернулся к шоферу.

— Жду тебя в двенадцать, Джеффрис. Я сегодня обедаю в «Савое».

Шофер, работавший у него последние десять лет, коснулся козырька фуражки рукой в перчатке и ответил:

— Вас понял, сэр.

Селвин поднял глаза к небу. Сегодня был обычный пасмурный день, характерный для ноября. Только сейчас ему пришло в голову, что сегодня двадцать второе число. Как и многие, Селвин прекрасно помнил, что делал в этот самый день двадцать семь лет назад, когда убили Джона Ф. Кеннеди. Они с Хелен должны были пойти ужинать в ресторан. Он заказал столик на двоих в «Дорчестер-гриль». Они с женой собирались отметить подписанный им утром крупный контракт. Но перед самым выходом из дома телевидение и все радиостанции потрясли мир сообщениями о выстрелах в Далласе. Селвин хорошо запомнил свое состояние: словно лишился доброго друга.

«Двадцать семь лет… Боже мой, как летит время. Как будто вчера все было!»

Все еще думая об этом, он вошел в здание и направился к лифтам. Часы над кабиной показывали девять двадцать. Он еще не знал, что через несколько минут на пего обрушится удар, вполне сравнимый с тем, полученным двадцать семь лет назад.

Анна, его личный секретарь, работавшая на Селвина в течение последних двадцати двух лет, как всегда, приветствовала его теплой, почти материнской улыбкой. В ее присутствии ему всегда становилось как-то особенно уютно.

— Как поживаете, лорд Уитли? — спросила она. — Чашечку кофе?

Селвин улыбнулся, глядя на эту милую женщину, скрестившую руки перед пышной грудью. Порой ему казалось, что она не на своем месте. «Из нее вышла бы прекрасная сиделка», — подумал он.

— Да, пожалуй, — ответил он и ушел к себе.

Сев за стол, он вынул из портфеля бумаги и разложил перед собой, намереваясь поработать до полудня, а потом отправиться на деловой ленч.

Анна задержалась с кофе чуть дольше обычного, а когда вернулась, на ней лица не было.

— Боюсь, у нас плохие известия, лорд Уитли, — упавшим голосом сообщила она и приблизилась к нему на цыпочках, словно боясь разбудить кого-то.

Селвин настороженно взглянул на нее.

— В чем дело, Анна?

— Премьер-министр… миссис Тэтчер… только что подала в отставку.

Это был удар страшной силы. Если бы Анна сказала, что премьер скончалась, он не был бы потрясен больше. Маргарет Тэтчер подала в отставку! Женщина, которой он всем обязан, ушла с политической сцены Великобритании! Для него это было равносильно тому, что королева отреклась от престола. На глаза непроизвольно навернулись горячие слезы. Ее предали! Всю последнюю неделю, как он знал, в правительстве шла упорная закулисная борьба, затеянная неудачниками и честолюбивыми интриганами.

— Но она же не сдалась после первого голосования, когда не хватило всего четырех голосов для победы! — воскликнул он.

Анна кивнула. Вид у нее был несчастный.

— Да, но, похоже, кабинет посоветовал ей уйти и не ждать второго голосования. Кабинет считает, что ей не выиграть. Поэтому ради сохранения партии и недопущения раскола среди рядовых членов миссис Тэтчер решила подать в отставку.

Селвин уронил голову на руки. Он знал, что премьеру противостоял член парламента Майкл Хезелтаин, но никак не думал, что дойдет до такого…

— О Боже, какой ужас! Ужас! — пробормотал он с убитым видом.

Селвин поддерживал миссис Тэтчер с самого начала. Он восхищался ею и был согласен с проводимой ей политикой. Как и у многих работодателей, у него существовали трения с профсоюзами, но премьер приручила их и сделала более демократичными. Селвин стоял за нее тайно и явно, и она вознаградила его за преданность титулом пожизненного пэра.

Все блистательные успехи последнего десятилетия явились логичным продуктом той атмосферы, которую она создала для толковых бизнесменов вроде него. Компания Селвина процветала и получила известность. Акции дорожали не по дням, а по часам. Окунувшись в сферу купли и продажи недвижимости, Селвин заработал на этом дополнительные деньги. Восьмидесятые годы были исполнены духа предпринимательства. Весь мир лежал у Селвина и у таких, как он, под ногами. Те, кто умел воспользоваться шансом — а таких было немало, — за короткое время сколачивали огромные состояния. Полку миллионеров прибывало еженедельно. Молодые люди стали уходить на пенсию в тридцать пять лет, ибо уже могли себе это позволить. По всей стране возникло множество новых компаний и фирм. Конкуренция усилилась, и это оздоровило рынок.

Впрочем, экономика развивается по законам цикличности. Селвин понимал, что подобный стремительный расцвет предпринимательской сферы надорвал рынок и в последнее время в экономике наметился кризис. Ставки по ценным бумагам резко снизились. Он чувствовал, что надвигается серьезный спад, но свято верил: миссис Тэтчер знает, что нужно делать. Она добьется снижения стоимости жизни и процентных ставок, и тогда экономика вновь оздоровится и начнется новый бум. И Селвин пожнет новые плоды своего труда.

— Боже… — повторял он, все глубже проникаясь осознанием происшедшего. — Я не могу здесь оставаться, Анна. Пойду домой. Свяжись с Джеффрисом, пусть подгонит машину.

— Хорошо, лорд Уитля. Вам плохо? — участливо спросила она.

У Селвина посерело лицо и дрожали руки.

Он судорожно сглотнул.

— Да, мне плохо, очень… Ее заставили подать в отставку, понимаешь, заставили! Это результат предательских интриг! Ей вонзили кинжал в спину! И между прочим, вонзили те, кто всем был ей обязан! — Он зло захлопнул портфель. — Когда все было хорошо, они стояли рядом, помогали, поддерживали, но стоило ступить на узкую искользкую тропу — кстати, подобная же финансовая ситуация и в Америке, — как они избавились от нее! Это мерзко и недостойно!

— Я сейчас вызову машину, — пытаясь утешить его, сказала Анна.

— И еще…

— Да, лорд Уитли?

— Я хочу послать миссис Тэтчер цветы. Распорядись, чтобы на Даунинг-стрит отправили сто тридцать восемь красных роз.

— Сто тридцать восемь?

— Да, по числу месяцев ее нахождения у руля исполнительной власти.

Сидя в машине, Селвин предавался горьким мыслям. Так, как при Тэтчер, уже никогда не будет. Хорошим временам пришел конец. Равно как и перемирию среди консерваторов. Ему до сих пор было трудно поверить в то, что Тэтчер «ушли». Премьер, трижды подряд выигравшая общие выборы, пала жертвой гнусного заговора! Он знал, что последует за этим. От власти отлучат и его, и многих его старых друзей, которые, так же как и он, всего в жизни добились сами. И у руля встанут другие, новые.

Несмотря на то что был уже одиннадцатый час, Элфрида встретила его в кружевной ночной рубашке. Словно боясь тишины пустых комнат, она таскала за собой по дому радиоприемник, который оглушающе гремел.

— Почему ты вернулся? — удивленно спросила она.

— Выключи сейчас же этот дурдом! — крикнул он, перекрывая голос Тины Тернер. — Ты что, ничего не знаешь?

— Нет! — Элфрида уменьшила громкость, но музыка по-прежнему звучала.

— Я сказал: выруби!!! — заорал Селвин и ушел к телевизору, стоявшему в углу комнаты. — Миссис Тэтчер подала в отставку, и я хочу все видеть своими глазами.

Экран мигнул и ожил. На фоне дома на Даунинг-стрит стоял корреспондент и рассказывал о последних подробностях происшедшего утром.

— …Ожидается, что в половине двенадцатого миссис Тэтчер покинет здание правительства и отправится в Букингемский дворец, где у нее назначена встреча с королевой.

Селвин отошел к бару и налил себе чистого виски. Вернувшись к телевизору, он плюхнулся в кресло.

— Это трагедия для страны… — пробормотал он как будто самому себе.

Элфрида опустилась на подлокотник соседнего кресла и рассеянно уставилась в экран телевизора.

— Она долго была премьер-министром. Сколько можно? Перемены не повредят.

— Ты хоть понимаешь, что несешь?

— Да, понимаю! — обидчиво ответила Элфрида. — Миссис Тэтчер делала много плохих вещей.

— Она была самым великим премьером со времен Черчилля, — упрямо сказал Селвин.

Элфрида пожала плечами. Ей уже наскучила эта тема.

— Говорят, она усилила расслоение между богатыми и бедными, была фашисткой и поощряла жадность.

— Ее нельзя винить в том, что созданными ею условиями кто-то неправильно воспользовался! — возразил Селвин, начиная терять терпение. — Величие и совершенство не одно и то же! Кто из нас без греха? Черчилль тоже много чего делал. Совершал ошибки, наживал себе врагов, но оставался великим человеком! В обществе, где создаются возможности, всегда найдутся недовольные. Это в природе человека. Нельзя валить все на миссис Тэтчер.

— Ну ладно… — в последний раз оглянувшись на экран, сказала Элфрида. — Пойду в ванную. Ты долго еще будешь?

— Весь день, — буркнул Селвин. — На наших глазах вершится история, и тебе, между прочим, было бы полезно на это посмотреть. Сегодня днем миссис Тэтчер будет выступать с речью в палате общин. Я должен это видеть.

— Я-то ухожу…

Элфрида договорилась сегодня встретиться с Роландом. Несмотря на тот позор с «коктейлем» у них дома, он сам предложил пообедать.

— Да иди куда хочешь.

— Ты будешь здесь? А как же твой ленч в «Савое»?

— Я его отменил. Позже, может, пойду в клуб. Было видно, что он не нуждается в ее присутствии, и Элфрида, пожав плечами, вышла из комнаты, не забыв прихватить радио.

Так началось печальное бдение Селвина перед телевизором. События дня медленно разворачивались у него перед глазами и глядя на это, он чувствовал, как рушится по кирпичику весь его мир.

Элфрида появилась в «Сан-Лоренцо» раньше назначенного времени и, сидя за столиком в ожидании Роланда, была несказанно обрадована обилием присутствовавших в зале знаменитостей. Совсем рядом обедала принцесса Диана со своим братом виконтом Альторпом. Джоан Коллинз с группой друзей — за другим столиком, а в углу — Роберт Вагнер и Джиль Сент-Джон. Элфрида обвела восторженным взором украшенный зеленью с застекленным потолком зал ресторана и похвалила себя за то, что догадалась надеть сегодня новый костюм от «Шанель». Роланд знает, куда приглашать людей. Может, он даже познакомит ее с кем-нибудь из присутствующих. У нее голова пошла кругом, едва она представила себе, как опустится в реверансе перед принцессой Дианой, обменяется рукопожатием с Джоан Коллинз и улыбнется — может быть, даже чуть кокетливо — Роберту Вагнеру.

В ту минуту Элфрида готова была простить Роланду Шоу, «то он пригласил в их дом всех тех людей и утверждал, что он хозяин вечера и якобы хотел ее познакомить со своими друзьями. Конечно, неслыханная наглость с его стороны и Селвин взбесился совершенно справедливо, но… не следует торопиться с оценками. «С Роландом ссориться никак нельзя», — думала Элфрида.

Твердо решив встретить его приветливой улыбкой и дать понять, что она забыла о том, как он с ней обошелся, Элфрида даже заказала себе бокал шампанского, пока ждала появления Роланда. Она пристрастилась к этому шипучему напитку с бала, который они давали с Селвином, и очень ценила ощущения, получаемые от него.

Роланд пришел минут через двадцать. К этому времени Элфрида окончательно раскрепостилась и приветствовала его очаровательной улыбкой. Она даже поднялась к нему навстречу и распахнула свои широкие объятия.

— Здравствуйте! Как я рада вас видеть! — воскликнула она так громко, что на нее стали оборачиваться.

Роланд уклонился от протянутых к нему рук и молча сел за столик напротив нее. Выражение его лица было напряженным.

— Как поживаете? — спросила Элфрида. Таким голосом она привыкла разговаривать с Селвином, когда хотела его улестить. — Должна сказать, что вы очень хорошо выглядите… Такой красивый!

Он странно посмотрел на нее холодными серо-стальными глазами. А кожа его в солнечном свете, пробивавшемся сквозь застекленный потолок и обилие зелени в зале, приобрела нездоровый болотный оттенок.

— Что выпьете? — продолжала Элфрида. Она уже начала теряться от его упорного молчания и неподвижного взгляда, устремленного на нее. — Официант!.. Принесите нам чего-нибудь!

Но когда итальянец торопливо подбежал к ним и остановился у столика, елейно улыбаясь, Роланд, не обращая на Элфриду внимания, сделал заказ сам:

— «Кровавую Мэри», — буркнул он. Элфрида смутилась, но, спохватившись, сказала:

— А мне еще шампанского.

— Конечно, мадам.

Официант поклонился и убежал, вновь оставив их одних. Роланд по-прежнему молчал. Элфрида лихорадочно соображала, что бы сказать, как прервать неловкую паузу.

— Вы в последнее время посещали какие-нибудь достойные вечеринки? — вдруг вырвалось у нее. И едва только слова эти слетели с языка, она поняла, что совершила ошибку. Густо покраснев, она поспешила сменить тему: — О, вы видите там принцессу Диану?

Но Роланд не сводил с нее убийственного взгляда. Элфрида не знала куда деваться от смущения и потихоньку запаниковала. Чего же он от нее ждет? Извинений за то, что она покинула вечер, забрав с собой на ужин принцессу Аду? Но почему она должна просить у него прощения, если это Селвин распорядился, чтобы официанты перестали подавать гостям шампанское! Элфрида уже решила, что оплатит сегодняшний ленч, хоть и Роланд пригласил ее сюда. Что еще она могла для него сделать? Видно, он сильно оскорблен, и ее задача заключалась в том, чтобы постараться поправить положение. Иначе… иначе он перестанет помогать ей и никакого возвышения в благородном обществе ей не светит.

— Роланд… — тоненьким голоском жалко пролепетала она.

Он еще плотнее сжал губы.

— Роланд… что мне для вас сделать?

Элфрида походила на ребенка, который молит родителей о прощении за свой неблаговидный проступок.

— Я скажу, что вы должны для меня сделать, — наконец резко отозвался он.

Элфрида даже вздрогнула от неожиданности.

— Да?..

— Вы опозорили меня перед благородным обществом, выставили на всеобщее посмешище, унизили. Я хотел ближе сойтись с королевской семьей, но своей выходкой вы фактически свели мои шансы к нулю. Вы подорвали в людях доверие ко мне!

— Нет, нет, что вы! — Элфрида побагровела от стыда и смущения, руки у нее затряслись и она обратила на Роланда взгляд, исполненный страха.

Если он всерьез посчитал, что она во всем виновата… Если она действительно испортила ему жизнь, пусть и невольно… Единственному человеку, который сам вызвался помогать ей…

Она в отчаянии закрыла лицо руками.

— Как я могла? Как могла? — дрожащим голоском шептала Элфрида.

На нее вновь сверкнули из-под очков холодным блеском глаза Роланда.

— Вы отлично знаете как! После этого… Должен сказать вам откровенно: вы не заслуживаете быть принятой в благородное общество, ибо элементарно не умеете себя вести. Ваш поступок непростителен. Да и принцессу Аду вы поставили в неловкое положение.

— Но я…

— Своим уходом вы также оскорбили всех остальных гостей, среди которых, между прочим, были и ваши друзья!

— Да, но…

— Ваше поведение было отвратительно. Кто вы такая вообще, чтобы так обращаться со мной? — Цвет лица Роланда изменился. Он побагровел и заговорил резче: — Учтите, я никому не позволю этого! Никому!

— Роланд! — с отчаянием в голосе вскрикнула Элфрида, доведенная практически до слез. На нее недоуменно обернулись люди с соседних столиков. — Я оправдаюсь перед вами, клянусь. Дам новый прием, и мы пригласим туда прессу, чтобы все узнали…

— Нет.

— Но, Роланд…

— Нет, я сказал.

— Но почему? Обещаю, это будет роскошный вечер. Вы можете пригласить на него, кого хотите. О, прошу вас, Роланд… — Совсем позабыв о своей укладке и дорогой прическе, она нервно пробежала пятерней по волосам. — Я исправлюсь, я…

— Не надо было предавать, теперь поздно каяться, — резко оборвал он.

— Что? Предавать? Я вовсе не предавала вас, милый Роланд, я…

— Вы публично предали меня и унизили в присутствии сотни людей.

— Нет, Роланд, нет!

Размеры катастрофы, ответственность за которую он взвалил на нее, были слишком велики. Элфрида окончательно растерялась. Впрочем, ей хватило сообразительности понять, что, уничтожив Роланда, она тем самым уничтожила и себя. Юркие слезы покатились по накрашенному лицу, оставляя за собой белесые неровные полоски.

— Что же мне делать? — жалким голосом пролепетала она. — Скажите!

За исключением принцессы Дианы, весь зал в «Сан-Лоренцо» уже открыто наблюдал за этой трагикомедией. Люди позабыли об отставке премьер-министра, которую они до сих пор тихо обсуждали за своими столиками. В зале воцарилась мертвая тишина. Все напрягали свой слух и украдкой бросали взгляды на Элфриду.

Впервые Роланд улыбнулся. Впрочем, это была скорее ухмылка. Взгляд его остался по-прежнему ледяным.

— Скажу, не сомневайтесь, — проговорил он.

— Да?

— Но не здесь и не сейчас.

— О?.. — Элфрида облегченно вздохнула. Значит, он предлагает ей отсрочку? Даст шанс исправиться, а потом продолжит помогать ей в том, о чем они договаривались с самого начала. — Я… Все что угодно, Роланд, все что угодно!

— Прекрасно. А пока почему бы нам не поесть?

Он не собирался платить за ленч, поэтому без всякого стеснения принялся выбирать самые дорогие в меню блюда.

Спустя два часа, задыхаясь от душивших ее рыданий, Элфрида дрожащими руками лихорадочно рылась в своем ларце с драгоценностями. Что же продать, чтобы купить молчание Роланда? Может быть, бриллиантовую брошь с аквамарином? Нет, на десять тысяч она у перекупщика, пожалуй, не потянет. Кольцо с рубином? Сквозь туман слез она принялась рассматривать прелестный кроваво-красный рубин. Селвин подарил ей это кольцо на прошлое Рождество. Платиновая оправа сверкала мелкими бриллиантами. Кольцо стоило, конечно, гораздо больше десяти тысяч фунтов. Нет, не годится! Селвин быстро заметит его отсутствие, потому что Элфрида часто его надевала. Что же еще? Бриллиантовые сережки?.. Бриллиантовый браслет с аквамарином?..

— О Господи, лучше бы я с ним вообще не встречалась… — простонала Элфрида, заламывая руки. — Как он мог так обойтись со мной?

…Едва они вышли из «Сан-Лоренцо», как Роланд поставил ей ультиматум.

— Мне нужно десять тысяч фунтов стерлингов в течение двух дней. В противном случае я продам «Санди глоб» материал о вас, — заявил он, пока они медленно шли по Бошам-плейс.

Элфрида вызывающе глянула в его сторону.

— Материал обо мне? Но моя история всем известна! Когда Селвин бросил из-за меня свою первую жену, об этом писали все газеты!

— О, мне это известно.

— Тогда что же?

— Писать-то писали, да не все. Я, скажем, не узнал из тех статей ничего относительно вашего прошлого до того времени, когда вы нанялись горничной сначала к Фалк-Стэнли, а потом к Атертонам. Ну как? Элфрида стала стремительно краснеть.

— Не понимаю, о чем вы… — бросила она.

— А мне кажется, понимаете, — самодовольно усмехнувшись, возразил Роланд.

— Нет, нет… — Она гордо тряхнула головой и стала делать вид, что рассматривает витрину в лавке Кена Лейна.

— Вы уже забыли, каким способом зарабатывали себе на жизнь, когда только приехали в эту страну? Не может быть! — негромко проговорил Роланд, присоединяясь к ней у витрины. Он пробежался глазами по ослепительной коллекции серег и браслетов, золотых ожерелий и жемчужных ниток. Элфрида натолкнулась взглядом на его отражение в стекле и охнула от неожиданности.

— Вспомнили? — поинтересовался он.

— Я была горничной. С самого начала.

— Э, нет. А как же клуб на Бруэр-стрит? «Зеленый попугай», а?

Элфрида резко развернулась и, оттолкнув его, быстро зашагала вперед. Роланду пришлось ступить одной ногой на мостовую, и он тут же услышал предупреждающий гудок проезжавшего такси.

— Оставьте меня в покое! — крикнула Элфрида. Роланд, однако, быстро догнал ее и пристроился рядом.

— Вы участвовали в стриптиз-шоу в «Зеленом попугае», разве нет? А после работы были не прочь заглянуть домой к кому-нибудь из посетителей клуба. При условии соответствующего вознаграждения, разумеется.

— Нет, нет!

Вдоль Бошам-плейс тянулись витрины лавок и магазинов, наполненные дорогими товарами: шелковое и кружевное женское белье от Джанет Реджер, вечерние платья от Кэролин Чарльз, любимицы принцессы Дианы, бальные наряды от Брюса Олдфилда; усыпанные бисером сумочки, обувь, ножные браслеты, экстравагантные шляпки, пояса и шарфы. В каждом из многочисленных бутиков на этой торговой улице имелась целая коллекция эксклюзивных товаров, но Элфрида ничего не видела. В глазах ее поселился панический ужас. Не разбирая дороги, она торопливо шагала вперед. Каблуки отчаянно стучали по каменной мостовой. Прохожие то и дело задевали ее. Роланд не отставал, продолжая говорить страшные вещи.

— Вы это знаете, и я это знаю. Отрицать глупо. У меня есть список ваших э-э… клиентов. Да и владелец «Зеленого попугая» будет весьма счастлив узнать, что одна из его девочек стала титулованной леди!

— Нет! — выкрикнула Элфрида, резко останавливаясь и оборачиваясь к нему. — Вы не сделаете этого! За что? Сейчас, когда я начала новую жизнь… Прошу вас, Роланд… Я на все согласна…

Он удивленно приподнял брови.

— Мне нужно всего лишь немного денег, — проговорил он, давая понять, что не требует от нее ничего невозможного. — Я буду молчать, если вы заплатите мне. Впрочем… — Он сделал театральную паузу, — мне ведь может заплатить за эту информацию и Селвин.

Одна эта фраза чуть не убила ее.

— Нет! О нет! Боже мой, он ничего не должен узнать! Я достану деньги как-нибудь… но на это уйдет несколько дней. Это нелегко. Своих средств у меня нет, только драгоценности, — жалким голосом проговорила она.

— Срок: двое суток. Послезавтра в пять часов я позвоню вам.

Элфрида опустила глаза.

— Хорошо… — еле слышно прошептала она. Вежливо кивнув и приветливо улыбнувшись, Роланд ушел. Со стороны могло показаться, что прощаются двое хороших знакомых.

— Ах да, и спасибо за прекрасный ленч! — крикнул он напоследок и, развернувшись, зашагал по Бромптон-роуд.

…Поднеся к свету пару бриллиантовых сережек, Элфрида поняла, что это именно то, что нужно. Она отнесет их к знакомому владельцу ювелирной лавки близ Бонд-стрит. Элфрида, правда, пока еще не знала, что скажет ему. Придется поднапрячься и придумать что-нибудь более или менее убедительное. А то он, чего доброго, еще заподозрит. В самом деле, зачем жене такого богача продавать в скупку красивые серьги, которые супруг подарил ей всего год назад?

— Совсем распоясался, — возмутилась Джеки, кладя трубку телефона. Она взглянула на Рози, сидевшую в противоположном углу загроможденного мебелью и вещами кабинета и рассматривавшую фотографии новых образцов бикини на красивых девушках.

— Что такое?

— Да я все о Роланде Шоу и его махинациях. Ты не представляешь, Рози, что это за фрукт. Насколько мне удалось выяснить, он оплел своей липкой паутиной высшие слои английского общества. Куда бы я ни пошла, с кем бы ни заговорила, каждый обязательно расскажет что-нибудь о Роланде Шоу. Он проник всюду и неизменно несет с собой позор и неприятности.

— Почему же его никто не остановит, не схватит за руку? — удивленно спросила Рози. — Неужели это так сложно?

Джеки покачала головой.

— Ох, не скажи! Возьми того же беднягу Билла Гласса. Роланд подал на него в суд за клевету. И хоть дело полностью сфабриковано, ущерб Биллу уже нанесен. В некоторых местах он лишился работы, потому что люди боятся принимать его сторону. Роланд Шоу — олицетворение зла. Я вот только что говорила по телефону с дамой, которая тоже получила иск от Роланда. На этот раз «за распространение сведений, порочащих его честь и достоинство». А она всего-навсего предупредила в письме свою сестру о том, чтобы та не пускала к себе в дом этого человека, потому что он известен тем, что продает подросткам наркотики. Сестра, в свою очередь, предупредила кое-кого из своих друзей. И вся история дошла до Роланда.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Ты же знаешь англичан, Рози. Они предпочитают хранить свои секреты под ковром и скорее умрут, чем признаются в том, что их обманули.

Рози рассмеялась.

— Верно. Страх перед скандалом. Исходя из того, что ты уже рассказала о Роланде Шоу, я заключаю, что он выбирает себе в жертвы беззащитных?

— Точно. — Джеки задумчиво уставилась в окно. — Стариков и одиноких, а также солидных людей, которым есть что терять. Я имею в виду Селию Атертон. Все его жертвы либо богаты, — и тогда за молчание он просит с них выкуп, — либо просто перешли ему дорожку, как я, например, и тогда он жестоко мстит. С одной стороны, он упорно лезет наверх в благородное общество, а с другой — губит всех, кто стоит у него на пути. И все это не просто так, не случайно. Им движет какая-то потаенная сила.

— И многим он уже насолил?

— Думаю, счет идет на десятки. Причем не только здесь, но и за границей. Известно, что он протоптал тропинки к членам некоторых иностранных монархических династий. Обещает познакомить их с английским высшим светом. Одному свергнутому королю из Центральной Европы пообещал даже, что договорится с английской королевой о том, чтобы она подарила ему дом в Глостершире, представляешь?

— Значит, он играет на чувствах несчастных, которые выдают желаемое за действительное и готовы решиться на самые авантюрные шаги в стремлении добиться чего-то в жизни.

— Вот именно, — согласилась Джеки. — Манипуляция простаками в широких масштабах. Он строит козни людям, но и люди эти, в свою очередь, строят козни друг другу.

Рози усмехнулась.

— Весьма забавно, впрочем, на мой взгляд, бессмысленно. Сама посуди, кому какое дело до того, что какая-нибудь герцогиня сделала что-то ужасное, скажем, в 1928 году? Сейчас-то кому это интересно? И вообще, если уж начистоту, я не понимаю, зачем людям непременно нужно знать, что происходит в жизни наших многочисленных светских бабочек? Хотя я признаю, ты пишешь свою колонку блестяще.

Джеки фыркнула:

— Вот-вот! И у меня порой возникает такой вопрос, — призналась она. — А занимаюсь я этим, потому что данная сфера жизни мне знакома лучше других. Ты не права, если думаешь, что это никому не интересно. Читателей наших хлебом не корми — дай только узнать, кто был на таком-то приеме или вечере, кто нынче является заметной фигурой в благородном обществе. Ведь это целый образ жизни. Сейчас, когда на горизонте появился Роланд Шоу и начал плести свою страшную сеть, люди ходят на приемах и вечерах на цыпочках, боясь попасться ему на глаза, ибо у него может найтись на них компромат, и боясь разоблачить его, так как тем самым разоблачат и себя. Ты скажешь: если они так боятся, почему не сидят дома? Не могут! Если они перестанут появляться в свете, о них быстро забудут. — Она передохнула и добавила: — А Роланд пользуется этим и держит благородное общество в кулаке.

Рози пораженно взглянула на нее.

— Трудно поверить, что один молодчик сосредоточил в своих руках такую власть. И все молчат. Невероятно!

— Мне очень хотелось написать материал, в котором я сказала бы все, что о нем думаю, но стоило мне внести такое предложение, как с Бертрамом чуть припадок не случился. Знаешь, что он мне сказал: «Черт возьми, ты хочешь, чтобы прикрыли нашу контору?»

— Что же будет? Джеки пожала плечами.

— Кто знает? Со временем положение прояснится. Только вот кто не выдержит первый? Роланд или его жертвы?

Рози поднялась и отошла в угол комнаты к столу, на котором стояла кофеварка.

— Боже мой, я-то до сих пор думала, что нет ничего более жестокого и убийственного на свете, чем мир моды. Но в сравнении с тем, что ты мне сейчас рассказала, это просто детские шалости. Честное слово!

Миссис Пиннер прибирала в гостиной, где должно было состояться интервью ее хозяйки для Би-би-си, так, словно от этого зависела ее жизнь.

— Они придут в одиннадцать утра, — сказала ей Селия. — Думаю, их будет двое. Оператор и журналист. Не могли бы вы приготовить кофе к их приходу?

— Конечно, миледи.

Миссис Пиннер очень ответственно подходила к работе в доме фрейлины ее величества. Что же говорить о работе у женщины, о которой всю неделю пишут на первых полосах газет! Пусть это и скандальные публикации.

— Мне ее очень жалко, — сказала она как-то Сиднею. — Между прочим, она не виновата в том, что ее отец во время войны сотрудничал с нацистами! Ее тогда и на свете-то не было!

Сидней пробурчал в ответ что-то нечленораздельное. Его в гораздо большей степени интересовал передававшийся по телевизору матч по снукеру, чем перипетии жизни хозяйки его жены.

— Ей пришлось уйти с работы, — продолжала миссис Пиннер. — Хотя, думаю, королева со временем позовет ее обратно.

— Черт бы побрал этих немцев, — заметил Сидней. — Впрочем, японцы еще хуже.

— Но это же когда было, Сидней! Полвека назад!

— А какая разница?

— Я считаю несправедливым, что ее светлость так страдает сейчас.

— Ничего, переживет. Ладно, тихо! Я хочу посмотреть, как Джо О'Бой будет бить!

Сидней включил на полную громкость, хотя, кроме перестука бильярдных шаров, слушать было нечего.

…На следующее утро в одиннадцать часов в дверь позвонили, и миссис Пиннер поспешила открыть.

— Доброе утречко! — сказал стоявший на крыльце полный мужчина в джинсах и помятом спортивном свитере. — Это дом леди Атертон?

Миссис Пиннер вся подобралась и строгим взглядом окинула пеструю компанию, толкавшуюся на крыльце. Народ попался какой-то неопрятный и бородатый. Да еще девушка с блокнотом, приколотым к плоской груди, и с большими заколками в волосах, похожими на скрепки.

— Кто вы такие? — загораживая вход, требовательно спросила миссис Пиннер.

— Би-би-си, моя милая. Пришли брать интервью у леди Атертон, — весело проговорил тот, что был в джинсах.

Посчитав, что этого представления достаточно, он широко улыбнулся миссис Пиннер и протиснулся мимо нее в прихожую. Остальные семеро не преминули последовать за ним. Один нес осветительные приборы, другой кабель, третий камеру, четвертый штатив. Двое держали в руках алюминиевые коробки с разным оборудованием. Затем в дом вошла девушка с блокнотом, а вслед за ней единственный, на взгляд миссис Пиннер, достойно выглядевший молодой человек. Он был гладко выбрит, вежлив и одет в хороший темный костюм.

— Доброе утро, — поздоровался он. А когда она закрыла за вошедшими дверь, добавил: — Большое спасибо.

На лестнице появилась удивленная Селия.

— Боже мой! Как вас много! — воскликнула она. Человек в джинсах — режиссер, проигнорировал ее реплику. Взбежав по лестнице наверх, он горячо пожал Селии руку.

— Спасибо за то, что вы пригласили нас, — сказал он.

— Э-э… не за что, — неуверенно отозвалась Селия и проводила гостей в гостиную. — Я подумала… может быть, здесь?

Он быстро огляделся по сторонам. Вся съемочная бригада набилась в комнату и свалила аппаратуру на пол, отчего гостиная сразу же будто уменьшилась в размерах. Миссис Пиннер, которой было очень интересно, еле пролезла в двери.

Режиссер улыбнулся Селии.

— Я предлагаю вам сесть на диван. Кстати, вы не будете возражать, если мы немного изменим антураж?

— Нет, конечно, — вежливо ответила она, полагая, что ему хочется убрать вазу с цветами на журнальном столике за диваном или золоченый торшер, стоящий рядом.

— Отлично! — сказал он и повернулся к двум рабочим с алюминиевыми коробками. — Так, это поставьте пока на пол. Вон тот стол передвиньте сюда. И кресло тоже. Тумбочку с книгами вообще уберите из кадра, она мне загромождает задний план. Теперь книжный шкаф. Э-э… Давайте-ка двиньте его на фут правее. Джим, вон те фигурки из красного стекла поставь чуть в сторону. Картину со стены убрать.

Селия потрясенно наблюдала за происходящим. Дар речи вернулся к ней, лишь когда один из рабочих ухватился за ценное рубиновое стекло.

— Осторожнее! Это очень дорогие вещи! — воскликнула она.

Тем временем один из членов съемочной бригады устанавливал на подставках осветительную аппаратуру. Две лампы он поставил на каминную полку, а третью умудрился подвесить на драпировки. Еще один ползал на четвереньках по комнате, подключая в розетки кабели. Для этого ему пришлось отсоединить все настольные лампы в гостиной.

— А это обязательно?.. — расстроено начала было Селия, но к ней подскочила девушка с блокнотом и с агрессивным выражением на лице стала скороговоркой задавать вопросы:

— Скажите, когда вы были ребенком, то уже знали о том, что ваш отец служил нацистам?

Селия устремила на нее неподвижный взгляд серых глаз.

— Это уже интервью? — спросила она холодно.

— Нет, я ассистент режиссера, — отозвалась бойкая девица. — Мне нужно уточнить, в каком ключе пойдет разговор. Какова была ваша первая реакция, когда вы узнали про своего отца? Вы когда-нибудь интересовались, что он делал во время войны?

Прежде чем Селия успела открыть рот для ответа, вперед выступил гладко выбритый мужчина в хорошем темном костюме.

— Позвольте представиться, Иан Кэмпбелл. Интервью буду брать я. Уверяю вас, леди Атертон, вам нечего волноваться.

У него был вид человека, вызывающего доверие.

— Я не привыкла устраивать пресс-конференции, — робко сказала Селия. — И пошла на это сейчас ради одной цели: чтобы меня перестали донимать.

Иан Кэмпбелл понимающе кивнул.

— Разумный шаг. Если нам удастся в нашем интервью раскрыть тему, полагаю, его удовлетворит интерес к вам со стороны нашего брата-журналиста. Но прежде нам хотелось бы, чтобы вы сделали что-то вроде заявления. Так сказать, выступили со своей версией событии.

— Именно этого я и пытаюсь добиться, — обидчиво буркнула ассистент режиссера Ее звали Хилари, и было видно, что она честолюбива сверх всякой меры окатив Иана испепеляющим взглядом, она добавила: — Ты же должен знать, какие вопросы задавать!

В следующее мгновение комнату залил ослепляюще яркий свет. Рубиновое стекло заискрилось огнями, а на зеркало эпохи Людовика XIV было даже больно смотреть.

— Нет, это слишком! — крикнул режиссер, перекрывая общий шум, царивший в комнате.

Рабочий навесил на одну из ламп темный фильтр и освещение стало мягче. Оператор принялся устанавливать на приземистом штативе камеру с большим стеклянным глазом, который уперся в Селию на уровне подбородка.

— А повыше нельзя? — нервно спросила она. Режиссер метнул на нее удивленный взгляд.

— Почему бы нам не перейти на диван и не поболтать просто так по душам, пока тут идут приготовления? — непринужденно предложил Иан Кэмпбелл, явно пытаясь успокоить Селию. Ее сильно нервировала суматоха в комнате, все вокруг перевернуто с ног на голову, мелькают незнакомые суетливые люди Иан, похоже, ко всему этому давно привык.

Селия еще раз обвела глазами комнату.

— Никак не думала, что потребуются такие масштабные перестановки…

— Не беспокойтесь. По окончании съемок ребята вернут вашу гостиную в первозданный вид, — заверил ее Иан. — Вот сделаем интервью, и потом ничто даже не напомнит, что здесь происходило.

Прожектор, подвешенный за потолочную балку, резко качнулся, скользнув лучом света по волосам Селии, и едва не угодил в лицо миссис Пиннер.

— Черт! — раздраженно крикнула она. — Смотрите, что делаете!

— Может быть, вы поставите для наших гостей кофе, миссис Пиннер? — предложила Селия.

Ей было не по себе. От всеобщего столпотворения в гостиной стало невероятно душно, на лбу у нее выступила испарина.

Миссис Пиннер обвела комнату неприязненным взглядом.

— Для всей этой оравы?

— Нас семеро, — тут же уточнил режиссер. — Спасибо, милочка. И печенье, если можно.

Окинув толстяка в джинсах царственным взором, миссис Пиннер ответила:

— Посмотрим.

С этими словами она развернулась и с достоинством удалилась. «Вот погоди, Сидней, что я тебе сегодня расскажу!»

Хилари опустилась на корточки перед Селией, приготовившись тщательно конспектировать разговор «по душам».

— Значит, впервые вы узнали об этом из газет, находясь в Балморале вместе с королевой? — вмешалась она в беседу.

— Я не хотела бы отвечать на этот вопрос, — строго сведя брови, проговорила Селия. — Не собираюсь вовлекать в эту историю ни ее величество, ни кого бы то ни было из членов ее семьи. В конце концов разоблачение отца — мое личное дело. И вообще я хотела бы сделать собственное заявление, а не отвечать на неприятные для меня вопросы.

Хилари обидчиво поджала губки и поправила на носу большие очки в тонкой металлической оправе.

— Но мы же должны составить перед съемкой «рамку» интервью, — буркнула она. — Чтобы Иан примерно представлял, в каком ключе нужно вести разговор.

Селия обернулась к Иану за помощью:

— Может быть, вы просто скажете что-нибудь вроде: «Позвольте узнать вашу личную точку зрения на все происшедшее?» И передадите мне слово.

Хилари шумно вздохнула.

— Вы поймите, нам нужно, чтобы разговор получился интересным! А если вы не собираетесь отвечать на вопросы, то зачем вообще было приглашать съемочную группу?

— Отчего же? Я не против честных вопросов. Но если они будут касаться личности ее величества королевы, я отвечать не стану, — возразила Селия.

— Не беспокойтесь, я не поставлю вас в неудобное положение, — пообещал Иан. Наклонившись вперед, он ободряюще стиснул ей руку. — Но позвольте все-таки Хилари задать вам несколько вопросов, чтобы к моменту начала съемки я уже знал, о чем можно вас спрашивать, а о чем нельзя, — дипломатично предложил он.

Тут к ним приблизился режиссер.

— Не могли бы вы пересесть в угол дивана, леди Атертон? Мы будем снимать вас не только крупным планом, но и издали. Вот-вот, великолепно! Спасибо!

В течение следующих двадцати минут члены съемочной группы продолжали возиться с аппаратурой, то и дело меняли углы освещения и наконец-то, слава Богу, установили камеру повыше. Подвинули еще кое-какую мебель, завалили ковер змеиными клубками черных проводов и кабелей. Тем временем воздух в гостиной становился все более спертым, а от оператора с каждой минутой все сильнее пахло потом. Между тем Хилари упорно продолжала задавать вопросы, на которые Селии было неловко отвечать, подробно записывала разговор и порой давала Иану указания.

В конце концов, когда Селия уже думала, что у нее вот-вот голова пойдет кругом от всего этого бедлама, до нее донесся голос режиссера:

— Так! Все готовы?

К воротничку ее платья прикрепили маленький микрофон и кто-то в качестве проверки звука спросил, что она ела сегодня на завтрак.

— О'кей, поехали! — крикнул режиссер.

Хилари упорхнула в дальний конец комнаты и на несколько мгновений воцарилась благословенная тишина.

— Итак, леди Атертон. Во время разговора смотрите на Иана, а не в камеру. О том, что мы здесь, вообще забудьте. Договорились? Отлично. Всем тихо. О'кей, камера!

— Леди Атертон, — «включив» профессиональную телевизионную улыбочку, начал Иан. — Последние несколько дней, судя по всему, превратились для вас в нешуточное испытание. Не могли бы вы рассказать нам, какова была ваша реакция, когда…

Дзинь-дзинь-дзинь! На столе у окна заголосил телефон.

— Проклятие! Стоп, камера! — простонал режиссер. — Придется делать заново. Вы не будете возражать, если мы пока отключим ваш аппарат?

Откровенно говоря, это было больше похоже на приказ, чем на просьбу. Селия утвердительно кивнула, жалея о том, что вообще согласилась на интервью. В гостиной — форменный разгром, повсюду расставлена аппаратура, а в дальнем углу за камерой собралось столько народу, что они там еле помещались. В комнате совершенно нечем стало дышать, а окна распахнуть не разрешили. «Чтобы сюда не лез шум дорожного движения, вот почему!»

— Так! Всем тихо! Камера!

Иан вновь навесил на себя улыбку и повторил свои первый вопрос. Во рту у Селии внезапно пересохло.

— Нет, опубликованная в газетах информация об отце явилась для меня новостью, — с трудом проглотив комок в горле, ответила она. — Я была, конечно, потрясена, но знаете… мне кажется, на все это следует посмотреть несколько шире. — Она сделала паузу, собираясь с силами. Камера четко фиксировала прямой взгляд ее серых глаз, мягкую линию рта и внешнее спокойствие лица. — В настоящее время мой отец очень пожилой человек. Все то, о чем рассказывалось в газетах, случилось давно. К тому же ясно, что он был солдатом и выполнял приказы. Война — страшная вещь. Она чудовищно меняет людей и заставляет их порой совершать поступки, на которые они в нормальных условиях никогда бы не решились.

— Как вы думаете, мучают ли вашего отца угрызения совести? Ведь его обвиняют в страшных преступлениях, — задал вопрос Иан.

— Признаться, я не говорила с ним на эту тему.

— А как ко всему этому отнеслась ваша мать?

Селия вынуждена была сделать паузу и глубоко вздохнуть. Ей хотелось, чтобы это злосчастное интервью поскорее закончилось.

— Она сейчас, разумеется, очень расстроена, что и понятно, — дипломатично ответила она. — И вообще должна сказать, что для всей моей семьи нынче настали черные дни. События, описанные в газетах, произошли еще до моего рождения. Что уж говорить о моих детях. Я считаю, что это несправедливо, когда они сейчас вынуждены страдать за то, что имело место полвека назад. Нам с мужем пришлось даже забрать мальчиков из школы домой, ибо их там атаковали представители прессы. Все это очень, очень несправедливо.

Иан задал еще несколько вопросов, а потом вдруг хрустнул костяшками пальцев сцепленных рук.

— А каково ваше собственное будущее, леди Атертон, в свете всего происшедшего? Какова реакция королевы? Ведь вы состоите при дворе в качестве одной из фрейлин ее величества и эта история поставила вас в щекотливое положение, не так ли?

В серых глазах Селии мелькнула тень гнева. Лицо ее будто окаменело.

— Я, естественно, подала прошение об отставке, — с достоинством и тоном, дававшим понять, что более на эту тему она распространяться не намерена, ответила Селия.

Однако Иан Кэмпбелл достигнутым не удовлетворился и неумолимо продолжал:

— Известно, что закон о военных преступниках, получивший самую широкую поддержку в палате общин, вскоре будет голосоваться и в палате лордов. И если он пройдет, то вашего отца, вероятнее всего, арестуют и привлекут к суду. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Я не сомневаюсь в том, что члены палаты лордов в любом случае примут разумное решение, — по возможности спокойно ответила Селия, хотя внутри кипела от ярости.

— Не кажется ли вам, что это ставит в затруднительное положение вашего мужа, графа Атертона? Как вы считаете, станет ли он голосовать за принятие закона? Ведь это приведет к преследованиям в отношении семидесяти пяти военных преступников, которые в настоящее время живут на Британских островах, включая и собственного тестя.

К такому повороту в разговоре Селия не была готова. Хотя, конечно, именно эта мысль не давала ей покоя с самого начала. Она понимала, что если противники и сторонники принятия закона о военных преступниках разделятся в палате лордов примерно поровну, вполне вероятно, что от голоса Хьюго будет напрямую зависеть судьба отца. Но Селия не смела обсуждать этот вопрос с мужем. А вот сейчас ее попросили высказаться на сей счет, да еще в самой неподходящей обстановке. Когда она сидит», залитая ярким светом, в лицо уперся объектив телекамеры, а в углу комнаты, затаив дыхание, столпилась группа совершенно незнакомых людей. Глубоко вздохнув, она с достоинством ответила:

— Это не мне, а мужу решать. Однако Иан и тут не успокоился:

— Не секрет, что многие в нашей стране считают великой несправедливостью то, что некоторые нацисты, включая и вашего отца, в свое время избежали расплаты за содеянное и нашли приют в различных нейтральных государствах, в частности в Южной Ирландии. Что вы думаете по этому поводу?

— У меня, естественно, есть определенное отношение к преступлениям, совершенным в годы войны, — довольно резко ответила Селия. — Но это далекое прошлое, а мне приходится сейчас думать о будущем. У меня двое сыновей, пятнадцати и тринадцати лет. Я не хочу, чтобы над ними постоянно висела черная тень минувшего, чтобы они страдали за те вещи, к которым не имеют никакого отношения и которые уже стали частью истории. Мне также кажется, — тщательно подбирая слова, добавила она, — что привлечение к суду глубоких стариков — это скорее месть, чем торжество правосудия. На Иана Кэмпбелла ее ответ явно произвел сильное впечатление.

— Да, да, леди Атертон, я понимаю ваши чувства. Но скажите, вам известно, как будет голосовать ваш муж в палате лордов?

— Нет, — ровным голосом отозвалась Селия.

— Теперь, если можно… Проясните, пожалуйста, как случилось то, что вся эта история столь внезапно стала достоянием широкой общественности? — Иан сменил тон, и из инквизитора превратился в старого доброго друга, который по-человечески переживает за графиню.

Селия насторожилась. Она чувствовала, что сейчас нельзя расслабляться, ибо Иан не преминет тут же воспользоваться этим и обрушит на нее поток новых нелицеприятных вопросов.

— Не знаю, — уклончиво ответила она.

— Но ведь кто-то проник в тайну вашего отца и предал это дело огласке?

— Да, но мне не известен этот человек.

— И вы не знаете, как подобное стало возможным? Вам не кажется, что это несколько странно? — Приветливая улыбка вновь исчезла с его лица и тон стал прежним.

— Я не надзираю за своим отцом, мистер Кэмпбелл, — холодно ответила Селия.

— Я вовсе не это имел в виду, леди Атертон. Просто странно, что прошлое вашего отца как члена СС, о котором, как вы говорите, не знали ни вы, ни даже ваша мать, вдруг становится известно третьему лицу. Значит, вы никого не подозреваете?

— Мне нечего ответить на этот вопрос.

— Королева не собирается в будущем вернуть вас на должность фрейлины?

— Боюсь, я не смогу ответить и на этот вопрос.

— Но она по крайней мере проявила по отношению к вам сочувствие и понимание?

Селия сурово поджала губы и сверкнула на Иана Кэмпбелла горящим взглядом. «Это невыносимо», — промелькнуло в голове. В гостиной наступила долгая неловкая пауза. Время будто завязло в спертом воздухе и остановилось.

— Мне больше нечего сказать, — наконец негромко отозвалась Селия и покачала головой.

— Спасибо за интервью. У меня все. — Иан обернулся на режиссера.

— Камера! О'кей, все. Прекрасно. Благодарим вас, леди Атертон. Вы говорили просто замечательно!

— Но я…

Слова ее потонули в суматохе, которая воцарилась в комнате тотчас же после выключения камеры. Техники вновь забегали, на этот раз собирая аппаратуру. Сначала из гостиной выволокли осветительные приборы, затем сняли камеру со штатива, смотали кабели. Наконец была предпринята жалкая попытка прибрать все.

— Ах, оставьте все так… Мы сами… — слабым голосом проговорила Селия, когда рабочие так сильно отпихнули стол обратно за диван, что красные фигурки затрепетали, зазвенели и едва не свалились на пол.

Селии хотелось только одного: чтобы все они поскорее убрались из ее дома. Чем раньше это произойдет, тем быстрее она забудет обо всем этом кошмаре. За время интервью она совершенно выбилась из сил и сейчас не могла собраться с мыслями. Вопросы Иана Кэмпбелла до сих пор гулким эхом отзывались в голове. Все те мысли, которые нахлынули на нее еще в Балморале, когда она впервые ознакомилась со статьей в «Санди глоб», и которые тут же попыталась запрятать поглубже внутрь себя, были только что выдернуты из нее силой. Особенно она была потрясена вопросом о предстоящем голосовании в палате лордов. Хьюго был ее членом, и это обстоятельство делало ситуацию еще более ужасной.

Роланд протер стекла очков и, вновь водрузив их на нос, еще раз пробежал глазами по составленному списку. Что и говорить, просто загляденье! Любовно скользя взглядом по вписанным именам и фамилиям и ликуя в душе, он уже предвкушал самый грандиозный и шикарный званый обед, который ему когда-либо до сих пор приходилось устраивать. Гвоздем вечера, безусловно, должна была стать королева Мария Габсбургская. Приглашение на вечер она приняла, правда, для этого Роланду пришлось соврать. В тщательно составленной записке, которую он послал ей в «Клариджез»,где она остановилась, он сказал, что на вечере ожидается крон-принц Люксембургский Густав. Последний, естественно, не ведал об этом ни сном ни духом, но не беда. Роланд скажет королеве Марии, что принц внезапно занемог и поэтому вынужден был отказаться от участия в вечере. Этого объяснения должно хватить. Между тем, имея на руках ее собственное согласие, Роланд получил возможность пригласить на обед некоторых других важных людей, которые иначе ни за что не пришли бы. А в их присутствии Роланд был кровно заинтересован, ибо рассчитывал извлечь из этих людей пользу. Кто-то потом позовет его к себе в загородный особняк на выходные. Другой отметится ответным приглашением на обед. Третий невольно сболтнет что-то, что потом можно будет выгодно продать газетам.

Вместе с ним получилось двенадцать человек. Теперь оставалось только позвонить Джейн Саммервиль, пресс-атташе отеля «Бранзуик» что в Мейфере, и подтвердить заказ столика в ресторане на следующий четверг к половине девятого. Роланд договаривался с ней по этому поводу несколькими неделями раньше и все прошло как по маслу. Позвонив и представившись, он первым делом напомнил о том, что они познакомились на одном благотворительном балу. После чего Роланд высказал свою просьбу. Он заранее знал, что она вцепится в нее мертвой хваткой, так как девушка получила работу в отеле недавно и была заинтересована в том, чтобы у «Бранзуика» появилось несколько новых солидных клиентов.

— Задумал я дать обед для кое-каких коронованных особ, — небрежным тоном обронил Роланд. — Вы, конечно, знаете, как это бывает. Приезжают в Лондон, чтобы поучаствовать в светском сезоне… ну и выражают желание познакомиться с интересными людьми. А поскольку я всех знаю, обращаются ко мне.

— Да? — заинтересованно воскликнула на том конце провода Джейн.

— Одна из них королева Мария… Габсбургская, вы ее, конечно, знаете. Премилое создание. Старая приятельница моей матери. Через пару-тройку дней она остановится в «Клариджезе» и мне стало известно — она изъявила желание, чтобы я устроил в ее честь небольшой вечер. Я позвал крон-принца Люксембургского Густава э-э… в качестве ответной любезности — в прошлом году он пригласил меня на свою яхту. Также придет эта хорошенькая американская герцогиня Морган Ломонд. Плюс лорд и леди Рейвенсбрук и принцесса Ада… замечательная девушка. Всего будет двенадцать человек, и вот мне хотелось бы узнать, сможет ли «Бранзуик» предоставить хороший стол и вина в обмен на то, что я приглашу в отель всех этих солидных людей? — Роланд сделал паузу, не давая Джейн сразу заглотнуть наживку, а потом добавил: — Разумеется, я буду не против, если вы со своей стороны позовете Ричарда Янга из «Дэйли экспресс», чтобы он мог сделать несколько снимков в течение вечера.

Джейн Саммервиль с головой нырнула в приготовленную ловушку.

— О, это будет чудесно! — промурлыкала она. — Вы перечислили таких знатных господ. Я не сомневаюсь, что мистер Колчестер, наш генеральный менеджер, будет счастлив все устроить по высшему разряду. Полагаю, начать можно будет с легкого аперитива в баре, как вы считаете? Шампанское, красивые бутерброды? Шеф-повара мы попросим приготовить на первое его фирменное блюдо: семга с пикшей в сливочно-икрином соусе. Восхитительное легкое блюдо! Затем меренги, фаршированные фруктовым шербетом с апельсинами и клубникой. Вкус непередаваемый и очень тонизирует. Ну и, конечно, напоследок кофе с печеньем. Я попрошу подобрать для вас лучшие вина и ликеры, которые можно будет предложить гостям вместе с кофе.

Роланда меню вполне устроило, что он и не стал скрывать.

— Прекрасно, — небрежным тоном проговорил он, одновременно лихорадочно подсчитывая в уме, во сколько встанет званый обед, если платить придется ему.

— А можно будет попросить нашего собственного фотографа также сделать несколько снимков? — осторожно спросила Джейн.

— Ну разумеется, я не против, — ответил Роланд. — Мои гости привыкли к тому, что их везде снимают.

…Теперь он сидел на кухне над своим списком и лишь одно омрачало ему радость. Его бесило, что теперь уже нельзя представляться сотрудником «Сэсайети». Боже мой, а ведь это был волшебный пароль, который открывал перед ним двери всех благородных гостиных в Лондоне, пропуск в царство красивой жизни. Хозяйки принимали его как самого желанного гостя, соперничая друг с другом в радушии и гостеприимстве и не скупясь на лесть и комплименты. И всему этому пришел конец по милости стервы Джеки Давентри и старого поганца Билла Гласса! Клацнув зубами от ярости, он в тысячный, наверное, раз подумал, что все могло бы сложиться совершенно иначе, если бы высший свет не воротил от него нос.

Вновь сняв очки и протирая их, Роланд вспомнил о похоронах, которые он заказывал для Джеки. Она не испугалась, и это было обидно. Как ходила по приемам, так и продолжает ходить. Более того, из-за этой истории ее окружили ореолом героической женщины! Черт, как же он ее ненавидел! Ненавидел ее наглую самоуверенную рожу. Она смотрит на мир так, как будто ей все нипочем… Но ничего, он преподаст ей урок, после которого у все поубавится спеси!


11


Джеки со страхом взглянула на Джеральда. — Но мы же были так осторожны! — расстроено воскликнула она.

— Да, все верно, дорогая. Я и сам не могу понять, как Кэнди узнала. Но теперь инициатива в ее руках, — грустным голосом отозвался Джеральд. Он пришел к Джеки домой прямо из центрального офиса «Горэй труп» и выглядел подавленным и усталым. — Она сказала, что даст мне развод, но лишь в том случае, если я оставлю ей щедрое содержание. Помнишь, я говорил тебе, что именно этим все закончится, если она узнает про нас с тобой?

— Это так несправедливо, — проговорила Джеки. — Учитывая то, как она поступила с тобой, обманом женила, а потом… Мне так жаль, милый.

Джеральд притянул ее к себе.

— Ты-то в чем виновата, любимая? Риск, что нас с тобой кто-то заметит и потом настучит Кэнди, всегда существовал.

Джеки уткнулась лицом в его теплую шею.

— Но у меня такое чувство, будто я всему виной. Он изумленно воззрился на нее:

— Ты? Но почему, черт возьми?! Ты же не отбивала меня у Кэнди. Наш с ней брак был обречен с самого начала. Она четыре года живет со своим любовником, с которым и сейчас спит. Ты-то тут при чем?

— Я чувствую свою вину, но не перед Кэнди. Просто мне кажется, что это опять проделки этого негодяя Роланда Шоу.

Джеральд на минуту задумался, а потом проговорил:

— А знаешь, может, ты и права… Мне кажется, этот человек на все способен.

— Что же нам делать? — расстроено воскликнула Джеки и чуть отодвинулась от Джеральда, чтобы прямо взглянуть ему в глаза. — Меня уже тошнит от одного упоминания его имени! От него всем один вред! Вчера мне передали, что Селия находится на грани нервного срыва. И она далеко не одна в таком положении по его милости. Мы должны что-то предпринять, чтобы положить конец его выходкам. Джеральд покачал головой.

— Но что? Обратиться за помощью к закону? Роланд скользкий как уж. Голыми руками такого не возьмешь. И потом он же ничего не изобретает, а просто тычет в нос людям их же собственные грехи.

— А как быть с Кэнди?

— Я не дам ей ни пенни. Она обманом вышла за меня замуж и не получит никакой компенсации. — Джеральд сурово поджал губы. Кэнди выставила его дураком, а с ним такие штуки не проходили. Теперь ему хотелось лишь одного: забыть о ней раз и навсегда.

— Не злись, — вдруг услышал он над ухом шепот Джеки, которая вновь прильнула к нему. — Главное, что мы обрели друг друга, а на остальное плевать.

Лицо его мгновенно смягчилось, и он обнял ее.

— Да, любовь моя, ты права. И слава Богу, что это так. Джеки нежно куснула его в шею и с уст его сорвался легкий стон.

— Пойдем? — предложил он хриплым голосом.

— Почему бы и нет?

Она пробежала легкими поцелуями по его лицу, а рука тем временем скользнула ему под пиджак. Не размыкая объятий, они поднялись с дивана и удалились в спальню, где вечер развесил по стенам смутные тени, а в центре стояла большая кровать под розовым балдахином, маня к себе.

Они быстро разделись и встретились глазами. Джеки и Джеральд уже хорошо изучили друг друга, хотя были близки всего несколько раз. Он знал, чего хочет она, а она знала, чего хочется ему, поэтому слова были излишни. Опустившись на постель, они слились в объятии, полностью отдавшись стремительно нараставшему желанию. У Джеральда по коже забегали колкие мурашки от ласковых прикосновений рук Джеки. Он жадно целовал ее в полуоткрытый рот. Обычно именно Джеральд начинал любовную прелюдию, лаская Джеки и нашептывая ей нежные словечки, но сегодня ей самой захотелось выступить в роли соблазнительницы. Взобравшись на него сверху, она принялась ласкать руками его ягодицы, сжимая и поглаживая их. Нагнувшись, ласково куснула.

— Любимая… — хрипло прошептал Джеральд. После ее укусов на его коже оставались легкие следы, но Джеральду не было больно. Он хотел, чтобы эта ласка продолжалась, но тут Джеки вдруг резко заставила его перевернуться на спину. Он обхватил ее голову руками. Пальцы его потерялись в ее роскошных темных волосах, а она тем временем принялась скользить кончиком языка по его животу. Спустилась чуть ниже к пупку и затем еще ниже… Каждое прикосновение ее языка отзывалось в нем огнем.

— О Боже, съешь меня, любимая! Съешь всего!..

Продолжая ласкать его губами и языком, она одновременно ласкала руками внутреннюю поверхность его бедер, слегка царапая их. Джеральд весь трепетал от наслаждения. Затем Джеки опустила голову ниже и легонько захватила губами его плоть. Джеральд застонал и весь напружинился под ней.

— Милая, милая… — Голова его металась по подушке из стороны в сторону, глаза были закрыты. — О да, да… Не останавливайся, прошу тебя! Не останавливайся!

Джеки поудобнее устроилась между его ног, руки ее не переставали ласкать его. В ту минуту она знала, что дарит удовольствие мужчине, которого любит больше всех на свете, с которым способна забыть обо всем. Девять лет жизни с Ричардом превратились в ничто, равно как и все тревоги и заботы. Теперь Джеральд стал ее жизнью, а она его. И ничто никогда не встанет между ними. С той самой первой встречи она поняла, что они созданы друг для друга. Это было похоже на волшебство… Едва увидев его впервые, она почувствовала, что перед ней человек, в котором сосредоточилось все, чем она всегда восторгалась. Сила, доброта, состоятельность и, наконец, тонкое чувство юмора. И вот теперь он принадлежал ей.

В ту минуту, словно почувствовав ее состояние, когда возбуждение переливается через край и требует удовлетворения, он мягко подтянул ее к себе, поцеловал, а потом резко повернулся и оказался над ней. Они сплелись в объятии и, тяжело дыша, задвигались в едином ритме. Их стоны слились в один, оба стремились к одной цели. Наконец мир вокруг них словно раскололся пополам. Джеки лишь слышала, как Джеральд хрипло повторял:

— Люблю тебя, люблю, люблю…

Они проснулись спустя час, когда за окном было уже темно. Какое-то время негромко переговаривались, а потом Джеральд сказал:

— Пойду налью себе чего-нибудь.

— И мне тоже. В холодильнике есть шампанское.

Он соскользнул с постели.

— Никуда не уходи, я сейчас.

Когда он скрылся в кухне, Джеки поднялась с постели, задернула розовые шторы на окнах и включила ночник. Когда Джеральд вернулся минутой позже, комнату заполнял мягкий розоватый свет, а Джеки сидела на постели в накинутом на плечи белом атласном халате.

— Ты очень красивая, — пробормотал он, глядя на нее с нескрываемым восхищением.

Джеки, в свою очередь, окинула взглядом загорелого обнаженного Джеральда, пока он откупоривал бутылку «Боллинджера». «Какой он сильный, крепкий… — подумала она с любовью. — И вместе с тем ласковый, словно агнец». Глаза их встретились. Он передал ей бокал шампанского.

— По-моему, пришла пора для специального тоста, — сказал Джеральд, опускаясь на постель. Она вопросительно взглянула на него.

— За нас?

— Да, за нас, но не только. — Он обнял ее за плечи и пристально заглянул в глаза.

— За что же еще? — лукаво улыбаясь, спросила она.

— За то, чтобы мы… поженились. Ведь мы поженимся, любовь моя?

— О Джеральд! — Джеки не смела пока заглядывать так далеко вперед и вместе с тем чувствовала, что ее желание совпадает с его.

— Так как? — Он уже поднес бокал к губам, но задержал руку и испытующе взглянул на нее. Глаза его сверкнули. — Скажи хоть что-нибудь! Ты видишь, какой у меня несчастный вид? Мы поженимся или нет?

Джеки очаровательно улыбнулась и придвинулась к нему ближе.

— Конечно, да!

Джеральд облегченно выдохнул и откинулся обратно на подушки.

— Спасибо! Господи, а я уж было подумал, что ты мне откажешь!

Она засмеялась:

— Что же я, по-твоему, дурочка?

— А если Кэнди отсудит у меня все деньги, ты не передумаешь?

Джеки сделала вид, что серьезно задумалась.

— Ничего, заработаешь еще. Втрое больше.

Он простонал.

— Втрое?! Не уверен, что мне удастся вернуть прежнее, а ты говоришь… — Он вдруг наклонился и коснулся легким поцелуем ее полураскрытых губ. — Впрочем, я заработаю вчетверо, впятеро больше… если ты будешь рядом.

— Неужели? Может быть, попробуем? — Джеки вновь лукаво улыбнулась.

— Только сначала выпьем. — Он поднес бокал к ее бокалу, и лицо его приняло серьезное выражение. — За наше совместное будущее.

У Джеки вдруг защемило сердце и на глаза навернулись слезы счастья.

— За наше будущее, — прошептала она.

Поскольку Кэнди уже все знала об их отношениях, прятаться дальше не было смысла. На следующее утро Джеральд ушел к себе домой, чтобы переодеться перед работой. Он пообещал Джеки, что переедет к ней на выходных.

— Избавлюсь от своей мрачной берлоги, — сказал он, когда они проснулись на рассвете под птичий хор и шум листвы за окном. Ночью они занимались любовью и мало спали, он шептал ей, что хочет прожить с ней всю жизнь. И Джеки была согласна, ибо это совпадало с ее собственными желаниями. Когда Роланд Шоу рассказывал Кэнди об их взаимоотношениях, он, конечно, рассчитывал отнять у Джеки ее счастье, но все вышло наоборот.

Утром уже после ухода Джеральда с радостной улыбкой на лице она раздвигала шторы на окнах. Лето давно миновало, но дожди еще не начались и в безоблачном ясном небе светило яркое солнце. Внизу вдоль по Роттен-роуд неспешно проехала рысью группа всадников в аккуратных костюмах для верховой езды. Закинув руки за голову и потянувшись, Джеки полной грудью вдохнула свежий воздух и заметила, как ветерок взвихрил пыль на аллее в парке, где какой-то старик кормил голубей и воробьев крошками хлеба.

«Сегодня будет замечательный лень, — подумала Джеки, чувствуя какую-то особенную уверенность в этом. — Теперь, когда я обрела любовь и счастье, никому не дано отнять их у меня. Даже Роланду Шоу»

В эти же самые минуты за несколько миль от квартиры Джеки в своем номере в «Савое» Кэнди Уаипдмэн готовилась к пресс-конференции план ее был прост. Показать репортерам, как она убита подлой изменой мужа, который сбежал от нее к американской журналистке. Со слезами на глазах она поведает о том, что Джеральд предал ее, не прожив и полугода в браке. И добавит, что теперь у нее нет иного выбора, кроме как подать на развод и потребовать материальной компенсации за унижение и одиночество, на которое он ее обрек.

Она сидела за туалетным столиком и делала последние штрихи к своему макияжу. Помимо бледно-розовой губной помады Кэнди прибегла сегодня к накладным ресницам, в надежде на то, что будет много фотографов. Она надела белое полупрозрачное платье и идущие в тон колготки и туфли. Покончив с утренним туалетом, она повесила на шею одну-единственную нитку жемчуга.

Скромный наряд подчеркивал ее хрупкость и беззащитность — такой имидж избрала она для себя сегодня. Платье с широкой юбкой и накладными плечами здорово смахивало на короткое свадебное. Кэнди закружилась перед высоким зеркалом, восхищаясь своими длинными стройными ногами и белокурыми волосами, волнами спадавшими на плечи. Может быть, для усиления эффекта скромности стоит натянуть короткие белые перчатки? Журналисты, конечно, обратят внимание на то, как она будет нервно заламывать пальцы и с несчастным видом теребить маленькие перламутровые пуговки, рассказывая про то, как сломал ее жизнь жестокий Джеральд. В итоге она решила надеть не только перчатки, но и захватить белую дамскую сумочку, в которой будет отделанный кружевом носовой платок. Им Кэнди станет промокать глаза. Понятное дело, аккуратно, чтобы не попортить с такой тщательностью наложенный макияж.

Целиком полагаясь на свое актерское мастерство, она нисколько не сомневалась, что ей удастся убедить всех без исключения журналистов в том, что у нее разбито сердце, что она страшно страдает и переживает. Заодно и обеспечит себе шумную рекламу.

Коснувшись пальчиком, смоченным в духах «Бьюти-фул» от Эсти Лаудер, шеи и запястьев, добавив глянца накрашенным губам и в последний раз глянув на себя в зеркало, Кэнди поняла, что готова. Она видела перед собой скромную юную и подло обманутую невесту. Улыбка, заготовленная для прессы, будет печальной и одновременно мягкой, а голосок — тоненький девичий и тихий, совсем как у Джеки Кеннеди-Онассис.

Теперь пришло время уточнить последние детали пресс-конференции со своей личной помощницей.

— Кэрол! — крикнула Кэнди своим обычным резким голосом. — Где тебя носит, черт возьми? Этим придуркам не понравится, если мы заставим себя ждать! Ты все сделала, что я тебя просила?

Кэрол, некрасивая и немногословная молодая женщина, торопливо прибежала в спальню.

— Я здесь, мисс Уайлдмэн. Как раз проверяла, все ли пришли.

— А Дон с ними?

Дон Ллойд был ее личным агентом.

— Да, в эту минуту он предложил им кофе.

— Лучше бы он предложил им что-нибудь более крепкое, чем этот вонючий кофе! — грубо буркнула Кэнди. — Он что, не хочет, чтобы обо мне хорошо написали? Черт бы его взял! Позвони вниз и скажи этому уроду, чтобы он предложил им шампанского!

— Да, мисс Уайлдмэн.

— А ты приготовила там для меня нормальное место, где я буду отвечать на их вопросы?

— Да, я распорядилась, чтобы один диван поставили у окна рядом с цветами.

— А какое там освещение? — У Кэнди подозрительно сузились глаза. — Учти, я не собираюсь сидеть там, где плохой свет. Ты что, хочешь, чтобы я выглядела семидесятилетней старухой?

— Там прекрасное освещение, мисс Уайлдмэн. В любом случае они будут снимать со вспышкой, так что это не важно, — увещевательным тоном проговорила Кэрол.

— То есть как это «не важно»?! Ты что несешь? — накинулась на нее Кэнди. — Иди ты, знаешь куда со своим «не важно»! Позвони Дону немедленно! Пусть проверит освещение. Если он не обеспечит нужного света, придется срочно искать для пресс-конференции другую комнату!

— Хорошо, — с еле скрываемым раздражением сказала Кэрол. — А пока я занимаюсь этим, может быть, вы примете человека, который пришел к вам?

— Кто там еще? Ты прекрасно знаешь, я никого не пускаю к себе в номер!

— Это мистер Роланд Шоу. Он сказал, что вы его ждете, — понизив голос и тем самым давая понять, что посетитель находится уже в соседней комнате, пояснила Кэрол.

— Да?.. — Кэнди задумалась на минутку.

Роланд был другом и союзником, который появился в ее жизни совсем недавно. Ведь если бы он тогда, после очередного шоу, не постучался к ней в гримерную и не оставил записки, в которой просил о встрече, сказав, что это для нее очень важно, она так до сих пор ничего не узнала бы о шашнях Джеральда.

— Я увижусь с ним, — наконец решила она. — А ты передай Дону, чтоб пошевеливался и заменил свой дурацкий кофе на что-нибудь более приличное!

На минутку забыв о выбранном на сегодня имидже покинутой скромницы, она перешла из спальни в гостиную. Роланд рыскал глазами по комнате, словно пытаясь отыскать что-то. Тут Кэнди в глаза бросился свитер на спинке стула. Оставил ее дружок Тим, чтоб он сквозь землю провалился! Свитер был мужской, и Роланд, конечно, ни за что не поверит, что он принадлежит ей. Черт бы побрал этого Тима, идиот! Неужели нельзя быть осмотрительнее? Ведь по-человечески просили его не высовываться до тех пор, пока она не получит развода. Так нет же, этот кретин разбрасывает свои вещи здесь, как у себя дома!

На какое-то мгновение недовольная гримаса скривила красивое лицо Кэнди, но она тут же вспомнила, что не одна и очаровательно улыбнулась.

— Доброе утро, Роланд! Как вы?

— Прекрасно, спасибо. Вы замечательно выглядите! — воскликнул он. — Такая красавица! Просто дух захватывает!

— О, что вы… Спасибо, — жеманно улыбаясь, проворковала она и тут же нахмурилась. — О, это все так ужасно! С тех самых пор как вы рассказали мне про Джеральда, я глаз не сомкнула. Мы с ним жили отдельно, но я надеялась, что это временно… Надеялась, что мы вновь соединимся, ведь я так его любила… Но теперь… — Она патетически всплеснула руками и сделала жалкое лицо.

Роланд понимающе кивнул.

— Зато вы вправе потребовать от него в качестве компенсации несколько миллиончиков, не так ли?

— О да! Надеюсь, он и сам поймет, что должен так поступить.

— И я надеюсь… — совсем тихо проговорил Роланд. Тут он улыбнулся, и ей на мгновение показалось, что он смеется над ней, но Кэнди отвлеклась, заметив свое отражение в зеркале. Поправив рукой волосы, чтобы они волной спадали на одну сторону лица, она немного попозировала сама себе, а потом повернулась к дверям.

— Боюсь, мне уже пора идти, Роланд. Внизу ждут журналисты.

Роланд быстро подошел к ней и, загородив дорогу, приблизил свое лицо к ее лицу.

— Поскольку именно я раскрыл вам глаза на вашего мужа, надеюсь, вы не сочтете за нескромность, если я попрошу у вас определенный процент от суммы будущей компенсации…

Кэнди мгновенно забыла про свой имидж и всю свою беззащитность. Стукнув ногой по полу и уперев руки в бока, — отчего тут же стала похожа на разгневанную прачку, — она заорала:

— Что?! Дать тебе процент от моей компенсации?! Да ты кто такой вообще? Ну-ка, вали отсюда! Процент ему захотелось! Кэрол! — разнесся по роскошным комнатам номера ее зычный зов. — Немедленно вызывай охрану! Я хочу, чтобы отсюда убрали этого урода!

Кэрол влетела в двери и едва не столкнулась с разгневанной Кэнди, которая выскочила из гостиной и направилась к лифту. Это же надо, чего захотел! Процент от будущей компенсации! С подобной наглостью ей еще не приходилось встречаться! Кем себя возомнил, этот недоносок Роланд Шоу?

Ей пришлось задействовать весь свой актерский талант, чтобы успеть вновь окунуться в образ беззащитной обманутой девушки. Благо Господь наделил ее даром перевоплощения, не то не миновать конфуза.

В тот день с самого утра в пресс-службе Букингемского дворца все пребывали в состоянии ужаса и оцепенения. Дело в том, что Джеймс Айрленд получил очередную кипу газетных вырезок с публикациями о королевском семействе. Довольно странные и недобросовестно составленные материалы на эту тему уже давно выходили в свет, так что удивляться вроде было нечему. Но если до сих пор в подобных статьях ощущался явный дефицит фактуры, то в материалах, поступавших все последнее время, в частности сегодня, фактура отсутствовала напрочь.

— Я что-то никак не могу понять… — растерянно пробормотал Джеймс, вручив одну из вырезок Джин Хопкинс, своей помощнице. — Откуда могла взяться эта сплетня? «Принц Чарльз планирует продать свое загородное имение Хайгроув и переехать в другой дом в Глостершире». Ведь это не имеет под собой абсолютно никакой реальной почвы! Всем известно, что принц Чарльз и принцесса Диана души не чают в Хайгроув! И они ни за что не продадут дом. Особенно сейчас, когда разбили вокруг замечательный сад.

— А как вам понравится вот это? — Джин, в свою очередь, передала ему другую заметку. — Здесь говорится, что принцесса Диана подумывает о том, чтобы вывести шотландских пони для принцев Уильяма и Гарри.

Джеймс Айрленд фыркнул:

— О Господи, что за бред! Неужели так трудно написать что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее правду? Так, для разнообразия…

Джеймс сам начинал репортером. Потом его взяли на телевидение и послали собкором за границу. Признаться, когда королева пожелала, чтобы он возглавил ее пресс-службу, он был удивлен. Джеймс был широк в кости, и не мог похвастаться благородным происхождением. Он всегда считал, что для придворной службы необходимо обладать какими-то особыми учтивыми манерами, которых не имел и в помине. Однако вскоре, уже чуть притеревшись к новой должности, он понял, что эта работа как раз для него. И еще заподозрил, что, назначая его, королева, очевидно, руководствовалась пословицей: «Чтобы поймать вора, надо нанять другого вора».

— Взгляните-ка! — воскликнула Джин. — Вот статья, в которой говорится о том, что королева собирается отказаться от участия в традиционных скачках, так как ей-де не по карману содержание и тренировка ее тридцати шести лошадей!

Джеймс расхохотался:

— И кто же такое придумал? Да королева скорее будет ходить по дворцу, везде выключая свет и ворча о необходимости экономить электроэнергию, чем отражается от скачек. Ведь это одно из любимейших увлечений в ее жизни.

Следующие полчаса они разбирали кипу вырезок, порой вызывавших смех, как, например, один материал, в котором утверждалось, что принцесса Анна какого-то особенно назойливого фотографа прилюдно «послала на…». Порой — сильное негодование, как, скажем, одно довольно грязное описание очередного экстравагантного похождения герцогини Йоркской. Впрочем, были здесь и материалы, вызывавшие одобрение: какая-то газета довольно правдиво рассказала о посещении принцессой Дианой пациентов в клинике для больных СПИДом.

— Все прошло очень неплохо, — заметил Джеймс. — Да и на фотографиях она удалась, ничего не скажешь.

— По-другому с ней и не бывает, — с завистью в голосе и со вздохом проговорила Джин. — Принцесса, наверно, самая фотогеничная женщина в мире. Я даже думаю порой, что такого ракурса, при котором ее фотография не получилась бы, просто не существует.

В комнате беспрестанно надрывались телефоны, жужжал и пищал телефакс, обрабатывая нескончаемый поток просьб и запросов от средств массовой информации. Машинистки строчили пресс-релизы и планы предстоящих мероприятий, связанных с появлением кого-либо из членов королевской семьи на людях. Все эти сводки ежедневно отправлялись в «Светскую хронику» «Таймс» и «Телеграф». Нельзя было также забывать о радиостанциях, телевидении и прочих газетах и журналах, которым нужна информация из дворца. Хуже, когда в королевской пресс-службе раздавались звонки из бульварных и «желтых» изданий, требовавших «клубнички».

Причем Джеймс Айрленд знал, что если время от времени им не подбрасывать фактуры, они будут заниматься сочинительством. Однако с такими изданиями он и его помощники обращались довольно ловко. Частенько ему удавалось стряхнуть с себя этих литературных поденщиков различными уклончивыми фразами и лишь изредка приходилось отвечать:

— Без комментариев.

Вдруг в комнате раздался громкий возглас Фебы Уолш, одной из помощниц пресс-секретаря. Она была недавно принята на работу, еще не вполне научилась хорошим манерам и порой проявляла непосредственность. Все взглянули на нее.

— Что там? — спросил Джеймс.

— Что это еще за граф Виктор Лерой, черт возьми?

— Дай-ка взглянуть.

Феба передала ему вырезку из французского журнала «Иси Пари».

— А, здесь постоянно появляются скандальные вещички. Они и печатают что захотят, мы им запретить не можем. — Он быстро ознакомился со статьей, и глаза его налились бешенством. — Какой чудовищный бред! Королева будет вне себя! — воскликнул он. — Как они посмели писать такое про принца Эндрю? Это гнусно!

— Вы думаете, что «граф Виктор Лерой» — псевдоним? — спросила Феба.

— Кто его знает, но я очень хотел бы свернуть этому писаке шею. Британской прессе, слава Богу, не позволено перепечатывать на своих страницах подобное дерьмо. Жаль, что мы не можем добраться до некоторых заграничных изданий.

— Неужели они регулярно печатают такие вещи? — Феба перечитала статью, которую, появись она в Великобритании, назвали бы пасквильной.

— О да! — со знанием дела сказал Джеймс. — Еще в шестидесятых годах в «Иси Пари» и «Франс диманш» писали всякую галиматью. Что королева якобы планирует развестись с принцем Филиппом. Что она хочет отречься от престола. Что опять беременна. Но вот это… про ее сына… С такой злостной ложью я еще не сталкивался.

— Можно, я попытаюсь узнать, кто такой этот граф Виктор Лерой?

Джеймс фыркнул:

— Попытайся, только вряд ли что найдешь.

— Да что с тобой сегодня, Элфи? — спросил Селвин. Они собирались на званый ужин. — За последние пятнадцать минут ты уже три платья примерила. Неужели так трудно остановить на чем-нибудь свой выбор?

Элфрида чуть не плакала — ведь она теперь не располагала драгоценностями, которые подходили бы к определенным вечерним платьям. То, что осталось, совершенно не смотрелось и не соответствовало такому важному событию, как ужин в Мэншн-Хаус у самого лорд-мэра Лондона.

— Я еще не решила! — резко ответила она и покраснела. В жемчуге на фоне черного шифона она выглядела старухой, а золотое ожерелье с бирюзовым шелковым платьем смотрелось кричаще и безвкусно. Помимо этого, у нее оставалось лишь несколько пар невзрачных серег, которые больше подходили к дневной одежде, бриллиантовый браслет и кольца. Она уже жалела о том, что не сходила сегодня утром в «Батлер энд Уилсон» за поддельными украшениями.

Скрепя сердце, Элфрида примерила розовое платье с оборками на юбке и пышными рукавами. Повесив на шею нитку жемчуга, она уставилась на себя в высокое зеркало, стоявшее в спальне. Элфрида походила на перезревшую толстую дебютантку, страдающую полнокровием. Она раздраженно сорвала с себя платье. Терпение Селвина иссякло.

— Но я не знаю, что мне надеть! — заныла Элфрида, боясь сказать мужу правду.

Он сурово взглянул на нее:

— Очень интересно, учитывая то, что ты ежегодно тратишь на свои туалеты до ста тысяч фунтов!

Вспотевшая Элфрида в отчаянии ломала руки.

— Но к платьям ничего не подходит… Ну не подгоняй меня, Селвин!

— Черт возьми, я тебя вовсе не подгоняю! Но ты уже полчаса без толку вертишься перед зеркалом, а нам пора уходить! Ты хоть понимаешь, что будет, если мы опоздаем к лорд-мэру?! Учти, если ты не соберешься через пять минут, я поеду один.

— О! — громко всхлипнула Элфрида. — Я не знаю, что делать!

Селвин недоуменно уставился на нее. Даже для нее это было слишком. «Может, она себя плохо чувствует? — подумал он. — Или… О Боже мои, неужели она беременна? Не может быть!» Селвина охватил ледяной ужас. Вопящий младенец в его-то возрасте? Коляски в холле, мамки-няньки в детской?..

— Послушай, Элфи, — уже совсем другим голосом проговорил он. — Попробуй надеть вон то синее с глубоким вырезом. А к нему ожерелье и серьги, которые я тебе подарил. Ты будешь прекрасно смотреться. И пойдем.

Повернувшись к высокому зеркалу на подвижной раме, он поправил галстук-бабочку, пригладил накрахмаленный перед сорочки и взглянул на перламутровые с золотом запонки. Для своего возраста он выглядел вполне прилично. Лорд Уитли Воксхолл. Миллионер. Человек, который сам себя сделал. Ах, как бы обрадовалась мама…

Тут до него донеслись сдавленные булькающие рыдания жены. Она рухнула на постель с искаженным словно от боли лицом.

— Я… не могу! — заикаясь от слез, пролепетала она. На мгновение его охватил страх. Все-таки беременна?..

— В чем дело? — несколько грубо от волнения спросил он.

— Я не могу надеть ожерелье и те серьги… — рыдала Элфрида.

Она крепилась последние недели, в течение которых Роланд преследовал ее, требуя все новых денег за свое молчание, но сегодня поняла, что больше нет сил. Он вытянул из нее все жилы, она сломалась физически и морально. Ей хотелось умереть.

Когда она продала свои первые драгоценности, чтобы выручить требуемые десять тысяч, Роланд вернулся буквально на следующий день и заявил, что этого мало. Он пригрозил, что расскажет о ее прошлом не только газетам, но и Селвину. Тогда Элфрида вновь пошла в скупку и продала еще украшения, — причем гораздо ниже их реальной цены, — но попыталась взять с него слово, что после этого он отстанет от нее раз и навсегда. Роланд только хитро ухмыльнулся, буравя ее своими серо-стальными глазами из-под очков. Элфрида с ужасом поняла, что это далеко не конец. И действительно, вскоре он появился вновь. Когда же драгоценности закончились, Роланд запустил руку и в их буфет, где хранилось столовое серебро.

Элфрида разрыдалась во весь голос, вспоминая свои аквамарины и бриллианты, сапфиры и рубины. Всю жизнь она мечтала о таких красивых вещах, а теперь большинства из них уже нет.

— Да в чем дело-то? — подходя к постели, снова спросил Селвин. — Ты не можешь надеть драгоценности? Но почему? Еще как можешь! Сегодня там все женщины будут увешаны своими безделушками!

— Ты не понимаешь… — Элфрида подняла на него несчастный взгляд. Волосы упали ей на лицо и прилипли, смоченные слезами, к пухлым щекам. — У меня больше нет моих драгоценностей… Не-е-ет!..

Ничего не понимающий Селвин нахмурился.

— То есть как нет? Что ты болтаешь? У тебя полно драгоценностей! Уж я-то знаю, ибо помню, во сколько они мне обошлись!

Элфрида замотала головой:

— Но у меня их больше нет! Больше нет!

— Нет?!

— Не-е-ет! — Она вновь зарыдала.

— Как же так? Что, их украли?

— Нет. — После долгой паузы она прошептала: — Мне пришлось их продать.

Потрясенный Селвин тяжело опустился на краешек постели. Лицо его стало серым.

— Продать? — растерянно переспросил он. — Ты продала свои драгоценности?

— Да… О, Селвин, я не хотела, чтоб ты знал, но он… Роланд грозился все рассказать тебе… и газетам! Он грозился уничтожить меня, а все из-за того, как он сказал, что я тогда унизила его у нас дома, — истерически кричала Элфрида. — Не знаю, как он докопался… О, теперь конец всему! Теперь ты меня бросишь! Все кончена-аа-а!

Она заметалась по постели. На ней были только прозрачный бюстгальтер и трусики и, несмотря ни на что, она вдруг показалась Селвину желанной. Вот если бы она успокоилась и перестала реветь, у него, возможно, даже наступила бы эрекция!

— Черт возьми, я ничего не могу понять, Элфи! Ты можешь объяснить мне по-человечески?

— А ты не пожалеешь? — всхлипывая, отозвалась Элфрида. Узкая ложбинка между ее грудями зазывающе темнела. Все лицо было в слезах. Она молящим взглядом смотрела на мужа. — Роланд очень плохой человек.

Селвин не удержался и, наклонившись, провел по всей длине ее руки от плеча до запястья.

— Что он тебе сделал конкретно? — спросил он по возможности спокойным голосом.

Элфрида попыталась взять себя в руки и рассказала мужу все без утайки. В деталях. Она припомнила «Зеленый попугай», где дважды за ночь участвовала в стриптизе, раздеваясь донага перед толпой развратников, которые плотоядно ухмылялись и пожирали ее жадными взорами, в то время как руки их, засунутые в карманы брюк, отчаянно дергались. Были и такие, что стояли на улице у выхода после шоу, поджидая Элфриду после работы. Остановив девушку, они спрашивали, сколько та стоит. Элфрида отчаянно нуждалась в деньгах. Ей хотелось переехать в нормальную комнату и носить нормальные вещи, поэтому она никогда не отказывала. С год примерно она работала в клубе, но потом свалилась с воспалением легких. Провалявшись около двух недель, она так ослабела, что возвращаться в «Зеленый попугай» не стала. Именно тогда она подружилась с одной молодой ирландкой, которая посоветовала подыскать работу по уходу за детьми, по крайней мере увидит, как живут люди.

— Возьми любой номер «Леди», — советовала ей Морин, выговаривая слова с мягким ирландским акцентом. — Там богатые люди постоянно помещают объявления о наеме нянек, шоферов, поваров и служанок. Через этот журнал ты запросто получишь себе работу.

…Элфрида утерла слезы платком, который ей протянул Селвин.

— Ну я и устроилась сначала к Фалк-Стэнли, а потом к Атертонам.

— Роланд Шоу докопался до твоего прошлого? — спросил Селвин. — И принялся тебя шантажировать?

— Ага. Теперь все, да? Ты выгонишь меня? — На глаза вновь навернулись слезы.

Селвин медленно поднялся с постели. Первый шок от услышанного уже прошел. Лицо его было усталым. Он тяжелым шагом направился к выходу из спальни. У самой двери обернулся. Элфрида смотрела на него во все глаза, но лицо Селвина было совершенно бесстрастно, и она не могла проникнуть в его мысли.

— Я пойду к лорд-мэру один. Мне это необходимо по делам. А ты ложись и отдыхай. Я скажу, что ты приболела. А вернусь — поговорим.

Они встретились глазами и Элфрида снова попыталась угадать его чувства. Бесполезно.

— Я дождусь тебя, — тихо пролепетала она. Селвин, не произнеся ни слова, вышел из комнаты.

Она слышала, как он тяжело спускается по лестнице. Затем хлопнула входная дверь. Элфрида знала, что у нее есть три часа на то, чтобы взять себя в руки и заранее смириться с тем, что, возможно, завтра он выгонит ее из дома. Если только прежде не удастся убедить его в том, что прошлое не имеет никакого значения и она действительно любит его.

Она на ватных ногах поднялась с постели, подошла к зеркалу и горько простонала, увидев свое отражение. Лицо раскраснелось и пошло пятнами. Выглядела она просто кошмарно. Волосы прилипли ко лбу и безжизненными прядями спадали по плечам. Элфрида знала, что никогда еще за всю свою жизнь не была столь непривлекательной. У нее в запасе всего три часа на то, чтобы вернуть себе нормальную внешность. Тогда уже можно будет думать и о том, как вновь соблазнить Селвина. Но не раньше. И если все получится, он, может, — ну а вдруг? — не станет ее выгонять.

— Как дела, Селвин? — услышал он приветливый женский голос, пока поднимался по устланной малиновым ковром лестнице Мэншн-Хауса, где сегодня лорд-мэром Лондона давался банкет для трехсот почетных гостей. Обернувшись, Селвин увидел Селию Атертон. Она была бледна и заметно похудела, но выглядела по-прежнему элегантно в темно-красном шелковом вечернем платье, а редкой красоты тиара с сапфиром и бриллиантами придавала ей поистине царственный облик. Сегодня она обратилась к нему впервые с того самого времени, как он женился на Элфриде. «Наверно, из-за того что я сейчас один».

— Селия, дорогая! — Он поцеловал ее в щеку. В этот момент появился Хьюго, и мужчины обменялись рукопожатием. — Рад вас видеть.

Селия улыбнулась:

— Мы тоже очень рады, Селвин.

— Я слышал об испытаниях, которые выпали в последнее время на вашу долю. Искренне сопереживаю, — участливо проговорил он. — Должно быть, вам несладко сейчас.

— Не то слово, — откровенно призналась Селия. — В сущности, таких черных дней у меня в жизни еще не было. И они еще не закончились.

Селвин понимающе закивал.

— Да, да. Ведь палата лордов уже завтра голосует, не так ли? — Он взглянул на Хьюго. — Не думаю, что закон пройдет. Не волнуйтесь за своего отца, Селия. Все будет нормально.

Хьюго натянуто улыбнулся, глядя в сторону. Вокруг них суетились шерифы[30] в черных бархатных мундирах с кружевными оторочками на рукавах и воротниках, а также увешанные драгоценностями дамы в богатых платьях. Атмосфера роскоши, царившая нынче в Мэншн-Хаусе, напоминала балы в Букингемском дворце. Над головами гостей ярко светили люстры, отбрасывая ослепительные блики на золочено-мраморные стены и коллекцию золотых тарелок с гербами. На возвышениях в кадках стояли цветы. Все это великолепие призвано было олицетворять могущество Лондона и тех деловых людей, которые создавали это могущество на протяжении последних столетий. Здесь царил дух традиций и преемственности поколений, а должность лорд-мэра Лондона, переизбираемого ежегодно, считалась одной из самых престижных и почетных в государстве.

Лакей пригласил к ужину, и гости потянулись в великолепную залу, где было накрыто с десяток столов, которые одним концом соединялись с главным, поставленным поперек. Селия и Селвин тем временем продолжали негромко переговариваться.

— Нет, я просто не вижу, как они реально могут одобрить идею привлечения бывших военных преступников к суду. Ведь нынче уже и улик не сыскать, да и у людей память короткая. Попробуй-ка вспомнить во всех подробностях то, что происходило сорок пять или даже больше лет назад! Судам некого будет вызывать в качестве свидетелей.

— Отнюдь не все думают, как вы, Селвин, — ровным голосом отозвалась Селия. Но от Селвина не укрылось, как она демонстративно отвернулась от Хьюго, когда произносила эти слова. Он понял, что между супругами наметились трения или даже конфликт.

— Лично меня больше всего удивляет, как вообще эта история попала в газеты только сейчас, — фыркнул Сел-вин, не столько желая получить ответ, сколько надеясь сменить тему.

— О, я вам могу рассказать, как это произошло! — неожиданно подал голос Хьюго. На лице его заходили желваки, и было видно, что он очень взволнован. — Беда обрушилась на нас только потому, что мы, видите ли, осмелились перейти дорожку этому выродку…

— Хьюго! — резко прервала его Селия. — Адвокаты же предупреждали нас не упоминать имени этого человека.

Он так посмотрел на нее, что Селвину сразу стало ясно: Хьюго молчать не будет. Очевидно, он слишком долго крепился, пытаясь сохранять спокойствие. Бросив на Селию злой взгляд, он резко проговорил:

— А мне плевать! Пусть подает на меня в суд за клевету или еще Бог знает за что! Если уж на то пошло, ему придется воевать не только со мной, но и с половиной всего Лондона! Ибо, насколько мне известно, везде, где бы он ни появлялся, он сеет семена зла! Это сам дьявол, и я перед всеми назову его по имени!

Селвин растерянно заморгал.

— Так кто он такой?

Хьюго шумно выдохнул и заговорил уже более спокойным голосом. Селия молча стояла рядом, и на лице ее была тревога.

— Мы наняли для своих ребят домашнего учителя, молодого человека по имени Роланд Шоу. Я именно о нем сейчас говорил. Этот негодяй промышляет тем, что продает газетам скандальную информацию, шантажирует людей, продает наркотики детям… Словом, какой бы страшный грех вам ни пришел на ум — смело записывайте его в арсенал Роланда Шоу! Но странное дело, его трудно схватить за руку. Он увертлив как уж, и тот, кто попытается остановить его,лишь сам пострадает.

У Селвина отвисла челюсть. Вовремя поймав себя на этом, он закрыл рот и насупился. Невероятно! В его старых усталых глазах сверкнули огоньки. Значит, Элфрида далеко не одна такая…

— Да что вы говорите? — пробормотал он. — Интересно, интересно. М-да!.. — Он огляделся по сторонам, задерживаясь взглядом на мужчинах в вечерних костюмах или мундирах с медалями и прочими знаками отличия на груди, на женщинах в богатых шелках и атласе с искрящимися тиарами и ожерельями. — Любопытно бы узнать, сколько из числа приглашенных сегодня подверглись шантажу со стороны этого человека?

На лице Селии дрогнул нерв и она проговорила:

— Шантаж — это далеко не единственный его метод вредить людям. Он также мстит тем, кто, как он считает, с ним дурно обошелся. В нашем случае произошло именно это. Я отказалась познакомить его с членами королевской семьи и добыть для него приглашение в Букингемский дворец. Обозлившись, он нашел способ свести со мной счеты.

Селвин окинул ее сочувственным взглядом. Несмотря ни на что, Селия была человеком иного, более защищенного мира. Не то что он. Воспитанный улицей, Селвин никогда не боялся мелких подонков вроде Роланда Шоу. «Это оттого что я не джентльмен», — напомнил он себе. Селвин никогда не чурался делать «резких движений», когда в них возникала необходимость. И плевать на то, что скажут люди. В этом и заключалось его коренное отличие от «благородных». Аристократ скорее умрет, чем закатит сцену, так как боится потерять себя в глазах ему подобных. Они все так воспитаны. С молоком матери впитывают железное правило: всегда веди себя достойно, а когда надвигается беда, сомкни ряды с такими же, как ты, и ни в коем случае не позволяй выносить сор из дома. Аристократы предпочитают отстаивать свои тайны до последнего и за ценой не стоят. Не то что Селвин. Он не боялся общественного мнения. За долгие тяжелые годы своего становления он приобрел к нему иммунитет.

— М-да… — пробормотал он. — Кажется, пришла пора придумать способ, как остановить мистера Роланда Шоу.

Селия удивленно взглянула на него:

— У вас от него тоже неприятности, Селвин?

— Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это понятие. Лично меня он нагрел почти на миллион фунтов стерлингов, — сухо проговорил Селвин. — Плюс к этому нервный срыв у Элфриды. Должен признаться, парнишка меня здорово рассердил.

— У Элфриды, говорите? — спросил Хьюго с некоторым оттенком отвращения.

Селвин вызывающе взглянул на него.

— Да, у Элфриды, — твердо ответил он.

Коротко кивнув супругам, он ушел искать свое место за одним из длинных столов, на каждом из которых красовалась золотая тарелка с гербом Лондона, такие же хрустальные бокалы и посуда. Селвин знал, что в течение следующих двух с половиной часов он будет вести вежливый разговор с соседями по столу и они все вместе воздадут должное угощению. Меню включало в себя черепаший суп, жаркое из баранины, а также малину и меренги. Он знал также, что весь вечер будет подаваться отличное вино. Нальют и так называемый кубок мира. Огромный серебряный бокал станет передаваться от гостя к гостю и каждый должен будет сделать глоток. После этого за столами окончательно воцарится атмосфера непринужденности и веселья, а он, Селвин, неотступно будет думать об Элфриде и о том, что она ему рассказала. И попытается принять решение.

Селия и Хьюго, сидевшие рядом за другим столом, оживленно общались с соседями, улыбались и шутили, хотя втайне оба были глубоко несчастны. Они избегали смотреть друг на друга, впервые в их браке наметился серьезный кризис. Мучения Сели и усугублялись еще тем, что она знала: Хьюго не собирается отступать от своих принципов. Из вечера в вечер, — несмотря на обоюдное стремление избегать этой темы, — все их разговоры сводились к предстоящему голосованию в палате лордов. И каждый такой разговор заканчивался ссорой.

— Даже если бы речь сейчас не шла о моем отце, — говорила Селия, — все равно я считаю, что бессмысленно привлекать к суду людей за грехи, совершенные так давно! В таких условиях правосудие не восторжествует! Улики утеряны, а свидетели многое забыли. — Сей отнюдь не бесспорный аргумент выдвигался всеми, кто был против принятия закона, но Селия искренне верила в его убедительность. — Подумай сам, разве может государство позволить себе сейчас эти процессы, которые продлятся несколько лет и влетят казне в двадцать пять миллионов фунтов стерлингов? — горячо добавляла она.

— Но разве справедливо, когда человек, повинный в самых тяжких преступлениях против человечности, в геноциде, остается безнаказанным? Как ты этого не понимаешь, Селия? Все мы должны отвечать за свои поступки. Военных преступников необходимо привлечь к суду. Это наш долг не только перед родственниками тех, кто был замучен, не только перед живыми, но и перед жертвами фашизма! Перед теми, кого душили в газовых камерах, он погиб в концлагерях или был хладнокровно расстрелян! С какой стати убийцы должны гулять на свободе?!

Селия пыталась успокоиться, взять себя в руки, рассудить здраво. Но как ни крути, а мщение спустя столько лет в ее глазах выглядело не менее тяжким грехом, чем сами преступления.

— Если бы моего отца, равно как и других разыскиваемых военных преступников, — говорила она терпеливо, — осудили в Нюрнберге в 1945 году, это было бы справедливо. Мне не жалко тех, кого приговорили тогда. Но другим, включая и моего отца, удалось избежать суда. И теперь, я считаю, уже поздно что-либо предпринимать. Тащить сегодня этих жалких семидесяти- и восьмидесятилетних стариков на скамью подсудимых — неправильно. Откуда мы знаем, а может, все эти годы они и без того терзались жестокими угрызениями совести за содеянное, что само по себе уже является суровым наказанием?

Хьюго, твердо уверенный в том, что Эрнест никогда и ни о чем в своей жизни не жалел, ответил жене как можно мягче:

— Значит, по-твоему, гут уместно говорить о сроке давности? Если ты, к примеру, совершила преступление на прошлой неделе, то ты, значит, виновата. А если выясняется, что твоему проступку десять, двадцать или тридцать лет, то ты уже чиста? Так, что ли? Только потому, что людям лень вспоминать, что произошло давно? Селия, ты же сама видишь, это не аргумент.

Она резко обернулась к нему, и ее обычно спокойные серые глаза полыхнули огнем.

— Нет, аргумент! Если у тебя есть возможность привлечь к суду человека, который совершил преступление на прошлой неделе, то твое наказание послужит ему уроком на будущее! А какой урок ты хочешь преподнести этим старикам, Хьюго? Одни из них даже не доживут до приговора, а другие, если их признают виновными, умрут в тюремных больницах!

— Значит, ты предлагаешь просто забыть о том, что эти люди совершили в свое время? — воскликнул Хьюго. — Ты хоть представляешь себе, что творили во время войны те твои семьдесят жалких стариков, которые укрываются сейчас на территории Соединенного Королевства?!

— Их надо было судить сразу по окончании войны, а сейчас поздно.

— Никогда не поздно! Махнуть рукой на прошлое — это значит махнуть рукой на всех несчастных жертв фашизма, души которых взывают к нам о том, чтобы мы свершили правосудие! — Хьюго так завелся, что уже с трудом держал себя в руках.

— Таким, как ты, нужна только слепая месть, — бросила ему в лицо Селия. — В действительности ты заинтересован вовсе не в торжестве правосудия, а в прошлом копаешься лишь для того, чтобы выглядеть лучше в собственных глазах!

Они смерили друг друга ледяными взглядами, исполненными открытой враждебности. Впервые, с того времени как они поженились, между ними пробежала черная кошка. Никогда прежде трещина в их отношениях не пролегала столь глубоко. Селия не понимала, почему Хьюго не желает уступить ей. Ведь речь шла о ее родителях, ее семье…

…Они глотнули по очереди из «кубка мира», не глядя друг на друга, и с веселыми улыбками, как ни в чем не бывало, продолжили разговор с соседями по столу.

Брак, который до сих пор складывался так счастливо, медленно разваливался у них на глазах. Несогласие в одном-единственном вопросе с треском разрывало его тонкую ткань. Селия знала, что, несмотря на полное одобрение закона правительством, в палате лордов мнения по этому поводу разделились примерно поровну. Судьба его решится одним-двумя голосами. И возможно, именно Хьюго приведет в движение страшный механизм, который подомнет под себя ее отца… Неужели это произойдет? Селии даже думать об этом было тошно. Если отца арестуют и посадят на скамью подсудимых, он не вынесет этого. А что будет с мамой, которая и без того настрадалась в своей жизни?..

Селвин не злоупотреблял спиртным на банкете и решил не задерживаться там долго. Как только все речи за столами были произнесены, он извинился перед хозяевами вечера, быстро спустился по лестнице Мэншн-Хауса, вышел на улицу и окликнул своего верного шофера Джеффриса. Ему нужно было очень много всего сказать Элфриде и, не исключая с ее стороны истерик, Селвин хотел, чтобы у него была ясная голова.

На банкете поднимались тосты за королеву, из рук в руки передавался «кубок мира», гости шумно аплодировали произносимым речам, а Селвин сидел, и в голове его вспыхивали странные идиотские видения. Он видел Элфриду, медленно раздевавшуюся на подиуме, обнажающую свою полную грудь и задницу. Интересно, она пользовалась веером? Носила ли перчатки до локтя? Серебристую набедренную повязку? А может, вокруг ее сосков тускло мерцали блестки?.. Видения эти, будоражащие сознание одно сильнее другого, быстро возбудили его. Господи, и это его жена?..

Шофер бережно и быстро повез его по темному опустевшему городу. Мимо Английского банка, вдоль по Трэднидл-стрит, где в дневное время царит суета и не протолкаться, а ночью странно тихо и пустынно, как на кладбище. Эта часть Лондона всегда представлялась Селвину наиболее романтической. Она была отстроена после Великого лондонского пожара, уничтожившего город в 1655 году. Но сейчас мысли его текли в совершенно ином направлении.

Селвин наконец-то совершенно четко осознал, что ему хочется получить от жизни. Он не собирался идти ни с кем ни на какие компромиссы. Он слишком много трудился, чтобы вознести себя столь высоко, и усилия его были вознаграждены. Теперь он хотел пожинать плоды.

Окна их особняка в Болтонсе, к которому они подъехали спустя минут двадцать, были залиты ярким светом. Белые стены, украшенные всевозможными архитектурными излишествами, причудливо освещались уличными фонарями. О г этого дом сегодня еще больше походил на гигантский торт-мороженое, приготовленный искусным шеф-поваром. Окна манили, словно распахнутые ларцы с драгоценностями. Покупая дом, Селвин думал воздвигнуть монумент своему труду и достижениям. Это была своего рода публичная демонстрация того, чего может добиться человек к шестидесяти пяти годам. Другим такое и не снится. Особняк стоимостью свыше шести миллионов фунтов стерлингов. И молодая сексуальная жена в придачу.

Попрощавшись с Джеффрисом, Селвин с удивительной легкостью поднялся по ступенькам крыльца и сам отпер полированную черную дверь парадного входа.

Элфрида ждала его в гостиной, свернувшись калачиком на диване. На ней был простой белый халат, она смыла с лица всю краску и расчесала волосы — они прямыми блестящими волнами струились по плечам. Селвин поразился, поймав себя на мысли, что она выглядит гораздо моложе без всей этой дряни, под которой привыкла прятать свое лицо. Больше того, в ее облике появилось что-то невинное. Это очень шло ей.

— Привет, Селвин, — тоненьким голоском пропищала Элфрида. Она нервничала, и тревога, сквозившая в ее взгляде, не укрылась от мужа. — Я ждала тебя.

— Я ушел сразу же, как только появилась возможность, — ответил он, вдруг решив, что стаканчик ему сейчас все-таки не помешает. Отойдя к бару в углу комнаты, он плеснул себе немного виски, а затем вернулся к камину и сел на противоположный конец дивана.

Они долго молчали. Он пил из своего стакана, а она нервно теребила шелковую бахрому диванной подушки, всем своим видом олицетворяя отчаяние.

Наконец Элфрида не выдержала.

— Ну и ладно! Я уйду! — вскрикнула она и вскочила с дивана. Лицо ее сморщилось и на глаза навернулись слезы. — Я и сама вижу, что ты меня ненавидишь! Ты думаешь, что я… как это… мусор!

Селвин оторвался от стакана и спокойно проговорил:

— Сядь, Элфи, не дури. Я хочу с тобой поговорить.

— Что ты хочешь мне сказать? Что со мной будет? — устремив на него дикий взгляд, воскликнула она. — Да, я раньше молчала о своем прошлом, но ведь… иначе ты, да и вообще никто, не женился бы на мне никогда!

— Успокойся и сядь.

Она села. На лице ее одновременно были написаны вызов и страх. В ту минуту она походила на ребенка, который знает, что его ждет наказание от родителей и заранее обижается и капризничает.

— Во-первых, — начал Селвин, — этого поганца Роланда Шоу предоставь мне. Ты не дашь ему больше ни пенни и вообще отныне не будешь иметь с ним никаких дел.

— Но уже поздно, он заставил меня продать мои лучшие драгоценности!

— Ты уже это говорила. Позволив ему шантажировать тебя, ты показала себя последней дурой. Надо было сразу же идти ко мне.

— Но…

— Никаких «но», — перебил ее Селвин. — Ни в коем случае нельзя уступать тем, кто пытается тебя шантажировать. Ни при каких обстоятельствах. Позже ты назовешь мне адрес скупки, куда ты отнесла свои безделушки. Бьюсь об заклад, ты продала их гораздо ниже настоящей цены. Ладно. А с мистером Роландом Шоу я разберусь сам.

— А потом? — робко спросила она.

— А потом, — повторил Селвин, вновь отпив виски, — мы забудем обо всем, как будто ничего не было. Забудем о том, что ты мне сегодня рассказала, забудем…

— Селвин! — вскричала Элфрида. Она подалась всем телом к нему навстречу, глаза ее широко раскрылись от изумления. — Селвин, ты правда… Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что готов все забыть… но на определенных условиях.

— Да, хорошо! Говори!

Ему показалось, что она сейчас рухнет перед ним на колени и примется расстегивать ширинку, но он облегченно вздохнул, когда она просто поудобнее устроилась на диване и устремила на него выжидающий взгляд.

— Условия следующие. Во-первых, мы продадим этот дом и купим квартиру. — Селвин сделал паузу, ожидая от нее взрыва негодования, но ничего не произошло. Элфрида смотрела на него такими глазами, будто заранее была готова согласиться со всем, что он ни предложит. — Мы купим небольшую квартиру, чтобы ее легко было поддерживать в порядке. Наймем уборщицу, которая станет приходить ежедневно. На балах вроде того, что мы устроили здесь, отныне поставим крест. Будем жить тихо и спокойно. И кроме того, перестанем шляться еженощно по всяким приемам.

Элфрида все молчала.

— Ты перестанешь лезть на рожон и оставишь попытки разрекламировать себя любыми средствами. Мы заживем как нормальные люди.

Наконец-то у нее прорезался голос:

— Да, Селвин.

— Ты подыщешь себе какое-нибудь полезное занятие. Я имею в виду реальную благотворительность, а не все эти идиотские оргкомитеты, в которых вы готовы до упаду спорить друг с дружкой по поводу того, кто где будет сидеть на очередном балу, — продолжал он.

— Да, Селвин.

— Ты согласна на эти условия? Она часто-часто закивала.

— О да, согласна.

— Отныне ты будешь всегда спрашивать моего мнения по поводу того или иного гостя, которого соберешься пригласить. Ты перестанешь устраивать «коктейли» с черт знает каким сбродом, о которых я ничего не знаю. Перестанешь принимать все без исключения приглашения, которые приходят по почте, все равно от кого они будут.

— Обещаю, Селвин. Я сделаю все, как ты хочешь.

— И еще — ты оставишь упрямые попытки добраться до королевской семьи. Помнишь, как ты потащила меня на одном балу к принцу и принцессе Майкл-Кентским? Так вот этого больше не будет.

Селвин решил воспользоваться ее настроением и вывалил все, что было у него на душе.

— Обещаю.

— Отлично. — Исполненный чувства глубокого удовлетворения, он допил виски. — О твоем прошлом мы больше говорить не будем. Что было, того уже не поправишь. Завтра я выставляю этот дом на продажу. Время сейчас, конечно, неподходящее, но ничего. Мы подыщем взамен какую-нибудь милую квартирку. Скажем, в районе Честер-сквер. Я слышал, что миссис Тэтчер… Точнее, леди Тэтчер, учитывая, что королева в знак признания заслуг пожаловала Дэниса баронетом. Так вот, я слышал, что они только что купили дом в Честер-сквер. Неплохо стать их соседями, как ты считаешь? — мечтательно произнес он.

Элфриде удалось изобразить на лице воодушевление.

— Все, как ты хочешь, Селвин. Но как же с Роландом Шоу? — тут же обеспокоенно добавила она. — Что будет, если он расскажет журналистам о том, что я… я… Ну, работала в «Зеленом попугае»? Ведь нам будет стыдно людям на глаза показаться!

— Не волнуйся. Ничего не будет. Я лично знаком со всеми владельцами газет и позабочусь о том, чтобы о нас не появилось ни строчки. Они могут употребить власть и приказать редакторам не трогать определенных людей, я-то знаю. Большинство из них в разной степени обязаны мне, так что не беспокойся.

Элфрида смотрела на него широко раскрытыми глазами. До сих пор она только и делала, что отчаянно навязывалась журналистам, прилагала все усилия к тому, чтобы о ней побольше писали. Теперь же Селвин предлагал занести ее имя в своего рода «черный список» людей, о которых не должно проскользнуть ни единого упоминания в прессе.

— Это правда? — спросила она.

— Правда, — со знанием дела ответил Селвин. — Если среди твоих личных знакомых есть так называемые бароны прессы, тебе многое по плечу и ты без большого труда замнешь любое скандальное дело. Завтра прямо с утра начну их обзванивать. Большинство из них являются моими друзьями, и они не допустят, чтобы я пострадал. Особенно стараниями такого недоноска, как Роланд Шоу. Это ведь он раскрыл перед газетчиками всю подноготную отца Селии Атертон. Так вот, я свяжусь с ними и как только закончу разговор с последним из них, ты сможешь вздохнуть свободно. Никто и никогда о нас ничего не напишет, — твердо проговорил он.

На лице Элфриды все еще было написано недоверие.

— Но почему же ты ничего не сделал, когда все газеты писали о том, как ты бросил ради меня свою первую жену?

— Я слишком поздно спохватился. Очнулся, когда материалы уже вышли в свет. Я пытался замять это дело, но птичка уже вылетела из клетки. Зато могу твердо обещать, что больше такого не повторится.

В эту минуту ему вдруг пришло в голову, что скорее всего именно из-за того шума, который он закатил тогда газетчикам, все они стали избегать Элфриду, игнорируя ее активные домогания. Впрочем, Селвин благоразумно не стал говорить об этом жене.

— Значит, я в безопасности? Роланд не сможет сообщить, что я работала в «Зеленом попугае»?

— Не сможет, Элфи.

— Спасибо, Селвин, — сказала она просто. — Я тебе очень благодарна и сделаю все, что ты попросишь.

Он пристально взглянул на нее. Элфрида была вся розовая, неразмалеванная, чистая. Прямо как в те времена, когда работала у Атертонов. На него с удвоенной силой нахлынуло возбуждение, проснувшееся еще до банкета в Мэншн-Хаус. Селвин вдруг вновь почувствовал себя молодым. Мысль о том, что они продадут этот громоздкий домище и положат конец изматывающей светской жизни, словно придала ему сил. Ему казалось, что на свете уже нет ничего невозможного. Появилась и крепкая надежда на то, что ему сегодня удастся нормально переспать с Элфридой, не страдая ни от плохой эрекции, ни от преждевременной эякуляции, что еще хуже.

Поднявшись с дивана, он приблизился к ней и поцеловал ее в полные губы.

— О Селвин… — с придыханием прошептала она и поцеловала его в ответ.

Его руки принялись ласкать ее обнаженные груди. Халат соскользнул с ее плеч. Элфрида целовала Селвина с такой нежностью, какой он давно от нее не видел.

— Смотри! — вдруг воскликнул он, резко спустив брюки до колен и опустив вниз горделивый взгляд.

— О Боже! — восторженно прошептала она и попыталась опуститься на колени, но Селвин не дал ей этого сделать. Он уложил ее на диван. На лице его было написано ликование.

— Боже, последний раз такое со мной было несколько лет назад! — хрипло прошептал он. — О, сегодня я буду тебя любить до тех пор, пока ты не взмолишься о пощаде!

С губ Элфриды сорвался стон, исполненный искренней радости.

— Ох, как хорошо!.. О, да, вот так, как я больше всего люблю!.. Да, да!!! — Она энергично поднимала ему навстречу широкие бедра.

— Ты чувствуешь, какой я сильный? — хвалился Сел-вин.

— О да, очень!..

— Элфи… пожалуй, я еще смогу удовлетворить тебя.

— О, миленький, сможешь… сможешь… О, не останавливайся!

— Останавливаться? Да я могу всю ночь до утра! — вскричал Селвин, в то же время думая: «Интересно, удастся ли уговорить ее показать стриптиз для одного меня?»


«Иси Пари» и «Франс диманш» продолжали публиковать на своих страницах клеветнические измышления в адрес королевской семьи. И возмущение Джеймса Айрленда было тем больше, что он сознавал: до этих изданий ему не добраться.

— Кто им стряпает эту чепуху? — воскликнул он однажды утром, сидя у себя в офисе вместе с Фебой и делая черновой перевод последних французских поступлений. Вся неделя прошла плохо, и ему совершенно не хотелось читать статьи, которые приводили его в бешенство.

— Они все одинаковые… вы не находите? — спросила Феба, наморщив носик. — Мне даже кажется, что под псевдонимами «граф Виктор Лерой» и «Жак Дуарт» скрывается один и тот же человек.

Джеймс пожал плечами.

— Бог его знает. Но кто бы он ни был, я готов убить его за весь этот бред. В последнее время мне стыдно показываться королеве на глаза.

— Но зачем ей давать все, что про нее пишут? Лично я не желаю знать, что сплетники болтают обо мне и моей семье.

— Члены королевской семьи всегда читали материалы о себе в прессе, — со вздохом ответил Джеймс. — Похоже, ее величество исповедует принцип: «Предупрежден — значит вооружен».

Джеймс чувствовал себя сегодня очень усталым и радовался, что неделя наконец-то подошла к концу. В такие минуты он всегда считал, что его работа — самая неблагодарная и тяжкая на свете. С одной стороны, он должен обеспечивать своим «клиентам» благоприятную рекламу, представляя их публике в самом лучшем свете, а с другой — защищать от клеветы и скандальных разоблачений. Порой у Джеймса Айрленда создавалось ощущение, будто он бродит по минному полю. Особенно тяжелым ударом для него было недавнее решение парламента об увеличении королеве и членам ее семьи, получающим деньги по Цивильному листу, содержания в связи с инфляцией.

Решение это, объявленное на всю страну, вызвало массу рассерженных комментариев в прессе, что ставило королеву в неловкое положение.

— Просто беда, что все цифры следует опубликовать! — доверительно поделился своими чувствами с Фебой Джеймс.

— А сколько королева получает? Почти восемь миллионов фунтов в год от правительства, чтобы держать марку? Прорва денег! — хмуро заметила Феба. Состоя на придворной службе, она обязана была проявлять лояльность королевскому семейству, но порой ее охватывали сомнения: стоит ли еще больше напрягать рядового налогоплательщика?.. Ведь все члены королевской семьи, за исключением принца Чарльза, жившего на ренту со сдаваемых им собственных земель в Корнуолле, получали шикарное содержание от правительства.

— Нет, ты только взгляни! Какая вульгарность! — простонал Джеймс, прервав ее мысли.

Он передал Фебе одну из бульварных газетенок. Она скользнула глазами по странице с фотографиями дворцов и замков с соответствующими подписями. «Дома королевы: замок Балморал стоимостью в сорок миллионов фунтов, включая 7600 акров охотничьих угодий и лицензия на лов рыбы на реке Ди; Сандринхем стоимостью в шестьдесят миллионов фунтов, включая 20 000 акров сельскохозяйственных земель, 2000 акров леса и 700 акров прибрежной полосы. Дом на 274 комнаты…»

— Надо признать, что людям, которые ютятся в одной комнате и находятся на социальном обеспечении, нелегко читать про такое, — сказала Феба.

— По крайней мере королева лишь снимает у государства Букингемский дворец и Виндзорский замок. Представляю, какой шум поднялся бы, если бы и они были в ее собственности!

— И тем не менее. Вот послушайте! — Она стала читать вслух: — «Содержание королевского хозяйства, оплачиваемое из государственного бюджета…» То есть налогоплательщиками, такими как вы и я. Так, «…включает в себя ежегодные расходы на цветы в размере 100 000 фунтов, на прачечную в размере 63 000 фунтов, на еду в размере 200 000 фунтов, на вина и прочие спиртные напитки в размере 71 000 фунтов, на мебель в размере 180 000 фунтов, на машины, лошадей, кареты и прочее в размере 176 000 фунтов». И эго только, так сказать, «домашние» траты, Джеймс. А ведь есть еще и «служебные». В размере 460 000 фунтов. Жалованье прислуге — около трех миллионов. Наконец, все остальное — еще 1 336 017 фунтов! Господи, неужели все это правда?..

— Это лишь приблизительные подсчеты, — объяснил Джеймс. — Хотя скорее всего близкие к истинной цифре. Плюс еще кое-какие расходы, оплачиваемые государством. В частности, на содержание королевской яхты «Британия» министерство обороны ежегодно выделяет порядка десяти миллионов. Для королевы также закуплено три самолета ВА-146 на общую сумму в сорок миллионов фунтов, их содержание будет обходиться в семь миллионов ежегодно…

Феба потрясенно взглянула на него.

— Боже мой, это же ненормально! А вот смотрите! Здесь написано, что содержание королевских резиденций в этом году обойдется казне почти в двадцать шесть миллионов. Как это понимать?

— Это относится к Букингемскому дворцу и Виндзорскому замку, которые, как я уже сказал, находятся в собственности государства. Королеве там лишь позволено жить. — Он задумался на минуту. — Половина этой суммы уйдет на ремонт Виндзора. Там очень древний водопровод, и это еще мягко сказано. Вдобавок ненадежная электропроводка, что вкупе создает большой риск возникновения пожароопасной ситуации. Ремонт требуется капитальный, и на него уйдет лет семь не меньше. Поэтому в настоящее время королева может принимать у себя в гостях лишь несколько человек. Не скоро еще она получит возможность собирать на Рождество всю свою семью, как бывало раньше, когда в замке останавливалось одновременно до пятидесяти человек.

Феба выглядела озабоченной.

— А что мне делать, если к нам позвонит какой-нибудь репортер и задаст конкретный вопрос об этих цифрах? Что ответить? Если они, как вы говорите, близки к реальным, то как мне оправдываться? Ведь страна входит в период экономического спада! — Она доверительно понизила голос: — Мне, честное слово, несколько не по себе.

— Всех любознательных писак сразу отсылай ко мне или к Джин, — посоветовал Джеймс. — А когда поднаберешься опыта, то и сама научишься спокойно отвечать на разные вопросы. Почему-то все забывают, что королева и ее семья — главная достопримечательность Англии, на которую едут поглазеть туристы. Каждый год нашу страну посещают миллионы иностранцев, которым хочется хоть одним глазком взглянуть на королеву или кого-нибудь из ее родных. Или на худой конец увидеть смену караула в Букингемском дворце.

— Согласна, но… Я в душе социалистка, и мне становится обидно, когда я читаю, например, вот такое: «Расходы департамента управляющего имением — 1 667 462 фунта». И это только на жалованье. А медсестры, между прочим, работающие по восемьдесят — девяносто часов в неделю, получают всего около восьми тысяч в год. Это разве справедливо?

Джеймс нахмурился. Он начал всерьез опасаться, что подобный взгляд на вещи у Фебы может проявиться и в ее рабочих контактах с журналистами. А он отвечал за то, чтобы все сотрудники королевской пресс-службы работали, так сказать, в одной упряжке, не позволяя себе каких бы то ни было вольных мыслей.

— Если у тебя такое отношение к этому, Феба, зачем ты пришла сюда работать? — спросил он. — И потом ты не права. Королева платит дворцовым слугам, швейцарам, лакеям и горничным меньше, чем в других местах по Англии! Меньше! Королева очень бережлива.

— Тогда почему же они работают здесь? Ради престижа?

— Разумеется, но не только. Когда человек через какое-то время уходит в другое место и тащит с собой рекомендательное письмо, подписанное самой королевой, это… ну ты сама понимаешь.

— И наконец, мемуары? Джеймс поморщился.

— Увы, к сожалению, и это правда. Несмотря на то что при поступлении на дворцовую службу человек подписывает что-то вроде декларации, в которой обязуется не предавать огласке ничто из того, чему станет свидетелем во дворце.

— А если он нарушит обещание, его привлекут по суду? — спросила Феба.

— Нет. Декларация — неофициальный документ.

— Так зачем же она нужна?

— Подписавший ее человек берет на себя некие моральные обязательства. Но конечно, он связан лишь своим честным словом.

— И сколько бывших придворных слуг его уже нарушили?

— Немногие, если брать за исходное общее число всех людей, когда-либо работавших на королеву. Бывший лакей принца Чарльза, уволившись из дворца, тут же написал автобиографию. Но книга не пользовалась спросом, потому что он просто не смог сообщить в ней ничего пикантного и душещипательного, ибо не располагал фактурой. Дело в том, что в жизни принца Чарльза нет и никогда не было темных пятен и секретов.

На Фебу это явно произвело впечатление. В этот момент Джеймса позвали:

— Звонят из «Морнинг ньюс».

— Что им нужно?

— Хотят, чтобы вы подтвердили сообщение о том, что королева каждое утро в сопровождении своей собачьей своры нагая купается в бассейне Букингемского дворца и что по ее просьбе на это время выключаются охранные камеры слежения, информация с которых поступает на мониторы в полицию.

Джеймс хлопнул себя по коленям и расхохотался:

— Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет!


12


Материалы о пресс-конференции Кэнди Уайлдмэн попали во все газеты. Равно как и ее фотографии, на которых она была изображена скорбно сгорбившейся на стуле и походила на третьесортную актрису, занятую в новой версии «Оклахомы».

«Я так любила Джеральда! — цитировали все издания. — Его измена едва не убила меня! Пусть Джеки Давентри поймет, что она совершила, сломав мне жизнь!»

— Какая стерва! — разбушевался Джеральд, прочитав газету.

Они завтракали у Джеки на кухне, как обычно, перед тем как ему идти на работу, но если раньше за столом по утрам царила веселая атмосфера, то сегодня она была омрачена.

— И Роланд Шоу такой же, — сказала Джеки, со стуком поставив на стол кофейник.

— Пора ему преподать урок, — буркнул Джеральд.

— Его голыми руками не возьмешь.

— Но должен же быть способ! Слушай, может быть, стоит припугнуть?.. Как говорится, взять на пушку… Тогда он, возможно, угомонится.

— Как же! Первым делом бросится в полицию с жалобами. Нет, это не выход. Вот если бы мне удалось написать о нем материал, где я всем рассказала бы о том, кто он такой, но… Он ловок и его нелегко схватить за руку.

— А мне пока придется заниматься Кэнди и ее непомерными требованиями.

Джеки участливо взглянула на него.

— Как ты думаешь, может быть, она не станет добиваться от тебя денег? Теперь, когда получила такую шумную рекламу? Ведь после всех этих статей па «Манхэттен старлайт» начнутся сплошные аншлаги.

— Да уж… ее станут вызывать на «бис», — сухо заметил Джеральд. — Господи, каким же я был дураком! И как меня только угораздило связаться с ней, не пойму! Ловко она спрятала своего дружка, ты не находишь? Как ей это удалось?

Джеки вновь глянула на первые полосы газет.

— Она хорошенькая. Я могу понять мужчин, которые попадаются на таких.

— Это всего лишь маска, дорогая. Маска, под которой скрывается — не к еде будь сказано — одна гниль.

Она глянула на Джеральда, который сидел напротив нее за кухонным столом с белой мраморной крышкой. Глаза их на мгновение встретились, и у Джеки екнуло сердце. Такова была ее неизменная реакция на взгляд его темных пронзительных глаз. Джеки невольно вспомнила, как они занимались любовью минувшей ночью. Джеральд был удивительным любовником, для которого на первом месте всегда стояло удовольствие партнерши, а потом уже свое собственное. Его появление в ее жизни, когда Джеки уже почти утратила надежду найти когда-нибудь настоящего человека, являлось настоящим чудом. Протянув руку, она сцепила свои пальцы с его пальцами и улыбнулась.

— Но ничего, все пройдет и впереди нас ждет замечательное будущее, правда? Мы будем вместе, и это главное.

Джеральд улыбнулся в ответ.

— Да. Как только я развяжусь с этой идиотской ситуацией, мы сразу поженимся. У нас будет настоящая, нормальная семья.

Джеки зарделась, словно девушка, перехватив его пристальный взгляд. В ней вновь пробудилось желание. Мысль о том, чтобы родить ему ребенка, до сих пор не приходила ей в голову, но сейчас, когда он сам намекнул на это, Джеки почувствовала себя самым счастливым человеком на свете.

— Мне ведь еще не поздно по возрасту, правда?

— Ты молода, любимая.

— Я хочу родить ребенка, — серьезно сказала Джеки. — Всегда хотела, но Ричарду это было не нужно.

Джеральд сильнее сжал ее пальцы. Наклонившись вперед, он нежно поцеловал ее в губы.

— Мы будем самой счастливой парой на свете, обещаю тебе.

— Я не сомневаюсь. — Они вновь встретились глазами. Джеки лукаво улыбнулась: — И знаешь… мне очень не хочется идти сейчас на работу.

Он снова поцеловал ее.

— Мне тоже. Ты сегодня можешь освободиться пораньше?

— Увы! Надо присутствовать на гала-концерте в «Алберт-холле», и еще я обещала заглянуть на бал в «Дорчестер». Плюс три коктейля, на которые меня пригласили. Господи, неужели я все это вынесу и не умру?

— Мне кажется, ты слишком напрягаешься на своей работе, любовь моя. Пять приемов за один вечер — это неслыханно!

— Если честно, Джеральд… я подумываю о том, чтобы уйти из «Сэсайети».

Его это удивило. Несмотря на то что она постоянно ворчала по поводу всевозможных приемов, званых обедов и людей, с которыми ей там приходилось встречаться, Джеральду казалось, что в принципе работа ей нравится.

— Почему? Я думал, тебе хорошо в журнале.

— Я привыкла к нему, — сказала Джеки. — Ну и льготы, конечно, фантастические. Такой образ жизни, какой веду я, могут себе позволить лишь очень обеспеченные женщины, а мне многое достается бесплатно. Я посещаю лучшие рестораны, путешествую только первым классом, бываю на всех премьерах, останавливаюсь в пятизвездочных отелях. И, как правило, меня везде встречают очень радушно. Но, сказать по правде, мне это уже давно приелось. Махинации Роланда Шоу, конечно, сыграли свою роль, но и помимо этого… Видишь ли, меня бесит, просто с ума сводит предсказуемость всего, что происходит в благородном обществе.

— То есть? — Джеральд подлил еще кофе ей и себе.

— Каждый вечер я вижу вокруг одни и те же лица, хожу по одним и тем же местам, ем неизменно одну и ту же еду и пью одни и те же вина. Люди на светских приемах и балах одеты всегда одинаково и говорят одно и то же. Такое ощущение, что ты попала в аквариум с золотыми рыбками и твой удел — До конца жизни безвылазно сидеть в нем, плавая кругами. — Она обхватила голову руками. — Меня убивает монотонность. Порой я прихожу куда-то и думаю: «Боже мой, ни одного нового лица!» И тогда у меня сразу же появляется желание поскорее уйти. Я знаю черные ходы почти во всех отелях и частенько все происходит так: я прихожу, обмениваясь приветствиями с хозяйкой вечера, делаю круг по залу и… исчезаю через кухню.

Джеральд рассмеялся:

— Господи, неужели все так плохо? Да, ну если наболело, тогда, конечно, увольняйся.

— Даже не знаю, в чем дело. То ли жизнь изменилась, то ли я сама на все уже иначе смотрю, — задумчиво проговорила Джеки.

В последние несколько месяцев она часто стала ловить себя на мысли, что по-другому относится к высшему свету. Поначалу — ощущение скуки, а затем что-то сродни отвращению.

— Может быть, в моем сознании произошло окончательное крушение всех прежних иллюзии, но теперь я твердо считаю, что благородное общество насквозь фальшиво, Джеральд. И люди, составляющие его цвет, фальшивы. У них в жизни одна забота: решишь, на какую вечеринку отправиться в следующий раз. Все это не имеет никакого отношения к реальной действительности. И по этому я начинаю понимать, что примерно на восемьдесят процентов обязана своей популярностью тому, что веду в журнале светскую колонку. Только поэтому эти люди и липнут ко мне.

Он усмехнулся.

— Ну может быть, не на восемьдесят процентов, дорогая, а, скажем, на семьдесят пять.

Джеки рассмеялась:

— Ты прямо как Кип! Нет, я серьезно. Стоит мне перестать работать в «Сэсайети», как поток приглашений прервется в одночасье. Ниагара пересохнет. Большинство знакомых забудут обо мне в тот же день, и, знаешь, я в общем-то не возражаю… Я и так никогда не считала их друзьями. Для меня они всегда были просто именами, которые я бесконечно тасовала в своих материалах. Но в то же время мне будет обидно сознавать, что основой наших «дружеских» взаимоотношении все-таки являлась моя должность в журнале. И все.

— Да, а сейчас-то они все заискивают перед тобой. Кстати, что ты подумала про меня, когда увидела впервые на том приеме? Наверно, что-нибудь вроде «Этот тоже сейчас будет лезть ко мне и выклянчивать упоминание о себе в журнале». Да?

— Нет, — с улыбкой ответила она. — Тех, кто добивается для себя рекламы, я чую за милю Тебе же в то г вечер нужно было другое и я благодарна тебе за это.

— Чем займешься, если уйдешь из журнала?

— Перейду в какое-нибудь более солидное издание, типа «Телеграф» или «Таймс». Буду брать интервью, писать очерки, хотя не уверена, получится ли внештатником, может, и возьмет, но мне все же хочется устроиться на оклад. Когда ты на вольных хлебах — это очень ненадежно, если только ты не общепризнанный гений.

— Полагаю, тебе не нужно беспокоиться о деньгах, дорогая, ведь мы вместе. Не сочти за нескромность, но я богат и все что мое — это твое.

— Спасибо, — ответила Джеки, — но я все-таки привыкла сама себя обеспечивать. От чувства независимости, которое я обрела в последнее время, уже никогда не откажусь. У Ричарда я жила как содержанка и теперь, мысленно оглядываясь назад, понимаю, что это было моей ошибкой.

— Да, но не забывай, что я переехал к тебе на квартиру и поэтому со своей стороны должен давать что-то взамен, — заметил Джеральд. — А что до журнала, то я с тобой согласен. Нечего откладывать дело в долгий ящик. Почему бы тебе прямо сегодня не пойти к редактору и не попрощаться с ним? И начнешь искать себе что-нибудь другое.

Джеки оживилась:

— Ты серьезно?

— Еще как серьезно. По крайней мере мы будем ложиться в постель уже в десять вечера.

— О, это аргумент!

Джеральд вновь посмотрел на нее так, что она вся затрепетала, и тихо проговорил:

— Вот именно.

Почему люди всегда стремятся помешать ему? Почему сначала соглашаются с его планом, но стоит ему только попросить разумного вознаграждения, как они сразу же начинают оскорблять и унижать его?

Роланд быстро шагал по Слоан-стрит, направляясь в свою двухкомнатную квартирку, где он сможет зализать полученные раны и придумать, как отомстить той, что так подло обошлась с ним.

Кэнди Уайлдмэн. Вульгарная особа! Кем она себя возомнила? Роланд был потрясен до глубины души, когда она сказала, что он не получит от нее ни пенни. Но ведь если бы не он, ей и самой ничего не светило бы от Джеральда Гулда! Так бы и зависела от тех крох, что ей платили как третьесортной певичке за участие в том идиотском мюзикле. Она же бесталанная проститутка! Ни на что не годная подстилка! О, как было бы хорошо, если бы она сдохла! Лучше всего прямо на сцене…

Но ничего, он еще отомстит! Преподаст ей урок, который она надолго запомнит. Эта сучка не получит после развода ни пенни от своего муженька! Роланд обратится также в «Экуити» и расскажет им о том, что это за мерзавка. Никто не смеет так обращаться с ним, как она! Никто не смеет безнаказанно отнимать у него честно заработанные тысячи фунтов!

Едва добравшись до дома, он тут же связался по телефону с «Морнинг ньюс». Этот номер Роланд давно выучил наизусть.

— Позовите Дэвида Йорка! — с ходу бросил он в трубку.

Спустя минуту к аппарату подошел редактор светской хроники газеты, и Роланд стал рассказывать ему о том, что Кэнди Уайлдмэн вышла замуж за богача Джеральда Гулда только для того, чтобы надуть профсоюз английских актеров и получить свободное право выступать на лондонской сцене. Между тем, находясь уже в браке, она продолжала поддерживать отношения со своим бывшим любовником.

— Спасибо, но нас эго не заинтересует, — ответили ему на том конце провода.

Пораженный Роланд оторвал трубку от уха и непонимающе и зло взглянул на нее.

— Не заинтересует?.. — раздраженно переспросил он.

— Не заинтересует.

Роланд швырнул трубку на аппарат.

— Ну, это мы еще посмотрим! — крикнул он и тут же набрал номер «Дэнли газетт», попросив соединить его с отделом светской хроники.

— Полагаю, вам будет интересно узнать… — начал он.

— Кто говорит? — перебили его.

— Это Роланд Шоу. У меня появилась для вас очень любопытная информация и я…

— Прошу прощения, но она нас не заинтересует.

— Что?! — взорвался Роланд. — Я предлагаю вам эксклюзивный скандальный материал, а вы говорите…

— Совершенно верно. Я говорю вам, что он нас не заинтересует. До свидания.

В трубке щелкнуло и раздались частые гудки.

Роланд принялся звонить в третью газету и одновременно в его голове зашевелилось нехорошее подозрение. Оно еще более окрепло, когда с ним вновь отказались разговаривать. И вдруг Роланд понял, что кто-то перерезал пуповину, которой он был связан со средствами массовой информации. Должно быть, этот некто договорился с владельцами издании, с этими толстосумами, которые заправляют в газетном бизнесе всем и вся, и те распорядились, чтобы редактора ничего не принимали от Роланда Шоу. Потому что его материалы, мол, не отличаются добросовестностью. Впрочем, дело серьезнее. Кто-то задумал уничтожить Роланда. Кто-то решил лишить его возможности стать богатым и влиятельным. Это дьявольский план, с помощью которого недоброжелатель хочет сделать так, чтобы перед Роландом закрылись двери в будущее.

Кровь бросилась ему в голову,и перед глазами поплыли красные круги. Его охватило неистовое бешенство. Он понял, что потерял не только постоянный источник дохода, но и способность губить своих врагов, продавая газетам их темные секреты.

В висках сильно стучало, руки тряслись. Роланд лихорадочно пытался сообразить, кто перешел ему дорожку на сей раз. В голове проносились десятки имен, связанных с теми или иными событиями. Родители юного виконта, арестованного за хранение у себя героина, который ему дал Роланд?.. История выскочила на первые полосы газет. Дебютантка, забеременевшая от темнокожего мойщика окон в тот день, когда тот наводил блеск на стекла ее родового особняка?.. Может быть, кто-то из них захотел ему отомстить? Или титулованная леди, которая за вознаграждение попросила Роланда, чтобы он познакомил ее некрасивую дочь с каким-нибудь солидным молодым человеком?.. Однако информация об отчаянных стараниях мамаши просочилась в прессу и окончательно свела на нет шансы найти хоть кого-нибудь.

В последнее время Роланд состряпал с пару десятков вещичек насчет королевской семьи. Может быть, в пресс-службе Букингемского дворца стало известно, что это он? Но ничего, по крайней мере «Иси Пари» и «Франс диманш» еще не отказались от его услуг, и в ближайшее время там должна появиться парочка его весьма пикантных материалов!

Вспомнив об этом, он повеселел, но ненадолго. Горечь и обида вновь наполнили душу. Все на него ополчились. Все хотят его крови. По какой-то непонятной причине люди получают удовольствие от того, что нападают на него и тормозят его возвышение в жизни. Несправедливо! Он имеет точно такое же право занять свое место под солнцем, как и какой-нибудь недоумок, которому повезло родиться пэром! Будь проклята вся эта аристократическая генеалогия!

Вдруг на него снизошло просветление. Он понял, кто набрехал про него владельцам средств массовой информации, кто отлучил его от газет. И как он только сразу не догадался? Только один человек из всех его недругов имел среди журналистской братии авторитет и влияние. Джеки Давентри! Эта стерва постоянно встает у него на пути! Все никак не угомонится! Она это делает, конечно, из зависти. «Да, да, она завидует мне, вот и все». Она завистлива и мстительна. Похорон не испугалась. Даже история с Кэнди Уайлдмэн, узнавшей благодаря ему о ее романе с Джеральдом Гулдом, не навредила Джеки. «Но ничего. Я придумаю способ воздействия на эту сучку».

Селия неслышно спустилась по лестнице. Тишина дома нарушалась лишь тиканьем дедовых часов в холле и легким скрипом половиц. Скрип этот давно уже стал привычен для старого дома. Наверху в своих комнатах спали Хьюго и дети.

Войдя на кухню, она закрыла за собой дверь и повернула выключатель. Комнату тут же залил яркий веселый свет. Селия поставила на огонь чайник.

Вот уже пятую ночь подряд сон упорно не шел к ней, несмотря на снотворное, прописанное врачом, несмотря на теплый душ по вечерам, несмотря на горячее молоко, несмотря на легкое чтение… Селия постоянно пребывала в напряжении. Ей казалось, что в любую минуту в ее голове может произойти взрыв, который разнесет ее душу на тысячи брызг и увлечет в водоворот истерии. Селия никак не могла отделаться от этих ощущений. Ей было страшно. От прежнего душевного равновесия и сдержанности не осталось и следа. Раньше Селия всегда отдавала себе отчет в своих поступках, сейчас же серьезно опасалась, что вот-вот сойдет с ума. И с каждым днем положение становилось все хуже. Давящее оцепенение, делавшее ее жизнь поистине земным адом, не отпускало ни на минуту.

Завтра в палате лордов пройдет голосование по закону о военных преступниках и решится судьба отца. Селия знала, что сторонников принятия закона и его противников примерно равное количество. Заранее ничего определенного сказать было нельзя, и ощущение неопределенности было невыносимо. Чуть чаша весов качнется завтра в плохую сторону и — ужасные последствия для всей ее семьи неминуемы. Днем она разговаривала по телефону с матерью и та сказала, что ее худшие страхи начали подтверждаться и что как бы ни проголосовали лорды, отец до конца жизни останется с клеймом на лбу.

— В любом случае, — несчастным голосом проговорила Эйлин, — для него это конец. Напряжение медленно убивает его, я вижу. А если дело дойдет до суда, он этого просто не переживет.

— А как ты, мама? — спросила Селия.

— Я жила вместе с этим кошмаром на протяжении последних сорока пяти лет. Но сейчас у меня такое ощущение, будто я проснулась и обнаружила, что это вовсе не кошмар, а действительность.

Селия искренне сопереживала матери. Ее сердце обливалось кровью в беспокойстве за Эйлин, которая все сделала для того, чтобы дочь никогда не узнала правды. Что же до чувств, которые Селия питала к отцу… В этом разобраться было тяжелее всего. Она не понимала, как можно презирать человека, который дал ей жизнь и которого она всегда горячо любила? Но вместе с тем разве можно преодолеть и подавить в себе ужас и отвращение, которые охватили ее, когда она узнала о том, что он в душе чудовище?.. В детстве он учил ее плавать и запускать кораблики. Учил понимать и ценить искусство, чудеса природы, человеческую культуру и древность ее рода! А в то же время он нес ответственность за самые страшные преступления, которые когда-либо совершались на земле.

Мысли Селии начинали путаться, как только она задумывалась об этом. Она жалела, что вообще узнала про это, ибо чувствовала, что часть вины отца легла и на нее. Его грехи окутали страшной черной тенью всю ее жизнь и не пропускали ни одного лучика света.

Сгорбившись за кухонным столом с чашкой чая в руке, Селия жестоко терзалась угрызениями совести, хотя и сознавала, что не она совершала преступления полвека назад. Их совершил отец, а грехи отцов наших… Селия закрыла лицо руками, на глаза навернулись слезы. Раскаяние, охватившее ее, было необъяснимо, однако оно пронзило ее сердце, словно раскаленный шомпол. Отец… Господи, как ей жить дальше? Первый шок прошел, но легче не стало. Напротив, с каждым днем становилось все хуже. Как она теперь будет воспитывать Колина и Иана, если утратила веру в себя и чувствует себя недостойной их… Разве она сможет по-прежнему оставаться хорошей женой для Хьюго, для милого порядочного и честного Хьюго, ведь она была рождена от такого…

Селия открыла глаза и заметила большого черного паука, сидевшего на полу в нескольких футах от нее. Он не шевелился и словно ждал чего-то. Селия окинула его печальным взглядом.

— Пойми, — сказала она вслух, обращаясь к пауку как к старому другу, — у меня, наверно, не хватит сил жить дальше. Что я буду делать, если отца арестуют и будут судить? Не мне винить Хьюго, это несправедливо по отношению к нему. Он не может пойти против своей совести, но ведь расклад сил таков, что всего один-два голоса могут решить судьбу закона… И возможно, именно в его руках жизнь моего отца…

Паук по-прежнему сидел на месте, и в ту минуту Селия не сомневалась, что он слушает ее.

— Скажи, что бы ты сделал на моем месте? — тихо и спокойно спросила она. — Если лорды отвергнут закон… что ж, значит, отец получит временную передышку. Но ведь люди все равно будут знать, что он натворил! Все будут говорить, что мой отец и дед Колина и Иана нацистский военный преступник. Все газеты уже рассказали об этом, а я в своем телеинтервью еще пыталась защитить его… пыталась сделать хорошую мину при плохой игре… Но я одного до сих пор никак не пойму: как он мог совершать все те страшные преступления и одновременно быть таким милым и любящим отцом?.. — Она доверительно понизила голос. — Я не представляю, как дальше жить с таким грузом вины в душе. Мне хочется как-то наказать себя, оправдаться перед людьми. Я слишком хорошо жила до сих пор, мне слишком часто светило солнце… А я не заслужила всего этого. Я недостойна быть ни женой, ни матерью. И мне надо… надо… — Она запуталась в собственных мыслях и не могла уже найти подходящих слов.

Вдруг откуда-то издалека, словно сквозь плотную дымку тумана, до нее донесся голос Хьюго:

— Селия, милая, иди в постель. Иди ко мне, любовь моя. Тебе нездоровится.

Она почувствовала вокруг себя чьи-то сильные руки и теплое дыхание на своей щеке.

— Мне надо… — Она отчаянно пыталась отыскать нужное слово. Надо что-то сделать, но что? Селия пребывала в таком душевном расстройстве, что плохо соображала, что же ей все-таки надо сделать. Перед глазами замелькали какие-то тусклые картинки, как в черно-белом старом кино: люди, выстроившиеся в длинную очередь, медленно заходят в газовую камеру, женщин и детей избивают, морят голодом, уничтожают чьи-то невидимые руки, и они исчезают, будто их никогда и не было на земле. И все это делал ее отец.

— Я никогда не буду свободна от этого… — прошептала она, пока Хьюго нес ее на руках обратно в спальню. — Я никогда не пойму…

Позже, когда она уже лежала в постели и теплое одеяло было подоткнуто со всех сторон, над ней нависало улыбающееся лицо их домашнего доктора, но эта улыбка ее не успокаивала. Вот в ее руку вошла игла. Селия открыла рот, чтобы что-то еще сказать… объяснить… попросить прощения… Но в следующее мгновение на нее накатила истома, глаза сами собой закрылись и она канула в спасительное забытье.

— Мне так жаль, Билл. Может быть, я могу как-то помочь? — участливо спросила Джеки. Ей было больно смотреть на уныло-скорбное выражение на лице друга. Господи, где прежний веселый Билл?

Роланд Шоу изменил тактику в отношении него и теперь пытался договориться с Биллом без суда. Но так было для последнего еще хуже. Столкнувшись с вымогательством, Билл утратил остатки жизнелюбия, философского отношения к действительности и душевного равновесия. Уж не говоря о его стремительно ухудшающемся материальном положении.

— Вот когда я по-настоящему пожалел о том, что являюсь внештатником, — объяснял он Джеки. — Люди боятся теперь связываться со мной. Думают так: «Если мы дадим Биллу работу, Роланду Шоу это может не понравиться и тогда он отомстит нам». Одна за другой отменяются подработки, о которых я уже договорился. Я потерял десять свадеб с солидными гонорарами, двое крестин, с полдюжины танцевальных вечеров и несколько семейных торжеств. Для меня это просто финансовая катастрофа.

— Боже мой, я и не предполагала, что все так серьезно, Билл. Я приложу все усилия, чтобы раздобыть для тебя дополнительную работу, но Роланд… он объявил тебе форменную войну.

Билл понуро уронил голову. Всем своим видом он напоминал сейчас Джеки старого плюшевого мишку, из которого сквозь прорехи вылезает набивка.

— Мне крышка, — упавшим голосом сказал он. — Он требует тысячи фунтов, угрожая в противном случае подать в суд. — Билл поднял на нее печальные глаза. — Я не могу позволить себе нанять хорошего адвоката, а общественного защитника суд не предоставит, потому что я считаюсь платежеспособным. Выбора нет: приходится откупаться.

— Неужели ничего нельзя сделать? Билл пожал плечами.

— Видимо, придется продать дом Джеки пораженно уставилась на него.

— Какой ужас! «Сэсайети» должен помочь тебе!

— С какой стати? Я ведь не штатный сотрудник. На вольных хлебах, так сказать. Продаю свои снимки и другим изданиям. Точнее, продавал… — Он криво усмехнулся. Жалкая пародия на широкую и веселую улыбку прежнего Билла.

— Что ты собираешься делать?

— Нам с женой придется переехать жить к ее сестре-вдове в Элтэм. Я лишь своей проявочной и поэтому вынужден буду протоптать дорожку в обычную платную фотомастерскую, но ничего не поделаешь.

— Когда все это случится?

— Через несколько дней я встречаюсь со своим адвокатом. Нужно время, чтобы собрать необходимые деньги, так что им придется обождать.

Видно, Билл уже смирился с тем фактом, что Роланд Шоу сломал ему карьеру и вот-вот окончательно добьет материально.

— Нельзя допустить, чтобы ему все сошло с рук, — жестко проговорила Джеки — Это в высшей степени несправедливо. О черт… — Она треснула по столу маленьким кулачком — Роланда Шоу необходимо остановить, Билл! Господи, никогда еще не сталкивалась с такой идиотской ситуацией! Один-единственный ничем не примечательный жулик безнаказанно терроризирует все лондонское благородное общество. Потому что англичане, видите ли, боятся устраивать сцены и предпочитаю! Любой ценой оберегать свои тайны. В Штатах подобное было бы невозможно. Это только в характере у английской аристократии смыкать ряды, упрямо молчать и делать вид, что ничего не происходит. Чем Роланд Шоу прекрасно пользуется.

— Не надо, Джеки. В Америке богатеи также подстраховывают друг дружку, если что-то вдруг не так. Запомни: большие люди по своей природе уязвимы и имеют слабые места, поэтому всегда найдется негодяй, который пальнет в них из-за угла из зависти или по политическим причинам. А наша аристократия тут ни при чем, — возразил Билл.

— Не согласна. Этот абсурдный синдром характерен именно для англичан. Давайте не будем показывать виду, что что-то не так, и, может быть, все как-нибудь само собой рассосется! — горячо заспорила Джеки. — Я уже говорила, что хочу написать о Роланде Шоу большой материал и рассказать там, в частности, и об этом.

— Но Бертрам тебе никогда не позволит. Он боится, что журнал привлекут к суду за клевету:

Джеки наклонилась к нему.

— Я, наверно, уволюсь, Билл. Мне вот уже где сидят все эти светские приемы, пустые разговоры, никчемные людишки и эта идиотская атмосфера. Страна вступает в период экономического спада, здесь накроется половина всех предприятий! Стыдно каждый вечер шляться по всяким увеселительным мероприятиям, когда происходят такие серьезные вещи.

Билл, который всю жизнь крутился лишь в высшем свете, непонимающе посмотрел на нее. В девятнадцатилетнем возрасте он сделал свою первую фотографию и отнес ее в «Татлер». С тех пор он только тем и занимался, что снимал для вечности сменяющие друг друга поколения английских аристократов. Из года в год ездил по одним и тем же местам: выставка живописи в Королевской академии изящных искусств, выставки цветов в Челси в мае, открытие летнего оперного фестиваля в Глайндборне, скачки в Эскоте, дерби, Уимблдонский теннисный турнир, регата в Хенли, Каусская регата, танцевальные вечера, балы, приемы, свадьбы, годовщины и все остальное, чем развлекало себя благородное общество. Билл варился в этом несколько десятилетий и прочими вопросами не интересовался. Отчасти именно поэтому он переживал сейчас такие тяжелые времена. Единственная его опора в жизни — светское общество — вдруг ушла из-под ног, и он оказался между небом и землей. Джеки тем временем продолжала:

— Почему ты не подашься в коммерцию, Билл? Почему бы не обслуживать показы мод? Рекламу? Там неплохо платят.

Билл покачал головой:

— Квалификации не хватит. У меня хорошая память на лица и я неплохо знаю высший свет. Свадьбы и крестины я еще снимать могу, но ничем другим заниматься не умею, Джеки.

— Ничего, Билл, не вешай нос, — подбодрила она его. — Не сомневаюсь, что в итоге к тебе все вернется. Разберешься. Может быть, твой адвокат найдет способ как-нибудь смягчить адвоката Роланда и тебе не придется откупаться.

Он слабо улыбнулся и поднялся со стула.

— У меня осталась только надежда, — сказал он. — Она, как говорится, умирает последней.

С этими словами он вышел из кабинета. Джеки больно было смотреть на него. Билл смахивал на старого пса, которого ни за что ни про что избили палкой. Она видела: он на грани нервного срыва.

Клуб «Давид», открывшийся всего три недели назад, каждый вечер привлекал к себе толпы геев, покидавших «Слингбэкс» в поисках новых приключений. Музыка здесь была неплохая, напитки стоили дешевле, а атмосфера еще более пикантная. Стоит ли говорить, что Роланд Шоу фактически являлся одним из «отцов-основателей» заведения. Он показывался здесь по крайней мере раз в неделю, когда у него намечалось «окно» между посещениями очередных светских приемов.

Клуб располагался на Риджент-стрит. Его ярко-розовая неоновая вывеска при входе была видна издалека. Внутренне убранство вполне соответствовало направленности: обитые черным бархатом стены, лавки, обтянутые искусственной кожей «под зебру», небольшая танцплощадка, над которой нависала копия микеланджеловского Давида, сработанная из стекловолокна. Под тенью этого совершенного образчика мужественности, под энергичные танцевальные ритмы и подходящую светомузыку терлись друг об дружку «голубые» парочки.

Роланд прямиком направился к бару, где усатые ребята в черной коже подавали горячительные напитки.

— Водка с тоником, Джим, — бросил Роланд своему любимому бармену.

— Момент! — ответил тот.

Роланд был в клубе чем-то вроде местной знаменитости. Заглядывая сюда, он любил рассказывать всякие байки про представителей высшего лондонского света. Публика вознаграждала его взрывами гомерического хохота. Особенно полюбилась история про напившуюся герцогиню, которая рухнула со стула во время званого ужина в Букингемском дворце. А также байка про одну моложавую виконтессу, которую застали в припаркованной машине с приятелем ее собственной дочери.

Роланд садился за один из столиков, вокруг него собирались многочисленные слушатели и он начинал свой очередной рассказ; голос его становился от возбуждения еще тоньше, чем обычно. Его рассказам были свойственны максимальная детализация и живость сюжета. Порой в порыве вдохновения он поливал грязью людей, которые совсем недавно радушно принимали его в своих домах.

Тот вечер не стал исключением. Вскоре они окружила группа геев, которые наперебой стали спрашивать, что у него появилось новенького. Роланд заметил, что с ним явно хочет познакомиться поближе какой-то незнакомый мужчина лет сорока пяти. Уже через полчаса он предложит ему пойти к нему домой.

Роланду надоело возиться со стариками и он отшил поклонника, которого, как выяснилось, звали Стивеном. Тот оскорбился и, надвинувшись на Роланда, крикнул:

— Да ты кто такой?!

— Во всяком случае не перезрелый неудачник, — парировал Роланд.

Публично униженный, Стивен пришел в ярость и попытался ударить Роланда. В следующее мгновение откуда ни возьмись появился вышибала и схватил его за руку.

— Отпусти меня, ты, ублюдок! — заорал Стивен и попытался вырваться. Но вышибала был сильнее и выкинул Стивена на улицу, откуда еще долго потом неслись проклятия.

— Боюсь, милый, ты нажил себе врага па всю жизнь, — проговорил кто-то Роланду на ухо.

Обернувшись, он увидел перед собой молодого человека примерно одних с ним лет, модно одетого: в мешковатые брюки, армейские высокие ботинки, рубашку с открытым воротом и твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях. Он был красив, этот незнакомец.

— Привет, — сказал Роланд, любезно улыбаясь. — Наверно, он просто перепил сегодня.

Молодой человек пожал плечами.

— Возможно. Хочешь выпить? Я угощаю.

— Спасибо.

— Кстати, меня зовут Хэл Тейлор.

— А меня Роланд Шоу.

— Приятно знакомиться.

— Мне тоже.

Вскоре Хэл принес выпить, и они разговорились. Роланд слушал его вполуха, однако когда Хэл произнес слова «мой режиссер», он насторожился.

— Ты работаешь в театре? — спросил он.

— На телевидении. Компания «Стар телевижн», утренняя программа «Первым делом», слышал, конечно?

Роланд заинтересовался.

— Ты берешь там интервью?

— Нет, — отозвался Хэл. — Подыскиваю для программы интересных людей.

— Гостей передачи то есть? Сплошные знаменитости, наверно, да?

— Да нет, не обязательно. Просто людей, которым есть что сказать. Вот сегодня утром у нас был художник, который рисует исключительно на грифельной доске, а также женщина, которая родила и воспитала одиннадцать детей. — Он пожал плечами. — Подобный народ интересен зрителям.

В голове у Роланда лихорадочно заметались мысли. Вот если бы и ему прорваться на телевидение… Он бы рассказал о высшем свете, представился бы авторитетным специалистом по этой теме… Дал бы подробный отчет о последних событиях в благородном обществе Лондона. А может, впоследствии ему удалось бы сделать еженедельную передачу на эту тему… Водка, энергичная музыка, освещение и атмосфера «Давида» действовали на него возбуждающе, и воображение вскоре стало рисовать волшебные картины предстоящего успеха. Если он сумеет стать популярным телеведущим, тогда с ним все станут считаться. Это шанс, который может больше не представиться!

— Давай теперь я тебя угощу, — предложил Роланд, решив отступить от своего правила, которого придерживался уже больше года.

— Спасибо, — отозвался Хэл.

Пробираясь к бару мимо свеженьких юнцов, которых в другой ситуации не оставил бы без внимания, Роланд сейчас размышлял о более высоких целях. Покувыркаться под одеялом с красавчиком, конечно, неплохо, но разве это сравнится с появлением на телеэкране?!

Едва различимые голоса долетали как будто издалека. Селия напрягала слух, пытаясь разобрать, о чем идет речь, но нечеловеческая усталость беспрестанно накатывала на нее тяжелыми волнами, и она сдавалась, впадая в полузабытье. Впервые в жизни она добровольно отдала себя — душу и тело — в руки других людей. Сняла с себя всякую ответственность за себя, и ею овладело странное чувство облегчения. «Теперь, что бы ни случилось, я не виновата», — думала она. Она устранилась от всего и провалилась в ватную бездну — теперь ее ничто не касалось, ничто не волновало.

Лишь временами в мозгу на краткие мгновения вспыхивало осознание случившегося, и тогда перед глазами начинали мелькать картинки: отец, привлеченный к суду, согбенный и еще больше постаревший, дает показания; судья оглашает приговор, обрекая отца на пожизненное заключение; одновременно где-то на заднем плане слышатся всхлипывания матери, сердце ее разбито.

В одну из таких минут Селия вдруг почувствовала на себе прикосновение чьих-то ласковых рук, услышала ободряющие голоса и поняла, что рыдает не мама, а она сама.

— Селия, любимая…

Она делала вид, что не слышит, не желая выходить из уютного темного кокона.

— Любовь моя… Селия…

Она узнала голос Хьюго, но по-прежнему никак не реагировала. Господи, почему он не замолчит, не оставит ее в покое? Зачем он ее дергает, тормошит?

— Все обошлось, Селия. — Голос никуда не пропадал. — Твоему отцу ничто не угрожает, любимая. Теперь все будет хорошо.

Это, конечно, всего лишь ловкий трюк. Они хотят, чтобы она пришла в чувство, и поэтому лгут ей — лорды якобы проголосовали против закона. Но Селия не купится на это, не будет слушать Хьюго, что бы тот ни говорил. Отец в Ирландии, но его вот-вот возьмут под арест. Хорошо бы ее не трогали, дали поспать.

— Я говорю правду, Селия. Твоему отцу теперь ничто не угрожает, клянусь. Все позади. — Голос Хьюго стал громче и слышался отчетливее.

Она полуоткрыла глаза, не зная, снится ли ей все это или нет. Через несколько мгновений туман стал расступаться и она различила лицо мужа совсем близко от своего лица и почувствовала, как крепко он держит ее за руки.

— Хьюго? — прошептала она неуверенно.

— Да, любимая. Ты слышала, что я сказал?

— Это правда?

Неужели есть надежда? Неужели отец и остальные, такие же как он, получили временную передышку?

— Правда, — заверил ее Хьюго. — Закон был отклонен большинством всего в четыре голоса, но это не важно. Его не приняли, а значит, волнения позади. Твой отец в безопасности.

Хьюго был бы до конца честен, если бы добавил роковое слово «пока». Но он благоразумно воздержался. Общеизвестно, что правительство активно выступает за принятие закона и рано или поздно снова вынесет его на голосование. Вопрос лишь в том, умрет ли Эрнест от старости еще до этого или и в следующий раз лорды отклонят закон?

Но главного он добился: Селию удовлетворили его новости. Она улыбнулась и чуть сжала его руку. Впервые за последние дни лицо ее разгладилось и тревожные морщинки исчезли. Еще несколько суток в этой больнице на Кромвель-роуд под присмотром лучших врачей и все будет нормально.

Хьюго решил для себя еще одну вещь: он никогда не скажет ей, как голосовал сам… как бы она его ни упрашивала.

С телевидения за Роландом прислали машину. Она пришла ровно в пять тридцать утра, как и предупреждал Хэл. Он говорил, что все гости передачи должны будут собраться в студии к шести, а разговор в прямом эфире начнется ровно в семь пятнадцать. Роланд проснулся пораньше и к приходу машины был уже полностью готов и пребывал в состоянии большого волнения. Он и не предполагал, что так легко прорвется в телепередачу «Первым делом». Пара забавных историй из жизни высшего света, — а уж Роланд постарался сделать их юморными, легкими и безобидными, — и не пришлось даже второй раз угощать Хэла водкой с тоником. Он предложил Роланду через два дня принять участие в передаче, гостей которой попросят ответить на вопрос: «Существует ли еще классовая система?»

— Ты познакомишь телезрителей со своей точкой зрения как человек, частенько бывающий на всевозможных светских приемах и вечеринках, — предложил Хэл. Будто Роланда требовалось говаривать. — Расскажешь о том, что знаешь. Разовьешь какую-нибудь небольшую тему. Скажем, принимают ли аристократы в свои круг нуворишей?.. Или что значит быть дебютанткой в высшем свете в 1990 году? Чем нынешняя система отличается от старой, когда молодых девушек представляли ко двору в Букингемском дворце?

Роланд живо кивал в ответ.

— Да, это будет неплохо, — непринужденно согласился он. — О, я столько всего могу рассказать! Запросто сумел бы даже делать еженедельные отчеты о жизни благородного общества. Что-то типа светской хроники, а?

Хэл задумчиво кивнул:

— Это интересно… Но посмотрим сначала, как пройдет твое первое появление на экране, хорошо? Другими гостями будут профессор Джулиан Уинтертон, социолог, леди Элизабет Гринстед, графская дочь, которая была дебютанткой в 1918 году, а также некий Дании Фокс, представляющий организацию «Классовые борцы» и, разумеется, люто ненавидящий все, что связано с нынешней нашей властью. Думаю, он оживит дискуссию.

— Да-да, конечно, — торопливо поддакнул Роланд.

Что ж, возможно, это тот самый большой шанс, которого он так долго ждал. Возможность завоевать известность. В конце концов в Лондоне есть немало таких, кто знает не больше, чем он, но называет себя экспертом в вопросах общества. Так почему бы и ему не стать одним из них?

Машина пришла вовремя. Роланд в предвкушении предстоящего, сильно волнуясь, сел в нее и бросил шоферу:

— Я сегодня выступаю в «Первым делом».

— Знаю, — буркнул тот.

Машина двинулась по все еще погруженным в полумрак пустынным лондонским улицам в сторону студий «Стар телевижн» в Гринвиче. Роланд, рассеянно выглядывая в окно, мысленно уже отвечал на вопросы, репетировал остроумные ответы, пересказывал в уме наиболее забавные истории. Своим появлением на телевидении и манерой держаться он произведет настоящий фурор. Операторы будут восхищаться тем, как естественно он смотрится. Телезрители забросают программу письмами с просьбами еще раз показать «того интересного молодого человека». Его пригласят снова, уже на постоянную работу. А если повезет сегодня, то ему сразу же предложат вести собственное ток-шоу, где он будет брать интервью у разных знаменитых людей.

И плевать на тех, кто пытается встать у него на дороге. Он им еще покажет! Он станет влиятельным человеком, с которым хочешь не хочешь придется считаться!

Неряшливого вида девушка в джинсах и большом мешковатом свитере встретила его в вестибюле. Двумя руками она прижимала к груди стопку бумаг и вообще усиленно корчила из себя занятого человека, который вот уже несколько часов на ногах и работает.

— Идите за мной, — живо предложила она. — Сначала я отведу вас в гримерную, а потом познакомлю с режиссером. Хотите кофе?

Роланд, который с каждой минутой нервничал все сильнее, пробормотал что-то насчет того, что он предпочел бы чай. Через минуту он уже сидел перед зеркалом в кресле с целлофановой накидкой, застегнутой под подбородком, а в лицо его пристально вглядывалась высокая худая девушка в белом халате.

— Вам с молоком и с сахаром? — спросила та, что была в джинсах.

— Только с молоком, если можно.

Его слепил яркий свет лампочек, навешенных по всему периметру зеркала. Гример все не отводила глаз от открытых пор на его носу. Цвет лица у Роланда был нездоровый, желтоватый. Покончив с осмотром, девушка стала ловко красить его косметическим карандашом.

К семи часам он был готов и ждал в приемной, которую сотрудники студии прозвали Зеленой комнатой, вместе с остальными приглашенными на передачу «Первым делом» гостями. К ним вышел режиссер, поздоровался со всеми, но представлять друг другу не стал. Девушка с бумагами, похоже, была приставлена специально к Роланду, потому что она то и дело подбегала к нему и справлялась, все ли нормально. Между тем Хэла нигде не было видно.

Наконец до ушей Роланда донеслись слова, которых он одновременно мучительно ждал и боялся:

— Пойдемте вон туда.

Они двинулись по коридору, поднялись на два лестничных пролета, миновали еще один коридор, где к стене были прислонены какие-то декорации, и наконец вышли в просторный зал. Освещение там было настолько ярким, что Роланд в первую минуту зажмурился. В углу зала на диване сидела девушка-ведущая в летнем розовом платье, несмотря на то, что на дворе стояло студеное зимнее утро. Вокруг нее полукругом расставили кресла. На одном из них сидел известный эстрадный певец с пластинкой в руках. По полу змеились соединительные кабели и в специальных тележках медленно двигались включенные камеры, за которыми стояли сноровистые молодые люди. Зрелище испугало Роланда. Он замер на месте, ожидая, что сейчас будет.

Ведущая поблагодарила певца за то, что тот «заглянул на огонек», потом повернулась к камере № 1 и сообщила миллионам телезрителей, что после рекламной паузы в студии состоится обсуждение вопроса «Существует ли еще классовая система?».

— Оставайтесь с нами! — очаровательно улыбнувшись в камеру, сказала она. Вслед за этим прозвучала фирменная музыкальная заставка передачи и пошла реклама.

— О'кей, — услышал Роланд, как шепнула ему на ухо все та же девушка в джинсах. Она взяла его за руку и усадила в одно из кресел напротив ведущей передачи.

Тем временем Хэл, появившийся невесть откуда, рассаживал других гостей: профессора, титулованную старуху и молодца из «Классовых борцов» с эмблемой своей организации на футболке. Ассистенты студии прицепили им на лацканы маленькие микрофоны, ведущая уверенно и приветливо улыбалась гостям, а потом по всей студии разнеслось басовитое эхо:

— Готовность: десять секунд! Роланда прошиб холодный пот.

Черт возьми, что он хотел рассказать? Остальные гости выглядели уверенными и спокойными. Как будто выступление на телевидении давно стало для них привычным делом. Интересно, кому дадут слово вначале? Интересно, знает ли ведущая и остальные, как его зовут?

— Пять секунд!

Господи… Напряжение, охватившее Роланда, стало невыносимым. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, ладони стали липкими от пота. Ведущая торопливо навесила на лицо «экранную» улыбку, рекламная пауза закончилась, и на камере № 1 зажглась красная лампочка, предупреждающая о том, что они в эфире.

Роланд даже не слышал, что ведущая сказала в первую минуту и как представила телезрителям своих гостей.

— Так все-таки как вы считаете, существует ли еще классовая система? — спросила она профессора, краснолицего здоровяка, который больше смахивал на начальника футбольной команды, чем на ученого-социолога.

Роланд сидел весь натянутый как струна, лихорадочно обдумывая, что сказать, когда ему зададут тот же вопрос. Однако, когда это произошло, агрессивно настроенный Данни Фокс, выпятив грудь, на которой было огромными буквами написано «Классовый борец», влез без очереди, не дав Роланду и рта раскрыть.

— Во всем виновата монархия! — заголосил он. — До тех пор пока у нас на шее будут сидеть короли, мы будем иметь и высшие слои общества, и средние слои общества, и низшие слои общества!

Затем, не дожидаясь, пока ее попросят, слово взяла леди Элизабет Гринстед. Тоненьким дрожащим голоском она пропищала:

— Когда я была девушкой, молодой человек, каждый знал свое место!

— И вы хотите, чтобы так продолжалось и дальше — это положение устраивает вас, не так ли? — усмехнулся Данни Фокс.

— В нашей стране равноправия, пожалуй, побольше, чем… — начал профессор обиженно.

— Что вы вкладываете в слово «равноправие»? Кому нужно это равноправие? — не унималась леди Элизабет.

— Нынешняя система деления на классы несправедлива, вот что я вам скажу! — яростно набросился на нее Данни.

Она приложила ладошку к горлу, словно боясь, что он сорвет с нее нитку жемчуга.

— Молодой человек, я не виновата в том, что родилась аристократкой, а вы нет.

— А я вам и не завидую! — буркнул Данни. — Тоже мне радость!

Спор разгорался вокруг Роланда все сильнее, а он по-прежнему сидел молча, не имея возможности вставить слово. Тут он вспомнил, что весь разговор в эфире должен занять всего семь минут, потом последует прогноз погоды и выпуск новостей. Он понял, что если не поторопится со своим выступлением, то упустит представившийся ему великий шанс, будет отодвинут в тень кучкой невоспитанных экстремистов.

— Землевладельцы всегда предоставляли для пролетариата рабочие места… — ни к кому конкретно не обращаясь, поучала леди Элизабет.

— …представители высших слоев общества сознают свое шаткое положение, и это становится особенно заметно на примере всем хорошо известной круговой поруки, — бухтел профессор.

Данни Фокс меж тем вновь перешел в наступление:

— Если мы избавимся от монархии, высвободятся колоссальные средства налогоплательщиков, которые можно будет целиком направить на развитие здравоохранения! Вам известно, какие у нас в стране очереди на операции?

Сейчас или никогда! Если он промедлит еще немного, поезд уйдет. Бог с ними, с этими классами. Он предложит миллионам телезрителей нечто более занимательное!

— Королевское семейство, — вставил он наконец, — отмечено печатью безумия. Началось все с короля Георга III и до сих пор ничего не изменилось. Большинство женщин королевской крови по крайней мере раз в жизни производили на свет слабоумных детей. Но разумеется, народу об этом не сообщалось, роды не регистрировались, а младенцев сдавали в богадельни и никто и никогда о них потом не слышал. Это проклятие всех потомков Георга III. Недуг передается из поколения в поколение, следовательно, мы вправе сказать, что в генах нашей королевской династии существует роковой изъян.

В тот же вечер, часов около шести, ему домой позвонили.

— Можно попросить мистера Роланда Шоу? — вежливо спросил на том конце трубки какой-то мужчина.

— Роланд Шоу у телефона.

— А… — Наступила пауза, которой звонивший, наверно, выражал свое удовольствие по поводу того, что сразу попал на адресата. — Меня зовут Джон Эштон, — продолжил он затем, — и я хотел узнать, не согласитесь ли вы принять меня по одному конфиденциальному делу? Обещаю, что не отниму у вас много времени, мне хорошо известно, что вы занятой человек. Тем не менее буду вам крайне признателен, если вы согласитесь уделить мне несколько минут.

Роланда предложение заинтриговало. Судя по лексике и тону, звонивший был так же близок к аристократии, как Хьюго Атертон. Роланду даже показалось, что сейчас Джон Эштон скажет ему «старина» или «дружище». Хьюго именно так всегда обращался к своим добрым знакомым. В то же время Роланд впервые слышал это имя.

— Да, разумеется, — машинально ответил он. — А в чем, собственно, дело?

— Это не телефонный разговор, мистер Шоу. Не позволите ли заглянуть к вам прямо сейчас? Дело чрезвычайной важности.

Его оксфордское произношение и вежливость поистине подкупали.

— Хорошо. Заходите на стаканчик чего-нибудь. Вы знаете мой адрес?

— Да, мне его дали, — ответил Джон Эштон. — Благодарю, очень любезно с вашей стороны, что вы согласились. Вы одни? Прекрасно. Я не хотел бы, чтобы наш разговор подслушал посторонний человек.

Роланд сгорал от любопытства. Судя по тону, каким говорил Джон Эштон, дело действительно было серьезное. Неужели он хочет доверить ему какую-нибудь секретную информацию? А может, это руководитель «Стар телевижн», на которого произвело глубокое впечатление утреннее выступление Роланда в передаче «Первым делом», и он решил предложить ему постоянную работу? А может, Джон Эштон из дворца?

У Роланда от возбуждения тряслись руки. Чуть прибрав в комнате и приготовив виски и джин, он переоделся в свой лучший костюм. Он достойно встретит человека из кругов, близких к королевской семье.


13


— Не может быть! — потрясенная Джеки изо всех сил вцепилась в телефонную трубку. На другом конце был Билл Гласе, только что сообщивший ей невероятную новость. — Роланд Шоу мертв? Ты уверен? Ведь он молод… Как это случилось?

— Не знаю, — ответил Билл. Голос у него был заметно повеселевший, как у человека, у которого закончилась в жизни черная полоса. — В субботу утром на квартиру пришла уборщица и обнаружила его тело.

— Как ты-то узнал об этом?

Джеки все не могла поверить, что человека, который причинил столько зла многим людям, больше нет на свете. Невероятное событие и одновременно… весьма удобное решение всех проблем.

— Мне только что звонила леди Атертон и спросила, слышал ли я об этом. Она знала о моих проблемах с Роландом Шоу и решила успокоить меня. Знаешь, какие были ее первые слова?

— Понятия не имею.

— «Билл, — сказала она, — мне кажется, что ваши проблемы благополучно разрешились». Хорошо, что она позвонила мне, правда?

— Да, — согласилась Джеки. — Ну а она как узнала? Билл тут же начал рассказывать ей, стремясь не упустить ни одной подробности:

— Видишь ли, леди Атертон помогает по хозяйству некая миссис Пиннер, которая живет в Фулеме по соседству с уборщицей Роланда миссис Мартин. Более того, они близкие подружки. Когда миссис Мартин обнаружила труп Роланда, то была настолько потрясена увиденным, что не смогла сама добраться до дома и ее отвезли на полицейской машине. Миссис Пиннер увидела это и потом выяснила, в чем дело.

— Поразительно. А что тебе еще сказала Селия Атертон?

— Больше ничего, собственно, — отозвался Билл. — Разве что только: «Слава Богу, от него уже никому не будет неприятностей». Она ведь попала в больницу с нервным истощением. Ну а у меня, конечно, праздник! Я уже созвонился со своим адвокатом, и тот подтвердил, что мне больше нечего беспокоиться. Замечательно, да?

Билл открыто ликовал.

— Я очень рада за тебя, — сказала Джеки искренне. Охваченная репортерским азартом, она уже горела желанием узнать: как умер Роланд Шоу и отчего? Поэтому повторила свой вопрос Биллу.

— Да не знаю, — равнодушно отозвался тот.

— Неужели Селия ничего больше не сказала? Где уборщица нашла Роланда? В постели? На полу?

— Она не сказала ничего, кроме того что Роланд Шоу умер и что труп его был обнаружен в субботу утром.

Джеки поняла, что ответов от Билла не получит и надо поискать в другом направлении.

— Спасибо, что сообщил, — сказала она в трубку. — Очень трудно поверить и даже в голове как-то не укладывается, но уже ясно, что как только эта новость разлетится по Лондону, многие вздохнут с облегчением.

Однако новость распространялась медленно и тихо. Жертвы махинаций Роланда, боясь поверить в случившееся, шепотом передавали друг другу невероятное известие. На приемах и званых обедах гости собирались небольшими группками и вполголоса обменивались мнениями. Официального заявления не было, ни в одной из газет не появилось о смерти Роланда ни строчки. Даже в светских хрониках. И только люди, которые не хотели иметь никакого отношения к мертвому Роланду, точно так же как не хотели иметь отношения к нему живому, шепотком сообщали друг другу поразительную новость и втайне благодарили Бога за то, что тот наконец избавил их от волнений и нервного напряжения. Плотная и невидимая сеть интриг, которой Роланд оплел высшие слои лондонского общества, вовсе не развалилась после его смерти. Просто заработала несколько иначе. Люди нынче понижали голос уже не из страха, а от затаенной радости, внешне усердно делая вид, что им все это на самом деле не очень-то и интересно. За ленчем в «Клариджезе», за обедом в «Конноте», в баре «Ритца» и клубах на Сент-Джеймс, за ужином в «Аннабел» или за завтраком в «Савое» слух передавался от одного к другому: Роланда Шоу больше нет. Как и почему он умер, никого не волновало. Главное — умер, ибо это означало, что тайны людей теперь навсегда останутся при них.

Те немногие, кто непосредственно не пострадал от козней Роланда Шоу, могли позволить себе сказать с легким вздохом: «Несчастный молодой человек» или «Весьма прискорбно». Кажется, живому Роланду Шоу и во сне не могла присниться такая популярность, которую он приобрел после смерти среди своих врагов и среди знакомых. «Ирония судьбы, — думала Джеки. — Представляю, как он был бы рад, если бы узнал, что оказался в центре всеобщего внимания и темой досужих разговоров».

Вопрос о том, как он умер, интересовал ее все больше и больше. Дошло до того, что однажды, когда она ужинала с Джеральдом в баре «Гарри», он заметил, что она только об этом и говорит.

— Тебе кажется, тут что-то нечисто? — спросил он.

— Просто странно, — призналась она. — Особенно подозрительной выглядит завеса секретности, которой окутана его смерть. Словно все сговорились молчать, а прессе вообще будто кляп вставили.

— Но Роланд ведь не герой, чтобы о нем везде писать, — возразил Джеральд.

— Но о его смерти ни словом не заикнулись даже светские колонки. А ведь всем читателям хорошо известно, кто такой Роланд Шоу. Мне это кажется странным. Мы даже не знаем, как он умер. И похоже, никто не знает.

Джеральд вопросительно взглянул на нее.

— Неужели нельзя найти другую тему для разговора, Джеки?

Она виновато улыбнулась:

— Прости, меня действительно заклинило.

— Вот и отлично. А у меня, между прочим, есть кое-какие новости.

— Хорошие? — Она протянула ему руку ладонью вверх и она накрыл ее своей, сплетя пальцы.

— Сегодня мне звонила Кэнди. Джеки насторожилась.

— И что она хочет?

— Она согласна на развод без алиментов и содержания.

— Что?! — изумилась Джеки. — С чего это вдруг?

Джеральд усмехнулся:

— Ну уж, вовсяком случае, совесть здесь ни при чем.

— Тогда что же?

— Насколько я понял, ей позвонили из «Дэйли экспресс» и сказали, что они, мол, прослышали о том, что она вышла за меня замуж исключительно из корыстных побуждений, чтобы устроиться на работу в Англии, а между тем все это время поддерживала интимные отношения со своим старым дружком.

У Джеки широко раскрылись глаза.

— Откуда они узнали? Он пожал плечами.

— Учитывая то, что она мне рассказала, думаю, это одна из последних проделок Роланда Шоу. Они с ним повздорили, и она не исключает, что это была месть с его стороны.

— И что теперь будет? «Дэйли экспресс» про все напечатает?

— Нет, Кэнди сказала им, что это бесстыдная ложь. А потом позвонила мне и сказала, что если я поддержу ее в этом, она даст мне развод тихо и без шума. И денег не попросит ни пенни.

Джеки радостно улыбнулась:

— Но это же прекрасно, милый! Господи, какое облегчение!

Джеральд крепче сжал ее руку.

— Ну как, хорошая новость или нет?

— Знаете, что я вам скажу, мистер Гулд? — весело проговорила Джеки. — Я вас очень люблю и просто жду не дождусь той минуты, когда стану миссис Гулд!

Ей показалось, что Джеральд хочет что-то сказать, но он, очевидно, передумал и момент прошел.

— Что? — спросила она улыбаясь.

Он только улыбнулся. В глазах его ничего нельзя было прочитать.

— Ровным счетом ничего, любимая.

В здании муниципального крематория из красного кирпича на севере Лондона церемонии совершались бесконечной чередой с утра до вечера без выходных. С неумолимым постоянством конвейер смерти забирал в свое горнило непрерывный поток гробов, которые выгружались у крыльца с катафалков и сопровождались скорбящими, приезжавшими в черных траурных лимузинах. Одна церемония настолько быстро сменялась другой, что людям после отпевания давалось лишь десять минут на то, чтобы взглянуть на многоцветные прощальные венки с однотипными карточками «В память о…». После чего служащий крематория просил их освободить помещение для других.

В это утро между отпеванием какого-то любимого деда, которого провожала в последний путь вся его многочисленная родня, и известного бизнесмена, коллеги которого сочли своим непременным долгом оказать ему последние почести, к крематорию без всякого сопровождения подъехал одинокий катафалк с дешевым гробом. На простой деревянной крышке не было ни единого цветка, и в последний путь покойного никто не провожал. Водитель катафалка, не выключая мотора, терпеливо ожидал, пока из часовни выйдут последние зареванные дети, хоронившие деда, и рассядутся по черным лимузинам. Когда это произошло, он подъехал прямо к входу.

Из дверей вместе с носильщиками вышел служащий крематория, которого водитель хорошо знал, чтобы уточнить имя усопшего.

— Мистер Роланд Шоу? — спросил он, сверяясь со своим списком.

— Так точно, — ответил водитель и добавил, решив блеснуть чувством юмора: — Приехал сам по себе.

— Сам по себе? — не понял служащий.

— Ну да. Ни семьи, ни друзей. Редко такое бывает, верно?

Впрочем, водитель проглядел одного мужчину, который проскользнул в часовню и занял место в заднем ряду. На нем были серые фланелевые брюки и темно-синяя стеганая летная куртка, подчеркивавшая мощность его телосложения. С бесстрастным выражением лица он наблюдал за тем, как гроб проносят по узкому проходу в часовне и ставят на возвышение перед темно-малиновыми бархатными занавесками. Затем появился пожилой священник и, равнодушным взглядом окинув пустой зал, начал службу:

— Мы все собрались здесь…

Мужчина, сидевший в заднем ряду, погрузился в свои мысли. Он всего лишь раз встречался с Роландом Шоу, но знал о нем решительно все и, честно говоря, ожидал, что сегодня сюда набьется немало народу. Хотя бы из любопытства. Где все те люди, которыми Роланд окружил себя, пока шатался из одной благородной лондонской гостиной в другую? В основном это были вдовствующие герцогини, свергнутые заграничные монархи, светские выскочки, а также неудачники, которые постоянно тряслись от страха, когда Роланд поднимал круги на безупречной глади высшего общества. Но вот Роланд умер и забрал все свои секреты в могилу. Так где же они все, эти люди? «Как хрупка все-таки природа человеческих взаимоотношений, — подумал мужчина, выпятив нижнюю губу. — В итоге Роланд остался без друзей, один-одинонишек.

— …из праха восстал, в прах и обратишься… — нудно тянул священник. Он так отчаянно морщился, словно увидел в мясной лавке некачественный кусок говядины.

С легким жужжанием, — которое совершенно потонуло бы в звуках траурной музыки, которую, однако, не включили, — малиновые занавески разъехались в стороны, и дешевый гроб дернулся вперед, словно поезд, который переводят на запасные пути. Наконец, прочно встав на рельсы, он мягко и неслышно уехал из часовни в печь, и занавески закрылись.

Вернувшись в машину, которую он оставил в сотне ярдов от часовни, мужчина набрал по мобильному телефону номер, который знал наизусть. Разговор был краток.

— Я только что проводил его.

— Все нормально? — спросили на том конце провода.

— Да. Вам нужен пепел?

— Зачем? В конце дня его так или иначе смешают с пеплом других людей. Какой толк в нем?

Мужчина вновь выпятил нижнюю губу и кивнул.

— И верно, — сказал он.

На дворе стоял декабрь, и Селвин без всякой радости ожидал приближения Рождества и Нового года, ибо считал, что эти праздники исполнены показушного фальшивого веселья. Даже кончина Роланда Шоу не улучшила ему настроения. В отличие от Элфриды.

— Теперь никто не узнает про мое прошлое, слава Богу! — воскликнула она при получении известия и перекрестилась. — Я так счастлива! Я буду тебе образцовой женой, — совершенно серьезно добавила она.

Когда Селвин выкупил обратно ее драгоценности, она всплакнула от радости, бросилась ему на шею и со своей стороны поклялась, что исполнит все условия, которые он тогда вечером выставил перед ней. Селвин рад был это слышать. Особенно когда с ужасом вдруг начал осознавать, что стоит на грани банкротства. Познакомившись с Элфридой, он настолько увлекся ею, что утратил деловую бдительность и проворонил момент наступления спада. Он не видел того, чего не желал видеть и по-прежнему жил по принципу: все или ничего. Да и Элфрида так по-детски радовалась возможности тратить большие деньги…

Но теперь пришло время взглянуть суровой правде в лицо. Необходимо предпринять какие-то срочные меры. Селвин задолжал банку уже несколько миллионов фунтов под четырнадцать процентов, акции его падали в цене, а компания лишилась нескольких крупных контрактов, которые могли бы поправить дело. Вдобавок ко всем этим бедам Селвин до сих пор вынужден был сидеть в огромном особняке, похожем на торт-мороженое. Дом этот в свое время обошелся ему в шесть миллионов, а теперь он никак не мог его продать.

Тот самый мир, который он построил и которым наслаждался, разваливался на глазах. А заработанное потом и кровью состояние неумолимо таяло. Селвин теперь отчаянно ругал себя за то, что не обратил на все это внимания раньше, что позволил Элфриде считать, будто обладает бездонным денежным мешком, из которого можно черпать и черпать.

Он решил устроить совещание вместе со своими бухгалтерами и представителями банка. Необходимо было принимать самые решительные меры для спасения.

Селия подняла глаза от письма, которое читала, и задумчиво уставилась в окно. На Саут-Итон-плейс взад-вперед расхаживали дорожные полисмены, выискивая неправильно припаркованные машины. Но Селия, погруженная в собственные мысли, смотрела на это невидящим взглядом.

Письмо пришло от отца, несколько листков бумаги, заполненных старомодным косым почерком, которым она всегда восхищалась. Буковки круглые, ровные и красивые — просто любо-дорого поглядеть. Письмо принесли с утренней почтой и теперь спустя два часа Селия все еще сидела над ним в гостиной, перечитывая снова и снова.

«…Меня довели до звероподобного состояния, но я ничего не мог поделать, — оправдывался отец, после того как описал свою молодость, проведенную в гитлеровской Германии. — На службу в СС я поступил потому, что там были все мои друзья. При том режиме у меня не было иного выбора, кроме как выполнять приказы и со временем все во мне настолько притупилось, что я уже утратил способность чувствовать боль, скорбь, переживания других людей… Я превратился в бездушный автомат и был глух ко всему человеческому».

Слова эти эхом отозвались в ее сознании, и она спросила себя: «А вернулась ли к нему когда-нибудь эта самая способность чувствовать боль, скорбь и переживания других?.. Любил ли он когда-нибудь маму? Любил ли он когда-нибудь меня? Так, как нормальный отец любит своего ребенка?» Теперь Селия ничего не знала наверняка и могла лишь строить предположения. И чем дольше она этим занималась, тем большая неуверенность и страх охватывали ее. А вдруг всю вторую половину жизни Эрнест Смит-Маллин прожил с фигой в кармане, был насквозь фальшив? А образ любящего мужа и отца — всего лишь ловкая игра, маскировка? Как и его якобы австрийское происхождение? Как и то, что он унаследовал все свои сокровища от родных? И что во время войны служил в британской разведке? Если все это так, то кто же скрывался за внешним благообразным фасадом все эти годы? Алчный преступник, губитель душ человеческих, который за последние сорок пять лет ни на мгновение не испытал угрызений совести и сожаления? И прятался все это время за юбкой доброй ирландской женщины в нейтральной стране, давшей ему приют?

Селия вновь опустила глаза на письмо.

«…И спасая всю эту красоту, — будь то картина, бронзовая статуэтка или какой-нибудь предмет антикварной мебели, — я тем самым словно искупал свою вину. Мне хотелось только одного: чтобы поскорее закончилось кровопролитие, чтобы пришел конец войне. И я мечтал, что смогу обо всем забыть и найти себе тихую гавань, где буду жить в мире и покое, любуясь собранной коллекцией и черпая в ее красоте силы…»

— Собранной коллекцией? — прошептала Селия. — А может быть, украденной? Украденной у твоих жертв!

Слезы навернулись на глаза, и, борясь с ними, она изо всех сил сжала кулаки. Ногти больно впились в ладони. Во что же теперь верить? Нет, она понимала, что прежняя жизнь ушла безвозвратно и от нее ничего не осталось.

А следовательно, необходимо поговорить с Хьюго. Сегодня же, когда он вернется с работы.

Переосмысление это случилось после того, как Селию выписали из больницы на Кромвель-роуд. Врачи поставили ее на ноги, но большего для нее сделать не смогли. Едва переступив порог дома, Селия вдруг поняла, что история с отцом перевернула в ее жизни все. И дело было вовсе не в придворной должности. И не в друзьях, все из которых, включая королеву, выразили ей свое искреннее сочувствие и оказали моральную поддержку. Нет, Селия поняла, что изменилась сама. Черная тень преступлений, совершенных отцом, коснулась и ее: Селия чувствовала, что должна разделить с ним вину.

Она вновь подняла письмо и перечитала первые строчки.

«Селия, я хочу, чтобы ты попыталась понять…»

Понять? Но как же можно понять концентрационные лагеря, газовые камеры, пытки, голод, преследования?.. Как? Разве можно понять идеологию нацизма, во имя которого совершались самые страшные преступления в истории человечества? И ее родной отец, которого она, маленькая, боготворила, принимал в этом активное участие? Нет, такое не укладывалось в голове.

Вместе с тем Селия не могла понять и еще кое-что. И от осознания этого становилось особенно гадко на душе. Она чувствовала, что все равно продолжает любить его… И невыразимо страдает.

Когда вечером пришел с работы Хьюго, Селия тихо сидела в гостиной у камина с вышивкой на коленях. Колин и Иан вернулись в Итон, миссис Пиннер вновь стала приходить лишь по утрам. В доме было тихо и уютно. Казалось бы, именно в такой обстановке Хьюго и Селия могли постепенно прийти в себя и вновь смело взглянуть в лицо грядущему. Но этого не произошло. Напряжение, поселившееся в этом доме с некоторых пор, лишь усилилось в связи с известием о смерти Роланда Шоу. И Хьюго было с каждым днем все труднее сохранять внешнюю веселость и бодрость духа.

— Здравствуй, дорогая, — сказал он и, наклонившись, поцеловал Селию.

— Здравствуй, Хьюго, — отозвалась она, на мгновение подняв взгляд от вышивки.

— Давай чего-нибудь выпьем? — предложил он. — Ты что будешь?

— Все равно.

— Джин с тоником?

— Пожалуй.

Возясь у бара, Хьюго хмурился. Больно видеть, как на глазах рушится взаимопонимание между ними. Теперь они походили на двух людей, которым и поговорить не о чем. О, раньше все было иначе! Приходя по вечерам домой, они охотно делились новостями с работы, со смехом пересказывали слухи и получали от общения друг с другом искреннее удовольствие. Теперь же словно стали чужими людьми, у которых не осталось общих интересов.

— Сегодня было много дел? — спросил Хьюго, отчаянно пытаясь как-то завязать разговор. Он сел в кресло с номером «Таймс».

Селия ответила не сразу. У нее был такой вид, будто она что-то серьезно обдумывает. Наконец она отложила вышивку в сторону и твердо проговорила:

— Я хочу, чтобы мы разъехались, Хьюго. Так дальше жить нельзя.

— Разве. — Лицо его мгновенно стало серым, и он будто постарел. Он не поверил своим ушам. — Я н-не понял, Селия, что ты сказала… — потрясенно пробормотал он.

Тут Хьюго натолкнулся на прямой и твердый взгляд ее серых глаз и понял, что не ослышался.

— Я так больше не могу. Во мне все погибло. Если я буду делать вид, что ничего не произошло, это будет несправедливо по отношению к тебе. Да и ко мне тоже.

— Но, дорогая… — В голосе его послышалась горечь.

— Нет, Хьюго, нет. Я все тщательно взвесила. В сущности, я ни о чем другом и не думала с того дня… — У нее защемило сердце, и она, нахмурив брови, замолчала. Потом добавила: — Неужели ты не понимаешь? Как я могу тебя любить, если себя ненавижу? Как я могу позволить тебе любить меня, если мне хочется лишь одного: уйти отсюда, забрать свою боль и спрятаться с ней где-нибудь? Я больше ничего не могу тебе дать, Хьюго. Все умерло. Если я останусь, скоро мы станем окончательно чужими друг для друга людьми, которые просто живут под одной крышей. Мне кажется, это уже произошло.

— О Селия… — надтреснутым голосом сказал он и опустился рядом с ней на диван. Попытался обнять ее за плечи, но она, глядя в сторону, твердо отвела его руку.

— Не надо, Хьюго, прошу тебя.

— Но, любимая…

Она поднялась и устремила на него несчастный взгляд.

— Не притрагивайся ко мне, — тихо сказала она. — Наверно, я уже никому и никогда не позволю коснуться меня. Ты должен меня понять, Хьюго. Я больше не могу быть твоей женой. Не могу.

Хьюго сгорбился и словно уменьшился в размерах.

— Прости… — проговорила Селия. — Я не хотела… Не хотела делать тебе больно, но эта история с моим отцом… Она во мне все изменила. Я уже и сама не знаю, кто я такая.

— Не принимай опрометчивых решений, Селия. Умоляю тебя, — произнес он.

На мгновение ей показалось, что он зарыдает. Хьюго уже плакал однажды, когда родился Колин, но то были слезы счастья. Теперь же перед ней сидел надломленный, опустошенный человек. Селии невыносимо больно было смотреть на него, и она отвела глаза. Она и рада была бы проникнуться к нему сейчас теплым чувством, но испытывала лишь жалость. Жалость к мужу, которого когда-то любила. Она вспомнила строчку из отцовского письма: «…со временем все во мне настолько притупилось, что я уже утратил способность чувствовать боль, скорбь, переживания других людей…»

«И любовь тоже?» — спросила она себя сейчас.

Усилием воли Селия сохраняла внешнее спокойствие и даже деловитость.

— Я думаю, нам пойдет на пользу, если мы разъедемся. О разводе еще будет время подумать. Потом когда дети привыкнут к новому положению. Все происшедшее и так тяжело отразилось на них, чтобы расстраивать их еще больше.

— Еще больше? Как ты можешь так говорить, Селия? Ведь ты знаешь, что просто убьешь их этим! — Хьюго вновь попытался встретиться с ней взглядом. — Может быть, тебе просто уехать на время? Развеяться? Я понимаю, тебе сейчас очень тяжело, на твои плечи выпало столько испытаний, дорогая. Надо отдохнуть. Поезжай. Через несколько дней поймешь, что мы не можем друг без друга, и вернешься. Мы ведь столько лет вместе.

— Все не так просто, — покачав головой, сказала она. — Мое сердце уже не принадлежит семье, Хьюго. Отпуск ничего не даст. Все, что было между нами, мертво. И я сожалею об этом, возможно, как никто другой, поверь. Мне очень нелегко было решиться на этот разговор, но он назрел. Я больше так не могу жить, не могу… — еле слышно проговорила она.

В комнате повисла тяжелая пауза. За окном послышался удаленный вой полицейской сирены. Он будто встряхнул Селию, заставил очнуться.

— Мне очень жаль, Хьюго, — сказала она. — Я подыщу себе квартиру, а ты оставайся здесь с Колином и Ианом.

— Может быть, тебе на некоторое время съездить в Ирландию? Погостить у родителей? Может, это выход? — предложил он. — Ведь говорят, клин клином вышибают.

— Нет, я, наверно, туда больше никогда не поеду. Боюсь, не смогу посмотреть в глаза отцу. И еще я решила…

— Что?

— Когда он умрет и коллекция перейдет ко мне по наследству, я избавлюсь от нее.

— От всего?

— Да. Я не смогу взять ее к себе, зная, что все это украдено. На этих картинах кровь их прежних законных хозяев. Это не коллекция, а награбленная добыча. И я не допущу, чтобы Колин и Иан когда-нибудь получили ее в наследство. — В словах Селии чувствовалась страсть, серые глаза горели огнем.

— Как же ты с ней поступишь? Отдашь в музей?

Селия на минутку задумалась.

— Нет, наверно, продам на аукционе, а деньги пожертвую на благотворительность.

— Она стоит несколько миллионов фунтов.

— Я знаю, но никогда не смогу внутренне очиститься, пока она будет находиться в нашей семье. Расстаться с ней — не бог весть какой подвиг, но я чувствую, это будет частичным искуплением вины отца.

Взгляд Хьюго, устремленный на нее, был полон необычайной нежности. Он никогда еще не любил ее так сильно, как в ту минуту. И наконец понял, что Селия твердо решила расстаться, но что-то подсказывало ему не спорить с ней сейчас. Она была ослеплена чувством вины и мучилась угрызениями совести, хотя сама никаких преступлений не совершала. Хьюго знал, что ей нужно дать время на то, чтобы оправиться, прийти в себя и примириться с собой. Только тогда она сможет еще раз взглянуть на все объективно. Но главное — ей нужно время, чтобы понять: вина лежит не на ней.

Хьюго отчаянно хотелось обнять жену, крепко прижать к груди, выразить всю свою любовь к ней, но он понимал, что сейчас это ни к чему не приведет.

— Любовь моя, поступай так, как считаешь правильным, но ты должна остаться здесь, — проговорил он наконец — Уеду я. Сниму квартиру где-нибудь поблизости, чтобы видеться с детьми, когда они приедут на каникулы. И… — голос его дрогнул, в горле застрял комок, — и может, мы еще сможем быть друзьями.

На глаза Селии навернулись слезы.

— Конечно, Хьюго.

Джеки пришла в ресторан «Каприз» пораньше. У нее здесь была назначена деловая встреча.

— Мистер Йорк еще не появлялся, мадам, — с улыбкой сказал ей метрдотель. — Вы подождете его за столиком? Хотите пока чего-нибудь выпить?

Он провел Джеки через черно-белый зал, прохладный и шумный. Как обычно, здесь было немало знаменитостей: эстрадные звезды, журналисты и просто солидная публика. Ресторан был очень модным и популярным.

Джеки пригласил на ленч Дэвид Йорк, редактор «Морнинг ньюс». Они должны были обсудить перспективы ее внештатного сотрудничества с этим изданием. Джеки частенько встречалась с ним раньше на различных светских приемах, и как только он узнал, что она уходит из «Сэсайети», сразу позвонил и предложил поработать на его газету, а для начала набросать список возможных интервью, которые бы она смогла предоставить. Сидя за столиком в ожидании редактора, Джеки испытывала немалое волнение. Перспектива сотрудничества с «Морнинг ньюс» выглядела весьма заманчивой. Это будет по-настоящему серьезная работа, несравнимая с монотонными буднями светского репортера, который только стандартно описывает всевозможные приемы и вечеринки, похожие одна на другую. В ее сумочке лежал план предстоящей работы. Она намеревалась, в частности, встретиться с Альбертом Финни и поговорить с ним отнюдь не о его актерской карьере, о которой и так уже все известно, а о его скаковых лошадях. У герцога Вестминстерского она собиралась выяснить, какой он семьянин, между тем как все остальные журналисты стали бы стандартно спрашивать о том, что чувствует человек, владеющий одной третью всей земли, на которой стоит Лондон? Козырь Джеки, таким образом, заключался в оригинальности подхода к людям и необычности выбранной для интервью темы. Между тем имена в ее списке были весьма и весьма солидные. Оставалось только надеяться, что такое же впечатление сложится и у Дэвида Йорка.

Она окинула взглядом просторный зал ресторана. Слава Богу, Роланд Шоу уже не помешает ей. После его смерти поток газетных уток про королевское семейство резко сократился, вернувшись к привычному уровню. Гораздо меньше стало появляться разоблачений титулованных людей, и вообще воздух в Лондоне будто стал свежее. Конечно, Роланд многим напакостил, но его кончина разрядила обстановку в благородном обществе и люди вздохнули с облегчением. Он уже стал вчерашним днем, а скоро о нем вообще забудут и никто никогда не признается, что знал такого.

— Прошу прощения за опоздание… — услышала она над ухом голос и, обернувшись, увидела перед собой, как всегда, энергичного и живого Дэвида Йорка. Костюм, казалось, был ему мал по меньшей мере на два размера, но зато у этого здоровяка была широкая приветливая улыбка и сердечное рукопожатие. — Подвернулась одна забота, ну вы знаете, как это бывает…

Джеки улыбнулась. Как репортер, она понимала это состояние, когда ни с того ни с сего на тебя валится сюжет и ты лихорадочно начинаешь его разрабатывать, увязывая все факты в одно целое. Лишь бы успеть сдать в номер.

— Что-нибудь интересное, если не секрет, конечно?

— Да какой там секрет. Я обязательно расскажу, но сначала давайте чего-нибудь выпьем. Это что у вас, минералка?

Джеки кивнула. Дэвид поморщился.

— Господи, что вы пьете? — Он обернулся к официанту. — Виски с содовой, пожалуйста, а даме… Что вы будете, Джеки?

— Минералку, — улыбаясь, ответила она. — После спиртного за ленчем меня к четырем часам дня начинает клонить в сон.

— Ну и правильно! — весело проговорил он. — Чем же еще заниматься красивой девушке вроде вас днем, как не отдыхать, а? Кстати, насчет нашего сотрудничества вы еще не передумали?

— Конечно, нет. А теперь рассказывайте про свою заботу.

Дэвид разложил салфетку у себя на коленях, предложил Джеки булочку, взял себе одну и стал ее разламывать на маленькие кусочки.

— Когда-нибудь слышали о некоем Роланде Шоу?

Джеки резко выпрямилась на стуле.

— Еще бы, а что?

— Он недавно умер.

— Я слышала. Мне также известно, что умер он при довольно загадочных обстоятельствах. Похоже, никто не в курсе, как это случилось. Вся надежда на расследование.

Дэвид задумчиво хмыкнул.

— На прошлой неделе его кремировали.

— Да? А вскрытие проводилось? Вы узнали, что вызвало его смерть? До меня доходили слухи, что это было самоубийство, но я, знаете ли, сильно сомневаюсь.

— Как он умер, мне не известно, — равнодушно бросил Дэвид. — Меня в гораздо большей степени интересует, как он жил.

— А что? Что-нибудь случилось? — Джеки подалась вперед всем телом.

— В благородных лондонских гостиных потихоньку поднимается паника, которая началась вчера вечером. Сегодня она, возможно, уже примет масштабы массовой истерии.

— А что такое?

— Дело в том, что исчез так называемый «дневник» Роланда Шоу, в который покойный аккуратно записывал все, что относилось к его жертвам.

Джеки сосредоточенно нахмурилась.

— Исчез? — переспросила она. — Откуда вы знаете? Я, кстати, впервые слышу, что у него был дневник.

— И не вы одна. Впрочем, боюсь, скоро все о нем узнают. Вопрос в том, у кого он сейчас?

— А кто вам сказал про него? И про то, что он исчез? Дэвид глотнул виски и аккуратно поставил стакан на стол. Как и у всех крупных людей, движения у него были медленные, почти изящные.

— Дело в том, что Роланд Шоу, помимо всего прочего, продавал наркотики, чтобы привязать к себе некоторых людей. Одним из этих несчастных был молодой человек по имени Уолтер Грэхем, — объяснил он. — И вот два дня назад, еще не зная о том, что Роланд умер, Уолтер пришел к нему домой за очередной дозой кокаина или чего там еще. Не получив ответа на свой стук в дверь, он рассвирепел, — ну вы понимаете, что такое наркоман, — и выломал ее. Он знал, где Роланд хранил наркотики. В том же самом месте, — в камине сбоку был устроен тайник, — он держал и свой дневник. И заглянув туда, Уолтер ничего не обнаружил. Ни порошка, ни тетради. Джеки повела бровью.

— И что дальше?

— Уолтера обуяла ярость, и он стал все крушить. Обеспокоенные соседи позвонили в полицию. Молодца задержали. В участке он признался, с какой целью явился в дом и тем самым, как вы понимаете, изобличил себя как наркомана.

— Боже мой! А с дневником что?

— На допросе Уолтер сказал, что одно время был очень близок с Роландом и знал, что у того имелся дневник со списком тех, кого он шантажировал. Роланд вел подробнейшие записи обо всех своих делах, указывая полученные суммы денег. И по какому поводу, разумеется. Уолтер даже признался, что однажды ему краем глаза удалось заглянуть в дневник, он и видел, как Роланд делает записи. В тетрадь занесены все люди, с которыми Роланд общался, и много любопытной информации о них.

— Значит, кто-то побывал на квартире у Роланда еще до Уолтера Грэхема и выкрал дневник! — воскликнула Джеки.

— Не похоже. Следов взлома Уолтер не обнаружил. Я полагаю, что наркотики и дневник забрал тот человек, который убрал Роланда.

— Думаете, его убили?

Дэвид внимательно взглянул на нее.

— А вы так не думаете? Неужели репортерский инстинкт не подсказывает вам, что тут дело нечисто?

— Подсказывает, но к чему весь этот заговор молчания? Скажем, почему ваша газета ни словом не обмолвилась о том, что уборщица наткнулась на труп Роланда Шоу?

— Наш хозяин спустил нам директиву, запрещающую писать о смерти Роланда Шоу, — лаконично ответил Дэвид.

Глаза Джеки удивленно раскрылись.

— Серьезно? Вы хотите сказать, что владелец газеты Ральф Макферсон приказал вам хранить молчание о смерти Роланда? Вам это не кажется странным?

Дэвид пожал плечами.

— Кажется. Не только странным, но и подозрительным.

— Но что все это значит? Может быть, владельцам газет известно, кто убил Роланда Шоу, но это такое важное лицо, что его нужно прикрыть? Так, что ли?

— Похоже на то.

— Невероятно… — Джеки стала напряженно перебирать в памяти всех людей, которые, как она знала, так или иначе входили в контакт с Роландом Шоу. — Вы кого-то подозреваете?

— Я могу лишь догадываться, — отозвался Дэвид. — На свете было немало тех, кто хотел бы от него избавиться.

— Но ведь закон есть закон, — возразила Джеки. — Разве может кто-нибудь быть выше закона?

Дэвид усмехнулся.

— Думаете, нет?

— Я думаю, нет. Или вы намекаете на мафию? — Джеки сама улыбнулась абсурдности своего вопроса. Роланд Шоу был мелким жуликом, интриганом и вымогателем, который охотился за подростками, старухами, а также за наивными и состоятельными простачками. Ну и за теми, кто вставал у него на пути и кому он мстил. — Скажите, вы будете писать о пропавшем дневнике?

— Сначала хозяин должен дать свое «добро». Но я надеюсь, он его даст, потому что материал весьма интересный. Впрочем, даже если мы промолчим, известие об исчезновении дневника Роланда все равно разлетится по Лондону со скоростью лесного пожара. И у многих затрясутся поджилки, — весело проговорил он.

— Да уж, — проговорила Джеки.

— В связи с этим у меня есть предложение. Допустим, хозяин разрешит мне опубликовать материал о Роланде Шоу. Вы можете его сделать? Тысяча восемьсот слов о том, что он был за человек? Как появился на светском горизонте, откуда вылез и все такое? Опишите наиболее яркие его махинации без упоминания имен жертв, разумеется. Объясните читателю, каким образом подобным жуликам удается долго и безнаказанно орудовать в благородном обществе и почему. Расскажите о всем известном синдроме нашей аристократии, которая повязана круговой порукой и готова пуститься во все тяжкие, лишь бы сохранить свои секреты и тайны. Ну что, осилите?

Глаза Джеки загорелись. Впервые в жизни ей заказали по-настоящему серьезный аналитический материал, и она ликовала.

— Да. С удовольствием возьмусь, — тут же ответила она. — Когда сдавать?

— Завтра днем. До четырех часов. Конечно, лишь в том случае, если хозяин даст нам зеленую улицу. Вопрос разрешится сегодня вечером, я вам позвоню.

— Отлично, — отозвалась Джеки деловито.

О, это задание даже сравнивать нельзя с прежней работой, сплошь состоявшей из однообразных отчетов о приемах и вечерах! Как, скажем, одна вчерашняя свадьба. «У невесты горели от счастья глаза…» «На торжествах присутствовали…» И длинный перечень имен и фамилий.

Джеки решила сесть за статью сразу же по возвращении домой, не дожидаясь звонка от Дэвида. Это будет прекрасной практикой. К тому же, посмотрев материал, Дэвид сразу поймет, на что она способна.

— А можно мне узнать у вас одну вещь, если это не секрет, конечно? — спросила она уже за кофе.

— Попробуйте.

— Кто попросил вашего хозяина ничего не писать в газете о смерти Роланда Шоу? Откуда, из каких влиятельных кругов мог появиться этот человек?

— Имени не знаю, честное слово. Но могу лишь сказать, что такие просьбы к владельцам газет могут поступать лишь от правительства, министерства иностранных дел, М15 или М16…

— Шутите? — прошептала Джеки. — С такого высокого уровня?

— Какие уж тут шутки.

— Ничего себе! Я слышала, конечно, что «иногда поступают запреты на опубликование той или иной информации, связанной с интересами государственной безопасности. Но неужели все это могло иметь какое-то отношение к Роланду Шоу?

— Я думаю, могло. Ведь рот заткнули отнюдь не только нам. Всем газетам без исключения. Полагаю, дело действительно серьезное и именно поэтому его так шустро кремировали.

— Но расследование причин смерти проводилось? — спросила Джеки.

— Ничего об этом не слышал, — со знанием дела сказал Дэвид.

— Надеюсь, вам удастся получить разрешение на этот раз.

— Я тоже надеюсь, — сказал он. — И вообще мне очень хочется привлечь вас к тесному сотрудничеству с нами. Вы точно не передумаете?

— Точно, — сказала Джеки. — Я себе не враг.


14


Сев за материал о Роланде Шоу, Джеки впервые всерьез задумалась о том, как, должно быть, сейчас страшно тем, кто занесен в его дневник. Воистину весь Лондон стоит на пороге диких скандалов. И чем дальше она продвигалась в своем расследовании, чем больше говорила с людьми, тем серьезнее становилась ситуация. Ей вспомнилась история, случившаяся несколько лет назад. Одна мадам, содержательница борделя, пригрозила предать огласке список своих «клиентов», если те не заплатят ей за молчание. По всему Лондону тогда прокатилась волна массовой истерии. Многие благородные и преуспевающие люди потеряли покой и сон. Мужья тряслись от страха в предчувствии того, что их темные секреты станут известны. Мадам успела собрать большой денежный урожай, прежде чем ее взяла полиция. Если бы она тогда привела в исполнение свою угрозу, разразилось бы великое множество скандалов, суды Лондона наводнили бы заявления о разводах. Но даже та взрывоопасная ситуация не шла ни в какое сравнение с нынешней. Джеки подозревала, каких масштабов катастрофа может произойти, если содержание дневника Роланда будет предано огласке.

Она обзванивала всех, кто только мог рассказать ей о нем хоть что-нибудь. И чем больше информации появлялось, тем страшнее выглядел в ее глазах этот человек. Джеки и не подозревала, что список его «подвигов» столь обширен.

В шесть часов вечера ей позвонил Дэвид Йорк и сообщил, что хозяин газеты дал «добро».

— Прекрасно, — обрадовалась Джеки. — Я уже располагаю достаточным материалом, для того чтобы вещь получилась интересной. Завтра днем вы ее получите.

Вечером, лежа в постели с Джеральдом, она просматривала первоначальный набросок статьи.

— Должна признаться, — сказала она вслух, — что чтение будет не из приятных. Многие из жертв Роланда Шоу и сами далеко не ангелы. Частенько они достойны друг друга.

Джеральд поднял на нее глаза от «Файнэншл таймс».

— Он был ненормальный.

— То же самое можно сказать и о большинстве потерпевших. Интересно, кто же все-таки выкрал дневник?

— Как ты думаешь, что похититель с ним сделает? Джеки откинулась на розовые подушки и сосредоточенно наморщила лоб.

— Либо продаст за большие деньги какой-нибудь бульварной газетенке, либо начнет с того, на чем остановился Роланд и сам будет шантажировать людей.

— Неудивительно, что многим сейчас так страшно.

— От Кэнди есть что-нибудь новое? Он удивленно посмотрел на нее.

— Нет, а что?

— Ничего, просто спросила, — отмахнулась Джеки.

— Ага, намекаешь на то, что похититель дневника может вымогать у нее деньги за молчание относительно нашего брака? Как это делал Роланд?

— Ага.

— Но мы с ней уже договорились на быстрый развод без всяких денежных компенсаций, — твердо сказал Джеральд. — Полагаю, ничего уже не изменится. А что такое, дорогая? Тебя что-то беспокоит?

— Да нет… — солгала она и улыбнулась.

На самом деле Кэнди волновала ее отнюдь не в связи с дневником Роланда. Первые признаки беспокойства появились еще в тот день, когда она в шутку сказала, что хочет поскорее стать «миссис Гулд», а Джеральд как-то странно среагировал. Может быть, он все еще тайно влюблен в Кэнди и жалеет о том, что у них ничего не вышло?

Делая вид, что вновь углубилась в статью, Джеки со стороны взглянула на свои отношения с Джеральдом. Нет, сомневаться в его чувствах не было оснований. Сегодня он был страстным и чувственным, как никогда. Он так желал ее!..

Даже если Джеральд передумал насчет женитьбы и хочет, чтобы они просто жили вместе, Джеки не станет возражать. В сущности, она готова согласиться на все, лишь бы не потерять его. Сама мысль эта была невыносима.

— Ну, ты уже знаешь? — воскликнула Элфрида, устремив на Селвина взгляд широко раскрытых глаз. Вечер только еще начинался, и она вернулась из «Ритца», где посидела за чаем с принцессой Адой, с которой в последнее время сблизилась.

— Я много чего знаю, — мрачно буркнул Селвин, наливая себе виски. — Например то, что никак не могу продать этот чертов дом, потому что цены на недвижимость на рынке резко упали. Что экономический спад продолжает углубляться. Что наша фирма лишилась еще одного выгодного строительного контракта. Много чего. Может, ты меня чем-нибудь обрадуешь? Из того, чего я еще не знаю?

— О, Селвин, что нам делать? — всхлипнув, жалким голосом проговорила Элфрида. — Теперь моя тайна откроется!

Он устремил на нее внимательный взгляд своих запавших усталых глаз.

— Ты о чем?

— Роланд Шоу… Он вел дневник, куда записывал все, что знал… все тайны и секреты людей… И дневник пропал.

— Как это пропал?

— Пропал! Принцесса тоже боится. Она мне рассказала о том, что несколько лет назад родила ребенка. В пятнадцать лет ее изнасиловали и она забеременела. Ты представляешь, каково будет ее родным узнать об этом? Роланд многих шантажировал, многим есть чего стыдиться и есть что скрывать. И откуда он только все знал? Как докапывался до всего? О Боже, какой страшный человек! Теперь я снова боюсь, Селвин. Боюсь, все узнают про меня… — Она несчастно уставилась на него.

— По крайней мере ты будешь в хорошей компании, — мрачно усмехнувшись, буркнул Селвин.

— Неудобная шутка!

— Ты хотела сказать «неудачная», — машинально поправил он ее. — М-да… Тут уж ничего не поделаешь. Да и зачем трепыхаться? Допустим, все выплывет наружу, ну и что? Кому это интересно? Только кучке лицемеров, которые заохают и заахают, а про себя подумают: «Слава Богу, это не про меня!» У всех у нас есть свои грешки, Элфи, которые хочется запрятать поглубже. Но это не всегда получается. Допустим, дневник опубликуют. Что дальше? Если наши друзья отвернутся от нас, то и жалеть о них не стоит. Такие друзья нам не нужны. Если весь Лондон начнет воротить от нас нос из-за твоего прошлого и из-за моих неудач в бизнесе, плевать на Лондон. Я заберу тебя в Уэльс, где я родился и вырос. И к черту все здешнее благородное общество.

— Но… — она испуганно взглянула на него. — Я не думаю, что мне понравится в Уэльсе, Селвин.

Она была похожа на обиженную толстую девочку. Селвин подошел к ней и обнял.

— Понравится, — сказал он твердо. — Еще как понравится.

На следующий день ближе к вечеру Джеки позвонил Дэвид Йорк. Голос у него был взволнованный.

— Мне пришлась очень по душе ваша работа, — сказал он. — Смерть Роланда Шоу пока остается для нас запретной темой, но ваш материал мы дадим.

— Значит, ограничения остались? — спросила Джеки.

— Да. Ваш материал мы запустим, потому что вы очень здорово расписали в нем, каким именно образом ловкие проходимцы могут влезть в благородное общество и наделать там шороху. Читателям это будет гораздо интереснее, чем скупая информация о том, как и почему умер Роланд Шоу. Вы хорошо поработали, Джеки. Вам удалось увидеть то, что не дано узреть простому обывателю. Вы, так сказать, сорвали маску. Благодаря вам, наш читатель будет теперь иметь четкое представление о лицемерии и двуличности в высшем свете. Конечно, если бы мы сопроводили ваш материал расследованием загадочных обстоятельств его смерти, это был бы вообще хит!

— Я рада, что вам понравилось, — сказала Джеки.

— Вот-вот. И знаете, я даже хочу предложить вам штатную работу у нас в газете в отделе очерков. Вольные хлеба — это, конечно, хорошо, но уж больно ненадежно, как вы считаете?

— Я согласна! — воскликнула Джеки. Она давно мечтала о том, чтобы работать в одном из ведущих национальных изданий.

— Не могли бы вы начать прямо со следующего понедельника? — спросил Дэвид. — Мы планируем дать серию материалов о женах влиятельных деятелей. Надо будет поговорить с ними и узнать, как им удалось помочь своим мужьям добиться больших высот в жизни и карьере, будь то спорт, бизнес, политика, изящные искусства или театр. А мораль у меня уже готова: почему же среди наших мужчин совсем нет тех, кто так помогает своим женам? Подумаете до понедельника?

— Обязательно, — согласилась Джеки. — Может быть, стоит дать две серии публикаций? Одну про жен, а другую про мужей?

— Про мужей? А вы уверены, что найдете таких? Мне, честно говоря, кроме имени Дэниса Тэтчера больше в голову никто не приходит. Впрочем, если откопаете где-нибудь таких героев, пишите смело.

— Постараюсь, — заверила его Джеки. — Кстати, дневник Роланда Шоу нигде не всплыл?

— Пока нет, насколько мне известно. Исчез с концами. Если бы похититель продал его какой-нибудь газете, я об этом уже знал бы. А так, похоже, он припрятал его.

— Надолго ли? — заметила Джеки.

— Скотина! — ядовито процедила сквозь зубы Кэнди. — Если дневник опубликуют, моей карьере конец! «Экуити» запретит мне работать в Англии и погонит из «Манхэттен старлайт»!

Тим, ее любовник, поморщился.

— Как он мог узнать про нас, ума не приложу? Проклятие! Даже твой муженек ни сном ни духом не ведал.

— Понятия не имею.

Они встретились глазами. Опубликование дневника Роланда грозило неприятностями и крушением планов им обоим, и они готовы были обвинять друг друга в том, что произошло.

— За каким чертом ты вообще связалась с этим Роландом Шоу, можешь объяснить? — раздраженно проговорил Тим.

— Откуда я могла знать, что он такой жулик?! — парировала Кэнди. — Между прочим, если все всплывет наружу, пострадаю в первую очередь я, а не ты! Это может даже отразиться на моем разводе! Ты не представляешь, какой скандал поднимется в суде, если они узнают, что я вышла замуж ради получения работы! Они могут даже не дать мне развода и тогда я навечно останусь женой Джеральда! О нет, это же кошмар!..

В коротком зашифрованном отчете, помеченном грифом «Совершенно секретно», имени не указывалось, лишь значился номер Т/5486J; документ заканчивался словом «ликвидирован». В отчете не была проставлена дата и посторонний человек ничего из него не понял бы.

Но мужчина, посетивший крематорий в тот час, когда туда привезли гроб с телом Роланда Шоу, был в курсе. Именно он выполнил порученное ему задание, под именем Джона Эштона. Именно он «ликвидировал» Т/5486J и составил этот отчет. Теперь оставалось только передать его вместе с дневником в высшие инстанции, начальству, и на этом можно будет считать миссию законченной.

Сунув отчет и толстую тетрадь в специальный конверт, он надежно запечатал его и полностью приготовил для отправки по известному адресу. Отнести его туда он, конечно, решил самолично. Любой риск строго воспрещался.

Мужчина криво усмехнулся. Господи, как все легко вышло! Роланд Шоу, или объект Т/5486J, настолько заинтересовался его звонком, что тут же пригласил к себе. Остальное было делом техники. «Джон Эштон» подсыпал ему в джин с тоником быстродействующий яд, не оставляющий в трупе никаких следов, если только вскрытие не производится прямо на месте. Впрочем, вскрытия вообще не было. Вдобавок, сделав несколько телефонных звонков кому надо, начальство заткнуло рот всем газетам.

Мужчина взвесил тяжелый конверт на ладони. Боже мой, сколько всяких секретов таится в этой тетради, исписанной мелким аккуратным почерком! И как ему только удалось заполучить столько разнообразной информации? Невероятно! Не иначе Т/5486J был весьма любознательным пареньком, и, не будь он таким жадным, из него вышел бы первоклассный детектив. Но в итоге он залез в те сферы, куда ему не следовало совать свой нос. В дневнике упоминалось много солидных имен и перечислялись все грешки этих людей, но ликвидация была произведена отнюдь не для того, чтобы уберечь благородное общество от серии громких скандалов. «Джону Эштону» и его начальникам было наплевать на то, что кто-то в своевремя произвел на свет незаконнорожденного младенца. Равно как и на то, что кто-то когда-то был проституткой, или наркоманом, или жуликом. Нет, объект Т/5486J был ликвидирован по другой причине — зашел в своих махинациях слишком далеко и задел интересы государственной безопасности. А подобное не прощалось.

«Джон Эштон» поднялся из-за стола, сунул конверт в портфель и вышел из кабинета. Дело Т/5486J можно было считать закрытым.

«Все почти как в прежние времена, — думала Селия, сидя за рулем машины, которая выехала из Лондона и, влившись в плотный дорожный поток, покатила на запад в сторону Виндзорского замка. — За исключением того, что сейчас я одна».

— Приезжайте к нам на чай, — предложила королева по телефону. — Пораньше, чтобы мы могли пообщаться еще до того, как приедут другие.

Под «другими» она подразумевала шесть супружеских пар, с которыми не была знакома, но которых от ее имени за различные достижения и успехи пригласили погостить в Виндзорский замок. Подобные приглашения «на ужин и ночлег» были традиционными. Для разрядки атмосферы в таких случаях королева, как правило, окружала себя некоторыми из членов своего семейства и близкими друзьями. Присутствовали также лорд-камергер двора ее величества, постельничие, правительница гардеробной и фрейлины.

— Благодарю вас, мэм, я обязательно приеду, — сказала Селия.

Несмотря ни на что, королева по-прежнему сохраняла с ней дружеские отношения. Может быть, в отдаленном будущем Селия вновь поступит на придворную службу, но этого не случится до тех пор, пока жив отец и пока не улажен вопрос с разводом. Газеты довольно живо отреагировали на их разъезд с Хьюго, и Селия знала, что шумиха непременно возобновится, когда дело дойдет до слушания в суде.

«Когда», а не «если». Хотя Селия знала, что Хьюго очень надеется на последнее, но ничего не могла с собой поделать. Души загубленных людей преследовали ее по ночам. Ей было страшно осознавать, что она дочь своего отца, плоть от плоти. Селия круглые сутки терзалась ощущением вины — остальные чувства в ней остыли, словно превратились в камень тысячу лет назад.

Сможет ли она еще когда-нибудь полюбить? Привязаться к человеку? Испытать желание и страсть? Селия сомневалась в этом. В душе ее воцарились мертвый холод и ледяное спокойствие. О Хьюго она вспоминала бесстрастно, почти как о чужом человеке. Мысль о детях будила в ней лишь осознание своего долга перед ними, хотя раньше в ней был очень развит материнский инстинкт. Думать в эти дни Селия могла лишь о том, что происходило в Германии между 1939 и 1945 годами И чувствовать могла лишь вину. Она неотступно мучила себя вопросом, как искупить совершенные грехи, как очнуться и вырваться за пределы кошмара, к нормальной жизни. Вместе с тем Селия порой была удовлетворена своим нынешним состоянием, странным ощущением мертвого штиля в душе и сердце, вакуума, в котором нет места ни заботам, ни тревогам о вещах житейских. Она словно получила долгожданный отдых и погрузилась в сон.

Машина ехала по шоссе М4. Впереди уже показался величественный силуэт Виндзора, четко выделявшийся на фоне неба своими зубчатыми стенами с амбразурами, сложенными из серого камня. То была крепость, выстроенная в давние времена для защиты от врагов, но и сейчас она еще могла спасти от террористов и прочих непрошеных гостей. На крыше знаменитой Круглой башни, возведенной на холме Уильяма Завоевателя в 1066 году, реял на ветру королевский штандарт, сине-золотое шелковое полотнище, — знак того, что в настоящий момент в стенах Виндзора присутствует Елизавета.

В прежние времена Селия всегда испытывала трепетное волнение, минуя арку ворот короля Генриха VIII. У нее появлялось ощущение, будто она самолично перелистывает страницы славной истории. Но сегодня она не почувствовала ничего, хотя для нее, конечно, было большой честью, что королева по-прежнему относит ее к числу своих друзей, причисляет к избранным, — особенно учитывая все, что случилось. Селия въехала на территорию замка так, словно заглянула в супермаркет. Представилась у сторожки полисмену и тот махнул рукой мол, проезжайте Селия аккуратно миновала тюдоровскую арку, повернула направо и переключила скорость, чтобы въехать по крутому подъему в самое сердце замка, мимо часовни Святого Георгия и личной резиденции декана[31] Виндзора, мимо небольших тюдоровских коттеджей, занятых лейб-гвардейцами и их семьями, проехала вторую арку, которая вела к подножию Круглой башни и в Квадратный двор, где был вход в покои королевы. Притормозив у восточного крыльца, она увидела конюшего, вышедшего к ней навстречу из древних дверей, через которые на протяжении сотен лет заходили в дом короли и королевы. Это был граф Слейдберн, которого Селия видела лишь однажды после того летнего чая в Букингемском дворце.

— Здравствуй, милая Селия, — тепло приветствовал он ее и чмокнул в щеку. — Королева будет очень рада тебя видеть.

Селия последовала вслед за ним в замок, а прислуга тем временем взяла на себя хлопоты о ее багаже и машине, которую сразу отогнали в мойку.

— Как дела? — спросил Робин Слейдберн. Учитывая то, что он был военным, его тон можно было назвать почти нежным.

— Нормально, Робин, — лаконично ответила Селия.

— На твою долю выпало немало испытаний, дорогая, — пробормотал он смущенно, помолчал и добавил: — Как там Хьюго? Я очень огорчился, когда узнал, что вы расстались.

— Понимаю. Спасибо. Нам обоим пришлось нелегко, — машинально отозвалась Селия и подумала: «Только я не чувствую никакого огорчения, потому что вообще ничего не чувствую».

Показывая дорогу, Робин поднялся по широкой дубовой лестнице в Большой коридор с роскошным лепным потолком, картинами, антикварной мебелью и часами, висевшими на стенах напротив друг друга. На этом этаже было великое множество парадных залов: Большая приемная с бесценными гобеленами, зал Ван Дейка, зал Ватерлоо, который королева использовала для проведения банкетов (за длинным столом красного дерева могло разместиться до сорока гостей), столовая короля Карла II, которая была скромнее по размерам и украшена красивой резьбой по дереву, зал Рубенса с великолепными картинами короля Испании Филиппа II.

Робин провел Селию мимо небольшой домашней часовни, мимо Зеленой и Красной гостиных в личные покои королевы.

— Присаживайся, королева сейчас будет, — сказал он. — Ты, наверно, устала.

— От Лондона сюда всего полчаса езды, — улыбнувшись, ответила Селия. — Это тебе не ралли в Монте-Карло.

Он неловко усмехнулся, и она поняла, что Робину не показалась ее шутка. «Впрочем, он никогда не отличался чувством юмора, — напомнила она себе. — Хьюго говорил, что в Итоне Робин был очень серьезным мальчиком».

Взглянув на него украдкой, она пожалела о том, что у него такой торжественный и прозаичный вид. Хьюго всегда описывал его как «благонадежного и благонамеренного». В этом весь Робин.

Селия отошла к окну, откуда открывался вид на восточную сторону замка. В самом центре Английского сада был разбит фонтан. За ним виднелись стены Виндзора с зубцами и пушками на постаментах. Эта часть замка была отстроена в 1194 году и всегда больше других нравилась Селии. Глядя на толстые стены, посеребренные временем, будто сединой, человек невольно испытывал какое-то особое ощущение покоя и уверенности. У самой стены разбили оранжерею, где до сих пор, несмотря на суровое время года, цвели в прямоугольных клумбах цветы. Селия отвернулась от окна. Весь мир вокруг менялся прямо на глазах, а здесь оставалось все по-прежнему.

По обе стороны от изящного камина стояли диваны, обтянутые белой парчой. На стенах висели великолепные картины, а у окна на большом дубовом столе стояла трехфутовая ваза с маленькими бледно-зелеными орхидеями — не иначе презент от какого-нибудь посла или главы иностранного государства. Под столом на полу стоял большой телевизор.

То была гостиная состоятельной дамы, живущей в загородном доме и имеющей отменный вкус. Набивные диванные подушки и шелковые абажуры придавали комнате стильность. Равно как и украшения на каминной полке, книги и журналы, разложенные в живописном беспорядке на низких столиках. Такие комнаты есть по крайней мере в тысяче благородных английских домов. А именно эта принадлежала королеве и располагалась в самом величественном замке всего Запада.

В гостиной показалась королева, как всегда в сопровождении корги. Расцеловав Селию в обе щеки, она приветливо кивнула Робину.

Селия присела в глубоком реверансе и тоже поцеловала королеву, а Робин поклонился — его миссия была окончена, — и торжественно покинул комнату.

— Садитесь, попьем чаю, — весело проговорила королева и первой опустилась за маленький столик, накрытый кружевной скатертью. На серебряном подносе стояли чашки и блюдца из просвечивающего костяного фарфора, а также тарелочки с булочками, печеньем и домашним кексом «данди».[32]

Спустя минуту в комнату вошла служанка с серебряным чайником и большим кувшином вскипяченной воды.

Королева поудобнее устроилась на стуле, собаки разлеглись у нее в ногах и задремали.

— Мне кажется, чай — самое лучшее время дня, — заметила Елизавета. — Вся работа позади. Я имею в виду государственные бумаги. И можно отдохнуть, расслабиться перед вечером.

— Да, — с улыбкой согласилась Селия. Все, кто служил когда-либо при дворе, прекрасно знали, что члены королевской семьи стараются не пропускать чай, если только на это время не запланировано каких-то встреч.

В течение нескольких минут они вели непринужденный разговор, а потом королева вдруг прямо взглянула в глаза Селии.

— Я очень расстроилась, когда до меня дошли слухи о том, что вы расстались с Хьюго. Есть ли надежда на примирение?

— Не думаю, мэм, — откровенно призналась Селия. — Случившееся все изменило, и во мне что-то бесповоротно надломилось.

На лице королевы было написано понимание. Ее собственная сестра в свое время развелась с мужем, равно как и дочь, так что она представляла, что это такое.

— Очень печально, — заметила она. — Роланду Шоу за многое следовало бы ответить, не правда ли? Она стала разливать чай по хрупким чашкам. Селия вздрогнула от неожиданности. Ее всегда удивляла осведомленность королевы, которая, кажется, постоянно была в курсе всех событий. В отличие от прочих монархов, которые живут в своем узком мирке, ничего не зная о том, что творится за его пределами, для Елизаветы, похоже, не существовало секретов.

— Он многим людям сломал жизнь, и, я думаю, о нем никто не плакал, когда он умер, — сказала Селия. — До сих пор не могу себе простить, что впустила его в свой дом. Самая большая ошибка в моей жизни.

— Но вы же не могли знать, кем он окажется, — мягко возразила королева. — Видели бы вы то, что он писал про нас во французских газетах! Я боялась, что у моего пресс-секретаря случится удар! Да, вы правы, я тоже считаю, что его смерть никого не опечалила.

Когда они почаевничали, Селии показали ее комнату, очень уютную. Служанка уже распаковала вещи и разложила на постели синее бархатное вечернее платье, в котором Селия думала появиться на ужине. В шкафу на вешалках с вензелем Елизаветы висела остальная одежда. На письменном столе лежали писчая бумага и авторучки, на столике у дивана были разложены книги и журналы. Селия поняла, что королева сама подбирала их, зная ее вкус. На окне стояли цветы.

Селия не впервые принимала приглашение от Елизаветы погостить у нее, поэтому знала, как себя вести. В семь часов, — еще в вишневом твидовом костюме и шелковой блузке, в которых она приехала, — Селия спустилась в Большую гостиную, где собрались все приглашенные. Королева уже навела краткие справки о своих гостях и сказала Селии, что они ожидают известного кинорежиссера, ученого, издателя, архиепископа и ведущего спорт-комментатора. В отличие от королевских ленчей, куда гости приходили одни, в Виндзор они могли взять своих жен или мужей (только не любовников!). В обязанности конюших и фрейлин входило снять первоначальное напряжение у гостей, пока те будут ожидать представления королеве. Несмотря на то что Селия уже уволилась с придворной службы, она по привычке сразу разговорилась с людьми, познакомила их друг с другом. Они все находились в просторной комнате, где все, от стен до золоченой мебели, было обтянуто изумрудно-зеленой парчой. Селии эта парадная зала с тяжелыми громоздкими люстрами не нравилась. Людей, впервые переступавших порог замка, всегда охватывало здесь большое напряжение, они начинали волноваться, нервничать. Гораздо приятнее была примыкающая Красная гостиная, где преобладали позолота и красная парча.

К тому времени как в комнате появилась королева, гости уже перезнакомились друг с другом и атмосфера стала гораздо менее натянутой. В течение примерно десяти минут приглашенных представляли королеве. Официанты разносили подносы с хересом. А затем последовал сигнал и гостей пригласили переодеться к ужину. Им было предписано появиться в Зеленой гостиной ровно в восемь тридцать без опозданий. Несмотря на то что времени была еще уйма, а до комнат некоторых из гостей идти нужно было не больше пяти минут, Селия с улыбкой наблюдала, как все заторопились переодеваться. Одна супружеская пара бросилась едва не бегом. Сумочка от «Шанель» болталась из стороны в сторону на плече у дамы, а муж, засунув руки в карманы, прижал ими ключи и мелочь, чтобы те не звенели на бегу. Он все бормотал:

— Быстрее же! Не приведи Господи опоздать!

Вернувшись к себе в комнату, Селия наскоро приняла душ, переоделась в вечернее платье и села к туалетному столику, чтобы наложить минимум макияжа. Причесавшись, она надела перламутровые серьги и длинную нитку жемчуга, которую Хьюго подарил на десятую годовщину их свадьбы. Она уже хотела ходить, как вдруг в дверь постучали.

— Входите, — сказала она, думая, что это одна из служанок.

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и она услышала негромкий мужской голос:

— Селия? Можно?

Нахмурившись, она подошла к двери и открыла ее.

— Робин? — воскликнула она.

— Селия, я на минутку… — Он как-то странно смотрел на нее.

— Что? — недоуменно спросила она, увидев через его плечо, как в длинном коридоре открылись несколько дверей и выходящие к ужину гости с любопытством смотрят в сторону ее комнаты.

Селия нахмурилась, в ней вдруг родились темные предчувствия. Вновь переведя взгляд на Робина, она заметила беспокойство в его глазах и поняла, что он не знает, как сказать ей то, с чем пришел.

— Что? — повторила она требовательно.

— Несчастный случай, дорогая…

Она вскинула руки к лицу.

— Ребята?..

Селия постоянно боялась за своих сыновей. Робин утвердительно кивнул:

— На Итон-Хай-стрит Колина сшиб велосипедист.

— О Боже… — Ледяной холод охватил все ее члены. «Нет, нет, Господи, только не это! Нет!» Ей было страшно задавать вопрос, который напрашивался сам собой: — И?.. Как он?

Теперь, когда он сказал самое главное, Робин несколько осмелел, в глазах появилось больше уверенности.

— Он здорово разбился, милая Селия, и его поместили в виндзорскую больницу. Я уже распорядился, чтобы тебя немедленно отвезли туда.

Селия молча повернулась и пошла к шкафу за своим твидовым костюмом, но тут же остановилась. Переодеваться нет времени. Главное, поскорее попасть к Колину.

— А ужин?.. — вдруг растерянно спросила она.

— Не беспокойся, — заверил ее Робин. — Королева в курсе и не ждет тебя к столу.

Они вместе спустились, вниз. Робин поддерживал Селию под локоть, а та про себя возносила молитвы. Так истово, как никогда в жизни. «Господи, спаси Колина! Если ты спасешь его, я все сделаю, все! — клялась она. — Только не дай ему погибнуть! Прошу тебя, Боже… Накажи меня, как хочешь, накажи за то, что я дочь своего отца, но… пожалуйста, не губи Колина!»

Вдруг откуда ни возьмись перед ней возникла женщина в сиреневом шелковом платье. На шее и в ушах сверкали аметисты и бриллианты. Она протянула к Селии руки.

— Мне очень жаль, что так вышло.

Селия остановилась, не сразу поняв, что перед ней королева.

— Спасибо, мэм, — наконец машинально произнесла она.

— Если я чем-нибудь смогу помочь, дайте знать. — Елизавета обернулась к Робину: — Хьюго уже знает?

— Да, мэм. Он сейчас едет из Лондона.

— Хорошо. — Она расцеловала Селию в обе щеки. — Может, все не так плохо. В виндзорской больнице отличные специалисты, и она близко отсюда. Всего несколько минут на машине. Поживите в замке до тех пор, пока Колин не поправится.

— Спасибо, мэм, — снова проговорила Селия и опустилась в реверансе.

— Я провожу тебя до машины, — сказал Робин и повел ее дальше по длинному коридору. Потом они спустились во двор. — Я и сам поехал бы с тобой, но кто останется с гостями? Меня уже приставили к некоторым из них…

— Не беспокойся, Робин, я понимаю. Шофер ждал в уже заведенном лимузине.

— Королева не просто так сказала тебе про замок, — проговорил Робин, открыв Селии дверцу. — Поживи пока здесь. И Хьюго передай то же самое. Отсюда до больницы рукой подать. Ну, удачи тебе, моя милая. Все образуется, вот увидишь.

Селия лишь молча кивнула в ответ. Она села в машину и та тронулась с места, пересекла пустынный Квадратный двор, оставив за спиной королеву и ее гостей. Селия не знала, что ждет ее впереди, но когда «роллс-ройс» съехал вниз с холма, миновал арку ворот Генриха VIII и стал набирать скорость на Виндзор-Хай-стрит, она поняла, что к ней вернулись чувства. Сердце готово было разорваться от саднящей боли, будто с заживающей раны кто-то неаккуратно сорвал повязку. По лицу ее струились слезы, и на мгновение она даже пожалела о том, что в ней произошла эта перемена. Где тот благословенный покой и мертвый штиль, который царил в душе еще несколько минут назад?..

Рыдания разрывали ей грудь, в сердце зрела отчаянная паника. Колин не должен умереть! Не должен!

Когда они подъезжали к корпусам больницы, Селия попыталась взять себя в руки и достала из сумочки носовой платок.

В средневековом каменном здании близ Уайтхолла, потемневшем от времени, с массивной дубовой дверью, в кабинете на втором этаже друг напротив друга сидели и молчали двое мужчин. Между ними на столе лежала раскрытая папка и толстая тетрадь в черном переплете, заполненная аккуратным мелким почерком. Одним из мужчин был «Джон Эштон». Он растерянно смотрел в окно, за которым виднелись здания парламента, расплывчатые из-за сильного ливня, не прекращавшегося с раннего утра. Он смотрел в окно и не верил своим ушам. Затем, словно очнувшись, перевел глаза на своего шефа, руководившего секретным департаментом, деятельность которого была тайной за семью печатями, и снова покачал головой.

— Увы, но это так, — спокойно проговорил шеф. — Нехорошо вышло, но подобные осечки в нашей работе! Время от времени случаются. Ничего не поделаешь.

Столько месяцев наблюдения… Столько аналитического труда… Столько усилий, потраченных на прослушивание телефонных переговоров…

И в итоге выясняется, что они убрали не того человека. Да, такие промахи способны поколебать в человеке веру в систему, стоящую на страже интересов государственной безопасности. Здесь, в этом кабинете, о существовании которого ничего не известно даже в парламенте, на протяжении многих лет мастерски планировались различные «автомобильные аварии», «сердечные приступы», как, скажем, в случае с объектом Т/5486J, а также обыски под видом обычных уголовных взломов. Все во имя святого дела. Столько тайных удач, и вот на тебе. Ошиблись дверью.

— Как это могло произойти?

Шеф пожал плечами.

— Обыкновенно. От ошибок никто не застрахован. Впрочем, Роланда Шоу ангелом тоже не назовешь. Поганец, каких мало. Чего он только не вытворял! Однако наши ядерные секреты не крал. Как говорится, чего нет — того нет. Никакой угрозы интересам государственной безопасности он не представлял. Вся его вина была в том, что он занозой сидел в высшем лондонском свете. В этой чертовой богеме, — поморщился шеф.

— А началось все с профессора Рауза?

— Точно. Когда старик не обнаружил у себя в сейфе копии чертежей, он схватился за голову и, словно ошпаренный пес, примчался к своему шефу каяться. Тогда задействовали секретные службы. Профессор клялся и божился, что оставлял чертежи в домашнем сейфе. Пропажа, впрочем, обнаружилась лишь спустя три месяца после того, как Роланд Шоу закончил свои занятия с сыном профессора.

— И тогда на него пало подозрение?

Шеф вздохнул:

— Да, накладочка вышла. Но без всякого злого умысла. Когда мы посылали тебя к нему, то были твердо уверены, что похититель именно он. Эта уверенность особенно окрепла, когда выяснилось, что за субчик Роланд Шоу — жил на то, что продавал газетам всякие скандальные секреты, пусть это и не имело никакого отношения к государственной безопасности.

— А дальше?

— Что дальше? Родни у него нет, так что шум поднимать некому.

— Свидетельство о смерти?

— Тут все чисто — «Причина смерти не установлена».

Человек, на чьей совести была жизнь Роланда Шоу, вновь удрученно покачал головой. Он привык беспрекословно исполнять приказы, но до сих пор такой промашки с ним не случалось.

— А как же дневник? — спросил он наконец. — Это же скрытая бомба.

— Знаю, — усмехнулся шеф. — Но думаю, будет лучше, если мы его уничтожим вместе с этой вот папкой. — Он положил ладонь на «дело», озаглавленное Т/5486J.

«Джон Эштон» поднялся со стула, но уже от двери обернулся.

— Что же произошло с теми чертежами? Кто их украл?

Шеф лишь неопределенно хмыкнул:

— Кто украл, говорите? Вам когда-нибудь приходилось слышать притчу про рассеянного профессора? Так вот, оказалось, что Рауз как-то просматривал их на сон грядущий в постели, а потом поленился отнести в сейф и засунул под матрас. Два дня назад экономка вытряхивала его к весне и обнаружила чертежи.

Селия сидела у постели Колина и смотрела на сына. Глаза ее застилала сплошная пелена слез, и она ничего не видела вокруг. В палату время от времени заглядывали врачи и сестры, в коридоре стоял обычный больничный шум, но все это никак не откладывалось у нее в сознании. Мир сузился до двух человек: ее и Колина. Ей хотелось, чтобы он открыл глаза, посмотрел на нее, узнал и в знак этого хотя бы сжал ей руку. Ей хотелось услышать его голос… ломающийся подростковый голос, который временами раздражал ее своими резкими обертонами. «Не кричи так, Колин!» — частенько ворчала она на него, но теперь Селия все отдала бы за то, чтобы услышать его вновь.

Когда Колина сшибли на дороге, он ударился головой о край каменного тротуара и до сих пор не мог прийти в сознание. Врачи пока не были готовы сказать, насколько серьезна полученная травма.

С другой стороны постели на табуретке сидел Хьюго. Видя состояние жены, он тревожился за нее почти так же, как за сына. Один раз он взял ее за руку и был вознагражден тем, что Селия обратила на него взор. Но она тут же отвернулась, и момент был упущен.

Часы показывали полдень. Прошло шестнадцать часов после несчастного случая, а на Селии все еще было вечернее платье, в котором она собиралась спуститься к ужину в Виндзорском замке. Сама она этого не замечала. Лишь однажды оглядела себя странным взглядом, как будто не помнила, откуда на ней взялось это синее бархатное платье. Потом перехватила взгляд мужа и поняла, о чем тот думает.

— Я пойду позвоню, Селия, — шепнул Хьюго.

— Говори громко, — отозвалась она. — Врачи говорят, что в таких случаях надо говорить громко. И еще бы музыку.

— Да, дорогая. Я сейчас вернусь. — Хьюго вышел из палаты и отправился искать дежурную сестру.

— Можно мне сделать один телефонный звонок? — спросил он, найдя ее в амбулаторной.

— Конечно. — На нее явно произвела большое впечатление вежливость этого красивого мужчины, и она кивнула на аппарат на стене: — Хотите, позвоните здесь.

— Спасибо. — Хьюго набрал номер Виндзорского замка. — Я хотел бы поговорить с лордом Слейдберном, — попросил он секретаря.

— Конечно, сэр. А кто его спрашивает?

— Атертон. Лорд Атертон.

— Конечно, лорд Атертон. Одну минутку.

В трубке раздался щелчок, и затем Хьюго услышал голос Робина:

— Хьюго? Ну как там у вас? Мы все места себе не находим. Королева приказала сообщать ей любые сведения. Как Колин?

— Он все еще не пришел в себя. Сегодня ему будут делать томографию, — как можно спокойнее ответил Хьюго. — Пока мы можем только сидеть и ждать. Селия очень устала, вся измучилась и нуждается в отдыхе, но ее нельзя оттащить от Колина никакими силами.

— Мне жаль, старина, — голосом, полным искреннего участия, проговорил Робин Слейдберн. — Представляю, каково вам сейчас. Я могу чем-нибудь помочь?

— Я хотел попросить тебя о небольшом одолжении. Как ты думаешь, можно перевезти сюда кое-что из одежды Селии, а то на ней до сих пор вчерашнее вечернее платье, и я вижу, что ей неудобно в нем.

— Считай, что это уже сделано, дружище. Я попрошу кого-нибудь из служанок собрать ее сумку и отправить в больницу. А ты как? Тебе что-нибудь нужно?

— У меня все нормально, Робин. И потом я всегда могу послать в Лондон своего шофера, если что-нибудь потребуется.

— Хорошо, но если что, только скажи. А как с Ианом? Его отпустят из Итона на эти выходные? Не сомневаюсь, что королева будет очень рада, если он погостит в замке. Сюда приедут дети принцессы Анны Зара и Питер, так что он будет не одинок.

— Прекрасно, я сообщу тебе, хорошо? Все зависит… — голос у Хьюго дрогнул, несмотря на то что он изо всех сил старался держать себя в руках.

— Конечно, конечно, старина, — торопливо перебил его Робин. — Будем на связи, договорились?

— Договорились.

Спустя час шофер из замка привез в больницу дорожную сумку Селии с одеждой, косметичкой и туалетными принадлежностями. Служанка, собиравшая вещи, не забыла положить даже флакончик с духами, оставшийся на столике в комнате замка.

— Как хорошо, — проговорила Селия, разглядывая свои вещи. — Спасибо тебе, Хьюго.

Она подняла на него свои красные, заплаканные глаза, и у него защемило сердце. Захотелось прижать ее к груди, но она словно воздвигла вокруг себя некую невидимую стену, через которую пробиться было невозможно. И несчастье, случившееся с Колином, кажется, лишь сделало эту стену толще. В глазах Хьюго застыла немая мольба, но Селия решительно и молча поднялась. Ему стало очень больно.

— Пойду где-нибудь переоденусь, — спокойно объявила она и вышла из комнаты, добавив уже от дверей: — Я скоро.

Шофер вместе с ее одеждой привез из замка и корзинку с едой, где Хьюго обнаружил холодного фазана, ветчину, свежие булочки, сыр, фрукты и термос с горячим кофе. Прилагаемая записка гласила: «Королева распорядилась послать вам поесть, чтобы вы не отходили от постели Колина. Слейдберн».

Хьюго показал корзину Селии, когда она через несколько минут вернулась в палату. На ней был вишневый твидовый костюм, в котором она накануне поехала в замок.

— Как это любезно с ее стороны. Королеве свойственно думать о людях, — пробормотала Селия, вновь опустившись на стул перед постелью Колина. — Пока никаких изменений?

Она наклонилась к лицу сына. Кожа у него была почти прозрачная и очень бледная, если не считать темно-багрового кровоподтека сбоку. Запавшие глаза пугали ее.

— Никаких, — преувеличенно бодро отозвался Хьюго. — Хочешь булочку с ветчиной? Есть еще холодный фазан, сыр…

Он стал возиться с корзинкой — все-таки какое-то занятие, — и уговаривать Селию поесть.

— Спасибо, мне хватит чашки кофе, — равнодушно отозвалась она.

— Нет, не хватит. Ты должна подкрепиться, накопить силы. Иначе кто будет выхаживать Колина, когда дело пойдет на поправку и он вернется домой? — Хьюго проговорил это с такой убежденностью в голосе, что удивленная Селия даже обернулась на него.

— Ты уже говорил с врачом?..

Он покачал головой.

— Нет, просто я верю в Колина. Он крепкий парень и просто так не сдастся. Выкарабкается, вот увидишь.

Хьюго и сам не знал, откуда у него взялась такая уверенность. Селия ссутулилась.

— Будем молиться, чтобы ты оказался прав, — проговорила она. — А вдруг эта травма вызовет какие-нибудь необратимые изменения?

— Над этой проблемой мы будем думать, когда она возникнет, — сурово сказал Хьюго.

— Скоро Рождество… — печально сказала Селия, неохотно принимая из рук мужа кусочек стильтона[33] и булочку.

— Да.

— Я, наверно, не смогу встретить его, если Колин… — Она не договорила и всхлипнула.

— Не надо думать об этом, Селия. И потом не забывай об Иане.

— Да-да, конечно… — Усилием воли она взяла себя в руки. — Ты говорил с ним сегодня? Как он?

— У него все в порядке. Я обещал приехать к нему попозже. Между прочим, Иана приглашают на выходные в замок. Я думаю, это выход. Пусть лучше он будет там, чем в школе или здесь… в этой гнетущей атмосфере.

— Да, ты прав.

Они вновь погрузились в молчание, сидя по разные стороны от узкой и высокой больничной койки. Спустя несколько минут к ним заглянула медсестра, чтобы проверить у Колина капельницу и измерить давление. Она не смогла сообщить подавленным родителям ничего ободряющего и лишь сказала, что скоро зайдет врач. Селия и Хьюго сидели с опущенными плечами, сердца их были полны тоски и страха за сына.

Вдруг Селия проговорила:

— Ужасный год был, правда?

— Да, — эхом отозвался Хьюго.

— Еще двенадцать месяцев назад мы были счастливой семьей, готовились, как все нормальные люди, к Рождеству…

— Да.

— Столько всего случилось. Ах, если бы я только не нанимала этого Роланда Шоу!.. Если бы только не брала его с нами в Ирландию!.. — Она замолчала, и в глазах ее отразилась боль.

— Какой смысл строить предположения? — заметил Хьюго. — Ведь, в сущности, ничто не изменилось. Просто мы узнали правду, а это порой очень болезненно. Мне жаль лишь, что вся эта история так повлияла на нас с тобой, Селия. Это хуже всего.

— Назад дороги нет, Хьюго. Жизнь уже никогда не станет прежней, никогда.

Селия провела ладонью по руке Колина, по тонкой хрупкой руке ребенка, который еще и не пожил толком. Хьюго подавленно молчал. Что за наказание! Он уже лишился жены, а теперь может лишиться сына…

Так они и сидели в изголовье кровати Колина, надеясь на чудо.


Снежные бури, которые знаменовали собой окончание 1990 года и начало 1991-го, еще не запахнули город в свое холодное покрывало. Селвин по привычке мрачно смотрел в лицо грядущему, походя на человека, страдающего неизлечимым недугом.

— Тебе надо как-то встряхнуться, — заявила ему утром Элфрида. — Будем надеяться на лучшее.

Селвин, тяжело поднимаясь с постели, лишь невесело хмыкнул в ответ.

— Ты сегодня собираешься на работу? — спросила Элфрида, подбив у себя под головой гору кружевных батистовых подушек.

— Я собираюсь спасать свое дело, насколько это еще возможно, — ответил он. — Нынче такие времена. Даже некоторые банки лопаются. И между прочим, требуют с меня мой тридцатимиллионный долг.

У изумленной Элфриды открылся рот. Все оказалось еще хуже, чем она боялась. Тридцать миллионов! Ей трудно было даже вообразить такую сумму.

Уйдя в ванную, Селвин не переставал ворчать о своих бедах, о стремительно взлетевших ценах на потребительскую корзину, о галопирующих процентных ставках, о безработице. Поэтому он не услышал телефона и Элфриде пришлось хорошенько крикнуть, чтобы наконец привлечь его внимание.

— Кого это черт принес в такой час?! — раздраженно бросил Селвин, показавшись из ванной и стараясь пригладить на ходу свои торчащие в разные стороны редкие волосы, словно звонивший мог его увидеть.

— Я не смогла разобрать. Какой-то Макрелл Джонс или Макрелл…

Селвин резко вырвал у нее из рук трубку.

— Лорд Уитли у аппарата, — торжественно пробасил он.

— Доброе утро, лорд Уитли. Беспокоит Роджер Холланд из «Макрелл, Себастиан и Джонс». Прошу прощения, что потревожил вас так рано, но я думал, вам захочется узнать, что нам удалось договориться о сдаче вашего дома в аренду. Клиенты — исключительно богатая арабская семья, которая перебирается на жительство в Лондон в связи с ситуацией в Кувейте…

— Сколько?

— …они приедут как минимум на год и…

— Сколько?

— Что, простите?

— Я спрашиваю, сколько они готовы платить! — сердито бросил в трубку Селвин. — Мы договаривались с вами с самого начала, что если вам не удастся продать дом, то по крайней мере добейтесь серьезной арендной платы.

— О да. Мы остановились на двух с половиной, — с чувством глубокого удовлетворения сообщил Роджер Холланд.

— На двух с половиной чего?

— На двух с половиной тысячах, — отозвался агент таким тоном, словно дивился недогадливости Селвина.

— В…

— В неделю, разумеется, лорд Уитли. И они заинтересованы в том, чтобы въехать в дом поскорее.

— Хорошо. — Селвин на несколько секунд замолчал, собираясь с мыслями. — Хорошо. Они въедут сразу же, как только вы подыщете мне с женой квартиру.

— Конечно, конечно, лорд Уитли. Что бы вам хотелось? Мы можем предложить на выбор несколько прекрасных апартаментов на Итон-сквер или квартиру с теплицей и большим садом в Найтсбридже…

Селвин резко оборвал его:

— Я скажу вам, чего бы мне хотелось. Маленькую квартирку с одной спальней, одной гостиной, кухней, ванной и туалетом, черт возьми!

На том конце провода повисла продолжительная пауза. Похоже, Роджер Холланд был несколько ошарашен.

— Ага, понимаю… — наконец осторожно проговорил он. — В каком районе? Для вас это имеет значение?

— Плевать.

— Понимаю. — Он снова надолго замолчал, а потом еще более осторожно поинтересовался: — А арендная плата? Сколько вы хотели бы платить?

— Не больше тысячи.

— Ага, тысячу фунтов…

— Да, тысячу фунтов! В месяц! — рявкнул Селвин. — В стране экономический спад, молодой человек, и всем нам нужно потуже затянуть пояса, потому что скоро будет еще хуже, попомните мои слова!

— Да, конечно, лорд Уитли, я вас прекрасно понимаю. Мы немедленно займемся поиском для вас жилья, а пока было бы неплохо составить договор на сдачу вашего дома и…

Но Селвин его уже не слушал. Он совершал лихорадочные подсчеты в голове. Две с половиной тысячи фунтов в неделю — это будет сто тридцать тысяч в год. Минус налоги. Так, так. Что это значит? Значит, он сможет жить с Элфридой комфортно и даже позволять себе время от времени кое-какие роскошества, не запуская руку в карман компании. Если не терять головы, пожалуй, можно будет пережить кризис, как он уже переживал подобное и раньше.

В эту минуту в дверь постучала Африка, явившаяся с завтраком для его жены.

— Входи, — крикнула Элфрида и, когда служанка вошла, скорее по привычке спросила: — Газеты есть?

— Да, мадам.

— Спасибо.

Элфрида радостно уставилась на поднос, на котором в маленькой корзинке лежали теплые булочки с черникой и миндальные пирожные, рядом стояла тарелка с яичницей и тонкими сосисками, которые она очень любила, а также кофейник, из горлышка которого тянуло дивным ароматом. «Уж если и придется экономить, так только не на еде», — решила Элфрида.

Африка поставила поднос и достала из широкого кармана на своем переднике почту.

— Вот ваши письма, мадам, — с улыбкой сказала она.

— Спасибо, — еще раз поблагодарила Элфрида и тут же стала жадно просматривать корреспонденцию. Несмотря на данное ею обещание, она все еще лелеяла надежду на посещение светских вечеров и ждала пригласительных открыток.

Селвин тем временем вновь скрылся в ванной. Настроение у него после разговора с агентом заметно улучшилось. Он был рад, что ему все-таки удалось избавиться от дома, который он про себя прозвал: «Дурость Элфриды». Он обошелся ему в кучу денег, а в последние месяцы превратился в настоящую прорву. «В маленькой квартире нам будет гораздо лучше, — размышлял он. — А если Элфрида станет возражать, пригрожу ей Уэльсом».

Вдруг до него донесся из спальни дикий крик.

— Селвин, о, Селвин! — орала Элфрида.

Подпоясавшись полотенцем, он заспешил обратно.

Элфрида вскочила с постели и голая танцевала по комнате.

— В чем дело? — выдохнул Селвин, у которого от такого зрелища округлились глаза.

— О, Селвин, ни за что не угадаешь! Это слишком прекрасно… слишком здорово… — Подняв руки над головой, отчего сильно выпятились обнаженные груди, она размахивала какой-то бумажкой.

— Прикройся чем-нибудь! — воскликнул Селвин, совсем позабыв о том, что они в комнате одни. — Что случилось, объясни толком!

— Письмо! Из благотворительного оргкомитета, который устраивает мероприятия в пользу стариков и бедных!

— Они что, уже занесли нас в свой список? — криво усмехнувшись, сострил Селвин, но Элфрида не слушала.

— Они решили затеять несколько вечеров с целью сбора средств, — начнут с концерта, — и приглашают меня быть их председателем! Ты представляешь? Я буду стоять во главе всей благотворительной кампании. Тут и летний бал, и матч по поло в Виндзоре, и…

В обращенных на нее глазах Селвина мелькнуло отчаяние. Неужели все возвращается на круги своя? Неужели она наплевала на все свои обещания и вновь вознамерилась карабкаться вверх по светской лестнице? Председательство в оргкомитете по проведению целой серии благотворительных вечеров будет стоить немалых денег. И отдавать их придется именно тогда, когда согрешил экономить…

Селвин уже повернулся к двери, собираясь сказать! что он против и что она должна отказаться, но Элфрида не видя ничего вокруг себя, продолжала возбужденно голосить:

— …плюс показ мод. Но главное, Селвин, главное-то в том, что кампания пройдет под патронажем принцессы Дианы! Они говорят… Так, так, подожди… — Она торопливо перечитала письмо. — Ага, вот: «Их королевское высочество принцесса Уэльская уже дала свое согласие на посещение по крайней мере двух наших вечеров в этом году». Ну? Это же просто здорово! Глазам своим не верю! А ты? Ведь если я стану председателем комитета, то буду лично встречать принцессу Диану, когда она придет к нам на вечер, буду сидеть рядом, смотреть за тем, чтобы все было хорошо…

Элфрида сцепила пухлые руки на груди и в экстазе закатила глаза к потолку. После ее неистового и путаного монолога в комнате воцарилась тишина. На лице Элфриды горела счастливая улыбка. Селвин, признаться, никогда еще не видел свою жену в состоянии такой эйфории. И слова, которые он собирался сказать ей, застряли у него в горле комком. Язык не поворачивался разрушить ее радость и счастье. Это было бы слишком жестоко. У каждого человека есть в жизни своя голубая мечта. Если у Элфриды она связана с достижением успеха в высшем свете, пускай. Он поможет ей. Будет нелегко, но он поможет и ворчать не станет.

— Молодец, Элфи, — пробормотал он тепло и, подойдя к жене, поцеловал ее. — Поздравляю. Вот и на твоей улице праздник.

— Это прекрасно, правда? — тут же отозвалась она и бросилась ему на шею. — О, Селвин, я так тебе благодарна за все! Что мне для тебя сделать?

Селвин вдруг вспомнил о ее прошлом стриптизерши.

— Э… не знаю, — скромно потупив взор, проговорил он. — Мне и так хорошо с тобой.


Джеки и Джеральд уже оделись и завтракали на кухне. Теперь, когда она работала в «Морнинг ньюс», у нее стало меньше свободного времени и появился строгий график рабочего дня. Зато она заканчивала дела как все нормальные люди и вечером рано приходила домой. К Джеральду.

Сегодня был канун Нового года и они решили никуда не ходить.

— Я приготовлю что-нибудь вкусненькое, — объявила Джеки.

— Мне достаточно того, что мы останемся здесь, — сказал Джеральд. — Ненавижу новогодние вечеринки в гостях. Мы с тобой выйдем на балкон с шампанским и, может быть, услышим бой Биг Бена ровно в полночь!

Джеки рассмеялась. С тех пор как Джеральд переехал к ней, в жизни ее появилось много романтики. С Ричардом все было иначе. Они только постоянно думали о карьере, о том, как бы побольше заработать денег, добиться признания. Ричард частенько давал ей понять, что если она не будет пользоваться дипломатическими связями отца для его продвижения по службе, то здорово его подведет. Ей приходилось давать кучу званых обедов может быть любезной со скучными людьми. Она помогала ему в его карьере изо всех сил, а в итоге он ушел к дочке своего босса.

Джеральд же не искал для себя признания в свете. Он добился успехов в бизнесе собственным трудом и никогда не пытался никому навязываться. Джеки с ним было интересно. Вечерами они смотрели видео, читали, болтал или пораньше ложились в постель, чтобы заняться любовью. И с каждым днем все лучше узнавали друг друга открывались новые грани характеров. Гармония была полная, и Джеки порой удивлялась, как она жила когда то без Джеральда? Даже когда мнения их на тот или иной предмет не совпадали, дискуссия доставляла обоим удовольствие. Они жарко спорили, каждый приводя свои все более изощренные аргументы и набирая очки в обсуждении, словно соревновались друг с другом в интеллекте. Но даже если в итоге не находили согласия, все заканчивалось миром, ибо они уважали мнение друг друга.

И лишь временами лицо Джеки омрачалось и на душе становилось тревожно. Ей постоянно вспоминался давний разговор, когда она выразила желание поскорее стать миссис Гулд, а Джеральд как-то странно посмотрел на нее и уклонился от прямого ответа.

И вот сегодня в Новый год Джеки решила раз и навсегда прояснить этот вопрос.

— Интересно, что нам готовит 1991 год? — начала она издалека. Она разлила по чашкам кофе, стараясь скрыть от него свое волнение. — Я получила новую работу в «Морнинг ньюс», а твоя промышленная империя все разрастается, и котировки акции «Горэй групп» на бирже, насколько мне известно, все повышаются.

— М-да… — задумчиво промычал Джеральд. — Но нам всем придется нелегко. Спад будет нарастать.

— Все так говорят, однако же магазины и рестораны по-прежнему работают, — возразила Джеки.

— Магазины, которые продают предметы первой необходимости, и рестораны, которые славятся отменной кухней и обслуживанием, — сказал Джеральд. — Но подожди середины января. Платежеспособность резко упадет…

— Плохо, — проговорила Джеки, не зная, как ей перейти к делу. В настоящий момент проблемы экономики не очень волновали ее.

— Но одного события я жду с нетерпением, — вдруг улыбнувшись, сказал Джеральд.

— Какого же? — осторожно поинтересовалась Джеки.

— Ты еще спрашиваешь? — удивленно воскликнул он. — Ничего себе! Да ведь мы с тобой собирались пожениться, или ты уже забыла?

Джеки вздохнула с облегчением.

— Да? Ты серьезно? — затаив дыхание, проговорила она.

Джеральд удивился еще больше.

— Разумеется, серьезно. Мы же договорились, что поженимся сразу, как я разведусь с Кэнди! Ты, надеюсь, еще не передумала?

— Конечно, нет. — Она наклонилась к нему и взяла его за руку. — Просто… в одном давнишнем разговоре мне показалось, что ты как-то странно отреагировал на мои слова о том, что мне хочется поскорее стать миссис Гулд.

— Ага, вот в чем дело, — загадочно улыбаясь, пробормотал Джеральд.

— Так что, я была не права?

— Могу тебе гарантировать, что миссис Гулд ты не станешь никогда.

Джеки нахмурилась. Несмотря на то что Джеральд только что подтвердил свои серьезные намерения, он говорил загадками и это настораживало.

— Я тебя не понимаю. Ты хочешь, чтобы я заделалась феминисткой и осталась в браке Джеки Давентри?

Он все улыбался.

— Тебе решать, милая.

— Тогда что ты имел в виду? Я с удовольствием взяла бы твою фамилию… если, конечно, ты не против.

Джеральд с минуту молчал, как будто что-то взвешивая в уме. Потом проговорил:

— Я хотел преподнести тебе сюрприз.

— Какой?

— Завтра в первый день нового года будет опубликован Почетный лист. Ну, ты знаешь. Регулярно людям, принесшим пользу обществу и достигшим больших успехов в жизни, присваиваются титулы и так далее… — Он старался держать себя в руках, но лицо предательски расплывалось в глупейшей улыбке.

Джеки устремила на него взгляд широко раскрытых глаз.

— Ты хочешь сказать…

Он кивнул и, не выдержав, весело рассмеялся.

— За мои успехи в текстильном бизнесе, а также за большой вклад «Горэй групп» в национальную экспортную политику меня посвящают в рыцарство. Я знаю об этом уже несколько недель, но молчал, хотел дождаться официального сообщения. Моя кандидатура была предложена премьер-министром и одобрена королевой…

Теперь Джеки наконец поняла, почему в том разговоре он был так уклончив. Она действительно никогда не станет «миссис» Гулд. Вскочив из-за стола с радостной улыбкой, она бросилась ему на шею.

— О, Джеральд, я так счастлива! Ты заслужил это, заслужил своим трудом! Господи, какая прекрасная новость! И завтра в газетах появится твое имя наряду с именами пожизненных пэров и других людей, удостоенных титулов и званий?

Джеральд утвердительно кивнул, посадил Джеки к себе на колени и поцеловал в шею.

— Так что, — плутовски улыбаясь, спросил он, — хочется тебе стать леди Гулд, а?

Джеки рассмеялась.

— Точно так же, как тебе хочется стать сэром Джеральдом!

Он еще раз нежно поцеловал ее.

— Мы станем знамениты в Лондоне. Американская журналистка и дитя улицы, вытянувший в жизни счастливый билет, а? Вот так парочка!

— Мне будет стыдно показаться родителям на глаза! — фыркнула Джеки.

— А мои родители вообще лишат меня наследства! — хохоча, вторил ей Джеральд.


— Иан, подкинь дров в камин, — попросила Селия, пододвигая в гостиной к дивану небольшой столик, за которым они собирались провести новогодний вечер.

— Сейчас, мам, — ответил сын. — Помочь тебе с этим подносом? Он тяжелый.

После несчастного случая с Колином Иан стал внимательнее относиться к родным и изо всех сил старался помочь матери, фактически приняв на себя обязанности мужчины в доме.

— Спасибо, милый. — Она передала ему большой серебряный поднос, принесенный из кухни, с тарелками, бокалами и приборами.

— Что у нас сегодня будет? — донесся с дивана ломающийся голос Колина. Чудо произошло. Он полностью оправился от своей травмы, но врачи советовали ему пока лежать.

— Все твое самое любимое, — с улыбкой ответила Селия. Она так обрадовалась, когда стало ясно, что травма в будущем никак не отразится на здоровье сына, что теперь ей все было нипочем. Сегодня утром она посетила «Харродз» и купила там копченой рыбы, самые дорогие бифштексы, сливочный шоколад и лимонный торт со взбитыми сливками. Она знала, как угодить своим детям, с которыми собиралась встретить этот Новый год.

— Я умираю от голода, — пожаловался Колин.

— Хватит ныть, — добродушно отозвался Иан.

— Мне надо быстрее восстанавливать силы! — горячо возразил брат с дивана.

— Скоро отъешь щеки, из-за ушей будет видно!

— К столу пока еще рано, но я могу вам предложить орешки и чипсы. Заморите червячка. Согласны? — спросила их Селия.

— Да! — хором отозвались сыновья.

Иан подбросил в камин дров, выпрямился и обернулся к матери.

— Мам, а можно мы запьем кока-колой? У тебя-то вон, джин с тоником.

— Ну, пойди возьми.

— Спасибо. — Иан выбежал из комнаты, а Селия села на диван рядом с Колином и взяла свою вышивку.

— У меня ничего не болит, мам, — заявил Колин.

Селия оглядела гостиную. В углу красовалась рождественская елка, которую она торопливо наряжала в ожидании выписки сына из больницы. Около нее на столике кучей лежали сотни поздравительных открыток от друзей и доброжелателей Селия никогда еще не получала столько писем. Все поздравляли ее с выздоровлением Колина. Селия была очень благодарна всем этим людям, на душе становилось теплее, стоило лишь остановить взгляд на этой кипе. Но одна карточка была особенная. Она пришла вместе с фотографией, которую Селия поставила на видное место на каминной полке. На снимке были изображены королева и герцог Эдинбургский, а внизу стояла подпись от руки: «Елизавета и Филипп с любовью».

Селия вновь опустила глаза на свою вышивку. Ей вдруг пришло в голову, что случай с Колином затмил собой кошмар, связанный с отцом. Душевная боль поутихла, и Селия словно прозрела. Она поняла, что отец и его жизнь принадлежат прошлому. А в будущем у нее здоровый улыбающийся Колин. И Иан. Новая жизнь и новые надежды. Она твердо решила никогда больше не оглядываться назад. Господь спас сына, и она отблагодарит его тем, что перестанет терзать себя и окружающих. А с отцом постарается со временем наладить нормальные отношения.

Голос Колина вывел ее из состояния задумчивости.

— А жаль, что папы нет с нами сегодня, правда? — сказал он. — Без него Новый год… какой-то не такой.

Селия перевела взгляд на сына, лежавшего на расшитых подушках, и обратила внимание на то, какой у него еще изможденный вид, темные круги под глазами.

— Да, — ровным голосом ответила она, — жаль.

— Почему бы не пригласить его, а? — Колин вдруг приподнялся на локте. — Давай пригласим его, мам! Бифштексов на всех хватит? — Он смотрел на нее с такой мольбой, что у Селии на мгновение защемило сердце. — Ну, мам! Давай ему позвоним? Пожалуйста!

В эту минуту в комнату вернулся Иан, держа в руках две банки с кока-колой. Одну он передал брату.

— О чем речь? О папе? Да, давайте его пригласим. — Он взглянул на Селию. — Прекрасная идея! Без него и праздник не праздник.

Селия долго молчала. Она не знала, как сказать сыновьям, что просто… боится. Боится приглашать Хьюго. В последний раз они виделись четыре дня назад, когда он помог привезти выписанного из больницы Колина домой. Тогда он вновь предложил им помириться и забыть о прошлом, но у нее не хватило мужества согласиться. Словно внутри нее сидел какой-то упрямый демон, который полностью завладел ее волей, заставляя мучить себя и других. Именно он и вложил тогда в ее уста лаконичное: «Нет». Селия понимала, что это безумие и извращение — смаковать боль, нарочно не давая ей заживать. Ей было стыдно, что она так мучает Хьюго, который заслуживал, конечно, лучшей доли.

— Папа, наверно, не сможет, — сказала она наконец, пытаясь выиграть время, чтобы собраться с мыслями. — Ему, конечно, есть куда пойти сегодня. Куча разных приглашений.

— Но что нам стоит позвонить? — возразил Иан. — А вдруг он как раз свободен вечером?

— Да, а вдруг? — вторил брату Колин.

«Господи, а если он откажется? Если Хьюго откажется?.. — Эта мысль пронзила Селию словно током, и она занервничала. — А что? Запросто. Я так с ним обошлась. Ну и ладно. Умолять не стану». Селия знала, что умолять ей не позволит гордость и потом… боялась, что и в этом случае он откажет. Она стала лихорадочно изобретать способ заранее подстраховаться на случай его отказа.

— Может быть, ты сам ему позвонишь, Иан? — предложила она таким тоном, словно это была блестящая идея. — Пригласи его на ужин у камина. Если, конечно, у него нет других планов…

— Ради нас он все отменит! — уверенно заявил Колин, который видел от отца только любовь и ласку.

Селия слабо улыбнулась. В ней вдруг возгорелась отчаянная надежда на то, что сын, может быть, прав. Им с Хьюго нельзя расставаться. И что только на нее нашло тогда?

А вдруг его уже нет дома? Она не могла представить, что он останется в одиночестве коротать новогодний вечер в небольшой квартирке, когда у него столько друзей и столько хозяек были бы рады видеть его у себя в гостях.

Селия подлила себе побольше джина и поменьше тоника и украдкой скосила глаза на Иана, который подошел к телефону и стал набирать номер отца. Селия затаила дыхание.

— Але, пап? — радостно воскликнул сын.

Сгорбившись на диване, она сделала глоток. Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать, как Хьюго откажется.

— Пап, мы тут подумали… почему бы тебе не прийти на ужин? Мама приготовила вкусные вещи. Мы будем сидеть напротив камина, потому что Колину пока нельзя вставать.

Наступила длительная пауза. У Селии зашлось сердце. Наконец Иан вновь заговорил:

— Да, только мы. Нет, без гостей. Ты, мама и мы с Колином. Мама купила бифштексы, очень вкусные, а начнем с рыбы… Что?

Иан опять надолго замолчал и слушал, что ему говорил отец. Селия изо всех сил сжала кулаки, так что ногти впились в кожу.

— Хорошо. Ага, ладно, — сказал Иан.

Селии вдруг послышалось разочарование в его голосе. Хьюго отказался?.. Он — конечно, с большим сожалением в голосе, чтобы не обижать сына, — сказал, что у него другие планы?..

Ей стало дурно, сердце едва не остановилось, в глазах все помутилось. Иан тем временем повесил трубку и возвращался к камину. Колин вновь приподнялся на локте и спросил:

— Ну как? Придет?

— Конечно, придет! Я же говорил, что ради нас он все отменит. И еще он просил кое-что передать маме.

— Что? — не своим голосом слабо проговорила Селия.

— Он сказал, что принесет бутылку шампанского.

— О, прекрасно…

Голос ее дрогнул, и на глазах выступили слезы. Улыбнувшись, чтобы не разрыдаться от счастья, она быстро вышла из комнаты. Она еще должна успеть подкраситься, причесаться и подушиться теми духами, которые Хьюго всегда дарил ей на Рождество.

Она вышла в переднюю и стала его ждать. Селия готова была всю оставшуюся жизнь делить мужа с детьми, но сейчас, хотя бы на несколько минут, она хотела его только для себя.


Примечания

1

Особый туалет, в котором джентльмену положено появляться на королевских скачках в Эскоте Серый цилиндр, такого же цвета визитка, полосатые брюки, перчатки, зонтик в виде трости и гвоздика в петлице Подобные костюмы можно взять на прокат в специально предназначенных для этого заведениях — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Один из самых фешенебельных и дорогих универсальных магазинов Лондона.

(обратно)

3

Узкое искусственное озеро в Гайд-парке с полочной станцией и пляжем.

(обратно)

4

Имеется в виду Букингемский дворец.

(обратно)

5

Мейфер — самый привилегированный аристократический жилой квартал в Лондоне.

(обратно)

6

Прозвище Сары Фергюсон, герцогини Йоркской.

(обратно)

7

Обращение, принятое к детям знатных родителей.

(обратно)

8

Английский чиновник адмиралтейства. В 1660–1669 гг. вел дневник — важный источник сведений о жизни и быте того времени.

(обратно)

9

Традиционные скачки, проходящие близ Виндзора в присутствии королевы.

(обратно)

10

Девушка, впервые выезжающая в свет.

(обратно)

11

Ирландская республиканская армия.

(обратно)

12

Ее величество.

(обратно)

13

Repondez, s'il vous plait (фр.). — Ответьте, пожалуйста.

(обратно)

14

сливки общества (фр.).

(обратно)

15

Приверженцы методизма, одного из направлений в протестантизме, возникшего в Англии в XVIII в. Методисты требуют строжайшей дисциплины и точного (методичного) выполнения церковных обрядов и предписаний.

(обратно)

16

Консервированный колбасный фарш.

(обратно)

17

Порода декоративных собак.

(обратно)

18

Лотерея, в которой разыгрываются безделушки.

(обратно)

19

Морское страховое объединение.

(обратно)

20

Дом на троих (фр.).

(обратно)

21

Один из четырех корпорации адвокатов в Лондоне.

(обратно)

22

Роман Чарлза Диккенса (1812–1870).

(обратно)

23

Небольшая фешенебельная улица в Лондоне, в районе Челси, где сохранился ряд домов, построенных в стиле георгианской эпохи.

(обратно)

24

Профсоюз актеров в Великобритании.

(обратно)

25

Английская секретная служба.

(обратно)

26

Стиль мебели XVIII в., часто из атласного дерева, отличается неоклассической простотой формы и тонким изяществом.

(обратно)

27

Карточная игра.

(обратно)

28

Название настольной игры в слова.

(обратно)

29

Здесь необходимо (фр.).

(обратно)

30

Здесь должностные лица графств Англии, выполняющие административные и частью судебные функции.

(обратно)

31

Титул старшего после епископа духовного лица в католической и англиканской церкви.

(обратно)

32

Большой круглый кекс с изюмом, цукатами, орехами и пряностями Первоначально выпекался в г. Данди, Шотландия.

(обратно)

33

Сорт жирного сыра.

(обратно)

Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • *** Примечания ***