Триумф Сета [Жеральд Мессадье] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Жеральд Мессадье «Триумф Сета»

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ МОГУЩЕСТВО СЕТА

1 ПОГРЕБАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ

Воспользовавшись моментом, лев неожиданно завалился на спину и стал крутиться, стараясь потереться гривой о ноги своей госпожи Анкесенамон. Он запрокинул голову с открытой пастью и не сводил с нее влюбленных глаз. Перебирая лапами, он урчал от удовольствия.

Небо было безмятежным. Легкий, как девичье дыхание, ветерок прошелся по террасе дворца Фив, приподняв подолы платьев находящихся там женщин, — трех придворных дам и царицы Анкесенамон. Держа в руках кубки из синего сирийского стекла, филигранно отделанные золотом, они смаковали гранатовый сок и обсуждали новости двора и городские сплетни.

Улыбаясь, Анкесенамон наклонилась к зверю и слегка коснулась рукой его морды. Лев лизнул изящную кисть, тронул языком массивное золотое кольцо, подарок Тутанхамона: скарабей из бирюзы, несущий на спине двойной картуш с именами царя и царицы.

— Это животное предано тебе как собака, — заметила Первая придворная дама.

— Он меня вылечил, — откликнулась Анкесенамон.

Она имела в виду ту ужасающую слабость, что овладела ею после известия о смерти ее возлюбленного Пасара, после чего у нее случился выкидыш. Пасар погиб в результате несчастного случая, подстроенного во время царской охоты.[1] Получив согласие лекаря Сеферхора, ее кормилица Сати, служительница Кобры, привела к изголовью царицы одного из двух содержавшихся в питомнике львов. Вскоре об этом стало известно всему двору. Разумеется, в присутствии царицы никогда не говорили о постигшем ее несчастье, чтобы не вызывать у нее печальных воспоминаний.

— Доброта Секмет безгранична, — произнесла одна из придворных дам.

При упоминании имени богини с лица Анкесенамон сошла улыбка. Она задумалась о тайнах богов. Львица Секмет была богиней мщения, а последние годы царство потрясали преступления, вызывавшие у Анкесенамон отвращение. Неужели все это происходило с благословления Секмет? Может быть, она послала одного из своих сыновей царице в утешение?

Но как бы иначе она смогла утешиться после столь печальных событий?

Жрецы древних культов отомстили ее отцу Эхнатону за предание их забвению — он надеялся, что пески пустыни поглотят их вместе с богами. Он умер. Месть жрецов? Военных? Самой Секмет? Нефертити, ее мать, отомстила сводному брату и фавориту своего супруга Сменхкаре и стала бороться за власть. Причиной ее смерти стал яд. Поцарствовав семнадцать месяцев, Сменхкара последовал за нею в могилу — он тоже стал жертвой отравления. Пыталась ли отомстить ее сестра Мекетатон? Старшая сестра Меритатон испытывала к ней неприязнь, поскольку Мекетатон считала, что она соучастница отравления Нефертити; как бы то ни было, Меритатон исчезла.[2] А кто отомстил Сменхкаре, ей было доподлинно известно: ее собственный дед Ай, жаждавший оказаться на троне. Но преемником Сменхкары стал Тутанхамон. И кто же отомстил ему? Опять Ай.

Действительно ли Секмет была ее защитницей?

Она вспомнила, в каком гневе пребывала Меритатон, когда по возвращении в Ахетатон обнаружила следы проведения магических обрядов, которые совершались, очевидно, по настоянию Мекетатон и были направлены против нее и ее супруга Сменхкары.

Колдовские чары оказались действенными: Меритатон и ее любовнику пришлось бежать — только так они могли спастись.

Она была слишком молода, чтобы поддаться всепроникающему ужасу, который воцарился во дворце. Частая смена власти превратила людей в хищников. Любой конфликт заканчивался смертельным поединком. Только сейчас, став вдовой после смерти Тутанхамона, она это поняла. Но она овдовела дважды — ведь она потеряла и Начальника конюшен Пасара — друга детства, а затем ее любовника. Горячо любимый Пасар, пусть твоя вечная жизнь будет спокойной!

«Я потеряла саму себя», — подумала она.

Наконец Ай сел на трон, чего он так долго ждал.

Напрасно она пыталась отогнать мысли о коронации, на которой должна была присутствовать, сидя неподвижно на троне в качестве супруги собственного деда. Второй раз ей пришлось занять это место во время церемонии: в первый раз она была супругой жертвы, а во второй — супругой убийцы.

Сати вытащила из шкафчика Сеферхора снадобье, приготовленное из горькой травы, и протянула его своей госпоже:

— Выпей. Тебе это необходимо.

Со времени смерти Пасара она доверяла своей кормилице как никому другому на этом свете.

— Что это?

— Вытяжка ката. Она укрепит твои силы и сделает тебя менее чувствительной — для того, чтобы ты смогла выдержать испытание.

Она выпила снадобье. На этот раз бесконечные ритуальные обряды в храме Карнака стали для нее настоящим кошмаром. Самым ужасным был момент, когда кровожадный старик начал обходить храм, что символизировало вхождение во власть. За ним следовали жрецы в масках богов. Сидя на троне, она с нетерпением ждала окончания этого маскарада.

«Клянусь Амоном, сущий кошмар!» Когда торжественное шествие завершилось и Ай вернулся в храм, важно шагая впереди выстроившихся в колонну жрецов, представителей знати и послов, возбужденный от их грубой лести, ей привиделось, что Анубис — божество с заостренной черной мордой шакала — набросился на старика и разорвал его на куски! Она готова была поклясться, что видела волочившуюся по узкому проходу ногу нового фараона, которого расчленили, как барана.

Чтобы сдержать неуместное веселье, она выпрямилась и вцепилась пальцами в подлокотники. Безумное видение! Увенчанный двойной короной, Ай вернулся, чтобы сесть рядом с ней. Она догадалась, что видение было вызвано снадобьем Сати.

Последняя из трех царственных жен второй раз становилась царицей. Самая старшая из них, Меритатон, сбежала вместе со своим любовником и отцом ее сына Неферхеру, а средняя, Мекетатон, покончила с собой, сама того не желая, став жертвой своего злобного ликования, когда узнала о смерти Сменхкары.[3]

Она смотрела на восток, в сторону Великой Реки, вспоминая, какой вид открывался ей в детстве: полные роз сады, простирающиеся от дворца вдоль берегов Великой Реки.

Вновь увидела воздушного змея, которого Пасар запускал для нее, и ей даже почудился запах ила — как тогда, когда он ловил для ее развлечения рыбу. Ей снова виделись бьющиеся в корзине рыбы, которых он поймал.

Анкесенамон исполнился двадцать один год, но ей казалось, что она прожила все сто лет.

Царица без царя. Без ребенка. Без ничего. Почти статуя, вылепленная для украшения дворца.

Она вновь ощутила ужас, который испытала на похоронах Тутанхамона, организованных Аем наспех.

Когда она вошла в гробницу своего супруга в месте Маат, то оцепенела, узнав ритуальные предметы и часть погребального имущества своего отца Эхнатона, матери Нефертити и шурина Сменхкары!

И действительно, ввиду нехватки времени посланники Ая разграбили три царские гробницы, и даже те, что находились в усыпальнице Эхнатона, там, где покоились саркофаги Эхнатона и Нефертити. Не зная, где срочно взять необходимое для захоронения, они изымали оттуда все, что попадалось под руки, включая деревянные и алебастровые скульптуры, вазы и многое другое, что требовалось царским особам для вечной жизни. Но поди знай, кому какие вещи принадлежали в этих похоронных складах, которыми, по сути, являются гробницы!

Они обобрали покойников, дабы обустроить место для только что усопшего! Невиданное святотатство!

Да, времени было мало, так как Ай очень спешил со своей коронацией. Он боялся, как бы его соперник Хоремхеб, столь же яростно жаждавший занять трон, не опередил его. Положенный срок траура в шестьдесят дней был сокращен до сорока, что вызвало возмущение всех придворных и служителей культа.

Но верхом неприличия стало то, что у Ая не оказалось царской печати, которой следовало опечатывать двери погребальной часовни — не было времени ее изготовить. В результате пришлось использовать печать Тутанхамона. Такого никто никогда не мог представить — покойник сам опечатывал свою усыпальницу!

Еще она вспомнила о погребальной еде, доставленной в спешном порядке, — настолько Ай торопился возвратиться в Фивы.

Она ни о чем не хотела знать, но ее любовник Итшан, который был преданным товарищем Тутанхамона, рассказал о том, что при установке крышки на саркофаг Тутанхамона рабочие случайно разбили ее, и тогда Ай приказал ее починить и покрасить, чтобы замаскировать трещину! Ай заявил, что не может быть и речи о том, чтобы ждать изготовления новой крышки.

Итшан ей также рассказал, что Ай пришел в ярость, когда узнал, правда, слишком поздно, что его посланцы разграбили гробницу его собственной дочери ради обустройства склепа Тутанхамона.

Она также вспомнила, что еще привело ее в изумление во время посещения гробницы. В сопровождении Сати и одной придворной дамы она оказалась там одновременно с Аем, которого сопровождали Первый советник Усермон, казначей Майя, начальник охраны Маху и глава ведомства по иностранным делам Пентью, наместник Гуя и многие другие, пришедшие выразить свои соболезнования.

Она подняла глаза на потолок: роспись не завершена. Даже штукатурка не была отшлифована! Анкесенамон стала рассматривать фрески: у богинь Исис и Хатор были черты ее лица. Чуть дальше были изображены богиня-кобра Уаджет и богиня-коршун Нехбет, и обе с ее лицом. Еще она была представлена в образе богини Куеретхикау — госпожи Небесного Дворца! Какой смысл в этой лести, даже подхалимстве? В особенности учитывая размах этого сумасбродства.

Сати остановилась перед живописными панно и слегка подтолкнула локтем свою госпожу: Ай заставил изобразить себя в образе бога Амона!

— Я понимаю: все делалось в спешке, — позднее доверила она свои сомнения Итшану. — Но зачем столько имущества покойному царю? К чему все эти заботы?

— Ай хотел доказать двору, что он почитает царскую династию. Ты прекрасно знаешь, что многие люди, не только придворные или жрецы, а даже простые жители страны считают смерть Тутанхамона преждевременной и очень подозрительной. Показная набожность должна служить ему оправданием.

Охваченная гневом, она вдруг гордо вскинула голову. Этот человек, ее дед, был виновен в смерти Пасара из-за подстроенного по его указанию несчастного случая на охоте. А ведь погибнуть тогда должен был Тутанхамон! Заговор провалился. Но Ай не сдался, и некоторое время спустя, неведомо как, произошло падение Тутанхамона с дворцовой лестницы, ставшее причиной его смерти. Она интуитивно чувствовала: этот несчастный случай произошел не без участия Ая.

Следовательно, этот старик был первопричиной ее несчастий. Почему она не может пойти против него? Вот уже несколько лет она испытывает на себе трагические последствия борьбы за власть. Несомненно, организатором отравлений и покушений на жизнь царственных особ был этот отвратительный интриган. Если Секмет действительно была благосклонна к ней, послав одного из своих сыновей ради ее выздоровления и для ее защиты, сейчас она должна дать ей силу, чтобы она могла мстить.

Анкесенамон приняла твердое решение отправиться в храм Мут, чтобы принести богине жертву.

Она ожидала с нетерпением наступления сумерек, когда Итшан присоединится к ней во время вечерней трапезы, а потом останется на всю ночь.

По иронии судьбы или с каким-то дальним прицелом Ай назначил преемника Пасара на должность Начальника конюшен. Во дворце всем было известно, что Итшан стал новым любовником Анкесенамон.

Выкупавшись, побрившись и умастив кожу, он явился к Анкесенамон свежим и благоухающим. Церемонно поклонился ей. Мягкость жеста и искрящийся взгляд молодого человека, когда он поднял голову, привели ее в восторг. Итшан действительно был хорош собой, даже превосходил по красоте Пасара. Но он не был Пасаром.

— Хочу надеяться, моя царица, что этот день прошел благополучно.

Она неубедительно кивнула. Этот ритуал главным образом предназначался для придворных дам, находившихся возле царицы до наступления времени позднего ужина, затем они с ней прощались, если не получали от царицы приглашения остаться.

Она заметила украшенную цветами корзину, которую он держал в руке.

— Что это такое?

— Хлебцы, которые мне прислал царь.

Она нахмурила брови.

— Покажи.

Он поставил корзину к ногам Анкесенамон. Сорвав кусок материи, которой та была накрыта, она обнаружила там три стопки политых медом аппетитных хлебцев и посмотрела на них так, как хозяйка, обнаружившая мышей в горшке с овощами, которые готовила для семьи.

— Ни к чему не прикасайся!

Он встревоженно посмотрел на нее.

— Ты думаешь?.. — прошептал он.

— Я не думаю, я в этом уверена. Подарок! Хлебцы! Да неужели?

Она позвала слугу.

— Положите эти хлебцы где-нибудь в укромном месте. Пусть никто к ним не прикасается.

— Не хотел же он меня… — Итшан запнулся.

— Кто его знает. Надо постоянно быть начеку. Неизвестно, которая из попыток окажется смертельной. Возможно, уже эта.

Наутро она велела повару скормить один хлебец свинье. Животное прожило до вечера без каких-либо признаков недомогания. На следующий день с ним тоже ничего не произошло. Тогда свинье скормили оставшиеся хлебцы, так что та даже обожралась. Без особых последствий.

Эта тревога была ложной, но в любом случае хлебцы от царя хороши только для свиньи.


Позже Итшан дал ее телу ощутить воздействие бальзамов ночи. Чудесные, но кратковременные утешения. Оба любовника слишком хорошо знали: ситуация была шаткой.

Некому было наследовать трон.

2 НА МЕСТЕ СОЛНЦА — ЛУНА

Носить под сердцем ребенка и видеть, как его выдирают из твоего лона…

Ребенок Пасара. Ребенок, зачатый от мужчины, которого она любила как саму себя. Первый ребенок, которого она так ждала!

И потеряла в тот миг, когда ей сообщили о смерти его отца.

Она вспомнила те горькие мгновения, когда повитуха тянула бедное существо, набросок человека, которому бог всех богов, творец мира Амон отказал в существовании.

Воспоминания об этих ужасных днях возвращались к ней, подобно стае воронья, набрасывающейся на пшеничные поля, клацая клювами и шумно хлопая черными крыльями. То ли этих стервятников приносил порыв ветра, то ли они чувствовали, где могут поживиться. Она могла по нескольку часов и даже дней находиться в невменяемом состоянии, пока Сати или Итшан не принимались упрекать ее.

Царица! Нельзя же так, царица!

Однажды вечером Итшан нашел ее в состоянии безучастности ко всему, отчаяние охватило ее, будто она ощущала дыхание смерти.

Как обычно, он стал расточать нежные слова и ласки — ничто не действовало на нее.

— Твоя печаль бессмысленна, — сказал он.

И это говорил тот, кто прежде проявлял столько понимания! Она взглянула на него удивленно.

— Это ты мне говоришь? Ты же знаешь причины моей грусти.

— Да, действительно знаю. Ты считаешь себя бессильной жертвой, статуей. Ошибаешься. Большая часть придворных и знати Фив и Мемфиса воспринимают тебя как последний оплот божественной царской власти.

У нее широко открылись глаза.

— Что означают эти речи? — спросила она. — С каких пор я стала тем, кем, как ты говоришь, меня считают?

Бывший товарищ Тутанхамона по учебе и играм, новый Начальник конюшен был к тому же одним из сыновей военачальника фиванского гарнизона. Его старший брат был первым писцом Казначейства и вторым при казначее Майи. Его семья считалась одной из самых богатых в стране и возглавляла один из самых влиятельных кланов Верхней Земли, уступавший по значимости лишь клану Ая. Он не говорил необдуманных слов.

— Ты — некоронованная царица, но твоя власть реальна. Ай не может воспользоваться своей властью без твоего согласия. Наступило время осознать это. Доказательством является то, что Хумос, верховный жрец храма в Карнаке, сдержанно поинтересовался в присутствии моего отца вашими с Аем взаимоотношениями.

Оцепенение, в котором она пребывала всю вторую половину дня, неожиданно отпустило ее. Анкесенамон горделиво выпрямилась.

— Ай все это хорошо понимает, — заключил Итшан. — Он знает, насколько почитаема династия в стране. Это и есть причина, по которой он выставляет напоказ свое уважительное отношение ко всему, что касается царственного образа. Ты — не угроза для него, напротив, ты гарантия законности его власти. Ты напрасно ведешь себя так, будто безоружна.

Она вспомнила фрески в гробнице, на которых была изображена в образе божеств.

— Но что может дать мне эта власть, если я действительно обладаю ею? — произнесла она вполголоса.


Спустя два дня из витиеватых речей своего распорядителя церемоний Анкесенамон стало известно, что занимающий такой же пост в доме Ая старый Уадх Менех — живая мумия, повидавшая на своем веку достаточно ужасов, — сообщил ему о визите правителя.

Она насторожилась. Если Ай сдвинулся с места специально для того, чтобы ее увидеть, значит дело было действительно серьезным. На протяжении трех месяцев с тех пор, как он взошел на трон, они виделась только на дворцовых праздниках и обменивались лишь короткими фразами, звучавшими из ее уст весьма холодно.

Анкесенамон решила принять его на террасе, своем любимом месте во дворце. Она наблюдала за тем, как ее дед шел через анфиладу в сопровождении секретаря, носителей опахал и двух стражников. Перед дверью в прихожую он обернулся, что-то коротко приказал и продолжил свой путь один. Две придворные дамы также наблюдали за продвижением царя по отделанным плитами ступеням — он осторожно ставил ноги в золотых сандалиях, в такт шагам постукивая тростью.

Сначала расстояние в тридцать, затем в двадцать и вскоре в десять шагов отделяли ее от этого человека. Тяжелая походка. Кажется, две морщины, спускающиеся от крыльев носа к уголкам рта, стали более глубокими за прошедшее время. Складка между бровями уже не могла быть глубже — она прорезала кожу почти до кости. Горестно изогнутые губы, словно рассеченные саблей. Глаз не видно. Да, у этого человека не было глаз: только две дыры, которые, как две съежившиеся крысы, следили за тем, что происходило снаружи.

«Человек, которого надо уничтожить, — подумала она. — И это будет истинным удовольствием!»

На расстоянии в пять шагов он остановился и широко улыбнулся. Раскрыл объятия.

— Царица Анкесенамон! Внучка моя дорогая!

Только уже за это она готова была отдать его на съедение льву, который, между прочим, поднялся и сел у ее ног при виде посетителя. Словно наткнувшись на бдительный взгляд хищника, Ай остановился.

— Так ли необходимо присутствие здесь этого животного? — спросил он елейным тоном.

— Чистой душе нечего опасаться.

Фраза была рассчитана на то, чтобы посеять беспокойство в душе притворщика-царя.

— Впрочем, мне говорили, что в своем дворце в Ахмиме ты держишь гепардов, — добавила она.

Он покачал головой и подцепил на палец массивное кольцо, держа его так, будто предлагал ребенку лакомство, потом приблизился на один шаг и стал еще приторнее улыбаться.

Она не пошевелилась, взглядом отметая подарок.

— Это кольцо — для тебя, — сказал он, хотя это было очевидно. — Взгляни.

Она соизволила опустить глаза на кольцо — точно такое подарил ей Тутанхамон, она постоянно носила его, но только этот скарабей был красного цвета.

— На нем выгравированы два картуша с нашими именами, — произнес он, решившись преодолеть последний шаг, который отделял его от нее.

Она поднялась; он приблизил к ней лицо, которое точнее было бы назвать мордой. Тогда она подставила свою щеку для поцелуя. Он снова протянул ей кольцо, и она взяла его, раскрыв ладонь. Притворилась, что рассматривает. Он посмотрел на придворных дам.

— Наша беседа не для посторонних ушей, — сказал он серьезно.

Она повернулась к дамам и качнула головой.

— Чем обязана чести лицезреть тебя? — спросила она.

— Но… удовольствие видеть тебя… — начал он с той же приторной улыбкой. — Мои обязанности изнурительны. Столько накопилось документов! Столько приходится принимать решений! Ни минуты свободной.

Она подала ему кубок с гранатовым соком, он взял кубок и бегло осмотрел его.

— Судьба этой страны, Анкесенамон, в наших руках, — продолжил он. — Нам необходимо действовать сообща.

Во время их последней беседы перед коронацией он убедительно говорил о том, что будущее царства находится в ее руках; теперь он заявляет, что оно — в руках их обоих. Она оценила его ход. На самом деле в прошлый раз он хотел получить ее поддержку для того, чтобы иметь больше шансов занять трон. А теперь речь зашла об объединении их усилий. С каких это пор?

— Со времени смерти твоих родителей династия уже не так сильна, и тебе это известно, — заявил Ай. — Нелепая смерть Тутанхамона стала серьезным ударом по царству.

Ее охватило негодование: ведь именно он подстроил эту смерть после неудачи с якобы несчастным случаем на охоте. Как он смеет сожалеть об этом? Она почувствовала, что ее лицо стало багровым от гнева. Заметил ли он это? Его взгляд остановился на ней, Ай запнулся, но вскоре продолжил:

— Амон защитил меня для того, чтобы я остался жив и смог взять бразды правления в свои руки.

«Неужели это чудовище считает меня дурочкой? Организовал смерть Тутанхамона, так как существовала угроза того, что Хоремхеб свергнет царя, устроив военный переворот!»

— Ты ничего не отвечаешь мне, — заметил он.

— Я слушаю тебя.

Он покачал головой.

— Без сомнения, тебе известно о намерениях Хоремхеба захватить трон, — сказал он.

Но он же сам взошел на трон именно таким способом! Она высказала свое мнение.

— Ты не можешь игнорировать последствия, какие будет иметь для царства захват власти этим человеком, — заявил он грозно. — Династия окончательно потеряет влияние. Вместе с сестрами ты будешь изгнана из дворца, и вам придется вести жизнь простолюдинок. И это в лучшем случае. Все статуи, фрески, монументы — все то, что обеспечивает вечную жизнь твоим родителям и предкам, будет разбито, разрушено, упразднено.

— Он, между прочим, женат на моей тете, — напомнила она.

— Мутнехмет никогда не имела на него ни малейшего влияния. Сомневаюсь, что и нынче у нее есть возможность заставить себя слушать.

— Надеюсь, она не умерла? — воскликнула Анкесенамон встревоженно.

— Нет, моя дочь не умерла. Но он возьмет в супруги другую, помоложе. Артистку из дома танцев. Мутнехмет отправят жить во владения твоего отца, которые он ей оставил, — это недалеко от Мемфиса. Она ничего не сможет сделать, чтобы тебя защитить.

Анкесенамон пребывала в раздумьях. Она должна была признать, что, переполненная печалью по поводу смерти близких ей людей и ненавистью к Аю, не задумывалась о последствиях захвата власти Хоремхебом. Она подозревала, что этот жадный до власти солдафон более жесток, нежели Ай.

Он почувствовал, что, наконец, разбил раковину презрения, в которой она укрылась. И соизволил отведать гранатового сока.

— В настоящий момент, — продолжил он, — трон наш. Но сможем ли мы его удержать? Наше положение непрочно.

Он сделал ударение на последнем слове. И повторил его:

— Слишком непрочно.

Его крысиные глаза — или, может быть, глаза хорька? — так и буравили царицу, его родную внучку.

— По мужской линии никого больше не осталось.

Он приблизил свое лицо к ее лицу, скорее маске, и сказал, рисуя жуткую перспективу:

— Если я завтра умру, что тогда? Хоть под пыткой, но он вынудит тебя сочетаться с ним браком. Ты и ребенок, которого он тебе сделает, обеспечат ему трон!

Ее охватил ужас. Тысячи ситуаций, одна другой хуже, представляла она. Анкесенамон видела себя изнасилованной Хоремхебом. Но самым ужасным было то, что Ай, очевидно, намеревался сделать ей ребенка, дабы предотвратить эту угрозу. Она вытаращила глаза.

Лев поднял на нее взгляд.

«Секмет, приди на помощь!»

— Надо сделать тебе ребенка, — снова заговорил Ай. — И даже не одного.

Она в ужасе отпрянула.

— Но не я этим займусь. Я знаю, что ты мною гнушаешься, — сказал он с горькой усмешкой. — Ты меня ненавидишь, не понимая, кто виновник твоих несчастий. Но сейчас не время об этом говорить.

Она и правда не знала, что сказать.

— Если ты родишь ребенка, возможно, он успеет вырасти, чтобы мы могли заставить принять его как наследника.

Он снова склонился к ней.

— Иначе Хоремхеб захватит трон! — воскликнул он угрожающе.

Его громкий голос заставил льва настороженно вскинуть голову. Последовало молчание. В небе над Фивами парили два коршуна. Как зеркало, блестела поверхность Великой Реки. Проплывающие мимо лодки с парусами, казалось, клевали воду.

Анкесенамон уже не знала, что и думать. Она была растеряна.

— Все, что я делаю, пойдет тебе лишь на пользу, — сказал он устало. — Царской династии будет от этого только выгода. Ты не хочешь этого понять, но так оно и есть.

Она чувствовала себя опустошенной. Ощущать, как из тебя выветривается ненависть, столь же тягостно, как ощущать разрушение любви. Страсти подобны корсету, который придает жесткую форму; при отсутствии страстей душа становится бесформенной. Север оказывается на юге, а на месте солнца — луна.

— А годно ли семя Итшана? — спросил он.

Она была озадачена.

— Ты еще не забеременела? Если родится ребенок, я его, конечно же, признаю. Нам необходим наследник. Или наследница.

Она чуть не задохнулась. Это было уже слишком.

— А твои сестры? Если у тебя не будет потомства, так может, они об этом позаботятся? При условии, что отцом будет сильный мужчина.

У нее оставалось только две сестры — Нефернеруатон-Ташери и Нефернеферура. Анкесенамон ничего не было известно об их жизни. Неужели она должна навязать им любовников? Мужей? Последние слова Ая звоном отдавались в ее мозгу: если она не сможет обеспечить продолжение династии, произведя потомство, то должна будет уступить свое место одной из сестер.

Стало быть, царица является прежде всего самкой.

— Но как же твои сыновья? — спросила она, не узнавая своего голоса.

Насколько ей было известно, от всех жен гарема в Ахмиме у него было шесть или семь сыновей и столько же дочерей. И, без сомнения, в два или три раза больше внуков.

— Тогда надо, чтобы один из моих сыновей заключил брак с одной из твоих сестер. Это — крайний случай. Не знаю, как такое решение воспримут в стране.

Вновь молчание.

Наконец он заявил:

— Мне надо было тебе это сказать. Разумеется, нам много чего необходимо обсудить, но мне кажется, тебе трудно говорить. Мы скоро увидимся, так как это срочные вопросы. Бог Тот даст тебе совет.

Он встал. Будто следуя правилам хорошего тона, принятым у людей, лев тоже поднялся.

Анкесенамон смотрела, как царь в одиночку дошел до большого зала, а там уже носители опахал, Первый царский писец и остальные из его свиты двинулись следом за ним.

Она пребывала в растерянности, одна на террасе дворца.

Убийца мужа стал ее защитником. Теперь они были связаны друг с другом. Она даже стала его сообщницей.

Она должна была проглотить свою ненависть. Такого вероломства она не ожидала от Секмет. Да, богиня ее защищала, но какой ценой!

3 ТЕМНОЕ ДЕЛО ДОМОВ ТАНЦЕВ

С незапамятных времен яд считался излюбленным оружием почтительных людей, соблюдающих приличия; таких людей еще называют лицемерами. Он позволяет избежать скандала, часто сопровождающего убийство, и недоразумений, ложных обвинений и лживых оправданий, которые обычно за этим следуют. Зачастую случившееся объясняют превратностями судьбы. И только бальзамировщики по состоянию внутренних органов распознают жертв дурмана, белладонны, белены, цикуты, змеиного яда или яда жабы, а в целом яд позволяет сохранить спокойствие в обществе и соблюсти внешние приличия — в отношении как покойника, так и его убийцы.

У ядов существует определенная иерархия. Главенствуют здесь соки некоторых растений и яды, получаемые из разных органов животных. Это эффективные средства, действующие более или менее быстро; достаточно иметь немного опыта, и жертва никогда не догадается, что против нее используют яд. Таким образом, роза, шипы которой смочены ядом гадюки или крысы, легко отправит в ад любого, кто уколется о шипы.

За ядами следуют заразные заболевания. Они менее надежны и менее удобны в применении, да к тому же жертва может обладать достаточно крепким здоровьем и справиться с болезнью. Например, чахоточный плевок на хлебец может показаться радикальным средством. Но ведь потом можно измучиться от одного только вида человека, который меньше всего пострадал от этого, и существование которого бросало тень на его врага, приводя того в ужас. Даже самые зловредные советники только в крайнем случае предлагают такой способ избавиться от проблемы.

Магия, призыв карающих божественных сил — это тоже яд, хотя и неосязаемый. Его использование все-таки представляет некоторые неудобства: он эффективен, если истец уверен в своей правоте, но редки случаи, когда человек — конечно, человек неглупый — может поклясться, рассуждая по совести, что вся вина действительно полностью лежит на обидчике. Иначе божество, которому все известно, может рассердиться из-за того, что его побеспокоили напрасно. Таким образом, можно часто видеть, как колдовство поворачивается против тех, кто его применяет.

Список ядов завершает самый быстрый, имя которому злословие.

Госпожа Несхатор, хозяйка «Милого дома» — дома танцев, расположенного недалеко от главной улицы Фив,[4] испытала его на себе. Растирая ноги, она размышляла над тем, как лучше отомстить одному из своих бывших клиентов, который воспользовался этим ядом.

Этот тип, назвавшийся Птапеседжем, что означает «Свет Пта», на самом деле был богатым землевладельцем. Он часто бывал в «Милом доме» до того дня, как в прилегающем здании у него случилась интимная близость с одной из танцовщиц. На следующий день вечером во время большого наплыва посетителей он вернулся, чтобы устроить скандал под предлогом, что его связь с девицей стоила ему воспаления полового органа. Скандал разгорелся, когда девица бесстыдно заявила, что наглец всем морочит голову, так как не имея члена нельзя пострадать от воспаления. Крики, на сей раз сопровождаемые тумаками, усилились. Несхатор уже сталкивалась с большими трудностями, которые могли уничтожить дело, поэтому надо было заставить удалиться незваного гостя и соблюсти приличия.

И все-таки с тех пор клиентов поубавилось. Действенность злословия как раз в том, что оно оставляет после себя грязь. И для госпожи Несхатор последствия скандала были серьезными.

Она решила открыться одному из своих постоянных, но тайных клиентов — это был нубиец Шабака, о теперешнем положении которого во дворце ей уже стало известно: доверенное лицо царя. Аю достало мудрости не назначать его на официальную должность — на самом деле Шабака обладал властью куда большей, нежели кто-либо из глав ведомств.

К счастью, в тот вечер он как раз пришел в заведение. До него дошли слухи об этом происшествии, но он не знал имени смутьяна. Она назвала имя.

— Птапеседж? В честь покровительствующего Мемфису бога? — уточнил он.

Пта был покровительствующим богом столицы Нижней Земли. В действительности мало кто из жителей Фив решился бы дать своему ребенку подобное имя.

— Да, думаю, он из Мемфиса, — ответила она. — Два раза в месяц он приезжает в Фивы по делам.

— Тебе известно, по каким делам?

— Кажется, он торгует льняной пряжей.

Шабака покачал головой.

— Я соберу о нем сведения, — пообещал он.

Несхатор горячо поблагодарила его за участие.

Спустя три дня явился Шабака, его лицо лучилось насмешкой. Ищейки Маху предоставили ему интересные сведения.

— Этот клиент, — сообщил он хозяйке заведения, — твой соперник. У него в Мемфисе такое же заведение, как у тебя, рядом с храмом Астарте. Оно называется «Сад розовых лотосов». Птапеседж вовсе не торгует льняной пряжей!

Он расхохотался.

— «Сад розовых лотосов»! — Он хохотнул. — Неплохо придумано.

Несхатор подала ему большую чашу прохладного вина. Умолчал он, правда, о том, что новая супруга Хоремхеба была танцовщицей в Мемфисе, так как это его заинтересовало по другим причинам, не имеющим никакого отношения к заботам содержательницы дома танцев.

— Но для чего он устроил скандал у меня? — возмущенно спросила она.

— Потому что он рассчитывает открыть такое же заведение в Фивах, недалеко отсюда. Он уже приступил к делу. Это большая барка под названием «Лотосы Мина», на которой дают не очень пристойные представления не только с участием девушек, но и юношей.

Несхатор широко раскрыла глаза.

— Юноши?

Шабака стал трясти головой с таким видом, будто это его сильно развеселило. Он понимал: у него есть возможность использовать данную ситуацию против Хоремхеба, но еще не знал, как это сделать, и решил рассказать об этом Аю.

— Что же мне делать? — со стоном спросила Несхатор. — Похоже, этот негодяй столь же могуществен, как и богат, а я…

— Позволь мне этим заняться, — сказал Шабака.

Этого Птапеседжа, должно быть, с Хоремхебом связывало нечто большее, нежели простое знакомство. Без сомнения, стоит бросить ему наживку, дабы все выяснить.

Неделю спустя на барке «Лотосы Мина» под натянутым над палубой тентом несколько молодых щеголей и девиц, почти голые, извивались под неистовые аккорды музыкантов. Места для зрителей были все заняты. Вдруг на танцевальную площадку выскочила коза. Животное явно было возбуждено. Оказавшись на подмостках, коза завертелась, и танцовщицы с криками отбежали в сторону. Один из зрителей попытался схватить козу, опасаясь ее копыт, но обескураженно отступил. Сам Птапеседж пытался удержать животное. Он раньше запретил провести козу на барку, когда один весельчак появился с нею на входе плавучего дома терпимости.

— Эй, Птапеседж! Надеюсь, ты доволен! Я привел тебе твою женушку! Она тебя всюду искала!

Зрители разразились смехом. Коза продолжала скакать по кругу и то и дело бодалась.

— Понятно, что у тебя воспаленный член, ты ведь на это жаловался! — бросил весельчак.

Несмотря на беспорядок, присутствующие стали хохотать еще сильнее. Тогда помощники владельца заведения бросились на этого несносного человека, чтобы его выставить. Их действия посеяли среди публики семя раздора. Вскоре началась потасовка. Один танцор свалился в воду, девушки стали кричать. По удивительному стечению обстоятельств мимо проплывала лодка речной охраны. Поздний час не помешал им составить протокол на хозяина барки за неуплату речного налога и учиненный скандал. Держась на значительном расстоянии, Шабака наблюдал за происходящим. Заведение «Лотосы Мина» вскоре было закрыто.

На следующий день, слушая рассказ главного зачинщика — человека с козой — о происшедшем, госпожа Несхатор смеялась, довольная великолепным результатом мести, и потчевала провокатора и яствами, и напитками. Шабаке же досталась самая длинная гирлянда комплиментов, какие он когда-либо слышал. Хозяйка заведения объявила, что отныне выпивка и услуги обитательниц «Милого дома» будут предоставляться ему бесплатно.

Этот случай развеселил Ая, которому в последнее время не часто доводилось смеяться. На его взгляд, с человеком, которому покровительствовал Хоремхеб, ловко поквитались.

Как и рассчитывал Шабака, этим дело не закончилось. По возвращении в Мемфис Птапеседж направился с жалобой к новой супруге Хоремхеба, которая раньше трудилась в «Саду розовых лотосов». Он был уверен, что скандал был подготовлен при участии фиванской охраны, то есть к этому делу приложил руку Маху, если не более высокие особы. Новая супруга пожаловалась своему мужу.

Полководцы не занимаются делами домов танцев, чтобы не рисковать своей репутацией, но Хоремхеб посчитал, что должен защитить Птапеседжа — богатого собственника, принадлежащего к его клану. Более того, истец свел его с очаровательным созданием, с этой женщиной он впоследствии сочетался браком, и это заслуживало благодарности с его стороны.

— Открывай снова свое заведение на барке, — сказал он Птапеседжу. — Больше к тебе не явятся козы с визитом.

По прошествии нескольких дней заведение «Лотосы Мина» вновь открылось. На входе стояла охрана — два наемника, состоящие на службе у Хоремхеба.

О повторном открытии этого заведения повсюду кричали городские глашатаи, дошло это известие и до Несхатор, Шабаки и Маху. Дело приняло серьезный оборот, так как агенты Маху быстро определили, чьи наемники стоят на входе. Только военачальник мог направить двух своих солдат для охраны подобного заведения, и кто, кроме Хоремхеба, мог это сделать? Больше не было сомнения в том, что теперь ни одна коза не сможет испортить удовольствие зрителям. Надо было придумать что-нибудь похитрее.

Именно Маху этим занялся. Вскоре после открытия «Лотосов Мина» он поручил одному пловцу уладить проблему в тот момент, когда музыканты заиграют на полную мощь. Пловца снарядили коловоротом и долотом. Как только раздались удары кемкем и волшебные звуки минот, флейт и лютней, он принялся за работу. Хлопанье в ладоши и стук каблуков о палубу перекрыли шум инструментов. Проделав в барке дыру достаточных размеров, пловец мощными гребками отплыл от этого места и выбрался на берег.

Сначала вода медленно заполняла корпус барки, и пассажиры, бдительность которых приглушили выпивка и веселье, не заметили, что судно начало крениться. Но вдруг кувшины с вином покатились на правый борт, и танцовщики с танцовщицами потеряли равновесие. Отовсюду послышались крики, вся публика кинулась к сходням. Но было слишком поздно: потерявшая равновесие из-за того, что все пассажиры оказались с одного борта, барка быстро стала тонуть. Кроме тех, кто уже выбрался на берег, все остальные попадали в воду. А был уже месяц Атир,[5] когда вода в реке достаточно холодная. Просто чудом было то, что никто не утонул. Человек тридцать-сорок неверных супругов и легкомысленных сыновей богатых родителей возвратились домой промокшими и раздосадованными.

В последующие недели дела заведения госпожи Несхатор пошли в гору.

Птапеседж смог ускользнуть только от рыб и крокодилов. На следующий день начальник тайной охраны приказал арестовать хозяина заведения за то, что его клиенты и работники подверглись риску утонуть, и помимо запрета использовать в будущем барку в качестве дома танцев на Птапеседжа был наложен очень большой штраф. Судебный процесс провели быстро, и хозяин заведения вынужден был подчиниться.

Шабака доложил Аю об этом случае, и тот был доволен тем, что Хоремхеб остался в неведении по поводу его разоблачения. Отныне информированные круги в столице знали, что Птапеседж обеспечил Хоремхеба супругой, и подтрунивали над уничтожением барки, прозвав ее «баркой Апопа». Не меньше были довольны таким исходом дела жены, так как они считали дома танцев причиной разрушения супружеской гармонии и погибели сыновей.

Птапеседж разгадал, почему произошло кораблекрушение, но барка была сильно повреждена во время этого злоключения, поэтому он не мог обнаружить, что именно привело к ее потоплению. Преисполненный ярости, он вернулся в Мемфис и выразил свое негодование Хоремхебу.

Полководец подозревал, что это дело рук людей Маху, но произошло это не без участия самого Ая. Однако он не был человеком, который быстро сдается.

— Почему ты мне не говорил, что в Фивах есть еще один дом танцев? Выкупи его, — заявил он Птапеседжу.

— На какие деньги? За этот год я почти разорился!

— Я тебе выделю средства.

Птапеседжу уже хватало неприятностей, поэтому у него не было большого желания оспаривать у Несхатор возможность управлять похотью фиванцев. После их взаимных выпадов он не стремился вновь встретиться с ней. Но, с другой стороны, его поддерживал не кто иной, как самый влиятельный вельможа Нижней Земли, самый известный человек в армии Двух Земель! Да и сам он жаждал реванша. Не желая являться к Несхатор собственной персоной, он направил к ней одного из своих людей. Это был его подручный, достаточно хитрый, чтобы суметь принять важный вид и сыграть роль влиятельной особы.

Мужские хитрости, разумеется, таят в себе угрозу, но тонкое чутье сводниц позволяет их нейтрализовать. После крушения «Лотосов Мина» Несхатор поняла, что смысл ее соперничества с Птапеседжем не ограничивается возможностью ублажать развратных фиванцев и развлекать Шабаку. До нее дошли слухи о связи Птапеседжа с грозным Хоремхебом. Она вежливо встретила засланного к ней человека, притворившегося заинтересованным в сделке. Он якобы хотел поскорее удалиться в свой загородный дом и предложил сногсшибательную сумму — пять тысяч золотых колец. Она никогда не могла даже подумать, что этот дом терпимости может столько стоить. Придерживаясь инструкций Шабаки, она попросила время для размышлений и предложила посланнику прийти на следующий день. Как только он ушел, она спешно отправила гонца к Шабаке.

Шабака тотчас же прибыл, все больше возбуждаясь от всех этих перипетий. Это была его особенность: за двадцать лет службы у Ая в нем развился необычайный талант интригана и заговорщика. Он выслушал Несхатор и сказал:

— Постарайся немного увеличить сумму, но прими предложение.

— Как?! — воскликнула она удивленно.

— Ты слышала, что я сказал. Продавай.

— И что после этого? Я окажусь не у дел?

Он покачал головой.

— Ненадолго, — ответил он загадочно.

Со времени крушения «Лотосов Мина» она старалась прислушиваться к советам своего собеседника: он был не только влиятельным человеком, но и хитрым как змея. Она заметила, что он едва сдерживает улыбку.

— Скажи только своему покупателю, что тебе необходимо две недели, прежде чем ты уступишь ему свое дело, и что ты хотела бы, чтобы он подобрал другое название этому заведению.

Она приняла все к сведению, сгорая от любопытства и одновременно пребывая в растерянности.

Шабака обсудил это дело с Аем.

— Не хватало только, чтобы Хоремхеб держал дом танцев вблизи дворца! — возмутился последний.

Шабака изложил ему свой план. Ай его выслушал, затем разразился смехом и попотчевал преданного сына Апопа, ценя его ловкость и коварство лиса. Они расстались в приподнятомнастроении.

Как только сделка была заключена, Несхатор сообщила об этом нубийцу. Тотчас же появилась группа рабочих. Они, оставаясь незамеченными, вырыли под «Милым домом» огромную яму. Шабака посоветовал Несхатор вывесить на двери дощечку с надписью, поясняющей, что заведение закрыто в связи с его продажей, но скоро снова распахнет свои двери.

В назначенный день прибыл новый хозяин в сопровождении писца. Договор о продаже был подписан. Несхатор притворилась, что едва умеет читать и писать, но разобрала имя настоящего покупателя: как она и предполагала, это был Птапеседж. Она взяла обручи, на которые были нанизаны пять с половиной тысяч золотых колец, — она все же сумела поднять ставку, — изобразив очаровательную улыбку. В конце концов, это состояние отныне принадлежало ей, и даже Шабака не мог бы это оспорить.

Вечером следующего дня «Милый дом» снова был открыт, но уже под названием «Лотосы Мина». Мужчины безумствовали, пытаясь попасть в заведение. Любители ночных удовольствий, которых в Фивах было великое множество, вспомнили, что в заведении под этой вывеской также предлагали привлекательных юношей.

К полуночи клиенты уже горели желанием лицезреть танцовщиков.

В это время пол заведения, теперь висевший над котлованом, что был вырыт рабочими Шабаки, провалился.

На сей раз были жертвы.

Как и в случае с крушением барки на реке, стражники явились незамедлительно. Они арестовали хозяина заведения, коим оказался Птапеседж, и посадили его в яму, но другую.

По городу распространили слухи, что в результате землетрясения прошлого года в земле образовались пустоты, а хозяин публичного заведения Птапеседж должен был убедиться в безопасности этого места. Несколько дней спустя заведение под названием «Милый дом» было открыто в другом месте, на другой улице. Госпожа Несхатор наконец утешилась после всех несчастий, выпавших на ее долю. Ей досталось пять с половиной тысяч золотых колец и новое заведение, которое обошлось ей всего лишь в пятьсот колец.

Рассказ об этих перипетиях вызвал у Ая злорадный смех. Когда в Мемфисе Хоремхеб узнал о таком исходе дела, он пришел в ярость.

Иногда сильные мира сего используют в своих целях подставных лиц, но так как в этом случае были задействованы сводники, ему пришлось смириться с невозможностью отомстить.

Вот такие методы использовали властители в начале правления царя Ая.

Может быть, и великие боги позволяли себе подобное. В конце концов, Сет также использовал хитрости для того, чтобы заткнуть рот Осирису.

4 ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНЫЕ ДЕВЫ

Сначала Анкесенатон не узнала пожилую женщину, о визите которой сообщил распорядитель церемоний. Неужели это действительно Мутнехмет? Они не виделись со времени последних похорон, но тогда румяна и приличия не давали проявиться человеческой сути. И вот открылась печальная реальность. От былой красоты, ставшей трофеем знаменитого полководца Хоремхеба, не уступающей красоте Нефертити, сестры Мутнехмет, мало что осталось. И только роскошные украшения свидетельствовали о былом великолепии этой женщины.

Посетительница протянула для приветствия обе руки, и Анкесенамон ответила тем же. Тетя и племянница обнялись, а затем расплакались. Женщины изливали душу в объятиях друг друга. Неужели независимо от того, царица женщина или булочница, ее судьбой рано или поздно становится одиночество? Вдова и отвергнутая, они теперь были одинокими.

Но одиночество не было единственной причиной их слез, потеря близких и необходимость смириться с неизбежным лишь усугубляли печаль.

Придворные дамы, не желая мешать, удалились. Лев, только что расправившись со своей едой, которую ему доставил смотритель Зверинца, лежал, изнемогая от удовольствия. Он соизволил открыть один глаз и взглянуть на посетительницу, но тут же его закрыл.

— Где твои сестры? — спросила Мутнехмет.

Царица велела позвать Нефернеферуру и Нефернеруатон-Ташери. Излияния чувств возобновились.

Первая супруга Хоремхеба прибыла на корабле в сопровождении одной только горничной. Анкесенамон велела приготовить для них покои. Слуги отнесли наверх дорожный сундук гостьи.

— Мне необходимо было вас повидать, — серьезно сказала Мутнехмет, когда все четверо устроились на террасе. — Династия в опасности.

«Если она решилась на эту поездку ради того, чтобы меня об этом известить…» — подумала Анкесенамон.

— Ай стареет, — продолжила Мутнехмет. — Исчезни он сегодня, и вас уничтожили бы! Я это знаю, поскольку Хоремхеб часто заявляет о том, что с него достаточно этих манекенов, свидетельствующих о вырождении царской семьи: Сменхкары, Тутанхамона и даже вас! Что плевать он будет на Царский совет, когда захватит власть, и что он не собирается жениться на одной из вас, чтобы узаконить свою власть.

У Нефернеферуры и Нефернеруатон-Ташери округлились глаза. Они поняли, что могут быть отданы на съедение крокодилам, поэтому ничего не могли сказать, настолько сильно они испугались. Их нежные лица исказились от страха, ярко накрашенные кошенилью губы открылись, девушки стали истерично трясти перед собой благоухающими ручками.

— Но он не сможет этого сделать! — пронзительно вскрикнула Нефернеферура. — Страна этого не допустит! Жрецы…

Мутнехмет пожала плечами и прервала поток сетований:

— Те, кто попытается ему противостоять, будут преданы мечу. Вот и все. Вы знаете довод лучше?

Воцарилась напряженная тишина. Медленно пережевывая кусочек фиги, Анкесенамон раздумывала о том, что услышанное от Ая соответствовало тому, что говорила Мутнехмет.

— Из-за того, что я возмущалась этими речами, он оставил меня, — снова заговорила Мутнехмет. — Единственной защитой для вас будут дети и мужья, достаточно сильные, чтобы противостоять Хоремхебу. Надо, чтобы вы вышли замуж, причем срочно.

— Выйти замуж? Но за кого? — возразила оскорбленная Нефернеруатон-Ташери.

— При дворе достаточно мужчин, — заметила ее тетушка.

— Уж не о простолюдинах ли идет речь? — воскликнула пренебрежительно Нефернеферура.

— Именно о них. Иначе смерть, — заявила Мутнехмет угрожающим тоном.

Обе царевны конвульсивно дернулись, как марабу в момент заглатывания рыбы. Было очевидно, что они еще не задумывались о замужестве.

— Вы мне не верите? — настаивала Мутнехмет, призывая Анкесенамон подтвердить ее правоту.

— Я тебе верю, — сказала та.

Обе девицы посмотрели на свою сестру недоверчиво: как, она тоже придерживается этого мнения?

— Проблема состоит в том, чтобы найти сильного человека, — продолжила Анкесенамон.

— Я об этом думала, — отозвалась Мутнехмет. — На примете есть несколько достойных мужей. Прежде всего командующий Нахтмин. Хорошо то, что он военный, к тому же он человек опытный и с характером. Впрочем, именно за это Хоремхеб его ненавидит.

Напуганные царевны слушали, как их сестра и тетя обсуждают их будущее. От одного имени Нахтмина их бросило в холод: военный! Быть супругой военного!

— Мне нездоровится, — простонала Нефернеферура. — Простите… Пойду прилягу… — сказала она, поднимаясь.

— Ты останешься здесь, — заявила Анкесенамон категорично, хотя она редко демонстрировала власть по отношению к сестрам.

Озадаченная непривычным тоном старшей сестры, царевна снова села.

— Никогда не выйду замуж за военного, — процедила она сквозь зубы. — Я уверена, что он грязный и грубый тип!

— Речь больше не идет ни о твоих обонятельных предпочтениях, ни о твоей изнеженности кувшинки! — закричала Мутнехмет возмущенно. — Речь идет о том, чтобы ты осталась в живых! О сохранении нашей династии!

— Наплевать на династию! — заявила Нефернеферура тем же тоном.

Не сдержавшись, Анкесенамон влепила ей пощечину. Та завыла.

— Замолчи! — грозно приказала ей Анкесенамон. — Я тебя отучу кощунствовать! Тебе наплевать на династию, дрянная девчонка? Если бы мать это услышала, она бы отстегала тебя до крови, маленькая дурочка! Теперь слушай меня внимательно, Нефернеферура, и ты тоже, Нефернеруатон. Это царица говорит: вы выйдете замуж, и одна и другая, за кого я велю. Вы меня поняли? Если понадобится, вас повезут в храм связанными!

— Ты — палач! — закричала Нефернеферура. — У тебя нет права распоряжаться моим телом!

— Пусть лучше я буду распоряжаться твоим телом, нежели бальзамировщик!

— Я убегу!

— Никуда ты не убежишь. С этого момента я запрещаю тебе покидать дворец. А теперь возвращайтесь в свои покои, я вас больше видеть не желаю!

Сопящие от раздражения, девушки направились к двери, волоча ноги. У Мутнехмет был удрученный вид.

— Что ты хочешь! — раздосадованно сказала Анкесенамон. — Со времени смерти нашего отца над ними не было никакой власти. Они все делали по своему разумению.

— Но они… они еще никогда не испытывали влечения к мужчине?

— Нет. Они даже не знают, чем с ним заниматься.

У Мутнехмет вырвался короткий смешок.

— Их обеих непросто будет выдать замуж, — заметила она.

— Ну, придется мужьям брать их силой! — воскликнула Анкесенамон. — Хотя ты права, Нахтмин был бы хорошей партией. Жаль, что я сама не могу стать его супругой.

Мутнехмет бросила на нее удивленный взгляд.

— Допустим, одна из них выйдет замуж за Нахтмина, — сказала она. — Тогда надо подыскать подходящую партию для другой. Еще есть Маху. Я также думаю о бывшем Первом советнике Сменхкары, Тхуту. Опытный человек.

— Он теперь не у власти.

— Почему?

— Мне не известно.

— А ты еще не беременна?

— Было бы неплохо, если бы так случилось.

Распорядитель церемоний известил о том, что кушать подано. Племянница и ее тетя поднялись.

Сытый лев блаженно спал.

5 ВЕЧЕР ВО ВРЕМЯ БУРИ У ПОЛКОВОДЦА ХОРЕМХЕБА

Пасмурное небо и тяжелые времена предвещали вспышку гнева всевышних, что редко бывало в Двух Землях даже в конце сезона дождей. Может быть, несвоевременное проявление чувств Апопа препятствовало перемещению Ра на Запад.

Гром грянул в тот момент, когда Хоремхеб вместе с преданным ему Хнумосом, начальником армейской разведки, прибыли в резиденцию военачальника, расположенную вблизи Мемфиса. Слуги торопливо поставили рядом с лошадьми табуреты, и всадники спешились. Вдруг по листве смоковниц забарабанил дождь. Оба мужчины поспешили войти в дом, а слуги повели лошадей в конюшню. Совсем близко молния расколола небо, и в следующее мгновение ужасный грохот наполнил ночь.

На этот раз уж точно Ра или Амон вступили в рукопашный бой с неутомимым Апопом, Глубинным Змеем.

— Где госпожа? — спросил Хоремхеб у дворецкого, который, с трудом поборов страх, отвел взгляд от неба.

— В своих покоях, высокочтимый господин.

Хоремхеб проследовал через внутренний дворик к той части дома, которая была отведена для его новой супруги. Он нашел ее укутанной в одеяло и забившейся в угол, с округлившимися от страха глазами. Вместе с ней в комнате были служанка и двое рабов, тоже напуганные.

— Да будет твой вечер счастливым, моя маленькая госпожа! — сказал он бодро. — Как твое самочувствие?

Она бросилась в его объятия. Прогремел гром, сопровождая молнию, которая словно целилась в этот дом. Женщина вскрикнула. Он погладил ее по голове.

— Это пустяки, маленькая госпожа. Буря.

— Молния поразит дом!

— Нет. Это ребячество! Ты уже поужинала?

И в этот момент следующая вспышка молнии залила все вокруг устрашающим мертвенно-бледным светом, так что даже храбрый полководец вздрогнул. Его жена завыла еще пронзительнее, и крики бедствия зазвучали во всех уголках жилища. От удара молнии прямо перед домом загорелась смоковница.

Прошло четверть часа.

— Ну хватит! — наконец сказал Хоремхеб. — Уйми свои волнения, я голоден.

Он оставил заплаканную жену, вышел и уже на другой стороне внутреннего дворика разглядел дворецкого, еще больше оцепеневшего от страха.

— Ужин готов?

— Да, высокочтимый господин! — прокричал несчастный, исчезая в глубине строения для прислуги, безусловно ожидая самого плохого, как и все остальные.

Хоремхеб присоединился к Хнумосу, находившемуся в том же зале, где он его оставил. Спасаясь от дождя, мошки тучами носились между лампами и полом, усеянном их мертвыми собратьями.

— Принесите нам вина! — прогремел Хоремхеб. — Ивритского!

Мужчины сидели друг напротив друга за столом, наскоро уставленным блюдами и кубками. Там же были горки хлебцев и кувшин вина.

— Вот люди! — сказал Хоремхеб, делая глоток вина. — В бурю они, можно сказать, уподобляются крысам, которые удирают от шакала!

Смешок Хнумоса напоминал хрюканье.

— Поверь мне, жителей этой страны необходимо загнать в казармы. Это позволило бы сделать из нее великую державу. Ничто так не придает силы человеку, как военная власть.

— Возрождение Двух Земель — дело даже не завтрашнего дня, — с сожалением произнес Хоремхеб. — Во всяком случае, вряд ли это произойдет при этом старом хрыче Ае. В этом доме, в конце концов, найдется что-нибудь поесть? — возмущенно крикнул он. — Я голоден!

— Да, господин, — с дрожью в голосе проговорил дворецкий. — Жареная баранина. Сейчас принесут.

Слуга поспешно поставил на стол блюдо с огурцами и еще одно с луком-пореем, сдобренным маслом.

— Ты считаешь, что солдат питается огурцами и луком? Где обещанная баранина? — гневно возмущался Хоремхеб.

Прибежали двое слуг с большим блюдом, на котором благоухал бараний окорок.

— Ну наконец подали то, что называется едой. Нарезай! — приказал полководец дворецкому. — И накладывай!

— Слушаюсь, высокочтимый господин.

И он отрезал от окорока четыре огромных куска, два из которых положил на блюдо своего господина, а два — гостю.

— А вино? Кувшин пуст.

Слуги поспешили принести еще вина.

— Да, Ай не сможет подстегнуть людей! — заметил Хнумос. — А он еще крепок, старый шакал, и вряд ли скоро подохнет.

Хоремхеб схватил кусок окорока и впился в него зубами.

— Досадно, — сказал он, выковыривая остатки жесткого мяса, застрявшие между зубами, которые были искусно укреплены придворным лекарем. — Пока он жив, моя племянница может родить одного или даже парочку детей, которые станут продолжателями династии.

— У нее уже был выкидыш, а это плохой знак.

— Да, но это случилось из-за сильного волнения. Вторая беременность может завершиться успешно. И две ее сестры тоже ведь могут родить.

— Ты имеешь в виду, что Анкесенамон родит от любовника?

— Вот именно, от небезызвестного Итшана, — сказал Хоремхеб, наливая себе еще вина. — Разумеется, не от Ая. Не думаю, что он пойдет на то, что обрюхатит родную внучку. К тому же она его ненавидит.

— Это точно. Но когда Ай умрет, противостоять армии не сможет ни Анкесенамон, ни ребеночек.

— Конечно, — согласился Хоремхеб. — Я почти убежден в этом. В любом случае, лучше, если бы вообще не было наследника трона.

— А что говорят жрецы?

— Они довольны, потому что Тутанхамон и Ай сделали все для того, чтобы их ублажить. Поэтому они ничего не говорят. Что-то мне подсказывает, что в данный момент они не желают ничего менять. Вряд ли меня сейчас поддержит даже бывший мой союзник Нефертеп, разве только некому будет наследовать трон.

— Получается, что мы теперь заложники утроб трех женщин, — заключил Хнумос.

Хоремхеб рыгнул и принялся за второй кусок баранины.

— Еще мы зависим от богов.

— От богов? — переспросил Хнумос удивленно.

— Да, от богов. Жители этой страны относятся к богам так, как будто те являются высокопочитаемыми членами их семейств. Именно по этой причине они не выносят, когда длительное время один бог имеет преимущество перед другими. Царь является воплощением Амона, поэтому трон можно будет захватить, только когда он окажется пустым. Народу всегда нужен бог на троне.

Дождь прекратился. Запах влажной земли проник через высокие окна и распахнутые во внутренний дворик двери. Хоремхеб позвал дворецкого.

— Госпожа ужинала?

— Нет, высокочтимый господин.

— Скажи ей, что буря прошла и ночь будет спокойной. И подай ей ужин.

— Слушаюсь, высокочтимый господин.

— Вот почему, — продолжил Хоремхеб, обращаясь к Хнумосу, — в наших интересах, чтобы у царицы и царевен не было потомства.

— Но как мы это сделаем?

— А я жду, что ты придумаешь, каким образом действовать.

Хнумос не удержался от улыбки. Ай действительно мог лишить его привилегии возглавлять армейскую разведку Нижней Земли, поэтому он был заинтересован поддерживать дружеские отношения с теми, от кого он зависел. Он всегда старался услужить им.

И у Хнумоса был план, каким образом оставить утробы царственных особ пустыми.


На поиски Тхуту, бывшего Первого советника Сменхкары, у Анкесенамон ушла неделя. Ему было доставлено ее послание с просьбой нанести визит в Фивы.

Она ожидала Тхуту во дворце. Но в это время прибыл юноша, который ничего не хотел сообщать ни стражникам, ни придворному, так как у него было для царицы устное послание. Никто не смог вырвать из него ни сути послания, ни имени того, кто его отправил к царице. Он казался слишком молодым для того, чтобы подозревать его в недобрых намерениях, в конце концов его отвели в покои царицы в сопровождении придворного и двух стражников, перед этим тщательно его обыскав. Его приняла Сати. Ее умилил вид посетителя: похоже, ему было лет девять или десять, и лицо его выражало обеспокоенность, взгляд был серьезным.

— Кто ты?

Он покачал головой.

— То, что я должен сказать, предназначается только для ушей царицы.

Сати пошла сообщить Анкесенамон о необычном посетителе, и та, заинтригованная, вскоре появилась. Мальчик посмотрел на нее так, будто испугался собственной дерзости, затем взглянул на Сати.

— Оставь нас, — сказала Анкесенамон кормилице.

Посланник напомнил ей Пасара, когда тот также пришел к ней, чтобы передать жизненно важное сообщение.

— Тот, кого ты ожидаешь, не явится во дворец, — сказал наконец мальчик.

— Ты — его сын?

Он энергично закивал.

— Почему он не хочет прийти?

— Во дворце полно шпионов. Он просит тебя назначить день и место, так, чтобы это было известно только тебе, и прийти туда одной в одежде простолюдинки.

Анкесенамон встревожили такие предосторожности. Но она также хорошо знала того, кто послал к ней своего сына, — некогда он был доверенным лицом во дворце. Она и сама подозревала, что дворец и прилегающие территории просто кишат шпионами, следящими за каждым ее шагом, за всеми ее поступками, чтобы сообщать о них Аю.

Между тем предложение Тхуту поставило ее в тупик. Города она почти не знала, поскольку покидала пределы дворца только для посещения храмов на другом берегу реки или участия в официальных шествиях, которые всегда проходили по одному маршруту: от улицы Амона к большому дворцу на берегу Нила.

— Он предлагает, — сказал мальчик, — встретиться через три дня на овощном рынке в одиннадцать часов.

Это время действительно было подходящим, и это мог знать только тот, кто был знаком с дворцовой жизнью и ее распорядком: в одиннадцать часов все слуги и рабы отправлялись трапезничать, значит, и слежка до трех часов дня велась не так тщательно.

— Я приду с кормилицей, — сказала она. — Города я не знаю, не хочу заблудиться.

Он захлопал ресницами. Анкесенамон размышляла, почему Тхуту не подумал о том, что появление этого странного посетителя вызовет у обитателей дворца подозрение. Сейчас шпионы должны были ломать себе голову над содержанием секретного послания, которое мальчик пришел передать. Она позвала Сати.

— Проводи этого мальчика до выхода из дворца, и когда он будет уже далеко, расскажи тем, кто окажется поблизости, что приходил сын бывшей кормилицы Меритатон сообщить о том, что ее сестра выходит замуж.

Один взгляд Сати сказал ей, что кормилица все поняла. Она взяла ларчик с румянами, которыми давно не пользовалась, и передала его мальчику.

— Скажешь, что это мой подарок к свадьбе.

На лице мальчика появилась едва заметная улыбка. Он взял ларчик.

— Как тебя зовут? — спросила Анкесенамон.

— Имамон.

«Нежность Амона». Она умиленно смотрела ему вслед, думая о Пасаре.

6 «ИСИС — ВЕЧНАЯ НЕВЕСТА ПЕЧАЛИ…»

Спустя три дня две женщины, покрыв накидками головы для защиты от солнца, с корзинами в руках шли не торопясь, шлепая сандалиями по каменным плитам большого двора. Сопровождаемые безразличными взглядами стражников, держащих копья у ноги, они миновали высокие ворота дворца. Это были Анкесенамон и Сати. Царице пришлось прикладывать усилия, чтобы не вертеть головой, рассматривая все вокруг. Прошло слишком много времени с тех пор, как она выходила на улицу. Она правила Двумя Землями, но почти ничего не знала о своей стране. Сати обернулась два или три раза, чтобы убедиться, что никто не идет за ними по пятам.

Анкесенамон с интересом разглядывала одноэтажные и двухэтажные дома; женщин, несущих корзины на головах; едущих верхом на осликах представителей знати; двух куражащихся на лошадях всадников; мастеров, возводящих дом; белье, которое сушилось на крыше. Спокойные и чистые в окрестностях дворца, дальше улицы становились более оживленными и захламленными. Громко разговаривали люди, смеялись дети, в водосточном желобе было полно мусора.

Через полчаса две женщины добрались до рынка. На огромном пространстве, прилегающем к берегу Великой Реки, в больших и маленьких лавках торговали вином, пивом, маслом и молоком, разлитыми в глиняные кувшины разных размеров. Тут и там стояли мешки с зерном, мукой, фасолью, горохом, чечевицей. Здесь же торговали шафраном, солью, пряностями из Пунта и Куша, оливками, солеными огурцами и медом. Разносчики держали над головами сплетенные из ивовых прутьев подносы со свежими или зрелыми сырами, хлебцами, лепешками, пирогами, яйцами… Торговцы мясом, стоя у жаровен, предлагали уток, разделанные на четверти туши ориксов, коз, баранов, свиней, обжаренных как на вертеле, так и в масле. Анкесенамон опьянела от вида жареной и вареной пищи, как голодный человек, только что вышедший из пустыни. Зловонный запах сопровождал женщин, пока они шли через ряды мясников, а дальше на прилавках засверкала чешуей рыба. Мухи также заключали сделки, летая повсюду, и мальчишки махали жесткими веерами, отгоняя их. Вход в мясные лавки застилал густой дым от горящих в расположенных на земле жаровнях листьев эвкалипта. Этот дым лучше мальчишек удерживал мух на расстоянии. Отовсюду доносились крики продавцов, восхваляющих свой товар.

Сати хорошо ориентировалась на рынке, поэтому Анкесенамон шла, держа ее за руку. Затем ее охватило беспокойство: как Тхуту сможет их отыскать в этой сутолоке? Они с Сати остановились перед прилавком, где продавали салат-латук и лук.

Вскоре прямо перед ними появился мальчуган. Анкесенамон подняла глаза и сразу узнала улыбающегося Имамона. Она почувствовала пристальный взгляд небритого мужчины в поношенной одежде, стоящего в трех шагах от нее. Она признала в нем переодетого Тхуту. Неспешным шагом он направился в сторону двух женщин, держа в руках вязанки лука и чеснока. Однако осанка и острота взгляда заставляли усомниться в том, что это простолюдин.

— Следуйте за мной, — шепнул он Анкесенамон. — За крайним строением на берегу никого нет.

Сати шумно торговалась, сбивая цену на огурцы и кабачки, но не сводила глаз с госпожи, чтобы не потерять ее из виду.

— По твоему приказанию я здесь, твое величество, — сказал Тхуту, когда они уже были на берегу реки за складскими помещениями, где хранились сосуды из-под масла и бочонки для сельди.

Она удивленно разглядывала его и, казалось, прочла во взгляде горечь и печаль. Он будто отстранился от мира.

— К чему все эти предосторожности?

— Мой сын тебе об этом говорил, твое величество. Во дворце полно шпионов. Мой визит встревожил бы Ая и его приспешников. Их бы заинтересовало, чего царица хочет от меня.

Мне известно слишком много секретов. Над тобой нависла бы опасность. Что касается меня, то я живу уединенно и не вижусь ни с кем из дворца.

— Ты не думал о том, что появление твоего сына тоже вызовет подозрения?

— Я подумал, что ты найдешь, как оправдать его визит. Ты придумала великолепное оправдание. Чем я могу быть тебе полезен, твое величество?

— Как умер мой супруг? — неожиданно спросила она.

Он обеспокоенно взглянул на царицу.

— Зачем тебе это знать? — произнес он устало. — Нынче ты находишься под защитой того, кому была выгодна смерть нашего царя. Ты — его последняя опора. Зачем пытаться проникнуть в опасные тайны? В твоем вопросе кроется ответ, твое величество.

— Но теперь Ая нет поблизости, — настаивала она. — Я узнала, что тогда он появился возле царя через четверть часа после случившегося.

— Я не был там в тот момент, твое величество, — сказал Тхуту после вздоха. — Но там был Пентью. Он сопровождал царя. Лестница, ведущая из царских покоев в Большой зал, достаточно крутая. Ступеньки скользкие. Царь опирался на трость. Он потерял равновесие. Пентью мог его поддержать, но не сделал этого. По крайней мере, я так думаю.

— Может, это Пентью его толкнул? — спросила она.

Тхуту пожал плечами.

— Мне это не ведомо, твое величество. Я не могу обвинять без доказательств. Виновный предстанет перед Маат и Анубисом. Я не смею заменить этих судей.

— Пентью действовал по приказу Ая?

— А кого же еще? Точнее будет сказать, что он действовал в интересах Ая. Я предполагаю, но это только предположение, что он лишь воспользовался случаем, представившимся тогда на лестнице, он ведь шел следом за царем, через одну ступеньку.

Она думала над сказанным, пытаясь восстановить эту сцену в своем воображении, и какое-то время молчала.

— Но зачем? — воскликнула она, словно очнувшись. — А перед этим был еще подстроенный несчастный случай во время охоты…

Ненадолго бывший Первый советник умолк и стал наблюдать за работником, разгружавшим барку, — тот переносил на спине тяжелые мешки с камнями.

— По причинам, носящим безотлагательный характер и имеющим далеко идущие последствия, твое величество, — ответил он. — Безотлагательность была вызвана тем, что Ай и Хоремхеб были увлечены жесточайшей схваткой за власть. Ай спешил занять трон, чтобы полководец не успел устроить государственный переворот. Тот уже предпринял безумную, но неудавшуюся попытку захватить Мемфис штурмом, который должен был возглавить бывший единомышленник Ая Апихетеп. Между прочим, именно при помощи Хоремхеба нам с Маху удалось овладеть ситуацией. Ай, тогда еще регент, испугался повторения такой попытки, которая на этот раз могла завершиться победой Хоремхеба. Я тебе уже говорил, что не могу быть судьей, но стоит задуматься, а не предотвратил ли он, действуя таким образом, крах династии? Но если бы это было так на самом деле, нам не пришлось бы сейчас беседовать с тобой скрываясь.

Династия! Она никогда прежде не придавала значения этому понятию, а в последнее время особенно.

— И что собой представляют эти далеко идущие последствия?

Он колебался с ответом.

— Твое величество, царь походил на голубя, из-за которого ссорятся два ястреба. У него не было сил противостоять ни одному ни другому.

Она часто заморгала.

— Я не понимаю…

— На троне должен быть человек сильный, твое величество. В последние годы своего правления царь — твой отец — ослабел. Царство также. Смерть пришла к нему вовремя. Его супруга — твоя мать — ненадолго сменила его, но и она покинула этот мир. Затем Сменхкара, а потом Тутанхамон…

Слезы хлынули из глаз Анкесенамон.

— Но кто же убил мою мать? — спросила она сквозь рыдания.

— Жрецы и военные, твое величество. Она намеревалась продлить правление своего супруга. Но это стало невозможным.

— Но тогда мы — не цари! — воскликнула Анкесенамон. — Мы — принесенные в жертву!

Тхуту тревожно огляделся. Никто на них не обращал внимания. Тем не менее он приподнял руку в знак того, что следует понизить голос.

— Я уже говорил, твое величество: корона не может держаться на клонящейся голове.

Она оперлась спиной о стену склада, опустошенная от этих разоблачений.

— Почему ты удалился из дворца? — спросила она. — Устал от власти?

Его губы тронула горькая улыбка.

— Человек должен уважать себя, твое величество. Сначала я защищал царя Сменхкару от Ая и твоей матери Нефертити. Затем должен был объединиться с Хоремхебом, чтобы защитить царя от Ая. Если бы я остался во дворце, сейчас мне пришлось бы защищать Ая от Хоремхеба… Я был предан короне. Мои усилия оказались напрасными. Все, что я защищал, рухнуло. Я служил чести. Думаю, что в настоящее время во дворце такая служба никому не нужна. Честь — это роскошь, не нужная покорным слугам.

Какое-то время они молчали. Она размышляла о горьких признаниях бывшего советника. Предложение Мутнехмет выдать замуж Нефернеруатон или Нефернеферуру за Тхуту было неосуществимо — этот человек больше не желал властвовать. Он сломался.

Они услышали крики — между работником и хозяином барки вспыхнула перепалка, так как последний считал, что разгрузка идет слишком медленно.

— И что теперь? — спросила она.

Тхуту долго смотрел на нее.

— Ай у власти, не так ли? Он знает, как защититься.

— Но он стареет.

— Пока жив Ай, твое величество не может сочетаться браком с другим. Пусть одна из твоих сестер станет супругой Нахтмина, ибо это единственный человек, по моему мнению, который способен противостоять Хоремхебу и сохранить власть династии. Об этом ты спрашивала, твое величество, или нет?

Она покачала головой, затем тяжело вздохнула. Итак, все эти убийства были совершены во благо династии; сама мысль об этом была невыносима.

— Но не женат ли Нахтмин?

Тхуту пожал плечами.

— Это не имеет значения, когда речь заходит о короне.

— Могу ли я тебя видеть чаще? — спросила она.

— В случае необходимости пошли кормилицу предупредить об этом зеленщика Сеннеджа. Я обитаю за городом — простым смертным лучше держаться от богов подальше. Кстати, жизнь вдали от золота и скипетра мне более приятна.

Такое признание удивило Анкесенамон.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он мягко улыбнулся.

— Представь, твое величество, что кто-то из смертных был верным другом Сета или Осириса до начала их противостояния. Он выступил бы в защиту того или другого, и после убийства Осириса ему пришлось бы воевать за его приверженцев или против них. Теперь мы знаем, что Сет и Осирис установили перемирие между собой, но народ уже разделился. Сторонники и того и другого, в былые времена фанатики, оказались в результате не у дел. Как я уже говорил, их служба потеряла смысл. Разве цари не являются живыми богами? Разрушая свои союзы, люди вновь обретают изначально присущую им природу рабов.

Появились Имамон и Сати.

— А я? — спросила она. — Какова тогда моя роль во всем этом?

— Ты, твое величество, — богиня Исис, вечная невеста печали. Пасар умер. Умер Тутанхамон. Ты — вдова, твое величество. Всякая женщина — вдова с первого дня замужества.

Анкесенамон схватила его руку. Она готова была расплакаться. Он поднял на нее взгляд, как всегда улыбаясь — отстранение и опечаленно.

Почему она не сочеталась браком с Тхуту? Вдруг, подумав о бегстве Меритатон и Неферхеру, она поняла, что ее сестра была права, оставив этот народ, живущий в условиях вечного противостояния сильных мира сего. Своего сына она вырастит в мире и любви, возможно, родит еще ребенка, и не одного.

— Госпожа, — обратилась к ней Сати, — пора идти.

Она положила в корзину царицы мешочек с бобами, еще один с миндалем и три пучка салата-латука. Анкесенамон бросила последний взгляд на Тхуту и закрыла лицо покрывалом. Затем она последовала за кормилицей, которая несла тяжелую корзину с овощами. Вскоре женщины смешались с толпой. Слова Тхуту продолжали звучать в голове царицы:

«Ты — богиня Исис, вечная невеста печали».

7 ПОЖАР

Посреди ночи раздались крики. Люди выбежали из дворца во двор. Кругом гремели приказы. Чуть позже раздались сильные удары в дверь комнаты Итшана. В ту ночь Начальник конюшен спал в своих покоях, в западном крыле дворца.

Он открыл дверь и увидел запыхавшегося конюха.

— Господин, конюшни горят!

Итшан закрепил набедренную повязку и надел сандалии. Несколько секунд спустя он уже сбегал по лестницам следом за конюхом.

— Пожарные! — кричал он. — Вызвали их?

— Да!

Оба мужчины кинулись бегом к конюшням, находящимся рядом с дворцом, с южной его стороны. Пламя окрасило небо в темно-красный цвет, густой дым поднимался над постройками. По этим двум признакам Итшан понял, что горит солома.

— Лошади?

— Не знаю!

В конюшнях содержалось до тридцати ценных животных — гордость кавалерии. Их потеря была бы невосполнимой, а кроме того Итшан был к ним очень привязан. Те, что не сгорели заживо, рисковали задохнуться в дыму. Но, возможно, они сумели сломать засовы, на которые закрывали ворота конюшен?

Когда он оказался перед конюшнями, его сердце сжалось: сквозь дым было видно, что некоторые ворота еще оставались закрытыми. Сквозь рев пламени и грохот обрушивающихся перекрытий слышалось душераздирающее ржание. Итшан кинулся к воротам и отодвинул засов. Его чуть не затоптали выбежавшие лошади, обезумевшие от ужаса, с горящими попонами, гривами, хвостами.

Он побежал к следующим воротам. Там уже вовсю полыхал огонь. Лошади изнутри били копытами по воротам. Отодвигая засов, Итшан вскрикивал от отчаяния. Он тотчас же укрылся за одной из створок ворот. Сбившись в кучу, лошади выскакивали, толкаясь и издавая пронзительное ржание.

Теперь их надо было догнать. Но каким образом солома загорелась?

В дыму, который продолжал сгущаться, он почти уже не видел построек. Он закашлялся и побежал к третьим воротам. Но почему конюхи, эти придурки, не отодвинули засовы? С большим трудом ему наконец удалось открыть ворота.

В это время двое мужчин, чьи лица были обмотаны кусками полотна, бросились на него и стали заталкивать его в самое пекло, туда, где солома была охвачена огнем.

Завязалась борьба, в результате чего Итшана свалили, и он получил еще удар дубинкой по голове. Эти двое собирались уже закрыть ворота снаружи, но он сумел подняться, оттолкнул створку ворот и схватил одного из них за мужские органы. Он крутил их с такой силой, что чуть не оторвал. Пострадавший пронзительно кричал. Тогда Итшан нанес ему удар кулаком в лицо, и мужчина, согнувшись пополам, упал. Второй нападавший, вооруженный дубинкой, явно намеревался нанести Итшану смертельный удар, но из-за того, что ничего не было видно, он колебался лишние мгновения. Итшан увернулся, и удар пришелся выше его головы, и тогда он резко ударил нападавшего по печени. Тот потерял равновесие и упал. Итшан бросился на него, прижал лицом к земле и выкрутил ему руку, намереваясь сломать ее. Хруст ломающейся кости и крик боли свидетельствовали о том, что он добился желаемого. Первый из нападавших хотел было схватить дубинку. Итшан оказался проворнее: уже задыхаясь от дыма, который к тому же разъедал глаза, он нанес этому человеку сильный удар в грудь. Мужчина также упал. Итшан оттащил его подальше от горящей соломы и стал бить его по лицу до тех пор, пока тот не перестал двигаться.

Затем он возвратился к другому, со сломанной рукой, который пытался убежать. Итшан сделал ему подножку. Тот упал плашмя. Итшан схватил его за ногу и оттащил подальше от огня, как и первого.

Когда дым немного рассеялся, он увидел, что к нему приближается армейский командир. Причастен ли он к заговору? Продолжая держать за ногу нападавшего со сломанной рукой, он рассматривал военного, будто по выражению его лица можно было понять, предатель этот человек или нет.

— Что происходит? — вскричал армейский командир.

Итшан задыхался.

— Ты с ними заодно? — сумел он выговорить, хрипя.

— Что? — Командир растерялся, видимо не понимая, о чем его спрашивают.

— Держи этих двоих, пока я буду тушить пожар. Ты отвечаешь за них своей жизнью! — выкрикнул Итшан. — Они должны выжить!

Он закашлялся, сплевывая черную слюну, ударил ногой в висок мужчину со сломанной рукой и побежал к конюшням.

Пожарные сначала залили водой те отсеки конюшен, которые меньше пострадали от огня. Теперь они гасили пламя в других отсеках.

Нельзя было продохнуть от дыма.

К четырем часам утра пожар наконец удалось погасить.

Потеряв набедренную повязку и сандалии еще во время схватки, Итшан гасил огонь, будучи абсолютно голым. Когда пламя было побеждено, он направился к армейскому командиру, которого оставил охранять нападавших на него мужчин. Итшан нашел веревки и связал обоим задержанным лодыжки. Военный с трудом узнал Начальника конюшен в этом человеке, испачканном с головы до ног землей и сажей.

— Дай мне свою набедренную повязку, — приказал Итшан.

Тот повиновался, и Итшан закрепил повязку на бедрах. Затем он склонился к первому из нападавших, который уже пришел в сознание. Он вытаращил от ужаса глаза. Итшан обрадовался тому, что этот человек не умер. Ему еще предстояло сознаться во всем.

Затем он заметил, что перед конюшнями собралось несколько человек. Они направились к нему. Впереди шел Ай. За ним следовали Первый советник Усермон и начальник охраны Маху. Итшан пошел им навстречу. Ай его узнал и, сцепив зубы, протянул ему руку.

— Итшан! Но что…

— Твое величество, это был поджог. Я схватил двоих заговорщиков. Они пытались бросить меня в огонь!

Затем он долго отплевывался черной слюной. Ай издал рык.

— Где они?

Он пошел посмотреть на нападавших. Затем, указывая на них пальцем, он повернулся к Маху.

— Я хочу, чтобы их пытали до тех пор, пока они не заговорят, — сказал он. — Пытать! — вскричал он. — Я хочу знать имена их сообщников и организатора всего этого!

Он помолчал, восстанавливая дыхание. Затем схватил Итшана за руку:

— Начальник конюшен, Амон тебя защитил! Теперь ими займется Секмет.

Никогда прежде Итшан не замечал у него столь тяжелого взгляда.

Теперь вокруг конюшен собралась толпа. Конюхи уже догнали некоторых из убежавших лошадей. Только две лошади погибли от удушья.


Маху был поражен реакцией Ая. Он размышлял в течение дня и пришел к выводу, что именно любовник царицы был целью нападавших, а не конюшни. Со смертью Итшана рухнула бы надежда на появление потомства.

Осознав значимость происшедшего, он неутомимо помогал своему господину, проявляя, как и Ай, неслыханную жестокость при допросе захваченных преступников.

Оба заключенных были помещены в камеру в здании царской охраны, которое прилегало к дворцу. Надсмотрщик, то ли из сочувствия, то ли измученный стонами мужчины со сломанной рукой, велел закрепить на месте перелома дощечку.

Ай и Маху отправились взглянуть на заключенных. Их сопровождали два писца и два охранника, вооруженных топориками.

При виде топориков у обоих заключенных вырвался сдавленный крик. Ай сказал им:

— Вы посягнули на царское имущество. Вы пытались убить Начальника царских конюшен. Каждое из этих преступлений заслуживает единственного наказания — смерти. Вам ее не избежать. Этот приговор невозможно исполнить дважды, и поэтому перед смертью я заставлю вас страдать от пыток. Более того, вы не удостоитесь погребения. Не надейтесь, что вам удастся как-то выпутаться. Я приказал арестовать всех членов ваших семей: отцов, матерей, ваших жен, братьев, сестер и ваших детей. Их будут пытать на ваших глазах до тех пор, пока вы не сообщите, кто организатор заговора и кто ваши сообщники. Я велю им отрезать носы, уши, затем вырвать глаза — одному за другим. Мужчины будут кастрированы, а у женщин будут отрезаны груди. Затем я велю отрезать им руки, после — ноги.

Заключенные вскрикивали от отчаяния.

Оба писца, обязанностью которых было записывать признания заключенных, замерли от ужаса.

Маху велел привести родственников заключенных, которые непрерывно издавали душераздирающие крики. Все они, связанные, напуганные, не сомневались в неизбежности смерти.

У Ая в руке был кнут. Он стегал оголенные тела обвиняемых.

— Молчать! — кричал он. — Вас будут слушать, только когда вы будете отвечать на мои вопросы. Кто был организатором заговора?

Они оба медлили с ответом. Тогда один из охранников схватил старика, который был отцом одного из обвиняемых. Отец кричал своему сыну, чтобы тот пощадил их жизни.

И сын потерял сознание. Его привели в чувство струей холодной воды и пощечинами.

Этот заключенный все же заговорил.

Признания были короткими: оба обвиняемые были конюхами. У них был сообщник, но он сбежал. Охранники тут же бросились на его поиски. Военный, которого конюхи не знали, представился им как Хнумос, он пообещал каждому из них пять золотых колец за поджог конюшен и за то, чтобы в суете они бросили Начальника конюшен в огонь.

Ай покачал головой.

— Посадить их на кол! — приказал Маху.

Ай что-то прошептал начальнику охраны на ухо, и тот кивнул.

Столбы высотой в шесть локтей были установлены возле конюшен, восстановление которых уже началось.

К удивлению Итшана столбов оказалось четыре. А ведь были задержаны только два преступника. Анкесенамон, которой были известны результаты расследования, ввела его в курс дела.

После пожара гой ночью она больше не спала. Они с Мутнехмет были разбужены шумом и оставались настороже, пока Главный распорядитель церемоний Уадх Менех, трясясь всем своим немощным телом, не пришел к ним, дабы сообщить, что Начальник конюшен цел и невредим.

— Враг не дремлет, — мрачно заметила Мутнехмет.

Анкесенамон осыпала своего любовника нежностями, как никогда прежде: ведь на самом деле целью заговорщиков была она. Она это хорошо понимала. Любовник царицы был наиболее уязвимым из всех ее приближенных. Вновь она подумала о бегстве Меритатон и Неферхеру.

8 ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ ЗАУПОКОЙНАЯ РЕЧЬ В ЧЕСТЬ ПРЕДАННОГО, НО БЕЗРАССУДНОГО КОМАНДИРА

Стоя во дворе казарм Мемфиса, Хоремхеб нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Вот уже почти полчаса он ждал появления бывшего начальника армейской разведки Хнумоса, отныне занимающегося, по крайней мере официально, хозяйственными делами в гарнизоне. Во время последней бури крыши протекли, и теперь их надо было срочно починить. Хоремхеб договорился с Хнумосомобсудить последствия бури утром, в восемь часов.

Обычно Хоремхеб не вникал в хозяйственные дела, но почему-то захотел воспользоваться случаем, чтобы проверить вместе с Хнумосом перекрытия в собственных жилых помещениях.

— Кто-нибудь видел Хнумоса? — спросил он одного из командиров.

— Нет, полководец. Обычно он приходит сюда в одно и то же время, но сегодня я его еще не видел.

Хоремхеб нахмурил брови. Если бы Хнумос заболел, то, разумеется, его бы предупредили об этом.

— Пошлите к нему кого-нибудь, — велел он.

Часом позже посланец возвратился, вид у него был растерянный.

— Полководец, Хнумоса увезли на рассвете со связанными руками четверо приехавших из Фив военных.

— Что?! — вскричал Хоремхеб, выпучив глаза.

— Это сообщила его супруга, вся в слезах. Она как раз собиралась отправиться к тебе, полагая, что это ты приказал его арестовать.

Лицо Хоремхеба стало необычного цвета — нечто среднее между цветом резеды и зрелого плода фиги.

В прихожей раздался женский голос.

— Кажется, это она, — сказал посланец. — Все-таки пришла.

— Приведи ее.

И действительно, вошла супруга Хнумоса. Следы слез были заметны на ее щеках. Едва завидев Хоремхеба, она бросилась к его ногам.

— Полководец, умоляю тебя, какую бы ошибку он ни совершил, я заверяю тебя, что этот человек предан тебе, как собака! Молю тебя, прости его!

Опешив, Хоремхеб попросил посетительницу подняться.

— Женщина, ну сама подумай: если бы я приказал арестовать твоего мужа, то, очевидно, не заставлял бы после этого разыскивать его в собственном доме!

Выражение страха на лице женщины сменило отчаяние.

— Но тогда… — пробормотала она.

— Ты сказала моему посланцу, что его арестовали четверо прибывших из Фив военных. Откуда ты знаешь, что они из Фив?

— Они сказали, что увозят его туда… И он кричал, что не хочет ехать в Фивы…

Хоремхеб с яростью стукнул кулаком по столу. Слетел и покатился по полу свиток папируса. Два находившихся в комнате младших командира слушали, остолбенев от изумления.

— В Фивы? — гремел Хоремхеб. — Почему ты считаешь, что я мог отправить твоего мужа в Фивы?

— Но… разве не ты посылал его туда на прошлой неделе? — допытывалась она.

Удивление Хоремхеба возросло.

— Я посылал его в Фивы?

— Он мне сказал, что едет туда выполнять твое задание. Он взял с собой пятнадцать золотых колец…

— Пятнадцать золотых колец?

Эта деталь была важна, так как было очевидно, что кольца предназначались для официальных расчетов, потому как все платежи осуществлялись исключительно через писцов.

— Где он их взял? — спросил Хоремхеб.

Этого никто не знал.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Стали слышны команды, отдаваемые младшим командиром, он обучал новобранцев во дворе, за казармами. Это были отборные новобранцы: берберы ценились наравне с ливийцами.

— Что это еще за история? — ворчливо произнес Хоремхеб. — А вы знали, что Хнумос ездил в Фивы на прошлой неделе? — спросил он у командиров.

— Он действительно мне говорил, что отправляется туда по твоему заданию, полководец, сказал, что ты его отпустил, — ответил один из них.

Женщина удовлетворенно кивнула. Хоремхеб покачал головой.

— Я ему не поручал никаких дел в Фивах. Он вам сказал, чем собирается там заниматься?

— Нет, полководец.

— А тебе? — спросил Хоремхеб женщину.

— Он никогда не рассказывает мне того, что касается службы.

Все стало проясняться: Хнумос ездил в столицу по собственной инициативе. Вероятно, он разработал тайный план, но этот план провалился, раз арестовывать его из Фив явились четверо военных.

Супруга Хнумоса еще больше встревожилась.

— Значит, он арестован по приказу царя! — воскликнула она. — Он в опасности! Я тебя умоляю…

— Не надо меня умолять! — гаркнул Хоремхеб. — Мне ничего не известно об этой истории, поэтому я ничего не могу для него сделать.

— Но что с ним произошло?

— Мне это неведомо.

Он нервно барабанил пальцами по столу.

— Один из вас должен отправиться в Фивы, чтобы узнать, по какой причине арестован Хнумос и какая судьба ему уготована. Мерикей, — обратился он к одному из командиров, — отправляйся к полководцу Нахтмину.

После восшествия Ая на трон Нахтмин стал главнокомандующим армии царства. Двоюродный брат Ая и, конечно же, член его клана, он был заклятым врагом Хоремхеба. Хоремхеб не мог больше оставаться в неведении, ведь могли счесть, что он причастен к тому, что совершил Хнумос.

Он вызвал писца и продиктовал ему следующее послание:

Досточтимый главнокомандующий армии, полководец Нахтмин, глава военного ведомства царства,

Этим утром четыре человека, скорее всего военные, посланные из Фив, арестовали в своем доме младшего командира Хнумоса, занимающегося хозяйственными делами в гарнизоне Мемфиса. Буду тебе обязан, если ты сообщишь моему посланцу, командиру Мерикею, причину ареста, так как я об этом не был уведомлен.

Выражаю тебе, досточтимый полководец, свое уважение, — он запнулся и добавил: — и повиновение, — но потом велел вычеркнуть это слово. — Прими пожелания благополучия и славы от полководца Хоремхеба, начальника гарнизона Мемфиса и главнокомандующего армии Нижней Земли.

Седьмой день месяца Шему первого года господства нашего горячо любимого царя Ая.

Горячо любимый царь Ай! Эти слова кололи ему глаза! Он приложил свою печать. Когда краска высохла, папирус был скручен, после чего его вручили командиру Мерикею.

После многократно повторенных просьб защитить ее супруга женщина удалилась. Хоремхеб остался один, снедаемый мрачными предчувствиями.


По прошествии трех дней командир Мерикей возвратился в гарнизон Мемфиса.

Представ перед Хоремхебом, он вытащил из сумки свиток и протянул его своему начальнику. Тот поднял на посланца вопрошающий взор. По одному только выражению лица командира он понял, что новости были плохими. Он развернул папирус.

Досточтимому Хоремхебу, начальнику гарнизона Мемфиса и главнокомандующему армии Нижней Земли.

Я принял твоего посланца командира Мерикея и описал ему устно причины, по которым младший командир Хнумос был арестован по моему приказу четырьмя военными из армейской разведки царства.

После очной ставки с тремя его сообщниками, которым он обещал расплатиться пятнадцатью золотыми кольцами, младший командир Хнумос признался в совершении самого подлого преступления против царского имущества и посягательстве на жизнь Начальника конюшен царя. Разбирательство проводилось под руководством царя. Хнумос приговорен к смерти и посажен на кол этим же утром, чему был свидетелем командир Мерикей.

Я возмущен тем, что один из твоих командиров оказался способен на такое вероломство, и я догадываюсь об истинных причинах этого преступления. Я приказываю тебе не допускать среди твоих командиров и солдат подобных настроений.

Я отправил с твоим посланцем двенадцать из пятнадцати золотых колец, выделенных из царской Казны на обеспечение всем необходимым твоего гарнизона и изъятых у преступников. Мои службы не нашли трех недостающих колец. Я требую навести порядок во вверенном тебе гарнизоне.

Одиннадцатый день месяца Шему первого года правления нашего горячо любимого царя Ая.

Ни приветствий, ни уважительного обращения… Хоремхеб поднял глаза на посланца.

— Он посадил на кол одного из моих командиров! — воскликнул он.

— Я был вынужден при этом присутствовать. Это было чудовищно. Я попытался добиться, чтобы эту казнь заменили на обезглавливание, как подобает командиру, — сказал Мерикей, извлекая из своей сумки двенадцать золотых колец и раскладывая их на столе перед начальником. — Но Нахтмин был непреклонен. Без сомнения, он выполнял приказ Ая.

— Что Хнумос натворил?

Мерикей сокрушенно покачал головой.

— Много чего, полководец. Он организовал поджог конюшен. Ущерб оказался значительным. Двое конюхов подтвердили, что пытались бросить Начальника конюшен в огонь. Но этот человек дал им отпор. В результате он схватил нападавших. Охранники разыскали третьего сообщника. Им устроили очную ставку с Хнумосом. Вчера утром они были посажены на кол на площадке перед конюшней.

Хоремхеб вспомнил свой разговор с Хнумосом, состоявшийся около двух недель назад. Теперь он разгадал план Хнумоса. Командир попытался устранить любовника царицы, чтобы лишить ее возможности произвести потомство, чего не способен сделать Ай. Хнумос приступил к выполнению плана, не предупредив об этом своего начальника. Неужели он это сделал для того, чтобы Хоремхебу не были предъявлены обвинения в случае, если заговор будет раскрыт? Или же он стремился к громкой славе, надеясь, что его план сработает? Но этого не произошло.

Хоремхеб пришел к заключению, что отныне следует лишать власти тех, кто способен стать потенциальным родителем наследника.

— Хнумос признался, что им двигало? — вдруг обеспокоенно спросил он.

Мерикей был ему предан, но он не входил в круг доверенных лиц и потому не знал обо всех его тайных планах.

— Да.

Хоремхеба пробрала дрожь.

— Приближенный к Нахтмину командир сообщил мне, что Хнумос заявил о своей ненависти к нерадивым фиванским военным, из-за которых армия царства терпела поражения, покрывая себя позором. Он хотел уничтожить конюшни, которые были предметом гордости военных, считал, что те не заслуживали таких лошадей.

Хоремхеб перевел дух. Хнумос держал язык за зубами даже перед лицом смерти. Оставалось узнать, попались ли на эту удочку Ай, Маху, Нахтмин и другие. Они прекрасно знали, что, как бывший начальник армейской разведки Нижней Земли, Хнумос прекрасно мог отличить лошадей царя от тех, что принадлежали армии. Они догадались об истинных мотивах этого заговора. Нахтмин прямо заявил: «Я догадываюсь об истинных причинах этого преступления».

— Нахтмин был очень разгневан, — снова заговорил Мерикей, не отрывая взгляда от своего начальника. — Странно, какая муха укусила Хнумоса?

Неужели Мерикей сомневался в правдивости своего казненного товарища? Это было вполне возможно, так как многие военные в Мемфисе подозревали о существовании противоречий между полководцем и царем. И Хнумос поступил неосторожно, рассказав, что едет в Фивы по заданию своего начальника.

Хоремхеб покачал головой.

— Мне тоже не известно, что подтолкнуло Хнумоса на это. Но в результате мы потеряли превосходного командира.

Это была единственная заупокойная речь в честь командира Хнумоса. Они не раз пировали вместе, опустошили много кувшинов вина и волочились за многими девушками, но теперь Хнумос был мертв. Как заметил Тхуту, защита сильных мира сего — дело бесполезное и рискованное.

9 ЦАРИЦА ПОДЫСКИВАЕТ ЦАРЯ

Когда страсти, вызванные пожаром, улеглись, причина его стала явной, подобно пятнам плесени, которые проступают на стенах, похожие на раздавленных страшилищ. Избавиться от них можно, только заново отштукатурив стену, а для укрепления династии необходимо было царское потомство.

Неожиданно для себя Анкесенамон проявила заботу о династии. Она сделала все что могла, стараясь забеременеть. Теперь она понимала, что даже ребенка мужского пола будет недостаточно, чтобы защитить династию от посягательств Хоремхеба, — тот попытается захватить трон сразу же после смерти Ая. Надо было выдать замуж своих сестер, царевен.

И мужьями должны стать сильные мужчины.

Стремление найти наиболее подходящих кандидатов занимало ее полностью, первый раз в жизни Анкесенамон не волновал ее внешний вид, душевное состояние, разговоры о румянах и слабительных средствах, размышления относительно гардероба и сплетен придворных дам.

Нужен был такой человек, который одними только своими достоинствами, не обладая царской властью, смог бы противостоять сильным мира сего, и чьего единственного взгляда было бы достаточно, чтобы подчинить себе верхушку знати и верховных жрецов.

Она попросила Ая о встрече. Беседовали они в царском кабинете, Анкесенамон попала туда впервые после смерти Тутанхамона. Пришлось подавить тяжелые воспоминания. Ай ничего там не изменил, только статую покойного царя заменил на свою. Можно было подумать, что с минуты на минуту появится Тутанхамон, хрупкий, с серьезным выражением лица, и сядет в одно из находившихся в кабинете роскошных кресел.

В кабинете был Шабака. Он низко поклонился царице, придвинул ей кресло и по едва заметному знаку своего хозяина удалился.

Она села и расправила складки платья.

— Даже если у меня родится мальчик, этого не достаточно, чтобы защитить трон, когда тебя не станет, — сказала она сразу же.

Он поднял брови, затем улыбнулся.

— Кто из твоих сыновей способен стать твоим преемником? — спросила она.

— Трудно сказать, — задумчиво произнес Ай.

Такой искренний ответ удивил Анкесенамон.

— У меня два сына, Себамон и Сагор, двадцати шести и двадцати лет, — продолжил Ай. — Образованные и разумные юноши. Но я не подвергал их испытаниям. Был чересчур поглощен делами царства в последние годы. В любом случае, невозможно ягненка превратить в шакала.

«Странное сравнение», — подумала она. Стало быть, все мужчины должны быть шакалами? Ай смолк, как будто вдруг какая-то мысль пронзила его мозг. Она помнила обоих молодых людей, Себамона и Сагора. Они ведь были ее дядьями и присутствовали на похоронах и Эхнатона, и Нефертити. Два воплощения красоты, равной красоте их знаменитой сестры, но, как ни странно, от их красоты было мало проку. Они были красивы сами по себе, как если бы смыслом их существования было обольщение. Вероятно, чрезмерная красота не идет человеку на пользу, превращая его в хищную птицу желаний. Вовсе не такой красотой обладал Пасар. В его облике ощущалась душевная чистота и сила воли.

— Порой мне интересно, — снова заговорил Ай, — почему мужские достоинства в моем роду передаются только женщинам. Тиу, моя сестра. Нефертити, твоя мать. Мутнехмет. — Он вздохнул и потер подбородок. — Да, действительно, их мать была выдающейся женщиной. — Он посмотрел на свою внучку. — И ты, — добавил он с улыбкой.

Она была уверена, что у ее дедушки было еще много детей. Ей это стало известно от матери и из сплетен кормилиц еще в Ахетатоне: у Ая был гарем наложниц в Ахмиме. Впрочем, из них добрый десяток последовал за ним в Фивы, заняв целый этаж во дворце. Следовательно, у него должно быть по меньшей мере два десятка сыновей и дочерей. Почему же он упомянул только о двоих своих детях?

— Итак, — произнес Ай, — мы говорили о Себамоне и Сагоре. Разумеется, они женаты, но это препятствие преодолимо. Ты имеешь в виду себя или своих сестер?

Буквально на мгновение она задумалась.

— Первое место среди сильных мужчин этого царства по праву принадлежит Нахтмину, — стала рассуждать она. — Он из твоего клана и предан тебе.

Ай снова улыбался.

— Я молил Тота вернуть тебе мудрость, — сказал он. — Он внял моей просьбе.

— Мутнехмет также придерживается этого мнения, — добавила Анкесенамон. — Было бы неплохо, если бы Нахтмин сочетался браком с Нефернеферурой.

— Я об этом думал. Он женат, и у него четверо детей, но это препятствие преодолимо. Он может отвергнуть свою милую супругу, сделать ее наложницей. Однако характер твоей сестры может этому воспрепятствовать.

— Я ей все растолкую, — решительно заявила Анкесенамон.

— Ладно. Таким образом, нам остается обсудить это с Нахтмином.

— Причем срочно.

— Я это понимаю.

— Остается найти мужа для Нефернеруатон.

— Мне кажется, что с нею будет еще больше проблем.

— Я уже сказала, что это мое дело. Если придется, брошу их связанными на брачное ложе.

Ай едва удержался, чтобы не засмеяться.

— Надеюсь, нам не придется прибегать к таким крайностям!

Он придвинул круглый эбеновый столик, инкрустированный золотом, на котором возвышалась чаша с засахаренными финиками, начиненными миндалем. Жестом он предложил своей внучке угощаться, затем сам взял финик. У нее голова шла кругом от всего того, что произошло менее чем за два месяца.

— Сагор, — сказал он, — сделал бы лучшего преемника, чем его старший брат. Я его считаю более решительным и более дальновидным.

— А Маху?

Ай снова заулыбался: царица со знанием дела рассматривала все возможные партии.

— От него бы получился превосходный преемник, но он моего возраста, и я опасаюсь, что его здоровье оставляет желать лучшего. Кто-то помоложе должен заниматься защитой трона, пока Хоремхеб не присоединится к своим предкам. В действительности оба они мужчины опытные и с характером, но, как ты уже говорила, не первой молодости. Более того, это люди, отравленные ядом власти, как и наш драгоценный Тхуту, который выращивает нынче лук-порей и салат-латук!

— А Майя?

При упоминании этого имени лицо Ая перестало выражать добродушие.

— Мне он вовсе не кажется подходящей кандидатурой, — заявил он недовольно.

Он покусывал нижнюю губу. Для Анкесенамон его реакция была неожиданной.

— Я не уверен в этом человеке, — сказал он.

Она ждала объяснений.

— Майя тайно общается с Хоремхебом.

— Что они обсуждают?

— Мне это не известно. Они обмениваются устными посланиями посредством доверенных лиц, иногда Майя отправляется с визитом в Мемфис. Очевидно то, что не мы одни озабочены будущим династии. Я старею. Многие люди, как и Майя, задумываются над тем, что случится после моей смерти. Некоторые строят далеко идущие планы, поддерживая Хоремхеба, так как у нас нет потомства. Майя позволил себе бестактность: он сообщил о своих предпочтениях Гуе, наместнику царя в стране Куш, а тот мне об этом сообщил. Я не могу предъявить претензии Майе, потому что тогда он открыто станет на сторону Хоремхеба. Я предпочитаю вести за ним наблюдение. Во всяком случае, он не может быть подходящей партией ни для одной из твоих сестер.

«Снова интриги и интриганы, — подумала Анкесенамон. — В конечном счете, без этого не обходится наша жизнь». Она взяла еще один финик, вспоминая о встрече с Тхуту. Верно, этот человек уже ни на что не был годен. Ситуация становилась абсурдной: не было подходящей партии для царевны Мисра, прекрасной, как лотос в полдень и роза ночью! «И глупой, как паук», — добавила она мысленно. На самом деле речь шла о будущем царе, а не о подходящей партии для царевны.

— Должен тебе сказать, что лучшим моим преемником был бы Шабака.

Это заявление вызвало удивление у Анкесенамон. Она воспринимала нубийца как некое домашнее животное в человечьем обличье.

— Шабака?

— Он сведущ в делах царства так же, как я. У него характер хищника и ловкость змеи. Он — мой духовный сын.

— Ты видел когда-нибудь нубийца на троне?

Всех чернокожих она считала рабами.

Ай расхохотался.

— Он не намного чернее, чем твоя покойная прабабка Тиу, моя сестра.

Она казалась озадаченной.

— Мне надо над этим подумать. Давай начнем с того, что поговорим с Нахтмином.

Он охотно согласился.

— Я организую с ним встречу.

Анкесенамон встала. Она считала, что, без сомнения, Нахтмин недолго будет раздумывать, принять ли ему корону Двух Земель, гораздо труднее будет убедить в необходимости этого Нефернеферуру.

Она нашла Шабаку в приемной — он ожидал окончания беседы. Он снова с почтительностью поклонился царице и казался удивленным тем, что она задержала на нем свой взгляд. Это длилось мгновение, но все осознали важность этого момента. Как известно, судьбы целого народа иногда зависят от пустяка. Она направилась к выходу. Впереди шел Уадх Менех, а за ней — носители опахал.


Глядя на шедшую через Большой зал Анкесенамон, Нахтмин был удивлен: она смеялась, но смех вряд ли был позволителен в этом месте.

Анкесенамон ощутила его взгляд, хотя Нахтмин находился в двадцати шагах от нее. Она была восхитительно одета, парик украшала диадема из электрума и бирюзы, на груди — в несколько рядов жемчуг и бирюза, на запястьях — браслеты, на ногах — золотые сандалии. Ее платье из заложенного в складки льна, вышитое золотыми нитями, было схвачено в талии широким поясом, обшитым маленькими жемчужинами, что подчеркивало стройность фигуры. Молодая царица больше напоминала божественное видение, нежели земное создание.

Нахтмин был изумлен. Он видел царицу во время многочисленных церемоний, но сейчас она была особенно красива. Тонким вкусом и обольстительностью она превосходила даже свою мать, несравненную Нефертити.

По мере ее приближения четче вырисовывались нежный овал ее лица, небольшой подбородок, маленький карминный рот, глаза, подведенные сурьмой до висков.

Ай оценил эту сцену: царица не пожалела усилий, чтобы соблазнить полководца. Ай сдержал улыбку.

Даже Главный распорядитель церемоний Уадх Менех и слуги были обескуражены ее видом.

Она улыбнулась царю и произнесла:

— Пусть твой вечер будет наполнен удовольствием и радостью, мой царь.

— Твоя красота, моя царица, достойна Исис, и меня переполняют чувства, подобные тем, что испытывает Ра, когда Моат играет на лютне, чтобы очаровывать его.

Нахтмин не успел прийти в себя от вида Анкесенамон, как испытал новое потрясение. Не вникая в личную жизнь царской четы, он, тем не менее, знал о неприязни, испытываемой Анкесенамон к Аю, что было темой бесконечных сплетен во дворце. Не веря тому, что видели его глаза, он начал сомневаться и в том, что слышали его уши.

Анкесенамон повернулась к Нахтмину. Красивый мужчина. Массивная голова, тонкие черты лица, волевой подбородок.

— Свет славы полководца падает и на нас, — сказала она. — Добро пожаловать.

Он низко поклонился и поцеловал протянутую ему руку.

Она села и подала знак гостю сделать то же самое.

Ай также сел.

Помимо дворецкого, смотрителя блюд, виночерпия и пробующего пищу, еще человек двадцать слуг замерли в десяти шагах в ожидании малейшего знака своих хозяев. Анкесенамон едва приподняла руку.

— Виночерпий!

Тот подбежал.

— Подай мне сок граната пополам с вином, — велела она.

— Я тоже отведаю этот напиток, — подхватил Ай.

Полководцу ничего не оставалось, как выбрать то же самое.

Анкесенамон вновь повернулась к полководцу. Обменялись очередными официальными пожеланиями благословения богов, славы царству, здоровья и наслаждения царственной паре. Постепенно Нахтмин стал понимать, что обольстительные улыбки царицы, ее благосклонность, елейные речи, демонстрация уважения, пышность обстановки преследовали какую-то цель. Хозяева явно намеревались просить его об одолжении. Вряд ли он ошибался: готовилась сделка.

Наконец все расселись за столом. Три кресла, два из которых были роскошно украшены, стояли вокруг большого круглого подноса, установленного на подставке и покрытого пурпурной тканью, расшитой золотом. Нахтмин не знал, как себя вести. Прославленный полководец, он, даже будучи кузеном Ая, привык за ужином с сильными мира сего сидеть на корточках перед подносом с угощением. Он был озадачен и еще больше насторожился.

Слуги расставили перед гостями алебастровые блюда, ложки и кубки из голубого сирийского стекла, украшенные золотой сеткой. Все наблюдали за пробующим пищу. Тот стоял рядом и брал с огромного керамического блюда, которое поднесли двое слуг, по куску от каждого кушанья, чтобы затем заявить о том, что он удовлетворен их качеством. После этого дворецкий, в свою очередь, сообщил их величествам, что они могут приступить к трапезе. Тогда слуги поставили блюдо посреди стола. На нем были разложены жареные тушки молодых голубей, начиненные зерном и миндалем, обвязанные виноградными листьями. Тушки были обложены кусочками жаркого. Нахтмин наблюдал за тем, как царь, а затем и царица отведали кушанье, и только потом взял тушку птицы с блюда. Тогда виночерпий принес большой серебряный сосуд с прямой ручкой, сверкающий в свете лампы, и наполнил кубок, который ему протянул слуга; он попробовал вино, поднял глаза, поцокал языком и заявил, что напиток достоин живых богов. Слуги наполнили кубки. Затем все слуги отошли на десять шагов.

— Нахтмин, — заговорил Ай, снимая виноградные листки, в которые была завернута тушка птицы, — твое присутствие здесь в этот вечер — знак судьбы. Я попрошу Анубиса, хозяина снов и видений, о том, чтобы он помог тебе представить, как ты однажды будешь сидеть на моем месте рядом с божественной супругой и — а я этого страстно желаю — обретешь сына, который впитает твою мудрость и приумножит твои могущество и славу.

Полководец оценил изысканный вкус блюда и понял суть разыгрываемого фарса. Он был потрясен и, посмотрев на царя, затем на царицу, увидел две улыбающиеся маски.

— Как мне следует понимать эти речи? — спросил он.

— Когда я отправлюсь в свое вечное жилище, — начал пояснять Ай, — стране потребуется правитель с чистым сердцем и сильной рукой. Ты ведь с этим согласен? Мне хорошо известна острота твоего разума, чтобы предположить, что ты не видел себя в этом качестве. Итак, мы с царицей убеждены, что нет никого, кроме тебя, кто лучше бы подходил на роль правителя.

Держа кусок мяса в руке, Нахтмин смог отреагировать на эти слова только частым морганием.

— Твое величество, это честь для меня. Но разве я могу претендовать на это высшее звание?

— Да — заключив брачный союз с царевной, — ответила Анкесенамон.

Нахтмин стал осмысливать услышанное. Он наклонился вперед. Подбежал слуга и подал ему кусок полотна для того, чтобы он мог вытереть руки — хорошо, что Нахтмин вовремя вспомнил об этом редком обычае. Он перевел взгляд с царя на царицу.

— Твое величество, я — твой слуга. Разве могу я претендовать на эту неслыханную честь?

Ай, улыбаясь, покачал головой.

— Надеюсь, это не испортит тебе аппетит, — сказал он.

Он взял себе еще одну тушку голубя. То же самое сделала Анкесенамон, затем Нахтмин.

— Твоей супругой могла бы стать моя сестра Нефернеферура, — промолвила Анкесенамон.

— Меня смущает…

— Я тебя официально признаю своим сыном, — добавил Ай.

— Мне казалось, что такая благодать возможна только в загробном мире. Но вот меня не только позвали за стол богов, но еще и предложили воссоединиться с ними.

Он часто общался с влиятельными людьми и знал, как польстить правителям. Анкесенамон грациозно качнула головой, подставив пальцы под струю ароматизированной воды, которую слуга лил в чашу. Потом она отпила немного вина и стала есть лук-порей в масле.

— Ты знаешь, какая опасность угрожает трону, если со мной что-нибудь случится, — вновь заговорил Ай.

— Хоремхеб, — бросил Нахтмин.

— Вот уже многие годы он стремится захватить власть и стать единоличным правителем страны. Хочу надеяться, что когда ты взойдешь на трон, Маху, Пентью, Гуя и Усермон еще будут пребывать в этом мире. Все они люди опытные и преданные.

При имени Пентью Анкесенамон едва заметно вздрогнула. Она заметила, что Ай не назвал Майю.

— Хоремхеб — враг решительный, — подчеркнул Ай. — Он даже пытался, как ты знаешь, помешать мне возглавить процессию во время погребения царя. Тебе нужно будет заручиться поддержкой жрецов, чтобы заставить его относиться к себе уважительно.

— Но его поддерживает Нефертеп, — сказал Нахтмин.

— Я скоро объясню Нефертепу, что он ошибся, выбрав союзником Хоремхеба, ведь тот, придя к власти, ограничит влияние жрецов.

— Этот преступник спланировал поджог конюшен, — добавила Анкесенамон. — Он готов совершить любое злодеяние.

Нахтмин посерьезнел.

— Мы подвергли Хнумоса пыткам, чтобы вырвать у него признание, — сказал он.

— Он знал, что в любом случае его ждет смерть, — заметил Ай.

— Но мы даже пообещали ему помилование.

— Нет, — возразил Ай, — армия Нижней Земли не позволила бы, чтобы выдающийся военачальник был обвинен по доносу младшего командира. Мы обязаны были не допустить несвоевременное проявление силы. Казнь Хнумоса стала пушечным выстрелом. Хоремхеб был, таким образом, предупрежден о том, что мы не простим ему ни одной выходки.

— Тем не менее его поддерживает армия Нижней Земли.

— Как я понимаю, ты продолжишь чистку его окружения. Маху тебе в этом поможет.

Полководец кивнул.

— Она уже проводится.

— Время не терпит, — сказал Ай.

Нахтмин опустошил свой кубок, и виночерпий тут же подбежал к нему. Слуги поставили на стол еще большее, нежели первое, блюдо, на котором шипела нога ягненка, натертая чесноком. К аромату дичи примешивался запах гвоздики. Как только Смотритель блюд порезал мясо на куски, пробующий пищу выполнил свои обязанности, и его напарник обслужил царя, царицу, затем их гостя.

— У меня такое чувство, твое величество, — сказал полководец, когда слуги отошли на положенное расстояние, — что нам не будет покоя, пока Апопа не поразит копье Сета.

Последовало молчание. Анкесенамон широко открыла глаза. Снова об убийстве говорилось как о способе решения проблем царства.

— Как же взяться за это дело?

— Разве наш Апоп не отверг своей первой супруги, твоей дочери, чтобы взять другую?

— Танцовщицу, — уточнил Ай.

— Женщину легкого поведения, — заметил Нахтмин непринужденным тоном.

— Не мешало бы знать о нем побольше.

— Возможно, почтенная Мутнехмет даст нам совет относительно того, как действовать.

Анкесенамон рассматривала Нахтмина. Это был жестокий человек. Да, он смог бы зачать сильного царя.

— Мы это обсудим с Маху, — сказал Ай. — Но вернемся к главному вопросу. Ты расположен сочетаться браком с Нефернеферурой?

— Да, — ответил Нахтмин.

Вечер удался — цель была достигнута. Царица улыбнулась и удовлетворенно кивнула.

10 «КАКОВ ВЫСКОЧКА!»

— Этим вечером к нам на ужин придет командующий армией Нахтмин, — сказала Анкесенамон. — Разумеется, ты будешь присутствовать на ужине и станешь любезничать с ним.

Сидя перед нею на террасе, Нефернеферура упрямо хранила молчание.

— Я не хочу, — наконец произнесла она.

— Никто не спрашивает о твоем желании. Это — твоя обязанность. Недавно я тебе об этом говорила.

Анкесенамон мрачно наблюдала за своей сестрой; она замечала у нее те же отвратительные черты характера, что и у Мекетатон: деспотизм, упрямство, чрезмерное самомнение, высокомерие. Ей пришло в голову, что у нее все было по-другому: она встретила Пасара, у них одновременно пробудилась чувственность, они полюбили друг друга. Удовольствия тела были как роса для иссохшей души; как только ночь призывала жасмин источать аромат, душа раскрывалась, таяла, оживала. Она устремила на сестру взгляд ястреба. Да нет, тайного любовника у Нефернеферуры не было. Суховатые губы, ломкая жесткость в осанке свидетельствовали о том, что она девственница.

— Я неважно себя чувствую, поэтому не хочу видеть людей, — возразила Нефернеферура.

— Ты всегда готова болтать о пустяках, тогда ты чувствуешь себя прекрасно. Мне все равно, кто тебя притащит на ужин, будь то мои придворные дамы, слуги или даже стражники. Ты знаешь, что я не шучу.

— Я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я вышла замуж за чужого мне человека.

— Потому что это в интересах династии.

На этот раз Нефернеферура не стала заявлять, что ей плевать на династию.

— Пусть Нефернеруатон выходит замуж вместо меня.

— Вы обе выйдете замуж. Ты увидишь, какое это утешение в жизни — иметь рядом мужчину, который сжимает тебя ночью в объятиях. Когда-нибудь ты чувствовала влечение к мужчине?

Нефернеферура посмотрела на нее так, как если бы она произнесла невероятную глупость.

— Да, я знаю, — сухо сказала Анкесенамон, — что ты развлекаешься с рабами.

Вновь оскорбленный взгляд.

— Я не хочу, чтобы ты стала старой девой. Тебе скоро двадцать лет. Уже пять лет назад ты должна была выйти замуж. Весь двор обсуждает вопрос: нет ли у тебя физических изъянов.

Удар попал в цель. Нефернеферура подскочила и бросила на сестру возмущенный взгляд. Ее самолюбие было задето, а проблемы полов ее не очень занимали.

— Ты это только что придумала.

— Я ничего не придумала. Супруга городского головы Фив думает, что у тебя какое-то врожденное уродство.

— Ах эта старая сова! Больше я не буду с ней здороваться!

— Сплетен от этого не станет меньше. Накануне жители Ахмима спрашивали у Ая, почему им не сообщили о твоих похоронах и по какой причине ты умерла.

Нефернеферура испустила ужасающий крик.

— Ты подрываешь наш авторитет, — с осуждением заявила Анкесенамон.

— Потому что я не хочу раздвинуть ноги перед мужчиной? — прокричала Нефернеферура.

— Как грубо! Нет, как грубо! Где ты воспитывалась? Со свинопасами? Ты полагаешь, что отношения с мужчиной сводятся только к этому? Тогда у тебя сердце из камня и влагалище из старого папируса! Люди правы. Ты испорченная. Но у тебя нет выбора. Ты выйдешь замуж за Нахтмина.

Нефернеферура бросила на нее полный ненависти взгляд.

— Пойди отдохни, — сказала Анкесенамон. — Я хочу, чтобы вечером ты хорошо выглядела. Я пришлю свою Хранительницу гардероба, она тебя оденет и подрумянит лицо.


Несмотря на то что в Большом зале дворца звучала музыка, танцовщицы развлекали приглашенных и не стихал гул голосов около сотни гостей, ужин в честь бракосочетания царевны проходил в тоскливой обстановке.

Нефернеферура, очаровательная, наряженная как статуя Осириса во время праздника, казалась бесчувственной. Она не могла связать и двух слов. Нахтмин же сиял. С подведенными глазами, в блестящем парике он оживленно отвечал на поздравления глав ведомств, своих первых помощников, представителей знати и их супруг и, вполне осознавая, что не мил своей супруге, время от времени склонялся к ней, чтобы прошептать что-нибудь приятное.

Сидя напротив них, Ай и Анкесенамон, как ястребы за добычей, следили за каждым жестом молодой супруги.

— Как обижена! — сердито шептал Ай царице. — Как будто ее тащат на казнь!

— Самое ужасное будет происходить в постели, — холодно заметила Анкесенамон, и царь хохотнул.

Праздник в честь бракосочетания царевны длился неделю.

Для брачной ночи был подготовлен небольшой дворец в северной части Фив.

Перед началом ужина накануне брачной ночи, на котором присутствовали высокопоставленные особы, в том числе Усермон, Майя, Маху, Пентью, оба сына Ая, Себатон и Сагор, и их супруги, Анкесенамон отвела Нахтмина в сторону.

— Моя сестра по духу — старая дева.

Он лукаво посмотрел на нее.

— Я это заметил, твое величество, она не удостоила меня ни одним многообещающим взглядом.

— Вас будет сопровождать одна рабыня.

Нахтмин казался удивленным.

— Это я отдала такой приказ.

Удивление жениха росло.

— Прежде чем идти в спальню к молодой жене, пошли туда рабыню. Она знает, что делать.

Нахтмин не мог сдержать короткого смешка.

— Когда молодая куропатка созреет, ты насадишь ее на вертел и приготовишь кушанье. Сделав дело, не позволяй ей подмываться до следующего утра. И надо будет усилить наблюдение за тем, чтобы она не пользовалась средствами, предупреждающими беременность.

Последовало молчание. Полководец потерял дар речи.

— Не забывай, полководец, главная цель — ребенок.

— Да, твое величество.

— Не подведи нас.

— Да, твое величество.

Раздавшиеся звуки цистр и флейт прервали их разговор. Появились танцовщицы. Анкесенамон присоединилась к Аю, а Нахтмин подошел к своей новой супруге. Царица бросила взгляд на сестру. То же похоронное выражение лица. Другая сестра, Нефернеруатон-Ташери, от которой не отходили две придворные дамы, была неподвижной как статуя.

«Очевидно, ты размышляешь о том, когда придет твоя очередь. Очень скоро, моя перепелка! Очень скоро», — подумала Анкесенамон.

Затем она бросила заговорщический взгляд на Итшана, который сиял почти так же, как и Ай. Наконец она повернулась, чтобы спросить взглядом Сати все ли в порядке, и увидела ее улыбающейся.

Придворные дамы и гости шептались по поводу пополневшей фигуры Анкесенамон.

Она была беременна.

С благословения богини Туерис, покровительницы беременных и рожениц, чуть меньше чем через месяц во дворце предполагалось отметить два счастливых события.

Время было подходящим: начинался второй год правления царя.


По прошествии двух недель, в начале сезона Сева, вышел царский рескрипт, согласно которому его величество царь Ай признавал полководца Нахтмина своим сыном и преемником.

Полководец и его супруга как раз возвратились из путешествия.

Официальная церемония признания наследника трона проводилась с невероятным блеском. Во дворе дворца были выстроены конный полк, полк лучников и полк пехотинцев. Все главы ведомств, другие высокопоставленные лица страны и иностранных государств, верховный жрец Амона Хумос и жрецы храмов Амона, Секмет и Мут в Карнаке расположились перед дворцом, напротив парадного входа, по бокам которого стояли огромные статуи покойного царя Аменхотепа Третьего.

В полдень лучи солнца отразились огненным блеском от золотых пирамидальных верхушек обелисков, стоящих перед дворцом. Раздались звуки труб. Ай и Нахтмин вышли из дворца. За ними шел Главный распорядитель церемоний Уадх Менех. Он выкрикнул их имена. Анкесенамон и обе ее сестры шли следом, соблюдая иерархический порядок: царица шла впереди в сопровождении носителей опахал и четырех придворных дам, Нефернеферура, супруга наследника престола, шла в трех шагах за ней, сопровождаемая носителями опахал и двумя придворными дамами, за ними вместе с Мутнехмет шла Нефернеруатон-Ташери в сопровождении двух придворных дам и без носителей опахал.

Глашатай дворца зачитал царский рескрипт: командующий Нахтмин отныне считался сыном его божественного величества и его преемником на троне Двух Земель. По тому же случаю его теперь следовало называть царевичем.

Трубачи завершили церемонию пронзительными триумфальными аккордами. Словно эхо им стали вторить рожки, когда на улице зазвучали здравицы в честь наследника.

Начался банкет для приглашенных. Анкесенамон, воспользовавшись случаем, поговорила с новоиспеченной супругой наследника, так как они не виделись после ее брачной ночи.

— Как себя чувствует моя горячо любимая сестра? — спросила она, наблюдая за тем, как гости занимают свои места.

— Как истерзанная кинжалом жертва, — прошипела Нефернеферура.

Анкесенамон была рада, что этого не могли слышать придворные.

«Истерзанная кинжалом». Стало быть, она узнала, что такое плотские утехи, и, без сомнения, не раз.

— Это бесчеловечно! — заявила Нефернеферура в том же тоне. — И он это делает снова и снова!

«Ну что ж, — подумала Анкесенамон, — главное, чтобы она забеременела. Плохо то, что она от этого не получает удовольствия». И она решила поговорить с Нахтмином, как только представится возможность.

Пришло время рассаживаться по своим местам, и разговор прервался.

Вскоре на улицах Фив зазвучала веселая музыка, по приказу Ая жителям города стали раздавать зерно, жареную свинину и баранину, вино и пиво. Люди были рады по случаю праздника вдоволь напиться и наесться за счет властей. Каждый квартал гордился своими музыкантами, певицами и танцовщицами. Гулянье продолжалось до глубокой ночи. Госпоже Несхатор, которая подготовила представления для этого праздника, удалось совершить выгодные сделки.

На следующий день глашатаи отправились в провинцию сообщать народу новости из дворца.


— Каков выскочка!

Таким был единственный комментарий Хоремхеба, когда он узнал о новом статусе Нахтмина. Майя и его собственные шпионы сообщили ему об этом.

В этом слове было столько ненависти, что она отзывалась потом веками.

11 БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ И ОБЫЧНЫЕ МАХИНАЦИИ

К северному крылу дворца Фив пристроили помещение, чтобы там принять наследника трона с супругой.

Утром Анкесенамон отправилась туда в сопровождении двух придворных дам для того, чтобы побеседовать с Нефернеферурой и узнать, есть ли какие-либо признаки беременности, хотя со времени брачной ночи минуло всего лишь сорок дней.

Ничего радостного Нахтмин не сообщил.

— Соитие проходило тяжело, твое величество, — поведал полководец. — Несмотря на мою осторожность и нежность, не говоря уже о том, что рабыня ее подготовила согласно твоим рекомендациям, все сопровождалось громкими криками, и не думаю, что она притворялась. У нее слишком узкий ход к любовной утехе.

Анкесенамон скорчила недовольную гримасу. Да, ей была известна такая особенность организма ее сестер Нефернеферуры и Макетатон — еще с тех пор, когда они вместе принимали ванны в Ахетатоне. Она надеялась, что с возрастом все придет в норму.

— Но стрела достигла своей цели, твое величество, — добавил военный.

«Судя по всему, — подумала царица, — Нефернеферура не очень этому обрадовалась».

— Стало быть, соитие было только однажды? — уточнила она.

— Нет, твое величество. За двадцать три дня это произошло одиннадцать раз.

Одиннадцать раз. Неужели они такие невезучие, что за все эти разы Нефернеферура так и не была оплодотворена?

— И все одиннадцать раз было так же тяжко?

Полководец улыбнулся.

— Нет, твое величество. Гимен был прорван. Но и в последующие разы моя супруга была все же очень напряжена. Лекарь Сеферхор предписал средство, которое надо было подливать ей в вино во время ужина. Разумеется, без ее ведома.

— И что же?

— Я склонен думать, что после этого она кричала скорее не от боли, а от избытка чувств.

Царица знала, что следовало учитывать, как могут обманываться мужчины из-за своего тщеславия. Но оба собеседника улыбнулись.

— Пожалуй, — заключила Анкесенамон. — Будь же всегда с нею ласков.

Вместе со свитой она явилась в покои Нефернеферуры. Та была в обществе Нефернеруатон. Анкесенамон попросила придворных дам ожидать в прихожей. Обе царевны смотрели на свою сестру довольно мрачно. Так как ей не предложили напитков, Анкесенамон напомнила им о приличиях.

— Я хотела бы выпить миндального молока с соком граната, — заявила она.

Был вызван слуга, и ему велели принести напиток.

— Ты пришла увидеть, каково состояние жертвенного зверя, — сказала Нефернеферура.

— Довольно забавно звучит, — заметила Анкесенамон. — Чем ты отличаешься от тысяч женщин этой страны, которые, выйдя замуж, не считают себя жертвами, совсемнаоборот?

— Я — не такая, как эти тысячи женщин! — возразила Нефернеферура. — Я — дочь божественного царя Эхнатона.

— В таком случае, ты не отличаешься ни от своей царицы-матери, ни от царицы-бабушки. Царственное происхождение не мешает зачать ребенка ни женщине, ни мужчине. Больше не желаю слышать этих речей. Я тебе объяснила причины твоего союза с военачальником Нахтмином и больше к этому не хочу возвращаться. Я пришла справиться о твоем состоянии.

Нефернеферура сердито отвернулась.

— После того как этот солдафон проникал в меня не знаю сколько раз, я полагаю, что результат достигнут, и надеюсь, что больше не увижу этот чудовищный член. Теперь мой живот будет все раздуваться и раздуваться, и я стану походить на бегемота.

— Многие женщины были бы этим довольны. Были у тебя месячные?

— Нет! — яростно бросила Нефернеферура.

— Сколько дней задержки?

— Шесть.

«Хороший знак», — подумала Анкесенамон.

— Неприлично называть военачальника Нахтмина солдафоном. Это твой муж, и отныне он — наследник трона. Такие речи скорее подходят деревенщине самого низкого происхождения, хотя ты считаешь себя выше всех. Кроме того, он ведь был нежен с тобой.

Нефернеферура посмотрела на царицу, вытаращив глаза.

— Ты заставляешь шпионить у меня в спальне?

— Если бы в этом была необходимость, то я непременно именно так и сделала бы. Твое отвращение к любовным утехам не только противоречит природе, Нефернеферура, оно неискренне. Вполне возможно, что первая ночь стала для тебя испытанием, так оно бывает для всех женщин, но не думаю, что потом тебе было так уж неприятно.

«Да, нелегко быть царицей!» — подумала она.

У Нефернеферуры вырвался крик возмущения. Она встала и вознесла руки к небу.

— Но это немыслимо! За мной следили до самого влагалища!

Анкесенамон и Нефернеруатон, не вымолвившая до тех пор ни слова, не смогли удержаться от смеха.

— Твое влагалище — это один из источников божественной царской власти, — возразила на это Анкесенамон. — Вот почему оно является предметом оправданного внимания. И не только для меня, но и для всей страны.

— И как ты управляешься со своим? — вскричала Нефернеферура.

— Я им пользуюсь. Я беременна.

Она считала, что это чудесно. Придворные дамы в прихожей не могли знать причин взрывов смеха за дверью.


Предложение Нахтмина, высказанное во время ужина с Аем и Анкесенамон, не было забыто. Впрочем, сначала это семя пустило ростки в голове Ая. Если немного поторопить судьбу и заставить Хоремхеба исчезнуть, то во дворце все могли бы спокойно спать. Следовало отплатить этому гнусному вояке его же монетой, совершить нечто подобное тому, что сделал беззаветно преданный ему Хнумос, который пытался сжечь конюшни, чтобы устранить Итшана.

Оставалось решить, как действовать лучше всего. Проще устранить человека, делая сообщниками приближенных к жертве людей, так как им известны привычки этого человека. Зачем искать наемных убийц в чужих землях, ведь они о враге мало что знают. Но в Мемфисе жизнь протекала совершенно иным образом, нежели в Фивах, и, несмотря на отчеты шпионов Маху, о жизни Хоремхеба было известно совсем немного.

По этой причине Ай назначил встречу с отвергнутой военачальником супругой, своей дочерью Мутнехмет. Разговор он начал издалека.

— Моя любимая дочь, — сказал он, когда та вошла в царский кабинет и они обнялись, приветствуя друг друга, — ты знаешь, моя ноша весьма тяжела. Из-за постоянных забот не остается времени на то, чтобы побеседовать с тобой и узнать о твоем состоянии с тех пор, как ты покинула и супруга, и Мемфис. Я об этом очень сожалею.

Она бросила взгляд на Шабаку, стоящего в почтительной позе около двери; она хорошо знала нубийца, темную часть души своего отца, и знала также отца: назначив ей встречу, он преследовал тайную цель. Она не сомневалась в отцовской привязанности, но ей также был хорошо известен его талант махинатора.

Слуги придвинули кресло для дочери царя. Ай сел, и дочь последовала его примеру. Шабака остался стоять. Слуги подали разбавленное абрикосовым соком вино.

— Мне нужен твой совет, Мутнехмет. Когда ты видела Хоремхеба в последний раз?

Итак, ее отношения с Хоремхебом были темой, которая интересовал ее отца.

— Шесть месяцев назад у судьи при разделе имущества.

— Какие у тебя теперь чувства к нему?

— Отец! — произнесла она тихо, с упреком.

Он удивленно поднял брови.

— Что случилось, дочь моя?

— Отец, мы же достаточно хорошо знаем друг друга. Давай перейдем к сути дела. Хоремхеб — твой заклятый враг, и для тебя ничего не значат мои чувства к нему. Но вот что я могу сказать: несмотря на то что он отец двоих моих детей, уверяю тебя, этот человек — бешеный ястреб. Он не только твой враг, но также враг династии. Ты желаешь его уничтожить, не так ли?

Ай посмотрел на свою дочь, затем подавил смешок, сделав вид, что у него першит в горле, и опустошил свой кубок. Он бросил взгляд на Шабаку и заговорил, повысив голос:

— Я уже говорил Анкесенамон, что у меня иногда возникает такое чувство, будто таланты нашего рода перешли к женщинам.

Казалась, это ее озадачило. К женщинам? Без сомнения, он имел в виду Тиу и Нефертити. Тиу, вправду, была властной женщиной, но что касается Нефертити, Мутнехмет никогда не считала, что она обладала каким-либо талантом. Она и ее странный муж с женским телом думали, что могут изменить мир, но они только то и делали, что будоражили его.

— Да, — подтвердил Ай, — хочу его уничтожить. Не знаю лишь, как лучше это сделать. Что ты думаешь о его новой супруге?

— Танцовщице? Глупая болтушка. Как только он привел ее в дом, она испугалась своей тени. Хоремхеб вызывает у нее ужас. Не рассчитывайте использовать ее как сообщника. Однажды она скажет «да», но уже на следующий день — «нет».

— Яд?

Мутнехмет бросила на своего отца долгий взгляд. Яд. Может, уже хватит отравлений?

— Вся прислуга в его доме завербована в солдаты. Хоремхеб для них бог. Они с нетерпением ждут, когда он захватит власть, ибо даже повара мечтают стать полководцами.

Она покачала головой.

— Нет, не яд, они неподкупны.

— Но должно же быть какое-то действенное средство, — настаивал Ай. — В любых доспехах есть изъян. Можно ли представить это как бунт в армии? Группа командиров решила покончить с врагом царствующей власти?

— Можно представить, — ответила Мутнехмет. — Но и только. Все командиры, которых я видела в доме, преданы ему душой и телом.

В это время как раз вмешался Шабака:

— А ивриты? Их около двадцати тысяч. Судьба у них незавидная. Они могли бы поднять мятеж. Хоремхеба направили бы на его подавление, и во время боя или в другой подходящей ситуации он получил бы фатальный удар.

Мутнехмет повернула голову к нубийцу. Шабака снова подтвердил неисчерпаемость своего вероломства.

— Мне не ведомо, возможно ли это, — сказала она.

Но, очевидно, эта идея понравилась Аю.

— Да, — сказал он, наконец, — именно этот вариант годится. Ивриты.

Он предложил дочери позавтракать с ним, но после того, как она ушла, сразу же велел вызвать Маху и Нахтмина.

12 ДРЕССИРОВЩИКИ КРЫС

Не произнося ни слова, Маху, Нахтмин и Шабака слушали Ая до тех пор, пока он не закончил излагать свой план. Во вторую половину дня было душно, клубились облака пыли, досаждали мухи. Это был обычный час послеобеденного отдыха, и то, что царь его нарушил, вызвало недовольство и даже беспокойство.

— Это превосходная идея, — заявил Нахтмин. — Как только конфликт начнет разрастаться, мы направим туда войска, и тогда…

— Но с чего начать? — спросил Ай. — Из того, что мне приходилось слышать, можно сделать вывод, что этих ивритов не так-то легко приручить.

Только один раз за свою жизнь он побывал в Нижней Земле, сопровождая Эхнатона. Тогда они прибыли на корабле, как и вся царская свита. Знакомство со второй половиной царства ограничилось лицезрением украшенного по случаю коронации храма Атона в Аварисе, бывшей столице, основанной «принцами-пастухами».[6] Он не припоминал, чтобы ему когда-нибудь доводилось видеть хоть одного иврита. Ему они были знакомы только по отчетам охраны и жалобам управляющих провинциями. Этих людей действительно отличал мятежный дух, поэтому сбор налогов в местах их проживания часто заканчивался столкновениями. Более того, они с презрением относились ко всем богам, кроме своих. Богиня-луна, которую они называли то ли Син, то ли Суен, щедро одаривала страстью ивритов, которую они берегли для отца солнца, Шамаша. Короче, люди одержимые и бунтовщики.

Эти кочевники прибыли следом за захватчиками, с которыми у них был общий язык, с ними они поддерживали дружеские отношения. После того как захватчиков изгнали, ивриты упорно продолжали приходить в Нижнюю Землю пасти свои стада, но возвращались в свои земли далеко не все. Некоторые из них затем присоединились к своим соплеменникам, которые остались в Двух Землях после изгнания захватчиков. По некоторым оценкам численность ивритов достигала двадцати тысяч. Большей частью это были скотоводы, хотя при необходимости их использовали как рабов — к примеру, при осушении каналов или строительстве административных зданий.

— Это вполне осуществимо, — заявил Маху, — но дело требует деликатного подхода. Мы внедрим в их среду своих агентов, которые заставят ивритов поверить, что их всех собираются вербовать на строительство нового храма и что в случае уклонения у них будут отбирать стада и дома. Это вызовет в их среде волнение, и с помощью двух или трех умельцев можно будет подбить их на мятеж. В Мемфисе этому только обрадуются, ведь ивриты там как бельмо на глазу, — с тех пор как они приняли участие в мятеже Апихетепа.[7] И тогда нам останется только одно — послать войска на подмогу гарнизону Мемфиса.

— Как быстро можно осуществить этот план? — спросил Ай.

— Потребуется от десяти дней до двух недель. Одна неделя уйдет на вербовку агентов, так как необходимо найти тех, кто умеет говорить на иврите, а также на распространение слухов, другая — на разжигание страстей и организацию восстания.

— Немедленно приступайте к делу. И никому ни слова вне этих стен, — приказал Ай.

— Надо будет также позаботиться о том, чтобы Хоремхеб не использовал восстание для своих целей и не попытался захватить Мемфис, — заметил Нахтмин.

— Это — твоя забота, — сказал Ай.

Шабака улыбался — как кот, который только что загнал крысу в ловушку.


Господин Гемпта, землевладелец, проживающий в окрестностях Авариса, походил на большого — очень большого — ребенка. Вспыльчивого ребенка. Он размахивал перед городским головой, весьма представительным мужчиной, пухлым кулаком.

— Я попрошу, — говорил он задыхаясь, — чтобы этих людей изгнали из принадлежащих мне земель. Они разводят крыс! Хуже того: они их ловят и выпускают ночью в мои поля!

Обвинение казалось странным, если не надуманным. Голова удивленно поднял брови и спросил:

— Это действительно так?

— Я знаю, что говорю! Они посылают крыс пожирать мой урожай!

Даже предположение, что ивриты настолько ловки, что могут принудить лесных мышей разорять поля своего знатного соседа, было столь смехотворным, что это не стоило обсуждать. И все-таки у городского головы не было права выставить такого важного человека, как Гемпта, у которого были дружеские связи с влиятельными людьми в Аварисе и в самом Мемфисе.

— Какая выгода ивритам гнать крыс уничтожать твой урожай?

— Потому что они бедные, а я — богат, все просто! Из-за ненависти и зависти! Тебе же известно, что они все бедные? Кто видел когда-нибудь богатого иврита? Я требую, чтобы ты их изгнал из прилегающих к моему имению территорий.

— Чтобы я мог выполнить твои пожелания, ты должен подать иск. И еще нужны доказательства. Если ты их предоставишь, суд примет решение в твою пользу, и вот тогда я мог бы вмешаться и вынудить этих людей перенести свое поселение в другое место.

— Как я могу предоставить доказательства? Если направить людей в их поселение, они временно перестанут заниматься преступной деятельностью!

— Тогда я ничего не могу сделать, — заявил голова.

— Стало быть, моего слова не достаточно?

— Боюсь что нет.

— Ну а твоей власти? — спросил оскорбленный Гемпта.

— Мои полномочия определяет царская власть и закон, а не желания жителей царства. Если бы я принял неоправданные меры, притесняя ивритов, такие как снос домов, у них были бы основания требовать судебного разбирательства, меня сместили бы с должности или заставили бы отстроить им жилища в том же месте.

— Ты хочешь сказать, что ивриты подали бы иск против головы Авариса? — воскликнул Гемпта, еще больше распаляясь.

— Именно так. Такое бывает.

— Но это же чужеземцы, нищие!

— Да, но они имеют право взывать к нашему правосудию, — ответил голова, начиная сердиться.

Ему хватало банд разбойников, которые рыскали в округе, чтобы еще реагировать на бессмысленные требования, больше напоминавшие капризы сумасшедшего. Жалобщик уставился на голову, выпучив глаза. Голова поймал его взгляд, подумав при этом о том, как много времени уйдет на бальзамирование этой свиной туши.

— Очень хорошо, — надменно произнес Гемпта. — В таком случае я сам улажу это дело!

Голова подумал, что в этом районе Нижней Земли, вдали от столиц и царской власти, такие люди, как его собеседник, воображают себя вершителями правосудия. Неужели не сохранилось в памяти то время, когда знаменитый Апихетеп готовил масштабную операцию по захвату Мемфиса, чтобы заставить провозгласить себя царем Нижней Земли? Правда, ивриты тогда были наемниками.

— И как ты намереваешься его уладить?

— Я все улажу, — повторил Гемпта, вставая. — Я, между прочим, не собираюсь позволять подобной сволочи скармливать мои поля крысам! Я поеду в Мемфис и буду просить командующего Хоремхеба прислать отряд солдат, чтобы уничтожить их жилища.

«Это могло бы послужить причиной столкновения», — подумал голова. В окрестностях Авариса проживало около двадцати тысяч ивритов, и не было ни малейшего сомнения в том, что они придут своим на помощь. Надеяться можно было только на то, что командующий благоразумно постарается отделаться от этого взвинченного Гемпты.

С оскорбленным видом жалобщик ушел. У него была утиная походка, так как он не мог близко ставить свои ноги, настолько они были большими.

Голова надеялся, что за ночь этот толстощекий человек перестанет бредить. Он ошибся: двумя днями позже начальник охраны Авариса сообщил ему, что двое людей Гемпты пытались глубокой ночью поджечь дома в ивритском поселении, находящемся недалеко от имения их хозяина, но лай собак вовремя разбудил ивритов. Встревоженные появлением людей с факелами в руках, они подняли на ноги весь поселок. Людей землевладельца месте с хозяином изрядно поколотили, причем один из них так и остался лежать на земле — скорее мертвый, чем живой. На этот раз ивриты подали жалобу, и начальник охраны обязан был арестовать Гемпту и бросить его в тюрьму за поджог.

У городского головы округлились глаза.

— Ты бросил Гемпту в тюрьму?

— На рассвете я отправился туда со своими людьми. Слуги пытались оказать сопротивление, пришлось их утихомирить палками.

Дело принимало серьезный оборот.

— К тому же мне стало известно, что Гемпта отправил посланца в Мемфис к командующему Хоремхебу.

Голова скорчил гримасу. Начальник охраны выполнил свой долг, но все же было досадно, что он отправил в тюрьму столь знатного человека.

— В каком он состоянии?

— У него на теле кровоподтеки и глаз заплыл. Он еще жалуется, что ивритская собака искусала ему ягодицы. Я разрешил лекарю оказать ему помощь в тюрьме.

— Ты хорошо сделал. Но будет еще лучше, если ты прикажешь его отпустить.

— Ты думаешь?

— Он поднимет на ноги весь наш город а затем и Мемфис.

— Но этот тип безумен!

— Без сомнения. Но у него дружеские отношения с теми, кто наверху.

На следующий день Аварис гудел от слухов. Якобы освобожденный из тюрьмы Гемпта обратился к командующему Хоремхебу с просьбой снять с должности городского голову Авариса, который отказался защитить знатного человека от притязаний ивритов.

Голова пожал плечами: командующий Хоремхеб был начальником гарнизона Нижней Земли и не обладал властью, позволяющей снять с должности чиновника. Все это знали, за исключением, разумеется, Гемпты. Но это лоснящееся жиром чудовище могло оказать давление на наместника и все же отомстить городскому голове, который не внял бредовым требованиям господина из провинции.

Голова не сомневался, что этим дело не закончится.

13 ПРОВОКАЦИЯ, СМУТА И ПОТАСОВКА

Прибыв в Нижнюю Землю и выдавая себя за бригадиров строителей и каменщиков из Мемфиса, провокаторы Маху, разумеется, даже не мечтали о столь подходящей для бунта обстановке. Ивритские поселения, расположенные вокруг Авариса, были полны слухов, более или менее приукрашенных, о попытке слуг землевладельца по имени Гемпта поджечь дома местных жителей. Агенты Маху старались подлить масла в огонь, рассказывая о том, что их начальники, царские зодчие, планируют завербовать всех ивритов на строительство громадного храма Амона. Когда ивриты начали еще громче кричать, возмутители спокойствия стали говорить о том, что в случае уклонения от работы на стройке их скудное имущество будет конфисковано властями Авариса.

Опасаясь худшего, ивриты не могли больше спать. Власти Нижней Земли уже десятилетия использовали их в качестве рабов. Чаша терпения была переполнена. Ночами в своих жалких харчевнях они обсуждали, как защитить себя. Чтобы усилить возбуждение, агенты Маху указали жителям поселения на грозящую им опасность: войска гарнизона Мемфиса под командованием известного военачальника Хоремхеба непременно вмешаются, чтобы подавить мятеж. Военная хитрость возымела действие, и звучавшие речи переросли в бахвальство:

— Да из этого полководца я сделаю корм для моих собак!

— Конники гарнизона не способны даже крысу убить!

И еще много чего говорили. Наиболее здравые умы советовали вооружиться на случай конфликта. Но чем? Было очевидно, что ивриты не могли купить себе оружие из бронзы, которое надо было заказывать сирийским оружейникам, — стоило оно очень дорого. К тому же они получили бы его не раньше, чем по прошествии нескольких недель. На что они могли надеяться, так это на изготовленные ими самими луки. Оставалось узнать, было ли у них на это время, а ведь еще надо было изготовить стрелы. Прозвучали также высказывания в пользу деревянных пик с закаленными в огне остриями, которые предназначались для того, чтобы проткнуть сразу нескольких солдат.

Провокаторы лицемерно охали.

На вторую ночь лихорадочных тайных приготовлений один иврит, имеющий опыт в военных сражениях, предложил взять штурмом арсенал казарм Авариса. Предложение было принято единогласно. Провокаторы притворились, что возмущаются готовящимся против царской власти мятежом, тогда как это было их целью. Им стали угрожать, требуя держать язык за зубами. В конце концов будущие повстанцы, удовлетворенные, отправились спать.

На следующий день в соседние ивритские поселения были отправлены посланцы с сообщением о наборе добровольцев для создания отряда в пятьсот человек, способного взять штурмом арсенал Авариса. Близилась к концу первая неделя подготовки к мятежу, и агенты Маху начали падать духом: обсуждение грядущих событий продолжалось. Они считали, что подготовят мятеж за три дня, но вот уже прошло почти две декады,[8] а кроме воплей и битья себя в грудь ничего не происходило.

Наконец отряд был собран, назначены командиры, но однажды вечером провокаторов заключили под стражу: по иронии судьбы их подозревали в измене, в том, что они собираются сообщить обо всем властям Авариса. Их пообещали отпустить после захвата арсенала.

Итак, они стали ждать, находясь под охраной нескольких крепких матрон и мальчишек, вооруженных кинжалами и дубинками, потягивая пиво, дабы убить время.

На рассвете они увидели, что налетчики возвращаются, вооруженные копьями, луками, стрелами и несколькими щитами, которые они захватили в арсенале, охраняемом несколькими сонными солдатами. Воспользовавшись суматохой, провокаторы сумели убежать. Наконец-то их план сработал! Они прыгнули в лодку и поплыли вверх по Великой Реке — в сторону Фив.

В семь часов утра взволнованный писец, выполняющий поручения в казармах, поднял городского голову Авариса с постели: ночью разбойники ограбили арсенал. Какие разбойники? Писец этого не знал, так как застигнутые врасплох солдаты не смогли четко описать нападавших. Итак, ситуация была тревожной: налетчики похитили пятьдесят одно копье, большое количество колчанов и стрел, двадцать шесть кривых сабель, сорок два кинжала и одиннадцать щитов. Кому и для чего понадобилось это вооружение? Голова послал гонца в Мемфис для того, чтобы предупредить наместника и командующего армией Хоремхеба. Было очевидно, что готовилась крупная операция: дерзкое ограбление арсенала позволяло предположить худшее.

Через два с половиной дня из Мемфиса прибыл отряд пехотинцев, затем подтянулся второй отряд, состоящий из пеших конников, и еще отряд лучников. Командиром трех отрядов был состарившийся на военной службе некто Соадж. Все же конница не спешила на подавление бунта в провинции, о котором, впрочем, ничего не было известно.

Маху холодно принял агентов: вот уже двадцать три дня, как они отбыли с заданием, а явились с новостями только сейчас! Кроме того, почему возвратились все трое? Достаточно было отправить одного в качестве нарочного. Итак, им было приказано отправляться обратно, чтобы оперативно, сменяя друг друга, информировать Фивы о происходящем.

Они добрались до Авариса почти в то же самое время, что и три отряда Хоремхеба. Узнав, что командовал этими отрядами Соадж, агенты Маху были разочарованы; на самом деле именно командующий должен был возглавить эту операцию, а не простой командир.

К тому же положение мятежников было неясным. Никому из властей Авариса и Мемфиса не было известно, кто похитил оружие, для чего налетчики намереваются его использовать, а особенно когда и где. Обладание красивым и добротным оружием придало ивритам еще больше решимости и пыла, но теперь возник вопрос, против кого и где они должны сражаться.

В этих обсуждениях прошла еще одна неделя. Агенты Маху не могли придумать, о чем же им сообщать в Фивы.

И в этот момент на сцене появился опечаленный Гемпта.

Узнав об ограблении арсенала, он застыл от ужаса. Убежденный в том, что это оружие попало в руки ивритов, — а в этом он действительно был прав — он лишился сна. Ибо именно во сне он отчетливо увидел себя мелко изрубленным саблей царя, находящейся в руках чужестранца. Он упрекал себя за то, что не последовал примеру других землевладельцев, которые создали отряды добровольцев, чтобы защищаться от разбойников. Он побывал у этих знатных особ и умудрился нагнать на них страху. Он уверял их, что ивриты намереваются атаковать следующей ночью. Что касается городского головы, то ему нечего было опасаться, так как он, по сути, не обладал реальной властью. Гемпте удалось собрать в одном месте десять человек, в другом пятерых, а в третьем — двенадцать добровольцев.

В конце концов в его распоряжении оказался отряд, состоящий из пятидесяти молодцев, готовых в любой момент броситься в рукопашный бой.

Около тысячи шагов отделяло его владения от поселения ненавистных ивритов, которых он так и не сумел изгнать. После ночной атаки на арсенал ивриты настороженно за ним наблюдали, не упуская ни малейшей детали. Увидев землевладельца, возвращавшегося с пятьюдесятью крепкими мужчинами, они решили, что час битвы близок.

И неизбежное случилось: Гемпта повел своих наемников в атаку. В поселении, как было известно, едва насчитывалось три или четыре сотни душ, включая женщин и стариков. Полсотни решительно настроенных мужчин вполне смогли бы вырезать всех и таким образом совершить то, что не удалось сделать несколько недель назад. На этот раз Гемпта укрылся в своем имении, ожидая результата операции.

Однако дело приняло неожиданный поворот: когда полсотни наемников толстощекого с факелами и дубинами в руках были уже около поселения, на них набросились ивриты, вооруженные не только кольями, но и копьями и саблями, похищенными из арсенала. Нападающие растерялись: Гемпта их не предупредил, что они будут иметь дело с вооруженными людьми, им сказали, что придется поколотить лишь нескольких инородцев, их детей и жен, затем поджечь дома. Они сразу же сообразили, что их дубины ничто по сравнению с копьями и саблями.

Впрочем, они недолго пребывали в растерянности: когда ивриты были уже в ста шагах, они повернули обратно и пустились наутек. Во время бегства они роняли факелы, и поля занялись огнем. Ивриты их преследовали до имения землевладельца, где наемники, очевидно, намеревались найти убежище.

Из окна Гемпта наблюдал за поражением своего отряда, а затем понял, что ему грозит настоящая катастрофа: поля — в огне, а ивриты окружают дом. Он побежал в конюшню, сел верхом на лошадь и помчался галопом в сторону Авариса. Он прибыл к спящей казарме и своими криками разбудил не только охранника, но и командира Соаджа, так как окно помещения, в котором он спал, выходило во двор.

— Война! Война! — вопил Гемпта.

Выслушав его бессвязный рассказ, Соадж заключил, что действительно что-то случилось и надо вмешаться. Впрочем, он уже начинал скучать и задавал себе вопрос, что он делает в Аварисе. На побудку и построение в походную колонну ушло более часа. Дав необходимые указания младшим командирам, Соадж решил с двумя из них и Гемптой отправиться к месту столкновения.

Минут через десять они увидели линию огня на горизонте, что свидетельствовало о масштабе ущерба: горели не только поля Гемпты, пламя перекинулось на имение. Гемпта чуть не сломал себе позвоночник, спешившись с лошади. Охваченный ужасом, он побежал к своему дому. В то время как слуги, выстроившись цепочкой, старались потушить пожар, передавая в сосудах воду из канала, заплаканные члены его семьи сгрудились на берегу, а наемники рассеялись по полям.

Никого подозрительного поблизости не было. В любом случае, никого не было видно, так как ночная тьма и дым скрывали все вокруг. Не было ни малейшего признака того, о чем вопил Гемпта. Но никто не собирался упрекать этого беднягу, который потерял все свое имущество по своей же вине. Командир Соадж был растерян. Не заметив поблизости врага, он все же решил дождаться прибытия своих людей.

Через час отряды прибыли на место, и забрезживший рассвет открыл панораму пожарища. Воняло сгоревшей соломой.

— Но как все это началось? — спросил Соадж наемников Гемпты: они имели плачевный вид, волоча свои дубинки по земле.

— Ближе к полуночи мы отправились к этим сыновьям Апопа, чтобы с ними поквитаться, но они оказались хорошо вооружены, и нам пришлось бежать. Они нас преследовали до дома нашего хозяина, но вскоре пламя охватило дом…

— Значит, именно вы напали на ивритов?

— Ну… да, — признался один из наемников, как будто это было вполне естественным делом — идти выяснять отношения к ивритам глубокой ночью.

— Но почему загорелись поля? — спросил Соадж.

— От факелов, — ответил другой наемник. — Убегая, мы роняли их на землю.

— А зачем вы брали с собой факелы?

— Чтобы поджечь поселение ивритов, командир!

Соадж и другие командиры были оглушены таким заявлением.

— Значит, именно ваши факелы подожгли поля и дом вашего хозяина?

Гемпта заметил, что командир расспрашивает его людей, и пошел к ним.

— Насколько я понял, — сказал ему командир устало, — ты послал своих наемников поджечь поселение ивритов, но они пытались защититься и стали преследовать твоих людей. Те побросали свои факелы на поля. Таким образом, именно твои люди виновны в пожаре! И более того, ты явился ко мне глубокой ночью, крича, что началась война. Это ивриты должны были меня призывать на помощь! К счастью, ты не мой командир; ты хотел сжечь поселение, а сжег собственные поля и свой дом!

Гемпта был ошеломлен. Он понял, что военные настроены против него.

— Они преследовали моих людей вплоть до моего имения! — заорал он.

— Разумеется! Вы ведь пошли поджигать их поселение! Я поступил бы точно так же!

— У них было оружие! — кричал Гемпта. — Спроси моих людей.

— Какое еще оружие?

— Огромные сабли, копья…

Это была единственная полезная информация из всего услышанного: если ивриты действительно угрожали наемникам оружием, тогда становилось ясно, кто разграбил арсенал. Соадж решил обыскать ближайшие ивритские поселения и начал с того, которое Гемпта пытался сжечь.

Ивриты наблюдали за происходящим издалека. Впрочем, они предусмотрели визит военных. Золото и оружие были закопаны в землю или спрятаны в разных местах. На виду остались только дубинки. Ивриты спокойно смотрели, как военные роются в их жилищах и дворовых постройках. В это время женщины занимались своими делами: пекли хлеб, чистили лук, рыбу и ощипывали домашнюю птицу.

— Что произошло этой ночью? — спросил командир у старейшины поселения.

— Приблизительно в два часа после полуночи мы увидели, что наемники господина Гемпты направляются к нам с факелами в руках. Это не походило на мирный визит, — заявил флегматичный старик. — Они уже пытались поджечь наши дома несколько недель тому назад. Мы их обратили в бегство. Они побросали факелы на поля своего хозяина.

— Как же вы их обратили в бегство?

— С помощью вот этого, уважаемый командир, — ответил старик, схватив лежавшую в углу дубинку.

Соадж рассмотрел ее: было очевидно, что это не оружие из арсенала, а сделали ее из ветки смоковницы.

Военные обыскали поселение и не нашли ни одного копья, ни одной сабли. Обыски еще трех ивритских поселений оказались столь же безрезультатными. Измученный, считая землевладельцев Нижней Земли сумасшедшими, командир решил со своими тремя отрядами возвращаться в Мемфис.

Во время привала в Аварисе ему нанес визит городской голова. Соадж не скрыл от него своего гнева:

— Страна дураков, господин голова! Отправляем три отряда из Мемфиса, чтобы решить проблемы землевладельца, у которого в голове долгоносики — ведь он хотел поджечь поселение ивритов!

— Ты пришел сюда вовсе не ради какого-то землевладельца, командир, — возразил голова. — А потому что разграбили арсенал.

Соадж отреагировал на это заявление, как взнузданный конь.

— Я не нашел этого оружия, — сказал он, вдруг успокоившись.

— Это меня беспокоит.

Когда командир со своими отрядами покинул Аварис, спокойствие возвратилось в город. Жители хохотали до упаду над тем, что Гемпта сжег дотла свой урожай, желая уничтожить поселение ивритов.

Агенты Маху сконфуженно признали, что их хитроумный план полностью провалился. Они долго спорили по поводу того, кому из них отправляться в Фивы с неутешительными новостями.

В своих бредовых предположениях Гемпта не так уж и ошибался: ивриты действительно умели приручать крыс, правда, в переносном смысле. Они сберегли свое оружие. Когда они вспомнили о слухах относительно принудительной вербовки, ставшими причиной паники, провокаторы были уже далеко.

Но был еще один господин в Нижней Земле, у которого однажды появится потребность в них как в наемниках и в их оружии, чтобы бросить вызов царской власти. Желание влиятельных господ из провинции избавиться от покровительства Фив приводило к смене многих правителей.

14 «У ТРОНА ВСЕГДА ТОЛЬКО ТРИ ТОЧКИ ОПОРЫ»

При известии о неудаче у Нахтмина и Маху вытянулись лица. Была упущена благоприятная возможность, и усилия за два прошедших месяца пошли насмарку.

Они собрались в приемной царя и только приступили к слушанию отчета посланца, как вошел Первый советник Усермон, которого Ай в конце концов тоже посвятил в тайный план. Узнав об исходе дела, он разочарованно застонал.

— Я не раз предупреждал, — пробормотал Ай. — Этими ивритами не так легко манипулировать.

Шабака отметил, что дело еще не завершено: раз ивриты настроились на войну, надо было поторопить зодчих и мастеров, чтобы те на самом деле начали вербовать этих людей на рытье траншей и изготовление кирпичей. В общем-то, пока единственным их врагом был взбалмошный землевладелец, но никогда не поздно возобновить операцию. Но Ай ничего не хотел знать. Он отказался от намерения поймать в ловушку Хоремхеба.

Возраст брал свое: с течением времени у стариков действительно в одних уголках мозга зарождается стойкое упрямство, а в других — отвращение, и все это кардинально меняет мир вокруг них. Однако Ай приближался к своему шестидесятилетию, будучи в прекрасной физической форме.

Иными словами, ненависть к Хоремхебу его грела и даже взбадривала.

Посланец ушел, и четверо первых лиц царства удрученно посмотрели друг на друга. Шабака, в свою очередь, тоже на них посмотрел, впервые осознавая, насколько шатко положение людей во власти.

«У трона, — подумал он, — всегда только три точки опоры».


Уже шел четвертый месяц беременности Анкесенамон и заканчивался третий месяц беременности Нефернеферуры. Последняя раздумывала над тем, стоит ей радоваться или огорчаться по поводу того, что ее спокойствие то и дело нарушалось чувственными атаками супруга. Сеферхор посоветовал Нахтмину пока прекратить осаду, поскольку цель была достигнута.

Речи Тхуту о вечной печали Исис потерялись в повседневной суете. Анкесенамон снова ощутила подъем, какой испытывала во время своей первой беременности. Но тогда она действительно чувствовала себя царицей. Она носила в своем чреве будущее царства. Она воплощала в себе царскую власть и питала ее своей сутью. Она была важнее, чем сам царь. Традиционно считалось, что царской властью могла наделить только женщина.

Она поручила Сати провести все необходимые обряды, чтобы ее беременность прошла успешно. Кормилица торопилась делать различные пожертвования, общие и частные, чтобы обеспечить успешные роды своей госпоже; она выполняла указания жрецов Туерис, богини родов, а также следовала требованиям тайного обряда слуг Кобры.

По мнению Сати, предзнаменования были замечательными: появились на свет три молодые кобры.

Чтобы узнать, кто родится — девочка или мальчик, — Анкесенамон решила прибегнуть к старому способу. Надо было взять два мешка, один с ячменем, а другой — с пшеницей. Каждый день она мочилась на них и следила, где раньше появятся ростки, — у ячменя или у пшеницы. Ячмень пророс раньше. Согласно этой примете у нее должен был родиться мальчик.

Она стала подыскивать ему имя.

Отныне вместе с Нефернеферурой они проводили большую часть своего времени в обществе их сестры Нефернеруатон и придворных дам. Как только спадала жара, часам к пяти пополудни, они устраивались на террасе, куда слуги подавали им свежие напитки, фрукты и хлебцы.

Лев все более бесцеремонно вел себя со своей хозяйкой, и теперь он дремал, сунув морду под ее платье, потому что оно защищало его от назойливых мух.

— Как ты чувствуешь себя теперь? — спросила царица свою беременную сестру однажды, в редкие минуты их доверительного общения, когда придворные дамы были заняты разными делами — готовили оригинальные смеси напитков или беседовали с хранительницами гардеробов о пустяках, например о париках, румянах и ароматизированных кремах.

Было очевидно, что Нефернеферура сильно изменилась. На ее лице отражались глубокие внутренние переживания, она как бы светилась изнутри. Изменилась походка: она больше не волочила ноги с печальным видом и немного сутулясь, а двигалась величаво и неторопливо. Если порой она и позволяла себе капризы и проявление высокомерия, то теперь это случалось намного реже, нежели необычные для нее проявления любезности. Она уже почти не грубила, и это наводило на мысль, что она взялась за ум.

— Да, я изменилась, и я еще к этому не привыкла, — сказала Нефернеферура.

— Ты по-прежнему ненавидишь Нахтмина?

Та лукаво взглянула на сестру.

— Нет, — призналась она. — Я скучаю, когда он не спит со мной. Мне нравится, когда он кладет руку мне на грудь или живот. Для чего нужен мужчина?

— Мужчина как мать.

Ответ удивил Нефернеферуру.

— Как это?

— Он согревает, он пробуждает тело женщины и защищает ее от опасностей. Еще он дает жизнь. — Она вспомнила о Пасаре и продолжила: — Женщине всегда нужен его сок…

Нефернеферура размышляла над этим объяснением, ее лицо выражало недоумение. Взяв себя в руки, она спросила:

— А ему для чего нужна женщина?

— По той же причине. И потому что мы бережем и взращиваем ту жизнь, которую он дает.

Царевна вздохнула.

— Стало быть, мы всегда жалели нашу мать?

Анкесенамон ответила не сразу.

— Мать — да.

— Но не царицу? — уточнила Нефернеферура, уловив оттенок смысла произнесенной фразы.

Анкесенамон посмотрела на сестру.

— Да, она прежде всего была царицей, и лишь потом женщиной. Когда мне исполнилось десять лет, она перестала быть для меня матерью.

— Это когда она уехала в Северный дворец обустраиваться?

Анкесенамон покачала головой.

— В тот момент, когда в жизни нашего отца появился Сменхкара, не так ли? Но скажи мне тогда, что наш отец нашел в Сменхкаре? Ведь он не был для него матерью!

— Нет. Я часто об этом думала и пришла к заключению, что Сменхкара был для него одновременно и сыном, и супругой.

Снова Нефернеферура недоумевала.

— Как это? — воскликнула она.

От приступа смеха у Анкесенамон подпрыгивали груди.

— Надо знать человеческую природу, моя дорогая. У мужчин также есть влагалище. Только они не могут рожать.

Увидев, что Нефернеферура возмущена, она искренне расхохоталась. Наконец Нефернеферура заставила себя улыбнуться.

В это время к ним подошла Нефернеруатон с компаньонками, и они прервали свой разговор.


Раз в месяц Майя ездил в Мемфис по делам царства: он проверял, каков доход от земледелия, скотоводства и от речных промыслов. Его не интересовало, известно ли было Аю и этому невыносимому Маху о тайной цели этих визитов, впрочем, ему до этого не было дела. Он навещал их злейшего врага, командующего Хоремхеба. Если бы Ай или этот нахал Усермон когда-нибудь упрекнули его в этом, он сослался бы на необходимость обсуждать расходы на содержание гарнизона Нижней Земли с его начальником.

Он прибыл в казармы Мемфиса, уважительно поздоровался со стражниками и прошел в кабинет Хоремхеба. Командующий принял его как обычно — крепким поцелуем, объятиями и рассыпался в любезностях.

— Какие новости? — спросил Хоремхеб, когда они сели.

— Я думал, это ты мне что-то расскажешь. Что это за история с налетом на арсенал в Аварисе?

Хоремхеб казался удивленным.

— Как ты об этом узнал?

— В последнее время Ай не однажды проводил в своем кабинете совещания с Маху и Нахтмином, на которые меня не приглашали, вероятно, скрывая что-то от меня. Кроме того, на этих совещаниях не присутствовали писцы, следовательно, не велись записи, чтобы никто не мог узнать о чем шла речь, порывшись в отчетах. Но я обнаружил в архивах Маху последнее сообщение городского головы Авариса об ограблении местного арсенала. Было похищено большое количество оружия.

— Знаю, — отозвался Хоремхеб. — Я посылал командира Соаджа разобраться с этим, но он не нашел похищенного оружия. Землевладелец из тех мест клянется, что именно ивриты его похитили, но этот человек явно не в своем уме, и нет доказательств того, что в арсенале побывали ивриты. В любом случае, не вижу связи между этим сообщением и тайными совещаниями у Ая. Ясно только то, что Ай сомневается в тебе.

Об этом Майя уже знал. Что касается истории с похищением оружия, то объяснения Хоремхеба его, казалось, не убедили.

— Но кто же тогда похитил оружие?

— Землевладельцы восточной части Нижней Земли почти все содержат отряды наемников для защиты от набегов разбойников из Сирии. Я не удивлюсь, если какой-то из этих отрядов совершил это ограбление.

— Ты проводишь расследование?

Хоремхеб пожал плечами.

— Оружие, скорее всего, спрятали, закопав в землю. А у меня нет полномочий, чтобы обыскивать землевладельцев, среди которых у меня есть друзья. Впрочем, я не думаю, что стоит придавать этому такое значение. Около пятидесяти сабель, несколько копий и щитов мало что изменят в случае столкновений.

— А что твои разведчики?

— После смерти Хнумоса я не занимался армейской разведкой.

Он настойчиво расставлял сети для ловли мух.

— Царица и ее сестра все еще беременны? — справился он.

— Да.

— Это также мало что изменит.

Он напоминал бегемота, который, рано или поздно, все равно погрузится в воду. Майе он показался слишком невозмутимым. Неужели этот человек полагает, что никто не помешает ему захватить власть?

Он воспринял размышления командующего с недоумением. Ему было известно, что излишняя самоуверенность свойственна властным людям и часто приводит к фатальным последствиям.

15 СРАЖЕНИЕ У ДЕРЕВНИ «ПЯТЬ СВИНЕЙ»

Вероломный Шабака никак не мог успокоиться. Он не мог примириться с провалом операции в Аварисе и безостановочно думал о том, как выправить ситуацию.

Вскоре после того, как взбудораживший ивритов посланец сообщил плачевные новости, Ай решил побеседовать с нубийцем по поводу того, что его волновало.

— Шабака, надо, чтобы ты соблазнил царевну Нефернеруатон.

— Твое величество, мой господин, я хотел бы обсудить с тобой безотлагательное дело.

— О чем ты?

— Как вытащить Хоремхеба из его логова.

— Снова за свое!

— Твое величество, мой господин, необходимо обезопасить еще не родившихся наследников.

— Ах да! Ты заботишься о том, что случится с тобой, когда меня уже не будет, негодяй. Как ты собираешься это осуществить?

— Подослать к нему секретного агента, который расскажет о том, что именно мы подстрекали ивритов похитить оружие из арсенала Авариса. Якобы мы хотим поднять ивритов против него. На этот раз информацию передаст один из его командиров.

Его это наверняка зацепит, и он сам отправится проверять достоверностьсообщения. Тебе известно, какая у него тяжелая рука, поэтому ивриты взбунтуются. Тогда у Нахтмина появится основание вмешаться.

Какое-то мгновение Ай не подавал голоса. Только Шабака мог задумать столь опасный план. Затем он улыбнулся.

— Это план сумасшедшего. Но давай все же вызовем Маху, чтобы узнать его мнение.

Маху пришел в восторг. Он оценил хитроумный план Шабаки.

— Я предлагаю внести некоторые изменения. Мы передадим информацию Хоремхебу с помощью Майи.

На этот раз уже Шабака расхохотался.

— Как мы за это возьмемся? — спросил Ай.

— Есть несколько вариантов. Один из них — сообщить информацию секретарю Майи, якобы случайно.

— Он часто бывает у госпожи Несхатор в «Милом доме», — вмешался Шабака. — Если твое величество, мой господин, действительно позволит мне это сделать…

— Никаких письменных свидетельств! — посоветовал Ай.

— Ничего, кроме нашептывания! — поклялся Шабака.


Три дня спустя секретарь Майи входил в «Милый дом». Он посещал его обычно три или четыре раза в месяц, в основном когда получал жалованье. Он вдохнул запах сандала, которым был пропитан большой зал, еще более красиво украшенный, нежели в прежнем здании, с опорами изящной формы, выразительными фресками на темно-красных стенах. Он огляделся и увидел человека, лицо которого ему показалось очень знакомым. Так оно и было, потому что тот кивнул ему и улыбнулся. Секретарь направился к нему.

— Прости, не могу вспомнить, где я тебя видел, — сказал он.

— Я — помощник Маху, мы иногда видимся с тобой во дворце. Могу ли я предложить тебе отведать этого вина?

Секретарь принял предложение и устроился возле своего сотоварища. Вино лилось рекой, слышался хруст хлебцев в миндале. Сидящие за столом обменивались впечатлениями, глядя на танцовщиц. Затем пошли комментарии по поводу обитателей соседнего учреждения. Так как разговор стал доверительным, принялись обсуждать своих господ.

— Надеюсь, твой хозяин не такой требовательный, как мой, — сказал помощник Маху. — Что за гиена этот человек!

— Они все похожи. Наш тоже не дает ни минуты передышки. У него пятеро писцов, но иногда нет времени отойти спокойно справить нужду.

— Мой, кажется, полностью занят Хоремхебом, и не понятно почему. Этот командующий находится в Мемфисе и не занимается нашими делами.

Секретарь Майи насторожился.

— Занят Хоремхебом? — переспросил он.

— У меня иногда такое впечатление, что они хотят его сместить с должности. Пусть бы уже сместили, но только бы больше не говорили об этом!

— С чего ты так решил?

— Вот слушай, накануне… Но ты никому это не расскажешь?

— Я тебе клянусь.

— Накануне ивриты ограбили арсенал Авариса. В результате…

Секретарь Майи впитывал каждое слово своего собеседника.

— Именно они его ограбили?

— Конечно! Ты разве не знал? Представляешь, Усермон отказался проводить операцию, чтобы забрать это оружие! Он пришел к Маху и сказал: «Пусть у них остается это оружие. Они его повернут против Хоремхеба». Ух ты, взгляни на эту девицу! Посмотри, какая она гибкая!

Он вытащил из кошеля медное кольцо и бросил его девушке, которая поймала его животом. В зале расхохотались, и помощник Маху тоже хохотнул.

— Ты уверен в том, о чем говоришь? — спросил секретарь Майи.

— В чем? Что я втюрился в эту девицу? С благословения Мина…

— Нет, в том, что ты мне рассказал об ивритах.

— Как я могу быть в этом не уверен? Я как раз помогал писцам сдавать в архив их отчеты.

— Есть ли отчет об этом?

— Очевидно нет, как я тебе уже говорил. Но ты же не проболтаешься?

— Нет, я же тебе пообещал.

— Скажи мне, почему у них такое отношение к Хоремхебу? — спросил помощник Маху, стараясь, чтобы это прозвучало наивно.

— Они думают, что он хочет захватить власть.

— Хоремхеб? Захватить власть? — переспросил помощник, вытаращив глаза.

Секретарь Майи ломал комедию до того момента, пока их разговор не прервался выступлением рассказчика, который заполнял паузы дерзкими и веселыми историями.

Большие водяные часы дворца показали полночь в тот момент, когда двое мужчин, выйдя из дома танцев, расставались, причем помощник Маху притворялся пьяным. Секретарь Майи направился к себе домой, другой же, смеясь украдкой, стал стучаться в дверь соседнего учреждения.


На следующее утро Ай и Шабака с трудом сдерживали улыбки — Майя отправился в Мемфис. Военная хитрость сработала. Оставалось ждать, что за этим последует.

Сойдя на берег, взволнованный Майя сразу же явился к Хоремхебу.

— Ты видишь! — заявил он командующему, удивленному тем, что тот так скоро появился у него. — Я был прав!

Майя сообщил ему о секретах, которые его секретарь выудил у помощника Маху. Хоремхеб побледнел. Он долго не мог промолвить и слова, а потом стал бормотать:

— Эти дураки думают, что могут меня свалить с помощью нескольких крестьян, вооруженных саблями!

— В любом случае тебе лучше отправиться туда незамедлительно, чтобы забрать это оружие.

— Я пошлю туда Соаджа.

— Ты его уже туда посылал. Его там высмеяли.

— Хорошо, тогда я поеду туда сам.


На следующий день ивриты из поселения, которое называлось «Пять Свиней», — без сомнения, такое название поселению дали, чтобы досадить его жителям, так как те с отвращением относились к нечистой свинине, — вели свою скотину на водопой, когда увидели столбы пыли на дороге из Авариса. Вскоре они различили несколько всадников, затем следовавший за ними отряд конников и огромное количество пехотинцев. Всего воинов было, по крайней мере, человек пятьсот. Этот отряд свернул с основной дороги и стал двигаться по той, что проходила вдоль канала.

— Выкапывайте оружие! — крикнул один из ивритов.

— Нет! — приказал другой, постарше. — Мы покажем оружие только в крайнем случае. Давайте сначала узнаем, чего они хотят.

Все вышли из домов и стали смотреть, как приближаются солдаты.

Командир отряда остановился перед первыми домами поселения. Ивриты его не знали. Это был Хоремхеб. Он держал в руках кнут. Его окружала дюжина всадников.

— Где оружие, которое вы украли из арсенала Авариса? — закричал он.

Пожилой человек, который дал приказ не выкапывать оружие, вышел вперед.

— Один из твоих командиров, господин, уже приезжал несколько дней тому назад, он расспрашивал об этом оружии. Он перерыл все в поселении и не нашел его.

Удар кнутом — и пожилой человек упал.

— Оружие! — вскричал Хоремхеб.

— У нас нет оружия! — крикнул в ответ тот, который предлагал его выкопать.

Снова удар кнутом, но этот иврит оказался ловким: он ухватил на лету кожаные ремешки, сплетенные из буйволиной шкуры, и дернул так сильно, что вырвал кнут из руки Хоремхеба. Тот едва не упал с лошади. Выхватил из-за пояса саблю. Иврит хлестнул лошадь, та встала на дыбы, и снова Хоремхеб едва удержался на ней. Подтянулись конники. Бесстрашный иврит хлестнул по двум-трем лошадям. Началась схватка, сопровождавшаяся криками и лошадиным ржанием, не говоря уже о воплях женщин и детей. Конники пытались попасть в поселение, обогнув его. Человек сто ивритов загородили проезд, вооружившись кольями, которыми можно было вспарывать животы лошадям. Покрепче усевшись на лошади, Хоремхеб бросился на человека, который вырвал у него кнут, и попытался нанести тому удар саблей. Мужчина нагнулся, и удар пришелся по стволу пальмы. В ответ мужчина ударил еще раз хлыстом по лошади, и на этот раз Хоремхеб свалился с нее.

— Конники! К бою! — выкрикивал он, понимая непригодность лошадей на узких улочках поселения.

Конники уже сражались с ивритами врукопашную. Каждый раз, когда они пытались проткнуть кого-то из ивритов, один обороняющийся хватал копье двумя руками, а другой вонзал в конника заостренный конец кола.

Уже не пытаясь взобраться на лошадь, Хоремхеб преследовал человека с кнутом. Вдруг тот повернулся, и в тот момент, когда нападавший уже наседал на него, он нанес ему удар хлыстом, который заставил военного завыть от боли. В этот раз Хоремхеб чуть было не лишился сабли.

— Огонь! — закричал он в ярости. — Поджигайте!

Но ни у кого из его людей с собой не было ничего, чтобы можно было развести огонь. Кто-то из конников попытался взять головешку в очаге одного из домов. Хозяйка дома убила его ударом дубины.

У конников было неудобное оружие — копья были слишком длинными для улочек поселения. Единственная надежда была на поддержку пехотинцев. Вместе они сумели бы буквально раздавить всех ивритов. Между тем пехотинцы не могли приблизиться к месту схватки, а несколько ивритов, взобравшись на крыши своих домов, осыпали нападавших градом камней. Три конника уже лежали на земле — то ли мертвые, то ли раненые, никто не знал. Всадники повернули обратно и спешились.

Хоремхеб заметил старика с пикой в руках, которого он видел вначале. Он бросился на него и проткнул его саблей. Старик рухнул, хрипя. Тогда тот, что был с кнутом, подскочил к Хоремхебу и хлестнул его по лицу. Почти ослепленный, так как кровь стекала со лба, командующий был обязан своим спасением двум конникам, которые образовали вокруг него щит своими телами.

— Пехотинцы! — кричал Хоремхеб.

— Они пытаются пробиться, командир.

Они действительно пытались. Но в этот момент поднялся какой-то шум. Откуда он шел, Хоремхеб не мог понять. Он стер липкую кровь с глаз, но не мог разобраться, что происходит.

— Командующий! Подходят другие ивриты! Мы — в ловушке! Надо бежать.

Действительно, из соседнего поселения прибежали ивриты, поднятые по тревоге гонцами. Царские воины оказались в тисках, и пехотинцам, прибывшим последними, теперь предстояло с ними столкнуться. Сколько их было? На равнинной местности это невозможно было определить. Хоремхеб мчался по полю. Он видел своих пехотинцев, которых прибывающие рубили саблями. Они были вооружены саблями — в этом не было сомнения! И копьями. Началось массовое убийство. Царские войска численностью пятьсот человек сражались против более чем тысячи ивритов. Надо было организовывать отступление.

— Сюда! — кричал Хоремхеб Соаджу.

Он узнал свою лошадь, которая бежала от места схватки, и сумел, превозмогая боль, взобраться на нее. Всадники последовали за ним. Хоремхеб выстроил часть конников в полукруг, который выпуклой частью был направлен на все прибывавших ивритов. Он хотел прикрыть отступление конников и пехотинцев.

Солнце закатилось за горизонт. Последние солдаты царского войска бежали в направлении Мемфиса.

Хоремхеб вернулся в Мемфис мертвенно-бледный.

Потерпел поражение! Он! И исхлестан! По лицу! Он задыхался от ярости.

16 УНИЖЕНИЕ И НЕНАВИСТЬ

Ивриты направили в Фивы делегацию. Она прибыла туда в то же время, что и шпион Нахтмина, принимавший участие в атаке на ивритов у «Пяти Свиней». Ему повезло — он остался в живых.

Царское войско потеряло убитыми восемьдесят два человека из пятисот бойцов.

На радость Аю и Нахтмину, Хоремхеб все же угодил в капкан. Хуже было то, что он из него выбрался, но он был унижен, и это было им на руку. Престиж царской армии пошатнулся.

Ивриты просили у царя защиты от жестокого преследования и разорения их скромного имущества, что безосновательно происходило на протяжении вот уже нескольких недель.

Действовать надо было быстро, чтобы не упустить шанс спровоцировать второе сражение, в котором, согласно пожеланиям Ая, Нахтмина, Усермона и Маху, было бы возможно нанести Хоремхебу фатальный удар. Следовало также предупредить новое наступление Хоремхеба, ибо, с одной стороны, оно давало ему шанс стать победителем, что подняло бы его престиж, а с другой — могло помешать Нахтмину принять участие в схватке, в которой он намеревался уничтожить врага трона.

Все это требовало определенной сноровки, осторожности и чрезвычайной хитрости. От исхода этого хитроумного дела, возможно, зависела судьба династии. Нахтмин, Усермон, Маху и Шабака были вызваны в царский кабинет на срочное совещание.

Ивритов выпроводили, заявив, что подозрение в ограблении арсенала Авариса с них не снято и что необходимо провести расследование.

На рассвете Нахтмин выступил во главе трех тысяч солдат, имея при себе письмо царя, адресованное командующему Хоремхебу. Суть послания сводилась к тому, что царь встревожен неудачными действиями полководца, направленными против ивритских поселений, неопределенностью мотива таких действий, а также тем, что причиной поражения стало недостаточное количество сил. В связи с этим царь и главнокомандующий, царевич Нахтмин, считают необходимым восстановить порядок в Нижней Земле, как и престиж царской армии. Для этого направляются в помощь войска под командованием полководца Нахтмина.

Нахтмин с отрядом в шестьсот конников отправился по суше. Шестьсот лучников и восемьсот пехотинцев спускались к Мемфису на кораблях. Были мобилизованы все имеющиеся в наличии корабли, в том числе и очень старый корабль «Слава Амона», перестроенный для переброски войск. Нахтмина неотступно терзала мысль, что Хоремхеб уже предпринял очередное опрометчивое наступление.

Но это было не так. Укрывшись в казармах Мемфиса, Хоремхеб переваривал горечь поражения, которая постепенно превращалась в яд. Он обдумывал свою тактическую ошибку. Почему это он решил, что налет военных на ивритскую деревню сродни загородной прогулке? Местности он не знал, поэтому не предусмотрел того, что не сможет задействовать там конников. Небывалый случай: он потерял почти шестую часть своего войска и столько же своего престижа. Более того, ненависть к ивритам усиливалась из-за странного Гемпты, который теперь, очевидно, торжествовал. С руин своего наполовину сожженного имения толстощекий наблюдал за бойней и вскоре приехал в Мемфис выразить сочувствие Хоремхебу в связи с провалом его операции. В действительности Гемпта лишь разжигал гнев командующего, доказывая тому, что причиной неудачи стали недостаток информации и плохой совет городского головы, подставившего его тем самым под удар.

Хоремхеб тайно готовил новое наступление, которое раз и навсегда решило бы проблему ивритов. Досадно было то, что численность этих людей доходила до двадцати тысяч, а он располагал в общей сложности только десятью тысячами солдат, именно столько было войска во всей Нижней Земле. Кроме того, у ивритов не было крепости, падение которой означало бы их поражение: они жили на обширной территории — от Буто до Атрибиса и Мендеса, в тридцати поселениях, подобных «Пяти Свиньям», где всякое столкновение могло завершиться в их пользу. Хуже того: в нескольких поселениях проживали добропорядочные и верные царю ивриты. Вторжение могло повлечь за собой смерть невинных людей и таким образом спровоцировать мятеж большего масштаба.

Прибытие Нахтмина в Мемфис на колеснице под грохот труб и завывание рожков, под здравицы толпы, собранной вдоль большой дороги, не убавило, конечно же, ярости Хоремхеба. «Выскочка», как он прозвал Нахтмина, направился с визитом вначале к наместнику царя в Нижней Земле, чтобы сообщить тому о решении монарха, и только затем прибыл в казармы.

— Вот наконец прибыл главнокомандующий для наведения порядка, — прокомментировал военачальник, еще не отошедший от испытанного у «Пяти Свиней» унижения.

Посланный в кабинет Хоремхеба часовой едва успел доложить о визите царевича Нахтмина, главнокомандующего царской армии, как тот уже вошел.

Пару секунд они смотрели друг на друга в упор: молодой и сильный Нахтмин, олицетворяющий власть, и Хоремхеб — его подчиненный, старший по возрасту, толстый, с выступающим брюхом, более того, плохо выбритый, так как раны на лбу, щеках и шее, полученные собственным кнутом, еще не зарубцевались. Один раз в два дня ему приходилось терпеть обжигающую боль от бритвы, так как по уставу щеки должны быть выбриты. Нахтмин, впрочем, заметил характерные следы от удара кнутом, но не опустился до того, чтобы расспрашивать об этом собеседника. Хоремхеб вытянулся перед своим начальником.

— Добро пожаловать в твои владения, командующий, — зловеще пробормотал он и поклонился.

— Да будет счастливым твой день, — ответил Нахтмин на приветствие ледяным тоном.

Он обернулся и приказал закрыть дверь. У Хоремхеба было время заметить шестерых стражников-тебаинов, стоявших снаружи. Нахтмин принял необходимые меры предосторожности. Писец поспешил придвинуть кресло главнокомандующему, и тот сел.

— Садись, — бросил он Хоремхебу.

Это была мелочь, но Хоремхеб воспринял сказанное как унижение: начальник разрешал подчиненному сесть.

— Что же случилось, командующий? — спросил Нахтмин, держа в руке свиток папируса с царским письмом.

Увидев свиток, Хоремхеб догадался, что послание адресовано ему.

— Из тайных источников, — начал он, — мне стало известно, что это ивриты разграбили арсенал в Аварисе. Я взял людей…

— Пятьсот человек, — уточнил Нахтмин. — Насколько достоверно это сообщение?

— Такие сведения всегда сомнительны. Но эти оказались достоверными, так как я сам видел оружие в руках ивритов из первого поселения, как и у тех, кто прибежал к ним на помощь. Так вот. Действительно, я взял с собой пятьсот человек и отправился в поселение «Пять Свиней». Жители оказали сопротивление. Из-за тесноты мы не смогли ни задействовать конников, ни воспользоваться копьями. Бой длился больше часа. Несколько сотен ивритов примчались из соседних поселений и напали на пехотинцев с тыла. Нам пришлось отступить.

— И мы потеряли восемьдесят два человека.

Хоремхеб поднял брови: «выскочка» был хорошо информирован.

— Стало быть, ты не знал, на какой местности предстоит сражаться, — заметил Нахтмин.

Хоремхеб сжал челюсти. Неужели этот дурак собирался преподать ему урок тактики? Да, он совершил ошибку, надо было вначале послать кого-нибудь на разведку.

— Я не ожидал, что эти люди набросятся на нас с такой свирепостью.

— Сначала надо было выбрать позицию, — с укором сказал Нахтмин. — Как раз это мы собираемся сделать. Если выдвинутые нами требования не дадут результата, за дело возьмутся лучники.

Он протянул Хоремхебу царское письмо.

— Значит ли это, что я снят с должности? — спросил Хоремхеб.

— Читай.

Хоремхеб плохо знал грамоту, но не хотел вызывать писца для чтения послания, так как это было бы унизительно для него; он развернул папирус и с большим трудом попытался его прочесть. Дойдя до конца, он поднял глаза. Он получил выговор, еще один после того, который был ему объявлен за неудачный план Хнумоса. Значит, власти Фив в настоящий момент избегают открытого конфликта.

Вскользь он размышлял о представившейся ему возможности избавиться от Нахтмина прямо на этом месте. Он мог бы накинуться на него и задушить своими руками, а затем сообщить командирам, что царевич Нахтмин скончался из-за остановки сердца. Но такая военная хитрость вряд ли бы сработала. Командиры царевича потребовали бы предъявить труп своего начальника, и тогда начался бы кромешный ад. К тому же Нахтмин предусмотрительно оставил шестерых стражников у двери: они ворвались бы сюда при первом его крике. Этот смелый шаг мог бы стоить Хоремхебу жизни. Пришлось проглотить свой гнев, ожидая более подходящего случая его излить.

Только на следующий день, когда лучники и пехотинцы выгрузились с кораблей, Нахтмин смог собрать все две тысячи солдат, которыми он командовал. Он возглавил армию, за которой следовал Хоремхеб и собранное им войско. Таким образом, около двух тысяч четырехсот человек были задействованы для захвата поселения, численность жителей которого составляла от четырех до пяти сотен.

Ивриты с тревогой наблюдали за подходом войска, почти втрое большего предыдущего. Несомненно, военные были решительно настроены на то, чтобы изъять оружие. Ивриты не стремились к новому сражению, памятуя, что в последнем бою смерть настигла их предводителя Нахума, уважаемого старейшину, и еще тринадцать человек. То, что они убили намного больше царских солдат, доставляло ничтожное утешение. Они не желали постоянно жить в состоянии войны.

Но на этот раз военные применили другую тактику. Конники выстроились на расстоянии в двадцать шагов один от другого, окружив поселение. Затем один из командиров направился к поселению, пожелав говорить со старейшиной, и заявил ему о том, что его господин, командующий Нахтмин, дает полчаса по маленьким песочным часам на возвращение оружия, похищенного в Аварисе. В противном случае царские войска перевернут в поселении все и отдадут жителей в рабство. Сказав это, командир возвратился к своим.

Нахтмин надеялся на сопротивление.

Хоремхеб тоже. Он этого желал так сильно, поскольку задумал точно такой план, как и его соперник: убить его во время боя. Кроме того, он, наконец, смог бы проучить того человека, который хлестнул его по лицу кнутом, его, мужественного героя царской армии! Где бы тот ни был, он отыщет его — хоть в аду — и с наслаждением проткнет саблей насквозь!

Ивриты спорили между собой.

Через десять минут именно тот мужчина, который стегнул Хоремхеба его собственным кнутом, вышел вперед вместе с двумя другими ивритами. Они несли ту часть похищенного оружия, которая досталась их поселению.

Хоремхеб как раз находился возле Нахтмина, когда узнал иврита. Значит, именно он теперь был главным вместо сраженного саблей старика. Хоремхеб оскорбительно обругал его, крутясь на своей лошади, затем метнул в своего обидчика свирепый взгляд; тот выдержал его взгляд.

— Главнокомандующий! — прорычал Хоремхеб в то время, как три иврита передавали оружие пехотинцам, назначенным Нахтмином. — Главнокомандующий! — повторил он громогласно, указывая пальцем на иврита. — Я требую, чтобы этого человека убили!

Нахтмин холодно посмотрел на него.

— Командующий, мы здесь затем, чтобы забрать оружие, а не мстить безоружным после проигранного боя.

Снова пришлось Хоремхебу проглотить свой гнев.

Главный ивритов пошел к своим, даже не обернувшись.

За два дня девять ивритских поселений, расположенных в окрестностях Авариса, возвратили почти полностью оружие, похищенное из арсенала. Не доставало только двух копий, одного щита, пяти кинжалов и двух сабель. Нахтмин решил, что не стоит считать это casus belli.[9]

Трудно представить более напряженную ситуацию: с одной стороны, Нахтмин уже не мог рассчитывать на мятеж, с другой — Хоремхеб публично был унижен «выскочкой», преподавшим ему урок тактики в присутствии его солдат, изъяв оружие, которое Соадж не смог найти, и отказавшись отомстить обидчику Хоремхеба.

Дело «Пяти Свиней» было закрыто. В результате взаимная ненависть военачальников лишь усилилась.


Как и предполагалось, действия военных вызвали нездоровые настроения в близлежащих деревнях. Проклятия сыпались в адрес ивритов, армии, городского головы, Гемпты, других землевладельцев и личных врагов одних и других; они остановились только тогда, когда «добрались» до царя. Как всем известно, вовремя стычки двух человек на улице порой достаточно одного неосторожного слова, чтобы началась общая потасовка.

На следующий день один крестьянин, шедший по дороге, разделявшей два хутора под названием Баран Пта и Щедрый Инжир, обнаружил труп кота Бубе, который был священным животным хутора Баран Пта и всегда выходил победителем в битвах с крысами, лесными мышами, полевыми мышами и другими грызунами. Крестьянина это не только поразило, но и возмутило. Вместо того чтобы идти своей дорогой, он взял останки Бубе и принес их в хутор. Вокруг него собрались люди. Женщины причитали, дети плакали.

— Но кто же мог убить Бубе?

— Слушайте, что тут не понятно? Это люди из Щедрого Инжира. Они всегда завидовали тому, что у нас такой кот.

— Они пытались его утащить, а он вырвался.

— Бедный Бубе, его никогда не заменит ни один кот!

— Ему и года не было, он уже гонял мышей… И вот уже шестнадцать лет, как он ни на мгновение не оставлял этого занятия!

— Эти люди из Щедрого Инжира просто преступники!

— Они убили наше божество! Это им не сойдет с рук!

— Да уж, надо высказать им наше возмущение!

И пятеро человек, вооруженные палками, отправились в Щедрый Инжир, решив разобраться с обидчиками.

— Это вы убили Бубе?

— Кого?

— Нашего кота!

— Почему вы решили, что мы убили вашего кота?

— Потому что вы завидовали нам!

— Вы считаете, что мы станем завидовать из-за кота?

— Разумеется, но вы в этом не признаетесь! Вы — не только преступники, но еще и трусы!

В центре хутора образовалась толпа.

— Но чего хотят эти люди? — спросила одна матрона из Щедрого Инжира.

— Они утверждают, что мы убили их кота.

— К черту их кота! Пусть убираются долой!

Один человек толкнул другого, тот ответил тем же, затем они обменялись тумаками, и вскоре завязалась драка. Люди из Барана Пта уже были изрядно помяты, когда к ним присоединились их соседи. Дрались все, даже матроны и мальчишки. В ход пошли палки. Два человека были убиты. Женщины кричали, возможно, предполагая, что их вопли подбадривают мужчин. Две женщины катались по земле, царапая друг друга.

Несколько стражников, оказавшихся поблизости, заметили драку и подбежали к драчунам. Удары хлыстом сменились ударами палками, и крики стражников перекрыли крики женщин. Спокойствие было восстановлено, но какой ценой! Сломанные конечности, шишки, разорванные губы, глаза с черными кровоподтеками. По приказу начальника стражников люди из Барана Пта отправились, наконец, в свой хутор.

Тело Бубе было поручено бальзамировщику, который отнесся к усопшему с тем трепетом, который всегда вызывали эти магические животные. Ему устроили красивые похороны и поместили в маленькую гробницу с трогательной надписью: «Бубе, божественному благодетелю хутора Баран Пта, который посвятил свою жизнь защите хлебных амбаров людей».

Никому не пришло в голову, что несчастный герой мог умереть от старости или его ужалила гадюка в тот момент, когда он схватил за хвост лесную мышь.

17 ОБОЛЬЩЕНИЕ ЦАРЕВНЫ

Хитрость не удалась. Хоремхеб остался невредим. Во всяком случае, появление Нахтмина послужило мятежнику из Мемфиса напоминанием о том, что власть находится в крепких руках.

Ай все свое внимание перенес на беременных женщин — царицу и царевну. Согласно расчетам, первая должна была родить в начале сезона Сева, а вторая — двумя или тремя декадами позже.

Советовались с астрологами: роды царицы должны пройти в благоприятный час, тогда как роды царевны доставят некоторые хлопоты.

Анкесенамон попросила Сати проверить по ее таблицам, как пройдут роды ее сестры. Кормилица отказалась.

— Речь не идет о событии, которое зависит от нашего желания или которое требует принятия решения, госпожа. Беременность твоей сестры протекает нормально, но если мы вдруг узнаем из таблиц что-то нехорошее, тогда именно твоя беременность окажется в опасности.

Однажды, когда Итшан был в отъезде, чтобы скоротать время ожидания, Анкесенамон организовала прогулку по Великой Реке на борту «Славы Амона», как бывало в прежние времена. Она взяла обеих своих сестер и, разумеется, Сати, но не решилась отрывать от дел ни Нахтмина, ни Ая даже на один-единственный день. Ай вместо себя прислал Шабаку.

— Это находчивый человек, — сказал он, — и умеет быть интересным собеседником, когда надо.

Нефернеферура сначала смотрела на нубийца пренебрежительно, а Нефернеруатон — с плохо скрываемым любопытством. Что же было поручено доверенному лицу царя?

Между тем Шабака сумел развеселить пассажиров, прикрепив к корме корабля двух бумажных змеев на очень длинных тоненьких веревках; один был сделан в виде кобры, длинный хвост которой комично извивался в воздухе, а второй изображал ястреба. Даже речников это рассмешило.

Затем он стал рассказывать разные веселые истории. Одной из таких историй была басня про кота, которому стало известно, что мыши льстят ему, чтобы не быть съеденными. Но когда кот поссорился со своей женой, та, устав слушать похвалы в адрес неверного супруга, сама съела певиц.

Слегка опьяненная от свежего ветра и качки, Сати расхохоталась, Анкесенамон погрузилась в воспоминания. «Как жаль, что нет с нами Пасара, — подумала она. — Ему бы понравилась эта басня».

Внезапно она очнулась и вспомнила, что Пасар умер.

Снова нахлынули воспоминания о прогулках и о том, как маленький Тутанхамон расспрашивал Сменхкару, где заканчивается Море. У нее навернулись слезы на глаза. Сати это заметила и склонилась к ней.

— Больше думаем о мертвых, чем о живых, — прошептала она.

Снова она тосковала по детству, своему и близких людей. Возле нее не было детей, но скоро у нее с сестрой будут дети. Детство убивали взрослые. Она устала от этого мира стариков и военных, обезумевших от власти. Впервые она ощутила тоску по своему отцу, который посвятил жизнь созерцанию Атона, и этому подростку, который пришел ему на смену и не смог избежать яда стариков. А эти последние считали, что обладают мудростью, в то время как пребывали во власти безумия.

Ей приятно было слышать неожиданный смех Нефернеруатон, когда Шабака рассказывал какую-то прибаутку. Вопреки легкомыслию и невыносимым капризам баловницы, младшая сестра сохранила остатки былой веселости, когда она разыгрывала сценки со своими куклами и деревянными собаками.

Итак, у Шабаки получалось ее укрощать. Но сможет ли он ее соблазнить?

Лишь бы это все хорошо закончилось!

По возвращении в Мемфис Анкесенамон велела своему распорядителю заказать лучшим ремесленникам столицы изготовление статуи ребенка Хоруса, приложившего свой перст к улыбающимся губам. Она хотела установить эту статую в своих покоях.

По прошествии десяти дней распорядитель представил ей изображение бога — сына Исис и Осириса — в алебастре, высотой до предплечья, с инкрустацией глаз гематитом. Скульптура вызвала у нее восторг, и она приказала щедро заплатить мастеру и сделать в ее спальне нишу, где бог стоял бы на возвышении с постоянно зажженным светильником у подножия.

Сати также выразила восхищение скульптурой.

— Это племянник Сета, — сказала она мечтательно.

— Сета? — переспросила Анкесенамон.

— Сет — брат Осириса. Раньше говорили, что он должен был скрываться в болотах и у бедняков Нижней Земли, потому что его дядя хотел убить наследника трона. Иногда Сет его находил, и два бога сражались, но Сет никак не мог убить своего племянника. Наконец разгневанный Хорус отправился жаловаться в суд богов…

Анкесенамон слушала, словно зачарованная. Сати знала все истории обо всех богах; она была неистощимой рассказчицей, поэтому ее хозяйке приходило в голову, что та была не только поклонницей Кобры, но еще и жрицей.

— И что потом?

— Хорус пожаловался, что Сет лишил его царства. Он выиграл дело и получил в качестве компенсации Нижнюю Землю, в то время как Сет оставался богом Верхней Земли.

— Но это несправедливо! — воскликнула Анкесенамон.

— Так же думали и жрецы. Поэтому изменили историю. Хорус стал наследником всего царства. Теперь они говорят, что Сет правит только воздухом, и что именно он заставляет гром греметь.

— Сет не должен быть богом, — уверенно заявила Анкесенамон.

— Однако он таковым является, — заметила Сати. — И его могущество безгранично. Он — бог, который устраняет тех, кто слишком силен и будоражит мир, как змей Апоп, и тех, кому не достает бдительности, как его брат Осирис. Мудрость Сета жестока, но необходима.

Анкесенамон пребывала в задумчивости. Был ли потаенный знак в том, что Ай был родом из Нижней Земли, царства Сета? И что именно он ускорил смерть Эхнатона, Сменхкары и Тутанхамона? И почему Сати думала, что мудрость Сета необходима?

От этих вопросов у нее началось головокружение. К счастью, пришло время умываться, а затем — ужинать.


Сияя улыбкой и драгоценностями, окутанная облаком благовоний, госпожа Несхатор вышла навстречу своему именитому гостю. Шабака пришел в сопровождении юноши. «Очаровательный молодой человек», — решила хозяйка «Милого дома». Неожиданно мелькнула мысль: уж не изменились ли у Шабаки предпочтения? Где нашел он столь красивого и изысканного молодого человека? Когда она провожала своих гостей к лучшим местам в заведении, в уединенный альков, у нее появилось подозрение относительно пола компаньона Шабаки.

Инстинкт сводницы ее не обманул. Таинственным компаньоном была не кто иная, как Нефернеруатон.

Сумев развлечь царевну во время путешествия, что уже было нерядовым событием, Шабака на этом не остановился. Догадавшись о том, что она скучает во дворце, постоянно видя одни и те же лица, он убедил ее познакомиться со своим царством. Уже сама идея была для нее сюрпризом: царевны покидали пределы дворца только в торжественной обстановке и со свитой — того требовал протокол, чтобы не давать им соприкасаться с реальностью. Но недозволенная шалость приятно возбуждала.

— Переоденься в одежду простолюдинки без каких-либо украшений, и мы потихоньку выйдем через помещение для прислуги, — посоветовал Шабака.

Позаимствовав платье у одной из своих служанок, она в сопровождении нубийца вышла за пределы величественного двора. Приключение началось со знакомства с рынком. Вид лавок и лотков, всевозможные запахи и простые лица словно перенесли ее в другой мир. Грубые выражения, крики, сочные шутки, вульгарные жесты, а больше всего смех, откровенный или плутовской, от которого тряслись животы у мужчин и груди у женщин, — все это изумляло ее. Она совсем не понимала этих людей. Во дворце так не смеялись; улыбались высокомерно или искусно трещали, и это было признаком принадлежности к высшей знати. И любой слуга, который осмеливался на шутку или оскорбление, столь же жесткое как те, что мимоходом ловил ее слух, был бы выпорот за это.

— Эй, мужик, твоя задница, как у бегемота, загородила мне проход! Здесь же не приливной канал!

Или еще:

— Это ты мне говоришь, дерьмо крысиное? Ты что, родился от трусливого пердуна?

У нее округлились глаза, а Шабака хохотнул.

— Они всегда так разговаривают? — спросила она.

— Царевна, это не боги, а люди.

Она была поражена. На рыбном рынке они остановились у прилавка торговца, который продавал порезанное маленькими кусочками поджаренное мясо. Шабака купил порцию и подал ей на большом листе инжира. Потом она пробовала рыбу, показывая удовольствие, как это делают кошки. Тогда торговец жареным мясом сказал Шабаке:

— Мой друг, твое сердце не устоит перед этой красотой!

У Шабаки на лице появилась понимающая улыбка, и царевна расхохоталась.

— Цветок, упавший с неба! — усердствовал торговец жареным мясом. — Он мог бы заставить лотосы устыдиться!

На обратном пути одна продавщица цветов, широко улыбаясь, подала лотос Нефернеруатон.

— Дарю тебе его, небесная красавица. Ты осветила мой день.

Шабака все же дал той монету.

— Тебе не показалось, что она меня узнала? — спросила царевна.

— Она тебя никогда не видела, царевна. Это было искреннее восхищение твоей красотой.

День за днем Шабака водил Нефернеруатон по кварталам золотых и серебряных дел мастеров, скульпторов. В квартале ювелиров он подарил ей браслет из слоновой кости, инкрустированный камнями, которые переливались всеми цветами радуги, в зависимости от того, под каким углом на них смотреть. В квартале скульпторов мастер предложил Нефернеруатон сделать ее портрет со следующим комментарием:

— Она прекрасна, как царевна!

На следующий день Шабака пошел за миниатюрным бюстом из терракоты, который явно имел портретное сходство с царевной, причем мастер передал очень тонко черты ее лица. Она поставила бюст в своей спальне и долго не сводила с него глаз.

Анкесенамон заметила, что царевна позволяет себе шалости, уликами стали браслет из слоновой кости, который та не снимала с запястья, и маленький бюст, занявший место в ее комнате. Она разгадала, что инициатором проделок был Шабака, но воздержалась от упреков. Любая защита не была излишней в том положении, в котором оказалась она со своими сестрами, а защита Шабаки была бы, конечно, очень кстати. К тому же, если родится ребенок от нубийца, это стало бы щитом, защищавшим от…

От чего? Смутное беспокойство, возникавшее иногда по ночам, облачалось не только в гнусную маску Хоремхеба, но и в маску Сета. Разговор с Сати о небесном враге тех, кто был слишком силен или слишком слаб, не шел у нее из головы.

Дело дошло до того, что Нефернеруатон уже не могла больше обойтись без Шабаки; он стал для нее недостающим развлечением, лукавым гением, который сорвал пелену, скрывающую мир. До поры до времени он не осмеливался ни на малейший неуместный жест, но возникающие во время их прогулок ситуации сближали их порой больше, чем это могло бы случиться в благоприятных условиях дворца. Однажды, оказавшись в середине толпы, они были прижаты друг к другу, лицом к лицу. В другой раз он должен был схватить ее за талию, чтобы отдернуть от мчащейся прямо на них тележки. Он испытывал волнение, хотя в свои тридцать четыре года ему довелось подмять не одну девицу. И она ничем не выражала неприязни.

Если его эбеновая маска с красноватым отливом иногда делала его обезьяноподобным, то, с другой стороны, точеные, почти аскетичные черты лица придавали ему обольстительную загадочность. Ни разу не взглянув на себя в зеркало, он об этом ничего не знал, так как только один цирюльник заботился о его лице. Но ему было ясно: он не внушал отвращения Нефернеруатон.

Они становились все ближе друг к другу. Вскоре уже осталось мало мест, которые он мог бы предложить посетить, чтобы вызвать любопытство у царевны. Однажды он спросил у нее:

— Царевна, ты повидала свое царство днем. Не желаешь ли увидеть его ночью?

— Ночью? — удивилась она. — Но тогда весь мир спит.

— Не весь, — ответил он с улыбкой. — Есть такие, кто только и делает, что развлекается.

— Каким образом?

— Музыка, танцы, созерцание гармоничных или сладострастных вещей, или и того и другого.

— Но как я выйду ночью? Только шлюхи выходят ночью.

— Ты можешь переодеться в мужчину.

— В облике мужчины! — воскликнула она, смеясь над собственным испугом, уже соблазнившись этим крайним нарушением правил. — Но моя грудь?

— Царевна, ее можно так перетянуть широкой лентой, что она расплющится, и никто ничего не заметит.

Предложение ее увлекло.

— И куда мы пойдем?

— Туда, где развлекаются мужчины.

Вот в таком виде — без румян, только с подведенными сурьмой глазами и с синеватыми мазками на подбородке и щеках, чтобы имитировать свежевыбритую кожу, Нефернеруатон появилась в «Милом доме».

18 ЛУКАВСТВО И БОГИ

Из глубины алькова она одинаково жадно смотрела на мужчин в зале и на танцовщиц на сцене. Дважды перебродившее имбирное вино, которое госпожа Несхатор берегла только для именитых клиентов, усилило ее ощущения.

О, эти мужчины с глазами, пылающими желанием!

И эти тонкие, как стрекозы, танцовщицы, которые исполняли безумные акробатические трюки! И эта непристойность! Да, рабы во дворце были нагими, но они не извивались так, разве что в руках своих хозяек, когда сон бежал от этих бездельниц. По большим праздникам во дворце также выступали танцовщицы, но плутовки становились целомудреннее перед влиятельными людьми. Здесь же они под звуки кемкем и тамбуринов привселюдно с неистовством изображали движения любви, поблескивая своими круглыми ягодицами и тряся маленькими карминными грудями…

Нефернеруатон никогда не слышала прежде звучания кемкем; оно никак не сочеталось с нежным звучанием лир и лютен, на которых играли во дворце. Звуки кемкем терзали ей сердце, а неистовые крещендо во время последних немыслимых фигур обжигали горло, как перец. Тогда она отпила немного этого дьявольского вина, чтобы восстановить дыхание.

Шабака видел, как воздействует представление на его спутницу. Госпоже Несхатор редко доводилось видеть столь зачарованное ее представлением лицо, за исключением нескольких юнцов из провинции, которых отцы привозили с собой, чтобы их обессолить, а скорее подсолить.

— Какой вечер! — воскликнула царевна, откинувшись на подушки. — Мы ничего не знаем во дворце о мире! — И, обернувшись к Шабаке, поинтересовалась: — Моя мать подозревала о существовании подобного места?

— Мне это не известно, но такое маловероятно.

— А мой отец? Приходил ли он сюда?

— Царевна, я не могу даже подумать об этом.

— Мне следовало бы привести сюда наших рабов, — сказала она со смешком.

— Царевна, сомневаюсь, что распорядители и, тем более, царь и царица на это согласились бы.

— Почему?

— Нежелательно подстрекать живого бога и его семейство к излишеству в удовольствиях.

Между тем вечер продолжался, и возбуждение Нефернеруатон немного улеглось. Она стала задумчивой.

— Как долго это длится? — спросила она.

— Иногда до рассвета.

— До рассвета! — воскликнула она.

— Соседнее заведение вообще почти не закрывается.

— Какое соседнее заведение? — спросила она с любопытством.

Шабака сомневался, стоит ли о нем рассказывать. Но у него было поручение от царя: он отвечал за соблазнение последней из внучек царя девственницы. Ай желал, чтобы было как можно больше наследников, и по возможности мужского пола.

Она с нетерпением повторила свой вопрос, он затягивал молчание.

— Заведение любви, царевна. Тебе не стоит такое видеть.

— Почему? Я хочу пойти туда!

Скрывая некоторое волнение, он расхохотался. Старый лис приготовился съесть утенка. И вдруг его охватило сомнение, стоило ли продолжать. Они поднялись, и Шабака на ходу подмигнул госпоже Несхатор.

Соседнее заведение отличалось от всех подобных мест для развлечений только своей роскошной обстановкой. Просторный зал, освещенный несколькими лампами, наполненный опьяняющими причудливыми запахами, переходил в альковы, одни из них были затянуты шторами, другие нет. В тех, которые были раскрыты, находились девицы, большей частью молодые и нагие, в расслабленных позах — они поджидали клиентов.

При появлении Шабаки, которого, очевидно, здесь знали, они поднялись и окружили пару.

— Ой, какой очаровательный молодой человек! — раздались восклицания.

И одна из них — сирийка со столь бледной кожей, что ее считали покрашенной свинцовыми белилами, — положила руку нагрудь Нефернеруатон. Та едва не вскрикнула от неожиданности.

— Но…

Взглядом Шабака приказал ей молчать. Другие продолжали восхищаться нежными чертами лица мальчика; другая девушка взяла ее за руку.

Тогда пары имбирного вина ударили в голову и пробежали волной по телу Нефернеруатон.

— Пошли, выпьем вина в алькове, — предложила сирийка, которая обнаружила, что перед ней переодетая женщина.

Нефернеруатон последовала за нею. Было ли это жестом обольщения или боязни, но она повернула голову и посмотрела на Шабаку. Он пошел за нею. Почти подтолкнул ее к алькову.

Он задернул штору.

Сирийка подала питье, затем растянулась около Нефернеруатон и стала поглаживать ее лицо. Затем коснулась грудей, потом живота. Шабака, прислонившись к одной из трех стен, наблюдал за этой сценой. Девушка скользнула рукой под одеяние своей клиентки, затем приподняла его край, так что стало видно лобок. Тогда со знанием дела она начала ласкать его. Нефернеруатон закрыла глаза и издала стон.

— С разрешения госпожи Несхатор… — произнесла сирийка насмешливым тоном.

Без сомнения, хозяйка была против пребывания женщин-клиенток в стенах своего заведения.

Затем она добавила к ласкам рук ласки губ и языка. Казалось, Нефернеруатон забыла о присутствии Шабаки. В любом случае, ее это не беспокоило. Вскоре тела девушек сплелись, они крепко обняли друг друга. Опытной рукой сирийка развязала на спине Нефернеруатон повязку, которой была перетянута ее грудь, и прильнула губами к груди. Было очевидно, что Нефернеруатон неопытная девушка: она разделась полностью и отдалась ласкам, которые ей расточали.

Шабака неотрывно наблюдал за этой сценой. Над головами мерцал свет единственной лампы. Он быстро разделся.

Закрыв глаза и издавая стоны удовольствия, Нефернеруатон на коленях предоставляла себя любовным атакам сирийки. Вдруг она почувствовала другую атаку, совершенно незнакомую ей. Всем телом, на котором ощущалась выпуклость, Шабака прижался к ней сзади. Крик боли был задушен ртом сирийки.

Эта последняя атака была внезапной и жестокой, но боль смешалась с волнами удовольствия, которое сирийка усердно доставляла своей клиентке. Нефернеруатон не бунтовала. Напротив, она откинулась в объятия нубийца. Затем приспособилась к его ритму. Он был неутомим. Она издала крик, который снова был задушен поцелуем сирийки. Поняла ли последняя цель этого соития? Всегда отличавшаяся послушностью служанки, она подчинилась молчаливым требованиям постоянного клиента.

Раздался еще один крик, и Нефернеруатон ощутила спазмы находящегося в ней члена. Она уже поняла, чем обладает отныне — в настоящем и в будущем. Оставаясь на коленях и прижимаясь спиной к груди своего завоевателя, она расслабилась в руках Шабаки, в то время как сирийка продолжала воспламенять ее ощущения. Мужчина обхватил ее вокруг талии своей эбеновой рукой. Она хотела его ненавидеть, но не могла. Ее руки легли на его предплечье, в то время как другой рукой он гладил грудь своей добычи, а потом подставил ее губам сирийки.

Он был удивлен этой покорностью. Она подняла лицо к лампе, как если бы готовилась отдать богу душу. И вдруг почувствовала, что тело мужчины натянулось как струна. Буря закончилась. Наконец насытившись, она медленно опустилась на сирийку.

Перевернувшись на спину, она посмотрела на черное мускулистое тело, расположившееся возле нее на коленях, на которое падали отблески раскаленной меди лампы. Она нашла его красивым. Он тоже смотрел на ее трогательное хрупкое тело, на лоно, познавшее удовольствие, на груди, набухшие, как почки на деревьях после дождя, на преобразившееся лицо. Он понял, что никогда не испытывал подобного чувства. Их взгляды встретились. Она улыбалась.

Он чувствовал себя опустошенным.

Снова она положила ладонь на руку Шабаки.

— Ты, — прошептала она. — Значит, это должен был сделать ты.

Она притянула его к себе и вынудила своего любовника наклонить к ней голову. Затем обняла его.

Сирийка пыталась понять, что это значит. Ей было невдомек, что в ее присутствии, возможно, решалась судьба царства. Она получила три золотых кольца — неслыханную сумму.


Бывший Первый советник Тхуту наносил иногда визит Хумосу, верховному жрецу храма Амона в Карнаке. Он приносил тому несколько корзин с плодами своего урожая, в действительности в знак верности тому, кто был вначале его врагом, затем союзником, а нынче — всего лишь верховным жрецом. Когда-то пролитая ими кровь высохла, так как кровь тоже высыхает, и слова, написанные красным, со временем также покрываются пылью, как и те, что были начертаны черным.

Слуги, сопровождавшие его, доставили в резиденцию верховного жреца плоды сезона: яблоки и груши из собственных садов, поздние красные финики из своей пальмовой рощи, мешки с бобами, оливками и нутом, дыни, овощи с огорода… Хумос горячо его поблагодарил. За подарками явились жрецы, чтобы распределить их между Домом жизни, резиденцией верховного жреца и хранилищами, а часть выделить для бедняков.

— Стало быть, ты только обрабатываешь землю, — констатировал Хумос неуловимо снисходительным тоном.

— Ее щедрость меняется, но она никогда не бывает неблагодарной, — заметил Тхуту, понимающе улыбаясь.

Хумос задумался.

— Ты, должно быть, разочаровался в деле, которому служил. Вот что я тебе скажу: некогда мы действовали по-разному, но ты не понимал того, что, несмотря на все различия, мы служили одному и тому же.

Впервые верховный жрец предался воспоминаниям. Тхуту скорее догадался, нежели действительно понял смысл речей жреца.

— Ты защищал воплощения богов, меня, самого бога, — пояснил Хумос.

— Значит ли это, что эти воплощения были несовершенны? — спросил Тхуту с коварной улыбкой.

— Боги, советник, вечны, они везде. Мы видим только самую малую часть мира до тех пор, пока бальзамировщик не поместил наши внутренние органы в чаши и пока бог Тот рукой жреца не открыл наши рты, чтобы дать выход слову, отныне неслышимому для смертных. Боги являют собой мир. Вот в чем была ошибка Эхнатона, когда он намеревался их всех заменить единственным — Солнечным Диском, как если бы луна, к примеру, не была их проявлением. Он обеднял божество.

— И это привело к преждевременной смерти, — сказал Тхуту.

— На самом деле так и есть.

Цинизм, с каким делается признание, не заслуживает порицания; только люди с сильным характером безоговорочно признают свои преступления. Оба мужчины окинули друг друга ироничными взглядами.

— Он ослабил божественный разум, пребывая на троне. Это было преступлением не перед людьми, а перед богами. Вдова, как тебе известно, не исправила его ошибку. Для тебя не было секретом, что она готова была опрокинуть лодку Осириса.

Тхуту покачал головой. Именно по этой причине он защищал Сменхкару.

— Однако преемник пытался восстанавливать лодку, — отметил он.

Хумос покачал головой.

— И в это время начался последний акт. Сменхкара осознал необходимость сильной армии. Он мог сделать ее такой только при поддержке самого злостного врага Ая Хоремхеба. Этот человек, получив власть, стал бы неприступен. Ай не мог такого стерпеть. Яд сделал свое дело.

Они прогуливались по саду верховного жреца между кустами роз и лилиями, привезенными из Куша, с фиолетовыми сердцевинами. Трудно представить более жуткий контраст, чем между их разговором и окружающей красотой.

— Дальнейшее было предопределено, — продолжил Хумос. — Став совершеннолетним, Тутанхамон лишил бы Ая шансов взойти на трон. Ведь этот царь был намного моложе, чем Ай. Он мог оставаться на троне долго, и к тому же Хоремхеб не бездействовал. Неудачный государственный переворот Апихетепа показал, насколько ослаблено царство.

— Тогда ты ничего не сказал, — заметил Тхуту с упреком.

— Что я мог сказать? И что это изменило бы? Надо было, чтобы победил сильнейший, тот, кто сможет защищать трон. И ты, советник, сам тогда этого не понимал. Ты полагал, что Тутанхамон способен противостоять нападениям хищников, которые рыскали вокруг трона. Ты объединился с Хоремхебом, чтобы противодействовать планам Ая. Вспомни! Ты даже хотел, чтобы Ай предстал перед верховным судом.

Подавленный, Тхуту покачал головой; он слишком хорошо все это знал.

— Иногда я думаю вот о чем, — продолжил верховный жрец. — Как ты мог позволить бросить командующего Нахтмина в тюрьму! Командующего, который будет единственным сильным человеком в Фивах после исчезновения Ая! Единственного защитника династии! И еще более удивительно то, что ты повелел его освободить по указанию Хоремхеба![10]

Хумос говорил насмешливо, и теперь Тхуту это раздражало.

— Мне не было известно, что жизнь царя Тутанхамона окажется такой короткой! Смерть не была предусмотрена, — оправдывался он.

— Ну уж нет, советник! — протестовал Хумос. — Ведь ты — умный человек! Ничто не было столь предопределено, как смерть Тутанхамона! Она была неизбежна!

— Я это понял, но слишком поздно, — безутешно произнес Тхуту.

Слуги принесли на большом блюде фрукты, привезенные в подарок бывшим Первым советником. Хумос протянул руку за фиником и сразу же раскусил его на две части, чтобы вытащить косточку. Затем съел мякоть.

— Сочный, — отметил он. — Разумеется, советник, теперь ты понимаешь, что монархи и первые лица страны никогда не могут предвидеть, какие судьбы им ткут боги. Никогда. Они создают союзы, потом их разрушают и называют удачей то, что чаще всего не зависит от них, а является намерением богов, а в защиту своих интересов упрямство называют мужеством.

— По-твоему, все мы слепы?

— Все люди слепы, — ответил Хумос.

— И ты? — спросил Тхуту прямо. — Когда же твои глаза открылись?

— Глаза открываются для созерцания богов, Первый советник, в результате приложенных усилий, направленных на то, чтобы воссоединиться с ними и понять их желания. Тогда ты не возмущаешься тем, что ястреб сел на куропатку, клюющую зерна. Добыча привлекает хищника.

Оба замолчали. Тхуту думал о том, что понапрасну прикладывал усилия в течение стольких лет. Его преданность только способствовала созданию такой ситуации, которая, как он теперь признавал, была катастрофической.

— Что я должен был делать?

— То, что ты делал, Первый советник, ничего другого. Ничего другого. Избавь себя от сожалений и угрызений совести. Ты был игрушкой в руках небесных сил, и твоя мудрость позволит тебе это понять. Ты ушел из власти, потому что у тебя утонченная душа. Но все власть предержащие не могут поступить так же. Боги не могут обойтись без игрушек. Попроси сейчас у Амона для себя душевного спокойствия.

Именно об этом с горечью подумал Тхуту: служба трону была делом бесполезным.

— Теперь, — снова заговорил Хумос, — полагаю, эти битвы закончились. Нас ожидают другие.

«Что он хотел этим сказать?» — задумался Тхуту. Он спросил об этом взглядом у верховного жреца. Хумос пожал плечами и многозначительно улыбнулся.

— Кто остался во дворце? Старик и две беременные женщины.

— И Нахтмин! — возразил Тхуту.

— Да, Нахтмин, — согласился верховный жрец. — Было бы лучше, если бы он велел убить Хоремхеба, дождавшись подходящего случая, который один раз он уже упустил. Но он не осмелился. Жаль. Теперь Хоремхеб окопался в Мемфисе, поддерживаемый Нефертепом, который всегда надеялся, что командующий позволит ему перенести столицу в Мемфис.

Какое-то время Тхуту смотрел на него озадаченно.

— Ты хочешь сказать, что Ай проиграл партию?

— Он ее проиграл уже давно. Еще со времен Эхнатона. Но тогда он был слишком занят тем, что пытался снискать милость царя. Давай не будем забывать, что он был одним из самых фанатичных сторонников культа Атона. Не по личным убеждениям, как это было у царя, а потому что ему это было выгодно. Он думал, представь себе, править, опираясь на женщин. Сестра Тия. Дочь Нефертити. Еще одна дочь, Мутнехмет, которую он выдал замуж за Хоремхеба, надеясь таким образом его нейтрализовать. Внучку Мекетатон, единственную, кто был к нему привязан, он намеревался выдать замуж за Тутанхамона. За семнадцать лет он ни разу не поддержал ни одного мужчины, до Нахтмина. Слишком их боялся. Он ошибся.

Он схватил другой финик и проделал с ним то же самое, что и с первым.

— Лукавство — признак слабости, Первый советник. Какое-то время богов это может забавлять, но долго они не будут защищать такого человека.

19 ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПРОСТОЛЮДИНА

Столь поздно и с помощью такого пылкого мужчины познав удовольствия тела, Нефернеруатон стала яростно этим упиваться.

Следующим же вечером она тайно привела Шабаку в свои покои. Объятия с первым ее мужчиной были более продолжительными, чем в первый раз.

В следующую ночь все повторилось.

Анкесенамон и Нефернеферуру удивляли круги под ее глазами, блаженный или сонный вид, заметно изменившаяся походка. До недавних пор она ходила вразвалку, с неизменно скорбным выражением лица, шлепая сандалиями по плитам и время от времени выставляя напоказ ягодицы или груди.

— Что-то с ней случилось, — прошептала Нефернеферура.

— С ней может случиться только одно, и ты об этом прекрасно знаешь, — заявила Анкесенамон.

Они захихикали.

— Но с кем?

— Я почти уверена, чем это Шабака.

— Шабака? — воскликнула Нефернеферура возмущенно.

— Таково было пожелание Ая, и я полагаю, что трое основных заинтересованных в этом лиц довольны.

— Но он же слуга Ая! — возмутилась Нефернеферура.

— Разумеется. Но он сильнее, чем сам Первый советник.

Пришла Мутнехмет и стала со своими племянницами обсуждать эти перемены. Прием, который ей оказала царица, побудил ее к тому, чтобы занять свои покои во дворце, вместо того чтобы скучать в загородном доме. Таким образом, несчастье объединило всех, кто еще остался от их семьи.

Бывшая супруга Хоремхеба привезла с собою карлика Менея, и он, к удивлению всех, ладил со львом. Довольно забавно было смотреть, как хищник с карликом в обнимку катились по террасе или как насмешливый Меней сидел верхом на своем новом товарище.

— О чем вы говорили? — справилась Мутнехмет.

— Что Нефернеруатон теперь бурно проводит ночи, — ответила Анкесенамон.

— С каких пор?

— Наверно уже три или четыре последних ночи.

— Но известно, кто это? — забеспокоилась Мутнехмет.

Когда Анкесенамон поделилась с ней своими подозрениями, та воскликнула:

— Но он не может быть подходящей партией!

— Твой отец придерживается другого мнения, — возразила Анкесенамон. — Он также считает, что в крайнем случае он мог бы стать преемником, достойным его самого.

— А мой муж? — воскликнула, встревожившись, Нефернеферура.

— Ай еще не умер, и я тоже, поэтому, как говорится, бесполезно ждать пения жаб на заре.

— Но почему нам не говорят, что может произойти после смерти Ая? — настаивала Нефернеферура.

— Очевидно, Нахтмин будет назначен регентом.

— А Царский совет?

Анкесенамон пожала плечами. Со времени смерти Тутанхамона и прихода к власти Ая Царский совет более не действовал. Мутнехмет казалась задумчивой.

— Наилучшей новостью, которую я хотела бы услышать, могло бы стать сообщение о смерти Хоремхеба, — прошептала она.

Анкесенамон притворилась, что не расслышала этого. Она устала от смертей и насилия.

— Кажется, я чувствую, как ребенок шевелится во мне, — сказала она.

Ей было известно это ощущение — она его испытала, вынашивая ребенка Пасара. И снова она носила в себе будущего царя. Плодовую почку их потомства.


Теперь каждую ночь Шабака проводил у Нефернеруатон.

Первый подвиг был результатом лукавства, к которому он прибег по приказу хозяина. Но теперь он с нетерпением ждал ночи, чтобы отправиться в покои царевны.

За всю свою взрослую жизнь он всегда был лишь инструментом в руках властителя провинции, ставшего царем. Он знал, что о нем говорили: «проклятая душа», «исполнитель низких дел», «слуга». И смирился с презрительным отношением к себе.

Затем хозяин указал ему на исключительную добычу: царевна, более того, его собственная внучка. И для завоевания столь знатной персоны необходимо было сделать следующее: соблазнить ее и сделать женщиной.

Но произошло неожиданное: отношение царевны странным образом очистило его. Она влюбилась в человека, который не только ее растлил, но также открыл в ней женскую природу. Она постоянно ему об этом напоминала. Осыпая ласками, она возвела его в ранг царственного любовника.

А ведь она славилась своей красотой!

И отныне Нефернеруатон принадлежала Шабаке.

Бушевавшие в нем чувства быстро достигли неистовой силы. Он был безумно влюблен в царевну.

И вероятность того, нет, уверенность в том, что он оплодотворил Нефернеруатон, подстегивала его страсть. От него — «слуги» — появится царевич или царевна, и этот ребенок, возможно, наследует трон.

Он этого он приходил в лихорадочное возбуждение.

Как только они оказывались в постели, он щедро осыпал свою госпожу ласками, чего никогда не доставалось ни одной женщине. Он один стоил десяти чувственных рабов. Теперь он был одновременно и рабом, и господином.

На исходе десятой ночи, когда он уходил украдкой, карлик Меней поднялся с постели по острой нужде. Направляясь в уборную, он вышел в коридор и заметил нубийца, покидающего покои Нефернеруатон.

На следующее утро, подпрыгивая от нетерпения перед царицей, ее сестрами, Мутнехмет и придворными дамами, карлик кричал гнусаво:

— Это действительно дворец Амона-Ра! Черная тень покидает его на рассвете.

Анкесенамон зажала рукой рот, чтобы скрыть улыбку. Нефернеферура захлопала ресницами. Нефернеруатон улыбнулась, а Мутнехмет вытаращила глаза.

Новость быстро распространилась по дворцу. Вскоре царица сообщила своей младшей сестре, что намеревается поговорить с царем относительно того, что следует придать официальный статус ее связи с Шабакой.

Нефернеруатон не промолвила ни слова.


— Очень хорошо, — заключил Ай.

Какое-то время он пристально смотрел на Шабаку. Нубиец выдержал его взгляд, не моргнув.

— Если она беременна, — возобновил разговор Ай, — надо, чтобы ты с ней сочетался браком.

Главный распорядитель церемоний Уадх Менех возвестил о приходе царицы. Ай встал, чтобы оказать ей должное уважение.

— Моя царица желанна вдвойне, — заявил он. — Я беседовал с Шабакой о ситуации, которая, возможно, тебе уже известна…

— Я об этом знаю, — подтвердила она, глядя на Шабаку с полуулыбкой.

Он низко поклонился и опустился на одно колено.

— Поднимись, — повелела она.

Какое-то время все хранили молчание, Анкесенамон нарушила его. Она предложила:

— Думаю, следует позвать Нефернеруатон.

Ай передал приказ Уадху Менеху.

Несколькими минутами позже пришла Нефернеруатон, запыхавшаяся, обеспокоенная, вопросительно глядя на присутствующих.

— Давайте сядем, — предложил Ай.

Шабака выдвинул кресла для царицы и царевны.

— Ты тоже садись, — повелел ему Ай.

Впервые Шабака сел в присутствии царицы.

— Хочешь ли ты выйти замуж за Шабаку? — спросил Ай у Нефернеруатон.

От волнения лицо царевны порозовело. Она открыла рот, но не смогла произнести ни звука, а потом расхохоталась.

— Это мое самое заветное желание! — выговорила она наконец.

— Это хорошо. Шабака — человек опытный, так как всегда принимал участие в моих делах. Это также человек изворотливый, поэтому много раз мне приходилось призывать его на помощь. Вот уже многие годы он мой советник. Он тебе будет так же предан, как предан короне.

Он выдержал паузу.

— Стало быть, извещаем двор и царство о бракосочетании царевны Нефернеруатон и царевича Шабаки.

Последний подскочил. Царевна смотрела на него сияя.

— Как, на твой взгляд, такой титул ему подойдет, моя царица? — спросил Ай у Анкесенамон.

— Мне кажется, стоит опасаться реакции некоторых придворных, — сказала она.

— Я об этом предупрежу Нахтмина, — подытожил Ай.


Бракосочетание царевны взбудоражило Фивы. Буквально все задавали тот же самый вопрос, что и Нефернеферура, когда узнала о появлении Шабаки в жизни ее младшей сестры: Нахтмин или нубиец сменит Ая, когда того не станет? Некоторые из толпы придворных, существование которых проходило в ожидании царской милости, теперь, когда Шабака официально достиг таких высот, принимали важный вид, встречая нового царевича, надеясь в последующем добиться для себя определенных преимуществ. Другие, из тех, кому уже приходилось делать ему подношения, сожалели о том, что поскупились.

Во время церемонии бракосочетания вокруг храма Амона собралась большая толпа: каждый хотел увидеть того, кого злые языки называли бывшим слугой царя и уверяли, что именно его подвиги в постели позволили ему вознестись на такую высоту — стать царевичем и потенциальным наследником трона. Чем выше рангом был сплетник, тем более непристойным оказывался повод.

Удивление вызвало то, что среди почетных гостей был Гуя, наместник царя в Куше, и не было командующего армией Нижней Земли Хоремхеба. Бурно обсуждали беременность царицы: был ли это действительно плод ее дедушки? С умным видом рассуждали о семени стариков. Некоторые выдвигали предположение, что тот, кто оплодотворил царицу, как-то связан с командующим Нахтмином. Всё заметили, всё превратно истолковали, а чего не знали, то придумали.

На Празднике долины, который начали отмечать в некрополе Фив, не было ни Анкесенамон, ни Нефернеферуры, так как лекарь Сеферхор считал, что в их состоянии нельзя долго стоять, а этого требовали церемонии в храме предка, Аменхотепа Третьего. Кроме Ая, Нахтмина, Шабаки и Нефернеруатон, тоже беременной, но со сроком только в три месяца, там присутствовали также главы ведомств.

Итшан находился при Анкесенамон, он был еще более предупредительным, чем Сати, если такое вообще возможно.

Майя также был на празднике, наблюдая за всем, как сорока, — вороватым глазом. Придворные нашли, что он был необычно бледен.

Во время пиршества, которое сопровождалось принесением жертвы и украшением статуи царя розами, драгоценностями и цветками лотоса, в клубах дыма от фимиама, некоторые отметили, что Усермон, Маху, Пентью и Нахтмин находились в окружении большого числа людей, в то время как вокруг царского казначея было мало народу.

Говорили, что Майя беспокоился о том, как бы ему удержать литоту. Время шло, проходили месяцы, годы. Он мог убедиться в том, что царь находил все больше приверженцев, красавец Нахтмин тем более, и те несколько командиров, что теснились вокруг него, это также отметили. Этот лис Шабака стал царевичем, следовательно, был теперь защитником трона. Три дочери Эхнатона были беременными, и каждый ребенок мог стать продолжателем династии. Ай мог прожить еще много лет. И Хоремхеб не молодел. Но по выражению лиц придворных, казавшихся одновременно хитрыми и отстраненными, было ясно, что они, как и царь, разгадали его игру и знали о пособничестве Хоремхебу. Отныне он рисковал оказаться в немилости у царя.

Но что же предпринимал Хоремхеб? Майю охватывало отчаяние.

Когда он был очередной раз в Мемфисе, Хоремхеб показался ему чрезмерно флегматичным. Очевидно, буйвол не хотел атаковать старого шакала, так как рисковал быть искусанным — стать предметом грязных насмешек.

Все же Майя возвратился в Фивы, обдумывая, насколько удачным был его выбор. Его больше всего беспокоило то, что теперь он не мог уже перейти в другой лагерь.

Через два дня после начала сезона Сева, в шесть часов утра у Анкесенамон начались схватки. Ее поместили в кресло для родов, изобретенное ее бабушкой по материнской линии, Тиу, и Сати привела обеих повитух, которые уже несколько дней безотлучно находились в соседних комнатах.

Итшан пренебрег приличиями и присутствовал при родах, держа руку Анкесенамон в своих руках. Нефернеферура тоже сначала была рядом, но все же не выдержала и убежала, ужаснувшись мысли, что ей предстоит перенести то же самое. Чтобы наблюдать за тем, как головка новорожденного выходит из влагалища сестры, ей надо было принять успокаивающую микстуру.

По прошествии почти девяти часов царица родила мальчика. В Фивах, в Мемфисе и в других городах были организованы большие празднества. Царь повелел всем наливать вино и раздавать угощения. На празднике, как обычно, выступали певицы и танцовщицы, и это было еще не все.

От глашатаев народ узнал имя, которое царица дала принцу: Хоренет, «Тот, кого накормил Хорус».

«Неужели Амон отныне защищает эту семью?» — мысленно причитал Майя.

Позднее он возрадуется, но не будет этого показывать.

Минули две декады сезона Сева, когда судьба нанесла удар царской семье: родив девочку, царевна Нефернеферура умерла от потери крови, которую не смогли остановить ни Сеферхор, ни повитухи.

«По крайней мере, — сказал себе Майя, — хоть от нее больше не будет отпрысков этого проклятого рода».

На тридцать дней двор погрузился в траур.

«Нас было шестеро, а теперь осталось двое», — подумала Анкесенамон. Впрочем, на какое-то время она забыла о царстве и об остальном мире. Для нее существовали только ее сын, Итшан и Сати. И печаль.

Она гнала от себя видения, как бальзамировщики потрошат прелестное тело сестры, которое оказалось слишком хрупким для жизненных реалий.

Вечером, сидя вместе с Нефернеруатон на террасе, она плакала. К ее удивлению, лев стал лизать ей руку.

— Ты тоже моя семья? — сказала она ему ласково.

Расстроенные придворные дамы забеспокоились: уж не потеряла ли царица разум?

Нет, она не сошла с ума. Она возглавила похоронную процессию и держалась с надлежащей торжественностью. Нахтмин стоял в гробнице по другую сторону саркофага. Она возложила на золотую маску своей сестры венок, сплетенный из кувшинок, а он — венок из роз, они потом еще долго смотрели друг на друга.

У Нахтмина были влажные от слез глаза. Постепенно узнавая свою супругу ближе, он полюбил ее.

— Это Сет ее убил, — сказала ему Анкесенамон. — Будь сильным, защити тех, кто остался.

Тот Сет, который не любил слабых.

Она думала о словах Тхуту: «Исис, вечная невеста печали».


Спустя полторы декады после смерти Нефернеферуры гонец доставил во дворец свиток папируса для царицы. Стражники хотели его задержать, но гонец ускользнул от них.

Послание было передано по назначению.

Моя любимая сестра, нас снова постигло несчастье, и как я могу тебя утешить, если сама скорблю? Я могу только тебе сказать, что плачу вместе с тобой и Нефернеруатон, которая, как я знаю, сочеталась браком с Шабакой, без сомнения, по настоятельному желанию нашего предка. Не проходит и дня, чтобы я не думала о тебе и обо всех вас, и мое сердце горит желанием воссоединиться с вами, с тобой и Нефернеруатон, и сжать вас в своих объятиях. Но я знаю, что если я это сделаю, то снова попаду в ад, из которого Неферхеру мудро меня вырвал. У меня два сына, которые великолепно себя чувствуют, и наше возвращение в это царство ядов подвергло бы наши жизни еще большей опасности, чем в былые времена. Дело Неферхеру процветает, и мы живем в достатке.

Пусть Амон и все боги, которыми он управляет, принесет тебе душевный покой и здоровье.

Твоя любящая сестра.
Анкесенамон долго пребывала в задумчивости. Стало быть, Меритатон не сожалела о том, что покинула Две Земли, даже тоскуя о родных. Она выбрала судьбу женщины, а не царицы.

Для нее оказалось невозможным быть одновременно и женщиной и царицей. Царская власть лишала женщину плоти — она больше не принадлежала себе, становясь жертвой махинаций мрачных властителей, которыми боги управляли по своей прихоти.

Исис, вечная невеста печали! Слова Тхуту то и дело приходили Анкесенамон на ум. Он понял цену власти и удалился.

Посетила ее и другая мысль: сестры были вместе, даже находясь в разлуке. Возможно, они воссоединятся в загробной жизни.

Ее не удивило бы получение подобных посланий от тех, кто ушел навсегда: от Мекетатон, Нефернеферуры и Сетепенры.

Но как удавалось Меритатон быть настолько хорошо информированной о событиях во дворце в Фивах?

20 НЕЗАКОНЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ

Нефернеруатон родила в середине сезона Жатвы.

Она постоянно опасалась худшего после смерти своей сестры при родах. Потребовались невероятные усилия Сати, Мутнехмет, Анкесенамон и Шабаки, чтобы убедить ее в том, что не все женщины умирают во время родов, иначе ни у кого не было бы матерей.

Анкесенамон была рядом с момента начала у сестры схваток. Шабака ее поразил: каким образом эта обезьяна, этот лукавец, смог превратиться в трепетного и заботливого мужа? Она видела, каким внимательным он был по отношению к своей супруге и какое смятение его каждый раз охватывало, когда Нефернеруатон кричала.

— Так всегда бывает, разве ты не знаешь? — говорила она, кладя свою руку на руку нубийца. — Первые роды наиболее мучительные.

Но она сама опасалась худшего, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица.

Итак, роды прошли очень хорошо.

Родился мальчик.

Акушерка перерезала пуповину и завязала ее, обмыла кричащего ребеночка и запеленала.

Шабака не мог сдержать дрожи. «Неужели он действительно любит Нефернеруатон?» — размышляла взволнованная Анкесенамон.

Служанки обмывали роженицу.

Анкесенамон и Шабака столкнулись головами, наклоняясь над новорожденным. Они рассмеялись. За столько часов это был первый смех. Шабака взял ребенка на руки, посмотрел на царицу, преисполненный почти небесной радости, затем подошел к постели своей супруги, сел на корточки и прошептал:

— Нефер. Мальчик. Посмотри!

Роженица повернула голову и недоверчиво взглянула на сморщенное и красное существо, которое вышло из нее. Она улыбнулась и взяла на руки орущего ребенка. К ее удивлению, крики стали раздаваться реже, затем постепенно стихли. Ребенок заснул.

«Итак, три ребенка», — подумала Анкесенамон.

В комнате находились три молодые кормилицы. Сати, притихшая и молчаливая, отошла от стены, на которую до сих пор опиралась, и подошла к одной из кормилиц.

— Ты, — произнесла она, указав пальцем.

Сеферхор держал в руках кувшин с кипяченым молоком, разбавленным кипяченой водой, с добавлением эликсира, тайну которого он бережно хранил. Он тоже сел на корточки около роженицы, наполнил чашу питьем и протянул ее царевне.

Внезапно в комнате воцарилась тишина. Сати увела двух кормилиц, повитух и служанок. Нефернеруатон и ее сын заснули. Анкесенамон осторожно забрала ребенка из рук матери и передала его кормилице, затем сказала Шабаке:

— Пусть она поспит немного.

Она вернулась к себе, чтобы заняться Хоренетом.


Дочери Нефернеферуры дали имя Неферибамон. Как объяснил Нахтмин, это имя выбрала ребенку покойная царевна-мать.

Сына Нефернеруатон назвали Аменхотепом, так как этого потребовал Ай. Такой выбор привел в задумчивость царицу: имя принадлежало основателю династии. Это вызвало волнение во дворце, оно передалось через придворных дам за пределы дворца. Все задавались вопросом: может ли сын нубийца дописать долгую историю, которая, как казалось, оборвалась, когда Аменхотеп Четвертый поменял свое имя, назвавшись Эхнатоном?

Анкесенамон решила не отвечать на эти вопросы: некоторые из придворных были, определенно, в большей степени монархистами, чем сам царь.

В конце второй половины каждого дня, когда слабел суховей, дующий из пустыни, и поднимался легкий бриз, обе матери, Мутнехмет и три кормилицы собирались на террасе. Двое младших детей оставались на руках у кормилиц, но Хоренет пытался проползти хоть несколько шагов под бдительным взглядом своей матери. Тогда Меней уводил льва на прогулку в сад, а затем его забирал смотритель Зверинца на кормежку и отдых в клетке вместе с его самкой. Правда, один или два раза хищник лизнул молодого царевича, но никогда не стоило пренебрегать мерами предосторожности.

Анкесенамон ощутила атмосферу своего детства: кормилицы и дети. Погремушки, которые Итшан принес своему сыну, вызвали у нее слезы на глазах; эти первые игрушки были такими же, как и у нее когда-то очень давно.

Несмотря на ощущение счастья, как царица Анкесенамон больше не могла избегать вопроса, который питал сплетни двора. И к тому же это в первую очередь касалось ее самой: когда не станет Ая, который из двух мальчиков будет наследником трона? Казалось очевидным, что это должен быть ее сын Хоренет, так как он официально был объявлен наследником. Но звучное имя, которое выбрал Ай для сына Шабаки, достаточно ясно указывало на то, что он видел в нем продолжателя династии.

Кроме того, она задумывалась над тем, кто станет регентом. В последний раз, когда она беседовала об этом с царем, они сошлись на кандидатуре Нахтмина, но в следующий раз всплыло имя Аменхотепа. Согласится ли отец царевича, которому поставили задачу возродить династию, остаться в тени?

Наступил месяц Хойяк, а вместе с ним и праздник Осириса.

Праздничное шествие традиционно проходило перед дворцом и было как никогда многолюдным. Царская семья находилась за балюстрадой большой террасы, выходящей на улицу Амона. Рядом с Аем, справа от него, стояла царица, держащая на руках молодого Хоренета, а слева расположились Нахтмин и Шабака, у которых на руках были, соответственно, Нефериб и Аменхотеп. Раздавались восторженные крики, в воздух летели цветы. Вот уже многие годы народ Двух Земель не видел детей на террасе дворца; казалось, что сок старого династического дерева высыхает. Тебаины и другие подданные короны, пришедшие со всех уголков Двух Земель, Омбоса, Йеба, Нехена, с воодушевлением отмечали первые плоды такого возобновления.

Трубный звук известил о том, что наступил час мужчинам из царской семьи возглавить кортеж. В этот момент Анкесенамон оказалась в Большом зале на нижнем этаже. Она видела, как Уадх Менех долго разговаривал со вторым распорядителем церемоний, заметила озабоченное лицо Шабаки и как тот удалился с раздраженным видом.

— Что происходит? — спросила она Уадха Менеха.

— Вопрос старшинства, твое величество.

Итак, не было сомнения, что это была ссора из-за старшинства между Нахтмином и Шабакой по поводу того, кто и в какой последовательности должен идти за монархом. Шабака намеревался идти в том же ряду, что и Нахтмин, но Ай этого не разрешил: как главнокомандующий царства и царевич Нахтмин был выше по рангу. На следующий день Анкесенамон отправилась расспросить обо всем царя.

— Я полагаю, будет полезно, если ты мне назовешь имя регента на случай, если с тобой что-то случится.

— Ты об этом знаешь, я не изменил своего решения. Нахтмин. Как главнокомандующего его уважают и ценят не только военные. Он полон энергии.

— Кажется, Шабака оспаривает его старшинство.

— Он немного перегибает палку, — заметил Ай, улыбаясь.

— Почему ты выбрал имя Аменхотеп для его сына? Это стало для него поводом питать большие надежды.

Ай вздохнул.

— У меня сложилось впечатление, что мы освобождаемся от кошмара после стольких лет распрей и полуцарей у власти!

«Полуцари» — это слово звенело в голове Анкесенамон. Это верно, Сменхкара и Тутанхамон были слабыми людьми. Но «полуцари»!

— Я хотел вернуть уважение этому знаменитому имени — Аменхотеп. Шабака из породы сильных людей. Его сын будет таким же, какими были основатели династии. Мне представился случай. Я его не упустил.

— И кто же будет наследным принцем? — спросила она.

— Если мои пожелания будут исполнены, то твой сын Хоренет должен будет сочетаться браком с Нефериб, дочерью твоей покойной сестры. Они образуют царскую пару под регентством Нахтмина.

— А Аменхотеп?

— Излишек товара не повредит, моя царица. Я предпочитаю, чтобы у нас были два принца вместо одного. Я не могу предусмотреть всего, что произойдет после моего ухода. Главное, чтобы у нас в роду были сильные мужчины.

Возможно, он был прав.


Несколько недель прошло без особых событий, не считая традиционных праздников.

То ли из-за того, что Нефернеруатон стала матерью, то ли в результате внезапного осознания себя женщиной, у нее все больше менялся характер. Безрассудная и странноватая девушка, какой она была в предыдущие годы, стала прекрасной матерью, внимательной ко всем моментам жизни своего ребенка.

Во время долгих бесед с сестрой и кормилицами она, некогда занятая лишь прическами, румянами и благовониями, интересовалась количеством молока и временем отнятия от груди.

— По крайней мере, по истечении года, — ответила Анкесенамон.

Но Сати покачала головой.

— Госпожа, поверьте мне, лучше пораньше приучить ребенка к обычной еде. Я советую отнять от груди на девятом месяце. Это делает детей сильнее.

Стало быть, для Хоренета наступил этот момент.

Совместные ужины также способствовали восстановлению былой семейной атмосферы. К ним присоединялся Нахтмин или Шабака, бывало что и сразу оба, а иногда и царь.

Как-то вечером Нахтмин пришел к царице на ужин, хотя знал, что будет и Шабака. Он казался озабоченным. Анкесенамон поинтересовалась у него о причине такого настроения.

— Когда ты видела царя последний раз? — спросил он.

Она встревожилась.

— Но… Этим утром…

— Я только что от него. Мне он показался очень усталым.

Анкесенамон резко поднялась.

— Не торопись, твое величество, — сказал ей Нахтмин. — Он попросил дать ему отдохнуть до завтра. Сеферхор рядом с ним.

В ту ночь во дворце никто не спал. На рассвете следующего дня царица, ее сестра, Мутнехмет, Шабака и Нахтмин встретились перед покоями царя, все были обеспокоены. К ним вышел спокойный Сеферхор. Несколько мгновений он молча на них смотрел, а затем сообщил, как будто его об этом спросили:

— Этим утром его величеству намного лучше. Он только что встал, чтобы умыться. Разумеется, он будет тронут вашим вниманием, но не заходите туда все одновременно.

Было очевидно, что именно Анкесенамон должна войти первой, а вместе с ней и Шабака. Они услышали голос Ая, доносящийся из ванной комнаты. Он отдавал приказы слугам. Все успокоились. Вскоре Ай вышел из ванной в сопровождении слуги, который вытирал ему поясницу. Царь окинул всех взглядом и весело сказал:

— Это случится, но не сегодня.

Шабака расхохотался.

— Как я этому рад, мой царь, мой господин!

Анкесенамон подошла к царю и поцеловала его в щеку. Он положил руку на ее плечо.

— Это Нахтмин вас встревожил? Вчера у меня было легкое недомогание. Думаю, сказалась загруженность работой. Или заботы.

— Заботы? — переспросила Анкесенамон.

— Маху сообщил мне, что вот уже на протяжении нескольких дней наблюдается непонятное передвижение войск от Мемфиса к Стене Принцев. Завтра я ожидаю донесения гонцов. Теперь позвольте мне одеться.

Царица сообщила тем, кто ожидал своей очереди за дверью, что царь восстановил свои силы. Все с облегчением вздохнули и вернулись в свои покои.

— Стена Принцев, — объяснил Шабака царице, когда они были в большом зале, — это высокая стена, выстроенная на востоке, чтобы помешать вторжению бедуинов. Какой же была причина передвижения войск, о чем сообщили шпионы Маху?

Следующий день прошел без инцидентов. Анкесенамон успокоилась, по крайней мере внешне.

На рассвете следующего утра она и Итшан были разбужены сдержанным, но настойчивым стуком в дверь. Анкесенамон встала, чтобы узнать, в чем дело. Приоткрыла дверь. В неясном свете вырисовалось лицо Уадха Менеха. Мертвенно-бледное. Перекошенное.

— Твое величество, — проговорил он с дрожью в голосе, — прости меня, но…

Он не мог говорить, но ему уже не надо было заканчивать свое сообщение.

— Подожди. Я сейчас оденусь, — сказала она.

Она набросила на плечи накидку и последовала за старым Распорядителем церемоний по еще прохладному коридору.

— Хранитель гардероба нашел его этим утром в своей постели… бездыханным…

Он не осмелился сказать «мертвым».

— Надо разбудить полководца Нахтмина и Первого советника, — повелела она, не узнав своего собственного голоса.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ УЗНИЦА

21 ЦАРИЦА НА БАРЕЛЬЕФЕ

Слишком хорошо ей было знакомо это гробовое молчание, прерываемое шепотом и скрипом сандалий на усыпанных песком плитах, — она его прочувствовала после смерти своего отца. Затем матери. Сменхкары. Мекетатон. Пасара. Сетепенры. Тутанхамона. Нефернеферуры.

«За что это мне? Всегда мне?» — возмущенно думала она.

Войдя в комнату Ая, она была потрясена видом Мутнехмет.

В изголовье ложа виднелся ее одинокий силуэт, окутанный клубами дыма от благовоний, которые уже расползлись по комнате. Одетая во все белое, она стояла неподвижно, с цветком лотоса в руке. Шабака и Хранитель гардероба, как хранители Ка, стояли по другую сторону ложа.

Анкесенамон совсем упустила из виду, что супруга Хоремхеба была дочерью Ая. Но в этом дворце, где интересы династии стояли на первом месте, кровное родство уже мало что значило.

Мутнехмет думала об отце, которого она никогда не знала. Она повернула голову к царице, которая некогда была ее племянницей, прежде чем формально стала мачехой. Они встретились взглядами. У обоих глаза помутнели, но были сухими.

Впрочем, надо было оплакивать царя, но слезы не приходили. Анкесенамон не могла вспомнить ни одного волнующего события, связанного с покойным. В течение четырех лет правления их объединяла только власть.

Возможно, те же самые чувства испытывала Мутнехмет. Неужели он не брал ее на руки, когда она была ребенком? Неужели никогда не позволял ей прыгать у себя на коленях?

Но детство — это другая страна.

Мутнехмет положила цветок лотоса на грудь усопшему и удалилась, чтобы уступить место царице.

«Где она нашла лотос в это время года? — размышляла Анкесенамон. — Ах да, разумеется, в большом бассейне в здании дворца». Она остановилась перед теперь уже покойным царем, — одним из последних силуэтов на длинной фреске. Странно бледный, как будто освобожденный от всего земного, сам по себе ставший мумией. Сеферхор закрыл ему глаза.

Она рассматривала тело царя, которым должны были заняться бальзамировщики. Этот человек был ее дедушкой, затем врагом, потом царем и официальным супругом. Странной была их связь. В Анкесенамон поднялась новая волна возмущения. Он дошел до того, что сделал ее циничной, почитающей интересы династиипревыше всего. Он навсегда сделал ее узницей дворца. Она теперь даже не могла сбежать, как Меритатон. Ее прижали к стене судьбы тутмосидов, сделав одним из персонажей барельефа.

Во время весьма символического брака с Тутанхамоном она была случайной царицей. Ай превратил ее в главную, вечную царицу. Он украл у нее молодость.

«Он из меня сделал живую мумию!» — прозвучало у нее в голове.

Почему она его не оттолкнула!

Она подняла взгляд и увидела полные ужаса глаза Шабаки. Смерть Ая открыла ему истинность его положения: бывший раб, он стал проклятой душой хозяина, а отныне будет преследоваться за преступления, которые совершил в своей жизни.

Теперь ей следовало приступить к ежедневной процедуре умывания, затем облачиться в траурные одежды, износившиеся из-за частого употребления.

Выходя из комнаты, чтобы предупредить распорядителя о том, что этим утром не следует приводить льва, она увидела Шабаку в обществе Нефернеруатон и Мутнехмет. Они все собрались в зале первого этажа, там же были и кормилицы. На их лицах она прочла тревогу. Даже карлик Меней сидел неподвижно с расширенными от страха глазами.

«Что же с нами будет теперь? — казалось, кричало их молчание. — Что нам теперь делать?» Она понимала, что они ждали ее, но ограничилась тем, что сказала:

— Нам всем потребуется мужество.

Она собиралась возвратиться в свои покои, когда появился Нахтмин и направился к ней:

— Твое величество, он велел тебе провозгласить волю царя: он считал, что управление делами царства должно быть возложено на меня.

Он не терял времени. Ни малейшего следа печали на лице. Она покачала головой. Ей это было знакомо: четырьмя годами раньше она пережила подобное после смерти Тутанхамона.

— Пригласи Усермона и глав ведомств, — обратилась она к нему. — Мы должны составить провозглашение. Будет действительно лучше, если ты незамедлительно возьмешь власть в свои руки.

— А ты созови Царский совет, — сказал он.

Она пожала плечами. Неужели он не знал, что больше не было Царского совета? Ай его упразднил. Он сконцентрировал всю власть в своих руках. В результате теперь имело законную силу только слово царицы. Ай хотел, чтобы его преемником стал сильный мужчина, но по иронии судьбы в Двух Землях властвовала женщина.

— Что это за передвижения войск к Стене Принцев, что так встревожило царя? — спросила Анкесенамон.

— Утром должны вернуться гонцы, которых я отправил на разведку. По всей видимости, это исходит от Хоремхеба, но я не улавливаю в этом смысла.

— Держи меня в курсе.

Часом позже она вошла в кабинет Ая, где собрались главы ведомств. Все были напуганы. Лицо царицы являло собой маску, скрывавшую ее чувства.

— Царь желал, чтобы его сменил царевич — командующий Нахтмин, — сказала она. — Я хочу знать, все ли вы согласны с этим.

Все ответили, что согласны.

— Таким образом, мы должны составить воззвание, в котором будет сообщено о смерти царя и о том, что регентство взял на себя полководец Нахтмин.

Главы ведомств и Первый советник Усермон немного расслабились: власть в стране оставалась в руках династии.

— Могу ли я со всем уважением напомнить ее величеству, что объявлять о наследовании трона нельзя, пока не истекут семьдесят дней официального траура? — вмешался Майя.

Последовало несколько секунд молчания. Лица глав ведомств стали по меньшей мере озадаченными, даже растерянными.

— Казначей Майя, — заговорила царица тоном, не терпящим возражений, — я знаю обычаи своей страны. Я говорила не о наследовании трона, а о регентстве. В связи с опасностями, которые подстерегают страну и о которых ты информирован лучше, чем я или кто-либо из присутствующих, необходимо, чтобы в стране был сохранен порядок. Так вот, именно командующий Нахтмин будет за это отвечать. Твое замечание бестактно.

Майя побледнел.

Анкесенамон повернулась к Нахтмину, увидела улыбку одобрения в его глазах, затем обратилась к Первому советнику Усермону:

— Первый советник, — сказала она тем же властным тоном, — царевич-регент, главнокомандующий Нахтмин, скоро попросит тебя поторопить казначея Майю с отъездом в Мемфис, где его ждут новые обязанности.

Она бросила на Майю грозный взгляд. У казначея задрожала челюсть. Он поднялся, чтобы покинуть собрание. Когда он уже был у двери, Нахтмин остановил его:

— Казначей, ты удалишься, когда я дам тебе на это разрешение. Потрудись занять свое место.

— Царица выразила мне недоверие, мне нет больше места среди вас, — заметил мертвенно-бледный Майя.

— Казначей, твои тесные связи с полководцем Хоремхебом известны всем, — заявил Нахтмин. — Царица лишь сделала из этого вывод. Показав свое двуличие, рассчитывая на нашу наивность, ты пожелал, чтобы в течение семидесяти дней отсутствовала власть. Такого не будет.

Майя не знал, что сказать.

Писец попросил соблюдать регламент собрания.

Нахтмин прикусил губу.

— Все уже сказано, — заявил он.

Он направился к двери, чуть ли не оттолкнув Майю, и крикнул:

— Четырех стражников сюда!

— Командующий! — вскричал Майя.

Но Нахтмин его больше не слушал. Когда прибыли стражники, он указал пальцем на казначея:

— Этого человека следует арестовать. Увезите его в тюрьму дворца, там он будет ждать приговора.

— Это подлая клевета! — кричал Майя.

— Это не клевета, Майя, — возразил Нахтмин, — всего лишь нелицеприятная правда.

Стражники увели казначея. Усермон, Маху и Пентью были потрясены. Только глава судебного ведомства Пертот сохранял спокойствие. Царица оставалась бесстрастной; она являла собой пример стойкости и не собиралась обвинять командующего в том, что он последовал ее примеру, даже если он действовал грубо.

— Теперь, — обратился Нахтмин к Маху, — я хочу, чтобы ты установил, кто те люди, что были посланцами между Майей и Хоремхебом, и обезвредил их. Нет ни малейшего сомнения в том, что Хоремхеб осведомлен обо всем, что происходит в столице.

— Они мне известны, — ответил начальник тайной охраны. — Твое величество, я займусь этим незамедлительно.

Первый советник Усермон продиктовал воззвание об отбытии на Запад царя Хеперхеперуре — это имя получил Ай при коронации. К документу в присутствии царицы была приложена царская печать. Затем Усермон вызвал начальника глашатаев и велел ему, чтобы воззвание было прочитано на площадях города и по всему царству.

Анкесенамон обрадовалась, что теперь наконец-то могла возвратиться в свои покои и немного отдохнуть, прежде чем идти принимать соболезнования. Однако в большом зале первого этажа к ней подошли Нефернеруатон и Шабака. Сестры обнялись.

«У нее хотя бы есть муж», — подумала Анкесенамон. Итшан, естественно, не мог официально быть ее мужем, по крайней мере не при теперешней ситуации. Она рассказала им о решениях, принятых на совещании. Разговор прервал Уадх Менех, который напомнил царице о необходимости выставить тело царя на всеобщее обозрение на три дня, до того как бальзамировщики займутся им.

— Сократи церемонию до двух дней, — приказала она.

Эти три дня могли стать критическими для царства; за эти дни Нахтмин должен был перекрыть дорогу к Фивам, чтобы противостоять проискам Хоремхеба. Не следовало надолго открывать во дворец доступ толпам знатных особ и придворным, как обычно это происходило после смерти правителей. Из большого нижнего зала уже доносился шум голосов первых посетителей.

— И прикажите спрятать все ценные вещи, которые остались в покоях царя.

Ей это было известно из собственного опыта; некоторые посетители не могли устоять от соблазна прихватить из царских комнат какие-нибудь ценности, которые можно было незаметно зажать в руке или спрятать на себе.

— Царевич Шабака это уже сделал, твое величество, — сказал Главный распорядитель церемоний.

Она кивнула. Он поклонился и стал спускаться по лестнице.

Верхушки обелисков уже освещало полуденное солнце, но никому не хотелось есть. Анкесенамон отдала распоряжение подать обед кормилицам. Что же касалось ее самой, то вполне достаточно было хлебца, чаши теплого молока и яблока.

Она вернулась в свои покои вместе с Мутнехмет, привела себя в порядок и покормила Хоренета тем, что приготовила Сати: кашей на молоке с яблоком и половинкой хлебца.

Предстояло долгое ожидание.

22 ПРОТИВОСТОЯНИЕ БОГОВ

Несмотря на суматоху, царящую в окрестностях дворца из-за непрерывно увеличивающегося потока посетителей, поскольку время для выражения дани уважения усопшему было сокращено до двух дней, весь город, казалось, был окутан плотной пеленой немой тоски.

На улицах не было привычного оживления. Немногие прохожие разговаривали шепотом. Грохот тележки, которого накануне никто и не заметил бы, сейчас представлялся почти непристойным. Даже лай собаки, казалось, требовал вмешательства стражников.

Анкесенамон не помнила, чтобы такое было после смерти ее отца в Ахетатоне, Сменхкары и Тутанхамона в Фивах. Может быть, тогда она не обратила на это внимания? Неужели царь Ай был настолько любим? Или животный инстинкт говорил людям о приближении бури? Но какой бури?

С десяти до двенадцати часов, сидя на высоко установленном троне в Зале судебных заседаний, окруженная стражниками с копьем у ноги, носителями опахал и придворными дамами, она принимала соболезнования придворных и представителей знати.

Нахтмин, у которого еще не было права сидеть рядом с царицей, стоял у подножия трона и принимал соболезнования в качестве названного сына почившего монарха. К Первому советнику Усермону, стоящему слева от него, подходили люди попроще.

Писец, сидевший на корточках позади трона, присутствовал только для того, чтобы описать исключительное событие.

Мутнехмет была не в состоянии выполнять свои обязанности, так как слишком много вынесла испытаний.

Соболезнующие переводили взгляды с командующего на царицу, и она догадывалась, о чем думали эти люди: он теперь был вдовцом, она — вдовой, она и Нахтмин одного возраста, почему бы им не пожениться. По городу, вероятно, уже поползли всякие слухи.

Такого поворота событий Ай, очевидно, не предусмотрел.

Потом царица поднялась в свои покои, совершенно разбитая.

Во время обеда Нефернеруатон заговорила о том, что ее сестра, Мутнехмет и придворные дамы смутно ощущали.

— Но что же все-таки происходит? Город онемел! — сказала она.

Никто не мог ей ответить. Вечером, перед ужином, чтобы разузнать о непонятных передвижениях войск, она повелела вызвать к себе Нахтмина; ей сообщили, что он в гарнизоне Фив и возвратится позже.

Тогда она вызвала Маху.

— Что уже известно?

Он ничего не мог толком объяснить.

— Ничего определенного, твое величество. Один из командиров Хоремхеба сказал нашему посланцу, что его разведка заметила бы передвижение войск хеттов на территории страны Амки. Я не вижу причины для беспокойства. Мы заключили с царем Суппилулюмасом договор о добрососедских отношениях. Даже если там происходит переброска войск, это не может представлять для нас угрозу. Я не понимаю смысла происходящего.

— Что же это может значить?

— Твое величество, я решительно не знаю.

— Следовательно, Хоремхеб планирует какие-то махинации.

— Я тоже склонен так думать, твое величество.

— Сообщил ли ты о твоих сомнениях главнокомандующему Нахтмину?

— Как оказалось, наши мнения сходятся. Он в настоящее время пребывает в казармах гарнизона Фив, чтобы при необходимости организовать отпор войскам Нижней Земли.

Анкесенамон задумалась, потом продолжила:

— Полагаешь ли ты, что у командующего Хоремхеба хватит наглости повести войска Нижней Земли против войск Верхней Земли, которые защищают Фивы?

— Мне это не ведомо, твое величество. Этот человек решил захватить власть, и нам это известно. Но я не сомневаюсь, что как военный он понимает: командиры Нижней Земли никогда не согласятся направлять своих людей против людей Верхней Земли, даже под нажимом.

— Но что тогда означает это мнимое передвижение войск вдоль Стены Принцев? Выманить защищающие Фивы войска?

Она удивилась своей способности думать как военный стратег. Без сомнения, Маху был тоже удивлен.

— Возможно, не войска, твое величество. Не войска.

Она от напряжения вытянула шею.

— Но тогда?..

— Царевича — командующего Нахтмина, твое величество. Если твое величество соизволит вступить в брак с царевичем, путь Хоремхеба к власти будет перекрыт окончательно.

Она подалась вперед. Таким образом, гипотеза приняла определенную форму.

— Царевич Нахтмин об этом знает?

Начальник тайной охраны отрицательно покачал головой. Она велела слуге вызвать Главного распорядителя церемоний. Когда тот явился, она ему приказала:

— Отправьте гонца к главнокомандующему Нахтмину в казармы гарнизона. Он должен незамедлительно прибыть во дворец.

Она повелела не подавать ужин до появления Нахтмина. Он прибыл через час, удивленный, с трудом скрывая свое недовольство.

— Царевич! — обратилась она к нему. — Только ты можешь противостоять планам Хоремхеба. Не позволь обмануть себя так называемой переброской хеттских войск у Стены Принцев. Это лишь повод вытащить тебя из Фив.

И тут его удивление перешло в изумление.

— Твое величество, проявленное тобой внимание для меня большая честь… Но…

— Царевич, больше всего Хоремхеб опасается только одного — нашего с тобой союза.

Он потерял дар речи.

— Царь этого не предусмотрел, — наконец выговорил он.

— Царя больше нет. Мы с тобой, ты и я — стражники царства. Ты не должен рисковать собой.

— Ты права, твое величество.

Смотритель блюд пришел сообщить, что ужин подан.

— Мы не можем поступить иначе — нам необходимо вступить в брак, царевич, — сказала она.

Он улыбается, видимо смущенный этой перспективой.

— Твое величество, возможно ли, чтобы у смертного возникло иное желание?

Она думала о том, что таким образом жертвует Итшаном. Но Начальник конюшен не был представителем власти. А ныне речь могла идти только о власти. Единственным человеком в Фивах, способным противостоять Хоремхебу, был Нахтмин.

Она поднялась и проследовала впереди него в столовую, где их ожидали Мутнехмет, Нефернеруатон и Шабака.


Стойкий запах пота, жареного лука, чеснока — привычная для казарм вонь стояла в длинном нижнем зале, полном сидевших на корточках солдат; здесь была столовая гарнизона Мемфиса. Плотный шум голосов эхом отражался от потолка. Солдаты вносили огромные чаны с бобами и нутом, перемешанными с кусочками отварного мяса и приправленными бараньим или свиным жиром. Другие разносили кувшины с пивом, весьма неплохим, даже по мнению постоянно всем недовольных ворчунов.

У присутствующих в зале явно было хорошее настроение. К солдатам царя уважительно относились в царстве Миср. Им предоставлялось жилье, положено было пропитание и жалованье. Никаких забот — все хлопоты командиры брали на себя, впрочем, получая за это достойное жалованье. Армейская служба состояла в том, чтобы во время военной кампании подвергаться ударам копий, кинжалов или сабель, так же как и стрелам врага, и конечно же, оказывать достойный прием пехотинцам, конникам и лучникам противника. Но войны теперь были редким событием, что, впрочем, вызывало недовольство у командиров. Вот уже девять лет не было настоящей войны с крупными трофеями, как это бывало когда-то: полные тележки добра, колонны пленников, которых продавали в рабство. «Да, красивое зрелище война!» — заявляли командиры. Мирное время неумолимо приводило к упадку в армии, и время правления Эхнатона это доказало: тот не любил войн, и в результате этого царство потеряло территории в Азии, а также уважение к себе и союзников, и врагов.

К счастью, армией отныне командовали настоящие мужчины. Солдаты могли заставить врага умыться собственной кровью, могли вывалять его внутренности в пыли, полоснуть точно по шее, отсечь ногу или руку. Командующий Хоремхеб был отличным воякой. Даже брат Эхнатона, малолетний царь Тутанхамон, который, впрочем, сам не был великим полководцем, пожаловал ему тройное золотое ожерелье в знак признания его исключительных заслуг. Тройное золотое ожерелье! На него можно купить десять самых процветающих скотоводческих хозяйств в Нижней Земле. Но — слава богу Пта! — Хоремхеб был лишен пристрастия к скотоводству.

В военной жизни не хватало лишь одного — возможности удовлетворить плотские желания. Если часть новобранцев имела шанс оказаться недалеко от своих домашних очагов, то остальные могли попасть домой только по разрешению командира один раз в месяц или вообще не побывать там ни разу.

Но своей энергии всегда можно было дать выплеснуться на занятиях борьбой или в тренировочных боях.

Командир Рамзес сел на корточки напротив своего начальника, недалеко от того угла, где разместились берберы, которые считались великими воинами и поэтому имели свою собственную кухню и кашеваров. Они ели только мясо, которое жарилось на открытом огне. Впрочем, Хоремхебу такая еда нравилась. Мясо, приготовленное на огне, сверху покрывалось хрустящей корочкой, а внутри было нежным. Оно было вкуснее, чем отварная свинина, пресная до тошноты. Но нельзя же жарить мясо для целого полка — тогда придется вырубить все деревья. Достаточно того, что солдатам готовили горячую пищу на торфяном костре.

Тридцати лет от роду, пяти футов ростом, с выпирающими мускулами и массивным лицом, человек-кремень, командир Рамзес был боевым товарищем командующего. Они вместе сражались в Амки, и там у них была возможность узнать друг другу цену. Мчась на колеснице, командир конников Рамзес сеял смерть на своем пути. Ему не было равных в умении проткнуть копьем пехотинца, отбросить его со своего пути, вытащить копье из трупа и заняться следующим противником. Однажды он пробил одним копьем двух человек сразу! Двух сразу! Тогда он с трудом вытащил свое копье.

— Что ты ответил посланцам? — спросил Хоремхеб, наливая вино в глиняную чашу.

— Что не вижу смысла в манипуляциях хеттов и что твои отряды патрулируют вдоль стены.

Солдат поставил перед ними большое блюдо с крупными кусками жареной баранины, затем блюдо с салатом-латук, вымытым колодезной водой согласно требованию военного лекаря, отвечающего за здоровье командиров. Хоремхеб схватил кусок мяса и впился в него зубами, но не передними, так как они у него шатались, в отличие от коренных зубов. Его челюсти двигались с таким ожесточением, будто полководец жевал ляжку главнокомандующего Нахтмина.

Поглощение пищи Рамзесом было не менее впечатляющим — он ел, как настоящий хищник.

— Их там, в Фивах, это беспокоит, — возобновил разговор Хоремхеб, выковыривая застрявшее в зубах мясо ногтем. — Это будоражит выскочку. Глупо думать, что я собираюсь бросить свои войска на Фивы. Есть, конечно, шанс, что нервы у него сдадут и он рискнет явиться сюда. И тогда…

Он выпучил глаза, и Рамзес хохотнул.

— Как долго ты намереваешься держать их в напряжении? — спросил командир.

— У меня достаточно времени. Согласно протоколу, царица не может сочетаться браком с выскочкой, пока не истекут семьдесят дней траура, не пройдут похороны.

— Майя тебя будет держать в курсе.

Лицо командующего омрачилось.

— Два дня назад выскочка приказал его арестовать. Надо будет найти другого информатора.

— Они арестовали Майю?

Хоремхеб сокрушенно покачал головой.

— Он поступил опрометчиво.

— Думаю, мы найдем в Фивах того, кто тебе подойдет, — сказал Рамзес.

Хоремхеб внимательно посмотрел на собеседника. Пока он не нашел достойной замены Хнумосу.

— Полагаешь, ты мог бы организовать слежку в Фивах, чтобы при этом сильно не отвлекаться от твоих постоянных обязанностей?

— Это не займет у меня много времени, — ответил Рамзес. — Дело не очень сложное.

— Во дворце мне очень бы хотелось иметь своего человека, — заявил Хоремхеб.

Он опустошил свою чашу, громко рыгнул, схватил лист салата и съел его с задумчивым видом.

Он вспомнил о том, что ему когда-то говорил Нефертеп. Пта был богом Мемфиса, а Амон — богом Фив. Стало быть, сейчас они противостоят друг другу. Он решил, что при случае нанесет ответный визит Нефертепу.

23 ЖЕНЩИНА ПРОТИВ КОЛОССА

Прощание с царем, который отбывал на Запад, происходило в большом зале цокольного этажа, который использовался для этих целей еще со времен Аменхотепа Третьего. Именно там четыре года назад Фивы прощались с Тутанхамоном. Сразу после этого царские останки перенесли в другой зал, расположенный с северной стороны дворца, и отдали во власть бальзамировщиков, и вовремя: от жары труп постепенно приобретал зеленый цвет. Вокруг вились мухи.

На этот раз на церемонии присутствовали главы всех ведомств, начальник гарнизона Фив, командующий Анумес, начальник стражи дворца, сорок один дворцовый служащий, смотритель царской Казны, начальник Службы рта, Первый помощник, хозяйка гарема, Начальник конюшен, секретари, писцы и члены царской семьи. С рассветом Усермон послал верховых гонцов в Ахмим известить Себатона, Сагора и других детей Ая, а также наместника царя Гуя. Они не успевали на церемонию прощания, так что должны были прибыть уже на похороны.

Анкесенамон стояла одна в первом ряду. За нею стояли Мутнехмет и Нахтмин, а дальше Нефернеруатон и Шабака. Главному распорядителю церемоний Уадху Менеху с трудом удалось расположить их по старшинству. От отчаяния он выстроил их согласно старому протоколу: царственная супруга, дети, родственники второго ранга. Шабака не должен был находиться впереди, но как супруг сестры царицы он занял место среди родственников второго ранга.

Хумос и пять жрецов, явившиеся вознести молитвы, сгрудились вокруг пышного ложа, которое было обтянуто пурпурной тканью, расшитой золотом.

В большом дворе раздались причитания плакальщиц. Жрец запел:

Фараон идет к тебе, Амон-Pa, владыка Карнака. Он говорит, что ты творишь добро, что ты избавляешь от всего плохого и пагубного…

Услышав, как кто-то всхлипнул, Анкесенамон обернулась и увидела, что у Шабаки от напряжения сведено судорогой лицо; он едва сдерживал рыдания.

…Он идет созерцать твою красоту. Он на борту твоей лодки Сакти для того, чтобы обойти подводные камни нижнего мира и подняться к тебе. Когда он отправится на Запад, и Маат и Анубис его очистят, они приведут его к тебе, чтобы он впитал твое великолепие и твою силу…


Молились в течение часа. Затем в зале судебных заседаний снова стали звучать соболезнования. Необычным было то, что Шабака также принимал соболезнования. Ничто не позволяло предположить, что он воспринимал происходящее с иронией. Он остался на ужин и казался растерянным.

Итшан во время трапезы ощутил беспокойство Анкесенамон. Когда ушли гости, он спросил:

— Могу ли я увидеть Хоренета?

Она была удивлена просьбой — обычно он навещал ребенка, не спрашивая позволения.

— Ну конечно же! — ответила она. — Почему ты у меня об этом спрашиваешь?

— Ты знаешь почему. Со смертью Ая все изменилось. Нет сильного мужчины, кроме Нахтмина, чтобы защитить трон. Все во дворце говорят о том, что по окончании траура ты выйдешь за него замуж. Было бы удивительно, если бы ты этого не сделала. Для этой ситуации такое решение самое благоразумное. Значит, ребенок принадлежит только тебе. Династии.

«Снова династия!» — подумала она. Неужели у нее отнимут последнее утешение, которое еще оставалось? Интересы династии перечеркивали ее собственное существование. Вот уже ребенок и его отец становятся всего лишь изображениями на барельефе, и они тоже.

У Итшана был живой ум. Теперь в его речах звучала то ли грусть, то ли горечь. Она положила руку ему на плечо.

— Я страдаю не меньше тебя. Давай навестим ребенка, — сказала она, снимая сандалии. Он сделал то же самое.

Он спал в своей колыбели. Сати, лежа в углу комнаты, около корзины с кобрами, притворилась, что не слышит, как они вошли, хотя слух у нее был тоньше, чем у мыши, и ее госпожа об этом знала. Что касается кормилицы, то та действительно спала — она очень шумно дышала. Анкесенамон не мешало присутствие Сати.

Итшан склонился над ребенком и погладил пальцем маленькую ручку, лежащую поверх простыни.

Они вышли из комнаты так же тихо, как и вошли туда, то и дело касаясь друг друга.

— Давай пойдем спать, — предложила она Итшану. — Если ты не можешь быть защитником трона, то, по крайней мере, будешь защитником моего сна.

Она страстно отдалась ему. Он щедро осыпал ее ласками. Она мимолетно подумала о Меритатон, затем заснула на плече у Итшана.


На следующий день Главный распорядитель церемоний сообщил о том, что солдаты смерти — как иначе их можно было назвать? — под командованием мастера-бальзамировщика Асехема прибыли во дворец.

Они явились со своими инструментами — кремневыми орудиями, скребками, крюками, а также взяли с собой подстилки, чаши, сумки с содой и пряностями, нитки для шитья и расположились в бывшем складе, одном из наиболее удаленных строений.

Обитателям первого этажа было трудно не думать о похоронных действах, которые проходили в цокольном помещении.

Единственным убежищем была терраса. На какое-то время Анкесенамон велела перенести туда свое ложе. Когда становилось прохладней, легкий бриз прогонял эти ужасные мысли и видения трупа, который солили, как морскую сельдь. Шабака был первым, кто присоединился к царице. На этот раз он вызвал у Анкесенамон жалость.

— Он только вывел меня на вершину жизни, как сам оттуда сошел, и теперь все рушится! — жаловался он.

— У тебя есть супруга, о которой ты не смел прежде мечтать, и здоровый ребенок.

— Это только усиливает мою печаль, — пробормотал он.

Так прошло десять дней. Нездоровое затишье, время от времени вызывающее приступы беспокойства, царило во дворце.

Во второй половине дня, в то время, когда Анкесенамон дремала, за дверью комнаты послышались приглушенные голоса. Она узнала голос Итшана и стремительно вскочила, чтобы открыть дверь. Это действительно был он, но она его едва узнала. Шабака маячил за ним, как черный призрак.

Выпучив глаза и раскрыв рот от страха, он не мог произнести ни единого звука. Она не удержалась и выругалась.

— Что?

— «Мудрость Гора», — начал говорить Итшан.

Корабль Первого советника.

— Нахтмин? — воскликнула она.

— «Мудрость Гора» затонул. Нахтмин был на борту.

Она распахнула дверь. Нефернеруатон как раз подошла и стала рядом с Шабакой.

— Когда?

— Приблизительно два часа тому назад.

Позади Итшана, Шабаки, Нефернеруатон сгрудились кормилицы. Скоро к ним присоединился Уадх Менех.

— Неужели он не мог спастись?

Было время паводка, она знала неистовую силу течений.

— Его нашли?

Итшан покачал головой; в это время года тело человека, утонувшего в Мемфисе, могло вынести возле Авариса. Значит, царевич Нахтмин, главнокомандующий, не мог быть даже погребен.

Ему было отказано в вечной жизни. Навсегда лишь немая тень.

— Но куда он направлялся? — спросила она.

— Я слышал, что он собирался посетить гарнизон на севере Фив, — ответил Итшан.

Она вернулась в комнату, поправила парик и снова вышла в коридор.

— Предупреди глав ведомств, — приказала она Уадху Менеху. — Мы собираемся в царском кабинете.

У них также еще продолжался послеобеденный отдых. Потребовался целый час на то, чтобы их собрать. Никто не знал о смерти Нахтмина, и поэтому все были недовольны тем, что их так срочно собирали.

Анкесенамон сообщила им новость. Казалось, это их убило.

Она вызвала писца.

— Первый советник, — сказала она Усермону, — продиктуй воззвание: ввиду смерти царевича Нахтмина, назначенного покойным царем регентом, царица становится регентшей.

Усермон, еще не придя в себя после сообщения о смерти царя, нерешительно повернулся к главам ведомств.

— Это наиболее разумное решение, — согласился Маху.

Преемник казначея Майи, Хапон, потерял дар речи. Мертвенно-бледный Пентью заявил, что согласен с мнением начальника тайной охраны. Глава судебного ведомства Пертот подтвердил законность решения. Тогда Усермон продиктовал воззвание.

— Вызовите командующего Анумеса, — приказала Анкесенамон.

Он был начальником гарнизона Фив, другом Нахтмина.

Его прибытия ожидали молча. Маху незаметно посматривал на царицу, будучи удивлен этим внезапным проявлением властности. Внезапно он вспомнил о другом кораблекрушении, малозначащим по сравнению с тем, что случилось с «Мудростью Гора», о крушении плавающего дома терпимости «Лотосы Мина», который был собственностью сеида Хоремхеба. Судно Первого советника не могло затонуть случайно — это был новый корабль, на который он поднимался много раз. Если бы нашли обломки судна, вероятно, обнаружили бы дыру, просверленную коловоротом. Нахтмин был обязан накануне своего визита сообщить о нем в северный гарнизон, а шпион Хоремхеба сделал свое дело.

Наконец прибыл Анумес, расстроенный, так как узнал об этой новости в пути. Нахтмин был его товарищем в юности и армейским другом; они вместе участвовали в двух кампаниях в стране Куш. Он хмуро, с безысходностью окинул взглядом глав ведомств и царицу. Он еще не успел заверить ее в своем полном подчинении ее власти, как она ему заявила;

— Я тебя назначаю главнокомандующим армии царства, ты теперь преемник царевича Нахтмина. На этом основании я тебя обязываю подавлять любой бунт и воспрепятствовать всякой угрозе трону.

Анумес подавил вздох и повторил заверения о своей преданности трону и царству в целом. Он знал, какова ситуация в Двух Землях, но почему-то заговорил о том, что Хоремхеб не затеет никакого бунта, так как дорожит единством армии. Он двинулся на Фивы, и его поступь была неудержимой и размеренной, как у одного из тех колоссов, что украшают входы в храмы. Анумес заявил, что надо начать с ним переговоры.

Когда он ушел, царица и главы ведомств обменялись мрачными взглядами.

— Твое величество, — наконец, сказал Маху, — оплот трона не Анумес, а ты.

Анкесенамон ничего не ответила. Она это уже поняла.

Одинокая женщина противостояла колоссу.

24 ПРЕЗРЕНИЕ

Новость о гибели Нахтмина распространилась в городе со скоростью нашествия мышей. В три часа пополудни уже не было ни одного человека, кто бы об этом не знал.

В последующие часы Фивы и дворец готовились к вторжению войск Хоремхеба, по крайней мере, к появлению его разведчиков. Но ничего не происходило. Ни малейшего намека на передвижение войск по дороге или на кораблях.

Атмосфера за ужином во дворце была зловещей. Единственно о чем поговорили, так это об удочерении царицей маленькой Нефериб, дочери Нефернеферуры и Нахтмина, которая осталась сиротой.

Заведение Несхатор пустовало.

И на следующий день войска не появились.

Обломки потерпевшего крушение корабля «Мудрость Гора», обнаруженные речной охраной, Маху изучил сам. В корпусе была большая дыра.

— Не мог ли это быть сучок дерева, который просто вывалился? — предположил кто-то при осмотре обломков корабля.

— Это невозможно, — возразил Маху.

Он восстановил картину покушения: дыра, вероятно, была временно закрыта, и эта затычка выскочила, когда пассажиры поднялись на борт судна.

Спустя два дня Анкесенамон вызвала Маху, чтобы узнать, насколько вероятно наступление войск Хоремхеба.

— Согласно сообщениям, которые я получил этим утром от гонцов, войска командующего Хоремхеба остаются в Мемфисе, твое величество. Между тем хозяйственные службы получили приказ о подготовке к перемещению трех тысяч человек в неопределенный день.

— Три тысячи человек? — удивилась Анкесенамон. — Стало быть, он готовится к военным действиям.

По прошествии восьми дней после смерти Нахтмина Маху пришел сообщить Анкесенамон о том, что командующий Хоремхеб прибыл на колеснице во главе отряда конников и что он отправился в казармы гарнизона Фив, где был принят главнокомандующим Анумесом. Его проезд по северным окрестностям столицы сопровождался радостными криками толпы. Но еще важнее было то, что появление Хоремхеба в казармах также было встречено здравицами солдат. Анумес организовал пир в честь Хоремхеба и его командиров, который длится до сего момента.

— Отряд кавалерии? Это не похоже на наступление войска, — заметила царица.

— Действительно, твое величество. Но я уже выражал сомнение относительно захватнических планов командующего Хоремхеба.

— И Анумес дал в его честь пир?

— Он не мог этого не сделать, твое величество: Хоремхеб — командующий армией Нижней Земли и герой, которого почитают все военные.

— Почему он пришел в Фивы?

— Он был приглашен советом командиров.

— Командирами Фив?! — воскликнула она.

Маху сокрушенно покачал головой.

— Они считают, что после смерти Нахтмина только Хоремхеб может быть главнокомандующим армии Двух Земель.

Это сообщение встревожило Анкесенамон. Она верила, как и все, что гарнизон Фив был предан Нахтмину и враждебно настроен по отношению к Хоремхебу. Но в среде военных было свое понимание преданности и чести, которое не соответствовало принятому во дворце.

Если он был в казармах, значит, вскоре появится в городе. Уже все во дворце, представители знати и тебаины только и говорили что о его прибытии. Никто не знал, зачем он явился, но предполагали, что Хоремхеб пришел взять в свои руки управление царством, если не корону.

Все-таки вторая половина дня прошла спокойно. Не было ни малейшего намека на то, что Хоремхеб намерен явиться в город. Неужели он решил начать осаду дворца ночью? Стражники были приведены в состояние боевой готовности. Ночью ничего не произошло.

На следующий день, около полудня, Маху сообщил царице, что Хоремхеб и его люди провели ночь в казарме, затем командующие Анумес и Хоремхеб отправились в Карнак, чтобы там принести жертву Амону-Ра, покровителю армий царства. Они долго беседовали с верховным жрецом Хумосом.

В это время бальзамировщики продолжали свою работу. Внутренние органы усопшего царя были изъяты и помещены в чашу из алебастра. Были заказаны саркофаги. Приступили к делу золотых и серебряных дел мастера. В месте Маат готовили гробницу для царя.

Мутнехмет была на грани нервного срыва: само присутствие во дворце делало ее заложницей бывшего мужа. Вызвали Сеферхора, чтобы он дал ей успокаивающей микстуры. Шабака, казалось, был парализован — настолько его охватила тревога. Он поделился своими предчувствиями с супругой, Нефернеруатон.

— Чего вы опасаетесь? — раздраженно спросила Анкесенамон. — Он же не собирается вас убить!

— Разве ты не понимаешь, что означает отсутствие у него интереса к дворцу? — заговорила Мутнехмет. — Он считает, что ты для него ничего не значишь! Он приезжает в казарму гарнизона на колеснице, его тепло встречают, и он ведет себя так, как будто дворца не существует! Он нами пренебрегает!

Анкесенамон согласилась с тем, что в ее словах есть доля правды, но, тем не менее, она не переживала по этому поводу, как муха под чашей.

Итак, прошла еще неделя, и Хоремхеб направил наконец командира Рамзеса к Первому советнику Усермону. Тот, удивленный, принял его, оказав почести, соответствующие его рангу. В действительности командиру высокого ранга разрешалось просить аудиенции у Первого советника, тем более что Рамзес представился как посланник командующего армией Нижней Земли.

— Мой начальник, командующий Хоремхеб, — начал Рамзес, — просил сообщить тебе, что он расположится в этот вечер во дворце, в помещении, которое раньше занимал покойный командующий Нахтмин, причем останется там на весь срок своего пребывания в Фивах.

Усермон был ошеломлен. Неужели Хоремхеб действительно намеревался расположиться во дворце? Волк вознамерился устроиться в хлеве? Такая наглость свидетельствовала о том, что могли оправдаться самые худшие опасения тех, кто был близок к царской семье. Но Первый советник оказался в затруднительном положении: на самом деле, это помещение было отдельно стоящим строением, которым распоряжались военные. Принимая во внимание то, что Анумес получил звание главнокомандующего, он имел право устраивать там всех, кого сочтет нужным. Разве что после отстранения Анумеса Усермон мог пойти против его желания.

— Но этими помещениями распоряжается главнокомандующий Анумес, — возразил он.

— Главнокомандующий Анумес уступает их командующему Хоремхебу, — заявил Рамзес, насмешливо глядя на Первого советника. — Я здесь только потому, что командующий Хоремхеб решил оказать тебе любезность, предупредив об этом.

Это означало, что Анумес был заодно с Хоремхебом. Главнокомандующий отвечал за то, чтобы в стране был порядок, и обязан был подавлять любые попытки бунта. Но до сих пор не наблюдалось никаких признаков бунта. Но позиция Анумеса все же была шаткой: будучи главнокомандующим, он также являлся и главой военного ведомства. Что касается предупредительности Хоремхеба, то его действия скорее перевернули все с ног на голову. Дворец и главы ведомств были поставлены перед уже свершившимся фактом.

— И что дальше? — спросил Усермон.

— Я не понимаю твоего вопроса, Первый советник.

— Что намеревается делать командующий после этого?

— Об этом надо спросить у него, Первый советник, — ответил командир Рамзес, вставая. — Желаю тебе приятного вечера.

Он направился к двери и в сопровождении четырех младших командиров, выполняющих функции охранников, прошел через Большой зал. Пятеро мужчин энергично спустились по лестнице, шлепая сандалиями и бряцая саблями. Вскоре торопливо вышел Усермон, но направился в другую сторону — к царице.

Вначале она слушала его недоверчиво.

— Но это совершенно невозможно! — воскликнула она. — Неужели Хоремхеб собирается устроиться во дворце? Но как ты мог допустить это?

— Твое величество, что я мог сделать? Царь Ай передал это помещение главнокомандующему. Теперь только Анумес им распоряжается.

Она сделала сотню шагов, задыхаясь от гнева.

— Ты отдаешь себе отчет! — кричала она. — Хоремхеб — во дворце!

Ее крики встревожили Нефернеруатон. Узнав, что произошло, она с трудом подавила крик ужаса. Прибежав вслед за нею, Мутнехмет оставалась на удивление бесстрастной; без сомнения, это был результат действия микстуры Сеферхора.

— Но это помещение не является частью дворца, — настаивал Усермон.

— Как это оно не является его частью? — снова закричала Анкесенамон. — Оно прилегает к дворцу!

Вскоре прибыл Шабака, и Нефернеруатон ввела его в курс дела. Он вытаращил от ужаса глаза.

— Вызови главнокомандующего Анумеса! — приказала Анкесенамон.

Усермон не ответил; он опустил глаза и, выждав момент, сказал:

— Я настоятельно прошу твое величество успокоиться. Я не верю в полезность пробы сил. Это нас ослабит. Уже очевидно, что Анумес примкнул к Хоремхебу. У нас нет ни малейшего шанса противостоять размещению Хоремхеба в помещениях, которые принадлежат военным.

Спокойствие Усермона привело в оцепенение царицу. Установилась тягостная тишина.

— Предупреди глав ведомств, — сказала она.

Весь вечер было слышно, как по плитам двора перетаскивают мебель, которую Хоремхеб привез с собой.

В эту ночь во дворце мало кто спал.

Впрочем, обитателям царского дворца стоило поберечь силы для того, что их ожидало на следующий день.

25 БОЖЕСТВЕННЫЙ ПРИНЦИП И ВОЕННОЕ МОГУЩЕСТВО

Хранительнице румян пришлось потрудиться, чтобы придать свежесть лицу царицы. Надо было сделать маску из огурца, затем другую — из белка. Круги под глазами были искусно скрыты сурьмой. Наконец царственное лицо посвежело. С помощью румян было завершено сокрытие результатов недовольства и бессонницы.

В десять часов Усермон попросил царицу об аудиенции.

— Твое величество, — начал он, — главнокомандующий Анумес просит провести совещание в царском кабинете.

— Чего еще хочет этот предатель?

— Мне сие не ведомо, твое величество. Он уточнил, что будет говорить только перед твоим величеством и всеми главами ведомств.

— Тогда собери их.

— Я это сделаю с твоего разрешения, твое величество. Как только они соберутся, твоему величеству сообщит об этом посланец.

Она подозревала, что в действительности на тот момент все уже собрались, ибо приблизительно через двадцать минут посланец пришел сообщить о том, что ожидают только ее величество.

В сопровождении носителей опахал и секретаря она покинула свои покои. При ее появлении в царском кабинете все главы ведомств поклонились, высказали царице полагающиеся в этом случае пожелания и заявили о своей преданности. Она села и окинула взглядом собравшихся, задержав взор на Анумесе. За исключением последнего, у всех были слегка помятые вытянувшиеся лица; без сомнения, все они спали не намного больше, чем царица. Вероятно, причина была важной, если они собрались так быстро. Усермон открыл заседание.

— С позволения ее величества мы выслушаем главнокомандующего, который просил об этом собрании.

— Мое дело простое, — сказал Анумес. — С согласия ее величества я прошу назначить вместо меня преемника.

Это было сказано бесстрастно, лицо Анумеса выражало смирение.

— Главнокомандующий назначен ее величеством с одобрения глав ведомств, — заметил Усермон.

— Поэтому я уточнил: с согласия ее величества, — ответил Анумес покладисто.

— И кто бы им мог стать? — спросила Анкесенамон.

— Командующий Хоремхеб.

В течение нескольких секунд никто не произнес ни слова. Просьба была оскорбительна. Но Анумес явно не собирался спровоцировать скандал.

— Ты предоставил ему помещение главнокомандующего Нахтмина и теперь хочешь отдать ему свою должность, — сказал Усермон.

— Я делаю это не потому, что так хочу. Меня заботит единство армии, — пояснил Анумес. — Вчера на совете командиров мне сообщили о том, что после смерти главнокомандующего Нахтмина его место должен занять наиболее мужественный из военных, командующий Хоремхеб. Как бы уважительно они ко мне ни относились, в чем меня заверили, они все же считают, что мое назначение на этот пост не более чем хитрость, придуманная, чтобы не отдать эту должность Хоремхебу.

— Наверняка эти командиры прибыли из Мемфиса, — заключил Усермон.

— Нет, Первыйсоветник, это командиры фиванского гарнизона. Те самые, которые пригласили сюда командующего Хоремхеба. Ее величество возложила на меня ответственность за армию царства Миср с тем, чтобы обеспечить в стране спокойствие. Я надеюсь выполнить мою задачу при условии, что царская власть откажется от попыток разделить армию.

— Почему ты говоришь о разделении? — спросила царица.

— Твое величество, то, что командиры просят о назначении начальника столь высокого уровня — это уже исключительное событие. Командиры фиванского гарнизона столь же благосклонны к Хоремхебу, как и командиры Мемфиса. Никто не может игнорировать их мнение. Если они будут разочарованы, то, полагаю, разделение армии произойдет незамедлительно. И более того, я опасаюсь, что тогда моя власть будет оспорена. Это вряд ли будет способствовать единству армии.

Это не была речь мятежника. Анумес говорил спокойно, несомненно, он очень устал, но его аргументы звучали убедительно. Тем не менее такое назначение открывало Хоремхебу путь к абсолютной власти.

— Неужели никого из командиров не удивила гибель командующего Нахтмина? — спросил Маху.

— Насколько мне известно, никого, — ответил Анумес.

— И тебя?

— Почему я должен был удивиться?

— Я лично осматривал обломки корабля. В днище была дыра, которую явно кто-то пробил.

— Начальник охраны, — сказал Анумес после размышления, — я не подвергаю сомнению то, о чем ты говоришь, но тебе хорошо известно, что этот факт не может быть использован против Хоремхеба. Это вызвало бы только скандал и подозрение, что этим его враги пытаются опорочить командующего. Главнокомандующий Нахтмин был моим другом, самым дорогим моему сердцу. И то, что ты мне говоришь, подобно игле, пронзающей его. Но тот же Нахтмин не допустил бы разглашения всего того, о чем ты мне поведал.

«Как и в других подобных случаях», — подумала Анкесенамон. Больше всего страдали те, кто выступал в роли обличителя.

Она посмотрела на Усермона. Тот казался поглощенным своими размышлениями.

— Я думаю, — заключил Усермон, — что в интересах династии благосклонно отнестись к предложению главнокомандующего Анумеса.

«Опять династия, — подумала Анкесенамон. — Стало быть, в интересах династии мне следует впустить во дворец человека, который собирается ее уничтожить. Неужели действительно в интересах династии? Или, скорее, в интересах страны?»

Усермон, который, впрочем, многое перенял от Ая, горел желанием выпутаться из создавшегося весьма опасного положения. С минуты на минуту во дворец могли ворваться военные, отныне преданные Хоремхебу, уничтожить глав ведомств и даже царицу и навязать свою волю стране. Если они этого еще не сделали, так только потому, что опасались реакции жрецов. Ибо проклятие, которое могло быть наложено на них в этом случае, привело бы к тому, что возмущенный народ жестоко расправился бы с ними. Все-таки этот трус не решился на такой риск.

— Что думает начальник охраны Маху? — спросила царица.

— Я думаю, наш долг — избежать конфликта, который может угрожать стабильности царства, на укрепление которого великая династия потратила столько сил.

Анкесенамон уловила нюанс: Маху имел в виду, что династия служила интересам страны. Тогда династия, по крайней мере, заслуживала определенных привилегий.

— Наши союзники и наши враги, — продолжил Маху, — достаточно быстро узнают о ситуации в Двух Землях. Я опасаюсь, что, если мы откажемся уступить пожеланию главнокомандующего Анумеса, они воспользуются этим, чтобы напасть на нас.

— Что думает глава судебного ведомства?

Сдержанный сорокалетний мужчина с гладким и задумчивым лицом, Пертот, медленно наклонил голову, как если бы именно такой угол наклона черепа был наиболее благоприятным для появления светлой мысли. Затем он поднял ее.

— Я просто хотел бы отметить, что сложившееся положение, на мой взгляд, не соответствует нашим традициям: военная власть, как мне кажется, навязывает решение божественной власти, которая воплощена здесь в ее величестве. Божественная власть — простите меня за то, что напоминаю об этом, — вдохновитель принципов правосудия, в то время как военная власть обязана придерживаться их и быть гарантом их исполнения.

Он сделал паузу, посмотрел на собравшихся и отстраненно улыбнулся.

— Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, возможно, это уже слишком — спрашивать об этом, главнокомандующий? — он повернулся к Анумесу. — Пожелает ли командующий Хоремхеб после назначения подтвердить свою беспрекословную верность ее величеству?

Воцарилось молчание, смутившее всех. Главы ведомств растерянно переглянулись. Пертот им напомнил о самых священных принципах царской власти: именно военные должны выполнять приказы царя или царицы, а не наоборот. Охваченные тревогой, но в то же время стремясь любой ценой предотвратить опасность, исходящую от Хоремхеба, они были готовы уступить.

— Я хочу надеяться, — быстро сказал смущенный Анумес, — что командующий Хоремхеб не видит причин поступить иначе.

Маху покачал головой.

— Стало быть, клятва верности будет произнесена перед всеми нами? — грозно спросил он.

«Но чего может стоить клятва такого человека?» — подумал он. Анкесенамон начинала понимать: Хоремхеб уже проник во дворец и вскоре получит доступ в царский кабинет.

Писец переписал указ об отставке главнокомандующего армии Анумеса и назначении на эту должность командующего Хоремхеба.


Вечером от неистовых здравиц дрожали стены зданий гарнизона. На следующий день постоянные поставщики хозяйственной службы гарнизона узнали эту новость. Она незамедлительно распространилась за пределы Фив. Никто не умеет так быстро распространять новости, как зеленщики.

В тот вечер клиенты, пришедшие развлечься в «Милый дом», наткнулись на закрытую дверь. И в следующий вечер. И еще, и еще. Заведение открылось через неделю, под уже известной вывеской «Лотосы Мина». Почувствовав, что ветер поменялся в пользу властителя Мемфиса, бывший хозяин заведения Птапеседж, чья барка при загадочных обстоятельствах затонула, примчался в Фивы, чтобы взять реванш над своей соперницей. Найдя помещение пустым, он его захватил, не теряя времени.

Почуяв опасность и устав ощущать на себе судороги дворца, госпожа Несхатор отбыла в неизвестном направлении вместе с бесхвостой макакой, которая досталась ей от Шабаки. Некоторые клиенты пытались разузнать, куда она уехала, но напрасно: никто об этом ничего не знал, даже ее бывшие танцовщицы.

Она добралась на лодке до Авариса и оттуда, уже на торговом судне, отправилась в северную часть страны. Несколькими неделями позже одна недавно прибывшая в эти края госпожа открыла в Библосе, что на хеттской земле, дом танцев под названием «Улыбка Астарты». Богиня ей действительно улыбалась.

Очевидно, это была госпожа Несхатор.


Было похоже, что нетерпеливый Хоремхеб уже приступил к исполнению новых обязанностей. Каждое утро после того, как Хоремхеб въехал в помещение, принадлежавшее военным, Начальник конюшен Итшан видел, как конюх командующего приходит в восстановленные конюшни за лошадьми своего господина и командира Рамзеса и ведет их к хозяевам, которые отправлялись затем в гарнизон. Хоремхеб не изменил своих привычек даже после своего необычного назначения главнокомандующим армии.

Вновь этот человек относился к властителям страны, как к слугам.

Задетые такой бесцеремонностью, главы ведомств все же воздержались от того, чтобы противоречить ему. Хорошо знавшая своего бывшего супруга, Мутнехмет была права: Хоремхеб вел себя так, как если бы его назначение было всего лишь вопросом времени и простой формальностью. Вскоре он уведомил глав ведомств о том, что отныне они подчиняются ему. Он не был главой военного ведомства, но командовал всеми остальными.

Минуло тридцать дней с тех пор, как бальзамировщикам были переданы останки Ая. Приближенных царицы волновало то, что произойдет через четыре декады, когда бальзамирование будет завершено и саркофаги будут готовы. Все задавались вопросом, кто тогда возглавит траурную процессию, иными словами, кто публично объявит себя духовным наследником монарха? И буквально все, начиная с Усермона, размышляли над тем, не собирается ли Хоремхеб водить всех за нос до этого момента, чтобы тогда нанести сокрушительный удар.

Вряд ли раньше мог представиться ему случай. Через неделю после своей отставки командующий Анумес сообщил Усермону о том, что Хоремхеб пожелал, чтобы его наконец ввели в должность главнокомандующего. Первый советник предупредил царицу, и она повелела созвать глав ведомств.

Словно парализованные, обитатели дворца смотрели, как командующий в сопровождении двух командиров, одним из которых был Рамзес, проходил через парадную дверь дворца, после чего распорядитель церемоний побежал предупредить Уадха Менеха, и тот, встретив посетителя, пошел перед ним к парадной лестнице, ведущей к царскому кабинету. Главный распорядитель церемоний сообщил ее величеству и собравшимся в кабинете главам ведомств, что командующий Хоремхеб ожидает приема.

Усермон напомнил Анумесу: Хоремхеб может быть облечен властью, только если соблюдет все требуемые церемонии. Он должен опуститься на колени перед царицей, выразить ей свою безграничную преданность и не подниматься до тех пор, пока она не разрешит это сделать.

Вошел улыбающийся Хоремхеб, окинул взглядом место действия, направился к царице и, действительно, опустился перед нею на колени, затем произнес стандартные фразы о своей верности и по приглашению царицы поднялся. Его место было между Маху и Пертотом.

Он спокойно занял свое место, тогда как остальные были напряжены. Анкесенамон внимательно смотрела на него: ее все в нем отталкивало. Крестьянское телосложение, широкое плутоватое лицо, большие волосатые руки, массивные ноги, наглая уверенная ухмылка — он был воплощением грубой силы, противоположностью аристократической утонченности, которой она дышала с детских лет. Он принадлежал к другому миру.

Именно он заставлял сжечь живьем Итшана и утопить Нахтмина.

— Командующий, — сказал ему Усермон, — ее величество дает свое согласие на то, чтобы ты был назначен главнокомандующим армии и главой военного ведомства. Тебе разрешено принимать участие в заседаниях глав ведомств. Пожелание ее величества, которое для всех нас закон, заключается в том, чтобы ты сохранял верность трону, как того требует традиция.

— Я знаю эту традицию, и она мне кажется необходимой, — отозвался командующий.

Он снова стал на колени перед царицей.

— Клянусь Амоном служить трону с совершенной преданностью и защищать его всеми силами своей души и тела.

Всех это смутило. Значит, об этом военном у них сложилось превратное мнение? А он, как оказывается, человек достойный. Анкесенамон попросила его подняться. Он вновь сел на свое место и продолжил:

— Считаю за честь и счастлив сообщить ее величеству и главам ведомств о мерах, которые собираюсь предпринять, чтобы поднять на новый уровень возглавляемые мною армии. Армия Двух Земель является гарантом единства страны и расширения ее границ. Никто из здесь присутствующих, как я предполагаю, не желает больше видеть нашу страну униженной тем, что некоторые наши провинции вырваны у нас врагами и союзниками.

Это было открытое осуждение той политики, которой придерживались правители со времен Эхнатона и которая так и не была изменена последующими правителями. Анкесенамон понимала, что правомерность этой политики снова ставили под сомнение.

— Действительно, никто этого не желает, — парировала она. — Ты это обсудишь с Первым советником и казначеем.

Хоремхеб нагло посмотрел на нее, приняв затем простодушный вид.

— Коль уж мы заговорили о казначее, твое величество, — продолжил он насмешливым тоном. — Не кажется ли тебе странным то, что Майя находится в тюрьме по обвинению в дружеских отношениях с главнокомандующим?

Удар был жестоким.

То, на что указывал Хоремхеб, действительно было за пределами здравого смысла. Достаточно было начать процесс по делу Майи, и судей осмеяли бы. Теперь, когда Хоремхеб стал главой ведомства, трудно было обвинить его в бунте. Он мог бы ответить: «Если вы меня считаете предателем, почему тогда назначили на должность? Потому что испугались?»

Лицо Усермона стало цвета проваренного лука-порея. У Маху был вид помятого салата-латук. Пентью прикусил губу: он одобрил арест Майи, и, разумеется, тот его за это не поблагодарит. Только Пертот сохранял спокойствие.

— Командующий, — сказал он, — ты не можешь не знать, что многие люди в Фивах подозревали тебя в том, что ты готовишься к осаде города. Похоже, они были плохо информированы, и настоящее собрание это доказывает. Но все же это допускал главнокомандующий Нахтмин, который попросил об аресте Майи. Мы все рады тому, что подозрения относительно тебя оказались необоснованными. И я считаю, что, действительно, заточение казначея Майи теперь неправомерно. Я собираюсь обратиться к ее величеству с предложением освободить его без проведения судебного процесса.

Анкесенамон оценила умение Пертота огибать острые углы, соблюдая внешние приличия. Она заявила:

— Я оставляю решение за Первым советником.

Усермон выглядел не лучшим образом.

— Я думаю, что довод главы судебного ведомства благоразумен. Я собираюсь отдать приказ об освобождении казначея Майи.

Хоремхеб наблюдал за ними словно перекупщик, который рассматривает корову, желая ее перепродать.

Анкесенамон испытала чувство отвращения к себе. Та же Исис не захотела бы подвергнуться такому позору.

Командующий Хоремхеб одержал победу по всем пунктам.

Главам ведомств пришлось проглотить недовольство: месть Майи оказалась приправленной перцем.

26 ОСКОЛКИ СТЕКЛА, РАЗБРОСАННЫЕ ДИКОЙ СВИНЬЕЙ ВОЗЛЕ ЛАП ЛЬВА

Этот нелепый обычай соблюдался строго, как закон. Труп старика, который весит столько же, как и половина маленького мешка бобов или две вязанки лука, или три куропатки, короче говоря, человеческую оболочку, пропитанную содой и набитую дорогостоящими пряностями, следовало по традиции поместить в три, вставленные один в другой, еще более дорогостоящих саркофага, которые, в свою очередь, вставляли в четвертый саркофаг из розового гранита. Затем в окружении невероятно роскошной обстановки, при участии целого войска жрецов, в сопровождении армейских отрядов и представителей знати, эти пустые объекты, внутри которых находился пустой труп, доставляли к месту захоронения царей — место Маат — и устанавливали в разукрашенную гробницу. Стоимость захоронения была такой, что можно было бы в течение целого года кормить приблизительно миллион жителей Долины.[11]

Также огромное богатство превращается в клубы дыма при сожжении благовоний во время чтения наизусть писаний, позволяющих царю Аю слиться с вечностью после осуществления всевозможных договоренностей с богами Тотом и Анубисом и грозной богиней Маат.

Всю свою жизнь каждый крестьянин Долины тяжко трудился только ради того, чтобы хотя бы приблизиться к этой безумной роскоши — вечности. По достижении возраста пятнадцати лет жителей страны усердно готовили к их последнему путешествию — на Запад, куда каждый вечер, все больше и больше старея, направлялся Ра, чтобы снова и снова возрождать рассвет. Как только появлялась возможность скопить какие-то средства, люди покупали участок, где для них строили гробницу, затем ее украшали с большей роскошью, нежели свое земное жилище. Жилище Вечности стоило многих жертв.

Что же касается Ая, то его имя, увековеченное на фресках гробницы, на барельефах храма, который был построен перед ней, бесчисленные скульптурные изображения его божественной личности в период пребывания на земле могли сохраняться миллион лет.

От поселений на юге до тех, что расположены в Дельте, там, где теряется главное русло Великой Реки, растекаясь по нескольким рукавам, безостановочно обсуждали один и тот же вопрос: кто пойдет во главе траурной процессии? Царица или Хоремхеб?

С неистребимой верой в земную гармонию подданные ее величества, царицы Анкесенамон, надеялись, что она возглавит церемонию вместе с храбрым героем Хоремхебом. Союз с представительницей династии воплощенных богов позволил бы воину узаконить свою власть и этим укрепить свое могущество. Прекрасная царица, хранительница царских традиций, расцвела бы возле прославленного защитника трона.

Нефертеп, верховный жрец Пта в Мемфисе, на это надеялся.

Хумос, верховный жрец Амона в Фивах, тоже на это надеялся.

Наконец, Панезий, верховный жрец бога Атона во всеми забытом городе Ахетатон, нынче согнутый преклонным возрастом, на это также надеялся.

И что уж говорить о верховных жрецах других культов — Сехмет, Хатор, Туерис, Тота, Монту Геба, Бес, Нефтис, Гармакис, Мина?..

Кто возглавит траурную процессию?

В течение десяти дней обитатели дворца и больше всех представители знати гадали об этом. Уадх Менех — Главный распорядитель церемоний — заламывал в отчаянии руки.

Расспрашивать об этом главную участницу действа было бы оскорблением.

В связи с этим Хоремхеб попросил царицу об аудиенции.


Она его принимала на террасе, с лежащим у ног львом.

Ничто ничего не могло изменить: она была царской крови и дважды царица. И этот убийца, настоящий мужлан, не заставит ее изменить свою линию поведения и отказаться от традиций династии.

Он прибыл со своей свитой, и Анкесенамон показалось знакомым лицо мужчины, который следовал за ним как тень, этого Рамзеса. «От них, должно быть, от обоих разит луком», — подумала она.

Хоремхеб поклонился и снова заговорил о своей бесконечной преданности короне.

Слуги придвинули кресло.

В соседних комнатах, затаив дыхание, прислушивались Мутнехмет, Нефернеруатон, Шабака, Сати и кормилицы, жующие сухие абрикосы и семя люпина, вымоченное в воде для того, чтобы из него вышла горечь.

Он сел. Она увидела пальцы его мужицких ног.

— Твое величество, — начал он, — твоя мудрость объемлет небо и землю.

Кто-то научил его этой фразе. Любопытно, кто?

— Небо и земля, — продолжил он, — созданы для того, чтобы воссоединиться.

«У него, определенно, был хороший наставник», — подумала она.

Слуга принес кувшин с гранатовым соком и наполнил два кубка.

Царица не произнесла ни слова. Серебрилась нестерпимая лазурь Долины, и по небу в поисках жертвы беспокойно летали ястребы.

— Останься Нахтмин жив, — говорил он дальше, — разве смог бы он стать настоящим защитником трона?

«Ты сделал серьезную ошибку, упомянув имя Нахтмина, командующий, — подумала она. — Во-первых, он был иным по своей сути, нежели ты, во-вторых, ты его убил. Ты украл у него вечность, вот твое главное преступление, непростительное. Когда ты умрешь, я хочу надеяться, что Маат и Анубис отдадут тебя на растерзание демонам, которые суетятся вокруг Апопа в вонючих клоаках хаоса».

Она отпила сок граната, растения, которое по прошествии многих столетий будет запрещено священниками тех народов, которые проживают по другую сторону Моря, ибо гранат станет знаком богини ада.

Она снова ничего не сказала.

— Соединение наших судеб, — заговорил он вновь, — усилило бы великолепие твоей династии.

Она представила этого бесчестного солдафона проникающим в нее и наполняющим ее тело своими мутными соками, издающим в сиянии ночи стоны от предпринимаемых усилий. Запах! Именем Амона и Хатор, от этого зверя в человечьем обличье воняет чесноком! Она скорее предпочтет совокупляться со львом, лежащим в ее ногах!

Он спросил ее взглядом. С таким же успехом он мог ждать реакции на каменном лице Исис в храме Карнака. Презрение в углах ее губ лишь подчеркивало ее неприязнь.

Внезапно Хоремхеб подскочил и бросил свой кубок об пол. Осколки стекла полетели на льва, и тот зарычал. От гранатового сока почернели плиты на террасе.

Главнокомандующий выскочил с террасы так, словно пронесся ураган. Царица не проронила ни слова.

Анкесенамон погладила льва и позвала слугу, чтобы тот вытер пол и собрал осколки стекла, пока хищник не поранил свои изящные лапы.

Прибежала Мутнехмет и увидела, что слуги подметают осколки после инцидента. Анкесенамон подняла на нее беспечный взгляд.

— Ты выйдешь за этого человека замуж? — спросила Мутнехмет.

Ответ был очевиден.

— Я — не жертвенный зверь.

Пришла, вытянув шею от напряжения, Нефернеруатон, которая прислушивалась к звукам во дворце, как крот к шагам охотника возле норы.

— Что случилось?

— Приходил Хоремхеб просить меня сочетаться с ним браком.

Нефернеруатон затаила дыхание.

— Нет, — сказала сестра с улыбкой сострадания, — я не приняла его предложение. Царица Мисра не сочетается браком с дикой свиньей.

Три женщины пребывали на террасе в безмолвии, терзаясь от противоречивых, но возвращающих гармонию душе чувств. Мутнехмет размышляла над тем, что царица назвала дикой свиньей человека, с которым она, дочь Ая, некогда согласилась сочетаться браком, и который ее затем отверг. Нефернеруатон думала о том, как бы эта дикая свинья не явилась к ней с теми же намерениями, — ведь она была царевной. В таком случае Шабака был бы, разумеется, отправлен в ад с помощью кинжала или яда. Наконец, Анкесенамон думала о том, какую же военную хитрость применит эта дикая свинья для того, чтобы завоевать трон, который она решительно не желала ему уступать.

Даже думала о том, чтобы призвать его и воткнуть кинжал в живот. Разве она не царица? Никто не смог бы ее осудить.

Одна только мысль о физической близости с этим человеком вызвала зуд. У нее зачесалось бедро, затем живот, затем голова, и, больше не в силах терпеть это, она отправилась в свои покои, сняла всю одежду, позвала служанку и попросила ту проверить, нет ли в одежде блох. Служанка позвала еще одну, и обе стали все тщательно рассматривать. Впрочем, они проделывали это каждое утро, прежде чем передать одежду царицы Хранительнице гардероба.

В это время Анкесенамон нервно ходила по комнате — она сделала сто шагов.

— Ни одного паразита, твое величество, — сообщила наконец одна из служанок.

Тогда Анкесенамон решила натереться настоем росного ладана.

Право же, одна только мысль об этом мужике сразу же вызывала у нее желание почесаться.

27 ПОРАЖЕНИЕ ЦАРИЦЫ

Деревянный засов, на который была закрыта дверь тюремной камеры, пронзительно заскрипел и тяжело ударился о наличник. Трое мужчин, сидевших внутри на корточках, подняли глаза: вор, пытавшийся стащить драгоценности у одинокой вдовы и застигнутый врасплох ее сыном, внезапно возвратившимся домой, торговец, который уклонялся от уплаты налогов, и казначей.

— Заключенный казначей Майя! — крикнул главный тюремный смотритель, пришедший с двумя стражниками. — Выходи. Ты свободен.

Майя вытаращил глаза, встал и вышел наружу — как хищник из своей клетки. Ему не была известна причина освобождения. Уж не было ли это подвохом?

— Приказ главы ведомства Пертота, — ограничился начальник тюремщиков таким объяснением.

По прошествии четырнадцати дней тюремного заточения его платье было грязным, а парик несвежим. Майя отправился к себе домой, чтобы выкупаться и освободиться от обычных для тюрьмы запахов — вони людских экскрементов и пота, крысиной мочи, гнилой соломы. С восторженными криками и слезами на глазах его встретила супруга, как, впрочем, и остальные домочадцы. Он все еще не знал, какому чуду он обязан своим помилованием.

— Хоремхеб — во дворце, — объяснила ему жена.

Стал ли он царем? Нет, она об этом ничего не знала. Чуть позже пришел командир Рамзес, чтобы ввести его в курс дел.

— Я отправился разыскивать тебя в тюрьме, а тебя там уже нет, — сказал офицер с улыбкой. — Да будут благоприятны твои дни на воле!

— Что случилось?

— Отныне Хоремхеб — главнокомандующий армией царства. Он добился твоего освобождения.

— Главнокомандующий?

— Как только ты будешь готов, мы отправимся к нему с визитом. Я привел для тебя лошадь.

Встреча после разлуки была шумной: главнокомандующий и казначей не удержались от радостных возгласов, затем они обнялись и стали похлопывать друг друга по плечам. Рамзес и еще несколько командиров наблюдали за этой сценой с радостным видом. На полдень Хоремхеб заказал банкет: отныне в его распоряжении были царские кухни.

— Но… а остальные? — спросил Майя, когда они устроились перед подносом, уставленным блюдами с угощениями.

— Кажется, они уловили сложившуюся ситуацию: они ничего собой не представляют. Постепенно мы их заменим.

— Как?

Хоремхеб одним махом проглотил кусок рыбы в чесночной заливке, затем повернулся к сотрапезнику:

— Майя, все решает власть, и она — в моих руках. Разумеется, они станут создавать мне разные препятствия. Тем лучше: быстрее поймут, что уже не могут изменить положение, как мухи не могут препятствовать движению лошади.

Казначей тщательно обдумал услышанное, затем спросил:

— И царица?

— Она воображает себя царицей!

И главнокомандующий разразился громким смехом.

— Надо, чтобы ты с ней сочетался браком…

— В настоящий момент у нее нет такого намерения, но все закончится тем, что она приползет к моим ногам. Иначе…

— Иначе? — переспросил Майя встревоженно.

— Иначе я поднимусь на трон один.

Это заявление ошеломило казначея. Поднимется на трон один? Не заключив брачных уз с хранительницей царственных традиций? Это невиданно! Он об этом ничего не сказал, но его беспокойство было очевидным.

— Я буду придерживаться традиций, — сказал главнокомандующий, — но при условии, что эти традиции полезны.

Никогда еще Майя не слышал, чтобы высказывались так определенно и так просто, или упрощенно. Он знал Хоремхеба уже не один год, и их отношения, походившие на дружбу, крепко их связали. Содружество, возникшее в судорогах конца правления Тутанхамона и в начале правления Ая, продолжалось. Они оба были не согласны с теми режимами правления, когда личные амбиции поглощали львиную долю основных ресурсов в ущерб престижу и единству страны.

— Со времен Эхнатона, — заявил Хоремхеб, — дворец живет в мире интриг и вымыслов, в то время как внешние враги выжидают удобного случая, чтобы напасть на нас и захватить наши территории. В стране то же самое. Видя упадок династии, знать из провинции стала мечтать о том, как бы от нее избавиться.

И оба мужчины снова были единодушны. Попытка властителя провинции, небезызвестного Апихетепа[12] захватить Фивы доказывала, насколько монархию разрывали распри.

И в этом их мнения совпадали: сделка Ая с Апихетепом подтверждала духовную продажность режима.

Но никогда Майя не мог представить, что Хоремхеб бросит вызов правителям, причем будет действовать настолько хладнокровно. Он так пристально смотрел на него, что главнокомандующий расхохотался.

— Что ты на меня уставился, как заяц на шакала?

— Я восхищен твоей отвагой.

Хоремхеб покачал головой.

— Помни, что завтра мы будем присутствовать на заседании глав ведомств.


Прибытие Майи вместе с Хоремхебом в царский кабинет произвело эффект появления призрака во время пира. Всем, разумеется, было известно, что он освобожден по решению Пертота, принятому на последнем заседании. Но думали, что, довольный помилованием, он, по крайней мере некоторое время, будет вести себя тихо.

Он уважительно опустился на колени у ног царицы, сохраняя бесстрастное выражение лица. Она взглянула на него, потрясенная. Обвинила его в дерзости, неслыханном оскорблении. И — вот он, явился! И более того, она в первый раз после неудачного предложения Хоремхеба безбоязненно встретилась с ним.

— Майя, — сказала она резко, наклонившись к нему, — ты помилован, но не восстановлен в своей должности. Ты больше не являешься казначеем. Что ты здесь делаешь?

Преемник Майи, Хапон, позеленел. Усермон стал белым как мел. Маху покраснел.

— Твое величество, — заговорил Майя, не поднимаясь с колен, — разве помилование не является доказательством моей невиновности? Против меня никакого дела не было возбуждено. Какую я совершил ошибку, чтобы стать виновным в глазах твоей высшей мудрости?

Она оказалась в ловушке. Снова.

— Первый советник, спроси мнение главы судебного ведомства.

Усермон повиновался.

— Если я не ошибаюсь, — произнес Пертот слащаво, — казначей был обвинен в связях с командующим Хоремхебом, нынешним главнокомандующим; необоснованность подозрения является очевидной, так как главнокомандующий находится среди нас. Итак, если главнокомандующий виновен, в этом случае за ним не могут сохраняться его обязанности, и казначея тогда следует снова отправить в тюрьму, если же он таковым не является, то в этом случае отставка казначея Майи не имеет основания, и он должен быть восстановлен в своей должности.

Он поочередно посмотрел на собравшихся.

Царица пронзила его взглядом.

Хоремхеб сощурился.

— Стало быть, Хапон больше не является казначеем? — спросил Усермон, чтобы хоть что-то сказать.

— Знания моего уважаемого коллеги Хапона, несомненно, пригодятся на другом посту.

— Поднимись, казначей, — сказала царица Майе, раздраженная его насмешливым взглядом.

Для всех было очевидно: отныне Хоремхеб будет командовать и армией, и финансами. Майя занял свое место и остановил одновременно угрожающий и иронический взгляд на том, кто заставил его арестовывать, — на Маху. Этот последний больше не мог оставаться в кабинете. Он встал.

— Твое величество, так как я теперь оказываюсь осужденным, то прошу тебя принять мою отставку.

— Сядь, Маху. Если ты хочешь отказаться от должности, назови своего преемника Первому советнику.

— Люди, которых я подобрал, твое величество, больше не могут быть полезными нынешней власти.

Наглая и циничная фраза, означающая, что царица больше не обладала властью. «Еще один, испытывающий отвращение, — подумала она. — Сначала Тхуту, а теперь Маху. Они служили трем царям и в результате остались в дураках. Вне сомнения, Маху уже дошел до такого состояния, что скоро начнет выращивать огурцы и салат-латук».

Сцепив руки под брюхом, Хоремхеб наблюдал за этой сценой, не говоря ни слова.

— Я могу предложить преемника Маху. Думаю, что военная охрана работает не хуже, чем гражданская.

«Их уже трое», — подумала Анкесенамон.

— И кого ты предлагаешь? — спросил Усермон.

— Командира Рамзеса.

— Само собой разумеется, что, в случае назначения, командир Рамзес должен будет подчиняться Первому советнику, а не главнокомандующему, и в этой должности он не сможет заниматься делами армии.

— Само собой разумеется, Первый советник, — согласился Хоремхеб. — Но дело от этого выиграет, это точно.

Пустые фразы, все были уверены в обратном.

— Ее величество разрешит мне удалиться? — спросил Маху.

— Разрешаю.

— Ее величество разрешит мне вызвать сейчас сюда командира Рамзеса? — спросил Хоремхеб.

— Разрешаю.

Рамзес не заставил себя долго ждать и чуть ли не столкнулся со своим предшественником.

Того же типа, что и его хозяин, но, пожалуй, более породистый. Возможно, у него не было тех же амбиций. Он опустился на колени перед царицей. Она посмотрела на гладкие блестящие плечи и уловила смутный отблеск желания в глазах командира. Затем велела ему подняться; он остался стоять возле трона. Она ощутила исходивший от военного запах пота и сморщила нос. Пентью и Пертот внимательно наблюдали за Рамзесом.

Хоремхеб объяснил, что предложил его кандидатуру в качестве преемника покинувшего свой пост начальника охраны.

— Чем ты занимаешься в качестве начальника военной охраны? — спросил Усермон.

— Вот уже два года я собираю свидетельства о нарушениях установленных правил в казармах, лагерях и за их пределами. Дисциплина солдат ее величества должна быть безупречной.

«Интересно, себя самого он судит по тем же меркам? — подумала Анкесенамон. — Участвовал ли он в покушении на жизнь Нахтмина?»

Усермон заметил, что он теперь не сможет выполнять эти задачи, поскольку должен полностью посвятить себя работе в гражданской охране, в том числе речной.

— Я подчиняюсь приказам ее величества, — ответил он.

В конечном счете эти армейские оказались не такими уж страшными людьми, как все предполагали.

— Садись, начальник охраны Рамзес, — сказал ему Усермон, указывая на место Маху.

Командир быстро сел и улыбнулся Пентью, который был справа от него, и Пертоту, сидевшему слева. Писец составил акт о назначении Рамзеса начальником охраны, и к документу была приложена царская печать.

Все оказали ей полагающиеся знаки уважения, и царица покинула царский кабинет, в котором теперь оставалось лишь несколько глав ведомств, назначенных Аем. Она уже не сомневалась в том, что скоро не останется ни одного из них. Но если Хоремхеб думал, что она беспомощна, он ошибался; вскоре она ему это докажет.

28 «МАРГИ»

Беседуя с Рамзесом и еще одним командиром, Хоремхеб шел по двору, чтобы попасть в помещение, где он обосновался. Внезапно он столкнулся с Шабакой, возвращавшимся из конюшни. Оба мужчины остановились и пристально посмотрели друг на друга.

Хоремхеб один или два раза видел нубийца стоящим позади Ая, но информаторы подробно рассказали ему о той роли, которую Шабака играл при его враге, и тех интригах, которые числились на его счету, как в случае с «Лотосами Мина». Ему также было известно, что Шабака сочетался браком с Нефернеруатон и был провозглашен царевичем.

Он смерил Шабаку взглядом с головы до ног и бросил ему высокомерным тоном:

— Царевич Шабака, если не ошибаюсь?

Тот с трудом справился со страхом, вдруг охватившим его, заставил себя улыбнуться и сделал три шага в сторону Хоремхеба.

— Досточтимый главнокомандующий, какая удача! Позволь поздравить тебя с назначением на новую очень видную должность.

Согласно правилам, принятым при дворе, Хоремхеб был обязан сделать три шага к собеседнику, но он этого не сделал.

— Благодарю тебя, — ответил он, оставаясь на месте.

Затем пошел дальше.

Возвращаясь во дворец, Шабака обернулся и увидел, что командиры рассматривают его.

Он быстро вошел в покои, которые занимали они с Нефернеруатон. Ее обеспокоило его раздражение.

— Если я умру, — сказал он, не отдышавшись, — то лишь потому, что именно с тобой Хоремхеб захочет сочетаться браком, чтобы подобраться к трону. Стало быть, я скоро умру.

Она вскрикнула:

— Что ты такое говоришь?

— То, что слышала. Я только что столкнулся с Хоремхебом. По его отношению ко мне я все понял. Только одного того, что я служил царю Аю, достаточно, чтобы меня поторопить в ад, тем более что я — твой супруг.

Она запричитала:

— Раз царица ему отказала, он теперь будет думать только обо мне.

На какое-то время их охватило оцепенение.

— Шабака, — сказала она, — я никогда не выйду замуж за Хоремхеба.

— Я умру, и для меня это уже не будет иметь значения. И это произойдет скоро.

Она схватила его за плечи и встряхнула.

— Перестань так говорить!

Но она слишком хорошо понимала, что даже преувеличенное из-за страха беспокойство ее супруга было обоснованным. Она села и снова запричитала:

— Но что мы можем сделать? Я пойду к сестре…

— Твоя сестра ничем нам не поможет. Она беззащитна перед Хоремхебом.

— Неужели мы обречены?

— Нет, — ответил он, — послушай меня.


Даже не открывая глаз, Анкесенамон догадалась, что кто-то вошел в ее комнату. С бьющимся сердцем, напряженно прислушиваясь, она ждала, что будет дальше. Пришли убить ее, пока она спит?

Она открыла глаза, выпрямилась и увидела Сати, которая прислонилась к дверному косяку. По выражению лица бывшей кормилицы, так же как и по ее внезапному появлению, она поняла, что произошло чрезвычайное событие.

— Сати! Что случилось?

Через щели в ставнях пробивался рассвет. Льняные шторы покачивались от легкого бриза.

Сати сделала шаг к ней.

— В эту ночь я услышала шум в коридоре. Приглушенные голоса. Когда я встала, чтобы узнать, что происходит, никого уже не было. Я не могла снова заснуть. И отправилась в покои твоей сестры. Вначале я вошла в комнату кормилицы. Та крепко спала. Колыбелька Аменхотепа была пустой.

Анкесенамон вскрикнула.

— После этого я подошла к двери спальни твоей сестры и Шабаки. Прислушалась. Тишина. Я открыла дверь. На ложе никого.

Я огляделась — многие вещи исчезли. На сундуке лежало вот это.

Она протянула Анкесенамон сложенный лист папируса, на котором было написано:

«Только для царицы Анкесенамон».

Она развернула папирус.

Меритатон была права. Шабака в опасности. Аменхотеп и я будем также в опасности. Я храню тебя в моем сердце.

Анкесенамон лишилась дара речи.

— Она уехала, — вымолвила она.

Сати покачала головой.

— Она правильно сделала.

— Но куда? И оставила меня одну! Одну! — вскричала Анкесенамон.

Сати приложила палец к губам.

— Никому не надо об этом говорить. Дай им время отъехать как можно дальше.

Анкесенамон растерянно посмотрела на кормилицу. Сати была права. Надо было дать беглецам время скрыться.

— Но как мы это утаим?

— Ты скажешь, что они отправились на прогулку на «Славе Амона». По прошествии нескольких дней ты притворишься удивленной из-за того, что корабль до сих пор не вернулся. Сейчас я принесу тебе молока.

Анкесенамон проделала сто шагов по комнате. Одна! Отныне она осталась одна! Узница дворца. Она снова взяла записку сестры: «Меритатон была права».

Шабака чувствовал угрозу своей жизни. И если бы сестра стала вдовой, Хоремхеб попытался бы с нею сочетаться браком, так как она была царевной. «Аменхотеп и я будем также в опасности».

Возвратилась Сати, неся чашу с молоком и блюдо с хлебцами и фигами.

— Поешь, — сказала она. — Тебе надо набраться сил. И ни слова своей тете.

— Почему?

— Чем меньше она будет знать, тем будет для нее лучше. И не забывай, что Мутнехмет все же связана с Хоремхебом. Радуйся, что этой ночью ты была одна.

Стало быть, Итшана она не должна посвящать в тайну.

— Сожги это послание, — посоветовала Сати.

Анкесенамон протянула ей лист и смотрела, как пламя лампы съедает прощальные слова сестры, и от прошлого остаются лишь пепел и дым.

Она пила молоко маленькими глотками и размышляла над случившимся. Вдруг она словно опомнилась и пошла в комнату Нефернеруатон. Все ценные вещи исчезли, а также большая часть одежды. Беглецы должны были подготовиться к своему побегу, им на это потребовалось, по крайней мере, два дня.

Кормилица продолжала спать — очевидно, они дали ей снадобье. В десять часов раздался крик. Она прибежала взволнованная в комнату царицы:

— Твое величество! Твое величество! Ребенка нет! Царевна…

Как раз вошла Мутнехмет. Она тоже была взволнована. Анкесенамон смерила взглядом кормилицу:

— Ты что, забыла? Моя сестра вместе с супругом и ребенком уехала в Мемфис, у царевича Шабаки там дела. Они возвратятся через несколько дней.

У нее в голове внезапно созрел план: она превратит бегство своей сестры в подводный камень для Хоремхеба.

Кормилица смотрела на нее, оторопев.

— В Мемфис? Без меня?

Царица принялась смеяться.

— Она тебя не предупредила? Она взяла другую кормилицу в поездку. Успокойся и запомни на будущее: поменьше надо спать.

Кормилица ушла, пристыженная и сбитая с толку. В этот момент Анкесенамон вспомнила, что Шабака убирал драгоценности из комнаты покойного Ая. Разумеется, он их тоже захватил с собой.

«Тем лучше, — подумала она. — Это не достанется Хоремхебу!»

Внезапно она вспомнила: через двенадцать дней должны состояться похороны Ая. Хоремхеб и Рамзес, не говоря уже о придворных, заметят отсутствие Нефернеруатон и Шабаки. Она решила дать беглецам хотя бы четыре или пять дней, чтобы те могли добраться до того места, которое выбрали. Только после этого она станет проявлять беспокойство.

— Но что они собираются делать в Мемфисе? — спросила Мутнехмет.

— Не знаю, насколько я понимаю, у Шабаки там дела, связанные с долговыми обязательствами.

Она считала, что он намерен отправиться в страну Куш, и обрадовалась тому, что отвела все подозрения, указав северное направление. Навестит ли беглец наместника Гую? Тот был другом Ая. Но будучи очень осторожным, Шабака усомнится даже в нем.


Бесчисленное количество торговцев пересекали границу в обоих направлениях. Этот был черным, как и таможенники, которые высовывались, будто крысы, в окошки, проделанные в высоких зубчатых стенах, защищавших границу. Он дал монету. Они его пропустили вместе с двумя мулами, на одном из которых сидело самое очаровательное создание, какое они когда-либо видели, с ребенком на руках; она называла мужчину Марги, то есть «лекарь». Без сомнения, торговец из Фив спускался по реке, чтобы покупать золото, терпентинное и эбеновое дерево, слоновую кость и экзотических птиц.

Добравшись на корабле до первого водопада, он купил мулов. Он возвращался в страну своего детства с четко определенной целью: обосноваться на берегу моря, за пределами тех территорий, которые контролировала армия Хоремхеба. Супруга с ним в этом согласилась. Теперь они излечатся от смертоносного блеска дворцовых великолепий.

Две Земли, живущие по указке Хоремхеба, стали совсем иной страной.

Смелая душа должна принять то, что в жизни есть свои сезоны, правда, все они именуются «Прошлое».

29 ВРЕМЕННАЯ ВЕЧНОСТЬ

Когда до похорон оставалось девять дней, Анкесенамон вызвала Уадха Менеха.

— Моя сестра принцесса Нефернеруатон уехала в Мемфис вместе с супругом неделю назад и почему-то задерживается. Пусть направят посланца в Мемфис, во дворец, где она находится. Необходимо поторопить ее с возвращением. Нам еще кое-что надо обсудить.

Пришедший в смятение Главный распорядитель церемоний выкатил глаза.

— В Мемфис? Как она туда добралась, твое величество?

— Но… без сомнения, на «Славе Амона».

— Прости меня, твое величество, но «Слава Амона» стоит у набережной с начала паводка. Я расспрошу начальника хозяйственной службы, но, насколько мне известно, никто не заказывал поездку в Мемфис.

Анкесенамон нахмурила брови и продемонстрировала все признаки беспокойства, какие только пришли ей в голову.

— Что это означает? — пробормотала она. — Расспроси всех, кто может что-нибудь знать, и возвращайся ко мне с отчетом.

Минутой позже Уадх Менех, на этот раз чрезвычайно взволнованный, возвратился вместе с начальником хозяйственной службы.

— Твое величество, — сказал тот, — «Слава Амона» пришвартован у набережной, ни царевна Нефернеруатон, ни царевич Шабака не отдавали указаний о подготовке судна для поездки в Мемфис. Когда царевна уехала?

— Вот уже восемь дней прошло с тех пор.

Она проделала свои сто шагов, как будто охваченная волнением.

— Очень странно, — сказала она Уадху Менеху. — Попроси начальника охраны Рамзеса прийти ко мне.

Прошел час, прежде чем Рамзес появился у входа в царские покои.

— Начальник охраны, — обратилась она к нему, — прошло восемь дней с тех пор, как царевна Нефернеруатон и ее супруг царевич Шабака известили меня о том, что отправляются в Мемфис, где у царевича были дела. Я полагала, что они воспользовались царским кораблем, но только что узнала, что корабль стоит у набережной. Начальник хозяйственной службы мне, к тому же, сообщил, что не получал приказа готовить судно к отплытию. Все это очень странно. Моя сестра, ее супруг и их ребенок исчезли. Я тебя попрошу как можно быстрее узнать, где они находятся.

Рамзес казался потрясенным. Само исчезновение царевны уже было неординарным событием, но исчезновение супружеской пары вместе с ребенком за несколько дней до похорон царя — это была катастрофа. Он опасался, что это дело рук кого-нибудь из безрассудных приверженцев Хоремхеба.

— Хорошо, твое величество.

Несколькими минутами позже он докладывал об этом деле Хоремхебу. Главнокомандующий был озадачен.

— Можно ли опасаться, что кто-то из наших людей пошел на преступление без нашего ведома, как это сделал когда-то Хнумос? — спросил Рамзес.

— Но именно тебе надлежит ответить на этот вопрос. Однако я не думаю, что среди наших людей найдется такой безумец.

— Я тоже так считаю.

— Двор заявит о покушении на жизнь сына Нефернеруатон, Аменхотепа, — озабоченно сказал Рамзес.

— Мнение двора мало что значит. Но все же постарайся пролить на это дело свет.

Буквально на следующий день в Фивах распространился слух об исчезновении второй царственной пары, а самое главное, второго возможного наследника трона. Также высказывались предположения об убийстве царевны, ее супруга и их ребенка.

До похорон Хоремхеб оставался мрачным. Среди других причин было и то, что таинственное исчезновение Шабаки лишало его возможности устроить показательную месть, которую он готовил для нубийца.


Двор гудел от слухов. Похоронная церемония имела множество нюансов, и это лишь подливало масло в огонь. Впервые во главе траурной процессии шли только женщины — дочь и внучка покойного. В царской семье не осталось ни одного мужчины, так как Себатон и Сагор не были наречены царевичами. В Большом зале дворца присутствовали почти все главы ведомств и высокопоставленные лица.

За исключением одного единственного человека — Хоремхеба.

Был ли он лишен милости царицы? Но в таком случае что там делали преданные ему люди, Рамзес и Майя? Его имя было внесено в протокол, он должен был шествовать вместе с главами ведомств. Почему он отсутствовал?

Хумос поднял руку. Молитвы очищения и обращения к Амону-Ра были произнесены. Дымились благовония. Царица склонилась над первым саркофагом, пока его не закрыли, созерцая золотую маску, представляющую улыбающегося молодого царя, каким его, без сомнения, никто не помнил, и положила на грудь покойного, туда, где лежали скипетр и боевой цеп, гирлянду из роз и незабудок. Мутнехмет возложила венок из лотосов.

Ввиду ожидаемой вечности крышку первого саркофага запечатали гвоздями. Он был вставлен во второй саркофаг, второй — в третий, затем все саркофаги поместили в деревянный гроб. Тройную укладку установили на тот же паланкин, обтянутый сукном, расшитым золотом, который уже не однажды использовался для похорон. Все это подняли на плечи десять мужчин и понесли к выходу головой вперед, как предписывал протокол.

Именно тогда царица, Мутнехмет и ее братья, Себатон и Сагор, стали демонстрировать, насколько они горюют — они пытались не дать унести саркофаг. Им полагалось кричать: «Не уходи!» Но душа Анкесенамон была далеко, и ее губы едва шевелились, когда она положила руки на саркофаг. Мутнехмет казалась настолько потерянной, что можно было опасаться, как бы она не сошла с ума. Несколько громче звучали просьбы ее молодых братьев.

Впрочем, плакальщицы оглушительно вопили, и больше ничего не было слышно.

Процессия пересекла большой двор и добралась до парадной двери со статуями Амона по обе стороны.

Если бы кто-нибудь поднял глаза, то увидел бы Хоремхеба, наблюдающего за процессией с одной из террас.

Анкесенамон и Мутнехмет взобрались каждая на свой паланкин, вслед за ними потянулась вереница паланкинов других участников процессии, — наместника Гуи, Себатона, Сагора и их жен, Усермона, глав ведомств, затем везли тележки с царским имуществом. Как обычно, нелегко дался проезд по улицам, между выстроившимися с обеих сторон рядами зрителей, которые следили за каждым жестом участников процессии.

На протяжении всего шествия к месту Маат Анкесенамон размышляла о причине отсутствия Хоремхеба. Что предвещала такая дерзость и пренебрежение священной церемонией, самой важной в жизни человека, тем паче царя, — его переезда в жилище для вечной жизни? Это вызывало у нее тревогу. Или, возможно, Хоремхеб решил пренебречь участием в церемонии, которую возглавлял не он?

Процессия остановилась перед новым храмом, все выстроились согласно ритуалу: во главе жрецы, за ними члены семьи покойного, затем высокопоставленные лица. С земли поднимался тонкий позолоченный слой пыли, делая все вокруг нереальным.

«Возможно, все эти люди также умерли, — думала Анкесенамон. — Возможно, эти обряды выполняются уже в загробной жизни. Возможно, я умерла…»

Сквозь мерцающую пыль она перехватила чей-то взгляд: это был взгляд Итшана, озабоченный, тоскливый. Протокол запрещал ему находиться рядом с нею. Мимолетно она подала ему знак, слегка наклонив голову.

— Чей это храм? — прошептала она, обращаясь к Мутнехмет.

Усталость от поездки и выпавшие на ее долю испытания последних дней притупили ее слух и зрение. Ее походка стала жесткой и механической. Дойдя до храма, она стала напоминать сомнамбулу. А до обрядов завершения церемонии было так далеко! Она охотно прилегла бы прямо здесь, на пол.

— Это храм моего отца, — ответила Мутнехмет.

Ай давно уже подготовил свой переход в другое царство. Он заставил построить храм недалеко от своей гробницы. В часовне, где предстояло проводить обряд Открытия рта, возвышались четыре статуи, у которых были его лица. Саркофаг поместили у подножия статуи Амона, сверкающего новой позолотой, и жрецы приступили к обряду Очищения четырьмя чашами.

Очищенный, очищенный Амон-Ра, господин Карнака, Амон-Ра, Камутеф, хозяин своего великого места. Я тебе бросаю глаз Хоруса, чтобы пришел его запах к тебе…

Крики плакальщиц отдавались эхом в горах.

Анкесенамон пошатнулась. Сати, которая следила за нею, стоя позади, незаметно поддержала ее за талию.

И вот наступил момент, когда жрец установил конец небольшой лопатки на рот маски, украшающей гроб.

Дай ему теперь слово, Амон-Pa, дай слово своему сыну Аю, чтобы он распространял твою власть у твоих ног на протяжении миллионов лет…

Наконец свершилось: безбоязненно встретив заклятых врагов, поджидавших ее в хаосе, блуждающая душа царя Ая воссоединилась с его прахом. В загробной жизни теперь могла возобновиться его земная деятельность. Ему необходимо было подкрепиться. Два жреца поставили у подножия саркофага блюдо с мясом, блюдо с луком-пореем в масле, блюдо с хлебцами, фрукты, кубок, кувшин вина.

По знаку жреца, совершающего обряд, плакальщицы запели гортанно и громче, чем прежде.

Он говорил, говорит и будет говорить! Могущество Амона бесконечно! Царь говорит. Царь ест и будет есть!

Слуги из дворца развернули циновки на земле и поставили сверху низкие столы для поминальной трапезы, возглавляемой Хумосом, царицей и дочерью покойного.

Сати наклонилась к царице и прошептала ей на ухо:

— Поешь немного.

Она сгрызла хлебец, поела фруктов и выпила вина с налетом пыли. Мутнехмет съела не больше царицы.

Затем все встали, слуги убрали блюда и скатали циновки. Оставалось отнести саркофаг в гробницу.

Хумос и жрецы устремили свой взор на царицу.

— Шевелись! — прошептала ей Мутнехмет властным тоном.

Анкесенамон вспомнила, чего от нее ожидали: она опустилась на колени у подножия саркофага и произнесла священную фразу:

Не оставляй меня, не оставляй меня, мое сердце в этом гробу.

Она не могла подняться, наместник Гуя поспешил ей помочь. Подбежала Сати и придворные дамы, чтобы отвести ее на место. Затем снова подняли громадный гроб на паланкин, и процессия возобновила свое медленное передвижение по пустыне. К счастью, теперь уже было не далеко.

Подходя к гробнице, Анкесенамон и Мутнехмет пришли в изумление: ее помещения были столь просторными, словно это был дворец для загробной жизни. Семь комнат были соединены коридорами, в которых свободно разместилась похоронная процессия. Ай заставил перенести туда из Ахетатона саркофаги и имущество своих отца и матери. Фрески и статуи украшали комнаты родителей и его собственную. Но он не осмелился нарушить волю Нефертити, которая пожелала в загробном мире находиться рядом с Эхнатоном. Там также было место для всех его детей. Возможно, даже для Шабаки.

У Анкесенамон помутилось сознание, такое с ней случалось во время этих нескончаемых церемоний.

К кому обращается сейчас этот человек, который посвятил лучшую часть своей жизни завоеванию власти и который, возможно, видел, поражаясь, как сразу же после его ухода стало рушиться все, чего он добился, и царством начинает править его заклятый враг? Что сказал бы он Амону? «Я восстановил твой культ, и вот такая за это благодарность?» Вышел бы он за границы смерти и преодолел бы ужасные испытания Маат, Анубиса и Тота, чтобы нанести оскорбление божественному величеству?

Она смотрела на изображения богов, которые были в гробнице повсюду, даже на потолках. Беспорядочно перемешавшись из-за волнения, поток вопросов разрушил плотины. Так как рот ее еще не был запечатан, что сказала бы она этим богам, появись они теперь, как в смертный час? С каким прошением обратилась бы она к ним? Почему ей действительно приходится расходовать свою яростную энергию на Хоремхеба? Чтобы сохранить свое потомство? Защитить эту династию, жертвой которой она себя несколькими днями раньше считала? А Исис, разве пыталась она сохранить свое потомство, когда Осириса убил Сет?

Боги тоже убивали друг друга. Получается, что убийство было изобретено богами. В основе мира было подлое убийство, убийство бога своим братом.

Она содрогнулась, понимая, сколь кощунственна эта мысль. Ее взгляд скрестился с взглядом Рамзеса. Она взяла себя в руки. Он рассматривал с равнодушным видом роскошные вещи, которые слуги нагромоздили вокруг. Кресла, столы, письменный прибор, сундуки из кедра или слоновой кости, статуи… Да, на все это была возложена ответственность за вечность Ая.

— Как ты себя чувствуешь? — прошептал чей-то голос рядом.

Итшан. Он пробрался через толпу. Она покачала головой. Ей необходимо было выспаться. Сто часов. Сто лет. Впрочем, выбившись из сил из-за шума, пыли и долгого пребывания на ногах, она задремала в паланкине, когда уже возвращалась во дворец.

«Слишком много мертвых, — думала она, — слишком…»

30 НЕВОЗМОЖНАЯ ПОДПИСЬ

— Они сбежали, вот и все, — сообщил Рамзес. — Никаких указаний насчет корабля и времени отплытия не было. Усыпили кормилицу, которая, очевидно, не имела никакого отношения к этому.

Хоремхеб провел рукой по голому черепу. Когда он был в своем кабинете, его парик, как обычно, находился на этажерке.

— Бегство?

— Они последовали примеру Меритатон и ее любовника, Хранителя благовоний, которые сбежали около пятнадцати лет назад.

— Почему те все же сбежали?

— Я расспросил старых кормилиц. Они думают, что Меритатон боялась быть отравленной Аем.

Хоремхеб хохотнул.

— А эти, куда они направились? — спросил он.

— Пока это невозможно установить, по крайней мере, в настоящий момент. Перевозчики лодок заметили, что пришвартованная рядом с ними лодка отплыла ночью, но в каком направлении? Загадка. Это тебе как-то может повредить?

— Наоборот, расчищает место. Повредить мне может предположение, что их убили, это может подтолкнуть царицу убежать. Ты думаешь, она действительно в это поверила?

— Я в этом сомневаюсь. Она не могла не заметить, что ее сестра и шурин прихватили с собой много одежды и драгоценностей.

— Драгоценностей?

— Большую часть из тех, что принадлежали Аю. В основном это статуэтки и массивный золотой Хорус, который находился в комнате Ая. Мне известно также, что Нефернеруатон хранила у себя пятнадцать тысяч золотых колец, которые тоже исчезли. Что касается слухов, будет достаточно сообщить нескольким представителям знати правду.

— Так почему, по-твоему, они убежали? — снова спросил Хоремхеб.

— Вероятнее всего, Шабака испугался.

— Эта обезьяна была права! Ладно, заботу о слухах поручаю тебе. Теперь — о деле. Нам остается выдернуть этого олуха Усермона.

— И Пентью? Разве ты его решил оставить?

— Этот нам пригодится. Он всегда на стороне власти. Когда ты соберешь нужную информацию, Майя нам будет весьма полезен.


Аакед — господин из Омбоса, один из самых богатых землевладельцев Верхней Земли — был давним другом покойного Ая. В былые времена он его поддерживал во многих выпавших на его долю испытаниях. Естественно, он присутствовал на похоронах. Сидя напротив Усеромона, он казался недовольным. Сжав подлокотник рукой с инкрустированным камнями золотым браслетом, настолько тяжелым, что всем было любопытно, снимал ли он его перед сном, он воскликнул:

— Три тысячи золотых колец! Ты себе можешь такое представить?

Вначале Усермон не вымолвил и слова. Аакед был уже пятым землевладельцем или торговцем, пришедшим к нему за последние шесть дней, чтобы опротестовать повышение налога. Определенно, можно было говорить о тенденции. Прежде за год являлись только трое или четверо, с ними договаривались полюбовно, правда, после ожесточенных споров. Но пятеро за шесть дней!

— Но все точно подсчитано, да или нет? — спросил, в конце концов, Первый советник.

— Да что же я об этом знаю! Не я занимаюсь этими вопросами, а мой помощник. Они только предъявили ему сумму.

— Именно ты отвечаешь за него, а не он за тебя. Аакед, давай будем благоразумными.

— А если он ошибся, что я могу сделать? Прийти ко мне, чтобы требовать три тысячи золотых колец? Но это — сумасшествие, Усермон! Надо, чтобы ты вмешался.

Защищать в суде Аакеда, против которого выступал Майя, у Усермона не было намерения; это было бы столь же неприятно, как и бесполезно. Кроме того, в его обязанности не входило разрешение споров относительно налоговых штрафов.

— Твой брат, — настаивал землевладелец, — меня уверил, что ты можешь уладить это дело.

Усермон нахмурил брови.

— Мой брат?

Упомянутый брат был городским головой Омбоса, и Усермон был удивлен тому, с какой уверенностью проситель ссылался на его имя. Аакед покачал головой с умным видом. Усермон понял, что пора завершать беседу. Он пообещал подумать и отпустил посетителя.

— Но действуй быстро, — настаивал Аакед, — потому что я должен выложить три тысячи колец в течение декады.

Когда он уехал, озадаченный Усермон стал шагать из угла в угол по своему кабинету. Наконец он решил вызвать своего секретаря:

— Предупреди секретаря казначея, что я желаю его видеть.

Казначейство занимало самую большую часть нижнего этажа во дворце и бывшие служебные помещения военных, впрочем, именно по причине нехватки места те перебранись в пристроенные здания. Спустя четверть часа Майя появился на пороге кабинета Первого советника. После обычных приветствий Майя сел, и Усермон спросил:

— Не припоминаешь ли ты дело по налогам, касающееся богатого землевладельца из Омбуса?

— Конечно. Это об Аакеде ты хочешь со мной поговорить? Вот уже многие годы он уклоняется от уплаты налогов, без сомнения, при соучастии некоторых наших сборщиков налогов и других его защитников. Он весьма занизил реальные площади обрабатываемых земель и поголовье стад. Очевидно, мои службы раньше не замечали этого. Но в охранное ведомство поступил донос. Провели расследование на месте, и все раскрылось. Поэтому на господина Аакеда был наложен штраф в размере трех тысяч золотых колец, который следует выплатить в течение десяти дней. Это один из твоих друзей?

Усермон покачал головой.

— Нет, он был приближенным покойного царя. Он только что приходил ко мне с визитом. Он просит о снисхождении. Как он говорит, ошибку допустил его помощник.

Майя расхохотался.

— Они все так говорят! Можно подумать, что землевладельцы не знают ни площадей своих полей, ни количества голов в своих стадах!

Усермон не стал говорить об уменьшении штрафа. В конце концов, Аакед был достаточно богатым, чтобы его заплатить, а Первому советнику не пристало просить о снисходительности для мошенников. И, тем более, не у казначея Майи.

Таким образом, он перестал думать о деле Аакеда. Но то, что он ссылался на брата, оставило у него тягостное впечатление.

Прошло около двух декад, когда во время заседания в царском кабинете, в присутствии царицы, Рамзес поднял вопрос о работе своего ведомства за прошедший месяц.

— Слишком долго в этой стране царил хаос, — сказал он. — На севере многие господа провинций нажили значительные состояния благодаря всевозможным подлогам. За последние годы некоторые из них, не ощущая влияния Фив и Мемфиса, потеряли всякое уважение к власти и решили в своих провинциях стать единоличными правителями, независимыми от короны.

Анкесенамон слушала, все больше удивляясь. Насколько она помнила, и достаточно четко, против царской власти восстал только Апихетеп, тогда наемные убийцы пытались убить молодого Тутанхамона. Еще было столкновение некоего Гемпты, господина Авариса, со своими соседями ивритами, и больше ни о каких других мятежах и ни о чем подобном она не слышала. Откуда у него такая информация?

— В архивах доверенного мне ее величеством ведомства были обнаружены документы, свидетельствующие, что в течение прошедшего года произошло семнадцать более или менее серьезных инцидентов между вооруженными силами ее величества и господами из Нижней Земли, — продолжил Рамзес. — Мои посланцы в архивах Мемфиса и Авариса нашли подтверждение о еще семи происшедших инцидентах. Итак, это всего двадцать четыре конфликта, в результате некоторых гибли люди, в среднем два человека в месяц.

В его высказываниях чувствовалась озабоченность, но говорил он спокойно, что произвело должное впечатление на Анкесенамон. Она никогда не интересовалась этими вопросами, а Маху об этом говорил мало, так что она ничего не знала о деловых качествах Маху. Но этот Рамзес проявил власть и явно разобрался в порученном деле.

— Господа Нижней Земли, — продолжил Рамзес, — извлекли выгоду из присутствия чужеземцев на их территориях, я имею в виду ивритов. Якобы опасаясь их, они создали свои отряды охранников. Иногда они больше напоминают небольшую армию, так как в них насчитывается до двухсот человек и даже больше. Предыдущие правители закрывали на это глаза, ведь речь шла о вторжении банд разбойников из восточных и западных пустынь. Но эти отряды использовались и для того, чтобы воспрепятствовать нашим служащим из налогового управления выполнять свои обязанности. На те суммы, что не выплачивались царской Казне, эти господа на протяжении долгих лет содержали частные армии.

Анкесенамон не сказала ни слова. Рамзес только что произнес обвинительную речь, по сути, направленную против нее, ведь именно она сейчас представляла царскую власть.

— Я решил покончить с таким положением дел, — заявил Рамзес тоном, не терпящим возражений. — Я распустил эти отряды. С позволения главнокомандующего Хоремхеба для этого были направлены два армейских подразделения. Это привело в некоторых случаях к кровавым столкновениям, но недопустимо, чтобы эти господа продолжали насмехаться над властью короны. Я хочу надеяться, что через месяц в Двух Землях не останется больше ни одного частного отряда охраны.

— А разбойники? — спросил Усермон.

Вмешался Хоремхеб:

— На всех границах страны размещены наши войска для того, чтобы перехватывать банды грабителей. С разрешения ее величества я собираюсь попросить казначея Майю о выделении средств на строительство стен, поддерживаемых малыми фортами, для того, чтобы создать еще более мощное заграждение от этих бандитов. Мы будем держать там постоянные силы.

— Это будет дорого стоить, — заметил Усермон.

— Первый советник, это будет стоить намного меньше, чем потери из-за неуплаты налогов, о чем глава ведомства Рамзес представит тебе отчет, — ответил Майя. — Я ознакомлю тебя с расчетами после доклада.

Очевидным было то, что Хоремхеб, Майя и Рамзес вели себя так, как будто они трое сформировали еще одно независимое правительство. Эти люди действительно прибирали страну к своим рукам. И возразить им было нечем.

— Я говорил только о Нижней Земле, — сказал Рамзес. — В Верхней Земле нет грабителей. Единственная граница пролегает на юге, и она хорошо охраняется. И между тем, у господ провинций Верхней Земли также есть свои отряды охраны. Их цель состоит исключительно в том, чтобы препятствовать работе служащих налогового управления. Легко можно обескуражить налоговиков, выставив против них отряд охраны из пятидесяти или ста человек. А если они проявляют настойчивость, то их либо убивают, либо подкупают. Впрочем, они этого и не скрывают, так как давно поняли бесполезность своих усилий. Расследования моих посланцев выявили, что они практически все продажны.

— Почему такие низкие доходы мы получаем с Двух Земель? — вмешался Майя. — Налоги, которые мы взимаем, получены в основном от мелких землевладельцев, тех, у кого нет средств содержать отряды охраны. Твое величество, Первый советник! — воскликнул он вдруг. — Суммы, которые каждый год недополучает царская Казна от крупных землевладельцев, доходят до двухсот тысяч золотых колец! Это больше, чем идет на содержание армии!

От возмущения у Анкесенамон округлились глаза.

— Это недопустимо! — заявила она в сердцах.

— Твое величество, я решил уволить всех служащих Казны в провинциях.

— Со своей стороны, — вступил в разговор Рамзес, — я также решил освободить от должности некоторых городских голов и начальников охраны, которые уличены в продажности.

Выражение лица Хоремхеба говорило, что он удовлетворен ходом заседания.

Анкесенамон оставалась задумчивой.

— Эти средства, которые должны Казне… Когда они начнут поступать в кассу Казны? — спросил Усермон у Майи.

— Первый советник, мы уже получили около сорока тысяч золотых колец. Через месяц надеемся получить еще шестьдесят тысяч.

— Но это не составляет в сумме двухсот тысяч, — заметил Усермон, довольный тем, что не вмешался в дело Аакеда.

— Это только первые плоды нашей работы, Советник. Предстоит многое проделать из того, что я задумал, и для этого надо еще завербовать писцов, чтобы усилить команды сборщиков налогов. Тогда мы соберем оставшиеся сто тысяч.

Рамзес вызвал своего секретаря. Минуту спустя тот принес свиток папируса.

— Первый советник, — сказал Рамзес, — отставка городских голов и начальников охраны входит в твою компетенцию. Вот список тех, чья продажность установлена.

Усермон взял сверток папируса и развернул его. Он насчитал тридцать одно имя и содрогнулся при мысли о той огромной работе, которую предстояло выполнить по замене перечисленных лиц.

Вдруг на одном имени его взгляд задержался. Брат. Он побледнел.

— Этот голова… — начал было он.

— Кто, Первый советник? — уточнил Рамзес.

— Медамон.

— Он был изобличен в том, что подкупал своих служащих, чтобы те не арестовали охранников Аакеда, которые дважды оказывали сопротивление служащим налогового управления. В прошлом году один из налоговиков был убит. В настоящий момент Медамон находится в тюрьме Омбуса, но вопрос об его отставке решать тебе.

— Это мой брат, — прошептал Усермон, держа свиток на коленях.

Все взгляды застыли на нем.

Молчание казалось нескончаемым.

— Я не могу подписать этот акт, — выговорил он наконец.

И после еще одной минуты молчания он посмотрел на царицу и сказал:

— Твое величество, я тебя прошу принять мою отставку.

Они оба подумали об одном и том же: в любом случае, партия уже была проиграна.

31 «БОГИ ИЗМАТЫВАЮТ МИР»

Итак, Хоремхеб стал Первым советником. Анумес сменил его на посту главнокомандующего армии.

Царица пожаловала Усермону тройное золотое ожерелье как награду за верную службу. У него слезы навернулись на глаза. Однако его брат Медамон был осужден и приговорен к тюремному заключению, что было оскорблением для служащего, происходящего из богатой семьи писцов. Впрочем, там было сейчас много его коллег по царской службе, столь же несчастных, как и он. Времена изменились.

В честь вступления Хоремхеба на должность Первого советника во дворце устроили пир.

Лицо Мутнехмет походило на каменную маску: со времени разрыва их отношений она в первый раз увидела своего бывшего супруга. Он был на вершине власти, а она — никем, покинутой супругой, сестрой царицы, представительницы опозоренной династии. Они расстались без скандалов и горечи, что обычно сопровождает разрушение таких союзов. Случаев в истории царства было достаточно, чтобы убедить обоих, что их брак себя исчерпал. Любовный пыл давно уже испарился. Она стала для него прошлым, которое, как и для многих людей, достойно было сожаления; он воплощал будущее. Они напоминали тех актеров, которые во время общих праздников исполняли пантомимы из жизни богов, то приближаясь, то удаляясь друг от друга, согласно перипетиям действа.

Тридцать лет назад, во времена Эхнатона, Ай убедил свою дочь в том, что Хоремхеб, тогда уже подающий надежды командир, составит для нее хорошую партию. Он сам мало верил в то, что говорил, даже не подозревая, что его зять скоро начнет оспаривать у него то, что он сам желал больше всего на свете: власть. Тогда Ай объяснил Хоремхебу, что его союз с сестрой Нефертити позволит тому приблизиться к вершинам власти. Никто не оспаривал его правоту. Но, несмотря на свою проницательность, господин Ахмима лукавство богов проигнорировал: когда они способствуют осуществлению намерений людей, это всегда делается только для того, чтобы углубить их мучения как смертных.

В истории трона было два поучительных примера: тот же успех культа Атона, так пылко защищаемого Эхнатоном, навлек на династию бедствия. И успех, которого в результате долгих интриг достиг Ай ради того, чтобы подняться на вершину власти, привел в результате к превращению царского окружения в пустую раковину.

Но мудрость чаще всего приходит, когда уже поздно что-либо менять.

— Да ниспошлет небо благословение госпоже Мутнехмет, — любезно произнес Хоремхеб, приближаясь к своей бывшей супруге.

— Боги уже радуются твоим успехам, — ответила Мутнехмет, скрывая горечь и заставив себя улыбнуться.

Как и ее племянница Анкесенамон, она потеряла свою сущность задолго до того, как ее тело передадут бальзамировщикам; от нее всего и осталось, что имя на большой фреске династии.

Невозмутимость, с которой она держалась, в последующие минуты подверглась испытанию.

За столом, во главе которого сидела царица, ее место оказалось напротив новой супруги Хоремхеба, которая была потаскухой в доме танцев Мемфиса. Об этом было всем известно. Первую после царицы госпожу царства звали Суджиб, что означает «Та, которая делает счастливым». Некогда это имя было причиной непрекращающихся насмешек, но нынче никто не рискнул бы вызвать гнев у Хоремхеба. Время от времени она с ужасом смотрела на царицу и Мутнехмет, постоянно ожидая, что ее вот-вот вытащат на середину зала с растрепанными волосами, униженную и освистанную.

У Мутнехмет и в мыслях не было чинить подобное, это не залечило бы ее рану. Суджиб была очаровательна. Ей было около двадцати лет, что достаточно красноречиво подтверждали ее маленькие круглые и твердые груди под складками льняного платья и сияющее свежестью розовато-смуглое лицо.

Страдания Мутнехмет вызывало не только ее теперешнее положение в обществе, но и осознание того, что она больше не желанная женщина.

Между тем присутствие нахалки за царским столом было организовано преднамеренно. Еще до начала трапезы Анкесенамон сказала Уадху Менеху, что нелепо усаживать за один стол бывшую супругу и нынешнюю, на что Главный распорядитель ответил с удрученным видом, что таково было распоряжение Первого советника. И хотя власть Советника не распространялась на Царский дом, царице претило подставлять старого Уадха Менеха под удары Хоремхеба. Она довольствовалась тем, что отвела последнего незаметно для присутствующих в сторону, чтобы сказать:

— Советник, возможно, ты этого не знаешь, но только я отдаю приказы распорядителям Царского дома.

Это был первый раз за долгое время, когда она к нему обратилась. Он на нее хитро взглянул.

— В самом деле, твое величество? Я этого не знал.

«Вот и все, — подумала она, — что осталось от моих приближенных, — обслуживающий персонал Царского дома».

Она сидела недалеко от супруги Первого советника и имела возможность внимательно ее рассмотреть. А ведь он делал ей предложение и был отвергнут в тот раз, на террасе, и она его слушала, не произнеся ни единого слова. О, будь она посговорчивей, тогда бы он отказался от этой милой глупой болтуньи ради того, чтобы сочетаться браком с ней и законно получить трон.

Все ради власти.

Стало быть, у амбициозных людей нет чувств. Они готовы всем пожертвовать, только бы надеть на свою голову корону.

Хотя вполне возможно, что он от нее не отказался бы; сделал бы ее хозяйкой своего гарема и ходил бы к ней каждый раз, когда энергия воителя толкала бы его туда.

Она размышляла о власти, разламывая фаршированного молодого голубя. Что же это такое, то ли высшая степень торжества человека, то ли пик наслаждения души? Но при пике наслаждения тела человек не только берет, но и отдает, происходит взаимообмен. А власть нельзя разделить.

«Власть, — сказала она себе мысленно, — подобна самоудовлетворению».

Ее вдруг охватило невыносимое омерзение к занимающемуся рукоблудием Хоремхебу.

Когда стали выступать танцовщицы, у Анкесенамон появилось ощущение, что она заложница в чужом дворце. В свои двадцать шесть лет она ощущала себя в десять раз старше.

Взгляды и поведение придворных говорили достаточно ясно: она не была больше центром притяжения взглядов. Самое большое скопление людей было вокруг Хоремхеба, нового хозяина царства и дарителя милостей.

Она и не подозревала, что Хоремхеб размышлял о том же: «Эта женщина, которая всего лишь олицетворяет мужество своих предков, настоящая хозяйка этого дома». Для всех она оставалась правительницей, символическим центром власти. Об этом свидетельствовало проявление уважения к ней со стороны высокопоставленных лиц и послов страны.

Но она к этому слишком привыкла, чтобы замечать. На протяжении всего пира она только и видела, что этого грубияна Хоремхеба, этакую муху в молоке, червяка на розе, крысу в храме. Этот человек был тучей ее неба.

А для него она была деревянной куклой на троне богов.

Таким образом, они оба ошибались, размышляя друг о друге, и из-за этого еще больше ожесточались.

После трапезы Анкесенамон ушла вместе с Мутнехмет. Она отправилась в комнату своего сына, склонилась над колыбелью и долго его рассматривала. Гладила его лицо. Вдруг она выпрямилась. Напротив стояла Мутнехмет. Им было достаточно обменяться взглядами, чтобы понять друг друга.

Хоремхеб захватывал территории.


Верховный жрец Хумос рассматривал своего именитого посетителя. У него была широкая грудь, вздымавшаяся при вдохе. Он взял кисть винограда из вазы, поставленной перед ним.

— Согласен, положение трудное, — сказал он.

Охваченный нетерпением, Хоремхеб поднялся и стал шагать взад и вперед по саду верховного жреца.

— Я попросил у нее аудиенции. Описал ей важность нашего союза для царства, используя те выражения, которые ты мне подсказал. Она меня слушала, не произнося ни слова, будто принимала меня за собаку. Я потерял терпение, бросил кубок об пол и ушел.

— Ты не прав.

Он представил эту сцену. Хоремхеб в роли робкого воздыхателя казался ему неубедительным.

Прилетела оса на запах винограда.

— Верховный жрец, я спас эту страну от катастрофы. Именно от катастрофы, ты это знаешь!

— Я это знаю.

— Продажность чиновников подтачивала ее, как черви труп осла. Враги уже выжидали, как грифы, когда можно начать терзать ее. Я справился с этим. Царица это знает. Она должна была меня считать спасителем этой страны, которую мужчины ее семьи, сначала ее недоразвитый отец, потом его мрачный преемник Сменхкара, а затем этот смешной царек Тутанхамон, ее муж, чуть не ввергли в хаос. И тот же Ай! — вскричал полководец. — Интриган, в каком состоянии он оставил страну! Провинциальные царьки только о том и мечтали, чтобы отделить свои провинции от территории короны!

Хумос, ошеломленный, смотрел на Хоремхеба.

— И теперь, кем я стал теперь? — гремел Хоремхеб. — Нищим? Верховный жрец, я пришел ей объяснить, что царство в опасности, а она меня отвергла, как будто отмахнулась от мухи! О чем она думает? Что станет регентшей, пока ее сын Хоренет не достигнет совершеннолетия? И кто тогда позаботится о могуществе страны? Кто будет командовать армиями? Кто расправится с продажными чиновниками? Кто станет воплощением власти в глазах народа? Следующий Тутанхамон?

Под дуновением легкого ветерка розы грациозно покачивали своими головками.

Хоремхеб снова сел и сделал большой глоток пива.

— Что будем делать? — спросил он.

— Полководец, я хотел бы заявить, что в этот момент смерть царицы Анкесенамон может привести страну к катастрофе.

У Хоремхеба глаза налились кровью. Да, он думал о том, чтобы устранить эту полную презрения дуру. Как верховный жрец догадался об этом?

— Большая часть населения этой страны чтит династию, — продолжил верховный жрец. — Преждевременная смерть царицы приведет лишь к тому, что у господ провинций усилится желание отделиться.

Хумос устремил на полководца тяжелый взгляд.

— И, несмотря на свою славу, ты будешь в глазах народа только узурпатором.

Узурпатор. Это слово будто парализовало Хоремхеба. Оно означало, что, если он пойдет на это, жрецы лишат его своего доверия. И он хорошо понимал, насколько тяжелы будут последствия.

— И что же тогда? — спросил он.

— Доверься богам.

Хоремхеб лишился дара речи. Военные всегда считали, что боги наделяют их силой и волей, чтобы они действовали вместо них.

— Все меняется, — возобновил разговор Хумос, срывая виноградины с кисти. — Плод на дереве созревает и падает на землю. Он гниет, и тогда земля его поглощает. Его начинают поедать черви, и вот плода уже больше нет. Боги изматывают мир. То, что должно упасть, падает. В конечном счете, все должно упасть.

Хоремхеб ничего за все это время не сказал. Конечно, последняя фраза его не успокоила. Да, все заканчивается тем, что падает, и видимо в этом крылась причина того, почему этот народ жил, готовясь к смерти. Возможно, он не понял речей своего собеседника. Однако очевидным было то, что боги измотали тутмосидов.

— В одиночку Атон не мог быть сильнее объединившихся вместе богов, — добавил Хумос.

— Но что же я должен делать? — спросил Хоремхеб. — Ожидать? Без конца ожидать?

— Что ты от этого теряешь? Ничего. У нее нет ни малейшего шанса возвратить власть.

— Но ее сын?

Верховный жрец показал жестом, что его не стоит принимать во внимание.

— Ему только год или чуть больше, — сказал он. — Неужели тебя беспокоит малолетний ребенок? Она может сделать столько детей, сколько захочет, но победу одержит более сильный.

Хоремхеб медленно усваивал сказанное. Его до сих пор раздражало то, что эта одинокая женщина морочила ему голову, ему, знаменитому полководцу Хоремхебу!

Женщин он остерегался.

32 БОЖЕСТВЕННЫЕ САРКАЗМЫ И ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Воцарившаяся во дворце тишина была тягостной.

Неужели это было вчера? Голоса и смех царевен, заполнявшие пространство дворца, и, подобные лепесткам цветов миндального дерева, которые в конце весны ветер разносит повсюду, неожиданные их вскрики, торопившие служанок и рабов, шлепавших босыми ногами, принести сироп, плод или найти безвестного виновника оплошности. Щебетание придворных дам и кормилиц утром и в конце дня; легкомысленные вскрики во время купания в ванной и благоухания, проникающие оттуда в коридор; восклицания, когда приходили портнихи вместе с новыми платьями и Хранитель благовоний, несущий сундучок с неизвестными запахами.

Анкесенамон вспомнила о любимых духах Нефернеферуры, смеси мускуса и бергамота. Она поставила сосуд с ними в ее гробницу вместе с другими подарками для покойной.

И ничего больше нет. Только слышны далекие крики перевозчиков на Ниле и коршунов в небе.

Казалось, даже лев скучает. Сати придумала развлечь его мышами. Смотритель Зверинца принес трех или четырех зверушек, которых положил возле лап животного. Но хищник посмотрел на них пренебрежительно и снизошел лишь до того, что слегка прижал одну к полу выпущенным когтем. К счастью, за этим наблюдали дворцовые кошки, и они быстро покончили с мышками, чтобы те не беспокоили льва царицы.

— Этого льва надо назвать Хоремхебом, — сказал карлик Меней.

Мутнехмет с племянницей с изумлением переглянулись. Затем они разразились безудержным смехом.

И действительно, Хоремхеб вел себя с женщинами дворца, как лев с мышами — он просто игнорировал их.

Бывало иногда, что супруги придворных чиновников приходили нанести визит царице. Та почти не ошибалась относительно цели таких посещений: проверить, какое у нее настроение, и обнаружить какое бы то ни было его изменение, о чем они непременно сообщали своим мужьям, а затем новости передавались во все концы Фив и царства. У принца Хоренета был понос. В этот раз Мутнехмет так и не появилась во время их визита. У царицы круги под глазами. Статуя царя Ая теперь установлена в Большом зале, а не в комнате царицы. И так далее. Из этих пустяков их безудержное воображение строило, без сомнения, абсурдные небылицы, поэтому Анкесенамон очень редко оставляла их на ужин, чтобы сократить до минимума глупые вымыслы.

Часто по вечерам приходил ужинать Итшан в компании с Мутнехмет. Усаживали за стол детей, сироту Нефериб и Хоренета, и слушали их болтовню, как будто они были оракулами. Старательно воздерживались от того, чтобы упоминать о пропавшем царевиче, Аменхотепе. Затем Меней с Сати играли в змея.[13] Иногда писец читал вслух несколько отрывков из «Диалогов отчаявшегося человека со своим последователем», «Жалоб Ипуур» или «Максим Хахаперрезенеба», убеждающих читателя в том, что человеческое существование не представляет собой гирлянду блаженств.[14] Затем детей укладывали спать, Мутнехмет удалялась, Итшан следовал за Анкесенамон в ее апартаменты.

Но их любовные отношения все больше и больше стали напоминать близкую связь заключенных.

Однажды ей приснился кошмарный сон: в гробнице ее отца персонажи сошли со стен и прогуливались по лабиринту комнат, поглаживая фигуры на фресках. Она внезапно проснулась: Итшан, страдавший бессонницей, склонясь, наблюдал за ней.

Даже зажмурив глаза, она чувствовала вопрошающий взгляд, который он часто устремлял на нее, когда она лежала, вытянувшись.

«И что дальше?» — спрашивал он взглядом, не произнося слова вслух, таким голосом, который постоянно звучал даже в сновидениях и в его отсутствие.

Вне сомнения, он думал о том, каким было его место в театре теней, в который превратилась жизнь царицы. Тайный любовник и непризнанный отец царевича дошел до того, что сам стал как тень.

Она не отвечала, так как не знала ответа. Нет, это не могло продолжаться вечно.


Минул один год после смерти Ая.

Опять пришел месяц Хойяк, начался сезон Наводнения.

Хоремхеб организовал праздник Осириса.

Как только он вернулся с празднования, Рамзес сразу же появился во дворце и попросил у царицы аудиенции.

— Твое величество, к сожалению, должен тебе сообщить неприятную новость. Вчера была разграблена гробница царя Ая.

На какое-то мгновение из-за шока она не могла говорить. Как бы отстраненно ни относилась она к своему деду, этот грабеж был ею воспринят как попытка очернить образ царской семьи. Династии. Жилищем вечности должен быть обеспечен любой человек, даже если он спорил с богами относительно своей судьбы. Это было святая святых. Взлом гробницы был неописуемым преступлением, тем оскорблением, которое мог задумать только Апоп. Он лишал покойника вечности.

— В это утро на рассвете стражники обнаружили пробитую стену гробницы, — добавил он.

Сати, стоя позади царицы, слушала с мрачным видом.

— Разве гробницы не охраняются постоянно? — спросила Анкесенамон.

— Так оно и есть, твое величество. Но мы не можем поставить охрану перед каждой из них. Кроме того, ночью была песчаная буря, которая вынудила стражников укрыться в одном из похоронных храмов. Воры воспользовались удобным случаем.

Какое-то время она пребывала в размышлении.

— Что они унесли?

— Золотые маски с саркофагов царя, драгоценности, которые украшали останки, и многочисленные золотые вещи. В настоящее время мы с начальником хозяйственной службы составляем общийсписок. Труднее будет определить похищенное из саркофага матери царя.

Она вспомнила, что Ай заставил перенести саркофаг матери в свою гробницу.

— Стало быть, они открыли каменный саркофаг?

— Именно так, твое величество.

— Неужели они повредили саркофаг царя?

— Увы, твое величество, такое кощунство совершается не в первый раз.

Да, ей было известно, что иногда разоряли гробницы, в которых находились сокровища. Но за этими преступлениями следовали другие, как в случае убийств: всегда на прицеле был кто-то еще.

— Я полагала, что заграждения были установлены для того, чтобы остановить вторжения грабителей.

— Речь не идет о грабителях, твое величество. Это кто-то из обычных жителей. Очевидно, царские гробницы разжигают в них алчность. Вот почему они находятся под охраной, которую, впрочем, полководец Анубис заставил усилить согласно распоряжениям Первого советника Хоремхеба. Он отдал мне приказ незамедлительно разыскать воров и, когда они будут найдены, посадить их на кол.

Анкесенамон содрогнулась.

Но главным было то, что Хоремхеб все же защищал целостность царских гробниц.

Новость стала причиной смятения во дворце. Его обитатели пришли выразить царице, насколько они оскорблены и разгневаны. И ей пришлось выдерживать увеличившееся количество визитов супруг высокопоставленных лиц, появившихся подобрать крошки — детали происшествия.

Она не прекращала думать о краткости отдыха Ая в своей гробнице.


Между тем по прошествии нескольких дней, во время заседания совета, Анкесенамон пришлось испытать новое потрясение.

Хоремхеб заявил, что, по мнению верховного жреца Хумоса, ввиду осквернения гробницы Ая нужно совершить новое захоронение.

— Снова будем делать саркофаги? — спросила царица.

— Твое величество, достаточно трудно будет снова сделать саркофаги, так как мумия исчезла.

— Исчезла?

— Начальник охраны Рамзес не захотел причинить твоему величеству дополнительной боли, когда информировал о взломе. Второпях воры вытащили мумию из саркофага. Без сомнения, ради того, чтобы сорвать драгоценности, которые украшали запястья, и похитить те, что были скрыты под повязками, они ее почти полностью распеленали и разрушили.

У Анкесенамон вырвался крик ужаса.

— Стражники, — продолжил Хоремхеб, устремив на царицу бесстрастный взгляд, — обнаружили разбросанные фрагменты царской мумии на полу в гробнице и перед ней. Та же участь постигла останки матери царя. Остатки мумий были собраны. Но верховный жрец признает невозможным восстановить мумии или саркофаги. Нельзя повторить обряд Открытия рта. По его мнению, лучше приступить к перезахоронению мумий в другом месте и в отдельных саркофагах.

— В другом месте?

— Эту гробницу нельзя вновь использовать. Она осквернена.

— Но тогда где же поместят эти останки? — воскликнула она, неожиданно охрипнув.

— Царь приказал построить гробницу в Ахетатоне, рядом с гробницей царицы Нефертити. Вот там, по мнению верховного жреца, он должен будет отдыхать. Некрополь там защищен.

Она подумала, что уже нечего больше воровать.

Царя Ая больше не было, кроме как на фресках своей недолговременной гробницы.


Анкесенамон и Мутнехмет, заплаканные, пожелали сопровождать саркофаги в Ахетатон. Их перевозка осуществлялась под командованием Главного смотрителя царских имений и в сопровождении двадцати военных. Три придворные дамы, Сати и целая дюжина слуг составляли свиту царицы и ее тети. Поскольку перезахоронение не могло быть пышной церемонией, особенно при таких обстоятельствах, Анкесенамон решила, что это должно быть официозное мероприятие.

Оба внешних каменных саркофага, один из которых, — тот, что принадлежал Аю, — был разбит, также перевозили в Ахетатон.

Царица, ее тетя и их свита совершали поездку на борту «Славы Амона».

Вот уже около пятнадцати лет Анкесенамон не бывала в Ахетатоне. Ее охватило волнение, когда она подумала об этом городе. Остался ли он таким, каким был? Но она была потрясена: начиная с пристани, можно было догадаться, что бывшая царская столица стала теперь городом-призраком. Покинутый придворными и их семьями при переезде двора в Фивы, город теперь можно было назвать лишь небольшим местечком.

Со стен дворца отлетела штукатурка. Сады были запущены. Одичали кусты роз и жасмина. Кругом можно было видеть развалившихся на траве или дурачившихся в туях кошек, целое племя.

В этих местах не осталось больше никого, кроме малочисленного персонала, заботившегося о том, чтобы земледельцы, рыболовы и торговцы, проживающие в городе, не занимали здания бывшего царского дворца. Здешний начальник, извещенный смотрителем, пришел в смятение, когда узнал о царском визите. Ему надо было срочно найти ложа, освежить постельные принадлежности, подмести комнаты, в которых можно было бы принять царственных особ…

Анкесенамон решила, что она, Мутнехмет и их свита могут подождать в саду, пока приготовят их покои. Смотритель приказал принести напитки, но в наличии оказалось только пиво, которое подали в деревенских кружках из обожженной глины.

Во время правления Тутанхамона, как впрочем и во время своего царствования, Ай забросил город, созданный Эхнатоном. Он стер его из своей памяти. Все, без сомнения, у нее здесь вызывало назойливые воспоминания о том периоде, когда он был горячим защитником культа Атона и воспевал:

Привет тебе, о живой Диск, который восходит на небе! Он переполняет сердца, и всякого живущего радует сила его сияния…

Он был тем, кто чествовал царя, учредившего культ Атона:

Атон радуется своему сыну,
Он обнимает его своими лучами
И дарует ему вечность,
Ему, царю, подобному Диску!
Но когда он понял, что культ Атона рискует опрокинуть трон и разрушить царство, так же как и его планы относительно завоевания власти, он пошел на попятный. Отказался от Ахетатона.

«Странный поворот событий, — подумала Анкесенамон. — Он возвращается сюда, или, по крайней мере, его саркофаг возвращается сюда, но пустым».[15] Божественная ирония превратилась в сарказм.

Возможно, бог Атон отомстил за свое забвение? Или это совершил Амон, раздраженный несоблюдением царем одного из установленных им правил?

Наконец, слуги извлекли из кладовых ложа и кресла, необходимые для высокопоставленных гостей. В первый раз за долгие годы Анкесенамон поднялась по лестнице, ведущей на верхний этаж. Большой бассейн, где в былые времена плавали лотосы, все еще был здесь, но уже без цветов — вода высохла. Анубис подавал знак, иссушив лотосы.

Гости смогли немного отдохнуть и освежиться. Затем вместо тушеных бобов повара, не покладая рук, готовили царскую еду. Они нашли даже вино.

Солнце закатывалось в буйстве оттенков расплавленной меди. Стоя на все еще пыльной террасе, Анкесенамон всматривалась в поля, где некогда, в очень давние времена, она резвилась с Пасаром.

Она решила лечь спать в своей бывшей комнате. Там она погрузилась в сон, улыбаясь. Она нашла свое потерянное детство.

33 ВТОРЫЕ ПОХОРОНЫ ПОЧТИ НИЧЕГО

Перезахоронение останков Ая и его матери происходило сумбурно. Что-либо хуже этого трудно было представить.

Состарившийся верховный жрец Атона Панезий, которого вывели накануне из оцепенения, чтобы провести нечто вроде церемонии в храме Атона, а затем в некрополе, казался слабоумным. Очевидно, он ничего не понял из того, что говорил ему смотритель. То, что могила Ая была осквернена, что его саркофаги разрушены, что нельзя больше поддерживать гробницу в месте захоронения царей Маат в должном состоянии… все это было для него непостижимым. Перезахоронение ему казалось очень важным событием.

Однако он отнюдь не был старцем — он просто прекратил интересоваться миром и достиг такого состояния, когда человек, уже неспособный поддерживать ясность своего ума, минерализуется и кристаллизируется. Как и царь, его господин, он отказался со времени смерти последнего видеть то, на что смотрел. Осквернение могилы Ая повергло его в ужас, вернуло в этот мир.

Он пригласил двух бывших жрецов, которых долгое отсутствие доходов заставило трудиться на полях. Накануне перезахоронения эти трое создали видимость церемонии в храме Атона, где в молитвах связали имена Атона и Амона.

Как и большая часть крыши храма, та, что прикрывала часовню, где Панезий вел службу, была наполовину разрушена. Вот уже пятнадцать лет, как на починку крыши не выделялись средства. Ветер, который прорывался в дыры крыши, дважды гасил огонь жертвенника. Сама церемония сопровождалась диким мяуканьем кошек, ссорившихся из-за чего-то.

На следующий день в то время, когда должны были уже нести останки на гору, в склеп, расположенный рядом со склепом Эхнатона, поднялся сильный ветер. С трудом переносимый в окрестностях города, он стал адским на открытом пространстве. Со всей силой своей подлой природы Апоп пригнал в этот мир тучи пыли, песка и гной своих старых обид.

После того как они вышли из дворца, Анкесенамон, казалось, заснула на своем паланкине.

Мутнехмет, похоже, была одурманена снадобьями. Карлик Меней шел рядом с ее паланкином, пронзительно выкрикивая ужасные проклятия.

Через несколько минут обе женщины должны были скрыть свои лица под покрывалами, которые Сати мудро прихватила с собой, иначе им пришлось бы вернуться обратно.

За ними несли саркофаги царя и его матери, до которых носильщикам не было дела. Носильщики задыхались и надсаживались от крика, выплевывая время от времени вязкую от пыли слюну.

Наконец кортеж добрался до подножия горы перед склепом, который был открыт.

У Главного смотрителя чуть было не улетел парик. В тот момент, когда вносили деревянный саркофаг с останками Ая в склеп, где одна из его дочерей, Нефертити, уже спала рядом со своим странным супругом, подол платья Мутнехмет задрался порывом ветра и облепил ей лицо. Она в ярости одернула платье, так как пропустила этот решающий момент.

Во время неистовых порывов ветра придворным дамам приходилось одной рукой держать парик, а другой — край платья.

Солдаты были не прочь увидеть ноги этих дам, но их ослепляла пыль.

Когда Панезий произносил последнюю молитву, ветер прорвался под его одеяние и поднял его полностью, открыв взорам исхудавшее тело старика, которое явно не доставит больших хлопот бальзамировщикам.

Наконец дверь гробницы запечатали.

Все добирались, согнувшись, до паланкинов, спеша возвратиться во дворец, вернее, в то, что осталось от дворца. Захваченные столбом бешеной пыли, носильщики паланкина Мутнехмет чуть было не перевернули его. Она испустила душераздирающий крик, которым не соизволила почтить своего усопшего отца.

Царица, Мутнехмет, придворные дамы, смотритель и остальные возвратились во дворец, задыхаясь от кашля, тяжело дыша, все в пыли. Ванны были заняты до самого вечера, затем поужинали жареной уткой, которая скрипела на зубах.

Вопреки этому неприятному случаю, Анкесенамон отодвинула на два дня окончание этого запомнившегося всем визита.

Когда ветер утих, она на следующий же день отправилась в луга, где некогда познала своего первого мужчину. Инжир, который своей тенью скрывал их, был на том же месте и плодоносил, о чем никто не знал. Она отведала несколько плодов, вдруг почему-то приободрившись.

Она знала, как ей поступить.

Фраза Тхуту, произнесенная им при последней встрече, снова пришла ей на ум: «На троне должен быть сильный человек».


По возвращении в Фивы она послала Сати на рынок, чтобы предупредить зеленщика Сенеджа о том, что она хочет увидеться с его хозяином на следующий день.

Они с Сати все сделали, как и в первый раз, — переоделись в платья простых женщин. На пороге кухни Сати разыграла комедию, толкнув царицу, как если бы та была служанкой. Анкесенамон рассмеялась украдкой.

Она сразу узнала бывшего Первого советника, как всегда плохо выбритого. Он повел ее к тому же месту на берегу Нила, где речники продолжали заниматься своей работой.

— Я весь внимание, твое величество. Чем моя скромная особа может быть тебе полезной?

— Мне необходимо узнать твое мнение. Ты мне сказал, что на троне должен быть сильный человек.

— Это так, твое величество.

— Но я теперь никто.

Он вопросительно на нее посмотрел. Возможно, вспомнил о том, что ей предсказал: уподобиться Исис.

— Он тебе не предложил заключить союз?

— Наоборот. Неужели ты полагаешь, что я могу выйти замуж за этого солдафона? — бросила она вызывающе.

Он размышлял над ответом.

— Я не вижу другого сильного человека твоего круга, — нерешительно заявил он.

— Возможно, там его не стоит искать, — произнесла она, досадливо морщась.

Он бросил на нее вопрошающий взгляд.

— Вероятно, следует поискать среди чужеземных царевичей, — заявила она.

Он лишился дара речи.

— Ради чего, твое величество?

— Чтобы сочетаться с ним браком!

— Ты намереваешься сочетаться браком с чужеземным царевичем? — спросил он недоверчиво.

— Я не хочу сочетаться браком с Хоремхебом и не собираюсь позволять ему и его приспешникам рвать на куски царство моего отца! Другой для себя партии я не вижу, поэтому думаю о том, с кем из чужеземных царевичей я могу сочетаться браком.

— Еще надо, чтобы он был сильным человеком, способным противостоять Хоремхебу, — заметил Тхуту.

— Если его отец — царь, значит, он тоже могущественный человек.

Тхуту с трудом представлял эту ситуацию. Насколько он помнил, ничего подобного в истории царства не было.

В десяти шагах от них перевозчик мочился в реку.

— Но это все равно что отдать царство чужеземцу, — сказал он уверенно, но мягким тоном.

— Поскольку он станет супругом царицы Мисра, он перестанет быть чужеземцем, — возразила она с нетерпением. — На самом деле, Советник, я пришла не для того, чтобы спрашивать тебя, возможно ли такое, так как это возможно. Я пришла тебя спросить о том, кто из чужеземных царевичей мог бы править вместе со мной.

Подошел голый ребенок и стал рассматривать царицу и Советника. У Анкесенамон ничего не было, чтобы дать ему. Она его отослала прочь.

— Первое, что приходит на ум, твое величество, — необходимо, чтобы это был союзник. А единственным значимым для нас союзником является царь хеттов, Суппилулиума.

Она повторила имя, которое встречалось в отчетах главнокомандующего и Пентью.

Тхуту казался задумчивым, но и смущенным.

— Твое величество, — сказал он в заключение, — реакция Хоремхеба на такой поступок может быть страшной.

— Что значит — страшной?

Он подумал о том, что эта женщина, похоже, потеряла чувство реальности.

Она же подумала, что возраст и отстраненность от власти, пожалуй, лишили этого человека мужественности.

— Сегодня власть в Двух Землях в его руках. Ты предлагаешь отстранить его силой. Он будет защищаться, но я даже не могу представить себе как.

— Долгие колебания — удел трусов, — заявила она. — Моя династия в опасности. Я не могу позволить Хоремхебу разграбить страну.

«Ох, что же будет, если она выйдет замуж за иностранного царевича!» — подумал он.

— Советник, благодарю тебя за то, что выслушал меня.

Она попрощалась с ним и возвратилась к Сати. Он подумал о том, что, возможно, больше никогда не увидит ее. «Эта женщина сошла с ума», — решил он.

34 НЕБЫВАЛОЕ ПИСЬМО

Итшан стал появляться все реже. Общение с военными отныне поглощало его досуг.

В конце сезона Наводнения, вне сомнения, по наущению Хоремхеба, полководец Анумес назначил его командиром конников в Мемфисе. На самом деле это было серьезное продвижение по службе: молодой человек теперь был не каким-то Начальником царских конюшен, а командиром конных отрядов Нижней Земли. Еще до этого Хоремхеб публично заявил о своей непричастности к покушению на жизнь Начальника конюшен.

Итшан пришел попрощаться с царицей.

— Они все-таки нашли средство, как отнять тебя у меня, — сказала она.

Неужели она не видела, что он томился рядом с ней?

— По крайней мере, они больше не будут пытаться тебя убить, — добавила она.

— Я буду приезжать, если твое величество позволит.

Она вопрошающе подняла брови.

— Чтобы повидать Хоренета.

Анкесенамон кивнула, но довольно холодно.

Хоренет был ее сыном. Теперь, когда Итшана удалили от нее, его интерес к ребенку граничил с бестактностью.

Она была рада тому, что ничего не сообщила ему о своих планах относительно бракосочетания с сыном Суппилулиума. Но он был достаточно умным человеком, чтобы понять, что не является тем, кто способен подняться против Хоремхеба.

Их любовные отношения закончились. Став частью враждебного ей мира, Итшан теперь был лишь бывшим любовником. Она также знала, что если во дворце и было известно о ее связи с Начальником царских конюшен, то никто не был уверен в том, что он отец маленького царевича.

— Можно мне сейчас его увидеть? — спросил он.

— Он в саду.

Он поклонился и поцеловал руку той, которую много раз сжимал в своих объятиях. Затем он ушел, охваченный чувством горечи. Он был любовником не Анкесенамон, а царицы. И вот его статус признан недействительным: не было любовника у царицы, так как царица не является женщиной! Очень удобно.

«Стало быть, я теперь совсем одна», — сказала она себе, когда стихли шаги Итшана в коридоре, ведущем в большой зал.

Она встала и пошла в комнату, окна которой выходили в сад, затем вышла на террасу. Она увидела Итшана — он наклонился к Хоренету, протягивая ему сорванную ветку жасмина, а затем взял его на руки.

Она подумала о Пасаре и разрыдалась, затем возвратилась в комнату.


Целыми днями она раздумывала о своем плане, о том, как его осуществить, и о содержании письма, которое собиралась отправить Суппилулиуме. Анкесенамон пришла к заключению, что у нее нет особого выбора. Она составит письмо, которое вручит послу царя хеттов без ведома Пентью и Хоремхеба. У нее были великолепные способности излагать свои мысли письменно.

Ей тайно доставили папирус, чернила и заточенный стебель камыша. Она подложила под папирус глиняную дощечку и написала следующее послание:

Царю хеттов Суппилулиума, союзнику Мисра.

Уважаемый монарх, я тебя информирую о следующем. Мой муж умер, и у меня нет сына. Мне известно, что у тебя несколько взрослых сыновей. Если ты пошлешь сюда одного, то он станет моим супругом, ибо мне не пристало выбирать в мужья одного из моих подданных.

Пусть боги даруют тебе долгую жизнь и радуются твоей славе.

Анкесенамон, царица Мисра, в году первом ее правления[16]
Она приложила покрытую краской царскую печать, решающее свидетельство достоверности документа, подождала, пока краска высохнет, свернула папирус и вложила его в кожаный футляр.

Она солгала, написав, что у нее нет сына. Но официально Хоренет не был еще признан царевичем и не принимал участия в официальных праздниках. Жители Фив увидели его только однажды — во время праздника Осириса, незадолго до смерти Ая. Царь хеттов вряд ли мог знать о существовании ребенка.

Сати было поручено отнести письмо послу Хассону и вручить ему лично в руки, а если спросят, никому ничего не говорить и потребовать отправить это письмо своему царю Суппилулиуме как можно быстрее.

Царица приложила к этому посланию маленький каменный бюст, свой портрет, который доказывал ее поразительное сходство с матерью. Царь хеттов и его сыновья могли убедиться в том, что предложенная сделка требует от них больше чем согласия.

Итак, Анкесенамон ждала ответа, раздумывая над тем, на кого мог быть похож хеттский царевич, который, несомненно, прибудет, чтобы разделить с нею трон.

И поможет нанести Хоремхебу поражение.


Как только посол остался один, он, перечитавший множество текущих деловых посланий, регулярно отправляемых из Мисра, ознакомился с письмом, так как не мог, остерегаясь дерзких заявлений, передавать своему царю непрочитанные послания.

Хассон не верил своим глазам.

Он изучил печать: никакого сомнения, это действительно была печать царицы. Несколько ошибок свидетельствовали о том, что у нее не было привычки писать, но она не захотела прибегнуть к помощи писца, чтобы составить это письмо. Почему? Наверняка, чтобы сохранить в тайне свое послание.

Кроме того, такое письмо послу обязан был вручить глава ведомства Пентью, с которым он поддерживал деловые отношения. Если царица посчитала необходимым сделать это не по протоколу, значит, послание тайное. Но, опять же, почему? Очевидным был вывод, что это предложение царицы не понравилось бы настоящему хозяину страны, Хоремхебу.

Целую минуту Хассон пребывал в задумчивости. Долг велел ему сопроводить послание монарху пояснительным письмом. Он вызвал своего писаря и продиктовал следующее письмо на незите:[17]

О величественный и прославленный монарх, мой господин, который правит народами без числа,

Послание, что я осмеливаюсь тебе передать с гонцом, мне было вручено горничной царицы Мисра Анкесенамон. Я проверил печать, и это действительно ее послание.

Для того чтобы прояснить его смысл, я позволю себе сообщить тебе нижеследующее. Царица, которая в этой стране остается хранительницей царского рода и власти, дважды вдова: один раз царя Биббуриа,[18] скончавшегося пять лет тому назад, и другой раз царя Айт-Нетчер.[19] Она говорит, что от этих монархов у нее не было ребенка, хотя она была в таком возрасте, что могла бы зачать. Можно было предположить, что она бесплодна, но это не тот случай. Я знаю, что у нее есть ребенок, отцовство которого приписывается царю Аю, но который еще не был официально признан царевичем. Между тем следует учитывать, что настоящим властителем страны на этот момент является полководец Хоремхеб, которого она отказывается принять в качестве супруга, того, кто соединит царскую суть и фактическую власть.

Твой очень скромный и бесконечно преданный слуга, посол Хассон.
Письмо было вставлено в тот же футляр, что и письмо царицы, и передано с верховым гонцом, который на следующий день отправился в страну хеттов.[20]

По прошествии девятнадцати дней гонец преодолел девять этапов пути. Он отправился из Фив в Мемфис, затем были Аварис, Мегиддо, Библос, Кадеш, Катна, Хама, Эбла и Алеп. Наконец он добрался до окрестностей Каркемиша.

Он пересек границы Мисра и уже несколько дней находился на территории хеттской империи. Он встречал нийитов, кананеенов, аморритов и кочующие племена пастухов, апиру, которые приходили неведомо откуда и двигались неизвестно куда. Его охватило волнение, когда он увидел свой город. Он с нетерпением ждал встречи со своим семейством.

Закат солнца за его спиной изливал на Евфрат, прибрежные здания и дворец, который над ними возвышался, поток красного золота — так монарх вознаграждает своих подданных в конце тяжкого трудового дня. В кедровых и каштановых лесах сумерки сгущались быстро. Посланец пришпорил лошадь, чтобы прибыть во дворец до темноты.

При первых дуновениях вечернего ветра факелы на бронзовых подставках встряхивали своими гривами, освещая высокие стены дворца, лица богов, высеченные на барельефах, Шаташа и Иннараванташа, те, кто положили накидки на божества Лулахи, дрожали в бликах полыхающего огня. Сверху на насыпях несли охрану лучники. Гордость грела сердце гонца, замерзшего под порывами ветра зимнего вечера. Он был сыном великого народа.

Он спешился и пояснил стражникам:

— Послание из Мисра для царя.

Конюхи увели лошадь гонца, ахалтекинца, покрытого пеной, и гонец наконец вошел во двор дворца Каркемиша. Он прошел через громадный портал и был принят управителем, который выслушал его и отправился предупредить дворецкого. Тот, в свою очередь, побежал сообщить о гонце распорядителю.

Распорядитель ввел его в зал судебных заседаний, откуда царь уже собирался идти ужинать. Гонец опустился на колени, коснулся лбом пола, и когда его попросили подняться, вручил футляр царю Суппилулиуму. Заинтригованный, властелин вызвал переводчика, писца, который читал и писал на трех языках и который напрасно думал, что его рабочий день уже закончился. Писец сделал перевод.

Суппилулиум, коренастый мужчина в возрасте приблизительно сорока лет, с бородой цвета гагата, достигавшей пурпурового одеяния, вышитого золотом, опешил.

Взяв себя в руки, он вызвал своего распорядителя, Гатту-Зиттиш, и велел ему срочно созвать Царский совет, состоящий из вождей племен.

Они прибыли на следующий день, все одиннадцать, в своих парадных одеждах, в сапогах до колена, теплых накидках и меховых шапках. Вожди прошли в тронный зал, потолок которого был отделан кедром и держался на великолепных каменных колоннах, и по очереди уважительно поприветствовали монарха и его сыновей, Арнуванду, Мурсили и Заннанзу; еще двое сыновей, Телепину и Пьяссили[21] отсутствовали. Затем они устроились на корточках полукругом на вышитых войлочных коврах у подножия трона и трех парадных кресел, поставленных для царевичей с одной и другой стороны трона. Гатту-Зиттиш, как обычно хмурый, сидел ближе всех к царю, с правой стороны трона. Слуги подали вино и хлебцы с фисташками.

Вожди племен не могли ни читать на языке Мисра, ни говорить на нем. Они называли эту страну Мисрой; впрочем, у хеттских племен не было единого языка, одни говорили на хуришском, другие на хатушском, луишском, хеттском, причем незит был их единственным общим диалектом. Царь поручил переводчику прочесть вслух письмо посла на незите и письмо Анкесенамон.

Кто-то недоверчиво покачал головой, другие стали непочтительно высказываться по поводу этой страны без мужчин, где царицы спят ночью в одиночестве за неимением мужа. Несколько более или менее непристойных острот вызвали смех.

— Ни с чем подобным мне никогда не приходилось сталкиваться, — заявил Суппилулиума, когда насмешки иссякли. — Что вы об этом думаете?

— Мне кажется, это — ловушка, — заявил старейшина Царского совета. — Неужели можно доверять женщине? Народ Мисра нас не простит уже за то, что мы завоевали царство Амки, властелин которого был их союзником. Неужели можно поверить в то, что они предложат нам свое царство, избрав одного из твоих сыновей своим фараоном? Более того, — продолжил он сурово, обведя собравшихся взглядом, — не будем забывать о том, что около двадцати пяти лет назад царь Мисра Аменхотеп поклялся в том, что никогда женщина царской крови из его рода не выйдет замуж за чужестранца!

Он подождал, когда утихнут отзвуки его речей, отражавшиеся от стен зала, и заключил:

— Это письмо, мне кажется, написано вероломным или сумасшедшим человеком!

Царь покачал головой и спросил соседа старейшины, Арасану, молодого человека со смеющимся взглядом:

— А ты что думаешь?

Арасану задумчиво погладил бороду и ответил:

— Письмо действительно странное. Эта царица дает понять, что в царстве нет достойного ее мужчины. Возможно, больше нет самцов в ее окружении, что вполне может быть. Возможно также, что она не хочет сочетаться браком с человеком более низкого сословия. Но если речь идет о сохранении династии, надо быть слишком легкомысленной, чтобы нарушить клятву своего предка и отдать власть в своей стране чужеземному царевичу, и особенно царевичу из той страны, которая в самое сердце поразила ее полководцев, нанеся им поражение. Разве мы не отобрали Амки и этот город, Каркемиш, у союзников Мисра?

Вожди племен передавали из рук в руки маленький бюст иностранной царицы, соглашаясь с тем, что лицо у нее приятное, а сама она, судя по всему, немного тощая.

Арасану отпил немного вина и продолжил:

— Я все-таки прихожу к заключению, что правители Мисра пошли на хитрость, дабы заманить сына царя и держать его в качестве заложника. Или эта женщина — сумасшедшая.

Остальные стали смеяться и качать головами.

— И все же… — вновь заговорил Арасану.

— Что — все же? — спросил царь.

Арасану поднял голову и сказал:

— Твое величество, вряд ли это ловушка, люди Мисра не настолько глупы, чтобы считать нас неспособными это понять, они бы действовали тоньше.

Царь похоже, заинтересовался таким выводом.

— Продолжай.

— Итак, это, без сомнения, не ловушка. То, каким способом это послание было тебе доставлено, мне кажется столь же странным, как и сама просьба. Обычно такие письма тебе вручает посол Мисра, Ханис. Но оно было доставлено непосредственно нашему послу в Фивах, в обход официальных каналов, не через главу ведомства Мисра Пентью. Это означает, что оно на самом деле было составлено царицей, по ее собственной инициативе, и что его содержание не соответствует намерениям правителей этой страны, точнее Хоремхеба.

— Значит, ты думаешь, что царица искренне просит одного из моих сыновей вступить с ней в брак?

— Да, твое величество, я именно так думаю. Но я опасаюсь, что это может плохо закончиться для одного из твоих сыновей, в связи с противостоянием царицы и ее правителей.

— Почему?

— Они сделают все, чтобы брак не был заключен.

— Таким образом, царица нас не обманывает, подвоха нет, но я не должен посылать к ней одного из своих сыновей? — спросил Суппилулиума.

Один из царевичей, Заннанза, красивый и сильный весельчак с сверкающими глазами и густой бородой, которого явно волновало то, что обсуждалось на совете, воскликнул:

— Нет, цель слишком важна, чтобы ею пренебречь! — И, повернувшись к царю, добавил: — Отец, то, чего хочет эта царица, для нас столь же важно, как и то, чего не хотят ее правители. Подумай, мы бы правили долиной Нила, имея там своего человека.

Очевидно, именно себя он видел «своим человеком».

— О чем вы думаете? — спросил царь у старейшин.

Ответил старший из них:

— Мы выслушали все доводы за и против. Но полагаю, что было бы разумно, твое величество, узнать больше об этой загадочной царице Мисра и о том, что там происходит. При нынешнем положении вещей мне представляется, что ты, сохраняя царское достоинство, не должен давать слишком быстро ответ этой женщине.

Слово «женщина» было произнесено с некоторым презрением.

Царь согласился.

— Гатту-Зиттиш, я поручаю тебе собрать необходимую информацию. Убедись, что ситуация на самом деле такая, какой нам кажется, и что в Мисре нет царевича, достойного сочетаться браком с царицей, и что она действительно может заключить союз с одним из моих сыновей. Тогда мы примем решение.

Затем он коснулся других тем, среди которых были претензии Шаттиваза, митанньянского царевича, на трон его страны, Митаннии, или, по крайней мере, того, что от нее осталось.[22]

35 ОФИЦИАЛЬНАЯ… ТАЙНА!

Молния ударила в ближайший холм, и раскаты грома прокатились по долине; похоже, молния поразила посла Мисра, Ханиса, так как у него никогда не было более ошеломленного вида. Распорядитель Гатту-Зиттиш давал себе в этом отчет и не стал наносить ему оскорбление, повторив вопрос.

Ханис большими глотками осушил кубок вина. Свет от ламп танцевал на золотой каемке кубка, привезенного из Сирии. Слуга поспешил его наполнить; через синее стекло большого кубка красный цвет вина казался фиолетовым.

Следующий раскат грома раздался над дворцом. Крупные ночные мотыльки, почти черные, неповоротливо кружили по залу.

— Нет, меня об этом письме не информировали, — ответил наконец Ханис.

«Тогда, — подумал распорядитель, — прав Арасану: царица действовала без ведома своих правителей». Гатту-Зиттиш старался узнать как можно больше:

— Неужели в царской семье нет царевича, который мог бы стать достойным ее супругом?

Посол воспринял вопрос как оскорбление. Это означало, что род тутмосидов был настолько ослаблен, что производил на свет только женщин. Ему было известно, что, действительно, у Суппилулиумы было пятеро сыновей в таком возрасте, что вполне могли бы править страной, и еще пятеро, которые ожидали своего часа. Он солгал:

— Имеются самцы, но они не в том возрасте, чтобы управлять.

— Возможен ли такой брак? — настаивал распорядитель.

Все более и более раздражаясь, Ханис ответил:

— То, чего хочет царица, всегда возможно.

— Разве ваш полководец Хоремхеб не является достойной партией? — продолжал выспрашивать хетт, который, видимо, не имел намерения оставить своего собеседника в покое.

— Он не царской крови.

— Стало быть, члены царской семьи сочетаются браком только с людьми своей крови?

Ханус хотел было ответить, что это именно так и есть. Но он хорошо знал, что Аменхотеп Третий сочетался браком с женщиной не царской крови, Тией, сестрой Ая, и что ее сын, Аменхотеп Четвертый, сочетался браком с дочерью Ая, Нефертити, которая тем более была не царского происхождения.

Первые капли дождя забарабанили по листьям деревьев в саду, раскинувшимся перед окнами зала, где Гатту-Зиттиш принимал Ханиса. Затем разразился ливень, сопровождаемый раскатами грома.

Эта беседа начинала действовать послу на нервы. Он отвечал путано, — он не знал, что говорить. Он не мог себе позволить ни намекнуть на то, что план царицы был абсурдным, так как посол не должен показывать неуважение к своей царице, ни поддержать этот план, так как Анкесенамон действовала в обход Хоремхеба.

— Чаще всего, действительно, так и происходит, — ответил он.

Это ничего не означало. Но не мог же он рассказать о том, что Анкесенамон всеми силами души ненавидит Хоремхеба.

— Отправить сына царя к вашей властительнице — важное решение, — продолжил распорядитель. — Его нельзя принимать наспех. И ты меня прости за то, что я это говорю, но нам кажется странным то, что в стране Мисра нет царевича, достойного сочетаться браком с вдовствующей царицей.

— Но так сложились обстоятельства, — пояснил посол.

Ни тот ни другой не упомянули о наиболее важном моменте этого необычного дела: о присоединении Двух Земель к хеттской империи в случае реализации плана царицы.

Пытка посла Ханиса продолжалась долго, так как он принял приглашение распорядителя отужинать с ним. В разговорах на другие темы то и дело проскальзывали коварные вопросы о периоде правления Тутанхамона, затем Ая. Распорядитель деланно удивлялся по поводу того, что за четырнадцать лет правления двух наследных монархов царица не зачала потомства, и тому, что умерший царь Ай с другими супругами также не произвел на свет сыновей, которые могли бы добиться права наследования.

Очевидно, хетты сомневались в искренности предложения царицы.

Ханис с облегчением вздохнул, когда непрерывный допрос, которому он подвергался в течение трех часов, закончился, и он возвратился, наконец, в свою резиденцию.

На следующий день он составлял письмо, адресованное Пентью.


— Шлюха! Шлюха! — кричал Хоремхеб, когда Пентью прочитал ему письмо Ханиса.

Он сорвал с себя парик и швырнул его на этажерку. Глава ведомства мог видеть, что череп полководца был того же цвета, что и лицо: пунцовый, с белыми пятнами.

Сидя с мрачным видом, Пентью обдумывал сложившуюся ситуацию: еще более натянутые отношения с царицей, а в дальнейшем непростые отношения с одним из главных союзников — нет, главным союзником Двух Земель. Страны заключили мирный договор, однако Суппилулиума уже нарушил договоренности, предприняв махинации по отношению к царской семье Митаннии. То, что хеттский царь заинтересовался необычным предложением Анкесенамон, означало, что он планирует присоединить к своей империи территорию Двух Земель.

Итак, нельзя тянуть. В случае если царица сочетается браком с хеттским принцем, страна окажется под сапогом Суппилулиумы. Эта женщина предложила ему свое царство!

— Немыслимо! — гремел Хоремхеб. — Она сумасшедшая! Отец выскочки Сменхкары, Аменхотеп Третий, дал клятву, что ни одна царевна этой страны никогда не будет сочетаться браком с чужеземным царем!

Пентью сделал ему знак говорить тише. Часто стражники, стоящие у дверей, подслушивали разговор, а ситуация и так была довольно острой, чтобы царица получила возможность сослаться на преступление, основанное на оскорблении ее величества.

— Но что на нее нашло? — снова заговорил Хоремхеб.

— Ничего на нее не нашло, — ответил Пентью. Он направился к окну, выходящему на террасу. — В юности она должна была слышать о существовании союзов между царскими семьями. Отец Аменхотепа, о котором ты говорил, Тутмосис Четвертый, настойчиво просил руки царевны Митаннии.

Пентью обернулся. Хоремхеб его слушал, пылая от гнева.

— Согласен. Но предлагать себя как царицу — совсем другое дело.

— Конечно, — согласился Пентью, — но эта женщина родилась в Ахетатоне, в семье, где больше заботились об Атоне, чем о царстве. В то время как страна рушилась, Эхнатон писал гимны в честь Солнечного Диска. Он жил один во дворце вместе со Сменхкарой, царевны жили отдельно, Нефертити уединилась в Северном дворце. Что знает Анкесенамон о своей стране? Ничего. Знает ли она разницу между гатту и митаннийцем? Я в этом сомневаюсь. Она испытывает только чувство династической гордости. Она ненавидела Ая. Однако воссоединилась с ним, чему мы были свидетелями, потому что он убедил ее, что вместе они смогут защитить династию.

— Разве династия была виновата в разъединении страны?

— Уже двадцать лет это происходит, — утомленно ответил Пентью.

На какое-то мгновение единственным звуком было жужжание мух, возбужденно носившихся по комнате, несмотря на полуденную жару.

— Сегодня происходит то, что не имеет здравого смысла: эта женщина предлагает страну чужестранцу, которого даже не знает.

— Нам ничего другого не остается, кроме как ожидать дальнейшего развития событий, — спокойно заметил Пентью. — Возможно, ничего не произойдет. Согласно тому, что нам пишет Ханис, хетты, кажется, опасаются ловушки. Очень возможно, что Суппилулиума никого сюда не пришлет.

— Пентью, Суппилулиума должен быть сумасшедшим, как она, чтобы не рассмотреть это предложение со всех сторон, — сказал Хоремхеб с горячностью. — Уж не думаешь ли ты, что он упустит такую добычу, как царство? Он обязательно отправит сюда кого-нибудь.

— В этом случае примем меры.

— Какие меры?

— Он же не собирается посылать армию. Только сын и царская свита.

— И что тогда?

Пентью пожал плечами.

— На них в пустыне нападут разбойники. Надо же использовать этих людей хоть для чего-то!

— Может начаться война.

— Мы не ответственны за проделки разбойников.

Хоремхеб снова заговорил после еще одной минуты молчания:

— Как ты думаешь, надо ли распространить эту новость?

— Нет еще. Нас могут обвинить в том, что мы хотим опорочить царицу. Вполне возможно, что найдутся люди, которые пойдут на все, чтобы не допустить этого. Нет, я полагаю, что лучше будет делать вид, что мы ничего не знаем о намерении Суппилулиумы. Рано или поздно двор об этом заговорит.


Двумя неделями позже двор узнал о том, что Гатту-Зиттиш, распорядитель хеттского царя Суппилулиумы, прибыл в Фивы со свитой.

Царица устроила праздник во дворце в его честь. Придворные поспешили явиться, интересуясь целью этого визита. Посол хеттов уже есть в столице; почему же сюда прибыла столь важная персона как распорядитель, равный по своей значимости Советнику царя?

Об этом они ничего не знали. Поинтересовались у Хоремхеба и глав ведомств; те отвечали, что якобы Суппилулиума желает укрепить дружеские связи с Двумя Землями. Пентью на досаждающие вопросы витиевато объяснял, что необходимо обсудить изменение союзнических планов ввиду притязаний ассирийцев на земли Митаннии.

Во время праздника Анкесенамон казалась озабоченной и раздосадованной, что отметили все. Накануне она приняла Гатту-Зиттиш. Он привез ей великолепный подарок — золотую чашу, инкрустированную камнями двух оттенков синего цвета, бирюзой и лазуритом.

Ее удивил визит хетта. Он говорил эмоционально и пространно, сказанное им перевел личный переводчик Гатту-Зиттиш. Оказывается, его монарху безгранично польстила просьба царицы Мисра, он с большой радостью воспринял возможность союза божественной царицы с наследником хеттской империи и просит принять уверения в дружбе, но хотел бы быть уверенным в том, что ни один царевич монаршего семейства Двух Земель не сможет оспорить союз одного из его сыновей с царицей.

— Иначе говоря, — подытожила она, — царь ставит под сомнение искренность моих намерений, все то, о чем я писала в послании?

Застигнутый врасплох прямым вопросом Анкесенамон, распорядитель ответил, что им было трудно поверить в то, что в таком большом царстве, как Миср, не нашлось подходящей партии, достойной ее великолепия.

Она проглотила свое раздражение.

— Пойми, распорядитель, царица может сочетаться браком только с мужчиной царского рода.

— Я это понимаю, твое величество. Но как следует понимать твое заявление, что у тебя нет сына?

Значит, он узнал о существовании маленького царевича Хоренета.

Анкесенамон напряглась.

— Разве не понятно, что любой маленький ребенок без отца не существует?

Гатту-Зиттиш захлопал ресницами. Он начинал лучше понимать ситуацию.

— Ему нужен отец, который был бы сильным человеком и который мог бы подарить ему братьев и сестер, — добавила она, глядя распорядителю в глаза. — Ты не можешь этого не знать!

Он покачал головой. Он также подумал о том, что браки между родственниками, которые стали обычными в царском семействе Мисра, ослабили род. Уж не по этой ли причине цари содержали гаремы?

— Скажи об этом своему царю, — предложила она.

— Непременно скажу, твое величество. Но могу ли я тебя спросить о том, как относятся твое правительство и двор к твоему плану?

Она нахмурила брови, затем ответила равнодушно:

— Они еще об этом не информированы. Пока не наступил подходящий момент.

С тем Гатту-Зиттиш и удалился. Несмотря на то что его пленила гордая и решительная царица, брак государственной важности, который заключался втайне от народа, от этого не стал казаться ему менее странным.

На следующий день, перед отбытием распорядителя в свою страну, Анкесенамон вручила ему еще одно послание дляСуппилулиумы.

Царю хеттов Суппилулиуме,

моему брату и союзнику

моего могущественного Мисра


Уважаемый брат,

Я приняла твоего распорядителя Гатту-Зиттиш, и я благодарю тебя за добрые пожелания, которые он мне передал, как и твой великолепный подарок.

Но почему ты говоришь: они пытаются меня обмануть? Если бы у меня был сын, разве написала бы я в унизительной для себя и моей страны форме послание чужеземному царю? Ты мне не веришь и даже не скрываешь этого! Тот, кто был моим мужем, умер, и у меня нет сына. Неужели я должна была одного из моих слуг сделать своим супругом? Я не писала в другую страну, только тебе. Я тебе еще раз предлагаю: дай мне одного из своих сыновей, и он будет моим супругом и царем страны Миср…[23]

Распорядитель уехал, покоренный красотой и силой воли молодой царицы, но озадаченный. Накануне полководец Хоремхеб, занимавший пост Первого советника, не задал ему ни одного вопроса по поводу намеченного бракосочетания, и это было странно. Невозможно было предположить, чтобы Советник не имел представления о намерениях царицы. Гатту-Зиттиш слишком хорошо знал, как работают разведывательные службы в крупных царствах: за каждой стеной были уши. Насмешливые и хитрые взгляды Хоремхеба указывали на то, что Гатту-Зиттиш не ошибался. Тогда что же Первый советник думал по этому поводу?

Неужели этого героя войны так мало заботило то, что его страна попадет в зависимость от хеттов? Другие главы ведомств также не пытались обсуждать истинную цель его визита.

Значит, план заключить брачный союз держался в секрете, причем это было такой тайной, что никто не решался произнести ни слова по этому поводу. Но как долго это будет продолжаться? А когда о бракосочетании сообщат официально, что за этим последует?

Долгие часы размышлений во время поездки верхом в Каркемиш не помогли найти ответа.


Распорядитель был в пути, когда Хоремхеб попытался еще раз убедить Анкесенамон разделить с ним трон. Самым удивительным было то, что он смог к ней приблизиться при помощи Мутнехмет.

— Послушай, — сказала та, — ты успешно правила вместе с Аем, не будучи его супругой.[24] Что тебе стоит править с Хоремхебом на тех же условиях?

Довод был разумным. Анкесенамон только на миг задержалась с ответом, но резкий жест руки уже сказал об отказе.

— Это не одно и то же. Ай был членом нашей семьи. Хоремхеб испытывает к нам только презрение.

— Ты простила моему отцу Аю преступления более серьезные, чем презрение. Он был замешан в смерти твоего отца, в смерти Сменхкары и, возможно, в смерти…

— Я этого уже достаточно наслушалась, Мутнехмет! Ай защищал династию! И именно от тебя я узнала, что Хоремхеб хочет ее уничтожить.

Мутнехмет пожала плечами.

— Династия! Что же от нее осталось?

— Я осталась.

Мутнехмет прикусила губу, чтобы не напомнить племяннице о том, что династия не состоит из нее одной и малолетнего ребенка.

— Династия себя изжила. Хоремхеб хочет власти, я это знаю.

— Так вот, именно я ему ее не дам.

— Что тебе в нем не нравится?

— Всего-навсего грубость. И этот запах!

Сей незначительный довод лишил Мутнехмет слов. Она воздержалась от того, чтобы передать эти речи Хоремхебу. Но окончательный выбор был сделан. Анкесенамон оказалась в стане врагов полководца.

Но что же придавало ей уверенности? Неужели надежда сочетаться браком с хеттским царевичем?

36 НАСТРОЕНИЕ БОГОВ

Брачные узы, в основе которых лежит телесная или духовная близость, могут быть разорваны без особых последствий, и тогда от них остаются только воспоминания о сущих пустяках, покрытые пылью времени. Но есть другая связь, она, без сомнения, дольше сопротивляется разрыву, ибо у нее другая природа. На нее не действуют указки ни сердца, ни разума: это удивительное единство двух существ, разделяющих одно и то же пространство, одну постель, те же болезни и заботы. Она может возникнуть даже между животными различных видов, например, между собакой и кошкой. Конюхам хорошо известны такие случаи: лошадь успокаивается только в компании собаки, которая спит каждый вечер на ее подстилке, в ногах. Когда один из двоих уходит, другого охватывает печаль, часто это плохо заканчивается.

Мутнехмет и Хоремхеб напоминали таких животных. Он был приземленным человеком, телесным, горячим и своенравным; она была из той семьи, члены которой на протяжении многих поколений жили, как бы не касаясь земли, и животные соки в ней очищались до того, что превращались в утонченные ликеры. Напряжение сил и летний зной вызывали у него усиленную потливость, в то время как самое значительное выделение потовых желез его бывшей супруги сводилось к едва заметному блеску на груди над вырезом платья. Достаточно было увидеть их вместе за столом, чтобы уловить различие: он нажирался до отвала, с жадностью глотал пищу, съедал полдюжины жареных яиц в три приема; она нехотя грызла какой-нибудь кусочек, не утоляя до конца очевидный голод.

Они как раз сидели за столом в покоях Советника. Он попросил ее прийти, и после некоторых колебаний она приняла приглашение. Ситуация действительно становилась критической. Невероятная катастрофа угрожала царству, так что пора было забыть об обидах.

— Она тебе об этом когда-нибудь говорила?

— Со времени отъезда Нефернеруатон она замкнулась в себе. Она изменилась и больше не доверяет мне своих мыслей. Думаю, она не доверяется даже Сати, которая для нее всегда была самым близким человеком в мире.

Он опустошил свой кубок одним глотком, рыгнул и взял себе половину утки.

— Как ты объясняешь все-таки это послание Суппилулиуму?

Она собралась с мыслями, затем сказала, тщательно подбирая слова:

— Я полагаю, что с каждым годом она все больше ощущает свою ответственность за династию. Со времени бегства двух ее сестер и смерти Сетепенры и Нефернеферуры она считает себя единственной наследницей отца и династии.

Она сделала глоток вина и вновь заговорила:

— Не думаю, что она столь же безумна, как ее отец и покойный муж Тутанхамон, но полагаю, что в этой семье все не без странностей. Эхнатон считал себя воплощением Атона, Тутанхамон видел себя Осирисом, а она мнит себя единственной хранительницей рода. Она готова на все ради того, чтобы его защитить и увековечить. В последнее время я замечаю у нее эту упрямую решительность, которая проявлялась в поведении моей сестры Нефертити после смерти Эхнатона.

— Стало быть, ты полагаешь, она не понимает, что разрушит царство, если соединится брачными узами с сыном Суппилулиумы?

Она покачала головой и стала грызть хлебец в кунжуте.

— Нет.

— Я не могу позволить ей это сделать.

Она подняла на него вопросительный взгляд.

— Нет, никто ее не собирается убивать. Но нельзя позволить ей это сделать. Меня двор и армия обвинят в бездействии и даже соучастии. Теперь — она или я.

Она пребывала в раздумье. Слова «она или я» звучали зловеще. Но она не могла в этом винить своего бывшего супруга.

— Зачем приезжал распорядитель Суппилулиумы? — спросила она.

— Мне не известно. Вероятно, убедиться в том, что предложение царицы не было ловушкой.

— Ты полагаешь, что Суппилулиума пришлет сюда одного из своих сыновей?

Он поковырял ногтем в зубах.

— Это мы еще посмотрим. Тем временем я тебя попрошу сообщать мне обо всем странном, что заметишь в поведении Анкесенамон. Это в интересах царства. Возможно, и в ее интересах.

Она покачала головой и съела засахаренный финик.

— Не хочешь же ты, чтобы из-за этой сумасшедшей превратилось в прах дело жизни твоего отца и все мои усилия?

— Нет, — сказала она мрачно.


На рассвете шквалы леденящего ветра обрушились на высокие стены, окружающие Каркемиш. Гатгу-Зиттиш и сопровождавшие его люди надвинули на лоб меховые шапки. Вдоль насыпи стояли, переминаясь с ноги на ногу, лучники и впередсмотрящие. Получасом позже маленький отряд, возглавляемый распорядителем, добрался до ворот царского дворца. Все спешились, прибежали слуги из конюшни, и Гатту-Зиттиш бросил дворецкому:

— Быстро теплого молока с ликером — всем! Мы окоченели!

В сопровождении только своего секретаря он прошел к царскому кабинету, велел стражникам сообщить о своем прибытии царю и предстал перед ним в зале, где развели сильный огонь в очаге и жаровнях, стоящих по углам. Он опустился на колени перед монархом, который быстро его поднял.

— Гатту-Зиттиш! — воскликнул Суппилулиума. — Добро пожаловать. Итак, какие новости?

Слуга принес большую серебряную кружку, наполненную теплым молоком с ликером из можжевельника.

— Выпей сначала, — сказал царь. — Согрейся. Сядь там, около огня.

Царь расположился напротив своего посланника.

— Твое величество, — заговорил Гатту-Зиттиш, откашлявшись, — предложение искреннее. Царица очень красивая. Вопреки тому, что она написала, у нее есть сын, но в действительности она не солгала, скрывая его существование. Она считает, что он в опасности. Во время моего визита я пришел к заключению, что она разыскивает не только супруга и отца для своих детей, но, главным образом, сильного человека. Вот поэтому она тебе написала. Между тем, как мы и думали, ее предложение было сделано без ведома ее правительства и двора. По моему мнению, она не уверена в том, что это предложение будет хорошо принято. И я убежден, что полководец Хоремхеб не обрадуется этому браку. И это очень плохо.

Суппилулиума принялся смеяться.

— Это мне кажется вполне возможным! Но неужели мы должны действовать только с одобрения жителей Мисра?

Распорядитель поднял брови. Что это могло означать? Неужели царь собирался все-таки принять предложение царицы Мисра?

— Я не могу не воспользоваться этим исключительным случаем, ведь мы сможем усилить наше влияние на соседние государства и укрепить наши позиции в долине Нила. Так как ты уверен в том, что здесь нет ловушки, я пошлю одного из моих сыновей в Фивы. Царица хочет сильного человека? Ну так она его получит! — заявил царь и громко рассмеялся.

Гатту-Зиттиш также смеялся, хотя на душе у него было неспокойно.

— Сильнее всех горит желанием сочетаться браком с этой красивой царицей и управлять Мисром принц Заннанза. Вскоре он отправится туда. Проследи за подготовкой его поездки.

— Хорошо, твое величество. Должен ли я предупредить посла Мисра?

На какой-то миг Суппилулиума задумался.

— Нет, если царица хочет сохранить это в тайне, для этого есть свои причины. Незачем разглашать тот факт, что я благосклонно отнесся к просьбе Анкесенамон. Нет, не говори ему ничего. Предупреди только нашего посла в Фивах.

— Хорошо, твое величество.

Тело распорядителя Гатту-Зиттиш согрелось, но мозг оставался холодным. Эта затея не предвещала ничего хорошего. Царица была весьма неосторожной, и чрезмерно пылким был принц. Как говорится в хаттушской пословице, из-за пары шатких ступеней можно переломать кости.


Спустя несколько дней послу Мисра в Каркемише, Ханису, потребовалось пополнить свой гардероб хеттской одеждой, которая лучше защищала от холода, чем та, что он привез из своей страны. Он решил заказать себе длинную шерстяную рубаху, утепленный мехом плащ и высокие сапоги. Он пошел к лучшему портному города, который обшивал и двор. Тот попросил его подождать, так как должен был закончить важный заказ сына царя для него и его свиты.

Ханис навострил уши.

— Это будет красивая одежда, я в этом не сомневаюсь, — сказал он льстиво, окинув мастерскую взглядом.

Помещение пропиталось запахом войлока и мехов, дубильных составов, только что сотканной шерсти. Двое учеников что-то шили из роскошных тканей, среди которых была шерсть великолепного темно-красного цвета.

— Это самая дорогостоящая одежда, какую я когда-либо изготавливал, посол.

И портной описал плащ царевича, который долен быть украшен голубыми, красными и зелеными камнями и утеплен очень дорогим белым мехом горностая.

— Но это же свадебный наряд! — воскликнул Ханис с притворным восхищением.

— Ты не поверишь, но это так, посол.

— И когда же ты начнешь шить мою одежду? Наступают холода.

— Через четыре дня, посол. И я потороплюсь, чтобы ты не мерз.

Это означало, что царевич и его свита уедут через пять или шесть дней. Люди, путешествующие группами, передвигаются не столь быстро, как один всадник на хорошем коне.

По возвращении к себе он составил послание для Пентью и поручил его доставить одному из наемных всадников. Он щедро ему заплатил. Наемник-митанниец обогнал на несколько дней царевича, который передвигался быстро, стремясь поскорее сочетаться браком с царицей Двух Земель.


Ни один смертный никогда не мог еще проникнуть в тайные планы богов, вершащих судьбы и людей, и стран. Но кто из богов на этот раз одержит верх? Амон-Ра? Гор? Осирис? Или же бог хеттского неба Ануш и его супруга Антум? А может, бог земли Анлил и его супруга Ненлиль? А может, боги еще только обсуждали это между собой во время одного из пиров, поглядывая сверху на людей, занятых своими делами? Неужели это будет Сет — убийца своего брата Осириса? Сет испытывал отвращение к беспорядку. Ведь он убил Осириса именно потому, что знал о невозможности раздела власти. Он обладал большей силой, чем Осирис, для того, чтобы защитить мир. И он это доказал, убив громадного змея Апопа.

Бывало, небесные силы выражали свое недовольство хозяевам Мисра, как и хозяевам хеттской империи.

К середине сезона Сева, когда вода в реке шла на спад и до конца года оставалось ровно пять дней, а Тот брал верх над Луной, в стране начала свирепствовать лихорадка. Болезнь начиналась с ломоты и дрожи во всем теле, головных болей и потери аппетита, затем человек приходил в возбуждение и бредил. Несколько сотен человек заболели в Фивах и Мемфисе. Многие умерли, а те, кто выжил, стали калеками, неспособными стоять, внятно говорить и управлять своим телом.

Во дворце лихорадка среди прочих задула и свечу жизни старого Уадха Менеха.

Но самой большой потерей стала смерть молодого царевича Хоренета. Ему было всего два года.

Сати и Мутнехмет опасались, что мать последует за ним. Анкесенамон безутешно рыдала, пока сама не слегла. Был вызван в Фивы Итшан, чтобы ее успокаивать, но он и сам был безутешен.

— Почему боги на меня так сердятся? — шептала Анкесенамон. — Неужели Атон не может защитить меня? Когда же я обрету, наконец, покой?

Итшан не знал, что отвечать.

Она солгала, заявив, что у нее нет ребенка. Неужели боги ее наказали за это, сделав ложь реальностью?

У нее осталась только одна надежда: в ближайшие дни должен был прибыть царевич Заннанза, о чем ей сообщил хеттский посол.

37 ОБРАЩЕНИЕ К ПАЗУЗУ

Свита царевича Заннанзы состояла из двадцати пяти человек, все верхом, включая четырех лучников. Кроме того, багаж царевича везли на четырех лошадях ашкабадской породы с тонкой шелковистой кожей, на которых были позолоченные попоны.

Темп передвижения менялся от рыси до легкого галопа, с частыми остановками, так как принц не хотел прибыть изнуренным и предстать перед царицей не в лучшем виде. Наиболее трудная часть пути пролегала по гористой местности — от Каркемиша до Кадеша; по этим дорогам надо было передвигаться шагом, поскольку шли частые дожди. Но начиная со страны аморритов дорога шла вдоль побережья по ровной местности, и тогда всадники почти все время скакали легким галопом. Это позволило сделать более длительные остановки в Библосе, Барке и Аннишаши.

У царевича было превосходное настроение: зима, но здесь дул морской бриз, а не северный горный ветер, он будоражил кровь, и, полный энергии, Заннанза надеялся доказать своей невесте, какими крепкими мужчинами были хетты. Такие молодцы, как он, после целого дня езды верхом могли довести до изнеможения двух женщин. Он и его личный распорядитель, говоря об этом, посмеивались в бороду.

Вот уже одиннадцать дней они находились в дороге. На рассвете сделали остановку в Ашкелоне и направились к границе со страной Миср. Находясь в двух часах езды от Газы, всадники скакали, держа направление на заходящее солнце, когда неожиданно увидели огромный столб пыли, поднимавшийся слева от них, словно со стороны пустыни надвигалась песчаная буря.

Потребовалось совсем немного времени, чтобы удостовериться в том, что эта буря ничего не имеет общего с дыханием пустыни: к ним мчались всадники. Путники наблюдали за ними, ускоряя темп.

— Они направляются к нам! — воскликнул обеспокоенный Заннанза.

— Я думаю, нам надо подняться на этот холм, — сказал придворный. — Там, на случай чего, у нас будет лучшая позиция.

Они пришпорили лошадей, не сводя глаз с этих таинственных всадников. Те, в просторных белых одеяниях, заметно отличались от них.

— Их порядка двух сотен, — крикнул Заннанза, которого все сильнее охватывало беспокойство. — Чего они от нас хотят?

Ответ последовал тотчас же: с расстояния в пять сотен шагов неизвестные выпустили град стрел. Раздался боевой клич.

— Всем спешиться! — крикнул царевич.

Спрыгивая с лошади на землю, один из людей царевича получил стрелу в живот. Лучники пустили ответные стрелы. Упал вражеский всадник. Затем другой. Нападавшие, выстроившись в ряд, помчались галопом.

Бой длился менее получаса.

Из хеттов никого не осталось в живых.

Главарь нападавших взобрался на холм и проверил, все ли мертвы. Какое-то время он рассматривал хетта в великолепном одеянии. Две стрелы пробили ему шею и грудь. Он склонился и внимательно осмотрел глиняную дощечку, висевшую на шее на кожаном ремешке, украшенную красным камнем; он не понимал аккадского, но при виде красного камня догадался, что перед ним царевич. Он снял с него великолепное золотое ожерелье, фрагменты которого иллюстрировали битву льва и лошади, и тяжелое кольцо, украшенное крупным зеленым прозрачным камнем, сверкающим в лучах заходящего солнца.

Это был начальник охраны Рамзес, который на время снова стал командиром.

Новости быстро распространялись по дворцу: Анкесенамон, до тех пор пребывавшая в подавленном состоянии из-за смерти своего сына Хоренета, получив какое-то послание, неожиданно оживилась. Мутнехмет сообщила об этом Хоремхебу. Помимо этого он получил сообщение от посла Ханиса. Все остальное решалось просто: шпионы и караульные, расставленные на всем протяжении предполагаемого пути следования хеттского царевича, информировали Хоремхеба о его продвижении. Засада была организована на подступах к Газе.

Солдаты ссорились из-за других драгоценностей хеттов и золота, которого было на тысячу триста дебенов. Необычный плащ царевича Заннанзы забрал Рамзес, но одежда других хеттов, в том числе и плащи, была не менее ценной.

Лучники царской армии все предусмотрели — они взяли с собой лопаты, чтобы зарыть тела хеттов в песок.

Семь оставшихся в живых лошадей нападавшие увели с собой; они использовали их для перевозки тел троих своих воинов, павших от стрел хеттских лучников. Умирающих лошадей добили. Уже слышалось завывание шакалов, почуявших добычу. Затем отряд отправился на юг.


Рамзес показал кольцо Хоремхебу.

— Такого камня я еще не видел, — сказал Хоремхеб.

— Я тоже. Можно было бы предположить, что это стекло, но этого не может быть, так как оправа очень богата. Без сомнения, камень из Азии. Еще я привел семь лошадей. Великолепные животные. Шкура как из золота. Очень быстрые и выносливые. Я их приберегу для царских конюшен.

Он поднял глаза на Советника.

— Ничего не изменилось?

— Нет, — ответил Хоремхеб. — Нам ничего не известно. На хеттов, без сомнения, напали грабители. Так что никакой опасности — Суппилулиума не будет мстить.

Со времени отъезда Гатту-Зиттиш минуло сорок дней, а у хеттского посла в Фивах не было никаких известий о царевиче Заннанзе; посол обеспокоился и спешно направил посыльного в Каркемиш. Он встревожился, когда посыльный сообщил ему о том, что царевич отбыл со своей свитой уже более двадцати дней назад, и решил просить Пентью организовать его поиски.

Такая просьба, казалось, удивила Пентью.

— Ты говоришь, что царевич Заннанза оставил Каркемиш и направился в Фивы? Стало быть, это официальная поездка?

— Да.

— Ты об этом был информирован?

— Да.

— Но какова цель этой поездки?

Посол разволновался, поняв, что совершил промах.

— Я предполагал, что ты об этом информирован, — ответил он. — Царевич должен был сочетаться браком с вашей царицей.

Пентью придал лицу выражение изумления.

— Царевич твоей страны намеревался сочетаться браком с царицей? Но, именем Амона, это дело высочайшей значимости для наших стран! Почему ты мне об этом не сообщил?

— Я думал, что царица…

Пентью покачал головой.

— Царица нам ничего об этом не сказала. Иначе по такому случаю я попросил бы начальника охраны Рамзеса отправиться навстречу царевичу с отрядом лучников, чтобы защищать царевича и его свиту.

Посол пришел в замешательство и чувствовал себя опустошенным.

— Но что нам делать теперь? — воскликнул он.

— Мне это неведомо, посол. Ты хорошо понимаешь, что дорога от Каркемиша до границ нашей страны длинная. На Заннанзу могли напасть грабители на всем пути, эти территории находятся не под нашим, а под вашим контролем. Это царю Суппилулиуме надлежит организовать поиски.

— Но если они были атакованы в восточной пустыне?

Пентью покачал головой.

— Я в этом сомневаюсь, посол. Меры, которые предпринял Первый советник Хоремхеб, чтобы защитить нас от банд грабителей, весьма эффективны. У нас давно не было нападений. В пустыне им нечем поживиться, а караваны, которые следуют вдоль берега, находятся под защитой наших солдат. Нет, я уверен, что они могли быть атакованы либо в Ние, либо в Нугаше, либо в Амурру.[25]

— Но не можешь ли ты попросить провести поиски, по крайней мере, в восточной пустыне?

— Я согласен это сделать по твоей просьбе, посол, но что мы там сможем найти? Скелеты, обглоданные шакалами и грифами? В этих местах их столько…

Посол был напуган.

— В будущем, посол, — заговорил Пентью резким тоном, — будь любезен информировать меня о таких исключительных событиях как свадьба нашей божественной царицы с сыном его величества вашего царя.

Посол попрощался и ушел.

Пентью хлопнул себя по ляжкам, сдерживая смех, затем пошел сообщить Хоремхебу о визите хеттского посла.


— Но почему царевич медлит? — шептала Анкесенамон.

Она качала на руках маленькую принцессу Нефериб. После смерти Хоренета это был единственный ребенок царской крови во дворце.

Хоренет был похоронен в склепе его дедушки, в месте Маат.

И теперь она больше не могла иметь ребенка, так как у нее не было мужа. Хоренет мог бы в конце концов официально считаться сыном Ая. Но теперь она была вдовой.

Она протянула ребенка кормилице и заставила себя поесть под сочувствующим взглядом Мутнехмет. Сочувствие к царице не мешало ей испытывать облегчение от того, что удалось избежать катастрофы, которую организовал Апоп и никто другой.

Итак, Мутнехмет знала, какая участь постигла царевича Заннанзу, безумного претендента на трон Двух Земель.


Итшан все еще находился в Фивах, поддерживая Анкесенамон в ее печали. Снова она пожаловалась на непонятную задержку хеттского царевича. Новый командир конников смотрел на нее, не говоря ни слова. Она заметила этот пристальный взгляд.

— Что случилось? — спросила она.

— Я думаю, что царевич не придет, — нерешительно произнес он.

— Что? — закричала она.

Но он и не думал скрывать от нее правду.

— Почему ты так говоришь? — спросила она с истеричными нотками в голосе.

— Я только что проходил мимо царских конюшен. Там появилось семь новых лошадей такой породы, какой нет в Двух Землях. Только у хеттов и азиатских народов есть такие, и при этом они предназначены для царей и знатных господ, так как очень дорого стоят.

Она подавила крик.

— Я спросил, как давно появились там эти лошади. Мне ответили, что шесть дней назад.

Анкесенамон растерянно смотрела на него. Потом разрыдалась. Он обнял ее. Ее тело сотрясали рыдания.

— Они его убили! Они его убили! — повторяла она.

Она плакала долго.

— Как ты могла подумать, что они позволят ему к тебе приехать? — спросил он нежно.

— Этот Хоремхеб… Я его отстраню от должности! Это убийца! — кричала она.

С большим трудом ему удалось ее успокоить.

— Не волнуйся, Анхи, не волнуйся, — говорил он ей. — Он скоро уйдет из твоей жизни. А сейчас успокойся, прошу тебя.


Когда сообщение хеттского посла в Фивах прибыло в Каркемиш, Суппилулиума пришел в одно из тех грозовых состояний, которого опасались его правители и придворные. Осознание провала плана ожесточало горе, причиненное смертью сына.

— Это действительно была ловушка! — заявил он.

Он обернулся к Гатту-Зиттиш.

— Ты был прав. Ты сомневался в этом. Я обязан был тебя послушать. И теперь я потерял младшего сына, усладу моих глаз!

— Это была ловушка, устроенная богами, твое величество, — сказал обессиленный Гатту-Зиттиш.

Собравшиеся главы ведомств молча выслушали сообщение о случившемся. Страсть мужчины к власти и страсть женщины к славе привели к катастрофе. Но никто из них не предполагал, что катастрофа будет намного значительнее, нежели ожидаемый успех.

— Я хочу забрать тело моего сына, — заявил Суппилулиума.

— С вражеской территории? — удивился распорядитель.

— Разве ты не можешь найти способ? И я хочу, чтобы убийцы были наказаны.

— Я попытаюсь, твое величество. Я попытаюсь, — прошептал Гатту-Зиттиш.

Вскоре женщины во дворце поняли, что красавец-царевич Заннанза умер где-то в Мисре, и вскоре нелепый слух распространился по Каркемишу, затем добрался до Алала, Алеп, Эбла и распространился по всей хеттской империи. Согласно этой выдумке, Заннанза безумно влюбился в царицу Двух Земель. Она слала соблазнительные приглашения и даже прислала свою статуэтку, изображающую ее обнаженной. Но когда он отправился к ней, чтобы сочетаться браком и увезти ее в царство своего отца, она нанесла ему удар кинжалом. Очевидно, в ходу были различные варианты этой истории, приукрашенные кумушками и кумовьями; в одной из них говорилось, что статуэтка царицы Мисра обладала пагубными силами и что царь благоразумно повелел бросить ее в огонь. В другой утверждалось, что письмо царицы было пропитано медленно действующим и одурманивающим ядом и что, представ перед своей невестой, царевич рухнул замертво.

Все женщины Мисра, начиная с царицы, приобрели скандальную славу среди хеттов, ассирийцев, вавилонян, митаннийцев и всех жителей Леванта.

— Подумать только! — воскликнула одна из матрон двора Каркемиша с пылом, который заставлял дрожать ее необъятную грудь. — Подумать только, ведь раньше мы посылали чудотворную статую Иштар царю Мисра, потому что он был болен! И она его излечила! И вот как эти негодяи нас отблагодарили!

И, воздев руки к небу, она стала призывать на Миср проклятия всех злых богов, начиная с ужасного Пазузу, чья ноздря распространяла чуму.

Эта последняя история была правдивой: некогда Аменхотеп Третий страдал от язв на ногах, и его подданные дважды отправлялись за исцеляющей статуей Иштар, и во второй раз хеттский царь с большим трудом забрал ее обратно. В знак благодарности Аменхотеп Третий разрешил строительство храма Иштар в Мемфисе.

Скорбя о своей горькой доле во дворце Фив, Анкесенамон не знала об этих невероятных выдумках. В течение тех пяти дней, во время которых вспыхнула эпидемия, ставшая фатальной для Хоренета, были открыты двери для сил зла. Она снова думала о пророческих словах бывшего Советника Тхуту: «Исис, вечная невеста печали…»

Но кто же этот карающий бог, кто с таким усердием истреблял тутмосидов и, стремясь наказать виновного, уничтожал последнюю ветвь упавшего дерева, хрупкую царицу Анкесенамон?

38 ЗНАК КРАСНОГО ГОРА

Молодой иврит Эфиал доедал четверть дыни.

— Наши предки пришли в эту страну, потому что здесь плодородные земли, а теперь мы — узники и рабы, — сказал он. — Стало быть, у нас нет страны?

Он сидел на земле почти голый. Его тело было покрыто пылью и соломинками, которые пот превратил в клейкую грязь и которые можно было смыть разве что в реке, протекавшей в сотне шагов от этого места. Он откинул непокорную прядь волос, которая падала ему на глаза.

Сидя напротив, его дядя Забад допивал пиво, что оставалось в кружке из обожженной глины. День закончился. Это был тяжелый день, впрочем, как предыдущие и любой другой на протяжении вот уже трех месяцев. После битвы у «Пяти Свиней» гнев властителей Нижней Земли обрушился на ивритов. Один из их, Тапуах, у которого хватило наглости хлестнуть по лицу полководца — и какого полководца — Хоремхеба! — был разыскан и приговорен к тридцати ударам хлыстом. Затем по указу Первого советника всех дееспособных мужчин принудили обтесывать камни для строительства. Но что эти люди собирались делать со всеми этими камнями?

— Когда-то у нас была страна — там, за большой рекой, которая называется Евфрат, — ответил Забад. — А теперь она принадлежит хеттам. Если бы мы туда вернулись, то с нами обошлись бы не лучше, чем здесь, но здесь, по крайней мере, земля плодородная.

— И у нас никогда не будет страны?

Забад пожал плечами.

— Надо, чтобы мы были сильными, чтобы у нас было оружие и опытный командир. Каждый раз, когда мы позволяем господам этой страны вовлечь себя в бунт против царской власти, нас разбивают наголову. И ситуация почти не меняется.

— К чему ты говоришь об этом?

— Если верить тому, что говорят наши братья, которые вернулись из Мемфиса и Фив, теперь власть принадлежит Хоремхебу. Он — военный. Ему нужна рабочая сила для всех этих укреплений, которые он заставляет строить на границах. Ему больше не нужны мятежи в Нижней Земле.

Он отрезал себе также четверть дыни и начал смаковать лакомство с задумчивым видом.

— Возможно, у этой страны сильные боги, — добавил он.

— Однажды, — возразил Эфиал, — у нас тоже появятся боги, которые выведут нас отсюда.

Забад оставил эти слова без ответа. Боги… Очень хитрым был тот, кто понимал их намерения. В любом случае, неужели у них, ивритов, не было бога? Ведь к нему обращался и его навязывал им один из их старейшин много лет назад. И что же он сделал для них?


Землетрясение иногда творит чудеса. Оно уничтожает дома и статуи, прорезает ужасающие пропасти в земле и беспокоит даже горы. Но когда проходит страх, мы замечаем, что на вершине горы зависла огромная скала, которая почему-то не скатилась по склону. Оно разрушило здание, которое строилось на века, но, словно в насмешку, сохранило его портал; разрушило статуи колоссов, близких к богам, но почтительно сберегло хрупкий обелиск, который больше походил на протянутый к небу палец.

Вот так выглядело царство после бунта земли, который сотрясал его уже не один месяц.

Прошло почти два года после смерти Ая, а преемника все еще не было.

На троне сидела царица Анкесенамон, но власть была в руках Хоремхеба.

Единственный наследный принц царства, Хоренет, умер, и у тутмосидов, таким образом, не было продолжателя рода.

Царство напоминало судно без кормчего.

Среди солдат ходили слухи, что чужеземный царевич и его свита погибли в пустыне при странных обстоятельствах. Согласно одним предположениям, на них напали грабители, и на помощь был направлен отряд царской армии, но прибыл туда слишком поздно; согласно другим, они были атакованы лучниками царя. Между тем, никому ничего не было известно — откуда и с какой целью явился этот царевич.

Что означал этот случай? Чем это все могло закончиться?

В «Лотосах Мина» снова, как и при госпоже Несхатор, выступал рассказчик. Его басни привлекали в это заведение больше народа, нежели собирали малолетние танцовщицы и танцоры, крутящие перед публикой и задом, и передом.

— Это дом о двух этажах, говорит кум. На верхнем этаже живет женщина без мужа, а на нижнем — мужчина без жены. Однажды продавец огурцов, который продает свои овощи им обоим, решил все-таки расспросить мужчину: «Но почему бы тебе не жениться на женщине сверху? Она без мужа. Она вымоет огурцы и приготовит тебе еду». И мужчина отвечает: «Ты не заболел? Наверху же никто не живет». Продавец огурцов спрашивает у женщины: «Но почему бы тебе не выйти замуж за мужчину, который живет на нижнем этаже, вместо того, чтобы жить без мужа?» И женщина ему отвечает: «Меньше употребляй ката, торговец. Внизу никто не живет».

Публика расхохоталась. Действительно, именно такое впечатление создавалось у них о правителях.

— Однажды, — продолжил рассказчик, — загорелся дом. Мужчина и женщина выскочили на улицу, чтобы звать соседей на помощь. «Сначала тушите огонь у меня!» — кричит женщина. «Нет, у меня вначале!» — кричит мужчина. Соседи не знают, кого слушать, а в это время огонь охватил здание, и дом рухнул!

Раздался взрыв хохота и аплодисменты. В тот вечер рассказчик собрал больше колец, чем обычно.

Вскоре все Фивы знали эту историю, и рассказчику надо было придумать другую. Эта история дошла и до Хоремхеба и рассмешила его.

— Да… — глубокомысленно произнес он. — Но клянусь, дом не загорится!


Хоремхеба пригласил к себе Хумос.

Их встреча проходила, как обычно, в беседке сада верховного жреца.

Тот жестом пригласил Первого советника сесть. Он не казался ни довольным, ни огорченным. Хоремхебу было интересно, чего тот от него хотел.

Хумос сел напротив Советника и отчетливо сказал:

— Так больше продолжаться не может.

Сбитый с толку, Хоремхеб спросил у него:

— Что именно?

Но ему с трудом давались слова, ибо он уже понял, что означали слова верховного жреца.

— Вот так ситуация! Страной управляет человек, который не является царем, и царица, обрученная с призраком. Это становится смешно и даже опасно. Такое положение уже невыносимо. Господа провинций волнуются, Рамзес обязан был тебе об этом сказать.

Так и было.

— Но что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил полководец. — Уже достаточно того, что я в этих условиях восстановил порядок и усилил мощь армии.

— Я хочу, чтобы ты сел на трон.

Хоремхеб во всех ситуациях действовал как храбрец, но сейчас он просто остолбенел.

— Но, верховный жрец, я уже тебе объяснял, что…

Хумос прервал его жестом руки.

— Ты поднимешься на трон без нее.

После молчания Хоремхеб переспросил:

— Без нее?

— Корона священна. Я тебя короную с согласия царицы или без такового.

— А другие жрецы?

— Мы это уже обсудили. Они того же мнения.

— Все? Даже Панезий?

— Мы его не посвящали в эти дела, — ответил жрец раздраженно. — Я нахожу, что культ Атона уже давно изжил себя. В этом отношении Ай не проявил достаточной решимости. Он не осмелился уничтожить эту клику, которую сам привел к власти во времена Эхнатона. Но мы покончим с этим — позже. Нефертеп пытался настаивать на том, что короновать тебя следует в Мемфисе, чтобы утвердить присутствие царской власти в Нижней Земле, но все сошлись на том, что церемония будет проведена в Фивах.

— Какое единодушие! — заметил удивленный Хоремхеб.

— Письмо царицы царю хеттов представляло угрозу для страны. Мы избежали катастрофы. Но женщина может на этом не остановиться и обратится с той же просьбой к правителям Митаннии, Вавилона, Ассирии или даже страны Пунт.

Хоремхеб уже об этом думал, но решил, что пример Заннанзы заставит остальных правителей отказаться от такого предложения. Теперь, когда и верховный жрец Амона опасался действий Анкесенамон, он понял, что ему, без сомнения, будет действовать легче. Он не собирался тратить время и силы, выслеживая в пустыне чужеземных претендентов на руку царицы, чтобы осыпать тех стрелами.

— Это семейство постоянно подвергало царство опасности! — воскликнул жрец. — Вот уже более двадцати лет это длится! Я сказал: хватит! Мы полагаемся на тебя, ты должен установить порядок раз и навсегда!

Хоремхеба поразили откровенные слова Хумоса.

— Но Анкесенамон остается царицей, — заметил Хоремхеб.

— Мы об этом подумали. Ты соберешь Царский совет, который лишит ее всех наследственных и священных прав. Другой правящей царицы, кроме твоей супруги, которую ты объявишь Великой царственной супругой, не будет. В этом нет ничего исключительного: так как у Анкесенамон нет потомства и она не захотела сочетаться с тобой браком, она фактически обрекла себя на то, чтобы быть отстраненной от власти. Она больше не является никем, кроме как бездетной вдовой.

— Но я должен жить во дворце!

— Разве он не достаточно большой? Анкесенамон переселится в покои царевен, а ты займешь остальные помещения.

Неужели Хумос обсуждал это с начальником хозяйственной службы или новым Главным распорядителем? В любом случае, это было третьей неожиданностью для Хоремхеба: верховные жрецы культов все предусмотрели. У полководца не было другого выбора, кроме как подчиниться. Слуга принес кувшин с пивом и обслужил своего хозяина, затем его гостя. Оба мужчины пили молча.

— Итак, — продолжил жрец, — ты возобновишь отношения с Мутнехмет. — Хоремхеб молчал. — Она больше подходит на роль царицы, — пояснил Хумос, пристально глядя на собеседника.

Многим было известно, что его теперешняя супруга, Суджиб, была танцовщицей в «Саду розовых лотосов». Хоремхеб обрадовался тому, что восстановил с Мутнехмет хорошие отношения, но изобразил гримасу недовольства.

— Она теперь не богата, — возразил он.

— Да ну же, твои с Суджиб дети будут считаться законнорожденными!

Хоремхеб обдумывал ситуацию. Он понимал, что все необходимо быстро уладить. Мутнехмет, разумеется, согласится быть его официальной супругой, но Суджиб закатит истерику. Объясни попробуй, что такое государственные интересы, бывшей танцовщице!

— Будем ли приглашать Анкесенамон на коронацию?

— Да. Но она не придет.

— Ты уверен?

— Я знаю ее характер.

Это было очевидно. Присутствие Анкесенамон на церемонии означало бы, что царица дала свое согласие на коронацию, но это было немыслимо.

Хоремхеб опустошил свой кубок, и слуга, который наблюдал за ними издалека, подошел, чтобы его наполнить.

— Думал ли ты, когда лучше это сделать?

— Перед Праздником долины, — ответил верховный жрец.

До праздника оставалось тридцать дней. Очевидно, верховный жрец давно вынашивал это решение.

Хоремхеба ждала еще одна неожиданность: теперь, когда было устранено последнее препятствие, предстоящий триумф совсем не вызывал у него того восторга, которым некогда он был переполнен. У него появилось чувство, будто, начиная со смерти Эхнатона, им управляла сила, намного превосходящая могущество верховного жреца Амона или верховного жреца Пта. И именно эта сила осуществила замысел, который он и жрецы сами никогда не могли бы осуществить.

Вдруг он ощутил разочарование. Трон был бы наградой, если бы он завоевывал его в открытом бою, но сейчас он, можно сказать, получал его по принуждению.

Он был пешкой в гигантской руке. Он допил пиво и выразил благодарность Хумосу, тщательно подбирая слова, а потом попрощался с ним.

— Сразу же займись подготовкой церемонии, — порекомендовал жрец, сопровождая его до выхода из беседки.


Громадный некрополь Фив наполнился одновременно нежными и веселыми звуками. Во главе процессии шли два музыканта, один играл на лютне, а другой — на флейте. Полтора десятка человек — женщины и мужчины всех возрастов и дети — направлялась к скромному маленькому храму такого размера, который тридцатью веками позже в той стране, что раскинулась за Морем, будет соответствовать площади двухкомнатной квартиры.

За исключением музыкантов, почти все несли с собой корзины. Приблизившись, можно было увидеть в них кувшины с пивом, глиняные кружки, жареного гуся, пироги с рубленой свининой, салат-латук, оливки, сыр, сдобные булочки с изюмом, медовые хлебцы, огурцы, дыни, финики и лук, да, много лука, так как он отгоняет злых духов.

Резвились дети и пританцовывал флейтист. Музыкант, который играл на лютне, вел себя сдержанно, стараясь не фальшивить.

Было очевидно, что у них праздник. Исполнилась годовщина смерти писца Апетсу, умершего ровно триста шестьдесят дней назад. Впрочем, собравшись вместе, люди пришли пожелать ему хорошего аппетита и, поставив корзины и расстелив на земле скатерти, собрали лучшие куски от трапезы и положили на пороге его усыпальницы. Не забыли и о кружке пива.

Затем пили, ели, поминали добрым словом покойника, вспоминали о его разочарованиях и сладких мгновениях любви. Пели, правда, немного вразнобой, так как много выпили. К трем часам после полудня веселая компания, пожелав покойнику хорошего пищеварения и счастливой вечной жизни, возвратилась в город.


На следующий день писец секретаря Первого советника, которому было известно о его ближайшей коронации, консультировался у царского предсказателя относительно даты некоего празднования — речь пока не шла о коронации — насколько она благоприятна.

Узнав дату рождения виновника торжества, предсказатель потратил более часа на расчеты, в которых писец определенно ничего не понимал, но уважительно наблюдал за этим процессом. Наконец толкователь звезд заявил нравоучительным тоном, что это выдающаяся личность, потому что дата его рождения отмечена возвращением Красного Гора,[26] влияющего на судьбу этого человека. Итак, он родился под знаком этой планеты, и теперь у него начнется новая жизнь.

Писец передал хорошую новость своему хозяину, и предсказатель получил в виде вознаграждения золотое кольцо.

Никто не знал, говорит ли тот правду, но никто никогда не видел, чтобы предсказатель возвращал плату за свои труды.

39 ПРОШЛОЕ ПРИЯТНЕЕ БУДУЩЕГО

О решении верховного жреца Амона сообщили главам ведомств.

Их воодушевление удивило Хоремхеба. Они тоже устали от неопределенности сложившейся ситуации. Его это взбодрило, забылось чувство бессилия, появившееся по завершении встречи с Хумосом.

Рамзес отправился заказывать вино, чтобы отпраздновать этот великий день. Во дворце тут же стали гадать, какая необычная новость вызвала радость у Советника и глав ведомств. Всесклонялись к тому, что царица согласилась сочетаться браком с полководцем.

Главы ведомств пришли к единому мнению в том, что надо сообщить эту новость народу. На следующий день глашатай царя оповестил всех в Фивах о коронации царевича Хоремхеба[27] как хранителя божественного трона, затем новость была оглашена в других городах Долины.

Царица узнала новость из уст нового Главного распорядителя церемоний Ахонсу.

Она сидела, как обычно, на террасе, смакуя гранатовое вино, когда Ахонсу был допущен к ней. Выслушав его, она посмотрела так, словно ей сообщили, что солнце решило принять форму лука-порея.

— О чем ты говоришь?

— Твое величество, — повторил он, — через двадцать восемь дней царевич Хоремхеб будет увенчан короной Двух Земель.

— Но это невозможно! Он не может стать царем!

Ахонсу, смутившись, не знал, как себя вести.

— И, однако, твое величество, через час новость будет оглашена.

Она на него посмотрела растерянно, затем повернулась к Сати.

— Позови Мутнехмет.

Последняя медлила с тем, чтобы откликнуться на приглашение царицы. Когда Мутнехмет, наконец, появилась, то все заметили, что она была замечательно накрашена, и это было непривычно для нее, также на ней были драгоценности, которых она еще никогда не надевала. Анкесенамон рассматривала ее, изумленная.

— Мутнехмет, распорядитель мне сообщил, что Хоремхеб будет увенчан короной Двух Земель. Пожалуйста, разузнай об этом у него или верховного жреца в Карнаке… Что это за нелепая история? Он не может быть коронован! Это я — царица, и за него я никогда не выйду замуж!

Мутнехмет долго на нее смотрела, не отвечая.

Сати все поняла.

— Почему ты так на меня смотришь? Что с тобой? — спросила Анкесенамон.

— Я на тебя так смотрю, потому что думаю, как ты до сих пор не поняла того, что происходит, — ответила Мутнехмет. — Да, это правда. Хоремхеб будет коронован через двадцать восемь дней. Так решили жрецы царства.

— Но я этого не хочу!

— Ты уже ничего не можешь, — сказала Мутнехмет, опечаленная и одновременно сильно раздраженная упрямством своей племянницы. — Сожалею, но ты уже ничего не можешь сделать. Законы наследования устанавливают жрецы. И они приняли решение.

— Но как? — вскричала Анкесенамон. — Почему?

— Потому что царство не может вечно оставаться без настоящего царя! — недовольно сказала Мутнехмет. — Понимаешь ли ты это? Ты, дочь царя, полагала, что сумеешь бесконечно оказывать сопротивление реальной власти?

— Но я хотела супруга, который был бы царем! И они его убили!

— Хетта! — закричала на этот раз Мутнехмет. — Ты хотела предложить царство хетту! Но ты потеряла голову! Конечно, они убили его! Я сама бы его убила!

Последние слова больше были похожи на гневный вопль — слишком долго ей пришлось скрывать двусмысленные и абсурдные ситуации, возникавшие в результате легкомыслия Анкесенамон. Сдавали нервы.

— Ты тоже меня бросаешь! — воскликнула Анкесенамон, заливаясь слезами.

Сати ее обняла.

Вдруг она повернулась к Мутнехмет, ее лицо было сведено судорогой от ярости.

— Я — царица! Я запрещаю эту коронацию! Я отстраню от должности Советника Хоремхеба! И всех его подчиненных! Я…

— Ты больше никто, лишь вдовствующая царица без потомства, — отрезала Мутнехмет. — Со вчерашнего вечера решением Царского совета ты лишена всех своих полномочий.

Анкесенамон смотрела на нее, задыхаясь от гнева, с расширенными от ужаса глазами.

— Но кто тогда является царицей?

— Я, — ответила Мутнехмет.


Изумление двора было не столь драматическим, но не менее бурным, так как у большинства придворных эта новость вызвала чувство облегчения. Наконец-то царством будет править достойный человек! Радостная суматоха вскоре охватила обе столицы и города в провинциях.

Во дворце волнения были несколько иного рода: Хоремхеб и его супруга устраивались в царских покоях, остававшихся незанятыми после смерти Ая.

По приказу будущего царя значительное количество статуй и бюстов исчезли из этих помещений. Большая статуя Эхнатона во весь рост, которому Сменхкара сообщает о Ахетатоне, безжалостно была выброшена на пустырь вблизи дворца, его же бюст был разбит колотушкой, статую сидящего Сменхкары куда-то унес Главный распорядитель, так же как и бюст Нефертити, на который никто не обратил внимания. Статуя во весь рост и еще один бюст царицы, незаконченный, собирались отправить в место Маат, так же как и бюсты Ая и Тутанхамона. Статуя Тутанхамона была разбита на куски…

Но это было еще не все.

Статуя Анкесенамон во весь рост, которая до тех пор находилась в Большом зале цокольного этажа, была перевезена во Дворец царевен, который отныне занимала она.

Лихорадочное нетерпение жителей страны внезапно охладила новость о подтягивании войск к границе царства Ния, находящегося под покровительством Двух Земель. Суппилулиума жаждал мести, он хотел, как утверждал хеттский посол, сверкая из-под широких бровей глазами, чтобы виновники убийства его сына и свиты были найдены и наказаны.

Пентью слушал его спокойно.

В действительности хеттский царь не строил никаких иллюзий относительно того, кто виновен в этом преступлении; на самом деле он планировал захват территорий, полагая, что ничтожные мужчины Двух Земель, неспособные обрюхатить женщину, уступят ему, как и в предыдущих сражениях, и что он сможет расширить свои владения до границ Мисра.

Он быстро понял, что ошибся. Хоремхеб спешно послал к границам Рамзеса во главе отрядов греческих и берберийских наемников, конников, лучников и пехотинцев. Хеттские войска, которые уже проникли на территорию царства Ния, были разбиты, оставив на поле боя огромное количество оружия и две колесницы.

Так обстояло дело на военном поприще. Пентью вручил послу хеттов часть плаща царевича Заннанзы, который, как он утверждал, был обнаружен у одного из убийц и изъят охранниками Рамзеса. На этом обрывке еще оставалось несколько драгоценных камней. Пентью заявил, что преступление совершили грабители, которые явились с севера, как он это и предполагал, и всех их уже посадили на кол.

Таким образом, Суппилулиума должен был немного успокоиться, получив клочок плаща сына и выслушав заверения о казни преступников и… потерпев мучительное поражение. Он это накрепко запомнил.

Пентью, широко улыбаясь, пригласил посла на коронацию Хоремхеба.

— Стало быть, он сочетается браком с вашей царицей? — спросил посол, еще более раздосадованный.

— Нет. Он назначен нашими жрецами как самый достойный претендент на трон.

— Но он все-таки женится на ней?

— Нет, у него уже есть супруга.

Посол теперь уже ничего не понимал. В Мисре всегда считалось, что только тот человек может быть увенчан двойной короной, который, благодаря своей доблести, заключит союз с женщиной царского рода. А они венчали военного человека, не имеющего отношения к царской семье!

Посол понимал только одно: мечты о присоединении территории Двух Земель к хеттской империи обратились в пыль.

Он уехал явно в плохом настроении.


Никогда и ни при каких обстоятельствах никому еще не удавалось точно — или честно — сосчитать толпу. Всегда церемонии коронации привлекали в Фивы огромную массу людей. Триста тысяч? Четыреста тысяч? Прибыли люди из самых отдаленных уголков Нижней Земли и из страны Куш. Уже за десять дней до начала церемонии в Фивах негде было разместиться приезжим, не хватало хлеба и других продуктов питания. Люди сдавали внаем крыши своих домов и сады, а те, кто прибывал на барках, устраивались прямо в них на соломенных тюфяках. Цена на рыбу, которая была самых ходовым продуктом питания в стране, так как в Ниле ее было сколько угодно, удвоилась, ибо ее надо было сварить; гусь и утка стоили втрое больше, свинина — в четыре раза. Что касается говядины, то ее невозможно было купить. Колодцы с водой осаждались жаждущими, а пивовары делали себе состояние.

Всем было понятно: отныне страной снова будет управлять, впервые после Аменхотепа Третьего, сильный человек. Это событие было еще необычно тем, что Хоремхеб не сочетался браком с женщиной царской крови. Сестра покойной Нефертити, Мутнехмет, между тем, была всего лишь дочерью богатого землевладельца из провинции, без малейшей частички божественной сущности.

Этот момент действительно был щекотливым, потому что все понимали: это, с одной стороны, популистское решение, а с другой стороны, это свидетельствовало о глубоких изменениях в царстве. Отныне каждый мог надеяться достичь самых высоких должностей благодаря только своим заслугам, правда надо было уметь читать и писать. При этом исчезала магия исключительности царской природы. Хоремхеб не обладал божественной сущностью, однако и представители царского рода обладали ею лишь после коронации.

Самым удивительным было то, что именно жрецы решили все таким образом.

Но это нисколько не уменьшало ликования толпы.

За исключением тысячи приглашенных в храм Амона, никто ничего не мог видеть. Уже десять дней плотная толпа заполняла улицы, спеша мимо уличных торговцев жареным мясом, осаждая пивные и колодцы с водой, скапливаясь вокруг певиц или просто ничем не занимаясь; задрав головы, люди рассматривали столичные здания.

Царский дворец был одним из центров притяжения гостей столицы. На малопосещаемой по обыкновению главной улице, которая тянулась вокруг зданий Царского дворца, было полно народа. Монументальный вход с колоссами с обеих сторон, стражники в украшенных перьями шлемах, высокие каменные стены безупречной кладки и обитатели дворца, которые случайно попадали в поле зрения зевак, как то пересекающий двор слуга или конюх, поправляющий сбрую на лошади, заставляли зрителей останавливаться, разинув рты, как если бы перед ними возникали небесные видения.

Этот наплыв людей, как и другие беспокойства, связанные с переездом, Анкесенамон переживала в своих новых покоях. От непрерывного шума голосов зевак она укрылась в комнатах, окна которых выходили только во внутренний двор, а не на террасу. Смотритель Зверинца испытывал затруднения, каждый день проходя со львом сквозь плотную толпу, и так как эта толпа уже захватила сады позади дворца, Анкесенамон согласилась обойтись без хищника до окончания этого испытания. Таким образом, с нею были только придворные дамы, Сати и кормилица Нефериб, которая каждое утро приходила с маленькой царевной. Анкесенамон играла с девочкой, помогала той одевать и лечить ее куклу.

В действительности она сама играла с живой куклой, последней представительницей ее рода.

Мутнехмет дважды приходила нанести визит, и дважды она встретила холодный прием.

— Неужели ты не придешь на коронацию?

Анкесенамон повернулась к ней и сказала безразличным тоном:

— Где это видано, чтобы коронация проходила с двумя царицами?

Противоречие было очевидным, и при всей хитрости верховного жреца Амона не нашлось иного решения, кроме как поставить трон Анкесенамон рядом с троном Мутнехмет, над которыми возвышался трон Хоремхеба. Само существование этой всеми забытой царицы, на решения которой невозможно было повлиять, создавало множество проблем.

— Ты будешь сидеть на троне, — уверяла ее Мутнехмет.

— И меня будут считать второй супругой твоего мужа?

С этим нельзя было поспорить.

Во второй раз Мутнехмет ей заявила:

— У меня разрывается сердце — я не могу видеть тебя такой.

— Ты ничего с этим не можешь поделать. История богов не меняется.

Загадочная фраза озадачила посетительницу.

Анкесенамон обратила усталое лицо к своей тете и объяснила:

— Известно, что Сет вечно убивает Осириса. Я хранительница праха Осириса.

Мутнехмет была сбита с толку. Ей ничего не оставалось, кроме как уйти.

День коронации и тот день, когда устраивалось шествие в честь праздника, стали адскими для узницы. Всю ночь в Фивах пели и танцевали. По случаю пира, который давали по возвращении из Карнака царского кортежа во главе с Хоремхебом и Мутнехмет в позолоченной колеснице, грохотали музыкальные инструменты, заглушая здравицы толпы. Дворец превратился в улей с бешеными пчелами. Отдохнуть было невозможно. Традиционная раздача угощений народу превратилась в битву, с той лишь разницей, что все этому радовались. Охрана неоднократно должна была вмешиваться, чтобы сдержать толпу. Под окнами дворца голосили певицы, извивались танцовщицы под звуки флейт.

Анкесенамон решила уехать в Ахетатон.

Больше ей нечего было делать в Фивах.

Ей не нужна была защита Мутнехмет, и не секрет, что Хоремхеб будет только рад, когда она покинет этот дворец.

Неясно было только, кто будет заниматься воспитанием Нефериб. Но Мутнехмет уладила это очень легко, так как не знала, что делать с маленькой царевной, дочерью ненавистного соперника Хоремхеба Нахтмина. За десять дней до начала сезона Сева Анкесенамон погрузилась на «Славу Амона» вместе с Сати, ее корзиной с кобрами, Нефериб и ее кормилицей, двумя придворными дамами и несколькими слугами и рабами.

Бывают времена, когда прошлое доставляет больше приятных моментов, чем все будущие события. К тому же в Ахетатоне она сможет спокойно ждать смерти.

40 «УБИВАЮТ МЕРТВЫХ!»

Соединение физического и духовного мира становится наиболее очевидным в тот момент, когда люди отходят от суеты. Как только человек покидает обжитое место, меняется настроение. Так было в случае с Анкесенамон.

Вновь она увидела Ахетатон, где была несколькими неделями ранее, при тягостной процедуре перезахоронения Ая. Но теперь все осталось в прошлом: посмертное унижение царя, предзнаменование катастрофы, что предполагало восшествие на престол ее злейшего врага, — все принадлежало прошлому.

По крайней мере, Анкесенамон так думала.

Она терпеливо восстанавливала мир, существовавший до гибельного отъезда в Фивы. Имущество, которое извлекли из кладовых во время ее последнего пребывания здесь, оставалось на своих местах. Она побывала на складе. То, что она там нашла, она разместила в комнатах так, как это было прежде.

Был наполнен водой и снова украшен цветами лотоса бассейн перед террасой.

Обрадовавшись тому, что снова есть чем заняться, обслуга дворца очень скоро согласилась помогать ей в восстановлении зданий, которые считались проклятыми. Все трудились с удвоенным прилежанием. Самые старые слуги вспоминали прошлые дни, когда Ахетатон был столицей царства. Царица, как они говорили, напомнила им об их молодости. Они не знали, какие события взбудоражили царство.

Сады были расчищены, изгороди из одичавших кустарников и туи были подрезаны, выполота сорная травы, приведены в порядок кусты роз или посажены новые, отстроены беседки и восстановлены в них скамейки. Царица, придворные дамы, кормилица Нефериб и Сати проводили тайком вторую половину дня на берегах Нила.

Номарх Ахетатона с опозданием, то есть почти через неделю, узнал, что во дворце новые жильцы. Он пришел обо всем разузнать, и когда его проводили к беседке, он увидел там царицу, с которой встречался при перезахоронении ее деда. Он пришел в восторг.

Этот человек — маленького роста, с тонкими ногами и круглым лицом — никак не мог прийти в себя. Он ничего не понимал.

— Твое величество… Я поражен… Царь…

Он смолк, не находя слов.

— Номарх, я здесь со своей племянницей. Царь и царица находятся в Фивах. Я теперь правлю разве что этим дворцом. Твоя единственная обязанность — заботиться о нашей безопасности.

Сбитый с толку, он еще чаще стал отвешивать почтительные поклоны.

Сати с трудом удерживалась, чтобы не рассмеяться, но когда он ушел, ее прорвало, и беседка наполнилась серебристым смехом и кудахтаньем женщин, включая Анкесенамон.

Вечером вдовая царица узнала о том, что была удвоена охрана, а также изменен рацион для обитателей дворца.

В последующие недели они приятно проводили время. А затем до них дошли поразительные новости.


Царский рескрипт, который не распространялся, очевидно, на дворец Ахетатона, но который, тем не менее, попал и в бывшую столицу, был торжественно оглашен номархом. Рескрипт касался только календаря, но об этом говорили долго: во всех официальных документах тридцать четыре года, в течение которых правили Эхнатон, Нефертити, Сменхкара, Тутанхамон и Ай, были вычеркнуты раз и навсегда. Календарь возобновлялся начиная со времени смерти царя Аменхотепа Третьего.

Зачитав рескрипт, номарх начал отвешивать поклоны и произносить заученные фразы, а затем уехал на своем осле.

Анкесенамон была изумлена. Ее компаньонки тоже. Положение получалось странным. Таким образом, Ахетатона не существовало. Его основателя также, как и его супруги Нефертити, и, конечно же, их дочери и, разумеется, Анкесенамон.

Долгое время все пребывали в оцепенении. Сати недоверчиво покачала головой.

— Даже Амон на такое не осмелился бы, — сказала она.

Но несколькими днями позже в Ахетатон прибыли скульпторы и — Анкесенамон узнала об этом от распорядителя, пришедшего в ужас, — начали сбивать все барельефы, которые свидетельствовали о былой славе ее отца. Все изображения царя, Нефертити, царевен были безжалостно уничтожены.

— Твое величество! — умолял распорядитель. — Сделай что-нибудь!

У нее не было никакой власти. Она могла только присутствовать при разрушении ее мира. Даже сам Апоп не мог и мечтать о подобном. Она обратилась к распорядителю:

— Теперь будем знать, что мы с тобой никогда не существовали.

Распорядитель трудился во дворце еще со времен правления Эхнатона. Он растерянно смотрел на нее.

— Убивают мертвых! — закричал он. — Твое величество, убивают мертвых!

Он поднял руки, словно обезумев, и ушел.

Во второй половине дня на пристань дворца с борта барки сошел один человек. Анкесенамон наблюдала за ним, пока он проходил через сады и направлялся к входу во дворец. Она его узнала, но не верила своим глазам. И только когда он уже стоял перед нею, можно было сказать с уверенностью: это был Тхуту. Тхуту! Бывший Первый советник, неужели он был лишен своих земель и ему нечего было больше есть? Он был отощавшим, почти бесплотным.

— Ты меня не вызывала, твое величество, но я сам пришел. Со времени коронации Хоремхеба я не переставал думать о тебе.

— Советник! — воскликнула она, разволновавшись. — Советник!

Она улыбалась, и он тоже улыбнулся.

— Таким образом, мы больше не существуем! — сказала она насмешливо.

Он склонился и поцеловал ее руки.

— Я пришел убедиться, что не стал жертвой кошмара, что твоя красота все еще царит на земном пространстве.

Она улыбнулась и пригласила его сесть. Он казался удрученным.

— Что же случилось, визирь? Неужели света былого солнца, который ты только что восхвалял, больше не достаточно для твоего счастья?

— Твое величество, это ужасно… Царь разрушает все. Он велел разбить изображения Ая… Обе статуи его погребального храма…

Она их помнила: вначале они были заказаны Тутанхамоном, а потом Ай их присвоил. А теперь они были уничтожены!

— Он заставил все изображения заменить на свои. Даже изображение Тутанхамона.

— Даже его? — воскликнула она.

Он покачал головой.

— Статуи в Карнаке, где он был представлен рядом с Амоном… Все. Твои изображения…

Это было изобретение ада: команды скульпторов со всего царства упрямо уничтожали все следы царей, которые следовали друг за другом после Аменхотепа Третьего. Карающая ярость Хоремхеба не пощадила ничего.

Как же Мутнехмет смогла выдержать то, что память о ее собственном отце была превращена в пыль? Неужели опьянение властью так ее изменило?

Разорение и сведение счетов затронуло и представителей знати, обласканных предыдущими правителями. Наместник Гун был вызван в Фивы и немедленно смещен со своей должности. Много командиров, тех, кто в былые времена был верен Нахтмину, были также смещены.

— Да я сама, — сказала она, — больше уже не существую.

Уже будучи царицей без трона, она видела, как все больше и больше предаются забвению прошлые правители. Странное чувство — будто тебя нет, в то время как ты все еще жива. Разрушая тела и лица, высеченные в камне на миллионы лет, Хоремхеб лишал их загробной жизни.

— Это — вор, крадущий вечность, — заявила она.

Тхуту разрыдался.

— Его можно только ненавидеть, — добавила она.

В это время они увидели верховного жреца Панезия, идущего деревянной походкой, с остановившимся взглядом, в сопровождении других жрецов, помоложе. Сати, придворные дамы и кормилица тоже смотрели на него, озадаченные. На какой-то миг он замер, растерянный, разведя руки.

— Твое величество, — воскликнул он наконец, — убивают Атона!

На имени бога его голос достиг невыносимый высоты.

Он зашатался и рухнул. Анкесенамон закричала. Прибежали слуги. Жрец, опустившийся на корточки около старика, повернулся к той, что когда-то была царицей:

— Они разрушают храм Атона, твое величество. Он не смог этого вынести.


Вот уже несколько дней, как к пыли пустыни добавлялась тонким слоем неосязаемая белая пыль. Это была пыль памятников, которые Хоремхеб заставлял уничтожать. Руины были усыпаны штукатуркой.

Ноги посланца, который явился во дворец, были белыми. Ему необходимо было увидеть царицу.

Он не был жителем Долины. Кожа у него была светлая, как у жителей Азии. Он носил узкую короткую бородку, что не было принято в Двух Землях. Его манера одеваться также отличалась: на нем было шерстяное платье с каймой красного цвета.

Он опустился на колено и протянул Анкесенамон кожаный футляр.

— Откуда ты прибыл? — спросила она.

— Из Угарита, твое величество.

Она вспомнила: Угарит — небольшое царство на севере, на берегу Моря.

Она рассмотрела глиняную печать на футляре — ей она была неизвестна. Она ее разбила. Внутри была табличка из кедрового дерева, покрытая иератическим письмом.

Моя любимая сестра, твое величество, царица Двух Земель, мне известно о том, что случилось с царством нашего отца, и мое сердце истекает кровью. Оно кровоточит с тех пор, как не стало больше Неферхеру. Его унесла болезнь. Вскоре после его ухода молодой царь Никмат узнал о том, что я живу в Акко, и пришел просить меня соединиться с ним. Нашу свадьбу мы будем отмечать в Угарите через месяц. Ничто не могло бы больше обрадовать мое сердце, чем возможность увидеть тебя у нас. Что ты делаешь в нашем царстве? Неужели ты собираешься жить на кладбище? Приезжай жить ко мне в Угарит. Наша жизнь станет более приятной. Если ты с этим согласна, скажи об этом посланцу. Поезжай на морской барке до Авариса.

Твоя сестра Меритатон.
Анкесенамон подняла глаза, полные слез. Она так долго плакала, что Сати, придворные дамы, а также посланец встревожились. Немного успокоившись, она сказала женщинам:

— Нет, это — не плохая новость.

И все им объяснила.

— Не хотите ли вы последовать за мною в Угарит?

Им было не известно, где находится это царство, но они все тут же согласились. Меритатон была права: нельзя жить на кладбище. Страна детства досталась разрушителям.

— Твое величество, — обратился к ней посланец, — я должен уехать раньше, чтобы сообщить о твоем решении. Царица хочет организовать прием, достойный твоего величества.

— Ответь своей царице, что я приеду.

Опять они собирались в путь — но не на «Славном Амоне», который теперь был в Фивах, — Анкесенамон не хотела просить этот корабль у монарха, — а на двух барках поменьше, более приспособленных для плавания по рукавам Нила.

Отныне дворец Ахетатона стал царством пыли.

В Аварисе, поднимаясь на борт морской барки, Анкесенамон приложила все усилия, чтобы не смотреть в сторону той страны, где она царствовала. Впрочем, она ее уносила в своем сердце.

Исторические персонажи романа

Анкесенамон

Рожденная на пятом году правления своего отца Эхнатона, то есть в 1348 году до нашей эры, она в 1336 году сочетается браком с Тутанхамоном, своим дядей. Тогда ей было двенадцать лет, а ему — девять или десять. Спустя десять лет она становится супругой своего деда Ая. Древняя египетская цивилизации не имела своих хроникеров, тогда вообще даже не существовало само понятие биографии в том виде, в каком ее представит много веков спустя в Греции Плутарх. Но даже при небольшом количестве доступных исторических фактов не вырисовывается образ несчастной беззащитной царицы, потерявшейся на фоне конвульсий династии тутмосидов. Ее письмо к Суппилулиуме, хеттскому царю, озадачивает и свидетельствует скорее о стойкости и мстительности царицы.

Ай

Уроженец и властелин Ахмима, Ай был отцом Нефертити и Мутнехмет, следовательно, тестем своего злейшего врага Хоремхеба и дедом шести царевен, дочерей Эхнатона и Нефертити. Он правил с 1326 по 1323 год и умер в возрасте не менее шестидесяти лет. Его родственные связи с династией тутмосидов точно не установлены, хотя некоторые египтологи, приписывая ему титул «божественного отца», ссылаются на тот факт, что он был супругом Тии, которая могла быть кормилицей царицы Нефертити. Скорее можно было бы предположить, что Тия, супруга Аменхотепа III, была его сестрой. Но нельзя исключать возможности предшествующего союза Ая и Тии, несмотря на его кровосмесительный характер.

Ай продолжил восстановление традиционных культов, начатое Сменхкарой, следовательно, его гробница должна была находиться только в Долине Царей. Вполне вероятно, что эта гробница была осквернена или ограблена вскоре после его смерти, как это случилось в то же самое время с гробницей Тутанхамона. Это объясняет тот факт, почему в Тель эль-Амарне был обнаружен его разбитый каменный саркофаг, но без мумии.

Ивриты

В материалах археологических исследований о них нет упоминаний, но, между тем, установлено, что они селились в Дельте, где в случае необходимости номархи, желающие освободиться от опеки царской власти, их использовали как наемников.

Хоремхеб

Великолепный персонаж — царский писец, ставший выдающимся полководцем, а затем и главнокомандующим. Этот плебей, выходец из Хут-Несута, что расположен в средней части Египта, усилил мощь армии, что было очень важно для правящего режима. Дата его рождения не известна, но начал он свою карьеру при Аменхотепе III, умершем в 1353 году, поэтому во время коронации ему не могло быть меньше сорока лет. Он умер в 1293 году семидесятилетним стариком, таким образом, он правил приблизительно тридцать лет. После прихода к власти, что произошло примерно между 1324 и 1323 годами, он принялся искоренять в царстве хроническую коррупцию, уничтожать банды разбойников и частные отряды охраны и приступил к осуществлению глубоких преобразований в стране.

Гуя

Наместник царя в стране Куш (северная Нубия); он был смещен со своей должности вскоре после восшествия на престол Хоремхеба.

Майя

Казначей правительства Двух Земель со времен Эхнатона. Он представляется идеальным чиновником, который преданно служит всем режимам; он также был одним из доверенных лиц Хоремхеба.

Меритатон

Старшая сестра Анкесенамон. Известны два факта из ее жизни, а именно: приблизительная дата рождения — до четвертого года правления Эхнатона, то есть между 1349–1350 гг. до нашей эры, и дата ее бракосочетания — примерно в 1337 году, в возрасте двенадцати или тринадцати лет, с царем Сменхкарой, который правил менее двух лет. После этого о ней ничего не известно.

Я ей приписал связь с Хранителем благовоний, от которого у нее был ребенок и с которым она убежала в Акко, одно из царств Палестины, находящееся под протекторатом Двух Земель. Этому романтическому изобретению есть три объяснения: вполне очевидно, что она зачала ребенка не от Сменхкары; не осталось никаких упоминаний о ней, как и ее изображений во дворце после смерти этого царя; были найдены обломки свадебного сосуда, на котором изображена тель-амарнская царевна, воздающая должное своему супругу, Никмату, царю Угарита, маленького царства на севере Леванта.

Ничто не указывает на то, что на сосуде изображена Меритатон, а не одна из ее сестер. Между тем одно из трех объяснений, упомянутых выше, заставляет меня думать о том, что это была она: исчезновение из публичной жизни страны после смерти Сменхкары, а ведь она была тогда царицей и вдовой царя. Она должна была сочетаться браком с преемником Сменхкары, а именно с Тутанхамоном, но он женился на Анкесенамон. Почему? Моя гипотеза строится на том, что, придя в ужас от последствий жестокой борьбы за власть и осознавая, что ее жизни угрожает — реальная или воображаемая — опасность, Меритатон покинула родные места.

Что касается даты ее бракосочетания с царем Угарита, то я основывался на том, что тель-амарнская царевна, то есть дочь Эхнатона, не смогла бы, разумеется, сочетаться браком с чужеземным царем ни во время правления своего отца, ни во время царствования Тутанхамона: тогда она не могла сочетаться браком с царем вассальной страны. Стало быть, речь идет о позднем браке, который был заключен в то время, когда рушились навязанные тутмосидами правила, возможно, в конце срока правления Ая, но более вероятно, что это произошло во времена междуцарствия, между смертью Ая и приходом к власти Хоремхеба.

Рамзес I

Командир, затем доверенное лицо и советник Хоремхеба, позднее царь, он был основателем XIX династии и дедом знаменитого Рамзеса II. Он принадлежал к числу военных незнатного происхождения, которые восстановили могущество Египта.

Суппилулиума

Этот хеттский царь вызывает к себе большой интерес в наше время. Это связано с письмом, которое ему направила Анкесенамон. Мотивации и последствия ее поступка анализируются в этом романе.

О событиях этого романа

Сила воздействия искусства мощная, почти магическая. Если вспомнить о шедеврах готического искусства, Средневековье следует назвать благословленным периодом. В это время развития христианства воздвигались потрясающие памятники, а царствующие особы изображались во всем своем великолепии. Эта же вера подвигла людей на совершение духовного подвига — участие в Крестовых походах. Но сохранившиеся документы позволили все-таки установить совсем иную правду: Средневековье — это тяжелый период, с бесконечными войнами, эпидемиями чумы, которые опустошали целые страны, и постоянными конфликтами между историческими персонажами, вину которых никто из восхваляющих их биографов не смог замаскировать. Крестовые походы стали для мира катастрофой, усугубленной личными амбициями, некомпетентностью, соперничеством, страхом, фанатизмом и жестокостью.

То же самое происходит в отношении Египта. Нам известны только великолепные храмы, статуи, которыми по сей день восторгаются в тишине музеев, фрески, предметы роскоши и несколько по большей части ритуальных или торжественных текстов, написанных на позолоченном казенном языке, — за исключением разоблачительной малоизвестной стелы Мернептаха. Идеализация древних египтян доходит до того, что мы представляем их ангельской расой, наделенной мудростью и исключительными способностями. Все, что касается их познаний в геометрии, астрономии, математике, звучит абсурдным вызовом очевидности. Бывали, да собственно и до сих пор встречаются, некоторые «постмодернистские» теоретики, которые упрямо уверяют, что без Египта не существовала бы эллинская цивилизация!

Вышедшие три тома я написал под впечатлением исторических фактов, начиная с необъяснимой краткости сроков правления фараонов конца XVIII династии. Между 1335 и 1319 годами до нашей эры, то есть на протяжении шестнадцати лет после смерти знаменитого Аменхотепа IV, царя-реформатора, который назвался Эхнатоном, на троне Египта сменилось четыре фараона: Сменхкара, Тутанхамон, Ай и Хоремхеб. И все это происходило при весьма странных обстоятельствах, особенно если проанализировать исторические реалии: жесткое противостояние приверженцев традиционных культов и насаждаемого Эхнатоном культа Солнечного Диска, Атона.

В действительности Сменхкара правил около восемнадцати месяцев и умер в 1335 году, в возрасте двадцати лет или двадцати одного года, оставив после себя вдову четырнадцати лет, Меритатон, старшую дочь Эхнатона, которая приходилась ему племянницей. Его преемник, знаменитый Тутанхамон, занял трон в возрасте семи или восьми лет и умер в 1323 году в возрасте девятнадцати или двадцати лет. После его смерти в течение четырех лет, вплоть до 1319 года, на троне восседал старый интриган Ай, не имеющий никакого отношения к царскому роду, и который до этого сначала правил по договоренности, потом был назначен регентом, затем советником юного царя. Его сменил «генералиссимус», который правил тридцать лет, Хоремхеб, чье правление ознаменовало конец XVIII династии фараонов.

Как заметила Кристиана Дерош-Ноблькур, пятнадцать египтологов называют пятнадцать дат, более или менее различающихся, — это по поводу всех этих восшествий на престол. Меньше всего расхождений существует относительно дат смерти монархов, установленных с небольшой погрешностью с помощью современных методов исследования. Это касается и сроков их правления, определенных путем сопоставления фактов.

Несмотря на кажущуюся их точность, в этих сведениях присутствует много сомнительных моментов, особенно относительно Сменхкары, без сомнения наиболее загадочного исторического персонажа конца правления XVIII династии. Вот почему некоторые историки порой забывают включить его в список царей, другие предполагают, что Сменхкары как такового не было, а под этим именем скрывалась знаменитая Нефертити, супруга Эхнатона, ставшая его преемницей. Далее описывается причина возникновения всех этих спекуляций, часто поражающих воображение.

Столь странные ранние смерти

Помимо этого поспешного чередования правителей интригующим также кажется возраст главных действующих лиц.

Итак, Эхнатон умер в возрасте тридцати четырех или тридцати пяти лет. Его преемник и сводный брат Сменхкара умер двадцати лет от роду, и в то же самое время исчезла его супруга Меритатон, старшая дочь супружеской пары Нефертити — Эхнатон, не оставив наследника. Преемник Сменхкары, еще один его сводный брат, Тутанхамон, умер в возрасте двадцати лет или немного раньше, что не может не вызывать удивления.

В качестве объяснения причин этих ранних смертей часто упоминают эпидемию чумы, которая свирепствовала в Египте. Тогда получается, что эта эпидемия длилась шестнадцать лет, что не соответствует ни фактам, ни циклам эпидемий — эпидемии имеют свою цикличность, у чумы это одиннадцать лет, если быть точным, — причем действовала слишком избирательно: она уничтожила только тех, кто восседал на троне. Хотя Ай и Хоремхеб, имеющие солидный возраст, пережили чуму без последствий. То, что в царских дворцах бегали крысы, не вызывает ни малейшего сомнения, но достаточно странно, что распространяемая ими зараза настигала только царей, в то время как на высшем уровне власти соблюдали определенные правила гигиены. Уже было известно мыло и дезинфицирующие средства; каждый день цари купались, чистились их платья от блох, причем использовалась не вода Нила. Так что сложно поверить в такой исход.

Еще упоминается низкая средняя продолжительность жизни в эту эпоху; ссылаются на то, что якобы двадцать лет — это солидный возраст, и смерть в такие годы неудивительна. Но антропологи указывают на то, что человеческое общество со средней продолжительностью жизни ниже сорока пяти лет, как правило, безнадежно — и по биологическим причинам, ибо нет смены поколений, и по культурным, ибо невозможна передача навыков. Поэтому ранняя смерть правителей не может быть характерна для египетской цивилизации, которая существовала более тридцати веков.

И тогда единственно верной оказывается гипотеза о врожденных аномалиях у рано умерших царей, если не рассматривать вариант убийства. Разумеется, это противоречит сложившемуся представлению о древнем Египте как о стране ангелов, на что я указывал выше.

Однако на основании жестоких поступков возведенного на престол Хоремхеба, который уничтожил портреты и памятники, увековечивавшие его предшественников после Аменхотепа III, можно утверждать, что в древнем Египте бушевали такие же страсти, как и во всем мире. Систематическое использование яда, о чем упоминается, главным образом, в двух первых романах этой трилогии, известно историкам. В новейшей истории также известно активное использование такого средства, например, хозяевами Кремля для устранения соперников или неугодных людей, как и тех, кто слишком много знал. Борьба за власть, потрясавшая Египет, позволяет предположить, что страсти там достигали смертельного накала.

На самом деле под масками и за сказочными декорациям скрывалась трагедия народа и шекспировские страсти.

Озадачивающая стерильность

Еще одна особенность, которая не может не вызывать удивления: кроме шести дочерей, произведенных на свет Эхнатоном и Нефертити, никто из их преемников, будь то мужчина или женщина, скорее всего, не имели потомства. Таким образом, союз Сменхкары и Меритатон представляется стерильным. То же самое в случае Тутанхамона и его сестры Анкесенамон. О детях Ая, кроме Нефертити и Мутнехмет, ничего не известно, как и о тех, которых могли зачать Хоремхеб со своей супругой. В действительности преемником Хоремхеб сделал своего соратника Рамзеса, известного как царь Рамзес I.

Впрочем, все цари содержали гаремы и, очевидно, признавали сыновей, рожденных их сожительницами; так было в случае Аменхотепа III и Сменхкары, без сомнения, сына митаннийской принцессы, и Тутанхамона, который не знал своей матери, вероятно, одной из сожительниц царя. И все-таки тогда сексуальная жизнь начиналась в очень раннем возрасте и не ограничивалась запретами. Можно ли на основании этого прийти к заключению, что Сменхкара, Тутанхамон, Ай и Хоремхеб из-за наследственных заболеваний не были способны к воспроизведению рода? Пожалуй, как официальные летописцы, занимающиеся описанием жизни святых, египетские художники, создававшие фрески, скульпторы и писцы царской власти целомудренно обходили эти моменты. Возможно, попутно стоит выразить им благодарность за то немногое, что представлено в их текстах без оглядки на целомудрие, вызывая иногда отвращение у современного читателя. Тот факт, что Эхнатон, с легкостью представляемый некоторыми авторами личностью уровня Христа, растлил трех своих дочерей, названных впоследствии «царственными супругами», вызывает буквально ощущение тошноты.

Отсутствие потомства некоторые историки поспешно объяснили «высокой детской смертностью». Но если согласиться с этим, тогда получается, что это характерно только для Египта.

В конце одного из сражений во время затяжной войны Египта с Митаннией Аменхотеп II похитил у митаннийцев 232 ребенка княжеского рода и 323 царевны. Возраст детей не был уточнен, но цифры говорят сами за себя.

Неужели эти митаннийки были более пылкими в постели? А маленькие митаннийцы легко переносили детские заболевания? Или же во всем виноваты археологи, делающие неверные выводы?

Вот почему я отказался стыдливо обходить, как это происходило в древности, как, впрочем, бывает и в настоящее время, интимную сторону жизни царствующих особ. Рассматривая силуэты на фресках, мы видим множество соблазнительных, если не сказать «сексуальных», женщин и крепких молодцев, которых египетские художники в большом количестве изображали на протяжении веков. Так почему мы считаем, что эти царевны были холодными, а цари бессильными, и что их потомство непременно было выкошено дифтерией, брюшным тифом и холерой?

Не считая отдельных случаев, отсутствие информации о «побочных» детях царей и царевен, как мне кажется, объясняется следующим фактом: о них упоминали только в том случае, если они чем-то выделялись.

Но есть ли у меня право ворошить частную жизнь царских персон? В любом случае, я твердо убежден в том, что невозможно представить этих очаровательных цариц холодными весталками, а царей воздержанными монахами.

Письмо Суппилулиуме

Одной из главных тем третьего тома стало письмо Анкесенамон хеттскому царю Суппилулиуме, о котором стало известно из повествования царя Мурсили II, сына Суппилулиумы, обнаруженное в хеттских архивах в Богаз-Кое.

Большинство египтологов цитируют этот ошеломляющий документ с недоверчивой осторожностью. Получается, что царица Египта, дважды вдова, просит иностранного монарха, владыку хеттского царства, которое было сомнительным союзником ее страны, послать одного из своих сыновей, чтобы тот стал ее мужем, потому что она не хочет сочетаться браком с одним из своих подданных и потому что существует опасность угасания династии.

Невозможно вместить столько странностей в такое малое количество строк. Это и презрение, выражаемое царицей в адрес своих подчиненных, недостойных разделить с ней ложе, и обращение к царю, который наверняка будет добиваться присоединения к своему царству египетских территорий. Выходит, что царица преподносит «на блюдечке» свою мощную державу хеттскому царю, что в современных условиях считается подсудным делом, это так называемое должностное преступление. К тому же она нарушила установленный Аменхотепом III закон, согласно которому ни одна царевна Египта не может сочетаться браком с иностранным монархом. В то время только страны-вассалы предлагали своих царственных дочерей иностранным принцам.

Были попытки предположить, что Анкесенамон страдала психическим расстройством.

И все-таки этот вызов царицы власть имущим своей страны можно объяснить без того, чтобы ставить ей диагнозы. Миру египтологии характерна нетерпимость к новым гипотезам — сведение счетов там бывает кровавым, — поэтому ни один египтолог, насколько мне известно, не рискнул как-то трактовать это событие. Тогда делом, как говорится, должен заниматься следователь, в данном случае романист, а эта профессия зависимая и, как всем известно, не дает гарантий определения истинного смысла происходящего.

Первый вопрос, который надо выяснить: когда это письмо было отправлено? Некоторые авторы выдвинули предположение, что при жизни Ая. Но данная гипотеза не соответствует ни персонажам, ни обстоятельствам.

Прежде всего, письмо не могло быть отправлено, как это предположили, после смерти Тутанхамона, ибо только будучи одинокой, вдовой, царица могла его отправить. Такая инициатива свела бы на нет интриги Ая, нацеленные на то, чтобы занять трон и отодвинуть от него Хоремхеба. Старый властитель никогда бы не позволил своей внучке совершить нечто подобное, так как это было бы позором для мужчин страны и сделало бы из царицы посмешище. Просьба Анкесенамон не была правдоподобной, так как тутмосиды не один раз выбирали себе супругов из простолюдинов, начиная с Аменхотепа III, который сочетался браком с Тией, сестрой Ая, не царского происхождения. Если бы Анкесенамон действовала во благо своего рода, она могла бы найти мужа среди достойных писцов, сильных и привлекательных мужчин, которому союз с царицей позволил бы получить высокий статус.

В действительности смысл первого письма и, тем более, второго, сводится к тому, что Анкесенамон не может сочетаться браком с человеком, который для нее является единственной партией в сложившихся обстоятельствах, а именно с Хоремхебом, врагом последних тутмосидов и соперником Ая.

Вполне очевидно, что послание не могло быть отправлено в то время, когда Ай был на троне и Анкесенамон была его супругой. Конечно, неизвестно истинное положение Анкесенамон во время правления Ая, но два факта доказывают то, что она действительно была царицей в годы его правления.

С одной стороны, Ай был ее дедом, и их брак был — на что мы надеемся — формальным. Династическая система, законов которой придерживались до конца существования династии тутмосидов, являлась причиной того, что он не смог бы подняться на трон, не вступив в брак с женщиной царской крови, в данном случае последней дочерью Эхнатона.

С другой стороны, об официальном положении Анкесенамон как супруги фараона Ая, свидетельствует скарабей, несущий на себе двойной картуш — царицы и царя.

Остальное очевидно: обращаясь с просьбой о заключении брака с иностранным принцем, Анкесеснамон предполагала сделать его царем. Итак, она не могла бы решиться на столь эксцентричный поступок в то время, как другой царь занимал трон.

Из этого следует, что письмо Суппилулиуме могло быть написано только после смерти Ая.

Наконец, Анкесенамон не могла бы написать это письмо в то время, когда уже был коронован Хоремхеб. Этот человек был очень жестоким, о чем она слишком хорошо знала, чтобы рисковать своей головой. Оба письма Суппилулиуме могли, таким образом, быть написаны только до восшествия на престол Хоремхеба. Это были призывы о помощи царицы, которая осознавала, что на ней обрывается династия, а трон достанется деспотичному военному. Вот по какой причине она готова была отдать свое царство иностранцу, лишь бы только продлить существование своего рода.

Этот момент очень важен, так как позволяет определить дату коронации Хоремхеба, единственную неизвестную дату той эпохи, поскольку полководец активно занялся исправлением календаря. Объяснение напрашивается само собой: Хоремхеб поднялся на трон с Мутнехмет в качестве супруги в то время, когда Анкесенамон была жива, а он мог это сделать только при поддержке жрецов. Чтобы принять столь исключительное решение — позволить провести обряд бракосочетания при жизни предыдущей царицы, жрецы должны были прийти в исступление из-за упорного противостояния Анкесенамон и Хоремхеба.

Заключение: после смерти Ая наступило время междуцарствия, смутный период, во время которого Хоремхеб властвовал, не будучи коронованным. Как только его короновали, он изменил календарь, и стало невозможным определить точную дату его прихода к власти. Было это до или после смерти Ая? Вопрос остается открытым.

Второй вопрос, который заслуживает внимания: почему Анкесенамон написала это письмо? Хочу надеяться, что на страницах этой книги я предложил достаточно обоснованный ответ. Хоремхеб являл своим существованием и своими притязаниями плебейский вызов аристократическом миру Тель-Амарны, откуда Анкесенамон была родом.

Таким образом, упрямая молодая женщина, дважды царица, закрыла последнюю страницу великой и трагичной истории династии тутмосидов. История XVIII династии началась военными победами и закончилась опасными мистификациями и преступными заговорами.

Примечания

1

Об этом рассказывается в романе «Маски Тутанхамона». (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иное.)

(обратно)

2

Об этом рассказывается в романе «Гнев Нефертити».

(обратно)

3

См. «Гнев Нефертити».

(обратно)

4

См. «Маски Тутанхамона».

(обратно)

5

Ноябрь.

(обратно)

6

Имеются в виду гиксосы — группа кочевых скотоводческих азиатских племён из Передней Азии, захвативших власть в Нижнем Египте в середине XVII в. до н. э., которые затем, около 1650 г. до н. э., образовали свою династию правителей. Свое название они получили от египетского Hqa xAswt «правитель (чужеземных) стран», передаваемого по-гречески ϋκσως. Манефон переводит слово «гиксосы» как «принцы-пастухи». Они основали город Аварис, который при их правлении был столицей.

(обратно)

7

См. «Маски Тутанхамона».

(обратно)

8

В Двух Землях месяц состоял из трех декад.

(обратно)

9

Casus belli — повод для начала военных действий (лат.). (Примеч. пер.)

(обратно)

10

См. «Маски Тутанхамона».

(обратно)

11

Это было почти все население Египта в XIV веке до нашей эры.

(обратно)

12

См. «Маски Тутанхамона».

(обратно)

13

Подобие игры в «гуся».

(обратно)

14

Речь идет о произведениях моралистов Средневековой Империи, стало быть, предшественников тех, трудами которых зачитывались в последующий период. Их тон некоторые авторы считают удивительно «современным», утверждая, что они напоминают Сенеку и Эпикура.

(обратно)

15

Ни саркофаги, ни мумия Ая не были обнаружены. Единственный — каменный — саркофаг был найден разбитым, но в Тель эль-Амарне, бывшем Ахетатоне, что весьма странно. Действительно, как фараон, находившийся в Фивах, и, кроме того, официальный реставратор традиционных культов, он должен быть похоронен в Долине царей.

(обратно)

16

Текст этого исторического письма приводится без существенных изменений.

(обратно)

17

Хеттские послания в иностранные государства составлялись на аккадском языке, официальном языке страны.

(обратно)

18

Хеттское имя Тутанхамона.

(обратно)

19

Одно из имен Ая.

(обратно)

20

Речь идет о той части Леванта, страны Ближнего Востока, территория которой имела форму полумесяца, вогнутого к югу, и включала юг Турции, несколько островов в Эгейском море, Сирию и юг нынешнего Ирака. На протяжении XIII и XII веков до нашей эры границы государств в этом регионе постоянно менялись.

(обратно)

21

Это исторические имена.

(обратно)

22

В середине XV века до нашей эры Митанния, называемая в некоторых текстах также Нахарина, представляла собой одну из пяти могущественных стран Ближнего Востока, четырьмя другими были Египет, Вавилон, ассирийская и хеттская империи; Митанния занимала часть территории нынешних Сирии, Ливана, Палестины и большую часть территории Ирака. Она была ослаблена завоевательными войнами фараонов Тутмоса III и его сына, Аменхотепа II, которые длились приблизительно с 1474 по 1401 год, и потеряла часть территорий. Позже, именно в конце XVIII династии, Митанния была еще более ослаблена противостоянием с хеттами. Триста двадцать три митанньянские царевны были взяты в плен Аменхотепом II. Вероятно, одна из них стала матерью Сменхкары. Со времени правления Тутмоса IV, сына Аменхотепа II, отношения между Египтом и Митаннией наладились, и между двумя странами был заключен мирный договор, объединивший их в союз для защиты от притязаний угрожающих им хеттов и ассирийцев. Попытки заключения союза между царевнами и царями предусматривали закрепление союзнических отношений между странами, хотя это оказалось нелегким делом. Так, Тутмос IV семь раз просил руки митанньянской царевны, прежде чем та дала согласие, но когда цари Митаннии в свою очередь просили руки египетской царевны, Аменхотеп III им категорически отказывал.

(обратно)

23

Текст этого послания царю Мурсили II, сыну Суппилулиумы, приблизительно с такими же формулировками, обнаружен в хеттских летописях в Богаз-Кое.

(обратно)

24

Существует единственный исторический документ, подтверждающий, что Анкесенамон и Ай успешно делили трон: именно скарабей Бланчарда включает оба картуша, стоящие рядом. Сомнительно, что их союз был неформальным.

(обратно)

25

Территория современной Сирии.

(обратно)

26

Египетское название планеты Марс.

(обратно)

27

Хоремхеб был провозглашен царевичем во время правления Эхнатона.

(обратно)

Оглавление

  • ПЕРВАЯ ЧАСТЬ МОГУЩЕСТВО СЕТА
  •   1 ПОГРЕБАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ
  •   2 НА МЕСТЕ СОЛНЦА — ЛУНА
  •   3 ТЕМНОЕ ДЕЛО ДОМОВ ТАНЦЕВ
  •   4 ПРЕНЕБРЕЖИТЕЛЬНЫЕ ДЕВЫ
  •   5 ВЕЧЕР ВО ВРЕМЯ БУРИ У ПОЛКОВОДЦА ХОРЕМХЕБА
  •   6 «ИСИС — ВЕЧНАЯ НЕВЕСТА ПЕЧАЛИ…»
  •   7 ПОЖАР
  •   8 ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ ЗАУПОКОЙНАЯ РЕЧЬ В ЧЕСТЬ ПРЕДАННОГО, НО БЕЗРАССУДНОГО КОМАНДИРА
  •   9 ЦАРИЦА ПОДЫСКИВАЕТ ЦАРЯ
  •   10 «КАКОВ ВЫСКОЧКА!»
  •   11 БОЛЬШИЕ НАДЕЖДЫ И ОБЫЧНЫЕ МАХИНАЦИИ
  •   12 ДРЕССИРОВЩИКИ КРЫС
  •   13 ПРОВОКАЦИЯ, СМУТА И ПОТАСОВКА
  •   14 «У ТРОНА ВСЕГДА ТОЛЬКО ТРИ ТОЧКИ ОПОРЫ»
  •   15 СРАЖЕНИЕ У ДЕРЕВНИ «ПЯТЬ СВИНЕЙ»
  •   16 УНИЖЕНИЕ И НЕНАВИСТЬ
  •   17 ОБОЛЬЩЕНИЕ ЦАРЕВНЫ
  •   18 ЛУКАВСТВО И БОГИ
  •   19 ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПРОСТОЛЮДИНА
  •   20 НЕЗАКОНЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
  • ВТОРАЯ ЧАСТЬ УЗНИЦА
  •   21 ЦАРИЦА НА БАРЕЛЬЕФЕ
  •   22 ПРОТИВОСТОЯНИЕ БОГОВ
  •   23 ЖЕНЩИНА ПРОТИВ КОЛОССА
  •   24 ПРЕЗРЕНИЕ
  •   25 БОЖЕСТВЕННЫЙ ПРИНЦИП И ВОЕННОЕ МОГУЩЕСТВО
  •   26 ОСКОЛКИ СТЕКЛА, РАЗБРОСАННЫЕ ДИКОЙ СВИНЬЕЙ ВОЗЛЕ ЛАП ЛЬВА
  •   27 ПОРАЖЕНИЕ ЦАРИЦЫ
  •   28 «МАРГИ»
  •   29 ВРЕМЕННАЯ ВЕЧНОСТЬ
  •   30 НЕВОЗМОЖНАЯ ПОДПИСЬ
  •   31 «БОГИ ИЗМАТЫВАЮТ МИР»
  •   32 БОЖЕСТВЕННЫЕ САРКАЗМЫ И ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
  •   33 ВТОРЫЕ ПОХОРОНЫ ПОЧТИ НИЧЕГО
  •   34 НЕБЫВАЛОЕ ПИСЬМО
  •   35 ОФИЦИАЛЬНАЯ… ТАЙНА!
  •   36 НАСТРОЕНИЕ БОГОВ
  •   37 ОБРАЩЕНИЕ К ПАЗУЗУ
  •   38 ЗНАК КРАСНОГО ГОРА
  •   39 ПРОШЛОЕ ПРИЯТНЕЕ БУДУЩЕГО
  •   40 «УБИВАЮТ МЕРТВЫХ!»
  • Исторические персонажи романа
  •   Анкесенамон
  •   Ай
  •   Ивриты
  •   Хоремхеб
  •   Гуя
  •   Майя
  •   Меритатон
  •   Рамзес I
  •   Суппилулиума
  •   О событиях этого романа
  •   Столь странные ранние смерти
  •   Озадачивающая стерильность
  •   Письмо Суппилулиуме
  • *** Примечания ***