Mon Agent или История забывшего прошлое шпиона [Андрей М Мелехов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей М. Мелехов Mon AGENT или История забывшего прошлое шпиона[1]

Эта книга посвящается моей дочери Маше потому что она меня об этом попросила и потому что я её очень люблю

От автора

Когда сегодня мы видим, какого влияния и могущества добились христианские церкви и секты, нам трудно представить, что в первые десятилетия после смерти Иисуса его учение не имело однозначного будущего. Так, большая часть ранних христиан никогда не называли себя таковыми. Они были иудеями и не испытывали в этом плане каких-либо сомнений. Они соблюдали Тору (она же — Ветхий Завет для христиан), ели кошерное и делали обрезание. Одно из наиболее революционных событий в истории раннего христианства произошло, когда будущий святой Павел смог убедить будущего святого Петра в том, что неевреи, желающие последовать учению распятого пророка, могут игнорировать многие требования иудейского Закона. Что им не обязательно сначала подвергаться обрезанию, становиться иудеями и лишь потом — христианами. И Первосвященник Храма в Иерусалиме, и римские оккупационные власти рассматривали последователей казнённого плотника из Назарета лишь как ещё одно (из многих) ответвлений официальной религии всё того же Яхве. Римляне, наверное, не переставали удивляться способности жителей вечно неспокойной провинции, столь важной для их азиатской стратегии и отношений с парфянским царством, вновь и вновь поддаваться возбуждающим речам очередного смутьяна, будь он из Галилеи, Египта или Иерусалима.

В первые двадцать-тридцать лет после памятных событий на Голгофе у апостолов Христа и их учеников не возникало потребности в строительстве какого-то долговременного теологического и формального фундамента новой религии. Им не нужны были украшенные золотом алтари и роскошные облачения священников. Их храмами являлись обыкновенные дома и пещеры, где они собирались когда тайно, а когда и открыто, чтобы послушать не заунывное чтение Псалтыря разжиревшим от безделья попом-лицемером, а зажигательные речи таких замечательных энтузиастов, как Пётр, Павел или Лука. Первые христиане собирались после работы и, несмотря на усталость, могли ночи напролёт слушать дошедших до них исхудавших, оборванных, но горевших святым огнём миссионеров. Ни одна из книг Нового Завета ещё не была написана. Легенды о Христе передавались в основном из уст в уста его первыми учениками и родственниками.

Один из двух признанных апологетов Церкви — святой Павел — большую часть своей жизни во Христе верил, что второе пришествие вот-вот состоится. Что Иисус, как и обещал, появится скоро и неожиданно, «яко тать в нощи». Посему бывший гонитель христиан и не заботился о «партийном строительстве» на долговременную перспективу. Поэтому он и не думал об увековечивании своих собственных наставлений и достижений. Павел, наверное, очень бы удивился, узнав, что его порою ругательные письма к ранним христианским сообществам пережили тысячелетия и до сих пор не дают покоя последователям различных ветвей учения Христа. Не дают они покоя и иудеям, винящим Павла в создании корней современного антисемитизма, и мусульманам, которым как кость в горле его обожествление Иисуса, почитаемого ими в качестве «предпоследнего» пророка.

Правда заключается в том, что и сам погибший во имя человечества на кресте Назаретянин, и его апостолы, и ранние последователи верили в то, что он вернётся со дня на день, и уж точно ещё при жизни многих, кто помнил его живым. Это уже много позже, не увидев его в первые пятьдесят лет после вознесения, христиане поняли, что ждать, наверное, придётся долго, а потому кто-то должен руководить процессом и регламентировать его. Если же верить самому распятому на кресте великому человеку, то резонно задать неизбежный вопрос: а не произошло ли уже второе пришествие? А если произошло однажды, то могло ли оно случиться два, три, несколько раз? Почему мы уверены в том, что подобное событие обязательно закончилось бы так, как того ожидали и сам Иисус, и великие отцы Церкви? И кто знает, может рядом с нами живёт добрый странноватый плотник, говорящий с сильным ближневосточным акцентом? Возможно, потирая шрамы на запястьях, он просто ждёт своего часа…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Институт

Что есть свет? И что есть тьма?

И кто он — тот, кто сотворил этот мир?

И кто есть Бог? И кто есть ангелы?…

И кто правит миром? И почему кто-то слеп, а кто-то хром, кто-то богат, а кто-то беден?

«Свидетельство Правды»
(древнехристианский текст, заклеймённый официальной религией как еретический, найден в 1945 году в г. Наг-Хаммади, Верхний Египет)
Это богохульство, когда [христиане] утверждают, что у всемогущего Бога… имеется враг, который ограничивает его способность творить добро.

«Истинное Слово», Цельсиус
(языческий философ, последователь Платона и идеологический противник христианства, около 180 года нашей эры)

Глава 1

В первый раз Бизнесмен увидел незнакомку возле бассейна у подножия монументальной башни дорогой гостиницы в Йоханнесбурге. Это была молодая, длинноногая блондинка, свежая как только что сорванные фрукты. Она была одна и проводила всё своё время за плаванием и чтением книг — английских переводов француженки Саган и русского Достоевского. Плавала девушка красиво, естественно и спокойно — как рыбы, морские животные и хорошо тренированные спортсмены. Она по большей части игнорировала окружавших её мужчин, за исключением эпизодической вежливой полуулыбки официанту, принесшему стакан минеральной воды или сока.

Девушка одевалась в очень простые лёгкие сарафаны, светло-голубые джинсы и белые футболки. Она почти не пользовалась косметикой. У неё была чудесная бархатистая кожа и стройная фигура. Незнакомка была холодна, светла и прекрасна, как Снежная Королева из сказки Андерсена и как девушки с рекламы крема «Нивеа». Одним словом, она оказалась неизбежным центром внимания как состоятельных постояльцев — преимущественно белых, так и обслуживающего их персонала — исключительно африканцев. Даже Главный Католик — угасающий и думающий о вечном — не прошел бы мимо неё, не удостоив пастырским благословением и внимательным мужским взглядом. Скорее всего, после этого ему пришлось бы долго молиться, по обыкновению распростёршись в позе распятого на деревянном полу своей спальни.

Бизнесмен был неплохо выглядевшим сорокалетним австрийцем венгерского происхождения. Он был высок, мускулист, волосат как животное и космополитичен. Вдобавок он был абсолютно беспринципен и никогда и никого, кроме, разумеется, самого себя, не любил. Будучи торговцем оружием, всю свою сознательную жизнь он провёл на рубежах соприкосновения капитализма и коммунизма, ислама и христианства, законного и преступного. В восьмидесятые австриец продавал чешскую пластиковую взрывчатку и румынские автоматы ирландским боевикам, которые платили деньгами, щедро жертвуемыми американскими миллионерами. В девяностые он хорошо заработал, скупая для американцев у афганских бандитов и пакистанских спекулянтов ими же, американцами, поставленные зенитные ракеты «Стингер». На заре же нового тысячелетия бизнесмен решил, что настала пора разрабатывать новую рыночную нишу — торговли умными электронными компонентами. Такими, которые, например, могли превратить музейную иранскую ракету китайского производства в высокоточный снаряд, неуязвимый даже для самых современных средств противовоздушной обороны. Ещё одним приоритетным направлением деятельности преуспевающего торговца смертью стали уникальные технологии.

Бизнесмен, как и многие другие обитатели Центральной Европы, владел множеством иностранных языков, любил экзотические места и изысканные удовольствия, легко зарабатывал и легко тратил деньги. Его возбуждали опасные проекты, где удовлетворение одного клиента могло вызвать раздражение другого, его привлекали общение с опасными людьми, внимание сильных мира сего, быстрые машины и красивые женщины. Естественно, последние были для него всего лишь высоко ценимыми объектами для наслаждения — такими же, как бутылка дорогого вина или редкая сигара. Его импозантная внешность, общительность прирожденного торговца, способность заинтересовать многочисленными историями — своими и чужими, реальными и вымышленными, а также несомненный достаток и эпизодические проблески щедрости — всё это способствовало приятным приключениям с представительницами прекрасного пола самых различных национальностей, рас, возрастов и родов занятий.

Сейчас он коротал время в Йоханнесбурге в ожидании решения вопроса с приобретением небезынтересного прибора, способного направленным воздействием энергетического импульса вывести из строя электронику даже быстро движущегося объекта. Прибор был уникальным и, в соответствии с планом Бизнесмена, предназначался для нужд одного ближневосточного государства, во главе которого стоял амбициозный, хотя и не совсем психически здоровый лидер. Следуя неписаным правилам нелегальной международной торговли оружием, южноафриканцы — низкооплачиваемые руководители государственной корпорации — не изъявляли особого желания знать, кто в действительности купит новое изобретение. Их не смущало то, что официальным получателем должна была стать небольшая страна, немногочисленное население которой разговаривало на языке славянской группы, с трудом сводило концы с концами и слыхом не слыхивало о том, что на это самое приобретение планируется потратить треть её валового национального продукта. Южноафриканцам было по большому счету всё равно, коль скоро на соответствующих бумагах стояли подлинные печати и подписи таких же не удовлетворенных своим финансовым положением чиновников, как и они сами.

Сам же Бизнесмен, рассчитывавший на семизначную, как телефонный номер, комиссию и дальнейшее продуктивное сотрудничество с не совсем нормальным шейхом-нефтяником, привычно убедил себя в том, что если не он, то другие всё равно помогут тому наложить лапу на южноафриканское техническое чудо. А уж будет правоверный любитель современного оружия использовать изобретение для дистанционного отключения телевизионных передатчиков грешников-соседей, транслирующих богопротивные американские сериалы, или для подрыва атомных электростанций в Европе — на то была воля Господня!

В приподнятом настроении довольного собой богатого негодяя, собирающегося в ближайшем будущем стать ещё богаче, Бизнесмен внимательно разглядывал очаровательную в своей снежной холодности длинноногую блондинку. Он представлял, как заманивает её в постель и как под ледяным равнодушием, как это порой случается, обнаруживается полный сладкой страсти источник наслаждения. Греясь в лучах послеобеденного солнца, он лениво продумывал многочисленные варианты знакомства и дальнейшей любовной игры, испытывая приятное напряжение в низу живота. Тем временем девушка накинула на себя белый в синий горошек сарафан, смотревшийся на её волшебном теле как дорогое вечернее платье, неторопливо собрала вещи и направилась в прохладную тень гостиничной башни. Проходя мимо топчана с лежавшим на нём Бизнесменом, она слегка покраснела под его пристальным взглядом и скромно потупила глаза. В этот момент с согнутой руки незнакомки легко соскользнула шёлковая накидка. Девушка в своём старании избегнуть назойливого внимания, казалось, не заметила этого.

Бизнесмен поднял пахнувший девичьими цветочными духами платок, оглянулся по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии конкурентов, могущих посягнуть на то, что принадлежало ему по праву баловня судьбы, и самодовольно ухмыльнулся. Приятное напряжение в средней части тела усилилось. Что ж, всё складывалось как нельзя более кстати. В течение каких-то пяти минут он узнал у официанта номер комнаты холодной красавицы и её имя. Имя было скандинавским и почему-то наводило на мысль, что она — богатая наследница очередного потомка викингов, придумавшего то ли примус, то ли динамит, то ли сотовый телефон. Спустя полчаса, приняв душ и одевшись, Бизнесмен с приятным волнением в груди постучал в дверь гостиничной комнаты. Вскоре та открылась и на пороге появилась хозяйка номера — босая, с ещё влажными волосами, в светлых льняных брюках и кофточке, под которой явно отсутствовал бюстгальтер. Торговец оружием с некоторым усилием отвел глаза от двух топорщившихся под тонкой материей волшебных бугорков, сглотнул слюну и низким от желания голосом обратился к незнакомке:

— Мадемуазель, надеюсь, вы не успели расстроиться, обнаружив пропажу своего платка!

Девушка узнала накидку, улыбнулась, секунду поколебалась — в этот момент сердце австрийца ёкнуло — и сказала приятным голосом с американским акцентом:

— Надо же, а я не заметила! Спасибо! Вы не зайдете? Позвольте мне угостить вас чем-нибудь!

В следующую секунду после того, как внутренне торжествующий Бизнесмен зашёл в комнату, двери номеров по соседству открылись и из них одновременно показались фигуры двух по-деловому выглядевших мужчин, одетых в комбинезоны строительных рабочих. Один из них установил в коридоре табличку, вежливо просившую у постояльцев гостиницы прощения за шум, связанный с кратковременными ремонтными работами. Второй взял на плечо брезентовую сумку с инструментами. После чего оба, по-прежнему не говоря ни слова, открыли дверь девушки непонятно откуда взявшимся ключом. Судя по представившейся их взорам сцене, «ремонтные работы» находились в полном разгаре. Бизнесмен лежал в положении человека на известном чертеже Леонардо да Винчи — обнажённый, с распростёртыми конечностями, прикованными к ножкам кровати, голый матрас которой был застелен полиэтиленом. Судя по выражению глаз, он уже начал понимать, что происходит. Этому, скорее всего, помог кровоподтёк, стремительно набухавший на его холёном загорелом лице. Возможный автор упомянутой лицевой травмы задергивал шторы и включал телевизор. Им оказался плечистый бритый здоровяк средних лет в дорогом сером костюме и элегантном галстуке тёмно-красного цвета.

Быстро приходящий в себя Бизнесмен тут же заподозрил, что эти приготовления отнюдь не предполагали обсуждения итогов недавнего чемпионата по гольфу. Его первыми предположениями были ограбление, совершаемое по наводке менее удачливых конкурентов, или визит агентов «Босс» — Бюро Государственной Безопасности ЮАР, решивших, наконец, заняться чиновниками-коррупционерами. Что ж, и то и другое было бы крайне неприятно, но Бизнесмен был уверен, что он, как всегда, сумеет выйти из сложившейся ситуации с минимально возможными потерями. Когда-то давно ему удалось договориться даже с советским КГБ, плохо оценившим его попытку подсунуть стране Советов порошок от тараканов под видом одного из безвредных компонентов бинарного отравляющего вещества. Тогда ему пришлось улучшить материальное положение нескольких шпионских начальников, но всё же удалось сохранить свою жизнь.

Внимательный взгляд Бизнесмена упал на предмет недавних вожделений. Он с удивлением обнаружил, что очаровательная незнакомка зачем-то облачилась в прозрачный пластиковый костюм и маску патологоанатома, закрывающую глаза специальным щитком-забралом. Её не удивило появление в комнате двух «рабочих». Профессиональными движениями опытного хирурга она натянула перчатки из латекса. Сейчас девушка ничем не напоминала почитательницу Достоевского и Снежную Королеву. Она была похожа на человека, выполняющего ответственную и срочную работу. Бизнесмен попытался что-то сказать, но ему помешал солидный кусок «скотча» на губах. Раздалось лишь нечленораздельное мычание. В глазах его появилось беспокойство уже несколько иного рода. Здоровяк в сером костюме закончил возиться с телевизором и, удовлетворённый уровнем громкости музыкального канала, приблизился к лежавшему на кровати. Он вытащил из кармана листок бумаги с примитивным, но разборчивым рисунком и показал его Бизнесмену.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, кто мы? — спросил обладатель крепких кулаков, яркого галстука и непонятного акцента.

Можно было смело предположить, что вопрос являлся риторическим и, учитывая намертво заклеенный «скотчем» рот, не предполагал ответа. В любом случае, многоконечная звезда, изображенная карандашом на листке бумаги, вызвала ещё больший ужас в глазах связанного и послужила причиной ещё одного, но уже более продолжительного приступа мычания. По всей видимости, Бизнесмен делал последнюю попытку объяснить, что всё это — досадное недоразумение. Что он — безобидный человек, прекрасно относящийся к нации избранных и неоднократно оказывавший им услуги в области торговли как вполне обычным, так и достаточно экзотическим оружием. Но было поздно: один из «рабочих» достал из брезентовой сумки переносную циркулярную пилу, воткнул шнур в розетку и невозмутимо присел на стул. Снежная королева пошевелила пальцами в перчатках, взяла в руки тяжёлый инструмент, включила его и приблизилась к приговорённому к смерти. Перед началом экзекуции Бизнесмен успел подумать, что она — с её-то светлыми глазами и лёгкой фигурой — нисколько не напоминала представительницу нации избранных. Если бы ему дали шанс озвучить своё впечатление, девушка не удивилась бы. Ей об этом говорили неоднократно.

Проходившие по коридору постояльцы гостиницы услышали лишь приглушённые звуки музыки и пронзительный звук разрезаемого ремонтниками твёрдого материала — по всей видимости, гипсокартона. Что ж, в этой гостинице хорошо следили за порядком. Ведь даже возившийся возле таблички с вежливой надписью ремонтник был белым человеком — явление достаточно редкое для Южно-Африканской Республики. Иногда свет в коридоре тускнел: должно быть, переносная пила оказалась слишком мощной.

* * *
Когда спустя сутки дисциплинированная прислуга гостиницы решила, наконец, проигнорировать табличку с просьбой «не беспокоить» на двери номера красивой гостьи, то хозяйки в комнате не оказалось. Номер был тщательно убран. Появившаяся вскоре полиция не обнаружила в нём ни использованного постельного белья, ни волос в ванной комнате и на тщательно почищенном пылесосом ковре, ни хоть каких-нибудь отпечатков пальцев. Не было даже запахов: всё оказалось обработано специальным средством. Зато в комнате с тщательно задёрнутыми шторами был найден труп изуродованного до неузнаваемости мужчины, в котором позднее опознали другого пропавшего постояльца гостиницы — гражданина Австрии сорока лет. Тот, судя по компьютерным распечаткам его телефонных звонков, в последние дни своей жизни много и интенсивно общался с местными чиновниками, отвечающими за экспорт оружия и технологий.

Руки, ноги и прочие отростки австрийца были аккуратно нарезаны ровными ломтями — как будто их готовились выставить на продажу в мясном магазине. С трудом сохранявшие хладнокровие полицейские — а уж в этой стране они имели богатый опыт расследования самых кошмарных убийств! — смогли определить, что «нарезку» производили методично, начиная с конца каждого органа. В свернувшейся крови жертвы обнаружили следы стимулирующих лекарств. Словом, тот, кто проделал указанную операцию с постояльцем дорогой гостиницы, сделал всё возможное для того, чтобы австриец оставался в сознании как можно дольше. Криминальной полиции Йоханнесбурга не потребовалось долго ломать голову над возможной причиной убийства: на прикроватной тумбочке были аккуратно сложены документы, однозначно указывавшие на глубокий и не совсем научный интерес убитого к уникальной технологии. Они также говорили о его связях с лидером небедной арабской страны, чьи действия не всегда можно было объяснить с точки зрения здравого рассудка. Иными словами, нарезанный на ломти Бизнесмен являлся посланием. Послание было очень понятным, а его авторство не вызывало особых сомнений.

Глава 2

Любой человек нового тысячелетия не может не оперировать упрощёнными категориями для объяснения того или иного явления окружающего его мира. Память современного homo sapiens велика, но не безгранична, а потому этой привилегии — занять в его мозгу почётное знаковое место вроде «персоли», «памперсов» или «фломастера» — приходится добиваться с помощью огромных усилий. Этому служат реклама, постоянное повторение одного и того же в учебных заведениях и «зомбирование» средствами массовой информации. Наконец, к тому же эффекту приводят любовь и ужас, внушённые выдающимися актами самопожертвования или, наоборот, чудовищными преступлениями. Какие-то из этих символов — «Иисус Христос», «Клеопатра» или «Казанова» — загадочным образом приобретают неиссякаемую жизненную силу и могут оставаться одинаково узнаваемыми в течение тысячелетий, почти не нуждаясь в рекламе и продвижении. Другие — «марксизм», «сегрегация» и «Советский Союз» — неожиданно для всех оказываются несостоятельными и неминуемо угасают, хотя уж на их-то «продвижение» не пожалели ни сил, ни времени, ни человеческих жизней.

К знаковым категориям нашей эры — эры внезапных исторических перемен, массовой культуры и конфликта цивилизаций — несомненно относятся и названия специальных служб. Когда вам ради смеха представляют кого-то в качестве сотрудника ЦРУ вы неизбежно испытываете своеобразную гамму чувств. Так, даже в скромном служащем вы почти наверняка увидите черты, обычно ассоциируемые с вышеуказанной аббревиатурой. И невзрачная внешность тут же наполнится таинственным и мрачным содержанием, а скромный бухгалтер или продавец на глазах вырастет в суперагента с двойным высшим образованием, знанием пяти языков и умением убить голыми руками тридцатью разными способами.

Если кто-то произносит не менее известную аббревиатуру — КГБ, — то возникает похожий ассоциативный ряд, включающий не только уже упомянутые атрибуты. Скорее всего, в содержание «брэнда» КГБ можно было бы добавить вездесущность, жестокость, закрытость для контроля, а также умение пить, как кони, и использовать для вербовки сексуальную привлекательность — как мужскую, так и женскую. Беспринципность, подавление в работниках нормальных человеческих качеств, внутренние интриги, кастовая замкнутость и глупые ошибки, порождаемые параноидальным нежеланием делиться полученной информацией, — всё это является непременными атрибутами любой секретной службы, которая добилась мирового признания. А таких не так уж и много.

Особое место в пантеоне громких имен — вроде КГБ, ЦРУ и ГРУ — занимает израильский Моссад. Многие могли слышать это упрощенное название израильской разведывательной службы. Не многие знают, что официальное название организации, созданной по приказу Бен-Гуриона в 1951 году, — Институт Разведки и Специальных Операций. Институт появился на основе стихийно созданных временных органов народной милиции — «хаганы», зародившейся в Палестине в начале XX века в ответ на притеснения сначала арабами, а потом и британскими властями. И те и другие никак не желали понять, что лишь нация избранных имела право на владение Обещанной Землей. Вдохновленные библейским примером Гидеона, который смог справиться с гораздо более сильным противником, опираясь на вовремя полученные данные агентурной разведки, руководители возрождавшейся нации избранных первоначально создали несколько органов, ответственных за сбор и анализ информации, добывание оружия и террористические акты против пришельцев-англичан и соседей-арабов. Несколько позже эти организации занимались спасением европейских евреев от Гитлера и уничтожением без суда и следствия нацистских преступников. Однако первоначальные надежды на дружную работу целых пяти специальных служб вскоре уступили место трезвому осознанию того факта, что патриотизм патриотизмом, но конкурирующие организации стали уделять больше внимания тому, как делать гадости друг другу, а не врагам или недрузьям библейского народа. Международная обстановка и положение на всегда неспокойных границах отобранных у соседей земель не располагали к длительным бюрократическим спорам, а потому оргвыводы последовали достаточно быстро.

Тут пример брали уже не со сказочных библейских персонажей, а с ещё живых тогда Сталина и Берии, понимавших толк в разведке, чистках и быстрых реорганизациях. Собрав руководителей существовавших в то время израильских спецслужб, Бен-Гурион в свойственной ему прямой манере озвучил своё решение: «Все вы будете давать им (Моссаду) „список продуктов“ а уж они будут решать, в каком магазине их покупать. Не ваше дело, где эти „продукты“ будут куплены или сколько за них заплатят. Моссад будет подчиняться лично мне и работать на основании моих указаний. Понятно?» Те, у кого вопросы всё же возникли, достаточно скоро пожалели о весьма некстати продемонстрированных гоноре и язвительной интеллектуальности, столь часто свойственных представителям избранной нации, особенно при общении друг с другом. И то и другое вскоре пригодилось им в разведении капусты в кибуцах и рытье каналов в пустыне — занятиях, весьма далеких от руководства шпионской деятельностью.

В течение последовавших десятилетий Институт рос и мужал вместе с создавшим его государством. Чем богаче и увереннее становилась страна избранных, тем могущественнее становилась и её главная спецслужба, которая, не стесняясь, заимствовала у своих друзей, конкурентов и врагов всё то, что казалось полезным. Одной из её отличительных черт стала готовность убивать без какой-либо оглядки на законы и просто приличия не только прямо навредивших их стране, но даже тех, кто не хотел помогать. Вместо физического устранения достаточно часто использовалось и разрушение репутации того или иного иностранного бизнесмена, журналиста или государственного деятеля с помощью вовремя подброшенного компромата или прямой дезинформации. И, надо сказать, ещё неизвестно, какая из указанных альтернатив — убийство или дискредитация — была хуже. Институт никогда не стеснялся шпионить против самых близких союзников и, наоборот, мог успешно сотрудничать с заклятыми врагами — вроде советского КГБ или арабских режимов, ненавидевших друг друга порою больше, чем самих избранных. Самые громкие успехи организации — похищение в Аргентине нацистского преступника Эйхмана, ставшего когда-то палачом своего собственного народа, освобождение захваченного террористами израильского самолета в Уганде и прочие подвиги — всегда отличали полное безразличие к соблюдению законов, игнорирование мнений друзей и врагов, а также маниакальное внимание к планированию и отработке каждой детали операций.

* * *
За два года до происшествия в южно-африканском отеле, описанного выше, произошло событие, многое изменившее не только в характере отношений между палестинцами и Израилем, но и в мировом подходе к религии в целом. В тот знаменательный день из Стены Плача в Иерусалиме — единственном оставшемся в целости фрагменте иудейского Храма, построенного царём Иродом и «случайно» разрушенного римской армией — в клубах дыма и пыли выкатился большой зеркальный шар. Среди толпы молившихся там избранных сначала послышались крики возмущения. С испугу они подумали, что сквозь стену к ним пожаловал арабский бульдозер, и уже готовы были подняться наверх и наконец разломать ненавистную мечеть с золотым куполом. Но, когда они и прибежавшие сверху (и такие же испуганные!) ишмаэлиты[2] увидели, как отражающийся в шаре избранный выглядел арабом, а, соответственно, араб превращался в самого что ни на есть настоящего иудея, случилось давно не виданное миром чудо. Спустя очень короткое время две нации решили наконец прислушаться к знаку, посланному свыше милосердным Господом нашим. Естественно, последовали попытки оспорить значение случившегося. Сомневающихся, воспитанных веками взаимной вражды, хватало с обеих сторон. Сначала они подозревали друг друга в подвохе. Потом наиболее параноидальные стали поглядывать на американцев, давно отчаявшихся уговорить обезумевших от ненависти врагов более привычными способами дипломатии и прямого давления. Но многочисленные экспертизы, многократно проведённые в тот день у шара, лишь подтверждали одно и то же: кто-то пытался донести до двух народов одну простую истину, И истина, как это ни тяжело было признать, заключалась в том, что избранные и ишмаэлиты суть одна и та же нация, в течение многих тысячелетий разделённая религиозными, политическими и экономическими барьерами.

Но на этом чудеса не закончились. К закату того же дня шар вдруг сам собой развалился на куски и в нём обнаружился вполне современного вида европеоид лет тридцати, находившийся в состоянии глубокой комы. Его было приняли за ожидавшегося много веков мессию, но первоначальный энтузиазм сменился определёнными сомнениями. Иудеи и мусульмане не могли заставить себя поверить в то, что Бог послал им необрезанного — а посланец из шара, несомненно, никогда в своей жизни не подвергался этой предписанной Ветхим Заветом хирургической процедуре. Христиан же заставили сомневаться вполне современные зубные пломбы загадочного незнакомца. Было абсолютно непонятным и то, что делали в шаре часы невиданной доселе конструкции с циферблатом на двадцать часов, а также антикварный пулемёт МГ-34 немецкого производства — в прекрасном состоянии и снаряжённый патронной лентой, измазанной непонятной органической субстанцией.

Конечно, самые многомудрые муллы, раввины и теологи-христиане всё же решили найти в древних текстах объяснение этим далеко не библейским предметам. И хотя несведующие или еретики засомневались было в наличии связи между пулемётом, произведенным во времена Великой войны, и книгами Ветхого Завета, они оказались посрамлены, ибо подобная связь была скоро обнаружена и весьма убедительно объяснена. Верующие могли лишь удивляться тому, что не нашли её сами. Уже впоследствии выяснилось, что человек из шара обладал ярко выраженными особенностями паранормального толка. Так, пребывание возле него излечивало от многих болезней, а ночью, особенно безлунной, вокруг его головы ясно виделся нимб — наподобие тех, что обычно изображают на христианских иконах. Поставленные в его комнате засохшие цветы вдруг чудесным образом оживали, фрукты не портились, а женщины, постоявшие рядом, вылечивались от бесплодия и аноргазмии.

Глава могущественной спецслужбы избранного народа, носивший благодаря сутулой спине и несоразмерно большим для его тела рукам необычное прозвище «Богомол», весьма неоднозначно отнёсся ко всей этой истории с шаром. С одной стороны, только это событие спасло его и руководителей спецслужб многих других стран от позорных отставок в связи с исчезновением самой мощной водородной бомбы нации избранных, произошедшим незадолго до событий у Стены Плача. Ядерное оружие колоссальной силы, созданное его страной на самый крайний случай и теоретически способное пустить под воду Аравийский полуостров или сжечь нефтяные запасы Персидского залива, было похищено неведомо кем. Следы супербомбы так никогда и не были найдены, несмотря на беспрецедентные усилия разведывательных ведомств ведущих держав мира. В конце концов только русские всё же смогли что-то выяснить и дали знать тем, кому следовало, что бомба «более не представляет непосредственной опасности». Эта информация вызвала в мировых столицах коллективный вздох облегчения. Но Богомола до сих пор трясло от злости, когда он вспоминал, как унижался, безуспешно упрашивая проклятых «большевиков» — он так и не научил себя называть их иначе — сообщить хоть какие-то дополнительные детали и подробности. На все запросы на любом уровне, включая Премьера избранных, Папу Римского и бывшего участника группы «Биттлз», в Москве лишь сухо отвечали, что «информация получена из надёжных источников». Богомолу так и не суждено было узнать, что упомянутая сухость являлась вынужденной, так как не могли же русские признаться в том, что «надёжный источник» представлял собою портрет Президента России в кабинете начальника ГРУ, вдруг заговоривший приятным женским голосом.

Так или иначе, не сносить бы Богомолу его лысой головы с непропорционально большой челюстью, если бы не сенсация с шаром, вдруг перевернувшая с ног на голову весь привычный мир, покоящийся на вечном ожидании очередной и неизбежной, как Судный День, войны. Совершенно неожиданно ортодоксы с пейсами и смешными чёрными шляпами вдруг полюбили арабов как братьев своих и вмиг превратились из воинствующих мракобесов в поборников немедленного и вечного мира с ишмаэлитами. Именно их партии, опираясь на всесокрушающую волну поддержки населения страны избранных, инициировали договорённости с палестинцами о создании единого государства. Именно они, никогда ранее не отличавшиеся ни гибкостью, ни терпимостью, предложили удовлетворить просьбу Римской церкви полувековой давности и в судебном порядке оправдали невинно репрессированного две тысячи лет назад раввина-сектанта по имени Иисус из Назарета. Именно эти ненормальные, к которым руководители Института всегда относились с пренебрежением и подозрением, предложили создать единую спецслужбу палестинцев и евреев, предварительно распустив соответствующие организации двух народов, основанные на ненависти друг к другу.

Богомол, почитаемый подчинёнными подобно библейскому пророку, отнёсся к происходившему с большим неодобрением. Несмотря на свою славу опытного «кидона» (то есть оперативника-убийцы), он всё же смог бы проглотить братание с палестинцами в качестве платы за наступивший мир. Но упразднение Моссад с его историей, свирепым патриотизмом, табелем о рангах и неограниченным бюджетом — это, простите, было чересчур и действительно задевало за живое. Иногда по ночам Богомол заходил в тщательно изолированную палату Центрального Военного госпиталя. Циничный атеист долго и мрачно смотрел на лежащего в коме гоя со светящейся, как гнилушка, головой. Его огромные руки шевелились, словно примериваясь перерезать горло то ли загадочному пациенту, то ли постоянно охранявшим его представителям трёх конфессий. Угрюмые умные глаза, вставленные в тяжёлый череп, отражали напряжённую работу недоброго гениального мозга. Однажды, когда Богомол в очередной раз рассматривал улыбавшегося чему-то в своём нескончаемом сне человека из зеркального шара, на лице его вдруг тоже появилась улыбка — такая же неожиданная, как розовый куст на помойке.

* * *
Как потом подсчитали, загадочный человек из зеркального шара, содержавшийся в тщательно охраняемой палате Центрального Военного госпиталя в Тель-Авиве, находился в коматозном сне ровно два года. В одну прекрасную ночь его ресницы вдруг задрожали, дыхание участилось, а сердце забилось быстрее. Медсестра, встревоженная изменившимся тоном звукового сигнала прибора, сначала подумала, что симпатичному пациенту приснился очередной сон. Она уже знала по личному опыту, что в такие моменты её подопечный обильно потел, а потому взяла одноразовую салфетку и приблизилась к нему под бдительными взорами троих дежурных — иудея, мусульманина и христианина. Но когда девушка, носившая сержантское звание, попробовала осторожно промокнуть лоб коматозника, его ярко-зелёные глаза неожиданно открылись и уставились на неё с немым вопросом. Девушка вскрикнула, вызвав оживление среди засуетившихся служителей культов. Молодой человек что-то спросил. Поскольку после столь долгого молчания губы пока с трудом повиновались ему, медсестра сначала даже не поняла, на каком языке он говорит. Человеку пришлось повторить свой вопрос, и только теперь она смогла разобрать, что именно тот попытался произнести по-английски.

— Что?! Что он сказал?! — возбуждённо закудахтали бородатые часовые, наседая сзади на медсестру. Каждый из них ожидал от этих первых слов посланника Бога очень многого именно для своей конфессии.

— Он спросил, как пройти в туалет! — коротко ответила военная девушка, оттирая их мягким задом от вышедшего из комы пациента и набирая на сотовом телефоне давно запрограммированный номер, данный ей ведомством Богомола. Именно туда, а не премьер-министру, должен был последовать самый первый звонок в случае любого неожиданного развития событий в данной больничной палате. Когда на другом конце нигде не зарегистрированной линии дружелюбный и хорошо поставленный мужской голос поприветствовал сержанта медицинской службы, она отчётливо, как гласила устная инструкция, произнесла условную фразу: «Мы очень взволнованы!» И это было чистой правдой. Как показали последовавшие события, невинный вопрос очнувшегося коматозника решительным образом встревожил не только девушку с мягким задом и твёрдым пистолетом, спрятанным под белым халатом, но и организацию, называемую Институтом. Несколько её агентов тут же начали действовать по заранее разработанному плану. Начала действовать и медсестра. Когда пациент, облачённый лишь в больничную рубашку до колен, попробовал встать с кровати, обнаружилось, что его мышцы даже после двух лет сна каким-то чудесным образом оказались практически не атрофированными. Поддерживаемый всё той же девушкой, он сам проследовал в туалетную комнату. Оставленный в одиночестве, человек из шара некоторое время разглядывал в зеркале своё лицо — несколько осунувшееся и небритое, но в целом по-прежнему молодое, симпатичное и располагающее. К сожалению, лицо ничего не сказало ему, ни кто он такой, ни что он здесь делает.

Когда проснувшийся покинул санузел, медсестра предложила ему стакан с апельсиновым соком. Пациент с удовольствием осушил его, поблагодарив девушку всё на том же английском языке без какого либо акцента. Сок показался ему несколько горьковатым, что было совсем неудивительно, так как в нём содержалась значительная доза снотворного, подмешанного заботливым медработником. Перед тем как вернуться в постель и опять погрузиться в привычные объятия сна, молодой человек успел заметить бородатые лица троих священников, не могущих сдержать слёз умиления и несколько глуповатых улыбок верующих, которым посчастливилось увидеть чудо. Их одежды, бороды и выражения лиц вызвали в сонном мозгу пациента смутные, но понятные ассоциации. Удивившись факту самого присутствия в палате представителей трёх очень разных религий, он вежливо улыбнулся и уснул, едва коснувшись головой подушки.

В своём крепком химическом сне он не слышал, как двери палаты вдруг отворились и в них, к ужасу бородатых служителей культов, показались люди в чёрных масках и с автоматами Калашникова в руках. Ожидавшая их медсестра не испугалась. Она лишь удивилась, зачем агентам секретной службы страны избранных понадобилось оружие, обычно используемое арабскими террористами, и почему у автоматов такие толстые и длинные стволы. Это было последнее, чему она успела удивиться в своей жизни, так как вошедшие немедленно открыли огонь. Палата наполнилась приглушёнными хлопками выстрелов, пороховым дымом, металлическим звуком прыгающих по кафельному полу латунных гильз и криками умирающих людей.

После проведённой ликвидации с непременным контрольным выстрелом в голову, убийцы деловито и почти нежно спеленали по-прежнему спавшего посланца из шара, положили его в алюминиевый, похожий на гроб контейнер с принудительной вентиляцией и очень организованно покинули место недавнего трагического события. Любой понимающий толк в подобных операциях сказал бы, что здесь сработали профессионалы своего дела. Возможно, он бы Даже понял, что исполнители операции долго отрабатывали каждое своё движение в имитирующем эту палату специальном помещении и не удивился, что побывавшие в госпитале «кидоны» — оперативники Института, специализирующиеся на убийствах, — провели акцию на двадцать три секунды быстрее, чем первоначально планировали.

* * *
Некоторое время спустя, когда персонал госпиталя, к своему ужасу и отчаянию, обнаружил трупы священников и медсестры и не нашел тела посланца из шара, на место происшествия прибыло столько народу, что начальнику криминальной полиции Тель-Авива пришлось распространить слух о том, что здание больницы заминировано. Лишь тогда его смогли очистить от посланцев Римского Папы, премьер-министра, раввинов, мулл, Патриарха Всея Руси, а также от армянского Католикоса, американского посла и русского нефтяного миллиардера. Последний имел не только кучу денег, но и удачные этнические корни, позволившие ему получить гражданство страны избранных и наслаждаться её гостеприимством, исключавшим выдачу российским властям. Вся эта толпа была привлечена не только естественным любопытством и желанием продемонстрировать свои информированность и важность, но ещё и искренней печалью по поводу исчезновения загадочного незнакомца, появление которого сыграло столь положительную роль в деле установления мира на Ближнем Востоке. Из всех них — разбуженных, возбуждённых, важно и значительно здоровающихся друг с другом — лишь уже известный нам Богомол и нелюбимый им коллега из «Амана»[3] имели право быть допущенными в саму палату. Однако и они попали туда только после того, как в ней были проведены все необходимые следственные действия.

— Что ты думаешь, Давид? — осторожно спросил Богомол у своего старого знакомого.

В своё время оба они служили в одном взводе спецназа и были друзьями. Давид, собственно говоря, не был Давидом. Его прозвали так в честь библейского героя после того, как он сумел снять часового на базе египетских истребителей-перехватчиков с помощью пращи и круглого булыжника. И Богомол, и Давид участвовали в двух последних войнах с египтянами и сирийцами, в 82-м взрывали советские зенитные комплексы в долине Бекаа и не раз ходили в рейды на территорию, контролируемую арабами. Но, как это часто случается, с течением жизни юношеская дружба была без колебаний принесена в жертву амбициям взрослеющих мужчин. К тому времени, когда волей судьбы эти двое оказались в креслах начальников двух конкурирующих друг с другом секретных служб, они уже давно и крепко ненавидели друг друга.

— Пока не знаю! — так же осторожно ответил Давид, закуривая сигарету.

И это было чистой правдой. Гильзы от «Калашникова», в изобилии оставленные террористамина месте преступления, и трупы невинных людей могли, конечно, при правильной подаче, убедить местную и международную общественность в том, что это была работа ещё одной мусульманской радикальной группировки. В конце концов, таких изгоев, не способных прекратить официально законченную войну, ещё хватало с обеих сторон, но с каждым месяцем становилось всё меньше. Их совместно и планомерно отлавливали или уничтожали как арабы, так и израильтяне. Но Давид не относил себя к наивно доверчивой «общественности», готовой проглотить любую чушь из рук опытных дезинформаторов. Что-то в деталях произошедшего настораживало его. Он уже знал о звонке медсестры агенту Института, и его уже проинформировали о том, что на гильзах, найденных на месте преступления, отсутствовали отпечатки пальцев. Подобная предусмотрительность была несвойственна палестинским боевикам-отморозкам, которые скорее предпочитали отдать магазин для зарядки какому-нибудь пацану с улицы, чем возиться самим, протирая каждый патрон и работая в латексных перчатках. Нет, подобная тщательность была свойственна совсем другим организациям, в том числе Моссаду и… «Аману». Честно говоря, учитывая сегодняшнее моральное состояние своих агентов, которым в скором будущем предстояло оказаться безработными, Давид пока не мог исключить возможность того, что нынешней ночью здесь, в Центральном Военном госпитале, побывали его подчинённые. «Дожили!» — в сердцах подумал он, выбрасывая окурок.

— По крайней мере, не только нам завтра отдуваться у премьера, — заметил он вслух, неискренне подмигивая Богомолу.

Тот обнажил в улыбке — такой же естественной, как у оскаленного черепа — жёлтые лошадиные зубы, несуразно торчащие из непомерных челюстей. Так как безопасность человека из шара являлась обязанностью Шин Бет — службы внутренней безопасности страны избранных, — ему и Давиду не грозила немедленная отставка. Кстати говоря, мимо них пронесли тела нескольких сотрудников указанной организации, задушенных или зарезанных этой ночью похитителями. Богомол, к облегчению Давида, перестал улыбаться и после паузы заметил, с удовольствием наблюдая, как при этом потемнели от гнева глаза собеседника:

— Кстати, я очень доволен успехами твоей дочери!

Дочь Давида — Снежная Королева — была его счастьем и гордостью. Она унаследовала внешность матери, действительно родившейся в холодной скандинавской стране, и ум отца: безжалостный, целеустремлённый и амбициозный. Ещё в подростковом возрасте она поняла, что хочет работать в специальных службах. Её вдохновили пример собственной семьи, шедшая по всему миру мрачная слава соответствующих израильских организаций и почёт, которым окружали в стране избранных тех, кто обеспечивал существование государства. Поскольку писаные и неписаные правила исключали возможность работы в одном учреждении близких родственников, девушка, закончив колледж в США и вернувшись домой, с радостью пошла работать в Моссад. Здесь быстро оценили её несомненные способности к оперативной работе и природную тягу к опасным приключениям, которую не смогли подавить ни женские гормоны, ни воспитание, ни дорогое образование. Конечно, Давид не допустил бы этого, зная, что через какое-то время руководителем Института и начальником его дочери станет старый друг и нынешний соперник — Богомол. Именно поэтому сейчас вместо отцовской гордости и благодарности он испытал ревность, горечь и злобу по отношению к этому похожему на огромное насекомое стареющему шпиону.

* * *
Тем временем сама обладательница совершенного тела, выдающегося интеллекта и незаурядного таланта в обращении с переносной циркулярной пилой с любопытством разглядывала по-прежнему спавшего незнакомца, похищенного из Центрального Военного госпиталя. Предварительный медицинский осмотр, проведённый доктором Института по прозвищу «Менгеле», показал, что обследуемый субъект был вполне здоровым представителем европейской расы примерно тридцати лет от роду. Если что и удивило доктора, так это зубные пломбы неизвестного происхождения и по-детски гладкая кожа лица. С такою указанный индивидуум должен был, как минимум, провести всю свою жизнь вне воздействия солнечных лучей и полностью воздерживаться от вредных привычек, вроде употребления спиртных напитков, курения и работы. Вместе с тем, наличие на его левом плече характерных — входного и выходного — шрамов от огнестрельного ранения и плохое качество работы того, кто зашивал отверстия, заставляли предположить, что далеко не всё было так просто в жизни спящего парня. По крайней мере однажды он оказался в руках военного хирурга, работавшего в полевых условиях и уделившего ему не более пятнадцати минут своего времени.

Когда незнакомец открыл глаза, он приятно удивился, увидев перед собой ещё одно красивое женское лицо. И здесь его пробуждение вызвало нервозную суету среди немногих, находившихся в стандартной больничной палате. Белокожая блондинка с огромными холодными серыми глазами склонилась к нему и задала вопрос на английском языке с американским акцентом:

— Кто вы? Как вас зовут?

Незнакомец нахмурился: по какой-то причине у него не получалось ответить на эти простые вопросы. Не желая показаться невежливым по отношению к очаровательной женщине, он стыдливо улыбнулся и попытался понять, что же ему мешает. Когда же наконец понял, то несколько встревоженным тоном честно ответил:

— Я не помню!

Светловолосая девушка и доктор Менгеле переглянулись: они ожидали всякого, но не амнезии. Что ж, это меняло первоначальный план — допрос; возможно, пытка; ликвидация и сожжение в крематории. Искренняя неспособность посланца из шара вспомнить, кто он такой, как минимум, заслуживала дополнительного звонка Богомолу. Тот, не любивший менять свои решения — особенно касающиеся смертных приговоров, — был неприятно удивлен, но всё же оказался достаточно гибким, чтобы выслушать неожиданное предложение своей оперативницы и дать новый набор инструкций относительно ближайшего будущего похищенного. Получив их, девушка, известная нам как Снежная Королева, испытала облегчение. Почему-то она обрадовалась, что ей не нужно прямо сейчас убивать этого симпатичного и странного мужчину с ярко-зелёными славянскими глазами. Дочь Давида испытала некоторое раздражение, так как не могла понять причину этой радости, а потому неожиданно резко сказала Менгеле:

— Ликвидация отменяется! Выдайте ему одежду и туалетные принадлежности, я его забираю!

Глава 3

Многие жители Земли полагают, что Католическая церковь представляет собою самую старую и живучую из всех существующих во Вселенной бюрократий. Действительно, организация, созданная святым Петром в первые десятилетия после смерти Христа, и сейчас, спустя две тысячи лет, по-прежнему умудряется почти не меняться, оказывать огромное влияние на миллиард последователей на всех континентах, а также сохранять и приумножать свои колоссальные богатства. Но думающие подобным образом заблуждаются, хотя, разумеется, и совершенно искренне.

Им просто не суждено знать, что в ином измерении, по ту сторону самой близкой к Солнечной системе звезды — Альфы Центавра — находится странное планетарное образование, не подчиняющееся известным нам законам физики. Там нет магнитного поля и электричества. Силы тяготения весьма отличаются от земных и позволяют вольно или невольно посетившему это место парить в пространстве. Этот геофизический феномен имеет три луны и представляет собой огромную водяную каплю, которая каким-то чудом висит в космическом пространстве. На поверхности гигантской капли плавает материк — сплошная мраморная скала. Он покоится на спинах трёх колоссальных китообразных. Этот материк стал обитаемым задолго до создания Святой церкви.

На его поверхности можно встретить вполне земных животных, которые, правда, могут удивить читателя, впервые попавшего туда, своим миролюбием и повсеместным вегетарианством. Там легко встретить очень знакомые лица — давно покинувших земной мир великих людей, а также почивших друзей, врагов и просто родственников. Наконец, начиная с первого момента пребывания там, вы не сможете не заметить странных созданий, похожих на людей, но обладающих большими, напоминающими лебединые, крыльями. Даже не самый искушённый в религиях ближневосточного происхождения сможет сразу узнать в крылатых существах тех, кого священные книги иудеев, христиан и мусульман называют ангелами. На этой далёкой и странной планете нежный свет зелёной звезды тихо озаряет патриархальную действительность, покой которой лишь изредка — примерно раз в два тысячелетия — прерывают экстраординарные события. Там царит вечное лето, сады и поля плодоносят круглый год, а у полноправных граждан сводит скулы от вечной скуки посмертного бытия без особых занятий и приключений. Одним словом, читатель, вы, конечно, уже догадались, что описанное автором место — не что иное, как Небесный Чертог, Царство Божие или, говоря проще, Рай. Тот самый, где, согласно священным книгам, правят Бог и его верные помощники — архангелы Михаил и Гавриил, а также святые — Основоположник, Миссионер и некоторые другие. К сожалению, книги не всегда правдивы. Бог, создавший Рай, Ад и другие подобные места, по все видимости, занят другими мирами. Как и на Земле, его там давно не видели.

* * *
Плавное и бесконечное чередование совершенно одинаковых дней и ночей христианско-иудейского Рая за всю его историю было нарушено лишь трижды. В первый раз один из слишком амбициозных ангелов — некто Сатанаил, которого не устраивала роль охранника и прислужника при немногочисленных в то время людях, — поднял мятеж. К нему присоединились те, кто тоже не хотел быть вечным нянькой и полицейским при слабых и несовершенных созданиях. Лично от Бога они ничего по этому поводу не слышали, самого его сроду не видели, а Михаила с Гавриилом недолюбливали за крутой сержантский нрав и непонятно откуда полученные полномочия. Переворот — вполне в стиле какой-нибудь латиноамериканской страны — был жестоко подавлен. Хотя мятежники смогли захватить оба райских города — Молло и Джебус — и арестовать Гавриила, оставшийся на свободе Михаил проявил незаурядные организаторские способности. Собрав в кулак оставшуюся верной часть корпуса ангелов, он разбил взбунтовавшиеся легионы в ходе двух коротких и кровавых битв в небе над захваченными городами. Остатки мятежников бежали на ещё более странную, чем Рай, планету, которую впоследствии назвали Адом и куда с тех пор ссылали не только пойманных на непотребстве белых ангелов, но и почивших земных злодеев, подонков и просто грешников всевозможных конфессий. Ад оказался даже не водяной каплей, а огромным мыльным пузырём со скользящими по его поверхности обитаемыми кусками грязи, называемыми там материками.

Второе эпохальное событие в Раю произошло, когда Высшее Существо решило разрушить монополию иудейских праведников и допустило туда последователей распятого плотника-сектанта из Назарета, осуждённого на мучительную смерть властями города Иерусалима. Как показали развернувшиеся вслед за этим события, фарисеи допустили большую ошибку, последствия которой оказались непредсказуемыми и масштабными в обоих измерениях. На Земле последователи плотника стали множиться как фруктовые мухи, а в Раю создатель нации избранных — опытный интриган Законодатель (он же Египтянин) — был вынужден скрипя зубами подчиниться воле Господней и потесниться, допустив на плавающий материк нескончаемые орды христиан. Вдобавок — и это было ещё хуже — ему пришлось поделиться властью с их иерархами — Основоположником и Миссионером. Трое реальных политиков всё же сумели договориться и создать баланс власти, который продержался почти две тысячи лет, пока Египтянин не решил нарушить его. Неуёмный авантюрист попытался с помощью похищенной на Земле водородной бомбы заставить христиан покинуть Рай и убраться куда глаза глядят. Сам он при этом предполагал остаться во главе нации избранных — предварительно разбуженной и выпущенной из пещер Шеола, вырубленных в мраморе райского материка. Однако архистратиг Михаил вернулся из очередного путешествия на Землю не один, а с загадочным грешником со странным прозвищем Аналитик и выдающимися экстрасенсорными способностями. Недолгие — меньше недели — похождения этого во всех отношениях скандального смертного привели к нескольким важным и совершенно неожиданным результатам в обоих мирах.

Мы уже останавливались на земных событиях, произошедших у Стены Плача в Иерусалиме. В Раю же присутствие непутёвого грешника Аналитика привело к крушению заговора и насильственной гибели Законодателя, а также второй мученической смерти уже когда-то распятого за грехи человечества Учителя. Украденная Египтянином у избранных водородная бомба всё же взорвалась, но без каких-либо видимых последствий для райского измерения, что, несомненно, предполагало не плохое качество сборки в подземельях ядерного комплекса Димона, а долгожданное Божественное вмешательство.

Все праведники избранной нации, до этого спавшие вечным сном в подземельях Рая, были разбужены и наконец, в первый раз за свою нелёгкую историю, освобождены от догм. Каждый смог сам решать, что для него значили Бог и отношения с ним. Многие решили покинуть Рай и обосноваться в другом мире. Их возглавила молодая дочь Миссионера — Вероника. В это путешествие они не стали брать книги Ветхого Завета. И не потому, что забыли о них. К большому облегчению Основоположника и Миссионера, возмутитель спокойствия Аналитик таинственно исчез. Впрочем, их настроение всё же несколько испортилось, когда с Земли дошли слухи о том, что проклятый еретик всё же жив, хотя — хвала Всевышнему! — пока находится в глубоком коматозном сне. Райская жизнь пошла по тысячелетиями накатанной колее.

* * *
Великий астроном, часовщик и скрытый еретик Галилео был первым, кто заметил, что не всё ладно в райской действительности — опять устоявшейся, как гнилое болото, проглотившее заблудившуюся корову. Наблюдательный старик вдруг обратил внимание на куст сирени в саду своей виллы, на который он каждое утро привычно справлял нужду в течение многих столетий. Разумеется, на вилле имелись несколько прекрасно оборудованных санузлов. Но выдающийся учёный особенно ценил те мгновения, когда он мог, направив мощную струю на душистое растение, задрать небритую гениальную голову в столь любимое им утреннее небо и вдохнуть воздух Эдема, наполненный пением птиц, ароматами цветов и запахом свежеиспечённого хлеба. В такие моменты ему казалось, что он опять на любимой, грешной и неблагоустроенной Земле. В одно прекрасное утро, когда взор Галилео привычно упал на всегда пышный и цветущий куст, он с изумлением отметил, что на нём появились жёлтые листья. Разумеется, где-нибудь в Киеве никто бы не удивился, если бы растение, на которое регулярно мочится взрослый мужчина, позволило себе показать признаки усталости и перенасыщения нитратами. В данной же юрисдикции, где даже сорванные овощи всегда оставались свежими и живыми, а срезанные цветы никогда не вяли, пожелтевшие листья были давно не виданным явлением. Однако, хотя Галилео, ухмыльнувшись, и удивился ядрёности выделяемой им жидкости, он всё же не придал этому особого значения. В конце концов, вечное блаженство вечным блаженством, но и его иногда в последнее время беспокоил радикулит, полученный ещё в земной жизни. Несколько больше внимания давно знакомому кусту он уделил, когда обнаружил на нём первые сухие ветви. После некоторого размышления он даже решил покончить со своим утренним ритуалом во имя сохранения природы. Но с этого дня наблюдательный глаз давно умершего учёного находился в постоянной готовности отметить любое подобное явление. Случай не заставил себя ждать. На воскресной службе в церкви — обязательному соблюдению этого ритуала в Раю теперь, после описанных событий с участием Аналитика, уделяли гораздо больше внимания — он по привычке скосил глаза на рано почившую жену соседа по даче. К своему изумлению астроном увидел, что из-под шляпки, покрывавшей голову до этого молодой, красивой и полной сил брюнетки, выбивался седой локон. И хотя шея волоокой матроны оставалась такой же грациозной, гладкой и — прости Господи! — соблазнительной, Галилео был неприятно поражен ещё одним признаком давно забытого природного процесса старения.

Тут он поймал безмолвно осуждающий взгляд своей супруги, которая, впрочем, давно успела привыкнуть к его природной нескромности. «Смотри, смотри, старый греховодник! Чего тебе ещё остаётся! — устало попеняла синьора Галилео. — Погоди, попадёшься когда-нибудь!» Между тем Галилео, действительно уже не раз попадавшийся ангелам-полицейским и не раз (по приказу свыше) прощённый, оставил в покое жену соседа и стал, как будто невзначай, оглядываться по сторонам. И тут его намётанный глаз естествоиспытателя с изумлением отметил, что как едва, так и вполне явственные изменения произошли со многими из присутствовавших. Старики несколько сдали, дети зримо повзрослели, а у его жены вполне очевидно появились новые морщинки под глазами. Морщинки эти Галилео знал наизусть, а потому его прошиб давно забытый холодный пот. Увядший куст и увядающая с возрастом женщина, естественные и неизбежные на Земле, здесь могли означать крушение основного постулата Рая — вечности получаемого блаженства. А это, уважаемые сеньоры, грозило крушением идеологии, развалом социальных институтов, революцией и прочим развратом.

На следующее утро он набрался смелости (проявлять инициативу в Раю было так же небезопасно, как и на Земле) и явился на приём к одному из двух оставшихся иерархов — Миссионеру. К Основоположнику он решил пока не соваться. Тот, во-первых, жил в другом городе, а во-вторых, несомненно, уступал Миссионеру в эрудированности — сказывались рыбацкое происхождение и отсутствие образования. Галилео с обычным притворно скромным видом и плохо выбритым лицом явил себя ангелам охраны. Те, всегда рассчитывавшие на будущую взятку в виде часов фирменного дизайна, лично изготовленных великим астрономом и механиком, без долгих разговоров доложили по команде. Миссионер, как и все церковники, относился к старику-учёному с некоторым подозрением, но в то же время и с большим уважением. В конце концов, старый еретик мог рассчитать траекторию звезды, починить механическую Книгу Жизни и придумать новое оружие. То есть умел делать такие вещи, на которые не подвигся бы даже самый постный святоша, просидев год на святой молитве, воде и хлебе с отрубями.

— Входи, входи! — милостиво молвил Миссионер, величественно помахав рукой Галилео.

В последнее время он стал неосознанно приобретать манеры римских аристократов, которых когда-то так презирал.

— Ну, что там у тебя? — с небрежным благорасположением хорошо позавтракавшего буржуя обратился к учёному бывший аскет и борец за становление христианства.

— Святейший, — несмело начал Галилео, — вы давно видели себя в зеркале?

Вопрос был скорее утверждением. И не потому, что Миссионер не мог это самое зеркало себе позволить или дал соответствующий обет. Дело в том, что в потустороннем измерении умершие по какой-то очередной необъяснимой причине не отражались в зеркальных поверхностях. Миссионер насторожился. В Раю не бывало прыщей, да и брили его другие — кульпиты-парикмахеры, присланные на принудительные работы из Ада по давнему межправительственному соглашению.

— Это ты к чему? — с хмурым видом спросил иерарх, на всякий случай смахнув несуществующие крошки со старческих губ. — Только не говори, что чёртова кульпитка — прости Господи! — покрасила меня в зелёный цвет!

Галилео, прекрасно знавший, что никто и никогда Миссионера не красил и что тот просто кокетничает, всё же не улыбнулся шутке.

— Святейший, давайте подойдём к зеркалу!

Заинтригованный Миссионер последовал за учёным. Галилео достал огромный — с яйцо перепёлки — поразительной чистоты алмаз желтоватого цвета и, условно поймав в одной из граней отражение иерарха, спроецировал его на зеркало. Чудесным образом там отразилось лицо Миссионера, которое в последний раз сам бывший гражданин Рима видел почти две тысячи лет назад — в фонтане, незадолго перед смертью. Лицо и сейчас было хорошо сохранившимся и почти без морщин, несмотря на полную приключений жизнь. Но обнаружилось и одно существенное отличие. Предмет его тайной греховной гордости — тёмные, густые, длинные волосы — были наполовину седыми. Скрывая тревогу, он вопросительно поглядел на Галилео. Тот печально кивнул. Что ж, Миссионер повидал немало чего по обе стороны смерти, а потому, в последний раз бросив взгляд на своё отражение и опять подивившись изобретательности старого астронома, перешёл к делу:

— Ну, звездочёт, говори, что это может значить!

Когда в тот же день Миссионер рассказал о новой напасти Основоположнику, тот сначала не поверил. Но, разглядев получше явно сдавшего внешне Миссионера и припомнив вновь, спустя две тысячи лет, появившиеся боли в печени, сел на мраморную скамью, не в силах сразу справиться с охватившим его отчаянием. Ведь последствия-того, что начало происходить, могли бы стать в равной степени неизбежными и ужасными. Когда Основоположник, по мудрому и благодарно принятому совету коллеги-иерарха, прямо из воздуха материализовал и наполовину осушил кувшинчик кипрского, ему несколько полегчало, а голова опять была в состоянии вершить судьбы христианства Вселенной.

— Что будем делать, святейший? — спросил его Миссионер, тоже отведавши нектара.

— Помалкивать! — последовала немедленная и естественная реакция основателя самой закрытой в мире организации. — Неизвестно, почему началось, точно так же, может, и пройдёт!

— А если не пройдёт? — осторожно поинтересовался его собеседник, всегда просчитывавший на несколько ходов вперед. — Что тогда? Будем краску для волос с Земли завозить?

Основоположник, у которого серьёзные проблемы с чувством юмора появились вскоре после мучительной гибели от рук римских легионеров, на минуту задумался, представляя себе техническую сторону предложенного мероприятия. Потом до него дошло, он кисло улыбнулся и задал следующий неизбежный вопрос:

— Может, помолимся?

Миссионер цинично фыркнул, но под неулыбчивым взглядом Основоположника посерьёзнел и ответил:

— Попробовать, конечно, можно, но ты хоть помнишь, когда это последний раз помогало?

— М-да, — задумчиво промычал собеседник, действительно с трудом припоминавший подобное событие, — жаль, что Учителя больше нет!

Миссионер молча кивнул. Они оба когда-то в буквальном смысле боготворили бывшего плотника из Назарета. Основоположнику он вообще практически заменил отца. Тем не менее, попав в Рай, Учитель вдруг оказался совсем не Богом, а лишённым политических амбиций неудачником, самоизолировавшимся от процесса управления и отказавшимся возглавить Совет Иерархов. С тех пор Назаретянин и его последователи — Основоположник и Миссионер — постепенно отдалялись друг от друга, а их отношения становились всё более натянутыми. Вплоть до момента недавней повторной смерти великого раввина от рук ангелов — подручных всегда ненавидевшего его Египтянина. Но, несмотря на разочарование и подспудное чувство вины за потерянные со временем идеалы, иерархи всегда прекрасно понимали, что Учитель лучше, добрее и ближе к Богу, чем все они вместе взятые. И уж если кто и мог докричаться до Высшего Существа, то это наверняка был он.

— Я согласен: Учителю это было бы гораздо больше с руки, чем нам, грешным! — подтвердил Миссионер. — Но он пока не воскрес! По крайней мере, на данный момент (на всякий случай, памятуя о чудесах прошлого, иерархи всё же поставили ангельский пост у пещеры с телом замученного). Так что надо решать!

— И что ты предлагаешь? — с интересом спросил Основоположник, знавший, что его старый конкурент уже наверняка придумал какой-нибудь план.

— Ты помнишь главного приспешника Египтянина? Которого тот всё посылал на Землю с секретными поручениями? Он там ещё блох подхватил!

— Уриэль? Тот, что когда-то охранял ворота Ада? Потом оказалось, что не с той стороны? Агент Египтянина? Что мы с ним сделали? Депортировали?

— Нет, по-моему, просто разжаловали…

* * *
Первым преставился раб Божий Адам. Этого, собственно, можно было ожидать. Ведь как раз самые древние персонажи Библии, прожившие, если верить Священной Книге, кто по пятьсот, а кто и по тысяче лет, должны были стать первыми жертвами катастрофического процесса старения. И всё же это известие неприятно поразило Основоположника, Миссионера, а также архангелов, к тому времени тоже посвящённых в тайну происходящего. Вместе с тем, секрет в любом случае должен был вот-вот обнаружиться. Зеркала зеркалами, но не слепыми же были обитатели Рая! Сначала, по старой привычке, иерархи приняли привычное решение — просто промолчать и подумать. Сей способ, как уже говорилось, неоднократно и неизменно успешно использовался Церковью в обоих измерениях. Но, учитывая особую социальную значимость и активность почившего, упорно таскавшегося каждое утро на молитву — по-видимому, замаливая первое в истории предательство собственной жены, — простого молчания могло оказаться недостаточно.

— Что скажем массам? — задал прямой вопрос прямой вояка Михаил, поглядывая на иерархов пронзительными светло-голубыми глазами на красивом загорелом лице пожилого, но ещё крепкого испанского рыбака. Михаил не любил врать и ещё более ненавидел бездействие в критической ситуации. Весь его вид — сверкающий полированной платиной боевой панцирь, кольчужные перчатки на могучих руках, огненный меч на боку — излучал энергию, бдительность и готовность к борьбе.

— Ко мне с утра прибегал Красавчик! — трезвым тоном проинформировал собравшихся участников незапланированного совещания Миссионер. — Вы же помните, какого он мнения о своей смазливой физиономии! Так вот, он пожаловался, что очередная изнасилованная им кульпитка вместо обычного восхищения воспетыми Библией внешними данными рассмеялась и назвала его старым козлом.

— А он что, не согласен? С «козлом»? — хмуро поиздевался Гавриил, белокурыми локонами и круглым лицом похожий на Александра Великого. За его спиной даже поговаривали, что, скорее всего, у македонского царя Филиппа были веские основания подозревать мать Александра в слишком интимном общении с неким посланцем небес и что негоже ангелам помогать своим ублюдкам столь откровенным образом.

— Видимо, он считал себя козлом молодым! Так или иначе, но на простом замалчивании происходящего мы долго не продержимся! — продолжал Миссионер. — За Адамом последуют Патриарх и все его родственнички. Нам скоро придётся похоронное бюро открывать! А где хоронить-то? У нас ведь даже кладбища нет!

— А может, пуганём паству? Как раньше? Так, чтобы некогда было отвлекаться! — вмешался никогда не отличавшийся творческим воображением Основоположник и тут же был награждён пренебрежительными взглядами всех присутствовавших.

— А чем пугать? Что в Ад выгоним, на муки вечные? Думаешь, если выбирать между нашей Богадельней на пару лет и Адом навсегда, не найдется желающих выбрать последний? Лишь бы муки действительно вечными оказались!

— Да наши праведники сами так туда ломанутся, что от моих ворот только гайки полетят! — цинично предположил Гавриил, не питавший, по всей видимости, особых иллюзий в отношении райского контингента.

Возникла пауза. Каждый из присутствующих на секунду задумался о сгоряча сказанном Гавриилом. Во-первых, ему — заведовавшему визовой системой Небесной Канцелярии — можно было верить. Во-вторых, как ни поверни, но и экс-рыбак, и бывший римский гражданин когда-то стали христианами во многом из-за мира вечного и благодатного. Он был обещан и дан им взамен мирской жизни — короткой, суетной и полной боли. Когда сейчас, спустя несколько тысяч лет пусть и скучноватого, но блаженства, они вдруг оказались на пороге окончательного исчезновения их бессмертных душ в чёрной громаде космоса, это было ужасно, непонятно и несправедливо. Никто из них — великих и испуганных — не мог сейчас с уверенностью сказать, что в последний момент не предпочтёт вечные муки и общение с нечистью бесследному растворению по внезапной прихоти Высшего Существа. А может, думалось им, Сам специально приготовил им эту ловушку-испытание? Как в старые добрые времена? И поди ж ты знай неисповедимые пути его!

— А ведь могут быть и такие, которые не отказались бы просто исчезнуть, просидев в Чертоге Небесном несколько тысяч лет! — неожиданно нарушил тишину Основоположник, от которого подобные редкие философские изречения воспринимались примерно так же, как японская церемония чаепития в харчевне на американской бензоколонке.

— Не думаю, что подобных самоубийц окажется много! — не согласился Миссионер. — Одно дело жить в вечной благодати и иногда ныть, что надоело! Скука скукой, но ведь праведников, отказавшихся от благодати по своей воле, можно на пальцах пересчитать. Совсем другое дело, когда эту роскошь — пожаловаться на скуку бессмертного бытия за кувшином беспохмельного нектара — у тебя вдруг отбирают и сообщают, что всё, дорогие мои, не будет больше ни вина, ни комфортабельных бесед в трапезных, ни утренней молитвы, ни опостылевших родственников и соседей!

— Пугать не будем! — наконец, после недолгого молчания, веско сказал Михаил, являвшийся начальником силового ведомства Рая. В отличие от слабых человеков, пусть и святых, у этого старого воина Господа с принципами было всё в порядке.

— А если окажется, что в других мирах нашего измерения вечное существование всё же возможно? Какова будет позиция Корпуса ангелов в этом случае? — осторожно поинтересовался Миссионер.

Все замолчали, поняв, что иерарх намекал на возможность «освободительной» войны в стиле избранного народа, набредшего после пустынных лишений на Землю Ханаанскую и быстро разобравшегося с местными, которые почему-то не хотели добровольно покидать свои владения и жилища. Михаил подумал и нехотя ответил:

— Сначала надо узнать наверняка, а там посмотрим! Может статься, что мусульмане-то у себя по-прежнему живут вечно, а вот наш брат — всё равно дуба даст!

— Так вот насчет «узнать»! — довольно вмешался Миссионер, по своему обыкновению дождавшийся удобного момента и предварительно переглянувшийся с Основоположником. — Помните ли вы Уриэля?

— Предатель? Убежавший часовой? Наёмник Египтянина? Конечно, помню! — без особого восторга подтвердил Михаил. — Я оставил его в живых по твоей же просьбе: чистить бока трём китам в подземелье. А что?

— Я взял на себя смелость предположить, что несомненные способности Уриэля достать нужное и… гм… опыт посещения Земли и прочих греховных мест делают его неплохим кандидатом для того, чтобы добыть для нас кое-какую информацию.

Миссионер хлопнул в ладоши — и в храме материализовался Уриэль. Все, кроме Миссионера и Основоположника, невольно ахнули. Бывший ариец напоминал сейчас скорее стареющего вампира, чем красавца-ангела, каким он был совсем недавно. Его длинные светлые волосы — когда-то такие живые, длинные и густые — поредели. Крылья более не выглядели лебедиными: из-за наполовину выпавших перьев он напоминал ощипанную курицу. Изменилось и его лицо. Оно не только покрылось морщинами. Из-за впавших, сверкающих из-под бровей глаз и гротескно торчащих из закрытого рта клыков оно приобрело демоническое выражение. От бывшего поклонника нацистского Рейха сильно тянуло синтетическим запахом фиалок. Видимо, он по-прежнему нуждался в контрабандном земном пестициде для нескончаемой борьбы с подхваченными в Анголе блохами.

— И кто ж тебе, сердешный, такую рожу сделал? — не удержался Гавриил. — Неужели ты, Михаил, покарал? Удалось!

Уриэль угрюмо молчал, посасывая клыки, по которым стекали струйки отвратительной слизи.

— Не всё так просто, Гавриил! — невольно поморщившись, ответил Миссионер за разжалованного ангела. — Может статься, скоро у нас таких… гм… несимпатичных появятся многие тысячи! По мнению нашего советника по науке Галилео, ангелы с порочными сердцами не только ускоренно стареют, они ещё и приобретают облик, соответствующий их тайным помыслам. То есть становятся демонами, вампирами и прочей адской нечистью.

— А это только с ангелами происходит? — поинтересовался Михаил, внимательно и со значением разглядывая иерархов. Основоположник изобразил на лице непонимание (что обычно удавалось ему естественно и безо всяких видимых усилий) и промолчал. Миссионер выдержал дерзкий взгляд недолюбливавшего его архистратига и спокойно ответил:

— По счастью, да, только с вами! Я, кстати, рад, что твоя внешность пока никак не изменилась! Так вот, как уже было сказано, мы взяли на себя смелость и дали Уриэлю шанс продемонстрировать свои навыки. Мы отправили его на Землю, поставив задачу разузнать об интересующей нас области.

Основоположник с интересом отметил это внезапно появившееся «мы», но решил промолчать.

— Ты решил использовать науку смертных в наших целях? — с изумлением спросил Гавриил.

— А что, у нас есть своя? — резонно ответил Миссионер. — Мы, конечно, существуем в Царстве Господнем, но давайте будем до конца откровенны! И эти прекрасные каменные колонны вокруг нас, и твой панцирь, и механическая Книга Жизни, построенная Галилео и швейцарскими часовщиками, были придуманы смертными, а мы лишь позаимствовали все эти достижения прогресса.

— Да, насчёт «смертных», — добавил Основоположник, — я бы не забывал, что сейчас нам кичиться нечем: мы и сами теперь смертные! Неизвестно, сколько протянем и как будет тленом разить от нас после смерти!

— Но, мои уважаемые коллеги, давайте вернемся к миссии Уриэля! — продолжал Миссионер. — Как оказалось, на Земле, возможно, приблизились к решению проблемы физического старения. Это, конечно, не совсем то, что наше — Богом данное физическое и духовное бессмертие, — но всё же, как понимаете, сгодилось бы и оно! Уриэль, расскажи нам о своем путешествии в Лондон!

Глава 4

Полковник — с короткой стрижкой, чуть оттопыренными ушами и очень спокойными глазами человека неоднократно видевшего чужую смерть, — коротал время за домашним просмотром американского боевика. Боевик был с претензиями на интеллектуальность и достоверность. Его авторы пытались объективно, но в рамках неизбежной политической корректности, оценить мировую роль Соединенных Штатов во всемирном внедрении ценностей Западной цивилизации. Они добросовестно пытались понять, почему же усилия цивилизаторов иногда воспринимались столь неоднозначно. Полковник не без интереса следил за перипетиями довольно замысловатого сюжета, пока на экране не появились шпионы из организации, которую раньше называли КГБ. Где творцы американских фильмов находили вдохновение для создания подобных типажей и почему они не использовали для озвучивания хоть кого-нибудь из двух миллионов русскоязычных, живших в Америке, оставалось для сорокалетнего разведчика большой загадкой. Примерно того же порядка, как то, откуда берётся пыль и куда деваются деньги.

Полковник меланхолично пожал крепкими плечами и в очередной раз подивился лингвистическим способностям американских актёров, умудрявшихся так фонетически исказить в общем-то несложные русские ругательства. Кстати говоря, кроме этих ругательств, гэбисты в американских фильмах почему-то почти ничего не произносили. Разведчик философски подумал, что в этот раз заокеанские киношники хотя бы забыли воткнуть каждому в рот по сигарете без фильтра и всунуть в кадр чугунный чайник с водкой. Гэбистов он, впрочем, будучи сотрудником конкурирующей спецслужбы, любил ещё меньше, чем американские режиссеры. О ней слышали и говорили гораздо меньше, но, по его просвещенному мнению, сия организация отличалась от бывшего «комитета» так же, как шампанское французское от шампанского советского. Ведь он работал в Главном Разведывательном Управлении — военной разведке российской армии, имевшей давние корни и великую историю.

Полковнику было скучно. Не так давно, расследуя дело о жёлтых алмазах и убийстве или исчезновении всех сотрудников ангольской миссии ГРУ, он узнал много нового. После африканских командировок его угнетала сегодняшняя кабинетная работа. С обедом по расписанию и с перешёптыванием сослуживцев о пенсии и бабах в пропавших стоялым табачным дымом коридорах, не ремонтированных со времён Карибского кризиса. Каждодневное сидение в офисе вызывало у него удушающее ощущение двадцатилетней женитьбы по расчёту. Ему мучительно хотелось опять прикоснуться к загадочному миру, в существование которого он ещё недавно не верил. Его тянуло пообщаться с кем-нибудь, кто, услышав об инструкциях, передаваемых через умершую сотрудницу родного ведомства агенту, находящемуся в потустороннем мире, не побежал бы за санитарами и смирительной рубашкой. «Хлорофос» — оперативник военной разведки, рассказавший ему о своём недолгом, но запоминающемся пребывании в Небесном Чертоге, был единственным, кто смог бы понять его. Если бы, конечно, не проходил сейчас очередной интенсивный курс лечения в закрытом ведомственном санатории «Аквариума» (штаб-квартиры ГРУ), специально предназначенном для слишком впечатлительных сотрудников. Зайдя в ванную комнату и зачем-то оглянувшись, Полковник достал из хитроумного контейнера — полого баллона с бритвенной пеной — свою реликвию. Осторожно, кончиками пальцев, он вытянул из пластикового пакетика обыкновенное с виду перо — белое, похожее на лебединое и почему-то немного пахнущее фиалковым туалетным освежителем. Он осторожно отпустил пёрышко, и оно чудесным образом осталось висеть в воздухе. Полковник долго и с благоговением смотрел на этот предмет, доставшийся ему от ангела, попавшего в засаду спецназа. В этот момент, по эмоциональной заряженности напоминающий молитвенный экстаз монаха или острое удовлетворение миллиардера, разглядывающего свою коллекцию драгоценных камней, раздался пронзительный зуммер специальной, защищённой от прослушивания, телефонной линии. Полковник невольно вздрогнул и быстро спрятал перо. Перед тем как поднять трубку старомодного с виду телефонного аппарата, он посмотрел на часы в гостиной. Было глубоко за полночь, а потому звонок явно не касался предстоящего совещания о порядке списывания командировочных расходов при проведении заграничных операций. Когда он услышал первые фразы взволнованного дежурного офицера из «Аквариума», у него часто забилось сердце.

* * *
Когда Полковник, побеспокоенный ночным звонком, прибыл в находящийся в густом подмосковном лесу центр радиотехнической разведки, ему пришлось пройти несколько ступеней идентификации. Они включали проверку документов, использование специальной магнитной карточки и сканирование радужной оболочки глаза. Дело в том, что в бункерах под выпирающими из земли травяными буграми находился аналог американской станции электронного слежения в Мэриленде. И пусть в нынешней России падали от старости вертолеты, а атомные субмарины ржавели у причалов, безопасность на этом объекте по-прежнему оставалась на максимально возможном уровне. Огромные антенные поля секретного объекта могли уловить сигналы сотовой связи в половине Европы и услышать разговоры марсиан, если бы таковые действительно имели место. Потратив на всевозможные проверки пятнадцать минут и сгорая от нетерпения, Полковник наконец проник в святая святых — огромный зал с несколькими колоссальными телевизионными экранами, на которые можно было проецировать, в том числе и в режиме реального времени, изображения, полученные со спутников-шпионов и самолётов-разведчиков, ежедневно патрулировавших по-прежнему бесконечные границы остатков советской империи.

Полковник был довольно популярной личностью, насколько это, разумеется, возможно в такой параноидально секретной организации, как ГРУ О нем ходили невероятные слухи, включавшие легенды о возвращении библейского Ковчега и об умении общаться с потусторонним миром. Неопределенность в отношении того, кому, собственно говоря, был возвращён Ковчег, лишь придавала шпионской саге особую пикантность. Когда очередному повествователю задавался подобный вопрос, в ответ нужно было загадочно ухмыльнуться и сказать нечто вроде: «Да неужели ты, старик, не понимаешь?» И хотя «старик» действительно обычно ни черта не понимал, он всё же, как правило, делал вполне определённый вывод. Этот вывод заключался в том, что вдобавок к супербомбам и морям наиядовитейших химикатов Родина, сплотившаяся вокруг непьющего патриота-Президента, получила ещё одно секретное средство борьбы с никогда не дремавшими сонмами внешних и внутренних врагов. В общем, при появлении Полковника «контролёры», управляющие спутниками, не стали демонстрировать свою обычную наглость слишком ценных специалистов и объяснили суть дела без привычного снисхождения к оперативникам с железными мускулами и одной извилиной (той, что ниже спины). Суть дела заключалась в том, что примерно в полночь по местному времени один из спутников-шпионов засёк работу уже знакомого радиомаячка. И радиомаячок тот, если верить амбарным книгам специалистов радиоэлектронной борьбы, был имплантирован в тело загадочного персонажа «интрузивным» способом — то бишь с помощью миниатюрного ракетного снаряда. Совершил этот подвиг аналитик ангольской резидентуры военной разведки России примерно два года назад — накануне своего внезапного и бесследного исчезновения.

Конечно, Полковника уже предупредили по телефону о внезапно появившемся сигнале маячка, и он успел удивиться долголетию вставленной в него батарейки. И всё же не смог сдержать радостного удивления. Возбуждённые реакцией на их известия обычно невозмутимого разведчика, «коноводы» — так называли себя контролёры спутниковой группировки — продолжали свой доклад. Выяснились дополнительные подробности. Так, оказалось, что сигнал появился в точке, координаты которой практически полностью совпадали с местом, известным среди учёных-историков и туристов как Стоунхендж. Услышав об этом занимательном факте, Полковник даже не удивился. Он и так примерно догадывался, в чьей филейной части путешествовало рукотворноеэлектронное чудо, сотворённое полуголодным научным сотрудником ведомственного НИИ, тщетно пытавшимся заработать честным путем на однокомнатную квартиру. Ещё одной любопытной подробностью, сообщённой полковнику, оказался маршрут перемещения носителя продукта российской прикладной науки.

— Вы знаете, как он двигался? — задал Полковнику риторический вопрос один из «очкариков».

Его собеседник привычно сдержал немедленно возникшее раздражение мужчины-волкодава в отношении хилого учёного пинчера и вежливо обозначил отрицание.

— Маршрут пролегал по почти прямой линии с едва обозначенной дугой! А ведь это происходило не в ровной, как стол, пустыне, а в Англии — одной из самых густонаселенных и застроенных стран мира! Я забил его маршрут в компьютер, и знаете, что получилось?

Полковник всё так же терпеливо, но уже с меньшей добротой в очень спокойных глазах вновь отрицательно покачал головой.

— Учитывая кривизну Земли и направление ветра в этом районе в означенное время, так должен был бы лететь лёгкий летательный аппарат! Причём чтобы попасть в очень определённую часть Лондона. Понимаете, ваш «клиент» летает!

Тут у старшего офицера ГРУ опять появился неподдельный интерес в глазах. Почему-то он не попытался, как ожидал «очкарик», узнать интригующие подробности воздухоплавательных способностей помеченного его организацией гражданина неизвестной юрисдикции, а, по-птичьи — на бок — повернув голову, спросил:

— И какое же место в Лондоне его интересовало?

* * *
Проблема бессмертия начала волновать мыслящего человека довольно скоро после его появления волею Божией. В те древние времена смерть на охоте, в бою, от болезни или стихийного бедствия была слишком частым явлением, чтобы кто-то мог всерьёз задуматься о бессмертии. Но на определённом этапе кому-то первому пришла в голову идея о жизни после смерти. Так возникли многочисленные концепции загробного и теперь уже вечного существования. Концепции были самыми различными и оказывали самое разное влияние на земной образ жизни того или иного народа. Так, египетская версия привела к десятилетним строительным проектам погребальных пирамид. Неизвестно, о чем думали великие (и не очень) фараоны, но они наверняка не предполагали, что вся эта суета приведёт к тому, что их засохшие мумии теперь будут действительно вечно разглядывать посетители музеев, отпуская обидные шуточки по поводу цвета покрашенных волос и гнилых зубов, навсегда оскаленных в посмертной ухмылке. Европейские язычники переживали не о пирамидах и прочих внешних признаках вечного блаженства, а о загробном комфорте, что проявлялось в бессмысленно зарезанных жёнах и слугах, похороненных в степном кургане рядом с очередным вождём или полевым командиром. Поскольку всегда существовали некоторые сомнения в вероятности потустороннего существования, уже тогда, во времена древних, предпринимались попытки продлить жизнь земную. Иудейский царь Соломон практиковал групповой секс с юными наложницами. Некоторые особенно жестокие правители купались в крови младенцев. Ходят легенды и о том, что уже тогда древние эскулапы догадывались о чудесном эффекте, который производят на больной или стареющий организм стволовые клетки, добытые из человеческого зародыша.

Более современными проявлениями никогда не прекращавшихся попыток человечества обмануть смерть стали замороженные в жидком азоте трупы американских миллионеров, покоящиеся в бомбоубежищах с многоуровневой системой энергоснабжения, которой позавидовал бы и обитатель гранитной постройки у Кремлевской стены в Москве. Эти решили, что их мёртвые тела смогут когда-нибудь оживить учёные далёкого будущего, в руках которых окажутся невиданные доселе знания о природе и человеке. Миллионеры, поддавшиеся моде на заморозку, появившейся где-то в 60-х годах XX века, наверняка не ожидали, что уже на рубеже века двадцать первого будут сделаны первые открытия, которые позволят всерьёз заговорить о том, что бессмертие может дароваться не только Богом и Небесной Канцелярией и не только заслужившим его праведникам и грешникам.

В 1996 году Юнко Ошима и Чанг-Йен Ю, исследовавшие синдром преждевременного старения Вернера, смогли впервые показать, что это редкое заболевание, превращающее пятилетнего ребенка в семидесятилетнего старика, возникает из-за мутаций в гене WRN. Уже тогда возникла гипотеза, что этот ген можно изменить так, чтобы заставить его поддерживать вечную молодость человека. Другая группа ученых под руководством Ричарда Лернера из научно-исследовательского института Скриппса в Калифорнии предположила, что процесс старения и связанные с ним болезни являются результатом постепенного увеличения количества ошибок в делении клеток человеческого тела. Согласно их теории, эти ошибки, накапливаясь с возрастом, ведут к изменению того, как работают самые важные гены. Почти так же, как изношенные станки на фабрике начинают производить детали со всё меньшей точностью. Наконец в конце XX века на свет Божий появилось первое млекопитающее, успешно клонированное из донорской клетки. Известие об этом революционном эксперименте, неоднозначно воспринятом религиозными деятелями, поступило 5-го июля 1996 года из Института Рослина в Шотландии. Первая клонированная овца по имени Долли прожила лишь шесть лет — вдвое меньше, чем овцы, рожденные обычным способом. Позднее выяснилось, что её теломеры — отростки на кончиках хромосом — были гораздо короче обычных. Ещё позже учёные научились создавать клонов с теломерами, гораздо более длинными, чем обычные. Первые клонированные крысы, а позже обезьяны и прочие животные с подобными свойствами появились без всякого шума и помпы спустя всего два года после смерти Долли. Это эпохальное событие случилось в мало известном и существующем лишь на частные деньги Центре Исследований Будущего на окраине Лондона. Клонированные животные здоровы, веселы и общительны. Они работоспособны и не подвержены обычным для их сородичей болезням. И самое главное, они до сих пор живы.

Через цепочку оффшорных компаний одним из инвесторов Центра Исследований Будущего стал Институт Биологии, чьи ничем не примечательные серые корпуса располагаются в пригороде Тель-Авива, называемом Нес Цион. Его телефоны давно исчезли из местных справочников, и теперь их можно найти только в секретной телефонной книге Израильских Сил Обороны. Кстати сказать, любой самолёт, случайно попавший в воздушное пространство над ним, будет немедленно сбит батареей ракет «Эрроу». Ходят слухи, до сих пор официально не опровергнутые страной избранных, что двое генетиков, уехавшие сюда из Южно-Африканской Республики после прихода к власти Манделы, продолжают работать над биологическим оружием избирательного действия. Оружие это теоретически может поразить представителя одного народа, не причинив ни малейшего вреда представителю другого. Говорят, что сюда иногда привозили участников палестинского сопротивления, которых использовали для загадочных медицинских экспериментов. Ещё никто не видел, чтобы эти террористы покидали ворота указанного научно-исследовательского учреждения. Во всяком случае, в вертикальном положении и без посторонней помощи.

* * *
Учёный — один из лучших и самых многообещающих сотрудников Центра Исследований Будущего — поймал за хвост очередную лабораторную крысу. Та смешно и беспомощно растопырила когтистые лапы, так похожие на человеческие руки, и попыталась вырваться. Что, впрочем, не возымело действия: у естествоиспытателя были крепкие руки опытного борца за научный прогресс. Осторожно, чтобы — избавь Господь! — не быть укушенным острыми зубами или не воткнуть иглу в самого себя, он перехватил молодую самочку за пушистое брюхо и мгновенно сделал инъекцию сыворотки. Крыса возмущенно и почти по-человечески пискнула от неприятного ощущения и испуга. Отпущенная обратно в свою просторную и комфортабельную — насколько может быть удобной тюремная камера — клетку, она немедленно принялась облизывать уколотое место и коситься на обидчика, одетого в стандартный лабораторный комбинезон.

Учёный сочувственно улыбнулся: он не был бессердечным вивисектором и не получал никакого удовольствия, причиняя боль и страдания подопытным зверькам. Время от времени, чаще всего почему-то на Оксфорд-стрит, он встречал пикеты защитников прав животных. Изображённые на жутких самодельных плакатах кролики, собаки и обезьяны с ампутированными во имя науки и счастья человека лапами, вживлёнными в мозг железяками и обожжённой «натуральными» шампунями кожей вызывали у него естественную жалость и эпизодические угрызения совести. Но эти приступы были лёгкими и короткими благодаря давно выработанному иммунитету, воспитанному обществом с помощью системы образования, привычного уважения к труду учёных и хорошей зарплаты. Примерно так же, как солдат специальных подразделений приучают спокойно относиться к убийству людей, заставляя потрошить свиней и жевать живых ужей, Учёный когда-то начинал с классических школьных «опытов» на беззащитных и не заслуживающих даже условного сожаления лягушках.

Как не испытывает никаких мук совести привыкший уклоняться от налогов мужчина или как не способна мучиться женщина, научившаяся изменять своему мужу без намерения когда-либо покинуть его, Учёный и его многочисленные коллеги по всему миру давно и удобно убедили себя в том, что всё, что они делают, оправдано целесообразностью и пользой, приносимой человечеству. Если бы можно было спросить тех, кто со своими устрашающими плакатами собирал подписи протеста на Оксфорд-стрит, а какова, собственно, альтернатива, они бы всё равно не смогли предложить ничего, кроме набора демагогических фраз. Большинству из них можно было бы немедленно заткнуть рот вполне простым вопросом: откажешься ли ты от «нечистого» лекарства, способного вылечить твоего заболевшего ребёнка? Честно и утвердительно на подобный вопрос смог бы ответить лишь душевнобольной или тот, у кого детей никогда не было и — упаси Господи! — не будет.

Вдобавок, даже здесь, в Англии, где могли подать в суд, защищая права канадского лобстера, и где практически невозможно найти бродячих пса или кошку, пока царствовало поголовное лицемерие. Скажите, пожалуйста, с иронией думал про себя Учёный, какова принципиальная разница между «плохими» опытами над обезьянами и собаками и «хорошими» над крысами и мышами? Ведь любой беспристрастный человек должен был бы признать, что единственное, помимо размеров, отличие между кроликом и лабораторной крысой заключается в том, что у кролика хвост маленький и пушистый, а у крысы — длинный, голый и противный. И если дикие, «пещерные» грызуны действительно приносили вред, повреждая изоляцию кабелей, разнося болезни и портя продукты на складах, то их лабораторные сородичи были такими же добрыми, умными и доверчивыми, как и, скажем, собаки. Несмотря на то, что существовали целые огромные компании, выращивавшие миллионы крыс и мышей, которым было суждено погибать мученической смертью каждый год в бесчисленных лабораториях по всему миру, Учёный ещё ни разу не слышал ни одного голоса в их защиту. Не было их фотографий и на плакатах тех, кто собирал подписи на Оксфорд-стрит. Наверное, опять ехидно подумал генетик, потому что по этой самой «стрит» иногда пробегали дикие родственницы лабораторных мучениц, наводя ужас на прохожих и вызывая естественную ненависть у лавочников и продавцов.

В общем, повторимся: Учёный не был самым большим извергом и даже старался, по мере возможности, ограничивать количество используемых в опытах животных, а также облегчать или прекращать их мучения. Но не так давно его цивилизованное равнодушие было в значительной степени поколеблено. В один прекрасный день в сверкающей свежей краской и многомиллионным набором оборудования лаборатории Центра Исследований Будущего появилось не совсем обычное живое существо. Существо это было взрослой лабораторной крысой мужского пола чёрно-белого окраса. Крыс под присвоенным ему номером «666В» появился в пустовавшей до этого клетке неподалёку от огромной трубы вытяжного шкафа. Учёный, который всегда гордился своей памятью, организованностью и аккуратностью, так и не вспомнил ни того, как клетка вдруг стала обитаемой, ни того, для какого эксперимента использовался данный грызун. Вместе с тем не мог же пегий красавец забраться в эту клетку сам? Таким образом, оставалось либо пенять на начавшую подводить память, либо подозревать лаборанта-марихуанщика из зверинца Центра, где и содержался небольшой запас подопытных животных — от недорого стоивших мышей и кроликов до гораздо более ценных собак и шимпанзе.

По мнению Учёного, патлатый наркоман получил свою работу исключительно по знакомству. С его вечно недовольным видом, скошенными от постоянного курения неправильных сигарет глазами и почерневшими от грязи кроссовками ему следовало оказаться не в одном из самых современных, засекреченных и успешных исследовательских центров мира, а на посудомойке китайского ресторана. Вдобавок обкуренный недоумок считал, что обладает чувством юмора. Однажды ночью, в канун праздника Всех Святых, когда Учёный в счастливом холостом одиночестве исследователя, увлечённого подведением итогов важного эксперимента, находился в своём лишённом излишеств офисе, дверь медленно и со скрипом отворилась. Учёный с удивлением оторвался от компьютера и, обернувшись, увидел чудовище с собачьим телом, четырьмя косматыми лапами, обутыми в чёрные ботинки, и — самое страшное! — лицом английского премьера. В ответ на его истошный крик «чудовище» испуганно залаяло и оказалось псом неприятного лаборанта, которого тот в своё время решил не отдавать на опыты и заклание, а оставить в живых. На кудлатую голову дворняги, выловленной где-то в Восточной Европе, была надета каучуковая маска очень хорошего качества с тем выражением, которое упомянутый премьер обычно использовал, когда врал с трибуны парламента. Поскольку последнее случалось довольно часто, то это выражение хорошо знало практически всё население Объединённого Королевства. Эта популярность и привела к немедленной и неадекватной реакции генетика. Кстати, пёс, по мнению Учёного, был таким же нечёсаным, антигигиеничным и пакостным, как и его вечно обдолбанный хозяин. Жалоба на смотрителя зверинца и его собаку оказалась, к немалому возмущению жертвы ночной шутки, оставлена без какого бы то ни было разбирательства и справедливого наказания.

В другой раз, привычно протянув руку к компьютерной «мыши», Учёный опять издал истошный вопль, когда вместо куска пластика нащупал пушистое тело настоящего родента, пытавшегося — и небезуспешно — отгрызть ведущий к компьютеру шнур. В этот раз Учёный решил поговорить с лаборантом лично и по-мужски. Но разговор не состоялся, так как проклятый хиппи притворился дураком и на все обвинения лишь цинично таращил пожелтевшие от каннабиса глаза. Он бесстыдно отрицал всё — включая и то, что его мать — человеческое существо с нашей планеты, что у него есть душа и элементарная совесть. Учёный был абсолютно прав, предполагая, что у отброса общества в немытых кроссовках имелся покровитель. Но сильно удивился бы, узнав, что этим покровителем был не директор Центра и не начальник многочисленной охраны, а всё тот же пресловутый Институт — спецслужба нации избранных. Обдолбанный уроженец Ист-енда с удовольствием согласился стать их информатором в обмен на бесплатную подписку американского издания «Плэйбой», новые кроссовки и ежемесячную порцию генетически изменённой анаши, выращенной в домашней теплице одним из добровольных помощников вышеуказанной шпионской организации. Примечательно, что он отказался от денег и дома на Канарах.

Но вернёмся к неведомо откуда взявшемуся крысу под номером «666В». Помимо истории с загадочным появлением в тщательно запертой клетке, Учёного ещё при первой встрече с животным неприятно поразило выражение его глаз. И не потому, что глаза эти были прозрачно-розовыми, как, впрочем, и положено альбиносам. И не потому, что пегий обладатель голого хвоста, казалось, не испугался, а даже как будто ожидал человека в белом комбинезоне. Нет, неприятное чувство было связано с тем, как эти самые красные глазёнки обречённого на опыты грызуна смотрели на генетика. Если бы Учёный был более впечатлительным или курил те же сигареты, что и смотритель зверинца, он мог бы поклясться, что чёртов зверёк смотрел на него с иронией хорошо знающего жизнь человека. В этих розовых крысиных глазах светилась мудрость того, кто знал всё не только о расписании кормёжки в Центре, но и о появлении звёзд, возникновении человеческой расы, египетских пирамидах, иудейских скрижалях и, наконец, о прошлом самого Учёного. Кто ведал и о ранимом эго несчастного маленького вундеркинда, и о его зависти к гораздо менее умным, но значительно более удачливым товарищам. Кто слышал о не удавшихся отношениях с женщинами, никак не желавшими увидеть будущего благодетеля человечества в невзрачном и чудовищно самолюбивом подростке со впалой грудью. В общем, чёртов крыс смотрел на него так, как будто вкусил от плодов Древа Познания и побывал там, где не доводилось бывать смертным. Учёный пока не знал, что феноменальная интуиция не подвела его и в этот раз и что обитатель клетки у вытяжного шкафа действительно был в состоянии рассказать на прекрасном английском (а также на пяти дюжинах других языков, включая арамейский, русский и санскрит) о прекрасном мире, озарённом зелёным светом Альфы Центавра, и о мраморных подземельях под ним, лишённых огрызков, окурков и, что самое интересное, крыс. Последнее, во всяком случае, было верно до сравнительно недавнего появления в Эдеме самого пегого обладателя умных глаз и его симпатичной супруги по имени Сюзанна.

Глава 5

Сравнительно недалеко от Лондона имеется примечательное и всемирно известное место, которое называют Стоунхендж. С виду это не совсем ровный круг из нескольких каменных перекладин. Многотонные камни, взгроможденные друг на друга неведомой силой многие тысячи лет назад — возможно, во время ледникового периода или даже раньше, — всегда вызывали естественное любопытство как у местных жителей, так и у многочисленных приезжих. До сих пор никто не знает точно, каким образом и зачем древние кельты применили свои несомненные инженерные способности таким экстравагантным образом. Являлся ли Стоунхендж храмом и местом человеческих жертвоприношений? Или он был задуман как астрономическая обсерватория? Или, как считают любители совсем уж невероятных теорий, этот загадочный объект на самом деле является порталом для сообщения между различными мирами и измерениями?

Так или иначе, в тёплую июньскую ночь начала XXI века страдающий от бессонницы местный житель или проезжающий по соседней дороге автомобилист мог заметить яркое свечение, появившееся в районе древнего сооружения примерно в два часа пополуночи. Свечение было интенсивным, сопровождалось шипением и другими странными звуками, напоминавшими полёт сверхзвукового самолета. Даже если бы действительно нашелся свидетель ночного происшествия, он бы, наверное, счёл его интересным, но всё же далеко не экстраординарным. Ведь ночные съемки культового объекта телевизионщиками, делающими ещё один «документальный» фильм о ведьмах, загробной жизни или инопланетных пришельцах, давно перестали удивлять жителей соседних городков. Точно так же никто не удивляется ночному освещению пирамид Гизы или мавзолея Ленина в Москве. Итак, упомянутое свечение появилось внезапно и так же внезапно пропало. Крупная и мелкая мошкара со всей округи, устремившаяся было на яркое пятно, недоумённо зависла, а потом, жужжа, и пища и тоненько попискивая, разлетелась долбить тупыми хитиновыми головками амбарные фонари и автомобильные фары. Несколько сотен местных комарих, круживших в тот момент над Стоунхенджем, всё же были возбуждены запахом, который их генетическая память немедленно связала с пищей. И действительно, человеческая фигура, непонятно откуда взявшаяся внутри тёмного каменного круга, должна была содержать несколько литров восхитительной, тёплой и питательной крови.

Но когда комарихи, спикировавшие на открытые участки кожи незнакомца, попробовали проткнуть её иглообразными хоботками, им пришлось тут же ретироваться. С возмущённым пронзительным писком, предупреждающим подлетающие полки соратниц о некачественном продукте, они резко брали в сторону, спеша промыть систему чем-то более свежим и аппетитным. Человек, ненадолго ставший объектом неудавшейся воздушной атаки, терпеливо выждал с полминуты, пока насекомые убедились в том, что им здесь делать нечего, и лишь потом покинул очерченные рядами каменных перекладин пределы Стоунхенджа. В неясном свете неполной луны можно было разглядеть, что человеку под шестьдесят и что у него выдубленное солнцем и пустыней худое лицо обитателя берегов Красного моря. Одет он был тоже вполне по-восточному: в простую льняную чалму, грубый чёрный плащ, под которым виднелись средневекового фасона рубаха, брюки и мягкие сапоги из верблюжьей кожи. Если бы незнакомец встретился несколько западнее, ближе к побережью, то местная полиция могла бы принять его за ещё одного нелегального иммигранта с Ближнего Востока, выбравшегося из ржавых недр парохода с либерийским флагом, китайским капитаном, украинской командой и огромными норвежскими крысами.

«Нелегал» с удовольствием потянулся, задрал голову, с радостным удивлением посмотрел на звёзды и весело сказал что-то на арабском. После чего взвалил на плечо потёртую кожаную сумку-мешок, в которой задребезжало нечто вроде пустой кастрюли, и бодро направился вниз — к дороге, ведущей на юг, в Лондон. При ходьбе он слегка наклонялся вперёд, как будто очень торопился и пытался обогнать самого себя. Пожилой араб, очевидно, привык к длительным прогулкам на свежем воздухе, так как успел отмахать с десяток миль, пока уже на рассвете его не подобрал большой грузовик с сердобольным водителем-иракцем. Тот ещё помнил своего отца-пастуха в такой же до боли похожей одежде и с такой же широкой походкой жителя бескрайней пустыни. Незадолго до того, как «нелегал» из Стоунхенджа сел в кабину машины, автоматическая телекамера, висевшая на мачте неподалёку, бесстрастно зафиксировала его фигуру, совершающую утреннюю молитву, и отправила изображение в один из многих банков данных, принадлежащих правительственным учреждениям и частным компаниям. Никто на Земле пока не мог даже предположить, что нечёткое изображение беженца, распростёртого на потрёпанном коврике по направлению и к Мекке, вскоре вызовет такой переполох.

* * *
Когда образ совершающего молитву мусульманина достиг полицейского компьютера, встроенные в его программное обеспечение алгоритмы — определители внештатных ситуаций решили вывести изображение бородатого «нелегала» на дисплей дежурного. Тот заканчивал свою ночную смену в почерневшем от дизельных испарений уродливом здании, напоминающем американское посольство. Дежурный — с красными глазами, кофейной изжогой и отвратительным табачным привкусом во рту — в очередной раз размышлял о необходимости расстаться как с этой вредной привычкой, так, заодно, и с самой государственной службой. Правда, полицейский подозревал, что эта попытка переосмыслить жизнь и заняться самосовершенствованием окажется такой же безрезультатной, как и все остальные. Что ж, по крайней мере, смена подходила к концу, к его приходу домой жена должна уйти на работу и можно будет выпить и поспать. Вечером же предстоял просмотр футбольного матча в местном пабе в компании похожих на него как две капли воды друзей-собутыльников. Его глаза — болезненные после бессонной ночи, с трудом выглядывающие из пористых одутловатых щёк, — равнодушно скользнули по картинке с изображением ещё одного нелегального иммигранта. Ничего, кроме привычного раздражения по отношению к этим лезущим, как тараканы из щелей, уроженцам третьего мира, он не испытывал. И уж, разумеется, не собирался тратить своё время после завершения смены на заполнение рапорта об очередном нацмене, решившем помолиться на обочине автотрассы. Если бы полицейский оказался чуть-чуть повнимательнее, он бы обратил внимание на поразительное сходство между молившимся стариком и портретом бородатого человека на стене. Портрет был из числа тех, что сопровождаются надписью, настойчиво рекомендующей сообщить в полицию в случае встречи с данным индивидуумом. Особенность фото на стене заключалась в том, что надпись также сообщала о сумме в несколько десятков миллионов долларов, которую Федеральное Бюро Расследований США готово было выплатить за любую информацию, ведущую к аресту или уничтожению изображённого. Но дежурный полицейский Её Величества был уставшим, ленивым и не очень сообразительным. А потому он просто проигнорировал единственный шанс сделать хоть что-нибудь заметное в своей тускло тлеющей жизни и направился домой — лечить изжогу стаканом дешёвого виски и яичницей размером с футбольное поле.

Между тем изображение бородатого мужика на молитвенном коврике не затерялось в проводах, радиоволнах и микросхемах. Оно попало в многоуровневую систему электронной разведки, созданную много лет назад спецслужбами США и некоторых европейских стран. Так называемый «Эшелон», призванный шпионить за гражданами своих и чужих государств, пропуская через компьютерные сита любую информацию, передаваемую с помощью электрических импульсов, автоматически проник через оставленную специально для него лазейку в системе защиты полицейской базы данных и проглотил всё, достойное внимания, полученное в течение ночной смены. Поскольку программное обеспечение «Эшелона» многократно превосходило по своим возможностям безнадёжно устаревшую начинку полицейского компьютера, система тотального слежения значительно меньше полагалась на человеческий фактор.

Потратив несколько секунд на обработку данных и перепроверку полученных результатов, огромной мощности суперкомпьютер «Крэй-Ресёрч», установленный в бункере штата Мэриленд, известил о своей находке дежурную смену аналитиков Агентства Национальной Безопасности. В течение нескольких минут после того, как в динамиках дисплеев дежурных раздался пронзительный электронный сигнал тревоги, о пожилом мусульманине, несмотря на ночь, наступившую по ту сторону океана, уже знали Директор Центрального Разведывательного Управления, американский посол в Лондоне и местные начальники соответствующих миссий американских спецслужб. Ещё через несколько минут об этом — с привычным чувством унижения младших братьев, не ведающих, что происходит в их собственном доме, — узнали и британские коллеги из Скотланд-Ярда и MI6.

Несколько ранее, чем Директор ЦРУ, о факте появления на английской дороге небритого нелегала узнали в штаб-квартире небезызвестного Института. Точно так же, как «Эшелон» с тайного благословления соответствующих правительств получил лазейки доступа во всевозможные защищённые компьютерные сети и базы данных, так и спецслужба нации избранных имела свои «потайные дверцы» для проникновения в сам «Эшелон». Подобные «дыры» попадали в систему либо с помощью программного обеспечения, купленного у израильских компаний, либо за счет «саянов» — многотысячных добровольных и бесплатных помощников Института, рассеянных по всему миру. Среди этих помощников, которых объединяла забота о безопасности исторической Родины, были врачи, военные, модные парикмахеры, юристы, газетчики, премьер-министры, проститутки, миллиардеры и, естественно, программисты.

Поэтому сигнал опасности в соответствующем дежурном помещении Института раздался практически одновременно с зуммером в бункере американского Агентства Национальной Безопасности, ответственного за электронный шпионаж во всём мире. Когда Богомол, уже успевший начать свой рабочий день, услышал о том, кто, по мнению экспертов, молился ранним туманным утром на обочине автотрассы к северу от Лондона, он поперхнулся своим убийственно крепким кофе. Вслед за первоначальным шоком от безрассудной смелости бородатого старика, решившего открыто и без грима путешествовать по густонаселённой европейской стране, имеющей хорошо обученные спецслужбы и тысячи телекамер, к нему пришло и осознание того, что это происшествие могло иметь далеко идущие последствия. Последствия для всего мира, уже было начавшего привыкать к неожиданно проснувшейся братской любви между представителями двух ближневосточных религий, для долгосрочного будущего государства избранных, да и для самого Института. На лице Богомола появилась та же пугающая улыбка, с которой он когда-то решал судьбу спавшего в коме посланца из зеркального шара. Нет, пока он не собирался отдавать приказ о немедленном поиске и уничтожении бородатого мусульманина. Не собирался он и мешать ему в осуществлении безусловно нехороших замыслов на территории Объединенного Королевства. И уж совершенно точно не хотел сообщать о полученных известиях проклятым ишмаэлитам, которые, вопреки привычному ходу истории и здравому смыслу, вдруг стали его соотечественниками. Нет, война продолжалась, и он, Богомол — герой тайных сражений, — должен был обеспечить безопасность своего народа! Пусть даже и вопреки демократическому выбору, сделанному этим народом. Что ж, иногда государственный деятель должен обладать достаточной мудростью и мужеством, чтобы пойти наперекор желаниям даже абсолютного большинства соотечественников. В конце концов, именно так в своё время отменялась смертная казнь. Челюсти шефа Института задвигались так, будто он тщательно пережёвывал анатомические фрагменты своих врагов. Несообразно большие могучие руки шевелились, словно у готовящегося к обеду насекомого, подбирающегося к ничего не подозревающему кузнечику.

* * *
Не ведающий о посланных его электронным изображением волнах испуга, удивления и суетливых усилий, с огромной скоростью расходившихся по всему свободному миру, бородатый «нелегал» из Стоунхенджа спокойно добрался до Лондона. Он сердечно распрощался с улыбчивым водителем, погладил его по голове и с серьёзным видом помолился Аллаху, прося всяческих благ для хорошего парня. Было раннее, ещё прохладное утро, и улицы казались совершенно пустыми. Судя по выражению лица незнакомца и его манере машинально задирать голову, чтобы по-детски восхититься далеко не самыми высокими зданиями в рабочем пригороде, он в первый раз попал в современный мегаполис. Своим любознательным поведением бородач в чалме напоминал скорее туриста, чем беспаспортного и безденежного иммигранта. Перед тем как съесть на завтрак чёрствую лепёшку, которую он выудил из недр кожаного мешка, Бородач прошептал молитву. После этого он продолжил свой путь к центру города пешком. По пути его не заметил ни один патруль: все наличные силы полиции были срочно переброшены на север — туда, где на Бородача объявили усиленный розыск.

Когда к середине дня необычный путешественник добрался до кварталов Ист-енда, населённых преимущественно мусульманами, он с удовлетворением улыбнулся и заговорил с одним из встречных, наименее напоминавшем европейца, на своём несколько архаичном арабском:

— Сын мой, настаёт время молитвы! Не сможешь ли ты провести меня к ближайшей мечети? Или хотя бы подсказать киблу![4]

Спрошенный — владелец скобяной лавки ливанского происхождения, больше всего в жизни любивший смотреть по телевизору женское фигурное катание и меньше всего — жертвовать десятину в пользу бедных, — с пренебрежением взглянул на непрезентабельно выглядевшего арабского беженца. Его первым инстинктивным позывом было отделаться от старца и пойти по своим делам.

— Хаджи![5]— ответил он Бородачу. — Пророку надо было упросить Господа ещё больше уменьшить количество молитв!

Таким образом лавочник в непозволительной и греховной манере намекнул на предание о том, как Пророк несколько раз возвращался к Богу и упросил его уменьшить количество молитв с первоначальной сотни до пяти в день. Бородач без обиды кивнул, как бы соглашаясь, что да, возможно, Пророк и недоработал в этом плане, а потом рассудительно заметил, положив на жирное плечо ливанца свою сухую и тёплую руку:

— Может, ты и прав, сын мой, но пока их пять и скоро настанет час для очередной!

Лавочник набрал было воздуха, чтобы пояснить наивному нелегалу, с каким выдающимся и чрезвычайно занятым человеком тот имеет дело. Но тут взгляд чёрных маслянистых глаз торговца ещё раз упал на лицо прохожего. Ливанец ахнул, а его упитанная физиономия немедленно приняла приторно-сладкое выражение лавочника с каирского базара, намеревающегося продать европейцу стеклянные бусы по цене подержанного космического корабля.

— Да, да, отец, сейчас соображу! — торопливо забормотал ливанец, лихорадочно размышляя, какая именно мечеть и для каких целей могла понадобиться старику, с которым наверняка захотели бы пообщаться представители антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда. Наконец он решил, что не ошибётся, если отведёт опасного прохожего к мулле с репутацией клерика, способного в каждой второй суре Священной книги найти призыв к уничтожению неверных. Растёкшись в широкой улыбке потомка сотен поколений негоциантов, любитель фигурного катания вежливо предложил хаджи проводить его к искомому объекту. Мечеть оказалась недавно построенным красивым зданием вполне современного дизайна. С первого взгляда можно было определить, что на неё не пожалели денег спонсоров из исламских благотворительных фондов. Её мулла был одноруким ветераном афганской войны, когда-то не сумевшим убежать от советского вертолёта. По слухам, святой человек был тяжёл на оставшуюся руку. Он имел обыкновение карать согрешивших посохом по чему придётся: когда по хребту, когда по загривку, а когда — на всё воля Аллаха! — и по тупой башке. Как следствие сей привычки, прихожане носили чалму, справедливо полагая, что та способна смягчить неласковый удар посоха. У ревнителя веры было худое лицо снедаемого ненавистью и язвенной болезнью аскета, запавшие тёмные глаза фанатика, феноменальная и избирательно злобная — как у слона — память. Эта-то память и позволила ему немедленно опознать скромно одетого беженца, вошедшего в прохладу мечети незадолго до начала молитвы. Тёмные глаза муллы тут же с тревогой заметались по сторонам, пытаясь нащупать в толпе верующих возможных информаторов англичан или избранных. Дело в том, что европейскую штаб-квартиру Института после очередного скандального разоблачения периодически выгоняли из той или иной страны. Когда-то их, пойманных при попытке похищения одного африканского диссидента, выгнали и из Англии. Но время лечит многое, и сердце очередного британского премьера смягчилось, когда избранных поперли теперь уже из Голландии, где они попались на контрабанде опасных химических веществ из Америки и радиоактивных материалов из бывшего Советского Союза.

Не обнаружив подозрительных среди небольшой толпы фанатичных приверженцев молитвенного расписания — в большинстве своём либо безработных, либо работавших на самого муллу, — он шепнул инструкцию помощнику. Тот, в свою очередь, нашёл момент тихонько передать пожелание однорукого пожилому бедняку, уже раскатывавшему свой потертый коврик. Бородач внимательно выслушал помощника, посмотрел на муллу и с улыбкой кивнул. Когда после окончания молитвы его провели в небольшое, скромно обставленное помещение в задней части мечети, мулла с горящими глазами жарко приветствовал гостя:

— Хвала Пророку! Вы здесь! Это огромная честь для меня и прихожан мечети!

Бородач с некоторым удивлением выслушал пламенное обращение клерика, внимательно посмотрел тому в глаза, как будто что-то понял и кивнул самому себе. После чего вежливо ответил на своём несколько архаичном арабском:

— Хвала Аллаху! Это для меня честь быть здесь, почтенный!

«Надо бы помочь ему, — подумал он про себя, — а то он смотрит на мир через дырку в желудке: с болью и ненавистью!»

— Понадобится ли вам какая-нибудь помощь в исполнении ваших планов? — с надеждой соскучившегося по настоящему делу моджахеда спросил черноглазый мулла.

— Да, мой правоверный друг, — ответил Бородач, — если у вас найдётся место под крышей, кусок лепёшки да тарелка похлёбки, я с удовольствием и благодарностью приму вашу помощь и буду молиться Аллаху за ниспослание вам всяческих благ!

— А не потребуется ли великому воину дополнительное снаряжение? — возбуждённо продолжал расспросы Мулла.

Добрый Бородач с некоторым недоумением посмотрел на своего собеседника, но потом опять кивнул самому себе и ответил:

— Главное снаряжение воина Аллаха — его вера! А также доброта, милосердие и любовь к людям! — мягко ответил он. — Но кое-что мне, конечно, может временно понадобиться. Разумеется, браг мой, покидая твой дом, я верну всё обратно!

— А как долго, хаджи, вы будете радовать нас своим вдохновляющим присутствием? — закинул удочку Мулла.

— Пока не выполню то, что должен, — просто ответил Бородач, — будем молиться Господу нашему, чтобы он дал нам сил и удачи в нашем деле! Аллах акбар!

— Воистину акбар! — присоединился к нему Мулла, особенно и не рассчитывавший на то, что великий гость начнёт распространяться о сути и временных рамках своих несомненно далеко идущих планов.

Бородач, как будто вдруг что-то вспомнив, взял свой потертый мешок и вывалил его содержимое на каменный пол. Из мешка с грохотом выпала медная масляная лампа немыслимой древности. За нею последовали такого же музейного вида меч в потёртых кожаных ножнах, завернутые в чистую льняную тряпку чёрствые лепёшки и пара чистого исподнего, заношенного до дыр. Мулла, ожидавший увидеть пачки иностранной валюты, стопки паспортов и кредитных карт, спутниковый телефон, коробку дорогих сигар и прочие атрибуты много путешествующего борца за торжество самой правильной веры, сначала несколько разочаровался. Но, будучи человеком умным, тут же понял всю безграничную мудрость воина Аллаха, решившего путешествовать налегке, притворяясь пастухом-нелегалом. Восхитившись, он машинально протянул единственную оставшуюся руку к покоившемуся в ножнах мечу. Бородач мягко, но быстро воспрепятствовал ему, схватив за запястье.

— Прости меня, брат мой! Этот меч не простой. Он может причинить вред непосвященному, а мне бы хотелось отплатить добром за добро!

Мулла не стал обижаться: действительно, мало ли что могло храниться в музейном экспонате. Будь то контейнер с боевой модификацией вируса эболы или детонатор для ядерного оружия — не ему, убогому, было мешаться в дела истинных солдат Господа!

Глава 6

Примерно в это же время в лондонском аэропорту Хитроу из самолета, прибывшего из Бразилии, выбегали невыспавшиеся, но довольные прекращением многочасового перелёта-пытки пассажиры. У них были осунувшиеся лица, опухшие ноги и красные глаза, столь характерные для летящих навстречу солнцу путешественников. Когда основная масса молча обгоняющих друг друга пассажиров с глухим топотом приблизилась к паспортному контролю, у дамы из иммиграционной службы не возникло ни малейшего подозрения в отношении пожилого смуглого бразильца в профессорских очках. У того были умные добрые глаза автора многочисленных монографий по латиноамериканской культуре. Он был одет в выглядевший вполне по-английски твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях. «Профессор» снял очки, близоруко улыбнулся и на прекрасном английском языке пошутил:

— Надеюсь, после этого перелета я ещё похож на своё фото!

Улыбнувшись в ответ, служащая без особых расспросов шлепнула печать в паспорте бразильца. Его добрые глаза и шутка отвлекли её от того простого факта, что симпатичный бразильский интеллектуал действительно не совсем походил на фотографию в предъявленном документе. Что было вполне естественно, учитывая, что он и владелец паспорта являлись абсолютно разными людьми и даже никогда не встречались. Кстати сказать, тело настоящего владельца паспорта сейчас покоилось на дне Атлантического океана в залитой бетоном бочке. Пройдя контроль, «профессор» растерял часть исходившей от него преподавательской доброты и стал гораздо больше похож на самого себя. Теперь, при более пристальном рассмотрении, уже можно было сказать, что он напоминает человека, изображённого на расклеенных по всему миру портретах с обещанной семизначной наградой. И, что было совсем уж удивительно, он был как две капли воды похож на бородатого «нелегала», вышедшего летней ночью из Стоунхенджа.

«Профессор» постарался максимально быстро покинуть аэропорт, что удалось ему довольно легко, так как никакого багажа, кроме потёртого саквояжа, у него не оказалось. В зале прилёта его встречал совершенно рыжий англичанин, напоминавший одновременно выпускника и преподавателя Оксфорда. Что, кстати, соответствовало истине. «Рыжий» встретил Профессора с подобающим в подобных случаях радушием и провёл на автостоянку, где их ждал подержанный «Сааб». В машине двое коллег из разных стран обсуждали позитивные изменения в международной обстановке, выражая по этому поводу немалое удивление и сдержанный оптимизм. Одним словом, если бы прибытия профессора из Бразилии и ожидали люди с неприметными лицами, цепкими глазами и ярко выраженным интересом к борьбе с международным терроризмом, то даже они не смогли бы найти ни малейшего повода для подозрений. По дороге в конечный пункт назначения Рыжий сделал небольшой крюк и проехал мимо ничем не примечательных промышленных зданий, среди которых прятался Центр Исследований Будущего. Двое беседовавших интеллектуалов ничем не выдали своего интереса к этому никому не известному месту. Кроме разве что быстрого обмена взглядами и едва заметного утвердительного кивка преподавателя из Оксфорда.

* * *
Автор ещё не встречал человека, которому бы не нравилась английская сельская местность — знаменитый british countryside. Бесконечную череду ярко-зелёных пастбищ с мирно пасущимися на них ухоженными коровами, овцами и хорошо одетыми фермерами прерывают лишь игрушечные здания ферм, дворянских поместий и средневековых замков, стоящих в окружении многовековых дубов. Конечно, можно было бы сказать,что Англии безусловно повезло. Ведь в последние триста лет её не опустошали эпидемии чумы и оспы. Армия Наполеона так и не добралась до фамильных особняков. Её города, деревни и просто холмы, мосты и колодцы не пришлось защищать от наступающих танковых колонн Гитлера. Фермеров-англичан никто не загонял под страхом смерти в колхозы и не раскулачивал, расстреливая или ссылая целыми семьями в Сибирь. Но правдой было и то, что сельские жители Альбиона были честными, работящими и помнящими свою историю людьми. Поэтому сюда и тянуло туристов. Поэтому им выплачивались правительственные субсидии. Ни промышленные революции, ни рост городов, ни груды сжигаемых коровьих туш во время эпидемии ящура не смогли изменить всё ту же пасторальную, манящую к себе своим здоровым консерватизмом действительность британского фермерства.

Спустя час после того, как они покинули пределы Лондона — сначала по уже известной нам автотрассе, а потом по узкой просёлочной дороге, петляющей среди низких изгородей, — Профессор и рыжий англичанин добрались до цели своего путешествия. Ею оказалась очередная симпатичная ферма из тёмно-красного кирпича, построенная во времена королевы Виктории. Как и многое другое в Объединённом Королевстве, ферма видала лучшие времена и нуждалась в серьёзном ремонте. Но окружавшие её поля и рощи — из которых то и дело появлялись то олень, то лиса, то фазан — заставляли забыть и с трудом работающую сантехнику, и дождливые дни, и оконные рамы, способные стать причиной смерти обитателей дома в более холодном и менее щадящем климате.

— Насколько вероятно появление гостей? — на своём слишком правильном английском спросил тот, кого мы решили называть Профессором.

— Я бы сказал, подобная вероятность крайне низка, сэр! — спокойно ответил Рыжий. — По счастью, домовладельцы отправились к родственникам в Австралию. Два месяца им понадобятся на то, чтобы начать относиться к местным котам не как к домашним животным, а как к хищникам и злейшим врагам птиц и мелких зверей. Ещё два — на то, чтобы научиться уничтожать их всеми известными способами. С месяц гостеприимные хозяева не дадут им уехать даже после того, как наши фермеры, наконец, поймут, что предков их родственников когда-то сослали в страну сумчатых как раз потому, что в Англии живётся не хуже, а лучше!

Действительно, ферма была предусмотрительно арендована несколько месяцев назад якобы для проведения загородных семинаров учёных и бизнесменов. Пара таких семинаров и в самом деле состоялась. Рыжий сумел очаровать престарелых хозяев, решивших не восстанавливать коровье поголовье после гибели несчастных животных под дулами армейских огнемётов во время недавней эпидемии, а просто уйти на пенсию. Ещё более его характерный акцент выпускника дорогой школы и часто свойственное англичанам тонкое чувство юмора очаровали дочку хозяев, имевшую в жизни планы, значительно отличавшиеся от традиционного семейного бизнеса — выращивания крупного рогатого скота в индустриальных масштабах.

— Если, конечно, наши коллеги по бизнесу не будут более пытаться воспроизвести сцены английской охоты с применением автоматического оружия, — с лёгкой иронией продолжил Рыжий, — и использовать часовню в качестве минарета для объявления пятничной молитвы!

— Не будут! — с солдатской твёрдостью, неожиданной для его совсем не брутального вида ответил Профессор. — И да будет Аллах мне свидетель!

Рыжему не довелось знавать Профессора двадцать лет назад, когда тот — молодой, с горящими священной ненавистью к неверным глазами и с неизменным короткоствольным «Калашниковым» в руках (советские военные называли такую модель «Чебурашкой») — был полевым командиром в Афганистане. Зато он достаточно слышал об отпрыске богатой арабской семьи, чтобы не иметь никаких сомнений в том, что тот мог навести порядок не только среди десятка террористов, но и на всём Ближнем Востоке, в Центральной Азии и половине Африки вместе взятых. Сам Рыжий являлся одним из тех людей, о которых было трудно сказать: то ли его с самого начала неправильно зачали родители, то ли сборочный конвейер общества в виде системы образования и воспитания дал сбой и к нормальному телу приладили не совсем нормальную голову. С одной стороны, Рыжий, которому было слегка за тридцать, гордился аристократическим происхождением и своими предками. Последние когда-то вырезали не одну тысячу аборигенов, покоряя для Британской Империи очередной лакомый закуток планеты во имя короны и быстро растущего английского промышленного капитала. Они честно лезли через колючую проволоку на пулемёты своих близких родственников-тевтонов в Первую Мировую войну и высаживались на покрытый трупами берег Нормандии во время войны второй. Правда, портреты предков недавно пошли с молотка вместе с Лондонским домом — последним крупным активом когда-то довольно могущественного семейства. Сам Рыжий, который даже в достаточно зрелом возрасте так ещё до конца и не определился со своей сексуальной ориентацией, всегда испытывал к армии инстинктивное отвращение. Он не стал тратить жизнь на стояние с деревянным лицом под Букингемским дворцом в нелепой медвежьей шапке и негнущихся ботинках, а также на манёвры в дождливой Шотландии и войну в жарком Ираке. Зато он обладал даром прирождённого учёного и достиг немалых успехов в избранной области знания — генетике. Немалых, но, по его мнению, недостаточных. Как известно, у нормального человека чувство зависти к успехам других или ощущение нереализованности самого себя обычно проявляется в ещё большем стремлении добиться цели своими трудом и талантом. Но, как уже было сказано, не всё в голове Рыжего было собрано так же точно и аккуратно, как, скажем, в японской видеокамере или немецкой автомашине. В один прекрасный день перегорел первый проводок и он начал ненавидеть своих родителей, которые никогда не делали ему ничего плохого. Разве что успешно потратили остатки семейных капиталов. Затем он начал ненавидеть педерастов, которые, опять же, ещё не смогли или не успели причинить ему какого-либо вреда. Не исключено, впрочем, что успешный генетик никак не мог понять, а не относится ли к ним и он сам. Лет в двадцать дал сбой ещё один микрочип и Рыжий вдруг решил, что главным препятствием на его научном и жизненном пути является нация избранных.

Что ж, ненавидеть всегда легче, чем любить. А потому Рыжий, сумевший в своей жизни привязаться лишь к ирландским устрицам и кинотрилогии «Матрица», медленно, но уверенно прогрессировал в постижении всё новых глубин своего главного чувства. Было легко убедить себя в том, что средства массовой информации контролируются избранными. Избранные же манипулировали мировой политикой в своих интересах и воевали руками англичан и американцев в Ираке. Любимая британским народом принцесса погибла не из-за трагической случайности, а в результате заговора всё тех же избранных. Избранные были могущественны, повсеместны и, как правило, успешны. Они, жившие в самых различных странах, всегда оставались потенциальными предателями приютившего их народа. Они носили противные пейсы и делали обрезание. Впрочем, объективности ради говорил себе Рыжий, обрезание делали не только они, но даже древние египтяне и те, с кем его свела судьба в данный момент. Наконец, именно юрист из числа избранных — наглый, преуспевающий и хорошо одетый — отсудил у его семейства уже упомянутый фамильный дом.

Профессор, не став даже переодеваться, отдыхать и отходить от трансатлантического перелёта в самолёте с креслами, рассчитанными на парализованных карликов с кривым позвоночником и акульим желудком, собрал совещание. Собрание персонально отобранных им членов группы фанатичных сторонников джихада проходило в громадной, напоминающей романы Чарлза Диккенса кухне. Там были огромные медные кастрюли, почерневший от времени дубовый стол и нежно-салатные шторки в розочках. До прибытия моджахедов там имелись и всевозможные картинки с кошками, собаками, пухлыми детками и худосочными взрослыми, но от них — дотошно следуя религиозным предписаниям борьбы с художественными образами — новые постояльцы давно избавились. Через час должно было наступить время очередной молитвы, и потому смотр рядов стал по-военному быстрым и чётким — как и положено воинам Аллаха. Что касается этих самых «воинов», то Профессору хватило одного взгляда на десятерых отъевшихся на английской баранине лиц ближневосточного, чеченского и балканского происхождения, чтобы вспомнить старинную мудрость: ничто так не разлагает армию, как зимние квартиры. И хотя на дворе было лето, «зимние» квартиры в данном случае означали вынужденное безделье в комфортабельном жилище. Судя по виноватым выражениям лиц ветеранов сражений с неверными, они явно посматривали порождение развращённого Запада — развлекательное телевидение. «Надеюсь, — угрюмо подумал великий имам, — они хотя бы додумались не таскаться по здешним барам — искать компании местных шлюх!» Надо сказать, что мысль совершить именно такой грех действительно (и не раз!) приходила в голову правоверным, одуревавшим на проклятой ферме от вынужденного воздержания, безделья и молитв. Но им — гордости джихада — всё же хватило сил устоять супротив хотя бы этого искушения шайтана и, таким образом, избежать последствий гнева тихого человека с добродушным видом преподавателя-интеллектуала и замашками следователя НКВД.

С улицы вдруг раздался странный пронзительный звук, который показался Профессору очень знакомым, но совершенно неожиданным здесь, в английской глубинке. Он невольно вздрогнул и вопросительно посмотрел на окружающих.

— Да, да, сэр, гм… хаджи, — услужливо подсказал ему Рыжий, — это действительно крик павлина! Дело в том, что некоторое время назад, когда хозяин фермы ещё не решил уйти на пенсию, он попробовал разводить этих птиц. И всё бы ничего, но ему забыли подсказать, что павлин, как и положено уважающему себя падишаху, нуждается в гареме. А вот на гарем-то фермер по незнанию и не раскошелился! Разумеется, в результате естественного отбора все лишние и менее агрессивные самцы были вскоре изгнаны в лес. Где с тех пор и обитают. По слухам, из-за избытка гормонов и необходимости добывать себе пропитание, они растеряли всю обычно свойственную им вальяжность и превратились в вечно голодных и хищных монстров. Если вдруг решите прогуляться в рощу, упаси вас Господь обнажить не ту часть тела!

Профессор молча принял этот совет. Если у него и было чувство юмора, пока он его никак не продемонстрировал.


Первая часть совещания прошла на арабском. Впрочем, не понимавший этого языка Рыжий нисколько не обижался: его меньше всего интересовали подробности тех гадостей, в которых смущённые головорезы признавались своему военному и духовному лидеру. Ещё меньше его тревожили детали соблюдения диеты, молитвенного режима и прочих атрибутов жизни верующего, серьёзно претендующего попасть в Райские кущи и получить гарем из семидесяти двух на всё готовых персональных дев-прислужниц. Впрочем, мечтой членов этой конкретной группы ревнителей истинной веры было погибнуть за неё в бою. Таким образом они надеялись попасть в Рай напрямик, минуя необходимость искупления мелких прегрешений вроде пинты пива в английском пабе или умерщвления пары неверных на захваченном когда-то самолёте. Вторая часть собрания касалась Центра Исследований Будущего. Рыжий, повинуясь заранее отданным распоряжениям Профессора, уже давно поделился с наиболее сообразительными и хорошо говорящими по-английски воинами Аллаха своими знаниями о месторасположении уникального заведения, его прекрасно продуманной системе охраны, мудро построенной на отсутствии полного доверия как к человеку, так и к электронике.

Когда Рыжий упомянул о наличии у регулярно патрулирующих помещения Центра охранников сторожевых псов, герои-террористы оживлённо залопотали по-арабски. Камеры наблюдения в каждом коридоре и датчики движения на трёхметровом заборе с колючей проволокой вызвали у них гораздо меньшее возбуждение. Рыжий злорадно подумал, что, как видно, профессиональные убийцы уже имели удовольствие пообщаться с немецкими овчарками и, судя по оживлённости восклицаний и демонстрируемым шрамам на весьма разнообразных частях тела, умные и свирепые псы оставили у них в буквальном смысле неизгладимые воспоминания.

В этот раз Рыжий поведал о том, что знал о некоторых направлениях исследований Центра, которые считались секретными даже в этом закрытом для внешнего мира учреждении. Свои сведения он почерпнул из «одного конфиденциального источника». Профессор не стал настаивать на раскрытии. Ему и так уже было известно, что «источником» являлся хиппи из зверинца Центра — по совпадению многих обстоятельств, тот самый, который служил информатором архиврагам из Института избранных. Сам хиппи черпал свои знания из лабораторных журналов учёных, ведомостей по учёту животных и своего разбуженного каннабисом воображения. Когда Рыжий стал сыпать терминами и пытаться рисовать на специально установленной грифельной доске цепочки молекул ДНК, у воинов джихада стало сводить скулы. Только присутствие Профессора не позволило им начать зевать так, что можно было бы увидеть не только пломбы в зубах, но и рано потемневшие от табачного дыма и кебаба пищеводы. Сам Профессор, впрочем, был очень внимателен и задавал правильные вопросы, обнаруживавшие весьма просвещённого дилетанта. Вместе с тем, когда Рыжий упомянул, что Центр работает и над проблемами бессмертия, никакой реакции, к его удивлению, не последовало не только со стороны засыпающих от скуки янычар, но и со стороны продвинутого имама. Рыжий не знал, что присутствовавшие плевать хотели на бессмертие земное, так как на самом деле им было необходимо бессмертие небесное. Зато, когда на кухне, где когда-то вполне могли пороть Оливера Твиста, прозвучали слова про «возможность целенаправленного расово-специфического воздействия протеина N посредством…», Профессор оживился и, один за другим, стал задавать массу вопросов. Почувствовав живой интерес святого человека, его соратники перестали клевать носами и попытались наморщить лбы, уважительно качая головами в такт мудрёным терминам.

На каком-то этапе научная тема была исчерпана, а разговор под руководством Профессора плавно перешёл к возможности проникновения в Центр. Тут подключились и профессионалы. Один из них — босниец по имени Абдулла — представил сжатый и на удивление толковый анализ системы безопасности Центра. После этого, под эпизодические одобрительные покачивания профессорской головы, он изложил несколько вариантов проникновения в помещение. Все они были оригинальными, блестящими и абсолютно бесполезными. Вероятность успеха — то есть попадания внутрь незамеченными, получения всей необходимой информации и материальных активов с последующим бесследным растворением в ночи — ни в одном из них не превышала одного-двух процентов. В общем, с такими же шансами на успех можно было бы штурмовать, скажем, форт Нокс.[6] Поэтому большинство присутствовавших откровенно обрадовались, когда Абдулла в конце концов сделал самое рациональное и заслуживающее внимания предложение:

— А почему бы нам просто не купить этот протеин N у неверного, который занимается им?

— Идея хороша, — немедленно отозвался Рыжий, — есть лишь одно препятствие, уважаемые воины Аллаха!

Все уставились на всегда остававшегося под подозрением сумасшедшего генетика-атеиста. «Клянусь Пророком, когда-нибудь я принесу его в жертву!» — спокойно подумал Профессор. Вслух же он произнёс следующее:

— И каково это препятствие, наш уважаемый учёный друг?

— Нам потребуется столько денег, что дешевле будет завалить землю избранных банками со свиной тушёнкой! Или что там ещё они не любят?

— Крабов! — откликнулся Профессор. — Они не любят членистоногих и гадов! Что касается денег, то вы, разумеется, правы, но милость Аллаха может быть безграничной, как и кошельки некоторых его слуг. Что ж, вскоре нам нужно будет вновь посетить Лондон.

Когда он назвал адрес, Рыжий ухмыльнулся:

— Вам нужен совет, как получить английское подданство? Или как его не получить? А может, вам просто захотелось прикупить что-нибудь ко дню рождения последнего Пророка?

— Настоящие мусульмане не отмечают день рождения Пророка, наш учёный друг, но мы всегда помним о нём! — всё так же спокойно ответил Профессор, бывший приверженцем радикального ваххабизма, и посмотрел в глаза генетика. Тот на секунду утратил свой обычный апломб и подумал, что надо будет не забыть рассказать лидеру мирового джихада о некоторых предосторожностях, предпринятых им на случай, если того, наконец, доведёт до греха его чарующее чувство юмора.

Глава 7

Вторым в Раю почил Авраам-Прародитель. Тут уж руководству потустороннего заповедника не пришлось долго раздумывать. Ветеран борьбы за существование и экономическое процветание на Ближнем Востоке, глава целого семейного клана, так хорошо известного по библейским описаниям, дал дуба прямо посреди небезызвестной трапезной им. св. Антония. В этот раз семейство не просто в очередной раз вкушало от райских разносолов, пачкая жиром драгоценные одежды, смачно отрыгивая после съеденного и задирая подолы хорошеньким прислужницам-кульпиткам, присланным из Ада на грязные работы. В этот вечер отмечался многотысячелетний юбилей самого Патриарха. За стройными рядами столов, ломившихся от разносолов местного и потустороннего происхождения, сидели не только сами заслуженные скотоводы, но и все райские дигнитарии:[7] от Красавчика, время от времени озабоченно щупавшего своё холёное лицо, до иерархов и архангелов. И хотя у знающих о свалившейся на Небесный Чертог новой беде — Миссионера, Основоположника и Михаила с Гавриилом — головы были заняты отнюдь не повторением бородатых тостов и пожиранием кошерных деликатесов, большинство всё же постепенно и неотвратимо напивалось с радостным предвкушением апофеоза мероприятия. Приглашённым представителям райской номенклатуры было хорошо известно, что наступит заветный момент, когда совсем уж древнее старичьё во главе с самим именинником удалится в опочивальни и тут-то начнётся «культурная программа».

Последняя обычно включала номера, не всегда позволяемые к показу в повседневной жизни. В конце концов, даже в постно-ханжеском СССР властители, постоянно стучавшие друг на друга, позволяли себе время от времени порезвиться в самой свинской манере, стандартно предполагавшей битьё морд, катание в грязи, разбивание о столбы валютных иномарок и купание в вине с отборными гетерами. Иерархи и архангелы, не питавшие иллюзий в отношении настоящей святости большинства подопечных, прекрасно осознавали, что иногда надо закрыть глаза, позволив грех меньший — скотский, во избежание бунтов и революций — греха, по их мнению, гораздо большего. Потому-то, как всегда накануне наступления очередной «красной» даты в райском календаре, праведники ревниво ждали получения особого приглашения на пергаменте с золотым обрезом, доставляемого специальным ангелом-нарочным. Получив таковое, они судачили, пуская слюни и гадая, что же преподнесут им кульпиты-затейники. В этот раз ходили слухи о балете на льду из бывшей Восточной Германии (когда-то в полном составе погибшем в авиационной катастрофе), участницах конкурса «Мисс Бразилия» (тоже почивших все вместе, пойдя на дно Амазонки в недрах напоровшегося на гнилое бревно парохода) и легендарной звезде поп-музыки. Если заводные и очень грешные немецкие и бразильские девки, прибывшие на гастроли из Ада, были давно и безнадежно мертвы, то последняя ещё числилась среди живых, имела неясные шансы на попадание в Рай и должна была быть доставлена специальным эскортом ангелов прямо из тёплой постели её лондонской резиденции. Выступать ей предстояло, естественно, без усилителей и микрофонов. Это придавало будущему зрелищу особую пикантность. Строились предположения по поводу того, кто после выступления сможет заглянуть к ней на минутку-другую в гримёрную. Возможных желающих с соответствующими полномочиями набиралось немало. Тайно делались ставки.

Страшное событие произошло в тот самый момент, когда толпа приглашённых, уже порядком хлебнувшая сладкого райского пойла, контрабандного французского шампанского и русской водки, созрела для центрального тоста, ранее традиционно поднимавшегося исчезнувшим Египтянином. Поскольку тот вот уже два года таинственно отсутствовал — по официальной версии, гостил в иных райских мирах, пытаясь преподать там скрижальную мудрость, — то и подобных тостов не произносилось. Но в этот раз прошёл слух, что сегодня-таки станет ясно, кто из двух оставшихся в наличии и абсолютно равных в правах иерархов всё же «равнее» другого. И действительно, как это обычно случается на подобных попойках, настал момент, когда все вдруг поняли, что нужно оторвать себя от чаши с портвейном и прервать пьяные и громкие застольные беседы, давно перешедшие на не самые благостные темы, касающиеся грешного земного бытия. Тишина, прерываемая лишь возбуждённым шушуканьем заинтригованных праведников и таких же набравшихся «по случаю» ангелов в генеральском звании, пронеслась по залу, словно ветер. Все взоры устремились в ту точку трапезной, где на почетных местах напротив Патриарха-именинника чинно восседали иерархи и архангелы. Святые, святейшие и примкнувшие к ним затаили дыхание. Приглашённые на экстраординарный юбилей представители дипкорпуса, среди которых, между прочим, имелись мусульмане и пара более или менее благообразно выглядевших чертей, с любопытством ждали, кто же победит в стихийно организованном тотализаторе. Ставки на Миссионера и Основоположника были почти равны со слабым перевесом в пользу первого. Полную тишину прерывали лишь эпизодические приступы икоты и бурчание набитых животов.

И вот заветный момент настал. Пока Основоположник с загадочным выражением на хитром крестьянском лице ковырялся в бараньей котлете, Миссионер медленно поднялся с мраморной скамьи. По залу прошла очередная волна возбуждения, а наиболее азартные из числа приглашённых не смогли сдержать выражений радости или досады. Миссионер прокашлялся, обозрел трапезную весёлым взглядом знающего то, чего не знают другие, и наконец изрёк:

— Братья мои (христианам)! Патриархи (персонажам Ветхого Завета)! Уважаемые гости (ишмаэлитам с чертями)! Слуги Господни (ангелам)! Позвольте прервать течение нашей трапезы и дать слово для поздравительного тоста в честь юбиляра самому уважаемому и почитаемому из присутствующих сегодня в этом зале! Слава великому иерарху и создателю Святой церкви — всеми почитаемому Основоположнику!

Публика разом охнула от удивления и восхищения мастерством интриги: да, двое популистов-гериатриков могли дать фору любому пророку! Миссионер тем временем следил, как выражения лиц в некоторых случаях менялись на прямо противоположные, а в большинстве — на просто изумлённые. Никто пока, включая и самого Основоположника, не мог понять, почему бывший римский гражданин и гонитель христиан настолько откровенно уступил центральное место своему нелюбимому соратнику и сопернику. Тем не менее, бывший рыбак не стал ломаться и отказываться от предложенной чести. Под аплодисменты пришедших в себя приглашённых он, кряхтя, поднял худой зад, задеревеневший от вернувшегося спустя тысячи лет радикулита, с довольным видом привычно провёл сухими пальцами по благообразной седой бороде и приготовился к тронной речи.

Сам именинник из почтения тоже решил принять вертикальное положение и сжал в могучей длани немалых размеров золотой кубок с мадерой. С утра у него почему-то шумело в голове. Странный шум, напоминающий обыкновенный похмельный синдром, стал появляться в последние несколько недель. Старик пытался не замечать его, поскольку за несколько тысяч лет привык к нормальному самочувствию и не хотел даже самому себе признаваться в том, что что-то могло измениться в его вечном теле. Выпрямившись во весь свой немалый рост и оправив длинные белые одежды со множеством золотых украшений, он выжидающе вперил чёрные нетрезвые глаза в пройдоху-христианина. Дело в том, что все ветхозаветные персонажи недолюбливали незваных выскочек-сектантов и втайне сожалели об исчезновении Египтянина, который единственный мог время от времени поставить их на место. Но сейчас покрасневшее, изборождённое глубокими морщинами лицо пенсионера выражало довольство и торжество. Пусть скотовод, пусть необразованный, пусть много чего навытворял за свою долгую земную жизнь, а ведь вот, все вы, пакостники, прибежали меня чествовать!

— Прародитель! — с харизматическим комиссарским надрывом талантливого политического оратора начал свою речь бывший рыбак. — Семя твоё положило начало всем нам!

Зал с пьяным энтузиазмом захлопал такому многообещающему началу, выражая благодарность за вовремя уроненное семя. Сам юбиляр с удовольствием вспомнил, как и в кого, сколько раз и в каком объёме он щедро ронял это самое семя, обнажил покорёженные возрастом и пожиранием жареной баранины зубы и глумливым голосом подыграл:

— Дай вам Бог, внуки и правнуки мои!

Бодрый старикан не уточнил, чего же ещё должно было дать присутствовавшим Высшее Существо, но подвыпившие гости всё равно на всякий случай дружно похлопали. Аплодисменты поддержали даже уже хорошо поддавшие черти-послы. В конце концов, им неплохо жилось в Аду, никто не обижал их и в Раю. Словом, никаких проблем с Богом, установившим подобный порядок, у них не имелось.

— Прошли тысячи лет, — продолжал входящий в раж Основоположник, — пали империи, появлялись и уходили с лица Земли народы и религии. Господь наш проявлял милость и праведный гнев!

Тут все закивали пьяными головами: мол, да, исключительно праведным был тот гнев, не стоило мерзким грешникам выводить из себя Всеблагого!

— Но, — продолжал иерарх, — кровь твоя жила и переходила из поколения в поколение, от одной нации к другой, передавая все твои достоинства!

Кое-кто из присутствовавших, которым приходилось знавать и другую сторону светлого исторического образа Патриарха, с некоторым сомнением посмотрели на оратора. Кое-кто даже подосадовал про себя, грешного, подумав, что единственное достоинство старого кочевника находилось непосредственно между его волосатых ног. Но даже все сомневающиеся таким богопротивным образом дружно кивали и изображали единодушное одобрение речи. Если бы здесь, на этом райском мероприятии, каким-то чудом оказался кто-нибудь из окружения первого президента самой большой и самой юной европейской демократии, то он поразился бы удивительной похожести происходившего на недавний юбилей последнего. Не хватало только бронированных «мерседесов» у подъезда, поросёнка с хреном и толпящихся в углах плечистых охранников. Последних, впрочем, с успехом заменяли здоровенные мордовороты из Корпуса ангелов, следившие за мирным течением застолья и готовые в любой момент восстановить спокойствие. Последнее скоро должен был неизбежно нарушить кто-нибудь из уже изрядно набравшихся участников празднества.

Далее Основоположник сделал неизбежный экскурс в историю, удачно упомянув о самых важных вехах в жизни Патриарха и деликатно умолчав о таких неоднозначных поступках, как сдача в аренду фараону собственной супруги под видом сестры или изгнание в пустыню рабыни-наложницы с сыном-первенцем. Особых упоминаний заслужили мудрость и редкая жизненная сила юбиляра. В жизни выдающегося полевого командира были найдены — к немалому удивлению самого чествуемого — предвестники будущей всепобеждающей христианской религии и «других религиозных воззрений». При этом дипломатическом реверансе гости-мусульмане важно покивали головами. Наконец Основоположник остановился на роли, которую Патриарх сыграл и в его собственной жизни, послужив «вдохновляющим примером», «постоянным напоминанием» и «непреходящим символом». Многие из семейного клана при этом хмуро подумали что-то вроде: «Что же ты тогда, сын шакала, в сектанты подался? Для этого тебя, что ли, Завету учили?!» Вопрос был бы законным, но риторическим: мало ли, в конце концов, случалось примеров в истории, когда чья-то жизнь вдохновляла самых разных деятелей на самые противоположные поступки?

Тут Основоположник шестым чувством опытнейшего оратора почувствовал, что народ начал уставать и неосознанно тереть в потных ладонях кубки с горячительным. А потому решил подвести черту под официозом и плавно перейти к завершающей части. Он хлопнул в ладоши и материализовал из воздуха нашего старого знакомого Галилео. В этот раз выдающийся итальянец был вполне презентабелен: побрит, благообразен и чинно одет в рясу из тёмного бархата. В руках он держал футляр из полированного ореха. Поколебавшись мгновение, великий учёный торжественно передал его в руки Основоположника. Тот, хмуро взглянув на скрытого еретика и как бы заранее предупреждая о последствиях некачественной работы, принял ящичек и, открыв, достал из него великолепные карманные часы из червонного золота, украшенные множеством эмалевых картинок с библейскими сюжетами. Сюжеты, разумеется, изображали жизнь юбиляра. В центре крышки уникального механизма сверкал желтоватыми лучами огромный алмаз. У Патриарха ещё больше покраснело лицо и выкатились глаза. Дело в том, что он давно, страстно и безуспешно пытался получить фирменные часы Галилео, который терпеть не мог и самого Прародителя, и всё его немалое семейство. Астроном вот уже несколько столетий нагло игнорировал многократные и настойчивые просьбы, сопровождаемые как посулами различных благ, так и угрозами чудовищных кар. Ни то ни другое, однако, до сегодняшнего дня не могло пронять упрямца-учёного. В последний раз, когда Патриарх попробовал запугать Галилео, проклятый звездочёт нагло ответил ему, что, мол, «напугал ты, старче, ёжика голым задом!» Тогда Прародитель всего только и смог сделать, что бессильно заскрипеть наполовину съеденными зубами и затаить злобу. И вот, желанный миг настал!

Юбиляр жадно выхватил из рук Основоположника драгоценный подарок. Раздался мелодичный звон — сработала фирменная функция часов Галилео, показывающая концентрацию экстрасенсорной энергии, которой обладают ангелы, святые и выдающиеся грешники. Патриарх победно посмотрел на учёного, который изготовил чудесный механизм явно не по доброй воле, ухмыльнулся и попытался сказать что-нибудь торжествующе благодарственное. Трапезная, вновь было зашумевшая от грешной зависти, опять затихла. И вот, в этой полной тишине, прерываемой лишь звяканьем посуды, виновник торжества жутко выпучил глаза, задушенно издал отчётливо слышное «Кхе-е-е» и замертво упал прямо в огромное блюдо со столь любимой им жареной бараниной. Раздалось несколько встревоженных возгласов. Взвизгнула прислужница-кульпитка. Ещё оставалась возможность свести инцидент к застольным излишествам, если бы к Патриарху не подскочили родственники-недоумки из числа тех, кого в Библии не отметили и которые поэтому пытались проявить свою услужливость при любом удобном случае. Вот и сейчас один из них прислонил тупую кучерявую башку к груди Прародителя, послушал несколько секунд, а потом, очумело поднявшись и проигнорировав Основоположника, всё понявшего и попытавшегося шепнуть ему приказание немедленно заткнуться, задрал кудлатую бороду в начавшее темнеть зеленоватое небо и крикнул на всё заведение:

— Да он мёртв!


Стены трапезной им. св. Антония повидали многое: юбилеи, драки и выступления великих артистов. Но никогда ещё здесь не происходило события подобного трагического значения. Все присутствующие внезапно вспомнили и поняли всё, что происходило вокруг: начиная с вдруг ставшей явственной ломоты в костях и заканчивая соседской девчонкой, у которой неожиданно обозначилась грудь. Они вновь были смертными! Красавчик грохнул золотым кубком по мраморному столу и безутешно зарыдал, оплакивая окончательное и скорое увядание своей смазливой физиономии. Мусульмане-дипломаты пожалели об оргии, которой теперь не суждено состояться, но философски рассудили, что дома их ждут гурии не хуже. Миссионер угрюмо порадовался своему предусмотрительному решению подставить Основоположника как главу сообщества. Пара чертей цинично подумали, что ещё успеют напиться на поминках и немедленно засобирались отбыть в родную юрисдикцию. Надо было срочно доложить о событии, которое несомненно заинтересовало бы демократически избранного Князя Тьмы.

— Ну что, наш бесстрашный лидер, — с тихим ехидством обратился к Основоположнику Миссионер, никем не слышимый в воцарившейся суматохе, — теперь ты, надеюсь, понял, почему я так легко позволил тебе поздравить покойного?

Основоположник подавленно молчал. Проклятый интриган опять перехитрил всех, а ответственность за разрешение кризиса теперь лежала на нём — рыбаке и сыне рыбака. Ему вдруг отчаянно захотелось вернуться в то голодное, но беззаботное время, когда он был юношей. Когда мяса и хлеба было мало, зато рыбы водилось — ловить не переловить, и всё в его мире было просто и предсказуемо.

Глава 8

Аналитик сидел за массивным деревянным столом. Согласно легенде, бытовавшей среди работников Института, стол — непомерно большой и неподъёмный, как старинный рояль, — когда-то принадлежал рейхсмаршалу Герингу. Потом он был продан с аукциона некоему «саяну» (то есть добровольному помощнику Моссада) — английскому медиамагнату. Тот был хвастливой и эксцентричной особой, любившей различные похождения. Помимо прочего, когда-то он признался Богомолу, что иногда использовал стол не только для офисной работы. Но вот в одну тихую ночь озорник-миллиардер решил спрыгнуть со своей яхты в Атлантический океан, оставив несколько вороватых сынков, разорившуюся империю и множество слухов о причинах своей смерти. Одна из муссировавшихся версий заключалась в том, что отношения между любителем ночного купания в океане и Институтом стали настолько тесными, масштаб средств, изымаемых ими для оперативных нужд из пенсионного фонда его корпорации настолько большим, а поведение старого кутилы, решившего, что теперь он может диктовать условия, столь вызывающим, что именно его тайные друзья обеспечили ему и загадочную смерть, и шикарные похороны в стране избранных. В похоронной суматохе часть личных вещей и даже мебели почившего миллиардера — в том числе и исторический стол — перекочевали в хранилища Института.

Посередине стола лежали дорогого вида золотые часы. Они были массивными и, безусловно, антикварными. Вмонтированный в крышку желтоватый драгоценный камень вспыхивал гранями, когда на него попадали лучи солнца. По другую сторону стола сидел пожилой урод, похожий на огромного богомола, почему-то нарядившегося в костюм. Мужчина испытующе смотрел на нашего наконец-то очнувшегося героя, в то время как тот с любопытством разглядывал часы (необычный механизм явственно и мелодично звякнул, когда он вошёл в кабинет).

— Неужели не помните? — всё с тем же настойчивым интересом и подозрением в глазах спросил Богомол, пытаясь понять, притворялся ли загадочный коматозник насчёт потери памяти. Аналитик искренне покачал головой. Он действительно не мог припомнить, где ранее встречал этот раритет, хотя и готов был поклясться, что когда-то уже видел его.

— Наверное, контузия была действительно сильной! — наконец ответил он.

Общение происходило вскоре после того, как очнувшемуся от долгого сна преподнесли соответствующую версию о его прошлом. Оказалось, что он — оперативник Моссада и гражданин страны избранных, родившийся и выросший в ней. Что, выполняя очередное задание, попал в засаду неугомонившихся исламских террористов-радикалов. Во время похищения ему так дали по голове тяжёлым тупым предметом, что он впал в кому. Институт, как известно, никогда не забывал о своих агентах, гниющих в чужих тюрьмах, а потому его вскоре обменяли на сотню палестинских боевиков. После освобождения сыну убитых арабскими террористами родителей пришлось сделать пластическую операцию. Богомол поведал об изменении внешности с интонацией, исключающей сожаление, несогласие или споры со стороны спасённого оперативника. Мало того, тон сказанного предполагал ответную благодарность. Но Агент промолчал, и Богомол продолжил свой рассказ. Он объяснил, что операция являлась совершенно необходимой процедурой: ведь его могли опознать враги, которых он сам бы не помнил, а потому подвергался бы ненужному риску. Именно этим объяснялись кровоподтёки и едва заметные швы на лице зеленоглазого агента. Аналитик неуверенно кивнул. Голова кружилась. Он с трудом запоминал детали своего прошлого и был вынужден мириться с новым лицом и слегка изменённым голосом — результатом хирургической манипуляции с голосовыми связками.

— А есть ли мои фотографии до… всех событий? — робко спросил Агент. — Фото моих родителей?

— Разумеется! — с наглой уверенностью соврал Богомол. — Однако наши врачи считают, что пока не следует вас травмировать. Результатом может стать новый уход в кому. Надеюсь, вы отнесётесь к этому с пониманием!

Это был не вопрос, а инструкция, и Аналитик — он же Агент — вновь неуверенно кивнул. Он по-прежнему ничего не понимал, но пока, после нового появления на свет, ему приходилось просто принимать как данное всё, сообщаемое окружающими.

После того, как начальник Института решил до получения дополнительных данных подождать с устранением похищенного обладателя нимба, у него состоялась неизбежная дискуссия с доктором, носившим многообещающее прозвище Менгеле. Обсуждалась возможность проведения не только косметической операции, но ещё и процедуры обрезания. После жаркого спора двух избранных моссадовский врач всё же убедил Богомола, что даже с частичной амнезией и даже не до конца помнящий своё лицо мужчина всё же может иметь рудиментарные воспоминания о том, как выглядит его половой орган. Особенно если на этом органе присутствуют явные следы недавнего хирургического вмешательства. Но самым убедительным аргументом оказались следующие слова врача-мучителя: «Генерал, ответьте: сколько раз в течение дня вы смотритесь в зеркало и сколько раз обращаете внимание на своё мужское достоинство в туалете?» Сражённый Богомол не нашёлся что ответить. Действительно, в его случае соотношение было один к десяти не в пользу лица с лошадиными челюстями.

Поэтому, упреждая неизбежный вопрос человека, которому пришлось бы попадать в общественные душевые избранной нации, очнувшемуся оперативнику также объяснили, что единственной причиной того, что он был необрезанным, являлась всё та же личная безопасность. Богомол рассказал целую историю о том, как когда-то в стране избранных на самом высоком государственном уровне приняли решение вырастить несколько десятков необрезанных мальчиков. Ведь только таким образом руководители Института могли гарантировать, что на каком-то этапе молодым людям, уже ставшим секретными агентами, можно будет избегнуть риска разоблачения. Самые уважаемые раввины страны под сильным давлением высоких светских властей якобы гарантировали родителям необрезанных малышей, что это зачтётся им в будущем не как тяжкий грех и святотатство, а как патриотический подвиг во имя народа и веры, сопоставимый с деяниями Давида, Юдифи и прочих героев Торы. Что ж, рассказ сей звучал достаточно дико, чтобы выглядеть вполне правдоподобным.

— Как протекает ваше общение с коллегами? — как бы между прочим спросил Агента Богомол.

Тот подумал, а потом ответил всё на том же прекрасном иврите без тени акцента:

— Мне кажется, что они очень профессиональны, внимательны и… — тут он запнулся, подумав о Снежной Королеве, — всегда готовы помочь.

Богомол лишь молча кивнул. Он уже знал о том, что таинственный и не помнящий себя посланец из шара имел шрам от сквозного огнестрельного ранения, владел десятком языков, средствами секретной связи и прекрасными навыками стрельбы (причём с обеих рук). «На месте твоих коллег я тоже был бы очень внимательным с вышедшим из комы шпионом, непонятно что делавшим в Стене Плача. Особенно если неизвестно, чьим шпионом ты был. Уж точно не нашим!» Богомол, естественно, не стал сообщать вновь прибывшему о том, что его «профессиональные» и «желающие помочь» коллеги имели приказ немедленно изолировать, а если понадобится, то и устранить незнакомца при малейших признаках возвращения подавленной амнезией памяти.

Надо сказать, что в целом Агенту нравились его вновь обретённые друзья. Всем им было по двадцать пять — тридцать лет. Все они были в прекрасной физической форме, образованны и эрудированны. Они прекрасно — часто гораздо лучше, чем он сам, — разбирались в литературе, культуре, истории и международной политике. Они всегда были готовы подсказать ударенному по голове и теперь пытающемуся вернуться в строй товарищу всё, о чём он забыл. Например, о соблюдении элементарных обрядов религии избранных, об обращении с кинжалом для кошерного убийства животных или о необходимости сохранения глубокого недоверия к своим согражданам — палестинцам. Надо сказать, что вышеуказанные реалии пока не смогли найти отклика в его сердце. Он молчал, но предчувствовал, что когда-нибудь спросит и о том, зачем Богу обрезание, и о том, как можно жить в состоянии постоянной ненависти к соседям, и о том, почему ему надо бороться с непреодолимой, генетически заложенной тягой к бефстроганов со сметаной и пиву с раками. Также из разговоров с коллегами он уже знал, что когда-нибудь ему неизбежно придётся, выполняя свою работу, убивать людей. Его очаровательная опекунша — агент по кличке Снежная Королева — прямо сказала, что именно в этом и заключается задача «кидонов», к числу которых он принадлежал десять лет, и что на его счету уже немало человеческих жизней. Агент молча кивал, но в душе очень сомневался в том, что его рука не дрогнет, когда настанет час испытания кровью. «Наверное, — подумал он, — террористы слишком сильно двинули меня по голове!»

Среди агентов, постоянно проводивших время друг с другом в классах и спортзале, на стрельбах и полевых учениях, в общежитиях и гостиницах, мужчин и женщин было примерно поровну. Как уже говорилось, все они находились в превосходной физической форме. Большая их часть не состояла в браке, таккак профессия шпиона-оперативника предполагала более циничное отношение к любви и семейным отношениям, чем у обычных людей. Любой из них мог без особых раздумий, если понадобится, переспать с человеком любого пола и любых внешних данных. Разумеется, если бы это понадобилось для дела. Мало того, переспав, они могли тут же перерезать горло своему партнёру вне зависимости от степени испытанного наслаждения или отвращения. При таком стиле жизни и отношении к любви «производственные» романы были частым и поощряемым руководством Института явлением. Это несколько отличалось от кадровой политики КГБ, предпочитавшей женатых агентов, семьи которых в случае необходимости всегда можно было использовать в качестве заложников.

Аналитик, который на определённом этапе стал ощущать последствия двухлетнего воздержания, разумеется, замечал признаки подобных романов, выражавшихся когда в нежном слове, когда в поглаживании руки, а когда и в жарком поцелуе в укромном месте. Иногда он ловил на себе взгляды женщин-оперативников, которые были по-взрослому откровенны и предполагали дальнейшее развитие событий. Порою он сам, оказавшись с одною из них на борцовском ковре, невольно испытывал сладкое томление от прикосновения к потному, упругому и красивому женскому телу. Иногда Агент встречался взглядом со Снежной Королевой, несомненно самой красивой обитательницей центра подготовки, и спрашивал себя, а было ли между ними что-нибудь до его попадания в засаду палестинцев. Каждый раз он говорил себе, что нужно просто взять да задать ей этот вопрос, но он почему-то стеснялся и откладывал сей мужественный шаг на потом.

Аналитик собирался покинуть кабинет шефа Института, как вдруг, будто-то что-то вспомнив, обернулся возле двери и, посмотрев в никогда не мигающие глаза Богомола, сказал очень странную вещь:

— Вы знаете, наверное, это последствие контузии и амнезии. Когда я приближаюсь к Стене Плача, у меня возникает ощущение, что я когда-то каким-то образом побывал внутри Храмовой горы и знаю расположение древних лабиринтов внутри. Должно быть, галлюцинации!

Никогда не мигающий Богомол вздрогнул и, моргнув, отвёл глаза. Наконец он взял себя в руки и, как всегда — неестественно — засмеявшись, произнёс:

— Этим, мой молодой друг, вам лучше поделиться с доктором Менгеле!

— Кстати, а почему у него такое прозвище? — наивно спросил Аналитик.

— Потому что с его-то послужным списком ему было бы трудно получить разрешение практиковать в любой приличной стране мира. Даже ветеринаром. И не потому, что он плохой специалист. Просто некоторые его навыки имеют чрезвычайно специфический характер, а поступки порой не всегда адекватно оценивались властями того государства, где он родился и вырос.

Агент кивнул и закрыл за собой дверь.

Богомол протянул руку к кнопке вызова личного помощника. Проклятого «гоя» с его остаточными воспоминаниями надо было немедленно пускать в расход! Но шеф Института в последний момент всё же не стал отдавать приказ об уничтожении. Он не смог даже самому себе объяснить, почему поступил таким образом.

* * *
Утро выдалось нелёгким. Профессору Мари пришлось долго возиться, пытаясь разбудить свою дочь Джеки. Феноменально способная девочка решила продемонстрировать столь часто свойственную подросткам вредность, а потому решительно отказалась открыть глаза, подняться и заняться сборами в школу. Наконец у Мари лопнуло терпение и, будучи уже полностью одетой и готовой ехать на работу в университет, она присела на кровать дочери. Судя по прекратившемуся сопению, ребёнок проснулся, но из упрямства не желал подавать признаков жизни. Мари с улыбкой потянула на себя одеяло. Одеяло тут же потянули в обратную сторону, и оно плотно укутало голову юного существа, отказывающегося признать наступление дня. Мать с удовольствием посмотрела на оголившиеся стройные жеребячьи ноги будущей покорительницы мужских сердец. Но, к сожалению, долго любоваться не было времени. Красавица-профессор — смугловатая, с огромными серыми глазами — засунула под одеяло узкую ладонь и в тёплой пещере нежно нащупала лицо хулиганки. Ладонь почувствовала бугорок носа, горячее дыхание и, наконец, улыбку, за которой последовал нежный поцелуй. Под одеялом зашевелились, и из щели показалось круглое симпатичное личико с поразительными глазами ярко-синего цвета.

— Я очень люблю тебя, мама! — чуть сонным голосом произнесла обладательница синих глаз и длинных худых ног.

— Я люблю тебя, Джеки! — тихо сказала Мари, проглотив комок в горле. — Пора вставать!

Прошло два года после того, как случилось подаренное Богом чудо и мёртвые мать и дочь смогли вернуться из Ада обратно на грешную Землю. Прошло два года с тех пор, как их — оборванных и счастливых — встретило в ангольской пустыне племя аборигенов.

Прошло два года с того момента, как Джеки, рождённая слепой, обрела глаза, детство и будущее. Мать и дочь предпочитали никогда не вспоминать о том, что происходило с ними в потустороннем мире. Мари надеялась, что та, кто оказала им милость и вернула жизнь, не забудет об их нежелании вновь совершить путешествие к Альфе Центавра, когда эта жизнь приблизится к своему естественному концу. Та вечность, которую они смогли увидеть по ту сторону смерти, их никак не привлекала. Они раз и навсегда решили, что на Земле можно найти гораздо больше доброты, справедливости и сострадания, чем в Царстве Божием. Им никогда не снились кошмары, и Мари была благодарна Высшему Существу, которое, если уж решило наконец проявлять внимание к их семье, то делало это последовательно, постоянно и без оговорок. Мать и дочь были счастливы, на редкость здоровы и красивы. Они нравились людям. Всё как-то очень просто устроилось с объяснениями, документами и деньгами. Если в чём-то возникала нужда, необходимое вдруг каким-то чудом появлялось то в кармане, то в пустовавшем до этого шкафу, то утром на кухонном столе. Они занимались тем, что нравилось, — общением, книгами, путешествиями и лингвистикой. Последнее удавалось им так хорошо, что вскоре научный дуэт профессора и тринадцатилетней школьницы стал всемирно знаменитым. Ходили разговоры о том, что их феноменальные достижения в восстановлении праязыка человечества будут вскоре представлены на соискание Нобелевской премии. Они наслаждались каждой минутой общения и любили друг друга так, как способны любить только те, кто навсегда потерял любимого человека, горько оплакал его, а потом вдруг встретил его вновь. Наверное, так порою случалось во время Великой войны с родителями солдат, объявленных погибшими, а потом неожиданно вернувшихся домой. У матери и дочери не было и не могло быть секретов или тем, запретных для обсуждения, — ведь какие секреты могут быть между теми, кто видел зелёное солнце Рая и оранжевое небо Преисподней?

Вскоре после возвращения, состоявшегося два года назад в ничем не примечательном месте ангольской пустыни, возле дорожного знака «15-й километр», Мари поняла, кому она была обязана этим чудом. Она смогла оценить благородство той, кого раньше так часто проклинала за несправедливые муки, которые без всякой вины пришлось пережить ей и её ребёнку. Она поняла причину, по которой «плохие вещи случаются с хорошими людьми». Бог слишком велик и милосерден, чтобы глупо и мелочно испытывать человека, вновь и вновь причиняя ему страдания и боль. Только те, кто убог душой и разумом, способны верить в такую чушь и по-собачьи преданно поклоняться ими самими сотворённому образу Всемогущего чудовища. Нет, пришла к своему выстраданному выводу профессор Мари, Бог таков же, как и мы — созданные им по своему образу и подобию. Он добр, но забывчив, умён, но способен вспылить, он может учиться, влюбляться и разочаровываться. Он одновременно учитель и ученик, вечный старец и подросток, который так никогда и не сможет до конца повзрослеть. Он далёк от совершенства и потому так поразился доброте и человеколюбию своего собственного создания — сына плотника из Назарета. Он хочет стать лучше и хочет любви. И он — женщина.

Разумеется, в том, что касается Высшего Существа, никто и никогда не сможет быть до конца хоть в чём-то уверенным. В конце концов, на то оно и Высшее Существо! Примерно так же никогда нельзя предсказать, чем закончится тропический ураган или любовь между мужчиной и женщиной. Однако Учитель, которого Мари так уважала, но не смогла полюбить, был одним из тех, с кем Бог действительно общался. Он-то знал что говорил, утверждая, что голос в его снах и видениях был женским. В том, что касалось Мари, были по крайней мере две вещи, которые заставляли её соглашаться с Учителем. Так, ей даровали счастье жизни со своим единственным ребёнком. Но ей так и не была подарена ещё одна милость — радость пребывания с любимым мужчиной. Её избранник, с которым она провела единственную ночь в самом невообразимом для настоящей любви месте, был далеко-далеко, где-то по ту сторону Альфы Центавра. Мари очень сильно подозревала, что Высшее Существо, даже проявив бездну милосердия и послав ей и её дочери всяческие блага, всё же поступило непоследовательно и очень по-женски, решив удержать в руке последний кирпичик полного счастья. «Возможно, — горько улыбнулась про себя сероглазая лингвистка, — что и Бог иногда может попадать в любовный треугольник!» Так или иначе, но у Джеки чудесным образом появились глаза того интенсивно-синего цвета, который явно отсутствовал у её родителей, бабушек и дедушек. Подобные глаза Мари до этого встречала лишь однажды и хорошо помнила как их обладательницу, так и обстоятельства той встречи.


Джеки, как всегда, провела слишком много времени перед зеркалом и слишком мало за завтраком. Матери пришлось на ходу, не разбирая, захватить утреннюю почту. Небольшая серебристая машина, весело отражающая лучи ароматного летнего утра, быстро домчала мать и дочь до школы. Очаровательная в своей угловатости девочка-подросток взбежала по ступеням, махнув рукой перед тем, как погрузиться в болтовню с подругами, которые никогда не умирали, не жили во тьме и не просыпались в зловещих лучах оранжевого солнца с огромными синяками на детском теле. Мари вздохнула и, бросив взгляд на часы, решила просмотреть почту. Там были газеты, по-прежнему обсуждавшие террористическую атаку на госпиталь в стране избранных, счета за квартиру, рекламные буклеты и, как всегда, приглашения посетить конференции, выступить с лекциями или побывать на благотворительных вечерах. Мари привычно сложила их в пачку: она игнорировала большинство из них, так как не хотела расставаться с Джеки даже ненадолго, совместные же поездки предполагали бы постоянное отсутствие дочери в школе. А ведь пропускать уроки не должен даже будущий Нобелевский лауреат!

Мари не смогла бы сказать, почему одно из только что прочтённых писем вновь привлекло её внимание. Скорее всего, приглашение библиотеки Британского музея посетить Лондон понравилось ей возможностью поучаствовать в расшифровке древнего письменного памятника, недавно найденного в Египте. Возможно, впрочем, что на её решение могла повлиять и приложенная фотография документа. Мари показалось, что когда-то она уже видела этот почерк и картуш-иероглиф, которым был подписан документ. И что принадлежал он тому, из-за кого она так и не смогла заставить себя ещё хоть раз взять в руки Ветхий Завет.

Глава 9

В ободранном здании бывшей школы сталинской постройки в не самом примечательном месте Москвы, в большой, душной комнате, наполненной вонючими парами гигантского мегаполиса, за облезлым столом со следами мокрых стаканов и затушенных окурков проходило совещание. Наш старый знакомый Полковник сознательно выбрал это место для встречи с соратниками по предстоящей английской экспедиции, чтобы проверить их на предмет умения ориентироваться на местности и сливаться с окружающей средой. Экзамен сдали все. Даже ментально пострадавший в райских кущах Хлорофос, выпущенный из психического санатория под личное поручительство и ответственность Полковника, нашёл по специально данному неправильному адресу недавно закрытую школу. Причём сделал это естественно и без суеты: как будто всегда жил в неприметном переулке. Сидевший в засаде Полковник с одобрением отметил и то, как был одет его бывший подчинённый, явно поработавший над домашним заданием. Это место Москвы традиционно являлось спальным районом для рабочих нескольких огромных военных заводов. А потому, чтобы не выделяться, приходилось носить одежду и обувь на сумму, раз в двадцать меньшую, чем где-нибудь на Остоженке или Патриарших. Именно так — на хорошо поношенные сто долларов — Хлорофос и выглядел со своим плохо выбритым похмельным лицом, китайской сумкой, из которой торчало горлышко пластиковой пивной бутыли, и тяжёлой походкой простоявшего весь день у станка работяги.

Другим оперативником, приглашённым на явочную встречу, был Дознаватель. Ему в своё время пришлось расследовать обстоятельства гибели или исчезновения практически всей ангольской резидентуры ГРУ. Полковник до сих пор чувствовал себя обязанным этому похожему на бывшего спортсмена (или на сегодняшнего бандита) оперативнику, который нашёл в себе силы поверить ему и своим собственным глазам и помочь не только избежать сумасшедшего дома, но и сохранить должность и репутацию. Дознаватель — со своей мощной, облачённой в синтетический спортивный костюм фигурой, бритой головой и «кадилом» (то есть небольшой сумочкой для документов, пачек денег и пистолета) — также весьма органично вписался в ландшафт пролетарского района.

Интереснее всего Полковнику было посмотреть на то, как сумеет перевоплотиться его соратник по ангольскому походу — Брюнет. С его по-аристократически симпатичным лицом и щегольской привычкой одеваться в дорого стоившие и дорого выглядевшие костюмы ему надо было хорошо подумать над тем, как дойти до места встречи. Где-нибудь возле станции метро хулиганствующие элементы могли запросто попросить у него закурить, а потом дать как следует по интеллигентной физиономии пустой бутылкой, а то и воткнуть нож в живот. Это уже потом мающимся дурью подонкам пришлось бы пожалеть, что они полезли не к тому мужчине — бывшему чемпиону ещё советских воздушно-десантных войск по каратэ. Но Брюнет не подкачал. Конечно, без специальной пластической операции и пяти лет тюрьмы он никак не смог бы стереть с лица каинову печать воспитания в преподавательской семье, нескольких высших образований и опыта участия в спецоперациях по всему миру. Зато у него хватило ума превратиться в школьного учителя, жертвующего собою ради счастья детей. В потёртом костюме с ещё папиным галстуком, в застиранной, но чистенькой сорочке и с портфелем из кожзаменителя, подаренным коллегами на десятилетие трудовой деятельности, он выглядел тем кудесником, которому удаётся не только существовать на нищенскую зарплату, но и превращать оболтусов-троечников в будущих губернаторов, послов и депутатов. На лице его, скрывая живой блеск глаз — слишком вызывающий для учителя русского языка и литературы, — красовались очки в кондовой «профессорской» оправе с толстенными фальшивыми стёклами. В общем, на такого мозгляка не поднялась бы рука даже у самого бесстыжего отброса общества. «Оценка высшая — за…бись!» — с одобрением подумал Полковник.

Единственным, кто несколько разочаровал его, оказался последний потенциальный участник предполагавшегося экспедиционного корпуса. Тот, кого Полковник про себя окрестил «Десантником», был молод, плечист и просто подпрыгивал на ходу от переполнявшей его энергии и ещё не прошедшего юношеского желания сделать что-то спортивное. Даже если бы Полковник и не заглядывал в личное дело парня на резиновом ходу, он с первого взгляда смог бы сказать, что тот — мастер спорта по нескольким дисциплинам, которые наверняка включают какое-нибудь единоборство, стрельбу и прыжки с парашютом. Конечно, таковых в данном районе Москвы было немало, и смотрелся он здесь как родной. В конце концов, мало ли у нас хороших спортивных ребят после армии, честно зарабатывающих на кусок хлеба с маслом? Другое дело, как бы он смотрелся вне этого конкретного района Москвы… А за границей? Десантник появился раньше всех, раз пять обошёл вокруг школы, едва не обнаружил Полковника, сидевшего на трухлявом чердаке времён Корейской войны, наметил пути отхода и т. д., и т. п. И всё-то было хорошо — парня явно хорошо учили — вот только не слишком ли он усердствовал? Скорее всего, у него пока не прошла эйфория любящего армию человека, который попал в её самую что ни на есть элиту — военную разведку — и ещё не успел привыкнуть к своему счастью.

Ещё больше Полковник засомневался, когда Десантник успел за сорок минут наблюдения дважды помочиться на близлежащие деревья. И не то чтобы и сам Полковник иногда, когда приспичит, не справлял малую нужду в самых неожиданных местах (включая павильоны детских садиков, мусоропроводы в подъездах, телефонные будки и — стыдно вспомнить! — рекламный щит посередине Ленинградского шоссе). Он просто не мог забыть досадный инцидент, произошедший не так давно всё в той же Англии, где молодому сотруднику ФСБ приспичило помочиться на обочине оживлённой автотрассы, вместо того чтобы посетить туалет на заправке, находившейся всего лишь в километре от орошённого у всех на виду места. Естественно, сознательные англичане не могли проигнорировать подобный возмутительный поступок и в полиции тут же раздались с десяток звонков с сотовых телефонов. В следующий раз невоспитанный гэбист смог справить малую нужду уже в полицейском участке, переживая по поводу отменённой операции, прощаясь со своей зарубежной карьерой и читая на стенах страстные призывы английских педерастов. Что ж, философски подумал Полковник, придётся провести специальное занятие и объяснить, что, хотя в Западной Европе иногда всё же блюют на улице, разносят в прах футбольные стадионы и бросают на асфальт жевательную резинку, в то же время там не писают в подворотнях, не смахивают сопли горстью под дерево и не дают пинков котам, сидящим посреди тротуара, приговаривая при этом по-русски: «Паашёл вон, толстая морда!»

Когда, наконец, все экзаменуемые в точно назначенное время собрались в скрипящей полувековыми полами и жарко дышавшей пылью учительской, Полковник не стал терять времени на прощупывание почвы:

— Господа! — для начала он использовал именно это обращение вместо обычного и родного «товарищи». — Почти все вы знаете меня лично!

Действительно, за исключением Десантника, «господа» Хлорофос, Дознаватель и Брюнет имели честь либо служить с ним, либо встречаться при самых необычных обстоятельствах и в самых разнообразных частях мира. Десантник оглядел представителей старших поколений ГРУ и промолчал. Весь его вид говорил: «Ну, не знаю я его! Ну и что? Зато я лёжа жму сто шестьдесят!»

— Почти всем вам пришлось участвовать в событиях, так или иначе связанных с одним происшествием в Народной Республике Ангола!

При этих словах все насторожились. У каждого из них действительно было что рассказать об этих самых ангольских приключениях. Брюнет вспомнил крушение вертолёта в пустыне, металлическую спицу, проткнувшую живот, крылатого незнакомца и чудесное излечение. У Хлорофоса, потерявшего в неравном бою Бог знает где всех своих соратников по опергруппе, тут же нервно задергалась нижняя губа. Десантник внимательно посмотрел на него и мысленно поставил диагноз: «Да его же смерть поссать отпустила!» Хлорофос с усилием подавил нервный тик и не мигая ответил взглядом на насмешливый взгляд энергичного молодца. Он философски подумал, что, по-видимому, был точно таким же идиотом, когда зарабатывал свою кличку в Афганистане, истребляя моджахедов с помощью ротного пулемёта конструктора Калашникова.

— По недавно полученным данным, произошедшая в Африке история, возможно, ещё не закончилась, — продолжал Полковник. — Предстоит командировка в одну из европейских стран. Для участия в ней я выбрал именно вас. Перед тем как изложить имеющиеся на сегодняшний день факты, предлагаю всем присутствующим хорошо подумать и в случае сомнений отказаться. Не желающие участвовать в операции могут просто встать и уйти. Обещаю, что этот факт не будет отражён в ваших личных делах!

В полной тишине и без всяких комментариев сначала Хлорофос, а потом Дознаватель и Брюнет поднялись и направились к двери. Не ожидавшие такого поворота событий Полковник и Десантник ошалело смотрели на несознательных дезертиров.

— Эй! Эй!!! — наконец спохватился Полковник. — Добровольное участие отменяется! Вы что, товарищи офицеры, забыли, в какой организации служите? Да как вам не стыдно! Немедленно вернитесь обратно!

Троица нехотя и с явным разочарованием вернулась к столу. Полковник справился с первоначальным шоком, откашлялся и как ни в чём ни бывало совершенно спокойно продолжал:

— Будем считать, что этот прискорбный инцидент не имел места! Ну а теперь я расскажу вам об одном любопытном месте Лондона! Как обычно, никаких записей!

* * *
У Богомола выдалось трудное утро. Во время проходивших ночью в пустыне Негев учений армейские идиоты-вертолётчики умудрились сделать залп по его лучшей группе кидонов-убийц не учебными ракетами, как предполагалось, а настоящими, боевыми. Итогом «подарка» от пилота «Апача» оказались трое разорванных на куски и двое раненых. Последним предстоял долгий и наполненный болью и неопределённостью путь к выздоровлению, инвалидности и, если повезёт, работе за письменным столом. Была уничтожена его лучшая и наиболее подготовленная группа, которая на следующий день должна была начать своё путаное, с чередой фальшивых паспортов и многочисленными пересадками, путешествие в Лондон. Вдобавок надо было умудриться не допустить ни малейшей утечки информации об этом прискорбном инциденте. Это уже само по себе было трудной задачей, учитывая, что о произошедшем знала армия и что один из убитых являлся внуком бывшего премьера. Богомол сидел за своим знаменитым столом и всерьёз размышлял о том, а не прикончить ли ему проклятых вертолётчиков лично, собственными руками, когда раздался телефонный звонок. Секретарша напряжённым голосом приносящего дурную весть сообщила, что в приёмной его ожидает Давид — начальник военной разведки страны избранных. Богомол издал звук, похожий на сопение расстроенного чем-то носорога, и ударил огромным кулаком по антикварной панели стола. На всякий случай — чтобы не повредить барабанную перепонку — секретарша отставила трубку в сторону. После секундной паузы Богомол абсолютно нормальным тоном произнёс:

— Да, да, разумеется, пусть немедленно заходит!

Когда старый друг и нынешний враг и соперник вошёл в кабинет начальника своей дочери, он удивился внешнему виду Богомола. У того были красные воспалённые глаза и покрытые коркой губы человека, выпущенного на минутку из Ада выпить стакан холодной газировки. Богомол поднял тощий зад, развёл огромные руки и обнажил в своей обычной неестественной улыбке желтоватые лошадиные зубы. Всё это было призвано обозначать гостеприимство, но Давид не питал никаких иллюзий на этот счёт. Тем более что из своих источников уже знал о ночном инциденте и прекрасно осознавал, что в настоящий момент был самым последним человеком, с кем этим утром хотел бы встречаться герой борьбы за выживание Земли избранных.

— Ты, конечно, уже знаешь, кого засекли камеры на английской автотрассе? — без обиняков начал Давид.

— Разумеется, мой друг, я был первым в стране, кому доложили об этом, — пожал плечами Богомол. Честно говоря, он не ожидал, что разговор пойдёт именно об этом.

— И каковы планы Института в связи с этим? Разумеется, мне не нужны подробности и имена. Меня интересуют лишь принципиальные вещи, вроде цели и времени операции и возможной помощи с нашей стороны.

— Пока главными задачами резидентуры Института являются установление его места обитания, слежка, выяснение контактов и намерений в Объединённом Королевстве. Мы не будем торопиться с физическим устранением, пока не узнаем обо всех участниках операции.

— Всё это будет сделано силами тех, кто уже находится в Англии?

Богомол пристально посмотрел в глаза Давида. Тот и так должен был знать, что, несмотря на своё обычное презрение к нормам международных отношений и права, Институт всё же не хотел, чтобы его людей во второй раз выдворили из Великобритании. А как раз одним из пунктов заключённого с правительством лейбористов джентльменского соглашения являлся запрет вступать на её землю оперативникам, специализирующимся на физических устранениях. Но джентльменские соглашения действуют лишь между джентльменами! Поэтому Богомол ухмыльнулся, а Давид понимающе улыбнулся в ответ.

— Нет, разумеется, многие из них находятся под негласным наблюдением полиции, и я не хочу подвергать их излишнему риску разоблачения и скандала! Мне потребуется послать туда специально предназначенных для этого людей!

Давид кивнул. Именно это он хотел сегодня узнать. По писаным и не писаным правилам, начальник Аммана не мог спросить Богомола напрямую о том, где сейчас находилась его дочь — Снежная Королева. Но он знал, что после ночного инцидента следующей самой лучшей группой оперативников, которой располагал Институт, оставалась та, в которую входила она и её товарищи.

— Знают ли наши новые коллеги? — Давид деликатно спросил о палестинцах, призванных стать их братьями по оружию.

— Пока нет! — покачал непропорционально большой головой Богомол. — Боюсь утечки! Я сообщу им, но в самый последний момент. Заодно и проверим их на надёжность: к тому времени мы будем контролировать как каналы связи наших новых соотечественников, так и этого сумасшедшего в Лондоне.

— Ты не боишься, что он успеет сделать что-то страшное и непоправимое, пока ты ищешь его своими силами?

— У Института хватит сил, — с некоторым напряжением сказал Богомол, — а если мне потребуется помощь военной разведки, я тут же обращусь к тебе, мой старый друг!

— Хорошо! На этом и остановимся! — Давид не ожидал ничего другого. — Кстати, ты уже знаешь о первых результатах расследования похищения посланца из шара?

— Да, мне сообщили из Шин Бет, что на одной из гильз обнаружили отпечаток пальца. Ишмаэлитов только могила исправит! Насколько я понимаю, этот боевик был убит палестинцами во время очередного рейда? Что ж, по крайней мере, теперь понятно, кто за этим стоит! Рано или поздно найдём и всех остальных! Ты же знаешь!

Давид кивнул. Действительно, убитый накануне исламский радикал умудрился оставить свой смазанный отпечаток на одной из гильз, найденных на месте преступления в Центральном госпитале. Давида смущало лишь то, что, согласно инициированной им и тайно проведённой медицинской экспертизе, «убитый» палестинской полицией террорист был уже мёртв, когда в него разрядили половину автоматного рожка. После обнаружения этого факта его подозрения в отношении организации Богомола лишь усилились.

— Мы будем держать в курсе англичан и американцев? В конце концов, если что-то произойдёт, то произойдёт с ними! Ты же помнишь 83-й!

Богомол хорошо помнил 1983 год. Тогда избранные, решившие проучить американцев, не стали сообщать им о готовящемся нападении на казармы морских пехотинцев в Ливане. Палестинский террорист-смертник, въехавший в здание на грузовике со взрывчаткой, погиб сам и похоронил под развалинами не только две с половиной сотни американских солдат, но и прежде доверительные отношения между ЦРУ и Моссадом.

— Давид, — наконец произнёс он, — мы сделаем всё, чтобы это «что-то» не произошло! И если я почувствую, что нам нужна их помощь, я тут же сообщу им обо всём. Но не ранее! В конце концов, мы и так сделали то, о чём они совсем недавно не могли и мечтать: создали единое государство с палестинцами, а наши с тобой ведомства вот-вот прекратят существование! Не хватит ли для начала?

Давид снова кивнул. Он уже решил, что на каком-то этапе сам устроит утечку информации американцам и англичанам. Сидевший напротив соотечественник был таким же ненормальным, как и тот, за кем он собирался охотиться в Лондоне. «О, Адонай, — с тоской подумал Давид, — избавь нас от таких патриотов! Научи мой народ любить соседей и избавляться от своих собственных ренегатов!» Произнеся про себя эту импровизированную молитву, он обнялся с тем, кого, будь на то его воля, посадил бы в сумасшедший дом, и вышел в испепеляющую жару израильского лета.

* * *
Возле уже упомянутой нами Лондонской мечети, в которой нашёл свой скромный приют Бородач-«нелегал» из Стоунхенджа, в ожидании вечерней молитвы топтался небогато одетый молодой человек, похожий на выходца с Ближнего Востока. Ничего примечательного не было ни в его одежде не по размеру (скорее всего бесплатно выданной муллой), ни в горбатом, как клюв птицы, характерном носу, ни в маслянистых печальных глазах, в которых, казалось, отражалась вся его нелёгкая жизнь. В общем, он был похож на сотни или даже тысячи таких же беглецов, решивших предпочесть тоску по родной стране тоске проживания в ней. Но этот обладатель смуглой кожи и тёмных глаз имел и одно невидимое миру, но важное отличие. Он являлся представителем нации, очень близкой по происхождению и крови к ишмаэлитам, но в то же время пока ещё очень далёкой от них. Парень в подержанной одежде был агентом Института.

Лавочник-ливанец, который когда-то и привёл Бородача в мечеть клерика, мечтающего о джихаде, был общителен и даже, прямо скажем, болтлив. Это его качество особенно проявлялось, когда он нарушал одно из правил ислама и позволял себе опрокинуть пару-тройку порций обжигающего напитка, называемого виски. Обычно подобным образом он грешил в непритязательном заведении с обшарпанной вывеской начала 80-х, когда-то гордо гласившей красными неоновыми буквами «Babylon» («Вавилон»). За двадцать прошедших лет три последние буквы перегорели и в ночи двусмысленно светилось лишь «Baby» («Малышка»). Так здесь и называли эту грязноватую, но популярную харчевню. Популярность основывалась на низких ценах, соблюдении одного запрета — есть свинину — и полным несоблюдением другого — пить спиртное. Посетители с характерным акцентом коротали время за потемневшими от времени и жира пластиковыми столами. Под потолком медленно, как и полагается на Востоке, крутился вентилятор времён первой высадки на Луне. На его загаженных лопастях спали нисколько не потревоженные движением жирные мухи. Тут-то, вдали от мечети и семьи, наш лавочник, как всегда окосевший уже после второй порции ячменного самогона, в один прекрасный вечер рассказал о бородатом незнакомце, похожем на «сам знаешь кого». Почтенный собеседник, дружелюбно кивавший головой в такт непрерывному потоку речи пьяного торгаша, не стал выяснять подробности указанной встречи. Честно говоря, он не особенно-то и поверил болтливому толстяку, имевшему прочную репутацию бессовестного вруна. Но, будучи по происхождению ливанским избранным и сотрудничая с Институтом на добровольной основе в качестве помощника-«саяна», он всё же передал услышанную информацию куда надо.

Посланный вскоре после этого молодой человек из местной резидентуры Моссада топтался возле мечети уже второй день и опасался, что бдительный мулла может наконец вызвать полицию, которая проверит его личность. Почти неизбежным следствием этого стал бы газетный скандал и очередная публичная дискуссия на тему активности спецслужб избранных на территории Объединённого Королевства. Вдобавок, молодому человеку было жалко своего времени, так как в душе он подозревал, что ничего, кроме мозолей от обуви не по размеру, он здесь не добудет. Уже собираясь зайти в мечеть, где вот-вот должна была начаться молитва, он обернулся и поднял глаза. И тут на него натолкнулся пожилой араб с добрым взглядом и удивительно знакомым лицом. Агент Института непроизвольно открыл рот: старик в традиционном бедуинском плаще был как две капли воды похож на главного врага всего свободного мира и страны избранных. Рука молодого человека непроизвольно потянулась к пистолету, но он тут же одёрнул себя: во избежание всё тех же скандалов оружия-то у него с собой и не оказалось.

Бросив дружелюбный взгляд на лицо молодого человека, старик пробормотал по-арабски обычное витиеватое извинение, а потом, к полному изумлению уже и так ошарашенного неожиданной встречей агента Института, остановился, приложил необычайно тёплую ладонь к его плечу и сказал:

— Мир тебе, человек Книги!

Услышав это традиционное для раннего ислама обращение к избранным, «человек Книги» обмер от страха. Он не просто случайно наткнулся на самого опасного террориста планеты. Вдобавок тот откуда-то знал, кто он такой! Взгляд моссадовца заметался по сторонам, ожидая увидеть выбегающих из тёмных подворотен людей в чёрных масках с кинжалами и пистолетами в руках. Но ничего страшного не произошло, а Бородач, ещё раз приветливо кивнув ему, заторопился в мечеть на призывный глас муэдзина со специально записанного компакт-диска. Через некоторое время, после доклада на конспиративной квартире о своей встрече и внезапном разоблачении, агент пошёл принять душ. Ему требовалось срочно смыть пот жаркого лета и испытанного ужаса. Автоматически посмотрев на своё отражение в зеркале ванной комнаты, он в который раз за этот неудачный день вздрогнул и повернулся, чтобы получше разглядеть свою руку. Нет, он не ошибся — у него действительно исчезло огромное родимое пятно на плече, которое он помнил так же долго, как и самого себя. Он потрогал участок теперь абсолютно чистой смуглой кожи и, как ему показалось, вновь почувствовал тепло ладони пожилого араба. Агент тихо обратился к Адонаю. Его молитва оказалась бы ещё более жаркой, если бы он знал, что исчезнувшее родимое пятно три недели назад превратилось в злокачественную опухоль и начало стремительно давать метастазы.

Глава 10

В эту ночь хвост кометы, проходящей неподалёку от странного планетарного образования, уронил в его атмосферу миллиарды небольших метеоритов. Их огненные следы исчертили потемневшее оранжевое небо и иногда, если небесный камень не успевал сгореть до конца, с шипением вонзались в тонкую водяную оболочку. Планета — гигантский мыльный пузырь с плавающими по нему плоскими кусками грязи, называемых здесь материками, — являлась не чем иным, как Геенной Огненной. С падающими метеоритами состязались в яркости грешники, прибывающие на постоянное место жительства. Этих сегодня тоже было много: по всей видимости, на Земле шла очередная локальная война, эпидемия гриппа или рекламная кампания сети котлетных ресторанов.

Высоко-высоко, на крутой гранитной скале, на фоне оранжевой луны чернел силуэт Цитадели. Так называлась официальная резиденция Сатаны — демократически избранного и самого почитаемого подонка Ада. Скала, на которой был воздвигнут замок, напоминавший своей архитектурой с трудом взятую римскими легионами израильскую крепость Масада, как будто вырастала из ледяного озера никому не известной глубины. На фоне луны зубцы стены иногда вдруг оживали. Это шевелились охранники Цитадели — превратившиеся в крылатых вампиров погибшие защитники израильской крепости, сначала убившие свои семьи, а потом покончившие с собой. Во льду озера можно было разглядеть искорёженные обжигающей холодной болью лица навеки замороженных грешников — самых отъявленных негодяев, социально опасных даже для Ада. Время от времени к этим подонкам — политикам-революционерам, предателям и сутенёрам — наведывались твари, похожие на червей с акульими головами. Зубастые беспозвоночные на удивление легко двигались в толще льда и откусывали от замороженных страдальцев небольшие — чтобы подольше мучились — куски тела.

Черти-послы, впопыхах прибывшие в Цитадель после окончательной смерти Прародителя, упавшего лицом в жареную баранину во время собственного юбилея, решили, что известие об этом событии, несмотря на время суток, необходимо немедленно донести до любимого персонажа Нового Завета. Надо сказать, что Князь Тьмы практически не спал по ночам. Сну он предпочитал секс с многочисленными жёнами, любовницами и любовниками, работу над документами и, под настроение, эпизодические убийства и искушения праведников и грешников. Соответственно, будить его не пришлось. Кстати говоря, сны главе Ада снились самые что ни на есть противные — добрые, нравственно поучительные и совестливые. Он сильно подозревал, что это работа Высшего Существа, заставлявшего его грезить о хорошем то ли из здоровой вредности (что он, Сатана, вполне смог бы понять и правильно оценить), то ли из наивного желания сделать его лучше. Последнее было бы абсолютно нелогично и бесполезно. Действительно, зачем делать его самым выдающимся подонком Вселенной, чтобы потом пытаться перевоспитывать? Мысль о том, что добрые сны могут являться продуктом его собственного подсознания, ни разу не посещала любителя подписанных кровью контрактов.

Когда он — в чёрном атласном халате, скрывающем скорпионий хвост и огромные крылья летучей мыши — вышел к по-прежнему одетым в дипломатические смокинги козлоногим, те, произведя все надлежащие при встрече с Диаволом ритуалы, наконец поведали ему о досадном происшествии на торжественном ужине. Сатана слушал молча, не прерывая, с непроницаемым видом. В свете газовых факелов, озарявших лишь небольшую часть огромного зала, его лицо было тёмным и зловещим. Чёрные глаза иногда вспыхивали красным цветом. Когда было поведано о всех деталях произошедшего — включая спектакль с главным тостом мероприятия, устроенный Миссионером и Основоположником, и сцену с усопшим прямо в шашлыке Патриархом, Властелин Преисподней философски произнёс:

— Бог дал, Бог и взял! Туда ему, старикану и дорога! Посмотрим, может, ещё и у нас объявится! Пути Господни неисповедимы!

Из тёмной глубины зала материализовался Нергал — начальник службы безопасности Ада, похожий на колумбийского наркобарона, почему-то нарядившегося в одежды вельможи восемнадцатого столетия. Спустя мгновение показалась любимая жена Сатаны и бывшая первая спутница Адама — Лилит. По случаю ночного времени, она оказалась одета в прозрачный шёлковый пеньюар бордового цвета, под которым угадывались очертания ладного и жаркого тела. От неё исходил острый аромат только что завершённого полового акта. Хищная самка грациозно собрала в пучок густые и длинные волосы цвета вороньего крыла и улыбнулась присутствующим ослепительно белыми зубами:

— Говорят, и мой бывший благоверный куда-то пропал! По официальной версии святош, отправился погостить к избранным Вероники — дочери Миссионера. По слухам, они основали себе довольно любопытную колонию — без Ветхого Завета, молитв и полиции. Но я не думаю, что старикашка Адам отважился бы опять покинуть Эдем: кишка у него тонка! Я думаю, что он первым преставился!

— Я согласен с этим выводом Вашего Высочества, — подтвердил Нергал догадку Лилит, — по-моему, они достаточно давно обнаружили, что начали стареть и просто тянули, пытаясь что-то придумать или надеясь, что Сам спохватится и вернёт всё на круги своя.

— А он не вернул! — хрипло засмеялся Сатана. — А ну-ка, подойди сюда! — позвал он Лилит.

Когда она подошла ближе, он грубо притянул её за талию и, содрав через голову пеньюар, внимательно и придирчиво рассмотрел прекрасное тело с выбритой полоской тёмных волос в мягком треугольника лона. Черти с трудом отвели в сторону шкодливые глаза, возбуждённо перебирая козлиными копытами по чёрному базальту пола. Нергал, как и положено настоящему чекисту, при явлении наготы начальственной жены остался абсолютно бесстрастным.

— Не похоже, чтобы ты сдала, Лилит! — наконец молвил Князь Тьмы, нежно похлопав жену по упругой попке. — Или это так крем из жира невинных младенцев помогает?

— Нет, мой повелитель, скорее ванны из их крови!

Конечно, никаких кремов она никогда не использовала, да и кровяные ванны считала не совсем гигиеничной процедурой. Но и она, и её супруг любили иногда поиронизировать над наиболее одиозными земными легендами о самих себе. Лилит поцеловала его руку и, не торопясь, надела пеньюар, бесстыдно и вызывающе поглядывая на волнующихся чертей.

— И всё-таки, — уже серьёзно продолжил Сатана начатую тему, — мы можем быть уверенными в том, что нас не минула чаша сия? А, Нергал? Твои-то любовницы не стали вдруг вянуть?

— Нет, Повелитель, в нашем учреждении пока не отмечено признаков старения. Пока мы вечны!

— Задумайся над тем, что ты сказал, — саркастически ухмыляясь, молвил Диавол, — пока мы вечны! Дожили! Ну да ладно, надеюсь, мы-то ничем не разочаровали нашего Создателя! Как были скотами, так и остались! Ты мне лучше скажи, Нергал: если процесс пойдёт своим путём, то ведь относительно скоро они там все повымирают? Даже те, кто сегодня ещё дети. Правда? И чего бы нам тогда не заняться обустройством ещё одного мирка? А?. Подумай только, Нергал, представь картину: вся наша демоническая сволочь устраивает пир на Храмовой горе! В Эдеме на фонарях висят вниз головой ещё оставшиеся в живых праведники! Нравится?

— Разумеется, Повелитель, — всё так же бесстрастно продолжал Нергал, не меняя выражения зловещего латиноамериканского лица под бархатной шляпой, — мы сможем рассмотреть все возможные варианты построения отношений с христианским Раем. Однако сначала надо бы проверить, а что, собственно, произойдёт с нами, окажись мы там. А вдруг и мы тут же начнём стареть? А если это будет необратимым, вне зависимости от того, вернемся мы к себе или нет?

Черти-дипломаты поёжились и заскулили от страха: а вдруг и им — уже побывавшим в начавшем прощаться с вечностью мире — теперь конец? Сатана вспомнил об их присутствии и шикнул, отсылая подальше. Лилит обняла его колени, не боясь, что её прогонят. Супруг запустил руку в тяжёлую копну вьющихся чёрных волос.

— Дорогой, — уже более фамильярно обратилась она к нему, — а ты не думаешь, что наши старые знакомые точно так же сейчас обсуждают, а что бы произошло с ними у нас?

— Вы опять совершенно правы, ваше Высочество! — поддержал очаровательную брюнетку Нергал. — У них тоже могут оказаться свои планы в отношении нашего мыльного пузыря!

— Ещё один крестовый поход? Вторжение? — задумчиво спросил Диавол.

— Уверен, что эта идея уже обсуждалась! — подтвердил Нергал. — Сами Михаил с Гавриилом, может, и не пошли бы на открытую завоевательнуювойну, но вот Миссионер с Основоположником — эти двое давно уже не святые, а политики. При начавшемся внутреннем кризисе война с архиврагом — то есть с нами — может и внимание масс переключить, и, в случае удачного исхода, вернуть возможность вечного существования.

— И что она им далась, эта самая вечность? — задумчиво спросил Сатана. — День за днём смотреть на лица, которые когда-то были любимыми, а потом опостылели больше, чем физиономии давно забытых врагов? А если любимые и родные оказались у нас? Просыпаться каждое утро с тоской в бессмертном сердце и молиться о том, чтобы твои дети оказались в Раю кульпитами — на принудительных работах? Может, молитва действительно помогает от тоски и скуки? Попробовать, что ли?

— Я пробовала, ты же знаешь, — без улыбки молвила Лилит, вспомнив неудачный эпизод с Адамом, — от тоски не помогла! А вот действительно помогает только время. И ты, мой вонючий серный мужлан!

— Я ценю ваши комплименты, моя сладкая развратница! — без обиды ответил Диавол. — И всё же, зачем им вечность? Уж лучше как было у избранных до появления этого бузотёра Аналитика — спать и видеть сны! Или, как у индусов, ждать следующей реинкарнации? Ты вот, Лилит, кем бы хотела оказаться в следующей жизни?

— Чайкой! — немедленно ответила она.

— Как романтично! — восхитился Князь Тьмы. — А почему?

— Да чтобы гадить на головы всем, кому захочется! И ты ведь знаешь, как я люблю сырую рыбу!

— Ну да ладно! — закончил Диавол философскую дискуссию с членами неформального круга советников. Он сбросил атласный халат и расправил широкие плечи и огромные перепончатые крылья. Чудовищный хвост скорпиона развернулся во всю длину. Торс Сатаны оказался прикрыт панцирем из чего-то похожего на чёрный пластик. На самом деле это был искусственный хитин, который Нергал украл для адских надобностей в американской военной лаборатории. На панцире сверкала бриллиантами одна-единственная награда. Её было невозможно хорошо разглядеть в мерцающем свете газовых факелов. Повелитель Тьмы оттолкнулся от базальтового пола когтистыми трёхпалыми лапами и сделал несколько кругов под невидимой крышей зала, едва не задув газовые факелы. Наконец, вернувшись к трону, он отдал распоряжения:

— Нергал, надо усилить внимание контрразведки: шпионы Михаила, наблюдающие за тем, не стареем ли мы, уже должны быть здесь. Нам, в свою очередь, надо усилить нашу собственную разведывательную деятельность.

— Будет сделано, Повелитель! — подтвердил Нергал получение приказа.

— Приведите в повышенную боевую готовность первый и седьмой легионы демонов — карликов на скорпионах и панцирных вампиров. Пусть патрулируют ближний космос на случай внезапного появления армии вторжения. Чёрные ангелы — третий, четвёртый и пятый легионы — пусть концентрируются здесь, у Цитадели. Шестой и восьмой — должны спрятаться в катакомбах. Не думаю, что Сам в этот раз будет на стороне Михаила, а потому небесного огня не ожидаю… Вдобавок, им же здесь потом и жить! Но на всякий случай… Лилит, ты и весь мой гарем должны быть готовы укрыться в бомбоубежище при первых же признаках боевых действий!

Сатана присел на трон и оперся подбородком на руку. На руке в свете факелов вспыхнуло кольцо из белого металла с едва заметной надписью.

— Нергал, выясни, что произошло с этим неудачником — Уриэлем! Любопытно, чем он сейчас занимается. И заодно узнай, где тот искатель приключений — Аналитик? Судя по всему, он ещё не у нас, а потому должен быть жив. Не удивлюсь — тут Диавол смешливо покосился на Лилит — что с его-то способностями он таки заполучил свою красотку-француженку!

— Красотка и её дочь делают большие успехи в лингвистике. Они понятия не имеют о том, что произошло с Аналитиком и где он сейчас, — немедленно ответил Нергал.

Лилит при этом загадочно улыбнулась уголками развратных губ.

— И где же он сейчас, мой всезнающий слуга?

— Теперь он агент израильской спецслужбы. Его готовят для особо важных заданий.

— Я же говорил: способный парень! Только притворялся паинькой! Значит, точно ко мне попадёт, никуда не денется! Что ж, Сам всё же не дал им встретиться…

— Надо бы приглядеть за ними, — вмешалась Лилит, — глядишь, опять узнаем что-нибудь интересное!

Князь Тьмы иронично посмотрел на супругу:

— Да ты ведь, моя милая, так и не успокоилась после того, как не смогла его соблазнить! Интересно, чем это для него обернётся: местью или помощью? Эх, бабы, бабы, с вами одни заботы, а без вас, ей-богу, и делать-то нечего — только глотки резать!

* * *
Когда-то, в первом тысячелетии до эры Христа, на острове Элефантин у побережья древнего Египта, существовала любопытная колония избранных. Во-первых, эти подданные фараона исповедовали несколько необычную форму иудаизма. Например, из тех немногих письменных памятников, которые остались на острове, можно было понять, что они верили не в того, кого все остальные избранные называли YHWH («Яхве»), а в YHW. Несмотря на, казалось бы, незначительную разницу, уже это могло принести жителям островной колонии многочисленные неприятности, если бы она располагалась в непосредственной близости к Земле Обетованной. В конце концов, в истории человечества было немало случаев, когда людей лишали жизни или подвергали остракизму и по более ничтожному поводу. Вдобавок, обитатели острова верили ещё и в женскую половину «Яху», в то время как ортодоксальный иудаизм ограничивался двусмысленным толкованием понятия Бога: теоретически, тот мог быть и мужчиной, и женщиной. Наконец, совсем уж явным отклонением от прочих сообществ избранных, уже тогда разбросанных на огромной территории — от Аравийского полуострова до Черноморских степей и Средиземноморья — являлось то, что обитатели Элефантина не удовлетворились для своих молитвенных целей строительством обыкновенной синагоги. Нет, они построили Храм. Конечно, храм этот был не таким грандиозным, богатым и значительным, как Иерусалимский, но даже в скромном исполнении он являлся грубейшим вызовом всем остальным избранным на материке. Совершенно очевидно, что, будь на то их воля, сильный экспедиционный корпус и хорошая погода, Первосвященники из Иерусалима с большой радостью стёрли бы с лица земли посягавших на их монополию соплеменников-сектантов. Вероятно, эти достаточно глубокие противоречия обусловили и необычный род занятий колонистов: они стали солдатами-наёмниками, которые обычно служили египетским фараонам. Но так как Египет несколько раз подвергался завоеванию другими древними империями, то и круг работодателей элефантийцев неизбежно расширялся.

Эти ближневосточные ландскнехты достигли в своём воинском ремесле такой же степени совершенства, как и многие другие элитные сообщества вооружённых убийц — японские ниндзя-разведчики, викинги, британские SAS и спецназ ГРУ. Избранные с острова Элефантин, виртуозно владевшие мечом, тяжёлым луком и техникой мгновенного передвижения по полю боя, даже в одиночку могли нанести огромный урон очередному врагу, которому не посчастливилось нарваться на них. Если же их было, скажем, трое, то они могли выстоять и против сотенной толпы солдат менее продвинутого противника. Они часто становились телохранителями и генералами царей древности и, рассеявшись по Средиземноморью, стали, пожалуй, первыми в истории представителями диаспоры избранных. У властителя Македонии — царя Филиппа, подозревавшего, что он стал отцом Александра с посторонней (или, скорее, потусторонней!) помощью, тоже имелось несколько охранников-элефантийцев. Однажды, в результате не совсем удачно прошедшей ночной засады на архистратига Гавриила, в очередной раз посетившего опочивальню любвеобильной царицы, они были лишены жизни решительным и довольно неприятным образом. Однако архангел — сам отнюдь не новичок в военном деле — оказался глубоко впечатлён молчаливым профессионализмом своих ночных оппонентов и забрал души убиенных с собою в Рай. Хотя ангелами они стать не могли по определению, да и в праведники годились лишь условно, их всё же зачислили в Корпус на полное довольствие и с тех пор использовали для важной работы на Земле.

Когда иерархи и архангелы решали, кого во главе с разжалованным ренегатом Уриэлем отрядить на грешную Землю для добывания «эликсира» — так условно назвали протеин N, способный привести к физическому бессмертию, — Гавриил предложил своих совсем не похожих на ангелов бородачей в ассирийских шлемах-колпаках. Уриэль покрутил было носом по поводу сопровождавшего их аромата бараньего жира, перегоревшего в желудках чеснока и немытых косматых подмышек. Тут ему живо напомнили, что и сам-то он пах отнюдь не амброзией, а фиалковым туалетным освежителем — синтетической отдушкой добытого на Земле инсектицида. С помощью этой отравы он до сих пор с весьма переменным успехом боролся с африканскими блохами, подцепленными во время достопамятных путешествий в Анголу. Впрочем, кудлатые бородачи тоже довольно мрачно посмотрели на быстро теряющего ангельский облик полувампира Уриэля. Сквозь прорези шлемов их тёмные глаза без особой симпатии обозрели отросшие на пальцах звериные когти, иссохшее бледное лицо и мерзкую слизь, капавшую с длинных клыков бывшего красавца-арийца. Даже Гавриил, представляя бывшего охранника ворот Ада своей зондеркоманде, не удержался от злой шутки:

— Да тебя, паря, скоро и в Ад-то не пустят! Ну и рожа! Кусаться не будешь?

Заплетённые в косички бороды элефантийцев довольно заколыхались над кольчугами в такт плохо сдерживаемому смеху.

Уриэль лишь угрюмо смотрел на окружающих пожелтевшими немигающими глазами и посасывал клыки. В последнее время ему действительно всё чаще и всё больше хотелось впиться в чьё-нибудь сладкое горло, а запах чеснока становился всё более непереносимым. Надо сказать, что таких, как он — представителей ангельской расы начавших превращаться в нечисть, — в последние недели в Раю появилось немало. Дабы ещё больше не расстраивать праведников, и так находящихся в состоянии глубокой депрессии, Небесная Канцелярия до особого распоряжения согнала обладателей греховных помыслов в ныне пустующие пещеры бывшего Рая избранных — Шеола. Там, в темноте импровизированного небесного концлагеря, вскрывшиеся гнойники райского сообщества за неимением пищи потихоньку истребляли друг друга и копили злобу на Бога, «нормальных» ангелов и не подвергшихся подобной трансформации праведных обитателей богадельни. Там, в катакомбах, уже не рисковали появляться в одиночку даже бывалые ангелы-каратели из бывшей свиты Египтянина.

Когда процедура представления закончилась, а Гавриил удалился, Уриэль невозмутимо обратился к своим новым подчинённым:

— А теперь, овцеводы, настроимся на серьёзный лад!

Сказав это, он вновь сделал вынужденную паузу, всасывая очередную порцию слизи, капавшей с клыков. Широкогрудые вояки вновь было прыснули, но тут в голове полуангела-полувампира наконец догорел бикфордов шнур терпения. После едва уловимого движения на ладони его когтистой лапы вдруг оказался выпученный окровавленный глаз одного из смеявшихся, извлечённый им через прорезь шлема. Только тут пострадавший мигнул оставшимся чёрным оком и понял, что с ним сделали. Раздалось боевое рычание. Его товарищи тут же очень профессионально и без единого лишнего движения взяли Уриэля в полукольцо, бесшумно извлекли короткие и острые как бритва мечи и приготовились растерзать его на части.

Уриэль спокойно обвёл похожими на змеиные глазами компанию тяжело вооружённых недоброжелателей и вдруг… как будто исчез. Через мгновение он уже был за спинами ошарашенных элефантийцев и дал голой ногой в солдатском ботинке одному из них такого пинка, что ландскнехт с рёвом влетел головой в стену храма. Раздался глухой металлический звук — как будто от угодившего в каменную кладку пудового ядра. Бородачи, повернувшись, с невольным уважением посмотрели на своего только что назначенного командира. Тот невозмутимо произнёс:

— Ну, а теперь, ишачьи дети, послушайте, что я вам скажу!

В это раз наёмники молча слушали, внимая каждому его слову.

— Мы отправляемся на туманный остров — в столицу бывшей римской провинции. Когда-то, помню, была дыра — взглянуть не на что! Два столба да три палки! Овцы, дожди да грязь по колено. Зато теперь — чуть ли не центр Западной цивилизации. Жить будем, как и положено гражданам Рая — в храме! Благо, в них сейчас почти никто не ходит! Не высовываться, жителей не пугать, девкам подолы не задирать! Хотя эти сейчас только брюки и носят!

Наёмники недоверчиво переглянулись, явно не до конца доверяя известию о подобном направлении женской моды. Уриэль сделал паузу, повёл носом и сурово сказал:

— И хватит жрать чеснок! У кого опять из пасти завоняет — сгною!

Тут бывший поклонник Третьего рейха решил, что на первый раз хватит, вспомнил о ещё зажатом в его бледной ладони чужом глазе и бросил его хозяину. Тот поймал окровавленный ошмёток свободной от оружия рукой и мгновенно вставил обратно в глазницу Глаз провернулся пару раз и замер — как будто никуда и не девался. Инструктаж был закончен. Настала пора отправляться на грешную Землю.

Глава 11

Полковник невозмутимо топтался в зоне прибытия одного из терминалов лондонского аэропорта Хитроу, ожидая пассажиров рейса Британских авиалиний из Москвы. Как всегда, помещение терминала было заполнено звуками никогда не прекращавшегося ремонта. Путешественники самых различных наций и рас имели одинаково озабоченные лица людей, начинающих понимать, что они несколько поторопились, вверив свою судьбу очередной авиалинии, отчаянно борющейся с неминуемым банкротством. Они с обречённым видом пялились на информационные экраны, нервно поедали огромное количество очень дорогой и очень нездоровой пищи и пытались уследить за сходящими с ума детишками. Полковник успешно изображал английского шофёра, по ошибке встречающего человека, который уже прибыл предыдущим рейсом. Синтетические сорочка, костюм из Маркс & Спенсер и неизменная — тоже искусственная — доброжелательная улыбка сидели на нём как родные. Надо сказать, что, по наблюдению офицера ГРУ, именно выражение лиц граждан бывшего советского пространства обычно выдавало их национальную принадлежность. Только человек из бывшего СССР, реагируя на случайный взгляд западного европейца где-нибудь в Лондоне или Париже, отвечал хмурым, вызывающим и заранее обороняющимся «фэйсом», благоприобретённым в толкотне общественного транспорта и очередях за дефицитом. Кстати говоря, это выражение постоянно ожидающего подвоха параноика уже отсутствовало у молодёжи, выросшей во времена, когда колбасу, джинсы и зелёный горошек можно было купить где угодно, а за границу стало возможным ездить не только на танке.

Полковник ожидал прибытия Дознавателя, Хлорофоса и Десантника. Сам он — с прекрасно отработанной легендой среднестатистического лондонского трудяги — находился на нелегальном положении. В Лондон разведчик прибыл некоторое время назад через Португалию — в компании красных от южного солнца и, как всегда, не очень трезвых британских туристов. В самолёте он намеренно познакомился с милой и простодушной девушкой, а потому, проходя в её компании через паспортный контроль, смотрелся ещё более родным и естественным представителем островной нации.

Годы обучения в ГРУ и неоднократные «ознакомительные» поездки в страну туманов, веснушек и счастливых котов превратили Полковника в оперативника высшего класса, способного провести здесь, если понадобится, годы и не вызвать ни малейшего подозрения у окружающих.

Брюнет, прибывший в Альбион под видом немецкого журналиста, также был на нелегальном положении. Немецкий он, кстати, знал не хуже непьющего президента самого большого государственного образования. В аэропорт он не поехал, а ожидал прибытия своих соратников в подвальной, но всё равно достаточно дорогой конспиративной квартире возле Оксфорд-стрит. Ни звонить, ни даже общаться с помощью Интернета со своими многочисленными подружками в России он сейчас не мог, а потому коротал время за изучением местных бульварных газет. Один из лондонских таблоидов поместил на первой странице огромный заголовок: «В ЕГИПТЕ НАЙДЕНО ЗАВЕЩАНИЕ АДАМА!» Брюнет поморщил симпатичное интеллигентное лицо, но дальше читать не стал. Вместо этого он включил телевизор и погрузился в атмосферу местных новостей, включавших бурное обсуждение в парламенте очередного кабинетного скандала, побег ещё одной английской школьницы с американским солдатом и рассуждения на тему, почему ботинки, за которые в США платят сто долларов, стоят здесь, в Англии — где их и сделали! — сто фунтов. Как всегда, ответить на этот вопрос не мог никто, включая самих тележурналистов, приглашённых политиков-популистов и экспертов-экономистов, которые с умным видом несли полную чушь.

Тем временем в Хитроу появились пассажиры из Москвы. Первыми из автоматических дверей терминала выбежали бизнесмены-иностранцы, размышляющие, как же списать расходы на московскую ночную жизнь. За ними растерянно вышли почти поголовно красивые русские женщины, одетые в слишком модные вещи. Последними тянулись прибывшие на нелегальную работу украинцы-строители и пьяные российские чиновники. Наконец в проёме дверей появилась троица оперативников ГРУ. Впереди с красным от злости лицом шёл Дознаватель. За ним следовал Хлорофос, на губах которого играла ироничная улыбка человека, только что увидевшего, как его недоброжелатель оказался в глупом положении. Замыкал колонну молодой герой Десантник. Он плёлся с поникшими широкими плечами и в целом имел вид описавшегося пуделя. В руках он тащил спортивную сумку, из которой капала некая жидкость, издалека напоминавшая то ли косметический лосьон, то ли сгущёнку. Чёрные джинсы и топорщившаяся на мощных мускулах футболка Десантника носили следы всё той же жидкости — плохо и поспешно стёртой. У него был затравленный вид российского офицера, вляпавшегося в неприятность на глазах начальства. У Полковника упало сердце: его нехорошие предчувствия в отношении чересчур энергичного парня, похоже, начинали сбываться. Дознаватель, увидевший Полковника в толпе встречавших, ничем не выказал этого и лишь крепче сжал зубы. Находившийся в толпе у выхода агент службы безопасности аэропорта с доброжелательной иронией посмотрел на измазанного загадочной субстанцией русского и тут же забыл о нём. Этот, по крайней мере, не был в дым пьяным.

Когда Полковник и троица прибывших, добравшись разными машинами, оказалась наконец в подвальной квартире, Брюнет с недоумением посмотрел на очень разные выражения лиц своих братьев по оружию и задал Десантнику неизбежный вопрос:

— Коля, в тебя что, слон в зоопарке влюбился?

Десантник промолчал, старательно разглядывая по-прежнему истекающую неизвестной жидкостью сумку с логотипом футбольного клуба «Челси». За него ответил Дознаватель, который, видимо, с трудом сдерживался всё время по пути из аэропорта:

— Наш юный друг по старой советской привычке решил стырить все бутылки с гигиеническим лосьоном из туалетов бизнес-класса. Да так, что умудрился раздавить одну из них прямо под футболкой на животе, а вторую — в сумке. Когда стюардессы-англичанки наконец оттерли его, они в своём закутке ржали так, что у нашего «Боинга» чуть не отвалились колёса!

— «Да, скифы мы, да, азиаты мы…» — процитировал великого поэта Хлорофос, едва сдерживаясь от смеха.

Десантник с ненавистью посмотрел на него, но опять промолчал. На его глаза навернулись слёзы. Полковник неприязненно посмотрел на опозорившегося подчинённого, сунул ему рулон бумажных полотенец и сказал:

— Что ж, хорошо хоть на жидкое мыло не позарился!

Дознаватель и Хлорофос переглянулись и, не выдержав, от души рассмеялись. Десантник покраснел ещё больше и, не поднимая глаз, ответил:

— Да нет, товарищ Полковник, мыло я отстирал ещё в самолёте!

Командир экспедиции только покачал головой, с трудом пытаясь не присоединиться к истерическому смеху своих подчинённых. В дверь позвонили. Полковник поднял руку, успокаивая обитателей конспиративной квартиры, и открыл дверь. В прихожей появился симпатичный и улыбчивый пожилой мулат с аккуратными седыми кучеряшками, чем-то похожий на Нельсона Манделу.

— Bon Dia![8] — сказал он по-португальски, а затем повторил приветствие на английском.

— Позвольте представить моего хорошего знакомого Детектива! Мы впервые встретились на его Родине — в Анголе. Он хорошо себе представляет, с чем нам скорее всего придётся иметь дело.

После процедуры знакомства Детектив с улыбкой кивнул узнавшему его Хлорофосу и внимательно посмотрел на Десантника. Тот, ожидая очередного вопроса о слоне в зоопарке, ответил вызывающим взглядом. Информатор ГРУ по кличке «Пророк», однако, решил промолчать. В конце концов, может, у русских именно так и полагалось — ходить в одежде с подозрительными пятнами?

* * *
Прибывшая в тот же день в Лондон профессор Мари для начала, как и положено любой попавшей в этот город женщине, посетила основные места поклонения идолу магазинной страсти «Хэрродс» и Оксфорд-стрит. После этого она решила отдохнуть и спустилась в гостиничный бар. Прокуренное помещение было наполнено парферналией, относящейся к игре в поло. Окна бара выходили на статую Св. Марии с младенцем, у которого несколько предосудительно и вызывающе выпирал орган, обычно скрываемый одеждой. Мари присела к стойке, заказала бокал вина и, положив перед собой копию древнего документа, в который раз за последние дни погрузилась в его изучение.

Документ был найден в «городе Солнца» — остатках древней столицы религиозного революционера фараона Эхнатона. Этот египетский царь попытался отменить множество богов предков и заменить их поклонением одному-единственному божеству — Богу Солнца. Столица, возведённая на ровном как стол пустынном плато в двухстах километрах к югу от нынешнего Каира — между Средним и Верхним Египтом, — не простояла долго. Смерть Эхнатона, реставрация старой религиозной системы, репрессии и изгнание жителей — всё это, да ещё суровый климат, превратили великолепные здания, возведённые в рекордные даже по нынешним временам сроки, в глиняный прах. Немногие из них — построенные из песчаника — разобрали, а строительные блоки использовали для возведения храмов, посвящённых традиционным божествам. Английская археологическая экспедиция, использовавшая новые методики сканирования, обнаружила, что один из таких блоков был полым изнутри и что в нём находился металлический сосуд.

После долгих переговоров с египетскими бюрократами — потомки разрушителей древнеегипетской цивилизации сегодня считают себя её наследниками и хранителями — члены экспедиции с огромным волнением разобрали стену и вскрыли каменную глыбу. Там обнаружилась герметичная бронзовая капсула. На позеленевшей от окислов поверхности изумлённые исследователи обнаружили не только египетские картуши, но и надписи на арамейском языке. Эта версия арамейского оказалась настолько древней, что никто из специалистов сначала не смог расшифровать их значение. Лишь использовав разработанную с помощью Агентства Национальной Безопасности США компьютерную программу, учёные смогли определить, что надписи были призваны предупредить нашедших капсулу о серьёзных проблемах, могущих возникнуть при попытке её вскрыть. Проблемы эти варьировались от страшной кожной болезни до вечного мучения в месте, по описаниям напоминавшее то ли один из кругов Ада, то ли угольные шахты в Сибири. Стало понятно: что бы ни хранилось в бронзовом сосуде, имело немалую историческую ценность. Рентгеновское обследование показало, что внутри, видимо, находился документ из пергамента. Если бы это оказалось правдой, то он мог стать самым древним сохранившимся письменным памятником из подобного материала. После дополнительных изматывающих душу переговоров с местными бюрократами и неизбежного «бакшиша» англичанам под немалый денежный залог позволили вывезти капсулу для вскрытия в специальной лаборатории Британского музея. Бронзовый сосуд открыли в наполненной инертным газом камере, напоминающей те, в которых работают с особенно опасными вирусами и отравляющими веществами. В полной тишине, прерываемой лишь взволнованным дыханием исследователей, руки в резиновых перчатках, вмонтированных в толстую стеклянную стенку, мучительно долго производили все необходимые манипуляции с алмазной пилой и прочими механическими приспособлениями. Наконец чисто срезанная крышка, за многие тысячи лет намертво прикипевшая к стенкам капсулы, отпала, глухо ударившись о дно камеры. Все присутствовавшие всё так же молча переглянулись.

Два резиновых пальца погрузились в цилиндрический сосуд и всё так же медленно извлекли из него свёрнутый в трубку документ с хорошо сохранившейся восковой печатью. На печати можно было легко разобрать египетский картуш, ранее виденный лишь двумя смертными, ныне живущими на Земле.

Один из них — наша героиня Мари — сейчас, наморщив лоб, смотрел на фотографическую копию документа, способного стать сенсацией почище древней библиотеки, найденной в середине 40-х годов XX века в Кумране. Чудовищно архаичный арамейский язык пергамента, найденного в капсуле, с трудом поддавался прочтению. Несмотря на прекрасное качество хорошо сохранившегося текста, некоторые слова, казалось, не имели смысла, а иные были просто неизвестны современным лингвистам. Лишь несколько людей во всём цивилизованном мире обладали квалификацией, теоретически позволявшей прочитать древний текст. Один из них работал в музее естественной истории в Нью-Йорке, двое — в Лондоне и двое — в Санкт-Петербурге. Никто из них, однако, не смог продвинуться далее определения жанра документа. Все они согласились, что он был чем-то средним между завещанием и пророчеством. В остальном же мировые лингвистические светила лишь с глубочайшим сожалением признали свою беспомощность. Русские посетовали на то, что их учитель — академик, выдающийся египтолог, лауреат Ленинской премии и знаток древних языков — умер ещё в советские времена. По антинаучным слухам, усиленно и, как всегда в таких случаях, безуспешно подавлявшимся властями, последним научным проектом академика стала расшифровка папируса, посвящённого добровольному уходу из жизни. После окончания работы выдающийся учёный, как и было предписано в древнем трактате, лёг в один из музейных саркофагов, прочитал вслух рукопись египтян и… умер. На спокойном лице покойного осталась удовлетворённая улыбка в последний раз оказавшегося правым исследователя. С тех пор немедленно изъятый документ находился в том же секретном месте, что и предсмертные признания Сталина, имена настоящих убийц Кеннеди и заспиртованные останки инопланетян. По мнению специалистов из Санкт-Петербургского университета, только их покойный кумир мог разгадать тайну пророчества, начертанного чернилами органического происхождения на пергаменте из шкуры пока не определённого животного. Но они ошибались. Сидевшая в полном сигарного дыма лондонском баре красивая сероглазая женщина обладала способностями, которые даруются Высшим Существом только тем, кого оно решило облагодетельствовать или погубить.

По-детски шевеля губами, Мари читала документ в девятый раз, когда произошло чудо и всё, изображённое на таинственном пергаменте, вдруг связалось в единое целое, непонятные слова неожиданно получили смысл и сложились в ставшие понятными строчки. Мари засмеялась от радости и даже — что она по старой памяти делала чрезвычайно редко — мысленно поблагодарила Бога за своевременную помощь. «Потомку пастуха, произошедшему от сожительства с египетской рабыней… Познавшему ненависть к избранному народу… Разрушителю новой Вавилонской башни…» — читала она первую часть пророчества. Ей по-прежнему предстояло расшифровать, кем же мог быть этот загадочный ишмаэлит — потомок Авраама, выгнавшего в пустыню любовницу-рабыню с маленьким сыном, — но уже было гораздо легче! «Когда Земля приблизится к Красной планете, когда сын дракона увидит блеск звёзд, когда два колена Прародителя решат, что они должны возлюбить друг друга…» — Мари забыла про запотевший бокал белого вина на стойке и, не отрываясь, проглатывала вдруг ставшее понятным содержимое рукописи. Она не сразу поняла, что ей что-то мешает, и в раздражении прислушалась к разговору пары, расположившейся по соседству.

* * *
Случайно или нет, но четвёрка лучших кидонов Института оказалась разбита на пары именно так, а не иначе. Нашему герою Агенту было суждено перелететь через полмира — меняя самолёты, паспорта и легенды — в компании Снежной Королевы. Мало того, на последнем этапе путешествия и в самой Англии им предстояло разыгрывать из себя супружескую пару — канадца и американку. Что, естественно, как минимум, подразумевало проживание в одном гостиничном номере. По крайней мере, этот номер был двухкомнатным. Всю первую проведённую под одной крышей ночь Агент-Аналитик проворочался на диване. Молчаливое присутствие за тонкой стенкой во всех отношениях привлекательной молодой женщины против воли заставляло его вновь и вновь прокручивать в голове возможные варианты того, как бы к ней присоединиться наиболее естественным и безопасным образом. Попросить таблетку от головной боли? Сказать, что на диване неудобно? Пожаловаться на страх темноты? На все эти вопросы можно было получить и доброжелательное приглашение пообщаться, и обидно-унизительный ответ. Например, за таблеткой могли послать вниз к консьержу или даже ещё подальше. А насчёт боязни темноты вполне мог последовать совет запереться в ванной комнате и включить свет. Или же вернуться в детский садик. В результате Аналитик забылся лишь под утро. Как провела ночь его соратница по оперативной работе, он не знал. Она была как обычно холодна, вежлива и чрезвычайно соблазнительна.

Весь следующий день «супруги» провели за запоминанием огромного объёма разведывательной информации на одной из конспиративных квартир Института, находившейся в весьма респектабельном спальном районе Лондона. По иронии судьбы, недалеко — на тихой и уютной улочке возле большого парка — находилось бывшее советское, а ныне российское посольство. Агент с любопытством посмотрел на российский триколор, гордо болтавшийся над дверью. С одной стороны, он понимал, что никогда не мог переступать порога этого викторианского особняка. Вместе с тем откуда-то из глубин подсознания настойчиво просилась наружу пара странных мысленных образов. Один был связан с туалетом без туалетной бумаги — факт даже теоретически невозможный для отхожих мест островного государства. Другой неясный образ был больным человеком с зелёным лицом, в помятом сером костюме-тройке, свёрнутым на сторону пожёванным галстуком и облёванными ботинками. Аналитик не смог вспомнить, что именно так выглядел после очередного дипломатического приёма второй секретарь советского посольства. Из-за роковой ошибки работавший в КГБ дипломат вместо секретного антиалкогольного препарата выпил другую — тоже секретную — таблетку. Эту дрянь работники КГБ обычно подбрасывали своим жертвам для достижения обратного эффекта.

Когда наступил вечер, Снежная Королева предложила, как и полагалось любящим друг друга супругам, приехавшим в качестве туристов в знаменитый город, поужинать вместе. Сначала они спустились в бар своей гостиницы, где уже сейчас, в семь вечера, оказалось довольно людно. Англичане по-прежнему свято придерживались традиции продолжать общение с коллегами по работе за кружкой пива или бокалом вина. Свободные места в баре оставались лишь у стойки. Там, отвернувшись от зала, сидела женщина с довольно сексуальной, как мимоходом определил Аналитик, спиной в белой блузке. Её лица он не увидел, так как она внимательно читала какую-то бумагу, в задумчивости положив на руку красивую головку с тёмными, коротко стрижеными волосами. Агент выбрал стул рядом с нею. Снежная Королева грациозно забралась на стул по соседству и заказала «кровавую Мери». Аналитик попросил белого вина. Некоторое время они молчали. Незнакомка рядом вдруг коротко и радостно засмеялась. Снежная Королева подозрительно посмотрела на неё, пригубила свой коктейль и, плотоядно облизав соблазнительные губы, несколько насмешливо скосила глаза на своего «мужа»:

— Ты сегодня плохо спал, любимый?

Агент смутился, сделал большой глоток из своего бокала и подыграл:

— Да, всё время думал о тебе, моя дорогая! Я помешал тебе спать?

— Нет, что ты! Просто за завтраком ты выглядел невыспавшимся и печальным!

Снежная Королева не выдержала и фыркнула от смеха. Ей была абсолютно понятна причина, по которой симпатичный и загадочный пришелец из шара всю ночь ворочался на своём диване. Аналитик тоже улыбнулся, поняв, что собеседница провоцирует его на откровение, и предложил:

— Хочешь анекдот?

Красавица «жена» с готовностью кивнула и опять отхлебнула из высокого стакана с коктейлем.

— Так вот, в двухместное купе поезда Ницца — Париж садятся двое: приятный мужчина и очаровательная женщина. Они неизбежно знакомятся, общаются, вместе ужинают в ресторане и наконец ложатся спать. Всю ночь наш мужчина борется с собою и вынужденно бодрствует. Как назло, с очаровательной незнакомки всё время спадает одеяло и она предстаёт перед ним во всей красе — с распущенными волосами, задравшейся ночнушкой и выглядывающей из неё крепкой грудью. Сжав в кулак всю свою волю, он, как истинный джентльмен, каждый раз встаёт и, отводя глаза от пахнущего духами тёплого соблазнительного тела, набрасывает одеяло обратно.

Тут Снежная Королева прыснула со смеху. Видимо, она слишком живо представила себе сцену страдающего от своего рыцарства мужчины, стоящего над не менее страдающей от его робости девушкой. Аналитик тоже невольно засмеялся. Стройная спина незнакомки рядом с Агентом напряглась: скорее всего, диалог двух «супругов» мешал ей сосредоточиться.

— Но вот настаёт утро, поезд прибывает в Париж. Измученный ночным бдением спутник девушки сердечно прощается с нею. Она искренне благодарит за прекрасно проведённый накануне вечер и вдруг протягивает ему пять франков. Он недоумённо спрашивает, что это такое. Девушка же отвечает: «А это тебе, козёл, на капусту!» Занавес закрывается!

Снежная Королева отбросила в сторону свою привычную холодную сдержанность и звонко засмеялась, одобрительно стуча миниатюрной, но весьма крепкой ладонью по стойке бара. Незнакомка по соседству наконец не выдержала и обернулась посмотреть на возмутителей спокойствия. Аналитик отметил, что она была весьма хороша собою: со странно знакомым смугловатым, как будто светящимся изнутри свежим лицом и огромными серыми глазами. Похоже, один из её предков был арабом или коптом из Египта. Снежная Королева тоже заметила экзотическую красоту соседки, отнеслась к ней без всякого одобрения и с некоторым вызовом ответила спокойным взглядом уверенной в себе женщины. Агент поспешил извиниться:

— Прошу прощения, мы потревожили вас!

Услышав голос нашего героя, незнакомка едва заметно вздрогнула и внимательно посмотрела на него.

— Ничего, ничего, я всё равно собиралась уходить! — ответила она и начала шелестеть бумагами на стойке.

Аналитик мельком взглянул на плотные листы непривычно большого формата с изображенным на них странным текстом и машинально сказал:

— На таком арамейском, наверное, должны разговаривать в Раю!

Соседка опять вздрогнула и, с ещё большим интересом посмотрев ему в глаза, ответила:

— Очень приятно встретить коллегу-специалиста. Меня зовут Мари! Я остановилась в этой гостинице и с удовольствием пообщалась бы с вами по поводу этого документа. Уверяю, вам было бы интересно!

— Нисколько в этом не сомневаюсь! — прощаясь, ответил Аналитик и проводил фигуру сероглазой женщины глазами. Когда он оглянулся, Снежной Королевы уже не было. По всей видимости, диалог двух лингвистов показался ей слишком скучным. Или, скорее, её по-женски возмутил сам факт того, что он вообще состоялся. Агент заплатил по счёту. Взглянув на полученный чек, он вздрогнул. Ему показалось, что на чеке было аккуратно напечатано по-английски: «А это тебе на капусту!» Естественно, при повторном прочтении ничего подобного на нём не оказалось. Когда он поднялся в номер, «жена» уже спала. Комната была закрыта, и Агент почему-то понял, что не стоит пытаться её открыть: она всё равно оказалась бы запертой на ключ. Он обречённо примостился на слишком коротком диване и неожиданно быстро уснул. Ему снился странный сон. К нему приходила женщина с чёрными волосами, тяжёлым ароматом восточных духов и сладостным телом. Вновь и вновь эта обладательница прямо-таки сатанинских чар пыталась соблазнить его и заставить войти в себя, обещая не испытанные доселе ласки и наслаждение. Раз за разом он почему-то отказывался это сделать, но тёмноглазая незнакомка не обижалась и лишь, смеясь, говорила ему: «Когда-нибудь я всё равно получу тебя!» Проснувшись на следующее утро, Аналитик долго пытался сообразить, почему он не овладел брюнеткой и у кого она собралась его отбирать.

* * *
Далеко-далеко, в ином измерении и в другой солнечной системе, во дворе скромной виллы, освещённой мерцающим светом масляных светильников, на деревянной кушетке римского образца, положив под голову руки и подогнув колени, лежала на спине прекрасная женщина. У неё были пышные волосы цвета спелой пшеницы. Она была одета в домашнюю тунику древнего фасона. Её ярко-синие глаза, казавшиеся чёрными во тьме райской ночи, задумчиво смотрели на бесконечное звёздное небо. Если бы кто-то, случайно оказавшийся рядом, смог посмотреть туда, куда был устремлён взгляд томной красавицы, он бы не поверил своим глазам. Ведь в самом деле, не могли же созвездия менять свои очертания, повинуясь прихоти даже обитательницы Рая!

Наконец женщина оторвалась от созерцания небесных светил: её босую узкую ступню пощекотала влажным носом неслышно забравшаяся на кушетку серая крыса. Вслед за нею по деревянным ножкам карабкались несколько крысят серого и чёрно-белого окраса. Блондинка не стала, как можно было бы ожидать от обычной женщины, кричать и пытаться забраться на что-нибудь высокое. Вместо этого она с улыбкой погладила крысу-маму и, опустив длинные стройные ноги на каменный пол, встала. Потянувшись, она сказала то ли самой себе, то ли внимательно смотревшей на неё серой самочке:

— Что ж, иногда автору достаточно лишь создать своих персонажей! Потом они начинают жить своей собственной жизнью!

Вновь подняв голову к небу и посмотрев в ту точку, где должна была находиться голубая планета по имени Земля, белокурая богиня с чуть печальной улыбкой и почему-то по-русски добавила:

— А он всё такой же!

— Да и мой, наверное, не изменился! — вполне по-человечески, только очень тонким голосом пискнула крыса Сюзанна. — Если не лезет в какую-нибудь неприятность, то уж точно мостится к очередной дуре!

Белокурая красавица ничуть не удивилась словам говорящей грызуньи и, соглашаясь, кивнула. К сожалению, все достойные внимания особи мужского пола подходили под вышеуказанное определение.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Альбион (г. Лондон)

…Почему я пережил тысячу бомбовых ударов в море, когда другие погибали? Видимо, я не был нужен ни небесам, ни преисподней…

Из воспоминаний немецкого подводника Herbert A. Werner, «Iron Coffins»

Глава 1

Современная история знает немало случаев, когда даже самые заклятые враги могли находить точки сближения, поводы для встреч и основы для тайных договорённостей. Скажем, зимой 1918 года Соединённые Штаты Америки могли вовремя откликнуться на призыв Ленина и Троцкого послать американские и японские войска на фронт по линии Урала для защиты от наступающих немцев. Тогда позорный Брестский мир мог бы и не состояться, а отношения между коммунистической Россией и капиталистическим Западом развивались бы без неизменной патологической вражды. Первая Мировая война могла закончиться раньше, а вторая вообще не произойти. Но это была неудачная попытка сотрудничества между, казалось бы, очень неожиданными партнёрами. Удачные же примеры включали англосоветскую оккупацию Ирана в 1942-м, снабжение американским оружием всё того же Ирана через посредничество Израиля и многолетнюю дружбу между Ватиканом и террористической Организацией Освобождения Палестины. Мир полон трудностей, но в тоже время пытливый и гибкий разум всегда найдёт в нём возможности для мудрого, пусть порою и не очень удобоваримого, компромисса. Тот, кто раз и навсегда определился с заклятыми врагами, заранее обрёк себя на поражение, ибо вчерашние враги способны стать завтрашними друзьями гораздо чаще, чем вчерашние друзья остаться ими.

Руководствуясь этой выстраданной мудростью, Давид — руководитель военной разведки страны избранных и отец Снежной Королевы — в течение каких-то двух недель после памятной встречи со своим бывшим соратником Богомолом умудрился побывать на нескольких континентах и в десятке (преимущественно нейтральных) стран. Там у него состоялись конспиративные встречи с порою самыми неожиданными для его положения и должности людьми. Последние включали глав ЦРУ английской разведки MI6, российских СВР и ГРУ, руководителей палестинской и иорданской спецслужб, израильской Шин Бет, а также Кардинала — седого мужчину с суровым лицом бывшего солдата. Последний представлял то подразделение канцелярии апостольского престола, которое, смиренно молясь Господу нашему и полагаясь на его вспомоществование, в то же время очень тихо и профессионально тратит огромный бюджет, обеспечивая защиту интересов Святой церкви во всём мире.

Встречи проходили по-разному, что определялось не столько официальными контактами страны избранных с тем или иным государственным образованием, сколько историей личных отношений с руководителями их спецслужб, построенными на десятилетиях совместных тайных и не всегда законных союзов и операций. Интересно, что иногда полюбовно завершённый конфликт мог способствовать развитию этих неформальных отношений в гораздо большей степени, чем операция, проваленная совместно с официальным союзником. Поэтому-то встреча с американцем, когда-то наивнопроглотившим дезинформацию о якобы имевшемся у Ирака оружии массового поражения, прошла достаточно прохладно. Ведь у того до сих пор саднило в желудке при малейшем воспоминании о слушаниях в Конгрессе. Там его вполне логично спрашивали о том, как возглавляемая им организация могла так позорно опростоволоситься и подставить лидера всего свободного мира, решившего бороться со всемирным терроризмом там, где им и не пахло. С другой стороны, совместное рандеву с русскими шпионами из СВР и ГРУ, прошедшее на беспечальном острове в Карибском море, базировалось на реальной взаимной помощи в борьбе с теми, кто сражался за истинную веру, взрывая бомбы в метро и автобусах. Оно было дружеским, откровенным и очень расслабленным. Хотя, разумеется, возраст есть возраст, да и жаркий климат никак не способствовал банным процедурам с массированным применением русской водки, кубинского рома и целого взвода отборных мулаток, способных уморить и шестнадцатилетнего Геракла.

Так или иначе, две недели изнурительных перелётов и множество тайных встреч с очень разными и одновременно очень похожими людьми с пытливыми глазами и своеобразным чувством юмора принесли желанные результаты. По всемирному шпионскому сообществу разнеслась весть о том, что не все ещё в стане избранных решили закопать топор войны и заняться мирными делами. Помимо этого, Давид дал понять своим друзьям, врагам и просто соперникам, что Бородач с плохой фотографии, так неожиданно обнаружившийся в стране самой старой парламентской демократии, наверняка намеревался сотворить там нечто совершенно гнусное. Такое, что затмило бы его прошлые «подвиги», включавшие разрушение небоскрёбов и втягивание самой сильной страны мира в нелепую войну с одной из мировых религий. Во всех вышеописанных разговорах присутствовал единственный совершенно ясно изложенный пункт. Страна избранных была готова сдать агентов-ренегатов и даже пожертвовать Богомолом, но никто и ни при каких обстоятельствах не должен был трепать её репутацию, а также подвергать опасности девушку, по описанию поразительно напоминавшую Снежную Королеву. Все собеседники Давида были прекрасно осведомлены о сильных и слабых сторонах друг друга, а потому тут же поняли природу его интереса, не стали тратить время на нескромные вопросы и подтвердили заключённые джентльменские соглашения твёрдыми рукопожатиями.

Заручившись пониманием происходящих исторических событий со стороны мирового шпионства, Давид напоследок навестил старца-поляка, пытающегося уже на пороге ухода в мир иной понять смысл посланных Богом испытаний. Умные глаза древнего полиглота, казалось, никак не отреагировали на рассказ гостя о возможной версии похищения человека из зеркального шара и о том, где можно найти этого индивидуума, посланного человечеству в качестве то ли пророка, то ли антихриста. Под конец встречи Давид попросил святого отца о помощи. После долгой паузы легендарный понтифик пошевелил кустистыми бровями под белой шапкой и пробормотал несколько загадочных фраз:

— А я-то думал, нет ничего более вечного, чем сама вечность… Человек, берегись шума крыльев после полуночи, пока не поймёшь, кто к тебе пожаловал: ангел, демон или птица ночная! Понял, Пращник?

Давид вздрогнул: даже сидевший перед ним старец не должен был знать об истории с египетским часовым, которого он действительно снял удачным и бесшумным выстрелом из пращи и таким образом заработал свою библейскую кличку.

Старец опустил голову ниже когда-то широких и сильных плеч и задремал. Давид, не до конца уверенный в том, что же он только что услышал и чего ему делать дальше, по-прежнему топтался у престола дремлющего понтифика. Старец приоткрыл один глаз и, увидев, что посетитель ещё не ушёл, поманил его к себе:

— Иудей, ты думаешь, я сошёл с ума? Тронулся разумом?

Тот пристыженно улыбнулся и отрицательно замотал головой.

Святой отец усмехнулся и достал из невидимого кармана стеклянную пробирку с чем-то тёмным внутри. Негнущимися бледными пальцами он с трудом открыл притёртую пробку и вытряхнул содержимое прямо в воздух. Жидкость, похожая на кровь, не пролилась на пол, а превратилась в как будто висящие в невесомости капли. Свет, попадавший внутрь древнего дворца через разноцветное витражное стекло, озарил капли, которые засветились красными рубинами. Не верящий своим глазам Давид открыл рот. Повисев несколько секунд в воздухе, капли медленно вытянулись в цепочку и потянулись к окну. Они преодолели его без всяких видимых последствий для стёкол и исчезли в солнечном небе. Старец тихо и счастливо — как ребёнок — засмеялся и, опустившись на пол, простёрся на его некрашеных досках в позе когда-то распятого на кресте плотника из Назарета. Давид понял, что теперь-то аудиенция точно закончена и на подгибающихся ногах пошёл бороться с международным терроризмом и врагами нации избранных. Как и в борьбе христианской церкви с нечистой силой, здесь не следовало ожидать быстрых и лёгких побед. Как и указанная организация, Давид не смог бы до конца честно сказать, что хочет окончательного поражения своих врагов. Когда уже по пути в аэропорт отнюдь не религиозный Давид подумал, а кому же могли принадлежать капли нетленной крови и куда они могли деться, ему стало не по себе.

* * *
Однорукий мулла был свято верующим и отважным человеком, посвятившим всю свою жизнь непрерывному познанию Корана и борьбе с неверными, которые не смогли или не захотели принять учение священной Книги. И хотя язык её и казался порою неясным, это всё же были слова Бога, переданные последнему пророку архангелом Гавриилом. Он был уверен, что даже не совсем ясные суры всё равно когда-нибудь откроют ему свой истинный смысл точно так же, как в своё время открыли и другие. И пусть его высокий гость — Бородач из Стоунхенджа — вёл себя несколько странно и никак не выдавал своих истинных планов, проводя всё время в молитвах и прогулках по Лондону. И делал он это, казалось, бесцельно и без малейших попыток изменить свой внешний вид, более подобающий песчаным пустыням Ирака. После первоначального ужаса от нежелания гостя расстаться с пастушеским нарядом мулла даже испытал очередной приступ восхищения по поводу мудрости и смелости неуязвимого старца. Ещё более он уверился в способностях предводителя святого джихада, когда его застарелая язва вдруг чудесным образом затянулась вскоре после того, как хаджи приложил к его измученному болью худому животу сухую и очень тёплую ладонь. В общем, ради старика с потёртым кожаным мешком бывший афганский полевой командир был готов слепо пожертвовать не только второй рукой, но и самой жизнью. Но даже он не поверил своим ушам, когда святой человек попросил его найти не партию автоматов, не тонну взрывчатки и не верных бойцов-моджахедов, а… верблюда.

Что ж, разумеется, Великобритания — это не Аравийский полуостров, и верблюды здесь встречаются не так уж и часто, но англичане давно усвоили одну простую истину. Если вам позвонил человек с арабским акцентом и попросил купить или взять в аренду «Майбах», «Боинг» или бегемота, то лучше не изображать спесивое удивление, а немедленно оторвать задницу от стула и обеспечить скорейшее и полное удовлетворение даже самых экзотических желаний ближневосточного клиента. Нефтяным шейхам и их укутанным в балахоны спутницам, скупающим буквально всё в самых дорогих лондонских магазинах, позволяется и прощается очень многое, включая парковку в неположенных местах и ускоренное получение бессрочного вида на жительство. Даже Институт нации избранных строго-настрого предупредили, что за малейшим недружественным шагом по отношению к богатым ишмаэлитам последует немедленное, обидное и окончательное изгнание из туманного Альбиона. За похожий — почти королевский — статус в Великобритании боролись и русские нувориши, но им пока не хватало опыта, критической массы и стиля.

В общем, в одно прекрасное утро перед уже известной мечетью в окружении толпы любопытных, включавшей и неизбежного теперь агента Моссада, стоял прекрасно ухоженный двугорбый верблюд и, величественно поглядывая презрительными огромными глазами на окружавший его бедлам, жевал несколько подобранных с мостовой окурков. Из мечети вышел Бородач из Стоунхенджа и с удовольствием осмотрел белоснежного красавца. Удовлетворённый увиденным, он с трудом дотянулся до огромной головы и что-то ласково прошептал в напрягшееся ухо. Что бы ни было сказано загадочным старцем, это возымело немедленный эффект. Корабль пустыни моргнул коровьими глазами и, предупредительно повернув вбок несуразную башку, аккуратно и смачно харкнул сублимированными окурками. Под гул восхищённой толпы правоверных огромный комок верблюжьих соплей, как ракета, пронёсся над узкой улочкой и угодил прямо в напряжённо открытые глаза агента Института, ошивавшегося возле мечети. Толпа сочла прямое попадание снаряда из флегмы столь почитаемого арабами животного добрым знаком и начала издавать поздравительные звуки. Тем не менее несчастный шпион, утонувший в пюре из соплей и окурков, был просто не в состоянии воспринять выпавшее ему испытание как Божью благодать и едва удержался от потока похабных упоминаний верблюда-обидчика, его облезшей мамаши и того ишака, который помог ей зачать эдакого урода. Последующие полчаса он провёл, пытаясь вновь обрести зрение, слух, обоняние и человеческое достоинство. Поэтому, как он впоследствии вполне логично объяснял в своём пространном рапорте, ему и не удалось увидеть происходившего.

А происходило следующее. Верблюд с библейской кличкой Самсон неуклюже согнул огромные передние ноги и встал на колени. Сухой старикан неожиданно бойко и грациозно запрыгнул ему на спину и одобрительно похлопал по горбу. Самсон снова выпрямился и издал пронзительный вопль явно довольного жизнью животного. Честно говоря, тембр его голоса действительно напоминал ишачий. Толпа правоверных в очередной раз захлопала в ладоши, ожидая продолжения зрелища, прямо скажем, необычного даже для этой части Лондона. Бородач гордо, как опытный погонщик, устроился на верблюжьей спине и издал гортанный звук. Самсон сначала медленно, а потом всё быстрее начал переставлять ноги-ходули и через какую-то минуту исчез из поля зрения. Толпа шумно обсуждала, куда же направился полюбившийся всем хаджи, и пыталась выведать это у однорукого муллы. Его худое лицо аскета загадочно улыбалось, пытаясь скрыть тот факт, что он также не имел понятия о конечном пункте назначения доброго старика. Он был бы очень удивлён, узнав, что Бородач и сам ведать не ведал, куда же его занесёт вошедший в спортивный раж Самсон. Хотя, поразмыслив, наверняка бы вспомнил уже когда-то имевший место прецедент из жизни последнего пророка. Ведь именно таким образом тот, вернувшись когда-то в святой город, решил отдать себя в руки Аллаха и поселиться там, где остановится его верблюд.

* * *
В это же утро Учёный прибыл на работу в очень приподнятом настроении. Накануне он в седьмой раз за последние два месяца поужинал с очаровательной молодой женщиной. Девушка — медсестра из стоматологической клиники — была мулаткой из Южной Африки. Он попала в Англию из-за принимающего нешуточные масштабы разгула преступности в бывшей колонии и недостатка квалифицированного медицинского персонала в метрополии. Учёный искренне считал, что являлся инициатором первого свидания (он ошибался!). Застенчивый генетик полагал, что сейчас, после седьмой встречи, у него появлялась серьёзная надежда на то, что в следующий раз он сможет попробовать обнять предмет своих тайных вожделений и не будет отвергнутым. При одной лишь мысли о пухлых губах полукровки его, прямо скажем, хиловатое тело начинало трепетать от страсти. В свою очередь, сама медсестра, решившая соблазнить симпатичного очкарика, начала несколько уставать от его по-джентльменски ненавязчивых манер. Третий раз подряд она на всякий случай надевала парадное тёмно-красное дезабилье от La Perla и ожидала неприличного предложения, которое с радостью готова была принять. Но не помогали ни блузки, выгодно приоткрывавшие полную грудь цвета кофе с молоком, ни заливистый грудной смех в ответ на бородатые шутки её вздыхателя, ни даже «случайные» похлопывания его по тонкому, как у страуса, бедру. Проклятый знайка никак не реагировал и лишь бормотал что-то про генетику, бессмертие и свой вклад в науку. Томная мулатка старательно кивала головой, ничего не понимала и боялась, что обильная секреция от всё усиливавшегося возбуждения испортит её роскошное бельё. Так или иначе, но утром по дороге в Центр Исследований Будущего Учёный часто улыбался. Он лелеял надежду на то, что спустя каких-нибудь полгода роскошная южноафриканка примет его предложение слетать отдохнуть куда-нибудь в Португалию или на Канары. Припарковав свой подержанный внедорожник на специально отведённом для него месте, Учёный не сразу направился в лабораторию, а заглянул в кафетерий. Придя в кабинет, он настороженно взглянул на компьютерную мышь, но в этот раз всё было в порядке. Включив компьютер и проверив пришедшую за ночь электронную почту, он допил свой кофе и с удовольствием проследовал в лабораторию. Сегодня у него был большой день.

Несколько лет назад в распоряжение только что основанного Центра попал так называемый протеин N. Неведомо откуда доставленная и непонятно кем полученная субстанция обладала рядом удивительных свойств. Именно Учёный был назначен ответственным за первоначальное исследование вещества загадочного происхождения. Поскольку корпоративное и научное начальство Центра хранило полное молчание по поводу авторства и предназначения жидкости янтарного цвета, ему пришлось провести развёрнутую многомесячную серию экспериментов. Уже в середине цикла Учёный заподозрил неладное. Протеин явно предназначался для целенаправленного воздействия на представителей негроидной расы. Естественно, он не мог сказать точно о последствиях внутреннего употребления субстанции, но очень сильно подозревал, что если сам он отделался бы лишь лёгким кишечным расстройством, то человек с тёмным цветом кожи мог эту самую кожу потерять. Она бы просто растеклась при попадании на неё даже ничтожного количества необычного органического вещества. Скорее всего, и просто смуглый цвет кожи — как, например, у арабов, индийцев или некоторых средиземноморских народов — мог означать меньшие по масштабам, но тоже очень неприятные проблемы для всех тех, кто подвергся бы воздействию янтарной жидкости. Мало того, структура уникального протеина была такова, что по проведении дополнительных экспериментов он мог быть «перенацелен» и на людей с иными генетическими параметрами. Например, слишком умных, голубоглазых, американских индейцев или предрасположенных к тем или иным наследственным заболеваниям.

Иными словами, то, что пришлось исследовать Учёному, оказалось ещё не виданным в мире биологическим оружием. Учитывая время появления в лаборатории указанного вещества и его характеристики, можно было легко догадаться, в какой стране его создали. Действительно, протеин синтезировали в южно-африканских лабораториях как один из вариантов «тотального» оружия борьбы с основной массой угнетённого и дискриминируемого населения не только страны апартеида, но и всего континента. Режиму Претории показалось мало ядерного оружия. Белым маньякам захотелось получить нечто, способное убивать без разрушений, радиоактивных осадков и явных следов преступления. Их планы нарушило лишь крушение всей прогнившей системы и приход к власти президента Манделы. Последний, по вполне понятным причинам, немедленно разогнал всех замешанных в наиболее секретных и одиозных оружейных проектах и приказал уничтожить все их достижения. Однако представители ЛАКАМ — организации страны избранных, занимающейся научным и промышленным шпионажем и всегда традиционно сотрудничавшей с терпевшими от санкций южноафриканцами, немедленно вмешались в ситуацию. Предложив хорошие деньги, они заполучили накопленные результаты с целью продолжения исследований. Научные руководители программы генетического оружия переехали в Израиль и передали ему свои наработки для проведения научной экспертизы. Одним из учреждений, осуществлявших предварительную проверку, оказался и созданный при участии избранных Центр Исследований Будущего в Лондоне. Однако в отличие от других проводивших анализ субстанции Учёному удалось не только подтвердить её смертоносную силу, но и сделать шаг вперёд, до которого не додумались даже её ненормальные создатели. Они, работавшие над тем, как убить миллионы ни в чём не повинных людей, не смогли увидеть другое, гораздо более замечательное свойство протеина N. Он мог не только избирательно уничтожать ту или иную генетически обусловленную группу, он продлевал жизнь! Учёный натолкнулся на это свойство случайно, подвергая субстанцию воздействию радиации. Он обратил внимание на то, что излучение в определённых диапазонах и дозах заставляло вещество влиять на отростки хромосом — теломеры. Сначала, увидев эффект удлинения теломер на изображениях, полученных с помощью электронного микроскопа, генетик не поверил ни дорогому капризному аппарату, ни своим глазам. Затем, проведя дополнительные исследования, он понял, что действительно наткнулся на нечто чрезвычайно важное. Оставив в живых подопытных мышей, Учёный через некоторое время обнаружил, что они отнюдь не собирались умирать в определённое им селекционерами время, то есть по прошествии нескольких месяцев. Мало того, грызуны оставались здоровыми, бодрыми и молодыми. Раз за разом повторявшиеся эксперименты подтверждали одно и то же: после определённых модификаций протеин N был способен превратиться в сыворотку если не бессмертия, то уж, по крайней мере, продлённой молодости.

Сегодня Учёный собирался, наконец, сам принять доработанную в ходе многолетних исследований версию протеина и поставить, таким образом, первый опыт с волшебной субстанцией на человеке.

Конечно, сохранялась большая вероятность того, что произойдёт нечто непредсказуемое. Так, он вполне мог умереть мучительной смертью или превратиться в страшного урода. Ещё более значительными были шансы на то, что не произойдёт ничего и эффект от действия субстанции ограничится головной болью или расстройством желудка. Но настоящий борец за научный прогресс всегда живёт надеждой, а потому наш знакомый допил свой кофе и в приподнятом настроении направился в специальный бокс, составляя в уме речь на церемонии вручения Нобелевской премии. По пути он должен был пройти между двумя рядами клеток с подопытными животными. По давней привычке он здоровался со своими несчастными подопечными и заодно проверял, все ли они пережили прошедшую ночь. Он уже было миновал клетку с родентом под номером «666В», но внезапно остановился, развернулся и быстро вернулся обратно. Его великолепное расположение духа было бесповоротно испорчено. Уже знакомый нам пегий крыс, неизвестно как попавший в лабораторию, сидел у дверцы клетки и смотрел на Учёного всё с тем же необъяснимо тревожащим выражением розовых глазёнок. Казалось, проклятый грызун присутствовал на всех свиданиях с медсестрой-мулаткой и теперь насмехался над его жалкими попытками развлечь роскошную фемину анекдотами, вычитанными в Интернете. Но не только это привлекло внимание вдруг вернувшегося генетика. Присвоенный крысу кодовый номер «666В», аккуратно напечатанный на самоклеющейся табличке, вдруг оказался грубо перечёркнут каким-то тёмно-бурым веществом. Вместо него несколько ниже корявыми буквами на английском языке было начертано «Mr. Alfred» («Г-н Альфред»), Учёный нагнулся, поскрёб надпись ногтем, но тут же с отвращением отдёрнул указательный палец, так как надпись была начертана свежим крысиным калом. Громко сказав «Damn it!»,[9] он повернулся и бегом проследовал к ближайшему рукомойнику. Оттуда, кипя злостью, генетик направился прямо к административному директору Центра, только что приехавшему на работу В ходе короткой дискуссии тот сухо сообщил Учёному, что обвиняемый им лаборант-марихуанщик вот уже два дня отсутствует на работе из-за болезни (как неласково подумал Учёный, её вызвала передозировка генетически изменённой анаши). А потому никак не может бегать по лабораториям и пачкать их экскрементами подопытных животных. В завершение директор, которому уже несколько надоела война между сотрудниками Центра, так же сухо выразил своё удивление по поводу столь придирчивого отношения Учёного к смотрителю зверинца и в завершение ехидно порекомендовал ему «не совать что попало куда попало». Когда по-прежнему багровый от злости Учёный вернулся к клетке с пегим крысом, на табличке добавились новые буквы. Теперь надпись гласила: «Mr. Alfred, Sr.» («Г-н Альфред старший»). В этот раз исследователь не стал скрести вновь появившиеся буквы пальцем, а взял себя в руки и тщательно осмотрел место происшествия. Возле таблички обнаружились явные следы недавней дефекации, а сама клетка оказалась открытой, хотя Учёный мог поклясться, что ещё десять минут назад запирающая скоба находилась на положенном ей месте. Уже раздумавший совершать исторический эксперимент Учёный внимательно посмотрел на как ни в чём не бывало облизывающего себя грызуна и серьёзно сказал:

— We need to talk![10]

Крыс оторвался от своих гигиенических процедур, нагло посмотрел на возвышавшуюся перед ним человеческую фигуру и, обнажив жёлто-оранжевые зубы, пропищал в ответ:

— It’s about f… time![11]

Учёному вдруг стало тяжело дышать, и он судорожно задёргал узел кое-как завязанного галстука под белоснежным накрахмаленным комбинезоном.

* * *
Г-н Альфред сочувственно посмотрел на смертельно побледневшего Учёного и вежливо предложил:

— Да вы бы присели!

Учёный машинально кивнул закружившейся головой и сходил за стулом. Поставив его спинкой вперёд, он сел перед клеткой и уставился на своего хвостатого собеседника. Тот моргнул красными глазами, поморщил светлые усы и всё так же вежливо спросил:

— Вы не будете возражать, если я вылезу из клетки: уж очень сильно воняет!

Учёный опять кивнул, по-прежнему не в силах сказать ни слова. Крыс же как ни в чём не бывало продолжал:

— Понятное дело, если кого-то вынуждать оправляться там, где он живёт, так запах того… не самый лучший. Вот вас бы заставить в своей спальне гадить, представляете?

Учёный мысленно представил количество опилок, которое потребовалось бы в этом случае, и мысленно же согласился: говорящий грызун был совершенно прав. Тут выдающийся генетик наконец пришёл в себя и вновь обрёл дар речи:

— Вы… Как мне к вам обращаться?

— Просто Альфред, — бодро пискнул крыс, — обойдёмся без «господина»!

— Хорошо, — собрался с мыслями Учёный и попытался взять в свои руки инициативу, — давайте перейдём к делу! Скажите, вы кто? Результат невероятной экспериментальной мутации? Где вас вывели? У нас, в Англии? В США? Или в Сингапуре? Как вы здесь оказались?

Крыс, почесав за ухом и ухмыльнувшись зубастой пастью, уклончиво ответил:

— Милый мой, если бы я вам сказал, где претерпел свою мутацию и что послужило мутагеном, боюсь, вы бы мне всё равно не поверили! В любом случае, не ломайте голову: уверяю, что вам не удалось бы повторить эксперимент даже в условиях вашей передовой лаборатории!

— Японцы? Неужели русские?! — не сдавался Учёный.

Господин Альфред вздохнул:

— Мне будет гораздо легче объяснить вам, как я здесь оказался. Вы ведь знаете, что мы, крысы, обладаем поразительной способностью мигрировать по миру, залезая на корабли, забираясь в вагоны поездов и даже цепляясь за одежду…

— Что вы говорите! — удивился Учёный. — Так вы попали в наш Центр с помощью человека? A-а! Это негигиеничный хиппи из зверинца! В нашем заведении только он способен не заметить крысу в своём кармане! Или нижнем белье!

— Нет, я действительно прибыл сюда в чужой одежде, но люди здесь ни при чём! В том числе и тот сотрудник, которого вы только что упомянули. Но давайте-ка лучше поговорим о том, зачем я к вам пожаловал! Кстати, после нашего разговора вы можете подсадить меня к вон той симпатичной самочке? — Тут крыс подмигнул красным глазом.

Учёный ошарашенно оглянулся. Пушистая фемина, привлекшая внимание усатого мутанта, оказалась не обычным лабораторным животным, а огромной норвежской крысой, вдвое большей, чем сам Alfred Sr. Она возбуждённо топталась у прутьев клетки, с интересом разглядывая невиданный природный феномен.

— Лично я всегда был неравнодушен к скандинавкам! — Альфред опять подмигнул и осклабился зубастой пастью.

Глава 2

Магазин на одной из центральных улиц Лондона являлся давней достопримечательностью огромного мегаполиса. Он был бы всего лишь одним из слишком дорогих английских универмагов, если бы не огромные размеры, десятки тысяч призывно светившихся по вечерам лампочек на фасаде и имя владельца. Последним в результате скандальной операции по облапошиванию английского аристократа много лет назад стал ближневосточный могул, так и не сумевший получить британское подданство. Желанный паспорт не давался ему, несмотря на потраченные деньги, связи в высших сферах и услуги, оказанные сильным мира сего. Другой на его месте уже давно бы прекратил бессмысленное бодание с бюрократами. Но он неутомимо и с упорством, достойным лучшего применения, вновь и вновь штурмовал бастионы британских чиновников, давно перейдя черту, за которой перестают дорожить благоразумием и репутацией. В этот день Могул — грузный, мрачный и некрасивый — приехал в офис на верхнем, роскошно отделанном этаже Магазина несколько позднее, чем обычно. Огромный «Роллс-Ройс» плавно притормозил у служебного входа, охрана из бывших сотрудников спецподразделений SAS тщательно и профессионально отработала процедуру высадки и захода в здание. Один из плечистых мордоворотов в прекрасном костюме и с неизменным наушником на витом проводе, спрятанным в коротко остриженной голове, сопроводил Могула в отдельный лифт, отделанный ценными породами дерева и украшенный позолоченными светильниками в любимом им древнеегипетском стиле. Как и все арабы египетского происхождения, он питал необъяснимую, но глубокую привязанность к когда-то разрушенной его предками цивилизации. Лифт плавно понёсся на верхний этаж, но на полпути неожиданно остановился. Могул и его охранник обеспокоенно переглянулись, так как подобного здесь никогда не случалось. Свет в кабине лифта не пропадал и даже не мигал. Следовательно, дело было не в обрыве кабеля электроснабжения. Впрочем, предусмотренный специально для подобных случаев и всегда находившийся в постоянной готовности запасной генератор должен был бы уже автоматически включиться и подать ток. Неожиданно над головами пассажиров кабины раздался шум от падения на крышу чего-то тяжёлого. Могул и охранник опять переглянулись. Старый миллионер прошептал:

— Крысы?

Охранник с сомнением прикинул массу упавшего на кабину предмета и подумал, что грызунов подобных размеров не водится даже в нью-йоркской подземке. Он попытался вызвать своих товарищей с помощью портативной радиостанции, но в наушнике послышался только статический шум электронной «глушилки». Неизбежно возникало подозрение, что кто-то не пожалел усилий, чтобы изолировать их в лифте, подвешенном где-то на уровне четвёртого этажа. Поколебавшись, охранник, наконец, обречено кивнул похожей на тыкву бритой головой и, открыв верхний люк, высунулся в тёмное пространство шахты.

Как показали дальнейшие события, это решение оказалось довольно опрометчивым. Раздался шипящий звук вырывающегося из аэрозольного баллона газа, и мгновенно обмякшее тело охранника свалилось внутрь лифта. Могул с ужасом посмотрел на закатившиеся глаза своего телохранителя. В приоткрытый люк негромко и вежливо сказали по-арабски:

— Господин, приносим свои извинения, но вас хотели бы видеть!

— Кто, где, зачем?! — забормотал смертельно напуганный старик, чувствуя опасно усиливающееся биение изношенного годами и излишествами сердца. — Пусть приходят ко мне в офис, там и поговорим!

— Боюсь, нам придётся попросить вас совершить недолгую прогулку, — с сожалением проговорил вежливый невидимка.

В люк спустилось что-то вроде верёвочного сиденья. Могул, кряхтя, с трудом умостил в него рыхлый зад. Хлипкая с виду, но оказавшаяся неожиданно крепкой конструкция плавно поползла вверх. Пыльная, пахнущая мышами шахта лифта была плохо освещена парой светильников, висевшей где-то под самой крышей Магазина. По-видимому, после украшения знаменитого фасада лишних лампочек просто не осталось. В тусклом свете Могул наконец разглядел своих похитителей (а он был уверен, что дело шло именно о похищении). Те были в тёмных масках и специальных костюмах, увешанных множеством всякого полезного снаряжения, включавшего мотки капроновой верёвки, фонари и зловеще выглядевшие автоматы с короткими стволами и длинными магазинами. Обладатель вежливого голоса прислушался к усиливавшейся какофонии звуков, производимой пришедшими в себя охранниками и сотрудниками Магазина. Он подошёл к стене возле лифта и что-то сделал с нею. Стена со скрипом провалилась внутрь, обнаружив неширокий проход. Незнакомец вновь обратился к Могулу:

— Господин, вы, наверное, и не знали о существовании этого укромного места?

Тот лишь покачал головой и, тяжело дыша широко открытым ртом, полез в жуткий и неведомо куда ведущий коридор. Вся эта история плохо сказывалась на его сердечной деятельности.

Когда спустя несколько минут Могулу помогли высадиться в одном из якобы закрытых на ремонт роскошных туалетов Магазина, там его поджидал одетый по-прежнему в твидовый костюм лжепрофессор из Бразилии. Разглядев его лицо, Могул издал жалобный задыхающийся звук попавшего в ловушку старого ловчилы. Профессор был удовлетворён произведённым им впечатлением и не стал тратить времени на вежливые расспросы о здоровье и семье.

— Мы как-то встречались, но это было довольно давно. Наверное, лет тридцать назад! — начал он. — Но вы, разумеется, не можете этого помнить. Тем не менее, надо ли мне представляться?

Могул отрицательно помотал огромными, как уши спаниеля, мешками под глазами на лице, почерневшем от многолетнего курения сигар.

— Тогда, учитывая обстоятельства нашей сегодняшней встречи, я хотел бы сразу перейти к делу. Вы не против?

Если бы даже Могул и был против, он не стал бы рисковать и расстраивать своего собеседника бесполезным отказом. Поэтому он лишь засопел и продолжил молча смотреть на проклятого сумасшедшего жалобными маслянистыми глазами.

— Моей организации нужны деньги! Большие деньги на организацию одного богоугодного дела. Я бы хотел одолжить эти средства у вас!

Могул закатил глаза так, что стали видны желтоватые белки. Профессор недобро подумал, что, судя по покрывавшей их густой сетке кровоизлияний, египтянин недавно выдавил из себя 15-метрового червя-паразита. На самом деле это было последствием неумеренного употребления «Виагры». Со своей стороны, Могул с той же степенью симпатии подумал о том, что пришлось бы долго искать того Бога, которому бы оказалось угодным планируемое этим сумасшедшим мероприятие. Каким бы оно ни было!

— Уважаемый имам! — обратился он к своему похитителю. — Дело в том, что уже довольно долгое время финансовое состояние моих основных активов оставляет желать лучшего. Особенно после ваших американских подвигов! Извините, но десятину платят не с оборота, а из прибыли!

Таким образом, Могул не удержался и припомнил чокнутому моджахеду удары, нанесённые им всем тем, кто до этого успешно делал бизнес на туристах. Испытав праведный гнев, он, несмотря на весьма напряжённую ситуацию, всё же смог забыть о рези в груди и мысленно восхитился своим находчивым ответом. Профессор не стал спорить. Он, как будто соглашаясь, кивнул и полуобернулся к громиле в чёрной маске и спецкостюме с вшитыми кевларовыми щитками. Тот утвердительно моргнул и внезапно с ужасающей точностью ударил Могула носком ботинка в ту точку промежности, где сходятся несколько нервных окончаний. Могул икнул от чудовищной боли, усиленной раком простаты, и, как мешок с цементом, грохнулся на каменный пол уборной. Его хриплое дыхание было прерывистым и тяжёлым. Профессор с немалым удовлетворением взглянул на поверженную жертву. Ничто в жизни не нравилось ему больше, чем опускать таких вот гордецов с созданных ими небес на его негостеприимную землю. Подойдя поближе, он наклонился и хотел было рассказать своему собеседнику о том, что, в случае дальнейшего нежелания расстаться с деньгами, ожидает его жену, похожую на закатившуюся под диван засохшую сливу, и напоминающую переспелый абрикос дочь-финансистку.

Но в этот момент Могул вдруг встрепенулся и в смертной судороге засучил по каменным плитам пятками в ботинках из кожи новорождённых крокодилят. Профессор тревожно оглянулся. Его подручный не стал долго колебаться и, сорвав с встревоженного смуглого лица чёрную «балаклаву», попробовал сделать старику искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Ежесекундно отплёвываясь от мерзкого вкуса сигарных окурков и утирая пот со лба, он провёл за этим нелёгким занятием не менее десяти минут. Профессор, засёкший время с помощью хронометра, сам остановил его, похлопав по крепкому тренированному плечу:

— Не надо, он уже на пути в Рай!

Громила поднялся на ноги и перевёл дыхание. Через некоторое время он удивлённо спросил Профессора:

— Хаджи, а почему этот грешник должен попасть в Рай?

— Потому что, тупой сын свиньи и пьяного дикобраза, ты двинул его ногой в мужской корень так, что у него разорвалось сердце! Теперь он стал мучеником-шахидом и враз искупил все свои грехи!

Профессор высказал своё неудовольствие совершенно спокойным и нейтральным тоном. Но это ужаснуло Громилу гораздо больше, чем могло бы напутать плевание слюной и топанье ногами. Побледнев от ужаса, он прислонился спиной к зеркальной стене, приготовившись мученически пострадать за истинную веру. Но Профессор не стал продолжать тему. Вместо этого он приблизился к трупу очень не вовремя умершего Могула и некоторое время пристально вглядывался в его выпученные от смертной боли чёрно-жёлтые маслянистые глаза. После чего совершенно неожиданно подпрыгнул и приземлился тому на грудину. Раздался жуткий хруст. Громила ещё сильнее прижался к стенке и обмочился. По счастью, спецкостюм предусматривал и подобные ситуации, а потому пахнущая ужасом жидкость просто впиталась в его ткань и в роскошной уборной не осталось предательских следов ДНК.

Настала пора уходить, так как охрана владельца Магазина состояла отнюдь не из идиотов и уже должна была понять, что им требовалась серьёзная профессиональная поддержка. Наверняка существовала и стандартная процедура принятия решений, а потому звонок в полицию должен был раздаться немедленно после вскрытия кабины по-царски украшенного лифта. Но Профессор несколько переоценил умственные способности телохранителей. Действительно, звонку было положено раздаться именно в вышеуказанный момент, но они пока просто не успели добраться внутрь кабины, а потому гигантские пространства универмага по-прежнему заполняли массы англичан и туристов, отдавшихся мазохистскому желанию скупиться по самым грабительским ценам на территории Объединённого Королевства. За дверью туалета с висящей на нём табличкой, предупреждающей о неожиданном ремонте, всё так же сновали толпы по-летнему одетых покупателей. Громила, переодевшийся в цивильную одежду ремонтного рабочего, и Профессор в своём неизменном твиде спокойно проследовали в направлении эскалаторов. При этом злейший враг всего свободного мира как бы невзначай прикрывал своё лицо от камер внутреннего наблюдения то ладонью, то носовым платком, то газетой. Охрана не обратила на него ни малейшего внимания.

* * *
В это время на улицах Лондона заканчивалось удивительное даже для этого всякое видавшего города путешествие. Верблюд Самсон с бородатым всадником на спине спокойно проделали путь от не самого аристократического района, где располагалась уже знакомая нам мечеть, до оживлённой торговой улицы в центре. Всё это время Бородач из Стоунхенджа не трогал поводьев и лишь с дружелюбным любопытством оглядывался по сторонам. Когда он узнавал достопримечательности столицы Великобритании, уже виденные им во время предыдущих пеших прогулок, на его лице возникала счастливая улыбка наивного крестьянина, впервые попавшего в большой город. За всё время путешествия ни один водитель не проявил раздражения и не посигналил необычным участникам дорожного движения. Наоборот, все очень вежливо, с доброжелательным любопытством уступали им дорогу и лишь крутили головами, безуспешно пытаясь найти команды операторов, наверняка снимающих эпизод какой-нибудь комедии. Но операторов не было, как не было и полицейских — единственных, кто, пожалуй, могли всерьёз заинтересоваться происходящим. Когда Самсон наконец попал в непосредственную близость от Магазина, он ускорил шаг и начал издавать взволнованные утробные звуки. Бородач насторожился и стал гораздо пристальнее смотреть по сторонам.

Увидев приближающуюся громаду знаменитого универмага, он вдруг понял, что именно Магазин должен оказаться конечной целью путешествия вдохновлённого Аллахом животного. Не глядя, он достал из седельной сумки старинный меч в потёртых кожаных ножнах. Появление у Магазина Самсона вызвало оживлённое любопытство. После увиденной внутри аляповатой экзотики посетители не удивились прибытию белоснежного дромадера и всадника, как будто явившихся со страниц «Тысячи и одной ночи». Прохожие застыли, ожидая представления. В этот момент Бородач по-молодому быстрым и плавным движением спешился у центрального входа и тоже стал чего-то ждать. Толпа любопытных собиралась широким полукругом и с нетерпением посматривала на актёра в убранстве средневекового араба. Тут массивные двери Магазина в очередной раз отворились и в них появились Профессор и его подручный — Громила. Увидев пожилого жителя пустыни, Профессор, по-прежнему прикрывавший лицо ладонью, неожиданно остановился, опустил руки и открыл рот.

Дело в том, что, несмотря на бороду и одежду, с первого взгляда становилось понятно, что стоявший перед ним араб был его двойником. Несколько секунд Профессор и Бородач неподвижно и пристально смотрели друг на друга. Окружавшие их зрители тоже начали замечать сходство и, подталкивая друг друга локтями, делиться этим наблюдением. Стало понятно, что всё это, несомненно, предполагало какую-то интригу и было частью разыгрываемого представления. Неожиданно один из зевак громко сказал своему приятелю:

— Да этот в чалме выглядит как настоящий Профессор!

Оба двойника, услышав это неожиданное высказывание, вздрогнули. Бородатый наездник взялся за рукоять меча. Профессор что-то негромко сказал Громиле, и тот молниеносно вытащил из своей брезентовой сумки небольшой, но устрашающе выглядевший автомат. Толпа зашумела от восторга. В этот момент Профессор развернулся и неожиданно резво для своего почтенного возраста побежал к другому выходу из Магазина. Бородач наконец обнажил оружие. Толпа ахнула: меч оказался огненной дугой, светящейся раскалённой плазмой. Многие захлопали от восторга. Громила нажал на спуск автомата, и тот изрыгнул длинную очередь и поток стучащих по мостовой гильз. Он стрелял в упор, но каким-то чудом ни одна из двух десятков разрывных пуль не попала ни в Бородача, ни в Самсона, ни в почтеннейшую публику. Впрочем, публика всё же поняла, что на её глазах происходит отнюдь не комедия, а самая что ни на есть драма. Её самые сообразительные представители мгновенно дали дёру, подавая всем остальным пример, которому трудно было не последовать. Раздались женский визг, детский плач и мужские ругательства. Через несколько секунд зеваки кто разбежался, кто попадал на асфальт, закрывая головы руками. Чёрные, похожие на толстых жуков лондонские такси, маневрируя среди панически несущихся людей, пытались по мере возможности покинуть место вооружённого столкновения. Послышались звуки первых аварий. На оживлённой улице стремительно возникала огромная пробка.

У Громилы закончились патроны в рожке. Хорошо обученный, он не стал раздумывать о причинах непопадания в араба с мечом, позаимствованным из «Звёздных войн», а попытался перезарядить автомат. В этот момент наибольшей уязвимости его и настиг удар светящейся дуги, нанесённый умелой рукой старика. Правая рука, державшая оружие, отвалилась от плеча, как отрезанный ломоть колбасы, и упала на мостовую. Громила в шоке открыл рот и успел удивлённо посмотреть на Бородача перед тем, как тот в виртуозном развороте вокруг своей оси начисто снёс ему голову, продемонстрировав обычно не свойственную старикам ловкость и незаурядное умение владеть мечом. Голова покатилась по улице со звуком, напоминающим уроненную на пол тыкву. На лице мертвого террориста застыло всё то же удивлённое выражение, усугубляемое окурком, прилипшим по дороге к нижней губе. Устранив препятствие на своём пути, Бородач хотел было продолжить преследование Профессора, но, оглядевшись вокруг и услышав завывание сирен проснувшихся наконец полицейских патрулей, пробормотал что-то и с сожалением вставил меч обратно в ножны. Затем, подозвав резким свистом Самсона, он запрыгнул на его спину, не дожидаясь, пока тот опустится на колени. Верблюд издал возбуждённый крик и помчался в переулки сквозь царивший вокруг бедлам.

Глава 3

После недолгих колебаний Полковник решил не искушать судьбу и лично возглавил процесс наблюдения за непримечательным зданием неизвестного пока назначения. Как мы уже упоминали, «коноводы» спутниковой группировки ГРУ смогли достаточно уверенно обозначить конечную цель ночного полёта очередного посланца с того света. По поводу природы последнего у Полковника не было ни малейших сомнений, и он не стал серьёзно рассматривать вполне вменяемые версии вроде чудака на дельтаплане или потерявшегося в небе беспилотного разведчика. Про себя он, впрочем, подумал, что такими темпами вскоре начнёт видеть Бога в церкви и чертей в ресторанах. Поскольку российской системе глобального позиционирования как всегда для полного счастья нехватало двух-трёх спутников, он долго допрашивал спецов из секретного бункера, пытая их на предмет точности определения места, где, по их заверениям, приземлился носитель радиомаячка. Патриотизм патриотизмом, но Полковник не раз убеждался на личном опыте, что вера во всемогущество очкатых трепачей из радиоэлектронной разведки была верным залогом ранней и героической гибели, к которой он никогда не стремился. В общем, Полковник с большой осторожностью отнёсся к пафосу, с которым гении душного подземелья стучали себя по впалой груди, утверждая, что они правильно угадали точку на карте. Поэтому он несколько расширил первоначальный район поиска и потратил не менее недели на разъезды, осмотры и беседы. Во время своих поездок он использовал легенду о вечно неудачливом предпринимателе, который на этот раз решил потерять деньги, вложив их в производство кожаных чехлов для портативных компьютеров — подобных тем, что используются для сотовых телефонов. Сам он, естественно, хорошо понимал, что, учитывая уровень теплоотдачи современных «ноутбуков», они при использовании подобного чехла просто расплавились бы. По большому счёту, эти самые чехлы могли понадобиться пользователям компьютеров с такой же вероятностью, что и подгузник немецкой овчарке. Но легенда годилась, и его собеседники — владельцы и менеджеры коммерческой недвижимости в интересующем его районе Лондона — с умным видом кивали головами, внимая его планам. В худшем случае они думали, что он идиот, но из вежливости не говорили этого вслух. Один даже предложил войти в долю. Полковник, сам когда-то сочинивший упомянутую легенду, был польщён и пообещал рассмотреть возможность партнёрства.

В конце концов круг его поисков сузился до занимавшего целый квартал массивного здания то ли промышленного, то ли офисного назначения. Указанное архитектурное уродство отличалось минимумом окон, высоким забором с режущей проволокой и отсутствием каких-либо надписей или табличек, способных намекнуть на характер осуществляемой внутри деятельности. О том, что деятельность эта была достаточно активной, говорило количество сотрудников, входивших туда утром и покидавших место работы вечером, а иногда и поздней ночью. Когда Полковник, как будто по ошибке, попал на проходную и попробовал доставить в загадочное учреждение две коробки пиццы с ананасами и анчоусами, его неприятно поразил профессиональный и бдительный вид охранников. В их глазах наблюдался блеск, подразумевавший наличие определённого интеллекта и значительного опыта, а под форменными штормовками угадывалось огнестрельное оружие. Последнее же в Великобритании являлось редкостью даже для правительственных объектов. В общем, как с большим удовлетворением подумал снова правильно угадавший ас промышленного шпионажа, здесь наверняка обитали потенциальные «клиенты» его родного Аквариума. Они, как цинично подумал шпион, должны были гореть желанием расстаться со своими тайнами в пользу самой протяженной страны мира, где проживает огромный, миролюбивый и добрый народ, давший миру Толстого, Достоевского и автомат Калашникова.

Впрочем, неспешно думал Полковник, сидя напротив подозрительной конторы на чердаке снятого им склада, насчёт «доброго» можно было и поспорить. Если в период незабвенного счастливого пионерского детства с хорошей школой, моложавым Брежневым на портретах и мороженым в шоколаде по двадцать восемь копеек, доброта и щедрость русского народа воспринималась как данное и вечное, то события всей его последующей жизни часто подвергали эту детскую веру тяжёлым испытаниям. Да, советское государство не раз удивляло иностранных последователей ленинской идеологии многомиллиардными подарками (преимущественно оружием). Да, советский человек мог приютить и обогреть незнакомого странника и сделать это самым сердечным образом. Но нередко ему сначала надо было этому незнакомцу обязательно нахамить, обобрать его и плюнуть в душу самым замысловатым образом. Да, сердобольная тётка-продавщица могла приютить бездомного щенка, а суровый с виду сантехник пригреть на время исхудалого кота-бродягу. Но в то же время больше ни в одной стране мира, претендующей на название цивилизованной, нельзя было увидеть лишённых крова и любви домашних животных в таком количестве и в таком ужасном состоянии.

Но что тут говорить о собаках и кошках! Когда вчерашним школьником Полковник попал в воздушно-десантное училище, ему пришлось познакомиться с явлением, о котором он более не слышал нигде — так называемой «дедовщиной». Раз за разом, вот уже десятилетиями он спрашивал себя, как и почему в головах нормальных людей могла возникать мысль, что новоиспечённому военнослужащему надо не помогать и беречь его как младшего брата от первоначального шока военщины, а наоборот — топтать его человеческое достоинство совершенно чуждым человеческой природе образом. Согласно одной его ранней теории, именно скотское отношение к военнослужащим, формируемое дедовщиной, горячим душем раз в неделю и идиотскими запретами на спиртное и общение с женщинами, должно было превратить ударные дивизии Советской армии в одичавшие орды завоевателей. Именно это должно было наводить ужас на местное население, когда они неминуемо и неумолимо ворвались бы в ожиревшее тело Западной Европы, чтобы не останавливаться до самого Ла-Манша. Но позже, когда Полковник смог воочию лицезреть теоретиков и практиков концепции нового блицкрига, он понял, что зря пытался увидеть маккиавелиевскую изощрённость ума там, где были лишь косность, чванство и глубокое неуважение к человеку. Поэтому прошло двадцать лет, а он пока так и не сумел найти ответ на этот по-прежнему волнующий его вопрос. А волновал он его потому, что, в отличие от Генерального штаба теперь уже Российской армии, он понимал, что эта самая армия будет такой же гнилой, недееспособной и деморализованной, пока её офицеры, сержанты и рядовые будут относиться к себе подобным не как к товарищам по оружию, а как к объектам для издевательств. Что её солдат будут всё так же ненавидеть и убивать неблагодарные чечены, пока российские военные не научатся уважать самих себя и вести себя достойно по отношению к своим противникам и согражданам.

С такими-то вот патриотическими мыслями в коротко стриженной голове Полковник сидел за затемнённым стеклом, разыгрывая классическое начало комбинации агента ГРУ, которому понадобилось выведать тайны режимного объекта. Первоначальной целью подобного, выражаясь языком шахмат, дебюта всегда является выявление слабого звена — человека, которого можно завербовать и использовать. Никто в мире ещё не смог сравняться с бывшими советскими, а ныне российскими спецслужбами в умении пролезть в самую, казалось бы, невозможно узкую щель, используя простую аксиому. Последняя заключается в том, что люди любят говорить. И делают это, удовлетворяя потребность гораздо более сильную, чем голод, жажда или похоть. Ведь желание излить свою душу порой первому встречному сидит в нас так глубоко, что не уничтожить его ни многостраничными инструкциями, ни грозными наказаниями, ни обыкновенным здравым смыслом. А потому серьёзные и, казалось бы, умные мужчины лепечут, как дети, на подушках своих любовниц, опытные женщины выдают самые страшные секреты своей жизни коварным подругам-волчицам, а до этого несгибаемый узник поёт как соловей подсаженному в камеру информатору. Самое страшное заключается в том, что все мы знаем, чем наше словоблудие может в итоге закончиться, и всё же летим навстречу опасности, как мотыльки на огонь маяка. Одним из выпускных экзаменов оперативника ГРУ высшей квалификации как раз и является поиск и «разработка» (она же «вербовка») подобных «слабых звеньев». Именно умение «расколоть» тщательно продуманную систему защиты оборонного завода, базы стратегических ракет или секретного научно-исследовательского института с помощью комбинации природного шарма, обещаний, душеспасительных бесед, жаркого секса, денег и угроз считается главным активом успешного шпиона. Самый лучший шпион — это обаяшка-балагур, в которого одинаково влюбляются и мужчины, и женщины. Этот человек, не будучи ни особенно красивым, ни особенно умным, всегда становится душой любой компании. Умение «нейтрализовать» кого-либо, конечно, тоже ценится высоко, но специалисты-«мокрушники» любой спецслужбы мира хорошо знают, что их общительные конкуренты-сердцееды всегда будут первыми получать награды и повышения.

Поэтому сидение с фотоаппаратами и батареями сложного электронного оборудования, позаимствованного у местной миссии российской военной разведки, было не просто скучной тратой времени, а очень ответственным делом, которое Полковник не стал передоверять никому из подчинённых. Ему оказывал помощь Дознаватель, которому в своё время тоже пришлось участвовать в подобных операциях. Первые три дня они просто наблюдали за всеми посетителями таинственной конторы и лишь изредка прерывали молчание короткими репликами, вопросами и анекдотами. Вот и сейчас Дознаватель вдруг сказал:

— Давеча в центре видел столпотворение. Открывалась конференция по антисемитизму.

После некоторой паузы Полковник спросил:

— Да? И кто же там собирался: антисемиты или наоборот?

Дознаватель хмыкнул: действительно, в таком терпимом городе, как Лондон, ответ совсем не обязательно должен был быть однозначным.

— Да нет, конечно «наоборот»!

— А чего хотели?

— Чтобы не было антисемитов!

— И что решили?

— А хрен их знает! Наверное, вывести их — антисемитов — под корень!

— А как?

— То-то и оно! Никто пока не знает! Прямо мистика! Но считается, что уж если будут помалкивать, и то хорошо!

Подумав, Полковник изрёк:

— Всю жизнь мечтал быть «наоборот». Представляешь, Дознаватель, у тебя всегда есть возможность всё бросить и вернуться на землю предков! Это многого стоит!

— Ну, нас-то с нашей профессией всё равно бы не выпустили!

Полковник на секунду оторвался от огромного фотоаппарата на солидном штативе и с сомнением посмотрел на своего соратника. С его-то физиогномическим типом в любом случае было бы проблематично доказать, что родная мать происходила из семьи потомственных раввинов. Но он не стал вслух разочаровывать Дознавателя и говорить ему о том, что того — с его-то крестьянской рожей! — было бы трудно назвать врачом или юристом, даже если бы он надел очки с толстыми стёклами, костюм с жилеткой, отрастил бородку а la Троцкий и накануне сутки напролёт читал Фейхтвангера.

— Вот он! — вдруг негромко воскликнул Дознаватель и приник к фотоаппарату.

«Он» был одной из двух потенциальных жертв, предварительно намеченных к дальнейшей «разработке». Первым кандидатом оказался слегка отмытый хиппи с явными признаками употребления запрещённых субстанций и собакой-компаньоном такого же подозрительного и неухоженного вида. Военные разведчики, тихо посмеиваясь, сошлись во мнении, что и патлатый, и его нечёсаный пёс вполне могли злоупотреблять одним и тем же наркотиком. И хиппи, и его четвероногий собутыльник читали журнал «Плэйбой», волочили при ходьбе ноги и общались с большим количеством антиглобалистов с потревоженным разумом. Из числа тех, что бьют стёкла в «Макдональдсе», прилюдно писают в бутылки из-под кока-колы и швыряют помидоры в королей и президентов. Можно было только удивляться, как подобная пара могла попасть на режимный объект. Второй кандидат был явным «знайкой» — худосочным гением с горящим взором на молочно-белом лице, никогда не видящим солнечного света. Посмотрев впервые на его фото, Десантник предсказуемо определил с интонацией, выдававшей унаследованную неприязнь бесконечных поколений пролетариата к не менее долгим линиям работников умственного фронта: «Ничего, что грудь впалая — зато спина колесом!» Действительно, «знайка» не отличался статной фигурой. Зато парковал свой скромный автомобиль в одном из самых престижных мест — возле входа в контору. А когда он — обычно поздно вечером — уезжал с работы, один из внушительно выглядевших охранников неизменно и с подчёркнутым уважением выходил из помещения проходной, чтобы помочь ему выехать. В общем, дохлый или нет, но этот кандидат совершенно очевидно являлся не самым последним насекомым в данном муравейнике.

Вдобавок с помощью хитроумного и дорогого оборудования российские разведчики смогли перехватить пару занятнейших разговоров по сотовому телефону, которые состоялись у очкатого хлюпика с феминой, обладавшей томным грудным голосом и нездешним акцентом. Учёный — как, не сговариваясь, определили его двое шпионов — был явно влюблён. Во всяком случае, его хорошо поставленный голос со снобистским прононсом становился просто медовым при каждом новом случае общения со сразившей его обольстительницей. Полковник и Дознаватель каждый раз давились от смеха, внимая мурлыканьям умника, которому, по их просвещённому мнению, нужно было не тратить время на реверансы, а давно проинспектировать нижнее бельё своей «шоколадки». Причём осуществить эту инспекцию вполне конкретным образом — по самые костлявые локти! Но смех смехом, а у шпионов слюнявая любовь всегда считается одним из наиболее предпочтительных направлений для решающего удара, а потому Учёного решили разрабатывать первым. Сегодня вечером, судя по перехваченному накануне очередному разговору голубков, они должны были вместе поужинать. Полковник спешно спустился к своему автомобилю, чтобы наконец лично увидеть подругу Учёного и подумать о том, как помочь ему приобрести побольше решительности и потерять часть «джентльменства» в отношениях со слабым полом.

Романтический ужин состоялся на уличной террасе одного из ресторанов в квартале, примыкающем к Оксфорд-стрит. Мысленно пошелестев страницами файлов в обритом черепе, Полковник даже вспомнил статистику среднего чека в ресторанах этого бойкого места и заранее посочувствовал гению в связи с суммой, которую ему придётся заплатить за скромные по качеству еду и выпивку. Скажем, мясо в данном конкретном месте подавали такого вкуса и консистенции, что оно могло превратить в заядлых вегетарианцев даже людоедов из «Робинзона Крузо». С другой стороны, пассия борца за научный прогресс превзошла все самые оптимистические ожидания. Немного поразмыслив, Полковник всё же признал, что, возможно, она и заслуживала дополнительной дыры в бюджете любого мужчины. К бледному доходяге с приличным опозданием явилась мулатка светло-кофейного цвета с красивым лицом, полными губами и пышными формами. Умник, который сегодня был в гораздо более, чем обычно, возбуждённом состоянии, засуетился, пододвигая пластиковый стул. Он периодически нагибался через стол, чтобы рассказать анекдот, и нервно сучил худыми ногами по мостовой то ли от волнения, то ли от подавляемого сексуального возбуждения. Разумеется, офицер ГРУ не мог знать о том, что накануне его «клиент» очень интересно пообщался с говорящим крысом. А это, согласитесь, могло вывести из равновесия любого. Мулатка принимала знаки внимания с лёгким налётом нетерпения, и Полковник мысленно отметил, что они с Дознавателем не ошиблись в своём прочтении ситуации. Когда очередной скучноватый ужин подошёл к концу, офицер ГРУ решил, что пора действовать.

Пока дама ходила в туалет освежиться, он непринуждённо подсел к Учёному и после комментариев насчёт лондонской погоды — действительно, непривычно сухой и тёплой — перешёл к делу:

— Сэр, я не мог не обратить внимания на вашу собеседницу!

— Да? — Учёный не знал, как именно реагировать на подобные комплименты: обрадоваться или, как и подобает выпускнику Кембриджа, по-английски корректно предложить сразиться в честном боксёрском бою. Поскольку его новый знакомый производил впечатление человека, хорошо владеющего своими кулаками, он вполне благоразумно не стал горячиться.

— К сожалению, вон за тем столиком, — Полковник даже показал на недавно освободившийся стол, — находился мужчина чрезвычайно подозрительного вида, разглядывавший вашу очаровательную спутницу в нескромной и, не побоюсь выразить моё мнение бывшего сотрудника Скотланд-Ярда, агрессивной манере.

В ходе последовавшего короткого обмена мнениями Полковник убедил Учёного, что ввиду грозившей его пассии несомненной опасности, тот был просто обязан не только довести её до самого дома, но и проверить, не ожидает ли возможный маньяк свою соблазнительную жертву непосредственно в клозете спальни. На прощание они обменялись визитками. На полковничьей значились название и адрес небольшой фирмы по предоставлению детективных услуг. Фирма принадлежала ГРУ и часто использовалась в качестве легального прикрытия для слежки как за британскими гражданами, так и за гостями Туманного Альбиона. Мулатка лишь мельком поздоровалась с уже уходившим дядькой, на лице которого было большими буквами написано, что он имел какое-то отношение к органам правопорядка. Она не знала, о чём он говорил с её несмелым вздыхателем, но её приятно удивила непривычная настойчивость Учёного. Тот — не прошло и полгода! — всё же попал в её квартирку. За поиском маньяка в шкафу последовала просьба напуганной фемины остаться выпить рюмку-другую. За рюмками последовало душевное общение на тесном диванчике, куда медсестра-стоматолог пригласила своего вздыхателя повелительным и плавным жестом пухлой руки осознающей свою первобытную власть красивой женщины. После передислокации на диван завершение ритуала обольщения стало делом техники. Не было ещё и одиннадцати, когда из окон квартирки донеслись вокальные проявления интимного общения представителей двух полов давно не виданной Полковником интенсивности. Учёный на время забыл не только беседу с крысом Альфредом и протеин N, но и свои манеры, аристократический акцент и год рождения.

Прогуливавшийся неподалеку российский разведчик улыбнулся. Против ожиданий, у костлявого парня хватило здоровья и смелости для создания первого впечатления — как известно, самого важного. И, что отнюдь немаловажно, этот счастливейший момент жизни неопытного самца должен был теперь прочно ассоциироваться со встречей с одним задушевным дядькой — то есть Полковником. Ещё раз оглядев профессиональным оком окрестности любовного гнезда, наш старый знакомый поехал на конспиративную квартиру. Проходя по дороге от подземного гаража к подвальной квартире, Полковник вдруг вздрогнул и обернулся. Ему показалось, что он уже когда-то слышал голос молодого мужчины, заходившего в дорогую гостиницу в компании очень привлекательной блондинки. Разведчик внимательно посмотрел на заинтересовавшего его человека, но так и не смог узнать его. Тот засмеялся и сказал своей спутнице на хорошем английском языке с непонятным акцентом (на самом деле акцента просто не было), продолжая какой-то спор:

— Ты уже должна была понять, что самые лучшие китайские рестораны находятся не в Пекине, а в Лондоне!

Его спутница улыбнулась и сказала что-то по поводу выдающихся успехов, которых англичане добились в гастрономии за последнее десятилетие. Если бы Полковник находился ближе, то он смог бы понять, что на самом деле она всего лишь порадовалась тому, что обитатели Альбиона наконец отказались от вековой традиции превращать вполне хорошие и качественные продукты в отвратительную и несъедобную дрянь. Зато, ещё раз услышав голос незнакомца, офицер ГРУ с облегчением решил, что всё же ошибся. Полковник было принял его за своего пропавшего подчинённого Аналитика только потому, что в последнее время частенько думал и о нём, и о возможном месте его нынешнего пребывания.

Глава 4

Вот уже несколько дней в главном соборе Лондона творилось нечто странное. Поначалу странности оставались незамеченными, поскольку их некому было замечать. Ведь после событий в день явления человека из шара верующие перестали ходить на службы, которые заставляли Иисуса на каменных, металлических и деревянных распятиях истекать самой настоящей человеческой кровью. Да, некоторые из них по-прежнему забредали в храмы, но теперь уже скорее для того, чтобы привычно посидеть на жёсткой скамейке под огромным сводом циклопического архитектурного сооружения да пообщаться со знакомым священником. Миллиарды верующих так и не смогли оправиться от шока, вызванного неожиданным посланием Всевышнего. В умах их по-прежнему царили смущение, соблазн и тревога, а потому многие продолжали искать успокоения и душевного мира не в самих себе, а в беседах с религиозными брокерами — служителями культов. Так или иначе, поначалу никто из посетителей и прелатов не заметил, что лица нескольких ангелов чудесной мозаики на сводах Собора претерпели некоторые изменения.

Лишь два-три человека с глубокой любовью и профессиональным интересом к прекрасному, которые, в отличие от непосвящённых, знали каждую морщину и трещинку на ликах небожителей, смогли отметить странный факт. По-византийски яркие лица мозаик почему-то стали гораздо менее ангельскими. У четверых из них одинаково женоподобные — как у античных статуй — постные и скорбные физиономии вдруг получили широкие носы, толстые губы и густые кучерявые бороды. А у святого Петра, изображённого на одной из фресок под куполом карающим кусачую змеюку на острове Мальта, борода, наоборот, исчезла, зато выросли длинные светлые волосы и клыки, а сам он стал похож скорее на исчадие Преисподней, чем на основателя Церкви. Поэтому и прочие персонажи фрески, изображавшей высадку Основоположника на указанный остров после кораблекрушения, казалось, застыли в испуганно-изумлённых позах отнюдь не из-за неудачливой рептилии, а обнаружив внезапную трансформацию основного фигуранта. Они как будто кричали: «Чур меня!» и пытались унести ноги подальше от неведомо откуда взявшегося вампира. Конечно, фрески находились достаточно высоко, а освещение в Соборе никогда не было чересчур ярким. Поэтому у заметивших неладное специалистов оставались естественные сомнения, которыми они, понятное дело, не спешили делиться с окружающими. Но один из наблюдательных посетителей всё же решил сделать следующий, вполне логичный шаг и принёс с собою дорогой цифровой фотоаппарат с мощным увеличением. Тайком пронеся его в Собор — фотографирование внутри запрещалось, — он улучил момент и навёл прибор на одно из подозрительных мозаичных изображений. Оно действительно напоминало не привычный ангельский лик, а бородатого мужика-хамита из древнего Междуречья. Но настоящий шок любитель церковной живописи испытал в следующую секунду, когда толстогубая рожа осклабилась в дурашливой улыбке и показала ему длинный и красный, с виду абсолютно живой язык. С невольным криком он выронил свою чудо-камеру, и та с грохотом упала на каменный пол. Но самым обидным для зоркоглазого эстета оказалось то, что, хотя он и успел нажать на спуск, изображение на цифровом носителе не удалось и оказалось всего лишь расплывчатым радужным пятном.

Но на этом странности, происходящие в Соборе, отнюдь не закончились. Дело в том, что под главным культовым сооружением Лондона находилось множество подземелий, некоторые из которых были сооружены ещё в первом тысячелетии нашей эры. Внезапно многие представители технического персонала, проводившие в подвалах гораздо больше времени, чем служители культа, как будто сошли с ума. Причём почти поголовно. Один за другим взрослые и, как до этого казалось, вполне вменяемые люди начали твердить священникам, что в подземельях храма творится нечто подозрительное и далеко не благолепное. Некоторые утверждали, что глубокой ночью в тускло освещаемых коридорах им попадалось привидение. Судя по поразительно похожим описаниям, оно представляло собой диаболического вида крылатую фигуру со светящимися глазами и клыками, как у саблезубого тигра. Другие приносили церковному начальству обескровленные трупы местных котов со следами глубоких укусов в области загривка. Начали ходить разговоры и о жутких криках, иногда раздающихся там, под землёй, смрадной серной вони и надписях на каком-то древнем языке, иногда неведомо как появлявшихся на стенах, а потом так же внезапно исчезавших. Естественно, служители культа первоначально весьма скептически отнеслись к рассказам о происходящем непотребстве.

И сами знающие толк в мистификациях и фокусах, они поначалу решили, что кто-то со скуки решил разыграть своих коллег. Честно говоря, им уже и так с лихвой хватало другого чуда — истекающего кровью Христа на центральном витраже над алтарём, лишившего их прихожан и значительной части пожертвований. Но проведённые с персоналом разъяснительные и воспитательные мероприятия не выявили ни потенциальных нарушителей и без того потревоженного спокойствия, ни следов массового психоза. Отцы и матери семейств действительно выглядели испуганными и смущёнными. Никто из них так и не осмелился высказать вполне очевидный вывод, но всё же намеками и иносказаниями было дано понять, что произошло страшное: в подвалах главного Собора поселилась нечистая сила. Естественно, священники по-прежнему скептически относились к известиям о привидениях и вампирах, но ради успокоения невежественного персонала всё же решили произвести соответствующие экзорцистские ритуалы и в один прекрасный день торжественно спустились в подвал в приличествующих случаю облачениях, с распятиями и святой водой. У них не было и мысли о том, что они могут встретить в подземелье кого-то страшнее крыс и пауков. Но тускло освещённые своды бесконечных коридоров всё же создавали определённый нервозный фон, и глаза служителей культа время от времени тревожно поглядывали в темноту неосвещённых закоулков. Ко всему прочему, когда процессия передовой когорты борцов с нечистью, бормоча молитвы и окропляя стены святой водой, уже прошла примерно половину своего пути, пыльные лампочки сначала бессильно заморгали, а потом почти угасли. В наступившем зловещем полумраке лишь слегка тлели красные вольфрамовые нити. Сопровождавший процессию электрик с трудом удержал в себе бодрый заряд богохульств и кинулся проверять напряжение в проводах. Поглядывая на священников, он недовольно ворчал по поводу скупости «некоторых», которым он давно говорил, что пора поменять проводку времён битвы под Верденом. Однако, к его изумлению, прибор показал, что напряжение никуда не девалось и всё так же поступало на клеммы светильников. Подобного ему не приходилось встречать за всю свою многолетнюю практику. Вспомнив о поводе, по которому толпа взрослых мужчин шагала под мрачными сводами с распятиями и вёдрами, он по-настоящему испугался.

Испуг передался и священникам, которые инстинктивно сбились в кучу, как новозеландские овцы, услышавшие призывный голос любящего их хозяина. Но предводитель воинства Христова взял волю в кулак и твёрдым голосом распорядился зажечь предусмотрительно взятые с собой фонарики. Нехотя, спотыкаясь, участники процессии поплелись дальше. Первоначальное отсутствие энтузиазма сменилось тревожным ожиданием чего-то очень и очень неприятного. Вскоре один из участников мероприятия воскликнул: «А вот и надписи!»

Действительно, на каменной стене виднелись буквы древнего языка. В отличие от сантехников и электриков, первыми увидевших надписи, кое-кто из пастырей занимался исследованием ранних христианских рукописей и смог определить, что буквы были арамейскими. Потребовалось определённое время, чтобы хотя бы немного разобраться в том, что же написано на стене тёмно-красной, похожей на кровь жидкостью. Мучительно тянулись минуты, пока потевшие под своими рясами попы разглядывали корявые письмена и спорили по поводу значения начертанного. Наконец они достигли консенсуса: скорее всего, кто-то предостерегал их от дальнейшего путешествия по коридору. Неожиданно буквы начали расплываться и через мгновение полностью исчезли. Тут уж и предводитель процессии окончательно струхнул и вместо твёрдых распоряжений забормотал «Pater Noster». Его подчинённые угрюмо отметили про себя, что до этого они могли бы додуматься и сами. Внезапно в коридоре потянуло пронизывающим до костей сквозняком. Лучи фонариков заплясали в темноте в тревожном ожидании неизбежной кульминации подземного приключения. Еле тлевшие до этого лампочки вдруг вспыхнули, и в их свете потерявшие на время дар речи священники увидели невероятное. Из каменных стен, натягивая их поверхность, как будто та была из ткани, появились привидения с тёмными, тронутыми смертным тлением лицами. Они были облачены в древние металлические и кожаные доспехи, а в руках их зловеще мерцали короткие римские мечи. К своему ужасу, на кудрявой бороде одного их них предводитель процессии увидел извивающегося жирного могильного червя. Один из священников явственно произнёс: «Brothers, we are f….d!» («Нам копец, братия!») Никто не стал спорить. Предводитель понял, что надо что-то делать и, крикнув своим соратникам: «Во славу Господа!», взял в руки ведро со святой водой и щедро оросил из него, как ему казалось, сатанинское воинство. Однако вместо того, чтобы с жутким визгом раствориться в серной вони испарений, те как собаки отряхнулись от воды и, ухмыляясь, стали переговариваться друг с другом на давно умершем языке. Они насмешливо показывали друг другу пальцами на кресты, вёдра и прочие атрибуты церковного воинства. Из-за спин почему-то не боящихся святой воды демонов вдруг вышел одетый в чёрный кожаный плащ и высокие солдатские ботинки то ли ангел, то ли вампир с длинными светлыми волосами и крыльями за спиной. Подойдя к едва живому от страха предводителю процессии священников, он с отвратительным звуком всосал густую слюну, капавшую с торчащих наружу клыков, и прошипел прямо в его обмершее лицо:

— Ты что, дубина, не узнал слуг Божьих?

Честно говоря, бедному священнику при всём желании было бы трудно узнать слугу Господа в клыкастом упыре, плотоядно уставившемся на его полное горло. Не отвечала его представлениям об ангелах небесных и банда полусгнивших наёмников с Элефантина. Сразу вспомнились истреблённые кем-то церковные коты и сказки про вампиров. Уриэль — а это, разумеется, был он — пристально, так что прелату стало нехорошо, посмотрел в его глаза и насмешливо молвил:

— Ещё раз сунешься — всё тебе припомню! И как, будучи миссионером, дев эфиопских к греху склонял, и как травы непотребные тайком куришь, и даже как в душе писал! Поди прочь, лицемер!

Когда едва живые после пережитого участники мероприятия с облегчением вылезли из подземелья, не менее испуганные коллеги, ожидавшие их возвращения наверху, подвели соратников к алтарю и молча показали на центральный витраж. Стеклянный Иисус, который после появления зеркального шара из стены Плача истекал кровью при любой попытке провести в Соборе службу, исчез. Причём было понятно, что его не вырезали и не украли. Впечатление складывалось такое, как будто он действительно ожил и слез с креста. По странному стечению обстоятельств в это же время опустела и мраморная пещера в Раю, которую охранял наряд ангелов.

Предводитель подвальной процессии в очередной раз лишился дара речи и упал на колени. Если бы в этот момент у него хватило сил поднять голову и посмотреть на изображение трансформировавшегося в светловолосого вампира святого Петра, то он бы увидел, как жутковатая фигура на фреске под куполом собора схватила протянутой рукой змею и, поднеся её ко рту, откусила у неё голову. После чего тварь скорчила недовольную рожу и выплюнула указанный фрагмент рептилии. Что-то глухо упало на пол храма рядом со священниками. Посмотрев на упавший предмет, они переглянулись и, не сговариваясь, пустились наутёк. Голова огромной гадюки осталась в одиночестве подпрыгивать на каменном полу, продолжая конвульсивно щёлкать челюстями.

* * *
Ко времени завершения вышеупомянутых событий в главном соборе Лондона Полковник уже закончил вечернее подведение итогов со своей холостяцкой командой и мирно спал в подвальной квартире. И снился ему сон. Сон этот был об одной из многочисленных засад, которую он устроил против караванов с оружием для афганских моджахедов. Причмокивая от удовольствия, он истреблял бородатых контрабандистов всеми доступными воображению способами. Те жалобно кричали: «Аллах Акбар!», но при этом почему-то истово крестились. Когда он отрезал голову последнему древним трофейным кинжалом с изумрудом в потёртой серебряной рукоятке, произошёл столь свойственный снам необъяснимый и парадоксальный поворот. Он вдруг оказался у барной стойки смутно знакомого ему питейного заведения. Там же, облокотившись на потёртый дубовый прилавок и склонившись друг к другу прелестными головками, сидели две умопомрачительно красивые молодые женщины. Перед одной из них, похожей на скандинавку, зачем-то лежала переносная циркулярная пила. Вторая — блондинка с длинными роскошными волосами цвета спелой пшеницы — явно имела славянские корни. Она что-то тихо и утешительно рассказывала своей опечаленной собеседнице.

Полковник неожиданно вспомнил, где и когда он мог слышать этот на удивление красивый голос. Именно он доносился когда-то из сотового телефона его подчинённого Аналитика в одной далёкой африканской стране. Но тут Полковник устал от этого ненужного сна, застонал и, успокоившись, стал грезить о более понятных вещах. Наутро он ничего не помнил.

Глава 5

Когда изображение Профессора, неосторожно открывшего лицо при виде своего двойника и запечатлённого камерой внутреннего наблюдения Магазина, проанализировали в Скотланд-Ярде, техники сдавленно ахнули. На них смотрел чисто выбритый и посвежевший мировой террорист номер один и враг всего прогрессивного человечества. Вдобавок на этом так хорошо знакомом лице было написано несказанное изумление. И честно говоря, англичане вполне разделяли его чувства. Они давно знали, что неуловимый воин истинной веры высадился на Британских островах: об этом свидетельствовало изображение камеры, зафиксировавшей его молившимся на обочине автотрассы. Несколько позже предупреждение о неких пакостях, готовящихся недобитым русскими моджахедом, было получено и от Давида — начальника военной разведки нации избранных. Но вот чего они не могли предположить, так это того, что Профессоров окажется двое! Никак не укладывалось в их головах и то, что эта странная пара вдруг решила выяснять свои совершенно очевидно непростые отношения с помощью экзотических видов оружия на глазах у огромной толпы в одном из самых людных и неподходящих мест Лондона. Дополнительный и скандальный аспект этому происшествию придавал найденный на полу роскошного туалета в Магазине труп его владельца, пользовавшегося неоднозначной репутацией.

Словом, у констебля антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда, которому было поручено расследование дела, имелись все основания для беспокойства. Когда на следующий день после безобразной сцены у Магазина он был вызван на доклад к Премьеру и стал излагать все имевшиеся факты, ему были вполне понятны недоверчивые полуусмешки на лицах присутствовавших на совещании министров. У этих важных людей действительно могли появиться веские основания для скептицизма. В конце концов, Констебль, перечислявший ставшие известными подробности, иногда и сам с трудом верил в реальность излагаемых фактов. Во-первых, само первое и совершенно открытое появление Профессора в одежде нищего арабского иммигранта посреди одной из самых густонаселённых стран мира несомненно свидетельствовало о том, что он окончательно сошёл с ума. Похоже, террорист бросал последний открытый вызов всем спецслужбам мира и сознательно привлекал к себе внимание, готовясь к суицидальной миссии. Министр обороны прервал полицейского, язвительно заметив, что проблемы с головами, вполне вероятно, имелись у самих блюстителей порядка. Не исключено, ехидничал он, что полиция просто не в состоянии разгадать гениальный замысел негодяя, которого вот уже с десяток лет не могут поймать самые лучшие спецслужбы мира. Со всеми своими шпионами, информаторами, спутниками и огромными бюджетами. Констебль промолчал, мысленно отметив особое ударение, сделанное завистливым членом кабинета на последнем слове.

Он возобновил свой доклад, описав обстоятельства похищения и смерти Могула, начав с исчезновения в собственном лифте и заканчивая обнаружением его бездыханного тела с проломленной грудиной. Кстати, как показала проведённая экспертиза, указанное увечье нанесли уже после смерти. Какова была роль скандального миллионера в затеянной Профессором комбинации? Почему понадобилось его похищать и, судя по синяку в промежности, пытать? Кто и зачем проломил ему грудь уже после фатального сердечного приступа? Было ли это свидетельством окончательного помешательства его похитителей? Или последствием неудачной попытки вернуть его к жизни? Члены кабинета Её Величества, угрюмо внимавшие Констеблю, с тоской думали о том, какую истерику поднимут скандальные газетёнки по поводу гибели владельца Магазина, сочиняя теории правительственного заговора по его устранению. Но далее последовал рассказ о ещё более невероятных деталях вчерашнего происшествия. Так, для начала, Профессоров оказалось двое. Они что, были близнецами? Почему же тогда многочисленные члены богатого ближневосточного семейства, породившего гения зла, утверждали, что это невозможно? Кто из них был настоящим Профессором? Почему они так ненавидят друг друга? «Его что, клонировали?» — не удержавшись, снова ехидно спросил министр обороны. Констебль в очередной раз прервался, сглотнул слюну, секунду помолчал и продолжил доклад. Он рассказал, что один из Профессоров прибыл к Магазину на белоснежном верблюде, которого, оказывается, смогли вспомнить как минимум две сотни лондонских водителей. «Почему же его не видела полиция?» — грозно и вполне резонно спросил Премьер начальника этого учреждения. Тот только развёл руками, как будто говоря: «Ну, не увидели! Ну, хрена ль тут сделаешь, сэр?» За описанием прибытия всадника на белом верблюде последовал рассказ о его таком же успешном убытии с места преступления, которое не удалось предотвратить даже нескольким десяткам полицейских патрулей, появившихся там спустя каких-то пять минут после начала вооружённого противостояния. Тут Премьер картинно заиграл желваками на лживом лице актёра-любителя и промолчал только потому, что хотел поскорее услышать об обстоятельствах столкновения между Профессорами.

— Подручный Профессора № 1 открыл стрельбу из автомата «Аграм» югославского производства, — твёрдым голосом начал Констебль описание боестолкновения, — огонь вёлся разрывными боеприпасами, произведёнными в Израиле.

— Откуда вы знаете? — недоверчиво спросил его начальник MI6 (английской разведки) с неприятной усмешкой на холёном аристократическом лице.

«Оттуда же, откуда ты, индюк итонский, узнал об оружии массового поражения в Ираке!» — подумал про себя Констебль. Вслух же он вежливо ответил:

— Одна из пуль попала в плюшевого слона в руках маленькой девочки и там осталась. На ней имеются условные обозначения как на иврите, так и на английском, однозначно указывающие на производителя и страну происхождения.

Аристократ кивнул, и Констебль продолжал:

— Подручный израсходовал весь магазин, но каким-то чудом ни одна из пуль не попала ни в Профессора № 2, который стоял в трёх метрах перед ним, ни в толпу посетителей Магазина и прохожих. После чего указанный Профессор № 2 не установленным пока оружием отсёк джентльмену с «Аграмом» сначала руку, а потом и голову.

— И что это было за оружие? — в один голос спросили заинтригованные Премьер и начальник MI6. Первый при этом недовольно покосился на чересчур прыткого подчинённого.

— Судя по характеру ран, это мог быть чрезвычайно острый меч, предварительно подвергнутый интенсивной температурной обработке, — осторожно пояснил Констебль.

— Если принять эту версию, необходимо попробовать ответить на вопрос: а где, собственно, происходил процесс… гм, температурной обработки? — решил опередить коллег-недоброжелателей начальник полиции метрополии.

— Мы пока не готовы это сделать, — обречённо сказал Констебль, вспоминая автомат, по-прежнему сжатый уже мёртвыми окоченевшими пальцами, — надеемся, что нам помогут рассказы очевидцев.

— И что же уже рассказали очевидцы? — картинно поднял бровь Премьер (этот приём ему очень нравился, а потому он даже взглянул в зеркало, с удовлетворением отмечая его мастерское исполнение).

— Они рассказали, что у Профессора № 2 был «огненный меч, светящийся плазмой, наподобие того, что все видели в „Звёздных войнах“». — Констебль натужно добавил твёрдости в голосе, предчувствуя, как сейчас на него накинется вся банда.

Члены «банды» действительно зафыркали, заехидничали и наперебой забормотали: «Нонсенс!», «Надо позвонить Лукасу!» и «Может, позовём на помощь джеддайев?» Под сочувственным взглядом своего непосредственного начальника Констебль мужественно выслушал всю эту чушь. Когда присутствовавшие закончили демонстрировать друг другу и Премьеру изысканное остроумие выпускников дорогих школ, он завершил доклад:

— Судя по характеру ран, они перестали кровоточить не от высокой, а от низкой температуры. Иными словами, «огненный меч» был не горячим, а очень холодным!

Тут министры не нашлись что сказать и лишь ошарашенно помалкивали. Поди ж ты, теперь объясни общественности, почему один двойник-террорист гоняется за другим на белом верблюде с огненным, но совершенно холодным мечом!

— И ещё один пока непонятный факт, — так же невозмутимо продолжал вываливать невероятную информацию Констебль, — в ранах подручного не обнаружено микрочастиц металла. Даже на костях. Возможно, однако, что первоначальный анализ произвели недостаточно тщательно. Сейчас мы повторяем его с участием приглашённых экспертов.

— И всё же, — спросил молчавший до этого министр внутренних дел, — кто же из них настоящий Профессор? Кого мы должны искать: парня с бородой или парня без бороды?

— Будем искать обоих! — твёрдо ответил Премьер, решивший продемонстрировать всегда потенциально ненадёжным партайгеноссен, кто хозяин на Даунинг-стрит, 10. — Каков ваш план действий? — спросил он Констебля голосом герцога Веллингтона, отдающего последние распоряжения перед битвой при Ватерлоо.

Тот немного поколебался и наконец сказал:

— Найти верблюда!

Политиканы в изумлении открыли рты. Они ожидали внушительного перечислениясил и средств, задействованных для скорой и неизбежной поимки опасной пары маньяков-террористов. За ним должны были последовать подробные описания невероятно масштабных поисковых операций на земле, в воздухе и, если потребуется, под водой и в космическом пространстве. Во второй раз за сегодняшнее совещание Констебль заставил их замолчать, что являлось немалым достижением для офицера полиции Её Королевского Величества. Его непосредственный начальник украдкой улыбнулся. Он-то сразу понял, что его подчинённый совершенно прав. Любой лондонский полицейский прекрасно знал, что в его городе гораздо меньше белоснежных верблюдов, чем исламских фанатиков с бородами и без них.

* * *
Воины ислама хорошо знали, что после неудач, подобных фиаско в Магазине, даже такой святой человек, как Профессор, мог выйти из себя. Разумеется, на всё была воля Аллаха и объяснение тому, почему грешник-Могул помер от удара в промежность, а сам хаджи едва унёс ноги от неведомо откуда взявшегося двойника с огненным мечом, наверняка можно было найти в Коране. Именно этим — медитацией и изучением таинственного смысла сур — Профессор и занимался в данный момент. Все моджахеды, находившиеся на ферме, чувствовали, что если досточтимого имама отвлечь от его благого занятия даже по уважительному поводу, то он, многотерпящий, мог в лучшем случае посмотреть на тебя так, что на целую неделю избавил бы от снов греховного содержания. В худшем варианте их предводитель вполне мог вырвать клок волос или откусить ухо. По крайней мере, именно такие легенды ходили об афганском периоде жизни выдающегося борца за самую истинную веру. Ещё более впечатляющие слухи циркулировали по поводу того, что молодой тогда полевой командир делал с советскими десантниками, имевшими несчастье попасть к нему в плен. Последнее, кстати, никак не вязалось с милосердными инструкциями по обращению с пленниками, которые содержались в Коране. Поэтому, когда Рыжий в очередной раз прибыл на ферму для проведения консультаций, его желание получить немедленную аудиенцию у современного профессора Мориарти было встречено с удивлением и даже некоторым уважением. Томящимся от безделья и невозможности согрешить янычарам не приходило в голову, что у рыжего англичанина с подозрительно гомосексуальными замашками под вполне аккуратной черепной коробкой таились серьёзные проблемы. Он просто не отдавал себе отчёта в опасности общения со своим неожиданным союзником. Постучав в дверь скромно обставленной спальни Профессора, англичанин не стал дожидаться ответа и смело нажал на ручку. Столпившиеся внизу головорезы как по команде затаили дыхание. Рыжий же без дальнейших колебаний впёрся в святая святых со словами:

— Ну, мой милый хаджи, вы и даёте!

С этими словами он бросил на тщательно застеленную кровать несколько толстых английских газет, чьи передовицы пестрели заголовками вроде «ПРОФЕССОР ВЕРНУЛСЯ!», «ГДЕ СТРАШНЫЙ ФАНАТИК ПРЯЧЕТ СВОЮ БОМБУ?» и «ЧТО ДЕЛАЕТ СКОТЛАНД-ЯРД?». Профессор, до этого распростёртый в углу на коврике, сшитом из ткани, когда-то покрывавшей главную святыню мусульман, прервал свою медитацию и медленно поднялся. Подойдя к кровати, он молча разложил противно пахнущие химией пачки бумаги. Со страниц таблоидов и нескольких более уважаемых изданий на него смотрел он сам, только помоложе и с бородой. На лицах настоящего и газетного профессоров было одинаково постное выражение не способного радоваться жизни человека.

— Почитайте, почитайте! — продолжал наглец Рыжий, — теперь о вас и вашем двойнике говорит вся Англия! Я уж молчу о реакции мировой общественности и фондовых рынков. Индекс Лондонской биржи просел на десять процентов! А мы ведь ещё ничего не успели сделать! Вы, хаджи, могли и предупредить: я бы поспекулировал на ценных бумагах!

Профессор мрачно взглянул на говорливого безбожника. Он в очередной раз испытал острое желание перерезать его белое горло с выпирающим кадыком одним движением ритуального кинжала, которым на Ближнем Востоке обычно приносят в жертву барана или корову. Этот кинжал, сделанный из обсидиана, который не могли обнаружить металлодетекторы аэропортов, предводитель джихада всегда носил с собой в особых ножнах, прикреплённых к голени. Из открытого по случаю жары окна донёсся далёкий жуткий крик одичавшего павлина. Профессор вздрогнул. Здесь, в английской глуши, подобный звук воспринимался так же, как русская ненормативная лексика в штаб-квартире НАТО. Даже ему — человеку с железными нервами — проклятые птицы мешали спать по ночам.

— Ну да ладно, — не дождавшись реакции Профессора, продолжал Рыжий, — на самом-то деле я начал играть на понижение в крупных размерах сразу после вашей высадки на Британских островах! Кстати, на выкуп протеина N вы могли бы заработать таким же образом!

Профессор по-прежнему хранил молчание. Болтливому генетику было совсем необязательно знать, что воины истинной веры понимали толк не только в Коране, взрывчатке и вождении пассажирских самолётов, но и в том, как работают финансовые рынки. Другое дело, что даже немалых средств, заработанных на акциях после прискорбного случая у Магазина, по-прежнему не хватило бы на покупку нужного человека что называется «со всеми потрохами».

— Кстати, — уже более серьёзно сказал Рыжий, — мне кажется, что я знаю, с кем нам нужно общаться по поводу выкупа!

— Я тоже знаю, мой учёный соратник, — наконец подал голос Профессор, — Аллах уже подсказал мне его имя!

После чего в нескольких словах описал нужного им человека из Центра Исследований Будущего. Хотя у Рыжего и были сомнения в отношении Божественного характера способа получения информации, он всё же с уважением отнёсся к вновь подтверждённым широким возможностям великого преступника.

— Хорошо, и где же мы будем брать деньги? — Рыжий решил затронуть самый болезненный вопрос.

— Аллах подсказал мне и это! — невозмутимо ответил Профессор.

Рыжий с некоторым раздражением подумал о том, что у того неплохой финансовый советник. Вслух же он в свойственной ему манере вечно сомневающегося и иронизирующего умника сказал следующее:

— И как же называется это Богом ниспосланное место, где мы сможем добыть двадцать пять миллионов долларов наличными?

— Федеральное Бюро Расследований США! — коротко отбрил неверного по-прежнему невозмутимый Профессор.

Рыжий враз утратил весь свой гонор и невольно открыл рот. Наконец он вновь обрёл дар речи:

— И за что же, святейший, эта так не любящая вас организация вдруг выдаст нам подобную сумму?

— За мою голову! — ответил Профессор и неожиданно улыбнулся. От этой улыбки по конопатой спине Рыжего побежали обжигающие мурашки. — Вернее, за голову моего двойника!

Рыжий вдруг понял смысл комбинации и с восхищением посмотрел на профессора. Недаром чёртового араба вот уже десять лет днём с огнём не могли найти лучшие спецслужбы мира! Вновь раздался истошный крик мучимого сексуальным голодом павлина. И вновь Профессор невольно вздрогнул и даже прошептал что-то про шайтанов, дивов и фермеров-идиотов.

— Вы правы, хаджи, лучше бы он разводил страусов! — поддержал его англичанин, но поперхнулся своей шуткой, остановленный взглядом старого террориста, прожёгшим до двенадцатиперстной кишки.

Глава 6

Бодрым адским утром Сатана и его свита поехали на охоту в Чёрный лес. Несмотря на то, что его мрачная громада занимала полгоризонта, даже главный обитатель Цитадели нечасто решался вновь помериться силами с жившими в нём выродками. Мутанты жили там с самых древних времён, когда первые полки недобитых ангелов-повстанцев были вытеснены сюда Михаилом и Гавриилом. После этого архангелы с Божьей помощью применили невиданное по своей разрушительной мощности оружие непонятного принципа действия. Но каков бы этот принцип ни был, место эпицентра так никогда и не оправилось от загадочного излучения. На покрытом чёрной листвой немалом участке адской суши вот уже несколько тысяч лет творилось чёрт знает что. Впрочем, честно говоря, Чёрт также не совсем представлял себе, а что же происходит под самым его носом. Первоначальная официальная теория возникновения обитателей Чёрного леса подразумевала постепенную мутацию падших ангелов, выживших после аннигиляции. Во всяком случае, среди мутировавшей нечисти действительно попадалось немало особей, демонстрировавших отдалённое сходство с указанной расой. У них довольно часто были части тела, напоминавшие голову, глаза, зубы и крылья. Препарирование пойманных экземпляров демонстрировало наличие органов, назначение которых иногда было трудно понять, но которые всё же были расположены в порядке, приблизительно соответствующем ангельскому или человеческому. Как мрачно пошутил бывший когда-то патологоанатомом грешник, доставая из покрытой драконьей чешуей утробы гигантскую и дурно пахнущую зеленоватую печень: «Видал я ливер и похуже!»

Небеса Обетованные оставили падших ангелов в покое, а потом дали высочайшее повеление организовать вечное пенитенциарное заведение, симметричное Раю. На гигантском мыльном пузыре воцарился относительный покой, повсеместно регулируемый издаваемыми выборным Сатаной законами. За порядком в городах, весях и вертепах следили падшие ангелы. Единственным местом, где царил хаос, оставался Чёрный лес. Неоднократные попытки адской администрации вытравить проклятое место не увенчались успехом. Не помогли ни сбрасываемые с воздуха смоляные и напалмовые бочки, ни распыление легионами летающей нечисти хвалёного американского «agent orange», погубившего когда-то половину вьетнамских джунглей. После того как деревья, похожие на огромные пузатые баобабы, сгорали вместе с жившими в их дуплах зубастыми птицами, похожими на волков белками и прочей неописуемой живностью, карателей по-прежнему поджидали сонмы абсолютно невредимых чудищ. Безглазые прыгающие пиявки, липкие летающие плащи, заживо переваривающие попавшие в их объятия жертвы, трясины с живой медузообразной слизью, десятиногие гигантские тараканы с непробиваемой хитиновой бронёй — вся эта отверженная дрянь истребляла очередные посланные на убой полки официальной нечисти. На каком-то этапе нескончаемой борьбы с жуткими партизанами адские учёные предположили, что обитатели Чёрного леса произошли не только от падших ангелов, но и от чего-то инопланетного, уже бывшего там на момент их прибытия. Две (или гораздо более) расы не только мутировали, но ещё и умудрялись скрещиваться. Это и производило на свет таких уродов, которых смертельно боялись даже отборные силы Ада вроде панцирных вампиров и карликов на скорпионах. Глубоко впечатлили обитатели Чёрного леса и едва унесших ноги колоссальных тиранозавра и крокодила — Бехемота и Левиафана. После путешествия туда оба были как ежи утыканы стрелами и копьями, а на филейной части Бехемота красовалась ещё и обидная корявая надпись несмываемой краской: «Вернёшься — трахнем!» Возвращаться гигантский динозавр не стал и, судя по всему, поступил правильно.

Исчерпав силовые варианты уничтожения никак не сдающегося анклава, Сатана прибег к способу, который потом примерно с таким же успехом использовали и российские власти в Чечне. Князь Тьмы решил, что инопланетных мутантов можно оставить в покое при условии номинального признания сатанинского суверенитета над территорией леса. В чёрную чащу последовала делегация парламентёров во главе с небезызвестным грешником Макиавелли. Делегаты принесли предложение подписать мир, принести присягу и поцеловать демократически избранного лидера Преисподней в анальный проход или половой член — то есть совершить общепринятый здесь ритуал Osculum Infame. Патриарх политической интриги и дипломатического искусства вернулся из леса примерно через час. Он был один, очень бледен и очень напуган. От него дурно пахло. С обратной стороны пергамента с предложением мира и поцелуя было наискось начертано: «Поцелуй себя туда сам!» Сатана заскрипел зубами и подверг Макиавелли домашнему аресту, а Чёрный лес очередной и последней бомбардировке напалмом. После чего оставил тлеющую смрадным дымом пустыню в покое. Лишь иногда он наведывался туда с внушительной и до зубов вооружённой свитой, чтобы поохотиться и угробить десяток-другой мутантов. Сатана был далеко не молод, спорт никогда не любил и, честно говоря, без колебаний предпочёл бы скачкам по Чёрному лесу секс и попойки. Но он всё же считал необходимым время от времени продемонстрировать слугам свою молодецкую удаль, тяжёлую руку и меткий глаз. В конце концов, слухи о силе и слабости первого руководителя расходились по Преисподней с такой же скоростью, как и в любой другой юрисдикции.

Вот и на этот раз Князь Тьмы решил, что истребление выродков должно происходить организованно, без фанатизма и по расписанию. Вампиры-егеря заранее разведали места с правильным соотношением количества живности и уровня физической опасности для охотников. Для гарантированной добычи на одну из полян — так и не заросшей после щедрого применения напалма участка леса — в течение недели отвозили на казнь провинившихся грешников и слуг дьявольских. Привязанные к кольям, они вместе со своими грязными душонками были обречены на последние мучения, окончательную смерть и полное забвение. Тех обитателей Чёрного леса, которые были потупее и поленивее, притягивало к заветной полянке как магнитом, а потому внезапный и тщательно спланированный набег закованного в металл и хитин отряда охотников застал их врасплох. Повелитель Геенны, вспомнив далёкую земную юность, с прежней молодой лихостью сносил головы огромным огненным мечом, отсекал конечности средневековой алебардой, а мелких тварей бил в глаз из арбалета. Хитроумный механизм был изготовлен по специальному заказу покойным немцем — конструктором самого популярного автомобиля и очень неудачного танка. Не отставала от князя тьмы и немногочисленная свита приближённых. Среди сопровождавших его были Лилит, одетая в лёгкую хитиновую броню и блестящий платиновый шлем, и модник Нергал, облачённый в доспехи русского кавалергарда. Стоял нечеловеческий визг, гремели копыта огромных, покрытых бронёй лошадей, чёрная трава орошалась красной, зелёной и ещё чёрт знает какой кровью. В глуби леса глухо, тревожно и злобно перекликались, готовя отпор вторжению, потомки мутировавших ангелов и инопланетян. После четверти часа кровопролития утомившийся Сатана свистнул так, что с ближайшего стометрового баобаба свалился на чёрную траву и, зажав лохматые уши, забился в агонии не успевший удрать урод. Амазонка Лилит азартно выдернула из седельной сумки никелированный маузер и одним выстрелом в то, что напоминало голову, прекратила мучения завывавшей твари. Сатана с одобрением посмотрел на ещё более аппетитную в своих доспехах супругу и даже подумал, а не овладеть ли ею прямо здесь и сейчас, среди подыхающей нечисти. Дабы электорату было о чём толковать в перерывах между положенными наказаниями! Но тут же решил, что подобный акт, конечно, стал бы эффектным, но в то же время и слишком опасным. В сегодняшней охоте наступил момент, когда из затихшей вдруг чащи должны были вот-вот появиться такие хари, что и ему, бессовестному и бесстрашному Повелителю Тьмы, могло не поздоровиться. А ведь, как известно, лучший способ поддержания репутации непобедимости — это держаться подальше от достойных соперников. Поэтому он приказал сплочённым строем выдвигаться на опушку и следовать к месту проведения традиционного пикника. «Вот там-то и можно будет продемонстрировать свою легендарную мужскую силу, — ухмыльнулся про себя Диавол, — и не только с Лилит!»

Как раз в момент появления из Чёрного леса сверкающей доспехами и оружием колонны и произошло то, чего в Геенне давно не случалось. Раздался бухающий звук, и у всадника, ехавшего во главе кавалькады, не стало головы. Вместо неё возникло и тут же исчезло кровавое облако. Всадник в рыцарских доспехах тяжело упал на землю, а остальные охотники, поняв, что попали в засаду, разделились на несколько групп. Они во весь опор понеслись в разные стороны. Только тут покушавшиеся — кто бы они ни были и где бы ни находились — поняли, что в одеяние и доспехи Сатаны были облачены как минимум три всадника. Последовала череда выстрелов из оснащённых хорошей оптикой крупнокалиберных снайперских ружей. Ещё один из кавалеристов оказался на земле с огромной дырой посреди туловища. Даже хитин не смог выдержать земную пулю с урановым наконечником, кроплёную кровью ангела. Остальные сумели унести ноги. Двое охотников в какой-то момент бросили лошадей и, быстро набрав высоту с помощью перепончатых крыльев, полетели в сторону виднеющейся вдали Цитадели. Один из них подхватил под руку Лилит. Огромные кони поскакали в ту же сторону.

Через некоторое время уцелевшие участники королевской охоты собрались на экстренное совещание в уже знакомом читателю тронном зале. Начальник службы безопасности Ада Нергал был мертвенно бледен. Он имел все основания опасаться за своё будущее. Ведь на нём не только лежала ответственность за то, что он не смог предотвратить нападение на демократически избранного лидера Ада. Сатана вполне мог решить, что это именно Нергал и организовал покушение, выполняя поручение претендента на его завидное место. Лилит тоже нервно кусала полные развратные губы: её супруг всегда славился параноидальным отношением к своим женщинам. Не одна красавица сложила прекрасную головку, будучи заподозренной в измене — как любовной, так и политической. Наконец на своём троне из чёрного камня с золотыми украшениями материализовался Сатана. Лилит пришла в себя первой и бросилась обнимать ноги мужа:

— Я сама перегрызу им горло!

Сатана плавно повёл скорпионьим хвостом. Со зловещим шуршанием хитиновая рапира изогнулась, и её отравленный конец пощекотал нежную шею бывшей жены первого человека. Та невольно вздрогнула. Осклабившись в циничной улыбке, переживший покушение Князь Тьмы глухо произнёс:

— Ну-ну, не напрягайся, морщины будут!

После чего внезапно перешёл на звериное рычание:

— Я не затем столько народу сгубил, чтобы меня какой-то кривоглазый из винтовки угрохал! Нашли себе Кеннеди, вашу мать!

— Повелитель! — наконец разлепил запёкшиеся от страха губы Нергал. — Я готов взять на себя полную ответственность за это чудовищное упущение!

— А я тебя, петух аргентинский, не спрашиваю, что ты теперь готов делать! — так же внезапно вновь перешёл на спокойно-насмешливый тон Сатана. — Лучше бы ты там и остался, на той опушке — мутантов кормить! Всё больше было бы толку! Чего дрожишь?

— Я готов подать в отставку! — дрогнувшим голосом ответил основательно вляпавшийся начальник адского КГБ.

Сатана от души, утробно расхохотался:

— Рассмешил! Да я тебя сейчас в один сплошной сорванный ноготь превращу! Думаешь, опричник, ты знаешь, что такое боль?! Нет, ещё лучше: сделаю тебя унитазом в женском туалете! На автовокзале! Где-нибудь в Румынии! Что молчишь: в сапоги нагадил?

Лилит, которая, казалось, избежала супружеского гнева, тихонько засмеялась. Как и положено любой царской жене, она ненавидела мужниных головорезов. Нергал, впрочем, не оставался в долгу и редко упускал случай пошпионить и посексотничать по поводу бурных похождений жгучей семитки. Скорпионий хвост неожиданно быстро скользнул под кольчужную охотничью юбку жены, и, вскрикнув от неожиданности и боли, она вдруг оказалась в двух метрах над каменным полом, извиваясь на превратившемся в кол хитиновом отростке. По хвосту потекли тонкие струйки алой крови.

— Уж не ты ли, шлюха эдемская, решила на старости лет мужа поменять? — прошипел звериным голосом Принц Тьмы.

Лилит прикусила полные губы и отрицательно покачала красивой головой. Сатана поднёс её поближе и, слегка наклонившись, внимательно посмотрел в смертельно побледневшее от страха и боли лицо:

— А тебя я всего лишь сделаю смертной! Скоро превратишься в мерзкую старуху и будешь побираться в самых грязных трущобах! Пока не подохнешь от проказы!

Несмотря на чудовищную боль, Лилит, хорошо знавшая мужа, по-прежнему умудрялась помалкивать и лишь часто дышала высокой грудью. Нергал, несколько отошедший от наведённого лидером Преисподней ужаса, с профессиональным любопытством опытного мучителя равнодушно следил за конвульсиями ненавистной стервы. Наконец Сатана сжалился и, осторожно опустив жену на каменные плиты пола, вытянул из неё окровавленное жало. В тронном зале остро запахло женскими соками и потом.

Оставив Лилит в покое, Повелитель Тьмы погрузился в размышления. Нергал позволил себе нарушить ход его мыслей:

— Великий! Позволь поделиться своими наблюдениями!

Сатана недовольно взглянул на слугу и буркнул:

— Давай, давай, придумывай теперь жидо-масонские заговоры, бездельник!

Тот обрадовался и продолжал:

— Во всём происшедшем существуют определённые странности. Во-первых, за последнюю сотню лет в Преисподней не было ни одного заговора против Вашей Светлости, в котором не участвовал ваш покорный слуга!

Сатана никак не прореагировал на, казалось бы, страшное признание демона, призванного обеспечивать его безопасность. Внедрение в ряды оппозиции всегда являлось излюбленной тактикой правящих режимов любых деноменаций: от фараонов и королей иудейских до царской охранки и КГБ.

— Так вот, — вкрадчиво продолжал Нергал, — каждый из этих заговоров неизменно сопровождался такими атрибутами, как прощупывание потенциальных союзников, делёж будущей добычи и портфелей в правительстве, а также пьяными разговорами и хвастовством. Никто из них, неудачников — ни мастера придворных переворотов, ни специалисты из ЦРУ — ни разу не смогли довести дело до конца именно из-за расползания информации. В этом же случае попытка покушения оказалась абсолютно неожиданной!

Князь Тьмы подозрительно посмотрел на Нергала:

— Ты думаешь, генералы? Эта их ангельская каста давно у меня на подозрении! Сволочи, всё аристократией себя мнят!

— Этот заговор может быть внешним! Не исключено, что наши коллеги из Рая готовят вторжение!

— Не слишком ли быстро делаешь выводы, соглядатай?

— Нет! — вместо Нергала хриплым от пережитой только что боли голосом ответила Лилит. Нергал посмотрел на неё с невольным уважением: вот это баба!

— Мои родственнички из Рая подтверждают, что там действительно что-то готовится. Корпус ангелов каждый день на манёврах, их единственная официозная газетёнка — «Райский курьер» — пишет передовицы почище Геббельса. И даже из охраны Эдема формируют дополнительный легион.

— А ещё население Рая готовят к быстрому и массовому переселению. Я так предполагаю, что не обратно на грешную Землю! — поддержал Нергал супругу шефа. — Это покушение могло быть одним из первых ударов, призванных дезорганизовать отпор вторжению.

Сатана, который ещё в земной жизни привык проверять достоверность информации своих шпионов, пытая их самым изощрённым образом, с подозрением посмотрел на приближённых.

— Мне нужны доказательства! — веско сказал он. — Понятно?

Нергал склонился до пола, подтверждая получение приказа.

— Когда поймаем покушавшихся, допрашивать буду лично! И не вздумай их убивать! На завтра назначаю военный совет: посмотрим на наших генералов, да заодно обсудим план превентивного удара! Ну а теперь оставьте меня!

Нергал ещё раз склонился в глубоком поклоне, радуясь тому, что дёшево отделался, и пошёл ловить злоумышленников. Лилит осталась и с выжидающей полуулыбкой смотрела на мрачного супруга.

— Повелитель, — наконец обратилась она к нему вкрадчивым голосом, — а что Нергал докладывал тебе о нашем знакомом — Аналитике?

— Ничего! — после недолгого раздумья ответил Сатана, только сейчас вспомнивший об отданном некоторое время назад приказе. — Ничего не докладывал. А что, этот смутьян опять отличился?

— Пока нет, но он вновь в гуще событий! И события эти могут принять интересный оборот. Странно, что Нергал не торопится с докладом! Наверное, забыл с перепугу!

Глава 7

Когда Богомол услышал о происшествии в Лондоне, которому предшествовал конфуз с агентом, не успевшим вовремя выплыть из верблюжьего плевка, он не столько разозлился по поводу неспособности одного из подчинённых проследить за не очень-то и пытавшимся прятаться террористом, сколько поразился явной глупости и непредсказуемости ситуации. По своему опыту он знал, что во время проведения шпионских операций удача порою либо прочно занимала своё почётное место среди оперативников, либо полностью покидала их. Ранними признаками второго варианта и служили незначительные поначалу проколы. Ими могли стать неосторожно произнесённое на иврите слово или случайно проснувшаяся посреди ночи и некстати решившая посмотреть в окно старуха. Отсутствие удачи могло проявить себя и в виде бесшумного пистолета, с грохотом вылетающего из скрытой кобуры кидона, поскользнувшегося на раздавленном абрикосе посреди людного ресторана в Париже. Конечно, Богомол знал, что удача — это преимущественно производная вполне зависящих от тебя вещей. Придирчивый отбор людей, их кропотливое и долгое обучение, воспитанное годами умение правильно реагировать на неожиданности, тщательная подготовка каждой детали, процедуры и правила — всё это обеспечивало не менее девяноста процентов успеха в тяжёлой шпионской работе. Но разведчики и военные, политики и бизнесмены прекрасно знают, что остаются ещё как минимум десять процентов. И если уж что-то начало идти наперекосяк, то надо сжать зубы и постараться переломить обозначившуюся тенденцию, а также, на всякий случай, готовиться к худшему.

Испытывая нехорошие предчувствия, Богомол принял наиболее логичное решение. Он поручил дальнейшую слежку за сошедшим с ума террористом своей лучшей и наиболее удачливой оперативнице — Снежной Королеве. Он с некоторым сомнением подумал о приписанном к ней в качестве напарника Агенте. Тот был по-прежнему непонятен и, по большому счёту, ненадёжен. Но после дополнительных размышлений Богомол всё же решил не перетасовывать сработавшиеся двойки кидонов в самый разгар событий. Ведь это внесло бы дополнительный элемент неопределённости в и без того сложную ситуацию. Уже не в первый раз ему остро захотелось присоединиться к своим оперативникам, пытавшимся разгадать планы самого опасного террориста планеты, но он терпеливо гасил в себе это неразумное, чисто эмоциональное и непрофессиональное желание. Деятельность секретных агентов не имеет ничего общего с работой военных, где личный пример генерала, появившегося на передовой, способен воодушевить бойцов и изменить ход боя. Нет, в шпионском деле появление начальника спецслужбы в гуще зарубежной мокрушной операции может, наоборот, заставить его подчинённых подумать, что всё пропало. Не говоря уже о том, что лошадиная голова и несуразная насекомообразная фигура Богомола означали бы верное обнаружение и разоблачение британскими контрразведчиками. У тех после повторного вторжения в Ирак хватало забот и без вечно попадающих в неприятности сотрудников Института.

Одним словом, Богомол передал Снежной Королеве и Агенту инструкции занять позиции в доме напротив мечети. Делая это, он мысленно попросил Адоная, чтобы тот не посылал им более испытаний, подобных плюющемуся, как огнетушитель, верблюду и ненавидящих друг друга близнецов-террористов.

Переодевшись в приличествующие данному району Лондона одежды, двое оперативников проникли в здание не под покровом темноты, а наоборот — в суматохе закончившегося рабочего дня, подготовки к вечерней молитве и весёлому времяпрепровождению после неё. Снежной красавице пришлось не только надеть скрывавший её стройное тело уродливый балахон, но и убрать под платок уж слишком по-северному выглядевшие светлые волосы, способные вызвать спонтанное семяизвержение у иного парня с Ближнего Востока. Её очаровательные в своей холодной гордости глаза представляли гораздо более значительную проблему. И дело заключалось не только в их серой глубине, плохо сочетающейся с чёрным мешком, называемым платьем. В конце концов, среди жён арабских богачей было немало уроженок Европы, да и контактные линзы любого цвета давно имелись в свободной продаже, а не только в шпионских наборах. Скорее, проблема заключалась в их выражении. Ведь в этих ясных глазах обычно читалась не добродетельная покорность и добровольная самоизоляция, а уверенный вызов сильного и не терпящего чужой воли человека. Но после упражнений перед зеркалом и экзамена, принятого напарником-Агентом, Снежная Королева решила, что готова выйти в свет. Если, конечно, так можно было назвать район Ист-энда, непосредственно прилегавший к мечети. По пути к снятой Моссадом квартире она выдержала ещё один экзамен. Шатающийся по улицам молодой уроженец Междуречья с аль-каидовской брошюрой в кармане встретил её на автобусной остановке и решил, невзирая на приписываемую исламом скромность, попробовать приволокнуться за девушкой с красивым лицом. У Агента чуть не остановилось сердце, но Снежная Королева не отшила юношу с Востока и не двинула ему в наиболее чувствительную область коленом. Нет, она с вполне естественным ужасом отпрянула, громко пристыдив нескромного парня на прекрасном арабском. Сконфуженный беженец пошёл искать иных приключений, а Снежная Королева мысленно поздравила себя и даже подумала, что ей будет трудно выйти из образа.

Это опасение, впрочем, оказалось напрасным. Как только красавица-убийца оказалась в одном помещении с нашим хорошим знакомым Агентом-Аналитиком, она почувствовала вполне внятное женское волнение. Ощущения, с одной стороны, раздражали её как ценящего свой профессионализм и холодную голову оперативника, а с другой — были вполне приятными. Со своей стороны Аналитик, который до этого уже неоднократно оставался наедине со напарницей и, казалось, давно должен был привыкнуть к её возбуждающему присутствию, неожиданно почувствовал, что в спёртом воздухе тесной комнатушки повисло предчувствие неизбежного и страстного секса. Несмотря на то, что стояла необычная для Лондона жара, кондиционер они не включали, боясь привлечь внимание посторонних. Аналитик в какой-то момент понял, что из соображений удобства у Снежной Королевы под уродливым балахоном нет ничего, кроме едва заметного облака духов с фруктовым ароматом. После этого он, кляня себя, уже никак не мог сосредоточиться на наблюдении за посетителями мечети. Вытирая испарину со лба, Агент с отчаянием осознал, что ему не удаётся отогнать греховные образы спонтанного совокупления со своей очаровательной напарницей. Самое интересное, что закутанная в столь скромную одежду девушка прекрасно понимала, о чём думал примостившийся у огромного фотоаппарата давно понравившийся ей молодой человек. И это возбуждало её ещё больше.

В какой-то момент Снежная Королева нарушила заряженную ожиданием неизбежного тишину:

— За Бородачом следит кто-то ещё!

Аналитик не стал спрашивать кто, а лишь внимательно осмотрел улицу. Действительно, у овощной лавки стоял небольшой фургон, привезший несколько подвядшую продукцию садов и огородов, от которой к вечеру с большим дисконтом избавился сетевой супермаркет. Помогавший разгрузить ящики молодой человек после окончания работы и получения скромной платы почему-то задержался. При ближайшем рассмотрении беженец оказался спортивного вида парнем с более внимательным, чем положено его возрасту и роду занятий, взглядом. Его глаза были устремлены на стоявшего у входа в мечеть и доброжелательно болтавшего с прихожанами Бородача. Намётанный глаз Снежной Королевы тут же выделил его из толпы. Подобный парень где-нибудь в окрестностях Иерусалима выглядел бы вполне естественно с зелёной повязкой на голове и советским гранотомётом в руках, целящимся в штурмовой танк «Меркава». Или забегающим в одно из кафе Тель-Авива с ужасом в выпученных глазах и грузом пластида на животе.

— Охрана? — коротко спросил Агент. — А может, англичане?

— Если бы об этом месте знали британцы, то тут бы уже толпилась половина свободного мира! — ответила его напарница и поправила влажный от пота светлый локон, выбившийся из-под шёлкового платка.

Когда Аналитик бросил вороватый взгляд на находившуюся рядом соседку и увидел этот самый локон, его сердце забилось ещё сильнее. Он тут же представил, что и её тело под уродливым балахоном должно быть покрыто испариной. Разумеется, Снежная Королева почувствовала его взгляд. Надо сказать, что в компании других мужчин-оперативников она не стеснялась бы ни секунды и давно бы сняла свою плотную робу, невзирая на неизбежно похабные, но вполне безопасные комментарии по поводу её ягодиц и/или качества нижнего белья. Сейчас же она промолчала.

— По-моему, этот однорукий мулла не совсем отвечает полученному от местной резидентуры описанию! — наконец сказала она. — Он должен выглядеть чокнутым фанатиком с несварением желудка и плохим цветом лица. Да и оставшаяся культя должна быть…

Тут она сделала паузу. Агент продолжил за неё:

— По описанию и фотографиям, его рука была потеряна значительно выше локтя. Сейчас же похоже на то, что локоть откуда-то появился снова! Может, у него там прилажен портативный гранатомёт? Или контейнер с взрывным устройством?

— Вполне возможно! Не могла же она отрасти за последние несколько недель! А ты посмотри на его лицо!

Действительно, лицо старого моджахеда было по-прежнему покрыто бородой, но стало округлым, гладким и румяным. Сейчас он никак не напоминал сгорающего от ненависти фанатика.

— Он в последнее время не ездил за границу? Скажем, в Швейцарию? — вполне логично предположил Агент, наслышанный о высоком качестве предоставляемых тамошними клиниками медицинских услуг.

— Нет, торчал здесь безвылазно с того самого дня, когда камеры зафиксировали Бородача на обочине автотрассы.

— Гм, похоже, что он не только поздоровел, но и подобрел, — продолжал всерьёз заинтересовавшийся необычайным медицинским феноменом Аналитик.

Он заинтересовался бы ещё больше, если бы услышал историю об исчезновении родимого пятна с руки своего коллеги из лондонской резидентуры Института, недавно разоблачённого Бородачом.

Снежная Королева молча кивнула. Действительно, мулла, имевший до этого репутацию контуженного отморозка, регулярно колотившего своих прихожан тяжёлым посохом, теперь излучал добродушие регулярно и хорошо питающегося буржуя, вполне довольного своей жизнью и не возражающего против благополучия окружающих. Судя по собиравшейся толпе, количество приходивших молиться в эту мечеть в последнее время заметно увеличилось.

— Что ж, ещё одно интересное наблюдение для рапорта Богомолу! — резюмировала Снежная Королева.

В этот момент из мощных динамиков прозвучал гнусавый голос муэдзина и правоверные наконец потянулись внутрь мечети. Наблюдавший за Бородачом здоровяк удалился, незримо сопровождаемый срочно вызванной парой оперативников Моссада. Те должны были выяснить, кто же ещё проявляет повышенный интерес к знаменитому террористу. Правда, Снежной Королеве показалась несколько странной та поспешность, с которой удалился наблюдатель. Как показали дальнейшие события, предчувствие её не обмануло.

В связи с наступившим затишьем Агент решил заняться пересылкой полученных электронных фото с помощью спутниковой связи. Тесная и к этому времени ставшая тёмной комнатушка не очень располагала к манипуляциям вокруг треноги, на которой высился фотоаппарат. Пытаясь одновременно извлечь электронный носитель данных и обойти лежавшую рядом Снежную Королеву, Аналитик внезапно потерял равновесие и упал, успев извернуться так, чтобы не потревожить треногу и приземлиться на руки. Падение отдалось болью в согнутых кистях, и Агент выругался (естественно, про себя). Открыв глаза, он обнаружил, что лежит рядом с напарницей и что та пристально смотрит на него. Никто из них не выразил ни малейшей заботы ни о передаче данных, ни об объекте наблюдения. Наконец Снежная Королева спросила:

— И как ты тогда пообщался с этой француженкой?

Аналитик просто ответил:

— Никак! Я её с тех пор и не видел!

После этого короткого диалога наступила пауза. Красавица-оперативник глубоко вздохнула и повернулась на бок — лицом к напарнику. Агент понял, что момент настал и, опустив руку на скрытое чёрным балахоном упругое бедро, притянул её к себе. Она покорно поддалась.

— Я не помню, когда последний раз был с женщиной, — сдавленно прошептал он в её полуоткрытые губы.

— Что ж, пора вспомнить! — приглушённо ответила Снежная Королева и поцеловала его нежным и долгим поцелуем. За ним последовал ответный — гораздо более долгий и страстный поцелуй измученного воздержанием мужчины. После этого состоялось недолгое и, как нередко случается в таких ситуациях, хаотичное раздевание. Наконец они слились друг с другом прямо на затёртом ковровом покрытии и застонали от наслаждения. Они совершали невиданное нарушение военной и профессиональной дисциплины. Но в этот момент им было абсолютно всё равно. Окружающий мир — с Богомолом, Бородачом, терроризмом, политикой и проблемами — перестал существовать, а время замерло. Когда Аналитик почувствовал, что более не может себя сдерживать, Снежная Королева инстинктивно прижала его к груди, изогнула спину навстречу его движению и приняла его в себя, с трудом сдержав крик удовлетворения. Они замерли в объятиях, нежно целуя друг друга. На огромном объективе фотоаппарата, чернеющем на фоне освещённого уличными фонарями окна, угадывался силуэт висящего женского лифчика. Снежная Королева смешливо удивилась тому, как сей предмет смог оказаться в таком неподходящем месте. После чего обратилась к своему любовнику:

— Я всегда подозревала, что нимб может свидетельствовать не только о святости!

Аналитик, старавшийся не задумываться о своей порою светившейся в темноте голове, с удивлением обнаружил, что по-прежнему возбуждён, и, молча кивнув в знак согласия, впился в её тут же откликнувшиеся губы.

Из мечети напротив доносились глухие и заунывные звуки молитвы.

Глава 8

Ни один человек, считающий себя цивилизованным гуманоидом, никогда не скажет, что он плохо относится к животным. Разумеется, существует немало тех, кто способен испытать удовольствие, переехав собаку или зайца. Эти, впрочем, могут с таким же успехом задавить и собственную жену, а потому первыми претендуют на путёвку в Преисподнюю. Есть и те, кто, наоборот, прекрасно относятся к животным. Они могут трогательно ухаживать за больной собакой, способны неделями рыдать по умершей от старости канарейке. Но по какой-то загадочной причине они ненавидят весь род человеческий и могут перерезать горло первому встречному, нечаянно толкнувшему локтем в метро. Но мы не говорим об этих сравнительно малочисленных и обычно бросающихся в глаза разновидностях homo sapiens. Нас интересуют не выродки, а обычные люди. Те, что женятся, работают, рожают и пытаются воспитывать детей, учатся, в меру грешат, иногда делают что-то доброе для других (и ужасно этим гордятся), порою ходят в церковь, мечеть или синагогу, изменяют жёнам, неизбежно попадаются, но, тем не менее, умирают оплакиваемые семьёй и, как правило, попадают в Рай. Словом, мы говорим о нас с вами, читатель, — обывателях, умеренно преуспевших в жизни и неспособных на великий грех во имя великих достижений. Аминь.

И вот в этом-то, казалось бы, ничем и никому не угрожающем сообществе вполне нормальных людей ходят по-доброму выглядящие дяди и тёти, отвечающие всем вышеуказанным видовым признакам, но с одним отличием. Они строят своё благосостояние на страданиях других людей и животных. Так, с незапамятных времён существуют те, кого когда-то называли мытарями, а сейчас величают сборщиками налогов, налоговыми инспекторами и так далее. Подумайте, может ли нормальный человек испытывать удовольствие, отнимая деньги у своих соотечественников? Что мы думаем о контролёрах билетов в общественном транспорте? Кто из нас стал бы оплакивать смерть тюремщика или живодёра? Все они получают за свою неоднозначно воспринимаемую окружающими деятельность неплохую зарплату, носят обычную одежду, улыбаются и любят своих детей. Но в то же время они почему-то предпочитают не афишировать род занятий, а если и делают это, то порою чересчур громко и вызывающе, с явным эмоциональным надрывом.

Наконец, есть ещё одна категория прячущихся среди нас инопланетян. Эти люди носят прекрасные костюмы, ездят на неприлично дорогих автомобилях, летают на личных самолётах и кичатся своими должностями. Они работают руководителями компаний, которые в огромных количествах выращивают, отлавливают и покупают животных, используемых для опытов в бесчисленных медицинских, косметических и военных исследовательских центрах. Перед тем как обезьяны и кролики, собаки и мыши попадают в руки учёных, несчастные мученики проходят через чистилище организаций, акциями которых торгуют на биржах. И если лабораторных крыс можно вырастить, продать, измучить и убить, ни разу не выпуская за пределы клетки, то добывание для экспериментальных целей шимпанзе или кошек требует иных подходов и позволяет рассчитывать на гораздо более значительную прибыль. Разумеется, подобная деятельность воспринимается без особого восторга в цивилизованных странах вроде Голландии или Англии, где практически нет бродячих животных. Количество обитающих там нравственных уродов, способных отдать своего четвероногого друга на растерзание, не способно прокормить даже одного охотника за мохнатыми и пушистыми жертвами. А потому они, как и те, кто добывает человеческие органы для трансплантаций, предпочитают искать добычу там, где бедность и отсутствие культуры пока позволяют избегать пристального общественного внимания. С большой уверенностью можно сказать, что экзаменом на цивилизованность для подобных стран становится первый случай, когда их жителей вдруг взволнует судьба пса, кошки или попугая, не способных пожаловаться на свою судьбу или попросить о помощи. Именно потому торговцы живым товаром — и людьми, и животными — такие частые гости в некоторых странах Восточной Европы, Азии и Африки.

Несомненно, пройдёт ещё немало лет, пока Африка достигнет уровня экономического процветания, предполагающего хотя бы элементарное уважение к жизням еёчеловеческих обитателей. Понятно, что в обстановке, когда из-за плохой воды, болезней и недостаточного количества пищи там ежедневно умирают сотни детей и взрослых, остающимся в живых пока нет дела до страданий наших младших братьев. Если даже в XXI веке где-нибудь в Конго толпа вооружённых негодяев может пройти по улице, оставляя за собой страшный след из изуродованных тел и отрезанных конечностей, то кто же будет обращать внимание на голодного пса или одичавшую кошку? Местные власти обычно весьма благосклонно относятся к бесплатной помощи небедных иностранцев, которые не только освобождают их улицы от лохматых разносчиков всевозможных болезней, но ещё и делают регулярные подношения чиновникам всех мастей. Получив соответствующее официальное или неофициальное благословение, белые люди с гладкими и сытыми лицами нанимают худых негров. И уже те ведут охоту за такими же измождёнными голодом псами и кошками. Охотникам за животными приходится нелегко. Последнее, на что готов пойти африканский бродячий кот, — это поверить в людское благородство и готовность поделиться пищей. Ангольский пёс скорее подавится найденной на помойке костью, чем купится на ласковые слова и сюсюканье. Но охотникам сильно помогает то удачное обстоятельство, что бездомные животные обычно живут и умирают стаями. Стаи же имеют обыкновение обитать на достаточно легко определяемых географических пространствах. Пустыри, начатые ещё при португальцах стройки небоскрёбов, ржавые автобусы и склепы на кладбищах — именно в подобных «злачных» местах похитители животных ищут и обычно находят свои жертвы.

Но до недавнего времени в столице свободной Анголы проживала по крайней мере одна колония котов, которую старательно обходили стороной даже жадные до денег местные живодёры. Колония эта обитала в огромном — размером с «Королевский Тигр» — бульдозере ещё советской поры. Стальной монстр навеки приковали к африканской земле влажный воздух Атлантики, нехватка запчастей и чудовищный вес. Недра металлического динозавра много лет назад облюбовала стая котов во главе со свирепого вида рыжим зверем, удивительно похожим своим цветом и зелёными глазами на Малюту Скуратова — безжалостного придворного палача Ивана Грозного. Под неизменным решительным и мудрым руководством Малюты стая выживала, процветала и размножалась. Даже обитатели находящегося по соседству городского управления полиции старались не ходить мимо проклятого бульдозера в ночное время. Гуляли непроверенные слухи о найденных в окрестностях разодранных когтями трупах, о бывшем работнике управления, которому одной жаркой ночью пришлось забраться на фонарный столб, и даже о нечистой силе, порой посещающей указанное небезопасное место.

Репутация неформального лидера стаи была поколеблена лишь однажды. Это произошло, когда патриарх с бандитской рожей, напоминающей скорее тигра, чем домашнее животное, понюхал валерьянки. Валерьянку колонии легкомысленно поднёс в свой профессиональный праздник наш старый знакомый Детектив. Тогда Малюта не смог справиться с притяжением наркотического аромата и чуть было не заронил определённые сомнения в собственной силе и непогрешимости в прагматичные головы своих гражданских жён и побочных детей. По счастью, тогда в столице Анголы не нашлось более ни валерьянки, ни ещё одного столь же коварного, как Детектив, человека. А потому страшный котяра сумел удержать власть над своим пёстрым мяукающим сообществом.

Молодая любимица рыжего патриарха как-то шепнула своим любопытным товаркам, что и удачей в боях с соперниками, и завидной тягой к процессу размножения, и незаурядными для паршивого уличного кота мыслительными способностями их повелитель и любовник обязан не только процессу естественного отбора и не помнящим друг друга родителям. Она тихо промурлыкала им, что тёмными ночами Малюту посещало некое крылатое существо, проявлявшее нездоровый интерес ко всему теплокровному. Красноглазый полуупырь проводил с ним таинственные совещания в подвале недостроенного четверть века назад универмага, загаженном освобождёнными от всего ангольцами.

Несмотря на дурную славу гигантского стального монстра и его обитателей, а также врождённую тягу жителей Африки к предрассудкам и мистицизму, всё же настал день, когда чёрнокожие помощники белых скупщиков бродячих животных привели их к печально известному бульдозеру. Уже на подступах к нему сердца деклассированных подонков сжались от тоскливых предчувствий. Очень скоро им стало ясно, что как будто случайно встречавшиеся им и тут же убегающие куда-то молодые коты являлись часовыми передовых постов Малюты. Но срочный заказ на партию котов для отправки в Англию уже поступил, а очень приличный аванс был получен и благополучно пропит. Сам же европейский клиент накануне посетил вертеп «Барракуда» и злоупотребил там местной пальмовой самогонкой. Он тяжело страдал от жары и похмелья, а потому не был расположен к переговорам и изменениям планов. Конечно, можно было и просто убежать, прикарманив уже полученные деньги, но ведь потом пришлось бы искать иные способы пропитания. К сожалению, круг возможностей среднестатистического люмпена был невелик и обычно сводился к попрошайничеству, ловле рыбы, мелкой спекуляции, сутенёрству и участию в воровских шайках. Одним словом, приходилось идти до конца.

Когда интернациональная шайка охотников за африканскими котами наконец подошла к громаде похожего на подбитый танк бульдозера, нехорошие предчувствия живодёров достигли нового качественного уровня. Дело в том, что представители кошачьей колонии, собравшиеся в районе кабины стального динозавра, не проявляли никаких признаков паники. Наоборот, они спокойно и без всякого страха смотрели на остановившихся вдруг живодёров. Даже заказчик-европеец на время отвлёкся от мысленных стонов по поводу раскалывавшегося от чудовищной боли мозга, наполненного сивушными маслами, и с удивлением посмотрел на сборище представителей семейства кошачьих, молча уставивших на него свои звериные глаза. Во время путешествия к бульдозеру он решил, что в его нынешнем состоянии хуже ему уже не станет, и закурил поддельную кубинскую сигару. Тут же выяснилось, что он ошибся. Но выбрасывать сигару было жалко, и она так и осталась торчать потухшей вонючей сосиской из его пасти, не менее отвратительно разящей рвотным перегаром. Но удивление удивлением, а он не собирался стоять под палящим солнцем до вступления Анголы в Европейский Союз. Бледнолицый прокашлялся, вытер пот носовым платком, напоминающим по виду и запаху портянку советского мотострелка после недельных манёвров, и хрипло вопросил:

— Porra![12] О que experamos?[13]

Его чернокожие помощники вышли из ступора и, предчувствуя ожесточённое сопротивление одичавших тварей, принялись неохотно разворачивать сети и расправлять огромные сачки. Двери фургона-клетки были приглашающе распахнуты. Но на основании собственного опыта ловцы знали, что приглашением здесь не отделаешься и что не помогут ни сюсюканье, ни приманка. Внезапно в металлических недрах бульдозера раздался странный звук. Он напоминал топот команды тонущей подводной лодки, бегущей к ещё находящемуся над поверхностью спасительному люку рубки. Толпа живодёров вздрогнула. На крыше кабины появился сам глава гарема — Малюта Скуратов. Его плотное туловище в рыжих, подобных тигриным, полосах покрывали многочисленные шрамы. Его хвост был давно и безвозвратно потерян в ходе драки с португальской овчаркой. Мощная башка, казалось, росла прямо из туловища, а зелёные глазищи обещали страдания и смерть любому живому существу, рискнувшему посягнуть на его владения, подданных и личную свободу. Малюта окинул изготовившихся к наступлению оппонентов безжалостным взглядом опытного уличного убийцы и издал пронзительный боевой клич. Живодёры задрожали и попятились в предчувствии чего-то очень нехорошего. Европеец открыл рот и выронил сигару. У него внезапно прошла головная боль, но противно заныло где-то глубоко в измученных вчерашней попойкой внутренностях. Он вдруг подумал, что заказ на котов, возможно, не такой уж и срочный и может подождать денёк-другой.

Но было поздно. Малюта изогнулся огромным, как у рыси, туловищем и мягко спрыгнул с бульдозера. За ним последовали гарем и преторианская гвардия котов помладше. Кошачий предводитель, не останавливаясь, пошёл прямо на заскуливших от страха негроидов. Европеец наконец вышел из транса и, проворно забравшись в кабину фургона, принялся лихорадочно крутить рукоятки оконных стёкол. Когда стекло во второй двери достигло примерно половины, ручка в его скользких от пота толстых пальцах зловеще хрустнула и отвалилась. Бледнолицый подонок сначала прошептал замысловатое ругательство, а затем, заглядывая в немытое зеркало заднего вида, забормотал слова давно забытой молитвы. И тут произошло нечто, чего не ожидали ни ловцы котов, ни немалая толпа любопытствующих, собравшаяся к тому времени на почтительном отдалении от места предстоящего катаклизма. Представители бульдозерной колонии стали по одному и по двое запрыгивать в клетку-фургон. Посадка продолжалась не более двух минут, и когда закончилась, Малюта повернулся к тому самому зеркалу заднего вида, в котором виднелось искажённое ужасом лицо европейца. Он издал ещё один пронзительный вопль. С трудом сдерживавший кишечные позывы бледнолицый мог бы поклясться, что тот отдавал ему распоряжение закрыть двери клетки и двигаться в аэропорт для последующей погрузки в чартер.

Через несколько часов потрёпанный «Геркулес» с филиппинским экипажем преодолевал неожиданно встреченную неподалёку от побережья Испании зону турбулентности. Что-то, мелькнувшее в последних лучах пурпурного заката по правому борту, внезапно привлекло внимание командира. Повернув голову в шлемофоне, он увидел нечто, заставившее его вскрикнуть, отпустить штурвал и панически задёргать ремень безопасности, пытаясь оказаться как можно дальше от прозрачного фонаря кабины. Сквозь толстый пластик в течение нескольких секунд можно было наблюдать очертания птицы с огромными белыми крыльями. Конечно, летающий уже два десятка лет транспортник не мог похвастаться своей скоростью. И всё же она была достаточно высокой, чтобы «Геркулес» смог опередить любое земное пернатое существо. Во всяком случае теоретически. Не говоря уже о том, что ни одна птица не смогла бы выдержать температуры и разреженного воздуха на высоте семи тысяч метров. Поэтому никто из членов экипажа не поверил своему боссу, когда тот, трясясь от пережитого потрясения, попробовал убедить их, что где-то в сгущающейся темноте их самолёт сопровождает похожий на ангела урод с лицом вампира, позеленевшим от старости кожаным плащом и солдатскими ботинками на босу ногу. Впоследствии, когда чартер прибыл в один из лондонских аэропортов, командира передали бригаде врачей экстренной психиатрической помощи. У медиков были добрые лица, настороженные глаза и очень широкие плечи. Но, против ожиданий, пожилой лётчик сдался без боя. Обсуждая сие печальное развитие событий, его коллеги пришли к выводу, что виной всему были уже упоминавшаяся пальмовая самогонка и жуткая вонь от привезённого ими кошачьего груза.

Глава 9

Работа директора американского Федерального Бюро Расследований тяжела, неблагодарна и, по местным стандартам, плохо оплачивается. Несколько десятков тысяч долларов с трудом покрывают элементарные расходы на приличный колледж для детей, ипотечные выплаты банку-кровососу за достойный должности дом и членство в нескольких престижных клубах. За эти деньги приходится чудовищно много работать, часто путешествовать и иметь дело с наиболее выдающимися подонками обитаемого мира — как американцами, так и владельцами паспортов иных государств. Но, разумеется, есть в этой должности и некоторые достоинства. Директор имеет право на бронированный автомобиль, лучшую после президентской охрану и доступ к такой информации, которая могла бы послужить материалом для детективов почище этого. Естественно, основная притягательность работы директора ФБР заключается во власти, которую она даёт над теми, кто закон уже преступил, и над теми, кто его нарушать не собирался, но имеет — как и все мы, смертные — грешки. Грешки эти, кхе-кхе, могут быть распространёнными и вполне понятными — вроде клептомании, уклонения от налогов или неумения уклониться от женских чар. Могут они иметь и более экзотический характер — вроде обнюхивания нижнего белья в женской душевой и сочинения слезливых стихов в рабочее время. Когда на огромный стол Директора, представляющий собою сложнейшее инженерное сооружение (со встроенными камерами, микрофонами, секретным сейфом, минибаром и пулемётами), попадает очередной докладик о епископе-педерасте или видном конгрессмене, мастурбирующем в кофейную чашку своей секретарши, он испытывает не только мимолётное отвращение и брезгливость. В конце концов, и у него самого есть свои странности, а в жизни пришлось повидать такое, что трудно удивиться даже миловидной блондинке, с аппетитом слизывающей ставший излишне калорийным латте со своих соблазнительных губок. Нет, подобные писульки с приложенными видео- и аудиоподробностями наполняют мышцы директора молодой силой и стимулируют его мозг почище всякой химической дряни, которую он успел перепробовать, будучи ещё студентом-юристом. Ведь в такие моменты он чувствует себя если не Богом, способным по своей воле произвольно менять судьбы людей, то, по крайней мере, его ангелом — карающим или милующим. Но самыми лучшими моментами в жизни Директора всё же являются новости о предстоящей или уже произошедшей поимке очередного отброса человечества, заслужившего почётное место в списке тех, кого ФБР хотело бы увидеть у себя в гостях. Причём совсем не на ланч в одном из своих кафетериев и даже необязательно в живом виде. ФБР готово выложить немалые суммы денег за голову каждого такого злодея из пёстрой компании серийных убийц, военных преступников, казнокрадов и террористов.

Когда Директора разбудили среди ночи в связи с «событиями в Англии», у него тут же мелькнула мысль о том, что произошло неизбежное, и что проклятый маньяк Профессор таки умудрился сделать крупную гадость на территории Соединённого Королевства. «Интересно, — цинично подумал главный полицейский Америки, — куда поплывёт радиоактивное облако: к нам или к чёртовым европейцам?»

Если говорить честно, то даже если бы осадки от давно ожидаемой им ядерной детонации долетели до самого Урала, это не нарушило бы его сон и аппетит. Как сказал один из выдающихся деятелей Церкви: «Бог разберётся, кто грешник, а кто праведник!» Но, к некоторому даже разочарованию давно готового к отставке и пенсии высокопоставленного чиновника, новости оказались менее драматичными, хотя и не лишёнными налёта сенсации. Оказалось, что в ФБР позвонил некий мужчина, который на хорошем английском языке предложил передать информацию о местонахождении Профессора. Сделать это он был готов в обмен на обозначенную на сайте самых разыскиваемых преступников сумму в американских долларах. Услышав о подробностях сделанного предложения, Директор удивился отнюдь не самому факту того, что кто-то наконец сдал главного террориста планеты за целых двадцать пять миллионов долларов. Это должно было когда-то произойти с той же неизбежностью, с какой зимний заяц меняет мех с белого на серый, а киноактрисы — мужей более старших и выдающихся на всё более молодых и ничтожных.

Директора скорее удивила продиктованная выпускником дорогих английских школ и университетов (сейчас его произношение анализировали три суперкомпьютера и пятеро лингвистов) схема передачи денежных средств. Американское казначейство должно было перевести всю сумму с помощью безотзывного аккредитива на номерной счёт в одном из швейцарских банков. Сначала специалисты ФБР и вступившего в игру ЦРУ лишь посмеялись над наивностью продавца ценной информации. Но когда через сорок минут они смогли идентифицировать владельца указанного счёта, ехидные улыбки сменились тревожным предчувствием того, что им наконец попался кто-то несравнимо более хитрый, чем они сами. Владельцем оказался клиент, не появлявшийся в указанном финансовом учреждении вот уже шестьдесят пять лет. Именно столько времени прошло с той даты, когда он проследовал через ворота нацистского концентрационного лагеря «Дахау», после чего его никто не видел. Банкиры давно решили, что их клиент оказался на ухоженных славянскими рабами брюквенных полях нацистской Германии. Разумеется, в качестве ценного минерального удобрения.

Директор уже имел неприятный опыт свидетельствования перед специальной комиссией Конгресса по поводу неспособности своей организации воспрепятствовать обрушению американских небоскрёбов с помощью американских же пассажирских самолётов. Поэтому на сей раз у него практически не было выбора и приходилось идти на риск возможной потери не только вышеупомянутых немалых финансовых средств, но также репутации и — страшно подумать! — солидной пенсии. Он просто не мог не использовать возможность предотвратить наверняка чудовищную акцию исламского фанатика на территории самого верного союзника. Ведь это могло стать последней каплей, которая заставила бы даже нынешнего премьера островного государства задуматься о пользе «специальных» отношений с бывшей колонией, давно обскакавшей дряхлеющую метрополию. Поэтому уже через полчаса Директор председательствовал на совещании в мрачного вида здании на Пенсильвания-авеню. Ещё через час обещанная сумма денег была переведена на счёт швейцарских «гномов» — так принято порой называть банкиров из этой альпийской республики. Одновременно на соответствующую улочку в Цюрихе выдвинулись лучшие кадры местной миссии ЦРУ. Туда же подтянулись и представители всякое видавшей швейцарской полиции. Сидевшие в автомобилях американцы и европейцы время от времени обменивались натянутыми улыбками. Цээрушники при этом прекрасно понимали, что местные следят не только за банком, но и за ними. Но, несмотря на с трудом скрываемое раздражение, поделать ничего не могли. При всём своём желании, американцы не могли приказать полицейским из страны пребывания убраться куда подальше!

Даже в самом банке никто из работников не знал истинного имени их весьма давнего и весьма значительного вкладчика. Его счёт был открыт ещё в те заповедные времена, когда в самолёте можно было провезти хоть «Большую Берту», от СПИДа умирали лишь обезьяны в джунглях, а будущего клиента не спрашивали ни о его имени, ни о происхождении принесённых денежных знаков. Как назло, сохранились не только образцы подписи и пароль, но и отпечатки пальцев левой руки, на всякий случай оставленные предусмотрительным посетителем. Процедура авторизации любых операций по счёту как раз и предусматривала дактилоскопическую экспертизу как последний и окончательный шаг перед той или иной транзакцией. Единственное, что можно было предугадать с большой долей вероятности, так это то, что загадочный клиент, не бывавший в своём банке уже шестьдесят пять лет, окажется отнюдь не христианином. Договорённость, достигнутая между банкирами, швейцарской полицией и американцами, предусматривала, что банк с максимально возможной тщательностью будет придерживаться своих собственных процедур. В конце концов, чем бы ни грозил терроризм миру, репутация банка всегда будет оставаться его главным активом. Для швейцарских же банков репутация с давней поры означала прежде всего умение помалкивать. Да и террористы обычно являлись не самыми плохими клиентами — о подобном банкиры, разумеется, могли признаться лишь в тесном кругу коллег. Согласно устному соглашению, после того как загадочный держатель номерного счёта покинул бы стены учреждения, его дальнейшая судьба становилась его собственной проблемой. Американцы даже прозрачно намекнули, что никто не будет претендовать на оставшиеся деньги, если теперь он исчезнет уже навсегда.

Погода в Цюрихе в этот день не заладилась: с утра моросил гадкий мелкий дождик. Он препятствовал наблюдению из машин с закрытыми окнами и заставлял оперативников ЦРУ ежеминутно, ругаясь, протирать запотевшую оптику. Разумеется, им приходилось фиксировать каждого посетителя. Впрочем, таковых оказалось немного. Сегодня банк преимущественно посещали любители самого распространённого в мире вида спорта — укрывания от налогов. Среди них преобладали французы, итальянцы и немцы. Зашло и несколько русских — преданно служащих Родине чиновников, решивших совместить приятное с полезным и проверить сохранность вкладов между посещениями восстанавливающих функцию печени процедур в местных клиниках. Забрёл сюда и изгнанный соотечественниками африканский диктатор-людоед, ныне обитавший в альпийской республике. Людоед выглядел совсем не страшным и был скорее похож на пожилого полицейского где-нибудь в Вашингтоне или Нью-Йорке. Наверное, поиздевались соглядатаи, ему попадались исключительно добрые жертвы. Несколько неожиданным оказалось появление постаревшего героя американского рок-н-ролла. Легенда современной музыки воровато оглянулся: видимо, уклонение от налогов перестало быть чисто европейским времяпрепровождением. Посмеявшись, сотрудники ЦРУ решили не закладывать начальству автора любимых с детства хитов и даже возгордились своей смелостью и либерализмом. Швейцарцы при этом, как и положено, сидели с каменными лицами и игнорировали происходящее. Почему-то все — и наглые в своём всесилии американцы, и мудрые в своём терпении швейцарцы, и всегда выигрывающие банкиры — сразу поняли, кто к ним пожаловал, когда у самого входа в банк остановилось такси и из него показалась закутанная в чёрное одеяние и облачённая в чалму согбенная фигура. Появление старца вызвало суету на постах наблюдателей, которые с минуту нажимали на кнопки фотоаппаратов так, как будто это были гашетки пулемётов. Ничем не примечательное (кроме глубокой старости) лицо старика оказалось запечатлённым огромное множество раз и в самых различных ракурсах. Можно было смело предположить, что столько фотографироваться ему не пришлось за всю несомненно долгую жизнь. Старик проследовал в отделанный мрамором вестибюль, где подскочивший к нему прыткий юноша одновременно вежливо и нагло поинтересовался, чего изволит месье. В ответ «месье» на прекрасном французском изъявил желание получить немедленный доступ к своему банковскому счёту. После чего юноша переглянулся с маячившим в дальнем углу вестибюля менеджером и тот подбежал к старцу такой резвой рысью, что вызвал у него некоторый испуг. Рассыпавшись в неискренних любезностях, он провёл старого араба (а именно так, супротив всех ожиданий по поводу его этнической принадлежности, тот и выглядел) в специально предназначенную для этого комнатку. В изящно обставленном антикварной мебелью помещении клиент не стал тратить время и уже в течение первых тридцати секунд озвучил заветный пароль. В ответ менеджер сладким неискренним голосом поинтересовался насчёт возможности взять у месье отпечатки пальцев левой руки для сверки с образцом более чем полувековой давности. Посетитель настоял на том, чтобы сделать отпечатки самому, в одиночестве, против чего работник банка не возражал. Быстрая сверка специально приглашённым специалистом по дактилоскопии подтвердила их соответствие. Впрочем, у эксперта создалось впечатление, что все прошедшие шестьдесят пять лет клиент банка, во-первых, работал с агрессивными химическими субстанциями, а, во-вторых, постепенно усыхал. Дактилоскопист даже не подозревал, насколько он был прав.

После процедуры идентификации и получения информации о значительно пополнившемся за все прошедшие годы счёте посетитель поинтересовался судьбой открытого этим утром безотзывного аккредитива. Уже менее сладким голосом менеджер в ответ поинтересовался, принёс ли посетитель информацию, интересующую контрагента. Старик молча достал листок бумаги, пододвинул к себе старомодный телефон и позвонил в США. Когда на другом конце линии отчётливо прозвучало «ФБР», он продиктовал лондонский адрес и положил трубку. Последовала долгая пауза, в течение которой старого араба поили дорогим чаем с итальянским печеньем. Через полчаса старомодный телефон зазвенел и представитель швейцарского банка в Лондоне взволнованно подтвердил своему коллеге, что по указанным координатам группа агентов Скотланд-Ярда действительно обнаружила того, кого искала очень долгое время. Банкир положил трубку и вежливо спросил клиента, как тому заблагорассудится поступить с деньгами. Тот продиктовал координаты ещё одного банковского счёта. У менеджера несколько приподнялись брови, но делать было нечего. Через пять минут пришедшие с аккредитивом двадцать пять миллионов американских бизонов без особого шума покинули Швейцарию и, вместе с набежавшими за десятилетия миллионами швейцарских поросят, переместились на другой, гораздо менее благополучный конец Европы.

В этот день мерзкая дождливая погода была не только в Швейцарии, но и на Балканах. Когда поднятые по тревоге в Косово солдаты НАТО попробовали добраться до отделения некоего албанского банка в городке неподалёку, на мосту через неширокую, но глубокую и быструю речку, лежавшую на их пути, оказался перевернувшийся грузовик. Рядом с машиной высилась вывалившаяся из него куча. Водитель грузовика отсутствовал. И по виду, и по запаху содержимое небольшого «Ситроена» напоминало свежий навоз. Командир взвода окинул место происшествия взглядом ко всему готового военного профессионала, вздохнул и с жизнерадостным юмором предложил подчинённым надеть противогазы и костюмы химической защиты. Когда вымазанные по самые уши в коровьем дерьме британские десантники наконец справились с неожиданным препятствием и прибыли к месту, вызвавшему такой внезапный интерес их командования, долларовой наличности, собиравшейся в течение нескольких дней по всему Косову, там уже не оказалось. Сотрудники отделения — естественно, косовские албанцы — картинно зажимали носы и давились от едва сдерживаемого смеха. На вопрос, кто и куда увёз несколько чемоданов с американской валютой, они нагло ответили, что бизнесмен из Египта проследовал в направлении пресловутого моста. Когда американские солдаты вернулись к упомянутому инженерному сооружению, поперёк него лежал ещё один грузовик с навозом. Крапал мелкий дождь. От навоза валил пар. Если верить карте, ближайший мост, годившийся для объезда, находился в сорока километрах. Десантники переглядывались, как будто им предстояло штурмовать Атлантический вал. Капитан оглядел плохо пахнувшую кучу и печально резюмировал ситуацию:

— Well, gentlemen, looks like even twenty years from now they will be still calling us «Kosovo shit kickers»![14]

Капитан даже не подозревал, насколько пророческой окажется эта фраза. Разумеется, никакого египтянина ни силы НАТО, ни интернациональная полиция так и не поймали. Впрочем, никто этому не удивился. Все давно привыкли к тому, что в косовской «чёрной дыре» могло бесследно исчезнуть любое количество денег, наркотиков и находящихся в розыске преступников.

Что же касается Цюриха, то здесь события тоже приняли обидный для спецслужбы самой свободной страны мира оборот. Когда старый араб, отдав соответствующие инструкции для перевода немалых средств, вышел из уважаемого финансового учреждения, агенты ЦРУ побоялись накидываться на него в присутствии швейцарских полицейских. Те же пока не видели никакого повода задерживать почтенного и денежного джентльмена, оказавшего к тому же помощь в поимке опаснейшего террориста. А потому старичок спокойно сел в весьма кстати подъехавшее такси, за которым и последовали цээрушники. За рыцарями плаща и кинжала, в свою очередь, выдвинулись и швейцарцы. Такси проехало в тихую улочку, клиент банка зашёл в ничем не примечательный трёхэтажный дом и… исчез. Когда хватившиеся американцы и местные детективы наконец обыскали дом, то смогли обнаружить лишь тщательно замаскированный подземный ход времён позднего средневековья. После ещё одной часовой задержки, связанной с проверкой сапёрами на наличие мин-ловушек, покрытые пылью и мышиным дерьмом шпионы и стражи порядка с опаской проникли в узкий лаз, выложенный древним кирпичом. Сразу же была обнаружена вполне современная спортивная сумка. Из неё извлекли чёрную мужскую одежду арабского фасона, парик, изменяющую облик резиновую маску с седой бородой и, наконец, мумифицированную руку давно умершего человека. Увидев её, агенты самой высокобюджетной спецслужбы мира тут же поняли, что их провели самым наглым и, как они сами признавали позднее, гениальным образом.

Глава 10

Аналитик и Снежная Королева не замечали течения времени. Они забыли о служебном долге и собравшихся в мечети террористах. Они полностью и неоднократно проигнорировали требования безопасного секса и нарушили целый ряд табу, налагаемых сразу несколькими религиозными культами. Спустя два часа после того, как Агент оказался рядом с лежавшей на полу напарницей, он по-прежнему не мог оторваться от неё. Бизнесмен, которого белокурая красавица нарезала ломтями с помощью пилы-болгарки в южноафриканской гостинице, порадовался бы, узнав, что оказался прав в своих предчувствиях. Под холодной внешностью девушки, как под тонкой коркой белоснежного льда, действительно скрывалось бурное море чувственности. Но даже двое наконец добравшихся друг до друга и забывших обо всём любовников не смогли проигнорировать усиленный мегафоном голос, раздавшийся на улице незадолго до окончания вечерней молитвы. Голос явно принадлежал полицейскому, а содержание его короткой речи не вызывало никакого сомнения в происходящем. В вежливой, типично британской манере он предложил собравшимся в мечети организованно прервать общение с Аллахом и выходить через главную дверь по одному и с высоко поднятыми руками. Объявление вызвало приступ мгновенного раскаяния и хаотичного поиска предметов одежды в тёмной комнате напротив культового сооружения. Обоим согрешившим оперативникам было понятно, что они проворонили очень интересное событие. Вдобавок, если бы антитеррористическому подразделению Скотланд-Ярда взбрело в голову обыскать их убежище, то шпионам Института пришлось бы объяснять присутствие там дорогой аппаратуры двойного назначения и автоматического оружия. Не говоря уже о висящем на объективе фотоаппарата женском нижнем белье и прочих следах только что состоявшегося секса. Можно было заранее предположить, с каким удовольствием английская полиция сделала бы утечку этих интимных подробностей! И как потом по спецслужбе избранных топталась бы мировая пресса, а также чужие и, самое обидное, свои собственные политиканы. Но, по счастью, головы англичан в этот момент оказались заняты совсем другим. Когда Аналитик, в спешке натянувший трусы наизнанку, смог посмотреть на улицу, та оказалась ярко освещённой специально установленными переносными прожекторами. После второго мегафонного предупреждения дверь в мечеть приоткрылась, и из неё показалось побледневшее лицо местного муллы. Поняв, что пока в него никто не собирается стрелять, однорукий осторожно вышел с поднятыми вверх конечностями. Стало хорошо видно, что покалеченная рука действительно каким-то чудом отросла до локтя. За ним последовали опасливо поглядывавшие по сторонам прихожане. Одетые в устрашающе выглядевшие боевые шлемы и доспехи, вооружённые до зубов бойцы английского спецназа принимали их по одному, обыскивали и провожали в квадратный автобус с симпатичными решётками на окнах.

Наконец в дверях появился и тот, кого полицейские ждали с особым волнением и нетерпением. Когда жмурящийся от яркого света прожекторов Бородач вышел на улицу, он со своим обычным дружелюбием улыбнулся закованным в кевларовую броню спецназовцам. Те невольно вздрогнули: уж от кого-кого, а от печально знаменитого Профессора они не ожидали ничего хорошего. Заметив на его плече потёртый кожаный мешок, командир отряда испытал приступ паники. Излишне высоким голосом он крикнул в мегафон, чтобы тот опустил свой багаж на асфальт и отошёл в сторону. Бородач по-прежнему улыбался и даже не думал исполнять приказание. Возможно, он просто не понял его. Прозвучал ещё более настойчивый, почти истеричный призыв расстаться с мешком. Скорее всего, тут бы пожилому арабу и настал конец, если бы шедший позади другой посетитель мечети не заметил внезапную суету среди полицейских и не заорал ему про то, что сейчас проклятые неверные сделают из него решето. Бородач вздрогнул, виновато улыбнулся и бросил мешок на мостовую. Раздался приглушённый звук загремевшей внутри древней лампы. Спецназовцы переглянулись: похоже, чёртов террорист носил с собой не бомбу, а кастрюлю. С великими предосторожностями полицейские приблизились к Бородачу и его ноше. Быстрый предварительный обыск не выявил ничего инкриминирующего. Пожилого хаджи препроводили в отдельный воронок, и вся процессия, усиленно охраняемая тяжело вооружённым эскортом на мотоциклах и броневиками а la Северная Ирландия, помчалась прочь.

Англичане, не веря своей удаче, обменивались поздравлениями и весёлыми ругательствами. В душном помещении Центрального полицейского участка Лондона тяжело пахло свежей оружейной смазкой, мужским потом и грядущими повышениями по службе.

Когда спустя некоторое время возбуждённый Констебль пристально рассматривал пленённого Бородача через зеркальное, прозрачное лишь с его стороны окно, один из подчинённых скороговоркой сообщал дополнительную информацию:

— Сэр, он не оказал ни малейшего сопротивления! Вся операция прошла как по писаному!

Констебль почесал квадратный пролетарский подбородок с отросшей к вечеру светлой щетиной. Он испытывал смешанные чувства. С одной стороны, следовало поблагодарить американцев за выгодно купленную информацию о местонахождении Профессора. С другой — ещё один день, и он мог бы сэкономить ФБР заплаченную сумму, так как поиски белого верблюда уже почти привели его к мечети в Ист-энде.

— Что, и никто из молившихся не пригрозил священной войной?

— Ни в коей мере! Как будто мы не Профессора арестовывали, а Мохатму Ганди!

— А что нашли в мечети?

— В том-то и дело, что тоже абсолютно ничего подозрительного! Конечно, кое-какая литература носила экстремистский характер, некоторые прихожане смотрели так, как будто целились из снайперской винтовки, но в остальном — не к чему придраться!

— Вы уже взяли на анализ его кровь?

Помощник радостно закивал:

— Да, и даже с его собственного согласия!

— Образец отправили в ФБР?

— Разумеется! У них у самих чешутся руки, чтобы сравнить его ДНК с образцами кровных родственников. По слухам, не менее дюжины представителей семейства сдали свою кровь ФБР после первой же просьбы. Кстати о ФБР: представители их английской миссии уже здесь и хотели бы встретиться. С ними же и местные ребята из ЦРУ.

При упоминании «ребят» лицо Констебля выразило эмоции, далёкие от радости по поводу ещё одного визита заокеанских братьев с большими ресурсами и начальственными манерами. Но делать было нечего: в конце концов, именно они заплатили двадцать пять миллионов наличными, именно они передали британской стороне информацию о Профессоре и именно они должны были его окончательно идентифицировать. Вздохнув, Констебль обречённо сказал:

— Что ж, пусть заходят!

Через минуту в комнату с выцветшей краской на стенах и застоялым запахом окурков вошли несколько личностей, похожих друг на друга, как игроки одной футбольной команды. Один из них обнажил в улыбке искусственные зубы. Констебль опять машинально почесал щетину на подбородке и мысленно окрестил его Зубастым. Зубастый наконец перестал растягивать мышцы лица и пророкотал в фамильярной манере богатого родственника:

— Надеюсь, мы не помешали, коллеги?

* * *
Задержанного вскоре перевели в здание специальной тюрьмы в Бельмарше, где закрытый для любопытствующих и прессы суд тут же отказал ему в освобождении под залог. Впрочем, «отказал» было преувеличением, так как подозреваемый никак не проявил желания покинуть стены правоохранительного учреждения. Результаты анализов ДНК арестованного террориста привели в полное замешательство всех, имевших отношение к его поимке, равно как и их начальников. Они также неприятно поразили избранных, должным образом перехвативших упомянутую корреспонденцию. Когда Констебль получил результаты по защищённой от перехвата факсовой линии, он не поверил своим глазам и тут же помчался к соответствующим экспертам. К сожалению, те не смогли добавить ничего утешительного. Делать было нечего, и Констебль обречённо направился на доклад к Премьеру.

— Здравствуйте, джентльмены! Ну что, чем порадуете? — со своей обычной неискренней улыбкой обратился к ним непотопляемый Премьер Её Королевского Величества. Вопрос был скорее риторическим, так как главная новость — о поимке Профессора — стала известной главному чиновнику спустя какие-то минуты после задержания оного. Видимо, Премьер просто хотел потешить своё эго, изрядно потрёпанное проклятой оппозицией и неблагодарными соратниками по партии.

Начальник полиции переглянулся с подчинённым и кивнул, приглашая его начать. Констебль прокашлял вдруг запершившее горло:

— Сразу после задержания подозреваемому предложили сдать анализ крови, на что он с готовностью согласился. Образец отправили специальным самолётом ВВС США в лабораторию ФБР. Немедленно после его получения были выделены молекулы ДНК находящегося под стражей человека. После чего американские учёные произвели их сверку с хранившимися в базе ФБР образцами сразу нескольких родственников небезызвестного Профессора…

Что-то в голосе Констебля заставило насторожиться чутко реагирующего на плохие новости Премьера:

— И что дальше, Констебль? Не стесняйтесь, договаривайте!

Констебль опять прокашлялся:

— Сверка образцов однозначно подтвердила наличие родственных связей между задержанным и родственниками Профессора.

Премьер с видимым облегчением перевёл дух. Присутствовавшие члены кабинета вдруг нарушили молчание, начали весело переглядываться и хлопать друг друга по плечу, как будто британцы вдруг высадились на Марсе и как будто это они сами только что, своими собственными руками добыли проклятого террориста.

— Поздравляю, Констебль, — поторопился Премьер, — прекрасная работа!

— Я бы хотел закончить, сэр! — твёрдо сказал Констебль. — Исследование образца крови выявило несколько необычных подробностей.

— Каких же? — недовольным тоном спросил глава кабинета, вдруг почувствовавший, что у него хотят отобрать заслуженную и столь нужную победу.

— Более подробное исследование, произведённое по просьбе ФБР клиникой Гарвардского университета, выявило несколько аномалий.

Во-первых, несмотря на сходство ДНК, последовательность совпадающих звеньев в молекулярных цепочках такова, что, несмотря на очевидную родственную связь, нельзя с уверенностью утверждать, что подозреваемый является братом других представителей семейства.

— И кто же он? Отец? — не выдержал министр обороны.

— Нет, — невозмутимо ответил Констебль нелюбимому им чиновнику, — скорее дедушка! Или, если уж быть более точным, пра-прапрапра… дедушка!

— Что вы хотите сказать? — с изумлением спросил Премьер.

— Только то, что арестованного нами человека и его ныне живущих родственников разделяют как минимум пять, а возможно, и больше поколений. Словом, похоже на то, что он является их предком.

Подарив присутствовавшим этот, мягко говоря, интригующий вывод, Констебль сделал паузу в ожидании неизбежного галдёжа и вопросов. Но члены кабинета подавленно молчали, пытаясь осмыслить не укладывающийся в их головах факт. Констебль решил продолжать:

— Во-вторых, как белые, так и красные тельца в крови нашего арестованного носят явные признаки постгумусной деградации…

— Вы можете изъясняться на нормальном английском? — раздражённо спросил его Премьер, уже понявший, что особых поводов для радости сегодня ожидать не стоит.

— Разумеется, сэр! — с неприязненной вежливостью ответил Констебль. — Если оперировать более простыми терминами, кровяные тельца подозреваемого в терроризме носят признаки разложения.

— Что это значит?! — повысил голос демократически избранный лидер туманного Альбиона.

— Это значит, — не выдержал и встрял в разговор начальник полиции, — что это кровь давно умершего человека!

— Совершенно верно, — добавил Констебль, — причём умершего как минимум тысячу лет назад!

В полной тишине кабинета раздался тихий звук, напоминающий скулящую собаку Так на неожиданную новость отреагировал директор английской разведки MI6.

— What do you f…n know?[15] — философски произнёс министр обороны, самовольно доставая из антикварного комода бутылку с виски.

— Кого вы арестовали? — слабым голосом страдающего от хронического поноса человека спросил британский Премьер. — Вы хотите сказать, что Профессор — это не Профессор, а какой-то зомби? Да ещё и тысячелетней давности? Вы хоть отдаёте себе отчёт в том, что говорите?

Полицейские молчали: они действительно отдавали себе полный отчёт в том, что только что сделанный доклад был совершенно невероятным. Не получив ответа от Констебля и его начальника, Премьер повернулся к уже осушившему первый бокал министру обороны:

— Налейте-ка и мне, любезный!

Выпив свою порцию одним глотком, он перевёл дух. После чего позволил себе улыбнуться и произнёс:

— Что ж, джентльмены, по-моему, американцы заплатили двадцать пять миллионов за лежалый товар!

* * *
Когда суета перед мечетью — с прожекторами, вооружённым до зубов спецназом и посадкой в воронок немалого количества приверженцев ислама — несколько рассосалась, к неприметной квартирке напротив подъехала такая же неприметная потрёпанная машина с лондонскими номерами. Водитель — человек ближневосточной наружности — помог одетой в длинное платье и чёрный платок женщине и европейского вида мужчине (скорее всего боснийцу, так как христиан здесь почти не водилось) погрузить в машину несколько видавших виды чемоданов и сумок. Как назло,именно в этот момент на место недавнего происшествия прибыла съёмочная группа одного из английских телеканалов. Так как вся операция проходила в абсолютной секретности, а связь осуществлялась исключительно по защищённым каналам, полицейские сканеры не сработали и представители прессы узнали о происходящем (вернее, уже произошедшем) лишь после телефонного звонка очевидца события. Звонивший на грамматически правильном английском с тяжёлым ближневосточным акцентом пожаловался на творимый в отношении мусульманского населения произвол. «Подумать только! — возмущался представившийся доктором-педиатром. — Теперь полицейские врываются без предупреждения не только в наши дома, но и в наши мечети! Может ли кто-либо из вас, коренных британцев, представить себе, что во время службы в христианской церкви, находящейся в мусульманской стране, туда ворвутся до зубов вооружённые головорезы?!» Аргументы доктора (вовремя эмигрировавшего из Пакистана сторонника Аль-Каиды) нашли отклик в душах редакторов, а потому уже через минуту фургон со спутниковой антенной мчался по вечерним улицам. После этого один из сотрудников телеканала вышел якобы покурить и позвонил своему приятелю-любовнику из конкурирующей организации. Через пару минут ещё один фургон с группой искателей сенсаций на высокой скорости проследовал в район Ист-энда. Как говорят англичане, «кот вырвался из мешка». Уже через четверть часа десятки репортёров со всего города нагрянули к многострадальной мечети. Вся эта туча голодной и высокооплачиваемой саранчи как раз и застала Аналитика, Снежную Королеву и их соратника из Моссада за погрузкой в машину потрёпанных сумок с очень дорогой аппаратурой. Последнее, чего бы сейчас хотела пара оперативников Института, и так мучимая чувством вины за несказанные наслаждения, полученные в служебное время, было внимание прессы. Но в этот день тётка-удача в очередной раз отвернула от них свой очаровательный, но столь капризный лик.

Собравшаяся как осы на гнилое яблоко репортёрская братия обнаружила, что мечеть пуста, а все участники прерванной молитвы по понятным причинам отсутствуют. Официальные представители полиции пока не давали никаких комментариев. Поэтому одни работники прессы немедленно пожалели о прерванном освещении светской вечеринки с русской икрой и французским шампанским. Другие — о работе над разоблачающим репортажем о связях политиков с восточноевропейскими проститутками, как раз находившимся на стадии детального изучения предмета. Третьи просто выругались по поводу прочих потерянных радостей их нескучной жизни. Но делать было нечего. Вечер оказался скомкан, и из протоплазмы, что не успела скрыться при первых признаках приближения стервятников, приходилось выжимать хоть что-нибудь. Естественно, уже упомянутый доктор, воспользовавшись случаем, дал наиболее полные и жаркие комментарии, завершившиеся клеймением английского образа жизни и отношения общества к мусульманам. Разумеется, как всегда, никто не додумался задать ему сакраментальный вопрос: если тебе здесь так плохо, почему же ты, сердешный, не вернёшься обратно на историческую родину? Помимо доктора вопросы задали и вечно шатающемуся где попало арабскому юноше, который накануне пробовал приставать к Снежной Королеве. Юноша не очень хорошо говорил по-английски, а потому интервью с ним свелось к мучительному повторению крашеной тележурналисткой нескольких простых вопросов и его не менее мучительных попыток хоть как-то на них ответить. При этом юноша был совершенно уверен, что его спрашивают о том, не он ли сегодня стырил магнитолу из неосторожно оставленного открытым «Мерседеса». Дорогая машина принадлежала богатому ближневосточному нефтемагнату, являющемуся спонсором всевозможных мусульманских проектов на территории разлагающихся от разврата европейских государств. Поскольку сей недостойный акт действительно совершил указанный молодой человек, то он, давно наученный другими такими же бездельниками, естественно, отвергал все обвинения и делал это со свойственной его этносу горячностью. Выходец с Ближнего Востока оживлённо жестикулировал и часто использовал слово «No!» («Нет!»). Заданные ему крашеной журналисткой вопросы оказались настоящими шедеврами репортёрского мастерства. Среди них были «Вы состоите в радикальных исламских организациях, планирующих террористические акты в Соединённом Королевстве?» и «Устраивает ли вас отношение британской полиции к национальным меньшинствам?». В контексте указанных вопросов оживлённые «No!» ближневосточного юноши получились вполне убедительными, а потому материал пошёл в эфир. Благодаря этому молодой человек стал звездой своего квартала. Он смог выгодно жениться на дочери владельца овощной лавки. Ему больше не пришлось красть автомобильные магнитолы.

Самая же первая группа телерепортёров, прибывшая на место недавних событий, наткнулась на агентов Института, как раз пытавшихся вовремя смыться. Разумеется, Снежная Королева была совершенно не в настроении отвечать на вопросы прессы. Представители же оной, обрадовавшись, начали пафосно кричать в камеру, что полиция так довела многострадальных жителей квартала, что те, не дожидаясь утра, покидают свои жилища. После такого многообещающего комментария репортёр попробовал сунуть похожий на огромный бронебойный снаряд микрофон прямо в лицо очаровательной мусульманке с набитой автоматическим оружием сумкой в тренированной руке. И тут Снежная Королева допустила промах, непозволительный для человека её рода занятий. Она повернула своё очаровательное лицо прямо в камеру и дрожащим от злости голосом сказала на чистом английском: «Убери свой микрофон, придурок, пока я не засунула его тебе в задницу!» Почему-то телерепортёр сразу понял, что ближневосточная красавица не будет бросать слов на ветер и поспешно ретировался. Но хотя саму фразу и опустили по вполне понятным соображениям, кадр с исковерканным яростью прекрасным лицом агента Института и аж присевшим от неожиданности Аналитиком всё равно попал в выпуск новостей. Несколько позднее, из-за выдающихся внешних данных Снежной Королевы и искренности продемонстрированного ею отношения английских мусульман к полиции, сей удачный образ так полюбился британской прессе, что многие таблоиды и журналы поместили его на обложке. Этот кадр сопровождался заголовками вроде «УГАДАЙТЕ, ЧТО ОНА ЧУВСТВУЕТ, ПОКИДАЯ СВОЙ ДОМ!», «ВОЗЬМЁТ ЛИ ФАТИМА В РУКИ „КАЛАШНИКОВ“?» и «СМОТРИТЕ: ЭТО ЛИЦО БРИТАНСКОГО ИСЛАМА!». Естественно, если бы знавшим «Фатиму» в этот напряжённый момент было до смеха, они бы с удовольствием поиронизировали как над «лицом ислама» в исполнении представительницы нации избранных, так и по поводу автомата вышеуказанной системы. Ведь, в конце концов, он был лишь одним из тех многих видов оружия, которыми Снежная Королева владела с одинаковым профессионализмом. Когда на следующее утро вышли выпуски новостей, Полковник пил чай и по старой привычке смотрел телевизор. Увидев на экране ту самую парочку, которая не так давно попалась ему по соседству во вполне европейских нарядах, он непроизвольно сказал «Ага!» и отнёсся к репортажу об арестах в мечети с гораздо более обострённым вниманием. Где-то в г. Лондоне происходили захватывающие события, и ГРУ пока в них не участвовало. «Хотя и надо бы!» — мысленно сказал Полковник, никогда особенно не веривший в случайные совпадения. По-видимому, не мешало организовать наблюдение за постояльцами отеля неподалёку и выяснить причину их любви к переодеваниям. Равно как и то, почему их вдруг занесло туда, где им, по идее, никак не следовало находиться. Другим телезрителем, узнавших двух агентов на экране телевизора, оказался их начальник Богомол. При этом руководитель Института испытал такую ярость, что его огромная ладонь машинально раздавила чашку с крепчайшим кофе, оставившим трудновыводимые следы на светлых летних брюках. На раздавленной чашке красовалась надпись «Be cool!» («Спокуха!»).

* * *
В этот вечер в Центре Исследований Будущего проходившие мимо кабинета Учёного не могли не удивиться странным звукам, доносившимся из-за плотно закрытой двери. Звук этот напоминал приглушённое писклявое пение циркового карлика. Во всяком случае, именно такой вывод сделал один из сотрудников службы безопасности, делясь своими впечатлениями с напарником. Пение было пронзительным и не очень музыкальным. Второй охранник, с сарказмом воспринявший вывод своего коллеги, прокомментировал в том плане, что карлик, скорее всего, был не совсем трезвым. Если бы они смогли внезапно открыть дверь кабинета (а этого они всё же не стали делать из уважения к его обитателю), то их бы ждало зрелище почище пьяного коротышки из бродячего цирка. Действительно, обладатель писклявого голоса был небольшого размера. И действительно, как он и сам бы откровенно признал, таинственный певец был «пьямс, очень пьямс». Крыс Альфред сидел во вполне человеческой позе на пушистом заду, из под которого виднелся длиннющий хвост, облокотившись левой лапой на компьютер Учёного и орал по-русски песню из шпионского боевика советской поры:

— Я в-в ввесеннем лесу пил бер-рёзовый с-сок, с ненаглядной певуньей в стогу н-ночеваал…

Рядом стояла мелкая чашка Петри, обычно используемая для выращивания бактерий. Она была заполнена некоей красной жидкостью, имевшей вид и аромат виноградного вина. Время от времени Альфред отрывался от исполнения шпионского романса и лакал из своей чаши розовым языком, кося хитрым глазом. Словом, пушистый вредитель наслаждался жизнью и делал этот от всей своей крысячьей души. Если, разумеется, таковая у него имелась. Хотя подобное предположение могло довести до истерики любого попа, именно к такому выводу и склонялся собеседник и собутыльник пегого любителя шираза — наш хороший знакомый Учёный. Выдающийся генетик сидел напротив и часто отхлёбывал из своего бокала, не переставая удивляться прихотям природы и вместимости желудка узника номер «666В».

— И бр-разильских ба-алот м-малярийный туман, — надрывался тем временем уроженец Анголы, — пьяный шум кабаков (тут он трагическим жестом хлопнул лапой по чашке, обрызгав себя и всё вокруг красными каплями) и тоску л-лагерей!

Наконец песня закончилась, Альфред вылизал остатки и выжидательно посмотрел на хозяина вертепа. Тот поколебался, но всё же плеснул ещё.

— И на каком же языке была ваша песня? — спросил Учёный своего гостя.

— На языке Толстого, Булгакова и Жириновского, — икнув, ответил родент-полиглот.

Учёный кивнул: он уже перестал поражаться лингвистическим способностям Альфреда, успевшего за последнее время продемонстрировать вполне профессиональное владение как минимум десятком языков, включая арамейский, китайский и японский.

— Что ж, — переключился грызун на уже многократно обсуждённую с Учёным тему, — вы по-прежнему хотите вколоть мне какую-нибудь дрянь во благо человечества?

Учёный тяжело вздохнул и одним махом осушил остатки вина в бокале:

— Поверьте, — ответил он усатому собеседнику, серьёзно уставившемуся на него своими пьяными розовыми глазёнками, — наше знакомство заставило меня полностью пересмотреть свои взгляды на жизнь и работу. И уж вас-то никто и пальцем не тронет! Ей-богу! Но ведь факт остаётся фактом: если мы хотим помочь человечеству, нам неизбежно придётся ставить опыты на животных!

— Погодите, милый, — крыс несколько изменил свою сибаритскую позу, — сначала давайте разберёмся, кто это «мы»!

— Мы, — уверенно ответил Учёный, прихлебнув вина, — это работники научно-исследовательских лабораторий, работающие над поиском новых вакцин, лекарств и методик лечения старых и новых болезней, от которых страдают миллионы…

— Минуточку! — пискляво перебил его Альфред, комично поднявшись на задние лапы и приняв позу Ленина, дискутирующего с меньшевиками (не хватало только кепки и жилета). — А относятся ли к «мы» и те, кто пытается придумать очередной никому не нужный шампунь от перхоти или «омолаживающий» крем для всё равно стареющих дур? Видели бы они, как с крыс и кроликов слезает шерсть от «нежных» продуктов «для чувствительной кожи», которые на них испытывают!

Учёный промолчал, не найдясь что ответить. Действительно, пьяное животное было право.

— Что ж, я согласен, — наконец продолжил он, — не все опыты оправданы реальной необходимостью…

— Да? Лучше скажите прямо: нас мучают и убивают из примитивной жадности! Неужели человечеству нужны тысячи совершенно одинаковых шампуней?! Или кремов? Лосьонов? А лекарства? Зачем фармацевтическим компаниям тратить наши жизни и миллиарды долларов на создание повторяющих друг друга субстанций?

— Потому что только жёсткая конкуренция позволяет проводить естественный отбор самых лучших лекарств! — обрадовался нашедший аргументы Учёный. — Как можно узнать, лучше ли альтернатива, если её физически не существует? Ведь в этом и заключается смысл рыночной экономики!

— В таком случае неизбежен логический вывод: командно-административная система социализма была гораздо гуманнее к животным! — Казалось, крыс Альфред сейчас начнёт картавить, как Владимир Ильич, и махать кулаком, обращаясь к массам.

Внезапно вечернюю тишину Центра Исследований Будущего разорвал пронзительный хриплый вой. Учёный едва не уронил изрядно залапанный бокал с вином, Альфред же вмиг растерял весь пафос. Опустившись на четыре лапы, он проворно спрятался под кипу бумаг. Спустя несколько секунд его испуганная пятнистая морда появилась опять и абсолютно трезво пошевелила белесыми усами. Учёный напряжённо вслушивался в звуки огромного комплекса:

— Похоже на вой дикого зверя!

— Уважаемый, — со знанием дела поправил его мудрый крыс-всезнайка, — это вам не просто зверь!

— Кто же это? — заинтригованно спросил его собеседник. — Гиена? Шакал? Собака Баскервилей?

— Это орал так называемый «домашний» кот! — встревоженно откликнулся Альфред, — Откуда они у вас взялись?

Учёный недоумённо пожал худосочными плечами:

— Понятия не имею! Но завтра могу проверить! Правда, опять придётся общаться с этим недоразвитым шутником-наркоманом! Впрочем, если это для вас так важно, коллега…

— Я буду очень обязан! — подтвердил Альфред. — Как можно догадаться, мы, крысы, не очень дружим с котами. А голос этого хищника почему-то не понравился мне в особенности! Орал он отнюдь не от любви! Если вдруг окажетесь рядом с этой тварью, будьте осторожней!

Учёный кивнул: он уже привык доверять суждениям своего необычного собеседника и приятеля, который частенько давал ценные советы по самому широкому кругу вопросов, включавшему рекомендации по поведению с женщинами и оптимальной методике экспериментов.

— Да заприте покрепче дверь в лабораторию!

— Вы боитесь, что этот кот доберётся сюда из зверинца, чтобы съесть именно вас? — удивлённо спросил Учёный. — Вы думаете, там не найдётся другого грызуна?

— Нет, мой милый, при всём неизбежном уважении к моей собственной особе, мне почему-то кажется, что этого зверя сюда привлёк отнюдь не пьяный крыс…

Глава 11

Единственная выходящая в христианском Раю газета — «Небесный курьер» — долго не могла определиться с генеральной линией в отношении происходившего в Небесном Чертоге. Что было естественно, так как генеральной линии просто не существовало. Подавленные трагедией иерархи — Основоположник и Миссионер — сначала упорно молчали. В этом они брали пример с отца народов Сталина, впавшего в депрессию на две недели сразу после нападения фашистской Германии. При этом Миссионер хранил молчание из принципа, злорадно полагая, что всё равно в итоге окажется умнее всех, включая, в первую очередь, полуграмотного, но харизматичного Основоположника. Основоположник же, как уже известно, исповедовал давнюю заповедь всех тоталитарных режимов — от фараонов египетских до фараонов советских. Заповедь гласила, что если массы ничего о проблеме не знают, то её как будто бы и не существует. А пока об этой самой проблеме молчишь, она, глядишь, милостью Господней и исчезнет. Рассосётся, как страшный синяк под глазом. Подобный подход неоднократно и успешно срабатывал на протяжении тысячелетий, и Основоположник поначалу не собирался ему изменять. Но бывший рыбак обманывал самого себя, ожидая, что праведные обитатели небесной богадельни смогут привыкнуть к тому, что их родные и близкие начали умирать сотнями каждый день и не где-нибудь, а в вечной обители заслуживших покой праведников. Не помогало и то, что поначалу умиравших негде было и похоронить. К тому же некоторые ангелы вдруг стали превращаться в самую настоящую нечисть — упырей с косматыми ушами, жёлтыми глазами и торчащими из пастей клыками. Те из них, кого здоровые элементы Корпуса не успевали выявить и отправить в концлагерь в пещере бывшего иудейского Рая-Шеола, начинали свою карьеру вампиров с уничтожения сначала мелких, а потом и всё более крупных животных Эдема. Очень скоро они перешли к ночным нападениям на виллы и без того плохо спавших обитателей Небесного Чертога.

По утрам деморализованные неумолимо приближающейся смертью соседи находили сцены почище описанных грешником Стивеном Кингом. Зеленоватые лучи райского солнца освещали разорванные тела, перегрызенные горла, лужи крови и прочие немые свидетельства мученической смерти. Именно в этот период «Небесный курьер» вдруг очнулся и начал реагировать на происходящее. Среди обычных для этого времени Райского года стандартных редакционных материалов — часто шутили, что в них менялись только даты — внезапно появилась заметка под многообещающим заголовком «ЕЩЁ ОДНА КРОВАВАЯ ТРАГЕДИЯ! ЭПИДЕМИЯ БЕШЕНСТВА У ХИЩНИКОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ». Автором заметки был недавно принятый на работу кульпит, ранее трудившийся в Лондонском таблоиде и умерший от сочетания протеиновой диеты некоего доктора с неумеренным алкоголизмом. Кульпит сей был готов на многое, лишь бы опять не вернуться в Ад. Дело в том, что там ему в качестве вечного наказания было назначено ежедневное общение с жертвами его скандальных публикаций. При этом, в отличие от цивилизованной атмосферы столицы Великобритании, жертвам позволялось применять все меры социальной защиты, включая зубы, бейсбольные биты с гвоздями, обрезы и огнемёты. После непродолжительной череды мук наш репортёр извернулся и, отдавшись в качестве взятки демону-педерасту, записался на работы в Рай. Получить должность в «Курьере» было уже делом техники. Слава богу, Марком Твеном он никогда не был, а потому проверок с пристрастием для него по регламенту не полагалось.

В общем, в одно прекрасное утро наш старый друг Галилео прочитал за завтраком следующее:

«Вчера, примерно в час по полуночи, незадолго до восхода второй Луны, на одной из вилл жилого комплекса „Новая Рублёвка“ произошло ужасное событие, продолжившее череду чудовищных происшествий, начавшихся несколько недель назад…»

— Дорогой, — обратилась к нему жена, — может, нам стоит сделать решётки на окна? Да поставить хорошие замки?

— Не поможет! — угрюмо ответил заметно постаревший астроном. — От этих зверей не спасут запоры и прутья!

«По словам ангелов из вновь созданной криминалистической службы, семья праведника N подверглась нападению группы хищников, сбежавших из Эдема… — вслух продолжал Галилео, — …следы ожесточённой борьбы с обезумевшими тиграми…»

Тут Галилео изрёк очередное богохульство по поводу непреходящей лживости прессы — как земной, так и потусторонней. Жена тревожно посмотрела на него, но воздержалась от приличествующего в подобных случаях нравоучительного комментария.

— А может, — вместо этого продолжила она, — нам перебраться к родственникам в Молло: поближе к Храмовой горе? К казармам Корпуса ангелов?

— Да нет, милая, тогда уж лучше перебраться к дядюшке Джованни! По слухам, у них в Аду ничего не поменялось! — нехорошо пошутил Галилео, знавший, что это за «тигры» кушали по ночам праведников. С таким же успехом японская девственница могла бы рассчитывать на защиту своей чести возле казарм американских морских пехотинцев на Окинаве.

— Не богохульствуй, еретик! — не выдержала строгая католичка.

Галилео привычно проигнорировал её возмущенное восклицание и дочитал выводы убежавшего из Ада борзописца: «Эра вегетарианства закончилась! Настала пора принять решительные меры! Хищники Эдема должны быть изолированы или уничтожены!» После чего коротко прокомментировал:

— Что ж, какая страна, такие и газеты!

Но вслед за описанием ночной трагедии его начавшие слабеть глаза наткнулись на ещё более интересную статью. Этот яркий образчик небесного газетного жанра в самых мрачных тонах описывал вдруг снова начавшие проявляться враждебные намерения негодяев-бунтовщиков из смрадной обители грешников. Статья пространно описывала экономический и идеологический кризис, внезапно охвативший Адскую планету. Упоминались многочисленные его проявления вроде раскаявшихся грешников, агитирующих за самоуничтожение проклятого места и даже о якобы имевших место попытках покушения на самого Князя Тьмы. Под конец делался зловещий вывод о том, что прижатая к стене неблагоприятными обстоятельствами адская нечисть может захотеть найти решение своим проблемам не в покаянии и подчинении воле Господней, а во внезапном нападении на процветающих соседей по солнечной системе. Одним словом, вся эта ахинея напоминала трёп Геббельса накануне захвата Польши или советские передовицы перед вторжением в Чехословакию. Галилео тяжело вздохнул: очевидно, иерархи пытались повлиять на Корпус ангелов и подготовить общественное мнение к вторжению на по-прежнему не собирающийся умирать пузырь. После чего, проигнорировав возмущённый взгляд жены, проследовал в сад и осмотрел свой любимый куст сирени. Как ни странно, но, ставший менее пышным и пожелтев, тот пока всё же отказывался засыхать окончательно. Его чарующий свежий аромат по-прежнему забивал гораздо менее приятный запах аммиака из потрёпанного веками и болезнями мочевого пузыря великого астронома. «Ааа! Всё равно помирать!» — решил про себя старый грешник и, воровато оглянувшись, задрал рясу, чтобы в очередной раз оросить несдающееся растение.

* * *
Действительно, ни один номер «Небесного курьера» за последний месяц не выходил без порции военной истерии, раздувающей в добродетельных читателях чувство тревоги за родной заповедник. В то же время в каждой передовице явственно сквозило не самое благородное желание залезть в заповедник другой. Тот, где, по слухам, ещё не начался мор, к тому времени уже унесший в могилы тысячи престарелых обитателей Капли. «Курьер» писал то о пойманных накануне шпионах из юрисдикции, «давно вынашивающей планы захвата чужих территорий», то об усиливающейся «экономической и политической нестабильности» адского режима, то о «запланированных» манёврах Корпуса ангелов в нейтральном космическом пространстве, которые, разумеется, «не были направлены против друзей и соседей». Иногда проскальзывали и несколько провокационные статьи наиболее радикально настроенных святых. В них то завуалированно, то вполне открыто говорилось о якобы раскрытой причине потери вечной жизни, носившей внешнепривнесённый и враждебный характер. Понятное дело, у каждого праведника, прочитавшего подобное с утра, после бессонной ночи, проведённой в ожидании появления свирепых ангелов-перерожденцев, начинали чесаться руки. Хотелось немедленно, забыв о мирной и всепрощающей сути христианства, вцепиться в горло врагам — как внутренним, так и внешним. Таким образом, под чутким идеологическим руководством Миссионера, съевшего не одну собаку на пропаганде, нездоровая атмосфера паранойи и шовинизма всё больше распространялась среди деморализованных масс праведников, давно пытавшихся найти козлов отпущения. При этом «Курьер» был осторожен и всегда тщательно обходил стороной вопрос об ответственности Самого за наставшие тяжёлые времена. Сам был по-прежнему Всеблаг и Всемогущ, но пути его, как водится, были запутанны и неисповедимы. Михаил с Гавриилом, у которых имелись свои соображения насчёт странного поведения Создателя, как и все здравомыслящие генералы, относились к нагнетаемому военному психозу с опаской и подозрением. В конце концов, из-за превращения ангелов с нехорошими помыслами в демонов и вампиров сила когда-то непобедимой армии небес сократилась наполовину, а подземные пещеры-концлагеря оказались забиты вполне логичными союзниками потенциального противника. Архангелы понимали, что дирижабли на паровом ходу хороши для воздушных парадов и увеселения публики, но не для сражения с панцирными вампирами и чёрными ангелами преисподней.

В общем, страна жила в ожидании и даже где-то предвкушении если не войны, то очередной провокации, после которой у миролюбивого населения Рая и его мудрых и добрых руководителей должно было наконец иссякнуть терпение, а на врагов иудо-христианства неизбежно обрушился бы карающий огненный меч. И всё же никто не ожидал, что очередная беда придёт именно так. В один прекрасный день один из часовых Корпуса ангелов, днём и ночью отслеживающих пространство с помощью изготовленных Галилео телескопов, читая со скуки молитвы, вздрогнул не от космического холода, а от неожиданно обнаруженного небесного феномена. В пронзительных лучах зелёного солнца его намётанный глаз с трудом увидел пока едва заметную дымчатую цепочку, медленно приближавшуюся к периферии Небесной Богадельни. И хотя колонна неизвестно кого двигалась не со стороны Ада, это могло быть (и на самом деле было) отвлекающим манёвром сатанинских легионов. Тут же был послан соответствующий сигнал, а в Рай отбыла срочная эстафета. Спустя недолгое время впопыхах собравшийся Совет иерархов уже внимал докладу одетого по случаю тревоги в боевые доспехи Михаила. Присутствующие угрюмо поглядывали с плоской крыши храма на лежащий внизу город. Свежий воздух прекрасного дня был так же наполнен ароматами цветов и пением птиц. Но, казалось, к запаху сирени и роз примешивалась и сладкая вонь разложения. Доклад оказался коротким и не вызвал того же энтузиазма, как статьи «Курьера» о мощи райских легионов и непрофессионализме полчищ Геенны.

— Как вы знаете, — угрюмо начал легендарный полководец, — боевая готовность Корпуса сейчас несколько подорвана в связи с… гм… трансформацией большого количества личного состава в… гм…

— Нечистую силу! — нетерпеливо подсказал Миссионер. — Да вы, Ваше превосходительство, не стесняйтесь, мы тут все свои!

Михаил покраснел в связи с откровенно насмешливым комментарием заслуженного деятеля церкви. Его симпатичное загорелое лицо заиграло желваками, а мужественные светло-голубые глаза в сеточке морщин потемнели от гнева. Но он сдержался и продолжал:

— Одним словом, не менее четверти — а возможно, и больше — моих подчинённых ныне находятся в пещерах Шеола, где они занимаются богохульством, противоестественным развратом и поеданием друг друга. Надо учесть, что и деть-то их больше некуда: ведь в Ад же не сошлёшь! Там из них тут же сформируют ударную дивизию и отправят воевать с нами!

— А может, их… — тихо спросил Основоположник, — благословясь, во славу Господа нашего, того?..

Наступило продолжительное молчание. Никто из присутствовавших не хотел брать на себя ответственность за принятие подобного решения. Основоположник испугался: ему отнюдь не хотелось войти в протоколы в качестве инициатора небесного геноцида. В конце концов он не выдержал и выдал гораздо более конструктивное предложение:

— Или, может, всё же пошлём на фронт? Ведь хоть что-то святое у них должно было остаться!

Услышав последнее утверждение, Миссионер нехорошо ухмыльнулся. За две тысячи лет бывший харизматический рыбак так и остался либо слишком наивным, либо чересчур лицемерным. Версию об идиотизме он, при всей её привлекательности, не рассматривал. Вслух же поддержал идею:

— В самом деле, давайте сформируем штрафные батальоны! Тем, кто выживет, пообещаем прощение и пенсию до самой смерти в Раю.

Всё равно к тому времени мы его покинем! Пусть тогда жрут друг друга, нам-то что!

— Мы рассмотрим ваше предложение, — без энтузиазма ответил небесный маршал Михаил. В отличие от иерархов, он периодически заглядывал в пещеры бывшего еврейского Рая и успел убедиться в том, что находившаяся в нём клыкастая публика годилась разве что для массовок в фильмах ужасов.

— А теперь всё же вернусь к инвентаризации вверенной мне военной мощи. В нашем распоряжении десять легионов Корпуса, ослабленных как минимум на треть. Впрочем, несмотря на выбывание значительной части личного состава, остающиеся в строю по-прежнему прекрасно подготовлены и способны выполнять поставленные боевые задачи. Но вынужден признать, это будет нелегко. По агентурным данным, противник собрал значительно превосходящие силы. В том числе и из грешников, желающих получить амнистию.

— А не зреет ли в наших легионах измена? — с опаской тёртого политического калача спросил вечно боящийся революций, переворотов и погромов Основоположник.

— Ангелы — солдаты Господа! — сухо ответил на вопрос архистратиг. — В любом воинстве измена может зреть только в головах командиров. Надеюсь, иерархи, у вас нет оснований подозревать в этом меня!

Иерархи промолчали. Действительно, подобных оснований не было.

— Помимо указанных легионов, имеется отдельная бригада охраны пещер Шеола, — продолжал инвентаризацию имеющихся сил и средств Михаил.

— Так мы теперь называем бывших ангелов Египтянина? — уточнил Миссионер.

— Совершенно верно! — ответил тот. — Сейчас они практически полностью задействованы там же и призваны не выпустить из-под земли… гм…

— Ваших бывших подчинённых! — опять помог ему бывший римский гражданин.

— Именно! — сухо поблагодарил его небесный маршал. — Наконец, существует ряд специальных и вспомогательных подразделений. Они включают конно-крылатую артиллерию и отдельный отряд воздухоплавателей.

Упоминание последнего вызвало умильную улыбку на губах неравнодушного к дирижаблям Основоположника и недоверчивую ухмылку у Миссионера, который всегда считал воздушные пузыри бесполезными игрушками. Знавший об этом архистратиг поспешил сообщить:

— Разумеется, у нас пока не было возможности применить новую технику в боевых условиях, но существуют оригинальные идеи по использованию как воздушных кораблей, так и кое-чего другого…

— А идеи от кого? Опять от старого проходимца Галилео?

— Да, в том числе и от него! — подтвердил архангел и, не развивая больше тему о секретном оружии, решил подытожить свой доклад. — В общем, нельзя сказать, что Корпус не готов к серьёзным военным действиям, но нам явно понадобятся не только профессионализм и стойкость, но также и помощь Божия! А также частичная мобилизация праведников и дополнительная партия пулемётов с Земли…

— То-то праведники взвоют! — философски отметил Основоположник. — Представляете, что нам на это скажут? Они ведь сюда не воевать, а блаженствовать прибыли!

— А что делать? Лучше умереть в бою, чем покориться Сатане и его приспешникам! — горячо ответил Гавриил.

В храме воцарилось молчание. Стало понятно, что высказанная мысль не являлась для некоторых присутствующих столь же очевидной.

— Ну что ж, — решил подытожить Михаил, — если не будет возражений, волею Божией я объявляю военное положение и принимаю на себя всю полноту власти!

Дай вам Бог! — с искренним чувством облегчения и благодарности молвил Основоположник, тяготившийся своим статусом неформального лидера с того самого момента, когда Прародитель навеки уснул лицом в шашлыке.

— Не сомневаюсь, что наш вновь назначенный Диктатор разгромит сатанинское воинство ещё быстрее, чем восстание ангелов-предателей! — торжественно произнёс Миссионер, прозрачно намекая Михаилу на то, чтобы тот не увлекался своими новыми полномочиями и не забыл сложить их после достижения указанной цели.

«М-да, трезво подумал Михаил, — надо будет дать им охрану покрепче!»

И ещё одно! — сказал он вслух. — Будем ли мы рассматривать возможность переговоров?

Основоположник и Миссионер невольно переглянулись: по-видимому, они уже обсуждали эту деликатную тему между собой.

— Боюсь, — уклончиво начал Миссионер, — что Князь Тьмы не готов к заключению мира!

Уж не знаешь ли, ты, брат мой, почему это вдруг? — подозрительно спросил Гавриил, до которого дошли слухи о неудачном покушении на Сатану.

— Потому что он ненавидит нас так, что даже не может подождать, пока мы сами все здесь подохнем! — не моргнув, ответил Миссионер.

Михаил пристально посмотрел ему в глаза.

— А какие новости от нашего арийца Уриэля? — решил сменить тему Миссионер.

Тот пожал плечами:

— Коты на месте, надеюсь, что ваш Уриэль не успеет сожрать их до того, как они исполнят свою миссию! Кстати, там же, в новом Вавилоне, сейчас находится и наш старый знакомый!

— Это кто? — с неприятным предчувствием спросил Миссионер.

— А тот самый грешник, от которого мы еле избавились, — Аналитик! — с удовольствием ответил только что произведённый в диктаторы архангел. Он знал о суеверном ужасе, который испытывали иерархи по отношению к приносящему неприятности русскому, уже как-то раз сумевшему нарушить привычный уклад небесной Богадельни.

— Надеюсь, в этот раз он там, на Земле, и останется! — выразил общую надежду Основоположник.

— И да поможет нам Господь! — ответил Гавриил.

— Аминь! — хором и с большим чувством поддержали его все присутствующие.

Глава 12

Тем временем известный в обоих мирах смутьян с подозрительным прозвищем Аналитик сидел в баре лондонской гостиницы. Открыв рот, он смотрел на своё собственное лицо на экране большого плоского телевизора. Обычно там транслировались нескончаемые репортажи с соревнований по крикету — виду спорта, способного вызвать неподдельный интерес и бурные эмоции лишь у населения стран Британского Содружества. Его собственное лицо показалось Агенту абсолютно не фотогеничным, глупым и вызывающим глухое раздражение. По счастью, после хирургических манипуляций в израильской клинике оно также было вполне обычным и отнюдь не вызывало желания запомнить его. В отличие от него, прекрасное и искажённое гневом лицо Снежной Королевы было весьма примечательным и отпечатывалось в памяти раз и навсегда. Понятно, что это являлось не самым большим преимуществом для активно работающего секретного агента. Аналитик выпил вторую за выпуск новостей рюмку водки. Выдохнув едкие пары зернового спирта, он боковым зрением заметил, что сосед по бару смотрит на него с обострившимся вниманием человека, случайно увидевшего знаменитость. Аналитик мрачно повернул голову и встретился взглядом с плешивым банкиром в дорогом костюме, отравлявшим всё окружающее сигаретным дымом. Тот виновато заморгал и немедленно переключил внимание на статую младенца Христа за окном, покрытую каплями мелкого дождя. Агент внезапно понял, что либо ему в очередной раз надо ложиться под нож косметического хирурга, либо его шпионской карьере угрожал неизбежный, быстрый и, возможно, бесславный конец. В этот момент к нему и присоединилась любовница.

Снежная Королева была одета в изумительно элегантный и немедленно привлекающий внимание белый костюм с узкой юбкой, который чудно контрастировал с её бархатистой загорелой кожей и светлыми волосами. Бедный банкир, не сумевший долго любоваться каменным мальчиком с вызывающе торчащим достоинством, уставился на великолепную фемину, почтившую вниманием гостиничное заведение. Даже бармен, видавший здесь знаменитых и богатых красавиц со всего мира, не мог отвести от нее восхищённого взгляда. Аналитик оглянулся, чтобы оценить вызванный появлением оперативницы Моссада эффект. Банкир вновь воровато отвёл глаза и уставился на почерневшую от табачного дыма картину, изображавшую игру в поло между английскими гвардейцами. Даже в клубах сигаретного дыма — казалось, в континентальной Европе не курили только младенцы, коты и собаки — можно было заметить, что незнакомка в белом костюме произвела огромное впечатление. Но вместо того, чтобы заметаться в ожидании неизбежного провала, наш герой с идиотской улыбкой смотрел на холодную красавицу. Он испытывал невероятную гордость от того, что та недавно и с такой страстью вновь и вновь отдавалась ему на гостиничных кровати, стульях и прочих предметах мебели, способных выдержать подобный напор чувственности. Снежная Королева посмотрела на нескромную статую за окном, на встревоженных её появлением посетителей бара, на потемневшие спортивные реликвии эпохи колониализма и очень непосредственно обнажила в улыбке белоснежные зубы:

— Агент, мне с вами очень хорошо!

Аналитик смутился. Ему-то как раз казалось, что он слишком груб, слишком громко стонал и слишком много потел, чтобы с ним было хорошо этой чудесной девушке. Однако он всё же вымучил ответ:

— Мне трудно сказать, что я чувствую, когда смотрю на тебя! Хочется, приласкав, поцеловать в лоб и в то же время разорвать на тебе одежду! Наверное, это звучит совершенно дико!

Снежная Королева громко засмеялась. По-видимому, подобная комбинация чувств не показалась ей чересчур дикой, а наоборот — представлялась совершенно понятной, естественной и желанной.

— Лично мне, Агент, хочется приковать тебя наручниками к кровати и изнасиловать! Вот это действительно должно звучать ужасно!

Аналитик представил себя в описанной ситуации и, не выдержав, тоже засмеялся.

Сидевший в дальнем углу питейного заведения поджарый мужчина лет сорока с короткой стрижкой и слегка оттопыренными ушами внимательно наблюдал за воркующей парочкой и не мог понять, кто перед ним: влюблённые друг в друга молодожёны или готовые вот-вот засыпаться шпионы. Полковнику просто не могло прийти в голову, что смутно знакомый ему молодой человек и очень привлекательная девушка могли быть и теми и другими одновременно.

* * *
Поздним вечером, после очередного общения с необычным крысом, Учёный с преувеличенной осторожностью обычно не пьющего за рулём человека припарковал свою машину возле дома. Он устал и был готов пожертвовать горячим душем ради того, чтобы поскорее оказаться в своей постели. Отворив скрипящую дверь (никак не хватало времени смазать петли), он стянул с ног остро нуждавшиеся в чистке дорогие, но дёшево выглядевшие туфли (заняться приведением их в божеский вид он собирался уже месяц), генетик сбросил мятый пиджак с рваной подкладкой и проследовал на кухню. Там он открыл пахнущий моргом холодильник и достал из него пакет с молоком. Наученный горьким опытом Учёный осторожно попробовал на вкус его содержимое и, удивившись тому, что оно ещё не успело скиснуть, с наслаждением опрокинул холодную жидкость в измученное красным вином и долгими разговорами горло. Оставив на кухонном табурете свой когда-то роскошный портфель, подаренный много лет назад мамой-аристократкой на окончание университета, он жадно, быстро и неаккуратно съел остатки вчерашней французской булки и покрывшийся подозрительной слизью ростбиф. Проглотив всё это, он немедленно понял, что сделал серьёзную заявку на успех в плане утреннего (или даже ночного) расстройства желудка. Будучи философом по натуре, Учёный решил, что теперь-то терять точно нечего и употребил остатки томатного супа. Потомок британских аристократов, не зная того, демонстрировал навыки выживания, которыми обладали лишь африканские дети, российские студенты и американские «зелёные береты».

Когда, удовлетворённо отрыгивая, Учёный проследовал в свою захламлённую спальню, он был так настроен на сон, что, даже включив свет и наполовину раздевшись, не обратил внимания на тот факт, что в комнате присутствовал ещё один человек. Человек этот очень тихо сидел в кресле и, по-видимому, ждал, пока его заметят. Наконец взгляд рассеянного естествоиспытателя упал на него и он понял, что это не не груда мятого белья и костюмов, а аккуратно одетый и похожий на профессора смугловатый мужчина лет пятидесяти. В момент обнаружения незнакомца Учёный находился в достаточно уязвимой позе: на одной ноге, снимающим штаны и напевающим про себя одну из ранних песен «Биттлз». Он немедленно замолчал, а потом, не удержав равновесия, с грохотом свалился на пол, задрав в воздух худые птичьи ноги и судорожно пытаясь натянуть на себя брюки. Его обуял ужас. Профессор же оставался абсолютно неподвижным и с холодным любопытством наблюдал за манёврами хозяина квартиры. В конце концов Учёный справился с проклятыми штанами и первым приступом страха. Отойдя подальше от притаившегося, как паук, Профессора, он задал сакраментальный вопрос:

— Мистер, кто вы и что здесь делаете?

Профессор попытался мило улыбнуться. Это удалось ему не лучше, чем той страшной зубастой рыбе с фонариком перед пастью, что водится на дне мирового океана. После этого хорошо поставленным голосом с прекрасным английским произношением, полученным у дорогих учителей, он произнёс:

— Прежде всего, мой дорогой, я бы попросил вас не пугаться и не делать глупостей! Как вы уже могли догадаться, я пришёл не грабить или причинять вам какой-либо вред! Я не маньяк (с этим утверждением могли поспорить многие спецслужбы мира, в этот момент разыскивавшие его автора) и не вор! Единственная причина моего позднего и, согласен, внезапного появления — это необходимость сделать вам одно деловое предложение.

Учёный немного успокоился, поняв, что убивать его пока не собираются, и позволил себе натянуть рубашку:

— Почему вы не назначили эту встречу обычным путём? И опять же, кто вы? — уже более уверенным голосом спросил он паукообразного посетителя.

— Вам, возможно, ничего не сказало бы моё настоящее имя, но некоторые издания предпочитают называть меня Профессором. Поскольку пока не у всех в вашей гостеприимной стране есть понимание моих целей и методов, обращение к вам по обычным каналам могло привлечь внимание тех, с кем я пока предпочёл бы не общаться.

Учёный, разумеется, тут же понял, кто сидит в его стареньком кресле. Теперь он испугался ещё больше. Надо сказать, что приторная вежливость самого опасного террориста планеты никоим образом не успокаивала, а, наоборот, внушала ещё больший ужас. Учёный ощутил ватную немоту в коленях и бессильно сел на кровать.

— Что вас интересует? — спросил он чуть слышно и сам тут же понял, о чём пойдёт разговор. Как бы в подтверждение его плохого предчувствия, Профессор снова улыбнулся в стиле страшной зубастой рыбы и сказал:

— Как ваши успехи с протеином N? Мне кажется, что, помимо вас самих, пока только я знаю о его скрытых свойствах и божественном предназначении!

Когда Учёный услышал о «божественном предназначении», он сразу понял, что всё прочитанное о сумасшедшем борце за истинную веру является чистой правдой. В этот момент открылась дверь, и в спальне появился ещё один персонаж. Он оказался вполне английского вида рыжим мужчиной со смутно знакомым наглым лицом, покрытым веснушками. Рыжий с наигранной весёлостью произнёс:

— А вот и я, коллеги! Я не задержался, Профессор? А вы меня не узнали? — с дурашливым сожалением обратился он к Учёному. — Лет десять назад в Оксфорде вы обскакали меня в конкурсе работ по теоретической генетике. До сих пор считаю, что это было не совсем справедливо! Ну да ладно, что мы о прошлом? Давайте поговорим о настоящем, о нашем загадочном протеине и о том, во сколько нам обойдётся ваша помощь! Вы ведь не собираетесь отказываться, не правда ли? И не пойдёте в полицию после нашего вполне цивилизованного разговора? Но это я так, на всякий случай, ведь на самом деле вам и в голову не могло прийти ничего подобного! И неужели вам не понадобились бы десяток-другой миллионов долларов для построения своей собственной лаборатории и налаживания нормального быта со своей будущей женой? Она, кстати, по-прежнему предпочитает класть часики и нижнее бельё на стул в углу? Ну-ну, милый, не надо так меняться в лице! Ведь вы же здесь не с кем-нибудь, а с партнёрами по бизнесу!

В этот вечер Учёный так и не позвонил своей невесте. Было бы излишне подчёркивать, что он совсем не спал и абсолютно не знал, что же ему делать.

* * *
Когда Констебль входил в камеру для допроса псевдо-Профессора, он, помимо воли, испытал чувства любопытства, страха и ожидания открытия абсолютно невероятной тайны, способной перевернуть все его представления о жизни. Скромно сидящий перед ним крепкий старик с добрыми глазами и морщинистым лицом уроженца Ближнего Востока, облачённый в потрёпанную пастушескую одежду, никоим образом не производил впечатление умершего более тысячи лет назад родственника Профессора. Констебль улыбнулся в ответ и медленно разложил свои бумаги на металлическом столе, прикрученном к бетонному полу болтами огромной толщины. Приглашённый из министерства иностранных дел переводчик с арабского — с блестящим образованием и непревзойдённым знанием своего предмета — не знал обо всех деталях, а потому чувствовал себя гораздо расслабленнее, чем Констебль. Он лишь удивлялся, зачем специалист с его квалификацией понадобился Скотланд-Ярду для допроса какого-то нелегального беженца. Надо сказать, что в последние десять-пятнадцать лет количество знатоков восточных языков в Англии неуклонно снижалось из-за недостатка государственного внимания и чиновничьих преференций при приёме в университеты выходцам из бедных семей. К сожалению, арабский, персидский и прочие ближневосточные языки (не говоря уже об их более древних предшественниках) меньше всего интересовали тех, кто рассчитывал стать миллионером к тридцати годам, чтобы навсегда забыть о трудном детстве, проведённом где-нибудь в Бирмингеме или Шеффилде. Эксперт удивился ещё больше, когда его попросили подписать соглашение о конфиденциальности толщиной с «Войну и мир». Мельком ознакомившись с этим занятным документом, переводчик понял лишь одно — если он когда-нибудь хотя бы шепнёт кому-нибудь о факте предстоящего допроса, правительство Её Величества не только упечёт его в камеру-одиночку до самой смерти, но ещё и отсудит у него последние штаны и старого пса-ревматика. В общем, в комнату для допросов он тоже зашёл заинтригованным и был несколько разочарован, увидев, из-за кого, собственно, поднялась такая суета. «Скорее всего, — мелькнула у него непочтительная мысль, — бедный беженец застал в лесочке какую-нибудь важную особу при весьма компрометирующих обстоятельствах!» Констебль прокашлялся, демонстрируя некоторое волнение, и почему-то спросил у задержанного:

— Хотите закурить?

Переводчик решил использовать тот диалект арабского, на котором обычно говорят в Междуречье. Старик с недоумением посмотрел на него и задал ответный вопрос. Переводчик поднял брови и послушно перевёл:

— Допрашиваемый не понимает смысла глагола «курить»!

Констебль недоверчиво покосился на него: в самом деле, не такие же они там бедные! Переводчик прочитал сомнение на лице полицейского, принял его на свой счёт, немедленно оскорбился (так, как умеют обижаться лишь переводчики, заподозренные в некомпетентности) и сухо подчеркнул:

— Уверяю вас, Констебль, я перевёл ваш вопрос не допускающим двойного толкования образом! Кстати, если это интересно, наш собеседник говорит на таком архаичном арабском, как будто только что выбрался из лампы Аладдина!

Констебль с огромным интересом отнёсся к этой информации. Он машинально потёр вспотевшие ладони и задал следующий, вполне логичный вопрос:

— Каковы ваше имя, место и год рождения?

Старик на секунду задумался, а потом скороговоркой сообщил нечто такое, от чего у переводчика пропал весь его апломб:

— Его имя — Мохаммад Бин Абдалла, а родился он в… Нет, он явно путает что-то с датой рождения! По моему, задержанный просто неграмотен…

— Скажите дату! — нетерпеливо прервал его Констебль. — Ваше мнение я спрошу, когда оно мне понадобится!

Переводчик озвучил дату и немало подивился тому, что Констебль и глазом не моргнул, услышав о второй половине первого тысячелетия после рождества Христова. Вместо того чтобы поразиться невероятности сообщённой ему информации, полицейский поднял с бетонного пола потрёпанный кожаный мешок и один за другим выложил на стол предметы, составлявшие его содержимое. Поочерёдно были извлечены позеленевшая за века медная лампа, рваные тряпки из домотканой материи и пергаментные свитки. Констебль развернул один из свитков и разложил его на столе. Старик с любопытством посмотрел сначала на Констебля, демонстрировавшего ему его собственное имущество, а потом и на сами вещи, уже получившие инвентарные бирки со штрих-кодом. Он даже поводил пальцем по одной из наклеек. Переводчик продолжал обиженно молчать. Нервозность полицейского в отношении неграмотного араба-старьёвщика была так же непонятна, как и происхождение диалекта последнего. Лингвист считал, что прекрасно знает, как говорят по-арабски в местности, упомянутой стариком. Он уже хотел сообщить Констеблю о своём выводе, когда его взгляд упал на развёрнутый свиток. Глаза эксперта широко открылись от удивления. Переводчик резко придвинул к себе шуршащий пергамент и, под пристальным взглядом допрашивающего, принялся жадно вчитываться в бегущую вязь арабского текста. Старик спрятал усмешку в густой бороде и что-то сказал, показывая на рукопись.

— О чём он говорит? — нетерпеливо спросил Констебль.

— Он сказал, что сам никогда не смог бы записывать так красиво и бойко, как получалось у его приёмного сына…

Глава 13

Вопреки инструкциям и здравому смыслу, Аналитик и Снежная Королева сидели в баре уже второй час и как минимум три раза успели полюбоваться на самих себя в повторявшихся каждые полчаса выпусках новостей. После нескольких порций горячительных напитков парочка погоревших из-за средств массовой информации шпионов тихо давилась от смеха, вызывая доброжелательно-любопытные взгляды соседей по бару. Оба понимали, что в ближайшее время их ждёт неминуемая эвакуация с территории Соединённого Королевства, длительные разбирательства с начальством и, весьма возможно, «переработка» или даже увольнение. Первое означало отстранение от оперативной работы и направление на какую-нибудь канцелярскую должность в министерстве туризма. В возможность избежать последнего ни один из них не верил. Снежная Королева не стала бы менять своё лицо даже для спасения собственной жизни, не говоря уже об идеалах сионизма. Аналитик же, до сих пор пристально рассматривавший себя в любой попавшейся зеркальной поверхности, давно и твёрдо решил, что если и ляжет опять под нож доктора Менгеле, то сделает это лишь для восстановления первоначального, Богом данного, облика. В общем, водка, единодушно выбранная сегодня в качестве средства интоксикации, текла ручьём, разговор становился всё более оживлённым, а руки собеседников всё чаще останавливались на коленях друг друга.

Незаметно присевшая у стойки бара сероглазая красивая смуглянка (разумеется, это была Мари), как и все остальные коротавшие время в баре, не могла не обратить внимания на ворковавших голубков. Разумеется, она узнала мужчину, поразившего её своим знанием древних языков. Вновь увидев его в компании очаровательной блондинки, она, к своему изумлению, испытала давно забытое чувство. Ей вдруг стало очень, до тошноты, неприятно. Потом захотелось одновременно уйти и остаться. Хотя как раз оставаться и продолжать смотреть на влюблённую парочку особого желания не возникало. Ещё более удивительным было внезапное чувство жалости к самой себе. Если бы Мари подумала, то, возможно, и вспомнила бы, что испытываемая забавная гамма чувств обычно сопровождает первые приступы самой обычной девчоночьей ревности. Впрочем, скорее всего, выдающаяся лингвистка никогда не призналась бы даже себе, что способна на подобное. Тем более ради вполне обычного мужчины, которого она встретила во второй раз в жизни. В конце концов Мари в раздражении отвернулась и, заказав свой напиток, попыталась сосредоточиться на изучении чистового перевода рукописи, найденной в Египте.

Её раздражение усилилось ещё больше, когда по прошествии двадцати минут она ни на йоту не приблизилась к разгадке смысла зашифрованного послания. Вполне понятные по отдельности фразы об арабе, ненавидящем избранных, или о сыне дракона, увидевшего звёзды, можно было трактовать как угодно. С такой же степенью точности толкуют Откровение Иоанна, пророчества Нострадамуса или тексты группы «Пинк Флойд». Именно этим неблагодарным занятием — трактовкой — и занимались уже несколько недель немало умных людей по обе стороны Атлантики. К сожалению, фразы как будто специально предоставляли чрезвычайно широкий простор для интерпретации. В самом деле, кто-нибудь до недавнего времени видел ишмаэлитов, любящих иудеев? А «сын дракона, увидевший звёзды», вполне мог оказаться корейским кик-боксёром, которому хорошо двинули по башке, после чего он действительно увидел необычайное множество небесных светил, весело кружащихся в контуженном воображении. Но и размышляя о загадочном послании, она время от времени невольно бросала взгляд в сторону продолжавших привлекать всеобщее внимание мужчины и женщины. В какой-то момент она в очередной раз оторвала глаза от рукописи и посмотрела в направлении знатока мёртвых языков. В этот раз Аналитик встретился с нею взглядом и, мгновенно узнав, прервал начатую фразу на середине. Он тут же улыбнулся и поприветствовал сероглазую женщину лёгким кивком. Или, во всяком случае, ему показалось, что этот кивок был едва заметен и небрежно элегантен, как у обедневшего аристократа. Оказалось, что он заблуждался. Снежная Королева тут же отметила его внезапную потерю концентрации, быстро нашла взглядом ту, которая посмела отвлечь её мужчину, и мгновенно растеряла хорошее расположение духа. Честно говоря, в иных обстоятельствах потенциальной сопернице могло бы прийтись несладко, так как Снежная Королева была не из тех женщин, которые легко отдают своих избранников. Она искренне считала, что мужчины в этом отношении хуже ослов и нуждаются в защите от бродящих вокруг волчиц, к которым она испытывала вполне понятную агрессивную антипатию.

Мари поймала взгляд Аналитика и вместо того, чтобы вежливо кивнуть в ответ, покраснела и резко отвернулась. Поняв, что поступила глупо, она покраснела ещё больше и сделала слишком большой глоток. Холодное вино, что называется, пошло не в то горло, она закашлялась и, пытаясь успокоиться, уронила сумочку и рукопись. Аналитик бессознательно подскочил и, под прожигающим насквозь взглядом Снежной Королевы, понёсся к сероглазой брюнетке, пытавшейся одновременно собрать содержимое и успокоить свой кашель. Разумеется, это не удавалось, а потому наш герой поспел весьма вовремя и предложил свою помощь:

— Позвольте, позвольте… Если не ошибаюсь, Мари?

Та, по-прежнему красная от смущения, пробормотала нечто о том, что она и сама вполне справится, и продолжила собирать содержимое сумки. Содержимое включало обычный набор современной женщины: духи, помаду, тушь для ресниц, пудру, запасную пару колготок, ключи и так далее — всё перечислить затруднились бы и сами представительницы слабого пола. Он подобрал и отдал Мари небольшой альбом с фотографиями симпатичной девочки-подростка, попутно отметив, как приятно округлились под элегантными брюками стройные бёдра очаровательной смуглянки. Тут он вспомнил о Снежной Королеве и немедленно повернулся к столь неразумно покинутому им столику. Тот оказался пуст. Наш герой вздохнул и понял, что сегодня ему, скорее всего, опять придётся спать на диване. К этому времени Мари успела оправиться от смущения и поспешно свалила всё подобранное обратно в сумку. Выпрямившись, она пригладила волосы и неожиданно для самой себя произнесла:

— Спасибо за помощь! Позвольте предложить вам что-нибудь выпить!

Агент немедленно согласился, подумав, что теперь-то дивана точно не миновать. Решив, что сегодня употребил достаточное количество спиртного, он заказал минеральную воду. Мари с любопытством посмотрела на его лицо и спросила:

— Простите, а вы не можете повторить ваше имя?

Аналитик, поколебавшись, назвал ей положенный по ныне используемой легенде псевдоним. Его собеседница кивнула, но сделала это как-то разочарованно, как будто ожидала услышать нечто другое. Тут он обратил внимание на текст перевода, по-прежнему лежавший перед молодой женщиной. С естественным любопытством прирождённого исследователя он потянулся за ним и, спохватившись, виновато и вопросительно поглядел на Мари. Та улыбнулась и кивнула:

— Да, да, это перевод того текста, который вы уже когда-то видели. Кстати, а откуда вы так хорошо знаете мёртвые языки?

— Наверное, потому что иногда стоит послушать, что говорят мёртвые! — машинально ответил Агент.

Мари вздрогнула и в очередной раз внимательно посмотрела в зелёные глаза своего нового знакомого. Ей вновь показалось, что когда-то, давным-давно, она его уже встречала. Скорее всего, подумала она, этот мужчина просто напоминал ей другого — любимого, потерянного где-то возле Альфы Центавра. Как будто в подтверждение этой печальной мысли её собеседник в задумчивости выставил нижнюю губу именно так, как это делал постоянный герой её сновидений. Она тряхнула красивой головкой и отхлебнула из своего бокала. Тем временем Аналитик внимательно прочитал текст во второй раз. Внезапно, как по волшебству, ему стало понятно, о каком именно ишмаэлите идёт речь в древнем пророчестве. Теперь уже настала его очередь вздрогнуть и побледнеть. Мари тут же это заметила:

— Неужели вы поняли?

Агент, несколько секунд отрешённо смотревший в пространство, наконец вернулся в действительность и как-то по-детски — застенчиво — улыбнувшись, ответил:

— Мне кажется, да! Правда, пока неясно, что же он собирается делать!

Мари радостно вскрикнула и, поддавшись внезапному порыву, поцеловала Аналитика в щёку. После этого оба вдруг стали пунцово-красными и неловко замолчали. Из дальнего утла бара за ними внимательно наблюдали светло-голубые глаза мужчины с короткой стрижкой и слегка оттопыренными ушами. Полковник был глубоко заинтригован этим парнем и его отношениями с женщинами. Он мог поклясться, что когда-то уже встречал его. Из другого угла за сценой невинного поцелуя с болью и яростью наблюдала Снежная Королева. Любой, хорошо знавший оперативницу Института, с уверенностью сказал бы, что сероглазой смуглянке и мужчине, которого она поцеловала, грозила серьёзная опасность.

* * *
Огромный телескоп, изготовленный Галилео специально для персональных нужд иерархов, был установлен на плоской крыше здания, являвшегося точной копией Иерусалимского храма. Храм Соломона вновь отстроили по единодушному решению Совета иерархов. Египтянин был рад в очередной раз подчеркнуть причинную связь между Ветхим Заветом и христианством, а Основоположник и Миссионер испытывали понятную ностальгию по культовому сооружению, разрушенному солдатами пятого легиона. На его воссоздание в Раю не пожалели ни мрамора, ни золота, ни труда многотысячного контингента кульпитов из Ада. Храм был величествен, прекрасен и любим высшим руководством в качестве удобного места для уединённых бесед на актуальные темы мироздания. Телескоп сделали по специальному заказу и использовали довольно редко. За тысячи лет небо над головой и так стало знакомо властителям Богадельни в мельчайших деталях и, честно говоря, порядком поднадоело. Но в эту ночь хитроумный астрономический инструмент был как никогда популярен. По случаю внезапного интереса пригласили и его создателя — скрытого еретика Галилео.

— Судя по огням костров, их там собралось не меньше миллиона! — невесело прокомментировал увиденное новоиспечённый диктатор Михаил, отходя от телескопа. Не менее часа он считал в ближнем космосе скопление тускло мерцающих бивуачных огней, зажжённых воинством Сатаны.

— Откуда у них столько чёрных ангелов? — недоверчиво спросил Миссионер.

— Наверняка это не только они, но и прочая гнусная нечисть, — встревоженно ответил Основоположник, — вампиры, оборотни и колдуны!

— Добавьте легионы грешников-добровольцев! — сумрачно подтвердил Михаил, потирая глаза, покрасневшие от многодневного недосыпа. Он устало расправил громадные белоснежные крылья.

— И за что нам это испытание, Господи? — тяжело вздохнул Миссионер, выразив давно мучившую всех мысль.

Однако никто не стал высказывать предположений на сей счёт. У присутствовавших имелись порою диаметрально противоположные мнения о причинах внезапного охлаждения Высшего Существа к обитателям им же созданной Богадельни. Например, Михаил подумал про себя, что кое-кому надо было проявлять поменьше гордыни, не заказывать контрабандное шампанское да не мотаться тайком в адские вертепы. У него существовали серьёзные сомнения в том, что у некоторых его собеседников кровь ещё сохраняла чудесные свойства носителей святой энергии. «Кстати, — подумал он, отвлекаясь от сумрачных мыслей о ближайшем будущем небесного святопитомника, — а что у нас с боеприпасами?»

— Как поживает святой Бернард? — спросил он иерархов.

В свете уже зажжённых факелов Миссионер и Основоположник невольно заухмылялись. Святость Бернарда была легендарной и неподражаемой. Старец показывал пример такого воздержания, что, по слухам, в его присутствии даже у чертей появлялись раскаяние и совесть, а немногочисленные отходы его потусторонней жизнедеятельности обладали невиданными чудодейственными свойствами.

— Старец, спаси его Господи, пока так же свят и бодр!

— Хорошо ли он питается? — без улыбки спросил Михаил, которого интересовали вполне технические подробности о состоянии пищеварения начавшего стареть вместе с остальными обитателями святого.

— Хорошо, хорошо! — с готовностью подтвердил ухмыляющийся Основоположник. — И всё у него, дай ему Бог здоровья, обильно и регулярно!

В этот момент державшийся в тени советник по науке Галилео позволил себе прокашляться и напомнить о своём присутствии:

— Святые отцы и милостью Божьей Диктатор Михаил, позвольте мне, ничтожному, сообщить об одной, посмею сказать, оригинальной идее!

Все с интересом посмотрели на старого еретика. Тот, несмотря на многочисленные грехи и чрезмерную любознательность, являлся бесценным приобретением для Рая. По сравнению с противоположной юрисдикцией, здесь всегда ощущался острый дефицит талантливых учёных и изобретателей. Галилео не только руководил превращением дряхлых пергаментов Книги Жизни в колоссальный механический компьютер и занимался наблюдением за околорайским космическим пространством. Он служил прекрасным генератором идей по военной части.

— Говори, говори, звездочёт! — поощрил его Михаил. — Чего ещё придумал?

Когда спустя пять минут великий астроном и механик закончил свой доклад, все присутствовавшие молчали, пытаясь осознать значение изложенного им плана.

— А что, — наконец задумчиво молвил Миссионер, всегда соображавший по научной части быстрее своих коллег по власти, — маловероятно, но ведь может и получиться!

— А сколько у нас времени? — спросил Основоположник, осторожно посматривая на ночное небо.

— Дня три, не больше, — ответил Диктатор, глядя в том же направлении, — пока не подтянут тылы!

— Что ж, пора бы Уриэлю и показать, на что способны он и его наёмники! — подытожил Гавриил.

— И коты! — несколько насмешливо добавил Диктатор Михаил, с самого начала с естественным недоверием относившийся к очередной авантюре бывшего охранника Ворот Ада.

Основоположник вздохнул (котов нам только не хватало!) и привычно перекрестился на звёзды. Он по-прежнему рассчитывал, что когда-нибудь Создатель явит себя, придя именно оттуда.

* * *
Наутро после ночного свидания Учёный появился в лаборатории с большим опозданием. Говорящему крысу Альфреду тут же стало ясно, что с его собутыльником произошло нечто чрезвычайное. Хитрые красные глазёнки видавшего виды грызуна отметили небритую физиономию, облако перегара, способного воспламениться от горящей спички, и не до конца застёгнутые брюки. Судя по степени измятости последних, с ними не расставались и во время сна. Если, разумеется, сон вообще имел место. Сегодня у выдающегося генетика хватило сил и творческой энергии лишь на то, чтобы открыть дверь офиса, бухнуться в кресло и тупо уставиться на тёмный экран выключенного компьютера. Спустя пять минут зажужжал зуммер сотового телефона. Учёный вздрогнул, не сразу, как будто опасаясь чего-то, поднял трубку и хрипло сказал: «Алло!»

Из трубки раздался знакомый по вчерашней беседе голос рыжего соотечественника. Голос был полон наигранного бодрого веселья:

— Доброе утро! Коллега, надеюсь, что вы спали так же хорошо, как и мы с моим… гм… иностранным партнёром! Надеюсь, вы обдумали наше предложение? Что? Вам требуется дополнительное время? Зачем? На раздумья? А о чём, извините, вы собираетесь раздумывать? Ага! Я догадался: вы никак не решите, где купить себе замок! Как насчёт Шотландии? За каких-нибудь жалких пять миллионов там можно найти чудесные варианты! С действующими каминами, центральным отоплением и своим привидением. Иногда в этих замках даже работает сантехника! Нет? Вы думали не об этом? А вы вдруг не решите набрать телефонный номер из трёх цифр? Потому что тогда, как это ни печально, наши отношения начнут развиваться по гораздо менее конструктивному и во всех отношениях неприятному сценарию! Что? Я вас не так понял? Разумеется! Это всё эти проклятые сотовые телефоны! Говоришь «удивил», а слышится «удавил»! Кричишь «невеста», а на другом конце переспрашивают про «тесто»! Хе, хе! Что? Да нет, с вашей-то невестой всё в порядке! Во всяком случае, было в порядке минут десять назад, когда она пыталась припарковать свою машину прямо в «Мерседес» работодателя-дантиста. Кстати, коллега: всегда удивлялся тому, как много денег, оказывается, можно обнаружить в гнилых зубах! Но это я так, отвлёкся!

В общем, когда этот во всех отношениях неприятный для Учёного разговор закончился смешливым пожеланием проклятого Рыжего хранить благоразумие и подумать о силе своего чувства к соблазнительной мулатке, он оказался в ещё большем отчаянии, чем был до этого. Стало понятно, что коварные террористы просто так не отстанут. Что очень скоро ему надо будет принимать решение. Что, если он хочет сохранить жизнь свою и жизнь девушки с грудью цвета кофе с молоком, протеин N может оказаться в руках людей похуже создателей южноафриканского апартеида. Он включил наконец компьютер и решил проверить электронную почту. Через несколько секунд он ошарашенно смотрел на фотографию любимой медсестры, примерявшей лифчик перед зеркалом в так хорошо знакомой ему спальне. Мулатка стояла в очень соблазнительной позе, приняв дразнящую мину плохой, но очень милой девочки. Очевидно, снимок был сделан из здания напротив с помощью мощной оптики. Его послали с ни о чём не говорящего электронного адреса где-то в Румынии. Сопровождающая надпись гласила: «Она достойна самого лучшего!» Учёный стукнул худым кулаком по пластиковому столу. И вот, когда всё в жизни вдруг потеряло смысл, а в голове замелькало слово «самоубийство», дверь офиса со скрипом отворилась. Учёный в раздражении повернулся, почему-то ожидая опять увидеть шкодливого пса, принадлежавшего вечно обкуренному заведующему зверинца. Но вместо кудлатой дворняги в дверном проёме показалось тщедушное тело Альфреда. Крыс, стуча по полу когтями, просеменил к столу, ловко, как маленькая обезьяна, забрался на него по ножке и уселся перед Учёным, мимоходом оценив изображение полуобнажённой фемины на экране. После чего это явление природы попробовало на зуб коврик для компьютерной мыши, одобрительно хмыкнуло и внимательно уставилось на Учёного своими мудрыми глазами. Тому почему-то сразу стало легче, и мысли о суициде на время отступили. Крыс, помолчав, произнес нейтральным тоном:

— Говорят, одна голова хорошо, а две лучше!

Учёный не стал спорить с этим очевидным фактом, достал серебряную фляжечку с чем-то крепким, сделал щедрый глоток и изложил своему необычному приятелю существо постигшего его испытания.

Альфред, не перебивая, слушал и лишь иногда почёсывался задней лапой от возбуждения. Наконец он поинтересовался:

— А чего же от вас хотят?

— Они хотят, чтобы я синтезировал протеин особым образом. Так, чтобы он смог очень жестоким образом убивать вполне определённую этническую группу. Они даже не понимают, что генетическая разница между двумя народами так мала, что изменённый протеин вполне может убить и их самих!

— Но вы боитесь обратиться в полицию…

— Потому что за мной следят и готовы убить и меня, и мою возлюбленную, если попробую попросить о помощи! Я в западне!

Последнюю фразу Учёный выкрикнул с истеричным надрывом.

— По-моему, — ответил Альфред, — вы несколько преувеличиваете их возможности! В конце-то концов, вы же не думаете, что они могут знать о каждом вашем шаге!

— Может и так, но наверняка-то я сказать не могу!

— А помимо полиции у вас есть кто-то ещё, кто мог бы помочь в подобном деликатном деле?

Учёный задумался. Внезапно его лицо просветлело. Он вспомнил о похожем на полицейского симпатичном мужчине из детективного агентства, так заботливо предупредившем его о возможной опасности, грозившей очаровательной мулатке, и давшем свою визитную карточку.

— Есть! — радостно ответил он своему собеседнику. — Только я боюсь звонить ему сам! Вполне возможно, что линии Центра могут прослушиваться если не террористами, то кем-то другим! Вот если бы позвонил кто-то другой!

Альфред обнажил в улыбке жёлтые зубы и пропищал:

— Что ж, подскажите мне, откуда лучше позвонить в город!

На другом конце Лондона Полковник снял наушники и, озабоченно переглянувшись с Дознавателем, прокомментировал:

— По-моему, этот самый Центр Исследований Будущего привлёк внимание не только ангелов…

— Не пора ли вызывать подкрепление? — деловито спросил тот.

— Дело не в этом… — загадочно произнес его коллега.

В этот момент раздался телефонный звонок. Когда Полковник поднял трубку, в ней послышался комично-писклявый голос:

— Мне посоветовал обратиться к вам мой друг. Тот, который столь благодарен вам за совет, данный в ресторане возле Оксфорд-стрит…

* * *
Когда во время первого допроса Бородача переводчик вдруг предложил Констеблю выйти в коридор, тот отнёсся к этому с понятным раздражением. При проведении подобных мероприятий может быть лишь один старший. А полицейский был уверен, что парадом командовал именно он. Но после предварительного изучения изъятого у Бородача пергамента на лице сноба-лингвиста присутствовало такое выражение, что Констебль незамедлительно последовал в близлежащее помещение с зеркальным окном.

— Вы знаете, каким годом датируется самая древняя из известных копий Корана? — без обиняков начал знаток Востока.

Констебль молча покачал головой.

— Так вот, все ныне существующие копии священной книги основаны на так называемой «авторизованной» версии, которую продиктовал писцам Саид, записывавший откровения Пророка в течение нескольких лет. Ему пришлось осуществить этот проект дважды. В первый раз это было поручено первым калифом Абу-Бакром — тестем Мухаммада. По завершении первый вариант книги сначала хранился у самого заказчика, потом у его преемника Умара, а затем у одной из вдов Пророка — Хавзы. Но, по какой-то причине первая версия Корана «не пошла», мусульмане не знали её содержимого, да и, по слухам, формат был далёк от удобоваримого. Разночтения и разнотолкования главной книги грозили ставшей к тому времени огромной исламской империи спорами и религиозными междоусобицами. Поэтому всё тот же Саид с тремя помощниками завершил работу над окончательным вариантом в 657 году, спустя двадцать пять лет после смерти самого Пророка. После чего указанный текст объявили официальным. Главная копия попала в Медину, а ещё три разослали по основным крепостям мусульман в Басре, Куфе и Дамаске. Все существовавшие копии первого варианта уничтожили. Подобный подход к первоисточникам далеко не оригинален: точно так же поступала и христианская Церковь, боровшаяся за единое толкование жизни и учения Христа. Многие исследователи в большой претензии к Саиду за такое отношение к материалу, так как считают, что в результате некоторые суры остались «недоговорёнными». Вдобавок кое-кто из историков считает, что Саид специально упустил некоторые моменты, касавшиеся первоначальных врагов Пророка. Тех, что впоследствии превратились в ярых приверженцев новой религии. Также есть мнение, что в его распоряжении не было всех первоисточников и, наконец, что кое-где он присочинил откровения вместо покойного хозяина…

— Всё это чрезвычайно интересно, но какова же связь между историей Корана и прерванным вами допросом?

Переводчику пришлось перевести дыхание — так его распирало от волнения:

— Когда не умевший читать и писать Пророк в течение двадцати лет изрекал откровения, его владевшие грамотой помощники записывали их на чём попало: кусках пергамента, гладких каменных пластинах и даже пальмовых листьях. Не совсем понятно, кто, как и где собирал и хранил эти бесценные свидетельства общения Мухаммада с архангелом Гавриилом. Одни считают, что все суры всегда находились при самом Пророке, другие говорят, что, дабы не рисковать, он оставил их у нескольких друзей, родственников и последователей. Некоторые даже утверждают, что тексты будущего Корана хранил христианский монах, который в своё время, когда Пророк был ещё юношей, смог увидеть свечение, исходившее от его головы.

— И всё же, какое отношение имеют эти исторические анекдоты к нашему задержанному?

— Пергамент, изъятый у него, является одной из самых ранних сур Корана! И вы знаете, какую дату я обнаружил на его полях? 611-й год! Тот самый, когда сорокалетний Мухаммад получил своё первое пророчество в пещере возле Мекки!

Должным образом впечатлённый Констебль в задумчивости потёр подбородок. Он сделал мысленную пометку — немедленно связаться с Британским музеем.

Когда они вернулись к допрашиваемому, тот по-прежнему сидел в естественной и скромной позе, всё с тем же доброжелательным выражением лица. Он что-то сказал своим приятным и звучным голосом.

— Наш гость интересуется, который час: он хочет помолиться. Через полчаса нам лучше сделать перерыв.

Констебль кинул взгляд на циферблат висевших на стене часов и утвердительно кивнул.

— Спросите, где он родился и гражданином какой страны является.

Ответ опять привёл переводчика в некоторое замешательство. После дополнительных расспросов он наконец пояснил:

— Он родился в Мекке, но не считает себя подданным Наследного Принца. Похоже, наш собеседник вообще не считает себя представителем какого-либо государственного образования.

— А кем же он себя считает? — в некотором недоумении спросил Констебль.

— Арабом, — просто ответил переводчик, — арабом и посланником Аллаха.

— Исхалла! — подтвердил допрашиваемый, услышав святое имя, и сделал характерный жест обеими ладонями, как будто умывая своё лицо.

— Хорошо, а когда и каким образом он прибыл на территорию Соединённого Королевства? — продолжал Констебль, который уже давно начал подозревать, что на сегодняшнем допросе будут звучать весьма неожиданные ответы на вполне стандартные вопросы.

Переводчику потребовалось ещё минут пять, чтобы выяснить, каким образом симпатичному Бородачу удалось избегнуть пограничного контроля и таможни. Уже без особого удивления он изложил суть выясненного:

— Он прибыл к нам в ночь с 7-го на 8-е июня сего года. Затрудняется точно назвать место, но описывает его как «каменный круг возле большой дороги». Скорее всего, неподалёку от Лондона.

— И как же он туда попал, в этот «каменный круг»? Его что, сбросили с парашютом?

— Не поверите, но в его изложении это примерно так и звучит! Буквально: «сошёл с небес»!

Констебль хотел было мысленно выругаться, но потом вспомнил о результатах анализа крови задержанного и передумал.

— А теперь спросите, что у него за шрам от шеи до низа живота — как будто его вскрывали патологоанатомы!

— У него есть подобный шрам? — тихо спросил переводчик. Он внезапно побледнел и посмотрел на улыбчивого нелегала с выражением суеверного ужаса. После чего в очередной раз попросил Констебля выйти «переговорить».

— Помимо шрама врач обнаружил довольно интересной формы родимое пятно на спине между лопаток, — уже в коридоре продолжил Констебль. — А почему это так вас поразило?

Переводчик как заворожённый смотрел на оставшегося в комнате Бородача сквозь зеркальное стекло окна. Наконец он повернулся к полицейскому:

— Согласно преданиям, когда Пророк был маленьким мальчиком, двое незнакомцев разорвали его грудь, вытащили внутренности и очистили их от греха и скверны! А на его спине, между лопаток, находился божественный знак!

— Что вы хотите сказать?

— То, что перед нами сидит человек, который предпринимает массу усилий, чтобы во всём — в одежде, в своих пожитках, особенностях речи и внешности — напоминать человека, умершего 8-го июня 632 года!

Из-за непрозрачного стекла донеслись приглушённые звуки. Бородач, безошибочно выбрав правильное — в сторону Мекки — направление тела, молился на своём потрёпанном коврике. Казалось, для него ничего вокруг не существовало — ни обшарпанных тюремных стен, ни грохочущей бурной суеты современного города, ни стоящих с открытыми ртами стражника и его толмача. От головы пожилого араба исходило слабое, но явственное свечение, окутывавшее его голову прозрачным облаком. Побледневший Констебль перекрестился. Переводчик счастливо улыбался.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Пророк

Мы никогда не шлём гонца,
мы никогда не шлём пророка,
кто не поддался бы хоть раз
дурману сатанинского порока…
Коран, Сура 22–51

Глава 1

Мало кто из нас — озабоченных, алчущих и всегда хоть немного да грешных — задаётся вопросом о том, кто те тысячи людей, которые проходят мимо нас каждый день в метро, на вокзалах, в театрах и магазинах. Скажем честно: нам глубоко безразлично, что они из себя представляют и как ими распорядится судьба. Ведь даже узнав о безвременной смерти знакомого, одноклассника или дальнего родственника, умерших от рака или погибших в автомобильной катастрофе, максимум, на что мы обычно готовы, — это испытать пятиминутный букет эмоций. Букет этот включает минуту сожаления, минуту раскаяния ввиду частого нежелания идти на похороны и три полных минуты радостного осознания того неоспоримого факта, что с тобой-то пока ничего не произошло. И пусть жизнь скучна и тяжела, но ведь она продолжается! Ведь в этой гонке на выживание ты обогнал ещё одного, сыгравшего в ящик и освободившего Lebensraum[16] для торжества более здоровых, удачливых и пока живых.

И разумеется, когда наш равнодушный взгляд скользит по лицам и одежде прохожих, имеющих наглость замедлять наше победное шествие по жизни, мы уж точно никогда не думаем о том, что один из них может оказаться пророком. Что вон тот бойкий низкорослый юноша с калмыцкими скулами и смешной козлиной бородкой, несущий под мышкой стопку книг, со временем станет Ульяновым-Лениным и создаст государство, которое уничтожит десятки миллионов своих лучших граждан. Что неприметный с виду и абсолютно неграмотный арабский юноша с добрыми глазами и пульсирующей жилой на лбу в один прекрасный день услышит Откровение Божие и что получившаяся таким образом Книга изменит ход развития всего человечества. Кстати, нелишне сказать, что, в отличие от полководцев и императоров, пророков отличает именно эта способность влиять на судьбы миллиардов людей не только и не столько с помощью меча и прочего оружия. Прежде всего они рождают и (что случается гораздо реже) доносят до остального человечества свои идеи. Уже потом — гораздо позже и часто после смерти — о великих пророках сочиняют сказки, ища ранние объяснения их будущей выдающейся и порой неоднозначной роли. Так, сын плотника из Назарета вдруг становится потомком рода Давидова, хотя согласно тем же святым книгам произошёл непосредственно от Духа Господня, явившегося к девственнице в виде голубя. А упомянутому выше арабскому юноше ещё в младенческом возрасте двое незнакомых мужчин, оказывается, вырезали внутренности с целью «очищения от скверны». Что уж говорить о Моисее, путешествующем в корзине по Нилу! Могли ведь, словоблуды, малыша и самого заставить ручонками грести — искушать крокодилов и египтян-язычников! Как будто пророкам и так не приходится тяжело в жизни!

Можно сказать, что очередному посланнику Господа (или иного мистического персонажа) более или менее повезло, когда его настигает мученическая смерть, но благодарные потомки, пусть и переврав, продолжают повторять основные тезисы его порою не совсем вразумительных учений. А ведь сколько их, сердешных, погибли зря и не оставили по себе даже такой — исковерканной — памяти! И тут, читатель, мы должны ответить себе на один важный вопрос: как отличить пророка истинного от лжепророка? Как узнать, что очередной странноватый молодой человек или, наоборот, старец с кудлатой бородой, вопреки ожиданиям, окажется не в сумасшедшем доме, а во всемирном пантеоне великих? Казалось бы, самый простой способ — это понять, что, собственно, он проповедует и какое влияние его речи могут возыметь на окружающий нас мир. Можно собрать экспертов из числа учёных и религиозных деятелей. Логично было бы предположить, что веское мнение в состоянии сформировать и государство, которое этот самый пророк осчастливил своим появлением. В конце концов, можно опросить и людей на улицах. Однако, как ни странно, самый простой ответ заключается в том, что единственная разница между пророком «настоящим» и пророком «ложным» — это насколько им повезло или, наоборот, не посчастливилось. Если бы возмущённые иудеи забили камнями Иисуса из Назарета на три года раньше, никто бы сейчас не помнил о нём и его учении. С другой стороны, представьте, что Гитлеру удалось в 41-м захватить Москву, а потом, глядишь, и Лондон? Кто знает? Мы бы до сих пор приветствовали друг друга римским жестом вытянутой руки и изучали «Майн Кампф» вместо Библии, Корана и диеты доктора Аткинса! Спаси нас, Господи, от своих истинных и ложных посланцев! Уж лучше бы ты сам являлся к нам почаще и не полагался на них, вдохновлённых то ли тобою, то ли собственной гордыней, то ли врагом рода людского!

* * *
В тот памятный летний день, когда лондонские стражи порядка сумели наконец поймать человека, столь похожего на знаменитого Профессора, в огромном мегаполисе произошло ещё одно менее заметное событие. В центре города, в районе наивысшей концентрации мировой финансовой деятельности, неподалёку от главного собора страны появился странный бродяга. С первого взгляда было ясно, что он не относился ни к одной из ранее известных науке разновидностей лондонских бомжей. Как знает всякий, гулявший по этому богатому и толерантному городу, обычный британский бродяга представляет собой сравнительно чистоплотного парня или девушку белой расы. По какой-то философской причине бомж этой категории вдруг решает, что ему или ей гораздо больше нравится лежать на тротуаре в спальном мешке и лениво просить «лишнюю» мелочь, чем добиваться успеха и статуса в каменных джунглях постиндустриального общества. Они очень дружелюбны и никогда не обижаются на тех, кто игнорирует не очень настойчивые просьбы о финансовом вспомоществовании. Ведь через минуту мимо них всё равно пройдёт тот, кто эту самую помощь окажет.

К следующей разновидности относятся несколько менее приятные и опрятные индивидуумы. Как правило, они мужского рода и, судя по их внешнему виду, пришли на улицу из гораздо менее благополучных кварталов Лондона. Их одежда носит признаки частого соприкосновения с тротуаром. Их лица свидетельствуют о злоупотреблении спиртным не самого высокого качества и носят следы многочисленных уличных драк. Чтобы компенсировать эти явные недостатки, могущие помешать в борьбе за подачки прохожих, бомжи из рядов пролетариата бродяжничают вместе с домашними животными. Обычно в роли четвероногого помощника выступает большой пёс вроде немецкой овчарки или боксёра. Чаще всего они гораздо лучше ухожены, чем их непрезентабельные хозяева. Они не только обеспечивают своим партнёрам-людям отнюдь не лишнюю физическуюзащиту, но ещё и способны чрезвычайно эффективно выдавливать из сердобольных прохожих как слезу, так и тяжёлые фунтовые монеты с нестареющим профилем Её Величества.

Третья группа появилась не столь давно. Это произошло с развалом так называемого социалистического лагеря, германским признанием Хорватии и последовавшим началом межэтнических и межрелигиозных войн в балканском подбрюшье Европы. Её типичные представители — очень смуглые девушки, с детьми и без, обладающие ограниченным запасом английских слов и навязчивыми манерами. Они бороздят торговые улицы Лондона, пока их мужья, по заведённой традиции, смотрят футбол, курят и лениво обсуждают перспективы получения вида на жительство. Более социально активные мужчины, сошедшие с албанских гор, занимаются таким высоко востребованным британским обществом видом деятельности, как контрабанда сигарет и наркотиков. Балканские беженцы неутомимы, многочисленны и вызывают раздражение у аборигенов, честно занимающихся попрошайничеством и традиционно избегающих воровства, проституции и насилия.

Бродяга, о котором идёт речь, не принадлежал ни к одной из вышеописанных групп. Он был смугловатым, худым мужчиной лет тридцати пяти со светло-зелёными глазами, прямо-таки излучавшими дружелюбие. У него были мускулистые, натруженные руки человека, занимающегося физическим трудом. Его запястья носили следы зарубцевавшихся шрамов. Судя по огрубевшей от ветра и солнца коже лица с симпатичными морщинками под глазами, жизнь бродяги протекала преимущественно на свежем воздухе. Поскольку первоначально его заметили в лондонском Сити, полицейские, хранящие покой этой святая святых британского бизнеса, отнеслись к нему с вполне естественным подозрением. Помимо излучающих добро глаз, несомненно свидетельствовавших о некоем ментальном недуге, их внимание привлекли и его неприличные лохмотья, представляющие собой чудовищно потрёпанные рясу и плащ неопределённого цвета, сделанные из очень грубой ткани. Полицейские дружно сошлись во мнении, что чокнутый бомж мог бы без грима сниматься в исторической драме о раннем христианстве. Если бы они только знали!

Странно, но бродяга ни разу не был замечен в попрошайничестве. То ли из-за его экзотического вида, то ли из-за всё тех же немедленно привлекающих всеобщее внимание светлых глаз даже циничные инвестиционные банкиры оборачивались и долго смотрели вслед размеренно шагающей по каменным тротуарам худой фигуре.

А потом часто догоняли и сами предлагали монеты или бумажные деньги. «Странник» — так в конце концов обозвали бомжа обитатели Сити — улыбался заразительной улыбкой и с благодарностью принимал всё, что ему давали. Причём некоторые замечали, что первоначально он, по-видимому, не понимал ценности денежных купюр с королевскими профилями и принимал их за что-то другое, бережно разглаживая и складывая в потрёпанный холщовый мешок. Когда к нему обращались, он всегда отвечал звучным, глубоким, приятным голосом всё с той же белозубой и немедленно располагающей к дальнейшему общению улыбкой. К сожалению, сначала он делал это на абсолютно непонятном для обитателей Сити языке, отдалённо напоминавшем то ли арабский, то ли иврит. Впрочем, уже спустя неделю после своего загадочного появления неподалеку от главного собора страны он мог достаточно бойко общаться на ломаном, но вполне понятном английском. И хотя поначалу большая часть того, что произносил симпатичный сумасшедший, не имела никакого смысла, все, кому довелось пообщаться с ним или даже просто встретиться на улице, часто вспоминали его и при этом невольно улыбались, а лица их светлели.

Особенно же сильный эффект подобные встречи оказывали на женщин. Практически всем представительницам женского пола хотелось взять его за худую мозолистую ладонь, отвести куда-нибудь в сторону и излить всю свою жизнь со всеми часто ненужными, порою деликатными, а иногда и просто неприличными подробностями. Но ни разу зеленоглазый Странник не сделал попытки уклониться от подобных сеансов. Наоборот, с совершенно одинаковым и абсолютно искренним вниманием он слушал всех этих женщин — молодых и в возрасте, красивых и не очень, стройных и полных, англичанок и представительниц иных национальностей, развратниц и девственниц, думающих лишь о деньгах стерв и мечтающих о принце простушек. Он смеялся и плакал вместе с ними, внимая историям о страстной и неизменно трагической любви, об утраченных иллюзиях и обретённых спутниках, о детях, внуках и матерях, о войне и венерических болезнях, о самоуверенном цветении юности и о печали неизбежного увядания. Лишь иногда он позволял себе задать наводящий или уточняющий вопрос, а в конце обязательно давал ненавязчивые и чрезвычайно ценные комментарии, всегда поражавшие его собеседниц простотой и вместе с тем глубочайшей мудростью. В некоторых случаях он рассказывал истории. И хотя басни эти были не всегда понятны, у всех слушателей возникало желание обязательно записать их, чтобы хотя бы позже попробовать понять тайный смысл рассказов Странника. Когда в конце концов женщины отходили от него со слезами в светящихся счастьем глазах, им казалось, что их жизнь навсегда и бесповоротно изменилась в лучшую сторону. И даже если через некоторое время выяснялось, что проблемы остались там же, где они и были до встречи с удивительным бродягой, минуты, проведённые в его обществе, всё равно казались самым светлым событием в их жизни. Странно, но несмотря на то, что незнакомец был симпатичным и очень приятным в общении мужчиной, ни одна из его собеседниц не подумала о нём как о возможном любовнике.

Порою не менее сильное впечатление разговоры с одетым в лохмотья бомжем производили и на мужчин. По какой-то загадочной причине добрые до идиотизма глаза Странника одинаково притягивали и хозяев табачных лавчонок, и строящих очередной уродливый небоскрёб рабочих, и инвестиционных банкиров. Иногда подобные диалоги в подворотне или переулке заканчивались довольно неожиданно для тех, кто вдруг решил заговорить с зеленоглазым оборванцем. Так, чрезвычайно успешный и столь же противный в общении валютный трейдер из банка с известным именем и огромными активами, способный делать десятки миллионов долларов на новостях о войнах, забастовках и террористических актах, провёл в общении со Странником всего лишь полчаса. После этого он с циничной улыбкой посоветовал тому снять роскошный офис, нанять очаровательную секретаршу, заняться психоанализом и стать миллионером. Таким же, как и он сам. Потом банкир поднялся в свой отдельный кабинет на тридцать втором этаже башни из стекла и бетона, ненадолго задумался, написал короткое и очень странное письмо об отставке и… исчез. Его начальство удивилось и огорчилось. Впрочем, подобное в их напряжённой работе случалось пусть и нечасто, но являлось таким же неизбежным атрибутом работы в Сити, как и многомиллионные бонусы в конце года, любовницы-модели и яхты размером с эсминец флота Её Величества. Солидные джентльмены из исполнительного комитета банка в сшитых на заказ костюмах по две тысячи фунтов за штуку (в белую и розовую полоску, с чисто лондонскими «хвостами») без суеты собрались на чрезвычайное совещание. Комната для заседаний совета директоров была дорого и консервативно оформлена с обильным использованием ценных пород дерева, оригиналов английских художников, умерших лет двести назад и таких же антикварных мебели и фарфора. Максимум, что здесь позволялось в плане современной пластиковой ерунды, были чёрные телефонные аппараты и огромный плоский телевизор на стене, оклеенной обоями всё в ту же полоску. Телевизор, несмотря на свою серебристую элегантность, плохо сочетался с оплотом британского капитализма. А потому присутствующие члены комитета время от времени неодобрительно поглядывали в его сторону. Никто из них не мог припомнить хоть один раз, когда огромный плазменный экран кому-то пригодился. Выкурив несколько импортированных с Кубы гигантских сигар и обсудив вышеуказанную кадровую проблему, руководители банка не стали поддаваться панике, а тут же разработали комплекс мер. Меры были призваны заменить несомненно сошедшего с ума (такое тоже бывало!) валютного спекулянта другим — столь же дорогим, удачливым и до тошноты противным. Естественно, его пришлось бы перекупить у конкурентов, но деваться было некуда. Самим воспитывать подобного красавца пришлось бы несколько лет, а время — это, как известно, деньги. В финансовом же мире ещё и деньги немалые.

Но прошла неделя, и им пришлось собраться вновь. В этот раз банк неожиданно и всё так же бесследно покинул один из лучших управляющих директоров. Джентльмены из исполнительного комитета, разумеется, несколько удивились, но решили не драматизировать события. В конце концов, несмотря на новости о гуляющем по Лондону Профессоре, невзирая на грядущие террористические акты и чудовищно высокие цены на нефть, дела шли великолепно. Мировая экономика была на подъёме, и потребители всех стран жадно скупали всё, что им подсовывали транснациональные корпорации. Поэтому финансовые учреждения срочно восстанавливали популяции дорогих специалистов, уволенных в массовом порядке во время недавнего кризиса.

Однако, когда такое же совещание пришлось собрать в третий раз через каких-то два дня после второго, председатель правления вытащил изо рта огромную, похожую на лошадиный член сигару, облизал слегка горьковатые от табака губы и высказал тревожившую всех мысль:

— Джентльмены, до сего момента я считал, что за полторы сотни лет существования нашего прославленного учреждения мы выработали правильную кадровую политику. Мне казалось, что мы давно научились нанимать рациональных, чудовищно работоспособных, патологически жадных и бессовестных людей. Неужели мы платим меньше, чем наши конкуренты? Или наши деньги вдруг перестали пахнуть? Что происходит? Вы знаете, куда подался наш валютный трейдер?

Коллеги промолчали. Вопрос был риторическим, и, в любом случае, искать по всему миру сошедшего с ума неудачника не входило в их обязанности. Председатель — под шестьдесят, с вечно загорелым лицом яхтсмена, ослепительно белыми вставными зубами, третьей женой и любовницей-китаянкой — продолжил:

— Так вот, я поручил нашей службе безопасности подключить к внутреннему расследованию одно из самых уважаемых детективных агентств. Они начали с самого очевидного: организовали аудит всех сделок подавшего в отставку молодого человека. На случай, если он проделал что-нибудь слишком умное и нанёс ущерб банку.

Тут все присутствовавшие насторожились. В полной тишине у кого-то из них тревожно забурчал живот. Действительно, вероятность того, что природное чувство безудержной жадности у какого-нибудь сопляка с Гарвардским дипломом в какой-то момент всё же пересилит инстинкт самосохранения, всегда оставалась достаточно высокой для всех финансовых учреждений Сити. Члены комитета ещё помнили о самом старом, почтенном и, как казалось, совершенно непотопляемом частном банке Англии. После более чем двухсот лет славной истории выдавливания денег из деловых партнёров как плебейской, так и королевской крови, единственный не созданный избранными банк с мировым именем пустил по ветру некий трейдер из азиатского офиса. Причём умудрился сделать это всего за год с помощью нехитрых бухгалтерских приписок и наглого вранья.

— Не беспокойтесь, джентльмены! — Председатель выпустил огромное облако ароматного сигарного дыма. — Никаких следов нечестной игры не найдено!

Присутствующие с облегчением перевели дух. По крайней мере, их репутации, должностям и финансовому благополучию пока ничто не угрожало.

— Соответственно, — продолжал он, — сначала не нашли и следов нашего героя. Ведь искали его во вполне очевидных местах — на островах Карибского моря и Индийского океана. Именно туда обычно спешат все идиоты, укравшие много денег! Они не понимают, что при небольшом населении мини-республик там гораздо легче найти исчезнувшего человека, чем где-нибудь в США или Европе!

— Уж не поэтому ли вы, наш уважаемый Председатель, и прикупили поместье в Южной Африке? — съехидничал один из коллег.

Председатель, не обидевшись, улыбнулся. Все здесь были свои и знали друг о друге столько, что были в состоянии лишить каждого (и в то же время самого себя!) репутации и свободы.

— Домик под Кейптауном я купил потому, что у меня там есть родственники и мне дорого общение с ними! Но не будем отвлекаться! Так вот, нашего молодца не нашли ни в одном из самых очевидных для сбежавших с чужими деньгами мест!

— И где же он всё-таки всплыл? — не выдержал один из собеседников белозубого яхтсмена.

— В Латинской Америке! — ответил тот, предварительно выдержав драматичную паузу.

— Я так и думал! — воскликнул, поперхнувшись от волнения табачным дымом другой член правления. — Говорят, с хорошими деньгами и надёжной охраной там можно прекрасно устроиться. Недаром туда бежали немецкие нацисты!

Председатель снисходительно посмотрел на своего коллегу.

— Дорогой мой, наш трейдер нанялся учителем в католическую миссионерскую организацию! А вы знаете, что он сделал перед тем, как отправиться через океан? Заметьте, экономическим классом!

Последнее было сказано с таким выражением, как будто исчезнувший трейдер проследовал туда на коленях и одетым во власяницу. Никто не отважился сделать предположение. Его коллеги молча ждали продолжения спектакля.

— Он оформил дарственную на все свои активы в пользу всё той же церковной конторы!

Умудрённые жизнью акулы капитализма возмущённо закудахтали, обсуждая этот неслыханный поступок бывшего работника банка, способный бросить тень на его репутацию и отпугнуть денежных клиентов.

— Но и это ещё не всё! — продолжал безжалостный Председатель, фальшиво скаля фальшивые зубы. — Угадайте, что произошло со вторым внезапно покинувшим нас финансистом!

Желающих угадывать опять не нашлось. Пыхтение сигарами усилилось, отражая невиданное напряжение нервов.

— Этот теперь работает санитаром-добровольцем в Таиланде. В клинике, специализирующейся на заботе об умирающих от иммунодефицита педерастах. Разумеется, и он накануне подарил всё своё состояние соответствующему благотворительному фонду!

— Мы что, взяли на работу Мохатму Ганди? В котельную или уборщиком? — прокомментировал эти невероятные факты один из коллег Председателя. — Может, стоит проверить, что за разговоры происходят в курительных и у кофейных машин?

— Не беспокойтесь, это тоже уже проверили! Пока уборщиков-гипнотезёров и сантехников-ораторов у нас не обнаружено! Не найдены подобные индивидуумы и среди секретарш, бухгалтеров и прочих сотрудников банка. Даже проверка анкетных данных не дала ничего более подозрительного, чем участие в бойскаутских организациях и сборе поношенных вещей для детей Африки. Но зато обнаружился иной интересный факт!

Председатель сделал ещё более долгую паузу и, подойдя к окну, насладился видом на солидные серые здания Сити и вызывающе выделяющийся «сексуальный огурчилло». Так жители Лондона прозвали недавно возведённый небоскрёб, действительно наводящий на мысль о некоем фаллическом символе. Председатель обозрел изуродованный ландшафт делового района города и, почувствовав сверлящие спину взгляды членов правления, повернулся к ним на пятках, обнажив в улыбке фарфоровые зубы:

— В процессе выполнения первоначального поручения начальнику службы безопасности пришла в голову очень хорошая мысль. Он решил обсудить внезапно возникнувшую кадровую проблему со своими коллегами из банков, работающих в округе. В результате оказалось, что не только наше учреждение охватила эпидемия идиотизма! За каких-то три недели финансовые организации, располагающиеся в близлежащих кварталах, потеряли почти полсотни ведущих специалистов и ещё столько же народу помельче! Конечно, пока невозможно было проверить, что случилось со всеми, но выборочные расследования показывают одно и то же. Абсолютно нормальные, психически здоровые мужчины и женщины вдруг без объяснений бросают свои высокооплачиваемые должности, отдают состояния каким-то святошам и подаются в Богом забытые места утирать сопли больным и обездоленным. Так что если у нас и появился, по выражению нашего глубокоуважаемого коллеги, Мохатма Ганди, то он, вполне вероятно, окажется не уборщиком, а дворником! Скорее он должен заниматься своей подрывной деятельностью где-то на улице, в районе нашего квартала!

В этот момент в тяжёлую дубовую дверь комнаты заседаний совета осторожно постучали.

— Да! — раздражённо гаркнул Председатель.

Все присутствующие невольно вздрогнули. Один из них уронил сигару и с испугом бросился гасить пепел, упавший на шёлковый персидский ковёр. В дверном проёме показалось лицо личного помощника Председателя, который протянул в дрожащей руке белый конверт средних размеров. Шеф скорчил недовольную гримасу, но всё же ознакомился с его содержимым. Прочитав листок с несколькими написанными от руки строчками, он глухо выругался и, бросив документ на стол, обратился к коллегам:

— Что ж, эпидемия продолжается! Только что подал в отставку начальник отдела валютных операций. Надо полагать, что и он в свои сорок пять вдруг обнаружил неодолимую тягу к Господу нашему, Иисусу Христу!

Когда Председатель через некоторое время вышел проветриться, он окунулся в не по-лондонски знойный день. Кучки курильщиков, удовлетворявшие свою пагубную страсть с видом пока не пойманных преступников, виновато приветствовали хорошо известного им человека с загорелым лицом. Председатель проигнорировал эти вежливые знаки внимания. Сейчас ему было не до рядовых бойцов финансового фронта. Подходя к небольшому магазинчику с огромным выбором сигар и соответствующих принадлежностей, он вздрогнул, услышав английскую речь с ближневосточным акцентом:

— …и тогда царь эфиопский сказал слугам своим: «Нет в мире золота, серебра, меди, пурпура и иных сокровищ, которые смогут перевесить слезу обиженного ребёнка или нежное слово любимой девы…»

Слова сии произносились приятным и звучным голосом, принадлежавшим незнакомому мужчине, вокруг которого толпились несколько человек, явно принадлежащих к финансовому сообществу. У мужчины, одетого как хиппи из 70-х (в застиранные джинсы и дерюжную рубаху неопределённого цвета), были удивительно дружелюбные, светло-зелёные глаза. Басня, которую он рассказывал тягучим речитативом, смутно ассоциировалась с молитвой или проповедью. Когда Председатель взглянул в глаза уличного проповедника, в его быстро соображающей голове что-то щёлкнуло. Он радостно подумал: «А вот и Мохатма Ганди!»

Глава 2

Для начальника любой секретной службы есть только одна вещь, которая хуже известия о провале одного из его агентов, — это необходимость докладывать о случившейся незадаче начальству. И хотя Снежная Королева и Агент, по крайней мере, пока не оказались в лапах британской контрразведки и не пали от рук выследивших их исламских радикалов, это более чем компенсировалось фотографией лица белокурой красавицы на обложках английских журналов. Премьер страны избранных, хорошо знавший и отца Королевы, и её саму, пригласил Богомола на беседу. Поздоровавшись, он молча положил перед ним британский таблоид с огромным фото искажённого яростью прекрасного лица. Снимок сопровождался кричащим заголовком: «Интифада в Ист-Энде началась!» Богомол оторвал глаза от газеты и с трудом выдержал взгляд главы государства. Взгляд этот был суров и полон плохо скрываемого недоверия. Оба чиновника молчали. Наконец Премьер потёр подбородок и прервал затянувшуюся паузу:

— Некоторое время назад наш народ принял ряд важных решений. Мне, его премьер-министру, было поручено претворить их в жизнь. Одно из этих решений касается скорого упразднения вашей спецслужбы. Вы знаете причину, не так ли?

Разумеется, Богомол хорошо помнил причину, по которой парламент решил распустить Институт — как организацию, способную лишь на подготовку к успешной войне, а не на работу над прочным миром. Поэтому вопрос был риторическим, но Богомол всё же ответил:

— Да, господин премьер-министр, я знаю о причине такого решения!

— Надеюсь, у вас нет никаких сомнений в том, что решение будет выполнено!

Эта фраза главы государства являлась уже не вопросом, а скорее утверждением, и потому Богомол предпочёл промолчать. Как почти все его предшественники на премьерском посту, Премьер происходил из бывших военных и обладал прекрасным послужным списком. Иначе и быть не могло в стране, более полувека находившейся в состоянии никогда не прекращавшейся войны, направленной на её полное уничтожение. Население просто не готово было доверить свою судьбу штатским. Соответственно, перед Богомолом сидел человек, привыкший отдавать приказы и добиваться их беспрекословного выполнения.

— Если же у вас нет сомнений в моей решимости выполнить волю народа, то как вы можете объяснить факт нахождения одной из лучших оперативниц вашей пока ещё существующей организации в столице дружественного нам государства? В арабском наряде и по соседству с мечетью?

Следующие сорок минут Богомол посвятил объяснениям по поводу подробностей несанкционированной операции и о том, как её выполнение было призвано послужить исполнению чаяний нации избранных. Лейтмотивом сего редко прерывавшегося монолога являлось то, что чем меньше политики знают о делах спецслужб, тем лучше они спят ночью и тем выше шансы на их выживание в случае «непредвиденных ситуаций». Он даже привёл в качестве негативного примера бывшего главу страны избранных, имевшего обыкновение соваться в интимные детали тайных операций. Это и привело в итоге к бесславной поимке агентов Моссада в одной из немногочисленных дружественных арабских стран. Они были задержаны вскоре после неудачной попытки администрировать проживающему здесь исламскому радикалу дозу нервно-паралитического яда с помощью направленной в ухо струи аэрозольного баллона. Некомпетентное вмешательство премьера привело к тому, что попавшихся оперативников пришлось обменивать на слепого идеолога вооружённого сопротивления ишмаэлитов. При этом объект неудачного покушения выжил и отделался лишь длительным пребыванием в госпитале. К унизительным подробностям сего происшествия относилось и то, что избранным пришлось в срочном порядке доставлять на реактивном самолёте затребованный у них антидот и оправдываться перед Канадой. Дело в том, что агенты Института в очередной раз использовали для своих передвижений по миру паспорта этой никому ничего плохого не сделавшей страны. Богомол припомнил и то, как жена упомянутого политика любила требовать подробности об интимных привычках глав государств, с которыми ей и её супругу предстояло встречаться. Говорят, она даже любила щегольнуть намёком на свои познания в разговорах с самими дигнитариями, что, разумеется, не могло не менять их настроение мгновенно и самым решительным образом.

После этого примера руководитель Института сделал довольно неуклюжий реверанс в сторону нынешнего главы кабинета и рассыпался в любезностях по поводу его собственного профессионализма и зрелой мудрости, проявлявшихся в разумном сочетании совершенно оправданного контроля с уважением к принципам, на которых всегда строилась деятельность Института. Тут собеседник Богомола не выдержал и объяснил, что вот как раз с этими самыми принципами у него, как и у всей нации избранных, возникли проблемы основополагающего толка. Главная же из них заключалась в том, что, безусловно, Институт спас немало соотечественников от бомб террористов-самоубийц и уничтожил сотни злейших врагов государства, но это, как ни прискорбно, ни на йоту не помогло их многострадальному народу в плане обеспечения долгосрочной безопасности и самого выживания. На этой тягостно минорной ноте аудиенция и закончилась. По-видимому, хмуро подумал Богомол, объяснения его оказались недостаточно убедительны и правдоподобны, поскольку Премьер попрощался с холодно-брезгливым выражением лица, которое обычно сопутствует общению с теми, кому ни на грош не верят. Был он встревожен и отсутствием, казалось бы, логичной резюмирующей фразы вроде «Чтобы это было в последний раз!» Это могло означать, что Премьер уже принял кадровое решение и обладателю огромных ладоней недолго осталось сидеть за антикварным столом рейхсмаршала Геринга.

Когда спустя некоторое время Богомол в мрачной задумчивости сидел за указанным предметом мебели и размышлял о том, а не ошибся ли народ избранных с выдвижением на премьерскую должность не вполне достойного её человека, его секретарь сообщила о визите доктора Менгеле. Хотя тот и явился без предварительной договорённости, Богомол решил его принять. Тот никогда ранее не позволял себе подобной вольности и был в целом весьма квалифицированным знатоком как своего дела, так и многого другого, происходившего в стенах Института.

В кабинет Богомола зашёл хорошо знакомый ему бывший лондонский врач. Он был низкого роста, толстым, плешивым и, в целом, какой-то удивительно неопрятным и гадким. Впечатление усиливали маленькие бегающие чёрные глазки. Начальник Института не раз отмечал про себя, что Менгеле прекрасно смотрелся бы в семнадцатом веке на невольничьем средиземноморском базаре, продавая украинских и польских девственниц в оттоманские гаремы. Не надо было иметь слишком сильное воображение, чтобы представить, как он, подпрыгивая, плюясь слюной и облизывая короткие толстые пальцы, расписывал бы все те наслаждения, которые прекрасные плачущие девы способны доставить своему будущему повелителю. Богомол отогнал эти навязчивые ментальные образы и строго спросил специалиста по косметической хирургии:

— Чем обязан?

Тот заискивающе улыбнулся и достал из принесённой папочки несколько рентгеновских снимков и листков бумаги. Содержимое файла перекочевало на необъятный письменный стол. Богомол быстро просмотрел снимки. На них в нескольких ракурсах красовались челюсти некоего человека. На всех снимках верхняя часть была смазана из-за непонятного дефекта при проявлении или печати. Богомол брюзгливо спросил:

— Что, опять на материалах экономят?

— Что вы, босс! — всё с тем же подобострастием отвечал ему Менгеле. — Этот странный эффект проистекает не от плохого качества работы лаборантов, а от… э-э… пока необъяснимого энергетического феномена вокруг головы нашего… гм… Агента.

Богомол понимающе кивнул и сделал знак продолжать.

— Как вы помните, — вкрадчиво забормотал бывший врач, — у нас с самого начала вызвали вопросы зубные пломбы нашего гостя. Причём неясности наблюдались как в связи с методикой, незнакомой местным дантистам, так и с характером использовавшихся материалов. В двух случаях у зубов была произведена чистка корневых стволов.

Менгеле услужливо приподнял снимки так, чтобы сквозь них падал солнечный свет, и ткнул пальцем в соответствующие места. При этом от него пахнуло гнилыми зубами, каким-то чесночным потом и шампунем от перхоти. Богомол поморщился, но ничего не сказал.

— Так вот, на снимках можно наблюдать, что неизвестный материал, использованный для лечения примерно десять-двенадцать лет назад, со временем сжался и образовал пустоту. Теоретически, пустота постепенно должна была заполниться кислородом, кислород — вызвать воспаление, и тогда наш гость неизбежно лишился бы зуба. Но…

— Что «но»? — нетерпеливо поинтересовался Богомол, которого в данном случае интересовали не больные зубы, а выводы.

— Но ничего не произошло! Зубы на месте! И дело даже не в этом! Я тут пообщался с несколькими светилами в данной области… Надо сказать, те, кто помоложе и учились в США и Европе, знают только одно — как молоть псевдонаучную ерунду и выставлять счета с пятью нолями! Но я нашёл бывшего советского профессора, которому довелось лечить членов политбюро и учить тех, кто сегодня лечит… всё тех же бывших членов политбюро. И старик, посмотрев на снимки, тут же сказал, что наш гость когда-то побывал у дантиста его школы!

— Вы хотите сказать, что посланец из шара на самом деле…

— Совершенно верно! Наш молодой друг, скорее всего, был послан не небесами, а большевиками!

Вопреки ожиданиям Менгеле, Богомол неожиданно улыбнулся своей страшной улыбкой. Внезапно все его нехорошие предчувствия в отношении загадочного парня получили весомое подтверждение. Тот был не просто непонятен, он был опасен!

— Но и это не всё! — торжествующе продолжал Менгеле, довольный произведённым на начальство эффектом. — Мы решили поближе рассмотреть часы с жёлтым алмазом, найденные у посланца из шара. Те самые, что имеют циферблат на двадцать часов, должны показывать фазы нескольких лун и имеют ещё одну весьма загадочную функцию. Собственно говоря, по предположению наших специалистов, удивительной чистоты жёлтый алмаз на крышке механизма предназначен именно для осуществления этой функции, а не для украшения. Так вот, на внутренней поверхности одной из шестерней обнаружено крошечное клеймо, сделанное с удивительной даже по нашим временам тонкостью. Клеймо это содержит имя и дату.

Тут Менгеле со значением посмотрел в глаза Богомола. Тот подумал, что сейчас прозвучит название одной из известных часовых фирм. Но его собеседник сказал нечто гораздо более удивительное:

— Так вот, если верить клейму, к ним приложил руку сам Галилео Галилей!

— Тот самый астроном? Которого сожгла христианская инквизиция?

— Нет, нет! Галилео уцелел, официально отрёкшись от своих «заблуждений» по поводу вращения Земли и структуры солнечной системы. Сожгли же другого — Джордано Бруно. Но не в этом дело: Галилео, как и многие великие учёные своего времени, занимался разными отраслями знаний, а также был чрезвычайно талантливым механиком. Правда, до сей поры никто не слышал об изготовленных им часах. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Понятно, что если бы захотел, то сделал бы! Конечно, часы, рассчитанные на двадцать часов и две луны, встречаются далеко не каждый день, но… В конце концов, все гении были если не сумасшедшими, то уж точно эксцентричными. Вполне можно представить, например, что Галилео решил изготовить часы для воображаемого обитателя другой планеты (при этих словах Богомол недоверчиво ухмыльнулся и покачал головой). Но уж совсем непонятно другое! Дело в том, что на клейме присутствует и год изготовления. Причём ясно сказано, что использован календарь Торы. Странность этой даты заключается в том, что если перевести её с использованием принятого сейчас всем миром христианского летоисчисления, то мы получим нечто совершенно не соответствующее известным фактам жизни Галилео. Получается, что часам не несколько столетий, а чуть более трёх лет!

Оживлённо жестикулирующий Менгеле был несколько разочарован отсутствием энтузиазма по поводу доложенного им удивительного факта. Богомол скептически ответил:

— Ни о чём не говорит! Галилео мог просто перепутать что-то. Возможно, перепутал не он, а вы сами! Наконец, гораздо более вероятно то, что часы изготовил наш современник и потом, шутки ради, решил использовать имя учёного.

Однако, судя по волнению Менгеле, у того было припасено ещё одно удивительное известие.

— Вы помните кольцо, найденное на пальце нашего гостя? То самое, из белого металла с надписью на древнеарамейском? Выяснилась очень любопытная вещь! Кольцо действительно, как и предполагалось ранее, сделано из платиноида.

— Платина? Палладий? — неуверенно спросил Богомол.

— В том-то и дело, что нет! Кольцо с надписью «Не бойся, не проси, не плачь!» сделано из металла, никогда ранее не встречавшегося на нашей планете! Босс, может, нам ещё раз подвергнуть Агента гипнозу?

В этот раз Богомол был поражён не менее, чем когда услышал о русском происхождении необрезанного. Действительно, он и сам посмотрел бы на то место, где делают кольца из доселе неведомого металла и мастерят хронометры с циферблатом на двадцать часов!

Глава 3

Что такое любовь? Это когда для счастья сначала достаточно просто держаться за руки? Это когда позже забываешь о первоначальной скромности желаний и хочешь обладать и мыслями, и временем любимого человека? Это когда маленькая дочь засыпает, крепко обняв тебя за шею, и ты, затаив дыхание, таешь от нежности? Это сон, в котором ты наконец находишь время для разговоров с умершим отцом? Это растворение в любимой женщине, которая жарко шепчет, что хочет стать матерью твоих детей? Любовь — это страсть? Или гармония и покой? Любовь — это счастье? Это страдание? Счастье страдания? Любовь — это Бог? Или, наоборот, Бог — это Любовь?

Кого или что можно любить по-настоящему? Женщину? Мужчину? Детей? Родителей? Родину? Деньги, власть, славу? Бога? Готов ли ты, читатель, без колебаний пожертвовать одним ради другого? Детьми ради женщины? Женщиной ради карьеры и почестей? Почестями и карьерой ради детей? Ты не готов жертвовать? Но тогда можешь ли ты любить? Любовь слепа? Она глупа? Или любовь мудрее всего на свете? Она всепрощающа, как мать, или, наоборот, требовательна и придирчива, как мачеха? Любовь — это короткий сон? Или непреходящая реальность? Как можно узнать, что ты действительно любишь? Способен ли ты любить кого-то, кроме себя? А может, как раз самого себя и надо любить больше всех на свете? Когда человек научился любить? С самого своего появления? Мог ли он любить уже тогда, когда ел корни растений и, вздрагивая от рёва хищников, спал в тёмных пещерах? Или любовь — роскошь тех, кто может хоть на минуту забыть о холоде и голоде?

Что такое ревность? Сестра и спутница любви? Но, таким образом, является ли и любовь сестрой ревности? Почему большинство из нас готовы уверенно ответить «да» на первый вопрос? Почему мы колеблемся в случае второго? Бывает ли любовь без ревности? Бывает ли любовь без доверия? Что это — ревность? Пещерный инстинкт обладания? Неуверенность в себе? Обратная сторона счастья? Месть Бога? Ревнив ли Бог? За что нас наделили этой гнусной саморазрушающей страстью? Как можем мы внезапно желать несчастий существу, которое ещё вчера любили больше всего на свете? Почему для этого порою достаточно слова, взгляда или непонятного телефонного звонка? Что делает разум, когда говорят любовь и ревность? Почему гораздо легче оправдать преступника, убившего из-за страстной любви и ослепляющей ревности, чем хладнокровного злодея? Если есть настоящая любовь и ревность — её вечная спутница, то бывает ли и настоящая ревность? Ревнует — значит, любит? Любит — значит, обязан ревновать? Если можно любить себя, то почему нельзя и ревновать самого себя? Зная о муках ревности, способен ли кто-то из нас отказаться от сладости любви?

Текут тысячелетия, меняются времена года и эпохи, рождаются и умирают страны, появляются и исчезают народы. Нам кажется, что, создав ядерную энергетику, компьютеры и современную генетику, мы стали гораздо умнее, чем наши предки, верившие в плоскую Землю и вращающееся вокруг неё Солнце. Мы побывали на Луне и скоро полетим к звёздам. Мы научились убивать, спасать и убивать во имя спасения. Но поняли ли мы, где кончается настоящая любовь и где начинается ревность? Поймём ли мы это когда-нибудь? Сколько ещё пройдёт столетий, пока люди перестанут понимать, почему Отелло задушил любившую его Дездемону? Или это проклятие будет преследовать нас вечно?

* * *
Конечно, молодая женщина, прозванная нами Снежной Королевой, не задавалась подобными философскими вопросами, в очередной раз увидев своего коллегу и любовника в обществе французской профессорши. Будучи человеком дела, в том числе и дела «мокрого», она тут же перевела сложившуюся ситуацию в совершенно практическую плоскость. Не вдаваясь в рассуждения о природе любви и ревности, она думала не о тысячелетних страданиях, посланных Богом людям и даже животным. Суть того, что вот уже три дня крутилось в её прелестной головке, сводилась к тому, как уничтожить «эту смазливую стерву» и чем досадить «неблагодарному гою».

Естественно, посещало её и запоздалое сожаление о том, что в своё время она нарушила инструкцию Богомола, не ликвидировала зеленоглазого мерзавца и не смешала его прах с цементом. Раздумья очаровательной блондинки о сроках и методах насильственного решения сердечных проблем прервал очередной сеанс связи. Для этого ей пришлось посетить конспиративную квартиру, чтобы воспользоваться компьютером, экранированным металлической сеткой и снабжённым специальным блоком питания, гасящим колебания в электросети. Закончив расшифровку пришедшего из штаб-квартиры сообщения, Королева не смогла сдержать торжествующего возгласа: глава Института приказывал ей немедленно обеспечить возвращение Агента в страну избранных. Причём на её усмотрение было оставлено решение: делать это по-хорошему или же подстраховаться и вывезти его тайно, предварительно угостив хорошей дозой снотворного.

Обычно не проявляющая своих эмоций красавица в этот раз покраснела от возбуждения и тут же начала планировать операцию. Она сразу же отбросила простой вариант, при котором её любовник поехал бы в страну избранных по собственной воле. Статистика подобных добровольных возвращений была не слишком впечатляющей. Каждый второй внезапно вызываемый домой зарубежный оперативник спецслужб из стран с низким уровнем общественного контроля и плохой судебной системой чувствует себя не в своей тарелке. Хотя в последние десятилетия, после окончания холодной войны и развала коммунистического блока, накал страстей поутих, уважающие себя спецслужбы по-прежнему не любят предателей и ослушавшихся. Когда Моссад, СВР (бывшая КГБ) или ГРУ вызывают тебя «в Центр», никогда нельзя быть до конца уверенным в том, для чего это делается. Могут и орден дать, но могут и допросить с пристрастием, а потом без суда упечь в ведомственную тюрьму, не обозначенную на карте. А то и отправить в крематорий. Причём совсем необязательно мёртвым. Говорят, в одной из вышеуказанных спецслужб пепел кремированных используют для посадки берёзок во дворике учреждения. Так вот, у работников этой конторы, обладающих несколько необычным чувством юмора, есть мнение, что чем корявее растёт деревце, тем хуже и дольше мучился приговорённый, попав в газовую печь для сжигания секретных бумаг и секретных агентов. Трудно представить, что испытывают работники этой организации, проходя каждый день по алее «павших борцов». Наверное, они действительно сделаны из материала особого сорта.

Но вернёмся к нашей героине. Королева наконец вышла из ступора и периода вынужденного безделья, вызванного попаданием на телевизионные экраны и бурным романом со своим напарником. Отказавшись от первого варианта, она решила начать планирование второго. К слову, Институт всегда славился операциями по насильственному вывозу своих жертв. Например, подобная судьба постигла некоего бывшего нациста, украденного в латинской Америке и приговорённого к смерти в Обещанной Земле. То же самое произошло и с учёным, выдавшим миру ядерные секреты избранных. К этому предателю, предусмотрительно удравшему в одну из европейских стран, подослали искусительницу из Института (заметьте, она уже была замужем и её муж знал о происходящем!). Дальнейшее являлось делом техники. Предатель оказался на исторической родине, которая и упекла его в тюрьму на пару десятков лет. Можно сказать, что он ещё дёшево отделался. Наконец, и из Англии Институт в своё время выгнали именно за неудавшуюся попытку похищения и вывоза некоего диссидента-демократа из одной африканской страны. Тогда Моссад хотел помочь дружественному диктатору с нехорошими привычками (вроде насилия над женщинами и людоедства) в обмен на не установленные пока взаимные услуги. Словом, Институт пока оставался Институтом, а потому во многих зарубежных посольствах страны избранных имеется секретный чуланчик, где на всякий случай хранятся пара-тройка ящиков со специальной системой вентиляции, позволяющей перевозить в них тех, с кем захотят пообщаться в тщательно изолированном помещении люди вроде Богомола и доктора Менгеле. Всё, что нужно было сделать Королеве, — это провести координационное совещание с местными коллегами и проверить исправность вышеуказанного технического средства. Затем гроб доставили бы на одну из многочисленных конспиративных квартир Института, где Агента ждала бы засада во главе с уже знакомым здоровяком-молотобойцем в сером костюме и красном галстуке. Казалось бы, настала пора ясности и действий. Потомок викингов и раввинов должна была освободиться от наваждения, вызванного этим мужчиной, — сладостного, естественного и способного бесповоротно изменить её жизнь. Всё стало бы проще. Она бы закончила карьеру оперативницы, получила работу инструктора, вышла замуж за выдающегося члена общества избранных и нарожала ему очаровательных малышей. Не раз и не два — как молитву — она пыталась повторить про себя упомянутую последовательность жизненных событий. Но почему-то уже на этапе «выдающегося члена» у неё начиналась лёгкая тошнота. Стоило же представить себя матерью семейства, сидящей вечером у телевизора и вспоминающей, как она помогала уничтожить ненавистного Агента, ей становилось совсем плохо. В момент очередного приступа она решила плюнуть на всё и отправиться в так любимый ею устричный бар в дорогом универмаге на Оксфорд-стрит.

Бар этот был небольшим, приткнувшимся между огромными отделами заведением, где обычно работали латиноамериканцы и французы. Руками в кольчужных перчатках, специальными короткими ножами они с хрустом вскрывали раковины ирландских и французских моллюсков и с аппетитными хлопками открывали запотевшие бутылки шампанского. Сюда не так уж и часто заходили случайные посетители универмага, зато любили наведываться постоянные клиенты. Разумеется, персонал бара знал их в лицо, а потому Королева с печалью осознала, что после своего скандального появления на первых страницах газет это посещение, скорее всего, станет для неё последним. Ведь даже в отсутствие катастрофических событий для шпиона нет ничего опаснее, чем постоянство в привычках и привязанностях. И потому даже в своей стране и в своём городе он будет каждый раз ходить в новые рестораны и стараться покупать хлеб в разных булочных. Снежная Королева грациозно забралась на высокий стул, кивнула одной из улыбчивых ибериек и заказала свои обычныедюжину ирландских и бокал французского. Незаметно оглядев немногочисленных утренних посетителей, она отметила два знакомых лица. У правого края стойки сидела аристократического вида англичанка в элегантном брючном костюме. Уже покончив с устрицами, она допивала третий бокал игристого напитка. Её повлажневшие глаза и покрасневшее молочно-белое, как у многих англосаксов, лицо светились от навеянных волшебными пузырьками фантазий. У левого края барной стойки сидел мужчина лет пятидесяти с явно ближневосточным лицом и манерами нефтяного магната. Собственно говоря, таковым он и являлся. С царственным видом он пыхтел сигарой и поглаживал короткими пальцами два перстня с огромными драгоценными камнями. Королева, разумеется, не могла знать, что женщина-англичанка была родной сестрой помощника Профессора, которого мы окрестили Рыжим. Она занимала высокую должность в Британском музее, которую получила благодаря хорошему образованию и знатному происхождению. Не могла оперативница Института знать и о том, что солидный мужчина с перстнями был именно тем, из чьего «Мерседеса» украл магнитолу юноша-араб, попытавшийся приставать к ней несколько дней назад. Знай Снежная Королева эти подробности о клиентах бара, она бы смогла подивиться тому, сколькими невидимыми нитями связывает судьба, казалось бы, тысячи незнакомых людей. И что симпатичный парень у стенда с носками вскоре зарежет твою первую любовь. А девочка с плюшевым медвежонком когда-то вырастет и полюбит твоего сына. Королева не знала и о том, что в каких-то двух десятках метров, за огромным стеклянным окном универмага, стоял неприметный фургон газовой компании, из которого на неё внимательно смотрели два русских шпиона — Полковник и Хлорофос.

Именно Хлорофос первым увидел приближение другой посетительницы бара и легонько ткнул своего шефа локтем. Эта женщина оказалась не менее замечательной, чем Снежная Королева. Она вошла через боковую дверь универмага удивительно грациозной походкой и, нигде не останавливаясь, проследовала к устричному бару. Она не обратила внимания ни на деликатесы, громоздившиеся на прилавках продовольственного отдела, ни на немедленно уставившихся на неё мужчин и женщин. Она несла своё прекрасное тело в светлом, похожем на греческую тунику сарафане, как вышедшая к придворным императрица. Удивительное сочетание роскошной копны волос цвета спелой пшеницы, васильковых глаз и слегка загорелой кожи заставило даже видавшего виды Полковника присвистнуть и признаться:

— Думал, образумлюсь, когда на одном месте появился первый седой волос. Но поди ж ты, когда встречаешь такую… Словом, не удалось! Сразу защемило в недобитом простатитом органе! Это я, конечно, о сердце! Кстати, по-моему, эта красотка славянских кровей! Уж не из наших ли она палестин?

Но тут Полковник обратил внимание на то, что предмет вожделения многих других мужчин и даже женщин вызвал совершенно иную реакцию у Хлорофоса. Бывший спецназовец имел такой вид, будто встретил не потрясающей красоты женщину, а давно похороненную тёщу. Судя по его внезапно смертельно побледневшему лицу, выпученным глазам и тяжёлому дыханию, ему было очень и очень нехорошо. Негнущимися пальцами он пытался достать что-то из нагрудного кармана комбинезона. Полковник понял, что его бывшему сослуживцу по Афганистану совсем не до скабрезного обсуждения женских достоинств. Очевидно, тот пытался добраться до припасённой таблетки, выданной на прощание доброй врачихой из ведомственного дурдома.

Тем временем обладательница выдающейся внешности приблизилась к бару и, взглянув на Снежную Королеву, печально потягивавшую шампанское, присела рядом с ней. Та, судя по брошенному на новую посетительницу взгляду, отнеслась к её появлению без всякого восторга. Будучи красивой женщиной, зарабатывающей на жизнь тяжёлым трудом (в данном случае — убивая врагов и недрузей исторической родины), она с инстинктивным высокомерным презрением относилась к тем, кто преуспевал, так или иначе продавая свои внешние данные в качестве проститутки, модели или жены богатого мужа. Надо сказать, что с её точки зрения разница между вышеперечисленными способами торговли телом была незначительной и заключалась лишь в количестве получаемых денег и продолжительности оплаченного мужчиной эксклюзива. И, разумеется, у Снежной Королевы не возникло никакого сомнения в том, что только что явившаяся молодая леди не занималась ни юриспруденцией, ни финансами, ни каким-либо другим видом профессиональной деятельности. Из тех, что способны оплатить поход в устричный бар и вызвать уважение у окружающих. Иными словами, незнакомка с копной пшеничных волос носила печать проклятия очень красивой женщины. Королева с некоторой иронией отметила, что мужчина с востока тут же перевёл внимание с неё — холодной и не располагающей к реверансам — на присевшую рядом «бимбу» (то есть смазливую дуру-блондинку). Внутренне посмеявшись над тем, как пожилой араб, роняя слюни и забыв о вонючей сигаре, разглядывал незнакомку, она вернулась к своим собственным душевным страданиям.

В этот раз она решила подойти к ним с другой стороны и попыталась найти в Агенте как можно большее количество недостатков. Таким образом она стремилась доказать себе самой, что он с самого начала был недостоин её внимания, не говоря уже о чувствах. Она начала с его полной неспособности угадывать мысли женщин. Потом перешла к одновременно раздражающей и возбуждающей особенности почти никогда не начинать любовную игру самому, а дожидаться проявления её собственной инициативы. Тут вдруг поняла, что эти качества предавшего любовника, пожалуй, скорее нравятся, чем нет. Она вспомнила, что уже завтра этот похожий на ребёнка мужчина будет лежать живым в гробу с принудительной вентиляцией и лететь навстречу мучительной смерти. Ей стало ещё хуже. В этот момент её соседка чуть слышно произнесла:

— Это хуже всего: когда относишься к нему не как к любовнику, а как к ребёнку!

Снежная Королева с возмущённым изумлением посмотрела в васильковые глаза «бимбы». К её полному удивлению, глаза эти оказались красивыми, мудрыми и располагающими.

— Ведь ребёнку мы готовы простить всё, что угодно! Не правда ли?

Оперативница Института машинально кивнула головой. Она не задумывалась об этом сама, но внезапно поняла, что блондинка была совершенно права. Проклятый «гой» с зелёными глазами, светящейся по ночам головой и невероятной способностью вызывать оргазм даже пах как ребёнок: то ли молочком, то ли детской присыпкой.

— По другой аналогии, — продолжала её собеседница, — такой мужчина — всё равно что огонь для женщин-мотыльков. Можно ли винить его в том, что мы по своей воле летим навстречу пламени и сгораем в его лепестках? Не виноваты ли мы сами?

Последнее пышноволосая красавица сказала с такой печалью и в то же время нежностью, что Снежной Королеве захотелось обнять её и заплакать. Но вместо этого она спросила:

— Но если этот огонь так опасен, зачем ему гореть вообще? Не лучше ли…

Она не стала заканчивать свою мысль: зачем рассказывать первой встречной о своих не самых добрых планах в отношении мужчины-ребёнка с молочной кожей?

— Только потому, что он принёс вам страдание?

— Нет, потому что такие приносят страдания всем нам — женщинам! И не только нам! Ведь он, наверное, ломает жизни и тем мужчинам, которые любят тех, кого не любит он!

— А если всё же есть та единственная, к которой он идёт всю свою жизнь? Которая в конце концов закроет это пламя от нас — всех остальных?

Снежная Королева закусила губу. Как по ней, то всякий предавший её мужчина заслуживал немедленной кастрации. Недаром Ветхий Завет в таких случаях предписывал побивание камнями!

— Зачем, зачем Бог создал нас такими? — вдруг с горечью воскликнула красавица-убийца.

— Я и сама часто задаю себе этот вопрос, — одновременно печально и почему-то с иронией ответила незнакомка, — и пока не нашла ответа! Может, и Бог не всегда до конца понимает, что творит?

Она допила заказанный ею бокал шампанского и, поднявшись с высокого стула, как ни в чём не бывало сказала:

— Что ж, мне пора!

Снежная Королева, которая хотела бы провести с новой подругой как можно больше времени, лишь посмотрела на неё широко открытыми и полными отчаяния глазами. Казалось, загадочная красавица поняла её мысли. Она нагнулась к её уху и жарко прошептала, перейдя на иврит:

— Он таков как есть! Его нельзя удержать в руках — как и огонь! Но всё равно: береги его! Береги для всех нас!

Когда ошарашенная Королева через несколько секунд оглянулась, чтобы ещё раз увидеть чудесную и странную незнакомку, так много знавшую о ней и об Агенте, она не смогла найти её в толпе посетителей. Такой — растерянной, с полуоткрытыми губами человека, не успевшего договорить фразу, — её и сфотографировал Полковник.

Неожиданно в противоположное от Полковника тонированное окно фургона тихонько постучали. Он повернул голову и в ужасе вздрогнул: там стояла вызвавшая его восторг женщина и делала знак опустить стекло. Когда он повиновался, она тихо и чуть насмешливо сказала на прекрасном русском языке:

— Ребята, обычно я плохо выхожу на фотографиях!

Улыбнувшись васильковыми глазами, она с сочувствием посмотрела на Хлорофоса, помахала ладошкой и исчезла. Полковник мог поклясться, что когда-то уже слышал этот голос. И что было это несколько лет назад в далёкой стране Анголе. Тогда голос доносился из сотового телефона бесследно пропавшего сотрудника местной резидентуры Главного Разведывательного Управления. Женщина эта была любовницей Аналитика. Раздался странный звук: это пытался совладать с собой покрытый липким потом и умирающий от страха Хлорофос. Судя по его сумасшедшим глазам, он тоже встречал женщину с пшеничными волосами. И произошло это при не самых обычных обстоятельствах. Почему-то стало ясно, что фотоплёнка действительно окажется засвеченной.

Глава 4

После недели лишённого привычных удобств прозябания в космосе Великий Князь Тьмы, Повелитель Зла и Враг рода человеческого решил оставить на время лагерь у пределов райской планеты для принятия горячего душа и внезапной инспекции Геенны Огненной. С одной стороны, начало штурма приходилось откладывать из-за отставших колонн снабжения. С другой — всегда полезно нежданно явиться к своим оставленным на хозяйстве жёнам и министрам. Как правило, во время таких внезапных появлений хоть кто-то да попадался. Последнее могло выражаться в меньшей интенсивности экзекуций для грешников, признаках зреющих в его отсутствие заговоров и не успевших смыться из гарема любовниках. Сатана в таких случаях не стеснялся с карами, но помогало это ненадолго: видимо, гнусная природа обитателей Ада просто не предусматривала неизменной лояльности верховному подонку вселенной.

Вот и в этот раз, переносясь на Пузырь (так фамильярно прозвали свою несуразную планету жители Геенны), Люцифер был угрюм и настроен на худшее. Но против ожиданий, когда он без объявлений явился посреди ночи к Лилит, то обнаружил её не в очередной замысловатой и компрометирующей позе с каким-нибудь грешником или человекоподобной нечистью. Против ожиданий, покровительница всех шлюх мирно спала в огромной, похожей на боксёрский ринг постели, застеленной звериными шкурами. «Уж не стареешь ли ты, моя жгучая семитка?» — с незлой иронией подумал Сатана. Пройдя по остальным частям гарема, Князь Тьмы удивился, не найдя никаких признаков несанкционированного блуда своих жён и наложниц. То ли неспокойное военное время, то ли расположение звёзд притупили неуёмную страсть адской камарильи к интригам и разврату. Всё спало в логове Зверя. Не спал лишь он сам. Явившись внезапно в Тайную канцелярию Нергала, Сатана вновь подивился верности слуг. Начальник службы безопасности Ада и ночью продолжал допросы подозреваемых в покушении, терзая их с помощью испытанного арсенала пыток.

После неудачного покушения на лидера Преисподней Нергал, пытаясь отмыть свою запятнанную репутацию, развернул активную деятельность по поиску злоумышленников. Поначалу волны ищеек и информаторов, хлынувшие в кварталы столицы и иных городов Ада, как клопы на кровать пьяного студента, разбились о полное отсутствие каких-либо признаков серьёзной антигосударственной деятельности. Обычные подозреваемые — революционеры, лжепророки и прочие честолюбцы, — разумеется, как всегда, не переставали плести сети заговоров. Но сия активность никоим образом не выходила за рамки обычного. В конце концов, ещё ни один властитель в истории как человеческой, так и потусторонней, не лёг вечером (или утром) в постель без того, чтобы не подумать опасливо о своих конкурентах. Кстати говоря, попытки полностью уничтожить оппозицию во всех случаях приводили лишь к тому, что на смену врагам знакомым — зажравшимся и хоть как-то предсказуемым — из тёмных глубин плебса выползали не знающие страха, правил и стыда голодные отморозки вроде Гитлера, Троцкого или Саддама. Гораздо проще знать, что где-нибудь в хорошем кабаке тебя лениво поливает грязью цивилизованный оппонент-неудачник, чем бояться, что из далёкой неизвестности приедет куча сумасшедших и безжалостных бандитов в опломбированном вагоне и молча вырежет и оппонента, и его семью, и тебя самого. Поэтому, когда первое прочёсывание адской политической кухни не выявило незнакомых тараканов, Нергалу пришла в голову счастливая мысль посмотреть в местах гораздо менее очевидных. К подобным, в частности, относились и прохристианские круги грешников, лелеявших маниакальные мечты о прощении и переводе в единственно святую юрисдикцию. Эти, кстати, всегда представляли собою наиболее безобидную группу возможных диссидентов. Все христианские общины, пережившие начальные гонения римских императоров, никогда и нигде не проявляли ни малейшего желания выступать против верховной власти, какой бы гнусной, антигуманной и бесстыжей она ни была. Ничем в этом плане не отличалась и община христианских грешников, упокоившихся в Аду. Тем более что и сам Сатана давал им гораздо меньше поводов для раздражения, чем когда-то языческая власть Римской Империи или более поздние безбожники вроде Сталина или Пол Пота. Князь Тьмы был умным, злобным, коварным и абсолютно бесстыжим правителем. В то же время, следуя древним примерам многих земных властителей, он был, что называется, толерантным. Ему было всё равно, кому предпочитали поклоняться грешники в свободное от мучений время. Не обижался он и на тех, у кого любовь к тому или иному божеству порою означала прежде всего ненависть к нему самому. Вот и сейчас, появившись в камере пыток, он с философским спокойствием слушал обличения очередного мученика. Мученик сей когда-то был удивительно набожным христианином, в какой-то момент решившим, что укрощать свою похоть нужно не регулярными занятиями сексом или запрещённой Ветхим Заветом мастурбацией, а убиением пышногрудых дев-искусительниц с помощью обернутого старыми трусами альпинистского молотка. Естественно, более нормальные члены общества неизбежно положили конец этой противоправной и совсем не богоугодной деятельности. Перед тем как набожный маньяк был предан смертной казни, он всё же глубоко раскаялся, но это не помогло ни родственникам зверски убитых жертв, ни ему самому. Поэтому ревнитель веры и был без колебаний откомандирован Гавриилом прямиком в Ад, где наказанием ему определили быть регулярно битым всё тем же завёрнутым в несвежее бельё предметом по, прямо скажем, туповатой башке. В настоящий момент он испытывал немалый дискомфорт, будучи подвешенным за столь смущавший его при жизни хрящевой отросток. Чтобы отвлечь его от боли в органе, более не способном стать детородным, пара чёрных ангелов в кожаных масках с металлическими шипами размеренно полосовали его плётками из раскалённых в печи цепей с крючьями на концах. Бывший серийный убийца извивался от боли и выкрикивал слова Откровения: «А диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков!» Сатана поморщился от запаха палёной шерсти, в изобилии покрывавшей злодея, неправильно трактовавшего учение Назаретянина, и насмешливо продолжил цитировать Писание:

— «Неправедный пусть ещё делает неправду; нечистый пусть ещё сквернится…» А, нечистый? Не о тебе ли и тебе подобных сказано? А если меня в серное озеро турнуть, то кто же тогда вами заниматься будет? А?

После чего спокойно спросил почтительно склонившегося в поклоне Нергала:

— Ну, а что-нибудь более интересное он поведал?

Нергал строго посмотрел на своих подручных — двух мертвецов с явными следами тления на безглазых лицах, одетых в старомодные американские костюмы и широкополые гангстерские шляпы. Если бы их увидел наш герой Аналитик, он, несмотря на маскарад, тут же узнал бы своих бывших сослуживцев — Майора и Капитана, убитых небесным посланцем Уриэлем в неравной схватке. Те молча кивнули и, лязгая антикварными автоматами с большими круглыми магазинами, отошли на почтительное расстояние. Благо, размеры пыточной — огромного подвала со сводчатыми каменными стенами и многочисленным инструментарием определённого толка — вполне позволяли это сделать.

Оглянувшись по сторонам, Нергал позволил себе приблизиться к Повелителю Тьмы, по-прежнему одетому в боевые доспехи из титана и чёрный походный плащ. От Сатаны веяло жаром и козлиной вонью солдата, давно лишённого элементарных удобств.

— Этот не сказал ничего нового: спал, во сне явилась дева Мария и подсказала собраться вместе с другими воинами Христовыми в условленном месте. Мол, пора кончать с царством Зверя! Там же, в условленном месте — в заброшенном доме в квартале юристов-крючкотворов, нашли и всё необходимое: оружие, боеприпасы и планы…

— И как по описаниям выглядела эта дева Мария?

— Самое интересное, что у всех пойманных заговорщиков побывала совершенно по-разному выглядевшая женщина! К одному явилась вполне предсказуемая длинноволосая брюнетка с носом-загогулиной и карими глазами. К другому — стриженая длинноногая шатенка с зелёноватыми очами. К этому же уроду (Нергал пренебрежительно показал на подвешенного) приходила пышная блондинка…

Сатана понимающе кивнул:

— Понятно, в соответствии с предпочтениями каждого!

— Совершенно верно! Похоже на стороннее внушение! Причём не гипноз! Будучи подвергнутыми гипнотическому внушению, преступники показали то же самое, описав всё тех же брюнетку, шатенку и блондинку!

— То есть кто-то не хотел оставлять следов… — опять кивнул Князь Тьмы.

— Но одну зацепку мы всё же обнаружили…

Сатана внимательно посмотрел в глаза начальника службы безопасности. Нергал опять оглянулся и позволил себе ещё больше приблизиться к лидеру Преисподней.

— Сначала я думал, что использованные боеприпасы окропили кровью святых или ангелов. Однако, когда мы нашли фрагменты одной из пуль, обнаружилось нечто странное… Субстанция, покрывавшая частицы металла, действительно оказалась органического происхождения. Но…

— Что «но»? — недовольно спросил Сатана.

— Мы попробовали сравнить её с образцами крови святых мучеников и белых ангелов, в то или иное время похищенных для проведения научных исследований. Оказалось, что при смешении с указанными образцами происходит бурная реакция отторжения. Если бы у нас мог работать электронный микроскоп, я бы не удивился, узнав, что подобное явление происходит на межатомном уровне. То есть пули покушавшихся были краплёными, но кропили их кровью кого-то из наших местных злодеев.

— Ну, и что же тут удивительного? Мало ли у нас сволочи, способной на попытку переворота?

— Так-то так, но вот что интересно… Как и в случае райских святых, она обладает чудодейственными свойствами. Она способна лечить и даже способствует повторной регенерации органов. Но у тех, кто получил хоть малейшую частицу субстанции, происходила одна и та же метаморфоза: у них вырастал скорпионий хвост! Даже у убитых ангелов охраны успели появиться зачатки указанного органа!

Сатана сделал длительную паузу, в течение которой Нергал предпринял большие усилия, чтобы не посмотреть в зловеще светившиеся глаза Князя Тьмы. Наконец тот, по-прежнему ничего не говоря, приблизился к несчастному, который был к тому времени не в силах даже стонать. Мельком взглянув на его изуродованные гениталии и иссечённое ранами тело, Сатана наклонился к уху страдальца и неожиданно прошептал женским голосом на редкость приятного тембра:

— Так говоришь, приходила дева Мария?

Тот, словно очнувшись, вздрогнул, открыл глаза, увидел оскаленное в ухмылке лицо Зверя и горестно закричал от боли и разочарования. Ревнитель веры и убийца женщин понял, что с ним сыграли злую шутку.

Главный искуситель Вселенной повернулся к нему спиной, как будто потеряв интерес. Внезапно из-под походного плаща появилась чёрная рапира скорпионьего хвоста и одним движением распотрошила несчастного, как рыбу. Жуткий остов болтался на цепи, роняя густые капли тёмной крови. Уходя, Сатана по-звериному прорычал Нергалу:

— Убей их! Убей их всех!

* * *
После посещения пыточной камеры Сатана вернулся в гарем и, как был — отвратительно немытый и пахнущий зверем, даже не сняв доспехов и лишь сбросив плащ, — овладел своей женой Лилит. Едва очнувшись ото сна, супруга не выразила никакого удивления и, застонав то ли от наслаждения, то ли от боли, когда его член вошёл в её гладкое смуглое тело, подчинилась заданному ритму. В какой-то момент он всё так же — по-солдафонски грубо — поставил её на колени и вновь вошёл сзади, тяжело засопев от удовольствия и подхлёстывая по бёдрам ядовитым жалом хвоста. Когда, страшно зарычав — так, что на зубцах стен крепости вздрогнула охрана — он получил, что хотел, Вельзевул улёгся на неё прямо сверху, полусжал хрупкое горло и уснул. Лилит, хорошо знавшая нрав Повелителя Тьмы, боялась даже шелохнуться. «Ну погоди, мужлан! — злобно думала она, пытаясь расслабить своё чудесное тело под лежавшей на ней глыбой и стараясь игнорировать мерзкий козлиный запах. — Я тебе это ещё припомню!» Впрочем, сегодняшнее соитие было далеко не самым гнусным проявлением характера демократически выбранного лидера Преисподней. По крайней мере, сегодня у него не хватило сил или желания на кое-что ещё менее приятное. Мысленно кряхтя под смрадным, пышущим серным жаром волосатым торсом Сатаны, она мельком вспомнила Адама. Тот был дураком, рохлей и предателем, но, если его расшевелить как следует, мог быть чутким и страстным любовником. «Не то что ты, сволочь злобная!» — с ожесточением подумала покровительница слабых на передок дам.

В этот момент она почувствовала, что в огромной и тёмной спальне появился чужой. Нельзя сказать, что она испугалась. В конце концов, не набрался же кто-то наглости укокошить Повелителя Тьмы в спальной его жены без её на то разрешения! С некоторым любопытством она прислушалась к шорохам ночи. Да, так — поскрипывая суставами — могли шуршать лишь крылья ангела. «Убийца, подосланный Михаилом? Или один из наших, из чёрных, из охраны Цитадели? Неужели кто-нибудь из моих любовников припёрся? Да я его, идиота, сама на куски порву!» Тут она услышала и запах незваного гостя — непонятный и тревожащий. От замершего в дальнем углу ночного посетителя тянуло смертным тленом нечистого, ладаном и какой-то земной химической дрянью, отдалённо напоминающей фиалки. Лилит остро захотелось чихнуть, но она сдержалась. Загадочный незнакомец так и сидел тихо в чёрной тени спальни, иногда издавая странный сосущий звук, который супруга Сатаны уже где-то слышала. Казалось, что кто-то, по старому русскому обычаю, прихлёбывал чай из блюдца. Только тут она поняла, что лежавший на ней Диавол уже не спит. Лилит испугалась: царственный супруг вполне мог подумать, что сидевший в чёрном углу посетитель — её сообщник. Она попыталась пошевелиться под жарким, поросшим грубой шерстью телом мужа и шепнуть ему о возможной опасности, но тот грубо закрыл её рот когтистой лапой. Теперь они оба прислушивались к третьему обитателю спальной. Вдыхали его странный аромат, готовились к бою. С едва слышным шелестом по красной парчовой простыне заскользил страшный хвост Сатаны, примериваясь к возможной встрече атакующего. И тут из угла раздался голос:

— Прости меня, Князь Тьмы, за моё неожиданное появление! Прости и ты, прекрасная Лилит! У меня и в мыслях не было желать вам худого!

Сатана медленно поднялся. Лилит с облегчением перевела дух. Сами по себе зажглись газовые светильники. В их мерцающем свете стало возможным различить детали обстановки. Вся мебель спальни состояла из причудливо сплетённых и изогнутых прекрасных и живых женских тел. Кровать, кресла, пуфики и столики — всё это было составлено из напряжённо согнутых и блестящих от пота белых, смуглых и чёрных грешниц, косившихся на происходящее полными ужаса глазами. Сатана подошёл к одному из таких кресел и упал в него, поглаживая подлокотники — подрагивающие от ужаса чудесные бёдра. Внезапно его когти вцепились в нежное женское мясо так, что из ран брызнула тёмная кровь. Девушка не выдержала и застонала. Князь Тьмы неприятно улыбнулся и продолжал с удовольствием шевелить пальцами, вонзившимися в прекрасную плоть:

— Слаба, стерва, оказалась! Законного мужа зарезать кухонным ножом сил хватило, а мои ласки потерпеть не может! И ведь знает, что теперь ещё хуже будет! Знаешь ведь!

Сатана рывком придвинул своё страшное, вдруг ставшее звериным, рыло к искажённому ужасом лицу девушки. Та молчала, до крови закусив полные губы. По её лицу текли пот и слёзы.

— Ну да чёрт с ней! — потерял интерес Чёрт к умирающей от испуга грешнице. — Что ж, говори, за чем явился, Уриэль! Тебя уже вышвырнули из Небесного Чертога? С такой-то рожей! Представляю, какие тебе комплименты архангелы делают! У них-то, кстати, всё в порядке? Рога не выросли? Может, зубы уже, ха-ха, как у тебя, сердешного, в пасти не умещаются?

Действительно, вместо когда-то прекрасного ангела с правильными чертами лица и роскошными длинными волосами, в углу на корточках сидело жуткое существо с покрытыми страшными язвами и остатками белых перьев кожистыми крыльями, иссохшим синюшным телом и кошмарной физиономией вампира. Лысую голову существа, как у мумии, кое-где покрывали клочки светлых волос. Бывший ангел не стал комментировать шутки Князя Тьмы по поводу райского начальства.

— Я умираю! — просто ответил он. — Умираю как нечисть!

— Что ж, — продолжал глумиться Сатана, — напади на меня и умри, как подобает слуге Господа! Будут вспоминать как героя! Глядишь, даже забудут, как ты когда-то плюнул на Ворота да к нашим бабам подался — предаваться греховному блуду! Ты, кстати, блох-то не у них подхватил, паря?

— Я не хочу умирать! И не желаю стареть! Я хочу жить! — с удивительным для его положения достоинством ответил Уриэль.

— Твоё желание понятно! — перешёл на более серьёзный тон его собеседник. — Только чем могу помочь я? Ты же знаешь, я бы вашу богадельню никогда бы не тронул, если бы сначала не почуял слабину! А вот слабину-то вам не я посылал! Сам знаешь, кто над всеми нами стоит! К нему и обращайся! Или, скорее, к ней… Да и кто ты такой, чтобы я тебе помогал?

— Я знаю тайну! — без обиняков сказал Уриэль.

Сатана выжидающе промолчал и искоса поглядел на Лилит, решая, стоит ли посвящать развратную девку в ангельские откровения. Та сделала вид, что не замечает взгляда, и лишь крепче припала к его ноге.

— Ты же знаешь, что я немало времени провожу на Земле, — продолжал разжалованный помощник Египтянина, — там я и нашёл эликсир, способный остановить старение и без Божьей помощи. Эликсир этот может спасти обитателей Рая и привести тебя к поражению!

Повелитель Геенны перестал, наконец, копаться когтями в подрагивающем от нестерпимой боли бедре-подлокотнике. Он с удовольствием, по очереди, слизал кровь с длинных, поросших чёрной шерстью, пальцев.

— Смотри ты, опять людишки посрамили Создателя! Хорошо, а зачем ты ко мне-то пришёл? Кто тебе мешает выпить это зелье и спастись? Чего ты хочешь?

Уриэль медленно поднялся с корточек и расправил свои потерявшие перья и ставшие мерзко-кожистыми, как у больной курицы, крылья. В огромной спальне ещё больше запахло химической отдушкой блошиного средства.

— Я хочу принести этот эликсир тебе! И за это ты поставишь меня на место Нергала!

Услышав о подобном предложении, Лилит еле сдержалась от выражений восторга по поводу возникающих возможностей для дворцовой интриги. Теперь супруг пойдёт на многое, чтобы заставить её хранить молчание! С другой стороны, в её-то положении никогда не знаешь, под кем придётся кряхтеть следующей ночью! Глядишь, когда-нибудь понадобится предать и Сатану, предупредив начальника службы безопасности о грядущей отставке и толкнув тем самым на радикальные упреждающие действия в отношении демократически избранного лидера. А может, выгоднее продать тайну Михаилу? Сатана, казалось, почувствовал эти мысли, роящиеся, как могильные черви, в прелестной головке жены. Очень медленно его хвост то ли нежно обвил, то ли немного придушил её красивую шею. Лилит поняла намёк, но это никак не уменьшило её радости от услышанного.

— Я согласен! — наконец звериным голосом проревел Диавол. — Даю тебе моё слово!

Уриэль склонился в глубоком поклоне, но потом всосал капавшую с клыков слюну и, изобразив на гнусной морде подобие хитрой улыбки, молвил:

— Повелитель, надеюсь, ты не будешь возражать против контракта?

Диавол с ненавистью посмотрел на искушённого в деле потустороннего торга вампира и молча кивнул. В лапах Уриэля как будто сам по себе появился кусок пергамента с текстом. Упав на колени, он приблизился и подал его новому сюзерену. Сатана быстро прочитал документ. Потом он вдруг, одним движением когтистой лапы, вырвал трепещущее сердце у не успевшей даже вскрикнуть девушки-подлокотника. Приложил продолжающий сокращаться кусок кровавой плоти к бумаге. Вспыхнул яркий свет: договор был заключен.

Глава 5

Существуют несколько испытанных способов понять, обладаете ли вы ораторскими способностями. Если у вас есть что сказать миру и где-то внутри жарко горит огонь желания поделиться своими мыслями с окружающими, то можно вызваться сказать речь на торжественном мероприятии вроде юбилея начальника. Или на чьих-нибудь похоронах. Или на митинге в поддержку того или иного политика. Конечно, во всех этих ситуациях вы подвергаетесь определённому риску. Пока человек не открыл в первый раз рот на публике, у окружающих всегда остаётся определённая надежда на то, что он это делать умеет, но по какой-то причине пока не успел продемонстрировать свои таланты. Вполне может статься, что ваше красноречие окажется настолько зажигательным, что под конец выступления присутствующие забудут о главном поводе, по которому они, собственно говоря, и собрались. Начальник будет с умилением разглядывать умного парня, явно заслуживающего скорого повышения, а молоденькая племянница усопшего в элегантном чёрном платье, выгодно подчёркивающем её стройную фигуру, после подойдёт поблагодарить за проникновенные слова и пригласит как-нибудь вспомнить покойного в более располагающей обстановке. Наконец, митинг «в поддержку» может решить, что как раз вы и являетесь кандидатом более достойным, чем герой (или, если хотите, жертва) вашей агитации. Впрочем, как было сказано выше, вполне возможен и совершенно иной поворот событий. На лице вашего босса может появиться гораздо менее умильная мина. Как будто он вступил в нечто, оставшееся после соседского пса. Или, ещё хуже, увидел счета своей жены после поездки за границу. А пухлые губки симпатичной племянницы окажутся не призывно полуоткрытыми, а презрительно сжатыми — словно вы громко испортили воздух в набитом пассажирами лифте, чудовищно медленно поднимающем вас на тридцатый этаж.

Но способ, который получил наибольшее всемирное признание, — это добыть крепкий ящик или табуретку, запастись зонтом и отправиться в то место лондонского Гайд-парка, которое известно как «угол ораторов». С незапамятных времён угол этот привлекает начинающих словоблудов, решивших, что они могут претендовать на звание пророка. Каждый из читателей, хоть раз постоявший четверть часа, слушая более или менее занятный бред очередного сотрясателя воздуха, может засвидетельствовать вполне очевидное. Обычно, если вы и запоминаете автора ещё одной теории заговора, предупреждения о нашествии инопланетян или обличителя правящих кругов той или иной страны, то уж точно не имеете ни малейшего желания слушать его вновь. Да, были времена, когда на ящик в Гайд-парке взбирался ещё молодой Ульянов-Ленин и пугал мирных английских обывателей варварским акцентом, базарной жестикуляцией и неизбежностью мировой пролетарской революции. Прошли через «угол ораторов» и иные личности, оставившие больший или меньший исторический след. Но в наше просвещённое время, когда телевидение и Интернет предоставляют невиданные ранее возможности для самовыражения по сути каждому желающему, когда главным достоинством идеи стала не её ценность, а сенсационность, когда нам хочется тратить всё меньше и меньше внимания на окружающих, шансы быть замеченным у следующих традиции посетителей «Угла» становятся всё более ничтожными. Поэтому-то всегда невозмутимые английские блюстители порядка в своих высоких шлемах и жёлтых жилетах не обращают особого внимания даже на тех, кто, во избежание дальнейшего негативного влияния на исторический процесс, призывает оскопить всех мужчин и стерилизовать всех женщин — членов семейства некоего американского президента. Или агитирует жителей Лондона вернуться к практике человеческих жертвоприношений и начать их с «непотопляемого» премьера-лейбориста. Полицейские относятся к «Углу» не как к потенциальному очагу политической нестабильности, а как к бесплатному цирку, каковым он, собственно говоря, и является.

Но в один прекрасный летний день начала XXI столетия в Гайд-парке произошло нечто неожиданное. День этот, кстати, был будним, что не способствовало привлечению интереса к неудавшимся пророкам и удачливым клоунам со стороны спешащих по делам прохожих. Над огромной лужайкой парка лениво висели пушистые белые облака. По дорожкам неторопливо прогуливались няньки с колясками, а на изумрудной траве газонов возбуждали друг друга бесстыжие иностранные студенты и резвились ухоженные английские псы. Туристы угощались самыми дорогими в мире сосисками, а белки и птицы без всякого страха принимали пищу прямо из рук умиляющихся посетителей. В этот чудесный день не ожидалось ни массовых демонстраций, ни митингов, ни концертов рок-звёзд. В общем, никто из заступивших на дежурство полицейских не рассчитывал увидеть хоть что-нибудь, напоминающее чрезвычайное происшествие. Тем не менее, уже метров за триста от пресловутого символа английского либерализма возвращавшиеся с обеда разомлевшие члены наряда почувствовали что-то неладное. Против всяких ожиданий они увидели, что в описанном месте гигантского парка наблюдается некое тёмное пятно и что пятно это, скорее всего, представляет собой растущую прямо на глазах толпу людей. Полицейские встревоженно переглянулись и перешли на быстрый шаг. Вскоре шаг стал очень быстрым. А потом, не выдержав, приседая и придерживая шлемы и дубинки, полицейские понеслись к «Углу» стремительной рысью предчувствующих служебное взыскание фараонов. Достигнув цели, стражи порядка — с бьющимися сердцами, в которые упирались сожранные на обед бутерброды, — начали раздвигать толпу, готовясь к худшему. Один из них уже снял с пояса переносную радиостанцию и приготовился вызывать скорую помощь и детективов из отдела убийств. Каково же было их облегчение, когда они увидели не нож, зловеще торчащий из живота торговца наркотиками, и не старушку-миллионершу, которую хватил удар при виде обнажённого торса очередного студента. Перед ними оказался всего лишь хиппи среднего возраста, вещавший что-то с потрёпанной раскладной табуретки. Вместе с тем вслед за огромным облегчением «бобби» испытали и немалое удивление. Толпа продолжала расти, а на лицах людей царило такое выражение, будто они внезапно встретили ожившую принцессу Диану. Протиснувшись поближе, полицейские уставились на патлатого оратора, обладавшего чрезвычайно сильным и приятным голосом. Тот же продолжал говорить, не обращая особого внимания на появление стражи. У него был явственно различимый ближневосточный акцент. Светло-зелёные глаза лучились добротой и уверенностью в себе.

— …Кто, кто научил вас, любимые братья и сёстры мои, что Бог живёт в украшенных золотом храмах? Кто сказал вам, что человеку нужна чья-либо помощь для общения с ним? Почему вы внимаете жрецам, закосневшим в глупых ритуалах и сочинённых тысячи лет назад молитвах? Внемлите: человек свободен в своих отношениях с Господом! Разве потерпели бы вы приказывающего вам общаться со своей собственной матерью только через посредника? Да ещё и такого, который не достоин уважения и доверия? Как вы, которым тысячи лет тому назад было сказано отречься от идолов, опять стали идолопоклонниками, поклоняясь иконам, костям и распятиям? Неужели вы думаете, что он умер, желая, чтобы вы забывали Бога ради куска металла или деревянной доски? Верьте мне: не мог он учить тому, что нельзя развестись с нелюбимым супругом, что радости тела греховны и что надо вырвать глаз, неравнодушно смотрящий на красивую женщину!

Полицейские снова переглянулись: у этого были очевидные нелады с христианством. Впрочем, он был далеко не первым, кто распинался на «Углу» по поводу несоответствий, противоречий и просто глупостей, содержавшихся как в Ветхом, так и в Новом заветах. Правда, ни один из них не собирал ещё подобной толпы: либо из-за недостатка красноречия, либо из-за полного равнодушия окружающих к самой теме. Так или иначе, пока можно было говорить не о нарушении порядка, а, скорее, о нетипичной реакции прохожих на хиппи с вдохновенным симпатичным лицом и натруженными руками строительного рабочего.

— А ты-то кто такой? — наконец раздался из толпы враждебный голос кого-то, не выдержавшего нападок на основу Западной цивилизации. У него было плотное красное лицо и акцент уроженца Среднего Запада северных американских штатов. — Откуда ты знаешь, что ложь и что правда в Святом Писании?

— Точно! — поддержала его трясущая многочисленными подбородками и крашенными кудряшками пожилая соратница по туристической группе. — Лез бы ты, патлатый, обратно — под ту корягу, откуда взялся! Безбожник!

— Коммунист! — поддержал её англиканский священник, давно надувавшийся праведным гневом и поглядывавший на лица окружавших в поисках схожих эмоций и поддержки. — Одумайся, хулитель! Одумайся и покайся, пока не поздно! Ибо тяжка будет кара! Поразит тебя, святотатствующего, десница Господа нашего, Иисуса Христа!

Зеленоглазый выходец с Ближнего Востока отнюдь не был обескуражен выкриками несогласных. Добродушно улыбаясь, он сделал паузу, а потом, обращаясь к новым фарисеям, продолжил:

— Расскажу вам одну историю! Однажды священник Храма, славившийся своими благочестием, физическим совершенством и привычкой к тщательному соблюдению ритуалов Торы, зашёл за запретный покров, в обиталище Адоная. Ибо происходил он из древнего рода и мог это делать по праву рождения. К своему удивлению и возмущению там он увидел колченогого калеку-нищего, посмевшего отведать жертвенных хлебов и оливкового масла. Мало того, нищий оказался бос и гол и был, как можно было заметить, необрезан, а значит, поклонялся Артемиде или другому непотребному языческому божеству. «Мерзкий гой! — закричал священник. — Как ты, нечистый, посмел зайти в Святая Святых на своей хромой ноге? Как осмелился есть пищу Яхве? Разве не знаешь, что тебя ждёт жестокое наказание?» Но нечистый попрошайка ничуть не испугался, дожевал свой хлеб и ответил: «Не тебе, священник, судить меня! Ибо на спине твоей следы страшной кожной болезни и ты нарушаешь закон так же, как и я!» Испуганный жрец не стал звать стражу, а побежал к раввину и попросил того осмотреть спину. Тот внимательно оглядел её, а потом, ничего не говоря, спросил священника о причине его беспокойства. Рыдая, жрец поведал о словах нищего. Раввин же усмехнулся и сказал: «Пока ты бежал ко мне, то чувствовал себя так, будто стал прокажённым преступником. Как ты думаешь, кому обязан сей страшной переменой в своей жизни?» Подумав, храмовый священник ответил: «Конечно, Яхве, всевидящему и всемогущему!» Раввин засмеялся: «Нет, глупец, ведь твоя спина чиста! Не желая того, ты приравнял бродягу-гоя к самому Создателю!»

После некоторой паузы, отразившей напряжённую мыслительную работу присутствовавших, толпа одобрительно зашумела. Раздались сначала жидкие, а потом всё более сильные аплодисменты.

— Ну и что? Каков смысл твоих россказней? — не мог успокоиться плотного телосложения американец.

— Как смеешь ты уподобляться Спасителю нашему! — вторил ему вконец разозлившийся поп.

— Умный поймёт, — спокойно ответил хиппи, — добрый простит, пытливый задумается! Добрый человек, — неожиданно обратился он к краснорожему фермеру из Миннесоты, — недуг твой более не потревожит тебя!

Толпа с любопытством обратила свои взоры на того, которому только что пообещали исцеление от неизвестной болезни. Лицо его стремительно теряло красный цвет и через пару секунд стало совершенно белым.

— И запомни, — продолжал, обращаясь к нему, зеленоглазый проповедник, — ни Бог, ни Диавол не имели ни малейшего отношения ни к твоей болезни, ни к твоему излечению!

После этого он перевёл своё внимание на другого оппонента:

— Священник! Ты и тебе подобные сотворили себе кумира из человека, распятого на кресте! Вы назвали его Богом, чтобы его именем повелевать людьми и владеть их имуществом! Вы создали церковь с её храмами, богатствами и лживыми обещаниями. Именем распятого человека вы и наученные вами сотворили неслыханные злодеяния!

— Кто ты такой, мерзавец, чтобы покушаться на веру Христову! — завизжал, брызгая слюною, доведённый до белого каления поп.

Стоявшие рядом с ним подались в сторону, ожидая ещё более неадекватных поступков. Полицейские напряглись, опасаясь, что сейчас Божий человек вцепится в горло хиппи. Сам проповедник вдруг, казалось, потерял интерес к происходящему и как будто ждал чего-то неизбежного и не оченьприятного. Несмотря на то, что подавляющее большинство присутствующих явно сочувствовали хулителю христианской церкви, никто из них не торопился выступить в его поддержку. Наступила драматичная пауза, в течение которой зеленоглазый парень смотрел куда-то вдаль, за горизонт, — туда, где медленно плыли белые облака и кажущиеся отсюда птицами огромные самолёты. Вдруг раздался звучный женский голос:

— Потому что, грязноротый, он и есть тот, чьим именем ты зарабатываешь себе на жизнь! Потому что это его, плотника из Назарета, распяли две тысячи лет назад подобные тебе фарисеи!

Обладательница голоса — стройная сероглазая шатенка с чуть смуглым, как будто светящимся изнутри лицом — уверенно прошла сквозь как по волшебству расступившуюся толпу. Священник в изумлении смотрел на то, как Мари (а это была именно она!) подошла к по-прежнему стоявшему на своём жалком помосте Учителю. Тот вышел из транса и, поражённый внезапной встречей с небезразличной ему женщиной, неловко слез вниз. Француженка стремительно обняла его, и они на секунду застыли в объятиях. Толпа несмело зашумела, не в силах воспринять смысл сообщённой им невероятной тайны и пытаясь понять происходящее. Замолчал даже неуёмный поп.

Вдруг кто-то крикнул: «Смотрите! На его руках кровь!» Мари отстранилась и посмотрела на руки влюблённого в неё человека. Из грубых рубцов на его запястьях обильно текла алая жидкость. То Же самое происходило и с его ногами, под которыми на рыжем гравии быстро расширялось тёмное пятно.

— А ты не изменился, Учитель! — сказала Мари, пытаясь остановить кровотечение с помощью шёлкового шарфа. — Когда-то ты пострадал, обличая религию предков, теперь ищешь приключений, обличая учение, созданное твоим же именем! И ты по-прежнему готов страдать ради тех, кто этого недостоин!

— Нет, Мари, — ответил вновь воскресший плотник из Галилеи, — ты не понимаешь! Людей нельзя делить на достойных и недостойных. Ведь нельзя сказать, что хороши лишь животные, которые дают тебе пищу, одежду и защиту! Волк не плох только потому, что Бог сделал его диким охотником! Змея не виновата в том, что вынуждена питаться птичьими яйцами! Не стоит обижаться и на человека, который обидел или предал тебя: он стал хищником не по своей воле! И возможно, именно для этого Создатель и сотворил их — чтобы сохранить баланс между нами, грешными. Чтобы человек-лань никогда не забывал об опасности, ждущей его в лесу! О человеке-волке, вышедшем на охоту!

Мари рассмеялась, и Учитель — со своими длинными волосами и покрытыми алой кровью ладонями — невольно присоединился к ней, смеясь над своей неисправимой тягой к туманным аллегориям и любуясь женщиной, давно поселившейся в его сердце.

Из толпы раздался крик: «Кто-нибудь! Дайте мне что-нибудь сладкое!» Кричала толстая тётка-американка в кудряшках, склонившаяся над своим грузным спутником. Тот, по-прежнему смертельно бледный, сидел, прислонившись к одному из толстенных дубов парка. Возле него лежал прибор для измерения уровня сахара в крови. Несмотря на только что съеденный обильный обед, у диабетика с полувековым стажем начиналась инсулиновая кома. Полицейские, бросая боязливо-восхищённые взгляды на хиппи с акцентом, бросились на помощь к неожиданно излеченному фермеру. Тут кто-то заметил, что из тёмного пятна крови на гравии прямо на глазах показались стебельки цветов. В толпе несмело, а потом всё громче и громче зашептали, повторяя одно и то же слово. Наконец пришедший в себя священник правильно оценил обстановку и, бухнувшись на колени перед Учителем, возопил: «Чудо! Свершилось великое чудо!» Никто не стал с ним спорить. Толпа стремительно увеличивалась, всё больше выплёскиваясь за пределы «Угла». Свидетели происшедшего взахлёб пересказывали вновь прибывшим услышанное и увиденное. Многие пытались приблизиться поближе к человеку в потрёпанной одежде и прикоснуться к нему. Прочие кандидаты в пророки теперь даже и не думали о том, чтобы продолжить свои ораторские изыскания. Продавцы мороженого и сосисок закрывали свои лавчонки и спешили присоединиться к толпе. Словом, в Гайд-парке происходило нечто невероятное. И лишь один человек стоял в стороне и хладнокровно наблюдал за происходящим. На его загорелом лице яхтсмена были написаны брезгливость, тревога и глубокое неодобрение. Сегодня его банк покинули ещё трое управляющих директоров. В соседнем учреждении ушли пятеро. Эпидемия сумасшествия приобретала угрожающие масштабы. Кто-то должен был взять на себя смелость и остановить разрушительную деятельность бродячего гипнотизера. Наконец он обернулся к стоявшему сзади коренастому англичанину с короткой военной стрижкой и циничными глазами привычного и безнаказанного нарушителя законов.

— Что ж, парень действительно способен творить чудеса, но чудеса эти социально опасны!

— Что лучше, — спросил его начальник частного детективного агентства, — сделать из него опасного преступника и сдать властям или… гм… подвергнуть физическому воздействию?

— Милый, — ответил ему Председатель, — за те деньги, что мы вам платим, вы обязаны сделать и то и другое!

Поколебавшись, бывший страж порядка кивнул.

— Сегодня? — коротко спросил его финансист тоном, не допускающим возражений.

— Сегодня! — опять утвердительно кивнул бывший сотрудник Скотланд-Ярда.

Глава 6

На конспиративной квартире Главного Разведывательного Управления царила спартанская обстановка военно-холостяцкого жилья. Если бы не железная воля Полковника и домовитость Детектива, жилище сие давно бы превратилось в загаженную берлогу, подобную клетке оказавшихся в неволе хищников. Так как Полковник запретил подчинённым выходить на улицу без веской причины, Десантник с неинтеллигентным безразличием к окружающим курил прямо на кухне. На пластиковом столе с потёками кофе, чая и кетчупа стояла стеклянная банка, наполовину наполненная вонючими окурками. Сегодня утром у него наконец закончились «наши» сигареты с хитрым ура-патриотическим названием и удушающим ароматом, сделанные в России транснациональной корпорацией. Узнав, сколько в здешних палестинах стоили «кислородные палочки» местного производства, Десантник пожадничал и вот уже полдня занимался тем, что докуривал выуживаемые из банки «бычки». Брюнет с Детективом ничего не говорили, а лишь хмуро ждали, когда проклятый жлоб доберётся до дна. Они он души надеялись, что на этом этапе жадность возьмёт своё и наконец заставит их молодого соратника бросить вредную привычку. Десантник, разумеется, заметил угрюмую реакцию своих коллег на ядрёные облака дыма, расползавшиеся по квартире, но, в своей обычной манере самоуверенного ничтожества, не только не мучался угрызениями совести, а, наоборот, подливал масла в огонь, рассказывая истории наподобие этой:

— Так вот, господа офицеры, служил я тогда срочную в Чечне, во время второго, так сказать, покорения Кавказа. Наша рота стояла в горах, на границе с грёбаной Грузией. Кстати сказать, у нас в России по-прежнему танков больше, чем у них жителей, в стране полный пафос, но гонору у них!.. Ну да ладно… В общем, на горе было пусто, холодно и сыро. Местное население дикое: ни водки, ни анаши, ни телевизора. На местных баб страшных посмотришь, так потом ихние долбанутые мужики не успокоятся, пока твои яйца на заборе не повесят! Днём скука, а ночью стрельба со всех сторон. Вертолётчики, гниды, летать к нам боялись. Соглашались только за деньги, суки дешёвые! А какие же у нас, в десантуре, деньги? Мы же не на равнине — реквизировать не хрен, блок-постов нет! Жрать приходилось то, что в лесу найдём. Про курево уж и не говорю: беда! Когда заканчивалось, приходилось по расположению ходить, собирать окурки пожирнее, да на «буржуйке» сушить. Когда же у нас заканчивались, брали банку да подавались в аул к местным. Но там тоже не густо было: ишаки ихние успевали до нас съедать!

Брюнет представил юного Десантника, отбирающего окурки у ишаков на глазах диких горцев. Его затошнило. Тот же безмятежно продолжал:

— Повезло только раз, когда пошли лагерь боевиков брать. Никаких бандитов там, конечно, уже не было. Как всегда, кто-то предупредил о нашей «секретной операции». Забрали всё, сволочи! Зато оставили груды классных «бычков»! И всё «Мальборо» да «Кэмэл»! Жировали, гниды!

По счастью, в этот момент появились Полковник с Хлорофосом. Хотя глаза последнего были открыты, он находился в состоянии транса и едва передвигался. Открывший дверь Детектив всполошился и бросился готовить постель, а потом на кухню — заваривать какие-то африканские травы. Десантник, с самого начала почему-то невзлюбивший старшего коллегу, смотрел на него с плохо скрываемым презрением и злорадством. Полковник вновь с тревогой отметил наличие сего конфликта. Он в который раз попенял себе за то, что не прислушался к своим собственным сомнениям, возникшим ещё на том этапе, когда плечистый идиот мочился на деревья, слоняясь вокруг заброшенной школы. С другой стороны, при нынешней ситуации с кадрами выбирать было не из кого. Прямо скажем, ГРУ, которое раньше могло приглашать в свои ряды сливки советской молодёжи, стремительно и неизбежно деградировало, будучи вынужденным принимать тех, кто десять лет назад не продвинулся бы дальше майорской должности в районном военкомате. Опытный разведчик с равнодушной тоской подумал о том, что такие, как Десантник, не смогут добыть не то что секрет атомной бомбы, а и прогноз погоды за прошедшую неделю. Равнодушной же его тоска была потому, что государство проигравшего пролетариата и хамского капитализма по каким-то неизвестным ему причинам решило довести до ручки учителей, врачей и военных. Это отбивало даже у малочисленных оставшихся ещё молодых патриотов всякое желание служить властям, по своим привычкам удивительно напоминавшим незабвенный Советский Союз. С тем отличием, что новоявленное российское чиновничество было гораздо более многочисленным и вороватым. В очередной раз вздохнув, Полковник посмотрел на Хлорофоса, потёр свои несколько выдающиеся уши и вернулся к руководству операцией. Его проницательные голубые глаза встретились с сочувственным взглядом Брюнета. Вздохнув, начальник экспедиции попросил его:

— Слушай, съезди к технарям в миссии да прояви плёнку! Думаю, ничего не получилось, но всё равно попробуй! Помнишь Аналитика?

Тут Полковник поделился с сослуживцем деталями увиденного в устричном баре и своей интригующей теорией по поводу личности белокурой богини. Перед тем как уйти выполнять поручение, Брюнет вспомнил о важном деле:

— Товарищ Полковник, тут опять звонил этот писклявый. Встречу с ним и Учёным назначили на сегодняшний вечер, в парке неподалёку.

— Да? — оживился шеф. — Ладно! Тогда иди побыстрее! На встречу пойдём вместе! А вы, — обратился он к Десантнику и Детективу, вышедшему из кухни с чашкой своего варева для Хлорофоса, — будете рядом для последующего сопровождения. Вы, Десантник, на машине, а вы, Детектив, пешком, на случай если они пойдут в метро.

Те согласно кивнули. Десантник отправился выуживать окурок из жестянки. Увидев, что он делает, Полковник быстро подошёл, молча отобрал банку, с брезгливой гримасой вывалил её содержимое в унитаз и попробовал смыть зловонную кучу. Окурки отказывались тонуть и весело всплывали обратно. Брюнет ехидно прокомментировал:

— Ну, теперь-то, Коля, тебе их будет трудновато раскуривать!

Десантник хмуро смотрел на утраченное в унитазе сокровище и играл желваками. С кровати, где до этого в беззвучной прострации лежал Хлорофос, раздался приступ кашля, за которым последовал такой махровый мат, что у Полковника мелькнула тревожная мысль о соседях. Закончив материться, Хлорофос пошёл умываться. Выглядел он абсолютно здоровым и бодрым.

— Надо же, — удивился Брюнет, — помогло! Ну, ты даешь, Пророк!

Детектив скромно улыбался.

* * *
Когда обладатель писклявого голоса позвонил в очередной раз, он вежливо, но твёрдо отказался прийти со своим другом Учёным в офис детективного агентства, обеспечивавшего прикрытие деятельности российской военной разведки в Лондоне. Вместо этого он предложил встретиться в одном из небольших парков в центре мегаполиса. Это был скорее сквер — из тех, где двести лет назад гуляли козы и овцы, а сейчас — вышедшие пообедать бутербродом и сигаретой офисные работники и продавцы близлежащих магазинов. В срочном порядке к месту предстоящего свидания с носителем ценной научной информации выдвинулись Детектив и Десантник с Хлорофосом. Пожилой мулат выдавал себя за бездомного бродягу, решившего расслабиться на тёплой изумрудной траве. Двум же недолюбливавшим друг друта оперативникам было приказано наблюдать за площадью из фургона с опознавательными знаками газовой компании. Они были готовы проследовать за доходягой и его писклявым кастратом-приятелем в случае, если бы те передвигались на автомобиле. Помимо этого, им поручили записать задушевный разговор в парке с помощью дистанционного микрофона. Десантник в свойственной ему манере просто-таки подпрыгивал от желания сделать что-нибудь лихое и одновременно шпионское. Он по-прежнему не понимал, что эти два определения сочетались примерно так же, как «мужественный» и, скажем, «беременный». После короткого ожидания, в переносной радиостанции рядом с сиденьем раздались два щелчка: Полковник предупреждал о приближении Учёного и его приятеля. Хлорофос напрягся и произнёс:

— Коля, по-моему, началось!

Десантник поспешно полез в заднюю часть фургона обеспечивать техническую сторону записи предстоявшей беседы. Хлорофос отвечал за правильное позиционирование микрофона и с любопытством ждал появления объектов наблюдения. Через минуту к лавочке, на которой сидели Полковник и Брюнет, приблизился худой парень в мятом пиджаке и коротковатых брюках. Он двигался походкой застенчивого страуса и каждые несколько секунд оглядывался — как будто скрывался от правосудия или ждал неожиданного нападения прямо здесь, посреди людного сквера в центре Лондона. Он был один.

— Странно, — прокомментировал Хлорофос, — шеф говорил, что их будет двое. Может, второй где-то рядом: следит, всё ли чисто?

Полковник мысленно пришёл к тому же выводу, встречая доходягу-Учёного широкой улыбкой и крепким рукопожатием:

— Рад, что мы смогли встретиться! Позвольте представить моего коллегу! А где же ваш товарищ?

Посматривая на ветви вековых деревьев, переживших немецкие бомбардировки и лондонский смог, Учёный машинально пробормотал что-то нечленораздельно-приветственное. Услышав о «товарище», он дико посмотрел на Полковника и ничего не сказал. Тот, по-прежнему изображая искреннюю улыбку доброго и надёжного профессионала, подумал про себя: «Однако! Хлопнуть в ладоши — в обморок упадёт!» Вслух же он произнёс стандартную и абсолютно лживую фразу, применяемую в подобных ситуациях для успокоения слабонервных:

— Не беспокойтесь, сэр, с нами вы будете в полной безопасности!

То, что произошло в следующие секунды, привело с интересом следившего за ходом общения Хлорофоса в состояние изумления. Полковник и Брюнет вдруг одновременно подпрыгнули и начали оглядываться по сторонам с совершенно не свойственным им сконфуженным видом. Казалось, они забыли о стоявшем перед ними Учёном и пытались найти обронённый бумажник.

— Надень наушники! Не пожалеешь! — возбуждённо прошипел из задней части фургона Десантник, прислушиваясь к звукам начинающейся встречи.

Хлорофос тут же последовал его совету.

Когда Полковник произнёс сакраментальную успокоительную фразу, совершенно неожиданно раздался необычный писклявый голос, ранее уже слышанный разведчиками по телефону:

— Надо же, как, оказывается, тесен мир!

Натурально, два русских шпиона были неприятно удивлены тем, что и они, и их коллеги проворонили приближение «писклявого» и, что было совершенно естественно, начали крутить головами по сторонам. При этом поскольку звук комично тонкого голоса исходил откуда-то снизу, то их попытки найти таинственного собеседника как раз и напоминали поиск потерянного червонца.

— Господа, — продолжал «писклявый», — я здесь, в кармане!

И тут видавшие многое офицеры военной разведки наконец поняли, что с ними общается не спрятавшийся под лавкой человек, а пегий крыс с длинными белыми усами и умными розовыми глазёнками альбиноса. Грызун выглядывал из кармана твидового пиджака Учёного и с интересом наблюдал за реакцией оперативников. Они могли поклясться, что говорящий родент смотрел на них со снисходительным чувством юмора мудрого папаши, заставшего прыщавого сына за разглядыванием порнографических журналов. Разведчики присели на уже упомянутую ранее лавку. Даже Полковник, которому как-то раз пришлось участвовать в засаде на ангелов небесных, решил, что скамья подвернулась весьма кстати.

— Дорогой мой, — обратился крыс Альфред к своему товарищу Учёному, — позвольте представить вам старых знакомых — офицеров российской военной разведки! Когда-то мы познакомились при чрезвычайно необычных обстоятельствах в Африке!

— Да ведь это же… — от полученного шока Брюнет перешёл на русский и тут же осёкся, вспомнив достопамятную встречу с сотрудниками ЦРУ в госпитале Луанды, клетку с лабораторными крысами, ночную погоню на вертолёте за крылатым существом и едва не стоившую им жизни авиакатастрофу.

— Шпионы? Русские?! — в отчаянии спросил Учёный, испытавший не меньший шок, чем разоблачённые пегим крысом рыцари плаща и кинжала. Отчаяние это было вполне объяснимым. Ведь даже во многом наивный англичанин понимал, что от упомянутой им категории гостей Британских островов ожидать безвозмездной помощи можно примерно с таким же успехом, как милосердия от бразильской анаконды.

— Гм, — Полковник пытался лихорадочно придумать нечто, способное успокоить человека, только что узнавшего, что за его секретами охотится не только самый страшный террорист планеты, но и спецслужба чужой страны с весьма неоднозначной репутацией. Надо было либо что-то говорить, либо просто повернуться и бежать сломя голову, пока Учёный не призвал на помощь полицию.

— Гм… я понимаю, что, наше присутствие может смущать вас…

Брюнет с изумлением бросил на шефа короткий взгляд: конечно, мать твою, любой засмущался бы, узнав, что попал в лапы шпионов иностранного государства! Лишь пегий крыс продолжал ухмыляться зубастой пастью и явно наслаждался ситуацией.

— Поверьте, — продолжал с отчаянно выпученными честными глазами врать Полковник, — что в данном случае мы пришли на встречу с искренним желанием помочь в решении… гм… вопроса с вашей очаровательной возлюбленной…

Хлорофос и Десантник, затаив дыхание и прижав к ушам наушники, слушали эту ахинею, доносившуюся к ним сквозь помехи, которые не смог отсеять мощный компьютер. Несмотря на некоторую удалённость от разворачивавшейся сцены, они потели ничуть не меньше, чем их начальник.

— А где же он — «писклявый»? — задал очевидный вопрос Десантник. Его до этого по-деревенски румяное лицо стремительно бледнело. — Может, это чревовещание?

— Коля, мы не в цирке! — огрызнулся Хлорофос, который, впрочем, и сам не понимал сути происходившего.

Что ж, по крайней мере, они имели дело не с засадой британской контрразведки, а с классическим случаем случайного разоблачения. Но где же действительно, чёрт побери, этот «писклявый»?

Тем временем Полковник понемногу приходил в себя:

— Мы считаем, что только немедленное вмешательство надёжных… гм… и знающих, что они делают, друзей способно предотвратить несчастье. Да, мы — разведчики, но мы ведь тоже люди и можем сочувствовать попавшему в беду другу! Наша профессия — защищать мир от общих врагов России и Великобритании! Мы никак не вредим вашей родине, наоборот, помогаем ей!

— Да здравствует Её Королевское Величество! — опять вмешался умник Альфред, продолжая ухмыляться зубастой пастью и радостно щурить розовые глазёнки. — И новый подход к шпионскому делу! Британское правительство решило, что русские шпионы гораздо лучше обеспечат безопасность островов, чем свои собственные!

Полковник неласково посмотрел на болтливое животное.

— А ты-то откуда взялся?! — не смог сдержать раздражения Брюнет. — Когда я последний раз гладил твою крысячью спину, ты не возражал, умел помалкивать и вёл себя прилично!

Двое в фургоне одновременно охнули: не хватало им только говорящей крысы! Хлорофос тут же вспомнил своё путешествие к Альфе Центавра, последовавшее за этим долгое и не вполне успешное лечение в санатории и вновь подумал о заветной таблетке. Десантник усиленно ковырялся в конопатом носу, что в его случае обычно свидетельствовало о высокой степени эмоционального возбуждения.

— Ну ладно! — хмуро подытожил потерявший свой задушевный тон Полковник. — Не хотите нашей помощи — не надо! Навязываться не будем! Идите в полицию, и пусть они спасают вашу пассию! Только учтите, к моменту, когда вы закончите рассказывать им, почему вовремя не донесли о Профессоре, ей не поможет и реанимация! Пошли! — скомандовал он Брюнету, внутренне надеясь на то, что Учёный не будет орать «Караул!» и они успеют унести ноги.

В наушниках его подчинённых в фургоне раздались три щелчка, означавших немедленный отход с возможными нештатными ситуациями. Тем, впрочем, и так было понятно, что их шефу, возможно, вот-вот придётся несолидно перепрыгивать через кусты и бегать, как молодому оленю.

— Погодите, погодите! — вдруг запищал пегий разоблачитель, обеспокоенно шевеля белесыми усами. — Давайте не горячиться! Дорогой мой, — обратился он к Учёному, — разумеется, шпионам верить — себя не уважать! Но эти ничем не хуже других! Секрет протеина N всё равно не принадлежит Великобритании, так чего тогда стесняться в ситуации, когда ваша невеста находится в руках Профессора? Давайте обсудим!

— Надо же, — удивился Десантник, услышав сей мудрый призыв к конструктивному сотрудничеству, — ему бы в парламенте выступать!

В этот момент возле лавочки, на которой происходило вышеописанное задушевное общение, остановился огромный бежевый пёс с висячими ушами и печальными глазами очумевшего от скуки и искусственных костей обитателя каменных джунглей. Он повёл носом, внимательно посмотрел в сторону Учёного, с наслаждением ощутил давно забытый запах свежей дичи и оглушительно гавкнул. Сразу вслед за этим раздался панический писк Альфреда:

— Караул! На помощь! Отгоните зверя!

Между тем пёс стремительно терял последние следы недавней флегмы. Невзирая на попытки своей субтильной хозяйки в тесном брючном костюмчике удержать его, он потянулся к заветному карману, призывно пахнущему свежей крысятиной. Почуявший беду Альфред уписался и, плюнув на правила конспирации, полез вверх по мятому пиджаку Учёного, пища по-английски: «Murder!».[17] Прохожие, не понимая, что происходит, останавливались и, очумело вертя головами, пытались найти взывавшего о помощи. Хозяйка пришедшей в охотничий раж псины, поражённая встречей с говорящим грызуном, вошла в ступор, ошалело открыла рот и выпустила поводок своего любимца. Тот кинулся к Учёному и, оглушительно лая и вставая на задние лапы, принялся подпрыгивать и клацать зубами, пытаясь достать пегого крыса. К тому времени Альфред уже забрался на голову своего потерявшего дар речи приятеля и в ужасе таращился на обезумевшего зверя. Полковник с видимым удовольствием наблюдал за происходящим. Брюнет мстительно подсказал:

— А ведь этот из породы крысоловов, прирождённый убийца! Его теперь и за уши не оттащишь!

Полковник, отметивший начавшую собираться толпу, решил наконец сжалиться над своим хвостатым разоблачителем и, быстро схватив собаку за ошейник, крикнул прямо в оскаленную слюнявую пасть. Крик этот был пронзительным, бил по ушам и сильно напоминал те, что можно услышать на поединках каратистов. Собственно говоря, так оно и было. Кричать подобным образом Полковник научился, ещё будучи молодым лейтенантом спецназа. Пёс тут же перестал лаять, присел на задние лапы и, шатаясь, крутя башкой и скуля, боком побежал куда-то в сторону. Пришедшая в себя хозяйка свирепо посмотрела на обидевшего животное мужчину с короткой стрижкой и очень спокойными глазами, тут же передумала предъявлять претензии и побежала за своим подопечным, жалостно призывая: «Чаки, Чаки, вернись ко мне, мальчик!» Однако всем, подвергнувшимся воздействию полковничьего вокала, было ясно, что Чаки (названный так в честь крокодила из зоопарка во Флориде), нескоро вернётся к своей мамочке. Брюнет нашёл нужным сочувственно прокомментировать:

— Повезло собачке! Люди от такого могут и сознание терять!

— Ну да ладно! — прервал его шеф, найдя взглядом по-прежнему сидящего на голове Учёного Альфреда. — Кажется, кто-то предлагал поговорить о возможном сотрудничестве!

— Разумеется! — буркнул Альфред, слезая со своего постамента.

Учёный брезгливо вытирал с лица что-то мокрое. Брюнет хотел было предложить носовой платок, но потом передумал, поняв, что именно стекает по челу выдающегося генетика.

— В таком случае предлагаю проследовать вон к тому фургончику! — показал Полковник в сторону «Форда» с «газовщиками» внутри. У тех после звукового шока, полученного через наушники, до сих пор звенело в ушах и гудело в голове.

Глава 7

Трудно объяснить, почему англичане, при всей своей любви крушить стадионы и излишнем пристрастии к не самому вкусному пиву и ячменной самогонке, всё же остаются нацией, гораздо менее склонной к особо тяжким преступлениям, чем, скажем, их заокеанские родственники. Предки британцев покорили половину мира, утопили в крови не одно восстание в Африке, Азии и на Ближнем Востоке. Их короли были известны всей Европе своей жестокостью и готовностью перерезать горло любому конкуренту в борьбе за престол. Они сыграли немалую роль и в пресловутых крестовых походах — грабительских экспедициях, навсегда ожесточивших сердца мусульман против жадности и чудовищной нетерпимости Запада. Но в последние несколько столетий произошло нечто, изменившее бандитские наклонности обитателей туманного Альбиона. Как и скандинавы (потомки разбойных кланов викингов, наводивших ужас на всю Европу), они стали законопослушными, мирными и даже сентиментальными. Всех так называемых серийных убийц, когда-либо действовавших на территории Соединённого Королевства со времён Джека Потрошителя, можно перечесть по пальцам. Разумеется, англичане по-прежнему не упускают возможности набить друг другу конопатые лица или даже всадить нож в раздутое пивом брюхо. Английские солдаты — особенно те, кто служит за границей, — большие любители устроить потасовку в борделе или ином месте интерактивного общения с женщинами. Наконец, некоторые из них по-прежнему травят бедных лисиц с помощью собак. Но вместе с тем, среди них редко попадаются особи, способные на неоднократные и отвратительные преступления. Когда полиция выловила доктора, который убивал своих пожилых пациенток с помощью сильнодействующих лекарств и подделывал их завещания, страна замерла в немом ужасе. За океаном же граждане самой могучей демократии просто не смогли бы переварить свои утренние хлопья без каждодневного получасового обсасывания подобных историй в утренних выпусках новостей.

Словом, когда в Лондоне одно за другим, с примерно равными интервалами, произошли сразу три удивительно похожих друг на друга жестоких убийства, у начальника полиции метрополии появился нервный тик, выражавшийся в невольном подмигивании правым глазом. Когда он лично прибыл на место третьего убийства, ему не помог двадцатилетний опыт работы в полиции. Не помогли и предварившие осмотр места происшествия доклады подчинённых. Он ничего не смог с собой поделать, увидев бледно-синий труп молоденькой девушки со следами страшных укусов на месте главных кровяных артерий. Было похоже на то, что маньяк умудрился сначала высосать из своей жертвы всю кровь, а потом, когда ему не хватило, в ярости разорвал девушку на части. Особенно сильно начальника полиции поразило зрелище оторванной светловолосой головы, исклёванной голубями. Третье преступление повторяло предыдущие с той лишь разницей, что ранее жертвами были мужчины. Бросались в глаза определённые закономерности: все три трупа обнаружили неподалёку от индустриального района города, примыкающего к аэропорту. Все жертвы оказались некурящими. У всех была редкая первая группа крови с отрицательным резусом. «Не делал же он, сволочь, анализы перед тем, как разорвать их на части!» — хмуро отметил про себя начальник полиции, утирая с лица следы рвоты. Подчинённые поглядывали на него без всякой иронии и с большим сочувствием: многие из них тоже не сдержались после того, как им довелось лицезреть оторванную девичью руку с татуировкой-розочкой на белом плече. Тут начальнику полиции пришла в голову дельная мысль:

— Послушайте, коль скоро убийца знает о типе крови, возможно, он работает в медицинском учреждении или страховой компании и имеет доступ к историям болезни своих жертв!

Находившийся на месте преступления детектив, ведущий дело, кивнул: у него тоже был вид человека, изо всех сил пытавшегося удержать в себе завтрак. Оглядевшись, начальник прокомментировал:

— Джентльмены, надо взять себя в руки, а то скоро место убийства будет выглядеть, как тротуары в Сохо субботним утром! Не дай Бог увидит пресса!

Как раз в этот момент в дальнем конце переулка появился фургон со спутниковой антенной. Начальник замолчал, быстро осмотрел себя в зеркале заднего вида «скорой помощи» и несколько раз попробовал изобразить нечто, напоминающее улыбку. Он вздохнул и направился на передовой рубеж общения со средствами массовой информации, по пути приказав едва стоящему на ногах детективу:

— Собирайте быстрее… гм… фрагменты тела. И позвоните Констеблю: пусть бросает своего Бородача и займётся этим кошмаром! Всё равно давно понятно, что не того поймали! Какая разница…

Тут начальник осекся, чуть было не проболтавшись. Он хотел сказать, что даже если задержанный и умер тысячу лет назад и прибыл на территорию Соединённого Королевства на летающей тарелке, это ещё не было поводом для того, чтобы тратить на него столько времени. Вдобавок шефу полицейского ведомства совсем не нравился странноватый блеск в глазах Констебля, появлявшийся всякий раз, когда его подчинённый докладывал об очередных подробностях общения с нелегальным иммигрантом. Он напоминал ему тех несчастных, которые утверждали, что с ними общаются ангелы, принцесса Диана и Элвис Пресли. С усилием растянув в фальшивой улыбке губы, он гостеприимно развёл руки в стороны и мужественно пошёл навстречу первой шайке унюхавших поживу стервятников:

— Прекрасное утро, не правда ли, Боб? А ты чудесно выглядишь, Лесли! Сделала подтяжку лица? Ха-ха! А? Нет, нет, мои мешки под глазами — не от пьянства, а от мучительных ночных терзаний по поводу того, куда катится наш бедный остров!

Раздался жуткий крик: видимо, один из репортёров таки наткнулся на очередную оторванную конечность. День обещал быть долгим и неприятным.

* * *
В эту ночь лондонский бродяга по прозвищу Странник уснул нескоро. Честно говоря, он вообще спал мало и делал это не потому, что хотелось, а скорее по привычке и дабы не настораживать обитателей города своей необычной способностью к бесконечному бодрствованию. Обладатель зелёных глаз, редкого шарма и невероятно сильного целительного дара не любил тратить времени на сон и во время своих прежних пребываний на планете Земля. Что такое сон? Всего лишь неуместный перерыв между радостью одного дня и страданиями другого? Давно забытый атавизм? Шутка Создателя, решившего дать возможность людям хоть треть своего времени отдохнуть друг от друга? Странник никогда не видел снов в нормальном понимании смысла этого слова. Когда его посещали видения, это всегда происходило наяву. Тогда он впадал в транс, иногда путавший не только его учеников, но и преследователей. И тех и других всегда было много. Приближения этой ночи он не хотел особенно сильно. Ведь она разлучила бы его с Мари — случайно встреченной когда-то в Раю грешницей. Его самой сильной, самой безнадёжной и, как он искренне полагал, последней любовью. Убежав наконец от толпы посетителей парка, потрясённых увиденными чудесами, они уединились на берегу Темзы в месте, ещё не укутанном бетоном набережных и не обезображенном ржавыми кранами и уродливыми зданиями. Сначала они сидели молча, удивляясь про себя тому, что ещё способны смущаться после всего пережитого и увиденного в мире этом и мире потустороннем.

— Счастлива ли ты? — задал наконец вопрос Странник и тут же покраснел, поняв, что утвердительный ответ может его не порадовать.

Мари как будто почувствовала это и, помедлив, ответила:

— Благодаря ей, тебе и… ему я получила почти всё, о чём мечтала! Свою жизнь, жизнь и зрение моей дочери, наконец, возможность принести пользу людям. Но… — Мари на мгновение вновь замолчала, потом продолжила с грустью: — Наверное, счастье не может быть постоянным или абсолютным! Во всяком случае, не для меня! И в земной жизни, и в том, другом измерении я никогда не могла испытывать полное и безграничное наслаждение радостью больше одного дня, недели или месяца. Была радость первой любви, была радость беременности, я чуть не сошла с ума от счастья, когда мы с дочерью вернулись сюда, на грешную Землю. Но каждый раз эти редкие моменты полного счастья постепенно таяли в повседневной жизни и её проблемах. Так же, как исчезает радость первого бокала шампанского, когда его пузырьки умирают в твоей крови… Словом, я не знаю, Учитель! Могу ли я спросить, что здесь делаешь ты? Это произошло по твоей воле? Или опять она?

Учитель печально улыбнулся:

— Она никогда и ничего не решает за нас! Всё это сказки тех, кто зарабатывает на жизнь, продавая распятия и иконы! Она слишком занята, добра, благородна и забывчива, чтобы вмешиваться в наши судьбы! Лишь иногда, очень редко, когда тот или иной из нас вдруг привлекает её внимание, она может позволить себе помочь в выполнении самой заветной мечты. Не забывай, она даровала право сделать человека счастливым даже Врагу рода человеческого! Но ни она, ни он никогда не наказывают нас! Помни: не Бог и не Диавол обрекают человека на страдание! Люди сами причиняют друг другу боль! А ещё чаще человек наказывает самого себя! Нам дано право выбирать между добром и злом! Попы врут, сваливая наши слабости на Диавола и уповая на Бога! Нет! Давно и бесповоротно она дала нам привилегию быть равными перед судьбой! И если я могу быть несчастным в любви, я знаю, что и она может страдать точно так же…

Мари покраснела. Она подозревала, что знает того, кто причинил боль Высшему Существу.

— Ты не забыла его? — как будто разгадав её мысли, тихо спросил Учитель.

— Да! — так же тихо ответила Мари, глядя на сверкающую в лучах заката Темзу, медленно текущую к морю.

— По-прежнему любишь? — ещё тише и без всякой надежды на отрицательный ответ спросил он, опять покраснев, как подросток.

Мари секунду поколебалась, но потом посмотрела в его светло-зелёные глаза и твёрдо, без смущения ответила:

— Да, люблю!

— Ты будешь ждать его?

Смугловатое лицо красавицы-брюнетки порозовело. В этот раз она не стала смотреть на Учителя. Задумавшись, она взглянула на небо — туда, где, пока невидимая, светилась Альфа Центавра.

— Ты думаешь, он там? Он жив? — вопросом на вопрос наконец ответила она.

Её собеседник вдруг испытал странную и стыдную радость. Ту, что порой посещает нас, когда мы узнаём, что предмет нашего давнего обожания не совсем счастлив со своим нынешним избранником.

— Я не знаю! — честно ответил бывший плотник из Назарета. — Совершенно очевидно, что Аналитик относится к тем, на кого Она обратила своё внимание. Иначе, при его-то способности вызывать любовь и ненависть, он не протянул бы долго ни здесь, на Земле, ни там, с небожителями! Но с одной стороны, она добра и благородна, с другой — горда и непредсказуема…

— Одним словом, женщина! — невесело засмеялась Мари, поёживаясь от вечерней сырости, поднимавшейся со стороны тёмной массы реки. — Иногда я удивляюсь, почему Она вообще тратит на нас время! Можно только представить, сколько дел ждёт её в бесконечности созданных миров!

— Потому что мы — самое интересное и неожиданное из всего сотворённого ею! — просто ответил Учитель. — Мне кажется, что Бог не перестаёт удивляться нашей способности одновременно приносить радость и боль самим себе и другим людям. Я думаю, что Высшее Существо узнаёт от нас больше, чем мы от него!

Так и текла беседа этих двоих — великого мужчины, жалкого в своей неразделённой любви, и прекрасной женщины, так и не сумевшей полюбить его. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом и наступила ночь, Мари взяла в руки его сильную ладонь, нежно погладила грубый шрам на запястье и после очередной паузы сказала:

— Мне пора, Учитель!

Тот покорно кивнул и встал, печально сутуля худые плечи в дерюжной рубахе. Неожиданно он вздрогнул и оглянулся. Почувствовав его тревогу, Мари спросила:

— Что? Что ты услышал?

Перед тем как ответить, Учитель долго и пристально вглядывался в темноту:

— Там, во тьме, прячется кто-то, желающий мне зла! — печально усмехнулся он. — По-моему, всё повторяется! Я опять перешёл дорогу кому-то умному, недоброму и могущественному, а мучить меня будут недалёкие, равнодушные и обыкновенные! И вновь по ложному доносу! Пойдём отсюда, Мари, тебе лучше держаться от меня подальше!

— Может, наоборот, тебе стоит держаться поближе ко мне? Не стоит проводить эту ночь на улице!

— Спасибо, мой друг, но я не могу принять твоё великодушное предложение! — твёрдо ответил бывший раввин. — И не из ложной скромности!

Мари покраснела и ускорила шаг.

— То, что может случиться этой ночью, не причинит мне вреда! Наоборот, пока не знаю как, но это должно приблизить меня к тому, что суждено сделать в этот раз!

Невидимые в темноте, оперативники из антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда терпеливо ждали, когда же скрытый пособник исламских фундаменталистов наконец останется один. Им почему-то было приказано задержать этого смутьяна лишь тогда, когда рядом не будет свидетелей. Один из агентов, чертыхаясь, пытался совладать с прибором ночного видения. По какой-то непонятной причине вокруг патлатой головы подозреваемого всё время ярко светилось странное пятно-помеха.

* * *
В эту ночь далеко, на другом конце Европы, в уже уснувшей Москве, высшее руководство самой обширной и богатой природными ресурсами страны мира по-прежнему бодрствовало. Избиратели наверняка ошиблись бы, попытавшись угадать, что именно в сей поздний час мучало столь любимого ими главу государства. Он не думал о том, почему, несмотря на вышеуказанные ресурсы, население вверенной ему шестой части суши так и оставалось далеко не самым процветающим и счастливым. Он не пытался ответить и на извечный вопрос о том, где искать истоки недоверия к нему и его нации со стороны всего цивилизованного человечества, а также неблагодарных соседей, поспешивших расстаться с великим народом при первой представившейся возможности. Наконец, он не размышлял и о том, какими ещё средствами, помимо ядерного оружия и выселения коренных жителей на острова Арктики, можно установить мир и спокойствие в упорно бунтующей южной республике с противным тараканьим названием. Не думал он и о предстоявшей битве за урожай и подготовке к зиме. Нет, самый популярный президент в мире морщил лоб, пытаясь осознать важность полученной от Лондонской резидентуры ГРУ информации. И его вполне можно было понять. Согласитесь, не каждый день вам приходится узнавать о том, что извечная мечта человечества о бессмертии вдруг превратилась в реальность и действительно оказалась достижимой. Ведь если ты не безмозглый романтик, а ответственный лидер, то должен не просто глупо радоваться тому, что люди теперь смогут жить вечно и оставаться молодыми. Ты обязан принимать во внимание массу аспектов подобных «подарков» науки, недоступных простым смертным. Например, если никто не будет умирать, то когда же они — долгожители — собираются выходить на пенсию? У какого пенсионного фонда хватит средств, чтобы содержать постоянно растущую армию отдыхающих? До недавней поры на российский народ всегда можно было положиться не только в отношении заложенной по наследству любви к сильным руководителям, но и в неспособности дожить до преклонного возраста и тем самым нанести непоправимый ущерб государственным финансам. Но даже если бы хватило денег, то как их всех расселить и прокормить? А куда девать детишек? Это ведь вам не в Раю на облаках парить — они же все будут радоваться жизни! И, как велено Ветхим Заветом, плодиться и размножаться! А где на всех набрать школ, больниц и спортивных сооружений? Тут Президент — всегда искренне заботившийся о физическом и нравственном здоровье молодых поколений — озабоченно потёр волевой подбородок. В общем, если бы умник-англичанин вместе со своим протеином N придумал ещё и скатерть-самобранку, было бы гораздо легче! А что делать с рассчитывающими на наследство потомками? Они бы превратились в вечных страдальцев. Вроде принца, десятки лет уныло размышляющего о неизменно крепком здоровье своей царственной мамаши. Интересно, привело бы это к росту количества убийств со стороны нетерпеливых наследников?

Но ведь круг возможных проблем никак не ограничивался финансовыми и техническими. Ведь хочешь не хочешь, а бессмертными стали бы не только те, кого искренне любишь, но и все остальные. Скажем, будет бесповоротно утрачена возможность утверждать, что именно по тому или иному вопросу сказал бы давно умерший политик или писатель. Теперь-то они навсегда и к большому неудобству оставались бы живыми и способными самостоятельно высказать своё мнение по любой проблеме, включая очередную реорганизацию государственной власти или передел промышленных активов в пользу более достойных и преданных. Слава богу, что сегодня единственный оставшийся в живых классик русской литературы сидел себе на даче и предпочитал писать книги про евреев, а не поносить действия власти! Или что предшественник на высоком посту сейчас радовался здоровью, вновь обретённому в результате загадочной медицинской процедуры, а не лез с бестактными советами! А если все они — хорошие и плохие, великие ине очень — вдруг оказались бы живыми и бодрыми моралистами, не понимающими специфику новых глобальных угроз и исторической миссии бывшего чекиста? Лицо Президента на мгновение перекосило от подобной перспективы. Тут он вспомнил о православном духовенстве и вздрогнул, представив, что сказал бы самый большой недруг Папы Римского по поводу невесть откуда взявшихся конкурентов, способных дать вечную молодость здесь, сейчас и реально, а не там, потом и может быть. Да и сам главный католик наверняка сказал бы то же самое! Нет, не лежала его широкая русская душа и немецкий прагматичный ум к открывающимся благодаря заморским открытиям неоднозначным возможностям! Лучше бы они там что-нибудь получше придумали, вроде сыворотки лояльности или… Словом, раздали по госучреждениям, заставили всех выпить и, глядишь, чиновники перестали бы брать взятки! Или, ещё лучше, послать бы в одну нехорошую республику состав со «специальными» йогуртами и тушёнкой, а её жители, отведав московских подарков, понесли бы сдавать автоматы, фугасы и литературу экстремистского содержания! Последняя идея настолько понравилась демократически избранному лидеру наследия Петрова, что он тут же сделал заметку провести закрытое заседание совета по науке и обсудить эту захватывающую тему.

Но это было, что называется, лирикой. В общем же, напрашивался неизбежный вывод о том, что доступ к чудесному протеину пришлось бы решительным образом ограничить. Президент отхлебнул из чашки с крепким — по-русски — чаем и попробовал прикинуть, кто и по каким спискам мог бы рассчитывать на даруемое им, главным начальником страны, бессмертие. Сенаторы? Думцы? Генералы? Олигархи? Герои? Лауреаты? Авторитеты? Родственники? Сначала богоподобная идея монопольного права даровать бессмертие ему понравилась. Это тебе не персональную пенсию назначить! И не орден нацепить! «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени! Но тут он представил, как бы к этой новости отнеслись трудящиеся массы, и расстроился пуще прежнего. Нетрудно было представить падение рейтингов популярности, если бы кто-то из завистливых предателей-подколодников растрепал своим гнусным языком важнейшую тайну великого государства. Президент трезво оценил шансы подобной утечки и с неудовольствием признал, что лояльности в кадрах, способной пережить подобное разоблачение, не смогли бы воспитать ни Иосиф Виссарионович, ни Железный Феликс. Потом он подумал о степени возможного народного недовольства и пришёл к выводу, что, случись такое, на его месте не пожелал бы оказаться и харизматичный шалопай Джон Фицджералд — мать его — Кеннеди! Президент вновь пригубил дымящийся чай и, как и положено волевому мужчине в момент принятия трудного решения, твёрдо сжал зубы. Судя по докладу лондонской агентуры военной разведки, времени для раздумий не оставалось. Важнейшая тайна могла вот-вот стать достоянием гласности и попасть в чужие руки. Тот факт, что указанное научное достижение уже являлось чьей-то собственностью, нисколько не смущал ветерана спецслужб. Есть в мире вещи и поважнее законов! Кстати, вдруг подумалось главе государства, а можно ли полагаться в таком важном деле на подозрительных типов из ГРУ? Это ведь их покойный начальник узнал о судьбе похищенной у избранных бомбы с помощью его собственного официального портрета на стенке, вдруг заговорившего бабьим голосом? Ему ещё повезло, что он сразу после этого скончался! При Советском-то Союзе его бы живо куда надо отправили — на портреты смотреть! Подобный вопрос, безусловно, требовал бдительного присмотра доверенных профессионалов. Из тех, у кого холодное сердце, чистые ноги и оптимальное количество извилин в правильных местах. «Или Железный Феликс говорил о горячей голове и холодных руках? — подумал любимый народом лидер. — М-да, военная разведка! Это вам не чеченов по Кавказскому хребту гонять! Здесь нужны кадры с образцовыми личными делами!»

Глава 8

Профессор был не в духе. После успешной поимки накануне вечером подруги Учёного и препровождения её в надёжное место он собирался поблагодарить Аллаха за своевременно оказанную помощь. В его понимании, последнее выразилась прежде всего в том, что невеста упорствующего генетика попалась в руки группы захвата в тот момент, когда она уже ждала на улице автомобиль своего вздыхателя, чтобы вместе с ним раствориться на просторах британских островов или, того хуже, континентальной Европы. Повезло воинам Аллаха и в том, что в момент их появления до неприличия соблазнительную мулатку парализовал полный ужас и она оказалась не в состоянии позвать на помощь, когда её взяли под руки два здоровых молодца с орлиными профилями и затащили в фургон с заляпанными грязью номерами. Но как раз накануне полуденной молитвы, когда имам уже готовился совершить омовение, очистить помыслы и вознести Всевышнему справедливо причитавшуюся ему хвалу, его потревожили часовые. Оказалось, что покой уединённой фермы потревожил курьер службы экспресс-доставки, вручивший недоумевающим басмачам посылочку, адресованную бразильскому гражданину, ныне покоящемуся на дне Атлантического океана в бочке с бетоном. В раздумье, терзаемый нехорошими предчувствиями, Профессор по привычке почесал обритый в целях конспирации подбородок и изучил обратный адрес — уже знакомой нам гостиницы в центре Лондона неподалёку от Оксфорд-стрит. Вместо имени отправителя на посылке значилось просто «Менеджмент». Посылка была не очень тяжёлой. Поднесённый к ней дорогой и компактный детектор не обнаружил никаких признаков взрывчатки. Прибор этот был специально приобретен соратниками имама, чтобы проверять на утечку подозрительных паров свои собственные бомбы. Надо было что-то делать. Профессор кивнул подчинённым, отошёл на почтительное расстояние и стал ждать известий о том, чем же его решил порадовать менеджмент гостиничного заведения. Когда спустя несколько минут, поощряемый сконфуженными подручными, он подошёл к пеньку, на котором стояла посылка, в ней оказалась пластмассовая кукла, изготовленная в Китае. Кукла изображала его самого — в чалме, с бородой и игрушечным «Калашниковым» в руках. Профессор взял в руки своё пластиковое изображение. Из дешёвого чрева куклы раздались явственно слышимые звуки американского шлягера, исполняемого с сильным китайским акцентом. Слова эти были приблизительно эквивалентны тексту одной русской песни: «Если б ты знала, если б ты знала, как тоскуют руки по штурвалу…» По-видимому, они были призваны намекнуть на способ, использованный последователями Профессора для обрушения небоскрёбов на острове, купленном у простодушных индейцев за ящик водки. После исполнения популярного когда-то мотивчика кукла истошно возопила «Алла-а… акбар» и затопала ногами. Профессор испуганно выронил кривляющегося истукана. Пластмассовый террорист удачно приземлился и бодро пошлёпал короткими лапами по гравиевой дорожке. Стоявшие рядом подчинённые имама с трудом сдержали невольный смех. Один из них даже позволил себе неуместный комментарий по поводу качества изделия китайских мастеров, гораздо более, по его мнению, высокого, чем у аналогичной игрушки, изображавшей Саддама Хуссейна. На лице Профессора не возникло и тени улыбки. Рядовой террорист, памятуя о крутом нраве шефа, поспешил закрыть рот.

Заглянув в посылку ещё раз, предводитель джихада обнаружил там чёрно-белую фотографию. Снимок изображал арендованную моджахедами ферму и, как немедленно понял искушённый в подобных делах Профессор, был сделан с помощью камеры спутника-шпиона. Судя по ясно различимому лицу человека на фото и деталям ландшафта становилось понятно, что на космический аппарат не пожалели денег. И без особого изучения было совершенно очевидно, что на фото запечатлён сам Профессор. Его изображение оказалось перечёркнуто красным маркером. Великий моджахед задумчиво смотрел то на фото, то на упавшую наконец пластмассовую игрушку. Несомненно, кто-то прислал ему вызов. И судя по всему, этот кто-то не имел отношения к британским или американским спецслужбам. Первые сразу бы арестовали его, вторые могли и просто уничтожить. Играть в кошки-мышки с ним стали бы или конкуренты, желающие контролировать священную войну и потоки финансовых средств, или… Профессор зловеще усмехнулся. Единственными, кто из-за ослепляющей ненависти и самоуверенной наглости пошёл бы на подобное театральное представление, могли быть спецслужбы избранных. Ни ЦРУ, ни русские, ни тем более англичане никогда не позволяли эмоциям влиять на дела.

В этот момент наивысшего напряжения ума в каких-то десяти метрах от группы обитателей фермы раздался знакомый пронзительный крик павлина. Профессор подскочил от неожиданности и с ненавистью посмотрел в сторону близлежащих кустов. Из ярко-зелёной листвы орешника выглянула любопытная, похожая на куриную, голова. Мгновением позже к ней присоединились ещё две — с такими же сверкавшими дикостью и неудовлетворёнными желаниями глазами. Где-то в глубине лёгких лидера святого похода против неверных сначала раздался слабый писк, а потом глухое рычание стремительно теряющего самообладание психопата. Его приспешники с ужасом попятились в стороны. Наконец Профессор на какое-то время взял себя в руки и более или менее спокойным голосом приказал:

— Дайте мне один из тех пневматических пистолетов с парализующими дротиками!

Приказание немедленно исполнили. Надев пояс с кобурой пистолета, обычно используемого в цирке для временного обездвижения животных, Профессор взял с собой дополнительные боеприпасы, проверил наличие обсидианового кинжала и решительно направился в чащу. На полпути он что-то вспомнил, вернулся и зачем-то захватил с собой свою пластиковую имитацию. Его помощники переглянулись. Один из них нерешительно спросил:

— Имам, хотите ли вы, чтобы мы сопровождали вас в этом богоугодном деле?

— Нет! — не раздумывая ответил Профессор, руки которого мысленно уже сдавливали горло мерзкой птицы. — Я покажу вам, бесполезные сыновья грешников и импотентов, как управляться с посланцами шайтана!

Попав в лес, Профессор вновь почувствовал себя молодым и полным сил моджахедом, идущим по афганским горам вот главе отряда сподвижников, чтобы вырезать блок-пост русских или сжечь колонну бензовозов. Его ноздри раздувались от возбуждения, по жилам стремительно бежала кровь с генами бесчисленных поколений пустынных грабителей и насильников, голова шумела от лошадиной дозы адреналина. Он чутко прислушивался к каждому звуку английского леса: доносящемуся сверху суетливому щебетанию птиц, шороху листвы и эпизодическому противному перекликанию этих гнусных куриц с пёстрыми хвостами. Судя по звукам, павлины планомерно отходили в чащу, построившись дугой с центром приблизительно в том месте, где сейчас находился сам Профессор. Ветеран священной борьбы нехорошо ухмыльнулся и, широко замахнувшись, бросил пластиковую игрушку в направлении вперёд и вправо. Несмотря на кажущуюся тщедушность, он обладал немалой физической силой и когда-то мог метнуть противотанковую кумулятивную гранату дальше всех в банде. Истукан пролетел не менее двадцати метров и, шлепнувшись о землю примерно там, где и рассчитывал его прототип, запел свою песню с китайским акцентом. Профессор подумал злорадно, что лесные братья вряд ли разбирались в лингвистических тонкостях, и, смешно поднимая колени, легко побежал налево и вперёд. Таким образом он планировал перехватить проклятых птиц, которые, по идее, должны были шарахнуться от шума поющего истукана. Достигнув предполагаемой точки засады, он пригнулся, привычно восстановил дыхание и приготовил пистолет с парализующими иголками. Где-то впереди, приближаясь, тревожно перекликались сбитые с толку павлины.

И тут произошло непредвиденное. Не исключено, что с ним сыграл злую шутку адреналин. Возможно, сдали измученные постоянной войной нервы. Наконец, он мог употребить чрезмерное количество козьего молока на завтрак. Словом, на Профессора внезапно напал понос. Он вдруг понял, что если в следующие пять секунд не опорожнит свой кишечник, то кишечник сделает это за него. С досадой посмотрев в направлении приближающихся павлинов, он лихорадочно попытался сделать невозможное — оперативно обнажить зад и одновременно держать под прицелом зону поражения. Если первое ему удалось достаточно просто, попытка осуществить второе привела к плачевному результату. Когда он взвёл пистолет и попытался приладить его на развилке двух веток, тот упал и выстрелил. Хлопок пневматического оружия совпал со звуками, которые обычно можно услышать в общественном туалете аэропорта или стадиона. Не хватало только мучительных всхлипов и чертыханий очередной жертвы общепита. Парализующая стрела вонзилась в подбрюшье имама, и он с обречённым бессилием упал головой вперёд, устремив в английское небо неприлично обнажённую часть тела, катастрофически нуждавшуюся в туалетной бумаге и срочном омовении. Павлинам, первоначально встревоженным внезапной чередой звуков на своём пути, потребовалось не более пяти минут, чтобы понять, что им ничего не угрожает, и приблизиться к Профессору. В полном сознании и не менее полном бессилии тот краем глаза наблюдал за похожими на куриные ногами, деловито шуршавшими вокруг него. У него хватило сил удивиться величине и птичьих ног, и того, что уверенно торчало между ними. Внезапно прямо перед его лицом появился птичий клюв и налитый кровью глаз предводителя стаи. Находившийся в компрометирующей позе Профессор даже не смог закрыть парализованное веко, чтобы избежать возможной атаки острого клюва. Но, против ожиданий, павлиний самец не стал калечить его глаз, а надув грудь и возбуждённо урча, как будто даже нежно потрогал профессорскую щёку. И тут предводитель джихада с ужасом понял, что именно сейчас с ним будет делать банда пернатых. Он сразу же решил, что лучше бы его лишили зрения. Террорист попытался шевельнуть хотя бы одним мускулом, но это не удалось. Он попробовал закричать: всё было тщетно! Вместо него страшно закричал предводитель павлинов, к которому присоединились и все остальные одичавшие самцы. Вдалеке эти жуткие крики услышали обеспокоенные подчинённые Профессора. Казалось, что павлины собрались кого-то убить. Тревожно переглянувшись, они схватили личное оружие и стремительно побежали в глубь чащи, в направлении пронзительной какофонии птичьих криков. Профессора нашли спустя десять минут. К тому времени действие парализующего яда несколько ослабло и Профессор смог бдительно осматривать лица несущих его янычар в поисках хотя бы намёка на неуважение или насмешку. Но те, то ли от воспитанного в них предводителем священного страха к своей особе, то ли от искреннего сочувствия к постигшему его страшному горю, даже не думали кривить губы в похабных усмешках или переглядываться с плохо скрываемой иронией.

Когда через некоторое время на ферму прибыл Рыжий, ничто, кроме суровых лиц террористов, не напоминало о недавнем происшествии. Рыжему пояснили, что предводитель борьбы с неверными медитирует в своей комнате. Если так можно было назвать процесс приложения тампонов с обеззараживающей жидкостью к полученным ранам. Последнее, в связи с местом их расположения, пришлось делать перед зеркалом. Ему рассказали об инциденте с посылкой, продемонстрировав игрушку и фотографию, сделанную со спутника.

Рыжий с улыбкой осмотрел пластмассового Профессора и сделал предсказуемый комплимент насчёт его качества в сравнении с куклой Саддама. После чего, не теряя времени, сел за телефон и попытался выяснить, какое же отношение имело руководство лондонской гостиницы, упомянутое в качестве отправителя, к распространению подобных подарков. В трубке раздались мелодичные сигналы набора, но звонок не прозвучал, как следовало бы ожидать, в одном из офисов упомянутого заведения. Вместо этого, согласно команде Эшелона, который, в свою очередь, подчинился специалисту Института, проникшему в его систему через «потайную дверь», сигнал проследовал на новейший цифровой коммутатор, расположенный в неприметном здании на пыльной окраине Тель-Авива. Там, на столе, заставленном электронной аппаратурой и компьютерными дисплеями, зазвенел телефонный аппарат. Трубку поднял человек, накануне тщательно проинструктированный своим начальником Богомолом, и с идеальным английским акцентом спросил звонившего, чем ему помочь.

Тоном человека, едва сдерживающего праведный гнев, Рыжий пояснил, что является секретарём некоего бразильского профессора. Что он хотел бы узнать обстоятельства, при которых менеджмент гостиничного заведения оказался замешанным в не совсем уместной шутке, которую попытались сыграть с его работодателем. На том конце линии возникла пауза, после которой обладатель превосходного британского акцента сообщил, что на самом деле он и был тем, кто отправил посылку по просьбе одной из постоялиц гостиницы. Та представила весьма убедительные доводы в пользу того, что её имя не должно фигурировать на почтовом отправлении. Доводы были связаны с путанным рассказом о близком родственнике, дне рождения и приятном сюрпризе. По правде говоря, сотрудник заведения не знал имени клиентки, но был уверен, что она проживала именно у них, так как неоднократно на протяжении последнего месяца видел её в помещении гостиницы. Рыжий спросил, не путает ли его собеседник что-нибудь, но тот уверенно ответил, что нет, эту женщину он никогда бы не спутал ни с кем другим. Несмотря на последовавшие попытки Рыжего выведать имя постоялицы, сопровождавшиеся неоднократными прямыми угрозами сообщить начальству собеседника о его непрофессиональном поведении, тот вежливо, но твёрдо, как и положено истинному британцу, отказался идентифицировать красавицу. Вместе с тем он проговорился, что она была из Америки и останавливалась в отеле со своим мужем. Попугав клерка грядущими карами, Рыжий оставил его в покое, так как был абсолютно уверен в том, что сумеет найти загадочную женщину и с той информацией, которая у него уже имелась. Когда он закончил рассказывать о содержании своей беседы самому толковому из подручных Профессора, тот появился и сам. Рыжий встретил его в свойственной ему фамильярно-наглой манере:

— Мой дорогой имам, вы становитесь опасно популярны! Стыдливые красавицы шлют вам милые игрушки и живописные открытки! Пока вы там, наверху, медитировали, ваш финансовый советник не подсказал, случаем, как найти фемину, испытывающую к вам столь захватывающий интерес?

Профессор, как обычно, никак не отреагировал на попытки Рыжего втянуть его в бесполезное словоблудие и, стоически превозмогая боль, уселся на пенёк.

— А вот мне, грешному, подсказал! — глумливо продолжал неугомонный потомок выродившейся аристократии. — Оказал милость! И вы знаете, что я думаю по этому поводу?

Если у Профессора и был какой-либо интерес к мнению Рыжего на этот счёт, он вновь предпочёл его не озвучивать. Это, однако, не остановило нескромного англичанина, и он продолжал:

— Между прочим, наш хлипкий друг Учёный — надо отдать ему должное! — нашёл себе весьма и весьма привлекательную пассию! Вы, кстати, собираетесь её отдавать, или существует и альтернативный план? Кстати, несостоявшийся жених имел наглость ответить на наше последнее требование в достаточно наглой манере! Примерно так: «F… you, f… your mother and f… your dog too!» («Так и так тебя, твою мать и твою собаку!») Уверяю вас, подобное высказывание в отношении животного считается абсолютно неприемлемым на Британских островах!

Тут из леса раздалась очередная серия торжествующих павлиньих криков. Смена их тональности насторожила музыкальный слух конопатого выродка. Спустя секунду на его лице вновь появилось глумливое выражение:

— Профессор, хотите — режьте меня, но, по-моему, ваши соседи нашли наконец девушку своей мечты! Хотел бы я посмотреть на сцену этого массового совокупления! Правда, они могли решить, что девушкой будет и один из них! Но вы, имам, разумеется, не одобрили бы подобного даже в случае, если бы грехом содомским занимались тупые павлины!

Это стало последней хохмой Рыжего. Одним быстрым движением Профессор склонился к ноге, достал свой обсидиановый кинжал и вонзил его в сердце неверного. В течение нескольких секунд мозг Рыжего ещё продолжал работать, питаемый остатками посланной сердцем крови. В эти мгновения он отметил, что довёл-таки чокнутого араба до греха, и пожалел, что так и не сообщил Профессору о неприятностях, грозивших ему в подобном случае. Когда умирающее тело англичанина осело на землю, Профессор подошёл ближе, схватил его голову за волосы, отвёл назад и с наслаждением перерезал ненавистное горло. Раздался булькающий звук, и Рыжий упал белым лицом прямо в дымящуюся лужу собственной крови. Профессор молча вытер кинжал об одежду жертвы и удалился, оставив бездыханное тело трепливого генетика на попечение своих помощников. Те с невольным ужасом и уважением смотрели в спину уходящего предводителя. Воистину велик тот, кто может зарезать человека, даже не обрызгав его кровью свои одежды!

Глава 9

Бойцы антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда, как и положено профессионалам из богатой страны, работали чётко и хладнокровно. Сначала они дождались, пока подозреваемый, условно названный «хиппи», окажется в одиночестве. На всякий случай они установили слежку и за его собеседницей, чтобы убедиться в том, что она вошла в свою гостиницу и не сможет стать свидетельницей происходящего. Лишь потом они осуществили операцию по захвату. Навстречу неспешно бредущему под уличными фонарями смутьяну выдвинулись двое оперативников, вполне сносно притворившихся уличными бродягами. Им удалось «вжиться» в образ, одевшись в специально изготовленные уличные лохмотья с вшитыми титановыми пластинами от пуль. Имелись в этих нарядах и замаскированные ремни для ношения оружия и прочих атрибутов охотников за преступниками: наручниками, перечным аэрозолем и радиостанциями. Для большей достоверности их одежду обработали особым составом, имитирующем вонь давно не мывшегося человека. Судя по шуткам их товарищей, картинно зажимавших нос, получилось вполне правдоподобно. Сзади «бродяг» страховала дополнительная пара оперативников. Эти с целью конспирации притворились уличными уборщиками мусора. Пожалуй, единственное, что всё же могло выдавать в остальном вполне естественно действовавших полицейских, были спортивная осанка и пружинистая походка людей, знающих, что от физической формы напрямую зависит жизнь и их самих, и товарищей по оружию.

Неизвестно, заметил ли эти особенности объект ночной охоты. «Бродяги» дружелюбно поприветствовали его и отвлекли внимание от «мусорщиков». Последние, неожиданно и бесшумно приблизившись сзади, виртуозно заломили ему за спину руки и попытались надеть наручники. И тут произошло нечто совершенно неожиданное. С виду тщедушный «хиппи», предположительно измученный тяготами жизни на улице, медленно, как цирковой силач, развёл руки так, что нападавшие оказались практически висящими на них. Они немало удивились не только физической силе подозреваемого, но и тому, что на его лице не было и следа гнева или страха. Он выглядел так, как будто ждал их появления. Казалось, что хотя «хиппи» и не испытывал особого восторга, он всё же не собирался устраивать сцен.

— Стойте! — твёрдо сказал он звучным и одновременно приятным голосом. — Я и так пойду с вами!

Но в этот момент не ожидавшие подобного поворота событий «бродяги» запаниковали и попытались прийти на помощь «мусорщикам», прыгнув на спину террориста. Тот как-то плавно повёл плечами и без видимого напряжения стряхнул с себя четверых мускулистых амбалов. Те, бряцая оружием и роняя наручники, разлетелись в стороны. При этом один из них влетел в витрину супермаркета. Раздался звон разбитого стекла, заверещал сигнал сработавшей сигнализации. В этот момент на месте происшествия появились первые зеваки — из числа тех бездомных, с которыми объект внимания спецслужб познакомился во время своего недолгого пребывания в лондонском Сити. Увидев, что немного ненормальный, но ужасно симпатичный и всегда готовый помочь Странник подвергается нападению незнакомцев, один из подошедших истошно закричал: «А-а-а!». Разогнавшись, он ринулся на не ожидавшего подобного поворота событий полицейского, приходившего в себя после столкновения с башнеподобным почтовым ящиком. Разумеется, если бы не фактор неожиданности, бомж не успел бы даже приблизиться к мастерам рукопашного боя, каковыми, несомненно, являлись члены группы захвата. Но ему повезло, и в возникшей суматохе бродяга смог одним удачным движением отрезать ухо оглушённого спецназовца самодельным, но очень острым ножом. Потерявший ухо полицейский наконец пришёл в себя и заорал благим матом, пытаясь зажать рукою рану, из которой обильно текла тёмная в свете уличных фонарей кровь. Это зрелище, разумеется, расстроило его товарищей, и они приготовились дать неожиданным помощникам подозреваемого достойный отпор. В их руках появились устрашающего вида боевые кинжалы и пистолеты с глушителями. Один из спецназовцев достал полицейский значок и громко скомандовал: «Полиция! Бросьте оружие и поднимите руки!» Бродяги несколько умерили свой пыл, но не собирались бросать ножи и разбегаться, пока их товарищ оставался в опасности. Из-за угла, визжа шинами на поворотах, появился фургон со спешащим на место происшествия полицейским резервом. Словом, простая, казалось бы, операция грозила принять масштаб нешуточного столкновения. И в этот драматичный момент вновь раздался голос Учителя:

— Стойте! Опомнитесь! — обратился он к полицейским. — С чего вы взяли, что я бандит и убийца? Я же сказал, что пойду с вами! Друзья мои, — тут он повернулся к пришедшим ему на помощь бомжам, — не опускайтесь до насилия даже во имя благой цели!

Убедившись в том, что его слова на какое-то время отвлекли участников противостояния от дальнейших насильственных действий по отношению друг к другу, он подошёл к пострадавшему полицейскому, поднял с мостовой кровавый ошмёток, минуту назад бывший его ухом, и, положив тому на плечо жилистую ладонь, мягко сказал:

— Добрый человек, позволь мне помочь тебе!

Тот, несмотря на шок и вполне понятный страх, всё же жестом одной руки остановил готовых броситься на «хиппи» товарищей по оружию и медленно отвёл другую от кровоточащей раны. Учитель осторожно приложил ухо туда, где оно было раньше, и тихонько попросил пострадавшего:

— Потерпи, брат мой!

Тот замычал от боли, а в области ранения вдруг появилось яркое желтоватое свечение. Все присутствовавшие невольно открыли рты и, не двигаясь, смотрели на чудо. Через минуту «хиппи» отвёл свою руку: ухо полицейского было на месте, и о недавнем увечье напоминали лишь следы засыхающей крови. Один из бродяг невольно охнул.

— Ведите меня в тюрьму! — нарушил молчание чудотворец в потёртых джинсах и дерюжной рубахе. — Я готов!

Стражи порядка подошли к нему с некоторым сомнением. Переглянувшись, они решили не надевать на него наручники. Вместо этого они мягко взяли бродягу под руки и повели к фургону, возле открытых дверей которого молча и недвижимо стояли одетые в штурмовые костюмы коллеги из резерва с автоматами в руках. Ни у кого не возникло и мысли попытаться задержать вступившихся за «хиппи» бродяг. Один из бомжей вдруг встал на колени и крикнул:

— Учитель, вернёшься ли ты к нам?

Тот, перед тем как исчезнуть в чреве фургона, на секунду обернулся и, улыбнувшись своей обезоруживающей улыбкой, сказал:

— Да, друзья мои, я всегда ухожу, но и всегда возвращаюсь!

* * *
Помимо магазинов, пивных заведений, музея восковых фигур и колеса обозрения, в Лондоне есть немало мест, которые предлагают для пытливых умов более достойные развлечения. Разумеется, в первую очередь к ним относятся сказочно богатые экспозиции его музеев. Музеи эти предлагают вниманию холодных англичан, горячих испанцев, вдумчивых немцев и застенчивых русских картины давно умерших и ещё живущих художников, работы выдающихся скульпторов, разрезанную пополам корову в формальдегиде, смешные композиции из чучел убитых животных, бриллианты Её Величества Королевы и многое, многое другое. Не знаю, как вы, мой дорогой читатель, но автор сей книги, посещая этот интереснейший мегаполис, всегда пытается найти время для очередного визита в Британский музей. Конечно, как поклонник истории, он не может не понимать главной причины, по которой египетские мумии, китайские вазы или индийские статуи оказались в огромном здании столь любимого мною хранилища человеческих достижений. Причина эта, увы, заключается в том, что всё это было когда-то без особых церемоний и разрешений изъято у тех или иных народов в ходе очередной экспедиции британской армии, посланной усмирять несогласных с просветительской миссией английской нации и планами её капиталистов. С другой стороны, нельзя не задать и вопрос, хотя бы частично оправдывающий подобное наплевательское отношение к чужой собственности. Что могло бы случиться с ныне бережно хранящимися там артефактами, если бы они никогда так и не покинули свою историческую родину? Мумии вполне могли просто сгнить, китайские вазы побили бы хунвэйбины в ходе «культурной революции», а буддийские скульптуры оказались бы взорванными исламскими террористами, неправильно понявшими заветы Пророка. Словом, может, оно и лучше, что мумии, вазы и статуи по-прежнему хранятся под высокими и сумрачными сводами огромного здания на Грейт-Рассел-стрит. В свою очередь, одной из достопримечательностей Музея являются не только указанные выше творения рук человеческих, но и многие тысячи книг, порождённых человеческим разумом. Недаром в увенчанный куполом круглый читальный зал его библиотеки в разное время захаживали самые разнообразные исторические персонажи. За его старомодными столами сидели многие знаменитости, включая Карла Маркса и Владимира Ленина. Иногда все эти деятели истории, прочитав одни и те же книги, делали абсолютно противоположные выводы. Разумеется, в наши дни и весь Музей, и его библиотека претерпели некоторые изменения. Здесь появились торгующие ширпотребом лавчонки и кафе, предлагающие минимальный выбор съестного по заоблачным даже для Лондона ценам.

В одном из таких заведений поблизости от библиотеки, за столом из яркого дешёвого пластика, в разгар описываемых нами событий сидели мужчина и женщина. Безусловно, именно женщина привлекала к себе внимание тех, чей взгляд случайно падал на эту пару. Она была удивительно красива — с длинными стройными ногами, смугловатой, как будто светящейся изнутри кожей, огромными тёмно-серыми глазами и короткими каштановыми волосами. Многие задерживали на ней взгляд не только из-за её чрезвычайной привлекательности, но и из-за некоторого контраста между молодостью (ей было не более тридцати) и тем, как она была одета, — в строгий брючный костюм тёмных тонов. Такой скорее носила бы профессор престижного университета или руководитель юридической фирмы. Глазевшие на неё посетители Музея удивились бы, узнав, что очаровательная молодая женщина действительно была профессором и одним из самых выдающихся лингвистов современности, которую серьёзно считали кандидатом на получение премии имени создателя печально известного взрывчатого вещества. С другой стороны, сидевший с нею за одним столом мужчина не привлекал особого внимания. Он не был ни красивым, ни уродом. Он был похож одновременно на многих и ни на кого конкретно. Если бы на него посмотрел сотрудник какой-нибудь спецслужбы, он бы невольно сказал, что по своим внешним данным этот молодой человек вполне мог стать шпионом-оперативником, способным раствориться в толпе любой европейской страны. Собственно говоря, так оно и было: молодой человек с двойным прозвищем Агент-Аналитик действительно являлся шпионом Института — печально знаменитой разведывательной организации избранных. Впрочем, сегодня, общаясь с профессором Мари, он явно и сознательно пренебрегал своими обязанностями и нарушал прямой запрет не покидать гостиничного номера вплоть до эвакуации на историческую родину.

Поводом для встречи двух бывших любовников, волею судьбы не способных пока узнать друг друга, вновь стала загадочная рукопись, найденная в древней столице фараона-революционера. Изучавшим её лингвистам-египтологам уже стало ясно, что в их руки попало завещание или предупреждение. С помощью Мари они смогли определить и авторство документа. К их немалому сожалению, Мари по какой-то веской причине отказалась сказать, откуда она знала, что картуш, которым был подписан документ, принадлежал легендарному создателю нации избранных. Лишь её авторитет убедил их прислушаться к мнению, утверждавшему, что капсула была оставлена потомкам бывшим жрецом фараона. И что это было сделано перед тем, как он возглавил исход избранных из Египта и превратил их из всего лишь одного из семитских племен кочевников, обитавших на Ближнем Востоке, в народ, оказавший наибольшее влияние на развитие Западной цивилизации. С помощью нового знакомого, с удивительным совершенством владевшего многими древними языками, удалось расшифровать и значительную часть смысла послания. Именно Агент подсказал ей, что «потомком пастуха, произошедшим от сожительства с египетской рабыней», «познавшим ненависть к избранному народу» и разрушившим «новую Вавилонскую башню», вполне мог оказаться давно уже ставший притчей во языцех супертеррорист по прозвищу Профессор. Действительно, согласно Корану, арабы произошли от Авраама, начинавшего свою карьеру полевого командира с пастушеских обязанностей, и его несчастной рабыни, которую он выгнал в пустыню с первенцем Ишмаилом по настоянию приревновавшей жены. Никто не стал опровергать тот факт, что Профессор относился к нации избранных с ярко выраженной антипатией. Или, скажем проще, был жгучим, бесповоротным и особо циничным антисемитом. Наконец, не вызвала каких-то особых споров и теория Агента по поводу того, что «новой Вавилонской башней» вполне мог быть американский небоскрёб, который сумасшедшие подручные Профессора разрушили с помощью украденных у неверных самолётов и беспомощной тупости властей. Что касается даты нехорошего события, которое могло произойти с помощью «потомка пастуха», всё тоже было достаточно просто. Земля действительно некоторое время назад находилась относительно близко от Красной планеты — Марса. На самом деле подобное сближение этих небесных тел могло происходить лишь раз в тридцать тысяч лет. Когда же речь шла о «Сыне дракона, увидевшем блеск звёзд», то, по теории Аналитика, речь шла о первом китайском космонавте, действительно не так давно совершившем своё короткое путешествие на аппарате, поразительно напоминавшим аналогичный русский.

— Что ж, — тихо говорила своему собеседнику сероглазая лингвистка, положив перед собою уже несколько потёртую ксерокопию пророчества, — мы уже знаем, кто должен совершить «неслыханное злодеяние». Понятно и то, что это может произойти довольно скоро. Но вот кто имеется в виду в качестве возможных жертв Профессора? Кто это — «потомки изгнанных из Та-Кемт»? Неужели избранные? Но ведь их не изгоняли из царства Египетского? Ведь им пришлось добиваться своего освобождения! В том числе и с помощью Законодателя, «убеждавшего» фараона всяческими фокусами. Не правда ли?

Мари была так увлечена разгадыванием древнего манускрипта, что не замечала того, как пристально Агент-Аналитик разглядывал её саму. Вернее, её коротко стриженную головку, грациозно сидевшую на длинной шее. На этой смугловатой шее под бархатистой кожей выделялась синеватая трепещущая жила. В какой-то момент ему стало наплевать на древние пророчества и остро захотелось поцеловать Мари в эту бурлящую жизнью вену. Он удивился интенсивности внезапного желания и вдруг почувствовал себя неловко. В свою очередь, Мари поймала его взгляд, поняла его и глубоко покраснела. В конце концов она попыталась разрядить ситуацию, предложив принести ещё кофе. Агент с радостью согласился. Когда она вернулась, грациозно обходя столики и вызывая восхищённые взгляды, Агент уже успел взять себя в руки. Мари настороженно посмотрела на него, ставя на столик чашки с латте. Аналитик ответил холодно-приветливым взглядом коллеги по работе. При этом Мари испытала одновременно облегчение и разочарование.

— Так вот, — прокашлявшись, начал Агент, — одной из теорий происхождения нации избранных является следующая. Согласно ей, история её создания может быть связана с неудавшейся религиозной революцией фараона Эхнатона, царствовавшего примерно в 1352–1336 годах до нашей эры. Того самого, что запретил почитать других традиционных богов Древнего Египта и попробовал внедрить монотеистский культ Бога Солнца, верховным жрецом которого был сам фараон. За шестнадцать лет правления он успел сделать немало: закрыл храмы до этого могущественных богов — Амона, Мут, Сехмет, Коруса и Тота; сломал власть могущественных жрецов религии предков и построил новую столицу царства — город Солнца. В своём стремлении покончить с пантеоном древности он приказал уничтожить имя бога Амона даже в иероглифе, обозначавшем имя его собственного отца. Фактически, утвердив культ единого Высшего Существа, он совершил именно то, что после этого сделал Законодатель с нацией избранных, а также последний Пророк с арабами. Мало того, из всех чудом оставшихся изображений нового божества — солнечного диска с лучами-руками становится ясно, что только царская семья предполагалась в качестве прямого рецептора жизненной силы, даруемой солнцем. Лишь фараон и члены его семьи могли напрямую поклоняться Солнцу и получать его щедрые дары. Все остальные жители царства поклонялись стелам с изображением самого реформатора и его ближайших родственников, включая и знаменитую царицу Нефертити. Надо сказать, что по какой-то причине Эхнатон предпочитал, чтобы его самого и прочих мужчин королевской семьи изображали не как прежде — мускулистыми атлетами, а с женоподобными бёдрами, грудью и изящными чертами лица…

— И всё это он успел за какие-то шестнадцать лет?! — не выдержала Мари, разумеется хорошо знавшая об Эхнатоне, но всё равно с интересом слушавшая его историю в изложении Агента.

— Да, — продолжал Аналитик, — всё это он действительно успел сделать за каких-то полтора десятилетия. Скорее всего потому, что пытался уклоняться от войн с внешними врагами и полагался на идеологическую и организаторскую помощь пока не известных истории сподвижников. Вместе с тем, уничтожить храмы богов оказалось гораздо легче, чем память о них и страх перед ними в умах подданных. Да и повергнутые жрецы не могли не лелеять планов реставрации. Никто не знает, почему Эхнатон умер сравнительно молодым: от болотной лихорадки, желудочного гриппа или подсыпанного в пищу яда. И не совсем ясно, кто пришёл ему на смену. Некоторые, например, не исключают, что загадочным правителем Сменкхаре, успевшим поцарствовать всего лишь два года, была всё та же желанная, но уже постаревшая красавица Нефертити. Так или иначе, но её сменил Тутанхамон, бывший, скорее всего, сыном умершего Эхнатона и одной из его молодых и менее влиятельных жён — Кии. Однако всерьёз реставрацией старых религиозных порядков занялся лишь последний представитель восемнадцатой династии — Хоремхеб, бывший тринадцать лет назад, до смерти Эхнатона, главнокомандующим его войсками.

— И всё же, какое отношение имеют все эти исторические лица к нашему Египтянину? — вновь прервала его Мари.

— Дело в том, что несколько более поздних древних историков — в том числе Апион и Страбон — утверждают, что легендарный создатель нации избранных как раз и был тем, кто до реставрации помогал Эхнатону в его религиозной революции. Не исключено даже, что он был одной из её главных движущих сил и идеологом.

— А совпадают ли реставрация и исход избранных из Египта по времени? — с некоторым сомнением спросила Мари.

— Во-первых, никто и никогда ещё не нашёл следов сорокалетнего блуждания почти миллиона людей по не очень большому куску суши. Большая часть которых, кстати, умерла во время этого необычного путешествия. И это довольно странно, учитывая усилия, которые были предприняты некоторыми археологами с целью доказать правдивость Ветхого Завета. Нет никаких упоминаний о внезапном бегстве громадного количества рабов и в древнеегипетских источниках. Но это как раз неудивительно: не в привычках фараонов было увековечивать память о тех, кто надавал им по шее или обвёл вокруг пальца. В целом, единственное существующее в египетских текстах упоминание о нации избранных — это стела, говорящая об удачном походе на них фараона Мернептаха в 1207 году до нашей эры. Камень сей, кстати, ныне гордо красуется в Каирском музее в качестве утешения арабам, так и не сумевшим ни разу одолеть малочисленную, но гораздо более профессиональную и самоотверженную армию избранных уже в XX столетии. Некоторые учёные думают, что исход из земли египетской случился во времена Рамзеса II. Некоторые, верящие, что библейский царь Соломон был реальным человеком, на основании библейских же дат полагают, что это произошло в 1438 году до нашей эры. Но так или иначе, как говорит историк Хоффмейер, упоминания о привлечении к строительным работам египетских рабов касаются лишь периода между 1450 и 1200 годами до нашей эры — то есть годы правления Эхнатона приходятся как раз на этот временной интервал!

— И что же тогда получается? Великий Законодатель был разжалованным жрецом умершего фараона-революционера?

— Этот вывод не такой уж и странный! В конце концов, даже Ветхий Завет описывает его как жреца, выросшего при дворе фараона. Который прошёл все ступени посвящения и, соответственно, обладал огромными знаниями. Мы до сих пор поражаемся тем немногим достижениям Древнего Египта, пережившим тысячелетия наперекор стихии и волнам завоевателей. Можно только представить, что же до нас не дошло! Неизвестно, пришлось ли ему действительно показывать новому фараону все те фокусы с посохом, превратившимся в змею, или использовать неизвестное биологическое оружие для умерщвления египетских младенцев. Но, уверяю вас, теоретически всё это вполне могло быть в его силах…

— Да уж, мне ли не знать! — загадочно пробормотала Мари сквозь зубы. — Чудотворец! Тварь мерзкая!

Аналитик непонимающе посмотрел на неё и продолжал черпать из своей причудливоисковерканной памяти:

— Так вот, если верить нескольким языческим историкам, как раз в период реставрации религии предков Египет постигла страшная и продолжительная эпидемия неизвестной кожной болезни. Болезни, привнесённой извне пришлыми кочевыми племенами. Хотя это могли быть и целые пленённые народы. Скажем, по одной теории, семитские племена, обитавшие на Ближнем Востоке, — это потомки гиксосов, в своё время разбивших в пух и прах войска фараонов и почти на столетие покорившие Египет. Когда египтяне наконец избавились от них, то, по-видимому, стали проявлять к недавним оккупантам не больше милости, чем, скажем, русские к потомкам татаро-монгольских завоевателей. Но вернёмся к «исходу». Так вот, судя по всему, эпидемия «кожной чумы» приняла нешуточные масштабы и потребовала радикальной меры — изгнания всех подозреваемых нездешних носителей болезни из Египта.

— И какое отношение к этому мог иметь Законодатель?

— Самое прямое! Согласно мнению греческих и римских историков (которые, впрочем, всегда предвзято относились к религии Яхве), он предложил новому фараону избавиться и от него самого, и от его нежеланных гостей! То есть исход действительно имел место, но будущим избранным если и пришлось упрашивать фараона отпустить их, то, скорее всего, это было альтернативой полному истреблению и сожжению! Так что деваться было некуда — или повиноваться злобному мужику с царскими замашками, не умевшему поначалу и говорить-то на их языке (вспомните Библию — его брат служил ему переводчиком!), или исчезнуть с лица земли! Недаром Ветхий Завет уделяет такое внимание личной гигиене и в особенности кожным заболеваниям. Почитайте: любой избранный с подозрительными язвами или сыпью на коже изгонялся из лагеря или населённого пункта до полного выздоровления! Последнее же определял не врач и не родственник, а священник новой религии. Вполне может быть, что и процедура обрезания, которая имеет довольно неясное происхождение, также была введена Законодателем как гигиеническая мера.

Ведь, в конце концов, то же самое часто делали и древние египтяне. Сегодня же, помимо избранных и научившихся у них мусульман, эта операция популярна среди чернокожих христиан некоторых районов Африки. Например, Анголы. Интересно, что связанное с этим отвердевание кожных покровов детородного органа вполне может сдерживать масштабы эпидемии СПИДа!

В этот момент Мари вдруг сделала жест вспомнившего нечто важное человека, легонько хлопнув себя по лбу:

— Вы говорите — эпидемия кожной болезни? А ведь найденный нами пергамент был довольно необычным даже и без нанесённого на него текста!

— Потому что он был заражён проказой?

— Вот именно! Во всяком случае, эксперт-микробиолог предварительно классифицировал обнаруженные микобактерии как очень похожие на бациллы Хансена! А вы помните предупреждение на бронзовом контейнере, обещавшее именно такую кару всякому непосвящённому, который прикоснулся бы к завещанию Законодателя? В нём, в этом грозном предупреждении — довольно стандартном для захоронений и тайных кладов не только в Древнем Египте, — было и нечто совсем уж странное. Никто тогда не обратил на это внимание!

— И что же это? — спросил заинтригованный Агент.

— Предупреждение было адресовано не какому-то абстрактному грабителю могил фараонов, а «просвещённым жрецам» — то есть нам, учёным современности!

Агент при этом криво ухмыльнулся: уж он-то относился к иной категории!

— И вот ещё! «Проказой» в те времена называли не только, собственно говоря, проказу — вроде той, которой заражён сам пергамент, но и любое другое кожное заболевание! К тому же при фотографировании документа на его поверхности обнаружили непонятные рельефные вмятины. Посмотрите на фотокопию: здесь, на двухмерном изображении, они напоминают обыкновенные пятна.

— Ага! — вдруг воскликнул заинтересовавшийся этим фактом Аналитик. — И что же может означать этот рельеф?

— Естественно, мы проверили, не является ли он текстом или иероглифом. Но сравнение с известными нам системами письменности ни к чему не привело. Возможно, вмятины являются всего лишь производственным браком. В конце концов, тот, кто выделывал пергамент из шкуры, мог пользоваться специальными инструментами, чтобы не касаться руками заражённой проказой поверхности. Я бы, во всяком случае, поступила именно так!

Разложив на пластике стола простыню фотокопии, Аналитик смешно морщил лоб и выпячивал нижнюю губу, пытаясь рассмотреть элементы документа и найти объединяющую их закономерность. Мари невольно улыбнулась. Потом её лицо едва заметно омрачилось. Ей показалось, что подобное выражение она уже когда-то видела на другом лице — дорогом и любимом. И вдруг она вздрогнула. Вблизи у её нового знакомого можно было разглядеть едва заметные белесые шрамы. Будучи женщиной, она знала, что подобные следы остаются после косметических операций. Или операций по изменению внешности. Ей вдруг стало страшно. Она вспомнила, что не ведает, чем, собственно говоря, занимается её столь хорошо разбирающийся в древних языках собеседник. Она знала, что он не был профессиональным лингвистом. Но кто он тогда? Она даже не знала его национальности: у нового знакомого была не только совершенно непримечательная внешность, он ещё и говорил по-английски без определяемого акцента! Мари мысленно сопоставила то, что она знала о симпатичном ей мужчине, и по её спине прошёл холодок предчувствия опасности. В самом деле, изменённая внешность и знание множества языков не могли не наводить на определённые размышления. Возможно, он пытается выяснить все тайны древнего пергамента раньше, чем кто бы то ни было? А может — тут сердце Мари ёкнуло — он следит за нею? Неужели он может знать, что «настоящая» Мари похоронена много лет назад за оградой католического кладбища на юге Франции?

Но тут Агент наконец отвлёкся от изучения копии послания Законодателя и взволнованно спросил:

— А где сейчас находится пергамент?

Мари помедлила с ответом: неужели он действительно всего лишь использует её наивность кабинетного учёного?!

Агент с удивлением наблюдал за отражающимися на очаровательном лице непонятными ему эмоциями. Тут он сообразил, что, возможно, не учёл ценности и важности документа, и поспешил разрядить обстановку:

— Мари, разумеется, вы не обязаны отвечать на этот вопрос! Простите меня за бестактность!

Но тут его собеседница приняла решение, оглянулась по сторонам и сказала:

— Мы передали его для изучения в частную исследовательскую организацию — Центр Исследований Будущего. Это здесь, в Лондоне. Вы когда-нибудь слышали о нём?

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Выбор

…И дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях…

Аммиан Марцеллин (XXII, 5)

Глава 1

Задержанному на тёмной улице «хиппи», подозреваемому в богохульстве, терроризме и прочих опасных гнусностях, как и ожидалось, быстро и безусловно отказали в освобождении под залог. Его — преимущественно хранящего молчание и дружелюбно улыбающегося своим конвоирам — доставили в специальную тюрьму. Тюрьма эта, ранее бывшая вполне обыкновенной и никакой не «специальной», полуофициальным порядком теперь предназначалась для размещения особо опасных врагов демократии. Коль скоро демократия в данном случае была английской, а не российской, то и набор врагов включал в себя растлителей, сумасшедших убийц и наркоторговцев, а не олигархов, взяточников и (упаси Господи!) чеченов. Так уж получилось, что в этот вечер она оказалась переполненной. Дело в том, что растлителей ещё можно было помещать в камерах по двое: в крайнем случае, эти мерзавцы растлили бы друг друга! В случае же убийц и торговцев запрещёнными субстанциями на подобное пришлось бы идти с гораздо большим риском. Ведь подобные сокамерники вполне могли нанести друг другу тяжёлые физические увечья. Поэтому, когда члены антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда доставили патлатого парня, способного творить чудеса, и тихонько попросили своих коллег-тюремщиков обеспечить ему максимально комфортные условия проживания, те, подумав, предложили подселить с виду вполне безобидного выходца с Ближнего Востока к его бородатому земляку. Земляк же был тем самым Бородачом, столь похожим на Профессора. Он вызывал у небезызвестного Констебля такой бурный интерес, что тот никак не мог выпустить его на свободу. В отношении старого пастуха у тюремщиков также имелись строгие инструкции в плане обеспечения максимально приятного времяпрепровождения, а потому они и решили, что не будет никакого вреда в том, если эти двое составят компанию друг другу.

Когда «хиппи» вошёл в тесную и потрёпанную камеру, несколько облагороженную наличием кое-какой мебели и потёртого коврика на бетонном полу, он дружелюбно произнёс:

— Мир и счастье обитателю этого дома!

Обитатель «дома», до этого лежавший на своей койке лицом к стене, повернулся и сел на кровати. При виде улыбки зеленоглазого молодого человека в голубых застиранных джинсах он сам широко улыбнулся и ответно произнёс по-арабски:

— Да пошлёт Господь счастье и тебе, чужестранец! Это, — он обвёл взглядом камеру, — трудно назвать домом, но я бывал в местах и похуже!

Его ночной гость сел на свою кровать, провёл ладонью по сероватому армейскому одеялу, огляделся и согласился с утверждением соседа:

— Ты прав, добрый человек! Когда я бывал в тюрьмах во время моих прошлых посещений, мне приходилось спать на грязном полу в своей собственной крови и экскрементах! Да восславится имя Господне за проявленную ею милость!

Наблюдавший за этой сценой тюремщик подивился, что за последние тридцать секунд эти двое успели обменяться фразами на нескольких языках. Он бы удивился ещё больше, если бы знал, что вновь прибывший поблагодарил Создателя на давно исчезнувшем арамейском. Не ожидал услышать такое и Бородач. Во всяком случае, он вздрогнул и с обострённым вниманием посмотрел на своего товарища по неволе. Когда Бородач услышал удаляющиеся шаги успокоенного мирным течением беседы тюремщика, он взволнованно обратился к собеседнику на том же языке, стараясь говорить потише:

— Я рад встретить мудреца, знающего тайны мироздания и видевшего истинное лицо!.. Если честно, сначала я бы и не подумал, что ты…

Бородач замялся, пытаясь найти подходящее слово в чужом для него языке.

— Да, знаю, знаю! — весело закончил за него Учитель. — Мне не раз говорили, что надо одеваться и вести себя посолиднее! Но, с другой стороны, ты же согласишься, мой добрый сосед, что парчовый плащ всё равно не скроет скудость ума и низость помыслов! И в то же время путь любого настоящего пророка усеян непониманием, враждой и завистью!

Бородач серьезно кивнул:

— Ты прав, многомудрый! Иногда путь пророка бывает усеян ещё и телами тех несчастных, что решили пойти наперекор воле Аллаха! Тех, кого попутал шайтан и его помощники-дивы!

Учитель также с интересом посмотрел на своего собеседника. На лбу у того появилась пульсирующая синеватая жила, как будто он действительно видел и помнил немало мёртвых тел. Наконец обладатель пары потёртых штанов заговорил опять, но уже на арабском:

— Когда-то, встав на путь, подсказанный мне Господом, я провёл немало дней в пустыне, пытаясь одиночеством и голодом усмирить тело и укрепить дух. Уж и не знаю, был ли это Диавол, или у меня просто начались голодные галлюцинации, но чей-то голос предложил мне взойти на высокую скалу и испытать любовь и внимание Господа, прыгнув с неё вниз, на камни…

— И что же ты сделал, мой друг? — с неподдельным интересом поинтересовался Бородач.

— Я ответил этому голосу, что прыгать не буду! Ведь Высшее Существо в этот момент могло быть занято другими вещами!

Бородач оценил тактичный намёк собеседника на уровень участия Аллаха в судьбах отдельно взятых личностей и добродушно засмеялся, похлопывая сильными ладонями по кровати и кивая головой.

— Воистину она прекрасна, милостива, всемогуща, но порою забывчива и непоследовательна! Как, впрочем, и все женщины! Поэтому-то я почти никогда и не обижался на своих жён! А их было немало!

Последнее пожилой араб произнёс с немалой гордостью и в знак удовольствия погладил свою окладистую бороду. Зеленоглазый сосед на секунду задумался, как будто вспоминал женщин в своей жизни. По-видимому, опыт его общения с ними был не настолько богат и вызывал не столь же однозначно приятные воспоминания.

— Я, — несколько печально продолжил он тему, неизбежную для любых двух мужчин, изолированных от общества, — никогда не мог понять одного: почему так часто тебя не любят как раз те женщины, которых ценишь пуще жизни! И в то же время сам ты можешь быть равнодушен к чудесным девам, готовым целовать твои ноги!

— Это потому, мой молодой друг, — участливо подсказал ему умудрённый опытом собеседник, — что с самого начала ты не усвоил для себя главное правило — правило мотылька!

Учитель с удивлением посмотрел на него. Тот же продолжал:

— Оно заключается в том, что к женщинам, особенно молодым, необходимо относится как к прекрасным бабочкам, порхающим с одного ароматного цветка на другой. Да, иногда, если ты хочешь обладать ими, тебе неизбежно придётся бегать как умалишённому с сачком или шапкой, смешно подпрыгивать и падать лицом в грязь, вновь и вновь упуская из рук эти прекрасные создания с бархатистым телом, пахнущим Раем. Но ты всегда должен помнить (и тогда они всегда будут чувствовать это!), что, будучи более сильным, умным и ловким, ты, рано или поздно, всё равно поймаешь их. И что тогда в твоей власти будет погладить или сломать их хрупкие крылья! Поверь, мой друг, ничто не привлекает беззаботную женщину-мотылька к мужчине так, как это чувство нашего превосходства и осознание неизбежности момента полного подчинения нашей власти!

Бородач даже крякнул от удовольствия, объясняя свою теорию отношений с противоположным полом. Длинноволосый сосед задумался, устремив ярко-зелёные глаза куда-то сквозь тюремные стены. Наконец он улыбнулся и сказал:

— Наверное, ты прав, мой мудрый сосед: женщины-мотыльки просто знают, что я из тех мужчин, кто скорее умрёт, чем будет ловить их! Или, поймав, может сломать их крылья! По-видимому, я буду вечно бегать со своим сачком!

Бородач испытывающе посмотрел ему в глаза и снова добродушно рассмеялся, одобрительно покачивая умудрённой головой. Его более молодой собеседник присоединился к нему. Тюремщик в коридоре невольно удивился тому, как удачно складываются отношения между двумя заключёнными. Посмеявшись, Бородач испытующе посмотрел на Учителя и уже очень серьёзно произнёс на арамейском:

— Почему-то мне сразу показалось, что ты знаешь, о вечности, человек Книги! Как звали тебя в жизни земной и как зовут сейчас?

— Как только меня не величали! Но тогда, в незапамятные времена, я был просто плотником из Назарета! Это уже потом меня стали называть Учителем! А как ты узнал, что я иудей — человек Книги?

— Потому что только вы можете вкладывать два, а то и более смыслов, в одно и то же предложение! И только вы можете вызывать в других одновременно восхищение и неприязнь!

Тут уже настала очередь Учителя засмеяться и отдать должное язвительной наблюдательности пожилого араба, умершего много столетий назад.

— Наверное, ты прав, мой мудрый друг! Действительно, только мои соплеменники умеют писать истории, в которые трудно поверить нормальному человеку, но которым, тем не менее, поклоняется половина человечества! И только мы можем иногда любить то, что ты называешь Книгой, больше, чем друг друга, своих соседей и здравый смысл!

— Тебе ли не знать этого, Иешуа! — печально и со значением произнёс имя Учителя Мохаммад. — Но что бы ни написали о тебе последователи, истории о твоей жизни помогали и мне! Особенно когда приходилось в очередной раз бежать уже от моих соплеменников!

— Да, я знаю, каково удирать от своих родственников и знакомых, рядом с которыми прожил столько лет! Очень трудно не забыть о том, что ты посланец Божий, когда сломя голову бежишь сквозь кусты или прижимаешься к своему ослу, ночуя под открытым небом!

— Верить в себя и своё предназначение всегда гораздо труднее, чем просто верить в Бога! — подтвердил пророк, тоже хлебнувший лиха во время своих многолетних приключений на Аравийском полуострове.

— Возвращался ли ты на Землю после того, как попал в небесное измерение? — с профессиональным интересом спросил его Учитель.

— Нет, этот раз — первый! — признался Бородач. — А ты?

— А я пробовал! — с горькой усмешкой пробормотал тот. — И не раз! Как и обещал две тысячи лет назад!

— И что случалось?

— Не поверишь — ничего не менялось! Шли столетия, а люди оставались такими же: несчастными, лицемерными и боящимися правды! Как и тогда, в первый раз, мне не помогали ни чудеса, ни речи, ни горячо любившие меня сторонники и ученики! Не спасало даже то, что меня должны были помнить и узнавать! Опять и опять повторялось одно и то же: люди не верили в то, что спасение мира — в любви ко всему живому, в искренности и простых радостях, а не в богатстве, лицемерном соблюдении изживших себя традиций и вечной вражде! Вновь и вновь, несмотря на чудеса исцеления и добрые проповеди, кто-то доносил властям о моей неблагонадёжности и опасности для заведённого порядка вещей, и я попадал в тюрьму И каждый раз очередной начальник обрекал меня на смерть! Причём иногда моим же собственным именем, за нарушение устоев религии, созданной моими якобы последователями и названной в честь меня! Как? Почему так получилось? Когда и кто смог переврать мои слова так, что из доброго и терпимого семени произросло злобное, неистребимое и огромное чудовище?!

Учитель сделал характерный на Ближнем Востоке жест отчаяния и горестно замолчал.

— Ты думаешь, в это раз будет иначе? — участливо спросил его коллега по пророческому ремеслу.

— Посмотрим! — отозвался тот. — Ты же знаешь, на всё воля Божья!

— Исхалла! — согласился Бородач. — Скажи мне, великий пророк, ответишь ли ты на один очень важный вопрос, касающийся тебя и твоего учения?

— Оставь, мой дорогой друг, не называй меня так! — Учитель смутился, хотя ему и было приятно. — Разумеется, я отвечу на любой вопрос!

— Почему твои последователи настаивают на правдивости концепции Святой Троицы?

По тому неподдельному волнению, с которым величайший исторический персонаж произносил этот вопрос, можно было понять, какое значение он имел для него.

Учитель старательно, пытаясь помочь только что обретённому и глубоко симпатичному ему товарищу, наморщил лоб, подумал, а потом, стесняясь своего неведения, вместо ответа спросил:

— А что это такое? Храм, раввин и его обрезание? Или Бог, Диавол и человек?

Словом, эти двое так и не легли спать, в камере до утра горел свет, а тюремщики гадали, ради чего в их заведении можно было бы пожертвовать сладкими снами — минутным спасением от печальной реальности.

* * *
Который день административный директор Центра Исследований Будущего не находил себе покоя. Во вверенном ему научном учреждении происходило чёрт знает что. Во-первых, бесследно пропал один из ключевых сотрудников, отвечавший за чрезвычайно важный и ответственный проект в области генной инженерии. Директору не положено было знать секретной тематики, над которой работал Учёный, но таинственные акционеры Центра не раз, и порою в достаточно настойчивой манере, давали понять, что гениальному генетику должны быть созданы самые благоприятные условия для работы над протеином N. Они не хотели слышать о его вечерних разговорах с самим собой разными голосами (нормальным и странно-писклявым), о неестественной привязанности к пегой лабораторной крысе, о войне с заведующим зверинцем и прочих многочисленных странностях. На последнем заседании совета директоров один из его членов невежливо оборвал перечисление компромата и прямо сказал, что Учёный будет продолжать свою работу даже в том случае, если его поймают писающим в кофеварку господина административного директора. Тогда Директору пришлось закусить губу, налиться кровью и подавиться своим собственным ядом. И вот проклятый гений, регулярно забывавший застегнуть собственную ширинку, взял и исчез. Когда он не вышел на работу в течение двух дней, Директор, как и требовала заранее установленная процедура, забил тревогу. Служба безопасности учреждения посетила квартиру генетика и нашла там лишь покрывшийся плесенью томатный суп и несколько использованных презервативов. Бывшие английские полицейские не нашли там ни Учёного, ни его документов, ни, наконец, предметов его гардероба. Исчезла и пресловутая пегая крыса с порядковым номером «666В». Работники службы безопасности позвонили по заранее оставленному им телефонному номеру где-то в Европе. Разумеется, они не ведали, что после нескольких щелчков трубку подняли не в Швейцарии, не в Дании и не в Лихтенштейне, а в самом что ни на есть Тель-Авиве.

Очень скоро на контрольно-пропускном пункте научно-исследовательского учреждения появились двое: мужчина и женщина. Мужчина был самой невзрачной наружности и напоминал нью-йоркского сутягу. Женщина оказалась сексуальной бомбой потрясающей разрушающей силы. Также скоро стало ясно, что именно эта скандинавского типа блондинка, не посчитавшая нужным упомянуть свои имя и род занятий, оказалась главной и что она была очень и очень не в духе. Как потом пошутил сквозь зубы один из англичан-охранников, у неё либо были перманентные месячные, либо её недавно покинул любовник. Разумеется, в возможность последнего не верил даже шутивший: трудно было представить идиота, сумевшего бы добровольно отказаться от такой фемины! Но никто даже не подозревал, насколько это предположение оказалось близким к истине. Снежная Королева (а это, разумеется, была она) к этому моменту более не строила планов уничтожения охладевшего к ней возлюбленного. Разговор с мудрой незнакомкой в устричном баре во многом способствовал не только прощению Агента. Он привёл и к тому, что она вот уже несколько дней игнорировала недвусмысленные и неоднократные приказы Богомола обеспечить его изоляцию и транспортировку на обещанную землю. Сначала она отделывалась упоминанием чисто технических проблем, вроде неисправности системы вентиляции в контейнере-гробу для транспортировки обездвиженного тела впавшего в немилость оперативника. Но когда Богомол начал терять терпение и на неё посыпались шифровки, обильно пестревшие фразами типа «немедленно», «любыми путями» и «суровое наказание», Снежная Королева просто перестала отвечать. Разумеется, она не могла не понимать, что долго так продолжаться не будет и что, возможно, она и сама уже перешагнула черту, отделяющую лояльного подчинённого от потенциального предателя. Она вполне допускала, что вскоре и сама может оказаться в тесном гробу, путешествующей на родину предков, где ей, весьма возможно, не помогли бы ни новые политические веяния, ни прежние заслуги, ни влияние её собственного отца — главы военной разведки. Нельзя было исключать и того, что Богомол воспользуется ситуацией для подрыва позиций своего бывшего друга Давида с помощью его собственной дочери.

В таких совершенно несвойственных ей размышлениях и колебаниях она провела последние несколько дней, автоматически общаясь с коллегами, выполняя служебные обязанности и тоскливо ожидая неизбежной развязки. Когда Королеву внезапно вызвали из гостиничного номера, где она коротала время за чтением скучного романа, ей пришлось сделать над собою немалое усилие, чтобы встать с постели. Начальник лондонской резидентуры Института, выкатывая маслянистые глаза и роняя перхоть с воспалённого скальпа, взволнованно объяснил, что из исследовательского учреждения, тайно спонсируемого их организацией, бесследно исчез некий Учёный. По его сбивчивым словам, тема, над которой трудился сей гений молекулярной генетики, представляла чрезвычайную важность для их небольшой страны. Честно говоря, нашу холодную красавицу в её нынешнем состоянии не интересовало, что там исследовал этот англичанин. Если его нужно было найти — что ж, она приложит для этого максимум усилий. После череды коротких и очень конкретных вопросов, заданных охране заведения тоном, не допускающим путаных ответов и возражений, она потребовала обеспечить ей доступ к компьютеру Учёного. Пароль она угадала с третьей попытки, использовав имя матери пользователя, найденное в его личном деле. Войдя в его электронную почту, она довольно быстро нашла послание из солнечной Румынии с фотографией полуобнажённой невесты исчезнувшего гения. По-женски критично осмотрев её пышные формы цвета кофе с молоком, она переключила внимание на сопровождавший сообщение текст и быстро установила, что речь шла о классической попытке шантажа. Что ж, тогда ценный сотрудник уже мог пасть жертвой шутников, сфотографировавших его пассию, и отдать то, что от него требовали. Или пустился в бега, пытаясь и сохранить своё «сокровище», и не раскрыть научную и коммерческую тайну. Впрочем, судя по реакции её ведомства, тайна вполне могла оказаться и военной. К большому удивлению Королевы, огромный массив файлов, касавшихся научной деятельности Учёного, по-прежнему находился в его компьютере. Впрочем, попытка использовать тот же пароль не привела к успеху. Не сработали и другие возможные комбинации — вроде дней рождения и имени возлюбленной. Мало того, она вовремя поняла, что уже пятая попытка несанкционированного проникновения в защищённые директории могла заставить сработать встроенный алгоритм самоуничтожения информации. Но самое интересное обнаружилось под конец. Королева на мгновение даже забыла о своих проблемах, и на её бархатистом лице появился румянец, когда она поняла, что вся информация по проекту должна была автоматически исчезнуть, если бы Учёный не смог в течение трёх суток воспользоваться ею, а также в очередной раз поменять пароль. Момент истины наступал сегодня в полночь. Разумеется, он мог переписать всё содержимое секретных папок на иные носители. Но, с другой стороны, не исключалась и возможность его собственного появления здесь, в лаборатории Центра Исследований Будущего. Что ж, удовлетворённо улыбнулась Королева, несмотря ни на что, её хватка оставалась прежней! Наш хороший знакомый Полковник в подобной ситуации выразился бы иначе: «Талант не пропьёшь!»

Глава 2

Примерно в это же время офицер ГРУ испытывал похожее чувство, сидя в газовом фургоне. Он с удовольствием выставил себе высший бал за наитие, заставившее его следить за девушкой, способной получить титул «Мисс Скандинавия». То, что красавица-блондинка появилась у Центра Исследований Будущего, было огромной профессиональной удачей. В самом деле, когда он решил проверить, что за место в Лондоне посещает обитатель потустороннего мира, это явилось не меньшим чудом, чем до сих пор работающий в заднице указанного персонажа радиомаячок. Это уже позволило обнаружить и положить глаз на самое выдающееся научное открытие современности — эликсир бессмертия. И, дорогие мои, сделали это не три дюжины дармоедов из лондонской ячейки чекистов! И даже не дюжина его коллег из местной резидентуры ГРУ! Всего пока добились он и его команда, включавшая такие кадры, как Хлорофос с его травмированной психикой, Десантник с одной извилиной (той, что осталась от армейской фуражки) и бывший ангольский полицейский, предсказывающий близкий конец света.

За покинувшей Центр оперативницей Моссада следили ещё две пары глаз. Глаза эти выдавали ближневосточное происхождение их обладателей, одним из которых был недавно пострадавший от павлинов-извращенцев Профессор. Кстати говоря, после того злополучного события всемирный предводитель джихада постоянно находился в состоянии с трудом подавляемой холодной ярости. Свидетельством этого служил ещё не успевший остыть труп клерка гостиницы, которого Профессор допросил с пристрастием для выяснения личности Снежной Королевы. Сейчас его перерезанное обсидиановым кинжалом горло осторожно ощупывали одетые в латексные перчатки пальцы полицейского. Рядовой террорист, сидящий рядом с Профессором за рулём «вольво» зарезанного им же Рыжего, с опаской поглядывал на становившегося всё более ментально нестабильным босса. Правда, тот впервые за последнее время проявлял признаки хорошего настроения. Это выражалось как в порою появлявшейся на его губах полуулыбке, так и в поглаживании своей собственной голени. Подручный Профессора радовался бы несколько меньше, если бы знал, что там находились пластиковые ножны с кинжалом, ещё носившим следы засохшей человеческой крови. Профессор был доволен обнаружением попытавшегося поиграть с ним в прятки агента Института: у него не оставалось никаких сомнений насчёт национальной и организационной принадлежности соблазнительной диаволицы. Удачей оказалось и то, что она проявляла интерес к тому же объекту, что и он сам. Таким образом, можно было убить (в том числе и буквально!) сразу двух зайцев. В загаженном багажнике «Вольво» валялась его пластиковая копия. Профессор опять слегка улыбнулся и погладил ногу с кинжалом. Он обязательно вернёт посланнице избранных идиотскую игрушку перед тем, как отрежет ей уши, груди и многое другое. Он не знал о том, что, по иронии судьбы, Снежная Королева разбиралась в том, как расчленить человека, ничуть не хуже его самого.

Потрёпанный «вольво» с двумя сумасшедшими, последовав за покинувшей Центр Королевой, проехал мимо неприметного фургона с символикой газовой компании на борту. Профессор не обратил внимания на сидевшего за рулём мужчину лет сорока с несколько оттопыренными ушами, короткой военной стрижкой и очень спокойными глазами. Поэтому он и не увидел того, как изменилось выражение лица у человека, которого он вполне мог встретить много лет назад в горах Афганистана. Полковник, не в силах сдержать свои эмоции по поводу непрекращающейся череды профессиональных удач, ткнул своего коллегу Хлорофоса локтем в бок и весело сказал по-русски:

— Ядрить мой лысый череп: кого я вижу! Никак не сосчитаю, сколько ж нам дырок под ордена крутить!

Хлорофосу хватило долей секунды, чтобы заметить лицо в притормозившей у светофора потрёпанной синей машине с двумя террористами, понять радость Полковника и передать по сотовому телефону ждавшему за углом Брюнету приказ следовать за ними. Когда фургон рванул вслед за Снежной Королевой и Профессором, Хлорофос пробормотал:

— Что ж, может быть, мы и не врали, когда пообещали тому парню спасти его невесту!

Полковник молча кивнул, не отрывая глаз от манёвров машины с агентами Моссада.

— Будем сообщать англичанам? — после паузы спросил Хлорофос.

Ответ был далеко не очевидным, и оба разведчика прекрасно понимали это. Наконец Полковник нехотя ответил:

— Нет, Хлорофос, это не моё решение! И даже не начальника ГРУ! Сам понимаешь: политика! К тому же я бы сначала наведался сюда вечерком с нашим приятелем Учёным, закрыл вопрос с протеином N, а уж потом вызывал подданых Её Величества! Кстати, почему, ты думаешь, наш чокнутый приятель следит за блондинкой вместо того, чтобы штурмовать Центр?

Хлорофос подумал.

— Может, он предпочитает скандинавок?

Полковник насмешливо фыркнул и с трудом вписался в очередной поворот, пытаясь успеть за объектами слежки. Где-то сзади завизжали по асфальту шины автомобиля Брюнета.

Когда ближе к вечеру Полковник, удовлетворённый итогами напряженного дня, вернулся на конспиративную квартиру, его встретил Десантник и сообщил, что у них гости. «Гостем» оказался противный гэбист по кличке Берия, впервые встретившийся ему в Анголе. Берия — маленький, лысый и отвратительно пахнущий потом — сидел в гостиной. Завидев хозяина жилища, он расцвёл приторной улыбкой и кинулся трясти его руку влажной ладонью, приговаривая елейным голосом:

— Как же тесен мир, товарищ полковник! Куда нас с вами только не забрасывает служба, а мы всё встречаемся и встречаемся!

Несколько ошарашенный Полковник с отвращением вытер ладонь о брюки и вновь испытал острое желание засунуть Берию лицом в унитаз, в котором до сих пор одиноко плавал один из окурков Десантника.

— Чем обязаны внезапному вниманию столь дружественной организации? — сухо прервал он плюющегося слюной типа. — Мы как раз занимаемся подготовкой к операции чрезвычайной государственной важности!

Берия тут же, как шляпу в прихожей, потерял свою улыбку и, настороженно блестя поросячьими глазками, заговорил совершенно иным тоном:

— Знаем-знаем, наслышаны! И о протеине N, и об успехах вашей команды! Парни ваши, конечно, того, молодцы! — тут он невольно покосился на темнокожего Детектива, наблюдавшего из своего угла за классической сценой измерения величины мандатов. — Потому-то меня и прислали: высшее руководство распорядилось, чтобы у вас, товарищ Полковник, было всё необходимое для успеха операции! Да чтобы моё ведомство поучилось у вашего!

Когда Берия произносил заветные слова — «высшее руководство» — это прозвучало так же веско, как и «Ставка» во время Великой войны. Мерзкий гэбист даже огляделся по привычке, ища — как православный икону — такой родной и внимательный взгляд нынешнего Президента на официальном портрете. Но вместо оного Берия обнаружил весёлую картинку с одетыми в человеческие одежды псами различной породы, играющими в карты за овальным столом.

— То есть тебя, перхоть репетузная, прислали приглядывать за нами! — резюмировал Полковник абсолютно спокойным тоном кипящего от ярости человека, пробуя время от времени собрать пальцы в два внушительного вида кулака.

Каждым позвонком своего гибкого хребта Берия почувствовал, что за последние пятнадцать лет вечная неприязнь военных к его сословию ничуть не уменьшилась, попятился к двери и перешёл на агрессивный речитатив трусливого подхалима:

— Ты, это, Полковник, не зарывайся! Забыл, что ли, какие времена-то сейчас?

— И что же у нас за времена? — всё тем же пугающе спокойным тоном спросил Полковник, глядя на представителя столь несимпатичной ему организации взглядом малазийского питона. — Период победившего социализма? Или обуревшего от жары гэбизма?

— Но-но, военный, потише! Думаешь, там, наверху, забыли о том, как у вас портреты бабьим голосом разговаривали? И чьи портреты! Сам раскинь мозгами, кто же тебе, да твоему чокнутому приятелю, — Хлорофос промолчал, играя желваками, — да этому негриле (Детектив только покачал головой) такое задание доверит! Вашему брату теперь без присмотра надёжных людей никуда!

— Вроде тебя — надёжных? — уточнил Полковник, присаживаясь в кресло.

— Да хоть бы и меня! — с обидой ответил Берия. — Двадцать лет в органах! Да не так, как другие, а с самого низочка по лестнице карабкался! Оперуполномоченным на зоне начинал! Пять лет в удмуртских лесах гнил, доказывал профпринадлежность!

— Небось стукачей вербовал, да уголовников на интеллигентов натравливал, гнида! — вмешался в разговор молчавший до этого Брюнет.

— Ну и вербовал! — злобно огрызнулся Берия. — Кто-то ведь и этим заниматься должен! Не всем же, как тебе, чистоплюю, в костюмах от Армани ходить да дочек генеральских топтать! А? Что, зацепило? Думаешь, у нас не знают, кого ты на даче развлекал?

Брюнет с отвращением сплюнул и отвернулся.

— Ну ладно, гниль унитазная! — решил подвести итог дискуссии начальник экспедиции всё тем же спокойным тоном. — Раз уж тебя к нам послало высшее руководство, оставайся! Но учти: операция наша опасная, времени на планирование мало, придётся импровизировать. Сам понимаешь, всякое может произойти! В том числе и с любым из нас. Понял, пенёк обрыганный?

— Понял, товарищ полковник! — дрогнувшим голосом ответил Берия, мгновенно представивший все те «случайности», которые могут произойти с чекистом, силой навязанным в соглядатаи военным разведчикам. Судя по гулявшим слухам, набор опций включал смерть от упавшего в ванную электрофена, фатальное падение под вагон метро, неосторожное обращение с оружием, скатывание с лестницы, наезд крупногабаритного грузовика и так далее. Слава богу, в этот раз хотя бы не планировались прыжки с парашютом. В утешение себе Берия тут же мстительно поклялся, что в случае благополучного возвращения живым он так осветит детали операции и уровень профессионального взаимодействия с Полковником, что того в лучшем случае отправят зачищать чеченские аулы. Впрочем, радостно вспомнил он о металлическом футлярчике с белым порошком в своём кармане, скорее всего, до этого дело и не дойдёт!

— Могу обещать, что постараюсь принести как можно больше пользы при выполнении задания Родины! — продолжил он с пафосом, усвоенным ещё в советские времена. — Рассчитываю на плодотворную кооперацию двух служб и ожидаю, что полученная в результате научная информация будет передана мне в полной сохранности для немедленной доставки в Москву! — Последнее Берия произнёс с отчаянным надрывом, давая понять, что «Родина» именно за этим его и послала.

Полковник помолчал, оценивая услышанное и гася в себе острое желание высказать всё то, что он думает по поводу этой самой «Родины», за последние несколько лет стремительно, как раковая опухоль, вылезшей с площади у детского универмага и разросшейся по всей стране. Наконец он сказал:

— Ладно, возражений не будет! Но только для окончательной передачи… гм… материалов мне потребуется личный письменный приказ!

Берия довольно ухмыльнулся и достал из папочки припасённую бумагу внушительного вида на бланке соответствующего ведомства с грифом «Совершенно секретно». Полковник не торопясь изучил её и, усмехнувшись, ответил:

— И всё бы ничего, но бумага-то из твоей конторы, а мне нужна от моего непосредственного начальства!

Берия изменился в лице и запричитал:

— Да как же я тебе этот приказ достану? Это ж не меньше недели уйдёт! Как вы смеете, товарищ полковник?!

— Смею, смею, волк позорный! — ответил ему ветеран военной разведки. — Скажи ещё спасибо, что, в виде исключения и в нарушение ведомственных инструкций, я позволяю сопровождать нас при выполнении задания!

Берия понял, что спорить бесполезно, но всё же решил оставить последнее слово за собой:

— Официально предупреждаю вас, товарищ полковник, по возвращении вы ответите за свои действия!

— А я тебе официально отвечаю: при выполнении своих обязанностей оперативник военной разведки обязан придерживаться инструкций своего непосредственного начальства. И если ты, вошь злая, попробуешь вмешаться в наши дела, мы с тобою также поступим согласно действующим правилам! Понятно?

Берия огляделся и, не увидев ни малейшего сочувствия на лицах окружавших его агентов конкурирующей организации, молча кивнул. Что ж, возможно, ему и придётся воспользоваться порошком в небольшом металлическом футлярчике, выданном под расписку в секретной ведомственной лаборатории.

Глава 3

Тем временем команда Профессора выдвигалась на исходные позиции. Когда выслеженная ими Снежная Королева вернулась в Центр Исследований Будущего со спальным мешком и бутербродами, стало очевидным её намерение провести там всю ночь. Что ж, подумал лидер всемирного джихада, там мы с тобой, диаволица, и встретимся! План проникновения в Центр был придуман ещё Рыжим. Надо отдать должное покойному безбожнику: его идея, в отличие от сценариев подрыва стен и прыжков с парашютом на крышу научно-исследовательского сооружения, была неожиданной, но вполне осуществимой. Начальник зверинца должен был обеспечить проникновение воинов джихада в усиленно охраняемое здание под видом человекообразных обезьян — орангутангов. Согласие любителя генетически изменённой анаши купили не без приключений. В ходе переговоров, проведённых Рыжим, выяснилось, что единственной настоящей страстью патлатого являлась легендарная рок-группа «Пинк Флойд». Согласно коварной задумке потомка аристократов, была осуществлена мудрёная операция по дезинформированию хозяина нахальной дворняги. Она включала очень дорогие манипуляции с десятком номеров музыкальных журналов за последние два месяца, полученных обладателем потрёпанных кроссовок. В них неожиданно появились сведения о воссоединении группы в прежнем составе, включая вдруг помирившегося со своими бывшими коллегами по музыкальному бизнесу Роджера Уотерса. Апофеозом операции стало интервью Уотерса, написанное лично Рыжим и помещённое в журнале «Плэйбой». В этом интервью Уотерс не только признавался в долго скрываемой любви к своим бывшим коллегам, но и обещал исполнение ряда новых песен группы в ходе предстоящего турне. Фальшивый билет на самый первый концерт группы на стадионе «Уэмбли» и послужил пропуском в Центр для наряженных в обезьяньи костюмы террористов.

Фургон проехал через контрольно-пропускной пункт заведения уже к вечеру, когда над Лондоном начали густеть душные летние сумерки. Дежурный охранник с интересом заглянул внутрь машины, чтобы обследовать его экзотических обитателей. Из открытых дверей автомобиля, нелегально позаимствованного у местного зоопарка, на него пахнуло дикими зверями. Из клеток угрюмо смотрели несколько пар тёмных глаз, глубоко запрятанных в толстых черепах, покрытых жидковатыми рыжими волосами.

— Что-то вы, ребята, не рады посещению нашего заведения! — весело обратился к ним бывший полицейский.

Обезьяны по-прежнему хмуро молчали. Вдруг раздался глухой металлический звук.

— Что это? — насторожился охранник, обращаясь к водителю — ещё одному выходцу с Ближнего Востока, нашедшему себе приют в столице Британии.

Как бы в ответ один из орангутангов загремел чем-то и с противным визгом ударил по стене клетки пластиковой игрушкой. Игрушка изображала известного мирового террориста. Охранник рассмеялся:

— Да ты хороший парень! Знаешь, кого рылом об стенку бить!

В знак поощрения он протянул обезьяне надкушенную шоколадку. Профессор (а этот «орангутанг» был именно им) осторожно принял подарок и забился в угол клетки. Охранник разрешающе махнул рукой, пропуская грузовик. Водитель с облегчением сел за руль, шепча про себя благодарость Аллаху. Через каких-то пятнадцать фургон разгрузили в тёмном углу зверинца под наблюдением его, казалось, навсегда окосевшего начальника. Из находившихсянеподалёку клеток с ангольскими котами раздалось хриплое мяуканье, и в дверях одной из них появился сам Малюта. Он долго и с подозрением рассматривал новых обитателей. Патлатый хиппи с явным ужасом следил за его поведением. Лохматый пёс боязливо жался к немытой ноге хозяина. С тех самых пор, как стало ясно, что заказ на котов был ошибочным, смотритель зверинца пытался избавиться от этих кошмарных тварей, превративших его работу в сущую пытку своим диким поведением и агрессивными манерами. Но зоомагазины отказывались брать уроженцев Африки даже даром, используя в качестве предлога отсутствие соответствующих прививок и сертификатов. На самом же деле при одном взгляде на представителей семейства кошачьих становилось понятно, что любой, кто попытался бы сделать им эти самые прививки, рисковал потерять не только глаза, но и жизнь. Продать же такого котика средней английской семье не рискнул бы даже самый циничный торговец. Когда одной тёмной ночью хиппи попытался выпустить ангольских тварей на волю, они отказались выходить и лишь мрачно посматривали на него светящимися глазами. Причём было совершенно очевидно, что вся эта разношерстная банда дворовых убийц подчинялась огромному рыжему котяре. После этого непостижимого случая начальник зверинца понял, что во вверенном ему хозяйстве появился ещё один хозяин — гнусный урод с зелёными глазищами, сверкающими диаболической злобой. Патлатый и его пёс совсем было отчаялись. И лишь пару дней назад, казалось, нашлось решение этой проблемы. Серьёзный парень с оттопыренными ушами, подсевший к нему в пабе, производил впечатление человека, не бросавшего на ветер слов. Но лишь сегодняшняя ночь должна была показать, чего действительно стоят его обещания…

* * *
В Лондоне редко случаются стихийные бедствия — будь то ураган, снежная буря или летняя гроза. Его умеренный, сложившийся под влиянием Атлантики климат выгодно отличается от изобилующих крайностями экзотических мест вроде Москвы или Флориды. Поэтому в этот летний вечер обитатели огромного мегаполиса с недоумением посматривали на чёрную полосу, надвигавшуюся на город со стороны океана. Многим казалось, что это всего лишь граница между душными сумерками уходящего дня и относительной прохладой наступающей ночи. Поскольку этот вечер пришёлся на пятницу, большинство лондонцев спешили предаться своему любимому ритуалу. То есть пропиванию значительной части заработанных за неделю средств с друзьями и коллегами по работе. Лишь те из них, кто выходил на улицу покурить, могли услышать раскатистый рокот далёкой грозы. Впрочем, в том состоянии, в котором курильщики пребывали к этому моменту, они тратили на обсуждение надвигающегося катаклизма не более минуты. Обитатели города ошибочно полагали, что гроза либо не дойдёт до Лондона вообще, либо закончится задолго до того, как им придётся, пошатываясь, громко болтая, ловить такси, чтобы ехать домой — навстречу мучительным алкогольным кошмарам, пьяным совокуплениям и традиционному субботнему похмелью.

Таким образом, лишь те, кто ещё оставался трезвым по долгу службы, с тревогой поглядывали на первые проблески пока далёких, мерцающих где-то над Брайтоном, молний. Те, кто умудрились избегнуть посещения пивных и торопливо возвращались домой, чтобы увидеть семью или любимую телевизионную программу, с удивлением обращали внимание на поведение встречавшихся им животных. Собаки рвались с поводков и хрипло выли, тоскливо задирая морды в направлении приближавшегося шторма. Прохожие останавливались, недоумённо оглядывались и пытались сообразить, что же всё-таки происходит.

С самого утра у Аналитика было неприятное ощущение, происхождение которого он примерно представлял, но всё же не был до конца уверен. Так, он проигнорировал уже третье (и, скорее всего, последнее!) предупреждение срочно выйти на связь с местной резидентурой Моссада. Стирая очередное сообщение с сотового телефона, лаконично приказывавшее «Call the boss!»,[18] Агент даже испытал некоторое облегчение. Честно говоря, Агент так никогда и не смог привыкнуть к мысли, что он — один из лучших оперативников-убийц Моссада. После того как неведомый ишмаэлит треснул его по голове, ему хотелось делать лишь две вещи. Во-первых, в результате общения с очаровательной Мари и совместных попыток расшифровать древний манускрипт он с удивлением осознал, что как раз этот процесс мучительного умственного напряжения, иногда прерываемый проблесками разгадки, является его настоящим призванием. Не так давно он осознал и второе сокровенное желание.

И выражалось оно отнюдь не в каждодневном шпионском труде на благо небольшого, но шумного ближневосточного государства. Нет, господа из Института, ему отнюдь не хотелось совершать сомнительные подвиги, прикрываясь чужими именами и позаимствованным у кого-то лицом! Два часа назад, посмотрев в очередной раз на озабоченную Мари, морщившую по-девичьи гладкий лоб в попытке разгадать смысл древнего послания Египтянина, он вдруг совершенно ясно понял, что ему хочется обладать этой удивительной женщиной. Он хотел обладать Мари не только физически, но и духовно, став повелителем не только совершенной телесной оболочки, но и её мыслей. Он хотел каждый день слышать её благодарные стоны и нежные слова любви, он хотел растворяться в ней и засыпать в её объятиях. Он желал иметь от неё детей и радоваться тому, как они похожи на их красавицу-маму. Он мечтал о том, что они никогда не будут стареть и умрут в один день, оставшись жить в памяти людей и лицах своих внуков. Словом, наш немало повидавший герой нашёл наконец женщину своей мечты. И хотя Аналитик по-прежнему страдал от неспособности вспомнить прежнюю жизнь, он твёрдо решил, что пора заняться своим будущим.

— Где вы, мой друг? — с нежной иронией спросила Мари, возвращая его в настоящее.

Агент вздрогнул и улыбнулся той виновато-застенчивой улыбкой, которую не смогла изменить даже пластическая операция и которая была способна растопить сердце любой женщины.

— Извините, Мари, я, наверное, просто устал!

Собственно говоря, это было чистой правдой. Вот уже несколько часов они находились в одной из лабораторий Центра Исследований Будущего, погружённые в изучение оригинала найденного в Египте древнего послания. Разрешение на столь длительную работу с бесценным историческим документом было получено с помощью Британского музея, весьма кстати являвшегося одним из главных заказчиков Центра. Пергамент, переживший исход избранных из Египта, походы Александра Великого, а также расцвет и закат Римской империи, находился в герметичном пластиковом ящике с нейтральным аргоном. Прозрачная пластмасса контейнера предохраняла не только сам документ от воздействия кислорода и влаги, но и окружающих от по-прежнему смертельно опасных возбудителей древней формы проказы, которые таились в сероватой поверхности шкуры неизвестного животного. К сожалению, за эти несколько часов потускневшие буквы пока так и не открыли самую главную тайну пророчества: какую же, собственно говоря, гадость собирался сделать потомок Прародителя в городе Лондоне. Гипотеза Аналитика о том, что неровности пергамента могли содержать зашифрованную информацию, пока не подтверждалась. Не помогло и чтение под ультрафиолетовым освещением — хорошо известный способ расшифровки записных книжек с вырванными страницами. Ничего не дало и сканирование поверхности документа с помощью миниатюрного звукового локатора — подобия устанавливаемого на кораблях эхолота. В получившихся подобным образом рельефах при желании можно было увидеть всё, что угодно. Воображения Мари и Агента уже хватило на то, чтобы разобрать грубый портрет длинноволосого мужчины (то ли Иисуса, то ли Джона Леннона); сетку каналов, подобную марсианской; число Зверя (то бишь «666») и многое другое.

Когда Мари, массируя тонкими пальцами покрасневшие от напряжения глаза, объявила о том, что видит в древнем послании карту Парижа, Аналитик молча взял её за руку и повёл к кофейному автомату в коридоре. Мари виновато улыбнулась и не стала отстаивать свою теорию. Держа в руках картонные стаканчики с ароматным напитком, они вернулись в специально затемнённое помещение огромной лаборатории. Аналитик вновь испытал острое ощущение счастья от общения с этой умной и красивой женщиной. Может, это была накопившаяся усталость, может, эйфория от воздействия кофеина, но ему вдруг показалось, что, если он возьмёт Мари за плечи и притянет к себе, она не станет сопротивляться. От этой мысли по его телу прошла сладкая волна предчувствия откладываемого, но неизбежного наслаждения. Интересно, какова будет Мари по ту сторону первого поцелуя? От этой неожиданной мысли Аналитик вдруг покраснел. От следующей неожиданной мысли его бросило в жар.

— Мари, — взволнованно произнёс он, вдруг забыв об усталости и любовных переживаниях, — нам стоит посмотреть на пергамент с обратной стороны!

— Вы правы! Нам почему-то и в голову не пришло это сделать!

После недолгой подготовки Мари, чувствительным пальцам которой была доверена деликатная операция, подвесила свернувшийся в трубочку документ за верхний край под крышкой контейнера. Агент, с нетерпением ждавший второй части — развёртывания пергамента обратной стороной, вдруг с удивлением спросил:

— Он так и был обнаружен: текстом наружу?

Мари на секунду прервала манипуляции. Её собеседник был абсолютно прав! По какой-то загадочной причине пророчество Египтянина было свёрнуто не, как можно было бы ожидать, текстом внутрь — для его большей сохранности, а наоборот.

— Я не знаю на этот счёт никакой статистики. Не думаю, что кто-то из исследователей древних документов обращал на это внимание, но могу поклясться, что не так уж много пергаментов и папирусов свёрнуты таким образом! Интересно, по какой причине? Дать возможность чернилам лучше просохнуть? Подставить пальцам нашедшего заражённую сторону? Или просто ошибка?

— Не думаю, что тот, кто писал этот документ, мог ошибаться подобным образом! — с сомнением откликнулся наш герой, рассматривая свиток в ярком свете галогенных светильников. — Это было сделано специально, надо только понять зачем. А мы можем не разворачивать документ, а, наоборот, свернуть его обратно — в трубочку?

Мари подумала:

— С одной стороны, в этом случае мы рискуем сохранностью пергамента! В конце концов, разворачивание и сворачивание манускрипта, которому несколько тысяч лет, вряд ли пойдёт ему на пользу! Но с другой стороны, именно такую манипуляцию с завещанием Египтянина не осуществляли с самого момента обнаружения! Может, действительно стоит попробовать?

Мари сначала осторожно и медленно, а потом немного смелее попробовала расправить завещание. Свиток послушно возвращался в привычное свёрнутое состояние без видимых повреждений. Материал по-прежнему оставался упругим, несмотря на то, что его выделали раньше, чем был написан Ветхий Завет.

— По-моему, можно рискнуть и свернуть его плотнее… Чего вы хотите? Увидеть, какие строчки документа окажутся рядом после совмещения?

Но Аналитик, пристально смотревший на текст, попросил:

— Мари, повторите то, что вы делали до этого! И не напрягайте глаза! Просто посмотрите на пергамент, когда он будет сворачиваться вновь!

Мари, уже привыкшая доверять интуиции своего нового знакомого, не стала задавать вопросов. Она просто ещё раз расправила документ, потянув его за нижнюю кромку, а потом дала ему свернуться в исходную форму. И тут она поняла, о чём говорил Аналитик. Благодаря эффекту, используемому в рисованной мультипликации, на поверхности быстро сворачивающегося свитка в течение доли секунды можно было увидеть один и тот же символ. Раз за разом на поверхности арамейского текста читалась одна и та же буква латинского алфавита.

— N? — с удивлением спросила Мари. — Неужели это N?

— По-моему, да, но что бы это могло значить? — растерянно задал риторический вопрос Аналитик, нарисовав на листе бумаге огромную N. Разгадав часть загадки Египтянина, они так и не знали, какое же катастрофическое несчастье грозит избранным со стороны их большого недоброжелателя Профессора.

— Вам подсказать? — Голос Снежной Королевы заставил их вздрогнуть.

— Ты? — изумлённо спросил Агент, инстинктивно стараясь отодвинуться подальше от Мари. — Что ты здесь делаешь?

— Как мне кажется, то же, что и вы! — ответила та, с печальным любопытством проигравшей женщины рассматривая свою соперницу. Разумеется, от её опытного глаза не могло укрыться суетливое желание бывшего любовника отодвинуться от предмета его обожания. И хотя благодаря встрече в устричном баре она уже не горела желанием собственноручно подвергнуть причинившую ей боль парочку немедленной и мучительной смерти, в сердце опять заныла ледяная заноза ревности.

— Вы действительно знаете, что означает латинская N? — спросила Мари.

Помимо естественного любопытства учёного, близкого к разгадке давно волновавшей её тайны, задать этот вопрос её побудило и естественное желание разрядить обстановку. Она прекрасно понимала причину напряжения в голосе очаровательной женщины с бархатистой кожей и виноватого выражения лица своего нового знакомого.

— Если не ошибаюсь, разгадка вашей тайны находится в лаборатории генетики — в западном крыле этого же здания! — ответила Снежная Королева, разглядывая пергамент под ослепительными лучами галогеновой лампы. — В жизни бы не подумала, что придётся одновременно делать столько несвойственных мне вещей!

Она не стала уточнять, что последние включали не только необходимость принимать участие в разгадках древних пророчеств и спасении великих достижений современной генетики, но также ревность к покинувшему её мужчине, неожиданную способность прощать и готовность ослушаться приказа Богомола. Бросив взгляд на часы, она посоветовала:

— Если хотите поговорить на эту тему с главным знатоком проекта N, нам лучше поторопиться: он появится в своей лаборатории с минуты на минуту!

— Что ж, — согласился Аналитик, — настала пора поставить точку в этой истории!

Глава 4

В момент, когда наш герой произносил эту фразу, на расстоянии примерно одного светового года, на крыше копии Иерусалимского храма, архистратиг райского воинства и диктатор военного времени Михаил неожиданно вздрогнул. Ему показалось, что по его белоснежным крыльям кто-то нежно провёл большой тёплой ладонью. Положив мощную руку в кольчужной перчатке на рукоятку короткого испанского меча, он даже повернулся и посмотрел, кто бы мог это сделать. Но он не увидел никого, кроме Миссионера и Основоположника. Судя по их виду, в данный момент иерархам райской Богадельни вряд ли пришло бы в голову шутить шутки с её главным полководцем. С тревогой и испугом они пристально вглядывались в небо над городом. И честно говоря, им было на что посмотреть. Заполнив близкий горизонт Райской планеты, в залитом зелёным солнцем небе висели рваные чёрные тучи. Эти тучи были легионами дьявольского воинства. В простую подзорную трубу можно было различить отборных чёрных ангелов, закованных в хитиновую броню панцирных вампиров, полчища злобных карликов на огромных скорпионах. Там же колыхались вспомогательные орды грешников-добровольцев. Последние, разумеется, не выдержали бы и пятиминутного боя с одним из полков белоснежных красавцев ангелов, облачённых в сверкающие платиной и золотом шлемы и доспехи. Но они вполне могли решить исход сражения и уж точно опустошили бы райские кущи после битвы, грабя, разрушая и насилуя всё живое.

— Может, всё же пошлём парламентёра и попробуем откупиться? — выразил своё сокровенное желание Основоположник.

— Откупиться? В своём ли ты уме, иерарх? — раздражённо ответил Михаил, полуобернувшись к нему. — Ты что, решил, что мы — великий Рим, окружённый варварами? Думаешь, нас спасут дары и унижение? Они здесь не ради золота и драгоценностей! Они явились, чтобы добить нас! Взять реванш за своё поражение пять тысяч лет назад!

— К тому же, — спокойно заметил Миссионер, — пока ты, Основоположник, только думал об этом, я… гм… позволил взять на себя смелость посетить лагерь Врага человеческого и провёл с ним консультации по поводу упомянутой возможности.

Михаил пристально посмотрел на говорившего. Формально он мог тут же арестовать Миссионера за измену. Но ввиду предстоящей битвы это уже не имело бы никакого значения.

— И что же сказал Сатана? — вытаращив глаза, спросил твердокаменный лидер Небесного Чертога.

— А то, что наши с тобою муки от рук римских палачей покажутся лечебным массажем, когда сегодня к вечеру его воинство уничтожит наше, а диавольские орды хлынут на улицы города!

— Кстати, если твой протеже Уриэль и его звероподобные элефантийцы собираются чем-то помочь, то им самое время появиться с эликсиром! — с нажимом молвил архистратиг. — Времени не осталось! Речь идёт о часах!

Миссионер молча кивнул. По правде говоря, уже несколько дней он не получал известий от бывшего ангела, превратившегося в отвратительного вампира. И уже задолго до исчезновения его отговорки по поводу затягивания получения сыворотки бессмертия становились всё более подозрительными.

— В случае его появления, всё ли готово с технической стороны? — спросил он.

Михаил уловил «в случае», понял, что рассчитывать особенно не на что, но всё же обратил вопрошающий лик к стоявшему рядом Галилео. Сильно сдавший старик был облачён в старомодные шлем и кирасу. Его воинственный вид дополняли внушительных размеров огненный меч в ножнах и кобура огромного кольта на боку.

— Так точно, ваши преосвященства! — доложил он командованию воинства Рая. — Дирижабль на ходу и готов к действию!

— Ты думаешь, он поднимется в воздух со всей этой взрывчаткой? — скептически спросил Гавриил. В своих великолепных доспехах из полированной меди и в греческом шлеме он ещё больше напоминал Александра Великого — своего земного бастарда.

— Дело не столько во взрывчатке, сколько… — начал было докладывать великий астроном, выдающийся механик и непревзойдённый часовщик.

— Не надо утруждать нас техническими деталями! — грубо прервал его Михаил.

Все присутствующие с удивлением посмотрели на диктатора. Каждый сделал свои выводы. Миссионер понял, что ему не до конца доверяют, и нисколько не обиделся. Он даже одобрил подобное отношение архистратига в такой напряжённый исторический момент. Основоположник же, питавший необъяснимую начальственную слабость к дирижаблям и всему, связанному с ними, решил промолчать и вернуться к рассматриванию боевых порядков сатанинского воинства. Оттуда, с расстояния в несколько километров, вдруг раздался грозный шум. Чёрные легионы Ада приветствовали своего предводителя, объезжавшего их ряды перед главным боем в истории небесного измерения.

— Смотри-ка, и его богопротивная жена вместе с ним! — удивлённо заметил Основоположник, разглядывая свиту всадника на огромном чёрном жеребце в мощный флотский бинокль, принадлежавший когда-то адмиралу Нимицу. — Не боится же таскать за собою!

— Э-э-э… не всё так просто! — насмешливо заметил Миссионер. — Эту дамочку он не отпускает, потому что боится её резвости в своё отсутствие!

Издалека донесся грозный ритмичный грохот: по древней традиции, воины Сатаны стучали мечами о щиты. Казалось, с далёких гор сходит колоссальная лавина. Основоположник невольно поёжился и предложил:

— Помолимся, братия?

«Братия» — Михаил, Гавриил и Миссионер — посмотрели на него с жалостливым выражением. Оно подразумевало гораздо большую надежду на недавно полученную с Земли партию американских пулемётов, чем на упрашивание Самого обратить наконец на них своё царственное внимание.

— А ты помолись за всех нас, иерарх, — с некоторой иронией молвил Гавриил, ещё раз проверяя, как затянуты ремешки на сверкающей медной броне, — пока мы сражаемся во славу Господа нашего!

Михаил поднял левую руку в рыцарской перчатке. В белоснежных облаках отборных легионов ангелов, находящихся на некотором отдалении, тоже раздался оглушительный грохот. Теперь уже они стали ритмично стучать клинками о щиты, отвечая на вызов нечисти.

— Клянусь вечностью, — крикнул сквозь грохот Михаил со странным весельем, свойственным старым воинам в преддверии битвы, — они начнут с атаки на наш центр!

Вдалеке раздался первый выстрел артиллерии ада. Со свистом снаряд пронёсся над головами присутствующих и разорвался где-то в садах Джебуса. Столпившиеся на плоских крышах домов праведники бросились вниз, в укрытия. Михаил с Гавриилом на прощание отсалютовали иерархам и понеслись к своим солдатам на белоснежных крылатых конях.

— А может, нам помолиться где-нибудь в пещерах? — спросил Основоположник, тревожно глядя на зашевелившиеся чёрные облака сатанинского воинства.

— Не суетись, старче! — коротко ответил Миссионер. — Смыться мы всегда успеем! Было бы куда!

* * *
В момент, когда по ту сторону Альфы Центавра раздался звук первого орудийного выстрела начинавшейся вселенской битвы, над Лондоном вспыхнула первая молния. Гигантский протуберанец атмосферной энергии длинной в десятки миль прочертил уже начавшее темнеть небо и вонзился в громоотвод башни Би-би-си. Громоотвод из прекрасной шеффилдской стали принял на себя первый удар стихии и, вспыхнув миллиардом ярко-красных искр мгновенно расплавленного металла, испарился. И тут же раздался сухой и резкий звук грома такой силы, что во всей округе враз сработали системы сигнализации тысяч автомобилей. Толпившиеся возле пабов любители выпить и покурить инстинктивно присели и благоговейно выдохнули коллективный «О, f… к!» («Ну ни хрена себе!»). Завыли собаки в домах. Залаяли лисицы в парках. Белки дружно решили переселиться в Сибирь. На экранах тысяч сгоревших телевизоров воцарилась тьма. В Национальном Диспетчерском Центре, на который не так давно потратили сотни миллионов фунтов, вырубился главный суперкомпьютер. Пилоты сотен самолётов, роившихся в британском небе, на десятках языков, кто тихо, а кто и громко, произнесли кто ругательство, кто короткую молитву, а кто просто закусил губу, отключил автопилот и приготовился к худшему.

Двое обитателей тюремной камеры повышенной комфортности уже давно находились в тревожном ожидании великих и непредсказуемых космических катаклизмов. Бородач, творивший вечернюю молитву на своём потёртом коврике из верблюжьей шерсти, поднялся на коленях и посмотрел на товарища. Учитель кивнул:

— Да, друг мой, настала пора действовать!

После этого, не произнося более ни слова, двое проповедников принялись за работу. Молодой измазал лицо заранее припасённой кашицей из замоченного хлеба и, страшно выкатив глаза, лёг спиною на пол. Бородач подбежал к стальной двери и принялся молотить по ней твёрдыми сухими кулаками. В панике прибежал охранник:

— Что? Что случилось? — затараторил он, с ужасом посматривая в глазок на хрипевшего и, по всей видимости, захлёбывавшегося в собственной рвоте «хиппи».

— Не знаю! — панически орал Бородач, вдруг заговоривший на вполне приличном английском. — Наверное, вы накормили его свининой!

Почему-то подобное объяснение привело охранника в ещё больший ужас: чёрт знает этих мусульманских фанатиков! Может, для них свиная отбивная действительно хуже крысиного яда! Тем временем состояние «мусульманина» стремительно ухудшалось: на его ногах и запястьях появилась свежая кровь, его худое красивое лицо принимало синюшный оттенок умершего человека.

— И что же теперь может случиться? — испуганно спросил страж порядка.

— Сейчас он выплюнет своё сердце!

Образ сердца, вылетающего из осквернённого свининой тела слишком религиозного заключённого затмил последние сомнения в мозгу тюремщика. Он зазвенел ключами и секунду спустя распахнул тяжёлую дверь. В этот миг лицо лежавшей на полужертвы некошерной диеты внезапно просветлело. Оторопев, полицейский увидел, как ещё секунду назад умиравший выходец с Ближнего Востока медленно сел и внимательно посмотрел на него.

— Ты ведь поможешь нам, добрый человек! — полным доброжелательности голосом скорее утверждал, чем спрашивал, Учитель.

Загипнотизированный тюремщик встрепенулся и бодрым голосом исполнительного солдата ответил:

— Так точно, сэр, буду готов помочь вам всем, чем только могу, сэр! Прикажете исключить свинину из тюремного рациона, сэр?

Учитель невольно улыбнулся:

— Друг мой, уверяю тебя, если бы свиные могли говорить, они бы убеждали в пользе кошерности жарче любого раввина!

Бородач недовольно покосился на своего товарища по приключениям, но промолчал. За окном сверкнула вторая молния, и в тюрьме пропал свет. Спустя десять минут из её здания вышли две странные фигуры. Одетый арабским пастухом старик с гремящим мешком и хиппи средних лет сначала не спеша, а потом всё прибавляя шагу и ежесекундно оглядываясь, направились к ближайшему перекрёстку. В наступившей темноте их можно было разглядеть лишь благодаря странному ореолу над головами. У наёмных убийц, нанятых Председателем-яхтсменом и сидевших в машине неподалёку, возникло впечатление, что эти двое горели желанием оказаться подальше от изолятора и куда-то очень спешили. Один из них набрал номер сотового телефона. Перекрикивая сильнейший штормовой ветер, он доложил об обстановке и затребовал дальнейших инструкций. Очевидно, инструкции оказались короткими, так как машина тут же последовала за двумя беглецами. Тот, что звонил Председателю, спрятал телефон, достал с заднего сиденья автомат Калашникова и передёрнул затвор. Сверкнула третья молния. Звуковая волна от мощного электрического разряда на несколько секунд прижала к земле всё живое и неживое. По крышам домов и автомобилей, по нагревшемуся за день асфальту, по тёмной и грязной воде Темзы застучали первые капли стремительно набиравшего силу ливня. В наступившей кромешной тьме обитатели Лондона не сразу заметили, что ливень, подобный тропическому, был кроваво-красного цвета.

Глава 5

Для Констебля эта пятница стала достойным завершением и без того трудной недели. Все его попытки разговорить Бородача, в котором он подозревал давно умершего пророка, закончились ничем. Симпатичный араб лишь улыбался и произносил уклончивые и часто совершенно непонятные фразы. Впрочем, переводчик, по-видимому, лучше воспринимал смысл этих загадочных изречений. Он записывал каждую букву со священным трепетом и вскоре достиг такой степени экзальтации, что стал абсолютно бесполезным. В среду он не появился вообще. Констебль без особого удивления узнал, что тому неудачно сделали процедуру обрезания. Не прибавляло хорошего настроения и вяло идущее расследование череды зверских убийств, исполнителя которых детективы со свойственным им чёрным юмором окрестили «Гурманом». Прозвище намекало на то, что изувер, высасывавший из своих жертв большую часть крови, а потом раздиравший их на части, предпочитал обладателей исключительно первой группы. Версия о причастности к убийствам кого-то, имевшего доступ к историям болезни погибших, оставалась наиболее перспективной, но пока не нашла подтверждения. Лишь у Констебля порою мелькали сомнения по поводу верности приоритетного направления расследования. Ведь Скотланд-Ярд исходил из того, что убийцей был человек, который мог узнать о группе крови лишь на основании лабораторного анализа.

А если речь шла не о человеке? В конце концов, комары выбирают обладателя той или иной группы не по медицинской книжке.

Но самой главной причиной стресса на этой неделе, безусловно, являлось отсутствие прогресса в поиске настоящего Профессора. Сей персонаж, по предположениям антитеррористической полиции и контрразведки, по-прежнему находился на территории Соединённого Королевства и готовился к совершению пока не известного, но заведомо чудовищного преступления. От действий сумасшедшего имама могло пострадать не только население зелёного острова, но и политическая карьера нынешнего Премьера, у которого на носу были очередные выборы. Перспективу победы на них и так уже поставили под сомнение неудачный мир в ближневосточном Междуречье и растущее недовольство нации по поводу слепой любви к заокеанскому коллеге. Сегодня утром, перед совещанием с силовыми ведомствами, Премьер просмотрел подборку редакционных статей и политических карикатур в ведущих изданиях страны. Особенно тяжёлое впечатление произвела та карикатура, где он — в женской шляпке, в отнюдь не шотландской юбке и с аляповато накрашенными губами — становился жертвой грубых ухаживаний ковбоя с циничной ухмылкой. Своё неважное настроение Премьер выразил самым недвусмысленным образом и предъявил немалые претензии силовикам по поводу «непозволительно медленного расследования» и «чудовищно некомпетентного поиска». Начальники полиции и контрразведки тут же обозлились и напомнили Премьеру, что именно он несколько лет назад в несколько раз уменьшил бюджеты их организаций. «При этом, — сказали они, — „ваш друг“ Президент России наводнил наш остров полчищами шпионов такой численности, которую мы не видели и в худшие периоды холодной войны». Этот упрёк оказался тем более болезненным, поскольку был абсолютно справедливым. Действительно, в последние пару лет британцам пришлось фактически прекратить тотальную слежку за сотрудниками посольств России, Израиля и прочих «союзников». У них просто не хватало сил и средств, чтобы уследить за их активной и, как с тоскою подозревали английские спецслужбы, весьма плодотворной деятельностью. За этим нетактичным упоминанием последовало ещё более раздражённое высказывание главы кабинета по поводу того, что русские и избранные, по крайней мере, не собирались распылять ядовитые газы в метро или заражать чумой фабрики мороженого. Словом, и начальник Констебля, и он сам покинули совещание на Даунинг-стрит, 10 с противным ощущением грозящей им скорой и бесславной отставки.

Но вскоре после без всякого аппетита съеденного обеда наступил давно желанный перелом. На приём к Констеблю пришёл адвокат из известной юридической фирмы и взволнованным тоном сообщил, что у него есть важная информация. Как оказалось, один из давних клиентов фирмы — потомок аристократической и во всех отношениях выдающейся семьи (последнее чопорный юрист сообщил, как будто оправдываясь) — примерно год назад оставил запечатанный конверт. Содержимое его с тех пор неоднократно обновлялось на регулярной основе. Согласно приложенным инструкциям, если бы клиент не сделал свой заранее оговоренный звонок каждый понедельник и четверг, его юристы должны были вскрыть конверт и передать его содержимое антитеррористическому подразделению Скотланд-Ярда.

— К сожалению, — юрист должным образом понурил голову, — вчера наш клиент не вышел на связь. Поэтому мы прочитали оставленный на наше попечение документ и, не теряя ни минуты, решили показать его полиции!

Когда Констебль прочитал послание Рыжего, его лицо приняло выражение человека, узнавшего о смерти нелюбимой, но очень состоятельной родственницы, неожиданно переписавшей завещание.

Через секунду он уже мчался по коридору, расталкивая опешивших коллег и бормоча извинения. Спустя каких-то пятнадцать минут, после короткого доклада, начальник полиции без сожаления отменял свои планы на выходные.

Не прошло и часа, как в небе над ничем, казалось бы, непримечательной английской фермой, уже кружился древний самолёт-разведчик «Канберра», построенный задолго до первого выступления группы «Биттлз». К тому времени в окрестностях усадьбы резко прибавилось транспортных средств, а единственный геостационарный спутник-шпион Её Величества в срочном порядке перенацеливали с иракской пустыни на родную британскую глубинку. К середине дня в роще у фермы появились двое солдат спецподразделения SAS, взявших под наблюдение деятельность её обитателей. Время от времени бывалые воины вздрагивали широкими плечами и тревожно переглядывались, когда поблизости раздавались жуткие крики павлинов, возбуждённых присутствием свежей протоплазмы. Они были уверены, что когда-то уже слышали подобные звуки, но, по понятным причинам, не могли представить себе, что это произошло не где-нибудь на учениях в джунглях острова Борнео, а в местном зоопарке. Примерно в пять тридцать тридцатилетний сержант — командир дозора — взял в руки полевую радиостанцию и тихо пробормотал в неё:

— Первый десятому, первый десятому! Из ворот фермы выехали две машины!

Далее он описал указанные транспортные средства, одним из которых почему-то оказался фургон для перевозки животных. Никто из англичан, включая и Констебля, пока не имели понятия, находились ли в машине Профессор и его подручные, и если да, то каковы их намерения. Поэтому последовал приказ о скрытном сопровождении. Гудя старинными двигателями, самолёт-разведчик заложил вираж и начал наматывать двадцатимильные крути над предполагаемым маршрутом движения грузовика с псевдоорангутангами. «Канберра» пыталась избежать уже начавших густеть грозовых туч и удержать автомобиль в объективах реликтовых фотокамер. Каждые пять минут пилоты действующего музейного экспоната чётко докладывали о происходящем под ними с помощью аппаратуры засекречивания, придуманной примерно полвека назад и «расколотой» потенциальными противниками и потенциальными друзьями примерно спустя год после её ввода в эксплуатацию. Поэтому их доклады каждый раз должным образом перехватывались американцами, русскими и израильтянами, на всякий случай решившими проследить за внеплановой пятничной активностью ВВС Её Величества. Из упомянутых докладов становилось понятно, что англичане зацепили крупную рыбу и в скором времени приступят к её извлечению. Разумеется, представители мирового шпионства, засевшие в г. Лондоне, ни за что на свете не пропустили бы подобное интригующее событие, а потому информация о предстоящем спектакле была немедленно переправлена в соответствующие центры, а затем и оперативникам на местах. Во всяком случае, тем, кто в данный момент не находился в Центре Исследований Будущего и возле него.

Глава 6

Тем временем над райским городом Джебусом разворачивался первый акт вселенского боя. Со стороны горизонта, затянутого «тучами» адских полчищ, появилась гигантская, длинная, подобная основанию смерча, «колбаса». Этот движущийся параллельно земле «смерч» являлся первой атакующей колонной сатанинского воинства. Михаил, осаживая гарцующего крылатого жеребца, крикнул Гавриилу сквозь хлопки рвущейся вокруг шрапнели:

— Я же говорил, начнут в центре!

— А я и не спорил! — весело ответил его старый друг, прощально махнул рукой в кольчужной перчатке, опустил забрало шлема и помчался в голову колонны белых ангелов.

— Спаси тебя Господь! — тихо, но истово прошептал архистратиг, наблюдая за тем, как передовой легион под звуки труб и бой барабанов развернулся в атакующий порядок и начал движение навстречу противнику.

Далеко внизу, с крыши храма, за началом боя наблюдали и иерархи. Приникнувший к телескопу Основоположник с ужасом следил за тем, как, набирая скорость для первого столкновения, сближались головы колонн — чёрной и белой. В какой-то момент ангелы, прикрывающие движущихся внутри колонн воинов, по команде перехватили в руки щиты. Адская колонна стала ещё темнее из-за чёрного хитина и серого титана. Райская засверкала полированными платиной и сталью. Происходящее было совершенно удивительным и завораживающим зрелищем и производило эффект батальной сцены наполеоновской поры, наблюдаемой с высокого холма жителями нейтральной страны, обрадовавшихся грандиозному спектаклю. Но было и несколько отличий. Так, зрители, толпившиеся на плоских крышах Джебуса, были отнюдь не сторонними зеваками. В случае поражения их ожидали мучения, смерть и окончательное разорение. Великую битву они наблюдали не сверху, а совсем наоборот — снизу. Наконец, две колонны воинов не разворачивались в «лаву» и не сходились одной привязанной к земной поверхности линией на другую, а могли маневрировать в трёх плоскостях.

Головные части летящих формаций вплотную приблизились друг к другу. Можно было бы ожидать, что они просто сшибутся в воздухе, и что обе «колбасы» — чёрная и сверкающая полированным металлом — через короткое время сольются в один безобразный собачий клубок кавалерийского боя. Но вместо лобового столкновения атакующие колонны, сблизившись, разминулись и вдруг начали обвиваться друг вокруг друга подобно волокнам каната. Именно такой оригинальный манёвр давал возможность для боевого соприкосновения с противником максимальному количеству воинов. Двигаясь на огромной скорости, они применяли огненные мечи, копья, топоры и стрелы. Издалека послышался лязг металла и хруст ломаемых щитов и костей. Создавалось впечатление идущего по лесистому ущелью ледяного оползня, срезающего на своём пути всё вплоть до голого камня. Из обеих колонн, стремительно проносящихся мимо друг друга, в большом количестве вываливались раненые и убитые. Они либо оставались парить на месте, либо медленно падали на головы жителей Джебуса. Некоторые падали камнем. Своих раненых подхватывали и уносили в храмы, чужих молча и остервенело добивали кувалдами и ножами. На место павших в колоннах тут же выдвигались свежие бойцы. Когда за несколько секунд два «смерча» полностью миновали друг друга, они оставили на месте не менее трети состава и серое облако белых и чёрных перьев, вырванных из крыльев ангелов. Колонны разошлись на встречных курсах и по крутым дугам начали вновь поворачивать обратно для очередного столкновения. Но когда изрядно поредевшие легионы начали новое сближение, райское воинство в последний момент организованно рассыпалось в «зонтик», как будто вывернутый ветром навстречу противнику. Получилось огромное параболическое зеркало, сверкавшее в лучах зелёного солнца тысячами отполированных щитов, ослепивших надвигавшихся чёрных ангелов Сатаны. «Зеркало» напоминало огромный, очень красивый, зловеще переливающийся цветок, распустившийся на фоне райского неба. Издалека донёсся звук автоматического огня: это спрятавшиеся за спинами щитоносцев ангелы косили ослеплённого противника перекрёстным огнём земных пулемётов. Атакующая колонна чёрных ангелов уже не в силах была остановиться и неслась навстречу своей гибели. Когда её рассыпающаяся голова приблизилась к «зеркалу», ангелы-стрелки разделились: одни из них продолжали встречный огонь, другие поражали воинов тьмы вдогонку, в открытые спины. Через минуту отборный третий легион чёрных ангелов прекратил своё существование, усеяв небо над Джебусом тысячами мёртвых тел, медленно оседавших к земле подобно побеспокоенному речному илу. Из города доносился глухой шум радостных криков толпы.

Вскоре покрытый своей и чужой кровью Гавриил вернулся обратно к другу во главе потрёпанных, но счастливых ангелов-победителей.

— Неплохое начало! — с показной сдержанностью похвалил его диктатор, которому на самом деле хотелось обнять старого рубаку.

— Не перехватить ли нам инициативу, Ваше превосходительство? — весело предложил опьянённый первой победой архангел. — Может, врезать по ним, пока не очухались!

Михаил хмуро посмотрел на по-прежнему чёрный горизонт и трезво сказал:

— Нет, нечем нам пока инициативу перехватывать! Посмотри, они повторяют атаку, но уже тремя колоннами сразу! Не думаю, что нам вновь удастся твой великолепный манёвр! В этот раз подпустим их ближе и сначала обескровим артиллерией, а уж потом контратакуем! Надо беречь силы!

Так началось самое великое сражение Вселенной. Далеко на Земле набирал силу кроваво-красный ливень.

* * *
Когда Полковник узнал, что Учёный покинул Центр, даже не попытавшись скопировать файлы, касавшиеся исследования протеина N, он поначалу отказался в это поверить. Сам факт того, что взрослый и не очень глупый человек, горящий желанием вырвать любимую женщину из лап безжалостных шантажистов, не захватил с собою то, что, собственно говоря, их и интересовало, представлялся ветерану-разведчику столь невероятно безответственным, что в первый момент он заподозрил неладное. Ему почудилась замысловатая провокация-подстава, имевшая целью заманить его зондеркоманду в засаду для громкой поимки и последующей дискредитации. Подобная операция со стороны англичан вполне имела бы смысл, учитывая насколько в последнее время увеличилось количество шпионов, получавшие зарплату в рублях. Большой скандал послужил бы удачным поводом для высылки нескольких десятков обнаглевших от безнаказанности липовых дипломатов, с успехом занимавшихся промышленным и военным шпионажем в свободное от слежки за беглыми политическими врагами время. Очень не понравилось ему и то, что Учёному, кровь из носу, надо было добраться до находившегося в Центре компьютера до полуночи. Подобная привязка по времени ещё больше настораживала ветерана шпионских войн. И только многолетнее чутьё знатока людских характеров, бессмысленные объяснения самого Учёного по поводу «деловой порядочности» и заступничество говорящей крысы предотвратили его полный отказ от предлагавшейся операции. Всё это выглядело настолько глупо, что не могло быть специально подстроено! Поэтому, поколебавшись, офицер военной разведки всё же решил выполнить задание Родины и проникнуть в Центр для изъятия всей информации, касавшейся эликсира бессмертия (так он прозвал про себя синтезированный рассеянным генетиком протеин).

И вот наступил знаменательный день. Примерно к восьми вечера вся его команда, а также Учёный и крыс Альфред погрузились в потрёпанный грузовик для перевозки животных. Мысль о подобном способе проникновения в Центр подсказал завербованный накануне смотритель зверинца. Он оказался подозрительного вида молодым человеком в чудовищно грязных кроссовках, от которого разило несвежими носками и чем-то удивительно напоминавшим застоялый запах сгоревшей анаши. Полковник с глубоким сомнением отнёсся и к косым глазам своего собутыльника в баре, и к его нечёсаному и ужасно нахальному псу, и к непонятной просьбе избавить марихуанщика от партии африканских котов. Но учитывая временные ограничения, деваться было некуда. Тем более что предложение проникнуть в Центр под видом горилл, если подумать, неявлялось таким уж идиотским. А в том, что уж с котами-то справится даже умственно ущербный Десантник, у офицера ГРУ вообще не возникло сомнений. Совершенно неожиданно для Полковника сам Учёный весьма неадекватно отреагировал на план проникновения. Узнав о роли мерзкого хиппи, он долго разорялся по поводу своих давних сомнений в порядочности и чистоплотности последнего. Наконец не выдержал Дознаватель:

— И что теперь, выговор ему вынести? По комсомольской линии? А самим через отхожее место внутрь забираться?

До этого тактично молчавшие русские шпионы заухмылялись. Они тоже не могли понять моральных терзаний Учёного, как скоро он и сам-то решил посетить Центр отнюдь не для подготовки квартального отчёта. Тот оскорблённо замолчал, вспомнив, по-видимому, о томившейся где-то лапочке-мулатке с пахнущим абрикосом пышным телом. Договор был договором, и, раз уж он продал душу русским, приходилось играть по их правилам.

После примерно часовых блужданий по городу фургон с нарисованными на боках умильно улыбавшимися тюленями приблизился к Центру. Сидевшие внутри гориллы напряглись, прислушиваясь к разговору водителя — взятого взаймы заместителя культурного атташе — с уже встречавшим сегодня орангутангов охранником. Раздался скрип открывающихся дверей, и темноту уставленного клетками грузовика разрезал луч карманного фонаря. Яркое пятно остановилось на одной из горилл — Десантнике. В этот момент — то ли от нервного напряжения, то ли от предгрозовой духоты — тот как раз взялся почёсывать детородные органы, скребя себя по толстой поверхности маскировочного костюма. Полковник, у которого сначала замерло сердце, подумал, что у того получалось вполне натурально. По-видимому, его мнение разделял и охранник. Пошутив, что не хотел бы, чтобы такой парень оказался рядом с его сестрой, он со смехом закрыл дверь. Горилла-Полковник едва слышно прошипел: «Ты бы ещё облизал их, мать твою так!» Горилла-Десантник обиженно отдёрнул волосатую лапу от источника невыносимого зуда. Фургон пришёл в движение, и через пять минут военные разведчики, Берия, Детектив, Учёный и пегий крыс Альфред оказались у цели. Не подозревавшие об истинной природе обитателей клеток грузчики-пакистанцы, стоически кряхтя, поставили их в относительно свободном месте просторного зверинца. До момента исчезновения данных из компьютера Учёного оставалось ровно два с половиной часа. Задрав кромку лохматой перчатки, Полковник посмотрел на часы и принял решение подождать, пока всё вокруг окончательно успокоится. Шёпотом сообщив об этом своим волосатым коллегам, он стал с любопытством разглядывать остальных обитателей зверинца.

Против ожиданий, их оказалось не так уж и много. Администрация Центра пыталась держать здесь ровно столько подопытных мышей, крыс, собак и кроликов, сколько их требовалось согласно заранее составленным графикам экспериментов лабораторий исследовательского учреждения. Исключение делалось лишь для гораздо более редких и дорогих животных, которых надо было заказывать заранее. К таковым, например, относились приматы и пресловутые африканские коты. Как раз в тот момент, когда Полковник обратил на них внимание, к его клетке подошёл начальник зверинца и взволнованно прошептал: «Это они, сэр!» Горилла-Полковник важно кивнул огромной волосатой башкой. Он, впрочем, и так уже понял, что именно с этими, похожими скорее на диких животных, представителями семейства кошачьих ему и придётся иметь дело.

Его особенный интерес вызвал бандитского вида рыжий котяра с широченной мордой и сверкавшими в темноте глазищами. Кошмарного вида бесхвостый урод подошёл к прутьям своей клетки и деранул по ней когтистой лапой. В полумраке зверинца раздался мерзкий скрежет и сверкнули искры. Казалось, жуткий зверюга с подозрением разглядывал новых соседей.

— Надо же! — не удержался горилла-Брюнет. — Неужели эта тварь от домашних котов произошла?

— А ты пойди, спроси! — шёпотом подзудил его Хлорофос, стоя на четвереньках и пытаясь поправить под толстым костюмом перевязь с израильским автоматом «Узи» и несколькими магазинами. — Он тебе, может, один глаз и оставит — на задницу натянуть!

— Смотрите! — вмешался Десантник. — Товарищ Полковник, а в том углу ещё обезьяны есть!

Действительно, метрах в пятнадцати от «горилл» находилась батарея клеток, из которых на вновь прибывших внимательно смотрели четверо приматов немалого размера.

— Орангутанги? — горилла-англичанин заметался в своей клетке с вполне оправданным волнением. — Столько обезьян в нашем зверинце никогда не было!

— Не хотите же вы сказать, что все животные здесь такие же, как и мы! — резонно возразил горилла-Дознаватель, потирая запревшую филейную часть о прутья клетки. Он пытался обеспечить хоть какую-то вентиляцию для вспотевшей под бронежилетом и толстой «шкурой» груди.

Учёный критически посмотрел на его обезьяноподобные ужимки, перевёл взгляд на компанию посматривавших в их сторону орангутангов и согласился:

— Вы абсолютно правы, сэр! Сразу можно понять, что те-то настоящие! Посмотрите на эту доминирующую самку! Видите, как все остальные жмутся к ней, испугавшись нашего появления!

Русские шпионы замолчали, разглядывая «доминирующую самку», которая на самом деле была доминирующим Профессором, не обратившим впопыхах внимания на половую принадлежность своего орангутаньего костюма.

— Интересно, а она их по очереди выбирает? Те трое у неё как гарем, что ли? — поинтересовался любознательный Десантник-натуралист, разглядывая топтавшихся возле клетки орангутанга-Профессора приматообразных фундаменталистов. — Обалдеть как интересно! Сто лет в зоопарке не был! Но тут, конечно, поживее будет, чем в Московском! Жаль, что они в разных клетках! Глядишь, и совокупились бы!

«Доминирующая самка» угрюмо разглядывала группу лжегорилл, не обращая внимания на своих испуганных сородичей.

— Коля, — не выдержал Брюнет, — по-моему, это любовь с первого взгляда! Тебе на роду написано в стае жить! Давай, будешь доминирующим самцом!

Трое «горилл» из Главного Разведывательного Управления — Хлорофос, Дознаватель и Брюнет — запыхтели, стуча себя огромными кулаками в выпуклые груди и едва удерживаясь от гомерического смеха.

Полковник, представивший своего подчинённого в объятиях пожилой обезьяны, невольно и сам улыбнулся под звериной маской, а потом тихонько рыкнул:

— Отставить ржание! Забыли, что ли, чем мы здесь занимаемся?

Тем временем в дальнем углу зверинца шёл параллельный обмен мнениями.

— Имам, — обратился к «доминирующей самке» один из его подручных, — а правда, что горилла может раздавить своими лапами человеческий череп?

— Правда! — подтвердил Профессор, с уважением разглядывая мощный торс гориллы-Полковника. — Один такой экземпляр может весить четверть тонны!

— Аллах акбар! — в восхищении прошептал воин джихада, рассматривая стаю лжеприматов и пытаясь поскрести вспотевшую задницу о прутья решётки с той же естественной грацией, что и горилла-Дознаватель.

— А правда, что в зоопарках на Ближнем Востоке самцам-гориллам делают обрезание? — поинтересовался другой правоверный, прочитавший эту ахинею в английском таблоиде.

«Доминирующая самка» Профессор хмуро повернул к нему голову с рыжими клочьями волос на лысом черепе и позволил себе пошутить:

— Нет, скудоумный! На нашей планете есть только одна обрезанная обезьяна! Это — ты!

Два «орангутанга» в соседних клетках повалились на спины, визжа от смеха по поводу остроты своего бесстрашного лидера.

— Может, это её детки? — не мог успокоиться горилла-Десантник, по-прежнему наблюдавший за жизнью в неволе сообщества орангутангов.

— Хочешь, усынови! — опять начал давиться от сдерживаемого смеха Брюнет. — А родится дочка — назовёшь Васей!

— Разговорчики! — опять прошипел горилла-Полковник. — Проверить снаряжение! Время готовности пять минут!

Тут он недоумённо прислушался. В огромном, похожем на ангар помещении нарастал неясный шум. При всём своём немалом опыте в лесу и пустыне, в местах жарких и не очень ветерану спецопераций не приходилось раньше встречаться с коллективным возбуждением большого количества животных. Только приглядевшись и прислушавшись, он понял, что обеспокоивший его шум — это комбинация собачьего скуления, мышиного писка, кошачьего мяукания, крысиного пыхтения и шелеста сотен больших и маленьких лап, ушей и хвостов, одновременно пришедших в движение.

— Что это? — спросил он Альфреда, высунувшего пятнистую хитрую рожицу из мохнатого уха гориллы-Учёного. — Пожар в джунглях?

Тот тревожно пошевелил длинными белесыми усами и, поколебавшись, пропищал:

— Это только вы, люди, не чувствуете грядущих природных катаклизмов! А всё потому, что слишком заняты самими собой! Напрасно! Чутьё подсказывает мне, что сегодня произойдёт нечто страшное!

— И я даже знаю что! — пошутил Учёный. — Вместе с тобой заговорят и все твои многочисленные подруги! И ты поймешь, почему последний Пророк позволил своим последователям иметь лишь четырёх жён! Большее количество женской болтовни не выдержат ни Бог и ни Диавол!

— Не упоминайте их имён всуе! — испуганно вмешался Детектив, уже давно пытавшийся рассмотреть колонию кошек и понять, где уже слышал периодически раздававшийся хриплый кошачий мяв. У этой «гориллы» был несчастный вид измученного неволей и артритом животного.

— Пророк, — обратился к нему с использованием агентурной клички Дознаватель, — ты чего так испугался? Que pasa?[19]

— Не могу объяснить, но последний раз я так себя чувствовал перед встречей с посланцем неба в морге Луанды!

— Как?

— Как будто я одновременно и хочу, и страшно боюсь увидеть то, что нам, смертным, видеть не положено!

— Кстати, говоря о посланце небес, — отметил Брюнет, обнажив запястье с надетым на него приборчиком, напоминавшим электронные часы, — опять объявился радиомаячок Аналитика!

Услышав об этом, Детектив тревожно ойкнул из недр своего костюма.

— Что, Пророк, забыл порошок от блох? — недобро пошутил Брюнет, вспомнив любопытную историю отношений бывшего африканского полицейского с ангелом небесным.

— Когда он будет здесь? — тревожно спросил руководитель экспедиции, хорошо помнивший о способностях крылатых обитателей Зазеркалья.

— Час-полтора, в зависимости от направления ветра! — ответил Брюнет, считывая показания с миниатюрного экрана и делая в уме примерные вычисления.

— Вы что, — горилла-Учёный даже ударился лбом в прутья клетки, — действительно считаете, что сюда летит ангел? Думаете, я в это поверю?

— Мне всё равно, поверите вы или нет! — честно ответил Полковник, стараясь выудить из штанов обезьяньего костюма пистолет с глушителем. — Могу только сказать, что мне и моим коллегам пришлось встречаться с упомянутыми существами! И смею заверить, мы бы не настаивали на повторном свидании!

— А откуда они берутся? Из Рая?! — не сдавался Учёный. Надо сказать, ему было чрезвычайно трудно изобразить глубокий сарказм в мохнатом костюме гориллы.

— А откуда, вы думаете, взялся я? — резонно пискнул в его ухо Альфред.

Раздались раскаты очередного удара грома. Все члены группы невольно вздрогнули. Хлорофос не мог унять стучавшие от страха зубы. Детективу ужасно хотелось в туалет. Где-то за лишёнными окон стенами зверинца гремел по металлическим крышам кроваво-красный ливень Армагеддона.

— Пора! — решительно сказал Полковник, выудивший наконец из штанов устрашающего вида армейский «Кольт».

Сняв меховую перчатку, он просунул руку между прутьев, открыл дверцу и вылез из клетки. Его примеру последовали и все остальные. Животные зверинца возбуждённо запрыгали, запищали и запыхтели, увидев подобное нарушение порядка. Молчали лишь внимательно смотревшие на них орангутанги и стая ангольских котов. В эту секунду опять ударил гром, и в Центре пропал свет. Почти в то же мгновение включились батареи аварийного освещения, а вскоре заработали и аварийные генераторы. По странному стечению обстоятельств, произошедший сбой нарушил работу системы видеокамер внутреннего наблюдения.

Глава 7

К двум часам пополудни небо над Джебусом почернело от клочковатых облаков — раненых и умирающих участников последней битвы под зелёным солнцем Рая. Михаил, который в сопровождении тяжело вооружённой свиты отборных всадников решил объехать поле битвы в перерыве между атаками, тревожно хмурился, рассматривая порубленные, расстрелянные и изгрызенные тела своих лучших легионеров, медленно оседавшие на землю. Их было много, слишком много… Да, лучшие воины Рая смогли отбить уже дюжину попыток нечисти разорвать их боевые порядки, рассеять и истребить последнюю надежду праведников, тоскливо задравших вверх головы. Они почти начисто уничтожили половину Чёрной Гвардии — ангелов Князя Тьмы. Досталось и карликам на скорпионах, которым не помогли ни жуткая злобность, ни ядовитые хвосты, ни хитиновая броня. Каждый убитый нечистью воин сумел уничтожить как минимум троих демонов с помощью умения, оружия и — самое главное — веры и преданности долгу. Но, с горечью признавал архистратиг, оглядывая раскалённое зелёными лучами и пахнущее пороховым дымом пространство боя, ещё несколько таких атак — и его парней хватит лишь на оборону осаждённого Храма. Если, конечно, остаткам гордых воинов Господа удастся добраться до него раньше, чем их окружат и добьют адские орды. Вскоре к нему присоединился и давний друг — Гавриил. Доспехи архангела были иссечены, гребень конского волоса на римском шлеме срублен удачным ударом панцирного вампира (взамен тот лишился своей мерзкой башки). Его красивое лицо было испачкано кровью, грязью и усталостью — неизбежными спутниками любого боя.

— Брат мой! — уже без прежней утренней весёлости обратился к диктатору его старинный друг. — Они готовят следующую атаку! По-моему, на этот раз ударят в центр и во фланги одновременно! Боюсь, наши боевые порядки просто утонут в море этой мрази и мы потеряем связь между частями! А тогда…

— А тогда — смерть! — лаконично констатировал его друг и командир.

— Может, всё же стоит попробовать перехватить инициативу? Отразить следующую атаку, ударить вслед и попробовать добраться до самого Врага рода человеческого?

Михаил молчал, обдумывая отчаянный план Гавриила. Оба понимали, что шансы на успех подобной авантюры, которая когда-то удалась сербам в сражении с турками, были слишком низки. Этот манёвр мог вполне оказаться последним, если бы Сатана ожидал его и подготовил достойную встречу. Тогда, какими бы мужественными и сильными ни были белые ангелы, орды Ада смели бы их остатки, как океанская волна разбивает деревянное судёнышко во время шторма.

— Нет! — наконец ответил диктатор, — пока есть надежда на помощь, я предпочитаю держаться и не ставить на кон всё! Иначе, когда помощь придёт, будет слишком поздно!

— Ты ещё веришь, что сработает план Галилео?

— Нет, брат мой! Я верю в то, что нас не оставит своею милостью та, кто так давно не приходила к нам в наших снах! Я чувствую: нужно держаться и ждать чуда!

— Скорее, — невесело пошутил его соратник, — я жду чуда от святого Бернарда и его последнего завтрака! Снаряды, на которые ушли результаты ужина, к сожалению, уже закончились! Скажи мне честно, — вдруг перешёл он на серьёзный тон, — ты не устал от вечности? Может, Она посылает нам не кару, а избавление от нескончаемой радости бытия? Возможно, Ей и самой надоело быть вечной, всемогущей и вездесущей?

Михаил внимательно посмотрел в светло-голубые глаза своего лучшего друга и перед тем, как ответить, помолчал несколько секунд.

— Нет, — наконец произнёс лучший воин Вселенной, — так бы Она не поступила! Ты же знаешь: Она всегда предоставляет сделать выбор самому!

* * *
По затихшим коридорам Центра крадучись брела странная процессия. Впереди шла волосатая горилла с человеческой головой (Учёный так и не снял своего звериного костюма). На плече «гориллы» пугливо озиралась по сторонам пегая крыса. За генетиком шёл пожилой мулат с солидных размеров распятием в побелевших от напряжения и страха руках. За ними, настороженно поглядывая на, как оказалось, неработающие видеокамеры, мягко ступали русские шпионы, облачённые в штурмовые костюмы английского спецназа. Именно английскими стражами порядка они и собирались притворяться теперь — до успешного завершения сегодняшней операции. Замыкал процессию Десантник, успевавший как лётчик-истребитель Второй Мировой крутить по сторонам головой с частотой, способной вызвать головокружение у нормального человека. Его шлем несколько отличался от стандартного снаряжения антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда, так как сверкал специальной плёнкой, способной отражать даже удары шаровых молний. Такие, по рассказам старших товарищей, могли метать возможные оппоненты-мутанты.

Несколько иным и более длинным путём к лаборатории генетики продвигалась и банда орангутангов. Профессор решил не снимать маскировочных костюмов, так как в этом случае, при внезапном обнаружении, все они могли сойти за сбежавших из зверинца приматов и выиграть драгоценные секунды. Перед тем как покинуть помещение зверинца, орангутанги приняли подобающие молитве позы, вытянувшись в направлении Мекки. Как и положено правоверным, они помолились Аллаху, поблагодарив его за милость и попросив помощи в столь богоугодном деле — проекте массового истребления их ближайших этнических родственников. Отсутствие каких-либо знаков со стороны Высшего Существа было, как всегда, воспринято как знак полного одобрения готовящегося геноцида всей мировой популяции избранных. Ни у кого из террористов не возникало и тени сомнения в антисемитских настроениях единственного и всемогущего Бога.

* * *
Реликтовый самолет-разведчик Королевских ВВС, скрипя измученными возрастом плоскостями, фанерной кромкой киля и наводя ужас на свой доблестный экипаж, сделал последний разворот и отправился на базу, достойно выполнив поставленную задачу. Когда заслуженно гордившийся своим профессионализмом командир в последний раз доложил о въезжающем в пределы Большого Лондона небольшом караване, полицейские Скотланд-Ярда во главе с Констеблем довольно потёрли руки. К этому времени эстафету наблюдения за передвижениями Профессора и его террористов перехватили дежурный вертолёт и сразу несколько машин наружного наблюдения. Судя по всему, замыслившие недоброе негодяи выдвигались в район аэропорта Хитроу. Нельзя было исключать попытки захвата одного или нескольких авиалайнеров в худших традициях лидера мирового джихада. Не дожидаясь окончательного подтверждения их зловещих планов, Констебль объявил повышенную готовность всех служб, обеспечивавших безопасность стратегического объекта.

Руководство аэропорта не испытало никакого восторга по поводу ещё и этой проблемы, неудачно наложившейся на приближение грозового фронта давно не виданной силы. Но делать было нечего, и на работу срочно вызвали дополнительные силы полиции и гражданских служб. У входов в терминалы появились натасканные на взрывчатку и наркотики симпатичные псы. В отличие от Констебля, сотрудники как минимум трёх иностранных спецслужб, перехватившие разговоры пилотов, быстро поняли, куда на самом деле направлялся Профессор. Выбежавший на улицу и направившийся к ожидавшему его вертолёту полицейский не обратил внимание на доклад членов дозора SAS. Те взволнованно рассказали о подозрительных силуэтах и криках неопознанных пока огромных птиц, бродивших в лесочке возле фермы Профессора. Начальник дозора невозмутимым голосом глубоко встревоженного профессионала пояснил, что птицы эти «странные» и «чем-то озабочены». Он и не предполагал, насколько быстро его нехорошие предчувствия получат полное подтверждение.

* * *
Тем временем члены классического любовного треугольника — очаровательная профессорша Мари, не менее привлекательная оперативница Института и вконец застеснявшийся Агент-Аналитик — уже сидели в офисе Учёного и пытались найти приемлемые для обсуждения темы. Сидеть молча — отводя в сторону глаза и стараясь не выдать своих чувств — оказалось невыносимым мучением. Для Мари это сидение перед включённым компьютером под прицелом холодных глаз белокурой красавицы было вдвойне неприятным. С одной стороны, её сердце начинало сладко биться в предчувствии предстоящего объяснения этого загадочного, умного и симпатичного парня. С другой — все её романы с иными мужчинами были весьма краткосрочны. Между ними всегда незримо находился наивный и любимый русский по прозвищу Аналитик. Она чувствовала, что в этот раз всё может оказаться иначе, что далёкий призрак воспоминания наконец отпустит её. Но она не была уверена, что хочет избавиться от этого добровольного плена и поставить окончательную точку в безнадёжном ожидании пропавшего любовника. Агент, разумеется, чувствовал себя хуже всех, полагая, что общаться с женщиной, от которой ты только что отказался, — это всё равно что встретиться с разгуливающим по улицам мертвецом. С тем, правда, отличием, что Снежная Королева отнюдь не вызывала у него страха или отвращения, а была всё так же прелестна и соблазнительна. Надо сказать, что горесть отвергнутой любви лишь усиливала красоту её нежного лица. Наконец именно она нарушила молчание, воскликнув:

— Посмотрите на его компьютер! У него же водяное охлаждение!

Аналитик и Мари довольно искренне изобразили интерес к этому необычному для персональных компьютеров техническому решению.

— Может, он любит, чтобы вампиры в его электронных играх действительно передвигались со скоростью пули! — прокомментировала Мари, с любопытством разглядывая экран включённой машины.

— Скорее он просто хотел, чтобы на его столе стоял личный суперкомпьютер! — ответил Аналитик, с уважением отмечая тактовую частоту и объём памяти чуда офисной техники. — Недаром ему понадобилась вода для охлаждения: с простым вентилятором его процессор расплавился бы максимум через полчаса!

В этот момент дверь офиса открылась, и в ней показалась необычная фигура. Мари, не выдержав, вскрикнула от страха. Аналитик машинально потянулся за несуществующим пистолетом в кобуре под мышкой, вспомнил, что его там нет, и с открытым ртом уставился на волосатое обезьяноподобное чудовище с испуганным человеческим лицом. В одетом в костюм гориллы мужчине Снежная Королева тут же узнала Учёного и слегка улыбнулась, удовлетворённая своей догадливостью.

— До дня Всех Святых, пожалуй, ещё слишком далеко, не правда ли? — обратилась она к нему. — Или вы решили таким образом приятно удивить администрацию Центра, сбившуюся с ног, разыскивая вас?

— Нет, моя незнакомая леди, — смог наконец галантно парировать Учёный, — таким образом я облегчаю процесс общения с подопытными животными!

Из-под костюма-шкуры неожиданно появилась крысиная морда с длинными белесыми усами и красными глазёнками альбиноса. Мари вновь невольно вскрикнула. Снежная Королева с неодобрением покосилась в сторону красивой смуглянки. Похоже, её любовник связался со слабонервной принцессой!

— Вот именно! — морально поддержал Учёного крыс Альфред.

Тут уже одновременно вскрикнули обе свидетельницы этого феномена природы, а Аналитик даже сделал шаг назад.

— М-да, леди и джентльмены, — глумливо продолжил пегий родент, — я вам не помойный бродяга, а полномочный представитель всего угнетаемого человечеством животного мира!

— К сожалению, — воспользовался замешательством незваных ночных гостей Учёный, — я не имею удовольствия быть знакомым с вами!

Альфред вдруг замолчал и, смешно вытянувшись на его плече, подался вперёд, пытаясь принюхаться к чему-то. С сомнением посмотрев на приходящего в себя Агента, он вдруг радостно сказал:

— А вот и вы, Аналитик! Милости, как говорится, прошу к нашему шалашу!

Услышав это обращение, Мари с изумлением посмотрела на вновь обретённого мужчину. Господи! Ведь и она давно могла бы вспомнить запах своего любовника! Ей мгновенно стали понятны и пластическая операция, и знание языков. Непонятно было лишь то, почему он не открылся ей раньше. Вдруг из-за спины Учёного показалась мужская голова с короткой стрижкой, пронизывающими голубыми глазами и несколько оттопыренными ушами:

— Так это вы, мой столь загадочно исчезнувший подчинённый! Может, объясните, куда вы делись и зачем изменили свой облик?

Аналитик страшно побледнел и присел на крутящееся офисное кресло. Ему было нехорошо. Как будто вода, прорвавшая высокую плотину, в сознание забывшего своё прошлого человека хлынули волны внезапно открывшихся воспоминаний.

— А вас, дамочка, — обратился Полковник к прищурившей глаза и изготовившейся к схватке Снежной Королеве, — я тоже знаю! Мог бы показать фото с вашей белокурой подругой в устричном баре, но, к сожалению, она из тех, чья ослепительная красота засвечивает фотоплёнку!

В подтверждение он достал недавно сделанную фотографию Лены: вместо неё на снимке присутствовал непонятно размытый радужный силуэт.

— Моссад! — вдруг послышался чей-то хриплый голос. — Мы из Моссада, товарищ полковник!

Полковник перевёл внимание на бывшего коллегу.

— Ладно, хоть не из ФСБ! — политически некорректно пошутил офицер разведки с ярко выраженной лопоухостью. Надо понимать, коллега, — вновь обратился он к Снежной Королеве, лихорадочно решавшей, каким образом совладать с неожиданным вмешательством русских шпионов, — что вы здесь за тем же?

— Протеин N вам не принадлежит! — коротко ответила та жёстким тоном не желающей делиться тигрицы. — И этот сотрудник Центра, — она кивнула в сторону Учёного, который сейчас выглядел расстроенным и смущённым, — совершит должностной проступок и уголовно наказуемое деяние, если передаст секретный проект в чужие руки!

— Послушайте, — раздался тут добрый голос невесть откуда взявшегося Берии, — мы же разумные люди и всегда можем договориться!

Помилуйте, разве русские когда-либо применяли оружие массового поражения? Тем более такое — генетическое! У нас же так все расы перемешаны, что применишь оружие против татар или евреев — так в результате одни чукчи и эскимосы останутся! И то не все!

Тем временем Мари воспользовалась перепалкой и, забыв на время о цели своего появления здесь, бросилась к побледневшему Аналитику:

— Это ты? Ну, скажи, это действительно ты? — бормотала она, гладя его по лицу, в котором узнавала черты давно потерянного любимого мужчины. — Почему не признался? Почему мучил меня?

— Мари, Мари, Мари! — шептал тот в ответ, прижимая к груди ее стриженную головку. — Это Она! Она решила сделать именно так!

Мари кивала в ответ, прекрасно понимая, кем являлась загадочная «Она» и почему эта женщина поступила подобным образом.

Внезапно распахнулась вторая дверь в офис Учёного — та, что вела не из коридора, а напрямую из лабораторного корпуса, — и все вновь ахнули. Ибо в дверях стояли четверо орангутангов с автоматами «Кехлер-Энд-Кох» в лохматых лапах.

— Они что, цирковые? — ошарашенно спросил Берия, так решительно вмешавшийся в процесс дележа протеина N. — Может, они и стрелять умеют? Посмотрите на доминирующую самку! Она мне прямо в лоб целится!

Глава 8

«Доминирующая самка» стянула с головы звериную маску и явила миру нехорошо ухмылявшееся лицо мирового террориста номер один. Учёный сдавлено ахнул, вспомнив ночной визит лидера мирового джихада. Жалким голосом он вопросил:

— Куда вы дели мою невесту?

Орангутанг, оказавшийся Профессором, осмотрел собравшуюся компанию тяжёлым взглядом не любящего конкуренции психопата.

— Ваша невеста в моих руках! — коротко ответил он страдальцу-генетику. — А её судьба — в ваших! Если я скажу условное слово, — тут Профессор продемонстрировал сотовый телефон с функцией голосового набора, — у вашей томной красавицы отлетит прелестная головка! Если же вы наконец образумитесь и начнёте способствовать нашему богоугодному делу, то я скажу иное слово и обезврежу бомбу-ошейник!

— И какое же богоугодное дело ты собираешься сделать? — едва сдерживаясь от годами носимой ярости, сквозь зубы спросила его Снежная Королева. — Уничтожить ещё несколько сот моих соотечественников?

— Нет, диаволица! — спокойно ответил сбросивший личину орангутанг. — В этот раз я избавлю планету от всех вас! А теперь вернёмся к предмету нашей договорённости! — вновь обратился он к Учёному. — Я думаю, первым вашим шагом, демонстрирующим готовность сотрудничать во имя угодного Аллаху дела, станет включение вашего компьютера.

— Не делайте этого! — закричала Снежная Королева, невольно двинувшись по направлению к Учёному. — Он всё равно убьёт её!

Раздался одиночный выстрел, и Королева упала на покрытый пластиком пол, держась за рану в плече и стоически удерживаясь от стонов. По светлой поверхности свитера расползалось тёмно-красное пятно. Все замерли. Берия в ужасе всхлипывал и приговаривал нечто вроде «и зачем я только сюда полез!» Полковник бросил в его сторону мстительный взгляд, а затем продолжил без всякой симпатии наблюдать за Профессором и его подручными. Тот же как ни в чём не бывало диктовал инструкции покорно сидевшему за компьютером Учёному. В помещении за стеной послышались вибрация оживших насосов, электронные зуммеры приходящей в режим готовности аппаратуры и встревоженный писк лабораторных крыс. Всё замечающий взгляд Полковника отметил, что болтун Альфред исчез, и он понадеялся, что тот убежал не за засохшим куском сыра. Профессор вышел проверить начавшийся процесс синтеза и, вернувшись, уже не мог сдержать радостного возбуждения:

— Я начну с Лондона! С этого погрязшего в грехе скопища избранных, свивших здесь гнездо для развращения всего мира!

— Слышь, имам, — спокойно обратился к нему Полковник, — здесь же не только избранные гнездо свили! Здесь и мы с тобой, и ещё несколько миллионов англичан, арабов и прочих европейцев! Что ты там такое собрался закачать в систему водоснабжения? Ведь ты же именно так собрался применить готовый протеин?

— В том-то и дело! — засмеялся всё более возбуждающийся психопат, стягивая с себя косматый костюм обезьяны. — Мучительной смертью погибнут лишь те, в чьих жилах течёт проклятая кровь избранных! А вслед за Лондоном наступит очередь Нью-Йорка и прочих скопищ этих расползшихся по всему миру заговорщиков! И им настанет конец — окончательный и бесповоротный! Они действительно станут избранными — избранными для Божьей кары!

— Очевидно, — прокомментировала Мари, — вы считаете, что Аллах должен быть убеждённым и законченным антисемитом!

— Замолчи, девка! — угрожающе прошипел Профессор. — Дойдут руки и до вас, игнорирующих заветы Пророка и не знающих своё место баб!

— Я, — дрожащим от гнева голосом продолжила Мари, — была в таких местах и видела такое, что ты, ненормальный, увидишь лишь после своей скорой и позорной смерти!

В этот момент от немедленной смерти Мари избавил Учёный, который вдруг обратился к побелевшему от злобы террористу:

— Имам, а вы не подумали, что протеин может оказаться смертельно опасным не только для избранных, но и для арабов! Ведь исторически и генетически — вы самые близкие родственники!

— Аллах проклял избранных, забывших о заветах собственных пророков! — прошипел Профессор. — Они заслужили смерть и забвение! Господь не допустит гибели невинных!

— Ну, скажем, своих пророков только ленивый не забывал! — мудро вмешался Полковник, пытаясь незаметно для террористов вытряхнуть из петли в рукаве метательный нож. — Что ж теперь, всех за это под корень?

— А ты кто такой? — с большим подозрением спросил его Профессор, обратив внимание на боевые доспехи и слишком спокойные глаза вопрошавшего. — SAS? Или полиция?

— Да нет, — дружелюбно ответил офицер ГРУ, — я из другого муравейника! А с вами, уважаемый, мы могли встречаться в провинции Герат, когда вы чудом смылись от солдат моей роты! Да, да, чего глаза-то выпучил? Я русский!

После этого признания наступила небольшая пауза, в ходе которой Профессор пытался решить, кого пытать первым — израильтянку, пославшую ему куклу, или представителя столь ненавистных шурави. В этот момент от пояса одного из его помощников отцепился и с грохотом упал пластмассовый истукан. Засучив по пластику короткими ногами, кукла вновь запела про свою любовь к гражданской авиации.

Именно это мгновение Полковник выбрал, чтобы бросить нож в сердце одного из террористов и в прыжке выстрелить из «Глока» по коленям Профессора. Лежавшая без движения Снежная Королева неожиданно «ожила» и, вытянув в левой руке покрытую тефлоном автоматическую «Беретту», выстрелила в голову второму соратнику самого грозного террориста планеты. Аналитик схватил стул и попытался двинуть им по голове оставшегося на ногах и быстро приходившего в себя исламкого радикала, когда упавший Профессор выпустил очередь в его сторону. Заметившая это движение Мари крикнула: «No!» — и закрыла своим прекрасным телом вновь найденного любовника. Полковник понял, что допустил ошибку и выстрелил Профессору в локоть. Но было поздно: несколько разрывных пуль с характерным чавкающим звуком искромсали тело вернувшейся из Ада француженки. Стул, брошенный Аналитиком, всё же достиг головы остававшегося невредимым террориста. Того силой удара развернуло вместе с рукой, сжимавшей оружие. Раздался бухающий звук сработавшего подствольного гранатомёта. Граната со свистом вылетела из дверей офиса и попала в находившийся в лабораторном корпусе огромный стеклянный бак с янтарной люминесцирующей жидкостью. Ёмкость с уже синтезированным протеином разлетелась в облаке осколков специального лабораторного стекла и мириад капель. В тот момент, когда первые частички эликсира коснулись открытых частей тела находившихся в лаборатории человеческих существ, произошло нечто, чего не ожидал даже сотворивший чудесное зелье Учёный.

* * *
Оставленные в коридоре перед лабораторией оперативники ГРУ напряженно ожидали приказов Полковника и охраняли пути отхода. Хлорофос, Десантник и Брюнет присели под стенкой, пытаясь успокоить бешено стучащие сердца.

— Покурить бы! — с тоской прошептал Десантник.

— Даже не думай, Коля! — твёрдо ответил ему Брюнет. — В нашем деле дым от сигареты — это верная дорога на тот свет! Потерпи! После операции я тебе куплю целый блок сигарет! За свои суточные!

— Правда? — недоверчиво спросил Десантник.

— Правда! — подтвердил Брюнет, озабоченно рассматривая экран миниатюрного устройства слежения на своей руке.

— Пророк, — обратился он к Детективу, который без остановки молился вблизи, прислонив к стенке своё несуразно большое распятие, — твой знакомый будет в Центре минут через пять. Думаешь, нам поможет молитва?

Детектив пожал плечами и, не переставая бормотать «Pater Noster», полез в карман за своей любимой валерьянкой.

— «Чарли», «Чарли», ответьте «Танго»! — по-английски, чтобы не настораживать тех, кто, вполне возможно, сейчас прослушивал весь частотный диапазон, забормотал Брюнет, тревожно поглядывая на всё ярче светившийся прибор. Но, по понятным причинам, Полковнику в этот момент было не до разговоров.

— Полная боевая готовность! — сам распорядился Брюнет. — Коля, приготовь гранату с сеткой! Попробуем взять пернатого живьём!

При этих словах Детектив ещё громче забормотал слова древней молитвы. Откуда-то потянуло ледяным сквозняком. По крыше всё громче стучали капли давно невиданного в Англии ливня.

* * *
Первым жутко заорал сваленный ударом офисного кресла подручный Профессора. Все присутствовавшие с изумлением увидели, как он в буквальном смысле начал таять. Сначала с его лица противными комками слизи стекла смуглая кожа. Через каких-то пять секунд с ослепительно белого черепа таким же образом исчезли и превратившиеся в серую протоплазму мышцы. Несколько мгновений ещё остававшиеся в проёмах глаза с мукой смотрели на окаменевших от ужаса свидетелей действия страшного биологического оружия. Потом, более ничем не поддерживаемые, они просто выкатились из глазниц и, уже падая, превратились в сгустки всё той же серой, противно пахнущей массы. Тело, лишённое мозга, стекло в обезьяний костюм, который постепенно осел на пол.

— А я ведь предупреждал! — глухо пробормотал Учёный. — Они действительно оказались близкими родственниками!

— Почему же ничего не происходит со мною? — преодолевая боль в раздробленном пулей плече, спросила измазанная кровью Снежная Королева.

— Вы говорили, что ваша мама была скандинавкой, а отец…

— Я ничего не говорила! — с трудом ответила холодная красавица, — но это так: моя мать из Швеции, а отец был избранным…

— Не хочется вас огорчать, — с некоторым стеснением ответил Учёный, — но, боюсь, либо у вашей матери были другие поклонники, либо ваш отец всё же не имеет ближневосточных корней…

— А-а-а-а, — донёсся до всех жуткий крик Профессора, на которого попали первые капли синтезированного протеина.

Все, кроме Аналитика, обнимавшего свою вновь обретённую и тут же убитую любимую женщину, с отвращением посмотрели на маньяка, попытавшегося привстать на перебитых ногах. И если его подчинённый «растаял» начиная с головы, сам предводитель всемирного джихада превращался в протоплазму наоборот — снизу вверх и очень медленно.

— У-у-у-у, — в другом конце лаборатории завизжал от чудовищной боли Берия, хватаясь за комки слизи, только что бывшие его толстыми щеками. Через секунду он бегал по лаборатории, натыкаясь на столы, стулья и поскальзываясь в лужах крови и слизи.

— Да ты, парень, тоже, того, из шумеров будешь! — констатировал офицер ГРУ, разглядывая процесс исчезновения нелюбимого гэбиста.

— Позовите мне раввина, самого главного раввина! — оглушающе громко, из последних сил преодолевая боль, крикнул чекист. — Дайте мне еврейского Папу!

— Да тебе, дорогой, теперь не поможет и еврейская мама! — трезво подсказал Полковник, невольно размышляя о том, как докладывать высшему руководству о растёкшемся зловонной лужей соглядатае. Вскоре тот уткнулся не видящей больше ничего головой в стену и, упав, превратился всё в ту же кучу одежды и сероватого желе. По полу, тихо позвякивая, покатился металлический пенал. Подобрав и открыв его, разведчик нахмурился, так как примерно представлял, что находилось внутри.

— Не думаю, что его содержимым можно чистить зубы! — подала голос Снежная Королева, знавшая толк в подобных штуках. — По-видимому, у вас на всех имелся только один обратный билет!

Полковник хмуро посмотрел на неё. Раненая блондинка была права. Скорее всего, после выполнения операции Берия намеревался уничтожить всю его команду. Что ж, Железный Феликс давно ржавел в заповеднике для коммунистических истуканов, но дело его жило!

— А-а-а, — уже несколько слабее кричал Профессор, успевший растаять по пояс и ещё пытавшийся поднять себя из лужи слизи на исчезающих руках. Откуда ни возьмись появился пёс начальника зверинца. Он подошёл к бывшей грозе западной цивилизации, брезгливо обнюхал вонючую протоплазму и, повернувшись к нему лохматой задницей, задрал ногу.

— Тебе повезло напоследок, имам! Ведь это, по крайней мере, не свинья! — недобро пошутил Полковник и отогнал пса в сторону.

И в этот момент произошла ещё одна невероятная вещь.

* * *
Полиция Хитроу успела перевернуть весь аэропорт, пока выяснилось, что фургон для перевозки животных проследовал несколько иным маршрутом. Констебль с облегчением понял, что Профессор и его команда не собирались беспокоить и так едва сводящие концы с концами «Британские авиалинии». Зато ему потребовалось срочно выяснять предназначение Центра Исследований Будущего и устанавливать контакт с его администрацией и охраной. Ни побеспокоенный вечером в пятницу директор Центра, проводивший время в компании любовницы, ни начальник охраны, к тому времени закончивший свою пятую пинту пива, ни дежурившие в центре сотрудники службы безопасности не испытали восторга от перспективы вынужденного сотрудничества с правоохранителями. Они скептически отнеслись к информации о том, что в здании мог находиться опаснейший террорист планеты и его отмороженные подручные. Когда были проверены книги доступа и в них не обнаружилось ничего, кроме упоминания о шести гориллах, четверых орангутангах и месячной партии туалетной бумаги, директор Центра не стал скрывать сарказма:

— Итак, Констебль, гориллы или орангутанги? Кого вы собираетесь арестовать первыми? Скажу сразу: коты вам обойдутся дешевле! Это, по крайней мере, не исчезающие виды приматов по четверть миллиона долларов за штуку!

К несчастью, в тот самый момент, когда полицейские попробовали проверить телекамеры внутреннего наблюдения, поблизости сначала ослепительно сверкнул, а потом и грохнул небесный заряд такой циклопической силы, что все присутствующие инстинктивно присели, многие грязно выругались, а некоторые перекрестились. В близлежащих кварталах полностью исчез свет.

— Надеюсь, это не коснулось Хитроу! — тревожно произнёс Констебль, прислушиваясь к вдруг ставшему хорошо слышным гулу десятков самолётов, бороздивших пространство над столицей Британии.

В недрах комплекса зарычали автоматически приведённые в действие аварийные генераторы, и в помещении охраны, замигав, вновь появилось освещение. Все перевели дух. Но, как оказалось, рано: один из членов группы захвата обеспокоенно позвал Констебля:

— Сэр! Взгляните на экраны!

В самом деле, система дала сбой. Вместо чёрно-белых картинок происходящего в коридорах и лабораториях Центра теперь полицейским приходилось довольствоваться созерцанием сплошного фона помех.

Констебль вздохнул и повернулся к тяжело вооружённым спецназовцам:

— Что ж, джентльмены, я надеюсь, что гориллы будут на нашей стороне!

Одна из выкрашенных в белое стен лаборатории генетики зашевелилась, вздуваясь пузырями, как краска на горящем дереве. Пёс марихуанщика тихонько заскулил и полез под стол. Полковник машинально попятился от проявляющегося сквозь белую поверхность силуэта и изготовился к стрельбе, взяв наизготовку позаимствованный у Профессора автомат.

— Не стреляйте! — крикнул Аналитик, оторвавшийся на секунду от своего горя. — Это гости с того света!

После этого многообещающего заявления присутствующие, как будто им было мало недавней стрельбы и растаявших на глазах тел, с бессильным изумлением уставших удивляться чудесам уставились на появившегося прямо из стенки пожилого араба с симпатичным бородатым лицом и пульсирующей жилой на лбу. Бородач нёс на себе бездыханное тело одетого в потёртые джинсы и дерюжную рубаху мужчину средних лет. Оба были измазаны свежей кровью, по всей видимости вытекшей из патлатого парня. Лицо Бородача было очень знакомым.

— Господи, — дрожащим голосом произнёс Учёный, — да это же опять Профессор! Только теперь он ещё и сквозь стены проходит!

— Не стреляйте! — повторно крикнул Аналитик, узнав в мёртвом хиппи своего старого друга Учителя. — Они никому не причинят зла!

Поскольку бородатый двойник Профессора действительно не проявлял никаких враждебных намерений, Полковник опустил оружие. Бородач едва заметно поблагодарил его кивком головы и опустил бездыханное тело на пол. Оглядевшись, он увидел настоящего Профессора, тонувшего в луже, оставшейся от его собственного тела. Каким-то чудом сумасшедший имам был ещё жив, в сознании и даже двигал уцелевшей рукой.

Бородач снял со спины сильно потёртый кожаный мешок и, развязав его, загремел жестью, разыскивая что-то внутри. Наконец он вытащил обыкновенную компьютерную дискету, подошёл к своему двойнику, вставил её в уцелевшую руку и пробормотал несколько фраз на арабском. После чего поднял из лужи обсидиановый кинжал Профессора и одним движением перерезал ему горло. Отвалившаяся голова рухнула в лужу слизи с противным липким звуком и вскоре исчезла. Лишь рука с дискетой какое-то время продолжала торчать, постепенно оседая вниз, как будто у дожившего до жаркого весеннего дня снеговика.

— Объясните мне, что всё это значит! — попросил Полковник. — Кто это, и зачем он сунул дискету Профессору?

— По арабскому поверью, — послышался слабый голос Снежной Королевы, — заслуживший путёвку в Ад получает книгу с перечислением всех своих гнусных дел. По-видимому, дискета и есть такая книга!

— Хорошо, а кто же он такой? Брат Профессора?

— Судя по тому, что он сказал, — раздался хриплый голос Аналитика, — Профессор был его дальним потомком.

— Насколько дальним? — подозрительно спросил Полковник, разглядывая музейный мешок Бородача.

Но в этот момент пожилой араб увидел мёртвую Мари, лежавшую в объятиях Аналитика и, мгновенно преобразившись, начал гладить её лицо, забормотав что-то одновременно ласковое и печальное.

— Она что, тоже родственница? — вновь недоумённо поинтересовался Полковник. Он осёкся, увидев выражение лица Аналитика. — Вы понимаете, что он говорит?

* * *
Одна из трёх групп захвата антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда набрела на оперативников ГРУ в тот самый момент, когда те отвлеклись, разглядывая прибор слежения за пресловутым маячком. Единственным, кто не принимал участия в этом увлекательном процессе, оказался Детектив. Он усердно молился и не обращал внимания на происходящие вокруг мирские дела. По счастью, обнаружение группы облачённых в стандартное снаряжение английского спецназа людей оказалось полной неожиданностью и для британских полицейских. Только поэтому они не стали сразу стрелять и даже не потребовали бросить оружие и лечь на пол. Вместо этого командир группы растерянно спросил:

— Ребята, вы случайно не из «Ь» SAS? — имея в виду одно из подразделений полка спецназа Королевских ВВС.

В ситуации, когда всю операцию спланировали в течение получаса и когда в ней были задействованы все силовые ведомства острова, подобная осторожность вполне оправдывала себя.

— Нет, ребята, — ответил Брюнет на прекрасном английском языке с пролетарским акцентом, отвлёкшись на секунду от созерцания панически попискивавшего прибора, — «Ь» SAS сейчас в Ираке, а мы из «а»!

Военные разведчики тут же поняли, что невинный с виду вопрос являлся ловушкой. Они были готовы ответить не только на него, но и на многие другие благодаря тысячам постоянно запоминаемых и обновляемых фактов о дислокации бывшего вероятного противника (а теперь вероятного союзника).

Успокоившийся было англичанин вдруг увидел зашедшегося в молитвенном экстазе Детектива:

— А кто этот парень? Зачем ему распятие? Почему он молится посреди коридора?

Всё это были вопросы, ответы на которые, по определению, не могли быть быстрыми и простыми. Повинуясь инстинктам, англичане стали очень медленно принимать позы, обычно ассоциируемые с предстоящим применением огнестрельного оружия.

— Ребята, — вдруг невозмутимо обратился к ним Брюнет, поглядывая на экран приборчика, предупреждающий сигнал которого превратился в настойчивый комариный писк, — спорим, что сейчас прямо из этой стены к нам выйдет чёрт или ангел?

Англичане, прямо скажем, не ожидавшие подобного поворота, недоверчиво ухмыльнулись.

— На что спорим? — с иронией спросил командир группы захвата, расслабляя кисть руки с автоматическим пистолетом перед началом стрельбы. — Пиво или виски?

— На шелбан! — вмешался Хлорофос, поворачиваясь на шум в противоположной стене.

Как и пообещал российский разведчик, из её натянувшейся, как простыня, поверхности вдруг вывалился страшный урод — огромного роста упырь с когтистыми лапами, кожистыми крыльями и ужасной харей. Из безобразного рта с тонкими коричневыми губами торчали зловещие клыки, по которым стекала мерзкая слизь. Вслед за упырём тем же самым причудливым образом в коридоре оказались несколько бородатых мужиков, как будто взятые из фильма о восточных походах Александра Великого. Вампир расправил крылья с торчащими кое-где, как у плохо ощипанной курицы, бледными перьями, оглядел потерявших дар речи людей жёлтыми змеиными глазами, прокашлялся и сиплым голосом прохрипел:

— Сегодня точно голодным не останусь!

После этого многообещающего заявления англичане повернулись туда, откуда пришли, и без всяких команд дали дёру. Один из элефантийцев подставил ногу последнему из убегавших, и тот покатился по пластиковому полу, грохоча потерянным автоматом. Уриэль в мгновение ока, как и положено вампиру, очутился на груди несчастного и разгрыз его сонную артерию. Послышался ужасный крик. Вверх ударил фонтан алой крови. У командира группы хватило мужества лишь на то, чтобы оглянуться и убедиться в участи своего подчинённого для последующего рапорта о нападении нечистой силы. Второй раз он оглядываться не стал. Зато, сам того не зная, поставил новый рекорд полиции метрополии по бегу на короткие дистанции.

Пока элефантийцы помогали гурману Уриэлю покончить с несчастным обладателем первой группы крови, русские шпионы удирали в противоположном направлении. Их продвижение, однако, оказалось не таким быстрым, так как Брюнет с Десантником несли упавшего в обморок Детектива, а Хлорофос едва тащил ноги в связи с очередным приступом своего психического заболевания. Периодически он бормотал как будто в бреду. Тревожно косясь, Брюнет смог разобрать лишь что-то про «шелбан». Видимо, его сослуживца глубоко впечатлила участь растерзанного англичанина. Впереди виднелась дверь в лабораторию генетики, откуда раздались звук взрывающейся гранаты и звон разлетающегося стекла.

— По-моему, мы вовремя! — пробормотал Брюнет, не тратя сил на вызов Полковника и Дознавателя. И так стало ясно, что им будут рады.

Глава 9

— Он говорит, — тихо ответил на вопрос своего бывшего командира Аналитик, — что испытывает глубокое горе, видя мёртвое тело девушки, так похожей на его любимую жену.

— Которую звали Айша! — многозначительно подтвердила Снежная Королева, морщась от боли в плече, которое взялся перевязывать Полковник.

— Но если в жилах Мари текла и арабская кровь, то почему же она… — Аналитик не договорил, посмотрев вместо этого на лужи слизи — всё, что осталось от Профессора, его подручного и Берии.

— Потому что была мертва! — вмешался Учёный. — Посмотрите на этих двух! — он показал на неподвижные, но абсолютно целые тела ещё двух террористов. — Их клеточный материал перестал реагировать на протеин N, как только исчезли электромагнитные поля, обычно сопровождающие живого человека. А ведь именно они представляют собой основной катализатор для срабатывания заложенной в эликсир генетической программы!

Тем временем Бородач не терял времени. Он быстро раздел по-прежнему неподвижного Учителя, а затем и Мари. Тела обоих были изуродованы пулями. Из ран более не сочилась кровь. Положив их рядом, пожилой араб запустил руку в кожаный мешок и достал из него древнюю медную лампу. Из лампы, в свою очередь, он вытряхнул большой жёлтый бриллиант. Бородач огляделся и увидел остов разбитого стрельбой стеклянного бака с остатками янтарной жидкости внутри. Он поспешил к нему и зачерпнул жидкости лампой.

— А почему он не боится протеина N? — шёпотом спросил Учёного Полковник.

— Не думаю, что он жив в обычном понимании смысла этого слова! — так же шёпотом ответил тот. Полковник кивнул, полностью удовлетворённый этим абсолютно невероятным объяснением.

Подойдя к Учителю, Бородач взял в одну руку алмаз и поднёс его к полуоткрытым губам трупа. Другой рукой он стал медленно вливать янтарного цвета жидкость в рот убитого таким образом, чтобы та стекала с драгоценного камня. Через секунду тоненькая струйка начала светиться как будто изнутри, свечение становилось всё ярче и ярче, пока не превратилось в столб сверкающих лучей, вертикально пронизывающий не только помещение Центра и голову Учителя, но и, казалось, всю Вселенную. Как выяснилось позже, столб этот увидели многие тысячи людей, в том числе и далеко за пределами Британских островов. Его зафиксировали сотни спутников, в том числе и космический телескоп «Хаббл». Благодаря ему несколько самолётов, потерявшихся над Лондоном после выхода из строя приборов, смогли избегнуть столкновения друг с другом.

В этот момент Председатель банка, организовавший убийство Учителя, в одиночестве праздновал устранение смутьяна с помощью двенадцатилетнего виски, дорогой сигары и ещё более дорогой проститутки. Все указанные удовольствия жизни он получал одновременно. От этого приятного занятия его не могли отвлечь даже сверкающие с вечера молнии невиданной силы. Лишь когда появился светящийся столб, Председатель оттолкнул отрабатывавшую свой гонорар девушку и, как был, голым подошёл к огромному окну кабинета. В ту секунду, когда он хмуро разглядывал природный феномен и говорил: «Какого чёрта!», небоскрёб банка вдруг треснул пополам. Огромная трещина прошла как раз под яхтсменом, одна рука которого была по-прежнему занята стаканом, а другая похожей на торпеду «кохибой». Он с удивлением посмотрел вниз и, уже падая, в последние секунды жизни увидел горящие внизу топки. Летя в бездну, он поразился тому, что в такую позднюю пору кто-то ещё сжигал бумажный мусор в инсенираторе здания. Ещё раз Председатель успел удивиться, когда наконец разглядел кочегаров. У тех почему-то были хвосты, рога и кривые козлиные ноги. Он всё понял, выронил сигару и закричал жутким нечеловеческим голосом, который на Земле никто уже не услышал.

В то же мгновение тело Учителя в лаборатории генетики Центра конвульсивно дёрнулось. В солнечном столбе, проходящем через его рот, замелькали образы людей, невиданных животных, сцены битв прошлого и войн будущего. Как потом выяснилось, некоторые из них каким-то чудом спроецировались на осветившиеся грозовые облака. Увидевшие эти картины люди потом рассказывали о сошедшихся в последней схватке легионах ангелов и полчищах нечисти. А обитатели Международной Космической станции смогли в ужасе наблюдать трёх всадников Апокалипсиса, а также огромных размеров белый дирижабль с надписью, гласившей: «С нами Бог!». Каждый, сумевший прочитать сию надпись, впоследствии уверял, что она была начертана на его родном языке.

Учитель закашлялся, застонал, как будто от ночного кошмара и, очнувшись, сел. Оглядевшись, бывший плотник увидел окружавший его разгром, замерших в немом восхищении людей и пса, в удивлении повернувшего набок свою кудлатую голову. Назаретянин застеснялся и сказал:

— Добрые люди! У вас найдётся глоток воды и одежда?

Полковник молча протянул ему бутылку с водой, а Учёный предложил лабораторный костюм голубоватого цвета. Когда Учитель облачился в него, он обратил внимание на манипуляции с камнем и эликсиром бессмертия, которые совершал над телом своей мёртвой правнучки Бородач. Возможно, Аналитику и показалось, но когда взор вновь воскресшего пророка упал на прекрасное тело Мари, он глубоко, до корней волос, покраснел и отвёл глаза. Картина с солнечным столбом повторилась и также завершилась воскрешением, а присутствующие издали ещё один вздох облегчения и радости. Правнучка Бородача огляделась, осознала свою наготу, стыдливо улыбнулась Аналитику и инстинктивно прижала колени к груди, охватив их руками. Учёный помог и ей надеть голубоватый костюм лаборанта. В этот момент в коридоре, нарастая, раздался стук когтей, и в дверях показался бегущий крыс Альфред во главе целого полчища выпущенных им из клеток подопытных животных.

— Спасайтесь! — в панике крикнул он. — Сейчас сюда пожалуют посланницы Ада!

Вслед за ним в огромном помещении лаборатории появились Брюнет, Десантник и Детектив, тащившие на себе Хлорофоса.

— Нам понадобятся распятие и святая вода! — коротко проинформировал Полковника его верный помощник. — Впрочем, пулемёт тоже не помешает!

Когда живая волна освобождённых псов, крыс, мышей, морских свинок, кроликов и прочих мучеников современной науки разбежалась или попряталась, а остававшиеся в лаборатории люди сбились в круг и приготовились к самому страшному, из коридора повеяло пронизывающим холодом.

— Молитесь! — крикнул пришедший в себя Детектив, прячась за Учителя.

Аналитик закрыл собою Мари, а Полковник Снежную Королеву. Крыс Альфред по привычке забрался в карман Учёного и, в ужасе попискивая, то прятался в нём, то опять высовывал пятнистую усатую морду. Бородач нахмурился, вновь засунул руку в мешок и достал оттуда потёртые кожаные ножны. Из ножен, в свою очередь, он извлёк огненный меч. Полковник в восхищении посмотрел на светящееся холодной плазмой оружие, а потом с сомнением на свой автомат. Учитель обернулся к Детективу и осторожно вытащил из его рук массивное распятие из похожего на титан металла. Когда он принял боевую стойку, все присутствовавшие одновременно подумали, что распятый раввин много чего повидал до и после своей смерти на кресте. И вот настал решающий момент. Стены лаборатории словно ожили, когда из их ослепительно белой поверхности полезли такие персонажи, что не снились ни Гоголю, ни Эдгару По, ни художнику Гойе. В течение нескольких секунд в комнате оказались превратившийся в огромного вампира Уриэль и его элефантийцы с полуразложившимися лицами и густыми бородами. Вслед за ними появились страшные твари, в которых с трудом можно было узнать членов ангольской кошачьей колонии. Все они чудовищно выросли в размерах и теперь напоминали скорее огромных саблезубых тигров, чем измученных скудной африканской диетой несчастных зверьков. Когда воинство Ада построилось в боевые порядки, наступила небольшая пауза. Её нарушали лишь всхлипывания Мари, раскаты грома и периодические звуки отваливающейся от потревоженных стен кафельной плитки.

— Ты, я смотрю, опять ожил, Назаретянин! — с ехидством обратился, роняя слизь с клыков, Уриэль к пружинящему с одной ноги на другую в ожидании схватки Учителю. — Если ты мазохист, нужно проситься к Князю Тьмы: у него ты бы умирал и воскресал по сто раз на день!

— К Сатане надо попроситься тебе, предатель, — спокойно ответил Учитель, — и сделать это надо было давным-давно!

— Ты совершенно прав, плотник! — уже без ухмылки ответил ужасный упырь, облизывая мертвенно-бледные губы синеватым раздвоенным языком. — Надо было это сделать гораздо раньше! Но лучше позже, чем никогда! Тем более что сейчас я смогу не только вернуться к своему настоящему господину, но и принести ему нечто ценное! Да, плюгавый? — Теперь Уриэль обратился к Учёному, который едва стоял на подгибающихся от страха ногах.

— Уйди, шайтан, — вмешался в разговор Бородач, — уйди по-хорошему! Скажи своему хозяину, что ты опоздал и что ему пора залезть обратно в свою вонючую нору!

Раздалось жуткое рычание. Подобный тигру суперкот Малюта обнажил гигантские клыки, узнав Детектива. Из кармана Учёного послышался панический писк.

— А-а! — Бывший ангел обратил внимание на пожилого мулата. — Это ты, стражник! Что, соскучился по мне и моим котятам?

Детектива затрясло от ужаса. Такого, как он когда-то испытал, впервые встретившись с Уриэлем в ангольском морге. Он машинально полез в карман и достал немалых размеров коричневую склянку с каплями корня валерианы. При её виде Малюта тревожно рыкнул и отступил на полшага назад. Уриэль с недовольством и недоумением посмотрел на него и зашипел от злости, роняя слюни с клыков. И тут Детектива осенило. Не отрывая глаз от натужно завывшего Малюты, он, бормоча про себя молитву, открыл бутылочку и, щедро плеснув на пластиковый пол ароматной жидкостью, прошептал:

— Кис-кис-кис, мои крошки! Идите ко мне, ласковые котятки!

Как и когда-то на улице Луанды, «ласковых котяток» не пришлось долго упрашивать. Один за другим, приволакивая лапы, мяукая, рыча и отталкивая друг друга, тигрообразные чудища принялись слизывать с пола сладкий наркотик. Учитель и Бородач переглянулись, сбившиеся в кучу люди приободрились, из кармана Учёного вновь показалась усатая крысиная морда. Уриэль, со злобным удивлением наблюдавший весь этот маскарад, зарычал глухим голосом, обращаясь к Малюте:

— Образумь своих тварей, бесхвостый!

Но страшный зверь лишь с беспомощным отчаянием посмотрел на упыря. Затем он затряс башкой размером с полковую кастрюлю, защёлкал аршинными клыками и задёргался всем телом. Оставляя на пластиковом полу глубокие следы от когтей, зверь завыл страшным голосом тоскующего наркомана и пополз на роковой запах. Уриэль мог только шипеть от злости и переминаться на страшных лапах, по-прежнему обутых в солдатские ботинки с высоким голенищем. Его передовую когорту за какую-то минуту полностью вывели из строя.

— Детектив, — сказал Полковник, придя в себя от очередного увиденного сегодня чуда, — а у вас есть что-нибудь для этого урода и его тухлого воинства?

Уриэль захрипел от злости, уронил с клыков очередную порцию слизи и кинулся на Учителя. За ним пошли в атаку элефантийцы. Крыс Альфред, всегда тонко чувствовавший момент, покинул карман Учёного и мгновенно забрался под стол. Бородач закричал: «Аллах Акбар!» — и приготовился встретить неприятеля. Учитель откликнулся: «Воистину Акбар!» — и смёл титановым крестом первого нападавшего. Тем временем Полковник, оставивший Снежную Королеву, надел на себя окровавленную рубаху Учителя и, похожий теперь на монаха-крестоносца, взял в руки два ножа — свой и обсидиановый, ранее принадлежавший Профессору. Когда один из элефантийцев приблизился к нему, Полковник издал свой знаменитый боевой клич рассерженного ниндзи. У элефантийца отвалились гнилые уши, но сам он при этом лишь усмехнулся бородатой рожей с испорченными зубами. Незаметно выдвинув вперёд правую ногу, бывший наёмник Филиппа Македонского внезапно перенёс на неё центр тяжести, поднырнул под левую руку Полковника и оказался за его спиной. Оба профессионала одновременно нанесли удары. Потерявший уши элефантиец попробовал воткнуть короткий кривой меч под мышку российского разведчика, но обильно политая кровью рубаха Учителя неожиданно для обоих оказалась крепче брони, и Полковник лишь получил сильный кровоподтёк. Пока помощник Уриэля удивлялся, почему его коронный приём не достиг цели, военный разведчик снёс ему голову одновременным ударом двух кинжалов. Голова шмякнулась на пластиковый пол полуразложившимися тканями, и изнутри показалось туловище огромной жирной пиявки. В следующую секунду верхом на гнусной твари оказался крыс Альфред, впившись в её конвульсивно заметавшееся тело острыми зубами. Раздались пшикающий звук и яркая вспышка. Пиявка, голова и тело воина Ада превратились в кучки чёрного пепла.

Тем временем бывший охранник Ворот Ада, а ныне павший ангел и жаждущий крови и высокой должности вампир Уриэль, паря на перепончатых крыльях, пытался поразить Бородача сверкающим огненным мечом. Тот, несмотря на почтенный возраст, был в прекрасной форме и, молниеносно передвигаясь между участниками столкновения, наносил удары и опешившим от подобного мастерства элефантийцам, и самому упырю. Одним из них он распорол крыло чудовища, и Уриэль тяжело рухнул на пол. Он не успел приподняться, когда огромный титановый крест Учителя вонзился в его грудь и пригвоздил летающего урода к полу. Упырь умер не сразу, обрадовался этому факту и даже позволил себе иронично прошипеть:

— Да ты, раввин, толком и убить-то не можешь! Сейчас я вытащу из себя этот крест и…

Должно быть, посланец Сатаны несколько поторопился с выводом, поскольку в этот момент его страшный рот захлебнулся собственной чёрной кровью, хлынувшей изнутри. Он с отрешённым удивлением посмотрел на своё туловище, которое вдруг стало прямо на глазах превращаться в пепел. Через несколько мгновений от предателя, как и от уничтоженного Полковником элефантийца, осталась лишь кучка жирной золы.

— Нельзя недооценивать рассерженного интеллигента! — вместо эпитафии сказал Учитель и, вновь взяв в руки крест, присоединился к своим соратникам.

В какой-то момент схватки Аналитик оказался один против двух элефантийцев, решивших, что этот парень не станет большим препятствием на пути к Мари и Учёному. Честно говоря, то же самое подумалось и нашему герою, когда он увидел двух облачённых в древние доспехи зомби, неторопливо приближавшихся к замершим в ужасе жертвам. Из ступора его вывел лишь крик Мари:

— Вспомни о своей силе, любимый!

И Аналитик вспомнил. В то мгновение, когда элефантийцы, прикрывшись кожаными щитами, пошли вперёд, безусловно намереваясь разрезать его на куски короткими, но острыми как бритвы мечами, он, примериваясь, пошевелил пальцами правой руки. Потом взмахнул кистью и послал в одного из атакующих ослепительную молнию. Страшный по силе разряд святой энергии попал тому прямо в бородатое лицо. Бывший охранник Филиппа не успел даже зарычать и тут же рассыпался кучей чёрного пепла. Оставшийся на ногах единственный элефантиец остановился, осмотрелся по сторонам и прикинул шансы победить в дальнейшем противостоянии. Они были невысоки: с нескольких сторон к нему приближались Бородач с огненным мечом, Учитель с титановым крестом наперевес, Полковник с двумя кинжалами в руках и Аналитик, явно способный метнуть ещё не одну шаровую молнию. Несмотря на две с лишним тысячи лет, проведённых по ту сторону смерти, элефантиец не забыл об обычаях античной древности. Засмеявшись в лицо врагам, он приставил меч к стыку между бронзовыми пластинами панциря. А потом упал на лезвие, которое погрузилось внутрь туловища по самую рукоять. Через мгновение и от него осталась лишь кучка зловонной золы.

Осмотревшись вокруг, Учитель опустил крест на покрытый кровью, слизью и пеплом пластиковый пол и неожиданно улыбнулся.

— Брат мой, — обратился он к Учёному, — знаешь ли ты, кто мы, пришедшие сюда?

Учёный более не имел никаких сомнений насчёт того, кем на самом деле являлись только что воскресший хиппи и бородатый араб с пульсирующей жилой на лбу. Он молча кивнул, не в силах произнести ни слова.

— Нам нужна твоя помощь, наш мудрый друг! — продолжал Учитель мягким и ободряющим голосом. — Ты ведь понимаешь какая?

Учёный вспомнил о протеине N и его уникальном свойстве становиться то сывороткой бессмертия, то самым страшным ядом. Он опять утвердительно кивнул. За стенами лаборатории раздался очередной, ещё более страшный раскат грома. Все присутствующие вздрогнули. Было похоже на то, что гроза и не думала прекращаться. Наоборот, она стремительно превращалась в стихийное бедствие.

— Что это? Отголосок битвы небесной? — подал голос Детектив, лицо которого ещё до начала схватки приобрело необычный серый цвет. — Небесный Чертог в опасности?

— Да, мой друг, — ответил Учитель, — иногда и небесам нужна помощь землян!

— Я могу, — наконец вновь обрёл дар речи Учёный, — синтезировать то, что вам нужно. Скажите только, кто должен умереть и кто должен стать бессмертным?

Глава 10

Последние ещё не тронутые полки резерва с мрачной решимостью ждали своей очереди. Лица ангелов Михаила, несколько постаревшие в последние месяцы, стали, пожалуй, менее юношескими и женоподобными. Теперь на надвигавшиеся боевые порядки нечисти смотрели по-мужски красивые воины, чьи светлые глаза под украшенными гребнями греческими и римскими шлемами не мигали от страха боя, смерти и мучений. Раса ангелов не знала греха трусости и, по крайней мере, в этом отличалась от расы людей. Архистратиг с гордостью посмотрел на спокойные лица легионеров, приготовившихся к последнему сражению потустороннего мира, и поделился своим наблюдением с другом Гавриилом. Тот, поморщившись от ноющей раны в бедре, снял блестящий шлем в ссадинах от клинков, вытер закопчённое порохом лицо и философски заметил:

— Зато нам свойственны все остальные слабости, особенно грех чрезмерных амбиций!

— О чём ты, брат мой? Нас с тобой не повышали по службе пять тысяч лет!

Гавриил невесело засмеялся:

— Трагедия армии мирного времени! Нет боя, нет и смерти! Нет смерти, нет и повышения! Остаётся либо узурпировать власть, либо становиться предателем!

— Ну, нам с тобой подобное никогда не грозило — уж слишком мы заядлые солдафоны!

— И скорее всего, ими и умрём! — Последнее утверждение прозвучало без всякого пафоса. Скорее оно являлось констатацией трудно оспоримого факта.

Михаил опять обвёл гордым взглядом замершие в ожидании последнего приказа безукоризненно ровные когорты гвардии. Белизна крыльев и блеск доспехов этих ещё не участвовавших в бою войск контрастировали с частями, которые на скорую руку собрали из уже разбитых сегодня легионов. Каждый из этих ангелов, чётко соблюдавших строй, носил следы жестокой рукопашной схватки. Они были покрыты своей и чужою кровью, почерневшими бинтами и пороховой копотью. Гребни шлемов были либо погнуты, либо полностью снесены клинками. Гордость Рая ждала последней схватки в непосредственной близости от центра города с его великолепными мраморными храмами и общественными зданиями, пышными цветочными садами и прохладными парками, украшенными чудесными фонтанами. Где-то там, внизу, приносил свою последнюю жертву Основоположник, а Миссионер пытался придумать ещё одну гениальную интригу. Последнюю и бесполезную, как и всякое политическое действо в осаждённом смертельным врагом городе. Сам город — обитатели роскошных вилл, красивых домов и аккуратных общежитий — давно поняли, что их ожидает. Порою издалека, с окраин и из пригородов, до них доносились отчаянные крики женщин. Наверное, первые мародёры из числа нечисти уже принялись чинить то, что вскоре ожидало и всё остальное население Богадельни.

— Ваше превосходительство! Позвольте обратиться! — Невесёлые мысли двух великих полководцев Рая прервал взволнованный голос великого астронома Галилео.

— Да, старик, ещё есть время! Боюсь, другого раза может и не представиться! — ответил Михаил.

— Великий! — всё тем же взволнованным голосом отвечал Галилео. — У меня есть важная новость!

Твоя сирень окончательно засохла? — с усталой иронией спросил выдающегося астронома Гавриил, морщась от боли в раненом бедре.

Галилео без слов вытащил из-под панциря ветку упомянутой сирени и маленький прозрачный пузырёк с жидкостью янтарного цвета. Открыв склянку, он взял на язык капельку и, набрав в рот слюны, обильно плюнул на хрустящие смертью голубые цветки. Прошла секунда, другая, третья. И вдруг произошло чудо. Мёртвая веточка прямо на глазах как будто налилась невесть откуда взявшимися соками. Галилео подлетел к Михаилу и без слов протянул ему гроздь голубоватых цветов. Архистратиг машинально понюхал их и сказал:

— Пахнут! Что это значит? Таки вернулся Уриэль? Не ожидал! Гляди-ка, неужели перековался, вампирская морда?

— Это не Уриэль, — победно улыбнулся Галилео, — но это то, что мы ждали!

— Эликсир бессмертия? — с сомнением спросил Гавриил. — Неужели он всё же существует?

— Смотрите! — крикнул им великий астроном, показывая рукою в кольчужной рубашке куда-то в тыл позиций.

Вдалеке показался столь знакомый силуэт флагмана военно-воздушных сил Рая — огромный дирижабль с отчётливой надписью «С нами Бог!». Михаил достал из седельной сумки на боку парившего белокрылого жеребца потрёпанный флотский бинокль с поистёршейся надписью «Сделано в СССР» и направил его на гондолу воздушного корабля. Когда он рассмотрел фигуры находившихся там, морщины на его озабоченном лице пожилого испанского рыбака разгладились в широкой улыбке.

— Гавриил, — позвал он, — ты ещё не передумал устроить свой рейд в ставку Зверя? Тебе сможет помочь твой старый друг — лучший кавалерист, когда-либо живший в Аравии!

* * *
Когда все герои битвы за протеин N поднялись на плоскую крышу здания Центра, хлеставший до этого вселенский ливень кроваво-красного цвета внезапно прекратился. Над группой людей и бессмертных пророков вдруг стали видны сверкающие звёзды, которым сейчас не мешали миллионы огней огромного города. Настала пора прощаться. К этому времени среди собравшихся появилось необычное животное — летающая ослица по имени Бурак. Бородач, нежно поглаживавший её добрую морду, охотно пояснил, что именно на ней он и совершил памятное путешествие в потусторонний мир. Туда он вознёсся в одну памятную ночь с Храмовой горы в Иерусалиме. Неожиданно выяснилось, что с нею знаком и Учитель. Увидев его, Бурак издала характерный ишачий звук, неспешно подошла к нему и уткнулась носом в живот. С изумлённой улыбкой он узнал в ней ту самую ослицу, на которой когда-то въехал всё в тот же священный город навстречу мученической смерти и последовавшему бессмертию. Именно этой знаменитой представительнице семейства парнокопытных предстояло перенести в иное измерение немалых размеров стеклянную бочку с переливающейся янтарным блеском жидкостью.

Дольше всего Бородач и Учитель прощались с Мари. Один из них расставался со своей единственной и безнадёжной любовью, другой — с праправнучкой, так похожей на самую восхитительную женщину его земной жизни.

— Ты ещё вернёшься? — спросила Мари бывшего плотника из Назарета. Она не обернулась в сторону Аналитика, так как знала, что любовник не станет ревновать её к этому мужчине.

— Надеюсь, что да! — с улыбкой ответил тот, взяв её ладонь в одну руку и поглаживая другой. — Но ты же знаешь, от кого это зависит!

Мари кивнула: она действительно догадывалась, кто вновь и вновь посылал проповедника добра и справедливости мучительно умирать от рук властей и лицемеров.

— Ты не боишься боли?

— Нет! — ответил Учитель, усмехнувшись. — Есть боль, слаще которой нет ничего на свете! Боль страдания ради других людей!

Вслед за Учителем к Мари подошёл и Бородач. Он внимательно и нежно посмотрел на её лицо, так похожее на чудесный лик девушки-подростка, когда-то отдавшей ему свою девственность и ставшей женой и лучшим другом.

— Оставайся с миром! — наконец сказал он на прощание. — И да будут твои потомки так же прекрасны, как и ты!

После этого великий Пророк неожиданно подошёл к Снежной Королеве, которая по-прежнему держалась за простреленное плечо. Он осторожно положил свою горячую и сухую ладонь на рану, аккуратно и профессионально забинтованную Полковником. Настороженность на прекрасном лице оперативницы Моссада сменилась удивлением, когда несколько секунд спустя боль в плече сначала уменьшилась, а потом и совсем исчезла. Выражение удивления сменилось изумлением, когда Бородач прошептал ей что-то на ухо. Даже в темноте было видно, что красавица-блондинка покраснела до корней волос и смущённо улыбнулась. Очевидно, пожилой араб, довольно поглаживающий бороду, сумел сказать нечто такое, чего ей пока не доводилось услышать от других мужчин.

Тем временем Учитель прощался с Аналитиком.

— Хотите ли вы бессмертия? — спросил он бывшего российского разведчика и агента Института.

— На небесах? — спросил Аналитик тоном человека, которого пригласили поселиться в Антарктиде.

— Нет, здесь, на Земле!

— Вы знаете, мой друг, — задумчиво ответил зеленоглазый русский, — для меня так же трудно представить встречу трёхтысячной весны, как и то, где заканчивается звёздное небо! Я боюсь, что чем дольше живёшь, тем менее ценишь каждое проходящее мгновение!

— Но ведь чтобы знать наверняка, сначала надо прожить эти три тысячи лет!

— Вы правы! Зато я знаю, с кем проведу каждую оставшуюся мне минуту! — Аналитик посмотрел на Мари, прощавшуюся со своим далёким предком. — И это важнее всего на свете!

Вскоре Учитель, Бородач и ослица Бурак подошли к вертолётной площадке посредине покрытой каплями дождя крыши Центра. В этот момент послышался писклявый голос крыса Альфреда:

— Подождите!

Запыхавшийся зверёк, смешно перебирая лапами, нёсся по крыше. За ним бежали ещё с пару сотен лабораторных крыс. За крысами следовали мыши, собаки, кролики и обезьяны. Два пророка с изумлением смотрели на эту пёструю стаю. Вскоре всё пространство вокруг оказалось заполнено мохнатыми и пушистыми мучениками науки. На многих из них были видны раны — зажившие и ещё кровоточащие. Некоторые с трудом ковыляли на культях ампутированных лап. Хромой пёс осторожно нёс в зубах крысу с перевязанной головой. Однорукий шимпанзе тащил в уцелевшей руке больную крольчиху. Протиснувшись поближе, запыхавшийся Альфред обратился к Учителю:

— Вы ведь не оставите мою жену Сюзанну без любимого супруга! А наши детки? Кто будет учить их не грызть ваши тапочки и не гадить в мешки с крупой?

— А это кто? — с улыбкой спросил Учитель, кивая на толпящихся животных.

— Мои братья и сёстры, Учитель! Как и тебя, их мучили здесь, на Земле! Позволь и им побывать у древа познания!

Учитель оглядел большие и маленькие морды и рожицы, с надеждой смотревшие на него снизу вверх. Даже крохотные мыши, взобравшись на собачьи спины, казалось, умоляюще заглядывали в его глаза.

— А где же коты? — спросил он Альфреда.

Тот замялся, а потом дипломатично ответил, опять ухмыльнувшись зубастой пастью:

— Им там недосуг с валерьянкой! Увидели небо в алмазах! Может, заберёшь их в следующий раз? Да и птиц райских жалко!

— Что ж, постараюсь вернуться побыстрее! — улыбнулся Учитель. — Надеюсь, — обратился он к бывшим обитателям зверинца, — вы поладите с моим псом Центурионом!

Взявшись за руки, два пророка подняли лица к звёздам, в направлении далёкой Альфы Центавра. Пространство вокруг них вдруг заиграло волшебными огнями северного сияния. У остающихся на Земле людей замерло дыхание, а на глазах появились невольные слёзы прощания. Это были лёгкие слёзы восторга увидевших чудо пилигримов, долгие годы искавших свой Грааль в горах и пустынях. Это были сладкие слёзы родителей, прощающихся с дочерью, вышедшей замуж за любимого человека. Это были счастливые слёзы философа, познавшего бесконечную мудрость бытия. Светлый шар, переливающийся перламутром, поглотил фигуры двух небожителей и их мохнатых друзей. Сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее он поднялся над мокрой крышей и, зависнув над нею на мгновение, вдруг исчез в ночном небе. Собравшиеся на крыше ещё долго смотрели ему вслед и без стеснения всхлипывали. В прояснившемся ночном небе над г. Лондоном полыхали огни северного сияния.

— Эй, вы! — вдруг раздался хриплый мужской голос.

Присутствующие обернулись в сторону того, у кого хватило глупости прервать момент прощания. Сразу несколько человек узнали появившуюся среди них фигуру. Это был директор Института Богомол, тянувший за собой на поводке заплаканную молодую женщину со связанными за спиной руками и странного вида ошейником на горле. Увидевший их Учёный ахнул: это была его ненаглядная мулатка с той самой управляемой по сотовому телефону бомбой, способной оторвать голову.

— Погодите! — закричал англичанин, забыв обо всём на свете. — Кто вы? Зачем мучаете её? Что вам надо?

К этому времени Богомол уже успел добраться до Снежной Королевы и приставить к её виску ствол чешского «скорпиона».

— Мне, собственно говоря, нужно немногое! — ответил похожий на огромное насекомое руководитель Моссада. — Во-первых, протеин N, модифицированный для…

Все присутствующие насмешливо загалдели. Богомол в удивлении уставился на лишённые страха лица.

— Дело в том, — вежливо обратился к нему Аналитик, — что вы далеко не первый, кто сегодня пробует превратить протеин в биологическое оружие! Но, по странному стечению обстоятельств, эликсир бессмертия никак не даётся в руки тем, кто хочет сделать его ядом!

— Замолчи, необрезанный! — резко прервал его Богомол. — Ты, кстати, тоже понадобишься мне, предатель! Вместе со своей белокурой подругой!

Аналитик пожал плечами. Он не боялся своего бывшего начальника, который, как стало ясно, решил лично довести до конца задуманную комбинацию. И тут он увидел ещё одну человеческую фигуру, стоящую на другом краю крыши.

Человек этот был одет в маскировочный костюм чёрного цвета и почти сливался с темнотой. Лишь благодаря огням северного сияния можно было понять, что тот совершает какое-то непонятное движение рукой, как будто пытаясь разогнать тучи над головой. Только когда он вдруг перестал это делать и в воздухе раздался свистящий звук летящего с огромной скоростью снаряда, Аналитик понял, что происходит. Твёрдое зелёное яблоко, запущенное из пращи, прочертило тёмное пространство ночи и попало прямо в открытый лошадиный рот Богомола. Раздался отчётливый треск ломающихся зубов и всхлип человека, на мгновение лишившегося возможности дышать. Снежная Королева воспользовалась случаем и нанесла ему удар по руке с пистолетом. Раздался негромкий хлопок выстрела, и пистолет мягко упал на покрытие крыши. Встав на колени, Богомол попробовал произнести нужное слово автоматического набора номера в телефонный аппарат. Но из его искалеченного рта раздалось лишь нечленораздельное бормотание, подобное звуку грязной воды, исчезающей в стоке ванны. В следующее мгновение ещё одно яблоко, запущенное всё той же умелой рукой, выбило из его рук сотовый телефон, который разлетелся на части. Тут до Богомола добрался Полковник, и начальник Института окончательно рухнул лицом в мокрое покрытие крыши после удара ребром ладони по шее. Судя по раздавшемуся хрусту, Богомол нуждался в серьёзной операции и титановых протезах. Из темноты показался силуэт загадочного пращника. Едва увидев его, Снежная Королева воскликнула: «Отец!» — и бросилась ему на шею. По всей видимости, она не поверила теории Учёного о её происхождении. Впрочем, возможно, ей было всё равно. Ведь настоящий отец или нет, но Давид вырастил её и спас от смерти. Издалека донёсся звук огромных башенных часов, приглушённый расстоянием, — Биг-Бен пробил полночь. И тут Учёный вспомнил:

— Компьютер! Мы же не успели вовремя поменять пароль!

Тут же раздался топот ног Десантника. Он мчался вниз — спасать единственную электронную версию документации по протеину N.

— Вы не знаете, куда он бежит без старого пароля? — с удивлением спросил Учёный, отсчитавший уже седьмой удар на часовой башне Вестминстера. — Ведь без него он не успеет ввести новый и спасти данные!

— Его главная проблема, — тяжело вздохнул Полковник, — как раз и заключается в том, что ноги всегда бегут гораздо быстрее, чем думает голова! Иначе он бы просто остался на месте, успев понять, что всё равно не успеет! Даже если бы там его поджидал сам Президент с генеральскими погонами и бесплатной путёвкой в Сочи!

— Не говоря уже о том, — вмешался Брюнет, — что, если бы он смотрел не только московские телесериалы о сыщиках, похожих на бандитов, то он вообще бы никуда не торопился!

Полковник одобрительно кивнул.

— Товарищ полковник, — с недоумением спросил его Аналитик, — так вы и не собирались выполнять задание?

Тот улыбнулся и отрицательно покачал мужественной головой с несколько оттопыренными ушами.

— Я слишком долго служил и слишком многое видел, чтобы всегда слепо следовать приказам! — с печальной мудростью ответил ветеран-разведчик и подмигнул.

— Неужели вам никогда не хотелось стать бессмертным? — наивно спросил Детектив.

Полковник засмеялся:

— Пророк, вы действительно надеялись остаться в живых?

Он расстегнул застёжку одного из многочисленных карманов в своём штурмовом костюме и достал оттуда небольшой контейнер, похожий на зажигалку. — Я нашёл это в луже дерьма, оставшейся от нашего общего знакомого Берии. Знаете, что это такое? Яд! Словом, в плане долголетия нам лучше рассчитывать на годы, отмерянные судьбою! Гораздо обиднее умереть, когда перед тобою целая вечность, чем когда знаешь, что в какой-то момент до тебя всё равно доберутся тётка-пуля или дядька — сердечный приступ! Словом, будем надеяться, что когда настанет пора отправиться в последнюю командировку, наши общие друзья, — Полковник посмотрел в сторону той части неба, где исчезли Учитель, Бородач и их спутники, — уже наведут порядок в Небесном Чертоге!

Издалека донеслось завывание многочисленных сирен. По всей видимости, Констебль вызвал подкрепление. Где-то вверху раздался шум лопастей пока невидимого в темноте вертолёта.

— Друзья мои, — обратился к ним начальник военной разведки страны избранных, — по-моему, в этой истории настаёт момент, когда нужно поспешно удалиться. Иначе счастливый конец может отдалиться лет на десять…

— Так точно! С конфискацией и поражением в правах! — с готовностью подтвердил Брюнет, пытаясь разглядеть модель приближавшегося геликоптёра.

— «Блэк Хоук», — на слух определил Полковник, — не переживай, все поместимся!

Чёрный силуэт «Сикорского» материализовался из ночной тьмы и грациознозавис над вертолётной площадкой, подсвечивая собравшихся прожектором. Боковая дверь съехала в сторону, и в ней появился человек в лётном шлеме с лицом, полностью закрытым забралом. Поправив висевший на плече автомат, он сделал приглашающий жест. Собравшихся на крыше не пришлось упрашивать. Через минуту все они были внутри металлической стрекозы. «Чёрный Ястреб» взмыл вверх, повернулся вокруг своей оси и, засвистев двумя турбинами и четырьмя лопастями, помчался куда-то в сторону южного побережья Британских островов.

— Отец, — прокричала Снежная Королева в ухо Давида-пращника, — куда мы летим?

— Сначала на яхту моего знакомого! — с улыбкой ответил тот. — Так уж сложилось, что он весьма заинтересовался нетленной кровью, не падающими перьями и новым агентом Моссада, у которого по ночам светится голова!

Через тесную десантную кабину к ним подошёл принявший их на борт член экипажа и снял шлем. В красноватом свете ночного освещения Королева узнала суровое лицо Кардинала — начальника разведки Ватикана. Тот улыбнулся и, кивнув в сторону Аналитика, обнимавшего вновь обретённую любовницу, спросил:

— Как его зовут? Как к нему обращаться?

Снежная Королева на секунду задумалась, чувствуя, как острые иглы ревности в её сердце сменяются тянущей печалью неизбежного расставания.

— Я звала его Агентом! — наконец ответила она и разрыдалась.

Кардинал всё понял и, погладив её по залитой слезами бархатистой щеке, осенил пастырским благословением. Он поправил сползающий с плеча ремень автомата и оставил белокурую красавицу заботам Давида. Бывший солдат и верный помощник Главного Католика давно понял: единственное, что может совладать с мукой безответной любви, — это милость Божья и сила нового чувства, которое всегда приходит к тем, кто ждёт и не боится его.

Глава 11

Высоко над Райским городом Молло висело белое круглое облако. Это был боевой порядок оставшихся в живых ангелов под предводительством Михаила и Гавриила. Со всех сторон к нему подбирались чёрно-серые тучи по-прежнему многочисленных орд Сатаны.

— «И имя им легион!» — процитировал Миссионер, разглядывая происходящее уже без помощи оптических приборов.

— Послушай, — обратился к нему сильно постаревший Основоположник, — как ты думаешь, будет ли грехом, если я выпью яд и избегну новых мук? Ведь один-то раз я уже принял страшную смерть во имя Господа! А?

Миссионер критически посмотрел на своего с трудом дышавшего соратника.

— По-моему, — ответил он, — если ты потерпишь минут пять, то тебя и так найдёт сердечный приступ! Впрочем, ты же помнишь, что у нас всегда есть выбор. Так что если ты уверен в своём яде, то давай, пей! Может, это и выход! Рая-то больше всё равно не видать! А так есть шанс оказаться пусть и в Аду, но всё же вновь бессмертным!

Всё это было сказано Миссионером с усталой иронией. Его утомило нытьё старинного партнёра и соперника, который так хотел, чтобы его отговорили от последнего шага.

Основоположник с тоской посмотрел на древний пузырёк из горного хрусталя в своей широкой ладони. Когда-то эту склянку ему передали в римскую тюрьму. Он так и не понял, кто это сделал. Возможно, это были его сторонники, знавшие о предстоящей мучительной казни. В то же время это могли быть и власти Рима, боявшиеся волнений еврейских сектантов. Тогда он не стал пить отраву потому, что был силён верою в будущее бессмертие. Сейчас от этой силы почти ничего не осталось.

— Всё, началось! — неожиданно крикнул Миссионер, уставившись в небо.

Действительно, у чёрных туч над головой вдруг стали расти чёрные щупальца. Это легионы Ада строились в колонны для последней атаки. Белый шар ангелов в одну секунду засверкал в зеленоватых лучах клонящегося к закату светила. Это последний резерв архистратигов ощетинился отполированными до блеска щитами. Теперь казалось, что солнечный шар воинства Рая притягивал длинные толстые чёрные лучи, постепенно приближавшиеся к нему. До Молло донеслась жуткая какофония звуков: адская нечисть визжала, ревела и хрюкала в предвкушении своей победы. Миссионер вдруг услышал глухой звук падающего тела и с недовольством повернул голову. Основоположник лежал на плоской крыше храма и, хрипя, скрёб грудь засохшими старческими пальцами. Как и предсказывал бывший гражданин Рима, у него таки случился инфаркт. Секунду поколебавшись, Миссионер опустился на захрустевшие колени:

— Ты что, старый интриган, не мог подождать совсем немного? — с досадой прорычал он в искажённое страданием лицо Основоположника. Но тот уже не мог ответить: его сердце остановилось.

— Господи! За что? — возопил Миссионер, подняв поседевшую голову к небу, которое застилала разворачивающаяся вселенская схватка. — Неужели последние минуты жизни я проведу, делая искусственное дыхание старику с не чищенными две тысячи лет зубами!

Вместо ответа сверху донёсся ритмичный стальной грохот: ангелы Рая демонстрировали беснующейся нечисти, что по-прежнему готовы дорого отдать свои жизни. Миссионер, занятый процедурой искусственного дыхания и массажа грудной клетки, не видел, как многочисленные колонны адских легионов, быстро набирая скорость, бросились к блестящему шару. Лишь на секунду, в очередной раз оторвавшись от бывшего рыбака и с отвращением сплёвывая, он невольно обратил взор на небо. В этот момент гул улюлюкающих вампиров, карликов и чёрных ангелов стал таким громким, что перекрыл грохот мечей о щиты легионеров Михаила. Вернувшись к своему не самому приятному, но богоугодному делу, он уже не видел, как блестящий шар вдруг распался на небольшие облачка. Те, в свою очередь, тоже превратились в колонны и бросились не навстречу воинству сатаны, а между его атакующими порядками. Вооружённые до зубов полки нечисти, уже не способные остановиться в своём движении, неожиданно увидели перед собой огромный белый дирижабль, украшенный огромным слоганом «С нами Бог!». Вместо гондолы под ним висел стеклянный бак с янтарной жидкостью, переливающейся в лучах заходящего солнца. Под баком находилось немыслимое количество динамитных шашек, похожих на гроздья чудовищных виноградин. В нескольких местах догорали бикфордовы шнуры. В тот самый момент, когда атакующие в передовых порядках черти поняли, что их ожидает неприятный сюрприз, раздался взрыв колоссальной силы. Миллиарды капель протеина N мгновенно рассеялись над священным городом Молло. Облако дыма и тумана окутало всё — ошарашенную нечисть, ангелов Михаила и обитателей небесной Богадельни. Миссионер упал на Основоположника, прижатый взрывной волной. И в этот момент раздался ещё один звук. Попадавшие на землю праведники не сразу поняли, что это такое. И лишь по прошествии нескольких секунд стало ясно, что до них доносились истошные визги умирающей армии Ада. Воины Сатаны заживо таяли, лопались и сгорали, как только их тел касались мельчайшие капли эликсира бессмертия. Эти же капли оседали вниз, покрывая клубами непроницаемого тумана улицы и переулки, здания и деревья города. Из-под лежащего Миссионера вдруг послышался кашель. Хриплый, но сильный старческий голос возмущённо каркнул:

— Да слезь же ты с меня, ради Бога!

Миссионер подскочил и в клубах тумана разглядел ожившего товарища и соперника. На его лице медленно появилась улыбка. Что ж, он увидел чудо именно тогда, когда вконец разуверился в его возможности!

— Надо же, — удивился он, — тебя и после второй смерти опять в Рай пустили! Видно, Гавриил сейчас действительно занят! Иначе не видать бы тебе, старче, Райских кущей, как своего поганого рыла! Ну да ладно, полежи здесь, отдохни, а мне нужно кое-что сделать!

Последнее Миссионер промолвил с загадочным выражением лица задумавшего новую комбинацию политического интригана.

— Что это тебе приспичило? — откашливаясь, проворчал бывший рыбак.

— Хочу подарить тебе зубную пасту, старый ты хрен! — весело ответил его соратник и растаял в постепенно рассеивающемся тумане. По-прежнему недовольный Основоположник, кряхтя, сел на худой старческий зад. Морщась, потёр натруженную массажем грудь и осторожно разогнул спину. Приятно удивлённый испытанными при этом ощущениями, он с удивлением сказал самому себе:

— Надо же, как легко стало! То ли крылья растут, то ли горб отвалился!

Тут он вспомнил слова соратника о неотложных делах и внезапно нахмурился. После секундного раздумья он вдруг охнул, как будто поняв что-то важное и неприятное. Бодро подскочив, иерарх подобрал рясу и растаял в тумане вслед за Миссионером. Воистину, нет ничего более вечного, чем жажда власти и страха её потерять!

* * *
Сатана, Лилит и горстка приближённых почти достигли границ космоса, когда их догнал отряд ангелов. Князь Тьмы, до этого неистово подгонявший своего крылатого жеребца, резко бросил поводья, увидев перед собой блестящие панцири всадников Рая.

— Упс! — спокойно сказал он покрытой грязью и кровью свите, — по-моему, у меня хотят взять автограф! Что ж, милые мои, по крайней мере, вы сможете погибнуть в бою за своего предводителя, а не полопаться от той дряни, что таки нашёл Уриэль-неудачник!

— Погибнуть? — спросила его Лилит, сняв хитиновый шлем.

Что-то в её голосе заставило всех присутствовавших подумать, что у бывшей жены Адама могли быть и иные планы. Сатана без гнева и страха спокойно посмотрел в её чёрные глаза.

— Неужели вы смогли бы жить без своего супруга, мадам? — слегка улыбаясь, спросил он.

— Ещё как! — ослепительные хищные зубы Лилит сверкнули на потемневшем от порохового дыма лице. — Многие мужья даже не догадываются, как часто их жёны примеряют вдовий наряд! Если бы ты знал, милый, как мне идёт чёрное!

— Значит ли это, что и наши бравые ребята, — Сатана кивнул в сторону взявших его в кольцо чёрных ангелов, — не отказались бы увидеть тебя в одежде любимого цвета?

— Ребята, — громко засмеялась Лилит, — видели меня и без всякой одежды! Так сказать, a la naturelle! И не только видели! Да, Нергал? Тебе ведь тоже понравилось? А понравился ли тебе тот контракт с Уриэлем?

Нергал лишь хмуро посмотрел на неё, на Князя Тьмы и, оглянувшись, на становившийся всё плотнее строй гвардии Рая.

— Что ж, — Сатана оставил свой ироничный тон, — да будут прокляты все те, кто предал меня!

Лилит лишь поморщилась, услышав его:

— Может, обойдёмся без мелодрам, мой милый умерший муж? Кстати, что ты предпочтёшь? Быть зарезанным нами? Или кинешься на меч сам?

— Я, с вашего позволения, предпочту первое! Ведь самоубийство, хе-хе, грех! Можно ли попросить безутешную вдову о последнем одолжении?

— Пора заканчивать этот спектакль! — грубо прервал его Нергал, с беспокойством оглядываясь по сторонам.

— Ничего, дадим ему ещё минуту! — холодно произнесла Лилит. — И чего же ты хочешь, дорогой?

— Последний поцелуй? Вкус твоих губ на моём синеющем языке?

Лилит с подозрением посмотрела в светившиеся красным глаза Повелителя Тьмы, сделала паузу, но потом, решившись, ответила:

— A-а, чёрт с тобой! Пардон за неудачный каламбур!

Приблизившись к Сатане, она подставила ему губы. Царственный супруг обнял её одной рукой и, ухмыльнувшись, впился в чувственный рот. Через секунду Лилит незаметно вытащила из седельных ножен длинный и узкий кинжал и, нащупав щель в панцире Сатаны, вогнала клинок в его тело. В то же мгновение её тело забилось в судороге, как будто лезвие вошло в её сердце, а не в грудь мужа. Но скоро всё было кончено. Сатана осел в седле, вывалив безжизненный язык, раздвоенный на конце, как у ящерицы. Когда через некоторое время ангелы Рая приблизились к свите убитого Люцифера, Лилит крикнула всаднику в платиновой броне:

— Привет тебе, мой Михаил! Прими наши поздравления по поводу выдающейся победы легионов Господа! Прими также и тело поверженного мною Врага рода человеческого! Эта попытка наконец увенчалась успехом! Надеюсь, ты оценишь мою услугу, когда мы начнём переговоры о мире!

Михаил снял шлем, посмотрел в пустые глазницы поверженного лидера Ада и продиктовал своим всадникам серию коротких приказов:

— Домашний арест! На второй луне! Оставить оружие и знаки власти!

Потом он сквозь зубы обратился к Лилит:

— Жаль, что ты вовремя сдалась, красотка!

Та сверкнула своей ослепительной улыбкой:

— Какое удовольствие иметь дело с джентльменом! Надеюсь на продолжение взаимовыгодного сотрудничество наших юрисдикций!

И, приблизившись, многозначительно облизнула яркие губы и добавила хриплым шёпотом искусительницы:

— Буду с нетерпением ждать официального визита, Ваше высокопревосходительство!

Михаил не удостоил её ответом и отъехал в сторону. Хранивший молчание Нергал угрюмо улыбнулся и, приблизившись к своей новой повелительнице, поправил её плащ, из-под которого выглядывало нечто, похожее на наконечник скорпионьего хвоста. Лилит повернула к нему красивую голову с распущенными иссиня-чёрными волосами. Сверкнув красными глазами, она подмигнула и ответила неожиданно низким, почти мужским голосом:

— Спасибо, мой верный Нергал!

* * *
Через пару дней после описанных невероятных событий в уже знакомом нам уединённом зале Ватикана произошла необычная встреча. Согбенный старостью и болезнью прелат сидел в простом тяжёлом деревянном кресле. Он был в своём обычном белом одеянии и кардинальской шапочке. По правую руку от кресла стоял его ученик и помощник Кардинал с обычным непроницаемым выражением на суровом лице. Даже бархатная ряса, надетая по торжественному случаю, не скрывала воинской выправки бывшего капитана французского Иностранного легиона. Сквозь двери на другом конце зала вошла небольшая группа людей. Допущенные к встрече с великим человеком Аналитик, Мари, Учёный, Полковник, Снежная Королева и ее отец Давид с некоторым волнением направились к креслу понтифика. Мари вдруг прошептала своему возлюбленному:

— Я себя чувствую как Элли в Изумрудном городе, пришедшая на встречу с Великим и Ужасным Гудвином!

— В таком случае я, должно быть, Страшила! — тихо ответил Аналитик, трогая повязки на лице, которому вернули прежний облик.

— Нет, — Мари посмотрела на него с ласковой усмешкой, — скорее ты Железный Дровосек! Явившийся, чтобы получить новое сердце и обнаруживший, что оно у него всегда было!

Главный Католик следил за их приближением выцветшими от старости, слезящимися, но по-прежнему проницательными и умными глазами много видавшего и много страдавшего мудреца. С трудом удерживая подрагивающую от болезни и старости голову, он с молодым любопытством вглядывался в лица людей, которым, милостью Божей, довелось увидеть чудо. Когда группа посетителей наконец приблизилась к его простому древнему креслу, сделанному из польского дуба, он осенил их дрожащей рукой. Никто из них не стал целовать её, но он, казалось, и не ждал этого. Понтифик очень тихо обратился к Аналитику по-русски:

— Ты видел его?

— Да! — просто ответил он, ничуть не сомневаясь, кого имел в виду его собеседник. — Только это она!

Первосвященник осознал услышанное, собрался с силами и задал второй вопрос:

— Она прекрасна?

— Она прекраснее, чем всё, что ты когда-либо видел!

Старец в белых одеждах улыбнулся тонкими губами и на минуту закрыл глаза. Когда пришедшие к нему подумали, что он уснул, понтифик вновь открыл глаза и произнёс:

— Скажи, посланец из шара, добра ли она?

Аналитик сглотнул слюну и переглянулся с Мари. Та кивнула и вместо него ответила:

— Да, святой отец, она так же добра, как и прекрасна! И она учится быть ещё лучше!

Услышав это, понтифик радостно кивнул и счастливо засмеялся. Из его старческих глаз текли чистые слёзы умиления. С этими ещё не высохшими слезами главный Католик по-детски всхлипнул и умер.

Он почил глубоко счастливым человеком. Его душа, подобно большой и сильной птице, поднялась высоко-высоко над Ватиканом и Вечным городом. Расправив мощные крылья, она пронеслась над всей Землей и в последний раз попрощалась с каждым живущим человеком, с каждым живым существом, с каждым деревом и с каждым цветком. Она побывала во всех странах, она влетела в каждый дом и прошептала на ухо каждому ребёнку планеты: «Любовь — это Бог, а Бог — это любовь!» Потом эта птица радостно запела и полетела в небо, всё выше и выше, пока не достигла космоса, а потом в один миг преодолела заполненное холодом пространство и очутилась в благоуханной атмосфере огромной водяной капли.

Душа великого старика пролетела над белоснежными городами и прекрасными парками, над лесами и полями, над океаном и мраморными горами. Она увидела Эдем и Древо Познания, ангелов и праведников, Миссионера и Основоположника, Михаила и Гавриила, поверженного Сатану и вновь живущего Учителя. Наконец она опустилась во двор небольшого дома, залитого тёплыми лучами зелёного солнца. Там она встретила чудесную молодую женщину с белокурыми волосами, сидевшую на простой скамейке в компании двух говорящих крыс и их многочисленного потомства. Эта прекрасная женщина посмотрела в душу понтифика своими васильковыми глазами и улыбнулась ослепительной доброй улыбкой. И душе стало понятно, что это та, кому её обладатель служил всю свою длинную, тяжёлую и праведную жизнь. И она возрадовалась — так, как могут радоваться только дети в своих светлых, счастливых и радужных снах.

ЭПИЛОГ

Когда английская полиция обнаружила в Центре Исследований Будущего похожего на насекомое человека, её представители сначала не могли поверить, что перед ними оказался не самый опасный террорист планеты, а начальник спецслужбы страны, дружественной Британской демократии. Ещё больше руководство Великобритании было шокировано, когда выяснилось, что организация, которой руководил Богомол, оказалась причастной к разработке чудовищного биологического оружия. Не говоря уже о том, что оружие сие создавалось не где-нибудь в бедной Африке или в богатых нефтяных эмиратах, а на территории Соединённого Королевства. Давно копившийся народный гнев, усугублённый слухами о неуловимом Профессоре и отключением электричества в ночь с пятницы на субботу, привели к парламентскому кризису и ещё одному расследованию деятельности правительства Её Величества. Судьба Премьера с постоянным выражением полной искренности на патологически лживом лице вновь висела на волоске. Целую неделю нация ждала жутких разоблачений и неминуемой отставки. Но парламентская комиссия в очередной раз признала, что хотя непотопляемый лидер лейбористов не сделал ничего хорошего, он в то же время не смог натворить и ничего особенно плохого. Были уволены без права на пенсию Констебль и несколько его коллег. Его начальник умудрился остаться при должности и по-прежнему руководит полицией королевства. Британский народ вздохнул в бессильном отчаянии, а потом отправился по пабам — пропивать недельную зарплату и жаловаться друг другу на политиков, цены и сходящие с рельсов поезда.


Богомол по-прежнему сидит в английской тюрьме. Правительство страны избранных, принявшей в своё лоно переставших быть врагами ишмаэлитов, решило изменить своим традициям и не настаивает на его возвращении на историческую родину. Есть мнение, что таким образом избранные пытаются избежать соблазна выпустить его на свободу, где он может вновь взяться за прежнее. Они не верят, что он сможет понять: безопасность его народа лежит не в наведении ужаса на врагов и недрузей, а в сочувствии интересам соседей. Его организация — Институт — была наконец распущена. Жители страны избранных, к своему удивлению, испытали немалое облегчение, когда это произошло. Они потихоньку забывают об ужасах полувековой войны и постоянном страхе нового холокоста.


Бывшая подчинённая Богомола — отчаянная оперативница Снежная Королева — вошла в долю с Полковником, чтобы претворить в жизнь его на первый взгляд бредовый бизнес-проект. Вместе с выздоровевшим Хлорофосом, примкнувшим к ним Дознавателем, а также выгнанным со службы Констеблем они создали школу выживания не где-нибудь, а в Аду. Идея оказалась удачной ввиду огромного количества тех, кто не рассчитывает попасть в противоположную юрисдикцию. Разумеется, время от времени им приходится отвечать на вопросы вроде «А вы там были?» В таких случаях Полковник молча достаёт из специального сейфа непадающее пёрышко, а Хлорофос обнажает свою грудь. Он тихо шепчет одно матерное слово по-русски, которое, как выяснилось, поразительно совпадает по звучанию с древним арамейским заклинанием. И тогда на той по-прежнему мускулистой груди на глазах у изумлённых скептиков появляется изображение рогатого мужика с хвостом скорпиона. Если шепнуть ещё одно крепкое магическое словечко, сатанинский образ зловеще ухмыляется и чешет хвостом под мышками. Некоторые падают в обморок. Ещё никто не потребовал деньги обратно.


Брюнет присоединился к Детективу, который решил вернуться на землю своих предков — в Анголу. Двое бывших агентов ГРУ собираются создать колонию для бездомных подростков-сирот. Куда бы они ни пошли, их сопровождают несколько свирепого вида котов, прибывших вместе с ними из Великобритании. Особенно среди них выделяется рыжая особь мужского пола, которого Брюнет величает Малютой. Сей внушающий ужас бесхвостый урод становится ласковым, как котёнок, при одном упоминании о настойке валерианы. Детектив, однако, так и не может поверить в полную безобидность перековавшегося кота. Он всегда спит, засунув голову в серебряную купель-кастрюлю. Вдобавок над кроватью суеверного мулата висит огромное распятие из титана.


Президент самой молодой и самой причудливой мировой демократии с большим неудовольствием воспринял новость о проваленном военными разведчиками задании Родины. В который раз он оказался прав, думая, что вверенная ему нация окружена врагами и недоброжелателями. Теперь он был ещё больше убеждён в том, что и впредь её безопасность и честь должны свято хранить люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми ногами («Или это были руки?»). Ему пришлось спрятать в личный сейф бумажечку с уже набросанными от руки основными принципами присуждения бессмертия за особо выдающиеся заслуги перед евразийской альтернативой западным декадентам. Человечество узнает о некоторых любопытных деталях сего неординарного документа лет эдак через семьдесят, когда великий народ испытает очередной мощный порыв приобщиться к ценностям Запада и отправить на свалку истории ядерные подлодки, имперские привычки и неистребимых, как московские тараканы, комитетчиков.


Учёный всё же стал великим. Он более никогда не проводил работ по протеину N, но вошёл в историю как создатель универсальной вакцины от рака. В этом ему помогло неизвестно откуда взявшееся состояние в несколько десятков миллионов долларов. Сенсацией оказалось то, что в процессе исследований единственным живым существом, подвергшимся опытам, был он сам. Став миллиардером, лауреатом и рыцарем Её Величества, Учёный вновь поразил всех, организовав огромный частный заповедник для лабораторных животных. Те немногие, кто получают возможность посетить густые леса и зелёные поляны этого парка, поражаются увиденному. Они называют поместье странного англичанина не иначе как «новым Эдемом». Обитающие там многочисленные кошки, собаки, обезьяны и бесчисленные грызуны проживают совместно в полной гармонии, чудесным образом обходясь без поедания друг друга. Его жена-мулатка ужасно гордится своим мужем. Девушка цвета кофе с молоком с удовольствием родила ему двух шоколадных детишек. Они не по годам умны, обожают возиться с лохматыми и хвостатыми обитателями заповедника и уже сейчас планируют, когда вырастут, посвятить свои способности созданию компьютерной системы симуляции опытов на живых существах. Разумеется, с Учёным постоянно пытаются судиться его завистливые соседи и неравнодушное государство, науськиваемое бесстыжими политиканами. И те и другие утверждают, что он способствует крушению экологической системы и распространению опасных болезней. Но каким-то загадочным образом все эти попытки заканчиваются одним и тем же. В зал заседаний заходит очередной судья с измученным лицом плохо спавшего человека и намертво закрывает дело. Потом служители Фемиды в частном порядке шёпотом рассказывают о якобы являвшейся к ним во сне белокурой женщине ослепительной красоты, которая поведала им о страданиях, уже и так выпавших на долю маленьких героев человечества. Каждый раз, рассказывая эти истории за бокалом хорошего портвейна, циничные юристы не могут сдержать слёз и стыдливо трут мешки под глазами.


Аналитик, вновь обретший своё лицо и свою любовь, в то же время потерял долго раздражавший его нимб вокруг головы. Вместе с тем он обнаружил, что может лечить людей простым прикосновением руки. Так как диплома врача он не имел, то устроился работать санитаром в неприметной больнице университетского городка одной небольшой европейской страны. Вскоре слава о небывалых способностях тамошних докторов начала расходиться по всему миру. Наш герой относится к этому факту со свойственной ему философской меланхоличностью. Его гораздо более интересует любимая жена Мари, преподающая в том же городе, и их дети — Джеки, превратившаяся в красавицу с необычными васильковыми глазами, и грудной сын-малыш, которого родители, не сговариваясь, решили назвать Иисусом. В перерывах между своей работой в госпитале Аналитик помогает жене в расшифровке древних рукописей. Устав, они порою смотрят в мощный телескоп, направленный в сторону созвездия Центавра. Они дорожат каждой проведённой вместе секундой. Они знают, что каждое из этих радостных мгновений стоит вечности, проведённой в тоске и несчастье. Иногда в своих снах Аналитик произносит одно и то же слово. Каждый раз, когда это происходит, его жена просыпается и внимательно прислушивается. Каждый раз, услышав одно и то же женское имя, она плачет, улыбается сквозь слёзы, гладит его по тёплой щеке и шепчет: «Я здесь, Mon Agent, я с тобой!»

Москва — Киев — Лондон

Октябрь 2003 — Декабрь 2004

Еще раз от автора

Всю жизнь я мечтаю попасть в ту страну,
Где всё будет счастьем согрето.
Я там бы искал и нашёл бы свой дом —
Дом зелёного света.
Там нежное лето стоит круглый год
И сосны не гнутся от ветра,
В огромном камине не гаснет огонь
В Доме зелёного света.
Я раны своей поседевшей души
Лечил бы лучами рассвета,
Как в детстве бы выплакал горечь и боль
Дому зелёного света.
Спокойным и мудрым я б тихо бродил
В тени бесконечного лета
И знал бы всегда, что под вечер вернусь
В Дом зелёного света.
И с этой мечтой я закончу свой путь
По телу безумной планеты,
В тумане забвенья дверь отыщу
Дома зелёного света.
Ангола, Центральный Фронт, 14 декабря 1989 г.

Источники, использованные автором при написании романа

«Islam», Caesar Е. Farah, Barrons, 2003.

«История Византийской империи», Ф. И. Успенский, издательство «Астрель», 2001.

«The Origins of Satan», Elaine Pagels, Random House, 1995.

«The muslim Jesus», Tarif Khalidi, Harvard University Press, 2001.

«In the footsteps of Saint Paul», Edward Stourton, Hodder & Stoughton, 2004.

«Muhammad (a biography of the prophet)», Karen Armstrong, Phoenix, 2004.

«Gideon’s spies», Gordon Thomas, Pan Books, 1999.

«Moses the Egyptian», Jan Assmann, Harvard University Press, 1999.

«Is the Bible true?», Jeffery L. Sheler, Harper Collins, 1999.

«An English interpretation of the Holy Quran», A. Yusuf Ali, Sh. Muhammad Ashraf, 1934.

«История Инквизиции», H. Сперанский, издательство ACT, 2002.

«The Penguin Dictionary of Saints», Donald Attwater with Catherine Rachel John, Penguin Books, 1995.

«Be the best Bible (contemporary English Version)», Harper Collins, additional helps Chris Gidney, 2001.

«The Devil», Amelia Wilson, Vega, 2002.

«Жития Святых», Святой Дмитрий Ростовский, издание Свято-Успенской Киево-Печерской Лавры, Киев, 1998.

«Антихристъ», Эрнест Ренан, переводъ без всякихъ сокращенiй со второго изданiя Е. В. Святловского, издание М. В. Пирожкова, С.-Петербургь, 1907.

«Россия (СССР) в локальных войнах и военных конфликтах второй половины XX века», под редакцией академика РАЕН В. А. Золотарёва, Кучково Поле, 2000.

«Ramesses, Egypt’s greatest pharaon», Joyce Tyldesley, Viking, 2000.

Чёрный Ящик, 9/11

Пьеса в трёх актах
Действие пьесы происходит в лифте гипотетического небоскрёба в Нью-Йорке 9 ноября, то есть 9/11.

Вариант первый — для классической театральной сцены с одной плоскостью восприятия. В этом случае на сцене изображена лифтовая кабина, наблюдаемая зрителями сзади, со снятой стенкой. Некоторые будущие персонажи стоят к нам спиною.

Вариант второй — для сцены, расположенной среди зрителей (как в московском театре «Сфера»). Тогда лифт стеклянный, прозрачный, все, находящиеся в нём, видны, но некоторые персонажи «завязывают шнурки» или прячут свои лица до поры ещё каким-либо образом.

В открытую дверь на разных этажах (5–6 остановок — чтобы зритель запутался, кого он видит и кто останется в конце концов в лифте) забегают и выбегают куда-то спешашие люди — статисты и будущие персонажи пьесы. Кто-то может перекинуться парой реплик с нашими будущими героями — намёки на будущее развитие пьесы. Сначала лифт идёт вверх, потом вниз. Потом опять вверх, и тут…

На сцене — табло (большой плазменный экран); на нём отсчитываются этажи и там видно, как лифт пошёл вниз, к подвалу, в подземный гараж, а потом опять пошёл вверх.

Вдруг раздаётся грохот, звучат испуганные крики. В этот момент в театральном зале меркнет свет и начинается основное действие. В идеале кресла в зале, должны качаться Зритель должен испугаться! Действие происходит в полной темноте. Исключение, возможно, составляет лишь упомянутый плазменный экран. На него могут проецироваться те или иные образы и слова по ходу пьесы. На нём перед началом и в конце спектакля должно появиться (и продублироваться голосом) какое-то изречение о человеке и темноте. Автор отдаёт его поиск на волю режиссёра!

Пьеса — трагикомедия. «Чёрный ящик» — это и застрявший где-то в подвале по неизвестной пока причине тёмный лифт, и спрятанные в нём чувства, страдания, мысли пассажиров. Наконец, это ящик Пандоры, так как мы не знаем, кто в этом лифте и что они готовят себе и друг другу.

Большинство пассажиров — случайные попутчики. А именно:

1) Молодая, хорошо одетая инвестиционная банкирша. Имя — Джулия. Ей лет двадцать пять, она только что закончила Гарвард. Её зритель должен запомнить, а потому внешние данные — соответствующие.

2) Разносчик пиццы по имени Энтони, который в какой-то момент решает в темноте притвориться успешным и прекрасно одетым миллионером-финансистом. У него великолепный мужской голос. Он давно и безнадёжно влюблён в Джулию. Но внешне он никак не должен запоминаться.

3) Марк — типичный нью-йоркский юрист (агрессивный, наглый, без комплексов). Причём совсем необязательно, чтобы он таковым выглядел. Он должен таковым звучать!

4) Российский дипломат по имени «Товарищ Прохор». На самом деле он третьеразрядный шпион, его прикрытие — чиновник ООН. Не очень грамотный, не очень культурный, не очень умный. Абсолютно не запоминающийся (как и все шпионы).

5) Агент ФБР по имени «Скажем так, Джон». Этот должен быть здоровым и действительно похожим на полицейского. Голос — рокочущий чиновничий баритон. Из тех, что может убедительно и рассудительно произносить полную ахинею.

6) Араб-уборщик по имени Али. Очень восточной внешности.

7) Секретарша по имени Салли. Салли тоже должна запоминаться. Но в отличие от Джулии, несмотря на несомненную привлекательность, в её облике гораздо меньше элегантности. Скажем, слишком светлая искусственная блондинка, слишком глубокое декольте и слишком короткая юбка.

8) Статист первый — сытого вида молодой человек, одетый в дорогой костюм и похожий на финансиста.

9) Статист второй, отличающийся от первого лишь цветом костюма.

10) Пожарник первый — его не видно, а потому лишь его голос должен быть афро-американским.

11) Пожарник второй — его тоже не видно; голос обыкновенный, без ярко выраженного акцента — иммигрант во втором поколении.

Три акта без перерыва. Иначе потеряется эффект нахождения в темноте.

Для удобства зрителей можно сделать светящиеся таблички с именами персонажей. Они зажигаются, когда говорит тот или иной из них. Или, альтернативно, их имена появляются на плазменной панели.

Скорее всего, с учетом невозможности видеть самих персонажей «живьём», «Чёрный Ящик» может оказаться удобным для радиопостановок.

Акт первый

Декорация — кабина лифта. В открытую дверь на разных этажах (5–6 остановок — чтобы зритель запутался, кого он видит и кто останется в конце концов в лифте) забегают и выбегают куда-то спешащие люди — статисты и будущие персонажи пьесы.

Статист первый. Джулия, привет! Прекрасно выглядишь! Джулия. Спасибо на добром слове!

Статист второй (выходя из лифта). А ведь вчера она ушла в одиннадцать вечера! Молодец!

Салли (с некоторой неприязнью). Везёт же некоторым! Сходила в душ — и как свежая клубника!

Джулия (со смехом). Салли, милая, а я иногда и в душ не хожу — всё равно все самые лучшие мужики в нашем банке уже женаты!

Статист первый (шутит, выходя из лифта). Злюка! А как же мы — молодые и холостые?!

Джулия. С вас хватит и радости созерцания!

На сцене — табло (большой плазменный экран); на нём отсчитываются этажи, и там видно, как лифт пошёл вниз, к подвалу, в подземный гараж.

Джулия. Чёрт! Мы пропустили первый этаж!

Салли. Куда направляешься, Джулия?

Джулия. Покупать подарок твоему шефу! На день рождения! Поручение отдела! А что купила ты?

Салли (замявшись и непроизвольно пытаясь спрятать свёрток в руках). Пресс-папье! Из египетского нефрита!

Джулия (с уважением). О-о! Похоже, тогда придётся поискать нефритовую рамку для фото семьи! У него много детей, Салли?

Салли (сквозь зубы — так, что всем в зрительном зале становится понятно, что она любовница шефа). Трое!

Джулия (смутившись и пытаясь разрядить ситуацию). М-м… Откуда-то пахнет пиццей!

Вдруг раздаётся грохот, звучат испуганные крики. В этот момент в театральном зале меркнет свет и начинается основное действие. В идеале кресла в зале должны качаться. Зритель должен испугаться! Далее действие происходит в полной темноте. Исключение, возможно, составляет лишь упомянутый плазменный экран с тёмным фоном. После длительной паузы:

Энтони. Леди и джентельмены, пожалуйста, без паники!

Салли (которая кричала громче всех, а потому не очень вежливо). А вы-то кто такой? Архангел Гавриил? Мне все грехи докладывать? Или вы их и так знаете?

Юрист Марк. Милочка, не надо быть архангелом, чтобы понять суть ваших отношений с…

Джулия (прерывая говорливого Марка, чтобы тот не озвучил догадку о романе с шефом). Что всё-таки произошло?

Энтони. Судя по шуму, основные конструктивные элементы нашего небоскрёба претерпели… гм… изменения!

Джон. Этот джентльмен пытается сказать, что чёртово здание развалилось, а мы уцелели! Скорее всего благодаря тому, что не успели подняться из подвала!

Салли (в панике). Что значит — развалилось? Как оно могло развалиться? Вы что городите?! Ведь я опаздываю на…

Джулия (резко). Салли, замолчи, ради бога! Только твоих воплей нам и не хватало!

Марк (пытаясь с шумом что-то сделать). Проклятые двери заблокированы!

Энтони. Мне кажется… гм… что город мог подвергнуться бомбардировке!

Марк. Какой ещё бомбардировке? Да после 11 сентября до Нью-Йорка не доберётся даже… Боже мой! (тоном догадавшегося человека) Вы думаете, что…

Энтони. Да, да! Вполне возможно, что бомбардировка оказалась атомной!

Салли. Ядерная война? Да вы с ума посходили! Наверное, просто пропал свет! Или поломался лифт! Или… Или…

Джон (сухим тоном бюрократа). Или здание подверглось террористической атаке!

Пауза

Джулия. А вы, собственно говоря, кто будете?

Джон. Меня зовут, скажем так, Джон! Я работаю в Федеральном Бюро Расследований!

Марк протяжно свистит, изображая удивление.

Джон. И вы правы, милочка! Раз уж мы оказались в этой кабине, то надо, по крайней мере, знать, кто находится рядом с тобой!

Энтони. Давайте начнём с меня! Меня зовут Энтони!

Джулия (прерывая его). Постойте! Не говорите! Дайте я угадаю!

Салли. А чего тут угадывать! По голосу всё понятно!

Джулия. Вы финансист? Правильно?

Энтони (после некоторой паузы). Да, я работаю на… двадцать пятом этаже!

Джулия. В инвестиционном банке? Дональдсон энд Дональдсон? У меня там подруга! Она аналитик! Постойте… А вы случайно не Энтони Голденуотер? Один из управляющих партнёров и совладельцев?

Энтони (поколебавшись). Да, это я!

Джулия. Вы мой герой, мистер Голденуотер!

Энтони. Пожалуйста, просто Энтони!

Джулия. В каких-то сорок лет достигнуть такого положения! И не где-нибудь, а на Уолл-стрит! В Гарварде вы были примером для всех студентов бизнес-школы!

Салли. А я вас знаю — вы приходили на встречу с моим шефом! Только тогда я и не разобрала, что у вас такой прекрасный голос!

Марк. С таким надо идти на сцену!

Салли. Или, на худой конец, в политику!

Энтони. Весьма, весьма польщён! Поверьте, никогда в жизни не удостаивался стольких комплиментов от женщин!

Джулия. Не скромничайте! Но позвольте представиться и мне! Меня зовут Джулия, год назад я закончила Гарвард и стала старшим аналитиком у ваших соседей на…

Энтони …27-м этаже!

Джулия (не веря, после паузы). Вы знаете, на каком этаже я работаю? Но откуда? Вам выходить из лифта раньше, на 25-м! Да и я не припоминаю, чтобы когда-либо попадала с вами…

Энтони. Я…я видел вас на… конференции! По… деривативам! Помните, она проходила здесь же, в нашем рухнувшем небоскрёбе, в сентябре этого года!

Салли. Точно, я тоже вас там видела! На вечернем приёме! (Ревниво) Меня вы там не разглядели!

Джулия (сраздражением). Салли, милочка, тебя-то там всё равно интересовали отнюдь не производные финансовые инструменты…

Марк (с нажимом). А меня зовут Марк! Марк Рубинштейн! И я тоже партнёр-основатель! В весьма уважаемой юридической фирме!

Джулия (с иронией). Рубинштейн и Рубинштейн?

Что-то бормочет араб-уборщик. (На плазменной панели идёт перевод: «Родители говорили: „Али, будь скромен!“ Они советовали: „Али, не греши!“

А Али ходил вечером в бар и пил пиво!»)

Марк. Похоже, этого зовут Али! Эй, парень, признавайся, ты стрелял в американских солдат?

Энтони. По-моему, это просто невежливо!

Салли. Вы тот маленький плешивый мужчина с перхотью на куртке, который стоял справа от меня? И пялился на мою грудь?

Марк. Нет, милочка, перхоти у меня быть не могло! Равно как и плеши! Ведь я абсолютно лысый! И стоял я не справа, а слева! Но в одном вы правы: я действительно пялился на ваши очаровательные изгибы!

Джули. Салли, дорогая, справедливости ради надо сказать: на твою грудь невозможно не смотреть! И не только мужчинам!

Салли (с вызвовом). А я горжусь своей фигурой!

Джулия. И поверь, это заметно!

Энтони (тоном ментора). Леди и джентльмены, я от души надеюсь дожить до той минуты, когда смогу лично засвидетельствовать достоинства милой Салли! Но не кажется ли вам, что сейчас у нас есть иные приоритеты?

Салли (с обидой). Я могу вообще замолчать!

Марк. Что вы, моя радость, вот этого как раз делать и не надо! Если хотите, я подсяду поближе и вы расскажете мне всё-всё о вашей прелестной фигурке!

Салли (с раздражением). Отстаньте, пожалуйста! Рядом со мной и так тесно! С одной стороны всё время бормочет этот араб-уборщик, у которого так противно воняет от швабры! А с другой примостилась какая-то ходячая пепельница! Джентльмен, от которого разит затушенными окурками!

Марк (с обидой). Как хотите, милочка! Если вас больше устраивает общество арабского иммигранта и… А кто он, этот ваш сосед-курильщик? Эй, мистер, отзовитесь! Послушайте, а ведь он пока не проронил ни слова!

Прохор (с сильным русским акцентом). Ай ду нот спык инглиш вери вэлл!

Энтони (с удивлением). Ну и ну! Да наш попутчик, похоже, из России!

Марк. Вот это повезло! Попасть в западню обрушившегося здания с арабом-уборщиком и русским мафиозо!

Энтони. Марк, вы мыслите стереотипами!

Джон. Господин юрист, не заставляйте меня продолжать ту же мысль в отношении вас!

Марк. А чего это вы проявляете такую политическую корректность? Эй, я вспомнил! Послушайте, «скажем так, Джон», как вы попали в наш небоскрёб? И чего, собственно говоря, делали в этом лифте?

Джон (сухо). Я не имею права делиться с вами информацией конфиденциального характера!

Энтони. Ну что вы, право, господин полицейский! Могли бы и поделиться! Перед последней, так сказать, чертой!

Марк (торжествующе). Вот именно! Расскажите, что это вы тихонечко передали господину в плохо сшитом костюме с сильным русским акцентом!

Прохор (уже более уверенно). Ай эм э дипломэт ов рашн федерейшн!

Салли. Это мы уже поняли, мистер! Между прочим, ваш английский имеет тенденцию к стремительному улучшению!

Энтони. Джон, это правда? Вы действительно что-то тайком передали русскому дипломату?

Джулия. Мне кажется, в сложившейся ситуации будет лучше поделиться с нами подробностями!

Джон (нехотя). Ну, хорошо! Пожалуй, хуже от этого уже никому не станет!

Прохор. Ноу коммент!

Марк. Да мы пока и не настаиваем на ваших комментариях, камрэд!

Джон. Так вот! Четыре месяца назад Нью-Йоркское отделение ФБР получило первую информацию о серии терактов, готовящихся Аль-Каидой в финансовом центре города. Информация поступила из-за границы, через Центральное Разведывательное Управление. К тем она, в свою очередь, попала от спецподразделения, охотившегося на Бин Ладена на границе Афганистана и Пакистана.

Марк. Чёрт возьми, звучит захватывающе!

Энтони. Марк, сделайте одолжение, не мешайте!

Джон. В ходе одной из операций группа спецназа блокировала подземное убежище террористов и использовала химическое оружие для их… гм… нейтрализации. Проникнув в пещеру, военные нашли следы поспешного уничтожения носителей информации. По счастью, кое-что… гм… нейтрализованные сжечь не успели. В числе уцелевшей документации оказались чертежи нескольких небоскрёбов на Уолл-Стрит.

Энтони. В том числе и нашего?

Джон. В том числе и этого! На некоторых чертежах имелись пометки —предположительно, как сказали эксперты-архитекторы, места возможного размещения взрывных устройств. В пещере оказались нарисованные от руки схемы радиовзрывателей. Их, по всей видимости, собирались замаскировать под обыкновенные сотовые телефоны. Получив первый сигнал о новых планах Аль-Каиды, ФБР начало охоту на возможных исполнителей. К несчастью, долгое время мы никак не могли нащупать хотя бы одну ниточку! И это было удивительно! Ведь мы прослушивали телефонные разговоры половины мусульман, проживающих в США! Компьютеры сканировали электронное общение другой половины! Мы отслеживали телекамеры банкоматов и пускали слежку за любым бородачом, снявшим более сотни долларов наличными! Были взяты под контроль все выходцы с Ближнего Востока, работающие в упомянутых башнях! И ничего! Три месяца работы с нулевым результатом! И вот, когда мы уже полностью отчаялись, до моих коллег дошло, что в одном из небоскрёбов находится консульство чрезвычайно дружественной нам мусульманской державы. Каких-нибудь две недели тотальной слежки за его сотрудниками — и мы поняли, что подготовкой терактов занимаются дипломаты! Причём из страны, которая теоретически должна быть даже более нашего заинтересована в уничтожении Аль-Каиды и предотвращении терактов в США и Европе! Это режим, который держится лишь на нефтедолларах и наших штыках!

Энтони. На которых, как известно, долго сидеть затруднительно! Возможно, в этом и разгадка — не сумев уничтожить, власти решили задобрить конкурентов-фундаменталистов!

Джон. Разумеется, мы тут же проинформировали о наших предварительных догадках непосредственное руководство! Те, в свою очередь, доложили по команде — директору ФБР…

Марк. Почему-то у меня такое предчувствие, что за этим докладом не последовали гневные ноты протеста, выдворение из страны и вызов посла в Госдепартамент!

Джон. Директор не поверил ни одному нашему слову! Или, возможно, просто побоялся заикнуться об этом президенту! Зная о многолетних связях его семьи с королевским домом нашего арабского союзника!

Джулия. Неужели Майкл Мур действительно говорил правду? Неужели Америку предаёт наше собственное руководство?!

Джон. Что вы, милочка! Наш президент, может, и туповат, но он — не предатель! Слишком сильное желание защитить старого друга может сослужить плохую услугу кому угодно!

Салли. Хорошо, ну а с камрэдом из России вы зачем встречались?

Джон (с некоторым смущением). Понимаете ли, как я уже сказал, друзья для нашего президента значат очень много!

Джулия (с иронией). Их он, наверное, научился ценить ещё в Гарварде — когда они давали ему списывать!

Джон (с раздражением). Этого я не знаю, милочка! Вы там учились — вам виднее! Так или иначе, но одним из таких друзей стал и президент России! Особенно после первой атаки на Нью-Йорк! Когда русские оказали нам беспрецедентную помощь в организации свержения афганских талибов!

Энтони. Газеты писали, что ЦРУ к тому времени полностью потеряли агентурную сеть в стране!

Джон. С той поры русские раз за разом поставляли нам чрезвычайно ценную и всегда подтверждавшуюся информацию! Мы критиковали их за сворачивание демократии и свободы прессы! За вмешательство в дела соседей! За хамство в энергетической политике! Они называли нас мировым жандармом и осуждали за вторжение в Ирак! Но на уровне сотрудничества президентов и, как ни странно, спецслужб — в отношениях США и России наступил настоящий золотой век! Причём, как мне кажется, глава американской администрации стал доверять русским шпионам даже больше, чем нашим!

Марк. Что же тут удивительного? Наш по ночам получает инструкции от Бога, русский — то ли от призрака Карла Маркса, то ли от привидения Ивана Грозного! Оба не пьют, не изменяют жёнам и обожают спорт! Мало того, у обоих — по две дочери!

Джулия. Правда, о дочерях российского президента никто ничего не знает! Я даже ни разу не видела их фото!

Энтони. Пусть Джон закончит!

Джон. Словом, я и мои товарищи пришли к, казалось бы, парадоксальному, но в то же время абсолютно логичному выводу! Мы решили передать информацию о готовящихся терактах через русских!

Длинная пауза.

Энтони. То есть американская бюрократия достигла таких высот в своём развитии, что ФБР использует русских шпионов в качестве посредников для общения с собственным президентом?!

Джон. Я хочу сказать, что иногда бывший враг гораздо полезнее старого друга!

Марк. Вы бы ещё Бога приплели! Его наш президент скорее послушает!

Джулия. Но почему русские?!

Джон. А кто ещё! Израильтянам мы перестали верить ещё в начале восьмидесятых — когда они знали и не предупредили о нападении на бараки морской пехоты в Ливане! Англичане? ЦРУ до сих пор скрипит зубами, вспоминая их досье по оружию массового поражения, которое якобы имелось у Ирака перед вторым вторжением!

Ещё одна пауза. В этот момент кто-то закуривает сигарету. Раздаётся возмущённый ропот.

Джулия. Кто это? Вы что, с ума сошли?!

Марк. По-моему, это — русский! Эй, камрэд, при иных обстоятельствах я бы и сам попросил у вас сигарету! Но тут-то и так дышать нечем!

Энтони. Послушайте, как вас зовут?

Прохор (уже без всякого акцента). Прохор! Меня зовут Прохор! И не камрэд я, а мистер! Мистер Прохор!

Энтони. Камрэд Прохор! Немедленно затушите сигарету! Вы же не в штаб-квартире ООН! У нас здесь и так почти нет воздуха! Зачем его травить?

Прохор (сделав ещё три быстрых затяжки). Господа, вы пытаетесь защищать права человека во всём мире, а со своими курильщиками ведёте себя как фашисты!

Марк. Камрэд, это вас в дипломатической академии такому учат — курить в закрытом помещении, не интересуясь мнением окружающих?

Прохор (обиженно). Я мистер, а не камрэд!

Энтони. Дорогой мой, боюсь, что у вас, как и у вашей страны, кризис самосознания! Вы ведь считаете себя «мистерами» и «месье», а остались всё теми же «товарищами»!

Марк. Как и при Советском — мать его — Союзе!

Прохор. А что, у моего бывшего шефа была такая же принципиальная позиция! Когда Генеральный Секретарь ООН попробовал запретить курение в здании штаб-квартиры, он всем объяснил, что русский человек может и будет курить где и когда захочет!

Энтони. Не сочтите за грубость, но, по-моему, это принципиальный постулат политики не только СССР, но и современной России!

Прохор (защищающимся тоном). Что вы имеете в виду?

Джулия. Ваша страна находит какое-то извращённое удовольствие в том, чтобы отличаться от всех приличных наций! Будь то защита авторитарных режимов, грубое давление на соседей или курение в общественных местах!

Прохор. Да, у России свой путь! По крайней мере, мы не лицемерим, как некоторые! Мол, давайте бомбить Иран — они вот-вот сделают бомбу! Но никто даже не заикнётся о том, чтобы бомбить Израиль — у которого бомба давно есть! Или, может, у ваших шейхов в Персидском заливе больше демократии, чем в Белоруссии? Да, я курю! Но, по крайней мере, я не хожу в Макдональдс!

Неожиданно араб-уборщик начинает молиться.

Марк (с издёвкой). Должно быть, докладывает Аллаху, что один еврей всё же выжил!

Энтони. Оставьте парня в покое! Возможно, он молится за нас!

Марк. Между прочим, камрэд Прохор, вы тут прошлись в отношении Израиля и его ядерного потенциала! Но ведь никому даже в голову не приходит ожидать терактов со стороны еврейского государства!

Прохор. Это вы его соседей спросите!

Джулия. Положим, скоро и соседи России будут относиться к ней с такой же «любовью»!

Салли. Хватит! Меня уже тошнит от вашей политики! Какая мне, к чёрту, разница, что наш президент — идиот, а у русского нет чувства юмора! Чем это поможет нам в этом вонючем гробу?! (Срывается на визг.) И потушите вашу чёртову сигарету!!!

Джон. Коллега, я бы на вашем месте всё же прислушался к мнению окружающих! Поверьте, я бы и сам закурил, но общественное мнение против!

Джулия. Вы послушайте, как «скажем так, Джон» уговаривает камрэда Прохора! Прямо как наш госдепартамент их президента! Когда тот уже всё равно «выкурил» очередную «сигарету» на мировой арене!

Энтони. Действительно! Мы, мол, вас прекрасно понимаем, когда вы ведёте себя в Чечне, как вермахт в Польше! Мы и сами бы то же самое делали в Ираке! Но это проклятое общественное мнение! И эта чёртова свободная пресса!

Джон (с досадой). Господа, давайте сменим тему! Подскажите-ка мне лучше, работают ли ваши сотовые телефоны?

Все проверяют телефоны. На сцене один за другим появляются и одним за другим гаснут дисплеи мобильных телефонов.

Марк. Нет!

Джулия. Мой ничего не показывает!

Салли. Сети не обнаружено!

Энтони. Наверное, мы слишком глубоко под обломками!

Джон. Что ж, и у нас с… мистером Прохором ничего нет!

Джули я (с издёвкой). Мистер?

Джон (с раздражением). Оставьте меня в покое!

Энтони. Давайте попробуем открыть двери и верхний люк! Салли. Точно! Молодец, Энтони! Мы и не подумали об этом!

Слышатся пыхтение и возня, приглушённое мужское чертыхание.

Джон. Нет, ничего не получается!

Марк. Чёрт, по-моему, я сломал ноготь!

Энтони. Господа, а у нас получилось немного раздвинуть двери! Джон. Правда! Подождите! По-моему, в щель немного дует! Джулия. Слава богу! По крайней мере, мы не задохнёмся!

Марк. И не лопнем! Эй, а кто это здесь? Вы, камрэд?

Слышен журчащий звук мочеиспускания.

Прохор (с облегчением). Что естественно, то не безобразно! Джулия. Как сказать! Хорошо, что ничего не видно!

Энтони. Господа, на этой мажорной ноте предлагаю лечь и немного передохнуть!

Джон. Хорошая мысль, господин банкир! Силы нам ещё пригодятся!

Акт второй

Музыкальная пауза между актами. Играет мелодия, призванная обеспечить переход от первого акта (который условно «о политике») ко второму (который условно «о любви»). Возможен и соответствующий видеоряд на плазменной панели. Когда закончилась музыка, следует некоторая пауза. После неё слышатся разноголосые сопения, посапывания и храп. Храп на время заглушает все остальные звуки.

Джулия (ворочаясь и с возмущением). Да что это такое! Прямо как трактор!

Энтони. По-моему, это «скажем так, Джон»!

Джулия. Вы тоже не можете уснуть? Немудрено! Ощущение такое, что от вибрации рассыпаются кости!

Энтони. Можно сказать повезло, что наш небоскрёб уже обрушился! Давайте я попробую повернуть его на бок…

Храм смолкает. Слышится тонкое щенячье повизгивание. Джулия и Энтони приглушённо смеются. Потом пауза. Полная тишина.

Энтони. Странное ощущение, не правда ли? Находиться в полной темноте с чужими людьми!

Джулия. Вы совершенно правы! В обычной жизни такое почти не происходит! Разве что в метро!

Энтони. Точно! Когда иногда пропадает свет в вагоне!

Джулия. А поезд продолжает нестись сквозь мрак! И ты пытаешься вспомнить, кто находится рядом с тобою! Одновременно страшное и странным образом возбуждающее ощущение!

Энтони. Однажды мне в таком состоянии показалось, что я получил власть над другими пассажирами! Как будто стал человеком-невидимкой и могу делать всё, что захочу!

Джулия. А ведь они приобретают такую же власть над вами…

Энтони (продолжая). Я мог погладить по голове! Или залезть в карман! Или прикоснуться к очаровательной соседке, стоящей рядом!

Джулия (с удивлением). Действительно странно! Ведь я как раз и могла быть такой соседкой… И я тоже «примеряла» на себя подобную ситуацию — кто-то, которого я не знаю и могу лишь представить, щупает меня в темноте! А я не могу понять, будет ли мне противно и я закричу или наоборот — испытаю возбуждение и позволю продолжить!

Джон. А меня, этого самого незнакомца, останавливает лишь страх того, что свет в вагоне появится вновь, как только я положу руку на ваше бедро!

Джулия. Может, мы с вами — скрытые извращенцы?

Энтони (со смехом). Возможно, и так! Но скорее, мне кажется, любой человек, оказываясь в темноте, встречает в себе кого-то, кто никогда не появляется при дневном свете! Мрак разрушает ограничения животных импульсов, воспитанные тысячелетиями! Он растворяет оболочку морали и условностей, из-под которой лезут страшные желания и мысли!

Джулия. Возможно, именно поэтому темнота в большинстве религий ассоциируется с силами зла?

Энтони. Вы совершенно правы! Представьте на секунду, что прямо сейчас загорится свеча и в зеркале перед собою вы увидите своё лицо и прочитаете всё, что на нём написано!

Джулия (с возбуждённым смехом). Не надо! Мне было бы стыдно!

Энтони (абсолютно серьёзно). Вот-вот, никогда не знаешь, что выползет оттуда — из темноты…

Джулия. Энтони, а вы не боитесь наших спящих соседей?

Энтони. Что вам сказать? Людской род, возможно, не зря предпочитает спать по ночам! Ведь бороться со зверем внутри гораздо легче во сне, чем оставшись с ним наедине во мраке!

Джулия (романтичным тоном). Хотя… С другой стороны, темнота — не самый плохой фон для романтического чувства! Энтони, а ведь я вас не помню!

Энтони (сконфуженно). По крайней мере, как вы меня представляете?

Джулия. Извольте! М-м… Высокий! Мощное, но стройное тело! (о теле чуть дрогнувшим голосом) За сорок, но моложавый! Тронутые сединой, но густые волосы! Элегантный костюм! Длинные, сильные, но очень нежные пальцы…

Энтони. Джулия, хватит! А то я начинаю представлять, куда эти пальцы тянутся!

Джулия (смущённо и в то же время призывно смеётся). Я тоже!

Они оба на секунду замолкают.

Энтони. По счастью, вас мне выдумывать не надо! Это в том, что касается внешности! Но я ничего не знаю о вашей жизни! А хотел бы!

Джулия. Вы мне льстите! Что же рассказать? Родилась в Бостоне, в семье врача. Хороший дом, добрые и любящие родители. Прекрасно училась, занималась спортом, читала много книг и встречалась с молодыми людьми. Легко поступила куда хотела — в Гарвард. Закончила колледж. Два года — младшим аудитором в известной фирме. Опять Гарвард — теперь уже бизнес-школа. Потом — аналитик в банке. Чего ещё? К тридцати планирую заработать первый миллион и язву! К тридцати пяти — выйти замуж за доктора или юриста! К сорока — вылечить язву, родить и развестись! А вы, Энтони? Как насчёт истории одного из лучших финансистов Уолл-стрит?

Энтони. Мудрые заметили, что женщину располагает не мужская болтовня о себе, а внимание к её собственным проблемам и успехам!

Джулия (низким от желания голосом). Признаюсь, вам это удалось! Чёрт возьми, проклятая темнота… Не правда ли, это так эротично, когда мужчина и женщина общаются в полном мраке?

Энтони. Особенно когда вполне могут больше не увидеть света!

Далее следуют звуки поцелуев и лёгких стонов Джулии.

Джулия. Энтони…

Энтони. Что, любимая?

Джулия. Ты пахнешь… от тебя пахнет…

Энтони. Мужчиной?

Джулия. Нет! То есть да — от тебя пахнет мужчиной! Но также от тебя пахнет… пиццей! Это так возбуждает!

Энтони (с некоторым сомнением). Наверное, ты просто хочешь есть!

Джулия (хриплым от страсти голосом). Нет! Я хочу тебя!

«Бла-бла-бла!» — вдруг начинает приговаривать араб (что в переводе означает: «Аллах, пойми и прости этих несчастных! А также, пожалуйста, уйми мою эрекцию!»). Эта фраза идёт арабаской вязью и подстрочным переводом на плазменном экране. Молитву сопровождает всё та же удивительно красивая и нежная мелодия с восточными мотивами (A la «Desert rose» Стинга), которая звучит и в конце пьесы. После того как окончилась мелодия, наступает пауза, а потом раздаётся голос.

Салли (медленно, меланхолично). Когда Он в первый раз пригласил меня поужинать, я чуть не умерла от страха и восторга! Я боялась, как будто сдавала экзамен! Или пришла на собеседование! Он смотрел на меня своими красивыми печальными глазами в сеточке добрых морщинок, а мне хотелось целовать эти морщинки и гладить его поседевшие виски! Он рассказывал о своей жизни! О детстве, родителях, школе и первой любви! А мне казалось, что я его старшая сестра! А потом… потом настала моя очередь! Я выпила два бокала вина и болтала весь вечер! Господи, ну и дура же я была! Какая ему разница, в каком платье я была на выпускном балу! А когда он подвёз меня домой, я сама пригласила его к себе… Он волновался так же, как и я! Взрослый, состоявшийся мужчина, муж и отец запутался в моих пуговицах и молниях! И я любила его за это ещё больше! Когда Он робко целовал мои руки, не смея идти дальше, я испытала ужасное возбуждение! И так происходило всегда, когда мы оказывались наедине! Я не думала о том, что Он женат, что у него семья и дети! Я забывала о том, что Он — мой босс! Я знала, что своим телом и своими ласками лечила его комплексы и снимала усталость! А жена… Что ж, она существовала где-то там, в другом мире — в доме, наполненном чужим счастьем и чужими запахами. Но для меня она с таким же успехом могла быть и библейским персонажем — столь же далёким и нереальным! Семья не успела отравить наше счастье! Мы ведь так и не прошли первый этап любовной связи — когда влюблённые не способны заглянуть в будущее дальше следующего свидания! Джулия, Энтони, я вам так завидую! Подумайте только: вы нашли и насладились друг другом у смертной черты! Я же лишена этого! Мой любовник… Нет, мой любимый, возможно мёртв! Может, он заперт в другом лифте, в каких-то десяти метрах отсюда?

Энтони. Салли, дорогая, мы все живём в таких шахтах! Каждое утро мы просыпаемся на дне глубокого невидимого колодца! Мы видим одни и те же лица, мы занимаемся опостылевшими делами, мы ездим по одним и тем же маршрутам, следуем десятилетним привычкам, едим и пьём, даже не осозновая, что мы рабы своей шахты! Этот колодец может быть комфортабельным и дорогим, но суть от этого не меняется — каждый день мы проделываем путь по одному и тому же тоннелю в пространстве! И только чудо порою помогает нам выбраться из своего колодца и встретить того, с кем, если повезёт, захочется быть всегда! А если не повезёт и обожжётесь, то броситесь обратно — в глубь привычной норы!

Джулия. Салли, я и не догадывалась, что ты и он… Что у вас были отношения! Он казался мне идеальным семьянином!

Салли. А я ревновала тебя, Джулия! Мне казалось, что иногда ты смотрела на него… Как… Как женщина, забывшая о скромности! Извини, я пока слишком молода и неопытна!

Марк. По-моему, я много пропустил! Салли, не торопитесь, цыпонька! Возможно, что чутьё всё же не подвело вас! Странно! Мне приснилось, что я сдаю экзамен на право вести юридическую практику! Может, последний сон, а я потел и переживал о… Салли, лапочка, вы не хотите ещё раз раскрыть свою юную прелестную душу опытному юристу и (изменив тембр голоса) очень, очень сексуальному мужику?

Салли. Нет! Вы… Вы очень наглый!

Марк. Эх, милочка, о скромности ли сейчас думать! Позвольте, я подсяду поближе…

Салли. Не надо! От вас пахнет… псиной!

Марк. Надо же, раньше мне говорили, что я воняю козлом! Интересно, это прогресс? Или наоборот?

Салли. Отстаньте от меня! Вы… вы мне неприятны! И я люблю другого мужчину!

Марк. Своего босса? Помилуйте, мой симпатичный цыплёнок! Влюбляться в своего женатого начальника — это тяжёлая форма женского мазохизма! Всё равно что постричься в монашенки! Или откармливать соседского индюка! Всё равно наступит День благодарения и его зажарит другая! Влюбляться надо в таких, как я! Успешных, наглых и пахнущих псиной! А не в отцов семейств с печальными глазами! В симпатичных морщинках! Уверяю вас, эти глаза светятся счастьем, когда они смотрят на жену и детишек! Скажите мне лучше: он хоть одно воскресенье с вами провёл? А?

Салли (рычит). Не ваше дело! Если ещё раз приблизитесь ко мне — двину каблуком!

Марк. Моя вы красавица! Представляю вас во гневе и возбуждаюсь ещё больше!

Джулия. Марк, неужели вас не смущает, что вы явно не нравитесь даме?

Марк. Джулия, а вы когда-нибудь видели нью-йоркского юриста, который хоть кому-нибудь нравится? Кроме разве что червей на кладбище? Как говорил раввин Могилевич: «Марк, ищите невесту в реанимации! Из числа тех, кто надолго попал в кому!»

Энтони. И как, получилось?

Марк. К сожалению, вместо госпиталя я пошёл в синагогу!

Джон. Или я грежу, или в этом лифте запахло пиццей!

Энтони. Джон, вам не снится! Я действительно собирался отвезти своим коллегам коробку с пиццей! Она в специальной термосумке и, по-моему, ещё даже слегка тёплая!

Марк (обрадованно). Энтони, недаром вы стали партнёром Дональдсон энд Дональдсон! Так угадать, так угадать!

Джулия (уже с пиццей во рту). М-м-м! Анчоусы!

Энтони. По-моему, есть ещё с моцареллой, ветчиной, колбасой и креветками!

Марк. Мне, пожалуйста, с ветчиной!

Джон (с иронией). А что сказал бы раввин Могилевич?

Марк. Он бы порадовался, что я не употребляю наркотиков!

Салли. Да у вас тут ещё и напитки!

Слышатся хлопки открываемых банок с газированной водой. По залу проносят свежую пиццу и предлагают зрителям. Не забыть воду и салфетки!

И запах! Запах пиццы!

На плазменной панели высвечиваются ингридиенты сначала одной, потом другой пиццы. Голос Энтони торжественно, под классическую музыку рассказывает, как её готовят (фрагмент из поваренной книги Антонио и Присциллы Карлуччио).

Энтони. Пиццу готовить совсем не трудно. При условии, конечно, что у вас правильные ингридиенты и печь. Данное блюдо первоначально придумали неаполитанцы, которым повезло с воображением, а также качеством муки, воды, томатов, базилика и оливкового масла. Первоначально пицца делалась без всяких добавок и использовалась как обыкновенный хлеб. Лишь позже кто-то додумался покрывать её всяческими вкусностями и она превратилась в полноценное блюдо. Пицца «Маргарита» покрывается пастой из сушёных или консервированных томатов и кусочками моцареллы. Говорят, что её впервые приготовили для королевы Италии Маргариты. Пицца «Маринара» покрывается отборным оливковым маслом и помидорами, к которым добавляются соль, перец, чеснок и немного орегано. Пицца «Романа» делается с помощью всё тех же моцареллы, томатов, орегано, оливкового масла и соли, а также филе анчоусов…

В этот момент у кого-то звонит мобильный телефон.

Марк (счастливым голосом). Всё, попёрло, попёрло! Вот видите, уже и сотовая связь ожила!

Энтони. Прекрасная новость! Чей это телефон?

В этот момент сигнал замолкает. Один за другим загораются дисплеи сотовых телефонов.

Джулия. Не мой!

Салли. У меня связи нет!

Прохор. Ни черта!

Джон. И у меня пусто! Чей же он?

Марк. По-моему, звонило у этого араба! Эй, парень, ассалам алейкум! Дай телефон!

Джон (очень встревоженным тоном). Вы уверены, что это у него?

Салли. Да, это его телефон! Я сижу совсем рядом!

Джон. Кто-нибудь здесь говорит по-арабски?

Салли. Камрэд Прохор?

Прохор (недовольным тоном). А при чём тут я?

Джулия. Вы же у нас шпион!

Прохор. Я же не в Катаре!

Энтони (с иронией). Это уж точно! Там бы вас сразу разоблачили! (Намекая на поимку агентов ГРУ после убийства Яндарбиева.)

Джон. Никто, слышите, никто — не приближайтесь к арабу!

Джулия. Почему, Джон?

Энтони (взволнованно). Вспомни, что он говорил о взрывателях!

Джон. Именно так, с помощью радиосигнала можно привести в действие вторую бомбу!

Марк. Но ведь, возможно, мы сможем пересидеть здесь, в подвале, и этот взрыв!

Джон. Марк, не хочется никого огорчать, но… Дело в том, что на захваченных в афганской пещере чертежах всегда присутствовали две категории точек подрыва! Места первой категории, обозначавшиеся цифрой «1», находились преимущественно в середине здания! Эксперты считают, что их собирались привести в действие в первую очередь!

Салли (драматически падающим голосом): А вторая?

Джон. Точки второй категории всегда находились в подвалах! Скорее всего, второй взрыв планировался со значительной задержкой — чтобы уничтожить спасателей, работающих в обломках здания!

Акт третий

Энтони. Господа, не надо паники! Я уверен, что мы сможем договориться!

Джон. Что вы! Он уже по дороге в мусульманский рай! Цветущие сады и сладкие девственницы!

Прохор. Тем более ему, как и нам, всё равно умирать! Так хоть взорвёт бомбу — и превратится в шахида! Всё лучше, чем вечно гнить в одном гробу с неверными!

Салли (в отчаянии). К тому же он не говорит по-английски!

Марк (плачущим голосом). Давайте я попробую сказать что-нибудь на иврите! Ведь, в конце-то концов, иврит и арабский не так уж и далеки друг от друга! Вдруг поймёт!

Прохор (с ехидством). Надо же! Полвека договориться не могли! А тут сразу вспомнил общие корни!

Марк (говорит на иврите, на плазменной панели идёт строка на иврите и перевод). Хочешь, я приму ислам? Прямо сейчас! Ведь я уже всё равно обрезан!

Мальчик-араб напуган и безостановочно просит оставить его в покое.

Салли (смертельно напуганным голосом): Хочешь, я буду твоей наложницей?

Марк (одновременно обиженно и ехидно). Надо же, моей наложницей вы стать не пожелали!

Дружно все пассажиры лифта. Заткнись!

Салли (продолжает настаивать и лезет к молодому арабу). Хочешь, я отдамся тебе, мой повелитель? Тебе не понадобятся все остальные гурии!

Марк (глумливо). Вы уверены, что сработаете за всех? Жаль, я не додумался стать террористом! Какие бы возможности открылись!

Салли (с неприязнью). Вам бы не помогло и это!

Марк. Почему? От него пахнет не псом, а верблюдом?

Энтони. Марк, когда я последний раз читал Библию, то в Законе Моисея говорилось о побивании камнями за супружескую измену!

Марк. Э-э, дорогой, если казнить каждого изменившего еврея, то не хватило бы ни камней, ни евреев! И, заметьте, евреек тоже!

Джулия. Салли, милая, не надо этой отчаянной агрессивности! Вы только напутаете его! Давайте все успокоимся! Я просто сяду рядом с ним и попытаюсь обсудить ситуацию!

Энтони. Джулия права! К тому же стоит ли так опускаться ради нескольких часов жизни?

Салли (задушенным злым голосом). Стоит! Мне только двадцать! (Голос меняется на фальшиво-влюблённый.) Али, мой сильный и смелый воин, покоритель женщин и неверных…

Энтони (с отвращением). Боже, ну вы даёте!

Прохор. Эй, подруга, не слушай финансистов! Им всё равно в Ад! Энтони. А вы? Неужели шпионы попадаю в Рай? Или русские договорились с Небесами?

Джон. Салли, подберись поближе, одну руку на гм… бугор, а другой постарайся выбить телефон! Не хватайся за радиостанцию — можно нечаянно нажать не ту кнопку!

Юноша-араб лопочет ещё более испуганно и интенсивно: «Аллах, спаси меня от демонов тьмы! Аллах, дай мне силы остаться человеком!»

Энтони. Не надо! Вы лишь провоцируете его!

Марк. Алла-а Акбар! Алла-а Акбар! А что, неплохо выходит! Прохор. Салли, ну что, ты уже близко?

Салли (с почти угрожающей интонацией полусумасшедшей). Мой повелитель, ты не должен бояться меня!

Энтони. Салли, вы обезумели! Прекратите!

Джон (злобно шипит). Заткнись, импотент!

Джулия (возмущённо). Сам ты импотент, фараон чёртов!

Салли (всё тем же фальшивым влюблённым голосом). Я совсем рядом, кладу ему левую руку на бедро…

Араб-уборщик бормочет ещё интенсивнее: «Я никогда больше не буду смотреть телевизор! И не возьму в рот и капли пива! Я заработаю денег, выучу английский и пойду в колледж! Я стану инженером и совершу хадж!»

Салли (продолжает свой доклад).…Рука двигается выше…

Марк (глумливо). Йес, бейби! Не молчи, красотка!

Джон. Заткнись, извращенец!

Салли (продолжает свой доклад).…Его рука ложится на мою… Марк. Твою что?

Прохор. Ты не понял, гнида?

Марк. Понял, понял! Между прочим, ваш английский стремительно прогрессирует, камрэд!

Джон. Тихо! Салли, какая его рука на вашей?

Энтони. Салли, не смейте!

Салли (продолжает свой доклад).…По-моему, правая… Моя правая рука ложится на его левую…

Длинная пауза. Араб-уборщик бормочет потерянным голосом:

«Аллах, спаси меня от посяганий этой прекрасной грешницы!»

Салли (изменившимся взволнованным голосом). Она пустая! В его руках нет телефона! А его бугор… Он растёт!

Марк. Да что вы говорите!

Джон (страшно кричит). Давай!!!

Слышатся звуки драки. Всхлипывания и подвывания («Не надо!») арабского юноши.

Прохор. Надо сломать ему руки!

Джон. Правильно! Давай, помогу!

Энтони. Не смейте! Это варварство!

Слышится звук удара, после него — стон Энтони и причитания Джулии: «Любимый, что с тобой?! Что они сделали?» Одновременно слышатся страшные звуки ломаемых костей и пронзительный крик араба. После этого он замолкает: потерял сознание.

Прохор. Косточки-то хрупкие! Видно, недоедал в детстве, бедняга! Ничего, в Рай и такого возьмут!

Марк. Камрэд Прохор, вы как будто ломали кости и раньше!

Прохор. На кошечках тернировался! Понял, сутяга? На чеченских котятках!

Джулия. Как вам не стыдно! Это отвратительно!

Джон. Послушайте, дамочка! Когда вы — богатые, образованные и тонкожилые — заходите в подземку на Манхэттэне, вы редко обращаете внимание на то, что происходит в тёмной глубине тоннелей! А зря! Там идёт своя жизнь! Там бегаем мы — сильные, хвостатые, зубастые! Там кипит вечная борьба за кусок недогрызенного хлеба! Там в каждую секунду могут вцепиться в горло! Или вдруг ударить током от рельсов! У нас, жителей тьмы, свои законы! Мы не навязываем их вам, обитателям освещённых вагонов! Оставайтесь сами по себе! Со своими промытыми головами, воскресными проповедями и либеральными идеями! Но и вы не лезьте к нам с поучениями! Для вас, пушистых мышек, грех — пописать в душе или заняться оральным сексом! Для нас же, диких грызунов подземного мира, такого понятия вообще не существует!

Прохор. Да что ты ей рассказываешь, расфуфыренной сучке? (Закуривает.) Ещё раз пикнешь — я тебе покажу суровую правоту джунглей! Поняла, коза холёная? Учись вон у Салли! Молоденькая совсем, а соображает! Помощница разведчиков! Щас докурю, поучу тебя, как с бугром-то обращаться, хе, хе!

Салли (с отвращением). Пошёл ты со своим бугром, камрэд'.

Марк (с показным возмущением). У неё явное предубеждение к евреям и коммунистам!

Прохор. Какой я тебе коммунист, придурок? Я чекист, понял? Коммунисты хотели всё по способностям и потребностям поделить! А мы — по понятиям социальной справедливости!

Джон (властным тоном полицейского чина). Эй вы, хватит! Прохор, потом покурим! Давай обыщем араба! А то очнётся и зубами нажмёт кнопку!

Энтони (с трудом, разбитым в кровь ртом). Пока вы не успели по случайности взорвать нас всех, хочу кое-что сказать!

Прохор (кривляет). Фто ты говолиф!

Энтони. Я хочу сказать, что вы двое, обитатели темноты, не должны строить иллюзий! Скоро мы, жители светлой стороны, доберёмся до вас, обнаглевших и размножившихся! И истребим ваше подлое, грязное племя!

Прохор (философски). Нет, парень, не выйдет! Трави не трави, а кто-то останется! Куда вам без нас! Некем будет детей пугать! Без живодёров и шпионов ещё никто не обходился!

Джон. Твою мать!

Длинная пауза.

Прохор (с тревогой). Джонни, братан, что случилось? Неужто часовой механизм? С кодированным доступом? Если нужна комбинация, сейчас зажигалочкой поработаем, приведём паренька в чувство! Скажет, никуда не денется!

Энтони (с болью). Я вас ненавижу!

Прохор (равнодушно). Да и хрен с тобой! Нужна нам ваша любовь — как зайцу панталоны!

Джон (потрясённым голосом). Прохор, это не радиостанция!

Прохор. А что?

Джон. Игрушка!

Прохор. Ты чё, брат? Какая ещё игрушка? Смеёшься?!

Джон. Это муляж! У проклятого араба не было денег на настоящий мобильник! Смотри! (Раздаётся мелодия «Нокиа».) Это я нажал на кнопку — как будто мне кто-то звонит!

Прохор (тупо). Так он не террорист?

Марк. Вот это да! Ай да жители подземелья! Ай да спецслужбы! Эй, парень, очнись! Найми меня адвокатом! Представляешь, мы засудим ФБР и КГБ одновременно! По одной руке на каждую организацию! Вот это круто! Просыпайся, мой семито-хамитский брат, я куплю тебе мобильник!

Салли (в отчаянии). Боже мой! Я трогала его за… Я помогала этим!!!

Джон. Не расстраивайтесь, милая, вы поступили как честный гражданин США!

Марк. Хорошо, хоть трогала, а не ломала! Милочка, уверяю, вы окажете небольшую, но посильную помощь правительствам США и России в обеспечении безбедного будущего Али! А также его детей, внуков и правнуков! Если, конечно, Аллах пошлёт нам вызволение отсюда, а ему, соответственно, потомков!

Энтони. Не правда ли, это напоминает войну в Ираке! Сначала переломать руки целому народу, а потом выяснить, что у Хуссейна были только муляжи!

Джон (с напряжением). Это была трагическая ошибка!

Джулия. О чём вы говорите? Когда вы, «скажем так, Джон», ломали руки бедному парню? Или когда разбомбили целую страну за грехи кучки бандитов?

Джон. Милочка, наш общий друг камрэд Прохор уже предупредил вас: ничто так не настраивает на грубый секс, как темнота и сопротивление протоплазмы!

Джулия. Я вам не милочка и не протоплазма! И ваши «бугры» я гладить не буду! Учтите, скорую помощь никто не окажет!

Марк. Браво, Джулия! Так их, гоблинов!

Энтони. Не правда ли, существует определённая ирония в том, что представители столь, казалось бы, далёких друг от друга спецслужб — американской и русской — так неожиданно спелись! Послушайте их — как будто и не выслеживали друг друга всю жизнь! Как будто и не было железного занавеса и холодной войны!

Марк. Вы совершенно правы! Чтобы переломать руки бедному арабскому парню, им не потребовалось совместных учений! Полный экспромт! А такое удаётся лишь тем, кто очень хорошо понимает друг друга!

Прохор (защищаюмся тоном). Ну и что здесь плохого? В стратегическом партнёрстве наших стран в борьбе с терроризмом?

Джулия (неожиданно). Вас будут судить! За кости бедного уборщика! За то, что вы ударили Энтони! Наконец, за ваши грязные угрозы!

Прохор (поднимаясь). Ну всё, сука! Доигралась! Иди сюда, к папочке!

Звук глухого удара чем-то тяжёлым. Грохот падающего тела.

Джон (встревоженно). Прохор, brat, что случилось?

Ещё один удар тяжёлым предметом. Падает второе тело.

Энтони (тоже встревоженно). Что происходит? Джулия, любимая, иди ко мне! Я не дам тебя в обиду!

Салли. Пресс-папье!

Марк. О чём вы?

Салли. Я купила Ему красивое пресс-папье из нефрита! Ведь сегодня 9 ноября! У Него день рождения! Собиралась подарить перед тем, как в обед мы занялись бы любовью в гостинице…

Марк. Бог мой! Она вырубила обоих шпионов булыжником из нефрита! Салли, вы не просто очаровательная девушка! Вы — Юдифь, повергнувшая аж двух Олофернов! Вы — моя героиня!

Энтони. Я восхищён вашим мужеством! Марк, помогите связать костоломов! Джулия, выдерни пояс у Прохора! Салли, если кто-то из них пошевелится — сделайте одолжение! Двиньте его ещё раз!

Салли (как будто в трансе). Мы часто дарили друг другу всякие мелочи перед тем, как лечь в постель… Духи, полотенце, шёлковый пеньюар или просто открытку… (Вдруг совершенно меняет тон и визжит.) Боже мой!!! Я его ударила по башке! И второго тоже! У него противно захрустело в черепе! Я преступница! Убила! Убила!

Джулия. Салли, Салли, девочка, успокойся! Ты поступила правильно! Ты спасла нас от двух обнаглевших негодяев!

Салли. Где? Где пресс-папье?! Я должна отмыть его!!! Оттереть от крови! Я не могу дарить его в таком виде!

Марк. Надо же, бедная цыпонька чокнулась! Состояние аффекта! Это хорошо — «Скажем так, Джону» и камрэду Прохору будет нелегко получить с неё хоть цент за увечья!

Энтони. Салли, ради бога, не нервничайте! Дайте мне пресс-папье! Я сам его ототру!

Джулия. Энтони, Прохор шевелится!

Вновь звук глухого удара тяжёлым предметом.

Марк. Энтони, если он выживет, вам в суде достанется гораздо больше! Наш русский друг, пожалуй, сможет уверенно утверждать, что вот во второй-то раз его бить и не стоило!

Джон. К чёрту суды! Сидеть в чёрном ящике с этими убийцами — бр-р! Как будто в аквариуме со змеями! Да вы-то что? Как будто не знаете, о чём я говорю! Как будто и «скажем так, Джон», и камрэд Прохор не угрожали и вам!

Марк. Извините, Энтони! Во мне говорит нью-йоркский юрист! Я и большой либерал, и одновременно страшный ханжа, который боится чёрных! Я всегда голосую за демократов, но терпеть не могу арабов! Наши повергнутые тираны наводят на меня ужас! Но в то же время я не могу не отметить: из семи человек, волею судьбы занесённых в этот проклятый лифт, один лежит с переломанными руками, а двое — с разбитыми головами! Представляете, если и дальше пойдёт такими же темпами!

Салли (успокоившимся голосом). Марк прав! Темнота делает с нами страшные вещи! В темноте надо спать, а не общаться с людьми! Она превращает нас в зверей, а мы даже не замечаем, как это происходит!

Марк (с иронией). Католический священник наверняка бы вспомнил дьявола!

Джулия. Послушайте, а это мысль — зажечь хоть какой-то свет в этом царстве ночи! У камрэда Прохора была зажигалка!

Энтони (в панике). Любимая, ничего хорошего это не принесёт! Только сожжём кислород!

Салли. Положим, если мы ещё на задохнулись — значит, воздух откуда-то поступает! Но я всё равно не хочу света! Тогда станет видно, что мы натворили!

Марк. Лично я, милочка, ничего не творил! Хотя при этом и удостоился угроз со стороны всех обитателей нашего гроба! Эх, говорил мне раввин Могилевич: «Если бы твои ноги работали так же, как и язык, ты стал бы олимпийским чемпионом!»

Джулия (с душевным надрывом). Глоток света нужен мне так же, как глоток воздуха! Энтони, найди зажигалку!

Энтони (как будто действительно пытаясь её найти). Сейчас, любимая, я пытаюсь! Но что-то не нахожу!

Марк (голосом человека, открывшего страшную тайну). Энтони, дорогой мой, я вспомнил!

Энтони (потерянно). Что, Марк?

Марк (всё более торжествующе). Всё время, пока мы здесь торчим, я пытался найти в своей памяти образ статного инвестиционного банкира! Хорошо сохранившегося мужчины лет сорока с тронутыми сединой волосами! Эдакого Джереми Айронса! Или, на худой конец, Гаррисона Форда лет пятнадцать назад! Но мне это не удавалось! Надо сказать, что зрительная память у меня великолепная! Раввин Могилевич говорил мне…

Джулия (напряжённым голосом). В задницу вашего Могилевича! К чему вы клоните, Марк?

Марк (смакуя, мечтатально). В задницу Могилевича… Хорошо-то как! Впрочем, моя мама наверняка была бы иного мнения! Так вот, к чему это я? А к тому, милочка, что никакой Майкл Дуглас в нашем лифте не ехал! Но зато я вспомнил иного персонажа! Правда, в отличие от образа, созданного нашей красавицей Джулией, — которую я, кстати, вспомнил без малейшего напряжения! — этот пассажир лифта напоминал скорее Дени де Вито! И контейнер с пиццей у него оказался не потому, что наш щедрый и добрый банкир решил угостить своих коллег…

Джулия (холодным, жёстким, не допускающим возражений голосом). Энтони, дай мне эту чёртову зажигалку!

Салли. Марк, раввин Могилевич был прав! Ваш язык — почище пистолета! Неужели нельзя было дать двум хорошим людям умереть счастливыми?

Джулия (с надрывом). Энтони!!!

Марк (с запоздалым сожалением). Салли, лапонька, неужели вы всерьёз считаете, что счастье жизни — в счастливой смерти? Или что пара фраз, сказанных слишком говорливым евреем, могут менять судьбы людей? А если всё же существует загробный мир? Если бы всё раскрылось уже там? Представляете?

Щёлкает зажигалка. Её огонёк медленно плавёт по сцене, освещая несчастный и не очень впечатляющий облик Энтони. Длинная пауза. Огонёк наконец гаснет.

Джулия. Энтони! (Короткая пауза.) Ты прекрасен!

Э н т о н и (почти плача). Прости, любимая! Прости за мой обман! Я должен был с самого начала сказать, что я всего лишь разносчик пиццы! Неудавшийся актёр и литератор! Я слабый и лживый!

Джулия. Глупенький, я бы любила тебя ничуть не меньше! К тому же пицца была восхитительна!

Марк (ошарашенно повторяет). «Пицца была восхитительна!» Вот это любовь!

Салли (счастливым голосом). Марк, а знаете, вы не такой уж и противный!

Марк (с удовольствием). Лапочка, спасибо на добром слове!

Джон (глухим голосом только что очнувшегося человека). Господи, где я? Что со мной?

Энтони (не веря). Ему отшибло память!

Джон (с интонацией испуганного ребёнка). Мне страшно! Я боюсь темноты!

Салли (тоже не веря). Подумать только, я перевоспитала его нефритовым булыжником!

Джулия (мстительно). Давайте скажем, что он захвачен мусульманскими террористами и находится в подземелье со страшными гадами!

Марк (со своей обычной глумливостью). На самом деле последнее было бы не так уж и далеко от истины!

Салли. Марк, неужели вы считаете меня гадиной?

Марк. Что вы, моя радость! Я имел в виду себя! Однажды в книжном магазине увидел книжку! На её обложке стоял крокодил в дорогом костюме и с кожаным портфелем! Книга называлась «О юристах и иных рептилиях!»

Неожиданно где-то сверху раздаётся оглушительный, продолжающийся несколько секунд шум. Все мужчины-пленники лифта замолкают. Женщины визжат от страха. Потом воцаряется длинная пауза. Неожиданно сверху бесшумно падает мощный луч света.

Марк (голосом человека, увидевшего Бога). О, Саваоф, ты явился, чтобы спасти меня! Равин Могилевич всё же не врал!

Первый пожарник (с сильным афро-американским акцентом). Я не Саваоф, сэр! Сержант пожарной охраны Нью-Йорка Алабама Дуглас, сэр!

Марк (ничуть не менее счастливым голосом). Мистер Дуглас, надеюсь, вы не обиделись за то, что я принял вас за Бога!

Первый пожарник (невозмутимо). Что вы, сэр! С моей-то работой меня принимают за него почти каждую неделю!

Энтони. Сержант Дуглас, а что всё-таки случилось с нашим зданием?

Первый пожарник. Со зданием всё в порядке, сэр! Проблема лишь с вашим лифтом!

Джулия. Что произошло?

Первый пожарник. В шахте, на самом верхнем этаже, каким-то образом оказался человек! По всей видимости, его ударило током и он упал на крышу вашего лифта! Тут же включилась система блокировки! Почему-то нас не пускали к вам несколько часов! Приехали люди из ФБР и эвакуировали всё здание! Отключили свет и сотовую связь во всём районе, целый день что-то проверяли! В итоге, труп над вами оказался арабским дипломатом! Рядом с ним лежала большая спортивная сумка! Когда федералы её увидели, у них побелели лица! Думаю, в ней была бомба!

Энтони. Боже мой!

Джулия. Смерть всё время находилась рядом!

Раздаётся слабый голос уборщика, который что-то говорит по-арабски.

Марк. Это Али! Интересно, что же он всё же бормочет? Пожарник. Сейчас узнаем! Мой коллега родился в Палестине! Мухаммад, что он говорит?

Второй пожарник. Сержант, он молится! Он просит Аллаха не наказывать тех, кто поломалему руки! Он говорит, что виноват сам! Мол, не надо было покупать проклятую игрушку-телефон!

На этом пьеса заканчивается. На экране вновь появляется цитата о темноте, и её повторяет голос. После чего в зале звучит очень красивая мелодия с восточными мотивами (вроде «Desert Rose» Стинга, но не она). Спустя несколько секунд зажигается свет.

Москва — Киев — Лондон,

Апрель — июнь 2006 г.

Примечания

1

Текст печатается в авторской редакции.

Мнение издательства по ряду изложенных в книге вопросов не совпадает с мнением автора.

(обратно)

2

Ишмаэлиты — потомки Ишмаэля, старшего сына Авраама, арабы.

(обратно)

3

«Аман» — израильская военная разведка.

(обратно)

4

Направление в сторону Мекки.

(обратно)

5

Так — с уважением — обращаются к тем, кто побывал в Мекке.

(обратно)

6

Форт Нокс — крепость на территории американского штата Кентукки, где хранится золотой запас США.

(обратно)

7

Имеющие титулы.

(обратно)

8

Добрый день! (Порт.)

(обратно)

9

Чёрт побери! (Англ.)

(обратно)

10

Нам нужно поговорить! (Англ.)

(обратно)

11

Давно, блин, пора! (Англ.)

(обратно)

12

Португальское ругательство

(обратно)

13

Чего ждём? (Порт.)

(обратно)

14

Что ж, джентльмены, похоже, что и через двадцать лет нас будут величать «косовскими говнодавами». (Англ.)

(обратно)

15

«Вот тебе, бабка, и Юрьев день!» (Англ.)

(обратно)

16

Жизненное пространство (Нем.).

(обратно)

17

Убивают!(Англ.)

(обратно)

18

Позвони шефу! (Англ.)

(обратно)

19

Что случилось? (Порт.)

(обратно)

Оглавление

  • От автора
  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Институт
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ Альбион (г. Лондон)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  • ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Пророк
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  • ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ Выбор
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  • ЭПИЛОГ
  • Еще раз от автора
  • Источники, использованные автором при написании романа
  • Чёрный Ящик, 9/11
  • Акт первый
  • Акт второй
  • Акт третий
  • *** Примечания ***