Великая победа на Дальнем Востоке. Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи [Анатолий Андреевич Александров] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анатолий Андреевич Александров ВЕЛИКАЯ ПОБЕДА НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ Август 1945 года: от Забайкалья до Кореи

И на Тихом океане…

Незаметно для непосвящённых, в самый разгар подготовки победоносной Берлинской операции, 5 апреля, Советское правительство, в соответствии со статьёй 3-й Советско-японского пакта от 13 апреля 1941 г., сделало заявление о денонсации этого документа. В заявлении подчёркивалось, что Пакт был подписан «до нападения Германии на СССР и до возникновения войны между Японией, с одной стороны, и Англией и Соединёнными Штатами Америки, с другой.

С того времени обстановка изменилась в корне. Германия напала на Советский Союз, а Япония, союзница Германии, помогает последней в её войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Великобританией, которые являются союзниками Советского Союза.

При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и Советским Союзом потерял смысл, и продление этого Пакта стало невозможным».

Заявление Советского правительства должно было побудить руководство Японии к поиску путей для прекращения войны, исход которой становился для страны безнадёжным. Эта задача стала для Японии единственно возможной после 9 мая, когда её союзник на Западе, фашистская Германия, подписала акт о безоговорочной капитуляции. Но Японское правительство и не помышляло о замирении, взяло курс на продолжение войны до победного конца.

Однако для сокрытия своих планов японской стороной предпринимались активные дипломатические манёвры. В середине мая на совещании Высшего совета по руководству войной были намечены конкретные шаги, чтобы не только предотвратить вступление Советского Союза в войну на Дальнем Востоке, но и добиться его доброжелательного отношения к Японии. Более того, при посредничестве нашей страны заключить почётный мир с Великобританией и Соединёнными Штатами Америки.

В начале июля бывший японский премьер-министр Хирота несколько раз встречался с послом Советского Союза в Токио Маликом, настойчиво предлагая нашей стране сотрудничество с Японией в дальнейшем ведении войны. В обмен на возможность получения стратегических материалов из района Южных морей, где японская армия ещё удерживала номинальное господство, Советский Союз должен был фактически предать своих боевых союзников. Но из этой затеи ничего не получилось. Усилия Хироты пропали даром.

«Досадная неудача» не остановила японскую сторону. В Токио тут же появился вариант посылки в Москву представительной делегации во главе с принцем Коноэ. Ставка делалась на дипломатический авторитет этого либерального политика Японии. Однако запрос японского посольства в СССР на предмет возможных переговоров её с представителями Советского правительства остался без ответа.

В конце июля на Потсдамской конференции от имени Соединённых Штатов Америки, Великобритании и Китая, без согласия Советского Союза, было опубликовано обращение, в котором Япония призывалась к безоговорочной капитуляции. Дальневосточный агрессор предупреждался, что в случае отклонения фактического ультиматума, по нему будут нанесены «массированные, окончательные удары».

Условиями Потсдамской декларации, носившими категорический характер, предусматривались ключевые мероприятия: ликвидация в Великой Империи власти милитаристов; оккупация японской территории; ограничение суверенитета страны островами Хоккайдо, Хонсю, Кюсю и Сикоку; наказание военных преступников; устранение всех препятствий к возрождению в стране демократических тенденций.

Правящие круги Японии своеобразно отреагировали на столь грозное предупреждение. Они его отклонили. Спустя два дня после опубликования «Потсдамской декларации», японский премьер-министр Судзуки заявил: «Мы игнорируем её. Мы будем неотступно продолжать движение вперёд для успешного завершения войны».

Но курс на войну до победного конца не соответствовал ни расстановке боевых сил в мире, ни реальным возможностям Японии, которые резко сократились к концу войны. Падало производство важнейших стратегических материалов — стали и алюминия, добыча угля. Страна испытывала огромные трудности в снабжении нефтью. Собственная добыча её была незначительной, а ввоз из-за рубежа с начала сорок пятого года полностью прекратился, поскольку Индонезия, Британское Борнео и Бирма были к этому времени уже потеряны.

Исключительные тяготы выпали на долю японского народа. Не хватало продовольствия. Основная масса людей жила впроголодь. Выпуск тканей сократился настолько, что пара мужских брюк, подлежащих распределению, приходилась на тринадцать человек гражданского населения.

Резкое снижение уровня производства в промышленности больно ударило и по её военному сектору. Несмотря на то, что именно в нём концентрировалась большая часть квалифицированной рабочей силы, финансовых средств и материалов, выпуск военной продукции быстро сокращался.

В первой половине сорок пятого года намечалось выпустить 20 тыс. самолётов, но фактически в январе — августе было произведено чуть больше 11 тысяч. Половину из них (5474 шт.) составили истребители и четверть (2523 шт.) — учебные самолёты, пригодные к переоборудованию для «камикадзе» (самолёты-торпеды под управлением лётчиков-самоубийц).

Из-за острого дефицита стали, японскому судостроению пришлось отказаться от строительства крупных боевых кораблей (класса выше эсминца). Главное внимание сконцентрировалось на выпуске специальных средств, предназначенных для «смертников»: малотоннажных катеров («сине»), микролодок («корю» и «кайрю»), человеко-мин («фукурю») и человеко-торпед («кайтэн»). Только во втором квартале сорок пятого их производство составило 1733 единицы.

Войну до «победного конца» предполагалось вести сухопутными войсками, что и предопределило их стремительный количественный рост. В результате тотальной мобилизации, проводившейся с начала сорок четвёртого по август сорок пятого года, вооружённые силы Японии увеличились до 7,2 миллиона человек против 3,8 миллиона в начале сорок четвёртого. Их основу составляли сухопутные войска, которые, вместе с включёнными в их состав авиационными соединениями, достигли 5,5 миллиона человек.

Некогда мощный японский флот к середине сорок пятого уже не представлял былой силы. Он имел 109 боевых кораблей, в том числе 3 авианосца, 1 линкор, 3 крейсера, 44 эсминца, 58 подводных лодок, а также 3 тыс. подводных лодок «кайрю», «корю» и управляемых человеко-торпед «кайтэн». Общая численность личного состава флота достигла 1,7 миллиона человек. Значительную часть его планировалось использовать в операциях на суше, особенно при обороне метрополии.

Громоздкой и неэффективной оставалась система японского военно-политического руководства. Она не позволяла чётко координировать работу государственных органов, в частности кабинета министров и императорской Ставки.

Учреждение Высшего совета по руководству войной в августе сорок четвёртого не решило проблемы по существу, так как входившие в него представители императорской Ставки и правительства не составляли единого целого, а только согласовывали военно-политические вопросы. Как и раньше, премьер-министр не мог принимать участия в совещаниях Ставки. Только с марта сорок пятого года, по указанию императора Хирохито, являющегося по японской конституции Верховным Главнокомандующим, ему было разрешено присутствовать на этих совещаниях.

Императорская Ставка, хотя и объединяла военный и военно-морской отделы, замыкавшиеся, соответственно, на начальника Генштаба сухопутных войск и начальника морского Генштаба, не являлась высшим органом согласованного военного руководства, так как оба начальника Генштабов подчинялись непосредственно императору.

Робкую настойчивость в созданий единого командования проявляло руководство армии, исходившее из предпосылки, что именно сухопутным войскам придётся вести решающую битву. Но усилия военного министра Анами в апреле сорок пятого года создать единое военное командование не увенчались успехом — возражало военно-морское командование.

Расчёты Японского правительства на всемерное затягивание войны не являлись секретом для руководителей Америки и Великобритании. В середине июня сорок пятого американский комитет начальников штабов пришёл к выводу: «В целом Япония использует все политические средства, чтобы избежать полного разгрома или безоговорочной капитуляции.

Её усилия впредь будут сводиться к следующему:

а) Продолжать и даже усиливать попытки добиться полного политического единства империи.

б) Поддерживать среди врагов Японии мысль, что если Объединённые Нации будут настаивать на полном завоевании империи, то война будет длительной и дорогостоящей.

в) В случае необходимости предложить Советскому Союзу существенные территориальные и иные уступки, попытаться убедить его сохранять нейтралитет, и в то же время прилагать все усилия, чтобы посеять разногласия между американцами и англичанами, с одной стороны; и русскими — с другой».

Американское военное командование понимало, что боевые операции на территории Японии будут сопряжены с большими трудностями. В отличие от боёв сил флота и морской пехоты за отдельные острова, в метрополии главная роль будет принадлежать сухопутным войскам. При этом должно неизмеримо возрасти сопротивление противника. Силы вторжения понесут большие потери. Поэтому, после овладения островами Иводзима и Окинава, действия союзников на Тихоокеанском театре военных действий свелись к авиационным бомбардировкам и обстрелам дальнобойной корабельной артиллерией промышленных центров страны на восточном побережье. В достижении окончательной победы над Японией союзники, особенно американцы, возлагали большие надежды на участие в войне Советского Союза.

Локальное значение сыграли атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки 6 и 9 августа. Они не произвели на Японское правительство должного впечатления. 7 августа, получив оперативные данные о результатах бомбардировки Хиросимы, премьер-министр Судзуки предложил императору Хирохито созвать заседание Высшего совета по руководству войной, но военные руководители выступили против обсуждения возникшей проблемы. Не был даже созван кабинет министров. Военное командование ограничилось посылкой в Хиросиму комиссии для расследования происшедшего. Оно продолжало активную подготовку армии и страны к решительному сражению на территории метрополии.

Непосредственная подготовка советских войск к проведению операций на Дальнем Востоке началась 5 июля. В этот день все фронтовые штабы получили боевые исходные директивы Ставки. Стратегические задачи наших войск состояли в том, чтобы разгромить крупнейшую группировку противника на материке — Квантунскую армию, освободить от японских оккупантов Маньчжурию и Северную Корею. Успешное выполнение этих задач должно было оказать решающее влияние на сокрушение японских войск на Южном Сахалине, Курильских островах и ускорить капитуляцию Японии.

Группировка войск Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов представляла силу, способную в короткий срок сокрушить Квантунскую армию. Она включала одиннадцать общевойсковых и 6-ю гвардейскую танковую армии. С ними должны были взаимодействовать 9-я, 10-я и 12-я воздушные армии, войска Забайкальской, Приамурской и Приморской армий ПВО, а также силы Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской военной флотилии. В своём составе они имели 1745 тыс. человек, 30 тыс. орудий и миномётов, 5250 танков и САУ, свыше 5 тыс. боевых самолётов, 93 боевых корабля основных классов. Советские войска превосходили противника: в людях — в 1, 2 раза; в артиллерии — в 4, 8; в танках — в 4, 8; в самолётах — в 1, 9 раза.

Личный состав армий, переброшенных с советско-германского фронта, обладал большим опытом боевых действий против сильного противника. Это касалось, в первую очередь, таких прославленных ударных объединений, как 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко, 1-я Краснознамённая армия генерал-полковника Белобородова, 5-я, 25-я и 39-я армии генералов Крылова, Чистякова и Людникова. Их воины прошли через горнило жестокого Сталинградского сражения и «Курской дуги». Они с честью преодолели горные перевалы Карпат и долговременные железобетонные укрепления на подступах к Кёнигсбергу, на Зееловских высотах и в столице «Третьего рейха».

Учитывались и другие особенности предстоящих операций. Пограничным войскам Забайкальского, Хабаровского и Приморского пограничных округов предстояло выполнять не свойственные им боевые задачи. Участвуя во фронтовых операциях по всему маньчжурскому пограничному обводу, они должны были ликвидировать укреплённые кордоны противника в укрепрайонах, принять активное участие в преследовании вражеских войск, непрерывно охраняя наши приграничные города, транспортные коммуникации и штабы в тылу.

Ставка учла особенности Дальневосточного театра военных действий. Поражали его размеры. Общая площадь Маньчжурии, Внутренней Монголии и Северной Кореи превышала 1, 5 млн. кв. км. Только одна Маньчжурия, где дислоцировалась Квантунская армия, имела площадь, равную по величине площади Германии, Италии и Японии, вместе взятых. С севера на юг сухопутный театр военных действий простирался на 1, 5 тыс. километров, а с запада на восток — на 1, 2 тысячи.

Значительный рост боевых сил и средств на Дальнем Востоке, а также удалённость этого театра военных действий потребовали совершенствования стратегических органов военного руководства дальневосточной группировкой войск. С этой целью в мае сорок пятого года Ставка приняла решение о создании отдельного командования на Дальнем Востоке. В конце июня в Читу отбыла группа генералов и офицеров во главе с маршалом А. М. Василевским. Решением от 30 июля Ставка оформила создание специального органа управления — Главного командования советских войск на Дальнем Востоке, а директивой от 2 августа — штаба Главного командования советских войск на Дальнем Востоке. Главнокомандующим был назначен маршал Советского Союза А. М. Василевский, членом Военного совета — генерал-лейтенант И. В. Шикин, начальником штаба — генерал-полковник С.П. Иванов.

Координация действий Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской военной флотилии была возложена на члена Ставки, Главкома ВМФ адмирала флота Н.Г. Кузнецова. Действиями авиационной группировки на Дальневосточном театре военных действий Ставка поручила руководить Главкому ВВС Главному маршалу авиации А. А. Новикову.

При Главнокомандующем советскими войсками на Дальнем Востоке маршале А. М. Василевском была создана оперативная группа тыла во главе с заместителем начальника тыла Красной Армии генерал-полковником В. И. Виноградовым. Центральные управления делегировали в неё: от Военных сообщений — генерал-лейтенанта А. И. Добрякова, от Главного автомобильного управления — генерал-лейтенанта И. П. Тягунова, от Главного дорожного управления — генерал-майора В. Г. Фёдорова. В составе оперативной группы были также ответственные лица управлений снабжения горючим, продовольствием и вещевым довольствием; Главного военно-санитарного управления и Главного трофейною управления.

К началу августа сорок пятого года группировка советских и монгольских войск на Дальнем Востоке имела все необходимые предпосылки для успешного и быстрого выполнения стоящих перед нею оперативных и стратегических задач.

Часть первая Эшелоны идут на восток

Глава I Окружать или рассекать?

1
Верховный ещё дотошно выслушивал утренний доклад начальника Генштаба генерала армии Антонова о положении на фронтах, то наклоняясь над «оперативкой», то отступая на шаг от стола, когда в кабинет через внутреннюю дверь вошёл нарком иностранных дел Молотов с неизменной папкой служебных бумаг. В ответ на его приветствие, Сталин привычно кивнул головой, продолжая уточнять диспозицию каждой армии, а порой и отдельных подвижных корпусов. На этот раз речь шла прежде всего о войсках 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского, которые ускоренным темпом перегруппировывались из Восточной Померании на Берлинское направление, ставшее теперь главным.

Нарком Молотов заговорил сразу, как только председатель Совнаркома опустил трубку на рычаг:

— Сегодня 5 апреля. Пришло время окончательно определиться с Японией. Я подготовил проект нашего заявления о денонсации советско-японского пакта от 13 апреля сорок первого года. Возможно, в ближайшее время Токио предпримет какие-то неординарные шаги, чтобы поссорить нас с союзниками. Это их извечная цель.

Остановившись у торца стола, Сталин быстро пробежал глазами предложенный проект заявления, уверенно заметил после небольшой паузы:

— Абзац о нападении японцев на Перл-Харбор надо исключить. Это из разряда чисто американо-японских отношений. Великобритания и Соединённые Штаты — наши боевые союзники. Значит, денонсируя Пакт, мы выполняем свой союзнический долг. С нашей стороны, этот довод главный. Сегодня надо пригласить японского посла и вручить ему наше заявление. Пусть знают Рузвельт и Черчилль, что для Советского Союза выполнение соглашений конференции в Ялте — совершенно обязательное и святое дело.

— Да, я уже поручил вызвать вечером Сато в Наркомат, чтобы вручить ему текст этого «Заявления».

— Вот-вот. И ещё надо направить копии текстов нашего «Заявления» в Вашингтон и Лондон.

— Непременно направим, — заверил Молотов.

Поздно вечером в тот же день, когда в этом же кабинете детально обсуждался итоговый доклад Генштаба о положении на фронтах, заместитель председателя ГКО Молотов принял в своём наркомате на Кузнецком мосту посла Японии Сато и вручил ему текст «Заявления Советского правительства» о денонсации Пакта о нейтралитете. А спустя пару часов, в Вашингтон и Лондон были отправлены телеграммы с уведомлением союзников о происшедшем 5 апреля в Москве.

Денонсация Пакта о нейтралитете с Японией послужила отправной точкой для развёртывания всесторонней подготовки к заключительной операции Великой Отечественной на Дальневосточном ТВД[1]. Эта тема отныне ни на один час не уходила из поля зрения Верховного, какими бы вопросами по советско-германскому фронту он ни занимался.

Пополудни 7 апреля, сразу после очередного доклада о положении на фронтах, начальник Генштаба генерал армии Антонов уже в третий раз докладывал Сталину о первоначальном замысле грандиозной операции наших войск на огромных просторах Маньчжурии.

— Генштаб окончательно остановился на варианте с окружением главных сил Квантунской армии, товарищ Сталин. Это касается наших группировок в Монгольской Народной Республике и в Приморском крае. Удары их главных сил на Чанчунь и Гирин должны решить судьбу всей стратегической операции, — указка начальника Генштаба дважды скользнула по «оперативке», и условно свела встречные наступательные клинья в центре огромной Маньчжурской равнины.

— Но ведь кроме главных будут нанесены ещё и вспомогательные удары, товарищ Антонов? — Верховный остановился рядом с «генштабистом», скосил взгляд на карту предстоящего театра военных действий.

— Разумеется, товарищ Сталин. У Генштаба есть некоторые соображения на этот счёт, я бы назвал их вариантами, но они детально ещё не прорабатывались. Мы намерены вернуться к этой теме попозже, когда окончательно сложится группировка наших фронтовых сил по главным направлениям.

— Верно, время на отработку плана операции у нас ещё есть, товарищ Антонов. Через месяц или полтора Ставка заслушает мнения командований фронтов по этому поводу. А вот вопросами материально-технического обеспечения кампании на Дальнем Востоке мы должны и сейчас заниматься каждодневно. Тут проблем — непочатый край.

Генерал армии Антонов продолжил прежнюю мысль:

— Протяжённость нашей границы с Маньчжурией превышает пять тысяч километров. Войск у противника, чтобы прикрыть все наиболее опасные направления, не хватает, и они сильно разобщены. Конечно, японское командование в ближайшие месяцы значительно усилит группировку Квантунской армии, которая к началу апреля насчитывала чуть более семисот тысяч человек. По данным разведывательных органов Генштаба, сейчас противник активно восстанавливает свои оборонительные сооружения в укреплённых районах на Приморском направлении.

Верховный, уверенно, возразил:

— Но их укрепрайоны в основном прижаты к границе. Авиация и артиллерия нацеленными ударами имеют возможность разрушить их в первые же дни операции. Такая задача в обязательном порядке должна быть им поставлена.

— В подавлении укрепрайонов противника вдоль Амура и в Северной Корее примут участие корабли Краснознамённой Амурской военной флотилии и Тихоокеанского флота, товарищ Сталин, — добавил начальник Генштаба.

— Действия Военно-Морского флота должны быть строго увязаны по времени с действиями сухопутных сил, — подчеркнул Верховный. — Так что, товарищ Антонов, будем не только окружать войска Квантунской армии, но и расчленять их.

Принимая решение на скорейшее окончание войны с Японией, Ставка отдавала себе полный отчёт в том, что Дальневосточный фронт и выделившаяся из его состава Приморская оперативная группа войск не располагают достаточными силами для быстрого разгрома Квантунской армии. Предстояла стратегическая перегруппировка сил и средств с Западного театра военных действий на Дальний Восток. План перевозок по своему размаху был поистине грандиозным. Необходимые перевозки предстояло осуществить по однопутной железнодорожной магистрали в крайне сжатые сроки и на огромные расстояния — от девяти до двенадцати тысяч километров.

Однако эксплуатационно-техническое состояние восточных железных дорог не отвечало требованиям сложившейся обстановки. На транссибирской магистрали имелось немало сгнивших шпал, свыше одиннадцати тысяч изношенных или лопнувших рельсов, что существенно ограничивало пропускную способность многих её участков. Земляное полотно на некоторых перегонах тоже нуждалось в укреплении. Особенно это касалось прибайкальской линии, где ещё перед войной начались, но так и не были закончены работы по возведению подпорных стенок и ремонту аварийных туннелей. В трудные годы войны на прифронтовые дороги европейской части страны были отправлены практически все запасы рельсов, шпал, стрелочных переводов, большая часть локомотивного парка, а также квалифицированных рабочих и специалистов.

13 апреля ГКО принял постановление «О мероприятиях по улучшению работы железных дорог Дальнего Востока». В целях улучшения руководства Красноярской, Восточно-Сибирской, Забайкальской, Амурской, Дальневосточной и Приморской железными дорогами был создан Особый округ железных дорог Дальнего Востока во главе с заместителем наркома путей сообщения Гарныком. Уполномоченным Центрального управления военных сообщений при Округе был назначен генерал-лейтенант Добряков.

Постановление ГКО обязывало Наркомат путей сообщения обеспечить минимальный пропуск поездов на дальневосточных магистралях в следующих количествах: на направлении Новосибирск — Владивосток к 1 мая — двадцать четыре пары и к 1 августа — тридцать нар; на направлении Карымская — Борзя — Отпор к тем же срокам, соответственно — двенадцать и шестнадцать пар в сутки.

Значительно увеличивался паровозный парк дальневосточных дорог. Для его пополнения с других магистралей и из резерва страны туда перегонялось восемьсот локомотивов. Из двухсот сорока паровозов резерва ГКО и трёхсот шестидесяти паровозов, запаса Наркомата путей сообщения, предстояло срочно сформировать двадцать паровозных колонн.

В течение апреля — июня число машинистов на железных дорогах Дальнего Востока должно было возрасти на две тысячи четыреста человек, помощников машиниста — на две тысячи девятьсот, паровозных слесарей — на три тысячи сто. В распоряжение Дальневосточное го военного округа прибывало три эксплуатационно-железнодорожных полка и три эксплуатационных поездных отделения из Польши и Румынии Возвращались все специальные подразделения, ранее направленные с Дальнего Востока в распоряжение Юго-Западных дорог.

В тот же день, 13 апреля, полевое управление Карельского фронта маршала Мерецкова[2] прибыло в Ворошилов, а 14 апреля превратилось в полевое управление… Приморской оперативной группы войск. Весь её командный состав получил новые удостоверения личности, став в одночасье воинами-дальневосточниками.

В состав Приморской оперативной группы войск входили 1-я Краснознамённая, 25-я, 35-я и 9-я воздушная армии, а также Чугуевская оперативная группа генералов Савушкина, Максимова, Зайцева, Виноградова и Парусинова. Она напрямую подчинялась Ставке Верховного Главнокомандования. Маршал Мерецков ожидал в ближайшее время обещанных Ставкой важнейших подкреплений с советско-германского фронта. Прежде всего, это касалось соединений 5-й армии генерал-полковника Крылова, а также других частей, имеющих достаточный опыт прорыва сильно укреплённых оборонительных рубежей противника в Восточной Пруссии.

Хотя в канун грандиозной Берлинской операции, Сталин был предельно загружен заботами по её материально-техническому обеспечению, он то и дело возвращался к проблемам предстоящей Дальневосточной кампании.

В середине дня 15 апреля Верховный вызвал к себе, вместе с генералом армии Антоновым, начальника Главного разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенанта Ильичёва. Он хотел знать уточнённые данные о противнике, что конкретно известно нашей разведке об укрепрайонах японских войск вдоль нашей дальневосточной и монгольской границ.

Сталин умел ставить вопросы и получать на них исчерпывающие ответы. Так было и на этот раз.

— Нам известно о наличии у японца семнадцати укрепрайонов вблизи монгольской и советской границ. А что представляют собой эти укрепрайоны, товарищ Ильичёв?

Начальник ГРУ развернул на столе карту, доложил:

— Вдоль западных границ Маньчжоу-Го имеется четыре укрепрайона; на севере, вдоль Амура, — пять; на востоке, севернее и южнее озера Ханко, — восемь. Все они, товарищ Сталин, вначале предназначались для подготовки агрессии против Советского Союза, но теперь переоборудуются исключительно для обороны. Каждый из них включает до семи узлов сопротивления, насыщенных цепью опорных пунктов. Они занимают господствующие высоты, имеют перекрёстную огневую связь. Фланги же, как правило, упираются в труднодоступную местность — в болота или горы.

— Значит, обойти их укреплённые районы на флангах невозможно? — уточнил Верховный.

— Большими силами невозможно, товарищ Сталин, — подтвердил генерал-лейтенант Ильичёв.

Верховный остановился рядом с начальником разведки Генштаба, после небольшой паузы, спросил:

— А как оборудованы опорные пункты японца в инженерном отношении? Они по зубам нашей тяжёлой артиллерии?

Генерал-лейтенант Ильичёв ответил и на этот вопрос:

— Построены прочные огневые сооружения, состоящие из артиллерийских и долговременных пулемётных огневых точек, бронеколпаков, бронированных НП[3], деревоземляных огневых точек, противотанковых рвов, стрелковых окопов и проволочных заграждений. Помещения для личного состава, долговременного хранения боеприпасов и продовольствия, стационарные электростанции, системы водоснабжения и вентиляционные устройства, по агентурным данным, товарищ Сталин, находятся глубоко под землёй. Развитая сеть подземных ходов сообщения соединяет все долговременные сооружения укрепрайона в единый замкнутый комплекс. Сейчас мы проводим доразведку полос прикрытия противника. Активизированы воздушная и войсковая разведки. Усилено наблюдение за противником с моря.

— На Сахалине и Курильских островах, товарищ Ильичёв, по-видимому, сходная ситуация? — Верховный медленно обвёл указательным пальцем эту дальневосточную акваторию.

— Да, товарищ Сталин. Но там круглосуточное наблюдение за противником ведут в основном разведывательные службы Тихоокеанского флота, — подтвердил высказанное предположение начальник Главного разведуправления.

Следующий вопрос Верховного оказался для начальника разведки Генштаба непростым.

— Что известно нашей разведке, товарищ Ильичёв, о тех вспомогательных силах, которые подкрепляют Квантунскую армию японца в Маньчжурии?

— Вы имеете в виду марионеточные китайские силы, товарищ Сталин? — уточнил начальник разведки Генштаба.

— Да, именно китайские, — подтвердил Верховный и пояснил: — Я имею в виду формирования императора Пу И, князя Дэ Вана и Суйюаньскую группировку.

Ильичёв ответил на этот вопрос предположительно:

— По данным агентурной разведки, армия Маньчжоу-Го императора Пу И имеет в своём составе четыре дивизии, две пехотных и две кавалерийских, а также двенадцать отдельных пехотных бригад и четыре кавалерийских полка. Общая численность армии не превышает ста восьмидесяти тысяч человек. Армия Внутренней Монголии под командованием князя Дэ Вана имеет всего четыре пехотных дивизии. Их количественный состав — порядка шестьдесят пять — семьдесят тысяч человек. Суйюаньская армейская группа имеет в своём составе только кавалерию — пять дивизий и две бригады. Численный состав — до сорока восьми тысяч человек.

— Выходит, японец лишил марионеточные формирования военной техники? Ни орудий, ни танков они не имеют?

— Не имеют, товарищ Сталин. Это понятно. Артиллерии и танков не хватает даже для новых японских формирований.

— Хорошо, понятно, — удовлетворился ответом Верховный, и тут же повернулся к начальнику Генштаба:

— Вопрос о сроках передислокации 59-й армии согласован с командованием 3-го Белорусского фронта, товарищ Антонов?

Генерал армии Антонов был как всегда лаконичен:

— Нет, товарищ Сталин, не согласован. Маршал Василевский считает, что его войскам потребуется не менее двух недель, чтобы привести себя в порядок после окончания тяжелейшей Восточно-Прусской операции.

— Соединения генерала Людникова должны сделать это быстрее других, — в голосе Верховного прозвучала требовательная нотка. — Войска 39-й армии должны отправиться в Забайкалье в конце апреля. Этот срок изменить нельзя. В противном случае наркомат путей сообщения поставит под сомнение весь намеченный план перевозок. Начальник Генштаба резонно возразил:

— Необходимость ускоренной подготовки к перебазированию в новые районы сосредоточения понимают все военачальники, товарищ Сталин, но в условиях продолжения боевых действий, даже частью фронтовых сил, сделать это оказывается не так-то просто.

Верховный продолжил «требовательный монолог»:

— План войсковых перевозок подлежит безусловному исполнению всеми причастными к нему службами, товарищ Антонов. Всевозможные оттяжки и переносы намеченных Ставкой сроков переброски основных формирований исключаются. Генштаб, управление ВОСО[4] должны взять выполнение оперативного плана под строжайший контроль. Следует уже в ближайшие дни отдать предварительные распоряжения о сроках начала передислокации 6-й гвардейской танковой и 5-й армий. Военное время летит быстро.

— Ясно, товарищ Сталин. В ближайшие дни недели такие распоряжения будут в обязательном порядке направлены в штабы 3-го Белорусского и 2-го Украинского фронтов, — заверил Верховного начальник Генштаба.

— Скажите, товарищ Антонов, как работает генерал Ломов? — вдруг круто переменил тему разговора Верховный. — Как вы считаете, правильно поступили Ставка и руководство Генштаба, пригласив его на ответственную должность в Оперативное управление вместо генерала Шевченко?

Генерал армии Антонов уверенно ответил:

— Маршал Василевский редко ошибается в людях, товарищ Сталин. В лице генерала Ломова Генштаб получил специалиста-оперативника, до тонкостей изучившего специфику Дальневосточного театра военных действий. Сейчас его знания и опыт оказались для нас, как нельзя кстати.

— Значит, мы не ошиблись в товарище Ломове, — заметил Верховный и снова обратился к генералу Ильичёву: — А что представляет собой авиационная группировка японца в Маньчжурии? Как она дислоцирована по территории?

Начальник ГРУ опять обратился к карте, ответил:

— По нашим данным, товарищ Сталин, противник располагает в Маньчжурии разветвлённой авиационной инфраструктурой. Здесь функционирует около трёхсот пятидесяти аэродромных точек с оперативной ёмкостью не менее пяти тысяч боевых самолётов. В крупных городах — Хайларе, Цицикаре, Харбине, Чанчуне, Мукдене — расположены мощные авиабазы. На остальной территории разбросано свыше ста двадцати аэродромов и до ста восьмидесяти посадочных площадок.

Сталин закончил совещание на высокой ноте:

— По количественному составу получается вроде бы внушительная сила. Но японская авиация не сильна. Наши авиационные соединения должны в самом начале кампании подавить главные авиационные объекты в глубине вражеской обороны. Им эта задача вполне по плечу.

С началом Берлинской операции Верховный, казалось, всецело был поглощён непрерывными докладами Генштаба и фронтовых штабов о развитии обстановки на главном стратегическом направлении. Но и в этих экстремальных условиях он то и дело возвращался к проблемам предстоящей войны на Дальнем Востоке. Основной упор в своих переговорах с ответственными лицами различных инстанций Сталин делал на сокращении сроков проведения подготовительных мероприятий и работ. Ему всё казалось, что они выполняются намного медленнее, чем это в действительности необходимо.

Утром 17 апреля председатель ГКО с пристрастием «допрашивал» наркома танковой промышленности Малышева о ходе производства «тридцатьчетвёрок» в апреле для быстрейшего укомплектования ударных соединений 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко по месту её нового сосредоточения юго-восточнее Чойболсана в Монголии. До конца мая требовалось поставить в войска дальневосточной группировки шестьсот семьдесят танков «Т-34».

Вечером следующего дня Верховный заслушал доклад Главного маршала артиллерии Воронова о ходе выполнения постановления ГКО от 14 марта «Об усилении противовоздушной обороны Дальнего Востока и Забайкалья».

Начальник артиллерии Красной Армии доложил, что к концу апреля, как и предусмотрено постановлением, будет закончено формирование управлений Забайкальской, Приамурской и Приморской армий ПВО, а также входящих в них корпусов и дивизий. Все вопросы по кадрам начальствующего состава соединений уже решены. Командующим Забайкальской армией ПВО назначен генерал-майор Рожков. Она формируется в составе трёх дивизий ПВО и одной истребительной авиадивизии ПВО с размещением штаба в Чите.

Приамурскую армию противовоздушной обороны возглавил генерал-майор Поляков. Она включает два корпуса и две дивизии ПВО Штаб армии находится в Хабаровске. Приморскую армию ПВО возглавил генерал-лейтенант Герасимов. Она уже сформирована в составе одного корпуса и двух дивизий ПВО с размещением штаба в Ворошилове.

— Как вы считаете, товарищ Воронов, названных вами сил противовоздушной обороны будет достаточно для надёжного прикрытия объектов транссибирской железнодорожной магистрали и важнейших промышленных центров Дальнего Востока? — поставил ключевой вопрос Верховный.

— На данный момент, товарищ Сталин, имеющихся сил вполне достаточно, — уверенно заявил начальник артиллерии. — Надо также иметь в виду, что в преддверии окончательного разгрома фашистской Германии японский агрессор, резко убавил провокации на нашей границе. С середины марта разведывательные полёты самолётов противника вдоль нашей границы фактически прекращены. И вдоль монгольской, тоже.

— Понятно, — вроде бы удовлетворился ответом Верховный, но в заключение разговора всё же спросил: — Какие трудности встретила ваша служба при формировании армий противовоздушной обороны, товарищ Воронов?

— Трудность была одна, товарищ Сталин, это — офицерские кадры. Руководящий состав дальневосточных соединений ПВО не имеет боевого опыта, и мы вынуждены производить соответствующие замены. На должности командиров полков и дивизионов назначается командный состав, прошедший фронтовую школу. Однако Главное управление кадров медлит с удовлетворением наших срочных кадровых заявок.

— Этот вопрос в мае будет окончательно решён, — заверил Воронова Верховный. — «Кадровиков» надо поторопить.

Хотя после 20 апреля на ежедневных оперативных совещаниях в Ставке Верховный не ставил напрямую вопросов по Дальнему Востоку целую неделю, в Генштабе изо дня в день, обсуждались различные проблемы предстоящей кампании Оставался и такой вопрос, как отреагирует японское руководство на разгром европейского союзника — подавит он или, напротив, активизирует милитаристские страсти Японии?

Близость воздушных и морских баз противника к нашей территории, расположение Квантунской армии вдоль государственной границы позволяли агрессору в любой момент нанести неожиданный удар по важным дальневосточным объектам и войскам с тяжёлыми последствиями для нас. И Генштаб в своих расчётах должен был предусмотреть в качестве возможного плана войны на Дальневосточном театре военных действий отражение такого внезапного удара. Ближе к концу апреля, вопрос о необходимости оборонительных действий с нашей стороны постепенно терял своё значение, но он не мог быть исключён из поля зрения Ставки вообще.

Не были достаточно ясны и планы возможных действий противника в случае нашего наступления. Генштаб учитывал, что основными компонентами вооружённых сил Японии являлись сухопутная армия и военно-морской флот. Её авиация представлялась относительно слабой. Фактическая дислокация разведанных главных группировок сухопутных войск и флота допускала множество разных вариантов. Это обстоятельство также побуждало наших «оперативников» к разработке наиболее рационального плана предстоящих боевых действий. Это особенно касалось войск маршала Мерецкова.

Сухопутные войска Японии были разбросаны на огромной территории Китая, Юго-Восточной Азии и на островах Южных морей. Крупная группировка сухопутных войск с большими потенциальными резервами дислоцировалась в метрополии. Здесь же находились ударные силы авиации и флота.

Но наиболее мобильной и мощной войсковой единицей, полностью готовой к началу ответных действий, была Квантунская армия в Маньчжурии. Далеко не случайно именно в ней проходили суровую военную школу многие генералы Генштаба армии, а также будущие политические деятели Японии. Разгром этой группировки, по мнению Ставки, являлся ключом к окончательному поражению Японии, поскольку в этом случае рушилась вся система её военного сопротивления.

В последние дни апреля, когда войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов маршалов Жукова и Конева всё плотнее сжимали кольцо вокруг блокированных в центре столицы рейха остатков гитлеровских войск, Верховный вновь вернулся к дальневосточной проблематике. Весомым поводом к тому послужил прилёт в Москву командующего 3-м Белорусским фронтом маршала Василевского, которому, он это знал с августа сорок четвёртого, предстояло в ближайшее время возглавить наши войска в войне с Японией.

В полдень 27 апреля член Ставки маршал Василевский, после более чем двухмесячного отсутствия в Москве, снова оказался на знакомой ему до мелочей «Ближней даче» Верховного. Сталин был искренне рад долгожданной встрече. Усевшись рядом с маршалом Василевским на диване, он подробно расспросил командующего 3-м Белорусским фронтом о ходе труднейшей Восточно-Прусской операции, а потом круто переменил тему разговора, спросил:

— Как вы считаете, товарищ Василевский, какие серьёзные промахи допущены нами в Берлинской операции? Вы ведь наверняка следите за этой последней схваткой?

— Как не следить, товарищ Сталин. Я ведь член Ставки и действую в соответствии с положением о ней, — в том же спокойном тоне ответил Василевский.

— И всё же, что особенно бросилось вам в глаза на протяжении первых десяти дней операции?

— В целом, операция развивается по плану. Это главное. Тут Ставка не ошиблась. Но темны нашего наступления могли быть и выше, если бы с самого начала операции войска маршала Конева тоже были решительно нацелены на Берлин.

— Ну, что же, это, пожалуй, верное замечание. А что ещё можете сказать, товарищ Василевский?

— Ещё, товарищ Сталин, бросается в глаза, что не полностью оправдывает себя применение танковых армий в борьбе за крупные города. В борьбе за них танкисты несут неоправданно большие потери от фаустников.

— Тоже верное замечание, — согласился Верховный и заключил: — Вот это нужно обязательно учесть вам в дальневосточной операции. Там тоже придётся брать Харбин, Гирин, Мукден, Чанчунь, Цзянси… Много чего брать.

Маршал Василевский продолжил свою мысль:

— Но вообще, товарищ Сталин, развитие Берлинской операции нужно ещё тщательно проанализировать и уже на основании глубокого анализа сделать окончательные выводы.

— Мы впредь так и поступим, товарищ Василевский. Но для вас сейчас главная задача — это Дальний Восток. Вопрос отныне переходит в практическую плоскость. Нейтралитета в отношениях с Японией уже не существует. Мы должны выполнить данные союзникам обещания в Ялте, и вступим с нею в войну максимум через три месяца после капитуляции немца.

В конце разговора Верховный поручил будущему Главкому дальневосточных войск принять неотложные меры для быстрейшей переброски основных сил 39-й и 5-й армий генералов Людникова и Крылова к месту новой дислокации в Забайкалье и Приморском крае. Именно, неотложные.

Отныне забота по Дальнему Востоку стала первостепенным делом маршала Василевского, которому предстояло второй раз в победном сорок пятом подтвердить своё стратегическое и оперативное понимание военно-политической обстановки и недюжинное полководческое дарование.


2
Вечерний вызов в НКИД 5 апреля озадачил посла Японии в Москве Cam И предчувствия не обманули опытного дипломата. Нарком иностранных дел Молотов без долгих вступлений, изложив в несколькихсловах причины приглашения посла сопредельной страны, вручил ему «Заявление Советского правительства» о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете, подписанного без малого четыре года назад, 13 апреля сорок первого года. Предложив быстрее ознакомить Японское правительство с важным документом, нарком иностранных дел СССР закончил аудиенцию.

Посол Сато высказал сожаление по поводу происшедшего и тотчас удалился. Внешне ни один мускул не дрогнул на его округлом лице. Но внутри сразу разгорелись страсти. Японский посол хорошо понимал, что на самом деле означали эти продуманные действия Советов. Нет, это было ещё не объявление войны, а лишь «пробный шаг» в этом направлении. Но «шаг» осознанный, весомый.

Много лет его страна поддерживала нестабильность на дальневосточных границах северного соседа, вроде бы сохраняя в своих руках «военную инициативу». Но вот, в один миг, ситуация коренным образом переменилась. Теперь всё зависит от действий Москвы. Она поставила перед Токио неразрешимые проблемы. Посол не мог предсказать, как долго продлится это «неопределённое состояние».

«Toeта» японского посла неспешно продвигалась в сторону его резиденции по бурлящим улицам ещё военной, но уже безмятежной русской столицы. Возникший тут же вопрос не отступал: «Как долго?»… Ответ пришёл как бы сам собой: «По крайней мере, до разгрома главного союзника по «Тройственному пакту». А после?.. Месяц, два или полгода? Но подготовка Советов к войне уже началась. Она идёт полным ходом. Сато вспомнились последние доклады сотрудников военного атташата о том, что с начала марта значительно возросли переброски войск и техники по транссибирской железнодорожной магистрали. Несложные расчёты показывали, что для передислокации десяти дивизий требуется не более месяца, двадцати — около двух. Время у них есть.

Тут же послу Японии пришли на ум июньские страсти сорок первого года в Токио. Сколько копий было тогда сломано по вопросу: «Вступать в войну против Советского Союза немедленно или отложить нападение до удобного момента?» Особое боевое рвение проявил тогда его непосредственный начальник, министр иностранных дел Милуока. В коридорах внешнеполитического ведомства гуляла из конца в конец его призывная формула: «Нельзя медлить. Нужно начать с Севера, а потом пойти на Юг. Не войдя в пещеру тигра, не вытащишь тигрёнка. Нужно решиться!» Возобладали, однако, осторожные тенденции. Милуока получил отставку. А в декабре того же года разразился гром на Гавайях. Началась затяжная война с Соединёнными Штатами. Наступление до Иркутска и дальше пришлось отложить на неопределённое время.

В ту же ночь Сато направил в Токио экстренную телеграмму с текстом «Заявления Советского правительства». Внешне оно было воспринято в столице сдержанно. Последовали миролюбивые заявления, чтобы доказать, будто Япония как никогда готова приложить всё силы для поддержания отношений нейтралитета с Советским Союзом, исходя из соображений блага для всего человечества. Официальная позиция на всё лады интерпретировалась в прессе. Лейтмотив пространных публикаций сквозил дружелюбием. Газеты утверждали, что Япония поддерживает отношения с могущественным северным соседом на основе всепроникающей честности.

Набирала силу идея немедленных переговоров с Советским Союзом, получившая свет ещё в сентябре сорок четвёртого, когда крушение вермахта на советско-германском фронте приобрело необратимый характер и предвещало скорую катастрофу. Министерство иностранных дел составило даже перечень возможных уступок, на которые могла пойти Япония в обмен на сохранение Советским Союзом нейтралитета. Он включал одиннадцать пунктов.

1. Разрешение на круглогодичный проход советских торговых судов через пролив Цугару.

2. Заключение между Японией, Маньчжоу-Го и Советским Союзом соглашения о торговле.

3. Расширение советского влияния в Китае и других районах «сферы сопроцветания».

4. Демилитаризация советско-маньчжурской границы.

5. Использование Советским Союзом Северо-Маньчжурской железной дороги.

6. Признание советской сферы интересов в Маньчжурии.

7. Отказ Японии от договора о рыболовстве.

8. Уступка Южного Сахалина.

9. Уступка Курильских островов.

10. Отмена «Антикоминтерновского пакта».

11. Отмена «Тройственного пакта».

Две недели политическая жизнь японской столицы была наполнена слухами о неизбежности скорой войны с Советским Союзом. Утром 17 марта поступила «удручающая телеграмма» из Москвы. Посол Сато, опираясь на донесения агентурной разведки, сообщил: «Ежедневно по транссибирской магистрали проходит от двенадцати до пятнадцати железнодорожных составов. В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около двадцати дивизий потребуется приблизительно два месяца». В середине апреля, по докладам военного атташе, темпы перевозок в сторону Дальнего Востока ещё более возросли.

Заседание Высшего совета по руководству войной 20 апреля получилось необычайно бурным. Активность его членов превзошла всё ожидания.

— Нет особой необходимости разъяснять суть сегодняшней повестки дня, — премьер-министр Судзуки бросил пристальный выжидательный взгляд на скучные физиономии членов своего Совета. — Для Великой Империи наиболее насущным является сегодня незамедлительное принятие решения о том, какую политику мы должны проводить в связи с создавшейся в мире обстановкой, а именно с неизбежной в ближайшее время капитуляцией «Третьего рейха».

Советы денонсировали договор о нейтралитете с Японией и ведут интенсивную подготовку к войне с нами, чтобы заставить капитулировать и Великую Империю. Не скрою, опасность весьма серьёзна, и недооценивать её нет смысла. Вождь немецкой нации планировал за три-четыре недели дойти до Москвы и поставить Россию на колени. Но, разгромив его пятимиллионную армию, Советы ведут в данный момент бои на подступах к Берлину. Их стратегия оказалась сродни нашей стратегии по завоеванию материковой части Китая.

Для создания сферы совместного сопроцветания Великой Восточной Азии совершенно необходимо, как неоднократно указывалось в Императорских рескриптах, внести должный вклад в обеспечение всеобщего мира. Для сохранения японской нации мы должны теперь в одиночку избежать трудностей на Севере, до конца разрешить китайский инцидент и хотя бы несколько продвинуться в южном направлении.

Стремление достичь этих целей, несомненно, вызовет сопротивление различных государств, отнюдь не только враждебных нам ныне. Но это не должно остановить нас на избранном пути. Мы должны и в этих сложных условиях со всей определённостью заявить о нашей решимости устранить видимые и скрытые препятствия. Эти задачи вполне по плечу Великой Империи. Им должны быть посвящены наши дипломатические и военные усилия. Я хотел бы услышать ваше мнение по этому поводу, Того.

— В условиях продолжения войны с Соединёнными Штатами и Великобританией мы должны предпринять решающие усилия для того, чтобы избежать военного столкновения с Советами. Сделать это, судя по обстановке, не просто. Но этого необходимо добиться. В противном случае могут подтвердиться худшие опасения о неминуемом поражении Великой Империи. Если Советы, несмотря на всё наши политические усилия и возможные территориальные уступки, не согласятся решить дело мирно, то тогда всё будет решаться на поле боя. Более того, на карту будет поставлена судьба нации, ибо сражение развернётся в самой метрополии. Нас ждут жестокие, кровопролитные испытания. Риск велик, но я готов лично отправиться в Москву для ведения переговоров. Возможно, мы снарядим для этой цели ещё более представительную делегацию?..

— А вы уверены, Того, что Москва примет нашу, как вы говорите, представительную делегацию? — премьер-министр с вызовом прервал «первого дипломата» страны.

— Нет, не уверен, господин премьер-министр, чётко ответил Того, и тут же добавил: — Сегодня же мы направим такой запрос в Москву. Кроме того, я постараюсь встретиться с советским послом в Токио по этому актуальнейшему вопросу.

— Согласен, запросите Москву, встретьтесь с послом Советов, — бросил Судзуки и повернулся к начальнику Генштаба армии: — Что предложите вы, Умэдзу?

— Я не подвержен паническим настроениям, господин премьер-министр. Рассматривая ситуацию с военной точки зрения, не следует отчаиваться и впадать в крайность, что всё уже проиграно, — откровения маститого «генштабиста» звучали обнадёживающе. — На Севере наши надежды связаны с прочностью обороны Квантунской армии. В силу глубокого эшелонирования оборонительных полос и рельефа местности на стратегических направлениях — она непроходима. Генерал Ямада уверен в стойкости своих войск. В ближайшие месяцы плотные минные поля закроют горные перевалы на Большом Хингане, а также подходы к местам возможных переправ на Амуре и Сунгари. И это ещё надёжнее укрепит наши позиции.

— Проходима или не проходима оборона Квантунской армии, Умэдзу, станет известно только позднее, — такой комментарий последовал на заявление начальника Генштаба армии со стороны премьер-министра.

Председатель Высшего совета спросил:

— А что вы скажете, Умэдзу, об оснащении Квантунской армии боевым оружием и техникой?

Начальник Генштаба армии доложил:

— В настоящее время, господин премьер-министр, численность войск генерала Ямады превысила девятьсот тридцать тысяч человек. На вооружении армии имеется пять с половиной тысяч орудий и миномётов, девятьсот семьдесят танков, тысяча шестьсот самолётов. Считаю, что это немало.

— В пограничных реках мы имеем двадцать три боевых корабля, которые в оперативном плане тоже подчинены генералу Ямаде, господин премьер-министр, — дополнил доклад генерала Умэдзу начальник морского Генштаба адмирал Тоёда.

— Но эти силы будут планомерно наращиваться в ближайшие месяцы? — Судзуки перевёл вопросительный взгляд с Тоёды на начальника Генштаба армии.

— Будут, — одним словом подтвердил Умэдзу и добавил: — Но новым формированиям не хватает оружия, господин премьер-министр, и его придётся изымать у войск в метрополии.

— Пока можно поступить и так, — примирительно заключил Судзуки и обратился к военному министру: — У вас есть что добавить к сказанному начальником Генштаба, Анами?

— Да, есть, господин премьер-министр, — живо отозвался Анами. — В Маньчжурии находится два наших специальных отряда, «отряд № 100» и «отряд № 731» под командованием генералов-специалистов Вакамацу и Исии, владеющих бактериологическим оружием. Оба «отряда» подчинены командованию Квантунской армией. Генерал Ямада считает, что даже один «отряд № 731» в состоянии обеспечить его войска своим оружием в необходимых количествах. Более того, по моему мнению, неотразимое оружие можно использовать не только против Советов, но и для быстрейшего разрешения китайского инцидента. Следует быстрее покончить с Чуньцинским правительством.

— И всё же, Анами, следует распорядиться о дальнейшем накоплении запасов смертоносного оружия. Возможно, даже, стоит подумать о численном пополнении подразделений генералов Исии и Вакамацу[5]. Причём сделать это необходимо в самые сжатые сроки, в пределах полутора-двух предстоящих месяцев. В противном случае эти усилия уже не потребуются.

— Будет выполнено, господин премьер-министр, — подчинился военный министр Анами.

— Какие необходимые мероприятия предпринимаются высшим военно-морским командованием, адмирал Тоёда? — премьер Судзуки бросил требовательный взгляд в сторону начальника морского Генштаба.

— Позвольте мне, господин премьер-министр, изложить принципиальные соображения, — Тоёда был само внимание.

Премьер Судзуки возразил:

— На Высшем совете, господин адмирал, всё присутствующие излагают только принципиальные соображения.

Адмирал Тоёда окинул взглядом карту материкового ТВД, разложенную на столе, негромко начал доклад:

— Ввиду больших потерь в корабельном составе в прошлом году, восполнить которые нам, видимо, в этом году не удастся, высшее военно-морское командование вынуждено сконцентрировать усилия на обороне островов собственно Японии. Блокада метрополии с моря и нарастающий шквал воздушных бомбардировок противником парализовали работу наших судоверфей. В этих условиях сделан упор на массовое производство специальных боевых средств — микролодок и катеров. С целью наиболее эффективного их использования при защите метрополии продолжается ускоренная подготовка личного состава спецподразделений, каждый воин которых готов отдать жизнь за императора и Великую Японию.

— Адмирал Ионаи, вы можете что-то добавить к сказанному адмиралом Тоёдой? — премьер Судзуки хотел знать мнение всех членов Высшего совета по руководству войной и обратился к военно-морскому министру.

— Есть, господин премьер-министр, — отозвался Ионаи. — Ожесточённое сражение за остров Иводзиму показало, что подобная ситуация может повториться и непосредственно в борьбе за метрополию. Высшее военно-морское командование пришло к выводу, что личный состав флота необходимо готовить и для участия в боевых операциях на суше. Занятия такого рода уже проводятся на боевых кораблях.

Что касается предстоящих возможных действий против Советов на побережье, Сахалине и на Курилах, то мы намерены при защите их использовать тактику, оправдавшую себя в борьбе против американцев и англичан. Но хотелось бы ощутить более тесное взаимодействие с нашей авиацией как в интересах обмена полученными разведывательными данными, так и непосредственно в боевой работе.

Председатель Тайного совета Хара начал своё выступление осторожно, издалека:

— Многие члены Высшего совета знают, что с началом германо-советской войны я выступал за немедленное вступление в войну и Японии на Востоке в свете выполнения обязательств по «Тройственному пакту». Тогда, в сорок первом, восторжествовала осторожная тактическая линия. И вот мы снова стоим перед кардинальной дилеммой: «Что делать?». Как поступить императору, высшему военному руководству Империи, когда уже ей другая сторона диктует свою волю?

Это происходит в условиях, когда более чем трёхлетняя война с Соединёнными Штатами на истощение серьёзно подорвала возможности Великой Империи. Я понимаю, что вступать сегодня в сражение с Советами — это самоубийство для нации. Значит, наши усилия необходимо направить на всемерное укрепление оборонительных бастионов с Севера и активную дипломатическую работу, особенно в Европе.

Господин премьер-министр, я разделяю мнение министра иностранных дел по поводу его инициатив в Москве и здесь, в столице Великой Империи. Возможно, для переговоров с Советами следует направить представительную делегацию в составе известных японских политиков. Я хочу предложить для этой ответственной миссии принца Коноэ.

Я не считаю себя вправе, господин премьер-министр, обсуждать военные аспекты — это дело генералов. Пусть они и решают, что предпринять на Севере, а что на Юге.

В принятом 20 апреля Высшим советом по руководству войной документе под названием «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии» ставилась неотложная задача: «Приложить усилия к тому, чтобы умелой пропагандой разобщить Соединённые Штаты Америки, Великобританию и Советский Союз, подорвать решимость Америки и Англии вести войну».

Вечером того же дня министр иностранных дел Того добился-таки встречи с послом Советского Союза в Токио Маликом и высказал настоятельное пожелание о необходимости переговоров с советским коллегой в Москве, куда он готов вылететь немедленно. При этом «первый дипломат» Японии прозрачно намекнул, что его страна при благоприятном их исходе готова пойти на определённые… территориальные уступки. Советский Союз должен и впредь соблюдать денонсированный 5 апреля Пакт о нейтралитете.

В полдень 21 апреля премьер Судзуки доложил императору Хирохито результаты заседания Высшего совета по руководству войной, высказанные на нём предложения. В ходе пространной аудиенции император выказал большую озабоченность военной ситуацией на Окинаве. Собеседники сошлись во мнении, что если американцы и англичане овладеют важнейшим островом, то это создаст неразрешимые проблемы для метрополии. Тема не получила дальнейшего развития. И так было ясно, что воздушные и корабельные бомбардировки Южной Японии многократно усилятся, морская блокада на коммуникациях станет непроходимой.

В заключение встречи император Хирохито впервые ознакомил премьер-министра с содержанием доклада принца Коноэ, который он получил в середине февраля при личной аудиенции с экс-премьером. Император долго, внимательно изучал его, не решаясь ознакомить кого-то из членов Ставки с напористыми выводами маститого политика. И вот они звучат подлинным откровением для премьера Судзуки.

Принц Коноэ заявил, что поражение Японии в войне является, к сожалению, неизбежным. Хотя оно, безусловно, нанесёт ущерб национальному государственному строю Великой Империи, общественное мнение Англии и Америки ещё не дошло до требований изменения её государственного строя. Наибольшую тревогу поэтому должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением.

По его мнению, внутреннее положение Великой Империи в данный момент быстро изменяется в направлении коммунистической революции. Внешне, это выражается в необычайном выдвижении и авторитете Советского Союза. Японский народ не понимает в полной мере ею замыслов. После принятия в 1935 году тактики народного фронта, и в особенности после роспуска Коминтерна, в нашем обществе сильно проявляется тенденция недооценивать опасность красного наступления. Это следствие, слишком поверхностного и упрощённого взгляда на вещи. По тем манёврам, которые Советский Союз в последнее время открыто проводит в отношении европейских стран, ясно видно, что он так и не отказался от своей политики красного наступления на весь мир.

Советский Союз ведёт неустанную работу с целью установления в соседних с ним странах Европы советского режима, а в остальных европейских странах — по меньшей мере, близкой ему по духу власти. В настоящее время можно видеть, что эта деятельность в значительной мере приносит свои положительные плоды.

Власть Тито в Югославии является наиболее типичным и конкретным выражением этого. В Польше Советский Союз добивается установления новой власти на базе заранее созданного Советами объединения польских граждан, совершенно игнорируя эмигрантское правительство в Лондоне.

Если судить по условиям перемирия с Румынией, Болгарией и Финляндией, то создаётся впечатление, что Советский Союз придерживается принципа невмешательства во внутренние дела. Однако, требуя роспуска прогитлеровских организаций, он действует так, что власть несоветского типа фактически не может там существовать.

В Иране Советский Союз вынуждает правительство в полном составе уйти в отставку из-за того, что последнее отказывается удовлетворить его требования в отношении создания собственных нефтяных концессий.

Советский Союз отвергает предложение Швейцарского правительства об установлении дипломатических отношений на том основании, что оно поддерживало дружественные связи с державами «оси», и тем самым вынуждает министра иностранных дел Швейцарии уйти в отставку.

Во Франции и Бельгии, уже оккупированных англо-американскими войсками, идёт острая борьба между группами повстанцев, действующими против Германии, и правительствами. Эти страны переживают сейчас политический кризис. Лица, руководящие вооружёнными группами, в основном являются коммунистами или сочувствующими им.

Что касается Германии, то Советский Союз, несомненно, вынашивает идею установления здесь, как и в Польше, новой политической власти на основе уже созданного комитета «Свободная Германия». Это обстоятельство является сейчас предметом особого беспокойства Англии и Америки.

Таким образом, хотя Советский Союз внешне и стоит на позиции невмешательства во внутренние дела европейских государств, в действительности же он осуществляет активнейшее вмешательство в их внутренние дела и стремится повести внутреннюю политику этих стран по советскому пути.

Совершенно аналогичны замыслы Советского Союза и в отношении Восточной Азии. В настоящее время в Яньани создана Лига освобождения Японии во главе с Окано, приехавшим из Москвы. Это новообразование установило связь с такими организациями, как Союз независимости Кореи, Корейская добровольческая армия и Тайваньский авангард, обращается с призывами к народу Японии.

Размышления по поводу подобных обстоятельств приводят к выводу, что существует серьёзная опасность вмешательства, в недалёком будущем, Советского Союза во внутренние дела Японии. Вопросы известны: официальное признание компартии, включение коммунистов в состав правительства, как это было с правительствами де Голля и Бадольо, а также отказ от «Антикоминтерновского пакта».

Если же взять внутреннее положение Великой Империи, то также нельзя не видеть, что с каждым днём созревает всё больше условий, способствующих возникновению коммунистической революции. Таковыми являются нищета населения, увеличение количества выступлений рабочих, просоветские настроения, развивающиеся вместе с ростом враждебности по отношению к Англии и Америке, движение в военных кругах сторонников обновления и связанное с ним движение «новой бюрократии», а также плетущиеся за их спиной тайные интриги левых элементов. Из вышеуказанных фактов особое беспокойство вызывает движение сторонников обновления, которое наблюдается в военных кругах.

Существование в военных кругах радикальных идей, что большинство молодых военных верит в совместимость нашего государственного строя с коммунизмом, объясняется следующим. Большая часть кадровых военных происходит из средних и низших слоёв населения. Большинство из них, в силу своего положения, очень восприимчивы к коммунистическим идеям. В процессе же воспитания в армии их обучали лишь основным понятиям о нашем национальном государственном строе, и поэтому коммунистические элементы стараются перетянуть их на свою сторону теорией совместимости нашего национального государственного строя с коммунизмом.

Таким образом, внутри Великой Империи и за её пределами с каждым днём созревает всё больше различных условий, способствующих приближению коммунистической революции. И если в дальнейшем, положение на фронтах будет складываться для неё неблагоприятно, подобная ситуация будет быстро ухудшаться. Неизбежен глубокий кризис.

Если существовала хотя бы малейшая надежда на перелом в положении на фронтах, всё обстояло бы иначе. Теперь же, исходя из неизбежности поражения Империи в войне, остаётся выразить твёрдое убеждение, что продолжать войну, в которой у нас нет перспектив на победу, значит полностью играть на руку коммунистической партии. Следовательно, с точки зрения сохранения национального государственного строя Японии, необходимо как можно скорее закончить войну[6].

Император Хирохито закончил чтение, положил перед собой доклад принца Коноэ, уверенно обобщил написанное:

— Как видите, Судзуки, Высший совет по руководству войной принимает решение сражаться до конца, а принц Коноэ предлагает закончить воину, ибо поражение Великой Империи, по его мнению, неизбежно. Он прав, поскольку сражение за метрополию уже началось и оно угрожает уничтожением нации. Возможное вступление в войну Советов на Севере докончит дело. Наш выбор в создавшихся условиях невелик. Немедленные дипломатические усилия ещё могут облегчить нашу участь, спасти Великую Империю от полного разгрома.

Премьер Судзуки тотчас согласился:

— Ваше Величество, меры по организации переговоров с Советами уже предпринимаются. Того направил запрос в Москву и готов без всякого промедления вылететь для встречи с Молотовым. Но ответ на наше обращение ещё не получен.

— А какова позиция посла Советов Малика, Судзуки?

— Малик, Ваше Величество, советует обождать ответ ещё несколько дней. Посол надеется получить хоть какие-то инструкции своего руководства из Москвы.

— И вы надеетесь. Судзуки?

— Надежд мало, Ваше Императорское Величество.

Ответ из Москвы не поступил в Токио и 22 апреля. Вечером следующего дня министр иностранных дел Того заявил на заседании императорской Ставки: «Если Японии удастся одержать победу на Окинаве, то Советский Союз убедится, что у нас всё ещё имеются значительные резервы. Поэтому, воспользовавшись подобной ситуацией, можно будет построить фундамент для деятельности нашей дипломатии».

В это же время эмиссары японской дипломатической службы предприняли энергичные действия к установлению связей с представителями американских дипломатических и разведывательных служб в Европе.

В Берне военно-морской атташе Японии капитан 2-го ранга Фудзимура встретился с доверенным лицом рейхсминистра иностранных дел Германии фон Риббентропа нацистом Хекком, и договорился о посредничестве в установлении контактов с американскими представителями. 23 апреля Хекк встретился с Геверницем, секретарём уполномоченного Стратегических служб Америки в Европе Даллеса, и попытался выяснить, в состоянии ли он посодействовать мирным переговорам Японии и США. Только через трое суток «немецкий посредник» смог уведомить Фудзимуру о том, что Даллес желает ознакомиться с условиями Японии и реальными полномочиями её военно-морского атташе в Швейцарии.

Начало японо-американским контактам было положено, но никто даже приблизительно не мог спроецировать их возможные результаты в недалёкой перспективе.

Тем временем, в конце апреля, министр иностранных дел Того ежедневно связывался с послом Маликом на предмет поступления в его адрес визитного приглашения из Москвы. Но инструкции в Токио по этому поводу всё не поступали.

Глава II Генштаб. Шлифовка плана

1
Ни 28, ни 29 апреля маршал Василевский не встречался с Верховным Главнокомандующим. По два-три часа он самостоятельно работал в Генштабе над документами и картой Дальневосточного театра военных действий. Но всё это время у него не выходила из головы реплика маршала Ворошилова: «Маршалу Малиновскому пора вплотную заниматься дальневосточными делами», которую он бросил в Ставке 27 апреля при обсуждении возможного участия войск 2-го Украинского фронта в операции по освобождению Праги. По ней выходило, что остававшийся до последнего времени открытым вопрос о кандидатуре командующего Забайкальским фронтом уже решён Ставкой?

Утром 30 апреля заместитель наркома обороны маршал Василевский встретился с генералом армии Антоновым и как бы между прочим спросил:

— Так что же, Алексей Иннокентьевич, Родион Яковлевич уже назначен командующим Забайкальским фронтом?

Начальник Генштаба уверенно возразил:

— Нет, Александр Михайлович, ещё не назначен.

— Но как в этом случае понимать заявление маршала Ворошилова об объединении войск 2-го и 4-го Украинских фронтов под командованием генерала армии Ерёменко? — снова спросил Василевский.

— Возможно, на заседании Политбюро ЦК кандидатура маршала Малиновского на должность командующего Забайкальским фронтом уже и обсуждалась, но лично я при этом не присутствовал, Александр Михайлович, — ответил Антонов.

Сразу после первомайскою парада войск и демонстрации москвичей Верховный уехал на «Ближнюю дачу», а вечером гуда был вызван генерал армии Антонов с докладом по плану освобождения чехословацкой столицы Праги. Когда всё детали завершающей операции на Западе были обсуждены, Сталин, после небольшой паузы, спросил:

— А что вы скажете, товарищ Антонов, по дальневосточным делам? Там нам пора разворачиваться во всю мощь.

Начальник Генштаба был готов доложить самые последние сведения и по Дальнему Востоку:

— Сегодня, по нашим данным, товарищ Сталин, из района Инстербурга, в соответствии с директивой Ставки, на Забайкальский фронт отправляются первые эшелоны 39-й армии генерал-полковника Людникова, Впредь темпы переброски войск и боевой техники на Восток резко возрастут. В Приморскую группу войск маршала Мерецкова тоже из Восточной Пруссии отправится 5-я армия генерал-полковника Крылова. Начались поставки новой боевой техники оборонными наркоматами. Всё маршруты перевозок взяты управлением ВОСО под строжайший повседневный контроль.

— Японцы, товарищ Антонов, проявляют повышенное беспокойство по поводу наших дипломатических действий. Товарищ Молотов только что получил из Токио запрос на предмет возможных переговоров с их делегацией, которая в любое время готова прибыть в Москву.

— Возросла активность сотрудников японского посольства в Москве, товарищ Сталин. Представители военного атташата то и дело обращаются в Генштаб по разным вопросам. Предлагают сотрудничество в различных сферах. Они готовы разрешить круглогодичный проход советских торговых судов через пролив Цугара. Гарантируют их полную безопасность.

Верховный не спеша раскурил трубку, заметил:

— Участились поездки сотрудников японского посольства в районы прохождения транссибирской магистрали, товарищ Антонов. Конечно, это разведывательные поездки. Нам необходимо принять строжайшие меры по сохранению в тайне всех проводимых мероприятий.

— Такие меры принимаются, товарищ Сталин. До минимума ограничено количество лиц, допущенных в службе ВОСО к выполнению централизованных военных перевозок, а также к разработке документов, связанных с ними. Станции выгрузки и обслуживания эшелонов занумеровываются. Передача сводок о движении эшелонов строго контролируется офицерами службы, а телефонные переговоры по этим вопросам полностью запрещены. На приграничных участках Дальнего Востока воинские эшелоны будут пропускаться группами и только в тёмное время суток. Конкретно, на Приморской железной дороге, проходящей непосредственно у границы, разгрузка эшелонов также будет производиться только ночью. Техническое обслуживание большинства эшелонов будет осуществляться на промежуточных станциях, а через узловые станции они будут пропускаться с ходу.

— Понятно, — вроде бы удовлетворился ответом Верховный, но тут же задал следующий вопрос: — А что предпринимается Генштабом, товарищ Антонов, для обеспечения безопасности в авиационном смысле сосредоточения и развёртывания прибывающих с Запада войск?

— Эта задача, товарищ Сталин, возложена на приграничные укрепрайоны, и часть сил полевых войск, уже выдвинута к госгранице, на заблаговременно подготовленные рубежи обороны. С воздуха приграничные и тыловые районы будут прикрыты силами противовоздушной обороны, формируемые в составе фронтовых армий ПВО. Кроме того, в каждую из них будет включено по одной истребительной дивизии из приданных фронтам воздушных армий.

Захваченный перипетиями ожесточённых боёв в Берлине, Верховный практически всю первую декаду мая не требовал от «оперативников» подробных докладов по дальневосточным делам. Это позволило Генштабу основательно проанализировать более десяти возможных вариантов действий наших войск и избрать в качестве основного действительно оптимальный. Глубокие встречные удары с территории Монгольской Народной Республики и Приморского края, направленные на окружение и разгром основных сил Квантунской армии, исключали возможность длительного сопротивления противника, позволяли добиться достижения решающих целей всей кампании в самом её начале.

Генштабом был глубоко проанализирован вопрос о нанесении нескольких вспомогательных ударов для решения конкретных локальных задач. Усилия правофланговых войск Забайкальского фронта на Долоннорском и Калганском направлениях преследовали цель на отсечение Маньчжурии от остальной территории Китая. С целью изоляции Квантунской армии от метрополии намечалось наступление Приморской группы войск вдоль восточного побережья Кореи в тесном взаимодействии с десантами Тихоокеанского флота.

Тщательно шлифовался вопрос о пофронтовом составе наших войск. При этом особо учитывалось не только их достаточное количество, но и полученный боевой опыт на советско-германском фронте. С учётом этих обстоятельств определялось возможное количество необходимых средств усиления, главным образом за счёт артиллерии РВГК[7].

В полосе наступления Забайкальского фронта на обширных пустынно-степных и пустынно-горных пространствах нельзя было обойтись без участия мощных подвижных соединений. Для прорыва укрепрайонов и высокоманёвренных действий в оперативной глубине намечались войска также с солидным боевым опытом в сходных условиях.

В полосе наступления Приморской группы войск успешные действия могли быть обеспечены лишь при тесном взаимодействии стрелковых соединений с авиацией, способной сокрушить долговременную оборону укрепрайонов. Прорыв главных фронтовых сил в оперативную глубину по пересечённой заболоченной местности требовал достаточного количества переправочных средств и активных темповых действий одновременно на нескольких направлениях.

Принимая решение о переброске в состав Забайкальского фронта 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко, Ставка до середины мая не определила исходный район её сосредоточения. Но в любом случае танкистам предстояло преодолеть Большой Хинган. В необычности применения крупных танковых сил, как полагал Генштаб, и заключался ключ к решению основной задачи операции. Позиции противника на Большом Хингане не были подготовлены. Отдельные полевые укрепления врага прикрывались относительно слабыми войсками. Поэтому задача танкистов заключалась в овладении с ходу имеющимися в горах проходами и развитии оперативного успеха на Маньчжурской равнине.

Такой вариант применения 6-й гвардейской танковой армии, считали в Генштабе, явится неожиданным для командования Квантунской армии. Оно ведь уверено, что Большой Хинган не доступен для крупных танковых сил. Не менее неожиданным должно было явиться и само оперативное построение подвижных соединений, которые наступали в нервом эшелоне. Вслед за ними, как бы во втором эшелоне, на Линьдун и Фусинь, тоже в высоком темпе предстояло наступать испытанным под Кёнигсбергом дивизиям 53-й армии генерал-полковника Манагарова.

Вспомогательные удары войск 36-й и 39-й армий генералов Лучинского и Людникова слева, от главного удара 6-й гвардейской танковой и 53-й армий, а также 17-й армии и конно-механизированной группы советско-монгольских войск генералов Данилова и Плиева — справа, преследовали цель ещё более дезориентировать противника относительно общего плана фронтовой операции.

Не сразу был найден приемлемый ответ на вопрос о сроках начала фронтовых операций при организации их тесного взаимодействия с учётом сложных и очень разных природных и оперативных условий на Монгольском и Приморском направлениях. Детально анализировался вариант, при котором казался целесообразным более ранний переход в наступление войск Забайкальского фронта. В этом случае, как считали в Генштабе, противник непременно снимет часть своих войск из полосы действий Приморской группы и перебросит их навстречу наступающей с запада «советской лавине». Во времени эта передислокация оценивалась в семь — десять суток. Её завершение должно было послужить сигналом к выступлению войск маршала Мерецкова.

Но расчёты показывали, что и при этом оперативном раскладе имеется немало скрытых опасностей. Вдруг командование Квантунской армии не станет ослаблять свои укреплённые районы вдоль восточного участка маньчжурской границы, а перебросит к Большому Хингану войска из глубины, например из Северной Кореи? Тогда в выигрыше окажется уже противник. Он получит возможность надёжно отразить атаки наших фронтов по очереди. Кроме того, переход в наступление войск Приморской оперативной группы для врага ожидаем и не станет каким-то сюрпризом, неожиданностью. Может остаться сюрпризом только месяц нашего наступления. Но в этом случае не извлечёшь слишком больших выгод. Значит, предпочтительным оставался вариант с одновременным выступлением наших ударных фронтов. Окончательное решение ни по одному из вариантов в Генштабе принято не было.

Стремление Ставки добиться внезапности действий наших войск осложнялось тем, что политическое и военное руководство Японии твёрдо уверовало в неизбежности войны с Советским Союзом. Поэтому о достижении стратегической внезапности думать не приходилось. Реальным представлялся лишь фактор тактической внезапности. Другими словами, сам срок начала военной кампании. Требовалось сохранить в секрете степень готовности дальневосточной группировки к нанесению разящих фланговых ударов, которые бы лишили командование Кванту некой армии возможности манёвра силами за счёт 3-го и 17-го фронтов, дислоцированных западнее Мукдена и в Северной Корее.

Срок начала боевых действий никому не объявлялся. Строжайшим образом соблюдался режим не только перегруппировок войск, но и сосредоточения материальных средств. Генштаб обоснованно полагал, что с учётом поставок союзников и относительно слабой пропускной способности транссибирской магистрали противник спланирует начало войны на осень, после периода муссонных дождей на Дальнем Востоке, с наступлением отличной сухой погоды. В то же время, согласованный с союзниками срок начала боевых действий — через два-три месяца после окончания войны с Германией — приходился как раз на самый дождливый отрезок времени.

Немало значил психологический фактор. В прошлых войнах японская армия сама, как правило, наносила первый удар, действуя с поразительным вероломством. Так было в русско-японской войне четвёртого — пятого годов, в авантюрах на КВЖД, у озера Хасан, на Халхин-Голе. Япония первой напала на американскую тихоокеанскую эскадру 7 декабря сорок первого в Перл-Харборе. В последующие годы, в оборонительной войне с Америкой и Великобританией она имела дело с противником, осуществляющим осторожное методичное наступление, которому обязательно предшествовала сильная артиллерийская и авиационная подготовка. Японской армии не приходилось до сорок пятого отражать массированных танковых атак, что являлось нашим важнейшим победным козырем на заключительном этапе советско-германской войны.

9 мая — день нашей Великой Победы над Германией, день воистину всенародного торжества. Советские люди воздали должное своим храбрым воинам, завершившим трудный поход в поверженном Берлине Но и в этот день по железнодорожным магистралям страны один за другим следовали на Дальний Восток сотни воинских эшелонов, чтобы и там прославить Родину мощью нашего грозного оружия.

Для «оперативников» Генштаба праздник Победы ограничился всего одним днём. Рабочие будни начались с утра следующего. Начальник Главного разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенант Ильичёв получил донесение из Берлина, в котором сообщалось, что вблизи посольства Японии контрразведчиками «СМЕРШ» 5-й ударной армии задержан советник японского военного атташе в Германии Нохара. При нём были обнаружены документы, содержащие секретные сведения о численности и дислокации соединений Красной Армии в Германии, а также о состоянии советской военной промышленности. В своих показаниях Нохара сообщил, что сведения такого рода с конца июня сорок первого года регулярно поступали в министерство иностранных дел Германии от японских послов в Москве Татэкавы и Сато.

Вечером 11 мая, когда вернувшийся из Прибалтики маршал Василевский вместе с генералом армии Антоновым прибыли в Кремль для очередного доклада, начальник Генштаба доложил Верховному и о показаниях советника японского военного атташе в Берлине.

Сталин, выслушав сообщение, недовольно заметил:

— Сотрудники японского посольства в Советском Союзе всю воину тем только и занимались, что вели разведку о дислокации наших воинских формирований и деятельности оборонных объектов. Когда в октябре сорок первого дипломатические представительства были перемещены в Куйбышев, японские шпионы нередко задерживались на Безымянке[8] и, позднее, в разгар сражения под Сталинградом, даже в прифронтовой зоне. Надо эту вольницу для западных дипломатов прекратить. Пусть о всех своих поездках сообщают в наши компетентные органы. 2-я мировая ещё продолжается.

«Японская тема» на этом монологе временно прервалась. Наступил час очередного доклада Генштаба по текущим делам. Она получила продолжение после совещания, в разговоре Верховного с маршалом Василевским, которому отныне предстояло возглавить всю работу по окончательной отработке плана дальневосточной кампании против Японии.

Когда члены Политбюро ЦК, ГКО и Ставки уже покинули его кабинет, Верховный пригласил Поскрёбышева и попросил принести чай и бутерброды для двоих. Аудиенция с маршалом Василевским всегда располагала Сталина к внутреннему успокоению. За годы трудных военных испытаний он всесторонне изучил сильные стороны этого спокойного, выдержанного «генштабиста», который не терял головы в самых сложных ситуациях и сорок первого и сорок второго. Ему, так давно решил Сталин, по плечу и заключительная операция Второй мировой на Дальнем Востоке.

Верховный пригубил горячий чай, не громко сказал:

— Теперь, товарищ Василевский, полностью переключайтесь на дальневосточные дела. Всё предварительные наработки Генштаба надо свести к общему знаменателю. Сроков проведения кампании никому не называть, новых людей к разработке плана, по возможности, пока не привлекать. Время начала войны — один из наших ключевых секретов.

Будущий дальневосточный Главком согласился:

— Пока в этом нет никакой необходимости, товарищ Сталин. Сейчас самое важное — это уточнить наши расчёты по дислокации войск и согласовать вопросы взаимодействия с авиаторами и Тихоокеанским флотом.

— Правильно. Мы должны нанести удар такой силы, который бы сразу отбил у японцев охоту к организованному сопротивлению. Товарищ Кузнецов уже докладывал мне предварительные расчёты по Тихоокеанскому флоту иАмурской военной флотилии. Сейчас они занимаются подготовкой десантов и материально-техническим обеспечением операции. Главный штаб ВВС также имеет предварительные расчёты по распределению сил на решающих направлениях. Но завтра в Москву возвращается из Германии товарищ Новиков. Так что вы сможете увязать всё вопросы взаимодействия непосредственно с Главкомами авиации и флота.

— Сейчас нам предстоит быстрее определиться с районом сосредоточения танковой армии, товарищ Сталин. Поставки боевых машин с заводов в Монголию уже начались.

— Не переживайте, товарищ Василевский. Танки в любом случае придётся перегонять на большие расстояния своим ходом. Так что, получатся их маршруты на сто километров длиннее или на столько же короче — большой роли не играет. Начиная с сорок первою, с Московской битвы, товарищи Катуков и Ротмистров сами неоднократно обращались ко мне с просьбой, чтобы Ставка разрешила их соединениям сменить диспозицию без погрузки и выгрузки на железнодорожные платформы, своим ходом. При этом они даже выигрывали во времени. Вам предстоит всё это учесть.

Сталин снова отхлебнул пару глотков чая, закусил бутербродом и ровно добавил:

— До станции Чойболсан танки будут доставляться по железной дороге, а там с товарищем Кравченко решим, куда конкретно двинуть их дальше. Время для окончательного решения у нас в запасе ещё есть.

Тут же Верховный поставил ключевой вопрос:

— С противостоящей группировкой японца вы уже ознакомились, товарищ Василевский?

— Насколько возможно, в общих чертах, товарищ Сталин, — ответил будущий Главком дальневосточной группировки.

— Какое сложилось впечатление?

— Квантунская армия — это отборные, самые преданные императору и наиболее боеспособные войска. Служить в ней считается в Великой Империи большой честью.

— А что известно о составе боевой техники?

— В составе армии на материке японское командование сосредоточило две трети своих танков, самолётов и более половины артиллерии. Войска в основном рассредоточены по приграничным укрепрайонам.

— Как громить эти укрепрайоны ещё не решили?

— Эти вопросы будут решаться по-разному на каждом из конкретных направлений, товарищ Сталин.

— Хорошо. Продолжайте работу, товарищ Василевский. Сказав так, Верховный высказал ещё одно пожелание:

— Как только отправитесь на Дальний Восток, товарищ Василевский, сразу организуйте встречи в штабах Тихоокеанского флота, Амурской военной флотилии и в Улан-Баторе, с маршалом Чойболсаном. Монгольские силы в оперативном плане будут подчинены вашему командованию и поэтому должны совершенно точно знать свой манёвр.

— Будет намного лучше, товарищ Сталин, если задачи нашим флотским объединениям поставит член Ставки адмирал Кузнецов, — возразил будущий Главком дальневосточной группировки. — Там могут возникнуть профессиональные вопросы.

— Я вам и не поручаю вмешиваться в чисто морские дела, — поправился Верховный — Вам, в порядке знакомства, надо увидеть в лицо тех командиров, с которыми позднее придётся решать оперативные боевые задачи. А озадачит своих подчинённых адмирал Кузнецов, с которым у меня ещё предстоит отдельная встреча.

— Давайте сделаем так, товарищ Сталин, чтобы и я поприсутствовал на этой встрече вместе с Кузнецовым.

— Не возражаю, — согласился Верховный. — Будет даже лучше в интересах более тесного взаимодействия.

С каждым следующим днём число участников на вечернем итоговом докладе Генштаба прибывало. 13 мая в кабинете Верховного после долгого отсутствия появился и Главный маршал авиации Новиков. Сталин тепло поприветствовал Главкома ВВС, предложил остаться после доклада генерала армии Антонова для отдельного разговора.

Подробно расспросив собеседника об особенностях действий нашей авиации при штурме Берлина, Верховный плавно перевёл разговор в русло ближайших, «завтрашних задач», которые предстояло решить авиационной группировке на Дальневосточном театре военных действий.

Остановившись на своём традиционном месте у торца стола, Сталин как бы продолжил свой вчерашний разговор с маршалом Василевским. Он рассудительно сказал:

— Возможности нашей авиации возросли к настоящему времени неизмеримо, товарищ Новиков. И от нас требуется теперь умело ими распорядиться. На мой взгляд, с учётом доукомплектования действующих на Дальнем Востоке воздушных армий, нет необходимости в переброске туда больших масс авиации с Запада.

— Да, эго так, товарищ Сталин. Согласно разработанному Главным штабом ВВС плану, намечены к перебазированию по воздуху 6-й и 7-й бомбардировочные авиакорпуса генералов Скока и Ушакова, управление и штаб 190-й отдельной истребительной авиадивизии полковника Фокина, а также 21-я гвардейская и 54-я транспортные авиационные дивизии генералов Горского и Щелкина.

— Этот план уже рассмотрен и утверждён Военным советом ВВС, товарищ Новиков?

— Будет рассмотрен в ближайшие дни, товарищ Сталин.

Верховный молча совершил несколько «челноков» взад-вперёд по кабинету и, остановившись рядом с Главкомом ВВС, напутственно завершил приватную аудиенцию:

— Я знаю, товарищ Новиков, что во фронтовой работе вам очень помогает слаженный полевой штаб специалистов. Теперь совершенно необходимо включить в его состав два-три человека, хорошо знающих Дальневосточный театр военных действий. Желательно из служивших там лётчиков. Следует особое внимание уделить доукомплектованию 9-й и 12-й воздушных армий. Маршала авиации Худякова я хорошо знаю по работе в составе нашей делегации на Ялтинской конференции. Это — надёжный командующий. А вот генерала Соколова я знаю хуже. Помогите им успешно подготовиться к выполнению стоящих боевых задач.

Нарком Молотов не стал ждать приезда председателя Совнаркома в Кремль и сам около девяти часов 14 мая появился на «Ближней даче». Так случалось нечасто. Внешне ни один мускул на его лице не выдавал ни волнения, ни тревоги. Сталин уже позавтракал и продумывал вопросы предстоящего дня, когда нарком иностранных дел вошёл в комнату традиционных служебных совещаний, расположенную слева от прихожей.

Председатель Совнаркома встретил его настороженно:

— Случилось что-то неприятное?

— Да нет, но неотложное, — спокойно ответил «непроницаемый нарком» и добавил: — Получена телеграмма из Вашингтона. Американцы без всякого предупреждения прекратили отгрузку в нашу страну поставок по четвёртому протоколу о «ленд-лизе». Ни посольство, ни закупочная комиссия не были заранее поставлены в известность о причинах таких провокационных действий с американской стороны.

— Господин Трумэн показывает зубы, — острый взгляд председателя Совнаркома прошёлся по лежащей перед Молотовым телеграмме. — Это ещё цветочки, а ягодки, конечно же, впереди. Похоже, что только при личной встрече глав правительств союзных государств нам, возможно, удастся урезонить ретивого «сенатора Трумэна»[9].

— Да, Трумэн продолжает тот жёсткий курс, который он продемонстрировал при встрече со мной в апреле, — сказав так, нарком Молотов приподнял со стола документ, процитировал написанное: «Генерал Йорк[10] предупредил Ерёмина[11] также о том, что наряду с прекращением погрузки дано указание вернуть обратно всё пароходы с грузами, идущие в Советский Союз, включая даже те пароходы, которые находятся вблизи советских берегов, например в Чёрном море».

— В таком случае мы вправе запросить американскую сторону о том, намерена ли она вообще выполнять ялтинскую договорённость о поставках в наши дальневосточные порты необходимого автотранспорта? Этот вопрос можно выяснить у посла Гарримана. Пусть лучше он запрашивает своих новых руководителей. Так, по-моему, будет логичней.

— Это будет самый подходящий ход с нашей стороны, если американцы действительно заинтересованы в том, чтобы мы поучаствовали в разгроме японского агрессора. Обязательно запросим. Я сегодня свяжусь с Гарриманом.

— В том, что американы заинтересованы в нашем участии в войне, сомнений быть не может. Всюду они наживались на чужом кровопролитии, а тут собственная армия несёт, по их представлениям, огромные потери в живой силе. — Сталин помедлил чуточку и добавил: — Да и материальные расходы авиации и флота немаленькие от массированных ударов по японским городам и коммуникациям.

Председатель СНК и нарком иностранных дел вместе отправились в Кремль и в дороге продолжили обсуждение ситуации, заметно осложнившей советско-американские отношения. В конце концов они пришли к выводу, что вместо запроса в адрес американского посла в Москве следует всё же нашему временному поверенному в делах в Америке Новикову обратиться с официальным письмом в Государственный департамент относительно прекращения поставок нашей стране по «ленд-лизу». А самое главное, постараться выяснить: «Поставят американцы автотранспорт для дальневосточной группировки или не поставят?». Президент Рузвельт обещал поставить и непременно выполнил бы обещание. Но как поступит «сенатор Трумэн»?

Комплексное решение всех проблем по обеспечению дальневосточной операции вынудило ГКО принять 15 мая специальное постановление «О мерах по увеличению добычи нефти объединением «Дальнефть» в 1945 г.». Острая необходимость в этом возникла не только по причине резкого увеличения расхода горюче-смазочных материалов вообще, но также ввиду перехода кораблей Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской флотилии на мазут с местных нефтеперегонных заводов. До апреля сорок пятого мазут на Дальний Восток поступал по железной дороге с бакинских заводов. Чтобы использовать мазут, получаемый из сахалинской нефти, его потребовалось смешивать с другими видами горючего. Пришлось разработать специальные технологии, чтобы получить высокоэффективные смеси в необходимых для ведения боевых действий количествах. Специалисты-нефтехимики успешно справились с поставленной задачей.

Новый театр военных действий требовал и утончённых форм и методов партийно-политической работы в войсках. Фронтовые и армейские Военные советы дальневосточной группировки организовали повседневную идейно-воспитательную работу в частях и подразделениях. Она проводилась среди офицеров, старшин рот, батарей и эскадрилий, механиков-водителей танков, шофёров, рядового состава, хозяйственников тыловых служб.

Огромную роль в морально-политической закалке личного состава играла войсковая печать. Несмотря на суровые требования секретности подготовки к военным действиям, ограничивающие возможности печати, фронтовые, флотские, армейские, и дивизионные газеты рассказывали об интернациональном долге советского народа перед угнетёнными народами Азиатского континента. Из номера в номер газеты печатали материалы об агрессивной сущности японского империализма, оккупирующего и эксплуатирующего людские массы и огромные территории в Юго-Восточной Азии и Тихоокеанском бассейне.

Без устали трудился личный состав политуправлений фронтов и Тихоокеанского флота. В короткий срок были разработаны и отпечатаны: «Памятка офицеру по ведению встречного боя», «Памятка бойцу в наступлении», «Памятка водителю автомашины», «Памятка по летней эксплуатации танков и самоходных артиллерийских установок в Монголии», «О предупреждении заболеваний и сбережении сил». В целях лучшего изучения противника были выпущены популярные брошюры: «Разгром японских интервентов на Дальнем Востоке в годы Гражданской войны», «Маньчжурия — плацдарм японской агрессии», «Вооружённые силы Японии», «История и характеристика японского военно-морского флота», а также краткие справочники и «разговорники». Были изданы плакаты с силуэтами боевых самолётов и кораблей Японии, со знаками различия военнослужащих японской сухопутной армии и Военно-Морского флота.

Военный совет Приморской группы войск издал 16 мая директиву, в которой указывалось: «Война, развязанная немецкими империалистами в Европе, окончена. Но вторая мировая война ещё продолжается на Тихом океане. Война бушует у дальневосточных границ нашей Родины. Это обстоятельство заставляет нас быть особенно бдительными и настороженными. Нельзя забывать, что на протяжении более чем двух десятков лет советско-японские отношения носили совершенно неудовлетворительный характер, что руководящие круги Японии вели в отношении нашей страны агрессивную политику, приводившую не раз к острым конфликтам, спровоцированным Японией. Япония, союзница Германии, занимала враждебную в отношении Советского Союза политику в течение всей Великой Отечественной войны».

Вечером 17 мая Верховный позвонил заместителю. начальника Главпура Красной Армии генерал-полковнику Шикину и, поздоровавшись, спросил:

— Скажите, товарищ Шикин, что делается Главпуром по подготовке к работе в войсках противника и среди населения Маньчжурии и Кореи? Кто у вас занимается этой работой?

Генерал-полковник Шикин ответил:

— Этой работой занимается «седьмой отдел»[12] генерала Бурцева, товарищ Сталин. К настоящему времени разработаны перечни агитационных материалов, заготовлены тексты листовок, прокламаций и плакатов для японских и корейских военнослужащих и населения, утверждён график их печатания и рассылки во фронтовые политуправления. Готовятся специальные радиопередачи для рядового состава противника.

— А учтён ли при этом факт, что в Маньчжурии обитает немало русских белоэмигрантов? Эта индифферентная масса, товарищ Шикин, тоже будет как-то, кто хорошо, кто плохо, встречать наши войска в Харбине.

— Учтён и этот факт, товарищ Сталин. Часть листовок печатается на русском языке. Кроме того, в июне намечено провести специальные семинары для участников пропагандистских групп, которые мы планируем выбросить в самом начале операции вместе с войсковыми десантами в нескольких городах Маньчжурии.

— Товарищ Рогов[13] тоже готовит необходимые мероприятия по линии Тихоокеанского флота?

— Да, товарищ Сталин, мы работаем согласованно, в одной упряжке. Он готовит пропагандистские материалы для населения прибрежных районов Маньчжурии и Северной Кореи, а также матросов японского военно-морского флота.

— Понятно, — удовлетворился полученной информацией Верховный. — Желаю успеха, товарищ Шикин.

В середине мая Ставка всемерно форсировала передислокацию наших войск с Запада в Забайкалье и на Дальний Восток. Это считалось безотлагательным делом первостепенной важности и контролировалось ежесуточно.

К исходу 20 мая в город Ворошилов прибыли заглавные эшелоны 5-й армии генерал-полковника Крылова, которой предстояло стать ударной силой Приморской оперативной группы войск маршала Мерецкова.

2
Премьер-министр Судзуки был недоволен принятым в последние дни апреля решением о том, что 1-я и 2-я армии национальной обороны, а также Объединённая воздушная армия были подчинены не Высшему совету по руководству войной, другими словами, не премьер-министру, а непосредственно императорской Ставке, другими словами не премьер-министру, а императору. Оно, по его мнению, ограничивало возможности оперативного манёвра крупными сухопутными силами на материке в случае перехода в наступление Советов на Приморском направлении. Флот в сложившейся обстановке тоже был не в состоянии решительно вмешаться в события. В войне с англо-американскими войсками он понёс большие потери и вынужден был укрыться в военно-морских базах метрополии.

Вечером 29 апреля военный министр Анами доложил председателю Высшего совета по руководству войной Судзуки о ходе формирования пехотных дивизий в метрополии, а также в Маньчжурии и Корее. В Японии в течение апреля было сформировано шестнадцать пехотных дивизий. Одновременно с ними продолжалось формирование отдельных танковых бригад, полков и авиаотрядов. Всё они предназначались для пополнения армий национальной обороны. На материке формировалось ещё восемь пехотных дивизий и семь отдельных смешанных бригад. Они готовились для пополнения оперативного резерва Квантунской армии и должны были постоянно находиться в повышенной боевой готовности на случай непредвиденных кризисных обстоятельств.

Каждый следующий день свидетельствовал о дальнейшем ухудшении внешнеполитической и военной обстановки. 30 апреля министр иностранных дел Того передал премьер-министру Судзуки мнение посла Германии в Токио: «Дни «Третьего рейха» сочтены. Великой Германии уже не существует». Более полумесяца он не получает из Берлина никаких инструкций. Посол «верного союзника» Японии вообще не представляет себе, чем будет заниматься после капитуляции своей страны. Статус «вольноопределяющегося» его не прельщает. Но и возвращение в разгромленную Германию на длительный срок исключено. Да и как это сделать практически? Какой путь в Европу наиболее безопасен?

Министр иностранных дел Того, в свою очередь, прямо заявил послу «дружественной страны», что в складывающейся «серьёзной обстановке» Японское правительство также не в состоянии предпринять какие-то радикальные меры и оказать составу германского посольства удовлетворительную помощь. Воздушная и морская блокада Японии с юга усиливается. Очевидные угрозы с севера нарастают. Теперь уже ясно — военного конфликта с Советами не избежать. Мир быстро «левеет». Большинство стран спешит установить с Москвой дипломатические отношения. Император в растерянности: «Какие действия необходимо предпринять, чтобы выйти из войны с наименьшими потерями?» А они неизбежны. Япония будет лишена статуса Великой Империи и завоёванных ранее территорий на материке и на океанских просторах…

1 мая мир струился радужными весенними надеждами. В Москве — грандиозный военный парад и невиданная доселе патриотическая демонстрация народа. А в Японии царил нарастающий страх от неминуемого возмездия за недавние кровавые авантюры. Их за последние годы набиралось немало, тактических и стратегических. Они у противников на слуху — у озера Хасан, на Халхин-Голе, в Индонезии, на Гавайях. Откровенные провокации на морях против торговых судов Советов, с потоплением их и человеческими жертвами. И совсем недавние угрозы ударить с тыла в «подходящий момент». О них тоже хорошо известно северному соседу.

Словно снежный ком, нарастали дипломатические усилия Токио. Вечером 2 мая японский военный атташе в Швеции генерал Оно обратился к члену шведского королевского дома принцу Бернадотту с просьбой установить контакт с королём Густавом V для организации мирных переговоров с англосаксами. Принц Карл-младший информировал своё правительство, но усилия «токийского ходатая» получили широкую огласку в печати, и министр иностранных дел Швеции Гюнтер передал Оно просьбу прекратить всякие закулисные действия.

В полдень 3 мая руководитель американского разведывательного центра в Европе Даллес получил наконец из Вашингтона «депешу», которой он уполномочивался принимать любые предложения от японских представителей. На следующий день его секретарь Геверниц сообщил через швейцарского посредника Хэкка японскому военно-морскому атташе Фудзимуре о содержании полученной телеграммы. При этом он особо подчеркнул, что Даллес желает ознакомиться с условиями Японии и полномочиями «настойчивого дипломата». Капитан 2-го ранга Фудзимура посчитал это своим первым дипломатическим успехом.

Независимо от Фудзимуры в это же время пытался договориться с Даллесом и военный апаше Японии в Швейцарии генерал-лейтенант Окамото. Он наладил контакт с советником Швеции в Базельском банке международных расчётов Якобсеном, которому изложил условия капитуляции Японии. Они не отличались большим изыском: «Сохранение императорской системы правления; отказ от пересмотра конституции страны; сохранение за Японией Кореи и Тайваня; интернационализация Маньчжурии».

Параллельно с настойчивыми дипломатическими усилиями японских ответственных лиц по установлению контактов с англо-американскими представителями на предмет возможного сепаратного замирения, военные чины Японии продолжали кипучую деятельность по дальнейшему наращиванию боевого, сухопутного и военно-морского потенциала, чтобы при любом развитии обстановки всемерно затянуть войну и нанести противнику как можно больший ущерб.

Сформированным в ходе второго этапа мобилизации восьми отборным пехотным дивизиям и шести отдельным танковым бригадам, предназначенным исключительно для решающих сражений в метрополии, остро не хватало стрелкового оружия и боевой техники. Имеющиеся запасы позволили удовлетворить до конца апреля их потребности в винтовках только наполовину, в полевой артиллерии и лёгких пулемётах — на одну четверть, в противотанковой и горной артиллерии — на семьдесят пять процентов. Поэтому военный министр Анами прилагал всемерные усилия для выправления критического положения. К тому же, не была доведена до конца работа по сколачиванию штабных структур полевых армий: из девяти планировавшихся было создано только шесть — для 51-й, 52-й, 53-й, 55-й, 56-й и 57-й армий.

Особое внимание уделялось приготовлениям к бактериологической войне, в надежде, что именно это оружие позволит добиться решающего перелома на материковых фронтах в пользу Японии. Вечером 5 мая командир «отряда № 731» генерал-лейтенант Исии, отдал распоряжение, подчинённому командному составу, в котором говорилось: «Война между Японией и Советским Союзом неизбежна. Отряд должен мобилизовать всё силы и в короткий срок увеличить производство бактерий, блох и крыс. Наша задача, ожидать день начала бактериологической войны — «день X».

Спустя всего сутки командующий Квантунской армии генерал-лейтенант Ямада поставил перед своими войсками ключевую задачу: «Если в начале военных действий против Советского Союза японской армии, в силу сложившейся обстановки, необходимо будет отступить в район Большого Хингана, то на оставляемой территории всё реки, водоёмы, колодцы должны быть заражены бактериями или сильнодействующими ядами, а всё посевы уничтожены, скот истреблён».

Ни на один день не «остывала» дипломатическая линия. Вернувшийся в Стокгольм посланник Швеции в Токио Багге, выполняя просьбу посланника Японии в Хельсинки Сакаи, вечером 7 мая имел продолжительную аудиенцию с американским посланником в Швеции Джонсоном. «Шведский посредник» настойчиво убеждал заокеанского дипломата в том, что Япония готова проявить «мирную инициативу». Но японское руководство хотело бы точно знать, какие именно условия мира имеют в виду Соединённые Штаты Америки и Великобритания и будут ли эти условия хоть как-то соответствовать «чести Великой Империи».

Обмен мнениями получился не простой, и посланник Багге мучительно раздумывал, в какой форме лучше всего проинформировать посланника Японии в Стокгольме Окамото[14] о своём разговоре с американским посланником Джонсоном. Но тут инициатива вновь оказалась в руках военно-морского атташе Японии в Швейцарии Фудзимуры. На рассвете 8 мая он направил срочную телеграмму «по начальству» — военно-морскому министру и начальнику военно-морского Генштаба адмиралам Ионаи и Тоёде, в которой просил официальных полномочий для ведения «мирных переговоров» с американскими представителями. Он сообщил, что Даллес, по имеющимся у него сведениям, играет видную роль в американской политической жизни и обещал содействовать реализации «мирных желаний» Великой Империи.

9 мая — день Победы. В поверженном Берлине высшие военные руководители Германии подписали акт о безоговорочной капитуляции. Япония в одночасье оказалась фактически в одиночестве против сплочённого фронта союзников-победителей, но выразила намерение твёрдо держаться прежней линии. Премьер-министр Судзуки заявил в этот день на чрезвычайном заседании кабинета, что его страна вместе с «союзниками по Восточно-Азиатскому блоку» будет продолжать войну против Соединённых Штатов Америки и Англии.

Это заявление внесло сумятицу в действия «токийских мирных ходатаев» за рубежом. Когда на следующий день, 10 мая, шведский посланник Багге встретился с посланником Японии в Стокгольме Окамото, тот оказался не готовым к серьёзному разговору, ввиду… смены правительства в Токио[15]. Всё же Окамото направил министру иностранных дел Того срочную телеграмму и сообщил, что Шведское правительство начнёт действовать в русле «мирного посредничества» лишь после получения официальной просьбы Японского правительства. При этом он указал, что «по целому ряду причин, такая процедура была неприемлемой». В срочной ответной телеграмме Того проинструктировал японского посланника в Стокгольме, чтобы он не предпринимал пока никаких шагов в ответ на предложение Багге.

В этот же день премьер-министр Судзуки предпринял беспрецедентную акцию. С согласия императора Хирохито, он созвал совещание бывших премьер-министров, чтобы обменяться мнениями по поводу сложившейся в мире обстановки. В совещании приняли участие экс-премьеры Хирота, Коноэ и Койсо. Последний был подавлен недавней отставкой и пассивно выслушивал мнение других участников совещания. Напротив, Хирота и Коноэ проявили исключительную активность. Оба они высказались за то, чтобы всеми возможными путями расширять контакты с советской стороной. Действующий премьер-министр особо «напирал» на организацию мирных переговоров с англо-американским противником.

Три следующих дня, 11, 12 и 14 мая, были посвящены трудным дебатам на заседаниях Высшего совета по руководству войной. Мнения его участников вновь оказались по «разную сторону баррикад». Военные чины в отчаянно резкой форме отмежевались от гражданских политиков.

Военный министр генерал Анами и начальник Генштаба армии генерал Умэдзу утверждали, что положение Великой Империи не безнадёжно, но следует принять экстренные меры по предотвращению вступления Советов в войну на стороне Америки и Великобритании. Военно-морской министр адмирал Ионаи и начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда придерживались сходной позиции. Их решительно поддерживал и заместитель начальника военно-морского Генштаба адмирал Ониси, хотя его голос и являлся в Высшем совете всего лишь совещательным.

Министр иностранных дел Того считал, что слишком поздно для Японии исправить тот ущерб, который она нанесла своим отношениям с Советским Союзом, поддерживая Германию вплоть до 9 мая сорок пятого.

Премьер Судзуки предложил рассмотреть возможность посредничества Швеции, Швейцарии, Ватикана и Китая. Однако всё участники сошлись во мнении, что названные страны не смогут убедить Соединённые Штаты в необходимости отказаться от принципа безоговорочной капитуляции.

Умелым дипломатом проявил себя генерал Умэдзу. Он высказал радикальное мнение, что только Советы могут стать реальным посредником в заключении мира с Соединёнными Штатами Америки и Великобританией на условиях, благоприятных для Японии. Его поддержали не только военный министр Анами, но и министр иностранных дел Того.

В итоге трудных дебатов, Высший совет по руководству войной поручил министерству иностранных дел сделать всё возможное, чтобы предотвратить вступление Советского Союза в войну против Японии. Добиться его благожелательного отношения к, Великой Империи. Уладить трения и «замириться» с Соединёнными Штатами Америки и Великобританией при посредничестве… Советов.

Наряду со стремлением Японского правительства добиться почётного выхода Великой Империи из войны, предпринимались настойчивые усилия по всемерной её подготовке к длительному сопротивлению. В соответствии с политикой тотальной мобилизации, весной сорок пятого началось создание «гражданского трудового корпуса» («кокумин гиютай») — японского варианта гитлеровского «фольксштурма». Он был наделён функциями трудовой армии, а в случае боевых действий в метрополии — территориальной вспомогательной армии. Выступая 13 мая на заседании Совета этого «корпуса», премьер-министр Судзуки подчеркнул, что он должен сыграть в тылу такую же роль, как «камикадзе» на фронте. В сельской местности, под руководством министерства земледелия и торговли, создавался «крестьянский трудовой корпус».

Вечером 15 мая министерство иностранных дел Японии выступило с заявлением, что в связи с безоговорочной капитуляцией Германии Японское правительство считает утратившими силу японо-германо-итальянский договор от 27 сентября сорокового года и всё другие договоры об установлении «особых отношений» сотрудничества с рейхом и другими государствами Европы. В их числе теряли силу «Антикоммунистический пакт» от 25 ноября тридцать шестого года и протокол о его продлении от 25 ноября сорок первого. Министр иностранных дел Того заявил германскому послу Штамеру, что безоговорочная капитуляция Германии является «нарушением ею своих договорных обязательств перед Японией».

В конце дня 17 мая советник японской миссии в Лиссабоне Иноуэ встретился с сотрудниками американского посольства в Португалии и попытался договориться с ними о замирении практически на тех же условиях, которые до этого уже выдвигались на встречах в Швеции и Швейцарии. Он пытался запугать американских собеседников тем, что, имея мощный военно-экономический плацдарм и крупную оперативную группировку на материке в лице Квантунской армии, Япония может значительно затянуть войну. Не преминул указать Иноуэ и на очевидную «советскую угрозу».

Не получив инструкций в течение недели, военно-морской атташе капитан 2-го ранга Фудзимура направил в Токио повторный запрос с той же просьбой о полномочиях. В ночь на 18 мая военно-морской министр Ионаи решил обсудить сложившуюся ситуацию с министром иностранных дел Того.

Он начал диалог оптимистично:

— Надеюсь, вы понимаете, Того, что именно этот канал наших контактов с американскими представителями может принести Великой Империи наиболее желанный результат?

— Боюсь, Ионаи, что это не так. Во-первых, любые полномочия, которые мы решим предоставить Фудзимуре, не очень устроят американцев. Они наверняка сочтут зазорным вести переговоры с таким малозначительным представителем Великой Империи. Во-вторых, адмирал, Высший совет по руководству войной ещё не принял окончательного решения относительно того, в какой именно редакции Япония готова принять требование о безоговорочной капитуляции. Очевидно, добившись таковой от нашего недавнего европейского союзника, американцы и англичане, солидаризируясь с Советами, будут настаивать на этих условиях замирения и с Великой Империей. А это очень болезненный вопрос для нации. Наконец, в-третьих, если мы и сумеем даже договориться с американцами, то на самом последнем этапе переговоров может возникнуть проблема «уламывания Советов». Я продолжаю верить в то, что в настоящее время, решающее слово принадлежит уже не Вашингтону и Лондону, а Москве Теперь Сталин не упустит свой шанс продиктовать нам свои условия. Это неоспоримый факт, что именно русские внесли решающие усилия в разгром «Третьего рейха».

— Ваши соображения, Того, конечно, убедительны, но мы должны верить в лучшую судьбу. Нация наверняка простит нам допущенные в политике грубые ошибки, но слабость духа не простит никогда. Японцы суеверны. Это — определяющий признак нашей нации. Так что вы занимайтесь дипломатией, а мы будем решать неотложные военные проблемы. Я полагаю, что при любом исходе противник не позволит нам сохранить контроль над Кореей и Тайванем. Их придётся, скорее всего, оборонять так же, как и метрополию.

— Вы не сказали, Ионаи, по поводу возможной судьбы Курильских островов и Южного Сахалина. Они ведь тоже должны обороняться, как я понимаю, силами флота?

— Для меня, Того, это давно решённый вопрос. Мы шаг за шагом уступаем позиции на Окинаве, а о «северных территориях» и говорить не приходится. В настоящее время, их просто некому и нечем оборонять. Это правда.

На следующий день, по рекомендации министра иностранных дел, военно-морской министр адмирал Ионаи всё же направил своему военно-морскому атташе в Швейцарии срочную телеграмму, предоставив капитану 2-го ранга Фудзимуре необходимые полномочия для ведения мирных переговоров с представителями американского разведывательного центра в Европе. Однако принятое решение оказалось запоздалым, промежуточным, не окончательным.

Вечером 18 мая министр иностранных дел Того получил дипломатическую почту из Швейцарии, а в ней — подробное донесение японского посланника в этой стране Касэ. В послании сообщалось, что благодаря авторитетным посредникам ему уже удалось встретиться с Даллесом и выяснить предварительные американские условия для ведения предметных переговоров. В состав группы Касэ входили военный атташе Японии в Берне генерал-лейтенант Окамото[16] и японские банкиры, сотрудничающие в Совете Банка международных расчётов, Иосимура и Китамура. Руководитель американского разведывательного центра в Берне дал понять, что существует надежда сохранить императорский режим, большую часть торгового флота, но полностью исключается возможность сохранения контроля Японии над Кореей и Тайванем.

Министр иностранных дел Того на следующий день снова встретился с военно-морским министром адмиралом Ионаи и проинформировал его о полученном документе из Швейцарии. Продолжительный обмен мнениями между двумя министрами протекал в конструктивном плане.

— Вот, видите, Того, напористые действия военно-морского атташе Фудзимуры как бы предвосхитили данные вашего посланника Касэ. Выходит, что военные и дипломаты Японии действуют в одном направлении. Спасение нации всё ставят превыше всего.

— У русских, Ионаи, есть такая популярная пословица: «Вашими бы устами, да мёд пить». Это я говорю к тому, что ваш показной оптимизм в отношении переговоров не столь безупречен, как кажется на первый взгляд.

Адмирал Ионаи недоумённо посмотрел на собеседника:

— Что вы имеете в виду, Того?

«Первый дипломат» Японии уклончиво пояснил:

— Только то, адмирал, что курс на переговоры не столь однозначно принимается японским народом. Многие и многие намерены сражаться до победного конца. В том числе и значительная часть наших военных, солдат и офицеров.

— Поэтому, Того, надо вести работу на два фронта — на внутреннем и внешнем. Вы нравы, что многие военные чины выступают против ведения переговоров с противником. В военно-морском министерстве, к сожалению, тоже царит двоемнение. В том, что курс на переговоры в сложившейся обстановке является единственно приемлемым для Великой Империи, меня поддерживает адмирал Такаги и контр-адмиралы Хосина и Томиока[17]. Напротив, адмиралы Тоёда и Ониси[18] решительно выступают за продолжение войны всеми возможными методами, и мои доводы противоположного свойства не воспринимаются ими, звучат для них оскорбительно.

В рассудительном тоне министр иностранных дел продолжил констатацию любопытных фактов:

— В бытность послом Великой Империи сначала в Берлине, а затем в Москве, я попробовал, Ионаи, изучить психологию того и другого народов. Признаюсь, мне это не удалось. Теперь-то я понимаю, что для такой сложной науки требуются более продолжительные отрезки времени. Особенно это касается русских. В моём представлении они остались загадочными душами, неподкупными. Немцев я «раскусил» быстрее. Они раз и навсегда поверили Гитлеру. Фюрер повёл их к всемирному Олимпу, но переоценил возможности рейха. Именно в этом — его заблуждение и главная ошибка.

Того, осознавая этот факт, сделал паузу и продолжал:

— Японцы и русские в каких-то крайностях похожи друг на друга. Традиционно руководители Японии добивались от простых людей достойною послушания и немало преуспели в этом. Зато теперь мы очень хотим обратного. Мы хотим, чтобы в кратчайшие сроки японцы постарались воспринять новую философию момента, научились не захватывать чужие территории, а захваченные территории возвращать. Да ещё без боя, грубо говоря, добровольно. Вот тут, по-моему, зарыта собака, Ионаи. Этот идеологический просчёт будет дорого стоить Великой Империи. Мы очень скоро убедимся в этом.

Как это ни печально звучит, но принц Коноэ совершенно прав в главном — наше поражение в войне неотвратимо.

Пораженческое заявление Того заметно обескуражило военно-морского министра. Адмирал Ионаи с нарочитой твёрдостью, даже патетически возразил:

— Если американская сторона, как сообщает Фудзимура, не отвергает самой возможности переговоров с Великой Империей, то мы, Того, должны выполнить пожелание Даллеса и направить в Швейцарию для встречи с ним лицо значительно более высокого ранга. Адмирал Такаги готов выполнить эту почётную и ответственную миссию.

— Не забывайте, Ионаи, что вопрос о полномочном представителе на переговорах с воюющей страной может решить только император или премьер-министр. Я не вправе решить такой вопрос и не намерен вмешиваться в это дело.

Военно-морской министр тотчас согласился:

— Давайте решать на высшем уровне, Того. Никто не лишал нас права поставить этот вопрос перед императором или на Высшем совете по руководству войной. Впрочем, не мне учить вас всевозможным дипломатическим увёрткам[19].

Так и не получив из Москвы желаемого приглашения для встречи от наркома иностранных дел СССР, Того в конце второй декады мая решил инициировать встречу рангом ниже, с послом Советов в Токио Маликом. Обсудив злободневный вопрос с премьер-министром Судзуки, он предложил и наиболее подходящую кандидатуру для осуществления намеченного замысла. Получив согласие премьер-министра, Того утром 19 мая пригласил на беседу бывшего посла Японии в СССР, бывшего министра иностранных дел, бывшего премьер-министра Хироту и предложил ему, под благовидным предлогом поздравления «коллеги» с триумфальной победой над «заклятым врагом» в Европе, завязать неофициальные секретные переговоры. Опытнейший японский политик с удовлетворением принял это предложение.

В заключение встречи Хирога высказал обнадёживающий довод о том, что начала войны с Японией летом всё же можно не опасаться. Наличных советских сил для борьбы с Квантунской армией явно недостаточно. Их надо не только пополнить, но и оснастить той боевой техникой, которая привела к успеху на советско-германском фронте. Другое рассуждение бывшего премьера звучало менее убедительно:

— Понимаете, Того, меня, как и вас, очень тревожит судьба императорской Японии. Конечно, вы понимаете, что присутствие в нашей стране императора всего лишь символ, но народ воспитан в духе его высшего почитания. Он является неким гарантом стабильности в обществе, особенно в кризисные моменты истории, когда крайности, внешне, одолевают большинство народа. Руководящий состав страны относится к роли императора с более сдержанными критериями, но в складывающейся обстановке полезнее бороться за сохранение нынешней структуры верховной власти.

«Первый дипломат» Японии поставил прямой вопрос:

— А кто, собственно, по-вашему, Хирота, может попытаться сломать наш государственный строй?

— В этом случае, Того, для Великой Империи большую опасность, несомненно, представляют американцы.

— Я больше боюсь русских, Хирота. Опасность коммунизации мира налицо. Этого сегодня никто из моих коллег не отрицает. Это очевидный факт.

— Нет, Того, Москва не станет ломать устоявшийся государственный институт. Россия сотрудничает в войне с Англией, не придавая большого значения присутствию тронной королевы. В политике не она играет роль первой скрипки. Американцы же могут потребовать перехода к президентскому правлению. Для них оно намного понятней.

— Вы поставили, Хирота, перспективный вопрос, но в нём надо ещё как следует разобраться.

— Вы правы, Того, — согласился бывший премьер. — Политика стала слишком сложной наукой, как сказал Эйнштейн, со множеством неизвестных.

На следующий день, 20 мая, министр иностранных дел Того направил срочную телеграмму послу Японии в Москве Сато и предложил всеми возможными путями расширять контакты с советской стороной…

Глава III Сталин требует невозможного

1
Начало третьей декады мая прошло в незаметных хлопотах по подготовке к первому послепобедному торжеству — «Обеду Победы». Это внешне не изменило обычного рабочего ритма Ставки. Своей чередой шли доклады Генштаба. В кабинете Верховного Главнокомандующего го и дело оказывались нужные лица, ответственные за «срочные участки» работы. Прибывали в Москву маршалы и генералы, занятые вроде бы рутинным делом по обеспечению боеготовности подчинённых войск.

Дневной доклад генерала армии Антонова 21 мая касался в основном вопросов боепитания Приморской группы войск маршала Мерецкова. Верховный предварил начало доклада исторической ремаркой:

— Как известно, товарищ Антонов, одной из причин поражения царской России в русско-японской войне 1904–1905 годов явилась неспособность командования русской армии перебросить в сжатые сроки на Дальний Восток необходимые людские резервы, вооружение, боеприпасы и другие виды воинского довольствия. Мы должны учесть эти моменты и не допустить повторения прошлых ошибок. Поэтому Ставка должна в период сосредоточения войск уделить вопросам их боепитания первостепенное значение, использовать для этой цели всё имеющиеся возможности.

— Предварительные расчёты Генштаба подтверждают, товарищ Сталин, что войска Приморской группы будут к началу боевых действий обеспечены всем необходимым как при прорыве фронтовой полосы обороны, так и в ходе развития операции в глубину, — генерал армии Антонов искоса бросил взгляд на свою рабочую тетрадь и добавил: — Учитывая прочность долговременной вражеской обороны вдоль нашей границы, мы предусмотрели повышенный расход боеприпасов на начальном этапе операции. Его планируется покрыть за счёт наличных запасов Тихоокеанского флота и их дальнейшего планового завоза до середины июля.

Верховный остановился рядом с «генштабистом»:

— Поскольку транссибирская магистраль оказалась предельно загруженной воинскими перевозками, доставку части материально-технических грузов следует возложить наДальневосточное пароходство. Кроме того, до начала боевых действий можно частично задействовать по доставке грузов транспортную авиацию Военно-Воздушных сил.

— Транспортная авиация ВВС будет задействована в основном в интересах войск Забайкальского фронта, товарищ Сталин. В Приморском крае необходимости в использовании транспортной авиации нет. К тому же, это демаскировало бы наши приготовления к наступлению. Дальневосточный фронт широко использует в своих интересах возможности Краснознамённой Амурской военной флотилии. Появилась возможность несколько разгрузить транссибирскую магистраль на протяжённом участке Чита — Хабаровск. Она также, в значительной мере, учтена Генштабом.

Появление в кабинете Верховного председателя Госплана Вознесенского и наркома вооружения Устинова прервало доклад начальника Генштаба. Генерал армии Антонов тотчас уехал на Фрунзенскую набережную, чтобы через несколько часов снова вернуться в Кремль с итоговым докладом за 21 мая и проектами важнейших директив Ставки по неотложным вопросам предстоящей кампании на Дальневосточном ТВД.

С вошедшими приглашёнными Сталин решал уже послевоенные вопросы. Председателю Госплана было поручено срочно подготовить проект решения ГКО о возвращении из Дрездена турбогенераторов,' вывезенных гитлеровскими оккупантами с электростанций Донбасса и Кривого Рога, а также представить проект постановления ГКО о мероприятиях по восстановлению железных дорог страны в победном сорок пятом. Наркому вооружения было поручено подготовить материалы для принятия постановления ГКО о конверсионной перестройке промышленности в связи с сокращением производства вооружения. Это были вопросы первостепенной важности для страны, и они решались вплоть до вечернего доклада Генштаба. Но и в этот раз решить их до конца не удалось…

Маршал Василевский уверенно докладывал об источниках стратегического развёртывания на Дальневосточном ТВД:

— Основную массу перегруппируемых войск для стратегического развёртывания на Дальнем Востоке составляют ударные силы 3-го Белорусского фронта. Это управления 5-й и 39-й общевойсковых армий, шесть управлений стрелковых корпусов, восемнадцать стрелковых и две зенитно-артиллерийских дивизии, восемь артиллерийских и две бригады реактивной артиллерии. В сумме они составят почти шестьдесят процентов всего количества перегруппируемых соединений. Управление 5-й армии пополняет Приморскую оперативную группу войск, а 39-й армии — Забайкальский фронт.

Из состава 2-го Украинского фронта маршала Малиновского перегруппировываются фронтовое и два армейских управления, шесть управлений стрелковых, танкового и механизированного корпусов, десять стрелковых и зенитно-артиллерийских дивизий, а также пятнадцать бригад основных родов войск. Всё они поступают в состав Забайкальского фронта. Район их сосредоточения — Монголия.

Из состава Ленинградского фронта маршала Говорова дальневосточная группировка получает управления артиллерийского корпуса прорыва и механизированного корпуса, шесть дивизий и семнадцать бригад различных родов сухопутных войск. Некоторое количество войск поставят на Дальний Восток другие фронты и военные округа.

Из резерва Ставки выделено фронтовое управление, три стрелковых бригады и два укрепрайона. Три бригады реактивной артиллерии выделены 1-м Белорусским фронтом маршала Жукова. Две танковые бригады должны поступить в Приморскую оперативную группу войск из состава Московского военного округа. До семидесяти тыловых частей и учреждений поступит на Дальний Восток из других военных округов.

Предварительное пофронтовое распределение войск произведено Генштабом в соответствии с предстоящими наступательными задачами в конкретных условиях ТВД. Так, соединения 5-й и 39-й армий, участвовавшие в прорыве сильно укреплённых оборонительных полос в Восточной Пруссии, предназначаются для прорыва обороны противника на главных направлениях приграничных укрепрайонов. Первая — в полосе наступления Приморской оперативной группы войск, вторая — на Забайкальском фронте. Соединения 6-й гвардейской танковой и 53-й армий, имевшие большой опыт действий в горно-степной местности, включаются в состав Забайкальского фронта для наступления на пустынных просторах и горно-лесистых массивах Маньчжурии.

По нашим расчётам, стратегическая перегруппировка войск достигнет наивысшего предела в июле, когда на Дальний Восток должно прибыть более половины личного состава, артиллерийского и бронетанкового вооружения. Количество расчётных дивизий возрастёт с шестидесяти до восьмидесяти пяти, почти в полтора раза.

— Понятно, — удовлетворённо подытожил сказанное маршалом Василевским Верховный. — Оперативная группировка наших войск получится довольно внушительной. Она превысит полтора миллиона бойцов.

— Она превысит один миллион семьсот тысяч человек, товарищ Сталин, — уточнил будущий Главком дальневосточной группировки.

— Тем более внушительная, — с ходу согласился Верховный и поставил перед собеседником совершенно неожиданный вопрос: — Скажите, товарищ Василевский, когда в последний раз и какую из работ Ленина вы изучали?

Будущий дальневосточный Главком явно опешил:

— Вы задали сложный вопрос, товарищ Сталин. В годы войны что-то из ленинского наследия изучить основательно не довелось. Но накануне войны, я изучил ряд ленинских работ, написанных в годы 1-й мировой войны. Как мне помнится, это были известные работы: «Война и российская социал-демократия», «Военная программа пролетарской революции», «Крах И Интернационала». Из последней работы я тщательно законспектировал положения о революционной ситуации и ленинские выводы, что не обязательно из каждой из них может родиться революция.

— Правильно, товарищ Василевский, потому что к объективному фактору должен прибавиться и фактор субъективный, — Верховный сделал характерный жест рукой, продолжил диалог: — А работу «Советы постороннего» не изучали?

— Нет, товарищ Сталин, содержание этой работы что-то не помню, — признался маршал Василевский.

Верховный заметно оживился:

— А она, между прочим, очень созвучна нашей нынешней военной ситуации. Причём в прямом смысле, поскольку Ленин тоже ведёт речь о разгроме сильного противника Так вот он рекомендовал собрать большой перевес сил в решающем месте и в решающий момент, чтобы при переходе в наступление застать противника врасплох. Я и хочу у вас спросить, товарищ Василевский, наши фланговые оперативные группировки в Монголии и в Приморском крае буду г в состоянии нанести японцам сильные неожиданные удары?

— У Генштаба, товарищ Сталин, такая уверенность есть. Особенно это касается группировки Забайкальского фронта. На Мукденском направлении противник наверняка не ожидает сильного танкового удара с нашей стороны. Командование Квантунской армией явно переоценивает оборонительное значение горного хребта Большой Хинган. Я считаю, что решение Ставки использовать на этом направлении 6-ю гвардейскую танковую армию станет самым крупным боевым сюрпризом для японской стороны.

— А меня всё же беспокоит эта проблема Большого Хингана, товарищ Василевский. Насколько успешно сумеют наши танкисты преодолеть высокие горные перевалы?

— Не беспокойтесь, товарищ Сталин, сумеют. В Карпатах сумели, хотя горы там были ничуть не ниже, а гитлеровцы оказывали исключительно упорное сопротивление, — заверил Верховного маршал Василевский.

«Обед Победы» 24 мая собрал в Георгиевском зале Кремля весь цвет нашей победоносной армии. Сталин особенно пристально присматривался к тем, кому ещё предстояло скрестить оружие с японским агрессором на Дальневосточном театре военных действий и окончательно завершить Великую Отечественную. Его зоркий глаз не упустил, пожалуй, никого из главных «действующих лиц». Всех их — прославленных генералов Белобородова, Данилова, Захватаева, Крылова, Кравченко, Лучинского, Людникова, Манагарова, Плиева, Чистякова, Терёхина — проверили огнём Москва и Ленинград, Сталинград и Курск, сражения на Украине и в Белоруссии, в Восточной Пруссии, на Берлинском и Пражском направлениях. В тяжёлых схватках с умелым и сильным врагом они с честью оправдали доверие Ставки и его личное доверие. И теперь боевые командармы работали не покладая рук, готовя войска к последним операциям на далёких пространствах Маньчжурии.

Когда «операторы» Генштаба уже по настоящему включились в практическую отработку плана Дальневосточной операции, маршал Василевский опять переключился на «неблагодарную работу» по её обеспечению, в первую очередь, железнодорожными перевозками. Трудностей здесь хватало. Особенно узким местом оказались станции выгрузки: при перемещении почти миллиона человек и тысяч боевой техники всё требовалось проводить скрытно. Вот почему он приказал часть войск, танков, артиллерии и тягачей, выгружать не на конечной станции, в Чойболсане, а на всех станциях от Читы до Крымской, и оттуда, своим ходом, доставлять в районы сосредоточения и развёртывания.

Единственное, что по-настоящему интересовало американскую сторону из предстоящих на Дальнем Востоке событий, так это выполнение Советским Союзом обязательств по участию в войне с Японией. Прибытие в Москву личного представителя американского президента Гопкинса в середине последней декады мая и преследовало «скромную цель»— получить личные заверения председателя СНК Сталина о неизменности ялтинских соглашений по этому вопросу. После подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии время вступления СССР в войну было не за горами.

Первая встреча Гопкинса с председателем Совнаркома 26 мая лишь обозначила круг проблем, которые он намеревался обсудить в Москве Их перечень получился более чем внушительный… Место третьей встречи «Большой тройки»; перспективы послевоенного сотрудничества Соединённых Штатов и Советского Союза; набивший уже оскомину «польский вопрос»; вопрос об учреждении Контрольной комиссии по Германии; вопросы, связанные с ведением войны против Японии; отношение Америки и Советского Союза к Китаю. Личный представитель Трумэна особо подчеркнул, что военным властям Соединённых Штатов весьма важно знать в возможно скором времени приблизительный срок вступления Советского Союза в войну против японского агрессора.

В уважительной форме Сталин выразил согласие обсудить всё обозначенные Гопкинсом вопросы. При этом он добавил, что стучится в дверь и вопрос о созыве международной конференции для Европы. Поэтому он хотел бы услышать от собеседника, что думают по этому поводу в руководящих кругах Америки. Хорошо бы быстрее договориться о сроке созыва такой конференции, ибо она потребует провести большую подготовительную работу. Версальская конференция была недостаточно хорошо подготовлена, и поэтому на ней были совершены роковые ошибки.

Встреча с личным представителем президента Трумэна была продолжена 28 мая. Гопкинсу не терпится выяснить главный вопрос, и он сразу же ставит его во главу угла:

— Генерал Маршалл и адмирал Кинг[20] считают, маршал Сталин, что им было бы полезно знать приблизительный срок выступления Советского Союза против Японии.

Для председателя Совнаркома этот вопрос не представляет трудности. Он совершенно определённо отвечает:

— В Крыму, господин Гопкинс, главы Советского и Американского правительств договорились, что советские войска должны быть готовы к этому выступлению через два-три месяца после капитуляции Германии. Капитуляция Германии произошла 8 мая, следовательно, советские войска будут находиться в полной готовности к 8 августу. Что касается конкретной даты выступления, то для того, чтобы её определить, нужно заключить соглашение с китайцами, которое предусмотрено в документе, подписанном в Крыму[21]. Если китайцы не будут возражать против намеченного нами соглашения, то выступление может быть начато в августе. Сейчас уже происходит переброска наших войск на Дальний Восток. Гопкинс дипломатично уточняет:

— В соответствии с подписанным соглашением в Крыму, маршал Сталин, президент Трумэн не должен обращаться к китайцам по этому вопросу до тех пор, пока не получит на то согласия Советского правительства.

Председатель Совнаркома согласен с этим замечанием:

— Да, такое условие в подписанном документе присутствует, господин Гопкинс. Но теперь уже можно будет переговорить с китайцами в Москве или в Чунцине. Можно это сделать в Москве, когда к нам прибудет Сун Цзывень[22].

Представитель американского президента уверен:

— Лучше сделать это в Москве, маршал Сталин. Нужно иметь в виду, что китайцы нередко разбалтывают секреты.

— Не будет ли поздно, господин Гопкинс, переговорить с китайцами в начале июля? К тому времени от японцев уже нельзя будет скрыть переброску наших войск? — вопрос председателя СНК больше походил на оптимальное предложение.

— Как я думаю, маршал Сталин, это будет не поздно, — согласился Гопкинс и тут же поставил новый вопрос: — А когда ожидается прибытие в Москву Сун Цзывеня?

Ответ на этот вопрос представитель американского президента получает уже от наркома иностранных дел Молотова:

— Он, по всей вероятности, прибудет в Москву, господин Гопкинс, после окончания конференции Объединённых Наций в Сан-Франциско. Я так думаю.

— Хорошо, — соглашается Гопкинс, — правительство Соединённых Штатов обратится к Китайскому правительству в начале июля, в то же самое время, когда Советское правительство будет вести переговоры с Сун Цзывенем. Если китайский министр прибудет в Москву раньше, то Американское правительство переговорит с китайцами в Чунцине раньше.

— Договорились, — соглашается председатель Совнаркома. — Так и будем действовать. Время в резерве у нас ещё есть.

Вопрос о влиянии погоды в мае на военные действия, поставленный Гопкинсом, не вызвал заинтересованного диалога, поскольку Сталин откровенно заявил, что не знает в точности условий погоды на Дальнем Востоке в это время года. Дискуссия о ситуации вокруг Японии продолжалась.

Личный представитель президента Трумэна спрашивает:

— Считает ли маршал Сталин, что к Японии должен быть применён принцип безоговорочной капитуляции?

— Имеются слухи о том, что между японцами и англичанами ведутся переговоры о капитуляции, — после продолжительной паузы возражает председатель Совнаркома. — Имеется возможность того, что Япония будет готова капитулировать, но не безоговорочно, господин Гопкинс. В этом случае союзники в качестве одного из вариантов могут прибегнуть к оккупации островов, обращаясь с Японией иначе, чем с Германией. Второй вариант — это безоговорочная капитуляция Японии, которая позволит союзникам наголову разбить Японию. Сточки зрения коренных интересов союзников, я лично предпочитаю добиться безоговорочной капитуляции Японии, ибо она будет означать полный военный разгром Японии.

— Американцы ведут войну против Японии очень энергично на суше, в воздухе и на море, — уверенно говорит Гопкинс. — И когда японцы потерпят поражение, Советский Союз восстановит свои исторические позиции на Дальнем Востоке и получит порты и железные дороги.

— Внешней Монголии[23] должен быть сохранён независимый статус, — добавляет председатель Совнаркома.

Гопкинс воспринимает это заявление как должное:

— Это само собой разумеется, маршал Сталин.

В разговор тотчас вступает американский посол в Москве Гарриман. Ему, оказывается, не всё ясно. Он спрашивает:

— Предполагает ли Советское правительство, маршал Сталин, организовать свою администрацию в Маньчжурии, когда туда вступят советские войска?

— Советское правительство не намерено этого делать, господин Гарриман, — чётко заявляет председатель Совнаркома. — Если китайцы пожелают, то Советское правительство готово допустить их представителей при советских войсках для организации администрации в тех районах, которые будут освобождены Красной Армией.

Посол Гарриман уверенно добавляет:

— Соединённые Штаты не намерены оставлять Японии какие-либо военные кадры, а также авиационную и танковую технику. Наше правительство исполнено решимости уничтожить военную мощь Японии. Оно придерживается принципа безоговорочной капитуляции в отношении Японии.

Гопкинс вполне удовлетворён беседой:

— При следующей встрече в Берлине, маршал Сталин, с президентом Трумэном можно будет обсудить возможные предложения капитуляции со стороны японцев, а также планы оккупации Японии и другие срочные вопросы.

В то самое время, когда в Кремле происходила встреча председателя Совнаркома Сталина с американскими представителями Гопкинсом и Гарриманом в Приморском крае началось перебазирование Чугуевской оперативной группы генерал-лейтенанта Парусинова в район её исходного сосредоточения. На их пути пролегал Сихотэ-Алиньский хребет. Им предстояло преодолеть триста пятьдесят километров труднейшего маршрута по непроходимым местам к побережью Японского моря. Наступило время таяния снегов в горах и разлива рек. Во многих местах автомашины отказывались повиноваться, и их на цепях и канатах приходилось многие километры транспортировать на себе. Но другого выхода не было.

Утром 31 мая в Ворошилов прибыли последние войсковые эшелоны 5-й армии генерал-полковника Крылова. Её прославленным дивизиям предстояло нанести главные удары на Харбин и Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта, перерезая пути отхода основным силам Квантунской армии, а также армии Маньчжоу-Го в направлении Пекина.

Только в первых числах июня Генштаб завершил разработку общего замысла дальневосточной операции. Оценка группировок японских войск на всех театрах военных действий привела к выводу, что решающее поражение Японии может быть нанесено только на материке, в Маньчжурии и Корее, где агрессор располагал прочной военно-экономической базой. Здесь находилась ударная сила его сухопутных войск — Квантунская армия. С разгромом её и подрывом развитой промышленно-продовольственной базы для Японии терялась возможность долговременного ведения войны.

Генштаб спланировал военные действия с расчётом добиться победы в предельно короткие сроки. Выполнение этой задачи достигалось стремительным наступлением наших войск с решительными целями, которые исключали возможность длительного сопротивления врага. Группа фронтов и Тихоокеанский флот проводят согласованные операции, обеспечивающие окружение его основных сил, срыв боепитания и маршевого усиления блокированной группировки.

Замысел всей операции заключался в том, чтобы силами Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы осуществить стремительное вторжение в Маньчжурию на трёх стратегических направлениях. Главные удары наносили войска Забайкальского фронта с территории Монголии на восток и Приморской группы с территории Приморского края на запад. Войска Дальневосточного фронта, действуя на вспомогательных направлениях, наносили удары на Цицикар и Харбин с территории Приамурья. Мощными ударами наши войска должны были рассечь основную группировку Квантунской армии на несколько анклавов для последующей их ликвидации по частям, овладеть важнейшими военно-политическими и экономическими центрами Маньчжурии — Харбином, Чанчунем, Гирином и Мукденом.

Войскам Забайкальскою фронта предстояло нанести главный удар силами трёх общевойсковых и одной танковой армий в обход Халун-Аршанского укрепрайона с юга в общем направлении на Чанчунь. Ближайшей задачей фронта предусматривалось — разгромить противостоящие силы противника, преодолеть хребет Большой Хинган и к пятнадцатому дню операции выйти главными силами на рубеж Солунь — Лубэй — Добаньшан. На острие главного удара — соединения 6-й гвардейской танковой армии, которые к десятому дню операции должны были преодолеть хребет Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через него и до подхода стрелковых соединений не допустить занятия их резервами противника. В дальнейшем вывести главные силы фронта на рубеж Чжаланьгунь — Чанчунь — Чжанцзякоу — Мукден — Чифын.

Помимо главного, войскам Забайкальского фронта предстояло нанести два вспомогательных удара. Первый — силами 36-й армии из района Дурой — Старый Цурухайтуй на Хайлар, имея ближайшей задачей, совместно с левофланговыми соединениями 39-й армии, не допустить отхода противника к Большому Хингану, разгромить его Хайларскую группировку, овладеть Хайларским укрепрайоном. В дальнейшем, войска 36-й армии должны были преодолеть горную гряду Большого Хингана и овладеть районом Чжаланьгунь. Второй — силами советско-монгольской конно-механизированной группы — на Долоннор и Калган, с задачей сковать силы противника на этих направлениях и пробиться к Хуадэ. В дальнейшем овладеть Долоннором и Калганом.

С прорывом главной группировки Забайкальского фронта на Центрально-Маньчжурскую равнину предусматривалось развитие её наступления на Ляодунский полуостров.

Войскам Приморской оперативной группы предстояло нанести главный удар силами двух армий на Муданьцзянском направлении, прорвать оборону приграничных укрепрайонов, разгромить противостоящего противника и на пятнадцатый — восемнадцатый день операции пробиться на рубеж Боли — Муданьцзян — Ванцин. В дальнейшем с выходом главных сил группы к реке Муданьцзян и в район Ванцин — Яньцзи развивать наступление правофланговыми соединениями на Харбин, левофланговыми — на Гирин и Чанчунь.

Войска Приморской оперативной группы должны были нанести два вспомогательных удара. Первый — силами 35-й армии из района Губерово — Лесозаводск в направлении на Мишань, с целью овладеть Хутоуским и Мишаньским укрепрайонами с тем, чтобы обеспечить с севера действия главной группировки. Второй — силами 25-й армии из района Дуннина, в направлении Ванцина и Яньцзи, с задачей расширить прорыв в сторону левого фланга, отрезать войскам противника пути отхода в Северную Корею, создать условия для последующего продвижения на Корейский полуостров.

Кроме того, на войска Приморской группы возлагалась задача во взаимодействии с Тихоокеанским флотом обеспечить надёжную оборону морского побережья на участке от бухты Преображения (сто шестьдесят километров восточнее Владивостока) до мыса Сосунова.

С выходом войск Забайкальского фронта и Приморской группы в район Чанчуня предусматривалось развитие наступления на Ляодунский полуостров и в Северную Корею.

Войскам Дальневосточного фронта с подчинённой ему в оперативном отношении Краснознамённой Амурской военной флотилией предстояло силами 15-й армии и 5-го отдельного стрелкового корпуса нанести удары на Сунгарийском и Жаохэйском направлениях с целью прорвать оборону Фуцзиньского, Сунгарийского и Жаохэйского укрепрайонов, разбить японские войска в районах Тунцзяна, Фуцзиня и Жаохэ, очистить от противника выступ, образуемый реками Сунгари, Амуром и Уссури. В дальнейшем наступать вдоль Сунгари в общем направлении на Саньсин и Харбин.

С развитием успеха на главных направлениях Забайкальского фронта и Приморской группы вспомогательный удар наносила правофланговая 2-я Краснознамённая армия из района Благовещенска на Лунчжэнь и Циника. Она блокировала войска противника в Сахалинском и Суньуском укрепрайонах, перерезая пути их отхода в район Харбина.

Войска 16-й армии во взаимодействии с Северной Тихоокеанской флотилией и формированиями Камчатского оборонительного района должны были надёжно прикрыть Камчатку, Северный Сахалин и западное побережье Татарского пролива. Одновременно соединения 56-го стрелкового корпуса должны были подготовить наступление в южную часть Сахалина, а силами Камчатского оборонительного района и Петропавловской военно-морской базы — высадку десантов на Курильские острова.

Ответственные задачи, по замыслу Ставки, возлагались на Тихоокеанский флот: «Согласованными действиями подводных лодок и морской авиации нарушить сообщения противника в Японском море; затруднить базирование его кораблей на порты Северной Кореи; обеспечить наши морские сообщения в Японском море и в Татарском проливе; поддержать прибрежные фланги сухопутных войск; не допустить высадки десантов противника на советское побережье; подготовить собственные десанты на Курильские острова, Южный Сахалин, в портовые города Северной Кореи».

Масштабы наступательных действий наших войск поражали воображение — свыше двух тысяч семисот километров по фронту и до восьмисот километров в глубину.

Вечером 2 июня общий замысел наступательных операций наших войск на Дальневосточном театре военных действий был доложен Верховному. Сталин не сделал по предложенному плану принципиальных замечаний, но поставил перед начальником Генштаба кардинальный вопрос:

— Скажите, товарищ Антонов, когда, по вашим расчётам, закончится сосредоточение наших войск в исходных районах?

Начальник Генштаба уверенно доложил:

— Наши предварительные расчёты показывают, товарищ Сталин, что сосредоточение моторизованных соединений Дальневосточного фронта и Приморской оперативной группы войск, а также 6-й гвардейской танковой армии на Забайкальском фронте с учётом поставок новой техники, может быть закончено в двадцатых числах августа.

Верховный решительно возразил:

— Но вы же знаете, товарищ Антонов, что союзники только что получили наши заверения о готовности начать боевые действия не позднее 8 августа?

— Мне это известно, товарищ Сталин, но союзники сами, возможно, даже сознательно, затягивают сроки подготовки наших войск к началу боевых действий.

Верховный остановился рядом с «генштабистом»:

— Что вы имеете в виду, товарищ Антонов?

— Как вы знаете, товарищ Сталин, американцы поставляют на Дальний Восток грузовики в разобранном виде. Но вчера выяснилось, что во вскрытых упаковках недостаёт четырёх с половиной тысяч металлических кузовов, которые нашим специалистам приходится изготовлять на месте.

— Вы поставили в известность об этом генерала Дина[24]? Возможно, что это делается даже преднамеренно?

— Запросим, товарищ Сталин. Но чтобы не упустить время, я распорядился приступить к изготовлении кузовов собственными силами Для этого на Дальнем Востоке имеются достаточные производственные мощности.

— Вы приняли правильное решение, но этот факт не должен повлиять на сроки нашей подготовки к войне. Войска всех дальневосточных фронтов должны быть в готовности не позднее 1 августа. Это, товарищ Антонов, окончательный срок, от которого мы не имеем права отступать.

— Но уложится ли в этот срок наркомат танковой промышленности? — поставил вопрос «генштабист».

Верховный требовательно заявил:

— Уложится, товарищ Антонов. ГКО поручит товарищу Малышеву[25] принять экстренные меры по перевооружению дальневосточных соединений. И его наркомат непременно сделает это до 1 августа.

— Значит, Генштаб должен пересмотреть сроки передислокации войск, значительно уплотнить их.

— Пересмотрите, товарищ Антонов. Кстати, завтра мы должны обнародовать решение ГКО о переброске войск в Забайкалье и на Дальний Восток, о создании запасов горючего, продовольствия, боеприпасов и поставке автомашин для войск Дальнего Востока и Тихоокеанского флота.

Когда генерал армии Антонов уже приготовился покинуть кабинет Верховного Главнокомандующего, Сталин высказал ещё одна пожелание:

— Поскольку войскам Забайкальского фронта Ставка отводит решающую роль в обеспечении успеха всей дальневосточной операции. то и фронтовой план его командование должно представить в числе первых. Поэтому необходимо раньше других командующих пригласить в Москву товарищей Малиновского и Захарова, чтобы ещё до Парада Победы они представили в Ставку фронтовой план наступления своих войск.

Начальник Генштаба возразил:

— Но маршал Малиновский ещё не назначен командующим Забайкальским фронтом, товарищ Сталин.

— Вот тогда товарищу Малиновскому и будет объявлено о его новом назначении.

2
В третьей декаде мая две неотступные страсти охватили высшее японское руководство — маниакальное желание добиться сепаратного мира с англо-американцами и, во что бы то ни стало реализовать новый план ведения возможной войны против Советов. Хотя и раньше Великая Империя намечала в кратчайшие сроки создать систему активной обороны, опирающейся на метрополию, Маньчжурию и Китай, и упорно продолжать затяжную войну, после безоговорочной капитуляции главного «европейского союзника» точки зрения на решение ключевых проблем в Токио кардинально изменились.

Майский план, утверждённый Высшим советом по руководству войной, вместо непосредственного вторжения на территорию «северного соседа» предусматривал первоначально оказать его наступающей армии упорное сопротивление на приграничных рубежах, затем на хребтах Большой и Малый Хинган, и на реках Мулинхэ и Муданьцзян. Только в случае большого превосходства войск Советов допускался отход Квантунской армии на линию Янцзы — Чанчунь — Мукден — Цзиньчжоу с занятием на этом рубеже жёсткой обороны. Дальнейшее продвижение противника в южном и юго-восточном направлениях не допускалось, чтобы сохранить за собой Юго-Восточную Маньчжурию и Корею в качестве незыблемого плацдарма на материке.

В последующем, после накопления крупных оперативных резервов, намечалось дать решительное сражение наступающей группировке Советов на линии Чанчунь— Сыпингай — Мукден, разгром её в глубине территории Маньчжурии, и преследование её остатков на различных направлениях — на Читу, Хабаровск, Ворошилов и Владивосток. Овладение частью советской территории в Восточной Сибири и Приморском крае явилось бы важным вкладом в планы создания Великой Империи на огромных азиатских просторах.

Командующий Квантунской армии генерал-лейтенант Ямада строил свою оборонительную концепцию на предположении, что трудные условия боевых действий на большей части территории Маньчжурии подорвут моральное состояние советских войск. Он надеялся, что операции Красной Армии будут протекать в таких же замедленных темпах, как и операции англо-американских войск в бассейне Тихого океана и в Индокитае. Им преувеличивались трудности противника по переброске больших войсковых контингентов, боевой техники и средств материально-технического обеспечения с Европейского на Дальневосточный театр военных действий. Морально он подготовил себя к неизбежному применению, в крайнем случае, бактериологического оружия.

В ночь на 23 мая председатель Высшего совета по руководству войной премьер-министр Судзуки позвонил военному министру генералу Анами, спросил:

— Скажите, Анами, когда командование Квантунской армией завершит переход своих ударных соединений на новые штаты военного времени?

— Точно я не могу ответить на этот вопрос, господин премьер-министр, — признался военный министр. — Процесс перекомплектования пехотных дивизий с двадцатитысячных штатов на штаты численностью тринадцать-семнадцать тысяч искусственно сдерживается двумя обстоятельствами. Во-первых, для вновь формируемых соединений катастрофически не хватает вооружения и командных кадров. Во-вторых, очевидные перемещения больших воинских контингентов непременно демаскируют наши оборонительные усилия и обязательно вызовут подозрения у Советов. В нашем нынешнем положении это просто опасно, господин премьер-министр.

— Но эту работу. Анами, следует продолжать, несмотря ни на какие возможные осложнения. Переформирование ударных соединений Ямады на новые военные штаты позволит сделать пехотные дивизии более манёвренными и приспособленными к действиям в условиях горно-таёжной местности Маньчжурии, — подчёркнуто строго сказал Судзуки.

— Вы правы, господин премьер-министр. Работа по переформированию соединений Квантунской армии будет, безусловно, продолжена. Уже завтра мы начинаем третий этап мобилизации. В кратчайшие сроки предстоит сформировать не менее шестнадцати свежих, штатно укомплектованных, дивизий, всецело предназначенных для обороны метрополии. Штабы Токийской, 50-й, 54-й и 59-й армий уже действуют[26].

Наш Высший совет по руководству войной и императорская Ставка должны принять исчерпывающие меры к устранению имеющихся недостатков в их кадровом обеспечении.

— Обнаружилось слишком много недоработок, Анами, по которым наш Высший совет и императорская Ставка должны принять исчерпывающие решения, — сердито бросил в трубку премьер Судзуки и закончил принципиальный разговор.

Нарастание военных угроз с севера вынуждало высшее командование вооружённых сил страны систематически контролировать ход подготовки Квантунской армии к их неизбежному отражению. В середине третьей декады мая в Чанчунь, в штаб крупнейшей военной группировки сухопутных войск, прибыл лично военный министр генерал Анами. Он лучше многих военных чинов мог установить происшедшие в армии перемены, поскольку сам в течение всей своей военной карьеры так или иначе был связан с этим многопрофильным войсковым объединением. Армию лишь шесть лет назад, нынешний начальник Генштаба генерал Умэдзу в хорошем состоянии передал генерал-лейтенанту Ямаде.

Военный министр тщательно готовился к инспектированию Квантунской армии. В течение дня 24 мая он переговорил с генералами своего министерства, которым в разные годы довелось служить в элитном объединении на материке, а вечером встретился с начальником Генштаба Умэдзу. Разговор Анами начал без всяких предисловий.

— Вчера, Умэдзу, я имел продолжительную беседу с премьер-министром. Императора Хирохито и Судзуки очень беспокоят медленные темпы перехода соединений Ямады на военные штаты. Я полагаю, что увеличение числа дивизий на одну треть сыграет положительную роль в смысле повышения мобильности сухопутных войск, — военный министр пристально вгляделся в непроницаемое лицо «генштабиста».

— Я уже не раз говорил вам, Анами, что ускорение этого процесса сдерживается дефицитом командного состава, — возразил генерал Умэдзу. — Это, разумеется, наиболее актуальный для Великой Империи вопрос.

— Правильно, Умэдзу, вопрос о командном составе свежих дивизий и полков нам с вами не решить, — согласился военный министр. — Сразу после возвращения с материка я поставлю этот вопрос перед императором. У меня есть конкретные предложения на этот счёт.

— У меня тоже есть предложения, — как бы продолжил мысль военного министра «генштабист». — Я предлагаю на одну треть сократить штаты военного министерства и Генштаба и нашими опытнейшими кадрами укомплектовать командования свежих соединений и частей.

— Her, ваше предложение, Умэдзу, решит проблему только частично, — возразил Анами. — Я намерен предложить императору поступить аналогичным образом и в отношении других военных министерств — флота и авиации.

— Лично я не уверен, Анами, что императорская Ставка согласится с вашими радикальными предложениями, — в рассудительном тоне сказал начальник Генштаба. — Но я их разделяю. Фронты боевого применения их сил значительно сократились и, несомненно, будут и дальше урезаться.

— Тогда, Умэдзу, это будет наше совместное предложение.

Квантунская армия, дислоцированная в Маньчжурии, по организационной структуре представляла собой оперативную группу нескольких объединений. Управлением армии объединялись 1-й и 3-й фронты, 4-я отдельная армия, 2-я воздушная армия и Сунгарийская военно-речная флотилия.

3-й (Западно-Маньчжурский) фронт генерала Усироку в составе 30-й и 44-й армий был дислоцирован западнее линии Ванемяо — Чанчунь — Мукден. Две его пехотные дивизии располагались вблизи монголо-маньчжурской границы. Ещё шесть пехотных дивизий, три пехотных и одна отдельная танковая бригады находились в глубине, полукольцом охватывая штаб фронта в Мукдене. Командование Квантунской армии намеревалось использовать войска 3-го фронта в качестве своего главного резерва при прорыве советских войск на Приморском направлении.

4-я (Северо-Маньчжурская) отдельная армия генерала Микио в составе трёх пехотных дивизий, одной пехотной и трёх смешанных бригад дислоцировалась на огромной территории в треугольнике Сахалян — Хайлар — Харбин. Главные надежды в обороне командование армией связывало с бурными пограничными Аргунью и Амуром, бездорожьем, трудными условиями заболоченной местности на большей части приамурской территории. Штаб армии находился в Цицикаре. Она подчинялась непосредственно командующему Квантунской армией генерал-лейтенанту Ямаде.

1-й (Восточно-Маньчжурский) фронт генерала Кита был наиболее мощным и прикрывал Муданьцзянское и Хуньчуньское направления. Организационно войска фронта были сведены в 3-ю и 5-ю армии. В составе 3-й армии имелись четыре пехотных дивизии, отдельная смешанная бригада и части обеспечения. 5-я армия имела три пехотных дивизии и части обеспечения. Три другие пехотные дивизии подчинялись непосредственно командующему фронтом, составляя его оперативный резерв. Штаб фронта располагался в Муданьцзяне, на пути к важнейшим центрам Маньчжурии — Харбину и Гирину.

В Северной Корее дислоцировались войска 34-й отдельной армии генерала Сэнити. Она включала две пехотных дивизии, смешанную бригаду и армейские части усиления, составляя стратегический резерв командующею Квантунской армией. Соединения располагались вблизи портов Северной Кореи Юки, Расин и Сейсин, находясь в готовности к немедленной переброске на материк. Штаб армии находился в Хамхынге.

Соединения 2-й воздушной армии генерала Харады дислоцировались в центре Маньчжурии и ориентировались на поддержку всех формирований сухопутных войск. Они имели на вооружении свыше тысячи боевых машин: более семисот истребителей, четыреста одиннадцать бомбардировщиков, около ста разведывательных и транспортных самолётов. Штаб армии находился в Чанчуне.

Сунгарийская военно-речная флотилия состояла из отряда боевых кораблей, трёх полков морской пехоты с высадочными средствами, которые включали пятьдесят десантных мотоботов и шестьдесят десантных моторных лодок.

В непосредственном резерве командующего Квантунской армией находились пехотная дивизия, отдельные пехотная и танковая бригады. Ему также подчинялись войска марионеточного государства Маньчжоу-Го, японского ставленника во Внутренней Монголии князя До Вана и Суйюаньской армейской группы, дислоцированной в районе Суй юаня и Калгана В общей сложности эти войска насчитывали восемь пехотных и семь кавалерийских дивизий, четырнадцать отдельных пехотных и кавалерийских бригад.

Для усиления Квантунской армии могли быть привлечены резервы из Северного Китая, где в районе Пекина базировалось свыше двух японских армий общей численностью до восьми пехотных дивизий, ста пятнадцати тысяч человек.

Таким же ближайшим резервом для командования Квантунской армии служили войска 17-го (Корейского) фронта генерала Кодзуки, который имел семь пехотных дивизий и две отдельные смешанные бригады, сведённые в 58-ю армию со штабом в Сеуле. Численность личного состава в них превышала девяносто семь тысяч человек. Главные силы этого фронта располагались в основном на крайнем юге страны и на острове Чечжудо.

В ходе возможных боевых действий командование Квантунской армии рассчитывало использовать также вооружённые отряды, сформированные из японских резервистов-переселенцев. Общая численность этих отрядов составляла свыше ста четырёх тысяч человек. Позиционно, они были рассредоточены по всей территории Маньчжурии.

Генерал-лейтенант Ямада, не без очевидного хвастовства, доложил «важному контролёру», что командование вверенной ему армии продолжает наращивать мощь миллионной группировки. Полностью завершено формирование двух отрядов из русских белогвардейцев численностью по полторы тысячи человек. Их намечается использовать на Приморском направлении в кризисные моменты обороны.

Чтобы компенсировать качественное отставание своих войск от Красной Армии в вооружении, намечено широкое применение новых средств борьбы. Продолжается формирование частей спецназначения. Ранее «камикадзе» широко использовались в авиации и на флоте. В Квантунской армии они будут использованы на суше. Их основной задачей станет уничтожение командного состава и боевой техники Советов. «Камикадзе» будут действовать в одиночку или мелкими группами. Генералы и офицеры будут уничтожаться холодным оружием «из-за угла». Танки они будут подрывать, бросаясь под них со связками гранат или минами. Несколько отрядов «камикадзе» готовятся специально для подрыва мостов на путях наступления противника.

С целью обеспечения отрядов «камикадзе» боеприпасами, оружием и продовольствием в тылу, в гористых и таёжных местах создавались особые опорные пункты и секретные военные базы. Эти районы являлись труднодоступными, но от них было недалеко до важных железных и шоссейных дорог, ведущих в глубь Маньчжурии и Кореи.

Командующий Квантунской армией не без гордости представил генералу Анами командира 132-й смешанной бригады генерала Онитакэ, который имел репутацию крупнейшего специалиста по тактике действий мелких групп в японских сухопутных силах Бригада общей численностью четыре тысячи двести офицеров и солдат включала четыре батальона, каждый из которых должен был действовать в строго определённом районе. Кроме того, в состав соединения входили также рота минёров, обученных установке различного рода «сюрпризов» и три «горных артиллерийских батареи».

Военный министр остался весьма удовлетворён докладом генерал-лейтенанта Ямады по повышению боеготовности крупнейшей группировки сухопутных сил. Ему добавило уверенности и то, что в случае спровоцированного вторжениям пределы Маньчжурии, Советы непременно получат достойный отпор. Начнётся ещё одна затяжная военная эпопея на огромных азиатских просторах. Так, успокаивая себя, думал военный министр Великой Империи генерал Анами.

Утром 27 мая министр иностранных дел Того получил из Москвы телеграмму, в которой посол Сато сообщал, что он никак не может получить аудиенцию скем-либо из ответственных сотрудников дипломатического ведомства Советов. Не говоря уже о наркоме Молотове, он не смог встретиться ни с одним из его заместителей. На чрезвычайную занятость сослались Вышинский, Лозовский и Кавтарадзе. В такой же ситуации оказались военный и военно-морской атташе. В последние дни власти Москвы резко ограничили поездки его сотрудников по стране. Судя по всему, столица русских активно готовится к какому-то важному общественно-политическому мероприятию. В Москве с каждым днём увеличивается количество высокопоставленных военных. Усилились ремонтные работы на улицах и в военных городках. Продолжает возрастать количество воинских эшелонов на подмосковных железных дорогах. Более чем вдвое увеличились американские поставки в дальневосточные порты Советов. Опасность военного конфликта с Москвой стремительно возрастает.

Министр иностранных дел Того в тот же день встретился с премьером Судзуки, подробно изложил ему содержание телеграммы посла Сато из Москвы и предложил официально обратиться к правительству Швеции с просьбой о посредничестве в мирных переговорах с англо-американским противником Но премьер Судзуки не выказал такого согласия, заявил, что, по его мнению, уже имеются косвенные основания сделать вывод об ослаблении сотрудничества между англосаксами, с одной стороны, и Советами, с другой. Недалеко то время, когда Москва поймёт выгоду для себя от загягивания войны между Японией и англо-американцами, в которой обе стороны всё более ослабляют друг друга. Поэтому, при всех минусах складывающейся обстановки, следует активизировать поиски любых контактов с Москвой. У Того сложилось прочное убеждение в том, что премьер-министр Судзуки искренне верит в эту призрачную перспективу.

В заключение беседы премьер-министр Судзуки всё же поинтересовался у собеседника, появились ли какие-либо шансы у бывшего премьера Хироты на встречу с послом Советов Маликом? «Первый дипломат» Японии доложил, что встреча предположительно состоится в первых числах июня. Перенести её на более близкий срок, хотя бы на конец мая, не удалось. Посол Малик тоже сослался на чрезвычайную загруженность служебными делами.

На заседании Высшего совета по руководству войной 28 мая генерал Анами доложил об итогах своей инспекторской поездки на материк, в Квантунскую армию. Оптимистические выводы, сделанные им об уровне боеготовности её соединений, были полностью одобрены участниками заседания. Начальнику Генштаба армии генералу Умэдзу было поручено немедленно распорядиться о сформировании нескольких «летучих отрядов» и в составе 5-го фронта генерала Хигути, войска которого прикрывали подступы к собственно Японии с севера. Фронт подчинялся непосредственно императорской Ставке. В его состав входили: 27-я армия, дислоцированная на Курильских островах; 88-я отдельная пехотная дивизия — на Южном Сахалине; 12-й воздушный флот; 1-я отдельная авиадивизия и две отдельные пехотные дивизии — на Хоккайдо. Штаб фронта находился в Саппоро.

На этом же заседании Высшего совета военный министр генерал Анами напомнил его участникам, что Квантунская армия продолжает совершенствовать методы применения бактериологического оружия, наращивая его запасы. Повторные опыты на полигоне «отряда № 731», вблизи станции Аньда, по заражению газовой гангреной военнопленных китайцев, показали отменные результаты. Спустя шесть-семь суток после заражения неизбежно наступал летальный исход. Свыше пятидесяти четырёх тонн бактерий чумы, сибирской язвы, брюшного тифа и холеры уже подготовлены в качестве ударного средства большой войны. Оно убедительно демонстрирует возрастающую мощь японской армии.

Премьер-министр Судзуки поставил перед генералом Анами кардинальный вопрос: «Когда, по его мнению, может всё же последовать наступление Советов?».

Военный министр уверенно заявил, что, имея не более сорока дивизий, преимущественно стрелковых, по всей советско-маньчжурской границе, дальневосточное командование не будет иметь перевеса над Квантунской армией. К тому же, неизбежны большие потери советских войск при атаках приграничных укрепрайонов. Следовательно, прорыв их крупных сил в глубь Маньчжурии практически исключён. Двойное увеличение имеющихся сил займёт, с учётом неразвитости транспортных коммуникаций в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, не менее трёх месяцев. Генерал Анами сделал вывод: «Наступление Советов возможно не ранее середины сентября, с окончанием периода муссонных дождей в Маньчжурии. Группировка сухопутных войск может быть поддержана не более чем двумя тысячами самолётов».

С военным министром согласились остальные члены Высшего совета по руководству войной. Его председатель премьер-министр Судзуки заключил: «С передислокацией войск в Маньчжурию всё же надо поторопиться. Группировку сил и средств, соответствующую утверждённому плану войны с Советским Союзом, создать не позднее начала сентября».

Только в самом конце мая усилия министра иностранных дел Того увенчались наконец некоторым успехом. С конца первой декады месяца военно-морской атташе Фудзимура направил в Токио три срочных телеграммы с просьбой о предоставлении ему полномочий для ведения мирных переговоров с резидентом США в Европе Даллесом. Военно-морской министр адмирал Ионаи поддержал просьбу «напористого дипломата» и готов был направить в Берн адмирала Такаги, но категорически «против» выступили начальник морского Генштаба адмирал Тоёда и его заместитель адмирал Ониси. «Генштабисты» настаивали на продолжении войны, отвергнув любые переговоры с противником.

Предприимчивый Того предложил адмиралу Ионаи обходной вариант, чтобы сохранить предпосылки для продолжения переговоров о замирении. 29 мая капитан 2-го ранга Фудзимура получил телеграмму из Токио за подписью… начальника бюро военно-морских дел Генштаба контр-адмирала Хосины, в которой он предупреждался о необходимости соблюдения предельной осторожности при установлении контактов с представителями Америки.

В развитие событий на материке 30 мая решительно вмешалась императорская Ставка. Ею был отдан приказ командующему Квантунской армией быть в «готовности к отражению наступления Красной Армии в Маньчжурии и Корее». Согласно приказу, штаб генерал-лейтенанта Ямады «должен провести по всей территории Маньчжурии мобилизацию, передислокацию войск, укреплять оборонительные позиции, дооборудовать тыловые аэродромы. Для обеспечения чёткого управления войсками, срочно привести в боевую готовность всё наличные средства сообщения и связи».

Командующий японскими экспедиционными войсками в Китае генерал-лейтенант Окамура получил приказ «немедленно отправить в Маньчжурию четыре пехотных дивизии и части усиления; перебросить из Хунани, Гуанси и Цзянси части охраны железнодорожных и шоссейных коммуникаций в Центральный, Северный Китай и Маньчжурию».

Утром 31 мая министр иностранных дел Того сообщил премьер-министру Судзуки, что встреча экс-премьера Хироты с послом Советов Маликом назначена на 3 июня. Поэтому оба первых июньских дня он намерен посвятить подробным консультациям с ним по предмету возможных аспектов предстоящих переговоров. Судзуки задал «первому дипломату» Японии только один вопрос: «В каком качестве намерен предстать Хирота в посольстве Советов?» Вопрос для Того получился неожиданным. В итоге предметной дискуссии, собеседники сошлись во мнении, что это будет визит «заинтересованного частного лица».

Помимо дискуссий в первые два дня июня Хирота встретился с министром иностранных дел и 3 числа. Того дважды в течение разговора предупредил экс-премьера о том, что его встретит, скорее всего, прохладное отношение с советской стороны, но тот не должен отчаиваться по такому случаю. Он, «первый дипломат» Японии, до сих пор так и не получил официальное приглашение из Москвы для «взаимных консультаций», хотя неоднократно ставил этот вопрос в течение двух последних месяцев.

Вечером того же дня Хирота прибыл на дачу посла Малика в район Хаконэ, куда выехало советское посольство из-за массированных налётов американской авиации на Токио. Выдавая себя за искреннего многолетнего друга Советского Союза, бывший посол Великой Империи в Москве заявил о желании Японского правительства достигнуть взаимопонимания со своим северным соседом для «сохранения стабильности на Дальнем Востоке». Этому, дескать, достойно послужило бы долгосрочное соглашение между «великими державами». Но посол Советов прямо заявил «навязчивому гостю», что он не уполномочен в создавшихся условиях вести с кем бы то ни было неофициальные переговоры. Японское правительство должно обратиться по этому вопросу непосредственно в наркомат иностранных дел его страны.

Вернувшись в Токио, Хирота сразу же позвонил Того и доложил о результатах своей встречи с послом Советов в курортном местечке Гера. Результат получился нулевым, но посол Малик не воспротивился продолжить переговоры 4 июня. Только это последнее обстоятельство и удовлетворило как-то премьер-министра Судзуки. И он впервые после 5 апреля понял, что «советское направление» стало теперь решающим. Успех или неуспех в переговорах с Советами и решит судьбу Великой Империи.

Глава IV План утверждён. Работа продолжается

1
Требование Верховного о завершении сосредоточения войск на Дальневосточном театре военных действий до начала августа значительно прибавило работы Генштабу. Всё ранее подготовленные графики переброски личного состава ударных армий, боевой техники и всех средств боепитания фронтов пришлось уплотнить не менее чем на три недели.

Напряжение на восточных железных дорогах нарастало буквально с каждым июньским днём. За сутки 4 июня на Забайкалье прошло двадцать войсковых эшелонов, 5 июня — двадцать два, 6 июня — двадцать четыре. Одноколейная железная дорога на участке Карымская — Борзя — Чойболсан, являясь главной коммуникацией Забайкальского фронта, имела небольшую пропускную способность и была не в состоянии обеспечить необходимый поток войсковых эшелонов.

Ставкой было принято оперативное решение, чтобы моторизованные соединения, а также артиллерийские части на механизированной тяге разгружались на железнодорожных станциях между Чигой и Карымской и далее следовали своим ходом.

Войска прославленных соединений 39-й, 53-й и 6-й гвардейской танковой армий не смущали многодневные маршевые переходы до тысячи и более километров. От Чойболсана в полном составе они выдвигались в районы сосредоточения и развёртывания к государственной монголо-маньчжурской границе. В целях лучшей организации переброски войск на протяжённом степном маршруте штаб Забайкальского фронта выслал в Иркутск и на станцию Карымская специальные группы офицеров.

Особой проблемой для войск Забайкальского фронта являлось стабильное обеспечение водой личного и конского состава, боевой техники и автотранспорта как в ходе сосредоточения и развёртывания, так и в исходных к наступлению районах сосредоточения. Вопрос по этому поводу Сталин задал будущему Главкому дальневосточной группировки при вечерней встрече 7 июня.

— Если обеспечение войск боеприпасами, горючим, продовольствием и материально-техническими средствами производится централизованно, то как они будут обеспечены водой, товарищ Василевский? Насколько мне известно, в монгольской степи это проблема не простая?

Генштаб подготовил расчёты и по этому поводу. Маршал Василевский уверенно доложил:

— Её решают инженерные службы Забайкальского фронта, товарищ Сталин. Пока ситуация далека от нормальной. С прибытием главных фронтовых сил в районы сосредоточения у Чойболсана, потребность в воде возрастёт до десяти тысяч кубометров в сутки, тогда как имеющиеся водоисточники дают только две тысячи, одну пятую часть.

Верховный остановился посреди кабинета, искоса посмотрел на собеседника:

— Но в июле температура поднимется ещё выше и воды потребуется намного больше? Какие нормы расхода воды взяты Генштабом при расчётах?

— Они сложились практически в войсках, постоянно дислоцированных в Монголии, товарищ Сталин. Нормы таковы: на человека — пять литров, на автомашину — двадцать пять, на танк — сто литров, — маршал Василевский выдержал небольшую паузу и добавил: — Во фронтовой операции примет одновременное участие свыше двух тысяч единиц бронетехники и самоходно-артиллерийских установок, тысячи автомашин и лошадей, более полумиллиона человек личного состава. Эти цифры и приняты в расчёт Генштабом. Верховный не изменил прежней вопросительной позы:

— И как будет покрыт расчётный дефицит в воде особенно с началом боевых действий, товарищ Василевский?

Будущий Главком дальневосточной группировки наклонился над рабочей тетрадью, ответил:

— До конца июня на маршрутах следования войск Соловьевск — Чойболсан и Чойболсан — Тамцак-Булак будет отрыто и оборудовано свыше двухсот шахтных колодцев с общим суточным дебитом воды семь тысяч кубометров. Деревянные срубы для двадцати пунктов водоснабжения уже доставлены на маршруты. С переходом войск в наступление водоснабжение их будет организовано «с колёс» специальными отрядами соединений. Для транспортировки и хранения воды, наряду со штатными ёмкостями, намечено использовать подразделения амфибий, понтонные парки, труднозатопляемые поплавки, а также мешки Илошина[27].

Удовлетворившись полученным ответом, Верховный молча прошёлся взад-вперёд по кабинету и поставил новый, кадровый вопрос:

— А как обстоят дела со штатным укомплектованием вашего дальневосточного Главного командования, товарищ Василевский?

Маршал Василевский ответил:

— Рабочая группа по тылу штатно уже укомплектована. Её возглавляет генерал-полковник Виноградов. Авиационная группа комплектуется товарищем Новиковым, военно-морская — товарищем Кузнецовым[28].

— А кого вы наметили на должности члена Военного совета и начальника своего штаба?

— Членом Военного совета Главного командования на Дальнем Востоке будет, если эту кандидатуру утвердит Политбюро ЦК, генерал-полковник Шикин, а вопрос о начальнике штаба ещё не решён, товарищ Сталин. С товарищем Шикиным вопрос о назначении уже согласован, а вот генерал армии Захаров пока не дал своего окончательного согласия. Он попросил неделю на раздумья.

В середине дня 9 июня, когда генерал армии Антонов докладывал Верховному о ходе передислокации войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий в минувшую неделю, Сталин вдруг поинтересовался, на какое число вызваны в Ставку маршал Малиновский и генерал армии Захаров? Начальник Генштаба доложил, что командующий 2-м Украинским фронтом и его начальник штаба должны прибыть в Москву не позднее 10 июня. Тема эта дальнейшего развития не получила, потому что Верховный тут же спросил о… положении войск союзников на Окинаве. Сославшись на информацию главы американской военной миссии генерал-майора Дина, генерал армии Антонов доложил, что упорная борьба за Окинаву ещё продолжается и союзники, несмотря на огромное превосходство в силах на суше, в воздухе и на море, никак не могут сломить сопротивление японцев. В разных точках острова продолжаются упорные бои. Союзники несут ощутимые потери.

Сталин коротко подытожил:

— Тактика наших союзников страдает той же медлительностью, которая имела место и на Западном фронте. Не принято, видимо, у них ни стремительно атаковать, ни стоять насмерть в обороне. Для Красной Армии такая тактика не подходит. Она действует иначе.

Сутра 10 июня воинский гарнизон столицы с каждым следующим часом наполнялся прибывающими с разных фронтов Великой Отечественной героями из героев — участниками сводных полков Великого Парада Победы. Командующий 2-м Украинским фронтом маршал Малиновский прилетел в Москву вечером того же дня, позвонил в Генштаб и сообщил генералу армии Антонову о том, что вместе с ним прибыли его начальник штаба генерал армии Захаров и начальник Оперативного управления генерал-лейтенант Павловский. Весь следующий день они занимались обустройством парадного сводного полка фронта, а утром 12 июня маршал Малиновский встретился с начальником Генштаба. Генерал армии Антонов рассказал ему о работе над планом Дальневосточной кампании и осторожно намекнул собеседнику, что, возможно, и ему придётся принять в ней участие.

Вечером в тот же день, командующий 2-м Украинским фронтом был принят Верховным. Тепло поздравив маршала Малиновского с награждением высшим полководческим орденом «Победа», Сталин без обиняков заявил «юбиляру», что Ставка намерена назначить его командующим Забайкальским фронтом. И сразу же, как об уже давно решённом деле, он перешёл к…задачам мобильной фронтовой группировки в предстоящей военной кампании на Дальневосточном театре военных действий.

— Как вы понимаете, товарищ Малиновский, союзникам не удаётся и, думаю, не удастся в ближайшее время поставить на колени японского агрессора. Наше участие в войне против Японии становится неизбежным. На Ялтинской конференции глав правительств стран антигитлеровской коалиции, Советский Союз взял на себя такое обязательство при условии, что в итоге будет восстановлен наш суверенитет над дальневосточными территориями, которые царская Россия утратила после поражения в русско-японской войне 1904–1905 годов.

Сказав так, Верховный сделал два-три «челнока» вдоль кабинета, затем присел на стул рядом с командующим 2-м Украинским фронтом и продолжил свой монолог:

— Войскам Забайкальского фронта предстоит решить сложные задачи по разгрому вражеской группировки на западной границе Маньчжурии. Но Ставку всё же беспокоит проблема прорыва наших танковых сил через горные перевалы Большого Хингана. Генштаб, однако, настойчиво уверяет меня, что использование в составе вашего фронта 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко и явится как раз наибольшим сюрпризом для японцев. Так что окончательное решение по этому и другим конкретным вопросам наступательной операции в Маньчжурии придётся принимать вам. Поэтому, товарищ Малиновский, надо быстрее вникнуть в суть дела и предложить Ставке лучшее решение со всех точек зрения. Военная кампания на Дальнем Востоке не должна занять много времени. Это главное.

— А какие силы, кроме 6-й гвардейской танковой армии, ориентировочно войдут в состав Забайкальского фронта, товарищ Сталин? — эта составляющая в первую очередь взволновала маршала Малиновского.

— Силы у вас получаются внушительные, товарищ Малиновский, — уверенно ответил Верховный. — Группировка окончательно ещё не сложилась, но по докладам Генштаба, в неё войдут, кроме танковой, ещё четыре общевойсковых армии. Войска 17-й и 36-й армий генералов Данилова и Лучи некого уже находятся в районах сосредоточения на Маньчжурской границе, 39-я армия генерала Людникова перебрасывается в Монголию из Восточной Пруссии. Две армии, 53-я и 6-я гвардейская танковая, ваши. Кроме того, в составе Забайкальского фронта будет действовать советско-монгольская конно-механизированная группа генерала Плиева. Поддерживать войска фронта с воздуха поручено 12-й воздушной армии маршала авиации Худякова, а прикрывать его будет армия ПВО страны генерала Рожкова.

— Товарищ Сталин, когда перечисленные вами войска должны быть в готовности к началу боевых действий? — поставил «самый секретный вопрос» маршал Малиновский и сразу же дополнил его: — И когда я должен вступить в командование Забайкальским фронтом?

— Переброска войск на Дальний Восток началась ещё в апреле, товарищ Малиновский, и по расчётам Генштаба должна завершиться до конца июля, — уклончиво высказался Верховный. — Вы вступаете в командование Забайкальским фронтом сразу же после Парада Победы. Ставка же издаст соответствующие приказы несколько позднее Так будет лучше. Но на разработку плана фронтовой операции вам отпускается только пять дней. Так что, товарищ Малиновский, завтра же и приступайте. Генштаб всё необходимые данные вам предоставит.

Вылетев из Ворошилова 11 числа, в полдень 13 июня маршал Мерецков тоже прибыл в Москву и вечером был принят Сталиным. Его доклад получился продолжительным. Верховного Главнокомандующего интересовали конкретные детали подготовки Приморской группы войск к операции, как прошёл переход Чугуевской оперативной группы через хребет Сихотэ-Алинь, как организовано боепитание войск, достаточна ли помощь войскам в обустройстве со стороны местных партийных и советских органов? Лишь в конце разговора Сталин осведомился о реакции японцев на усиленные «оборонительные мероприятия» наших войск вдоль границы с Маньчжурией, имеются ли случаи провокационных действий с их стороны, возможно ли вообще развязывание военного конфликта со стороны Японии.

За время подготовки к Параду Победы многие из заслуженных военных чинов побывали в кабинете Верховного Главнокомандующего. Но особое внимание Сталин уделил встречам с теми, кому ещё предстояло сразиться с последним противником на Дальнем Востоке, и кого он знал понаслышке, по докладам представителей Ставки и командующих фронтами. Вообще, личному знакомству он всегда придавал первостепенное значение. Верховный понимал, что и для них, кто до этого лично не общался с «товарищем Сталиным», разговор по душам непременно создаст нужный психологический настрой и вдохновит на исключительную самоотдачу, а то и на подвиг в жестоком бою.

Рутинными оставались лишь его встречи с маршалом Василевским и генералом армии Антоновым. Тут всегда разговор был сугубо определённый, по конкретному делу. Но в середине июня они отнюдь не всегда касались только предстоящей Дальневосточной кампании. В их присутствии нередко председатель Госплана Вознесенский обсуждал с председателем СНК корректировки плана производства остродефицитной продукции на второе полугодие сорок пятого, нарком финансов Зверев — распределение финансовых средств на «непредвиденные цели», нарком иностранных дел Молотов — о решении Советского правительства прекратить отправку на родину швейцарских граждан по репатриации. Резон для этого был основательный-. В Москву поступили сведения о препятствиях, чинимых швейцарскими властями, отправке в Советский Союз наших граждан и военнопленных, которые находились в невыносимых условиях в Швейцарии.

Пополудни 16 июня командующий Приморской группой войск маршал Мерецков представил в Ставку свой план проведения наступательной операции. Накануне он был детально рассмотрен в Генштабе и в целом одобрен. Вместо частной операции силами 35-й и 1-й Краснознамённой армий на Хутоу — Мишаньском направлении Военный совет Приморской группы предлагал общее наступление всех армий на Харбин и Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта.

Ближайшей задачей ударной группировки войск маршала Мерецкова считался разгром противостоящих сил 1-го фронта противника и овладение важным узлом обороны и коммуникаций — городом Муданьцзяном. В дальнейшем войскам Приморской группы предстояло развивать наступление на Гирин, навстречу войскам Забайкальского фронта, а частью сил — на Харбин, навстречу войскам Дальневосточного фронта, с целью расчленения, окружения и окончательного разгрома Квантунской армии.

Ведущая роль в выполнении ближайшей задачи Приморской группы отводилась войскам 5-й армии генерал-полковника Крылова. Им предстояло прорвать Пограничненский укрепрайон и на восемнадцатый день операции овладеть важнейшим опорным пунктом, Муданьцзяном.

Правее 5-й армии в составе ударной группировки наступала 1-я Краснознамённая армия генерал-полковника Белобородова. Нанося главный удар из района Турий Рог, краснознамёнцы во взаимодействии с войсками генерал-полковника Крылова должны были разгромить Мулинско-Муданьцзянскую, а совместно с 35-й армией генерал-лейтенанта Захватаева — Мишаньскую группировки японцев.

Войска 25-й армии генерал-полковника Чистякова на первом этапе операции должны были большей частью своих сил действовать в составе главной войсковой группировки. Ближайшей задачей армии являлось овладение Дуннинским укрепрайоном и выход на восьмой день операции в район Лаохэйшаня. В дальнейшем, 25-я армия, получив в своё распоряжение левофланговый стрелковый корпус 5-й армии и, продолжая наступление в западном и юго-западном направлениях, на двадцать пятый день операции должна была выйти на рубеж Ванцин — Тумынь — Чаньчунь.

Частью сил войска 25-й армии наносили вспомогательный удар из района Барабаш — Краскино вдоль побережья Японского моря. Целью этого удара являлось обеспечение левого фланга Приморской группы войск и нарушение важных коммуникаций противника, связывающих Корею и Маньчжурию по кратчайшему пути.

Главные силы 35-й армии, нанося вспомогательный удар из района Губерово, имели ближайшей задачей овладение Хутоуским укрепрайоном. В дальнейшем они наступали на Мишань. Частью сил армия занимала оборону по восточным берегам Уссури и Сунгач с задачей надёжно прикрыть железную и шоссейную дороги на участке Губерово — Спасск-Дальний.

Чугуевская оперативная группа также выполняла вспомогательную задачу, удерживая оборону на побережье Японского моря от Тетюхи до бухты Валентина и от Владимиро-Александровского до Шкотово.

Стремление Военного совета Приморской группы войск обеспечить максимальную силу первоначального удара обусловило необходимость всё четыре армии развернуть в первом эшелоне их оперативного построения. В качестве своего фронтового резерва маршал Мерецков решил использовать отдельные 87-й и 88-й стрелковые корпуса, а также 84-ю кавалерийскую дивизию.

При глубине наступательной операции до пятисот километров ближайшую задачу планировалось выполнить со средним суточным темпом продвижения восемь-десять километров. Такой низкий темп наступления определялся необходимостью прорыва мощных укрепрайонов и трудными условиями горно-лесистой местности.

С учётом конкретных условий действий, силы и средства на фронте Приморской группы войск массировались по участкам прорыва.

Поэтому план операции предусматривал нанесение сокрушительного удара на сравнительно узком фронте с расширением прорыва в сторону флангов. Для решения этих задач армии, действовавшие на направлении главного удара, получили зауженные полосы наступления и значительные средства усиления, что позволяло создать высокие оперативные плотности.

Предложенный Военным советом Приморской группы войск план операции поддержали будущий Главком дальневосточной группировки маршал Василевский, начальник Генштаба генерал армии Антонов, Главком ВМФ адмирал флота Кузнецов. Верховный тоже посчитал решение оптимальным, но предложил маршалу Мерецкову более сжато и конкретно определить задачи левофланговой 25-й армии. Сталин заявил, что её основные силы более целесообразно сосредоточить на левом фланге, ибо их быстрый прорыв вдоль северокорейского побережья обеспечит крупный успех десантной операции Тихоокеанского флота в порты Юки, Расин и Сейсин.

Ставка утвердила решение Военного совета Приморской группы войск и поставила перед ним задачу подготовить к 25 июля общее наступление всех её армий.

Когда обсуждение оперативного плана Приморской группы войск маршала Мерецкова закончилось, Верховный, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:

— Вот, товарищ Молотов получил письмо американского посла, в котором его правительство ставит нас в известность, что оно готово разрешить Итальянскому правительству объявить войну Японии. И эту канитель тянут уже несколько месяцев. Какая показная предупредительность. Почти три года водили нас за нос с открытием «второго фронта» в Европе, а тут вдруг стушевались перед формальным актом.

Нарком Молотов уверенно добавил:

— Возможно, даже ставится цель этим шагом спасти разгромленную Италию от законных репараций в пользу Советского Союза, товарищ Сталин?

— Возможно и так, — согласился Сталин, — но мы узнаем об этом позднее, на конференции глав правительств союзных государств в Потсдаме.

— А я всё же побеспокою господина Гарримана, что значит это его письмо? — заметил нарком иностранных дел и отправил документ в свою пухлую панку служебных бумаг.

Пять суток, отпущенные маршалу Малиновскому на разработку оперативного плана наступления войск Забайкальского фронта в Маньчжурии, пролетели как один день. Вечером 18 июня план докладывался в Ставке. Он исходил из необходимости разгромить Квантунскую армию в кратчайший срок. Полное поражение её главным силам планировалось нанести в течение полутора-двух месяцев Командующий Забайкальским фронтом, однако, оговорился, что при благоприятных условиях враг может быть уничтожен значительно раньше. Детализировать эти «благоприятные условия» он не стал.

Войскам Забайкальского фронта предстояло сразиться не только с крупными силами японской пехоты, но также с войсками Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана из Внутренней Монголии. В ближайшее время японское командование, докладывал маршал Малиновский, предпримет всё зависящее от него, чтобы усилить это направление. Следовательно, нужно учесть, что здесь появятся силы из Северного Китая, равные семи-восьми пехотным дивизиям.

Всего, таким образом, в первые полтора-два месяца операции Забайкальский фронт может встретить до семнадцати-восемнадцати японских дивизий, шесть-семь дивизий Маньчжоу-Го и Внутренней Монголии, две-три танковые дивизии.

Основная идея решения командующего Забайкальским фронтом на наступление состояла в том, чтобы мощным ударом в центре быстро разгромить японские войска прикрытия, упредить противника в занятии перевалов на Большом Хингане, преодолеть горный хребет и на пятый-шестой день операции подвижными соединениями, а на десятый-пятнадцатый день, в зависимости от хода операции, главными фронтовыми силами выйти на рубеж Солунь — Дабаньшань, то есть на глубину триста пятьдесят километров. В дальнейшем, намечалось во взаимодействии с Приморской группой войск завершить окружение главных сил Квантунской армии в Центральной Маньчжурии, уничтожить или пленить их и выйти на границу с Северным Китаем и на Ляодунский полуостров, к Дальнему и Порт-Артуру.

Маршал Малиновский предложил создать три группировки войск. Главная ударная группировка в составе 6-й гвардейской танковой, 39-й, 17-й и 53-й армий развёртывалась на рубеже Тамцак-Булак — Югодир — Хид. Вспомогательные группировки создавались на фронтовых флангах.

Главная группировка фронта строилась в два эшелона: 39-я, 6-я гвардейская танковая и 17-я армии находились в первом эшелоне, 53-я армия — во втором. На направлении главного удара располагался и резерв командующего фронтом в составе 227-й и 317-й стрелковых дивизий, 111-й танковой дивизии, 201-й танковой бригады, соединений и частей истребительно-противотанковой и зенитной артиллерии.

Одновременно предусматривалось нанести два вспомогательных удара с целью обеспечения главной ударной группировки фронта: первый — силами 36-й армии, развёрнутой также в двух группировках на фронте двести пятьдесят километров, на Хайлар, Чжаланьтунь; второй — силами советско-монгольской конно-механизированной группы, развёрнутой в двух оперативных группировках на фронте в триста пятьдесят километров, на Долоннорском и Калганском направлениях.

В составе ударной группировки на фронте триста шестьдесят километров основные усилия сосредоточивались в центре для наступления на Лубэй и Чанчунь. Здесь концентрировалась большая часть сил и средств фронта: стрелковых дивизий — пятьдесят четыре процента, танков и САУ — три четверти, орудий и миномётов — шестьдесят два процента.

Наступление планировалось начать одновременно на нескольких направлениях на широком фронте. Среднесуточный темп наступления при выполнении ближайшей задачи планировался: для танковых соединений — семьдесят километров, для стрелковых — двадцать три.

Войска 39-й армии генерал-полковника Людникова с 61-й танковой дивизией на острие должны были нанести главный удар из района юго-западнее Халун — Аршана, в общем направлении на Солунь. Обходя Халун-Аршанскнй укрепрайон с юга, армия имела ближайшей задачей выйти на рубеж реки Урленгуй-Гол в шестидесяти километрах от границы. В дальнейшем стремительным ударом отрезать пути отхода Солуньской группировке противника на юго-восток и на пятнадцатый день операции овладеть районом Солунь, глубиной триста пятьдесят километров.

Кроме того, 39-я армия должна была нанести вспомогательный удар силами двух стрелковых дивизий в направлении Хайлара и совместно с 36-й армией не допустить отхода Хайларской группировки к Большому Хингану. Этот удар имел целью воспретить взаимодействие между Солуньской и Хайларской группировками японцев. Одновременно армия одной стрелковой дивизией должна была наступать в направлении Халун-Аршана с севера с тем, чтобы сковать правый фланг войск укрепрайона.

Соединениям 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко ставилась оперативная задача: нанести стремительный удар из района юго-восточнее Тамцак-Булака на Лубэй и, не позднее пятого дня с начала операции, преодолеть Большой Хинган и закрепить за собой перевалы на глубине триста пятьдесят — четыреста километров. В дальнейшем главными силами армии выйти на рубеж Чанчунь — Мукден глубиной восемьсот с лишним километров. Выполнение этой стратегической задачи лишало противника любой возможности к сопротивлению.

6-я гвардейская танковая армия имела реальные возможности для решения этой оперативной задачи. В её составе было два механизированных и один танковый корпуса, две мотострелковые дивизии и значительные средства усиления. В армии имелось свыше тысячи танков и САУ, почти двести бронемашин, тысяча сто пятьдесят орудий и миномётов, сорок три установки реактивной артиллерии. По составу сил и средств она была способна к решению самостоятельных оперативных задач в большом отрыве от общевойсковых объединений и на большую глубину.

Войска 17-й армии генерал-лейтенанта Данилова должны были наступать в общем направлении на Дабаньшань с задачей, обеспечивая правый фланг и коммуникации 6-й гвардейской танковой и 53-й армий от удара с юга и юго-запада, на пятнадцатый день операции овладеть районом Линьдун, Линьси, Дабаньшань глубиной триста пятьдесят километров. Имея три стрелковых дивизии и средства усиления (сто тридцать семь танков и САУ, восемьсот тридцать орудий и миномётов, двадцать четыре реактивные установки), армия развёртывалась в полосе двухсот километров и должна была наступать на двух направлениях, разделённых труднопроходимой местностью в шестьдесят-восемьдесят километров.

Войска 53-й армии генерал-полковника Манагарова составляли второй эшелон фронта. Они должны были продвигаться за 6-й гвардейской танковой армией и выйти в район Туцюань, Лубэй в готовности к развитию оперативного успеха в направлении Мукдена.

План операции, предложенный маршалом Малиновским, полностью отвечал сложившейся обстановке и возможностям войск Забайкальского фронта. Он получил поддержку Военного совета фронта.

Ставка утвердила его без особых замечаний и поручила фронтовому командованию подготовить к 25 июля общее наступление участвующих в ней армий.

Без особых замечаний 20 июня был рассмотрен и утверждён Ставкой план операции войск Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева.

Каждое из его войсковых объединений — 2-я Краснознамённая, 15-я и 16-я армии, а также 5-й отдельный стрелковый корпус — имело свою боевую задачу и своё направление для наступления.

Характерной особенностью в подготовке операции Дальневосточного фронта была неизбежность форсирования крупных водных преград — Амура к Уссури. Это обстоятельство требовало проведения большого количества мероприятий и особо учитывалось при планировании как фронтовой, так и армейских операций.

Конец второй и начало третьей декады июня прошли в Москве под знаком тщательной и напряжённой подготовки к Параду Победы. Завершались последние тренировки фронтовых сводных полков. В столь же напряжённом ритме работал Верховный Главнокомандующий.

Вечером 20 июня Сталин принял в Кремле командармов Приморской группы войск — генералов Белобородова, Крылова, Чистякова и Захватаева. В следующий вечер перед ним предстали командармы Забайкальского фронта — генералы Данилов, Кравченко, Людников, Лучинский и Манагаров. Всё они, прошедшие через горнило советско-германского фронта, были достаточно молоды и психологически готовы, чтобы выполнить последнее боевое задание Ставки на Дальневосточном театре военных действий. Всё они с энтузиазмом приняли и эту «неизбежную ношу».

Парад Победы и торжественный приём в Георгиевском зале Кремля в честь его участников были восприняты с чувством достойно исполненного долга. Первым через Красную площадь прошёл сводный полк Карельского фронта. Его командующий, маршал Мерецков, первым, 27 июня, покинул Москву, чтобы непосредственно готовить войска Приморской группы к нанесению удара по противнику, окопавшемуся на Маньчжурской границе.

28 нюня Ставка окончательно утвердила планы наступательных операций войск дальневосточной группировки.

2
В полдень 4 июня экс-премьер Хирота нанёс следующий визит в Геру. В беседе с послом Советов Маликом он намекнул, что считает эти встречи началом официальных переговоров представителей Японии и СССР. Однако «упрямый русский дипломат» занял твёрдую позицию и заявил, что его страна удовлетворена существующим состоянием отношений с восточным соседом и в силу союзнических обязательств с Великобританией и Соединёнными Штатами не может участвовать в акциях, которые не отвечают союзническому долгу. Лично он не уполномочен вести какие-либо переговоры, и Японское правительство должно устанавливать по этому поводу прямые связи с Москвой. Хирота снова уехал ни с чем.

Министр иностранных дел Того не стал беспокоить премьер-министра Судзуки срочным докладом о второй встрече Хироты с послом Маликом, посчитав его «неактуальным». Но вечером он узнал, что по распоряжению Ставки в Далянь улетел начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. На оперативном совещании 5 июня с командующими Квантунской армией и экспедиционными силами в Китае генералами Ямадой и Окамурой были уточнены пункты приказа Ставки от 30 мая и определены меры по ускорению подготовки плацдарма и войск для войны против Соединённых Штатов и Советского Союза на континентальном театре военных действий — в Китае, Маньчжурии и Корее. Эти меры означали подготовку взаимодействия между войсками Квантунской армии, 17-го фронта в Корее и экспедиционными силами в Китае.

На основании приказа Ставки, японские войска в Китае производили существенную перегруппировку. Против гоминдановской армии, а также в составе войск, блокировавших освобождённые районы и партизанские базы, были оставлены лишь части прикрытия. Главные же силы сосредоточивались на основных коммуникациях с задачей выйти в приморские районы Восточного и Юго-Восточного Китая и занять оборону против возможных американских десантов. Наиболее крупные группировки создавались в Северном Китае, чтобы в случае военных действий с Советским Союзом усилить Квантунскую армию и войска 17-го фронта в Корее.

Когда 10 июня начальник Генштаба вернулся с материка в Токио, военный министр тотчас встретился с ним и подробно расспросил Умэдзу о переменах в Квантунской армии за последние две недели. Генерал Анами не скрывал крайней озабоченности и тревоги:

— Военное министерство и Генштаб, Умэдзу, только и занимаются материком, Квантунской армией. Но ведь Советы, в борьбе с Великой Империей, непременно постараются решить старую территориальную проблему в отношении принадлежности южной части Сахалина и Курильской гряды?

— И что же? Возможно, — «генштабист» не сразу понял направление мысли военного министра.

— Мы считаем, что главные события развернутся на фронтах Квантунской армии, на материке Но вдруг Советы предпримут наступление на Сахалине? С помощью морских десантов они быстро достигнут пролива Лаперуза и с ходу предпримут атаки на наши прибрежные укрепления на Хоккайдо.

Умэдзу попробовал успокоить военного министра:

— Вы, Анами, явно преувеличиваете возможности Советов. Границу с ними на Сахалине прикрывает хорошо оборудованный в инженерном отношении укреплённый район с гарнизоном свыше пяти тысяч человек. В любой момент гарнизон может быть усилен за счёт резерва 88-й пехотной дивизии.

— Я повторяю, Умэдзу, что силами 88-й пехотной дивизии невозможно прикрыть всё западное побережье полуострова.

— А зачем прикрывать всё побережье? Вы допускаете высадку десанта на дикий берег, Анами?

— Не только допускаю, но, скорее всего, это так и произойдёт, Умэдзу. Десант высадится вблизи Эсутору с последующим наступлением в северном или южном направлении.

— Единственное, что можно предпринять в нашем положении, Анами, так это усилить дозоры вдоль побережья. Тогда, в случае опасности, генерал Хигути сможет осуществить быстрый манёвр резервными силами.

— Но командующий 5-м фронтом не имеет резервов, Умэдзу. Всеми резервами распоряжается лично Ямада.

— Давайте поставим этот актуальный вопрос на Высшем совете по руководству войной и перед императором. Тогда вопрос прозвучит громче, Анами.

Императорская Ставка постепенно меняла военные акценты Китай, как объект захвата, потерял для Японии прежнее значение. Её войска готовились к сражениям за метрополию и на материке и на островах.

Курс на продолжение войны вместе с союзниками по восточно-азиатскому блоку был подтверждён на заседании Высшего совета по руководству войной 6 июня. Премьер-министр Судзуки заявил, что Великая Империя должна твёрдо придерживаться курса на затяжной характер войны, не считаясь ни с какими жертвами. Её упорство неизбежно вызовет к концу текущего года значительные колебания в решимости противника продолжать войну.

Скорее всего, это заявление председателя Высшего совета служило ублажению воинственных намерений императорской Ставки, нежели отвечало реально складывающейся обстановке Непредвзятый анализ последней, высказанный на этом же заседании Высшего совета министром иностранных дел Того, свидетельствовал о другом, аименно о том, что путём последовательно проводимых мер Советы подготавливают почву по линии дипломатии, чтобы при необходимости иметь возможность выступить против Великой Империи. Одновременно они усиливают военные приготовления на Дальнем Востоке. Поэтому существует большая вероятность того, что Советский Союз предпримет военные действия против Японии. Это может произойти во второй половине этого года, после летнего или осеннего периода.

Тем временем набирал темны третий этан мобилизации. Спешно формировались восемнадцать пехотных дивизий и четырнадцать смешанных бригад. Всё они предназначались для обороны метрополии и организационно входили в Токийскую, 50-ю, 54-ю и 59-ю армии. В числе пехотных дивизий было десять дивизий береговой обороны[29], которые предназначались для прикрытия западного и восточного побережий Хонсю, а также Сикоку и Кюсю. Чтобы обеспечить новые формирования продовольствием, которого остро не хватало, командующий 54-й армией генерал Хигасикуни предложил план уничтожения детей, стариков и больных, поскольку они «не годны для того, чтобы погибнуть вместе с Японией»[30].

Почти неделю, с 7 по 12 июня, продолжалась 87-я чрезвычайная сессия парламента. Дебаты по внешней политике страны носили острый характер. Казалось порой, что шовинистический настрой значительной части депутатов приведёт к непоправимому — принятию безальтернативного решения о продолжении войны до победного конца. Но умеренной части парламентариев всё же удалось сдержать оголтелый напор завзятых «камикадзе».

В кризисные моменты их умело сдерживал премьер-министр Судзуки. Он то и дело напоминал «чересчур воинственным ораторам», среди которых особым рвением отличались военно-морской министр адмирал Ионаи и военный министр генерал Анами, о «мирной позиции» императора. Как-то охлаждала «горячие головы» и неизбежная потеря Окинавы. Тогда, это понимало подавлявшее большинство депутатов, массированные налёты американской авиации нанесут Великой Империи непоправимый ущерб.

Практически ежедневно с конструктивной позицией настойчиво добиваться замирения с Великобританией и Соединёнными Штатами выступал министр иностранных дел Того. Но и «первый дипломат» Японии скептически рассматривал возможность использовать в этом деле посредническое участие Советского Союза. Более того, на секретном заседании парламента 11 июня Того заявил, что на отношения с Советами «нельзя смотреть оптимистически. Наоборот, СССР может вступить в войну против Японии».

Итоговая резолюция парламентской сессии, принятая большинством депутатов 12 июня, гласила: «Добиться мира с Англией и США при посредничестве СССР»[31].

Ставка неустанно требовала от военного министра генерала Анами дальнейшего усиления группировки сухопутных войск в метрополии. 14 июня в адрес императора Хирохито поступил доклад военного министерства, что на южный остров Кюсю переброшен штаб 40-й армии из состава утратившего прежнее значение 10-го фронта, дислоцированного на Тайване. До конца июля из вновь формируемых соединений армия получит не менее трёх дивизий береговой обороны и две отдельных смешанных бригады. Вместе с Объединённым флотом 30-я армия прикроет южные подступы к метрополии.

Практически одновременно с усилением войсковой группировки в метрополии, Ставка спешно наращивала силы Квантунской армии. Авиационная и агентурная разведки систематически доносили с середины мая об усилении активности Советов в пограничных районах Монголии и Приморья. Начальник Генштаба генерал Умэдзу утверждал, что его никогда не введёт в заблуждение расширение оборонительных работ на передовых позициях, тогда как значительное наращивание войск «северного противника» фиксируется уже невооружённым глазом. Министр иностранных дел прав — опасность войны со стороны СССР нарастает. Последовал ответный ход. 16 июня в центр Маньчжурии из Китая, из состава 43-й армии, началась переброска сразу четырёх пехотных дивизий. Генерал-лейтенант Ямада распорядился об использовании их в качестве оперативного армейского резерва.

Вечером 17 июня японский посланник в Швейцарии Касэ получил наконец из Токио правительственную телеграмму, в которой он уполномочивался передать американскому представителю Даллесу мирные предложения своей страны. Их перечень не отличался большим разнообразием: изменение условия о безоговорочной капитуляции; сохранение императорского режима; сохранение действующей конституции; Корея и Тайвань остаются за Японией[32].

Попытки Касэ на следующий день непосредственно связаться с резиденцией Даллеса в Берне не увенчались успехом. Глава американского разведцентра оказался в отъезде. Пришлось использовать апробированный ранее канал связи. «Мирные условия» были переданы японским банкирам Иосимуре и Китамуре, членам Совета Банка международных расчётов в Швейцарии, которые через сотрудника этого же банка шведского банкира Якобсена переправили их в адрес Даллеса.

Третий этап мобилизации быстро подчищал тылы Великой Империи. Всё способные держать оружие призывались под знамёна её боевых защитников. В начале третьей декады июня Генштаб по поручению Ставки приступил к широкой мобилизации в Маньчжоу-Го среди японских колонистов. По его расчётам, она могла дать не менее десяти-двенадцати пехотных дивизий для укомплектования 34-й и 44-й армий, которые в мае и июне были переброшены в Маньчжурию для усиления 3-го и 5-го фронтов Квантунской армии генерал-лейтенанта Ямады.

Продолжался третий этап повальной мобилизации на всей территории Кореи. До конца июня дислоцированный на полуострове и прибрежных островах 17-й фронт пополнился вновь сформированной дивизией береговой обороны и отдельной смешанной бригадой.

Военная ситуация вокруг Великой Азиатской Империи быстро осложнялась. 22 июня вновь собрался на заседание Высший совет по руководству войной, в работе которого принял участие император Хирохито.

Открывая заседание, премьер-министр Судзуки заявил, что никогда ещё нация не находилась в столь сложной военно-политической ситуации, как это имеет место в конце июня. Падение Окинавы на юге явилось тяжёлым ударом для японских вооружённых сил. Поле боя неумолимо приближается к метрополии. Всё попытки завязать мирные переговоры с англо-американцами пока не увенчались успехом. Но всё более угрожающим становится положение на севере страны. Вступление в войну Советов сделает ситуацию непредсказуемой. Япония не в состоянии воевать на два фронта. Это должно быть ясно всем присутствующим.

После столь пессимистического вступления председатель Высшего совета предоставил слово императору. Монарх не стал утруждать себя глубоким анализом сложившейся обстановки и как бы продолжил основную мысль премьер-министра Судзуки. Он обратил внимание членов Высшего совета на то, что уже целые кварталы столицы Великой Империи лежат в развалинах. В стране нет реальных сил, чтобы предотвратить дальнейшие разрушения. Народ бедствует. Моральный дух нации подорван и продолжает падать. Отмечается рост коммунистических настроений. Хирохито высказался за быстрейший поиск мирных решений и прекращение войны, не назвав ни одного приемлемого пути для достижения этой цели.

Прозвучали на заседании и настойчивые предложения противоположного смысла.

Военно-морской министр адмирал Ионаи и его начальник Генштаба адмирал Тоёда не скрывали отрицательного отношения ко всем «мирным поползновениям» и ратовали за продолжение войны «любыми средствами». Сражение за метрополию, по их мнению, должно не только сплотить нацию, но и убедить противника в невозможности достижения окончательной победы над Японией. Они открыто обвинили министра иностранных дел Того в том, что он по дипломатическим каналам инициирует «переговорный процесс» с американскими представителями в Европе. И это, дескать, подрывает моральные устои японского народа, способного отстоять свой суверенитет. Военный совет по руководству войной должен принять исчерпывающее решение и план обороны метрополии, приступить к формирований сил народного ополчения.

Министр иностранных дел Того пояснил свою позицию. Он действует строго в рамках постановления последней сессии парламента страны и никоим образом не форсирует быстрейшее замирение с англо-американским противником. При этом он не хуже высших военных чинов понимает ущербность не обоснованных и поспешных уступок «злейшему врагу». Главные усилия он, Того, направляет на то, чтобы не допустить военного конфликта с Советами. Более того, по его мнению, ещё не задействованы значительные возможности, чтобы использовать высокий международный авторитет Советского Союза для достижения сносного мира с союзниками Москвы. Достичь этого нелегко. Над настоящим в отношениях с Советами довлеет груз прошлых ошибок, когда инициатива в практических действиях, вроде бы, прочно находилась в руках Великой Империи. Теперь, к сожалению, наступили другие времена. Кто не усвоил этой очевидной истины, гот не должен навязывать Высшему совету своих ошибочных оценок.

Решения, принятые Высшим советом по руководству войной 22 июня, казалось, учитывали исключающие друг друга точки зрения. С одной стороны, министерству иностранных дел поручалось всемерно активизировать контакты с Советами, как по политическим вопросам, так и по развитию экономических связей с их центральными и местными органами, в частности Приморского и Хабаровского краёв. С другой, Генштаб армии получил приказ Ставки сформировать в Маньчжурии 30-ю армию и укомплектовать её соединениями из японских колонистов Маньчжоу-Го. Организационно она включалась в состав 3-го фронта Квантунской армии. Одновременно, наиболее уязвимое, Приморское направление спешно подкреплялось дополнительными частями боевого усиления и тылового обслуживания.

Завидную «настырность» проявлял в сложной обстановке экс-премьер Хирота. Утром 24 июня он вновь прибыл в Геру и от имени Японского правительства передал послу Советов Малику конкретные «взаимовыгодные предложения». Наиболее заманчивым представлялось то из них, где речь шла о поставках в Советский Союз редких металлов и натурального каучука в обмен на расширение экспорта в Японию советских нефти и древесины. Хирота высказал мнение об объединении усилий «великой сухопутной державы» России и «морской державы» Японии в деле оказания друг другу поддержки в сохранении мира в Восточной Азии, а также необходимости заключения двустороннего соглашения о ненападении. Посол Советов Малик снова отклонил всё японские предложения, сославшись на «неуполномоченность» вести столь ответственные переговоры, и порекомендовал «правительственному ходатаю» направить официальные документы такого рода непосредственно в Москву.

Встретившись в середине того же дня с Хиротой, министр иностранных дел Того так и поступил. В адрес японского посла в Москве Сато была направлена срочная телеграмма с перечнем важнейших предложений Токио. Они носили радикальный характер. Великая Империя намеревалась добровольно вернуть Советскому Союзу южную часть Сахалина и Курильские острова. При определённых обстоятельствах, а именно невозможности возвращения личного состава Квантунской армии на родину, предлагалось использование её соединений в качестве рабочей силы в зачёт возможных репараций. Дипломату поручалось без промедления представить их правительству Советов и постараться быстрее получить на них ответ. Но как было этого добиться, кому их передать?

Заинтригованный визитами экс-премьера Хироты в Советское посольство, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу в ночь на 25 июня неожиданно приехал в ведомство Того, чтобы переговорить с министром иностранных дел с глазу на глаз. Тема эта, как понимали члены Высшего совета по руководству войной, касалась сокровенных секретов высшего государственного уровня и не могла быть доверена телефонному обмену мнениями.

Военная обстановка на южном фронте не располагала к особым сантиментам, но каждый из собеседников был более сведущ в делах своего ведомства, и это обстоятельство как бы раздвигало рамки особо квалифицированных оценок ситуации. А она повсеместно становилась всё серьёзней, загоняя Великую Империю в безысходный тупик.

Начальник Генштаба армии спросил:

— С чем вернулся Хирота на этот раз из Геры, Того?

— Переговоры проходили трудно, — неопределённо ответил министр иностранных дел, но тут же добавил: — Советы находятся на гребне победоносного успеха и поэтому не спешат проявлять какую-то заинтересованность в установлении более тесных контактов с Японией. Мне это понятно. Председателя Сталина значительно больше занимают сейчас сложные европейские отношения, тот же «германский вопрос».

— Но главный вопрос в этом деле уже решён. Победа над Гитлером достигнута. И это для Советов основное грандиозное достижение.

— Советы стремятся извлечь из своей победы максимальную пользу, а этому противятся их недавние союзники. Судя по сообщениям американской и английской прессы, всё большие разногласия вызывает вопрос об установлении приемлемого режима в послевоенной Польше. Он, кстати, присутствовал в числе основных на обеих конференциях «Большой тройки» в Тегеране и Ялте.

— Насколько я понимаю, Того, Английское правительство намерено любой ценой быстрее сбыть в Польшу эмигранта Миколайчика и скрупулёзно торгуется с Москвой за каждый министерский портфель Но позиции правительства Черчилля не столь сильны сейчас в международных делах, как это имело место даже год назад.

Министр иностранных дел согласился:

— Да, Умэдзу, премьер Черчилль для Советов в данный момент не самый сильный оппонент. К тому же, Миколайчик в годы войны оказывал на ситуацию в Польше минимальное влияние. Его имя всплыло только в связи с трагедией военнопленных польских офицеров под Смоленском.

— И всё же, Того, что ждёт нас в отношениях с Советами? — начальник Генштаба армии вернул диалог на круги своя. — С Англией и Соединёнными Штатами Америки мы ещё можем продолжать длительное сражение, но борьба на два фронта для Японии не по плечу.

— Не буду скрывать, Умэдзу, что опасности с Севера нарастают. Американские газеты всё активнее обсуждают проблемы новой встречи «Большой тройки». Видимо, она действительно скоро состоится. Я склонен думать, что на конференции будет обсуждаться вопрос о том, как поступить с Японией.

— Вы считаете, что он ещё не решён?

— До конца, к сожалению, не решён, — уверенно заявил министр иностранных дел. — Это очевидно из действий американской стороны. По сообщениям из Швейцарии, Даллес получил наши мирные предложения.

— Тем временем в Приморье прибывают и прибывают дополнительные войска Советов, — как-то невесело возразил начальник Генштаба армии.

Того, сделав паузу, всё же не согласился:

— Но вы недавно инспектировали Квантунскую армию, Умэдзу, и остались довольны её возросшей боеготовностью. На материке у нас нег войск более надёжных, чем её силы. Это наша главная надежда.

— Для защиты такой большой территории, как Маньчжурия, наличных сил у генерала Ямады может просто не хватить. Непременно скажется и огромный боевой опыт русских, разгромивших вермахт.

Их военная техника более мобильна. Генштаб очень беспокоит вопрос возможного использования Советами танковых войск. Но где, на каком направлении это может произойти практически? Вот большой вопрос, Того.

— Есть, однако, вопросы и в отношении действий их авиации, Умэдзу. Будет ли она использоваться против объектов в метрополии, как это делают американцы?

— Это, Того, второй большой вопрос. С учётом событий недавнего прошлого Советы имеют моральное право не слишком считаться с интересами нации. Они вольны действовать только с учётом собственных намерений. А наша противовоздушная оборона слишком слаба. Теперь это очевидно даже для императора, который утратил прежние иллюзии по поводу её прочности.

— Я думаю, Умэдзу, что войны с Советами не избежать. Но, скажите, для чего в таком случае они проводят оборонительные работы на приморской границе, о которых вы говорили на последнем заседании Высшего совета? Ведь они же непременно намерены наступать?

— Это наиболее убедительный дезинформационный приём, Того. Помните, Гитлер сосредоточивал войска близ советской границы, а на запросы Москвы отвечал, что они отведены на отдых перед решающим броском на Британские острова. Вполне может статься, что именно на участке этих самых оборонительных работ в Приморье и будет нанесён удар по позициям 3-го фронта Квантунской армии.

— Полагаю, что июль окончательно прояснит ситуацию, Умэдзу, и на Юге и на Севере. Возможно, он закончится трагедией для нации, хотя я и остаюсь оптимистом.

— Всё стало так непредсказуемо, так неопределённо, Того. Похоже, что всё лето мы так и не…

Диалог в этом месте прервался. Того позвонил премьер-министр Судзуки и пригласил его к себе. Престарелого премьера[33] не удовлетворил доклад Хироты о результатах поездки в Геру, и он решил обменяться мнениями с «первым дипломатом» Японии по поводу дальнейших «дипломатических шагов». Как преодолеть возникшую патовую ситуацию?

Хотя 26 июня предстояла ещё одна встреча Хироты с послом Маликом, собеседники пришли к очевидному выводу, что и она, скорее всего, не станет началом продуктивных переговоров. Так что же придумать в продолжение этой совершенно необходимой линии связи с «загадочным несговорчивым северным соседом»?

Предположение, что третья встреча экс-премьера Хироты закончится, как и две предыдущие, ничем, подтвердилось. Посол Советов Малик был «непробиваем». Министр иностранных дел Того, выслушав безрадостный доклад «незадачливого дипломата», решил, что этот путь налаживания контактов с «северным соседом» окончательно исчерпан и целесообразнее срочно направить в Москву для официальных переговоров какую-то представительную делегацию. Он позвонил премьер-министру Судзуки и, высказав это соображение, заметил, что готов сам её возглавить.

Премьер-министр Судзуки с этой идеей согласился и пообещал немедленно доложить о ней императору. Принял идею, как наиболее отвечающую сложившейся обстановке, и Хирохито. Монарх, однако, отклонил кандидатуру Того в качестве главы японской делегации и сам выступил с предложением, чтобы её возглавил экс-премьер принц Коноэ. По его мнению, он в большей мере отвечает образу современного либерального политика Великой Империи и сумеет на месте скорректировать позицию нации по ключевым вопросам — в части сохранения существующего режима, территориальных проблем и экономического взаимодействия в регионе. Этот вариант и был принят к исполнению. Оставалось толково скомплектовать состав самой делегации и договориться с наркоматом иностранных дел СССР о том, чтобы она была непременно принята официальными представителями Советского правительства. Такое исключительное поручение — договориться с Москвой о приёме высокой правительственной делегации — и получил от императора министр иностранных дел Того. Поручение было не из простых.

Утром 27 июня шведский банкир Якобсен встретился в Висбадене с руководителем американского разведцентра в Европе Даллесом и передал ему японские «мирные предложения». Телеграмму с текстом этих предложений Даллес немедленно направил в Вашингтон, резонно пол ахая, что мирная инициатива «главного дальневосточного противника» наверняка заинтересует президента Трумэна. Они могли очень пригодиться главе американской делегации на предстоящей встрече «Большой тройки» в Германии. В тот же день Якобсен сообщил о «мирных предложениях» Японии и представителям английской разведки в Лондоне.

В середине дня 28 июня министр иностранных дел Того получил донесение из Берна от посланника Касэ о передаче представителям США и Великобритании «мирных предложений» Японии… В последующие дни Токио сгорал от нетерпения в ожидании ответов на них из Вашингтона и Лондона.

Глава V Перегруппировка сил с учётом…

1
В конце июня, несмотря на чрезвычайную занятость проблемами предстоящей конференции глав союзных государств, председатель Совнаркома СССР выкраивал час-другой, чтобы обсудить какой-то из неотложных вопросов Дальневосточной кампании с маршалом Василевским. Сразу после полудня 29 июня Сталин вновь вернулся к теме «начальника штаба» Главного командования войск на Дальнем Востоке.

— Так кто же будет у вас начальником штаба, товарищ Василевский? — Верховный остановился посреди кабинета, искоса строго посмотрел на будущего Главкома дальневосточной группировки. — Пора всё наработки по планам фронтов свести к единому знаменателю.

Маршал Василевский доложил:

— Генерал армии Захаров всё же отказался от моего предложения и уже работает в штабе Забайкальского фронта, товарищ Сталин Свой отказ он обосновал тем, что работа во фронтовом штабе видится ему более активной. К тому же за время войны генерал Захаров достаточно сработался с маршалом Малиновским.

— В вашем штабе, товарищ Василевский, работа будет не менее активной, — вроде бы, недовольно возразил Верховный и тут же добавил: — Но настаивать не будем. У Ставки выбор в настоящее время богатый.

— Состоялся предметный разговор с генерал-полковником Курасовым, начальником штаба Земландской группы войск, которого я хорошо знаю по работе в Генштабе, — продолжил доклад маршал Василевский, — но и он попросил пока не перемещать его на другое место, товарищ Сталин, ввиду большой загрузки прибалтийскими делами. Во время приёма участников Парада Победы у меня состоялся разговор с начальником штаба 3-го Украинского фронта генерал-полковником Ивановым. В принципе он дал своё согласие.

— А вы полностью в нём уверены, товарищ Василевский? — выжидательная поза Верховного подтверждала серьёзность поставленного им вопроса. — Тот случай на 1-м Украинском фронте генерала Ватутина в сорок третьем об освобождении Гребёнки[34] на Фастовском направлении не повторится на Дальнем Востоке?

— Тот случай послужил для генерала Иванова предметным уроком, товарищ Сталин, — уверенно защитил подчинённого маршал Василевский. — Что дело обстоит именно так, свидетельствуют его последующая служба в штабах Закавказского и 3-го Украинского фронтов, а также недавнее присвоение ему очередного воинского звания «генерал-полковник».

Сам тон ответа маршала Василевского, по-видимому, убедил Верховного в правильности принятого решения в отношении кандидатуры начальника штаба Главного командования войск на Дальнем Востоке, и Сталин, как это не раз случалось в его кабинете, сразу перешёл к решению других важнейших вопросов.

Остановившись рядом с маршалом Василевским, Верховный не громко спросил:

— Когда вы планируете убыть к месту временной дислокации своего штаба, товарищ Василевский?

Будущий Главком дальневосточной группировки ответил без всяких раздумий:

— Через двое суток, товарищ Сталин, чтобы 5 июля непременно быть на месте. Кстати, не позднее этого срока всё фронты должны получить утверждённые Ставкой директивы.

— Получат, — спокойно подтвердил Сталин и уже на ходу добавил: — В ближайшие дни ГКО примет ряд постановлений по развитию проводной, радио- и телеграфно-телефонной связи Москвы с Забайкальем и Дальним Востоком[35]. Ставка должна иметь надёжную связь с вашим штабом и фронтовыми штабами, как это имело место на советско-германском фронте. Связь — важнейший фактор непрерывного и эффективного управления войсками.

— Есть полная уверенность, товарищ Сталин, что и с передислокацией войск удастся уложиться до конца июля, — маршал Василевский вернул разговор к наиболее «болезненной проблеме». — В последние дни июня перевозки войск и боевой техники достигли наивысшей отметки — до тридцати поездов в сутки. В общей сложности на железнодорожных путях Сибири, Забайкалья и Дальнего Востока и на маршах в районах сосредоточения и развёртывания находится в настоящее время до миллиона советских войск.

— Сейчас очень важно обеспечить надлежащую и прочную оборону государственной границы, а также побережья Японского моря и Татарского пролива, чтобы исключить любые неожиданности, — Верховный сделал акцент на первой части своего замечания. — Всё эти вопросы следует решить быстрее, не откладывая в долгий ящик.

Маршал Василевский возразил:

— Всё эти вопросы решаются комплексно, товарищ Сталин. С 1 июля оборона госграницы в Приморье приводится в состояние боевой готовности. Истребительная авиация фронтов и Приморской группы войск находится на аэродромах также в боевой готовности. Для прикрытия аэродромов от возможных воздушных десантов противника выделены мобильные танковые части. Оборона побережья в основном обеспечивается силами Тихоокеанского флота, а также Чугуевской оперативной войсковой группы.

Верховный закончил аудиенцию 29 июня пожеланием успехов, но всё же предупредил будущего Главкома дальневосточной группировки войск:

— Перед убытием из Москвы обязательно зайдите ко мне, товарищ Василевский. Придётся уточнить ещё некоторые вопросы боепитания войск.

Pix набиралось немало. Анализ ситуации, сложившейся на 1 июля, показал, что на железных дорогах Дальнего Востока не хватает угля. Местные ресурсы подошли к концу, и чтобы не сорвать график оперативных перевозок, требовалось получить разрешение ГКО на использование госрезервов, сохранявшихся в неприкосновенности. С отставанием от утверждённого графика шло накопление боеприпасов Медленно продвигались к районам боевых действий транспорты с самолётами. Затягивался ремонт бронетанковой техники. Серьёзно запаздывало комплектование медицинских учреждений.

Обоснованное беспокойство командования Забайкальского фронта вызывало положение в 6-й гвардейской танковой армии. С каждым днём нарастало отставание от графика движения эшелонов с её войсками и техникой.

Особенно остро ощущался недостаток автотранспорта в количестве трёх тысяч автомашин, которые предполагалось получить по месту выгрузки близ станции Даурия и в районе сосредоточения юго-западнее Тамцак-Булака.

Перед самым отъездом в Кремль во вторник, 3 июля, Верховный накоротке встретился на «Ближней даче» с будущим Главкомом дальневосточной группировки маршалом Василевским, ставшим на время кампании, «генерал-полковником Васильевым». Всё указания Сталина были конкретными, продуманными и взвешенными:

— Теперь от вас зависит очень многое, товарищ Василевский, и прежде всего непосредственная подготовка войск. Я скоро убываю в Берлин, на третью конференцию глав союзных государств. Обсуждению подлежат очень сложные вопросы: раздел Германии, контрибуции, новый порядок в Европе. Быстрота вашей операции обеспечит и силу нашего дальнейшего влияния на Дальнем Востоке, в Китае и Корее. Полная готовность войск и сил флота должна быть достигнута не позднее чем через три-четыре недели.

Прибыв утром 4 июля в Читу, ещё официально не назначенный командующим Забайкальским фронтом, маршал Малиновский сразу же приступил к решению неотложных вопросов сосредоточения фронтовых сил. Ровно сутки спустя он получил из рук маршала Василевского директиву Ставки на проведение наступательной операции. Особое внимание в ней обращалось на обеспечение бесперебойной работы железных дорог в границах фронта и прикрытие района сосредоточения главной войсковой группировки. Подготовку совместных наступательных действий войск Забайкальского фронта и Монгольской народно-революционной армии предлагалось закончить к 25 июля.

Верховный не любил неопределённостей и при подписании директивы Ставки приказал особо оговорить в ней порядок наступления войск генерал-полковника Кравченко: «6-й гвардейской танковой армии: действуя в полосе главного удара в общем направлении на Чанчунь к десятому дню операции форсировать Большой Хинган, закрепить за собой перевалы через хребет и до подхода главных сил пехоты не допустить резервов противника из Центральной и Южной Маньчжурии». Такая формулировка исключала сомнения относительно подлинного места танковой армии в оперативном построении фронтовых сил. Она могла находиться только в первом эшелоне наступающих войск и должна была вести за собой остальные армии.

Директива заканчивалась требованием строго соблюдать скрытность всех наших приготовлений: «К разработке плана операции допустить: командующего, члена Военного совета, начальника штаба фронта и начальника Оперативного управления штаба фронта — в полном объёме. Начальников родов войск и служб допустить к разработке специальных разделов плана без ознакомления с общими задачами фронта. Командующим армиями задачи поставить лично устно без вручения письменных директив фронта. Порядок допуска к разработке плана операции армии установить такой же, как для фронта. Всю документацию по оперативным планам действий войск хранить в личных сейфах командующего войсками фронта и командующих армиями».

В первый же день пребывания в Чите маршал Василевский поручил своему штабу организовать всестороннее изучение противника. Однако необходимость строгого соблюдения пограничного режима лишала возможности использовать такие средства и способы разведки, как артиллерийская инструментальная разведка, аэрофотографирование, боевая разведка. Поэтому во фронтах использовались в основном разведывательные данные центра и средства наземного визуального наблюдения. С этой целью в полосе 15-й армии Дальневосточного фронта каждый стрелковый полк имел до двадцати наблюдательных пунктов. В полосе 5-й армии Приморской группы войск было организовано почти шестьсот наблюдательных пунктов, с которых территория противника просматривалась на глубину до шести километров.

Была организована широкая сеть радиоперехвата. Радиоразведка круглосуточно работала и в штабах фронтов. С целью детального изучения оборонительных сооружений противника проводилось фотографирование приграничной полосы его обороны с самолётов без нарушения границ Маньчжурии и Кореи. Аэрофотографирование дало возможность полностью уточнить укрепления японцев в глубине до пятнадцати-двадцати километров.

Последующие дни первой декады июля будущий Главком дальневосточной группировки посвятил знакомству с войсками Забайкальского фронта. Вместе с маршалом Малиновским он побывал на основных участках сосредоточения войск, познакомился с условиями их предстартового размещения и моральным состоянием. С командующими 36-й, 39-й, 6-й гвардейской танковой, 53-й и 17-й армий удалось всесторонне обсудить оперативную обстановку и в пределах возможного — предстоящие боевые задачи.

Непосредственное знакомство с обстановкой на местах оказалось исключительно полезным с оперативной точки зрения. Были внесены существенные изменения в ранее принятые решения — сокращены сроки выполнения основных задач, предусмотренных директивой Ставки. Оказалось возможным форсировать Большой Хинган войсками 6-й гвардейской танковой армии не на десятый день операции, как планировалось ранее, а не позднее пятого дня. Почти на треть были сокращены сроки выхода общевойсковых армий на Маньчжурскую равнину. Овладение Хайларским укрепрайоном войсками 36-й армии было скорректировано не на двенадцатый, а на десятый день операции. Войска 53-й армии были смещены несколько правее, чем намечалось директивой Ставки, — в затылок 6-й гвардейской танковой армии с задачей неотступно следовать за ней.

В целом, на пять дней были сокращены первоначальные сроки и для войск, действовавших на правом крыле фронта — для 17-й армии и советско-монгольской конно-механизированной группы. Их стремительный прорыв к Дабаньшану, Долоннору и Калгану полностью исключал переброску резервов из Маньчжоу-Го и Центрального Китая в подкрепление фронтов Квантунской армии на Забайкальском и Приморском направлениях. Надёжно обеспечивался правый фланг ударной фронтовой группировки, наступающей непосредственно на Чанчунь и Мукден.

Ближе к вечеру 11 июля на командном пункте Монгольской народно-революционной армии маршалы Василевский и Малиновский встретились с её Главкомом маршалом Чойболсаном. Был обсуждён большой круг вопросов, связанных с участием монгольских войск в наступательной операции Забайкальского фронта. Организационно 5-я, 6-я, 7-я и 8-я кавалерийские дивизии, 1-я авиационная дивизия, 7-я бронебригада, отдельные танковый и артиллерийский полки, а также полк связи входили, в состав советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева[36]. Нанося удары на Долоннор и Калган, подвижная группа практически отрезала войска князя Дэ Вана, Суйюньской армейской группы и Северного фронта японской армии в Центральном Китае от главных сил Квантунской армии.

Всё предложения по уточнению оперативного плана для войск Забайкальского фронта были, как и ожидалось, без замечаний утверждены Ставкой.

Перед самым отъездом на Потсдамскую конференцию руководителей государств антигитлеровской коалиции днём 12 июля, Сталин подписал приказ Ставки о назначении маршала Малиновского командующим войсками Забайкальского фронта. В этот день будущий Главком дальневосточный группировки маршал Василевский находился уже в войсках Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева, которым предстояло начинать операцию с форсирования крупнейших водных преград — Амура и Уссури. Поэтому предстояло провести большое количество подготовительных мероприятий, а это требовало значительного по времени пребывания войск и штабов в выжидательных и исходных районах.

Маршал Василевский тотчас по прибытии в Лазарево, в штаб Дальневосточного фронта, распорядился о немедленном выдвижении главных фронтовых сил в выжидательные районы и обеспечении круглосуточного наблюдения за противником, особенно на участках предстоящего прорыва его обороны. Они были уже определены — восточнее Благовещенска, западнее Ленинского, на Бикинском направлении.

Уточняя боевые задачи фронта, будущий Главком дальневосточной группировки обратил особое внимание на действия истребительной авиации. Она должна была надёжно прикрыть с воздуха наземные войска и корабли Краснознамённой Амурской военной флотилии. Штурмовая и бомбардировочная авиация непрерывно обеспечивала действия стрелковых соединений при форсировании Амура и Уссури. С начала июля она находилась в полной боевой готовности к нанесению ударов по войскам и укреплениям противника на территории Маньчжурского Приамурья.

Это направление по своим физико-географическим условиям не позволяло развернуть крупную танковую группировку. Поэтому основной организационной единицей являлись здесь танковые бригады. Во 2-й Краснознамённой армии имелись три танковых бригады и три самоходно-артиллерийских дивизиона. 15-я армия имела три танковых бригады и четыре самоходно-артиллерийских дивизиона. В 5-м отдельном стрелковом корпусе имелась одна танковая бригада и два самоходно-артиллерийских дивизиона. Было принято решение использовать всё семь танковых бригад после форсирования Амура и Уссури в качестве передовых отрядов и немедленно выдвинуть их в исходные районы.

Утром 13 июля Верховный принял начальника артиллерии Красной Армии Главного маршала артиллерии Воронова, который доложил о выполнении постановления ГКО от 14 марта «Об усилении противовоздушной обороны Дальнего Востока и Забайкалья». Сформированные в короткий срок Забайкальская, Приамурская и Приморская армии ПВО генералов Рожкова, Полякова и Герасимова надёжно прикрыли главные коммуникации войск Дальнего Востока по всей линии соприкосновения с противником, а также наши приграничные города и важнейшие стратегические объекты в Восточной Сибири, на Сахалине, в Хабаровском и Приморском краях. Сталин приказал Воронову с 16 июля привести всё соединения ПВО Дальневосточного театра военных действий в состояние повышенной боевой готовности.

Самолёт командующего Забайкальским фронтом, словно челнок, торопливо сновал вдоль протяжённой монголо-маньчжурской границы от Даурии до Обото. Строго выполняя требования директивы Ставки, маршал Малиновский лично встречался с командующими своих объединений и устно ставил им боевые задачи, поскольку было категорически запрещено отдавать какие-либо письменные распоряжения. Генералы Лучинский, Людников, Кравченко, Манагаров и Данилов получили указания в кратчайший срок разработать всё планирующие документы и быть готовыми начать наступление не позднее 1 августа. Лишь командующему советско-монгольской конно-механизирован-ной группы Плиеву этот срок готовности был отсрочен на двое суток.

И находясь в Потсдаме, Верховный ни на час не выпускал из поля своего зрения предстоящую кампанию на Дальневосточном театре военных действий. Вскоре после прибытия в Бабельсберг и «коллективного завтрака» в своей временной резиденции, Сталин попросил генерал-майора Власика соединить его с Читой, со штабом будущего Главкома войск Дальнего Востока. Телефонная связь работала отлично.

Поздоровавшись, Верховный привычно спросил:

— Как идут у вас дела, товарищ Василевский? Будущий Главком войск Дальнего Востока доложил:

— Я только что вернулся из Приамурья, товарищ Сталин. Исходя из условий заболоченной местности, решили с генералом Пуркаевым заранее вывести ударные соединения его фронта в выжидательные районы.

— А как ведёт себя противник, товарищ Василевский? С его стороны наблюдаются ли какие-нибудь признаки беспокойства? Что предпринимается им близ границы, в укрепрайонах?

— По данным войсковой разведки японцы усиленно укрепляют свои позиции на Приморском направлении. Туда подтягиваются дополнительные войска, на границе ведутся оборонительные работы.

Завтра я вылетаю к маршалу Мерецкову и тогда более подробно доложу вам об оперативной ситуации в Приморской группе войск.

— Выясняйте обстановку, товарищ Василевский, и надо обязательно проработать вопрос о том, чтобы ускорить начало операции хотя бы суток на десять.

Маршал Василевский решительно возразил:

— Едва ли это возможно, товарищ Сталин. Войска всех фронтов испытывают большие трудности с накоплением необходимых материально-технических средств. С большим отставанием от графика доставляются на фронтовые и армейские склады необходимые боеприпасы. Не утешителен и метеопрогноз на конец июля. Ожидается начало муссонов.

— Я не настаиваю на обязательном переносе сроков начала операции, — согласился Верховный, — но прошу выяснить наличие такой возможности.

— Я всё же прошу оставить прежний срок начала операции, товарищ Сталин, — продолжал упорствовать будущий Главком войск Дальнего Востока.

Но Верховный задал следующий вопрос:

— Товарищ Малиновский уже сумел озадачить своих боевых командармов?

— Маршал Малиновский вместе с генералом Плиевым находится сейчас в Улан-Баторе, товарищ Сталин. Окончательно отрабатываются вопросы взаимодействия, уточняются тактические и оперативные задачи войск советско-монгольской конно-механизированной группы.

— А состав её с монгольской стороны уже окончательно вам известен?

— Да, товарищ Сталин. Этот вопрос решён с маршалом Чойболсаном ещё пять дней назад, когда я и Малиновский встречались с ним в Обото.

— Танковый состав для товарища Кравченко получен полностью? — продолжал выяснять ситуацию Верховный. — Как решается вопрос с автотранспортом?

— По танкам и САУ вопрос практически закрыт, а вот с автотранспортом войска испытывают немалые трудности, товарищ Сталин. Инженерные части всё ещё не могут покрыть дефицит по кузовам из американских поставок.

— Необходимо снять остроту с автотранспортом за счёт внутренних военных округов. Свяжитесь, товарищ Василевский, с генералом Хрулёвым[37] и договоритесь с ним, чтобы он до конца июля закрыл имеющийся недокомплект. Такая возможность у нас имеется. Боеготовность наших войск не должна быть зависима от американских поставок. А я здесь напомню президенту Трумэну, что союзники не очень-то выполняют, взятые ранее обязательства.

После убытия маршала Василевского в Читу, командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Пуркаев немедленно озадачил своих командармов. Генералы Терёхин, Мамонов, Черемисов, Пашков и Гнечко[38] получили его личные указания о подготовке вверенных им войск к переходу в наступление также не позднее 1 августа. Никакие «отягчающие обстоятельства» при этом в расчёт не принимались. Генерал армии Пуркаев заметил, что всё планирующие документы штабы 2-й Краснознамённой, 15-й и 16-й армий, а также 5-го отдельного стрелкового корпуса и Камчатского оборонительного района должны представить в штаб фронта до 26 июля.

Когда точно в полдень 17 июля председатель Совнаркома СССР И. В. Сталин впервые встретился в Бабельсберге с американским президентом Г. Трумэном, вопрос об участии Советского Союза в войне против Японии обсуждался лишь «в принципе», ввиду того, что «для английского народа эта война стала далёкой войной и он мало проявляет к ней интереса». Председатель СНК СССР подтвердил данные на Ялтинской конференции обещания, по поводу участия Советского Союза в войне против общего врага, но заметил, что запаздывание американских материально-технических поставок в дальневосточные порты несколько отодвигает ранее обозначенный срок перехода советских войск в наступление. Это произойдёт, по-видимому, только в середине августа.

Но будущий Главком войск Дальнего Востока руководствовался несколько иными сроками. Незыблемым рубежом для маршала Василевского оставалось 1 августа. Прибыв 18 июля в Жариково, в штаб Приморской группы войск маршала Мерецкова, он внимательно ознакомился с исключительно трудным характером района предстоящих боевых действий Горы, болота и таёжные дебри не только затрудняли взаимодействие наступающих армейских группировок, но и почти полностью лишали их возможности осуществления тактического манёвра. Практически в полосе каждой наступающей армии оказывалась пригодной для движения войск и техники только однадорога, идущая в глубь Маньчжурии.

В отличие от Забайкальского фронта, в полосе наступления которого противник не имел в приграничной полосе подготовленной обороны, войскам Приморской группы предстояло прорывать долговременную оборону японцев. В связи с этим отдельные танковые бригады, усиленные тяжёлыми самоходно-артиллерийскими полками, придавались общевойсковым соединениям и должны были совместно с ними, действуя в качестве танков непосредственной поддержки пехоты, прорывать оборону противника. Максимальная плотность танков и САУ создавалась в полосе главного удара 5-й армии — сорок танков и САУ на один километр фронта.

После прорыва обороны противника отдельные танковые бригады планировалось использовать в составе передовых отрядов общевойсковых армий для развития успеха. Кроме обычных задач передовых отрядов: захват узлов дорог, переправ и важных объектов боепитания войск в глубине, отдельные танковые бригады в 1-й Краснознамённой армии должны были также проделывать проходы через таёжные районы для общевойсковых частей и соединений.

В качестве подвижных войск Приморской группы использовался 10-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Васильева. Его задача состояла в том, чтобы, войдя в прорыв в полосе 5-й армии, после овладения ею тыловым оборонительным рубежом противника, по реке Муданьцзян, развивать наступление в общем направлении на Гирин и во взаимодействии с 6-й гвардейской танковой армией Забайкальского фронта завершить рассечение и окружение главных сил Квантунской армии в центре Маньчжурии, в районе Чанчуня.

При обучении войск и штабов, Военный совет Приморской группы основное внимание уделил организации и ведению прорыва полос укрепрайонов. Тут требовались стремительные действия боевых групп в условиях горно-таёжной и заболоченной местности; умение воинов совершать длительные марши по бездорожью с прокладкой колонных путей, преодолевать горы и леса, форсировать водные преграды.

В директиве Военного совета указывалось: «При обучении войск наступательному бою добиться, чтобы войска умели вести наступательные бои с прорывом сильно укреплённых полос противника, вести манёвренный бой с обходом его оборонительных полос по бездорожью с выходом на коммуникации с целью окружения и уничтожения».

План учений и сборов рядового и офицерского состава, изложенный в директиве, предусматривал отработку ключевых тем: марш усиленного стрелкового полка по бездорожью в горно-лесистой местности и встречный бой; наступление усиленного стрелкового полка в глубине обороны противника в лесисто — болотистом районе с последующим наступлением на противника, поспешно перешедшего к обороне; форсирование усиленным стрелковым полком водной преграды с последующим наступлением и прорывом обороны противника; действия танковой бригады при прорыве обороны противника в лесисто — болотистой местности, развитие прорыва войсками, которым предстояло форсировать реки Амур, Аргунь, Сунгача, Уссури и участвовать в морских операциях, проводились учения с практической погрузкой на переправочные и десантные средства, выгрузкой с них и последующими действиями по захвату и закреплению плацдарма на берегу противника. В условиях, приближённых к реальным, отрабатывались вопросы взаимодействия десантов с корабельной артиллерией и авиацией.

Личный, состав кораблей, частей и соединений Тихоокеанского флота и Краснознамённой Амурской военной флотилии изучал опыт проведения Керченско-Феодосийской, Новороссийской, Севастопольской и Эзельской операций, а также особенности ведения боевых действий Днепровской и Дунайской военными речными флотилиями, способы высадки морских десантов в экстремальных условиях.

Оперативно-тактическая подготовка генералов, офицеров и армейских штабов осуществлялась испытанным методом проведения командно-штабных учений со средствами связи, на военных играх на картах и на макетах, а также при проведении учений в сложных условиях горно-пустынной и горно-лесистой местности.

С командирами корпусов и офицерами штабов занятия проводили лично командующие армиями. Командиры корпусов и дивизий, в свою очередь, проводили занятия с офицерским составом и подчинёнными штабами. Подготовка и сколачивание штабов проводились с учётом опыта войны на советско-германском фронте.

В течение недели, с 15 по 21 июля, в частях 39-й, 59-й и 300-й стрелковых дивизий перед рядовым и сержантским составом выступил командующий 1-й Краснознамённой армии дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Белобородов. Он рассказал подчинённым о боевом пути прославленного орденоносного объединения, о героизме советских воинов в боях у озера Хасан и на реке Халхин-Гол, о взаимной выручке в бою и призвал весь личный состав соединений крепить и множить боевые традиции орденоносной армии, своих частей и подразделений.

Учитывая сложные условия наступления, маршал Мерецков предложил, по опыту Берлинской операции 1-го Белорусского фронта, начать атаку главных сил Приморской группы ночью с использованием прожекторных установок. Будущий Главком войск Дальнего Востока маршал Василевский, однако, поручил проверить эту возможность в ходе текущих тактических учений. Они выявили ряд серьёзных трудностей ночного наступления в условиях горно-таёжной местности, и в конце концов от этого варианта боевых действий пришлось всё же отказаться.

Восторжествовал другой практичный вариант. Опираясь на данные разведки, командование Приморской группой войск учло, что между узлами сопротивления, а также между укрепрайонами оставались значительные промежутки, не заполненные фортификационными сооружениями. Так что линия обороны противника оказывалась не совсем сплошной. Эту слабость и было решено использовать в полной мере при атаке передней полосы.

На пятый день Потсдамской конференции, 21 июля, председатель СНК СССР получил очередное послание президента Трумэна, в котором американская сторона вновь поднимала вопрос о размещении своих радио- и метеорологических станций в Хабаровске и Петропавловске-Камчатском.

В присутствии начальника Генштаба Сталин отреагировал на этот ход Трумэна прозаически определённо:

— Американы решили добиться своего во что бы то ни стало, товарищ Антонов. Намерены установить наши дальневосточные параметры. Не погода и не тайфуны их, конечно, интересуют. Им хочется как можно больше знать о наших коммуникациях, портах и аэродромах.

Начальник Генштаба согласился:

— Отказать союзнику на этот раз, в преддверии начала нашего конфликта с Японией, товарищ Сталин, не удастся. Вот делегацию американских специалистов раза в два, примерно до пятидесяти человек, надо сократить.

— Пожалуй, так и поступим, товарищ Антонов. Подготовьте наш ответ в таком духе президенту Трумэну. Сошлитесь на трудности размещения их военного персонала.

2
Ответ от американского резидента в Европе Даллеса напряжённо ждал японский посланник в Швейцарии Касэ. Но его, не менее напряжённо, ждали и в Токио. Ответ на японские «мирные инициативы» не поступил из Вашингтона ни в конце июня, ни в первые дни июля. Министр иностранных дел Того объяснял возникшую паузу в контактах подготовкой американской стороны к встрече «Большой тройки». Радикально настроенный в отношении Советов военный министр генерал Анами считал, что после сражения за Окинаву американцы станут более сговорчивыми на переговорах, поскольку понесли невиданные до того потери[39]. Значительно большие потери Японии их мало интересовали[40].

Мнение военного министра в наибольшей степени отражало реальное положение вещей. 2 июля военный министр США Стимсон представил президенту Трумэну «Памятную записку», подготовленную при участии военно-морского министра Форрестола и исполняющего обязанности госсекретаря Грю. Ответственный документ свидетельствовал: «Имеются основания полагать, что последующие за высадкой десанта операции по овладению Японией могут оказаться длительными и потребуют с нашей стороны больших затрат и упорной борьбы… Если мы осуществим высадку на одном из главных островов и начнём захватывать Японию, японцы, по всей вероятности, станут сопротивляться до последней капли крови. У них весьма развито чувство патриотизма, поэтому они, без сомнения, быстро откликнутся на призыв оказать фанатическое сопротивление и не допустить захват страны.

Начав вторжение, нам придётся, по моему мнению, завершить его даже ещё более жестокими сражениями чем те, которые имели место в Германии. В результате мы понесём огромные потери и будем вынуждены оставить Японию, причём наши войска окажутся даже в более ослабленном состоянии, чем после войны с Германией. Причиной этого явится, во-первых, различие в национальном характере между японцами и немцами, а во-вторых, то, что территория, на которой развернутся военные действия, здесь гораздо больше и к тому же обладает целым рядом особенностей, затрудняющих ведение наступательных операций».

Разработанный Комитетом начальников штабов США план высадки войск на японские острова включал два этапа. Сначала предусматривалось десантирование трёх корпусов 6-й армии в южной части острова Кюсю. Начало этой операции под кодовым названием «Олимпик» намечалось на 1 ноября сорок пятого года. И лишь в случае её успеха, 1 марта сорок шестого планировалось осуществить операцию под кодовым названием «Коронет», предусматривающую высадку двух армий в составе четырнадцати дивизий на остров Хонсю. Но в плане имелась оговорка, что сроки высадки десантов могут быть перенесены и на более поздние сроки.

Правительства и военные командования Соединённых Штатов и Великобритании признавали, что если СССР не вступит в войну против Японии, то для вторжения на японские острова им потребуется семимиллионная армия, а сама война затянется ещё минимум на полтора года. Операции в метрополии будут стоить Америке более одного миллиона жертв. Их союзники также могли понести большие потери.

В середине первой декады июля, когда в Токио усиленно формировалась делегация экс-премьера принца Коноэ для переговоров в Москве, в Берн на имя Даллеса из Вашингтона поступила «обнадёживающая телеграмма» с пожеланиями Соединённых Штатов к Японии. Американцы выразили согласие сохранить в стране институт императора, но высказались за изменение конституции страны, не указав конкретно, каких именно положений это касалось. Не было в телеграмме и ответа на вопрос о послевоенной судьбе Кореи и Тайваня, сохраняются ли они за Японией.

Передавая содержание полученной из Вашингтона телеграммы шведскому банкиру Якобсену, Даллес особо предупредил «связного», что Япония должна, как можно, скорее начать официальные мирные переговоры с Соединёнными Штатами, ибо вступление Советского Союза в войну на Тихом океане положит конец любым сепаратным соглашениям. Тогда Японию ждёт безоговорочная капитуляция со всеми, вытекающими из неё последствиями. Якобсен тотчас передал эти «новости» коллегам Иосимуре и Китамуре, а те посланнику Касэ. Так из уст «непримиримого врага» Великая Империя получила достоверные сведения о готовящемся вступлении Советского Союза в войну против «восточного соседа».

Это был вероломный ход американского руководства, которое проводило троякую дальневосточную игру в отношении Токио, Москвы и Яньани. Японию оно запугивало скорым нашествием Красной Армии. Предавало гласности военные приготовления Советского Союза, разгласив заранее секретные решения Ялтинской конференции «Большой тройки». Обеспечив войска Чан Кайши современным оружием, оно направило их главные усилия не против японских оккупантов, а против 4-й и 8-й Народно-освободительных армий Китая на уже освобождённых территориях провинций Шэньси, Ганьсу и Нинся. Над великим китайским народом нависла новая реальная угроза порабощения, но теперь не японским, а американским империализмом.

В ночь на 6 июля посланник Касэ направил в Токио телеграмму, в которой подробно изложил суть американского ответа на «мирные предложения» Японии. В ней особо превозносилось согласие Соединённых Штатов сохранить институт императора. По образу действий американской стороны, он вообще опустил вопрос о дальнейшей судьбе Кореи и Тайваня, лишь, между прочим, упомянув о необходимости изменить конституцию страны.

Получив на следующий день столь «половинчатый ответ» на дипломатические инициативы Японии, министр иностранных дел Того не сразу решился доложить содержание телеграммы из Берна премьер-министру Судзуки. А что конкретно он скажет о вынужденной корректировке конституции и о перспективах важнейших заморских территорий? Кто впредь будет хозяйничать в Корее и на Тайване, без которых Великой Империи будет очень нелегко обеспечить свои потребности в важнейших полезных ископаемых? Да и рабочая сила там обходится втрое-вчетверо дешевле, чем в метрополии.

Но на этот раз Судзуки сам позвонил Того, спросил:

— Есть ли какие новости из Европы, Того?

— Я только что собирался зайти к вам, господин премьер-министр, — сдержанный тон «первого дипломата» Японии настораживал. — Утром поступила телеграмма из Швейцарии, от нашего посланника Касэ. Он сообщает, что американская сторона частично согласна с нашими «мирными предложениями» и предлагает начать официальные переговоры на уровне правительственных делегаций. Но тут возникает сразу несколько вопросов.

— Да, Того, у меня тоже возникло сразу несколько вопросов, — озабоченно возразил Судзуки. — С кем конкретно должна вести переговоры наша правительственная делегация? Где должны проходить эти переговоры — в Вашингтоне или в Токио? К тому же, чтобы вступить в переговоры с Соединёнными Штагами, необходимо подписать с ними какой-то документ о временном перемирии. Кто и в какие, по-вашему, сроки должен ответить правительству Великой Империи на эти жгучие, кардинальные вопросы?

— Да, в телеграмме Касэ ничего не говорится по этому поводу, господин премьер-министр. Это нам ещё предстоит выяснить. Сегодня же я намерен направить телеграмму в Берн, чтобы быстрее получить исчерпывающие ответы. Резерва времени у нас нет. Это я хорошо понимаю.

— О каком резерве времени, Того, может идти речь, если стремительно нарастают угрозы с Севера! Советы не станут ждать, пока мы согласуем всё нерешённые вопросы с американцами. Как быть в таком случае?

— Но что же поделаешь, господин премьер-министр, если раньше мы были столь недальновидными в отношении Советского Союза? До самого последнего времени наша враждебность была столь очевидной для Москвы, что теперь надо благодарить бога за его благосклонное отношение к Великой Империи. Возможно, нам ещё удастся избежать войны, если миссия принца Коноэ всё же состоится и приведёт к желаемому успеху. Надежда остаётся.

— Вы что же, Того, сами готовите ответственную миссию и тем не менее сомневаетесь в её успехе? Впрочем, я уже начал забывать о некоторых причудах завзятых дипломатов — до самого последнего момента не верить в искренность противоположной стороны. Я полагаю, что Советы, понеся огромные потери в войне с рейхом, не станут особо куражиться, чтобы непременно продемонстрировать свою мощь против Великой Империи. Мы имеем на материке Квантунскую армию, и, надеюсь, в Москве понимают, что в схватке с нею их тоже ждут немалые жертвы.

Министр иностранных дел согласился.

— Я тоже очень надеюсь на войска генерала Ямады, господин премьер-министр. Но Генштаб армии полагает, что в создавшихся условиях целесообразно подкрепить их за счёт 10-го фронта на Тайване. После утраты Окинавы сражаться за отдалённый остров не имеет большого смысла.

— Это, пожалуй, верное предложение, Того, — председатель Высшего совета по руководству войной поддержал «первого дипломата» Японии. — Но, скорее всего, мы должны вначале решить судьбу войск 17-го фронта в Корее. Это наиболее очевидный резерв Квантунской армии. В данном случае не потребуется больших передислокаций. Будет гак, как решит, в конце концов, император.

— Господин премьер-министр, фронт туда, фронт сюда — всё это оперативные вопросы. Пусть их решают военные. Нам, дипломатам, вполне хватает своих «кроссвордов».

— Кстати, Того, а какие конкретные условия выдвигают американцы в отношении наших претензий на Корею и Тайвань? — Судзуки задал самый сложный и неприятный вопрос. — Меня это интересует не менее, чем то, что случится с конституцией Великой Империи.

— В телеграмме Касэ ничего не говорится о судьбе Кореи и Тайваня, господин премьер-министр. Возможно, американская сторона сознательно откладывает эту проблему на более поздние сроки. Многое, если не всё, решит предстоящая конференция «Большой тройки».

Премьер Судзуки закончил разговор на «грустной ноте»:

— Великая Империя оказалась за бортом мировой политики, Того. Этот факт следует признать со всей определённостью. Похоже, что безоговорочной капитуляции нам уже не избежать. Как всё переменилось.

Обострённое чувство тревоги будоражило воображение генерала Умэдзу, и ближе к полдню 7 июля он, без предварительной договорённости о встрече, собственной персоной появился в кабинете «первого дипломата» Японии. Разговор начался без всяких вступлений. Начальник Генштаба опустился в кресло возле стола министра, сказал:

— Вы обещали, Того, регулярно информировать меня о ситуации в Европе. Можете поделиться свежими новостями?

— Пока, Умэдзу, я располагаю европейскими новостями сугубо дипломатического свойства.

— Они в пользу империи, Того, или, напротив, окончательно рушат наши надежды?

— Они носят «загадочный характер», Умэдзу. Янки готовы вступить с Японским правительством в переговоры о перемирии, но выдвигают туманные предварительные условия.

— Каковы эти условия, Того?

— Они касаются корректировки нашей конституции, но посланник Касэ не сообщает, какие именно её статьи не устраивают американцев.

— А что сказано о заморских территориях, Того?

— Ничего не сказано, Умэдзу. Ни о Корее, ни о Тайване, без которых империи трудно обеспечивать свою жизнь.

— А каково, Тога, участие Советов в нашей судьбе?

— Сказано, Умэдзу, что Советский Союз в ближайшее время начнёт войну против Империи.

— Что касается начала войны с Советами, то я вполне могу успокоить вас, Того. Война начнётся не ранее чем через полгода, а, возможно, и позднее.

— На чём основан ваш оптимистический прогноз, Умэдзу?

— Советам, Того, придётся решать проблему Квантунской армии. Её миллионный личный состав занимает семнадцать хорошо оборудованных на местности укрепрайонов. И ещё. Позиции генерала Ямады прикрывает четырёхсоткилометровая гряда Большого Хингана, реки Аргунь, Амур и Уссури, горы Чанбайшань. При сносном боепитании армия может успешно противостоять Красной Армии не менее двух лет.

— Но русские перебросят против неё свои лучшие силы, отличившиеся в войне с Германией, Умэдзу!

— Это не так просто сделать, Того. Западную Россию связывает с Дальним Востоком лишь одна транссибирская железная дорога, возможности которой весьма ограничены.

— Согласен, Умэдзу. Трудностей у Советов хватает, но нам надо продолжать усиливать войска генерала Ямады, чтобы исключить всякие неожиданности.

— Генштаб только и занимается решением этих злободневных и неотложных проблем, Того.

Только через день, Того смог выполнить своё обещание премьер-министру и направил срочную телеграмму в Берн. Посланнику Касэ поручалось в предельно сжатые сроки прояснить у Даллеса вопросы относительно корректировки конституции, а также послевоенной судьбы Кореи и Тайваня. Но тут же обнаружились новые неприятности для участвующих в контактах сторон. Американская пресса стала в открытую писать о ведении сепаратных переговоров Японии и Соединённых Штатов по поводу заключения соглашения о мире.

Утром 10 июля вновь заседал Высший совет по руководству войной. Первым делом, по предложению премьер-министра Судзуки, он утвердил принца Коноэ специальным эмиссаром Японии на переговорах в Москве. Никто из членов Совета, однако, не поставил вопрос о том, существует ли договорённость с Правительством СССР на предмет её приёма ответственными представителями. Утвердили в предположении, что будет принята, и… перешли к обсуждению очевидных проблем. А их набиралось немало.

Императора страшно угнетали разрушения в столице после массированных бомбардировок американской авиации. Поэтому он, то и дело, ставил вопрос перед Высшим советом об усилении противовоздушной обороны Токио. Но средств и технических возможностей решительно не хватало. Истребительная авиация понесла невосполнимые потери в боях за Окинаву, а зенитная артиллерия оказалась малоэффективной, поскольку американские «летающие крепости» «Б-29» сбрасывали свой смертоносный груз с большой высоты и безнаказанно уходили на удалённые островные авиабазы. Кошмар безжалостных бомбардировок нарастал каждодневно.

Премьер-министр Судзуки выразил неудовольствие докладом военного министра генерала Анами о провальных темпах мобилизации в метрополии и на материке. До конца первой декады июля группировка войск в метрополии на третьем этапе мобилизации возросла только на четыре пехотных дивизии и пять смешанных бригад. Штаб 40-й армии на острове Кюсю получил в своё распоряжение одну дивизию береговой обороны и две смешанных бригады. По мнению председателя Высшего совета по руководству войной, Генштаб армии вообще излишне увлекается формированием дивизий береговой обороны. Тогда, как всем членам Совета известно, что скудное обеспечение их транспортными средствами резко ограничивает мобильность этих соединений. Недостаток же артиллерии в них делает проблематичным полномасштабное выполнение архиважных оборонительных задач.

Попытка начальника Генштаба армии генерала Умэдзу объяснить низкие темпы мобилизации исчерпанием людских ресурсов не смогла переубедить премьер-министра. Судзуки продолжал стоять на своём, что военное министерство неоправданно свернуло мобилизационную работу на почти половине призывных пунктов и не заботится о восстановлении порушенной бомбардировками оборонной промышленности. Следует принять кардинальные меры по укреплению двух главных войсковых группировок — в метрополии и Квантунской армии на материке. В противном случае Великой Империи не устоять. Поражение станет неизбежным.

В ночь на 11 июля министру иностранных дел Того доложили текст заявления исполняющего обязанности госсекретаря США Грю по поводу распространившихся по миру слухов о закулисных переговорах американских и японских представителей в разных точках Европы. «Первый дипломат» Америки дезавуировал многочисленные публикации по этому поводу, уверяя, прежде всего, союзников своей страны в том, что это результат психологической войны со стороны общего врага. Грю продекларировал традиционную фразу, что политика Американского правительства была, есть и будет основываться на требовании безоговорочной капитуляции Японии.

Окончательно согласовав вопрос о составе делегации принца Коноэ с премьер-министром Судзуки, министр иностранных дел Того в середине дня 12 июля тотчас направил телеграмму послу Японии в Москве Сато. Ему поручалось лично посетить наркома иностранных дел Молотова и вручить письмо, в котором попросить его согласия на приезд в Советский Союз высокой японской делегации во главе с экс-премьером Коноэ в качестве официального представителя императора. На следующий день Сато был принят заместителем наркома иностранных дел Лозовским и вместе с письмом премьер-министра Судзуки вручил ему послание Хирохито, выражавшего «свою волю, чтобы положить скорее конец войне» и восстановить мир на Дальнем Востоке.

Послание императора, однако, игнорировало очевидную реальность. Без всяких на то оснований Хирохито заявлял: «Безоговорочная капитуляция, на чём настаивают США и Англия, не может быть принята Японией, но, если на этом не будут настаивать, Япония может пойти на компромисс по другим вопросам». И в безвыходной ситуации Япония добивалась особого к себе расположения со стороны невоюющего пока что с ней северного соседа. Советы, однако, действовали строго в рамках принятых союзниками договорённостей.

Всё попытки посланника Касэ выйти на контакт с американским резидентом в Европе Даллесом ни 14, ни 15 июля не увенчались успехом. На всё его запросы шведский банкир Якобсен отвечал, что «предмет их жгучего интереса» находится где-то в Германии и вообще маловероятно, что в ближайшее время Даллес снова объявится в Швейцарии. Ни военный, ни военно-морской атташе, генерал Окамото и капитан 2-го ранга Фудзимура, также ничего разузнать не смогли. Тупиковая ситуация угнетала. Вечером 16 июля Касэ сообщил в Токио телеграммой, что его связь с американским представителем временно прервалась из-за отсутствия «адресата».

Настойчиво, но одинаково безуспешно добивался получения ответа на письмо своего правительства и посол Сато в Москве. Единственное, что ему всё же удалось узнать 16 июля, так это неприятную весть о том, что нарком Молотов временно отсутствует в столице, а без него кто же решит столь важный вопрос — принимать или не принимать высокую японскую делегацию?

После 24 июня, став свидетелем грандиозного Парада Победы на Красной площади, посол Сато почувствовал себя в Москве крайне неуютно. Практически ежедневно затем он с ужасом представлял себе, что показанная во время парада военная мощь Советов не сегодня-завтра будет брошена против «старомодной армии» его страны. Сато был совершенно уверен, что в Токио не вполне осознают нависающую над ней смертельную опасность. Посол Великой Империи сделал для себя однозначный вывод, что перед такой мощью и Квантунской армии не устоять. Тревоги нарастали. Военные из атташата ежедневно докладывали послу, что поток воинских эшелонов в восточном направлении не уменьшился и в июле. Ориентировочные подсчёты о переброске советских войск устрашали, нагнетали обстановку.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу стал в последнее время частым собеседником министра иностранных дел Того. Сведения, которыми оба они располагали в силу повседневных служебных обязанностей, взаимно дорисовывали картину трудных будней на военном и дипломатическом фронтах. Противоречивые «векторы» нелегко было направить в одну сторону, свести к «общему знаменателю», но это надо было сделать, чтобы выработать приемлемые решения. Всем хотелось быть «на плаву».

К необходимости подобных действий обязывали и бурные заседания Высшего совета по руководству войной, которые уже мало что давали практически, но всё же помогали его членам установить близкое к реальности фактическое положение вещей. Кстати, никто уже не отрицал, что оно складывалось ужасным, но всех терзала ближайшая перспектива — ведь так хотелось заранее узнать, что ждёт Великую Империю за «горизонтом».

Начальник Генштаба армии высказался осторожно:

— Вы, Того, несомненно, знаете больше, что творится в Европе, но на волне недавних перемен и вам нелегко разглядеть ближайшее будущее. Десять лет Гитлер проводил свою авторитарную политику, не боясь, ошибиться.

«Первый дипломат» Японии не стал скрывать обуревавших его пронзительных тревог:

— Больше или меньше знать или понимать, Умэдзу, — всё это в нынешней обстановке носит весьма относительный, я бы даже сказал, весьма условный, проблематичный характер. Всегда и любому человеку трудно быстро перестроить свои ориентиры на противоположные, но именно так случилось с Японией. Судьба Великой Империи требует от нас быстрой и кардинальной перестройки.

— Что вы имеете в виду, Того?

— Только то, Умэдзу, что ещё недавно, даже год и тем более два-три года назад Япония, выступив в удобный момент против Советов на Востоке, возможно, могла склонить военную чашу на сторону рейха. Мы этого не сделали. Упустили свой шанс. Ждали ещё более убедительных побед германского фюрера, чем те, что вермахт одержал в сорок первом под Вязьмой, в сорок втором в Крыму и под Харьковом. Теперь ясно и нам, что тогда были последние звёздные месяцы вождя германского народа…

— Какая у вас тонкая философия, Того, — вкрадчиво прервал причитания министра иностранных дел начальник Генштаба армии. — Выходит, определённый, обоснованный риск не заказан не только военным, но и дипломатам?

Того не придал реплике собеседника никакого значения:

— Вам это, пожалуй, неизвестно, Умэдзу, но Отт[41] много раз напоминал тогдашнему руководству Японии, что благоприятных шансов может впредь и не наступить. Так, впрочем, и случилось. Курск развеял всё иллюзии на победу Германии, а, значит, уплыли в небытие и наши «удобные моменты». С начала сорок пятого всё круто изменилось. После Вислы Красную Армию было уже не остановить.

— Мы всё сильны задним умом, Того, — горестно, не упрекая собеседника, заметил начальник Генштаба армии.

— Искать примирения с Советами следовало в сорок третьем, Умэдзу, а не продолжать совершать мелкие козни против их кораблей на тихоокеанских коммуникациях. После утраты Минска и Киева стало уже очевидным, в чьи паруса подул подлинный тайфун.

— Я где-то прочитал недавно, Того, что политика посложнее физики и математики, поскольку в ней слишком иного переменных величин[42].

— Это справедливо в такой же степени, Умэдзу, — тут же отозвался министр иностранных дел, — как и то, что Великая Империя в одночасье оказалась в середине сорок пятого один на один против сверхмощного блока, противостоящего грозной «оси». Берлин — Рим — Токио.

Начальник Генштаба армии снова вернул разговор на «круги своя»:

— Надеюсь, Того, вы разделяете моё мнение об исчерпании наших людских резервов?

«Первый дипломат» Японии, однако, пошёл ещё дальше и откровенно заявил:

— Как это ни печально, Умэдзу, но я считаю наши новые формирования ненадёжным войском, на которое не стоит чересчур уповать. Если Советы обрушат на Квантунскую армию сверхмощные удары, то всё свежие дивизии, сформированные из наших колонистов в Китае, корейцев и русских белогвардейцев, тотчас разбегутся. Какими силами тогда Генштаб армии закроет образовавшиеся бреши?

— Вы более чем правы, Того.

Телеграмма от посла Сато из Москвы не поступила в Токио и 17 июля. Премьер-министр Судзуки справился у «первого дипломата» Японии:

— Приглашение из Москвы всё ещё не поступило, Того?

— Нет, господин премьер-министр. Надежды мизерные, что мы вообще его получим, — сам тон ответа министра иностранных дел подтверждал, что так, видимо, оно и случится.

— А может, всё же напомнить Сато о наших тревогах? Время уходит, а мы из месяца в месяц не можем никак договориться о чём-то конкретном ни с американцами, ни с Советами, — посетовал Судзуки.

— Мы утратили политическую инициативу, господин премьер-министр. Так тяжёлая война распорядилась с судьбой Великой Империи.

— Но будем ждать, Того. Я всё же лелею некоторую скромную, но стойкую надежду.

Вечером 18 июля посол Сато был приглашён в наркомат иностранных дел СССР и из уст того же заместителя наркома Лозовского получил ответ на недавнее письмо премьер-министра Судзуки и послание императора Хирохито. Он не порадовал японского дипломата.

Лозовский заявил, что Советское правительство внимательно изучило оба документа с японской стороны и пришло к однозначному заключению, что в позиции Японского правительства существенных изменений не произошло. В послании императора не нашли отражения ни цели визита принца Коноэ, ни его фактические полномочия. В итоге аудиенции заместитель наркома иностранных дел СССР констатировал: «Советское правительство не видит возможности дать какой-либо определённый ответ по поводу послания императора Японии, а также миссии князя Коноэ».

Весь следующий день посол Сато мучительно ломал голову над текстом «коварной телеграммы», которую должен был срочно отослать в Токио. Он достаточно понимал, что срыв важной миссии экс-премьера Коноэ в Москву может больно ударить и по его дипломатической репутации. Посол Японии впал в депрессию, понимая, что фактически это был отказ в доверии не столько ему лично, сколько его стране, снискавшей позорные титулы милитариста и агрессора… Сато отправил телеграмму в адрес министра иностранных дел Того вечером 19 июля, обосновав отказ в приёме делегации принца Коноэ тем, что японские соображения носят слишком общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений. Советы не желают приобрести репутацию каких-то «сиюминутных сепаратистов».

Настойчивость, которую демонстрировал в середине лета премьер-министр Судзуки, добиваясь ускорения темпов третьей мобилизации, принесла некоторые плоды. В течение второй декады июля были закончены формированием ещё три пехотных дивизии и две смешанных бригады. Высший совет по руководству войной и эти формирования направил на усиление 1-го фронта генерала Кита, чтобы исключить любые неожиданности на опасном Приморском направлении. Командующий Квантунской армией генерал-лейтенант Ямада поддержал обоснованное решение Высшего совета. Он также предложил военному министру генералу Анами быстрее решить вопрос о подчинении ему войск 17-го фронта генерала Кодзуки, дислоцированных в Корее. Это позволяло штабу Квантунской армии доработать план обороны северокорейского побережья и иметь в качестве ближайшего оперативного резерва ещё семь пехотных дивизий и две смешанных бригады. Они насчитывали свыше ста тридцати тысяч человек.

Но выявились и вопиющие недостатки форсированной мобилизации всего пригодного к службе мужского населения метрополии и подвластных территорий. 20 июля, докладывая о новых войсковых формированиях премьер-министру Судзуки, начальник Генштаба армий генерал Умэдзу посчитал необходимым сообщить председателю Высшего совета по руководству войной о том, что военное министерство вынуждено было принять принципиальное решение о расформировании обоих отрядов из русских белогвардейцев, ввиду их крайней политической ненадёжности. Судзуки утвердил принципиальное решение: «Великой Империи требуются только надёжные во всех отношениях войска».

В тот же день, вооружившись коммюнике об открытии Потсдамской конференции глав правительств Советского Союза, Соединённых Штатов Америки и Великобритании, премьер-министр Судзуки и министр иностранных дел Того более часа обсуждали возможные последствия форума победителей для Великой Империи. Они пришли к единому мнению, что на конференции непременно встанет и «японский вопрос» и, скорее всего, в плане требования о безоговорочной капитуляции. Так что, надо быть готовыми к самому худшему. Становился понятным обрыв всех контактов на «дипломатическом фронте». Было не до Японии.

Утром 21 июля сам император Хирохито справился у премьера Судзуки, поступили ли какие-нибудь сообщения из Москвы. Премьер-министр доложил, что Советы отклонили возможность переговоров с делегацией принца Коноэ под предлогом их «беспредметности»…

Поиск мира «любой ценой» стал для Токио единственным исходным вариантом, чтобы с наименьшими потерями снасти лицо Великой Империи, и вообще выжить японской нации.

Глава VI Фронты готовы наступать

1
Задачи 9-й, 10-й и 12-й воздушных армий, а также 19-го отдельного дальнебомбардировочного авиакорпуса на Дальневосточном театре военных действий были сформулированы Ставкой предельно чётко: завоевать господство в воздухе и надёжно прикрыть от ударов с воздуха главные группировки войск фронтов; ударами по железнодорожным объектам, эшелонам и автоколоннам сорвать манёвр резервами противника; содействовать сухопутным войскам при прорыве системы укрепрайонов и развитии успеха в глубину; ударами по штабам и узлам связи нарушить управление войсками; систематически вести разведку. Боевые действия авиации планировалось вести в форме авиационного наступления.

Анализ соотношения сил сторон, специфика условий предстоящей боевой работы показывали, что поставленные задачи выполнимы при чётком взаимодействии всех звеньев мощной авиационной группировки, в короткий срок сосредоточенной на Дальнем Востоке. И командующий ВВС Главный маршал авиации Новиков неуклонно добивался от авиационного командования всесторонней подготовки к их выполнению. Вместе с ним слаженно работал весь состав его полевого штаба — генералы и офицеры Дагаев, Стерлигов, Кожевников, Коротков, Колесников, Успенский, Андрианов, Жданов, Смирнов.

Для массированного использования авиации на главных направлениях командующий ВВС, исходя из замысла Ставки, решил большую часть стратегического резерва направить на Забайкальский фронт, которому отводилась решающая роль в разгроме Квантунской армии. К началу третьей декады июля 12-я воздушная армия маршала авиации Худякова получила на усиление 6-й и 7-й бомбардировочные авиакорпуса генералов Скока и Ушакова, одну истребительную и две транспортных дивизии, увеличив свой боевой состав более чем в два раза, а по бомбардировщикам — втрое. В армии насчитывалось свыше тысячи трёхсот самолётов.

Командование 12-й воздушной армии спланировало боевые действия на первые пять дней операции. Большая часть наличных авиационных сил была распределена для поддержки войск, действовавших на отдельных операционных направлениях. 6-я гвардейская танковая армия поддерживалась двумя штурмовыми и одной истребительной дивизиями. Для обеспечения её соединений горючим и боеприпасами предназначались две транспортные авиадивизии. Для поддержки войск 36-й армии выделялась одна бомбардировочная дивизия. Советско-монгольской Конно-механизированной группе был придан один истребительный авиаполк.

В первый день операции было намечено нанести массированные удары по железнодорожным станциям в Халун-Аршане, Хайларе и Салуни, перегонам, мостам, эшелонам и автоколоннам с целью уничтожения резервов и изоляции района боёв от притока свежих подкреплений. Одновременно массированные удары наносились по аэродромам и авиабазам врага в глубине ею обороны. Из общего количества запланированных самолёто-вылетов почти пять тысяч, восемьдесят процентов, планировалось осуществить на направлении главного удара Забайкальского фронта.

Боевые действия 10-й воздушной армии генерал-полковника Жигарева были спланированы только на первый день операции, когда основные усилия Дальневосточного фронта были сосредоточены в полосе наступления 15-й армии. На этом главном направлении дислоцировалась почти половина всех авиационных фронтовых сил. На Сахалянском направлении, в полосе наступления 2-й Краснознамённой армии, действовал 18-й смешанный авиакорпус генерал-майора Нюхтилина. На Жаохэйском направлении, в полосе наступления 5-го отдельного стрелкового корпуса, удары по врагу наносил отдельный полк 29-й истребительной авиадивизии в составе сорока экипажей. Как бы в резерве находились 128-я смешанная авиадивизия на Камчатке и 255-я смешанная авиадивизия на Сахалине, имея в своём составе более ста восьмидесяти боевых самолётов.

Каждое из соединений имело конкретную боевую задачу. Истребительные дивизии должны были надёжно прикрыть от ударов с воздуха сухопутные войска, корабли и плавсредства Краснознамённой Амурской военной флотилии, а также приграничные железнодорожные магистрали. Штурмовые и бомбардировочные соединения находились в повышенной боевой готовности и по данным воздушной разведки должны были уничтожить выявленные резервы, оборонительные укрепления и корабли Сунгарийской речной флотилии.

Соединения 9-й воздушной армии генерал-полковника Соколова, действующие в составе Приморской группы войск, имели специфические задачи, связанные с прорывом долговременной обороны противника. До начала операции планировалась предварительная авиационная подготовка в течение пяти-семи дней, когда ежесуточно совершалось бы до восьмисот самолёто-вылетов. Цель её — вскрыть группировку противника перед нашими войсками до рубежа реки Муданьцзян, разрушить долговременные фортификационные сооружения и подавить живую силу и технику врага в Волынском узле сопротивления Пограничненского укрепрайона.

В ночь накануне атаки авиация одиночными самолёто-вылетами должна была маскировать выдвижение танковых частей в исходные районы с попутной бомбардировкой основных войсковых целей. Перед самой атакой предусматривалось нанести два массированных удара штурмовиками и бомбардировщиками по оборонительным сооружениям укрепрайона. С этой целью намечалось осуществить свыше тысячи ста самолёто-вылетов.

Проверяя подготовку авиасоединений во второй половине июля, командующий ВВС вместе со своими помощниками побывал на большинстве аэродромов, встретился с личным составом, уточнил боевые задачи. Как и на советско-германском фронте, Главный маршал авиации Новиков много внимания уделил организации взаимодействия своих частей с наземными войсками. Под его руководством штабы воздушных армий, совместно со штабами Забайкальского и Дальневосточного фронтов, а также Приморской группы войск, общевойсковых и 6-й гвардейской танковой армий, детально разработали планы взаимодействия, единые кодированные карты, радиосигналы и переговорные таблицы, а также сигналы взаимоопознавания войск и авиации.

В 6-ю гвардейскую танковую и общевойсковые армии, которым предстояло наступать на главных направлениях, были выделены оперативные группы из офицеров штабов воздушных армий. Им вменялось в обязанность осуществлять вызов авиации с аэродромов и управление ею над полем боя, согласовывать с общевойсковым командованием вопросы взаимодействия в ходе операции, информировать командующего и штаб о складывающейся в районе их нахождения наземной и воздушной обстановке. В стрелковые и танковые дивизии от авиасоединений были направлены авианаводчики.

Заканчивалась подготовка к стратегической операции перегруппировкой сил воздушных армий непосредственно к монголо-маньчжурской и советской государственным границам. Широкая сеть ложных аэродромов, перелёты небольшими группами при полном радиомолчании, тщательная маскировка и рассредоточение боевой техники держали противника в неведении об истинных замыслах нашей Ставки. Командующий ВВС добивалсянеуклонного сохранения секретности при проведении подготовительных мероприятий и немало преуспел в этом деле. Так требовала оперативная обстановка.

Вечером 22 июля в Читу позвонил из Потсдама Верховный. Поздоровавшись, Сталин задал традиционный вопрос:

— Как идут у вас дела, товарищ Василевский? Будущий Главком дальневосточной группировки доложил:

— Дела идут нормально, товарищ Сталин. Почти ликвидировано отставание по боеприпасам и горючему. Я только что вернулся из Приморской группы войск. Там продолжается сколачивание соединений. Идёт напряжённая боевая учёба. Военный совет 5-й армии генерала Крылова уже представил на утверждение свой план операции.

— А как складываются дела у товарища Малиновского? Всё ли вопросы решены по конно-механизированной группе с монгольской стороны? — задал следующий вопрос Верховный Главнокомандующий.

— В принципе всё вопросы решены и войска будут готовы к назначенному Ставкой сроку, товарищ Сталин. Трудная ситуация с фуражом, поэтому начало наступления войск генерала Плиева придётся отсрочить на одни-двое суток, — голос маршала Василевского звучал уверенно и чётко.

— А это не повлияет на общий план фронтовой наступательной операции?

— Военный совет фронта считает, что не повлияет.

— Расчёты по горючему для войск генерала Кравченко проверили? Авиация обеспечит танкистов горючим на марше? Расстояния там получаются довольно приличные.

— Главный маршал авиации Новиков уверен, товарищ Сталин, что предварительные расчёты по горючему выполнены квалифицированно. Две транспортные авиадивизии вполне обеспечат соединения танкистов горючим и боеприпасами на всю глубину операции.

— Товарищ Новиков слов на ветер не бросает. Будем считать, товарищ Василевский, что этот вопрос решён окончательно, — подчеркнул Верховный.

Тут же Сталин задал следующий вопрос:

— А как сейчас ведёт себя противник? Что нового со стороны японца на границе?

— По данным разведки, товарищ Сталин, японцы продолжают наращивать свою группировку. Особенно это касается Приморского направления. По-моему, командование Квантунской армии считает, что главный и единственный удар мы нанесём именно в направлении на Муданьцзян.

— Что ж, пусть так и считает, товарищ Василевский.

— Да, товарищ Сталин, ничего другого противник не может предположить. У него ведь свои расчёты.

— Японцы предполагают, а наши войска располагают. Важно в полной мере использовать возможности авиации и подвижных войск на противоположном направлении. К тому же, не следует слишком затягивать и островные операции. В сентябре всё должно завершиться.

— Всё сроки островных операций, товарищ Сталин, уже согласованы. Начало Сахалинской операции сдвигается на «Плюс два», а Сейсинскую и Курильскую войска 16-й армии, Камчатского оборонительного района и Тихоокеанского флота проведут вслед за ней, в середине месяца.

— С товарищем Юмашевым[43] вы уже встречались, товарищ Василевский? Вопросы взаимодействия согласовали?

— Да, встречался, товарищ Сталин. Два дня назад во Владивостоке. Основные вопросы согласованы.

Предметный разговор подошёл к концу. Будущий Главком дальневосточной группировки воспользовался короткой паузой и обратился к Верховному с единственным вопросом:

— Как идёт конференция, товарищ Сталин?

— Сносно, — Верховный ограничился только одним этим словом и тут же закончил разговор: — Желаю успеха, товарищ Василевский. Действовать надо оперативно.

В течение двух следующих дней на конференции «Большой тройки» в Потсдаме продолжалась рутинная работа. Обсуждались вопросы о допущении в ООН бывших сателлитов Германии — Италии, Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии, а также о выполнении Ялтинской декларации об освобождённой Европе. Не сходил с повестки дня «польский вопрос». В это же время в армейских штабах дальневосточной группировки завершалась разработка оперативных планов объединений в предстоящей кампании.

Первым, 24 июля, свой оперативный план в штаб Забайкальского фронта представил Военный совет 36-й армии. На следующий день, как и предусматривалось директивой Ставки, поступили оперативные планы Военных советов 39-й, 6-й гвардейской танковой, 53-й и 17-й армий, а также советско-монгольской конно-механизированной группы.

Наиболее тщательно были отработаны планы 39-й и 6-й гвардейской танковой армий генералов Людникова и Кравченко. Их содержание свидетельствовало о глубоком проникновении командующих и штабов этих объединений в сущность замысла фронтовой операции и всестороннем учёте особенностей группировки противника и специфики Дальневосточного ТВД. Сказывался огромный боевой опыт, полученный ими на главных направлениях советско-германского фронта.

На решающем этапе подготовки операции с лучшей стороны проявил себя Военный совет советско-монгольской конно-механизированной группы. Он обоснованно предложил перенести главные войсковые усилия с Калганского на Долоннорское направление. Командующий Забайкальским фронтом маршал Малиновский согласился с такой корректировкой фронтового замысла, но приказал Плиеву усилить прикрытие войск на внешнем фланге вспомогательного удара.

Но «японская тема» то и дело по самым разным поводам возникала на конференции «Большой тройки» в Потсдаме. У гром 25 июля премьер-министр Черчилль сообщил президенту Трумэну, что он согласен с предложенным проектом декларации «союзных держав» в адрес правительства Японии с требованием о капитуляции[44]. Когда на следующий день посол США в Чунцине Хэрли сообщил в Потсдам, что президент Китая Чан Кайши также согласен с проектом американского документа, получившего название «Потсдамской декларации», он был передан для публикации в печати[45].

Утром 27 июля госсекретарю США Бирнсу была передана просьба министра иностранных дел СССР Молотова отложить опубликование декларации по Японии. При личной встрече вечером Бирнс вновь вернулся к этой проблеме и заявил, что по политическим соображениям американский президент решил, что будет разумно опубликовать такое заявление до того, как войскам будет отдан приказ начать вторжение в Японию, и до того, как войска союзников понесут дальнейшие потери. Президент Трумэн решил обратиться к Японии с призывом о капитуляции. Ознакомив с проектом документа премьер-министра Великобритании Черчилля и президента Китая Чан Кайши и получив их согласие по существу, а также в связи с подсчётом голосов в Великобритании[46] Трумэн решил немедленно опубликовать декларацию.

Госсекретарь Бирнс особо оговорил причину, по которой текст декларации не был раньше представлен Молотову. Дескать, так как Советский Союз не находится в состоянии войны с Японией, то президент Соединённых Штатов не хотел создавать дополнительных затруднений для Советского правительства. Он, Бирнс, передаёт текст декларации Молотову для сведения. По изложенным выше причинам отложить опубликование декларации не представлялось возможным.

На утреннем заседании «Большой тройки» 28 июля председатель Совнаркома СССР Сталин сообщил главам союзных делегаций, что Советское правительство получило новые предложения Японии[47]. Он высказал неудовольствие действиями правительств Соединённых Штатов Америки и Великобритании: «Хотя Советский Союз не информируют, как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии, однако советская делегация считает, что следует информировать друг друга о новых предложениях. В полученном документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает Советскому Союзу сотрудничество. Но Советское правительство ответит Японии в том же духе, как это уже имело место в середине июля».

Последние дни июля для командования и войск дальневосточной группировки прошли в крайнем напряжении. 29 июля Военный совет Главного командования рассмотрел вопрос о планировании боевых действий артиллерии. Доклад о тактическом раскладе артиллерийских сил по фронтам был представлен генерал-полковником артиллерии Чистяковым.

На Забайкальском фронте, где противник не имел в приграничной зоне крупных войсковых группировок и наступление предусматривалось с глубоким обходом укрепрайонов, артиллерия 39-й, 6-й гвардейской танковой и 17-й армий развёртывалась вдоль монголо-маньчжурской границы лишь частично, с задачей поддержать передовые отряды при разгроме пограничных застав противника. Артиллерийская подготовка и поддержка атаки здесь не планировалась. Основная масса артиллерии находилась в готовности к движению в колоннах главных сил. В полосе 36-й армии вся артиллерия была развёрнута в готовности уничтожить отдельные опорные пункты противника, а в период форсирования Аргуни поддержать войска огнём при захвате плацдармов на правом берегу.

Войска Дальневосточного фронта, располагая небольшим количеством стрелковых и танковых соединений, готовили наступление в очень широкой полосе по отдельным направлениям с большими промежутками между группировками войск и их открытыми флангами. К тому же, наступление 2-й Краснознамённой и 15-й армий, а также 5-го отдельного стрелкового корпуса должно было развиваться в условиях труднопроходимой местности. Это обуславливало большую привязанность артиллерии к дорогам и сложность перегруппировки её частей с одного направления на другое. Значит, требовалось создать на каждом из направлений такую артиллерийскую группировку, которая обеспечивала бы действия стрелковых и танковых соединений на всю глубину операции.

Поэтому, качественный состав артиллерии фронта был строго продуманным и включал пушечную, гаубичную, истребительно-противотанковую и реактивную артиллерию. Имелось в наличии двадцать девять отдельных полков, что позволяло создать в каждой из армий самостоятельную группировку без дробления артиллерийских частей на мелкие группы. Плотность артиллерии на направлении главного удара достигала ста пятидесяти орудий и миномётов на километр фронта прорыва и продолжала усиливаться.

При планировании боевых действий артиллерии предусматривалась артиллерийская подготовка от тридцати минут на Жаохэйском направлении до пятидесяти минут на Сахалянском и Сунгарийском. Для обеспечения форсирования Амура передовыми частями и захвата плацдармов на южном берегу предусматривался пятиминутный огневой налёт по заранее выявленным целям. Во время движения десантов через реку артиллерия в течение получаса должна была подавлять и разрушать опорные узлы на переднем крае и в ближайшей глубине обороны. В последующем, артиллерия должна была обеспечивать действия войск по расширению плацдармов и отражению возможных контратак врага.

Приморская группа войск получила наибольшее по сравнению с Забайкальским и Дальневосточным фронтами количество артиллерии усиления. Здесь насчитывалось более одиннадцати тысяч орудий и миномётов. Это обуславливалось необходимостью прорыва мощных укрепрайонов и последующими действиями войск на отдельных разобщённых направлениях в условиях горно-лесистой местности при наличии подготовленных рубежей в глубине обороны. Создавались артиллерийско-миномётные группировки с таким соотношением калибров, которое позволяло бы войскам самостоятельно решать поставленные боевые задачи.

В 35-й армии на Хутоуском направлении артиллерия нацеливалась на обеспечение форсирования Уссури и прорыв укрепрайона. На главном направлении юго-западнее Лесозаводска предусматривалась пятидесятипятиминутная артиллерийская подготовка, обеспечение форсирования Сунгача и поддержка атаки в течение часа. Далее, в течение до восьми часов артиллерия должна была обеспечивать действия стрелковых и танковых соединений в глубине обороны противника. Для решения этих задач и организации гибкого управления артиллерией на главном и вспомогательном направлениях создавались артиллерийские группы, включающие подгруппы артиллерии разрушения и контрбатарейной борьбы.

В 1-й Краснознамённой армии в связи с необходимостью преодоления в начале операции горно-таёжного района артиллерийская подготовка не планировалась. Однако в исходном положении до половины наличной артиллерии находилось в готовности к открытию огня и поддержки войск, преодолевающих таёжные дебри.

В 5-й армии на направлении главного удара предусматривалось создание средней артиллерийско-миномётной плотности на километр фронта прорыва не менее ста восьмидесяти, на отдельных участках — до двухсот пятидесяти стволов. На вспомогательном направлении массирование артиллерии было втрое-вчетверо меньшим — не менее шестидесяти стволов.

Боевые действия артиллерии включали пять периодов. Первый, за день до начала операции, — предварительное разрушение долговременных сооружений. Второй, в ночь перед наступлением в течение двух часов, — обеспечение действий передовых батальонов. Третий — артиллерийская подготовка в течение четырёх часов. Четвёртый — поддержка атаки методом сочетания одинарного огневого вала с последующим сосредоточением огня. Пятый — сопровождение войск при бое в глубине обороны противника.

В 25-й армии предусматривался захват отдельных опорных пунктов и узлов сопротивления внезапной ночной атакой передовых батальонов, выделенных из состава укрепрайонов. В целях соблюдения скрытности и внезапности действий артиллерия должна была открывать огонь только с момента оказания противником огневого сопротивления. Поэтому было решено: начало и продолжительность артиллерийской подготовки заранее не планировать, определить эти временные показатели в ходе начального боя при встрече с основными силами противника.

В конце июля — начале августа последовали долгожданные командные назначения. 30 июля маршал Василевский решением Ставки был назначен Главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке. 1 августа ГКО принял решение о создании Военного совета Дальневосточного направления. На следующий день начальником штаба направления был назначен генерал-полковник Иванов. В тот же день, 2 августа, директивой Ставки были образованы:

— Забайкальский фронт: командующий — маршал Малиновский, член Военного совета — генерал-лейтенант Тевченков, начальник штаба — генерал армии Захаров. В состав фронта вошли: 36-я армия генерал-лейтенанта Лучинского, 39-я армия генерал-полковника Людникова, 6-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Кравченко, 53-я армия генерал-полковника Манагарова, 17-я армия генерал-лейтенанта Данилова, советско-монгольская конно-механизированная группа генерал-полковника Плиева и 12-я воздушная армия маршала авиации Худякова.

— 2-й Дальневосточный фронт: командующий — генерал армии Пуркаев, член Военного совета — генерал-лейтенант Леонов, начальник штаба — генерал-лейтенант Шевченко. В состав фронта вошли: 2-я Краснознамённая армия генерал-лейтенанта Терёхина, 15-я армия генерал-лейтенанта Мамонова, 16-я армия генерал-лейтенанта Черемисова, 5-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора Пашкова, Камчатский оборонительный район генерал-майора Гнечко и 10-я воздушная армия генерал-полковника Жигарева.

— 1-й Дальневосточный фронт: командующий — маршал Мерецков, член Военного совета — генерал-полковник Штыков, начальник штаба — генерал-лейтенант Крутиков. В состав фронта вошли: 35-я армия генерал-лейтенанта Захватаева, 1-я Краснознамённая армия генерал-полковника Белобородова, 5-я армия генерал-полковника Крылова, 25-я армия генерал-полковника Чистякова, Чугуевская оперативная группа генерал-майора Зайцева, 10-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Васильева и 9-я воздушная армия генерал-полковника Соколова.

В середине дня 2 августа председатель Совнаркома СССР И. В. Сталин в последний раз встретился с американским президентом Трумэном и уверенно заявил, что, насколько ему известно, советские войска готовы вступить в войну против Японии. Он вернётся в Москву, уточнит последние детали их боеготовности и сообщит в Вашингтон точную дату выступления. Попутно был в принципе согласован вопрос о визите в Советский Союз Главкома американских оккупационных войск в Германии генерала армии Эйзенхауэра. Он, в середине августа, станет гостем Главкома советских оккупационных войск в Германии маршала Жукова.

Через пять часов после встречи с американским президентом глава советской делегации покинул Берлин и поздно вечером 3 августа специальный поезд доставил его в Москву. Не заезжая в Кремль, с «Ближней дачи» Сталин первым делом позвонил в Читу, поздоровавшись, спросил:

— Когда реально смогут начать наступление войска Малиновского и Мерецкова, товарищ Василевский?

— Войска Забайкальского фронта будут готовы к наступлению через двое суток. 6-я гвардейская танковая армия уже находится на исходном рубеже. 39-я и 53-я армии вышли в районы сосредоточения. 1-й и 2-й Дальневосточные фронты двое суток находятся в первой боевой готовности.

— Как идут дела на флоте, товарищ Висилевский?

— Флот достигнет полной боевой готовности не раньше 5 августа. Но я прошу вас, товарищ Сталин, командировать на Дальний Восток адмирала Кузнецова. Он необходим для координации действий флота с сухопутными войсками.

— Значит, мы идём на трое суток с опережением графика? — сделал промежуточный вывод Верховный.

— Выходит, так. Но я считаю, товарищ Сталин, что операцию и надо начинать не позднее 9 августа, используя благоприятную погоду. Она здесь переменчива.

— Разве дело только в погоде, товарищ Василевский? Какие сведения по войскам японца докладывает ваша разведка?

— Противник спешно усиливает группировку Квантунской армии, товарищ Сталин. Число дивизий возросло с девятнадцати до двадцати трёх. За два последних месяца авиагруппировка противника увеличилась почти в два раза, с четырёхсот пятидесяти боевых самолётов до восьмисот единиц.

— Вы считаете, что японец догадывается о наших ближайших военных намерениях?

— О том, что войны с Советским Союзом не избежать, противник знает давно, а вот начало боевых действий он, по нашим данным, относил на сентябрь месяц.

— Значит, товарищ Василевский, придётся начинать кампанию. Трумэн хвастался в Потсдаме какой-то особенной бомбой, которую они заимели. Но в любом случае добивать японца придётся нашему русскому солдату. Ждите в ближайшее время директиву Ставки, — завершил разговор Верховный.

В середине дня 5 августа Главком дальневосточной группировки позвонил Сталину и неожиданно предложил, чтобы операция войск 1-го Дальневосточного фронта началась, в зависимости от развития обстановки на Забайкальском фронте, через пять — семь суток после перехода в наступление войск маршала Малиновского. Кроме того, маршал Василевский попросил Верховного, чтобы Ставка предусмотрела дальнейшее усиление авиасоединений в Приморском крае. По его мнению, необходимо было заранее предусмотреть с началом боевых действий дальнейшее усиление фронтов личным составом и боевой техникой, особенно танками и автотранспортом. Саму дату начала войны Главком предложил утвердить именно 9 августа, на два дня раньше планового срока, утверждённого Ставкой в июле месяце. Верховный приказал Генштабу срочно рассмотреть эти предложения маршала Василевского и окончательно определиться со сроками перехода в наступление войск всех фронтов.

Повторная проверка вариантов развития наступления войск 1-го Дальневосточного фронта показала необоснованность отсрочки на пять — семь суток атакующих действий его основных сил. Передовые отряды, какое бы усиление они ни получили, не смогут вести успешную борьбу за овладение укрепрайонами в течение недели. Их первоначальный успех требовалось немедленно развить вводом в дело главных фронтовых сил. С датой же начала войны 9 августа Генштаб согласился без всяких колебаний. Её утвердил и Верховный.

Это решение Ставки утром 6 августа было передано в Читу. Директиву же на проведение наступательной операции на Дальневосточном театре военных действий Сталин подписал только на следующий день, 7 августа, в шестнадцать тридцать. Войскам Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов, гласила она, 9 августа начать боевые действия для выполнения задач, поставленных директивами Ставки от 28 июня; боевые действия авиации всех фронтов начать с утра 9 августа; наземным войскам Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов границу Маньчжурии перейти утром 9 августа; 2-му Дальневосточному фронту — по указанию маршала Василевского. Тихоокеанскому флоту перейти в оперативную готовность номер один, приступить к постановке минных заграждений, одиночное судоходство прекратить, транспорты направить в пункты сосредоточения, а в дальнейшем организовать судоходство конвоями под охраной военных кораблей. Подводные лодки развернуть. Боевые действия флота начать с утра 9 августа.

В семнадцать часов 8 августа нарком иностранных дел Молотов вызвал в наркомат посла Японии в Москве Сато и вручил ему «Заявление Советского правительства»:

«После разгрома и капитуляции Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая всё ещё стоит за продолжение войны. Требование трёх держав — Соединённых Штатов Америки, Великобритании и Китая — от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооружённых сил было отклонено Японией. Тем самым, предложение Японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву.

Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к Советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу, Советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к Заявлению союзных держав от 26 июля сего года.

Советское правительство считает, что такая его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции.

Ввиду изложенного Советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».

Спустя два часа после встречи с послом Сато, нарком Молотов пригласил к себе послов Соединённых Штатов Америки и Великобритании, Гарримана и Керра, и информировал их о «Заявлении Советского правительства», которое он сделал только что японскому послу Молотов зачитал документ, вручил послам союзных государств его текст на русском языке, подчеркнул, что Советское правительство тем самым точно выполняет своё обязательство относительно вступления в войну против Японии, спустя три месяца после капитуляции Германии.

Английский посол поздравил Молотова с этим шагом Советского правительства, сказал, что текст «Заявления» составлен очень хорошо. При этом Керр поинтересовался, как на него реагировал посол Сато. Нарком Молотов ответил, что посол Японии внимательно изучил текст Заявления и затем спросил, что означают слова об избавлении японского народа от опасности и жертв. Он, Молотов, ответил ему, что это будет естественным следствием сокращения срока войны в результате участия в ней Советского Союза. Сато сделал вывод, что, по его мнению, война не затянется надолго.

Посол Гарриман добавил, что «Заявление Советского правительства» обрадует каждый дом в Америке. Нарком Молотов солидарен с ним. Он на это надеется и уверен, что вступление Советского Союза в войну обрадует также и англичан. Посол Керр не сомневается, что это, конечно, будет так и что особенно рад этому будет экс-премьер Черчилль.

Вечером 8 августа Верховному позвонил из Читы маршал Василевский и доложил о готовности войск к началу боевых действий. Сталин пожелал командованию и войскам успехов.

2
Предложение Трумэна совершить инспекционную поездку в войска было воспринято Айком с пониманием. Главком американскими оккупационными войсками организовал её 24 июля в зону дислокации 84-й пехотной дивизии, начальником штаба в которой служил двоюродный брат президента, полковник Льюис Трумэн. Так посещение действующей армии стало для Верховного Главнокомандующего приятным событием не только в официальном, но и в личном плане.

На обратном пути в Бабельсберг Трумэн неожиданно заговорил об использовании в ближайшем будущем некоторых боевых генералов, находящихся в Германии. Эйзенхауэр заявил, что лично он не имеет никаких честолюбивых замыслов и намерен, вернувшись на родину, делать то немногое, чтобы помочь своему народу понять, происшедшие в результате войны перемены в мире. Неожиданно президент обернулся к нему и совершенно серьёзно сказал:

— Можете на меня надеяться, Айк. Я всегда готов помочь вам и положительно отвечу на любую вашу просьбу. В том числе, кстати, и при выдвижении вашей кандидатуры на…президентский пост в сорок восьмом году…

Отослав в Токио «безрадостную телеграмму», исключающую сепаратные переговоры о мире Советского правительства с делегацией принца Коноэ, посол Сато пребывал в сложном состоянии духа, каждый следующий день ожидая чего-то неординарного в грядущей смене событий. Но первая половина третьей декады июля никак не прояснила обстановку в Москве. Он терялся в догадках об истинных намерениях Советов Разведывательные данные о неизбежности скорого военного конфликта тоже не внушали особого доверия.

Утром 26 июля радио разнесло по миру текст Потсдамской декларации союзных государств в адрес правительства Японии, которая звучала угрожающе:

«1. Мы, президент Соединённых Штатов, председатель Национального правительства Китая и премьер-министр Великобритании, как представители сотен миллионов наших соотечественников, согласились о том, что Японии следует дать возможность окончить эту войну.

2. Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединённых Штатов, Британской империи и Китая изготовились для нанесения окончательного удара по Японии. Эту военную мощь направляет решимость всех союзных наций вести войну против Японии до тех пор, пока она не прекратит сопротивления.

3. Бесплодное и бессмысленное сопротивление Германии мощи свободных народов мира служит печальным примером для Японии. Могучие силы, которые теперь приближаются к Японии, неизмеримо больше тех, что были применены к сопротивляющимся нацистам и, естественно, опустошили земли, разрушили промышленность и нарушили образ жизни всего германского народа. Применение нашей военной силы, подкреплённой нашей решимостью, будет означать неизбежное и окончательное уничтожение японских вооружённых сил и неизбежное полное опустошение японской метрополии.

4. Для Японии пришло время решить, будет ли она по-прежнему находиться под властью тех упрямых милитаристских кругов, неразумные расчёты которых привели японскую империю на порог уничтожения, или она пойдёт по пути, указанному разумом.

5. Ниже следуют наши условия. Мы не отступим от них. Выбора нет. Мы не потерпим никакой затяжки.

6. Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул народ Японии, заставив его идти по пути завоевания мирового господства. Мы убеждены, что лишь тогда станут возможны безопасность и справедливость в мире, когда будет стёрт с лица земли безответственный милитаризм.

7. До тех пор, пока не будет убедительных доказательств, что способность Японии к военным действиям уничтожена, пункты на японской территории, указанные союзниками, будут оккупированы для осуществления основных целей, которые мы здесь излагаем.

8. Условия Каирской декларации должны быть выполнены. Японский суверенитет будет ограничен островами Хонсю, Хоккайдо, Кюсю, Сикоку и менее крупными островами, которые мы укажем в дальнейшем.

9. Личному составу японских вооружённых сил после разоружения будет разрешено вернуться к своим очагам и предоставлена возможность вести мирную трудовую жизнь.

10. Мы не стремимся к тому, чтобы японцы были порабощены как раса или уничтожены как нация, но всё военные преступники, включая тех, кто совершал зверства над нашими пленными, понесут суровое наказание. Японское правительство должно устранить всё препятствия на пути возрождения демократических тенденций японского народа. Будут провозглашены свобода слова, вероисповедания, а также уважение к основным правам человека.

11. Японии будет разрешено иметь такую промышленность, которая позволит ей поддерживать хозяйство и выплачивать справедливые репарации натурой. Будут запрещённые отрасли промышленности, которые позволили бы снова вооружиться для ведения войны. В конечном счёте, Японии будет разрешено участвовать в мирных торговых отношениях.

12. Как только будут достигнуты эти цели и будет учреждено миролюбивое правительство в соответствии со свободно выраженной волей народа, союзники отведут из Японии оккупационные войска.

13. Мы призываем правительство Японии провозгласить безоговорочную капитуляцию всех японских вооружённых сил и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле, иначе Японию ждёт быстрый и полный разгром».

Отсутствие подписи председателя СНК СССР И. В. Сталина под Потсдамской декларацией породило у руководителей Великой Империи надежды на возможность продолжения войны, поскольку неизбежность поражения они связывали лишь с вступлением в неё Советского Союза. Конфронтационные суждения по поводу дальнейших действий на заседаниях Высшего совета по руководству войной достигли небывалого накала. «Непреклонный ультиматум», прозвучавший из Потсдама, добавил им злобной страсти.

Добавляли напряжения и психологические атаки авиации противника. Утром 27 июля американские самолёты разбросали листовки над территорией одиннадцати городов метрополии, предупредив их население, что в ближайшие сутки они подвергнутся усиленным бомбардировкам с воздуха. На шесть городов ночью действительно были совершены массированные налёты американской авиации.

Продолжительное заседание Высшего совета 27 июля также отличалось крайностью суждений. С невероятным трудом удалось принять компромиссное решение, предложенное премьер-министром Судзуки. Оно гласило, что руководство Великой Империи сможет дать ответ на Потсдамскую декларацию лишь после того, как ему станут ясны намерения Советов. Руководствуясь этим решением, в ночь на 28 июля министр иностранных дел Того направил в Москву послу Сато очередную срочную телеграмму: «Позиция, занятая Советским Союзом в отношении Потсдамской совместной декларации, будет с этого момента влиять на наши действия. Постарайтесь в короткий срок выяснить, какие шаги Советский Союз предпримет против Великой Империи».

Экстренные совещания следовали одно за другим. Утром 28 июля в спешном порядке собрался кабинет министров. Было принято «куцее решение»: опубликовать Потсдамскую декларацию в сокращённом виде, а в комментариях прозрачно намекнуть, что Японское правительство, по-видимому, оставит её без внимания.

Во второй половине дня 28 июля совещание высшего руководства Великой Империи созвал уже император Хирохито. Но и ему не удалось урезонить «оголтелых вояк». В то время, как министр иностранных дел Того в обтекаемых выражениях дипломатично высказался за принятие Потсдамской декларации, военно-морской министр адмирал Ионаи, его заместитель адмирал Тоёда, которых поддержал и военный министр генерал Анами, потребовали от премьер-министра Судзуки, чтобы он выступил на пресс-конференции с заявлением, что Япония игнорирует Потсдамскую декларацию!

Император колебался, и престарелый премьер, подпёртый «одиозным решением», бравурно заявил корреспондентам: «Мы игнорируем Потсдамскую декларацию. Мы будем неотступно продолжать движение вперёд для успешного завершения грудной войны».

И дальше продолжали доминировать взаимоисключающие крайности. В пылу очередной полемики в предпоследний день июля военно-морской министр публично заявил о существовании ещё одного варианта действий, который родился в недрах его министерства. Адмирал Ионаи был предельно категоричен: «В случае вторжения противника в пределы метрополии, необходимо вместе с императором бежать на материк и там продолжать сопротивление силами Квантунской армии, экспедиционной армии Китая и перемещённого на сушу личного состава флота».

Ни у императора Хирохито, ни у премьер-министра Судзуки эта «вдохновляющая идея» поддержки не получила. Но она продолжала практически вплоть до финального разгрома муссироваться в обществе сторонников этого амбициозного «несгибаемого варианта». Надежда, как всегда, и в этом случае умирала последней.

Противник продолжал наращивать информационный террор гражданского населения в метрополии. Утром 31 июля сброшенные американскими самолётами листовки над двенадцатью крупнейшими городами Великой Империи предупреждали их жителей о неизбежной усиленной бомбардировке. Четыре из них — Йокогама, Нагоя, Осака и Хамамацу — подверглись массированному воздушному удару в ночь на 1 августа. Число жертв среди гражданского населения метрополии стремительно нарастало.

С первых дней августа в центре всеобщего внимания в столице Великой Империи оказался министр иностранных дел Того. Ему то и дело названивали император, премьер-министр, министры, военные чины. Всё жили ожиданием обнадёживающих сообщений с дипломатического фронта — из Вашингтона и Лондона, из Берна и Москвы. Но «первому дипломату» Японии нечем было особенно порадовать интересующихся — телетайпы продолжали безмолвствовать.

После досадных разоблачений мировой прессы по поводу ведущихся американскими эмиссарами секретных переговоров о «сепаратном мире» с японской стороной, эти контакты прервались. Руководитель разведывательного центра США в Европе Даллес упорно избегал встреч после Потсдамской конференции «Большой тройки» не только с японскими представителями, но и с их «ходатаями» — швейцарским разведчиком Хекком и шведским банкиром Якобсеном. Никто в точности не мог объяснить причины такого поведения Даллеса.

Но особенно огорчало Токио молчание Москвы. Посол Японии Сато упорно добивался встреч с дипломатическими сотрудниками Советов, но канцелярии ответственных лиц в наркомате иностранных дел также методично указывали либо на их «командировочное отсутствие», либо на чрезвычайную занятость «европейскими проблемами». Обуреваемый недобрыми предчувствиями, посол Сато направил 1 августа в Токио телеграмму и предложил своему правительству принять… Потсдамскую декларацию.

Ближе к вечеру в тот же день Того вновь навестил начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, давний собеседник «первого дипломата» Японии. Министр иностранных дел начал разговор с нескрываемого упрёка:

— Насколько я понимаю ситуацию в Высшем совете, Умэдзу, вы тоже напрочь отвергаете Потсдамскую декларацию противника? А вот наш посол в Москве Сато предлагает её быстрее принять. Мне только что передали текст полученной от него телеграммы.

Начальник Генштаба армии гневно повысил голос:

— Документ, Того, только называется декларацией. На самом деле это не что иное, как ультиматум Великой Империи! Но с такой постановкой вопроса я действительно не согласен. Мы ещё в состоянии, Того, постоять за интересы нации и не только на поле брани, но и на…

— Вы не хотите признать, Умэдзу, что Советы вот-вот вступят в войну на материке! — решительно прервал возражения генерала Того. — Я полагаю, что именно такое решение и стоит на самом деле за Потсдамской декларацией, хотя под ней формально и нет подписи советского генералиссимуса.

Начальник Генштаба армии снова не согласился:

— Вы, Того, используя свой дипломатический опыт, делаете выводы на основании анализа общей обстановки. Я, как военный человек, во главу своих выводов ставлю, прежде всего чисто военные аспекты. Так вот, учитывая их, я не могу разделить ваших опасений по поводу предстоящих действий Советов. Они ещё просто не готовы наступать. Их главные силы, сокрушившие вермахт, всё ещё привязаны к Западному театру военных действий. Большие расстояния и неразвитость железнодорожных коммуникаций не позволили им в течение двух последних месяцев создать хоть какое-то превосходство в силах. Для полноценного наступления — это главное.

Министр иностранных дел поставил резонный вопрос:

— Тогда почему раньше, Умэдзу, военные члены Высшего совета не поднимали этот вопрос, а дискутировали лишь по поводу войны на два фронта? Так вот два фронта Великой Империи будут обеспечены, и, по-моему, не так уж важно на каком из них противник создаст превосходство в силах.

— Я только что говорил об одном фронте на материке, Того. Второй, южный фронт, будет и впредь привязан к метрополии. Тут противник давно имеет большое превосходство в силах, но всё не может нас сломить.

— В Потсдамской декларации подчёркивается, Умэдзу, что и на южном фронте силы противника будут умножаться. И потом, разве Генштаб армии располагает точными данными о передислокации советских войск с Западного на Дальневосточный театр военных действий?

— О точных цифрах говорить, конечно, не приходится, Того, но ошибки в ориентировочных подсчётах очень редко выходят за пределы десяти-пятнадцати процентов.

Министр иностранных дел поднялся с привычного места за столом, подошёл к карте мира во всю стену, загадочно бросил взгляд в сторону Советского Союза:

— Значит, вы хотите сказать, Умэдзу, что Москва в состоянии накопить нужные для наступления силы не ранее середины или конца сентября?

Начальник Генштаба армии встал рядом с «первым дипломатом» Японии, запальчиво пояснил:

— Дело, Того, не только в накоплении нужных сил, но и в эффективности их использования в операции. Где сосредоточить большую их часть, на каком участке фронта нанести главный удар? Темп последующего наступления будут определять и условия местности, рельеф. В Маньчжурии, с какой стороны ни подойти, положение войск Квантунской армии выглядит предпочтительнее. Можно сказать и так, что её позиции надёжно оберегают высокие горы, дремучая тайга, непроходимые болота.

Того весомо возразил:

— А вы не допускаете такой вероятный случай, Умэдзу, что Советы и перебрасывают на Дальний Восток как раз те войска, которые преодолевали болотистую местность в Белоруссии и Карпатские горы при прорыве на территорию Чехословакии и Венгрии?

— Наше Приморское направление надёжно прикрывают бастионы шести укрепрайонов, Того. Их не так легко будет преодолеть, как может показаться непрофессионалу на первый взгляд. Это тоже важный долговременный фактор.

— Но Советы штурмовали долговременные оборонительные бастионы Кёнигсберга и Берлина, Умэдзу.

После этих слов министр иностранных дел вернулся на прежнее место за столом и круто переменил тему дальнейшего разговора:

— Кстати, генерал, а как вы относитесь к идее адмирала Ионаи о возможном бегстве руководства Японии на материк и сражении там до победного конца? Что конкретно стоит за этим предложением? Это что же, действительно оригинальный оборонительный вариант или болезненный бред отчаявшегося «морского волка», потерявшего флот на южном фронте, но сохранившего некоторые людские резервы для ведения сухопутной войны?

Этот вопрос поставил начальника Генштаба армии в неловкое положение. Он откровенно признался:

— Вы задали мне вопрос, Того, который выходит за рамки моей компетенции. Ну скажите, как я могу обсуждать проблему, не зная в сущности ни конкретных сил нашего флота да и степени их фактической боеготовности? Это очень непросто. Идею же саму по себе вы определили правильно. Она несёт в себе элемент безысходности. Тут уж мы всё оказываемся в положении «камикадзе». Я этот вариант начисто отвергаю.

— Я полагаю, Умэдзу, что его отвергнет и император. Если уж всем нам придётся погибнуть за Великую Империю, то эго лучше всего сделать при защите метрополии, а не где-то в Маньчжурии, на чужбине…

В этом месте дискуссия министра иностранных дел и начальника Генштаба армии прервалась. Генерала Умэдзу пригласил к себе военный министр генерал Анами, чтобы уточнить некоторые положения доклада, подготовленного Генштабом армии по результатам третьего этапа мобилизации. На следующий день его предстояло доложить премьер-министру Судзуки, который сам решил разобраться в вопросах пополнения японских сил на континенте, их неотложных нуждах.

С объявлением воздушной тревоги министр иностранных дел Того спустился в бомбоубежище, и тут его сразу же пригласили к аппарату. Звонил Судзуки. Премьер-министра интересовала информация из Европы. «Первый дипломат» Японии доложил, что из Швейцарии, где контакты с американскими представителями прервались в середине июля, никаких новых телеграмм не поступило, а вот посол в Москве Сато прислал срочную телеграмму и без объяснения причин предложил побыстрее принять… Потсдамскую декларацию противника. Судзуки выслушал это сообщение молча, а потом всё же порекомендовал Того направить телеграмму в Москву, и пусть Сато вразумительно объяснит, чем конкретно вызвано его «таинственное предложение». Подобного рода предложений он немало слышит и в Токио.

Третий этап мобилизации хотя по цифровым показателям вполне оправдывал возложенные на него надежды (было сформировано шестнадцать дивизий и тринадцать смешанных бригад), в качественном отношении вызывал немало вопросов. Невероятно осложнились проблемы с вооружением новых формирований. Их категорически не хватало. Даже в учебных подразделениях была обеспечена винтовками и автоматическим оружием лишь третья часть личного состава. В 1-й и 2-й Объединённых армиях национальной обороны боевое оружие имели только четверо солдат из пяти. Не спасал положения и переход соединений на штаты военного времени. Число дивизий увеличивалось, но оружия поступало всё меньше и доставлялось оно в войска крайне нерегулярно. Почти в два раза упало производство боеприпасов в Маньчжурии. Участились перебои с горючим.

Неудовольствие премьер-министра вызывало ито, что императорская Ставка до начала августа не решила вопрос о переподчинении 17-го фронта в Корее командованию Квантунской армии. По его мнению, эта искусственная затяжка не позволяла генерал-лейтенанту Ямаде завершить корректировку перспективного оборонительного плана на материке. Судзуки предложил военному министру Анами направить копию «убедительного доклада» императору с обязательной рекомендацией хотя бы пять-шесть дивизий береговой обороны из метрополии побыстрее передать в состав 17-го фронта для лучшего прикрытия побережья и важнейших портов.

В отличие от действий Высшего совета по руководству войной, императорская Ставка своё главное предназначение видела во всемерном укреплении военно-морского флота и боевой авиации. Но проблемы их пополнения техникой, личным составом и боепитанием выдались к августу намного сложнее проблем сухопутных войск.

В последние полтора года войны флот понёс большие потери в корабельном составе, восполнить которые уже не представлялось возможным. Вследствие жестокой блокады метрополии с моря и массированных бомбардировок с воздуха, осуществляемых флотом и авиацией Противника, прервалась работа судоверфей. Поэтому главные усилия военно-морского министерства и наличные материально-сырьевые ресурсы были направлены на массовое производство микролодок и катеров, управляемых смертниками. Уцелевший хорошо обученный и дисциплинированный корабельный состав флота планировалось использовать в операциях на суше, преимущественно при обороне собственно островов метрополии. Получалось солидное войско численностью свыше одного миллиона человек.

Не меньшие усилия в сравнении с флотом прилагались Ставкой и в решении авиационных проблем. Но и здесь, практически по тем же причинам, основное внимание уделялось подготовке смертников. Рост их численности вызывался острой нехваткой опытных боевых лётчиков. В результате массированных бомбардировок авиазаводов и резкого уменьшения импорта бокситов с начала сорок пятого начал снижаться выпуск боевых самолётов. Поэтому Ставка, во-первых, стремилась увеличить выпуск специальных типов штурмовиков и перестраивала имевшиеся транспортные, связные, разведывательные самолёты для смертников, во-вторых, развернула широкую пропагандистскую кампанию по привлечению молодёжи в ряды «камикадзе». Официально это вступление могло быть только добровольным, но с начала последнего года войны оно стало уже «добровольно-принудительным».

Для расширения аэродромной сети на островах собственно Японии и в сорок пятом продолжалось строительство свыше трёхсот двадцати взлётно-посадочных полос, девяносто пять из них — в глухих местах. По перспективному плану «Кэцу» создавались значительные запасы авиационного бензина для обеспечения воздушных операций при обороне метрополии.

К началу августа была практически завершена структурная реорганизация Военно-Воздушных сил в метрополии. Всемерно укреплялась Объединённая воздушная армия национальной обороны генерала Кавабэ. В конце мая в её состав вошла 6-я воздушная армия. Это позволило Ставке большую часть 5-й воздушной армии перебросить в Северный Китай и Корею, оперативно подчинив новую группировку командованию Квантунской армии. Лишь 1-я авиадивизия оставалась в составе 5-й воздушной армии в метрополии.

Для усиления противовоздушной обороны собственно Японии Ставка создала, в дополнение к имеющимся соединениям и частям, ещё 71-ю и 72-ю воздушные флотилии в составе соответственно 3-го и 5-го воздушных флотов. Кроме того, Генштаб сухопутной армии, по указанию Ставки, сформировал в июне — июле четыре дивизии зенитной артиллерии. К началу августа небо Японии охраняли более тысячи истребителей и три тысячи зенитных орудий, что было явно недостаточно. Массированные атаки авиации противника с каждым днём нарастали.

Утром 3 августа император позвонил Судзуки и предложил созвать заседание кабинета министров, чтобы рассмотреть возможность принятия Потсдамской декларации руководителей США, Великобритании и Китая. Премьер выполнил это пожелание Хирохито только на следующий день. Кабинет собрался. Министры находились во взвинченном состоянии, и удовлетворить пожелание императора оказалось делом проблематичным. Военная группа «министров-оборонцев» — адмиралы Ионаи и Тоёда, генерал Анами — решительно отметали капитуляцию страны в любой форме. Их девиз — «Бороться до конца» не претерпел никаких изменений. Военно-морской министр впервые в открытую озвучил свой «материковый вариант». Адмирал Ионаи заявил, что он готов лично возглавить всё наличные войска на материке и достойно защитить интересы Великой Империи от порабощения. Сил для достижения этой цели у неё вполне хватает. Премьер-министр Судзуки, хотя внешне и сохранял присутствие духа, находился в подавленном состоянии и закрыл заседание, не приняв никакого решения.

Во второй половине дня 5 августа американские самолёты вновь разбросали над крупнейшими городами метрополии десятки тысяч листовок с предупреждением населения о грядущих усиленных бомбардировках. Японцы к ним привыкли, и когда на следующий день в восемь пятнадцать утра над центром Хиросимы появились всего две «летающих крепости», никто из жителей не придал этому факту внимания. Население даже не стало укрываться в убежищах. Прогремел первый атомный смертоносный удар.

В тот же день японский посол в Москве Сато получил уведомление из наркомата иностранных дел СССР о том, что вечером 8 августа он будет принят лично наркомом Молотовым. Сато тотчас направил телеграмму в Токио, сообщив министру иностранных дел Того эту «весьма приятную и неожиданную новость».

Утром 7 августа практически одновременно премьер-министр Судзуки получил данные о результатах атомной бомбардировки Хиросимы и текст Заявления президента США Трумэна по этому поводу. Он тут же распорядился о созыве Высшего совета по руководству войной, но «министры-оборонцы» решительно выступили против. Не удалось созвать даже заседание кабинета министров. Адмирал Ионаи и генерал Анами ограничились посылкой в Хиросиму специальной комиссии для исследования происшедшего. Войска и военно-морской флот в метрополии по их приказам были приведены в повышенную боевую готовность.

Весь день 8 августа прошёл в столице Великой Империи в томительном ожидании сообщения посла Сато из Москвы. Руководителей всех рангов будоражила неизвестность: «Какую позицию в новой ситуации займут Советы по отношение к Японии?» Никто не верил в начало войны.

В Приамурье и Приморье тёплый августовский день к вечеру 8 августа сменился ненастьем. В тёмном небе поплыли тяжёлые грозовые облака, пришедшие на материк с просторов Тихого океана. То в одном, то в другом месте их пронизали острые стрелы молний. Над сопками Маньчжурии, долинами Амура и Уссури гремели раскаты грома, как бы предвещая грозные события. Вскоре хлынул тайфунный ливень. С сопок в долины устремились бурные потоки мутной воды, размывая дороги и вызывая широкий разлив рек. Всё потонуло в непроглядной мгле.

Получив сводку погоды с материка, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу позвонил министру иностранных дел Того. Приподнятым, возбуждённым тоном он сказал:

— Вот видите, Того, как непросто бывает учесть всё привходящие факторы. Но к этому надо стремиться. На пространствах Маньчжурии бушует тайфун. Дороги размыты ливнем. Ни о каком наступлении советских войск не может быть речи. Я это предвидел.

Того остановил собеседника предостережением:

— По-моему, Умэдзу, вы выдаёте желаемое за действительное. Советы могут перечеркнуть ваши предположения и в непогоду обрушиться на войска Квантунской армии всей мощью. Непогода их вряд ли остановит.

— Погодный фактор, Того, одинаково действен для любых войск. В бурю не летают самолёты, не атакуют танки. А вы держитесь Потсдамской декларации. Ищите выход из войны в позорной капитуляции Великой Империи.

— Я жду, Умэдзу, телеграмму из Москвы. У меня безрадостные предчувствия. Мы можем провалиться в бездну.

Не испытывал душевного подъёма и посол Японии Сато, отправляясь на встречу с советским наркомом Молотовым на Кузнецкий мост. Приехал чуть раньше. Пришлось обождать. Когда он вошёл в кабинет и встретил непроницаемый взгляд наркома, почувствовал неладное. Дальше, больше. Как в дурном сне — это «Заявление Советского правительства». Великой империи объявляется война!… В центре советской столицы! Тихим заикающимся голосом. И война!… Всего через двое суток! Лучше бы принять Потсдамскую декларацию. Он предлагал правительству такое решение, но его отвергли.

Овладев собой, посол Сато задал наркому Молотову один никчёмный вопрос и удалился с ужасно грозной бумагой в папке… Война! Сколько разнокалиберных чувств вместило одно это ёмкое, короткое слово… В пути Сато продумал порядок своих последующих действий. Да, вначале он соберёт весь состав своего посольства и объявит ему о решении правительства Советов начать 9 августа военные действия против его страны. О возможных вопросах не думал, и какие теперь могут быть вопросы?.. Затем направит в Токио короткую телеграмму, приложив к ней текст «Заявления Советского правительства». Но она поступит туда уже 9 августа, когда война уже начнётся…

«Первый дипломат Японии» снисходительно возразил:

— Мне не хотелось бы, Умэдзу, вторгаться в обсуждение оперативных вопросов, но, насколько мне известно, немецкие войска много раз терпели чувствительные поражения как раз из-за недооценки возможностей Советов.

— У вас, Того, имеются убедительные примеры?

— Конечно, Умэдзу. Припомните их контрнаступление под Москвой, окружение 6-й армии Паулюса под Сталинградом.

— Вы правы, Того. Согласен. Мне, кстати, тоже памятно их контрнаступление под Курском. Кто мог предположить, что у Советов окажется столько выдержки и терпения?

— Оказалось, Умэдзу. Со всех точек зрения, ими было принято обоснованное, дальновидное решение.

— Победное, стратегическое решение, Того.

Глава VII Атомные удары американцев

1
День 25 апреля выдался для обоих собеседников особенно приметным. Военный министр Стимсон был готов к этому докладу с начала месяца, но скоропостижная смерть президента Рузвельта смешала графики контактов высших должностных лиц страны. И вот, наконец он в Овальном кабинете. Стимсон не скрывал возбуждения и высказался патетически:

— Господин президент, отныне атомный проект не вызывает сомнений. В начале июля генерал Гровс[48] планирует осуществить испытательный взрыв, а спустя месяц специальная бомба будет готова к использованию в боевых условиях. Отныне я распорядился, чтобы Гровс еженедельно докладывал мне о ходе работ по проекту.

— Ваше сообщение, Генри, весьма кстати. Как и президент Рузвельт, я продолжаю подготовку к новой встрече глав союзных государств, и атомный фактор должен занять достойное место в моих переговорах с русскими. Вы, надеюсь, понимаете, что они будут непростыми.

— Бомба вызовет революционные изменения в ведении войны и непременно окажет решающее влияние на отношения Соединённых Штатов с другими странами. Но это не моя сфера деятельности, господин президент, и я не намерен в неё вторгаться. Я лишь констатирую точки соприкосновения этих близких направлений нашей повседневной работы.

Президента Трумэна интересовала больше как раз практическая сторона важнейшей проблемы:

— А что делается, Генри, чтобы наяву осуществить атомный взрыв, скажем, против Японии?

Военный министр был готов ответить и на этот вопрос:

— Боевые экипажи 509-й авиагруппы 20-й воздушной армии уже свыше двух месяцев проводят тренировочные полёты над океаном с макетами двух атомных бомб. Так что, господин президент, подготовка ведётся параллельными курсами, чтобы приблизить практический результат.

Президент Трумэн откинулся к спинке высокого кресла, скрестил руки перед собой:

— Разумеется, это происходит где-то вдали от Штатов? Мало ли что может произойти, Генри.

— Да, господин президент. Соблюдены всё предосторожности. Наша ударная авиагруппа именно в эти дни перебазируется на остров Тиниан, чуть севернее Гуама, чтобы с его авиабазы и вести в дальнейшем боевую работу против Японии. По докладу генерала Донована[49] на острове имеется приличная взлётно-посадочная полоса и удобная морская гавань, позволяющая осуществлять подвоз всевозможных грузов. Всё её сооружения надёжно прикрыты с воздуха. Это также немаловажный фактор.

Президент Трумэн сделал короткую запись на листе бумаги и поставил следующий вопрос:

— Надеюсь туда уже переброшены специалисты генерала Гровса, Генри?

— Нет, господин президент. Ещё нет. Первый отряд технических специалистов из лаборатории Лос-Аламоса планируется переправить на Тиниан в середине мая. Пока там они совершенно не нужны.

В заключение продолжительной встречи президент Трумэн выразил военному министру признательность за интересный доклад и пожелание как можно чаще, хотя бы раз в неделю, информировать его о ходе заключительных работ по «Манхэттенскому проекту»[50].

Через два дня после встречи президента Трумэна и военного министра Стимсона, по инициативе последнего, был создан специальный комитет для выбора конкретных объектов атомной бомбардировки, в который вошли три представителя военно-воздушных сил и четыре— «Манхэттенского проекта». 2 мая комитет предложил, а генерал Гровс утвердил в качестве первых возможных целей четыре японских города — Хиросиму, Кокуру, Ниигату и Киото. Президент Трумэн согласился с этим предложением. Эти города с сего числа по распоряжение командующего ВВС генерала Арнольда уже не подвергались усиленным воздушным бомбардировкам, чтобы получить наглядное представление о результатах атомного удара.

Вечером 2 мая, по совету Стимсона, президент Трумэн учредил Временный комитет для подготовки рекомендаций по вопросу, следует ли использовать атомную бомбу. И сразу после этого акта сделал симптоматичную запись в своём дневнике: «Пусть в этом отношении не будет никакой ошибки. Я рассматриваю атомную бомбу как военное оружие и никогда не усомнюсь, что оно должно быть использовано по назначению».

Сходного мнения придерживался и Временный комитет. У его членов были расхождения лишь по поводу деталей нанесения удара, каким именно образом надлежит применить атомную бомбу, чтобы произвести наибольший психологический эффект. 1 июня, по предложению Бирнса, Временный комитет принял решение: «Бомбу следует использовать как можно скорее против Японии. Её следует сбросить на военный завод, окружённый жилыми массивами для рабочих, и без предварительного предупреждения». Эту рекомендацию в тот же день утвердил президент Трумэн.

Воспалённое воображение высших американских политических стратегов всё больше подвигало их к нарушению согласованных ранее союзнических обязательств. Появились предложения проигнорировать Ялтинское соглашение о совместных военных действиях против Японии. Помощник военного министра Макклой на совещании высших военачальников в Белом доме 18 июня прямо заявил, что атомную бомбу следует рассматривать с точки зрения, нуждаются ли Соединённые Штаты в помощи России для разгрома Японии.

Внутренне президент Трумэн был солидарен с мнением Макклоя, но атомная бомба ещё не прошла полигонные испытания и никто не был абсолютно уверен в том, что она непременно взорвётся, Поэтому, по предложению начальника штаба армии генерала Маршалла, было принято компромиссное решение — на Потсдамской конференции получить лично от председателя Совнаркома СССР И. В. Сталина подтверждение о вступлении Советского Союза в войну против Японии, в оговорённые в Ялте сроки. Это было всё же надёжней.

Между тем попытки сорвать вступление Советского Союза в войну против Японии, или хотя бы отсрочить это вступление на неопределённое время, продолжались. По предложению заместителя госсекретаря Грю эту задачу в какой-то степени могла выполнить затяжка советско-китайских переговоров в свете реализации Ялтинских договорённостей. Советскому Союзу предстояло получить согласие генералиссимуса Чан Кайши в отношении интернационализации торгового порта Дайрена с обеспечением его преимущественных интересов в этом порту, а также по восстановлению аренды Порт-Артура как военно-морской базы СССР. Предстояло достигнуть соглашения о совместной эксплуатации Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог на началах организации смешанного Советско-Китайского общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза и сохранением за Китаем полного суверенитета. Считалось, что соглашение с Чан Кайши и определит конкретную дату вступления Советского Союза в войну с Японией.

Тогда, в феврале, президент Рузвельт по совету маршала Сталина, взял на себя обязательство принять необходимые меры для получения такого согласия с китайской стороны. А вот новый президент США не желал выполнить обязательство своего великого предшественника. Больше того, Трумэн не прочь был вообще сорвать такие переговоры, чтобы сделать проблематичным само участие СССР в войне против японского агрессора. Значит, согласие личного представителя президента США Гопкинса в ходе его визита его в Москву в конце мая, провести переговоры с министром иностранных дел Китая Сун Цзывенем в июле вполне отвечало американским интересам?

Противником участия Советского Союза в войне против Японии неожиданно выступил и Главком американских оккупационных войск в Германии генерал армии Эйзенхауэр. Встречая американскую делегацию, прибывшую на пассажирском лайнере «Аугуста» в Антверпен 15 июля для участия в Потсдамской конференции «Большой тройки», и совершенно не зная о готовящемся экспериментальном взрыве атомного устройства в Аламогордо, он заявил, вдруг, президенту Трумэну, что имеющиеся у него сведения указывают на неизбежный скорый крах Японии. Поэтому он категорически возражает против вступления Красной Армии в эту войну. Зачем, дескать, делить с русскими «победный пирог» и на Дальнем Востоке, если желанное лакомство и без их помощи вот-вот окажется в руках американцев?

Президент Трумэн в ответ справедливо напомнил собеседнику о Ялтинских договорённостях, которые пока остаются в силе. Тогда генерал Эйзенхауэр несколько умерил воинственный пыл и предложил Верховному Главнокомандующему, чтобы он, по крайней мере, не ставил себя в положение упрашивающего или умоляющего русских о помощи. Дискуссия на этом прервалась, но на следующий день, при первой встрече с генералиссимусом Сталиным, президент Соединённых Штатов всё же поставил вопрос о… времени вступления Советского Союза в войну против японского агрессора.

Намерение американского руководства использовать атомную бомбу против Японии стало известно большинству её непосредственных создателей и вызвало протесты учёных. В Чикагском университете под председательством лауреата Нобелевской премии профессора Франка началось изучение возможных социальных и политических последствий этого варварского акта. На имя президента Трумэна была направлена хорошо аргументированная петиция, получившая название «Доклад Франка».

Учёные от имени всех сотрудников «Манхэттенского проекта» предупреждали своего президента, что Соединённым Штатам не удастся долго сохранять монополию на атомное оружие. Петиция заканчивалась рекомендацией: «Не применять преждевременно атомную бомбу для внезапного нападения на Японию. Если Америка первой обрушит на человечество это слепое орудие уничтожения, то она лишится поддержки общественности всего мира, ускорит гонку вооружений и сорвёт возможность договориться относительно подготовки международного соглашения, предусматривающего контроль над подобным оружием». Учёные предлагали, вместо планируемого атомного удара по Японии, устроить демонстрацию мощи нового оружия перед представителями всех стран антифашистской коалиции где-нибудь в пустыне или на необитаемом острове.

Однако призыв учёных не возымел действия, был проигнорирован. Подготовка к применению атомной бомбы приобрела с середины июля неотвратимый характер. Даже в условиях неблагоприятной погоды 16 июля в пустыне Аламогордо был произведён экспериментальный атомный взрыв, эквивалентный взрыву двадцати тысяч тонн тринитротолуола. В Потсдам, куда уже прибыла правительственная делегация Соединённых Штатов для участия в конференции «Большой тройки», полетела срочнейшая телеграмма генерала Гровса. Прочитав её, военный министр Стимсон тотчас доложил об испытании президенту Трумэну. Возрадовались вместе выдающемуся достижению. Телеграмма была предельно конкретной: «Результаты испытания удовлетворительны и даже превзошли ожидания».

Получив 21 июля подробный письменный отчёт о взрыве в Аламогордо, президент Трумэн созвал совещание всех высших военных руководителей страны, находящихся в Потсдаме, — адмиралов Леги и Кинга, генералов Маршалла, Арнольда и Эйзенхауэра. Обсуждался только один вопрос: об использовании атомной бомбы против Японии. Всё присутствующие единодушно согласились — при любых условиях бомбу следует применить!

Сообщение о результатах экспериментального взрыва атомного устройства в Аламогордо произвело неизгладимое впечатление на премьер-министра Великобритании Черчилля. И он впопыхах стал убеждать президента Трумэна в необходимости отговорить Советы от выступления против Японии. «Но и на этот раз усилия «злобного антикоммуниста» оказались тщетными. Президент Соединённых Штатов посчитал такие действия со своей стороны алогичными. Во-первых, потому, что только неделю назад он ставил этот вопрос перед генералиссимусом Сталиным; во-вторых, из-за опасения, что атомная бомба, ввиду «самурайского характера» японского народа, может не оказать должного психологического воздействия на правительство Великой Империи. Так что, при определённых обстоятельствах можно было вполне оказаться в дураках. А «мистер Джо» с окончанием войны своего бы интереса не упустил и вернул своей стране территории, оговорённые в Ялтинском соглашении.

Утром 24 июля Трумэн, Стимсон и Маршалл одобрили подготовленный штабом армии приказ командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу об атомной бомбардировке Японии. 25 июля этот приказ за подписью исполняющего обязанности начальника штаба армии генерала Хэнди был вручён непосредственному исполнителю. По форме приказ был конкретен и строг: «509-й авиагруппе 20-й воздушной армии доставить первую специальную бомбу сразу после 3 августа 1945 года, как только погода позволит, произвести визуальное бомбометание на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки»[51].

В этот же день, 25 июля, премьер-министр Великобритании Черчилль перед своим убытием в Лондон согласился поставить свою подпись под декларацией о Японии, предложенной президентом Трумэном. Будь она тотчас принята Японским правительством и оказался бы Черчилль под занавес Второй мировой заправским миротворцем, до последнего её дня, пёкшимся о мире и благополучии народов. Но Потсдамская декларация союзных стран была отвергнута «непримиримым врагом», и это дало Соединённым Штатам формальный повод применить атомную бомбу.

Вернувшийся 28 июля в Вашингтон военный министр Стимсон спешно подготовил проект официального заявления президента Соединённых Штатов в связи с атомной бомбардировкой Японии и 30 июля направил его в Потсдам. В сопроводительной телеграмме он просил президента Трумэна рассмотреть его как можно быстрее, чтобы не позднее 1 августа заявление было готово к опубликованию в печати. Высшее руководство страны, посвящённое в секрет предстоящего «атомного действа», с огромным нетерпением ожидало результатов смертоносного удара по японским городам[52].

Принимая решение об использовании атомной бомбы против Японии, политическое и военное руководство Соединённых Штатов преднамеренно нацеливало её не на военные объекты, а против гражданского населения страны. В оперативном приказе № 13 командующего стратегической авиацией генерала Спаатса, отданном 2 августа, указывалось: «День атаки — 6 августа. Цель атаки — центр и промышленный район города Хиросима. Вторая резервная цель — арсенал и центр города Кокура. Третья резервная цель — центр города Нагасаки».

Первые атомные удары наносились по Японии, но одновременно фактически преследовалась и другая важная цель — запугать Советский Союз и другие государства своей непревзойдённой мощью, добиться благодаря атомной монополии американского господства в послевоенном мире. Атомные бомбардировки, дескать, помогут «сделать Россию сговорчивей в Европе». Президент Трумэн высказался в отношении политического руководства Советов более чем определённо: «Если бомба взорвётся, что я думаю, произойдёт, у меня, конечно, будет дубина для этих парней».

Около десяти часов дня 2 августа американская делегация, участвующая в Потсдамской конференции глав союзных государств, покинула пределы Германии и направилась на родину, чтобы там пережить эпохальное событие — первые атомные удары против «непреклонного врага».

При посадке в самолёт на берлинском военном аэродроме «Гатов» государственный секретарь Бирнс негромко сказал президенту Трумэну:

— Мир вступает в эпоху, господин президент, когда всё страны, что бы они ни совершали, непременно обязаны будут оглядываться на Америку, учитывать её могущество. Отныне наступает «американская эпоха».

Не без тени самолюбования, президент Трумэн уверенно поддержал своего «первого дипломата»:

— Так и должно было произойти, Джеймс. Подлинная мощь любой страны определяется прежде всего величиной её военного потенциала. Теперь Лос-Аламос[53] несравненно умножает наши возможности. Независимо от того, желает это кто-то признать или не желает, Америка становится непревзойдённым фаворитом мировой политики. С атомным щитом нам некого бояться. Мы будем диктовать другим американские условия.

Через два с небольшим часа три пассажирских «С-54» доставили Трумэна и других членов американской делегации в Плимут, где был пришвартован лайнер «Аугуста», на котором предстояло снова пересечь Атлантический океан и вернуться в Соединённые Штаты. Ежедневно президент вместе со своим начальником Генштаба адмиралом Леги и госсекретарём Бирнсом кропотливо, по несколько часов, работал над текстом «Обращения к американскому народу» о результатах Потсдамской конференции глав союзных государств, но «атомная тема» оставалась определяющей на протяжении всего пятисуточного перехода. В радиорубку лайнера периодически поступали сообщения из разных регионов планеты, которые сразу же докладывались по команде «наверх».

Вечером 4 августа военный министр Стимсон сообщил президенту Трумэну, что личный состав 509-й авиагруппы коротко проинструктирован о характере нового оружия, которое ей предстоит доставить до цели. 5 августа работа над Обращением была закончена. 6 августа в полдень, когда Трумэн завтракал, капитан «Аугусты» Грэм передал ему радиограмму военно-морского министра Форрестола, в которой сообщалось, что американские самолёты сбросили атомную бомбу на судостроительный центр Хиросимы. Результаты превзошли ожидания учёных и инженеров, создавших новое оружие. Президент Трумэн был восхищён полученным сообщением. Он подал руку Грэму и патетически, громко произнёс: «Это — величайшее событие в истории».

Через несколько минут капитан лайнера доставил Трумэну вторую радиограмму, но теперь от военного министра Стимсона. Она оказалась ещё более возвышенной: «Хиросима полностью уничтожена». Президент США пригласил в свою каюту госсекретаря Бирнса и прочитал ему обе полученные радиограммы. Было решено, что Верховный Главнокомандующий немедленно сделает важное политическое заявление. Капитан «Аугусты» Грэм пригласил в президентскую каюту группу матросов. Трумэн сообщил им об успешном применении атомной бомбы и услышал в ответ овацию. Тут же президент Соединённых Штатов отправился в офицерскую кают-компанию, и там повторил своё сообщение об уничтожении Хиросимы новейшим американским оружием необычайной разрушительной силы.

Подготовленное в Потсдаме Заявление американского президента по поводу атомной бомбы в тот же день было опубликовано в печати, прозвучало по радио. Его угрожающий тон не вызывал сомнений:

«Мы потратили два миллиарда долларов на величайшую в истории авантюру. И победили. Мы сейчас готовы быстро и полностью уничтожить всё промышленные предприятия, имеющиеся у японцев на поверхности земли в любом городе. Опубликованный 26 июля Потсдамский ультиматум был призван спасти японское население от полного уничтожения. Если сейчас наши условия не будут приняты, Японию ожидает с воздуха поток разрушений».

Когда в восемь пятнадцать над центром Хиросимы появилось две «Летающих крепости», мало кто из жителей обратил внимание на традиционный сигнал воздушной тревоги и продолжал повседневные дела. Был понедельник, начало рабочей недели. Но вот первый из бомбардировщиков Б-29 «Энола Гэй» полковника Тиббетса сбросил единственную бомбу, которая на высоте шестисот метров зависла на парашюте, и через несколько мгновений взорвалась. Небо озарила ослепительная вспышка, раздался оглушительный взрыв. Над городом взвился страшный, невиданный «атомный гриб». Хиросиму окутали огромные тучи дыма и пыли. Лёгкие деревянные постройки горели, словно факелы.

К концу дня пожары прекратились, мрак рассеялся, и взору предстала удручающая картина. Хиросимы как города не стало. В радиусе до двух километров от эпицентра взрыва, из каждых десяти человек, находящихся на открытой местности, погибло восемь, а внутри помещений — половина. За пределами этого «круга ада» у трети уцелевших построек были сорваны крыши, выбиты все стёкла в окнах.

Президент Трумэн ожидал, что сразу после уничтожения Хиросимы Японское правительство признает свое поражение и согласится на безоговорочную капитуляцию. Но этого не произошло. Поэтому в полдень 7 августа он устроил на борту «Аугусты» для сопровождающих американскую делегацию журналистов пресс-конференцию на «атомную тему». Его восторженные дифирамбы новому оружию должны были убедить «пишущую братию» в том, что именно «супер-бомбе» суждено привести Соединенные Штаты Америки к быстрой победе над Японией. Ничто уже не спасет дальневосточного агрессора от полного разгрома.

Когда пресс-конференция Трумэна закончилась, корреспондент «Интернэшнл Ньюс Сервис» Никсон обратился к начальнику его Генштаба Леги с вопросом: «Вы уверены, господин адмирал, что атомная бомба произведет революцию в военном деле?» Главный военный советник Трумэна был осторожен с прогнозом: «Ранее для противодействия любому новому наступательному оружию всегда создавалось оборонительное вооружение. Так, видимо, будет парирована угроза и для этой новой бомбы».

Вплоть до прибытия в Вашингтон вечером 7 августа, президент Трумэн, госсекретарь Бирнс и главный военный советник президента адмирал Леги продолжали работать над текстом выступления президента по радио о результатах Потсдамской конференции глав правительств союзных государств. А в ночь на 8 августа, уже находясь в Белом доме, Трумэн направил командующему стратегической авиацией генералу Спаатсу телеграмму, в которой как Верховный Главнокомандующий приказал продолжать атомные бомбардировки Японии по мере готовности смертоносного оружия.

Стремясь во что бы то ни стало выполнить приказ президента США, авиационное командование не посчиталось даже с тем, что у «Летающей крепости» со второй атомной бомбой, «толстяком», обнаружилась неисправность в бортовой электросистеме, а погода в последние дни первой декады августа не благоприятствовала прицельному визуальному бомбометанию. Заместитель военного руководителя «Манхэттенского проекта» генерал Фаррел, отвечающий на авиабазе Тиниана за непосредственную подготовку атомных ударов по Японии, отдал категорический приказ на вылет. Вашингтон снова замер в ожидании «хороших вестей» от генерала Спаатса.

Ранний звонок госсекретаря Бирнса 9 августа насторожил президента Трумэна. Но ничего особенного не произошло. Тот сообщил, что в американской прессе циркулируют упорные слухи о скором втором атомном ударе по Японии. Бирнс решил посоветоваться с президентом: может, госдепартаменту сделать какое-то официальное заявление по этому поводу?

Президент Трумэн, внешне сердито, хмыкнул в трубку:

— Никаких заявлений делать не надо, Джеймс. Прихватите последние телеграммы, поступившие в госдепартамент за минувшие сутки, и немедленно приезжайте ко мне. Я коротко поясню вам сложившуюся ситуацию.

В то время, когда госсекретарь дочитывал длинную телеграмму из Лондона, касающуюся перестановок в правительстве Эттли, по радио прозвучало сообщение о том, что накануне вечером Советский Союз объявил войну Японии. Тут же секретарь положил перед Бирнсом телеграмму из Москвы. Посол Гарриман сообщал из Москвы об этом долгожданном факте более подробно.

Госсекретарь суетливо проследовал в Овальный кабинет президента и, положив перед собой телеграмму посла Гарримана, негромко сказал:

— Генералиссимус Сталин в точности выполняет данные вам обещания, господин президент. Вот телеграмма из Москвы о том, что русские объявили Токио войну. Ровно через три месяца, как записано и в Ялтинском договоре.

— Значит, русские не стали ждать окончания переговоров с Чан Кайши, — рассудительно констатировал Трумэн. — Должно быть, их многочисленные войска уже ведут наступление в Северной Маньчжурии.

— Сообщений о начале боевых действий с их стороны еще не поступало, господин президент, — негромко отозвался государственный секретарь.

— Теперь и нам следует активизировать действия повсеместно. При ускоренном продвижении к южной оконечности Сахалина и вдоль Курильских островов их войска, Джеймс, вполне могут опередить нас и осуществить вторжение в метрополию. Тогда это станет серьезной претензией на совместную с русскими оккупацию собственно Японии. Да и на материке могут возникнуть непредвиденные сложности. Так что, как Верховный Главнокомандующий, я обязан поторопить генерала Макартура[54] с наступлением.

Как бы закончив эту часть разговора, Трумэн поправил пенсне и продолжил… утреннюю дискуссию с Бирнсом:

— Какова реакция в Японии, Джеймс, на наш первый атомный удар? Он, что же, не образумил японцев?

Госсекретарь, по-видимому, еще не пережил до конца важную последнюю новость из Москвы, отозвался неуверенно и кратко, без комментариев:

— Пока едва ли стоит говорить о какой-то реакции, господин президент. Раздаются отдельные голоса, которые обвиняют нас в откровенном варварстве.

— А что же Японское правительство? С его стороны не поступало ни протестов, ни заявлений?

— Император и правительство хранят обет молчания. Я полагаю, господин президент, что ничего подобного с их стороны мы не услышим и после второго атомного удара. Они, похоже, решили скрыть от японского народа правду о жертвах в Хиросиме и не собираются сдаваться.

Президент Трумэн решительно возразил:

— Я так не думаю, Джеймс. Пессимизм с вашей стороны тут ни к чему Уничтожен целый город одним ударом! Скрыть это от народа невозможно. Родственники погибших в Хиросиме всколыхнут всю страну.

— Но у нас есть еще только одна бомба, господин президент, — не хотел соглашаться госсекретарь. — Пострадает еще один город. И все. На изготовление следующих атомных зарядов потребуются месяцы. Большой перерыв только вдохновит японцев к стойкости. Если выступит с призывом император, они будут сражаться до последнего человека, до конца. Это свойственно их нации.

— Это будет уже не та стойкость, Джеймс, — Трумэн был категоричен. — Наша авиация будет наращивать массированные удары по противнику Психологически это будет невыносимо. В конце концов, японцы ведь не будут знать, что несут на борту наши «Летающие крепости»?

— Вы спрашивали меня, господин президент, о реакции на атомный удар в Японии. Но в мире в целом, она отрицательная. Протесты нарастают, как снежный ком. Америка может лишиться союзников.

В голосе Трумэна зазвучала твердость:

— Будем последовательны, Джеймс. Решение по второй бомбе принято окончательно, и она непременно должна быть сброшена. Мы находимся в состоянии войны с Японией и вправе использовать любое имеющееся в нашем распоряжении оружие, чтобы принудить противника к быстрейшей безоговорочной капитуляции.

Госсекретарь Бирнс «сдался»:

— Вы Верховный Главнокомандующий, господин президент. За вами — последнее слово. Сегодня 9 августа, и вторая атомная бомба, вероятно, уже сброшена на выбранную цель.

— Да, сброшена, — согласился Трумэн. — Скоро, часа через три, мы должны получить сообщение об этом. А пока, Джеймс, подготовьте телеграмму в адрес генералиссимуса Сталина по случаю их выступления против японского агрессора. Соблюдём формальность, хотя этот ход русских, похоже, станет для нас очередной «головной болью». А посол Гарриман пусть поподробнее сообщит о своей встрече с наркомом Молотовым. Как я полагаю, она состоялась сразу после аудиенции наркома Советов с японским послом. Нарком Молотов слывет отменным мастером дипломатического протокола.

— Будет сделано, господин президент, — пообещал, расставаясь, госсекретарь Бирнс.

Далее порядок докладов повторился. В самый полдень президенту Трумэну позвонил военно-морской министр Форрестол и доложил, что вторая атомная бомба сброшена, как и намечалось, на Нагасаки. Город охвачен огнем. Его территория покрыта саваном дыма и пыли. В нём едва ли осталось что живое. Спустя десяток минут эту информацию дополнил военный министр Стимсон. Он сообщил, что самолеты 509-й авиагруппы благополучно вернулись на свою авиабазу, не встретив противодействия противника. Противовоздушная оборона Японии практически парализована. Стимсон смело высказался и по поводу ближайшей перспективы в развитии обстановки: если японский агрессор и не заявил пока что о безоговорочной капитуляции, то это дело всего лишь нескольких ближайших дней.

Вечером 9 августа в Белый дом поступил пространный доклад начальника штаба армии генерала Маршалла. В нём сообщалось, что советские войска в нескольких местах перешли границу Маньчжурии и ведут боевые действия на ее территории против главных сил Квантунской армии. Доклады из Китая полны конкретных данных о том, что русские успешно прорвали оборонительные заслоны японцев на границе и, по крайней мере, со стороны Монголии и Приморья продвигаются внутрь страны. Намерения их очевидны — отрезать войска генерала Ямады от подхода резервов, как из Центрального Китая, так и из метрополии через корейские порты.

Пополудни президент Трумэн долго и дотошно анализировал сложившуюся обстановку с госсекретарем Бирнсом.

— Вы, понимаете, Джеймс, что генералиссимус Сталин намеренно поторопился с началом военных действий против Японии, не доведя до подписания соглашения переговоры с президентом Чан Кайши?

— Я в этом абсолютно уверен, господин президент. В данном случае Москва добровольно отдала инициативу по всем советско-китайским проблемам в руки президента Чан Кайши. Силовым способом ни вопрос по железным дорогам, ни в отношении порта Дайрена и базы Порт-Артура решить нельзя, не нарушая суверенитет Китая.

— А если все-таки Москва решится на силовые акции, то какие немедленные действия должны предпринять мы? Для Америки, как я полагаю, первостепенная проблема — это Япония, а Китай — второстепенная?

— В долговременном смысле подобная точка зрения может не соответствовать нашим интересам на Азиатском континенте, господин президент. Для русских более важно как раз укрепить свои позиции в Китае, на материке, нежели рваться решать какие-то внутренние японские дела.

— Почему вы гак думаете, Джеймс? В таком случае, зачем русским было бы вообще вступать в войну против Японии и нести новые жертвы, если и без войны они получили бы свои территории после нашей победы над Великой Империей? Кроме того, у них есть все шансы мирно договориться с Китаем по спорным вопросам.

— Господин президент, Китай является доминантной проблемой для Москвы и по идеологическим соображениям. Я не исключаю, что русские, вслед за Китаем, постараются укрепить свои позиции в Индии. Это будет наглядный пример следования известной ленинской догме о том, что именно эти страны вкупе с Россией будут решать в будущем судьбы мира.

— А как же Америка, Джеймс? Её нет в приведенном вами перечне? По каким критериям он формировался?

— Критерий, видимо, учитывался один — людская масса, господин президент. Все на земле, и хорошее и плохое, делают люди, массы людей.

На следующий день после уничтожения Нагасаки, 9 августа, Трумэн, с одобрения Бирнса и Стимсона, передал для опубликования документ, известный как «Доклад Смита», подготовленный группой виднейших ученых, участвующих в создании атомной бомбы. Доклад частично приподнял пелену военной секретности, окутывающей это важнейшее научное достижение. Популярным языком в нём объяснялись процессы, с помощью которых было достигнуто использование атомной энергии в военных целях.

Атомные удары американцев уничтожили Хиросиму и Нагасаки. Народы мира обсуждали и осуждали эти действия руководства Соединенных Штатов. Но загадочно продолжало молчать Японское правительство. Что же, и атомное варварство американцев оно не желало признавать концом войны? Похоже, что именно так все и было на самом деле.

2
Казалось, ничто не предвещало рокового исхода. Утром 5 августа, как это случалось уже не один раз, американские самолеты разбросали над одиннадцатью крупнейшими городами Великой Империи десятки тысяч предупредительных листовок об усиленных бомбардировках с воздуха. Но четыре из них — Хиросима, Кокура, Наигата и Нагасаки, — также получившие «воздушные предупреждения», бомбардировкам не подверглись. «Летающие крепости» беспощадно расправлялись с жилыми кварталами столицы, Йокогамы, Нагои и Осаки, но раз за разомобходили стороной «обреченные города».

Во второй половине дня военному министру Анами позвонил Главком японских вооруженных сил в районе Южных морей генерал Тэраути и доложил, что воздушная разведка отмечает необычайную активизацию действий противника на военных объектах Марианских островов. При этом он уточнил, что пролет и фотографирование с воздуха авиабаз на Тиниане и Аганье оказались невозможными ввиду их сильного истребительного и зенитного прикрытия. Несколько разведывательных самолетов было потеряно на дальних подступах к Тиниану. Такого раньше просто не наблюдалось.

Первые донесения о необычайно сильном взрыве над Хиросимой поступили в Токио около девяти часов 6 августа. Очевидцы атомного удара панически сообщали, что в городе продолжаются сильные пожары, он погружен во мрак, закрыт с воздуха непроницаемым колпаком из дыма и пыли. Премьер-министр Судзуки тотчас распорядился направить в район Хиросимы два разведывательных самолета, снять на пленку результаты взрыва, чтобы обсудить на заседании кабинета министров сложившуюся ситуацию.

Столица быстро наполнялась волной слухов о происшедшем в Хиросиме. Ровно в десять премьер-министру позвонил император. Судзуки сдержанно пересказал Хирохито поступившую информацию без всяких комментариев, пообещал попозже созвать Высший совет по руководству войной и доложить ему результаты обсуждения сложившейся обстановки.

Одновременно с этим телефонным разговором состоялась личная встреча военного министра генерала Анами с военно-морским министром адмиралом Ионаи. И здесь главным вопросом была Хиросима. «Министры-оборонцы» сошлись во мнении: до выяснения обстановки никаких совещаний не созывать, войска и флот в метрополии привести в повышенную боевую готовность, в Хиросиму направить представительную специальную комиссию для выяснения всех обстоятельств.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу тем временем «тормошил» разведывательные структуры всех уровней, требуя в кратчайшие сроки установить места дислокации тех авиачастей противника, которые оснащены «опасным оружием», поразившим Хиросиму. Он позвонил генералу Тэраути и поручил направить в район Марианских островов, находящихся в зоне действия его войск, два-три отряда «камикадзе» с целью проведения диверсий на базах бомбардировочной авиации противника.

До конца дня ничего вразумительного по поводу происшедшего в Хиросиме ни военным спецам, ни правительственным чиновникам выяснить не удалось. Только в ночь на 7 августа появилась возможность начать работы по спасению уцелевших в завалах людей. Город был практически уничтожен, жертвы исчислялись десятками тысяч человек. Едкий дым, стлавшийся над «пустыней погребения», затруднял поиски и спасение несчастных. Увиденное потрясало, даже переживших многое медиков. Больницы, близлежащих Куре и Окаямы быстро заполнялись искалеченными и обгоревшими людьми. Вставал вопрос: война продолжается, и вдруг завтра такой же удар будет нанесен американцами по другому городу?

Наступили вторые сутки после удара по Хиросиме, а премьер-министр Судзуки никак не мог созвать на заседание ни Высший совет по руководству войной, ни кабинет министров. Противились военные чины. Предложение отклонялось под предлогом, что еще ничего не ясно в обстановке и поспешные решения могут только ухудшить ситуацию. Ссылки премьер-министра на недопустимость молчания с его стороны, также не возымели должного эффекта.

К полудню члены правительства ознакомились с данными о результатах атомной бомбардировки Хиросимы и заявлением президента Соединенных Штатов. Министр иностранных дел Того заявил председателю Высшего совета, что угрозы противника носят демонстративный характер, но они реальны. На заседании кабинета министров он готов открыто предложить всему составу правительства принять «Потсдамский ультиматум» от 26 июля, и спасти японский народ от дальнейших бессмысленных жертв.

Император Хирохито настойчиво предлагал премьер-министру Судзуки созвать 7 или 8 августа Высший совет по руководству войной для всестороннего анализа сложившейся обстановки, но этого не удалось сделать по причине обструкции заседания военными членами. На этот раз адмирала Ионаи и генерала Анами активно поддержал член Высшего совета Доихара. К прежнему основному аргументу — отсутствие исчерпывающих выводов специальной комиссии военного и военно-морского министерств, исследующей страшную трагедию Хиросимы, добавилось не менее важное обстоятельство — отсутствие телеграммы из Москвы о встрече посла Сато с наркомом Молотовым.

В середине дня 8 августа над Хоккайдо пронеслись тайфунные ветры с океана и устремились на огромные пространства материка. Они знаменовали начало периода неустойчивой погоды в Восточной Сибири, Приморье и Маньчжурии, с характерными сильными ветрами и муссонными ливнями. Командующий Квантунской армией доложил генералу Умэдзу. что передислокация свежих пополнений из метрополии и Центрального Китая в угрожаемые районы Северной и Восточной Маньчжурии временно приостановлена ввиду крайне неблагоприятных погодных условий. Эта задержка будет непременно восполнена с наступлением устойчивой погоды в конце августа или в начале сентября. Начальник Генштаба армии согласился с убедительными доводами генерал-лейтенанта Ямады.

Машина японского посла двигалась по «предвоенной Москве» ни шатко, ни валко. Только, за пределами Садового кольца Сато попросил шофера увеличить скорость. Далее он действовал по разработанному в пути плану. Созвал весь персонал посольства, сообщил подчиненным страшную весть о войне, приказал немедленно уничтожить важнейшие документы, содержащие государственные секреты и разведданные о Советском Союзе. Через час после возвращения Сато направил в Токио текст «Заявления Советского правительства» с короткой сопроводительной телеграммой. Что будет дальше с ним, с другими членами посольства он не знал, и чем отныне все они будут заниматься — тоже. По опыту других стран посол знал, что члены дипломатических представительств в таких случаях, как правило, интернируются. Но как поступит с ними Советское правительство?

Предчувствия не обманули министра иностранных дел Того. Телеграмма из Москвы была убийственной, но ничего другого он и не ожидал. Вступление Советов в войну против Японии 9 августа в корне изменяло стратегическую обстановку на Дальнем Востоке, и борьба на два фронта становилась для Великой Империи бессмысленной и бесперспективной.

Того позвонил премьер-министру Судзуки, доложил:

— Только что получена телеграмма из Москвы. С сегодняшнего дня, господин премьер-министр, Советы находятся в состоянии войны с Японией. Имеется текст «Заявления Советского правительства», по этому поводу.

Судзуки не сразу нашелся, что сказать, но все же спросил:

— Что вы предлагаете, Того?

— Я предлагаю немедленно созвать Высший совет по руководству войной для рассмотрения обстановки и принятия Потсдамского ультиматума.

— Кто должен внести такое предложение, Того, вы или я?

— Это уже не имеет принципиального значения, господин премьер-министр.

Премьер-министр Судзуки лично обзванивал членов Высшего совета по руководству войной, и во избежание отказов в нём участвовать сразу сообщал, что отныне Великая Империя находится в состоянии войны с Россией и перед докладом императору он должен знать мнение абсолютно всех членов совета. Отмалчиваться дальше не имеет никакого смысла.

Заседание Высшего совета открылось 9 августа чуть позже того времени, когда над Нагасаки американцы взорвали вторую атомную бомбу. Но и о взрыве первой над Хиросимой никто из присутствующих старался не упоминать. Открывая его, премьер-министр Судзуки заявил: «Я пришел к заключению, что единственной альтернативой является быстрейшее принятие условий Потсдамской декларации и прекращение военных действий».

Под давлением чрезвычайных обстоятельств среди «министров-оборонцев» произошла некоторая перегруппировка сил. Военно-морской министр адмирал Ионаи занял выжидательную позицию. Апостолами продолжения войны «при определенных условиях» выступили военный министр генерал Анами, начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда и… начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. Их «определенные условия» доложил совету генерал Анами.

— Господин премьер-министр, по моему мнению, Великая Империя может принять Потсдамскую декларацию только при условии выполнения противостоящими ей странами четырех обязательных условий. Я излагаю эти условия в порядке фактической значимости, Это — сохранение в стране императорской системы государственной власти, наказание военных преступников самими японцами, предоставление Великой Империи самостоятельного разоружения и недопущение оккупации ее территории войсками противника. Если же оккупация неизбежна, то она должна быть непродолжительной, осуществляться небольшими силами и не затрагивать район Токио. Действующая армия не подчинится приказу о демобилизации и не согласится сложить оружие. Разумеется, это лишь основные наши условия. Я полагаю, что другие члены Высшего совета выскажут не менее значимые для Великой Империи замечания по существу поставленного вопроса.

Невозмутимо радикально был настроен начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда:

— Несмотря на понесенные потери, господин премьер-министр, военно-морской флот Великой Империи в подавляющем большинстве настроен сражаться до конца. Что же касается метрополии, то в этом смысле, как я полагаю, для офицерского корпуса и матросов просто нет альтернативы. Их не сломить никакому противнику ни на севере, ни на юге. Боевой флот в состоянии нанести противнику наибольший урон. Столь же определенно настроено и население японского побережья. Правительство Великой Империи должно до конца отстаивать ее интересы с точки зрения сохранения наших позиций на море. Мы не намерены ни разоружаться, ни терять свой гражданский флот. Без него нет и не может быть Великой Империи в Азии.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу делал ставку на мощные материковые силы:

— И вчера и позавчера, как вам известно, господин премьер-министр, я думал несколько иначе. Мне казалось, что война против Соединенных Штатов и Великобритании на Тихоокеанском ТВД может продолжаться сколько угодно, а Советы, понеся многомиллионные потери в войне с «Третьим рейхом», еще долго не решатся нанести удары по Великой Империи с севера. Сегодня, односторонность моей прошлой позиции очевидна. Я не склонен что-то скрывать перед Высшим советом. Сегодня многое определялось известием из Москвы. Поскольку, по нашим расчетам, Красная Армия не смогла создать достаточного превосходства над японскими силами на материке, то я считаю возможным отклонить Потсдамский ультиматум и продолжать добиваться приемлемых условий для окончания войны. Я продолжаю верить в стойкость Квантунской армии. Что же касается обороны метрополии, то здесь наше превосходство над противником не вызывает сомнений. В этом достаточно убеждают минувшие годы войны на островах, особенно за Иводзиму и Окинаву.

Министр иностранных дел Того продолжал отстаивать свою неизменную «пораженческую позицию»:

— Никто из представителей армии и флота не говорил здесь о возможных потерях, которые практически неизбежны для Великой Империи после начала военных действий на материке. Нация не выдержит этого сверхнапряжения борьбы на два фронта. Ситуация складывается для нас крайне неблагоприятно. Отчаянные атаки американцев против мирного населения Хиросимы и Нагасаки свидетельствуют о нарастании ожесточения. Правительство не вправе дальше испытывать долготерпение японского народа. Либо оно принимает Потсдамскую декларацию противостоящих нам государств без всяких предварительных условий, либо Великая Империя будет поставлена на колени силой. Япония навсегда потеряет статус великой державы в Азии. Нельзя игнорировать тот очевидный факт, что отныне противник располагает военно-промышленным потенциалом, в несколько раз превосходящим японский, и не намерен продолжать с нашими представителями в Европе эфемерную дипломатическую игру.

Точку зрения Того активно поддержал член Высшего совета лорд-хранитель печати Кидо. Он абстрагировался от чисто военных результатов неизбежного быстрого поражения Японии и заявил, что видит потери Великой Империи значительно меньшими, если она решится принять Потсдамскую декларацию. Стоит ли в таком случае подвергать страну чрезвычайному риску на долгие годы жестокой оккупации стать полуколониальной державой? На долю японского народа выпадет невероятная психологическая нагрузка, последствия которой невозможно вообще спроецировать на будущие поколения нации в пределах до ста лет вперед.

Поскольку мнения членов Высшего совета по руководству войной разделились, премьер-министр Судзуки не стал навязывать никакого решения и в четырнадцать часов того же дня созвал чрезвычайное заседание своего кабинета. И здесь полемика разгорелась с новой силой. Разделяя в основном точку зрения министра иностранных дел, он и предложил Того выступить первым. Глава дипломатического ведомства огласил полный текст Потсдамской декларации и призвал членов кабинета ее принять. Чтобы как-то повлиять на позицию «министров-оборонцев», Того дипломатично высказал согласие о постановке одного, но важнейшего их предварительного условия перед «победителями» — о сохранении императорского строя правления в стране.

Но и эта уловка «пацифистов» не увенчалась успехом. Военные чины, хотя и были в меньшинстве — пятеро против десяти гражданских, — не соглашались ни на какие компромиссы. Генерал Анами даже ужесточил прежнюю позицию. Он заявил, что пораженческие настроения ущербны по самой своей сути в идеологическом плане. Имея на континенте сильнейшую миллионную армию, способную нанести поражение любому противнику, постыдно вообще ставить вопрос о ее добровольном разоружении «без боя». Патриотическому духу нации будет нанесен непоправимый моральный ущерб.

Военный министр напомнил членам кабинета, что к судьбе Великой Империи так или иначе привязаны исторические судьбы Кореи и Тайваня. Совсем недавно, полгода назад, в ходе секретных контактов в Европе представителей Японии и Соединенных Штатов вопрос о неотделимости этих территорий от Великой Империи неизменно фигурировал в числе основных условий замирения. Нет абсолютно никаких оснований сбрасывать его со счетов и в данной обстановке.

— Без полезных ископаемых и промышленного потенциала Маньчжурии Японии не выжить, — продолжал ораторствовать генерал Анами. — С потерей Индонезии с ее естественными источниками нефти доля Маньчжурии в выпуске синтетического горючего возросла до полутора миллионов тонн, половины нашего национального производства. Действующие в Гирине, Фусуне и Сыпине восемь заводов по переработке угля и сланцев в синтетическое топливо необходимо надежно прикрыть с воздуха, чтобы не подвергать нацию смертельной опасности. Свыше двадцати крупнейших маньчжурских машиностроительных и химических заводов производят авиационную и бронетанковую боевую технику, артиллерийское и стрелковое вооружение, а также взрывчатые и отравляющие вещества. Опираясь на этот огромный военный арсенал, Квантунская армия в состоянии противостоять любому противнику. Преждевременная ее капитуляция станет предательством наших национальных интересов. Я не могу с этим согласиться. Приведённые министром иностранных дел Того доводы не поколебали моих убеждений. Победа или смерть во имя императора и Великой Империи!

«Отчаянный монолог» военного министра произвел нужное впечатление. При голосовании предложения главы дипломатического ведомства о принятии Потсдамской декларации лишь с одним условием — сохранение в Японии императорской системы правления — генерал Анами высказался против. Пятеро членов кабинета воздержались. Военно-морской министр, министры юстиции, сельского хозяйства и торговли, вооружения, транспорта и связи, просвещения и министр без портфеля поддержали Того. Семичасовое заседание не выявило единодушного мнения. Окончательное решение вновь не удалось принять.

Понимая, что каждый день, прошедший после вступления в войну Советов, усиливает их право голоса в вопросах, касающихся будущего Великой Империи, сторонники немедленной капитуляции страны решили использовать в своих интересах едва ли не последний весомый аргумент — авторитет императора. Все высшие руководители страны, так или иначе, знали, что наступление Красной Армии в Маньчжурии идет с утра этого дня полным ходом и откладывать решение жизненно важного вопроса преступно даже на один час.

Поздно вечером 9 августа в бомбоубежище императорского дворца по просьбе председателя Высшего совета по руководству войной было созвано экстренное совещание в присутствии императора Хирохито, Открывая его, премьер-министр Судзуки зачитал проект ответа на требование Потсдамской декларации, подготовленный министром иностранных дел Того. В нём признавалось главное: «Японское правительство принимает условия, выдвинутые совместной декларацией трех держав от 26 июля, понимая их в том смысле, что они не содержат требований, затрагивающих суверенитет императора в управлении страной».

Обосновывая необходимость принятия и скорейшего опубликования этого документа, министр иностранных дел Того уверенно заявил:

— Ещё недавно это предложение было бы неприемлемо. Однако, при сложившейся на сегодняшний день обстановке кабинет министров пришел к выводу, что принятие его неизбежно. В противном случае нацию ждет неминуемая катастрофа. Нельзя быть слепым и игнорировать реальное положение вещей. Учитывая тот факт, что Советский Союз не обратил внимания на предложенные нами условия и вступил в войну, я считаю, что мы не можем сейчас выдвигать слишком много условий. А именно, о чём идет речь? Если говорить о свободном отводе японских войск, находящихся за границей, то у нас может быть подходящий момент добиться этого при переговорах о прекращении боевых действий. Трудно согласиться и с требованием о военных преступниках. Тем не менее, этот вопрос не является для нас абсолютно необходимым условием. То же самое следует сказать о самостоятельном разоружении Японии и недопущении оккупации ее территории. Они отвергаются противной стороной. Вопрос же об императорском доме является принципиальным как основа будущего развития нации.

Военный министр генерал Анами высказал свое категорическое несогласие с предложенным проектом заявления. По крайней мере, если принимать условия Потсдамской декларации, то необходимо подготовить четыре наших условия. Необходимо выполнить наш долг перед императором, даже если вся наша нация погибнет. Не может быть сомнения в том, что мы должны вести войну до последней возможности, и что мы еще имеем достаточно сил воевать. Пришло время не дипломатничать, а показать свою истинную силу на поле боя. Победа или смерть!

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, как и на заседании кабинета министров, был всецело солидарен с военным министром. Он авторитетно заявил:

— Должно быть принято взвешенное решение, учитывающее важнейшие военно-политические обстоятельства. Проведена основательная подготовка к решающему сражению на территории собственно Японии. Хотя вступление Советов в войну создало для нас невыгодную обстановку, все же не следует отказываться от благоприятного случая для нанесения последнего удара по Соединённым Штатам Америки и Англии. Души павших героев не простят нам безоговорочной капитуляции. Как минимум, мы должны отстаивать четыре предварительных условия. Альтернативы этому подходу в оценке обстановки, по моему мнению, просто не существует.

Начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда не был оригинален в своем несогласии с текстом ответа на Потсдамскую декларацию:

— Судьба нации не простит мне даже минутной слабости. Всех нас ждет величайшее унижение. Я предпочитаю ему смерть на поле боя. Потомки воздадут должное национальным героям, а не пацифистам.

Другие члены Высшего совета по руководству войной и кабинета министров так или иначе высказались за принятие предложенного проекта заявления. Они оказались в подавляющем большинстве.

Итоги обсуждения сиюминутной ситуации подвел император Хирохито:

— Хотя невыносимо тяжело вынуть оружие из рук военных, являвшихся нашей главной опорой, и передать противнику наших подданных в качестве лиц, ответственных за развязывание страшной войны, мы, учитывая все обстоятельства, решили так во имя спасения японского народа от катастрофы. Я принимаю окончательное решение прекратить эту войну!

Часть вторая Победный разгром

Глава I Большой Хинган — позади!

1
Время — один из важных компонентов любой войны. 9 августа наступило в Приморье в тропический ливень и кромешную тьму. Находясь на передовом командном пункте генерал-полковника Белобородова, командующий 1-м Дальневосточным фронтом мучительно решал непростой вопрос — проводить или отменить запланированную ранее артиллерийскую подготовку? Вокруг войска, готовые по первому сигналу, приступить к выполнению поставленных боевых задач. Прошёл только один час первых военных суток, и решение было принято многоопытным маршалом Мерецковым: начинать боевые действия без артиллерийского налета!

Последовал условный радиосигнал, в ночную тьму взвились красные ракеты, и передовые отряды 35-й, 1-й Краснознаменной, 5-й и 25-й армий перешли советско-маньчжурскую границу, оседлали приграничные узлы дорог, неожиданно ворвались в близлежащие населенные пункты, посеяв панику в оборонительных порядках врага. Гарнизоны японских укрепрайонов вдоль границы повсеместно были захвачены врасплох, спящими в казармах. Поэтому занять свои места в боевых сооружениях они просто не успели.

С рассветом перешли в наступление главные силы 1-го Дальневосточного фронта. На участке прорыва войск 35-й армии генерал-лейтенанта Захватаева на Павло-Фёдоровском направлении все же был нанесен пятнадцатиминутный артиллерийский удар по приграничным опорным пунктам противника. После него передовые силы, с ходу форсировав Уссури и Сунгачу и преодолев обширный заболоченный район, устремились в направлении Хутоу.

Тем временем ударные группировки 1-й Краснознаменной, 5-й и 25-й армий генералов Белобородова, Крылова и Чистякова с ходу атаковали японские оборонительные позиции в Мишаньском, Суйфыньхэском, Дуннинском, Дунсинчженьском, Хуньчуньском и Кенхынском укрепрайонах. Орудия сопровождения и САУ, действующие на острие атак, быстро подавляли и уничтожали огневые точки врага, расстреливая их прямой наводкой, в упор.

Передовые отряды 5-го отдельного стрелкового корпуса и 15-й армии генералов Пашкова и Мамонова из состава 2-го Дальневосточного фронта начали боевые действия после полуночи форсированием Уссури и захватом островов на Амуре. Их успех определялся внезапностью и тесным взаимодействием с моряками Краснознаменной Амурской военной флотилии. Под прикрытием ночной темноты и проливного дождя ударные батальоны действовали смело и напористо, добиваясь быстрейшего выполнения поставленной задачи. Захват «островных плацдармов» определял сроки выступления главных фронтовых сил. 2-я Краснознаменная армия генерал-лейтенанта Терёхина, действующая на Сахалянском направлении, временно оставалась в обороне. Войска 16-й армии генерал-лейтенанта Черемисова также вступали в дело позднее.

Спустя десять минут после полуночи по местному времени перешли монголо-маньчжурскую границу одновременно на всех направлениях передовые отряды войск Забайкальского фронта маршала Малиновского. И здесь, по решению Военного совета, артиллерийская и авиационная подготовки не проводились. Они быстро продвигались в глубь маньчжурской территории, уничтожая по пути небольшие заградительные группы противника, не готовые оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления.

В четыре тридцать, едва забрезжил рассвет, перешли в наступление главные фронтовые силы. На линии соприкосновения от верховьев Аргуни до Дзамина-Удэ граница прикрывалась непосредственно всего двумя пехотными дивизиями и двумя пехотными бригадами японских войск, а также пехотой и кавалерией Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана, в количестве до десяти дивизий. Основные же силы 4-й отдельной армии и 3-го фронта противник сосредоточил в глубине маньчжурской территории, в Чжалайнор-Маньчжурском, Хайларском и Халун-Аршанском укрепрайонах, на Дабаньшанском. Долоннорском и Калганском направлениях, у Чанчуня и Мукдена.

Действующие на левом фронтовом фланге войска 36-й армии генерал-лейтенанта Лучинского, форсировав Аргунь на участке Богдановка — Староцурунхайтуй, быстро овладели долговременными оборонительными сооружениями Чжалайнор-Маньчжурского укрепрайона, его важнейшими узлами дорог и продолжили наступление на Хайлар. На острие армейской группировки действовал мобильный передовой отряд генерал-майора Бурмасова.

Главный удар на Мукденском направлении наносили войска 39-й, 6-й гвардейской танковой, 53-й и 17-й армий генералов Людникова, Кравченко, Манагарова и Данилова. Соединения 53-й армии, составляя второй эшелон фронта, наступали в полосе между 39-й и 17-й армиями, вслед за гвардейцами-танкистами генерал-полковника Кравченко. Их исходный район — остроносый выступ восточнее Тамцак-Булака.

6-я гвардейская танковая армия перешла в наступление двумя колоннами, удаленными одна от другой на семьдесят-восемьдесят километров, имея в нервом эшелоне 7-й и 9-й гвардейский механизированные корпуса. Во втором эшелоне, вслед за 9-м гвардейским механизированным, наступал на Лубэйском направлении 5-й гвардейский танковый корпус. Внезапность выступления и неподготовленность противника к сопротивлению позволили войскам 6-й гвардейской танковой армии вести наступление в очень высоком темпе. К исходу дня ее ударные соединения продвинулись на глубину до ста пятидесяти километров, а передовые отряды вышли на ближние подступы к горным перевалам Большого Хингана.

С самого начала операции ударные подвижные соединения двигались при преодолении пустынной местности в рассредоточенных походных порядках. Корпуса наступали в полосе пятнадцать — двадцать километров четырьмя-шестью колоннами. Направление движения выдерживалось по колонне основного маршрута. Для этого другие колонны танков и автомашин, идущие параллельно основному маршруту, двигались уступом назад. Общее направление движения поддерживалось с помощью самолетов-корректировщиков.

Передовые отряды 17-й армии генерал-лейтенанта Данилова, ведя скоротечные бои с группами прикрытия на Чифынском направлении, также продвигались вперед в высоком темпе. Оставив позади к исходу дня свыше семидесяти километров, они достигли озера Табун-Нур.

Сбивая поспешные заслоны японских и марионеточных войск, с разрывом до двадцати километров наступали главные армейские силы.

Стремительно продвигались вперед войска советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева. В течение первого дня операции они продвинулись в глубь территории Китая на пятьдесят с лишним километров. Их передовые отряды, разгромив японские пограничные группы прикрытия и части князя Дэ Вана, достигли предместий крупного опорного пункта Нарто сумэ.

В успешном начале наступления фронтовых сил большую роль сыграли пограничные соединения Забайкальского. Хабаровского и Приморского пограничных округов генералов Шишкарёва, Никифорова и Зырянова. Они находились в оперативном подчинении командующих соответствующими фронтами и действовали вместе с основными войсками. Специально сформированные и натренированные отряды нападения пограничных войск первыми форсировали Аргунь, Амур и Уссури, прорывались к опорным пунктам и гарнизонам противника, ликвидировали их, обеспечивая продвижение вперед основных войск. Таких отрядов численностью от тридцати до семидесяти пяти человек было сформировано в пограничных округах более трехсот двадцати.

С утра 9 августа главные силы фронтовой авиации наносили массированные удары по железнодорожным узлам, узловым станциям, аэродромам, колоннам войск противника на прифронтовых коммуникациях в районах Хайлара, Харбина, Гирина. Чанчуня и Мукдена. В результате действий авиации на многих дорогах движение было парализовано. Это имело важное значение для срыва сообщений между основными группировками в Маньчжурии и Северном Китае.

Строго по директиве Ставки, в своем районе боевых действий, простершемся от восточного побережья Камчатки до Японского моря и Северной Кореи, развернулись соединения Тихоокеанского флота адмирала Юмашева. На рассвете 9 августа его авиация и части торпедных катеров нанесли нацеленные удары по японским кораблям в море, а также по военным объектам в северокорейских портах Юки и Расин. Продолжалась постановка минных заграждений на подступах к Петропавловску и Владивостоку. Двенадцать подводных лодок заняли боевые позиции в Татарском проливе.

Время уже перевалило за полдень, когда в Жариково, в штаб 1-го дальневосточного фронта, позвонил из Читы Главком дальневосточной группировки маршал Василевский. Без долгих вступлений он спросил маршала Мерецкова о развитии обстановки в полосе наступления его фронта.

— Предстоит мой первый оперативный доклад в Ставку, Кирилл Афанасьевич. Как развиваются у вас дела? — вопрос Главкома звучал буднично спокойно, определенно.

Командующий 1-м Дальневосточным фронтом, хотя и был занят до чрезвычайности, так же спокойно доложил:

— Оснований для каких-то тревог нет, Александр Михайлович. Прорыв главных фронтовых сил в приграничной полосе повсеместно прошел успешно. По докладам командармов противник на всех главных направлениях захвачен врасплох. В Хутоуском, Мишаньском и Дуннинском укрепрайонах гарнизоны японцев были атакованы во время сна в казармах. Передовые отряды 35-й, 1-й Краснознаменной и 5-й армий, практически не встречая сопротивления, довольно высокими темпами продвигаются на Мулин и Муданьцзян. Рассеян гарнизон Суйфыньхэского укрепрайона. Некоторые его подразделения успели занять свои места в боевых сооружениях и оказывают неорганизованное очаговое сопротивление. К настоящему времени большинство их блокировано главными силами ударных соединений.

— Погодные условия, Кирилл Афанасьевич, не изменились? Ливень все не стихает?

— Продолжается. Дороги размыты, оказались в непроезжем состоянии. Это затруднит наши действия в глубине. Прокладка колонных дорог займет немалое время и снизит темпы наступления. Возрастёт расход горючего.

— Но противник находится в аналогичном положении, Кирилл Афанасьевич. Запасы горючего и боеприпасов на вашем фронте вполне достаточные. Даже при двойном расходе их вполне хватит на всю операцию.

Маршал Мерецков вынужденно согласился:

— Хватит-то, хватит, Александр Михайлович, но подвоз их будет необычайно затруднен. Возможно даже, придется использовать транспортную авиацию.

— А как вообще действует авиация на вашем фронте? — снова спросил Главком дальневосточной группировки. — Понимаю, что тропический ливень и летным экипажам не позволяет работать в полную силу?

— Соединения генерала Соколова действуют отдельными группами. 19-й авиакорпус генерала Волкова уже нанес массированные бомбовые удары по оборонным объектам в Харбине и Гирине, а также по долговременным оборонительным сооружениям укрепрайонов. Авиация обеспечивает нас оперативными разведданными.

— Какие оборонительные действия предпринимает в ответ противник? Появлялась ли его авиация над нашими боевыми порядками? И если да, то с каких аэродромов?

— Организованных действий со стороны противника пока не наблюдается, Александр Михайлович. Авиация японцев вообще не появлялась пока в приграничной зоне.

Поздно вечером семьдесят восемь экипажей АДД[55] с целью деморализации тыла и нарушения управления японскими войсками нанесли удар по промышленным объектам и штабу Квантунской армии в Чанчуне.

Переговорив до конца первого военного дня с командующими всех подчиненных фронтов и Тихоокеанского флота, маршал Василевский в полночь позвонил в Ставку. Он твердо знал, что его первый доклад с нетерпением ожидается Верховным. Как-никак, начало любой кампании всегда многое определяет. Но Сталин перенес доклад Главкома дальневосточной группировки на более позднее время, так как не успел закончить совещание с учеными-физиками, которые напряженно работали над проблемой создания атомной бомбы. Разговор состоялся ранним вечером по московскому времени, тогда как в Забайкалье шел уже третий час второго военного дня. Маршал Василевский намеревался сохранить порядок доклада о положении на фронтах, сложившийся в годы советско-германского противостояния.

Верховный упредил это намерение собеседника словами:

— Товарищ Василевский, минувший день выдался для вас очень напряженным, поэтому доложите мне о развитии обстановки на фронтах только в общих чертах и пришлите как всегда подробный письменный доклад.

Для Главкома дальневосточной группировки такое пожелание послужило серьезным облегчением:

— Войска всех фронтов, товарищ Сталин, ведут наступление в условиях непрерывных муссонных дождей. Уровень воды в горных речках поднялся до четырех метров. Дороги размыты. Командование 1-м Дальневосточным фронтом вынуждено приступить к строительству колонных дорог. Конечно, это повлияет на темпы наступления передовых ударных войск…

Верховный обеспокоенно прервал Главкома дальневосточной группировки на полуслове:

— И обойти эти заболоченные районы никак нельзя, товарищ Василевский?

— В том-то и дело, товарищ Сталин, что нельзя. Противник, кстати, учитывал эти обстоятельства в своих оборонительных планах.

— Какова протяженность этих заболоченных участков?

— До сорока — пятидесяти километров.

— Значит, чтобы их преодолеть, потребуется не менее десяти-двенадцати суток?

— По-видимому, так, товарищ Сталин.

— А какова ситуация у товарища Малиновского?

— На Забайкальском фронте обстановка складывается исключительно перспективной. Ожидается, что к концу этого дня соединения 6-й гвардейской танковой армии продвинутся вперед не менее чем на сто пятьдесят километров и достигнут западных отрогов Большого Хингана. В этом случае командование Квантунской армии не сможет оседлать горные перевалы и воспрепятствовать прорыву войск генерала Кравченко на маньчжурскую равнину.

Верховный как бы продолжил Эту мысль Главкома дальневосточной группировки:

— В этом случае не будет иметь большого значения, войска какого именно фронта, Забайкальского или 1-го Дальневосточного, первыми прорвутся к Чанчуню и Гирину. Важно быстрее обеспечить их встречу, чтобы отрезать Северную Маньчжурию от остальной территории Китая и воспрепятствовать переброске резервов в кризисные точки. Необходимо, товарищ Василевский, активизировать разведывательную деятельность нашей авиации в глубине японской обороны. Вам надлежит хорошо знать, что конкретно происходит в тылу Квантунской армии. Потребуется оперативная реакция нашей стороны на все происходящие у противника изменения.

После этих слов Сталин сделал небольшую паузу и тут же вернулся к анализу обстановки на Забайкальском фронте:

— А как идут дела у товарища Плиева? Как наступают кавалерийские соединения монгольской народной армии, товарищ Василевский?

У Главкома дальневосточной группировки имелась, достаточная информация и о положении на правом фланге ударного фронта. Он доложил:

— Советско-монгольская конно-механизированная группа продвигается в глубь территорий Внутренней Монголии двумя колоннами на Долоннорском и Калганском направлениях. Обе группировки действуют напористо и за первый день операции в пустыне Гоби преодолели более пятидесяти километров. Прикрывающие монголо-китайскую границу войска князя Дэ Вана частично разгромлены или сдались в плен. Монгольские цирики[56] действуют смело, под стать бывалым кавалеристам генерала Плиева…

Бодрый доклад маршала Василевского вполне удовлетворил Верховного. Он пожелал Главкому дальневосточной группировки дальнейших успехов и опустил трубку на рычаг, заручившись его обещанием прислать в Ставку подробное письменное донесение о действиях наших войск в первые сутки советско-японской военной кампании.

Когда передовой отряд 36-й армии к концу дня вышел в район Постоялого двора в долине Бурхага, генерал-майор Бурмасов получил боевое распоряжение армейского штаба: «Ночной атакой к утру 10 августа овладеть городом Хайлар, вести активную разведку в восточном направлении до рубежа рек Мекэртэ и Чжаромтэ».

Бои за Хайлар и Хайларский укрепрайон приняли скоротечный напряженный характер. 205-я танковая бригада, совершив обходной манёвр, последовательно овладела железнодорожной станцией и рабочим поселком на городской окраине, ворвалась в Хайлар. С противоположной стороны городские укрепления атаковали боевые группы 152-го стрелкового полка. Для блокирования гарнизона Хайларского укрепрайона и высвобождения ударных танковых частей, командарм 36-й спешно на автомашинах перебросил к городу 94-ю стрелковую дивизию генерал-майора Замахаева. Главные же армейские силы генерал-лейтенант Лучинский двинул в направлении на Цицикар, где по данным разведки размещался штаб 4-й отдельной армии врага.

Правофланговая оперативная группа 36-й армии, наступающая из района сосредоточения у станции Отпор, внезапным ударом на рассвете в первый же день операции овладела городом Маньчжурия. Развивая далее успешное наступление на Хайлар с северо-запада, ее соединения нанесли удар и практически блокировали гарнизон Чжалайнор-Маньчжурского укрепрайона. Единственная железнодорожная коммуникация, соединяющая Маньчжурию и Хайлар, оказалась в руках наших войск.

Сложные условия местности не позволяли танковым и механизированным бригадам 6-й гвардейской танковой армии наступать на широком фронте в развернутом боевом порядке. Они продвигались вперед по двум направлениям, в удалении друг от друга до восьмидесяти километров. Это усложняло взаимодействие и вынуждало усиливать каждое соединение с целью придания ему большей самостоятельности при решении оперативных задач в глубине вражеской обороны.

В первом армейском эшелоне на Туцюань наступал 7-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Каткова. Правее, на Лубэй, продвигался в нервом эшелоне 9-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта Волкова, во втором — 5-й гвардейский танковый корпус генерал-лейтенанта Савельева. В авангарде ударных соединений следовал армейский резерв: 202-я легкая артиллерийская бригада, 22-я мотоинженерная бригада, 4-й гвардейский мотоциклетный и 57-й гвардейский минометный полки. Их непрерывно поддерживали, сопровождали, прикрывали, препятствуя подходу резервов противника, мобильные истребительные группы 12-й воздушной армии маршала авиации Худякова.

Непосредственное руководство авиационными силами, взаимодействующими с 6-й гвардейской танковой армией, обеспечивала оперативная группа генерал-лейтенанта Галунова. В ее состав входили офицеры-операторы, разведчики, связисты и метеорологи. Связь со штабом 12-й воздушной армии, авиадивизиями и соединениями наземных войск обеспечивала радиогруппа 12-го отдельного полка связи. Дальнее целевое наведение самолетов осуществлялось посредством радиолокационной установки.

Оперативная армейская группа располагалась на командном пункте генерал-полковника Кравченко. Вместе с нею находился командир 245-й истребительной авиадивизии. Командиры 316-й и 248-й штурмовых авиадивизий со своими оперативными группами находились на командных пунктах генералов Каткова и Волкова, командиров 7-го и 9-го гвардейского механизированных корпусов. В передовых отрядах и головных бригадах механизированных и танковых корпусов находились офицеры штабов авиасоединений, обладающие практическим опытом ведения совместных боевых действий с подвижными войсками. Они поддерживали по радио непрерывную связь со штабами своих дивизий, что обеспечивало быстрый вызов самолетов и их ориентирование на возникшие цели. Такая система управления авиасоединениями позволяла достигнуть необходимой гибкости и непрерывности взаимодействия с наземными войсками.

Развивалось наступление 2-го Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева. Главный удар наносила 15-я армия генерал-лейтенанта Мамонова при содействии 1-й и 2-й бригад речных кораблей Краснознаменной Амурской военной флотилии из района Ленинское, вдоль побережья Сунгари на Харбин. Одновременно из района Бикин, в общем направлении на Жаохэ, и Боли двигались вперед соединения 5-го отдельного стрелкового корпуса генерал-майора Пашкова.

К утру передовые отряды 15-й армии совместно с пограничниками овладели крупными островами на Амуре, в устье Биры и захватили плацдарм на южном берегу Амура в районе Эртуни. Этот важный успех обеспечил главным силам армии быстрое форсирование Амура, а военным морякам свободу манёвра. Был отрезан выход в Амур Сунгарийской речной флотилии противника. Соединения 5-го отдельного стрелкового корпуса при содействии кораблей 3-й бригады Краснознаменной Амурской военной флотилии успешно форсировали Уссури и к концу первого военного дня практически овладели центром укрепрайона — Жаохэ.

На второй день войны, 10 августа, Японское правительство сделало заявление о готовности принять условия Потсдамской декларации руководителей США, Великобритании, Китая и СССР от 26 июля, рассчитывая ввести Советское правительство в заблуждение и принять меры к восстановлению положения в Маньчжурии. В ответ на это политотдел 6-й гвардейской танковой армии выпустил листовку, в которой, разоблачая происки японских милитаристов, призвал солдат, сержантов и офицеров повысить политическую бдительность, максимально ускорить наступление. В ней говорилось:

«Дорогие товарищи! Враг просит о пощаде. Но он еще не разоружен. Враг хитер и коварен. Он может пойти на всякие провокации.Будьте особенно бдительны и настороженны Быстро продвигайтесь вперед. Ломайте всякое сопротивление врага. Разоружайте и плените его, а если не будет сдаваться, беспощадно уничтожайте».

Утром 10 августа Малый хурал и Монгольское правительство объявили священную войну против Японии на стороне Объединённых Наций и заявили о полном присоединении к «Заявлению Советского правительства». В их Декларации подчеркивалось, что на пути независимого существования Монгольской Народной Республики, как самостоятельного государства, стоял и стоит японский империализм. Объявив войну Японии, МНР выставила на Забайкальский фронт почти все свои вооруженные силы. Главкомом монгольской группировки являлся опытный военачальник маршал Чойбалсан.

На рассвете этого же дня, под прикрытием группы истребителей, летчик 821-го истребительного авиаполка младший лейтенант Молаканов выполнял задание по воздушной разведке вражеских войск в районе Хайлара, и установлению пригодности местного аэродрома для посадки наших самолетов. Он приземлился на летном поле, осмотрел посадочную полосу, уточнил у населения сведения о составе японских войск в городе и укрепрайоне, и благополучно возвратился на свою базу. Доставленные им разведывательные данные помогли командованию 94-й стрелковой дивизии с ходу блокировать гарнизон Хайларского укрепрайона с востока, перерезав железную дорогу из Хайлара в Бухэду.

Положение войск 4-й отдельной армии генерала Микио еще более осложнилось 10 августа с переходом в наступление соединений 2-й Краснознаменной армии на Сахалянском направлении. Овладев островами на Амуре, восточнее Благовещенска, войска генерал-лейтенанта Терёхина новели решительное наступление на Мэргэнь и Бэйаньчжэнь. На острие их атак рвались вперед ударные части 73-й и 74-й танковых бригад. Генерал Микио начал спешный отвод своих войск вдоль железных дорог на Таонань и Харбин к центру Маньчжурии, надеясь там организовать новый рубеж обороны.

К исходу дня 10 августа определился перспективный успех войск 1-го Дальневосточного фронта. Расчёты командующего Кванту некой армией генерала Ямады на то, что главные фронтовые силы Советов удастся задержать и обескровить в сражениях в приграничных укрепрайонах, не оправдались. Стремительность наступления позволила соединениям 35-й, 1-й Краснознаменной и 5-й армий генералов Захватаева, Белобородова и Крылова перерезать все коммуникации противника, прежде чем он смог ими воспользоваться для отхода и организации обороны на рубеже рек Мулинхэ и Муданьцзян. Войска маршала Мерецкова последовательно овладели городом Хутоу, станцией Пограничная, городами Силиньхэ, Дуннин и Суйфыньхэ.

Министр иностранных дел Молотов появился в кабинете председателя СНК, как только Сталин приехал в Кремль с «Ближней дачи». Поздоровавшись за руку, он извинительно тряхнул перед ним листами неотложных документов:

— Посол Гарриман только что передал для ознакомления ответ правительства Соединенных Штатов[57] от имени всех союзных держав на Заявление Японского правительства о принятии им условий Потсдамской декларации от 26 июля.

Председатель СНК быстро прочитал протянутый Молотовым первый документ. Возвращая его, спросил:

— А что нового внесли американы в свежую редакцию? Так торопятся владеть инициативой, что важнейшие документы готовят походя, без основательной проработки.

Нарком иностранных дел ответил:

— В формулировке третьего абзаца ответа более точно прописана функция Японии в отношении осуществления условий безоговорочной капитуляции[58].

Продолжая стоять на своем традиционном месте у торца стола, Сталин отреагировал на слова наркома иностранных дел с ноткой недовольства:

— Никакой принципиальной разницы в документах нет. Но меня продолжают удивлять действия Трумэна. Лезет из кожи вон, чтобы при каждом удобном случае подчеркнуть американскую гегемонию в мировых делах. По-моему, никаких особых заявлений делать не надо, но при ближайшей встрече с Гарриманом следует тактично ему объяснить очевидную разницу. Американский президент может строить свои отношения с руководителями Англии и Китая так, как ему заблагорассудится, но для Советского Союза избранный им стиль неприемлем. Мы требуем для себя абсолютно равноправных отношений. Поэтому пусть Трумэн присылает в Москву не исполненные уже документы для информации, а проекты официальных документов для согласования. Это будет правильно. Гарриман — толковый дипломат, и он поймет законность наших принципиальных претензий.

В тот же день, 11 августа, нарком иностранных дел Молотов направил послу Соединенных Штатов в Москве Гарриману ответное письмо. Он сообщил о согласии Советского правительства с изменениями, внесенными Американским правительством в третий абзац ответа Японскому правительству по поводу принятия им условий Потсдамской декларации от 26 июля руководителей США, Великобритании, Китая и СССР о безоговорочной капитуляции Японии.

Передовой отряд 26-го стрелкового корпуса, стремительно преодолев до сорока километров по тайге, в середине дня 11 августа с ходу овладел ключевым опорным пунктом на Муданьцзянском направлении — городом Мулином и перешел к решительному преследованию противника. Создалась реальная возможность для окружения Мишаньской группировки из состава 1-го фронта Квантунской армии. Усиленная 257-я танковая бригада на плечах противника ворвалась на станцию Хуалинь и разгромила четыре вражеских эшелона с резервными войсками и боевой техникой.

В известном смысле 11 августа стало переломным днем на первом этапе всей Дальневосточной кампании. Ударные соединения 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко, оставив позади свыше четырехсот пятидесяти километров пустынного бездорожья, преодолели хребет Большого Хингана и на главном, Чанчуньском направлении вышли на Центрально-Маньчжурскую равнину! В тот же день войска маршала Малиновского овладели Хайларом, Туцюанем и Лубэем.

Синхронно с решающими усилиями войск Забайкальского фронта действовали главные силы генерала армии Пуркаева. В этот день, при активном участии частей Краснознаменной Амурской военной флотилии контр-адмирала Антонова, войска 15-й армии овладели ключевым городом и речным портом на Сунгари Фуцзинем, а 5-го отдельного стрелкового корпуса — городом Сяоцзяхэ на западном берегу Уссури, открыв для себя дорогу на Цзямусы и Баоцин. Войска 16-й армии генерал-лейтенанта Черемисова во взаимодействии с частями Северной Тихоокеанской флотилии вице-адмирала Андреева начали Южно-Сахалинскую наступательную операцию с целью освобождения от оккупантов южной части Сахалина.

Невообразимую панику в войсках 17-го фронта генерала Кодзуки посеяли отчаянные действия десантных подразделений Тихоокеанского флота адмирала Юмашева. Совершив переход из Владивостока с разведывательным отрядом в сто сорок человек при пятибалльном шторме и дожде, десять торпедных катеров, два фрегата и тральщик высадили десант в северокорейском порту Юки. Высадке десанта предшествовали разведка боем и бомбоштурмовые удары флотской авиации по военным арсеналам порта и близлежащим аэродромам. Японские части в панике покинули город, бросив вооружение, боеприпасы, оперативные карты и документы. Уцелели воинские казармы.

Овладение портом Юки имело важное значение для войск 1-го Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота. Соединения 25-й армии генерал-полковника Чистякова, наступающие вдоль побережья Японского моря, получили возможность беспрепятственно преследовать отходящею противника. Тихоокеанский же флот мог перебазировать в Юки ударные отряды торпедных катеров и действовать «накоротке» в южном направлении.

Несколькими часами позже 11 августа был высажен тактический десант и в порту Расин. Из Владивостока вышли десять торпедных катеров, фрегат и два тральщика. Они имели на борту две разведывательные группы по восемьдесят бойцов каждая, роту автоматчиков в сто человек и 358-й отдельный батальон морских пехотинцев в семьсот шестнадцать штыков. Как и при овладении портом Юки, десантным действиям в Расине предшествовали бомбоштурмовые удары флотской авиации и стремительные атаки торпедных катеров.

Гарнизон Расина оказал очаговое сопротивление. Перед вторжением нашего десанта, японские части покинули город и заняли оборонительные позиции на близлежащих сопках. В порту остался небольшой отряд охранения, а также несколько диверсионных групп для подрыва складских помещений и наиболее важных городских объектов. Морские десантники быстро сломили их сопротивление и овладели Расином.

К исходу 11 августа командующий 1-м Дальневосточным фронтом уточнил задачу войскам 5-й армии генерал-полковника Крылова: быстрее продвигаться на Муданьцзян и после овладения им — на Чанчунь. Это, по мнению маршала Мерецкова, должно было оказать решающее влияние на последующий ход военных действий. Для выполнения поставленной задачи командарм 5-й создал передовой отряд в составе 76-й танковой бригады и двух усиленных стрелковых батальонов на автомашинах. В ночь на 12 августа эта ударная армейская группа стремительно двинулась на Муданьцзян.

Выйдя на рубеж Туцюань — Лубэй, соединения 6-й гвардейской танковой армии оторвались от основных баз снабжения на четыреста пятьдесят километров. Автотранспорт безнадежно отстал. Войска остро нуждались в горючем и продовольствии. Ощущалась острая нехватка воды. В 9-м гвардейском механизированном корпусе, после преодоления его соединениями перевала Корохон, две трети танков, все самоходные артиллерийские установки и почти половина автомашин остались без горючего. Армейские и фронтовые колонны с горючим, продовольствием и водой завязли в песчаных дюнах на пути к перевалам Большого Хингана.

Снабжение войск генерал-полковника Кравченко горючим стало наиболее серьезной проблемой дня. 5-й гвардейский танковый и 9-й гвардейский механизированный корпуса генералов Савельева и Волкова вынуждены были временно перейти к действиям сводными отрядами. Для их боепитания пришлось слить горючее со всех остальных машин ударных корпусов. 46-я гвардейская танковая бригада вела наступление всего лишь восемнадцатью танками, 30-я гвардейская механизированная бригада — семью танками и двумя ротами мотопехоты. В 7-м механизированном корпусе генерал-лейтенанта Каткова 36-ю мотострелковую дивизию из-за отсутствия горючего пришлось вообще вывести во второй эшелон.

Для решения проблемы обеспечения горючим войск 6-й гвардейской танковой армии командующий Забайкальским фронтом Малиновский приказал использовать 21-ю гвардейскую и 54-ю транспортные авиадивизии 12-й воздушной армии. В сложных метеоусловиях, при густых туманах и в непрерывный дождь, при отсутствии сколько-нибудь пригодных посадочных площадок в горах в течение одного дня 12 августа авиаторы перебросили по воздуху свыше пятисот тонн горючего, исключив возможную паузу в боевых действиях ударных подвижных соединений. В этот день гвардейцы 5-го танкового и 9-го механизированного корпусов генералов Савельева и Волкова, по приказу командующего фронтом, резко повернули на юг и повели успешное наступление на Мукден. 7-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Каткова продолжал наступление в направлении Чанчуня.

Получив донесение Главкома дальневосточной группировки Василевского за 11 августа, Верховный тут же пригласил в Кремль начальника Генштаба генерала армии Антонова. Вместе они продолжили анализ сложившейся обстановки на Дальневосточном ТВД, тесно увязав его с важнейшими политическими аспектами. С них Сталин и начал диалог.

— Японское правительство, товарищ Антонов, заявило через посольства Швеции и Швейцарии о том, что оно принимает условия Потсдамской декларации о безоговорочной капитуляции, — Верховный подчеркнул значимость этих слов традиционным «загребающим жестом» правой руки, в которой держал набитую табаком трубку.

— У него нет другого выхода, товарищ Сталин, — начальник Генштаба оторвал на минуту взгляд or разложенной на столе огромной карты всего региона. — Сам факт перехода наших войск в наступление в период муссонных дождей оказался для противника совершенно неожиданным. Успех войск 1-го Дальневосточного фронта по прорыву приграничных укрепрайонов лишний раз это подтверждает. Верховный согласился, продолжил мысль Антонова:

— Там, на Приморском направлении, японцы планировали надолго задержать наши войска, но просчитались. Теперь еще большим их просчетом является переход подвижных соединений Забайкальского фронта через горы Большого Хингана. Оперативные планы Ставки в полном объеме выполняются.

Начальник Генштаба продолжал развивать возможную стратегическую перспективу:

— Переход в наступление войск 2-го Дальневосточного фронта также ставит перед командованием Квантунской армии неразрешимые проблемы. Прорыв соединений 15-й армии в район Харбина так или иначе, вынудит командование 1-го фронта к отводу своих войск из Северо-Восточной Маньчжурии во избежание их окружения.

Верховный, сделав два-три «челнока» вдоль кабинета, остановился рядом с генералом армии Антоновым, чиркнул концом мундштука по карте в полосе наступления Забайкальского фронта, рассудительно заключил:

— Войска генерала Кравченко продвигаются вперед двумя колоннами. Правофланговая колонна, наступающая на Мукден, более сильная. Сейчас она находится в районе Лубэя. Как вы думаете, товарищ Антонов, эффект их действий не получится большим, если танковый корпус генерала Савельева, Ставка перенаселила бы на Чанчунь?

На «оперативке» такое решение представлялось очевидным, выигрышным. Но с учетом всех обстоятельств, начальник Генштаба уверенно возразил:

— Карта, товарищ Сталин, позволяет предположить и такой вариант действий одного из подвижных корпусов. Фактически же с ним нельзя согласиться по трем причинам. Во-первых, корпуса 6-й гвардейской танковой армии оторвались более чем на семьдесят километров от стрелковых соединений 17-й армии, наступающих на Чифын. Во-вторых, в направлении Мукдена более развита дорожная сеть, что решающим образом влияет на темп наступления подвижных соединений. В-третьих, прорыв к Мукдену отрезает резервы Северного Китая от Центральной и Северной Маньчжурии.

Доводы убедительны, но Верховный все же не согласился:

— Передайте, товарищ Антонов, эту идею в штабы Василевского и Малиновского. Пусть они на месте взвесят, в каком направлении стоит наступать корпусу генерала Савельева.

Наступление всех наших фронтов 12 августа окончательно определило благоприятную перспективу. Войска Забайкальского фронта овладели в этот день Халун-Аршаном и Якэши. Войска генерала армии Пуркаева юго-восточнее Благовещенска и в междуречье Сунгари и Уссури заняли Фугдин, Даякэ, Дадайхэ и Саньитунь. Соединения 1-го Дальневосточного фронта овладели городами Мишань, Хулинь и Линькоу.

В этот же день в адрес председателя СНК Сталина поступило очередное послание президента Трумэна, в котором он предложил назначить генерала армии Макартура Верховным Командующим союзных держав для принятия, координации и проведения общей капитуляции японских вооруженных сил. Американский президент просил немедленно уведомить его о назначении представителя Советского Союза для участия в процедуре подписания Акта о безоговорочной капитуляции Японии. В ответном послании Сталина сообщалось, что представителем советского командования на Дальневосточном театре военных действий назначен генерал-лейтенант Деревянко, которому и даны все необходимые инструкции.

2
Переполох, который царил в высших сферах японского руководства с самого утра 9 августа, практически никак не сказался на фронтовой обстановке в Маньчжурии. Командование Квантунской армии мало что знало о происходящих событиях в Токио. Срочных шифровок об объявлении войны Советами оно не получало. В неведении о происходящем оставались командующие 3-м и 1-м фронтами, 4-й отдельной армией генералы Усироку, Кита и Микио. Их войска не были приведены в повышенную боевую готовность. Застигнутые врасплох гарнизоны укрепрайонов вдоль приморской и маньчжуро-советской границ, потеряв управление свыше и не отдавая себе отчет в том, что же все-таки надо делать в чрезвычайных условиях, начали сумбурный отход в глубь территории. А ведь согласно оперативному плану Квантунской армии, для того они и создавались, чтобы задержать войска противника в приграничной полосе, нанести ему невосполнимый урон.

Не получив четких указаний из Чанчуня[59], генерал-лейтенант Усироку утром 9 августа отдал упредительный приказ войскам 3-го фронта на отход в глубь Маньчжурии, с тем, чтобы, произведя перегруппировку сил, дать бой противнику на Маньчжурской равнине. Согласно приказу командующего фронтом 107-я и 117-я пехотные дивизии 44-й армии генерал-лейтенанта Хонго начали отход на Чанчунь. С выходом на рубеж Далай-Ляоюань они должны были перейти в состав 30-й армии генерал-лейтенанта Яда. Состоящие до того в резерве 3-го фронта 136-я пехотная дивизия и 130-я смешанная бригада из предместий Бэнсиху передислоцировались в район Мукдена и включались в состав 44-й армии. Войска генерал-лейтенанта Хонго пополнялись еще и 108-й пехотной дивизией, перебрасываемой из Жэхэ в Ляоян. В район Мукдена отходила также 63-я пехотная дивизия из предместий Тунляо.

Аналогичным образом действовал командующий 4-й отдельной армией генерал-лейтенант Микио. Согласно его приказу, 149-я пехотная дивизия из района Цицикара и 131-я пехотная бригада из района Харбина начали спешный отход в направлении Гирина, на свой главный рубеж обороны.

Не сдержав скоротечных атак передовых отрядов войск Советов в ночных боях за опорные пункты в укрепрайонах, командующий 1-м фронтом генерал-лейтенант Кита распорядился закрыть возникшие бреши на приморских участках обороны между укрепрайонами за счет маршевых подкреплений из глубины. Но, не успев закрепиться на промежуточных рубежах, они рассеивались по территориям и уничтожались, проваливались в бездну. Панический отход войск 3-й и 5-й армий генералов Суроками и Симидзу на Мишань, Мулин, Ванцин, Янцзы продолжался. Командующий 1-м фронтом вообще не представлял теперь, где они остановятся и сумеют наконец задержать наступление главных сил 1-го Дальневосточного фронта маршала Мерецкова, рвущихся к Муданьцзяну.

Настойчивые запросы командующего Квантунской армией в штабы 1-го и 3-го фронтов, а также 4-й отдельной армии на предмет, что же в действительности происходит в данный момент на границе, в течение почти всего дня 9 августа оканчивались ничем. Те сами находились в сходном положении, не получая достоверных донесений с границы. Сразу после полудня командующий 3-й армией генерал-лейтенант Суроками так прямо и заявил на щепетильный вопрос начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Хата: «Я сам не могу добиться никаких сведений о том, что творится на границе и каково положение моих частей».

Непоследовательно и противоречиво действовал Верховный Главнокомандующий, император Хирохито. Заявив на заседании Высшего совета по руководству войной о том, что он принимает решение «прекратить эту войну», императорская Ставка отдает в войска исчерпывающую директиву:

«1. Ставка намерена по-прежнему вести основные военные действия против Соединенных Штатов и одновременно повсеместно развернуть действия с целью последующего разгрома Советского Союза, чтобы сохранить государственный строй и защитить землю императора.

2. Главнокомандующему Квантунской армией сосредоточить основные усилия против Советского Союза, разбить противника и непременно защитить Корею».

В соответствии с этой директивой, Генштабом армии был отдан приказ о переброске в Маньчжурию и Корею части сил и военных материалов из состава японских войск в Южном Китае. Одновременно военный министр генерал Анами выступил с воинственным обращением к генералам, офицерам и солдатам армии, призвав их «бороться до последней капли крови, продолжать решительную священную войну в защиту нашей святой земли».

С аналогичным «патриотическим заявлением» выступил председатель Тайного совета при императоре Хиранума: «Что касается целостности национального государственного строя и благополучия императорской фамилии, то необходимо защищать их, даже если погибнет вся нация».

Возможные «замирительные шаги» руководства страны по-своему препарировались командованием вооруженных сил за пределами метрополии. Узнав о намерении Ставки и Японского правительства, принять «капитулянтские условия» Потсдамской декларации, Главком экспедиционными войсками в Китае генерал-лейтенант Окамура направил телеграммы в адрес военного министра и начальника Генштаба армии, в которых выразил несогласие с решением о необходимости капитуляции и доказывал возможность продолжения войны на два фронта. Он писал, что «вступление в войну Советского Союза, несомненно, еще более ухудшило положение Великой Империи. Однако, несмотря на успешное наступление противника и трудности внутри страны, вся армия готова с честью погибнуть в бою, но достичь целей войны этой осенью».

Сходной по содержанию была и телеграмма в адрес генерала Анами, направленная Главкомом японскими силами в районе Южных морей генерал-лейтенантом Тэраути. И он настойчиво убеждал военного министра в непоколебимой вере в победу подчиненных ему войск, в их готовности сражаться до победного конца. Согласие с «позорными условиями» Потсдамской декларации издевательски унижает Великую Империю, ставит ее на колени.

Но военные сводки к началу второго дня войны на материке разочаровывали. Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу получил наконец первые боевые донесения из Чанчуня. Они свидетельствовали, что войска Квантунской армии не в состоянии сдержать ошеломительный натиск Советов и повсеместно беспорядочно отступают в направлении Хайлара, Харбина, Ванцина и Янцзы. Перспектив предотвратить катастрофу у войск генерала Ямады нет.

Под давлением удручающих обстоятельств, спустя всего три часа после полуночи, Японское правительство сообщило через нейтральные страны — Швецию и Швейцарию, — что оно согласно принять условия Потсдамской декларации в том случае, если «союзники согласятся не включать в нее пункта о лишении императора суверенных прав».

В Заявлении говорилось: «Японское правительство готово принять условия Декларации от 26 июля сего года, к которой присоединилось и Советское правительство. Японское правительство понимает, что эта Декларация не содержит требований, ущемляющих прерогативы императора как суверенного правителя Японии. Японское правительство просит определенного уведомления по этому поводу».

Несмотря на ночное время, министр иностранных дел Того, с согласия премьер-министра Судзуки, лично позвонил послу Советского Союза в Токио Малику и сообщил ему о только что принятом Японским правительством решении. Он обратился к послу с просьбой как можно быстрее передать это сообщение в Москву, Советскому правительству.

Военный министр генерал Анами снова открыто выступил против этого решения Японского правительства, хотя оно и было принято большинством членов кабинета. Его демарш на радио утром 10 августа сквозил непреклонной решимостью к продолжению войны: «Я верю, что мы будем бороться до последней капли крови, и каждый выполнит свой долг до конца, даже если придется пройти через невероятные лишения и страдания. Без страха и сомнения только вперед!».

После серии консультаций в Белом доме относительно формы принятия японского предложения о капитуляции, государственный департамент США подготовил проект послания главам союзных государств, который гласил:

«С момента капитуляции власть императора и Японского правительства в отношении управления страной будет подчинена Верховному Главнокомандующему силами союзных держав, который предпримет такие шаги, какие сочтет нужными для осуществления условий капитуляции.

Императору и японскому Верховному Командованию будет предложено подписать условия капитуляции, необходимые для выполнения положений Потсдамской декларации, отдать приказы всем вооруженным силам Японии прекратить боевые действия, сдать оружие, а также такие другие приказы, которые может предписать Верховный Главнокомандующий для осуществления условий капитуляции. Окончательная форма правления Японии будет в соответствии с Потсдамской декларацией установлена свободно выраженной волей японского народа.

Вооружённые силы союзных держав останутся в Японии до тех пор, пока не будут достигнуты цели, изложенные в Потсдамской декларации».

Узнав из передачи токийского радио на английском языке о том, что Японское правительство приняло условия Потсдамской декларации руководителей Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Китая и Советского Союза от 26 июля о безоговорочной капитуляции Японии, Главком экспедиционных войск в Китае генерал-лейтенант Окамура тотчас направил в штабы 6-го и Северо-Китайского фронтов, 6-й и 13-й отдельных армий, а также 5-й воздушной армии исчерпывающее предупреждение: «Иностранные телеграфные агентства сообщают, что Япония якобы приняла условия Потсдамской декларации. К этим сообщениям следует относиться с недоверием и рассматривать их как политическую диверсию со стороны противника».

На второй день войны смысл и тон боевых донесений командования Квантунской армией в Генштаб резко изменились. Каждое донесение с границы о продолжении сопротивления гарнизонов отдельных укрепрайонов и опорных пунктов соответствующим образом «дорабатывалось» начальником ее штаба генерал-лейтенантом Хата. Утром 10 августа командующий 5-й армией генерал-лейтенант Симидзу доложил в Муданьцзян, что по полученным им данным, тяжелые бои продолжаются на станции Пограничной. Сильные охранные гарнизоны стойко обороняют тоннели, соединяющие железнодорожную станцию с маньчжуро-советской границей.

Вслед затем было получено сообщение о продолжении сражения в Волынском узле сопротивления. Это был оборонительный рубеж в восемь километров по фронту и четыре километра в глубину. Блокированные в долговременных укреплениях части 11-го пограничного гарнизона продолжали защищать опорный пункт на горе «Верблюд», а 634-й пограничный отряд бескомпромиссно оборонял опорный пункт «Острая». В помощь им командующий 1-м фронтом генерал-лейтенант Кита приказал выделить батальон из состава 124-й пехотной дивизии. Оба «благоприятных донесения» сразу же были переданы в Чанчунь[60].

Опорный пункт на горе «Верблюд» командующий 5-й армией считал неприступным. На этой скалистой двугорбой высоте, окруженной со всех сторон болотами и речными протоками, был создан железобетонный бастион. Горы были опоясаны эскарпами и глубокими противотанковыми рвами. Их окружили шестью рядами проволочных заграждений на трубчатых металлических кольях. В толще гранитных скал по всему обводу были открыты до полусотни долговременных огневых точек, из которых могли вести огонь орудия крупных калибров — триста пять и четыреста десять миллиметров! Толщина железобетонных стен достигала полутора метров, амбразуры закрывались громоздкими бронированными щитами. Все сооружения «Верблюда» соединялись четырьмя ярусами траншей и подземных галерей, выдолбленных в граните и облицованных железобетоном.

Когда на исходе второго военного дня генерал-лейтенанту Симидзу доложили, что Волынский узел сопротивления Пограничненского укрепрайона захвачен Советами, он не сразу поверил этому донесению. Но штурмовые отряды 5-й армии генерала Крылова, используя орудия мощных САУ и полковые пушки, в течение трех часов превратили красу и гордость японских военных инженеров в зияющие проломы, груды щебня, куски рваной стали и проволоки. Уцелевшие остатки гарнизонов опорных пунктов «Верблюд» и «Острая», под прикрытием сумерек, рассеялись в болотистых зарослях. Путь главным армейским силам на Мулин был открыт.

Пополудни 10 августа штаб Кванту некой армии, получил донесения генералов Микио и Усироку о том, что войска 4-й отдельной армии и 3-го фронта продолжают удерживать позиции на границе с Монголией. Части 80-й пехотной бригады, оставив оборонительные сооружения на левом берегу Аргуни, заняли опорные пункты Хайларского укрепрайона и непрерывно контратаковали войска 36-й армии генерала Лучинского. Части 107-й пехотной дивизии, переброшенные из глубины на поддержку гарнизона Халун-Аршанского укрепрайона, протянувшегося вдоль монголо-маньчжурской границы почти на сорок километров, то и дело с разных направлений атаковали передовые соединения 39-й армии генерала Людникова.

Эти первые обнадеживающие боевые донесения из штабов 4-й отдельной армии, 3-го и 1-го фронтов командующий Квантунской армией генерал-лейтенант Ямада объединил общим успокоительным выводом: соединения его армии на ряде направлений успешно отражают сильные удары войск Советов. Их сопротивление в дальнейшем будет, несомненно, возрастать. При этом в донесении Генштабу армии он преднамеренно опустил часовой свежести сообщение командующего 44-й армией генерал-лейтенанта Хонго о том, что прорыв русских на Солунь, в обход Халун-Аршанского укрепрайона южнее, вынуждает его пограничные отряды и части 107-й пехотной дивизии к отходу, во избежание неминуемого окружения и последующего разгрома.

Однако тревожные боевые донесения с материка к исходу вторых военных суток все же преобладали. Военный министр генерал Анами вынужден был доложить Верховному Главнокомандующему, что позиции войск Квантунской армии в большинстве приграничных укрепрайонов прорваны. Более того, намерения противника, наступающего с территории Восточной Монголии и из Приморья, вполне определились. Войска Советов прорвались к перевалам Большого Хингана на западе, а на востоке приближаются к Муданьцзяну[61]. Это встречное движение их ударных соединений вдвойне опасно, поскольку отрезает Северную Маньчжурию от основных баз снабжения в районе Чанчуня и возможных резервов из Центрального Китая, Кореи, района Южных морей и метрополии.

Практически в то же время, когда состоялся доклад генерала Анами императору, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу информировал об обстановке премьер-министра Судзуки. Член Высшего совета по руководству войной, пожалуй, даже усилил надвигающиеся опасности, авиация Советов уже нанесла массированные бомбовые удары по важнейшим оборонным объектам в Харбине, Чанчуне и Гирине, а также по штабу Квантунской армии. Значит, все они были заранее разведаны противником? Он не исключил, что в ближайшее время будут нанесены столь же чувствительные удары авиации Советов по главным портам снабжения в Северной Корее — Юкки, Расину и Сейсину. В них даже возможна высадка воздушных или морских десантов. Такие опасения высказал ему начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда. Командование флота отмечает повсеместную активность Тихоокеанского флота русских. В открытом море катера русских атаковали до трех десятков торговых судов Великой Империи. Почти половина из них потоплена.

Катастрофическое осложнение обстановки на материке и на море углубляло паническое депрессивное состояние Хирохито. Вечером 10 августа в беседе с лордом-хранителем печати Кидо, император в мрачных тонах высказался определенно: «Я не могу выносить мысли о том, что те, кто ответствен за войну, будут наказаны. Но я полагаю, что сейчас настало время, когда надо будет выносить невыносимое».

Итоги боёв в первые двое суток войны в Маньчжурии, хотя и не вселяли больших надежд в благоприятный исход, все еще не поколебали уверенности командования Квантунской армией в защитимости армейских позиций на отсечных рубежах. Правда, уже на этом этапе пришлось полностью отказаться от планируемых ранее сильных контрударов по наступающему противнику из районов Муданьцзян, Линькоу, Ванцин, Туминь и Чаньчунь. Войска 1-го фронта генерал-лейтенанта Кита отступали, и было не до контрударов. Но, получив директиву Ставки о подчинении командованию Квантунской армии и войск 17-го фронта генерал-лейтенанта Кодзуки в Корее, генерал-лейтенант Ямада сразу же отдал приказ о передислокации главных сил фронта к границе с Маньчжурией, чтобы при крайней необходимости использовать их в качестве своего оперативного резерва.

Ситуация безысходности и отчаяния стремительно охватывала высшие круги Великой Империи. Понимая близость краха милитаристской политики и неотвратимость возмездия, многие военные и политические деятели экстремистского толка решили, так или иначе, уйти из жизни. У гром 11 августа в Токио распространился слух о попытке самоубийства экс-премьера Тодзио. Это он, генерал, премьер-министр, отдал приказ 7 декабря сорок первого нанести удар по американской военно-морской базе в Перл-Харборе на Гавайях. Он затеял эту страшную войну, принесшую столько бед японскому народу. Теперь, при ее окончании, 11 августа сорок пятого, он, выстрелом из пистолета, попытался покончить с собой. Но плохим оказался стрелком Тодзио. Уцелел. Однако, его попытка оказалась трагической предтечей многих других самоубийств.

Ответ правительств Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Китая и Советского Союза на обращение Японского правительства от 10 августа, принявшего условия Потсдамской декларации, вызвал в руководящих японских кругах новые ожесточенные споры и разногласия. «Министров-оборонцев» категорически не устраивало требование союзников, предусматривающее, что с момента капитуляции власть императора и Японского правительства, в отношении управления страной, будет всецело подчинена Верховному Главнокомандующему силами союзных держав. Он будет вправе предпринять такие шаги, которые сочтет нужным для осуществления условий капитуляции.

На утреннем заседании Высшего совета по руководству войной 11 августа острая дискуссия возникла именно по поводу этого требования между министром иностранных дел Того и военным министром генералом Анами. «Первый дипломат» Японии, отбросив избитые «патриотические призывы» оппонента, оперировал убедительными данными, касающимися японской армии.

— Вы утверждаете, Анами, что японская армия располагает реальными возможностями для небезуспешного длительного сопротивления. Но скажите, почему в таком случае самая крупная ее группировка в лице войск Квантунской армии с самого начала боевых действий на материке повсеместно отступает? Раньше мы неоднократно слышали ваши категорические заверения, что семнадцать укрепрайонов, созданных на маньчжурской границе, являются непроходимым бастионом для Советов, — пронзительный взгляд Того застыл на импульсивном лице Анами.

Военный министр попытался переменить тактику и как-то разубедить не только Того, но и других своих оппонентов среди членов Высшего совета. Генерал Анами заявил:

— Дело, Того, оказалось не только и не столько в соотношении сил, сколько в тактике действий. Кто же мог предположить, что Советы двинут свои войска в наступление в период тропических муссонных дождей, недели на две или три раньше ожидаемого нами срока?

Министр иностранных дел не отступал:

— По имеющимся у меня данным, господин военный министр, Кванту некая армия на 9 августа имела в своем составе более одного миллиона человек, тысячу двести танков, почти семь тысяч орудий и минометов, две тысячи боевых самолетов. С любых точек зрения — это огромная боевая мощь. Неужели за три месяца после окончания военных действий в Европе, Советский Союз сумел перебросить на Дальний Восток еще больше своих войск и боевой техники, которые сейчас так успешно наступают в Маньчжурии?

Этот вопрос загнал генерала Анами в угол. Он сначала вообще растерялся, не мог сказать ничего определенного:

— В данный момент, Того, я не готов доложить членам Высшего совета о фактическом соотношении сил на материке. Скорее всего, мы допустили роковой просчет в оценке возможностей Советов. В Монголии они практически не имели никаких сил, а теперь на Большой Хинган наступают целые танковые соединения. Впрочем, в первую очередь это касается командования Кванту некой армией.

— Это касается всех нас, Анами, — напористость Того подкупала. — Если бы оборона войск генерала Ямады устояла, то было бы проще обсуждать сегодня наши возможные дипломатические шаги. Но Квантунская армия терпит поражение на поле боя. Авиация бездействует. Что прикажете предпринять Японскому правительству?

На выручку военному министру пришел его начальник Генштаба. Генерал Умэдзу напускно недовольно бросил:

— Вы рассуждаете, Того, с позиций стороннего наблюдателя. Но неспособность Квантунской армии удержать приграничные позиции, возможно, роковым образом уже через неделю скажется на судьбе Великой Империи.

— Помнится, Умэдзу, ваши недавние инспекционные поездки на материк тоже успокаивали правительство, — не сдержался премьер-министр Судзуки. — Что будет с Империей, если Советы, разгромив войска генерала Ямады, нанесут столь же неотразимые удары по метрополии?

— Будет уместным и своевременным, господин премьер-министр, если сегодня или завтра Высший совет с согласия Ставки распорядится о переброске части сил на материк из состава армий национальной обороны, — возразил начальник Генштаба армии. — Через неделю или две такое решение может оказаться уже запоздалым.

— Каким образом это лучше всего сделать, Умэдзу, если флот не гарантирует безопасность своих боевых кораблей на море? — поставил очередной вопрос председатель Высшего совета и тут же продолжил эту мысль. — По докладам военно-морского Генштаба, Советы готовят большие десанты в северокорейские порты.

— Да, это так, господин премьер-министр, — вставил реплику адмирал Тоёда. — По портам Юки, Расина и Сейсина уже нанесла удары авиация Тихоокеанского флота и авиация дальнего действия противника.

— Переброску войск на материк по морю можно осуществить в ночное время, — с компромиссным предложением выступил председатель Тайного совета Хиранума. — Но сопротивление должно продолжаться. Альтернативы ему нет. Вчера был окончательно решен вопрос в отношении войск 17-го фронта в Корее. По-моему, Высшему совету следует таким же образом поступить и с войсками 10-го фронта на Тайване. Их пока еще возможно перебросить в Маньчжурию по суше.

— И вы, Хиранума, занялись стратегией, — недовольно одернул сторонника «министров-оборонцев» Судзуки. — Что же, по-вашему, уже сейчас надо сдать американцам и Тайвань, как это недавно произошло с Окинавой?

Хиранума подтвердил свою точку зрения:

— Тайвань надо сдать, господин премьер-министр, если судьба Великой Империи решается в Маньчжурии.

В дискуссию тут же вступил лорд-хранитель печати Кидо:

— Вчера император заявил мне, что Декларацию надо принять без всяких предварительных условий. В противном случае Великую Империю заставят сделать это силой. Будет еще хуже. Кто позднее ответит за ошибочные действия?

Премьер-министр Судзуки решил выяснить мнение военно-морского министра:

— А вы, адмирал Ионаи, чью позицию разделяете? Перед итоговым докладом императору мне важно знать точку зрения всех членов Высшего совета.

— Я разделяю точку зрения императора, господин премьер-министр, — четко ответил адмирал Ионаи, который все последние дни занимал незаметную, выжидательную позицию.

— Ну что же, большинство членов Высшего совета выступает за принятие условий Потсдамской декларации, — подвел итог премьер-министр Судзуки.

Итог боевых действий на материке за 11 августа не порадовал Верховного Главнокомандующего. Поздно вечером Хирохито созвал заседание Ставки, но она лишь констатировала следующие «существенные утраты» войск генерал-лейтенанта Ямады на важнейших направлениях. Подлинным откровением для членов Ставки прозвучали сообщения премьер-министра Судзуки о том, что бронетанковые соединения Забайкальского фронта маршала Малиновского за несколько часов при плохой видимости, в дождливую погоду оставили позади перевалы Цаган-Дабо и Корохон, спустились на Центрально-Маньчжурскую равнину, овладели Туцюанем и Лубэем. Уже в ходе самого заседания начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда доложил императору о высадке морских десантов Тихоокеанского флота в Юки и Расине. Боевые действия быстро распространялись в южном направлении, приближались к метрополии.

Удручённый невероятным известием, Хирохито меланхолично предложил Тоёде обнародовать это сообщение вслух для всех участников заседания. Но и это было не все. По предложению военного министра, до «выяснения деталей» генерал Умэдзу не стал докладывать в этот вечер не менее пикантное сообщение о переходе в наступление войск 16-й армии генерала Черемисова на острове Сахалине. Положение в долине реки Поронай пока действительно оставалось неясным для Тайохары[62], но сила атак соединений 56-го стрелкового корпуса генерала Дьяконова по узлам сопротивления Харамитогского укрепрайона нарастала с каждым часом. К середине дня части 79-й стрелковой дивизии овладели ключевым опорным пунктом Ханда, продолжили наступление на Котон. Путь вперед им прокладывали мобильные отряды 214-й отдельной танковой бригады.

Утром 12 августа столичное радио передало важное сообщение: «Императорская армия и флот, выполняя высочайший приказ, повелевающий защищать родину и высочайшую особу императора, повсеместно перешли к активным боевым действиям против союзников». Тем самым, Японское правительство лукавило дважды: с одной стороны, создавало показную видимость стремления к миру, а с другой, активизировало сопротивление, чтобы затянуть войну и в конце концов избежать безоговорочной капитуляции.

Войска Квантунской армии генерал-лейтенанта Ямады медленно, с нарастающими потерями оборонительных позиций и личного состава отходили в центральные районы Маньчжурии, но боевые донесения с фронтов изобиловали приметными, как правило, обнадеживающими деталями.

Командующий 3-й фронтом генерал-лейтенант Усироку и 12 августа восторгался защитниками Солуни, хотя к исходу дня части 107-й пехотной дивизии оставили городские укрепления и отходили в направлении Ванемяо. Он поблагодарил командование армии за присылкусамолетов с «камикадзе» на борту, которые наверняка помогут ему остановить танковые соединения генерала Кравченко на рубеже Туцюань — Лубэй.

Командующий 4-й отдельной армией генерал-лейтенант Микио в середине дня доложил в Чанчунь, что части 123-й пехотной дивизии и 136-й смешанной бригады отошли на главный рубеж обороны Суньу — Ганцзы и непрерывно контратакуют, наседающие с севера войска 2-й Краснознаменной армии генерала Терёхина. Перевалы в горах Малого Хингана на Мэргэнь и Бэйаньчжэнь войска 4-й отдельной армии будут удерживать до последнего солдата. Он намерен лично возглавить защиту горных перевалов, используя в этих целях также подвижные подразделения 149-й пехотной дивизии, которая являлась его последним оперативным резервом. 119-я пехотная дивизия надежно прикрывала Бухэду.

Ещё более патриотичными были донесения командующего 1-м фронтом генерал-лейтенанта Кита. Он сообщал, что по всей линии соприкосновения его войска продолжают ожесточенные бои. 1-я и 135-я, пехотные дивизии, при поддержке частей 122-й пехотной бригады, ведут сражение на подступах к Боли? отражая удары войск 2-го и 1-го Дальневосточных фронтов на Харбинском направлении. Части 126-й и 124-й пехотных дивизий занимают оборонительные рубежи по западному берегу Мулинхэ. 128-я пехотная дивизия и 132-я смешанная бригада успешно сдерживают противника в узлах сопротивления Дуннинского укрепрайона. Но главные фронтовые силы сосредоточены им на оборонительных позициях в районе Муданьцзяна. Командующий фронтом выразил твердую уверенность, что измотанные в приграничных боях войска маршала Мерецкова прорвать их не смогут и надолго застрянут на рубеже реки Муданьцзян.

В тяжелом бою вблизи разъезда Плывучий на рассвете 12 августа части 124-й пехотной дивизии нанесли Советам невосполнимый урон. При поддержке дивизионной артиллерии и огня двух бронепоездов был контратакован и отброшен на исходные позиции по реке Мулинхэ передовой отряд 5-й армии генерала Крылова. Солдаты свято чтут верность императору и не сдаются в плен даже в безнадежном положении. Офицеры, приказывающие им сдаваться, расстреливаются солдатами на месте. Остаются без ответа даже призывы войсковых священников и местных учителей в этом направлении Воспитание солдат в самурайском духе приносит свои плоды.

Генерал-лейтенант Кита доложил в штаб Квантунской армии и о том, что по его приказу гарнизоны блокированных опорных пунктов под покровом ночи просачиваются через боевые порядки противника и переходят к тактике диверсионных действий. Им уже широко используются заранее подготовленные команды «солдат-смертников». Особенно хорошо «камикадзе» проявили себя у станции Мадаоши. Обвязанные сумками с толовыми шашками и ручными гранатами свыше двухсот «смертников» подолгу скрывались в зарослях густого гаоляна[63] и в удобный момент раз за разом бесстрашно бросались под танки и самоходные артиллерийские установки Советов. Действия «камикадзе» подрывают моральный дух в войсках противника и сеют панику в наступающих частях. Командующий 1-м фронтом предложил повсеместно использовать положительный опыт действий отрядов «смертников» с целью парализовать наступательные возможности Советов.

Получив обнадеживающий доклад генерала Кита, командующий Квантунской армией тут же связался со штабом 1-го фронта, удовлетворенно сказал:

— Я получил наконец ваш исчерпывающий доклад о действиях войск, генерал Кита. Ваше предложение об использовании мобильных отрядов «камикадзе» одобряется. Мой штаб предпримет немедленные действия по использованию вашего опыта на других опасных направлениях.

Командующий 1-м фронтом дополнил свой доклад:

— Получается лучше, господин генерал, если солдаты-смертники не сами атакуют вражеские войска, а находятся в статичном положении до момента соприкосновения, то есть до момента подрыва зарядов.

— Вы имеете в виду «живое минное поле», генерал Кита?

— Да, именно так, господин генерал.

— Но шоссе таким «минным полем» не перекроешь?

— Всю ширину шоссейного полотна, как правило, перекрывает наша артиллерия. Там танкам Советов не пройти. А «живые минные поля» мы устраиваем перед линиями долговременных укреплений в труднопроходимых местах.

— Но почему, генерал Кита, вы отказываетесь от прямых атак отрядов «камикадзе»?

— Советы, генерал Ямада, не подпускают их к боевым колоннам, расстреливают из пулеметов на подходе.

— Вот даже как? — в задумчивости произнес командарм Квантунской и все же посоветовал, заканчивая разговор: — Используйте различную тактику с учетом обстановки, генерал Кита. У нас нет других возможностей, чтобы остановить прорыв Советов к важнейшим центрам Маньчжурии. Скоро и мой штаб окажется в прифронтовой зоне. Надо во что бы то ни стало удержать фронт перед Муданьцзяном, генерал Кита. Это на сегодня главная ваша боевая задача.

Попытка премьер-министра Судзуки созвать вечернее заседание кабинета была проигнорирована «министрами-оборонцами». Военный министр генерал Анами заявил председателю Высшего совета по руководству войной, что все вопросы текущей обстановки уже всесторонне обсуждены, и нечего попусту тратить драгоценное время. У него и без «дежурных заседаний» хватает совершенно неотложных дел по руководству вооруженными силами, чтобы исключить «возможные безоговорочные капитуляции».

Навязчивые «извинительные звонки» начальника Генштаба армии генерала Умэдзу министру иностранных дел Того не поколебали позиции последнего. «Первый дипломат» Японии прямо заявил «недавнему единомышленнику», что он разочарован «невразумительной постановкой вопроса» с его стороны, и теперь им просто не о чем больше говорить. Если в пагубном продолжении войны искать какое-то иллюзорное спасение нации, то в этом заблуждении любая дипломатия становится уже ненужной, неуместной.

Поздно вечером 12 августа министр иностранных дел Того снова лично позвонил послу Советов Малику в Геру. Его интересовала реакция Советского правительства на принятие Великой Империей условий Потсдамской декларации союзников от 26 июля. Ответ советского дипломата был прост: да, он отправил в Москву телеграмму с изложением позиции Японского правительства в отношении Декларации руководителей США, Великобритании, Китая и СССР, но ответ на нее еще не получен. Ответ, несомненно, поступит, но надо некоторое время подождать.

Глава II Путч «Молодых тигров» провалился

1
Ситуация с обеспечением горючим 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко беспокоила не только командующего Забайкальским фронтом, но и Главкома дальневосточной группировки. Утром 13 августа маршал Василевский первым делом позвонил в Тамцак-Булак, в штаб маршала Малиновского, поздоровался, спросил о главном:

— Родион Яковлевич, как складываются дела у генерала Кравченко? Я имею в виду боепитание соединений.

Командующий Забайкальским фронтом ответил:

— Нормально складываются, Александр Михайлович. Сегодня 7-й механизированный и 5-й гвардейский танковый корпуса продолжат наступление в полном объеме и, надеюсь, не снизят набранных темпов продвижения вперед.

Маршал Василевский уточнил:

— Значит, они обеспечены горючим и боеприпасами?

— Да, обеспечены в полном достатке, — подтвердил маршал Малиновский. — Нас выручила авиация. В течение одного дня транспортные дивизии 12-й воздушной армии доставили к переднему краю до пятисот тонн горючего, а также боеприпасы и воду. Кроме того, в Туцюани разведчики обнаружили два небольших склада ГСМ. Так что, никаких оперативных пауз на главном направлении не предвидится.

— Вот и хорошо, что так все разрешилось, Родион Яковлевич, — бодро отреагировал на это сообщение Главком дальневосточной группировки и добавил: — Вчера мне звонил товарищ Сталин. Он внимательно следит за развитием ситуации и очень обеспокоен возникшим дефицитом горючего. Раньше ведь были оперативные расчеты, которые показывали, что ничего подобного не должно было произойти.

Маршал Малиновский попытался оправдаться:

— Расчёты действительно показывали, что проблем с горючим не возникнет. Но горы Большого Хингана, Александр Михайлович, съедали наши запасы в два-три раза быстрее. На крутых склонах перевалов танки и автомашины приходилось спускать в связках. Проливные дожди, размытые дороги тоже не очень помогали нам уменьшить расход горючего. Теперь, на равнине, эти перерасходы остались позади.

Услышав столь обнадеживающее сообщение маршала Малиновского, Главком дальневосточной группировки, вдруг, круто переменил тему разговора:

— Скажите, Родион Яковлевич, Военный совет вашего фронта не рассматривал вопрос о возможном перенацеливании 5-го гвардейского танкового корпуса на Чанчуньское направление? В паре с 7-м механизированным корпусом генерала Каткова они быстрее преодолели бы оставшиеся триста пятьдесят километров?

Вопрос, однако, не застал командующего Забайкальским фронтом врасплох. Он обоснованно возразил:

— Ночью, Александр Михайлович, мне звонил по этому же вопросу начальник Генштаба Антонов. Хотя Военный совет его и не рассматривал, я могу сразу ответить, что этот вариант нам не подходит. Войска генерала Каткова и без соединений генерала Савельева в состоянии прорваться к Чанчуню в течение двух-трех ближайших дней. В оперативном же смысле выход более мощной нашей подвижной группировки в район Мукдена значит больше. Там рядом Ляодунский полуостров. Можно направить танковые бригады в направлении Аньдуна и даже, если возникнет необходимость, в Корею. То есть войска фронта получают большой стратегический выигрыш.

Маршал Василевский согласился с высказанным доводом. Он не стал скрывать и происхождение этого вопроса:

— Этот вопрос передо мной, Родион Яковлевич, поставил товарищ Сталин. Он считает, что прорыв к Чанчуню вынудит командование Квантунской армией принимать кардинальное решение — продолжать сопротивление или прекратить войну.

— Этот вопрос генерал Ямада не решит, Александр Михайлович, — твердо возразил Малиновский. — Он может быть решен только в Токио, Японским правительством.

Исчерпание и этого «проблематичного вопроса» побудило Главкома дальневосточной группировки снова вернуться к анализу фронтовой обстановки:

— Как идут дела у генерала Плиева, Родион Яковлевич? Он когда планирует овладеть Долоннором?

— Войска генерала Плиева наступают в высоком темпе, Александр Михайлович. До ста километров в сутки. На данный момент его главные силы находятся в пустыне Чахар, на пути к Долоннору. Этим старинным торговым центром Китая советско-монгольская группа планирует овладеть не позднее 14 августа. Думаю, что так оно и будет. Противостоящие ей кавалерийские дивизии князя Дэ Вана разгромлены и беспорядочно отходят в предгорья Южного Хингана.

Этот утренний разговор 13 августа Главкома дальневосточной группировки маршала Василевского и командующего Забайкальским фронтом маршала Малиновского лишний раз подтверждал, что советские войска действуют на важнейшем стратегическом направлении строго в соответствии, с утвержденным Ставкой оперативным планом. На Чанчуньском, Мукденском и Долоннорском направлениях они даже превышали его по срокам, приближая окончательную развязку.

Очистив в течение трех военных суток все побережье Амура от отрядов противника, войска 2-го Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева, во взаимодействии, с Краснознаменной Амурской военной флотилией, развивали наступление на Цицикарском и Харбинском направлениях. В течение дня 13 августа соединения 2-й Краснознаменной армии генерал-лейтенанта Терёхина взломали Ганцзыский и Хомоэрцзиньский узлы сопротивления и вплотную приблизились к мощной оборонительной полосе по правому берегу Суньбилахэ в районе Суньу. Передовые отряды 3-й и 12-й стрелковых дивизий, высадившись с бронекатеров вблизи Цикэ, изготовились к атаке на город с северного и восточного направлений. Но овладеть Цикэ в тот день им не удалось. Пришлось ждать подхода главных дивизионных сил.

Войска 15-й армии генерал-лейтенанта Мамонова продолжали наступление по обоим берегам Сунгари. По западному берегу продвигались части 361-й стрелковой дивизии и 171-й танковой бригады, по восточному — 34-й стрелковой дивизии. Однако темны их наступления были невысокими, вследствие плохого состояния прибрежных дорог, размытых ливнями. Войска растягивались, тылы отставали. Все это лишало соединения армии возможности наносить быстрые и сосредоточенные удары по укрепрайонам противника. Выход был найден в широком использовании боевых кораблей флотилии. Они выполняли роль передовых отрядов, высаживая десанты и поддерживая наступление вдоль Сунгари войск артиллерийским огнем, содействовали овладению сильно укрепленными прибрежными городами.

Оставив Фудзинь, гарнизон укрепрайона отошел до восьми километров южнее, к военному городку и горе Вахулишань, где располагались главные оборонительные сооружения на Цзямусском направлении. Попытки ударных частей армии с ходу овладеть вражескими позициями оказались безуспешными. Их пришлось обойти. К исходу 13 августа войска 15-й армии продвинулись вперед до шестидесяти километров, овладели железнодорожной станцией Синшаньчжэнь.

Соединения 5-го отдельного стрелкового корпуса генерал-майора Пашкова развивали наступление на Баоцин. Разгромив пограничные отряды Жаохэйского укрепрайона и переброшенные из глубины части 135-й пехотной дивизии, его передовые отряды овладели к исходу дня узлом сопротивление в Даегоу. Их дальнейшее продвижение вперед отрезало пути отхода гарнизонов Сунгарийского укрепрайона в устье Уссури.

Наращивая силу ударов по врагу, стремительно продвигались вперед войска 1-го Дальневосточного фронта маршала Мерецкова. В течение дня 13 августа главные силы 5-й армии генерал-полковника Крылова прорвали восьмикилометровый участок обороны 124-й пехотной дивизии западнее Мулина, заняли станцию Мадаоши и, вдвое расширив прорыв по фронту, продвинулись в направлении Муданьцзяна более чем на двадцать километров. В этот же день войска 25-й армии генерал-полковника Чистякова продвинулись вперед до шестидесяти километров в направлении Ванцина. Противник утратил 13 августа важные узлы сопротивления Таймагоу и Дунань.

Даже повидавшего уже многое на «дипломатическом поприще» наркома иностранных дел Молотова поражала необычайная августовская активность президента Трумэна в решении «ультимативных японских проблем». Его страстное желание «вдоволь поприказывать» распирало каждый поступающий из Вашингтона документ. А они все длинные и короткие, требовали скорого или немедленного ответа. Озвучиванием их так или иначе занимался американский посол в Москве Гарриман. В общем и целом, всем своим поведением, коммуникабельностью, элементарным тактом, наконец, он отличался от многих заокеанских дипломатов в лучшую сторону и неизменно встречал в руководящих кругах Советского Союза понимание и содействие.

Получив утром 14 августа телеграмму госсекретаря Бирнса с текстом положительною ответа Японского правительства на Декларацию союзных держав от 26 июля, Гарриман тут же направил письмо наркому Молотову, сопроводив Заявление Токио коротким комментарием. Американский посол посчитал его полным, без оговорок, принятием условий Потсдамской декларации союзных государств и сообщил о намерении своего правительства опубликовать ответ Японского правительства вечером того же дня в печати.

Тут же из Вашингтона было получено очередное послание президента Трумэна в адрес председателя СНК Сталина. В нём сообщалось, что ввиду принятия Японским правительством требований союзных держав о капитуляции, президентом направлены распоряжения американским командующим в Тихоокеанском и Западно-Тихоокеанском районах о прекращении всех наступательных операций прошв японских вооруженных сил, находящихся в названных районах.

Обменявшись мнениями со Сталиным, по поводу полученных из Вашингтона документов, нарком Молотов пригласил в середине дня американского посла Гарримана на беседу. Повод был для такой встречи основательный. Накануне, в полночь, в Кремле закончился второй раунд переговоров председателя СНК СССР И. В. Сталина с председателем Исполнительного юаня Китайской Республики Сун Цзывэнем. Ему поручено проинформировать посла союзной державы о результатах состоявшихся переговоров.

Информация наркома Молотова предельно лаконична:

— Хотя Советское правительство, господин посол, и уступило китайской стороне по сравнению с тем, что было предусмотрено в Ялтинском соглашении глав правительств Советского Союза, Соединенных Штатов и Великобритании, оно считает достигнутые результаты, в общем, удовлетворительными. Подписан Китайско-Советский договор о дружбе и союзе, а также соглашения о Порт-Артуре, Дальнем, КВЖД и ЮМЖД[64]. Кроме того, достигнуто соглашение о признании Китайским правительством независимости Внешней Монголии[65], если после окончания войны с Японией, в результате плебисцита, ее народ выскажется за независимость.

После обобщающего вступления нарком Молотов детализировал подписанные или согласованные документы:

— Договор о дружбе и союзе предусматривает сотрудничество Советского Союза и Китая в войне против Японии, а также послевоенное сотрудничество, чтобы сделать невозможным повторение агрессии и нарушение мира Японией.

Соглашение о КВЖД и ЮМЖД предусматривает общую собственность Советского Союза и Китая на эти дороги, объединенные в одну дорогу под названием «Китайская Чанчуньская железная дорога», и совместную эксплуатацию ими этой дороги в течение тридцати лет, после чего последняя безвозмездно перейдет в полную собственность Китая.

Другие соглашения — о Порт-Артуре и Дальнем — предусматривают совместное использование Советским Союзом и Китаем Порт-Артура как военно-морской базы и использование Советским Союзом на нравах аренды части устройств и оборудования порта Дальний, объявляемого по соглашению свободным международным портом[66]. Им также предусмотрено, что начальник порта Дальний назначается управляющим Китайской Чанчуньской железной дорогой из советских граждан по соглашению с мэром Дальнего.

В документе о Монгольской Народной Республике Китайское правительство заявило, что ввиду выраженного народом Внешней Монголии стремления к независимости, после поражения Японии, если плебисцит ее народа подтвердит это стремление, Китайское правительство признает независимость Внешней Монголии в ныне существующих границах.

Было также подписано соглашение об отношениях между советским Главнокомандующим и китайской администрацией после вступления советских войск в Маньчжурию в связи с совместной войной против Японии. По нему для возвращенной маньчжурской территории будет назначен представитель национального правительства Китая и штага, которые будут учреждать и руководить, в соответствии с законами Китая, администрацией на территории, очищенной от противника. Кроме того, будет создана китайская военная миссия при штабе советского Главнокомандующего в Маньчжурии для обеспечения контакта между ним и представителем национального правительства Китая.

Во время переговоров советская сторона дала заверения Китаю, что Советский Союз будет уважать суверенитет Китая над Маньчжурией, оказывать поддержку и помощь правительству Китая и не будет вмешиваться в его внутренние дела.

Договор и соглашения, господин посол, подписаны сроком на тридцать лет и будут опубликованы в печати в ближайшее время после их ратификации.

Выслушав длинный монолог советского наркома иностранных дел и поблагодарив его за предоставленную оперативную информацию, посол Гарриман высказал лишь одно существенное пожелание:

— Господин Молотов, президент Трумэн хотел бы, чтобы в связи с заключением советско-китайских соглашений как Советское, гак и Китайское правительства сделали заявления о своем согласии с политикой открытых дверей в Китае, принципом равных возможностей в торговле. Опубликование такого заявления сильно помогло бы обеспечить советско-китайским соглашениям поддержку американского общественного мнения и предотвратило бы всякого рода недостоверные или ложные кривотолки по этому поводу.

Нарком Молотов документально точен:

— Советско-китайские соглашения не содержат каких-либо существенных ограничений в отношении политики других государств в Китае, господин посол. Кроме того, в Ялтинском соглашении глав правительств не предусматривалось опубликование такого заверения. Соглашения касаются только двух стран — Китая и Советского Союза.

Посол Гарриман проявляет настойчивость:

— Я еще раз прошу вас, господин Молотов, довести до сведения генералиссимуса Сталина просьбу президента Трумэна, только что высказанную мной. Я считаю ее актуальной.

Нарком Молотов снисходительно уступает:

— Хорошо, господин Гарриман, я постараюсь выполнить вашу настойчивую просьбу.

Сообщение наркома иностранных дел о встрече с Гарриманом председатель СНК встретил с интересом, но сдержанно. Вначале он уточнил, как американский дипломат воспринял саму информацию об окончании советско-китайских переговоров, а затем в рассудительном тоне сделал несколько предположительных замечаний. Они звучали убедительно:

— Наши соглашения с Китаем далеко не всем придутся по нутру, в том числе и в Америке. Я заметил еще в Потсдаме, что президент Трумэн не очень заинтересован в том, чтобы Советский Союз строго выполнил свои обязательства по Ялтинским договоренностям глав государств.

Нарком Молотов согласился:

— Так американский президент не раз уже публично заявлял, что он не согласен с решениями Ялтинской конференции. Теперь тем более ясно, что американцы намереваются единолично хозяйничать не только в Японии, но и во всём обширном Тихоокеанском регионе и в Юго-Восточной Азии.

Председатель СНК неожиданно возразил:

— Но мы, ради союзнического принципа, должны будем поставить перед президентом Трумэном вопрос о совместной оккупации японских островов. И посмотрим, как он на эти наши законные действия отреагирует.

— Я уверен, что реакция будет заведомо отрицательной. Вот в Маньчжурию он с удовольствием прислал бы свои войска, — нарком иностранных дел тщательно протер стёкла пенсне и продолжил свою мысль: — Заявят американцы претензию и на оккупацию Кореи.

— Факт неизбежный, что в Корее непременно столкнутся наши интересы, — Сталин, продолжая стоять у торца стола, сделал характерный жест рукой. — Но наш флот уже высадил десанты в ее портах, а американцев там еще нет. Вчера в Корею вступила и 25-я армия Чистякова. Позиции Советского Союза и в Корее и в Китае прочнее американских, потому что наши войска вступили в их пределы не с целью захвата чужих территорий, а с целью оказания интернациональной помощи их народам в освобождении от японского ига. И мы не намерены задерживаться там на годы и десятилетия.

Дискуссия председателя СНК Сталина и наркома иностранных дел Молотова еще продолжалась, когда в Ставку позвонил Главком дальневосточной группировки маршал Василевский. Он поставил перед Верховным два актуальных вопроса: о необходимости передислокации своего штаба из Читы в Хабаровск, и как следует поступать его штабу с японскими военнопленными, количество которых на всех фронтах быстро увеличивается?

Верховный, однако, прежде всего уточнил развитие фронтовой обстановки за последние сутки. Маршал Василевский обобщенно доложил:

— Войска маршала Малиновского приближаются к важным пунктам обороны противника — Цицикару, Таонаню, Чифыню и Жэхэ. Расстояние до Чанчуня и Мукдена быстро сокращается. Войска генерала Терёхина преодолели перевалы Малого Хингана и овладели Нуньцзяном и Лунчжэнем, последними опорными пунктами на подступах к Цицикару с севера. Восточная группировка 2-го Дальневосточного фронта ведет бои за Цзямусы и Баоцин, прикрывающие подступы к Харбину с северо-востока. Войска 1-го Дальневосточного фронта пробились на ближние подступы к Муданьцзяну. Но мне только что сообщил маршал Мерецков, что этот крупный опорный узел решено обойти севернее и южнее. Войска 1-й Краснознаменной и 5-й армий генералов Белобородова и Крылова наносят главный удар в стык 5-й и 3-й армий врага с последующим прорывом их на Харбин и Гирин.

Выслушав эту часть доклада маршала Василевского, Верховный задал несколько уточняющих вопросов. Начал, разумеется, с вопроса об обеспечении горючим соединений 6-й гвардейской танковой армии.

— Вы говорите, товарищ Василевский, что войска Забайкальского фронта продолжают наступление на главных направлениях — на Чанчунь и Мукден. Но как разрешилась проблема с горючим в соединениях генерала Кравченко? Они тоже продолжают наступление?

— В основном, успешно разрешилась, товарищ Сталин, — четко, уверенно ответил Главком дальневосточной группировки. — Во-первых, хорошо, оперативно сработали обе транспортные дивизии маршала Худякова. Только за один день 12 августа они доставали в Лубэй почти пятьсот тонн горючего. Во-вторых, положено начало использованию трофейного горючего. В районе Туцюаня обнаружено два небольших склада горюче-смазочных материалов, которые по оценке снабженцев обеспечат не менее двух армейских заправок.

— Войска генерала Плиева также обеспечены всем необходимым довольствием, товарищ Василевский?

— Не совсем, товарищ Сталин. Одинаково и в наших соединениях и в монгольских ощущается нехватка фуража и воды. Но уже сегодня главные силы конно-механизированной группы должны овладеть Долоннором, и там разрешить все трудности, связанные с необходимым боепитанием войск.

— Какие же из монгольских соединений, танковые или кавалерийские, лучше выглядят в боевых условиях, товарищ Василевский?

— По докладам маршала Малиновского, товарищ Сталин, одинаково храбро сражаются с врагом кавалеристы генерала Доржпалама, полковников Доржа, Одсурэна и Цэдэндаша, а также танкисты полковника Нянтайсурэна.

— Понятно. — удовлетворился докладом Главкома дальневосточной группировки Верховный, и тут же ответил на поставленные ему в начале разговора вопросы. — Вы, пожалуй, в самое подходящее время ставите вопрос о передислокации своего штаба в Хабаровск.

Правильно, вам надо быть ближе к событиям не только военным, но и политическим, которые там назревают в ближайшее время.

Верховный сделал небольшую паузку. Маршал Василевский воспользовался ею, спросил:

— Что вы имеете в виду, товарищ Сталин, говоря о назревающих у нас политических событиях?

— Сегодня американский посол Гарриман сообщил нам, что в Японии принято решение капитулировать перед союзниками, — Сталин говорил медленнее обычного, тщательно взвешивая каждое свое слово. — Император Хирохито будто бы издал рескрипт[67] о принятии Японией условий Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля. Но никакого приказа вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдано. Поэтому Ставка приняла единственно возможное в данных условиях решение — продолжать боевые действия на всех фронтах в полном объеме. Нам нужны не парадные заявления о намерениях, а конкретные дела. Что же касается судьбы взятых в плен вражеских солдат и офицеров, то распорядитесь своей властью до окончания боевых действий на каждом из фронтов организовать по одному-два лагеря для их содержания. Для офицерского состава организуйте отдельный лагерь. Затем мы переместим их на нашу территорию и используем в нашем народном хозяйстве. Дел у нас в тайге, в портах, на железной дороге — непочатый край.

Закончив разговор с Главкомом дальневосточной группировки, Сталин некоторое время молча прохаживался вдоль кабинета, а потом остановился на своем традиционном месте у торца стола и как-то загадочно, в рассудительном тоне, дружески, сказал Молотову:

— Вот видишь, как получается. Вроде бы все вопросы заранее, до начала боевых действий, рассматривали и решали, а вопрос о военнопленных никто и ни разу не поставил. Будто их и не должно было быть. Теперь вот надо скоропостижно решать и его. Уверен, что малочисленному составу штаба товарища Василевского до конца решить вопрос с военнопленными не под силу. Их будет ведь еще много. Это только начало. Придётся срочно подключить к этой работе Генштаб, Госплан, а также дальневосточные местные партийные и советские органы. У них остро не хватает рабочих кадров.

Нарком Молотов вдруг возразил:

— Не вижу проблемы с трудоустройством тысяч военнопленных. Разве уральская металлургия не в состоянии принять на свои предприятия двадцать или тридцать тысяч человек?

— Принять-то может, — председатель СНК легко оперировал практически неотразимыми категориями, — но где, скажи, возможно разместить на Урале такое количество людей на зиму? Опять надо строить бараки, которых там и до этого много построено. На Урале для своих людей не хватает продовольствия. На Дальнем Востоке все эти проблемы решить легче, и климат там для японцев более подходящ. В Хабаровском и Приморском краях их и надо разместить, а работа для всех найдется. Обустроят наши порты, займутся рисосеянием. Потом поработают на лесоповале.

При вечернем докладе Генштаба вопрос о японских военнопленных снова оказался в центре внимания Политбюро ЦК, ГКО и Ставки и обсуждался, как положено, на государственном уровне. В решение его включались не только Генштаб, служба тыла Красной Армии, но также Госплан и оборонные наркоматы. Были определены конкретные задания Хабаровскому и Приморскому крайкомам ВКП(б) и крайисполкомам. Сроки для решения всех вопросов назначались «военные», предельно сжатые — зима подпирала.

Проблема японских военнопленных, вставшая перед маршалом Василевским фактически на пятый день Дальневосточной кампании, стремительно набирала остроту по мере продвижения наших войск к центру Маньчжурии.

Когда во второй половине дня 14 августа командующий 39-й армией генерал-полковник Людников прибыл со своей оперативной группой в район Кайтуна, на командный пункт командира 5-го гвардейского стрелкового корпуса, генерал-майор Безуглый познакомил его с только что полученным донесением командира передового отряда полковника Коваленко. Тот ставил не шуточную проблему: «В городе Сыпингай японская пехотная дивизия ждет, чтобы ее взяли в плен. Нам некогда ею заниматься. Мы пошли вперед».

Положение у командира ударного корпуса действительно было не из легких. Весь внешний вид генерал-майора Безуглого выдавал даже некоторую его растерянность. Но рядом находился опытнейший командарм, который хорошо знал, как войска Сталинградского фронта разобрались с десятками тысяч военнопленных гитлеровцев на берегах Волги. Генерал-полковнику Людникову и адресовался вопрос комкора:

— Вот ведь до чего дошло! Упрекнуть полковника Коваленко не в чем — он решает свою боевую задачу. А что делать мне, когда главные силы корпуса на марше?

Командующий 39-й армией искоса посмотрел на члена своей оперативной группы генерал-майора Бажанова:

— Придётся вам, Юрий Павлович, принимать капитуляцию японцев в гарнизоне Сыпингая.

Командующий армейской артиллерией согласился:

— Понятно, Иван Ильич. Надо быстро вылетать, пока нет дождя, и солнце еще достаточно светит.

— Летите, Юрий Павлович, — распорядился генерал-полковник Людников. — Самолёт не отпускайте, пока не разберетесь с обстановкой. С ним и пришлите первое донесение.

Поздно вечером 14 августа командующему 1-й Краснознаменной армией генерал-полковнику Белобородову позвонил маршал Мерецков и громче обычного спросил:

— Афанасий Павлантьевич, вы хорошо помните наш разговор утром И августа?

— Конечно, помню, Кирилл Афанасьевич, — уверенно подтвердил командарм 1-й Краснознаменной. — Речь шла о том, чтобы войска нашей армии быстрее овладели Муданьцзяном.

— Совершенно правильно, генерал Белобородов, — согласился командующий 1-м Дальневосточным фронтом. — Так когда же я смогу доложить в Ставку о том, что Муданьцзян взят 1-й Краснознаменной?

— Бои за город идут с раннего утра, Кирилл Афанасьевич, — ровно доложил генерал-полковник Белобородов. — Но в данный момент точно могу сказать только одно, что сегодня овладеть этим крупным узлом железных и шоссейных дорог, важным административным и политическим центром Восточной Маньчжурии нам не удастся. Командующий 1-м фронтом генерал Кита отлично понимает значение Муданьцзяна для всей обороны Квантунской армии.

Маршал Мерецков возразил:

— И я понимаю его значение товарищ командарм. По нашим разведывательным данным, в Муданьцзяне размещается штаб 1-го фронта противника. Поэтому, овладев этим важным узлом сопротивления, мы окончательно сломаем всю систему управления его войсками.

Сделав затем минутную паузу, командующий 1-м Дальневосточным фронтом предложил:

— Может, ночной штурм Муданьцзяна организуете, Афанасий Павлантьевич, с прожекторами? Наверняка получится весьма эффектно и эффективно.

Но командарм 1-й Краснознаменной не согласился:

— Это сложно будет сделать, Кирилл Афанасьевич. Если бы на город наступала одна наша армия, тогда другое дело. Не стоит, по-моему, подвергать риску свои же войска. Не позднее 15 августа оборона Муданьцзяна будет сокрушена.

— Сегодня тихоокеанцы высадили морской десант в Сейсине. Теперь Квантунская армия окончательно отрезана от метрополии, — в порядке информации поделился маршал Мерецков. — Наша 25-я армия высокими темпами продвигается вдоль побережья, сея панику в оборонительных порядках войск 17-го фронта генерала Кодзуки.

Рано утром следующего дня возвратился самолет, доставивший из Кайтуна в Сыпингай генерал-майора Бажанова. Лётчик передал командарму 39-й первое донесение командующего армейской артиллерией: «В городе дислоцируются части пехотной дивизии и танковой бригады японцев. Личного состава около десяти тысяч при полном вооружении. Командир 107-й пехотной дивизии — генерал-лейтенант Саса. Мною приказано японцам завтра к двадцати ноль-ноль все вооружение и технику сосредоточить на аэродроме. Никаких железнодорожных составов, автомашин и повозок из города не выпускать. Заявил японцам, что на всех дорогах поставлены наши войсковые заставы.

В девять ноль-ноль 15 августа собираю командование японских соединений и частей гарнизона Сыпингая, чтобы дать указания по разоружению и точному учету военнопленных и оружия. Ставлю своей задачей выявить наличие подвижного состава на железной дороге и возможность его использования для наших войск. По докладу генерал-лейтенанта Саса, его дивизия имеет пять тысяч триста банок автобензина по восемнадцать килограммов горючего каждая».

Это донесение командующего армейской артиллерией вдвойне порадовало генерал-полковника Людникова. Отныне его войска получали в свое распоряжение пригодную к эксплуатации Южно-Маньчжурскую железную дорогу, проходящую через Ванемяо, Таонань и Мукден на Ляодуньский полуостров, к Дальнему и Порт-Артуру. Кроме того, войска, испытывающие большие трудности с горючим, отныне обеспечивались им в полном достатке с немалыми резервами на будущее. Но главным силам 39-й армии еще предстояло овладеть этим районом Сыпингая.

Маховик безудержной американской дипломатии продолжал набирать обороты. Утром 15 августа нарком Молотов получил очередное письмо американского посла в Москве Гарримана. В нём сообщалось, что Американское правительство, при посредничестве Швейцарии, предложило правительству Японии распорядиться о быстром прекращении военных действий, сообщить Верховному Командующему союзных держав о дислокации японских вооруженных сил и пункте для официального принятия от них капитуляции.

Нарком иностранных дел тут же встретился с председателем СНК Сталиным. Было решено пригласить американского посла на беседу и сделать ему официальное сообщение от имени Советского правительства.

На подготовку текста сообщения не потребовалось много времени. В середине дня посол Гарриман был приглашен в Кремль. Нарком Молотов зачитал ему и вручил текст сообщения Советского правительства. Оно звучало убедительно:

«В заявлении Японского правительства правительствам Соединенных Штатов Америки, Советского Союза, Великобритании и Китая от 14 августа сообщается, что, в связи с изданием императором Японии рескрипта о принятии ею условий Потсдамской декларации, Япония готова дать приказы всем военным, военно-морским и авиационным властям Японии и всем находящимся в их подчинении вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить всевозможные боевые действия и сдать оружие.

В рескрипте императора Японии, объявленном в полдень 15 августа, никакого приказа, упомянутого в заявлении Японского правительства от 14 августа, не содержится. Указанный рескрипт представляет собою лишь декларацию общего необязательного характера.

Таким образом, Советское правительство считает, что сделанное до сих пор заявление со стороны Японского правительства, является недостаточным и не может рассматриваться, как акт капитуляции. Между тем сопротивление японских войск советским войскам продолжается.

Советское правительство считает необходимым принять безотлагательные меры к немедленному изданию императором Японии рескрипта, содержащего приказ всем японским вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия, капитулировать перед войсками союзников, в том числе перед советскими войсками, и сдать оружие.

Советское правительство ожидает получения от правительства Соединенных Штатов Америки сообщения о времени, когда последует указанный выше приказ о капитуляции японских войск, и о дне, когда будет подписан акт о капитуляции Японии».

Американский посол Гарриман пообещал немедленно довести сообщение Советского правительства до сведения своего "правительства и покинул Кремль.

День 15 августа для войск всех фронтов практически завершал первый этап операции и явился переломным. Соединения 6-й гвардейской танковой армии сделали «небольшой привал» в ожидании подтягивания отставших тылов, тогда как общевойсковые армии Забайкальского фронта, преодолев Большой Хинган, продолжали безостановочное движение на главных направлениях к центру Маньчжурии.

Главнее силы 36-й армии генерал-лейтенанта Лучинского, наступая вдоль КВЖД, пробились на дальние подступы к Чжаланьтуню. Становилась реальной угроза предстоящего блокирования Цицикара, где дислоцировался штаб 4-й отдельной армии генерала Микио, с юга.

Овладев Чжаньюйем, соединения 7-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Каткова создали реальные предпосылки для быстрого прорыва к Чанчуню, до которого напрямую, оставалось всего двести сорок километров. Донесение командующего 3-м фронтом генерала Усироку об утрате этого ключевого опорного пункта вызвало в штабе Квантунской армии подлинный переполох. Тут-то генерал Ямада по-настоящему понял, сколь в действительности плохи дела его войск на западе.

Уничтожив по пути разрозненные группы японских войск, а также 1-ю кавалерийскую дивизию и 1-ю кавалерийскую бригаду князя Дэ Вана, ударные соединения 17-й армии генерал-лейтенанта Данилова преодолели за 15 августа свыше пятидесяти километров, овладели городами Линьси и Дабаньшаном. Это были главные опорные пункты на пути к Чифыну.

В тот же день главные силы советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева продвинулись вперед на восемьдесят два километра и полностью очистили от противника Долоннор. Передовая 27-я мотострелковая бригада с ходу атаковала город Чжанбэй, но овладеть им не смогла. В бой вступили танки, САУ и штурмовая авиация. Но и они не решили судьбу сражения. Враг отчаянно оборонялся, контратаковал. Пришлось подтянуть значительные силы артиллерии. Тем временем главные силы конно-механизированной группы, в обход Чжанбэя, приступили к осаде ключевых опорных пунктов Калганского укрепрайона.

Учитывая сложившуюся обстановку, и прежде всего превышение всеми армиями запланированных темпов наступления, захват ими объектов и рубежей раньше указанных сроков, командующий Забайкальским фронтом маршал Малиновский вечером 15 августа уточнил задачи подчиненных ему войск.

Войска 36-й армии, продолжая развивать наступление в глубь Маньчжурии, к исходу 23 августа должны были овладеть Цицикаром. 39-я армия к утру 16 августа танковыми соединениями должна была овладеть всем районом Сыпингая. а главными силами к утру 23 августа выйти в район Чанлин — Тунляо. Соединениям 6-й гвардейской танковой армии (5-й гвардейский танковый и 9-й гвардейский механизированный корпуса) к исходу 23 августа предстояло овладеть Мукденом. 17-я армия, наступая в прежнем направлении, к исходу 23 августа должна была занять районы Вэйчана и Чифына. Конно-механизированной группе генерала Плиева к исходу 17 августа приказывалось овладеть Калганом, а еще через сутки — важнейшими районами Фыннина и Жэхэ.

Вечером 15 августа, когда командарм 5-й армии генерал-полковник Крылов находился на передовой у Муданьцзяна, его разыскал по телефону командующий 1-м Дальневосточным фронтом. Поздоровавшись, маршал Мерецков сказал:

— Застряли мы у Муданьцзяна, Николай Иванович. Танкисты генерала Кравченко находятся в двухстах километрах от Чанчуня. Может, нам следует выбросить воздушный десант в Гирине? Это, кстати, создаст немалое напряжение в тылу 1-го фронта японцев. Что ты на эго скажешь?

Неожиданно быстро командарм 5-й согласился:

— Какой конкретный срок для подготовки десанта отводите, Кирилл Афанасьевич?

— Трое суток будет достаточно, Николай Иванович?

— Вполне, — бодро отозвался генерал-полковник Крылов. Маршал Мерецков подытожил его согласие:

— Тогда так с десантом и решим, Николай Иванович. Не позднее 19 августа он должен быть выброшен в Гирине.

15 августа, по предложению члена Военного совета генерал-полковника Шикина, командование дальневосточной группировки обратилось к корейскому народу с воззванием:

«Граждане Кореи! Запомните, что счастье в ваших руках. Вы получили свободу. Теперь все зависит от вас самих. Красная Армия создала все условия, чтобыкорейский народ мог приступить к свободному созидательному труду. Вы сами должны стать творцами своего счастья».

2
Утреннее заседание Высшего совета по руководству войной 13 августа не принесло удовлетворения никому. Позиции сторонников замирения и «министров-оборонцев» не сблизились ни на йоту. Более того, даже получив вечерние донесения за предыдущие сутки командующих 1-м и 3-м фронтами, 4-й отдельной армией и из штаба Квантунской армии, свидетельствующие о повсеместном отходе японских войск, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу настойчиво доказывал членам Высшего совета, что сам по себе этот факт большой опасности для метрополии не представляет. Войска отойдут на тыловые позиции, оборона повсеместно уплотнится, станет стабильной. Советы еще узнают стойкость японского солдата, которого невозможно победить, если император призовет его к самопожертвованию.

Генерал Анами призвал членов Высшего совета не спешить с принятием условий Декларации союзников о капитуляции. Великая Империя располагает одной из самых крупных армий в мире. Ещё недавно она доминировала в войне с Соединенными Штатами и даже с вступлением в войну Советского Союза в состоянии постоять за свою честь. Те из присутствующих, кто прошел школу Квантунской армии, никогда не изменят присяге императору. Только в войсках генерала Ямады имеются целые команды «смертников», которые сознательно расстаются с жизнью во имя Великой Империи.

Поступившие в середине дня донесения из Чанчуня, с одной стороны, скрашивали незавидное положение главных сил Квантунской армии, с другой, помогали создать иллюзию организованного сопротивления Советам на материке. Никто ведь из членов Высшего совета не побывал после 9 августа даже в штабе генерала Ямады и не знал доподлинно о происходящих западнее, севернее, восточнее Чанчуня событиях. Военные чины искусно апеллировали к оперативным картам, а гражданские лица лишь смутно представляли себе сложившуюся в Маньчжурии обстановку.

В итоговом донесении за 12 августа штаба Квантунской армии еще отсутствовало сообщение о том, что главные силы Забайкальского фронта маршала Малиновского уже перевалили через Большой Хинган и спустились на Центрально-Маньчжурскую равнину. Войска 4-й отдельной армии генерал-лейтенанта Микио еще защищали опорные пункты по правому берегу Амура на Сахалянском и Сунгарийском направлениях. Продолжали борьбу войска 1-го фронта генерал-лейтенанта Кита на оборонительных позициях приморских укрепрайонов. Отдельные прорывы Советов на Мишаньском, Мулинском и Тумыньском направлениях обязательно будут локализованы с помощью резервов, переброшенных из глубины обороны.

Как всегда, в центре внимания Высшего совета и на этот раз оказалась обстановка в полосе обороны войск 1-го фронта. Премьер-министр Судзуки предложил начальнику Генштаба армии доложить, что конкретно делается для укрепления оборонительной линии по реке Муданьцзян.

Генерал Умэдзу доложил:

— Чтобы ни в коем случае не допустить прорыва Советов на Харбинском и Гиринском направлениях, командующий 1-м фронтом генерал-лейтенант Кита сосредоточил в районе Муданьцзяна крупную войсковую группировку. Здесь находятся главные силы 124-й, 125-й, 126-й и 135-й пехотных дивизий из состава 5-й армии, отдельный отряд «смертников», а также охранные, железнодорожные и тыловые части. В данный момент в район станции Мадаоши подтягиваются части 122-й пехотной дивизии, которые до последнего времени находились в резерве фронта.

Председатель Высшего совета уточнил:

— Согласно вашему докладу, Умэдзу, Муданьцзян обороняется только пехотными дивизиями 5-й армии генерала Симидзу. А что вы можете сказать о средствах усиления? Они ведь тоже имеются у генерала Кита?

— Разумеется, они есть, господин премьер-министр. Это мое упущение, — начальник Генштаба армии перевернул страницу своей записной книжки, привел точные данные: — Войскам 1-го Дальневосточного фронта на рубеже Муданьцзяна противостоят десять отдельных артиллерийских и одиннадцать минометных батарей.

Военный министр генерал Анами тут же дополнил доклад начальника Генштаба армии:

— Основная группировка сил 1-го фронта будет, господин премьер-министр, и впредь пополняться за счет подразделений пограничных отрядов, удерживающих до того опорные пункты укрепрайонов. К сожалению, малая активность нашей истребительной авиации сводит порой на нет все оборонительные усилия наземных войск.

Положение на других фронтах Кванту некой армии столь подробно и на этот раз не обсуждалось. Члены Высшего совета по руководству войной вполне удовлетворились представленной к заседанию «объективкой».

Дневное заседание кабинета министров проходило не менее напряженно, чем утреннее заседание Высшего совета. Не в пользу «министров-оборонцев» приспело сообщение, что Советы с помощью морских десантов овладели городами Юки и Расин. Начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда объяснил эту утрату слабостью охранных отрядов городов, а также массированным использованием авиации, которую противник нацелил на локализацию их гарнизонов от войск 17-го фронта генерал-лейтенанта Кодзуки на севере Корейского полуострова.

Премьер-министр Судзуки был поражен этим сообщением об утрате северокорейских портов и в растерянности обратился с «перспективным вопросом» к военно-морскому министру:

— Так что же, Ионаи, если сегодня или завтра Советы овладеют еще и Сейсином, то окончательно прервется морская связь метрополии с материком? Так это или не так?

Адмирал Ионаи самоуверенно возразил:

— Ни сегодня, ни завтра этого не произойдет, господин премьер-министр. Никакие действия Советов не явятся теперь неожиданными для командования гарнизона Сейсина, как это, к сожалению, произошло в Юки и Расине. Сейсин защищает личный состав Рананского пехотного училища, три отряда нашей жандармерии и собственно корейские карательные подразделения. Приведён в боевую готовность 204-й пехотный полк, занимающий оборонительные позиции по окаймляющим город сопкам.

— Личный состав пехотного училища, три отряда жандармерии, пехотный полк, — негромко, в задумчивости повторил Судзуки перечисленный военно-морским министром состав оборонительных сил у Сейсина. — Я не уверен, что этого будет достаточно для непременного удержания важного порта.

Премьер-министр сделал небольшую паузу и уже более напористо продолжил свои нарастающие сомнения, попытался даже как-то их обосновать:

— Под ударами Советов отступают фронты, армии генерала Ямады?.. Разве вы не можете перебросить к Сейсину еще хотя бы одну дивизию морской пехоты, а в самом порту дислоцировать хотя бы пять-шесть боевых катеров, на сопках разместить две-три артиллерийских батареи?

— Такие силы имеются только в метрополии, господин премьер-министр, — не согласился адмирал Ионаи. — Но чтобы их взять отсюда, требуется решение императорской Ставки, Верховного Главнокомандующего.

Установившуюся, было, гнетущую паузу нарушил начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда.

— Адмиралом Ионаи названы не все силы, которые примут участие в обороне Сейсина в случае необходимости, господин премьер-министр. Командующий 17-м фронтом генерал Кодзуки подтягивает к городу 202-й пехотный полк численностью до одной тысячи человек. Им намечено, при возникновении непосредственных угроз порту, усилить его гарнизон 4-м смешанным кавалерийским полком.

Тема обороны города Сейсина на заседании кабинета министров на этом себя исчерпала. Но никто из присутствующих на нём должностных лиц еще не знал, что два часа назад в порту Сейсина высадился с торпедных катеров передовой десантный отряд Тихоокеанского флота и в городе, в прибрежных кварталах, разгорается упорный жаркий бой.

Когда тягостное заседание кабинета министров так или иначе приближалось к логическому концу, председатель Тайного совета Хиранума вдруг поставил перед премьером Судзуки неожиданный «каверзный вопрос»:

— Господин премьер-министр, известно ли вам что-либо о деятельности группы молодых офицеров, которая готовит беспорядки в столице в случае, если император все же подпишет рескрипт о принятии условий Потсдамской декларации о капитуляции Японии?

Премьер Судзуки бросил вопросительный взгляд в сторону военного министра:

— Мне, Хиранума, ничего не известно по этому вопросу, но коль речь идет о группе молодых офицеров, то ясность, пожалуй, в это дело может внести генерал Анами.

— Я мало что могу сказать о деятельности группировки майора Хатанака, господин премьер-министр, — кратко отозвался генерал Анами. — Но цели ее считаю предосудительными и крайне вредными.

— Правительство должно эту деятельность прекратить, пока она не вышла из-под контроля, — дополнил заявление «шефа» начальник Генштаба армии генерал Умэдзу.

Точку в дискуссии поставил премьер-министр Судзуки:

— Это ваши подчиненные, генералы Анами и Умэдзу. Вы и примите к ним соответствующие меры, пока они не натворили беды. От них всего можно ожидать.

Генерал Анами тотчас согласился:

— Ясно, господин премьер-министр.

Военный министр согласился, но никаких «соответствующих мер» к членам группы майора Хатанака не принял, и неизбежная беда вскоре действительно случилась…

Приглашение председателя СНК Сталина посетить Советский Союз было для Главкома американскими оккупационными войсками в Германии неожиданным и приятным. Президент Трумэн одобрил эту поездку. Верховный Главнокомандующий Красной Армии особо подчеркнул, чтобы в рамки визита обязательно вошло 12 августа, день национального спортивного праздника в Москве. Официально, генерал армии Эйзенхауэр являлся гостем Главкома советских оккупационных войск в Германии маршала Жукова, который сопровождал «коллегу» в течение всего желанного визита.

В состав делегации Главкома вошли генералы Клей и Дейвис. Его адъютантами на время поездки стали сын, лейтенант Джон Эйзенхауэр, и сержант Драй. По прибытии в Москву 11 августа, делегация разместилась в американском посольстве, и в течение всего визига ее внимательно опекала дочь посла Кэтрин Гарриман.

Сразу после обеда в день прилета, Эйзенхауэра принял начальник Генштаба Красной Армии генерал армии Антонов. Он рассказал военному союзнику о ситуации на Дальнем Востоке, изложил детальный план кампании, начатой советскими войсками 9 августа. Антонов не сомневался в быстрой победе над японским агрессором. Встреча проходила в атмосфере большого радушия и взаимного доверия.

Утром следующего дня гость, вместе с послом Гарриманом и военным атташе генералом Дином, оказался на трибуне Мавзолея В. И. Ленина. Пять часов продолжалось спортивное представление. Никто из них никогда не видел ничего даже отдаленно похожего на это красочное уникальное зрелище.

Сталин пригласил Эйзенхауэра встать рядом с ним, и через переводчика разговаривал с гостем в течение всего спортивного праздника. Он проявил большой интерес к научным, экономическим и промышленным достижениям Америки, в самом начале определив узловые темы: «Имеется много направлений, по которым мы нуждаемся в американской помощи. Наша важнейшая задача заключается в том, чтобы быстрее поднять уровень жизни русского народа, сильно пострадавшего от войны. Мы должны узнать как можно больше о ваших достижениях в сельском хозяйстве. Мы должны также воспользоваться вашими специалистами, чтобы они помогли нам решить трудные проблемы в области машиностроения и строительства. Мы знаем, что сильно отстаем в этих вопросах, и знаем, что вы можете нам помочь».

Вечером 13 августа, не получив из Токио официального подтверждения о принятии Японским правительством условий Потсдамской декларации союзных держав о капитуляции, президент Трумэн приказал начальнику штаба армии генералу Маршаллу продолжать подготовку, всех планируемых операций против Японии. При этом Верховный Главнокомандующий особо подчеркнул, что главной из них продолжает оставаться подготовка к вторжению на остров Кюсю, ориентировочно намечаемая на 1 ноября.

Следующий день стал своего рода переломным. Около десяти утра 14 августа император Хирохито созвал объединенное совещание членов Ставки, кабинета министров и Высшего совета по руководству войной. Вновь встал ключевой вопрос: «Принимать или отвергать условия Потсдамской декларации союзных держав о капитуляции Японии?» «Министры-оборонцы» опять составили неприступный монолит. Они заявили: «Либо принять Декларацию с четырьмя оговорками, либо продолжать войну до победного конца!»

Но подавляющее большинство участников совещания, в том числе премьер-министр Судзуки, высказалось за принятие решения о безоговорочной капитуляции. Это решение одобрил император. От имени Хирохито было сделано Заявление: «Я повелел принять Потсдамскую декларацию. Моё мнение не изменилось, Я повелеваю всем присоединиться ко мне Примите условия немедленно. Чтобы народ мог знать о моём решении, Я повелеваю срочно подготовить императорский рескрипт по этому вопросу».

Принятое решение, от имени Японского правительства, тотчас было передано по токийскому радио. Министр иностранных дел Тою направил через посольство Швейцарии, извещение своего правительства правительствам Соединенных Штагов Америки, Советского Союза, Великобритании и Китая, которое гласило:

«1. Его Величество император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации.

2. Его Величество император готов санкционировать и обеспечить подписание Его правительством и Ставкой необходимых условий для выполнения положений Потсдамской декларации союзных государств. Его Величество также готов дать от себя приказы всем военным, военно-морским и авиационным властям Японии и всем находящимся в их подчинении, вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие. А также дать такие же другие приказы, которые может потребовать Верховный Командующий союзных вооруженных сил в целях осуществления вышеуказанных условий».

Покинув объединенное совещание высшего руководства Японии с участием императора, начальник Генштаба армии подготовил, по поручению военного министра, радикальный приказ командующему Квантунской армией генерал-лейтенанту Ямаде: «Уничтожить войсковые знамена, портреты императора, императорские указы и важные секретные документы». Однако важнейшего приказа о прекращении сопротивления не последовало.

Тем временем премьер-министр Судзуки пригласил к себе министра иностранных дел Того и предложил ему направить в адрес держав-победительниц пожелания Японского правительства: «Заранее сообщить японской стороне относительно введения в воды и на территорию Японии флотов и армий союзных держав, поскольку японская сторона должна провести для этого соответствующую подготовку; свести до минимума число пунктов на территории Японии, подлежащих оккупации согласно определению союзных держав; при выборе этих пунктов исключить Токио и свести до минимума число войск, которые будут расположены в пунктах оккупации; проводить разоружение по этапам и самими японцами; оставить военнослужащим холодное оружие; не использовать военнопленных на принудительных работах; частям, расположенным в отдаленных местностях, предоставить дополнительное время для осуществления прекращения военных действий; как можно быстрее вывезти раненых и больных японцев с отдаленных островов Тихого океана».

Упорно отклоняя до этого дня все аналогичные предложения «министров-оборонцев» в качестве официальных требований для принятия условий Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля о капитуляции Великой Империи, теперь Японское правительство само добивалось их принятия под мягкой рубрикой «пожеланий». Министр иностранных дел Того, не колеблясь, выполнил это «последнее пожелание» престарелого премьера[68].

Ровно в девятнадцать часов 14 августа Овальный кабинет президента Трумэна заполнили члены правительства и огромная толпа корреспондентов радио и газет. Трумэн подошел к микрофону и зачитал сообщение о капитуляции, полученное от Японского правительства в полдень. Президент объявил также, что 15 и 16 августа являются днями празднования по случаю Великой Победы, положившей конец 2-й мировой войне. Вооружённым силам страны был отдан приказ о прекращении наступательных операций против японских войск, за исключением тех, которые необходимы для защиты самих американских частей от возможных нападений разрозненных частей противника.

Президент Трумэн направил телеграммы главам правительств Советского Союза, Великобритании, Франции, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Китая о прекращении Соединенными Штатами Америки военных действий.

В Вашингтоне шумно праздновали победу. Автомашины гудели в клаксоны. Огромные толпы кричащих людей заполнили улицы, парализовав движение городского транспорта. Радио без умолку передавало репортажи о праздничных манифестациях во всех городах страны от Лос-Анджелеса до Бостона, где жители шумно приветствовали окончание войны на переполненных улицах.

Торжественные чувства ликования приобрели особую остроту в начале августа в результате применения Соединенными Штатами Америки нового страшного оружия, способного изменить сам лик Земли и уничтожить все население планеты. Эти обстоятельства полной чашей испытали на себе жители поверженных Хиросимы и Нагасаки.

Узнав о том, что император Хирохито записал на пленку обращение к народу, в котором объявлялось о принятии условий Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля о безоговорочной капитуляции Японии, группа майора Хатанака приступила к активным действиям. «Молодые тигры» из военного министерства и столичных военных учреждений решили, что пробил их час. Последователи «министров-оборонцев» предельно четко сформулировали свою задачу: «Устранить с политической арены сторонников «позорной капитуляции», склонить вооруженные силы к неповиновению и повести Великую Империю по пути продолжения войны до победного конца». Военный министр генерал А нами был всецело на стороне фанатиков-офицеров.

Чтобы осуществить задуманное, заговорщикам требовалось прежде всего изъять текст с записью речи императора Хирохито до ее передачи в эфир. Но где находится злополучная пленка, майор Хатанака не знал.

Командир 1-й гвардейской дивизии генерал-майор Мори, которая несла охрану императорского дворца, не пожелал участвовать в заговоре и был убит. Отдав от его имени нужные «молодым тиграм» приказы, группа Хатанака проникла во дворец, напала на резиденции премьер-министра Судзуки, лорда-хранителя печати Кидо, председателя Тайного совета Хиранумы, ворвалась на токийскую радиостанцию. Однако обнаружить, разыскиваемых лиц и пленку с записью речи императора Хирохито не удалось.

Тем временем выяснилось, что большинство частей столичного гарнизона не разделяет замыслов заговорщиков и остается верным присяге. Открыто выступить против решения императора о принятии условий безоговорочной капитуляции отказались военный министр Анами, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда и их единомышленники более низких рангов. Путч «молодых тигров» с треском провалился.

Полученная рано утром 14 августа телеграмма президента Трумэна немало озадачила командующего Тихоокеанским флотом адмирала Нимица. Приказ Верховного Главнокомандующего гласил: «Обязательно оккупируйте порт Дайрэн[69], около бывшей японской базы Порт-Артур, прежде чем туда вступят русские». Цель этого демарша была понятна Нимицу: захватить часть территории Маньчжурии, утвердиться в Китае, вытеснив оттуда японских соперников, и как-то разом поставить в неудобное положение «строптивого советского союзника». Но как это сделать практически, если Жёлтое и Восточно-Китайское моря все еще контролируются японским флотом, а расположение минных полей в них совершенно неизвестно ответственным службам его штаба? Командующий Тихоокеанским флотом пришел к выводу, что поставленная перед ним задача абсолютно не выполнима, и… направил в Вашингтон срочную телеграмму с таким ответом. Преднамеренно или по небрежности, но ответ адмирала Нимица не был доложен Верховному Главнокомандующему.

Войска Квантунской армии сдавали в Маньчжурии одну позицию за другой. К исходу 14 августа обстановка в полосе обороны 3-го фронта генерал-лейтенанта Усироку стала угрожающей. Окончательно утратив связь со штабами 107-й пехотной и 2-й кавалерийской дивизий, штаб фронта уже не имел представления о том, что в действительности происходит в районе Солуни и Ванемяо. В этот день части 117-й пехотной и 1-й кавалерийской дивизий были выбиты из Тайонаня и Чжаньюя и беспорядочно отступали.

Получив донесение из штаба 117-й пехотной дивизии о том, что войска 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко овладели сначала Тайонанем, а затем Чжаньюем, генерал-лейтенант Ямада тут же позвонил в Синьлитунь, в штаб 3-го фронта, спросил его командующего:

— Генерал Усироку, вам известно, что Советы овладели Тайонанем и Чжаньюем?

— Нет, неизвестно, Ямада, — в замешательстве ответил командующий 3-м фронтом. С 12 августа я фактически не имею связи со своими правофланговыми соединениями и не могу доложить вам сколько-нибудь уверенно о фактическом положении сторон. Вам не понять, что тут творится.

— А вы знаете, Усироку, что происходит на вашем левом фланге? — поставил следующий вопрос командарм Квантунской. — Вы хоть имеете связь с князем Дэ Ваном?

— Кавалерия Внутренней Монголии повсеместно отходит или сдается в плен Советам, Ямада. Утрачены Долоннор, Канбао, Чжанбэй. Русские атакуют важнейшие узлы сопротивления Калганского укрепрайона.

— Что вы намерены предпринять в ближайшее время, генерал Усироку? — задал кардинальный вопрос Ямада.

— Все наличные силы фронта брошены мною на усиление наземной и противовоздушной обороны Чанчуня и Мукдена, Ямада. Но я не уверен, что мы устоим. Наши призрачные надежды на неприступность Большого Хингана не оправдались. Теперь перед Советами Центрально-Маньчжурская равнина. Остановить их практически уже невозможно.

Доклад командарма 4-й отдельной армии генерал-лейтенанта Микио тоже не порадовал генерала Ямаду. Обороняя протяженную границу по Аргуни и Амуру, командующий 4-й армией сделал упор на полное отсутствие у него резервов и исключительно манёвренные действия противника. Командарм Квантунской поставил вопрос прямо:

— Но сил для длительной обороны Цицикара у вас достаточно, Микио? Кроме 119-й и 149-й пехотных дивизий вы вполне можете перебросить на защиту своего штаба еще и 131-ю смешанную бригаду из района Харбина. Впрочем, вам на месте виднее, как распорядиться наличными силами. Полагаю, что на подходе к Цицикару и остатки 123-й пехотной дивизии? Я правильно оцениваю обстановку?

— А разве командование Квантунской армией не в состоянии выделить из своего резерва хотя бы пару смешанных бригад для прикрытия Цицикара? — поставил встречный вопрос командарм 4-й отдельной.

— Нет, это, к сожалению, исключено, Микио, — возразил генерал-лейтенант Ямада. — Вам невозможно себе представить, наше ужасное положение в центре. Это стало известно только к исходу вчерашнего дня. Против наших ожиданий, армада советских танков прорвалась через перевалы Большого Хингана и находится в данный момент в двухстах пятидесяти километрах от Чанчуня. Авиация противника ежедневно наносит массированные удары по столице Маньчжурии и штабу нашей армии.

Генерал-лейтенант Микио ужаснулся:

— Если за пять военных суток враг преодолел свыше пятисот трудных горных километров, то для прорыва к Чанчуню ему потребуется еще не более двух-трех дней?

Командарм Квантунской согласился с этими опасениями:

— Да, это так, Микио Ставка не рискует подкрепить войска на материке хотя бы десятью-двенадцатью дивизиями, поскольку нельзя исключить факт возможного вторжения американских войск в метрополию с юга.

— Но вы, Ямада, в состоянии перебросить к Чанчуню хотя бы две-три дивизии из состава 17-го фронта генерала Кодзуки? В вашем положении это просто необходимо сделать.

— Нет, Микио, войска 17-го фронта по указанию Ставки срочно перебрасываются в Северную Корею, где Тихоокеанский флот русских атакует побережье. Мы уже потеряли Юки и Расин. На очереди Сейсин.

В отличие от прошлых докладов, не чувствовалось большого оптимизма и у генерала Кита. Он мрачно сообщил:

— Мои надежды на прочность оборонительных позиций по реке Муданьцзян не сбываются, Ямада. Город фактически обойден севернее и южнее. Продолжение борьбы на этом рубеже становится проблематичным.

— Нет, Кита, Муданьцзян ни в коем случае сдавать нельзя. Вы же подтянули на этот рубеж обороны сразу пять пехотных дивизий со средствами усиления. Это большие силы.

— Оказывается, Ямада, что и этих сил совершенно недостаточно. В центре 1-го Дальневосточного фронта наступают войска 5-й армии, переброшенные Советами из Восточной Пруссии. Они штурмовали Кёнигсберг. Вы должны понять, Ямада, что 1-му фронту противостоит очень подготовленный сильный противник.

— Что вы предлагаете, Кита? — доклад командующего 1-м фронтом посеял немалые сомнения у генерал-лейтенанта Ямады. Но совет он услышал дельный:

— Я предлагаю обратиться к командованию Красной Армии с просьбой о временном перемирии, чтобы попробовать привести войска в некоторый порядок после приграничных боёв в укрепрайонах.

— Ваше предложение, генерал Кита, принимается, — закончил разговор командарм Кванту некой.

Вечером 14 августа начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хата обратился по радио в штаб 1-го Дальневосточного фронта с предложением о перемирии. Положительного ответа в Чанчунь, однако, не поступило.

В восемнадцать часов 14 августа государственный секретарь Бирнс получил через посольство Швейцарии официальный ответ Японского правительства о полном принятии Великой Империей условий Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля о безоговорочной капитуляции. Правительство Судзуки согласилось сложить оружие. Бирнс ознакомил с документом президента Трумэна, который тут же назначил на девятнадцать часов публичное объявление о капитуляции Японии в присутствии членов правительства и журналистов. На столь торжественное мероприятие был приглашен и бывший государственный секретарь Хэлл.

В Овальный кабинет набилось столько, жаждущих услышать сенсационное сообщение, что просто негде было повернуться. За несколько минут до семи американский президент зачитал официальное заявление Японского правительства о безоговорочной капитуляции без всяких предварительных условий. После этого Трумэн сказал, что 15 и 16 августа он объявляет днями празднования великой победы, которая положила конец Второй мировой войне.

В следующий час, когда все радиостанции Соединенных Штатов Америки раз за разом повторяли это потрясающее известие, начальник штаба Верховного Главнокомандующего адмирал Леги от имени президента направил телеграммы командующим в Тихоокеанском и Западно-Тихоокеанском районах с указанием о прекращении наступательных операций против японских вооруженных сил, за исключением тех, которые могут оказаться необходимыми для защиты самих американских войск на отдаленных островах.

Рано утром 15 августа по токийскому радио был передан рескрипт императора Хирохито о принятии Японией условий Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля о безоговорочной капитуляции. Хирохито заявил: «Мы повелели нашему правительству передать правительствам Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Китая и Советского Союза сообщение о принятии Великой Империей условий их совместной декларации».

Пал кабинет Судзуки. Возле большинства правительственных учреждений возгорелись «бумажные костры» — срочно сжигались архивы, текущая переписка, руководящие директивные документы, которые хоть как-то могли дискредитировать бывших правителей страны.

Последовала серия отчаянных самоубийств. Начало этой волне положил военный министр Анами. Его «харакири» послужило сигналом для других военных чинов различного ранга. Показно вонзают в себя мечи бывший командующий Квантунской армией генерал Хондзе, Главком 1-й Объединённой армией фельдмаршал Сугияма, основатель корпуса «камикадзе» вице-адмирал Ониси, командующий 10-м фронтом на Тайване генерал-лейтенант Андо.

Проект «Общего приказа № 1 по армии и флоту» о приеме капитуляции японских вооруженных сил, разработанный заблаговременно штабом генерала Макартура, 15 августа был одобрен президентом Трумэном. Руководители военных миссий в тот же день сообщили его содержание правительствам союзных держав. В приказе были строго оговорены зоны, в которых каждая из стран союзников должна принимать капитуляцию японских войск.

Поздно вечером 15 августа Верховный Главнокомандующий союзных держав установил прямую радиосвязь с Японским правительством и издал директиву о прекращении военных действий против Японии. Глава американской военной миссии в Москве генерал-майор Дин, сразу же по получении ее текста, передал содержание директивы генерала Макартура начальнику Генштаба Красной Армии генералу армии Антонову. Этим дипломатическим манёвром руководство Соединенных Штатов пыталось добиться прекращения наступления советских войск в Маньчжурии и тем самым вывести из-под удара и спасти от полного разгрома главную ударную силу Великой Империи — Квантунскую армию. Но командующий этим крупнейшим объединением японских вооруженных сил генерал-лейтенант Ямада и 15 августа еще не получил приказа своего Генштаба о безоговорочной капитуляции.

Глава III Генерал Ямада капитулирует

1
В результате стремительного продвижения к центру Маньчжурии войск маршала Малиновского 3-й фронт генерала Усироку оказался расчлененным, на несколько изолированных анклавов. Все коммуникации на Цицикарском, Таонаньском и Чифынском направлениях оказались перерезанными передовыми отрядами ударных соединений. Потеряв связь со многими дивизионными штабами, командование 3-м фронтом и Кванту некой армии уже не в состоянии были планомерно отводить войска на отсечные позиции и организовать активное сопротивление. В этих условиях темпы наступления войск Забайкальского фронта приобрели решающее значение. Важно было не допустить отхода главных сил генерала Ямады на Ляодунский полуостров и в Центральный Китай. Их быстрый разгром приближал окончательную развязку.

Когда 15 августа по местному времени в Чите приближалось к своему окончанию, в штаб дальневосточной группировки позвонил Верховный. Никаких чрезвычайных происшествий на фронтах не произошло, но Сталин исключительно ценил доклады с мест, поскольку они всегда акцентировали внимание на самых злободневных текущих и ближайших событиях, заставляли решать непростые вопросы. Поздоровавшись, Верховный спросил:

— Вы еще воюете, товарищ Василевский? Главком дальневосточной группировки ответил:

— Воюем, товарищ Сталин. Нет никаких признаков к тому, что войска Квантунской армии собираются сложить оружие. Более того, на ряде участков Забайкальского и 1-го Дальневосточного фронтов сопротивление противника даже возросло.

— Где возросло, товарищ Василевский?

— Главные силы 36-й армии генерала Лучинского уже приблизились к Цицикару, а в Хайларском укрепрайоне еще имеются очаги сопротивления. В центре наступления войск маршала Мерецкова у Муданьцзяна разгорелось кровопролитное сражение. По всему чувствуется, что командование 1-м фронтом намерено до конца удерживать рубеж по реке Муданьцзян. С 12 августа в район города Муданьцзян переброшено до пяти пехотных дивизий со средствами усиления. Мною уже отдан оперативный приказ командованию 1-м Дальневосточным фронтом обойти этот узел сопротивления и выполнять оперативные задачи войсками 1-й Краснознаменной армии в направлении Харбина, а 5-й армии — в направлении Гирина.

— Судя по карте, такое решение и напрашивается, — согласился Верховный и задал следующий вопрос: — А как развивается наступление в полосе 2-го Дальневосточного фронта?

— Войска генерала Терёхина приближаются к Цицикару с севера. Здесь появилась возможность использовать железную дорогу из Сахаляна на Цицикар для подтягивания к передовой главных армейских сил и тыловых служб. Войска же генералов Мамонова и Пашкова продвигаются к Харбину с северо-востока. Тут сухопутным войскам очень хорошо помогают моряки Краснознаменной Амурской военной флотилии. Они спускают южнее на катерах по Сунгари передовые отряды.

— А как обстоят дела у генерала Кравченко? — до этого разговора вопрос о действиях 6-й гвардейской танковой армии всегда обсуждался Верховным в первую очередь, но на этот раз порядок был нарушен. — Трудности с подвозом горючего у танкистов продолжаются или их все же удалось преодолеть?

— Горючего у танкистов все еще не хватает, товарищ Сталин. Снова на них работают обе транспортные авиадивизии маршала Худякова. Частично используется трофейное горючее, но оно очень низкого качества. Появилась и еще одна серьезная трудность. В Центральной Маньчжурии бушуют проливные дожди. Уровень воды в Ляохэ поднялся на два метра. Форсировать ее без понтонных средств не представляется возможным. Ждать их подвоза за пятьсот километров не имеет смысла. Поэтому гвардейцы 5-го танкового и 9-го механизированного корпусов поворачивают правее и наступают на Мукден, — маршал Василевский сделал небольшую паузу и добавил: — Другого выхода у нас просто нет, чтобы исключить возможную оперативную паузу.

— А 7-й механизированный корпус генерала Каткова продолжает наступать на Чанчунь? — в голосе Верховного почувствовалось нетерпение.

— Да, товарищ Сталин, соединения генерала Каткова выполняют прежнюю оперативную задачу.

— Хорошо, товарищ Василевский. А что изменилось за минувшие сутки на Сахалине? Там произошли какие-нибудь положительные подвижки?

— Сегодня в порту Торо высажен наш морской десант, который помог войскам 56-го стрелкового корпуса овладеть еще и городом Эсутору.

— Какие вопросы у вас имеются ко мне, товарищ Василевский? — ровно спросил Верховный. Это означало, что деловой разговор подходит к концу.

У Главкома дальневосточной группировки имелось два неотложных вопроса. И он их назвал:

— Поскольку войска генерала Кравченко вырвались далеко вперед, то в полосе их наступления, между правым флангом 39-й и левым флангом 17-й армий образовался разрыв до четырехсот километров. Я предлагаю, товарищ Сталин, закрыть его, хотя бы частично, вводом в действие войск 53-й армии генерала Манагарова. Их предлагается использовать в первом эшелоне на Кайлуском направлении.

Верховный ответил на этот вопрос не сразу.

— Хорошо, сегодня мы обсудим ваше предложение с Генштабом. Завтра, товарищ Василевский, вы получите окончательный ответ Ставки… Какой имеется второй вопрос?

— Сегодня по радио в штаб 1-го Дальневосточного фронта обратился начальник штаба Квантунской армии генерал Хата. Он предложил заключить временное соглашение о перемирии. Это произошло во второй половине дня, и мне недавно доложил о нём маршал Мерецков. Командующий 1-м Дальневосточным фронтом ждет наш ответ.

В данном случае все решилось сразу. Верховный четко заявил Главкому дальневосточной группировки:

— Никаких временных перемирий, товарищ Василевский. В Москве американский посол уже неделю носится с письмами по поводу принятия Японским правительством условий Потсдамской декларации союзных держав. Вот и сегодня генерал Дин передал текст приказа генерала Макартура о прекращении военных действий против Японии. Но нам неизвестна истинная позиция японцев. Приказа о прекращении военных действий войсками Квантунской армии нет. Поэтому советские войска продолжают свои наступательные операции. Никаких сепаратных переговоров с японцами мы вести не намерены. Завтра по этому вопросу товарищ Антонов сделает специальное заявление от имени Генштаба. Конечно, оно будет выражать позицию нашей Ставки.

В то время, когда происходил этот разговор Верховного с маршалом Василевским, в американском посольстве в Москве продолжался прием в честь Главкома американских оккупационных войск в Германии генерала армии Эйзенхауэра. Один из самых известных генералов Америки прибыл в советскую столицу в качестве почетного гостя Главкома советских оккупационных войск в Германии маршала Жукова. В ходе всего приема продолжался непрерывный обмен мнениями между американским и советским «коллегами».

Маршал Жуков наклонил голову в сторону генерала Эйзенхауэра и громко сказал:

— Чтобы одержать быструю победу на Востоке, мы внесли решающую лепту на Западе, разгромив германский вермахт.

Генерал армии Эйзенхауэр согласился и добавил:

— Да, маршал Жуков, ваша лепта оказалась решающей. Заявление Генштаба Красной Армии звучало убедительно:

«1. Сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет.

2. Капитуляцию вооруженных сил можно считать только с того момента, когда императором Японии будет отдан приказ своим вооруженным силам прекратить всякие боевые действия и сложить оружие, и когда этот приказ будет практически выполняться.

3. Ввиду изложенного вооруженные силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии».

Грозный вал повсеместного наступления войск Забайкальского фронта накатывался на разрозненные позиции Квантунской армии по всей огромной линии соприкосновения. Войска 36-й армии блокировали с юго-востока Цицикар. 39-я армия, восстанавливая разрушенные врагом при отступлении мосты и железнодорожные пути, продвигалась через Таонань на Чанчунь. Южнее, в разрыв между разграничительными линиями 39-й и 17-й армий, устремились в направлении на Кайлу мобильные соединения 53-й армии генерал-полковника Манагарова. Войска 17-й армии вышли 16 августа на ближние подступи к Чифыню. Двумя колоннами на Жэхэ и Калган двигались вперед соединения советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева, чтобы быстрее достичь побережья теплого Ляодунского залива. Там, думали они, конец всего «Восточного похода».

Войска 2-го Дальневосточного фронта столь же настойчиво сближали острия своих мощных наступательных потоков в направлении Цицикара и Харбина. Надёжными ориентирами для них служили теперь пролегшие через горы и тайгу железные дороги от советской границы в центр Маньчжурии и просторная водная гладь Сунгари. Её широкая пойма надежно сближала усилия войск 15-й армии и моряков Краснознаменной Амурской военной флотилии.

Развивалось наступление войск 1-го Дальневосточного фронта. 35-я армия 16 августа вышла на железную дорогу Цзямусы — Тумынь в районе Боли и тем самым прочно обеспечила правый фланг главной фронтовой группировки. Соединения 4-й отдельной армии противника, отходящие перед войсками генерала армии Пуркаева на юг, оказались отрезанными от Муданьцзянской группировки 1-го фронта. К исходу дня войска 1-й Краснознаменной и 5-й армий сломили сопротивление войск генерала Кита и овладели Муданьцзяном, ключевым опорным пунктом на пути к Харбину и Гирину.

В ожесточенных боях на Муданьцзянском рубеже Квантунская армия потеряла свыше сорока тысяч солдат и офицеров. Соединения 25-й армии, подкрепленные 10-м механизированным корпусом генерал-лейтенанта Васильева из резерва фронта, 16 августа овладели Ванцином, прикрывавшим подступы к Гирину и северным районам Кореи. Одновременно левофланговые соединения генерал-полковника Чистякова совместно с морским десантом Тихоокеанского флота полностью очистили от противника Сейсин и вышли на коммуникации 3-й армии генерала Суроками, отсекая войска 1-го фронта от группировки 17-го фронта и от побережья Японского моря.

В половине десятого 16 августа премьер-министр Великобритании Эттли устроил официальный прием для группы дипломатов и представителей доминионов в связи с капитуляцией Японии. На приеме присутствовали временный поверенный в делах Советского Союза в Лондоне Кукин, послы Соединенных Штатов Америки, Китая, Франции и Голландии, высокие комиссары доминионов и члены кабинета министров. Поздравив британского премьера с хорошими новостями, советский дипломат спросил его, когда можно ожидать приказа императора Хирохито японским вооруженным силам о капитуляции и прекращении военных действий. Премьер-министр Великобритании ответил, что таких сведений у него еще нет, но что вопрос о таком приказе является, по-видимому, делом нескольких ближайших часов.

Обратившись затем к собравшимся, по случаю окончания войны с Японией, премьер Эттли сказал: «Как приятно сознавать, что тяжелая война наконец закончилась. После стольких лет страданий люди могут теперь свободно вздохнуть. Величайшей задачей будет теперь сохранение мира и налаживание международного сотрудничества для того, чтобы не допустить повторения испытанной человечеством трагедии».

Получив пространную телеграмму посланника Кукина о приеме на Даунинг-стрит, 10[70] во второй половине дня, нарком Молотов тут же познакомил с ее содержанием председателя Совнаркома. Сталин, в ответ, предложил направить британскому премьеру Эттли поздравление по случаю безоговорочной капитуляции Японии и одновременно сообщить об окончании советско-китайских переговоров по дальневосточным проблемам во исполнение решения Ялтинской конференции глав правительств Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании[71].

Американский посол в Москве Гарриман постарался быть «чистым» перед Советским правительством. Получив из Вашингтона точный текст ответа госдепартамента Соединенных Штатов на заявление Японского правительства от 14 августа, он немедленно переправил этот документ со своим письмом в адрес наркомаМолотова. В нём Американское правительство предлагало правительству Японии распорядиться о прекращении военных действий японскими вооруженными силами с сообщением о действительной дате и часе Верховному Главнокомандующему союзных держав генералу Макартуру[72].

День 17 августа стал переломным во всей дальневосточной кампании. Войска Забайкальского фронта маршала Малиновского, преодолевая сопротивление разрозненных боевых групп противника и бездорожье Центральной Маньчжурии, упорно продвигались к намеченным целям. Овладев накануне с помощью дерзкого десанта Тунляо, ударные гвардейские соединения 5-го танкового и 9-го механизированного корпусов генералов Савельева и Волкова двигались на Мукден по полотну железной дороги. Других дорог не было. По обеим сторонам насыпи простирались топкие болота — залитые водой поля, по которым не только колесные, но и гусеничные машины не могли продвигаться вперед. Соединения 17-й армии генерал-лейтенанта Данилова овладели городом Чифын.

Войска советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева в районе Жэхэ и Калгана установили связь с частями Народно-освободительной армии Китая, наступающими на Калганском направлении и вдоль побережья Ляодунского залива.

Овладев Муданьцзяном, войска 1-го Дальневосточного фронта расчленили 1-й фронт Квантунской армии на две половины и вышли на оперативный простор на Харбинском и Гиринском направлениях.

К исходу дня 17 августа войска маршала Мерецкова, выйдя в район Нинани, перерезали все пути, связывающие Восточную Маньчжурию с Кореей. С прорывом же соединений 25-й армии генерал-полковника Чистякова к Тумыни и в район Яньцзи, остатки 3-й армии противника оказались «распаханными» на несколько отдельных, изолированных друг от друга, анклавов, практически не способных к сопротивлению.

Квантунская армия на всех фронтах терпела сокрушительное поражение. Потеряв управление разрозненными войсками, и сознавая бессмысленность дальнейшего сопротивления, генерал Ямада обратился к командованию дальневосточной группировки с предложением прекратить военные действия.

В семнадцать часов от командарма Квантунской была принята радиограмма о том, что он отдал своим войскам приказ немедленно прекратить военные действия и сдать оружие советским войскам. Спустя два часа в расположение войск 1-го Дальневосточного фронта у разъезда Лишний, с японского самолета были сброшены два вымпела с обращением штаба 1-го фронта Квантунской армии о прекращении военных действий. Однако на большинстве участков японские войска продолжали не только оказывать отчаянное сопротивление, но местами даже контратаковали наши войска.

Учитывая противоречивость создавшегося положения, Главком дальневосточной группировки маршал Василевский передал в Чанчунь, в штаб Квантунской армии, ответную радиограмму:

«Штаб японской Квантунской армии обратился по радио к штабу советских войск на Дальнем Востоке с предложением прекратить военные действия, причем ни слова не сказано о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии. В то же время, японские войска перешли в контрнаступление на ряде участков советско-японского фронта.

Предлагаю командующему войсками Квантунской армии с двенадцати часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всём фронте., сложить орудие и сдаться в плен. Указанный выше срок дается для того, чтобы штаб Квантунской армии мог довести приказ о прекращении сопротивления и сдаче в плен до всех своих войск. Как только японские войска начнут сдавать оружие, советские войска прекратят боевые действия».

Вслед затем маршал Василевский приказал командующему 1 — м Дальневосточным фронтом выслать офицеров своего штаба на аэродромы Мулина и Муданьцзяна, уполномочив их сообщить представителям командования Квантунской армией, что военные действия советских войск будут прекращены лишь тогда, когда японские войска начнут сдаваться в плен. Этот шаг был предпринят Главкомом дальневосточной группировки потому, что штабы многих японских соединений и гарнизонов из-за потери связи либо не получили приказа генерала Ямады, либо отказались выполнять его, посчитав предательским ударом в спину. Самурайское воспитание давало о себе знать в полной мере.

Когда всеохватная операция на огромной территории Маньчжурии близилась к своему победному завершению, часть сил 2-го Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева только еще приступала к выполнению своих боевых задач. Все больший размах с подходом подкреплений приобретала операция по освобождению южной части Сахалина. Утром 17 августа десантные корабли Петропавловской военно-морской базы оставили Авачинскую губу с десантом на борту и взяли курс к северной группе Курильских островов — островам Шумшу, Парамушир и Онекотан.

В соответствии с директивой Военного совета фронта, руководство операцией возлагалось на командира Камчатского оборонительного района генерал-майора Гнечко. Высадкой же десанта руководил командир Петропавловской военно-морской базы капитан 1-го ранга Пономарёв. Десантом командовал командир 101-й стрелковой дивизии генерал-майор Дьяков. В состав десанта входили 101-я стрелковая дивизия, части пограничников и моряков, а также боевые корабли Петропавловской военно-морской базы. Десант поддерживали 128-я смешанная авиадивизия и полк морской авиации.

Решение генерал-майора Гнечко на десантную операцию заключалось в том, чтобы внезапной высадкой десанта в северо-восточной части острова Шумшу овладеть сначала этим островом, а затем островами Парамушир и Онекотан. При благоприятных условиях предусматривалось высадить десант и на остров Парамушир. Десант включал передовой отряд, два эшелона главных сил и демонстрационную группу.

Передовой отряд состоял из батальона морской пехоты, роты пограничников из 60-го морского погранотряда, роты автоматчиков, разведвзвода, взвода химической защиты и саперной роты 119-го отдельного саперного батальона. Отряду предстояло первым ступить на берег Шумшу в районе мыса Кокутан-Саки, захватить плацдарм и обеспечить высадку первого эшелона главных сил. В него входили: 138-й стрелковый полк, два артдивизиона, отдельный истребительный противотанковый дивизион и рота противотанковых ружей. Наступая вслед за передовым отрядом в направлении мыса Муроками-Саки, Кагаока, первый эшелон должен был овладеть островом Шумшу и затем десантироваться на остров Парамушир.

Второй эшелон главных сил десанта включал 373-й стрелковый полк, два артиллерийских дивизиона и роту морской пехоты. Они должны были высадиться вблизи озера Бэгтобу и наступать в общем направлении на Катаока. левее первого десантного эшелона. В случае слабого сопротивления противника на острове Шумшу план операции предусматривал высадку второго эшелона сразу на остров Парамушир, с задачей, вначале овладеть военно-морской базой Касивабара, а затем и всей территорией острова.

Демонстрационная группа состояла из двух стрелковых рот, роты автоматчиков, роты противотанковых ружей, выделенных из второго десантного эшелона. Она предназначалась для действий в тылу противника и введения японских войск, обороняющихся на острове Шумшу, в заблуждение относительно направления главного удара.

Для переброски десанта морем и поддержки боя наземных частей на берегу были выделены четырнадцать транспортов, шестнадцать десантных судов, две самоходные баржи, четыре катера «кавасаки», восемь сторожевых катеров, четыре тральщика, два катера-тральщика, минный заградитель «Охотск» и сторожевые корабли «Дзержинский» и «Киров». Из них были созданы отряды огневой поддержки, десантных судов, высадочных средств траления, охранения и прикрытия.

Пока десант совершал морской переход, авиация прикрытия периодически наносила бомбовые и штурмовые удары по вражеской обороне, нарушая систему огня и уничтожая живую силу противника. Эти действия дезорганизовали его оборону.

В половине пятого утра 18 августа передовой десантный отряд, под прикрытием густого тумана, незамеченным подошел к острову Шумшу и начал высадку боевых отрядов между мысами Кокутан-Саки и Котомари-Саки на северо-востоке острова. Японское командование не ожидало высадки советского десанта в столь раннее время. При появлении на берегу наших морских пехотинцев, японские солдаты в панике разбежались с занимаемых позиций. Но когда отряд двинулся в глубь острова в направлении укрепленных высот и на мыс Котомари-Саки, он был встречен организованным артиллерийским, минометным и ружейно-пулеметным огнем. Подтянув танки, части 73-й пехотной бригады перешли в контратаку. Пришлось призвать на помощь корабельную артиллерию и артиллерию с мыса Лопатка. Десантники с трудом, но все же удержали захваченный плацдарм.

В половине седьмого началась высадка первого эшелона главных сил. Части 73-й пехотной бригады обнаружили советский десант и открыли интенсивный огонь из береговых батарей по кораблям и его личному составу. Но вслед за первым подошел второй эшелон десанта и начал высадку под сильным воздействием противника. С каждым часом бои на Шумшу принимал все более ожесточенный характер. К исходу дня сопротивление японских войск было сломлено и десантники прочно закрепились на высотах.

На рассвете 18 августа генерал Ямада передал по радио в штаб Главкома дальневосточной группировки заявление о готовности выполнить все условия безоговорочной капитуляции. Чтобы ускорить разоружение, капитулировавших японских войск, и освобождение захваченных ими территорий, в середине дня маршал Василевский отдал приказ войскам Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов:

«В связи с тем, что сопротивление японцев сломлено, а тяжелое состояние дорог сильно препятствует быстрому продвижений главных сил наших войск при выполнении поставленных задач, необходимо для немедленного захвата городов Чанчунь, Мукден, Харбин и Гирин перейти к действиям специально сформированных, быстроподвижных и хорошо оснащенных отрядов. Эти же отряды или подобные им использовать и для решения последующих задач, не боясь резкого отрыва их от своих главных сил».

Воздушный десант, который готовился вначале для высадки в Гирине, пришлось перенацелить на Харбин. Он включал сто двадцать офицеров и солдат 20-й мотоштурмовой инженерной саперной бригады под командованием подполковника Забелина. Их готовность к выполнению ответственного задания проверял лично начальник инженерных войск фронта генерал-полковник Хренов. Десантники были распределены на боевые группы, в каждом самолете были назначены старшие и ответственные офицеры, поставлена и объяснена боевая задача. Одновременно командующий 9-й воздушной армией генерал-полковник Соколов лично проинструктировал экипажи транспортных самолетов.

Военный совет 1-го Дальневосточного фронта назначил особоуполномоченным в Харбин заместителя начальника штаба фронта генерал-майора Шелахова. Ему поручалось вылететь с первым эшелоном десанта, чтобы предъявить харбинскому гарнизону условия безоговорочной капитуляции, овладеть, в районе Харбина наиболее важными объектами и до подхода главных фронтовых сил не допустить разрушения важнейших мостов через Сунгари, электростанций, железнодорожного узла и средств связи.

В семнадцать часов 18 августа с аэродрома в Хороле поднялись в воздух и кружным путем, с выходом на Сунгари, где действовали корабли Краснознаменной Амурской военной флотилии, взяли курс на Харбин транспортные «Ли-2» с первой группой десантников. Вместе с ними был на борту и заместитель начальника штаба 1-го Дальневосточного фронта генерал-майор Шелахов. Точных данных о положении в городе и располагавшемся там советском консульстве не имелось. Было лишь известно, что на Харбин откатывались остатки главных сил 1-го фронта Квантунской армии, разбитых на фронте под Муданьцзяном.

Через два часа советский десант приземлился на аэродроме в Харбине и быстро овладел всей его территорией. Вскоре туда прибыл в сопровождении группы генералов и офицеров начальник штаба Квантунской армии генерал Хата. Сутулые, в мятых коричневых мундирах, маленьких фуражках с длинными козырьками и высоких желтых сапогах японские генералы смотрелись не очень респектабельно. Хата доложил генерал-майору Шелахову, что японские войска в окрестностях Харбина полностью дезорганизованы и его штабом не управляются. Особоуполномоченный 1-го Дальневосточного фронта потребовал в ответ их безоговорочной капитуляции и предъявил категорический ультиматум:

«1. Во избежание бесцельного кровопролития командование советских войск предлагает прекратить сопротивление и приступить к организованной сдаче в плен, для чего через два часа представить данные о боевом и численном составе войск Харбинской зоны.

2. При добровольной капитуляции генералам и офицерам Квантунской армии, до особого распоряжения советского командования, разрешается иметь при себе холодное оружие и оставаться в своих квартирах.

3. Ответственность за сохранение и порядок сдачи вооружения, боеприпасов, складов, баз и другого военного имущества до подхода советских войск полностью несет японское командование.

4. До подхода советских войск поддержание надлежащего порядка в Харбине и его окрестностях возлагается на японские части, для чего разрешается иметь часть вооруженных подразделений во главе с японскими офицерами.

5. Важнейшие объекты в городе Харбине и его окрестностях: аэродромы, мосты на реке Сунгари, железнодорожный узел, телеграф, почтовые учреждения, банки и другие важнейшие объекты подлежат немедленному занятию подразделениями десанта.

6. Для согласования вопросов, связанных с капитуляцией и разоружением всей Квантунской армии на территории Маньчжурии, начальнику штаба Квантунской армии генерал-лейтенанту Хата, японскому консулу в Харбине Миякава и другим лицам по усмотрению японского командования предлагаю в семь ноль-ноль 19 августа на самолете нашего десанта отправиться на командный путь командующего 1-м Дальневосточным фронтом».

Генерал Хата попросил три часа для «подготовки необходимых материалов». Его просьба была удовлетворена генерал-майором Шелаховым.

После принятия условий капитуляции японской стороной, перед десантом встали сложные и ответственные задачи по разоружению крупной Харбинской группировки и поддержанию порядка в городе и его окрестностях. Подход советских войск из-за проливных дождей задерживался, поэтому, по решению маршала Мерецкова, десантный отряд был усилен. Поздно вечером в тот же день в Харбине десантировался его второй эшелон численностью сто пятьдесят восемь человек.

Примерно таким же образом развивались события и на Забайкальском фронте. В течение дня 18 августа на многих его участках японские войска, частями и подразделениями, начали сдаваться в плен. Однако в Калганском укрепрайоне враг отверг предъявленный ультиматум, а парламентер из числа военнопленных был застрелен японским офицером. Гарнизон укрепрайона продолжал сопротивление.

Маршал Малиновский связался по телефону с Главкомом дальневосточной группировки, доложил:

— Александр Михайлович, — не все японские гарнизоны капитулируют. Танкисты генерала Кравченко находятся в ста пятидесяти километрах от Чанчуня и в двухстах тридцати от Мукдена. Готовлю в штаб Ямады специальную миссию, которой поручаю добиться подписания командармом акта о безоговорочной капитуляции, а в Мукден — воздушный десант.

Маршал Василевский поддержал смелое намерение:

— Согласен, Родион Яковлевич. А кто вылетает в расположение противника в качестве особоуполномоченных Военного совета фронта?

— В Чанчунь — начальник отдела комплектования Оперативного управления полковник Артеменко, в Мукден — начальник политотдела фронтового штаба генерал Притула.

— Одобряю обе кандидатуры. И еще, Родион Яковлевич. По нашим разведывательным данным, сейчас в Мукдене находится правительство Маньчжоу-Го. Поручите генералу Притуле добиться от него, чтобы официальный представитель правительства разъяснил по радио своему народу два принципиальных момента: первый — японские войска капитулировали, второй — Красная Армия никаких иных целей в Маньчжурии не преследует, кроме освобождения ее народа из-под ига японских оккупантов.

— Все ясно, Александр Михайлович. Десант в Мукден вылетает немедленно, а специальная миссия в Чанчунь стартует завтра утром. На всякий случай, вслед ей тоже готовится крупный воздушный десант. Так что в обиду наших парламентеров не дадим, ни при каких обстоятельствах.

В тринадцать часов свыше двухсот гвардейцев-смельчаков из состава войск генерал-полковника Кравченко десантировались в Мукдене. И сразу приятная новость. Десантников вышли встречать представитель императора Пу И и начальник японского гарнизона. При осмотре аэродромных помещений в одном из них был обнаружен и сам император со свитой. Накануне ему было приказано немедленно вылететь в Токио. Пу И явился в аэропорт, но подходящего самолета не оказалось. Ждать пришлось долго. А в середине дня на аэродроме приземлились наши десантники.

Император Маньчжоу-Го сразу попросил генерал-майора Притулу не выдавать его японским властям. Пожаловался по поводу угнетенного положения местного населения в период японской оккупации. А затем вручил нашему особоуполномоченному, заготовленное ранее послание: «С глубоким уважением к Генералиссимусу Советского Союза Сталину я выражаю ему искренние чувства благодарности и желаю Его Превосходительству доброго здоровья».

Обстановка в Мукдене была такова, что никто не мог поручиться за безопасность Пу И и его свиты. Во избежание каких-либо неожиданностей генерал-майор Пригула счел за благо поместить «императора» за решетку под надежную охрану и доложил о происшедшем Главкому дальневосточной группировки. Маршал Василевский тут же отменил «арест» Пу И и разъяснил нашему особоуполномоченному, как следует обращаться с персонами столь высокого ранга.

Жизнь в Мукдене била ключом. Население юрода приближалось к двум миллионам. Особое место в нём принадлежало японской колонии, насчитывающей свыше семидесяти тысяч человек. Колония русских белоэмигрантов не превышала полутора тысяч. Мукден быстро наполнялся остатками отходящих под ударами Красной Армии японских войск, войск Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана. Управиться в таком городе двумстам, двадцати пяти десантникам было, конечно, невозможно. Срочно требовались подкрепления.

В двадцать три часа 18 августа командующий 4-й отдельной армией генерал Микио представил особоуполномоченному 1-го Дальневосточного фронта приказ командующего Квантунской армией о прекращении боевых действий и разоружении, именной список генералов и сведения о численном составе Харбинского гарнизона, насчитывающего свыше сорока трех тысяч личного состава. К этому времени генерал-майор Шелахов уже переехал в особняк советского консульства в центре города, где ему оказывал всевозможную помощь сведущий в местных делах консул Павлычев. Десантники же оперативно взяли под свою охрану мосты, электростанции, вокзал, а также здания японской миссии, жандармерии и полицейского управления.

По дороге, у первого перекрестка, Шелахов обратил внимание на группу вооруженных ребят в гражданской одежде, с красными повязками на рукавах. Спросил Павлычева:

— Что это за люди, Георгий Иванович?

— Это ребята из семей русской колонии, в основном, гимназисты и студенты, — уверенно ответил консул.

— Так они на чьей, собственно, стороне? Красную Армию приветствуют или отвергают? — снова спросил Шелахов.

Павлычев на минуту задумался, йотом ответил:

— Судя по происхождению, это — пестрая масса, товарищ генерал. Есть среди них, конечно, и враждебно настроенные к советской власти, но в своем большинстве ребята с нетерпением ждали прихода Красной Армии. Они быстро разоружили китайский гарнизонный отряд, активно помогают десантникам в установлении контроля над ключевыми объектами города, почти с самого начала войны несут круглосуточную патрульную службу на дорогах.

— Вот на эту, лучшую часть соотечественников, Георгий Иванович, мы и должны опираться в предстоящей работе, — заключил особоуполномоченный Военного совета 1-го Дальневосточного фронта.

Харбин в это время находился на осадном положении: на бульварах деревья спилены на завалы, на улицах — дзоты, проволочные заграждения; за массивными бетонными укрытиями — танки, артиллерийские орудия. Окраины города опоясаны противотанковыми рвами, глубокими траншеями и проволочными заграждениями. Кое-где были установлены мины. Все это должно было обеспечить длительную оборону важного стратегического узла сопротивления.

Советский консульский особняк за железной оградой, так же как и Харбин, производил впечатление осажденной крепости. Японские солдаты плотной цепочкой несли охрану по внешнему обводу ограды. За оградой же, во дворе, консульство охранялось своими вооруженными сотрудниками. В первый день войны все сотрудники консульства с семьями были арестованы, посажены в товарные вагоны и вывезены в порт Дальний с целью последующей их отправки в Японию. Но стремительный разгром войск Квантунской армии нарушил эти планы. Пополудни 15 августа весь состав консульства был срочно возвращен в Харбин, в свои помещения, под непроницаемую охрану японских пехотинцев.

На рассвете 19 августа транспортный «Си-47» с парламентерской группой полковника Артеменко поднялся в воздух с аэродрома в Ванемяо и взял курс на Чанчунь. Вместе с особоуполномоченным Военного совета Забайкальского фронта на его борту находились четыре офицера и шесть солдат. Их сопровождал воздушный эскорт — эскадрилья истребителей.

Вслед убывшим парламентерам маршал Малиновский передал на имя генерала Ямады радиограмму: «Сегодня, 19 августа, в восемь ноль-ноль парламентерская группа в составе пяти офицеров и шести рядовых, возглавляемая особоуполномоченным Военного совета Забайкальского фронта полковником Артеменко, самолетом «Си-47» в сопровождении девяти истребителей отправлена в штаб Квантунской армии с ультиматумом о безоговорочной капитуляции и прекращении сопротивления. В последний раз требую обеспечить и подтвердить гарантию на перелет. В случае нарушения международных правил, вся ответственность ляжет на вас лично».

Над военным аэродромом в Чанчуне, где базировалось свыше трехсот японских самолетов, наш «штурмовой отряд» появился неожиданно. Сделав несколько кругов над летным полем, наши самолеты совершили посадку.

Истребители сразу же заняли взлетно-посадочную полосу, и некоторое время держали аэродром под прицелом своих пушек. Лишь убедившись, что обстановка не является угрожающей, полковник Артеменко в сопровождении офицеров направился в штаб Квантунской армии.

В случае осложнений при ведении переговоров был предусмотрен «запасной вариант». Условным сигналом, переданным на «Си-47» с помощью проводной линии, протянутой прямо в кабинет командующего Квантунской армией, наш особоуполномоченный мог дать команду на высадку крупного воздушного десанта в Чанчуне или на массированную бомбардировку города, вызвав «огонь на себя».

В кабинете генерала Ямады шла бесконечная «оперативка». Полковник Артеменко прервал ее и вручил командующему Квантунской армией требование о немедленной и безоговорочной капитуляции. Генерал Ямада попытался оговорить некоторые свои условия. Но, как и полагалось по инструкции, особоуполномоченный Забайкальского фронта наотрез отверг их и решительно потребовал немедленной безоговорочной капитуляции. Тут же им был реализован «запасной вариант» — в Чанчунь был вызван наш воздушный десант и полк пикирующих бомбардировщиков.

Некий торг вокруг условий безоговорочной капитуляции продолжался около двух часов. Но когда ровно в 11:00 над Чанчунем прошел грозный полк «краснозвездных петляковых»[73], а на военном аэродроме высадился десант в полтысячи человек из состава 30-й гвардейской механизированной бригады, возглавляемой майором Авраменко, препирательства с японской стороны тотчас закончились. Командующий Квантунской армией генерал Ямада первым снял саблю и вручил ее полковнику Артеменко, признавая себя пленником Красной Армии. Примеру своего командующего тут же последовал начальник Оперативного отдела армии генерал Томокацу, другие генералы армейского штаба.

Десантники майора Авраменко сняли аэродромную охрану противника, заняли круговую оборону и немедленно приступили к разоружению пятнадцатитысячного Чанчуньского гарнизона. Продолжалось разоружение офицеров штаба.

В четырнадцать часов командующий Квантунской армией генерал Ямада подписал акт о безоговорочной капитуляции своих войск. Затем он и премьер-министр Маньчжоу-Го Чжан Цзинхуэй, по требованию полковника Артеменко, выступили по радио с обращениями к населению, в которых сообщили о капитуляции японо-маньчжурских войск, прекращении сопротивления и сдаче оружия.

Ближе к вечеру над зданием штаба Квантунской армии был спущен японский флаг и поднят красный, советский. Боевые группы десанта заняли к тому времени железнодорожный вокзал, радиостанцию, электростанцию, здания телеграфа, телефона, почты, банка, жандармского и полицейского управлений. Десантники взяли под охрану армейские арсеналы и склады. Все делалось оперативно и тщательно.

У входа в дом, где расположился «штаб» полковника Артеменко, встал часовым не японский солдат, а совсем юный внук генерала Ямады. По древнему японскому обычаю покой почетных гостей оберегают самые близкие хозяину дома люди, и маленький наследник командующего Квантунской армией на посту служил лучшим доказательством и гарантией полной безопасности советских парламентеров.

2
И 16 августа столицу Великой Империи продолжали сотрясать слухи о новых и неожиданных «харакири» видных политиков и военных чинов. Покончил с собой экс-премьер, принц Коноэ. Его примеру последовали министры кабинета Судзуки, Кондзуми и Хасида, член Высшего совета по руководству войной генерал-лейтенант Синодзука, военный атташе в Швейцарии генерал-лейтенант Окамото, организатор фашистского движения молодежи генерал-майор Хасимото, заместитель начальника Генштаба армии генерал-майор Хитоци. Пронзил себя мечом начальник лагеря военнопленных полковник Суя. Смертную кару принял экс-премьер марионеточного правительства Маньчжоу-Го Чен Гунбо.

Панические доклады со всех фронтов в штаб Квантунской армии нарастали, будто снежный ком. На рассвете 16 августа генерал-лейтенант Усироку с дрожью в голосе доложил по телефону начальнику Оперативного отдела генерал-майору Мацумуре, что войска 3-го фронта разрезаны Советами на отдельные анклавы, устойчивой связи с которыми ввиду полной дезорганизации обороны он не имеет. Воздушной разведкой замечен подход свежих сил противника на Лубэйском направлении. Острие ударных танковых соединений генерала Кравченко все более смещается на юг, в направлении Мукдена. Кавалерийские дивизии Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана сдают один рубеж за другим, беспорядочно отступают или сразу же сдаются в плен при первом соприкосновении с противником. Войска 17-й армии Советов атакуют Чифын, а соединения генерала Плиева прорвались на дальние подступы к Жэхэ, ведут бои в Калганском укрепрайоне. Его приказ о капитуляции и сдаче оружия гарнизоном укрепрайона отвергнут.

Сообщение генерал-лейтенанта Микио о том, что гарнизон Хайларского укрепрайона еще продолжает удерживать некоторые свои позиции, было едва ли не единственным приятным известием из всех, поступивших с фронта 4-й отдельной армии. Надежд на то, что Ганцзыский узел сопротивления устоит еще хотя бы несколько дней, не оставалось. Совсем не было времени подумать, куда же перемещать армейский штаб из Цицикара, если войска 2-го Дальневосточного фронта генерала Пуркаева появятся у его предместий.

Командующий 4-й отдельной армией не сомневался в прочности оборонительных позиций на Харбинском рубеже, но теперь ему было уже совершенно ясно, что наличных сил для их защиты совершенно недостаточно. Две смешанные бригады, 47-я и 131-я, конечно, не устоят. Попытка получить что-то из резерва Квантунской армии закончилась категорическим отказом. Генерал Ямада заявил в ответ на просьбу командарма 4-й отдельной армии, что все силы брошены им на защиту Чанчуня и Мукдена, поскольку танковые соединения Забайкальского фронта находятся от этих важнейших центров Маньчжурии всего в двух-трех дневных переходах.

На глазах рушился 1-й фронт. Утрата Муданьцзяна окончательно подорвала оборонительные возможности войск генерал-лейтенанта Кита. Полный разгром 5-й армии генерал-лейтенанта Симидзу на Муданьцзянском рубеже решил судьбу не только одной этой армии. В безнадежном положении сразу оказались и войска смежной 3-й армии генерал-лейтенанта Суроками. Чтобы не попасть в окружение в районе Яньцзы, ее главные силы начали спешный отход в направлении Диньхуа и Фусуна, к истокам Сунгари.

Положение войск 1-го фронта стало безнадежным, когда в середине дня 16 августа генерал-лейтенанту Суроками стало известно об утрате Сейсина. Со стороны побережья соединения 25-й армии генерала Чистякова и десантные части Тихоокеанского флота обходили правый фланг его войск, лишая Квантунскую армию морских коммуникаций с метрополией. К тому же, оставалось неизвестным истинное намерение противника — либо далее свои главные силы он направит с юго-востока в сторону Гирина, либо продолжит наступление вдоль побережья Северной Кореи на Сончжин, Синпхо и Хамхынг.

Начальник Генштаба армии генерал Умэдзу, на которого после самоубийства военного министра генерала Анами свалились все военные заботы, мучительно искал ответ на главный вопрос: «Что делать дальше?». По решению императора надо было отдавать войскам на всех фронтах приказ о безоговорочной капитуляции, но так не хотелось это делать. Особенно в отношении Квантунской армии, которой он в середине тридцатых командовал несколько лет и всегда поэтому считал ее войска надежным и непробиваемым оборонительным бастионом на материке.

В столице Великой Империи царил полный разор. Продолжалось формирование нового правительства, но надолго ли хватит и его, если со дня на день в Токио могут нагрянуть победители — американцы? Опытный военный стратег хорошо понимал, что, по образу и подобию поверженной Германии, представители союзных держав назначат подписание акта о безоговорочной капитуляции здесь, в столице Великой Империи, чтобы лишний раз унизить Японию и подчеркнуть свое военное превосходство.

Генерал Умэдзу позвонил в Чанчунь, задал командующему Квантунской армией неопределенный вопрос:

— Вы знаете, генерал Ямада, о том, что Япония приняла условия Потсдамской декларации союзных держав о безоговорочной капитуляции?

Командующий Квантунской армией подтвердил:

— Да, генерал Умэдзу, я знаю об этом пока что из поступивших радиосообщений. Но никаких указаний Генштаба, вытекающих из этого факта, я пока что из Токио не получал.

Начальник Генштаба армии продолжил «игру слов»:

— Надеюсь, Ямада, вы понимаете, что они будут исчерпывающими? Я не могу идти против воли императора. Наша борьба с генералом Анами против этого предательства на заседаниях Высшего совета по руководству войной и в Ставке не увенчалась успехом.

— Положение на континенте, Умэдзу, катастрофическое. Танковая армада Забайкальского фронта, преодолев Большой Хинган, находится в ста пятидесяти километрах от Чанчуня. Мосты на Ляохэ взорваны нами или смыты наводнением, но это вряд ли их остановит. Гарнизон Чанчуня урезан мною до пятнадцати тысяч. Что-то взять из него и бросить навстречу войскам Кравченко я не могу. Невозможно оставить армейский штаб беззащитным. Мало ли что может произойти.

— Хайлар и Калган уже утрачены, Ямада?

— Там продолжается очаговое сопротивление. Но из района Датуна перешла в наступление и наносит удар во фланг войскам 3-го фронта 8-я армия коммунистического Китая. Это, по-моему, окончательно решит судьбу Калганского укрепрайона. Резервов, чтобы немедленно подкрепить его гарнизон, у генерала Усироку нет.

— Нэхэ и Хайлунь еще в наших руках? — продолжал уточнять обстановку в Северной Маньчжурии генерал Умэдзу.

— Пока в наших, Умэдзу, — в голосе командующего Квантунской армией не чувствовалось уверенности. — Но в любой момент обстановка и там может измениться в худшую сторону. Русские уже преодолели Малый Хинган.

— Можно ли надеяться, Ямада, что войскам генерала Микио удастся остановить Советы на Харбинском рубеже?

— Нет, Умэдзу, сегодня я ни за что поручиться не могу. Мы так уверовали в неприступность наших укрепрайонов на Приморском направлении, но вот и они не устояли, — командующий Квантунской армией продолжал сгущать краски. — Оборонительные рубежи на реках Мулинхэ и Муданьцзян тоже представлялись нашему командованию долговременными и прочными. Но позиции на Мулинхэ остались позади, Муданьцзян тоже пришлось сдать. Теперь у меня нет сомнений, что группировка Красной Армии не менее чем в три-четыре раза превосходит мои реальные силы на континенте.

— 5-й фронт, Ямада, переживает большие трудности на Сахалине. Вы же понимаете, как это опасно для метрополии. Советы практически овладели Харамитогским укрепрайоном и продолжают двигаться в направлении Найро. Сегодня на рассвете их морской десант высадился в Торо. Генерал Хигути просит подкреплений, поскольку уже ясно, что одной 88-й пехотной дивизии без дополнительных сил фронт не удержать.

Командующий Квантунской армией вернул дискуссию на «круги своя». Генерал-лейтенант Ямада не то докладывал, не то хотел получить согласие начальника Генштаба армии:

— Завтра, Умэдзу, я направляю генерала Хата в район Харбина. Огромные потери в личном составе, понесенные 5-й армией на Муданьцзянском рубеже, делают проблематичным дальнейшее удержание этого важного стратегического узла сопротивления. Впрочем, то же самое я могу сказать и об обороне не менее важного Гирина.

— Направляйте, Ямада. При необходимости ваш начальник штаба может вступить в переговоры с представителями Советов. Ему это не в новость[74]. Большого значения не имеет, какой это будет уровень — фронтовой или армейский. Время должно работать в наших интересах. Торопиться с капитуляцией не стоит Я думаю, что с нею можно и повременить.

Генерал-лейтенант Ямада озабоченно возразил:

— Но как быть с окончательным решением императора о безоговорочной капитуляции, Умэдзу?

— Очень просто, Ямада. Сегодня вы получите приказ Генштаба о прекращении военных действий. И сразу же отдаете войскам свой приказ в разрезе нашего приказа. Нужна демонстрация «принимаемых мер». По окончании войны никто не спросит с нас за «неточности» в итоговых формулировках.

— Все понятно, Умэдзу. Спасибо.

Заканчивая разговор, начальник Генштаба армии предупредил командующего Квантунской армией:

— Вот еще что, Ямада, Не особенно распространяйтесь о содержании нашего обмена мнениями среди своих подчиненных в штабе. Так будет лучше.

Только поздно вечером 16 августа в Токио поступили первые отчеты о пресс-конференции президента Трумэна. Среди всех мрачных известий, касающихся ближайших перспектив Великой Империи, слова американского президента о том, что Япония не будет поделена на зоны оккупации среди союзных держав, как Германия, а целиком станет оккупационной зоной только для вооруженных сил Соединенных Штатов, вселили определенные надежды. Сообщая об этой новости экс-премьеру Судзуки, экс-министр иностранных дел Того особо «надавил» на позитивное обстоятельство — с одним противником будет легче договориться о деталях «сотрудничества». И очень хорошо, что это будут все-таки не Советы, а «непримиримый тихоокеанский соперник».

На рассвете 17 августа штаб Квантунской армии отдал приказ в войска. Он получился предельно кратким: «По повелению императора военные действия прекратить». И подпись: командующий Квантунской армией.

Никаких пояснений к приказу не последовало. Но японские офицеры и солдаты годами воспитывались на «железных самурайских традициях», которые не допускали сдачи в плен ни при каких обстоятельствах. Поэтому, во избежание пленения, им приходилось сопротивляться до последнего патрона. Приказ, по-видимому, и преследовал именно такую цель — побудить личный состав к продолжению сопротивления?

Но обстановка на фронтах исключала любые «дипломатические увертки». Требовалось публичное подтверждение значимости всех директивных действий. К полудню обстановка до чрезвычайности обострилась. Советы полностью овладели Чжаланьтунем, Кайлу, Чифынем, Сычжаном, Боли, Тумынем и продолжали движение вперед.

Медлить было нельзя. В пятнадцать часов по токийскому радио передается заявление командования Квантунской армии: «Для того, чтобы достичь быстрейшей реализации приказа о прекращении военных действий, мы, командование Квантунской армии, сегодня утром издали приказ, чтобы самолеты с нашими представителями были направлены 17 августа между десятью и четырнадцатью часами (по токийскому времени) в следующие города: Муданьцзян, Мишань и Мулин для установления контакта с командованием Красной Армии. Штаб Квантунской армии желает, чтобы эта мера не вызвала каких-либо недоразумений».

Первый шаг в правильном направлении был сделан. В семнадцать часов радиостанция штаба 1-го Дальневосточного фронта приняла радиограмму генерал-лейтенанта Ямады, в которой говорилось, что им отдан приказ войскам о капитуляции и прекращении военных действий. Такой приказ и следовало отдать еще утром:

«1. Квантунская армия, выполнив до конца свой долг, вынуждена капитулировать.

2. Всем войскам немедленно прекратить военные действия и оставайся в тех районах, где они находятся теперь.

3. Войскам, находящимся в соприкосновении с советскими войсками, сдавать оружие по указанию их командования.

4. Какие бы то ни было разрушения строго запрещаю. Командующий Квантунской армией».

Два вымпела, сброшенные с японского самолета у разъезда Лишний в расположении войск маршала Мерецкова в девятнадцать часов, содержали обращение командующего 1-м фронтом Квантунской армии генерал-лейтенанта Кита к командованию 1-го Дальневосточного фронта с предложением о прекращении военных действий. Но в это же время японские войска практически повсеместно продолжали оказывать сопротивление Красной Армии. Начали сдаваться в плен в районе Боли и перевала Тампинлин лишь части маньчжурской армии императора Пу И.

Ознакомившись с приказом генерал-лейтенанта Ямады о капитуляции подчиненных ему войск, Главком дальневосточной группировки маршал Василевский в ответной радиограмме предложил командующему Квантунской армией с двенадцати часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всех фронтах, сложить оружие и сдаться в плен.

В середине августа, когда войска Квантунской армии еще оказывали отчаянное сопротивление атакующим соединениям Красной Армии на всех маньчжурских фронтах, в Москве продолжала находиться делегация Главкома американскими оккупационными войсками в Германии генерала армии Эйзенхауэра. Всю вторую половину дня 17 августа боевые союзники посвятили осмотру «Оружейной палаты» в Кремле. Их восхищениям не было конца, при виде редчайших экспонатов — ювелирных изделий, великолепно расшитых драгоценными камнями костюмов вельмож, старинных флагов и дорогих орденов, заполнявших огромные залы, и составляющих богатейшую коллекцию бесценных драгоценностей.

Вечером — прием у американского посла в Москве. Ближе к полуночи. Гарримана неожиданно пригласили в Наркомат иностранных дел. Вернувшись спустя полтора часа, посол с сияющим видом вышел на середину зала и громко объявил о капитуляции Японии. Это сообщение вызвало овацию всех присутствующих на торжественном приеме.

Визит Эйзенхауэра завершался в Ленинграде. Во время завтрака, устроенного в честь американской делегации, маршал Жуков обратился к сыну главы делегации Джону с просьбой предложить свой тост. Младший Эйзенхауэр сказал, что как молодой лейтенант он не привык находиться в кругу таких выдающихся военных чинов и руководителей, а затем произнес: «Я нахожусь в России уже несколько дней, и услышал много разных тостов. В них говорилось о мужестве и заслугах каждого союзного руководителя, каждого выдающегося маршала, генерала, адмирала и авиационного командующего. Я хочу провозгласить свой тост в честь самого важного русского человека во 2-й мировой войне. Джентльмены! Я предлагаю выпить вместе со мной за рядового солдата великой Красной Армии!»

Маршал Жуков гут же повернулся к генералу армии Эйзенхауэру и четким голосом произнес:

— Мы, должно быть, стареем Айк, если нам пришлось так долго ждать, пока молодой лейтенант не напомнит нам, кто в действительности выиграл воину.

На рассвете 18 августа генерал-лейтенант Ямада направил в штаб Главкома дальневосточной группировки очередную радиограмму, в которой заявил о готовности выполнить все условия безоговорочной капитуляции, сложить оружие и организованно сдаться в плен.

Но динамичные действия в этом направлении в этот день вновь пришли со стороны энергичного противника. Около пятнадцати часов, когда генерал-лейтенант Ямада намеревался закончить дневную «оперативку» и сделать короткий перерыв на обед, поступило необычное донесение командующего 3-м фронтом о высадке воздушного десанта Советов в Мукдене! Генерал-лейтенант Усироку сообщал, что небольшой по численности десант Красной Армии захватил территорию военного аэродрома, взял под свою охрану ключевые объекты города и уже приступил к разоружению частей Мукденского гарнизона, не встретив никакого сопротивления. Командующий Квантунской армией пробежал глазами текст ошеломительной телеграммы и сразу же объявил об… окончании оперативного совещания.

Нет, такого разворота событий просто не ожидал генерал-лейтенант Ямада. Он полагал, что обмен радиограммами между ним и штабами командования Красной Армии продлится еще неделю-другую и все закончится вроде бы само собой. Последует встреча командующих и серия переговоров обуточнении деталей капитуляции. Но вот получается все по-иному. С часу на час такой же десант Советов может нагрянуть в Чанчунь? И он сам, многоопытный генерал-лейтенант Ямада, в тылу своей огромной армии станет пленником Красной Армии, будет разоружен и под охраной вражеских автоматчиков доставлен на советскую территорию?..

Эти грустные размышления одинокого командарма Квантунской армией прервал спустя полчаса советник «императора» Маньчжоу-Го генерал-лейтенант Иосиока. Отрешённо глядя куда-то вдаль, генерал-лейтенант Ямада протянул ему донесение командующего 3-м фронтом.

— Воздушный десант Советов в Мукдене? — негромко, испуганно процедил управитель императорского дворца, но быстро совладал с собой и рассудительно добавил: — Это донесение, Ямада, нам следует немедленно проверить. Возможна дезинформация. К исходу вчерашнего дня советские войска находились еще в двухстах пятидесяти километрах от Мукдена. Опасно выбрасывать десант на таком удалении от наступающих главных сил.

— Проверьте, Иосиока, — отрешенно бросил в ответ командарм Квантунской.

— Но подобное так же неожиданно может скоро произойти и в Чанчуне, Ямада.

Генерал-лейтенант Иосиока тотчас покинул кабинет командарма, чтобы выполнить его срочное поручение. В кабинет сразу же вошел заместитель начальника штаба армии генерал-майор Томокацу. Ямада и его ознакомил с донесением генерал-лейтенанта Усироку.

Прочитав документ, «штабник» быстро возвратил его командарму, негромко, как бы автоматически, сказал:

— Я сейчас же распоряжусь, Ямада, об усилении охраны всех посадочных площадок в городе. Не встретив сопротивления в Мукдене, Советы могут предпринять попытку высадить десант и здесь, в Чанчуне.

— Да, Томокацу, распорядитесь, — согласно кивнул головой генерал-лейтенант Ямада и, сделав небольшую паузу, все же предупредил: — Но не вздумайте давать команду обязательно атаковать его, если это в действительности произойдет. Император согласился принять условия Потсдамской декларации союзных держав и Москва демонстрирует динамичные действия. Праздник на ее стороне. Теперь все может произойти.

— Петля быстро затягивается, Ямада, — продолжил диалог заместитель начальник штаба армии. — Я только что разговаривал по телефону с генералом Микио. Он находится в районе Харбина. Ситуация там более чем критическая. Гарнизон города деморализован. Сейчас с востока на Харбин надвигаются остатки уцелевших войск 5-й армии. Возможно паническое перемешивание частей.

— У вас есть предложения, как это предотвратить, Томокацу? — глаза собеседников встретились.

— Внести предложения, Ямада, в состоянии лишь командующий войсками, хорошо владеющий конкретной обстановкой. Я не отношу себя к таковым. Генерал Микио сообщил мне, что русские заняли Цзямусы и продвигаются в направлении Саньсина. Теперь я не представляю, что на самом деле происходит у него на фронте.

Словно очнувшись, командарм Квантунской вдруг круто переменил тему разговора:

— Скажите, Томокацу, а что происходит в наших санитарных службах? Какие вы получаете донесения с фронтов?

Это был трудный для «штабника» вопрос. Точного положения вещей он не знал, но все же доложил:

— Лазареты в Муданьцзяне остались на месте, Ямада. Обстановка на оборонительных позициях изменяется так быстро, что командованию армий и дивизий бывает просто не до тылов. К тому же, повсеместно ощущается острый дефицит транспортных средств. Допускается нерасторопность тыловых служб. Повседневными стали их ссылки на отсутствие горючего, нехватку парка автомашин. Велики их потери в прифронтовой полосе… Очень велики.

Генерал-лейтенант Ямада возразил:

— Но почему плохо используется, Томокацу, железная дорога? Разве и там все тоже полностью остановилось?

— Подвижной состав оказался в руках противника, Ямада. В основном, в приграничных укрепрайонах. Его не удалось вывести из-за повреждений железнодорожного полотна при первых же бомбардировках Советов.

Командарм Квантунской продолжил диалог, затронув не активную «медицинскую тему»:

— Раньше вы мне докладывали, Томокацу, что лазареты переполнены ранеными. Но что случилось с нашим медицинским персоналом? Куда он подевался?

— Медперсонал из Муданьцзяна частично эвакуирован в Имяньно и Гирин. Судьба части медперсонала неизвестна. Я уже распорядился уточнить этот вопрос. Им озадачен и начальник Генштаба вооруженных сил генерал Умэдзу.

— Уточните, Томокацу. Он важен для нас со всех точек зрения. Я полагаю, что Советы не станут особенно церемониться с нашими ранеными. У них достанет проблем с обустройством военнопленных. Так что, на первых порах забота о раненых японских военнослужащих всецело ляжет на плечи нашего медперсонала. Даже после капитуляции японскому командованию придется заниматься этим вопросом.

Командарм Квантунской на время умолк, и, прервав паузу, сразу заговорил уже на «политическую тему»:

— Принц Такеда[75] рассказал мне о последних событиях в столице. Группа майора Хатанака предприняла попытку государственного переворота, отвергая саму мысль о безоговорочной капитуляции Великой Империи. Пытаясь предотвратить объявление по радио рескрипта императора о капитуляции Японии, мятежники с помощью частей охранной дивизии захватили токийскую радиостанцию. Солдаты, ведомые капитанами Кога и Ухера, напали на дома премьер-министра Судзуки и председателя Тайного совета Хиранума. Но, не обнаружив в них пленки с записью речи Хирохито, заговорщики сожгли оба особняка. В ночь на 15 августа части Восточного военного округа, возглавляемые генерал-лейтенантом Танака, полностью подавили мятеж. Обманутые офицеры и солдаты охранной дивизии добровольно сложили оружие. Хатанака, Кога и Ухера совершили «харакири» на лужайке перед императорским дворцом. Так же поступил и военный министр генерал Анами. Кабинет Судзуки ушел в отставку. Продолжается сформирование нового правительства. Генерал-майор Томокацу уточнил:

— Что же, Ямада, принц Такеда и прилетал в Чанчунь, чтобы рассказать вам о преступных событиях в Токио?

— Не только. Император направил в войска ближайших родственников, чтобы убедить сомневающихся и скептиков в подлинности его решения о капитуляции. Приходится использовать и такие меры.

— Кризис Великой Империи разрастается, — сделал очевидный вывод заместитель начальника штаба Квантунской армии генерал-майор Томакацу.

Чувство безысходности все сильнее овладевало командармом Квантунской. Он безучастно реагировал на тревожные доклады с фронтов и уже редко высказывал какие-то свои стоящие рекомендации. Донесение командующего 5-й армией генерал-лейтенанта Симидзу о том, что командир гарнизона на горе Острая в Хутоуском укрепрайоне отверг ультиматум противника о капитуляции и продолжает удерживать важный узел сопротивления, вызвало у генерал-лейтенанта Ямады двоякое чувство. С одной стороны, он готов был приветствовать эту похвальную верность офицера императорской присяге, но, с другой, такая очаговая стойкость ничего уже не решала в масштабах всей армии, вела к новым неоправданным жертвам в живой силе.

Ближе к вечеру из Харбина позвонил начальник штаба генерал-лейтенант Хата и сообщил, что на военном аэродроме Советы только что высадили свой воздушный десант и он, в сопровождении генерал-лейтенанта Микио, направляется туда для встречи и переговоров с представителем командующего 1-м Дальневосточным фронтом. С этого момента время тянулось для генерал-лейтенанта Ямады, напротив, мучительно долго.

Лишь спустя два с половиной часа генерал-лейтенант Хата вновь вышел на связь с Чанчунем и доложил командарму о результатах своей встречи с особоуполномоченным советского командования генералом Шелаховым. Кванту некой армии предъявлен ультиматум о безоговорочной капитуляции всех ее войск на территории Маньчжурии. Он получил три часа для «подготовки необходимых материалов» по составу Харбинского гарнизона и именному списку генералов. 19 августа утром, он вместе с группой генералов и консулом Японии в Харбине Миякавой отправляется на передовой командный пункт командующего 1-й Дальневосточным фронтом для согласования вопросов, напрямую связанных с капитуляцией всех армейских сил.

Ровно в семь часов 19 августа десантный самолет с генералами Хата, Микио, консулом Миякава на борту в сопровождении офицеров Красной Армии взлетел с Харбинского аэродрома и взял курс на Хороль. Затем на автомашинах начальник штаба Квантунской армии и его «свита» были доставлены к советско-маньчжурской границе, в район селения Духовская, на передовой командный пункт маршала Мерецкова. Здесь, у подножия высокой сопки, в лесу, в свежесрубленном домике пополудни состоялась встреча генерал-лейтенанта Хата с Главкомом дальневосточной группировки советских войск маршалом Василевским.

Начальник штаба Квантунской армии выглядел на встрече «прилежным учеником». Маршал Василевский пригласил его к «оперативке», лежащей на столе, указал время и пункты, куда надлежит прибыть японским войскам, чтобы сдаться в плен. Назвав номера соединений и отдельных частей, он указал, на какую дорогу им следует выйти, в каком направлении двигаться навстречу советским войскам.

Переводчик не нужен. Генерал-лейтенант Хата хорошо понимает, о чём говорит Главком дальневосточной группировки советских войск. Он то нервно перебирает аксельбанты, то неторопливо протирает очки, то снимает платком испарину с чисто выбритой головы. Волнение не скрыть. Все-таки процедура не из приятных. Это не участие в приеме зарубежного военного атташата в довоенном советском Генштабе на Фрунзенской в Москве.

— Учтите, — говорит маршал Василевский, — что японские войска должны сдаваться организованным порядком, вместе со своими офицерами, на которых в первые дни ложится забота о питании ваших солдат. Поэтому они должны сдаваться в плен со своими кухнями и запасами продовольствия. Японские генералы должны являться вместе со своими адъютантами и необходимыми личными вещами. После сдачи в плен их некогда будет разыскивать. Я гарантирую хорошее отношение со стороны Красной Армии не только к офицерам, но и к солдатам японских вооруженных сил.

Генерал-лейтенант Хата согласно кивает головой, но все же говорит уважительным тоном:

— Я прошу вас, господин Главнокомандующий, разрешить до прихода Красной Армии в отдельных городах Маньчжурии и Кореи оставить у японских солдат оружие. Население там очень ненадежное.

Маршал Василевский уверенно возражает:

— Her, господин генерал, советское командование обеспечит полный порядок на территории, занятой Красной Армией.

— Я прошу вашего разрешения, — говорит начальник штаба Квантунской армии, — оставить в распоряжении японского командования необходимый транспорт и средства связи для того, чтобы быстрее можно было передать японским войскам указания советского командования. Нам не удалось сразу довести до всех войск приказ о капитуляции, так как уже на второй день наступления Красной Армии мой штаб потерял управление войсками. Ваши танки и пехота наступали более чем стремительно. Начался беспорядочный повсеместный отход, и связаться с нужными штабами стало еще труднее. Но мы принимаем меры и обязательно добьёмся…

Маршал Василевский прерывает монолог Хата:

— Мною, господин генерал, уже отданы по этому поводу соответствующие распоряжения. Советское командование обязательно окажет вашему штабу посильную помощь.

Встреча закончена. Главком дальневосточной группировки советских войск вручает генералу Хата ультиматум:

«Главнокомандующему Квантунской армией генералу Ямада. Начальник штаба Квантунской армии генерал Хата получил 19. 8. 1945 г. от меня следующие указания о порядке капитуляции Квантунской армии, и ее разоружении.

1. Немедленно прекратить боевые действия частей Квантунской армии повсюду, а там, где это окажется невозможным, быстро довести до сведения войск приказ о немедленном прекращении боевых действий и прекратить боевые действия не позднее двенадцати часов дня 20 августа.

2. Немедленно прекратить всякие перегруппировки войск Квантунской армии. Все передвижения, необходимые для обеспечения выполнения условий капитуляции, производить каждый раз по моему указанию.

3. Дать командующему 1-м фронтом и командующим 3-й, 5-й и 34-й армиями следующие указания:

а) немедленно связаться с командованием советских войск на местах через своих делегатов, выслав их в пункты встречи: Яньцзы, Нингуша, Муданьцзян;

б) войскам, дислоцированным в Северной Корее, сосредоточиться по указанию представителя командования 1-м Дальневосточным фронтом, для чего командующему 34-й армией прибыть к утру 22 августа в Яньцзи;

в) командующему 1-м фронтом за получением указаний по выполнению условий капитуляции прибыть в двенадцать ноль-ноль 20 августа в Нингушу;

г) предписать соединениям и частям сдать оружие в районах Боли, Муданьцзян, Нингуша, Ванцин, Дуньхуа, Яньцзи, Кайней, Сейсин, Харбин, Гирин;

д) представить в штаб Главкома советских войск на Дальнем Востоке к утру 22 августа:

— полный перечень всех боевых и резервных соединений и частей Квантунской армии;

— перечень тыловых частей и учреждений, складов и содержащихся в них запасов;

— все мероприятия по выполнению условий капитуляции войскам Квантунской армии осуществить через командование и штабы армий. Поэтому на период с 20 по 25 августа вся сеть связи штаба Квантунской армии со штабами армий остается полностью в распоряжении Главнокомандующего Квантунской армией.

4. Ответственность за питание и санитарное состояние своих войск в период капитуляции и в последующем, до особого распоряжения, несет командование Квантунской армии. Поэтому войска должны иметь свои кухни и обеспечиваться но существующим нормам питанием за счет запасов продовольствия Квантунской армии».

Около семнадцати часов генерал-лейтенант Хата и сопровождающая его «свита» на том же десантном самолете улетели из Хороля в Чанчунь, чтобы практически реализовать строгие условия Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля о безоговорочной капитуляции Японии. Его штабу предстояло решить частную задачу — добиться, чтобы сложили оружие и сдались в плен соединения Квантунской армии — мощного войскового объединения Великой Империи на материке, которое все годы с начала Второй мировой войны каждодневно угрожало Советскому Союзу нацеленным ударом в спину, и безжалостной последующей оккупацией его территории аж до Урала. Советы решили обратную задачу за десять суток, принудив генерал-лейтенанта Ямаду выбросить «белый флаг» над чанчуньским замком[76] и просить пощады для своей миллионной армии. Так неожиданно все обернулось.

Глава IV Крах стратегии «спелой хурмы»

1
Но и вручив ультиматум командованию Квантунской армией, Главком дальневосточной группировки не остановил военных действий. Главные силы всех наших фронтов продолжали стремительно продвигаться вперед, к ключевым центрам Маньчжурии — Чанчуню, Мукдену, Харбину и Гирину.

К исходу дня 19 августа войска маршала Малиновского овладели Цицикаром, Жэхэ, Чжаньу, Синьминем и вышли к Ляодунскому заливу. Перерезав железные дороги Синьлитунь — Жэхэ и Мукден — Тяньцзинь, они окончательно отрезали войска генерала Ямады от японских войск, дислоцированных в Северном Китае. Главные силы 39-й армии генерал-полковника Людникова продолжали сосредоточение в районе Таонань, чтобы в соответствии с приказом командующего Забайкальским фронтом двинуться по железной дороге Через Мукден на Ляодунский полуостров, в Дальний и Порт-Артур.

Войска 2-го Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева овладели городами Мэргэнь, Лунчжэнь и Саньсин. Соединения 56-го стрелкового корпуса завершили разгром гарнизона Харамитогского укрепрайона на Сахалине. Это открыло путь соединениям генерал-майора Дьяконова к южной оконечности острова, к городам Маока и Тойохара.

Главные силы войск маршала Мерецкова, овладев в этот день Вэйхэ и Яньцзы, продолжали стремительное движение на Харбин, Гирин, Фусун и вдоль северокорейского побережья на Сончжин и Синпхо.

Чтобы ускорить выполнение главных фронтовых задач, во второй половине дня 19 августа в Гирине был высажен воздушный десант, возглавляемый подполковником Крутских. Вместе с десантниками прибыл и особоуполномоченный Военного совета 1-го Дальневосточного фронта полковник Лебедев. Ещё не остановились воздушные винты моторов после приземления, а десантники уже покидали транспортные «Си-47», готовые в любую минуту вступить в бой с противником.

Как только десантники овладели аэродромом, полковник Лебедев направляет записку начальнику Гиринского гарнизона: «Предлагаю явиться на аэродром вместе с представителями гражданских властей города». Через час на аэродром прибывает начальник штаба Маньчжурской армии генерал Сегусин с белой повязкой на рукаве в сопровождении двух офицеров. Особо уполномоченный 1-го Дальневосточного фронта объявляет ему о капитуляции всех войск Квантунской армии. Аэродромная охрана японцев складывает оружие и сдается в плен. На легковых автомашинах полковник Лебедев в сопровождении офицеров-десантников направляется в город, вслед за ним — представители Гиринского гарнизона и боевые группы десанта. Кавалькада автомашин движется по центральным улицам Гирина. Китайское население радостно приветствует первых представителей Красной Армии, щедро осыпает их красочными букетами цветов.

Прибыв в штаб Маньчжурской армии, полковник Лебедев объявляет ее командарму генералу Куану: «Все вы отныне считайте себя военнопленными. К восемнадцати часам сего числа прошу сдать оружие. Офицеров и солдат направить в лагеря для военнопленных, поместив их раздельно».

Пока в армейском штабе готовился приказ по гарнизону о капитуляции, боевые группы десанта подполковника Крутских взяли под свою охрану телеграф, телефонную станцию, радиостанцию, почту, железнодорожный вокзал, электростанцию, мост и плотину на Сунгари.

Начинается разоружение воинских частей. Начальник штаба Маньчжурской армии генерал Сегусин показывает по карте расположение своих гарнизонов и туда, по распоряжению советского особоуполномоченного, в сопровождении офицеров направляются представители Красной Армии.

На глазах преображается Гирин. На домах вывешиваются самодельные красные флаги Советского Союза и национальные флаги Китая. В разных точках города возникают стихийные митинги. Самый массовый из них состоялся на городском стадионе. Его организаторы — китайцы горячо благодарили Красную Армию, принесшую им освобождение от ига японской оккупации. Выступление на нём полковника Лебедева участники митинга встретили долго не смолкающей овацией.

В Харбине воскресенье 19 августа было уже вторым днем пребывания двух эшелонов советского десанта. На подходе был и крупный десантный отряд 15-й армии генерал-лейтенанта Мамонова, приближающийся к городу по Сунгари на кораблях Краснознаменной Амурской военной флотилии. Генерал-майор Шелахов очень ждал это подкрепление из состава войск смежного фронта.

Несмотря на проливной дождь, в полдень к кафедральному собору стеклось свыше пятнадцати тысяч городских жителей, чтобы совершить всенародное молебствие в честь Красной Армии и по случаю освобождения ею Харбина от японских захватчиков. Собор не вместил всех пришедших. Оставшиеся за его стенами проделали это на прилегающей к собору площади. Служба прошла с приподнятым настроением.

В коммерческом собрании состоялось заседание русской общественности. Решением этого заседания горожанам предлагалось в самый короткий срок привести в надлежащий вид город, чтобы достойно встретить доблестные войска Красной Армии. Без останова работали заводы и фабрики, фирмы и компании, почти все магазины и многочисленные городские рынки. На неопределенное время закрылись лишь японские учреждения и конторы. Их владельцы, оккупанты, скрылись.

Это были бурные, тревожные, полные непередаваемых контрастов дни Харбина. Казалось, что в этом бурлящем людском море будет очень напряженным положение советских десантников. Их было ведь совсем немного среди этой разноплеменной восторженной толпы и еще вооруженных японских частей. Но советские воины были совершенно спокойны. Они пришли в соседнюю страну в качестве освободителей, и население Харбина, в своем большинстве, отдавало должное их бескорыстному интернациональному подвигу и самопожертвованию. А как могло быть иначе?

Мукден в эти дни жил в таком же напряженном ритме. Когда автомашина с советским особоуполномоченным прибыла в расположение штаба 3-го фронта Квантунской армии, часовые приветствовали генерал-майора Притулу взятием «на караул». Тут же его препровождают в кабинет генерала Усироку. И практически сразу настоящим хозяином в нём оказывается представитель Красной Армии.

Генерал-майор Притула переходит к конкретным вопросам капитуляции японских войск. Советского особоуполномоченного в первую очередь интересует: численность войск, дислокация соединений и отдельных частей, их материально-техническое обеспечение — наличие оружия, боеприпасов, боевой техники, продовольствия и вещевого имущества. Отдельно он просит доложить об оружейных запасах знаменитого Мукденского арсенала.

Генерал Усироку заявляет, что ввиду плохой связи с армиями он в состоянии руководить капитуляцией лишь по группе войск, расположенных вокруг Мукдена. Но поскольку командующий 44-й армией генерал Хонго находится здесь и имеет более точные данные, то он и будет докладывать советскому представителю. Командарм 44-й уверенно называет номера дивизий и бригад, число самолетов, танков, артиллерийских орудий и минометов. Излишняя откровенность не нравится командующему 3-м фронтом. Генерал Усироку поправляет докладчика: многое, дескать, уже изменилось в меньшую сторону и представителю советского командования хорошо известно о разбитых Красной Армией дивизиях и бригадах, а также о количестве сдавшихся в плен японских военнослужащих. Японский генерал прав.

Особоуполномоченный Забайкальского фронта объявляет генералу Усирока, что в соответствии с приказом советского командования к девятнадцати часам всем японским войскам предложено сложить оружие. Генерал-майор Притула тут же назначает советских представителей, которые в сопровождении японских штабных офицеров тотчас разъезжаются по районам дислокации соединений и частей 3-го фронта Квантунской армии, чтобы на месте проконтролировать ход их капитуляции и разоружения. Все идет довольно организованно.

Время приближается к вечеру, но процесс разоружения далек от завершения. Японские солдаты с большой неохотой расстаются с оружием. Всю жизнь воспитывали их в самурайском духе особой любви к военному делу, подсознательно формировали культ всесилия оружия и преклонения перед ним. Но вот в одночасье, под присмотром советских офицеров, на глазах рушились эти стойкие идеологические императивы и представления о вечной верности императорской присяге. Отныне они становились военнопленными. На ночь гарнизоны остаются на привычных местах, но утром ротами и батальонами потянутся за город, на сборные пункты, указанные советским командованием. Как ошеломительно быстро «несокрушимая мощь» Квантунской армии превращалась в свою противоположность — бессилие и неопределенность, с мрачной, будничной перспективой.

В то время, когда Главком дальневосточной группировки маршал Василевский встречался в Приморье с начальником штаба Квантунской армии генералом Хата, его собственный штаб обживал новое место своей дислокации в Хабаровске. Верховный Главнокомандующий определил этот переезд предельно кратко — чтобы быть ближе к главным событиям на Дальневосточном театре военных действий. Да, новостей там и впрямь набиралось невпроворот, а телефонная связь с «дальневосточной столицей» действовала устойчиво и стабильно. Сами переговоры Главкома со Ставкой становились более продолжительными, поскольку ни одно письменное донесение не могло вместить всех фронтовых перипетий. И этот вечерний доклад маршала Василевского 19 августа получился довольно пространным.

— Как идет у вас капитуляция японских войск, товарищ Василевский? — голос Верховного звучал приглушенно, но четко. — Какие перемены произошли на фронтах за минувшие сутки?

— Перемены произошли очень большие, товарищ Сталин. Главные маньчжурские центры — Чанчунь, Мукден, Харбин и Гирин отныне находятся под контролем наших воздушных десантов. На подходе к ним либо усиленные подвижные отряды, либо главные фронтовые силы.

— В Гирине тоже высажен наш воздушный десант? — тут же уточнил Верховный.

— Да, товарищ Сталин. Сегодня, во второй половине дня.

— А кого Военный совет фронта назначил своим особоуполномоченным в этот город?

— Назначен полковник Лебедев, заместитель начальника политуправления фронта, товарищ Сталин.

— Понятно. Вы уже вышли, товарищ Василевский, непосредственно на командующего Квантунской армией? Я имею в виду генерала Ямаду.

— Да, вышли и на него, товарищ Сталин. Сегодня, несколько часов назад, я встречался у приморской границы с его начальником штаба генералом Хата. Вручил ему наш ультиматум, в котором изложены сроки и порядок капитуляции войск Квантунской армии.

Следующий вопрос был неожидан для Главкома дальневосточной группировки. Верховный спросил:

— А что представляет собой сейчас этот генерал Хата, товарищ Василевский? Я видел его один или два раза несколько лет назад, когда он служил в Москве в качестве военного атташе. Теперь, наверное, он выглядит иначе?

— Ничего особенного Хата не представляет, товарищ Сталин, — уверенно ответил маршал Василевский. — Пожилой, бритоголовый человек с угрюмым взглядом, усталым обрюзгшим лицом. По-русски говорить не пытался, но было видно, что мои слова понимает. Жаловался, что штаб Квантунской армии ограничен в своих действиях из-за потери связи в первые же дни нашего наступления. С советскими требованиями согласился и пообещал их непременно реализовать. Сам генерал Хата и сопровождающая его «свита» вели себя исключительно уважительно, даже подобострастно.

— А кто с нашей стороны, кроме вас, встречался с японскими представителями?

— Маршал Мерецков, Главный маршал авиации Новиков и генерал-полковник Штыков.

— Что вам известно, товарищ Василевский, о развитии обстановки в Чанчуне и Мукдене?

— По докладу маршала Малиновского, товарищ Сталин, в этих городах пока силами десантов осуществляется процесс разоружения местных гарнизонов. Ожидается, что не позднее завтрашнего дня в Чанчунь и Мукден вступят усиленные передовые отряды 6-й гвардейской танковой армии. Тогда, как я считаю, все вопросы капитуляции японских войск будут решаться намного проще и быстрее.

— Вот я и хотел сказать, чтобы генерал Кравченко быстрее подтягивал к этим важнейшим городам свои главные силы, — прервал доклад Главкома дальневосточной группировки Верховный. — Для нас это очень важно и с политической точки зрения. Судя по всему, американы намереваются прибрать Японию к своим рукам в единственном числе, отстранив от решения дальневосточных проблем не только нас, но и англичан. Кроме Японии, там ведь присутствует еще и проблема Китая. Мы не можем безучастно относиться к проблеме внутреннего устройства этой великой страны. Будет ли Китай единым стабильным государством, дружественным Советскому Союзу, или империалистам удастся раздробить его на несколько мини-образований тина Маньчжоу-Го? Кстати, известно ли вам что-нибудь о судьбе «императора» и правительства этого марионеточного государства?

Маршал Василевский никак не думал, что история с пленением императора Пу И так быстро станет известна Верховному. Тем более, что его заинтересует судьба «марионеточного монарха». Пришлось Главкому дальневосточной группировки доложить и по этому вопросу:

— Император Пу И сейчас находится в Мукдене под охраной наших десантников, товарищ Сталин. Ему ничто не угрожает. Кстати, он очень просил, чтобы мы ни в коем случае не передавали его японцам.

— Вы уже выяснили, каким образом Пу И оказался в Мукдене, товарищ Василевский?

— Командование Квантунской армией получило приказ из Токио переправить императора Маньчжоу-Го в Японию, но в Чанчуне не оказалось подходящего для него самолета. Было решено, что такой самолет найдется в Мукдене. Вместе с ближайшим окружением Пу И был доставлен в Мукден. Но и здесь сразу не нашлось подходящего «транспортника». В ожидании отлета он был обнаружен нашими десантниками на военном аэродроме. В ближайшее время я распоряжусь, чтобы император Маньчжоу-Го был доставлен в Хабаровск.

— Все правильно, товарищ Василевский. А где же находится правительство Маньчжоу-Го?

— Правительство находится в Чанчуне. Его глава Чжан Цзинхуэй по требованию нашего особоуполномоченного, выступал по радио с обращением к местному населению о капитуляции японо-маньчжурских войск.

Верховный внимательно выслушал эту информацию маршала Василевского и после небольшой паузы снова вернулся к фронтовым делам:

— А что вы скажете, товарищ Василевский, о развитии обстановки на Сахалине и Курильских островах?

Главком дальневосточной группировки был совсем «близко» к этим событиям и уверенно доложил:

— На Сахалине и на Шумшу бои продолжаются, товарищ Сталин. Приграничный укрепрайон на Сахалине войска 16-й армии преодолели и наступают в южном направлении. На Курилах, после освобождения Шумшу, будет высажен морской десант на Парамушир и далее. Их защищают войска 5-го фронта, а не Квантунской армии, которые, но данным нашей разведки, подчиняются непосредственно императорской Ставке. Так что, они прекратят сопротивление тогда, когда начнут действовать приказы Верховного Главнокомандующего союзных держав генерала Макартура.

— Выполнят они приказ Макартура или нет, наши войска должны продолжать свое дело, — весомо закончил разговор Верховный. — Нам ветер дует в спину. Мы можем обождать неделю-другую, пока начнут действовать приказы этого американского генерала. Свою главную задачу на материке Красная Армия уже полностью выполнила.

Рано утром 20 августа усиленные подвижные отряды 6-й гвардейской танковой армии вступили в Чанчунь и Мукден. Получив оперативные донесения об этом от командиров 7-го механизированного и 5-го гвардейского танкового корпусов генералов Каткова и Савельева, генерал-полковник Кравченко тотчас доложил о происшедшем в Ванемяо[77]. Соответственно, маршал Малиновский сообщил эту победную весть в Хабаровск. Все шло по плану. В середине дня такие же донесения маршал Василевский получил из штабов 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов — их главные силы практически одновременно вошли и заняли Харбин. Передовой отряд 10-го механизированного корпуса под командованием генерал-майора Савченко вошел в этот день в Гирин. Его поддерживал ударный полк 277-й стрелковой дивизии генерал-майора Гладышева.

Интерес, проявленный Верховным к развитию событий на острове Сахалин и на Курилах, побудил Главкома дальневосточной группировки более детально ознакомиться с обстановкой на этих отдаленных участках боевых действий. В середине дня маршал Василевский связался по телефону с командиром Камчатского оборонительного района генерал-майором Гнечко и подробно уточнил у него обстановку.

Голос Главкома дальневосточной группировки звучал подчеркнуто ровно.

— Алексей Романович, как идут у вас дела? На материке процесс капитуляции и разоружения японских войск набирает силу. Сегодня ударные соединения наших главных фронтов овладели ключевыми центрами Маньчжурии — Чанчунем, Мукденом и Харбином.

— Они раньше нас начали свои операции, Александр Михайлович, — уклончиво возразил генерал-майор Гнечко. — Не стоим на месте и мы. Думаю, что завтра обязательно завершим освобождение Шумшу, а дальше операция пойдет уже легче. Противник сделал ставку на укрепление пограничного острова всей гряды и здесь сосредоточил главные силы 91-й пехотной дивизии в составе двух бригад. Имеет свыше семидесяти танков, а также несколько артиллерийских батарей.

— Неужели командование японских войск на островах не получило приказа о капитуляции?

— Получило, товарищ маршал. Вчера наши парламентеры встречались с представителями командующего японскими войсками в северной части Курильских островов генерала Цуцуми и получили от них заверения, что с шестнадцати часов 19 августа войскам приказано прекратить всякие боевые действия. В результате последующих переговоров в восемнадцать часов японские представители приняли и подписали условия капитуляции, изложенные нашими парламентерами. Но когда сегодня отряд кораблей во главе с минным заградителем «Охотск», с представителями командования нашего оборонительного района и военно-морской базы Тихоокеанского флота в Петропавловске и десантом, вышел в район расположения основных баз японцев для встречи с генералом Цуцуми, он был обстрелян из орудий береговых батарей и атакован воздушными торпедоносцами противника.

— Нельзя верить японским захватчикам на слово, Алексей Романович. Готовьте основательный штурм островов и заставьте противника капитулировать силой, — кратко распорядился Главком дальневосточной группировки.

В разговоре с командующим 16-й армией генерал-лейтенантом Черемисовым маршал Василевский выяснил, что и на Сахалине японские войска продолжают упорное сопротивление. Судьбу южной половины острова должны решить десантные отряды Северной Тихоокеанской флотилии вице-адмирала Андреева, которые в срочном порядке перебрасываются в район Маоки из Советской Гавани и Тетюхи.

Особоуполномоченный Забайкальского фронта генерал-майор Пригула хорошо помнил наказ маршала Малиновского: сразу же, после выполнения самых неотложных мероприятий, обязательно съездить в лагерь военнопленных союзных стран на окраине Мукдена. В нём, с декабря сорок первого японцы содержали пленных американцев, англичан, австралийцев, голландцев. Условия содержания были тяжелыми.

Вскоре после полудня 20 августа, когда в Мукден прилетел член Военного совета Забайкальского фронта генерал-лейтенант Тевченков, его намерение посетить лагерь военнопленных американцев было тотчас реализовано.

К приезду представителей советского командования военнопленные, а их набралось свыше двух тысяч, в подавляющем большинстве американцев, были выстроены во внутреннем дворе по-барачно. Но как только небольшая советская делегация появилась на территории лагеря, строй моментально сломался. Измождённые, бледные люди бросились навстречу своим освободителям, в адрес которых на разных языках полетели искренние слова приветствий и благодарности. Тут же нашлись организаторы и командиры. Возник общелагерный бурлящий, импровизированный митинг.

Генерал-лейтенант Тевченков предоставляет слово нашему особоуполномоченному фронта в Мукдене генерал-майору Притуле. Советский генерал поднимается на крыльцо ближайшего барака, взволнованно говорит:

— Сегодня утром частями Красной Армии занят город Мукден. Я уполномочен советским командованием сообщить вам, что с этой минуты все американские, английские и другие военнопленные союзных нам государств, находящиеся в этом лагере, полностью свободны!

Не все стоящие перед воображаемой трибуной понимали русскую речь, но последнее слово генерал-майора Притулы: «свободны», определенно поняли все. Бурный восторг снова охватил военнопленных. Вверх полетели пилотки и носовые платки. На глазах многих еще молодых по возрасту людей, выступили слёзы радости. Раз за разом русское слово «Свобода» пронеслось над толпой из конца в конец лагеря.

Начальник политотдела штаба Забайкальского фронта переждал это страстное выражение признательности нашей Красной Армии, принесшей им освобождение, и продолжил свою взволнованную речь:

— От имени советского командования поздравляю вас с победой союзных войск над японским империализмом! Вторая мировая война подходит к концу. Скоро в наши дома и семьи придет долгожданный мир. Будем же объединенными усилиями союзников беречь его как зеницу ока, чтобы пережитое здесь вами никогда больше не повторилось.

На крыльцо взбегает американский пленный солдат Байби. Он говорит на понятном большинству узников английском языке. Говорит страстно, волнительно, словно долго заранее готовил эту свою восторженную речь.

— Нам русские войска принесли свободу. Три с половиной года мы томились в этой японской тюрьме. Тысячи узников умерли от голода и пыток. За все время только четверым удалось бежать из этого лагеря, но и они были схвачены охраной и замучены до смерти. Нет слов, чтобы все рассказать здесь об издевательствах японских властей над нами. Наши русские боевые друзья! К вам обращаюсь я, простой американский солдат, со словами горячей благодарности и любви. Никто из нас никогда не забудет этого дня. На всю жизнь мы — самые верные ваши друзья, и эту дружбу с Россией мы будем завещать своим родным и детям!

Голландский журналист Жоэлом, попавший в плен в середине сорок второго, торжественно, вслед за Байби, объявляет советским представителям:

— Я обязательно напишу о вас, добрых русских людях, посланцах неба в нашу темницу!

Член Военного совета фронта генерал-лейтенант Тевченков объявляет, что японская охрана лагеря разоружается, а жестокие охранники, виновные в пытках и издевательствах над военнопленными, арестовываются. Временно, до подхода главных фронтовых сил, управление лагерем возлагается на американских и английских генералов. Он обращается к самому старшему по чину и по возрасту американскому командиру корпуса генералу Паркеру и предлагает ему временно стать начальником лагеря.

Генерал Паркер благодарит представителя советского командования за доверие и сообщает, что кроме него в лагере находятся: вице-маршал авиации Великобритании Малтби, командиры американских корпусов генералы Джонс, Чиновет, Шарп, командиры дивизий союзных армий генералы Бийби, Втофер, Лаф, Орэйк, Пиэрс и Фонк.

Генерал Паркер занимает кабинет начальника лагеря, приглашает на первое совещание других генералов. Японская охрана выстраивается напротив военнопленных и демонстративно медленно складывает оружие. Генерал Орэйк распределяет трофейное оружие среди американцев и англичан, устанавливает свои посты вместо японских.

Получив долгожданную свободу, военнопленные упорно не отпускают из лагеря представителей командования Красной Армии. Каждый старается пожать нашим генералам, офицерам и рядовым руку, на любом клочке бумаги обзавестись их автографом. Любознательных вопросов не счесть. О минувших боях с японцами? Как преодолевался танкистами Большой Хинган? Почему Советский Союз не вступил в войну раньше, чтобы быстрее разбить Японию? Кто из советских маршалов командует Красной Армией на Дальнем Востоке? Есть ли среди них маршал Жуков? Будут ли советские войска захватывать японские острова в метрополии? Когда Советский Союз заимеет такие же атомные бомбы, какие уже имеют Соединенные Штаты? Как генералиссимус Сталин относится к новому американскому президенту Трумэну?..

В итоге обмена мнениями звучит уверенная похвала:

— Русские умеют воевать. Мы восхищаемся их успехами. Мы обязательно расскажем об их героизме по прибытии на родину! Им — наша признательность и слава.

Иначе действовал президент Трумэн. Он довольно своеобразно интерпретировал излишне миролюбивые шаги Советского Союза в отношении Соединенных Штатов. Посчитал даже возможным на заключительном военном этапе переписать Ялтинские соглашения в отношении Японии. Председатель Совнаркома был всецело солидарен со своим заместителем Молотовым в оценке этих действий.

Вначале Американское правительство отвергло предложение правительства Советского Союза включить в район сдачи в плен японских войск Красной Армии и половину острова Хоккайдо. Мотивировка отказа наглядно подчеркивала всевластие в метрополии американцев. В послании председателю СНК Сталину президент Трумэн подчеркнул, что генералу Макартуру сдаются японские вооруженные силы на всех островах собственно Японии, и он намерен использовать символические союзные силы, которые, конечно, будут включать и советские вооруженные силы. И тут же президент союзного государства заявляет… необоснованную претензию на совместное использование Курильских островов.

Тянуть с ответом на последнее послание президента Трумэна было уже нельзя, и 20 августа ближе к полуночи этот вопрос подвергся исчерпывающему анализу. Формировалась достойная отповедь «амбициозному оппоненту». Председатель СНК СССР остановился на своем традиционном месте у торца стола, попросил наркома Молотова прочитать еще раз ту часть послания американского президента, которая заключала в себе саму суть «неприемлемого демарша».

Нарком иностранных дел поправил пенсне, прочитал:

— Правительство Соединенных Штатов желает располагать правами на авиационные базы для наземных и морских самолетов на одном из Курильских островов, предпочтительно в центральной группе, для военных и коммерческих целей.

После короткого раздумья, Сталин в рассудительном тоне все же возразил:

— Своё абсурдное требование американы не считают нужным даже как-то вразумительно мотивировать.

— В том то и дело, что никакой мотивировки в послании просто нет, — подтвердил нарком Молотов.

— Отвечать на такие притязания не сложно, — Сталин начал ходить взад-вперед вдоль кабинета. — Курильские острова, согласно Ялтинским договоренностям, без всяких исключений переходят полностью под юрисдикцию Советского Союза, и нам непонятно, ввиду каких именно обстоятельств могло возникнуть подобное абсурдное требование.

— Победные фанфары будоражат воображение наших бывших союзников. Исподволь рвутся в мировые властители, — взгляды Сталина и Молотова встретились.

Председатель СНК СССР продолжил диалог:

— Поставим и мы перед господином Трумэном альтернативный вопрос: «Если Соединенные Штаты имеют в виду посадку американских коммерческих самолетов, то Советский Союзготов выделить для них аэродром, при условии, что и американы выделят такой же на Алеутских островах для коммерческих рейсов советских самолетов».

— Так и ответим, — согласился нарком Молотов. Председатель СНК СССР продолжил эту мысль:

— Ответим не только американам, но и английскому премьеру Эттли. Мы с англичанами оказываемся в одинаковом положении. Только Трумэн ставит себя выше. Японию победили, дескать, американские атомные бомбы. Но это не так.

В ту же ночь в адрес нового премьер-министра Великобритании Эттли, была направлена приветственная телеграмма председателя СНК СССР И. В. Сталина:

«Благодарю Вас за Ваше дружественное приветствие и поздравление по случаю победы над Японией и, в свою очередь, поздравляю вас с этой победой. Война против Германии и Японии и наши общие цели в борьбе с агрессорами сблизили Советский Союз и Соединённое Королевство и укрепили наше военное сотрудничество, основой которого на долгие годы ныне является наш союзный договор. Я выражаю твердую уверенность, что это сотрудничество, испытанное в войне и военных опасностях, будет развиваться и крепнуть и в послевоенное время на благо наших свободолюбивых народов».

Гегемонистское поведение Верховного Главнокомандующего союзных войск генерала Макартура настойчиво трансформировалось в нижестоящие инстанции военного командования Соединенных Штатов на Дальневосточном ТВД. В полдень 21 августа, когда главные силы Забайкальского фронта в лице ударных соединений 6-й гвардейской танковой армии генерал-полковника Кравченко уже вошли в Мукден, над центром города неожиданно появился американский самолет-разведчик. Он сбросил тысячи листовок с обращением командующего американскими войсками в Китае генерала Ведемейера к генералам и офицерам… Квантунской армии!

В листовках говорилось, что военное командование Соединенных Штатов, стремясь установить связи с солдатами и офицерами союзных войск, оказавшимися в японском плену, намеревается высадить на мукденский аэродром своих военных представителей. В обращении особо оговаривалось, что никаких иных целей эти представители не преследуют. В случае согласия на их прием, предлагалось выложить на летном поле белое полотнище с буквой «Т».

Военный комендант мукденского гарнизона генерал-майор Ковтун-Станкевич распорядился выложить привычную посадочную букву «Т». Через два с половиной часа на аэродроме Мукдена действительно приземлился американский «транспортник» с представителями военного командования Соединенных Штатов Америки в Китае. Каково же было их удивление, когда вместо «поверженных японцев» их встретили… советские десантники. Союзники быстро уточнили ситуацию, и тотчас покинули Мукден в невеселом расположении духа. На этот раз они даже отказались посетить лагерь своих военнопленных на окраине города.

В то время, когда на левом фланге Забайкальского фронта боевые действия уже фактически закончились, разрозненные японские части сдались в плен и были разоружены, на правом фланге, в Калганском укрепрайоне, еще продолжались бои. В этот день ударные силы советско-монгольской конно-механизированной группы генерал-полковника Плиева решительно атаковали оборонительные позиции, защищаемые кавалерийскими дивизиями врага, нанося кинжальный удар с фронта. Подвижные части действовали в обход, на флангах. Прорвав оборону противника, ударный «кулак» 27-й мотострелковой бригады проник в тыл укрепрайона и занял шоссе, ведущее на Калган. Это и предопределило исход жаркого боя. Японские части оставили долговременные укрепления и начали поспешный отход к городским отсечным позициям.

Преодолев очаговое сопротивление заградительных групп на Сунгари, боевые корабли Краснознаменной Амурском военной флотилии с десантными отрядами 15-й армии в середине дня вошли в Харбинский порт, и с ходу приступили к разоружению вражеских подразделений в припортовой части города. Решительно пресекались любые попытки отдельных вооруженных групп противника скрытно покинуть город и отойти в южном направлении на Чанчунь.

Продолжали сопротивление войска противника на Курильских островах. В ответ на ультимативное требование командования Камчатского оборонительного района о капитуляции, представитель командующего японскими войсками в северной части Курильских островов генерала Фусаки заявил, что приказ о капитуляции, японских войск уже отдан. Лично командующий просит командующего советскими войсками на Курильских островах принять его для переговоров. Это была очередная уловка японского командования, чтобы оттянуть капитуляцию островных гарнизонов 91-й пехотной дивизии. Поэтому и 21 августа 128-й авиационной дивизии не удалось перебросить свой ударный полк на аэродром Катаока, а Петропавловской военно-морской базе — переправить часть своих боевых кораблей в бухту Катаока.

Войска 56-го стрелкового корпуса генерал-майора Дьяконова из состава 2-го Дальневосточного фронта продолжали успешное наступление к южной оконечности Сахалина. В этот день, 21 августа, они овладели важными портовыми городами Сикука и Найоро.

Оставалась нерешенной для наших войск проблема Вонсана. Не исключалось, что командование 17-го фронта Квантунской армии, под шумок всеобщей капитуляции, воспользуется расположенной в глубоком тылу военно-морской базой для эвакуации в метрополию части своих сил и награбленных в Корее ценностей. В сложившейся обстановке необходимо было возможно быстрее овладеть Вонсаном.

Согласно разведывательным данным штаба Тихоокеанского флота, военно-морская база и крепость Вонсан прикрывались с моря шестью береговыми батареями калибром пушек до двухсот восьмидесяти миллиметров и минными заграждениями. Численность гарнизона крепости несколько превышала шесть тысяч человек. В тридцати пяти километрах западнее города дислоцировалась еще одна войсковая группировка 59-й пехотной дивизии, такой же численности.

Чтобы овладеть Вонсаном, требовались крупные боевые силы. Но командование Тихоокеанского флота, с учетом повсеместной капитуляции японских войск в Корее, ограничилось мобильным десантным отрядом численностью менее двух тысяч морских пехотинцев. Десант обеспечивали: миноносец, фрегат, два тральщика и шесть торпедных катеров. Когда советские корабли подошли к акватории вонсанского порта, японские береговые батареи молчали. У пирсов наших десантников встречало более пяти тысяч корейских жителей, восторженно размахивающих красными флагами Советского Союза. Но капитуляция гарнизона Вонсана в этот день не состоялась. Переговоры о разоружении японских частей под разными предлогами затягивались.

Командующий Забайкальским фронтом маршал Малиновский настойчиво торопил своих подчиненных. В полдень 20 августа, когда его заместитель генерал-лейтенант Иванов занимался в районе Тайонаня формированием специального десантного отряда из подразделений 6-й гвардейской танковой и 39-й армий для броска в Порт-Артур, он получил телефонограмму из Ванемяо самому возглавить его, действовать во вражеском тылу быстро и решительно.

Во второй половине дня 21 августа на имя генерал-лейтенанта Иванова поступило письменное распоряжение Военного совета фронта о том, что он назначается его представителем для переговоров о капитуляции и разоружении японских сухопутных и морских частей в Порт-Артурском гарнизоне. В распоряжении указывалось командующему 12-й воздушной армией маршалу авиации Худякову выделить необходимое количество транспортных самолетов и обеспечить истребительное прикрытие десантников в полете и при посадке на аэродроме в Порт-Артуре. Командующему 6-й гвардейской танковой армией генерал-полковнику Кравченко приказывалось выделить четырех офицеров, двести автоматчиков и переводчика для укомплектования специального передового отряда. На завершение сборов отпускались одни сутки! Требовалась высшая оперативность.

Поздно вечером 21 августа члену Военного совета Дальневосточного направления генерал-полковнику Шикину позвонил в Хабаровск Верховный. Вкратце расспросив «главного дальневосточного политработника» о развитии общественно-политической обстановки на территории Маньчжурии, об отношении ее местного населения к личному составу Красной Армии, Сталин, вдруг, круто переменил тему разговора, поставил «неожиданный вопрос»:

— Товарищ Шикин, скажите, как складываются отношения войск Забайкальского фронта и Народно-освободительной армии Китая? В Ставку поступили тревожные сведения, что американы стравливают коммунистическую армию с военными формированиями Чан Кайши? Это действительно так?

— К сожалению, товарищ Сталин, это так. По тем сведениям, которыми располагают наши политические органы и разведка, командование американских войск в Китае открыто встало на путь поддержки Чунцинского правительства.

— В чём это выражается, товарищ Шикин?

— В ходе успешного наступления частей 8-й, Новой 4-й армий и партизанских отрядов на коммуникации японских войск в середине августа удалось освободить значительную территорию в Северном и Восточном Китае, прорваться к крупнейшим центрам страны — Пекину, Тяньцзиню, Нанкину и Шанхаю. Опасаясь окончательной победы демократических сил в стране, гоминдановские войска открыто выступили против революционной армии страны. Как только что стало нам известно, по приказу генерала Ведемейера, войска Чан Кайши на американских самолетах и военных кораблях перебрасываются в важнейшие китайские города, чтобы затормозить активные действия Народно-освободительной армии.

— Вот даже на что идут американы? — Верховный не стал скрывать искреннего удивления.

Генерал-полковник Шикин продолжил доклад:

— Мы получили оперативные данные, товарищ Сталин, что японским войскам отдан приказ не сдавать оружие коммунистическим силам. Поступило даже сообщение, что капитулировавшие японские соединения вновь вооружаются гоминдановцами и бросаются в бой против частей Народно-освободительной армии.

— Все эти данные, товарищ Шикин, надо тщательно проверить, и Советское правительство официально выступит против подобных вопиющих нарушений Потсдамской декларации союзных держав от 26 июля со стороны Соединенных Штатов Америки. До свидания, товарищ Шикин. Желаю успехов.

2
Рано утром 19 августа в Чанчунь, в штаб Квантунской армии, позвонил начальник Генштаба генерал Умэдзу. Появилось неотложное дело. Надо было проверить, как выполняется указание императорской Ставки о немедленном роспуске всех резервистских контингентов, мобилизованных в войска генерал-лейтенанта Ямады накануне или с началом боевых действии в Маньчжурии.

Начальник Генштаба армии Умэдзу начал разговор без всяких вступлений:

— Скажите, Ямада, в какой степени выполнен на сегодняшний день приказ императора о роспуске резервистских контингентов на континенте?

Командующий Квантунской армией доложил:

— Мною, Умэдзу, отданы приказы командующим 1-м, 3-м и 17-м фронтами, а также 4-й отдельной армией о немедленном разоружении и роспуске таких контингентов. Насколько выполнен этот срочный приказ, нам предстоит еще в ближайшем будущем проверить.

— И вы не можете сейчас сказать мне ничего определенного? Поймите, Ямада, что это очень важно. Император Хирохито находится в смятении тяжелых чувств. В Токио произошли такие неординарные события, которые потрясли Великую Империю. Я полагаю, что даже такое рядовое сообщение о роспуске резервистских формирований, могло бы как-то успокоить монарха. Ведь в любом случае он останется во главе Японии. Верховный Главнокомандующий всегда должен знать, какими войсками он командует.

Генерал-лейтенант Ямада уверенно возразил:

— Я совершенно определенно могу сообщить вам, Умэдзу, что такие действия проведены в войсках 3-го фронта. Генерал Усироку доставил в мой штаб копию своего приказа в этом направлении. При личной встрече он настойчиво уверял меня, что приказ в основном уже выполнен.

— Этот ваш доклад я могу передать императору, Ямада?

— Можете, генерал Умэдзу. Генерал Усироку лучше других моих подчиненных знает обстановку на юго-западе Маньчжурии. Кстати, по имеющимся у меня сведениям, только его войска продолжают удерживать свои оборонительные позиции в Калганском укрепрайоне.

— Не только, Ямада. Ночью я получил обнадеживающую радиограмму из Хутоу. Там тоже продолжается сопротивление. Выходит, и Советы не все в состоянии сокрушить.

— Не стоит преувеличивать значение этих фактов, Умэдзу, — попытался урезонить начальника Генштаба армии генерал-лейтенант Ямада. — Я сижу в Чанчуне, словно на пороховой бочке, и не знаю, что произойдет в Маньчжурии завтра. Со всех сторон я только и слышу ультиматумы о капитуляции. Вчера Советы овладели Харбином. Поздно вечером генерал Хата доложил мне, что как раз сейчас он вместе с генералом Микио улетает на встречу с командованием Красной Армией на Дальнем Востоке. Ничего хорошего я от нее не жду. Все наши расчеты на прочность оборонительных позиций в укрепрайонах и стойкость кадровых соединений не оправдались.

Сказав так, командующий Квантунской армии спросил:

— Со вчерашнего дня я совсем не имею связи с Кореей, с командующим 17-м фронтом, Умэдзу. Вы можете мне сказать, что там сейчас происходит?

— Советы настойчиво продвигаются вдоль побережья, — уклончиво начал начальник Генштаба армии. — Цель их совершенно ясна — полностью отрезать материк от метрополии. Таким образом, оставить ваши войска, Ямада, в эту тяжелую минуту один на один с неудержимым врагом. Я говорю вам о самых последних оперативных данных, которые пару часов назад Генштаб получил из Сеула[78].

— А что же Китай, Умэдзу, навсегда потерян для Великой Империи? — командующий Квантунской армией резко переменил тему разговора. — Я говорю об этом потому, что Калганский укрепрайон, наряду с Советами, атакуют и китайские коммунистические силы, части их 8-й армии генерала Чжу Дэ.

Начальник Генштаба армии подтвердил:

— Для Великой Империи, возможно, действительно потерян. Но сейчас американцы активно сотрудничают с Чунцинским правительством, Ямада. Я так полагаю, что они взамен нашего постараются установить свое господство и не только в Китае, но и на Корейском полуострове…

Разговор в этом месте прервался. В кабинет начальника Генштаба армии вошел его заместитель генерал-лейтенант Кавабэ, назначенный главой японской делегации, отправляющейся в Манилу, в штаб Верховного Главнокомандующего союзных держав генерала Макартура. Ему поручалось уточнить принципиальные вопросы о порядке подписания акта безоговорочной капитуляции и последующей оккупации собственно японских островов американскими войсками. В состав делегации входили: семь представителей сухопутной армии, шесть — военно-морского флота и два чиновника министерства иностранных дел. Единственное, что мог посоветовать своему заместителю генерал Умэдзу, это добиваться возможной отсрочке высадки оккупационных войск в центральных районах метрополии.

Командующий американскими экспедиционными войсками в юго-западном районе Тихого океана генерал Смит, приняв японскую делегацию во второй половине дня, уведомил генерал-лейтенанта Кавабэ о сроках и тех районах, в которых высадятся первые американские оккупационные силы. В связи с этим японская армия должна была покинуть аэродром Ацуги к концу дня 24 августа, районы Токийского залива и залива Сагами — к 25 августа, базу Каноя и южную часть острова Кюсю — к двадцати часам 30 августа.

Генерал-лейтенант Кавабэ и старший представитель военно-морского флота адмирал Йокояма «слезно просили» американское командование отсрочить высадку оккупационных войск хотя бы на десять дней, мотивируя свою просьбу необходимостью принять меры предосторожности, чтобы избежать нежелательных инцидентов с гражданским населением. Просьба японской делегации была удовлетворена, хотя и на меньшие сроки. Высадка первых частей оккупационных войск была отсрочена на три дня, до 26 августа, а главных сил — до 28 августа.

Вся подготовительная работа по организации официального подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии проводилась штабом генерала Макартура в Маниле. 19 августа он запретил подписывать какие-либо документы о капитуляции на других театрах военных действий раньше, чем он подпишет их сам. Его приказом была запрещена также до подписания акта о капитуляции в Токио реоккупация занятых японскими войсками территорий. Речь шла о государстве Маньчжоу-Го.

И в условиях повсеместной капитуляции главных сил Квантунской армии принимались экстренные меры по уменьшению боевого и численного состава ее войск. Выполняя устное распоряжение генерал-лейтенанта Ямады, командующий 3-м фронтом 19 августа издал письменный приказ. Генерал-лейтенант Усироку строжайше предписывал:

«1. Командирам всех частей немедленно произвести роспуск сборов в соответствии со следующими указаниями:

а) немедленно распустить членов особых отрядов охраны;

б) в соответствии с положением каждой части немедленно распустить половину военнослужащих сельской охраны, находящихся в Маньчжурии на 15 августа сего года;

в) немедленно возвратить к месту прежней службы работников Маньчжурской железной дороги и телеграфной компании «Дендеи»;

г) немедленно распустить всех выходцев из Кореи;

д) всех гражданских лиц, использовавшихся в армии и находящихся до 17 августа сего года на сборах, использовать в дальнейшем на прежней службе.

После исполнения, данный приказ подлежит немедленному уничтожению путем сожжения».

Был распущен по домам, либо разбежался, чтобы избежать скорого пленения, личный состав многих соединений и частей сухопутной армии Маньчжоу-Го, войск Внутренней Монголии и Суйюаньской армейской группы. С учетом срочных «сокращений» командование Квантунской армией искусственно уменьшило численность своих войск до шестисот тысяч человек. Выполнялся приказ императора Хирохито.

Пленные японские генералы откровенно свидетельствовали об агрессивных намерениях своей страны. Командующий 1-м фронтом Квантунской армии генерал-лейтенант Кита показал во время допроса 20 августа:

— Согласно оперативному плану, утвержденному в начале сорок третьего года, предполагалось наступательное развертывание японских войск:

а) На рубеже Хутоу — Хулинь расположить шесть пехотных дивизий для действий в восточном направлении с целью перерезать железную дорогу Хабаровск — Ворошилов и занять Иман и Лесозаводск. Дальнейшее движение: двумя пехотными дивизиями — в северном направлении, на Губерово, обеспечивая при этом основную группировку с севера, а четырьмя дивизиями — на юг, в направлении на Спасск, с последующим соединением их с основной группировкой войск, действующей в направлении на Ворошилов;

б) Наиболее сильная группировка в составе пятнадцати пехотных и двух танковых дивизий развертывалась на рубеже Мишань — Дуннин. Основные силы ее сосредоточивались в районе станции Пограничной для действий в направлении на Манзовку и овладения городом Ворошилов с севера;

в) Вспомогательный удар на Ворошиловском направлении должен был наноситься пятью пехотными дивизиями из района Муданьцзян; тремя дивизиями на Раздольное для овладения городом Ворошилов с юга, и двумя дивизиями — на Барабаш с выходом на западный берег залива Амурский, перерезая, при этом, рокадную дорогу из Раздольного в Краскино и отрезая, тем самым, краскинскую группировку советских войск с последующим ее уничтожением. Основная группировка после занятия города Ворошилова свой главный удар должна была развивать в юго-западном направлении, на Владивосток, с последующим его занятием и выходом на южное побережье Приморского края, овладевая районом Шкотово, Сучан, мыс Поворотный;

г) В сорок третьем году, в связи с неудачами японских войск в зоне южных морей, японское командование сухопутных войск начало переброску части своих сил из Маньчжурии в районы активных боевых действий. Затем, из-за приближения войск союзных держав к метрополии в сорок четвертом году японское командование стало развертывать большую армию непосредственно в Японии, организуя ее на базе старых дивизий двадцатитысячного состава и переформировывая их в дивизии десятитысячного состава. Маньчжурия на этом этапе являлась для Великой Империи глубоким тылом, где и происходило формирование новых частей и соединений.

В связи с этим, оперативные планы японского командования в Маньчжурии резко изменились. Оперативный план 1-го фронта Квантунской армии с конца сорок четвертого года приобрел иной характер. Японское командование начало на всякий случай глубоко эшелонировать свои оборонительные позиции, насыщая их долговременными укреплениями.

Вся оборона состояла из трех полос. Первая полоса проходила в приграничной зоне. Она являлась полосою прикрытия и, несмотря на достаточное количество бетонированных и деревоземляных огневых точек, обеспечивалась сравнительно слабыми силами. Пограничные гарнизоны, ранее занимавшие укрепрайоны, были переформированы и включены в состав пехотных дивизий. Вторая полоса, главный рубеж обороны, спешно готовилась между реками Муданьцзян и Мулинхэ, а на юге она шла по реке Туминьцзян. Сюда была отведена большая часть пехотных дивизий, причем для прикрытия основных направлений пограничной полосы было оставлено по одному пехотному полку. Третья полоса, тыловой оборонительный рубеж, строилась на участке от озера Цзиньбоху до Яньцзи и реки Туминьцзян. Основной и тыловой оборонительные рубежи носили полевой характер.

В тот же день, 19 августа, в Муданьцзяне, в помещении бывшей японской миссии, командующий 1-й Краснознаменной армией генерал Белобородов беседовал с командующим 5-й армией 1-го фронта генерал-лейтенантом Симидзу. Командарм разбитого войска чувствовал себя неуютно, но на вопросы генерала Белобородова отвечал уверенно, достаточно искренно и полно.

— Какие дивизии входили в состав 5-й армии? Какие задачи ставились перед ней? Каково вооружение ее личного состава?

— 5-я армия, в состав которой входили 124-я, 126-я и 135-я пехотные дивизии, строила тыловые оборонительные рубежи. Основной оборонительный рубеж строился по линии Мулин — Линькоу на Муданьцзянском направлении. Строительство его началось в феврале текущего года. В задачу 5-й армии входило также: прикрывать самое важное оперативное направление в глубь Маньчжурии — на Харбин.

Командарм 1-й Краснознаменной ставит следующий актуальный вопрос:

— Каковы потери 5-й армии с начала боевых действий? Генерал-лейтенант Симидзу не скрывает:

— Примерно сорок тысяч, половина списочного состава моего объединения.

— Но убитых на поле боя подобрано около девяти тысяч. Куда подевались ваши раненые?

— Не знаю. Кто умер вскоре после ранения, кто смог идти, шел, пока не упал. Ранеными мы не занимались, а госпиталь в Муданьцзяне оказался в ваших руках. Количество раненых в нём вам известно.

— Как войска 5-й армии решали свою оперативную задачу?

— Соединениям 5-й армии ставилась задача не пропустить советские войска к Муданьцзяну. Когда выполнить ее не удалось, мне было приказано любой ценой задержать противника на рубеже реки Муданьцзян, чтобы дать возможность подготовить оборонительный рубеж в Харбине.

— Был ли для вас неожиданным приказ генерал-лейтенанта Ямады о капитуляции и сдаче оружия, или командование 5-й армией считало, что войска могут еще долго оказывать сопротивление Красной Армии? — ставит следующий «неудобный вопрос» генерал Белобородое.

Генерал-лейтенант Симидзу признаёт:

— Вы, господин генерал, победили. Наша армия разбита. Мы просто не ожидали такого молниеносного наступления советских войск, поэтому не успели как следует организовать оборону. Моя армия оказалась плохо подготовленной, так как в ее частях проходила медленная реорганизация. Мы совершенно не ожидали, что ваши соединения пройдут через глухую тайгу и заболоченные участки. Для наших соединений было неожиданным появление такой внушительной силы со стороны труднопроходимых районов и мест.

— Господин генерал, как вы оцениваете боевую мощь личного состава Красной Армии?

— О, русский солдат действует продуманно и оперативно. Он — превосходный воин.

— Популярна ли война с Советским Союзом среди японского народа?

— Эта война не популярна в народе Японии.

— После массированного удара советским войскам пришлось вести борьбу с мелкими группами вашей армии. Это что же, тактический прием?

— Нет, войска сражались мелкими группами потому, что армия оказалась разбитой. У нас просто не было времени опомниться и как-то организовать их действия.

Через Муданьцзян проходит колонна боевой техники Красной Армии. Генерал Белобородое приглашает командарма 5-й генерал-лейтенанта Симидзу и сопровождающих его генералов Кавагоэ, Нечачатэ, Сатоу ознакомиться с нею. Японские генералы 1-го фронта Квантунской армии выходят на центральную улицу города, медленно идут вдоль остановившейся колонны «САУ-152»— самых мощных советских самоходных артиллерийских установок.

— С этими орудиями войска 5-й армии не встречались, — искоса глядя на стайку озадаченных японских генералов, говорит командарм 1-й Краснознаменной. — Они предназначались для штурма оборонительных позиций у Харбина и Чанчуня. Это вам, господа генералы, надо иметь в виду.

— Да, таких орудий мы еще не встречали, — за всех своих подчиненных отвечает генерал-лейтенант Симидзу. — В нашей армии таких орудий вообще нет. Красная Армия сильнее нас.

Запускаются моторы мощных боевых машин. Колонна начинает движение в направлении Харбина. Уныло смотрят ей вслед пленные японские генералы 5-й армии. Что теперь поделаешь? Они по всем статьям биты на поле боя.

Перед возвращением в Токио 20 августа генерал-лейтенант Кавабэ вновь был принят генералом Смитом, который от имени Верховного Главнокомандующего союзных держав вручил главе японской делегации, текст акта о безоговорочной капитуляции Японии. Его подписание должно было стать апофеозом завершения 2-й мировой войны.

Сразу по возвращении в столицу Великой Империи, генерал-лейтенант Кавабэ вручил полученный документ начальнику Генштаба армии, а генерал Умэдзу тотчас ознакомил с ним нового премьер-министра Хигасикуни[79]. Между ними состоялся продолжительный обмен мнениями.

— Условия акта исключительно жесткие, но мы лишены возможности как-то проигнорировать их, чтобы не вызвать гнев американского командования, — уныло начал генерал Умэдзу. — Надо постараться поладить с Вашингтоном, господин премьер-министр. У меня нет других предложений.

Премьер Хигасикуни, не чувствуя своей вины за поражение, ответил на эту реплику пространным монологом:

— Великая Империя побеждена, Умэдзу, и этим все сказано. Состояние тревоги за ее судьбу будет отныне сопровождать нацию несколько десятилетий. Германии после Первой мировой удалось подняться за двадцать лет, но это произошло потому, что в лагере ее европейских противников с первого победного дня не было единства. Их раздирали непримиримые идеологические противоречия. В этом смысле наше положение намного сложнее. У нас обозначился один главный противник — Соединенные Штаты. Мы начали против них войну, не взвесив как следует соотношение сил и возможные последствия нападения на Перл-Харбор.

— С Японией произошло то же самое в декабре сорок первого, что и с Германией в июне, господин премьер-министр, — негромко констатировал ситуацию генерал-лейтенант Кавабэ.

— Именно то же самое, Кавабэ, — согласился премьер Хигасикуни. — Утратив Индонезию, мы совсем потеряли голову и не хотели остановиться, чтобы посмотреть правде в глаза. Надо было сделать вывод, что это не последняя наша потеря. В конце сорок первого Япония, кстати, предлагала выступить посредником в замирении Германии и Советского Союза, но Гитлер счел момент неподходящим. Он возлелеял надежду сделать сорок второй год триумфальным, победным. Не получилось. В сорок третьем тем более.

Генерала Умэдзу волновала судьба армии и его собственная судьба. Начальник Генштаба армии снова сделал особый упор на текст полученного документа:

— Судя по тексту, господин премьер-министр, американцы не позволят иметь Великой Империи даже небольшую армию и флот. Не будет и Генштабов. Без сильной армии Япония быстро утратит свое величие. С нею перестанут считаться даже страны-ублюдки, типа Внешней Монголии и Филиппин.

— Вас беспокоит судьба армии, Умэдзу. Я вас понимаю. И меня она беспокоит, — взгляды маститых генералов встретились. — Мы можем уповать, к сожалению, только на время. Оно в будущем, позволит разжать эти гнетущие клещи ограничений. Я часто привожу примеры из истории возрождения Германии, но и в данном случае ее пример но размыванию Версальского договора должен и Японии сослужить добрую службу. Налицо прямая аналогия ситуации.

В кабинет Хигасикуни вошел министр иностранных дел Сигэмицу. Премьер-министр тут же подключил его к разговору, сообщив последнюю новость:

— Генерал Кавабэ доставил из Манилы текст акта о безоговорочной капитуляции Японии. Скоро он будет подписан. Как вы думаете, Сигэмицу, роль Советов в дальнейшей судьбе Великой Империи будет падать или, напротив, возрастать? Вы ведь считаетесь у нас крупным специалистом по России[80]. Понять эту страну непросто.

Вопрос премьер-министра не застал «первого дипломата» Японии врасплох. Сигэмицу уверенно ответил:

— Если вас смущают мои прежние заблуждения в отношении России, господин премьер-министр, то на этот раз я буду совершенно определенен: да, роль России будет возрастать. И в отношении Японии тоже. Но я полагаю, что Советы ограничат рост своего влияния в основном материком. Они ведь больше заинтересованы в нормализации отношений с Китаем. Кроме того, у них достанет после войны и своих собственных забот по восстановлению сильно разрушенного войной народного хозяйства.

Хигасикуни удовлетворился ответом:

— И я так думаю, Сигэмицу. Метрополия окажется под жестким контролем американцев. Англичане погрязнут в делах своей империи. Все крупнейшие доминионы хотят быть независимыми, и их трудно сдержать на этом пути.

Сигэмицу поддержал премьер-министра:

— Мир стоит на пороге нового передела сфер влияния. И можно уверенно предсказать, что далеко не всегда соперники смогут договориться полюбовно. Острого соперничества им просто не избежать.

Вдруг, словно спохватившись, Хигасикуни озадачил начальника Генштаба армии «жгучим вопросом»:

— Наша абстрактная дискуссия до сих пор не касалась обстановки в Маньчжурии. Скажите, Умэдзу, что там сейчас происходит? Вы ведь получали оттуда военные сводки.

— Там продолжается поэтапная капитуляция наших войск, господин премьер-министр. Советы десантировали большие силы в Чанчунь и Мукден. Управление нашими войсками повсеместно парализовано. Сегодня на рассвете морской десант Тихоокеанского флота высадился в Вонсане. Морская связь с материком полностью прервана.

— Выходит, повсюду прекращены боевые действия? — озабоченный взгляд премьера Хигасикуни всецело выдавал его внутреннее состояние.

— Нет, боевые действия продолжаются еще на Сахалине и на Курильских островах, господин премьер-министр. — Генерал Цуцуми уклоняется от прямых переговоров с командованием Камчатского оборонительного района и сохраняет плацдарм на Шумшу. Наши войска полностью удерживают в своих руках острова Парамушир и Онекотан.

— Вы, конечно, знаете, Умэдзу, что в наших войсках повсеместно растет количество самоубийств? — премьер-министр пристально посмотрел на своих собеседников. — Это в особенности касается офицерского состава авиационных частей. Что ж, не согласных с безоговорочной капитуляцией Великой Империи немало. Но я считаю, что мы в состоянии справиться с молодыми сторонниками майора Хатанака. Надо не допустить любых беспорядков в районе столицы.

Начальник Генштаба армии согласился:

— Да, эго так, господин премьер-министр. Вчера генерал Ямада сообщил мне по телефону, что требования Советов о капитуляции не выполнили четверо наших летчиков в Мукдене. Они совершили воздушные «харакири», направив свои боевые машины в землю вблизи аэродрома.

Министр иностранных дел Сигэмицу добавил:

— Такое же сообщение поступило с авиабазы Ацуги, господин премьер-министр. Лётчики-смертники отказались повиноваться командованию и угрожают торпедировать корабли союзных держав в случае их появления в Токийской бухте. Генштаб армии должен пресечь эти нежелательные эксцессы. В противном случае мы можем оказаться несостоятельным правительством в глазах победителей.

Премьер-министр Хигасикуни сразу же озадачил начальника Генштаба армии:

— Вопрос, поднятый Сигэмицу, исключительно актуален. Генштаб, Умэдзу, должен пресечь любые выступления «молодых тигров» в столице. У правительства хватает забот и без этих выходок озлобленных фанатиков, не понимающих, что в действительности происходит и что ждет Великую Империю в будущем. При любых обстоятельствах нас не должен оставлять последовательный оптимизм.

Всего через несколько минут после окончания совещания, в кабинет премьер-министра ворвалось сразу несколько молодых офицеров с пистолетами наголо и самурайскими мечами. Под угрозой смерти они потребовали от Хигасикуни, чтобы он отверг решение о безоговорочной капитуляции Японии, убедил в невозможности такого шага императора и продолжил войну до победного конца. Все доводы премьер-министра в пользу безоговорочной капитуляции были решительно отвергнуты. На препирательства ушло шесть минут.

Дело закончилось бы неизбежной расправой, но на выручку Хигасикуни подоспела верная правительству рота Восточного военного округа генерала Танака. Вся группа мятежных офицеров была разоружена. Аресты сторонников майора Хатанака продолжались на следующий день в учебном центре связи армейской авиации в Мито и на авиабазе Ацуги вблизи столицы… И второй путч «молодых тигров» провалился.

Срок подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии неумолимо приближался. Нарастали усилия правящей японской элиты по сокрытию свидетельств о ее противоправных действиях в годы войны.

Начальник отделения лагерей для военнопленных генерал-майор Ямасита в полдень 20 августа направил срочные циркулярные телеграммы в штабы Квантунской и Корейской армий, экспедиционных сил в Китае, 10-го фронта на Тайване, японских соединений и частей в Гонконге, в Таи, на Малайе, на островах Борнео и Ява. В них предписывалось: «С документами, которые могут оказаться неблагоприятными для нас, если они попадут в руки противника, следует обращаться так же, как и с секретными документами, и по использовании их необходимо уничтожить. Личному составу, который плохо обращался с военнопленными и гражданскими интернированными лицами или к которым относятся с большим недовольством, разрешается ввиду этого немедленно переехать в другое место или скрыться, по возможности, без следа».

И 20 августа Генштаб армии получил еще несколько радиограмм из Маньчжурии. Из штаба 4-й отдельной армии генерал-лейтенанта Микио пришло сообщение об утрате Ганцзы. Штаб 1-го фронта генерал-лейтенанта Кита сообщил об утрате городов Чжухэ, Эму и Дуньхуа. Командующий 5-м фронтом генерал-лейтенант Хигути прислал в Токио донесение о высадке Советами второго десанта на западном побережье Южного Сахалина. Об утрате важного порта Маока.

Утренняя дуэль корабельной и береговой артиллерии у входа во 2-й Курильский пролив четко обозначила противоположные намерения сторон: генерал-лейтенант Фусаки пытался всячески затянуть сопротивление своих войск на севере Курильской гряды, а генерал Гнечко упорно добивался немедленной капитуляции островной группировки противника, ее разоружения и сдачи в плен.

Утром 21 августа командующему войсками в северной части Курильских островов позвонил генерал-лейтенант Хигути. Командующий 5-м фронтом решил уточнить, что в действительности происходит на островах Шумшу и Парамушир.

— Императорская Ставка и Генштаб армии, Фусаки, интересуются ситуацией на севере Курильской гряды. Как мне доложено, вы еще удерживаете в своих руках Шумшу и Парамушир. Это действительно так?

— А вы как думаете, Хигути? — вопросом на вопрос начал разговор командующий Северо-Курильской группировкой.

— Я думаю, что у вас достанет сил и дипломатического такта пока не предаваться капитулянтским настроениям, как это, к сожалению, произошло на материке. Наша всеобщая гордость — Квантунская армия Ямады складывает оружие. Советы там торжествуют победу.

— Свой самурайский меч, Хигути, я пока что надежно держу при себе. Сдаваться, поверьте, не собираюсь.

— Как долго Фусаки, может продолжаться ваше упорное сопротивление на островах?

— На этот вопрос, Хигути, я смогу ответить чуть позже. Сегодня делегированный мною парламентер встречается у мыса Иман-Саки с представителем советского командования. Конечно, вновь встанет вопрос о капитуляции. Но я все же уведомил противника о прекращении боевых действий.

— Каким образом, Фусаки, вы это сделали?

— Направил через своего офицера ответ на запрос советского командования о времени капитуляции. И одновременно попросил командира Камчатского оборонительного района генерала Гнечко о встрече, чтобы он принял меня для переговоров. Теперь нахожусь в ожидании ответа.

— Понятно, — громче обычного сказал командующий 5-м фронтом и вдруг задал подчиненному совершенно неожиданный вопрос: — Скажите, Фусаки, вы хорошо помните господствующую в сорок первом в наших головах победоносную теорию «спелой хурмы»?

Командующий войсками в северной части Курильских островов невозмутимо подтвердил:

— Достаточно хорошо, Хигути, для того, чтобы заявить вам сегодня — пора для ее реализации в течение всего времени советско-германской войны так и не приспела.

Генерал-лейтенант Хигути пропустил этот ответ «мимо ушей», продолжил диалог:

— Мне помнится, что и на ваши скромные силы на Северных Курилах возлагалась оперативная задача по овладению Камчатским полуостровом с последующим наступлением в направлении Магадана?

— Стоит ли ворошить эту прошлую идею, Хигути, если сегодня мы все стоим перед грозной дилеммой — что будет с нами после безоговорочной капитуляции? Вы сами думали об этом? Вы разве не собираетесь загреметь на советские рудники в морозной Сибири?

Разговор приобретал неожиданный оборот. Генерал-лейтенант Хигути попытался дать «обратный ход»:

— Я имел в виду, Фусаки, только военный аспект прошлой оперативной идеи, волновавшей нас пять лет назад.

Командующий Северо-Курильской группировкой продолжал, однако, наступать:

— То мы боялись, Хигути, вести войну против России осенью и зимой, то вдруг посчитали, что после победы Германии ее администрации будет трудно «переварить» всю территорию Советского Союза и Гитлер не сможет воспрепятствовать оккупации Японией советского Дальнего Востока и Восточной Сибири даже в случае, если японская оккупация произойдет после поражения Советов на Западе. Да, нашему «сладкому долготерпению» может позавидовать даже самый терпеливый и сговорчивый противник.

— О, Фусаки, теперь я склонен подозревать, что вам известны даже цифровые выкладки нашего Генштаба, обуславливающие выступление Японии на Дальнем Востоке при вполне определенных обстоятельствах в германо-советском противоборстве.

— Мне помнится, Хигути, что речь шла о сосредоточении не менее двадцати четырех японских дивизий на главном, Приморском направлении.

Командующий 5-м фронтом согласился:

— Совершенно верно, Фусаки. Нам требовалось двадцать четыре дивизии, но это при условии, что Советы оставят против них не более пятнадцати своих дивизий. Однако, и этого все же не произошло…

Связь с Касавабарой[81] в этом месте неожиданно прервалась. Тут же генерал-лейтенанту Фусаки доложили, что советское командование готово принять его для переговоров о капитуляции. Так что, вместо обсуждения «ускользнувших прошлых шансов» приходилось обсуждать текущие вопросы разоружения собственной группировки и сдачи островных войск в русский плен.

Поздно вечером 21 августа командующий 5-м фронтом генерал-лейтенант Хигути получил донесение из штаба 88-й пехотной дивизии о том, что соединения 56-го стрелкового корпуса генерала Дьяконова овладели портами Сикука и Найоро и продолжают наступление в направлении Мототомари к южной оконечности Сахалина.

На Курильских островах авиация Советов вплоть до наступления темноты в этот день наносила массированные бомбовые удары по узлам сопротивления частей 91-й пехотной дивизии в Катаоке и Касавабаре. Окончательная развязка на Шумшу и Парамушире неумолимо приближалась.

Глава V Марш к Порт-Артуру

1
С приближением срока подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии, нарастала дипломатическая активность американской администрации. 22 августа президент Трумэн предложил в срочном порядке учредить в Вашингтоне союзническую Дальневосточную консультативную комиссию по Японии (ДВКК) в составе Соединенных Штатов Америки, Советского Союза, Великобритании, Китая, Австралии, Канады, Франции, Нидерландов, Новой Зеландии и Филиппин. Поскольку комиссия наделялась только консультативными функциями и могла лишь давать рекомендации Верховному Командующему союзными войсками в Японии по вопросам оккупационной политики, было очевидно, что Соединенные Штаты намеревались завладеть правом бесконтрольной оккупации территории побежденного противника и поставить Японию на службу сугубо своим «корыстным интересам».

Нарком иностранных дед Молотов имел убедительное альтернативное предложение:

— Зачем советскому представителю участвовать в пустопорожних дебатах столь широкой комиссии, если все вопросы можно продуктивно решать в Контрольном совете по Японии, состоящем из представителей четырех великих держав?

Председатель СНК Сталин возразил:

— Но Контрольного совета по Японии еще нет? Можно быть уверенным, что американы и не станут торопиться с его созданием, если задумали эту самую, сугубособственную, консультативную комиссию?

— Мы должны занять жесткую позицию в отношении этого проамериканского новообразования. Мировое общественное мнение будет на нашей стороне. Советский Союз внес решающий вклад в разгром не только Германии, но и Японии, — продолжал настаивать нарком Молотов.

— Вот и направьте ноту американскому госдепу[82]. Контрольный совет по Германии уже работает. Такой же орган надо создать и по Японии, только вместо французского представителя в нём будет принимать участие представитель Китая, — Сталин сделал характерный жест рукой. — Это будет разумное предложение. Если президент Трумэн не согласится, тогда и мы откажемся участвовать в их консультативной комиссии. К тому же, такие органы следует создавать в Японии, а не в Вашингтоне, за тридевять земель.

— Но ставить вопрос «или-или», по-моему, пока не стоит, — дипломатично заметил нарком Молотов. — Мы лучше укажем на необходимость наделить консультативную комиссию функциями директивного органа, решения которого по принципиальным вопросам политического и экономического характера принимались бы при наличии единогласия четырех великих держав.

— Можно и так поступить, не возражаю, — председатель Совнаркома СССР остановился у торца стола и после короткой паузы продолжил свою мысль в несколько ином направлении. — Красная Армия свое дело сделала. Теперь на ситуацию в Маньчжурии надо посмотреть глазами толкового хозяйственника. Я думаю, что нам стоит направить туда товарища Микояна. Его поездка в мае в Германию оказалась очень полезной и помогла Политбюро ЦК правильно сориентироваться в части подготовки Потсдамской конференции. Возможна ведь в будущем такая же конференция глав союзных государств исключительно по дальневосточным проблемам. Единолично американам их ни при каких условиях не решить.

Нарком Молотов согласился:

— Товарищ Микоян должен помочь военным быстрее взять под охрану и учесть материальные и продовольственные запасы Квантунской армии.

— Совершенно верно, — Сталин вновь стал совершать привычные «челноки» вдоль кабинета. — По данным нашей разведки, японцы развернули в Маньчжурии значительное военное производство. Наших специалистов должно заинтересовать производство синтетического горючего из угля и сланцев, а также взрывчатых веществ. В Мукдене имеется солидное авиационное производство, танковый и автомобильный заводы. Оборонное же производство Дальнего и Порт-Артура мы поручим взять под контроль товарищу Кузнецову[83].

В кабинет вошел Поскрёбышев, доложил:

— Товарищ Сталин, звонит маршал Василевский. Поскрёбышев вышел. Верховный направился к своему рабочему столу, поднял телефонную трубку:

— Здравствуйте, товарищ Василевский. Как идут у вас дела? Теперь сдаются японские войска?

Главком дальневосточной группировки доложил: — Теперь сдаются, товарищ Сталин. Деваться им некуда. Они разбиты. Уже сдалось более двухсот тридцати тысяч.

— И генералы сдаются, товарищ Василевский?

— Сдаются и генералы. Перед войсками маршала Малиновского капитулировал генералитет штаба Квантунской армии во главе с ее командующим генералом Ямада. Войскам маршала Мерецкова сдалось более двадцати генералов 1-го фронта во главе с его командующим генералом Кита.

— Как относится гражданское население крупных маньчжурских городов к нашим солдатам и офицерам? Имеются ли случаи диверсий против нашей боевой техники? — Верховный нанизывал вопросы один за другим в том порядке, который позволял ему воссоздать реальную обстановку на Дальневосточном театре военных действий, и выслушивал ответы маршала Василевского до конца.

— Отношение гражданского населения Харбина, Чанчуня, Мукдена и Гирина к личному составу Красной Армии, насколько мне известно, товарищ Сталин, самое благоприятное. Диверсии против нашей боевой техники носят единичный характер. В районе Муданьцзяна сдалось в плен свыше двадцати мелких групп «смертников», которые были специально оставлены армейским командованием для нападений на советские танковые и артиллерийские части. Они были потрясены мощью наших тяжелых танков и «самоходок», выходили им навстречу с поднятыми руками, побросав взрывчатку в поле.

— Скажите, товарищ Василевский, а какова обстановка в самих городах? Что в них работает, а что остановилось с вступлением наших войск?

— В городах продолжаются стихийные митинги китайского населения. Их патриотический настрой очевиден. Мелкие промышленные предприятия продолжают работать. Остановились военные заводы, где хозяйничали японцы. Большинство из них вместе с семьями еще до вступления наших войск покинули Маньчжурию.

— Прикажите командующим фронтами, товарищ Василевский, чтобы все военные заводы были немедленно взяты под охрану В самое короткое время наши специалисты должны разобраться с их производством. Все, что окажется пригодным для обеспечения нужд Красной Армии на Дальнем Востоке, должно вновь заработать. Особенно это касается мощностей по производству синтетического горючего и взрывчатых веществ. Командование Тихоокеанского флота должно осуществить такую же работу в портах Северной Корен. Гражданское производство должно работать в интересах корейского народа, а военное — в наших интересах.

Тут же Верховный осведомился об обстановке на Сахалине и на Курильских островах:

— А что происходит на островах, товарищ Василевский? Там сопротивление японских войск еще продолжается?

Главком дальневосточной группировки хорошо знал оперативную обстановку:

— Практически сопротивление противника на Сахалине и Курилах сломлено, товарищ Сталин. Ожидается, что с сегодняшнего дня начнется сдача в плен островных гарнизонов. Представители командования Камчатского оборонительного района в течение трех последних суток уже несколько раз встречались с представителями генерала Фусаки, командующего японскими войсками в северной части Курильских островов. И им отдан приказ о капитуляции. На Сахалине мы усиливаем наш десант в Майоке. Кроме того, командование 16-й армией планирует в ближайшие дни высадку воздушных десантов в районах Отиайи и Тойохары. Эти меры должны положить конец сопротивлению противника, принудить его к немедленной сдаче.

— А как планируется разрешить проблему Дальнего и Порт-Артура? — и этот вопрос Верховного не был неожиданным для маршала Василевского. Но поставив его, Сталин не стал ожидать немедленного ответа, а, напротив, сразу распорядился: — Следует как можно быстрее обеспечить доставку наших передовых отрядов в эти ключевые пункты Ляодунского полуострова. Имейте в виду, товарищ Василевский, что если мы промедлим с этим делом неделю-другую, то там вполне могут высадиться американы. Президент Трумэн прикажет генералу Макартуру высадить свои морские десанты.

Но сообщение Главкома дальневосточной группировки успокоило Верховного:

— Нет, товарищ Сталин, этого уже не случится, потому что как раз сегодня, во второй половине дня, наши воздушные десанты стартуют на Дальний и Порт-Артур.

— Вот это правильное решение, — не скрыл удовлетворения Верховный, но тут же уточнил: — А кому вы поручили возглавить наши десанты, товарищ Василевский? Надо, чтобы вместе с ними вылетели и официальные представители Военного совета Забайкальского фронта.

— Так все и сделано, товарищ Сталин. Во главе десанта в Порт-Артур вылетает заместитель командующего Забайкальским фронтом генерал-лейтенант Иванов, который назначен представителем Военного совета для переговоров о капитуляции и разоружении японских сухопутных и военно-морских частей порт-артурского гарнизона. Особоуполномоченным Военного совета фронта в порт Дальний назначен заместитель начальника политуправления генерал-майор Яманов.

— Какой численностью десанты направляются в Дальний и Порт-Артур?

— По двести пятьдесят автоматчиков в каждом десанте.

— Это очень мало, товарищ Василевский, чтобы быстро взять под контроль такие важные города. Поэтому следует как можно быстрее доставить туда усиленные передовые отряды наземных войск.

Ответ Главкома дальневосточной группировки и в этом случае удовлетворил Верховного:

— Командование 6-й гвардейской танковой армией направляет сегодня в Дальний и Порт-Артур по железной дороге две танковых бригады, товарищ Сталин. Я думаю, что это вполне достаточное усиление десантов до подхода соединений 39-й армии генерала Людникова.

— Достаточное, — согласился Верховный и тут же предупредил собеседника: — По данным нашей разведки, товарищ Василевский, в Дальнем окопалась основная группа белогвардейских генералов во главе с атаманом Семёновым. Поручите генералу Яманову по прибытии в Дальний сразу же установить местонахождение главарей этой антисоветской банды. С их кровавыми делами в Забайкалье еще предстоит как следует разобраться.

— Ясно, товарищ Сталин. Немедленно передам маршалу Малиновскому, который сейчас находится в Мукдене, эту важную информацию.

Ровно в пятнадцать ноль-ноль два десятка транспортных самолетов под прикрытием двух эскадрилий истребителей, стартовали с Мукденского аэродрома на Дальний и Порт-Артур. На маршруте к самолетам десантников трижды пытались приблизиться японские истребители, но, увидев грозное прикрытие наших «яков», тотчас скрывались за горизонтом.

Полёт до Дальнего занял менее двух часов. С приземлением самолетов, десантники быстро заняли аэродром, снарядили боевые группы в город. Генерал-майор Яманов с отрядом автоматчиков неожиданно нагрянул в штаб командующего дайрэнским военным округом генерала Яногита[84]. Ошеломлённый происшедшим, японский генерал сразу же подчинился требованию особоуполномоченного Забайкальского фронта и отдал приказ о капитуляции всех подчиненных ему войск в районе Дальнего.

Один из самых крупных портов на Дальнем Востоке, миллионный Дальний, заложенный русскими людьми свыше полутора веков назад, являл собою вид типичного европейского города с большими каменными домами, правильно спланированными широкими улицами. Он собрал под свои крыши более шестисот тысяч корейцев, американцев, англичан, русских, французов, немцев и почти двести тысяч японцев. Крупный промышленный центр, где хозяевами были японские и немецкие предприниматели, не имел ни одного, учебного института, ни одного театра, мизерное количество публичных библиотек и кинотеатров. Процветала массовая проституция. Такое положение вполне устраивало законодателей «нового порядка» в «Великой Азии», увековечивая японское господство во всех сферах жизни интернационального города.

Взяв под свой контроль ключевые объекты Дальнего, десантники обеспечили бесперебойную работу предприятий, магазинов, городского трамвая, железной дороги. Действуя исключительно оперативно, как и в Мукдене, они сразу же приступили к разоружению японских частей, о дислокации которых важные сведения им тотчас предоставило китайское население.

Аэродром в Порт-Артуре встретил наших десантников нестройным ружейным огнем сопротивления. Пришлось истребителям прикрытия дважды пройти «на бреющем» над летным полем и ударить из пушек по засадам аэродромной охраны. Огонь немедленно прекратился. Транспортные самолеты один за другим приземлились на ВПП[85]. Генерал-лейтенант Иванов, выйдя из первого приземлившегося самолета, приказал командиру десантного отряда майору Белодеду частью сил занять все высоты, прилегающие к аэродрому, и подготовить боевые группы для направления в город.

Десантники быстро разоружили несколько расположенных вблизи подразделений гарнизона, взяв в плен свыше двухсот японских солдат и морских пехотинцев. Головная ударная группа десанта на захваченных легковых и грузовых автомашинах сразу же направилась в западный район Порт-Артура, где сгруппировалась основная часть японского морского гарнизона. Обнаруженному здесь командующему японским флотом в зоне Ляодунского полуострова вице-адмиралу Кабояси, майор Белодед предложил проследовать к советскому генералу. Начальник порт-артурского морского гарнизона не стал сопротивляться и направился в район аэродрома.

Встретившись с представителем Военного совета Забайкальского фронта, вице-адмирал Кабояси заявил о сдаче крепости и выразил желание сдаться в плен равному себе по званию представителю советского командования. Генерал-лейтенант Иванов представился: он — заместитель командующего Забайкальским фронтом, имеет звание генерал-лейтенанта. Начальник порт-артурского морского гарнизона, покорно раскланиваясь, передает представителю советского командования свое личное холодное орудие — самурайский меч. Вслед за ним точно так же поступают и сопровождающие его офицеры. Но генерал-лейтенант Иванов сразу же возвращает сдавшимся их холодное оружие, действуя в соответствии с актом о капитуляции японских войск, предъявленным командованию Квантунской армии Главкомом дальневосточной группировки маршалом Василевским. Эти действия представителя советского командования были восприняты вице-адмиралом Кабояси и «его свитой» с благодарностью.

Тут же генерал-лейтенант Иванов потребовал от командующего японским флотом в Порт-Артуре представить список личного состава подчиненных ему частей гарнизона и приказать всем японским солдатам и матросам немедленно сдать оружие и явиться на сборные пункты военнопленных.

В ответ на требование заместителя командующего Забайкальским фронтом представить ему план крепости Порт-Артур и оперативную документацию гарнизонного морского штаба, вице-адмирал Кабояси заявил, что таковыми он не располагает, так как по приказу императорской Ставки в середине августа вся секретная документация была срочно отправлена в Японию. На самом деле по приказу военно-морского министра адмирала Ионаи в середине августа она была предана огню.

До конца дня боевые группы десанта Забайкальского фронта заняли телеграф, телефонную станцию, железнодорожный вокзал, овладели портом, на внутреннем рейде которого стояли боевые японские корабли. Разоружив сторожевую охрану порта, десантники направились на внешний рейд мимо знаменитого порт-артурского маяка, который еще в начале века указывал путь русской эскадре адмирала Макарова.

Вечером 22 августа маршал Мерецков допрашивал заместителя начальника штаба Квантунской армии генерал-майора Томокацу. Командующий 1-м Дальневосточным фронтом предложил «собеседнику» рассказать о своей военной карьере.

Генерал Томокацу рассказывал о себе с упоением:

— Сорок пять лет, из которых двадцать четыре отданы армейской службе. Окончил офицерскую школу и военную академию в Токио. С начала сорок первого до середины сорок третьего являлся начальником информационного отдела в разведуправлении Генштаба армии. С августа сорок третьего по март сорок пятого возглавлял оперативный отдел штаба Квантунской армии. В марте текущего года получил чин генерал-майора и стал заместителем начальника штаба армии. В этой должности был взят в плен 19 августа советским десантом в Чанчуне.

— Скажите, генерал Томокацу, как командование Квантунской армии готовилось к возможности вступления в войну Советского Союза? Что ему было известно о подготовке Красной Армии к вторжению в Маньчжурии? — и этот вопрос маршала Мерецкова не был неожиданным для «главного оперативника» штаба генерала Ямады.

— С мар га сорок пятого, — генерал Томокацу начал издалека, — командование Квантунской армией систематически информировалось разведорганами Генштаба об увеличении сил Красной Армии на маньчжурской границе. Но сроков возможного вступления Советского Союза в войну против Японии нам не сообщалось. Что же касается конкретной даты 8 августа, то для штаба Квантунской армии объявление войны Советским Союзом именно тогда и начало военных действий его войск с 9 августа явилось полной неожиданностью. Это стало началом трагедии Квантунской армии.

Сказав так, генерал Томокацу умолк на некоторое время. Командующий 1-м Дальневосточным фронтом вывел его из этого «заторможенного состояния», задал ему следующий «оперативный вопрос»:

— Как развивались события с началом военных действий?

— В середине дня 9 августа в штаб нашего объединения поступил приказ императорской Ставки, который потребовал вести упорную оборону в районах, занимаемых японскими войсками, и готовить военные операции большого масштаба.

— Какой смысл вкладывался в это понятие «военные действия большого масштаба»?

— Утром 10 августа был получен второй приказ императорской Ставки. Он содержал указания действовать согласно предварительному плану общих операций в случае войны с Советским Союзом.

— Когда и кем был разработан этот предварительный оперативный план?

— Предварительный оперативный план был разработан императорской Ставкой в феврале или марте текущего года. В нём предусматривалось упорное сопротивление японских войск действиям Красной Армии в пограничных районах, необходимость задержать советские войска на линии хребет Ляолинь — Бэйаньчжэнь — Мэргень и далее по восточным отрогам хребта Большой Хинган до Кайла и Жэхэ. Только в случае резкого усиления натиска Красной Армии и большого превосходства ее сил разрешалось постепенно отступить, но не далее линии Чанчунь — Тумынь и Чанчунь — Дайрэн, предохраняя территорию Кореи.

Маршал Мерецков уточнил:

— Значит, дислокация соединений Квантунской армии была осуществлена в соответствии с этим оперативным планом?

Генерал Томокацу уверенно подтвердил:

— Именно так. Поэтому основные силы Квантунской армии не были подтянуты непосредственно к границам Советского Союза. Подготовка Маньчжурского ТВД в соответствии с планом императорской Ставки, началась в конце марта, но ее не успели закончить. Проводилось оборонительное строительство в районах Яньцзы, Мулин, Саньсин, Сахалян, Бухэду и Учагоу, а также вблизи Ванемяо, Таоаня, Тунляо и Жэхэ. Предусматривалось строительство дополнительных районов обороны внутри Маньчжурии, однако к строительству этой второй очереди укреплений до начала августа так и не приступили. Линия Чанчунь — Тумынь и Чанчунь — Дайрэн предварительно для обороны не подготавливалась. По мнению Генштаба армии, в этом не было необходимости, так как местность представляла малопроходимый горно-лесистый район.

— Каков был фактический состав Квантунской армии?

— Квантунская армия состояла из 1-го, 3-го и 17-го фронтов и 4-й отдельной армии. Её общая численность в мае текущего года достигла одного миллиона человек, в том числе имелось шестьсот тысяч японских солдат. Из них, свыше четырехсот пятидесяти тысяч дислоцировалось в Маньчжурии, а сто пятьдесят тысяч входило в 17-й фронт, соединения которого прикрывали Корею.

Маршал Мерецков посчитал уместным, выяснить и такой «деликатный», но важный вопрос:

— Из каких источников штаб Квантунской армии получал информацию о передислокации советских войск на Дальневосточный театр военных действий?

Заместитель начальника штаба Квантунской армии ответил на него предположительно:

— Полагаю, что такая информация в основном поступала к нам из Генштаба армии, а также из агентурных источников Приморского края. Ну а разведывательное управление Генштаба опиралось прежде всего на аналитические материалы нашего посольства и военного атташата в Москве. Некоторую информацию такого рода японское министерство иностранных дел получало из посольства Германии в Токио. В июне и июле прибытие новых контингентов советских войск в Приморье практически ежедневно фиксировала воздушная разведывательная служба Квантунской армии.

— Как оценивались штабом Квантунской армии оперативные возможности советских войск? Какие возможные направления их действий брались им в расчет в первую очередь?

— Основным направлением возможного главного удара советских войск и самым для себя опасным японское командование считало направление со стороны Внешней Монголии, так как оно открывало доступ к центру Маньчжурии, к Чанчуню. Южные отроги Большого Хингана представляют собой невысокие, но труднопроходимые возвышенности. Поэтому основные силы Квантунской армии прикрывали район Чанчуня. Кроме того, в случае отступления 4-я отдельная армия должна была усилить оборону этого направления. Располагать свои силы западнее командование объединения считало нецелесообразным, так как намеченные оборонительные рубежи не были оборудованы.

— В чём выражались действия командования Квантунской армии, когда оно убедилось, что допущен очевидный стратегический просчет?

— Когда советские войска в большинстве укрепрайонов довольно легко преодолели границу Маньчжурии и в первые же дни наступления значительно углубились на ее территорию, командование Квантунской армии приняло решение не выводить войска навстречу наступающим соединениям Красной Армии, имея в виду, оказать решающее сопротивление на рубежах, предусмотренных оперативным планом. Эти рубежи должны были быть окончательно достроены к осени текущего года. Поэтому задержать на них наступающие советские войска представляло, конечно, сложную задачу. В будущем имелось в виду осуществить жесткую оборону на линии Чанчунь — Тумынь и Чанчунь — Дайрэн. Войска 3-го фронта прикрывали подступы к железной дороге Чанчунь — Дайрэн, чтобы не пропустить Красную Армию на Ляодунский полуостров и в Корею. Войска 4-й отдельной армии должны были отходить на юг, в направлении на Гирин. Войскам 1-го фронта была поставлена задача после упорной обороны отойти с боями на линию Яньцзы — Тунхэ. Части Сахалянского и Хайларского укрепрайонов, а также 107-й пехотной дивизии в Учагоу и Хутоу, имели своей ближайшей целью задержать наступающую Красную Армию, оборонять дороги, не допускать продвижения внутрь Центральной Маньчжурии.

Эти боевые задачи, поставленные командованием Квантунской армии, исходили из плана и директив императорской Ставки. Приказы на такое осуществление обороны маньчжурской территории были отданы 10 августа войскам 1-го и 3-го фронтов, 13 и 14 августа — 4-й отдельной армии.

— Как отнеслись японские генералитет и офицерство к объявлению войны Японии Советским Союзом?

— Мы — военные и поэтому должны были воевать, раз началась война. Возможность выступления Советского Союза на стороне его союзников против Японии вполне допускалась командованием Квантунской армии. Оно знало, что собственных сил для того, чтобы противостоять Советскому Союзу в Маньчжурии, недостаточно, но оно имело силы, чтобы удерживать район Кореи по крайней мере в течение двух лет, если бы японское командование не было вынуждено передать эти силы метрополии для отражения предполагавшегося американского вторжения. После победы над Англией и Америкой, в которую мы верили, мы полагали, что можно будет, используя корейский плацдарм, предпринять наступление против Красной Армии и вернуть себе всю Маньчжурию. И я, и все другие известные мне генералы и офицеры, считали, что в этой войне мы не потерпим поражения, и что она лишь затянется на несколько лет. Капитуляция же есть признание поражения. Я считаю, что мы не потерпели бы поражения, если бы император не отдал приказа сложить оружие!

Генерал Томокацу сказал это в полной уверенности, что именно по такому сценарию и должна была развиваться обстановка на фронтах. Но «собеседник» думал иначе. Увидев скептическую улыбку на лице маршала Мерецкова, он заметно поумерил свой «наступательный пыл»:

— Что касается отношений между Японией и Советским Союзом, то раньше они были неустойчивыми, временами хорошими, временами плохими, хотя Япония и Россия не имели агрессивных намерений друг против друга. В дальнейшем отношения с Японией будут зависеть только от Советского Союза. Япония хотела бы иметь дружбу с Советским Союзом, так как России и Японии легче иметь дружественные отношения, нежели Японии, с одной стороны, Англии и Америке — с другой. Во время русско-японской войны четвертого — пятого годов и во время интервенции восемнадцатого — двадцать второго годов в Сибири — Япония действовала под влиянием Англии и Америки, но отнюдь не по своему убеждению.

Затем генерал Томокацу дал подробные сведения о времени формирования соединений Квантунской армии, об организации Генштаба армии, о работе военной академии в Токио, о деятельности органов разведки, об организации марионеточной армии Маньчжоу-Го… Его суждения представляли определенный интерес, поскольку выражали собой взгляд кадрового военного специалиста, хотя и сравнительно быстро побежденного в очной схватке на поле боя.

Упорное сопротивление японских войск на Сахалине вынудило Главкома дальневосточной группировки маршала Василевского срочно подкреплять наступающий в южном направлении от Эсутору 56-й стрелковый корпус генерал-майора Дьяконова. Высадившиеся 20 августа в Маоке части 113-й стрелковой бригады и сводный батальон морских пехотинцев очистили побережье от противника, но продвинуться в направлении Тойохары не смогли. Было принято решение перебросить на захваченный плацдарм 87-й стрелковый корпус генерал-майора Борисова, который до этого находился в резерве командующего 1-м Дальневосточным фронтом. К исходу дня 23 августа десантные корабли Тихоокеанского флота доставили на остров из Владивостока одну из трех его дивизий, передовые части которой с ходу атаковали позиции врага, засевшего на отсечном рубеже.

В пятнадцать ноль-ноль 23 августа на борт флагманского корабля командира Камчатского оборонительного района генерал-майора Гнечко поднялся командующий японскими войсками в северной части Курильских островов генерал Фусаки. В беседе он откровенно посетовал на то, что судьба сыграла с ним злую шутку. Оказывается, генерал Фусаки излишне доверился своему начальнику штаба, который убедил его в том, что ни при каких условиях русские в ближайшее время не смогут высадиться на остров Шумшу. Но они высадились и принудили его войска к безоговорочной капитуляции. Это — самый «черный день» в его жизни!

— Господин генерал, сколько ваших моряков высадилось в передовом десанте? — командующего японскими войсками на севере Курильской гряды давно мучает этот сакраментальный вопрос. Теперь его можно выяснить.

Генерал-майор Гнечко сознательно лукавит:

— Не более трех тысяч.

Генерал Фу саки не скрывает разочарования:

— Если бы я знал, что моряков высадилось так мало, я сначала перетопил бы их всех, а потом приказал своим войскам принять вашу капитуляцию…

Тем временем капитулировавший двенадцатитысячный японский гарнизон острова Шумшу выстроился на взлетно-посадочной полосе аэродрома в Катаоке. Рядами поодаль расположились, сложенные в штабеля винтовки, боеприпасы и снаряжение. За ними стоят уцелевшие артиллерийские орудия и танки. Над штабом 31 — го полка противовоздушной обороны спускается японский флаг и поднимается победный флаг Военно-Морского флота Советского Союза. Шеренги японских подразделений трогаются, направляясь в наспех созданный лагерь военнопленных вблизи Катаоки.

Весь день 23 августа продолжалось разоружение японских частей Порт-Артурского гарнизона, изымалось и складировалось оружие и боеприпасы. Над штабом морских сил под троекратный салют из всех видов стрелкового оружия был спущен японский флаг и взвился красный советский флаг как символ окончательной победы над врагом. С прибытием в этот день в Порт-Артур танковой бригады 6-й гвардейской танковой армии в городе был установлен контролируемый воинский порядок.

Вторая половина дня 23 августа получилась у начальника Генштаба генерала армии Антонова исключительно напряженной. Вначале он принял глав американской и английской военных миссий генералов Дина и Бэрроуза, чтобы окончательно уточнить детали предстоящего подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии и затем сразу же отправился в Кремль, на дневной доклад Верховному Главнокомандующему. Он получился довольно продолжительным, какими случались доклады о положении на советско-германском фронте вплоть до окончания победной Берлинской операции.

Когда члены Политбюро ЦК, ГКО и Ставки, не спеша, расселись по своим традиционным местам, Верховный остановился рядом с начальником Генштаба, негромко сказал:

— Ваш доклад об обстановке на Дальневосточном театре военных действий, товарищ Антонов, должен показать присутствующим товарищам, стоит ли сегодня салютовать в честь окончательной победы над Японией или салют следует отложить еще на несколько дней.

Генерал армии Антонов, не раздумывая, возразил:

— Чтобы принять такое решение, товарищ Сталин, Ставка обязательно должна знать мнение на этот счет Главкома дальневосточной группировки маршала Василевского.

— Мнение Главкома дальневосточной группировки членам Политбюро ЦК известно, товарищ Антонов, — взгляд Генерального секретаря скользнул но лицам, сидящих за столом соратников. — Час назад я разговаривал с товарищем Василевским по телефону. Он считает, что войска Квантунской армии в Маньчжурии и Северной Корее практически полностью разгромлены и повсеместно идет сдача в плен ее уцелевших остатков. Такого же мнения придерживается и командующий Тихоокеанским флотом адмирал Юмашев. Он доложил, что очаговое сопротивление японских войск на Сахалине и Курильских островах будет подавлено в течение трех-четырех ближайших дней. Откладывать салют не имеет смысла.

— Адмирал Юмашев указал приемлемый срок окончания операции. Вот на три-четыре дня и надо отложить проведение победного салюта, товарищ Сталин. Пусть наши войска полностью закончат боевые операции и на островах, — предположительно высказался председатель Госплана Вознесенский. — Исход ясен, но зачем торопиться?

— Ситуация складывается так, товарищ Вознесенский, что тянуть дальше с салютом в Москве нельзя, — Верховный вилочную приблизился к столу, пристально посмотрел на председателя Госплана. — Вторую неделю американы празднуют победу над Японией и упорно подчеркивают, что она добыта усилиями прежде всего вооруженных сил Соединенных Штатов. Но любому человеку, который мало-мальски разбирается в военных делах, ясно, что без разгрома Квантунской армии на материке ни о какой безоговорочной капитуляции Японии не могло быть и речи. Однако Трумэн торопится с победными заявлениями сознательно. Он связывает с длительной оккупацией японских островов далеко идущие политические цели во всей Азии.

Сталин умолк, принялся совершать «челноки» взад-вперед вдоль кабинета. Пауза затягивалась. Её нарушил нарком внутренних дел Берия. Он поспешил согласиться:

— Тогда, конечно, сегодня же и надо провести победный салют именно по «первому разряду».

Верховный остановился на традиционном месте у торца стола, снова спросил присутствующих:

— Так как будем с салютом? Других предложений нет?

— Конечно, салют надо проводить, — за всех присутствующих высказался член ГКО маршал Ворошилов.

— Салют проводим. Решили, — Сталин сделал характерный жест рукой в сторону начальника Генштаба. — Теперь, товарищ Антонов, расскажите нам о положении в Центральной Маньчжурии. Что сейчас там происходит?

Привычно взглянув на «оперативку», начальник Генштаба уверенно доложил:

— Советские войска дальневосточной группировки досрочно выполнили поставленные перед ними оперативные задачи. Кинжальные встречные удары войск всех фронтов с первых же дней боевых действий деморализовали войска противника как на Монгольском, так и на Приморском направлениях. Командование Квантунской армии не ожидало, что подвижные соединения Забайкальского фронта сравнительно легко и быстро преодолеют перевалы Большого Хингана, а на равнине их было уже не остановить. Под натиском войск 1-го Дальневосточного фронта не устояли гарнизоны приграничных укрепрайонов врага на восточном участке. Войска 2-го Дальневосточного фронта прошли через приамурские таежные дебри, тесно взаимодействуя с частями Краснознаменной Амурской военной флотилии.

Отличительной особенностью всей дальневосточной кампании явились успешные действия усиленных передовых отрядов соединений, а также широкое использование войсковых десантов. По существу, именно смелые десантные операции обеспечили овладение крупнейшими центрами Маньчжурии — Харбином, Чанчунем, Мукденом и Гирином.

— Так же успешно действуют морские десанты на восточном побережье Кореи, — на ходу бросил реплику Верховный.

Начальник Генштаба продолжил доклад:

— Воздушные десанты 6-й гвардейской танковой армии овладели накануне Дальним и Порт-Артуром. Сегодня по железной дороге в помощь им прибыли две танковые бригады 5-го гвардейского танкового корпуса. На подходе — соединения 39-й армии генерала Людникова. Боевые действия на всей территории Маньчжурии прекращены. Войска принимают капитуляцию уцелевших японских соединений, армии Маньчжоу-Го и князя Дэ Вана.

— А как развиваются события в Северной Корее, товарищ Антонов? — Верховный приостановился рядом с начальником Генштаба, бросив короткий взгляд на разложенную перед ним дальневосточную «оперативку».

— Для действий наших войск в Северной Корее характерно тесное взаимодействие войск 25-й армии генерала Чистякова и усиленных десантов Тихоокеанского флота. Овладев два дня назад важнейшим портом Вонсан, нашим войскам удалось окончательно отрезать северокорейскую группировку японских войск и от основных сил Квантунской армии, и от метрополии. В ближайшие дни будет выброшен воздушный десант в Пхеньяне, намечено выдвижение усиленных передовых отрядов к 36-й параллели. Финал операции — там. Не стоит нарушать соглашение с союзниками[86].

Ещё при подготовке к этому докладу Антонов наметил высказаться по поводу осуществления операций на Сахалине и Курильских островах в критическом плане. Задержка с их началом оказалась неоправданной. Теперь это стало очевидным фактом. Но кто мог поручиться месяц назад, что так быстро закончатся операции всех фронтов в Маньчжурии?

Сталин упредил это признание начальника Генштаба.

— С началом операций на Сахалине и Курильских островах мы неоправданно задержались, товарищ Антонов, — строго сказал Верховный, искоса взглянув на начальника Генштаба. — Их тоже следовало начинать 9 или 10 августа. Промедлили с началом и вот пожинаем плоды начального промедления.

Генерал армии Антонов смело возразил:

— На войне, товарищ Сталин, все предусмотреть наперед невозможно. Большой Хинган планировалось преодолеть на одиннадцатый день операции, а танкисты генерала Кравченко перевалили за хребет на пятый день.

— Раз преодолели на неделю раньше, так надо было сразу же скорректировать и начало островных операций, — не «сдавался» Верховный.

Маршал Будённый выступил «миротворцем». До этого, бывая приглашенным на заседания Ставки, он редко выступал с альтернативными предложениями, но тут бросил громкую реплику, не сдержался:

— Для переживаний, товарищ Сталин, по-моему, нет никаких оснований. На островах конницу или танки не пустишь. Солдат должен пройти их из конца в конец пешком. Но после Шумшу десанты с острова на остров будут перебрасываться быстрее. Для этой цели выделены дополнительные катера.

Верховный снова уверенно возразил:

— Речь, товарищ Будённый, не о том, тише или быстрее будут очищать от японца острова наши десанты, а о том, что Ставка опоздала с началом островных операций, поскольку Генштаб своевременно не предложил внести в сроки их проведения необходимые коррективы…

Вечером 23 августа Москва салютовала в честь победы, одержанной на Дальнем Востоке войсками Забайкальского, 2-го и 1-го Дальневосточных фронтов, Тихоокеанского флота и войсками Народно-революционной армии Монголии. Весомый вклад в дело разгрома японских захватчиков внесла Народно-освободительная армия Китая.

Утром 24 августа воздушные десанты советских войск высадились в Хамхыне и Пхеньяне. Сразу после приземления, десантники приступили к приему капитуляции и разоружению гарнизонов противника крупнейших промышленных центров Северной Кореи.

В этот же день войска Забайкальского фронта маршала Малиновского овладели городом Ебошоу, а войска 2-го Дальневосточного фронта генерала армии Пуркаева — городами Хонго и Мануи на Сахалине. Тихоокеанский флот адмирала Юмашева приступил к высадке десантов на острова Курильской гряды — Парамушир и Маканруши.

В середине дня 24 августа нарком Молотов ознакомил Сталина с письмом американского посла в Москве, в котором Гарриман, от имени государственного департамента, просил содействия Советского правительства в ускорении возвращения под американский контроль освобожденных под Мукденом Красной Армией военнопленных союзных государств и интернированных гражданских лиц. Речь шла как раз о том "лагере военнопленных, который комендант Мукдена генерал-майор Ковтун-Станкевич предлагал представителям американского командования в Китае посетить во время их неожиданного прибытия 21 августа. Теперь вот, спустя всего три дня, американское посольство в Советском Союзе официально обращалось к нашему правительству с просьбой обеспечить их благосостояние до скорого возвращения на родину.

2
Императора Хирохито не смущала подчеркнутая жесткость американского командования. Утром 22 августа он пригласил к себе премьер-министра Хигасикуни и непосредственных участников переговоров в Маниле — генерал-лейтенанта Кавабэ и адмирала Йокояму. Но в начале встречи Хигасикуни рассказал императору о выступлении «молодых тигров» 20 августа, о попытке расправиться с ним группы офицеров. Хирохито поручил премьер-министру принять неотложные меры для обеспечения безопасности императорского дворца, правительства и впредь, в условиях неотвратимой оккупации метрополии американскими войсками.

— Скажите, Кавабэ, — император медленно повернулся в сторону заместителя начальника Генштаба армии, — американское командование позволит Японскому правительству самостоятельно провести демобилизацию личного состава сухопутных войск, авиации и военно-морского флота в пределах метрополии или весь этот процесс будет проходить под непосредственным контролем их представителей? Нам это очень важно знать заранее.

Глава японской правительственной делегации на переговорах в Маниле уверенно ответил на вопрос Хирохито:

— Порядок капитуляции японских войск как в метрополии, так и за границей, Ваше Императорское Величество, уже определен приказом Верховного Командующего союзных держав генералом Макартуром. В приказе записано, что командующие японскими вооруженными силами на территории Японии и за ее пределами должны провести полное разоружение подчиненных им частей и соединений, а также вооруженных сил, находящихся под контролем Японии; передать в полной сохранности все вооружение и снаряжение соответствующим командующим союзных держав.

Император тут же уточнил:

— Как это выглядит, Кавабэ, конкретно в территориальном аспекте? Здесь очень важно не особенно торопиться.

Заместитель начальника Генштаба армии открыл нужную страницу в рабочей тетради, прочитал:

— Приём капитуляции императорской Ставки, всех наземных, морских, авиационных и вспомогательных сил, находящихся на главных островах Японии и примыкающих к ним мелких островах, а также в Корее, южнее 38-й параллели, и на Филиппинах, осуществляются Главнокомандующим сухопутными силами Соединенных Штатов на Тихом океане. Войска в Китае, на Тайване и во Французском Индокитае, севернее 16-й параллели, должны переходить под контроль местного командования гоминдановских войск.

— И это все, Кавабэ? — Хирохито искоса посмотрел на сосредоточенное лицо «штабника». — Вы ничего не сказали о Советах. О них что-либо говорится в приказе генерала Макартура? Выходит, он игнорирует их участие в войне?

Заместитель начальника Генштаба армии перевернул страницу рабочей тетради, прочитал дальше:

— Командование советских вооруженных сил принимает капитуляцию японских наземных, морских, авиационных и вспомогательных сил в Маньчжурии, Корее, севернее 38-й параллели, на Сахалине и Курильских островах.

— Что написано в приказе еще, Кавабэ? — снова требовательно спросил император.

«Штабник» прочитал свои записи дальше:

— Верховному союзному Командующему в Юго-Восточной Азии сдаются японские войска, находящиеся в пределах Андаманских и Никобарских островов, Бирмы, Таиланда, Французского Индокитая, южнее 16-й параллели, Малайи, на островах Суматра, Ява, Малых Зондских, включая Бали, Ломбок и Тимор, Буру, Серам, Амбон, Кай, Ару, Танимбар, а также на островах Арафурского моря, Целебесских, Хальмахера и на территории Голландской Новой Гвинеи. Главнокомандующему австралийской армией японские вооруженные силы сдаются на острове Борнео, в Британской Новой Гвинее, на островах Бисмарка и Соломоновых островах. Главнокомандующий американским Тихоокеанским флотом принимает капитуляцию вооруженных сил на подмандатных островах Японии, Рюкю, Бонин и на других островах Тихого океана.

— Когда американцы начнут высадку своих оккупационных войск, Кавабэ? — поставил следующий вопрос Хирохито.

— Согласно договоренности в Маниле, Ваше Императорское Величество, это произойдет не ранее 26 августа. Я полагаю, что американские военные корабли появятся в первую очередь в Токийском заливе или в заливе Сагами.

— Скорее всего, это так и будет. Ваше Императорское Величество, — вставил реплику заместитель начальника военно-морского Генштаба адмирал Йокояма. — Генерал Смит дал нам понять, что они намерены оккупировать прежде всего центральные районы метрополии.

— В таком случае нам предоставлено некоторое время для манёвра в военной сфере, — император повернулся в сторону премьер-министра Хигасикуни. — Японское правительство должно сделать так, чтобы мы ни в коем случае не лишились важнейших военных организаций. Я имею в виду, главным образом, наши штабные формирования, хотя их, конечно, придется срочно преобразовать в «неприметные структуры», чтобы в будущем они могли быть использованы для воссоздания могучих армии и флота. Нам следует, Хигасикуни, немедленно заняться устройством руководящих военных кадров.Они должны быть быстрее распределены по ведущим государственным учреждениям и военно-промышленным компаниям. Народ Великой Империи нам не простит, если мы в сложной нынешней ситуации упустим столь благоприятный «маскировочный шанс».

— Я предлагаю в ближайшие дни предпринять первые шаги в этом направлении, — в тон наступательной аффектации императора заявил Хигасикуни, — и преобразовать военное и военно-морское министерства в демобилизационные структуры. Это позволит нам сохранить в тайне от американского оккупационного командования наши мобилизационные планы и списки кадрового офицерского состава. Их только надо как можно быстрее демобилизовать.

— Мы поступим правильно, Хигасикуни, — император вновь взял инициативу в свои руки, — если поручим нашим Генштабам армии и флота в минимальные сроки разработать оперативные предложения по временной реорганизации всех наших военных структур. Тут у нас нет резерва времени.

— Ваше Императорское Величество, вы предложили премьер-министру принять экстренные меры повышения безопасности в столице, — заместитель начальника Генштаба армии Кавабэ не считал себя лишним в предметной дискуссии. — Этой цели будет служить реорганизация гвардейской дивизии[87] в управление императорской полиции.

Коллегу тут же поддержал адмирал Йокояма:

— Ваше Императорское Величество, будет не менее своевременным быстрая реорганизация некоторых военно-морских частей столичного гарнизона в охранные подразделения этой же службы императорской полиции.

Предложения вносились одно за другим, и не оставалось времени все их «переварить», чтобы реализовать в самые короткие сроки. Но Хирохито вдруг круто переменил тему разговора. Она оказалась намного ближе к реальной обстановке. Он снова подключил к разговору премьер-министра.

— А что вы скажете, Хигасикуни, по составу делегации Великой Империи на церемонии подписания акта о капитуляции? Сегодня-завтра мы должны иметь по этому вопросу исчерпывающую позицию.

Премьер-министр возразил:

— Этот вопрос на данный момент решен лишь частично. В том смысле, что правительство будет представлять министр иностранных дел Сигэмицу. Но кто-то должен представлять еще отдельные рода вооруженных сил, как это имело место в Берлине, а военного министра нет в живых.

— Правильно, — согласился император. — И отдельные рода вооруженных сил должны представлять военные лица. Они должны занимать достаточно высокие должностные положения. Кого же вы предлагаете, Хигасикуни?

Премьер-министр все еще не решался назвать известные конкретные фамилии:

— Лучше, если это будут ответственные представители императорской Ставки.

— Кого вы предлагаете конкретно, Хигасикуни? — продолжал настаивать Хирохито.

Теперь всякие уловки уже исключались:

— Пусть это будут начальники Генштабов армии и флота генерал Умэдзу и адмирал Тоёда. Но с ними еще не было разговора на эту тему. Они — члены вашей Ставки, и разговаривать с ними следует, конечно, вам.

Император помедлил некоторое время и согласился:

— Хорошо, буду разговаривать я сам.

В отличие от других союзных стран, Соединенные Штаты имели подготовленный заранее план приема капитуляции японских вооруженных сил. Он сохранялся в секрете под кодовым названием «Блэк-лист». В соответствии с ним предусматривалось оккупировать четырнадцать важнейших районов в собственно Японии и трех-шести — в южной части Кореи. В первую очередь намечалось занять важнейшие стратегические пункты — равнину Канто, районы Сасебо, Нагасаки, Кобе, Осака, Киото и Аомори, Омикато; установить контроль над высшими гражданскими и военными органами власти; провести демобилизацию и разоружение японских вооруженных сил.

Вторая фаза оккупации включала высадку американских войск в трех других районах и установление контроля над остальными крупными политическими центрами и важнейшими морскими коммуникациями страны.

В третью очередь должны были быть заняты основные источники снабжения продовольствием и узлы прибрежных коммуникаций.

Достижение большинства целей намечалось в ходе первой фазы. В это время планировалось высадить оккупационные войска общей численностью почти шестьсот пятьдесят тысяч солдат и офицеров. Предусматривалось привлечение сил авиации и военно-морского флота США, а также максимальное, но осторожное использование существующих политических и военных организаций Японии. Учитывалось и то, что, в отличие от фашистской Германии, на территорию которой войска вступили в ходе военных действий, оккупация Японии осуществлялась после принятия ее властями условий капитуляции, то есть после прекращения боевых действий. Японское правительство получало возможность всесторонне подготовиться к установлению щадящего оккупационного контроля.

И в условиях капитуляции японских войск на материке Генштаб армии продолжал получать отрывочные сведения о переменах в Маньчжурии. Теперь в большей степени это были агентурные донесения, а также доклады командования авиационных разведслужб, дислоцированных в Северном Китае. Официальное донесение поступило 22 августа только из штаба 5-го фронта. Генерал-лейтенант Хигути сообщил из Саппоро, что капитулировал гарнизон острова Шумшу. Части 91-й пехотной дивизии еще удерживают Парамушир, но судьба и этого острова, по-видимому, предрешена. Крупный войсковой десант Советов на Сахалине овладел Маокой и продвигается в направлении Рудаки.

Перед самым отъездом в императорский дворец генерал Умэдзу почти одновременно получил удручающие телефонные донесения из Дайрэна и Порт-Артура — там тоже объявились воздушные десанты Советов. Началась капитуляция японских частей гарнизонов этих городов.

Хирохито не сразу объявил начальнику Генштаба армии об истинной причине его приглашения. Император, как всегда, вначале осведомился о положении на фронтах. Он хорошо помнил содержание приказа Ставки о прекращении военных действий всех вооруженных сил. Сроки полного прекращения вооруженного сопротивления в нём были преднамеренно оттянуты на несколько дней. Для личного состава военно-морского флота и войск, размещенных в метрополии, приказ вступал в действие именно 22 августа. В этот же день должен был прекратить сопротивление боевой флот, находящийся в юго-западном и юго-восточном направлениях от Японии, а также у берегов Китая. А вот сухопутные войска за пределами собственно метрополии прекращали военные действия только 25 августа. Эти даты не отягощали.

Но войска Советов не считались с указанными в приказе императорской Ставки сроками и требовали немедленной капитуляции всех японских войск на захваченной ими территории. Появление их десантов в Дайрэне и Порт-Артуре прозвучало для Хирохито откровением. Только утром в этот день он разговаривал по телефону с командующим Дайрэнским военным округом генералом Яногитой, и тот ни словом не обмолвился о приближающейся опасности. Какая неожиданная перемена обстановки! Теперь император легко представил себе, что то же самое в данный момент происходит и в гарнизоне Порт-Артура.

Крупный десант Тихоокеанского флота второй день атакует Вонсан. Подходы к порту блокированы подводными лодками Советов. Морская связь с Кореей прервана. Это донесение Хирохито получил из военно-морского Генштаба. Одновременно адмирал Тоёда предостерег императора о возможной высадке десанта Советов на Хоккайдо! Их подводные лодки замечены в акватории Румои. Перемещение их десантов по островам Курильской гряды также сокращает расстояние до главных островов метрополии. Захвачена Маока. Наступление десанта в направлении Рудаки непременно отрежет гарнизон Тойохары от остальных войск. Но что необходимо предпринять, чтобы предотвратить грозящую опасность, ни он. ни адмирал Ионаи не знают.

Император и начал разговор с метрополии:

— Как вам известно, Умэдзу, Советы приближаются к южной оконечности Сахалина. Как только их войска выйдут к проливу Лаперуза, до Вакканая[88] останется всего семьдесят километров. По докладу адмирала Тоёды их подводные лодки замечены вблизи Румои. Разве это не указывает нам, что их десант в любое время может высадиться на Хоккайдо? И произойти эго может тогда, когда японские войска по нашему же приказу прекращают все боевые действия и капитулируют. Мы готовимся к оккупации метрополии американскими войсками, а тут вдруг де-факто нагрянут в Японию русские.

— Этого не может быть, Ваше Императорское Величество. Генерал Кавабэ докладывал вам, что сфера действий Советов как раз и ограничивается Сахалином и Курильскими островами. О собственно Японии речи не идет.

— И Маньчжурией, — дополнил Хирохито.

— И Маньчжурией, — согласился начальник Генштаба армии. — Так что, готовиться следует все же к нашествию американцев. Конечно, возможно и символическое появление некоторых английских сил. Я не исключаю и такой вариант.

— Но в документе, который был вручен генералу Кавабэ представителем американского командования в Маниле, нет упоминания о возможном присутствии английских войск на территории Японии? — в голосе императора чувствовалось скрытое беспокойство.

Начальник Генштаба армии назидательно возразил:

— Есть или нет такое упоминание, теперь это уже не столь важно, Ваше Императорское Величество. Победители всегда вправе поступать так, как им заблагорассудится. И пример Японии — не исключение из правил.

— Мы с вами как-то уже говорили на эту тему, Умэдзу, — упорствовал Хирохито. — Японии отнюдь не все равно, с одним или с двумя оккупационными властями иметь дело. Поладить с одним диктатором, разумеется, легче.

— Возможно и так, — уступил начальник Генштаба армии. — Впрочем, на мой взгляд, для Великой Империи англичане могли бы оказаться даже более удобными надзирателями, чем американцы. У Лондона хватает проблем с доминионами, и оккупация территории Японии могла бы оказаться в ряду этих каждодневных проблем победителя.

Но как это случалось нередко, император вдруг круто переменил предмет разговора. Он примирительно сказал:

— Пожалуй, Умэдзу, нам не стоит дальше обсуждать гипотетические проблемы. У нас хватает неотложных вопросов сегодняшнего дня, и один из них — предстоящее подписание акта о капитуляции Великой Империи. Как вам известно, акт подписывается и представителями побежденной страны. В состав ее делегации входят ответственные лица всех родов войск вооруженных сил и правительства.

Японское правительство на этой церемонии будет представлять министр иностранных дел Сигэмицу, а вот сухопутные войска Японии придется представлять вам.

Начальник Генштаба армии на какое-то время остолбенел, потерял дар речи. Убийственные слова Хирохито словно окатили его ледяной водой. Но, овладев собой, генерал Умэдзу взорвался несогласием:

— Это наказание не для меня, Ваше Императорское Величество. Я скорее совершу «харакири», нежели позволю себе поставить подпись под позорным актом о безоговорочной капитуляции! Как вы хорошо знаете, я был категорически против вашего рескрипта о принятии условий Потсдамской декларации союзных держав. Я призывал других людей к решительному сопротивлению врагу до победного конца. Нет и нет! Это — непосильное для меня поручение. Я прошу вас изменить свое решение и поручить эту миссию другому генералу. Пусть это будет генерал Кавабэ!

Приказной тон император Хирохито тотчас изменил на «ласковый, уговаривающий»:

— Но в любом случае, Умэдзу, это военное лицо должно представлять императорскую Ставку. Генерал-лейтенант Кавабэ не является в настоящее время таковым.

Этот довод как-то подействовал на «непокорного генерала». Начальник Генштаба армии попросил разрешения «подумать» над предложением императора и тотчас удалился.

Поздно вечером генерал Умэдзу позвонил… Того. Отставной «первый дипломат» Японии с интересом воспринял этот звонок давнего своего «политического оппонента». За минувшую неделю он еще не успел отойти от «текущих дел» и живо интересовался сообщениями отовсюду, но особенно с материка. Там произошли, за какие-то шесть с небольшим суток, разительные перемены.

Начальник Генштаба армии начал неприятный разговор с «очевидного покаяния»:

— Вы, Того, в большей степени были правы в наших прошлых дискуссиях. Я должен это признать сегодня и повиниться перед вами без всякого оправдания за допущенные иллюзорные оценки и преувеличения, неоправданный оптимизм. Сказанное в большей степени касается ситуации на Маньчжурском фронте. Как бывший командующий Квантунской армией я не мог даже представить себе, что так быстро все рухнет. Просто невероятное жертвоприношение.

Генерал Умэдзу говорил и говорил на этот раз без умолку. И казалось, не дождаться конца его «покаянному монологу». Того понимал, что вслед за ним последует сама истина, ради которой и состоялся примечательный звонок умудренного опытом влиятельного военного специалиста. Однако, кто не чувствует иногда угрызений совести в переломные моменты истории страны за допущенные ошибки или необдуманное превышение полномочий? Тирада вдруг прервалась. Начальник Генштаба армии спросил:

— Вы слушаете меня, Того? Отставной дипломат подтвердил:

— Конечно, Умэдзу. Я рад вашему быстрому прозрению. Ведь еще неизвестно, как Япония переживет свое низвержение с азиатского Олимпа, а вы в этом процессе остаетесь весьма значительным лицом.

— Видите ли, Того, мне предстоит до конца испить самую позорную чашу. И я на распутье.

— Что вы имеете в виду, Умэдзу?

— Император поручил мне сегодня представлять сухопутную армию на церемонии подписания акта о капитуляции Великой Империи. Скрепляя документ своей подписью, я вынужденно признаю и свое собственное поражение. Поверьте, это так неприятно, Того.

— Но кто-то должен это сделать, Умэдзу! Международные традиции нерушимы. Я не склонен посыпать вашу голову «пеплом» и продолжаю верить в будущее своей страны. Вам, Умэдзу, очень советую поступать так же.

— В создавшихся условиях трудно даже оставаться самим собой, Того. Вчера десанты Советов высадились в Дайрэне, Порт-Артуре и Вонсане. Император обеспокоен возможностью высадки советских десантов на Хоккайдо. Войска 5-го фронта и флот не в состоянии противодействовать этим намерениям и вообще предпринять что-либо существенное. Советы наступают. Надеюсь, вы понимаете, Того, как это опасно для будущего Великой Империи?

— Советы — Советами, Умэдзу, а как действуют американцы на юге? Именно они, по-моему, будут представлять главную оккупационную силу! Они в ближайшие дни объявятся в нашей столице, Умэдзу.

В середине дня 23 августа генерал-лейтенант Фусаки доложил в Саппоро о том, что морской десант Советов атакует Касавабару. Гарнизон Катаоки капитулировал и разоружен. Весь остров Парамушир в опасности, и остатки 91-й пехотной дивизии не смогут его удержать. Командующий войсками 5-го фронта генерал-лейтенант Хигути сразу же передал это донесение в Токио, в Ставку.

Пополудни в этот же день начальник Генштаба армии генерал Умэдзу получил донесение командующего экспедиционными войсками в Китае генерал-лейтенанта Окамуры. Там совершенно неожиданно японские войска оказались втянутыми в противостояние между командованиями гоминдановских и коммунистических войск. В конфликт втянуты еще и американцы, поскольку командующий американскими войсками в Китае генерал Ведемейер являлся одновременно и начальником штаба при Чан Кайши как союзном командующим Китайского театра военных действий, в который помимо Китая включались также Индокитай и Таиланд.

Пользуясь поддержкой американского командования, Чан Кайши 11 августа издал три приказа: своим войскам — быстро двигаться вперед для занятия оккупированных японскими войсками районов; марионеточным войскам бывшего Нанкинского правительства — нести ответственность за поддержание порядка и охрану населения; войскам 8-й и Новой 4-й армий генералов Чжу Дэ и Чень И, лишь формально подчиненных его штабу, — оставаться на местах в ожидании дальнейших указаний и не предпринимать самовольных действий против японских и марионеточных войск.

Через день, 13 августа, Чан Кайши направил телеграммы в адрес генералов Чжу Дэ и Чень И, в которых потребовал от всех подчиненных им соединений оставаться в своих районах, выполнять приказы соответствующих командующих войсками военных зон в отношении разоружения японских сил, приема пленных как японских, так и антинациональных китайских войск, освоения освобожденных от противника территорий, восстановления порядка на них, создания администрации и определения ее функций. Невыполнение этого приказа, подчеркивалось в телеграммах, будет рассматриваться как невыполнение приказа военного времени и виновные будут сурово наказаны. Таким образом, Чан Кайши пытался лишить соединения 8-й и Новой 4-й армий права принимать капитуляцию японских и марионеточных войск, создавать демократические органы власти с участием коммунистов на освобожденной от оккупантов территории.

В тот же день Чан Кайши передал по радио приказ командующему японскими войсками в Китае генерал-лейтенанту Окамото, в котором предупреждал, что он будет нести личную ответственность за капитуляцию перед войсками других партий или органов административной власти, кроме гоминдановской. Японскому командующему в районах сосредоточения его группировок приказывалось поддерживать общественный порядок, не останавливаясь перед применением оружия для установления такого порядка. Чан Кайши запретил генерал-лейтенанту Окамуре сдавать оружие соединениям, руководимым коммунистами.

Вечером 23 августа начальник штаба гоминдановской армии генерал Хэ Инцинь подтвердил требования предыдущих приказов Чан Кайши и сам распорядился: «До прибытия войск гоминдановского правительства сконцентрировать японские вооруженные силы в районах городов Кайфын, Тяньцзинь и Чжэнчжоу с тем, чтобы упредить войска, руководимые коммунистами. А если все-таки, оккупированные японской армией территории будут заняты ими, ответственность за их возвращение под эгиду гоминдановских войск будет возложена на японское командование».

Командующий 8-й армией генерал Чжу Дэ не выполнил приказов Чан Кайши, и 23 августа от имени командования антияпонских сил в освобожденных коммунистическими войсками районах потребовал от генерал-лейтенанта Окамуры сдать свои войска назначенным им представителям: Не Жунчжэню — в Северном Китае, Чень И — в Восточном Китае, Ли Сяньняню — в провинциях Хубэй, Хэнань и Цзэн Шэню — в провинции Гуандун. Командующий японскими войсками в Китае просил совета у генерала Умэдзу, как он должен действовать в создавшейся обстановке.

Вопрос этот оказался непростым и для начальника Генштаба армии. Генерал Умэдзу тут же позвонил Хирохито. Приказ Верховного Главнокомандующего был лаконичен: во всех случаях после 22 августа командующие японскими войсками на материке и на островах должны поступать «строго по обстановке». Так что вся ответственность за судьбу подчиненных им войск отныне возлагалась на них самих… Генерал-лейтенант Окамура отдал приказ о капитуляции своих войск и сдаче в плен коммунистическим соединениям 8-й армии генерала Чжу Дэ. Он поступил, конечно, опрометчиво.

В ночь на 24 августа генерал Умэдзу встретился с бывшим президентом Южно-Маньчжурской железной дороги Мацуокой, с которым поддерживал деловые отношения с середины тридцатых годов, с момента своего вступления в командование Квантунской армией. Теперь «вчерашний» маньчжурский железнодорожный магнат поделился с известным соотечественником невеселыми соображениями. Мацуока был явно удручен происшедшим. Он понимал, что его возврата в Дальний, при любом военном исходе, произойти не может, так что окончательно потеряно все нажитое на чужбине. Начальник Генштаба армии постарался, как мог, успокоить «рухнувшего предпринимателя».

— Не стоит отчаиваться, Мацуока. Такова ведь судьба всех японцев, которые связали свою жизнь с материком. Нас вышибают из Китая надолго. Ещё проблематичнее судьба наших генералов, попавших в плен к Советам. По агентурной информации, русские размещают их в концлагерях на своей территории в Приморье. И никто не знает, как долго это будет продолжаться. А вы уцелели, и в Японии вас определенно никто не тронет. Благо и то, что вы вернулись на родину с семьей. Не всем нашим соотечественникам это удалось.

— Мне почему-то кажется, что вас очень тревожит ближайшее будущее, Умэдзу? — Мацуока пристально вгляделся в лицо собеседника. — Вы тоже в Японии, и я не думаю, что американцы арестуют поголовно всех военных и загонят их в непроницаемые концентрационные лагеря.

Но начальник Генштаба армии не скрывал сомнений:

— И я не думаю, что так поступят наиболее вероятные оккупанты Великой Империи. Но и никто не знает, как на самом деле они станут обходиться с побежденными, Мацуока. Поверженных всегда одолевают сомнения в правильности предыдущих действий, повлекших за собой роковую неудачу. И я, признаюсь, не избежал этой участи. Свои ошибки отыскать всегда труднее, чем ошибки других людей. Но у нас еще будет время хорошо подумать над ними.

— Я оставил Маньчжурию, Умэдзу, в тот же день, как только узнал, что русские овладели Чанчунем и Мукденом. Мне трудно было судить о реальной обстановке на фронтах, но я сделал для себя вывод, что четыреста пятьдесят километров для их подвижных войск — это уже не расстояние. Я тотчас забрал семью и отправился в Японию.

— Ваш прагматизм, Мацуока, подкупает. Должен вам сообщить, что Советы уже более двух суток хозяйничают в Дайрэне и Порт-Артуре. Ими блокированы все наши важнейшие коммуникации с материком. Просматривается строгая последовательность и взаимосвязь в осуществлении боевых операций на разных направлениях. Теперь становится понятным, почему наши оборонительные планы оказались порушенными в самом начале военных действий.

В момент установившейся, было, паузы собеседнику Мацуоки позвонил император Хирохито. Он посчитал, что отпущенное начальнику Генштаба армии время уже истекло, чтобы ответить на вопрос — «да» или «нет». Генерал Умэдзу ответил императору «да» и сразу же положил трубку.

— Что же произойдет дальше с моей железной дорогой? — в рассудительном тоне продолжил разговор Мацуока. — Похоже, что русские снова вернут ее себе, потому что теперь никакая сила не заставит их отказаться от Дайрэна и Порт-Артура. Находясь на Ляодунском полуострове, они реально преградят путь американцам в Китай и приберут к своим рукам Внешнюю Монголию. Произойдёт новый передел зон влияния среди победителей. Трудности в стане союзных держав несомненны. Мы должны все это учесть.

— И Великая Империя будет при сем присутствовать в качестве статиста, — тем же удрученным тоном продолжил мысль бывшего президента Южно-Маньчжурской железной дорогой генерал Умэдзу. — Стоило нам остановиться в войне с Соединенными Штагами Америки в сорок третьем, и сценарий мирового развития мог бы оказаться совсем другим. Ваше руководство не пожелало этого сделать, потому что японские войска еще кое-где наступали и нам мерещилась близость общего успеха.

В кабинет начальника Генштаба армии вошел генерал-лейтенант Кавабэ. Встав у торца рабочего стола «шефа», он сообщил последние оперативные данные:

— Генерал Хигути только что доложил о высадке воздушных десантов противника в Отиайе и Тойохаре. Главные силы Советов овладели Мототомари и приближаются к Сирауре. Командующий 5-м фронтом просит разрешения об отводе своих войск в район Отомари, чтобы при необходимости их можно было перебросить на Хоккайдо и предотвратить неизбежное пленение.

— Император распорядился, Кавабэ самим командующим японскими войсками поступать «строго по обстановке». Вот это решение и передайте генералу Хигути, — распорядился начальник Генштаба армии.

Генерал Кавабэ вышел.

Разговор генерала Умэдзу и бывшего президента Южно-Маньчжурской железной дороги Мацуоки продолжался еще некоторое время, но он носил уже чисто «дружеский характер». Начальник Генштаба армии сообщил собеседнику в заключение, что именно ему император поручил от лица сухопутных войск принять участие в церемонии и подписать акт о безоговорочной капитуляции Японии. Лицо генерала Умэдзу не выразило при этом ни человеческой гордости, ни должностного удовлетворения. Какая же могла быть радость, ставить личную подпись на «противном историческом документе»?

Советы неумолимо сдавливали кольцо блокады вокруг сопротивляющихся еще в Маньчжурии гарнизонов японских войск в Шимыньцзянском узле сопротивления, а также в районе Ходатунь, принуждая их к сдаче.

Воздушные десанты войск 1-го Дальневосточного фронта высадились днем 24 августа в Хыннаме и Пхеньяне. Небольшие охранные части дивизионных районов «Канко» и «Хэйдзио» не смогли оказать им сопротивления и начали быстрый отход в направлении Сеула.

Неконтролируемый характер приобретало развитие обстановки на Сахалине. Действия морского десанта Северной Тихоокеанской флотилии из района Маоки в направлении Отомари ставили гарнизон Тойохары в безнадежное положение. 24 августа Советы овладели городами Хонто и Найхоро, поставив под свой контроль все западное побережье острова, вплоть до пролива Лаперуза.

Тревоги командующего 5-м фронтом генерал-лейтенанта Хигути были не напрасны — надо было срочно хоть что-то спасать из состава его островных охранных и противовоздушных войск. По приказу императора начальник военно-морского Генштаба адмирал Тоёда распорядился специально задержать в Отомари вспомогательный крейсер и миноносец, чтобы принять на борт остатки гарнизонов японских войск на Сахалине и доставить их в метрополию.

Ближе к вечеру, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу встретился с премьер-министром Хигасикуни, который сообщил, что из Манилы получен документ штаба Верховного Главнокомандующего союзных держав генерала Макартура о назначении даты церемонии подписания акта о капитуляции Японии. Это произойдет в Токийской бухте 2 сентября на борту американского флагмана Тихоокеанского флота линкора «Миссури». «Подписантов» от Японии будет всего двое — министр иностранных дел Сигэмицу от правительства и он, генерал Умэдзу, начальник Генштаба сухопутных войск, от императорской Ставки… Оставалась всего неделя томительного ожидания.

Глава VI 1 сентября… Последний десант на Кунашире

1
К 25 августу капитулировали штабы 5-й и 3-й армий 1-го фронта Квантунской армии, но штурмовые отряды частей 106-го укрепрайона все еще продолжали атаковать опорные пункты Дуннинского укрепрайона противника, гарнизоны которых упорно отказывались сложить оружие и капитулировать. Для уничтожения их долговременных оборонительных сооружений использовались части 223-й отдельной гаубичной артиллерийской бригады большой мощности, 34-го и 100-го отдельных артиллерийских дивизионов особой мощности. Кроме того, до двух дивизий штурмовиков и бомбардировщиков 9-й воздушной армии систематически наносили удары по боевым порядкам «несговорчивых гарнизонов». Сопротивлялись непримиримые группы «смертников».

Мощь артиллерийских и бомбовых ударов помогла, в конце концов, сломить сопротивление противника, и утром 26 августа над последними опорными пунктами Дуннинского укрепрайона и вблизи Ходатуни взвились белые флаги капитуляции. Только в Шимыньцзянском узле сопротивления сдалось в плен более девятисот японских солдат и офицеров. Оставалось ликвидировать отдельные группы «смертников» и отряды японских войск, укрывшиеся в горной местности и таежных дебрях.

Тем временем советские войска быстро продвигались в центральные районы Маньчжурии, занимая новые территории дислокации противника. Выполняя приказ командующего Забайкальским фронтом, соединения 36-й армии генерал-лейтенанта Лучинского следовали туда до Чжаланьтуня своим ходом, а далее — по уцелевшей железной дороге. 25 августа ее 86-й стрелковый корпус генерал-майора Ревуненкова прибыл в район Чанчуня. Соединения 2-го стрелкового корпуса генерал-майора Петрова к исходу этого же дня заняли Сыпин и Гунчжулин. Частью сил они несли охрану Китайско-Восточной железной дороги на участке Турчихэ — Харбин. Плотность перевозок по ней возрастала с каждым днем.

Приближалась к завершению Южно-Сахалинская наступательная операции. К исходу дня 25 августа капитулировал гарнизон главного города Южного Сахалина — Тойохары. Полному разгрому подверглись основные силы 88-й пехотной дивизии. Войска 56-го стрелкового корпуса генерал-майора Дьяконова во взаимодействии с войсками 87-го стрелкового корпуса генерал-майора Борисова и десантами Северной Тихоокеанской флотилии вице-адмирала Андреева разоружили и взяли в плен свыше восемнадцати тысяч трехсот японских солдат и офицеров. Лишь небольшие разрозненные группы под покровом ночи отошли в район Отомари и на военных кораблях бежали в Абасири, на Хоккайдо. В итоговом донесении за 25 августа командующий 16-й армией генерал-лейтенант Черемисов отметил, что в руках противника остался всего один серьезный опорный узел — город Рудака.

В середине третьей декады августа заметно ускорилось перемещение войсковых десантов Камчатского оборонительного района генерал-майора Гнечко вдоль Курильской гряды на юго-запад, в направлении Японии. 25 августа десантные части овладели островами Парамушир, Онекотан, Харимкотан, Шиашкотан и Матуа. При этом были разоружены и взяты в плен островные гарнизоны японских войск из состава 91-й пехотной дивизии и 41-го отдельного смешанного полка. Практически без сопротивления сложили оружие и были пленены четыре группы «смертников», которые до этого скрывались в гористой местности островов.

Пленение войск Квантунской армии и армии Маньчжоу-Го доставило немало хлопот командованию наших фронтов и армий. Особенно непростым оказался вопрос с размещением и обустройством взятых в плен генералов. В середине двадцатых чисел августа в войсках 1-го Дальневосточного фронта таковых набралось уже более сорока. Маршал Мерецков приказал доставить всех пленных генералов противника для встречи с ним в расположение полевого управления фронта вблизи пограничной станции Духовская.

Беседа продолжалась более трех часов. Тон в злободневном разговоре с японской стороны задавал бывший командующий 4-й отдельной армией генерал Микио. Первым делом от себя лично и от имени своих сослуживцев он поставил вопрос об оказании всем японским военнопленным необходимой медицинской помощи, а также о приемлемом обеспечении их продуктами питания и зимней одеждой. Командующий 1-м Дальневосточным фронтом заверил «собеседников», что их солдаты и офицеры, находясь в плену, будут обеспечены военным довольствием не хуже, чем это имело место в войсках Квантунской армии.

Бывший командующий 5-й армией генерал Симидзу тут же поставил вопрос о судьбе генеральских семей. Он выразил мнение большинства «коллег», что семьи начальствующего состава Квантунской армии ни в коем случае нельзя оставлять в Маньчжурии, по месту их жительства в данный момент. Причина исходной просьбы не составляла большого секрета — к японским военнослужащим крайне враждебно относится местное население. Маршал Мерецков возразил — советское командование не намерено брать генеральские семьи оккупантов под свою охрану.

Бывший командующий 3-й армией генерал Суроками развил «нерешаемый вопрос»: не сможет ли советское командование договориться с командованием союзных держав и отправить генеральские семьи на родину, в Японию? Если такой вариант невозможен, то нельзя ли, на худой конец, чтобы семьи сопровождали генералов в советский плен?

Бывшего командующего 1-м фронтом генерала Кита волновали вопросы о предстоящем размещении японских военнопленных и приблизительный профиль их занятий на советской территории. Он продолжал считать себя командиром.

Не на все поставленные вопросы смог в тот день ответить японским генералам многоопытный маршал Мерецков, но он знал, что на них непременно придется отвечать в другой раз. Значит, ответы все-таки надо искать как можно быстрее.

Сразу же после встречи с японскими генералами, командующий 1-м Дальневосточным фронтом позвонил в Хабаровск, в штаб дальневосточной группировки. Маршал Василевский оказался на месте. По заведенному издавна порядку, ее Главком прежде всего уточнил фронтовую обстановку на «данный час».

— Что нового в Корее, Кирилл Афанасьевич?

Маршал Мерецков уклончиво доложил:

— Войска 25-й армии продолжают ускоренное движение на юг, Александр Михайлович.

— Когда, по-вашему, они достигнут 38-й параллели?

— Думаю, что это произойдет через двое-трое суток.

— Главные силы генерала Чистякова уже подкрепили десантные части в Хыннаме и Пхеньяне?

— Конечно, подкрепили. Кроме того, они уже вышли в район Вонсана, Александр Михайлович. По пути наши передовые отряды разоружили и взяли в плен охранные японские части дивизионных районов «Канко» и «Хэйдзио».

— В ближайшие дни, Кирилл Афанасьевич, в Корее появятся экспедиционные американские войска, и надо предупредить генерала Чистякова, чтобы были приняты все меры предосторожности по этому случаю.

— Понял, Александр Михайлович, сегодня же постараюсь предупредить. Но вот японское командование не добилось еще от своих войск полного выполнения условий капитуляции. Продолжают сопротивление некоторые гарнизоны опорных пунктов в Дуннинском укрепрайоне, а также совершают диверсии отдельные группы «смертников» в северных таежных районах. Не знать о капитуляции Японии они не могут, поскольку обеспечены радиосвязью со штабами своих соединений. Надо принять боевое решение.

Главком дальневосточной группировки заключил:

— Такие гарнизоны и группы «смертников», Кирилл Афанасьевич, подлежат полному уничтожению. У нас нет времени вести с ними бесплодные переговоры. Мы не будем уговаривать их сдаться. Их надо просто добить.

— Группы «смертников» и «несговорчивые гарнизоны», Александр Михайлович, мы не сегодня-завтра добьем. А вот как поступить с просьбой пленных японских генералов, которые поставили передо мной сегодня вопрос о том, чтобы советское командование позаботилось о безопасности их семей в Маньчжурии, я не знаю? — круто изменил тему разговора командующий 1-м Дальневосточным фронтом.

Вопрос оказался совершенно неожиданным и тоже непростым для маршала Василевского:

— Но почему советское командование должно заниматься еще и семьями пленных японских генералов?

— Вот они и обратились ко мне с просьбой, чтобы либо их семьи были немедленно отправлены в Японию, либо дать разрешение родственникам, сопровождать самих генералов в советский плен. Этот вопрос я, разумеется, решить не могу.

— И я не могу, Кирилл Афанасьевич, — возразил Главком дальневосточной группировки. — Японские семьи на советской территории — это уже вопрос межгосударственных отношений, и решать его следует не военным, а наркомату иностранных дел, товарищу Молотову.

— И отправить их на родину мы не можем, поскольку акт о капитуляции еще не подписан Японским правительством, — продолжил диалог командующий 1-м Дальневосточным фронтом. — Задачку подбросили нам пленные генералы.

— Да, не можем, — согласился маршал Василевский и тут же поставил перед собеседником следующий злободневный вопрос: — Какое количество личного состава Квантунской армии взято в плен войсками вашего фронта, Кирилл Афанасьевич? Как они обустроены на сегодняшний день?

— На конец вчерашнего дня, Александр Михайлович, эта цифра составила свыше ста девяноста тысяч японских и корейских солдат и офицеров. Пока они размещены в основном в бывших воинских гарнизонах противника, где еще не решены вопросы теплоснабжения в зимних условиях. Минимальны учтенные трофейные запасы продовольствия, горючего и других материальных ресурсов. Силами только фронтовых тыловых служб эти вопросы, конечно, не решить. А время не ждет. Я думаю, что наше правительство должно принять по этим вопросам специальное постановление.

— В ближайшее время к нам прибудет член ГКО товарищ Микоян с группой специалистов народного хозяйства. Товарищ Сталин заверил меня, Кирилл Афанасьевич, что они помогут командованию войск на Дальнем Востоке решить все злободневные вопросы, — ровно возразил маршал Василевский. — Фронтовые штабы должны соответствующим образом подготовиться к их прибытию, чтобы реализовать неотложные мероприятия в кратчайшие сроки.

— Каков будет план действий этой группы ГКО, Александр Михайлович? — поинтересовался маршал Мерецков.

Главком дальневосточной группировки ответил на вопрос лишь предположительно:

— Точный план ее действий определится здесь, на месте, Кирилл Афанасьевич. Но, насколько мне известно, по опыту работы такой же группы ГКО во главе с товарищем Микояном в Германии, она ставит целью определить возможности местного производства для обеспечения потребностей наших войск и соответственно — необходимость срочных внешних поставок материальных ресурсов. Группа в таких случаях работает очень интенсивно.

К полудню 26 августа десант Северной Тихоокеанской флотилии овладел последним крупным опорным пунктом на Южном Сахалине, городом Рудака. Быстро перебросив большую часть наличного состава из Хонто в Отомари, вице-адмирал Андреев распорядился готовить следующие десанты на самые южные острова Курильской гряды — Итуруп, Кунашир, Хабомаи, Шикотан. Тем временем десант Камчатского оборонительного района, обогнув острова Расшуа и Кетой, высадился на Симушире. Следующий десант с острова Матуа готовился далее на Уруп.

Довольно быстро «таял» контингент лагеря военнопленных союзных держав в Мукдене. Отдельными отрядами на автомашинах они перебрасывались в Чунцин и передавались представителям американского командования в Китае. Этот процесс тщательно контролировался сотрудниками американского посольства в Москве. О том, какие меры по обеспечению благополучия военнопленных в лагере приняты советским военным командованием, заведующий отделом Соединенных Штатов Америки Наркомата иностранных дел Царапкин специально информировал 26 августа 1-го секретаря американского посольства Кеннана.

Рано утром 27 августа, когда время в Москве только-только перевалило за полночь, в Ванемяо, в штаб Забайкальского фронта, позвонил Верховный. Поздоровавшись, Сталин сразу поставил свой традиционный вопрос:

— Как идут у вас дела, товарищ Малиновский?

Дел было невпроворот. Командующий Забайкальским фронтом уверенно ответил:

— Дел у нас много, товарищ Сталин, и мы с трудом управляемся с ними. Военные действия от Цицикара до Порт-Артура практически завершились. Продолжается разоружение и пленение войск Квантунской армии, князя Дэ Вана и Суйюаньской армейской группы в Северном Китае.

— Свой штаб еще не переместили поближе к событиям? — в телефонном разговоре пару дней назад Верховный настойчиво рекомендовал маршалу Малиновскому переместить фронтовой штаб в Чанчунь или даже в Мукден, что, по его мнению, должно облегчить решение всех злободневных вопросов. И вот не забыл, снова вернулся к тому разговору.

— Только готовимся переместить, товарищ Сталин. Завтра отправляем на самолетах в Чанчунь узел связи, а затем перебросим и весь состав штаба.

— С конкретным местом дислокации в Чанчуне уже определились, товарищ Малиновский?

— Да. Размещаемся в здании бывшего штаба Квантунской армии. Намечаем частично использовать имевшиеся там стационарные средства связи.

— Ну что же, товарищ Малиновский, по-моему, принято правильное решение, — согласился Верховный и продолжил диалог, поставив следующий актуальный вопрос: — А какова обстановка сейчас в Дальнем? Вы начали разбираться с нашей генеральской белогвардейщиной?

— Разбираемся, товарищ Сталин. Фронтовые органы контрразведки уже установили главные центры русской эмиграция, каналы налаженных связей и адреса активистов. Одиозные действующие лица, запятнавшие себя кровью русского народа в Восточной Сибири, уже арестованы.

— А можете назвать, кто конкретно взят под арест?

— Палач забайкальцев атаман Семёнов, бывший комендант Читы генерал Токмаков, бывший командующий 5-й колчаковской армией генерал Ханшин. Установлено местопребывание начальника белоэмигрантского бюро генерала Нечаева, а также генерала Шулькевича. Я распорядился арестовать и генерала Семёнова, дядюшку атамана Семёнова.

— Быстрее переправьте всех арестованных на советскую территорию, товарищ Малиновский. За все те зверства, которые они чинили в годы Гражданской войны на нашей земле, им воздаст должное строгий суд советского народа, — сердито заключил эту часть разговора Верховный. — Но следует привлечь к ответу и их подельников. Так что, работу в этом направлении пусть контрразведчики фронта продолжают.

Командующий Забайкальским фронтом продолжил свой оперативный доклад:

— Соединения 6-й гвардейской танковой армии генерала Кравченко установили прочный контроль над ситуацией в Южной Маньчжурии, в портах Дальний и Порт-Артур. В район Чанлина и Чанчуня уже прибыли соединения 36-й армии генерала Лучинского. В ближайшие четыре-пять дней на Ляодунский полуостров, к месту своей постоянной дислокации, прибудут по железной дороге войска 39-й армии генерала Людникова. Соединения 53-й армии генерала Манагарова вышли на линию Тунляо — Кайлу — Синьмяо, выполнив задачи по разоружению противника в своей полосе наступления. Войска 17-й армии генерала Данилова, овладев Чифынем, сосредоточились в районе Линьюань — Пинцюань, перерезав важнейшие коммуникации противника на побережье Ляодунского залива сильными передовыми отрядами на участке Суйчжин — Шаньхайгуань.

— А как складываются дела в советско-монгольской конно-механизированной группе товарища Плиева? — Сталин хотел знать обстановку по всему фронту.

— Советские и монгольские конники, товарищ Сталин, после встречи с войсками Народно-освободительной армии Китая, остановились на линии Жэхэ — Калган. Свою оперативную задачу конно-механизированная группа выполнила полностью. В районе Пекина, восточнее и южнее его, находятся территории, которые в основном контролируются соединениями 8-й и Новой 4-й армий генераловЧжу Дэ и Чень И.

— Вот им и следует оказать всестороннюю помощь в укреплении демократической власти на освобожденной территории, товарищ Малиновский, — голос Верховного звучал повелительно. В продолжение этой темы он тут же поинтересовался: — А какие именно органы создаются Военным советом фронта для распорядительной деятельности в Маньчжурии?

— Как и в Германии, товарищ Сталин, повсеместно создаются наши военные комендатуры. На занятой войсками фронта территории Военным советом уже создано сорок восемь комендатур. Наши коменданты являются первыми представителями военной и гражданской власти в освобожденных районах. Авторитет их у местного населения быстро растет. Особенно китайское население благоволит к нашим воинам.

— А какие вопросы приходится чаще всего решать военным комендантам?

Маршал Малиновский хорошо знал сферу забот военных комендантов, которые для решения неотложных вопросов выходили, нередко, на командующего фронтом, и уверенно ответил на поставленный вопрос:

— Главная их забота — это восстановление нормальной жизни городов и сёл. На предприятиях, где хозяйничали японские оккупанты, работа остановлена. Их требуется быстрее запустить, но надо заново решать вопросы обеспечения их сырьем и сбыта продукции. Будем их запускать с таким расчетом, чтобы часть продукции шла на обеспечение войсковых потребностей Красной Армии. В сельской местности продолжается уборка урожая. Войска оказывают крестьянам помощь автотранспортом при вывозке урожая и в его хранении. Проводят разъяснительную работу.

— Комендатуры, выходит, оказались ближе всех к местному населению и пусть не забывают при встречах напоминать, что Красная Армия не останется в Маньчжурии навечно, а, наладив мирную жизнь ее народа, возвратится на родину, — таким указанием — напутствием закончил разговор Верховный.

Вечером 28 августа командующий 2-м Дальневосточным фронтом генерал армии Пуркаев доложил Главкому дальневосточной группировки об окончании Южно-Сахалинской наступательной операции. Войска 56-го и 87-го стрелковых корпусов вошли в главные опорные пункты противника — Тойохару, Отомари и Рудаку. Десант Северной Тихоокеанской флотилии, обогнув южную оконечность Сахалина, прошел через пролив Лаперуза и направился к ближайшим островам Курильской гряды. По поступившим в Советскую Гавань донесениям, в этот день десант уже высадился на восточном побережье острова Итуруп и приступил к разоружению частей 88-й пехотной дивизии противника. Враг был деморализован и не оказывал сопротивления.

С севера продолжали встречное движение десанты Камчатского оборонительного района и Петропавловской военно-морской базы. Разоружив по пути подразделения 41-го отдельного смешанного полка и 129-й отдельной смешанной бригады на островах Матуа, Расшуа и Симушире, отряд десантников во главе с майором Радужановым в полдень 28 августа высадился на острове Уруп. Командование островного гарнизона выбросило белый флаг капитуляции и прибыло к пирсу встречать советских представителей.

Майор Радужанов поставил перед прибывшими японскими офицерами условие, чтобы к двадцати часам на берег явился командир 129-й отдельной смешанной бригады генерал Сусуми для следования на борт корабля командующего Камчатским оборонительным районом генерал-майора Гнечко. Но в тот день японская сторона не выполнила требования советского командования. Назначенная им встреча не состоялась. Разоружение и капитуляция частей противника на Урупе оказались оттянутыми более чем на сутки.

Выполняя указание Верховного, 28 августа командующий Забайкальским фронтом маршал Малиновский перебросил на самолетах фронтовой узел связи в Чанчунь, чтобы вслед за ним перебазировать туда и весь состав своего штаба. Место для него было подобрано самое подходящее. Штаб Забайкальского фронта размещался в старинном замке, где всего две недели назад действовал штаб Квантунской армии генерала Ямады. Отныне здесь предстояло разрабатывать планы налаживания мирной жизни для народа Маньчжурии, а не планы покорения советского Дальнего Востока.

Соответственно, навстречу, в этот же день в район Муданьцзяна переместил командный пункт 1-го Дальневосточного фронта маршал Мерецков. Маршруты его перемещений растянулись отныне на тысячи километров. Все реже появлялся он на «стационаре» в Ворошилове и все чаще в Харбине, ставшем на некоторое время своеобразным центром фронтовой военной администрации, и в Хабаровске, в штабе Главкома дальневосточной группировки.

Во второй половине дня 28 августа маршал Мерецков получил боевое донесение командарма 35-й, в котором сообщалось, что части 231-й стрелковой дивизии в пяти километрах от Хэйдаохэцза встретили упорное сопротивление личного состава унтер-офицерской школы 1-й пехотной дивизии Маньчжоу-Го. Генерал-лейтенант Захватаев доносил, что скрывавшийся до последнего времени в горно-лесистой местности отряд курсантов, численностью до батальона, во главе с несколькими офицерами, отверг предложение советского командования о капитуляции и, отстреливаясь, отошел дальше в горы. Он заверил командующего фронтом, что в ближайшие два-три дня «сопротивленцы» будут блокированы, и при отказе капитулировать разгромлены.

Подобная ситуация не явилась чем-то из ряда вон выходящим событием для маршала Мерецкова, и он вполне допускал возможность появления таких «казусов» и впредь. А вот донесение командарма 25-й на следующий день прозвучало для него откровением. Генерал-полковник Чистяков доложил, что передовые отряды его соединений ворвались в… Сеул и принимают там капитуляцию японских войск. И это донесение сразу же пошло по известной цепочке — в Хабаровск, Главкому дальневосточной группировки, и в Москву, в Ставку, Верховному Главнокомандующему.

Командующий 1-м Дальневосточным фронтом очень опасался, что это донесение вызовет в Ставке, да и в Хабаровске, негативную реакцию. Придётся срочно отдавать приказ об отводе войск севернее 38-й параллели и строго следить впредь за соблюдением достигнутых ранее соглашений с союзниками о разграничении зон для приема капитуляции войск противника. Но Сталин воспринял этот факт спокойно. Раз вошли в отсутствие американов, то пусть побудут там до подхода союзников, — заявил он маршалу Василевскому, хотя тот предлагал быстрее отвести передовые отряды 25-й армии из Сеула во избежание каких-то осложнений с Верховным Главнокомандующим союзных держав генералом Макартуром. Это решение Верховного маршал Василевский тут же передал в штаб 1-го Дальневосточного фронта. Никаких дополнительных приказов в 25-ю армию не последовало.

При вечернем докладе 29 августа, когда начальник Генштаба генерал армии Антонов уже заканчивал изложение порядка предстоящей церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии, Верховный остановился посреди кабинета и обратился к Главкому Военно-Морского флота с неожиданным вопросом:

— Скажите, товарищ Кузнецов, каким образом командование Военно-Морского флота намерено отметить возвращение Тихоокеанского флота в Дальний и Порт-Артур? И вообще, вы что-нибудь планируете там провести из торжественных мероприятий? Это ведь не рядовое фронтовое событие.

Член Ставки, адмирал флота Кузнецов доложил:

— Спланирован военно-морской парад на рейде Порт-Артура, товарищ Сталин. Отряд боевых кораблей уже вышел из Владивостока и вторые сутки находится в походе. По поступившим в Москву донесениям пока поход проходит без осложнений, хотя Японское море неспокойно.

— А какие могут быть осложнения на море? Японский флот уже не ведет боевых действий ни против Советского Союза, ни против союзников? — острый взгляд Верховного надолго задержался на ладной фигуре Главкома ВМФ.

— Я имею в виду не боевое противодействие противника, а реальную обстановку на морях, товарищ Сталин. Сорок лет наш военный флот не ходил по этим маршрутам. Поэтому экипажам приходится прокладывать себе путь по незнакомым морям и проливам. Кроме того, в первые годы войны японские минеры установили в кризисных районах плавучие минные поля и без соответствующих карт их очень непросто пройти. Я приказал адмиралу Юмашеву обеспечить предельную осторожность в походе. Верховный энергично возразил:

— Пройдут, товарищ Кузнецов. На Западе наши моряки успешно боролись с минными полями и разными ловушками немца, а тихоокеанцы поборются теперь с японцем. Такой поход пойдет им на пользу, послужит лучшей морской выучкой. Трудности сплачивают боевые экипажи.

Сталин сделал молча два-три «челнока» вдоль кабинета, но, остановившись на прежнем месте, продолжил диалог с адмиралом Кузнецовым. Он сделал характерный жест рукой и наставительно порекомендовал:

— Главный штаб ВМФ и командующий Тихоокеанским флотом поступили бы правильно, если бы хорошенько продумали план перехода эскадры в Порт-Артур. Корабли будут проходить через Корейский пролив, у острова Цусима, и должны отдать воинские почести героической эскадре адмирала Рождественского. Было бы даже неплохо, если бы. Военный совет флота пригласил в этот поход писателя Степанова, автора «Порт-Артура», чтобы в самой военно-морской базе с такой героической биографией организовать серию патриотических мероприятий с участием писателя.

— Такой план мероприятий по случаю прибытия эскадры в Порт-Артур, товарищ Сталин, разработан Военным советом Тихоокеанского флота, — уверенно заявил адмирал флота Кузнецов. — Правда, приглашение писателя Степанова в нём не предусмотрено. Не додумались до этого члены Военного совета флота во Владивостоке.

— И в Москве, — негромко добавил Верховный и сразу же снова переключился на разговор с начальником Генштаба: — Когда вылетает делегация генерала Деревянко в Токио, товарищ Антонов, и кто конкретно включен в ее состав?

Лаконизму докладов начальника Генштаба всегда можно было только позавидовать:

— Делегация у нас небольшая, но представительная, товарищ Сталин. В нее включены генерал-майор авиации Воронов и контр-адмирал Стеценко.

— А состав японской делегации уже известен, товарищ Антонов? — снова спросил Верховный.

Начальник Генштаба медленно полистал свою рабочую тетрадь и только потом ответил отрицательно:

— Нет, товарищ Сталин, мне о составе японской делегации пока что ничего неизвестно.

В разговор тут же вступил нарком иностранных дел Молотов. Он дипломатично заметил.

— Вчера пришло сообщение из Токио о том, что главой японской делегации назначен министр иностранных дел Сигэмицу, наш давний знакомый.

Председатель Совнаркома СССР согласился:

— Действительно, давний. Создаётся впечатление, что в отношении премьеров, министров иностранных дел и военных министров в Токио ходят по заколдованному кругу. То они уходят в отставку, то снова возвращаются на политическую сцену, одни с повышением, другие с понижением. А что же американы с высадкой своих оккупационных войск не спешат на японские острова? — Верховный всем корпусом снова повернулся в сторону начальника Генштаба.

Генерал армии Антонов возразил:

— Высадка американских оккупационных войск в Японии, как сообщил мне утром генерал Дин, товарищ Сталин, началась вчера. На авиабазу в Ацуге прибыл передовой отряд морских пехотинцев. Кроме того, по данным нашей авиационной разведки, в направлении Токийского залива движутся сотни американских боевых кораблей во главе с авианосцами. Так что, и после одержанной победы союзники пытаются психологически устрашить недавнего противника своей непревзойденной военной мощью.

— Японца пусть устрашают, но нас они уже не устрашат, — как-то самонадеянно бросил в ответ Верховный.

— И еще американцы усиленно занимаются репатриацией своих военнопленных из Маньчжурии, — ровным голосом заметил нарком Молотов. — Сегодня я получил очередное письмо их посла Гарримана по этой «жгучей проблеме».

— Письмо с претензиями к Советскому Союзу? — председатель Совнаркома напрягся, был само внимание.

Нарком Молотов, как и прежде, ровно пояснил:

— Нет, с благодарностью. Первый отряд американских военнопленных во главе с генералом Уайнрайтом прибыл в Чунцин. А Советскому правительству — сердечная благодарность за оказанное содействие в их освобождении и эвакуации из мукденского лагеря.

— Так и должно быть, — Сталин снова начал ходить взад-вперед вдоль кабинета. — Товарищ Мерецков тоже доложил мне вчера по телефону, что его войска освободили концлагерь, созданный японцами для военнопленных и интернированных лиц союзных держав в корейском городе Сейян. Они тоже благодарны Красной Армии за освобождение из неволи. Для них это стало большим счастьем. Ведь они уцелели и вернутся на родину, к своим семьям.

Только в самом конце этого заседания начальник Генштаба генерал армии Антонов поднял вопрос о судьбе семей пленных японских генералов. Он хорошо помнил — командующий 1-м Дальневосточным фронтом ждет ответ из Ставки по этому, непростому для него вопросу. Впрочем, такой вопрос вполне мог возникнуть и у командования Забайкальским и 2-м Дальневосточным фронтами, в «активе» которых находилось более половины пленных генералов противника.

На этот раз Верховный не стал сразу высказывать свое исчерпывающее решение, а предпочел выслушать мнение членов Политбюро ЦК, ГКО и Ставки по актуальному, но «необычному вопросу».

Заглавным получилось высказывание наркома внутренних дел Берии. Он отверг всякую возможность появления на советской территории членов генеральских семей противника и предложил переселить их в Мукден или Дальний, где, по его мнению, они быстро «растворятся» в сложном многонациональном конгломерате. Проблема, таким образом, незаметно для постороннего глаза разрешалась сама собой.

Член ГКО маршал Ворошилов, напротив, считал, что эту проблему не стоит пускать на самотек. Семьи всех пленных генералов Квантунской армии следует собрать в одно место и на положении интернированных лиц поселить в военном городке бывших оккупантов в Харбине или Муданьцзяне. Снова вернуться к этому вопросу придется тогда, когда в Японии стабилизируется оккупационный режим союзных держав и представится возможность для их переселения на родину. Возможно, заметил он, этот вопрос еще придется как-то утрясать с «капризным американским союзником».

Отличную от других точку зрения на проблему высказал председатель Госплана Вознесенский. Он заявил, что не стоит придавать ей большое государственное значение. Наше фронтовое командование в Маньчжурии уже создало свыше ста военных комендатур, и пусть они в каждом отдельном случае конкретно решают и вопрос о размещении семей пленных японских генералов. Переселять их в Японию так или иначе придется, но это вопрос отнюдь не сегодняшнего дня.

Другие предложения были высказаны членами Политбюро ЦК Калининым и Кагановичем, секретарем ЦК Маленковым, Главкомом ВМФ адмиралом флота Кузнецовым. Член ГКО Микоян сказал, что он постарается глубоко изучить этот вопрос во время предстоящей командировки в Маньчжурию и поможет нашему командованию на Дальнем Востоке решать его практически.

Когда все желающие высказаться изложили свою точку зрения на проблему, председатель ГКО остановился у торца стола и подвел общий итог: «Семьи пленных японских генералов должны пока оставаться под опекой наших военных комендатур в Маньчжурии. Но глава советской военной делегации на церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии генерал Деревянко должен 2 сентября в Токио обсудить вопрос о переселении не только генеральских, но и многих офицерских японских семей на родину с Верховным Главнокомандующим союзных держав генералом Макартуром. Вот такие действия с нашей стороны, по моему мнению, будут правильными».

В тот же день, 29 августа, военный комендант Чанчуня генерал-майор Карлов получил письмо мэра бывшей столицы Маньчжоу-Го Ван Линя. Действующий и теперь городской голова Чанчуня был искренен: «Мы, китайский народ, проживающий на северо-востоке Китая, уже много лет переживаем гнет японских насильников со дня нашествия их на Маньчжурию. Они причинили нам большие бедствия, когда началась война на Тихом океане. Они самым бесстыдным образом требовали от нас все, что у нас было. Но в момент, когда все население вопило от голода и мыкалось в ужасе и печали, пришла в наш край доблестная Красная Армия и вызволила нас из столь тяжелого и безвыходного положения, разбив японских империалистов. Этой победе радуемся не только мы, но и весь мир. Мы получили мир и спокойствие, установленные здесь благодаря победам Красной Армии над японскими империалистами. Свидетельствую замечательную дисциплину Красной Армии, любовь и искреннее отношение вашей воинской части к населению, за что население города очень благодарно. Я, будучи здесь главой города, считаю долгом выразить вам и просить вас, господин генерал-майор, передать вашей Красной Армии чувства искренней благодарности как от себя лично, так и от всего населения нашего города и искренне желаю, чтобы еще больше укрепилась дружба между нашими народами. Да здравствует дружба двух народов — русских и китайцев, их совместное сотрудничество в деле поддержания мира во всём мире».

Но мир в Маньчжурии все не наступал. 30 августа командующий 1-м Дальневосточным фронтом маршал Мерецков получил донесение командарма 1-й Краснознаменной о разгроме крупной вражеской группировки в районе Ходатунь. Генерал-полковник Белобородое доносил, что эта группировка численностью до десяти тысяч человек в течение недели уклонялась от сдачи в плен и разоружения, постоянно меняя район своей дислокации в горно-лесистой местности. Она включала до двенадцати небольших групп «смертников». Мощный артиллерийский удар в условиях полного окружения, дефицит боеприпасов и продовольствия окончательно решили ее судьбу. Враг вынужден был капитулировать.

Упорное противостояние на Урупе продолжалось. Уже была разоружена большая часть его подразделений на острове, а командир 129-й отдельной смешанной бригады генерал Сусуми никак не мог решиться на очную встречу с командующим Камчатским оборонительным районом генерал-майором Гнечко. Утром 30 августа вместо себя он прислал на берег своего адъютанта в сопровождении группы офицеров. Майор Радужанов тотчас доставил их всех на борт командующего советскими войсками на Курильских островах. Генерал-майор Гнечко передал японским офицерам, чтобы генерал Сусуми прибыл к нему на борт в полдень 31 августа для получения указаний о полной капитуляции бригады. Так все и произошло на следующий день. Гарнизон Урупа был быстро разоружен и сдался в плен.

В последний день августа командарм 39-й генерал-полковник Людников, вслед за передовым отрядом 113-го Тильзитского стрелкового корпуса, прибыл в Инкоу. Вместе с членом Военного совета генерал-майором Бойко он осматривал красивый городской порт, когда офицер связи вручил ему радиограмму начальника штаба генерал-майора Симиновского из Ляоюаня. В радиограмме сообщалось, что командующий фронтом поставил 39-й армии новую оперативную задачу В составе двух стрелковых и одного механизированного корпусов с частями усиления армии предстояло сосредоточиться в новом районе дислокации — в Порт-Артуре. Маршал Малиновский приказал оперативной группе штаба 39-й армии выехать в названный пункт немедля.

Так получилось, что перед самым отлетом в Токио советской военной делегации, которой предстояло участвовать в церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии, в Хабаровск, в штаб дальневосточной группировки, позвонил начальник Генштаба генерал армии Антонов. По поручению Верховного, он напомнил маршалу Василевскому тот перечень вопросов, который генерал-лейтенанту Деревянко предстояло обсудить в Токио с Верховным Главнокомандующим союзных держав генералом Макартуром: о быстрейшей репатриации из лагерей военнопленных и интернированных лиц союзных держав в Маньчжурии и Северной Корее; об обязательном пленении войск 17-го фронта Квантунской армии, отошедших южнее 38-й параллели в Корее; об обязательном разделе всего состава боевых кораблей Японии, как захваченных в ходе боевых действий, так и сохранившихся на военно-морских базах метрополии; об эвакуации на родину семей генеральского и офицерского состава Квантунской армии; о демократизации и демилитаризации Японии, которым американское командование займется безотлагательно, с первых дней своего пребывания в стране.

Утром 1 сентября передовой командный пункт Забайкальского фронта маршала Малиновского окончательно переместился в Чанчунь из Ванемяо. За два часа до полудня, в этот же день, советская правительственная делегация во главе с генерал-лейтенантом Деревянко вылетела из Хабаровска в Токио. А два часа пополудни последний советский морской десант высадился на Кунашире. Закончилась десантная феерия советских войск на всей протяженной Курильской гряде.

2
Все сообщения, которые еще продолжали приходить в Токио с материка, сами собой оттеснялись на второй план стремительно надвигающейся на Японию неотвратимостью национального позора — неизбежной скорой оккупацией островов войсками союзных армий. Никогда до этого на Хоккайдо и Хонсю, Сикоку и Кюсю не ступала нога иностранного солдата. И вот со дня на день такое несчастье придет на землю Великой Империи. Над всем происходящим каждодневно витал «крамольный вопрос»: «Кто виноват в этом несчастье? Кто привел Японию к вселенскому позору?».

Командующего 5-м фронтом генерал-лейтенанта Хигути продолжали волновать «островные проблемы». Гарнизоны на Сахалине практически все до одного капитулировали. Вспомогательный крейсер и миноносец приняли на борт в Отомари четыре сотни деморализованных солдат и сотню офицеров, но Советы принудили сдаться, по его расчетам, не менее восемнадцати тысяч пехотинцев. То же самое происходит теперь на островах Курильской гряды. Вал русских десантов смерчем катится вниз и в считанные дни достигнет Кунаширского пролива. Он, генерал-лейтенант Хигути, не знает, что последует после этого. Тем более, этого не знают в Токио. Что же доложит он генералу Умэдзу о ближайшей перспективе, если сам в Саппоро испытывает гнетущее беспокойство и крайнюю подавленность духа?

Связь с Токио действовала безупречно. Рано утром 25 августа командующему 5-м фронтом позвонил генерал Умэдзу. Поздоровавшись, начальник Генштаба армии поставил традиционный вопрос:

— Что происходит на Сахалине, Хигути? Ваши части еще удерживают там хоть что-то реально?

Последнее вечернее донесение из штаба 88-й пехотной дивизии, полученное накануне из Тойохары, не позволяло составить четкого представления о ситуации на острове. Тем более, оно не позволяло ответить на вопрос: что удерживают еще на Сахалине японские войска? Но вопрос был поставлен прямо и требовал такого же прямого ответа.

Командующий 5-м фронтом сказал:

— Я нахожусь, Умэдзу, в не менее сложном положении, чем вы. По моим представлениям, Тойохара, Рудака и Отомари еще удерживаются нашими частями, но последний десант Советов в Маоку делает их превосходство в силах подавляющим. Я распорядился об отводе сил в Отомари и считаю такое решение оптимальным. Другого выхода у меня нет.

Начальник Генштаба армии возразил:

— Вы ничего не сказали, Хигути, о положении в районе Хонто и Найхоро. Согласно вашему прошлому донесению, противник бросил главные десантные силы в направлении Тойохары и Рудаки?

— Это не совсем точно, Умэдзу. Как я представляю себе нынешнее положение на Сахалине, все западное побережье острова до пролива Лаперуза захвачено противником, и я не вижу никаких препятствий для того, чтобы переправившийся в Маоку 87-й стрелковый корпус русских совершил следующую десантную операцию на Хоккайдо. Вакканай оказывается в смертельной опасности, Умэдзу. Для меня — это очевидный факт. Ситуация, как я думаю, не из простых.

— Но у вас ведь есть возможность, Хигути, спешно перебросить на мыс Соя хотя бы те скромные силы, которые идут с Сахалина морем в Абасири? Нельзя допустить, чтобы Советы проникли на Хоккайдо!

— Я не знаю, Умэдзу, какие реальные силы должны доставить корабли с Сахалина. Но нельзя строить иллюзий, что они могут оказаться достаточными для защиты побережья метрополии. Это очень важно.

Начальник Генштаба армии согласился:

— Хорошо, я позвоню адмиралу Тоёде и постараюсь выяснить этот вопрос у него, Хигути. Но вы не затронули вопрос о положении на Курилах. Все сегодня оказалось завязанным в один тугой узел.

— Курилы деградируют все южнее. Генерал Фусаки уже сдал все свои войска. Он сам тоже оказался в плену. Войска генерала Сусуми удерживают острова Матуа и Расшуа. Но так может продолжаться от силы только один день, Умэдзу. Дальше, согласно вашему же приказу, безоговорочная капитуляция всех островных войск.

— К сожалению, это так, Хигути, — негромко подтвердил начальник Генштаба армии и тут же добавил: — Но ведь в любые времена не все приказы пунктуально исполнялись. С этим тоже, по-моему, следует повременить.

Во второй половине дня премьер-министр Хигасикуни сообщил министру иностранных дел Сигэмицу, что хотя «подписантов» акта о безоговорочной капитуляции Японии со стороны Великой Империи назначено всего двое, но ее делегация будет включать одиннадцать представителей. Так что надо как следует подумать над ее окончательным составом.

Пессимистический прогноз по поводу развития обстановки на Сахалине и Курильских островах, высказанный накануне генерал-лейтенантом Хигути, полностью подтверждался. Вечером 26 августа начальник Генштаба армии получил донесение из Саппоро, в котором указывалось, что утрачены последние опорные пункты на Сахалине — капитулировали гарнизоны Тойохары и Рудаки. Командующий 5-м фронтом доложил, что подразделения 91-й пехотной дивизии и 41-го отдельного смешанного полка на островах Онекотан, Шиашкотан и Матуа подверглись ударам морских десантов Советов. Стало дурным примером, но после утраты Парамушира гарнизоны небольших островов безропотно капитулируют перед русскими, как только они высаживаются на берег.

Письмо генерала Макартура звучало угрожающе. Министр иностранных дел Сигэмицу дважды внимательно перечитал впечатляющую цифровую выкладку и только потом позвонил в военно-морской Генштаб адмиралу Тоёде, заинтересованно предупредил «генштабиста»:

— Получено грозное письмо Верховного Главнокомандующего союзных держав из Манилы. Свыше трехсот восьмидесяти американских военных кораблей в сопровождении авианосцев с тысячью трехстами самолетами на борту начали продвижение в направлении Токийского залива. Речь идет, Тоёда, о начале практической подготовки церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Великой Империи. Надеюсь, вы хорошо понимаете политическую подоплеку этого жесткого предупреждения?

Адмирал Тоёда согласился:

— Конечно, Сигэмицу. Чтобы, ознакомившись с составом американской эскадры, мы и рыпнуть не могли о каких-то там несогласиях и возражениях по поводу их действий. На нашу землю приходят могущественные американские оккупанты, и этим все сказано.

— Тем не менее, Тоёда, следует принять все меры предосторожности еще до появления американского флота в наших территориальных водах. Мы должны показать командованию союзных держав, что правительство Хигасикуни пришло к управлению не на месяц и уверенно контролирует развитие обстановки в метрополии.

Начальник военно-морского Генштаба как бы продолжил эту же мысль, но сделал далеко не очевидный вывод в отношении конкретных действий своего правительства:

— Вот почему, Сигэмицу. правительство не должно слишком торопиться с демобилизацией личного состава вооруженных сил в собственно Японии. Я полагаю, что американское командование позволит нам быть не слишком щепетильными в отношении выполнения условий акта о безоговорочной капитуляции. Только такой подход позволит Японии сохранить самые нужные военные кадры для будущего возрождения мощи Великой Империи на суше и на море. Без крупных вооруженных сил нашей стране никогда не удастся добиться процветания.

«Первый дипломат» Японии уклончиво возразил:

— Как проводить демобилизацию вооруженных сил далее, Тоёда, мы сможем обсудить в правительстве немного позднее. Кстати, в этом направлении кое-что существенное уже сделано[89]. Надеюсь, вы понимаете о чём я говорю. Но сейчас для Японии важно безупречно принять оккупационные войска, Доверие противника обеспечит нам в будущем большую свободу действий.

— Я как раз и имею в виду главным образом поспешные действия правительства в расформировании войсковых штабов, Сигэмицу, — начальник военно-морского Генштаба упорно «гнул» свою линию. — Армейские и флотские штабы возможно преобразовать в промежуточные «промышленные фирмы». Штабы — это как раз то звено, которое легко ликвидировать, но позднее наиболее трудно возродить. А им всегда выпадает главная организаторская ноша — подготовка военных кадров.

Посчитав тему неизбежного прибытия оккупационных войск исчерпанной, министр иностранных дел круто переменил направление разговора:

— Рамки японской делегации на церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции расширены командованием союзных держав до одиннадцати человек. Кроме представителей правительства в ней должны быть ответственные военные чины всех родов вооруженных сил Великой Империи. Как вы смотрите, Тоёда, если от военно-морского флота именно вы примете участие в этом мероприятии? Премьер-министр не имеет никаких возражений против вашей кандидатуры.

Начальник военно-морского Генштаба воспринял это предложение без энтузиазма. Он привык строго следовать существующей субординации. Из недавнего разговора с Хигасикуни адмирал Тоёда знал, что от Японии назначено всего два «подписанта» акта — министр иностранных дел и начальник Генштаба армии. Тогда им и было принято окончательное решение: если его подпись под документом не нужна, то и принимать участие в самой церемонии ему совсем не обязательно. Но предложение все же последовало. Адмирал Тоёда сразу же уточнил:

— Но господин премьер-министр, Сигэмицу, при нашем разговоре не делал мне подобного предложения.

— Хигасикуни еще не знал о численном составе нашей делегации, Тоёда, — внес ясность «первый дипломат» Японии. — Документ из Манилы поступил в Токио совсем недавно, несколько часов назад.

— Все же я предлагаю включить в состав нашей делегации адмирала Йокояму. Не следует, Сигэмицу, добиваться присутствия на унизительной церемонии всех первых лиц страны, — попробовал отказаться начальник военно-морского Генштаба.

— У вас есть время подумать до завтра над моим предложением, адмирал Тоёда, — закончил разговор министр иностранных дел Сигэмицу.

Высадка американских оккупационных войск началась в заливе Сагами. В десять тридцать 27 августа в акваторию залива вошла первая эскадра боевых кораблей 3-го американского флота адмирала Хэлси. Корабли бросили якоря, отправили на берег по две-три группы морских пехотинцев, которые быстро взяли под свой контроль жилые помещения, узел связи и складское хозяйство. Лишь во второй половине дня «янки» приступили к налаживанию контактов военных командований победителей и побежденных.

Каждый следующий день погружал Токио во все большее неведение относительно событий за пределами собственно Японии. После 24 августа перестали поступать официальные донесения армейских штабов из Маньчжурии. Генштаб армии получал иногда агентурные данные о ситуации в бывших укрепрайонах, но каждый раз возникали сомнения в их достоверности. В самом деле, кто мог поверить, что какие-то остатки войск 1-го фронта Квантунской армии и 26 августа еще продолжали сражаться в Шиминьцзянском узле сопротивления и в районе Ходатуни? Проверить сенсационные сообщения у Генштаба армии не было никакой возможности. Доступ в эти районы для офицеров связи был закрыт.

Достоверные сведения ежедневно поступали в Генштаб армии из Саппоро. Но их лаконизм откровенно угнетал: генерал-лейтенант Хигути фиксировал одни утраты. 27 августа морской десант Камчатского оборонительного района овладел Симуширом, а 28 августа высадился на Уруп. Вслед за итоговым донесением командующего 5-м фронтом поступила неожиданная текущая шифровка из его штаба — на восточное побережье Итурупа тоже высадился десант Советов! В это трудно было поверить, Как и откуда он мог появиться? Но когда было выяснять такие подробности и детали, если в полдень на авиабазу Ацуги вблизи Токио нагрянул передовой отряд сухопутных оккупационных войск Соединенных Штатов численностью сто пятьдесят человек!

К этой неизбежности готовились, американцев ждали, и все же их появление явилось «холодным душем» для политиков и непосредственной «обслуги» авиационной базы. Американцы первым делом овладели ключевыми точками летного поля, разоружили японскую и установили свою охрану на въездах. Оккупация начиналась без выстрелов и оголтелого ажиотажа в средствах массовой информации.

В середине дня 29 августа бывшему министру иностранных дел Того позвонил начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. Смешанные чувства одолевали маститого генштабиста по случаю вторжения американских оккупационных войск на острова метрополии. И ему лично и его собеседнику американцы несли скрытые опасности, которые теперь уже скоро должны были как-то проявиться. Бывший «первый дипломат» Японии сразу уловил в голосе давнего «оппонента» эти скрытые тревоги.

— Вы чем-то очень встревожены, Умэдзу? Но морально вы давно уже были готовы к такому развороту событий?

Начальник Генштаба армии на этот раз раскрылся:

— Вы, Того, как всегда, проницательны и догадливы. Я действительно сильно встревожен вторжением американцев в метрополию. Великая Империя пожинает плоды роковых просчетов сорок третьего и сорок четвертого годов. Мы унижены поражением. Это неопровержимый факт.

— Вчера я наблюдал вторжение американской эскадры в наши территориальные воды, Умэдзу. Годы и годы мы готовили метрополию к отчаянной обороне, но все наши усилия пошли прахом, оказались пустым и ненужным делом. Фактически все решилось на маньчжурской равнине. Это Советы привели американцев в Токийский залив. Я так понимаю происходящее.

— Генерал Макартур думает иначе, Того. Он готов поручиться, что вклад американцев в окончательную победу весомей. Хотя вы, конечно, правы и Советы тоже на пушечный выстрел приблизились к метрополии.

Эти слова начальника Генштаба армии прозвучали для маститого дипломата загадкой. Того сразу же уточнил:

— Что вы имеете в виду, Умэдзу?

— Лишь то, уважаемый соотечественник, что на этот час Советы полностью отвоевали у Японии весь Сахалин, подошли к проливу Лаперуза, а вчера, практически одновременно, высадили свои морские десанты на Уруп и Итуруп. Считайте, что завтра они высадят десант на Кунашире, и я окажусь прав во второй раз. Снова они приблизятся к Хоккайдо на пушечный выстрел. И никто не знает, Того, что предпримет Москва дальше. Так продолжается целых два с половиной года.

— Так что же, Умэдзу, наш прогноз может и не подтвердиться? Раньше мы с вами считали, что оккупацию собственно Японии будут обеспечивать только американские войска, а теперь вот вырисовывается и более сложная перспектива, — Того поставил перед собеседником этот проблематичный вопрос в надежде услышать последние новости с мирового дипломатического фронта.

Генерал Умэдзу подтвердил:

— Так может произойти, Того, но более точную картину нам поможет нарисовать предстоящая церемония подписания акта о капитуляции Японии 2 сентября. Кстати, завтра в Токио прибывает генерал Макартур, исполняющий обязанности Верховного Главнокомандующего союзных держав. Встреча с ним премьер-министра обозначит рамки наших последующих практических действий.

— По-видимому, Умэдзу, вам уже известны и другие персоны, которые будут участвовать в этой церемонии? Так кто же в таком случае будет представлять в Токийском заливе Москву? Меня особенно это интересует.

— Нет, состав советской делегации мне до сих пор неизвестен, Того. Будет кто-то из дипломатов, кто-то из военных. Вчера был получен важный документ из Манилы по этому поводу. Делегация Великой Империи расширена до одиннадцати человек. Нам рекомендовано включить в ее состав представителей всех родов вооруженных сил. Со стороны союзных держав акт подпишут также представители Великобритании, Франции, Австралии, Китая, Голландии, Новой Зеландии и Канады. Сам текст акта, по нашему мнению, вполне удовлетворительный.

— Скажите, Умэдзу, вооруженные силы в метрополии демобилизуются и расходятся по домам. А что происходит с личным составом Квантунской армии, который оказался в плену у Советов?

— Генштаб армии, Того, располагает достоверными данными о том, что русские этапируют и вывозят наших военнопленных на свою территорию. Там для них создаются специальные концентрационные лагеря. Охват территории огромный — Приморский и Хабаровский края, Западная и Восточная Сибирь до Урала…

Разговор в этом месте прервался. В кабинет начальника Генштаба армии вошел генерал-лейтенант Кавабэ. Он доложил генералу Умэдзу, что им пересмотрена вся совершенно секретная документация. По его приказу подготовлены к уничтожению оперативные и мобилизационные планы Генштаба армии за последние десять лет, указания императорской Ставки по стратегическим вопросам, а также протоколы Высшего совета по руководству войной. Генерал Умэдзу тут же позвонил премьер-министру Хигасикуни, доложил о подготовке секретных документов к уничтожению и получил указание немедленно предать их огню.

С раннего утра 30 августа началась массовая высадка американских оккупационных войск в составе 6-й и 8-й армий, а также 5-го корпуса морской пехоты. Северную часть метрополии до разграничительной линии Такеда — Мацумото — Йокогама — Нумадзу занимали соединения 8-й армии генерала Эйчельбергера, южную — войска 6-й армии генерала Коюгера. Островом Кюсю, завладел 5-й корпус морской пехоты, усиленный 32-й пехотной дивизией. Центральную часть острова Хонсю оккупировали 1-й и 2-й армейские корпуса в составе пяти пехотных и одной кавалерийской дивизий. По-хозяйски, они занимали жилые помещения бывших военных городков, уже оставленные японскими войсками по случаю их быстрой демобилизации.

В полдень этого же дня на авиабазе в Ацуге приземлился самолет с Верховным Главнокомандующим союзных держав генералом Макартуром на борту. По всему маршруту из Манилы в Токио его лайнер сопровождали две эскадрильи боевых истребителей «Норт-Америкен». Быстро осмотрев, подготовленную для него резиденцию, генерал Макартур встретился с премьер-министром Хигасикуни для уточнения процедуры предстоящей церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии. Были названы день, час и место суровой для Великой Империи процедуры — 2 сентября, девять ноль-ноль, рейд Токийской бухты, борт линкора «Миссури». Там было решено закончить 2-ю мировую войну.

Генерал Макартур потребовал от Японского правительства приемлемого размещения делегаций союзных государств, обеспечения их полной безопасности, установления строгого пропускного режима в прибрежной столичной зоне, удаления из нее всех воинских подразделений, не имеющих отношения к несению охранной службы. Тут же он распорядился о взятии под контроль американских морских пехотинцев Токийской радиостанции.

Вечером из Токио были вывезены арестованные ранее офицеры, сторонники майора Хатанака; готовые в любой момент вырваться на свободу и совершить теракты против, нагрянувших в собственно Японию, оккупантов. Премьер-министр Хигасикуни поручил начальнику Генштаба армии генералу Умэдзу надежно изолировать «молодых тигров» от личного состава гвардейской дивизии и других вооруженных подразделений в столице и ее пригородах. Как показали дальнейшие события, этот «превентивный ход» правительства оказался своевременным и полезным.

На рассвете 31 августа в Токийскую бухту в сопровождении нескольких катеров вошел флагман 3-го американского флота линкор «Миссури» и бросил якорь на внутреннем рейде. На острове Сикоку в районе Ниихамы появились первые части 10-го армейского корпуса. На острове Кюсю вблизи Кумамото высадились части 2-й дивизии морской пехоты. Оккупация метрополии начиналась с этих разрозненных вторжений оккупационных войск, которые производили впечатление «сиюминутного наскока» и указывали скорее на отсутствие всякого оперативного плана, нежели на продуманные и скоординированные действия.

Донесение генерал-лейтенанта Кодзуки о вторжении Советов в Сеул, хотя и носило отнюдь неординарный характер, все же было воспринято начальником Генштаба армии спокойно. Генерал Умэдзу уже пережил главные треволнения, связанные с разгромом войск Квантунской армии в Маньчжурии, но во время утренней встречи с Хигасикуни все же передал суть донесения командующего 17-м фронтом премьер-министру. Реакция получилась неадекватной, заинтересованной, взволнованной.

Новость произвела впечатление, Хигасикуни спросил:

— Что же, Умэдзу, в Южной Корее до сих пор нет американских войск? Свяжитесь с генералом Макартуром и уточните этот неотложный вопрос.

Начальник Генштаба армии подтвердил:

— Да, господин премьер-министр, согласно приказу Верховного Главнокомандующего союзных держав капитуляцию японских войск в Южной Корее должны принимать не Советы, а именно американцы. Этот вопрос как раз и наиболее важен для Японии.

— Но, возможно, генерал Кодзуки успел отвести свои главные силы южнее 38-й параллели, Умэдзу? Вдруг, генерал Макартур еще не осведомлен о событиях на Корейском полуострове? Я готов это предположить.

— Кстати, у него будет возможность сразу же выяснить этот вопрос у руководителя советской делегации, которая сегодня или завтра прибудет в Токио для подписания акта о капитуляции, господин премьер-министр.

— Тем более, необходимо поставить в известность американское командование о происшедшем в Сеуле. Выходит, Умэдзу, Советы проигнорировали приказ Верховного Главнокомандующего союзных держав на Дальнем Востоке.

— Да, именно так, господин премьер-министр.

С раннего утра 1 сентября авиабаза в Ацуге работала в напряженном режиме. В Токио, одна за другойслетались делегации союзных государств, главы которых на следующий день должны были поставить свои «победные подписи» под актом о безоговорочной капитуляции Японии и тем самым положить конец второй мировой войне.

В.числе первых на летное поле военного аэродрома, плотно оцепленного американскими морскими пехотинцами, приземлился «Дуглас» с делегацией гоминдановского Китая, возглавляемой генералом Су Юнчаном. Почти одновременно прилетели делегации Великобритании и Австралии во главе с известными военными — адмиралом Фрейзером и генералом Блейми. В середине дня на летное поле в Ацуге опустились «транспортники» с правительственными делегациями Голландии, Новой Зеландии и Канады. Их возглавляли адмирал Халфрих, вице-маршал авиации Исит и полковник Мур-Косгрейв. Предпоследней прибыла в Токио французская делегация во главе с генералом Леклерком.

Вскоре после полудня на летном поле в Ацуге приземлился краснозвездный «Ли-2» с советской делегацией на борту. Её возглавлял уполномоченный Верховного Главнокомандующего Красной Армией генерал-лейтенант Деревянко. В тот же день, наскоро разместившись в гостинице в центре японской столицы, глава советской делегации встретился с генералом Макартуром. Верховный Главнокомандующий союзных держав прихватил с собой на нее генералов Уайнрайта и Персиваля, две недели назад освобожденных десантниками 6-й гвардейской танковой армии из лагеря военнопленных в Мукдене. Встреча тем и началась, что оба американских генерала выразили, в лице генерал-лейтенанта Деревянко, искреннюю благодарность Красной Армии, принесшей им освобождение из японской неволи. Они торжествуют. Теперь им не надо скрывать своих искренних «растроганных чувств».

Увертюра встречи получилась изысканно эмоциональной. Её общий тон сразу же изменился, как только в дело вступили главные действующие лица. Не сдержался генерал Макартур и первым делом поставил вопрос о вторжении советских войск в Сеул. Почему нарушена предварительная договоренность о разграничении районов действий союзных войск? Красная Армия должна была остановиться у 38-й параллели, но ее передовые отряды вторглись в Сеул, и ведут разоружение японских войск из состава 17-го фронта Квантунской армии.

Генерал-лейтенант Деревянко с достоинством пояснил Верховному Главнокомандующему: американских войск в Южной Корее еще нет, и советскому командованию неизвестно, когда они появятся там вообще. Переход 38-й параллели частями 25-й армии 1-го Дальневосточного фронта преследовал только одну цель — разоружить и взять в плен японские войска, сознательно отведенные в предместья Сеула из дивизионных оборонительных районов «Канко» и «Хэйдзио». Советские войска выполнят предыдущие договоренности, как только в район Сеула прибудут американские оккупационные силы. Так что все будет решено полюбовно.

Вопросы главы советской делегации то и дело ставили генерала Макартура в трудное положение. Верховный Главнокомандующий союзных держав не смог вразумительно ответить, почему командующий экспедиционными силами Соединенных Штатов в Китае генерал Ведемейер выделяет совершенно недостаточное количество автотранспорта для быстрейшей передислокации в Чунцин американских военнопленных из Мукдена и Сейяна? Никакая помощь не оказана им практически в медицинском и материально-техническом обеспечении контингентов лагерей, хотя «парадных слов» о необходимости сделать это как можно быстрее, было высказано уже излишне много.

Совершенно неожиданным для Верховного Главнокомандующего союзных держав явилось предложение генерал-лейтенанта Деревянко о проведении в Токио Парада Победы над Японией до конца сентября. К участию в нём можно было бы привлечь по одному-два соединения от всех участвующих в войне на Дальневосточном театре военных действий государств. Генерал Макартур пообещал изучить этот вопрос и в ближайшее время сообщить советскому командованию о принятом им решении.

Ничего вразумительного не смог ответить генерал Макартур и на вопрос главы советской делегации об эвакуации из Маньчжурии на родину семей японских офицеров и генералов, взятых в плен Красной Армией. Для него такой проблемы вообще не существовало.

Не возникло трудностей у Верховного Главнокомандующего союзных держав по поводу обязательного пленения японских войск 17-го фронта в Южной Корее. Это произойдет, заверил главу советской делегации генерал Макартур, как только американские передовые отряды высадятся южнее 38-й параллели. Дескать, никуда они не денутся.

Очень неопределенно высказался генерал Макартур по поводу создания Контрольного Совета по Японии из представителей союзных держав для проведения ее демократизации и демилитаризации. Он заявил генерал-лейтенанту Деревянко, что опыт деятельности такой структуры в Германии нельзя слепо переносить в дальневосточный регион и, в конце концов, такими проблемами должны заниматься, по его мнению, правительственные органы, а не военные командования союзных государств. Лично он не знаком с работой главы американской миссии в Европе генерала Эйзенхауэра и не хотел бы обременять себя столь масштабными военно-гражданскими обязанностями.

Подлинное смятение вызвал у генерала Макартура вопрос генерал-лейтенанта Деревянко о необходимости обязательного раздела военного и торгового флота Японии между союзными государствами. Ведь в ходе войны с июня сорок первого, из-за преднамеренных провокаций японских военно-морских сил, Советский Союз так или иначе потерял в дальневосточных водах восемнадцать торговых судов и почти сто восемьдесят судов, под надуманными предлогами задерживались в нейтральных водах японскими военными кораблями. В результате этих действий Советский Союз понес чистый материальный урон на сумму шестьсот тридцать семь миллионов рублей. Глава советской делегации предложил создать специальную комиссию из представителей союзных государств для проведения этой работы в самые сжатые сроки, до начала следующего года.

В конце дня 1 сентября начальника Генштаба армии генерала Умэдзу снова огорчил командующий 5-м фронтом генерал-лейтенант Хигути. Он сообщил, что на Кунашире высадился крупный морской десант Советов, который уже приступил к разоружению частей 88-й пехотной дивизии вблизи северной оконечности острова.

Конец 2-й мировой войны приближался. Только ни один из собеседников не знал точно, где именно это произойдет — там, на Кунашире, или уже на Хоккайдо, к которому Советы подступили с двух направлений — от Сахалина и от Курильской гряды. Последующие действия русских им не были известны.

Все же генерал Умэдзу осмелился обнадежить командующего 5-м фронтом:

— Не переживайте, Хигути, до окончания нашей войны осталось менее суток, и ничего более ужасного, чем то, что с нами уже произошло, произойти за предстоящую ночь не может. Все решится завтра в Токийской бухте.

Глава VII Акт о капитуляции на «Миссури»

Это был исторический и очень волнительный день для всех участников церемонии подписания официального документа, венчающего 2-ю мировую войну. Шесть лет кровопролития позади. Долгожданный мир актом о безоговорочной капитуляции Японии входил в каждый земной дом, каждую семью. Он венчал победу Объединённых Наций над милитаризмом и безудержной экспансией алчных сил насилия и грабежа на Дальнем Востоке.

Раннее сентябрьское утро. Как и положено «хозяину», генерал Макартур прибыл на линкор «Миссури» раньше других членов делегаций, чтобы в последний раз лично убедиться в готовности корабельной палубы к торжественному церемониалу. Он хорошо понимал, что отныне с его именем канет в Лету это знаменательное событие и тут уж окажется не лишней видимая щепетильность, подчеркнутая аккуратность.

Вся процедура от начала до конца, по замыслу Верховного Главнокомандующего союзных держав, должна была создать подавляющее впечатление, будто Япония сокрушена в основном Соединенными Штатами Америки. Армии других участвующих государств лишь оказывали им посильную помощь на отдельных участках Дальневосточного театра военных действий и на Тихом океане.

Стремясь подчеркнуть, что эта победа подводит итог более чем девяностолетней американской политике на тихоокеанских просторах, был специально извлечен из музея и доставлен на «Миссури» флаг, с которым в середине XIX века командор Перри «открывал» Японию. Именно он заставил противника под жерлами корабельных орудий подписать неравноправный договор. Исторический флаг, помещенный в прочную стеклянную оболочку, был установлен на видном месте, справа от стола с разложенными текстами акта о безоговорочной капитуляции Японии.

В половине девятого на верхнюю палубу линкора поднялись члены делегаций союзных государств, многочисленные корреспонденты. Японская делегация была доставлена к борту «Миссури» на американском эсминце «Лэнсдаун» спустя двадцать пять минут. Дипломаты — в черных сюртуках и круглых цилиндрах, военные чины — в форме представляемого на церемонии своего рода войск. Впереди — министр иностранных дел Сигэмицу, опираясь на тросточку, и начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. Не доходя до стола, японские представители остановились — наступили «минуты позора». В течение «мучительно долгих» пяти минут японская делегация стояла под суровыми взглядами представителей союзных держав, олицетворяющих на борту «Миссури» миролюбивые Объединённые Нации, одержавшие историческую победу над дальневосточным агрессором.

Девять часов. Генерал Макартур подходит к микрофону, произносит краткую речь:

— Мы собрались здесь — представители главных воюющих держав, чтобы заключить торжественное соглашение, при помощи которого мир может быть восстановлен. Проблемы, влекущие за собой противоположные идеалы и идеологии, были решены на полях сражений всего мира и поэтому не являются предметом наших обсуждений и дебатов…

Закончив речь, Верховный Главнокомандующий союзных держав резким сухим жестом предлагает японским представителям подойти к столу и поставить свои подписи под актом о безоговорочной капитуляции Японии.

В наступившей тишине, хромая, подходит министр иностранных дел Сигэмицу. Ни на кого, не глядя, не читая акта, он медленно ставит свою подпись на всех экземплярах документа и удаляется на прежнее место. Лицо его бесстрастно, не выражает никаких эмоций.

Сигэмицу сменяет у стола начальник Генштаба армии генерал Умэдзу. Он ставит подпись на всех экземплярах акта от имени императорской Ставки. Помятый китель, полевое кепи, сапоги и кавалерийские бриджи лишний раз подчеркивают его взволнованное внутреннее состояние. Маститый «генштабист» прибыл на линкор и без самурайского меча. Во избежание непредвиденных эксцессов, американское командование не разрешило японским генералам иметь их при себе во время церемонии на «Миссури».

К разложенным на столе папкам с копиями документа подходит генерал Макартур. В присутствии «ассистентов», генералов Уайнрайта и Персиваля, он ставит свою подпись на акте от имени всех союзных держав.

Процедура подписания акта повторяется представителями Соединенных Штатов Америки, Советского Союза, Великобритании, Франции, Китая, Австралии, Канады, Нидерландов и Новой Зеландии. Свои подписи поставили под актом адмирал Нимиц, генерал-лейтенант Деревянко, адмирал Фрейзер, генерал Леклерк, генерал Су Юнчан, генерал Блейми, полковник Мур-Косгрейв, адмирал Халфрих и вице-маршал авиации Исит.

Акт о капитуляции Японии гласил:

«1. Мы, действуя по приказу и от имени императора, Японского правительства и японского императорского Генерального штаба, настоящим принимаем условия Декларации, опубликованной 26 июля в Потсдаме главами правительств Соединенных Штатов Америки, Китая и Великобритании, к которой впоследствии присоединился и Советский Союз, каковые, четыре державы, будут впоследствии именоваться союзными державами.

2. Настоящим мы заявляем о безоговорочной капитуляции союзным державам японского императорского Генерального штаба, всех японских вооруженных сил и всех вооруженных сил под японским контролем вне зависимости от того, где они находятся.

3. Настоящим мы приказываем всем японским войскам, где бы они ни находились, и японскому народу немедленно прекратить военные действия, сохранять и не допускать повреждения судов, самолетов, военного и гражданского имущества, а также выполнять все требования, которые могут быть предъявлены Верховным Главнокомандующим союзных держав или органами Японского правительства по его указаниям.

4. Настоящим мы приказываем японскому императорскому Генеральному штабу немедленно издать приказы командующим всех японских войск и войск, находящихся под японским контролем, где бы они ни находились, безоговорочно капитулировать лично, а также обеспечить безоговорочную капитуляцию всех войск, находящихся под их командованием.

5. Все гражданские, военные и морские официальные лица должны повиноваться и выполнять все указания, приказы и директивы, которые Верховный Главнокомандующий союзных держав сочтет необходимыми для осуществления данной капитуляции, и которые будут изданы им самим или же по его уполномочию оккупационной администрацией. Мы предписываем всем официальным лицам оставаться на своих постах и по-прежнему выполнять свои не боевые обязанности, за исключением тех случаев, когда они будут освобождены от них особым указом, изданным Верховным Главнокомандующим союзных держав или по его уполномочию.

6. Настоящим мы даем обязательство, что Японское правительство и его преемники будут честно выполнять условия Потсдамской декларации, отдавать те распоряжения и предпринимать те действия, которых в целях осуществления этой Декларации потребует Верховный Главнокомандующий союзных держав или любой другой назначенный союзными державами представитель.

7. Настоящим, мы предписываем Японскому императорскому правительству и японскому императорскому Генеральному штабу немедленно освободить всех союзных военнопленных и интернированных гражданских лиц, находящихся сейчас под контролем японцев, и обеспечить их защиту, содержание и уход за ними, а также немедленную доставку их в указанные места.

8. Власть императора и Японского правительства управлять государством будет подчинена Верховному Главнокомандующему союзных держав, который будет предпринимать такие шаги, какие он сочтет необходимыми для осуществления этих условий капитуляции.

Подписано в Токийском заливе. Япония, 2 сентября 1945 г. 9 часов 04 минуты».

Акт подписан. Делегации союзных держав приглашаются генералом Макартуром в офицерскую кают-компанию линкора. Японская делегация на некоторое время остается на бронированной палубе «Миссури» в полном одиночестве Для нее продолжаются томительные «минуты позора».

Верховный Главнокомандующий союзных держав поздравляет присутствующих с окончанием 2-й мировой войны, предлагает поднять победный тост. Бокалы членов делегаций тотчас наполняются американским «виски». Генерал Макартур идет вокруг стола, чокается звонкими фужерами с каждым представителем стран-победительниц. Лишь опустошив победные «сто граммов», он вручает адмиралу Нимицу одну из черных папок с подписанным актом о капитуляции Японии и отправляет его «наверх» для вручения японской делегации.

Папка с историческим документом вручается главе японской делегации. Все. «Позорная миссия» для нее окончилась. Министр иностранных дел Сигэмицу первым медленно спускается по трапу, где у борта линкора делегацию уже поджидает американский катер. Он и доставляет ее на берег. Там пересадка в специальный автобус, который кружным «секретным маршрутом» отвозит делегацию в резиденцию Японского правительства. Там ее встречают император Хирохито и премьер-министр Хигасикуни.

Делегации союзных держав, получив по экземпляру подписанного акта о безоговорочной капитуляции Японии, покидают «Миссури» чуть позднее и доставляются на берег на американских миноносцах. Советская делегация без всякого промедления отправляется на аэродром в Ацуге и улетает на родину, в Хабаровск. Она с честью выполнила возложенную на нее ответственную миссию.

Порт-Артур тщательно готовился к встрече первого отряда кораблей Тихоокеанского флота. 2 сентября. Утро. Безупречен строй моряков — десантников у старых городских пирсов. Зелёным четырехугольным каре застыл у кромки причала сводный полк. Колышутся на ветру гирлянды ярких флажков расцвечивания, над которыми на высоте Золотой горы гордо реет военно-морской флаг Советского Союза.

Около десяти часов на горизонте появились далекие черные точки военных кораблей. Они быстро росли, приближались на глазах. Вот уже хорошо различимы грозные очертания флагманского судна, которое уверенно держит курс на вход в порт-артурскую гавань. За ним в кильватерной колонне, вытянувшись по струне, идут все остальные корабли отряда.

По борту флагмана, в торжественном строю замерли матросы и офицеры. Корабль, вздымая носом белопенную волну, приближается к входу в гавань, вступает в узкий пролив между горами Тигровая и Золотая. Тотчас первым приветственным залпом грянули орудия береговых батарей на Электрическом утесе и Тигровой горе. На несколько секунд их скалистые вершины растворились в облаках порохового дыма. Но вторично блеснули желтые огоньки. Грохот нового орудийного залпа раскатился по рейду, понесся вдаль, к сиреневой гряде Ляотешаня. Дала о себе знать и батарея Золотой горы. Это гремел в Порт-Артуре салют в двадцать один торжественный залп во славу советского флота, во славу нашей великой победы, одержанной в кратчайшие сроки.

На глазах оживала история Порт-Артура. Именно здесь, сорок один год назад, бились с врагом «Баян», «Паллада», «Ретвизан», «Цесаревич». И вместе с экипажами погибли, расстрелянные в упор с горы Высокой из тяжелых одиннадцатидюймовых японских пушек. Погибли, но не сдались!

Флагманский корабль разворачивается перед узкой песчаной косой, ограждающей вход на внутренний рейд, и проходит в воды овальной гавани. Вступают в пролив и остальные суда нашего первого отряда.

Едва смолкает последний, двадцать первый приветственный залп порт-артурских орудий, как раздается артиллерийский грохот ответного салюта. Моряки флагмана отвечают берегу. Они салютуют в честь соединений 39-й армии, пришедших на Ляодунский полуостров навстречу нашему флоту. Плывут над рейдом величавые звуки Гимна Советского Союза, троекратное, солдатское и матросское «Ура!», рвется ввысь, сплетаясь воедино, под орудийные раскаты береговой и корабельной артиллерии.

Окончен торжественный салют. Все корабли отряда уже бросили якоря в гавани. От причала отваливает юркий катер командира базы. Контр-адмирал Ципанович обходит их строгий строй, начиная с флагмана.

Поравнявшись с ним, командир базы обращается к матросам и офицерам, белоснежной стеной застывшим на флагманском борту:

— Поздравляю с благополучным прибытием в Порт-Артур!

— Ура… а… а! — раскатисто несется в ответ с флагмана. Катер контр-адмирала Ципановича поочередно обходит все суда, возвращается к причалу и принимает на борт командующего советскими войсками на Ляодунском полуострове генерал-полковника Людникова и генералов его штаба. Юркий катер командира базы вновь бороздит воды внутреннего рейда, и прибрежные горы вновь оглашаются громовым «Ура!» матросов — тихоокеанцев.

Весь день празднично шумел легендарный Порт-Артур. В одночасье город забелел парадными форменками советских моряков, которые своим присутствием как бы омолодили его старинные, вросшие в землю постройки. Матросы стайками бродили по узким переулкам старой китайской части Порт-Артура, взбирались на Энергетический утес и Перепелиную гору, снова спускались в порт, к гавани, осматривая и ощупывая чуть ли не каждый камень. Столько о нём, Порт-Артуре, прочитано и передумано, и вот он, легендарный, загадочный, наяву, перед тобой.

К пятнадцати часам офицеры с кораблей пришли в свой клуб — старинное морское офицерское собрание. Командир базы контр-адмирал Ципанович дал обед в честь моряков-тихоокеанцев, прибывших в Порт-Артур. В восемнадцать часов на громадном дворе, примыкающем к клубу, открылся матросский митинг, завершившийся большим праздничным концертом флотских самодеятельных талантов…


Император Хирохито не скрывал своего волнения, спросил министра иностранных дел:

— Вы выполнили тяжкое наше поручение, Сигэмицу, но что более всего бросилось вам в глаза в поведении американцев?

«Первый дипломат» Японии уже пережил гнетущую подавленность духа и, бросив короткий взгляд в сторону Хирохито, спокойно ответил:

— Соединенные Штаты в большей степени, чем другие союзные державы, чувствуют себя победителями в закончившееся войне, Ваше Императорское Величество. Полагаю, что к такому выводу пришли и другие члены нашей делегации, глядя на поведение генерала Макартура и адмирала Нимица. Этим духом их превосходства была пропитана вся церемония подписания акта о капитуляции Великой Империи.

— А что вы скажете, Умэдзу? — Хирохито всем корпусом повернулся в сторону начальника Генштаба армии и тут же добавил: — Чтобы правильно строить свою военную политику в ближайшее время, нам надо как можно лучше знать расстановку политических сил в лагере союзных держав. Это, как я считаю, самое главное для нас.

— Я думаю, Ваше Императорское Величество, что, обладая атомным оружием, американцы постараются доминировать в лагере союзников. Но объективно противоречия в стане нашего противника будут нарастать, что, несомненно, должно пойти на пользу Великой Империи.

— И что же мы в таком случае должны делать? — император продолжил диалог с членом своей Ставки.

Генерал Умэдзу знал, что надо делать, и, не колеблясь, уверенно ответил:

— Великая Империя должна извлечь из своего стесненного положения максимум пользы. Нам придется выполнить требования акта о капитуляции и при этом сохранить становой каркас армии и флота. Без них Японии не устоять как великой державе. Демобилизуя армию, наше правительство должно уберечь от развала штабное хозяйство. Что же касается военного флота, то там, на мой взгляд, важнее всего сохранить новейшие технологии и производственную оснастку по судам основного класса.

Из уст начальника Генштаба армии такое заявление Хирохито услышал впервые и сразу же вовлек в разговор начальника военно-морского Генштаба адмирала Тоёду, тоже члена своей Ставки:

— Вы, Тоёда, разделяете эту точку зрения генерала Умэдзу?

— Разделяю, Ваше Императорское Величество, — отозвался начальник военно-морского Генштаба и продолжил диалог: — Правительству следует также побеспокоиться о сохранении наших военных министерств — военно-морского и сухопутной армии. Это самое главное.

— Этот вопрос нами в принципе уже решен, Тоёда, — бросил реплику премьер-министр Хигасикуни.

Император предложил высказаться по затронутым вопросам другим членам японской делегации, но никто из них не проронил ни слова. На этом встреча и закончилась…

Как только генерал-лейтенант Деревянко кратко доложил маршалу Василевскому о результатах своего «исторического броска» в Токио, Главком дальневосточной группировки сразу же позвонил в Ставку. Как и было договорено ранее, Сталин ждал этого звонка. Он хотел немедленно знать подробности происшедшего события на рейде Токийской бухты. Но и на этот раз Верховный Главнокомандующий остался «формалистом». Он спросил:

— Товарищ Василевский, вы мне скажите — закончил 2-ю мировую войну товарищ Деревянко в Токио или не закончил?

Главком дальневосточной группировки в том же спокойном тоне ответил:

— Генерал Деревянко достойно выполнил важное поручение Верховного Главнокомандования Красной Армии, товарищ Сталин. Передо мной лежит акт о безоговорочной капитуляции Японии со всеми необходимыми подписями. Так что 2-й мировой войне положен конец.

— Понятно, товарищ Василевский, а как была организована сама церемония американами? Мне кажется, что не случайно они организовали эту процедуру на борту своего линкора.

— Конечно, товарищ Сталин. Всю церемонию генерал Макартур уместил в двадцать минут. По нему выходило, что Соединенные Штаты почти сто лет назад начали борьбу на Тихом океане против захватнической политики Японии и вот теперь успешно ее завершили. А наша Красная Армия на материке решала всего лишь локальную задачу.

Верховный воспринял это заявление Главкома дальневосточной группировки спокойно:

— Мы еще многое узнаем в ближайшее время из арсенала американских достижений, товарищ Василевский. Возможно, скоро тот же генерал Макартур заявит, что судьбу войны с Японией решили, главным образом, атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Они, дескать, сломили волю японского народа к сопротивлению, побудили его принять Декларацию союзных держав[90].

— Так вполне может произойти, товарищ Сталин, — согласился маршал Василевский. — Но при встрече с генералом Деревянко Верховный Главнокомандующий союзных держав на эту тему не распространялся.

— А как генерал Макартур ответил на вопросы товарища Деревянко, которые мы поручили выяснить у него при встрече в Токио? Ответил или отмолчался?

— Для Верховного Главнокомандующего союзных держав они прозвучали как большое откровение, товарищ Сталин. Пожалуй, только по вопросу приема капитуляции японских войск в Южной Корее был получен утвердительный ответ. На все остальные наши вопросы генерал Макартур пообещал ответить через некоторое время.

— Понятно, товарищ Василевский, — вроде бы удовлетворился ответами Сталин, но тут же задал следующий вопрос по текущей обстановке. — Боевые действия наши войска закончили повсюду или где-то японец еще оказывает нашим войскам сопротивление?

Главком дальневосточной группировки был хорошо осведомлен о развитии оперативной обстановки в Маньчжурии, на Сахалине и на Курильских островах и уверенно доложил:

— На Сахалине и Курильских островах всякое военное сопротивление сломлено, противник разоружен и взят в плен, товарищ Сталин. В Маньчжурии наши войска продолжают зачистку территории. Вот и сегодня маршал Мерецков доложил мне о том, что в тридцати километрах западнее Муданьцзяна в горно-лесистой местности части 365-й стрелковой дивизии в напряженном встречном бою разгромили большой отряд японских войск из состава 1-го фронта Квантунской армии численностью свыше двух тысяч солдат и офицеров. Помимо этого, в долине Сунгари также еще встречаются укрывшиеся отдельные группы «смертников». Их тоже приходится ликвидировать.

Верховный закончил разговор очень приятным, радостным сообщением:

— Ну что же, товарищ Василевский. Сегодня Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров поздравили советский народ с победой над Японией и окончанием 2-й мировой войны. В поздравлении подчеркивается величие подвига советского народа и Красной Армии в разгроме фашистской Германии и империалистической Японии. Президиум Верховного Совета принял Указ об объявлении 3 сентября праздником Победы над Японией. С чем я вас и ваши доблестные войска и поздравляю.

Сразу после разговора с Главкомом дальневосточной группировки, Сталин направил приветственную телеграмму президенту Трумэну по случаю победы над Японией: «В день подписания Японией акта капитуляции разрешите поздравить Вас, Правительство Соединенных Штатов Америки и американский народ с великой победой над Японией.

Приветствую вооруженные силы Соединенных Штагов Америки с блестящей победой».

Он воздал должное сильному военному союзнику.

Глава VIII Кто командует войсками на Дальнем Востоке?

Вечером 2 сентября председатель СНК СССР И. В. Сталин выступил по радио с обращением к народу:

«Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!

Сегодня, 2 сентября, государственные и военные представители Японии подписали акт о безоговорочной капитуляции. Разбитая наголову на морях и на суше, окруженная со всех сторон вооруженными силами Объединённых Наций, Япония признала себя побежденной и сложила оружие.

Два очага мирового фашизма и мировой агрессии образовались накануне нынешней мировой войны: Германия — на западе и Япония — на востоке. Это они развязали Вторую мировую войну. Это они поставили человечество и его цивилизацию на край гибели. Очаг мировой агрессии на западе был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на востоке, в результате чего Япония, главная союзница гитлеровской Германии, также оказалась вынужденной подписать акт о своей капитуляции.

Это означает, что наступил конец Второй мировой войны. Теперь мы можем сказать, что условия, необходимые для мира во всём мире, уже завоеваны.

Следует отметить, что японские захватчики нанесли ущерб не только нашим союзникам — Китаю, Соединённым Штатам Америки и Великобритании. Они нанесли серьезнейший ущерб также и нашей стране. Поэтому у нас есть еще свой особый счет к Японии.

Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в четвертом году, во время русско-японской войны. Как известно, в феврале четвертого года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью Царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны, напала на нашу страну. Она атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать тем самым выгодное положение для своего флота. Япония действительно вывела из строя три первоклассных военных корабля России. Характерно, что через тридцать семь лет после этого, Япония в точности повторила этот вероломный прием в отношении Соединенных Штатов Америки, когда она в конце сорок первого года напала на военно-морскую базу Соединенных Штатов Америки в Перл-Харборе и вывела из строя ряд линейных кораблей этого государства.

Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда жестокое поражение. Япония же воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России Южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и таким образом закрыть на замок для нашей страны на востоке все выходы в океан. Следовательно, также и все выходы к портам Советской Камчатки и Чукотки. Было ясно, что Япония ставит себе задачу отторгнуть от России весь ее Дальний Восток.

Но этим не исчерпываются захватнические действия Японии против нашей страны. В восемнадцатом году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к Советской стране Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки, и опираясь на их поддержку, напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила советский Дальний Восток.

Но и это не все. В тридцать восьмом Япония вновь напала на нашу страну в районе озера Хасан, около Владивостока, с целью окружить Владивосток. В следующем году Япония повторила свое нападение уже в другом месте, в районе Монгольской Народной Республики, около Халхин-Гола, с целью прорваться на советскую территорию, перерезать нашу сибирскую железнодорожную магистраль и полностью отрезать Дальний Восток от России.

Правда, атаки Японии в районе Хасана и Халхин-Гола были ликвидированы советскими войсками с большим позором для японцев. Равным образом была успешно ликвидирована японская военная интервенция в восемнадцатом — двадцать втором годах, и японские оккупанты были выброшены из районов, нашего Дальнего Востока. Но поражение русских войск в четвертом — пятом годах, в период русско-японской войны, оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну чёрным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старшего поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции.

Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу, и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии.

Наш советский народ не жалел сил и труда во имя победы. Мы пережили тяжелые годы. Но теперь каждый из нас может сказать: «Мы победили!». Отныне мы можем считать нашу Отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на западе и японского нашествия на востоке. Наступил долгожданный мир для народов всего мира.

Поздравляю вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы, с великой победой, с успешным окончанием войны, с наступлением мира во всём мире!

Слава вооруженным силам Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Китая и Великобритании, одержавшим победу над Японией!

Слава нашим дальневосточным войскам и Тихоокеанскому Военно-Морскому флоту, отстоявшим честь и достоинство нашей Советской Родины!

Слава нашему великому народу, народу-победителю!

Вечная слава героям, павшим в боях за честь и свободу нашей Великой Родины!

Пусть здравствует и процветает наша Великая Родина, Союз Советских Социалистических Республик!».

В этот же день маршал Мерецков направил в Ставку доклад о военных действиях войск 1-го Дальневосточного фронта, не представив, однако, таковой в Хабаровск, в штаб Главкома дальневосточной группировки маршала Василевского. Конечно, это нарушало субординацию в служебных отношениях, но едва ли «виновник» неординарного проступка преследовал какие-то далеко идущие меркантильные цели. Поспешил, да и только. И совсем не опасался испытанный маршал, что это как-то осложнит его отношения с «промежуточным начальством». Но просчитался «хитрый ярославец»[91].

3 сентября — праздник, день Победы над Японией Задолго до полудня маршал Мерецков прилетел в Харбин, чтобы на месте решить возникшие экономические и административные вопросы на территории, занятой войсками 1-го Дальневосточного фронта. Вслед затем в Харбин прилетела из Хабаровска представительная делегация, возглавляемая Главкомом дальневосточной группировки маршалом Василевским. Ставка разрешила ему совершить поездку по территории Маньчжурии с целью ознакомления с состоянием оружия и складского хозяйства Квантунской армии. Вместе с маршалом Василевским прибыли Главный маршал авиации Новиков, маршал авиации Худяков, маршал артиллерии Чистяков, генералы Шикин, Виноградов, Добряков, Тягунов и Фёдоров.

Командарм 1-й Краснознаменной генерал-полковник Белобородое, войска которого обеспечивали правопорядок в районе Харбина, предложил «нагрянувшему фронтовому начальству» отправиться на городской ипподром и осмотреть трофейное оружие, захваченное в ходе боёв с войсками Кванту некой армии. Особый интерес у командного состава дальневосточной группировки вызвали длинноствольные крупнокалиберные пушки, доставленные из приграничных районов Маньчжурии. Именно их противник намеревался использовать для обстрела приграничных городов на советской территории — Благовещенска, Хабаровска, Лесозаводска, Гродеково, Владивостока. Ни танки, которые обладали низкой проходимостью, слабой броневой защитой и артиллерийской мощью, ни самолеты, которые по всем главным летным характеристикам значительно уступали советским боевым машинам, не привлекли внимания наших военных специалистов.

Осмотрев затем городские оборонительные позиции на окраинах Харбина, маршал Василевский и его спутники совершили пешее знакомство с этим своеобразным маньчжурским городом. Многие его жители, говорящие на русском языке, с искренним воодушевлением приветствовали представителей высшего командования Красной Армии, принесшей им долгожданное освобождение от ига японских оккупантов. Радовали глаз огромные вывески на русском языке: «Красноярский скупочный магазин», «Томское торговое товарищество», «Магазин «Иркутск», «Сибирская лесоторговая база», «Дело братьев Мудрецовых».

— Кирилл Афанасьевич, мы словно идем по улице дореволюционного Иркутска, — повернувшись к Мерецкову, заметил маршал Василевский.

— Правильно, Александр Михайлович, — согласился командующий 1-м Дальневосточным фронтом. — Многие наши соотечественники жили двадцать с лишним лег ними воспоминаниями. Они ведь до сих пор ничего не знают о тех переменах, которые произошли в Советском Союзе после Гражданской войны. А эти скромные вывески постоянно напоминали им о далекой Родине. Кстати, некоторые из них появились в самые последние дни.

— Какие еще перемены бросились в глаза, Кирилл Афанасьевич? — поставил новый вопрос Василевский.

— Было дело. Когда я в середине августа приехал впервые в город, ко мне тут же напросились на прием служители православия с жалобой. Дескать, японцы и китайцы запрещали им проводить богослужения.

— Какое же решение ты принял?

— Какое? — переспросил командующий 1-м Дальневосточным фронтом и ответил: — Я посоветовался с членом Военного совета Штыковым и разрешил богослужение.

— Ну что ж, правильное решение ты принял, — заключил маршал Василевский.

Пополудни состоялся парад войск генерал-полковника Белобородова, которые первыми вошли в город. Улицы Харбина заполнили десятки тысяч его жителей. Набережная Сунгари, Коммерческая улица, Вокзальный проспект то и дело взрывались овацией, когда по ним проходили стройные колонны наших бойцов, грозные «Т-34» и САУ, корпусные и дивизионные пушки, знаменитые «катюши». Подлинное столпотворение творилось в центре города, у отеля «Ямато». Там боевая техника выставлялась для осмотра.

Праздник праздником, но окончание войны с Японией сразу же поставило перед Советским правительством новые задачи, главными из которых стали — восстановление страны и перевод народного хозяйства и вооруженных сил на условия мирной жизни. Самым первым решением в этом направлении стал приказ Ставки от 3 сентября о расформировании управлений Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов. Предусматривалось постепенное преобразование фронтовых структур в новые военные округа или вхождение части их воинских формирований в уже существующие округа на территории Восточной Сибири и Дальнего Востока.

В полдень 4 сентября в Харбине состоялся общегородской митинг по случаю победы над Японией. Площадь «Харбин-зинзя», украшенная национальными флагами Китая и Советского Союза, была заполнена народом до отказа. На ней собралось свыше двадцати тысяч русских жителей города, много китайцев и маньчжур.

Открывший митинг член Военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-полковник Штыков предоставил слово представителю победоносных советских войск, начальнику политотдела 1-й Краснознаменной армии генерал-майору Остроглазову. Его рассказ о разгроме войск Квантунской армии и о той роли, которую сыграл во 2-й мировой войне советский народ и его Красная Армия, приковал внимание всех собравшихся. Каждое слово советского генерала воспринималось участниками митинга с огромным сопереживанием. Ведь они, по существу, впервые слышали яркое и правдивое слово о минувшей войне, о наших неисчислимых жертвах, принесенных на алтарь великой победы.

Свои мысли и чаяния харбинцы излили в речах, до предела горячих и взволнованных. Выступающих было много. От интеллигенции города слова благодарности Красной Армии произнес юрист Бердяков, or молодежи — учительница Захарова-Пенжукова, от духовенства — архиепископ Нестор. Затем речи произносили представители научных работников, деятелей искусства, студенчества, торговцев. В заключение митинга состоялся большой праздничный концерт силами местных артистов и Краснознамённого ансамбля песни и пляски 1-го Дальневосточного фронта. Каждый номер советских артистов участники митинга встречали овацией.

Главком дальневосточной группировки и «начальствующий состав» его штаба еще находились в Харбине, когда в Маньчжурию прилетел член ГКО, нарком внешней торговли Микоян с группой специалистов народного хозяйства. Осматривая трофейное оружие на городском ипподроме, он сообщил маршалу Василевскому о решении Советского правительства передать большую его часть Народно-освободительной армии Китая. При этом Микоян особо подчеркнул, что сделать это следует как можно быстрее.

Начальник Генштаба генерал армии Антонов еще не успел разложить на столе оперативную карту для очередного доклада, когда Верховный задал ему неожиданные вопрос:

— Советское правительство приняло решение о передаче большей части трофейного японского оружия воинам Народно-освободительной армии Китая, товарищ Антонов. А что происходит с тем трофейным оружием, которое попадает в руки американов? Им достается больше или меньше такого оружия? Что вам известно по этому вопросу?

Начальник Генштаба оставил «оперативку» в сложенном виде, повернулся всем корпусом к Верховному, — ответил на этот раз предположительно.

— Точными данными о количестве трофейного японского оружия, которое оказалось в руках американцев, Генштаб не располагает, товарищ Сталин. Можно смело предположить, что это количество намного больше того, которое оказалось в наших руках.

— А почему больше, товарищ Антонов? — Верховный продолжал стоять посреди кабинета.

— Больше потому, что воюют американцы уже почти четыре года, и сам театр военных действий у них огромный, тихоокеанский. Точное же количество оружия можно попробовать уточнить через генерала Дина[92], товарищ Сталин.

— Уточните, — согласился Верховный и двинулся взад-вперед вдоль кабинета. — Мы, все-таки, должны знать, сколько японского оружия из рук американов попадает к войскам генералиссимуса Чан Кайши. Они ведь используют его потом против коммунистических сил.

Генерал армии Антонов продолжил мысль Сталина:

— Мы располагаем достоверными сведениями, что гоминдановцы используют против Народно-освободительной армии Китая и партизан не только японское оружие, но и сами японские войска, которые были раньше ими разоружены, а потом им снова вернули их жеоружие.

— Эти действия американского руководства никак не вяжутся с их союзническими обязательствами, — бросил сердитую реплику маршал Ворошилов. — Надо спросить у генерала Дина, почему так происходит.

— Генерал Дин ничего нам не ответит, — Верховный чуть придержал шаг, бросил короткий, взгляд в сторону Ворошилова. — Это не уровень главы военной миссии. Надо искать ответы у чинов рангом повыше.

Но начальник Генштаба косвенно все же поддержал маршала Ворошилова:

— Я поставлю и этот вопрос перед генералом Дином, товарищ Сталин. Что-то он нам обязательно ответит.

— Поставьте, — согласился Верховный, и сразу же предложил генералу армии Антонову доложить предложения по реорганизации дальневосточных фронтов в военные округа. — Это дело не терпит отлагательства. Надо быстрее определиться, какие войска должны остаться временно в Маньчжурии, а какие мы в самое ближайшее время должны вывести в пределы Советского Союза. Мы не имеем права давать повод нашим оппонентам обвинять нас в каких-то захватнических поползновениях. Мы никогда не станем оккупантами чужих территорий. Нам нечего делать в Маньчжурии.

Когда и этот вопрос подошел к своему исчерпанию, председатель Совнаркома внес предложение рекомендовать Президиуму Верховного Совета СССР принять Указ об упразднении Государственного Комитета Обороны в связи с окончанием войны и прекращением чрезвычайного положения в стране. Все дела ГКО передавались СНК СССР. Прекращала свою деятельность и Ставка Верховного Главнокомандования. Непосредственное руководство вооруженными силами возлагалось на наркомат обороны, в подчинение которого отныне включался и Военно-Морской флот страны…

Совещание премьер-министра Хигасикуни с членами императорской Ставки, генералом Умэдзу и адмиралом Тоёда, то и дело осложнялось излишней горячностью премьера. По его мнению, Генштаб армии неоправданно затягивал демобилизацию сухопутных войск и тем самым ограничивал собственные возможности сохранения ценных армейских кадров. Значительно активнее развертывался этот процесс в военно-морском флоте. На 4 сентября подчиненным адмирала Тоёды удалось демобилизовать более половины из миллиона трехсот тысяч подчиненных, находящихся в метрополии.

Генерал Умэдзу, не повышая голоса, возражал:

— Господин премьер-министр, во-первых, численный состав военно-морского флота почти в два раза меньше численности сухопутных войск. Во-вторых, более трехсот американских боевых кораблей с экипажами уже находятся в территориальных водах метрополии, тогда как сухопутные силы Соединенных Штатов в основном только еще подбираются к территории Великой Империи. У Генштаба армии есть еще некоторое время для лучшего устройства офицерских кадров в государственных учреждениях.

— Кроме государственных учреждений, Умэдзу, есть еще много частных фирм, которые с удовольствием возьмут на работу старших штабных офицеров, — возразил Хигасикуни. — Они смогут привнести в их коллективы армейскую дисциплину и культ беспрекословного послушания. Старшие офицеры должны стать живыми носителями армейских традиций Великой Империи в производственных коллективах.

— Такая работа, господин премьер-министр, проводится нами, но она требует значительно большего времени, чем до сих пор было отпущено нам противником, — начальник Генштаба армии продолжал косвенно возражать, в общем-то. обоснованным доводам Хигасикуни.

— Скажите вы, Тоёда, почему процесс демобилизации в военно-морском флоте идет значительно активнее, чем в сухопутных войсках? — строгий взгляд премьера застыл на непроницаемом лице начальника военно-морского Генштаба. — Что, на ваш взгляд, из вашего опыта можно было бы с успехом использовать в сухопутных силах?

Адмирал Тоёда не сразу нашелся, что ответить на поставленный премьером вопрос. После тягучей паузы, он сказал:

— Генерал Умэдзу прав в том, что действовать быстрее нас вынуждают обстоятельства. Американцы захватили наши крупнейшие военно-морские базы и военно-морскому Генштабу уже поэтому пришлось снять экипажи с кораблей основных классов и удалить их из портов. Кроме того, наш торговый флот всегда нуждался в хороших специалистах по судовождению. Правда, многих офицеров мы пристроили на торговых судах только временно. Точно так же мы поступили в отношении доукомплектования конструкторских коллективов. Мне трудно судить, господин премьер-министр, что конкретно из нашего скромного опыта возможно употребить в сухопутных силах, но ясно одно — времени на раскачку у нас нет. Надо действовать с ускорением.

Доклад начальника штаба 1-го Дальневосточного фронта генерал-лейтенанта Крутикова о положении в Маньчжурии несколько озадачил маршала Мерецкова. Он никак не мог предположить, что через какие-то три недели после освобождения от японских оккупантов в стране вовсю развёрнут подпольную деятельность различные группировки, направленные на подрыв попыток народной власти наладить новую жизнь населения. Бывшие гоминдановцы, чиновничество, помещики и крупное купечество спешно консолидировали свои силы. Втайне они выражали надежду, что вскоре на освобожденной территории воцарится чанкайшистский режим и их коварным замыслам вполне суждено будет осуществиться.

Наибольшую активность развило гоминдановское подполье в Харбине. В городском районе Фуйзядан было организовано несколько уличных террористических банд, которые именовали себя для конспирации «Отрядами народной самообороны». Вместе с тайными воинскими подразделениями гоминдана они составляли каркас будущей 6-й повстанческой армии Чан Кайши, чтобы с восстановлением китайской помещичье-буржуазной власти сразу же оказать ей решающую вооруженную поддержку. Для легализации своей деятельности руководитель «Отрядов народной самообороны» Чжен попытался зарегистрировать свою организацию в советской комендатуре, но получил обоснованный отказ.

Не меньшей активностью отличалась и деятельность полулегальной организации «Синие рубашки», возглавляемой гоминдановским полковником Чжаном. Он поддерживал непосредственную связь с Чунцином[93], имел свой штаб и ежедневно выступал с прокламациями по радио. Эта организация имела подпольные отделения в Цзямусах и Аньшани. Центр ставил перед своими членами кардинальную задачу: «Наладить регулярный сбор разведывательных данных о дислокации советских войск в Маньчжурии и численности китайских коммунистических ячеек».

Наибольшую опасность представляла деятельность террористической организации «Братья по крови», находящаяся на содержании крупного маньчжурского капитала. Она имела подпольные типографии, в которых в массовом количестве печатались листовки чанкайшистского содержания. Ею руководил гоминдановский центр, возглавляемый профессиональным разведчиком Хэ. Члены этой организации использовали различные пути для легализации своей деятельности, чтобы иметь возможность получать разведывательную информацию и из официальных советских источников. С этой целью они энергично восстанавливали прошлые связи со многими штабными офицерами марионеточной армии императора Пу И.

Маршал Мерецков распорядился принять неотложные меры фронтовой и армейскими службами контрразведки для пресечения любой подрывной деятельности враждебных группировок, под какой бы камуфлирующей вывеской они ни выступали. Но эта работа осложнялась необычайно запутанной внутриполитической обстановкой в маньчжурском обществе, напластованием национальных, социальных и партийных интересов различных слоев населения.

Лишившись сразу двух «всеобъемлющих постов» — председателя Государственного Комитета Обороны и Верховного Главнокомандующего Красной Армией, в ранге наркома обороны, Сталин после полуночи позвонил в Харбин, где уже занималось раннее утро 5 сентября. В это время группа маршала Василевского не спеша готовилась к отлету в Чанчунь, в штаб маршала Малиновского. Там у нее тоже было немало разных и совершенно неотложных дел.

Для Главкома дальневосточной группировкой этот звонок прозвучал все же неожиданно. Но еще более неожиданным оказался для него вопрос, который, поздоровавшись, сразу же поставил Сталин:

— Скажите, товарищ Василевский, кто у нас командует войсками Дальнего Востока?

— Как кто? — опрометчиво отозвался маршал Василевский и умолк, вдруг осознав двойственность поставленного вопроса и своего собственного положения.

Нарком обороны, видимо, понял эти затруднения собеседника и тут же раскрыл «тайну» своего раннего звонка:

— Командующий 1-м Дальневосточным фронтом маршал Мерецков прислал в Ставку отчет о военных действиях своих войск. Вы лично читали этот отчет?

— Нет, не читал, товарищ Сталин.

— Понятно, товарищ Василевский. Желаю всего хорошего, — сразу закончил разговор нарком обороны, понимая, что дальнейшее выяснение «обстоятельств происшедшего» может только осложнить отношения двух уважаемых им полководцев. Нарком обороны не желал такого разворота событий.

Глава IX У главного союзника — свои планы

Получив из Токио экземпляр акта о безоговорочной капитуляции Японии, президент Трумэн созвал 4 сентября в Белом доме высший военный совет. Предстояло выработать долгосрочную политическую программу в отношении Японии и других государств Тихоокеанского театра военных действий.

Президент Трумэн был настроен решительно:

— Через весь документ, который предстоит разработать государственному департаменту при участии военного и военно-морского министерств, должна проходить идея о преобладании американских стратегических интересов в России. Америка должна сделать так, чтобы Япония никогда впредь не стала угрозой для Объединённых Наций. Я полагаю, Джеймс, что такой документ будет разработан в ближайшие дни.

Госсекретарь Бирнс заверил Трумэна:

— Работа над документом в самом разгаре, господин президент. Все его содержание как раз и преследует указанные вами цели. Однако предусматриваемые документом рамки наших действий несколько шире в региональном плане. Я хочу подчеркнуть это особо.

— Вы дополняете или развиваете мой замысел, Джеймс? — Трумэн всем корпусом развернулся в сторону госсекретаря.

— Происходит и то и другое, — подтвердил Бирнс. — Отстаивая прежде всего интересы Америки, мы делаем это в русле защиты интересов всех союзных нам держав. В то же время практически нам предстоит осуществить сходные мероприятия как для Японии, так и в отношении Южной Кореи и Китая. Сделать это будет очень нелегко.

— Вопрос, поставленный Джеймсом, очень актуален, — вставил реплику военный министр Стимсон. — Трудно даже представить, господин президент, что произойдет в Китае, если генерал Ведемейер будет и дальше вести столь же куцую, недальновидную политику, как это имеет место сегодня. На мой взгляд, следует как можно, быстрее передать в руки гоминдана все трофейное японское оружие и продвинуть соединения Чан Кайши возможно дальше на север, ибо через месяц это сделать будет уже нельзя. Я полагаю, что не все присутствующие знают об этом. Советы до сих пор удерживают Сеул, хотя разграничительная линия между Северной и Южной Кореей по 38-й параллели никогда не оспаривалась их военным командованием на Дальнем Востоке.

— Вы, Генри, как всегда правы, — лицо Трумэна выражало полное удовлетворение. — Факт удержания русскими Сеула во вчерашнем донесении подтвердил и генерал Макартур. Он, правда, признаёт, что в этом деле присутствует и его личное упущение. Он вместе с адмиралом Нимицем сосредоточил главное внимание на собственно Японии, подготовке самой церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции этой милитаристской страны, а Советы тем временем продолжали захватывать все новые территории в Китае и Корее. Я думаю, Джордж, что вам следует быстрее вмешаться в развитие обстановки на Дальневосточном театре военных действий и исправить упущения нашего командования.

Начальник Генштаба армии генерал Маршалл возразил:

— Нельзя объять необъятное, господин президент. Американские войска действуют одновременно на нескольких, весьма удаленных друг от друга направлениях и, естественно, грешат обилием просчётов…

— Насколько я понимаю, куда вы клоните, Джордж, у вас есть конкретные предложения? — президент Трумэн прервал начальника Генштаба армии на полуслове.

— Мои предложения конкретны, господин президент, — смело возразил генерал Маршалл. — Я и предлагаю сосредоточить наши главные усилия на Японии, Корее и Китае. Все остальное приложится само собой.

Президент Трумэн вынужденно согласился:

— Правильно, Джордж. Сосредоточить наши усилия следует на Японии, Корее и Китае. Но кто, скажите, будет доводить дело до конца на Тайване, в Юго-Восточной Азии, на Филиппинах, в Голландской Индии? Америка потратила годы и годы на их освобождение от японских войск, и что же? По-вашему, их следует уступить союзникам?

Генерал Маршалл твердо отстаивал свою позицию:

— Мы вынуждены поделиться с союзниками, господин президент. Впрочем, на мой взгляд, это касается не только тихоокеанских территорий. Советы тоже вправе рассчитывать на большее участие в решении всех японских проблем. Как-никак они с блеском разгромили Квантунскую армию, довольно крепкий орешек на материке.

Генерала Маршалла тотчас поддержал Гопкинс. Политический советник президента высказался совершенно определенно. Он подчеркнул:

— Ещё полгода назад, господин президент, мы здесь же, в Овальном кабинете, анализируя перспективы войны с Японией, нарекли ее окончание минимум в следующем году или даже позже, с огромными потерями войск — до одного миллиона человек. И вот война позади. Американские войска в Японии. Советы, менее чем за месяц овладели всей Маньчжурией.

— Вы, Гарри, похоже, сознательно упускаете из виду тот факт, что Америка применила новое оружие. Испепеление Хиросимы и Нагасаки сломило волю японского народа, — голос Трумэна звучал твердо.

Президента поддержал военный министр Стимсон:

— Факт самого наличия у нас грозного оружия следует учитывать в первую очередь. Полгода назад мы не могли даже ориентировочно судить о его исключительных возможностях.

— К тому же, десантные операции всегда более продолжительны по времени, нежели даже крупные сражения на суше, — отозвался репликой, молчавший до этого Главком военно-морского флота адмирал Кинг. — Разве не свидетельствуют об этом наши десанты на Иводзиму и Окинаву?

— А что скажете вы, Уильям? — Трумэн решил вовлечь в дискуссию своего начальника штаба адмирала Леги, который до этого как-то отрешенно взирал на все происходящее в главной резиденции президента. — Атомное оружие преобразило наши стратегические возможности. Это в равной мере касается всех родов войск.

— Я считаю, господин президент, что наш прошлый анализ обстановки был верен, потому что даже к июлю мы не располагали реальными силами и средствами для высадки мобильных десантов на острова собственно Японии, — ровно отозвался адмирал Леги. — Атомное оружие умножило наши силы многократно, но возник настоятельный резон как следует, я бы даже сказал, основательно подумать над мотивами его использования. На мой взгляд, это самое уязвимое место в нашей сегодняшней концепции войны.

Президент Трумэн не согласился:

— Победителей не судят, Уильям. Это же тривиальная истина. Если бы Гитлер одержал победу в России, то никто не осудил бы его публично за убийство тридцати миллионов ее гражданских жителей и военных, за концлагеря и другие издевательства, порожденные его патологическим антикоммунистическим фанатизмом.

Главком ВВС генерал Арнольд высказался осторожно:

— Но мы осуждаем Гитлера сейчас и осуждали его действия в самом начале страшной войны, господин президент. Его патологическим зверствам и впредь не может быть никакого оправдания. Так считают во всём мире.

— Генри абсолютно нрав, господин президент, — одобряющий взгляд Гопкинса надолго задержался на Главкоме ВВС. — Жизнь людей бесценна, какой бы лагерь, умерщвленные наци ни представляли.

— Мы слишком ушли в сторону от предмета нашего разговора, — недовольно прервал Гопкинса президент Трумэн, — Я совсем не слышу голоса госсекретаря. Очень важно, Джеймс, учесть одно из ключевых требований к документу — его стерильность по отношению к Декларации союзных держав. Мы и дальше должны соблюдать иллюзорность верности союзным обязательствам. Так будет лучше.

В разговор снова вступил генерал Маршалл:

— Господин президент, не все это знают, но из доклада генерала Донована[94] вытекает, что русские готовы покинуть Сеул, как только в город вступят американские войска.

— А когда это должно произойти по вашим расчетам. Джордж? — Трумэн всем корпусом повернулся в сторону начальника Генштаба армии.

Генерал Маршалл ответил:

— Это произойдет не позднее 10 сентября, господин президент. Мы должны поторопиться с этим делом.

— Скоро, — удовлетворился Трумэн и добавил: — Но теперь надо провести такую замену по всем правилам, без каких-либо накладок. Во всяком случае не так, как это произошло у генерала Ведемейера в Мукдене[95].

Начальник Генштаба армии возразил:

— Накладка уже произошла, господин президент. Русские успели разоружить гарнизон Сеула и часть военнопленных пешим порядком отправили в район Вонсана. Очевидно, они намерены морем отправить их на советскую территорию. Это, конечно, прискорбный факт.

— А вам известно, Джордж, как они поступают с военнопленными, которые разоружены ими на Сахалине и Курильских островах? — президент Трумэн был само внимание.

Генерал Маршалл уверенно ответил и на этот вопрос:

— Конечно, известно. И тех они тоже переправляли на своих десантных судах в Приморский край.

— Под нашим контролем идет демобилизация миллионных японских армий, а русские, напротив, свыше миллиона японцев доставят на свою территорию и заставят их работать, — Трумэн высказал эту мысль как неизбежность и после небольшой паузы обратился уже к военному министру:

— А как вы думаете, Генри, что будет включать возможный перечень работ, который русские поручат в Сибири японским военнопленным?

Ответ на этот вопрос не составил для Стимсона большого труда. Военный министр был точен:

— Этот перечень не столь длинен, господин президент. Конечно, они отберут часть специалистов для жилищного строительства и обустройства портов. Остальная рабочая сила будет использована на прокладке железнодорожного полотна и на лесоразработках. Там требуется очень много людей. Сибирь— это необозримое неосвоенное человеком пространство.

— Наши задачи, как я понимаю, для Японии и Кореи однотипны, — Трумэн поправил пенсне, испытующе посмотрел сначала на Бирнса, потом на Маршалла. — Что же касается Китая, то здесь нам предстоит еще определиться по нескольким принципиальным вопросам. Практически в каждом из них присутствует проблема Советов. Внешняя Монголия — это уже потерянная для Китая территория. Тут все однозначно. Советы будут и дальше утверждать здесь свое влияние. Но кто знает, как долго они будут оставаться в Маньчжурии? Неизбежно их соучастие в борьбе против гоминдановского Китая на стороне коммунистов. Что сможет противопоставить им генерал Ведемейер? Впрочем, наш Верховный Главнокомандующий Макартур тоже оказывается вне игры.

— По Японии тоже имеются определенные проблемы, — Гопкинс решил привлечь внимание участников совещания к изъянам той концепции управления побежденной страной, которую упорно отстаивал в дискуссиях с ним президент Трумэн. — Если Японией будет управлять тот же правительственный аппарат, который управлял ею до капитуляции, то это вызовет решительное несогласие прежде всего Советского Союза. Америке не стоит осложнять отношения с главным боевым союзником в тяжелой шестилетней войне. Практичнее и впредь сохранять и развивать этот союз, военное взаимопонимание. Я уверен в своем мнении.

— В сложившихся условиях, Гарри, было бы величайшей глупостью строить свои отношения с Москвой на платформе бесконечных уступок, — Стимсон бросил сердитый взгляд в сторону политического советника президента. — В Японии теперь не следует повторять необоснованных компромиссов Ялты. Президент Рузвельт и премьер Черчилль поддались тогда сиюминутной панике из-за неудачи экспедиционных войск союзников в Арденнах и преступили границу терпимой лояльности по отношению к Советам. Я противник повторения прошлых ошибок.

Военного министра поддержал генерал Маршалл:

— Русские ставят на одну доску Германию и Японию, Гарри. Но этого делать ни в коем случае нельзя. Условия в этих странах противоположные. Режим Гитлера к концу войны фактически развалился, а в Японии все правительственные структуры во главе с императорскими устоями, сохранились. С нашей стороны было бы опрометчивым шагом разрушать устоявшиеся порядки и налаживать оккупационный режим заново. Практичнее опереться на японцев и диктовать свои условия. Поэтому для Америки нет никакого резона торопиться с созданием Контрольного совета с привлечением в него представителей всех участвующих в войне против Японии союзных держав. Вклад их в окончательную победу далеко не одинаков. Американские заслуги несравнимы.

— Данное совещание я и начал с вопроса о преобладании американских интересов на Тихоокеанском театре военных действий, — снова взял инициативу в свои руки президент Трумэн. — Делиться с кем-то лаврами победы, в которую Америка внесла наибольший вклад, мы, разумеется, не собираемся. С моей стороны это было бы аморально. Что же касается российских притязаний на равноправное участие в управлении Японией, то, в меру предоставленных мне конституцией полномочий, я приложу все силы к тому, чтобы этого не допустить. В противном случае американский народ не одобрит мою внешнюю политику. Советы вполне получили свое. Южный Сахалин и Курильские острова присоединяются к Советскому Союзу. Это — более чем достаточная компенсация за понесенные русскими жертвы в Маньчжурии. Их недельное участие в боевых действиях никак не соизмеримо с нашими почти четырехлетними тяжелыми испытаниями и большими потерями, начиная с неудачи в Перл-Харборе.

Длинный монолог президента Трумэна прервал настойчивый телефонный звонок из Лондона. Звонил премьер-министр Великобритании Эттли. Он решил выразить свою признательность хозяину Белого дома по случаю блестящей организации генералом Макартуром церемонии подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии в Токийской бухте.

Голос премьера Эттли звучал торжественно:

— Как доложил мне адмирал Фрейзер, Гарри, церемония на «Миссури» была организована выше всяких похвал. Целеустремлённо и предельно компактно.

Президент Трумэн горделиво согласился:

— Все верно, Клемент. Не вы первый в восхищении от исторического мероприятия. Генерал Макартур действительно проявил себя в Токио с самой лучшей стороны. Теперь всех нас ждут трудные оккупационные дела. Генерал Макартур начал с Японии, затем Корея и организация сотрудничества с генералиссимусом Чан Кайши в Китае. Я как раз провожу оперативное совещание по всем этим проблемам. Надо иметь точный план действий.

— Наши проблемы в Индокитае, Гарри, не менее сложны. Японцы сдаются без сопротивления, но партизаны упорно противятся сдаче оружия, изъятого у оккупантов. Они требуют независимости своих стран, устанавливают власть народных комитетов. Генерал Грейси[96]ждет указаний правительства по поводу своих оперативных действий.

— Не торопитесь разоружать японские войска, Клемент, — твердо советует президент Трумэн. — Они могут сослужить вам добрую службу, чтобы обуздать невыполнимые запросы местного населения. Наше положение в Корее, как я полагаю, будет не легче. Русские поощряют на Севере как раз те действия населения, против которых мы намерены впредь решительно бороться.

— Но в Корее еще нет американских войск, Гарри, — возразил британский премьер Эттли.

Президент Трумэн не был застигнут врасплох и этим вопросом. Он возразил:

— Заканчивается подготовка нашего первого армейского десанта в Инчхон, который возглавляет генерал Ходж. А сегодня в Сеуле, Клемент, начались консультации наших представителей о создании Корейского правительства. Но и в этом случае мы намерены действовать через аппарат японского генерал-губернатора Абэ. Это привычно для местного населения. Мы лишь возьмем управление генерал-губернатора под свой повседневный жесткий контроль.

— Вам что-нибудь известно, Гарри, о предложении Советов провести в Токио Парад Победы союзных войск? — задал следующий вопрос премьер-министр Эттли. — Это предложение Москвы дошло до меня через нашего уважаемого «подписанта», адмирала Фрейзера.

— Эта идея неплохая сама по себе, Клемент, но едва ли осуществимая, — глубоко вздохнув, посетовал президент Трумэн. — Генерал Макартур докладывал мне о таком предложении русских, но я пока что не обсуждал его с военными лицами. Полагаю, что командование американскими войсками не пойдет на такой шаг ввиду его громоздкости. Одна переброска в метрополию союзных соединений чего будет стоить. К тому же, японское население может проигнорировать «позорное» для его страны мероприятие. Устраивать же парад для самих себя, по-моему, не стоит.

Последний вопрос британского премьер-министра, который напомнил о предложении русских поделить среди союзников трофейный военно-морской и часть торгового флота Японии, вызвал у президента Трумэна открытое возмущение.

— Согласиться с этим предложением русских, Клемент, — это все равно, что делить шкуру неубитого медведя. Тут пример Германии и Италии не подходит. Кто что захватил в ходе боевых действий, тот тем пусть и пользуется. В Ялте ни проблема репараций с Японии, ни проблема присвоения трофейной сухопутной и морской техники противника вообще не обсуждались. Вот и давайте руководствоваться теми документами. Эти мои суждения касаются всех союзных держав. Отдельно Советам я мог бы сказать и о том, что они свое получили, овладев портами на Сахалине и Курильских островах, в Северной Корее, в Дайрэне и Порт-Артуре. Надеюсь, я достаточно точно выразил свою точку зрения.

Завершив телефонный диалог с премьер-министром Великобритании Эттли, президент Трумэн откинулся к спинке кресла и некоторое время изображал крайне усталого человека. Но ретивый голос военного министра Стимсона тотчас вернул ею в русло прерванного разговора.

— Вы только что обсуждали с премьером Эттли вопросы, о которых нам ничего не известно, господин президент. Вы можете внести хоть какую-то ясность по поводу их происхождения? Почему они так беспокоят нашего главного союзника?

— Мы не успели еще до них дойти, Генри, — извинительная нотка отчетливо прозвучала в голосе Трумэна. — Да, эти вопросы подняты в телеграмме генерала Макартура. Они были неожиданно поставлены перед ним советским представителем в Токио. Так получилось, Генри.

— Что же касается раздела японского военно-морскою флота, господин президент, то Америке ничего не надо из трофейного корабельного состава противника, — вступил в разговор адмирал Кинг. — Практически более половины судов основных классов, это корабли устаревших типов. Если m о-го из наших союзников выражает желание их заиметь, то командование военно-морских сил готово рассмотреть эти вопросы в самое ближайшее время и принять исчерпывающие решения. Я считаю, что так будет лучше.

Это заявление Главкома ВМФ вызвало неудовольствие президента Трумэна. Он, саркастически, возразил:

— Вы, Эрнст, как я понимаю, готовы даже Советам передать часть японского боевого флота?

— Вы правильно меня поняли, господин президент, — подтвердил адмирал Кинг и попробовал обосновать свое отношение к этой проблеме: — Оставить боевые корабли в метрополии нельзя. Эго противоречило бы акту о безоговорочной капитуляции, поскольку в кризисной ситуации определенные националистические силы могли бы захватить и использовать их против оккупационных войск. Это, с одной стороны. Но с другой, перебазирование кораблей в порты Соединенных Штатов и разделка их на металлолом тоже будет стоить Америке очень больших денег. И дело это отнюдь не одного года. Так что, всем нам есть, над чем подумать, прежде чем принять окончательное решение, господин президент.

Не бесспорные доводы Главкома ВМФ заметно поколебали неуступчивую позицию президента Трумэна. В рассудительном тоне он сказал:

— На то мы и руководители, чтобы в любом ответственном деле рассмотреть несколько альтернативных вариантов и в конце концов остановиться на одном из них. И все же далеко не всегда избранный вариант оказывается оптимальным. Текущая обстановка ежедневно настойчиво вносит свои неумолимые коррективы.

Сказав так, президент Трумэн медленно повернулся в сторону военного министра:

— Русские, Гарри, поставили перед генералом Макартуром и еще один непростой вопрос — о переселении в метрополию семей генералов Кванту не кой армии. При этом сами генералы находятся в советском плену и уже переброшены в Приморский край.

Военный министр Стимсон недоумённо возразил:

— Господин президент, но почему этот вопрос поставлен Советами перед генералом Макартуром?

— Потому, Генри, что он, по нашему настоянию, назначен Верховным Главнокомандующим союзных держав, — подчеркивая каждое слово, выдавил из себя президент Трумэн. — В Японии, дескать, находятся американские оккупационные войска и американская военная администрация, которая и должна хотя бы обеспечить прием этих семей.

Начальник Генштаба армии генерал Маршалл добавил:

— Насколько я понимаю ситуацию, господин президент, русские надеются, что и их перевозку из Маньчжурии тоже возьмет на себя наше командование в Японии.

— Возможно и так, Джордж, — согласился Трумэн.

— Можно подумать, господин президент, что русские тем только и занимаются, что выдвигают перед руководством Соединенных Штатов все более заковыристые вопросы, — военный министр Стимсон не скрывал явного неудовольствия. — Так в Германии получилось с проблемой репараций и с западной границей Польши, а в Японии последовал их очередной неординарный пассаж с дележом трофейных военных кораблей и вот еще с переселением генеральских семей с материка.

— О каком количестве генеральских семей идет речь, господин президент? — поинтересовался Главком ВВС Арнольд.

Президент Трумэн назвал примерную цифру:

— Их набралось чуть более ста сорока, Генри. Но ведь речь идет не только о членах генеральских семей, но и об их личном имуществе. Оно, разумеется, немалое.

Тут же выразил непонимание и госсекретарь Бирнс:

— А какие мотивы к переселению выдвигаются при этом и советским командованием и самими членами семей?

— Судя по тексту телеграммы генерала Макартура, довод выдвигается, по существу, один — трудно обеспечить их безопасность в районах нынешнего проживания. Отношения японцев с местным населением всегда были натянутыми, но тогда они были под охраной своих войск. Теперь же японские семьи оказались вообще беззащитными. Проблема, конечно, налицо.

Дискуссия затягивалась. Подступало время вечернего ленча. Президент Трумэн еще раз обратил внимание госсекретаря Бирнса на необходимость ускоренной разработки программного документа в отношении Японии и закончил совещание.

Белый дом по-особенному, светился в этот осенний вечер, продолжая изображать высшее удовлетворение от одержанной на Дальнем Востоке блистательной победы.

Заключение

2-й мировой, длившейся шесть лет и один день, 2 сентября сорок пятого пришел конец. Было что-то симптоматичное в том, что война, долгое время бушевавшая на полях Европы, завершилась на Дальнем Востоке капитуляцией милитаристской Японии. Была окончательно порушена зловещая экспансионистская ось «Берлин — Рим — Токио». Народы планеты обрели радужные перспективы на долгий мир, освобождение от колониализма и достойную жизнь. Именно такие компоненты рисовались людям в образах послевоенного благополучия, тогда как на политических подмостках все назойливее утверждались тщеславные амбиции непримиримых оппонентов, жаждущих доказать, что именно их страна внесла наибольшую ленту в окончательную победу.

Намерения сторон тоже были противоположными. Советские войска, обеспечив возрождение народной власти в Маньчжурии и Северной Корее, готовились к отходу на свою территорию. Американские войска, пользуясь покаянием вчерашнего непримиримого противника, планомерно овладевали ключевыми пунктами в собственно Японии и Южной Корее, оседая в них основательно и надолго. Несмотря на сопротивление народов, подобным образом действовали английские войска в Юго-Восточной Азии. На смену одних оккупантов приходили другие, не менее безжалостные и изощренные.

Мир продолжал удивляться былинному феномену Советов. Потеряв почти четырнадцать процентов населения страны и более трети национального богатства, Советский Союз вознесся на гребень военного могущества, демонстрируя величайшее единство помыслов и подлинный интернационализм «несвободных народов». Покоряла романтика его предначертаний. Неувядаемый дух патриотизма рвался ввысь, прославляя победителей, защитников новой жизни.

Что же касается использования вооруженных сил в Маньчжурской стратегической операции, то Красная Армия преподнесла предметный урок подлинного военного искусства как войскам Квантунской армии, так и войскам союзных держав, не очень-то преуспевшим до середины сорок пятого на Дальневосточном театре военных действий.

Урок состоял прежде всею в том, что в этой войне стратегические цели были достигнуты нашей армией в самом начале грандиозной операции. Это объяснялось четкой организацией взаимодействия между войсками Забайкальского, 2-го и 1-го Дальневосточных фронтов, Тихоокеанского флота и Краснознаменной Амурской военной флотилии по времени, объектам и рубежам наступления. Огромная масса войск, включающая все виды вооруженных сил, действовала как одно боевое объединение, в котором каждый вид решал свою задачу в интересах достижения общей, победной цели.

Важнейшей особенностью в частных наступательных операциях фронтов и армий было смелое массирование сил и средств на направлениях главных ударов. При общей протяженности фронта в Маньчжурии пять тысяч сто километров, активные наступательные действия велись только на двух тысячах семистах километрах, главные же группировки наносили удары на еще более узких участках. Забайкальский фронт— на трехстах километрах, 2-й Дальневосточный — на трехстах тридцати, 1-й Дальневосточный фронт — на двухстах километрах.

Фронт маршала Малиновского сосредоточил на направлении главного удара до семидесяти процентов стрелковых войск и девяносто процентов танков и артиллерии. Это позволило создать превосходство над противником: по пехоте — в 1,7 раза, в орудиях — 4,5, минометах — 9,6, танках и САУ — 5,1 и самолетах — в 2,6 раза. На участке прорыва войска маршала Мерецкова превосходили противника в людях — в 1,5 раза, орудиях и минометах — в 4,2 танках и САУ — в 8,1 раза.

Темп наступления советских войск оказался ошеломительным для командования Квантунской армии. Бронетанковые и механизированные соединения Забайкальского фронта покрывали до ста шестидесяти километров, в два раза превышая плановый среднесуточный темп наступления. На 1-м и 2-м Дальневосточных фронтах он также был довольно высоким, хотя и не превышал пятидесяти километров в сутки.

В Маньчжурской операции в полной мере воплотился тот огромный боевой опыт, который советское командование приобрело в бескомпромиссной борьбе с вермахтом на советско-германском фронте. Именно поэтому в ней ярко проявились такие черты полководческого искусства и военного мастерства, как высокий уровень стратегического планирования, организация внезапного и одновременного наступления трех фронтов, авиации, флота, войск ПВО и пограничных войск на различных стратегических направлениях. Для нее характерны также большая глубина фронтовых и армейских операций, широкий манёвр с применением охватов и окружения группировок врага на разобщенных направлениях, использование танковых соединений для стремительного преодоления таежных, заболоченных и пустынно-горных районов.

С самой лучшей стороны в этой динамичной военной кампании проявили себя наши боевые командармы, прошедшие через горнило Московской, Сталинградской, Курской, Восточно-Прусской и Берлинской битв — генералы Белобородов, Данилов, Захватаев, Кравченко, Крылов, Лучинский, Людников, Манагаров и Чистяков, командующий советско-монгольской конно-механизированной группой генерал-полковник Плиев. Подстать им оказались и командармы-дальневосточники — генерал-лейтенанты Терёхин и Черемисов.

Огромную роль в успешном завершении Маньчжурской операции сыграли партийные и комсомольские организации, а также армейские и флотские Военные советы, возглавляемые видными политработниками Красной Армии — генералами Шикиным, Тевченковым, Леоновым, Штыковым, Захаровым, Зайцевым и Яковенко. Целенаправленная работа партийно-политического аппарата обеспечивала высокий моральный дух личного состава войск, звала советских воинов как можно быстрее разгромить японского агрессора и обеспечить полную победу в Великой Отечественной войне.

Родина высоко оценила подвиг советских и монгольских героев в войне с Японией. Триста восемь тысяч солдат, цириков, матросов, сержантов, офицеров, генералов, адмиралов и маршалов были отмечены высокими правительственными наградами Советского Союза. В их числе был двадцать один генерал и офицер Монгольской народно-революционной армии. Девяносто три наших воина удостоились высокого звания Героя Советского Союза. Ими стали, в том числе, маршал Малиновский, адмиралы Кузнецов и Юмашев, генералы Антонов, Гнечко, Захаров, Здановнч, Иванов, Катков, Масленников, Олешев. Перекрестов, Савельев, Трушин и Черепанов.

Младший лейтенант Янко, старшины Вилков и Голубков, младший сержант Пирсов, ефрейтор Колесник, рядовые Ильичев и Попов были удостоены звания Героя Советского Союза посмертно, навечно вписав свои имена в анналы истории.

Главком дальневосточной группировки маршал Василевский, Главком ВВС Главный маршал авиации Новиков, командующие 6-й гвардейской танковой и 5-й армиями генералы Кравченко и Крылов, командующий советско-монгольской конно-механизированной группой генерал-полковник Плиев и командир разведгруппы 140-го разведывательного отряда Тихоокеанского флота старший лейтенант Леонов удостоились звания Героя Советского Союза во второй раз. Командующий 1-м Дальневосточным фронтом маршал Мерецков был награжден высшим полководческим орденом «Победа».

Многие соединения советских войск, участвующие в Маньчжурской стратегической, Южно-Сахалинской и Курильской десантной операциях, удостоились почетных наименований «Амурских», «Курильских», «Мукденских», «Порт-Артурских», «Сахалинских», «Уссурийских», «Харбинских» и «Хинганских». Все участники военной кампании на Дальнем Востоке были награждены медалью «За победу над Японией».

Долгожданный мир пришел на советскую землю в лучах нашей Великой Победы и искреннего поклонения людей планеты тем, кто ее принес, за героизм на фронтах и терпение в тылу. Во многом в этом мы обязаны Коммунистической партии, которая твердо и последовательно вела советский народ через все испытания к полному разгрому фашистской Германии и милитаристской Японии. Партия сумела подчинить все материальные и духовные силы страны интересам вооруженной борьбы, что позволило с честью отстоять великие завоевания Октября.

Окончание войны поставило перед советским народом новые задачи, главными из которых были восстановление народного хозяйства страны и перевод ее на условия мирной жизни. С открытым забралом встали наши люди на эту трудовую вахту и вновь проявили неслыханное подвижничество, терпение и силу духа. Советский народ уверенно шел вперед, к новым, мирным трудовым победам.

Краткая библиография

Белобородов А. П. Сквозь огонь и тайгу. М., 1969.

Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: Политиздат, 1974.

Егоров П. Я. Маршал К. А. Мерецков. M: Политиздат, 1974.

Иноуэ Киёси. История современной Японии. М., 1955.

Комаров H. Я. Государственный Комитет Обороны постановляет… Документы. Воспоминания. Комментарии М.: Воениздат, 1990.

Кошкин А. А. Крах стратегии «спелой хурмы»: Внешняя политика Японии в отношении СССР, 1931–1945. М.: Мысль, 1989.

Куличкин С. П. Генштаб полагает… — М.: Патриот, 1995.

Кутаков Л. Н. Очерки новейшей истории Японии. 1918–1963 гг. М., 1965.

Людников И. И. Через Большой Хинган. М., 1967.

Малиновский Р. Я. Величие победы. М., 1965.

Мерецков К. А. На службе народу. М., 1983.

Плиев И. А. Через Гоби и Хинган. М.: Воениздат, 1965.

Такусиро X. Япония в войне 1941–1945 гг. Токио, 1965.

Xammopu T. Полная история войны в великой Восточной Азии. Токио, 1970.

Шикин И. В. Подвиг на дальневосточных рубежах. М., 1975.

Эрман Дж. Большая стратегия. Окт. 1944 — авг. 1945 М.: Изд-во иностр. литературы, 1958.

Вторая мировая война в воспоминаниях У. Черчилля, Ш. де Голля, К. Хэлла, У. Леги, Д. Эйзенхауэра / Сост. Е. Я. Трояновская. — М… Политиздат, 1990.

История войн и военного искусства М.: Воениздат, 1970.

История второй мировой войны 1939–1945. В 12-ти т. 11. М.: Воениздат, 1980.

Официальная история войны в Великой Восточной Азии. Токио, 1973.

Финал: Историко-мемуарный очерк о разгроме империалистической Японии в 1945 г. под ред. Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. М.: Издательство «Наука», 1966.

Примечания

1

ТВД — театр военных действий.

(обратно)

2

В целях дезинформации противника, по решению Ставки Верховного Главнокомандования, Маршал Советского Союза К. А. Мерецков надел погоны, и получил новое удостоверение на имя «генерал-полковника Максимова».

(обратно)

3

НП — наблюдательныйпункт.


(обратно)

4

ВОСО — управление военных сообщений.

(обратно)

5

В составе «Отряда № 100» и «Отряда № 731» насчитывалось 3 тыс. специалистов и военнослужащих.


(обратно)

6

Полный текст доклада принца Ф. Коноэ напечатан в книге A. A. Кошкина «Крах стратегии «спелой хурмы»: Военная политика Японии в отношении СССР, 1931–1945 гг. М.: Мысль, 1989 С. 242–247.

(обратно)

7

РВГК — Резерв Верховного Главнокомандования.


(обратно)

8

Безымянка — промышленный район Куйбышева, где находятся крупнейшие предприятия оборонной, преимущественно авиационной, промышленности страны.


(обратно)

9

Очевидно, И. В. Сталин употребил такое выражение потому, что с самого начала Великой Отечественной войны советского народа с гитлеровским нашествием сенатор Г. Трумэн открыто высказывался в антисоветском духе.


(обратно)

10

Генерал Дж. Йорк ведал в Белом доме вопросами «ленд-лиза» для Советского Союза.


(обратно)

11

Ерёмин И. А. временно исполнял обязанности начальника Закупочной комиссии в Соединенных Штатах Америки.


(обратно)

12

В документах и в печати в годы войны отдел Главного Политического Управления по работе среди войск и населения противника назывался «седьмым».

(обратно)

13

Имеется в виду генерал-полковник И. В. Рогов — начальник Главного Политического Управления ВМФ.


(обратно)

14

Имеется в виду посланник Японии в Швеции в годы войны Сейго Окамото.


(обратно)

15

Фактически, смена правительства в Японии произошла 7 апреля 1945 г.

(обратно)

16

Имеется в виду военный атташе Японии в Швейцарии в годы войны генерал-лейтенант Суэмаса Окамото.


(обратно)

17

Адмирал С. Такаги занимал пост начальника бюро боевой подготовки в Ставке; контр-адмирал С. Томиока был начальником морского Оперативного отдела Ставки; контр-адмирал Д. Хосина — начальником бюро военно-морских дел.


(обратно)

18

Адмирал С. Тоёда занимал пост начальника военно-морского Генштаба. Адмирал Т. Ониси являлся заместителем адмирала Тоёды.


(обратно)

19

С. Того являлся послом Японии в Германии в 1937–1938 гг., а затем, в 1938–1940 гг., в Советском Союзе.


(обратно)

20

Имеются в виду: генерал армии Дж. С. Маршалл, начальник Генштаба армии Соединенных Штатов Америки, и адмирал флота Э. Д. Кинг, Главком ВМФ США.

(обратно)

21

Соглашение между правительствами Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании по Дальнему Востоку, принятое на Ялтинской конференции глав государств, предусматривало интернационализацию торгового порта Дайрэна с обеспечением преимущественных интересов СССР в этом порту, восстановление аренды на Порт-Артур как советской военно-морской базы, а также совместную эксплуатацию Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железных дорог. Чтобы эти положения были реализованы, требовалось согласие главы гоминдановского правительства Китая генералиссимуса Чан Кайши.


(обратно)

22

Сунь Цзывень — министр иностранных дел Китая.

(обратно)

23

Имеется в виду Монгольская Народная Республика.


(обратно)

24

Дж. Дин — генерал-майор, глава военной миссии Соединенных Штатов Америки в СССР.


(обратно)

25

В. А. Малышев — нарком танковой промышленности СССР в 1943–1945 гг.

(обратно)

26

Токийская армия предназначалась специально для обороны района императорского дворца.


(обратно)

27

Мешки Илошина — штатные прорезиненные переносные емкости для транспортировки и хранения воды в небольших стрелковых подразделениях.


(обратно)

28

Имеется в виду командующий Военно-Воздушными силами СССР, Главный маршал авиации A. A. Новиков и Главком Военно-Морского флота адмирал флота Н. Г. Кузнецов.


(обратно)

29

В соответствии со своим назначением дивизии, береговой обороны отличались от пехотных тем, что, имея по штату несколько больше гранатометов и пулеметов, они уступали им в артиллерии и особенно в средствах транспорта, что лишало эти дивизии мобильности.


(обратно)

30

История войны на Тихом океане. Т. IV. М.: Изд-во иностр. литры, 1958. С. 166.

(обратно)

31

История дипломатии, Т. IV. М., 1975. С. 713.

(обратно)

32

Эти условия полностью изложены в книге: «Исторические документы об окончании войны. М., 1952. С. 301–302.

(обратно)

33

В августе 1945 г. адмиралу Т. Судзуки исполнилось семьдесят восемь лет.


(обратно)

34

И. В. Сталин напомнил маршалу Василевскому о том неприятном случае, когда в боевом донесении за 12 ноября 1943 г. штаба 1-го Украинского фронта было ошибочно указано, что его войска овладели населенным пунктом Гребёнка. Фактически же 3-я гвардейская танковая армия лишь приблизилась к нему. За эту дезинформацию, начальник фронтового штаба получил «строгий выговор» и был переведен в той же должности на тыловой Закавказский фронт.


(обратно)

35

Постановление ГКО: «О неотложных мерах по развитию средств проводной связи в Приморском крае и на Дальнем Востоке» и «О мерах по улучшению радио- и телеграфно-телефонной связи Москвы с Дальним Востоком и Забайкальем» были приняты, соответственно, 2 и 5 июля 1945 г.


(обратно)

36

С советской стороны в состав конно-механизированной группы входили: 43-я танковая, 25-я механизированная, 35-я истребительно-противотанковая артиллерийская и 27-я мотострелковая бригады, 59-я кавалерийская дивизия, а также мотоциклетный полк, два зенитных артполка, минометный полк, истребительный авиаполк и инженерно-саперный батальон.


(обратно)

37

Имеется в виду начальник тыла красной Армии генерал армии А. В. Хрулёв.


(обратно)

38

Генерал-майор А. Р. Гнечко командовал Камчатским оборонительным районом.

(обратно)

39

Потери американских вооруженных сил в боях за Окинаву составили 49,1 тыс. человек, в том числе 12,5 тыс. убитыми и пропавшими без вести. Было потоплено 33 и повреждено 370 кораблей и вспомогательных судов. Авиационные соединения потеряли свыше 1 тыс. самолетов. Таких ощутимых потерь Америка еще никогда не несла ни на одном из фронтов 2-й мировой войны.


(обратно)

40

В ходе боёв за Окинаву 100 тыс. солдат и офицеров армии, флота и авиации Японии было убито и 7,8 тыс. взято в плен. Было потоплено 16 кораблей, в том числе линкор «Ямато», легкий крейсер «Яхаги» и 4 эсминца. Авиация потеряла 4200 самолетов.


(обратно)

41

Имеется в виду посол Германии в Токио в первые годы 2-й мировой войны О. Отт.

(обратно)

42

Это выражение принадлежит выдающемуся ученому-физику, разработчику «теории вероятностей» А. Эйнштейну.


(обратно)

43

Имеется в виду командующий Тихоокеанским флотом адмирал И. С. Юмашев.

(обратно)

44

Имеются в виду «союзные правительства» США, Великобритании и Китая.

(обратно)

45

Текст Декларации от 26 июля был выработан без участия Советского правительства и полностью приводится во втором разделе данной главы.


(обратно)

46

5 июля 1945 г. в Великобритании состоялись парламентские выборы. Ко дню объявления их результатов, 26 июля, английская делегация, на Потсдамской конференции, возглавляемая консерватором У. Черчиллем, вернулась в Лондон. Ввиду того, что победу на выборах одержали лейбористы и было образовано их правительство, с 28 июля делегацию Великобритании возглавил новый премьер-министр К. Эттли.


(обратно)

47

Имеется в виду письмо Японского правительства в НКИД СССР от 13 июля 1945 г., в котором содержалась просьба о согласии Советского правительства на приезд специального представителя императора принца Коноэ. К письму было приложено послание императора Японии о его желании скорее положить конец войне. 18 июля НКИД СССР вручил послу Японии в Москве Сато ответ Советского правительства, в котором указывалось, что соображения императора Японии имеют общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений.


(обратно)

48

Генерал Л. Гровс с 1943 г. являлся руководителем совершенно секретного ядерного «Манхэттенского проекта».


(обратно)

49

Генерал У. Донован был начальником управления стратегических служб США, главным военным разведчиком.

(обратно)

50

«Манхэттенский проект» — наименование организации, которая осуществляла работы по созданию атомного оружия.


(обратно)

51

29 июля командующий стратегической авиацией генерал К. Спаатс решил вместо Киото нанести удар но Нагасаки.


(обратно)

52

Города Хиросима и Нагасаки были избраны в качестве первой и второй целей для атомной бомбардировки генералом К. Спаатсом вследствие высокой плотности населения и большого значения в жизни страны.


(обратно)

53

В секретных лабораториях маленького городка Лос-Аламоса в штате Нью-Мексико была разработана и изготовлена первая американская атомная бомба.


(обратно)

54

Имеется в виду генерал Д. Макартур — командующий всеми вооруженными силами союзников в юго-западной части Тихого океана.


(обратно)

55

АДД — авиация дальнего действия.


(обратно)

56

Монгольские цирики — воины-кавалеристы.

(обратно)

57

Полностью Заявление и письмо посла Соединенных Штатов Америки в Москве А. Гарримана наркому иностранных дел СССР В. М. Молотову опубликованы: Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941–1945: Документы и материалы. В 2-х т. Т. 2. М.: Политиздат, 1984. С. 481–483.

(обратно)

58

Полностью Заявление и письмо посла Соединенных Штатов Америки в Москве А. Гарримана наркому иностранных дел СССР В. М. Молотову опубликованы: Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941–1945: Документы и материалы. В 2-х т. Т. 2. М.: Политиздат, 1984. С. 481–483.

(обратно)

59

В городе Чанчуне находился штаб Квантунской армии генерал-лейтенанта О. Ямады.


(обратно)

60

В городе Чанчуне находился штаб Квантунской армии генерал-лейтенанта О. Ямады.

(обратно)

61

В городе Муданьцзян дислоцировался штаб 1-го фронта генерал-лейтенанта С. Кита.


(обратно)

62

В Тайохаре, на юге Сахалина, размещался штаб 88-й пехотной дивизии, обороняющей южную часть полуострова.


(обратно)

63

Гаолян — китайский картофель.

(обратно)

64

КВЖД и ЮМЖД — Китайско-Восточная железная дорога и Южно-Маньчжурская железная дорога.


(обратно)

65

Имеется в виду Монгольская Народная Республика.

(обратно)

66

Территория порта выделялась в особую территориальную зону Китая.

(обратно)

67

Рескрипт — императорский указ.


(обратно)

68

15 августа 1945 г. правительство Т. Судзуки пало.


(обратно)

69

Имеется в виду порт Дальний.

(обратно)

70

Местопребывание премьер-министра Великобритании.


(обратно)

71

Эти документы опубликованы: Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941–1945: Документы и материалы. В 2-х г. Т. 2. М.: Политиздат, 1983. С. 438–440.

(обратно)

72

Полностью документ напечатан в книге НКИД СССР: Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны, 1941–1945: Документы и материалы. В 2-х т. Т. 2. М.: Политиздат, 1984. С. 489–490.

(обратно)

73

Имеются в виду фронтовые пикирующие бомбардировщики тина «Пе-2».

(обратно)

74

Хата X. — генерал-лейтенант, начальник штаба Квантунской армии, в середине 30-х гг. был военным атташе в СССР.


(обратно)

75

По решению императора Хирохито, принц Такеда вылетел в штаб Квантунской армии, принц Канин — в штаб Южной армии, принц Асака — в штабы армии и флота, дислоцированные на материке, в Китае.


(обратно)

76

В фешенебельном древнем замке Чанчуня размещался штаб Квантунской армии.


(обратно)

77

В Ванемяо с 21 августа находился штаб Забайкальского фронта маршала Р. Я. Малиновского.


(обратно)

78

В Сеуле находился штаб 17-го фронта Квантунской армии генерала Кодзуки.


(обратно)

79

Генерал Н. Хигасикуни, дядя императора Хирохито, командующий Объединённой армией национальной обороны, был назначен премьер-министром 17 августа 1945 г. вместо ушедшего в отставку адмирала Т. Судзуки.


(обратно)

80

Во второй половине 30-х гг. М. Сигемицу был послом Японии в Советском Союзе.


(обратно)

81

В Касавабаре на острове Парамушир дислоцировался штаб командующего японскими войсками в северной части Курильской гряды.

(обратно)

82

Имеется в виду государственный департамент Соединенных Штатов Америки.


(обратно)

83

Имеется в виду Главком Военно-Морского флота, адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов.


(обратно)

84

Город Дальний японцы называли Дайрэном. Отсюда и наименование военного округа.

(обратно)

85

ВПП — взлетно-посадочная полоса.

(обратно)

86

Существовала устная договоренность с президентом Трумэном, что Красная Армия наступает на Корейском полуострове только до 38-й параллели.


(обратно)

87

Гвардейская дивизия обеспечивала охрану императорского дворца и резиденции Японского правительства.


(обратно)

88

Вакканай — город, расположенный на северной оконечности острова Хоккайдо, на мысе Соя.


(обратно)

89

Используя авторитет императорского дома, правительство Н. Хигасикуни стремительно наращивало демобилизацию вооруженных сил страны. Уже к моменту подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии 2 сентября фактически была демобилизована почти половина личного состава вооруженных сил в собственно Японии, в которых насчитывалось 3,7 млн. человек.


(обратно)

90

Речь идет о Декларации правительств Соединенных Штатов Америки, Китая, Великобритании и Советского Союза от 26 июля 1945 года.


(обратно)

91

«Хитрым ярославцем» называл иногда за глаза маршала К. А. Мерецкова председатель СНК СССР, Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин.


(обратно)

92

Имеется в виду генерал Дж. Дин — глава военной миссии Соединенных Штатов Америки в Москве.


(обратно)

93

В Чунцине находилось гоминдановское правительство генералиссимуса Чан Кайши.

(обратно)

94

Речь идет о генерале У. Доноване, который возглавлял управление стратегических служб — внешнюю войсковую разведку Соединенных Штагов Америки.


(обратно)

95

Имеется в виду появление в Мукдене американских представителей 20 августа, когда там уже действовал воздушный десант 6-й гвардейской танковой армии.


(обратно)

96

Генерал Д. Грейси был назначен ответственным лицом за прием капитуляции японских войск во Французском Индокитае южнее 16-й параллели.


(обратно)

Оглавление

  • И на Тихом океане…
  • Часть первая Эшелоны идут на восток
  •   Глава I Окружать или рассекать?
  •   Глава II Генштаб. Шлифовка плана
  •   Глава III Сталин требует невозможного
  •   Глава IV План утверждён. Работа продолжается
  •   Глава V Перегруппировка сил с учётом…
  •   Глава VI Фронты готовы наступать
  •   Глава VII Атомные удары американцев
  • Часть вторая Победный разгром
  •   Глава I Большой Хинган — позади!
  •   Глава II Путч «Молодых тигров» провалился
  •   Глава III Генерал Ямада капитулирует
  •   Глава IV Крах стратегии «спелой хурмы»
  •   Глава V Марш к Порт-Артуру
  •   Глава VI 1 сентября… Последний десант на Кунашире
  •   Глава VII Акт о капитуляции на «Миссури»
  •   Глава VIII Кто командует войсками на Дальнем Востоке?
  •   Глава IX У главного союзника — свои планы
  • Заключение
  • Краткая библиография
  • *** Примечания ***