Молитва в цитадели [Ульрих Макош] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ульрих Макош Молитва в цитадели

Острова и легенды

Воздух в рыбачьем кабачке у реки Пасиг, где всегда вам могут предложить самую свежую рыбу и лучших омаров, так тяжел, что хоть топор вешай. Здесь я узнал, что «Сан-Мигель» — это не только имя святого, но еще и марка холодного, как лед, пива. В изнуряющей влажной духоте кабачка я обнаружил удивительное свойство «Сан-Мигеля»: едва попав в жаждущее горло, пиво почти мгновенно выходит через поры кожи.

Кабачок находится на окраине Манилы, в так называемом даунтауне. Это не деловая официальная часть столицы, а жилой квартал. Люди суетятся у тысяч витрин и десятков тысяч уличных торговцев, прогуливаются по узким тротуарам, еще не просохшим после недавнего ливня. Здесь и порнографическая литература, и картинки с изображениями святых, и американские медикаменты, и лечебные травы, и соки растений филиппинских лесов… Тут можно добыть даже фальшивый паспорт. Вот три ступеньки, ведущие в подвал, в полутьму армейского магазинчика, где, соблюдая все нормы вещевого довольствия армии США, можно экипировать целый полк. Это район дешевизны, но тем не менее для некоторых цены и здесь слишком высоки. Многие жители окраин никогда не бывали в Макати, другой части Манилы, где воплощены самые смелые проекты архитекторов, где витрины фешенебельных магазинов украшают старинные телефонные аппараты, где чистые, широкие улицы — все это по ту сторону границы, разделяющей две части Манилы.

Мужчина, сидящий за моим столиком, доверительно наклоняется ко мне:

— Приятель, не знаю, откуда ты, но уверяю тебя, если бы не супружеская пара из Илокоса, не бывать тебе здесь. Хочешь, я расскажу о ней?

И за кружку пива мужчина поведал историю о том, как возникли 7107 островов, на которых расположена страна.


Карта Филиппин

— Когда-то на одном острове жил рыбак, самый трудолюбивый из всех рыбаков в мире, потому что ловил он рыбу и днем и ночью. Жена продавала улов в деревне, и этим они жили, и жили неплохо, все у них было, кроме детей. Бог не благословил их детьми — некому будет позаботиться о них в старости! Однажды ночью во сне жена рыбака услышала голос, сказавший ей, что у нее появятся дети, если муж в случае неудачи не станет проклинать судьбу. Жена рассказала мужу сон, а на следующую ночь он ушел в море. Далеко от берега рыбак забросил сеть, но не вытащил ни одной рыбешки, только черный камень. В ярости рыбак вышвырнул камень и проклял судьбу. Тотчас море взволновалось, загремел гром, волны обрушились на утлую лодку. С огромным трудом добрался рыбак до спасительного берега, а наутро, проснувшись, увидел вокруг того острова, на котором они жили с женой, много других островов. А рыбак и его жена в то же утро умерли, изойдя кровью, которая смешалась с соленой водой моря.

Мужчина делает большой глоток пива и продолжает:

— Из их крови и родились острова. И были бы эти острова детьми рыбака, если бы он не проклял судьбу. Илоканцы передают эту легенду из поколения в поколение. Не было бы счастья, да несчастье помогло! Умерли рыбак и его жена — зато появилось семь тысяч сто семь островов, которые и образуют теперь государство Филиппины.

Даже если легенды и вовсе не существовало и мой собеседник просто выдумал ее, рассказ мне понравился. Незнакомец честно заработал свое пиво.

Есть еще множество преданий о том, как появились острова, вероятно, их столько же, сколько и самих островов, и в основе многих лежит религиозный сюжет. Так, одна из легенд повествует о том, как однажды слезы всевышнего драгоценными камнями упали в море и превратились в острова. Сейчас эти острова так плодородны, что достаточно воткнуть в землю ветку, и из нее вырастет дерево. Эти сказки и истории занимают филиппинцев больше, чем действительность, которая нам, иностранцам, подносит порой интереснейшие открытия.

Например, Фуга — остров, расположенный в 700 километрах от Манилы. Площадь его — 92 квадратных километра. Первыми европейцами, ступившими на его землю, были испанские миссионеры. Доминиканцы построили церковь. Сегодня о ней напоминают лишь развалины. Не раз голландские и иные пираты грабили остров, огнем и мечом расправлялись с местным населением. Немногим жителям удавалось спастись бегством. Испанцы назвали остров «Фуга» («покинутая земля»), Японская императорская армия разместила на этом райском островке военный гарнизон в триста человек. В 1944 году здесь совершил вынужденную посадку американский бомбардировщик, экипаж которого был уничтожен японцами.

Или Снейк-айленд (Змеиный остров). Во время второй мировой войны на нем состоялось несколько встреч участников движения сопротивления. Никто не знает, почему остров в заливе Субик получил такое название — змеи на нем никогда не водились.

Остров Коррехидор, расположенный в Манильской бухте, в часе езды от столицы на быстроходном катере, хранит память о трагической судьбе американских и филиппинских отрядов, которые вели здесь бои с японскими захватчиками.

На Мактане, небольшом островке близ Себу, в 1521 году вождь Лапу-Лапу выступил со своим племенем против открывателя земель Фернана Магеллана, и в одном из сражений великий португалец был убит. Все это в равной степени и история и современность. С одной стороны, почитаемый и сегодня национальный герой Лапу-Лапу, убивший в бою первого колониального завоевателя, с другой — город Себу, «южная столица» Филиппин, где сохраняется установленный испанцами крест, заботливо помещенный в часовню. С одной стороны, борьба филиппинцев против испанского колониального владычества, с другой — страна по сей день носит имя короля своих завоевателей Филиппа II Испанского.

Народ островов борется против американского засилья, и одновременно для многих патриотов, возглавляющих эту борьбу за независимость, язык американцев стал единственным средством общения на всех 7107 островах.

Недоверчивы и замкнуты люди, живущие «за семью горами» на севере, где самое ценное богатство страны — рис, как и две тысячи лет назад, выращивается на древних террасах и где до сих пор не угасло древнее ремесло. Традиционные загадочные маски здесь можно приобрести всего за несколько песо, в то время как в других районах страны эти же маски стоят во сто крат дороже.

Крестьяне, населяющие огромную плодородную долину на острове Лусон, впервые в жизни, после принятия закона о земельной реформе 1972 года, поверили в то, что их надежды наконец сбудутся.

Как живут потомки Лапу-Лапу сегодня? Что их волнует, к чему они стремятся?

На Филиппинах я бывал много раз — до введения закона о чрезвычайном положении в сентябре 1972 года, когда журналистам из ГДР было практически невозможно добиться визы в Манилу, затем в период действия закона о чрезвычайном положении, накануне поражения американского империализма в Индокитае, втянувшего филиппинцев, как и другие народы Азии, в войну против Вьетнама, и, наконец, после победы вьетнамцев. Я разговаривал с президентом Филиппин и рабочими, со студентами и крестьянами, с чиновниками — представителями министерств, занимающимися в настоящее время реализацией программы реформ, и с их противниками, с мусульманами и христианами.

С чувством глубокой признательности я вспоминаю своих филиппинских друзей, которые помогли мне написать эту книгу и понять сложный и противоречивый путь развития их страны. Мне хочется выразить особую благодарность товарищам, с которыми я познакомился в Маниле и которые затем представили меня Генеральному секретарю Коммунистической партии Филиппин Фелисисимо Макапагалу.

Хосе Рисаль в своей прославленной поэме, прощаясь с любимой родиной, писал:

Прощай, моя Родина, жемчужина южных морей,
Край, обласканный солнцем, мой потерянный рай![1]
Эта книга — результат моих поездок на Филиппины, общения с филиппинцами и тщательного изучения страны. Я пишу как друг филиппинцев, и цель моей книги — познакомить с ними многочисленных читателей.

Манила — шесть миллионов жителей от Тондо до Макати

Каждый год в третье воскресенье января в Тондо, на месте которого до испанского завоевания находилось крупное мусульманское поселение, а ныне самом большом районе трущоб и нищеты, празднуют фиесту в честь «святого младенца Иисуса». В этот день каждый человек — желанный гость. В любом доме его радушно встретят, угостят. Приготовления к празднику начинаются задолго до него, что выражается прежде всего в строгой экономии. О предстоящем событии оповещают огромные белые полотнища, которые развешивают на улицах. Хижины украшают гирляндами, ветками, цветами, бумажными лентами с приветствиями и приглашениями войти в дом и принять участие в празднике. Через Тондо шествует процессия детей. Ребят щедро угощают прохладительными напитками, одаривают сувенирами. Время от времени процессия останавливается и дети дают импровизированные представления: исполняют песни, произносят молитвы. Детские процессии задают тон этому празднику. День святого младенца завершается грандиозным фейерверком. Обитатели трущоб веселятся — мрачный, нищий Тондо становится пестрым, шумным, радостным. Подросшие дети, давно оставившие отчий дом, навещают родителей, братьев, сестер. На день нищета покидает Тондо. Еще в первый мой приезд в Манилу в 1971 году меня предупредили, чтобы я один не ездил в район трущоб — никто не гарантировал мне безопасность. И все-таки я отправился туда. Только что прошел дождь, и кругом стояли лужи. Чтобы проехать по небольшому мосту, нам пришлось заплатить «мостовую пошлину» группе подростков. В конце концов наша машина застряла в грязи. Мы вышли из нее и разулись. Мальчишки прервали игру в мяч, уставились на нас и заспорили, вероятно, о том, сколько с нас можно взять за то, чтобы сдвинуть машину с места. Самые маленькие прыгали вокруг нас, крича: «американо, американо!» Нам уже не раз доводилось слышать это в других местах страны. Но все обошлось: мы объяснили, откуда и зачем приехали, что нас привело сюда не простое любопытство, а заинтересованность в судьбе людей, населяющих кварталы бедняков.

Тондо произвел на меня тогда тяжкое впечатление: нищета, недоедание, безграмотность, утопающие в болотной грязи дороги, хижины, в большинстве своем сколоченные из досок и жести.

Спустя пять лет здесь кое-что изменилось. В Маниле я посмотрел фильм «Бертонг Суклоб». Об этом человеке в Тондо говорили со смешанным чувством страха и восхищения. Несколько лет его имя не сходило со страниц манильской прессы. Этот филиппинский Робин Гуд грабил богатых, взимал с них «налоги» и нажил себе несметное число врагов, поклявшихся его убить. Большую часть жизни Бертонг Суклоб провел в камерах столичных тюрем. Он сочинил легенду о своей неуязвимости и о том, что владеет колдовскими чарами. Однако такая жизнь ему наконец опостылела, он решил уехать из Тондо и начать все сначала. И как раз в это самое время члены другой банды разыскали его и убили. Бертонг Суклоб, некогда гроза Манилы, стал теперь героем экрана, и каждый вечер на него идут смотреть тысячи столичных кинозрителей. Не является ли этот факт символом внутренних перемен?

Облик Тондо также заметно изменился. Выровнены некоторые улицы. Поставлены столбы для будущей линии электропередачи, прокладывается канализация, кое-где перед домами лежат бетонные трубы — ждут, когда их уложат в вырытые траншеи. Эти важные и срочные работы проводятся по инициативе президента Маркоса и его правительства.

По Тондо меня сопровождает архитектор Хосе Юсоу — руководитель нескольких проектов Национального жилищно-строительного ведомства Тондо и Дагат-Дагатана. Хосе Юсоу молод; он со своей группой расположился в бараке, в центре района трущоб. Хосе Юсоу сначала демонстрирует нам всю неприглядность нищеты Тондо, а затем показывает проекты будущих зданий. Попутно он рассказывает о программе переселения, результаты первых шагов которой нам предстояло скоро увидеть.

После второй мировой войны Тондо сильно разросся, — говорит Хосе Юсоу. — В Манилу стали приезжать семьи со всех концов страны. В этой местности, которая никогда не была предназначена для заселения, нашли себе приют бедные из бедных. Площадь Тондо — сто тридцать семь гектаров. На западе он ограничен протянувшимися на многие километры сооружениями Северного порта, на востоке — частными земельными владениями, существовавшими еще до войны, на юге — рекой Пасиг, где раньше заканчивалась старая Манила, на севере — притоком Пасига — Витасом. Бедность и нищета превратили Тондо в очаг преступлений и болезней.

Группа молодых архитекторов, пользующаяся особым покровительством губернатора Манилы госпожи Имельды Маркос, начала свою деятельность с опроса населения, чтобы получить точное представление о масштабах предстоящих работ.

— К моменту опроса в январе семьдесят четвертого население Тондо было очень молодым — средний возраст составлял приблизительно семнадцать лет, — говорит Хосе Юсоу.

Далее архитектор привел данные о доходах тех семей, главы которых имеют постоянную работу. Средний месячный доход такой семьи составлял 372 песо, а прожиточный минимум требует в среднем 402 песо. Только 53 процента опрошенных семей имели в своих домах канализацию. 7 процентов пользовалось общественными уборными, расположенными поблизости от их жилищ. 64 процента жилых помещений не имело вообще никакой канализации, не было даже сточных канав. 53,4 процента осмотренных группой жилых помещений находилось в очень плохом состоянии; 46,6 процента требовало капитального ремонта.

Примерно так же обстояли дела с водоснабжением. Только 40 процентов населения Тондо получало воду в достаточном количестве. Остальные 60 процентов вынуждены были покупать ее на литры у торговцев водой, которые время от времени появлялись с большими канистрами на улицах Тондо.

Программой переселения охвачено только 15 тысяч семей. Надо подумать еще и о жителях деревень, расположенных в окрестностях Манилы, — Бонифасио, Лусвиминду и Дуло Путинг Бато. Эти деревни должны освободить место для постройки нового международного аэропорта. И тогда в соответствии с проектом самая красивая улица Манилы — бульвар Рохаса — будет доходить до аэропорта.

Но в первую очередь необходимо провести мероприятия по наведению санитарного порядка в Тондо и одновременно в срочном порядке переселить оттуда несколько семей в Дагат-Дагатан. Потребовался специальный декрет президента о включении Дагат-Дагатана в черту города. По этому декрету у собственников было отчуждено 367 гектаров земли. Спекуляция земельными участками, ставшая в последние десятилетия обычным явлением в городе, сильно мешала реализации многих правительственных решений, особенно в Маниле и ее окрестностях.

Правительство берет на себя расходы по переселению, предоставляет земельные участки, а также пытается приобщить частный сектор к реализации программы. Причем вопрос о земле зачастую приходится решать посредством конфискации ее у частных владельцев.

В связи с этим президент страны заявил: «Я весьма озабочен фактом возрастающей спекуляции земельными участками в Маниле и ее окрестностях, на острове Лусон и в других районах Филиппин. Я намерен покончить со спекуляцией землей, так как это препятствует решению жилищной проблемы. Существующая в настоящее время на Филиппинах система практически предоставляет частным лицам с высоким и средним доходом монопольное право на строительство домов. Малоимущие — а они составляют большинство филиппинского общества — обречены ютиться в мрачных перенаселенных жилищах. Чтобы исправить положение, мы решили в плане социальных преобразований на первое место выдвинуть программу жилищного строительства и уже приступили к осуществлению этой серьезной задачи».

В стране широкое распространение получила практика, когда спекулянты приобретали землю, намеченную правительством для расширения инфраструктуры, а потом перепродавали эту землю правительству по повышенной цене.

Президент решительно пресек эти махинации: если спекулянты отказываются продавать землю и беззастенчиво взвинчивают цены на нее, государство может отнять у них эту землю. Полученные таким образом участки правительство может использовать для строительства жилых домов, государственных учреждений, создания парков, восстановления лесных массивов и развития промышленности с целью ускорения социально-экономического прогресса страны.

В Маниле уже начались судебные процессы против спекулянтов землей.

В 1976 году в Дагат-Дагатане было закончено строительство жилого комплекса, рассчитанного на 500 семей. К 1980 году в этом районе было запланировано построить еще 4700 квартир. Разумеется, план предусматривает также строительство всех необходимых для жилого района санитарных устройств. В Тондо поселилась надежда. Я побывал у одного из тех Счастливчиков, кому в ближайшие недели предстояло переселиться в Дагат-Дагатан.

Асфальтированная дорога ведет к Манильской бухте. Справа в болотной грязи лежат старые лодки. Слева, метрах в ста, в морской воде, которая во время бури смешалась с дождевой, перехлестнула шоссе и затопила всю низину, плавают водоросли. Узкие деревянные мостки ведут к стоящим на сваях, тесно прижавшимся друг к другу хижинам. По небольшой, в шесть ступенек, лесенке мы поднимаемся в жилище Лилито Гачоса.

Ему около 45. Он — глава барангая (низшая административная единица), куда входит примерно 4 тысячи человек. Гачос принимает у себя одного из членов общины.

Работает он на пивном заводе «Сан-Мигель» в Булаване. Гачос отец пятерых детей — старшему сыну 25 лет, младшему 3 года — и единственный кормилец семьи. Зарабатывает он 300 песо в месяц. После работы Гачос много времени уделяет делам барангая. Его общественная деятельность вознаграждена: вместе с семьей он переселяется в Дагат-Дагатан.

Пока мы с ним беседуем, у хижины собираются ребятишки и с любопытством наблюдают за необычным гостем, не замечая даже, что топчутся в воде. Впрочем, здесь под хижинами, между сваями всегда стоит вода.

Лилито Гачос живет в трущобах с 1971 года.

— Жить здесь тяжело, — говорит он. — В свое время я не мог найти недорогой квартиры, поэтому поселился с семьей в Тондо. Привыкнуть к этой обстановке нам было нелегко. Как можно в таких условиях сохранить здоровье? Ни канализации, ни водопровода! Мы живем у самого моря. Сколько раз во время приливов, да и при сильном ветре волны захлестывали улицы! Вода потом долго стоит, вот почему дети часто болеют. Раньше нас кормили обещаниями — и ничего не менялось. Теперь все будет по-другому.

Я расспрашиваю Гачоса о его новой квартире в Дагат-Дагатане.

— Мы внесли единовременный взнос в размере шестисот песо, а затем должны будем ежемесячно выплачивать по сорок пять. Эта сумма значительно меньше той, которую платят за жилье рабочие в Маниле. Дагат-Дагатан находится неподалеку отсюда — до места моей работы расстояние почти такое же. Мы, конечно, уже посмотрели свою будущую квартиру — она ни в какое сравнение не идет с нашей хижиной. Там дома просторные, много места для игр ребятишкам, есть даже небольшой садик.

Позднее Хосе Юсоу везет нас вместе с Гачосом в Дагат-Дагатан. Уже готовы первые 500 домов, скоро их будут заселять. Хосе Юсоу обращает наше внимание на некоторые особенности проекта. Например, архитекторы постарались сделать все для того, чтобы сохранить старые формы общения. Они учли филиппинские традиции в постройке домов и квартир. В каждом доме две, четыре или шесть квартир. И конечно, в каждой есть кухня, туалет и душевая. Уже построены небольшой базар и Дом культуры. Между домами — газоны, тротуары выложены плиткой.

— Мы не хотим лишать их корней, — говорит мне Хосе Юсоу. — Они должны чувствовать себя здесь как дома, но прежде всего мы хотим улучшить их социальные и экономические условия. Как видите, Дагат-Дагатан совсем недалеко от Тондо. Там многие уже работают, однако необходимо построить еще несколько предприятий.

Я спрашиваю Гачоса, мог ли он в 1971 году или даже позднее предположить, что когда-нибудь уедет из Тондо.

— Нет, мне это даже во сне не снилось, — говорит он не задумываясь. — Тогда нам многое обещали, но ничего не делали. Жизнь изменилась к лучшему только после того, как ввели закон о чрезвычайном положении и приняли новую программу. Вы даже представить себе не можете, как мы с женой счастливы, что получили возможность переехать на новую квартиру.

Конечно, Лилито Гачос понимает, что проект переселения — это только часть новой программы, что пока не все члены его барангая получат дома и что эта программа — лишь капля в море. В Маниле, куда постоянно в поисках лучшего заработка устремляются семьи из сельских местностей, положение особенно критическое: осуществление программы жилищного строительства, естественно, наталкивается на серьезные трудности, порождаемые самой капиталистической системой. Эти трудности обнаружились уже здесь, в Дагат-Дагатане, при решении спорных вопросов о земельных участках. Мой собеседник всей душой одобряет экспроприацию земель у спекулянтов; он уверен, что такого же мнения придерживается большинство филиппинцев.

Программа предусматривает переселение не только в Дагат-Дагатан, но и в другие районы, расположенные в окрестностях Манилы. В Кавите, недалеко от столицы, например, сейчас строится 3 тысячи двухквартирных домов, где смогут разместиться 6 тысяч семей. Будут созданы также предприятия, выпускающие товары домашнего обихода. Скоро Кавите вместе с небольшим городком-спутником Дасмариньясом примет жителей Манилы, проживающих сейчас в перенаселенных кварталах города.

Социальная программа жилищного строительства — одно из самых значительных достижений правительства президента Маркоса, однако в настоящее время она не может ликвидировать спекуляцию земельными участками, которая приносит их владельцам колоссальные прибыли. Ежегодная потребность в новом жилье на Филиппинах составляет 480 тысяч квартир, в то время как строится менее 5 процентов от этого числа.

Особенно бросаются в глаза нищета и убожество Тондо в дождливый сезон, когда начинают дуть муссоны. Как и большинство районов Манилы, Тондо расположен в глубокой низине. Земля здесь плохо впитывает воду, а солнце долго не может ее высушить. Поэтому во время наводнений многие кварталы столицы оказываются под водой. Администрация Манилы вспомнила о древних каналах и небольших сточных колодцах, заросших, засыпанных либо застроенных, и распорядилась впредь строить дома на расстоянии не менее одного метра от края бывших водных полос, а также расчистить эти каналы и колодцы. Городские власти на местах пытаются выполнить распоряжение. Неподалеку от Тондо я видел, как под наблюдением специалистов сносили небольшую мастерскую при одном предприятии: ее местоположение не соответствовало инструкции о застройке.


Торговый центр Манилы

Макати и Тондо — районы диаметрально противоположные друг другу, однако оба они — неотъемлемые части Манилы, отражающие поляризацию классовых сил и противоречивый характер развития этой страны.

Макати возник в нескольких километрах к юго-востоку от Манилы, а теперь входит в черту города, но он находится достаточно далеко от Тондо, трущобы которого не колют глаз деловым людям Макати. Для некоторых слово «Макати» даже сегодня связано с понятием «столица», так как именно здесь принимаются или отвергаются многие важные решения. «Макати» происходит от искаженного испанцами тагальского выражения «мей кати» («начался отлив»). Должно быть, эти слова услышали от местных жителей люди Легаспи[2], когда плыли на лодке по реке Пасиг. Раньше здесь была широкая, отчасти заболоченная равнина, где жили торговцы, а также крестьяне, возделывавшие рис. Монахи, пришедшие сюда вместе с Легаспи, получили от испанской короны большой участок земли в этих краях. Сначала в Макати господствовали францисканцы, но, так как асьенды[3] были, по-видимому, не очень рентабельными, францисканцы продали эти земли капитану испанской армии Педро де Брито, который быстро разбогател и, в свою очередь, перепродал их иезуитам. В 1767 году иезуитов выдворили из страны, и эти владения приобрел на аукционе некто дон Педро де Гураж. Макати еще не раз менял владельцев, пока в начале XIX века эти земли не попали в руки дона Хосе Бонифасио Рохаса, который уже крепко держался за них. Рохас, сын крупного испанского помещика, быстро расширил свою маленькую империю. Сначала он вложил капиталы в производство пороха в Калауанге, где у него, так же как и в Калалагане, были сахарные плантации — самый обычный для испанской аристократии путь к обогащению.

В 1843 году он основал корпорацию «Каса Рохас». Партнером его стал Антонио де Айала, женившийся на младшей дочери Рохаса. В дальнейшем в союзе трех семей: Рохас — Айала — Собель — той будут задавать Айала. Современный Макати — это могущественная империя Айала.

Владения Айала были разбросаны по всей стране Заводы по производству спиртных напитков, разработки рудных месторождений, сахарные и судостроительные компании, первый трамвай в Маниле, первое страховое общество в Маниле…

На последнем этаже здания биржи на Айала-авеню в Макати можно ознакомиться с историей семейств Айала — Собель — Рохас. Не утаиваются и «конфликты», затрагивавшие видных деятелей этих семейств. Так, основатель «империи» умер в форте Сантьяго — крепости, сооруженной испанцами. Очевидно, он так рьяно отстаивал свои интересы, что вызвал недовольство других испанских дворян, видимо усматривавших в его действиях угрозу своим прибылям. Нечто подобное произошло и с доном Педро Пабло Рохасом в 1896 году. Ему пришлось бежать, так как его обвинили в участии в бунте против испанской короны. Но в основе этого было, скорее всего, недовольство Мадрида, который решил, что Рохас стремится объявить себя королем Манилы. До конца жизни он оставался изгнанником в Париже. Надо отдать ему должное: место он выбрал хорошее.

Во время второй мировой войны японцы, оккупировав Филиппины, не тронули ни имущества, ни состояния финансовой империи Айала. В настоящее время Энрике Собель является президентом корпорации, сложившейся в результате объединения трех могущественных семей. «Мы делаем деньги. И мы открыто признаемся в этом, иначе не были бы Айала» — таков девиз дома Айала.

Расцвет этой корпорации, охватывающей почти все отрасли филиппинской экономики, наступил после второй мировой войны.

В Макати было освоено 900 гектаров земли, принадлежавшей этой семье. Поскольку правительство отказало Собелю в постройке собственной системы водоснабжения, он предоставил для ее сооружения кредиты. «В Макати, — говорил Собель, — мы одолжили деньги всем».

Для себя и для своих служащих он создал в 1948 году комплекс Форбс-парк — своего рода заповедник миллионеров. После второй мировой войны такие же комплексы возникли близ Сан-Лоренсо, Бель-Эйре, Урданете, Сан-Мигеле и Магаллане.

Сердце Макати — Айала-авеню, застроенная в 1956 году. Длина ее всего 2 километра, но она стала средоточием банков н страховых компаний не только Филиппин, но и других государств. Здесь разместилось большинство штаб-квартир транснациональных корпораций. В Макати сконцентрировано свыше 30 тысяч контор различных предприятий.


Уличный торговец в центре Манилы

Энрике Собель представляет седьмое поколение семейной династии Айала. Его доходы, полученные только за счет прибылей от спекуляций земельными участками, в результате возросших цен на землю в Макати поистине фантастичны. Форбс-парк стал символом выставленного напоказ богатства.

В Макати обширные современные торговые центры, великолепные кинотеатры, бесчисленное множество ресторанов, даже собственные военизированная охрана и биржа. После войны, когда этот район входил в состав провинции Рисаль, там проживало 25 тысяч человек.

Сейчас в Макати не менее 400 тысяч человек, и примерно 40 тысяч приезжают сюда ежедневно из соседних провинций и других районов столицы на работу. Айала-авеню начинается едва заметной табличкой, сообщающей, что улица принадлежит частному лицу, хотя она давно потеряла характер частной собственности, а стала обычной городской улицей. Макати вместе с Айала-авеню превратился в крупный центр, а табличка напоминает лишь о том времени, когда начиналось освоение Макати, который сейчас можно назвать Уолл-стритом Филиппин.

Рядом с отелем, где я поселился, — несколько небольших баров-закусочных; там для большинства служащих цены вполне приемлемые.

Бен, часто сопровождавший меня в поездках по стране, предложил мне пойти в одну из таких закусочных-автоматов, где можно быстро поесть. Она приютилась под сенью торгового центра, в двух шагах от респектабельного отеля «Интерконтиненталь». Сюда приходят в основном те, кто своими руками создает ценности Макати.

Под одной крышей оборудовано около пятидесяти стоек, на которых выставлены разнообразные блюда филиппинской, китайской, индонезийской, корейской, японской, испанской, итальянской и мексиканской кухни. Чистота и весьма доступные цены привлекают сюда множество желающих, так что найти свободное место здесь нелегко.

В Макати кое-что делается и для самых необеспеченных; правда, в этом районе их не так уж и много. Например, им предоставляется бесплатная медицинская помощь: кое-что перепадает от баснословных прибылей крупных компаний — создается иллюзия заботы о бедных.

В связи с этим мне хочется рассказать о визите к «своему» врачу, практикующему в Медицинском центре в Макати. Он расположен в том месте, где кончается Айала-авеню, но отнюдь не влияние корпорации Айала. У меня начался сильный приступ гастроэнтерита, довольно распространенного в этой стране заболевания, особенно в период дождей, когда вода не очень хорошая и продукты быстро портятся. Я уже бывал здесь прежде, поэтому мне не нужно было проходить процедуру записи, обычную для всех больниц мира. Расторопная медицинская сестра протянула прейскурант, в котором значились следующие виды обслуживания:



Медицинское обследование и рентген для больного в обычной отдельной палате (за 98 песо) стоят 1750 песо; для больного в большой отдельной палате (за 200 песо) — 1900 песо, если же ты лежишь в люксе, то платишь 2300 песо.

Лечение здесь, надо сказать, превосходное, врачи квалифицированные, больница оборудована по последнему слову техники. Порядок везде и во всем идеальный, лабораторные обследования занимают несколько минут. Однако человеку из социалистической страны трудно даже представить себе такое дорогое лечение.

В Макати, где я жил тогда, у меня был шофер, который приезжал за мной и ждал на улице около отеля. В тот вечер по дороге в больницу я спросил его, сколько он зарабатывает.

— Четыреста песо в месяц, господин, — ответил шофер и, заметив выражение моего лица, рассмеялся.

Болеть — это роскошь. Такое можно себе позволить не часто. Мало того, что во время болезни теряешь заработок, еще сильно тратишься на лекарства, а они становятся все дороже, а уж сколько стоит лечение, это вы и сами знаете. Другие больницы ненамного дешевле.


Макати — не только отели, коммерческий центр, Айала-авеню и районы для миллионеров, которые часто именуют здесь «деревнями для избранных». Он интересен еще и своим американским солдатским кладбищем и братской могилой. Здесь похоронено 17 208 американских и 33 500 филиппинских солдат — жертв второй мировой войны. Такая разница в цифрах говорит о том, что жизнь филиппинцев никогда не ценилась высоко, ни при каком колониальном режиме, и всю тяжесть борьбы против японской агрессии несли именно они.

Кладбище в Макати — самое большое американское кладбище, существующее где-либо за пределами США. Длинные ряды крестов на густом травяном ковре, кое-где горит вечный огонь. Либинган нанг манга Байани — кладбище филиппинских героев — находится в нескольких сотнях метров от американского, в форте Бонифасио. Сюда каждый день приходят люди, они скорбят по убитым — им никогда не забыть трагедии прошлой войны.

Легаспи объявил Манилу городом в 1571 году. Испанская историография изображает его основателем этого города, однако на самом деле и до прихода испанцев Манила была оживленным торговым центром. Рассказы о ее богатствах возбудили воображение колониального наемника, обосновавшегося в Себу. Он строил Манилу на развалинах мусульманского княжества раджи Солимана. В последующие годы над ней развевалось много разных флагов.

В 1574 году сюда вторглись китайцы; в 1600, 1614 и 1617 годах нападали голландцы; с 1762 по 1764 год Манилу оккупировали британские войска; с 1898 по 1946 год Филиппины были колонией США; в 1942–1945 годах их оккупировала Япония.

В боях за освобождение во время второй мировой войны Манила была почти полностью разрушена, сохранились лишь отдельные постройки колониальной архитектуры, в которой заметно испанское римско-католическое влияние.

Столица сильно разрослась вокруг старого городского центра Интрамурос и глубоко вторглась в пределы провинций Рисаль и Булакан. Отсюда вдоль побережья Манильского залива до провинции Рисаль и дальше до манильского аэропорта протянулся бульвар Рохаса. За последние годы эта великолепная улица стала неузнаваемой: человек отвоевал у моря землю, и Манила получила в свое распоряжение еще несколько квадратных километров. Культурный центр и новые здания отелей, построенные в конце 70-х годов, изменили силуэт столицы. Еще в 1971 году волны Манильской бухты часто перекатывались через невысокие парапеты набережной и затопляли бульвар. Теперь можно лишь догадываться о том, что когда-то здесь все покрывала вода; суда встают на якорь далеко в море. Процесс отвоевания земли у моря не прекращается — Манила все больше наступает на бухту. В то время бульвар Рохаса славился многочисленными увеселительными заведениями, некоторые из них зачастую работали круглые сутки. Фантастические названия, неоновая реклама, зазывалы, обещающие клиентам бог знает какие удовольствия. Многие из подобных заведений сохранились в Маниле до сих пор. Они теряются среди многоэтажных отелей и современных торговых центров, предназначенных для туристов и для тех, кто живет на бульваре Рохаса или по соседству.

В ресторанах предлагаются самые изысканные блюда, цены чрезвычайно высокие, рассчитанные на богачей. По соседству с Культурным центром разместилось здание американского посольства, по размерам и архитектуре, как обычно, весьма претенциозное. Там же, на бульваре Рохаса, раскинулся парк Рисаля площадью примерно 60 гектаров. Это то место, где 30 декабря 1896 года был расстрелян национальный герой Филиппин. На высокой мачте, которую видно далеко с моря, сейчас развевается флаг республики. Здесь стоит памятник Хосе Рисалю. На медной табличке выгравирован текст его прощального письма. Феерическая игра фонтанов, огромные цветочные часы, а также разбитые по китайскому, японскому и итальянскому образцам сады придают парку особую прелесть.

В Маниле много противоречивого и очаровывающего. За Тондо, вдалеке от бульвара Рохаса, расположено китайское кладбище — говорят, будто бы это самое большое китайское кладбище за пределами Китая. Среди простых и скромных могил встречаются и оборудованные кондиционерами склепы-дома для усопших, построенные из стали и бетона.


Манила лежит на островах и полуостровах. Интрамурос (букв. «внутри стен») когда-то был островом; теперь протоки высохли, заровнялись, поросли травой.

Президентский дворец на реке Пасиг, некогда дом крупного испанского землевладельца, а позднее — испанских генерал-губернаторов, находится на одном из трех островов, образующих район Сан-Мигель. Значительная часть грузового транспорта столицы идет по реке Пасиг и ее притокам.

Это создает серьезные проблемы для города, в частности заболоченность земли осложняет строительство высотных зданий. Местные власти решили наметить программу, предусматривающую мероприятия по очистке водных путей, так что в недалеком будущем древние протоки вокруг Интрамуроса наполнятся водой, как это было в старые времена.

Внутри Интрамуроса, старого центра Манилы, находится древняя крепость Сантьяго. Форт Сантьяго — это и прошлое и настоящее Манилы. Во все периоды истории, когда над Филиппинами развевались флаги чужеземцев, форт был крепостью, тюрьмой и камерой пыток. Его подземные каземагы хранят чудовищные тайны, здесь узников подвергали жестоким истязаниям. Многие так и не вышли из заточения.

С 1976 года Манила снова стала столицей. Предпринятая в 1950 году попытка перенести столицу в город Кесон-сити, расположенный у северо-восточных границ Манилы, оказалась неудачной: потребовались слишком крупные капиталовложения, но Кесон-сити в известной мере сохранил за собой статус символической столицы.

Теперь в городскую черту Манилы, территория которой к 1976 году возросла до 653 квадратных километров, вошли многие ее города-спутники, ранее относившиеся к провинциям Рисаль и Булакан.

Дорога, проходившая по бульвару Рохаса, раньше пересекала три города: Манилу и ее спутники — Параньяке и Пасай. В настоящее время в состав Большой Манилы входят города: собственно Манила, а также Калоокан, Кесон-сити, Пасай, Патерос, Навотас, Сан-Хуан, Малабон, Мандалуйонг, Макати, Параньяке, Лас-Пиньяс, Тагуиг, Мунтинлупа, Пасиг, Марикина и Валенсуэла. Очевидно, это слияние явилось вполне логическим следствием процесса урбанизации, ускоренного к тому же социальными проблемами соседних с Манилой провинций.

Молитва в цитадели

Итак, центр Интрамуроса — цитадель, или, как ее называют столичные жители, крепость на берегу реки Пасиг. После второй мировой войны от нее почти ничего не осталось. С моря дует легкий бриз, он играет большим флагом над цитаделью, рябит воду в лужах, напоминающих о недавно прошедшем дожде, гладит высокую мягкую траву во внутреннем дворе крепости, который можно было бы сравнить с английским парком, если бы в этот момент вами не овладевали другие мысли.

Цитадель хранит историю Филиппин последних четырех столетий. Покорив в конце XVI века раджу Солимана, чья резиденция находилась на этом месте, испанцы возвели здесь крепость. Фундамент ее был заложен 21 июня 1574 года. За десять лет каторжники построили этот так называемый «Величественный и всегда благородный город». В последующие годы цитадель была расширена и получила название форт Сантьяго. Внешний вид крепости впоследствии много раз менялся, ее назначение — никогда. Сюда не разрешалось входить ни одному филиппинцу, разве что в качестве узника, и тот, кто входил сюда, часто заранее прощался с жизнью. В этой крепости томились многие известные борцы за свободу. Во время японской оккупации туда бросали не только филиппинцев, но и тех американцев, которые вели подпольную работу против японской армии.

В ночь накануне казни Хосе Рисаля пятьдесят шесть мужественных его соратников были замучены в камерах пыток. Эти зловещие камеры расположены под казематами, значительно ниже уровня моря. Две из них открыты сегодня для посетителей: квадрат два на два метра на глубине четырех метров; каменную клетку перекрывают металлические балки. Когда морские волны устремлялись через Пасиг в город, вода нередко попадала в эти клетки, поднимаясь медленно и неотвратимо. Никто не слышал молитв узников. Стихия требовала жертв — так обычно принято выражаться в литературе, но в данном случае мучители просто топили свои истерзанные жертвы!


Крепость Сантьяго. Построена в XVI в. испанцами

О шестистах филиппинцах и американцах, утопленных незадолго до окончания второй мировой войны японскими оккупантами в камерах, напоминает скромный белый мраморный крест, стоящий в крепости. В 1945 году, перед тем как капитулировать, японцы подожгли цитадель. Седые каменные стены хранят следы ногтей несчастных пленников, в ужасе и отчаянии пытавшихся выбраться наружу. Сколько молитв и стонов слышали эти стены! Люди молили о свободе, о жизни, о независимости своей родины. Во время второй мировой войны в крепости Сантьяго побывал в заточении будущий президент Филиппин Фердинанд Маркос. История помнит и иные молитвы, которые творили другие люди, надежно охраняемые властями и мечтавшие о захвате чужих земель, чтобы множить свои богатства. «Господи боже наш, наши юные патриоты, кумиры сердец наших, идут в бой — пребудь с ними. В мыслях мы вместе с ними покидаем покой и тепло дорогих нам очагов и идем громить недругов. Господи боже наш, помоги нам разнести их солдат снарядами в кровавые клочья; помоги нам усеять их цветущие поля бездыханными трупами их патриотов; помоги нам заглушить грохот орудий криками их раненых, корчащихся от боли… помоги нам истерзать безутешным горем сердца их невинных вдов; помоги нам лишить их друзей и крова, чтобы бродили они вместе с малыми детьми по бесплодным равнинам своей опустошенной страны, в лохмотьях, мучимые жаждой и голодом… развей в прах их надежды, сгуби их жизнь, продли их горестные скитания…»[4].

Такую сатиру сочинил Марк Твен на «военную молитву», которая сопровождала американские завоевания, — какой сарказм и какая блестящая характеристика империалистического военного подхода! А кроме того, какое надо иметь мужество, чтобы писать такие строки в то время! Марк Твен написал их более чем за полстолетия до ада в Индокитае, в котором погибли сотни тысяч людей и который, по существу, ничем не отличался от ада на Филиппинах времен военного похода. Разумеется, филиппинцы не сдались без борьбы новым господам, пришедшим в 1898 году на смену испанцам. Генерал Макартур (отец Дугласа Макартура) самодовольно рапортовал о том, как эта «военная молитва» была «услышана»: «Впечатление такое, будто стреляешь по рыбам в пруду. Мои добровольцы — большинство из них отличные стрелки с детства — отправились на западный берег реки и спокойно выбирали себе мишень. В десять утра все уже было закончено, а река стала розовой от крови филиппинцев…»

Для тех, кто попал в плен несколько позднее, «освободители» уготовили «гидротерапию»:пленному насильно вливали в рот грязную воду, а американские солдаты садились на живот и не вставали до тех пор, пока тот не «признавался» или не умирал. Была еще «канатотерапия»: на шею пленному накидывали канат, концы которого закручивали палкой до тех пор, пока истязаемый не начинал задыхаться. Руководил этими чудовищными зверствами генерал Фенстон, за что президент США удостоил его титула «спасителя нации». В ходе завоевания Филиппин американцы уничтожили свыше 600 тысяч их жителей. Молитвы, «военные молитвы», произнесенные шестьсот тысяч раз! Цитадель — это страшная хроника.

Один американский конгрессмен, посетивший Филиппины в 1902 году, по возвращении в Штаты рассказал о своих впечатлениях: «Наши солдаты филиппинцев в плен не брали, протоколов не вели; они просто затопляли всю местность, а когда им все-таки удавалось обнаружить филиппинца, они убивали его».

«Генерал Смит приказал всем туземцам, — сообщала в ноябре 1901 года одна из американских газет о положении на острове Самар, — собраться в прибрежных селениях и объявил, что тот, кого встретят за их пределами, будет расстрелян на месте. Генерал Смит свое слово сдержал».

«Нам не нужны пленные. Убивайте и сжигайте. Не время брать пленных. Чем больше вы убьете, тем лучше», — распорядился тот же генерал. Он отдал приказ расстреливать всех лиц мужского пола старше десяти лет, а несколько позднее во время одной операции отменил и эти «гуманные» ограничения.

«Мы никого не оставляем в живых. Если кто-нибудь ранен, закалываем его штыком», — писал американский солдат своим родственникам.

В одном из памфлетов Марк Твен уценивал эти действия следующим образом:

«Оказать нам эту помощь мы их заставили хитростью. Мы знали, что филиппинцы уже два года ведут войну за свою независимость. Нам было известно, что они верят, будто мы сочувствуем их благородной цели… и мы предоставили им заблуждаться. Но лишь до тех пор, пока Манила не стала нашей и мы не перестали нуждаться в помощи Филиппин. Тогда-то мы и раскрыли свои карты» [5].

Марк Твен рассказывает об одном из «боев», в котором было убито 600 мусульман, и среди них женщины и дети. Это произошло в кратере потухшего вулкана, в нескольких километрах от города Холо. Марк Твен называет этот бой бойней.


Вход в крепость Сантьяго

Воспоминания в цитадели… Нужно знать историю, чтобы понять филиппинцев. Позднее в цитадель заключали тех, кто нарушал законы: закон о беспорядках (1901 года), запрещавший под страхом каторги и смерти какие бы то ни было разговоры о свободе и независимости, закон, угрожавший теми же карами всякому, кто поднимет филиппинский флаг, под знаком которого шла когда-то борьба против испанского господства, а затем сменившего его американского колониализма.

Сегодня над цитаделью развевается старый филиппинский флаг. Интрамурос — это город в городе, старое сердце Манилы. Легкий бриз с моря рябит воду в лужах, напоминающих о недавно прошедшем дожде, играет мягкой манильской травой во внутреннем дворе цитадели, который можно было бы сравнить с английским парком, если бы вами не владели другие мысли — о молитве узников и о «военной молитве»…

Театр на развалинах старой крепости

Сесиль Р. Гидоте, активный член Просветительной театральной ассоциации Филиппин (П'ГАФ), организованной в 1967 году, и к тому же очаровательная женщина, пригласила меня в театр. Пригласила, ничего не объясняя. Небольшая рекомендация: «Представление будет большое, вечер теплый, вы можете прийти без пиджака и без галстука».

Как член ПТАФ она недавно побывала в ГДР и теперь с восторгом вспоминает о берлинских театрах. Постоянно возвращаясь к ним в мыслях, она повторяет: «И все-таки это серьезный театр!»

Второе приглашение на этот вечер я получил от Теодоро Ф. Валенсия, популярного в стране политического комментатора и публициста, оказывающего поддержку театру, и особенно тем его спектаклям, которые ставятся на развалинах этой крепости.

Вечером мы встречаемся у входа в крепость, где нашел приют театр под открытым небом. В период, когда нет дождей, здесь ставят по нескольку вечерних спектаклей в неделю. Сейчас в театре много молодежи — в основном студентов, но есть рабочие и служащие. Вскоре «Театр на развалинах старой крепости Сантьяго» заполняется до отказа. Актеры и их помощники расставили для зрителей стулья. Те, кому не хватило стульев, усаживаются прямо на камни, и свободным остается лишь узкий проход для актеров. Сегодня в программе сарсуэла — опера в жанре социально-политической сатиры. Этот вид театрального представления восходит к периоду испанского владычества, однако содержит в себе как элементы испанского театра XIX века, так и традиции популярных театрализированных представлений доиспанского времени. В XIX веке прогрессивная часть филиппинского студенчества стремилась сохранить этот тин народного зрелища, которое вызвало недовольство Церкви.

Время действия — будущее: 80-е годы нашего века. Называется пьеса «Халимау». Авторы ее — Исагани Крус и Сесиль Р. Гидоте. События изображены так, будто на Филиппинах провозглашена монархия. Жены короля устраивают праздник в честь дня рождения монарха. Появляется король. Он печален, так как получил известие о том, что ветер унес трех его дочерей. Он обещает награду тому, кто отыщет их. Но история с ветром — выдумка. На самом же деле король отправил дочерей за границу и теперь боится, что на них окажут дурное влияние тамошние жители, нравы которых оставляют желать лучшего. Король поручает одному из своих придворных отыскать девушек, и тот отправляется в фантастическое путешествие, во время которого встречается с волшебником, сиреной, драконом, феей и великаном.

Смельчак-придворный, разумеется, находит королевских дочерей, но слишком поздно: те уже совращены с пути истинного, старшая употребляет наркотики, другая дочь молится скелету в ванной комнате, но самое худшее постигло младшую: ее превратили в компьютер. Однако это не смущает королевского слугу — он доставляет дочерей домой. Но тут появляется дракон и пожирает короля. Слуга не теряется и провозглашает себя королем, дав торжественное обещание, что не будет плохим, как его предшественник: не станет чинить препятствия наркоманам, запрещать молиться скелетам в ванной комнате и будет осторожнее обращаться с компьютерами.

Таково содержание этой сарсуэлы, сыгранной под ночным небом в старой крепости Сантьяго. Уже стемнело, но все еще жарко — 33 градуса.

В постановке «Халимау» участвовали и авторы, и коллектив актеров и музыкантов — около ста человек. Зрители, по замыслу авторов, также привлекаются к игре. В результате актерам на сцене почти не остается места. Здесь нет традиционного выхода, актеры направляются к маленькой сцене с разных концов. Они зачастую вообще не покидают зрительного зала, даже во время пауз, когда не нужно выходить на сцену, — стоят где-нибудь, прислонившись к полуразвалившейся стене, пока их вновь не позовут.

Пьеса несколько грубовата, смешна, насыщена аллегориями. Она обращена к зрителю в такой форме, которая находит у него живой отклик, нравится ему, в ней ощущается прямая связь с современностью.

После спектакля авторы объяснили мне, что эта форма театрализованного представления очень популярна. Она позволяет широкой публике принимать живое участие в обсуждении политических проблем. Однако в этом направлении предстоит еще многое сделать. Необходимо уделять больше внимания развитию национального самосознания, стать независимыми от американцев, более критически оценивать события современности. Наркотики и обращение к Христу — это не выход и не ответ на те многочисленные вопросы, которые ставит перед собой молодежь, думая о будущем.


Игра на традиционных музыкальных инструментах

Так борются прогрессивные художники театра против волны эротических фильмов, называемых здесь секс-бомбами, наводнившими кинотеатры Манилы в начале 70-х годов.

Чтобы сделать подобный фильм, требуется не более пяти дней, отсюда и качество. Фильм снимается не по сценарию, сюжет вращается вокруг одной и той же темы. Жители столицы уже пресытились этими фильмами; все чаще стали звучать протесты.

Молодые художники, выступавшие сегодня на развалинах старой крепости, воспользовавшись сухой тропической ночью, пытаются оказать сопротивление этим «бомбам» и тем самым американскому влиянию на филиппинскую культуру.

Порой слышишь, что в ней мало самобытного: нет ни кабуки или но, как в Японии, ни ваянга, как в Индонезии.

Утверждения такого рода не вполне справедливы. Несмотря на то что и во времена испанского колониального господства, и позднее, в период американской «опеки», упорно подавлялось всякое проявление национальной самобытности и к культурным богатствам, накопленным северными и южными народами Филиппин, нередко относились с пренебрежением, сейчас не только возрождаются традиционные народные зрелища, но и развиваются их современные формы. Создаются новые пьесы на темы дня. В театре на развалинах Сантьяго и в Культурном центре на бульваре Рохаса они идут с неизменным успехом. Их пишут на местном языке — пилипино, что стало возможно сравнительно недавно. Они поднимают социальные проблемы, бичуют колониальные порядки, сохранившиеся до настоящего времени в неоколониалистской форме во многих областях филиппинской жизни. Уже одно то, что спектакли идут на месте развалин старой крепости, полно глубокого смысла. Когда-то, до прихода грабителей-испанцев, здесь правил раджа Солиман, много позже здесь же закованный в кандалы шел к месту казни национальный герой Филиппин Хосе Рисаль. Сегодня форт Сантьяго удивительным образом превратился в популярный культурный центр, который в будущем наверняка станет еще популярнее благодаря понятному народу и отвечающему его требованиям театру.

Сесиль Р. Гидоте рассматривает этот театр не столько как эксперимент в духе Брехта, сколько как фактор, способный воздействовать на народ благодаря использованию многообразных форм и театрального опыта других стран. «Одна из целей ПТАФ, — говорит она мне, — состоит в том, чтобы поднять филиппинский театр до современного уровня».

Создана труппа из профессиональных актеров — ансамбль «Калинанган», который выступал сегодня вечером. Постоянный состав ансамбля был усилен членами театральной группы Колледжа святого Павла в Маниле.

«В культурной борьбе нашей развивающейся страны, — продолжает свою мысль Гидоте, — мы хотим видеть театр как действенный инструмент, как созидательную силу и как средство, соответствующее программе культурной реформы. Наша задача состоит в том, чтобы использовать театр не только как форму развлечения, но и как арену общественного воздействия, где можно было бы обсуждать злободневные проблемы нашего времени и таким образом способствовать повышению самосознания масс. Более того, театр может служить укреплению нашей национальной общности и повышению нашего национального самосознания.

ПТАФ считает своим долгом посвятить себя развитию национального театра, который был бы связан с жизнью парода и говорил бы языком народа. „Халимау“ помогает нам не только найти новые формы, но и развить традиционные».

Режиссер из ГДР профессор Фриц Бенневитц в декабре 1977 года поставил в театре на развалинах старого форта пьесу Брехта «Кавказский меловой круг». Эта работа режиссера, его лекции о театре в Маниле и дружеское сотрудничество с филиппинскими актерами нашли широкий отклик и сердечное признание общественности.

В те же годы была поставлена пьеса «Староста Талес». В основу сюжета драмы легла одна из глав произведения Хосе Рисаля «Флибустьеры». Здесь, так же как и в «Халимау», зрители живо участвуют в игре актеров. Проблемы, затронутые в пьесе, очень важны, тема сложная: филиппинская история. Староста Талес — главный герой драмы — долго не может распознать реакционную суть общества, в котором живет. Хитроумная система управления, созданная испанскими колонизаторами, не позволяет ему воспользоваться законом, ибо закон этот установлен испанской короной и защищает интересы не народа, а колониальной администрации. Зритель видит, как шаг за шагом герой терпит поражение. Публика глубоко сочувствует, сопереживает, особенно когда жена и дочь, помогавшие герою в поле, умирают и он остается один. Староста Талес пытается изменить свою судьбу, согласившись стать сборщиком налогов. Ему теперь приходится ежедневно бывать в домах бедняков, и он видит, что многие живут так же, как он, так же унижены и ожесточены. И тут Талес узнает, что обрастает ростовщическими процентами налог на клочок его земли, которую он теперь не в состоянии обрабатывать, хотя отец Танданг Село (Старый Село) и пытается помогать ему. Горькая ирония судьбы! Талес отказывается платить эти налоги, даже когда Старый Село, умирая, просит сына согласиться на предложения монахов, которым принадлежит земля. Монахи требуют с Талеса арендную плату и ростовщические проценты, накопившиеся с момента аренды. Староста решает воспользоваться своим правом и искать защиты у суда. Но суд выносит решение в пользу землевладельца. Тогда он, совершенно сбитый с толку, ибо вынужден отдать все до последнего гроша, чтобы расплатиться с монахами, в отчаянии бросается на судью, не понимая, что гибель одного мучителя ничего не решит — надо ликвидировать всю систему. Так погибает герой пьесы. Зритель повсюду видит руку богатых землевладельцев, в данном случае монахов, их могущество и наглость. Ему близка и понятна судьба старосты Талеса, ее связь с той реальной исторической обстановкой, в которой родились «Флибустьеры» Хосе Рисаля. Этому пониманию способствуют место, декорация — развалины крепости, — на фоне которой разворачиваются события пьесы. Здесь зрители познакомились со многими подобными произведениями, вышедшими из-под пера молодых литераторов, которые считают своей главной задачей критику современного филиппинского общества. К ним относится пьеса «Анак арау» восемнадцатилетнего Тони Переса, создавшего весьма реалистическое произведение о жизни мальчика с городской окраины, а также пьеса «Процесс Манга Серапио» Поля Думоля, рассказывающая о судьбе нищего, старого Манга Серапио, который, подобно старосте Талесу, является жертвой несправедливости. В этой пьесе обвинения направлены уже не против испанской короны, а против жестокости филиппинского классового общества конца 60-х годов.

Можно было бы назвать еще много интересных и в высшей степени актуальных пьес, таких, например, как «Крещение огнем и кровью» Лапеньи Бонифасио о революции 1898 года и трилогия «Три стихотворения о любви», повествующая о любви человека в юности, в зрелом возрасте и в глубокой старости.

Сильное впечатление произвела на меня и пьеса Мауро Авены «Сакада». Сакада — это рабочий сахарных плантаций, угнетенный и бесправный, десятки лет подвергавшийся бесчеловечной эксплуатации. Уже само название пьесы — «Сакада» — это программа. Мауро Авена всем сердцем поддерживает борьбу угнетенных. Я смотрел спектакль в театре форта Сантьяго. Чтобы зритель лучше понял идею пьесы, в нее были включены песни народности висайя, а также документальные фильмы о жизни сакадов на плантациях. Люди по ходу пьесы глубоко сочувствуют сакадам, их увлекают и волнуют события, они готовы поддерживать движение за права сакадов. И в старом форте на реке Пасиг последняя фраза драмы, за развитием которой затаив дыхание вот уже более двух часов следит публика, рождает стихийное: «Да здравствуют рабочие сахарных плантаций!»

Спектакли здесь идут на тагальском языке (он же пилипино), который все больше вытесняет другие языки в общении между жителями филиппинских островов.

Само использование в театре общенационального языка вместо английского или испанского также является частью борьбы прогрессивных работников театра, которые единодушны в этом смысле с ведущими языковедами и филологами страны.

Неподалеку от форта Сантьяго находится дом доктора Понсиано Пинеды, директора Института национального языка. Он с удовольствием показывает нам свой институт, который значительно расширился в последние годы. За истекшие два года в его стенах — теперь доктор может с полной уверенностью сказать об этом — изучены все языки страны. Институт разместился в одноэтажном здании. Весь день палит солнце, крыша раскалена — в небольшой комнатке со столами, заваленными бумагами, невыносимо жарко. Директор извиняется за испорченный кондиционер. Однако он рассказывает так интересно, что мы забываем о жаре.

Из его слов я понял, что в институте для развития тагальского языка делается очень многое.

— Благодаря опросам, — говорит доктор Пинеда, — мы довольно точно знаем, как распределяются языки по регионам и каковы между ними различия. Институт провел неделю тагальского языка. Нам очень помогли радио и телевидение. Подумайте только, до самого недавнего времени ни на одной национальной конференции не пользовались тагальским. Он считался языком низших классов. А сегодня на конференциях оратор, желающий выступить на английском, спрашивает на то разрешение аудитории.

Директор института, по-видимому, желаемое принимает за действительное. Вчера вечером я смотрел по телевидению показавшуюся мне бесконечно долгой конференцию о работе органов юстиции и полиции, на которой выступил и президент Маркос, — все говорили только по-английски. Очевидно, директор имел в виду тенденцию развития, и в этом, исходя из собственных наблюдений, я могу согласиться с ним.

— Английский язык как средство общения, — продолжает доктор Пинеда, — между правительством и народом, а также между различными группами нашего народа, по-видимому, теряет свое значение. Конституция, правда, опубликована на английском и тагальском языках, а в случаях спорного толкования текста предпочтение отдано английскому. Внутри различных филиппинских диалектов имеются некоторые языковые аналоги, а из английского языка взята в основном разговорная лексика. Существует группа, занимающаяся созданием новых слов, но она работает не очень успешно. Некоторые слова привились, но многие еще не вошли в обиход.

Доктор Пинеда вспоминает, что во время японской оккупации официальное употребление английского языка было запрещено. Государственным языком стал тогда японский. В конечном счете это привело к тому, что все больше распространялся тагальский.

В настоящее время в институте работает 119 ученых-языковедов. В одном из отчетов за 1970 год было отмечено, что на тагальском языке говорит уже 55,4 процента населения. Однако принятая в 1974 году программа обучения главной задачей ставит преподавание в начальной школе на пилипино всех предметов, кроме математики и естествознания (которые ведутся на английском). Директор института очень просто объясняет причину, тормозящую распространение национального языка. Он полагает, что виновата в этом интеллигенция, получившая образование на английском языке в колледжах, а образование, прибавлю я, — это одна из классовых привилегий. В известной мере виноват также и регионализм, который нетагальские группы используют против пилипино.

Так или иначе, администрация правительства Маркоса стимулирует и поддерживает работу Института национального языка. Доктор Пинеда ведет меня в соседнюю комнату — нам разрешили войти в святая святых института. В небольшой холодной комнате никого нет, но круглые сутки работают два кондиционера. Здесь хранятся подготовленные к печати монографии сотрудников института. Сейчас закончен пятилетний труд над филиппинским словарем, содержащим более 90 тысяч слов, собранных на материале двенадцати основных языков и четырех языков национальных меньшинств, — наглядная картина обогащения пилипино.

— Язык, — говорит доктор, — это одно из средств борьбы против колонизаторов, действовавших у нас, как и везде, по принципу «разделяй и властвуй». Они понимали, что развитие пилипино как национального языка представляло бы для них большую опасность, ибо язык этот поможет угнетенным лучше понять, в каком бедственном положении они находятся.

У института есть и другие заботы — материальные. Много монографий лежит здесь, в «холодильнике», и ждет, пока их опубликуют, но для этого необходимы средства.

Он запирает дверь комнаты с кондиционированным воздухом, в которой хранятся ценнейшие материалы института. Выйдя на улицу, мы вновь приобщаемся к тревожному ритму повседневной жизни столичного города.

Джипни Бобби Сомала

В Киапо, в самом центре столицы, мы садимся в «рыдван» Бобби Сомала. У молодого шофера нет пассажиров — вынужденный перерыв.

Джипни — одна из достопримечательностей Манилы, и не только Манилы. Когда-то они были американскими машинами — джипами. Глядя на фантастически разукрашенные, странные средства передвижения, трудно представить себе их первоначальный вид. В щитке управления джипни Бобби Сомала вмонтированы кассетный магнитофон и динамик, который включен на полную мощность, ветровое стекло так облеплено картинками, что через него почти ничего не видно; снаружи укреплено несколько зеркал. Ко всему прочему надо добавить внушительных размеров клаксон и большую хромированную фигурку лошади на капоте. На встречных джипни я видел по нескольку таких лошадок, а на одном из них — целый табун. Кажется, Бобби Сомала посмотрел на него с завистью.

Скорость, можно сказать, бешеная. Вцепившись обеими руками в поручни, мы шепчем обычное в таких случаях «господи, пронеси», «сохрани, господи» и прочее. В машине беспрерывно мигают лампочки; в углу, внутри джипни, Бобби укрепил небольшую рождественскую елочку: праздник на носу, через несколько недель.

Рабочий день у нашего водителя начался рано утром и закончится поздно вечером. Заработок у него считается сравнительно высоким, порой ему удается наездить 20 песо в день — сумма, которая значительно превышает установленный законом для рабочих Манилы минимум зарплаты (300 песо в месяц), но и ее на жизнь не хватает.

В транспортном потоке многих районов столицы преобладают джипни, но в Макати или в Форбс-парке их вряд ли увидишь. Джипни — неотъемлемая часть рабочих кварталов столицы, а также других больших городов, и водители этих машин составляют организованный отряд филиппинского рабочего класса.

Автомобилей, переделанных из старых джипов, и новых джипни, изготовленных по образцу джипов, в послевоенные годы только в одной Маниле насчитывалось примерно 25 тысяч, а во всей стране — около 800 тысяч. Бен предложил нам поехать в его родной город Бакоор, расположенный в провинции Кавите, и посмотреть «Сарао» — самое большое предприятие в стране, выпускающее джипни.

Когда после второй мировой войны США выводили с Филиппин большую часть своих войск, они поспешили сбыть с рук, так сказать, «излишки», в том числе и пришедшие и негодность джипы, а предприимчивые филиппинцы смастерили из них свои джипни. Вот тогда и возникла в Бакооре небольшая мастерская по ремонту и переоборудованию джипов, из которой выросло «Сарао».

Управляющий с готовностью отвечает на паши вопросы.

— Начало делу, — рассказывает он, — было положено и Кавите, в период освобождения. Нынешний владелец, мистер Сарао, был в то время кузнецом-жестянщиком.

— Почему джипни пользуются такой большой популярностью у населения? — спрашиваем.

— Эта машина дешевая, ею могут пользоваться бедняки. Американцы, проживающие в нашей стране, называют джипни «такси для маленького человека». Действительно, в джипни можно проехать, даже если у тебя в кармане десять-пятнадцать сентаво. Кроме того, в нем всегда найдется сидячее место, не то что в автобусе.

— Почему на джипни так много украшений? Что означают, например, лошади на капоте?

— Лошади — нечто большее, чем просто украшение. Иногда владельцы джипни, а они не обязательно в то же время и шоферы, считают, что фигурки лошадей на капоте поднимают престиж. Многие заказчики требуют, чтобы на машине было как можно больше деталей из нержавеющей стали — для эффекта, конечно.

— А вы не боитесь, что в один прекрасный день предприятие останется без клиентуры? — спрашиваю я.

— Взгляните на наши улицы. Они так узки и зачастую так плохи, что ездить по ним могут только джипни. Ни один автобус не справится. Джипни мобилен, ему ничего не стоит остановиться и подобрать кого-нибудь по дороге, но, — управляющий замолкает на мгновение и, лукаво улыбаясь, продолжает, — но надо, чтобы у вас в кармане всегда была подходящая монета. Я не помню случая, чтобы водитель джипни когда-нибудь дал сдачу.

Совет несколько запоздал. У нас уже есть горький опыт с Бобби Сомала. Однако мы не очень жалеем об этом: благодаря ему мы узнали о том, какой трудной жизнью живут шоферы джипни, какой у них напряженный день.

Установленная правительством Маркоса новая система оплаты труда касается и города Бакоора. Выдержка из закона на пилипино и на английском вывешена в цехе «Сарао». Согласно этому положению заработок рабочих Большой Манилы должен составлять не менее 300 песо в месяц; в Бакооре зарплата может быть ниже: от 270 до 300 песо.

Рабочие предприятия знают свое дело, хотя ни один из них не кончал специальных школ, как это принято у нас на родине.

Мастер, около которого мы остановились, занят покраской кузова, и он не позволяет себя отвлекать. Основной слой краски наносится пульверизатором, а все линии делаются вручную, но выглядят они так, будто их нанесли специальным приспособлением. Красильщик работает напряженно, быстро, молча: не до разговоров. Возможно, что ему уже надоело отвечать на бесконечные вопросы иностранцев, которые бывают в цехе почти каждый день, а может быть, владелец предприятия не поощряет разговоров во время работы? Так или иначе, рабочий-красильщик неразговорчив, но, по всему видно, специалист он отличный. Бен сказал, что такой рабочий зарабатывает 300 песо в месяц.

Скоро машина будет готова. Уже прикреплены номер, девять зеркал. Джипни оснащен небольшим алтарем и украшен цветочными гирляндами. Правда, от несчастного случая алтарь не помогает.

Должен признаться, что, несмотря на кажущееся хаотическим движение транспорта в Маниле, я был свидетелем лишь нескольких аварий, и ни в одной из них не был виновен водитель джипни.

Бакоор можно назвать столицей этих машин. Повсюду — у заправочных станций, ресторанов, кинотеатров, на стоянках — скопления джипни.

— Мы живем на окраине Манилы, — говорит Бен, — и многие мои соседи каждый день ездят на работу в город, поэтому они вынуждены пользоваться именно джипни. У некоторых из них твердый график движения по маршруту до Манилы и обратно. Но все же полагаться на этот график нельзя. Часто, когда вам срочно требуется машина, ее долго нет.

У манильских шоферов по-настоящему хороший бизнес бывает во время ливней. Тогда каждый прохожий стремится вскочить в джипни и укрыться в нем от дождя.

Но вернемся в цех завода «Сарао». Джипни, возле которого мы стоим, уже готов. К нему прикрепляется последняя деталь — табличка со словами «прайвит» («частный»). Машину заказал, наверное, сын богача.

Из Бакоора мы возвращаемся в Манилу, разумеется, на джипни, но за рулем сидит уже не Бобби Сомала, а знакомый Бена, которого он отыскал в Бакооре. Этот водитель в отличие от Бобби платит владельцу джипни 25 песо в день и получает машину в полное распоряжение с утра до вечера. Горючее он покупает на свои деньги. Неудивительно, что большинство водителей этих машин весь день на колесах.

Оружие вместо удостоверения личности

Благословенные спокойные тропики! Первый вопрос, который мне задали в аэропорту после того, как сделали отметки в паспорте, был: не везу ли я с собой в чемодане или в карманах брюк оружия? Что это — выражение неприязни к иностранцам? Мой протест, вызванный таким подозрением, таможенник оставил без внимания. Может быть, я не понял скрытого смысла вопроса?

Шутка с оружием продолжилась в отеле: в бюро обслуживания висела медная табличка с просьбой: «Пожалуйста, огнестрельное и другие виды смертоносного оружия сдайте администратору отеля!»

Заботы персонала отеля этим не ограничиваются: во избежание неприятных инцидентов гостей настоятельно просят по вечерам запирать двери на задвижку и накидывать цепочку — бесплатный успокаивающий совет. И это в самом респектабельном и дорогом отеле страны! Но к совету прислушиваются не все гости. Однажды произошел такой случай: в одном из залов гостиницы заседали криминалисты-международники, обсуждая проблемы сокращения преступности, а в это время в номер на пятом этаже постучали. Два хорошо одетых господина вытащили из кармана пистолеты и вежливо попросили постояльца отправиться с ними в банк. Там они заставили его подписать чек на крупную сумму и получили по нему деньги.

Когда я был на Филиппинах в 1971 году, мне даже показалось, что в стране объявлено военное положение: повсюду на улицах вооруженные люди, перед каждым банком небольшое воинское подразделение. Одни в импровизированной форме, другие — в гражданском, и у всех при себе оружие.

Вдоль бульвара Рохаса протянулась цепь баров, кинотеатров, ресторанов, закусочных, автостоянок. Кругом пестрые огни рекламы. В барах свои, особые законы: посетитель стучится в закрытую дверь — приоткрывается глазок, гостя оценивающе осматривают. Если оценка в его пользу, глазок закрывается и отворяется дверь. Впуская, говорят: «Сдайте ваше оружие!»

В 1971 году, по официальным данным, в частном пользовании только в одной Маниле находилось 56 тысяч единиц огнестрельного оружия разных видов, включая автоматы. 56 тысяч единиц оружия с разрешением на право ношения. Полиция же называет фактическую цифру, в шесть раз превышающую данные официальной статистики.

Я приехал на Филиппины за два дня до выборов. В газетах в этот день было объявлено, что в ходе предвыборной кампании убито 138 человек. Среди жертв — кандидат от правящей партии провинции Пангасинан и кандидат в мэры от партии оппозиции в провинции Букиднон на юге. После выборов были опубликованы «результаты»: 170 убитых, 200 тяжелораненых.

Отчет полицейской службы познакомил читателя с итогами выборов прошлых лет: 1967 год — 151 вооруженное столкновение, погибло 46 человек, тяжело ранено — 71; 1969 год — «только» 41 вооруженное столкновение, убито 12 человек, тяжело ранено 38.

В провинции Южный Илокос опубликованы статистические данные полицейского управления, которые дают представление о масштабах преступности по всей стране (не только перед выборами). Было совершено убийств: 1966 год — 172; 1967 год — 206; 1968 год — 215; 1969 год — 267. На Филиппинах имелось большое число так называемых частных армий. Коррупция и шантаж — обычное явление, особенно в период предвыборных кампаний, когда дело касается власти.

Согласно оценкам, количества обращающегося в стране оружия было вполне достаточно, чтобы вооружить десять дивизий. Комитет общественного порядка и безопасности палаты представителей в одном из отчетов своих обследований констатировал существование 26 политических «полководцев» в 19 из 66 провинций, причем 11 из них оперировали на самом большом острове — Лусоне.

Председатель избирательной комиссии Сезар Мирафлор в беседе с корреспондентом одной из газет сказал: «Терроризм, угрозы, шантаж, ранения, убийства… если не сдержать, не остановить это зло. оно одолеет страну… Тогда выборы станут трагедией. И в очень недалеком будущем мы превратимся в „банановую республику“».

В широком смысле политические убийства господствующие классы рассматривали как «рыцарские подвиги», а частные армии, обилие телохранителей, бесчисленное множество зарегистрированных в Маниле детективов, имена которых заполняют страницы телефонной книги, — как символ статуса политических группировок, терроризирующих противника и тем самым создающих в стране атмосферу страха и ужаса.

Огромное число убийств, совершенных по политическим мотивам, в полицейские отчеты не попадало, множество террористических актов замалчивалось из боязни возмездия. Так, например, население одной деревни воспротивилось требованию гангстеров собрать для них определенную сумму. Результат: все дома сожжены.

Гангстеры, отчасти объединившиеся в организации, также вели между собой борьбу за власть. Мой манильский коллега — журналист Родольфо Тупас, с которым я разговаривал на эту тему, так оценивал положение в стране: «Чем больше вооруженных телохранителей имеет политик, тем выше его престиж „главаря“». А другие люди говорили несколько иначе: «Чем больше телохранителей у „главаря“, тем крупнее совершенные им преступления». Он повышал свой статус среди негодяев и подлецов количеством имеющихся на его счету преступлений. Чем больше преступлений он совершил, тем громче его слава. Однажды телохранители некоего политика пытались в Макати организовать нападение. Но полицейские столицы перестреляли их. Если бы люди этого политика вышли из перестрелки живыми, они были бы вправе потребовать от своего патрона вознаграждения за услуги. Охранники бывали вооружены пистолетами сорок пятого калибра и автоматами М-14 и М-16. Эти люди прекрасно владели оружием. Если количество телохранителей было значительным, то это уже именовалось частной армией. Из-за частных армий Филиппины пользовались дурной славой. Недавно стало известно, что их численность превосходила контингент полиции и армии, вместе взятых. Частные армии использовались для организации политических покушений и борьбы с соперниками.

Частные армии — это следствие полуфеодальных общественных отношений и американизации. Многие филиппинцы были обеспокоены той славой, которой их родина пользовалась за границей. Они считали, что неверно и односторонне рассматривать их страну как «страну насилия». Часто формированию и поддержанию подобной репутации способствовала крикливая и падкая до сенсаций пресса.

В крупных уголовных преступлениях нередко бывали замешаны дети из влиятельных семей. Столичная вечерняя газета опубликовала в связи с этим весьма злую сатиру:

«Прочитав газету, молодой человек обращается к отцу:

— Па, Ботч только что застрелил кого-то. Посмотри на эти заголовки! Я хочу переплюнуть его!

— Почему бы тебе не разбить несколько окон?

— Не шути, па! Я должен сделать такое, чтобы на меня все обратили внимание.

— Пойди на Барбекью-пласа и воткни нож в первого встречного. Словом, делай что хочешь, только оставь меня в покое. Мне нужно сосчитать деньги. Тысяча, две, три…

Оторвав глаза от светской хроники, в разговор вмешивается мать:

— Почему бы тебе не пойти в милую компанию по соседству, где так все хорошо и спокойно, и не перестрелять там всех? Это наверняка вызовет сенсацию.

— А ты, ма, позвонишь в редакции газет, чтобы они послали в полицейский участок фоторепортеров! Мне же хочется увидеть в газетах свои фото.

— И еще я позвоню нашему адвокату, — добавляет мать.

— А ты, па, извести шефа полиции и мэра.

— Ладно. Договорились. Только потом не говори мне, что какой-то проклятый полицейский или репортер разгадал этот трюк. Твой отец попадал и не в такие переплеты, но его никогда не судили. Я не хотел бы, чтобы ты нарушил эту традицию!

— Будь спокоен, па. Полицейские будут просить прошения, когда узнают, кто я.

— Конечно, иначе они полетят со своих мест, — соглашается отец.

— Тогда я бегу, надо попасть в последний выпуск газеты… Па, не одолжишь ли мне свой пистолет сорок пятого, мой — тридцать восьмого — слабоват. Парень, в которого я в прошлый раз стрелял, прожил трое суток.

Отец не возражает и на дорогу дает сыну еще один добрый совет:

— А почему бы тебе не прихватить автомат и скорострельный пистолет? Может быть, что-нибудь из этого пригодится твоим друзьям.

Теперь молодой человек обращается к матери:

— Ма, дай мне твой спортивный автомобиль, он пригодится, если надо будет удирать.

— Патроны в ящичке для перчаток, — бросает мать.

— Эй, позаботься, чтобы газетчики правильно написали твою фамилию! — кричит ему вслед отец».

«Все здесь преувеличено», — подумал я. Однако довольно скоро понял, что заблуждаюсь. Газеты сообщили, что некий молодой человек из богатой семьи держал у себя заложников. Кроме того, он застрелил служанку, когда же его спросили о мотивах убийства, он ответил:

— Мне хотелось что-нибудь сотворить, чтобы мое имя большими буквами напечатали в газетах.

Когда молодому человеку сказали, что за совершенное преступление он может угодить на электрический стул, тот браво ответил:

— Зато про меня напишут во всех газетах!

Тогда я не имел возможности проследить, чем закончилось это дело. Как правило, те, у кого есть деньги, без труда обходят законы.

Частные армии как инструмент политических махинаций в некоторых районах страны творили все, что им заблагорассудится, а коррупция и шантаж стали повседневным явлением. «Поскольку Филиппины, — говорил мне Родольфо Тупас, — из-за частных армий нередко становятся предметом широких дискуссий, необходимо, чтобы в рекламные туристские проспекты была добавлена еще одна подробность: „Советуем приехать в страну, дабы насладиться „дикими“ приключениями“. Многие из владельцев частных армий не стесняются надевать на своих гангстеров форму служащих сил безопасности или даже городских полицейских. Страховые компании стали проявлять сдержанность, когда речь заходит о страховании телохранителей, ибо те соперничают друг с другом и нередко заставляют замолчать одного из своих товарищей, пустив ему пулю в живот!».

Горькая правда Филиппин 1971 года!

Через пять лет я вновь приезжаю в Манилу. Таможенник, как и прежде, предлагает сдать оружие: ведь и | филиппинскую авиакомпанию террористы не оставили без внимания. Недавно введена даже дополнительная пошлина — «анти-хайджэк». Каждый пассажир сверх обычной платы вносит еще 70 песо, финансируя, таким образом, мероприятия по безопасности в полете.

Однако сейчас я уже не вижу медной таблички в отеле, да и частных армий, по-видимому, больше не существует. Конечно, страна за это время не превратилась в рай — она просто перестала быть ареной деятельности гангстеров всех мастей.

Декрет, запрещающий иметь огнестрельное оружие в личном пользовании, был одним из первых декретов президента Маркоса после введения им чрезвычайного положения в 1972 году. Это мероприятие в условиях «нового общества» имело шумный успех. В то время, чтобы охарактеризовать положительные методы правления президента, в качестве примера в Маниле охотно приводили именно этот декрет. За ним последовали другие меры, которые должны были подготовить основательные реформы, в том числе и социально-экономического характера. Они не устранили всю несправедливость, по оказали существенное влияние на общественные отношения и обеспечили правительству поддержку значительной части крестьянства.

Я не могу утверждать, что это было достигнуто только с помощью армии. Сейчас в Маниле намного меньше людей в военной форме, чем раньше; лишь на дорогах можно увидеть полицейских-регулировщиков.

Режим правительства Маркоса сумел заставить противников считаться с ним. И сегодня в Маниле я чувствую себя в большей безопасности, чем пять лет назад. То же самое говорят мои филиппинские друзья.

Бен подтвердил, что перестрелки в вестибюле отеля теперь перешли в область преданий. Несомненно, новые меры правительства по обеспечению безопасности принесли пользу. Бен ссылается на данные отчетов полицейского управления, согласно которым в 1971 году было совершено 93 472 преступления, из них 59 541 — тяжкое, к которым здесь относят убийство, тяжелое телесное повреждение со смертельным исходом, изнасилование и вооруженное ограбление. Начиная с 1975 года преступность постоянно сокращалась, в 1975 году был отмечен самый низкий ее уровень: 68 200 преступлений, из них 43 342 — тяжких. К сожалению, еще очень велика преступность среди молодежи. Бен говорит, что блюстители порядка ответственность за все еще высокий процент уголовных преступлений возлагают на постоянно увеличивающийся рост населения, ощутимую инфляцию, стихийные бедствия и в известной мере на терпимость общественности. От 70 до 80 процентов преступлений, зарегистрированных полицией, в настоящее время совершаются на гигантски разросшейся территории Большой Манилы.

Филиппины не превратились в «банановую республику». Выборов в старом духе, сопровождавшихся большим числом тяжких преступлений, в последние годы не бывает — к великому сожалению оппозиционно настроенной к «новому обществу» части населения. Всенародные референдумы 1976–1977 годов (а в них согласно закону должно было участвовать все население страны) показали, что 90 процентов голосовавших высказалось за чрезвычайное положение, то есть они продемонстрировали доверие политике, которая помогла стране обрести уверенность, ликвидировать частные армии и провести некоторые важные перспективные реформы.

Привлекательная картина будущего Филиппин, нарисованная Беном незадолго до моего отъезда на родину, была омрачена ловким трюком гостиничного вора. В вестибюле гостиницы ко мне подсел хорошо одетый мужчина. Спустя некоторое время он смущенно попросил шариковую ручку — памятный, ценный для меня подарок, — чтобы заполнить какой-то бланк. Потом встал, подошел к стойке администратора, возвратился. И так несколько раз. Когда я наконец решил потребовать ручку назад, его уже не было. Все еще приходится учиться на горьком опыте. А полицейский, между прочим, был на своем месте. Ему пришлось составить протокол. По тому, как он делал это — вяло, безучастно, — мне стало ясно, что похищение шариковой ручки для него — пустяк: есть дела поважнее.

Петушиные бои в Бакооре

В воскресенье Манила кажется опустевшей. После шестидневной погони за деньгами наступает передышка. Тот, у кого есть возможность, оставляет чадный город и уезжает в близлежащие горы, дабы обрести там немного покоя и подышать свежим воздухом.

Бен вновь пригласил нас поехать в его родной город Бакоор, на этот раз чтобы посмотреть петушиные бои. Мы добрались туда на машине менее чем за полчаса. На улицах царили суматоха, шум, деловое оживление. Многие мужчины сидели на порогах своих домов, держа в руках петухов, и нежно поглаживали их. В этотдень петухам дают самые вкусные лакомства, с ними ведут задушевные разговоры, состоящие в основном из всякого рода заклинаний. Те, кто живет поблизости от Бакоора, идут на бои пешком, крепко зажав под мышкой драгоценных петухов. Те же, кто живет далеко, нанимают джипни, богачи приезжают в собственных автомобилях. На дверях многих домов можно видеть табличку: «Продается техасец». С жителями Техаса это никоим образом не связано. Имеется в виду особая порода бойцовых петухов, хотя не исключено, что предки их — выходцы из Техаса.

К толпе, направляющейся к месту петушиных боев, по дороге присоединяются все новые и новые люди, и весь поток устремляется к одной цели — аренам. Правительство разрешает проводить петушиные бои только здесь, чтобы иметь возможность взимать налоги и предотвращать нелегальные тотализаторы.

У Вена есть знакомый — владелец одной из арен, поэтому нам не надо было выезжать слишком рано: для нас оставили места. На аренах жизнь кипит с 9 утра и до самого вечера. Наиболее интересные бои, а стало быть, и самые высокие ставки начинаются только со второй половины дня. Арены расположены в сотне метров от дороги, перед ними — обширная стоянка для машин, на ней, разумеется, нет ни одного свободного места.

Раньше мы много раз проезжали мимо этих арен, не подозревая даже, что там кроется такое обиталище страстей. Со стороны арены напоминают амбар: высокий забор, за ним стена, над которой поднимается верх дощатого строения. Сегодня с утра его оглашают крики тысяч зрителей. Здесь возник своеобразный городок. Торгуют кока-колой (бутылки охлаждаются в большой ванне), земляными орехами, пивом «Сан-Мигель», сигаретами — поштучно, ибо большая часть взятых с собой денег идет на ставки. Столы сооружены из досок, положенных на бревна. На них — миски с горячим супом, бутерброды, куски куриного мяса.

На аренах есть ветеринар, который заботится о раненых бойцовых петухах, и есть человек, добивающий проигравшего бой петуха. Он же его потрошит и упаковывает, а хозяин продает — не было случая, чтобы хозяева съедали своих бойцовых петухов.

Перед самым боем петухам к ноге прилаживают тари — длинное и острое лезвие, способное тяжело ранить противника. Бывает, что уже при первой схватке, когда петухи взлетают, один из них, изловчившись, смертельно ранит соперника. Чтобы хозяин не порезался, тари обматывают пенькой и снимают ее только на арене. Давать петухам перед боем возбуждающие средства строго запрещено, и тем не менее это делают.

В длинной очереди с подготовленными к бою петухами в руках сидят их владельцы и ждут выхода. Каждый терпеливо наблюдает за всеми приготовлениями, выслушивает реплики проходящих мимо бакоорских мужчин и надеется, что сегодня именно его петух победит. Клички у петухов редкие, необычайные, подобные тем, какие дают скаковым лошадям.

Ярусом выше, на арене, заключаются пари. Ставки принимает «кристо», своего рода судья. Он ничего не записывает, все Держит в своей натренированной памяти, и тот, кто проигрывает, должен после окончания боя платить ему, что и исполняет неукоснительно. Кристо без конца размахивает руками. Движениями обеих рук и всех десяти пальцев он указывает на размеры ставок, сопровождая действия выкриками. Это продолжается до тех пор, пока не приняты все ставки, и, видимо, доставляет публике не меньшее удовольствие, чем сам бой. В первой половине дня ставки небольшие — от 10 до 100 песо. Потом они повышаются и порой достигают прямо-таки астрономических цифр — 10 тысяч песо и выше.

Кристо стоит на арене на полу из утрамбованной глины. Над ним вращаются вентиляторы и висят десятки неоновых ламп, которые горят даже днем, чтобы каждый зритель, даже с галерки, мог хорошо все разглядеть. Оба владельца или их доверенные лица приносят петухов, снимают защитные обмотки с лезвий. Петухи приводятся в боевую готовность: соперников толкают друг к другу до тех пор, пока у них не поднимутся перья вокруг шеи. Перед началом боя все должны покинуть арену, в том числе и кристо. Мгновенно вокруг арены наступает тишина: все ждут начала схватки. И вот публика вновь взрывается — болельщики взбадривают своих «бойцов».

Бен не настроен делать ставки. Он приехал сюда только ради нас. Я ставлю 20 песо почему-то на более слабого из двух петухов, может быть смутно надеясь на чудо. Бен укоризненно смотрит на меня. Чуда не произошло. Петухи наскакивают друг на друга. Вихрем летят перья. В первой же схватке мой петух проигрывает бой. Он сразу теряет все свое мужество и хочет забиться в угол, но правила игры этого не допускают: проигравший должен быть абсолютно небоеспособен. Итак, моего петуха еще раз высоко поднимают и подталкивают к победителю, который теперь затаптывает его в пыль. Проигравший петух мертв. Кровь капает на глиняный пол. Ликующие вопли и аплодисменты тех, кто ставил на победителя. Им сразу выплачивается выигрыш. Петуха-победителя хозяин несет к ветеринару — узнать, сможет ли его петух принять еще один бой; другого петуха отдают потрошить. Его владелец потерял все — петуха, бой, заклад. Кроме того, пропали его труды, потраченные на подготовку петуха к бою.


Филиппинцы — страстные любители петушиных боев

Сражение на арене продолжается: новые петухи, новые ставки — и вот уже опять стоит мальчик с ведром, веником и лопатой, чтобы очистить место для очередного боя, который также продлится несколько минут. И так до позднего вечера. На скамьях немало стариков, У многих вряд ли есть деньги, чтобы сделать ставку, однако они с большим интересом следят за каждым боем. Иные пришли из деревни посудачить о делах, поговорить о том о сем.

Бен приглашает попробовать петушиного мяса, по у меня пропал аппетит, и тогда он пытается утешить меня «правдивой историей»: «Однажды некий молодец обратился к судье с одним безнадежным делом. А судья как раз в это время ел петуха. Он сказал: „Я поверю в вашу невиновность, если этот петух сейчас встанет и закукарекает“. Петух вскочил и закукарекал. Так оно и было на гамом деле, хотя и не в Бакооре и не в наше время».

— Не испанцы ли, известные своей страстью к бою быков, занесли петушиные бои на Филиппины? — спрашиваю я у Бена.

Прежде чем ответить, он долго думает, а потом говорит:

— Рисаль был того же мнения; он считал, что первые петушиные бои появились на Филиппинах в середине XVIII века, и называл эту страсть филиппинцев болезнью, подобной опиекурению у китайцев. Но у меня есть сведения, подтверждающие, что «порок» этот имеет более древние корни.

Бен приводит цитаты из дневника Антонио Пигафетты, сопровождавшего Магеллана, о жителях острова Палаван: «Они держат больших петухов, но не едят их из-за какого-то суеверия, а берегут для боя. Перед началом боев заключаются пари на большие суммы, которые сразу же выплачиваются владельцу петуха, выигравшего бой».

Бен рассказывает о тех временах, когда здесь господствовали испанцы:

— Для петушиных боев они установили определенные дни и отвели специальные места. Доходы от них поступали в казну испанской короны. Тот, кто не соблюдал всех предписаний, подвергался жестоким наказаниям. Колониальная полиция совершала внезапные налеты, и застигнутых на месте преступления приговаривали к двум годам каторжных работ на галерах.

Когда вечером мы возвратились в Манилу, Бен поведал историю о белом петухе по кличке Крылья славы, принадлежавшем крупному помещику дону Пако, владельцу почти всех окрестных земель, самым бесстыдным образом пользовавшемуся своей властью.

Однажды дон Пако пришел на арену со своим петухом, который уже давно не участвовал в боях, и стал ждать, кто рискнет выставить соперника. Белый петух еще никогда не проигрывал, он был большим и сильным, тари на его ноге было острым как бритва. Дон Пако пришел лишь затем, чтобы развлечься. Кто же всерьез отважится принести своего петуха в жертву знаменитому Крылья славы? Однако нашелся смельчак — юноша, державший под мышкой невзрачного серого петушка, Дон Пако не поверил своим глазам, когда увидел этого беднягу с его хилым петухом. Помещик потребовал залог. У юноши денег не было, и он сказал:

— Если я проиграю, то до конца моей жизни буду бесплатно работать на вас, это будет моим залогом. Если выиграю, то попрошу руки вашей дочери, денег мне не надо.

Начался бой, но привыкший к победам белый петух дрался плохо и наконец был побежден — под ликующие крики многих тысяч людей, как местных, так и чужих, которые, прослышав о необыкновенном бое, прибыли издалека, может быть, не столько из сочувствия к молодому человеку, сколько в тайной надежде на то, что денежный заправила получит хороший урок.

По дороге домой Бен рассказывает по памяти о том, что писал Рисаль о петушиных боях. На арену шел бедняк, рискуя тем немногим, что у него было, надеясь без труда заработать денег, и богач, который шел развлечься с «лишними деньгами», оставшимися после карточной игры или вечеринки… Заключаются пари, под клятвенные заверения занимаются деньги, даются обещания, слышится громкий смех… Проигравший возвращается домой к своей жене, с тревогой ожидающей его, к шумливым детям — без гроша в кармане и без петуха. От радужных надежд, от ежедневных забот и трудов, на которые ушли месяцы, осталась одна песета, зола… В этих кулуарах не было человека настолько глупого, чтобы он не позволил кому-либо высказать свое мнение, или настолько беспечного, чтобы помешать кому-либо понять суть дела, оценивая достоинства соперников-петухов, тщательно изучая все детали, расправляя крылья птиц, ощупывая их мускулы. Одни мужчины, одетые по последней моде, приходили в сопровождении болельщиков. Другие, неряшливые, с отпечатком болезни на худых лицах, робко копировали жесты богачей и заключали пари; они способны очистить от денег свои карманы, но не сердца от страстей. Здесь нет недовольных лиц; здесь не встретишь инертного, апатичного, молчаливого филиппинца; здесь все — движение, страсть, готовность, подстегиваемая жаждой, которая только усиливалась от попытки утолить ее грязной водой…

Маганда и Малакас, или Мистика восточной женщины

Филиппинская женщина в настоящее время мало чем напоминает свою предшественницу периода колониализма XIX века. Это уже не хрупкая скульптура, стоящая на пьедестале, а равноправный партнер мужчины во всех областях социально-экономической и культурной жизни страны.

Казалось бы, времена изменились с тех пор, как Хосе Рисаль написал свое знаменитое письмо «Девушкам Малолоса»[6], но его призыв к филиппинской женщине покинуть дом и идти на поиски новых решений общественных проблем остается по-прежнему актуальным. Сегодня мы свидетели того, как этот идеал претворяется в жизнь, поскольку филиппинская женщина занимает место рядом с филиппинским мужчиной в поле, в конторе, на фабрике. «Много трудностей, — говорит президент Маркос, — приходится преодолевать женщине, чтобы стать активным, полноправным членом общества. Но мы и впредь должны создавать предпосылки, которые гарантировали бы действительное равноправие между мужчиной и женщиной, если мы в самом деле хотим добиться полного освобождения общества, где каждый, независимо от различия пола, будет свободен, чтобы внести свою долю труда на благо нации. Я с радостью констатирую, что филиппинская женщина приложила много усилий, чтобы сбросить оковы, мешающие ей участвовать в общественной жизни. Хотелось бы, чтобы, не утрачивая традиционной роли носительницы моральной и вдохновляющей силы в трудные минуты, она одновременно расширяла сферу своего участия в жизни общества. Только так она сможет полностью выкорчевать последнее из зол колониализма — дискриминацию женщины и отстранение ее от решения задач национального развития».

В Лубо все поет и звенит. Вся деревня на ногах. Настроение праздничное. Готовятся к свадьбе, и это торжество — всем праздникам праздник — будет продолжаться три дня. Ночь мы провели в доме деревенского старосты. Хозяин устроил в нашу честь хорошее угощение, и вечер сильно затянулся. Лечон — молочный поросенок, начиненный рисом с приправами и поданный на банановых листьях, и молодое пальмовое вино.

Было уже поздно, когда мы улеглись спать на жесткие бамбуковые циновки. Посреди помещения, в очаге, аккуратно отгороженном от циновок камнями, медленно догорал огонь, сдерживая натиск комаров и мошек по крайней мере первые часы, пока мы не заснули. Ни пенопласта, ни одеяла, ни матрацев, но к жесткой постели на полу свайной хижины привыкаешь быстро, особенно после долгого тропического дня, когда глаза слипаются от усталости, да и пальмовое вино дает о себе знать.

Вечером мы стали свидетелями обычая, о котором раньше знали только понаслышке. Отец невесты пришел к деревенскому старосте, чтобы заключить с ним давно обговоренную сделку. Подготовка к свадьбе потребовала много денег. Он пришел к старосте, чтобы отдать в залог талон (документ о владении землей) на кусок пашни, не примыкающий к дому. Они поторговались, и отец невесты получил 400 песо (для деревенского жителя это большая сумма). Пашня перешла в полное владение старосты-кредитора до тех пор, пока не будет погашено сальдо, то есть выплачен кредит. Заключение контракта проходило без свидетелей, договор был скреплен только рукопожатием — никаких письменных гарантий. Так же поступают и в Северном Илокосе, Ла-Унионе и Пангасинане, на западном побережье Лусона и в долине Кагаян, если неожиданно понадобится крупная сумма на свадьбу, либо при определении ребенка в школу, либо для больших покупок. Иногда сальдо берет взрослый сын, чтобы выплатить долги отца. Само собой разумеется, что этот обычай идет вразрез с Гражданским кодексом Филиппин, в котором сказано: «Обычаи, противоречащие закону, общественному порядку или официальной политике, должны пресекаться». Но кого это здесь волнует? Никто никакого кодекса не знает, газет не читает. А завтра в Лубо свадьба, да такая, что о ней долго будут помнить.

Наступает новый день. Первая часть ритуала совершается ранним утром. Юная пара, Мария и Родольфо, становится перед своеобразным алтарем — украшенными цветами досками. Деревенский староста начинает молитву. Мы не слишком много поняли из нее; пожалуй, только то, что воспевались подвиги знаменитого охотника.

Родственники жениха и невесты расположились полукругом около молодой пары и старосты, который по обычаю достает из корзины курицу и раскачивает ее взад и вперед. Потом курицу приносят в жертву, кровь капает на пол. Староста читает молитву — призывает охотника и его жену помогать молодым в браке, чтобы они почитали друг друга и всю жизнь были верны друг другу. Он достает из корзины бетель, делит его пополам, и новобрачные жуют его — это один из знаков того, что они отныне соединены.

На второй день Марию и Родольфо отсылают из деревни. Они должны дойти до опушки леса. С ними идет староста, в руке у него корзинка, а в ней — печень и желчь свиньи. За деревней староста читает молитвы и приносит в жертву духам, которые якобы обитают на деревьях, в пещерах и в реках, печень и желчь. Он взывает к духам и просит их благословить молодую чету и послать им много детей.

Самый разгар праздника падает на третий день: ранним утром новобрачные опять садятся перед алтарем, староста окропляет руки и ноги молодых кровью свиньи — так скрепляется брак. И только теперь Мария и Родольфо считаются мужем и женой. Родольфо вручает Марии дорогой платок и денежный подарок, после чего староста завершает церемонию, дав напоследок несколько советов, главный из которых — не употреблять рыбу до следующего полнолуния.

Родители, за ними родственники, а потом и вся деревня приходят поздравить новобрачных, и теперь Марию и Родольфо просят исполнить свадебный танец тупайя. Он напоминает мне малайские танцы. Сначала приходят в движение руки, затем постепенно все тело, ритм становится быстрее, стремительнее… Вот уже танцует вся деревня. Площадь превращается в праздничный зал, где пир идет горой. На досках разложены угощения — все, чем богат родительский дом. Гости сидят на земле, только старикам раздобыли несколько расшатанных стульев. Торжество длится до глубокой ночи. Лампы, заправленные кокосовым маслом, освещают праздничную площадь, свадьбу, которую сегодня в Лубо справляют так же, как и сотни лет назад. Здесь, в горах, ревностно хранят древние обычаи и обряды. Новобрачные еще долго будут нуждаться в заботе родителей и родственников: Марии 16 лет, Родольфо 17. Скоро им начнут строить хижину. Все, кто был на свадьбе, будут помогать.

Деревенский староста рассказывает мне о своей жизни. Когда они поженились, жене было 12 лет, ему 13. Родители подарили на свадьбу буйвола. (А Марии и Родольфо, как мы потом узнали, подарили участок пашни.) Свадьба состоялась после долгих переговоров между родителями жениха и невесты. Много раз, вспоминает староста, к ним приходил сват, держа под мышкой петуха — в подарок. Молодым до свадьбы разрешалось только видеть друг друга, более тесные отношения были запрещены.

— Не то, что у игоротов — у них приняты «пробные браки». Наши обычаи строги и просты, — говорит староста. — Я соединил уже много пар, и все сохранились, пока нет ни одного развода. Не было случая, чтобы муж бросил жену или жена бросила мужа. Может быть, это происходит оттого, что у нас брак — дело всей семьи, часто даже — всей деревни, и разрыв между мужем и женой воспринимается как позор.

Филиппины населяют более 80 этнических групп, поэтому брачные обычаи здесь самые разнообразные. В сельских местностях и в горах девушки и сейчас выходят замуж в возрасте 12 или 13 лет. Закон же предусматривает брачный возраст для них не менее 14 лет. Однако в племенах свои законы: чем раньше девушка выходит замуж, тем лучше; браки следует заключать внутри племени; переговоры между родителями или их советы необходимы в любом случае; свадебный подарок обязателен; расходы на свадьбу несут родители жениха; жених может прикоснуться к невесте только в брачную ночь; развод считается позором, особенно для женщины.

У филиппинских баттаков и сегодня еще существует обычай: женщину получает тот, кто предложит за нее наиболее высокую цену. Но и в этом случае мужчина не Может быть уверен, что обрел жену на всю жизнь, разве что она уж очень безобразна. Сохранился у них и другой обычай: если мужчина даст за чужую, приглянувшуюся ему жену двойную цену, он может расторгнуть прежний брак и жениться на этой женщине, правда, в том случае, если ее муж не предложит за нее еще большую сумму. Деньги получает отец невесты. Естественно, баттак, имеющий красивую дочь, может таким способом сколотить целое состояние.

Церемония помолвки у баттаков весьма своеобразна: жених и невеста в присутствии родителей и родственников должны лечь лицом друг к другу на циновку, накрыться платком и не шевелясь оставаться в таком положении до тех пор, пока им не разрешат изменить позу — повернуться друг к другу спиной. Затем им разрешают подняться. Их обнимают, целуют. Гости тоже присоединяются к этой процедуре: целуют и обнимают жениха и невесту, и молодые получают разрешение жениться.

Брачная церемония и у баттаков сопровождается жеванием бетеля, делают они это, сидя друг против друга. Потом вокруг располагаются гости, свидетели обручения — все жуют бетель, и это в известной степени — формальное подтверждение того, что отныне молодые люди стали мужем и женой. В раздумье покидаем мы Лубо, деревню, где кажется, что время остановилось. Мария займет свое место рядом с Родольфо в поле, как и все остальные женщины деревни. В будущем большая часть работы в поле ляжет на ее плечи. То же самое можно наблюдать и в более развитых районах страны. Но именно здесь эксплуатация женщины особенно вопиюща.


Возвратившись в Манилу, я еще больше ощутил разницу между деревней и городом. На коктейлях в аристократическом Макати, на музыкальных представлениях и бесчисленных конкурсах красоты видишь другую женщину: прекрасную, экзотическую, притягательную филиппинку, не знающую никаких трудностей и забот. Подобную мистификацию всеми средствами поддерживают иллюстрированные журналы и телевидение. Но общественность в конце концов возмутилась. Критика, высказанная в этой связи женскими организациями, возымела действие.

Конкурсы красоты росли как грибы. Их организаторы находили красивых девушек и требовали с них плату за участие в конкурсе, который зачастую заканчивался провалом. Наниматель исчезал, прихватив с собой кассу, а девушки оставались ни с чем.

Сейчас в Маниле нередко устраиваются общественные обсуждения, цель которых — не наказывать виновника, а поговорить о его неблаговидных поступках и вынести порицание. В состав президиума входят известные общественные деятели. Я присутствовал на таком обсуждении сомнительных закулисных махинаций, имевших место при организации одного из конкурсов красоты. Обвиняемый — молодой человек в темных очках, тщательно надушенный, модно одетый. Для финансирования конкурса он получал деньги от разных фирм (существует и такая практика), однако сам никому не платил за работу и даже не внес деньги за аренду помещения. В зале раздаются негодующие реплики, когда две девушки лет шестнадцати говорят, что молодой человек потребовал у них несколько сотен песо — иначе они не попали бы в список участниц конкурса. Многие из приглашенных в качестве свидетелей девушек — выходцы из состоятельных семей. Они не работают, ждут, пока подвернется богатый муж, и так же далеки от реальной жизни, как Лубо от Манилы.

По данным министерства труда, на производстве занята примерно треть всех трудоспособных женщин страны. К ним относятся лишь те, кто работает по найму. Статистика показывает, что в Маниле, например, более половины работающих женщин — незамужние, 33,2 процента — семейные и 2,4 процента — овдовевшие или разведенные. За этими цифрами кроется глубокая трагедия работающих матерей. У них слишком мало возможности получить работу, так как многие предприниматели смотрят на них как на «плохое помещение капитала». Ведь по новому закону предприниматель должен предоставить четырнадцатинедельный оплаченный декретный отпуск.

Кармен Эррера Акоста, директор Бюро по делам женщин и несовершеннолетних, говорит, что большинство поступающих к ней жалоб матерей свидетельствуют о том, что предприниматели не гарантируют им отпуск по беременности. Закон, регулирующий труд женщины, имеющей детей, и закон о восьмичасовом рабочем дне также сплошь и рядом нарушаются.

В Маниле около 2 тысяч женщин работают кондукторами автобусов. Сеньора Акоста провела среди них социологическое обследование, которое показало, что в 16 автобусных конторах 31 процент женщин-кондукторов работает ежедневно по 16 часов, 22,8 процента — по 19. Женщинам-кондукторам запрещается садиться, даже если автобус пустой или в нем всего несколько пассажиров. Закон о труде 1974 года предусматривает для этих женщин (как и для всех трудящихся Манилы) минимальную зарплату — 300 песо в месяц, но это положение практически сводится на нет, поскольку средняя продолжительность рабочего дня составляет примерно 16 часов.

Положение на рынке труда в связи с высоким уровнем безработицы очень напряженное, поэтому предприниматели продолжают использовать бедственное положение женщин, вынуждая их идти на уступки. По официальным данным, в стране насчитывается 2 миллиона безработных и 8 миллионов не полностью занятых. Однако и эти цифры занижены: не учитываются женщины из сельских местностей. Ко всему следует добавить, что многие женщины, подвергающиеся дискриминации, боятся обращаться в суд, который занимается разбирательством трудовых конфликтов.


Немало сил и энергии для решения проблемы полного равноправия женщины на Филиппинах отдает Имельда Ромуальдес Маркос, супруга президента Филиппин. Недавно она стала губернатором Большой Манилы и правительственным декретом назначена председателем Национальной женской комиссии.

Оппозиция часто пыталась бросить тень на ее деятельность. Многие из тех, кто не одобряет проводимый президентом курс, безусловно, предпочли бы, чтобы его супруга не занималась государственными делами, а ограничила бы свою деятельность рамками, например, изящных искусств. Между тем госпожа Маркос, используя свою широкую популярность, целиком посвятила себя делу реализации реформ президента, касающихся всех сторон общественной жизни. Особенно ее занимает проблема трудящейся филиппинской женщины.

Я беседовал с президентом и его супругой в 1971 году. Это было время, когда на Филиппинах шли разговоры о переориентации во внешней политике, о развитии торговых отношений с социалистическими странами и о необходимости превращения Юго-Восточной Азии в зону мира и нейтралитета. Тогда эти проблемы были еще не вполне ясными, а еще раньше их обсуждение рассматривалось как государственная измена.

В марте 1972 года Имельда Маркос предприняла историческую поездку в Москву и впервые установила непосредственные контакты с руководством Советского Союза, что вызвало известное недовольство со стороны определенных политических кругов на Филиппинах. До и после этой поездки госпожа Маркос осуществила несколько других дипломатических миссий, но эта была самой интересной и значительной. Еще в 1971 году она обратила внимание общественности на то, что в Маниле мало знают о социалистических странах, причем информация часто искажается. Вскоре после ее возвращения из Москвы в Маниле было основано общество дружбы «Филиппины — СССР», почетным председателем которого стала Имельда Маркос, и этот шаг, так же как и сближение Филиппин с социалистическими странами, был встречен в штыки врагами разрядки напряженности. В мае того же года президент подписал декрет, по которому отменялись все ограничения на торговлю с социалистическими государствами.

В это же время стал развертываться научный и культурный обмен с Советским Союзом на основе соглашения о сотрудничестве с СССР в области науки, культуры и народного образования, заключенного сроком на пять лет. Когда в 1976 году обе страны решают установить дипломатические отношения, президент Маркос едет в Москву в сопровождении Имельды Маркос. Позже она предприняла поездку на Кубу, и между обеими странами также были восстановлены дипломатические отношения. Тогда была достигнута договоренность о согласованных мерах, направленных на установление справедливой цены на сахар на мировом рынке.

В Год женщины на Международной конференции женщин в Мексике выступление Имельды Маркос привлекло всеобщее внимание. Она развила концепцию «сотрудничества и участия», согласно которой женщина должна не только иметь равные с мужчиной права, но и играть такую же, как и он, роль в общественной жизни страны.

Филиппинская делегация заявила, что во многих профессиях дискриминация женщины все еще горькая реальность, хотя и существуют законы, запрещающие ее.

В Мехико супруга президента в докладе, который она озаглавила «Мистика восточной женщины», сказала: «Когда в моей стране было выдвинуто предложение основать национальную комиссию женского движения и некоторые хотели назвать ее Комиссией по вопросу статуса женщины, я настояла на том, чтобы назвать ее комиссией о роли женщины, ибо уже само слово „статус“ предполагает нечто статичное, пассивное, а я считаю, что женщина должна быть активной не только дома, но и в своей стране и во всем мире… Феминистское движение не должно, и в этом нет необходимости, быть направлено против мужчин. Женщины — не антагонисты, не враги мужчин, а их партнеры. Мы — не заместители мужчин, не заменители их, мы хотим играть свою собственную роль, разумеется другую, но в такой же степени важную…

Может быть, женщина Востока, женщина развивающихся стран поймет меня лучше, чем их более счастливые сестры на Западе. В той суровой жизни, которую ей приходится разделять с мужем, жизни, нередко голодной и полной страха за будущее, ее понимание равенства далеко выходит за рамки личных, индивидуальных привилегий, честолюбия, успехов. Традиции диктуют ей, что равноправие для женщины следует искать в полном и полноправном разделении удач, радостей и несчастий своей семьи и общества. Это я называю мистикой восточной женщины, и это и есть истинное выражение ее понимания равенства. Равноправие не должно исходить из чувства эгоизма; в его основе лежит великодушие, а часто самопожертвование… Равная заработная плата за равный труд… такое требование могут выдвинуть женщины развитых стран, но вьетнамской женщине-матери, отыскивающей в условиях войны пропитание для своих детей, такое требование просто ни о чем не говорит. Требование твердого числа рабочих мест в конторе или на промышленном предприятии, возможно, имеет значение для других женщин, но женщине-жене, муж которой живет отдельно от семьи в рабочем поселке на руднике, такое требование может показаться разве что насмешкой. Право занимать высокий административный пост вполне обоснованно для западных женщин, получивших образование в колледжах, но не для жены или дочери партизана, борющегося за независимость своей страны. Для большинства несчастных женщин Востока равноправие нереально. Их статус — делить с мужьями унижения и несчастья, они наравне с мужчинами участвуют в борьбе за существование, просто за то, чтобы выжить. Восточная женщина никогда не приносила свою женственность в жертву индивидуализму, а, напротив, скорее обогатила ее состраданием; она никогда не боролась за бесплодное уравнение в правах, а предпочла играть свою истинную роль — как в природе, так и в человеческом обществе».

Имельда Маркос в связи с этим упоминает, что в своем знаменитом письме «К девушкам Малолоса» Хосе Рисаль определил эту роль, напомнив женщинам, что только они способны производить на свет мужчин и что только от них — матерей и жен — зависит, какими они будут. «Иногда мне кажется, — говорит в заключение госпожа Маркос, — что всевозможные истории о происхождении рода человеческого тоже оказывают влияние на пашу концепцию о роли женщин. В Библии говорится, что женщина сотворена из ребра мужчины и что, соблазнив, она его погубила. В моем народе бытует другая легенда. В ней рассказывается, что человечество возникло, когда по прихоти бога раскололся ствол бамбукового дерева и из него вышли женщина и мужчина. Женщину назвали Маганда, что означает „прекрасная“, а мужчину — Малакас, что значит „сильный“. Они были равны. Красивая и сильный. И с тех самых пор они всегда оставались равными».

Чувство горечи, прозвучавшее в словах Имельды Маркос, усиливается после того, когда прочитаешь сообщения в прессе о судьбе филиппинских женщин за границей, куда сомнительной репутации агентства порою сманивают их на работу.

Мои манильские друзья рассказали о весьма интересном случае, который произошел с двумя сестрами из Манилы — Перлитой Винталь и Нативидад Диса. Они подали в нью-йоркский суд жалобу и потребовали возмещения ущерба. Хозяева, у которых сестры работали прислугами, содержали их как рабынь. Девушки работали по 84 часа в неделю, получая за эту неделю от 12 до 20 долларов. За одежду, питание и транспорт у них удерживали из зарплаты. Перлита рассказывала, что ее никогда не отпускали из дому и своего жениха она могла видеть только в «свободное время», то есть в промежутке между часом ночи и шестью часами утра. Исчезли мечты о «золотой жизни», о легком заработке и быстром продвижении. Если не продаешь себя, эта «заграничная» работа — не что иное, как рабский труд.

Единичный случай? Отнюдь! Подобные явления особенно характерны для США, поскольку именно там сосредоточена значительная часть дешевой рабочей силы с Филиппин.

Большой шум вызвала в стране статья в британской «Гардиан» об одной фирме, занимающейся производством одеял и халатов. Немногим — более чем за год она привезла с Филиппин в Рочдэйл 103 молодых швеи. Примерно 75 процентов этих девушек живет в домах, которые представители городских властей Рочдэйла зарегистрировали как перенаселенные. В доме, где проживает15 девушек, существует опасность возникновения пожара. Санитарный инспектор Рочдэйла Генри Пипер отметил в своем отчете жилищному комитету, что, по его мнению, этот дом рассчитан только на трех человек… В подобных домах всего одна уборная, и та на улице, а для стирки имеется только кухонная раковина, в которой моют посуду. Остальные дома также обозначены как перенаселенные. В них разместили по 8–9–11 девушек, и теперь они будут находиться под контролем чиновников Отдела здравоохранения. В большинстве случаев, работу по обеспечению девушек жильем брала на себя фирма. Четыре дома, в том числе и тот, в котором проживало 15 девушек, принадлежали фирме или были ею арендованы. В этих домах фирма разместила 63 девушки. А ведь перед отъездом с Филиппин им обещали хорошее жилье. В некоторых домах на одной постели спят по двое и в одной комнате живут вчетвером. В одном из домов трое спят на одной двуспальной кровати, а четвертая — на матраце, постланном на полу. Никто из девушек не получал врачебной помощи. Когда одна молодая работница заболела гриппом, ее соседка по кровати была вынуждена несколько дней спать на полу. Член муниципалитета Грэттон заявил на заседании Жилищного комитета Рочдэйла, что у 63 девушек, прибывших туда месяц назад, еженедельно высчитывают из зарплаты по одному фунту стерлингов. Эту сумму удерживают сейчас, а выплачена она будет по истечении двух лет — срока, определенного подписанным в Маниле контрактом.

Дискриминация женщины тем более обидна, что история страны знает немало великих женщин, боровшихся плечом к плечу с мужчинами за право на независимость и достойное существование не только для себя, но и для всех угнетенных. Например, Трининг Тексон. За патриотизм и самоотверженное служение родине во время революции 1896 года президент первой филиппинской республики генерал Эмилио Агинальдо присвоил ей звание «Мать Биак-на-Бато». Затем она была назначена квартирмейстером — весьма почетная должность в освободительной армии.

Грегориа де Хесус, жена легендарного Андреса Банифасио, основавшего патриотическое общество «Катипунан», была, как и мать Хосе Рисаля Теодора Алонсо, одним из видных деятелей революции.

Крезенсиана Санчес Сан Агустин де Сантос — первая сестра-доброволец в военном госпитале в Имусе (провинция Кавите). Она выходила многих раненых бойцов освободительной армии.

Илария Агинальдо, супруга первого президента, с целью объединить женщин организовала Общество Красного креста, которое и сейчас хорошо известно в Маниле под названием «Ассоциация женщин Красного креста». Она же была назначена президентом этого патриотического объединения.

Во время второй мировой войны немало выдающихся женщин-руководителей насчитывал в своих рядах Фронт сопротивления. Многие из них имели воинское звание в организации «Хукбалахап» (Народная антияпонская армия). Именно о таких женщинах Имельда Маркос сказала, что их статус определяется тем, что они угнетены так же, как и их мужья, и вместе с ними участвуют в борьбе за существование.

Важной проблемой в завоевании женского равноправия, требующей постоянных усилий, является контроль над рождаемостью. Еще в 1963 году ведущему американскому специалисту по контролю над рождаемостью доктору Аллану Гутмахеру не разрешили выступить в Маниле с речью ни перед общественностью, ни перед коллегией врачей. По его оценке, средняя численность семьи на Филиппинах тогда составляла 6,8 человека, в США — 3 человека, притом что чистый доход на душу населения на Филиппинах — 160 долларов, а в США — примерно 3000 долларов.

Разумеется, позже правительство предприняло серьезные шаги по ограничению рождаемости, но эффективность их пока невысока. Например, в деревне Лимпапа, расположенной километрах в двадцати от большого города Замбоанга, женщины никогда не слышали о противозачаточных таблетках или других способах предупреждения беременности. В горном поселке Лепанто, где добывается медь, женщинам была предложена бесплатная операция по стерилизации, однако из тысячи на нее согласились лишь тринадцать. Главные причины этого кроются в невежестве, религиозных предрассудках, табу. Но бывают и другие мотивы. Так, мать шестерых детей из прибрежной деревушки близ Манилы сказала:

— Беременность обходится дешевле, чем противозачаточные средства. Нам бы вместо таблеток дали лучше корзину риса, вместо спирали — витаминов для детей или что-нибудь из одежды. Это нам нужнее, чем презервативы, таблетки или спирали. Кроме того, мне трудно ехать в клинику, которая находится далеко от моего дома.

Врач из города Лусена рассказывает:

— У нас очень ограниченный запас противозачаточных средств. Наши пациенты не идут к нам: очень далеко. А если и приходят, то часто домой возвращаются ни с чем, поскольку нам нечего дать им: на складе пусто. Без достаточного количества врачей, машин и противозачаточных средств мы не можем справиться с этими трудностями.

Летом 1975 года в Маниле было много разговоров о так называемой кондомной войне. В соответствии с намеченной программой 3 тысячи магазинов по всей стране распространяли противозачаточные средства. Эта акция была организована частным фондом под названием Центр по проблемам регулирования рождаемости, руководимым Имельдой Маркос. Разумеется, реализация этой программы сопровождалась передачами по радио и распространением многих тысяч популярных пропагандистских листовок-рекомендаций, раздаваемых вместе с противозачаточными средствами. В результате возникли жаркие дискуссии между Центром по проблемам регулирования рождаемости и Лигой католических женщин по вопросу о праве женщины воспрепятствовать рождению нежеланных детей. Позже один из столичных врачей был обвинен в смерти пациентки, наступившей после аборта. Этот случай вызвал еще одну дискуссию: о легализации абортов, которые на Филиппинах все еще запрещены и за которые выступают члены демократических женских организаций и врачи, участвующие в проведении мероприятий по регулированию рождаемости. В Себу перед врачами Минданао и Бисайских островов выступил доктор Педро Солис, один из экспертов Национальной исследовательской комиссии. «Настало время, — сказал он, — легализировать операции по прерыванию беременности. Благодаря этому мы освободим наших женщин от сексуальной дискриминации, уменьшим тем самым неравенство между бедными, которые вынуждены умирать из-за неквалифицированно сделанных абортов, и богатыми, у которых есть достаточно денег, чтобы отправиться за границу и там сделать эту операцию».

Выступление Солиса вызвало отрицательные отклики в прессе. Некоторые врачи заявили, что они как медицинские работники и как члены врачебной корпорации никогда не поддержат легализацию абортов в стране, где преобладают католики.

После этого каждое мероприятие по регулированию рождаемости наталкивалось на бесчисленные препятствия, и только в 1970 году по инициативе президента был создан Комитет по проблемам регулирования рождаемости. Задача комитета — к 1977 году сократить рождаемость до 2,47 процента — оказалась невыполнимой, и осуществить ее решили к 1980 году.

«Кондомная война» завершилась совместным коммюнике Лиги католических женщин и Центра по проблемам регулирования рождаемости, в котором намечались согласованные действия по проведению мероприятии в этом направлении. И все же решение проблемы наталкивается на трудности, одной из которых является сопротивление клерикалов. Среди женщин велика безработица, связанная с нехваткой рабочих мест. Сложность создавшейся ситуации охарактеризовал министр труда Блас Опле: «Прирост населения означает, что нуждающихся в работе людей будет все больше и они, несомненно, окажут колоссальное давление на рынок труда. В такой стране, как паша, с постоянным избытком рабочей силы, этот феномен вызовет очень серьезное осложнение проблемы занятости, которую мы не в состоянии решить даже при значительном увеличении числа рабочих мест».

Корни проблемы лежат в структуре филиппинского общества. Многие дети вынуждены уходить из начальной школы из-за бедности, их родители не имеют возможности добыть необходимые средства на одежду и учебники. Дети должны либо помогать по дому, либо срочно идти работать, чтобы своим заработком поддержать бюджет семьи. 30 процентов беднейших слоев населения имеют средний заработок на семью в размере 1250 песо в год и даже меньше. Государственным социальным обеспечением охвачено 1,5 миллиона филиппинцев, чей заработок составляет немногим более 100 песо в месяц. Лишь треть детей дошкольного возраста живет в более или менее сносных условиях; три четверти детей этого возраста растут в крайней нужде, страдают малокровием. В 1968 году не хватало одного миллиона квартир, медицинское обслуживание за пределами больших городов было в высшей степени неудовлетворительным, к тому же оно охватывало далеко не все населенные пункты.

Правительство видит перед собой массу проблем, оставшихся в наследство от испанского и американского колониального господства.

Испанские законы сильно ограничивали права замужних женщин. В частности, закон отнимал у них право распоряжаться имуществом, приобретенным в браке. Без согласия мужа жена не могла заключать деловые сделки, работать на государственной должности (кроме как учительницей). Если до прихода конкистадоров филиппинская женщина пользовалась большим уважением, могла стать главой деревенской общины или даже жрицей, то испанский гражданский кодекс приравнивал женщин по юридическому статусу к слабоумным и лицам, имевшим судимость.

В настоящее время «новое общество», провозглашенное после введения чрезвычайного положения в 1972 году, устранило многие из этих несправедливостей. Конституция, а также новое трудовое законодательство установили для мужчин и для женщин равные права. Кроме того, конституция предусматривает, что в случае брака с иностранцем филиппинская женщина сохраняет филиппинское гражданство. В законе о труде от 1974 года сказано: «Государство содействует возможности найти работу, способствует обеспечению полной занятости и гарантирует равные условия труда независимо от пола, расы и вероисповедания».

Ирене Р. Кортес, декан юридического факультета Филиппинского университета, отмечает большое прогрессивное значение закона о труде, но одновременно указывает и на то, что провести его в жизнь будет нелегко. «Осуществление принципов закона, —говорит она, — вызывает различные толкования проблемы равенства и неравенства между трудящимся мужчиной и трудящейся женщиной».

По данным Статистического бюро, средний недельный заработок в обследованных фирмах составлял у женщин 44 песо, у мужчин — 69. Другое авторитетное обследование, проведенное в 1973 году, показало, что месячная зарплата на ноябрь этого года составляла 168 песо у женщин, 252 песо — у мужчин. В 1974 году из 4,83 миллиона работающих женщин только 0,1 процента их занимали руководящие должности.

Новый закон о труде предусматривает декретный отпуск — две недели до и четыре после родов, который предприниматель обязан оплатить с сохранением полной заработной платы. Такое положение распространяется только на женщин, имеющих не более четырех детей. Женщинам запрещается работать в ночную смену. Предприниматель понесет наказание, если женщину подвергнут дискриминации, например если ее уволят в случае вступления в брак или в послеродовой период.

Несомненно, этот закон — явление прогрессивное, но и он, конечно, отражает несовершенство общественного строя. Семейное право сохраняет еще неравное положение мужчины и женщины. Например, минимальный возраст для вступления в брак установлен: для женщины — 14 лет, для мужчины 16. Получение обязательного согласия родителей на вступление в брак требуется: для женщин — в возрасте до 18 лет, для мужчины — до 20, а родительский совет должен приниматься во внимание женщинами до 23 лет, мужчинами — до 25. Мужчина, достигший 21 года, может жить, где ему заблагорассудится, женщина до 25 лет, если она хочет покинуть родительский дом, должна получить согласие родителей. У мужчин много и других привилегий. Вдова или разведенная женщина не может выйти замуж, когда захочет, а лишь через 301 день после смерти мужа или после развода. Замужество до конца этого срока наказуемо. Ничего подобного не существует в отношении мужчины. Хотя женщина ведет домашнее хозяйство и следит за семейным бюджетом, но, чтобы купить себе украшения или другие дорогостоящие вещи, она должна спросить разрешения мужа.

На вопрос, произошли ли какие-нибудь изменения в положении женщин на Филиппинах после Года женщины, Ирене Кортес ответила: от планов недалеко до их реализации. У нас многого ждут от недавно созданной Национальной женской комиссии. Но успех дела зависит от того, насколько правительство, общественные организации и сами женщины сумеют объединиться, чтобы осуществить свою программу.

Многогранна деятельность молодых организаций, таких, например, как союз «Новая филиппинка», выступающий в поддержку Национальной комиссии, возглавляемой Имельдой Маркос, и возникший на базе «Прогрессивного объединения филиппинских женщин». Эти организации активно включаются в борьбу за равноправие женщин и за демократические преобразования в стране, в том числе, например, за претворение в жизнь программы земельной реформы. В 1975 году эта организация стала членом Международной демократической федерации женщин (МДФЖ). В помещении федерации в Берлине висит великолепный ковер, вышитый руками женщин союза «Новая филиппинка». На нем изображены все острова их родины.

— Это, — рассказывает мне Аида Л. Дисон, одна из руководительниц союза, — лишь часть нашей деятельности. С помощью традиционных вышивок, выполняемых членами союза, мы хотим привлечь женщин к целенаправленной общественной работе и одновременно развить народные традиции.

На конференцию, посвященную Году женщины, в Берлин в составе филиппинской делегации приехала и Аида Л. Дисон, молодая очаровательная женщина и крупный общественный деятель. От имени союза «Новая филиппинка» она сделала доклад, в котором говорила о борьбе филиппинской женщины за равенство, за экономический и социальный прогресс страны.

«У нас, — сказала Дисон, — женщину часто эксплуатируют в увеселительных заведениях, которых особенно много в Маниле. Они работают помощниками массажистов в банях, обслуживают гостей в ночных барах и не имеют твердого жалованья, а лишь небольшой процент от той суммы, которую оставляет в баре клиент. Поскольку этих женщин причисляют к людям так называемых свободных профессий, они не имеют права ни на социальное обеспечение, ни на оплаченный отпуск или отпуск но болезни. Многие из помощниц массажистов, „дам по приему гостей“, идут потом на содержание к туристам, американским солдатам и состоятельным филиппинцам. Их трудности усугубляются еще и тем, что большинство из них очень молоды и наивны. Вербовщики без зазрения совести заманивают их из деревни в город, обещая там найти для них хорошую работу.

Новый закон о труде рассматривает „свободную профессию“ как незаконную, но хозяева увеселительных заведений не считаются с этим законом. Большое внимание союз уделяет женщине-работнице и крестьянке».

Аида Л. Дисон ссылается на упомянутый выше доклад, в частности на сведения о положении женщины в деревне: «В дополнение к традиционным обязанностям по хозяйству женщины вместе со своими мужьями трудятся в поле. Тяжелая работа преждевременно старит женщину. Механизация охватила еще немногие районы страны, поэтому полевые работы, в первую очередь высадка саженцев риса, прополка, удобрение почвы, уборка урожая, молотьба, — все делается женскими руками. Им тяжело, и поэтому многие из них ищут счастья в городе. Однако найти работу на предприятии не так-то просто, поэтому они нанимаются домашними работницами, и впоследствии многие оказываются выброшенными на улицу. Земельная реформа несколько улучшила условия жизни в деревне. Однако многие ее пункты, касающиеся, например, повышения производительности труда, не предусматривают профессионального обучения женщин. Вместо этого их направляют „в домашнее хозяйство“… Недавно разработанная для всей страны программа развития кооперативов также обходит женщин, поскольку членство в кооперативах предусмотрено только для главы семейства, то есть для мужа».

Аида Л. Дисон отметила успехи в области воспитания и народного образования. Уже и сейчас есть женщины, овладевшие профессиями, которые ранее считались только мужскими. Сейчас необходимо большое внимание уделять также реализации программы полного школьного обучения для всех, и в первую очередь для сельских женщин. В вопросе завоевания полного равенства большую роль будут играть традиции борьбы филиппинских женщин.

В докладе было подчеркнуто, что сами женщины должны создавать действенные организации, сами объединяться для борьбы за улучшение своих условий — «государство не станет думать об их судьбе больше, чем они сами этого хотят, и не станет тратить усилий на то, чтобы вовлечь их в активную государственную работу».

Женский союз стремится к сотрудничеству со всеми демократическими силами, женскими организациями, а также с правительством. Он выступает в защиту всех мероприятий, направленных на завоевание полного равноправия повсюду, где его еще нет.

Небезынтересна программа союза, касающаяся международных вопросов. «В целях сохранения и обеспечения мира союз „Новая филиппинка“ будет поддерживать мероприятия по борьбе с колониализмом, неоколониализмом, иностранным вмешательством во внутренние дела других стран, расовой дискриминацией. Он будет выступать в защиту права народов на самоопределение, настаивать на проведении политики нейтралитета и национальной независимости, включая ликвидацию американских военных баз на Филиппинах; будет способствовать развитию контактов, содействовать обмену визитами женских делегаций различных стран, чтобы лучше изучить общие проблемы, волнующие сегодня мир. Союз подчеркивает, что необходимо установить дружественные отношения между странами с различным общественным строем».

— Союз «Новая филиппинка», наиболее широко представленный на Центральном Лусоне, благодаря своей широкой программе пользуется успехом, — с удовлетворением отмечает Аида Л. Дисон, — и встречает все большее одобрение на других островах.

Она вспоминает письмо Хосе Рисаля «Девушкам Малолоса», отрывки из которого цитировала Имельда Маркос, выступая на международной женской конференции в Мехико.

— На рубеже нового века, — говорит Дисон, — несколько женщин из Малолоса направили петицию испанскому губернатору с просьбой разрешить им построить женскую школу, но тот неоднократно отклонял просьбу, однако женщины не отступились, и школа была открыта. Тогда-то Рисаль и написал свое знаменитое письмо. Так в лице Рисаля женщины обрели сильного союзника — мужчину. Мы и сейчас глубоко убеждены в том, что все наши цели могут быть достигнуты только в союзе со всеми мужчинами и со всеми женщинами нации.

Аида Л. Дисон подходит к полке с произведениями Рисаля, берет томик и дарит его мне.

Я открыл книгу и начал читать: «Теперь уже филиппинки не склоняют голов и не стоят на коленях; у них пробуждается надежда на будущее…» И дальше: «Все люди рождаются нагими, равноправными, без оков. Бог создал человека не для рабства, дал ему разумение не для того, чтобы он был слепым, наделил его рассудком не для того, чтобы его обманывали другие».

По островам Замбоанга — ворота Минданао

В Замбоангу нужно плыть пароходом. Я следую совету моих друзей и покупаю билет на одно из многочисленных суденышек, курсирующих между островами.

Поездка обещает быть интересной. Пароходик, построенный, видимо, еще в прошлом столетии, днем становится местом шумного, суетливого веселья. Большинство местных жителей предпочитает перебираться с одного острова на другой именно на таких вот корытах. Их, по данным статистики, не менее 68 тысяч. Они-то и обеспечивают межостровное сообщение, и без них немыслима экономическая жизнь Филиппин. Каботажный транспорт перевозит ежегодно до четырех миллионов пассажиров.

Цели у собравшихся на борту людей самые разные: одному нужно завершить сделку в Замбоанге; другой отправился с женой в свадебное путешествие; третьи едут в качестве туристов, и среди них как филиппинцы, так и иностранцы; а вот группа студентов из Манилы устроила себе экскурсию. Меня глубоко трогает судьба одной семьи из города Басилана, расположенного на острове с тем же названием. Несколько лет назад они покинули Минданао, а теперь решили возвратиться, но их ждет неизвестность. Для пассажиров этот маленький пароход на несколько дней рейса становится родным домом, и для каждого члена этой большой семьи другой пассажир — невольный участник его судьбы, надежд, мечтаний, волнений, а порой и трапез. Приятный ветерок, сопровождавший нас в пути, способствует хорошему настроению и самочувствию, так что по прибытии парохода в порт Замбоанга все покидают его с сожалением.

Порт, защищенный с моря островами, отражает деловую жизнь южнофилиппинского города. На набережной ждут погрузки товары, чтобы затем отправиться в Манилу или в другие города страны: мясо, молоко, кофе, чай, продукты из кокосового ореха, рис и пряности, табак, кожи, бревна, каучук-сырец и, само собой разумеется, почта. Еще я вижу корзины с редкими орхидеями, несколько клеток с кошками и пару племенных бычков, которые тоже собрались в путешествие. Все это лишний раз говорит о том, что большая часть грузовых перевозок по акватории Филиппин осуществляется на каботажных судах.

В 1976 году Замбоанга пострадала от землетрясения значительно больше, чем другие города. Некогда сюда пришли и поселились племена малайцев, дав местности, изобиловавшей красивыми цветами, название «Ямбунган», то есть «страна цветов». Еще и сегодня многое в городе напоминает о первых поселенцах. Часть домов, расположенных на морском побережье, а также свайные жилища на берегах реки построены по образцу древних малайских хижин, и подъехать к ним можно только на лодках. Между собой хижины связаны деревянными мостками. В этом квартале есть все, что обычно бывает в небольшом городе: парикмахерская, школа, бензоколонка для заправки моторных лодок, магазины, в которых каждый найдет все, что ему требуется.

В Замбоанге живет много мусульман, однако в последние десятилетия город привлек сюда большое число переселенцев с христианизированного севера, испанцы еще в 1635 году построили здесь крепость (кстати, единственную на юге страны, которую им удалось удержать).

Город и сегодня ассоциируется с самыми прекрасными девушками, с самыми великолепными в стране орхидеями, с самыми большими крабами островного царства, пользующимися постоянным спросом даже в Маниле, с необыкновенным филиппинским жемчугом, который находят в прибрежной зоне, и с причудливыми раковинами, такими изящными и красивыми, каких я не встречал нигде, кроме как в Замбоанге.

Замбоанга — рай для любителей раковин. Мягкий климат, воздействие морских приливов и отливов создали богатую морскую фауну. Трудно поверить, что эти раковины причудливых форм — творение природы. Они похожи на произведения великих мастеров — совершенные, исполненные фантазии, с богатой гаммой цветов. В стране насчитывают примерно 20 тысяч разновидностей раковин. Их всегда можно увидеть в витринах сувенирных магазинов, они идут на экспорт во все страны мира и украшают музеи Филиппин.

Удобное географическое положение города, прекрасная гавань, живописные окрестности — все способствует развитию Замбоанги. Сейчас в нее стремятся попасть не только люди с разных концов страны, но и многочисленные туристы.

Тасадайи — «люди каменного века»

Сенсационное сообщение о так называемых людях каменного века, обнаруженных в начале 70-х годов в девственных лесах острова Минданао, как и ряд других сообщений об особенностях культуры некоторых национальных меньшинств, сильно обогатило представление об этническом составе населения Филиппин. К меньшинствам здесь причисляют около 50 этнических групп, которые составляют примерно 20 процентов населения. К ним относятся полубродячие племена аэта, которые и сейчас еще охотятся с луками и стрелами; почти исчезнувшие племена ибеленгов, встречавшиеся только в Самбалесе на юго-западе Лусона; илонготы, в прошлом охотники за головами; калинги, пфугао, магиндапао, марапао и другие. Эти этнические группы давно известны.

А вот тасадайев еще и сегодня мало кто знает. Их обнаружили случайно летом 1971 года. Мануэль Элисальде, председатель филиппинского комитета по делам национальных меньшинств, находился в это время на юге. Тогда-то он и услышал о неизвестном племени.

Элисальде отыскал группу тасадайев в 25 человек, живущих в крайне примитивных условиях в густых лесах Южного Котабато. Жилищами им служат пещеры в горах на высоте 1500 метров. Они покидают их, лишь когда уходят на поиски пищи — съедобных листьев, цветов, плодов, а также пальм, из ствола которых достают сердцевину и деревянной толкушкой превращают ее в кашицеобразную массу. В качестве орудий труда это племя использовало подходящие камни. Огонь добывался посредством деревянного сверла. Одежда тасадайев более чем скромна: и мужчины и женщины носят узкую набедренную повязку из пальмовых листьев. Сведений об их языке пока очень мало. Известно только, что примерно половина их словарного запаса совпадает с языком небольшого соседнего племени манубе.

В рамках правительственной помощи тасадайям и манубе в провинции Южный Котабато выделено 30 тысяч гектаров земли, кроме того, им посылают продукты, железные орудия, вакцины и даже транзисторные приемники.

Однако жизнь тасадайев и манубе стала ненамного лучше, так как интерес к ним со временем ослаб, а с ним ослабло и участие.

Их все еще называют людьми каменного века, хотя орудиями из камня они пользуются лишь для того, чтобы продемонстрировать приезжим гостям, как «работал человек каменного века».

Каамулан — праздник на юге

В этот день Малайбалай — столицу провинции Букиднон — не узнать. Кажется, что все манобо и другие горные племена острова Минданао пришли в город праздновать каамулан. Женщины и мужчины облачились в праздничные наряды: на пальцах рук и на лодыжках ног — кольца, у женщин на головах пестрые повязки, украшенные цветами и бусами из полудрагоценных камней, которые они нашли в местных горах. Звучат гитары, бамбуковые флейты, гремят ударные инструменты. Символ праздника — женский головной убор, главная составная часть которого — изображение перьев легендарной птицы пагпагайок. Она жила в далекие времена, а родилась из слюны жевавшей бетель женщины. Местные люди верят в нее как в сверхъестественное существо, которое руководит их поступками, и теперь эта птица остается как бы знаком племени.

Раньше я слышал о каамулане как о празднике урожая после особенно хорошей жатвы. Но каамулан празднуют и когда звезды предсказывают благоприятный поворот каких-нибудь событий, и когда дату — вождь племени — вступает в свои права. На этот раз поводом для каамулана явился именно такой случай: дату Перино принял на себя руководство племенем.

Танцы и песни — это лишь часть программы народного торжества. В этот день приносят в жертву петухов, декламируют стихи, которые сами «а ходу сочиняют, загадывают загадки, некоторые танцоры талантливо имитируют повадки животных, особенно обезьян и лягушек. Ну и, конечно, сегодня все много едят и пьют.

Малайбалай похож на большую ярмарку. Предприимчивые городские торговцы задолго готовятся к этому Дню. Над площадями витают ароматные запахи сагэ (поджаренные на решетке кусочки мяса). Большой популярностью пользуется сок сахарного тростника, смешанный с водой и кусочками льда, и, конечно, пальмовое вино и пиво — все это помогает переносить духоту.

Новый дату восседает в большой, специально приготовленной для этого события хижине, на голове повязан ритуальный платок вождя племени. Он принимает поздравления.

Каамулан в провинции Букиднон — один из многих народных филиппинских праздников, красочных, веселых, сохранивших колорит древних традиций.

Воспоминания о перевале Тирад

Если ехать на север по шоссе в Южный Илокос, то непременно увидишь круто поднимающуюся высокую гору; илоканцы называют ее Тирад, что означает «ост. рие». Она похожа на остроконечную шляпу. В истории и легендах гора Тирад занимает особое место. Здесь похоронен один из героев филиппинской революции — самый молодой генерал революционной армии Грегорио дель Пилар. Он и его солдаты прикрыли отступление повстанцев, преследуемых американскими войсками. Пилару удалось задержать противника, и благодаря ему генерал Эмилио Агинальдо, президент первой Филиппинской республики, получил возможность уйти от преследования. Несколько дней обессилевший от голода и невыносимой жары Пилар сражался с американцами, пока его не сразили пули. После боя генерал дель Пилар, при жизни объявленный колониальными властями вне закона, был похоронен американцами на самой вершине горы, подальше от людских глаз. Враги надеялись, что таким образом им удастся предать забвению память о герое. Это случилось на заре нашего века. Но его имя и сегодня живет в сердцах многих филиппинцев. Воспоминания слились с легендой.

Некогда жил здесь великан Андог. И хотя у него были большая власть и сила, он чувствовал себя одиноко. Однажды Андог приказал своим слугам найти ему невесту. Они искали ее по всей стране и наконец в одной горной деревушке увидели девушку, которая не только была красива, по и имела массу других достоинств. Девушка согласилась выйти замуж за Андога, но, как водится в сказках, с условием: великан должен был сделать для нее шляпу из какого-нибудь плода. Великан созвал старейшин, и один из них сказал: он добудет великану нужный плод, если тот никогда не разгневает бога Кабуниана. Андог иод влиянием охватившей его любовной страсти обещал выполнить все что угодно. На следующий день оп получил шляпу из великолепной тыквы. Великан надел ее и отправился в путь. Бог Кабуниан захотел испытать Андога. Он попросил Инит (Солнце) направить на него все свои лучи. Великан взмок, пот лил с него ручьями — он обозлился и проклял Инит. Тогда Кабуниан обратился к Тудо (Дождю), чтобы тот хорошенько прошелся по Андогу. Поднялся ветер, хлынул ливень, но великан только встряхнулся и продолжал путь, смеясь над разбушевавшейся стихией. Он был так горд, что добыл шляпу для невесты, и чувствовал себя таким сильным, что даже попросил Кабуниана наслать на него еще сколько угодно врагов — ему никто не страшен.

Подобное бахвальство очень рассердило бога. Он решил показать всю божественную силу и сделал это перед самым порогом у входа в пещеру, где жила избранница Андога. Земля разверзлась и поглотила великана. Только острый верх шляпы из тыквы остался торчать на поверхности земли — это и есть вершина горы Тирад. Кабуниан был удовлетворен, отомстив за дерзость, Андог наказан. Невеста вскоре умерла от горя и тоски. Согласно другому варианту, Кабуниан сжалился над плачущей девушкой и взял ее к себе. Есть еще и третий вариант финала, по которому между Кабунианом и великаном возникает ссора на почве ревности, и Кабуниан благодаря своим божественным силам побеждает Андога.

Дождь, идущий сегодня на горе Тирад, — это, должно быть, слезы раскаивающейся красавицы.

Мы продолжаем путь на север. Цель нашей поездки — Лас-Пиньяс. Город знаменит своим бамбуковым органом. Старая церковь святого Иосифа, где установлено это сокровище, затерялась среди домов так, что, проезжая совсем рядом, ее можно и не заметить.


Бамбуковый орган в Лас-Пиньясе

Уникальный инструмент был сделан более полутораста лет назад. Когда церковь построили, органа в пей не было: для маленького городка не выделили средств, чтобы купить его в Европе. И тогда решили сделать орган своими силами и для этого использовать бамбук, росший в окрестностях. За дело взялся один монах, руководивший до этого работами по изготовлению органа для церкви святого Николая, расположенной в центре Интрамуроса.

Орган этой церкви — настоящее произведение искусства. Он прослужил почти столетие, но в 1898 году его частично повредили солдаты, присланные сюда для борьбы с патриотами и расквартированные в церкви, а затем во время второй мировой войны, когда эта церковь была разрушена при бомбардировках. В на стоящее время сохранились лишь фотографии этого неповторимого инструмента.

Монах, о котором идет речь, поселился затем в Лас-Пиньясе, где насчитывалось не более полутора тысяч жителей. Здесь он тоже взялся сделать орган. Собирать его начали в 1816 году. Для начала приняли меры, чтобы срезанные стволы бамбука — будущие органные трубы — уберечь от вредных насекомых. Потом стволы отнесли на берег и там закопали в песок для сушки и только после этого распилили их на трубы нужной длины.

Так было сделано 832 трубы; к ним добавили еще 121 трубу из олова. На сборку инструмента потребовалось несколько лет. Лишь в 1822 году орган впервые зазвучал. Меха приводились в действие вручную.

Стихийные бедствия не покидали Лас-Пиньяс. В конце XIX века город перенес три сильных землетрясения. Чудом оставшийся почти невредимым орган разобрали и перевезли на склад. Но тут обрушился тайфун, и его залило водой. Однако, поскольку это был необычный орган, церковная администрация в Маниле решила выделить средства на восстановление церкви святого Иосифа и се органа. Но когда подсчитали, во что обойдется ремонт, сумма оказалась настолько большой, что церковники в Маниле готовы были даже продать орган и заменить его фисгармонией. У Лас-Пиньяса не было средств своими силами отремонтировать инструмент, и он портился все больше и больше. Лишь в 20-х годах нашего столетия его кое-как подреставрировали.

В 1976 году бамбуковый орган полностью перебрали и отреставрировали в ФРГ. И сегодня это одна из достопримечательностей не только Лас-Пииьяса, но и всей страны.

Четыре дерева и один орех

Почти в каждой деревне на главной улице есть торговые ряды, где продают овощи и фрукты — все, что растет в данной местности. В одном ряду шесть-семь лотков с ананасами, апельсинами, картофелем, рисом, луком и т. п. Такой хороший базар есть на пути к Маниле, и поэтому каждый, кто едет из провинции в столицу, непременно останавливается, чтобы купить побольше овощей и фруктов, тем более что они здесь намного дешевле и свежее, чем в столице.

Кто в дороге откажется от приглашения выпить «молока» только что сорванного кокосового ореха? Этот напиток превосходно освежает в жару, нисколько не уступая лимонаду или пиву, он даже лучше. Ну а тому, кто все же предпочитает пиво, его может заменить слегка перебродивший пальмовый сок.

Кокосовый орех местное население называет «самым удобным плодом». Чтобы его вырастить, не требуется больших усилий. Четыре кокосовые пальмы могут прокормить одну семью.

Испанцы оказались первыми европейцами, кто по достоинству оценил кокосовый орех. А одним из первых испанских законов на Филиппинах был закон, по которому каждый крестьянин должен был отвести под кокосовые пальмы не менее 75 квадратных метров своей земли. Но филиппинцы широко использовали кокосовую пальму и до прихода испанцев. Ветками пальмы они покрывали крыши, из них же ставили изгороди, плели широкополые шляпы. Из коры пальмы добывали красящее вещество, изготавливали лекарства, веревку, а ствол шел на мебель и жилища. Полезное применение нашла даже скорлупа кокосового ореха: из нее искусно вырезали лампы и заправляли их кокосовым маслом. Мякоть кокосового ореха и сейчас один из самых любимых деликатесов. Она идет на приготовление тортов и многих изделий. Очень любят местные жители пальмовое вино (тубу). В сельской местности женщины, как и прежде, пользуются кокосовым молоком для ухода за кожей и волосами. Можно долго говорить о пользе, которую извлекают из кокосовой пальмы.

В XIX веке получаемые из нее продукты стали существенной статьей дохода во внешней торговле Филиппин. Данные за 1854 год показывают, что экспорт кокосового масла и кокосового ореха принес в казну 25 тысяч песо. И в настоящее время продукция из кокоса дает Филиппинам значительные доходы. В стране насчитывается 310 миллионов пальм, дающих ежегодно более 9 миллиардов орехов.

Филиппины поставляют на мировой рынок почти половину всей продукции, получаемой из кокосовой пальмы. Само собой разумеется, что колебания цен на сырье на мировом рынке сильно влияют на филиппинский экспорт, а тем самым на государственный бюджет страны. Это относится не только к кокосовой продукции, но и к другим видам экспортного сырья.

Мои филиппинские друзья заметили как-то, что многие филиппинцы (впрочем, как и приезжие), думают, что если дерево однажды начало плодоносить, то больше нет надобности за ним ухаживать. Можно просто сидеть и ждать, когда плод сам упадет на землю. И так будет всегда.

Подобное мнение привело к тому, что кое-где к возделыванию кокосовых плантаций стали относиться пренебрежительно, в результате значительно снизилась урожайность кокосовых пальм. Правительство вынуждено было принять меры, чтобы поднять ее. Было создано специальное Управление по делам кокосовой промышленности, предприняты шаги по увеличению экспорта кокосового масла, спрос на которое за границей, несмотря на растущие цены, очень велик. Производителям кокосовых орехов были предоставлены льготы на приобретение собственного оборудования для их первичной переработки, чтобы таким образом увеличить объем готовой продукции, идущей на экспорт. В стране ежегодно производится приблизительно 1,5 миллиона тонн кокосового масла на 28 маслобойных заводах. В настоящее время планируется строительство еще нескольких предприятий, с тем чтобы довести ежегодное производство кокосового масла до 2 миллионов тонн.

Сюда же относятся мероприятия по восстановлению продуктивности кокоса, кампании по разъяснению крестьянам методов возделывания этой культуры, борьбы с вредителями, отбора саженцев и т. п. Цены на кокосовый орех в стране растут. Небольшая миска кокосового молока сейчас стоит на несколько сентаво дороже, чем несколько лет назад. Интерес к экзотическому плоду в мире возрастает параллельно с расширением возможностей его переработки, что, несомненно, создаст более устойчивое положение Филиппин на внешнем рынке.

С духами на «ты»

В дороге без рассказов не обойтись. Бен знает массу всевозможных историй о привидениях и не исключено, что в какой-то степени верит в них. Да и кто не поверит таким вот вечером, когда машина встала, из радиатора течет, а вокруг ни души — помощи ждать неоткуда. Разводишь костер и думаешь, как бы получше скоротать ночь. Бен рассказывает о великане Капре:

— Никогда не видели его днем, потому что он бродит только по ночам. Из глаз и из носа Капре вырываются дым и огонь. Днем он прячется на деревьях, на чердаках пустующих домов или на кладбище, а в полночь швыряет камни в дома или утаскивает на деревья прохожих, которым выпало несчастье с ним повстречаться.

Разумеется, никто не видел Капре, никого он не утаскивал на дерево, и все же нет-нет да кто-нибудь из сидящих вокруг костра и кивнет слегка головой, будто сам был тому свидетелем, и вот уже заводит рассказ о каком-нибудь случае с привидениями. Человек из деревни, разжигавший нам костер, тоже вносит свою лепту. Говорит он степенно:

— Наша деревня — это всего четыре двора, собственно говоря, это даже не деревня. К нам приходил Тиньяк.

Рассказчик нерешительно, исподлобья смотрит на окружающих.

— Тиньяк — гном. У меня на родине его хорошо знают, только под другим именем. Однажды этот Тиньяк пришел со своим горшком в трактир. Вы, конечно, знаете, что горшок настоящего гнома никогда не бывает пуст, даже если из него черпает тысяча человек. Хозяин трактира был очень жадным и решил украсть у гнома горшок, крепко напоив его. Пей, говорит он Тиньяку, пусть всегда льется пиво. Но малыш разгадал намерения трактирщика. Он рассвирепел и проклял скрягу, крикнув: «Пусть с тебя всегда льет пот!» С тех пор по лицу трактирщика постоянно струится пот. Странствуя по белу свету, Тиньяк пришел и к нам. Старики встретили его приветливо и предложили разделить с ними трапезу. И тут гном в благодарность решил накормить всех из своего горшка. Это было еще при моем деде, он нам и рассказал про Тиньяка.

В эту ночь историям не было конца. Каждый своим рассказом стремился превзойти другого. Шофер сказал, что нас преследует Тик-баланг. Он испортил нам радиатор. Тик-баланг?

— Да, получеловек-полулошадь. Это он устраивает всякие козни. Однако Тик-баланг не опасен, хотя его шутки порой неприятны. Он может проколоть автомобильную покрышку, бурдюк с водой, продырявить кошелек. Живет Тик-баланг в камышах или на деревьях, и поэтому его трудно заметить.

Я делаю удивленное лицо, шутливо спрашиваю, как можно защититься от Тик-баланга. Оказывается, есть одно средство:

— Его надо перехитрить. Когда он спит, накинуть ему на шею цепь. Тик-баланг вскочит и побежит. Тогда — прыгай ему на спину и скачи верхом через долины и реки, через горы и леса, пока он совсем не выбьется из сил. Теперь можно его отпустить, и, уж будьте уверены, он исполнит любое ваше желание. Только необходимо вырвать из его головы волос. Тик-баланг будет вам и пахать, и валить лес, и отводить реки, и строить хижины, и ремонтировать дороги — словом, делать все, что вашей душе угодно.

— Может быть, он и радиатор починит?

Все смеются — мы отлично понимаем друг друга. И все же они допускают, что Тик-баланг где-то есть на свете. Кто знает! Вот он возьмет и появится когда-нибудь. И Асуанг тоже есть.

Асуанг — самое знаменитое привидение из всех, какие живут под филиппинским небом. Он может появиться в облике и женщины, и мужчины, и зверя, и насекомого. Раньше Асуанг был богом плодородия и жил на деревьях, откуда его согнал человек. С тех пор он мстит ему, высасывая при встрече кровь. Но больше всего он любит печень несчастной жертвы. Вот уж поистине ужасное привидение! Асуанга всегда сопровождает маленькая птичка Тиктик. Она предупреждает людей: без нее дело плохо, по если Тиктик где-то поблизости, бояться нечего. Асуанг может внезапно распустить крылья и взлететь. Разумеется, он хорошо видит свою жертву в темноте.


В горах Бенгета

Итак, одна история следует за другой, пока каждый, кто сидел у костра, не поверил, что хоть одно из этих сказочных существ, возможно, есть где-то, и не начал доказывать, что сам видел его или слышал о нем. Бен улыбается мне из-за догорающего костра:

— Что-то не видно Тик-баланга. Наверное, мы тут заночуем. Вряд ли кто еще поедет здесь в это время. Водители отдыхают — спят на постоялом дворе и мечтают перехитрить Тиньяка до того, как наступит рассвет. И, может быть, кто-нибудь из них обнаружит вампира в облике червячка, а потом — пустой кошелек, хотя дырки в нем не найдет. Вот тут-то уж нельзя не поверить в Тиньяка…

Горняки Бенгета

Провинция Бенгет на Филиппинах ассоциируется с медью. Добычу этого ценного металла здесь ведут различные концерны. Мы едем в Багио, и дорога проходит через владения фирмы Кеннекот. Широкую долину захватил американский медный концерн. В экспорте медь здесь занимает весьма высокое место, правда, колебания цен на капиталистическом рынке не всегда оправдывают расчеты на прибыль.

Навстречу нам идут группы шахтеров. Их легко узнать по желтым каскам. Сейчас обеденный перерыв, и они направляются домой. Выше, примерно в километре отсюда, над шахтами, раскинувшимися по всей долине, прилепились деревянные домишки горняков. Рабочие не прочь поговорить с нами, но, видно, им это не разрешается: на «виллисе» подъезжает мастер, и рабочие, снимая каски, торопливо уходят прочь. Мастер просит нас не фотографировать, не разговаривать с рабочими и ехать дальше. На заднем сиденье машины — рудниковая охрана, готовая в случае необходимости действием подкрепить вежливое требование мастера.


Игорот с оружием

Рабочий класс Филиппин, насчитывающий примерно 3 миллиона человек, еще слаб и плохо организован. Но концентрация его велика, особенно в таких местах, как Бенгет. По данным, требующим, однако, проверки, на Филиппинах инвестировано американцами 2 миллиарда долларов. Это составляет примерно две трети всех американских капиталовложений в Юго-Восточной Азии. Как правило, за каждый вложенный на Филиппинах доллар американские предприниматели ежегодно получают три доллара прибыли. Я вспоминаю слова президента Вильяма Мак Кинли, его речь перед церковной делегацией 21 декабря 1899 года, где он объяснял, почему правительство США решило завладеть Филиппинами: «Много вечеров, часто до полуночи, бродил я по коридорам Белого дома; я не стыжусь сказать вам, господа, что не раз опускался на колени и благодарил всемогущего господа за то, что он просветил и направил меня. И однажды ночью на меня снизошло просветление, я не знаю, как это случилось, но меня осенило: во-первых, мы не можем возвратить их Испании — это было бы нечестно и недостойно нас; во-вторых, мы не можем передать их в собственность Франции или Германии — это было бы неразумно и непрактично и дискредитировало бы нас; в-третьих, мы не можем их предоставить самим себе — они не способны управлять собой, это в скором времени привело бы к анархии и хаосу еще большим, чем при испанцах; в-четвертых, нам не остается ничего иного, как взять их под свою опеку, воспитать их, сделать лучше, цивилизованнее, обратить в христианство и милостью божьей сотворить для них все самое лучшее, как для членов семьи человечества, за которых умер Христос».

Захват Филиппин стал одним из величайших бизнесов американских монополий. Господа капиталисты тоже не однажды и не только по вечерам опускались на колени, чтобы поблагодарить творца за прибыли, которые приносили им Филиппины, особенно рудники, в то время как в убогих хижинах жены горняков не раз преклоняли колени, взывая к господу, чтобы он помог покончить с постыдной нищетой. Шахтеры в рудниках, приобщенные к цивилизации и христианству, проклинали судьбу, а кресты на небольшом горном кладбище напоминали о катастрофах в шахтах.

Багио — родина игоротов

Багио сегодня называют летней или второй столицей Филиппин. Двести лет назад здесь не было ни одного каменного строения, а в окрестностях охотились игороты. Сейчас их в Багио почти не встретишь. Они живут далеко в горах и приходят сюда, когда им нужно продать изделия своего ремесла или купить что-нибудь для хозяйства, а то и просто погулять по городу.

В Багио появляется все больше вещей работы игоротских мастеров. Это и искусно выполненные деревянные маски, и домотканые платки, и красиво сплетенные циновки, и шляпы, и щипцы для орехов, встречаются даже филигранные изделия из серебра.

Когда-то из Багио испанцы пытались управлять игоротами, поработить их. Но они так и не смогли этого сделать: игороты уходили в горы, а испанцы предпочитали держаться поближе к океанскому побережью. Только в середине XIX века они построили в Багио несколько зданий. В 1894 году в нем насчитывалось всего 29 домов.

Багио стал называться городом лишь в 1909 году; он окружен горными провинциями, куда входит и Бенгет с богатыми месторождениями олова, золота, серебра, а главное, меди.

Американцы, которые неважно чувствовали себя во влажном климате Манилы, в поисках оазиса натолкнулись на Багио. Но больше всего их привлекали сюда, конечно, полезные ископаемые.

Скоро в Багио обосновались банки, страховые компании, выросли отели, пансионаты, рестораны. Постепенно он приобрел облик города-курорта. Сегодня в Багио живет примерно сто тысяч жителей. Летом их число увеличивается в два-три раза. Жители Макати и Форбс-парка выстроили здесь для себя дома, не уступающие по роскоши столичным. В Багио находятся летняя резиденция и загородный дом президента.


Игоротка с татуировкой

Климат в Багио здоровый, особенно летом; поскольку город расположен на высоте около 1700 метров, здесь прохладно и нет необходимости устанавливать в домах кондиционеры.

Мы остановились в самом старом отеле, «Сосновом», построенном на заре столетия, в период начавшегося бума. Здание стоит на мощных сваях. Сосны, окружающие отель, дали и городу еще одно название — Сосновый. В это унылое время — в сезон дождей — мы были единственными гостями отеля. Воду в бассейне спустили — теперь до лета, когда в Багио вновь хлынут толпы манильцев и заполнят отель, напоминающий огромную романтическую хижину, повисшую над котловиной. Постройка, будто дерево, отмечена «кольцами», свидетельствующими о ее возрасте. По ним можно проследить этапы развития этого горного курорта: рождение и начале века, затем модернизация после второй мировой войны, когда сюда из Индокитая в «поощрительный отпуск» прибывали большие группы американских солдат, и, наконец, 70-е годы, когда к отелю было пристроено крыло, а по существу, новый отель.

На улицах города кипит работа: строят новые отели, конференц-залы, расширяют улицы, сносят старые дома. Багио хотят сделать городом конференций. Трасса Манила — Багио получила новое покрытие. Глубокие выбоины и рытвины, приводившие нас несколько лет назад в отчаяние во время поездки в горы — ведь как-никак 245 километров, — исчезли. Аэропорт Багио тоже значительно перестроен и усовершенствован, так что уже в ближайшие годы объем перевозок пассажиров значительно увеличится.

Одно время американцы вынашивали идею о переносе столицы в Багио, но отказались от нее, поскольку это было бы очень дорогостоящим мероприятием. Сегодня Багио, где некогда охотились игороты, вполне доволен своей судьбой и теми выгодами, которые приносит ему статус второй столицы. А игороты надеются расширить сбыт своих великолепных изделий, хотя они меньше, чем кто-либо другой, способны извлекать из этого выгоду. Ее получают крупные торговцы Багио и Манилы.

Балут и лечон

Гостеприимные филиппинцы! Гостю повсюду рады, его сердечно встречают и угощают, и не только в праздники. Особенно глубоко тронуло меня радушие игоротов, живущих в крайне тяжелых условиях, и, конечно, жителей трущоб Тондо.

Мои друзья часто спрашивали меня, где, как и что можно поесть, находясь в пути. В этом отношении здесь нет никакой проблемы. Благодаря кулинарному искусству и необыкновенному гостеприимству филиппинцев мне удалось попробовать многие из блюд, о которых я прежде ничего не слышал.

В городе Патеросе в июле отмечают праздник реки. Патерос знаменит своими утками, но еще большую славу он снискал благодаря балуту. Это насиженные утиные или куриные яйца, сваренные вместе с зародышем. Должен признаться, что мне он не очень понравился. Но многие из моих друзей буквально закатывали глаза от восторга, когда вспоминали балут. Говорят, будто он придает мужчинам особую силу. Патерос живет доходами от «утиного» предприятия.

В празднике реки участвуют утки, святые и большой злой крокодил. Бен, вместе с которым мы приехали в Патерос, рассказал нам, как возник этот праздник: некогда доходному утиному делу стал угрожать алчный крокодил, пожиравший уток и балутов. Оставляя жителей Патероса ни с чем, сам он толстел с каждым днем все больше и больше. Отчаявшись, патеросцы обратились за помощью к своей покровительнице — святой Марте, после чего чудовище было поймано и убито. В Патеросе отслужили обедню в честь святой Марты, которую с тех пор считают покровительницей уток и заступницей их хозяев.

Просвещенного читателя не удивит, что время возникновения этой легенды — начало XVIII века. Монахи тогда ловко использовали суеверие жителей Патероса, который был в то время маленькой деревушкой.

Праздник начинается благодарственной мессой. Затем торжественное шествие — мужчины через весь город несут к реке изображение святой Марты. На плоту, украшенном флагами и цветами, водружено громадное, чучело крокодила. И вот праздник на реке в полном разгаре. Люди с плота на берег бросают сласти, цветы, небольшие подарки, а те, кто на берегу, тоже в долгу не остаются. Все пытаются что-то бросить и что-то поймать, и часто кто-нибудь летит в воду.

Вечером все едят балут, причем в неограниченном количестве. Крокодилов, говорит Бен, здесь никто никогда и в глаза не видел, если не считать чучела, К балуту подают тубу, и поэтому вскоре то один, то другой повеселевший гость широкими,выразительными жестами начинает показывать размеры патеросского крокодила, а потом оказывается, что несколько дней назад он его видел собственными глазами.

Ифугао угостили меня изумительным блюдом — пакпаканом. Это поджаренные до золотистой корочки свиные уши в уксусном соусе. А на побережье я попробовал тамаес нга ипон. Рыбу, приправленную имбирем, луком, небольшими ломтиками лимона, заворачивают в молодые банановые листья и в таком виде варят. Из молодого кокосового ореха готовят множество десертных блюд. Особенно мне запомнился макапуно — натертая и политая сиропом мякоть кокоса.

Очень популярен на Филиппинах пансит луглуг. Он есть в любом деревенском трактире. Это блюдо дешевое и к тому же быстро готовится. Пансит луглуг — лапша, подаваемая с острым соусом и гарниром из смеси мелкой рыбешки, крабов, устриц, нарезанных кусочков постной свинины и сваренных вкрутую яиц. Он встречается в самых разнообразных вариациях во многих странах Юго-Восточной Азии, а пришел из Китая. Еще хочется упомянуть о синиганге, одной из разновидностей овощных супов с мясом или рыбой, и адобо — нечто вроде гуляша из кур или свинины (к нему подают уксус или соевый соус, основательно приправленный перцем) и, наконец, кари-кари, кушанье, при воспоминании о котором у меня текут слюнки. На Филиппинах это бычий хвост с арахисовым соусом, а к нему большая порция овощей и багоонг (местные анчоусы).

Обычно каждая женщина старается приготовить к праздничному столу побольше вкусных и любимых всеми блюд. Украшением праздничного стола по-прежнему остается лечон — поджаренный на решетке молочный поросенок. Но поскольку приготовить его стоит немалых трудов и времени, а лечона ждут всегда с нетерпением много гостей, то часто на вертел насаживают почти взрослую свинью, иной раз килограммов под шестьдесят. Вертелом здесь служит бамбуковый шест. Тушу на шесте держат над раскаленным древесным углем и постоянно поворачивают до тех пор, пока она не приобретет нужный оттенок, корочка не станет достаточно поджаристой, а мясо — нежным. В некоторых районах Манилы есть лавки, которые соревнуются между собой в искусстве приготовления лечона, стремясь заполучить побольше покупателей. Довольно часто можно видеть, как отец семейства несет домой кусок лечона, хотя холодный он уже не так вкусен. Истинное удовольствие от лечона, говорит Бен, можно получить, лишь когда жареный хрустящий кусок его подают на стол прямо с огня.

Сам Бен в восторге от коричневого соуса, приготовленного из свиной печени, уксуса и жира, который полагается к лечону.

В недавнем прошлом лечонады, где приготовляли лечон, были самыми притягательными заведениями в небольших городках вокруг Манилы. В некоторых деревнях они сохранились до настоящего времени. Лечонада — это хижина, крытая травой. Внутри на медленном огне, шипя, жарится туша, от которой отрезают куски. На современных больших базарах Манилы тоже можно купить лечон, только продается он на вес, готовится не на углях, а в электропечи, но вкусовые качества от этого будто бы не страдают. На больших базарах и сегодня лечонады — самые прибыльные мясные лавки, особенно во время праздников.

В плену у гор

Прогноз погоды всегда очень интересует филиппинцев. Его помещают на первых страницах газет, им начинаются и заканчиваются все передачи по радио. Осень — время тайфунов, и поэтому нет ничего удивительного, что сейчас, в октябре, радиослужба часто оповещает об их приближении.

Мы и не подозревали, какие сюрпризы может преподнести нам погода во время поездки в горы. Они начинаются уже в Багио. Водитель нанятого нами автомобиля, доставивший нас сюда из Манилы, категорически отказывается ехать дальше. Мы вынуждены выйти из лимузина и пересесть в джип. Цель нашей поездки — легендарные, вырубленные в скалах террасы Банауэ, на которых вот уже две тысячи лет возделывают рис. В Банауэ можно лететь вертолетом, но это очень дорого, поскольку во время тайфунов из-за большого риска компания взвинчивает цены на билеты.

Мы забираемся в джип. Багаж, включая спальные мешки, которые нам позднее очень пригодились, уже погружен. Машина трогается с места, вслед нам летят добрые напутствия друзей, однако лица их выражают недоумение но поводу нашей затеи.

Вскоре хорошие дороги остаются позади. Начинается подъем. Впереди крутой извилистый серпантин. Временами встречаются участки, выложенные булыжником, иногда даже асфальт, опять щебенка и, наконец, дорога без всякого покрытия. С левой стороны над нами то и дело нависают громадные зубцы скал.

Каменистые склоны покрыты скудной растительностью, редко можно увидеть дерево. Эрозия объявила здесь природе войну не на жизнь, а на смерть. Дождевая вода, потоками стекающая с высоты в несколько сот метров, заливает дороги.

Справа от нас открывается величественная панорама: глубоко внизу раскинулась долина, которая будет нам сопутствовать до самого Банауэ. На дне ее широкий поток несет с собой целые деревья и кустарники. То там, то тут на склонах разбросаны хижины, а между ними узкие полосы рисовых полей. Для выращивания этой культуры здесь самые благоприятные условия, и прежде всего есть вода.

Низко над долиной повисли облака; они окутали нас так плотно, что в полдень пришлось включить фары. Продвигаемся медленно. За час проехали всего 19 километров. Обломки горной породы, небольшие оползни и глубокие лужи, образовавшиеся в колеях, сильно замедляют движение. Грузовики попадаются навстречу крайне редко. От неожиданных крутых виражей у нас по спине пробегают мурашки. Часто мы вынуждены пятиться назад и искать места, чтобы пропустить встречный транспорт, так как дорога слишком узка. Облака разрываются, на какое-то мгновение дождь перестает моросить, и мы с облегчением вылезаем из джипа.

На обочине дороги, прямо над пропастью, повисла хижина. Сверху из отверстия в крыше идет дым. Рабочие, ремонтирующие здесь дорогу, поставили себе временное жилье. Они встречают нас дружным приветствием. Приезжие появляются тут редко, им всегда рады: хоть какое-то разнообразие. Тем временем похолодало; позади 800 метров подъема, и мы с благодарностью принимаем предложение выпить по глотку горячего чая. Рабочие все молодые, но, я думаю, очень смелые парни. Вчера ночью рядом с их хижиной произошел большой обвал. Пробуждение было не из приятных Днем все уже выглядело не так страшно, как им показалось ночью. Сегодня до полудня ребята расчищали дорогу, иначе наша поездка, вероятно, здесь бы и закончилась.

Дальше едем осторожнее. Джип переваливается с боку на бок, и мы чувствуем себя в нем как на судне при подходе к Маниле в восьмибальный шторм. Пошел сильный дождь. Потоки затопляют дорогу, и мы безмерно рады, когда наконец в полдень видим в стороне маленькую гостиницу, которая буквально вжалась в гору. В камине весело потрескивают дрова — мы уже научились ценить это благо. Греем над огнем руки и даже просушиваем часть промокшей насквозь одежды.

Здесь мы — единственные гости в это время года. По горной дороге проходит в основном грузовой транспорт, разве что раз в неделю проедет почтовая машина. Но на кухне для гостей всегда держат еду — несколько яиц и сушеную говядину. Темнеет рано, и вскоре мы вновь отправляемся в путь. Ехать еще часа четыре, но, если мы будем двигаться в том же темпе, потребуется много больше. Дождь льет сильнее. «Дворники» работают впустую.

Внезапно раздается грохот, затем резкий толчок, и джип останавливается. Мы не заметили дерева, лежащего поперек дороги; верхушка его повисла над пропастью. Брань и проклятия — на немецком, английском и тагальском. Неожиданно из плотной завесы дождя появляется человеческая фигура. Мужчина, вероятно из соседней деревни, пытается нам что-то сказать. Никто его не понимает, но нам и так все ясно: на огромный участок дороги обрушился кусок скальной породы. Ближайшие несколько метров засыпаны, дальше — яма. Дороги больше не существует — она просто-напросто снесена, а с ней и столбы с тонкими телеграфными проводами, связывавшими горные деревни с Багио. Поездка в Банауэ не состоится, так что наша первая попытка заканчивается на полпути. Горы говорили, предупреждали, угрожали. И нам еще повезло, что паша машина не попала под обвал. Нам ничего не остается, как повернуть назад, но и это непросто в дождь и грязь, на размытой дороге да еще в сильно нагруженном джипе. Один из нас выходит из машины и ведет ее, как лошадь, до тех пор, пока мы не находим небольшую площадку, где наконец-то можно развернуться. Мы утешаем себя: хорошо, что с нами ничего не случилось, вечером мы будем сидеть в уютной гостинице в Багио. Но и из этого ничего не получилось. На обратном пути перед самой хижиной дорожные рабочие нас останавливают, положив на дорогу большие сучья: участок в несколько десятков метров здесь также засыпало. Надежды, что сегодня днем или ночью дорогу восстановят с помощью таких примитивных орудий, как лопата, топор и сучья, нет никакой. И опять нам ничего не остается делать, как развернуться и вновь воспользоваться гостеприимством хозяина горной гостиницы.

Огонь в камине погас. Гостей больше не ждали. Воздух в зале насыщен влажной горной прохладой. Продрогшие, мы достаем свои спальные мешки, а вскоре в камине снова вспыхивает огонь. Хозяин приносит нам яичницу-глазунью с сушеной говядиной, мы добавляем к ней по глотку рома из фляжки; за всем этим быстро проходит вечер, и скоро монотонно барабанящий но крыше дождь убаюкивает нас, пленников гор.

Двое суток пробыли мы в плену. Потом дорогу на Багио расчистили, а на Банауэ она все еще оставалась закрытой. Пройдут дни, а может быть, недели, прежде чем по ней вновь пойдут машины. Нужна новая трасса через гору, а иначе население горных деревень будет отрезано от всего мира.

Когда мы возвращаемся в Манилу, над островами впервые за две недели светит солнце, и освещает оно сильно опустошенную местность. В последние дни на Филиппины один за другим обрушились четыре тайфуна. Полностью прервано авиационное и железнодорожное сообщение, парализовано каботажное плавание, у берегов островка Коррехидор, у входа в Манильскую бухту, потерпело крушение грузовое судно. В других Районах страны были сорваны мосты, много деревень залила вода, пострадали рисовые поля. Ураган поднимал в воздух автобусы и швырял их о телеграфные столбы. Многие жители столицы были вынуждены эвакуироваться в высокогорные районы. Около 500 тысяч филиппинцев лишилось крова. 71 человек погиб, несколько сотен людей пропали без вести.

Эти самые свирепые за последние 40 лет тайфуны причинили громадный ущерб. Проезжая из Багио в Манилу по еще затопленной местами дороге, мы видели целиком смытые рисовые поля.

За несколько дней до этого Теодоро Валенсия, известный манильский журналист, показывая мне набережную с великолепными пальмами (бульвар Рохаса), мечтал вслух о том, чтобы такая тенистая аллея протянулась от города до самого аэропорта. Теперь пальмы на бульваре Рохаса растрепаны, некоторые вырваны из земли вместе с могучими корнями.

В провинции Кавите высота волн, набегавших на берег, достигала 6 метров. Приблизительно в 150 километрах западнее столицы затонуло каботажное судно «Таклобан». Печален баланс четырех тайфунов — четырех примерно из тридцати, ежегодно обрушивающихся на острова. Тайфуны зарождаются в основном в Тихом океане к востоку от Филиппин и оттуда устремляются на запад, все разрушая и сметая на пути. Прогнозирование тайфунов в последние годы заметно улучшилось: в начале 70-х годов были наконец приобретены пять радарных систем и установлены в городах Сан-Матео, Себу и на острове Куйо. Естественно, они не могут воспрепятствовать движению тайфунов, но с помощью этих установок их своевременно обнаруживают в радиусе 400 километров и определяют путь передвижения, тем самым давая возможность хоть как-то подготовиться к предстоящей опасности.

Тайфуны, извержения вулканов, землетрясения на Филиппинах не редкость.

Бен пригласил нас в Тагайтай. Несколько лет назад я уже бывал здесь. Тогда вулкан безобидно высился посреди зеркального озера и, казалось, после нескольких вспышек успокоился навсегда. А теперь он неожиданно возобновил свою деятельность, и в ясные дни, когда воздух прозрачен, даже из окна отеля в Маниле можно видеть поднимающуюся струйку дыма.

Мы проезжаем по живописной местности, вобравшей в себя все многообразие растительного мира этой страны. За Лас-Пиньясом протянулись рисовые поля, плантации сахарного тростника, ананасов, кокосовых пальм, апельсиновых и манговых деревьев. Ананасовые плантации с тяжелыми колючими плодами перемежаются банановыми рощами. Филиппины — один из самых крупных в Азии поставщиков бананов.


Вулкан Тааль посреди озера

От Манилы до Тагайтая приблизительно 60–70 километров, а туристская база, откуда можно увидеть вулкан как на ладони, расположена примерно на высоте 800 метров. В ясный день, если оглянуться назад, взору предстанет Южно-Китайское море, Манильская бухта и бухта Батангас, а глубоко под нами — вулкан Тааль — самый низкий, самый маленький по размеру и самый красивый вулкан в мире. Сначала перед глазами появляется огромное озеро, образовавшееся в кратере большого вулкана, а посередине этого заполненного водой катера поднимается второй, меньший вулкан, что придает своеобразную красоту пейзажу.

В 1976 году малый вулкан после нескольких лет бездействия снова заговорил. Население окрестных деревень давно эвакуировано, доступ туда закрыт. В первый день возобновившейся деятельности вулканический пепел поднялся на высоту 2 тысяч метров. Почти все хижины и другие строения в окрестностях вулкана несут на себе следы первого извержения. Спустя несколько дней после извержения диаметр кратера увеличился до 200 метров. Наша туристская база Тааль Виста Лодж находится почти на краю первого кратера.

Внутри вулкана что-то клокочет, подземные толчки усиливаются, но никто не знает, когда произойдет следующее извержение и будет ли оно сильнее предыдущего. А это очень важно знать не только несчастным жителям деревень, чтобы вовремя эвакуироваться, но и ученым-сейсмологам.

Тааль начал активно действовать в 1965 году и целый месяц извергал пепел и лаву. В 1966 и 1967 годах он на 30 дней возобновлял свою деятельность, а в 1968 году активность вулкана продолжалась уже восемь недель. Тогда впервые базальтовая лава излилась из кратера в озеро. Почти в то же самое время начал действовать вулкан Майон, а затем в Маниле последовало землетрясение.

Филиппины расположены в тихоокеанском сейсмическом поясе, в котором насчитывается примерно 250 вулканов, проявлявших за последнее столетие активную деятельность. На Филиппинах имеется с десяток таких вулканов, пять из них находятся поблизости от густонаселенных центров. Это Тааль, Майон, Булусан, Канлаон и Хибокхибок. Опыт последних десятилетий показал, что между вулканической деятельностью и землетрясениями существует взаимосвязь.

Наиболее активная вулканическая деятельность на Филиппинах наблюдалась с 1937 по 1942 год — относительно короткий период. Самый длинный был с 1892 по 1904 год. В среднем такие периоды активной вулканической деятельности здесь оценивают в 7 лет. Все надеялись, что после извержений конца 60-х годов, может быть, хотя бы Тааль потухнет и наступит продолжительный период покоя.

Надежды оказались тщетными: через несколько дней после катастрофы, разразившейся на Минданао, где никогда, вероятно, так и не узнают точной цифры погибших в результате землетрясения и последовавшего за ним наводнения, вновь пробудился Тааль.

На стене восстановленного собора в Маниле, который представляет собой классический образец испанского влияния в многостильной архитектуре Филиппин, я обнаружил надпись, сделанную в 1958 году. Подобно учебнику истории, она датирует катастрофы, постигшие страну в разные времена: «Манильский римско-католический собор. Первый собор построен в 1581 году, разрушен тайфуном в 1582-м, пожаром — в 1583-м. Второй собор, каменный, построен в 1592 году, разрушен тайфуном, частично в 1600 году — землетрясением. Третий собор построен в 1614 году и разрушен землетрясением в 1645. Четвертый собор построен в 1654–1671 годах архиепископом Мигелем Поблете и разрушен землетрясением 3 июня 1863 года. Пятый собор создан в 1870–1879 годах архитекторами Лусиано Оливером, Висенте Серрано Салаварриа и Эдуардо Лопесом Наваррой и торжественно освящен в декабре 1879 года… Разрушен во время боев за Манилу в 1945 году. Шестой собор восстановлен в 1954–1958 годах под руководством архиепископа Манильского Руфино X. Сантоса и при поддержке населения Манилы. Фернандо Окампо, архитектор».

В 1968 году в столице произошло сильное землетрясение. Римско-католический собор (шестой) тогда уцелел, по в Маниле погибло 300 человек, еще большее число людей было ранено; многие были погребены под обломками Руби Тауэр, шестиэтажного здания муниципалитета. Во время землетрясения 1969 года в Маниле была окончательно разрушена школа, пострадавшая от предыдущего землетрясения и затем кое-как отремонтированная. «Только благодаря чуду никто не погиб», — говорит Бен. «Чудом» оказалась забастовка транспортных рабочих, из-за которой в этот день не было занятий в школе.

Почти все землетрясения послевоенного времени на Филиппинах были сравнительно слабыми (в провинции Илоило — 1948 год, в Исабеле — 1959 год, в Сорсогоне — 1954 год, в Ланаро — 1955 год, в Маниле — 1968 и 1969 годы).

Но землетрясение 1976 года было настоящим бедствием. Ему предшествовали разные по силе землетрясения в соседних странах — Индонезии, Австралии, Китае. В ночь с 16 на 17 августа, вскоре после полуночи, сильные подземные толчки потрясли остров Лусон, было разрушено много зданий. Затем последовала приливная волна высотой в 6–8 метров, опустошившая прибрежные районы. Все четыре этажа считавшегося сейсмостойким здания Хавардиэн, колледжа в Котабато, обрушились. Опорные балки поломались, как спички. Котабато, Пагадиан и порт Замбоанга пострадали гораздо больше других городов. Сила первых подземных толчков но шкале Рихтера была 8,1 балла, а эпицентр находился примерно в тысяче километров южнее Манилы, в море Сулавеси. Боясь новых землетрясений, десятки тысяч жителей острова Минданао и архипелага Сулу ушли из своих домов и раскинули лагеря под открытым небом. И действительно, несколько дней еще продолжались подземные толчки, а в ноябре опять произошло сильное землетрясение.

Сразу же начались спасательные работы. Соединения военно-морского флота и военные самолеты взяли на себя транспортировку палаток, одеял, продовольствия, медикаментов н прочего в пострадавшие районы.

Наутро правительство объявило Минданао и острова архипелага Сулу районами бедствия. На Минданао островитяне оплакивали почти 8 тысяч погибших соотечественников. Около 100 тысяч жителей прибрежной зоны и близлежащих городов лишились крова. Некоторым чудом удалось спастись из-под обломков: землетрясение застало многих спящими.

Вырванные с корнем деревья, смытые волной дома, трупы животных между уцелевшими пальмами — такова картина побережья. Мы стоим на месте, где прежде была деревня. Ее смыло первой же приливной волной. Вся прибрежная полоса выглядит так, будто здесь никогда никто не жил.

Президент Маркос, посетивший районы катастрофы, сказал, что понадобится пять лет, чтобы ликвидировать нанесенный ущерб, и потребуется по меньшей мере 200 миллионов песо ежегодно на необходимые ремонтные работы, на помощь пострадавшим на юге.

В этот трудный час филиппинский народ был не одинок. В Манилу приходило множество телеграмм с выражением соболезнования, предложениями помощи, стали прибывать первые партии товаров и продовольствия, необходимых островитянам, которые и без того живут здесь в крайне тяжелых условиях и в нужде. Но одно сообщение вызвало возмущение общественности: в Маниле в то время начались переговоры о пересмотре статуса американских военных баз Кларк-филд и Субик-бей, и представители правительства США попытались связать срочную помощь пострадавшим от землетрясения с переговорами о военных базах, го есть воспользоваться «благоприятным моментом» и оказать давление на филиппинскую сторону. «Достоин сожаления факт, — писала манильская „Дэйли экспресс“, — что американские чиновники из Ведомства международного развития опустились настолько, что стремятся извлечь политические выгоды из страданий филиппинского народа. Впрочем, такая позиция типична для многих американцев. Было бы вполне естественным, если бы президент Маркос, принимая во внимание также и отношение народа к этой американской позиции, отклонил такое „оказание помощи“». К этому мнению присоединилась «Таймс джорнэл». «Они считают, — писала она, — что имеют право диктовать свои условия, потому что на их стороне сила и большие финансовые средства. Но Филиппины не намерены поступаться своими принципами, на которые опираются их представители на переговорах, и уж тем более национальным достоинством».

Тем временем жители Минданао и островов архипелага Сулу хоронили жертвы катастрофы. Подавленные горем, они шли убирать развалины и расчищать поля, на долгие годы пораженные соленой морской водой. Прибывали новые партии грузов с товарами и продовольствием из Манилы и из-за границы — помощь пострадавшим; их встречали с радостью, но они были лишь каплей в море.

Возле одной из больниц Минданао мне повстречался старик крестьянин, на вид лет семидесяти. Впрочем, кто может точно определить возраст филиппинского крестьянина, за плечами которого столько горя? В больнице он справился о своих близких. Жена, шестеро детей и двое внуков (дети его старшей дочери, работающей в Маниле) были дома, когда на берег хлынула океанская волна. Он единственный в семье остался в живых. Больница была последней надеждой — может быть, кто-нибудь уцелел? Но и этой надежды теперь нет. Измученный, медленно побрел он по улице.

— Как же мне теперь жить? Как жить?

Это все, что старик способен был произнести. Он машинально шел к тому месту, где когда-то была его деревня, его хижина.

О происхождении масок

Несколько лет назад в Сингапуре на переливающейся разноцветными огнями Орчард-роуд открылся большой магазин, за сверкающими витринами которого можно увидеть все великолепие и богатство филиппинской экзотики — произведения мастеров, резчиков по дереву, — и среди них настоящие шедевры искусства: деревянные маски и статуэтки. Цены здесь так же высоки, как и горы, откуда привозят эти вещи, но сбыт хорош: и маски и фигурки с Филиппин пользуются за границей все большим успехом.

В Маниле цены не столь высокие, как в Сингапуре, но и здесь столичные торговцы сильно наживаются на продаже предметов прикладного искусства. Магазины Манилы ждут своих покупателей, которых привлекают выставленные напоказ деревянные фигуры воинов выше человеческого роста, в набедренных повязках и с копьями в руках.

В Багио магазины выглядят как виллы — они просторны и замечательно оформлены. Здесь много приезжих, жаждущих отдохнуть после гнетущего климата столицы, и путешествующих иностранцев. Поскольку большинство из них не решается предпринимать утомительную поездку в горы, торговля предметами прикладного искусства хорошо налажена в городе. Просторные магазины таят в себе настоящие сокровища. Многие туристы приезжают в Багио с единственной целью: купить подешевле местные изделия. Однако и здесь торговцы имеют немалые прибыли (в основном от продажи туристам игоротских резных изделий). Увеличивающийся ежегодно экспорт предметов прикладного искусства составляет также одну из доходных статей в государственном бюджете.

Беседа с энергичным торговцем из Багио дала мне некоторое представление о размахе торговли. Его главная контора, узнаю я, находится здесь, и, кроме того, у него есть договор с двумя большими магазинами в Маниле. Каждые две недели он или его помощник едут в горы, в деревни игоротов, и забирают там все, что изготовлено за последние дни. Платят поштучно за каждый предмет, над которым часто трудится вся семья, и это создает у игорота впечатление, что он хорошо заработал. Торговец привозит небольшие подарки женщинам и мужчинам, подбирает их очень тщательно, учитывая запросы и потребности жителей гор. Таким образом, между ним и «его» резчиками сложились, можно сказать, почти патриархальные отношения, часто представляющие собой не что иное, как прямую зависимость — игорота-ремесленника от торговца.

Я пытаюсь проследить пути торговли масками и статуэтками. Игороты живут в горах Северного Лусона. До 1962 года это была целая провинция, так называемая Горная. Затем ее разделили на четыре: Бенгет, Ифугао, Калинга-Апаю и Горную. Но игоротов можно встретить и в Банауэ, а маленький сонный городок Бонток, который племена, произносящие «ф» вместо «б», называют Фонток, еще и сейчас считается столицей Горной провинции.

Игороты по местным меркам живут зажиточно. Почти три столетия они сопротивлялись испанцам, не желая им подчиняться. Испанский губернатор Диего Сальедо, высадившийся в 1662 году на берег в Апарри и продолживший свой путь через Пангасинан в Манилу, с ненавистью отметил: «Позорно видеть, что все эти горы населяют игороты, владельцы золотых рудников и враги христиан».

Задолго до прибытия на Филиппины первых испанских завоевателей искусство резьбы по дереву у игоротов достигло большого расцвета. Основными же занятиями этого народа были разведение риса и горное дело, что в общих чертах сохранилось до наших дней: в горах игороты, так же как и ифугао в Банауэ, в трудных условиях возделывают рис, мужчины по найму работают на медных рудниках, принадлежащих главным образом американцам, регулярно посылая часть заработка своим семьям. Почти в каждой деревне имеются одна или несколько мастерских, где трудятся резчики по дереву. Это невзрачные сараи с крышами из гофрированного железа.


Филиппинцы — искусные резчики по дереву

Там работают дети, женщины и молодые мужчины. Старики (мужчина здесь в 45 лет уже стар и немощен) время от времени дают им советы. Резьбе по дереву дети игоротов обучаются с раннего возраста, а вот школу посещают не всегда, хотя и существует закон о всеобщем обязательном начальном обучении. Мальчики и девочки нередко остаются дома, чтобы помочь родителям и заработать немного денег.

В творчестве игоротов до настоящего времени сохранились многие традиционные элементы. Основные мотивы — это тагу — человек, бутувон — звезда, банийя — ящерица или змея, злые духи, деревья, кусты, трава. Но никогда одно изделие не бывает похожим на другое. Даже если торговец из Багио заказывает с десяток изделий на одну тему, он всегда может быть уверен, что двух одинаковых вещей не получит.

Очень большое внимание игороты уделяют также изготовлению тканей. История этого ремесла восходит к далекому прошлому, ко времени древних мумий, которые обнаружены в могильниках Тимбака и Баленгаванга.

Покрывала, жилеты, набедренные повязки, платки выдержаны в темно-синих и белых тонах с добавлением красного цвета, а у изделий калингов еще и золотистого. Сюжетом для рисунков служат предметы их повседневной жизни, однако встречаются и изображения животных, поскольку горные племена в основном анимисты. Человек изображен либо просто стоящим, либо в боевой позе. В Банауэ, в одном из помещений базара, я видел изделия из ткани с самыми разнообразными игоротскими сюжетами. Безукоризненно выполненные, будто оттиснутые, они в высшей степени оригинальны и привлекательны. Деревенские женщины продают их за гроши, и эти вещи расходятся по всему миру, демонстрируя ему филиппинскую экзотику. В Багио они стоят уже дорого, а на расстоянии одного дня пути — в Маниле — цены на них фантастически высоки.

Многие из названных сюжетов воспроизводятся у этих пародов в татуировке, которая наносится на лицо, руки и ноги, женщины иногда татуируют плечи. Мне сказали, что на плечах она заменяет платок — красиво и к тому же недорого.

Татуировку наносят пятью или десятью иглами. Здесь это так же болезненно, как и везде, и часто женщина вынуждена лечь в постель недели на две. Раньше способность вынести боль была одним из испытаний для девушки: считалось, что та, которая может вытерпеть боль при татуировке, в состоянии выполнить и тяжелую работу на рисовых террасах.

Теперь у игоротских девушек другие идеалы, они не очень охотно татуируются, в основном это делали женщины старшего поколения. Молодежь уже больше волнуют социальные проблемы. Современные юноши и девушки хорошо понимают, кто эксплуатирует их труд. Они видят, что находятся в постоянной зависимости от кредиторов и деревенских богатеев. Именно поэтому молодые люди в деревнях с воодушевлением поддерживают движение за земельную реформу и глубокие социальные преобразования.

Однако вернемся к традиционным обычаям. Что побуждает людей делать татуировку? Я спросил одного старика, почему у него на тыльной стороне кисти руки изображена лодка. Он ответил мне рассказом о своем будущем путешествии:

— Когда я умру, моя душа — кадудорса — будет продолжать жить в каком-нибудь красивом уголке земли. Она отправится в путешествие далеко, до самой долины, но там на пути ей встретится бурная река, которую та без помощи не сможет перейти. Тогда появится кутао — перевозчик, и, прежде чем переправить душу на другой берег, он посмотрит на руку, есть ли на ней рисунок лодки. Только тогда он возьмет бедную душу в лодку. Если на руке не будет рисунка, он откажет душе. Ступив на противоположный берег, все кадудорсы становятся молодыми и прекрасными, и для них начинается легкая жизнь — ни работы, ни зла, ни боли, ни забот. Владыку этого места зовут Эваган. Он — четвертый сын Хатана — кормит кадудорсу и вообще заботится о ней. Иногда родственники приглашают душу на какой-нибудь праздник. Но без татуировки такая жизнь будет приятна лишь наполовину.

Маленькая деревня, куда мы поднялись на машине, — примерно в часе езды от Багио. Сбитые из досок хижины крыты гофрированным листовым железом, выкрашенным в красный цвет. Из сарая, который стоит при въезде в деревню и обращен в сторону дороги, слышится характерный шум: работают резчики по дереву.

Мы просим разрешения подойти поближе и сфотографировать их. Подойти можно, а вот сфотографировать — с этим куда сложнее. И не потому, что девочки и мальчики в сарае слишком робки, просто они хотят заработать — мы договариваемся о цене.

Бревна для поделок сложены за сараем. Старший из группы работает снаружи, пытаясь на несколько частей расколоть толстое, примерно двухметровой длины бревно, загоняя в трещины клинья. Куски получаются сантиметров по 30. Их можно назвать заготовками. Другой мальчик отбирает полученные таким способом чурки для будущих изделий — статуэток, ложек, масок и прочего. Небольшим топориком он придает бесформенному куску дерева первые, еще грубые черты будущего изделия. Я пока не могу угадать, что это будет, но понимаю: грубая обработка заготовок — важный этап в работе. Завершается же она в сарае. Шесть-восемь мальчиков и девочек сидят прямо на земле, посередине длинная доска, на которой разложены инструменты. В руках у них долота (у кого широкие, у кого узкие), по которым они бьют деревянными молотками (простые куски дерева), и на мягкой и податливой заготовке аккуратно вырисовываются изящные, гибкие линии. Тут же сидят двое ребятишек четырех-пяти лет и внимательно наблюдают за работой старших. У одной из девочек лет пятнадцати к спине платком привязан малыш. Он спит, ритмично покачиваясь в такт движениям долота.

Каждый делает какую-либо одну вещь, пока она не будет полностью готова. Если он устал от нее, то берется за другую, тоже наполовину законченную, и продолжает работу, которая сгибает спину, требует точного глаза и высокой художественной интуиции.

К старым мотивам в изделиях сегодня прибавились новые: алтари, апостолы, сцены из Библии, хотя мастера отдают предпочтение традиционным вещам, например ножам, вилкам и ложкам — символам гостеприимства и радушия. Некоторые из них размером более метра, ручки тщательно украшены рисунками по старинным образцам. Кроме этих предметов, предназначенных, вероятно, для великанов, есть чаши и миски, бочонки, воины, работающие в поле крестьяне, рыбаки, перевозчик Кутао, эротические символы и обязательно маски. Здесь фантазия не знает границ. Маски всех размеров: от самых маленьких — они умещаются на ладони (для них используются отходы дерева, и делают их дети) — до больших, в метр величиной (демоны). Сердцевина ствола аккуратно выдалбливается — работа здесь требует особой осторожности, дерево не должно Дать трещин. Глаза и рот высверливаются, затем дерево обрабатывают долотом, пока не исчезнут неровности, после чего уже почти готовая маска полируется песком.

Раскрашивают маски не в сарае — этим занимается старик, живущий на окраине деревни. Краску он приготовляет из листьев и соков каких-то корней. Если покраску нужно сделать побыстрее, поскольку в долину понаехали вечно спешащие туристы, у которых денег куры не клюют, но которые все равно ничего в этом не смыслят, игороты красят маску обыкновенным сапожным коричневым или черным кремом.

Маски, по-видимому, родились в те далекие времена, когда верили в антинг-антинга — культовый оберег против зла, талисман, который ифугао и игороты и сейчас еще вешают на домах, впрочем как и многие народы соседних островов.

Маски в горной провинции Бенгет очень напоминают дьявола: широко раскрытые глаза, страшная пасть, из которой торчат острые зубы, устрашающее выражение длинной морды.

В Азии маски делают повсюду. Маски с гор Северного Лусона не такие пестрые, как храмовые маски из Шри Ланки. Они не так изящны, как маски с изображением правителей, создаваемые балийскими мастерами, не так стилизованы, как маски пекинской оперы.

И все же это типично азиатские маски, и из названных масок филиппинские теснее всех находятся в родстве с масками Бали и других индонезийских островов; впрочем, исторически это тоже подтверждено. Благородное искусство резьбы по дереву было принесено жителями индонезийских островов, некогда переселившимися на Филиппины. Только здесь их используют не для танцев, а скорее для отпугивания злых духов, приходящих якобы с другого берега реки, появляющихся с деревьев, из травы, из кустов. При виде маски они пугаются и исчезают и уже не могут причинить никакого зла обитателям дома. Подобная маска-талисман придает силы его обладателям.

Однако в долине маски теперь редко играют такую роль. Сегодня они приобрели для жителей долин коммерческую ценность, хотя боязливый взгляд нет-нет да и скользнет по готовым связанным и выставленным перед сараем маскам. (В Индонезии один из моих друзей поразительно сумел воспользоваться суеверием местных жителей. В горах у него был небольшой дом, который часто обкрадывали, и тогда ему пришла мысль заказать самую страшную маску, изображавшую какое-то чудовище из индонезийской мифологии, и поставить ее перед дверью домика. Больше его не обворовывали ни разу.)

К вечеру приезжает торговец из Багио. Со времени его последнего визита в горы прошло две недели. Сокровища приготовлены: несколько маленьких масок и две большие, несколько небольших статуэток, множество деревянных ложек и вилок, отбеленное дерево с выжженным на нем орнаментом в виде звезд, скромный крест.

Физиономия торговца, не ожидавшего встретить нас. в этом доме, остается непроницаемой. И даже когда он замечает очень красивую поделку, на его лице не появляется и намека на улыбку: игорот воспринял бы ее как похвалу и запросил бы более высокую цену. Игороты целиком зависят от милости скупщика, который, как бы то ни было, гарантирует им сбыт товара и регулярный заработок, каким бы скудным он ни был. Они не имеют ни малейшего представления о том, что стоят произведения их рук в Маниле, как дважды в месяц наживается на них торговец из Багио. Но даже если бы они и знали все, это не принесло бы им большой пользы: они предоставлены самим себе, не организованы, у них нет опыта сбыта и собственной системы сбыта. Поэтому игороты ведут себя очень сдержанно со случайными туристами-иностранцами и продают им лишь немногие свои изделия, так как это уменьшило бы количество продукции, которую они должны отдать торговцу из Багио, и вызвало бы его гнев. В ближайшие дни будет закончена необыкновенно красивая маска, высотой, наверное, полтора метра. Она вырезана из какого-то ценного дерева и выдержана в двух цветах — белом и светло-коричневом. Работа сделана безукоризненно и не нуждается в каких-либо поправках и дополнениях. Уже три месяца молодой человек трудится над этим произведением искусства. Он вложил в него все профессиональное мастерство, ибо резьба по дереву стала для многих игоротов профессией. Безымянное творение — ни образцов, ни дубликатов — единственное и неповторимое. Оно расцвело под небом Бонтока, в долине, где ежедневно под руками жителей гор расцветают тысячи подобных творений. Как ни бедны эти люди, как ни придавлены нуждой, все они одной большой семьей, объединенной под крышей сарая, радуются удачно выполненной вещи. И как неохотно расстаются с ней! Я спрашиваю молодого человека, учился ли он где-нибудь, совершенствовал ли свои способности в какой-нибудь художественной школе. Он снисходительно улыбается. Кроме четырех лет начальной школы в соседней деревне, он нигде не учился. Только то, что с детства сумел перенять от отца или деда, внимательно наблюдая за их работой. Конечно, у него есть способности, и он мечтает совершенствовать свое мастерство. Я поинтересовался, сколько он рассчитывает получить за великолепную маску, над которой трудился три месяца. Мастер задумчиво смотрит на почти законченную вещь и говорит: «Ну, может быть, пятнадцать-двадцать песо». Эта сумма, равная примерно пяти-восьми маркам, давно уже включена в бюджет семьи и для чего-то предназначена.

Несколько лет назад в конце деревни появилась лавка, в которой можно купить местные изделия: ткани, деревянные маски и другие вещи, вышедшие прямо из рук их творцов. Владелица лавки решила конкурировать с большими магазинами в Багио, и пока ей это удается. Несколько раз в день, говорит молодой человек, здесь останавливаются лимузины американцев, приезжающих из Манилы, чтобы «запастись товаром». Но игороты не хотят иметь с этой хозяйкой никакого дела: в погоне за барышами она платит им еще меньше, чем торговец из Багио.

Банауэ — лестница, ведущая в небо

«Над Багио и долиной Бонток небо безоблачное», — сообщает метеослужба. Итак, мы решили возвратиться в Банауэ, к рисовым террасам, с надеждой, что теперь погода будет к нам милостивее.

В Банауэ мы приехали на машине, оставив позади 450 километров. Чтобы преодолеть последние 190 километров от Багио, исходного пункта многих маршрутов такого рода, нам понадобилось 10 часов. Мы взбираемся по горной дороге, проходящей на высоте свыше 2500 метров, и с этой высоты любуемся широкой панорамой виднеющегося вдали Южно-Китайского моря. И вновь дорога спускается, вплоть до самого Бонтока. Порой мы вынуждены останавливаться: дороги во многих местах так узки, что ехать по ним можно только в одном направлении, и встречному транспорту приходится ждать. Наконец на границе Бонток — Ифугао мы опять поднимаемся на высоту 2 тысячи метров и там продолжаем наш путь до Банауэ. Дорога хорошо отремонтирована, и сейчас мы шутя вспоминаем о всех злоключениях предыдущей поездки.

Мы в стране ифугао. Ифугао — самое большое из всех населяющих эту местность племен. Еще дальше в горах, в еще более труднодоступных районах, живут бонтоки, калинги, апайо.

Банауэ — бедный горняцкий городок. В нем есть католическая церковь, а в магазинах можно купить вещи, сделанные мастерами горных деревень. Они здесь гораздо дешевле, чем в Маниле.

Поскольку в Банауэ мы приехали уже в сумерки, самую главную его достопримечательность — рисовые террасы — нам в тот день увидеть не удалось.

Наутро долина предстает перед нами во всем своем великолепии. Кажется, что склоны состоят из зеленых лестниц, уходящих далеко в небо. Рассада высажена, по-видимому, несколько недель назад. Я обратил внимание на то, как много оттенков зеленого имеют рисовые побеги. Самый красивый цвет у саженцев, когда им только несколько недель и их на днях высадили в землю, но корешки уже закрепились в ней. А когда вода, в которой рис будет стоять до самой жатвы, отражает солнце, этот светлый, радостный зеленый цвет напоминает мне весну у меня на родине. Здесь же о весне даже понятия не имеют. Над долиной висит небольшое облачко, кажется, оно лежит на вершине горы — коричневой, бесплодной скалы, покрытой едва заметной скудной растительностью. То тут, то там можно увидеть небольшие водоемы, куда собирается дождевая вода. У самого подножия горы — широкая грядка с саженцами, их потом пересаживают на подготовленные участки. Посреди грядки — классическое пугало, у которого движутся руки, ноги и голова, хотя в это раннее утро нет ни малейшего ветерка. Уникальная конструкция! От пугала к одному из небольших водоемов (примерно в пятистах метрах) отведены тонкие бечевки, которые шевелит текущая вода, приводя в движение пугало. Посевы всегда надежно защищены.

Террасы Банауэ поднимаются из долины на высоту 1700 метров, ширина каждой — 3–5 метров. Они как бы врезаются в скалу. Природа здесь недружелюбная, бороться с ней трудно, но крестьяне перехитрили неприветливую природу. Они выдолбили в скале уступы, а затем наносили плодородной земли. Террасам не менее двух тысяч лет. Ифугао тщательно и заботливо ухаживают за ними. Им пришлось испробовать много всяких способов, прежде чем удалось создать своеобразную оросительную систему. Небольшие водостоки они так подвели к террасам, чтобы вода с расположенных выше террас стекала на террасы, расположенные ниже. И все же этого оказалось недостаточно по утрам из долины водоносы начинают трудный подъем в гору. С пузатыми глиняными кувшинами обходят они поле за полем, следя за тем, чтобы корни рисовых ростков всегда были покрыты водой. В непогоду работы на рисовых полях прибавляется: нужно перекрыть путь излишней воде, стекающей с вершины горы, чтобы она не смыла саженцы, обеспечить для нее отводы.

Одни археологи, изучавшие строительную систему древних рисовых террас, считают, что им более двух тысяч лет, а другиеполагают — не менее четырех тысяч. Однако этот вопрос, как и вопрос о происхождении ифугао, остается пока не вполне разрешенным. Существует мнение, что все племя ифугао некогда прибыло сюда с индонезийских островов. Есть и такая точка зрения, что ифугао жили здесь и ранее, а строить террасы их научило небольшое племя индонезийского происхождения.

Я с удовольствием присоединяюсь к словам моего филиппинского друга Бена, который говорит, что террасы Банауэ часто называют восьмым чудом света. Поля в верхней части долины Бонток занимают площадь в несколько сот квадратных километров. Если их вытянуть в одну линию, они могли бы опоясать половину земного шара.

Народы, населяющие долину, в старые времена часто воевали друг с другом. Символом победы возвращавшихся с войны были головы их врагов. Вот почему эти народы прозвали «охотниками за головами». В Маниле их и сейчас иногда так называют. Теперь они не воюют.


Семья ифугао на острове Лусон

Много работают в поле, под палящим солнцем. Мужчины ифугао носят более чем скромную набедренную повязку, за которую заткнут топорик или нож. Долгое время эти племена жили совершенно изолированно в своем горном царстве. Они поклонялись Пуоку, богу разума, и Пили, богу, защищавшему их имущество от набегов других племен и от воров.

В Банауэ ифугао можно встретить редко. Их хижины (обычно по три-четыре) разбросаны среди рисовых полей. Больше шести стоящих рядом хижин почти не увидишь. Причина этого — нехватка площади в условиях горной местности и необходимость охранять рис, вокруг которого сосредоточена вся их жизнь.

Хижины ифугао — древнейший образец филиппинских построек доиспанского периода. В «долине ифугао» я обратил внимание на то, что эти люди строят свои жилища согласно традиции. Если в местности много деревьев, семья ищет четыре стоящие рядом дерева и спиливает их на высоте двух метров. Затем на них кладут деревянную платформу. По здесь, в долине, трудно найти четыре таких дерева.

Сурьясурате, с которым я разговорился, нерешительно приглашает нас в дом посмотреть на его житье-бытье. Он купил четыре бревна. С древесиной здесь трудно. И с топливом тоже. Его подолгу приходится искать в горах. Дети и жена Сурьясурате часто уходят за много километров от жилья, чтобы насобирать хоть немного хвороста, который они носят, завязав в платок.

В хижину ведет узкая лестница. Пол и стены из толстых досок, которые хорошо защищают обитателей от дождя и вредных насекомых. Под хижиной держат козу или даже буйволицу. Там же сложены дрова — иногда довольно большой запас. Раньше, когда не знали гвоздей, доски и балки соединяли «в лапу». Теперь появились в обиходе гвозди, и это, по-видимому, единственное новшество в быту ифугао. Настил хижины делают из бамбука и корней каких-то растений, а крышу — из срезанной и уложенной в несколько слоев травы. Для прочности пласты стягивают еще древесной корой. Из коры здесь изготовляют даже веревки, которыми скрепляют пирамидальную крышу, свисающую над всей конструкцией хижины. Сурьясурате прорезал в стене окна. Они завешаны соломенными циновками. Единственное в доме дверное отверстие также закрыто соломенной циновкой, ню большего размера.

Площадь хижины примерно 10 квадратных метров. Спальные циновки скатаны и стоят в углу. В другом углу — очаг. На нем готовят пищу, когда на улице холодно или дождливо. Жена Сурьясурате снимает подвешенную к потолку сетку с продуктами и достает оттуда немного чаю для заварки, чтобы угостить нас. Она раздувает огонь в очаге, подложив сухих дров и немного угля. Дым из очага выходит через отверстие в крыше.

На одном конце балки, поддерживающей крышу, я увидел голову буйвола. Сурьясурате сам вырезал ее из дерева. Она не только служит для украшения жилища, но и имеет культовое назначение, поскольку ифугао — анимисты. На других хижинах я заметил черепа буйволов, которые призваны отгонять злых духов. Буйвол — это своеобразный антинг-антинг — талисман против зла. В хижине Сурьясурате висит «булол» — вырезанная из куска дерева и богато украшенная голова буйвола, которой семья поклоняется как религиозному символу. Сурьясурате говорит нам, что приезжавшие сюда иностранцы заходили к нему в дом и предлагали за этот «булол» много денег, но он отказался продать его.

Суровая, полная лишений, монотонная жизнь. Ее разнообразят только праздники. Они посвящены началу посадки риса и окончанию сбора урожая. Ифугао собирают по два урожая в год. Это дает возможность как-то прожить, имея такие маленькие земельные участки. Первый в сезоне рис, который выращивается с января по июнь, называется «чинакон», второй (с августа по декабрь) — «паканг».

И вот высажен последний саженец. Спустя три недели в долине празднуют ап-пей — день успешного завершения работ. Торжество длится три дня. Сурьясурате и его семья достали растение палоке, посвященное богу Лумавигу, и с ним обходят свои поля. В корзине у них также рис, соль, мясо и рисовая водка. На каждом поле они останавливаются, молятся богу, чтобы он послал им хороший урожай, чтобы злые духи пощадили в этом году их посевы и дух тайфуна не пришел в долину. Сосед Сурьясурате несет вместо палоке крест, освященный в церкви Банауэ. Миссионеры пытались заменить местные ритуалы христианскими церемониями, но большого успеха не добились. Сурьясурате говорит мне по секрету, что в доме соседа тоже висит «булол».

Вечером многие из крестьян встречаются со своими родственниками, ап-пей продолжается. Они идут к старосте, и он совершает мангманг: в жертву богам приносится курица. Жертвоприношение сопровождается бормотанием молитв. Затем старая женщина держит над огнем курицу, пока у той не обгорят перья. Потом ее режут, чтобы посмотреть, как лежит желчный пузырь: от его положения зависит дальнейший ход праздника.

Желчный пузырь лежит так, как ему и положено лежать, а значит, все будет хорошо. Теперь уже ничто не мешает веселиться. Все много едят (рис и мясо), пьют рисовую водку.

На следующее утро мужчины собираются и все вместе идут на реку ловить рыбу. Ее сварят на ужин н будут есть со всевозможными приправами. Эта ранняя прогулка мужчин на речку обычно бывает очень веселой и затягивается до позднего вечера.

Третий день праздника — день отдыха и раздумий (тенгао). Люди идут друг к другу в гости и обмениваются подарками. Потом семьями отправляются на рисовые поля, чтобы посмотреть, как растет рис, обменяться мнениями. В этот день нельзя работать, все наслаждаются заслуженным отдыхом, а утром ифугао вступят в свои привычный ритм — нужно осмотреть поля, наносить воды, проверить, в каком состоянии запруды на террасах, выполоть сорняк, собрать топлива, осмотреть дом — не нуждается ли он в ремонте, дать корм домашней птице, продать в городе что-нибудь из готовых вещей…

Каков будет урожай? Впереди шесть месяцев ежедневной тяжелой работы. И если чинакон окажется хорошим, то в июле они повеселятся на лесле, благодарственном празднике урожая. Рис с полей снят, заново взрыхляют почву, предварительно спустив воду, и вот уже новая вода покрывает узкие поля-террасы. Сейчас сухое время года, и там, где условия для выращивания риса слишком уж неподходящие, высаживают батат. С его посадкой связан несколько странный древний обычай: когда она закончена, начинается фагфагто. Мужчины бросают друг в друга камешки. Кто получит самую большую шишку, у того урожай батата будет лучше всех, смеясь, разъясняет мне Сурьясурате суть этого обычая.

У богатых крестьян ифугао, калинги и апайо, от которых зависят подобные Сурьясурате бедняки, есть свой праздник — канао. Они устраивают его обычно после того, как урожай уже собран, или когда им удается успешно завершить какую-нибудь очень крупную и выгодную сделку.

Церемония захоронения у всех одинакова. На умершего надевают самые красивые одежды и усаживают его на стул. Спустя три дня покойника заворачивают в одеяло и несут к месту захоронения, где его опускают в вырытую могилу и забрасывают ее камнями. Сурьясурате показывает мне несколько могил «богатых» ифугао. Над одной из них возвышается холм из камней высотой 1–2 метра. Камни принесены с реки, а это нелегкое дело. Во второй половине дня устраиваются весьма скромные «поминки». Приглашаются, как правило, самые близкие родственники. Иногда танцуют бангибанг. В начале нашего века его исполняли в честь павших героев в полном боевом облачении, с копьем и дротиком в руках.

Ифугао и некоторые другие филиппинские племена, например апайо, воспринимают смерть совершенно по-иному, чем жители Манилы или Центрального Лусона. Ифугао верят, что после смерти человек продолжает жить и вкушать радости земной жизни, но уже не чувствует бега времени, не знает возраста.

Жители Банауэ мало общаются с апайо. Хозяева долины — ифугао. Человека из племени апайо редко встретишь в городе. Их изолированность послужила поводом для слухов. Говорят, будто бы они до сих пор охотятся за головами. Бывало, без всякого повода одна деревня совершала набег на другую.

Добытому трофею приписывали колдовскую силу. Головы противников насаживали на острые бамбуковые палки и, украсив цветами, выставляли перед хижинами. Мужество воинов славили песнями, а позднее они сами становились жертвами мстительного похода деревни, на которую нападали.

Сейчас апайо — вполне мирный народ, доброжелательно настроенный к жителям соседних деревень и редким в этих местах иностранцам. Основное их занятие, как и калинга и ифугао, — возделывание риса в верхней части долины Бонток. Они еще разводят скот, правда в небольшом количестве. У них по-прежнему широко распространены анимистические верования и суеверия. Так, по полету и крику птиц они делают всякого рода предсказания. Если мужчина отправился за материалом для постройки хижины и увидел куропатку, ему непременно следует вернуться, иначе его будущий дом сгорит. Если в окно хижины влетит птица (какой-то определенный вид) и затем вылетит через дверь, то кто-нибудь из членов семьи скоро умрет. Если женщина съест два сросшихся банана, у нее родятся близнецы. У кого длинные и толстые уши, тот долго проживет. Если во время постройки дома над долиной появилась радуга, работу надо прекратить, иначе кто-нибудь из членов семьи умрет. Нельзя на ночь оставлять окна открытыми — может залететь дух и убить людей. Во время работы нельзя стричь или выщипывать волосы и подрезать ногти — заболеешь. Нельзя смотреть вверх, когда сажаешь банан, иначе он вырастет слишком высоким и трудно будет срывать плоды.


Вождь племени илонготов, живущих на севе-ро-востоке Лусона

Много всяких табу есть у апайо, хотя, разумеется, они не всегда соблюдают их. Чаще всего они вспоминают о них, когда выполняют какую-нибудь неприятную работу по хозяйству.

А охота за головами ушла в область преданий. Одно из них я слышал в Банауэ. Много-много лет назад жил очень храбрый молодой человек Ангиобан. И жила девушка Бандиянг, в которую Ангиобан был влюблен. Однако большим успехом он у нее не пользовался. И все же Ангиобан решил во что бы то ни стало жениться на девушке. Он ухаживал за ней двенадцать лет. Однажды, совершенно отчаявшись, он пришел к ней вечером и попросил ее руки. Девушка начала придумывать одну отговорку за другой, чтобы только не выходить за него замуж, но Ангиобан; настаивал на своем, и тогда Бандиянг сказала:

— Твое желание исполнится, если ты достанешь мне голову и оружие одного из наших врагов.

И Ангиобан отправился в чужую деревню. Приблизившись к хижинам, он спрятался в засаде. Когда рано утром один из врагов проходил мимо, Ангиобан выскочил и убил его, захватив оружие, которое, по обычаю тех мест, мужчина всегда носил с собой. Ангиобан возвратился в дом Бандиянг и принес ей добычу. Собрались люди, чтобы весело отпраздновать победу Ангиобана, а позднее состоялась свадьба.

Спустя некоторое время Ангиобан обнаружил, что жена обманывает его с соседом. Еще раз убедившись в неверности жены, он решил убить и ее, и ее возлюбленного. Ангиобан устроил праздник и пригласил всех соседей. В самый разгар веселья он закрыл окна и вылил на очаг ведро воды, отчего в доме начался переполох. В это время и были убиты Бандиянг и ее любовник, которому Ангиобан отрезал голову.

Подобные истории ходят по кругу — вечером, при свете керосиновой лампы и огня в камине — в одной из гостиниц Банауэ. А внизу, на плато, стоит вертолет, прибывший утром из Манилы с группой американских туристов, чтобы через сутки отвезти их назад. Вымысел и правда, прошлое и настоящее — все смешалось! Наутро мы тоже упаковываем вещи: отправляемся в обратный путь: Банауэ — Бонток — Багио — Манила. Он займет два дня.

Позади остается долина, где живут ифугао и другие племена, чьи предки построили своими руками лестницы в небо — восьмое чудо света. Сейчас они бедны, как и прежде. А они, несомненно, внесли свой вклад в развитие мировой культуры!

Разговор со временем. Товарищ Фелисисимо Макапагал

Моя беседа с Генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Филиппин состоялась в 1976 году, в то время, когда с изменившимся соотношением сил в мире вынуждены были считаться и на Филиппинах. Президент Маркос совершил официальную поездку в Москву, с СССР были установлены дипломатические отношения. В Маниле принимали заместителя министра иностранных дел Социалистической Республики Вьетнам Фан Хьена. Отношения между Филиппинами и Вьетнамом были нормализованы. Намерение филиппинского правительства продолжать курс, направленный на национальную независимость, и поставить под национальный контроль американские военные базы обеспокоило Вашингтон. Круги, задающие тон в американском правительстве, вошли в контакт с представителями ультраправой и ультралевой оппозиций на Филиппинах. Можно полагать, что в 1976 году президент Маркос перестал рассматриваться в США как «свой» человек. Между тем референдум того же года выразил одобрение мероприятиям президента, преобладающим числом голосов поддержав введенный им четыре года назад закон о чрезвычайном положении и проведенные в связи с этим законом реформы.

Товарищ Макапагал, здоровье которого сильно подорвано годами подпольной борьбы, говорит медленно, с трудом. Это его первое интервью с тех пор, как в 1974 году партийное руководство вступило в переговоры с президентом. Фелисисимо Макапагал говорит на пилипино, хотя хорошо владеет английским.

Переговоры между партийным руководством и президентом, состоявшиеся в октябре 1974 года в президентском дворце Малаканьянг на берегу Пасига, привели тогда к соглашению, которое уже за истекший период дало свои плоды. Партия заявила, что она поддержит некоторые реформы правительственной программы, а президент издал указ об амнистии всех членов Коммунистической партии Филиппин и бойцов ее вооруженных отрядов.

Так закончился почти полувековой период подполья. Правда, в последние десятилетия в некоторых кругах национальной буржуазии политика преследования правительством компартии подвергалась сомнению. А противники демократического и независимого развития Филиппин как внутри страны, так и за рубежом всячески поносили соглашение 1974 года о национальном единстве между партийным руководством и правительством, поскольку оно декларировало фактическую легализацию Коммунистической партии.

Сам факт, что я могу открыто беседовать с Генеральным секретарем компартии в одном из фешенебельных отелей столицы, на мой взгляд, свидетельствует о положительных переменах, происшедших за пять лет, то есть после моего первого посещения Манилы. Товарищ Макапагал дал оценку внутреннего положения страны после 1974 года, сказав, что перемены, которые произошли на Филиппинах после подписания соглашения, являются в основном результатом возросшей мощи революционных сил в социалистических и капиталистических странах, а также в странах, добившихся национальной независимости. Изменившаяся ситуация в мире оказала влияние на формирование новой позиции правительства в вопросах, касающихся внутренней и внешней политики страны. Партия поддерживает стремление правительства к миру, прогрессу и нейтралитету, так как борьба за мир и нейтралитет — это борьба против империализма.

Товарищ Макаиагал высоко оценивает успехи, достигнутые на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе, полагая, что этот успех имеет для Филиппин важное значение, ибо воля Европы к миру и безопасности в равной мере соответствует интересам безопасности в Азии.

Генеральный секретарь говорит, что во внешней политике произошли большие изменения. Поездка президента в Москву и визит вьетнамского представителя в Манилу — лишь примеры прогрессивной тенденции, наблюдающейся во внешней политике и играющей существенную роль для правительства и для народов Филиппин. В этом смысле партия полностью одобряет и поддерживает перспективную программу правительства.

В ходе беседы он упоминает об интенсивной злостной пропаганде против социалистических стран и Коммунистической партии Филиппин, которую развернули в последние годы империалисты. Я, кстати, замечаю, что даже информация по важным проблемам, затрагивающим непосредственно азиатские страны, тщательно профильтровывается, подается в искаженном виде, а иногда и просто утаивается от филиппинского читателя различными американскими агентствами, преследующими на Филиппинах свои империалистические цели.

Некоторое время назад сообщения о IX съезде СЕПГ, а также о Берлинской конференции коммунистических и рабочих партий Европы были сфабрикованы по известного рода образцу и в грубо извращенном виде переданы западными телеграфными агентствами, затем были опубликованы в манильской печати. Товарищ Макапагал указывает на то, что после установления дипломатических отношений с социалистическими странами эта враждебная пропаганда дискредитирует себя в глазах народа. Новые отношения с социалистическими странами будут способствовать экономическому развитию Филиппин; можно надеяться, что это поможет строить экономику, освободив ее от традиционной зависимости от капиталистических стран.

Народ узнает правду о коммунистах и социалистических странах. До последнего времени империалистическая пропаганда внушала народу, что коммунисты — всего-навсего смутьяны, а социалистические страны — плохие страны. Новая позиция правительства, занятая в отношении социалистических стран, теперь опровергает эту ложь. Товарищ Макапагал подчеркивает, что с установлением дружеских отношений с социалистическими странами окрепнут революционные силы на Филиппинах. Например, посредством культурного обмена филиппинцы смогут получить представление о действительности реального социализма, а граждане социалистических стран — познакомиться с Филиппинами. Результатом этого будет взаимопонимание, а оно откроет путь к достижению мира на земле. Укрепление этих отношений будет способствовать политике разрядки напряженности и мирного сосуществования государств с разным общественным строем.

В области внешней политики партия, например, поддерживает намерение правительства примкнуть к движению неприсоединения. На состоявшейся в 1976 году в Коломбо конференции неприсоединившихся стран на высшем уровне Филиппины были уже представлены в качестве наблюдателей. Товарищ Макапагал еще раз возвращается к вопросу безопасности в Азии. Хотя ощутимых результатов пока не наблюдается, тем не менее существует прямая необходимость продолжать кампанию за безопасность в Азии.

Генеральный секретарь уточняет позиции партии по отношению к АСЕАН, членом которой Филиппины являются с момента ее основания и в которую входят также Индонезия, Сингапур, Малайзия и Таиланд, и подчеркивает, что развитие последних лет показало, что стремление империалистических великих держав подчинить себе АСЕАН и использовать ее в своих целях не увенчалось успехом.

Товарищ Макапагал выступает против политики правительства в отношении транснациональных корпораций и иностранных капиталовложений. Эти корпорации, добавляет он, не могут способствовать прогрессивным изменениям в стране, в особенности развитию национальной экономики. Товарищ Макапагал считает, что большое значение имела бы национализация жизненно важных для экономики страны отраслей промышленности, и подчеркивает, что в этом отношении правительство уже предприняло кое-какие шаги, в частности, в области нефтяной, энергетической промышленности и водоснабжения.

Самым значительным из серии социально-экономических преобразований, осуществляемых правительством президента Маркоса в последние годы, является аграрная реформа, положительные результаты которой я уже имел возможность наблюдать в обширных и плодородных рисоводческих районах острова Лусон. Коммунисты страны многие десятилетия постоянно выдвигали требование проведения аграрной реформы, они боролись за это с момента основания партии, то есть с 1930 года.

При всей ограниченности, которая присуща этой реформе, она является основой для сближения точек зрения Коммунистической партии Филиппин и правительства Маркоса. Товарищ Макапагал анализирует эту связь, неоднократно подчеркивая, что провозглашение аграрной реформы повлияло на позицию КПФ в оценке деятельности правительства, а также на решение партии вступить в переговоры с правительством, которые и привели к известному соглашению, соответствующему национальным интересам.

Генеральный секретарь сказал, что партия с самого начала вела борьбу за осуществление прогрессивной аграрной реформы. Это и послужило причиной переговоров с правительством президента Маркоса. Несмотря на то что реализация реформы идет медленно, партия верит, что она улучшит положение масс, и призывает массы поддержать эту реформу. Правительство ввело систему барангаев, что может стать путем к более широкому и демократическому участию народа в осуществлении правительственной программы.

При этом партия ни в коей мере не упускает из виду негативные стороны капиталистического пути развития производства и общественных отношений. Она учитывает, что действия и намерения внутренней и внешней реакции, открыто борющейся против Маркоса и объявленного им в 1972 году чрезвычайного положения, имеют главную цель: нанести удар но самой сущности программы реформ в стране и ликвидировать начавшийся уже процесс преобразований.

В заключение товарищ Макапагал характеризует основные черты объединенного фронта реакции, подчеркивая, что столь важная аграрная реформа имеет множество противников — это правые и ультралевые силы, помещики и крупные землевладельцы.

Исключительно большой сплоченности своих рядов Коммунистическая партия Филиппин добилась в предшествующие второй мировой войне годы. В 1938 году президент Кесон был вынужден даже отменить закон о запрете партии.

Во время войны КПФ участвовала в организации антияпонской народной борьбы, в которой она понесла большие потери.

Товарищ Крисанто Эванхелиста, председатель партии, как и некоторые другие товарищи из партийного руководства, был арестован японской тайной полицией и после жестоких пыток казнен в форте Сантьяго, так как отказался сотрудничать с японским фашизмом. В 1942 году партия вошла в Единый фронт, в котором руководимые ею партизанские отряды сплотились в Народную антияпонскую армию (по-тагальски — «Хукбонг байян лабан са Хапон», сокращенно Хукбалахап). Ее солдаты назывались хуками. К этому фронту примкнули и другие демократические слои населения. Хукбалахап наносила весьма чувствительные удары японским агрессорам, особенно на Лусоне. Уже в 1942 году здесь были освобождены несколько районов и учреждены демократические органы самоуправления. В это же время появились первые ростки демократической аграрной реформы: партизанами были конфискованы земли коллаборационистов. Партия предложила американским отрядам, оперировавшим на этой же территории, объединиться в борьбе против японских интервентов. Однако уже в те трудные годы обозначилось стремление американского военного командования на Дальнем Востоке (ЮСАФФИ) погасить партизанское движение. Хотя отдельные случаи сотрудничества между отрядами Хукбалахапа и американскими офицерами и имели место, но они были слишком редкими, поскольку американская штаб-квартира не допускала этого. Макартур издал даже специальный приказ, запрещавший американским офицерам какое бы то ни было сотрудничество с Филиппинской народной армией. США враждебно отнеслись к таким мероприятиям Хукбалахапа, как экспроприация земельных владений коллаборационистов и создание демократических органов самоуправления на Лусоне. Они даже преследовали отряды Хукбалахапа, заманивая их и засады. Для ведения этой тайной войны американское командование использовало своих агентов, прошедших специальную подготовку ведения боевых действий в Джунглях. Таким образом, борцам-патриотам пришлось вести настоящую войну на два фронта.

История КПФ в послевоенные годы — это история непрекращающейся борьбы за права народа, это постоянное отражение откровенных попыток разгромить партию, это, наконец, очищение от ревизионистских, оппортунистических и левосектантских элементов.

Партия в настоящее время все же получила возможность работать легально, в пределах ограничений, предусмотренных законом о чрезвычайном положении. В сфере ее деятельности — промышленные предприятия, рудники, деревни, университеты, школы, административные учреждения. Центральная задача партийной работы — сплочение всех патриотических сил. Коммунисты рассматривают политику классовых союзов, то есть объединения своих сил с силами левых, демократических и патриотических организаций страны, как важное средство борьбы за национальные интересы филиппинского народа. Таким образом, вступая в сотрудничество с правительством, партия исходила из твердых, принципиальных позиций. В основе ее действий лежит конкретный анализ внутри- и внешнеполитических условий.

В числе руководящих деятелей партии, выступивших на большом митинге, состоявшемся после подписания соглашения между КПФ и правительством, был и товарищ Макапагал, который заявил, что существующая в стране ситуация требует не вооруженной борьбы, а активного участия народа в реализации социальных реформ. Эти реформы позволяют расширить рамки социальной справедливости и создать предпосылки для улучшения жизненного уровня народа.

15 ноября 1976 года в Алиага состоялся митинг, на котором выступил товарищ Макапагал. На нем собралось более 50 тысяч крестьян. Здесь же выступил и президент Маркос, который заявил, что осуществление социально-экономической программы возможно только совместными усилиями, что выдвинутая им программа аграрной реформы может быть реализована лишь в том случае, если удастся подавить сопротивление крупных землевладельцев.

Основная позиция КПФ была сформулирована в документе Центрального комитета, опубликованном во время переговоров 1974 года под заголовком «Позиция КПФ по основным вопросам режима чрезвычайного положения», в котором говорится, что главная задача борьбы КПФ и всего рабочего движения на Филиппинах состоит в том, чтобы создать истинно демократический политический, экономический и социальный порядок в стране. КПФ рассматривает институты правления, учрежденные правительством, как шаг вперед к более широкому участию масс в политической жизни страны. Желательно, чтобы эти новые политические институты, заменившие двухпартийную систему, способствовали широкому и беспрепятственному вовлечению граждан страны в активную политическую жизнь для организованного участия их в решении насущных социальных проблем. КПФ считает, однако, что расширенные политические рамки не дадут ничего нового по сравнению со старыми системами правления, если не будет признано право КПФ как самостоятельной политической партии легально проводить работу среди пролетариата.

КПФ потребовала признания себя в качестве легальной политической партии, обладающей всеми демократическими правами, освобождения всех ее членов из заключения и безоговорочной амнистии для ее руководителей. Президент согласился удовлетворить требования партии и приступить к их осуществлению сразу же после подписания соглашения в 1974 году.

КПФ осуждает сегодня действия объединенного фронта противников президента Маркоса, прикрывающихся требованием «восстановления демократии», на самом же деле готовящихся к свержению правительства и новому наступлению против КПФ. Партия не рассматривает буржуазных соперников президента в качестве скольконибудь достойной альтернативы, а главным врагом истинной независимости филиппинского народа считает американский империализм. Соглашение, достигнутое между Коммунистической партией и президентом, направлено на укрепление национально-демократических и патриотических сил в стране.

Хуан Крус[7], касама и операция «земельная реформа»

Во время поездки по провинции Пампанга нас пригласили на церемонию освящения нового филиала Земельного банка в столице провинции Сан-Фернандо на Дженерал Исон-авеню.

Мы были не подготовлены к официальному визиту: весь день шел дождь и на наших брюках и обуви налипла глина с полей.

Однако приглашение было настойчивым и мы отправились. Сопровождавшие нас сотрудники из министерства аграрной реформы, казалось, очень обрадовались, предвкушая приятный вечер в новом банке за коктейлем; правда, они были перепачканы не меньше нашего.

Прибыл министр из Манилы, с ним — президент Земельного банка и его заместитель, все уважаемые граждане города и провинции, журналисты из Сан-Фернандо и Манилы, приглашены были даже будущие клиенты банка — застенчивые, робкие, бедные крестьяне, неловко чувствующие себя в платках, хотя и очень красивых, не привыкшие к такому вниманию. Нас поблагодарили за то, что мы пришли, ибо все происходящее здесь связано с большими переменами в определенной части филиппинского общества.

Аграрную реформу я рассматриваю как большое достижение, как самый крупный шаг в социально-экономической жизни Филиппин за последние годы. Жестокая система землепользования преобладает на Филиппинах по сегодняшний день. Испанские завоеватели ввели в этой стране систему энкомьенды (права на пользование землей с проживающими на ней аборигенами), которая позволяла господствующему классу и чиновной администрации присваивать себе право властвовать на огромных территориях; это право должно было увековечить крупное землевладение, равно как и страдания безземельных филиппинцев. Колониальные власти способствовали закреплению земли за несколькими богатыми и влиятельными семействами и церковью.

Какие мысли волновали гостей в этот вечер на Дженерал Исон-авеню в Сан-Фернандо, когда по древнему филиппинскому обычаю освящался новый дом?

Высшие церковнослужители разных вероисповеданий один за другим дают свое благословение. Однако ничто не может скрыть того, что господствующая католическая церковь находится в состоянии серьезного разлада: с одной стороны, многие из священников ненавидят земельную реформу и тех, кто ее требует и кто ее осуществляет, с другой — они знают, что в государстве есть миллионы верующих, которые борются и молятся за земельную реформу. Миллионы, которых церковь не может позволить себе потерять.

Так проходит эта церемония: верующие и атеисты, президент банка и крестьяне, коммунисты и антикоммунисты в одном помещении, и у каждого в руках свеча. В Пампанге борьба за аграрную реформу была особенно сильной, здесь у Коммунистической партии сторонников больше, чем где бы то ни было.

Экспроприация земли — по сути, ее выкуп — обыкновенная буржуазная реформа, но это только одна сторона дела. Теперь бедняки-арендаторы получают землю, которую они до сих пор обрабатывали, а деньги на ее приобретение им одалживает Земельный банк — нововведение правительства в помощь осуществлению земельной реформы.

Конрадо Ф. Эстрелья, министр аграрной реформы, схематично набрасывает ее план: «Исходный момент абсолютно ясен. Филиппины — аграрная страна, крестьяне составляют более семидесяти процентов населения. Филиппины бедны, потому что бедны крестьяне. Если мы сможем сделать их богатыми, Филиппины станут богатой страной». Земельная реформа должна помочь ликвидировать нехватку продуктов в стране.

Министр рассказывает о первых неудачных шагах земельной реформы, которые оказались нереализованными, так как лобби в парламенте, настроенное против реформы, неоднократно проваливало эти законопроекты.

Президент Маркос объявил, что земельная реформа распространяется на всю страну. С издольной арендой теперь покончено. Крестьяне, которые были издольщиками и обрабатывали землю за часть урожая, станут отныне платить фиксированную ренту, а в перспективе будут владельцами земли. Их право оставаться на земле защищает закон. Но министр отметил, что предстоит еще многое сделать. Статистические данные 1972 года показали, что под рисом и кукурузой было занято 1,3 миллиона гектаров пахотной земли. Из них 450 тысяч гектаров, или 35 процентов, составляли землевладения площадью от 50 гектаров и выше. Под контролем и властью крупных землевладельцев оказывалось в среднем по 150 гектаров и по 420 крестьян. Таковы были феодальные черты филиппинской арендной системы, С которой покончила теперь аграрная реформа.

Однако следует сделать серьезную оговорку: хотя президент объявил, что аграрная реформа распространяется на всю территорию Филиппин, она коснулась лишь районов, где возделываются рис и кукуруза. Те территории, на которых выращивают другие культуры, она не затронула.

Земельный банк требует за предоставляемые кредиты 6 процентов. Мне показалось, что это много. Эстрелья спрашивает стоящих вокруг него крестьян, сколько они платили до этого. Оказывается, 24 процента ежемесячно. Хуан Крус платил долги, пока окончательно не разорился. Почти все присутствовавшие здесь крестьяне раньше были издольщиками; в провинции Пампанга из 100 крестьян 80 издольщиков. Менее 3 процентов всех семей провинции имеют ежегодный доход от 10 тысяч песо и больше, 7 процентов — от 5 тысяч до 10 тысяч песо, 90 процентов менее 2500 песо годового дохода, то есть 90 процентов филиппинцев живет в крайней нужде.

Эстрелья говорит, что по инициативе правительства было проведено обследование с целью установить, кто из владельцев земли, имеющих от 7 до 24 гектаров, обрабатывал ее своими руками или путем найма батраков. Таких оказалось только 3,6 процента, остальные сдавали землю в аренду. Хуан Крус, издольщик, не имел ничего, кроме собственных рук. 10 тысяч из 45 миллионов жителей монополизировали землю, жили за счет миллионов — вот суть касамы — издольной арендной системы.

Хуан Крус обрабатывает землю и собирает урожай, помещик дает семена, землю, нередко — буйвола. Было нормой, чтобы после окончания уборки отдавать помещику половину урожая. Но семье нужно было жить, и рис одалживали до нового урожая.

Понятия привычные, каждый знает: заем по системе терсиахан — 50 процентов надбавки, такипан — 100 процентов надбавки. Или, переводя на язык Хуана Круса: если он получает от помещика в долг до нового урожая 5 каванов (1 каван риса весит примерно 44 кг), то после уборки урожая должен отдать 7,5 (терсиахан) или 10 каванов (такипан). Следствием этой системы явилось чудовищное обнищание издольщиков, часто десятилетиями не получавших от помещика ни одного сентаво; они даже не знали, насколько велик их долг, и бывало так, что после смерти отца долг ложился на сына, который должен был выплачивать его всю свою жизнь. Время между севом и уборкой урожая было самым трудным. Хуан Крус вынужден был идти к ростовщику, чтобы иод огромные проценты получить самое необходимое, причем в сельской местности помещик и ростовщик зачастую являли собой одно и то же лицо.

Ставки расчетов по ссуде меняются в пределах от 50 до 400 процентов; эта система включает в себя прочно укоренившиеся порядки: такипан — два кавана риса за один одолженный; талинда — три кавана риса за два одолженных; терсиахан — четыре кавана риса за три одолженных. Если долг ростовщику не мог быть уплачен после сбора урожая, то этот долг увеличивался вдвое.

В провинции Батаан до недавнего времени было принято, что помещик удерживал 20 процентов урожая в качестве арендной платы и еще 20 процентов за «рост урожая». Остаток, то есть 60 процентов, он делил пополам — половину себе, половину издольщику, а из этих 30 процентов тот должен был отдать какую-то часть помещику — возвращал долг.

Такая система основательно разрушает сельское хозяйство, но вместе с тем революционизирует крестьян.

У Филиппин много названий, которые передают красоту и плодородие этой страны, по для Хуана Круса все богатства ее сотни лет оставались недосягаемыми. В таком же положении находились, да и сейчас находится сельскохозяйственные рабочие, безземельные крестьяне и арендаторы на обширных плантациях сахарного тростника, а также на кокосовых и табачных плантациях.

В Сан-Фернандо и вокруг него как будто бы ничего не изменилось за те пять лет, которые прошли после моей первой поездки на Филиппины: также идет дождь, “а рисовых полях работают крестьяне. Однако здесь большая часть рисовых полей уже не принадлежит помещикам. Класс крупных владельцев рисовых земель ликвидирован. С нами приехала Урдотия Нунаг, специалист из министерства аграрной реформы, которое имеет свое отделение в главном городе провинции. Я прошу ее рассказать, что значит аграрная реформа для провинции Памианга.

— Крестьяне, — говорит она, — получили землю, и в связи с этим условия владения землей кардинально изменились в пользу крестьян.

— Я слышал, что так называемая операция «земельная реформа» проводилась по-разному?

Урдотия Нунаг разъясняет мне ее особенности: — Критерии были следующие: если речь шла о частной земле, сданной в аренду, площадью, превышающей семь гектаров и засеянной преимущественно рисом или кукурузой, то арендаторы могли получить максимум три гектара орошаемой земли под рис и кукурузу или пять гектаров неорошаемой — также под рис и кукурузу. Установлена твердая цена на землю. Она равна стоимости двух с половиной нормальных урожаев за последние три года.

Далее она объяснила мне, как это делалось: в 1908 году урожай составил в среднем 60 каванов, в 1970 году — 70 каванов и в 1971 году — 80 каванов, то есть в среднем за три года 70 каванов. Эта цифра умножается] на 2,5, что составит 175 каванов, и на 35 (песо за каван), что дает 2450 (песо) — стоимость одного гектара.

Мне кажется, что сумма эта не так уж и велика, но для большинства крестьян она немалая, ибо далеко не все имеют сбережения. Деньги, взятые в долг на покупку земли, они должны выплачивать Земельному банку в течение 15 лет с приплатой б процентов годовых. Помещики получают компенсацию через Земельный банк: 10 процентов наличными, остальное — в акциях банка без обложения налогом, с выплатой 6 процентов дохода в течение 25 лет. Участок меньше 7 гектаров остается владельцу.

Проведение земельной реформы — очень сложное дело. Для ее осуществления понадобилось немало директив и инструкций, с которыми необходимо было ознакомить крестьян, и это делалось самыми разнообразными методами.

Министерство аграрной реформы пытается хоть как-то помочь крестьянам: дает консультации по строительству домов, по выращиванию риса и по вопросам здравоохранения; следит, чтобы при погашении долга не было допущено никакого беззакония, однако его допускают.


Крестьянин, возвращающийся с пахоты

Правительство стимулирует развитие кооперативов. Эта форма организации еще недостаточно популярна. На реке Пампанга я встречаю Доминго Лапингина, крестьянина из Силипана, у которого теперь собственная земля. 95 хозяйств объединились в кооператив, особенности которого, как я понял, заключались в том, что крестьяне здесь работают сообща и у них общее руководство. Это — простая форма кооперации, а Урдотия Нунаг помогает им советами. Отношения между инструктором и крестьянами хорошие. Доминго Лапингин широким жестом показывает на территорию от дамбы на берегу Пампанги, где мы стоим, до самой горы у горизонта и гордо говорит, что вся она принадлежит крестьянам Силипана.

— Раньше это были владения Гонсалеса, на которого мы работали и который пожирал все наши силы; на этой стороне реки ему принадлежало, наверное, около ста гектаров. Особенно тяжело было, когда река выходила из берегов и заливала посевы.

Силипан далеко не богатая деревня, хотя там есть несколько каменных домов, построенных вдоль дамбы. Все взрослые работают в поле, часто им помогают дети, поскольку река в любой момент может превратиться в разъяренного зверя, и здесь урожай больше, чем где-либо в стране, зависит от погоды.

Доминго Лапингин захотел поговорить со мной по-английски без переводчика.

— Земельная реформа, — говорит он, — хорошее дело. Мне, моей семье и всем нашим людям в Силипане теперь живется лучше.

О выплате кредита он не беспокоится. Земля в Силипане плодородная, и здесь редко бывает так, чтобы по нескольку лет не было урожая. Крестьянин широко улыбается и добавляет:

— Если бы не было наводнений, мы ездили бы на буйволах, запряженных в золотые коляски.

Однако некоторых реформа обходит стороной. Недалеко от Сан-Фернандо мы остановились, чтобы захватить сотрудника министерства аграрной реформы, который должен участвовать в судебном разбирательстве в одной конторе — филиале суда, находящегося в главном городе провинции.

Мне еще никогда не приходилось бывать на слушании подобных дел, поэтому я попросил разрешения присутствовать.

В небольшом помещении — канцелярский шкаф, письменный стол с телефоном, перед ним маленькая скамья и несколько деревянных табуреток, есть вентилятор. Председательствует приглашенный из города адвокат. Истец — молодой элегантный человек, проводивший, вероятно, свои дни в барах и отелях Манилы. Наманикюренные ногти, тщательно выглаженные брюки, модная прическа, большие темные очки, хотя в помещении из-за жары окна закрыты ставнями.

Ответчик — Аполонио Гечелль, 86 лет. Глубокие морщины избороздили усталое, загрубевшее лицо крестьянина. Я подхожу к немуи прошу рассказать мне, в чем суть спора, который здесь разбирают.

— Я должен внести арендную плату, но не могу, потому что у меня ничего нет… Из-за наводнения. Мой кусок земли находится как раз у подножия горы, а там вода стояла особенно высоко, и ничего не уродилось.

Посев пострадал от тайфуна, но помещик не хочет ждать — требует арендной платы.

Аполонио останавливает меня у выхода, достает из подвешенного на груди мешочка удостоверение члена Хукбалахапа и показывает мне. Здесь, под горой, где теперь погиб его урожай, когда-то он рисковал жизнью, заводя в засаду японский патруль. Эта провинция во время второй мировой войны была «районом хуков». Помещики бежали от опасности, многие — в Манилу, бросив землю на произвол судьбы. Организация Хукбалахап взяла на себя заботу о полях, обрабатывала их и потом поделила землю между крестьянами. Это были первые ростки настоящей земельной реформы.

Однако американские отряды разоружили членов Хукбалахапа, земля была возвращена помещикам. Уже в феврале 1945 года США перешли к массовым арестам сторонников Хукбалахапа, в том числе и в провинции Пампанга. В этой же самой провинции благодаря реформе до конца 1976 года у помещиков было изъято 24 950 гектаров, которые переданы в пользование 11 924 бедным арендаторам. Им предстоит выкупить землю у правительства в соответствии с положением. Аполонио пока к ним не относится.

Жестоко сталкиваются классовые интересы в маленькой конторе. У Аполонио нет за душой ничего. Только девятеро детей, и он их единственный кормилец.

После полудня разбирательство прерывается, адвокат предлагает нам пообедать в ближайшем скромном ресторане.

Мы беседуем. Меня интересует, как все-таки решится этот спорный вопрос. Мои собеседники считают, что в данном случае решение может быть одно: Аполонио Гечелль будет оправдан, помещику придется подождать.

Земельная реформа — это большой шаг вперед на пути развития Филиппин, однако в этот час, когда старый человек на закате полной страданий и отчаянной бедности жизни борется за свою правду, я понимаю, как далеко еще этой стране до настоящей социальной справедливости. Я вспоминаю о маленьком народе, живущем в горах на севере, у которого я был несколько недель назад. Мизерный доход от своих полей им удается немного увеличить тем, что они получают от продажи деревянных изделий, но в общем эти крестьяне составляют исключение, хотя жизнь их в горных краях отнюдь не сладкая.

Земельная реформа — хорошее начало, но это только начало. На ее пути много препятствий. Нельзя упускать из виду, что и в филиппинской деревне развивается капитализм. С одной стороны, старые феодальные общественные структуры разрушены, с другой — в деревне пытается укорениться монополистический капитал. Более того, бывшие крупные землевладельцы направляют свой капитал в промышленность. Наряду с Земельным банком существует около 700 мелких сельскохозяйственных банков. Их контролируют крупные землевладельцы, стремящиеся всеми средствами сохранить свое влияние в деревне.

Процесс дифференциации внутри крестьянства продолжается. Программа производственных кооперативов, предложенная правительством, ограничена рамками капиталистического общества, но она тем не менее прогрессивна. Многие из моих филиппинских друзей говорят, что принципы экономического сотрудничества при демократическом руководстве внутри кооперативов открывают возможности для защиты классовых интересов его членов и превращения производственных кооперативов в подлинно народные организации.

С земельной реформой связано много надежд. Необходимо тщательно проанализировать слабые стороны этого важного мероприятия, главная из которых — незначительное участие масс в процессе реализации реформы. Можно назвать и другие: администрация на местах не проявляет особого энтузиазма в этом деле, крупные землевладельцы оказывают жесточайшее сопротивление, ослабляя позиции правительства, и, наконец, реформа охватывает только земли, занятые под посевами риса и кукурузы.

Вне сферы ее действия осталось 5,5 миллиона гектаров земли, в том числе: 1,9 миллиона гектаров — под кокосовыми плантациями, 400 тысяч гектаров — под плантациями сахарного тростника, 2,4 миллиона гектаров — под различными сортами плодовых деревьев, 200 тысяч гектаров — под цитрусовыми и каучуконосами. Положение арендаторов и сельскохозяйственных рабочих вопиюще тяжелое. Необходимо, чтобы реформа распространилась и на них, однако правительство пока не решается на этот шаг.


Добыча соли

Что же касается проведения реформы на землях, занятых под рис и кукурузу, то из 914 тысяч работающих на них крестьян с октября 1972 по март 1976 года только 213 286 арендаторов получили сертификаты на владение 373 851 гектаром, то есть лишь 23 процента вместо 43 предусмотренных первоначально к этому сроку. Причинами, тормозившими осуществление этого мероприятия, нередко были ошибки при замерах земли, отсутствие документации и карт земельных участков, ню основная причина — саботаж помещиков. И, кроме того, многие крупные помещики прибегали к трюкам, «продавая» свою землю до того, как она подвергалась учету. Они переписывали ее на своих родственников и других лиц, по-прежнему оставаясь ее владельцами. Получалось, что сама по себе выдача сертификатов новым владельцам еще не могла быть гарантией успешного проведения реформы. В связи с этим все более острым становился вопрос о защите крестьян от махинаций помещиков.

Значительно большее число, чем арендаторы-издольщики, составляют филиппинцы, которые живут в сельской местности, но не имеют земли и вынуждены продавать свой труд, чтобы прокормить семью, то есть сельскохозяйственные рабочие, среди которых очень велика безработица. Под эту же категорию подпадают и сакады — рабочие плантаций сахарного тростника, а также рабочие соляной промышленности, рыбообрабатывающих предприятий и рыбаки, которых эксплуатируют крупные торговцы-оптовики. Ни одно мероприятие земельной реформы до сих пор их не коснулось, хотя именно в них заключается потенциал для развития земельной реформы.

Особое значение в земельной реформе имеет создание в будущем производственных кооперативов (самаханг-найонов). Власти определяют их как первую ступень к кооперированию, «предкооператив», объединение мелких крестьян на уровне деревни, которое призвано улучшить их жизненный уровень и способствовать решению экономических и социальных проблем деревни. Самаханг-найоны должны содействовать передаче земли бывшим издольщикам. Это находит свое выражение, например, в контроле за своевременной уплатой платежей членами кооператива, а также в распространении необходимой информации, важной для проведения реформы. Они оказывают крестьянам агротехническую помощь и распространяют знания по кооперативному делу. Они, наконец, служат как бы трамплином для перехода на более высокую ступень кооперирования, к так называемым кулисанг-байянам.

Самаханг-найоны и кулисанг-байяны важны еще и потому, что крестьяне приучаются самостоятельно решать дела кооператива, обсуждать их и отстаивать свои классовые интересы.

Реформа осуществляется в рамках буржуазного общества. Иногда ставится вопрос о жизнеспособности этих производственных кооперативов в условиях капитализма. Кооперативы, несомненно, повысят материальный уровень масс прежде всего благодаря новым экономичным методам обработки земли, использованию удобрений, отказу от посредников при покупке и продаже продуктов, а также строительству системы ирригационных сооружений и жилищных комплексов. К этому следует отнести и мероприятия по трудоустройству безработных в кооперативах.

Успехи в области создания производственных кооперативов пока еще не слишком заметны. К копну 1975 года организовано 17 350 самаханг-найонов, охвативших 78 219 крестьян; многие из них еще несовершенны. Сказывается недоверие крестьян к кооперативам, которое появилось в результате провалившихся прежде земельных реформ, а также всевозможных уловок крупных помещиков, саботирующих последнюю земельную реформу. Кроме того, распоряжения, связанные с проведением этой реформы, приходят большей частью сверху, таким образом, инициатива масс сельского населения не получает того размаха, который она могла бы иметь. Тем понятнее становятся слова генерального секретаря ЦК КПФ товарища Макапагала: «Несмотря на замедленный процесс реализации земельной реформы, партия верит, что реформа нужна массам, и она призывает массы поддержать реформу…»

Сахарная мелодия

Каждый вечер на экранах телевизоров Манилы можно видеть сияющие лица Милли Меркадо и Сонни Кортес. «Сахар утром, сахар в полдень, сахар вечерами», — поют они. Рекламная модная мелодия песенки легко запоминается. Она у всех на устах, ее поют, не вникая в смысл. Мы тоже напеваем эту мелодию по пути в «сахарную» провинцию Западный Негрос, где производится большая часть сладкого богатства страны. У сакадов, Рабочих сахарных плантаций, другой напев, и слова их песни другие: «Дети плачут от голода. Только сахарный тростник — ни риса, ни мяса. Где взять денег, чтобы накормить голодные рты?»

Эту песню спел нам сакада Самсон Олега. На плантациях «Викторьяс Миллинг», крупнейшего на Филиппинах сахарного концерна, Олета работает с 1967 года. Концерн производит половину всей сахарной продукции страны. Когда мы приехали на плантации, сакады бастовали. На страницах манильской прессы появились длинные статьи, в которых сахарная компания опровергает требования рабочих плантаций, ссылаясь на те социальные блага, которые она якобы предоставляет сакадам.

— Я не знаю, — говорит Самсон Олета, — сколько в действительности сахарные бароны заплатили за публикацию этих статей. Говорят, около двух миллионов песо. Они надеются таким образом успокоить общественность. Однако нам от этого не легче. Взять хотя бы меня. Зарабатываю всего три песо в день. И за это мне приходится резать тростник с раннего утра до позднего вечера, и так продолжается уже более пяти лет. Я все еще считаюсь сезонным рабочим, хотя это идет вразрез с инструкцией о труде. Положение моих товарищей не лучше. В асьенде Флоренсия в Пасите они работают уже тридцать лет. Это значит, что они вообще лишены каких бы то ни было прав. Наш труд оплачивается хуже, чем любой другой, и, кроме того, нас в любой момент могут выбросить на улицу. Вот почему мы бастуем!

В провинции Западный Негрос на плантациях сахарного тростника занято примерно 30 тысяч сельскохозяйственных рабочих (10 процентов всех сакадов страны). Условия труда там полуфеодальные. Впрочем, таковы они везде, где возделывают сахар и табак. Благодаря земельной реформе удалось ликвидировать некоторые злоупотребления лишь в тех районах страны, где возделывается рис и кукуруза. На сахарных же плантациях в середине 70-х годов все остается по-прежнему. И техника срезания тростника та же, что была сотню лет назад, когда сахарное производство только зарождалось: тысячи раз в день мелькает в воздухе мачете, зажатое в руке сакады.

Это чаще всего сезонные рабочие — мигранты, нанимаемые вербовщиками. Они оплачивают рабочим дорогу до места назначения, то есть до плантации, дают небольшой задаток, который сакада оставляет семье и который должен быть возвращен с ростовщическими (от 300 до 500) процентами. Таким образом, сакады эксплуатируются вдвойне: вербовщиками и помещиками. Магазины на больших плантациях и в поселках, где живут сакады, принадлежат вербовщикам, выплачивающим помещикам арендную плату и продающим товары по ценам, которые сами и устанавливают. Если рабочий заболеет, он ничего не получит, поэтому не может даже обратиться к врачу.

— У них буйволам живется легче, чем нам, — говорит Самсон Олета.

Помещик властвует на своих плантациях, как феодал. Деятельность профсоюзов на плантациях сильно ограничена. Закон позволяет сакадам быть членами профсоюза, но организованная политическая работа среди них проводится крайне слабо. По своему положению сакады не очень отличаются от крепостных. Многие из них безграмотны и не знают даже тех немногих прав, которыми обладают. Опасаясь всесильной и вездесущей власти помещиков, они не отваживаются протестовать против эксплуатации. Бывает, что за скудное питание помещик удерживает из дневного заработка рабочего почти треть. Всего несколько лет назад помещики были полновластными хозяевами в провинциях, на островах, в стране, в парламенте. Например, бывший вице-президент Лопес — один из крупнейших сахарных баронов.

Епископ Негроса Антонио Фортич потребовал улучшения социальных условий для рабочих сахарных плантаций. Он не одинок в своем стремлении помочь сакадам. В «Манила буллетин» в связи с обострением классовой борьбы председатель Центрального совета социального действия Висайев (ВИСАС) преподобный Орландо Карвахаль пишет: «Могущественный сахарный блок подслащивает свою репутацию, искажая факты… Представители сахарной промышленности выступают с заявлениями такого рода: „Пусть филиппинская и международная пресса говорит что ей угодно, но в сахарной промышленности нет эксплуатации бедных и угнетенных“. Нет эксплуатации? А что собой представляют сакады, как не жертвы несправедливости! Почему они бастуют на асьендах „Викторьяс Миллинг компани“, которую выдают за одну из лучших на Филиппинах? Почему уже более полугода бастуют рабочие сахарных плантаций в Байсе, Танхайе, Манхойде? Почему рабочие Негроса жалуются, что на асьендах не соблюдаются никакие законы о труде? И почему сахарные бароны тратят миллионы на то, чтобы поведать миру о своем великодушии, если их дела действительно так „сладки“, как они утверждают? У рабочих сахарных плантаций нет миллионов, с помощью которых они могли бы рассказать обо всем правду».

Но отнюдь не христианская любовь к ближнему побуждает священнослужителей, таких, как Орланда Карвахаль, высказываться подобным образом — ими движет страх перед эрозией насквозь продажного полуфеодального общественного порядка, который в начале 70-х годов был определен как «социальный вулкан Филиппин».

Когда через некоторое время события вынудят правительство осуществить некоторые дополнительные реформы и судьба сельскохозяйственных рабочих улучшится, еще неизвестно, как поведет себя основная масса духовенства.

Бастующие рабочие сахарных плантаций провинции Западный Негрос протягивают мне листовку. «Хотя размер, — говорится в ней, — минимальной заработной платы установлен в 4,96 песо в день, эта сумма выплачивается им за один или два дня. В остальные дни они получают самое большее 3 песо, из которых значительную часть удерживает помещик или вербовщик. Сакады не имеют оплаченного отпуска. Время болезни не оплачивается, так же как и не возмещается ущерб, понесенный в результате травмы. Все расходы, связанные с оплатой услуг врача и медикаментов, сакады должны брать на себя. Хотя сахарное управление обещало ежемесячную дотацию на оплату квартиры в размере 12 песо, сакады ее никогда не получали. Владельцы плантаций обещали рождественский денежный подарок в размере заработной платы за 20 дней. Самая большая премия, которая была когда-либо выплачена, составляла 20 песо.

Хотя управление заверяло, что дети рабочих плантаций смогут посещать школу дона Боско (кстати, за это у них вычитали бы из заработка), они так и не получили этой возможности».

В стране, где социальные противоречия так остры, примерно 500 миллионеров, 200 из них — сахарные бароны. Они сконцентрировали в своих руках безмерные богатства, которые используют для того, чтобы увеличить свое политическое влияние в стране.

Получить представление о концентрации земельной собственности в плодородной стране можно на основании всего нескольких цифр: в 1903 году 0,8 процента населения владели 35 процентами пахотной земли; в 1953 году 0,3 процента имели 41 процент пахотной земли. В 1968 году на Филиппинах было 10 764 крупных помещика, из которых 50 владели более чем тысячью гектаров, им принадлежала половина обрабатываемой в стране земли.

Известный журналист правого направления Эдвард Киунисала в начале 70-х годов совершил поездку на Центральный Лусон. О своих впечатлениях от поездки он написал в журнале «Филиппин фри пресс»: «В условиях системы издольной аренды крестьяне голодают среди изобилия. Они находятся в постоянных долгах и живут, едва сводя концы с концами. Нищета — их постоянный удел, и у них нет никакой надежды на будущее. Их дети и дети их детей обречены на проклятие жить в издольщине и страдать так, как могут страдать только издольщики. Рано или поздно бедные крестьяне осознают, что они не могут больше жить, как животные… Если крестьянин не имеет возможности жить, как человек, то уж он сможет умереть, как человек. Что потеряют издольщики-арендаторы, кроме своих цепей, бедности, унижения?.. Бесчисленное множество крестьян теперь днем земледельцы, а ночью — партизаны. Эти люди потеряли веру в то, что правительство действительно стремится улучшить жизнь бедняков».

Арендная плата на землях под сахарным тростником и сегодня составляет от 50 до 80 процентов урожая, сюда входят еще «специальные сборы», которые землевладелец требует, например, за пользование каналами или ирригационными сооружениями, а кроме того, начисляются ростовщические проценты, если издольщик из-за ненастной погоды, тайфуна или засухи не внес вовремя арендную плату. Арендная система с долговыми обязательствами приводит к тому, что невыплаченные арендные долги становятся вечными для детей издольщиков и детей их детей, и, таким образом, несколько будущих поколений уже сейчас в кабале у владельцев плантаций. Закон предусматривает максимум арендной платы — 25 процентов с урожая, но, согласно официальной статистике, до земельной реформы из примерно одного миллиона хозяйств арендаторов только 133 тысячи выплачивали арендную плату в соответствии с установленным законом размером, остальные платили больше.

Эта система прочно укоренилась, хотя сахар на Филиппинах в значительном количестве начал производиться не более ста лет назад. Производство сахара составляет 2–3 миллиона тонн в год; примерно 40 процентов потребляется в стране, остальное идет на экспорт и дает стране иностранную валюту.

До 1850 года под сахарным тростником было занято значительно меньше площадей, чем теперь. Он выращивался в основном в провинциях Себу, Панай, Пенгасинан, Пампанга и Батангас. Его скупали мелкие сельские чиновники и перепродавали китайским торговцам, которые перерабатывали его и доставляли в Манилу иностранным экспортерам. Ситуация коренным образом менялась по мере того, как росли плантации в провинциях Илоило и Негрос. Здесь стал действовать некий шотландец, Николас Лони, который начинал чиновником небольшой английской фирмы «Кер энд компани» в Маниле и дошел до поста британского консула в Илоило, когда в 1856 году гавань Илоило была открыта для иностранцев, что очень благоприятствовало развитию торговли и особенно экспорту.

Лони развернул большое дело и с помощью разных манипуляций нажил огромное состояние. Только за один год «Кер энд компани» поставила для Илоило и Негроса 167 установок по переработке сахара. Новые возможности побудили многих других владельцев капиталов принять участие в сахарном бизнесе, и производство сахара резко подскочило: в 1859 году оно составляло 14 тысяч пикулей[8], в 1880 году — 618 тысяч и в 1893 году — 1800 тысяч пикулей.

Американские компании здесь действовали еще до захвата островов, то есть до 1898 года. В 1885 году США контролировали уже две трети производства сахара, а в 1898 году американский консул в Маниле хвастался, что его доля в сахарном бизнесе больше, чем доля остальных 21 партнеров, вместе взятых. В 1932 году, когда Филиппины уже были американской колонией, более 90 процентов филиппинского сахара отправлялось в США.

Представители американской колониальной администрации старались при этом в первую очередь набить свои собственные карманы. Тотчас после завоевания повой колонии сахарный блок начал добиваться площадей под сахарный тростник. После того как США отобрали у Испании Филиппинские острова, губернатор архипелага Тафт в 1902 году в Риме вступил в переговоры с папой о покупке церковных поместий на Филиппинах.

Губернатору удалось за 7 миллионов долларов купить так называемые монастырские земли — около 166 тысяч гектаров — якобы для того, чтобы передать землю для обработки крестьянам (в пользование крестьянам). Но откуда у них возьмутся такие деньги? В это время на арене появляется сахарный трест. Первое приобретенное им имение площадью 22 484 гектара было на острове Миндоро. Называлось оно Сан-Хосе.

Все махинации не удалось сохранить в тайне. Фабриканты сахарной свеклы из американского штата Колорадо потребовали расследования «незаконных действий», которое и было наконец проведено и которое наделало много шума; однако виновников не тронули. Тем не менее ходили слухи, что церковные поместья, приобретенные на деньги правительства, сдали в аренду группе американцев, находившихся в Маниле; речь шла об асьенде Изабелла площадью 20 тысяч гектаров.

Племянник министра внутренних дел колониального правительства Дин Вустер урвал себе таким образом плантацию в Нуэва-Эсиха площадью 977 гектаров, а Фрэнк Карпентер — плантацию Тала (1300 гектаров) — как-никак генеральный секретарь Филиппинского комитета конгресса. Вустер одобрил эту сделку и с гордостью заявил, что на плантациях, управляемых американцами, рабочие будут обеспечены работой и они покажут филиппинцам, как надо трудиться эффективно.

Колониальный режим с самого начала — при помощи льготных налогообложений и других преимуществ — благоприятствовал возникновению крупных плантаций, формирование которых началось еще в период испанского колониального владычества. Наряду с американскими создавались весьма крупные плантации, владельцами которых были филиппинцы. При этом США также исходили из своих долгосрочных стратегических интересов на Филиппинах: помещики гарантировали им экономически надежные поставки желаемого сырья.

В политическом отношении местные помещики — самая могущественная организованная сила в стране, защищающая интересы американского колониализма. Этот союз, обусловленный обоюдными интересами, продолжает существовать и сейчас, обеспечивая как американские монополистические интересы, так и интересы помещичьей олигархии; правда, в сахарной промышленности в настоящее время преобладает филиппинский капитал. В 1922 году американский «Чэмбер оф коммерс джорнэл» зарегистрировал 33 сахарных завода, контролируемых американцами или испанцами.

Американские монополии находили для себя благодатную почву не только в сахарном деле. Так, Альберт Л. Аммен, который прибыл в Манилу в качестве военнослужащего интендантского подразделения, оставшись после службы на Филиппинах, прибрал к рукам автобусные линии сначала на Лусоне, а позднее — в провинциях Бохоль, Паигасинан и Батангас. Другой служащий из того же подразделения вошел в дело по производству пальмового масла и вскоре после демобилизации владел уже несколькими маслобойными предприятиями. Фрэнк Кулетт прибыл на Филиппины армейским добровольцем. Закончив срок службы и проработав затем некоторое впемя в полиции, он вступил в дело по прокату фильмов. В 1916 году ему принадлежали два самых больших кинотеатра — «Лирик» и «Сакой» — в Маниле. На многих островах он открыл сеть кинотеатров, которые приносили ему огромные прибыли. Эти так называемые манильские американцы, разбогатев, образовали могущественный блок, имевший влияние даже в Вашингтоне, где он выступал против независимости Филиппин.

Местные землевладельцы множат свои богатства в тесном союзе с колонизаторами. Этот союз выходит далеко за рамки обычного колониализма. В начале 70-х годов, незадолго до того, как было введено чрезвычайное положение, «Манила тайме» вынуждена была опубликовать письмо читателя, который подвергает эти отношения резкой критике. «Бросающаяся в глаза нищета филиппинских масс, — пишет он, — объясняется тем, что в экономике страны хозяйничает американский империализм, находящийся в сговоре с крупными помещиками-феодалами».

Беспримерной нищете сакадов противостоят небывалая роскошь и расточительство сахарных баронов, часто вкладывающих свой капитал в промышленность, газеты, страховые общества, башки, отели, кинопроизводство и еще бог знает во что. Например, сахарного барона Лопеса четыре раза избирали вице-президентом. Местные газеты не делают тайны из того, что семейство Лопеса ест из золотой посуды, а вода в ванных комнатах течет из золотых кранов. Когда в 1968 году старший из братьев Лопес отмечал сороковую годовщину свадьбы, его гости прилетели на празднование из-за океана на специально заказанных для них самолетах. Он пригласил певцов и оркестры из Нью-Йорка и Осаки. На отведенной для пира территории были построены японские павильоны с выдвижными навесами на случай дождя. Шампанское, разумеется, текло рекой, но его не разносили официанты, а оно било ключом из фонтана, над которым сверкали мириады лампочек, превращая ночь в день.

Главным образом сахар сделал Лопеса таким богатым, но он и его семейство вложили капиталы во многие другие отрасли экономики. К началу 70-х годов им принадлежали 27 радио- и телевизионных станций, сеть отелей, несколько доходных пароходных линий каботажного плавания, различные газеты, банки и страховые агентства, а также электростанции компании «Мералько», которые, когда ввели чрезвычайное положение, были национализированы первыми.

До начала 60-х годов главным поставщиком тростникового сахара для США была Куба. Но после того как ввоз сахара из Кубы прекратился, первое место среди поставщиков выгодного американского сахарного рынка заняли Филиппины. Цены на сахар на этом рынке были в то время выше цен на капиталистическом мировом рынке, благодаря чему за прошедшие 30 лет сахарные бароны смогли заработать свыше полутора миллиардов долларов. Поддержка, оказываемая США сахарным баронам, опирающаяся на долгосрочные договоры, увековечила эксплуатацию сакадов. При этом система сахарных квот, регулирующая объем экспорта различных конкурирующих друг с другом стран — производителей сахара, эффективно действует в двух направлениях: квоты обеспечивают обогащение сахарных баронов и тем самым их влияние в стране. К моменту истечения сроков договоров угроза снижения квоты, многократно повторенная, использовалась как средство нажима на внутреннюю и внешнюю политику Филиппин — механизм, демонстрировавший свою эффективность в течение многих лет: сахарная квота как средство шантажа в международной политике.

Рекламные трюки миллионеров неисчерпаемы. Вот, например, что пишет «Викторьяс Миллинг компани»: «Английское слово „сахар“ ведет свое происхождение от санскритского „саркара“. Сахарный тростник культивировался сначала в Индии. Так как процесс получения сахара был очень трудоемким и дорогим, сахар могли регулярно употреблять только махараджи. Благодаря упорному труду и культивации сахарный тростник стал устойчивым растением, дающим большие урожаи. Процесс очищения стал более быстрым и легким, и то, что когда-то было доступно только махараджам, стало доступно для всех.

Вы можете получать теперь сахар „Викторьяс“ такой чистоты, о которой индийские махараджи и мечтать не смели. Сахар „Викторьяс“ самый лучший, он проходит микробиологический контроль, его не касается человеческая рука. Чистота „Викторьяс“ превосходит нормы, установленные в пищевой промышленности. Покупайте „Викторьяс“!»

Мы возвращаемся домой через Западный Негрос, мимо ярко-зеленых и уже отчасти потемневших, в рост человека зарослей сахарного тростника, отгороженных от шоссе забором. Сакады приветливо машут нам на прощание. Темно-коричневые дубленные от ветра, дождя и солнца лица, согнутые спины. С утра до вечера они режут тростник. Каждый день по тысяче раз сакада взмахивает мачете и вяжет стебли — без этого не будет урожая. Чистый ли сахар «Викторьяс»? А не чернит ли его проклятие сакадов, труд которых не слишком-то отличается от труда рабов, в прошлом завезенных на острова? Саркара — еда для махарадж, саркара — барыши для сахарных королей, империй которых зиждется на поте и крови, на жизнях 350 тысяч сакадов.

Мелодия Милли Меркадо и Сонни Кортес, звучащая из динамика в нашей машине, запоминается легко, она продолжает звучать и когда мы возвращаемся из «сахарной провинции» Западный Негрос. В такт этой мелодии врываются слова песни Самсона Олета, говорящего от имени многих своих собратьев: «Дети плачут от голода. Только сахарный тростник, ни риса, ни мяса» — горькая сахарная мелодия Филиппин.

Полет в прошлое к Лапу-Лапу

Аэродром Себу находится не на острове Себу. В «южную столицу», «королеву юга», второй по величине город Филиппин, самолетом можно попасть, лишь сделав посадку на маленьком острове Мактан. Оттуда через причудливый мост, построенный на средства, полученные от японских репараций в 1972 году, можно добраться до Себу. Как и прежде, курсируют пароходики, но теперь каботажное дело не так прибыльно, как раньше.

Мактанский аэродром я представлял себе в виде песчаной взлетно-посадочной полосы с очень небольшим воздушным движением. Однако аэропорт на Мактане один из самых лучших в Азии: прекрасные взлетно-посадочные полосы, громадные ангары, самое современное оборудование. Совсем недавно была ликвидирована американская военная база, и все оборудование досталось в наследство филиппинцам. Американцы в свое время разместили военную базу почти на том же месте, где 400 лет назад испанцы построили свою первую крепость.

В залах аэропорта царит деловая суета: Мактан — крупный узел регулярных воздушных сообщений, и нередко самолеты, летящие в столицу, направляют на Мактан, если они из-за плохих метеорологических условий не могут совершить посадку в Маниле. Большинство манильских пассажиров несут весь свой багаж в руках, и почти всегда в аэропорту их встречает или провожает большая толпа родственников. Путешествие самолетом для многих из них все еще своего рода развлечение, а, кроме того, лететь самолетом — это в известной мере шик. Основная масса жителей Себу располагает временем и предпочитает пользоваться пароходом, который находится в пути ровно сутки. К тому же это дешевле и комфорта больше. Можно завязать интересные знакомства, а если погода не испортится, то многое увидеть.

До Мактана всего час лету. Большинство из прибывших с нами пассажиров полетели дальше или с Мактана отправились в Себу. Мактан — островок, частично покрытый камнями вулканического происхождения, маловозделанный. Одни дороги хорошо асфальтированы, другие — чуть лучше проселочных.

За пятнадцать минут такси доставляет нас на противоположный конец острова. Здесь дорога теряется в белом песчаном шлейфе побережья, где под лохматыми пальмами стоят ветхие, покоробившиеся от дождя и солнца крошечные рыбачьи хижины. Мелко. Камни, лежащие на дне, образуют как бы природный барьер, препятствующий большим судам близко подходить к берегу. Мы приехали в то самое место, на котором 450 лет назад разыгралась драма, стоившая Магеллану жизни, и которая по сей день излагается историографией на основании немногочисленных источников. Ветер гуляет в кронах пальм, издали доносятся веселые голоса ребятишек и кудахтанье кур.

Примерно в 50 метрах от берега стоит небольшой полуразвалившийся обелиск в честь погибшего здесь мореплавателя. Он воздвигнут еще во времена испанского господства на Филиппинах. Чтобы к нему не подходили слишком близко, обелиск, как многие памятники в мире, обнесен невысоким забором из тонкой проволоки. Туг же небольшая часовенка — обращена входом в сторону суши для защиты от морской влаги. На стене, на уровне человеческого роста, висят картины, запечатлевшие события 450-летней давности, когда Магеллан решил преподать урок вождю Мактана Лапу-Лапу и продемонстрировать местным племенам власть и могущество испанской короны. Подвиг Лапу-Лапу отодвинул приход испанских колонизаторов в эту страну на целое поколение, но не навсегда.

Известны дата смерти Магеллана, час намеченного заранее нападения на остров и точное число жертв боя.

Большинство фактов этого события записал Антонио Пигафетта, сумевший избежать смерти. Подвиги героев Мактана он, конечно, преуменьшил.

Рассматриваем картины. На одной из них испанский военный корабль на якоре, пушки его наведены на остров, на переднем плане — Лапу-Лапу с копьем и щитом. На другой — Лапу-Лапу и его воины сражаются в воде. На третьей — испанцы в полном военном облачении: на голове шлемы, в руках мечи и арбалеты. Некоторые из них обратились в бегство. Далее: Лапу-Лапу борется с Магелланом и наносит ему смертельный удар. Испанцы в ужасе бегут к своим кораблям.

Перед картинами — небольшой обелиск, побеленный известью, и на черной доске белыми буквами выведено:

Лапу-Лапу

Здесь 27 апреля 1521 года Лапу-Лапу и его воины сражались с испанскими завоевателями и убили их вождя Фернана Магеллана. Так Лапу-Лапу стал первым филиппинцем, который отразил европейскую агрессию.

Надпись на обратной стороне обелиска гласит:

Место гибели Фернана Магеллана

На этом месте 27 апреля 1521 года погиб Фернан Магеллан, смертельно раненный в бою воинами Лапу-Лапу, вождя острова Мактан. Одно из судов Магеллана, «Виктория», под командованием Хуана Себастьяна Элькано покинуло Себу 1 мая 1521 года и бросило якорь в гавани Сан-Лукар де Баррамеда 6 сентября 1522 года, завершив таким образом первое в истории кругосветное путешествие.

Испанская и филиппинская историография еще и сегодня спорят о том, 1 или 2 мая 1521 года «Виктория» покинула филиппинские воды. Хронист, вероятно, не знал, что Магеллан тогда пересек линию времени в Тихом океане. Но что значит для истории такая ничтожная разница во времени? Это было первое вооруженное нападение колонизаторов на Филиппины, которые в то время еще не назывались Филиппинами, и это был первый отпор колониальному вторжению, как сообщает надписи на обелиске. До того как Магеллан со своей командой бросил якорь у берегов Филиппин, позади было уже много месяцев плавания. Португалец Магеллан, используя соперничество между португальским и испанским домами, предложил испанскому королю Карлу I свои услуги и в 1518 году подписал с ним договор, по которому король обязался снарядить экспедицию к богатым пряностями Молуккским островам, а главе экспедиции, в случае если он достигнет этих островов, отдать двадцатую часть всех открытых им земель и двадцать процентов чистой прибыли от добытых богатств.

Магеллан отправился в далекое путешествие 20 сентября 1519 года с пятью кораблями. Во время плавания, которое длилось три года, он открыл пролив, ныне носящий его имя, и направился далее к берегам Азии. Весной 1521 года он достиг небольшого острова Лимасава. В то время одни и те же острова носили самые разнообразные названия. Острова, которые сейчас называют Филиппинскими[9], китайские торговцы именовали «Ма-и» или «Майи» («земля дикарей», «страна трех островов», «страна, лежащая перед материком»), а также «Хайтан» от «аэта» — так они звали людей, населяющих этот островной мир. Позднее филиппинцы давали названия племенам, связывая их с местностью, где те обитали: илоканцы, висаянцы, ифугао, мандайя, пампанганы, тагалы и другие. Европейские исследователи пользовались такими обозначениями, как «Западные и Восточные острова».

Формой общественной организации там служили барангаи. Это слово происходит от малайского «балангай», что значит «лодка». Барангаи объединяли от 20 до 100 семей и более; во главе них стояли дату (слово тоже малайского происхождения). Дату не зависели друг от друга, а в случае военных конфликтов они часто объединялись против общего врага.

Сначала Магеллан пытался договориться с дату острова Лимасава, раджей Коламбусом, и его братом Си-Агу — дату островов Булуан и Караго. Когда вожди отказались поступиться своей независимостью, их вежливо пригласили на борт корабля, а затем продемонстрировали сбою силу, начав «Для пробы» палить из пушек. Коламбус признал себя вассалом испанского короля, подписав соответствующий документ. На берегу испанцы установили крест, отслужили мессу, и таким образом на пасху 1521 года Магеллан вступил во владение островом Лимасава, принудив Коламбуса и Агу принять крещение. Отсюда Магеллан отправил на Себу своего раба Тапробанс, начав тем самым осуществлять план захвата этого острова. Тапробане был родом из Малайи, и его специально взяли в экспедицию на Восток, поскольку он мог оказать неоценимую услугу в качестве проводника и переводчика. Дату острова Себу Хумабон пожелал получить с испанцев дань. Магеллан, разумеется, отказался выполнить это требование, передав вождю, что он — «капитан величайшего из королей и вождей на земле». Пусть Себу выбирает между войной и миром. Хумабону ничего не оставалось делать, как уступить. На Себу испанцы также установили крест, заключили договор, отслужили мессу. Хумабон принял католическую веру. Склонить его к этому на сен раз помогли жизненный опыт Магеллана и его познания в медицине. Внук вождя был болен лихорадкой в очень тяжелой форме. Магеллан без особого труда вылечил мальчика, поскольку у него были лекарства от этого заболевания. Однако Хумабону он внушил, что внуку помогла католическая вера. Вождь не долго думая принял ее и во время крещения был наречен Карлом, а его жена — Хуаной (но имени испанской королевы-матери).

Уже в те далекие времена правители успешно применяли политику «разделяй и властвуй», которая позднее приняла исключительно изощренную форму. Хумабон, решив расширить границы своих владений, также начал осваивать эту политику. Он давно зарился на небольшие соседние острова. Магеллан объяснил ему, что теперь, когда он отрекся от своих богов и стал следовать христианскому богу, будет вполне справедливо, если другие дату, его соседи, подчинятся ему.

Покорение других островов было приостановлено, когда Сула, один из вождей острова Мактан, прислал Магеллану для переговоров своего сына с двумя козами в качестве дани. Сула просил передать Магеллану, что хотел бы сотрудничать с ним, но другой, более крупный вождь острова, Лапу-Лапу, не соглашается. (Поэтому он, Сула, не может сам прийти, а посылает сына.) Хитрый вождь предложил Магеллану ночью направить к нему на остров корабль с воинами, и тогда он сумеет вразумить упрямого Лапу-Лапу.

Мореплаватель выслушал посланца и с 60 воинами на 20 лодках отправился к Мактану, расположенному в нескольких сотнях метров от Себу. Хумабон хотел сопровождать его, но тот приказал ему издали наблюдать за событиями.

Приплыв к Мактану, Магеллан потребовал у Лапу-Лапу дань, но вождь попросил времени на размышление, намереваясь собраться с силами и на рассвете принять бой. Магеллан вернулся, решив плыть к Мактану на корабле. Утром корабль стал на якорь довольно далеко от берега, поскольку подойти ближе мешали прибрежные камни. Магеллан сам повел своих людей. Лапу-Лапу хорошо подготовился к наступлению. Он разбил воинов на три группы, и они окружили Магеллана. Антонио Пигафетта сообщает, что у Лапу-Лапу было 1500 человек. Действительно ли это было так? В то время на острове находилось всего несколько барангаев, из которых по меньшей мере одни подчинялся Суле, противнику Лапу-Лапу. Следовательно, он мог собрать лишь несколько сотен вооруженных мужчин. (На всем архипелаге обитало тогда около 700 тысяч человек.) Тем не менее испанская историография видит одну из причин поражения Магеллана в намного превосходящей силе противника.

Однако испанцы были гораздо лучше вооружены. Они стреляли из арбалетов и поджигали хижины островитян горящими факелами. Это вызвало гнев всего населения барангаев. Островитяне поняли, что им больше нечего терять, и стали помогать воинам Лапу-Лапу. Испанцы были оттеснены к морю. Они не могли предполагать, что местные жители окажут им такой решительный и организованный отпор.

Тело Магеллана осталось лежать там, где его настигло бамбуковое копье Лапу-Лапу, а затем было сожжено вместе с телами других испанцев.

Люди из барангая Лапу-Лапу похоронили своих соплеменников и вновь выстроили себе хижины. Авторитет вождя острова Мактан поднялся еще выше. Захваченные после боя 27 апреля 1521 года трофеи — в основном шлемы, оружие и обмундирование непрошеных гостей — отнесли в хижину героя. Предатель Сула был изгнан из своего барангая. Позднее трофеи перешли по наследству сыну Лапу-Лапу, потом внуку, пока наконец в середине XVI века их не захватили отряды Лагаспи. Но память о Лапу-Лапу живет в сердцах филиппинцев до сих пор.

Хумабон сделал для себя выводы из поражения новых хозяев, утративших благодаря победе Лапу-Лапу ореол неуязвимости и превосходства, связанных с их верой. Хумабон и Тапробане решили расправиться с остальными пришельцами. Тапробане сообщил испанцам, что Хумабон приготовил им дань драгоценными камнями и ждет их, чтобы вручить сокровища острова Себу.

Барбоза, один из спутников Магеллана, ставший капитаном, отправил на берег две дюжины своих воинов, чтобы они перенесли на борт корабля обещанные сундуки с драгоценностями, но островитяне их всех перебили. Тогда Барбоза поспешно снялся с якоря, поднял паруса и взял курс на Испанию.

Первое наступление на «страну, лежащую перед материком», провалилось.

Подвиг Лапу-Лапу, его воинов, а также детей, женщин и стариков острова Мактан, запечатленный на полотнах художников Себу, никогда не забудется филиппинцами.

Кто-то положил к подножию обелиска цветы. Перед картинами стоит старая деревянная скамья. Едва передвигая старые, больные ноги, сюда пришел рыбак. Кряхтя, он сел на скамью и с любопытством стал смотреть, как я фотографирую.

— Вы знаете, — спросил он, — что написано на этой доске?

На память, слово в слово старик передал содержание надписи, хотя не умеет ни читать, ни писать. Выходит, наизусть знает историю острова. И старик гордится подвигом своего народа. Вынув изо рта погасшую сигару, он говорит:

— Наша победа сохранила нам свободу на несколько десятков лет, до тысяча пятьсот шестьдесят пятого года. Потом пришел другой испанец — Лагаспи. У него было еще больше людей, и он применял те же самые методы:подкуп, предательство, тот же принцип «разделяй и властвуй». Начался захват всей страны. Много жителей островов было убито, замучено пытками. Они мстили, хотели искоренить всякое воспоминание о позоре первой экспедиции. Легаспи спас крест, установленный Магелланом. Мы сохраняем его в Себу. Может быть, вы его там увидите!

Я удивленно спрашиваю старика:

— Сохранили, несмотря на связанные с ним тяжелые воспоминания?

Старый филиппинец задумчиво отвечает:

— Знаете, теперь это только история, и она напоминает нам не только о том, что здесь когда-то высадились испанцы, не только о нашем позоре, вызванном предательством, но и о победе, которую одержал наш человек. Он родился в моей деревне. Кроме того, не забывайте: сегодня в нашей стране большинство населения — католики.

Старик советует мне посетить церковь святого Августина.

— Это очень старая церковь, — говорит он. — Ее построил Легаспи, и знаменитой она стала из-за медальона с ликом Христа. Если вы помните, Магеллан в тысяча пятьсот двадцать первом году дал его жене Хумабона, Хуане. Медальон вставлен в стену церкви, известной под названием Маленькая базилика святого младенцам Гиды рассказывают туристам, что местное население чтит медальон как святыню. Вам, может быть, покажется странным, но этот медальон тоже имеет кровавую историю.

Филиппинец наклоняется ко мне и шепчет:

— Поезжайте на остров Себу. Люди Легаспи покарали не только Мактан. Они напали и на жителей Себу. Хумабон к тому времени уже умер, но в семье старого вождя хранился медальон. Завоеватели напали на барангай и сожгли все хижины. Потом, когда в поисках золота и драгоценных камней они ворошили пепелище, кто-то из людей Легаспи нашел этот редкий медальон. Легаспи решил на том месте, где он лежал, построить базилику — это примерно в сотне метров от установленного Магелланном креста. Базилика была построена на развалинах пашей древней культуры.

И вот мы в городе Лапу-Лапу. Небольшой деревне, носящей имя героя, был присвоен статус города, хотя жизнь здесь мало напоминает городскую. Хижины, одно и двухэтажные каменные строения, банановые и пальмовые рощи определяют облик городка.

Здесь имеется несколько небольших мастерских по изготовлению гитар. Весь производственный процесс осуществляется в одном большом помещении. Готовая продукция, если она не отправляется в город Себу, продается на месте, в отсеке около цеха. Цены на эти музыкальные инструменты тут смехотворно низкие.

В городе Лапу-Лапу есть каменный монумент, воздвигнутый в честь великого героя в 1934 году. На белом пьедестале каменная статуя. Памятник стоит рядом со зданием ратуши города Лапу-Лапу.

Мы отправляемся дальше. Переехав мост, попадаем в Себу — главный город одноименного острова, жители которого говорят на себуано. Согласно данным статистики, здесь проживает примерно 400 тысяч человек, но, как и повсюду в Азии, эти цифры безнадежно устарели. Города вместе с их нищетой катастрофически растут. Получить точные данные о числе жителей практически невозможно из-за внутренней миграции.

Остров Себу протянулся в длину на 300 километров, наибольшая ширина его — 40 километров. Центральная часть острова гориста и покрыта лесами, прибрежная узкая и весьма плодородная полоса густо заселена. В сохранившихся развалинах старой крепости Сан-Педро, построенной в 1738 году, стоят заржавевшие испанские пушки. Крепость фронтоном обращена на юг — она должна была перехватывать мятежников с юга Филиппин, который испанцам так никогда до конца и не удалось покорить. В крепости был расквартирован испанский гарнизон; подземелья ее служили тюрьмой и местом пыток для пленных филиппинцев.

Себу производит впечатление делового города. Теперь улицы здесь не так узки, как сотни лет назад. Но землетрясения не пощадили и этот город, поэтому в его архитектуре заметна разностильность. Каменные постройки испанцев, представленные главным образом церквами, хорошо сохранившимися до настоящего времени; административные здания, также построенные по времена испанского господства; хижины, сколоченные из жести и досок; богатые каменные виллы, украшенные деревянной резьбой, с палисадниками, окруженными живыми изгородями; высотные здания страховых и коммерческих фирм; портовые сооружения, протянувшиеся на несколько километров; огромные базары; современные торговые центры; темные лавчонки с выходом прямо на улицу — таков облик сегодняшнего Себу, первого города на Филиппинах. Он не похож на Манилу, в нем сохранилось многое от былого восточного великолепия, от самобытности себуанцев. Здесь очень сильно ощущается многообразный колорит юга, обогащенный влиянием Китая, Таиланда и арабских стран. Все это вместе и определило разноликость города еще до прихода на Филиппины испанцев. Базилика — красивая старая церковь, которую многократно разрушали и восстанавливали, а по соседству с ней — высокие каменные здания.

Из сумерек и прохлады церковного помещения попадаешь на ослепительный свет тропического полудня. Идущая от церкви тропа превратилась в переход, связывающий две большие улицы; а если пройти еще немного вперед, можно увидеть ту самую часовню, в которой находится крест Магеллана. Картины на стенах рассказывают историю креста так, как ее представляют себе испанцы. Люди Магеллана наблюдают за работой островитян, устанавливающих святыню. Магеллан сидит на стуле, за его спиной испанцы с оружием и флагом. Вот изображение, на котором местных жителей обращают в христианство. Позади них вооруженные испанцы. Пришельцы полагали, что принесли с собой на острова цивилизацию и открыли Филиппины, в то время как острова эти много ранее стали известны соседним странам Востока и давно имели самобытную культуру.

Перед маленькой часовней продают свечи и медальончики с ликами святых. Женщины опускаются на колени перед крестом и потом выходят из часовни серьезные, молчаливые, окунаясь в грохот и шум городских улиц. Спешат автобусы, джипни, такси, среди них плетутся запряженные в повозки буйволы. Скрежет тормозов, сигналы клаксонов — но никто не обращает на это никакого внимания. Люди торопливо проходят мимо, рядом вертятся ребятишки, выклянчивая песо.

Мы расположились в одном из небольших прибрежных ресторанчиков, которые здесь очень популярны. Пляжи Себу, а также Суктана, Талисайя и Тимбули пользуются популярностью у населения, хотя песок там и не самый белый. Спокойное море, возможность половить рыбу, приятный освежающий бриз, обилие ресторанчиков, у каждого из которых есть свое фирменное блюдо, — все это притягивает посетителей. Поесть там можно вкусно и дешево. Даже те из филиппинцев, которые живут на окраинах города, могут позволить себе пойти в такой ресторан. Среди посетителей преобладает молодежь, которая ведет себя весьма скромно. На пляже и в бассейнах многие девушки загорают в закрытых купальниках, а некоторые, дабы избежать нескромных взоров, прыгают в воду в платье.

Почти сразу же за городом возвышается большой даосский храм, привлекающий множество туристов. Каждые среду и воскресенье сюда приходят молиться приверженцы даосизма — представители китайской части населения. В эти дни длинная цепь автомобилей движется вверх по горной дороге.

В городе Себу есть также свой Беверли-хилл. Это типичный образец американизма со всеми свойственными ему проявлениями, начиная от названий на американский манер и кончая виллами новоявленных богачей, миллионеров Себу, расплодившихся за последние годы. Поляризация классов усиливается.

На ночлег мы остановились в гостинице «Магеллан», расположенной на окраине города. О мореплавателе, совершившем кругосветное путешествие, здесь напоминает лишь название гостиницы. В меню есть рыбное блюдо «Лапу-Лапу». Мы отдаем дань памяти героя и заказываем его. По лучше бы мы этого не делали: оно не самое удачное творение повара — обыкновенная жареная рыба. Правда, все, кроме нас, едят с удовольствием.

Снова в самолете. Делаем большой круг над островами Мактан и Себу. Под нами взлетно-посадочные полосы бывшей американской военной базы, плоские хижины Марибаго, где поют самые звонкие гитары. И вот уже маленькой точкой виднеется обелиск на том месте, где 450 лет назад Магеллана настигла судьба, — памятник герою в городе Лапу-Лапу; промелькнул широкий мост, и город с уже расплывшимися очертаниями остался позади.

Хосе Рисаль — герой национально-освободительного движения

Сначала кучер, а потом консьержка в тот день даже не подозревали, как они испортили репутацию города и гостиницы. Это случилось 1 ноября 1866 года. Рисаль собирался покинуть любимый им Дрезден, чтобы отправиться в Берлин, раздосадованный, очевидно, постановкой пьесы «Натан Мудрый», которую посмотрел накануне в Королевском театре. «Произведения Лессинга, — отметил он в записной книжке, — я предпочитаю читать, а не смотреть его пьесы на сцене. Немцы, несомненно, не великие актеры».

Он любил бывать в кафе «Пассаж»: там было много газет — они связывали его с родиной. 1 ноября он позавтракал в кафе, а немного позже вновь дал выход, своему возмущению в записной книжке, которую я теперь в задумчивости держу в руках в музее Рисаля. «Сегодня не чистый на руку извозчик, который вез меня из гостиницы на Берлинский вокзал, пытался взять с меня большую плату, чем полагается по тарифу. Я никому не стану рекомендовать гостиницу „Времена года“, потому что там обманывают. Консьержка сговорилась с кучером, чтобы меня одурачить. К счастью, вмешался полицейский».

Дневники знаменитого филиппинца написаны так же: подробно, как и дрезденские записки. С Берлином он связывал большие надежды и признавался, что предпочитает его всем городам. Сначала Рисаль поселился в гостинице «Центральная», а затем перебрался в комнату на бывшей Йегер-штрассе.

«Пообедав, я прошелся по улице, — пишет он, — параллельной Унтер ден Линден, и нашел хорошую и не очень дорогую комнату на Йегер-штрассе: 30 марок с пансионом, без завтрака».

О жизни на третьем этаже дома № 71 на Йегер-штрассе (сейчас это Отто Нушке-штрассе), где он провел много месяцев, имеются и другие документы. Отсюда в мир ушло немало писем, здесь он продолжил работу над многими литературными произведениями. В Берлине Рисаль закончил одну из своих самых значительных книг — «Ноли ме тангере» («Не прикасайся ко мне»). В Берлине она и была издана.


Памятник Хосе Рисалю в центре Манилы

Врач, исследователь, историк и страстный борец за освобождение своей родины от колониального гнета, Рисаль много трудился, чтобы своими произведениями всколыхнуть филиппинский народ, который, в свою очередь, смог бы стряхнуть чужеземное господство. В 1891 году Рисаль писал своему другу, австрийскому профессору Блюментритту: «Я должен вернуться на Филиппины. Жизнь здесь становится для меня наказанием. Я должен подать пример и не бояться смерти, даже если она будет ужасной… Я иду навстречу своей судьбе… Лучше умереть, чем жить в унижении…»

Он вернулся домой, где его ждала тюрьма и гибель. Память о нем хранят руины крепости Сантьяго. Здесь Хосе Рисаль провел последние дни и часы своей жизни. 3 ноября у наружной стены крепости с ним простилась его жена Хосефина Бракен. 29 декабря 1896 года она долго ждала его, чтобы увидеть в последний раз. Рано утром 30 декабря 1896 года палачи повели Рисаля к месту казни. В 7 часов 3 минуты он был расстрелян.

Его боялись даже мертвого, поэтому похоронили в самом дальнем углу кладбища Пако, желая скрыть могилу от филиппинцев. Но могила Рисаля стала местом паломничества тысяч людей, не испугавшихся испанской тайной полиции.

Два года спустя после этих событий соратники Рисаля провозгласили первую на Филиппинах республику.

Многие улицы родины Рисаля, протянувшейся цепочкой островов, носят сегодня его имя. На месте казни разбит парк Рисаля, ставший национальной святыней. На памятнике высечено написанное им в заточении политическое завещание «Мое последнее прости»:

Прощай, моя Родина, жемчужина южных морей,
Край, обласканный солнцем, мой потерянный рай!
Тебе приношу искры гаснущей жизни своей.
Теперь ухожу я туда, где никто еще не был рабом,
Где веру не гонят на смерть, где царствует разум и свет.[10]
Сегодня каждый филиппинец знает эти строки наизусть.

Многие знают и его очень популярный роман «Флибустьеры», где он призывает к независимости: «Вы просите уравнения в правах, испанизации своих обычаев и не понимаете, что то, чего вы просите, — это гибель вашей национальной самобытности, уничтожение вашей родины, освящение тирании!.. Не тщитесь изменить образ мыслей ваших правителей… У них свои планы, а на глазах у них повязка…»

Чтобы осуществить свою мечту, Рисаль основал организацию «Филиппинская лига», что позднее и послужило предлогом для его казни. Протест лиги был направлен главным образом против союза испанской аристократии и духовенства.

Хосе Рисаль родился в Каламбе, расположенном в часе езды от Манилы к югу. Это центр по переработке сахара и центр торговли рыбой. Небольшая церковь, в которой его крестили, выдержала все невзгоды войны, и даже землетрясения ее не разрушили. Родительский дом был полностью восстановлен. Когда-то в этом доме его родители получили весть о смерти двух родственников, наступившей от холеры. Городская администрация тотчас же отправила в Манилу телеграмму, в которой сообщалось: «Мариано Эрбоса, свояк Рисалей, скончался. Со времени свадьбы до сегодняшнего дня он ни разу не исповедовался». Отцы церкви ответили священнику в Каламбу: «Телеграмму получили, если это так, мы отказываем ему в церковном погребении».

Рисаль с горечью воспринял эту интригу. «В соответствии с полученной телеграммой, — писал он, — г-на Мариано Эрбоса похоронили на горе за пределами города, а другого человека, который скончался при тех же обстоятельствах, но который не был свояком Рисалей, похоронили на кладбище, что стоило семье более 55 песо, хотя тело умершего не получило благословения церкви. Не следует сетовать на то, что тело покоится там, а не тут… Тела разлагаются в любой могиле, и нет причины одну чтить больше другой. Земля кладбища — не единственное творение бога, так же как холмы и горы созданы не дьяволом. Солнце освещает всю землю, дождь омывает ее без различия и предпочтения, а в соответствии с существующим климатом, ветер ласкает ее одинаково, и природа не взращивает кладбищенские цветы быстрее, чем в каком-либо другом месте. С другой стороны, семья покойного должна быть благодарной священнику за месть, за то, что, не требуя мзды, он оградил покойного, при жизни человека большого таланта и мудрости, от соприкосновения с телами многих по меньшей мере грубых людей и от поругания, могильщиков, которые — хотя этого меньше всего ожидаешь — раскапывают еще свежие останки, а также от оплаченных молитв, произносимых священниками, выполняющими свои обязанности со смесью отвращения и лени, без веры и без уважения».

«Что за цель писать в телеграмме „свояк Рисалей“, если это не подлая цель, исполненная ненависти и бесстыдства? Что общего имеет святая религия с родством!.. Умирает хороший человек, уважаемый человек, наследник стольких благодетелей церкви, племянник священника, воспитанный священником, покровитель бедных и отчаявшихся, и за то, что он свояк Рисалей, они хоронят его на пашне!»

Это были рожденные филиппинской действительностью саркастические обвинения, за которые духовенство преследовало Рисаля до самой его смерти, а Рисаль им заявлял: «Ввергнуть филиппинцев во мрак, и подчинить их силой невозможно ни в моральном, ни в физическом смысле. Наши враги могут читать проповеди со своих церковных кафедр, могут в своих действиях перейти к крайним мерам — арестам, ссылкам, цензуре, запретам, обыскам, судебным преследованиям и прочему, — но они не достигнут своей цели. Филиппинцы гарантируют это. Либералы, число которых из-за преследований ежедневно растет, и мы, филиппинская молодежь, находящаяся в Европе, мы посвятим свои силы для пользы родины».

История вряд ли хранит имена убийц Рисаля, но она чествует память их жертвы. 30 декабря, день казни Рисаля, стал национальным днем траура. Ранним утром, в 7 часов 3 минуты, филиппинцы, в том числе и президент, возлагают цветы у памятника герою. В Маниле и в других местах, прежде всего там, где он жил и работал, устраиваются музыкально-литературные вечера. А жители Каламбы, где Рисаль впервые глубоко осознал горькую судьбу угнетенного народа, с особой гордостью отмечают этот памятный день.

Декабрь 1977 года. Прямо с аэродрома Генеральный секретарь ЦК СЕПГ и Председатель Государственного совета ГДР Эрих Хонеккер в сопровождении президента Фердинанда Е. Маркоса направляются к памятнику Рисаля на бульваре Рохаса. Звучат гимны обеих стран. Гремят оружейные залпы. Раздаются сигналы горнистов и барабанная дробь. Эрих Хонеккер возлагает венок и застывает в торжественном молчании.

В крепости Сантьяго, где томился Рисаль, будет показана пьеса, написанная по одному из его произведений. В казармах, в которых некогда жили солдаты испанских карательных отрядов, выступят мастера художественного слова. Будут читать Рисаля. И его слово, написанное и произнесенное, останется навсегда в сердцах филиппинцев во всех уголках его страны.

В сегодняшней борьбе против внутренней реакции наследие борца за национальное освобождение актуально, как никогда.

От камеры в крепости Сантьяго, куда был заточен Рисаль, сохранились лишь фундамент, кирпичи и части металлического каркаса. Сейчас здесь ведутся реставрационные работы. Вокруг живая изгородь и манильская трава.

Дом, в котором раньше жил комендант крепости, сильно пострадал во время второй мировой войны, но, к счастью, только снаружи. В первом зале хранятся книги Рисаля. На некоторых из них — пометки, сделанные его рукой. Два самых известных произведения, «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры», представлены фотокопиями с рукописей. Во втором зале находятся принадлежавшие Рисалю вещи: автопортрет, эскиз портрета Леоноры Риверас, сыгравшей значительную роль в его жизни, портрет его старшей сестры Сатурнины, написанный маслом; изящная, вырезанная из дерева статуэтка — человек, закованный в цепи; барельеф спутницы его жизни Хосефины Бракен, выполненный на дереве; шахматы, в которые он играл на борту корабля, когда после ареста его перевозили из Барселоны в Манилу; длинная курительная трубка, купленная в Берлине; нож для разрезания бумаги; много фотографий; вырезки из газет; копии дипломов, свидетельствующие о том, что он был еще и естествоиспытателем.

Среди написанных маслом картин, украшающих многочисленные залы музея, одна особенно привлекла мое внимание: портрет Рисаля работы его современника Феликса Ресурексьона Идальго, который сейчас очень популярен на Филиппинах. Скульптор Толентино, с которым я познакомился в 1976 году, незадолго до его смерти, изваял статую Рисаля. Ежедневно, особенно в конце недели, тысячи посетителей приходят в музей и с благоговением стоят перед ней, отдавая дань уважения герою нации. Плата за вход не взимается, но пожертвования на содержание музея поощряются. При входе в музей лежит толстая книга с именами тех, кто внес хотя бы несколько песо. Перечень очень длинный. Покровитель музея — Национальная историческая комиссия — периодически публикует материалы о Рисале.

Постоянное внимание к наследию Рисаля волнует и тех, кто хранит его, и тех, кто каждый день приходит в музей поговорить с Рисалем с глазу на глаз, соприкоснуться с его жизнью. Между настоящим и прошлым тесная связь. Между ними нет барьера.

Далеко внизу грязный крепостной ров. Пропахшая гнилью и плесенью вода покрыта болотными цветами. Отдельные части рва сохранились. В ближайшие годы его полностью восстановят. В прошлом в этих рвах держали крокодилов, и все же находились смельчаки, пытавшиеся выбраться из крепости.

На немецкой земле сохранилось немало мест, связанных с жизнью Рисаля в период с 1886 по 1887 год. В Берлине он был одним из постоянных читателей городских библиотек. Рисаль знал много языков, в том числе русский и немецкий. Он встречался с Вирховом, а в Лейпциге — с издателем Германом Юлиусом Мейером, незадолго до встречи с Рисалем посетившим Филиппины. В рукописи Мейера об игоротах имеются дополнения, внесенные рукой Рисаля. В Берлине он вел оживленную переписку со своими немецкими друзьями, кроме того, много времени он посвящал литературному труду. Родина Маркса и Энгельса вдохновляла Рисаля на борьбу за свободу своей родины.

Коррехидор — «неприступная скала»

Прошло не больше часа, как быстроходный катер оставил Манилу. Исчез из виду силуэт столицы, и вскоре перед нами вырос островок Коррехидор. Мы причаливаем к полуразрушенной стене набережной. Лежат несколько погребенных под цементом рельсов. Скоро и эти остатки рельсовых путей зарастут травой. Джунгли метр за метром отвоевывают остров.

С нами едет одна американская семья. Отец хочет показать сыну места в Тихом океане, по которым прошла война. Кроме нескольких филиппинцев, направляющихся на Батаан, на борту катера находится еще группа японских туристов — они тоже хотят увидеть следы минувшей войны. Американцы и японцы сидят поодаль друг от друга. На острове гиды-переводчики тоже позаботятся о том, чтобы они не соприкасались. Экскурсии проводятся в разных автобусах. Каждой группе историю преподносят, как это еще часто случается, по-разному.

Недалеко от берега ныряют мальчишки. Они ищут затопленные якобы перед капитуляцией сокровища государственной казны, которые будто бы все еще лежат где-то на дне моря.

Сегодня Коррехидор — мирный остров. Несколько моряков филиппинского военно-морского флота, проходящие здесь службу, приветливо машут нам. У причала стоят деревянные домишки, играют дети, кудахчут куры. В огороде за домами молодая женщина пропалывает грядку с овощами. Автобусы ждут туристов. На берегу выставлены японские и американские легкие орудия и пулеметы — бездействующие реликвии войны. Их колеса заросли травой. На площадке, которая раньше служила складом военного снаряжения, стоит деревянная полуразвалившаяся церквушка, крытая жестью.

Не знаю, была ли она здесь до войны, или ее построили после нее. Дороги восстановлены и служат как для машин небольшого военного гарнизона, так и для туристских автобусов. Маяк, лежавший после войны в развалинах, был выстроен заново, не из старых камней. Кроме того, был воздвигнут мемориал, посвященный жертвам войны. Вход в туннель Малинта выглядит точно так же, как в 1942 году, до того как был разрушен. Через него можно проехать, но боковые штольни осыпались, и входить в глухие проходы небезопасно.

У обрыва стоит большой, невзрачный, сколоченный из досок барак. Во время японской оккупации острова здесь находился концентрационный лагерь.

Коррехидор… С ним связаны тяжкие воспоминания об ужасах второй мировой войны, но для все большего числа филиппинцев, приезжающих сейчас на остров, события войны — лишь история, которую они знают по книгам или с чьих-то слов.

Очертания Коррехидора напоминают рыбку бычка, хвостом обращенную в сторону Манилы, а головой — к Южно-Китайскому морю. Площадь острова — примерно 5 квадратных километров. Это самый большой в группе островков, к которой относятся еще Ковальо, Эль Фрайле и Ла Монха. У каждого из этих островков — своя собственная история. Вот, например, одна из них. Еще в XVIII веке из Мексики в Манилу приехала испанская семья Велес. Их дочь полюбила молодого филиппинца, но родители запретили ей видеться с ним. Молодые люди сбежали на полуостров Батаан. Родители делали все возможное, чтобы вернуть дочь. Один судебный чиновник (занимавший должность коррехидора) выследил их на Батаане. Девушка ехала верхом на лошади, юноша — на буйволе. Им не суждено было соединиться, но они поклялись быть верными друг другу всю жизнь. Мария стала монахиней (ла монха), юноша — монахом (эль фрайле), а горы на Батаане долгое время назывались именем девушки — Мария Велес, которое позднее трансформировалось в Маривелес.

Известно, что до появления испанцев Коррехидор служил прибежищем пиратам, потом — опорным пунктом для испанцев и, наконец, военной базой при американской колониальной администрации, которая к 20-м годам построила на острове фортификационные сооружения. С 1922 года туннель Малинта использовался под склад для боеприпасов и снаряжения, а во время войны в нем разместилась штаб-квартира генерала Макартура.

Жизнь на Коррехидоре шла своим чередом даже после того, как пала провинция Кавите, расположенная от него всего в 20 километрах. Были открыты столовые и клубы. В офицерском клубе каждый вечер играл танцевальный оркестр. Мысль о падении Коррехидора, как и вообще Филиппин, не исключалась, но считалась маловероятной, его называли «неприступной скалой», «восточным Гибралтаром». События на Коррехидоре повторили события в Сингапуре, где орудия были установлены так, что могли вести огонь только в сторону моря, а захвачен он был со стороны суши. Захват Коррехидора был подготовлен воздушными бомбардировками, за которыми последовал десант со стороны Батаана, то есть с тыла позиций американской дальнобойной артиллерии.

Во время бомбежки прекратилось снабжение острова, так как Манила была уже захвачена противником. Противовоздушная оборона оказалась малоэффективной, японские самолеты быстро уходили из радиуса действия американской артиллерии. После падения Батаана положение на острове Коррехидор осложнилось. Число жителей здесь увеличилось до 15 тысяч вместо прежних 6 тысяч. На побережье Батаана японская армия вторжения привела свои батареи в боевую готовность и начала обстрел соседних островов, находившихся в пределах видимости. Генерал Макартур, чтобы продолжить руководство боевыми действиями (как позднее он писал в своих мемуарах), к тому времени уже перебрался в Австралию. Затем японцы с Батаана обстреляли Коррехидор из орудий, а с воздуха бомбардировали с самолетов, стартовавших с захваченной американской военной базы Кларк-филд, расположенной недалеко от Манилы.

6 мая 1942 года последовала капитуляция американской армии на Филиппинах. К этому времени большая часть страны была уже в руках японских войск. Оккупировав Коррехидор, японцы оставили на острове часть гарнизона для восстановления фортификаций, а другую, большую часть отправили в концентрационные лагеря на Лусон, где большинство из них погибли.

Форт Крокетт был одной из трех крупных артиллерийских позиций, расположенных вблизи Уилера и Чени. Бетонные стены толщиной в метр были пробиты снарядами. Сейчас из всех щелей выглядывает мох. Форт Крокетт я разглядел, только когда подошел к нему вплотную. Помещения, в которых был расквартирован гарнизон крепости, разрушены. Б те трудные дни мой спутник Флоренсио Боноан находился на острове.

— Здесь, — говорит он, — шли жестокие бои… На этом прекрасном острове, который мы зовем райским… За оружие взялись все, это было сражение не на жизнь а на смерть. Трудно передать, сколько людей погибло на Коррехидоре. Я сам потерял здесь многих друзей. Мы воевали до последнего патрона.

Казармы почти с километр длиной сгорели. От театрального зала военной базы остались лишь наружные стены. Во дворе растут цветы и небольшие деревья, резвятся белки и ящерицы гекконы. В таком же состоянии находится здание Дальневосточного командования американских военно-воздушных сил, в котором жил Макартур, пока своевременно не ретировался в Австралию. Сохранилась только табличка у входа.

То, что не разрушил японский десант, было уничтожено американскими войсками.

Американская историография отметила Коррехидор ореолом славы. Защитники острова действительно героически боролись против японского вторжения. Они сознавали, что после захвата японцами всей остальной территории страны капитуляция острова неизбежна.

«Дружба»

На Филиппинах много иностранцев. Правда, не на севере, в горах, и не на маленьких южных островах. Больше всего здесь американцев — туристов, дельцов, военнослужащих баз. Тесные связи между США и Филиппинами скреплены множеством писаных и неписаных договоров и соглашений, и на первый взгляд кажется, что постичь эту путаницу совершенно невозможно. Мне, ищущему контактов не только на виллах Форбс-парка, в офисах и особняках Макати, не только в учреждениях, расположенных вокруг бульвара Рохаса, но и в рабочих кварталах, подобных Тондо, и в деревнях равнинных и горных районов, это очень осложняет работу. Всегда веселые, непосредственные и любопытные дети, повиснув на мне, как мошкара, не слишком-то дружелюбно, даже насмешливо заводят: «Американо, американо…» Это слово мгновенно утрачивает свое волшебство, как только ребята понимают, что мне оно не нравится и они ничего не получат. «Хинди кано!» («Не американец!»).

Мои филиппинские друзья, к которым я первое время обращался, не в состоянии понять этот феномен, объясняют его не только горьким наследием испанского, а затем американского колониализма, но и событиями конца второй мировой войны.

Молодой коммунист из Кесон-сити Аурелио рассказывает о своем отце, который боролся вместе с американцами против японской агрессии и погиб незадолго до окончания войны.

— В сорок пятом году, — говорит он, — у американцев было много шансов на успех. Вступление СССР в войну против Японии дало народам Азии надежду, что победа принесет им свободу. Хотя США уже во время войны преследовали в нашей стране лишь свои собственные интересы (мой отец рассказывал мне случаи, когда американские войска предательски выступали против хуков), многие у нас смотрели на американцев как на освободителей. Так, несмотря на долгий период колониализма, американцы пользовались каким-то доверием у части населения, но в последние годы практически утратили его из-за своей неоколониалистской политики. Лет шесть назад, в конце шестидесятых годов, даже нашлись филиппинцы, которые повели кампанию за превращение Филиппин в американский штат. Ее сторонники собрали два миллиона подписей, на этом движение «Филиппины — штат США» закончилось безрезультатно.

Я напоминаю ему, что существует большое число договоров между обоими государствами. Аурелио возражает:

— Именно эти договоры и усугубили неравенство между США и Филиппинами. Они и стали тем оружием, которое проложило путь политике неоколониализма. И так думаем не только мы, коммунисты. Посмотрите вокруг, полистайте буржуазные газеты хотя бы за неделю, и вы поймете, как много скрывается за внешней стороной договоров и показной дружбой. Между прочим, даже официальные органы слова «дружба» и «договор» часто сопровождают вопросительными знаками.

Я следую совету друга и использую оставшуюся последнюю неделю моего омраченного дождями короткого пребывания в Маниле для знакомства с газетами.

Вот, например, сообщения об отмене особо льготных тарифов, которые одна американская авиакомпания по так называемой линии дружбы «США — Филиппины» предоставляла законтрактованным филиппинским рабочим, проживающим в США, чтобы они могли съездить на родину. В результате недовольства компания опровергает эти слухи, дабы не вызвать дополнительных трудностей в переговорах о размещении американских военных баз на Филиппинах.

В другой газете постоянно повторяется тема целенаправленного переманивания квалифицированных кадров, «утечки мозгов», с которой в последние годы вынуждены бороться многие развивающиеся страны. Они готовят кадры, посылают людей учиться за границу, а потом этих очень нужных в своей стране специалистов переманивают. Особенно это касается врачей, медицинских сестер, научных работников и инженеров различных специальностей. Официальные круги приводят следующие статистические данные на 1969 год: 40 процентов всех практикующих врачей, окончивших медицинские факультеты, работает за границей, а примерно четвертая часть специалистов не используется в стране. На каждого из них правительство напрасно затратило более 10 тысяч долларов. В то время как в горах и в долинах севера, особенно в сельских районах, во многих местах с большой плотностью населения, миллионы людей ждут, когда же наконец улучшится медицинское обслуживание, квалифицированные врачи уезжают за границу.

В 1974 году в США выехало 32 967 филиппинцев. Пятая часть всех врачей в США, получивших право на практику в 1974 году, были иностранцами. Самая богатая в мире страна продолжает высасывать силы из развивающихся стран, экономя на подготовке собственных кадров. Врачи-иммигранты получают за свой труд значительно меньше, чем местные врачи.

Законтрактованные рабочие не имеют возможности протестовать против несправедливости. Они получают за тот же труд намного меньше своих американских коллег, но тем не менее это больше того, что они смогли бы получить у себя на родине. Эти рабочие подвергаются социальной и политической дискриминации на основе американского закона об иммигрантах. Они считаются здесь временными гражданами и боятся за свое положение в США. Покидая родину, они становятся жертвами обстоятельств, порожденных американской колониальной системой на Филиппинах, жертвами неравноправия. Эта система пагубно влияет также и на положение университетской молодежи в США, которая, окончив вузы, остается без работы из-за притока низкооплачиваемых специалистов из других стран. Потому среди студентов США растет недовольство этой политикой.

Теодоро Ф. Валенсия, выступающий с острыми сатирическими статьями на страницах газет и нередко отражающий мнение Малаканьянга (дворец президента), сказал, что более 28 процентов филиппинских семей, находящихся в США, живут в недопустимых условиях.

Официальные данные американской статистики, которые скорее занижены, чем завышены, так как в них не учитывается нелегальный въезд, свидетельствуют о том, что в США проживает 494 169 филиппинцев. Из них 194 193 филиппинца живут в Калифорнии, 63 643 — в Сан-Франциско, 45 871 — в Лос-Анджелесе, 24 291 — в Чикаго, 21 130 — в Сан-Диего, 15 444 — в Нью-Йорке. Эта статистика не учитывает филиппинцев, имеющих «временную» визу, действие которой сохраняется в течение нескольких лет.

Углубляющийся кризис капитализма влечет за собой усиление эксплуатации, которой подвергаются в США приезжие рабочие и которая отягощается существующим в США в различных формах скрытым расизмом. Широкий отклик имел процесс против двух медицинских сестер, обвиненных в попытке отравления нескольких пациентов государственного госпиталя ветеранов в Энн-Арборе, штат Мичиган. Манильская пресса внимательно следила за событием, открыто заявляя, что это не что иное, как «грязная кампания», предпринятая США против филиппинцев.

«Мисс Пилипина Нарсисо и миссис Леонари Перес, — сообщает Эстапислао А. Фернандес в «Тайм джорнэл», — сознавая свою невиновность, не поддались чудовищному психологическому давлению. В течение многих месяцев им угрожали агенты ФБР, пытаясь вырвать ложное признание. Когда обвиняемых освободили под залог, их не оставили в покое, а продолжали запугивать по телефону: «Ну, чего не признаетесь, вы, бесценные филиппинки?» Неожиданный арест вызвал у них шок. При аресте им надели наручники и привязали друг к другу цепью, проделывая это всякий раз, когда вели в суд. Сейчас обе девушки безработные, хотя их адвокат Томас О. Брайен, весьма умный и справедливый американец, сделал все возможное, чтобы найти им работу…»

В США фабрикуются и раздуваются разные истории, чтобы внушить американской общественности мысль, что все беды в стране исходят от живущих в ней мексиканцев, итальянцев, филиппинцев, составляющих большинство рабочих-иностранцев. В американской прессе, например, сообщалось о шантажистах, о таинственных несчастных случаях, драках среди приезжих, проституции, и всегда во всем этом непременно замешаны филиппинцы. «Эти явно целенаправленные действия, — пишет журналист Альберто М. Альфоро в „Тайм джорнэл“, — связанные с внесенным в конгресс проектом закона о прекращении въезда иностранных врачей, наталкивают на мысль, что филиппинцы и другие азиаты специально выбраны в качестве объекта для нападок американцев. Эти „случаи“ могут не только подорвать репутацию филиппинцев в США, но и побудить отчаявшихся филиппинцев объединиться и поддержать своих соотечественников, оказавшихся в трудном положении».

Продолжаются облавы и обыски среди филиппинцев, проживающих в США. Филиппинцы на себе испытывают, что такое права человека, человеческое достоинство в «самой свободной стране мира», и сообщения об этом в филиппинской прессе ликвидируют последние иллюзии на этот счет.

Убиты шесть рыбаков. Они направлялись к берегу Замбоанга, когда поднявшиеся с ближней военной базы американские самолеты сбросили бомбы. Длинная процессия шла за гробами — родственники, рыбаки, односельчане…

Американское посольство не принесло извинений, никто с военной базы не выразил соболезнования семьям погибших, не был возмещен ущерб. Находчивые адвокаты придумали версию, полностью снимавшую ответственность с Соединенных Штатов: рыбаки ныряли за неразорвавшимися снарядами, чтобы использовать их для рыбной ловли, и погибли при взрыве одного из них. Все просто: виноваты сами погибшие! Военные на американских базах могут делать все, что им заблагорассудится, ибо они подчиняются только американским законам. Филиппинская общественность все больше протестует против статуса американских военных баз на Филиппинах. От имени многих возмущенных читателей «Ивнинг пост» заявляет: «С филиппинскими гражданами в их собственной стране будут обращаться как с людьми второго сорта до тех пор, пока американские служащие на военных базах будут делать все, что им захочется. Много случаев, когда американские солдаты с военно-воздушной базы Кларк-филд и морской базы Сэнгли Пойнт Субик оказывались замешанными в преступлениях, начиная от мошенничества и кончая убийствами во время драк. Благодаря обструкции начальства американских военных баз ни один из преступников наказан не был».

Да, отношения между Филиппинами и США не очень-то дружественные. Газеты с горькой иронией вопрошают, будет ли Манила превращена в штаб-квартиру ЦРУ в Азии после вывода американских войск из Таиланда… В тот же день, когда в аэропорту встречали заместителя государственного секретаря США, «Тайм джорнэл» Писала о переговорах, послуживших целью прибытия гостя: «Естественно, что американское правительство получает информацию о Филиппинах от своего посольства в Маниле. Посол Салливен уверен, что знает мысли филиппинцев, но он их не знает. Не исключено, например, что мистер Салливен вводит свое правительство в заблуждение, внушая ему уверенность в том, что Филиппины согласятся пойти на уступки американским требованиям, включая и те, которые касаются суверенитета над военными базами. Или мистер Салливен сообщает своему правительству только то, что оно хочет слышать? Испытанное средство сделать карьеру в кругу дипломатических бюрократов! Дипломатическая деятельность мистера Салливена свидетельствует о том, что он прежде всего карьерист… Заботливо занимаясь своей карьерой и достигнув на служебном поприще солидных успехов, он не столь успешно способствовал улучшению отношений своего правительства с государствами, в которых был аккредитован».

В том же духе пишет и Теодоро Ф. Валенсия: «Посол Салливен и окружающие его люди до сих пор мыслят старыми категориями. Боюсь, в Вашингтоне говорят нечто вроде: все, чего хотят филиппинцы, так это немного больше денег, чуть-чуть больше самолетов и тяжелого вооружения для филиппинской армии. Это примитивный и неправильный взгляд. При таком взгляде на вещи соглашение невозможно. Вашингтону не мешало бы поинтересоваться, расположены ли филиппинцы заключать с ним новые договоры. Филиппинцы не станут плясать под дудку американского посольства в Маниле».

По другую сторону океана «Вашингтон пост» и «Крисчен сайенс монитор» используют известных филиппинских религиозных деятелей в качестве орудия против Маркоса. Некоторые из них дают интервью, распространяя нелепые истории о стране, в которой живут, и о президенте, реформы которого, очевидно, причиняют им беспокойство. Их поддержал бывший президент, предшественник Маркоса, Макапагал, выступивший с открытым письмом против Маркоса, а затем отправившийся в американское посольство просить политического убежища, где оставался всего 12 часов, ибо Маркос не стал его арестовывать, чтобы не дать ему возможности изображать из себя мученика.

За завтраком в отеле «Интерконтиненталь» в аристократическом Макати каждое утро собирается избранное общество. Это видные политические деятели и экономисты, члены «Брэкфаст-клуба», бизнесмены, крупные чиновники и другие интересные люди. За тремя сдвинутыми столами они обсуждают внутри- и внешнеполитические проблемы, громко спорят, энергично жестикулируют, поглощая вкусный завтрак.

Здесь же бывает и Валенсия. Он пьет свой утренний кофе и пишет ежедневную колонку, которая так и называется: «За чашкой кофе». Материал для нее он зачастую черпает прямо здесь, в клубе.

— О нас многое пишут в американской прессе, — говорит он. — Большая часть информации посвящена сейчас переговорам о военных базах, отношению филиппинской общественности к процессу против двух медицинских сестер в Америке и, что совсем неожиданно, тому, как изменились взгляды и представления филиппинцев об Америке. Это значит, что американцы не могут быть теперь в нас уверены, что надежды, которые они питали в связи с введением чрезвычайного положения, потерпели крах и что теперь они имеют дело с уважающей себя нацией, которая хочет быть независимой.

На столе перед Валенсией лежат несколько вырезок из газет — статьи, чье содержание уже не похоже на содержание прежней американской прессы о Маниле. Например, Джей Мэтьюз в «Вашингтон пост» сообщает о хорошем урожае риса, о спокойной обстановке на юге среди мусульман и т. п.

— Американская пресса, — комментирует это новое направление Валенсия, — медленно просыпается и постепенно осознает реальное положение дел в Азии после победы вьетнамского народа. Она даже посылает новых, молодых корреспондентов в Азию, людей, не столь обремененных предрассудками и способных трезво оценить обстановку. Приизвестных обстоятельствах их деятельность могла бы способствовать пониманию истинной природы азиатского национализма. Мы надеемся, что Америка сумеет освободиться от иллюзий, внушаемых ей закоснелыми политиками, стремящимися сохранить старые позиции и все еще как бы живущими в эре колониализма.

Все эти изменения произошли без нашего участия. Мы приняли удары, когда американская пресса затянула свою обычную песню о возможностях использования Филиппин в своих целях. Пусть теперь они заново ищут путь к взаимопониманию. Мы посвятили себя более важной задаче: установлению дружбы со всем миром, в чем раньше нам препятствовала Америка, которая нас как бы гипнотизировала. Теперь мы обрели себя и можем позабавиться, взирая на промахи Америки.

После этого разговора я вновь мысленно возвращаюсь к словам моего друга Аурелио. Валенсия, безусловно, не враг Америки, но его позиция, как и позиция многих других филиппинцев, в значительной мере определяющих сегодня общественное мнение страны, характеризуется совсем другим, чем прежде, обстоятельством. Если раньше они спрашивали себя, не выгодны ли тот пли иной шаг, то или иное мероприятие, предпринятые их страной, для США либо для другого государства, то сейчас их интересует прежде всего, нужно ли все это Филиппинам.

Юг — партнер или противник!

В 1975 году Малаканьянг принимал необычного гостя — командира мусульманских повстанцев Кутоангана Айоба из Балабагана (провинция Южный Ланао). Молодой худощавый человек с длинными, до плеч, волосами, в соломенной шляпе, в куртке воздушного десантника, в сапогах на шнуровке приветствует президента. Рукопожатие правой рукой, левой он передает президенту свой отделанный никелем револьвер. Человек с юга — в Малаканьянге! Такого дворец уже давно не видел.

Ислам, утвердившийся в XII–XIII веках на южных островах, преимущественно на Минданао и прилегающих к нему соседних островах, постепенно стал распространяться и на север.

Когда Легаспи объявил Манилу испанским городом, там было мусульманское княжество, которым правил раджа Солиман. Легаспи приказал изгнать его, а позднее убить, так как Солиман отказался покориться ему и принять католическую веру.


Свайные жилища на острове Холо

Конфликт между мусульманским населением Минданао и манильскими властями так же стар, как и эти события. Он — наследие колониализма. Внешние и внутренние силы реакции, объединившиеся в своем стремлении свергнуть правительство Маркоса, воспользовались этим конфликтом, намереваясь подорвать престиж правительства в Маниле и за рубежом, хотя именно они, в частности США, и значительная часть сконцентрировавшейся на острове Лусон олигархии в течение многих десятилетий подвергали дискриминации живущих на юге мусульман.

Вот почему такое важное значение имела церемония, состоявшаяся в президентском дворце Малаканьянг. Командир из Балабагана пришел добровольно, по доброй воле передал свое оружие президенту Маркосу, и тем не менее это не акт капитуляции. Рукопожатие означало готовность к сотрудничеству, и для того, чтобы побудить командира армии мятежников на юге страны сложить оружие и перейти от конфронтации к совместным действиям, имелись веские аргументы.

Почти в это же время на острове Холо (архипелаг Сулу) командующий военным округом генерал Эспиньо принимает присягу от другой группы повстанцев, торжественно сдающих оружие. Через несколько дней после этих знаменательных событий из лесов в провинции Северная Замбоанга выйдет руководитель другого повстанческого отряда Багинда Али и обменяется с генералом Эспиньо дружественным рукопожатием и передаст ему огнестрельное оружие — современные американские автоматы и винтовки М-16.

Президент принимает от руководителей повстанцев присягу и производит их в офицеры филиппинской армии. Генерал Эспиньо награждает командира Гарри Мата с островов Тавитави, одного из бывших мятежников, а ныне офицера Национальной армии, за проявленное мужество.

Множество таких примеров вселяют надежду на то, что так называемая проблема Минданао будет в конце концов решена… Сбудется ли эта надежда, сойдет ли мир на южные острова, будет ли жизнь построена здесь на принципах равноправия, покажет будущее. Слишком уж долго продолжается конфликт. На юге все еще случаются столкновения между отрядами мятежников и соединениями Национальной армии; правда, они бывают все реже и реже.

Военный лексикон пополнился новым словом — «переговоры», хотя далеко не каждому легко произнести его. Поводом для переговоров, а также для передачи оружия командиром Кутоанганом президенту Маркосу послужил указ президента от 11 января 1973 года, согласно которому объявлялась амнистия тем, кто выступал против правительства в защиту своих религиозных или политических взглядов. 28 июня 1974 года президент подтвердил свою позицию другим документом, заявив следующее: «…полная и абсолютная амнистия всем мусульманам Филиппин, которые участвовали в повстанческом движении, вели военные действия с целью отделения каких-либо территорий от государства, вели преступную деятельность по отношению к правительству, совершали акты предательства в провинциях Котабато, Султан Кударат, Магинданао, Южный Ланао, Северный Ланао, Басилан, Сулу, Тавитави и в городах Котабато, Хенераль-Сантос, Илиган, Марави, Замбоанга, Пагадиан, Диполог и Дапитан, подпадающих под существующие законы, а также мусульманам, которые оказывали сопротивление законным властям Республики Филиппины, но сдали свое оружие…»


Житель острова Холо

Социально-экономическое развитие севера и юга Филиппин на протяжении многих столетий имело различное направление. Испанскому колониальному режиму никогда не удавалось до конца покорить юг. В 1596 году патриоты из Буайяна убили испанского губернатора острова Минданао, и испанцы вынуждены были оставить свои форпосты в местах, населенных мусульманами. Но конкистадоры не смогли примириться с этим и, завладев страной, вновь и вновь предпринимали попытки поставить мусульман на колени. Они захватывали их торговые суда, нападали на деревни и сжигали их, убивая каждого десятого жителя. Жестокие войны, которые испанцы вели с мусульманами, вошли в историю под названием «мусульманских». При этом они стремились не только поработить южные султанаты, но и насильственно обратить мусульман в христианство, искоренить ислам. Таким образом, защита земли и имущества, защита семьи и родины тесно сплелись в сознании мусульман с защитой ислама. А борьба за защиту отечества стала священным долгом мусульман.

Кампанию, которую испанские священники развернули в 1876 году против населения острова Холо, манильская пресса охарактеризовала как «священную войну». Одним из самых коварных способов воздействия на сознание в духе, враждебном филиппинским мусульманам, во второй половине XIX века были инспирированные манильским духовенством так называемые «моро-моро» — пьесы, в которых изображались «зверства» мусульман. Цель их — посеять раздор, и небезуспешно, между мусульманами и все более христианизирующимся населением севера.

Так и продолжалась столетиями эта изнурительная для мусульман борьба за независимость. Испанские колонизаторы силой вербовали на военную службу рекрутов на острове Лусон, а затем принуждали их совершать «карательные экспедиции» против мусульман на юге. Мусульмане в отместку устраивали походы на север. На винтах — легких парусниках — они доходили даже до берегов Лусона.

С приходом на Филиппины колониализма обстановка в стране не стала спокойнее. Хотя американские методы господства были более эффективны, чем испанские, тем не менее здесь продолжались те же тенденции: на административных должностях на юге американцы использовали филиппинцев с севера.

Филиппинцы-мусульмане юга доверчиво заключали с американцами всевозможные договоры, и США управляли ими теперь при помощи филиппинцев-католиков. Одновременно начался незаконный захват земель при посредничестве крупных филиппинских помещиков, которые фантастически обогащались, обирая в союзе с колонизаторами южан.

Из сказанного выше понятно, что в так называемой проблеме Минданао главное — вовсе не религиозный конфликт, а классовая проблема, завуалированная религиозными разногласиями. Суть проблемы еще более обнажилась после 1946 года, то есть после достижения страной независимости, когда положение на юге стало крайне напряженным в связи с захватом земель на Минданао крупными землевладельцами и махинациями буржуазии. Режим, господствовавший на Филиппинах в 60-х годах, использовал Минданао в качестве отдушины для накопившегося недовольства и организовал переселение на «райские» южные острова безземельных филиппинцев с севера. Столкновения оказались неизбежными, тем более что разница в социально-экономическом развитии севера и юга Филиппин становилась все более явственной.

На южные острова прибывало все больше народу с островов Лусон и Бисайских. Доля мусульманского населения на юге сокращалась. Многие мусульмане опасались, что будут насильственно изгнаны с земли своих предков.

Когда в 1972 году в Маниле был объявлен закон о чрезвычайном положении, атмосфера на юге уже так сильно накалилась, что возникла опасность взрыва. Под влиянием злостной пропаганды, направленной против реформ президента Маркоса, целью которой было создание дополнительных трудностей для правительства, на юге стихийно вспыхнули многочисленные мятежи; в отдельных случаях это были акты откровенного бандитизма. Поводом для волнений послужил декрет президента о сдаче огнестрельного оружия. Были распространены слухи, что, когда у мусульман отнимут оружие, христиане начнут «священную войну» и станут насильственно обращать мусульман в свою веру.

В 1972–1973 годах волнения достигли своего апогея и охватили значительную часть как мусульманского, так и католического населения на юге. Более миллиона человек покинули родные места. Их жилища были разрушены. Многие примкнули к повстанцам. Причиненный этими волнениями ущерб был весьма серьезным, понадобится время, чтобы полностью ликвидировать последствия. Кризис, ощутимый во всей стране, на Минданао принял форму религиозных конфликтов. Противники президента, конечно, воспользовались недовольством широких масс исламского населения.


Собор города Нага на юге острова Лусон

Наиболее радикальные повстанцы-мусульмане призывали к полному отделению от Филиппин, более умеренные выдвинули следующие требования: землю безземельным крестьянам; амнистию для повстанцев, готовых вести переговоры; стипендию для студентов-мусульман; строительство мечетей; введение ислама в программу обучения в мусульманских школах; участие мусульман в административных органах управления островами.

Размах движения можно представить себе более отчетливо, если принять во внимание, что Минданао является вторым по величине островом Филиппин, его площадь составляет треть всей территории страны. На пей проживает 9 миллионов человек, из которых примерно 4 миллиона — мусульмане.

Дорожная сеть на Минданао развита очень слабо. Электроэнергией пользуется лишь 12 процентов жителей юга острова, а водопроводом — 20–25 процентов всего населения. В 1970 году в южных провинциях Минданао было только 563 дипломированных врача, то есть один врач приходился на 6959 человек.

Росла безработица, преимущественно среди мусульманского населения. Для юга страны были особенно характерны коррупция, политическая борьба за власть, религиозные конфликты между мусульманами и христианами, сепаратистские устремления среди руководителей мусульман, общая нестабильность.

Филиппинские народности, исповедующие ислам, делятся на четыре крупные этнические группы: магиндаиао, маранао ланао, таусоги и палаваны. Магинданао живут в основном в провинции Котабато и составляют самую большую по численности группу — приблизительно 550 тысяч человек. Маранао живут в провинции Ланао, а часть из них — в Замбоанге, Букидноне и в Котабато (примерно 450 тысяч). Таусоги населяют архипелаг Сулу (около 350 тысяч). Считают, что таусоги были первыми филиппинцами, принявшими ислам.

С историей этих этнических групп связано много легенд и преданий. В Котабато, например, в народе ходит легенда о происхождении магинданао.

Некогда жила на свете богиня Ситли Парамисули. Она была дочерью Шарифа Аулийя на Минданао, одного из первых жителей рая, оставшихся, когда ангелы перенесли сад Эдема в Мекку. Парамисули вышла замуж за неизвестного бога и родила двоих детей — Табунавай и Мамалу. Когда ей пришло время умирать, она попросила сыновей положить ей на могилу гребень. Вскоре после похорон сыновья увидели, что на могиле выросло дерево. Они ухаживали за ним, пока из него не образовалась бамбуковая роща. Наконец сыновья решили все деревья срубить. Когда они повалили последнее, самое большое дерево, из него вышла прекрасная девушка, которая, по мнению обоих сыновей, была новым воплощением их матери. Они назвали ее Путру Тунина и взяли к себе. И вот однажды в Минданао пришел человек по имени Шариф Кабунгсуван и поселился там. Он влюбился в Путри Тунину, попросил у обоих братьев руки девушки, и от этого брака родились трое дочерей, которые тоже вышли замуж, и от них пошел народ магинданао.

Но вернемся к событиям нашего времени. После того как президент встретился с представителями мятежников в Маниле, состоялось несколько переговоров о мире. Чтобы ускорить проведение реформ и интеграцию на юге, Маркос гарантировал всем мусульманским территориям автономию и издал указ о замене государственных чиновников-христиан мусульманами (до последнего времени все руководящие посты находились в руках христиан). Теперь населенная мусульманами территория была разделена на два района с мусульманскими комиссарами во главе, которые подчинялись непосредственно президенту. Социальное и экономическое положение жителей юга значительно улучшилось. Было построено много жилищ, мечетей, решается проблема занятости (намечена программа, предусматривающая обеспечение работой в первую очередь молодежи и отцов семейств). Особенно срочную помощь нужно оказать тем, кто в 1972–1973 годах в связи с волнениями лишился крова. Положение было осложнено сильным землетрясением 1976 года, а затем наводнением; это стихийное бедствие на несколько лет задержало проведение в жизнь программы по нормализации обстановки на юге.

Филиппинцы-мусульмане впервые в истории приняли участие в планировании и осуществлении некоторых проектов, например в разработке проекта ирригационных сооружений и использования водных ресурсов Минданао для производства электроэнергии. Число студентов-мусульман в вузах страны увеличилось вдвое. В Илигане, Котабато и Замбоанге возникли профессиональные училища. Было запланировано проложить 200 новых дорог, и этот план к концу 1976 года был выполнен более чем наполовину. Правительство энергично взялось за развитие инфраструктуры, которой долгое время пренебрегали. Все это определяется как «Программа восстановления и развития». Ислам введен в школьную программу обучения; все исламские праздники признаны официально и подтверждены декретами правительства, Декретом установлено также время работы мусульман в период поста. Создан Филиппинский институт по изучению ислама. Одним из заслуживающих особого внимания проектов является проект кодификации традиционных исламских законов для филиппинцев-мусульман.

Были проведены преобразования в организации торговли. На протяжении многих веков население южных островов вело между собой и соседними индонезийскими островами меновую торговлю; сначала испанцы, потом американцы, а после освобождения — правительство пытались силой воспрепятствовать этому обмену, но безуспешно. Теперь традиционные хозяйственные связи, в том числе и меновая торговля, официально признаны законом. Большинство таможенных правил, установленных ранее для бартерной торговли с соседними островами, в 1973 году были упразднены, а в Холо и Замбоанге открыты беспошлинные зоны, а торговцы получили кредиты для создания на пограничных мусульманских территориях некоторых промышленных предприятий.

Как и в других районах страны, исключительно большое значение здесь придается реализации аграрной реформы. Началось освоение пригодных для возделывания целинных земель; третейские суды занимаются урегулированием конфликтов между крупными землевладельцами и арендаторами. Выдано несколько тысяч документов на право владения землей. Государственные земли передаются безземельным крестьянам, по низким процентным ставкам им предоставляются кредиты на приобретение сельскохозяйственной техники с целью повысить заинтересованность крестьян в обработке заброшенных земель.

С чувством удовлетворения филиппинцы-мусульмане встретили декрет правительства, по которому безземельным мусульманам предоставлялась возможность владеть землей.

В четырехлетием плане экономического развития Филиппин (1974–1977) содержится программа развития и реконструкции Минданао.

В августе 1973 года был основан Аманах-банк (Банк дружбы), который должен стать финансовым фундаментом «Программы восстановления и развития», кредитовать самые различные проекты развития Минданао, а также оказывать услуги консультативного характера.

Половину вкладов делает государство. Банк работает на основе мусульманских принципов кредитования, то есть без процентов. Поэтому проценты, получаемые за услуги, банк переводит, согласно этой концепции, на особый счет, деньги с которого идут на социальное страхование, здравоохранение, то есть на повышение благосостояния филиппинцев.

Еще далеко не все проблемы решены, далеко не все мятежники сложили оружие, но «Программа восстановления и развития» районов, населенных мусульманами, уже претворяется в жизнь. Впервые перед ними встает перспектива действительного развития. Однако основные классовые и общинные противоречия с появлением новой программы еще не исчезли.

«Особые отношения»

В середине 70-х годов два события определили новую линию филиппинской политики: окончание срока договорных «особых отношений» между Филиппинами и США, с одной стороны, и поражение американской внешней политики в Индокитае со всеми вытекающими отсюда последствиями — с другой. Оба эти события во всемирном масштабе оказали большое влияние на внешнеполитический курс правительства Маркоса. Заканчивается эпоха американской колониальной политики на Филиппинах и зависимости Филиппин от США, однако прежние отношения нет-нет да и дают о себе знать и в настоящее время. Они проявляются и в оппозиционных выступлениях против президента Маркоса, и в длительных переговорах относительно будущего американских военных баз на территории Филиппин. Так что сегодня здесь к бывшей колониальной державе относятся весьма иронически.

Речи президента в Малаканьянге содержат значительно больше, чем только смещение акцентов. Еще до окончательного поражения американцев в Индокитае Маркос, видя обозначившиеся изменения на международной арене, потребовал пересмотра филиппино-американских отношений. Пребывающий уже длительное время на посту министра иностранных дел Ромуло пошел еще дальше, заявив: «Военные базы являются больше магнитом, чем вывеской… Если Таиланд выбросит американцев, мы будем единственными в этом регионе, кто сохранил американские базы на своей территории. Нас могут заподозрить в том, что мы являемся троянским конем американцев».

Теодоро Валенсия тоже выразил не только свое личное мнение, когда писал: «Если дружба с США оборачивается тем, что надо выполнять ради них грязную работу и при этом опасаться нападения их врагов, то с такой дружбой лучше покончить».

Вопреки этому посол США направляет в печать, на радио и на телевидение Филиппин отчаянные заявления с целью сохранить американские базы. Его призывы адресованы той отнюдь не малочисленной части филиппинского общества, которую он может рассматривать как потенциальную союзницу. За несколько месяцев до поражения американцев в Сайгоне журнал «Нью Филиппинес» сообщил: «Существование американских военных баз на Филиппинах имеет для обеих стран, по мнению посла США Вильямса Г. Салливена, тройную выгоду: они необходимы для защиты Филиппин, для поддержания равновесия в Юго-Восточной Азии и для далеко идущих стратегических интересов Соединенных Штатов».

В качестве компенсации Салливен от имени американского правительства предлагал сумму в 150 миллионов американских долларов, которую США обязывались ежегодно вкладывать в филиппинскую экономику. США также обещали оказать помощь в строительстве военного завода. По их мнению, это значит, что «Филиппины получат прочный экономический базис». Аргумент, связанный с сохранением американских военных баз на Филиппинах, я нахожу особенно циничным, поскольку его выдвигает представитель той самой страны, которая в колониальный период и потом, в последующие несколько десятков лет «особых отношений», препятствовала развитию экономической независимости Филиппин, а теперь их экономическую отсталость, явившуюся следствием этой политики, хочет с помощью вымогательства и шантажа использовать для строительства военных баз и военных заводов.

Вопреки этому натиску Филиппины продолжают защищать в переговорах с Соединенными Штатами свои интересы. Во время переговоров между Фордом и Маркосом в декабре 1975 года было принято коммюнике, в котором впервые в истории американская сторона признавала: «Обе стороны пришли к соглашению, что переговоры об использовании американских военных баз на Филиппинах должны проводиться с учетом четко выраженного признания суверенитета Филиппин».

«Особые отношения», навязанные США после второй мировой войны Филиппинам, игнорировали интересы и суверенитет этой островной страны. Они носили неоколониалистский характер и были зафиксированы в договоре. В результате США могли хозяйничать на Филиппинах почти так же, как в собственной стране. Филиппинская экономика оказалась в большой зависимости от них. «Особые отношения», длившиеся 28 лет, закончились в июле 1974 года.

Однако США позаботились о том, чтобы гарантировать свое присутствие на этих островах. Договорились о беспошлинной двусторонней торговле сроком на десять лет, но оставались «квоты», то есть ограничения на экспорт некоторого филиппинского сырья в США. Американский партнер, обладая правом устанавливать такие «квоты» на филиппинский экспорт, мог использовать их в качестве действенного инструмента шантажа. Например, в случае, если бы американский президент решил, что ввозимые с Филиппин товары ставят в невыгодные условия американские предприятия, то, защищая их, он мог расторгнуть договор с Филиппинами.

Этот хитро составленный договор был выгоден крупным филиппинским землевладельцам, а также компрадорской буржуазии, привязанной к американскому рынку. В результате после провозглашения независимости в 1946 году реакционные силы на Филиппинах за счет поддержки извне значительно усилились. Одновременно, как уже говорилось выше, условия договора тормозили промышленное развитие Филиппин, так что страна, получив политическую независимость, оставалась поставщиком сырья для метрополии, а ее экономика развивалась односторонне.

Таким образом, «особые отношения» привели к серьезным экономическим трудностям, в том числе к хроническому дефициту платежного баланса. При этом на каждом этапе развития обострение противоречий сопровождалось интенсивной антикоммунистической кампанией.

Доктрина Форда, выдвинутая в новых условиях в период после поражения США во Вьетнаме, была направлена на то, чтобы защитить американские интересы на Филиппинах. При этом американские интересы в Юго-Восточной Азии за истекшие годы переплелись с интересами транснациональных корпораций. Именно здесь и следует искать одну из причин пошатнувшейся репутации США в этом регионе, а также корни некоторых возможных конфликтов между США и Филиппинами в будущем, поскольку каждое социально-экономическое изменение, независимо от того, касается ли оно ограничений для участия иностранного капитала в некоторых отраслях сельского хозяйства или в других жизненно важных отраслях промышленности, наталкивается на пережитки «особых отношений» и на интересы тех групп людей, которые на протяжении тридцати лет извлекали выгоды из «партнерства».

«Американцы не станут пассивно созерцать, как пойдет дальнейшее развитие на Филиппинах, — писала одна западногерманская газета в 1970 году. Они вложили большие капиталы в филиппинскую экономику, их военные базы имеют громадное стратегическое значение. До 1946 года Филиппины были американской колонией, затем они стали сателлитом США. По существу, они остаются им и сегодня. Факт, с которым должен мириться даже такой гордый и вспыльчивый народ, как филиппинцы. Зависимость от Америки, экономическая и военная, настолько сильна, что Манила не сможет добиться с ней разрыва».

Дает ли все еще себя знать «ограниченный суверенитет»? В последние годы в Азии на филиппинский флаг дули хорошие ветры. «Особые отношения» прекратили свое существование, если говорить хотя бы о формальной стороне договора.

Теперь речь идет о том, чтобы на деле добиться полной независимости. И для этого у филиппинцев, вне всякого сомнения, имеются благоприятные внешние и внутренние условия.

Манила в конце 70-х годов

Таншоннят, 1967 год. Большой южновьетнамский аэродром, основной пункт переброски американских боевых сил, переполнен войсками. Специальный отряд южновьетнамской полиции расставил посты у трапов, направляя пассажиров в транзитные залы. На посадку идет самолет американских ВВС с Филиппин. Он доставил в Сайгон около сотни филиппинцев — часть филиппинского контингента войск для американской войны во Вьетнаме. Настроение у молоденьких солдат, одетых, как на веселую прогулку, в легкую летнюю форму цвета хаки, отнюдь не праздничное: большинство из них знает, что их ждет.

Президент Филиппин утвердил указ, согласно которому 2 тысячи солдат с Филиппин в составе саперного батальона будут участвовать в этой войне. Нажим США на своих союзников усилился до предела — таким путем они пытаются «интернационализировать» американскую войну. Боевой отряд стыдливо называют «небоевым», что дает газете «Манила кроникл» повод иронически заметить: «Отправкой экспедиции, официально именуемой „небоевым отрядом“, президент Маркос открывает новую страницу в военной истории: он посылает в бой „небоевой“ батальон, единственная задача которого состоит в том, чтобы участвовать в боях».

Это значит также, что Филлипины должны заплатить 35 миллионов песо на содержание батальона. Позднее становится известно, что расходы берут на себя США. Общественность Филиппин опять шокирована: филиппинские солдаты на жалованье у США, ведущих непопулярную войну, филиппинцы — наемники. Всеобщее возмущение достигает такого накала, что президент Маркос решает отозвать батальон.

В корейской войне 1950–1953 годов участвовало пять филиппинских батальонов. На эту войну послали свои войска только два азиатских государства — Таиланд и Филиппины. Тогда же речь шла об «интернационализации» как о методе маскировки: филиппинские войска были одеты в форму войск ООН. Они понесли большие потери; расходы на их содержание опять взяли на себя США.

Соединения 7-го американского флота, оперировавшие в Формозском проливе, имели свою военно-морскую базу в заливе Субик. Таким образом, Филиппины вновь оказались соучастником агрессии.

За прошедшие двадцать пять лет я видел в Юго-Восточной Азии немало кровавых следов подобных агрессивных антикоммунистических операций, направленных против национально-освободительного движения.

Эти мысли пришли мне в голову в июле 1976 года, когда в манильском аэропорту встречали необычного гостя — заместителя министра иностранных дел Социалистической Республики Вьетнам Фан Хьена. У трапа самолета его приветствовали армейские офицеры, одетые в такую же форму, как и те военные, которых я видел девять лет назад выходившими из самолета американских ВВС на аэродроме Таншоннят; очень возможно, что это те же самые люди. Гостю из Вьетнама оказывают военные почести. Девушки подносят ему гирлянды цветов. На встрече присутствует заместитель министра иностранных дел Филиппин. В эти дни Филиппины устанавливают дипломатические отношения с Социалистической Республикой Вьетнам. Мне кажется, что официальная Манила одобряет подобный шаг, и не только официальная. Этот дипломатический акт навсегда покончил с непопулярной войной, навязанной филипинскому народу Соединенными Штатами. Разумеется, в Макати и в Форбс-парке далеко не все разделяют это мнение.

Разумеется, установление дипломатических отношений с СРВ не было громом средь ясного неба. Уже во второй половине 1975 года, всего несколько месяцев спустя после победы патриотических сил в Сайгоне, было опубликовано коммюнике об установлении дипломатических отношений между ДРВ и Филиппинами. В коммюнике говорилось, что отношения между двумя странами строятся на основе уважения национальных прав и права на самоопределение народа каждой страны, невмешательства во внутренние дела, а также на отказе участвовать в каких-либо действиях, способных нанести ущерб независимости, суверенитету, единству и территориальной целостности ДРВ и Филиппин. Обе стороны обязались не предоставлять своих территорий для размещения на них военных баз. Филиппинское правительство вновь подтвердило, что все самолеты, суда и другая собственность, отправленная официальными лицами бывшего южновьетнамского режима в другие страны, принадлежит Временному революционному правительству Республики Южный Вьетнам. Филиппинское правительство обязалось при обнаружении такого рода собственности на Филиппинах сразу же передать ее Временному революционному правительству.

Эта линия правительства Филиппин шла вразрез с новой тихоокеанской доктриной, которую надеялась реализовать администрация Форда в Азин, потерпев стратегическое поражение в Индокитае.

В Гонолулу тогдашний президент США провозгласил новую доктрину, построенную на обломках старой, заявив всего несколько месяцев спустя после поражения в Сайгоне, что «американское присутствие необходимо для поддержания стабильного равновесия сил в Тихом океане», что США обязаны «сохранять гибкую и взвешенную позицию силы во всех районах Тихого океана». Президент сделал особый акцент в адрес Филиппин, а также Индонезии, Таиланда, Сингапура и Малайзии, то есть стран, входящих в АСЕАН. Эта политика игнорировала интересы народов, она была направлена на возрождение военно-политических блоков и на новое усиление военного присутствия США в Юго-Восточной Азии, где задача создания коллективной системы безопасности становилась все более настоятельной и где победа вьетнамского народа повернула события совсем не по тому пути, который представлен в доктрине Форда.

Мужество вьетнамского народа и поддержка, оказанная ему Советским Союзом, другими социалистическими странами и всей мировой прогрессивной общественностью, сорвали попытку империализма вооруженным путем раздавить первое социалистическое государство в Юго-Восточной Азии и задержать развитие национально-освободительного движения в этом регионе, которое уже привело к победе национально-демократических революций в Лаосе и Кампучии, — и все это происходит в «охранных зонах» СЕАТО. Определенные изменения можно наблюдать на Филиппинах и в других странах. Они обещают сделать более жизнеспособной идею создания коллективной безопасности в Азии. Это, несомненно, вызовет ожесточенное сопротивление сил, заинтересованных в сохранении напряженной обстановки и политики конфронтации. Эти силы представляют военно-промышленный потенциал, направленный на расширение сети военных баз в Азии и готовый пустить в ход все средства для достижения своих целей. На Филиппинах эта политика вновь угрожает интересам народа и приводит к отчетливой конфронтации между сторонниками разрядки напряженности, безопасности, нейтралитета и прогресса, с одной стороны, и сторонниками гонки вооружений и создания военных блоков — с другой, к борьбе, за кулисами которой находится военно-промышленный комплекс.

Экспансия США в районе Тихого океана, начавшаяся сразу же после окончания второй мировой войны и с распадом Британской империи и французской колониальной державы получившая новый импульс, оказалась направленной на заполнение образовавшегося «вакуума».

После поражения в Индокитае мировой империализм отнюдь не отказался от своих экономических и милитаристских планов. Однако те позитивные изменения, которые произошли в Индокитае за это время, позволили народам данного региона продолжать свою борьбу за полную независимость, и сегодня эта борьба протекает в несравненно более благоприятных условиях, чем несколько лет назад. Это обстоятельство нашло отражение в политической декларации Пятой конференции глав правительств неприсоединившихся стран, которая состоялась в Коломбо в 1976 году. Эти страны открыто заявили, что они поддерживают предложения о превращении Индийского океана в зону мира и о ликвидации военных баз империалистических держав в Юго-Восточной Азии. Становится понятной готовность Филиппин предоставить СЕАТО возможность тихо умереть, а самим пойти по пути неприсоединения к блокам и сохранения национальных интересов.

Послесловие

Описания путешествий в далекие «странные страны» привлекают все больше читателей. Желание представить себе зримо образ жизни иных народов, облик иной земли, иной культуры явно растет и становится за последнее время заметной чертой духовных запросов наших современников. Любознательность, эта прекрасная черта характера, свойственная людям всех эпох, возрастов, профессий, ныне выступает особо важной составной частью общественного сознания: благодаря широкой образованности, обилию информации, получаемой из книг, прессы, кино, телевидения, радио, мы все убеждаемся в единстве человеческой истории, взаимозависимости судеб народов, разбросанных по всему земному шару. Это прямым образом соотносится с самыми жизненно важными проблемами нашего времени: не допустить катастрофы мировой войны, обеспечить для всех людей прогрессивную трансформацию их социального жизнеустройства, избавить от нищеты тех, кто ею сегодня подавлен, предотвратить непоправимый ущерб для природной среды нашего обитания. Вот почему нам оказывается интересным и необходимым знать как можно достовернее, что происходит даже в самых укромных уголках земли, скажем на далеких Филиппинских островах. Мы легко убеждаемся, что и эта сравнительно небольшая страна занимает свое особое место в системе международных отношений, вносит свой вклад в формирование мирового политического климата. Пусть этот вклад имеет то более позитивный характер, то менее, но в любом случае разобраться в этом — потребность каждого мыслящего человека.

Филиппины неплохо изучены советской наукой. Напечатано немало книг и статей об их природе и экономике, об истории и современной политической жизни, о культуре и языке. К тому же издано в русских переводах изрядное число произведений филиппинской художественной литературы, классической и новейшей. Теперь вы прочитали еще одну книгу, на этот раз — репортаж журналиста из ГДР Ульриха Макоша. Всякий репортаж, конечно, менее глубок и серьезен, чем научное исследование, но зато дает красочное, образное представление о стране, на что труд ученого, как правило, не способен претендовать.

Автору этой книги удалось, на наш взгляд, показать своему читателю, чем интересны Филиппины. На страницах его пестрой, как мозаика, книги выступает свойственное этой стране причудливое взаимодействие разных историко-культурных и бытовых традиций, начиная с самой древней, восходящей к общемалайскому этнокультурному комплексу, переходя затем к оставившей глубокий след традиции испанской колониальной эпохи и, наконец, к многочисленным отпечаткам последствий долголетнего американского господства. Эти пласты не только сменяли друг друга на протяжении веков, но и сосуществуют сегодня в сложном переплетении, в борьбе старого и нового, консервативного и динамичного, здорового и болезненного. Книга У. Макоша дает возможность понять, сколь сложна проблема становления национальной целостности, национального самосознания филиппинцев, а более всего — с какими драматичными трудностями приходится Филиппинам двигаться по пути преодоления унаследованных от колониализма экономической отсталости и социально-политических противоречий, как нелегко им решать неотложные задачи поступательного развития в сфере народного хозяйства, общественных отношений, культурного прогресса.

Если бы автор этой книги побывал на Филиппинах сегодня, спустя всего пять лет после того, как она была написана, он, вероятно, многие ее страницы написал бы заново. Жизнь не стоит на месте, изменилось кое-что и на Филиппинах. В общем и целом картина предстала бы автору сегодня несколько менее радужная, чем та, которую он запечатлел. Это следует не упускать из виду современному читателю.

Прежде всего сейчас сильнее, чем пять лет назад, обозначились экономические трудности. Это произошло под влиянием как имманентных противоречий капиталистического пути развития страны, так и неблагоприятных воздействий на нее структурных кризисных явлений в мировом капиталистическом хозяйстве. Темпы прироста валового национального продукта, оставаясь в общем довольно высокими для стран данного типа, несколько замедлились (с 6,4 % в среднем за 10 лет до 5,4 % в 1980 г.), выросла безработица (с 6,2 % в 1972 г. до 7 % в 1980 г.), продолжалась инфляция, ощутимо бьющая по жизненному уровню трудового народа, а это, в свою очередь, с неизбежностью повело к росту люмпенства и преступности. Аграрная реформа, которой в книге справедливо уделено много внимания, так как на Филиппинах она относится к самым радикальным буржуазным реформам в развивающихся странах, стала проводиться в жизнь медленнее, чем это намечалось раньше. Филиппины не смогли сбросить зависимость от индустриальных капиталистических держав, от транснациональных корпораций в области капиталовложений, технологии, финансов.

Проблема повстанческого движения под знаменем сепаратизма среди мусульман на юге Филиппин, которая, как казалось У. Макошу в 1975 г., близка к своему решению, остается и сегодня все столь же трудноразрешимой. Социально-экономические мероприятия правительства в южных областях страны не дали пока ощутимого политического эффекта, к тому же сепаратистское движение моро продолжает получать поддержку панисламистских зарубежных сил.

У. Макош прав, когда полагает, что введенное в 1972 г. чрезвычайное положение дало в руки правительства административные рычаги для решения некоторых важных социальных и политических задач. Он, однако, недостаточно обратил внимание на то, что в возникшем авторитарном режиме были заложены также и негативные тенденции и противоречия, которые привели впоследствии к нарастанию явлений бюрократизации, коррупции и кумовства в государственном аппарате, что вызвало отрицательную реакцию филиппинской общественности. В январе 1981 г. президент Ф. Маркос отменил чрезвычайное положение, но все изданные после 1972 г. законы, в том числе и определенные ограничения общественной деятельности, остались в силе. Характер государственной власти, несмотря на некоторые изменения в ее структуре, остался прежним.

Во внешней политике Филиппин в настоящее время немало таких противоречий, которые были менее очевидны в прошлом, но достаточно явно проявились за последние несколько лет. Переговоры с США о статусе американских военных баз на Филиппинах, о чем несколько раз упоминается в книге, завершились в феврале 1979 г. соглашением, которое, по существу, оставило в распоряжении США эти базы, хотя некоторые юридические атрибуты филиппинского суверенитета были добавлены к прежним. Как и раньше, прилагая усилия по проведению самостоятельной внешней политики, по укреплению связей с другими развивающимися странами, правительство Филиппин в ряде вопросов международных отношений заняло, однако, позицию, по сути играющую на руку действиям США в регионе Юго-Восточной Азии. В частности, Филиппины пока отказываются поддержать тот путь нормализации обстановки в регионе, который предлагает Социалистическая Республика Вьетнам совместно с Лаосом и Кампучией. Те позитивные шаги, которые были ранее сделаны в области филиппино-вьетнамских отношений (о них рассказывает У. Макош в своей книге), не получили, к сожалению, должного развития.

Можно надеяться, что книга У. Макоша пробудит интерес к Филиппинам и уважение к филиппинскому народу у тех читателей, которые до сих пор мало знали об этой стране, а также позволит им с пониманием следить за той информацией о Филиппинах, которая регулярно появляется в нашей печати. В этом случае можно будет считать выполненной ту задачу, которую ставили перед собой автор книги и издатели ее русского перевода.


Г. И. Левинсон

АКАДЕМИЯ НАУК СССР

ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ


Ульрих Макош

МОЛИТВА В ЦИТАДЕЛИ


ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ВОСТОЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

МОСКВА 1983


ББК28(5ф)

М16


Ulrich Makosch

DAS GEBET IN DER ZITADELLE

Leipzig 1978


Редакционная коллегия

К. В. МАЛАХОВСКИЙ (председатель), Л. Б. АЛАЕВ, А. Б. ДАВИДСОН, Н. Б. ЗУБКОВ, Г. Г. КОТОВСКИЙ, Р. Г. ЛАНДА, Н. А. СИМОНИЯ


Сокращенный перевод с немецкого Т. С. РАЙСКОЙ


Ответственный редактор и автор послесловия Г. И. ЛЕВИНСОН


Макош У.

М 16 Молитва в цитадели. Сокр. пер. с нем. Т. С. Райской. Послесл. Г. И. Левинсона. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.

200 с. с ил. («Рассказы о странах Востока»).


Книга журналиста-востоковеда из ГДР знакомит с отдельными фактами истории и политической жизни Филиппин, раскрывает самобытность традиционной культуры,своеобразие этой островной страны, особенности повседневной жизни филиппинцев.


М 1905020000-086

013(02)-83

145-83


ББК28(5Ф)


© VEB F. A. Brockhaus Verlag, Leipzig, DDR, 1978.

© Перевод и послесловие: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.


Ульрих Макош

МОЛИТВА В ЦИТАДЕЛИ


Утверждено к печати редколлегией серии «Рассказы о странах Востока»


Редактор Р. Г. Стороженко. Младшие редакторы М. С. Грикурова, М. П. Малькова. Художник Л. С. Эрман. Художественный редактор Э. Л. Эрман. Технический редактор Г. А. Никитина. Корректор Л. И. Письман


ИБ № 14759


Сдано в набор 06.12.82. Подписано к печати 11.04.83. Формат 84Х1081/32. Бумага типографская № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. п. л. 10,5. Усл. кр. — отт. 11, 13. Уч. — изд. л. 10,87. Тираж 30 000 экз. Изд. № 5326. Зак. № 806. Цена 75 коп.


Главная редакция восточной литературы издательства «Наука» Москва К-45, ул. Жданова, 12/1


3-я типография издательства «Наука». Москва Б-143, Открытое шоссе, 28

Примечания

1

Пер. Л. Седова

(обратно)

2

Мигель Лопес де Легаспи — испанский конкистадор; под его предводительством было осуществлено покорение Филиппин в 1565–1572 гг . — Примеч. ред.

(обратно)

3

Асьенда — исп. «поместье». — Примеч. ред.

(обратно)

4

Марк Твен. Собрание сочинений. Т. 11. М., 1961, с. 580.

(обратно)

5

Марк Твен. Собрание сочинений. Т. 11, с. 489.

(обратно)

6

Малолос — небольшой городок недалеко от Манилы. — Примеч. ред.

(обратно)

7

Хуан Крус — так принято на Филиппинах называть «простого, среднего» человека. — Примеч. ред.

(обратно)

8

1 пикуль сахара-сырца равен примерно 00 кг. — Примеч. ред.

(обратно)

9

Филиппинские острова были названы Лопесом де Вильялобосом, пришедшим туда через 20 лет после Магеллана, по имени испанского короля Филиппа II. — Примеч. ред.

(обратно)

10

Пер. Л. Седова.

(обратно)

Оглавление

  • Острова и легенды
  • Манила — шесть миллионов жителей от Тондо до Макати
  • Молитва в цитадели
  • Театр на развалинах старой крепости
  • Джипни Бобби Сомала
  • Оружие вместо удостоверения личности
  • Петушиные бои в Бакооре
  • Маганда и Малакас, или Мистика восточной женщины
  • По островам Замбоанга — ворота Минданао
  • Тасадайи — «люди каменного века»
  • Каамулан — праздник на юге
  • Воспоминания о перевале Тирад
  • Четыре дерева и один орех
  • С духами на «ты»
  • Горняки Бенгета
  • Багио — родина игоротов
  • Балут и лечон
  • В плену у гор
  • О происхождении масок
  • Банауэ — лестница, ведущая в небо
  • Разговор со временем. Товарищ Фелисисимо Макапагал
  • Хуан Крус[7], касама и операция «земельная реформа»
  • Сахарная мелодия
  • Полет в прошлое к Лапу-Лапу
  • Хосе Рисаль — герой национально-освободительного движения
  • Коррехидор — «неприступная скала»
  • «Дружба»
  • Юг — партнер или противник!
  • «Особые отношения»
  • Манила в конце 70-х годов
  • Послесловие
  • *** Примечания ***