Хроники неприкаянных душ [Гленн Купер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Гленн Купер Хроники неприкаянных душ

Пролог

Тоуби Парфитту, книжному антиквару с тридцатилетним стажем, по-прежнему огромное наслаждение доставляли моменты, когда он, едва сдерживая дрожь, мягко погружал руки в ящик с только что прибывшим товаром. Нравилась тишина уютного рабочего кабинета, дубовые столы под старину, изящные настольные лампы, мягкие табуреты. Помещение каталога аукционного дома «Пирс и Уайт» размещалось на цокольном этаже, вдали от шума Кенсингтон-Хай-стрит. Сюда же поступал принятый товар.

Тоуби начал разворачивать приятно шуршащую упаковочную бумагу, но остановился и, недовольно засопев, посмотрел на прыщавое лицо вошедшего помощника, Питера Нива.

— Что?

Он не любил, когда кто-нибудь портил ему своим присутствием удовольствие. Но парня нельзя просто взять и выпроводить.

— Я вижу, привезли товар из Кантуэлл-Холла, — произнес Нив.

— Да. Вот первый ящик. Всего их должно быть четырнадцать. Кстати, сосчитайте, пожалуйста.

— Сейчас, Тоуби.

Надо же, какая фамильярность. «Тоуби»! Не «мистер Парфитт». Не «сэр». А просто «Тоуби», как его называли лишь друзья. Да, времена изменились, и определенно к худшему. Но ничего не поделаешь, приходится терпеть. Квалифицированного работника на двадцать тысяч фунтов в год найти трудно, а Нив имел диплом бакалавра истории искусств, с отличием окончил Манчестерский университет. К тому же каждый день ходил на работу в чистой рубашке и галстуке. На подобный подвиг сейчас способен далеко не каждый его сверстник. И пусть из воротничка торчала такая тощая шея, что казалось, будто голова у него насажена на торс с помощью штыря, это уже, как говорится, дело десятое.

Тоуби стиснул зубы, раздраженный простодушием помощника, который считал ящики по-детски громко вслух.

— Все здесь, — объявил помощник.

— Я очень рад, — буркнул Тоуби.

— Мартин сказал, вы будете довольны уловом.

В последнее время Тоуби редко выезжал к клиентам. Заставить покинуть Лондон его могла, наверное, только весть, что где-то обнаружился «Второй фолио», не попавший по какой-то причине к «Кристи» или «Сотби», или в хорошем состоянии прижизненные издания Шарлотты Бронте и Уолтера Рали.[1] С клиентами работал его заместитель Мартин Стайн. Из его рассказов Тоуби понял, коллекция лорда Кантуэлла так себе, серединка на половинку, но интересна своим разнообразием.

Престарелый лорд Кантуэлл был типичным клиентом аукционного дома «Пирс и Уайт» — обедневший аристократ, сводивший концы с концами с помощью периодических продаж на аукционе мебели, картин, книг и столового серебра. Очень хорошие вещи старик отдавал в один из ведущих аукционных домов, но по части книг, карт и автографов репутация фирмы «Пирс и Уайт» была достаточно высока, и все они попадали сюда.

Тоуби извлек из кармана дорогого фирменного костюма «Честер Барри» тонкие перчатки высшего качества. Несколько десятилетий назад босс направил его к своему портному на Севил-роу, и с тех пор он одевался с иголочки. Одежда в его профессии значит много, как и вообще внешний вид, прическа и прочее. Колючие усы всегда превосходно подстрижены, а визиты к парикмахеру каждый вторник во время ленча позволяли поддерживать тронутые сединой волосы аккуратными.

Он надел перчатки, как хирург перед операцией, и склонился над первым ящиком.

— Итак. Давайте посмотрим, что тут у нас.

По корешкам было видно, что первый ряд книг представлял собой комплект. Тоуби вытащил одну.

— Ага! Все шесть томов «Истории норманнского завоевания Англии» Фримана. Если мне не изменяет память, это 1877–1879 годы. — Он раскрыл титульный лист. — Превосходно! Первое издание. И все тома первого? А то часто стали попадаться смешанные собрания.

— Да, Тоуби, — произнес Нив. — Все тома первого издания.

— Тогда они пойдут у нас от шести до восьми сотен.

Он осторожно разложил книги, сделал заметки об их состоянии, а затем Нив поместил тома на один стол.

— А вот кое-что постарше, — вкрадчиво промолвил Тоуби Парфитт, доставая великолепно изданную Библию на латыни, Антверпен, 1653 год, в потертом переплете из телячьей кожи, с позолоченной кромкой на корешке. — Замечательно. Тоже уйдет неплохо.

Следующие несколько книг он принял с меньшим восторгом — это были не очень старые издания Рёскина и Филдинга в посредственном состоянии — и вновь возбудился при виде первого издания «Журнала путешествия по снежным вершинам Гималаев и к истокам рек Джамна и Ганг» Фрэзера, 1820 год. В превосходном состоянии.

— Подобных вещей в таком виде я не встречал многие годы. Изумительно. Легко уйдет за три тысячи. Вы знаете, я воспрял духом. — Он посмотрел на помощника. — Не исключено, что в этой коллекции может оказаться даже какая-нибудь инкунабула.

Нив недоуменно молчал, и Тоуби был вынужден повысить голос:

— В чем дело, милейший? Вы не знаете, что такое инкунабула? Европейская первопечатная книга до 1501 года.

Молодой человек смущенно покраснел.

— О, верно. Извините. Должен вас огорчить: никаких инкунабул здесь нет. Но вон там, — он показал на ящик, — лежит старинная книга. Правда, рукописная. Внучка расставалась с ней очень неохотно.

— Чья внучка?

— Лорда Кантуэлла. У девушки потрясающая фигура.

— У нас не принято делать замечания относительно внешности клиентов, — серьезно произнес старший менеджер отдела книжного антиквариата, направляясь к ящику.

Книга оказалась на удивление тяжелой. Вытаскивать толстенный том ему пришлось двумя руками.

Готовясь раскрыть обложку, он вдруг ощутил сухость во рту. Дыхание участилось. Вид странной книги возбудил его охотничий азарт. Старинный переплет из гладкой телячьей кожи цвета молочного шоколада со светлыми крапинками, от которого исходил слабый душистый запах. Фрукты и влажная садовая почва. Солидные размеры — двадцать восемь на тридцать один сантиметр, и толщина почти тринадцать. Там было тысячи две листов, несомненно. Что касается веса, то наверняка свыше двух килограммов. Никаких надписей и украшений. Лишь на корешке незатейливое глубокое тиснение золотом вручную: «1527».

Раскрывая обложку, Тоуби Парфитт с удивлением отметил, что его правая рука подрагивает. В свое время книгу раскрывали часто. Корешок до сих пор оставался податливым. Не скрипел. К коже приклеен простой кремовый форзац, без украшений. Фронтиспис[2] отсутствовал. Впрочем, не было и самого титульного листа. Первую страницу книги — она имела цвет сливочного масла и на ощупь была шероховатой, — покрывали строчки, написанные плотным, убористым почерком. Гусиное перо и черные чернила. Из строчек формировались несколько колонок. И везде лишь имена и даты. Он перевернул страницу, затем еще одну, пролистал до середины. Посмотрел несколько страниц в конце. Потом самую последнюю. Страницы не пронумерованы, но Тоуби предположил, что в книге содержится больше ста тысяч записей.

— Удивительно.

— Мартин решил, что это городская регистрационная книга, — заметил Нив. — Он сказал, что вы разберетесь.

— У меня возникло множество предположений. К сожалению, ни одно нельзя считать удовлетворительным. Во-первых, страницы. Посмотрите. — Тоуби раскрыл одну. — Это же не бумага, а пергамент. Причем очень высокого качества. Лучший из лучших. Такие пергаменты изготавливали из кожи новорожденного теленка. Ее пропитывали специальным составом, отбеливали, фасонировали и растягивали. Но их обычно использовали для самых дорогих манускриптов с большим количеством украшений, а не для городских регистрационных книг.

Он решительно пролистнул страницы и показал пальцем:

— Это хроника рождений и смертей. Николас Амкоттс 13.01.1527 Natus. Тут сказано, что некий Николас Амкоттс родился 13 января 1527 года. Довольно ясно. Но посмотрите следующую запись. Дата та же самая, в конце указано Mors, то есть умер, но имя написано китайскими иероглифами. И следующая. Здесь обозначена кончина Катерлин Банварц, но по-немецки. А вот эта запись, если я не ошибаюсь, сделана на арабском.

Тоуби довольно быстро обнаружил греческие, португальские, итальянские, французские, испанские и английские имена. Записи сделаны на множестве языков. Тут были и кириллица, и греческий, и иврит, и китайский, и даже суахили. Некоторые разобрать не удалось.

— Что же это был за город с таким своеобразным населением, не говоря уже о его численности в 1527 году? — задумчиво проговорил Тоуби Парфитт. — А этот дивный пергамент в примитивном переплете? У меня ощущение, будто книга эта не XVI века, а старше. От нее веет Средневековьем.

— Но датирована 1527 годом.

— Ну и что? Я привык прислушиваться к интуиции и вам советую. — Он помолчал. — Придется, видимо, обратиться к ученым экспертам.

— Сколько она стоит?

— Понятия не имею. Но в любом случае лот уникальный, а коллекционеры такие вещи любят. Полагаю, за эту штуковину мы получим много. — Он бережно перенес книгу в дальний конец стола и положил на почетное место в стороне от других. — Давайте разберем остальные материалы из Кантуэлл-Холла. Введите, пожалуйста, все лоты в компьютер, а когда закончите, внимательно просмотрите книги на предмет пометок, автографов, печатей и прочего. Нам не следует предоставлять клиентам бесплатное удовольствие.

Вечером, после ухода помощника, Тоуби вернулся на цокольный этаж. Он быстро миновал коллекцию лорда Кантуэлла, выложенную на трех длинных столах, — в данный момент книги представляли для него не больше интереса, чем кипа старых журналов «Хелло!», — и подошел к той, которая занимала его мысли целый день.

Водрузив ладони, уже без перчаток, на гладкую кожу, Тоуби замер в благоговении. В будущем он станет утверждать, будто в тот момент почувствовал с этим неодушевленным предметом необъяснимую физическую связь. Хотя прежде никакой склонности в подобной ерунде у себя не замечал.

— Кто ты и откуда? — громко спросил Тоуби Парфитт, удостоверившись, что находится в комнате один. Ведь разговаривать с книгами в аукционном доме «Пирс и Уайт» было не принято. — Прошу тебя, откликнись, открой свою тайну.

1

Уилл Пайпер с трудом переносил детский плач. Правда, плач своего первого ребенка, четверть века назад, он помнил смутно. Тогда, во Флориде, молодой Уилл только начинал помощником шерифа, и смены были одна тяжелее другой. К утру, когда он добирался до дому, маленькая дочка уже весело занималась своими детскими делами. Когда же ему выпадала радость провести ночь с женой и Лора начинала плакать, он просыпался и сразу засыпал, прежде чем Мелани успевала достать из подогревателя бутылочку с молоком. Менять пеленки и кормить ребенка тогда ему не довелось. Впрочем, Уилл расстался с женой, не дождавшись второго дня рождения Лоры.

Но все это происходило очень давно. Теперь он изменился. Стал совсем другим. По крайней мере так ему казалось.

Миновало шестнадцать месяцев со дня его неожиданного увольнения из ФБР. Теперь он пенсионер, еще не старый, полный сил. Недавно у него родился сын, Филипп Уэстон Пайпер, и вот уже месяц, как его жена Нэнси вышла на работу. Семейный бюджет не позволял им держать няню более тридцати часов в неделю, так что часть дня Уилл оставался с сыном один.

Он прослужил в ФБР двадцать лет и занимал довольно высокое положение. Считался одним из самых опытных и квалифицированных детективов, расследующих серийные убийства. Если бы не его маленькие слабости, как называли коллеги, Уилл ушел бы с почетом, наградами и возможностью работать консультантом.

В слабостях не было ничего оригинального. Уилл пил и увлекался женщинами. Это плюс полное отсутствие карьерных амбиций привели его вначале к позорному понижению в должности, а после пресловутого дела «убийцы Судного дня», которое так и осталось нераскрытым, к уходу на пенсию до срока. Уиллу пришлось подписать кое-какие конфиденциальные соглашения.

Но тут были и светлые стороны. Судьба свела его с Нэнси, напарницей в расследовании дела «убийцы Судного дня». Затем она стала женой Уилла и шесть месяцев назад подарила ему сына.

Малыш был способный. Он каким-то образом чуял, когда мама уходит на работу, и сразу поднимал крик. Пронзительные вопли Филиппа Уэстона Пайпера можно было унять, взяв его на руки и покачав, но они возобновлялись, если Уилл клал сына обратно в кроватку. Он вышел из спальни, как всегда понапрасну надеясь, что малыш устанет от крика и заснет. Включил новости по кабельному каналу, прибавил громкость.

Хроническое недосыпание, однако, не влияло на физическое состояние Уилла. Голова в последнее время была на редкость ясной благодаря добровольному расставанию с «Джонни Уокером». В ящичке под телевизором хранилась культовая бутылочка в полтора литра, полная на три четверти. Уилл не собирался уподобляться большинству бывших пьяниц, очищающих жилище от алкоголя. Нет. Он навещал бутылочку, подмигивал, болтал с ней несколько минут о том о сем, поддразнивал. В общем, она страдала больше, чем он. И не нужны ему были никакие сборища анонимных алкоголиков, где говорили по душам. Уилл даже не переставал пить! В том смысле, что регулярно принимал пиво, а то и бокал вина. И даже хмелел, если выпивал на пустой желудок. Уилл просто запретил себе вкушать янтарный нектар, от которого веяло сигаретным дымом. Ему было безразлично, что пишут в учебниках об отказе от разного рода зависимостей. Он действовал сам по себе, твердо решив покончить с пьянством.

Уилл уселся на диване, положив большие руки на голые бедра. Он собрался на пробежку и уже облачился в спортивные беговые шорты, футболку и кроссовки, но няня снова опаздывала. Честно говоря, ему уже надоело целыми днями торчать в маленькой квартирке с паркетными полами. Он чувствовал себя запертым в клетке. И вообще Нью-Йорк всегда раздражал его, а теперь Уилл этот город ненавидел.

Звонок в дверь вывел его из оцепенения. Появилась няня, Леонора Моника Непомусено, филиппинка метр сорок семь ростом. Бросив хозяйственную сумку на стойку кухни, она вместо извинений начала возмущаться общественным транспортом. Затем скрылась в спальне, откуда через пару секунд вышла с плачущим ребенком, прижимая напряженное маленькое тельце к своей огромной груди. Этой плотной коренастой женщине было за пятьдесят. Уилл и Нэнси долго смеялись, узнав ее домашнее прозвище — Ромашка.

— Ай-ай-ай, — запричитала она, — хватит плакать. Уймись. Твоя тетя Леонора уже пришла.

— Я могу идти? — хмуро осведомился Уилл.

— Да, — отозвалась Ромашка. — И бегайте сколько захотите.

Пробежки теперь стали частью его существования. Отказ от виски и здоровый образ жизни привели к тому, что Уилл впервые за много лет стал почти так же крепок, как и во времена, когда играл в футбол за сборную Гарварда. Он был всего на пять килограммов тяжелее и выглядел моложе своих лет. А ведь пятьдесят были не за горами. Крупный, атлетически сложенный, в белых шортах, с волевой челюстью, густыми светло-каштановыми волосами и выразительными голубыми глазами. На него оглядывались многие женщины. Нэнси до сих пор не могла к этому привыкнуть.

Разминая у столба ноги, Уилл вдруг осознал, что бабье лето закончилось и становится прохладно. Он даже подумал, не сбегать ли наверх и одеться потеплее, но тут появился дымящий дизельным выхлопом огромный фургон.

Большую часть из двадцати лет, что Уилл отдал службе в ФБР, ему приходилось наблюдать и преследовать. Он знал, как не привлекать к себе внимания. А человека в фургоне это, видимо, не заботило. Уилл заметил его вчера вечером. Дом на колесах медленно двигался мимо его дома, примерно пять миль в час, мешая движению, сопровождаемый звуками клаксонов. Первоклассный фургон «бивер», ярко-синий, четырнадцать метров в длину, с выдвижными отсеками, увеличивающими внутреннее пространство на парковке, расцвеченный малиновой росписью в форме причудливых завитков. Уилл тогда удивился, кому, черт возьми, вздумалось тащиться в такой махине стоимостью полмиллиона долларов на Нижний Манхэттен и медленно ездить, высматривая адрес? И куда он собирается позднее поставить свою штуковину? Но не в этом дело. Тревогу вызвал номерной знак фургона.

Невада!

Похоже, ловкач нашел вчера стоянку. Причем неподалеку. Сердце Уилла забилось сильнее, хотя он еще не начал пробежку. Прошло много месяцев, но он еще не перестал оглядываться.

Нет, чепуха. Номера Невады — просто совпадение. У «наблюдателей» почерк иной. Они бы не стали являться к нему на таком линкоре. И если бы решили схватить прямо на улице, то подобрались бы незаметно. Они ведь профи, черт бы их побрал.

Улица с двусторонним движением, и Уиллу нужно лишь побежать в обратном направлении, несколько раз быстро свернуть и скрыться из виду. Но тогда не будут известны намерения водителя фургона, а Уилл не любил неопределенностей. Он двинулся прямо. Медленно, чтобы парню за рулем было легче.

Фургон плавно заскользил следом. Уилл убыстрил шаг, желая проверить его реакцию и согреться. На пересечении с Третьей авеню остановился, ожидая зеленый свет. Фургон стоял метрах в тридцати сзади, закрытый несколькими такси. Заслонившись от солнца, Уилл сумел разглядеть на переднем сиденье по крайней мере двоих. Водитель был с бородой.

Перейдя улицу, он побежал, лавируя между редкими прохожими. Быстро оглянулся. Фургон продолжал следовать в том же направлении, но пока это ни о чем не говорило. Проверить удалось лишь на Лексингтон-авеню, где он свернул налево, и фургон туда же.

«Ну что ж, — подумал Уилл, — уже горячее».

Он направился к Грамерси-парку, расположенному в нескольких кварталах от центра. Улицы по его периметру были с односторонним движением. Если фургон действительно сидит у него на хвосте, то будет возможность немного повеселиться.

У парка Лексингтон-авеню заканчивалась тупиком. Уилл побежал вдоль забора. Фургону же пришлось последовать в противоположном направлении. Уилл начал делать круги вокруг парка по часовой стрелке, каждый занимал несколько минут. Пробегая мимо, он увидел, как водитель фургона пытается свернуть налево, едва не задевая припаркованные машины.

В преследовании не было ничего забавного, но всякий раз, когда гигантский дом на колесах проезжал навстречу, Уилл улыбался. И каждая встреча предоставляла ему шанс лучше их рассмотреть. Эти клоуны, конечно, не «наблюдатели», но могут быть и иные варианты. Он засадил в тюрьму много убийц, а у каждого родственники. Месть — семейное дело.

Водитель был пожилой, длинноволосый, с большой бородой. Мясистое лицо и мощные плечи свидетельствовали, что в молодости этот человек обладал недюжинной физической силой. Сидевший рядом был тоже в возрасте. Высокий, худой. Он постоянно пытался встретиться взглядом с Уиллом. Водитель же, напротив, бесстрастно смотрел перед собой.

Делая третий круг, Уилл заметил двух патрульных копов. Грамерси-парк был единственным частным парком на Манхэттене. У жителей окружающих домов имелись ключи от кованых железных ворот, и полиция следила, чтобы вокруг не околачивались разные темные личности.

Он остановился рядом, переводя дух:

— Офицеры. Вон тот фургон. Я видел, как он остановился, и водитель пытался затащить внутрь девочку.

Слова Уилла не произвели на копов впечатления. Его заметный южный говорок не вызывал доверия. Мало ли придурков-провинциалов шляются в Нью-Йорке.

— Вы уверены?

— Я бывший агент ФБР.

Больше добавлять ничего не потребовалось. Копы вышли на середину улицы и остановили фургон. Уилл не стал задерживаться. Конечно, ему было любопытно, но он хотел закончить пробежку по своему обычному маршруту. Кроме того, у него было ощущение, что он с этими типами еще встретится.

Придя домой, Уилл достал из ящика пистолет. Проверил и смазал. На всякий случай.

2

Уилл пожарил мясо, наполнив квартиру запахом фирменного соуса чили. Это было единственное блюдо, которое у него хорошо получалось.

Когда пришла Нэнси, ребенок спал. Уилл приложил палец к губам и обнял жену. Крепко, как положено в первые годы брака.

— Ромашка давно ушла?

— Час назад. Он спал.

— Я так по нему соскучилась. — Нэнси попыталась высвободиться из его рук. — Пойду посмотрю.

— А как же я?

— Он — numero uno,[3] а ты у меня — numero dos.[4]

Уилл последовал за ней в спальню, с нежностью наблюдая, как жена, сбросив туфли, наклонилась над кроваткой. Боже, почему он прежде не замечал? Не видел, как его напарница поразительно красива. Правда, тогда она, как ни странно, была полнее. Этакая пышка. Откровенно говоря, Уиллу всегда больше нравились женщины, похожие на моделей, рекламирующих нижнее белье. С ранней юности, со старших классов школы, где он был звездой футбола, в его памяти закрепился образ одной капитанши болельщиков — так, видимо, утенок запечатлевает в памяти образ матери утки, — и в дальнейшем он придерживался единого стандарта.

Поначалу роману мешала не только внешность Нэнси. Уилла раздражала простодушная, чересчур эмоциональная и оптимистичная девушка, «только что из академии». Но он был терпеливый учитель, и под его руководством она быстро прониклась цинизмом, начала подвергать сомнению решения начальства, перестала быть искренней с чиновниками и овладела мастерством вести себя на грани дозволенного.

Однажды, зависнув на мертвой точке в деле «убийцы Судного дня», Уилл неожиданно прозрел. Оказывается, его напарница невероятно сексуальна. А какие у нее замечательные шелковистые каштановые волосы, как она мило краснеет, смущаясь, и кокетливо хихикает. И к тому же толковая, энергичная и решительная. Ее энциклопедические познания в литературе и искусстве были потрясающими. В довершение ко всему Уиллу понравились родители Нэнси.

Он понял, что влюблен.

Затем возникли «зона-51», библиотека, и он решил, что настало время остепениться.

Беременность Нэнси переносила героически. С аппетитом ела и каждый день делала упражнения почти до самых родов. Потом быстро сбросила лишние килограммы и вернулась в боевую форму. С поразительным упорством она стремилась стереть малейшие следы беременности, считая это делом чести. Нэнси знала, что в бюро ее не станут дискриминировать открыто, но желала убедиться, что к ней не будут относиться как к сотруднице второго сорта.

В общем, на работу Нэнси вернулась более уверенной и крепкой, чем прежде, как физически, так и морально. Сведениями о своей семейной жизни с коллегами делилась скупо. На вопросы отвечала, что муж и ребенок в полном порядке.

То, что Нэнси влюбилась в Уилла, было в высшей степени предсказуемо. Красавец и к тому же «несносный парень» — какая женщина устоит против подобного? Но Нэнси не собиралась безрассудно отдаваться во власть чувств. В ней было достаточно здравого смысла. Разница в возрасте — семнадцать лет — ей не мешала. Она была готова примириться со многими причудами Уилла, но только не с пьянством. И перед тем как связать с ним свою судьбу, Нэнси потребовала, чтобы Уилл, во-первых, пообещал навсегда с этим покончить; во-вторых, хранить ей верность; в-третьих, позволить продолжить работу в бюро и пожить в Нью-Йорке, пока ее не переведут в какое-нибудь подходящее место, которое устроит их обоих; в-четвертых, стать хорошим отцом.

И только получив от Уилла честное слово по всем перечисленным пунктам, Нэнси приняла предложение руки и сердца. Скрестив пальцы, на счастье.

Пока жена дремала с ребенком, Уилл закончил подготовку к ужину и отметил это событие бокальчиком мерло. Просто промочил горло. А следом явилась его дочь с мужем.

Лора сияла и лучилась, как и положено молодой женщине, свободной от забот. В тонком просвечивающем платье и сапогах до бедра она поразительно походила на свою мать. Грег приехал в Нью-Йорк написать очерк для «Вашингтон пост». Номер в отеле оплачивала фирма, и Лора отправилась с ним, чтобы отдохнуть после сдачи в издательство своего второго романа. Первый, основанный на фактах семейной жизни ее родителей, получил хорошие отзывы и неплохо продавался.

Для Уилла эта книга, в которой прототипом главного героя был он сам — она до сих пор лежала на его прикроватном столике, — имела символическое значение. Ведь именно с ее помощью ему удалось раскрыть дело «убийцы Судного дня».

Заметив на лице Грега угрюмость, Уилл сразу сунул ему в руку бокал с вином:

— Давай взбодрись.

Лора с Нэнси двинулись в спальню к ребенку.

— Вообще-то я в полном порядке, — вздохнул Грег.

Какой уж тут порядок. Впалые щеки, нечесаные волосы. Зять был похож на усталого, опившегося кофе репортера. Парень он хороший. Когда Лора забеременела, не стал устраивать сцены, выкаблучиваться. Женился без звука, как и пристало порядочному человеку. Вот так в семействе Пайпер в один год сыграли две свадьбы. А потом на свет появился один ребенок, и на подходе был другой.

Мужчины сели. Уилл спросил, над чем работает Грег. Тот пробурчал что-то об освещении работы форума по изменению климата и замолчал. У него не ладилось с карьерой, и он хандрил. Уилл понимал, что зятю нужна какая-то большая тема, за которую можно зацепиться. Но где ее возьмешь?

— Что, Уилл, по делу «убийцы Судного дня» по-прежнему все тихо? — спросил Грег.

— Да.

— Оно так и осталось нераскрытым?

— Так и осталось.

— Но убийства прекратились.

— Да. Прекратились.

— И вы считаете это нормальным?

Уилл пожал плечами.

— Я не занимался этим больше года.

— Но вы так и не рассказали, что случилось. Вас отстранили от дела. Почему пришло такое предписание?

— Тут нечего рассказывать. Мне не удалось найти преступника, а вскоре убийства прекратились и дело закрыли. — Уилл встал. — Пойду помешаю рис, а то засохнет. — Он вышел, оставив грустного Грега в гостиной допивать вино.

За ужином в основном говорила Лора. При этом уплетала за обе щеки с Филиппом на коленях.

— Как папа себя чувствует на пенсии?

— Сбавил скорость, — ответила Нэнси.

— Я сижу тут же, — возмутился Уилл. — Почему ты не спросишь у меня?

— Хорошо. Папа, как ты себя чувствуешь на пенсии?

— Я сбавил скорость.

— Видишь? — рассмеялась Нэнси. — С ним все в порядке.

— Хожу по музеям, посещаю концерты. — Затем, чуть помедлив, добавил: — И не перестаю мечтать о хорошей рыбалке.

— Так давай возьмем няню на полный день, — сердито проговорила Нэнси. — А ты поезжай к себе во Флориду на недельку. Полови рыбу в заливе.

— А если тебя задержат на работе?

— Я целый день сижу за компьютером, Уилл. И никто не заставит меня работать сверхурочно.

— Потерпи, скоро вернешься к настоящим делам, — попытался ободрить ее он.

Лора толкнула ногой Грега под столом, чтобы он подал реплику.

— Вы скучаете, Уилл? — произнес зять.

— По работе в ФБР?

— Да.

— С чего вдруг? Я же сказал, что скучаю по рыбалке.

Грег откашлялся.

— А может, вам написать книгу?

— О чем?

— О маньяках. — Грег помолчал. — Обо всех, кроме «убийцы Судного дня».

— Ты думаешь, мне приятно описывать эту мерзость?

— Но вы раскрыли много громких дел, вошедших в историю. Людям будет интересно.

— Какой из меня писатель!

— Мы поможем. Уверен, такая книга будет иметь успех.

Уилл начал злиться. Пьяный, он бы наверняка взорвался, но трезвый лишь нахмурился и медленно покачал головой.

— Вам, ребята, надо заниматься своими делами.

Зазвонил домофон. Уилл раздраженно нажал кнопку. Никаких гостей они сегодня не ждали.

— Слушаю.

Через секунду домофон зазвонил снова. Потом еще.

— Какого черта!

Уилл спустился в лифте в вестибюль, осмотрелся. Затем осторожно выглянул за дверь. Там никого не было. Уже собравшись закрыть дверь, он вдруг заметил приклеенную скотчем визитную карточку: «„Клуб-2027“. Генри Спенс, президент».

Ниже был указан номер телефона с кодом Лас-Вегаса и приписка мелким почерком: «М-р Пайпер, пожалуйста, позвоните мне немедленно».

2027 год.

Дата ему знакома.

Он распахнул дверь. На улице было темно и прохладно. По тротуару торопливо прошли несколько человек, ежась от холода. Обычные люди, мужчины и женщины. Никто не слонялся без дела. Фургона тоже не было видно.

Уилл вытащил мобильник. Набрал номер.

— Привет, мистер Пайпер! — бодро отозвался мужской голос.

— С кем я говорю? — холодно произнес Уилл.

— С Генри Спенсом. Из дома на колесах. Спасибо, что позвонили так быстро.

— Чего вы хотите?

— Поговорить.

— О чем?

— О двадцать седьмом годе и на другие темы.

— Чего ради? — Уилл быстро прошел до угла, посмотрел, не виден ли где-нибудь поблизости фургон.

— Я не люблю высокопарных слов, мистер Пайпер, но это срочно. Буквально вопрос жизни и смерти.

— Чьей смерти?

— Моей. Мне осталось жить десять дней. Пожалуйста, уважьте просьбу человека, которому предстоит скоро умереть. Поговорите со мной.

3

Уилл проводил дочь и зятя, вымыл посуду, дождался, пока уснут жена и сын. Затем, убедившись, что в доме все спокойно, осторожно выскользнул из квартиры.

Освещенная сумрачным светом улица была пуста. С негромким гулом проносились редкие машины. Уилл застегнул молнию на куртке «пилот» и, засунув руки в карманы, начал ходить по тротуару, недовольный собой, что пошел на поводу у этого Генри Спенса. Портупея с пистолетной кобурой — он надел ее на всякий случай — приятно давила на плечо, внушая привычную уверенность. Однако на душе все равно было неспокойно.

Раздавшийся вдалеке рев сирены «скорой помощи» заставил Уилла вздрогнуть и сжать рукоятку пистолета. Он уже собирался послать все к чертям, как прибыл фургон, вздыхая пневматическими тормозами. Правая дверца отворилась, и Уилл наконец встретился взглядом с бородачом за рулем. Тот улыбнулся.

— Добрый вечер, мистер Пайпер.

Сзади него возник силуэт.

— Это мой друг Кеньон. Он очень мирный, — пояснил бородач. — Прошу.

Уилл взобрался по ступенькам и, прежде чем сесть, попытался оценить обстановку. Эта привычка осталась у него с прежних времен. Он любил, появившись на новом месте, мгновенно окинуть взглядом все сразу, вобрать в себя информацию как гигантский пылесос.

В фургоне были двое — грузный водитель и его долговязый друг, который стоял посреди кузова, опираясь на кухонную стойку. Водителю было за шестьдесят. Он имел комплекцию человека, способного влезть в костюм Санта-Клауса без ватиновой набивки. Значительную часть шерстяной рубашки «Пендлтон» покрывала окладистая борода цвета беличьей шкурки, занимая пространство между коричневыми подтяжками. На плечи спадали длинные светлые волосы с проседью. Нечистая кожа на лице, нездоровый румянец и заспанные усталые глаза, казалось, подтверждали его слова о скором уходе из этой жизни, но было ясно, что в молодости он был здоровяком.

Уилл заметил, что Спенс подключен к специальному устройству жизнеобеспечения. От расположенного у ног мягко пыхтящего ящичка две светло-зеленые пластиковые трубки поднимались вдоль торса и, обернувшись вокруг шеи, тянулись в ноздри. Этот человек не мог жить без подпитки кислородом.

Его другу Кеньону было тоже за шестьдесят. Высокий, тощий, подтянутый, шерстяная куртка застегнута на все пуговицы. Волосы зачесаны в аккуратный пробор. Манеры мягкие, однако челюсть волевая, а глаза как у человека, не привыкшего оправдывать свое поведение, — военного, миссионера или очень религиозного.

Внутри дом на колесах оказался столь же роскошным, как и снаружи. Выложенный черными мраморными плитками пол, полированные шкафчики с мраморным наплывом, драпировки в черно-белых тонах, несколько плазменных видеоэкранов, скрытые светильники, излучающие холодный бледный свет. В задней части располагалась спальня с неубранной постелью. В кухонной раковине стояла грязная посуда. В салоне пахло жареным луком и сосисками. Помещение выглядело обжитым за время путешествия по дорогам. В общей комнате на столе разбросаны книги, журналы, географические карты. В углу туфли, ботинки, тапочки. На стульях висели куртки и бейсболки.

Беглый осмотр убедил Уилла, что никакая опасность ему не угрожает. Можно пока смело продолжать игру, а там видно будет.

Сзади просигналил автомобиль, затем другой.

— Садитесь, — повторил Спенс мягким, искренним тоном. — Должен заметить, ньюйоркцы терпеливостью не отличаются.

Уилл расположился на сиденье рядом, и Спенс захлопнул дверь. Кеньон опустился на диван.

— Куда мы направляемся?

— Буду ездить по округе, чертить разные геометрические фигуры. Не мне вам рассказывать, как сложно припарковать такого бегемота в Нью-Йорке.

— Да, это в высшей степени затруднительно, — добавил спутник Спенса. — Меня зовут Элф Кеньон. Мы рады познакомиться с вами, сэр, несмотря на ваши старания утром, чтобы нас арестовали.

Угрозы в его голосе Уилл не уловил, но и комфорта тоже не испытал.

— Так в чем проблема? — резко спросил он.

— У нас с вами общий интерес к «зоне-51», мистер Пайпер, — произнес Спенс, притормозив на красный свет.

— Я там ни разу не был.

— А там, в общем, не на что смотреть. По крайней мере на поверхности. Под землей — иное дело.

Уилл не собирался глотать наживку.

— Вот как? — На светофоре включился зеленый, и Спенс тронулся, направляясь в центр. — И на сколько же миль в глубину?

— Вас это действительно интересует, мистер Пайпер?

Уилл пытался держать их обоих под наблюдением.

— Послушайте, ребята, мы зря теряем время. Во избежание недоразумений скажу сразу: что бы вы там обо мне ни воображали, но я не знаю о «зоне-51» ничего. Думаю, у вас уходит галлон на пять миль, так что можно хорошо сэкономить на горючем, если высадить меня здесь и я пойду домой.

— Нам известно, что вы подписали бумаги о неразглашении тайны, — проговорил Кеньон. — Но мы тоже их подписали и так же уязвимы, как и вы. У нас тоже есть семьи. Мы знаем, на что способны эти люди.

— Послушайте, мистер Пайпер, — вмешался Спенс. — У меня мало времени. Прошу вас, помогите нам.

Движение на Бродвее было свободное. Уилл сидел в кресле, похожем на трон. Ему нравилось обозревать сверху главную улицу Нью-Йорка. Отстраненно, будто не имея к городу никакого отношения. Он вдруг представил, как хорошо было бы выбросить отсюда за уши этих двух хлюпиков, вернуться домой, взять Нэнси и сына и катить на юг, пока гигантское ветровое стекло не заполнят искрящиеся аквамариновые воды Мексиканского залива.

— И что вы от меня хотите?

— Чтобы вы помогли нам в расследовании, — ответил Спенс. — Мы хотим знать смысл 2027 года. Почему записи заканчиваются на девятом февраля? Что будет десятого? Вы тоже хотите знать. Разве не так?

— Должны хотеть, — со значением добавил Кеньон.

Конечно, Уилл хотел это знать. Он думал о 2027 годе почти каждый день, с тех пор как приобщился к тайне. Что там за горизонтом? Он ведь не так уж и далеко впереди. Менее семнадцати лет. Моргнуть не успеешь, и горизонт окажется рядом. Уилл обязательно доживет до этого срока, потому что в базе данных «зоны-51» в графе «Дата смерти» у него стояло «ВД» (вне диапазона).

— Что это за «клуб-2027» на вашей карточке?

— Вы тоже член клуба.

— Неужели? Мне, очевидно, забыли прислать извещение о членстве.

— Каждый, кто знает о библиотеке, является его членом.

Уилл кивнул.

— Ладно. Теперь объясните, кто вы такие.

4

Уилл перестал следить за маршрутом фургона. Он заметил, что они миновали Таймс-сквер, площадь Колумба, темную, протяженную громаду Музея естественной истории, несколько раз объехали Центральный парк. Из-под широких шин фургона в ночной воздух выстреливались сухие ломкие листья. Он слушал с таким интересом, что город почти перестал существовать.


В Принстоне развитый не по годам тинейджер Генри Спенс слыл вундеркиндом среди вундеркиндов. Дело было в середине шестидесятых, в самый разгар «холодной войны». В отличие от большинства сверстников он увлекался не естественными науками, а иностранными языками и политикой. Одолел китайский и японский, неплохо говорил по-русски. По всем предметам у него были только отличные оценки. Профессор-советолог был просто в восторге от молодого человека с короткой стрижкой, постоянно читавшего книги. Неудивительно, что таким студентом заинтересовалось ЦРУ.

Спенс являлся самым молодым сотрудником за всю историю существования данной организации. Некоторые ветераны до сих пор помнили гениального юношу, ходившего с важным видом по Лэнгли. Он подавал большие надежды как аналитик, и потому неизбежно случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Однажды к нему подошел ничем не примечательный человек в деловом костюме и сунул в ладонь странную визитную карточку с символикой ВМС США. Спенс, конечно, удивился. Полученные разъяснения заставили его сделать в жизни резкий поворот.

Уилл вспомнил, что и сам недоумевал, услышав от Марка Шеклтона, что «зоной-51» управляет военно-морское ведомство. Военные привыкли блюсти традиции, и некоторые не назовешь разумными. Так вот, эта была одна из таких.

В 1947 году президент Трумэн поручил Джеймсу Форрестолу, самому доверенному человеку в своей команде, создание новой сверхсекретной военной базы в пустыне Невада, у озера Грум, на границе с Юкка-Флэтс, где тогда проводились испытания ядерного оружия. На карте это место было обозначено как «Район испытаний в Неваде номер 51». Поэтому и базу сокращенно стали называть «зона-51».

А база понадобилась вот по какой причине. Сразу после войны в Англии на острове Уайт, который во времена римского владычества и позднее носил название Вектис, на месте средневекового монастыря возобновились раскопки. И найдено там было нечто исключительное, причем настолько, что премьер-министр Клемент Эттли попросил находящегося тогда в отставке Уинстона Черчилля поговорить с президентом США Трумэном на предмет передачи находки союзникам. Тогда полагали, что это мера временная, пока Великобритания не оправилась от последствий войны.

Так в Штатах родился проект «Вектис».

Форрестол в ту пору являлся министром военно-морского флота, и потому с тех пор проект числится за данным ведомством. Расположенная в Неваде «зона-51» во всех документах проходила как военно-морская база, притом что сухопутнее места на планете сыскать было невозможно. Проект «Вектис» лично возглавлял президент Трумэн. Тогда относительно «зоны-51» запустили дезу, продолжающую работать и сейчас, спустя шестьдесят лет. В штате Нью-Мексико, в окрестностях городка Розуэлл, было инсценировано падение НЛО, а затем распространили слух, будто новая база в Неваде построена для изучения космического корабля пришельцев. Легковерная публика такую версию приняла с радостью.

С тех пор базой командует министр военно-морского флота, но о скрытой там тайне знают лишь избранные. Генри Спенса удалось переманить из ЦРУ, и он считался настолько ценным приобретением, что вскоре после подписания контракта был приглашен в кабинет министра для знакомства. Раскрытие тайны «зоны-51» потрясло Спенса настолько, что от встречи с министром и о содержании их беседы у него не осталось почти никаких воспоминаний.


Уилл напряженно слушал рассказ о первом дне Генри Спенса на службе, глубоко под землей в корпусе Трумэна, главном комплексе «зоны-51». Новичка лично проводил в хранилище начальник отдела в сопровождении двух бесстрастных вооруженных охранников, которых здесь называли «наблюдателями». Они вошли в обширное помещение, где хранилось семьсот тысяч старинных книг.

Самая необыкновенная библиотека на планете.

— Мистер Спенс, — начальник отдела театрально взмахнул рукой, — в одной из книг указаны даты вашего рождения и смерти. Подобное доверие оказывают немногим. Мы ожидаем, что вы это оцените.

Так началась его новая жизнь.

Для организации, скрывающейся под «зоной-51», Спенс оказался весьма ценным приобретением. Способный сотрудник был подлинным энтузиастом своего дела. В течение тридцати лет он пять раз в неделю спускался под землю, и всегда с удовольствием. Ему неизменно льстило приобщение к великой мировой тайне. Очень помогли талант аналитика и знание языков. Через нескольких лет Спенс начал заведовать сектором Китая, а позднее и всей Азии. На пенсию он вышел самым заслуженным аналитиком в истории организации.

Массовые чистки в маоистском Китае Спенс спрогнозировал задолго до «культурной революции». А самым его крупным достижением было предсказание в 1974 году землетрясения на северо-востоке Китая, случившееся 28 июля 1976 года, когда в шахтерском городе Таншань погибли двести пятьдесят пять тысяч человек. В самом начале катастрофы президент Форд своевременно предложил премьеру Хуа Гофэну гуманитарную помощь, закрепив смягчение американо-китайских отношений, возникшее при Никсоне.

Для Спенса это было время свершений. Описывая гордость, какую он испытал, когда до Невады докатилась весть о разрушительном землетрясении в Китае, Спенс добавил:

— Не смотрите на меня так, мистер Пайпер. Не по моей вине случилась эта чертова напасть. Я ее всего лишь предсказал.

В молодости Спенс был очень самоуверен и много о себе мнил. Еще бы, красавец, к тому же умен и талантлив. Первое время он бесшабашно наслаждался холостяцкой жизнью в быстро растущем Лас-Вегасе, правда, общаясь в основном с людьми своего круга. Однажды в загородном клубе встретил Марту, дочь богатого предпринимателя. Вскоре они поженились, завели детей. Теперь он был уже дедушкой, но, к сожалению, Марта до рождения первого внука не дожила — скончалась от рака груди.

— Я не хотел знать дату ее смерти, — признался Спенс. — Теперь сильно жалею. Наверное, можно было бы как-то предотвратить заболевание.

На пенсию он вышел вскоре после 11 сентября. Если бы захотел, его бы оставили, но ухудшилось самочувствие. Спенс растолстел — сказались малоподвижный образ жизни и склонность к жирной пище, — а многолетняя привычка выкуривать по две пачки в день вызвала обострение эмфиземы легких. Смерть жены окончательно подкосила его. Вскоре Спенс вовсе не смог дышать без подпитки кислородом. Унаследовав от жены громадное состояние, он вышел на пенсию очень богатым человеком, и теперь у него остались лишь две страсти — внуки и «клуб-2027». Общаться с многочисленными родственниками позволял ему вот этот самый фургон, который дети прозвали «дедушкин мобиль».

Спенс закончил рассказ, и сразу вступил Элф Кеньон. Уилл чувствовал, что раскрываются они перед ним неспроста. Видимо, он им нужен. Нельзя сказать, что это ему нравилось, но любопытство взяло верх. И онпродолжал слушать.


Отец Кеньона был пресвитерианским проповедником родом из Мичигана. Работал в Гватемале и послал оттуда сына в Штаты на учебу в Калифорнийский университет. В Беркли Элф Кеньон быстро попал под влияние радикалов, начал протестовать против войны во Вьетнаме, а после окончания отправился добровольцем в Никарагуа помогать местным крестьянам отвоевывать у диктатора Самосы право на землю.

В начале семидесятых мятежники-сандинисты имели в деревне большую поддержку и представляли мощную антиправительственную оппозицию, горячим сторонником которой являлся Кеньон. И этот факт не обошли вниманием те, кому положено, и однажды деревню, где обитал Элф Кеньон, неожиданно посетил розовощекий ангелоподобный молодой американец Тони примерно его возраста. В конце разговора выяснилось, что гость знает о нем почти все. Уходя, он дал дружеский совет: вести себя сдержанно. Ясно, что этот человек был оттуда.

У молодых людей не было ничего общего, их взгляды кардинально расходились как в политике, так и в культуре, поэтому Кеньон и думать забыл об этой встрече. Тем более удивительно, что, когда неделю спустя Тони явился вновь, Кеньон был рад его видеть.

— Кажется, именно тогда нам впервые пришло в голову, что мы геи, — признался он, глядя на Уилла.

Вот так два молодых американца стали друзьями: один протестант — другой католик, один из ЦРУ — другой революционер. И Тони, вместо того чтобы бросить Элфа на съедение волкам, искренне о нем заботился и прикрывал во время облав.

На Рождество 1972 года Кеньон собрался уехать в Манагуа, провести там неделю. Тони с трудом отговорил его. Кеньон упирался до тех пор, пока друг не сказал, что 23 декабря в Манагуа случится страшное землетрясение, в котором погибнут тысячи людей.

— Вы помните об этом событии, мистер Пайпер?

Уилл пожал плечами.

— Как же, знаменитое никарагуанское землетрясение! Погибли свыше десяти тысяч человек, разрушено три четверти всех построек. Тони не сказал, откуда ему это известно, но я не поехал. Потом, когда мы стали еще ближе, он признался, что сам удивлен, как о землетрясении узнало начальство, но всех сотрудников предупредили. Надо ли говорить, что я был заинтригован.

Вскоре Тони перевели в другое место, а в Никарагуа началась полномасштабная гражданская война. Кеньон вернулся в Штаты, закончил аспирантуру в Мичигане и защитил диссертацию. Тони, видимо, сообщил кому следует, что он хороший специалист по Латинской Америке, потому что в один прекрасный день в его квартиру в университетском городе Энн-Арбор в Мичигане явился морской офицер и чуть ли не с порога спросил, хочет ли он знать, откуда ЦРУ стало известно о землетрясении в Манагуа.

И Кеньон моментально заглотнул крючок.

В «зоне-51» он начал работать через несколько лет после прихода туда Спенса, в отделе Латинской Америки. По внутреннему складу они были очень похожи — оба серьезные, рассудительные интеллектуалы, любители поговорить о политике. Естественно, их потянуло друг к другу, и они быстро сошлись во время ежедневных рейсов Лас-Вегас — озеро Грум и обратно. Этот одинокий человек стал в семье Спенс своим, почти родственником, неизменно присутствовал на всех праздниках и семейных торжествах. После смерти Марты они вообще были неразлучны и ушли на пенсию в 2001 году в один день. Кеньон жил у сестры, но большую часть времени проводил в имении Спенса в Лас-Вегасе.


Кеньон закончил. Уилл ожидал, что сейчас заговорит Спенс, но тот молчал.

— Могу я спросить, мистер Пайпер, вы религиозный человек? — наконец произнес Кеньон.

— Спросить вы, конечно, можете, но я не понимаю, какое вам дело, — отозвался Уилл.

Кеньон обиженно вздохнул, и Уилл осознал, что поступил бестактно. Они откровенно рассказали о себе и надеялись, что он ответит им тем же.

— Нет, я не очень религиозен.

Кеньон подался вперед.

— И Генри тоже. Я нахожу это странным. Почему люди, знающие о существовании библиотеки, далеки от религии?

— Каждому свое, — усмехнулся Спенс. — Мы это обсуждали тысячу раз. — Он посмотрел на Уилла. — Элф полагает, что библиотека доказывает существование Бога.

— Но другого объяснения ее происхождения просто нет.

— Пожалуйста, давай не будем начинать все сначала, — устало промолвил Спенс.

— А вот я, рожденный протестантом, — продолжил Кеньон, — считаю появление библиотеки вполне естественным.

— Он по-прежнему изображает церковного реформатора, — пошутил Спенс.

Уилл понимающе кивнул. Он и сам весь последний год думал об этом.

— Предопределенность судьбы.

— Вот именно! — воскликнул Кеньон. — Я и раньше был кальвинистом, даже не ведая, что таковым являюсь, а библиотека превратила меня в ортодоксального последователя Кальвина.

Согласно его учению, судьба, спасение и осуждение души предопределены Богом для каждой сотворенной им души еще до рождения.

— И очень упрямого, — добавил друг.

— Через несколько лет после выхода на пенсию я был официально посвящен в сан проповедника и начал писать биографию Жана Кальвина, пытаясь постичь, как на этого гения сошло озарение направить теологию по такому верному пути. Близкая кончина Генри, указанная в одной из книг библиотеки, это подтверждает. Казалось, подобный факт должен меня радовать, но я огорчен.

— Расскажите о «клубе-2027», — попросил Уилл.

На светофоре зажегся зеленый свет, но Спенс помедлил, решая, сворачивать ли снова к парку. Затем начал:

— Уверен, вы знаете, что последняя книга в библиотеке заканчивается 9 февраля 2027 года. Причем даты смерти указаны не для всех ныне живущих. Некоторые находятся «за горизонтом». В базе данных «зоны-51» они числятся под рубрикой «ВД» (вне диапазона). Думаю, каждый, кому когда-либо довелось работать в библиотеке, задавался по крайней мере двумя вопросами: кто написал данные книги, и почему они так заканчиваются. Чьих рук это дело? Ученых мужей, монахов, прорицателей или инопланетян? Да, Элф, моя версия имеет такое же право на существование, как и твоя. И что заставило их прервать работу? Война, болезни, какая-нибудь экологическая катастрофа? И вообще разве человечество не имеет права знать, что его ждет в ближайшем будущем? Насколько мне известно, Пентагон, а именно в его ведении находится «зона-51», не предпринимает попыток осмыслить значение горизонта, или диапазона, как это там называют. Базу данных военные используют только для своих целей. Вот сейчас, очень скоро, в Латинской Америке намечается какое-то массовое бедствие. И они наверняка к нему готовятся. По-своему. А что произойдет в 2027 году? Неужели люди узнают об этом, только когда наступит срок? Так вот, мистер Пайпер, еще в пятидесятые годы несколько бывших сотрудников «зоны-51», пенсионеров, образовали нечто вроде поисковой группы, которую назвали «клубом-2027». Разумеется, конфиденциально, без нарушения подписки о неразглашении. Плюс ко всему это дает нам возможность собираться, выпивать по рюмочке, вспоминать былое.

Длинный монолог вызвал у Спенса одышку. Уилл подождал, пока он придет в себя, а затем произнес:

— Не думаю, что смог бы вам помочь.

— А полагаем, что сумеете, — торопливо проговорил Кеньон.

— Послушайте, — глухо промолвил Спенс, — нам известно, чем закончилось дело «убийцы Судного дня», и причастность к этому Марка Шеклтона. Ведь он ваш старый знакомый, верно?

— Да. Мы жили в одной комнате в общежитии колледжа. Один год. А откуда у вас информация обо мне?

— Из «клуба-2027», откуда же еще. Мы знаем, что Шеклтон похитил из «зоны-51» полную базу данных для США. И это он придумал серийные убийства в Нью-Йорке.

Кеньон грустно покачал головой.

— Я до сих пор не представляю, до какого гнусного цинизма мог опуститься человек, решивший посылать людям открытки с указанием даты их смерти. Какая жестокость.

— Нам известно, — продолжил Спенс, — что, используя базу данных, он делал большие деньги на страховании жизни. И вы его вычислили. Во время перестрелки с «наблюдателями» он был тяжело ранен. А вам позволили уйти в отставку из ФБР и вроде оставили в покое. Отсюда предположение, мистер Пайпер, даже не предположение, а скорее уверенность, что у вас остались рычаги серьезного давления на власти.

— И что же это?

— База данных Шеклтона, которую вы скопировали.

Уилл вспомнил Лос-Анджелес, когда он, спасаясь от «наблюдателей», спешно перекачивал на заднем сиденье такси базу данных из ноутбука Шеклтона на флэшку. Сам Шеклтон давно превратился в овощ и теперь гнил где-то на больничной койке.

— И что дальше?

— Давай, Генри, — вмешался Кеньон, — расскажи ему все.

— В середине девяностых я завел дружбу с одним «наблюдателем», его зовут Дэйн Бентли, и мы сблизились настолько, что он сделал для меня одолжение, беспрецедентное для «зоны-51». «Наблюдатели», как вы знаете, люди очень суровые, но в этом парне, Дэйне, осталось очень много от человека. Ради дружбы он оказался готов нарушить правила и узнал дату моей смерти: 21 октября 2009 года. Тогда это казалось очень и очень далеко впереди. А вот сейчас близко.

— Сочувствую вам.

— Спасибо. — Спенс затормозил на красный свет. — А вы свою посмотрели?

Уилл не видел причины дальше прикидываться несведущим.

— Посмотрел. При тех обстоятельствах это было просто необходимо. Я — ВД.

— Хорошо. — Кеньон улыбнулся. — Правда, Генри?

— Да.

— А я про себя узнавать не стал, — признался Кеньон. — Пусть все останется в руках Божьих.

— Так вот, — Спенс резко ударил ладонями по рулю, — в этом-то дело. У меня в запасе лишь десять дней. И прежде чем умру, мне очень хочется узнать правду.

— Но я действительно ничем не могу вам помочь, — искренне проговорил Уилл.

— Покажи ему, Элф, — попросил Спенс. — Покажи, что мы нашли неделю назад.

Кеньон вынул из папки несколько листов распечаток с веб-сайта и протянул Уиллу. Каталог лондонского аукционного дома «Пирс и Уайт», специализирующегося на продаже антикварных книг. Первые торги назначены на 15 октября, то есть на послезавтра. На цветной фотографии изображен лот № 113, толстая старинная книга с вытисненной на корешке датой: «1527». Книга, несомненно, уникальная, но аукционеры, похоже, не понимали ее значения. Потому что начальная цена была обозначена в пределах от двух до трех тысяч фунтов.

— Она? — спросил Уилл.

Спенс кивнул:

— Да. Одного тома в библиотеке не хватает, относящегося именно к 1527 году. Об этом осведомлены почти все сотрудники «зоны-51». И вот теперь, когда мне осталось жить менее двух недель, эта штуковина выплыла на аукционе. Где она лежала шесть веков? Почему ее отделили от остальных? Одну из сотен тысяч. Черт возьми, мистер Пайпер, у меня такое чувство, что книга может служить ключом в разгадке тайны библиотеки. И я должен ею завладеть, прежде чем умру.

— Но при чем здесь я?

— А при том, мистер Пайпер, что я прошу вас вылететь завтра в Англию и купить для меня книгу. Сам я по понятным причинам лететь не могу, а Элф, этот упрямый осел, отказывается покидать меня. Для вас уже забронирован билет в первом классе. Жить там будете в пятизвездочном отеле «Кларидж». Вернетесь в пятницу вечером.

Уилл нахмурился, собираясь ответить, но Спенс добавил:

— Мне также нужно порыться в вашей базе данных и узнать даты смерти дорогих мне людей. Перед тем как покинуть этот бренный мир, хочу убедиться, что моим детям и внукам ничто не угрожает. Что они «вэдэ». Прошу вас, мистер Пайпер, добудьте книгу и позвольте посмотреть базу данных. За это я сделаю вас богатым.

Уилл решительно покачал головой.

— Нет, мистер Спенс, в Англию я завтра не полечу. Не могу оставить жену и сына. И базу данных тоже трогать не стану. Это мой страховой полис, и я не хочу рисковать безопасностью своей семьи ради удовлетворения вашего любопытства. Извините, но ваше предложение я принять не могу, хотя обещание богатства звучит заманчиво.

— Возьмите с собой жену и сына. Я оплачу все расходы.

— Она не может бросить работу. — Уилл представил реакцию Нэнси и помрачнел еще сильнее. — Сверните, пожалуйста, направо, на Пятую авеню, и довезите меня до дома.

Спенс возбудился и начал кричать, брызгая слюной:

— Вы должны мне помочь, мистер Пайпер! Часы тикают! Вы видите, в каком я отчаянии?

Он сильно закашлялся и захрипел. Уилл испугался, что фургон сейчас врежется в припаркованные на обочине автомобили.

— Генри, успокойся! — взмолился Кеньон. — Замолчи. Позволь мне разобраться с этим.

Спенсу в любом случае пришлось передать инициативу другу. Говорить он все равно не мог.

— Хорошо, мистер Пайпер. Мы не можем заставить вас делать что-то против воли. Вам не хочется влезать в эту историю. Мы будем участвовать в торгах по телефону. Но позвольте хотя бы курьеру доставить книгу вам домой вечером в пятницу. А тем временем хорошенько обдумайте щедрое предложение Генри. Речь идет не о том, чтобы вы отдали ему базу данных. Достаточно, если вы посмотрите там даты смерти примерно десяти человек.

Уилл кивнул и потом молчал всю дорогу, прислушиваясь к пыхтению и свисту прибора, подающего кислород в легкие Спенса.


Малькольм Фрэзер, вздрогнув, проснулся, с трудом понимая, где находится. По демонстрационному экрану медленно ползли титры фильма. Сидевшая в середине ряда пожилая женщина похлопала его по плечу, чтобы он дал ей пройти в туалет. Пассажирские сиденья в американских самолетах не рассчитаны на людей подобной комплекции. Он поднялся размять затекшее тело, мысленно ругая начальство, не пожелавшее раскошелиться на бизнес-класс.

И вообще что это за нелепость посылать главу службы безопасности «зоны-51» с поручением купить на аукционе книгу. Даже такую. Тоже мне, работа! С этим вполне могла справиться любая лабораторная крыса. Он бы в придачу послал одного из своих «наблюдателей». Но в Пентагоне настояли, чтобы летел именно он. И Фрэзер знал почему.

События в Каракасе.

До их начала оставалось тридцать дней. Отсчет пошел.

Очередной сенсационный прогноз аналитиков «зоны-51». Но на сей раз ожидание не было пассивным. На этом событии предполагалось нажить большой политический капитал. И Пентагон усиленно готовился. Заседания Объединенного комитета начальников штабов шли одно за другим. Оперативной группой лично руководил вице-президент. И тут вдруг всплывает на поверхность недостающая книга. Худшего момента не придумаешь. В их организации секретность всегда являлась высшим приоритетом, а сейчас, когда до операции «Рука помощи» остался месяц, все вообще встали на уши.

«Рука помощи»!

Надо же, как ловко придумал пиарщик из Пентагона. Если недостающая книга окажется в руках очередного яйцеголового, кто знает, какие могут появиться вопросы, какие факты обнаружатся.

Пилот объявил, что самолет приближается к берегам Ирландии и через два часа приземлится в аэропорту Хитроу. У ног Фрэзера стояла пустая кожаная сумка нужного размера, специально подготовленная для данной цели. Он уже считал часы, оставшиеся до возвращения в Неваду, с этой сумкой на плече, где будет лежать бесценная книга 1527 года.

5

Зал торгов аукционного дома «Пирс и Уайт» находился на цокольном этаже особняка в георгианском стиле. После регистрации участники направлялись в изысканный старинный зал с бежевым полом из твердого дерева и высоким белым потолком. Одна стена была заставлена книжными стеллажами. Рядом стояла стремянка, чтобы подняться к верхним полкам. Сквозь раздвинутые шторы в зал мягко струился желтый солнечный свет, делая коричневые деревянные стулья похожими на темные клетки шахматной доски. Зал вмещал до восьмидесяти посетителей, и сегодня, в ясное пятничное утро, наполнялся довольно быстро.

Малькольм Фрэзер прибыл рано. Ему не терпелось поскорее покончить с этим делом. Бойкая девушка за регистрационной стойкой тщетно пыталась развеселить угрюмого клиента. Не удостоив ее взглядом, он вошел в пустой зал и, сев в первом ряду напротив подиума, со скучающим видом предался электронной игре на карманном компьютере, тыча в кнопки мясистым указательным пальцем. Люди все прибывали, и Фрэзеру становилось ясно, что он совсем не похож на покупателя антикварных книг. Его соседи все сплошь хиляки-очкарики. Слабо им толкнуть штангу двести килограммов, проплыть под водой сотню метров, тем более убить человека голыми руками. Однако здесь они чувствовали себя в своей стихии, а вот Фрэзер волновался. Ему никогда не приходилось участвовать в аукционе, и он смутно представлял, что там происходит.

Лот № 113 находился в середине каталога. Значит, до заветного момента еще ждать и ждать. Фрэзер сидел с прямой спиной, застыв в позе истукана. У массивных ног стояла сумка. Странный, непонятно как попавший сюда громила. Сзади во втором ряду, стул за ним пустовал, потому что Фрэзер загораживал подиум.

Новость о поездке на аукцион настигла его в пригородном супермаркете Лас-Вегаса. Он толкал тележку, следуя за женой по молочному отделу, и тут запиликал карманный компьютер, сигналя, что по электронной почте пришло шифрованное сообщение. Причем мелодия звонка указывала, что сообщение самого высокого уровня. У Фрэзера пересохло во рту — таков условный рефлекс. Подобные звонки никогда не сулили ничего хорошего.

Оказывается, в сети сработал почти забытый фильтр, давно установленный военной разведкой, который сканировал все электронные средства информации в поисках ключевых слов «книга» и «1527», если они где-нибудь встретятся вместе. И вот неожиданно это случилось. Дежурный аналитик разведывательного управления министерства обороны направил информацию по инстанции, удивляясь, зачем кому-то в военной разведке понадобилось сообщение о выставленной на аукцион старой книге.

Но для знатоков в «зоне-51» это явилось сногсшибательной новостью. Гром среди ясного дня. Обнаружился отсутствующий том. Где находилась книга все годы? Каких владельцев меняла? Знает ли кто-нибудь, что она собой представляет? Сможет ли догадаться? Собрали заседание, потом еще одно. Исписали кипу бумаг, выделили средства. Впереди маячила операция «Рука помощи», и в Пентагоне решили направить за книгой самого Фрэзера.

И вот наконец, когда зал почти заполнился, появились аукционеры. На подиум вышел как всегда безупречно элегантный Тоуби Парфитт. Прикрепил микрофон, разложил свои аукционерские принадлежности. Слева от него за застеленным бархатной скатертью столом расположились Мартин Стайн и два других старших сотрудника отдела редких книг. Каждый с телефонной трубкой в руке. Они будут держать связь с заочными участниками аукциона.

Рядом с Тоуби беспокойно переминался с ноги на ногу его младший коллега Питер Нив. Он старался держаться к шефу ближе, чем новичок Адам Коттл, который появился в отделе две недели назад. Белокурый здоровяк с унылыми глазами, лет двадцати четырех. Короткая стрижка, толстые пальцы. Он больше походил на мясника, чем на продавца книг. Видимо, его отец был знаком с управляющим, потому что Тоуби велели принять его на работу, хотя он в помощнике не нуждался. К тому же у Коттла не было университетского диплома, и опыта, разумеется, тоже.

Нив отыгрывался на парне, как мог. Наконец-то в отделе появился кто-то ниже его рангом, и все самые банальные и противные дела он спроваживал этому бесцветному молодому человеку. А тот покорно кивал и отправлялся их выполнять, как и положено олуху.

Тоуби оглядел публику, коротко раскланиваясь с постоянными клиентами. В зале присутствовали несколько новичков, и самым заметным из них был крупный мускулистый джентльмен в первом ряду. Казалось, он забрел сюда случайно.

— Леди и джентльмены, позвольте мне приветствовать вас на осеннем аукционе торгового дома «Пирс и Уайт». Вести аукцион буду я, Тоуби Парфитт. Сегодня на торги выставлены редкие антикварные книги и манускрипты, которые, несомненно, порадуют коллекционеров. Особый интерес, я думаю, вызовут лоты из великолепной коллекции лорда Кантуэлла, хранящейся в его имении в Уорикшире. Довожу до вашего сведения, что мы также принимаем заявки по телефону. Наши сотрудники готовы ответить на все ваши вопросы. Если таковых нет, то позвольте начать.

Задняя дверь отворилась, и оттуда вышла миловидная ассистентка в белых перчатках, с достоинством неся перед собой старинный том.

— Лот номер один, — торжественно объявил Тоуби. — Замечательное издание Джона Рёскина «Единство искусства». Лекции, прочитанные им в 1859 году на ежегодных семинарах в манчестерской художественной школе. Опубликованы в Оксфорде в 1870 году. Светло-коричневый оригинальный переплет. Книга может стать достойным пополнением библиотеки как поклонников Рёскина, так и историков искусства. Начальная цена лота сто фунтов.

Фрэзер усмехнулся, настраиваясь на тяжкое испытание.


В Нью-Йорке еще царила ночь. Два часа оставалось до той поры, когда солнечные лучи начнут рассеивать на Ист-Ривер холодный мрак. Но Спенс и Кеньон уже проснулись на автостоянке супермаркета «Уол-март» на Лонг-Айленде, где остановились на ночлег. Поджарили на кухне бекон с яйцами, сварили кофе, позавтракали и сразу отъехали, чтобы попасть на Нижний Манхэттен до часа пик. К дому Уилла они прибыли в половине пятого. Он ожидал их на тротуаре, поеживаясь от холода, взъерошенный после разговора с женой.

Никогда не надо спорить с женщиной, когда она кормит грудью ребенка. Он понял это слишком поздно. И конечно, не следовало повышать голос, отчего с лица Нэнси исчезла обычная материнская безмятежность. Но он ведь обещал Спенсу. «Лететь в Англию я отказался, но собираюсь помочь здесь, — убеждал Уилл жену. — Понимаешь, человеку предстоит скоро умереть, и он очень просит». Но Нэнси это не убедило. Для нее все дела, связанные с «убийцей Судного дня», были в прошлом, а библиотека благополучно забыта. Она жила настоящим и будущим, сознавая, какую опасность представляют «наблюдатели». Ребенок и муж — этого Нэнси было сейчас вполне достаточно, и она решительно не хотела ничего менять в своей жизни.

— Ты играешь с огнем.

Но Уилл не послушал ее. Схватил куртку и выскочил из квартиры, сразу же за дверью почувствовав себя жутким дерьмом. Хотелось броситься назад, извиниться, но он подавил в себе это желание. В семейной жизни супруги непременно должны идти на взаимные уступки. Умом Уилл понимал это, но пока не проникся мудростью настолько, чтобы следовать ей неукоснительно. Бормоча под нос ругательства, он нажал кнопку лифта с такой силой, будто это был глаз злейшего врага.

— Доброе утро, мистер Пайпер! — приветствовал его Спенс.

— Доброе утро, — отозвался он, с облегчением опускаясь на диван. — Зовите меня просто Уилл. У вас есть кофе?

Кеньон налил ему чашку кофе, а Спенс, нажав на навигаторе кнопку «Выбрать направление», отъехал от тротуара. Они двигались к торговому центру в Куинсе. Уилл решил, что там можно припарковать фургон без особых трудностей.

Прибыли туда, когда еще было темно. Торговый центр должен открыться через несколько часов. Спенс поставил фургон в задней части почти пустой стоянки. На дисплее его мобильного телефона индикатор качества связи показывал пять делений, так что можно надеяться на хорошую слышимость.

— Сейчас в Лондоне десять утра, — объявил Спенс. — Я набираю номер.

Он направился к дивану, таща за собой на колесиках кислородный ящик, перевел телефон в режим громкой связи и положил телефон. Когда в динамике зазвучал доброжелательный мужской голос, все трое напряглись.

— Это Мартин Стайн из аукционного дома «Пирс и Уайт». С кем я говорю?

— Вам звонит Генри Спенс из Соединенных Штатов. Вы меня хорошо слышите?

— Да, мистер Спенс, очень хорошо. Мы ждали вашего звонка. Будьте добры указать, за какие лоты вы намерены вести торги. Это было бы весьма полезно.

— Только за один лот, мистер Стайн, за номер сто тринадцать.

— Хорошо. Я думаю, мы дойдем до него не ранее чем через два часа.

— Мой телефон постоянно включен, все разговоры оплачены, так что с моей стороны проблем не возникнет.


В Лондоне Фрэзер, уставший после перелета, мучился от скуки. Укоренившаяся дисциплинированность не позволяла ему зевнуть или потянуться, как нормальному человеку. От этого он страдал еще сильнее. А на подиуме продолжался парад старых книг, всевозможнейшей печатной и рукописной рухляди в картонных и кожаных переплетах. Романы, исторические исследования, описания путешествий, поэзия, орнитология, научные трактаты, математика, инженерное дело. Несомненно, он был здесь единственным присутствующим, которого ничего не интересовало. Его соседи с пеной у рта яростно перебивали друг у друга покупки, каждый в своем характерном стиле. Эпатажно взмахивали табличками на палочках. Поднимали их почти незаметно. А постоянным клиентам даже этого не требовалось. Сотрудники аукциона распознавали указания по выражению лиц. Резкий кивок, подергивание щеки, вскинутые брови. «Надо же, — думал Фрэзер, когда ставки за книги, которые у него сгодились бы на подкладку под короткую ножку стола, поднимались до тысяч фунтов, — в этом городе у многих определенно водятся лишние деньги».

В Нью-Йорке уже рассвело, салон фургона залил дневной свет. Стайн постоянно возникал на линии с сообщениями о продвижении торгов. Заветный момент приближался. Уилл начал беспокоиться. Он обещал Нэнси вернуться к тому времени, когда ей будет нужно уходить на работу, а стрелки часов вертелись быстро. Спенс рядом шумно дышал и кашлял, шепча ругательства и прикладывая ко рту ингалятор.


Объявили лот номер сто двенадцать. Фрэзер встрепенулся, затем успокоился, сообразив, что перепутал. Большой старый том он вначале принял за свою книгу. Тоуби пропел хвалу лоту, бегло произнеся его название по-латыни.

— Лот номер сто двенадцать. Изящное издание труда по анатомии Рамона де Висенна «Neurographis Universalis, Hoc Est, Omnium Corporis, Humani Nervorum», опубликованного Г. В. Кюном во Франкфурте в 1570 году. Издание включает двадцать девять великолепных гравюр на пергаменте. Несколько листов имеют незначительные повреждения, но в целом знаменитый медицинский трактат в превосходном состоянии. Я начинаю торги с тысячи фунтов.

Заинтересованных участников было много, но все закончилось быстро. Лидировал грузный мужчина с заднего ряда в аскотском галстуке с широкими, как у шарфа, концами. Он вообще агрессивно торговался за научные издания, каждый раз поднимая цену на сотню. Когда пыль улеглась, он завладел этой книгой за две тысячи триста фунтов.

В телефонной трубке Мартин Стайн объявил:

— Мистер Спенс, мы приблизились к лоту сто тринадцать. Пожалуйста, будьте наготове.

— Итак, джентльмены, наконец-то начинается, — тихо произнес Спенс.

Уилл с тревогой посмотрел на часы. Еще оставалось время добраться до дома и избежать большого скандала.

Как только книгу вынесли в аукционный зал, Фрэзер не отрывал от нее взгляда. Он был уверен, что это она. Два десятилетия, проведенных в библиотеке и вокруг нее, кое-что значили. Ошибки тут быть не могло. Пора начинать. Все утро он наблюдал за действиями участников и кое-чему научился.

Тоуби представлял книгу с едва уловимой тоской в голосе, словно сожалея, что ее купят.

— Лот сто тринадцать уникален. Это рукописный журнал, датированный 1527 годом, в красивом переплете из телячьей кожи. В нем свыше тысячи пергаментных листов очень высокого качества. Форзац как будто был заменен, по неясным соображениям. Книга, видимо, представляет собой гроссбух регистрации рождений и смертей, имеющий международный охват. Там есть записи на многих европейских и восточных языках. Книга находилась в семейной коллекции лорда Кантуэлла предположительно с XVII века, однако выяснить ее происхождение не удалось. Мы консультировались с учеными из Оксфорда и Кембриджа, и у тех не оказалось общей точки зрения на происхождение книги и ее назначение. Так что она и по сей день окутана тайной. Этот необыкновенный лот имеет стартовую цену две тысячи фунтов.

Фрэзер вскинул табличку так резко, что Тоуби вздрогнул. Первое заметное движение, какое этот крупный человек сделал почти за два часа.

— Благодарю вас. Кто предложит две с половиной тысячи?

В маленьком громкоговорителе трубки раздался голос Стайна, и Спенс тут же отозвался:

— Да. Предлагаю две с половиной.

Стайн кивнул Тоуби, и тот произнес:

— Участник торгов по телефону предложил две с половиной. Кто согласен на три тысячи?

Фрэзер внутренне поежился. Он надеялся, что не встретит тут соперничества.

— Принято три тысячи, — возвестил Тоуби, кивнув Фрэзеру, поднявшему табличку. — Кто предложит три с половиной? Спасибо. — Он указал на задние ряды.

Фрэзер обернулся, уже зная, что это толстяк в аскотском галстуке.

— Кто теперь предложит четыре тысячи? — продолжил Тоуби.

Стайн сообщил о ставке в фургон.

— Вот дерьмо, — прошептал Спенс. — Пять тысяч.

— Я принял предложение пять тысяч! — выкрикнул Стайн в сторону подиума.

— Очень хорошо, — проговорил Тоуби. — Может, кто-нибудь предложить шесть?

Фрэзер заволновался. До лимита еще было далеко, но хотелось получить книгу по дешевке. Он снова поднял табличку.

— Шесть тысяч принято. Услышу ли я предложение семь тысяч?

Толстяк в аскотском галстуке отрицательно покачал головой, и Тоуби повернулся к столу с телефонами. Стайн передал сообщение, затем выслушал ответ, что-то переспросил и торжественно объявил:

— Я получил предложение десять тысяч фунтов.

— Тогда позвольте мне поинтересоваться, не предложит ли кто двенадцать тысяч? — нахально произнес Тоуби.

Фрэзер выругался про себя и поднял руку с табличкой.

Уилл видел, как Спенс вытер о рубашку вспотевшие ладони.

— У меня нет времени играть в игры, — заявил он.

— Решайте, деньги ваши, — сказал Уилл, глотнув кофе.

— Мистер Стайн, я поднимаю ставку до двадцати тысяч.

Услышав ставку, присутствующие в зале зашумели. Фрэзер поморщился, нащупывая в кармане брюк мобильный телефон. Впрочем, лезть за ним преждевременно. Еще есть запас.

Усы Тоуби приподнялись, губы скривились.

— Итак, смогу ли я услышать предложение тридцати тысяч?

Фрэзер не колебался. Конечно, он продолжит торг.

Через пару минут Стайн оторвался от телефона и в изумлении объявил:

— Ставка поднята до пятидесяти тысяч фунтов.

Ропот присутствующих усилился. Стайн и Тоуби удивленно переглянулись. Затем Тоуби произнес, не утратив своего фирменного хладнокровия:

— Я получил предложение пятьдесят тысяч фунтов. Кто предложит шестьдесят?

Он прошептал стоящему рядом Питеру Ниву, чтобы тот сходил за управляющим.

Фрэзер слышал биение сердца в своей бочкообразной груди. Его уполномочили торговаться до двухсот тысяч долларов, то есть приблизительно до ста пятидесяти тысяч фунтов. Начальство просто подстраховалось, уверенное, что книга обойдется им самое большее в три тысячи. Теперь половина лимита исчерпана. «Кто, черт возьми, торгуется там со мной?» — зло подумал он и поднял табличку.

Спенс приглушил звук на телефоне и посмотрел на товарищей.

— Интересно, кто этот сукин сын, который торгуется против нас? Кому, черт возьми, пришло в голову заплатить такие деньги за старинную книгу регистрации населения?

Уилл усмехнулся.

— Наверное, тому, кто тоже знает, что это такое.

— Маловероятно. — Спенс пожал плечами. — Если только… Элф, как ты думаешь?

Кеньон пожал плечами.

— Такое возможно, Генри. Такое всегда возможно.

— О чем вы? — поинтересовался Уилл.

— «Наблюдатели». Видимо, головорезы из «зоны-51» что-то пронюхали. Ладно, посмотрим, что произойдет дальше. — Он привел телефон в рабочее состояние. — Стайн, объявите от меня ставку в сто тысяч. Мне надоела возня.

— Будьте добры, повторите свое предложение, — нервно попросил Стайн.

— Сто тысяч.

Стайн тряхнул головой и громко объявил:

— Только что участник торгов по телефону предложил ставку в сто тысяч фунтов.

Фрэзер заметил изменение в поведении Тоуби. Наверное, этот козел сообразил, что книга совсем не та, за какую он ее принимал.

— Прекрасно, — произнес Тоуби, глядя прямо в воинственные глаза Фрэзера. — Позвольте поинтересоваться, сэр, поднимете ли вы ставку до ста двадцати пяти тысяч?

— Да, — ответил Фрэзер, впервые за утро раскрыв рот.

Он был выдоен почти досуха. В последний раз ему довелось переживать нечто близкое к панике в двадцать лет, когда он, будучи молодым десантником морской пехоты, высадился с корабля на восточном берегу Африки и их встретил шквальный огонь реактивных гранатометов. Тогда мятежники превосходили их числом раз в тридцать, но сейчас ситуация оказалась хуже.

Он выхватил мобильник и набрал номер министра, который в этот момент, рано утром, играл в сквош в Арлингтоне. Его мобильный телефон прозвенел в шкафчике в раздевалке, затем Фрэзер услышал:

— Это Лестер. Оставьте сообщение, и я перезвоню.

Стайн сообщил о новой ставке в сто двадцать пять тысяч. Спенс попросил его подождать у телефона пару секунд и, выключив звук, обратился к спутникам:

— Пора заканчивать.

Затем взял трубку.

— Мистер Стайн, я предлагаю двести тысяч фунтов.

Когда Стайн объявил ставку, Тоуби слегка смутился. Управляющий фирмы «Пирс и Уайт», седовласый, неулыбчивый, наблюдал за происходящим из-за кулис, нервно потирая руки.

Тоуби вежливо спросил у Фрэзера:

— Не поднимет ли сэр ставку?

— Мне нужно позвонить, — ответил тот, вставая и направляясь в угол, где никто не сидел. И произнес он слова сдавленным, неожиданно писклявым голосом. Странным для такой громадины.

— Я могу подождать, сэр, — улыбнулся Тоуби. — Недолго.

Фрэзер снова позвонил на мобильный Лестера, затем по прямой связи в Пентагон, где попал на помощника министра. На несчастного тут же обрушился шквал лихорадочного шепота.

Тоуби терпеливо наблюдал за Фрэзером, а потом произнес:

— Так вы желаете повысить ставку, сэр?

— Подождите! — выкрикнул Фрэзер.

Присутствующие начали оживленно переговариваться. Все было крайне необычно.

— Так что, я ее купил? — спросил Спенс по телефону.

— Другой участник торгов сейчас звонит, — объяснил Стайн. — Я полагаю, пытается проконсультироваться.

— Так скажите ему, чтобы поторопился, — прохрипел Спенс.

Фрэзер был в холодном поту. Миссия находилась на грани провала, что было для него совершенно неожиданно. Любые проблемы он привык решать насилием, но в этом изысканном зале в центре Лондона, среди библиофилов с бледными одутловатыми лицами, его типовой набор приемов был бесполезен.

Стайн выгнул брови, сигналя Тоуби, что его телефонный участник торгов недоволен. Тоуби, в свою очередь, поискал суровый взгляд управляющего и, обменявшись с ним кивками, проговорил:

— Боюсь, что, если мы не услышим предложения более высокой ставки, я буду вынужден закрыть торги по данному лоту на двухстах тысячах фунтов.

Не обращая на него внимания, Фрэзер продолжал взволнованно шептать в свой телефон.

Тоуби театрально вскинул руку с молотком выше, чем обычно, и медленно произнес, четко выговаривая слова:

— Леди и джентльмены, объявляю: раз, два… три. Лот номер сто тринадцать продан участнику, который вел торги по телефону, за двести тысяч фунтов.

Когда молоток Тоуби глухо ударил по доске, Фрэзер резко развернулся и выкрикнул:

— Нет!

6

Фрэзер в бешенстве ходил по тротуару, не замечая прохожих, стремительно шарахавшихся с его пути как от асфальтового катка. Он непрерывно набирал номера на мобильнике, пытаясь связаться с начальством. Когда наконец ответил министр Лестер, Фрэзеру пришлось забежать в тихую аптеку, поскольку грохот автобусов на улице мешал разговору.

Через несколько минут он вышел на оживленную Кенсингтон-Хай-стрит и медленно двинулся по тротуару, засунув руки в карманы пальто. В этот солнечный полдень в конце недели он был самым несчастным пешеходом. Полученные указания выполнить было почти невозможно. «Придумайте что-нибудь, сымпровизируйте, — велел Лестер. — Только ни в коем случае не нарушайте законы Соединенного Королевства». Ну это, конечно, в том смысле, что, нарушая их, ни в коем случае не попадайтесь.

Фрэзер вернулся в аукционный дом «Пирс и Уайт» и долго околачивался в приемной, ожидая, когда закончатся торги, время от времени заглядывая в зал. Тоуби его заметил, но поздно.

— Я бы хотел поговорить с парнем, который перебил у меня лот сто тринадцать, — сказал Фрэзер.

— Да, дуэль была впечатляющая, — дипломатично промолвил Тоуби. Он замолчал, надеясь, что посетитель объяснит сейчас свой интерес к книге. Но Фрэзер упрямо продолжил:

— Назовите мне его фамилию и номер телефона.

— К сожалению, это невозможно. Правила аукционов предписывают строгую конфиденциальность. Однако, если вы пожелаете, я могу передать ваши данные победившему участнику торгов и ваше предложение о контакте.

Фрэзер сделал еще заход, окончательно смутив Тоуби обещанием не остаться в долгу. Подошел Мартин Стайн, и Тоуби, поспешно извинившись, удалился с ним. Фрэзер двинулся следом на достаточно близком расстоянии, чтобы слышать их разговор.

— Он настоял, чтобы книгу выслали курьером в Нью-Йорк сегодня вечером, — сказал Стайн. — Предложил нашему сотруднику место в первом классе и номер в хорошем отеле. Он уже забронировал билет на сегодняшний вечер на рейс «Бритиш эйрлайнс».

— Хм… — отозвался Тоуби, — я лететь не могу.

— Я тоже, — поспешно добавил Стайн. — У меня сегодня ужин.

Заметив в зале своих помощников, Тоуби велел им подойти. Нив говорил что-то Коттлу, оживленно жестикулируя. Видимо, делился впечатлениями от продажи книги из коллекции лорда Кантуэлла.

— Сегодня вечером кому-то из вас придется полететь в Нью-Йорк, доставить клиенту купленную книгу 1527 года.

Коттл открыл рот, но Нив его перебил:

— Боже, Тоуби, я бы с удовольствием полетел, но у меня не оформлен паспорт. Все никак не соберусь это сделать.

— Я могу отвезти книгу, мистер Парфитт, — быстро предложил Коттл. — У меня на уик-энд нет никаких планов.

— Вы бывали прежде в Нью-Йорке?

— Со школьной экскурсией.

— Хорошо. Тогда договорились. Покупатель оплатит таможенную пошлину в аэропорту Кеннеди, и это будет приплюсовано к его счету. Он купил для вас билет в первом классе и номер люкс в отеле. Жить будете с комфортом. Но он весьма озабочен конфиденциальностью, так что конверт с адресом доставки вы получите у стойки регистрации при отлете.

— Подумать только, — вздохнул Нив. — Первый класс. Черт возьми, Коттл, тебе повезло.

Фрэзер быстро удалился в вестибюль. Девушка за стойкой регистрации паковала брошюры и рекламные листовки.

— Я хочу написать благодарность молодому человеку, вашему сотруднику. Его фамилия Коттл. Он очень вежливый и предупредительный. Не могли бы вы сообщить мне его имя и как пишется фамилия Коттл?

— Его зовут Адам, — ответила она, удивленная, что зануда Коттл мог чем-либо помочь посетителю аукциона. И написала его фамилию.

Этого Фрэзеру было вполне достаточно.


Через несколько часов такси везло Фрэзера в аэропорт Хитроу. Сам он в этот момент с жадностью поглощал один за другим три биг-мака из ресторана на Хай-стрит, единственного, которому доверял. В другом такси, в сотне метров впереди, ехал Адам Коттл. Фрэзер не боялся его потерять. Он знал, куда молодой человек направляется и что везет.

Ранее Фрэзер связался с ночным дежурным офицером «зоны-51» и приказал срочно найти данные на Адама Коттла. Возраст примерно двадцать пять лет, служащий аукционного дома «Пирс и Уайт», Лондон, Англия.

Дежурный офицер перезвонил через десять минут:

— Я нашел вашего человека. Адам Дэниел Коттл. Адрес: Александра-роуд, Ридинг, Беркшир. Дата рождения: 12 марта 1985 года.

— Как у него с ДС?

— Забавное совпадение, шеф. ДС у него сегодня. Вашему парню придет конец.

«Почему меня это не шокирует?» — устало подумал Фрэзер.

7

Уилл положил тестю фасоли. Джозеф попробовал и улыбнулся. Фасоль такая, как ему нравилась, сдобренная маслом и не разваренная. Но в этом не было ничего удивительного, ведь фасоль готовила его жена. Впрочем, как и все остальные блюда. Мэри привезла еду с собой, даже хлеб. Распаковала и принялась разогревать на кухне. Потом, пока дочка занималась с Филиппом, накрыла стол.

Липинские, счастливые бабушка с дедушкой, не так часто видели внука, и потому с радостью в пятницу вечером преодолели сорок миль на машине из Вестчестера на Нижний Манхэттен. Мэри решила освободить свою обремененную заботами дочь от приготовления еды. Привезла лазанью, гарниры и приправы. Джозеф позаботился о вине. Филипп проснулся в хорошем настроении, и для гостей наступило время райского блаженства.

Собираясь на ужин с дочерью и зятем, Мэри принарядилась и сходила в салон красоты, сделала прическу. Она суетилась в маленькой кухне, окутанная облаком косметики, по-прежнему на удивление симпатичная и моложавая. Просто более пышная версия своей дочери. Джозеф ползал по полу, стараясь догнать хохочущего ребенка. С растрепанными вьющимися седыми волосами он походил на киношного ученого не от мира сего.

Нэнси и Уилл сидели рядом на диване, держа бокалы с вином. Расстояние между ними было полметра. Липинские, которым сразу стало ясно, что они явились в разгар семейного конфликта, делали все возможное для смягчения обстановки.

Джозеф налил себе еще вина и вопросительно посмотрел на жену. Она прошептала, усмехнувшись:

— Это не так просто. Помнишь, как бывало у нас?

— Я помню только хорошее, — проговорил он, чмокнув ее в щеку.

За ужином Мэри безуспешно пыталась разговорить зятя:

— Уилл, вы солите, даже не попробовав.

Он пожал плечами.

— Я люблю соленое.

— Мне приходится наполнять солонку каждую неделю, — с укором заметила Нэнси.

— Не думаю, что это полезно для здоровья, — произнес Джозеф. — Какое у вас давление?

— Не знаю, — угрюмо ответил Уилл. — Никогда не интересовался. — Он был в скверном настроении и не пытался это скрыть.

Не надо было рассказывать Нэнси про аукцион. Она очень рассердилась и кипела негодованием весь день. Зачем Уилл лезет не в свои дела? А когда он будничным тоном, как бы между делом, упомянул, что сегодня поздно вечером они соберутся у них на квартире, жена вообще вышла из себя.

— Ты позвал этих людей в наш дом, где рядом спит Филипп?

— А что тут такого? Безобидные пожилые люди придут и уйдут. Тихо посидят несколько минут. Я прослежу, чтобы вас не разбудили.

— Ты спятил?

— Как у тебя на работе, дорогая? — поинтересовался Джозеф у дочери.

— Ко мнеотносятся так, словно я перенесла операцию на мозге. Дают смехотворные поручения. Видимо, у них рождение ребенка считается серьезной болезнью.

— А я рада, что они так себя ведут, — сказала мать. — У тебя больше времени остается для дома.

— Передай, пожалуйста, это моему боссу, — с горечью проговорила Нэнси.

Джозеф попытался обнадежить дочь:

— Уверен, со временем ты вернешься к настоящим делам. — Нэнси промолчала, и он обратился к зятю: — Как вы себя чувствуете на пенсии, Уилл?

— О, замечательно, — усмехнулся тот. — Сплошное веселье.

— В таком случае нам с Мэри следует у вас поучиться.

Уилл промолчал.


Наконец они остались одни. Нэнси уложила Филиппа и стала готовиться ко сну. От нее веяло таким холодом, что Уилл невольно ежился.

Затем она вышла из ванной комнаты, розовая, соблазнительная, в короткой ночной рубашке. Скрестила руки на груди, сердито глядя на него, уставившегося в телевизор. Скрещенные руки подчеркивали красоту ее великолепных грудей. Нэнси выглядела чертовски привлекательной, если бы не ледяное выражение лица.

— Пожалуйста, не приводи этих людей в квартиру.

— Я же сказал, они придут и уйдут. Ты даже не заметишь, что эти люди были здесь. — Уилл не собирался отступать. Он так работать не привык.

В ответ Нэнси решительно закрыла за собой дверь. Если бы ребенок не спал, то, наверное, с силой бы хлопнула. Уилл перевел взгляд с экрана телевизора на шкафчик внизу, где хранилась его последняя символическая бутылка со скотчем. Мысленно открыл шкафчик и налил себе в бокал.

8

Громкоговорители салона первого класса возвестили о скорой посадке в аэропорту Кеннеди. Стюардесса попросила пассажиров пристегнуть ремни. Адам Коттл просидел весь полет с бесстрастным выражением лица, казалось, нечувствительный к чарам «Бритиш эйрлайнс». Его не впечатлили ни шампанское, ни каберне, ни утка с вишнями, ни шоколадные трюфели, ни идущие первым экраном фильмы, ни даже кресло, быстро превращающееся в постель с пушистым пуховым одеялом.

Чуть подальше Малькольм Фрэзер стоял в длинной очереди в туалет. Неподвижный и жесткий как доска, кипящий раздражением из-за шести часов сидения в узком кресле посередине ряда. Операция закончилась провалом, и начальство ясно дало понять, что виноват он. Ничего удивительного. Они ведь привыкли загребать жар чужими руками.

Теперь его задача усложнилась во много раз. Из смехотворно простой — купить книгу на аукционе — она трансформировалась в полномасштабное расследование. Необходимо срочно узнать, кто заплатил за книгу такую непомерную сумму и почему. Его босс, Лестер, пребывал чуть ли не в истерике, требуя информации каждую минуту.

Было отчего Фрэзеру помрачнеть. В подобном настроении можно и убить кого-нибудь ненароком.

При посадке в Хитроу он подошел к Коттлу, стоявшему в очереди на регистрацию в салон первого класса. Он знал, что Коттл заметит его на борту, и хотел исключить любые подозрения. Нужно было также задать парню несколько «невинных» вопросов.

— О! — воскликнул Фрэзер с притворной радостью. — Кого я вижу! Опять наши пути пересеклись. Утром на аукционе, а теперь вот в аэропорту.

— Да, сэр, я вас помню, — произнес Коттл.

— Те еще были торги, правда?

— Да, сэр. Все развивалось очень драматично.

— Значит, летим одним рейсом. А это что? — Он показал на сумку, которую Коттл взял с собой как ручную кладь. — Могу спорить, я знаю, что там лежит.

Коттл смутился.

— Да, сэр.

— Можно узнать, кто ее купил? Вдруг удастся договориться с этим парнем? Я очень расстроен неудачей.

— К сожалению, сэр, я не имею права. У нас в фирме строгие порядки. — Объявили посадку в салон первого класса. — Счастливого вам полета, сэр. — Коттл кивнул Фрэзеру и медленно двинулся прочь.


Уилл спрыгнул с дивана, как только звякнул домофон. Было почти одиннадцать, они пришли точно в назначенное время. Он встретил их на лестничной площадке, чтобы напомнить о тишине. Когда двери лифта раздвинулись, оттуда выехал Спенс на маневренной трехколесной инвалидной коляске, работающей на электродвигателе. Кислородное устройство стояло в багажнике. Сзади возвышался Кеньон.

— Это не шумит? — нервозно спросил Уилл.

— Конечно, нет, — успокоил его Спенс, плавно двигаясь вперед с тихим жужжанием. — Моя коляска не «харлей-дэвидсон».

Они разместились в маленькой гостиной, переговариваясь шепотом. По телевизору шли одиннадцатичасовые новости с приглушенным звуком. Кеньон позвонил в аэропорт. Рейс «Бритиш эйрлайнс» приземлился по расписанию. Они прикинули время на получение багажа, прохождение таможни, поездку на такси. Получалось, что курьер может явиться в любую минуту.


Фрэзер быстро миновал таможню, показав служебное удостоверение, и смешался с шумной толпой в зале прилетов. Декорсо уже был на месте. Бандитского вида тип в кожаной куртке на меху, как всегда небритый, с трехдневной щетиной. Он приблизился, заметно хромая, и без слов протянул шефу увесистую кожаную кобуру с пистолетом. Фрэзер чуть расслабился, почувствовав в руках привычный инструмент. Опустил оружие в пустую сумку на то место, где должна была лежать книга.

Фрэзер работал с Декорсо достаточно давно и знал, что его подчиненный не слишком разговорчив. Но когда отдадут приказ, Декорсо его неукоснительно исполнит. Этот человек был у него в долгу. Если бы не Фрэзер, обратно в «зону-51» его бы после отпуска по ранению не взяли.

Здорово их тогда приложил Уилл Пайпер. Четверо на одного, почти врукопашную, но этот вшивый агент ФБР сделал их всех. Декорсо лишь недавно вернулся к работе после нескольких месяцев лежания на больничной койке с металлической пластиной в бедренной кости. Непорядок был у него и с селезенкой. Но он еще как-то выкарабкался. А остальные трое вообще стали полными инвалидами. Одному теперь до конца жизни придется питаться через трубку, вставленную в желудок. Декорсо возглавлял группу и отвечал за полный провал.

Фрэзеру не надо было его брать, но он взял.

Наконец в зале появился Адам Коттл с чемоданом на колесиках.

— Это он. — Фрэзер кивнул и спрятался за массивной фигурой Декорсо.

Они наблюдали, как Коттл приблизился к информационной стойке, быстро получил белый конверт и направился к выходу.

— Мой автомобиль стоит у тротуара, — пробормотал Декорсо. — За такси. Там коп следит, чтобы за нами не было «хвоста».

Фрэзер медленно двинулся вперед.

— Давай выясним, какой мерзавец перебил у меня книгу.


Они последовали за желтым такси по скоростному шоссе Ван-Вика.[5] Движение оказалось неплотным, и можно было следить за целью не напрягаясь. Декорсо сказал, что такси направляется в сторону Манхэттена.

— Да куда угодно. — Фрэзер безразлично пожал плечами. Он устал как собака.

Такси остановилось посередине квартала. Коттл вылез и попросил водителя подождать. Наверное, вид у парня показался водителю недостаточно солидным, потому что он потребовал полностью расплатиться и только после этого согласился ждать. Коттл постоял на тротуаре, сверяясь с листком из конверта, а затем исчез в подъезде жилого дома.

— Хочешь, чтобы я пошел туда? — спросил Декорсо. Они остановились неподалеку, на противоположной стороне улицы.

— Нет, — произнес Фрэзер. — Его ждет такси. Посмотри пока список жильцов дома.

Декорсо раскрыл ноутбук и быстро установил спецсвязь со службой безопасности «зоны-51». Фрэзер прикрыл глаза, убаюканный мягким постукиванием толстых пальцев Декорсо по клавиатуре.

— Боже!

— Что? — вздрогнул Фрэзер.

Декорсо передал ему ноутбук. Фрэзер напряженно вгляделся в список и пожал плечами.

— Ну?

— Смотри вон там, в самом низу!

Увидев наконец: «Уилл Пайпер. Квартира 6F», — Фрэзер окаменел и несколько секунд не мог произнести ни слова. Затем разразился отборнейшей бранью.

— В это невозможно поверить! Долбаный Уилл Пайпер! Разве я не говорил придуркам из Пентагона, что они спятили, позволив ему уйти? — Он в бешенстве вспомнил Уилла, развалившегося на бархатном диване в личном самолете министра Лестера, самодовольно потягивающего скотч на высоте одиннадцать тысяч метров, практически диктуя условия.

— Да, — подтвердил Декорсо, — ты говорил.

— И теперь он опять нас имеет.

— Позволь мне его пристрелить, Малькольм, — почти взмолился Декорсо, потирая правое бедро, которое по-прежнему побаливало в том месте, где пуля Уилла раздробила кость.

— Он ВД, ты не забыл?

— Это не значит, что я не смогу его прикончить.

Фрэзер задумался, прокручивая в голове разные варианты. Надо сделать несколько звонков, перекинуть информацию туда, где сидят люди с окладами повыше.

— Откуда у агента ФБР в отставке, живущего в данном районе, триста тысяч баксов, чтобы выложить их на аукционе? Нет, за ним стоит кто-то другой. И мы должны это просечь. — Он передал ноутбук Декорсо. — Надо же, опять вылез этот Уилл Пайпер!


Адам Коттл сидел на диване, украдкой оглядывая гостиную, на удивление скромную для людей, заплативших такие деньги за старинную книгу. Его встретили трое: толстый больной человек в инвалидной коляске, его друг, такой же пожилой, и еще один — моложе, атлетического сложения.

Уилл решил, что парень, наверное, чувствует себя сейчас не продавцом антикварных книг, а наркокурьером, доставившим товар.

Коттл расстегнул на сумке «молнию» и вытащил толстый сверток — книгу, завернутую в воздушно-пузырьковую упаковочную пленку. Человек в коляске по-детски помахал руками, и Коттл передал сверток ему.

Для Спенса это была большая тяжесть, и он немедленно опустил сверток на колени. А затем не торопясь начал разворачивать пленку, давая ей сползать на пол.

Уилл напряженно следил, как Спенс снимает один слой за другим, подбираясь все ближе к телячьей коже переплета. Несмотря на значительность момента, больше всего он тревожился, как бы Кеньон случайно не наступил на пленку и не разбудил Филиппа, когда лопнут пузырьки.

Удалив последний слой обертки, Спенс с нежностью раскрыл обложку и стал просматривать первую страницу. Низко согнувшийся над его плечом Кеньон еле слышно прошептал:

— Да.

Уилл смотрел издали на страницу. Рукописные строчки размещались настолько тесно, что она казалась почти черной. Имена и фамилии, написанные пером, смотрелись совсем иначе, чем напечатанные современным аккуратным шрифтом в базе данных Шеклтона. Чтобы заполнить страницы, человеку надо было погрузить гусиное перо в черные чернила десятки тысяч раз. Кто это был, и что творилось в его голове? Как он сумел проникнуться таким знанием?

Тихий голос Коттла рассеял чары. Несмотря на унылое выражение лица, говорил он вполне складно:

— Наши менеджеры обращались к экспертам Оксфорда и Кембриджа. Никто не имеет понятия, что это такое и откуда. Все твердят, что скорее всего это книга регистрации рождений и смертей. У нас надеются, что, вероятно, вам известно ее происхождение.

Спенс и Кеньон подняли головы одновременно. Спенс промолчал, так что Кеньону пришлось дипломатично ответить:

— Мы историки. Основная сфера наших интересов — начало XVI века. Мы изучим уникальную книгу и, если что-нибудь найдем, обязательно вам сообщим.

— Будем весьма признательны. Естественно, нам любопытно. Нечасто люди выкладывают такие деньги за книгу, назначение которой неясно. — Коттл окинул взглядом комнату: — Это ваша квартира, сэр?

Уилл внимательно посмотрел на Коттла. Вопрос показался ему подозрительным. Простого курьера подобное интересовать не может.

— Да, моя.

— А вы, мистер Спенс, тоже из Нью-Йорка?

— Мы с Запада, — уклончиво ответил Спенс. — И у нас тоже есть к вам вопрос, мистер Коттл.

— Пожалуйста.

— Расскажите о прежнем владельце книги, лорде Кантуэлле.

— Я работаю в аукционном доме «Пирс и Уайт» недавно, но мне известно, что он типичный наш клиент, каких большинство. Обедневший аристократ, владеющий большим поместьем. Наш менеджер, Питер Нив, ездил в Кантуэлл-Холл осмотреть товар. Это старинный загородный особняк в Уорикшире, построенный предками лорда много столетий назад. Лорд Кантуэлл там присутствовал, но Нив большей частью общался с его внучкой.

— Что известно о книге?

— Не много. Лорд объяснил, что книга появилась в библиотеке Кантуэлл-Холла несколько веков назад, и никто не знает ее происхождения. Он тоже считает, что это городская регистрационная книга. Возможно, не британская, поскольку там есть записи на множестве языков. Он ею не очень дорожил. А вот внучка — другое дело.

— Почему? — спросил Спенс.

— Она призналась Питеру, что всегда чувствовала к книге какую-то особую привязанность. Полагала, что книга особенная, и не хотела с ней расставаться. А лорду Кантуэллу это было безразлично.

Спенс закрыл книгу.

— И это все, что им о ней известно?

— Да, сэр.

— А кто был второй главный участник торгов? — поинтересовался Спенс.

— Я не имею права раскрывать его данные.

— Но хотя бы из какой страны? Это вы можете сказать?

— Он американец.


— Вы не думаете, что курьер оказался любопытным? — спросил Уилл, когда за Коттлом закрылась дверь.

Спенс рассмеялся.

— Они не переносят, когда кто-нибудь знает больше их. Разумеется, очень испугались, что продешевили.

— Они действительно продешевили, — заметил Кеньон.

— Против нас торговался американец, — произнес Уилл.

Спенс кивнул.

— Будем надеяться, что этот сукин сын не из Невады. Но нам следует быть настороже. — Он вскинул глаза и постучал пальцем по обложке. — Ну что, Уилл, хотите взглянуть?

Уилл уселся с книгой на диван. Открыл наугад страницу и на несколько минут погрузился в чтение списка давно покинувших этот мир людей, неведомо как попавших в книгу душ человеческих.

9

Коттл сел в ожидающее такси и попросил отвезти его в отель «Гранд-Хайатт», где был забронирован номер. Он собирался принять душ, а потом прогуляться по городу, заглянуть в какой-нибудь клуб. День сегодня необычно длинный. Из машины он передал по голосовой почте короткое сообщение в офис для Тоуби Парфитта. Второй звонок сделает, когда останется один в номере отеля.

Фрэзер размышлял, не зная, как поступить: следовать, за курьером и добыть нужную информацию или идти прямо к Пайперу за книгой. А если он не один? Можно влипнуть по-крупному. Придется иметь дело с полицией — ведь насильственное вторжение в дом не шутка. За это начальство по головке не погладит.

Хорошо бы иметь сейчас при себе группу, но ее нет. Пришлось положиться на интуицию и знание ДС Коттла, и они последовали за курьером. Фрэзер посмотрел на освещенные окна квартиры Уилла на шестом этаже и пообещал себе вернуться сюда позднее.

Коттл вышел из такси на Вандербильт-авеню, у шикарного входа в отель «Гранд-Хайатт». Пока он регистрировался, Фрэзер и Декорсо наблюдали за ним.

— Побеседуй с парнем, — прошептал Фрэзер, наклонившись к Декорсо, — но дерьмо из него не выбивай. Он заговорит и так. Это ведь всего лишь курьер. Выясни, что ему известно насчет Пайпера и зачем тому понадобилась книга. Находился ли еще кто-нибудь в его квартире. В общем, действуй по обстановке.

Декорсо пробормотал что-то в ответ, и Фрэзер поспешил к бару, прежде чем Коттл смог его увидеть. Взял пива, нашел свободный столик, расслабился. Телефон зазвонил, когда в кружке оставалась половина.

На связи был его подчиненный из оперативного центра:

— Мы только что выудили важную информацию об Адаме Коттле.

Удивить Фрэзера было нелегко, но сейчас он удивился. И расстроился. Закончив разговор раздраженным «ладно», он уставился на телефон, решая, стоит ли звонить Декорсо. Затем положил трубку на стол и двумя длинными глотками допил пиво. Отменять задание поздно. Пусть все идет своим чередом. Даже если это сулит неприятности. От судьбы не убежишь.


Декорсо вошел в кабину лифта следом за Коттлом и поискал на потолке видеокамеру охраны. Если что-то пойдет не так, полиция станет искать его. Ну и пусть ищут. Ведь Декорсо, как и все «наблюдатели», официально не существовал. О нем известно лишь организации, расположенной у озера Грум. Так что они будут искать призрак.

Коттл нажал кнопку своего этажа и вежливо поинтересовался:

— Вам на какой?

— Мне туда же, куда и вам, — ответил Декорсо.

Они вышли на двадцать первом. Декорсо отстал, притворившись, будто ищет ключи от номера. А Коттл сверился с указателями в холле и свернул налево. Коридор был пустой и длинный. Коттл бодро шагал, таща за собой чемодан на колесиках. Настроение было отличное. Работа выполнена, и оставалось время, которое можно провести с пользой. Великолепный отель, чудесный номер.

Он открыл дверь магнитным ключом, перевез через порог чемодан и остановился, услышав сзади шум. В дверном проходе стоял человек из лифта.

— В чем дело? — спросил Коттл.

— Не бойся, это не ограбление, — быстро проговорил Декорсо, захлопнув ногой дверь. — Мне нужно с тобой поговорить.

Странно, но Коттл вовсе не выглядел испуганным.

— Вот как? Пошел вон отсюда. Если тебе приспичило поговорить, позвони по телефону. — Он не спускал глаз с Декорсо. — Ты что, глухой, приятель? Я сказал, пошел к черту.

Декорсо ошеломленно молчал. Что за дерьмо? Парень должен дрожать как лист, умолять сохранить ему жизнь, предлагать бумажник…

— Что тебе известно об Уилле Пайпере, с которым ты недавно встречался? — произнес он.

Коттл поставил на пол сумку и начал сжимать и разжимать кулаки, будто разминаясь перед потасовкой.

— Убирайся отсюда, — процедил он. — Если не уйдешь по доброй воле, я разделю тебя на две части и каждую выброшу в окно.

Декорсо не собирался отступать.

— Послушай, парень, не осложняй дело. Ты влез в собачье дерьмо и должен это понять.

— На кого ты работаешь? — требовательно спросил Коттл.

Декорсо покачал головой, не веря своим ушам.

— Ты, верно, шутник, приятель. Вздумал задавать вопросы. — Он выхватил из кармана куртки нож и нажал пальцем кнопку выкидного лезвия. — Отвечай, зачем Пайперу понадобилась книга? И был ли с ним кто-нибудь еще, когда ты ее передавал? Ответь, и я уйду. Не советую со мной играть. Пожалеешь.

Ответ Коттла оказался быстрым. Ловко сгруппировавшись, он неожиданно бросился на Декорсо и прижал к двери с такой силой, что тот выронил нож, но затем опомнился и ударил Коттла коленом в подбородок, отбросив на полметра.

Они успели лишь посмотреть друг на друга, а потом схватились снова. Декорсо пришел в смятение, увидев, что перед ним тренированный боец, профессионал. И Коттл воспользовался этим, проведя несколько хороших ударов в шею и пах.

Декорсо, имевший преимущество в весе и габаритах, сумел оттеснить Коттла от двери. И остановился, оглядывая комнату в поисках чего-нибудь тяжелого. Теперь было ясно, что голыми руками взять парня не удастся.

Коттл среагировал на выпад неудачно. Вернее, ему не повезло. Шагнув, он споткнулся о чемодан на колесиках и потерял равновесие. Декорсо тут же повалил его назад, обрушив все сто двадцать пять килограммов своего сильного тела.

Не давая Коттлу опомниться, он дотянулся до стоявшего на ночном столике приемника с цифровыми часами и в дикой ярости сильно ударил пластмассовым ящиком по его лицу, а потом еще и еще, пока приемник не разбился на мелкие части, а лицо парня не превратилось в кровавое месиво.

Ползая на коленях, Декорсо искал нож. Куда он, черт возьми, запропастился? Наконец он его увидел зажатым в кулаке Коттла. Оказывается, парень ухитрился как-то подобрать нож и, падая, ударить Декорсо. Но лезвие прорезало лишь полу куртки и застряло. Чтобы завладеть ножом, Декорсо пришлось долго работать обеими руками и коленом.

Парень с разбитым лицом держал его крепко и выпустил, лишь когда Декорсо применил болевой прием. Он дико заорал. А Декорсо вдруг потерял над собой контроль. Годы службы в «зоне-51», в режиме строгой дисциплины — всего этого словно не бывало. Вот так в наводнение разъяренный поток смывает со свай тяжелый мост. Он всадил Коттлу нож справа в шею, в то место, где сонная артерия, и отпрянул, уклоняясь от кровяных брызг.

А потом долго не мог отдышаться. Сидел и тупо смотрел, как Коттл умирает, истекая кровью.

Наконец придя в себя, Декорсо взял его бумажник с паспортом и для видимости порылся в чемодане, разбросав содержимое. Найденный лист бумаги с адресом Пайпера положил в карман и ушел, тяжело дыша.

В газетах новость промелькнула как бы между прочим. Молодой бизнесмен-иностранец стал жертвой жестокого ограбления в отеле. Подобные трагедии, к сожалению, иногда случаются в большом городе.

Уилл вообще сообщение пропустил. Ему было не до этого.


А вот в Лондоне, на Воксхолл-кросс, в здании британской секретной разведывательной службы (СРС), после того как от надежного сотрудника Коттла не поступил контрольный звонок, тревога поднялась нешуточная. Дежурный офицер позвонил ему на мобильный и, не получив ответа, посредине ночи доложил начальнику отдела, где служил Коттл. Тот приказал помощнику связаться с администрацией отеля «Гранд-Хайатт».

Служащий направился в номер Коттла, долго стучал, затем открыл своим ключом и от увиденного кошмара чуть не упал в обморок.

10

Наконец книга перекочевала к Кеньону. Он склонился над ней в благоговейной позе, осторожно переворачивая страницы длинными пальцами. За все годы работы в «зоне-51» ему ни разу не удалось посмотреть хотя бы одну из таких книг спокойно. Всегда под пристальными взглядами «наблюдателей».

Они сидели тихо, и Уилл неприятно удивился, когда открылась дверь спальни. Вышла Нэнси в халате и внимательно их оглядела.

— Извини, — сказал Уилл. — Мне казалось, что тут тихо.

— Я не могла заснуть.

Она кивнула Спенсу и Кеньону, сидящему на диване с раскрытой книгой на коленях.

— Простите за вторжение, миссис Пайпер, — проговорил Спенс. — Мы уже уходим.

Она пожала плечами и исчезла в ванной комнате.

«Не хватает только, чтобы заплакал Филипп», — огорченно подумал Уилл.

— Заверни книгу, Элф, — прошептал Спенс. — Нам нужно уходить.

Кеньон молчал, сосредоточенно сравнивая форзацы в начале и конце книги, сдавливая их пальцами.

— С задним что-то не так, — сообщил он. — Очень странно.

Он положил книгу на колени Спенсу.

— В чем дело? — заволновался тот.

— Задний форзац необычно толстый. И упругий. Видишь?

Спенс потыкал пальцем.

— Ты прав. — Он повернулся к Уиллу: — У вас есть острый нож?

— Хочешь разрезать? — спросил Кеньон.

— За это право я недавно заплатил триста тысяч.

На Рождество дочь подарила Уиллу очень красивый складной ножичек знаменитой фирмы «Уильям Генри», острый как бритва. Пока он его искал в ящике стола, Нэнси вышла из ванной комнаты и, пронзив его взглядом — таким же острым, как лезвие этого ножа, — закрыла за собой дверь спальни.

Спенс взял нож и ловко прорезал на краю заднего форзаца щель примерно в двадцать сантиметров. Затем всунул туда лезвие и отогнул бумагу.

— Плохо видно. У вас есть маленький пинцет?

Уилл со вздохом вышел из комнаты и вскоре вернулся с пинцетом Нэнси.

Спенс сунул пинцет в щель и слегка пошевелил.

— Там что-то есть.

Он снова пошевелил пинцетом, а затем осторожно вытащил сложенный лист пергамента кремового цвета. Пролежав несколько столетий под плотным покровом форзаца, пергамент на удивление хорошо сохранился.

Спенс развернул лист. В центре аккуратным старинным почерком было что-то написано.

— Элф, я забыл в фургоне очки. Что это такое? — Он протянул пергамент другу.

Кеньон удивленно покачал головой:

— Невероятно…

— Что? — нетерпеливо спросил Спенс. — Что там? Кеньон поднял голову.

— Сонет, датированный 1581 годом. Там говорится об этой книге. Я уверен.

— Не может быть! — воскликнул Спенс, заставив Уилла поморщиться. — Прочти, пожалуйста.

Кеньон начал тихо читать:

Загадка судьбы

Когда Господь открыл Врата Небес,
Решив поведать смертным тайны судеб,
Мудрейшие нашлись меж ними люди,
Которые сумели рассудить:
Познанье знаков, что Господь отверз,
Суть — не к добру, а надобно их скрыть.
Ты знать желаешь, знаки те — к чему?
Из четырех частей реши задачу.
Она посильна острому уму,
Глупец над ней лишь горестно заплачет.
Итак, скажу я: первое — огонь,
Добытый Прометеем, освещает.
Второе с нежной лаской овевает
Фламандский торопливый ветерок,
А третье славил стягами пророк.
Последнее присело с сыном рядом,
Что тяжкий грех сверши, исполнен яда!
Молись же, чтобы милость Божья верно
Дала бы приобщиться к тайне — смертным.[6]
У. Ш.
1581
— Боже, тут написано У. Ш. — Кеньон дрожал от волнения.

— И что это значит? — спросил Уилл.

— А то, что это написано Шекспиром! Понимаете? Уильямом Шекспиром! Кто-нибудь помнит, в каком году он родился?

Никто не помнил.

— У вас есть компьютер?

Уилл достал из-под журнала свой ноутбук. Кеньон его жадно схватил и быстро нашел в «Гугле» Шекспира.

— Вот. Родился в 1564 году. Значит, в 1581-м ему было семнадцать. О его ранней молодости почти ничего не известно. Первое упоминание о Шекспире-актере лондонского театра относится к 1585 году. К тому же Стратфорд-на-Эйвоне — в графстве Уорикшир. Там, где находится поместье лорда Кантуэлла. — Он посмотрел на пергамент. — «…знанье знаков этих Божьих к добру не приведет…» Так это же каламбур со словом «Кантуэлл».[7] А Шекспир, как известно, был большой любитель каламбуров. Его сонет — загадка. В нем зашифрована тайна происхождения книги, указаны ключи к разгадке. И они находятся в поместье лорда Кантуэлла. Я уверен, Генри.

Спенс поморщился и повернул регулятор подачи кислорода на одно деление выше.

— Черт возьми. Выходит, я был прав насчет книги. Она особенная. Мы должны отправиться туда немедленно.

Он сказал «мы», но посмотрел на Уилла.

* * *
Когда Фрэзер встретился с Декорсо у машины, ему не нужно было ничего спрашивать. Обо всем красноречиво свидетельствовали отметины на его лице.

— Что случилось?

— Он оказался профи.

— Неужели?

Декорсо потрогал распухшую губу.

— Да, представь!

— Ты что-нибудь из него вытянул?

— Нет.

— Почему?

— Парень сразу полез в драку. Получалось, или он, или я.

Фрэзер покачал головой.

— Вот дерьмо.

— А что я мог сделать? — пробурчал Декорсо, протягивая шефу бумажник Коттла.

Фрэзер осмотрел содержимое. Водительские права, кредитная карточка, немного наличных, обычный британский паспорт.

— У парня подготовка спецназовца, — продолжил Декорсо. — Мне просто повезло. Трупом мог оказаться я.

— Он из СРС, — неожиданно заявил Фрэзер.

— Когда ты это узнал?

— Сразу, как ты ушел.

— Почему не позвонил?

— Знал, что ты справишься.

Декорсо обиженно замолчал, скрестив руки на мощной груди.

Фрэзер тоже молчал. Надо же, все идет не так. С самого начала.

Ожидая в баре Декорсо, он составил список, который теперь сунул ему, когда они остановились у тротуара в нескольких кварталах от отеля.

— Посмотри ДС этих людей.

— Кто они?

— Родственники Пайпера.

Декорсо принялся за работу. Через несколько минут он повернулся к шефу:

— Я перекинул данные на твой КПК.

Фрэзер открыл свою почту, изучил даты смерти всех близких Уилла, а затем буркнул:

— Хотя бы это хорошо.

11

Рано утром Уилл выскользнул из постели, надеясь выйти на пробежку, пока не проснулась семья. Солнце светило ярко и заманчиво, пробиваясь в щели между шторами в спальне. В кухне он задумался, уставившись на включенную кофеварку, и не заметил Нэнси, пока она не открыла холодильник, чтобы взять апельсиновый сок.

— Извини, что мы вчера засиделись, — быстро проговорил он. — Книгу все-таки получили.

Она молчала. Значит, конфликт продолжается. Но Уилл не отступал:

— Это удивительная книга. Представляешь, там сзади оказались запрятаны стихи. Автор чуть ли не сам Шекспир.

Ноль внимания.

— Я сканировал лист и напечатал. Если захочешь посмотреть, он в верхнем ящике стола.

Уилл решил изменить тактику и обнял Нэнси. Ничего хорошего не получилось. Она стояла молча, с соком в руке. Тогда он отпустил ее и произнес как бы между прочим:

— Тебя это, конечно, не обрадует, но я еду в Англию. На пару дней.

— Уилл!

Он продолжил заранее подготовленную речь:

— С Ромашкой уже договорено. Она посидит с ребенком сколько надо. Все расходы берет на себя Генри Спенс, дает еще кучу денег, которые определенно нам пригодятся. А кроме того, я засиделся без дела и будет совсем неплохо уехать на несколько дней, проветриться. Для общей пользы. Как ты считаешь?

— Неужели у тебя крыша поехала настолько, что ты забыл обо мне и Филиппе? Что с нами будет, если эти люди в Неваде всполошатся? Думаешь, они не догадаются, что ты залез в их песочницу?

— Я не собираюсь нарушать соглашение. Только проведу безобидное расследование по прихоти умирающего человека.

— Кого?

— Ты его вчера видела. Ну, на коляске с кислородной установкой. Его ДС через неделю. Как ты понимаешь, в подобном состоянии сам он туда отправиться не может.

Это ее не тронуло.

— Я не хочу, чтобы ты ехал.

Они долго молча смотрели друг на друга. Заплакал сын, и Нэнси побежала к нему, оставив Уилла в кухне, в настроении, соответствующем цвету сваренного кофе.

Фрэзер злился. Такая богатая организация, а ему приходится чуть ли не вдвое складываться на узкой койке в дешевом номере, потому что цены в отелях Нью-Йорка запредельные. Никаких суточных не хватит. Он лежал вытянувшись, в широких трусах, потягивая из огромной кружки кофе. На другой кровати Декорсо в наушниках работал на ноутбуке.

Зазвонил мобильник, высветив специальный пентагоновский номер министра ВМС Лестера. В животе привычно сдавило.

— Фрэзер, — начал Лестер сдержанно-недовольным тоном, — вы не поверите, но Коттл, оказывается, работал в СРС.

— Пусть не шпионят за друзьями, — произнес Фрэзер.

— Вы не удивлены?

— Нет. Я это знал.

— Знали? До или после?

— До.

— И все равно его убили?

— Я его не убивал. Он напал на моего человека, тот защищался. И вообще ему все равно было суждено умереть. Если бы не мы, он бы подавился сандвичем со стейком или поскользнулся в душе.

Лестер замолчал так надолго, что Фрэзер подумал, не прервалась ли связь.

— Боже, Фрэзер, у вас, похоже, от этой чуши скривились мозги. Надо было сообщить.

— Зачем? Отвечать не вам, а мне.

— Понятно, но проблема налицо. Англичане разозлены.

— Они сообщили, с каким он был заданием?

— Нет. Насчет этого они темнят. У них по поводу «Вектиса» комплекс.

— Они знают, что книга из библиотеки?

— Конечно. Ведь каждый раз, когда мы возникаем с каким-нибудь сумасшедшим прогнозом, а потом он сбывается, эти ребята моментально встают на уши и шепчут друг другу слово «Вектис». Теперь, когда готовится операция «Рука помощи», они уверены, что мы знаем о делах в Каракасе больше, чем говорим. Нас уже тошнит от их постоянного нытья. Будь у англичан возможность, они бы вернули себе библиотеку в мгновение.

— Разумеется.

— Ничего не поделаешь. Сглупили, отдали ее нам в 1947 году, а теперь поздно руками махать.

— Так что они затевали по поводу книги?

— Что, что — внедрили своего человека в аукционный дом, чтобы следить за ней. Наверное, узнали о ее появлении, как и мы, через интернет-фильтр. Как бы они повели себя, достанься книга нам, можно лишь гадать. Вероятно, перехватили бы вас прямо за порогом аукционного дома. Им ведь было известно, что вы с озера Грум. Но книга досталась другому покупателю, и они пошли по следу. Хотели нас переиграть, я уверен.

— Какие будут указания? — спросил Фрэзер.

— Завладейте книгой. И выясните, что задумал сукин сын Уилл Пайпер. События в Каракасе не за горами, и не дай бог нам допустить утечку информации. Сами понимаете, какие кары последуют за провал операции «Рука помощи». Начинайте работать и докладывайте мне результаты каждые несколько часов.

Закончив разговор, Фрэзер задумался. Этот Каракас уже всех достал. Смысл существования «зоны-51» состоял в том, чтобы, используя знания о массовых смертях людей в каком-либо регионе, прогнозировать возможную причину и использовать в политических целях. Но операция «Рука помощи» поднимала их работу на небывало высокий уровень. В политике Фрэзер не очень разбирался, но был убежден, что в данный момент утечка информации свалит администрацию. Свалит ко всем чертям.

Он хмуро глянул на Декорсо, который не отрывал тупососредоточенного взгляда от экрана ноутбука. Все утро помощник снабжал шефа информацией, поступающей от агентов внешнего наблюдения. Пайпер позвонил няне, чтобы договориться о дополнительных часах работы. Он уезжает на несколько дней, но куда — не сказал. После пробежки вдоль реки сходил в магазин за продуктами, с женой и ребенком. Как обычно в субботу.

Неожиданно Декорсо с ошеломленным видом снял наушники. Информация появилась не просто важная. Это было землетрясение. По их меркам, по крайней мере в восемь баллов.

— Что? — нетерпеливо воскликнул Фрэзер. — Что у них там случилось?

— Помнишь Генри Спенса?

Фрэзер кивнул. Он знал все о «клубе-2027» — горстке старых дураков, иногда собиравшихся поболтать. По его мнению, совершенно безвредных. «Наблюдатели» их контролировали, но все понимали, что Спенс под старость надумал создать клуб пенсионеров «зоны-51». Никаких нарушений правил отмечено не было. Фрэзер и сам, наверное, вступит в клуб, когда наступит время снять шпоры. Чем черт не шутит.

— И что с ним?

— Он только что по мобильному звонил Пайперу на его домашний телефон. Значит, они не в курсе, что за ними следят. Спенс в Нью-Йорке. Купил Пайперу билет в первый класс в Лондон с открытой датой обратного вылета. Рейс сегодня вечером.

Фрэзер округлил глаза.

— Боже! Я знал, что Пайпер действует не один, но Генри Спенс? Неужели у него есть деньги? Или сверху стоит кто-то еще?

— Парень серьезно упакован. Получил большое наследство после смерти жены. А кроме того…

— Ну давай же, не тяни! — крикнул Фрэзер.

— Спенс болен. Его ДС через восемь дней. Интересно, сам он отдаст концы или мы поможем?

— Это одному Богу известно, — проговорил Фрэзер, надевая брюки.

12

Уилл радовался возможности снова путешествовать налегке, как в старые добрые времена. Он превосходно отдохнул ночью в роскошном кресле салона первого класса. Ему так и не будет суждено узнать, что билет этот первоначально предназначался безвременно ушедшему в мир иной Адаму Коттлу. Уилл не часто летал за границу. Бывал несколько раз в Англии и Европе по делам ФБР. Однажды удостоился чести даже прочесть в Новом Скотленд-Ярде лекцию «Секс и серийный убийца. Американский опыт». Народу пришло много, а после несколько детективов высокого ранга устроили для него экскурсию по барам, что, как и следовало ожидать, закончилось на следующий день тяжелым похмельем.

Уилл продолжал отдыхать и теперь, в вагоне первого класса железнодорожной компании «Чилтерн». Поезд уже час назад отошел от Мэрилебонского вокзала и двигался по ласкающей взгляд английской равнине в сторону Бирмингема. Серые тона Лондона уступили место зеленым и коричневым, сдобренным акварельной влагой осеннего дня. По оконным стеклам били косые струи дождя. Мимо пролетали вспаханные поля, стога сена, однообразные фермерские постройки. На несколько секунд в окне возникали небольшие деревни и сразу исчезали. Уилл смотрел на все это, полуприкрыв отяжелевшие веки. Он ехал в купе один, потому что, во-первых, сегодня воскресенье, а во-вторых, сейчас мертвый туристический сезон.

Уилл думал о доме, о том, что Нэнси проснется сегодня позднее и, если не будет дождя, вывезет Филиппа погулять. Он забыл перед отъездом посмотреть прогноз погоды, но в любом случае настроение у нее будет пасмурное. Ничего, когда эта охота за кладом завершится, он обязательно заглянет в «Харродз» и купит жене хороший подарок. Уилл постеснялся сказать, что Спенс сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться. Он полагал, что деньгами его не соблазнишь, но, надо признаться, прежде ему таких денег никто не предлагал. И он с удивлением обнаружил, что неприятных эмоций это не вызывает.

За выполнение задания ему обещали чек на пятьдесят тысяч долларов и бонус в виде фургона. Как только Спенс отдаст концы, дом на колесах перейдет в собственность Уилла. Ездить на такой штуковине, конечно, будет накладно, но всегда можно поставить ее во Флориде на стоянке рекреационных автомобилей[8] и сделать базой летнего отдыха семьи.

Спенс посулил Уиллу еще больше, если он покажет ему базу данных Шеклтона, чтобы узнать ДС своих родственников. Но данное предложение пришлось отклонить. Спенс назвал такую сумму, что Уилл внутренне ахнул, но всех денег не заработаешь. За нарушение соглашения с «зоной-51» ему, возможно, придется положить голову на плаху. Тут Нэнси права.

В громкоговорителе раздался голос кондуктора. Уилл вздрогнул и, прищурившись, посмотрел на часы. Оказывается, он продремал почти час. Поезд замедлял ход, приближаясь к городу.

Стратфорд-на-Эйвоне. Родина Шекспира. Уилл улыбнулся, в очередной раз дивясь превратностям судьбы. В Гарварде он больше уделял времени футболу, чем литературе, и за всю жизнь не прочитал ни единой шекспировской строчки. Две бывших жены были помешаны на театре, но расшевелить его не сумели. Нэнси тоже пыталась однажды вытащить Уилла на известную постановку «Макбета», но он придумывал разные отговорки, и она отстала. Он вообще не понимал, почему вокруг этой фамилии всегда такой шум. И вот сейчас — пожалуйста, у него в дипломате лежит, наверное, самый редчайший из всех артефактов, относящихся к Шекспиру. Вероятно, единственное произведение, написанное его собственной рукой.

На вокзальной площади было по-воскресному безлюдно. Моросил мелкий дождь. Уилл направился к стоянке такси, сел в первое. Водитель выбросил в окно окурок и спросил Уилла, куда ехать.

— В местечко Роксол. Там рядом есть поместье Кантуэлл-Холл.

Таксист оглядел Уилла:

— То-то я вижу, на туриста вы не похожи. Они все ездят к Уилли по прозвищу Шейк-Рэттл, знаменитому рок-музыканту, он живет у нас в округе. Но вы явно не к нему.

«Сейчас каждый мнит себя психологом», — подумал Уилл.

Роксол, маленькая деревня примерно в десяти милях к северу от Стратфорда, некогда была окружена старинным Арденским лесом, красотой которого восхищались норманны. К сожалению, лес этот столетия назад вырубили под сельхозугодья.

Такси двинулось по проселочной дороге мимо живой изгороди из кленов, боярышника и орешника, закрывающей убранные вспаханные поля.

— Неважную погоду вы привезли с собой, — усмехнулся таксист.

Уилл промолчал. Ему не хотелось заводить разговор.

— Сейчас многие приезжают в Роксол в научный центр Эбби на конференции. Его построили лет десять назад, с очень приличным отелем и всем остальным. И вообще место очень красивое. Когда-то там жил Кристофер Рен.[9]

— Мне не туда.

— Так вы так и сказали, что не туда. Я прежде не бывал в Кантуэлл-Холле, но знаю, где он. А что вас привело в наши края, позвольте спросить?

«Как бы отреагировал этот парень, если бы я сообщил ему правду? — подумал Уилл. — Я приехал, приятель, чтобы раскрыть величайшую тайну мироздания. Понять смысл жизни и смерти. Начала и конца. А заодно проверить гипотезу существования Бога».

— Дела, — ответил он.

Деревня оказалась небольшой. Пара десятков домов, паб, почта, магазин.

— Видите, как быстро домчались, — улыбнулся водитель.

Въезд в поместье Кантуэлл-Холл не был особенно впечатляющим. Две обветшалые кирпичные колонны, а дальше неухоженная гравийная дорожка, кое-где поросшая сорной травой. Проложена через некошеный мокрый луг, где еще можно увидеть поздние полевые цветы, в основном вялые голубые вероники, а в некоторых местах колонии мясистых грибов. В отдалении из-за высоких кустов боярышника выглядывал фронтон здания.

Дом возник во всем своем величии, лишь когда машина подъехала достаточно близко. Он представлял собой сложенное из темно-лиловых бревен причудливое строение в тюдоровском стиле с калейдоскопом фронтонных треугольников, каминных труб и выкладок из бледного кирпича. Через живую изгородь проглядывался фасад, увитый плющом. Открытыми были лишь окна со стеклами, забранными в белые свинцовые переплеты. Крыша сложной конфигурации, зеленая от мха, казалось, жила своей жизнью. Строителей, видимо, мало заботили правильные пропорции и прямые линии. За домом виднелся обширный сад, несомненно, запущенный, как и сам дом.

Живая изгородь образовывала довольно протяженную галерею, миновав которую, автомобиль выехал на круговую подъездную дорожку и со скрипом остановился перед решетчатой дубовой дверью. Передние окна были слепые и отражали свет.

— Там темно, наверное, как в могиле, — произнес водитель. — Мне подождать?

Увидев вьющийся из каминной трубы слабый дымок, Уилл расплатился и отпустил такси. Забросив на плечо сумку, он нажал звонок. Такси быстро исчезло в галерее. Над входной дверью не было козырька, и, пока Уилл прислушивался, пытаясь обнаружить в доме признаки жизни, его волосы вымокли от дождя. Спустя минуту он снова позвонил, а потом постучал.

У открывшей дверь девушки волосы были такими же мокрыми, как и у него. Когда Уилл позвонил, она, похоже, принимала душ. Успела надеть лишь джинсы и рубашку.

Девушка была высокая и стройная. Правильные черты лица, умные выразительные глаза, молодая свежая кожа цвета пахты. Капающая с длинных белокурых волос вода промочила рубашку, которая стала прозрачной, обозначив точеную грудь.

— Извините, — проговорила девушка. — Вы мистер Пайпер?

«Она красавица, — подумал Уилл. — Очень жаль. Сейчас мне это меньше всего нужно».

— Да, мэ-эм, — ответил он, по-южному растягивая слова, и последовал за ней в дом.

13

— Дедушка мой глухой как пень, — объяснила она. — Экономка в церкви, а я была в душе. Простите, что заставила вас мокнуть.

Погруженный во мрак зал с лестницей на галерею походил на обшитую панелями пещеру высотой вдва этажа. Тут все было как в музее, и Уилл начал беспокоиться, как бы по неловкости не сбросить на пол фарфоровую тарелку, часы или вазу. Она щелкнула выключателем, и над их головами засияла гигантская люстра из уотерфордского хрусталя, с шумом вспыхнув, словно разорвалась петарда.

Девушка повесила пальто Уилла на вешалку, там же пристроила сумку. Дипломат он оставил при себе.

— Пойдемте к камину.

В просторном, тускло освещенном зале, оформленном в стиле Тюдоров, центральное место занимал огромный камин, он же очаг, от которого веяло глубокой стариной. В нем, несомненно, можно было зажарить кабана. Похожий на потемневшую слоновую кость облицовочный материал, изящная резьба, громадная решетка угловатой формы указывали на позднее Средневековье. Однако в какой-то момент в истории этого сооружения до хозяев дошли веяния с континента, и они решили нарушить стиль, выложив переднюю панель дощечками из твердой древесины с двумя рядами бело-голубых плиток дельфтского фаянса. В камине горел огонь, слабенький для пещеры таких размеров. И тяга слабая, так что по залу витали струйки дыма, поднимающиеся к высокому, выложенному ореховыми бревнами потолку. Уилл из вежливости долго сдерживался, но затем все равно кашлянул.

— Камин уже давно требует ремонта. — Девушка предложила ему занять массивное мягкое кресло, самое ближнее к огню. Затем положила в камин пару поленьев, пошевелила кочергой и выпрямилась.

— Пойду приведу себя в приличный вид и сварю кофе. Обещаю долго не задерживаться.

— Не торопитесь, мэ-эм. Я подожду.

— Меня зовут Изабелла.

Он улыбнулся.

— А меня Уилл.

Проводив ее взглядом, он встал и прошелся по залу. Помещение не имело окон и было плотно заставлено мебелью и разными безделушками, возраст которых составлял несколько столетий. Пространство перед камином было самым обжитым. Там стояли удобные современные диваны и кресла, несколько торшеров с яркими лампами, на столиках высились кипы газет и журналов, чайные и кофейные кружки. Зато средняя часть и периферия большого зала представляли собой музей, и вернись Генрих VIII сейчас с охоты, он бы чувствовал себя в этой обстановке весьма непринужденно. Обшитые ореховыми панелями стены с кессонами[10] до самого верха украшали гобелены, чучела животных и десятки старинных потемневших холстов, с которых строго взирали мрачные бородатые лица Кантуэллов в мантиях и камзолах с воротниками в оборках. Настоящая галерея высокой мужской моды за несколько столетий. Висящие на стенах головы оленей с застывшим в глазах удивлением, испытанным в момент смерти, служили гостям напоминанием, как эти достойные люди проводили досуг.

Большую часть пола в большом зале покрывал персидский ковер грандиозных размеров, по краям тронутый временем и почти девственный в центре, где его защищал дубовый обеденный стол, окруженный стульями с высокими спинками с красной обивкой. Каждую спинку украшала вышивка с розой Тюдоров. На концах стола красовались два серебряных подсвечника размером с бейсбольную биту, с толстыми белыми свечами.

Все предметы в темных альковах зала покрывал толстый слой пыли.

«Да, тут нужна целая армия уборщиков», — подумал Уилл, заглядывая в полуоткрытую дверь, за которой, как оказалось, находилась библиотека. Но осмотреть ее он не успел. Вернулась Изабелла с подносом кофе и бисквитов. Ее волосы, теперь почти сухие, были убраны в «хвостик». Она позаботилась также привести в порядок лицо.

— Надо бы включить еще лампы, а то чувствуешь здесь себя как в мавзолее. Помещение построено в XV веке. Тогда считалось, что чем меньше света, тем полезнее для здоровья.

За кофе Изабелла спросила Уилла, как прошел полет, и призналась, что они очень удивились, когда позвонил покупатель их книги. Ей хотелось узнать существо дела, но она отложила разговор, пока не проснется дедушка. Он страдал бессонницей и пробуждался лишь к середине дня. Зато у них была возможность узнать кое-что друг о друге.

Изабелла пришла в восторг, выяснив, что разговаривает с настоящим, «живым» ветераном ФБР. Такие люди существовали для нее в фильмах и романах. Она завороженно смотрела в магнетические голубые глаза Уилла, слушая истории о давних расследованиях, какие он поведал ей.

Затем разговор перешел на Изабеллу. Оказалось, что эта очаровательная девушка проявила редкую в наши дни самоотверженность — взяла годовой отпуск в Эдинбургском университете, где училась на последнем курсе исторического факультета, чтобы ухаживать за престарелым дедушкой, потерявшим недавно жену, с которой прожил пятьдесят лет. Когда леди Кантуэлл умерла от инфаркта, родители Изабеллы долго уговаривали старика переехать к ним в Лондон, но тот уперся, заявив, что хочет дожить свои дни в родовом имении. Изабелла вызвалась помочь решить проблему, хотя бы временно.

К тому же она всегда любила этот дом. Да и год надеялась провести не без пользы. Может, удастся написать выпускную работу по английской Реформации. Уилл узнал, что Кантуэллы в XVI веке тайно оставались католиками, налоги на наследство в Англии очень высокие, поэтому после смерти дедушки ее родителям, наверное, придется продать дом. И они потеряют поместье, пожалованное в XIII веке королем Иоанном. Роберт Роксол, первый лорд Кантуэлл, тогда получил титул барона и участок земли, на котором построил квадратную каменную башню. На этом самом месте. Хорошо, если дом достанется департаменту по охране исторических памятников.

Вскоре Изабелла заговорила о книге. Это, конечно, хорошо, что на аукционе она ушла за такую астрономическую сумму, но жаль, что ее в дедушкиной библиотеке больше не будет. Еще девочкой она была очарована книгой, почему-то сразу поняв, что с ней связана какая-то тайна. Именно под ее влиянием у Изабеллы проявился интерес к английской истории, особенно к XVI веку. Она надеялась когда-нибудь разобраться с назначением книги и выяснить, как эта диковина попала в Кантуэлл-Холл. На вырученные деньги все равно полностью привести поместье в надлежащий вид не удастся. Тут ведь дел невпроворот. Дому нужен капитальный ремонт. Электропроводка в катастрофическом состоянии, а с водопроводом просто ужас. Изабелла пошутила, что для восстановления дома пришлось бы продать все старинные вещи.

Уиллу разговор нравился, но лучше бы внучка лорда оказалась тощей уродиной, а не красавицей с дивным чувственным телом. Эта ровесница его дочери, к тому же умная, представляла собой очень опасное оружие, которое било из нескольких стволов прямо ему в грудь. Он боялся, что не выдержит.

Скорее бы появился лорд Кантуэлл, чтобы перейти к делу.

— А какая сумма нужна, чтобы привести тут все в порядок и заплатить налоги?

— Не знаю, — удивленно произнесла Изабелла.

— Ну хотя бы приблизительно.

— Наверное, миллионы.

Уилл загадочно улыбнулся.

— У меня в дипломате лежит кое-что. Вероятно, это поможет решить ваши проблемы.

— Ну, вы меня окончательно заинтриговали, Уилл. — Изабелла встала. — Пойду посмотрю, как там дедушка.

Неожиданно в большой зал, шаркая, вошел старик.

— О, я вижу, у нас гость! — Он вопросительно вгляделся в Уилла.

— Это мистер Пайпер из Америки, — ответила она нарочито громко, чтобы дедушка услышал.

— Да, верно. Я совсем забыл. Не понимаю только, зачем надо было тащиться в такую даль, когда есть телефон.

Ему было лет восемьдесят. Седой, почти лысый, плохо выбритое отечное лицо. Одет по-воскресному — саржевые брюки, спортивный пиджак в елочку и старинный университетский галстук, засалившийся от постоянной носки.

Они поздоровались за руку, и Уилл уступил старику его кресло. Изабелла усадила его в другое, затем налила дедушке кофе и пошевелила поленья в камине.

Лорд Кантуэлл громко хлебнул кофе и пробубнил:

— Почему, черт возьми, вам вздумалось потратить двести тысяч соверенов на мою книгу? Разумеется, я рад, но, хоть убей, не вижу смысла. Неужели это такая ценность?

— Покупатель не я, сэр, — громко ответил Уилл. — Вам звонил мистер Спенс. Он покупатель. Его очень интересует книга.

— Почему?

— Мистер Спенс полагает, что это очень ценный исторический документ. У него есть кое-какие предположения, которые он хочет проверить. Вот почему я здесь.

— Значит, вы историк, как и моя Изабелла? Она тоже считает, что книга чего-то стоит. Верно, дорогая?

Девушка с гордостью кивнула.

— Я не историк, — объяснил Уилл. — Скорее исследователь.

— Мистер Пайпер работал в Федеральном бюро расследований, — заметила Изабелла.

— О, вы из команды Эдгара Гувера? Он мне никогда не нравился.

— Его уже давно нет на свете, сэр.

— Так-так. — Старик помолчал. — Не вижу, чем могу вам помочь. Книга всегда стояла в нашей библиотеке, сколько я себя помню. Мой отец считал ее всего лишь странной диковиной. Вероятно, она попала сюда с континента.

Настало время выложить карты.

— У меня для вас есть кое-что, — произнес Уилл, внимательно посмотрев вначале на старика, затем на внучку. — Осмотрев книгу, мы обнаружили в ней тайник. Найденный в нем предмет стоит во много раз дороже самой книги и, очевидно, прояснит загадку ее происхождения.

— Я просмотрела там каждую страницу, — удивилась Изабелла. — Что там было спрятано? И где?

— Под задним форзацем лежал лист пергамента.

— Ну какая же я идиотка! — сокрушенно воскликнула Изабелла.

— Что за манеры, дорогая, — поморщился лорд Кантуэлл.

— Под задним форзацем книги были спрятаны стихи, — продолжил Уилл. Реакция девушки его позабавила. — Времени исследовать их у нас не было, но коллега мистера Спенса полагает, что в стихах говорится о книге. — Теперь и дедушка, и внучка слушали его очень внимательно. — Догадайтесь, кто их автор?

— Кто? — нетерпеливо спросила Изабелла.

— Вы не хотите попробовать?

— Нет!

— А что вы скажете, если я назову Уильяма Шекспира?

Старик и внучка недоуменно переглянулись и посмотрели на странного американца.

— Вы шутите, — поморщился Кантуэлл.

— Не может быть, — покачала головой Изабелла.

— Я вам сейчас их покажу, но прежде о сути дела. Если стихи действительно написаны рукой Шекспира, то мой коллега полагает, что этот автограф стоит миллионы, а может, десятки миллионов. Потому что в мире не существует ни одного достоверно подтвержденного шекспировского автографа, а эти стихи подписаны «У. Ш.». Мистер Спенс решил передать вам автограф в обмен на помощь.

— Какую? — быстро спросила Изабелла.

— Мы думаем, что где-то здесь, в Кантуэлл-Холле, скрыты тайники с документами, проливающими свет на происхождение книги, а в тексте сонета указаны ключи к отысканию тайников. Не исключено, конечно, что они уже давно утеряны. Помогите мне в поисках, и при любом исходе стихотворение будет ваше.

— Почему этот Спенс, заплативший за книгу такие деньги, отдает нам то, что принадлежит ему по праву? — спросил Кантуэлл. — На его месте я бы этого не сделал.

— Мистер Спенс — богатый человек. К тому же он болен и жить ему осталось недолго. Перед смертью он хочет постигнуть тайну книги.

— Покажите эти стихи, — попросила Изабелла.

Уилл достал из дипломата лист пергамента в прозрачном пластиковом файле и эффектным жестом протянул ей. Она быстро прочитала сонет и прошептала дрожащими от волнения губами:

— Боже, тут написано: «…знанье знаков этих Божьих к добру не приведет…».

«Умница, — подумал Уилл. — Моментально сообразила, что к чему».

— Что там? — спросил старик с нотками раздражения в голосе.

— Тут говорится о нашей семье, дедушка. Давай я тебе прочитаю.

И она продекламировала сонет четко, с выражением, будто перед этим долго репетировала.

Кантуэлл задумался.

— Тысяча пятьсот восемьдесят первый год, говоришь?

— Да, дедушка.

Старик с трудом поднялся, тяжело опираясь на подлокотники, и прошаркал в темный угол зала. Изабелла и Уилл последовали за ним, прислушиваясь к его бормотанию.

— Дед Шекспира, Ричард, родом из этой деревни. — Он осмотрел дальнюю стену. — Где же Эдгар?

— Какой Эдгар, дедушка? У нас их было несколько.

— Ну, тот, который несколько раз менял веру. В пятьсот восемьдесят первом поместьем, кажется, владел этот Эдгар. Вот он. Второй слева. Видишь? В нелепом одеянии с высоким воротником. Хм, этого Кантуэлла красавцем не назовешь.

Изабелла включила еще светильник, и Уилл смог наконец рассмотреть портрет угрюмого вельможи с рыжеватой козлиной бородкой, стоявшего в высокомерной позе. Одет он был в облегающую черную тунику с крупными золотыми пуговицами, коническую шляпу в голландском стиле с полями в форме чайного блюдца.

Лорд Кантуэлл кивнул.

— Да, он. Нас тут как-то навестил молодой человек из Национальной галереи. Так он сказал, что, очевидно, это работа Роберта Пика-старшего.[11] Кстати, Изабелла, после того как я отдам концы, напомни о картине своему отцу. Он сможет за нее кое-что выручить, если вздумает продать.

Неожиданно из противоположного конца зала донесся женский голос, похожий на сирену, какую на кораблях включают во время тумана.

— Добрый день. Я вернулась. Через час будет готов ленч.

Экономка, крепкая приземистая женщина, сняла с головы мокрую косынку.

— Луиза, у нас гость! — крикнула ей Изабелла.

— Вижу. Вы нашли чистые полотенца, которые я положила?

— Мы еще наверх не поднимались.

— Как же так? — проворчала Луиза. — Вы не позволили джентльмену умыться? После дальней дороги? И отправьте вашего дедушку в кухню принять таблетки.

— О чем она? — спросил старик.

— Луиза говорит, что тебе нужно принять таблетки.

Кантуэлл посмотрел на своего предка и пожал плечами.

— Ладно, Эдгар, я скоро вернусь. Лучше эту женщину не злить.

Наверху, в гостевом крыле было темно и прохладно. Длинный коридор, обшитые деревянными панелями стены, медные бордюры, потрепанная дорожка на полу, тусклые лампочки через каждые несколько метров, по обе стороны комнаты — все это напоминало средней руки отель. Окно в комнате Уилла выходило на заднюю часть усадьбы. Оттуда был виден мощенный кирпичом дворик, а за ним запущенный фруктовый сад. Справа за похожим на конюшню строением сквозь ливень смутно просматривалось странное сооружение в форме башни.

Уилл умылся и сел на кровать. Достал телефон с единственной риской качества связи. Впрочем, для звонка домой ее достаточно. Он задумался.

«Ну и что это будет за разговор? Только в очередной раз испортим друг другу настроение. Нет уж, лучше я поскорее завершу данное дело, приеду, а там посмотрим».

Он послал сообщение: «Прибыл благополучно. Скоро вернусь. Люблю, целую».

Кружевные занавеси, подушечки с оборками и засушенные цветы свидетельствовали о том, что в комнате некогда обитала пожилая леди. Уилл сбросил туфли, тяжело улегся на цветастое покрывало и моментально заснул.

Через час его разбудил голос Изабеллы, звонкий как серебряный колокольчик. Она звала его на ленч.

Уилл сам дивился своему аппетиту. Он быстро смел все, что ему положила Луиза, и попросил добавки. Вкуснейший ростбиф с жареной картошкой, фасолью, морковкой и замечательной подливкой. Запил все тремя бокалами отличного бургундского.

— Шекспир когда-нибудь посещал Кантуэлл-Холл? — обратилась Изабелла к дедушке. — Ты что-нибудь слышал?

Старик прожевал фасоль.

— Нет, об этом никогда ничего не рассказывали, но почему бы и нет. В молодости он мог часто посещать поместье. Нашу семью в округе уважали, к тому же мы в тот ужасный период продолжали оставаться католиками. А Шекспиры тоже были тайными католиками. Его также могла заинтересовать наша богатая библиотека. В общем, весьма вероятно.

— А как по-вашему, зачем Эдгару Кантуэллу надо было прятать в книге сонет, содержащий ключ к разгадке ее тайны? — спросил Уилл.

Кантуэлл проглотил фасоль, затем допил вино.

— Думаю, они считали книгу опасной. В те страшные времена за веру легко можно было попасть на эшафот. Уничтожать книгу они не стали, а решили поглубже спрятать ключ к разгадке. Но это лишь мои предположения.

Изабелла просияла.

— Я уже вижу, насколько интереснее становится моя выпускная работа.

— Так что? — произнес Уилл. — Договариваемся?

Изабелла кивнула. Пока Уилл спал, они с дедушкой обсудили данный вопрос.

— Да, мы с вашим предложением согласны. И давайте начнем наше маленькое приключение сразу после ленча.

14

Начали они с библиотеки, просторного помещения с истертым дощатым полом, покрытым некогда роскошным ковром. Через большое окно во внешней стене струился пасмурный, бледно-серый свет. Остальные стены были заставлены книжными стеллажами. Над камином висел потемневший от времени и сажи холст, изображающий традиционную английскую охоту.

Книг здесь было множество, в основном старинных. Лишь в одном месте Уилл увидел современные обложки. Он смотрел на все это изобилие отяжелевшим после еды взглядом. Лорд Кантуэлл отправился вздремнуть, и Уилл, несмотря на сильное желание поскорее покончить с делом и вернуться домой, был не прочь последовать его примеру.

— В детстве я любила пробраться сюда и играть часами. — Изабелла легко двигалась по комнате, трогая корешки кончиками пальцев. — Это была моя пещера сокровищ. Я и теперь провожу здесь большую часть времени. — Она показала на низкий стол с ноутбуком, тетрадями, авторучками и стопками старых книг с бумажными закладками. — Если ваш сонет подлинный, мне придется снова начинать работу.

— Боюсь, у вас не будет возможности использовать его содержание. Причину я объясню позднее.

— Вы шутите? Я могла бы сделать такую карьеру!

— А чем вы хотите заниматься?

— Преподавать, сочинять. В общем, стать настоящим историком. И вдохновила меня на это библиотека.

— Кстати, моя дочь писательница, — неожиданно произнес Уилл, а затем добавил: — Но она сочиняет беллетристику, романы. И ненамного старше вас. — Чтобы избежать вопросов, он резко сменил тему: — Покажите, где стояла книга.

Изабелла кивнула на пустое место в середине одной из полок, на уровне глаз.

— Книга всегда стояла здесь?

— Да, сколько я помню.

— А те, что рядом? Их часто перечитывали?

— При мне никогда. И вообще книги тут стояли на своих местах. Но мы спросим дедушку.

Уилл посмотрел книги по обе стороны от пробела. Одна, XVIII века, по ботанике, другая, XVII века, о памятниках на Святой земле.

— Сомневаюсь, что между ними существует какая-то связь, — заметила Изабелла.

— Давайте начнем с первого ключа. — Он достал из дипломата сонет. — Огонь Прометея.

— Ну что тут сказать. — Она задумалась. — Прометей — герой греческой мифологии. Похитил у Зевса огонь, чтобы передать смертным. Вот, пожалуй, и все.

— Больше ничего не приходит на ум?

Изабелла пожала плечами.

— Тут слишком широкий охват. И греческая мифология, и очаги, и факелы. Двигаясь по цепочке, мы дойдем до барбекю.

— Это, конечно, забавно, — произнес он строгим тоном, — но давайте начнем с книг. У вас есть каталог?

— К сожалению, нет. К тому же дедушка уже какую-то часть распродал.

— С этим мы ничего сделать не можем, — вздохнул Уилл. — Но просмотреть книги надо. Я начну с этого конца. А вы давайте оттуда.

Чтобы не делать потом лишнюю работу, они, держа на первом плане «огонь Прометея», не забывали и об остальных ключах. Высматривали книги с упоминанием Фландрии или Голландии, а также имеющие отношение к любому пророку. Что касается «грешника-сына», то тут пока не было ясности.

Миновал час, затем другой. Уилла это нудное занятие уже утомило. Ясно, что они ищут иголку в стоге сена. К тому же если книга была на латыни или французском — что случалось довольно часто, — то ему требовалась помощь Изабеллы. Она подходила, бросала быстрый взгляд и возвращала книгу.

— Нет.

Стало темнеть. Изабелла включила лампы и подбросила в камин дров.

— Вот вам и огонь.

Они поработали еще и решили, что хватит. Кроме не очень старого издания «Сборника мифов» Томаса Булфинча, им не попалось ни единой книги, которая была хоть как-то связана с предметом.

— Либо интересующей нас книги здесь больше нет, — заключил Уилл, — либо разгадку надо искать в ином месте.

— Да, — согласилась Изабелла. — Давайте осмотрим все старые камины. На предмет тайника. Шатающиеся панели, кирпичи, решетки. Прямо как в старом детективе. Меня веселит. А вас?

Он снова проверил мобильник насчет текстовых сообщений. Ничего.

— Что касается меня, то я оттягиваюсь на всю катушку.

В Кантуэлл-Холле было шесть каминов, построенных до 1581 года. Три на первом этаже — в библиотеке, большом зале и столовой, и три на втором — в спальне дедушки над большим залом и во второй и третьей спальнях.

Естественно, они начали с библиотеки. Тщательно простучали ореховую облицовку, но никаких пустот не обнаружили. Проверили фаски каминной доски на предмет потайных защелок, запоров или шарниров, однако она казалась однородной. В камине бушевал огонь, так что проверить кирпичную кладку в топке сейчас возможности не было, а поверхностный осмотр аномалий не выявил.

Уилл и Изабелла перешли в большой зал. Здесь огонь в камине давно погас. Лорд Кантуэлл сидел в кресле — то ли читал, то ли дремал. Когда они принялись исследовать огромный камин, он встрепенулся, что-то пробормотал, а затем снова занялся своим делом.

Почтенный возраст сооружения внушал уважение. Особенно впечатляла каминная доска, выпиленная из громадного толстого бруса. Изабелла с надеждой простучала белые с голубым фаянсовые плитки с изображением сельских сцен, но звук везде был одинаковый. Уиллу пришлось залезть в огромную топку, где он простучал кочергой кирпичи. Единственным результатом усилий явились пятна сажи на рубашке и брюках. Изабелла весело наблюдала, как он пытается стереть их ладонью.

Такому же осмотру подверглись и три других камина. Если там и было что-нибудь спрятано, то для поисков следовало вызывать бригаду специалистов.

К вечеру дождь ослабел, но по-прежнему было ветрено и холодно. В большом зале становилось зябко. Луиза громко объявила, что скоро подаст ужин. Она опять затопила камин и включила электрообогреватель у кресла лорда Кантуэлла.

На ужин подали сандвичи с ветчиной, говядиной и пикулями и чай с песочным печеньем. Луиза убрала посуду и стала собираться домой, поинтересовавшись, намерены ли они оставаться в большом зале на вечер.

— Еще немного посидим, — сказала Изабелла.

— Тогда я зажгу свечи, но перед уходом ко сну не забудьте их задуть.

Вскоре в разных углах зала загорелись дюжина свечей, и в помещении стало уютнее. Луиза зажгла последнюю свечу и, попрощавшись, вышла. А Уилл и Изабелла смотрели на эту свечу, а затем, неожиданно переглянувшись, хором воскликнули:

— Подсвечники!

Лорд Кантуэлл спросил, все ли у них в порядке с головой, и Изабелла нетерпеливо воскликнула:

— Какие из наших подсвечников XVI века и старше?

Старик почесал лысину и показал в центр зала.

— Думаю, вон та пара серебряных с позолотой на столе. Они, похоже, венецианские, XIV век. Когда меня схоронят, скажи своему отцу, что они стоят несколько соверенов.

Уилл с Изабеллой ринулись к подсвечникам. Задули толстые восковые свечи, сняли и положили их на серебряный поднос. Подсвечники были одинаковые, с основаниями, искусно отлитыми из позолоченного серебра с шестью изящными лепестками. Основание плавно переходило в башню в романском стиле, напоминающую церковную, со сводчатыми окнами, покрытыми голубой эмалью. Башня заканчивалась чашей с длинным острием в виде шпиля для насаживания свечи.

— В основаниях пустот нет, — произнес Уилл. — Но здесь возможны. — Он указал на верхнюю часть.

— Попробуйте, — прошептала Изабелла. — Только повернитесь спиной к дедушке, чтобы у него не случился сердечный приступ.

Уилл начал развинчивать подсвечник в месте соединения. Вначале мягко, потом со всей силой. Даже лицо покраснело.

— Не получается. — Он вздохнул и поставил подсвечник на стол.

С другим было то же самое. Казалось, он изготовлен из целикового куска металла. Уилл в расстройстве напрягся и сделал последний неистовый рывок. Верхняя часть подсвечника повернулась.

— Продолжайте, — тихо промолвила Изабелла.

Он повернул еще, и вскоре стал виден участок патрубка без позолоты. Наконец в руках Уилла были две половины подсвечника.

— Чем вы там занимаетесь? — крикнул лорд Кантуэлл. — Почему затихли?

— Подожди, дедушка! — громко ответила Изабелла. — Сейчас.

Уилл положил нижнюю часть с основанием и изучил отверстие венца башни.

— Нужен свет. — Он приблизился к торшеру, снова вгляделся и сунул палец внутрь. — Там что-то есть. Твердое. Попробуйте вы, Изабелла. У вас пальцы потоньше.

Она попробовала, закрыв глаза, чтобы усилить осязание.

— Там что-то свернуто, бумага или пергамент. Вот. Мне удалось его повернуть.

Изабелла медленно вертела подсвечник вокруг пальца и вскоре вместе с ним вытащила край пожелтевшего свитка.

Это были туго свернутые листы пергамента, примерно двадцати сантиметров длиной. Она ошеломленно протянула их Уиллу.

— Посмотрите вы, — сказал он. — Я все равно ничего не пойму.

Пергамент был сухой, но неломкий. Изабелла медленно развернула свиток, распрямила листы обеими руками. Уилл наклонил торшер, чтобы лучше осветить.

— Тут по-латыни.

— Надеюсь, с этим у вас проблем не возникнет.

Она перевела заголовок на первом листе:

— «Послание Феликса, настоятеля Вектисского монастыря, писанное в 1334 год от Рождества нашего Господа».

У Уилла закружилась голова.

— Боже!

— Что это?

— Вектис.

— Вы знаете это место?

— Да. Знаю. — Он улыбнулся. — Кажется, мы напали на золотую жилу.

15

1334 год

Остров Вектис


Пора между Полуночием и молебном Первого Часа[12] самая благодатная. В эту пору Вектисский монастырь погружен в сон. Лишь настоятель лежит, мучаясь тяжелой головной болью. Прислушивается к стрекотанию сверчков за окном и неясному шуму Солента.[13] Привычные звуки ненадолго успокаивают, он расслабляется, но приступ тошноты заставляет резко выпрямиться. Он нащупывает в темноте ночной горшок, пробует вырвать. Не получается.

Настоятелю шестьдесят девять лет, и он знает — следующий десяток начать ему не суждено.

Желудок почти пуст. Говяжий бульон, приготовленный на ужин сестрами, остался на столе почти нетронутым.

Он сбрасывает одеяло, поднимается с соломенного матраца и встает, покачиваясь. Ритмические постукивания в голове, похожие на удары молота по наковальне, мешают двигаться, но ему удается снять со спинки стула отороченную мехом мантию и накинуть на себя. Он плотно запахивает мантию, чувствуя успокаивающее тепло, затем трясущейся рукой зажигает толстую желтую свечу. Опускается на стул. Трет виски, глядя на блики света на полированных камнях пола и цветных стеклах окон, выходящих во внутренний двор.

Он так и не смог привыкнуть к роскоши этого дома. Давным-давно, в молодости, будучи смиренным послушником в подвязанной веревкой грубой рясе, босой, он чувствовал себя много ближе в Богу и к блаженству, чем теперь. Его предшественник Болдуин, суровый и жесткий в обхождении, другое дело. Он мог, например, во время мессы просматривать счета за зерно. Это Болдуин велел построить для себя богатый бревенчатый дом, похожий на те, что видел в монастырях Лондона и Дорчестера. Смежная с опочивальней комната блистала великолепием изысканно украшенного очага, резными деревянными стульями с высокими спинками, подбитыми конским волосом, и витражными окнами. На стенах висели изящно вышитые гобелены из Фландрии и Брюгге со сценами охоты и деяний апостолов. Над очагом висел мастерски изготовленный серебряный крест длиной в человеческую руку.

После смерти Болдуина много лет назад епископ Дорчестера назначил настоятелем Вектисского монастыря Феликса, бывшего тогда приором. Феликс истово молил Господа направить его на путь истинный. Наверное, следовало отказаться от роскоши, продолжать спать в монашеской келье с братьями, носить простую рясу, трапезничать вместе со всеми, но разве не значило бы это, что он чернит память своего наставника и исповедника? Косвенно обвиняет его в расточительстве? Феликс склонился перед памятью Болдуина, так же как прежде перед его властью. Всегда будучи преданным слугой, он исполнял повеления Болдуина, даже когда не был согласен. Сорок лет назад Феликс не подверг сомнению решение настоятеля упразднить Орден Имен и собственными руками разжег огонь, поглотивший библиотеку. Ослушайся он тогда, и, возможно, сейчас все было бы иначе.

Слишком слабый, чтобы опуститься на колени, Феликс просто склоняет сотрясаемую болью голову в молитве. Его бретонский акцент заметен, как и в ранней молодости. Строчки из псалма 42 выбраны случайно, почти независимо от его воли: «И пойду я к жертвеннику Божию, к Богу радости и веселия моего. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».

Да, конец близок. Когда-то его борода была густа и черна, а сам он мускулист и крепок. Неутомимо переносил суровость монашеской жизни, скудость пищи, холодные морские ветры, от которых леденило кости, ломающий тело физический труд на благо общины, короткие часы для сна между молитвами. Теперь борода поседела и поредела, щеки впали. Некогда сильное тело высохло, увяло, пропала гибкость, а похожая на пергамент кожа покрылась струпьями и постоянно чесалась, что отвлекало от молитв и размышлений.

Тревогу вызывал правый глаз, выпученный и распухший. Началось с того, что кожа вокруг глаза стала розоватой и сухой, а внутри покалывало, будто попала соринка. Затем покалывание усилилось, а вместе с этим ослабло зрение. Первое время предметы виделись словно в тумане, потом стали возникать слепящие вспышки света, а предметы раздваивались. Читать или писать, открыв оба глаза, теперь было невозможно. В последние недели монастырская братия с волнением наблюдала за его глазом. Монахи перешептывались и молили Господа освободить отца-настоятеля от хвори.

Монастырский лекарь, брат Жерар, близкий друг Феликса, навещал его каждый день. Иногда укладывался спать рядом на полу, на случай если среди ночи понадобится помощь. Он полагал, что головные боли и глазная хворь вызваны опухолью внутри черепа. Но его ланцетом не вскроешь. И потому, чтобы облегчить боль, лекарь потчевал Феликса настойкой хинного дерева и других трав. И молился.

Феликс проводит несколько минут в сосредоточенных размышлениях, затем медленно ковыляет к сундуку из розового дерева, что стоит между его ложем и столом. Наклоняется и, морщась от сильной боли в глазу, опускается на колени. Открывает. В сундуке облачение — рясы, сандалии, постельное белье. Под бельем что-то спрятано. Твердое. Напрягая иссякшие силы, он вытаскивает тяжелый предмет и с трудом переносит на стол.

Предмет — объемистая старинная книга в обложке темно-медового цвета. Единственная из всей огромной библиотеки избежавшая пожара, который устроил он. Феликс и сам не знал, почему так бережно хранит ее все эти годы. Может, потому, что на корешке книги вытиснена дата из далекого будущего, до которого еще два столетия: 1527 год.

Если бы эти писания дошли до сего дня, кто из живущих ныне братьев понял бы их смысл? Понял и проникся их божественным происхождением. А не сочли бы они эти книги богохульными? Ведь все, кто был с ним в тот студеный январский день 1297 года, когда землю посетил Сатана, давно мертвы и похоронены. Он последний свидетель тех событий, и груз по-прежнему давит душу.

Феликс зажигает несколько небольших свечей, осветивших его стол колышущимся соломенным светом. Достает вложенные в книгу пергаментные листы, которые для него нарезали в скриптории монастыря. Готовится закончить послание потомкам. Надо торопиться, прежде чем Господь призовет его пред свои очи.

Работать было крайне трудно и мучительно, преодолевая раскалывающую голову боль и раздвоение в глазах. Во время письма правый глаз приходилось держать закрытым, только тогда строчки получались более или менее ровными. Он писал ночами, в тишине и одиночестве, а когда заканчивались силы, возвращал книгу в потаенное место и опускался на ложе, погружаясь в непродолжительный сон, пока монастырские колокола не призывали к молитве.

Закрыв глаз, он берет первый лист, подносит близко к лицу. Читает написанное:

«Послание от Феликса, настоятеля Вектисского монастыря, писанное в год 1334-й от Рождества нашего Господа.

Господи, прими хвалу от скромного раба Твоего. Велик и необъятен Ты, Господи, и велика и необъятна хвала Тебе, приславшему нам Сына Своего в облике человеческом и тем вдохнувшему в нас веру.


Преисполненный решимости поделиться с потомками заветным знанием, которое ведомо лишь мне одному, я воскрешаю в памяти события тех давних лет.


Блаженны все настоятели, служившие здесь Господу до меня, но самым совершенным и возвышенным из них был святой Иосиф, покровитель Вектиса, чьи священные останки похоронены в соборе. Среди прочих деяний Иосифа знаменателен Орден Имен, который он в своей безграничной любви к Господу создал, чтобы восславить имя Его. Я последний сподвижник Ордена на земле, остальные превратились в прах. И если я не поведаю об этом, то род людской лишится знания, каким обладаю я один, Твой грешный слуга. Годится знание роду людскому или нет, решать не мне. А лишь Тебе, Господи, в бесконечной мудрости Твоей. Я же усердно напишу это послание, и Ты, Господи, решишь его судьбу».

Феликс кладет лист, чтобы дать отдохнуть здоровому глазу. Через некоторое время продолжает чтение:

«Знание о случившемся в тот зловещий седьмой день седьмого месяца года 777-го от Рождества нашего Господа братья и сестры передавали из уст в уста. И так дошли они до меня сквозь туман времени. Та пора еще была отмечена явлением cometus Luctus,[14] красной и огненной, которая прошла и до сего дня не вернулась. В ближайшей деревне жена каменотеса ходила на сносях, и все знали, что если родится мальчик, то он будет седьмым сыном седьмого сына. Роды у нее случились в тот самый день, и появился на свет мальчик, которого отец в страхе и смятении сразу швырнул о камни. Однако следом, к изумлению повитух, женщина разрешилась еще одним мальчиком, восьмым, коего и нарекли Октавием. Все это видел своими глазами присутствующий при родах Иосиф, тогда еще приор Вектиса».

Феликс легко представлял Октавия, поскольку за свою жизнь видел много его потомков — бледных, безмолвных, с изумрудно-зелеными глазами и чудесными ярко-рыжими волосами. Не заподозрил ли Иосиф, слушая бормотания повитух, что Октавий и есть истинный седьмой сын?

«Когда Октавий чуть подрос, отец привел его к монастырю, не желая более терпеть сына в своем доме. Отрок дичился людей и с рождения не вымолвил ни слова. Проникнувшись милосердием, Иосиф повелел братьям и сестрам принять о нем заботы. Прошло время, и Иосиф стал свидетелем чуда. Не ведавший никакого учения отрок умел писать буквы и числа. И, Господи, не просто буквы и числа, а имена детей Твоих смертных и грядущие дни их рождения на свет и упокоения. Пророчества сии вселили в Иосифа страх и восхищение. Ибо неведомо было, порождение ли это дьявола или луч Божественного света. Иосиф созвал совет мудрецов монастырских, где они создали Орден Имен. Мудрецы рассудили, что пророчества отрока не дьявольских рук дело. Ибо, будь это так, он не пришел бы под их надзор. Значит, его рукой водит провидение Господне. В день, когда совпали во множестве числа, почитающиеся святыми, Вседержитель вдохнул жизнь в это смиренное существо, нареченное людьми Октавием, и избрал его гласом Своего Божественного откровения. Когда совет завершился, отрока препроводили в скрипторий, дали гусиное перо, чернила и пергамент и позволили предаться его истинному призванию».

Боль в голове становится нестерпимой, и Феликс поднимается, чтобы приготовить себе чай с хинином. В большом зале он шевелит в очаге угли, добавляет пару поленьев. Скоро вода в свисающем с его руки железном чайнике вскипает. Он заваривает чай и ковыляет в опочивальню, чтобы продолжить чтение:

«Минули годы. Отрок Октавий вырос, стал мужчиной, но продолжал заниматься тем же. День и ночь он усиленно трудился, плодя листы пергамента, исписанные пророчествами о рождении и смерти рабов Божьих, которые братья переплетали в книги. За все это время Октавий так и не молвил ни слова и ни с кем не водил дружбы. Приглядывали за юношей приставленные к нему сестры. В один судьбоносный день юного Октавия охватила животная похоть, и он насильно овладел бедной девушкой-послушницей, которая понесла от него, а потом родила дитя, мальчика с таким же странным ликом, как у отца. Отрок подрос и сел рядом с отцом. Теперь уже они двое продолжили записывать пророчества о судьбах душ человеческих».

* * *
Горький чай облегчает боль настоятеля, позволяя ему читать последний кусок, начатый прошлой ночью, быстрее:

«С тех пор прошли века. Писцы рождались и отходили к призвавшему их Господу. Охранители из Ордена Имен сменяли друг друга в бесконечном бдении, заботясь, чтобы род писцов не пресекался. Библиотека выросла до немыслимых размеров, и братья из Ордена вырыли под землей обширные залы, где держали священные книги вдали от чужих глаз. Там же, по соседству, погребали останки почивших писцов.


Многие годы я был скромным приором на Вектисе, преданным слугой настоятеля Болдуина, верным сподвижником Ордена Имен. И я признаюсь Тебе, Господи, что со скорбью в душе благословлял молодых сестер на соитие с писцами, полагая, что исполняю Твою волю. Чтобы пророчества не прерывались.


Я давно потерял счет бессловесным младенцам, рождавшимся на свет, чтобы с гусиным пером в руке занять место на скамье в зале писцов рядом со своими братьями, но хорошо запомнил один случай еще в молодости, когда одна из сестер принесла не мальчика, а девочку. Возможно, такое случалось и в прошлом, но при мне больше никогда. Девочка была пригожая, зеленоглазая, рыжая, тоже молчунья, однако дара писать у нее не было. Имени девочки в моей памяти не сохранилось. В двенадцать лет ее отдали в жены проезжему купцу-иудею по имени Гассоне, торговавшему зерном. Он увез ее с острова, и что потом с ней стало, мне неведомо».

* * *
Закончив читать, Феликс макает перо в чернильницу и дописывает последние листы послания. Затем, отложив перо, прислушивается к стрекоту сверчков и крикам чаек. Ждет, пока высохнет написанное. Черноту ночи в окне сменяет рассветная серость. Скоро с колокольни собора донесется звон, призывающий на молебен Первого Часа, и нужно будет найти в себе силы отслужить его. Он ковыляет к постели, ложится и закрывает глаза. Боль чуть отступила, и во всем теле появилась благодатная легкость, будто с плеч сняли тяжелую ношу.

Со звоном колоколов настоятель поднимается, вздыхает и начинает готовиться к мессе. В дверь стучат.

— Войди, — произносит он, чуть повысив голос.

Появляется брат Виктор, молодой монах, чья обязанность была заботиться о гостях и странниках. Он редко приходит в дом настоятеля.

— Отец, прошу меня миловать. Я ждал, когда зазвонят колокола.

— Что у тебя, сын мой?

— Ночью к воротам явился странник.

— Он получил приют?

— Да, отец.

— Почему ты решил поведать об этом мне?

— Странник назвал свое имя, Лука, и попросил передать вам это. — Виктор протягивает настоятелю свернутый в трубочку лист пергамента.

Феликс развязывает узел, распрямляет лист и бледнеет. Брату Виктору приходится подхватить старика под мышки, чтобы он не упал.

На листе написана всего одна строчка: «9 февраля 2027 года».

16

В самом начале чтения лорд Кантуэлл не выдержал. Глотнул бренди и отправился спать. Сказал, что все равно половину недослышит. Попросил посвятить его в содержание найденных бумаг утром, на свежую голову.

Изабелла под аккомпанемент треска поленьев в камине до поздней ночи медленно переводила послание настоятеля. Уилл напряженно слушал, устремив на нее взгляд. Странно, но рассказ настоятеля его не шокировал. Ведь сам факт существования библиотеки подразумевал самое невероятное объяснение, и это было не более фантастическим, чем те, какие он измышлял с того дня, как Марк Шеклтон раскрыл ему тайну.

Он рисовал в своем воображении образ Октавия и его потомков, бледных тщедушных идиотов, наделенных единственным даром, который они реализовывали всю жизнь, сидя сгорбившись над пергаментами в комнате, освещенной, наверное, так же тускло, как этот большой зал. Скорее всего они понятия не имели, что создавали. И с какой целью — тоже. Он с нетерпением ждал кульминации — когда наконец настоятель раскроет смысл 2027 года.

— «В двенадцать лет ее отдали в жены проезжему купцу-иудею по имени Гассоне, торговавшему зерном. Он увез ее с острова, и что потом с ней стало, мне неведомо».

Изабелла замолчала и посмотрела на Уилла.

— Почему вы остановились? — спросил он.

— Это все.

— Что значит «все»?

Она сокрушенно вздохнула:

— Тут больше ничего нет.

Уилл чертыхнулся.

— Надо искать. У нас есть другие ключи. Великий Шекспир хочет, чтобы мы потрудились.

Изабелла заглянула ему в лицо.

— Наша книга… она ведь та самая, из той библиотеки, да?

— Да.

Вначале Уилл намеревался ни во что ее не посвящать, но теперь понял, что это бессмысленно. Она и так уже достаточно знает. Изабелла положила листы и встала.

— Мне нужно выпить.

Неподалеку у стены притаился шкафчик для напитков. Уилл слышал, как девушка звякает бутылками, грациозно согнувшись в позе, напоминающей скрипичный ключ.

Наконец она повернулась к нему с бутылкой скотча в руке:

— Составите мне компанию?

Уилл любил другой сорт, но и данный вполне годился. Он довольно долго жил без виски и гордился этим. Воздержание пошло ему на пользу. И на пользу его семье тоже. Уилл стиснул зубы, оглядывая подернутый дымкой большой зал. Помещение без окон, с тающим во мраке потолком казалось фантастическим батискафом, отрезанным от внешнего мира. Он очень устал. Сказывались разница во времени и непривычная обстановка. А тут ему из тени машет бутылкой скотча красивая девушка.

— Ну что ж. Пожалуй.

Через полчаса бутылка наполовину опустела.Они пили на равных. Уилл наслаждался каждым глотком. Возникшая внутри восхитительная теплая волна сметала на своем пути все преграды. Тормоза с каждой минутой слабели.

Изабелла не унималась:

— Вы наверняка что-то знаете. Пожалуйста, расскажите, не скрывайте. Если вы откажетесь, Уилл, я не стану вам больше помогать. Ищите и разбирайтесь дальше сами.

Он все не решался отогнуть полог шатра и впустить ее внутрь. Это было опасно и для него, и для нее. Но к чему сомнения, если Изабелла знала сейчас о библиотеке больше, чем любой умник в Неваде и Вашингтоне.

Уилл потребовал от нее клятву соблюдать тайну. Изабелла ее дала, и они чокнулись, чтобы отметить это событие. А затем он рассказал ей все. О почтовых открытках, о фальшивом маньяке, «убийце Судного дня», о своем смятении, о напарнице, которая потом стала его женой. О том, как он вычислил мистификатора, своего однокурсника, с которым жил в одной комнате в общежитии колледжа, мучающегося комплексами компьютерного гения, работающего глубоко под землей, на секретной военной базе «зона-51» у озера Грум в Неваде. О библиотеке и том, как ее используют власти. О финансовой афере Шеклтона со страховой компанией. О «наблюдателях». О том, как его преследовали. О финальном акте драмы, разыгранном в номере отеля в Лос-Анджелесе, где Шеклтон остался лежать с пулей в голове. О скопированной базе данных и о договоренности с федералами. О Генри Спенсе и загадке 2027 года.

Теперь Изабелла знала все. Огонь в камине почти погас, и мрак вокруг них сгустился.

— Потрясающе, — проговорила Изабелла после долгого молчания. — Чтобы все это переварить, нужно время. — Она налила себе полдюйма скотча и передала бутылку Уиллу. — Свою норму я исчерпала. А вы?

— А я свою не помню, — пробормотал он.

Комната покачивалась подобно плоту на неспокойном озере. Уилл уже отвык от серьезной выпивки, но мог быстро привыкнуть. С этим проблем не было. Во всем теле чувствовалась приятная истома, и он хотел, чтобы это ощущение продлилось. Подумаешь, один раз. Ведь по-настоящему развязывать он не собирался.

— Когда я была маленькой, — мечтательно промолвила Изабелла, — то любила взять эту книгу, лечь у огня и листать. Мне она всегда казалась особенной, волшебной. Имена с датами на странных языках. Уму непостижимо.

— Да, верно.

— Как вы думаете, привыкнуть к этому можно? Ну, прожив некоторое время, воспринимать все как данность.

— Умом — возможно. А так не знаю.

Изабелла помолчала, а затем произнесла со значением:

— Я не считаю, что это страшно.

Уилл не успел ответить, как она поспешила закончить мысль:

— Знать день своей смерти. Все вокруг суетятся, тревожатся за будущее. Рассуждают, какая еда полезна, какая вредна, спорят о надежности подушек безопасности в машинах. А так живешь себе спокойно, и все. До назначенного срока.

Он улыбнулся.

— Простите, я забыл, сколько, вы сказали, вам лет?

Она отмахнулась.

— Родители всегда были недовольны моим несерьезным отношением к религии. Ведь Кантуэллы правоверные католики. Богослужения на латыни мне нравятся, но, по-моему, все эти ритуалы и церемонии давно себя изжили. Вероятно, завтра утром я проснусь искренней католичкой. Не знаю. — Она потерла глаза. — Но сейчас я едва стою на ногах.

— Я тоже не прочь завалиться в постель. — Уилл допил свой бокал и вопросительно посмотрел на Изабеллу. — Вы не возражаете, если бутылка останется со мной?


В это время в Нью-Йорке пришло время Филиппу ложиться в кроватку. Искупав сына, Нэнси принесла его, закутанного в мягкое ворсистое полотенце, и положила на кровать. Мальчик тут же схватил плюшевого мишку и потащил в рот. Она раскрыла мобильник, перечитала сообщение Уилла: «Прибыл благополучно. Скоро вернусь. Люблю, целую». Нэнси вздохнула и напечатала ответ. Затем погладила мягкий круглый животик ребенка, он захихикал, и она расцеловала его в обе щеки.


Они двигались тихо, чтобы не разбудить старика. Длинный коридор наверху качался, как подвесной мост в джунглях. Уилла радовало приятное ощущение вновь обретенной свободы, а в ногах чувствовалась такая легкость, будто закон тяготения на время отменили. Наконец Изабелла открыла дверь его комнаты и прошептала:

— Вот мы и на месте.

В комнате было темно. Через кружевные занавески струился слабый лунный свет.

— Где тут этот чертов выключатель? — пробормотала она.

Уилл засмотрелся на ее стройный силуэт на фоне окна. Пассивные, дремлющие до поры до времени участки его мозга, ответственные за реакцию на женщин, начали внезапно пробуждаться, и Уилл с удивлением услышал свой голос, произносящий странную фразу:

— А зачем вообще включать свет?

И они повалились на постель. Прохладное свежее белье сразу стало теплым и влажным. Массивная кровать пронзительно заскрипела. Уилл не знал, как долго это продолжалось и все ли получилось как надо, но остался доволен. Было хорошо.

Потом они долго лежали в тишине, и наконец Изабелла произнесла:

— Как все неожиданно. — А затем добавила: — Ты принес бутылку?

Он пошарил рукой. Сосуд с огненной жидкостью благополучно стоял на полу у постели.

— Но нет бокала.

— Чепуха. — Она глотнула из горлышка и вернула бутылку. Уилл сделал то же самое.

В голове у Уилла все плыло.

— Послушай, я…

Изабелла уже стояла у постели, собирая свою одежду.

— Когда тебя разбудить?

Он смутился. Быть принимающей стороной в случайном сексе для него было непривычно.

— Не слишком поздно.

— Продолжим сразу после завтрака. Я все же включу свет, потому что не могу найти второй чулок.

Уилл зажмурился, почувствовав на губах легкий поцелуй, приоткрыл глаза и залюбовался обнаженным телом Изабеллы.

Она удалилась, держа одежду под мышкой. Дверь закрылась.

Оставшись один, он достал из кармана брюк мобильник, на котором светился маленький красный огонек. Пришло сообщение. Уилл раскрыл телефон: «Больше не сержусь. Скучаю. Филипп скучает тоже. Сонет прочитала. Занятно. Звони, жду».

Уилл лежал, задержав дыхание, пока не заболело в груди. Посылать ответ сейчас, голым, сразу после близости с женщиной, казалось верхом цинизма. Он поразмышлял немного и, швырнув телефон на постель, снова приложился к бутылке.


За окнами дул промозглый порывистый ветер. У садового забора среди мокрых ветвей рододендрона пристроился прибор ночного видения, на экране которого ярко сияло окно комнаты Уилла.

Наконец он поднялся, направляясь в ванную. Увидев его голый торс, Декорсо удовлетворенно кивнул. Значит, объект на месте. Несколькими минутами раньше на экране мелькнул голый женский зад. Значит, Пайпер совмещает полезное с приятным. Вот сволочь.

До утра еще было далеко, но Декорсо стойко дежурил на холоде, как и положено «наблюдателю».

17

1334 год

Остров Уайт


К счастью, месса Первого Часа была самой короткой из всех, что служат за день, иначе Феликс не выдержал бы. Он был до предела измотан, голова снова раскалывалась от боли. Братья и сестры вдохновенно повторяли слова молитвы в унисон с пением птиц на деревьях за окнами собора. Стояла та редкая погода, когда в соборе было не прохладно и не жарко. Досадно покидать этот мир в такую пору.

Монахи украдкой бросали беспокойные взгляды на Феликса. Их тревожило не только его здоровье, но и собственная судьба. Ибо за смертью настоятеля всегда следует изменение установившегося уклада. Новый настоятель неизбежно заведет иные порядки. А к Феликсу за эти годы все привыкли. Даже полюбили. Вдобавок ко всему неясно, кто станет преемником. Приор Пол слишком молод, и епископ вряд ли его назначит, а другого подходящего кандидата на пост настоятеля в монастыре нет. Значит, придет человек со стороны. А это скверно. Феликс был бы рад продолжать жить ради спокойствия монашеского братства, но он лучше остальных знал, что Божьи планы давно установлены и неизменны.

С высоты резной кафедры он искал взглядом ночного гостя, но Лука на мессу не пришел. Впрочем, это не так важно. Главное, что человек прибыл вовремя. Сразу, как только Феликс закончил свое исповедальное послание. Определенно это знак Божьего провидения. Господь откликнулся на его молитвы.

Положенный мессе Первого Часа Псалом 116 близился к завершению, и охваченный радостью настоятель решил продолжить его одним из своих самых любимых старинных гимнов мессы Первого Часа «Уже встает утренняя заря», написанным много веков назад святым Бенедиктом Нурсийским.

Сейчас, когда взошла заря,
Молитвы Богу вознесем,
Чтобы во всех делах дневных
Он зорко нас хранил от зла.
Паства подхватила гимн. Высокие голоса молодых монахинь эхо разносило по всему собору и за его пределы.

Чтобы, когда окончим день
И возвратится ночи час,
Мы, не запятнанные злом,
Хвалу Ему воспели вновь.
Когда служба завершилась, Феликс почувствовал небольшой прилив сил, хотя глаз по-прежнему сильно болел и предметы двоились. Стараясь этого не замечать, настоятель на выходе из собора подозвал брата Виктора и велел привести к нему ночного гостя.

В трапезной сестра Марта начала потчевать его сдобренной медом овсянкой и чаем. Чтобы ее успокоить, Феликс поел немного и жестом попросил убрать посуду. В дверь постучал брат Виктор.

Феликс смотрел на Луку, вспоминая день, случившийся более сорока лет назад, когда он, будучи приором, впервые увидел его. К монастырским воротам в поисках приюта пришел рослый крепкий парень, похожий на воина. Он сказал, что был подмастерьем сапожника в Лондоне, но, наслушавшись рассказов о благочестии и добродетельности здешней общины и величественной красоте монастыря, решил стать монахом. Феликса подкупила искренность парня, и он принял его в послушники. Лука оправдал надежды — с усердием отдался учению, молитвам и труду. Возвышенность его духа радовала сердца всего монашеского братства.

Теперь перед Феликсом стоял пожилой мужчина, по-прежнему крепкий, но обрюзгший. Когда-то красивое одухотворенное лицо теперь было испещрено морщинами. Одет он был в простое облачение мастерового, а волосы с проседью туго затянул сзади в узел.

— Войди, сын мой, и сядь рядом, — произнес Феликс. — Мне жаль, дорогой Лука, что безжалостное время вырядило тебя стариком.

— И мне жаль, отец, что вы постарели и хвораете, — промолвил Лука.

— Да, сын мой, — вздохнул Феликс, — я рад, что ты пришел навестить меня сегодня. Ибо завтра, возможно, ты бы навестил мою могилу. Садись, садись.

Лука опустился на мягкий, обитый лошадиной шкурой стул.

— Мне горько слышать эти слова, отец.

— Я в руках Божьих, как и каждый смертный. Тебя накормили?

— Да, отец.

— Скажи мне, почему ты не пришел в собор на мессу Первого Часа?

Лука смущенно пожал плечами.

— Не смог.

Феликс печально кивнул. Он понимал этого человека. Тяжело возвращаться туда, где случилось такое. Тяжело вспоминать прошлое. Сам он помнил события того дня, будто все случилось несколько минут назад.

— Куда ты отправился, после того как нас покинул? — спросил настоятель.

— Мы отправились в Лондон.

— Мы?

— Да. Я и эта девушка, Элизабет.

— И что дальше?

— Она стала моей женой.

— Есть дети?

— Нет, отец. Она бесплодна.


Ненастное октябрьское утро тридцать семь лет назад. Лука сквозь завесу дождя в ужасе смотрит, как сестра Сабелина тащит за руку испуганную молодую послушницу Элизабет. На задворках монастыря есть небольшая часовня. Она тянет ее туда.

За четыре года послушания на Вектисе он не раз слышал рассказы братьев о существующем в монастыре подземелье и обитающих там загадочных существах. О странных обрядах, которые проводит тайное сообщество, Орден Имен. Лука внутренне отмахивался от слухов: пусть им верят простодушные, а он сосредоточится на службе Богу. И только на ней.

Господь послал Элизабет к Луке, чтобы испытать его стойкость. С того первого дня, как он увидел девушку у опочивальни сестер, где она развешивала выстиранное белье, ее лицо начало возникать перед ним во время молитв и размышлений о Божественном. Длинные душистые, еще не подстриженные по-монашески волосы Элизабет, прекрасное кроткое лицо, зеленовато-голубые глаза, влажные губы, грациозное тело воспламеняли его, вызывали сумасшедшее брожение. Но он крепился, зная, что если победит свои желания и откажется сойти с избранного пути, то сильнее укрепится в служении Богу.

Накануне они встречались, очень коротко. Элизабет была в смятении, умоляла Луку о спасении. Сказала, что утром ей предстоит идти в часовню, где под землей есть страшный склеп. Там ее заставят лечь с мужчиной. Она поведала Луке о девушках, которых водили к мужчинам, обитающим в подземелье. Потом девушки вынашивали от них детей, рожали, страдали, сходили с ума. Элизабет умоляла Луку лишить ее невинности прямо тут, на сене, чтобы избавить от жуткой участи. Но он не смог взять на себя такой грех.

И вот утро. Лука прячется за деревом, откуда видна дорожка, ведущая в тайную часовню. Тишина. Не слышно ничего, кроме шума дождя и плесков волн. Порывисто вдыхая свежий соленый воздух, Лука наблюдает за старой, высохшей монахиней, сестрой Сабелиной. Она тащит всхлипывающую Элизабет в деревянную часовню. Проходит несколько минут, прежде чем он решается сделать шаг, который изменит весь ход его жизни.

Лука входит в часовню.

Она пуста. Выложенный лазуритом пол, на стене позолоченный деревянный крест. Во внутренней стене тяжелая дубовая дверь. Он толкает ее и видит освещенную факелами узкую каменную винтовую лестницу. Она ведет вниз. Лука спускается по ней в небольшую холодную комнату. Видит дверь, старинную, со вставленным в замок огромным ключом. Дверь полуоткрыта и легко поворачивается, когда он ее толкает. За ней обширный зал.

Лука стоит несколько секунд, чтобы глаза привыкли к тусклому свету свечей. Перед ним множество рыжеволосых мужчин и отроков с бледными лицами. Они сидят плечом к плечу за длинными столами и сосредоточенно пишут что-то на листах пергамента, окуная гусиные перья в чернильницы. Приглядевшись, Лука видит стариков и малолетних отроков. Все необыкновенно похожи друг на друга. Лица совершенно бесстрастные, словно маски. Зеленые глаза устремлены на пергамент, где быстро возникают строчка за строчкой.

Сводчатый потолок зала белый, чтобы лучше отражать свет. Лука подсчитывает. Столов пятнадцать. За каждым сидят по десять писцов. Позади столов у стен наставлены койки. Некоторые заняты спящими рыжими существами.

Писцы не обращают на Луку внимания. Он чувствует себя в этом волшебном царстве невидимкой. Но времени что-то осмыслить нет. Откуда-то слышатся жалобные вопли Элизабет.

Лука замечает справа сводчатый проход и бежит туда. Там темно, сыро и воняет мертвечиной. Он на ощупь двигается по катакомбам, что-то задевает — кажется, скелеты, уложенные в стенных нишах. Со стуком сыплются кости.

Крики девушки становятся громче, и вскоре Лука видит сестру Сабелину со свечой в руке. Он подкрадывается ближе. Свеча освещает бледного рыжего писца. Парень голый. Тощие ягодицы и длинные тонкие руки, вяло повисшие по бокам. Рядом Элизабет, съежившаяся на полу.

— Я привела тебе девушку! — кричит Сабелина. — Коснись ее.

Лука бросается вперед, хватает рыжего за костлявые плечи и отшвыривает в сторону. Он легкий как ребенок.

— Откуда ты здесь взялся? — взвизгивает Сабелина.

Не слушая ее, Лука поднимает дрожащую Элизабет.

— Брат Лука, оставь нас, — возмущается Сабелина. — Ты осквернил святыню.

— Без нее я не уйду, — отвечает Лука. — И это место не святыня, а обитель дьявола.

Он ведет Элизабет к проходу. Сабелина вопит, пытается остановить его. Из зала наверху доносятся страшные звуки: стук ломающихся предметов, хрипы, стоны — и заставляют стоящего в оцепенении голого рыжего парня встрепенуться и поспешить к выходу.

Сабелина со свечой устремляется за ним, оставляя их в темноте.

— Ты пришел, — шепчет девушка, прижимаясь к Луке.

Они выбираются из катакомб в зал.

Увиденное навсегда запечатлеется в его памяти. Валяющиеся на полу тела рыжеволосых писцов, некоторые еще живы, и всюду кровь, кровь, кровь. Сестра Сабелина идет вдоль столов.

— Боже милостивый… Боже… — бормочет она.

Лука поскорее уводит девушку, чтобы она не смотрела на этот кошмар. Пробираясь к двери, он вдруг поворачивается и хватает со стола лист пергамента. Выбирает тот, что не запачкан кровью. Зачем он это сделал, не ясно до сих пор.

Они бегом поднимаются по винтовой лестнице и через часовню выскакивают под дождь. Лука заставляет девушку бежать, пока они не оказываются далеко от ворот монастыря, за которыми тревожно звонят колокола. Ему надо скорее добраться до пристани и увезти Элизабет с острова.


— Скажи, что подвигло тебя посетить Вектис? — спросил Феликс.

— Тревога и смятение души, — ответил Лука. — Мысли об увиденном в тот день не оставляли меня с тех пор ни на мгновение. И я не хотел уходить в могилу, не поняв сути.

Феликс вздохнул.

— А я до сих пор жалею, сын мой, что ты нас оставил. И помню твое благочестие и благородство духа.

— Этого давно уже нет, — с горечью проговорил Лука.

— Я опечален, сын мой. Ты счел, что наш монастырь есть обитель дьявола. Это не так. Мы служили и служим Господу нашему. А что касательно тех событий, то устремления наши были праведными.

— Какие устремления, отец?

— Мы содержали слабых, бессловесных писцов, исполняя Божью волю. Они вели запись, Лука. Запись прихода в этот мир и ухода из него всех чад Божьих. С начала и до скончания века.

— Разве такое возможно?

Феликс пожал плечами.

— Господь вложил им в руки перья и повелел писать. В остальном они были как малые дети, нуждающиеся в постоянном уходе.

— Не только в уходе, — буркнул Лука.

— Да, — произнес Феликс, повысив голос, — их род должен был продолжаться. Цель Господня неохватная. Писцы трудились сотни лет. Благодаря нам, Ордену Имен.

— Но разве не тяжкий грех, отец, заставлять сестер предаваться блуду?

— Это был не блуд, а служба! — воскликнул Феликс и скривился от острой боли в глазу. — Служба Господу нашему. Но понимание доступно лишь посвященным. — Он сжал ладонями голову.

Лука встревожился, что старик вдруг умрет, и перевел разговор на другую тему:

— Что стало с их трудами?

— Тут была огромная библиотека, Лука. Думаю, самая большая во всем христианском мире. В тот день ты находился с ней рядом, но так и не увидел. После твоего бегства настоятель Болдуин, да благословенна его память, повелел замуровать библиотеку, а часовню сжечь. Полагаю, библиотека тоже сгорела.

— Зачем это было сделано, отец?

— Болдуин счел, что род людской не готов к Божьим откровениям, собранным в библиотеке. И встревожился, что ты, Лука, раскроешь людям нашу тайну. Сюда явятся инквизиторы, начнут разбирательство, а нечестивцы тем временем употребят библиотеку себе на потребу. Настоятель решил, а я исполнил.

Лука увидел на столе свой лист пергамента. Он был свернут.

— Этот лист я взял тогда, не знаю почему. Скажите, отец, что значит эта надпись? Мысль о ней изводит меня.

— Лука, сын мой, ты узнаешь все, что памятно мне. Чувствуя приближение смертного часа, я, последний из ныне живущих, кто знает о библиотеке, решил снять с души груз и записал все на пергаменте. Прошу тебя, возьми мое послание. А вместе с ним и это.

Старик направился к сундуку и извлек оттуда тяжелую книгу. Лука ринулся к нему помочь.

— Это единственная уцелевшая, — пояснил Феликс. — Мы с тобой оба совершили странные деяния. Ты, не ведая зачем, взял лист пергамента, а я спас от огня книгу. Вероятно, нас с тобой направляла рука Божья. Возьми назад свой пергамент и эту книгу с моим посланием, вложенным внутрь. Возьмешь?

— Да, отец. Вы были так добры ко мне, тогда, много лет назад.

— Благодарю тебя.

— Что я должен с этим сделать?

Феликс воздел глаза к потолку.

— Сие решит Господь.

18

1344 год

Лондон


Барон Кантуэлл проснулся, почесываясь. Осмотрел живот и руки. Так и есть. Ночью опять орудовали клопы. И это в королевском дворце, в Вестминстере. Надо поговорить с сенешалем.

Нельзя сказать, что отведенные ему покои были неудобными: кровать, стул, сундук, комод, свечи и ковер, не пускающий с пола холод, — в общем, все как подобает. Правда, отсутствовал камин. Но сейчас не зима, а весна во всем ее цветении. И Чарлз Кантуэлл был бы доволен, если бы не клопы. В прежние годы, когда ему еще не была дарована королевская милость жить во дворце, Чарлз, приезжая в Лондон, останавливался на постоялых дворах, где приходилось делить кров с простолюдинами. Правда, тогда, в молодости, он это едва замечал, потому что обычно засыпал мертвецки пьяным. Теперь другое дело. Чарлз остепенился. Стал старше и выше рангом.

Он облегчился в ночной горшок, затем осмотрел причинное место. Если провел ночь со шлюхой, то проверить надо непременно. Убедившись, что там порядок, Чарлз подошел к окну, проводил взглядом плывущий по Темзе к морю грузовой парусник с высокими бортами и заметил охотившегося за мышами камышового луня. Когда на берегу появился старьевщик, чтобы выбросить в реку с тележки ненужный хлам, Чарлз вспомнил про башмаки. Сегодня он наденет новые.

Чарлз разгладил остроконечную бороду, расчесал черепаховым гребнем усы и волосы длиной до плеч. Затем быстро натянул на себя бриджи и льняную рубаху. Шерстяные рейтузы выбрал самые лучшие, зеленые. В общем, принарядился. Камзол модный, облегающий, из голубой ткани, с пуговицами из слоновой кости. Подарок от французского кузена. Чарлзу было уже за сорок, но выправку и комплекцию он имел по-прежнему подобающую мужчине и не уставал это подчеркивать. Свое облачение Чарлз закончил щегольской накидкой из дорогой парчи. Затем, брезгливо морщась, напялил старые башмаки, вконец истоптанные и потерявшие форму.

Своего положения Чарлз добился случайно. Просто оказался в нужное время в нужном месте. Несмотря на то что род Кантуэллов был древним и его предки играли при дворе короля Иоанна и во времена принятия Великой хартии вольностей не последнюю роль, они долгое время влачили жалкое существование. Мелкие дворяне, не более того.

Отец Чарлза, Эдмунд, сражался в армии Эдуарда II против Роберта Брюса в Шотландии и даже был ранен в злополучном сражении при Баннокберне, где англичане потерпели поражение. Эдмунд в любом случае честь семьи на поле битвы не посрамил.

Надо сказать, что Эдуард II любовью подданных не пользовался, и потому они не возмутились, когда его свергла жена, прозванная в народе Французской Волчицей, на пару со своим вероломным любовником Роджером Мортимером. Сыну короля тогда было всего четырнадцать лет. Став монархом Эдуардом III при регенте Мортимере, он не мог препятствовать никаким деяниям злодея. Особенно подлым было убийство свергнутого короля Эдуарда в замке Беркли в Глостершире, превращенном в тюрьму. Приспешники Мортимера ворвались к нему ночью в спальню, когда он лежал в постели, набросили на него тяжелый матрац, чтобы он не вертелся, и засунули в задний проход медную трубку, куда воткнули раскаленный докрасна железный прут, который сжег его кишки, не оставив следов. Поскольку убийство нельзя было доказать, смерть Эдуарда объявили естественной. Вот таким способом Мортимер наказал бывшего короля за гомосексуализм, о котором было широко известно.

Накануне своего восемнадцатого дня рождения Эдуард замыслил отомстить за страшную гибель отца. Вот тут Чарлз вовремя попался ему под руку и был включен в число заговорщиков. В октябре 1330 года небольшая группа храбрецов дерзко проникла через потайной ход в неприступную крепость Мортимера, замок Ноттингем. Негодяя схватили в спальне и именем короля тайно увезли в лондонский Тауэр, где он принял ужасную смерть.

В благодарность Эдуард III даровал Чарлзу титул барона, щедрое королевское жалованье и землю в Роксоле. Лорд сразу начал строить там подобие дворца, который назвал «Кантуэлл-Холл».

Чарлз спустился во двор, в конюшню, где королевский конюх оседлал для него коня. Он пустил его рысью по берегу, наслаждаясь благоуханием весны, пока не пришло время выехать на зловонные узкие улочки квартала ремесленников. Примерно через полчаса он выехал на Таймс-стрит, сравнительно широкую и оживленную улицу неподалеку от собора Святого Павла, где принялся маневрировать на коне между тележками, всадниками и пешеходами.

У подножия холма Гаррик барон Кантуэлл свернул на извилистую, стиснутую со всех сторон домами улочку, где царило такое зловоние, что пришлось поспешно зажать лоскутом ткани нос. По обе стороны Кордвейнер-стрит, улицы кожевников и обувщиков, тянулись открытые сточные канавы. Там, конечно, присутствовали и человеческие экскременты, но главным источником вони являлись кожевенные мастерские, где постоянно кипели чаны с кожами, шерстью и овчинами. Обувщики тут тоже были разные: легкие, изготавливавшие дешевую обувь из подержанной кожи и промышлявшие ее починкой, и кордвейнеры,[15] которые изготавливали дорогую обувь из свежей кожи. Им требовалось, чтобы кожевенники были рядом, под рукой. Неподалеку располагались бойни.

Потеряв веселое расположение духа, посетившее его утром, Чарлз спешился у небольшой мастерской, где с карниза свисал черный железный башмак. Привязал коня к шесту и пошлепал по грязи ко входу.

Он сразу сообразил, что тут что-то неладно. Двери мастерских по соседству были распахнуты, а здесь даже окна закрывали тяжелые ставни. Бормоча под нос ругательства, Чарлз постучал в дверь. Затем еще, на сей раз громче, и уже собирался пнуть эту чертову дверь, когда она медленно открылась и вышла женщина в платке.

— Почему ставни закрыты? — спросил Чарлз.

Женщина была пожилая, лицо изможденное, осунувшееся, но на нем все равно оставались следы былой красоты. Чарлз заприметил ее в свой первый приход сюда, подумав, что в молодости женщина, наверное, была очаровательной.

— Мой муж болен, сэр.

— Сочувствую тебе, женщина, но я пришел за своими новыми башмаками.

Она молча смотрела на него.

— Ты слышишь меня, женщина? Я пришел за своими башмаками!

— Но башмаков нет, сэр.

— Что ты такое мелешь? Тебе ведомо, кто я?

— Да, сэр, — произнесла она дрожащими губами. — Вы барон Роксол.

— Ладно. Скажи тогда, помнишь ли ты, что я был тут шесть недель назад и твой муж, Лука Кордвейнер, сделал по моим ногам деревянные колодки. Я заплатил половину, женщина.

— Он заболел.

— Пусти меня в дом.

Чарлз протиснулся в небольшую комнату, которая служила мастерской, кухней и гостиной. В одном конце очаг и утварь, стол, стулья, в другом — верстак, инструменты и материалы. Стеллаж над верстаком заставлен множеством деревянных колодок. Чарлз остановил взгляд на колодке с надписью «Роксол» и воскликнул:

— Это мои. А где башмаки?

Сверху донесся слабый голос:

— Элизабет, кто там?

— Он их не делал, сэр, — проговорила она. — Захворал.

— Твой муж наверху? — спросил Чарлз, встревожившись. — Надеюсь, у него не чума.

— О нет, сэр. У него чахотка.

— Тогда я поднимусь и поговорю с ним.

— Пожалуйста, не надо, сэр. Мой муж очень слаб. Это может его погубить.

За последние годы Чарлз привык добиваться своего. К баронам простолюдины всегда относились с уважением, то есть уступали во всем и исполняли прихоти.

Он сжал кулаки.

— Значит, башмаков нет.

— Нет, сэр. — Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

— Я заплатил вперед полнобля[16] и хочу, чтобы ты их мне вернула. С процентами. Пусть это будет четыре шиллинга.

Из ее глаз хлынули слезы.

— У нас нет денег, сэр. Мой муж не мог работать. Я начала продавать за еду запасы кожи другим членам гильдии.

— Так значит, у тебя нет ни башмаков, ни денег! И что мне делать, женщина?

— Не знаю, сэр.

— Тогда придется твоему мужу провести свои последние дни в тюрьме. И ты тоже увидишь, как выглядит долговая яма. В следующий раз я приду сюда с шерифом.[17]

Элизабет упала на колени и, всхлипывая, обхватила руками его мощные икры.

— Прошу вас, сэр, не надо. Лучше возьмите из мастерской инструменты… и вообще что хотите.

— Элизабет, — снова позвал Лука слабым голосом.

— Я сейчас приду! — крикнула она в ответ.

Чарлзу очень хотелось засадить этих воров в тюрьму, но было жаль тратить время на поиски шерифа. Пришлось бы мотаться по ужасному городу. Лучше найти другого кордвейнера. Он подошел к верстаку и начал осматривать инструменты. Щипцы, иглы, шила, деревянные молотки, ножи. Какая от них польза?

Чарлз взял с верстака инструмент с полукруглым лезвием.

— Что это?

— Тренкет, нож обувщика, — объяснила Элизабет, не вставая с коленей.

— И на что он мне? — хмыкнул Чарлз. — Разве что отрезать кому-нибудь нос? Мне этот мусор не нужен. У тебя есть что-нибудь ценное?

— Мы бедные люди, сэр, — пробормотала она. — Пожалуйста, возьмите инструменты и оставьте нас с миром.

Чарлз обошел комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было удовлетвориться. Его взгляд остановился на сундуке возле очага. Не спрашивая разрешения, он открыл его. Летняя одежда, зимняя, какая-то рухлядь. Чарлз засунул руку поглубже и в самом низу нащупал что-то твердое и плоское. Раздвинув тряпье, он увидел обложку книги.

— У вас есть Библия? — Барон Кантуэлл удивленно вскинул брови.

Книги в те времена являлись большой редкостью и стоили дорого. Он никогда не слышал, чтобы простолюдин имел книгу.

Элизабет быстро перекрестилась, шепча про себя молитву.

— Нет, сэр, это не Библия.

Чарлз достал из сундука тяжелую книгу. Подивился тиснению на корешке: «1527». Раскрыл. На пол полетели листы пергамента. Он поднял их, быстро просмотрел написанное по-латыни и отложил в сторону. Затем пролистал книгу, где везде были только имена и даты.

— Что это за книга, женщина?

От страха у Элизабет сразу высохли слезы.

— Она из монастыря, сэр. Настоятель дал ее моему мужу. Что в ней написано, я не знаю.

Лука и вправду ничего не рассказал ей о книге. Вернувшись с Вектиса, он сразу положил ее в сундук. Он не хотел напоминать Элизабет о Вектисе. В своем доме название острова они никогда не произносили. Но у нее возникло ощущение, что книга эта нехорошая, нечистая. И каждый раз, открывая сундук, Элизабет осеняла себя крестным знамением.

Чарлз перевернул последнюю страницу, заполненную датами 1527 года.

— Это какое-то колдовство? — строго спросил он. — Черная магия?

— Нет, сэр, — испуганно проговорила она. — Священная книга от добрых монахов монастыря на острове Вектис. Дар моему мужу. Он в молодости был знаком с настоятелем.

Чарлз пожал плечами. Похоже, книга чего-то стоит. Вероятно, даже больше четырех шиллингов. Его брат был книгочей. Гусиным пером орудовал ловчее, чем мечом. Он оценит книгу по достоинству.

— Ладно, женщина. Я возьму книгу, хотя и зол на вас. Твой муж меня очень подвел. Мне скоро заседать на королевском совете, но разве можно заявляться перед его величеством в старых башмаках?

Огорченно качая головой, барон Кантуэлл сунул листы пергамента в книгу и вышел на улицу. Здесь он положил книгу в сумку на седле и поскакал искать другого обувщика.

Элизабет поднялась в комнатку, где в горячке лежал Лука. Ее рослый сильный муж превратился в высохшего слабого старика. Сейчас здесь пахло смертью. Перед его рубашки был весь в коричневых пятнах запекшейся крови. Виднелись и свежие ярко-красные потеки. Она приподняла Луке голову и влила в горло немного эля.

— Кто это был? — спросил он.

— Барон Роксол.

— Я так и не сшил ему башмаки, — начал Лука, но его тут же сразил тяжелый приступ кашля.

— Он ушел. Все в порядке, — проговорила Элизабет, ласково гладя его волосы.

— Но ведь барон заплатил мне вперед.

— Все хорошо.

— Ты отдала мои инструменты?

— Нет. Другое.

— Тогда что?

Элизабет взяла его слабую руку в свои ладони и с любовью посмотрела в глаза. Она продолжала любить Луку так же сильно, как и много лет назад, когда он, как благородный рыцарь, отважно спас ее от ужасной участи. Она всю жизнь мучилась виной, что не смогла подарить ему ребенка. И вот сегодня пришлось бросить кость в пасть волку, чтобы ее дорогой возлюбленный Лука мог умереть в своей постели.

— Книгу, — сказала она. — Я отдала ему книгу.

Лука прикрыл слезящиеся глаза и, издав похожий на всхлипывание звук, откинул голову на подушку.

19

Уилл проснулся и сразу ощутил знакомые признаки похмелья. Налитая свинцом голова, сухость во рту и ломота во всем теле, как при гриппе. Омерзительно. Он начал проклинать себя за слабость, а когда заметил стоящую у кровати на четверть полную бутылку, зло уставился на нее.

— Какого черта ты сюда забралась?

Первым побуждением было вылить содержимое в раковину, но этот напиток ему не принадлежал. Уилл прикрыл бутылку подушкой, чтобы не видеть. А потом он вспомнил остальное и расстроился окончательно. То, что он был в отключке, оправданием, конечно, не служило. Да, он изменял бывшим женам, подружкам, женщинам. Но никогда не изменял Нэнси. И потому чувствовал себя полным дерьмом.

Она вчера прислала сообщение. Надо ответить. Как?

Уилл принял душ, почистил зубы и взял телефон. В Нью-Йорке было еще рано, но он знал, что Нэнси уже встала кормить Филиппа.

— Привет, — произнесла она. — Решил позвонить?

— Ты удивлена?

— Да. Ты не ответил на мое сообщение. С глаз долой, из сердца вон?

— Перестань говорить глупости. Как дела?

— В порядке. А у тебя? — В вопросе прозвучала легкая тревога. Видимо, Нэнси уловила в его голосе необычные нотки.

— Прекрасно.

— Чем ты там занимаешься?

— Живу в старинном загородном доме. Чувствую себя персонажем Агаты Кристи. Хозяева милы и любезны. Можно сказать, поездка уже себя оправдала. Мы сделали открытие. Я бы рассказал, но тебе, наверное, неинтересно.

— Я больше на тебя не сержусь. Потому что осознала.

— Что?

— Ну, поняла твое состояние. Ты ведь не привык сидеть дома, без настоящего дела. Правда? Тебе трудно. И когда появилась возможность встряхнуться, ты с радостью согласился.

У него запершило в горле.

— Ты… ты чистое золото.

— И еще. Тебе неприятен этот город, ты хочешь уехать. Так давай уедем. Я уже попросила начальство о переводе.

Уилл почувствовал себя настолько виноватым, что не мог выговорить ни слова.

— Я просто не знаю, что ответить.

— Ну и не говори ничего. Расскажи лучше о своем открытии.

— Может, не по телефону?

— Ты же сказал, у тебя там все нормально. — В ее голосе прозвучало беспокойство.

— Да. Просто старая привычка. Вот приеду и все подробно расскажу.

— Когда вернешься?

— Пока не знаю. Работы тут на день или на два. Задерживаться не стану. Первым ключом мы уже дверцу открыли. Осталось еще три. Да, мистер Шекспир задал головоломку.

— И где он оказался, этот «Огонь Прометея»?

— В большом старом подсвечнике.

— Понятно. Следующий на очереди фламандский ветерок?

— Ага.

— Есть какие-то идеи?

— Нет. А у тебя?

— Буду думать. Приезжай поскорее.


В Лас-Вегасе ночью мобильник Малькольма Фрэзера вначале завибрировал, а затем зазвонил. Хорошо, что жена не проснулась. Малькольм соскочил с кровати и быстро прошел мимо комнаты детей в гостиную. Звонил дежурный оперативного центра «зоны-51».

— Извините, шеф, но вы сами приказали срочно передавать все, что касается Пайпера.

— И что там? — хрипло спросил Фрэзер.

— Мы только записали его телефонный разговор с женой.

— Давай включай.

Прослушав разговор, Фрэзер потребовал соединить его с Декорсо.

— Шеф? Что это ты звонишь в два часа ночи?

— Надо. Как ты?

Декорсо сидел в автомобиле, откуда был хорошо виден Кантуэлл-Холл. В данный момент он развернул обертку куриного сандвича с майонезом.

— Нормально.

— Он как-то проявился?

— Ночью трахал внучку. А так нет.

— У-у, паскуда, — пробормотал Фрэзер.

— Повтори, я не расслышал.

Фрэзер мысленно послал его ко всем чертям.

— Он только что звонил жене. Но не для того, чтобы признаться в измене. Нет. Он сказал ей, что сделал открытие и дело пока не завершил. Осталось отомкнуть три двери. Вот так он выразился. Похоже, сукин сын играет там в настольную игру «охота за мусором». Передаю это тебе для сведения.

— Понятно, шеф.

— И сиди тихо, — добавил Фрэзер. — Англичане бесятся насчет гибели Коттла. В ЦРУ им обещали разобраться. Мне уже звонили, задавали разные вопросы. Нужно, чтобы это поскорее замялось.

Вернувшись в постель, Фрэзер долго не мог заснуть. Проигрывал в уме разные варианты. Он решил позволить Спенсу побегать на свободе. Иначе Пайпера не расколешь. Пока все нормально. Похоже, Пайпер кое-что откопал. Ну что ж, пусть доделает работу, а затем его возьмут за хобот. Не вырвется. А следом и Спенса с книгой. Найти его будет нетрудно. Он ведь без пяти минут мертвец.


За завтраком Уилл вяло съел яичницу с беконом и уныло грыз тосты, запивая кофе. Какой аппетит с похмелья.

А Изабелла была на удивление оживленна и свежа. Вела себя, словно ничего не случилось. Он, конечно, против этого не возражал. Кто знает, видимо, сейчас у молодежи так принято. Переспали и забыли. Что ж, разумно. Уилл жалел, что родился слишком рано. Скольких можно было бы избежать проблем. И каких.

Они сидели одни. Лорд Кантуэлл еще не проснулся.

— Я уже поработала над фламандским ветерком, — сообщила Изабелла.

— Потрясающее трудолюбие.

— Но кто-то должен трудиться. Не всем же дрыхнуть до середины дня.

— Есть результаты?

— Пока лишь зацепка.

— Какая?

— Маленькая, мистер Пайпер. Я вижу, ваша голова после вчерашнего не прояснилась.

— Сегодня ночью я плохо спал.

— Неужели?

Он решил данную тему дальше не развивать.

— Так что за зацепка? Ветряные мельницы?

Изабелла кивнула, показав несколько страниц, распечатанных из Интернета.

— Знаете ли вы, что первую ветряную мельницу построил и во Фландрии еще в XIII веке? А их расцвет пришелся на XVIII век. Тогда там работали тысячи ветряных мельниц. Теперь во всей Бельгии их менее двух сотен, и только шестьдесят в самой Фландрии. При этом последняя ветряная мельница во Фландрии прекратила работу в 1914 году. — Она подняла голову и улыбнулась.

— Ну и какая нам от этого польза? — спросил Уилл, глотнув кофе.

— Верно, пользы пока нет. Но это наводит на мысль искать в доме предметы с изображением ветряной мельницы. Нам уже известно, что книг в библиотеке на данную тему нет.

— Молодец, — похвалил Уилл.

— Вчера был один из самых знаменательных дней в моей жизни! — восторженно воскликнула она. — То, что мы узнали, Уилл, невероятно.

Он строго посмотрел на нее.

— Не забывайте: это тайна за семью печатями. Не дай Бог кому-нибудь рассказать. На свете живут очень серьезные люди, которые быстро заставят вас замолчать.

— А разве остальные не имеют права знать обо всем? — Изабелла широко улыбнулась. — Кроме всего прочего, это может внести огромный вклад в историческую науку.

— Ради всего святого, умоляю, перестаньте. Вы дали мне обещание, и, если намерены нарушить его, я немедленно уеду отсюда и заберу с собой сонет. И все закончится.

Изабелла вздохнула:

— Хорошо. Что сказать дедушке?

— Скажите, что мы нашли интересные записки, но о книге там не говорится ни слова. Придумайте что-нибудь, у вас хорошее воображение.

Они начали обход дома в поисках предметов, имеющих хотя бы отдаленное отношение к ветряным мельницам. Уилл взял с собой еще чашку кофе. «Очень по-американски», — подумала Изабелла.

Планировка первого этажа Кантуэлл-Холла была довольно запутанная. В задней части располагалась кухня с несколькими кладовыми и комнатами для слуг. Надо ли говорить, что большинство помещений давно пустовали. Между кухней и вестибюлем находилась просторная столовая с окнами, выходящими на подъездную дорожку. Еще имелась гостиная с окнами в сад. Ее здесь называли французской. Она действительно была заставлена потемневшей от времени чопорной французской мебелью XVIII века и прочей утварью. Было видно, что посещают это помещение очень редко. Уилл также понял, почему в большом зале нет окон. Дело в том, что внешняя стена давно уже таковой не была, потому что в XVII веке построили длинную галерею, соединяющую дом с конюшнями, позднее превращенными в банкетный зал.

По галерее также можно было незамеченным попасть в вестибюль. Это был широкий коридор с высоким потолком. Кроме картин на стенах здесь стояли разные старинные предметы и столики с бронзовыми статуэтками. В большом банкетном зале, где прежде устраивали приемы и балы, было холодно и неуютно. Он был заставлен упаковочными ящиками, старинной мебелью и покрытыми тканью антикварными вещицами.

— Дедушка называет это своим банковским вкладом, — пояснила Изабелла. — Продает по очереди эти вещи, чтобы оплачивать счета.

— Тут может находиться что-либо, относящееся к XV веку? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Не исключено.

Они двинулись дальше и по короткому коридору прошли в маленькую часовню с одним рядом скамей, где Кантуэллы в давние времена тайно служили мессы. Распятый Христос грустно смотрел сверху вниз на них и на пустые скамьи, залитые лучами утреннего солнца, светившего в витражное окно.

— Сейчас часовня почти бездействует, — сказала Изабелла. — Но дедушка хочет, чтобы, когда придет время, семья отслужила здесь по нему мессу.

— Значит, из окна моей комнаты видна эта часовня?

— Да. — Изабелла улыбнулась. — Пойдемте, я вам покажу.

Она вывела его наружу. На солнце ярко блестела густая мокрая трава, но дорожка была почти сухой. Уилл взглянул издали на часовню и обомлел.

— Узнаете? — спросила она.

Он кивнул:

— Этот собор Парижской Богоматери в миниатюре построил в XVI веке Эдгар Кантуэлл. Производит впечатление?

— У вас интересные предки, — произнес Уилл. — Думаю, в свое время Пайперы счищали грязь с башмаков Кантуэллов.

Они вернулись и обшарили банкетный зал. Искали все, что могло иметь отношение к Фландрии и ветерку, но не забывали и о других намеках: пророке и сыне-грешнике. Уилл воодушевился, с облегчением заметив, что похмелье медленно отпускает. К ленчу у него разыгрался аппетит.

Старик уже встал и присоединился к ним за столом. Изабелле было не сложно увести дедушку от разговора о послании с Вектиса.Однако о сонете, автором которого предполагался Шекспир, он помнил и поинтересовался успехами Уилла. Тот заверил лорда Кантуэлла, что расследование продвигается и сонет останется в его собственности. Старик попросил внучку быть с гостем любезной и помогать. Затем ударился в рассуждения насчет аукционных домов. «Пирс и Уайт» в последнее время хорошо себя показал и с ним можно и нужно вести дела. Но, когда речь пойдет о чем-то действительно стоящем, не надо забывать о «Сотби» и «Кристи». Затем он удалился разбирать почту.

Пока лорд Кантуэлл слонялся по первому этажу, Изабелла и Уилл воспользовались возможностью поискать в его спальне. Изабелла не могла вспомнить, есть ли там что-нибудь интересное, поскольку не входила туда много лет. Но проверить все же надо. На стенах висело несколько портретов и небольшой гобелен. Две вазы, часы. И не единого намека на ветряные мельницы. Они поспешно вернулись в банкетный зал, где усиленно трудились несколько часов.

Ближе к вечеру удалось покончить со столовой и французской комнатой. Затем они снова обыскали библиотеку и большой зал.

Изабелла уговорила Уилла сделать перерыв на чай. Экономка ушла за покупками, так что готовить пришлось ей. Она отправилась в кухню, попросив Уилла развести огонь в камине. Он отнесся к заданию серьезно и принялся укладывать поленья так, чтобы дым уходил, а не оставался в комнате. Огонь вспыхнул быстро, и пламя устремилось строго вверх, к дымоходу. Закончив, Уилл сел, откинувшись на спинку кресла.

На душе скребли кошки. Он устал и злился на себя за то, что вчера поддался соблазну и выпил. Что, опять все сначала? Бутылка со скотчем осталась наверху, в его комнате. Никто не мешал ее прикончить. Он лениво размышлял, блуждая взглядом по камину. Одна из белых с голубым плиток дельфтского фаянса привлекала его внимание. На ней была изображена симпатичная сценка. Женщина идет по полю с охапкой хвороста под мышкой. За руку ведет маленького сына. Она радостная, счастливая.

«Наверное, муж у нее был не такая скотина, как я», — с горечью подумал Уилл и вдруг замер. А затем вскочил. Когда Изабелла вошла с чайным подносом, Уилл стоял у камина и пристально вглядывался в него.

— Видишь, — прошептал он, от волнения нарушая игру и переходя на ты.

Она поставила поднос и подошла ближе.

— О Боже. И это все время находилось прямо перед нашими глазами. Но вчера я простучала каждую плитку.

— Надо посмотреть.

Речь шла о плитке, расположенной под той, где была изображена сценка с матерью и сыном. Здесь, на берегу извилистой речки, стояла изящно выписанная белым и голубым небольшая ветряная мельница. Художник был хороший. Он заставил зрителя поверить, что лопасти мельницы поворачивает дующий с реки ветер, потому что парящие в отдалении птицы под налетевшим невидимым порывом опустили крылья.

Чай остыл. Они к нему даже не притронулись.

Изабелла сбегала проверить, дремлет ли дедушка наверху, затем принесла из чулана ящик с инструментами.

— Только, пожалуйста, не сломай, — попросила она.

Уилл обещал быть осторожным, но гарантий не дал. Выбрав самую тоненькую отвертку, он взял легкий молоток и, затаив дыхание, начал осторожно постукивать ею по ровному слою цементного раствора между плитками.

Работа двигалась медленно. Покончив с вертикальной частью, Уилл перешел на горизонтальную. Примерно через полчаса все грани плитки были свободны от раствора. Поскольку работать пришлось близко от огня, Уилл взмок от пота. Теперь осталось самое трудное — отделить плитку. Изабелла стояла рядом, нервно следя за каждым его движением.

Все оказалось проще, чем он ожидал. Достаточно было стукнуть отверткой три раза, чтобы плитка пошевелилась и приподнялась миллиметра на три. К счастью, только одна. Уилл положил инструменты и стал легко ее покачивать.

Вскоре плитка оказалась в его руках, целая и невредимая.

В центре открывшегося темного квадрата виднелась круглая деревянная заглушка.

— Вот почему ничего не было слышно, когда я простукивала, — произнесла Изабелла.

Уилл извлек отверткой заглушку, которая закрывала выдолбленный в дереве тайник, и повернулся к ней.

— Нужен фонарик.

В ящике с инструментами нашелся фонарик в виде авторучки. Он посветил, а затем попросил подать пассатижи.

— Что там? — спросила Изабелла.

— Вот это, — ответил он, вытаскивая свернутые в трубочку листы пергамента и передавая ей.

Изабелла развернула листы и опустилась в кресло.

— Тут по-французски.

— Но ты, конечно, знаешь французский.

— Более или менее.

— Вот и отлично. Читай.

— Почерк отвратительный, но попробую разобрать. Это письмо Эдгару Кантуэллу. Датировано 1530 годом. Боже, Уилл, ты знаешь, кто его написал? Жан Кальвин.

— А кто он?

— Жан Кальвин? Реформатор Церкви. Основоположник кальвинизма, выдвинувший идею предопределения человеческой судьбы. Выдающийся духовный мыслитель XVI века. — Она пробежала глазами страницы. — И смотри, Уилл, он пишет о нашей книге.

20

1527 год

Роксол


Середина зимы. Лес и окружающие Кантуэлл-Холл поля потонули в снегу. Самое время для охоты. Кабан, которого все утро гнал Томас Кантуэлл со своими гостями, был проворный и сильный. Но уйти ему не удалось. Следы животного отчетливо виднелись на снегу, а собак сейчас не отвлекали посторонние запахи. Так что быть кабану скоро зажаренным.

Кульминация охоты — это момент убийства зверя. Особенно интересные эпизоды потом еще долго вспоминают за кружкой эля у камина.

Наконец собаки загнали кабана в непроходимую вересковую чащу. Он метнулся и пронзил клыками одну, зато другие свирепо вцепились в него сзади. Охотники натянули поводья и встали в полукруг на безопасном расстоянии. Барон повернулся в седле к сыну Эдгару, тощему узколицему, нескладному семнадцатилетнему парню.

— Давай, Эдгар. Возьми его.

— Я? — пробормотал юноша.

— Да, ты! — раздраженно бросил барон.

— Почему не я, отец? — прогундосил брат Эдгара Уильям, сидящий на коне рядом.

Уильям был широкоплечий, с квадратным подбородком. В общем, настоящий воин. На год моложе Эдварда.

— Потому что я так сказал! — проворчал барон.

Уильям зло прикусил губу.

Эдгар неохотно спешился, оглядываясь на весело балагуривших кузенов и дядей. Слуга тут же протянул ему токке — длинное копье, специально для охоты на кабана, с поперечиной под острием, чтобы нельзя было проткнуть слишком глубоко. Тот, кто владел оружием должным образом, легко накалывал сердце кабана и вытаскивал из шкуры наружу.

Крепко сжав токке обеими руками, Эдгар нерешительно двинулся вперед по глубокому снегу. Настороженный кабан видел, как он подходит, и захрюкал, а потом пронзительно завизжал. Это возбудило собак, и они разразились громким лаем. С колотящимся сердцем Эдгар медленно приближался к загнанному животному. Отец впервые оказал ему такую честь — а это была честь, — и он не имел права осрамиться, показать страх. Прикидывая, как ловчее использовать свой рост и ударить, не подходя вплотную, он оглянулся на отца. Тот сердито махнул рукой.

Наконец Эдгар решился и, пригнув голову, ринулся вперед. На его беду, кабан в этот момент надумал прорваться. Ему попыталась помешать вцепившаяся в холку борзая, но зверь расправился с ней за несколько секунд и свирепо метнулся прямо на Эдгара, нацелив клыки в пах.

Эдгар попытался шагнуть назад, но сапог застрял в снегу, и он начал падать навзничь, опираясь на комель копья. Так было угодно Господу, что рычащий, брызгающий слюной кабан напоролся грудью на лезвие токке меньше чем в полуметре от того места, где должен был превратить Эдгара в евнуха. С ужасным визгом и фонтанируя кровью, свирепое животное сдохло между ног лежащего на спине Эдгара.


Эдгар еще не пришел в себя и весь дрожал — то ли от холода, то ли от перенесенного ужаса, — когда охотничья группа собралась у пылающего камина в большом зале. Мужчины громко разговаривали и смеялись, поглощая большие куски пирога и запивая их вином. Уильям веселился вместе со всеми, довольный позором брата. Молчали только Эдгар и его отец. Барон сидел в большом кресле у камина, угрюмо потягивая вино. Эдгар в самом углу делал то же самое.

— Когда подадут кабана? — спросил один из кузенов Эдгара.

— К вечерней трапезе, — ответил другой. — А что ты так торопишься?

— Да вот мечтаю впервые отведать дичь, которая сама себя лишила жизни.

Взрыв смеха заставил барона поморщиться. Он помрачнел еще сильнее. Старший сын постоянно вызывал у него раздражение и досаду. Бездарный отпрыск. Учится без усердия, наставники его едва терпят. Благочестием не отличается. А сегодня все увидели, какой он охотник. Чудо, что остался жив. Вот пьянство и распутство — в этом сын преуспел.

Все двенадцать рождественских дней барон размышлял, молился в семейной часовне и пришел к решению относительно парня. Сейчас он укрепился в разумности своего плана.

Эдгар осушил кубок и налил еще. Затем взглянул на отца, который сидел насупившись, и его снова залихорадило.


Вечером, когда стемнело, Эдгар проснулся в своей холодной комнате на верхнем этаже Кантуэлл-Холла, где задремал после выпитого вина. Он зажег свечу, бросил на красные угольки в небольшом камине несколько поленьев и, натянув поверх ночной рубахи плотный плащ, высунул голову за дверь. В дальнем конце коридора, у покоев леди Кантуэлл, на скамейке в ожидании вызова сидела горничная Молли, невысокая полногрудая миловидная девушка примерно на год моложе Эдгара. Ее пышные черные волосы были убраны под льняной чепец. Она посмотрела на него и застенчиво улыбнулась.

Эдгар поманил ее пальцем. Повторять жест не потребовалось. Девушка с опаской покосилась на дверь госпожи и поднялась. Затем шагнула к нему в комнату. Тихо, молча. У них так уже давно было заведено. Однако на сей раз любовникам не повезло, потому что из своей комнаты вышел Уильям Кантуэлл. Увидев, как Молли скользнула в покои брата, он радостно заулыбался и побежал вниз.

Эдгар плюхнулся на кровать.

— Ну что, Молли, соскучилась?

— Мы только вчера виделись, милорд, — мягко отозвалась она.

— Это ж было давно, — удивился он, притягивая ее к себе.

Молли хихикнула.

— Я долго не могу. Миледи может позвонить в любой момент.

— Нам потребно столько времени, сколько решит Господь. Такими уж он нас с тобой сотворил.

Эдгар уложил девушку на постель, и они предались ласкам.

— Ой! — вдруг вскрикнула Молли. — Что у вас там?

Она приподняла подушку, под которой лежала большая толстая книга с надписью на корешке: «1527».

— Не твое дело, — пробурчал Эдгар.

— Что это?

— Книга.

— А почему вы ее прячете, милорд?

Эдгару не терпелось поскорее заняться делом, и он решил удовлетворить ее любопытство.

— Чтобы не узнал отец, не приведи Господь. Он дорожит этой книгой.

— А в чем у вас к ней интерес? — не унималась Молли.

— Видишь, что тут написано? 1527. Это же год. Нынешний. Я с малолетства удивлялся книге, на которой стоял год из грядущего. Отец говорил, что у него есть старинное послание, где раскрыта тайна этой книги, и я узнаю ее, когда мне исполнится двадцать один год. И вот теперь наступил 1527 год. Мне исполнится восемнадцать, и книга вошла в свой возраст.

— Там говорится про колдовство, милорд?

Эдгар бросил на книгу подушку и снова схватил ее.

— Если маленькую Молли интересует колдовство, пусть она взглянет на мою волшебную палочку.

Эдгар был так увлечен своим занятием, что не услышал, как распахнулась дверь, причем в самый неподходящий момент.

— Какого дьявола! — проревел барон, вперив взгляд в мерно покачивающуюся розовую задницу сына.

Юные любовники поспешно разъединились.

— Отец…

— Молчи! Говорить буду я. А ты, девица, покинь этот дом.

Молли зарыдала.

— Смилуйтесь, ваша светлость, мне некуда идти.

— Это не моя забота. Если останешься в Кантуэлл-Холле хотя бы на час, я велю тебя высечь. Убирайся!

Кое-как одевшись, девушка выбежала из комнаты.

— А ты, — барон метнул взгляд на съежившегося на кровати сына, — спускайся в большой зал. Поговорим за столом.


На вечернюю трапезу в большом зале собрался весь многочисленный клан Кантуэллов. В камине бушевал огонь. Блюда сменялись одно за другим. В центре стола сидел Томас Кантуэлл, рядом жена. Очередная выходка сына огорчила барона, но аппетит не испортила. Он дохлебал из большой фарфоровой миски жирный куриный суп и принялся за копченый окорок с луком-пореем. На подходе был жареный кабан, его любимое блюдо. Надо оставить в животе место и для него.

Эдгар, сосредоточенно глядя под ноги, проковылял к столу, где занял место рядом с отцом. Разумеется, все уже все знали. Его кузены и дяди тоже занимались подобными шалостями. Но им-то что, ведь с позором застукали его. Он налил себе вина из глиняного кувшина.

— Ты пропустил молитву перед трапезой, Эдгар, — тихо проговорила мать.

Сидящий рядом с ней брат Уильям усмехнулся:

— У него другие молитвы.

— Тихо! — крикнул барон, и младший сын уставился в тарелку.

Кантуэллы обсуждали дела при дворе. Их волновало прошение, которое король направил папе римскому. Генрих просил понтифика признать его брак с Екатериной недействительным. У них в семье все почитали благочестивую королеву и презирали эту шлюху Болейн. Томас заверил родню, что королю придется смириться. О том, что Генрих рискнет подвергнуться отлучению от церкви, невозможно было даже помыслить.

Принесли разделанного на гигантском деревянном блюде кабана. В заключение трапезы подали сладкий заварной крем с сушеными фигами, орехами и ароматным вином. Барон вытер куском ткани рот и руки, затем многозначительно откашлялся.

— Как ведомо моим братьям и моей доброй супруге, я уже давно недоволен учением старшего сына, наследника Эдгара.

Сидящие за столом затихли.

— Я надеялся на его успехи, но напрасно. — Он повернулся к сыну: — Твой дядя Уолтер отучился в Оксфорде, и теперь он всеми почитаемый стряпчий в этом городе. Вот с кого надобно брать пример.

Нижняя губа Эдгара начала подергиваться.

— А тебя, — прохрипел барон, — занятия греческим, латынью и Библией интересовали мало. Только вино, дурные песнопения и блуд. Вот в чем ты достиг совершенства. Так что в Оксфорд не вернешься, а отправишься на учение в другое место.

Эдгар вспомнил свои уютные покои в Мертоне, приятелей, милую таверну неподалеку от колледжа.

— Ты поедешь в Париж. Там при университете есть славный колледж Монегю, где, надеюсь, тебя вразумят.

Эдгар поискал глазами кузена Арчибальда. Этот угрюмый монстр провел в «славном» колледже шесть лет и часто потчевал Эдгара рассказами о тамошних строгостях.

— Колледж Монегю, Божьей милостью, тебя укротит, — продолжил барон. — И ты выйдешь оттуда достойным, богобоязненным Кантуэллом. Так что, сын, готовься к встрече с Парижем. Этот презренный город надолго станет твоим домом.

Эдгар сидел, опустив голову, едва сдерживая слезы.

— И готовься к встрече с Монегю, кузен, — подал голос Арчибальд, нагло ухмыляясь. — Там тебя ждут скверная еда, жесткая койка и непрерывное битье. А о вине забудь. В Монегю ты станешь пить одну воду.

— Пожелаем моему возлюбленному брату обрести в Париже благочестие, — дурашливо проговорил Уильям, подливая себе в кубок вина.

21

1527 год

Париж


Еще не было и четырех утра, а Эдгар Кантуэлл уже проснулся, стуча зубами от холода. Никогда в жизни ему не приходилось так мерзнуть. Окно изнутри покрылось льдом, изо рта шел пар. Он вылез из-под тонкого одеяла, зажег свечу. Ложась спать, Эдгар надевал на себя всю одежду, какая была — даже плащ и мягкие кожаные башмаки, — но по-прежнему застывал как сосулька. Он уныло оглядел жалкое жилище — убогую каморку, похожую на монашескую келью. Вот бы подивились приятели из Мертона, увидев его сейчас.

Монегю недаром называли земным адом. Колледж достойно оправдывал свою репутацию. В тюрьме наверняка лучше, с горечью думал Эдгар. По крайней мере там не заставляют читать Аристотеля на латыни и не бьют плетьми, если не удалось запомнить абзац.

Такое мизерное существование он вел уже несколько недель. Вернее, всего несколько недель. Семестр заканчивался в июле. Значит, впереди целая вечность.

Выпускники колледжа Монегю становились священниками или законниками. Правил всем ректор Темпет, злобный тиран, косный парижский теолог. Он строго следил за каждым шагом школяров. Приказывал постоянно каяться в грехах и поощрял доносы друг на друга. Чтобы раскаяние было полным, ректор заставлял их страдать от голода и холода. А жестокие наставники безжалостно избивали школяров за любую, даже самую малую, провинность. Иногда плеть в руки брал и сам Темпет. Правда, он больше предпочитал орудовать своим посохом.

День начинался у Эдгара с заутрени в часовне, в четыре утра. Потом он плелся на первую лекцию в почти темной аудитории. Читали на французском, который он учил в Оксфорде, но теперь язык приходилось осваивать заново, уже как следует, часто получая плети. После мессы в шесть утра следовал общий завтрак, где школяры получали ломтик хлеба с капелькой масла. Потом начинались занятия по расписанию дня — философия, арифметика, Священное Писание. Для Эдгара это был сплошной ужас.

Особенно страшными представлялись диспуты. Наставник с розгой наготове зачитывал отрывок из какого-нибудь текста, ставил вопрос и выбирал школяра. Если тот отвечал, ему задавали другой вопрос, затем еще и еще, пока скрытый смысл текста не оказывался полностью выявленным. Способных такие занятия побуждали к творческому осмыслению изучаемых текстов. Для Эдгара же все кончалось свирепыми ударами по спине, оскорблениями и унижениями.

За обедом всегда читали из Библии или из «Жития святых». Эдгар был «богатым» и потому сидел за столом в трапезной. Здесь его обед состоял из куска хлеба, небольшого вареного овоща, кусочка селедки, кусочка сыра и яйца. Запивать эти яства давали пинтой дешевого вина, на треть разбавленного водой. Бедняки получали и того меньше и обедали у себя в комнатах. Как они держались на ногах, одному Богу известно.

В двенадцать часов школяров собирали дать ответ о сделанной за утро работе. Далее следовал перерыв, в иные дни чтение. С трех до пяти опять шли занятия, затем вечерня в часовне, после чего школяры держали ответ о проделанной работе после полудня. На ужин был хлеб, яйцо или ломтик сыра, иногда кусочек какого-нибудь фрукта. Трапеза сопровождалась монотонным чтением Библии. Перед последней службой в часовне наставники опять их опрашивали. А в восемь часов было положено отходить ко сну.

Два дня в неделю школярам полагалось время на отдых или прогулку. Несмотря на искушение хотя бы ненадолго вырваться из ненавистного колледжа, дальше расположенного рядом рынка Пре-о-Клерк они не заходили. Округа кишела ворами и головорезами, которым ничего не стоило прикончить школяра за булавку для плаща или перчатки. Вдобавок ко всему нечистоты там выливали прямо на улицу, так что запах стоял омерзительный.

Как всегда голодный после завтрака, Эдгар уныло тащился на занятия. На душе было неспокойно. Сегодняшний диспут посвящен индульгенциям и булле папы Льва X, осуждающей заблуждения Мартина Лютера. Тема эта сейчас очень важная, и Эдгар боялся, что наставник Бедье вызовет его.

Двадцать школяров заняли свои места на поставленных в два ряда низких скамьях, плотно прижавшись плечом к плечу, чтобы согреться. Рассвет только занимался, и в высокие узкие окна аудитории скупо сочился тусклый свет. Бедье, угрюмый напыщенный толстяк, ходил туда-сюда, сжав в руке хлыст. Предчувствия Эдгара не обманули.

— Месье Кантуэлл, встаньте, — произнес наставник.

Эдгар поднялся, тяжело сглатывая.

— Какими тремя способами мы можем достичь отпущения грехов?

Вопрос был легкий.

— Покаянием на исповеди, очищением в церкви и искуплением, месье наставник.

— И как мы можем достичь искупления?

— Добрыми делами, месье наставник. Такими как паломничество к святым местам, прикосновение к святым мощам, ежедневные молитвы с четками и получение в дар индульгенции.

— Теперь объясните значение per modum suffradii.[18]

Вот тут Эдгар поплыл. Он понятия не имел, что это такое. Гадать только себе во вред.

— Не знаю, месье наставник.

Толстяк Бедье потребовал выйти и встать на колени. Эдгар повиновался и получил четыре сильных удара хлыстом по спине.

— Теперь встаньте рядом со мной, месье, — проговорил Бедье, — поскольку я подозреваю, что этим не обойдется. — Он повернулся к классу: — Кто знает ответ?

В первом ряду встал Жан Кальвин. Ему, как и Эдгару, тоже было восемнадцать. Высокий, тощий как скелет, бледный, со впалыми щеками, орлиным носом и небольшой редкой бородкой. Он, бесспорно, был самым успешным школяром в Монегю, часто затмевая своим интеллектом наставников. Родом из Нуайона, откуда отец послал его в четырнадцать лет в Париж изучать в колледже Марше грамматику, логику, риторику, астрономию и математику. Одолев все эти науки, он перешел в Монегю для подготовки к поприщу священника. Эдгар с ним почти не общался. Юноша был холоден и высокомерен, как и наставники.

Бедье кивнул:

— Слушаю, месье Кальвин.

— С вашего позволения, месье наставник, — с достоинством произнес Жан, — я бы желал, чтобы мою фамилию произносили на латинский лад: Кальвинус.

Бедье вновь кивнул.

— Итак, слушаю вас, месье Кальвинус.

— Per modum suffradii означает могучее заступничество, месье наставник. Поскольку власть Церкви на мертвых в чистилище не распространяется, в учении сказано, что индульгенция может быть получена ими только посредством этого заступничества.

Бедье не понравилось выражение «в учении сказано». Надо было говорить «я верю», но он решил пропустить это мимо ушей, сосредоточив внимание на англичанине. Позволив Кальвину сесть, он повернулся к Эдгару:

— Скажите, месье Кантуэлл, что сказано в булле папы Льва X о душах, находящихся в чистилище?

Эдгар не помнил. Читая трактат накануне, он клевал носом.

— Не знаю, месье наставник.

На сей раз Бедье целился по участкам, не защищенным одеждой. На шее несчастного Эдгара появились кровоподтеки.

— Чему вас только учили в Оксфорде? Не думал, что англичане столь неблагочестивы. Сегодня вместо обеда вы будете снова заучивать буллу. — Он посмотрел на школяров: — Кто мне ответит?

Снова поднялся Жан. Съежившись, Эдгар слушал, чувствуя, как по шее стекают струйки крови.

— Папа Лев указывает, что души в чистилище не надеются на спасение, и дальше заявляет, что в Священном Писании нигде не говорится о невозможности им получить индульгенции.

Что-то в тоне Жана наставнику показалось подозрительным. Какая-то нотка скептицизма.

— Но сами вы в это не верите, месье Кальвин, я хотел сказать — Кальвинус?

Жан дерзко вскинул подбородок.

— Я полагаю, что папа единственный из смертных, кто взял на себя смелость даровать отпущение грехов душам в чистилище посредством своего могучего заступничества. Поскольку я, как и многие остальные, верю, что у него нет божественной власти управлять душами, чтобы они покинули чистилища в тот момент, когда в сундуке звякнули монеты, полученные за индульгенции.

— Подите сюда, — гневно приказал Бедье. — Эту лютеранскую ересь я в своем классе не потерплю.

— Вы намерены меня высечь? — с вызовом спросил Жан.

Школяры переглянулись. Никто из них не помнил, чтобы Кальвин когда-нибудь получал удар хлыстом.

— Да, месье.

— Прекрасно, я облегчу вам задачу. — На ходу сбрасывая плащ и рубаху, Жан приблизился к наставнику и опустился на колени рядом с Эдгаром: — Извольте, наставник Бедье.

Когда хлыст опустился на спину строптивого школяра, Эдгар встретился с ним взглядом и мог поклясться, что тот ему подмигнул.


Мартин Лютер никогда не был в Париже, но сейчас в этом городе только о нем и говорили. Как, впрочем, и на всем континенте. Этот монах из Виттенберга стал знаменитым в тот день 1517 года, когда прибил гвоздями к двери виттенбергского собора свои «95 тезисов», где поносил растленного папу с его оскорбительными индульгенциями.

С появлением печатных станков индульгенции стали для Церкви прибыльным делом. Продавец индульгенций мог появиться в городе, разложить в местном соборе свой товар, и служба там останавливалась. Повсюду во множестве изготавливались бланки индульгенций с пустыми местами, куда вписывали имена и даты. Священники побуждали прихожан покупать индульгенции для покойных близких, чтобы избавить их от мучений в аду. Такой заполненный бланк гарантировал душам быстрое перемещение из ада в рай. Точно так же добрые христиане могли спасти и свои души. Лютер полагал подобные деяния Церкви мерзкими и призывал христиан не верить, что спасение души можно купить за деньги. Его возмущала поговорка священников Виттенберга: «Стоит в кружке звякнуть монете, и сразу из чистилища выпрыгнет душа».

Лютер призывал христиан помнить слова апостола Павла в его «Послании к Римлянам», что спасение к людям придет лишь от Бога. «Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом чрез Господа нашего Иисуса Христа. Чрез Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией». И потому, убеждал Лютер, людям для спасения души не нужен ни папа, ни священники, ни их богатые облачения, ни роскошь церкви. Они найдут спасение через личное общение с Богом.

Виттенбергские тезисы Лютера, быстро переведенные с латинского языка на немецкий, широко распространили по Германии, а затем и Европе. Зерна его проповеди упали на благодатную почву. Благочестивые люди повсюду уже давно сдерживали недовольство упадком церковных нравов и злоупотреблениями папского двора. Теперь будто искра попала на сухой хворост. Моментально вспыхнул пожар, получивший название «Реформация». Он ураганом пронесся по Европе, и даже в таком бастионе папства, как колледж Монегю, возникло беспокойство. Школяры со светлыми головами, как у Жана, начали потихоньку бунтовать.


Эдгар сидел в своей комнатке и при свете небольшой свечи через силу зубрил трактат папы Льва X, держа в одной руке листы пергамента, а другой потирая исполосованную плетью шею. Он замерз, устал, был голоден и сильно опечален. Если для спасения души требовались страдания, то его душа определенно спасена. Это радовало, но не очень.

Стук в дверь заставил Эдгара вздрогнуть. На пороге с невозмутимым лицом стоял Жан.

— Добрый вечер, Эдгар. Я вот решил тебя навестить.

Эдгар пригласил Жана войти. Предложил свой стул.

— Рад твоему визиту.

— Я тут живу недалеко.

— Да. Но для меня это так неожиданно.

Жан улыбнулся.

— Сегодня мы, можно сказать, породнились. Нас обоих заклеймил Бедье.

— Да, — с грустью произнес Эдгар. — Но тебя за дар Божий, а меня за тупость.

— Тебе труднее. Ты еще не освоил в совершенстве язык. Если бы мне приходилось все переводить на английский и наоборот, наверное, я бы не был столь способным.

— Приятно слышать добрые слова.

Жан встал:

— Ладно, я пойду. Скоро старик Темпет начнет обходить двор, высматривая окна, где горят свечи. Лучше не рисковать. Вот. — Он протянул Эдгару завернутый в тряпицу кусок хлеба.

Тот с благодарностью принял его, а затем проговорил, замявшись:

— Бога ради, задержись ненадолго. У меня к тебе просьба.

Жан снова сел, скрестив на груди руки.

— Ты прав, — вздохнул Эдгар, проглотив последние крошки. — Мне трудно. Я плохой школяр. И покинуть Монегю мне нельзя. Отец не позволит.

— Мне жаль тебя, Эдгар. Но что я могу сделать?

— Помоги мне с учением. Стань моим наставником.

Жан покачал головой:

— Не могу.

— Почему?

— Нет времени. В сутках двадцать четыре часа, и мне их не хватает. Ибо я преисполнен решимости постичь все, что касается великого вопроса нашего времени.

— Реформации?

— Да, друг мой. Нам повезло жить в эту захватывающую эпоху.

— Я из богатой семьи, — быстро проговорил Эдгар. — Мой отец тебе заплатит.

— Мне не нужны деньги. Я жажду лишь знаний. Так что извини.

— Подожди! — крикнул он, удивляясь своей настойчивости.

Жана надо было как-то уговорить. Эдгар решился нарушить клятву, данную самому себе. Выхода не было.

— В благодарность за помощь в учении, — выпалил он, — я покажу тебе кое-что. Чего ты прежде не видел.

Жан поднял брови.

— Ты меня заинтересовал, Эдгар. И что это?

— Книга.

— Какая?

Осознав, что Рубикон перейден, Эдгар опустился на колени и вытащил из сундучка большой отцовский фолиант:

— Вот она.

— Посмотрим.

Жан полистал книгу и с изумлением взглянул на Эдгара.

— Год 1527-й от Рождения нашего Господа. Но большинство сроков тут еще не наступили. Как такое может быть?

— Я тоже раздумывал над этим, — отозвался Эдгар. — И прими во внимание: книге сотни лет. В нашей семье ее передавали от отца к сыну много поколений. И только теперь грядущее стало настоящим.

Жан добрался до места, где были вложены листы пергамента.

— А это что? Письмо?

— Я его еще не читал. Не успел. Отец упоминал как-то, что у него есть письмо, в котором говорится о книге. Я знал, где он его прячет, и взял, когда покидал Англию в прошлом месяце. Надеялся, что здесь, в Париже, не торопясь прочту его, но нет ни времени, ни сил. К тому же оно написано на латыни. Как тут разберешься, если от голода постоянно кружится голова.

— Твой отец знает, что ты взял книгу? — строго спросил Жан.

— Нет. Но это не кража. Книгу и письмо я намерен вернуть. Полагаю, это не большой грех.

Жан погрузился в чтение послания настоятеля, быстро пробегая глазами по строчкам латинского текста, будто они написаны на его родном языке, французском. Отложив первый лист, он молча принялся за второй. Эдгар напряженно следил за выражением его лица.

Жан Кальвин читал без перерыва пятнадцать минут. Перевернув последний лист с единственной надписью «9 февраля 2027 года», поднял голову и прошептал:

— Невероятно.

— О чем там сказано? — взмолился Эдгар. — Просвети меня, Бога ради.

— Боюсь, Эдгар, что историю эту измыслил либо безумец, либо человек с нечестивой фантазией. Твое сокровище определенно следует предать огню.

— Нет. Отец говорил, что это книга истинных пророчеств.

— Ну что ж, позволь мне рассказать тебе о бессмыслице, написанной настоятелем Феликсом, и тогда ты сможешь судить сам. Я буду краток, ибо, если Темпет застанет нас в столь поздний час, мы определенно познаем адовы муки.

22

На следующее утро Эдгар проснулся не таким несчастным, как накануне. Он спрыгнул с кровати, воодушевленный вчерашним открытием. Жан относился к посланию настоятеля насмешливо-скептически, но Эдгар верил всему, о чем там говорилось.

Наконец открылась тайна семьи Кантуэлл и смысл странной книги. Но важнее всего было то, что он обрел друга и больше не чувствовал себя одиноким в чужом враждебном городе. Жан оказался добрым, внимательным и вовсе не высокомерным. Эдгара презирали в семье все, особенно отец и брат. В колледже он постоянно чувствовал презрение наставников. И был сыт этим по горло. А французский юноша общался с ним как с равным.

Вчера они долго спорили, правдиво ли это послание или оно бред безумного монаха. Эдгар решил, что некоторые записи книги можно проверить, и был благодарен Жану, что тот согласился.

В часовне молодые люди переглянулись, и француз опять подмигнул. Эдгар был на седьмом небе. Потом они украдкой обменивались взглядами за молитвой, в аудитории и за завтраком. И вот наконец после полудня наступило заветное время отдыха. В их распоряжении было всего два часа, но, если повезет, этого времени должно хватить. Другая возможность появится только через неделю.

Они вышли во двор. Шел густой снег, подгоняемый резким порывистым ветром.

— Давай, — поторопил его Жан. — У нас мало времени.

Он по-прежнему считал историю настоятеля вздором, но предстоящее приключение забавляло его. За воротами колледжа они пересекли шумную улицу Святого Сенфорьена, уворачиваясь от повозок и обходя кучи конского навоза. К счастью, никого из населявших округу головорезов поблизости не было.

По лабиринту скользких от грязи и льда улочек со множеством кузниц, лавок торговцев и менял они добрались до рю Дантон. Здесь уже было вполне прилично. Конечно, не так, как на бульваре Сен-Жермен, но дома на этой улице были трехэтажные. Поддерживаемые кронштейнами верхние этажи выступали на дорогу. В окраске фасадов преобладали красный и синий цвета, многие были выложены декоративными плитками. Лавки и таверны украшали выразительные живописные вывески.

Дом номер 15 находился рядом с Сеной, величественно несущей мимо свои серые воды. В отдалении, на острове Сите, вздымался собор Парижской Богоматери. Эдгар посетил его в свой первый день в Париже и с тех пор постоянно вспоминал о нем. Он считал это великолепное сооружение верхом достижения человеческого разума и мечтал побывать там снова.

Интересующий их дом стоял вплотную к лавке кухонной утвари и был единственным черно-белым строением в ряду.

— Апартаменты месье Нодина находятся на втором этаже. Видимо, вон там. — Жан показал на окна.

Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж и постучали в зеленую грязную дверь. Никто не отозвался. Они опять постучали, громче и настойчивее.

— Эй! — крикнул Жан. — Мадам Нодин, вы здесь?

Сверху, шаркая, спустилась женщина.

— Чего вы так шумите? Мадам нет дома.

— Могу я спросить, где она? — вежливо осведомился Жан. — Мы школяры из колледжа. Месье Нодин сказал, что мы можем сегодня нанести ей визит.

— Ее позвали.

— Куда?

— Недалеко. Дом восемь по рю Сугер. Она там.

Переглянувшись, юноши побежали. Месье Нодин, привратник колледжа Марше, грубый, с нечесаной бородой, ненавидел школяров за исключением Жана Кальвина. Лишь этот благородный молодой человек оказывал привратнику должное почтение. Никогда не забывал сказать «спасибо» и «пожалуйста», а на праздники непременно давал одно или два су. Из разговоров с привратником Жан знал, что его жена повитуха, и вчера весьма кстати об этом вспомнил.

На рю Сугер находились мастерские ткачей и лавки тканей. Там же жили и их владельцы. На улице перед домом стояли женщины. Жан с поклоном поинтересовался, где можно найти мадам Нодин. Ему сообщили, что она на верхнем этаже принимает роды у жены ткача Дюбуа. В апартаменты их не впустили. Женщина у входа строго сказала, что мужчинам сюда нельзя.

— Как нам увидеть повитуху? — спросил Жан.

Женщина рассмеялась.

— Она занята, сынок. Идите подождите с остальными мужчинами в таверне.

Когда женщина уходила, Жан задержал дверь ногой, и она осталась полуоткрытой. Через щель они могли видеть спину толстой повитухи и слышать стоны мадам Дюбуа.

— Теперь вздохните, — приказывала мадам Нодин. — Напрягитесь. Еще напрягитесь. Опять вздохните. Если вы не станете дышать, ваше дитя тоже не будет!

— Ты видел когда-нибудь рождение младенца? — прошептал Жан.

— Нет, — ответил Эдгар. — Но теперь понимаю, что дело это не простое. А сколько времени оно занимает?

— Понятия не имею. Но если несколько часов, то нам придется уйти, не дождавшись.

Вскоре комнату огласил пронзительный крик новорожденного. Довольная повитуха отрезала пуповину, искупала младенца, натерла солью и смазала десны медом, чтобы стимулировать аппетит. Затем туго завернула в льняную пеленку и протянула матери. Закончив дела, она собрала со стола монеты, вытерла о фартук руки и направилась к двери.

Ее окликнул Жан:

— Прошу прощения, мадам. Меня зовут Жан Кальвин. Я имею честь быть знакомым с вашим супругом.

— О, школяр. Муж о вас рассказывал. И что вам угодно, месье Жан?

— Младенцу уже дали имя?

— Да. Но почему это вас озаботило? — удивилась она.

— Прошу вас, мадам, назовите имя.

— Мальчика назвали Фермин Дюбуа. А теперь позвольте мне идти готовить ужин мужу.

На улице юноши побежали, чтобы успеть к началу урока. Снег пошел гуще, мостовая стала совсем скользкой.

— Скорее бы вечер, — проговорил Эдгар, переводя дух. — Посмотрим, что там в книге написано про сегодняшний день.

Жан рассмеялся.

— Неужели ты веришь, что в твоей драгоценной книге есть имя Фермин Дюбуа? Это все равно что верить, что снег имеет вкус грушевого варенья. Возьми попробуй. — Жан кинул горсть снега в Эдгара. Тот бросил в ответ, и они несколько минут весело поиграли в снежки, как беззаботные мальчишки.

Их забаву прервала появившаяся в начале улицы похоронная процессия. Безутешная вдова в окружении сыновей и скорбящие в черном. Впереди шествовал и два священника из церкви Сен-Жюльен-ле-Повр, старейшего парижского прихода. По роскошному убранству гроба было видно, что хоронят богача. Процессию сопровождало много нищих со свечами в руках. На кладбище их всех ждало подаяние. Эдгар приблизился к одному:

— Кого хоронят?

— Достопочтенного Жака Визе, месье. Благочестивого добродетельного человека, корабельщика, — ответил нищий. От него разило вином.

— Когда он умер?

— Ночью, месье. — Нищий поднял глаза на Эдгара, осклабив беззубый рот. — Подайте бедному человеку, месье.

Брезгливо морщась, Эдгар достал мелкую монету.

— Зачем он тебе? — поинтересовался Жан.

— Чтобы проверить еще одно имя в моей драгоценной книге.

Во дворе их встретил сам ректор Темпет, который ходил туда-сюда в длинном коричневом плаще, тыкая тростью в снег.

— Кантуэлл! Кальвин! Подойдите сюда!

Затаив дыхание, они покорно подошли к бородатому тирану. Жан решил, что сейчас не время просить ректора произносить его фамилию по-латыни.

— Где вы были?

— А разве в эти часы запрещено выходить за пределы колледжа, месье ректор? — притворно удивился Жан.

— Я спросил, куда вы ходили?

— В собор, месье ректор, — неожиданно выпалил Эдгар.

— Вот как? И зачем?

— Мы там молились, месье ректор.

— Неужели?

— Мы сочли, месье ректор, что упражнять душу полезнее, чем ублажать бренное тело, — произнес Жан. — И потому, воспользовавшись кратким перерывом, отправились в великолепный собор воздать хвалу Богу.

Темпет хмуро сжал набалдашник трости, расстроенный, что не может найти причину воспользоваться ею как дубиной. Проворчав что-то, он зашагал прочь.

Удивительно, как Эдгару до конца дня удалось избежать хлыста. Он едва осознавал, что происходит в аудитории. Отчаянно хотелось раскрыть книгу и выяснить, действительно ли снег имеет вкус грушевого варенья.

К вечеру снегопад прекратился. Когда школяры после последней службы в часовне направлялись в свои опочивальни, заснеженный двор при ярком лунном свете казался сокровищницей с миллионами рассыпанных бриллиантов.

В комнате Эдгар сразу извлек из сундучка книгу.

— Ищи дату, — поторопил Жан. — Двадцать первое февраля.

— Чего ты такой взволнованный, Жан? — удивился Эдгар. — Ты же ничему этому не веришь.

— Да, — кивнул Кальвин. — Но мне хочется убедиться, что это бред, и спокойно предаться своим занятиям.

— Посмотрим.

Эдгар сел на кровать и принялся быстро листать страницы. Вот и первая запись за двадцать первое февраля. Заложив пальцем место, он пролистал до начала записей за двадцать второе и прошептал:

— Силы небесные, столько имен за один день.

— Действуй по порядку, друг мой, — посоветовал Жан. — Начни с первой записи и читай до последней. Не теряй зря время.

Минут через десять Эдгар сдался.

— Больше не могу, в глазах все расплывается. Может, ты закончишь, Жан?

Они поменялись местами. Жан медленно водил пальцем по строчкам. Перевернул страницу, затем другую, бормоча под нос имена, какие мог произнести. Они были написаны на множестве языков. Вдруг он замер.

— Боже!

— Что, Жан?

— Я едва могу поверить своим глазам. Посмотри сюда, Эдгар. «21 февраля 1537 года, Фермин Дюбуа — Natus».[19]

— Я говорил тебе! Говорил! — воскликнул Эдгар.

А через четверть страницы они увидели строку: «21 февраля 1537, Жак Визе — Mors».[20]

Посмотрев на недавно обретенного друга, Эдгар увидел, что по его щекам текут слезы.

— Эдгар, — проговорил Жан Кальвин, всхлипывая, — это самый счастливый момент в моей жизни. В одно мгновение я с абсолютной ясностью осознал, что Бог все предопределил. Понимаешь, все. И никакими добрыми делами и молитвами нельзя подвигнуть его изменить свои святые намерения. Все установлено. Предопределено. Мы действительно в его руках, Эдгар. Встань на колени рядом, и мы помолимся. Воздадим хвалу его всемогуществу.

Юноши опустились на колени и долго молились, пока Эдгар не привалился к кровати и не засопел. Жан осторожно передвинул его на матрац и накрыл одеялом. Затем с благоговением вернул книгу в сундук, задул свечи и тихо покинул комнату.

23

Примерно час потребовался Изабелле, чтобы записать перевод в блокнот. Почерк у Кальвина был неразборчивый, а старофранцузские языковые конструкции и транскрипция потребовали напряжения лингвистических способностей. Вскоре она подняла голову и спросила Уилла, не хочет ли он немного выпить. Искушение было огромным, но Уилл решительно отверг предложение. Он выпьет, но не сейчас.

Надо послать сообщение Спенсу. Бедный толстяк переживает, как идут дела. Раскрывать все карты Уилл не собирался. За годы работы в бюро он привык скупо информировать начальство о ходе расследования и докладывал подробно, когда дело было раскрыто.

Неловко тыча пальцами по кнопкам мобильника, Уилл напечатал: «Дело продвинулось. С двумя разобрались, два остались. Гарантий нет, но есть надежда. В любом случае теперь мы знаем много больше, чем в начале. Разочарованы вы не будете. Скажите Кеньону, что в этом деле замешан Жан Кальвин! Надеюсь вернуться через пару дней. Пайпер».

Он отправил сообщение и улыбнулся. Эта интеллектуальная игра начала ему нравиться. И вообще — может, подумать о возвращении на службу?


Через пятнадцать минут оперативный центр «зоны-51» передал это сообщение на карманный компьютер Фрэзера. Самолет как раз останавливался на взлетно-посадочной полосе у озера Грум. Ему предстояло провести утреннее совещание с сотрудниками отдела, на котором будет видеосвязь с министром Лестером. Теперь есть что доложить. Фрэзер прочитал сообщение еще раз, переслал его Декорсо и задумался. Черт возьми, кто этот парень, Жан Кальвин? Встрепенувшись, он направил по электронной почте приказ аналитикам просмотреть вбазе данных все, что есть по Жану Кальвину.

Ответ пришел быстро. В виде выдержек из «Википедии». Фрэзер просмотрел их, перед тем как войти в комнату для совещаний глубоко под землей, на уровне хранилища, и тихо простонал. Боже правый! Религиозный деятель XVI века! Что за чушь?


Наконец Изабелла отложила авторучку.

— Итак, коротко о главном. Кальвин родился в 1509 году в деревне Нуайон, откуда в 1520 году отбыл на обучение в Париж. Там он закончил общую подготовку в колледже Марш, а затем изучал теологию в колледже Монегю. Ты уверен, что не хочешь выпить?

Уилл нахмурился.

— Пока нет.

Она налила себе джина.

— В 1528 году он по требованию отца переезжает в Орлеан, где поступает в университет для изучения гражданского права. В те времена, как и сейчас, законник зарабатывал много больше, чем священнослужитель. Именно тогда с Кальвином, убежденным римским католиком и схоластом, происходит великое превращение. Масла в огонь, конечно, подлил Мартин Лютер, несомненно, но Жан слишком уж решительно отвергает католицизм и становится не просто протестантом, последователем Лютера, а основывает новое течение, более радикальное. Имей в виду, что причина переворота в его убеждениях не известна до сих пор никому.

— До сих пор? — удивился Уилл.

— Да. А теперь слушай.

Изабелла взяла блокнот и начала читать:

«Мой дорогой Эдгар!

Как быстро летит время! Уже два года минули с тех пор, как я покинул колледж Монегю и переехал в Орлеан, чтобы обрести профессию законника. Очень скучаю по нашим беседам, нашей дружбе и верю, что оставшееся время в Париже ты проведешь свободным от плети Бедье. Я знаю, ты страстно желаешь вернуться в свой дорогой Кантуэлл-Холл, и молю Бога, чтобы ты сделал это прежде, чем в Монегю вернется чума. Я слышал, что она поразила Темпета, да упокоится его душа с Богом.


Дорогой Эдгар, тебе ведомо, что Бог освободил меня от мрака заблуждений и направил на славный путь проповедника Евангелия. Мой отец, всегда имевший намерение, чтобы я стал священником, теперь от него отказался. Поразмышляв, что ремесло законника прибыльнее, он послал меня учиться праву. Я не перечу его воле, но пока тайно следую по стезе, указанной Божьим провидением. И открыто тебе об этом пишу, поскольку ты был свидетелем моего чудесного превращения. Хотя затем мне потребовалось время, чтобы все это осмыслить.


Твоя удивительная книга душ человеческих, драгоценная жемчужина с острова Вектис, показала мне, что судьбы наши в руках Божьих. В той книге предсказаны не только рождение младенца, сына ткача, и смерть богатого корабельщика, что нам с тобой открылось в тот незабываемый чудный зимний день в Париже, но рождения и кончины всех людей на земле.


Нам открылось, что Бог один выбирает момент нашего рождения и смерти. Человек не способен проникнуть в тайну предопределения, его судьба известна лишь Богу. И так было с момента сотворения света, и так будет до его скончания. Ведь для Бога не существует ни прошлого, ни будущего, а лишь одно настоящее.


Одних грешников Бог избрал к спасению — суть проявление его высшего милосердия, — а других обрек на вечные муки — в чем его высшая справедливость, — и ничто: ни добрые дела, ни подвиги благочестия — не может изменить этого предначертания. И уже тем более не растленные папские индульгенции. В тот день на меня сошло озарение, что Дух Святой воздействует так, что душа человеческая просвещается и обретает способность видеть в Писании божественную книгу, понимать ее сущность. И поскольку к превращению этому причастен ты, я почитаю тебя человеком исключительного благочестия и навсегда остаюсь твоим другом и покорным слугой,

Иоаннис Кальвинус
Орлеан, 1530».
— Ну как?

Изабелла положила блокнот на стол.

— Серьезный документ, — задумчиво проговорил Уилл.

— Да, мистер Пайпер, серьезный.

— И сколько эта вещица стоит?

— Что за привычка все измерять деньгами! Прежде всего письмо имеет огромнейшую научную ценность. В нем один из основоположников протестантизма признается, что его теория предопределения вдохновлена нашей книгой.

— Похоже, пахнет большими деньгами.

— Миллионами! — воскликнула она.

— Так что ремонт дома вам уже обеспечен. Крыша, электропроводка, канализация, сантехника.

— Пожалуй. — Изабелла посмотрела на него. — Ну а теперь ты, надеюсь, выпьешь?

— Джин мне не годится, — проговорил он, словно оправдываясь. — Нет ли тут поблизости скотча?


После ужина Уилл пил практически без остановки. «С двумя разобрались, два остались», — вибрировало в его пьяной голове. То есть надо открыть еще две дверцы, и можно отправляться домой. А то, что он опять взялся пить, не его вина. Попробуй устоять, если рядом такая красивая девушка.

Они снова сидели в большом зале у камина.

— А как насчет пророков? — спросил Уилл.

— Ну их, этих пророков, — отмахнулась Изабелла. — Я устала. — Она коснулась его колена, и он понял, что вчерашнего не избежать.

— Назови хотя бы каких-нибудь пророков. А то я что-то ни одного не помню.

Она наморщила нос.

— Ну Исаия, Иезекииль, Мухаммед.

— Кто-нибудь из них имеет отношение к вашему дому?

— Не знаю, Уилл. Я измотана. Давай начнем завтра с утра.

— Но мне скоро надо возвращаться домой.

— Начнем рано, я обещаю.

Когда они поднялись наверх, Уилл не стал приглашать Изабеллу в свою комнату. Для этого пришлось мобилизовать всю силу воли. Усевшись в массивное кресло у кровати, он неуклюже отбил Нэнси сообщение: «На дверце № 2 была нарисована ветряная мельница. За ней очередное откровение. Сюжет запутывается. На пути к дверце № 3. Знаешь ли ты каких-нибудь пророков? Целую».

Через двадцать минут, когда он уже спал, к нему под одеяло скользнула Изабелла.

— Извини, — пробормотал он. — Но моя жена…

— Все ясно, — успокоила она. — Спи. И я тоже посплю рядом. Хорошо?

— Да.

Изабелла заснула, плотно прижавшись к нему, и ни на сантиметр не отодвинулась до самого утра.


Утро оказалось очень приятным и не по сезону теплым. После завтрака они решили прогуляться, надеясь, что свежий воздух улучшит работу мысли.

Уилл вернулся к себе за свитером. В этот момент позвонила Нэнси.

— Привет! — воскликнул он. — Рано встала?

— Не спалось. Все перечитывала твой сонет.

— Как дела?

— Прекрасно. Хочу тебе помочь, чтобы поскорее вернулся. Сейчас, как я понимаю, проблема в пророке?

— Да. Как ты считаешь, кого имел в виду старина Уилли? Ты ведь его фанатка.

— Вот об этом я и думаю. Шекспир, разумеется, знал всех библейских пророков — Иоиля, Иезекииля, Исаию, Иеремию. Ну и Муххамеда тоже.

— Она их упоминала.

— Кто?

Он осекся.

— Ну, Изабелла, внучка лорда Кантуэлла.

— Ах, Изабелла…

— Да, молодая девушка, студентка, — торопливо проговорил Уилл. — Но никто из них никаким боком не имеет касательства к этому дому.

— А как насчет Нострадамуса?

— Не знаю.

— Шекспир ни в одной из своих пьес прорицателя не упоминал, но в его времена Нострадамус был очень популярен в Европе. Его пророчества были тогда бестселлерами. Рано утром я посмотрела в Интернете.

— Надо подумать, — произнес Уилл. — А как Нострадамус выглядел?

— Бородатый, в широкой одежде. То ли ряса, то ли мантия.

— Да тут на портретах таких полным-полно, — вздохнул он.


С задней стороны дома сад был запущен больше всего. За забором открывался прекрасный вид на лес и окружающие поля. Когда-то дедушка Изабеллы держал садовника с помощником и сам активно участвовал в уходе за садом, но те времена минули безвозвратно. Теперь сюда иногда приглашали кого-нибудь из ближайшей деревни выкосить траву, этим все и ограничивалось.

Они обогнули некогда великолепную клумбу, теперь заросшую сорняками, среди которых кое-где выглядывали белые маргаритки.

— Сегодня нас ждет радость! — вдруг воскликнула Изабелла.

Уилл удивленно посмотрел на нее.

— Видишь, вон там, на крыше часовни, сидят две сороки? Существует примета: когда тебе попадаются где-нибудь сидящие сороки, нужно сосчитать их и вспомнить старый детский стишок. «Одна к печали, две к радости, три — встретишь девочку, четыре — мальчика».

Трава была мокрая, и они промочили ноги, пробираясь к часовне, шпиль которой ярко сиял на солнце. Уилл восхищенно разглядывал диковинное сооружение.

— Потрясающе!

Это была уменьшенная копия собора Парижской Богоматери, причем все выглядело пропорционально. Если настоящий собор вмещал шесть тысяч верующих, то часовня была рассчитана человек на двадцать. Шпиль парижского собора взмывал на высоту семьдесят пять метров, а Кантуэлл-Холла — на тринадцать с небольшим.

— Часовню построил Эдгар, — сообщила Изабелла. — Он был просто одержим.

— Эдгар Кантуэлл из письма Кальвина?

Изабелла кивнула:

— Да. Эдгар начал строительство часовни в память о своем отце почти сразу, как вернулся в Англию после учебы в Париже. Уникальный памятник архитектуры. Мы иногда позволяем туристам его осматривать, хотя в списке достопримечательностей часовня не числится. Люди как-то сами узнают.

Уилл взглянул наверх, заслонившись от солнца.

— И там на башне есть колокол?

— А как же? Бронзовая уменьшенная копия того, в который звонил Квазимодо из «Собора Парижской Богоматери».

Они двинулись дальше к полю. Неожиданно Уилл остановился.

— Что? — спросила Изабелла.

— Нотр-Дам, — проговорил он и повторил, повысив голос: — Нотр-Дам. Чертовски похоже на Нострадамус. Ты полагаешь, что…

— Нострадамус! — воскликнула она. — Это же наш пророк. Нострадамус, так звали Мишеля де Нотрдама. «Высоко парит над именем пророка». Уилл, ты гений.

«Если кто и гений, так это моя жена», — подумал он.

Изабелла схватила его за руку и повела к часовне.

— Туда можно подняться? — спросил он.

— Конечно. В детстве я часто лазила на колокольню.

Изабелла толкнула плечом тяжелую деревянную дверь и ринулась к кафедре, показывая на дверцу в углу. Как в «Алисе в стране чудес».

— Через нее и наверх.

Она юркнула в узкий дверной проход так же легко, как когда-то в детстве, а вот Уиллу с его ростом и комплекцией пришлось непросто. Он снял пиджак, чтобы не порвался, и последовал по шаткой деревянной лестнице на колокольню.

— Не боишься летучих мышей? — усмехнулась Изабелла.

Висящие над их головами летучие мыши с белыми брюшками пошевелились. Несколько взлетели и начали метаться вокруг башни.

— Я их не люблю.

— А я люблю! — воскликнула Изабелла. — Они прелестные существа.

На колокольне Уилл мог стоять только пригнувшись, чтобы не упереться головой в потолок. Оттуда открывался великолепный вид на аккуратно вспаханные поля и деревенскую церковь вдалеке, но он не любовался окрестностями, а внимательно осматривал колокольню, выискивая тайник. Надавливал ладонями на скрепленные известковым раствором каменные блоки, но ни один не подавался. Изабелла ползала на четвереньках, разглядывая покрытые мышиным пометом половицы. Неожиданно она встала и начала царапать одно место каблуком.

— Тут, кажется, что-то вырезано, Уилл.

Он опустился на колени и очистил половицу. Да, там действительно вырезан цветок с пятью лепестками.

— Роза Тюдоров, — объяснила Изабелла. — Как я ее прежде не заметила.

— Потому что они тут нагадили. — Уилл показал на летучих мышей.

Половицу пошевелить не удавалось.

— Я принесу инструменты. — Изабелла скрылась на лестнице, оставив его наедине с летучими тварями.

Вернулась она быстро. Уилл осторожно вбил между половицами тонкую длинную отвертку, приподнял половицу с розой сантиметров на пять, а затем, подложив другую отвертку, резко надавил. Половица скрипнула и оказалась в его руках.

Под ней между полом и досками потолка открылось пространство примерно в тридцать сантиметров глубиной. Уиллу не хотелось засовывать туда руку, но, поморщившись, он это сделал. И сразу нащупал что-то стеклянное.

Ухватившись за край, он извлек на свет старинную бутылку из толстого темно-зеленого стекла.

Она имела форму луковицы с плоским дном и расплющенным горлышком, которое было запечатано воском. Уилл поднял бутылку, но сквозь стекло ничего не было видно. Он встряхнул бутылку. Внутри что-то слабо стукнуло.

— Там что-то есть.

— Давай же, посмотри! — воскликнула Изабелла.

Уилл сел, счистил с горлышка воск и осторожно пропихнул пробку внутрь. После чего поднял бутылку и сильно встряхнул. Ему на колени упали два листка пергамента, свернутые в рулончик. Они выглядели почти свежими, не тронутыми временем.

— Теперь твой выход! — Он протянул листки ей.

Изабелла развернула их дрожащими пальцами и быстро просмотрела. На одном было написано от руки. На другом напечатано типографской краской.

— Еще одно письмо Эдгару Кантуэллу, — прошептала она. — А это титульный лист очень старой и знаменитой книги.

— Какой?

— Пророчества Нострадамуса.

24

1532 год

Париж


За вечерней трапезой в пансионе мадам Пусель Эдгар Кантуэлл вдруг почувствовал недомогание. Уже два дня он ощущал тупую боль в паху, полагая ее причиной перенапряжение мышц. Сейчас, после съеденной за ужином телячьей отбивной с луком-пореем, он ощутил озноб настолько сильный, что это заметил сидевший за столом Ричард Дадли, его приятель, тоже школяр из Англии.

— Тебе нездоровится? — спросил он.

— Знобит что-то, — проговорил Эдгар, вставая из-за стола.

Он успел дойти до гостиной, где его вырвало на кресло мадам непереваренной едой.

Когда через пару часов Эдгара посетил доктор, он лежал в своей спальне наверху весь в поту и бледный. Боль в паху усилилась, стала почти непереносимой. Заболело и под мышками. Кроме того, не проходила тошнота и начался сухой кашель. Доктор отвернул одеяло и нащупал костлявыми пальцами в его паху несколько твердых шишек размером с куриное яйцо. При нажатии Эдгар застонал от боли.

Лекарю все было ясно.

В гостиной к нему приблизился встревоженный Дадли.

— Что с моим другом?

— Вам следует покинуть этот дом, — проговорил доктор, опустив голову. — Всем.

— Почему? — воскликнула хозяйка.

— Это чума.


Учиться Эдгару оставалось всего несколько месяцев. Теперь его было не узнать. Спокойный, уверенный в себе молодой человек благообразного вида. Он закончил Монегю с довольно приличными оценками и после пережитого полагал, что больше в жизни ему уже ничего не страшно. Три года назад он поступил в колледж Сорбонна и был там среди лучших школяров. Осталось сдать выпускные экзамены, и он вернется домой с почетом, имея диплом бакалавра церковного права. Отец станет им гордиться, и все вокруг будут его уважать.

Но ничему этому не суждено случиться. Скоро он умрет, пораженный чумой, в этой зловонной комнате, в маленьком пансионе. Сил у Эдгара оставалось, лишь чтобы глотнуть из кувшина горького чая, который оставил доктор после своего короткого последнего визита. В бредовом сознании Эдгара, постоянно сменяясь, возникали различные образы: рычащий, брызжущий слюной кабан, рыло которого трансформировалось в злое, брюзгливо нахмуренное лицо наставника Бедье, играющего своей плетью; похоронная процессия в черных траурных одеждах; его бесценная книга, раскрытая на записи «Эдгар Кантуэлл, Mors». А вот сейчас вдруг появилось незнакомое лицо. Длинное, подвижное, молодое. Рыжая борода.

— Вы меня слышите, месье Кантуэлл?

Эдгар отчетливо видел шевелящиеся губы.

— Если слышите, сожмите мою руку.

Он почувствовал на своей руке крепкую ладонь и, собравшись с силами, попытался ее сжать.

— Хорошо.

Глаза у этого человека были зеленовато-серые, добрые.

— Недавно в доме одного больного я встретился с вашим лекарем. Он сказал, что осматривал английского школяра. А я, признаться, неравнодушен к англичанам, и к школярам в особенности. Ибо сам не так давно был им. Ученье — тяжкий труд, и будет жаль, если он станет напрасным по причине чумы. Надеюсь, вы со мной согласитесь. Кстати, я слышал, что вы сын барона.

Человек распахнул окно, бормоча что-то под нос насчет дурных испарений. На нем была красная мантия лекаря, но Эдгару он представлялся рыжим ангелом, влетевшим в комнату, чтобы принести надежду.

— Ваш доктор стар и полон предрассудков. При чуме такой человек пользу принести не может. Я сказал ему, что сам позабочусь о вас, месье. Надеюсь, за вознаграждением дело не станет. Если выживете. Если нет, то замолвите за меня словечко на небесах. Теперь же давайте примемся за работу. Прежде всего надо изгнать из этой комнаты болезнь.

Эдгар много раз погружался в небытие и возвращался в сознание. Рыжий ангел был очень разговорчив, и каждый раз, приходя в себя, Эдгар слышал поток разного рода пояснений.

Сопротивляться чуме возможно, убеждал рыжий ангел. Нужна чистота и лекарственные снадобья. Когда нападает чума, с улиц непременно должны быть убраны мертвые тела, которые надлежит омыть свежей водой и быстро похоронить в глубоких могилах. Весь мусор после них надлежит сжечь, дома вымыть смесью уксуса со вскипяченным вином, а постельное белье тщательно выстирать. Ухаживающие за умирающими должны носить маски и кожаные перчатки. «А за себя я не тревожусь, — балагурил он. — Я выжил в чумной эпидемии в Тулузе, она была там средней силы, и потому защищен от заражения впредь».

Чистый, вымытый Эдгар лежал в постели, время от времени разжевывая приятные на вкус облатки, которые ему вкладывал в рот рыжий ангел и давал запить несколькими глотками свежего разбавленного вина. Затем ангел направился к двери, сообщив, что вернется позднее с супом и хлебом. Эдгар наконец нашел в себе силы еле слышно произнести первые слова за несколько дней:

— Как ваше имя, сэр?

— Меня зовут Мишель де Нотрдам, врач и аптекарь. Всегда к вашим услугам, месье.

25

Рыжий доктор оказался верен слову и во второй половине дня вновь появился у постели больного. Накормил его еще облатками вместе с вымоченными в густом овощном супе небольшими кусочками хлеба. Эдгара не покидала горячка, боли не утихали, тело сотрясали приступы кашля, но один вид рыжего ангела успокаивал, отодвигал в сторону отчаяние и безысходность. Хлеб остался в его желудке, и вскоре он, почувствовав тяжесть век, провалился во тьму.

Пробудился Эдгар глубокой ночью. Комнату слабо освещала стоящая на столе свеча. Его рыжий ангел сидел в кресле с затуманенным взором. На столе перед ним стояла медная чаша, наполненная до краев водой. Он пристально смотрел на нее, время от времени взбалтывая воду деревянной палочкой. Его лицо освещало тусклое желтое сияние — свет свечи, отраженный от поверхности воды. Доктор что-то бормотал, даже тихо напевал, и был так поглощен своим занятием, что, казалось, забыл о том, что происходит вокруг. Эдгар мысленно спросил рыжего ангела, чем он занимается, но накатившая истома заставила его вновь погрузиться в сон.


Утром Эдгара разбудил яркий солнечный свет. Из открытого окна веял прохладный ветерок. У постели стояла тарелка с мелко нарезанной соленой треской, ломтик хлеба и бокал легкого эля. Эдгар уже имел силы съесть несколько кусочков, а затем воспользоваться ночным горшком. В доме не раздавалось ни звука. Он позвал. Никто не ответил.

Эдгар лежал, напряженно прислушиваясь. Наконец со стороны лестницы послышались шаги. Рыжий ангел вернулся. Принес еще облатки и зубчики чеснока. Состоянием Эдгара он остался доволен и весело сообщил:

— Я рад, что вы до сих пор живы, месье. Это хороший знак.

Он быстро, не касаясь, осмотрел опухоли в его подмышках и паху. Они были горячими и болели. Затем, не снимая плаща, прибрался в комнате.

— Пожалуйста, доктор, не покидайте меня так скоро, — слабо произнес Эдгар.

— У меня есть еще пациенты, месье.

— Пожалуйста, побудьте немного. Умоляю.

Доктор сел, сложив руки на коленях.

— Ночью я видел, как вы глядели в чашу с водой. Скажите, это мне снилось?

— Может быть.

— Вы лечите меня колдовством?

Доктор рассмеялся.

— Нет. Только с помощью науки. Ваше спасение — чистота и облатки от чумы, состав которых известен лишь мне одному. Я впервые применил их во время лечения чумы в Монпелье. На рассвете надо срезать три сотни роз, растереть лепестки с опилками молодого кипариса, добавить выверенные дозы флорентийского ириса и корня аира. Я держу состав в тайне, но ваш разум сейчас измучен горячкой и вы не в силах запомнить. Надеюсь, в будущем эти облатки сделают меня богатым и знаменитым.

— Вы честолюбивы, — проговорил Эдгар, улыбнувшись впервые за много дней.

— Пожалуй. Ведь меня воспитывал Гассоне, дедушка с материнской стороны. А он был весьма честолюбивым.

Эдгар сделал попытку приподняться.

— Вы сказали, Гассоне?

— Да.

— Необычная фамилия.

— Мой дедушка был иудей. Не надо садиться, опустите голову на подушку. У вас уже на щеках появился румянец. Это хорошо.

— Пожалуйста, расскажите мне о нем.

— Мой дедушка родом из Сан-Реми. Он был знаменитый книжник. И с юного возраста учил меня латыни, ивриту, математике и наукам о небесах.

— Вы астролог?

— Разумеется. До сих пор пользуюсь медной астролябией — ее завещал мне дед. Звезды влияют на все происходящее на Земле. В том числе и на людские хвори. Назовите дату своего рождения, и я вечером составлю ваш анамнез.

— А ваши звезды могут сообщить дату моей смерти?

Нотрдам с интересом посмотрел на него.

— Не могут, месье, но вопрос ваш весьма любопытный. Теперь разжуйте еще три облатки и поспите. Я вернусь после полудня. На рю де-Эколь хворает женщина. Ее состояние еще хуже, чем то, в каком до недавнего времени пребывали вы. Если я к ней не потороплюсь, то скоро придется шить саван.

* * *
Минуло еще два дня. Доктор исправно навещал пациента и давал ему лекарства. Эдгару очень хотелось поговорить, он просил его задержаться подольше, но доктор всегда торопился, ссылаясь на множество пораженных болезнью в округе. Когда вечером Нотрдам стремительно вошел в комнату с облатками и горшком супа, Эдгар лежал лицом к стене и негромко всхлипывал.

— Что у вас за печаль, месье?

— Посмотрите! — воскликнул больной, показывая на свой пах.

Доктор поднял одеяла. Обе паховые полости Эдгара были покрыты кровавым гноем.

— Превосходно! Ваши бубоны наконец прорвались. Вы спасены. Теперь при условии соблюдения чистоты я обещаю вам полное выздоровление. Это знак, которого я ждал.

Нотрдам достал из сумки нож и, разрезав одну из льняных рубах Эдгара на бинты, омыл и перевязал гнойники. Затем накормил больного супом и устало опустился в кресло.

— Вынужден признаться, что измотан.

Закатное солнце окрашивало комнату золотистым сиянием, в котором бородатый доктор в красной мантии выглядел похожим на святого с церковного образа.

— Месье Нотрдам, вы, подобно ангелу небесному, вытащили меня с того света.

— Я удовлетворен своими трудами, месье. Если не случится осложнений, вы встанете на ноги в течение двух недель.

— Я вам заплачу, месье.

Нотрдам улыбнулся.

— Против этого возражать не стану.

— При себе у меня немного денег, но я напишу отцу, расскажу, что вы для меня сделали, и попрошу прислать кошель.

— С удовольствием приму вашу благодарность.

Эдгар прикусил губу. Наступил момент, которого он с нетерпением ждал последние несколько дней.

— Месье Нотрдам, но у меня есть возможность отблагодарить вас и прямо сейчас.

Доктор вскинул брови.

— Каким образом, месье?

— В моем сундучке лежит книга и послание к ней. Я уверен, вы найдете их необычайно интересными.

— Книга?

Нотрдам извлек из сундучка Эдгара массивную книгу и вернулся в кресло. Задержав взгляд на тиснении на корешке: «1527», — он раскрыл ее.

— Любопытно, любопытно. — Нотрдам поднял глаза на Эдгара. — Что вы можете сообщить о ней?

И Эдгар рассказал все. И о том, как давно эта книга находится в библиотеке Кантуэллов, как он был ею очарован с детства, как потом «позаимствовал» книгу и послание настоятеля и, наконец, как вместе со своим другом школяром убедился, что указанные в книге пророчества относительно рождений и смертей верны. Затем он попросил лекаря прочитать письмо.

Нотрдам углубился в чтение, одной рукой нервно теребя свою длинную бороду, а другой переворачивая листы. Вскоре губы его дрогнули, а глаза вскинулись ввысь.

— Гассоне, — прошептал он.

Эдгар знал, какое место в послании Феликса только что прочитал рыжеволосый доктор с зеленоватыми глазами.

«…но я хорошо запомнил еще в молодости случай, когда одна сестра принесла не мальчика, а девочку. Наверное, такое происходило и в прошлом, но при мне никогда. Девочка была пригожая, зеленоглазая, рыжая, тоже молчунья, однако дара писать у нее не было. Имя девочки в моей памяти не сохранилось. В двенадцать лет ее отдали в жены проезжему купцу-иудею Гассоне, торговавшему зерном. Он увез ее с острова, и что потом с ней стало, мне неведомо».

Нотрдам убрал листы в книгу и положил ее на стол. Откинул голову на спинку кресла и тихо проговорил, всхлипывая:

— Лучше отблагодарить меня, месье Кантуэлл, вы не сумели бы. Разве за деньги можно это купить? Вы дали мне возможность понять себя.

— Вы теперь осознали, откуда у вас этот дар?

— Да.

— Значит, чаша мне не приснилась.

Нотрдам потянулся к своей сумке и вытащил помятую медную чашу.

— Мой дед был провидец. Говорят, что и его дед тоже. С помощью чаши он видел будущее и научил этому меня. Мой дар, месье, весьма непрост. Пребывая в надлежащем состоянии, я вижу фрагменты будущего, но не с такой ясностью, как его видели питомцы Феликса. Я не могу точно указать, когда какой младенец родится и когда человек умрет.

— Но вы Гассоне, — произнес Эдгар. — В вас течет кровь таинственных людей с Вектиса.

— Да.

— Прошу вас, посмотрите в мое будущее.

— Сейчас?

— Да, пожалуйста. Вы меня исцелили от чумы. Теперь скажите, что меня ждет впереди.

Нотрдам встал, задернул шторы и налил в чашу воды из кувшина. Зажег свечу и сел перед чашей, накинув на голову капюшон мантии, спрятав под ним лицо. Он опускал голову к чаше все ниже и ниже и водил деревянной палочкой по воде. Прошло несколько минут, и Эдгар услышал тот же самый шепот, похожий на пение, какой слышал в ту ночь, когда метался в горячке. Бормотание стало громче и интенсивнее. Глаз доктора Эдгар не видел, но воображал их неистово мерцающими. Палочка бешено металась по чаше. Плечи Нотрдама затряслись, и он тяжело и часто задышал, словно ему не хватало воздуха. Эдгар смотрел на лекаря теперь уже с беспокойством, жалея, что вынудил его заниматься трудным и опасным делом.

Неожиданно все закончилось. В одно мгновение в комнате стало тихо. Нотрдам откинул капюшон. Внимательно посмотрев на своего пациента, он медленно произнес:

— Эдгар Кантуэлл, вы станете знатным, богатым и уважаемым человеком. И это случится гораздо раньше, чем вы полагаете. Ваш отец погибнет ужасной смертью — виной этому станет его сын, ваш младший брат.

— Когда? Когда это случится?

— Мне неведомо.

— Спасибо вам, месье Нотрдам.

— Нет, это я должен вас благодарить, месье. Вы открыли мне тайну моего происхождения, и теперь я понимаю, что не должен сопротивляться видениям, полагая их демонами, а использовать свой дар на пользу людям. Теперь я знаю свое предназначение.


Эдгар выздоровел, набрал силы. Чума наконец покинула город. Он подготовился к экзаменам и успешно закончил Сорбонну со званием бакалавра. Перед отъездом утром он пришел в собор, чтобы в последний раз восхититься его великолепием. Затем со своим другом Дадли отправился в таверну. Они выпили, посидели, вспомнили прошлое, а вернувшись в пансион, он увидел на столе письмо, оставленное для него хозяйкой. Сев на кровать, Эдгар взломал печать и с ужасом прочитал:

«Дорогой сын!

Превозмогая страдания, с болью сообщаю тебе, что твои отец и брат мертвы и похоронены. Потрясенная трагедией, я умоляю тебя поскорее вернуться и взять на себя управление делами, стать следующим бароном Роксолом. Твой отец и Уильям из-за чего-то поссорились и даже свирепо сцепились. Во время схватки в большом зале отец поскользнулся и упал в камин, где сильно обжег плечо. Вскоре у него началась горячка, и он умер. А Уильям настолько обезумел от горя, что выхватил кинжал и лишил им себя жизни. Сын мой, ты один можешь утешить меня в несчастье. Молю, поспеши ко мне, чтобы я могла прижать тебя к груди.

Твоя мать Элизабет».
Через двадцать три года, поздним вечером, исцеливший от чумы Эдгара Кантуэлла доктор сидел в своем кабинете на верхнем этаже и писал письмо. Он любил это время за полночь, когда на улицах Салон-де-Прованса воцарялась тишина, а жена и шестеро детей мирно спали. В эту пору можно спокойно работать, пока не сморит сон. Спал он тут же, на койке в кабинете.

Мишель Нотрдам уже давно латинизировал свою фамилию на Нострадамус. Это звучало красивее и весомее. Его «Астрологические альманахи» продавались в больших количествах по всей Франции и в соседних странах. Состояние росло. Теперь уже ему не нужно было использовать свой опыт врача и аптекаря. Профессия астролога и прорицателя куда прибыльнее.

Рядом со столом стоял ящик с недавно напечатанными книгами, которые прислал издатель из Лиона. Они скоро появятся в продаже и принесут ему много больше славы и богатства. Мишель Нострадамус взял сверху одну и острым ножом вырезал титульный лист: «Пророчества магистра Мишеля Нострадамуса».

Затем макнул перо в чернильницу и продолжил письмо:

«Дорогой Эдгар!

Французский посол в Англии, месье Фенелон, рассказал мне, что встречался с вами во дворце Уайтхолл и вы имели беседу. Рад был слышать, что в вашей семье все благополучно, у вас чудесная жена, две дочери и процветающее хозяйство. Я посмотрел ваш гороскоп и счастлив сообщить, что скоро Господь вознаградит вас сыном.


Я полагаю вас своим английским кузеном, который занимает в моем сердце особое место. Заветное послание с Вектиса и ваша книга оставили в моей жизни глубокий след и сильно повлияли на устремления. Осознав свое происхождение, я приобрел уверенность, что могу использовать свои пророчества для великой пользы людям. И с тех пор иду по намеченному пути.


Восемнадцать лет назад в Ажене, жестоко страдая, от чумы погибли моя жена и двое дорогих детей. А я при всех моих способностях не сумел их спасти. С трудом оправившись от горя, я вновь женился. У нас родились три сына и три дочери, которые доставляют мне огромную радость. Недавно вышла первая книга моих пророчеств, где я в форме ста четверостиший постарался рассказать о событиях, какие произойдут через много веков. Вместе с письмом я посылаю вам титульный лист книги. Она скоро выйдет в Лондоне, и вы сможете купить ее. Как вы меня просили, я никому не открываю тайну вашей семьи и прошу вас подобным же образом хранить мою. Вы единственный знаете, что я Гассоне и в моих жилах течет кровь странных людей, рожденных на острове Вектис.

Мишель Нострадамус, 1555 год».

26

1581 год

Роксол


К семидесяти двум годам Эдгар Кантуэлл, теперь уже глубокий старик, словно весь посеребрился. Редкие волосы, борода и даже сухое морщинистое лицо тускло светились в темноте. Его терзали боли во многих местах, начиная с зубов и кончая подагрическими ступнями. И потому он постоянно пребывал в мрачном расположении духа, слегка поднимая его вином, а потом засыпая. Сейчас это были его главные удовольствия.

Впрочем, на судьбу ему было грех жаловаться. Дочери, Грейс и Бесс, выросли добродетельными и заботливыми, а их мужья являлись достойными, уважаемыми людьми. Младший сын, тринадцатилетний Ричард, проявлял прилежание в учении и уже был искусен в греческом и латинском. Глядя на белокурую голову мальчика, Эдгар всегда с грустью вспоминал его мать, умершую после родов, когда ребенку исполнилось всего два дня.

Огорчал лишь старший сын, Джон. Девятнадцатилетний бездельник преуспел лишь в пьянстве и распутстве. И насмехался надо всем, перед чем благоговел отец.

Эдгар смутно помнил свою юность. Да, тогда он тоже огорчал отца не совсем благонравным поведением, но его повеления всегда покорно выполнял. И безропотно отправился в ужасный колледж Монегю.

От сына подобного уважительного отношения не дождешься. Он дитя своего времени, с головой, забитой елизаветинскими новшествами. Одевался как денди, слушал фривольную музыку, водил дружбу с театральными актерами и открыто пренебрегал молитвами. Жаль, что наследник он, а не Ричард.

Поместье сейчас процветало. Эдгар жизнь положил на это и не желал, чтобы беспутный пьяница пустил на ветер добытое с таким трудом.

Когда после безвременной кончины отца Эдгар вернулся в 1532 году в Англию, король Генрих тайно женился на Анне Болейн и начал великую тяжбу с Римом относительно развода с Екатериной. В эти суетные дни Эдгар успел в память об отце построить часовню, миниатюрную копию собора Парижской Богоматери, и как дипломированный законник начал заседать в Королевском совете по пограничным спорам.

Он тяжело перенес разрыв короля с Римом, когда в 1534 году парламент принял «Акт о суперматии» и обязал всех подданных клятвенно признать Генриха главой английской церкви.

Эдгар, разумеется, присягнул королю. Причем весьма поспешно, поскольку при дворе было известно о возведенном в Роксоле папском храме. Он полагал себя правоверным католиком, но дружба с Жаном Кальвином и их беседы сделали его в достаточной мере протестантом, чтобы не терзаться муками совести.

Король Генрих давил на Кромвеля,[21] а тот побудил парламент к разрыву с Римом. Так в 1536 году в Англии окончательно утвердилась Реформация.

Эдгар женился на Екатерине Пик, скромной женщине из состоятельной семьи, но она вскоре умерла, родив мертвого ребенка и оставив его бездетным вдовцом. Он погрузился в дела, занимая последовательно посты судьи квартальных сессий, затем особо важных дел и наконец вырос до главного судьи. Когда третьей женой Генриха стала Джейн Сеймур, его положение при дворе укрепилось, поскольку семья Сеймур состояла с Кантуэллами в кровном родстве. Когда в 1547 году на трон взошел ее сын Эдуард, а брат покойной королевы, Эдуард Сеймур, стал регентом, Эдгара избрали в палату лордов и тайный совет.

При короле Эдуарде Реформация пошла быстрее и жестче, чем при его отце. Разрушали последние католические храмы, разбивали витражи, ломали статуи и сжигали церковные облачения. Духовенство освободили от обета безбрачия, крестные ходы запретили, как и почитание священных останков. Каменные алтари заменили деревянными престолами. Друг Эдгара, Кальвин, из далекой Женевы оказывал на английские острова глубокое влияние. Миниатюрный собор в этом смятении выжил лишь потому, что находился на частной земле, а Эдгар являлся влиятельным и осмотрительным сановником.

Когда после смерти брата на трон взошла королева Мария и правила пять коротких лет, маятник качнулся в другую сторону. Мария рьяно пыталась восстановить католическую веру. Теперь на кострах стали гореть протестанты. Эдгар в это время женился на Джулиане родом из Стратфорда-на-Эйвоне, из семьи тайных католиков. Жена была почти на пятнадцать лет моложе и сразу стала приносить детей. Две дочери появились на свет католичками.

Затем маятник качнулся снова. В 1558 году Мария умерла, и на трон взошла ее сестра Елизавета, при которой Англия опять стала протестантской. Эдгару ничего не оставалось, как тоже стать протестантом. Но его жена продолжала тайно служить в часовне мессы и учить дочерей по Библии на латыни. Эдгар был уже в годах, когда у него родился сын Джон, которого жена тайно окрестила по католическому обряду. Пять лет спустя родился Ричард, а Джулиану под горькие слезы супруга прибрал к себе Господь.

Теперь Эдгар редко покидал Кантуэлл-Холл. При дворе он не появлялся два года и полагал, что королева забыла о его существовании. Можно было бы мирно доживать свой век, если бы не непутевый сын.


День стоял жаркий, но Эдгар, сидя у камина в спальне, мерз. Плечи были накрыты пледом, ноги закутаны одеялом, однако Эдгара постоянно знобило, аппетит отсутствовал. Наверное, от снадобий, которыми его потчевал от подагры местный аптекарь-олух. Вот если бы в Англию собрался приехать целитель Нострадамус, он бы избавил своего давнего пациента от всех хворей!

Снизу из сада доносились взрывы смеха. Эдгар поморщился, как от зубной боли, и допил вино из бокала. Жаль, что в книге с Вектиса нет записи о нем. Славно было бы узнать, сколько еще осталось мучиться.

Его захмелевший сын Джон пребывал в отличном настроении, развлекаясь в саду стрельбой из лука. Вокруг все было чудесным — ласковое солнце, густая зеленая трава с ярко пламенеющими цветами, веселые птички на деревьях. Вот только стрелы летели мимо и мимо. Каждый раз, когда он промахивался, его друг взрывался хохотом.

— Чего ты ржешь, Уилл, каналья, — проворчал Джон. — У тебя тоже получается не лучше.

Несмотря на молодость, Джон имел внушительную комплекцию и больше походил на простолюдина, чем на аристократа. По нынешней моде он был чисто выбрит, хотя борода сделала бы его лицо благообразнее. Наследник рода Кантуэллов был далеко не красавец: крючковатый нос, водянистые глаза, мясистые щеки, губы, надутые в вечной недоброй гримасе. Два бесславных года он провел в Оксфорде, откуда его изгнали за смутьянство. Девицы в местном борделе молились, чтобы их не выбрал этот грубый болван.

Его семнадцатилетний приятель был человеком иным. Жилистый, гибкий, подвижный. Умное лицо с зачатками усов и козлиной бородки. Спадающие на воротник длинные черные волосы приятно оттеняли гладкую белую кожу, а озорные голубые глаза и неизменная улыбка на губах делали его необыкновенно обаятельным. Речь юноши была отчетлива и точна, а осанка заставляла людей воспринимать его со всей серьезностью.

С Джоном Кантуэллом он водил дружбу с детства. Оба учились в Королевской школе в Стратфорде, и хотя Уилл бесспорно превосходил Джона в знаниях, послать сына в университет его отец, торговец, средств не имел. После изгнания из Оксфорда Джон вернулся домой и возобновил дружбу с Уиллом.

Уилл глотнул из бурдюка эля и выхватил у товарища лук:

— Разумеется, сэр, у меня получится лучше.

Он аккуратно натянул тетиву, прицелился и выпустил стрелу. Она попала точно в цель.

— Ну шельмец ты, Шекспир, — простонал Джон.

Уилл заулыбался и, отложив лук, глотнул эля.

— Пойдем в дом, — предложил Джон. — Там прохладнее. Посидим в библиотеке, твоем любимом месте.

Уилл действительно любил библиотеку Кантуэллов. Там он ощущал себя ребенком, попавшим в кладовую со сладкими пирожками. Его самой любимой книгой были «Жизнеописания» Плутарха. Обычно он брал ее с полки и усаживался в большом кресле у окна.

Джон кликнул слугу принести еще эля и плюхнулся на диван.

— Твой отец сюда когда-нибудь заходит? — спросил Уилл.

— Сейчас очень редко. И то, чтобы подержать на коленях книгу, поласкать ее, как старого пса.

Речь шла о фолианте, стоящем на почетном месте на первой полке, на корешке которого была вытиснена дата: «1527».

Уилл рассмеялся, а затем заговорил будто на сцене театра:

— Магическая книга Кантуэлл-Холла, скажи мне, когда придет ко мне мой смертный час?

— Сегодня, — прорычал с дивана Джон, — если не закроешь свой рот.

— И как это случится, мошенник?

Джон глотнул эля.

— Сейчас мы рассудим, кто из нас мошенник.

— Давай испытаем друг друга! — со смехом воскликнул Уилл.

Они принялись ходить кругами друг против друга. Уилл попробовал сделать приятелю подсечку, но тот потянулся за первой книгой, какая подвернулась под руку, и обрушил ее на голову Уилла.

— Ой! — Уилл потер затылок и, подняв книгу, произнес: — О боги! Ты порвал «Греческие трагедии» и навлек на себя гнев Софокла.

— Да, ты испортил отцовскую книгу.

Приятели обернулись. В дверях стоял юный Ричард, его губы дрожали от ярости. Младший отпрыск поддерживал отца всегда и во всем.

— Убирайся, щенок! — рявкнул Джон.

— Не уйду. Пойди и признайся отцу, что ты сделал.

— Убирайся, я сказал, или мне придется признаваться совсем в другом.

— Не уйду, — упрямо повторил мальчик.

— Тогда я тебя заставлю.

Джон ринулся к двери. Ричард побежал, но недостаточно проворно, и был настигнут в большом зале прежде, чем успел скользнуть под банкетный стол.

Джон грубо положил брата на спину и оседлал, но Ричард не сдался, а, изловчившись, плюнул ему в лицо. Разъяренный Джон залепил брату пощечину и краем перстня расцарапал щеку. Пошла кровь, и он отпустил Ричарда, бормоча под нос ругательства.

Через несколько минут в библиотеку, волоча ногу, вошел Эдгар Кантуэлл в накинутом на плечи теплом плаще.

— Как ты смел поранить мальчика!

— Он сам поранился, случайно, — пробурчал Джон. — Шекспир может подтвердить.

— При чем тут Шекспир? О нем пусть тревожится его отец. А моя забота — ты, негодяй.

— Полно, отец, — примирительно промолвил Джон. — Не надо гневаться. Давай лучше садись и отведай вина.

— Замолчи! — крикнул старик. Его лицо побагровело. — Ты, верно, запамятовал, что я законник. Один из лучших в Англии. Так что не надейся на право первородства. Существует прецедент, когда наследником объявляли младшего сына, и я им воспользуюсь. Высокий суд меня поддержит. А ты продолжай беситься дальше.

Трясясь от гнева, Эдгар вышел. Молодые люди долго молчали. Наконец Джон произнес с деланой веселостью:

— Не возражаешь, если я прикажу слуге принести из подвала бутылку медовухи?

* * *
Двое друзей просидели в библиотеке до поздней ночи. Они успели напиться, поспать, протрезветь и снова напиться. Ужин на подносе им принес слуга.

Уилл брал с полок то одну книгу, то другую. Листал, просматривал. А Джон мрачно смотрел в пространство. Затем задал вопрос, над которым размышлял весь день:

— А какой прок в учении, книгах, работе? В любом случае это все скоро станет моим. Буду бароном, состоятельным землевладельцем.

— А если твой отец выполнит угрозу и лишит тебя наследства? — усмехнулся Уилл. — Станет ли твой строптивый брат заботиться о том, чтобы твой кубок и кошель всегда были полны?

— Отец только грозится, ничего более.

— На твоем месте я бы не был столь уверенным.

Джонвздохнул.

— Я не такой, как ты, Уилл. И передо мной нет возвышенных целей.

— Их еще надо достигнуть.

— Ты достигнешь. Станешь знаменитым актером, сочинишь великие пьесы. Весь Лондон будет у твоих ног.

— Любишь ты фантазировать, — отмахнулся Уилл.

Джон откупорил бутылку медовухи.

— А ведь у меня перед моим самодовольным занудой братцем пока есть преимущество.

— Какое, кроме комплекции?

— Книга, — прошептал Джон. — Мне известна ее тайна. А он не узнает, пока не повзрослеет.

— Ну и что?

— Я открыл эту тайну тебе как другу, и ты поклялся хранить ее. — Джон снял с полки книгу Вектиса и, понизив голос, произнес заговорщицким тоном: — Насчет книги у меня кое-какие соображения.

Уилл вопросительно поднял брови.

— Ты читал послание старого монаха Феликса. Помнишь, он сомневается, что библиотека погибла? А если она до сих пор где-то спрятана? Вдруг удастся найти ее и завладеть всеми книгами? Что мне тогда этот жалкий Роксол, когда я буду иметь ключи от будущего? Да я стану богаче любого лорда и важнее, чем друг отца, старик Нострадамус.

Уилл выслушал друга и пожал плечами.

— И что ты намерен делать? Поехать туда?

— Да. Давай вместе!

— Ты спятил? Мне не до приключений, я скоро женюсь. И если куда соберусь, то не дальше Лондона. Кроме того, я считаю послание настоятеля плодом фантазии. Надо отдать ему должное: он выдумал неплохую историю, но рыжеволосые зеленоглазые монахи — это слишком.

— А я верю посланию! — воскликнул Джон. — И отправлюсь туда один.

— Желаю удачи.

— Послушай, Уилл, я не хочу посвящать брата в тайну. Давай спрячем послание Феликса, письма Кальвина и Нострадамуса. Без них книга бесполезна. Даже если отец расскажет брату о ее происхождении, основы для веры не будет.

— Куда ты хочешь их спрятать?

Джон пожал плечами:

— Не знаю. Где-нибудь в доме. Места много.

Глаза Уилла заблестели, он выпрямился.

— Давай обратим это в игру?

— Какую?

— Значит, так: спрячем, но оставим послание, где будут намеки, как искать клад. Я напишу стихотворение-головоломку, которое мы тоже спрячем. Согласен?

Джон рассмеялся и налил себе и другу медовухи.

— Ты не перестаешь меня изумлять, Шекспир. Давай же начнем твою игру.

Веселясь, как мальчишки, они принялись носиться по дому, выискивая потаенные места, но старались не шуметь, чтобы не разбудить слуг.

Когда план был составлен, Уилл попросил лист пергамента и начал писать. А Джон достал из деревянного ларца, который отец хранил среди книг на верхней полке, заветные письма. Вскоре Уилл поднялся из-за стола и помахал листком, чтобы высохли чернила. Затем дал прочитать Джону.

— Я доволен результатом своих усилий. Форма сонета для нашей цели мне показалась самой удобной.

Джон прочитал стихотворение и восхищенно воскликнул:

— Лучше придумать невозможно! Умно, очень умно.

— Благодарю, друг. Боюсь только, что, кроме тебя, мой опус вряд ли кто-нибудь оценит.

Джон хлопнул его по плечу.

— Ладно, давай прятать наши сокровища.

Они вернулись в большой зал и зажгли свечи. Послание Феликса нашло пристанище внутри одного из подсвечников, украшающих банкетный стол. Там поместились несколько листов пергамента, свернутых в рулончик. Уилл настоял, чтобы разделить послание, поскольку в его конце содержалось важное откровение. Джон собрал подсвечник и поставил на место.

Создание тайника для письма Кальвина потребовало больше времени и усилий. Джон сбегал в амбар за деревянным молотком, долотом, буравом и цементом, а потом они целый час возились с каминными облицовочными плитками. Сначала снимали, потом ставили обратно. Наконец работа завершилась, и они решили отметить это событие. Отправились в кладовую, взяли хлеба, холодной баранины и бутылку из зеленого стекла в форме луковицы.

В середине ночи, подкрепившись, они пошли на колокольню прятать письмо Нострадамуса и титульный лист из его «Книги пророчеств». Тоже долго возились, поскольку половицы держались крепко. Хорошее применение нашлось и для опустошенной бутылки, куда удобно поместились свернутые листки. Уилл своим охотничьим ножом вырезал на половице небольшую розу.

Теперь надо было успеть спрятать окончание послания Феликса до рассвета. В дом они вернулись, когда небо уже окрасили первые лучи солнца. Перепачканные в земле, усталые, друзья быстро удалились в библиотеку.

Джон с ликованием принял предложение Уилла, где спрятать сонет. Тот изготовил из листа пергамента форзац, затем они направились в кухню, где искушенный в этом деле Уилл из хлебопекарной муки и воды приготовил отличный белый клейстер. И книга Вектиса приобрела прежний вид, но теперь уже со спрятанным под задним форзацем сонетом Шекспира.

Когда Джон поставил книгу на полку, в библиотеке начало светлеть. В доме послышались голоса. Довольные проведенным временем, друзья устало опустились в кресла. Немного посидели, отдышались и заклевали носами.

— Наверное, мы зря старались, — сказал Уилл. — Со временем ты сам достанешь эти письма. Они тебе наверняка понадобятся.

— Вероятно, — проговорил Джон, сонно улыбаясь. — Но забава получилась на славу.

— Когда-нибудь я напишу об этом пьесу, — пробормотал Уилл, закрывая глаза. Его друг уже похрапывал. — И назову ее «Много шума из ничего».

27

Только осенью Джон Кантуэлл наконец отправился на поиски, какие замыслил в ту ночь. Но тогда, в отцовской библиотеке, путешествие казалось ему легким и увлекательным. Другое дело теперь, когда пересекающий Солент морской паром качался на свирепых волнах. С материка в сторону острова Уайт дул сильный ветер, и капитан согласился на рейс лишь за несколько дополнительных шиллингов. Непривычный к морским плаваниям, Джон почти все короткое путешествие провел, перегнувшись через борт. Сойдя на берег на пристани городка Каус, он сразу направился в самую простую таверну, какую смог найти, чтобы выпить и поговорить со стариками, а также нанять крепких местных парней.

О ночлеге Джон Кантуэлл заботиться не стал, поскольку ночью намеревался трудиться. Поглотив за вечер несчетное количество кружек эля и большую миску дешевого тушеного мяса, он дождался прихода нанятых им троих дюжих местных жителей с кирками, лопатами, мотками веревки и масляными факелами, и в полночь они покинули таверну.

Ночь выдалась холодная, и Джон изрядно продрог, несмотря на плащ с меховым воротником и натянутую на уши шляпу. Старожилы в таверне поначалу были неразговорчивы. Развязать языки ему удалось с помощью монет и выпивки. От Вектисского монастыря остался лишь остов. Его давно разрушили приспешники Кромвеля, как и почти все католические церкви, а затем разграбили жители городка и окрестных деревень, которым даровали право использовать камни для строительных работ. До сего дня осталась горстка несгибаемых бенедиктинцев, упорно не желающих покидать руины.

Ни о какой тайной библиотеке старики не ведали и лишь качали головами, посмеиваясь над вопросами явившегося с материка богача. Когда же он прибавил несколько монет, один седой рыбак вспомнил, что мальчиком гулял с дедом среди руин и, резвясь, натолкнулся в траве на большой квадратный участок с сильно просевшей землей. Дед велел ему вернуться и огрел посохом, предупредив, чтобы внук держался от этого места подальше. Здесь бродят призраки монахов в черных рясах с капюшонами.

Рассказ рыбака заинтересовал Джона, и он решил начать поиски с данного места. Сюда они сейчас и направлялись.

Дорожка вывела их в поле, откуда при свете луны стали видны руины Вектисского собора. По ним можно было судить, каким величественным некогда было сооружение. Вблизи руин находились строения, некоторые вполне пригодные для жилья. В них жили, из труб тянулись струйки дыма. Обойдя жилища, группа направилась в сторону моря.

По мере приближения к участку с просевшей землей работники забеспокоились. Оказывается, все в округе знали об этом месте и считали его гиблым. Джон с поднятым факелом осмотрел местность. Во мраке трудно было рассмотреть границы заросшего высокой травой участка. Пожав плечами, он выбрал место наугад и приказал копать. Работники не двигались, и Джону снова пришлось раскошелиться. Но когда они принялись за работу, то стали копать с остервенением. Благо что почва была мягкая. Часа через два они отрыли глубокую яму приличных размеров. Джон наблюдал, сидя на корточках. Когда появились комья обугленного дерева и пепла, он вскочил и возбужденно воскликнул:

— Правильно, тут был пожар!

Работники продолжили копать, и вскоре их лопаты ударили о камни. Джон быстро спустился, расчистил ногой плоский камень. Обнаружилось, что большими плоскими камнями выложено все пространство. Неохотно повинуясь приказу Джона, сельчане через полчаса вытащили несколько камней.

Джон встал на четвереньки. Вгляделся. Камни удерживались большой бревенчатой рамой, под которой зияла пустота. Он сыпанул туда горсть земли и лишь через секунду услышал, как она упала на что-то твердое.

— Там внизу помещение, — сдавленно произнес Джон. — Спускайтесь.

Работники сгрудились в дальнем углу котлована, тихо и тревожно переговариваясь. Затем объявили, что спускаться не станут. Страшно.

Джон умолял, сулил деньги, даже пытался угрожать. Все без пользы. Бормоча ругательства, работники вылезли из котлована. Ему с трудом удалось уговорить их продать веревки и факел.

Оставшись на пустыре один, дрожа от возбуждения, Джон привязал веревку к брусу и кинул вниз свободный конец. Следом бросил горящий факел. Теперь он мог рассмотреть внизу каменный пол и обитую стену. Надо было решаться.

Походив несколько минут туда-сюда, он собрался с силами, глубоко вздохнул и, ухватившись за веревку, начал спускаться. По мере погружения воздух становился все более затхлым. Джон медленно двигался, не отрывая взгляда от мерцающего факела внизу. Когда до пола оставалось метра три, ему показалось, что там метнулась какая-то тень. Забывшись на мгновение, он отпустил веревку и с воплем полетел вниз.

Пол был густо усыпан человеческими костями. Если бы не они, Джон наверняка сломал бы ноги. Он лежал на каменном полу, постанывая, моля Бога о спасении. Болело правое бедро, и ему стало страшно. Он испугался, что не сможет выбраться на поверхность и закончит свое существование среди этих костей, а затем прибавит к ним и свои.

Джон собрал волю в кулак и заставил себя сесть. Проверил руки и ноги. Ими можно было двигать, мешала лишь сильная боль в правом бедре. Он попробовал встать на колени и с огромным трудом поднялся. К счастью, бедро было сильно поцарапано, но не сломано. Джон шагнул вперед, морщась от противного треска костей под сапогами. Благополучно добравшись до факела, он поднял его и осветил помещение.

В склепе были захоронены сотни мертвецов, а возможно, и тысячи. Среди скелетов попадались высохшие мумии с сохранившимися остатками рыжих волос и коричневой одежды. Джон двинулся дальше по сводчатому проходу, который привел его в большой зал, заставленный длинными деревянными столами с низкими скамьями. Осветив один, он увидел глиняную чернильницу. Боже, ведь это скрипторий, описанный в послании настоятеля Феликса! И рыжевато-коричневые пятна на полу. Засохшая кровь.

Его сердце радостно забилось. Значит, в послании все правда. И скрипторий уцелел в пожаре, как надеялся Феликс. Вдруг и библиотека тоже?

Джон медленно шел вдоль столов, касаясь каждого. Их было пятнадцать. А дальше… дальше в стене он увидел обитую железом деревянную дверь. Потянул за ручку, и она с громким скрипом отворилась.

Осветив факелом помещение за дверью, Джон упал на колени и заплакал от радости.

Библиотека. Она действительно существовала. И уцелела.

Джон огляделся. Слева и справа высокие стеллажи с книгами, а между ними узкий проход, уходящий во мрак. И он двинулся по нему, трепеща от благоговения. Наконец ему пришло в голову остановиться и посмотреть хотя бы одну книгу. Она ничем не отличалась от той, что стояла в библиотеке Кантуэллов, кроме года. На этой было вытиснено «1043 год». Он поставил книгу на место и отправился дальше.

Впереди возник еще один сводчатый проход в следующее хранилище. Входя, он услышал негромкое шуршание. Наверное, крысы.

На корешке ближайшей к проходу книги значилось «1457 год». Так-так. Надо искать 1581-й год и дальше. Вот от них будет польза. А потом надо подумать, как драгоценную добычу поднять наверх. Джон был совершенно не готов к успеху, но не сомневался в своей смекалке. Он обязательно найдет способ. Нужно лишь дождаться, когда перестанет бешено колотиться подступившее к горлу сердце.

Чуть дальше на полке стояла книга с датой «1573 год». Очень хорошо. Джон свернул направо и углубился в стеллажи. 1575 год, 1577 год, 1580 год и, наконец, 1581 год. Этот год был вытиснен на корешках примерно дюжины книг.

Перед ним открывалось величайшее могущество на Земле. Только он один, Джон Кантуэлл, будет знать, когда кто родится и умрет. Посмотрим, что теперь скажет отец. С радостью в душе он потянулся взять книгу с полки…

Боли Джон не почувствовал. Обрушившийся на голову камень мгновенно раздробил череп, и он, обмякнув, повалился на пол как тряпичная кукла.

Брат Майкл оглянулся на своего спутника, следовавшего во мраке позади.

— Он мертвый.

— Да простит нас Господь, — отозвался брат Эммануил.

Они опустились на колени и произнесли молитву.

Монахи заметили работников сразу, как те появились около руин монастыря, и незаметно двинулись за ними. Когда оставшийся один джентльмен по веревке спустился вниз, пришлось его остановить.

Брат Майкл не любил, если в монастырь приходили чужие. А теперь он еще больше расстроился, что был вынужден лишить человека жизни.

— Что здесь такое? — спросил он.

Его спутник был старше и знал много больше.

— Старинная священная библиотека братьев, упокоенных с миром в склепе. Зачем ее создали, а затем замуровали, никому не ведомо. И мы не станем гадать, ибо не нашего это ума дело. А разгуливать тут недостойному незваному гостю никак нельзя было позволить. Мы взяли на себя тяжкий грех, нарушили заповедь «Не убий», но Господь нас простит.

— Давай удалимся, — предложил брат Майкл. — Заделаем дыру, навалим земли и ничего никому не скажем. Ты согласен вместе со мной хранить эту тайну, брат?

— Во имя Господа нашего согласен.

Они оставили Джона Кантуэлла лежать там, где его настигла смерть, и отправились обратно. А его тело начало медленно разлагаться.

Кости неудавшегося властелина мира человеческие глаза увидят только через 366 лет.


Минул месяц, потом другой, третий. Каждое утро Эдгар Кантуэлл спрашивал, не слышал ли кто из челяди что-нибудь о его сыне Джоне.

Осень сменилась зимой, зима весной, и старик постепенно смирился с тем, что старший сын неведомыми путями исчез с лица земли. Он покинул Кантуэлл-Холл тайно, и никто не знал о его целях.

Однажды во время молитвы в часовне Эдгару показалось, что он слышит шепот Божий: «Пришла пора открыть младшему сыну Ричарду семейную тайну книги с Вектиса». Возвратившись в дом, он велел слугам сопроводить его в библиотеку. Когда барона усадили в кресло, он велел достать с верхней полки запрятанный там ларец. Слуга взобрался на стремянку, снял ларец и передал вниз другому слуге. А тот поставил его на колени хозяину.

Старик не открывал ларец очень давно и предвкушал удовольствие перечитать заветные письма, с которыми связано столько воспоминаний. Послание настоятеля Феликса, открывшее истину ему и его другу Жану Кальвину, который в своем письме признается в этом. В ларце лежало и письмо Нострадамуса — целителя, спасшего Эдгара от неминуемой смерти. Благодаря посланию Феликса великий прорицатель постиг истоки своего дара.

Эдгар медленно открыл крышку. Ларец был пуст. Он охнул и хотел сказать что-то слуге, но скрючился, сраженный непереносимой болью в груди.

Высохшее тело барона Эдгара Кантуэлла сползло с кресла на пол, и слуги побежали звать его детей. Первым явился юный Ричард, теперь наследник, которому было суждено так и остаться в неведении относительно тайны книги с острова Вектис. Она умерла вместе с его отцом.

28

Уилл и Изабелла смотрели на письмо Нострадамуса, лежащее перед ними на столе. Открытия двух последних дней трудно было переоценить.

— Подумать только, — произнесла Изабелла, — оказывается, наша книга повлияла на таких великих людей. Когда все закончится, я обязательно куплю труды Нострадамуса и внимательно прочитаю.

— Вероятно, именно ваша книга сделала Кальвина и Нострадамуса великими, — заметил Уилл, потягивая кофе. — Неизвестно, какой след в истории они оставили бы, не будь ее.

— Может, она сделает великими и нас.

— Опять ты за свое, — рассмеялся Уилл. — Учти, став знаменитой, ты долго не проживешь.

— Надо найти последний тайник, — напомнила она, на обращая внимания на его слова. — Хотя я сомневаюсь, что там окажется нечто более ценное, чем в первых трех.

Уиллу хотелось позвонить Нэнси, поблагодарить за вклад в общее дело, но она была на работе.

— Как подобраться к этому сыну-грешнику? — воскликнул он. — И вообще кто он такой?

— Понятия не имею, — ответила Изабелла и, услышав, что лорд Кантуэлл зовет ее из большого зала, громко крикнула: — Дедушка, мы в библиотеке!

Через минуту появился лорд Кантуэлл с газетой под мышкой.

— Здравствуйте, мистер Пайпер. Рад, что вы еще здесь.

— Добрый день, сэр. Надеюсь, сегодня я у вас последний день.

— Моя внучка была недостаточно любезна?

— Нет, сэр. Она необыкновенно любезна. Просто мне нужно возвращаться домой.

— Дедушка, ты не можешь припомнить, кто из Кантуэллов был большим грешником? — спросила Изабелла.

— Кроме меня? Надо подумать. Ну например, мой дед, который потерял солидную часть семейного состояния, бездарно играя на бирже. Если глупость грех, то он, несомненно, большой грешник.

— А если заглянуть поглубже в прошлое, например в XVI век?

— Можно вспомнить Эдгара Кантуэлла. Он несколько раз превращался из католика в протестанта и наоборот. Правда, этим ему удалось избежать Тауэра и спасти голову.

— Нет, ты найди какой-нибудь грех пострашнее.

— Хм… Был у Эдгара Кантуэлла брат Уильям. Где-то висит его небольшой портрет. Юноша случайно убил отца, Томаса Кантуэлла. В большом зале на южной стене есть его большой портрет. Где он верхом…

— Я знаю этот портрет, — нетерпеливо прервала дедушку Изабелла. — А что потом стало с Уильямом?

— Он сделал с собой это. — Лорд Кантуэлл выразительно провел ребром ладони по горлу. — Во всяком случае, таково семейное предание.

— Когда это случилось? В каком году?

— Ну я, конечно, не помню, но можно посмотреть дату на его надгробии.

Уилл и Изабелла переглянулись.

— Он похоронен на семейном кладбище? — спросила она.

— Да.

— У вас есть семейное кладбище? — удивился Уилл.

— Пошли! — крикнула Изабелла, направляясь к двери.

Лорд Кантуэлл покачал головой и, усевшись в кресло, принялся читать газету.


Кладбище Кантуэллов находилось на лесной просеке в дальнем конце усадьбы. Старик лорд посещал могилу жены редко — это причиняло ему страдания. Изабелла иногда заходила ясным летним утром, когда место не казалось столь мрачным. На кладбище никто не бывал уже несколько недель, и оно заросло высокой травой. Большинство надгробий покрывали осенние вьюны.

Могил на участке, небольшом для деревенского кладбища и огромном для семейного, было свыше восьмидесяти. Причем последнее прибежище здесь нашли не все Кантуэллы — многие пали на полях сражений и там же их похоронили.

По дороге Изабелла рассказала Уиллу, как трудно было убедить местный совет дать разрешение дедушке похоронить здесь жену.

— Это запрещено «Нормами обеспечения здоровья и безопасности»! — раздраженно бросила она. — Значит, с традициями теперь не считаются?

— А мне идея семейного кладбища нравится, — заметил Уилл.

Изабелла улыбнулась.

— Для себя я уже место выбрала. Вон под той старой липой.

— Прекрасное место, — одобрил Уилл. — Но не торопись.

— Это от меня не зависит. Теперь мы знаем, что все предопределено. Ладно, где же наш грешник?

Надгробие Уильяма Кантуэлла оказалось одним из самых маленьких на кладбище и почти полностью заросло. Так что найти его было не просто. На плите значились лишь имя и год: 1527-й.

— Примостился рядом с сыном, совершившим тяжкий грех, — вздохнул Уилл. — Я полагаю, нам понадобится лопата.

Изабелла вернулась из сарая с двумя лопатами, и они принялись за дело.

— Я никогда не копала могилу, — усмехнулась она.

— А я копал. — Действительно, много лет назад ему пришлось этим заниматься, когда он вел дело в Индиане. Рассказывать не хотелось, а Изабелла не настаивала. — Неужели они устроили тайник на самом дне?

Уилл, сняв пиджак, копал, а Изабелла отгребала землю на соседнюю могилу. Работа спорилась, и примерно через час, когда яма показалась им достаточно глубокой, Изабелла спрыгнула вниз. Под ее ногами что-то звякнуло. Она разгребла землю.

— Боже, Уилл. Мы, кажется, нашли.

Это был потускневший медный ларец — довольно большой, примерно двадцать пять на тридцать сантиметров, — под которым виднелась сгнившая крышка гроба.

Изабелла протянула ларец Уиллу. Вблизи он оказался изящным старинным изделием с просматривающейся сквозь зеленую патину великолепной гравировкой и закругленными ножками. Крышка была залеплена твердым красным веществом.

Уилл отковырнул кусочек.

— Это воск.

— Надеюсь, ребята хорошо постарались и вода туда не попала, — произнесла Изабелла.

Они нашли в себе силы сдержать нетерпение и забросать могилу землей. Затем вернулись домой, прошли в кухню, где Изабелла аккуратно счистила ножом воск и с трепетом приподняла крышку, как ребенок, открывающий утром первый рождественский подарок.

Там лежали три пергаментных листа. В пятнах медной зелени, но сухие.

— Уилл, — прошептала Изабелла, — это же последние страницы послания Феликса.

Они сели за кухонный стол. Уилл уговорил ее переводить. И она медленно начала:

«На девятый день января года от Рождения нашего Господа 1297-го пришел конец библиотеке и Ордену Имен. На писцов, их тогда было у нас больше сотни, нашла какая-то напасть. Они все вдруг, единым духом, потеряли свое извечное усердие в писании. Выразить словами, что с ними сталось, писцы не могли, ибо лишены были дара речи. И был прежде знак, до того дня, предвещавший беду: когда один из них неведомо почему согрешил тяжко перед Господом, лишив себя жизни. Он вдруг всадил себе в глаз гусиное перо. Глубоко, до самого мозга.


Призванный в библиотеку в тот горький день, я стал свидетелем зрелища, от которого и по сей день при воспоминании стынет кровь в жилах. Писцы, эти рыжие зеленоглазые старики, мужчины и мальчики, все до одного единым духом жестоко наложили на себя руки, пронзив перьями глаза, подобно тому как сделал это раньше их собрат. На столах перед каждым остался последний написанный лист с одной и той же единственной строкой: „9 февраля, 2027. Finis Dierum“. Их труд был завершен. Им не нужно было больше писать имена. Они достигли конца света.

Мудрый Болдуин, рассудив, порешил библиотеку разрушить, ибо род людской не был готов для откровений, которые она содержит. Я надзирал за погребением убивших себя писцов и был последним из смертных, кто ходил по обширным пространствам библиотеки среди бесконечных полок, заставленных священными книгами. И признаюсь тебе, Господи, это я собственной рукой поджег пучки сена в часовне, откуда был ход в зал писцов. В костер полетели и листы с надписью „Finis Dierum“. Я оставался там около бушующего огня, пока часовня не обрушилась, но не вполне исполнил повеление настоятеля Болдуина и не бросил факел в хранилище. Не могла душа моя принять на себя такой грех, ибо тогда я истово верил, верю и по сей день, что решать это должен лишь один Господь Вседержитель. И потому во мне еще есть надежда, что не вся библиотека внизу сгорела при пожаре. На том месте долгое время тлели угли. И моя душа вместе с ними тлела, когда я думал, что и священные книги внизу обратились в пепел.


И признаюсь тебе, Господи, что тогда в порыве безумия я взял с собой из библиотеки одну книгу. До сего дня не ведаю почему. Молю Тебя, Господи, о прощении за сей грех. Вот она, книга, лежит передо мной. И в нее вложу это послание, где описано то, что было. Если Тебе, Господи, угодно, чтобы я уничтожил и книгу, и послание, я покорно исполню Твою волю. Если Тебе угодно, чтобы я их сохранил, я исполню и это. Так дай мне знак, Господи. И молю Тебя, даруй мне смирения и кротости перенести страдания перед земным концом моим.

Феликс».
На последнем, третьем листе, хрупком и пожелтевшем, другой рукой были торопливо написаны лишь две коротких строки:

«9 февраля, 2027.
Finis Dierum»[22]
* * *
Изабелла заплакала. Вначале еле слышно, затем громче. Ее лицо покраснело. Уилл смотрел на девушку с сочувствием, но думал о своем сыне. В 2027 году Филиппу будет семнадцать. Прекрасная пора, когда жизнь только начинается. Он тяжело вздохнул и погладил ее плечи.

— Зачем всему безоговорочно верить?

— А если это правда?

— Давай подождем, посмотрим.

Она поднялась и приникла к его груди. Они долго стояли, крепко обнявшись, пока Уилл не пробормотал, что ему пора уезжать.

— Уезжать?

— Да. Если я сегодня доберусь до Лондона, то попаду на утренний рейс.

— Пожалуйста, останься еще на одну ночь.

— Не могу. Очень скучаю по своим.

Она вытерла лицо и кивнула.

— Но я еще приеду, — пообещал он. — Как только Спенс изучит бумаги, я уверен, он вернет их семье Кантуэлл. Они твои. И когда-нибудь ты сможешь на их основе написать выдающееся историческое исследование.

— А сонет ты оставишь?

— Конечно. Как договорились. Теперь у вас будет возможность починить крышу.

— Уилл, я эти дни никогда не забуду.

— Я тоже.

— У тебя счастливая жена.

Он покачал головой.

— Я ее не достоин.

Изабелла вызвала такси, а Уилл отправился к себе собирать вещи. Затем послал сообщения. Спенсу: «Миссия завершена. Все 4 открыты. Доставлю завтра. Приготовьтесь изумляться». Нэнси: «Ты гениальная сыщица. Вычислила пророка что надо. Потрясающе. Буду дома завтра. Люблю и скучаю так, что ты даже не поверишь. Больше от тебя не уеду».


В эту ночь в Кантуэлл-Холле вновь стало тихо. Старик мирно спал в своей постели, а внучка в своей ворочалась.

Перед сном Изабелла зашла в гостевую комнату и села на кровать, еще пахнущую Уиллом. Вдохнув запах, она всхлипнула и произнесла:

— Не будь дурой. — Затем утерла глаза и выключила свет.

Декорсо наблюдал из кустов. В гостевой спальне стало темно, вскоре свет зажегся в комнате Изабеллы. Он бросил взгляд на светящийся циферблат часов. Присел на корточки и отстукал сообщение на карманный компьютер Фрэзера:

«В Роксоле закончено. Из опер. центра передали сведения об отеле Пайпера и номере его рейса. Он использовал свою кредитную карту. То есть до сих пор не знает, что мы у него на хвосте. Намерен перехватить его до Хитроу. Жду указаний насчет Кантуэллов».

Фрэзер прочитал сообщение и устало потер виски. В пустыне наверху была середина дня, но в подземелье время суток казалось абстракцией. Он сидел за столом не вставая два дня и не хотел так провести третий. Операция достигла критической стадии. Необходимо принять окончательное решение. В последнем разговоре босс дал ясно понять, что всю ответственность за операцию возлагает на Фрэзера.

— Это входит в круг ваших обязанностей, — прохрипел Лестер по телефону.

Фрэзеру хотелось спросить: «Что, хотите держать свои ручки чистыми?» — но он промолчал.

Что касается Пайпера, то тут все просто.

Декорсо перехватит его в номере отеля в Хитроу, нейтрализует любыми средствами и изымет предметы, который тот нашел в Кантуэлл-Холле. У отеля их встретит группа агентов ЦРУ и доставит на авиабазу США в Майлде-холле, где будет стоять наготове транспортный самолет. Пайпер числится в категории ВД, так что шансов убить эту сволочь у Декорсо нет, но серьезно попортить товар всегда возможно. «Ну и пусть, — подумал Фрэзер. — Главное, лишь бы материалы были в наших руках».

Затем мы обложим Спенса и всех его сообщников и доставим в хранилище недостающий том. Фрэзер представил торжественную церемонию, какую наверняка устроит командир базы, и зевнул.

С Кантуэлл-Холлом сложнее. И Фрэзер поступил как всегда в подобной ситуации: заглянул в базу данных хранилища насчет ДС интересующих его персонажей и кивнул. Ну что ж, против судьбы не попрешь. Декорсо дело сделает чисто. Главное, не взбаламутить англичан. Их спецслужба по-прежнему возмущается по поводу Коттла, и не приведи Господь сунуть палку в это осиное гнездо. Декорсо надо строго предупредить об осторожности. А решение верное. Иначе какая польза нейтрализовывать Пайпера, если дедушка с внучкой разболтают обо всем, что они там нашли.

«Это, наверное, его последняя миссия», — подумал Фрэзер, отстукивая сообщение Декорсо. Мысль о потере сотрудника никакого сожаления в его душе не вызвала.


После того как Изабелла выключила у себя свет, наблюдавший в прибор ночного видения Декорсо подождал полчаса и принялся за работу. В этом деле он был знаток и быстро приготовил свой любимый коктейль. Простой, дешевый и эффективный. Надо в определенных пропорциях смешать керосин, растворитель для краски и горючее для походной кухни. Он тихо подтащил к дому две пятигаллоновые канистры и деловито принялся орошать коктейлем периметр здания. Постройка эпохи Тюдоров вспыхнет быстро, но ему нравилось, когда пожар сразу охватывал объект кольцом.

Закончив возиться с последней стеной у сада, Декорсо с помощью специальной присоски и алмазного резца аккуратно извлек оконное стекло во французской комнате, прямо под спальней Изабеллы, и вылил туда из канистры оставшуюся жидкость, примерно два галлона. А затем с безразличием заканчивающего смену заводского рабочего чиркнул спичкой и бросил ее следом.


Изабелле снился сон.

Она лежит на дне могилы Уильяма Кантуэлла. Не одна. Сверху на нее взгромоздился Уилл. Они занимаются любовью. Крышка гроба под их тяжестью скрипит и потрескивает. Она в смятении. Ее огорчает несообразность обстановки. Как можно получать удовольствие среди такого ужаса? Затем она глядит через плечо Уилла на окрашенное закатным оранжевым солнцем небо, видит липу, мягко шуршащую зелеными листьями, и успокаивается. Все прекрасно.

Когда Изабелла вдохнула дым, первый этаж Кантуэлл-Холла уже превратился в бушующее адское пекло. Изящные панели, гобелены, ковры, комнаты со старинной мебелью — все горело, как щепки в паровозной топке. В большом зале, шипя и пузырясь, одна за другой с горящих стен падали писанные маслом картины предков Эдгара Кантуэлла и его наследников.

Престарелый лорд Кантуэлл в своей спальне задохнулся от дыма прежде, чем там появилось пламя. А оно, гуляя по мебели, быстро добралось до ночного столика.

Лист пергамента с сонетом, написанным рукой Шекспира, который перед сном читал старик, свернулся в горячий желтый шарик и исчез.

29

Декорсо остановил автомобиль в аэропорту Хитроу на стоянке компании «Хертц». Было три часа ночи, он устал и мечтал добраться до отеля, смыть с тела запах горючего и поспать несколько часов перед встречей с Пайпером.

В отеле за стойкой ночной портье зарегистрировал его и начал выписывать счет. Затем он неожиданно оживился и начал поглядывать на монитор.

— Что-то не так? — спросил Декорсо.

— Зависает почему-то. Надо проверить сервер. Я отлучусь на минутку.

Портье исчез за дверью, ведущей во внутренние помещения, а Декорсо развернул к себе монитор. Экран был пустой. Он пожал плечами и раздраженно забарабанил пальцами по стойке, переминаясь с ноги на ногу.

Скорость, с какой прибыла полиция, его впечатлила с чисто профессиональной точки зрения. Отель окружили машины, мерцающие синими проблесковыми маячками. Из них выскочили ладные крепкие мужчины. Декорсо знал, что обычные британские копы не вооружены, но у этих имелось оружие нападения. Наверное, группа антитеррора из аэропорта. Намерения у полицейских были серьезные, потому что они сразу приказали Декорсо лечь на пол. Бормоча ругательства, он подчинился.

Декорсо увидел старшего группы, когда на него надели наручники и подняли. Это действительно оказалось спецподразделение под командой младшего инспектора.

— В чем дело? — с нажимом спросил Декорсо.

— Вы посещали Роксол в графстве Уорикшир, сэр?

— Впервые слышу об этом месте.

— Довольно забавно, потому что в отделении полиции Роксола лежит заявление от местного жителя, в котором он обращает внимание на автомобиль, подозрительно долго стоявший на проселочной дороге. Речь идет о вашем автомобиле, сэр.

— Я не стану это комментировать.

— А несколько часов назад в Роксоле сгорело поместье лорда Кантуэлла. Есть человеческие жертвы. Номерной знак вашего «форда-мондео» соответствует указанному в заявлении. К тому же, — младший инспектор принюхался, — от вас, кажется, пахнет керосином, сэр.

Декорсо усмехнулся:

— Я отвечу только одно.

— И что же, сэр?

— У меня дипломатическая неприкосновенность.


Уилл проснулся рано, разумеется, не ведая о пожаре и его последствиях. Позавтракав в ресторане отеля, он спокойно сел в автобус до терминала № 5, поднялся на борт самолета «Бритиш эйрлайнс», следующего в аэропорт Кеннеди, и большую часть пути через Атлантику проспал в салоне первого класса.

В Нью-Йорке Уилл быстро прошел таможню. До полудня еще оставалось время. Он шагнул в зал прибытия и вытащил мобильник. Затем убрал, решив сделать Нэнси сюрприз и заявиться к ней на работу.


Фрэзер прослушал в оперативном центре «зоны-51» местные новости из Англии и получил подтверждение, что первая часть миссии Декорсо прошла успешно. Величественный старинный особняк на родине Шекспира, Кантуэлл-Холл, превратился в кучу дымящихся обломков. Но где, черт возьми, Декорсо? С ним пытались связаться и по телефону, и по электронной почте. Везде абонент был недоступен.

На телефонном пульте Фрэзера зажглась лампочка. Он поднял трубку в надежде, что звонит его человек, но это оказался адъютант министра. Он вежливо сообщил, что на линии адмирал Лестер. Фрэзер раздраженно стукнул кулаком по столу. Этого еще не хватало.

— Фрэзер! — прорычал Лестер. — Что за новости?

Фрэзер обомлел. Ничего себе начало разговора.

— Не понял, сэр?

— Мне только что звонили из Госдепартамента. Наше посольство в Лондоне сообщило, что один из ваших парней попал за решетку и ссылается на дипломатическую неприкосновенность.


Уилл вышел из здания аэровокзала. Посмотрел на блеклое небо, поежился под моросящим дождем и направился к стоянке такси. Сзади раздался гудок клаксона. Уилл обернулся и нахмурился, увидев приближающийся фургон Спенса. Он, конечно, собирался встретиться с ними, но не сейчас. Прежде ему хотелось увидеть жену и поцеловать в пухлую щечку Филиппа. Дверь фургона отворилась, и Уилл встретился взглядом со Спенсом. Странно, но глаза у толстого бородача были невеселые. Он нетерпеливо махнул рукой и отвернулся. Нависший над ним сзади Кеньон нервно произнес:

— Мы тут давно кружим. Слава Богу, вы прилетели и мы вас встретили.

Как только Уилл сел, Спенс нажал на педаль газа.

— Почему вы не позвонили мне на мобильный? — спросил Уилл.

— Потому что нельзя, — ответил Спенс. Его лицо было серым. — Они сожгли дом. Эта новость сейчас в Англии идет под номером один.

Уилл качнулся, будто его сильно ударили по голове.

— Что, вместе с девушкой и стариком лордом?

— Извините, Уилл, — вздохнул Кеньон, — у нас мало времени.

Сдерживая наворачивающиеся слезы, он зло буркнул:

— Отвезите меня к управлению ФБР. Я должен встретиться с женой.

— Вначале расскажите о поездке! — настойчиво потребовал Спенс.

— Я буду рассказывать по дороге. А потом мы расстанемся. Надеюсь, навсегда.


Фрэзер бежал по коридорам подземелья так быстро, что двое его людей едва поспевали за ним. Они поднялись в лифте на цокольный этаж, вскочили в ожидающий джип, который домчал их до взлетно-посадочной полосы. Там уже стоял самолет. Фрэзер приказал пилоту немедленно взлетать. Тот поинтересовался пунктом назначения.

— Нью-Йорк! — рявкнул Фрэзер. — Не знаю, сколько это обычно занимает времени, но мы должны прибыть туда как можно скорее.


Уилл изложил события нескольких дней конспективно, в стиле военного рапорта. Чудо открытия, опьянение охотой, трепет прикосновения к тайне — все это смыла чудовищная новость.

«Неужели я стал причиной их смерти? Не надо было совать туда нос. — Этот вопрос постоянно вспыхивал в его голове. — И да и нет, — отвечал он себе с горечью. — Какой-то чертов монах с рыжими волосами написал когда-то, сотни лет назад, на куске пергамента их имена. А рядом поставил — Mors. И все. Значит, вчера был их день, назначенный судьбой. И ничто не могло изменить его».

Черт возьми, так недолго сойти с ума!

Уилл закончил отчет и протянул Кеньону папку с посланием Феликса и письмами Кальвина и Нострадамуса вместе с переводами, написанными аккуратным почерком Изабеллы. В полете он разделил письмо Феликса на две части, как это сделали в свое время устроители тайника, чтобы Спенс и Кеньон тоже пережили радость открытия. Теперь ему это было безразлично.

Он сидел, закрыв глаза, пока Кеньон читал вслух перевод, а Спенс, стиснув зубы, вел фургон. Его могучая грудь вздымалась и опускалась. Рядом шипело устройство подачи кислорода.

Кеньон закончил читать послание Феликса. Уилл впервые видел этого мягкого человека таким возбужденным. Друзья были потрясены. Все их домыслы о происхождении библиотеки не имели ничего общего с действительностью.

— Видишь, упрямец, — воскликнул наконец Кеньон, — я оказался прав. Руками писцов водила Божья воля. Мы имеем доказательство. Человек получил ответ на вопрос, мучивший его так долго.

Спенс покачал головой.

— Доказательство чего? И почему Бог? Почему не мистическая загадка седьмого сына? Или инопланетяне, в конце концов? Почему обязательно Бог?

— Потому что это ясно как дважды два, Генри. — Кеньон растерянно посмотрел на листы. — А где окончание?

Уилл устало поднял голову.

— Есть окончание, есть. Читайте дальше.

После письма Кальвина он воодушевился:

— Что ты теперь скажешь, Генри? Величайший религиозный мыслитель своего времени повторил мои мысли почти дословно.

— А как еще он мог мыслить? — раздраженно бросил Спенс. — Только в контексте своих воззрений.

— Ты упрямый!

— А ты непробиваемый!

— Ладно, — проговорил Кеньон примирительным тоном. — Но, надеюсь, ты согласен, что теперь нам известны истоки его теории предопределения.

— Согласен, согласен. — Спенс устало махнул рукой.

Кеньон повысил голос:

— Но тогда тебе придется согласиться и с тем, во что верил Кальвин и в чем абсолютно уверен я: Бог есть причина всех явлений, и он есть результат.

— Верь во что хочешь.

Два друга не пытались вовлечь в спор Уилла. Они понимали, в каком он состоянии.

Выслушав письмо Нострадамуса, Спенс усмехнулся:

— Я всегда подозревал, что он шарлатан.

— Да не в шарлатанстве тут дело! — воскликнул Кеньон. — Оказалось, что этот дар по материнской линии передается не полностью. Он унаследовал лишь половину. Вот почему его пророчества столь туманные.

Движение было напряженным, но фургон постепенно приближался к выезду из Нижнего Манхэттена.

— Ладно, Элф, — произнес Спенс. — Теперь выкладывай, что там они нашли в четвертом тайнике. Это ведь будет гвоздь программы, верно, Уилл?

— Да, — уныло отозвался тот. — Тот еще прикол.

Кеньон прочел конец послания Феликса негромким хриплым голосом, и друзья надолго замолкли. Тишину нарушал лишь монотонный скрип «дворников». Снова пошел дождь.

— Finis Dierum, — прошептал Кеньон.

— Вот чего я всегда боялся, — подал голос Спенс. — Худшего варианта сценария.

— Но это же недостоверно, — пробормотал Кеньон.

— Достоверно то, что я умру через три дня, — усмехнулся Спенс.

— Нет, старина, объяснить коллективное самоубийство писцов можно по-разному. Мы же не знаем их физиологии. А если это приступ какого-то помешательства? Ведь они не были обычными людьми.

— А вдруг они дошли до конца? Такое тоже возможно?

— Да, успокойся.

— Неужели мы будем продолжать пререкаться все оставшиеся дни?

— Сверните здесь, — попросил Уилл.

Он устал от старых ворчунов, его тошнило от библиотеки и всего, что с ней связано. Не надо было в это влезать. Ему хотелось выйти из машины и забыть о конце света и остальном. Он мечтал увидеть жену и сына.

Спенс подъехал к управлению ФБР.

— Все, ребята, — сказал Уилл. — Думаю, этот фургон я все же заработал.

— Документы на владение и ключи вам пришлют, — произнес Спенс. — И сообщат, где вы можете забрать его.

— Спасибо.

Но дверь фургона была по-прежнему закрыта. Спенс тяжело вздохнул.

— Как насчет базы данных? Я намерен перед смертью узнать, доживут ли мои родные до двадцать седьмого года.

— Не желаю об этом говорить! — крикнул Уилл. — Хватит. Из-за вас я по уши вляпался в дерьмо и понятия не имею, как из него вылезать. Да ладно бы я. Ваши «наблюдатели» не пощадят ни мою жену, ни ребенка. Они только что хладнокровно расправились с ни в чем не повинными девушкой и стариком. Это те же наемные убийцы, лишь прикрываются высшими интересами.

Спенс попытался схватить его руку, но Уилл отпрянул.

— Откройте дверь!

Спенс повернулся к Кеньону с умоляющим видом.

— Уилл, какое-то предложение с нашей стороны может заставить вас передумать? — осторожно спросил Кеньон.

— Нет.

— Тогда возьмите хотя бы это. У нас есть такие же. — Он протянул Уиллу пластиковую сумку. — И позвоните, если что-нибудь решите. Оплаченного времени для разговора хватит с избытком. А мы вылетаем обратно в Лас-Вегас. Я найду кого-то пригнать фургон.

Уилл заглянул в сумку. Там лежало шесть мобильных телефонов. Понятно. «Наблюдатели» прослушивали и записывали все, что хотели. В подобной обстановке единственным безопасным средством связи мог быть мобильник с неизвестным им номером. Смотреть на этителефоны ему было противно, но, вылезая из фургона, он взял сумку и пошел вперед, не оглядываясь.

Охранник за стойкой в вестибюле узнал Уилла.

— Как дела, старина? Как живется на пенсии?

— Жизнь идет, — ответил Уилл. — Хочу войти, сделать сюрприз жене. Можно?

— Извини, старина, но ты же знаешь порядки. Надо выписать пропуск, как положено. Тут ведь ничего не изменилось.

— Понимаю. Тогда позвони ей и сообщи, что я внизу.

Нэнси выскочила из лифта и бросилась ему на шею. Когда Уилл выпрямился, ее ноги оторвались от пола. В вестибюле было полно людей, но они их не замечали.

— Я скучала, — прошептала Нэнси.

— Я тоже. Извини.

— Главное, что ты вернулся и все закончилось.

Он разжал объятия. Поднимая голову, Нэнси уже знала: что-то произошло.

— Мне очень неприятно тебе это говорить, Нэнси, — печально произнес Уилл. — Но ничего не закончилось.

30

Декорсо сидел на жесткой скамье в камере предварительного заключения, расположенной в подвале отделения полиции аэропорта Хитроу. У него отняли пояс и шнурки. Забрали часы и все бумаги. Он нервничал, но виду не подавал. Вел себя как пассажир, ожидающий рейса, а не подозреваемый в убийстве.

Когда за ним явились трое полицейских, он подумал, что сейчас Декорсо проводят до терминала и спешно отправят в Штаты, но вместо этого его привели в ярко освещенную комнату для допросов.

Следом вошли двое мужчин в темных костюмах и объявили, что их разговор записываться не будет.

— Кто вы такие? — спросил Декорсо.

Один посмотрел на него поверх очков.

— Чего это ты взялся задавать вопросы?

— Я думаю, ребята, вам забыли сказать, что я обладаю дипломатической неприкосновенностью.

Другой усмехнулся:

— Нам плевать на твою неприкосновенность, Декорсо. Даже дипломатическую. Ведь ты не существуешь, так же как и мы.

— Если вы не существуете, зачем вам я?

— Потому что ваши парни убили в Нью-Йорке одного из наших парней, — произнес очкарик. — Что-нибудь знаешь об этом?

— Не понимаю, о каких парнях вы говорите?

— Перестань темнить! — бросил другой. — Нам все известно и про тебя, и про остальных. Ты служишь в подразделении на озере Грум. Твой босс Малькольм Фрэзер. Недавно он у нас засветился. Пытался купить интересную старинную книгу. Его перебил покупатель по телефону из Нью-Йорка. Книгу доставил наш человек, и его прикончили прежде, чем он успел доложить. Вскоре возник ты, у Кантуэлл-Холла, где жил владелец именно той интересной книги. Сегодня поместье неожиданно сгорело дотла, а в отеле появился ты и от тебя разило горючим, на котором готовилось барбекю из прежних владельцев книги.

Декорсо слушал с непроницаемым лицом.

— Понимаешь, какое дело, Декорсо, — ухмыльнулся второй, принимая у очкарика эстафету, — ты всего лишь маленькая аквариумная рыбка. Это известно тебе и нам. Если не станешь нам подыгрывать, мы тебя легко и незаметно раздавим. Поэтому расскажи нам не таясь, например, о текущих оперативных возможностях «зоны-51». Что это за книга и зачем она вам понадобилась. Какие именно произойдут события в Каракасе и когда. Короче, помоги нам, Декорсо, и мы поможем тебе.

— Не понимаю, зачем вы это мне говорите?

— А затем, Декорсо, чтобы ты прикинул, что лучше — превратиться в холодный труп или стать владельцем счета в швейцарском банке. В общем, мы хотим купить тебя.

— Чтобы я работал на МИ-6? — растерялся он.

— Давно пора знать, что наша служба теперь называется СРС. А то насмотрелся фильмов о Джеймсе Бонде.

— Я требую немедленно сообщить о моем задержании в посольство Соединенных Штатов, — спокойно произнес Декорсо. К нему вернулось самообладание.

Дверь отворилась, и в комнату вошел полицейский.

— Извините, что прерываю вас, сэр, — обратился он к очкарику, — но там джентльмены хотят видеть вас.

— Пусть подождут.

— Это посол США и наш министр иностранных дел.

— Вы хотите сказать, их сотрудники?

— Нет, они явились сами. Лично.

Декорсо заулыбался.

— Надеюсь, мне вернут шнурки от ботинок?


Уилл и Нэнси сидели на заднем сиденье такси, направляющегося в Уайт-Плейнс, северный жилой пригород Нью-Йорка. Нэнси молчала, прижимая Филиппа к груди. Вспоминала то, что Уилл рассказал дома, после того как ушла Ромашка.

Уилл сообщил все коротко, на подробности времени не было. В Кантуэлл-Холле он обнаружил документы, проливающие свет на происхождение библиотеки. Писцы-монахи, Кальвин, Нострадамус, Шекспир. Каким-то образом на него вышли «наблюдатели». Сразу после его отъезда подожгли дом. В пожаре погибли Кантуэллы. Он не сомневался, что теперь они примутся за него. Из Нью-Йорка нужно срочно уезжать. Насчет конца света распространяться не стал. А о том, что переспал с девушкой, скотина такая, тем более. Об этом лучше забыть.

Вначале Нэнси возмутилась. Как он мог влезть в передрягу, не подумав о Филиппе? Ведь она предупреждала. И что теперь делать? Спрятаться под землю? Исчезнуть? Пропасть? Ездить по дорогам в фургоне, который обещали Уиллу? Но и что с того, что все они трое ВД? «Наблюдатели» безжалостны. Изуродуют так, что потом никакая жизнь не будет в радость.

Уилл принимал удары безропотно. Нэнси права во всем.

Они в спешке собрали вещи в сумки, сунули туда несколько игрушек Филиппа. Разумеется, взяли свое личное оружие и к ним пять коробок патронов.

Перед отъездом Нэнси пробежала по квартире, проверила, все ли выключено. Оставшееся молоко вылила в раковину. Закончив, посмотрела на Уилла, понуро сидящего на диване с сыном на коленях, и ее глаза потеплели.

— Уилл.

Он поднял голову. На губах жены играла улыбка.

— Не унывай. Если надо, будем драться. Так просто они нас не возьмут.


План они наметили такой. Переночуют у родителей Нэнси. Скажут, что в их квартире ремонтируют газовую сеть. По пути Уилл попросил таксиста остановиться у телефонной будки и позвонил адвокату, Джиму Зекендорфу, старому товарищу по колледжу, с которым делил комнату в общежитии. Сказал, чтобы Джим через час позвонил ему на новый мобильный телефон.

Мэри и Джозеф Липинские очень обрадовались неожиданному приезду дочери с семьей. Нэнси помогала матери печь пирог, а Уилл в гостиной с нетерпением ждал звонка. Джозеф наверху играл с ребенком.

Наконец раздался звонок.

— Привет, старина! — бодро произнес Джим Зекендорф. — У тебя что, новый номер?

— Да.

Зекендорф являлся самым близким другом Уилла. Они с первого курса колледжа жили в одной комнате в общежитии в Гарварде. Одно время с ними жил и Марк Шеклтон, тот самый презренный завистник, который мистифицировал дело «убийцы Судного дня» и втянул Уилла в конфликт с «зоной-51».

Джим Зекендорф был для Уилла вроде ангела-хранителя. Его квалифицированными советами он пользовался множество раз: когда составлял контракт об аренде недвижимости, брал ипотечный кредит, возникали личные проблемы на работе, развод или — сравнительно недавно — увольнение из ФБР. После крестин Филиппа Джим быстро оформил для мальчика счет на обучение в колледже. Он всегда восхищался Уиллом, его талантом сыщика и считал за честь быть его другом.

Недавно он помог ему во время единоборства с «наблюдателями». Спасаясь от них со скопированной с компьютера Шеклтона базой данных «зоны-51», Уилл отправил Зекендорфу письмо с указанием: в случае его исчезновения вскрыть конверт, достать из тайника флэшку и обнародовать базу данных.

С тех пор Уилл каждый месяц делал контрольный звонок другу, и это давало им дополнительный повод поддерживать постоянную связь.

— Всегда рад твоему звонку, — сказал Зекендорф. — Но у тебя сегодня голос какой-то не такой.

Уилл замялся. Он не раскрыл другу детали той истории. Джим знал, что запечатанный конверт с письмом Уилла имеет отношение к «убийце Судного дня» и к тому, что случилось с Марком Шеклтоном, что Уиллу угрожает опасность и письмо своего рода защита. Он знал также, что это привело к досрочному уходу Уилла на пенсию.

Джим всегда был готов помочь другу советом. Уилл представил, как Джим сейчас нервно приглаживает ладонью свои взлохмаченные курчавые волосы.

— Я совершил глупость.

— Хм, это для меня не новость.

— Ты ведь знаешь о моем тайном соглашении с властями?

— И что?

— Ну, я вроде его нечаянно нарушил.

— Все, больше ничего не говори! Остальное при встрече.

— Мы хотим пожить несколько дней в твоем доме в Нью-Гэмпшире. Он свободен?

— Конечно. Уилл, по этой линии беседовать безопасно?

— Да, телефон «чистый». У меня есть такой же для тебя. Я его скоро пришлю.

Джим уловил в голосе Уилла напряжение.

— Хорошо. Береги Нэнси и моего крестника, старина.

— Постараюсь.

Поскольку Уилл и Нэнси заявились к Липинским неожиданно, те предложили отправиться куда-нибудь поужинать. А чай с пирогом они попьют, когда вернутся. Семья расположилась, как обычно, в комнате Нэнси наверху. Она приводила себя в порядок перед зеркалом и, заметив Уилла, усталого и потерянного, обернулась:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Как можно хорошо себя чувствовать, дорогая, когда погибли люди, у которых я только что гостил?

— Они были хорошие?

— Да. — Он грустно вздохнул. — Старик был забавный. Знаешь, такой английский лорд из комедий.

— А внучка?

— Красивая девушка. Умная. — Уилл отвернулся. — Ей бы жить и жить, и вот такая судьба.

— Тебе Джим перезвонил?

— Да. Мы остановимся в его доме в Элтоне. Нас там не найдут. Один из «чистых» телефонов оставим твоим родителям, чтобы ты имела с ними связь.

— Мама с папой рады. Надо же, привезли к ним внука с ночевкой.


Фрэзера раздражала обязанность звонить министру Лестеру каждые несколько часов. Но если он не нарушал график, помощник министра звонил ему сам. Дело осложнила история с Декорсо.

Лестер снял трубку. Похоже, он был на вечеринке. Слышались голоса, музыка и звон бокалов.

— Подождите, пока я найду место потише.

Фрэзер сидел в машине один. Своих приспешников во время разговоров с министром он выгонял на холод. Они топтались рядом, курили.

— Все, можно говорить, — произнес Лестер. — Как обстановка?

— Дело сделано. Теперь ждем.

— Есть надежда на успех?

— Несомненно.

— Хватит с нас провалов, Фрэзер. Вы не представляете, какой шум поднялся, когда задержали вашего человека. Это дошло до самого верха. Британский премьер устроил нашему президенту по телефону скандал. Кричал, что союзники должны доверять друг другу, что у нас особые отношения, а спецслужбы Штатов их постоянно портят. Даже угрожал не посылать британский флот в поддержку операции «Рука помощи». А это усложнит мою жизнь. Туда денег всадили почти столько же, сколько на вторжение в Ирак. Событие в Каракасе приближается, отсчет времени пошел. И мы будем действовать. Даже без англичан.

— Да, сэр, я понял.

— Хотелось бы верить, что поняли. — Министр на секунду замолчал. — Теперь вот что. Чтобы успокоить друзей, наш президент впервые решил раскрыть карты. Англичан пустят в «зону-51». На следующей неделе к вам прибудет группа из СРС. Примите их как следует. И это дело сворачивайте поскорее. Помните, Фрэзер, провал операции вам никто не простит.


После ужина Уилл попросил тестя остановиться у работающего допоздна почтового отделения, чтобы отправить Зекендорфу мобильный телефон. Филипп мирно спал на детском сиденье. На улице похолодало. Было слякотно, шел снег с дождем.

— На ночь надо обязательно включить отопление, — озабоченно проговорил Джозеф. — Не дай Бог простудить ребенка.

* * *
Нэнси уложила сына в кроватку, легла в постель и вскоре заснула. Липинские в своей спальне перед сном смотрели телевизионное шоу.

А Уилла вдруг охватило непреодолимое желание выпить. И не бокал мерло, которым его угощал Джозеф, а старого доброго скотча. Он пошарил в столовой и в кухне. Ничего подходящего не обнаружилось, пришлось взять ключи от машины Джозефа и отправиться в какой-нибудь бар.

Такой нашелся на сорок втором этаже нового отеля «Ритц-Карлтон». Добравшись туда, Уилл устроился в кресле у окна, любуясь видом города с птичьего полета. Вдалеке мерцал огнями Манхэттен. Посетителей было мало. Он заказал «Джонни Уокер», обещая себе не перегибать палку.

Через час, приняв три порции, Уилл был не пьяный, но определенно навеселе. Сидящие поблизости три женщины среднего возраста начали проявлять к нему пристальное внимание. Официантка оказалась очень любезная. Все это ему знакомо, но сейчас даже мысль о каком-то развлечении была противна.

Конечно, наивно думать, будто бандиты оставят его в покое, но Уилл пытался забыть о том, что все предопределено, и жить своей жизнью. И это ему некоторое время удавалось, пока в город на своем фургоне не въехали Спенс и Кеньон. Теперь надо как-то вылезать из болота, пока не завяз по уши.

«Что же получается? Изабелла и ее дедушка погибли, потому что мне было назначено к ним приехать? А Спенсу было назначено уговорить меня полететь в Англию. А мне было назначено уйти на пенсию из-за дела „убийцы Судного дня“. А Шеклтону было назначено заварить эту кашу. А нам с ним было назначено жить в одной комнате в общежитии колледжа. А мне было назначено поступить в Гарвард. А моему отцу, страстному выпивохе, было назначено в день моего зачатия быть трезвым как стеклышко. Иначе бы я не родился с теми физическими и умственными данными, которые затем позволили мне поступить в Гарвард…»

От этого можно свихнуться. Или спиться.

Уилл расплатился. Ему вдруг очень захотелось побыстрее вернуться, лечь в постель, шумно, чтобы проснулась Нэнси, обнять ее, попросить прощения, сказать, как он любит ее и дорожит ею, и, может, заняться любовью, тем самым очистившись от недавнего греха. Он сел в машину и через десять минут вошел в теплый, уютный дом Липинских.

Сын тихо лежал в своей кроватке. Под мерный стук дождя по крыше Уилл начал раздеваться. Скользнул под одеяло и положил руку на бедро Нэнси. Оно было теплое и гладкое. Конечно, надо дать жене выспаться, но он хотел ее.

— Нэнси. Милая.

Она не пошевелилась. Тогда Уилл несильно сжал ее, но она по-прежнему лежала без движения. Он сжал еще, встряхнул и, встревожившись, сел, щелкнув выключателем.

Нэнси лежала на боку, и ее не разбудил даже яркий свет. Уилл перевернул жену на спину. Дышала она едва слышно. Щеки красные. Пунцовые.

Только тогда он заметил, что и у него голова какая-то тяжелая. Но не от выпитого. Нет.

Наконец его осенило. Ведь это же угарный газ.

Уилл вскочил с постели и распахнул настежь окна. Метнулся к кроватке сына, схватил его. Ребенок был вялый, кожа похожа на блестящий красный пластик.

— Джозеф! Мэри! — крикнул Уилл и побежал вниз по лестнице, делая по дороге сыну искусственное дыхание рот в рот.

В холле, прежде чем схватить телефон, он распахнул входную дверь и положил ребенка рядом на половик. Позвонил в Службу спасения. Поколебавшись с секунду, оставил сына на половике и побежал за Нэнси.

31

Уилл услышал свое имя. Голос звучал откуда-то издалека. Впрочем, возможно, говорили близко, но шепотом. Он моментально пробудился.

Больничную палату щедро заливал дневной свет. В первые мгновения даже трудно было понять, является ли Уилл здесь пациентом или посетителем. Но вскоре все восстановилось в памяти.

Нэнси сжала его пальцы.

— Уилл.

Он облегченно вздохнул. Наконец-то жена очнулась.

— Ты в больнице, — быстро произнес он. — Поправляешься.

— Что случилось? — Ее голос был хриплый. Зонд удалили несколько часов назад.

— Отравление угарным газом.

Нэнси расширила глаза.

— Где Филипп?

Он крепко сжал ее руку.

— Наш парень быстро оклемался. Он в детском отделении. А я вот хожу туда-сюда.

— Как мама и папа?

Уилл опять сжал руку жены.

— Мне тяжело это говорить, дорогая, но они не проснулись.


От обогревателя отключили вентилятор. Вот почему угарный газ накопился в доме в таком смертельном количестве. Также вывели из строя аварийный прерыватель питания. А индикаторов угарного газа у Липинских, к сожалению, не было. То, что это преднамеренные действия, сомнения не вызывало.

Когда на Уилла начали наседать сотрудники полиции и пожарной охраны, он понял, что попал в категорию подозреваемых. Не удивительно. Эта публика всегда хватается за первую попавшуюся версию. И то, что Уилл бывший спецагент ФБР, а его жена действующий, значения не имело.

Впрочем, они вскоре отстали, когда при более детальном осмотре дома обнаружили, что замок в помещение, где стоял обогреватель, открыли отмычкой. Но на смену им прибыла начальница отдела ФБР, где работала Нэнси.

Они встретились в коридоре во время очередного перехода Уилла от жены к сыну. Он чуть не выругался, увидев рядом со Сью Санчес спецагента Джона Мюллера. Ладно Санчес, Нэнси все же ее подчиненная. А этот чего приперся?

Уилла и Сью Санчес связывали непростые отношения. Раньше он был ее начальником, а потом роли поменялись. Впрочем, обижаться не на что. Начальником он был никудышным, и в должности его понизили за дело. Не следовало крутить роман на работе.

Все случилось очень быстро. В пятницу Сью была его подчиненной, а с понедельника стала начальницей. После чего начался сплошной кошмар. Уилл стал изображать идиота, чем ее невероятно бесил. Он мечтал об одном — как-нибудь перетерпеть несколько лет, оставшихся до пенсии, а потом на прощание с удовольствием шлепнуть Сью по симпатичному заду. В переносном, а может, и в прямом смысле.

Она до сих пор не знала, почему так спешно закрыли дело «убийцы Судного дня», а Уилла на таких выгодных условиях досрочно отправили на пенсию.

С Джоном Мюллером отношения складывались еще хуже. Самодовольный педант всегда работал строго по правилам и был больше озабочен самим процессом, чем результатом. Мюллер открыто возмущался недисциплинированностью Уилла, неоднократно заявлял, что пьянице и бабнику не место в ФБР. А когда Нэнси, молодая перспективная сотрудница, специальный агент, неожиданно вышла за этого прохвоста замуж, Мюллер пришел в ужас, от которого, кажется, не оправился и по сей день. И опять же во всем винил Уилла, сбившего девушку с пути.

Для Уилла Мюллер олицетворял все плохое, что происходило в последнее время в ФБР. Уилл расследовал дела, чтобы засадить преступников за решетку, а Мюллер — для продвижения по службе.

Первоначально вести дело «убийцы Судного дня» поручили Мюллеру, но он внезапно заболел, и Сью была вынуждена поручить расследование Уиллу. Окажись сердце этого зануды здоровым, и Уилл никогда бы не сблизился с Нэнси. Опять получается, что все заранее назначено.

Теперь Мюллер полностью выздоровел и стал правой рукой Санчес. Разумеется, когда сообщили о происшествии в доме Липинских, она взяла его с собой.

Они зашли в пустую комнату. Санчес спросила Уилла, как он себя чувствует, и выразила соболезнования. Мюллер терпеливо ждал, пока закончится короткий обмен любезностями.

— В полицейском отчете сказано, что вы отсутствовали полтора часа.

— Вы внимательно прочли отчет, Джон.

— Выпивали в баре?

— А где же выпивать, как не там?

— Разве в доме не было выпивки?

— Мой тесть был хорошим человеком, но употреблял только вино. А мне вдруг захотелось скотча.

— Удобный повод смыться из дома, верно?

Уилл схватил Мюллера за лацканы пиджака и с глухим стуком прижал к стене. Очень хотелось садануть сукина сына кулаком по морде, но его остановил крик Санчес. Уилл отпустил Мюллера и отошел, стиснув зубы. А тот поправил пиджак и, стрельнув глазами в Уилла, гнусно усмехнулся. В смысле, что еще ничего не закончено.

— Уилл, у тебя есть версия по поводу случившегося? — спросила Санчес.

— Пока мы ужинали, неизвестные проникли в дом и поработали с обогревателем. Если бы я не отлучился, то наверняка тоже попал бы в кому.

— Только в кому? — осведомился Мюллер. — Не в морг?

Уилл промолчал.

— И на кого, как ты считаешь, это было направлено? На тебя? Нэнси? Ее родителей?

— Ее родители совершенно ни при чем.

— Ладно. — Санчес терпеливо кивнула. — Ты или Нэнси?

— Я.

— Кто это мог сделать? Какие мотивы?

— Тебе не понравится, Сью, но опять всплыло дело «убийцы Судного дня».

Она прищурилась.

— Не понимаю, Уилл.

— Дело не завершено.

— Ты полагаешь, «убийца Судного дня» вернулся?

— Нет. Просто дело так и не закончилось.

— Нелепо! — возмутился Мюллер. — Какие основания?

— Сью, — Уилл говорил лишь с ней, не замечая Мюллера, — ты знаешь, как закрывали дело. Меня вынудили преждевременно уйти на пенсию, а тебе предписали не задавать вопросов. Ведь так было?

— Так, — мягко согласилась она.

— Есть люди, которым от меня кое-что нужно. И, чтобы добраться до этого, они готовы убивать. А твои руки связаны, и помочь мне ты ничем не сумеешь.

— Мы ФБР, Уилл! — воскликнула Сью.

— Да, но люди, охотящиеся за мной, играют на той же стороне поля, что и ФБР. Извини, но это все, что я могу сказать.

— Чушь, — саркастически пробормотал Мюллер. — Как это мы не можем вмешаться? Кто нам может помешать на самом верху?

— Позвольте мне пойти проведать сына, — произнес Уилл. — И делайте что хотите. Желаю удачи.

Филиппа уже перевели из реанимации в обычную палату. Он мирно спал. Цвет лица у ребенка теперь был нормальный.

Уилл заставил себя сосредоточиться. Не было времени ни для печали, ни для усталости. Если они рассчитывали запугать его, то сильно просчитались.

«Значит, Малькольм Фрэзер со своими приспешниками где-то рядом. У „наблюдателей“ есть сильный козырь — им известна дата смерти любого. Они убили моих тестя и тещу, а нас троих рассчитывали надолго вывести из строя. Но не получилось. Теперь моя очередь. И полагаться можно лишь на собственные силы. Полиция и ФБР не помогут. — Уилл тронул засунутый за пояс пистолет и вызвал в памяти образ Фрэзера: — Я еще с тобой поквитаюсь. Обязательно».


Выйдя из аэровокзала в аэропорту Кеннеди, Декорсо нашел машину Фрэзера и скользнул на сиденье рядом с боссом. Долго ехали молча. А чего говорить — и так все ясно.

Декорсо со своей дипломатической неприкосновенностью наделал много шума. В Госдепартаменте понятия не имели, кто такой Декорсо и почему министерство обороны требует поддержать его заявление. Тем временем высшие чины СРС наседали на своих партнеров из ЦРУ. Препирательства дошли до самого верха, пока наконец государственный секретарь США неохотно согласился успокоить британского министра иностранных дел.

Английские власти также неохотно согласились передать Декорсо посольству США для выяснения обстоятельств. Его отправили в лондонский аэропорт Станстед, где он тут же поднялся на борт личного самолета министра военно-морского флота США. При этом расследование поджога, приведшего к человеческим жертвам, было практически прекращено.

— Как тебя засекли? — прохрипел наконец Фрэзер.

— Какому-то местному жителю не понравилось, что мой автомобиль долго стоит в кустах.

— Надо было как следует замаскироваться.

— Делай со мной что хочешь. Можешь уволить.

— Сиди и не рыпайся. Если я решу тебя уволить, то сообщу.

— Пайпера сделали?

— Пытались прошлой ночью. Сорвалось. Липинские погибли, но вчера и так был их ДС. А Пайпер, сволочь, выкрутился. Теперь сидит в больнице рядом с женой и ребенком. Ждет, когда их выпишут. Добыть материалы, которые он нашел в Англии, пока не удалось. Вероятно, они уже у Спенса.

— А где он?

— Не знаю. Наверное, по пути в Лас-Вегас. Найдем.

Декорсо покачал головой:

— Да, дела плохие.

— Согласен.

— И что дальше?

— В больницу соваться нельзя. Там крутится ФБР. Прихватим его, когда их выпишут.

— Ты уверен, что не хочешь дать мне под зад?

— Считаю это нецелесообразным.

Фрэзер знал кое-что, чего не знал Декорсо. А именно: жить ему осталось два дня. То есть до послезавтра. Зачем суетиться? Пусть пока поработает, принесет хоть какую-то пользу.

Декорсо поблагодарил его, и остальную часть пути до Уайт-Плейнса они молчали.


Во второй половине дня Нэнси стало легче. Она вызвала звонком сестру и спросила о муже. Та сказала, что он, наверное, в детском отделении с ребенком. Через несколько минут вошел Уилл.

— Куда отвезли маму и папу? — произнесла Нэнси, промокая глаза салфеткой.

— В «Баллард-Дьюранд».

Она кивнула. Это похоронное бюро ее отец выбрал заранее. Предусмотрительный.

— Похороны назначены на завтра. Но все зависит от тебя. Если чувствуешь, что не сможешь выдержать, отложим на день.

— Нет, завтра я буду готова.

Она была печальна, но не раскисла.

— Приехали Лора и Грег. Похоронами занимаются они, — сообщил Уилл.

— Как Филипп?

— Он молодец. Ест за обе щеки, только подавай.

— Когда я смогу его увидеть?

— Думаю, вечером.

Следующий вопрос удивил Уилла.

— Как ты?

Неужели это ее действительно заботит?

— Держусь, — твердо проговорил он.

— Я думала о нас.

Уилл затаил дыхание. Его бы не удивило, если бы жена сказала, что сожалеет о том, что связала жизнь с таким человеком, ей и Филиппу будет лучше без него.

— Мама и папа любили друг друга. — Ее голос дрогнул. — Они легли вместе в постель, как делали это каждый вечер сорок три года подряд. И умерли мирно, рядом, не дождавшись старческой немощи и болезней. Когда придет мой час, я хочу умереть так же. Заснуть в твоих объятиях и не проснуться.

Уилл наклонился и обнял Нэнси так крепко, что она охнула. А затем покрыл лицо поцелуями.

— Мы должны что-то сделать, Уилл, — прошептала жена.

— Обязательно.

— Нам нужно добраться до этих подонков. Я хочу поставить их на колени.


Уилл прошел в дальний конец коридора и достал мобильник, в телефонной книжке которого был записан только один номер.

— Алло, — прозвучал голос с придыханием.

— Это Уилл Пайпер.

— Рад, что вы позвонили. Как дела, Уилл?

— Прошлой ночью нас пытались убить. «Наблюдатели». Частично им это удалось. Родители моей жены погибли.

— Примите мои глубокие соболезнования, — произнес Спенс. — Кто-нибудь еще пострадал?

— Моя жена и сын. Но теперь они в полном порядке.

— Хорошо. Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Я звоню сказать, что принял решение. Вы ознакомитесь с базой данных.


Ночью Уилл спал в кресле у постели сына. К завтрашнему все готово, близкие чувствуют себя нормально, так что можно позволить себе немного отдохнуть. И его даже не беспокоили сестры, которые входили и выходили каждые несколько часов.

Утром Уилла разбудило воркование Филиппа. Ребенок весело играл в кроватке со своей любимой игрушкой. Через несколько минут в палату вошли Лора и Грег. Они приехали на машине из Вашингтона и очень помогли с похоронами. Дочь рассказала, что Липинских в городке любили и проводить в последний путь придут многие. Поскольку в прессе промелькнули сообщения, что обогреватель был поврежден намеренно, то на похороны собираются прибыть и репортеры из Нью-Йорка. Все готово. Осталось лишь решить незначительные вопросы со священником, похоронным бюро и администрацией кладбища. Лора находилась на последних месяцах беременности, и всю работу делал Грег, за что Уилл был ему очень благодарен.

— Тебе хоть удается поспать? — спросила дочь.

— Кое-как удается. Посмотрите: правда, он сейчас выглядит нормально?

Грег склонился над кроваткой Филиппа, как бы примеряя на себя роль отца.

— Привет, приятель!

Уилл приблизился и положил ему руку на плечо.

— Большое спасибо тебе за помощь.

— Всегда рад, — смущенно промолвил Грег.

— Я это не забуду.

* * *
За завтраком в кафетерии Уилл тщательно продумал детали плана. Им надо держаться на виду, в центре толпы. Фрэзеру придется только наблюдать. Похитить кого-нибудь среди белого дня он не сумеет. Все должно пройти гладко.

Когда он зашел в палату к Нэнси, она стояла перед зеркалом в ванной и надевала новое черное платье. Лицо хмурое, сосредоточенное. Старый приятель из бюро съездил к ним на квартиру и привез Уиллу его черный костюм. Последний раз они с женой выглядели так элегантно в день свадьбы.

Уилл обнял ее.

— Ты выглядишь прекрасно, — прошептала Нэнси.

— Ты тоже.

— Не знаю, получится ли у меня.

— Получится! Я все время буду рядом.

Лимузин похоронного бюро «Баллард-Дьюранд» ждал у больничного входа. Нэнси выкатили к тротуару в инвалидной коляске, как предписывалось при выписке. Прижимая к себе Филиппа, она влезла в «кадиллак». Следом сел Уилл, предварительно внимательно осмотрев все вокруг, как раньше, когда ему приходилось охранять ценных свидетелей. Впереди и сзади автомобиля двигались машины с агентами ФБР, приятелями Уилла и Нэнси. Приехали все, кто смог.

Проводив «кадиллак» взглядом, Фрэзер опустил бинокль и велел Декорсо двигаться за ними. Они остановились на Мейпл-авеню, откуда хорошо просматривалось здание похоронного бюро с белыми колоннами.

Липинские были добродушными, простыми людьми, и друзья у них оказались такие же. Священник из церкви Матери Скорбящей произнес прочувствованную надгробную речь, затем один за другим начали вставать коллеги по работе, партнеры по бриджу, прихожане и даже мэр. Все трогательно рассказывали о чудесной паре, чья жизнь нелепо оборвалась. Нэнси на передней скамье постоянно плакала. Затем заплакал Филипп, и Лора унесла его в вестибюль. Уилл сидел напряженный, готовый к действию. Внимательно осматривал каждого. Он сомневался, что они решатся войти сюда, но кто знает…


Городское кладбище находилось в нескольких милях от дома Липинских. Джозефу нравился этот тихий район, и он купил здесь участок для себя и жены еще тридцать лет назад. Такая у него была натура. И вот теперь их ждали две аккуратные могилы, вырытые в темно-коричневой земле. Осеннее утро было свежим, солнце тускло просвечивало сквозь облака. Опавшие листья тихо похрустывали под ногами провожающих.

Фрэзер наблюдал похороны в бинокль с расстояния четверть мили, с параллельной автостраде улицы. Они последуют за процессией обратно к дому Липинских. Было известно, что поминки состоятся там, потому что дежурный оперативного центра «зоны-51» подключился к компьютеру похоронного бюро и узнал программу похорон Липинских и адрес, куда последует с кладбища «кадиллак». Подождут до вечера, пока Уилл и Нэнси останутся одни с сыном, а затем войдут и возьмут Уилла, используя столько силы, сколько потребуется. Обыщут дом на предмет находок из Кантуэлл-Холла. А подняв Уилла на высоту пятнадцать километров, запросят у Пентагона дальнейших указаний. Второго удара по одному и тому же дому в течение двух суток вряд ли кто ожидает.

Пока священник служил похоронную мессу, Фрэзер и его команда жевали сандвичи, запивая их «Маунтин дью». Затем люди стали расходиться. Фрэзер пристально наблюдал. Вокруг Уилла и Нэнси была толкотня, и в мешанине темно-синих и черных пальто он на время вообще потерял их из виду. Вскоре, заметив садящихся в автомобиль мужчину и женщину с ребенком на руках, Фрэзер приказал водителю следовать за ними.

На улице, где стоял дом Липинских, все места для парковки были заняты, поэтому группе Фрэзера пришлось расположиться на соседней и терпеливо ждать, пока люди разойдутся.


Катафалк похоронного бюро «Баллард-Дьюранд» выехал к терминалу частных самолетов аэропорта округа Уэст-честер. Водитель в черном костюме вышел, внимательно огляделся и открыл дверцу.

— Все чисто, — сказал он.

Уилл вылез первым, помог выбраться Нэнси с Филиппом и быстро завел их в здание. Затем вернулся, расплатился с водителем и достал из багажника чемоданы.

— Вас тут не было, вы поняли?

Водитель кивнул.

В зале отлетов Уилл сразу заметил крепкого коренастого человека в джинсах и кожаной куртке «пилот». Человек встретился с ним взглядом, пригладил короткие седые волосы и приблизился, протягивая визитную карточку: «Дейн П. Бентли, „клуб-2027“».

— Вы Уилл. А вы Нэнси. А кто этот маленький человек?

Нэнси сразу понравился добряк с седоватой щетиной.

— Его зовут Филипп.

— Примите мои соболезнования. Ваш самолет заправлен и готов к полету.


День клонился к закату, а машины к дому Липинских все подъезжали. Но Фрэзеру терпения было не занимать. Вот и Лора Пайпер с мужем сели в такси. На подъездной дорожке остался только один автомобиль, принадлежавший Джозефу. В доме внизу и наверху горел свет. Фрэзер решил подождать еще час, чтобы действовать наверняка.

Затем его машина подъехала к дому. «Наблюдатели» разделились по двое. Декорсо он послал к заднему входу, а сам, сняв предохранитель с пистолета с глушителем, похожего на страшное космическое оружие, двинул плечом дверь со стороны террасы. На завершающей фазе операции всегда возникало приятное возбуждение. Фрэзер горел желанием как следует приложить этого сукина сына. Он предвкушал, как ударит рукояткой пистолета по виску Пайпера, и тот повалится на пол.

К чему Фрэзер не был готов — это к пустому дому. Особенно его разозлила кукла размером с Филиппа, лежащая на диване в гостиной, где ее оставила Лора.

32

Спортивному двухмоторному самолету «Бичкрафт-58», которым владел Дейн Бентли, исполнилось двадцать лет. Это была славная машина. Максимальную скорость развивала двести узлов, а дальность полета была почти полторы тысячи миль. Вряд ли найдется место в Штатах, где Дейн не приземлялся, и он с удовольствием хватался за любой повод совершить полет. Особенно серьезный.

Когда позвонил старый друг Генри Спенс и попросил помочь, сказав, что оплатит счет за горючее, он не раздумывая сел за руль своего «мустанга» и быстро добрался до ангара у аэропорта Беверли-Муни, штат Массачусетс. По пути Дейн передал сообщение подруге, с которой жил, что уезжает на несколько дней, а второе — даме помоложе, с ней встречался на стороне. Ему недавно исполнилось шестьдесят лет.

Примерно в пятидесяти морских милях на север над длинным узким озером Уиннипесоки, утыканным двумястами бусинками островов, сияло вечернее солнце. Дейн подавил искушение рассказать об этом глубоководном озере троим пассажирам, сидящим сзади. Они крепко спали в креслах, обитых красной кожей. Пришлось ограничиться болтовней с ребятами из аэропорта Лакония. Вскоре за озером показалась взлетно-посадочная полоса.

Джим Зекендорф оставил автомобиль для Уилла в аэропорту. Получив у стойки информации ключи в конверте, Уилл быстро посадил жену с ребенком в компактный внедорожник и двинулся к дому, а Дейн стал регистрировать план полета, узнавать погоду, а затем отправился поспать в комнате отдыха пилотов.

Ехать пришлось всего десять миль, и вскоре они прибыли в Олтон-Бэй, маленький городок у озера Уиннипесоки. Уилл бывал здесь несколько лет назад — приезжал на уик-энд порыбачить и выпить. С ним была подружка, но он, хоть убей, не помнил какая. Тогда женщины менялись в его жизни с огромной скоростью. Все красотки теперь слились в одно пятно. Еще Уилл помнил, что Джим Зекендорф на тот уик-энд явился без жены и интересовался его подружкой больше, чем он сам.

Второй дом Зекендорфа соответствовал статусу Джима как преуспевающего бостонского адвоката. Участок примерно шестьсот квадратных метров разместился на каменистом гребне высоко над покрытыми зыбью водами бухты Олтон. Нэнси была не в том настроении, чтобы по достоинству оценить замечательную, полную воздуха гостиную, плавно перетекающую в кухню с открытой планировкой — при иных обстоятельствах она бы наверняка радостно порхала из комнаты в комнату, — но даже сейчас великолепие обстановки впечатлило ее.

В сумерках из выходящих на озеро окон можно было видеть качающиеся под ветром сосны и березы. Серовато-черные волны методически накатывали на каменный волнорез, имитируя морской прибой.

Нэнси сразу отправилась в спальню переодеть сына и сменить свое траурное платье, а Уилл быстро обошел дом. Накануне сюда из Бостона приезжала жена Джима. Холодильник и кладовая набиты продуктами, детским питанием и коробками с памперсами. Повсюду свежие полотенца. Термостаты настроены. В гараже машина с ключами. В спальне они обнаружили новую детскую кроватку, а в кухне — высокий детский стульчик, еще с ценником. Зекендорфы были просто неповторимы.

Уилл достал из коробки табельный пистолет Нэнси, проверил, вставил обойму и положил на видном месте на столике у постели, рядом с «чистым» мобильным телефоном.

Нэнси возилась в кухне, собираясь кормить ребенка. Она уже переоделась в удобные джинсы и футболку. Уилл походил туда-сюда, прижав к груди Филиппа, а затем посадил его на высокий стульчик и обнял жену.

Они простояли так долго. Он отпустил ее лишь раз, чтобы утереть с лица слезинки.

— Я буду звонить на каждом повороте.

— Обязательно. Не забывай, ведь я твоя напарница.

— Как я могу забыть? Все как прежде, мы с тобой снова заняты делом.

— План у нас хороший, должен сработать. Но… я боюсь.

— Здесь они тебя не найдут.

— Не за себя, за тебя.

— Ну, о себе я позабочусь.

Нэнси прижалась к нему.

— Ты ведь у меня теперь старенький. Пенсионер.

Уилл пожал плечами.

— Старый вол ведет прямую борозду. Ты правильно выбрала.

— Да, правильно.

Они поцеловались в последний раз, потом она нежно толкнула его в плечо.


Дейн взлетел, когда почти стемнело. Сделал круг над озером и изящно повернул на запад. Когда самолет поднялся на полетную высоту, он повернулся к Уиллу, сидевшему в кресле второго пилота, и наконец заговорил. Так долго молчать было для него тяжелым испытанием, поскольку трудно найти более разговорчивого и общительного человека, чем Дейн Бентли. А теперь на ближайшие восемнадцать часов слушатель находился в его полном распоряжении.

Первую посадку Дейн совершил через четыре с половиной часа в Кливленде, чтобы заправиться. К тому времени Уилл уже знал о пилоте очень многое.

Еще в школе Дейн решил стать военным моряком. Он вырос на воде, в Глостере, штат Массачусетс, где его семья владела фрахтовочной рыболовецкой компанией. Отец и дед — бывшие моряки. В отличие от большинства одноклассников, со страхом ожидавших призыва во Вьетнам, он пошел туда добровольцем. И остался на второй срок, попросившись в морскую разведку. Прошел должную подготовку и провел этот срок, а затем еще один, плавая вверх и вниз по реке Меконг, ведя разведку позиций Вьетконга. После окончания войны Дейна уговорили остаться в Управлении морской разведки в Мэриленде, где он начал служить в военно-морском оперативном центре в звании старшины.

В местной общине Дейн не прижился, поскольку был большим любителем женского пола, а все сотрудники оперативного центра имели семьи. Он хотел перейти в другое ведомство, чтобы получить офицерское звание, или вообще бросить службу и вернуться в семейный бизнес, но тут подоспели люди из «зоны-51». Дело в том, что военно-морской оперативный центр являлся главным источником пополнения сотрудников. Больше половины «наблюдателей» служили прежде в Мэриленде.

Как и любого, попавшего на службу в «зону-51», Дейна соблазнила загадочность сверхсекретной военно-морской базы в пустыне Невада. И действительно, когда он прошел последнюю стадию отбора и получил доступ, ему открылись необыкновенные знания. Но Дейн был человеком действия и глубоким размышлениям никогда не предавался. Не собирался он этим заниматься и здесь. Тайны Вселенной ему безразличны, а вот приличное жалованье и вольготная жизнь в Лас-Вегасе — другое дело. И он решил, что сделал правильный выбор.

Поначалу Уилла насторожило, что этот человек был «наблюдателем». Но пришлось довериться искренности Дейна и своей способности разбираться в людях. Впрочем, ничего иного ему не оставалось, кроме, наверное, прыжка без парашюта.

Дейн многое прояснил насчет «наблюдателей». За свою тридцатилетнюю службу он исполнял множество обязанностей. Начиная с обслуживания металлодетекторов до проведения специальных акций против сотрудников, подозреваемых в получении несанкционированных данных о ДС своих родственников и друзей или другими способами грубо нарушивших устав. «Наблюдатели» были людьми, застегнутыми на все пуговицы. Бесстрастные и лишенные юмора, они смотрели на остальных сотрудников «зоны-51» примерно так же, как охранники тюрем на заключенных.

Но Дейн был не таким. Его добрый общительный нрав зачастую мешал в работе, и в ежегодных аттестациях ему неизменно указывали стать менее общительным и не панибратствовать с сотрудниками. С Генри Спенсом он познакомился случайно. Однажды в субботу они одновременно подъехали к заправочной станции. Разговорились, а потом отправились выпить в казино «Сандс».

Дейн знал о Спенсе все. «Наблюдатели» считали его человеком, по-настоящему компетентным. У этого бывшего сотрудника ЦРУ была светлая голова. Их дружба полностью подтверждала истину о взаимном притяжении противоположностей. С одной стороны Спенс, выпускник Принстона, член элитарных загородных клубов, женатый на богатой светской львице, а с другой — Дейн, любитель пива, драчун и забияка, поклонник девушек из стриптиз-баров.

Больше всего их объединяла, пожалуй, страсть к пилотажу. У Спенса был самолет высшего класса «сессна», а Дейну приходилось брать напрокат всякое барахло. Когда их дружба окрепла, Спенс щедро позволял Дейну пользоваться своим самолетом, и за это «наблюдатель» был очень благодарен ему.

Дейн рассказал Уиллу, что вышел на пенсию год назад, сразу, как исполнилось шестьдесят. Зиму он намеревался проводить в Лас-Вегасе, у него там квартира в кондоминиуме, а лето — в Массачусетсе, на воде, в доставшемся в наследство бунгало. Плюс вот этот самолет. Прошел год, и он был абсолютно доволен жизнью. К тому же Спенс оказал Дейну честь, предложив стать членом «клуба-2027». Он был там единственным бывшим «наблюдателем». Многие члены клуба до сих пор не могли с этим свыкнуться.

Уилл поглядывал в ветровое стекло. Сейчас оно было разделено как бы на две части: одну заполняли мерцающие огни Кливленда, а другую — чернота озера Эри.

— Вы, конечно, знаете Малькольма Фрэзера, — произнес Уилл.

— Разумеется. Он был моим боссом. С той секунды, когда Фрэзер вышел из лифта в свой первый день, все поняли, что он далеко пойдет. Жестокий и безжалостный ублюдок. Бросил собственную мать. Его боялись все ребята. Следил за каждым. Унесешь с работы канцелярскую скрепку, сразу настучит. Ради карьеры готов на все. Помню случай, когда он лично прикончил одного. Был у нас такой аналитик, работал в отделе США. Ему удалось пронести свернутую в трубочку бумажку, где были записаны ДС нескольких местных изЛас-Вегаса, у которых срок приближался. Он вложил ее в пластиковую капсулу, облепил жвачкой и положил за щеку. В общем, никто не заметил. До сих пор непонятно, зачем это ему было нужно. А потом этот парень напился с одним из их лаборатории и сболтнул. Ну а тот стукнул. Так Фрэзер сделал его из снайперской винтовки с расстояния более трехсот метров, когда он заехал в автокафе. Вскоре подвиг этого парня повторил Марк Шеклтон, более успешно.

— А что вы знаете о Шеклтоне?

— Почти все.

— А обо мне?

— Тоже почти все. Кроме ваших недавних похождений. Я надеюсь услышать о них, когда мы после заправки снова полетим.

В аэровокзале Уилл позвонил Нэнси. Они быстро обменялись новостями. Она в порядке, он в порядке, Филипп спит. Уилл просил ее отдыхать. Больше говорить было не о чем.

Перед отлетом Дейн внимательно осмотрел самолет, с чашкой черного кофе в одной руке и фонариком в другой.

Сев в кресло пилота, он весело объявил:

— Следующая остановка в Омахе!

Уилла клонило ко сну.

А Дейну хотелось поговорить.

33

В сотне миль к югу мимо них с огромной скоростью пролетел самолет Малькольма Фрэзера. Пункт назначения у обоих был один и тот же.

Фрэзер чувствовал себя опустошенным. Реакцию министра Лестера на новость, что Пайпер опять ускользнул из удавки, можно предсказать. Фрэзер заявил, что напишет рапорт об отставке. На том они расстались.

Несколько часов было спокойно, а потом позвонил Лестер и сказал, что уходить в отставку Фрэзеру рано. Видимо, он посмотрел в свой календарь и увидел, что до события в Каракасе осталось двадцать дней. Его недавно вызывал для доклада министр обороны, побывавший перед этим в Овальном кабинете президента.

Фрэзер уйдет, но в свое время: когда наконец выяснит, что Пайпер отыскал в Англии и что Спенс намерен делать с книгой 1527 года. Секретность «зоны-51» всегда была превыше всего. А сейчас, накануне операции «Рука помощи», тем более.

А Фрэзер за эти несколько часов уже начал привыкать к мысли об уходе. Не так плохо убраться отсюда прочь, оставив на столе переносной компьютер, пожелать всем удачи и подняться на лифте в последний раз. Но противно уходить проигравшим. И кому? Уиллу Пайперу.

Этот сукин сын всегда оказывался на два шага впереди, что бесконечно унижало Фрэзера. Разумеется, легкой добычей такого парня назвать нельзя. Он крепкий орешек, опытный агент ФБР, но одиночка, с ограниченными возможностями. Как же ему удается переигрывать Фрэзера?

Лестер дал ему последний шанс исправить положение. Всякий раз, когда ход операции нарушался, Фрэзер полагался на единственный фактор, всегда помогавший выйти на верный путь, — свой интеллект. Он вырос до поста главы службы безопасности, потому что умел не только действовать, но и шевелить мозгами. Большинство «наблюдателей» являлись простыми исполнителями приказов. Он был на голову выше всех и, по собственной оценке, мог бы при случае стать аналитиком не хуже Спенса или Кеньона. Он и теперь предпринял дальновидную попытку — поручил своим людям в оперативном центре прослушивать телефоны всех известных членов «клуба-2027» и вообще каждого отставника системы, хотя бы отдаленно связанного с Генри Спенсом. Фрэзер полагал, что Спенс и Пайпер станут связываться с помощью «чистых» телефонов, и решил раскинуть сеть пошире.

Аудиофайл он получил на свой карманный компьютер еще в Уайт-Плейнсе, но просмотрел только сейчас.


«— Дейн, это Генри Спенс. У тебя есть минутка?

— Для тебя даже две. Вижу, ты поменял номер.

— Да.

— Как дела?

— Осталось несколько дней, но держусь. Позволь мне быть кратким.

— Хорошо.

— Помнишь Уилла Пайпера?

— Конечно.

— Он помогал мне. Недавно ездил в Англию. Кое-что откопал.

— Что именно?

— Ответы на все наши вопросы.

— Расскажи.

— Он тебе расскажет. Для этого заправь свой „бичкрафт“ и доставь парня в одно место. За ним гоняется Фрэзер со своими парнями. Горючее я оплачу.

— Куда лететь?

— Завтра в два часа дня будь в аэропорту округа Уэст-честер в Нью-Йорке. Он сообщит тебе детали. Ты понял?

— Само собой».


Фрэзер был в ярости. Надо же, Дейн Бентли, бывший «наблюдатель». Свой. Какое коварное предательство. Веселый, приветливый, но слишком близко общался с рабочими пчелами. Фрэзеру так и не удалось уличить Бентли в каком-либо нарушении, но подозрения его не обманули.

Он немедленно поручил одному из своих людей проверить его ДС и был разочарован результатом.

В оперативном центре быстро вошли в базу данных федерального Управления гражданской авиации США и ознакомились с планом полета Бентли. От Уайт-Плейнса до Лаконии, штат Нью-Гэмпшир, дальше Кливленд, штат Огайо, потом Омаха, штат Небраска, затем Гранд-Джанкшен, штат Колорадо, и, наконец, Бербанк, штат Калифорния, аэропорт имени Боба Хоупа. И теперь у них был номер специального телефона Спенса, что могло оказаться очень полезным.

— Лос-Анджелес, — прохрипел Фрэзер. — Он возвращается на место преступления.

— Собирается забрать свою флэшку, верно? — спросил Декорсо.

Фрэзер кивнул.

— Ну и мы полетим туда же.


Погода на всем маршруте была отличная, и Дейн мог спокойно слушать рассказ Уилла. Потрясающая выносливость. Вторую ночь человек не спал, и хоть бы что.

У Уилла язык заплетался от усталости, однако он добросовестно поведал пилоту о недавних событиях и своих находках. Дейн не был силен в истории и литературе, но пришел в восторг от участия в деле Шекспира и особенно Нострадамуса. О Жане Кальвине он никогда не слышал, но это его не смутило. Он с интересом выслушал историю о монахах-писцах и их коллективном самоубийстве, а предсказание о конце света воспринял по-деловому.

— Да, Спенс любил разглагольствовать об этом, но я все равно в конец света не верю. Жаль, что не удастся проверить.

Уилл покосился на него.

— Да, — кивнул Дейн, — я рискнул нарушить устав. Перед уходом на пенсию попросил Спенса посмотреть мой ДС. Я свалю отсюда в двадцать пятом. Всего лишь в семьдесят четыре. Так что до настоящей старости не доживу. — Он посмотрел на Уилла: — А вы ВД?

— Есть что-то, чего вы обо мне не знаете?

— Думаю, нет. В «клубе-2027» старики любят потрепаться. А ваше дело «убийцы Судного дня» дало им пищу для бесед. — Он коротко поговорил по радио с диспетчером и снова повернулся к Уиллу: — Очень жаль девушку и ее деда. Похоже, у вас была с ней связь. — Дейн произнес эти слова уверенно.

— Это заметно?

— Да, сэр.

— Мне нечем гордиться.

— Бросьте. Мужчина должен заниматься тем, чем должен заниматься. Таков мой девиз. — Он прервался, чтобы сообщить по радио полетную высоту. — Хочу вас поблагодарить.

— За что?

— За помощь Генри. У него билет на послезавтра, и вы дали ему возможность круто держаться на ветру, а не смотреть на часы. Лично я предпочел бы догорать в обществе моделей в купальниках.

Уилл похлопал Дейна по плечу.

— Вы славный малый. Я вас понимаю.

Он его понимал, но сам хотел бы догорать только с Нэнси.

— Я решил раскрыть вам один интересный секрет.

— Почему?

— Потому, мой друг, что вы поведали мне сегодня тайну, и я хочу отплатить вам тем же. Кроме того, мы сейчас оба сильно рискуем. — Он помолчал. — Я думаю, что знаю причину, почему они ведут прессинг по всему полю, чтобы задавить вас.

— Вот как?

— Да. Примерно через три недели в Венесуэле, в Каракасе, должно произойти кое-что серьезное. Они знают об этом давно, и два года назад ЦРУ составило план действий. Когда я уходил на пенсию, подготовка шла полным ходом.

— А что там произойдет?

— Самое страшное землетрясение, какое случалось в Латинской Америке. С эпицентром в Каракасе. За один день погибнут свыше двухсот тысяч человек. Ну, это наши умники решили, что будет землетрясение. Больше ничего не подходит.

Уилл вздохнул.

— Да…

— Мне не нужно вам говорить, почему Венесуэла так интересует дядю Сэма, что он думает о ней постоянно. Нефть и комми. Вот наши власти и решили использовать катастрофу, чтобы смешать карты.

— Переворот?

— По существу, да. Я слышал, наши явятся туда с гуманитарной помощью. Неподалеку будет стоять флот с палатками, койками, продуктами и медицинским оборудованием. Только уляжется пыль, а мы уже тут как тут. А там хаос. Правительство в полной растерянности. Их президент выживет, но большинство его соратников нет. Поднимет голову оппозиция — разумеется, при нашей накачке. Свою часть работы сделают Колумбия и Гайана — захватят спорные пограничные территории, — а войска США, Англии и Франции придут туда как миротворцы. Плохому парню дадут под зад, и президентом станет один из наших, который вернет американские и европейские нефтяные компании. Вот так они будут действовать.

Уилл был потрясен. Теперь все ясно: и почему им так была нужна эта книга; и почему они без колебаний убили Кантуэллов и родителей Нэнси. Фрэзер и его хозяева с яростной решимостью прикрывают секретную операцию особой важности — переворот в недружественной, богатой нефтью стране, используя данные из книг библиотеки «зоны-51». И уж конечно, они бросят все силы на то, чтобы стереть Уилла в пыль.

Самолет пошел на снижение. Уилл подавленно молчал, вглядываясь в простирающуюся внизу равнину Небраски. Ему предстояло сразиться с очень мощным и коварным врагом.

34

Путешествие закончилось на следующий день под калифорнийским солнцем, грязновато-желтым в рассветном смоге. Последний участок пути Уилл проспал и проснулся, когда самолет приземлился.

— Конец маршрута, — объявил Дейн.

— Как вам-то удается столько бодрствовать? — удивился Уилл.

— А я и не думал бодрствовать. Поставил машину на автопилот и тоже дрых, как и вы. — Он рассмеялся. — Шучу. Чтобы не заснуть, я, как всякий воздушный водитель-дальнобойщик, болтал со всеми женщинами, какие возникали в эфире.

На бетонной площадке небольшого аэропорта Уилл размял ноги, наслаждаясь приятным теплым ветерком, ожидая, пока Дейн закончит оформлять полетный план. Он быстро поговорил с Нэнси. У нее все в порядке. Горюет по родителям, но держит себя в руках. Сегодня утром брала сына на пристань, примостилась на большом волнорезном камне и покачала его, пока он не уснул под рокот волн.

Подошел Дейн, и они наметили план. Уиллу нельзя засвечивать свою кредитную карту, поэтому автомобиль напрокат возьмет для него Дейн. Уилл поедет заниматься своими делами, а Дейн поспит в ближайшем мотеле. Во второй половине дня они встретятся в аэропорту и совершат быстрый перелет в Лас-Вегас, к Спенсу и Кеньону.

Уилл помахал рукой Дейну и свернул на юг, к парку Першинг-сквер.

Фрэзер вел наблюдение. Он предусмотрел все. Вызвал с озера Грум еще людей и организовал три группы по трое. Одна, возглавляемая Декорсо, следовала за Уиллом. В том же направлении, соблюдая дистанцию, двигался и автомобиль Фрэзера. Третья группа, ведомая оперативником Салливаном, осталась с Дейном.

Как только автомобиль тронулся, Фрэзер прохрипел в микрофон:

— Салли, не упускай из вида пилота и держи меня в курсе. Когда придет время, дай ему коленом под зад.

Движение в полдень не было напряженным, и Уилл добрался до центра за полчаса. Поставил машину на общественной стоянке напротив здания Центральной библиотеки и с самоуверенностью ньюйоркца перешел Пятую улицу в неположенном месте.

В последний раз Уилл находился здесь пятнадцать месяцев назад, но казалось, это было вечера. Тот день он помнил до мельчайших подробностей. Схватка с «наблюдателями» в бунгало отеля «Беверли-Хиллз», где он оставил четверых истекать кровью на мягком ковре пастельного цвета. Мозги Шеклтона пузырились на выходе из раны размером с винную пробку. В руке Уилл держал флэшку с копией похищенной базы данных, где были записаны даты рождения и смерти всех жителей США. Это был его страховой полис, спасательный круг, который необходимо спрятать. И он решил это сделать в библиотеке. Лучшего места не придумаешь.

Поднимаясь сейчас по ступенькам и открывая входную дверь библиотеки, Уилл не знал, что за ним следуют двое молодых «наблюдателей». Фрэзер оставил Декорсо при себе, оказав ему честь сидеть за рулем, а охоту поручил молодым. Час Декорсо приближался. Фрэзер не знал, как это случится и когда, потому и оставил при себе. Накладки сейчас ему не нужны.

Уилл быстро прошагал через холл к главной лестнице и, спустившись на два этажа, вошел в небольшой зал. «Наблюдатели» петляли за ним между стеллажами. В зале были еще десять посетителей, так что подозрений они не вызывали.

Уилл нашел место — он его хорошо запомнил — и остановился в замешательстве. В тот раз стеллаж был заставлен потрепанными коричневыми томами полного собрания муниципальных законов округа Лос-Анджелес за семьдесят лет. А теперь здесь стояли другие книги.

Муниципальные законы куда-то исчезли, а с ними и заветный том за 1947 год, в котором он устроил тайник.

Бормоча под нос ругательства, Уилл двинулся к висящему на стене телефону. Снял трубку, подождал ответа сотрудника библиотеки.

— Я звоню из зала номер пять. Ищу муниципальные законы округа Лос-Анджелес. Они прежде были тут.

Один из «наблюдателей» внимательно слушал, стоя у ближайшего стеллажа.

— Хорошо, я перезвоню. — Через минуту Уилл снова снял трубку и, услышав ответ, чуть не сорвался на крик: — Вы шутите? Нет, я не могу ждать шесть недель. Пожалуйста, назовите мне адрес, чтобы я с ними связался. Спасибо. Я вам очень признателен.

Расстроенный Уилл повесил трубку и затопал вверх по лестнице.

Один из «наблюдателей» немедленно шепотом проинформировал Фрэзера:

— Он ищет какой-то том муниципальных законов округа Лос-Анджелес. Почему-то в библиотеке их больше нет. Ему продиктовали адрес. Вероятно, он поедет туда.

Уилл побежал к своему автомобилю и развернул карту, которую нашел в «бардачке». Восточный Олимпик-бульвар находился в трех милях отсюда. Значит, далеко ехать не придется. Через десять минут Уилл пересек по мосту реку Лос-Анджелес и въехал в унылый квартал, застроенный одноэтажными складскими зданиями. Фрэзер и Декорсо следовали за ним на безопасном расстоянии.

Поставив машину на стоянке Индустриального центра, Уилл задумался. Ничего хорошего этот визит не обещал. Надо же, какое невезение. Тома с муниципальными законами направили на оцифровку по совместной программе библиотек округа Лос-Анджелес и поисковой компании Интернета. Теперь придется их упрашивать.

Когда Уилл исчез за дверью одного из складских строений, Фрэзер заволновался. Он не хотел терять его из вида ни на секунду. Увидев на стоянке большой коричневый фургон объединенной посылочной службы, Фрэзер отдал приказ двоим «наблюдателям», чтобы один из них через минуту был внутри склада. Энергичные молодые люди вылезли из машины.

Уилл вошел в приемную, где за длинной стойкой сидела сотрудница. На стене в рамках висели какие-то свидетельства корпоративных достижений. Он терпеливо подождал, пока девушка закончит говорить по телефону, а затем пустился в пространные объяснения, почему ему понадобилась книга, находящаяся у них на сканировании. Девушка выслушала его со скучающим видом, не перебивая, но стоило ему на мгновение замолкнуть, как она быстро проговорила:

— Вы находитесь в лаборатории сканирования. Здесь книги не выдают.

Уилл сделал второй заход, пытаясь ее обаять. На карточке значилось, что девушку зовут Карен, и он несколько раз произнес ее имя с искренней нежностью. Однако на Карен чары Уилла не действовали.

В приемную вошел служащий по доставке посылок, в форменной коричневой рубашке и шортах, которые ему были тесны. Уилл окинул его взглядом, отметив, что парень «качается» в каком-нибудь в зале, и тут же забыл. А зря. Потому что в кузове фургона посылочной службы лежал человек, которому форма была в самый раз, вырубленный ударом вот этого «качка».

— Послушайте, — взмолился Уилл, — я прилетел из Нью-Йорка специально, чтобы посмотреть книгу. Я согласен заплатить. — Он вытащил бумажник.

— Это лаборатория, — холодно произнесла девушка. — Неужели не понятно? — Она посмотрела на работника посылочной службы. — Что у вас?

— Вот. — Он показал пакет. — Тут написан адрес: Ист-Олимпик, 2555. Мне сказали, что это тут.

— Наш номер 2559. А вам нужно туда. — Она показала.

Мимо прошла сотрудница лаборатории. Приложила белую карточку-пропуск к магнитному замку на двери, и она со щелчком открылась. Доставщик посылок что-то уточнял у Карен, а Уилл тем временем заметил такую же карточку-пропуск с надписью «Официальный посетитель» на столе, рядом с клавиатурой.

Карен повернулась к Уиллу, удивленная, что он еще не ушел.

— Вызовите менеджера лаборатории, — хмуро проговорил Уилл. Добро не сработало, пришлось перейти к угрозам. — Я не уйду, пока не пообщаюсь с ним. Или с ней. Вы меня поняли, Карен? — На сей раз ее имя звучало как прозвище.

Она уступила его требованиям и попросила выйти в приемную некоего Марвина. Уилл ждал, сложив руки на груди.

«Наблюдатель» переоделся в фургоне посылочной службы в свою одежду, проверил, дышит ли доставщик посылок. Затем коротко переговорил по рации с боссом.

При виде управляющего секретарша приободрилась, словно хлюпик в очках мог ее защитить от этого громилы. Она начала шептать ему что-то на ухо, а Уилл успел схватить со стола карточку-пропуск и спрятать в карман.

Марвин снисходительно выслушал его мольбы, но остался непреклонным.

— Мы не можем выдать вам книгу, даже если бы очень хотели. Не имеем права. Кстати, — добавил он саркастически, — не проще ли вам поискать другой экземпляр муниципальных законов Лос-Анджелеса за 1947 год? В городе много библиотек, а законы вряд ли изданы в одном экземпляре.

В конце концов Уилл исчерпал запас доводов и, услышав от Марвина традиционную фразу: «Если вы не уйдете, мы будем вынуждены вызвать полицию», — вышел за дверь. Расстроенный, но с карточкой-пропуском в кармане. Рядом со входом был еще магнитный замок. Придется прийти сюда опять, позднее.

Фрэзер наблюдал в бинокль, как Уилл вернулся к своему автомобилю с пустыми руками. И последовал за ним, удивляясь, куда, черт возьми, он направляется.

Уиллу надо было убить время. Он посмотрел карту: добраться туда можно за час. Ну и прекрасно. Все равно ждать до вечера. Главное, чтобы в лаборатории сканирования не было второй смены и не стояли охранники. Пусть Дейн пока спит, но в середине дня нужно позвонить ему и сообщить об отсрочке. Потом он позвонил Нэнси и поделился своими проблемами. Голос у нее звучал бодрее, и Уилл тоже воспрял духом.

Когда Уилл свернул направо, Фрэзера осенило, куда он направляется.

— Невероятно, — громко объявил он по рации, — но наш клиент едет в больницу «Лонг-Бич». Догадайтесь с трех раз, кто там лежит?

35

Несколько керамических горшков с цветущими растениями, поставленные у входа в больницу «Лонг-Бич», где лежали неизлечимые пациенты, свидетельствовали о слабой попытке администрации оживить обстановку. Но все равно этот комплекс невысоких зданий из белого кирпича выглядел унылым приютом беспомощных и безнадежных, откуда никого не выписывали с выздоровлением.

Уже в вестибюле ощущался характерный запах болезней и антисептиков. Уиллу сказали, что Шеклтон лежит в западном крыле, и он зашагал по тускло освещенному белому коридору, обходя посетителей и сотрудников, которые двигались очень медленно. Здесь некуда было торопиться. Даже не верилось, что в половине мили отсюда плещет волнами огромный океан.

Фрэзер приказал остановить машину у больницы и задумался. Посылать туда людей рискованно. Да и надо ли? Что хочет Пайпер? С помощью Шеклтона вернуть базу данных? Чушь. Сам Пайпер тогда рассказал, что после инцидента с «наблюдателями» купил в радиомагазине флэшку, записал на нее базу данных и спрятал где-то в Лос-Анджелесе. Теперь выяснилось, что он засунул ее в книгу в библиотеке. Шеклтон тут ни при чем.

— Он просто приехал навестить его, — усмехнулся Фрэзер. — Я в этом уверен. Ему надо убить время.

Он связался с руководителем третьей группы и спросил насчет Дейна. Тот ответил, что пилот затеял в мотеле драку и успокоился, когда ему вкатили укол и вывезли на тележке с грязным бельем. Сейчас он в самолете по пути в «зону-51», где его допросят и задержат до выяснения.

Фрэзер отправил одного «наблюдателя» за кофе и сандвичами.

На посту сестер никого не было. Уилл подождал. Наконец из комнаты отдыха вышла в накрахмаленном белом халате полная молодая женщина. В углу рта у нее прилипло что-то красное.

— Я пришел проведать Марка Шеклтона.

Она удивленно посмотрела на него. Видимо, не очень часто его здесь навещали.

— Вы родственник?

— Нет. Старый друг.

— Мы пускаем только родственников.

— Я из Нью-Йорка. Проделал большой путь.

— Не положено.

Уилл вздохнул. Такой уж сегодня день.

— Могу я поговорить с кем-нибудь из начальства?

Позвали женщину постарше, чернокожую, крепкого сложения. Но и она начала объяснять Уиллу, почему нельзя посещать больных посторонним. А затем вдруг замолчала и внимательно посмотрела на него:

— Подождите, я видела вас у него на фотографии.

— Да?

— Его единственной фотографии. Ведь Шеклтона никто не навещает. Иногда является какой-нибудь представитель властей и через минуту уходит. Вы его друг?

— Да.

— Идемте со мной. Я сделаю для вас исключение.

Уилл с трудом узнал Шеклтона. Марк высох и стал совсем маленьким, почти как ребенок. Год комы и искусственного питания превратили его в живого мертвеца с восковой кожей и острыми выпирающими костями.

Он лежал на боку. В течение дня больного переворачивали, чтобы не образовались пролежни. Глаза открыты, но затянуты пленкой. Рот тоже постоянно полуоткрыт. Из овального отверстия торчали коричневые зубы. На лысую голову напялена поношенная шапочка с символикой баскетбольной команды «Лос-Анджелес лейкерс», под которой скрывалась затянувшаяся рана. Нижняя часть до пояса у него скрывалась под простыней, а на торс невозможно было смотреть без содрогания. Такие руки и грудь Уилл видел на фотографиях узников фашистских концлагерей. При дыхании грудь Марка резко поднималась, и каждый цикл сопровождался негромким свистом. Из одного пластикового пакета питательная смесь по трубке подавалась в желудок. Другой был подсоединен к катетеру для отвода мочи.

На столике рядом с кроватью стояла фотография в рамке. Четыре однокурсника, когда-то делившие комнату в общежитии, на встрече по случаю двадцать пятой годовщины окончания Гарварда. Слева сияющий Джим Зекендорф, справа Алекс Диннерштайн, в середине Шеклтон, с вымученной улыбкой и в такой же шапочке с символикой команды, и Уилл, на голову выше остальных, спокойный и уверенный в себе.

— Дома у него нашли только эту фотографию, — пояснила сестра. — И принесли сюда, сделали доброе дело. А кто на ней остальные?

— Мы жили в колледже в одной комнате.

— Говорят, он был умный.

— Да, умный, — кивнул Уилл. — Скажите, а есть надежда, что он когда-нибудь выйдет из комы?

— Что вы! — воскликнула она. — Таким и останется. Свет включен, но Господь знает, что в доме никого нет.

Она оставила Уилла у постели. Он придвинул стул и сел, глядя в пустые глаза Марка Шеклтона, несчастного маленького человека, который заманил его в ловушку, как зайца. Затянул в свой безумный мир и насильно накормил знанием о библиотеке. Неужели все это предопределено свыше, чтобы жалкий человек замыслил испоганить жизнь Уилла и добился потрясающего успеха?

Уиллу казалось, что он ненавидит Марка Шеклтона, но теперь он не мог отыскать в себе ни единой крупицы ненависти к этому лежащему перед ним полутрупу, похожему на персонаж картины Мунка «Крик». Грустно, что все так получилось.

Уилл не стал с ним разговаривать, как иногда делают наивные посетители коматозных больных, а просто сидел и размышлял о своей жизни. О том, какие дорожки выбирал, чтобы по ним пойти, а какие нет. Задавал себе вопросы.

Неужели все решения, какие я принимал, которые влияли на жизнь других, предопределены свыше? И несу ли я ответственность за свои действия? Имеет ли смысл намечать следующий шаг, или чему положено случиться, то и случится? В таком случае, может, не надо возвращаться в лабораторию сканирования книг и проводить суматошную ночь в поисках флэшки, а с облегчением сбросить рубаху и полежать на берегу, глядя на звезды? Если я пешка на гигантской шахматной доске, то зачем суетиться.

Однако Уилл не любил пустых рассуждений. Он был человеком действия и всегда полагался на интуицию. Если был голоден, то ел. Если был сексуально возбужден, находил женщину. Если брак или просто связь не доставляли ему радости, он его разрывал. Если перед ним стояла задача, он ее выполнял. Выслеживал убийц и сажал их за решетку.

Теперь он снова был мужем. И отцом. У него замечательные жена и сын. Ему надо думать о них. И все принимаемые решения должны быть связаны с ними. Остальное его не касается. Прочь сомнения. Нужно ехать добывать флэшку. А затем ее можно будет всадить в задницу Фрэзеру.

Эта мысль его успокоила, и он почувствовал себя прежним Уиллом Пайпером.

А как же двадцать седьмой год?

Ну, до него еще далеко. А кроме того, неизвестно, наступит ли вообще конец света. За семнадцать лет можно постараться искупить грехи, совершенные почти за пять десятилетий.

А их накопилось много.

— Спасибо тебе, скотина, — сказал он Шеклтону. — Ты меня правильно вразумил.

36

На обратном пути Уилл позвонил Нэнси и с облегчением узнал, что к ней приехала Лора с мужем и они останутся до его возвращения. Голос у Нэнси звучал бодрее, а на заднем плане слышались звуки приготовления еды.

А вот мобильник Дейна почему-то не отвечал. И телефон в его номере в мотеле тоже. Уилл позвонил на стойку регистрации, и там сообщили, что Дейн никуда не выходил. Значит, спит, подумал Уилл. Но странно, что не слышит звонков.

Но звонок на мобильник Дейна услышали. Конечно, не он сам, а дежурный оперативник «зоны-51». Там определили не только номер «чистого» телефона Уилла, но и быстро запеленговали его местонахождение. О чем немедленно доложили Фрэзеру. Тот хмыкнул. Этот номер вряд ли понадобится. Уилл постоянно находился под его визуальным наблюдением, и если все пойдет хорошо, то скоро он будет схвачен, а Фрэзер завладеет базой данных.

Затем он навестит Генри Спенса и заберет все, что Пайпер нашел в Англии.

Фрэзер предвкушал разговор с Лестером. Он доложит о выполненном задания, что все объекты нейтрализованы и угрозы рассекречивания «зоны» больше нет. Интересно, что тогда запоет этот жалкий чиновник? Потом возьмет несколько свободных дней и сделает что-нибудь полезное по хозяйству. Кстати, давно уже пора покрасить в доме террасу. И вообще надо отдохнуть, потому что, когда до события в Каракасе останется неделя, база перейдет на особый режим и он будет пропадать там двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

Начинать действовать было еще рано, и Уилл остановился поесть в паре миль от лаборатории. На автостоянке китайского ресторана он опять безуспешно попытался связаться с Дейном. На сей раз оставил сообщение на автоответчик: «Это Уилл. Сейчас пять тридцать. Пытался связаться с вами, но вы не отвечаете. Мое дело займет больше времени, чем ожидалось. Позвоните, как только получите сообщение».

Он неплохо провел час, насладившись свининой «муши» и выпив зеленого чая. В ресторане был симпатичный бар с разнообразными напитками, но Уилл стойко ограничил себя чаем.

Перед уходом он разломил печенье, где была спрятана бумажка с предсказанием, и прочитал: «Приготовьтесь к резкому, неожиданному повороту судьбы».

«Ну вот, как раз кстати», — подумал Уилл.

Подъехав к автостоянке, он с радостью обнаружил, что она пуста. Значит, второй смены в лаборатории нет. После захода солнца прошло полчаса, стало сумрачно. Это неплохо, хотя Уилл предпочел бы полную темноту.

Объехав здание дважды, чтобы убедиться, что все в порядке, Уилл поставил машину у стены и направился к двери. Украденная карточка-пропуск превратила красный огонек на электронном замке в зеленый, и дверь со щелчком отворилась.

Он вошел. Никаких охранников, вестибюль и приемная пусты. Горела лишь одна лампа. Карточка сработала во второй раз, и Уилл оказался в лаборатории, тускло освещенной несколькими флуоресцентными лампами на потолке.

Первое, что он увидел, были роботы. Они стояли в ряд, и перед каждым на подставке лежала книга, надежно закрепленная эластичными ремешками. Ближайший к нему робот застыл в живописной позе в тот момент, когда его выключили. Одна рука с пинцетом осторожно захватила страницу, другая, с датчиком, приготовилась сканировать.

Далее простирался обширный зал с черными стеллажами. Как в библиотеке, только здесь стеллажи были ниже, чтобы сотрудники могли легко доставать книги. По периметру хранилища тянулись темные кабинки персонала.

Уилл вздохнул. На стеллажах стояли десятки тысяч книг. Наверное, в компьютерах имелась какая-то система поиска, да только как до нее добраться?

Он начал с крайнего ряда. Через полчаса у него от множества книжных корешков с наклейками штрих-кода лаборатории стало темнеть в глазах. Приходилось напрягать зрение. К тому же не было уверенности, что все тома муниципальных законов Лос-Анджелеса стоят вместе. Уилл уже увидел, что некоторые собрания разрозненны.

Уилл позвонил Дейну и опять попал на автоответчик. С пилотом определенно что-то случилось. В кабинке неподалеку светился экран черного монитора. Он подошел. На монитор подавался сигнал с камеры, установленной в тускло освещенной приемной. На двери кабинки висела табличка с надписью: «Марвин Хемпел, старший менеджер». Уилл представил хлюпика, сидящего за столом, с чавканьем поедающего суп и с ехидством наблюдающего за служащими. Чего они там делают во время перерыва на ленч.

Затем он заставил себя сосредоточиться и двинулся дальше. Уходить отсюда с пустыми руками нельзя. Уилл медленно шел, трогая пальцем каждый корешок, чтобы зафиксировать осмотр книги. На душе скребли кошки.

Что с Дейном?

Как дела у Нэнси?

И как будет проходить завершающая фаза войны?


Фрэзер был недоволен. Людей не хватало. Для того чтобы окружить здание такого размера, нужно больше. Всего шесть человек прикрывали переднюю часть, заднюю эстакаду для погрузки и разгрузки, аварийный выход и две длинных боковых стены. Вход охраняли Декорсо и еще двое. Каким путем Пайпер сюда вошел, таким и выйдет. Двоих людей Фрэзер послал прикрыть эстакаду, а сам остался у входа, воображая, как Пайпер медленно откроет дверь, выйдет и разинет от удивления рот, а он даст по нему очередь. Сукин сын не умрет. Жаль. Но ему будет плохо. Очень.

А вот Декорсо скоро отдаст концы. Фрэзер мысленно попрощался с соратником. В следующий раз он его увидит, когда тот будет уже трупом. В ближайшие часы парень должен погибнуть. От пули Пайпера? От своих? От инфаркта? В любом случае ночь спокойно не завершится.


Уилл вытащил наполовину книгу из ряда, пометив место, на котором остановился, и пошел в туалет. В этот момент Фрэзер и Декорсо взволнованно обсуждали, почему Пайпер там так долго сидит. Может, здесь есть какой-то переход в подвале в другое хранилище и он уже через него скрылся?

Фрэзер приказал группе Декорсо войти внутрь и ждать в приемной. Если Пайпер туда выйдет, его легче будет взять. У одного из парней было стандартное устройство, позволяющее открывать простые электронные замки. Они шагнули в приемную и заняли позицию.

У следующего стеллажа Уилл остановился, не веря глазам. Вот они. Ряд томов с муниципальными законами округа Лос-Анджелес вплоть до 80-х годов. С бешено колотящимся сердцем он начал быстро искать. К счастью, тома стояли по порядку.

Том за 1947 год оказался на самой нижней полке. Уилл наклонился и выхватил его. Сел на пол и, раскрыв книгу, стал стучать торцом по полу. Наконец из-под корешка выпала флэшка в пластиковом футляре. Уилл закрыл глаза, мысленно благодаря Бога за помощь, и начал подниматься. Посмотрел на монитор в кабинке Марвина и замер. В приемной находились двое. Нет, трое. С оружием.

«Наблюдатели».

Он сунул флэшку в карман и выхватил «глок». Щелкнул предохранителем. В обойме семнадцать патронов и один в стволе. Для серьезной перестрелки недостаточно. А все выходы они наверняка перекрыли. Правда, у Уилла имелось небольшое преимущество. Он их видел, а они его нет. Может, отсюда есть выход на крышу?

Уилл обежал зал, выискивая пути отступления, обдумывая разные варианты, и вернулся к кабинке Марвина, чтобы следить за группой в приемной. Значит, схватки не избежать. То, что он ВД, ничего не значит. Уилл вспомнил Шеклтона и похолодел.

Декорсо услышал в наушниках голос Фрэзера, требующего доложить обстановку, и прошептал:

— Пока все тихо, никаких признаков…

Декорсо не договорил, потому что в приемной зажегся яркий свет и пронзительно завыла сирена.

— Пожарная тревога! — воскликнул он.

— Они будут здесь очень скоро! — закричал Фрэзер. — Входите в лабораторию и берите его. Мы прикроем выходы.

— Понял, — отозвался Декорсо.

Они ворвались в лабораторию и остановились, удивленные странным зрелищем. Роботы ожили. Их руки переворачивали страницы, на экранах компьютеров появлялся оцифрованный текст. Декорсо увидел, как за одним из средних роботов что-то мелькнуло, и крикнул, после чего получил в грудь две пули. Уилл не промахнулся.

Два молодых «наблюдателя» действовали очень умело. Они пришли в «зону-51» после службы в спецназе. Гибель командира не отвлекла их ни на секунду. Один, слева от Уилла, метнулся за металлическую тележку и начал поливать огнем средних роботов. Было ясно, что он не знает, где именно находится противник. Книги рвались в клочья, лопались мониторы, но руки роботов методично продолжали искать страницы, чтобы перевернуть.

Второй «наблюдатель», справа от Уилла, пригнувшись, настороженно всматривался. Стоило ему на мгновение открыться, и Уилл выпустил в него три пули. «Наблюдатель» охнул и повалился на бок. Его куртка окрасилась кровью.

Для последнего «наблюдателя» вспышки выстрелов Уилла послужили хорошим ориентиром. Он выстрелил. Уилл пригнулся, и левое бедро пронзила жгучая боль, будто его коснулись раскаленным железом. Брючина намокла кровью, но сейчас этим заниматься не было времени. Если задета бедренная артерия, то все кончено. И он узнает об этом скоро. Мир вокруг начнет сереть, а затем почернеет.

Скрываясь за роботами, Уилл проковылял к самому дальнему. «Наблюдателя» нигде не было. Нога кровоточила, но он считал, что все в норме. Если бы кровотечение было артериальное, то он бы уже отдавал концы.

Последний «наблюдатель» совершил роковую ошибку — подчинился приказу. Фрэзер кричал в микрофон рации как ненормальный:

— Как обстановка? Черт возьми, доложите обстановку! Немедленно!

Наблюдатель ответил:

— Двое потеряны. Нахожусь под огнем. В передней части зала.

Переместив вес на здоровую ногу, Уилл быстро встал и выпустил в направлении голоса шесть пуль. Несколько попали «наблюдателю» в живот. Уилл вытащил брючный пояс и туго стянул на бедре. Когда появилась возможность опираться на обе ноги, он перешагнул через истекающего кровью «наблюдателя» и, минуя приемную, вышел за дверь.

Ночь, к счастью, была безлунная. В отдалении слышался вой сирен пожарных машин, который становился громче. Уилл не знал, сколько еще здесь «наблюдателей», но сейчас они должны сторожить остальные выходы. И будут находиться там некоторое время.

Его автомобиль стоял в нескольких метрах отсюда.

И он до него добрался.

37

Сиденье сразу стало мокрым от крови. Голова кружилась, потом тошнота стала настолько сильной, что Уилл был вынужден подъехать к бордюру, и его вырвало на тротуар. Надо срочно обработать рану. Иначе мозги перестанут нормально работать. А без них он пропал.


Фрэзер опустился на колени рядом с Декорсо, проверить пульс на сонной артерии, зная заранее, что пульса нет. Парень вчистую проиграл Пайперу. Два — ноль. За гибель мужа при исполнении жена Декорсо получит хорошее пособие и быстро утешится. «А Пайпера я возьму сам», — подумал он и стиснул зубы.

Один «наблюдатель» еще был жив, но Фрэзер знал, что до больницы тот не дотянет. Фрэзеру были известны ДС всех его подчиненных. Это хорошо помогало делу.

А вот своего ДС он не знал. И не потому, что боялся нарушить устав, а просто не хотел. Кроме того, в глубине души Фрэзер был уверен, что он ВД.

Судя по шуму, пожарные машины находились рядом. Проходя в приемную, он увидел следы крови. Значит, его все же подстрелили. Хорошо.

С двумя оставшимися «наблюдателями» Фрэзер направился искать Пайпера.


Остановившись на красный свет, Уилл поправил жгут на ноге и поехал дальше. Ему нужно множество вещей. Аптека. Новые брюки. Компьютер. Надо найти Дейна и место, где бросить автомобиль. Поговорить с Нэнси. Необходимы патроны — в обойме осталось всего семь.

Уилл позвонил на мобильник Дейна и оставил сообщение. Телефон в его номере по-прежнему не отвечал, и он позвонил администратору. Тот сказал, что в номере никого нет. Наконец Уилл позвонил в аэропорт, где ему ответили, что пилот к оставленному самолету пока не приходил.

«Вот оно что, — подумал он. — „Наблюдатели“ его взяли, и я остался один».

Уилл взглянул на телефон в своей руке и выругался. Значит, его выследили через Дейна. И у них есть номер этого телефона. Уилл открыл окно и уронил телефон на мостовую. Теперь связи у него тоже нет.


Фрэзер двигался в соответствии с указаниями дежурного оперативника «зоны-51», на пульт которого поступали данные пеленга мобильного телефона Пайпера. Неожиданно сигнал пропал, о чем он немедленно сообщил боссу.

— Что значит пропал? — проворчал тот.

— Телефон молчит. Выключен или сел аккумулятор.

Фрэзер в расстройстве стукнул кулаком по приборной доске.

— Мы шли меньше чем в миле сзади от него.

— Куда ехать? — спросил «наблюдатель», сидевший за рулем.

— Прямо, — буркнул Фрэзер. — Я подумаю.


Уилл выбрался на бульвар Креншоу. Боль в ноге становилась невыносимой, сильно кружилась голова. Свернув наугад направо, он миновал еще пару миль и с облегчением увидел огни супермаркета «Уол-март».

На крытой стоянке выбрал самое близкое ко входу место и, сдерживая стон, вылез из машины. Схватил первую попавшуюся тележку — для опоры и чтобы прикрыть свои окровавленные брюки — и, хромая, поковылял в магазин. Служащий «Уол-марта», пожилой человек в форме, конечно, сразу заметил на его брюках пятна крови, но в этом районе никому ни до кого не было дела.

Уилл направился в аптечную секцию, где бросил в тележку стерильные бинты, перевязочный материал, пинцет, антисептики и упаковку ацетаминофена. Более сильного анальгетика здесь не было. Затем он покатил тележку в отдел мужской одежды. Взял темные слаксы, комплект нижнего белья, носки и выбрал самую дальнюю примерочную кабинку. Там сбросил окровавленные брюки и встал, покачиваясь, перед зеркалом. На внутренней стороне бедра, примерно в десяти сантиметрах от паха, красовалось кровоточащее лилово-багровое пулевое отверстие.

Уилл часто присутствовал на вскрытиях и знал, что ему повезло. Бедренная мышца располагалась на значительном расстоянии от бедренной артерии. Но везение было неполным. Выходное отверстие в ране отсутствовало. Пуля застряла. Это означало, что без хирургической помощи и антибиотиков на следующий день нога начнет гнить.

Уилл разорвал пакет с трусами. Там было три пары. Он взял одну, свернул в цилиндр и сунул в рот, чтобы не закричать. Промыл рану настойкой йода и с помощью пинцета начал вталкивать в пулевое отверстие бинт. Боль была дичайшая, на глазах у него выступили слезы, но рану необходимо закрыть и остановить кровь.

Наконец бинт глубоко вошел в мягкие ткани. Уилл наложил сверху плотную повязку и, тяжело дыша, опустился на пол. Через минуту он поднялся и начал надевать свежую одежду. По пути из примерочной окровавленные брюки полетели в мусорную урну.

В отделе электроники Уилл, превозмогая боль, с деловым видом приблизился к продавцу:

— Мне нужен самый дешевый ноутбук с USB-разъемом и платой беспроводной связи.

— У всех ноутбуков есть USB-разъемы и беспроводные карты, — произнес продавец.

— Какой самый дешевый?

— Пожалуй, «Эйсер». Он стоит 498 долларов.

— Я возьму его. Дайте еще сумку, чтобы носить на плече, и посмотрите, заряжен ли аккумулятор.

— Обычно они заряжены. А зачем это вам?

— Затем, что я хочу использовать ноутбук прямо сейчас.

В такси Уилл сел на заднее сиденье и сложил покупки в сумку. Пощупал новые брюки. Пока сухие.

— Куда ехать? — спросил водитель.

— На «Грейхаунд».[23] Но по пути остановитесь у винного магазина.


Фрэзеру надоело искать иголку в стоге сена, и он велел «наблюдателю» остановиться у кафе. Теперь Пайпера разыскивала полиция Лос-Анджелеса. Были его приметы и номер взятого напрокат автомобиля. Он подозревался в убийстве федеральных агентов. В полиции знали, что подозреваемый вооружен и опасен. Еще им сообщили, что Пайпер, возможно, ранен. Оповестили все больницы.

«Предположим, Пайпер добыл базу данных, — размышлял Фрэзер, уставившись в чашку. — Что он собирается с ней делать? И куда двинет? На самолете в Нью-Йорк? Этот вариант отпадает. К тому же он ранен. А вот Спенс… Кстати, завтра его ДС. Он живет в Лас-Вегасе. Да, Пайпер отправится к нему. Видимо, туда его должен был доставить Дейн Бентли. Зачем за ним гоняться? Мы полетим в Лас-Вегас и встретим его там».

Зазвонил телефон Фрэзера. На связи был дежурный оперативник:

— Двадцать минут назад в «Уол-марте», на бульваре Креншоу, Пайпер пользовался своей картой «Виза».

— Что он купил?

— Компьютер, сумку, какую-то одежду, много бинтов и прочего.

— Ладно. Мы летим обратно в Неваду. Я знаю, куда он направляется.


На автобусной станции «Грейхаунд» Уилл купил билет до Лас-Вегаса, расплатившись наличными. До отправки оставалось несколько часов, но он знал, что в автовокзале ждать опасно. Напротив через улицу было кафе, где пекли пончики. Через несколько минут Уилл похромал в кабинку с чашкой кофе и пончиками в бумажном пакете. Под столом налил себе полстакана «Джонни Уокера», положил в рот шесть капсул асетаминофена и запил их несколькими огненными глотками.

Вскоре алкоголь вкупе с анальгетиком притупил боль настолько, что Уилл смог спокойновытащить из коробки новый компьютер и загрузить. К сожалению, беспроводная сеть тут не опознавалась.

— У вас есть «вай-фай»? — крикнул он унылой мексиканской девушке за стойкой. С таким же успехом можно было попросить ее объяснить законы квантовой механики.

Она посмотрела сквозь него и пожала плечами.

Уилл подключил флэшку и загрузил в компьютер базу данных Шеклтона. Пароль — «Пифагор». Это он помнил хорошо, хотя не поинтересовался, почему древний мыслитель был для Марка так важен.

Поисковая система базы данных была готова к работе. Уилл мог напечатать имя, фамилию и еще кое-какую информацию о любом человеке в США и сразу получить данные о дате его смерти. Он начал с Джо и Мэри Липинских, чтобы отдать им дань памяти. Двадцатого октября.

Уилл проверил Генри Спенса, убедился, что, к сожалению, это должно случиться завтра, двадцать третьего октября, и напечатал еще пару фамилий. Посмотрев на экран, он получил примерное представление о том, что должно произойти завтра.

В Нью-Хэмпшире было уже за полночь, но Уилл хотел поговорить с Нэнси. Придется разбудить. Возможно, это их последний разговор.

У туалетов висели телефоны-автоматы. Он разменял у девушки горсть четвертаков и набрал номер телефона в доме Зекендорфа. Этот номер «наблюдатели» вряд ли догадались прослушивать. Пока звучали гудки, Уилл заметил проступившую на новых брюках кровь.

Нэнси ответила на удивление бодро:

Это я, — сказал он.

— Уилл! Как ты? Где?

— В Лос-Анджелесе.

— И что?

— Флэшку достал, но возникли сложности.

— Что случилось?

— Они нас выследили. Взяли Дейна. Произошло небольшое столкновение.

— Ты ранен?

— Да. Меня подстрелили. В левое бедро. Видимо, потерял квалификацию.

— Боже, Уилл! Тебе надо в больницу.

— Нельзя. Меня наверняка ищет полиция. Я купил билет на автобус. Пытаюсь добраться до Спенса.

— Давай я позвоню в управление ФБР Лос-Анджелеса, — быстро проговорила Нэнси. — Они тебе помогут.

— Ни в коем случае. Фрэзер тут все плотно обложил. Прослушивает телефоны. Я сам справлюсь. Уверен.

— Но голос у тебя какой-то странный.

— Нэнси, я должен тебе кое в чем признаться.

— Говори?

— Я купил бутылку скотча. И уже выпил.

— Вот как?

— Пожалуйста, не сердись.

— Уилл, я люблю тебя.

— Но от меня одни неприятности.

— Не говори так.

— Я хочу быть с тобой и Филиппом в 2027 году.

— Обязательно, дорогой, будешь.

38

Если бы в автобусе, следующем по маршруту Лос-Анджелес-Лас-Вегас, не вышел из строя генератор переменного тока, все могло бы закончиться иначе. Но так было предопределено свыше. Один фактор повлиял на другой, а этот, в свою очередь, на следующий — и так далее по цепочке. По расписанию автобус должен был покинуть Лос-Анджелес в десять тридцать вечера, а выехал с автовокзала лишь через четыре часа.

В распоряжении Уилла оказалась почти вся задняя часть салона. Большинство пассажиров с билетами на данный рейс поменяли их на утренний. Остались наиболее стойкие, которые дождались окончания ремонта, а затем, усевшись в кресла, заснули и проспали шесть часов пути по ночной пустыне. Уиллу мешала спать боль. Чтобы ее притупить, он прикладывался к бутылке, затем на короткое время отключался. Периодически приходилось посещать туалет и менять марлевую салфетку. Но кровь по-прежнему текла, и с каждым часом Уилл становился слабее.

В последний раз Уилл проснулся ранним утром с тупой головной болью и сухостью во рту. За окном проплывала коричневая, поросшая низким кустарником равнина. Заражение, видимо, уже началось. Его знобило, и, чтобы согреться, он плотно запахнул пиджак. Хоть бы кондиционер сломался, за окном ведь пустыня.

Последний час поездки стал для него сплошным мучением. Жутко болела нога, непрерывно тошнило, а от лихорадки зубы стучали настолько громко, что он с трудом сдерживался. Но дело будет завершено. Обязательно. Нельзя поддаваться слабости, иначе Фрэзер победит. Уилл подумал о Нэнси и сыне. Представил, как мальчик сосет грудь, а жена сонно смотрит в окно. На душе стало спокойнее. Затем Уилл увидел себя за рулем огромного фургона Спенса.

— Вот это машина! — выпалил он, и сидящий впереди парень оглянулся.

Вскоре в тонированных зеленых окнах автобуса появился Лас-Вегас, вздымающийся над равниной подобно призрачному Изумрудному городу. Уилл поднялся, чтобы сменить повязку. Уборщик туалетной кабинки, наверное, решит, что здесь ночью возникла перестрелка.

Автобус подъехал к автовокзалу «Грейхаунд» рядом с казино «Золотой самородок». Уилл выходил последним, с трудом двигаясь по проходу.

— Вы в порядке, приятель? — спросил водитель.

— В полном, — пробормотал Уилл. — Я очень доволен поездкой. Спасибо.

На горячем солнце стало полегче. Он дохромал до такси и медленно опустился на заднее сиденье.

— Хендерсон,[24] Санта-Крус-стрит.

— Славное местечко, — произнес водитель, взглянув на него.

— Да. Если доставите меня быстро, получите сверху пятьдесят.

— А может, сразу в больницу?

— Нет. Я чувствую себя лучше, чем выгляжу. Только выключите, пожалуйста, кондиционер.

Все свои прежние визиты в Лас-Вегас Уилл заканчивал мысленным обещанием, что это в последний раз. Год назад он прилетал сюда допросить генерального директора страховой компании «Достойная жизнь» по делу «убийцы Судного дня». Оказалось, что Нельсон Элдер действительно был замешан в деле, но втемную. Совсем не так, как Уилл предполагал. А потом он навестил старого приятеля, бывшего однокурсника Марка Шеклтона. С этого посещения все и началось. Уилл никогда не был поклонником Лас-Вегаса, а с тех пор вообще его возненавидел. Сейчас он поклялся, что этот раз действительно станет последним.

Был час пик, но основная масса автомобилей двигалась навстречу, в город, и потому они добрались до Хендерсона быстро. На горизонте виднелись шоколадные горы хребта Маккалоу. Такси миновало эксклюзивный загородный клуб, о котором рассказывал Спенс. Уилл сжимал кулаки, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Водитель тревожно посматривал на него в зеркало заднего обзора.

Они подъехали к воротам усадьбы, за которыми располагался утопающий в зелени большой дом, построенный в средиземноморском стиле. Уилл опустил стекло, назвался и попросил охранника сообщить о своем приезде Генри Спенсу. Через несколько секунд ворота открылись.

Вылезая, Уилл увидел радостное лицо Кеньона. За ним, в дверном проходе, ему махал рукой Спенс на своей коляске. Кеньон бросился помогать ему идти.

— Боже мой! Что с вами?

— «Наблюдатели», — проговорил Уилл сквозь стиснутые зубы. — Меня выследили. Через Дейна. Его, наверное, схватили.

— От вас не было никаких известий. Мы места себе не находили. — Кеньон открыл дверь пошире. — Входите, пожалуйста.

Приблизился Спенс на коляске.

— Элф, посади его на диван в общей комнате. Уилл, следом за вами никто не ехал?

— Не думаю.

Таких домов Уилл никогда не видел. Настоящий дворец, роскошный, с площадью помещений восемьсот пятьдесят квадратных метров, построенный для жены Спенса, светской женщины.

Прерывисто дыша, бледный, весь в поту, он с помощью Кеньона проковылял в комнату, выходящую окнами на задний двор с бассейном. В комнате был камин, стол с компьютером и большой секционный книжный шкаф.

Кеньон осторожно уложил Уилла на диван. Брючина насквозь промокла липкой кровью, в воздухе чувствовался неприятный запах.

— Вам нужен врач.

— Да, — согласился Уилл. — Но ехать в больницу — значит, попасть в лапы Фрэзера.

— Генри, где у тебя ножницы? — крикнул Кеньон.

Спенс подъехал, шипя кислородными трубками.

— В столе.

Во время скитаний в никарагуанских джунглях Элф Кеньон научился обрабатывать огнестрельные раны. Он вырезал из брюк Уилла большой квадратный лоскут, обнажив окровавленную повязку, от которой пахло гнилыми фруктами. Бедро сильно распухло.

— Вы сами себя перевязали?

Уилл кивнул.

— Без обезболивающего?

— Да.

— Началось заражение. — Кеньон покачал головой.

— У меня в медицинском шкафу есть аптечка, — произнес Спенс. — Что тебе нужно?

— Несколько таблеток обезболивающего, кодеин, викодин и антибиотики, какие найдутся. Хорошо бы еще комплект первой помощи.

— Лежит в ящичке в моем «мерседесе». Немцы — предусмотрительный народ.

— Я все же нашел флэшку. — Уилл попытался приподняться. — Она в моей сумке.

Спенс закрыл глаза.

— Вот это подарок.

— Давайте вначале разберемся с вами, — проговорил Кеньон.

Он сделал Уиллу инъекцию с обезболивающим препаратом перкоцетом и антибиотиком ципро, заменил в ране старую салфетку на свежую. Уилл стонал и скрипел зубами, а когда все закончилось, попросил скотча.

Кеньон возражал против выпивки, но Уилл уговорил налить ему бокал.

— С завтрашнего дня брошу пить, — пробормотал он.

Кеньон сел рядом, а Спенс подъехал на коляске вплотную. Уилл только сейчас заметил, что Спенс одет празднично и выглядит хорошо. Волосы и борода аккуратно причесаны. Красивая рубашка, в тон галстук.

— Какой вы сегодня нарядный.

Спенс улыбнулся.

— Поскольку дней рождения у меня уже больше не предвидится, мы с Элфом решили отметить день моей смерти. Он постарался, напек блинов, и мы составили программу на день. Хотя гарантировать участие во всех мероприятиях я, конечно, не могу. На ленч пицца и пиво. Потом мы хотим посмотреть в кинозале «Гражданина Кейна». На ужин стейки на гриле. В завершение праздника я собираюсь отключить кислород и выкурить сигару.

— Вот таким способом он намерен покинуть наш мир, — печально вздохнул Кеньон.

— Подайте, пожалуйста, мою сумку, — попросил Уилл.

Он вытащил ноутбук и, пока компьютер загружался, рассказал, как ему удалось вернуть флэшку.

— Давайте прежде закончим дела, а фильм подождет.

— Да мне вообще не обязательно его смотреть, — признался Спенс. — Тем более что розовый бутон я помню очень хорошо.[25]

Уилл открыл базу данных Шеклтона, ввел пароль и вопросительно посмотрел на Спенса. Тот облизал сухие губы. Он очень боялся этой информации.

— Так… ну, давайте начнем с моего старшего сына. Уильям Айвери Спенс. Балтимор, Мэриленд.

Уилл ввел данные и поднял голову.

— Он ВД.

Спенс перевел дух и кашлянул.

— Другой сын, Томас Дуглас Спенс, Нью-Йорк.

— ВД.

— Моя дочь, Сьюзен Спенс Пирсон, Уилмингтон, Делавэр.

— ВД.

— Ладно. — Голос у Спенса стал спокойнее. — Давайте перейдем к внукам. Их у меня много.

Все внуки были ВД.

Дальше невестки и зятья, младший брат, двоюродные братья и сестры. Только у одного был ДС через семь лет. Остальные оказались ВД. Спенс расслабился.

— Элф, я хочу узнать и о тебе.

— А я нет, — возразил Кеньон.

— Тогда, пожалуйста, оставь нас на минуту. Не хочешь знать, и не надо, но уважай волю умирающего.

— Боже, Генри, последние две недели я только этим и занимаюсь.

— Тебе недолго осталось нести этот груз. А теперь убирайся отсюда.

Друзья обменялись понимающими взглядами и улыбнулись.

Через пару минут Кеньон вернулся с подносом с тремя кружками кофе. Посмотрел на Уилла, Спенса и усмехнулся.

— Я ничего не спрашиваю, а вы не говорите. Не желаю, чтобы вы вмешивались в мои давние добрые отношения с Богом. Пусть он меня удивит. Естественным образом.

— Поступай как тебе удобнее, Элф, — произнес Спенс. — А я с удовольствием выпью кофе. Уилл сегодня сделал мне чудесный подарок. Теперь я могу умереть спокойно.

Уколы подействовали, и Уилла потянуло в сон.

— Мне нужно выйти в Интернет, — пробормотал он.

— У меня есть личная беспроводная сеть, — сказал Спенс. — Она называется «Генринет».

Уилл вызвал сеть и посмотрел на экран.

— Тут требуется пароль.

— Угадайте. — Спенс подмигнул.

— Не могу. — Уиллу сейчас было не до игры.

— Спорим, что можете?

Уилл не успел ответить. Раздался сильный удар. Затрещали раздвижные двери, посыпалось разбитое стекло, и в комнату вместе с потоком горячего воздуха ворвались двое мужчин. Затем третий. У двоих крепких молодых ребят были автоматы, а Фрэзер держал «глок». Такой же был за поясом Уилла, но у него не было сил его выхватить. Это сделал один из «наблюдателей». Он швырнул пистолет в сломанное окно, и «глок» шлепнулся в бассейн.

— Компьютер! — рявкнул Фрэзер.

«Наблюдатель» вырвал из слабых рук Уилла ноутбук.

— Где флэшка?

Уилл достал ее из кармана брюк и бросил на пол. Упрямиться нет смысла. Игра проиграна.

— Чего же ты, Фрэзер, врываешься без стука? — усмехнулся Спенс.

— В следующий раз обязательно постучу. А ты, я вижу, Генри, за последнее время сильно сдал.

— Да, хвори одолели.

— Неудивительно. Ты всегда много курил. Помнишь, как я тебя прихватывал, когда ты занимался этим в лаборатории?

— Помню.

— Похоже, по-прежнему нарушаешь устав.

— Разве пенсионеру запрещено посещать клуб? Вероятно, и ты когда-нибудь захочешь стать его членом. Приходи. У нас членские взносы не платят.

Фрэзер устало вздохнул и сел в кресло напротив Спенса.

— Перестань дурачиться, Генри. Лучше отдай книгу и все материалы из Кантуэлл-Холла. Добром прошу, отдай.

— Уходи отсюда! — крикнул Кеньон. — Чего ты привязался к старикам? У нас тут человек лежит раненый. Ему нужна медицинская помощь.

— Что, Кеньон, продолжаешь крутиться возле Генри? — Фрэзер махнул пистолетом в сторону Уилла. — Он убил троих «наблюдателей». И я должен за это отвезти его к доктору? Значит, меня ударили по одной щеке, а я подставлю другую?

— Это делали люди, перед которыми ты — жалкий пигмей.

Фрэзер рассмеялся.

— Пигмей ты, Элф. Ничтожный слабак. Генри по крайней мере никогда не был трусом. — Он снова повернулся к Спенсу: — Отдай книгу и расскажи, что этот тип откопал для тебя в Англии. Я все равно узнаю.

— Не отдавай ему ничего, Генри! — крикнул Кеньон.

Фрэзер поднял брови, и один из «наблюдателей» ударил Кеньона по лицу тыльной стороной кисти. Тот упал на пол.

— Оставь его! — крикнул Уилл.

— Так чего ты лежишь? — Фрэзер презрительно усмехнулся. — Давай, защити товарища. Брызни на меня кровью.

— Сволочь.

Махнув рукой, Фрэзер снова заговорил со Спенсом:

— Неужели ты сомневаешься в наших возможностях, Генри? Мы столько лет хранили тайну библиотеки и теперь достанем все, что нам нужно, любыми средствами. Из-под земли, но достанем. Неужели ты до сих пор не понял, какая за нами стоит сила?

— Ты ничего от меня не получишь, — произнес с вызовом Спенс.

Фрэзер покачал головой и, повернув пистолет в сторону лежащего на полу Кеньона, выстрелил ему в колено. Несчастный вскрикнул, в воздух взметнулись кровяные брызги. Уилл попытался подняться, но ближайший к нему «наблюдатель» толкнул его в грудь. Уилл схватил его за руку, но, получив резкий удар по бедру, в то место, где рана, застонал от боли.

— Элф! — закричал Спенс.

— Наложи ему жгут, — приказал Фрэзер другому «наблюдателю». — А то зальет тут все своей поганой кровью.

Парень стащил с шеи Спенса галстук и туго перевязал им ногу Кеньона над коленом.

— А теперь слушай меня, Генри, — сказал Фрэзер. — Если ты не отдашь мне книгу и документы, я прикажу снять с него жгут, и он отбросит копыта через минуту. Решай.

Багровый от ярости, Спенс хватал ртом воздух:

— Подонок! Ублюдок!

Неожиданно он включил двигатель своей коляски на полный ход и пустил ее на Фрэзера. К сожалению, это был не асфальтовый каток, а всего лишь трехколесная инвалидная коляска с максимальной скоростью шесть миль в час. Чтобы избежать столкновения, Фрэзеру, наверное, было бы достаточно просто посторониться. Но он устал и плохо соображал. Поэтому дважды выстрелил Спенсу в лицо. Одна пуля попала в рот, другая — в левый глаз.

Коляска по инерции ударила Фрэзеру по колену. Тело Спенса тяжело вывалилось на ковер. Морщась от боли, Фрэзер выругался и в ярости еще два раза выстрелил в труп.

Кеньон громко стонал. Уилл кусал губы от бессилия и оглядывался в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. Фрэзер встал над ним и приставил пистолет к голове.

— Элф, скажи мне, где Генри держал материалы, или я застрелю Пайпера.

— Сегодня я не умру, — прохрипел Уилл.

— Не буду спорить. Но я с удовольствием сделаю тебя евнухом. — Он нацелил пистолет ему в промежность.

— Элф, не говорите ему ничего! — крикнул Уилл.

— Не будь глупцом! — бросил Фрэзер.

Неожиданно Уилл увидел нечто такое, что заставило его улыбнуться. Фрэзер удивленно вскинул брови.

— Сегодня я не умру, — повторил Уилл.

— Слышал.

— А вот ты умрешь.

Фрэзер хотел усмехнуться, но помешала пуля, взорвавшая его голову красновато-серой пеной.

Когда тело шефа службы безопасности «зоны-51» рухнуло на пол, Нэнси уже сделала второй выстрел в «наблюдателя», ближайшего к Кеньону. Правда, чуть-чуть промахнулась. Она стреляла из разбитых раздвижных дверей. Справа и слева от нее вели огонь Джон Мюллер и Сью Санчес.

Уилл перекатился с дивана на пол и обхватил руками колени стоящего рядом «наблюдателя». Пытаясь освободиться, тот выпустил из автомата очередь, которая прошила живот Мюллеру. Он попятился, но, прежде чем опрокинуться в бассейн, успел выпустить полдюжины пуль. «Наблюдатель» упал назад с простреленной грудью, придавив собой Уилла.

Другой «наблюдатель» хотел помочь товарищу и, увидев лежащего Уилла, направил на него автомат. Сью и Нэнси выстрелили одновременно, и «наблюдатель» рухнул на кофейный столик.

Стрельба закончилась. Сью Санчес начала обходить комнату, отбрасывая ногой оружие и проверяя «наблюдателей», жив ли кто из них. Нэнси подбежала к Уиллу:

— Уилл!

— Боже, Нэнси. Как ты смогла…

Ее окликнула Санчес. Они побежали к бассейну, где вода уже окрасилась красным, и с трудом вытащили мертвого Мюллера.

Санчес выхватила мобильный телефон и набрала девять-один-один. Крикнула, что она из ФБР, и потребовала срочно прислать «скорую помощь».

Рация лежащего рядом мертвого «наблюдателя» пискнула, и негромкий голос спросил об обстановке. Уилл дотянулся до гарнитуры:

— Слушаю.

— Кто говорит?

— Сейчас узнаешь. А пока докладываю обстановку. Фрэзер — труп. Остальные выглядят не лучше.

— Кто говорит?

— Как у вас погода в «зоне-51»? — спросил Уилл.

Динамик рации затих. Уилл усмехнулся:

— А теперь слушай внимательно. Говорит Уилл Пайпер. Передай министру военно-морского флота, а тот пусть передаст министру обороны, а тот нашему долбаному президенту, что все кончено. Понял? Передай немедленно.

Он выключил рацию. К нему опять подбежала Нэнси. Они обнялись.

— Я не могу поверить, что ты здесь.

— Я позвонила Сью. Рассказала, что ты в опасности и никого из посторонних привлекать нельзя.

Санчес склонилась над Элфом Кеньоном. С помощью Нэнси к раненому приковылял Уилл. Сжал его руку.

— Вы не умрете, Элф. Это случится не скоро.

Кеньон кивнул, морщась от боли. Уилл повернулся к Сью, обнял за плечи и произнес только одно слово:

— Спасибо.

Ее подбородок дрогнул.

— Мне удалось поднять по тревоге самолет в Тетерборо. Мы взяли Нэнси в Нью-Хэмпшире, а потом летели всю ночь. — Она едва сдерживала слезы. — Мюллер погиб.

— Мне очень жаль, — пробормотал Уилл. — Очень. Поверь, я говорю это искренне.

Его вдруг осенило, что если бы автобус выехал из Лос-Анджелеса по расписанию, то спастись бы не удалось. Так было предопределено.

Нэнси остановилась над телом Фрэзера.

— Это он убил моих родителей?

— Да.

— Они отомщены.

— С кем Филипп? — спросил Уилл.

— С Лорой и Грегом. Я им сейчас позвоню.

Она подвела его к дивану.

— Нам нельзя тут оставаться, — сказал он. — Скоро сюда прибудут «наблюдатели». Надо уходить. Но прежде… — Он обратился к Кеньону: — Элф, куда Генри положил бумаги Кантуэлла?

— В нижний ящик шкафа. Вон там.

Нэнси побежала к шкафу. Пергаменты лежали в простой папке поверх книги. Послание Феликса, письма Кальвина и Нострадамуса и лист с надписью: «9 февраля, 2027. Finis Dierum».

— Посмотри, у этого принтера есть сканер? — Уилл показал на стол с компьютером.

Сканер был. Нэнси быстро обработала послание из Вектиса, остальные документы и записала на флэшку, которую достала из кармана Фрэзера. Затем Уилл раскрыл свой ноутбук, подключил флэшку и вызвал «Генринет». Вдалеке послышался вой сирен.

Система запросила пароль.

— Элф, какой пароль у сети Генри?

Санчес тронула Кеньона за плечо и повернулась к Уиллу.

— Он потерял сознание.

Уилл на секунду задумался и ввел: «2027». Получилось.

Вой сирен приближался, Уилл напечатал короткое сообщение, прикрепил файлы и нажал кнопку «Отправить».

«Да, Грег, старина, — подумал он. — Скоро твоя жизнь изменится. Да и у всех она не останется прежней».

Нэнси помогла ему подняться и поцеловала.

— Забирай книгу и бумаги, — прошептал он. — И жди, когда меня выпишут из больницы.

39

Уилл лежал под капельницей в больничной палате. Наслаждался одиночеством, поглядывая в окна на Ист-Ривер.

С того момента, как в дом Спенса в Хендерсоне прибыли полиция и «скорая помощь», его не оставляли одного ни на мгновение. Доктора, сестры, копы, агенты ФБР. Правда, и сейчас одиночество длилось недолго. Вскоре явилась сестра, быстро обтерла его влажной губкой. Затем принесли ленч. Во время еды Уилл включил канал ESPN,[26] чтобы приобщиться к реальности. Скоро должна прийти Нэнси — принести рубашку и свитер, чтобы одеть его для телевизионной передачи.

Его палату охраняли агенты ФБР. Представителей министерства обороны и ЦРУ не пустили, как они ни добивались. Министр юстиции наложил строгий запрет, и пока он неукоснительно соблюдался.


Тихим воскресным утром, накануне Хэллоуина, мир ошарашила потрясающая новость. Заметка в «Вашингтон пост» заставила читателей заподозрить почтенную газету в мистификации:

«Правительство США располагает обширной библиотекой старинных книг, в которых предсказаны даты рождения и смерти всех людей на земле вплоть до 2027 года.

В пустыне Невада уже много лет действует секретная лаборатория „зона-51“, организованная Гарри Трумэном для разработки данных из этих книг.

Библиотека привезена в США из Англии, где была найдена во время археологических раскопок средневекового монастыря.

К библиотеке также имеет отношение и дело „убийцы Судного дня“.

Грег Дэвис, собственный корреспондент „Вашингтон пост“».
Статья не являлась мистификацией. Информация была подкреплена документами и свидетельствами Уилла Пайпера, бывшего специального агента ФБР, расследовавшего дело «убийцы Судного дня». Он рассказал о некоем Марке Шеклтоне, специалисте-компьютерщике «зоны-51», придумавшем «убийцу Судного дня», о жестокой операции властей, предпринятой для защиты секретности объекта в пустыне, который прятали там шесть десятилетий. Газета располагала копией базы данных библиотеки, содержащей даты рождения и смерти всех жителей Соединенных Штатов вплоть до 2027 года. Достоверность сведений можно проверить, сравнивая фактические даты рождения и смерти людей с указанными в базе данных.

Газета также располагала письмами, датированными XIV и XVI веками, которые проливают свет на происхождение библиотеки. В статье упоминался таинственный орден монахов-писцов на острове Уайт, но указывалось на недостаток доказательств. В следующих статьях Грег Дэвис обещал рассказать о влиянии библиотеки на знаменитых исторических личностей, таких как Жан Кальвин и Нострадамус.

В статье говорилось и о проблеме 2027 года. В документе XIV века содержится намек на Апокалипсис, который должен наступить в этом году. Косвенно это подтверждается фактом, что записи в книгах библиотеки заканчиваются 9 февраля 2027 года.

Пайпер стал жертвой насилия. Секретные правительственные агенты умертвили родителей его жены, а сам он ранен. Его состояние сейчас стабильное, но местонахождение неизвестно.

Белый дом, Пентагон и Госдепартамент на статью не отреагировали, но несколько крупных правительственных чиновников, близких к администрации президента, а именно руководитель аппарата Белого дома и вице-президент, заявили, что понятия не имеют, о чем говорит репортер «Пост». И следует заметить, что тогда они были совершенно искренними, поскольку действительно ничего не знали о делах «зоны-51».

В понедельник из Вашингтона сообщили, что «ожидается заявление президента», а затем объявили об обращении президента к нации в девять часов вечера.

Весть о газетной статье шквалом пронеслась по земному шару. Ее обсуждали все и всюду. Каждый разумный взрослый уже слышал о библиотеке. Людей обуревали любопытство и страх. В Америке избиратели звонили конгрессменам, а те, в свою очередь, в Белый дом. Верующие обращались к своим священникам, раввинам, имамам и проповедникам, чтобы разъяснить содержание статьи. Послы почти всех стран осаждали Госдепартамент требованиями предоставить дополнительную информацию.

По эфирным и кабельным каналам говорили только об этом. Но ни у кого никакой ясности не появилось. О Греге Дэвисе «Пост» сведения не дала. Уилла Пайпера нигде найти было нельзя. Издатель встречался с прессой, но лишь повторил то, что уже было опубликовано. Отказ сообщать какую-либо информацию газета объясняла запретом своего адвоката из юридической фирмы «Скадден Арпс». Тот сделал заявление, что данные вопросы сейчас находятся в стадии изучения.

Вспомнили и об ученых. Зазвенели обычно молчавшие телефоны у теологов и философов. Корреспонденты масс-медиа настойчиво домогались у них интервью.

Наконец в понедельник, в шесть вечера по восточному времени, по новостям Си-би-эс передали срочный пресс-релиз о том, что в программе «60 минут» в прямом эфире покажут эксклюзивное интервью с тем самым знаменитым Уиллом Пайпером. До этого события миру оставалось ждать два часа.

В Белом доме возмущались — ведь прежде должен выступить президент. Глава администрации позвонил главе компании Си-би-эс. Сказал, что объявленное интервью угрожает национальной безопасности, а человека, которого они собираются поставить перед камерами, еще не допросили компетентные органы. Он также намекнул, что против Пайпера могут быть выдвинуты серьезные обвинения и он не надежный источник, а, вероятно, просто мошенник. Президент компании вежливо посоветовал главе администрации Белого дома идти ко всем чертям и, откинувшись на спинку кресла, стал ждать запрета на передачу от федерального суда.

В семь сорок пять Уилл сидел в своей кровати, со всех сторон освещенный телевизионными софитами. На нем был нарядный синий свитер. С учетом пережитого за последние дни он выглядел спокойным. Нэнси сидела рядом, держа его руку. Шептала слова ободрения. Тут же крутились члены съемочной группы.

Главный юрисконсульт телевизионной компании быстро вышел из лифта, размахивая факсом с запретом на передачу. Глава компании только что закончил разговор с Уиллом и нервничал. Посовещавшись с исполнительным продюсером и адвокатом Уилла, Джимом Зекендорфом, он отправил бумагу с запретом в карман пиджака.

— Это самый крупный сенсационный материал за всю историю не только телевидения. Речь идет о грандиозном утаивании важных для людей сведений. Пусть я проведу остаток дней в тюрьме, но через пятнадцать минут мы выходим в эфир.

В коридоре в сопровождении ассистентов появилась ведущая программы «60 минут» Кэсси Невилл. Этой почтенной даме, ветерану телевидения, было за шестьдесят, но после часа работы стилистов она выглядела молодо. Глаза сияли блеском, знакомым миллионам телезрителей. Однако сегодня она была взволнована и сразу поведала о своих опасениях главе компании:

— Билл, вам не кажется, что мы совершаем ошибку, давая это в прямом эфире? А если он действительно мошенник? Тогда нам конец.

— Кэсси, я познакомился с Уиллом Пайпером, — ответил тот. — И провел с ним некоторое время. Могу вас заверить: он не мошенник.

— Хочу вам напомнить, — произнес слово Зекендорф, — что я посоветовал Уиллу не отвечать на вопросы, касающиеся убийства Липинских и обстоятельств его ранения. Проводится уголовное расследование, которому не надо мешать.

Увидев входящую в палату ведущую, Нэнси отошла в сторону. Кэсси сразу направилась к постели Уилла и посмотрела ему в лицо.

— Мне сказали, что вы не мошенник.

— Меня называли по-разному, мэм, но мошенником — никогда.

— А меня уже много лет никто не называл «мэм». Вы с Юга, мистер Пайпер?

— Да, я южанин, из маленького городка во Флориде.

— Рада познакомиться с вами в таких необычных обстоятельствах. До эфира у нас десять минут, так что давайте договоримся. Это интервью посмотрят множество людей. Мир хочет услышать ваш рассказ. Вы готовы, мистер Пайпер?

— Нет, до тех пор пока вы не станете называть меня «Уилл».

— Хорошо, Уилл, начнем.


Режиссер эфира разогнул по очереди пальцы на руке, пока не остался один, и показал его Кэсси. Та посмотрела в камеру и начала читать с телесуфлера:

— Добрый вечер, леди и джентльмены. Меня зовут Кэсси Невилл. Сегодня программа «60 минут» представит вам интервью, значение которого невозможно переоценить. Мы в прямом эфире из Нью-Йорка, из больничной палаты человека, о котором сейчас говорят во всем мире. Постараемся выудить у него комментарии к газетной статье, какая, по моему искреннему убеждению, является самой большой сенсацией нашего времени. Мы узнали о существовании таинственной библиотеки, о книгах, где предсказаны даты рождения и смерти каждого человека на планете. Библиотеку доставили в США в 1947 году, и с тех пор она находилась в подземелье на базе «зона-51» в Неваде, где ее использовали для секретных целей. Перед нами человек, все это раскрывший. Бывший агент ФБР Уилл Пайпер. Он был вынужден скрываться от людей, которых власти уполномочили хранить тайну библиотеки. Но теперь ему не нужно опасаться преследования. Он здесь, рядом со мной, и расскажет вам свою невероятную историю. Добрый вечер, Уилл!

Через несколько минут Кэсси успокоилась. Уилл внушал такое доверие, что все ловили каждое его слово. Голубые глаза, красивое лицо героя боевиков — он был очень фотогеничен. Когда крупным планом показывали лицо Кэсси, было ясно, что она очарована.

Зафиксировав факты, Кэсси захотела поговорить с ним о библиотеке как с обычным средним американцем. Выяснить, что он думает обо всем этом, и таким образом проверить реакцию остальных.

— В прошлом году внезапно умер мой брат Джон, — печально произнесла Кэсси. — От аневризмы. Кто-нибудь знал об этом заранее?

— Думаю, да, — ответил Уилл.

— Возмутительно!

— Я с вами согласен.

— Разве его семье не следовало знать об этом? Да и ему самому тоже.

— Не мне читать властям мораль, но если кому-то из них было об этом известно, надо было сообщить человеку, если он того хотел.

— А если бы он не захотел узнать?

— Я бы не стал его принуждать.

— Но насчет себя вы поинтересовались?

— Да. Я буду жить по крайней мере до 2027 года.

— А если бы оказалось, что это случится на следующей неделе, или в следующем месяце, или в следующем году?

— Полагаю, люди восприняли бы это по-разному. Что касается меня, я бы отнесся к подобному известию спокойно и проживал бы каждый оставшийся день с большим чувством и подъемом.

Кэсси с улыбкой кивнула.

— Теперь о 27-м годе. Вы сказали, что записи в книгах заканчиваются на этой дате.

— Да. 9 февраля 2027 года.

— Почему так?

— У меня нет ответа.

— Там, кажется, есть упоминание об Апокалипсисе.

— Да, но туманное. Людям не надо по этому поводу расстраиваться.

— А что вы думаете о монахах, написавших книгу?

Он покачал головой.

— Они, несомненно, обладали исключительными способностями. Однако относительно их я не могу строить домыслов. Найдутся люди более квалифицированные, чем я, они вскоре выскажут свое мнение. Я всего лишь федеральный агент на пенсии.

Невилл выдала свою знаменитую улыбку.

— Вы религиозны?

— Не очень, хотя вырос в семье баптистов.

— Могу я спросить, верите ли вы в Бога?

— В какие-то дни верю больше, в какие-то меньше.

— Библиотека изменила ваши взгляды?

— Нет. Мы в очередной раз убедились, что в мире существуют проблемы, непостижимые нашим разумом.

— Что вы почувствовали, узнав о существовании библиотеки?

— Наверное, то же, что и большинство людей. Я был потрясен и до сих пор не оправился от этого.

— Расскажите о Марке Шеклтоне, государственном служащем, который похитил в «зоне-51» базу данных, а потом был серьезно ранен в перестрелке.

— Мы однокурсники. Жили в одной комнате в общежитии в Гарварде. Я стал свидетелем его ранения. Он был всегда грустный, задумчивый.

— Что заставило его мистифицировать «убийства Судного дня»?

— Полагаю, корысть. Ему хотелось лучшей жизни.

— Корысть?

— Да. Он был очень умный. И вполне мог выиграть.

— Если бы вы не раскрыли дело.

— Это также заслуга и моей напарницы, специального агента Нэнси Липинской. — Он поискал ее глазами и улыбнулся. — Теперь она моя жена.

— Счастливая женщина! — Кэсси кокетливо вздохнула. — Так что, правительство США не хочет, чтобы мы знали о библиотеке?

— Да, это очевидно.

— И люди во властных структурах считают, что для сохранения тайны можно даже убивать?

— Конечно. Вон сколько людей погибло.

— Вы тоже должны были быть в их числе.

— Да.

— Поэтому решили выступить публично?

Уилл подался вперед.

— Я патриот. Бывший сотрудник ФБР. Верю в закон, порядок и нашу систему правосудия. Правительство не имеет права брать на себя функции судьи, присяжных и палача одновременно, даже при охране секретных документов. У меня есть серьезные причины утверждать, что, если бы я не стал действовать, эти люди расправились бы не только со мной и моей семьей, но даже с друзьями. Пытаясь добраться до меня, они уже убили многих. Поэтому я решил вверить свою судьбу в руки сограждан.

— Мне сказали, что вы не станете отвечать на вопросы о мистере и миссис Липинских и об обстоятельствах своего ранения. Надеюсь, лечение проходит успешно?

— Да, говорить об этом я пока не имею права. Но в любом случае скоро все станет известно. Насчет здоровья — спасибо. Я иду на поправку.

— Во время общения с прессой по поводу предполагаемого «убийцы Судного дня» вас называли «Пайпером в пестром костюме».[27] Вы действительно такой?

— Я не играю на флейте и не любитель крыс.

— Вы знаете, что я имею в виду.

— Я, безусловно, не ведомый, но никогда не считал себя лидером.

— С сегодняшнего дня все может измениться. А почему вы выбрали молодого репортера из «Вашингтон пост», который вчера опубликовал сенсационную статью на первой полосе?

— Он муж моей дочери. Я подумал, что это поможет его карьере.

Кэсси рассмеялась.

— Замечательная искренность. Итак, Уилл, последние вопросы. Считаете ли вы, что библиотеку откроют для людей? И следует ли это делать?

— Будет ли библиотека открыта для людей, об этом пусть кто-нибудь спросит сегодня президента. А вот следует ли, это вопрос сложнее. Не мне решать. Я бы предложил собрать в большой комнате умных и, что немаловажно, хороших людей со всего мира, и пусть разберутся.

Когда выключили вольфрамовые лампы и сняли с груди Уилла миниатюрный микрофон, Нэнси крепко обняла мужа и прошептала:

— Мы их победили. Победили подонков. Теперь они ничего не смогут с нами сделать. Ничего.


Президент Соединенных Штатов Америки выступил с короткой речью, в которой основной упор сделал на вопросы национальной безопасности и защиту от внешних врагов. Он подчеркнул также важность деятельности разведывательной службы. В связи с этим было косвенно признано существование базы «зона-51» как части данной службы. В заключение президент пообещал в ближайшие недели проконсультироваться с ведущими конгрессменами и лидерами мировых держав.


Утром в своей квартире в респектабельном лондонском районе Ислингтон Тоуби Парфитт в ожидании, пока согреется в микроволновке круассан, развернул газету «Гардиан», которую принес почтальон. Журналист писал о том, что недавно обнаружил в Интернете каталог теперь уже давнего аукциона фирмы «Пирс и Уайт». На первой полосе красовалась фотография книги 1527 года. Журналист звонил Тоуби вчера вечером, просил прокомментировать ситуацию, но тот отказался.

Конечно, у него было свое мнение, но не для печати. Тоуби держал книгу в руках и ощущал странную эмоциональную связь с ней. Это, несомненно, одна из самых ценных книг на планете. И теперь вот оказалось, что под ее форзацем был спрятан сонет, написанный рукой Шекспира.

«Двести тысяч фунтов. Подумать только, я продал ее всего за двести тысяч!»

Когда он поднес к губам чашку с чаем, его рука дрожала.


Через несколько дней «Пост» объявила, что к базе данных доступа еще никто не имел и не будет иметь до тех пор, пока вопрос об ее изъятии не пройдет все инстанции вплоть до Верховного суда. Тем временем прославившийся на этом деле Грег Дэвис начал активно работать в газете и оказался весьма способным репортером.

А в обществе шум не стихал и еще не стихнет долгое время, ведь жизнь и смерть всегда являлись волнующими темами.

40

В Смитсоновском центре астрофизики наступило время ленча. Часть сотрудников поспешили в кафетерий кампуса, а остальные расположились с едой за своими столами.

Нил Гершон, доцент кафедры астрофизики и заместитель руководителя отдела малых планет, тщательно вытер с клавиатуры следы майонеза, тонкой струйкой вытекшего из упаковки с ростбифом. За этим процессом с интересом наблюдал вошедший в его кабинет аспирант.

— Приветствую вас, Гови. Чем обязан?

— Вы сказали, что я могу увидеть вас во время ленча, — с улыбкой напомнил шефу молодой исследователь индиец.

— Да-да. Девятое февраля двадцать седьмого.

Сейчас астрофизики неожиданно стали популярными.

Статья в «Пост» и интервью с Пайпером породили поток научных и любительских предположений и домыслов о гибели человечества. Чтобы приглушить истерию, власти обратились к ученым, а те к своим компьютерным моделям. Массовая пресса принялась беззаботно терзать проблему.

Сегодня утром «Ю-Эс-Эй тудей» опубликовала результаты опроса трех тысяч американцев по поводу того, какой гипотезе они отдают предпочтение. А гипотез было много. От серьезных до нелепых. Четверть американцев считали, что нам назначено судьбой вторжение инопланетян, в стиле «Войны миров». Также высоко котировались Божья кара и день Страшного суда. За столкновение Земли с астероидом проголосовало не более сотни респондентов.

В Научно-исследовательском центре по разработке ракетных и реактивных устройств (НИЦРРУ) НАСА в Пасадене создали специальную комиссию, призванную всесторонне изучить вероятные сценарии, связанные с инопланетными явлениями. При этом отделу малых планет Смитсоновского центра астрофизики поручили оценить угрозу столкновения на основании изучения орбит астероидов, двигающихся вблизи Земли.

Быстро выяснилось, что из 9062 потенциально опасных астероидов (ПОА), имеющихся в базе данных, к 2027 году мог иметь отношение только один: номер 137108 (1999 AN 10), астероид класса Аполло, открытый в 1999 году в лаборатории Линкольна. До сих пор к этому очень крупному небесному телу, почти 30 километров в диаметре, особого интереса никто не проявлял. Ожидалось, что 7 августа 2027 года астероид приблизится к Земле на минимальное расстояние. И это расстояние составит 390 000 километров. По десятибалльной Туринской шкале[28] столкновение с этим астероидом оценивалось в незначительную долю единицы.

Гершон был известный консерватор и всегда стремился докопаться до сути, поэтому поручил своему лучшему аспиранту Говинду Найду пересмотреть данные по астероиду, уточнив параметры его орбиты. Сейчас этот проект НАСА имел приоритет, и Найду удалось пройти без очереди к работе с двенадцатиметровыми телескопами, один из которых, военный, находился в Мауи на Гавайях и принадлежал системе контроля космического пространства (СККП), а другой — в Паломарской обсерватории. Там он снова внимательно изучил астероид 137108. Ему были предоставлены также девять драгоценных часов работы на суперкомпьютере в исследовательском вычислительном центре министерства энергетики США в Национальной лаборатории им. Лоуренса в Беркли.

— Вы получили новые данные из СККП и Паломара? — спросил Гершон.

— Да. Вы хотите выехать туда?

— Нет. Подключитесь отсюда.

— У вас на клавиатуре остался майонез.

— А разве это противоречит вашей религии? — Гершон покинул свое кресло. — Сегодня утром я работал с телескопом НИЦРРУ и проголодался.

Найд сел и подключился к базе данных обсерватории.

— Вот участок орбиты астероида номер 137108 по результатам последних наблюдений в обсерватории в июле 2008 года. В данный момент он миновал Юпитер и приближается к земле с периодом орбиты в 1,76 года. Вот последнее моделирование. Давайте перейдем сразу к августу 2027 года. Видите, он находится от нас на расстоянии 400 000 километров.

— Мне нужны новые данные, Гови.

— Сейчас покажу. — Аспирант быстро нашел нужную страницу с крупноформатными таблицами, отмеченными датой прошлой ночи. — На обоих телескопах было очень чистое изображение. Позвольте мне соединить данные, полученные на Гавайях и в Паломаре. Это займет всего минуту.

Его пальцы легли на клавиатуру.

— Так-так, давайте посмотрим, — произнес Гершон.

Найд быстро пролистнул страницы до 2027 года.

— Ничего не изменилось. Ближе всего он будет к Земле в августе, на расстоянии почти в полмиллиона километров. Девятого февраля окажется даже дальше.

Гершон удовлетворенно кивнул:

— Вот и все. Теперь мы можем номер 137108 вычеркнуть из списка «О-вэй».[29]

Найд подключился к базе данных лаборатории им. Лоуренса в Беркли.

— Я подумал, что у вас возникнут еще вопросы, и проработал серию сценариев на суперкомпьютере.

— Какого рода сценарии?

— Столкновения астероида с астероидом.

Гершон одобрительно хмыкнул. Молодой человек прав, он наверняка задал бы еще вопросы. В главном поясе между Марсом и Юпитером существовало примерно 5000 астероидов, и время от времени они сталкивались друг с другом, меняя свои орбитальные характеристики.

— Как вы это смоделировали?

Выпятив грудь, Найд с гордостью описал сложную статистическую модель, которую разработал, используя огромную мощь суперкомпьютера. Было изучено столкновение друг с другом тысячи астероидов, включая номер 136108.

Гершон присвистнул:

— Тут много переменных второго порядка. Масса, скорость, угол столкновения, динамика орбиты в точке столкновения.

Найд кивнул.

— Каждое потенциальное столкновение может изменить все параметры астероида 137108. Иногда не очень сильно, а порой существенно. Изменятся апогей, перигей, орбитальный период, долгота восходящего узла орбиты, угол наклона орбиты к экваториальной плоскости, аргумент перигея и так далее.

— Покажите, что у вас получилось.

— Поскольку мне выделили всего восемь часов компьютерного времени, я ограничился моделью с примерно 500 астероидами высокой вероятности, основанной на их орбитальных характеристиках по отношению к астероиду 137108. Из 600 000 кое-что интересное дал только один вариант.

Найд запустил программу графического моделирования и стал комментировать:

— Вот здесь я смоделировал столкновение астероида 137108 с 4581, объектом класса Аполло, незначительным, примерно триста метров в диаметре. В 1989 году он прошел на расстоянии 700 000 километров от Земли. Если бы астероид столкнулся с ней, то ничего особенного бы не случилось. — Он усмехнулся. — Всего лишь разрушения, эквивалентные хиросимским взрывам, происходящим каждую секунду в течение пятидесяти дней. А это модель столкновения астероида 4581 с другим, вследствие чего его орбита меняется и он сталкивается с астероидом 137108 вблизи Юпитера в марте 2016 года. Вот результаты.

Найд запустил программу моделирования изменения орбиты, начиная с настоящего времени. На экране виднелась зеленая точка, представляющая астероид 137108, двигающийся в Солнечной системе по вытянутой эллиптической орбите, приближаясь к Земле примерно раз в два года, а затем отбрасываемый на более высокую орбиту мимо Юпитера и сворачивающий обратно к Солнцу.

Когда до 2027 года оставалось пять лет, Найд замедлил движение астероида так, чтобы они могли наблюдать его более внимательно. Вот два тела двигаются в Солнечной системе. Красная точка, Земля, и зеленая, астероид. В январе 2026 года Найд замедлил ход моделирования до черепашьего шага.

Гершон смотрел, наклонившись над его плечом.

— Визуально трудно определить, станет ли при новой орбите положение лучше или хуже.

Найд промолчал.

Шли минуты, и к середине 2016 года астероид 137108 повернулся к Солнцу. Земля же тем временем медленно приближалась к пересечению с траекторией движения астероида.

Октябрь 2026 года.

Ноябрь 2026 года.

Декабрь 2026 года.

Январь 2027 года.

Красная и зеленые точки сближались.

Февраль 2027 года.

Моделирование остановилось на 9 февраля.

На экране возникло диалоговое окно:

«Вероятность столкновения — 100 процентов по Туринской шкале».

Гершон охнул.

— Размер астероида. Посмотрите, он изменится после столкновения с 4581?

Найд прокрутил вниз, щелкнул два раза на элемент и показал.

— Он по-прежнему остается большим. Солидная штуковина. — Аспирант закрыл программу и встал. — Это все, разумеется, гипотезы, но я подумал, что вам следует это увидеть. Ведь речь идет об очень больших значениях вероятности.

Гершон посмотрел в окно. Порывистый осенний ветер срывал с деревьев последние листья. Ему вдруг очень захотелось ощутить ветер на своем лице и пройтись по лужайке. Он мягко коснулся плеча аспиранта.

— Вы правы, Гови. А теперь давайте выйдем, немного прогуляемся.

41

Две недели спустя

Каракас, Венесуэла


В 11:05 в Венесуэле, в районе разлома Эль-Пиляр, началось землетрясение силой в 7,8 балла с эпицентром в двадцати километрах к востоку от Каракаса. День был солнечный и ветреный, небо туманно-голубое, с пучками быстро двигающихся облаков. Спустя сорок секунд после первого толчка солнце заслонили столбы пыли, поднимающейся над разрушенными жилыми кварталами, высотными офисными зданиями и школами. Кругом бушевали пожары. Подхваченное ветром пламя от прорванных линий газоснабжения быстро перекинулось на исторический район Альтамира и Центральный парк.

Всего в землетрясении погибли двести двадцать тысяч человек, причем восемьдесят процентов в первые секунды. Те, кого не раздавили бетонные металлоконструкции, потом медленно умерли под завалами от обезвоживания организма. Многие нашли смерть во время сильных толчков, последовавших за главным, и при пожарах, которые пылали в городе следующие семьдесят два часа.

На карте Всемирной сейсмографической сети замигало множество лампочек, как на рождественской елке. В Геологической службе США землетрясению в Каракасе сразу присвоили категорию «важного сейсмического события» и, согласно регламенту, об этом немедленно сообщили в Управление национальной безопасности, Пентагон, Госдепартамент и Белый дом.

В здании Пентагона, в одном из его кабинетов, министр военно-морского флота Лестер выслушал сообщение, хмыкнул и положил трубку.

Согласно плану, давно разработанному и много раз обсуждаемому, Лестер должен был спуститься в командный бункер Пентагона и дать сигнал Четвертому флоту. Этот флот стоял севернее Арубы, где для отвода глаз проводились учения совместно с Британским королевским флотом. Им должен был быть отдан приказ идти к Венесуэле для проведения операции «Рука помощи». Лидеры оппозиции Венесуэлы и недовольные армейские офицеры должны были со своими семьями находиться вне зоны бедствия, в Валенсии. Их следовало перевезти на вертолетах в столицу, и там под защитой военно-морского экспедиционного корпуса США за сутки сформировать новое правительство, ориентированное на Вашингтон.

Ничего этого не случилось.

Операцию «Рука помощи» сорвал один человек. Уилл Пайпер.

После статьи в «Пост» вице-президент срочно созвал оперативную группу и отменил операцию. Никаких корректировок и модификаций — просто взять и выбросить все в мусорную корзину. Расхождений во взглядах не возникло, потому что любой мыслящий человек мог бы сопоставить факты и сделать выводы, что властям США было заранее известно о катастрофическом землетрясении в Венесуэле и они подготовили данную военную операцию.

США, конечно, окажут Венесуэле гуманитарную помощь. Оправившийся от потрясения президент поблагодарит, но в своем заявлении поклянется восстановить Каракас и продолжать вести страну по социалистическому пути.

Два года работы пошли насмарку.

Лестер вздохнул, просмотрел свой план на день и сообщил секретарю, что уходит. День у него сегодня свободен, можно поехать в клуб сыграть партию в сквош.

Эпилог

Шесть месяцев спустя

Остров Уайт


Тихое весеннее утро искрилось свежестью. Под ослепительным ярко-желтым солнцем зеленел травянистый луг, за которым над проливом Солент, оживленно перекликаясь, парили чайки.

Туристы толпились у вздымающейся в ясное голубое небо колокольни из красного кирпича. Фотографировали. Вектисский монастырь был открыт для посещений всегда, но тайна библиотеки превратила его в крупный туристический объект. Слишком крупный, к недовольству местных монахов. На уик-энды экскурсии вызывались водить жительницы ближайшей деревни Фишбурн. В основном чтобы собирать туристов в группы. Это не так мешало монастырской жизни, чем когда люди бесцельно бродили по территории и вокруг церкви.

В коляске заплакал ребенок. Туристы — все пожилые, давно забывшие о том, как сами возились с детьми, — раздраженно морщились, но родители ребенка оставались невозмутимыми.

— Ему надо сменить подгузник, — сказала Нэнси и покатила коляску в сторону кафе.

Уилл кивнул, продолжая слушать пояснения гида, полной женщины среднего возраста.

Он с радостью отправился в эту поездку с семьей, пытаясь хотя бы на время скрыться от шумихи, которую сам и создал. По возвращении придется давать интервью, встречаться с людьми, беседовать, посещать разнообразные мероприятия — то есть пожинать не всегда приятные плоды славы. Папарацци вертелись на Двадцать третьей улице вплоть до их отъезда. Кроме того, у него имелись и кое-какие обязательства. Элф Кеньон уже почти оправился после ранения и через несколько месяцев собирался в поездку для продвижения своей книги о находках в Кантуэлл-Холле. Он просил помочь, и Уилл не смог отказать. Дейн Бентли устраивал мальчишник накануне свадьбы. Правда, Уилл до сих пор не знал, на какой из своих подружек он женится.

Он был очарован всем, что связано с этой поездкой. Плавание на пароме через пролив при свежем бодрящем ветре; ленч в пабе в деревне Фишбурн, где Уилл, поколебавшись, заказал колу; открывшийся с пешеходной дорожки вид на монастырь; монахи в рясах и сандалиях, которые, несмотря на свой уклад, выглядели обычными мужчинами. Правда, только до тех пор, пока они не потянулись в церковь на службу Девятого Часа. Внутри церкви монахи преобразились. Сосредоточенные на молитве, духовно целеустремленные, они теперь казались Уиллу представителями иного мира. Не того, к которому принадлежали сидящие на задних скамьях туристы, зашедшие сюда из любопытства.

Сейчас монахи занимались своими обычными делами: одни работали в саду и курятнике, другие в кухне, в гончарной мастерской и переплетной. Их было немного, большей частью пожилые. Молодых в наши дни в монастыре редко встретишь. Официальная часть экскурсии закончилась, но гид знала, куда направятся туристы.

Она улыбнулась.

— Развалины средневекового монастыря находятся отсюда менее чем в четверти мили. Вы можете пройти к ним вот по этой дорожке. Смотреть там особенно не на что, но я ваш интерес понимаю. Идите, леди и джентльмены, и полюбуйтесь этим сакральным местом. Оно отмечено табличкой.

Отвечая на вопросы, гид посматривала на Уилла. А затем подошла и вгляделась в его лицо.

— Спасибо за экскурсию, — произнес он.

Она кивнула.

— Позвольте спросить, вы, случайно, не тот самый мистер Пайпер, которого показывали во всех новостях?

— Да, мэм.

Гид просияла.

— Я так и подумала. Вы не возражаете, если я сообщу настоятелю? Уверена, он захочет познакомиться с вами.


Доминик Трэвор Хатчинс, настоятель Вектисского монастыря, дородный, осанистый, седоволосый, сопровождая Уилла и Нэнси к осыпающимся стенам старинного сооружения, толкал коляску. Ему захотелось «прокатить молодого человека».

Он рассказал историю, которую Уилл и Нэнси уже слышали, о том, как в 1536 году во время правления короля Генриха этот средневековый монастырь был разрушен. Каменную кладку разобрали и перевезли в Кауз и Ярмут, где она пошла на строительство замков и укреплений. Так что сейчас от грандиозного сооружения остались лишь фундамент и руины стен.

Современный монастырь построили в начале XX века французские монахи-бенедиктинцы рядом со свято чтимыми руинами. Настоятель сказал, что скоро исполнится двадцать пять лет его послушания на Вектисе, куда он пришел совсем молодым после окончания Кембриджа.

За поворотом стали видны развалины. Вдали, через узкую полоску Солента, вырисовывался южный берег Англии. Между камнями бродили овцы, мирно пощипывающие траву.

— Вот он, древний Вектис, — произнес настоятель. — Вы таким его ожидали увидеть, мистер Пайпер?

— Здесь тихо, спокойно.

— Да, тишины мы имеем в избытке.

— А где находилась библиотека?

— Дальше. Не удивительно, что ее решили туда задвинуть.

Держась за руки, Нэнси и Уилл подошли к большой прямоугольной впадине, примерно на метр ниже уровня травянистого луга. У кромки они увидели недавно поставленный гранитный столбик с бронзовой табличкой. «Библиотека Вектиса. 782–1297 гг.».

Настоятель посмотрел на Уилла:

— Это ваш дар миру, мистер Пайпер. Я читал в Интернете о том, что вы сделали.

Нэнси рассмеялась, представив монахов, работающих в сети.

— Да-да, у нас есть высокоскоростной Интернет, — подтвердил настоятель.

— Не все считают это даром, — заметил Уилл.

— А чем же? Вы рассказали миру правду, открыли существование библиотеки. Знание помогло мне полнее ощутить присутствие Божьего промысла в нашей жизни. Я прихожу сюда, чтобы поразмышлять и ощутить связь с настоятелем Феликсом и его предшественниками, которые усердно лелеяли великое устремление Божье как нежную орхидею.

— А 2027 год вас не тревожит? — спросила Нэнси.

— Ничуть. Мы живем настоящим. Наша община озабочена трудом во славу Божью. Мы служим мессы, молимся Святому Распятию, стремимся постичь Иисуса Христа. А 2027 год, астероиды и все остальное не наша забота.

Уилл улыбнулся.

— А я думаю, что вся эта суматоха к лучшему. Может, люди сосредоточат внимание на небесных телах и не станут истреблять друг друга. У них впервые в истории появится общая цель. В любом случае, я полагаю, это будут самые лучшие годы, какие мы проживали.

Настоятель повернул коляску к Нэнси.

— У этого замечательного ребенка хорошие родители. Я желаю вам счастья и удаляюсь. Оставайтесь здесь сколько пожелаете.

— Ты рад, что попал сюда? — спросила Нэнси, когда настоятель ушел.

Уилл рассматривал впадину, воображая зеленоглазых рыжих писцов, безмолвно трудившихся в течение нескольких веков, и монахов, которые охраняли их тайну как святыню. Потом писцы убили себя, и на этом все закончилось. Он пытался представить библиотеку, подземное хранилище со многими тысячами тяжелых толстых томов. Может, когда-нибудь его пригласят в Неваду и покажут, как выглядит библиотека сейчас.

— Да, я рад, — улыбнулся Уилл. — Рад, что со мной ты и Филипп. — Он посмотрел через луг туда, где было видно море. — Боже, как здесь спокойно!


Они пробыли там до заката, а затем отправились на паром. Хотели посетить семейное кладбище на родине Шекспира. Перед отлетом в Майами Уилл должен был обязательно побывать на могиле под высокой липой. Нэнси перевелась в отделение бюро во Флориде, и теперь им предстояло обставлять новый дом.

А еще Уилл мечтал порыбачить в теплых водах Мексиканского залива.

Примечания

1

Рали Уолтер (1552–1618) — английский авантюрист, путешественник и литератор, автор «Всемирной истории». — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Иллюстрация в книге, помещаемая на левой стороне разворота титульного листа.

(обратно)

3

Номер один (исп.).

(обратно)

4

Номер два (исп.).

(обратно)

5

Ван-Вик Роберт Андерсон (1849–1918) — первый мэр Нью-Йорка после объединения в 1898 г. пяти районов в один город.

(обратно)

6

Перевод Н. Эристави.

(обратно)

7

Здесь непереводимая игра слов. Английское выражение «can’t be well» (досл.: «не может быть добром») созвучно с фамилией Кантуэлл.

(обратно)

8

Специализированная платная стоянка, особенно в курортных городах, где правила не допускают длительного нахождения в центре города крупногабаритного транспорта.

(обратно)

9

Рен Кристофер (1632–1723) — знаменитый английский математик и архитектор.

(обратно)

10

Квадратные или многоугольные углубления в потолочном своде или стене.

(обратно)

11

Пик-старший Роберт (1561–1619) — английский художник, творивший в эпоху правления Елизаветы I и Якова I.

(обратно)

12

В средневековом католическом богослужении: Полуночие (Похвалы, Лаудес) — примерно три часа ночи; Первый Час (Прима) — около шести утра.

(обратно)

13

Пролив в северной части Ла-Манша, отделяющий остров Уайт от южного берега Великобритании.

(обратно)

14

Комета Плача (лат.).

(обратно)

15

От исп. cordovan — кожа из Кордовы.

(обратно)

16

Старинная английская золотая монета.

(обратно)

17

В Средние века — важнейшее лицо в графстве.

(обратно)

18

Могучее заступничество (лат.).

(обратно)

19

Рожден (лат.).

(обратно)

20

Умер (лат.).

(обратно)

21

Имеется в виду Томас Кромвель (1485–1540), первый советник Генриха VIII, в 1532–1540 гг. главный идеолог английской Реформации, дядя Ричарда Кромвеля, прадеда знаменитого Оливера Кромвеля.

(обратно)

22

Конец близок (лат.).

(обратно)

23

Междугородная автобусная станция.

(обратно)

24

Фешенебельный пригород Лас-Вегаса.

(обратно)

25

В фильме медиамагнат умирает в своем доме, перед смертью выронив из рук снежок и пробормотав: «Розовый бутон».

(обратно)

26

Круглосуточный кабельный канал спортивных передач.

(обратно)

27

Игра слов: по-английски «пайпер» означает «дудочник», и Кэсси Невилл имеет в виду легенду о знаменитом заклинателе крыс — дудочнике в пестром костюме, который в 1284 г. освободил город от крыс. Иногда так говорят о человеке, который увлекает других за собой.

(обратно)

28

Таблица, показывающая степень опасности, исходящую от определенного небесного объекта, например астероида.

(обратно)

29

О, горе мне (идиш).

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • Эпилог
  • *** Примечания ***