150 000 000 [Владимир Владимирович Маяковский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Владимир Маяковский 150 000 000

150 000 000 мастера этой поэмы имя.
Пуля — ритм.
                         Рифма — огонь из здания в здание.
150 000 000 говорят губами моими.
Ротационкой шагов
                                    в булыжном верже площадей
напечатано это издание.
Кто спросит луну?
           Кто солнце к ответу притянет —
                               чего
                                      ночи и дни чини́те!?
Кто назовет земли гениального автора?
Так
      и этой
                моей
                         поэмы
                                    никто не сочинитель.
И идея одна у нее —
                                    сиять в настающее завтра.
В этом самом году,
      в этот день и час,
                под землей,
                             на земле,
                                             по небу
                                                         и выше —
такие появились
                           плакаты,
                                         летучки,
                                                       афиши:
«ВСЕМ!
              ВСЕМ!
                          ВСЕМ!
Всем,
кто больше не может!
Вместе
выйдите
и идите!»
(подписи):
МЕСТ — ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР.
ГОЛОД — РАСПОРЯДИТЕЛЬ.
ШТЫК.
БРАУНИНГ.
БОМБА.
(три
подписи:
секретари).
Идем!
Идемидем!
Го, го,
го, го, го, го,
го, го,
Спадают!
                Ванька!
                              Керенок подсунь-ка в лапоть!
Босому что ли на митинг ляпать?
Пропала Россеичка!
                                    Загубили бедную!
Новую найдем Россию.
                                         Всехсветную!
Иде-е-е-е-е-м!
Он сидит раззолоченный
                                            за чаем
                                                          с птифур.
Я приду к нему
                          в холере.
                                          Я приду к нему
                                                                    в тифу.
Я приду к нему,
                           я скажу ему:
                                                «Вильсон, мол,
                                                                        Вудро,
хочешь крови моей ведро?
И ты увидишь…»
                              До самого дойдем
                                               до Ллойд-Джарджа —
скажем ему:
                      «Послушай,
                                           Жоржа…»
— До него дойдешь!
            До него океаны.
                             Страшен,
                                       как же,
                                                   российский одёр им.
— Ничего!
                   Дойдем пешкодером!
Идемидем!
Будилась призывом,
                                    из лесов
                                                    спросонок,
лезла сила зверей и зверят.
Визжал придавленный слоном поросенок.
Щенки выстраивались в щенячий ряд.
Невыносим человечий крик.
Но зверий
                   душу веревкой сворачивал.
(Я вам переведу звериный рык,
если вы не знаете языка зверячьего):
«Слушай,
                 Вильсон,
                                 заплывший в сале!
Вина людей —
                          наказание дай им.
Но мы
           не подписывали договора в Версале.
Мы,
       зверье,
                     за что голодаем?
Свое животное горе киньте им!
Досы́та наесться хоть раз бы еще!
К чреватым саженными травами Индиям,
к американским идемте пастбищам!»
О-о-гу!
            Нам тесно в