Всемирные следопыты Хома и Суслик [Альберт Анатольевич Иванов] (fb2) читать онлайн

Иванов Альберт Всемирные следопыты Хома и Суслик

Как Суслик в зубы к Лисе не попал

Сколько в жизни интересного, любопытного и загадочного! Никогда не соскучишься. Особенно с лучшим другом Сусликом. Он как-то спросил у Хомы:

— Почему солнце днем светит, а луна — ночью?

— Сам сообрази, — ответил Хома. — Что было бы, если бы солнце засветило ночью?!

— Кошмар! — согласился лучший друг. — Из норы не выйди. Вмиг сцапают!

— Ночью даже луна-то бывает лишней, — заметил Хома. Со знанием дела.

— Верно. Я вкусное и во тьме найду.

Они сидели в норе. И потягивали березовый сок из чашек через соломинки. Так удобней. Для хозяина — Суслика. Сразу много не выпьешь.

— А ты видел вчера, какой гриб старина Ёж на спине домой отвез? — сказал Суслик. — Большущий белый! Говорит, далеко его учуял. Везет же, у кого острый нюх!

— Нет, не так. У кого нюх острый, тот и везет! — рассмеялся Хома. — А слышал, позавчера у Лисы день рождения был?

— Откуда знаешь?

— Сама громко хвасталась. Издали. И спрашивает: «Ну как я выгляжу?» Я и брякнул: «На все сто!»

— Зачем ты ее такой старухой обозвал? Теперь она еще больше взъестся!

— Я ее хвалил, а не обзывал, — огорчился Хома. — А поди докажи!

— Ну, сейчас она на тебя зубы точит, — утешил его лучший друг. Старые.

— А! Пусть. Она всю жизнь точит. Может, все сточит. А кстати, ты по утрам зубы чистишь? — внезапно спросил Хома.

— Зачем? — изумился Суслик.

— Для здоровья.

— Для здоровья — я ем, — с достоинством ответил Суслик. — А зубы сами собой от еды чистятся. Вкусной еды, — уточнил он.

— От еды они тупятся. От любой еды.

— Думаешь? — забеспокоился Суслик.

— И думать нечего. У стариков они вообще стираются. Посмотри у старины Ежа. А все почему? Чистил плохо.

— А ты сам-то чистишь?

— Еще как! Толченым мелом. Раз в неделю.

И Хома широко улыбнулся, показывая белые зубы.

— Ночью заметно, — проворчал Суслик.

— А я ночью не улыбаюсь. Ночью страшно. Рот на замке, понял?

— Понял. А мел где берешь? — как бы ненароком справился лучший друг.

— Да в овраге. Там здоровенный меловой камень из земли выходит.

— Знаю, — оживился Суслик. — Спасибочки!

И начал с того дня зубы чистить. Мелом. По десять раз в день, а то и чаще.

Зубы у него скоро стали как зеркало. Очень они ему нравились. Даже в лужи смотрел. Любовался.

И вот что случилось. Пошел он ночью один на Дальнее поле. За горохом.

Привычное дело. Ночь как ночь. Луна.

Пришел. Стал тихонько горох рвать. И вдруг — Лиса! Она всегда — вдруг!

А Суслик ни с места. Запутался ногой в гороховых плетях. Стоит. Рот со страху раскрыл. А Лиса как взвизгнет, тоже от страха, и деру!

Выпутался Суслик. Прибежал к Хоме, трясется.

Рассказал, наконец, о своем похождении. И спрашивает:

— Не пойму, почему она унеслась? Посмотрел на него Хома странно.

— Давай выйдем, — позвал. Вышли они из норы.

— Покажи, как ты стоял.

Суслик застыл на месте и рот раскрыл. Хома даже отшатнулся.

— Ну и зубки! — ахнул он.

При неверном свете луны зубы у Суслика сверкали, точно у новой пилы. Такими страшными показались, что Хома на миг зажмурился.

— Вот видишь, — сказал он, будто Суслик мог себя видеть, — чистые зубы не привлекают, а отпугивают врагов. По ночам!

Жуткое дело. Если бы Суслик не чистил свои зубы, попал бы в зубы чужие. К Лисе.

Поэтому всяким неряхам такое не по зубам. Им спасенье не светит.

Особенно ночью.

Как Суслик арбуз съел

Охоч был Суслик спорить. По любому поводу. И без повода. Пристал он как-то к Хоме с мудрейшим вопросом:

— Что было раньше, курица или яйцо?

— Курица, — с ходу отгадал Хома. — Нет, яйцо, — потер ладошки Суслик. Курица ведь из яйца вылупилась!

— Запомни раз и навсегда, — твердо сказал Хома. — Вначале была первая курица. Понял? Первая!

— А разве первого яйца не могло быть? — растерялся Суслик.

— Нет. Первого яйца и быть не могло без первой курицы. Вот и все.

Заяц-толстун и старина Ёж тоже поддержали Хому. Ясное дело. Странный он, Суслик. В открытые ворота ломится.

В конце концов и сам Суслик согласился. И корил себя:

— Смотри-ка, а я и не догадывался. Так просто.

Но так просто не всегда бывало. Не всегда удавалось его легко убедить.

Нашли однажды Хома и Суслик на Дальнем поле арбуз. Случайно-случайный. Случайно нашли, случайный вырос. Здоровенный. Больше их обоих!

— А ты знаешь, — торжественно произнес Хома, — арбуз — это ягода. А не фрукт.

— Сам ты — фрукт, — тут же заспорил Суслик. — Скажешь тоже… Ягоды в тебе самом помещаются, когда ты ешь. А здесь ты сам в арбузе поместишься. В одном!

Говоря «ты», он имел в виду себя. Мигом прогрыз в полосатой корке дырку. И, сладко чавкая, исчез внутри. Фрр! — только семечки наружу полетели. Причем уже разгрызенные — шелуха одна. И мякоть ел, и семечками заедал.

Хотел было Хома за ним нырнуть в сладкую норку, да вовремя остановился. Услышал шаги чьи-то. И в гороховых зарослях спрятался.

И правильно сделал. Прямо к арбузу Лиса вышла!

— Ах! Ах! Ах! — восторженно разахалась она. — Какой арбузяка!

Суслик внутри арбуза сразу притих.

— Жаль только — порченый, — огорчилась Лиса, увидев дырку. — Но ничего. Не каждый день нахожу. И такой сгодится.

Оторвала она арбуз и покатила домой.

Хорошо, что здесь, на месте, есть не стала. Если бы тут за него принялась, вполне могла бы весь его съесть. Вместе с начинкой — Сусликом. Невиданное блюдо!

Хома украдкой за ней двинулся. Не потому, что с находкой расстаться жалко. Хотя и жалко. Но друга с арбузом потерять — вернее, арбуз с другом! — жаль вдвойне.

Вскоре Лиса к оврагу вышла. И арбуз вниз столкнула. Не тащить же — сам скатится. Не маленький.

А сама в обход заспешила.

Только Хома к оврагу подобрался — Суслик навстречу вылезает. Еле дышит. Толстенный, почти круглый.

А снизу, из оврага, истошный Лисий голос донесся:

— Легкий какой!.. Да он же пустой!.. А откуда вторая дыра взялась?

Не терял, значит, Суслик времени даром. Насквозь арбуз прошел! Кувыркался внутри, пока Лиса добычу катила, а брюхо свое набивал. Спелой мякотью.

А напоследок, видать, все доел, когда в овраг его завертело!

Наверное, от страха ел. А то и просто решил вволю налопаться. Перед неминуемой гибелью. Не помнит!..

— Она себе из арбуза может погремушку сделать, если обе дыры заткнуть, — переваливаясь с ноги на ногу, сопел он. — Я там немножко семечек оставил. Гулко загремят!

Вернулись они домой. А Суслик в свою нору не пролезает. Да и куда там — внутри него арбуз здоровенный!

Пришлось отвести его к Зайцу. В его просторную, бывшую барсучью нору.

Сам бы он туда не дошел. Пропал бы, возможно. Случись тут снова Лиса, она могла бы теперь Сусликом с арбузом закусить. А не арбузом с Сусликом, как прежде.

Силен Суслик! А еще спорил, что арбуз не ягода. Ягоды, мол, внутри едока помещаются. А сам уместил в себе весь арбуз. Как одну ягоду проглотил.

Не знаешь — не спорь!

Как Хома и Суслик лодыря гоняли

Помните историю о скворце Скворушке? Он после внезапной бури всю родню потерял, а Хома и Суслик его вырастили. И потом он осенью в Африку улетел. В Северную.

Так вот, вернулся Скворушка на другой год. Весной. Не забыл приемных родителей — Хому и Суслика. Хотя и отдельно от них поселился. В свободной норке на Ласточкином обрыве над ручьем.

Нет-нет да и залетал он то к Хоме, то к Суслику. А то и к ним обоим, если они вместе были. И милым скрипучим голоском рассказывал про опасное Африканское путешествие. О невероятных зверях и птицах. Об удивительных деревьях и вкусных плодах.

Хома и Суслик готовы были его целыми днями слушать. Неделями. И даже годами, если б такое было возможно.

У взрослого Скворушки теперь была своя жизнь. Свой дом. Свои друзья. Все реже и реже навещал он Хому и Суслика.

— Хорошо, хоть помнит, — успокаивал Суслик Хому. — У него и без нас всяких птичьих забот хватает.

Все верно, все правильно. Да только грустно почему-то.

Ну, это ладно. На то и родители, пусть и приемные папы, чтобы по взрослым детям скучать. Лишь бы с ними никакой беды не случилось!

А тут узнали они, что в последнее время Скворушка вдруг повадился в деревню летать. Конечно, там прокормиться легче. Зерном в амбарах, крошками в столовой.

Разных воробьев и ворон еще можно понять. Они вечно возле людей пасутся. И даже зимой на юг не улетают.

А ведь Скворушка — вольная птица! Не какой-то бездельник и попрошайка. Ему лодырничать не пристало. Он обязан сам о себе заботиться. А не то совсем разучится корм добывать.

Да разве убедишь? Жизнь такая пошла. Несусветная! Даже гордые красавицы чайки в последнее время перестали рыбу ловить. Больше на свалках тучами колготятся. Объедки собирают.

А ведь это может плохо кончиться. Вон ручные коты, привыкшие жить на всем готовом, перестают и мышей ловить.

Кстати, о котах. Вернее, об одном деревенском толстом Коте. Нахальном и наглом. Хитрющем!

Мышей этот Кот никогда не ловил. Родился он в зажиточном доме. И жил припеваючи. Пел. И сыто мурлыкал.

Зачем ему мыши? Зато он ловил глупых, доверчивых птиц. Он считал их особенно вкусными. Вроде курятины. Хоть его и кормили разной домашней едой, но всяких курей ему к обеду, конечно, не подавали.

Вот и стал он в деревне опасным охотником на пернатую дичь. Любую!

Поэтому Хома и Суслик еще и боялись, что лодырь Скворушка бесславно погибнет в зубах у другого лодыря. Кота.

Но никакие просьбы и уговоры — в деревню не летай! — на Скворушку не действовали. Не ваше, мол, дело. Сам знаю!

Молодой совсем. Непутевый. Чем больше его убеждаешь, тем упрямей становится.

— Да вы и сами вроде бы вольные, — сказал он как-то. — А зерна с поля таскаете? За горохом шастаете? Огороды теребите? И ваш дружок Заяц тоже хорош! У людей морковку тырит.

— Но зато мы все не попрошайки, — гордо возразил Хома. — По деревне не ходим с протянутой лапой!

— А набеги на поля и огороды — это другое дело, — запальчиво подхватил Суслик. — Благородное!

— А разве и вам никакие опасности не грозят? — не сдавался Скворушка.

— Лучше погибнуть от диких разбойников — Волка, Лисы или Коршуна! — чем от Кота домашнего, — убежденно заявил Хома.

А Суслик снова поддакнул:

— Нас на полях даже подстрелить могут из ружья. Двуствольного. Тоже благородная, почти героическая смерть!

— А трепыхаться в зубах у деревенского Кота — просто унизительно, угрюмо добавил Хома. — Стыдно. Брр! Весь он какой-то рыхлый, дряблый…

— И смурной, — ввернул Суслик.

— Да ну вас! — и Скворушка улетел. Возможно, опять в деревню.

— В тебя лодырь, — вгорячах сказал Хома Суслику.

— Почему — в меня?

— А больше не в кого, — невозмутимо ответил Хома.

Он думал, что лучший друг спорить начнет, возмущаться. Но тот внезапно ударил себя кулачком в грудь:

— Точно. Я один виноват. Не углядел я за ним.

Хоме сразу стыдно стало.

— И я виноват, — признался он. — Оба мы виноваты. — Всю вину на себя он не взял. Не Суслик.

Вышли они из Хоминой норы. И вдаль посмотрели. В сторону деревни.

Неожиданно какой-то Воробей рядом сел.

— А там, — зачирикал он, — Кот вновь на охоту вышел. Вот с такой булкой! — растопырил он крылья. — Ваш недотепа к ней подбирается!

— Недотепа? — вознегодовал Суслик.

— А то кто же? Он еще неопытный, порядков наших не знает.

— За мной! — оглянулся на Суслика Хома. Он уже во всю прыть несся к деревне.

Первым, кого они увидали у околицы, был тот хитрый Кот. Он валялся, мертвее мертвого, на зеленой травке. А между раскинутыми лапами у него лежал большой огрызок булки. Где-то стянул.

Вовремя поспели Хома и Суслик.

Около Кота, пока еще на расстоянии, прохаживался внимательный Скворушка. Кругами ходил, присматривался.

— Не подходи, родимый! — вскричал Хома. — Кот притворяется!

— На приманку ловит! — проголосил Суслик.

— Откуда знаете? — беззаботно откликнулся их питомец. — А по-моему, давно готов. Мухи над ним вьются.

— Мухи над булкой вьются. Да ты глянь, ухо у него вверх торчит! — завопил Хома.

— Наверно, уже окостенело, — отмахнулся крылом неслух.

— А почему ж оно подрагивает?

— От ветра, — небрежно отозвался скворец.

— Ветра нет! Не подходи!

Неслух опять отмахнулся. Другим крылом.

— Скажи ему, — беспомощно попросил Хома лучшего друга.

— Ты не знаешь Кота, как мы его знаем! — крикнул Суслик. — Ты с ним мало знаком!

— Вот и узнаю поближе, — храбрился Скворушка, скакнув поближе.

Кот не шелохнулся. Хома поднял на обочине осколок стекла.

— Резать его собираешься? — ужаснулся Суслик.

— Отстань!

И Хома направил на Кота солнечный зайчик. На его большой закрытый глаз.

А Скворушка мелким подскоком все подбирался к лакомой булке.

И Хома тихонько подкрадывался к Коту. Солнечный зайчик становился острей и острей. Вот-вот веко у Кота задымится!

— М-мяу! — взвыл Кот. И закрылся лапой.

— Живой, собака! — воскликнул Суслик. Словно еще сомневался.

Схватил Скворушка кусок булки и взмыл вверх.

— Пошли, — позвал Хома Суслика. — Дело сделано.

Скворец догнал друзей по дороге домой.

— Угощайтесь, — предложил он свою добычу. — На всех хватит!

— Хватит? — и Хома с размаху отшвырнул подачку. — С меня хватит!

— И с меня! — поддержал его Суслик.

— И с меня, — виновато признался Скворушка. — Я и правда думал, он мертвый. Надо же, такое и в Африке не встретишь!

— Это тебе — Россия, — сурово произнес Хома.

— Правильно ты мне говорил: «Никогда глазам не верь!», — уважительно напомнил ему Скворушка.

Хома важно посмотрел на лучшего друга.

— А ты не раз предупреждал: «Будь всегда начеку!» — обернулся к Суслику поумневший скворец.

Теперь лучший друг свысока поглядел на Хому.

— Молодец! — похвалил Хома Скворушку. — Значит, больше в деревню ни ногой? То есть, ни крылом?

— Договорились? — радостно подпрыгнул Суслик.

Им хотелось лишний раз услышать приятное от сынка.

— А разве мы об этом договаривались? — удивился Скворушка. — Я просто сказал: хватит с Котом играться. А деревня тут ни при чем.

— Вот как! — резко остановился Хома. — Если ты будешь лодырем жить, мы будем каждый день в деревню ходить. За тобой!

— Ага, — подтвердил Суслик. — Тебя спасать. И в столовой, и везде!

— Да вы что? — испугался за них Скворушка. — Я-то в любой миг улететь могу, а вас, глядишь, коты схватят! Или собаки!..

— Хочешь этого? Будет! — мрачно сказал Хома. — Ты меня знаешь.

— И меня знаешь, — ревниво добавил Суслик.

— Угрожаете?!

— Предупреждаем, — спокойно заметил Хома. — Погибнем, но не отступимся.

И столько уверенности было в его голосе, что и Скворушка поверил. И вздохнул.

— Ладно. А не то я за вас изведусь от страха.

— Давно бы так, — подобрел папаша Хома.

— Давай не изводиться вместе! — воскликнул папаша Суслик.

— Наградила меня судьба родителями… — снова вздохнул Скворушка. Пока!

И домой умчался. На Ласточкин обрыв.

— Слыхал, как он нас похвалил? — довольно спросил Хому Суслик. — Мы ему как награда!

Больше скворец не летал в деревню. Не гонял лодыря, как говорится.

А вот на далекие Вишневые сады он, конечно, налетал. Вихрем. Со всеми дружками. Спелые вишни ух какие сладкие!

Но это достойное увлечение. Хотя и очень опасное. Сады, уж точно, с ружьями охраняют. Двуствольными!

Вишни клевать — никак не запретишь. Скворцы их страсть как любят! Хлебом не корми — вишни подавай! Благородное занятие.

Как Хома и Суслик считали

Брать в долг легко. А отдавать неохота. Тяжело. Зачастую и отдавать-то нечего. А уж если есть кое-что, то вернуть трудно. Лучше как бы забыть. И жить себе преспокойно, пока сто раз не напомнят.

А может, и вовсе не станут вспоминать. Был такой случай. Занял Хома у Суслика полную кастрюлю гороха. И целый месяц ждал, что Суслик ему напомнит.

А Суслик ни гугу.

Не выдержал Хома. А кто бы выдержал!

— Чего горох назад не требуешь?

— Какой горох? — удивился Суслик.

— Я у тебя брал? — рассердился Хома. — Было, — наконец вспомнил Суслик. — Я свой должок тебе отдавал.

Вот и пожалуйста. Оказалось Хома не брал, а забрал. А он и забыл давно, что Суслик ему должен. Кастрюлю гороха.

Так что иногда забывают про долги. Поэтому и не спеши возвращать. Глядишь, крепче забудут.

Но долг долгу рознь. Когда просто так берешь, по-соседски — это не в счет. Они тоже забегают за какой-нибудь петрушкой. То и дело. А то и без дела.

Долгом считается что-то серьезное, о чем приходится нехотя говорить: «Дай мне, пожалуйста, я тебе верну». И хочется добавить: «Возможно». Возможно, верну.

И берешь тогда — если дадут, конечно! — не чепуху какую-то, а пузатый мешок харчей. Или хотя бы полмешка.

Зашел как-то Хома к запасливому Суслику:

— Дай мне, пожалуйста, гороху. Дождь зарядил. Кончится, схожу на поле и верну.

— Дождь кончится или горох? — деловито спросил Суслик.

— И дождь, и горох.

— Много дать не могу. Запасы слабые. Но пару горстей дам.

— Твоих или моих горстей? — колко уточнил Хома.

— Твоих. Твои меньше, — улыбнулся Суслик.

— И на том спасибо, — сухо сказал Хома, пожалев, что говорил «пожалуйста». — Завтра я тебе три отдам! — подчеркнул, что ничем ему не обязан.

2 + 1 = 3

А дождь не прекращается…

Съел Хома горох. Снова пришел к Суслику.

— Дай еще три горсти, — гордо попросил он. — Отдам за них пять!

3 + 2 = 5

— А те три, вчерашние? — хорошая память у Суслика.

— И те отдам, — небрежно заметил Хома. — Будет — восемь!

5 + 3 = 8

— Но ведь ты сегодня три обещанных не вернул! Значит, за них — тоже пять. Выходит, за тобой — десять.

5 + 5 = 10

Вот когда Хома пожалел о своей щедрости. Дернуло его за язык!

Дал ему Суслик еще три горсти гороха. Так и быть.

— Завтра десять вернешь, — предупредил. — А не вернешь, за тобой двадцать будет.

10 + 10 = 20

И где он счету научился? Все время прикидывался — плохо считать умеет.

— Двадцать так двадцать, — пробормотал Хома, чувствуя, что его гордость слишком уж расточительна.

И главное, Суслика ни в чем обвинить ев нельзя. Сам такое затеял. На свое разорение.

А дождь все идет… Опять пришел Хома.

— Не могу я сейчас двадцать горстей отдать, — проворчал он. — Дай еще три, станет за мной двадцать три.

20 + 3 = 23

— Ошибаешься! — возразил Суслик. — Двадцать ты не скоро вернешь. Прибавим двадцать, и будет сорок.

20 + 20 = 40

Хома мрачно потупился.

— И на сегодняшние три, — продолжил Суслик, — пару горстей накинуть надо. Как обычно. И получится сорок пять.

20 + 20 + 3 + 2 = 45

— Сорок пять! — схватился за голову Хома. — Да это ж мешок целый! За твои жалкие горсти ты меня с протянутой лапой по миру пустишь! Ладно, согласен, — буркнул он.

— Задавака! — рассмеялся Суслик. — Я не жадничал. Я поглядеть хотел, до чего ты дойдешь. Гордый какой! Так никогда бы не рассчитался. А ты… Попросил бы и получил. И все тут.

— А отдавать?.. — устыдился Хома.

— Отдал бы когда-нибудь. А не отдал — что ж теперь? И меня выручишь в трудную минуту. А ты задаешься. Я, мол, не просто беру, а с большой отдачей. Тоже мне благодетель!

Молчит Хома. Отвернулся. А Суслик по новой:

— Разве можно так с друзьями? Хорошенького ты мнения обо мне. Спасибо!

— А что ж ты меня не остановил?..

— Я думал, ты сам остановишься.

Вконец стало стыдно Хоме. Он готов был сквозь землю провалиться. Но он и так под землей был — в норе у Суслика.

— Все! Прости меня за дурь, — виновато вымолвил он. — А за весь твой горох я вдвое больше отдам, не беспоко…

И умолк.

А затем расхохотался. Дошло!

Нет, не исправишь Хому. А ведь на целых полгода старше Суслика.

— С тобою в любой дождь весело! — улыбнулся лучший друг.

Очень верно. Об этом можно хоть сто раз — и еще сто раз — повторить:

Стихи такие. Стишата.

Как Суслик многое понял

Суслику все время чего-то не хватало. То еды, то питья. То солнца, то дождичка. То еще чего-то.

Хорошего — ему всегда мало. Даже если много. А плохого — ему всегда много. Даже если мало. Не угодишь!

Зашел как-то утром Хома к Суслику. Лучший друг свои бутыли с березовым соком пересчитывал.

У него от тех бутылей кладовка ломится. А он бурчит:

— Маловато весной заготовил.

— Пошли за орехами, — сказал Хома.

— Пошли, — оживился Суслик. — У меня их тоже мало. Всего три мешка.

Погода стояла теплая. Чудесная погода.

— Жарко, — привычно занудил Суслик. — Давай сначала на ручей завернем, искупнемся.

— Давай, — согласился Хома.

Он и сам-то любил поворчать. Но не тогда, когда дельное предлагают.

Подошли к ручью. Суслик воду ногой попробовал.

— Брр! Холодная…

А затем Хома его из воды выгнать не мог. До посинения плавал Суслик. И потом на берегу дрожал.

— Солнце с-совсем не греет! И уселся на самом солнцепеке. Сидел, пока не задымился.

— Ну и печет! Прямо пекло какое-то! — заныл он. Для него все на свете не так устроено.

Отправились, наконец, за орехами. Теперь уже и впрямь по самой жаре. И, пока еще недалеко отошли, Суслик раза три бегом возвращался. Окунуться.

В орешнике он опять заныл:

— Лучшие орехи — очень высоко. Только для белок!

Вот чудила! Самые лучшие орехи — внизу. На ветках у земли. Там никто не ищет. Все бросаются к тем, что на виду. А внизу-то их полным-полно!

Хотел было Хома ему показать, но…

— Лиса! — вскричал Суслик. Бухтеть бухтит, а начеку.

Чудом, как всегда, сумели удрать. Лишь клочок шерсти успела Лиса у Суслика вырвать. На ходу.

— Семь шкур сняла! — ощупывал Суслик себя дома, в норе. А сам жив-живехонек.

— Лиса и та тебе не угодила, — попенял Хома.

— Как? — оторопел лучший друг.

— Семь не семь, а одну шкуру вполне могла снять!

— Вон ты как! — обиделся Суслик. — Мне плохо, а тебе хорошо?

— И тебе хорошо! — подчеркнул Хома. — Это нам свыше дано, — загадочно добавил он.

— Свыше?

— А то как же! Все свыше дается: и вишни, и горох, и орехи… Они же вверху. Даже к тем орешкам, что внизу висят, нам тянуться надо.

— Верно, — озадачился Суслик.

— А солнце? Выгляни из норы. Оно сверху греет!

Суслик подумал.

— Ну а нора? — коварно заметил он.

— И нора. Она сверху вниз идет.

— Правда, — прошептал Суслик. И, расщедрившись, угостил Хому березовым соком. Полную чашку налил. Большую.

— Гляди-ка, — вновь удивился он. — И сок сверху льется. А не снизу вверх.

— Именно!

— Ну ладно. Все нам свыше дано. А кем?

— До чего же ты непонятливый! Я уже давно про это говорил, когда Великую тайну открыл. Помнишь?.. Кто все на свете создал и устроил, Тот и дает.

— Но Его же не видно!

— Как — не видно? — всплеснул лапами Хома. — Да ты выйди и оглянись вокруг. А земля, вода, деревья и воздух — откуда взялись?

— Но Его-то не видно, — снова заметил Суслик.

— Погоди, ты разве никогда не заходил ко мне поболтать ночью? — терпеливо спросил Хома.

— Заходил. И сразу уходил. Если ты спал.

— И ты меня видел?

— Не видел. Темно…

— А чувствовал, что я дома?

— Конечно.

— А как ты узнавал? — допытывался Хома.

— Ты дышал.

— А бывало так, что и дыхания моего не слышал?

— Бывало, — кивнул Суслик. — Сверчок заглушал.

— А без сверчка?

— Тоже, — растерялся лучший друг. — Странно. Помнится, вхожу, темно, не слышно ничего. А все равно чувствую — здесь ты. Когда тебя нет, нора будто и не та. Пустая, что ли.

— Вот! Не видно, не слышно, а ты все равно чувствуешь. А теперь широко подумай, с размахом. У меня — всего-то нора, а у Него — весь мир! И это так же чувствуется. Только настройся и сразу поймешь: Его неслышное дыхание повсюду, — проникновенно сказал Хома. — Во всем!

— Теперь понял, — притих лучший друг. — Повторить сможешь? — встрепенулся он.

— Нет, — покачал головою Хома. — А вот другое скажу. Как Он о тебе, дурашке, заботится!.. Живи и не скули. Радуйся.

— Говоришь, обо мне заботятся? А Лиса у меня шерсти клок выдрала. Хороша забота!

— Глядите на него! — поразился Хома. — Вновь уцелел, ни разу его не съели, а еще и жалуется!

— Я не жалуюсь, — спохватился Суслик. — Я просто так.

— Если б тебе, хоть иногда, не доставалось от Лисы, ты бы вконец обнаглел и обленился, — убежденно произнес Хома.

Суслик вновь глубоко задумался. И затем вздохнул.

— Ты прав, пожалуй.

Глубокие мысли ему трудно давались. Очень.

— И как ты до всего этого додумался? — с уважением взглянул он на Хому.

— Много думал…

Они умолкли.

За входом в нору слабо посвистывал ветерок. Солнечные зайчики мельтешили на пороге. В кладовке запел сверчок.

И было хорошо.

Как Хому строго судили

Мало того, что Медведь был самый большой и сильный. Он еще был и Главный судья в их краю. Судил, рядил, все споры решал. Когда хотел. В свободное, от поисков дикого меда, время. Или от иных, таких же важнейших забот.

Обратилась Лиса к Медведю: осудить Хому. Строго наказать, чтобы другим неповадно было. За что? А за все!

Мешает он ей, Лисе, на Зайца охотиться, на Суслика, и даже на Ежа. И на него самого — Хому.

Это раз!

Насмехается над нею, Лисой. Рыжей называет. Рожи издали корчит. А вблизи язык показывает. Большой язык. Хотя сам и маленький.

Это два!

И вообще его давно пора к порядку призвать. За нахальство и живучесть.

Это три!

Прямо неистребимый какой-то. Из любого положения выкручивается. Основной закон нарушает: «Сильный всегда прав».

Это четыре!

Много себе воли взял. Много себе хомяк позволяет. Ну ладно, он всегда удирает, спасается. А других зачем спасает? Что если все звери-зверьки подражать ему станут?

Пять!

Пять обвинений, полагала Лиса, хватит с лихвой.

И так она надоела Медведю своим нытьем, что он в конце концов суд созвал.

Большую поляну заполнили жители рощи, поля и луга. Пришли все кому не лень. Кабану, например, было лень, и он не пришел.

— Глупое дело — по судам шляться, — прохрюкал он болтливой сороке. Она приглашала всех на редкое зрелище.

Последний суд был месяц назад. Вернее, мог быть. Над коварным Шмелем. На него случайно Медведь сел. Шмель успел-таки ужалить напоследок. И погиб. Поэтому дело замяли. Поскольку тяжелый Медведь его задавил.

Итак, назначили суд над Хомой.

На суд его не привели. Он храбро явился сам. И взобрался на пенек, чтобы все видели.

Медведь же восседал на поваленном дереве. И важничал. Большую голову то одной, то другой лапой подпирал.

— Пощады не будет, — бормотал Медведь, скорый на расправу. — Я сердитый, но справедливый.

Сначала дали слово Лисе.

Она бегло перечислила все обвинения. Бегло — потому что бегала вокруг подсудимого, пока зло обвиняла.

И закончила так:

— А еще — непочтителен со старшими!

— Отметаю, — тут же прогудел сердитый, но справедливый Медведь. — Со мною он почтителен.

— Почти почтителен, — лукаво ввернула Лиса.

— Почти почтите… — не сумел повторить Медведь. — Ты нам голову скороговорками не забивай! — возмутился он. — Ты не дома!

Затем разрешили выступить Хоме.

— Я спорить не буду, а то надолго затянется. Лишь об одном прошу. Можно я судей сам выберу? — спокойно сказал он. А глазки хитрые-хитрые.

— Тебе меня мало? — пробурчал Медведь. — Ну хорошо, согласен.

Такое, в общем, бывало.

— Но только дружков не выбирай, — подчеркнул Медведь, сурово посмотрев на всех. — Знаю я их!

— Вы всех знаете, — услужливо поддакнул Волк. Он сидел справа от него. На подхвате.

— Пусть решат мою судьбу, — звонко начал Хома, — пусть решат… муравьи.

А вот такого еще не бывало. Никогда. Все засуетились, зашумели. Кто-то выкрикнул:

— Слишком маленькие!

— Цыц! — пробасил Медведь. — Муравьи — маленькие, зато кусачие. Мало не покажется! — мрачно взглянул он на Хому. — Выбрал, потом не жалуйся.

Приказал он как Главный судья муравьев позвать. Пятерых, по числу обвинений.

Объяснил им, что к чему.

— Действуйте!

Они, конечно, подчинились. И давай стараться. Ползали по Хоме. Заглядывали ему в глаза. Тихонько совещались между собой.

— Строго судите! Пожалеете подсудимого, себя пожалеете, — пригрозил Медведь, — я тогда весь ваш муравейник растопчу!

Наконец муравьи объявили решение. Приговорить Хому к штрафу: один лесной орех — Лисе, одну каплю меда — Медведю! Лисе — за убытки, Медведю за беспокойство.

— Чего-чего?! — взвизгнула Лиса.

— Каплю меду?! — оторопел Медведь. На что маленькие муравьи смущенно ответили:

— Сами понимаем, штраф ого какой! Огромный! Но мы ведь строго его судили.

— Все! — рявкнул в сердцах Главный судья. Тем и закончился суд.

Хома сразу сорвал с ветки орешек. И с поклоном вручил остолбенелой Лисе. А Медведю меду пообещал. Целую каплю.

— Знал, кого в судьи выбрать! — восхищался Суслик по пути домой с осужденным.

— Для муравьев все, что ни возьми, огромно! — ликовал Заяц-толстун.

А старина Ёж солидно заметил:

— Справедливое решение. Ни за что судили, ничего и не получили.

Как Хома своей голове доверял

— Я однажды ушам своим не поверил, — рассказывал Суслик Хоме. — Иду в рощу, слышу — позади паровоз шумит. Чук-чук-чук-чук!.. Хотел я удрать, но не стал. Не поверил. И правда, мимо меня всего лишь мальчишка пронесся. Он паровозу подражал: локтями дергал и громко чучукал!

— Зря не поверил, — ответил Хома. — Все равно задавить мог.

— Но не задавил же!.. Слышь, а можно и глазам своим не поверить?

— Можно, — солидно кивнул Хома. — В темноте. Кромешной.

— Еще неизвестно, — уклончиво заметил Хома. Но вскоре довелось им это узнать. Убедиться воочию. Светлым солнечным днем. Светлее не бывает! Пришли Хома и Суслик в рощу. За орехами. И видят… Глазам не верят. Сидит под дубом Медведь. И кочан капусты ест. Суслик ахнул.

— Неужели медведи капусту едят? Не верю!

— Тут что-то не так, — произнес Хома.

— Как — не так? — разволновался лучший друг. — Слепой, да? Сам не видишь? Хорошо, что Зайца с нами нет. Он бы умер от огорчения. Еще один охотник до капусты — и какой!

— Не тарахти, — прервал его Хома. И подошел к Медведю:

— Приятного аппетита!

— Скажешь тоже! — пробурчал Медведь. — Только сверху — приятно. Принюхался Хома:

— Медом пахнет.

— Слабо пахнет, — поморщился Медведь. — Меду мало, капусты много. Медом не наешься, а капусту не люблю. А есть-то охота. Пришлось ее медом обмазать.

— И пошла?

— Идет помаленьку, — вздохнул Медведь. Уловил Хома пальцем упавшую с кочана капельку меду. И мазнул ее обратно на капусту.

— Спасибо, — буркнул Медведь.

— Должок за недавний суд возвращаю, — ухмыльнулся Хома.

— Ну-у, — разочарованно протянул Суслик. — А светлым днем? Солнечным? Наверняка нет!

А Суслик лишь головой покачал:

— Вот и верь глазам своим!

— А что я тебе говорил? — хмыкнул Хома.

— Ты сказал: «Еще неизвестно». И все. Значит, не знал.

— Зато ты сейчас знаешь.

— А вы не поверили, что я капусту наворачиваю? — расхохотался Медведь. — Ну, уморы!

— Я теперь не поверю, даже если увижу Лису с морковкой, — проворчал Суслик.

— А я поверю, — подмигнул Хома. — Подумаю и решу: неспроста она с морковкой выставляется. Видать, Зайца подманивает. Думать надо!

И Хома звонко-презвонко постучал кулачком по лбу Суслика. Не один бедняга Суслик, но и Медведь удивился странному звону.

— Слышал? — осторожно потрогал свой лоб Суслик. — Выходит, у меня голова пустая? — расстроился он.

— Силен звон! — пробасил Медведь.

— И ушам не верьте, — Хома разжал кулачок. В нем оказались спелые, твердые орешки. Они-то и звенели.

— Во! — поразился лучший друг.

— Сам же вчера говорил, что ушам верить нельзя, — напомнил, смеясь, Хома.

— А чему же верить? — упал духом Суслик. — Вместо паровоза мальчишка бегает, вместо меда Медведь капусту ест, вместо головы орешки звенят. Сплошная путаница!

— Нюху тоже нельзя доверять, — прогудел Медведь. — Я знавал хорька, который в жилетке из куриных перьев на охоту в курятник ходил. Там его по запаху за своего принимали!

— Ничему верить нельзя, — вконец ошалел Суслик. — Ни тонкому слуху, ни зоркому зрению, ни сильному нюху…

— Верить можно только своей умной голове, — мудро сказал Хома.

— И моей, — скромно добавил Медведь.

— А моей? — жалобно прошептал Суслик.

Они промолчали.

А ведь и правда: голова — всему Голова. И зрению, и слуху, и нюху.

Все на ней держится. Не только глаза, уши и нос.

Как Хома главное слово подсказал

Прибежал Хома к ручью. Окунулся пару раз. В их местах это называется «искупнуться». Искупаться — другое дело. Может, и долгое. А «искупнуться» раз, два, и готово!

Тут и дождик заморосил. Он был такой мелкий, что казалось: над самым ручьем прыскают, мельтешат бесчисленные комарики.

Вдруг на том берегу Хорек появился. Любитель кур. Давненько его не было видно. Даже слух прошел, что его как-то в курятнике заловили. В капкан, мол, попал. Да, видать, капкан на него еще не изготовили.

— Ты домой? — спросил Хорек Хому.

— А куда же? — ответил Хома. Они, конечно, ни друзьями, ни приятелями не были. И потому не здоровались.

— Ты уходишь, а Хорек остается, — капризно сказал Хорек. Он всегда говорил о себе как о постороннем.

— Дождь сейчас всерьез зарядит! — передернул плечами Хома.

— Вот-вот, ты домой, а Хорек будет здесь мокнуть.

— У тебя же шубка — водонепроницаемая, — с усмешкой заметил Хома.

— Ты-то уходишь, а Хорек должен свою шубку под дождем портить, — снова заныл Хорек. — Единственную.

— Чего ты хочешь? Не пойму.

— Поговорить охота. Давно не виделись. Хорек давно ни с кем не виделся, — вздохнул Хорек.

— А получше погоду не мог выбрать?

— Погоду не выбирают. Погода сама нас выбирает, — умно определил Хорек.

— Ладно, говори. Да побыстрей. — и Хома голову от дождя лопушком прикрыл.

— А о чем? — спросил Хорек.

— Ты же поговорить хотел, а не я.

— Вот так сразу Хорек не может, — обиделся Хорек. — Ты меня расспроси: где был, что видел, что со мною случилось.

— Где был? Что видел? Что случилось? — нетерпеливо спросил Хома.

— Слишком много вопросов, — покачал головою Хорек. — С ходу на них Хорек не ответит.

— Да брось ты! — рассердился Хома. — Коротко можно ответить. Ты одно, самое главное, слово скажи.

— Какое? — заинтересовался Хорек. — Хорек такое слово не знает.

— Нет, знаешь.

— Не знает Хорек! — горячо убеждал Хорек.

— Знает!

— Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! — взмолился любопытный Хорек.

Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.

— Сказать? — набивал себе цену Хома.

— Скажи! Скажи Хорьку!

— Про все: где был, что видел, что случилось, — можно ответить просто. Легко!

— Как? Как?

— Живой! — сказал Хома. Легко и просто.

— Ве-е-рно… — изумился Хорек. — Именно это я и хотел тебе сказать. Живой! — воскликнул он.

И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.

— До чего же точно, — бормотал он. — Изумительно.

И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:

— Привет! Как дела, пропащий?

— Живой! — гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: — Хорек живой.

И впрямь до чего же точное слово! Главное!

Как Хома и его друзья Орлика вспоминали

Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.

Звали его — Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина Ёж от древнего Ворона слышал.

Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!

— А как со злом бороться? — спрашивали у него.

— Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, — чистым голосом отвечал Орлик. — И тогда для недоброго и места не останется. Злое — не главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей… И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..

По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки — сочувственно. Волк и Лиса — насмешливо. А Коршун — раздраженно.

Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.

Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..

Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.

Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.

— Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!

Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.

А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..

Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.

— Ну тебя! — наконец сказал он кроткому Орлику. — Больше ко мне не прилетай, — и чуть не всплакнул. — А то я управлять не смогу. Жалко теперь мне всех. А затем сурово добавил:

— Можешь говорить что хочешь. Разрешаю. Но если что скажешь не так, связать тебя прикажу. И на земле, и в воздухе, — выразительно взглянул он на Лису под сосной и на Коршуна на сосне.

— Ничего злого я никогда не скажу, — своим чистым голосом ответил Орлик. — А что до меня… Меня ты можешь связать, а доброе слово ни за что не свяжешь.

И полетел себе дальше, в другие края, неся с небес доброе слово с добром.

Не раз потом вспоминали Орлика Хома с друзьями.

— Долго ему придется летать, — сокрушался однажды Суслик, — и убеждать нас, бесчувственных.

— Тебя! — не удержался Хома.

— Все хорошее, доброе долго делается, — сказал им старина Ёж, — только злое — быстро.

— Доброе долго делается, — задумчиво согласился Хома, — зато надолго остается.

— Навечно, — застенчиво улыбнулся Заяц-толстун. — Сами подумайте: сделал что-то плохо, взял и переделал. А когда оно хорошо, оно и вечно. Доброе переделывать не надо.

— Как орешник, — прислушалась к их разговору Белка с дерева. — Всем свои орешки дает. Его никак не приукрасишь!

И ускакала, раскачивая ветки.

— Как орешник… — проворчал Суслик. — Как я! — И посмотрел на Хому. С тобой.

Добрый он, Суслик. Не забыл и про Хому.

— Ну, что такое — злое? — внезапно сказал рассудительный Ёж. — Проверь наоборот и будет — незлое. Еще не значит, что доброе. Выходит, никакое. Ненастоящее.

— И чего?.. — навострил уши Заяц.

— Теперь проверь доброе. Получишь — недоброе. Значит, злое! Доброе самое главное. Основное. Настоящее!

— А помнишь, Хома, как ты Коршуна из капкана спас? — встрепенулся Суслик. — Хоть он и злой, зато жив остался, по-доброму!

Так они говорили. И Орлик был незримо с ними.

Непросто понять… Все на Земле временно. Было и прошло. Есть и проходит. Будет и пройдет.

А все доброе останется. Доброе сильнее всего.

Как Хома и Суслик по следу шли

— Заяц пропал! — внезапно сообщил Хоме Суслик. Поздно вечером.

Не впервые пропадал Заяц. Всяко было. То Волку, то Лисе удавалось схватить толстуна. Везло ему, что они каждый раз сытые были. Про запас в кладовой у себя держали.

Находили его друзья, спасали. Да и сам он, бывало, удирал оттуда. А вот опять пропал!

Утром куда-то ушел. А уже темно и дома, в бывшей барсучьей норе, пусто. Хоть тыквой, а не шаром покати!

А ведь Заяц-толстун почти всегда засветло возвращался. Косой он все-таки. Темноты не любил. Впотьмах налететь можно — на низкое деревце или на высокий пень.

Нет и нет Зайца! Значит, новая беда случилась.

Надо искать. Хорошо, что луна светит.

— Найдем, — уверял Хому Суслик, когда они на поиски вышли. — Мы с тобой — всемирные следопыты.

Эк его разобрало!

— Всемирные? — приглядывался Хома к росистой тропе.

— А то какие! Все вокруг знаем: и луг, и рощу, и поле. Мало тебе?

— Меньше болтай, следы ищи.

— Нашел! — неожиданно замер лучший друг. — Смотри, Зайца след.

— Недавний, — задумчиво определил Хома.

— Почему думаешь?..

— Роса стерта. Глянь, а за ним — лисьи следы! — ахнул Хома.

— Тоже недавние.

— Так, так, так… Заяц бежит себе спокойно, а Лиса за ним крадется, прошелся на четвереньках по тропе Хома.

— Как узнал, что он бежал спокойно? — придирчиво спросил Суслик.

— Ровные, одинаковые прыжки.

— А если б он ее заметил?

— Прыжки были бы другие. Большие. И вдобавок — из стороны в сторону, разъяснил следопыт Хома.

— Теперь и сам вижу, — пропыхтел следопыт Суслик.

— Гляди-ка! — снова склонился Хома. — А за Лисой старина Ёж появился.

— Его следы, — приник к земле Суслик. — Так и семенит!

— Что же выходит? — устремился дальше Хома. — Заяц бежит сам по себе, Лиса — за ним, а Ёж — за ней. Думаешь, случайно?

— Не случайно. Ох, нет!

— Ох, да! — передразнил Хома друга. — Старина Ёж ничего случайно не делает. Он случайно только в гости заходит.

— На обед, — хихикнул Суслик.

— Тихо ты! Спугнешь!

— Кого — Лису?

— Ежа, — загадочно ответил Хома.

И они вновь двинулись по тропе. По следам: быстрым — у Ежа, вкрадчивым — у Лисы, беззаботным — у Зайца.

— К орешнику идем, — приподнял голову Суслик.

— Теперь я понял, — вздохнул Хома. — Заяц недавно вернулся, к нам заглянул, а нас нет. Мы вечером в орешник ходили? Вот и отправился он нас искать. Тоже по нашим следам. Прежним.

— А где же они — наши?..

— Затоптали, — коротко ответил Хома.

— И ты их под другими не заметил? — сердито сказал Суслик.

— Я за нашими следами никогда не слежу, — отмахнулся Хома, убыстряя шаг.

— А чего ж мы Зайца на обратном пути не встретили?

— Забыл? Мы другим путем домой пошли.

— Точно. А почему Заяц так расхрабрился? Он же темноты боится.

— Он вечером за нами отправился, а не ночью. И, видать, заплутал. И еще, мы тогда не торопясь шли, и ему спокойно было от наших спокойных следов. Тсс, — снова предупредил Хома. — Орешник. Всемирные следопыты закружили по опушке. Судя по всему, Заяцпогоню заметил. И заметался от Лисы. Туда-сюда, туда-сюда!..

Следы Ежа неотрывно тянулись за ними: за Лисой и Зайцем.

Но за орешником Зайцев путь оборвался. Вдруг. Бесследно. У Лисы и Ежа есть отметинки, а у него совсем исчезли. Значит, плохо дело.

— Сцапала Лиса, — выдохнул Суслик. — Я не ошибся?

— Лучше б ты ошибся! — в сердцах заявил Хома.

— Впервые от тебя это слышу, — уныло произнес лучший друг. — Может, прямо здесь его и съела?

— Косточек нет, — огляделся Хома.

— А если целиком проглотила?!

— Подавилась бы. Заяц у нас толстый, — повеселел Хома. — А раз не съела, то не все потеряно.

— Не все, — тоже приободрился Суслик. — Уж Лиса-то его не потеряет. Лишь бы уцелел!

И они опять пошли. Теперь — за Ежом и Лисой.

Лисьи следы стали заметней. Как бы поглубже. Понятно, добычу несет. Упитанную. Недаром Заяц-толстун вскормлен на больших морковках и капустных кочанах.

— Глянь! Еж от Лисы оторвался. И свернул в сторону.

— Куда это он?.. — встревожился Суслик.

— В обход, — почему-то довольно ответил Хома.

— А может испугался?

— Скоро узнаем, кто испугался! Что-то будет…

И они по лисьему следу направились. На пути им попалась канава.

— Гляди, — прошептал Хома. — Лиса не перепрыгнула, а пошла через нее. Тяжеленько с нашим Зайцем прыгать!

Миновали они канаву. И углубились в чащу.

— Что-то будет… — повторил Хома. И верно. Вдруг неподалеку раздался лисий визг, а затем — ее злое собачье тявканье.

— Караул! Ограбили! Среди бела дня… Тьфу, среди темной ночи! — заголосила она.

— Пошли обратно, — спокойно сказал Хома лучшему другу. — Заяц уже домой спешит. Раньше всех будет.

— Откуда знаешь? — изумился Суслик.

— Чего тут знать! Сначала Заяц дома окажется, а Ёж позже нас придет.

— Позже?

— А у него ноги короткие. Зато иголки длинные, — странно заметил Хома.

Когда заявились они в бывшую барсучью нору, Заяц уже за столом сидел. И уплетал капустные кочерыжки. С хрустом!

— Это у него нервное, — определил Хома, подсаживаясь рядом.

— И у меня — нервное, — сел с ними Суслик. И безошибочно ухватил самую крупную кочерыжку.

Затем старина Ёж притопал. И тоже удобно устроился за столом. Будто только что вышел.

Так они молча целую гору вкуснятины уплели.

— Сам капусту крошил? — огляделся Ёж. — И где она?

— В кадке, в кладовочке, — отвалился от стола Заяц-толстун. — Ой, спасибо тебе, Ёжик, спасибо! — опомнился он. — Если б ты не подкатился к Лисе под ноги…

— Ладно-ладно, — фыркнул Ёж. — Привычное дело.

— Твой коронный номер? — восхитился Хома. — Подкат слева и подкол справа! В прошлый раз и меня выручил.

Ёж полыценно улыбнулся.

— А мы за вами шли, — затараторил Суслик. — Если бы не он, мы бы и сами… Все засмеялись.

— А что! — напыжился Суслик. — Ёж у меня Зайца перехватил.

Все снова засмеялись.

— А вы пойдите и посмотрите, — расшумелся Суслик. — Там все нашими носами перепахано. По следам ползали! Сами увидите!

— Сегодня я не пойду, — наотрез отказался Заяц. — Устал.

И на радостях откупорил заветную бутыль — с морковным соком.

— Да здравствует дружба!

— И острый глаз друзей! — добавил старина Ёж.

2001

Оглавление

Как Суслик в зубы к Лисе не попал

Как Суслик арбуз съел

Как Хома и Суслик лодыря гоняли

Как Хома и Суслик считали

Как Суслик многое понял

Как Хому строго судили

Как Хома своей голове доверял

Как Хома главное слово подсказал

Как Хома и его друзья Орлика вспоминали

Как Хома и Суслик по следу шли