Стальная рапсодия [Вацлав Подзимек] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Глава 1
Поезд остановился на маленькой станции. Я пробрался сквозь толпу отъезжающих на работу в районный центр и с любопытством огляделся по сторонам. Увидел на свежеоштукатуренном здании вокзала табличку с надписью «Влков». Значит, я вышел на нужной станции и нахожусь именно там, куда мне, собственно говоря, меньше всего хотелось попасть. Сразу после окончания училища я командовал взводом. Часть была что надо и гарнизон тоже. Шестьдесят километров от Праги, отличное сообщение, прекрасные ребята. Но через какое-то время выяснилось, что мне по плечу командовать и ротой. Результатом этого стал приказ о переводе… Поезд ушел, платформа опустела. Я подумал, что хорошо было бы кого-нибудь спросить, как добраться до расположения части. Пройдя несколько метров по перрону, увидел вывеску ресторана. Надписи на его окнах рекламировали дешевизну блюд и наличие горячего в течение всего дня. Я вошел, но не потому, что хотел подкрепиться горячим, — просто заметил сидящего там посетителя в форме. Это был надпоручик, который доедал весьма аппетитный на вид суп. — Из Праги? — спросил он. Я кивнул. — Значит, одно из трех, — прищурил глаз надпоручик. — Или ты проверяющий, или… — Он вдруг остановился, недокончив фразы. — Хотя что я — ты не проверяющий. Проверять положено только высоким начальникам. Но ты и не из тех, кто только что выпущен из училища: форма на тебе не так чтобы очень новая. Значит, ты — новый командир роты, — сделал он вывод. Я подтвердил его предположение и сообщил, что зовут меня Гоушка, Иржи Гоушка. И добавил, что спешу в часть. — Беженка, еще одну тарелку! — Такой была реакция надпоручика на мои слова. Я счел необходимым повторить ему, что в самом деле спешу. — Именно поэтому я и попросил еще супа — для тебя, — проговорил он, кивком показав, что разделяет мою озабоченность. — Добираясь пешком, ты бы потратил много времени. Гораздо быстрее мы туда доедем автобусом. Отправление через четверть часа. Возле нашего стола появилась официантка. Она поставила перед надпоручиком тарелку, наполненную до краев. Тот показал на меня. — А я уж подумала: и что это вы сегодня разошлись?! — воскликнула девушка и принесла еще и хлебницу с прекрасно выпеченными рогаликами. Провожая ее взглядом, я пришел к заключению, что она решительно против даже не самых длинных юбок и что для этого у нее есть все основания. — Ничего, да? — перехватил мой взгляд надпоручик. Я согласился, и это его явно обрадовало. Суп, который я начал есть, оказался не совсем обычным. Я понял это сразу. — По блату, да? — сделал я вывод. — Конечно. Она ведь думала, что это для меня. Да, слушай, я ведь тебе еще не представился. Надпоручик Бидло. Тоже командир роты. Он хотел еще что-то добавить, но тут в дверях появился водитель автобуса. — Бедржик, через пять минут отъезжаем, — сообщил он моему новому знакомому, не обратив на меня никакого внимания. — Слышал? Давай доедай, — поторопил меня Бидло. Когда надпоручик подошел к девушке, чтобы расплатиться, Боженка ни за что не хотела брать с него денег. Но он настоял на своем. У меня же она взяла деньги без звука и даже не отказалась от чаевых. — Опять я вас увижу не раньше чем через месяц, — вздохнула Божена. — Или же приедете тогда, когда я буду на работе… — В четверг зайду, — пообещал надпоручик. — Знаю я вас. В последний раз тоже говорили, что придете. Я еще ждала вас целых полчаса после закрытия. — Боженка, честное слово, ну не получилось. Это же армия. Но теперь обязательно приеду. — Если бы… — грустно проговорила она. По дороге к автобусу я заметил, обращаясь к Бидло: — Ты ей нравишься. Факт. — Есть и такие люди, которым я не нравлюсь. Ну, к примеру, командир нашего полка. Ты с ним скоро познакомишься. Бидло очень сердечно поздоровался с тремя бабушками, сидевшими в автобусе. — К девушке в гости ездили? — заулыбались они. — Нет, к матушке, я у нее один остался. Бабушки расчувствовались. — Вы замечательный сын, — выразили они свое единодушное мнение. Когда мы вышли из автобуса, Бидло, показав на здание штаба, проговорил: — Ну, пока. Еще увидимся. И не один раз. Возле кабинета командира полка стояли четыре поручика в новенькой — только что от портного — форме. Я оценил ситуацию и попытался сразу же проникнуть в кабинет, но они остановили меня, предупредив, что командир полка примет всех нас через четверть часа. Я было хотел возразить, сказать, что они сами по себе, а я сам по себе, но потом решил, что все это ни к чему. Через четверть часа так через четверть часа. Потом все выяснится. Однако начало беседы ничего не прояснило. Командир полка сообщил, что в части все с нетерпением ждут нашего появления и что не следует ничего опасаться. Более опытные офицеры нам всегда помогут. Потом он коротко информировал нас о том, каких результатов достиг полк в учебе и боевой подготовке, после чего призвал каждого развивать эти успехи и дальше. Было видно, что он любит свой полк и гордится им. Затем командир полка обратился к нам, спросил, все ли ясно и нет ли вопросов. У меня иссякло терпение, еще немного — и я пустился бы в объяснения, что я не новоиспеченный поручик, однако, вовремя сообразив, что это был бы не вопрос, я смолчал. Очень скоро я понял, что поступил правильно, потому что командир полка с каждым из тех четверых попрощался за руку, а меня попросил остаться. — Для меня командиры рот — самые нужные офицеры в полку, — сказал он мне вдруг. — Если что-то не получается в ротах, штаб может планировать все что угодно, но результатов хороших не получит. Я усердно кивал в знак согласия. Год командирской практики убедил меня в том, что это — святая правда. — Мне нравятся требовательные командиры, — произнес подполковник и изучающе посмотрел на меня. Ему хотелось убедиться, что в этом смысле он может на меня положиться. — Я возьму роту в руки, — решился в конце концов я тоже что-то сказать и ждал, что мое заявление будет оценено по достоинству. Однако слов признательности я не услышал. Подполковник усмехнулся с легкой грустью и покачал головой: — Кажется, мы не понимаем друг друга. Я говорил просто о требовательных командирах. Он хотел еще что-то мне объяснить, но в кабинет влетел молодой майор, весьма обеспокоенный, и доложил, что они уже здесь. Командир полка торопливо протянул мне руку: — Как-нибудь поговорим об этом более подробно. От командира батальона, молодого надпоручика, я узнал, что нашему батальону всегда достаются самые трудные задания и что его это совсем не удивляет, потому что в штабе знают, на кого можно положиться. Потом он начал мне объяснять, какая тяжелая обстановка сложилась в роте, в которую я назначен. Многого я не понял. То ли потому, что она была действительно очень тяжелой, то ли потому, что его рассказ постоянно прерывали звонки телефона. Надпоручик строгим голосом отдавал распоряжения кому-то там, на другом конце провода. После очередного такого телефонного разговора он, видимо, понял, что ему ничего не удастся объяснить мне, и вызвал к себе дежурного. — Это новый командир первой роты поручик Гоушка, — сообщил он и добавил: — Покажите ему его кабинет. — Поручик Прушек, заместитель командира батальона по технической части, — как только мы вышли из кабинета, представился мне офицер. По возрасту он был немного старше меня. Я тоже назвался, хотя это уже сделал командир батальона. Но вежливость есть вежливость. — Ты храпишь во сне? — спросил Прушек. Его любопытство несколько озадачивало: никогда раньше при знакомстве я не слышал подобных вопросов. — Изредка и не очень сильно, — ответил я с таким расчетом, чтобы ничего не испортить. — Я тоже храплю изредка и не очень громко! — Он с облегчением вздохнул и стиснул мне руку. — Мы ведь будем жить вместе в общежитии. А твоя девушка придет к тебе? — Это его очень интересовало. — Я не хотел бы проводить все вечера в кинотеатре. Там идут фильмы, которые я уже видел. Уверенный, что с Юцкой у меня ничего не выйдет, я успокоил его: — Ни сюда и ни туда. Он посмотрел на меня с удивлением. — Будет время, все объясню, — пообещал я. — Но могу сразу сказать: хорошенькие девушки и мне нравятся. По пути мы встречали солдат, которые пристально меня разглядывали. — Это все твои, — предупредил Прушек. — Хотят сразу понять, что ты за человек. Он мог бы и не говорить этого. В глазах солдат явно читались вопросы: каким я буду командиром, как буду к ним относиться и, конечно, самое главное — как теперь будет с увольнительными? — Займешь этот кабинет, — сказал мне Прушек, прежде чем постучать в слегка обшарпанную дверь. Мы вошли, и он представил меня капитану, который был старше нас на несколько лет. — Приветствую вас! — Капитан пожал мне руку. — Моя фамилия Копечек. Я вам завидую: вы будете командовать лучшей ротой нашего полка. Ни на что бы ее не променял, но… мне тоже хочется однажды стать майором, а может быть, и подполковником. Он начал мне говорить, что этой роте всегда поручаются самые трудные задачи и что его это совсем не удивляет, потому что в батальоне и в полку знают, на кого можно положиться. Потом он сказал, что и при мне все должно остаться таким же, как и было, ведь хорошие традиции надо сохранять и продолжать. Между тем поручик Прушек, попросив разрешения уйти, исчез. Мы с капитаном Копечеком могли спокойно поговорить о наших проблемах, затем осмотрели весь район расположения роты. Из парка, где стояла и ремонтировалась техника, мы ушли уже под вечер. Поручик Прушек ждал меня в нашей комнате. Он отложил в сторону полевую форму, к которой не успел пришить пуговицы, налил две рюмки красного вина «Пражский выбьер» и торжественно провозгласил, что мы должны выпить в честь начала совместного проживания. — Ты ужинал сегодня? — спросил он потом. Я признался, что было не до ужина, как, впрочем, и не до обеда. Тогда он предложил мне кусок копченой колбасы. — Так что это за рота? — задал я вопрос, который в данный момент интересовал меня больше всего. — Что за рота? Нормальная рота. Во всяком случае, ангелов в ней нет, — ответил Прушек. Потом начался обмен опытом. Поручик служил в батальоне уже два года. — У тебя есть два больших недостатка, которые не позволят тебе стать авторитетным командиром, — откровенно высказался он. — Улыбчивое лицо и медленная походка… Хуже не придумаешь. Ты должен выглядеть озабоченным, чтобы никто не подумал, что у тебя нет проблем. А двигаться ты должен так, будто бежишь по льду, будто у тебя нет ни секунды времени. Ни секунды! Советов у него было столько, что мы проговорили до полуночи. Когда я наконец-то лег спать, мне приснился страшный сон. Как будто я командую ротой ангелов. Все одинакового роста, одинаково красивы и одинаково послушны. Они говорят стихами, лица у них чистые, свежие и белые, словно их не касаются ни пыль, ни копоть, хотя эти ангелы и имеют дело с такими земными машинами, как танки. Препятствия они не преодолевают, а легко перелетают через них. Один из них чуть не задел препятствие — слишком низко перелетел, но они не стали критиковать и ругать его, а все вместе вдруг заплакали. В свободное время они поют хоралы… Нашей роте присваивают почетное, звание «благословенная». Нам вручают диплом, и тут я чувствую какое-то свербение между лопатками. Незаметно сую руку под китель и все понимаю: у меня растут крылья. Я кричу, что никаких крыльев мне не надо, что этой ротой я командовать не буду, что плевать я хотел на эти крылья и на ангелов… И тут я проснулся. Как выяснилось, проснулся не сам по себе, а потому, что поручник Прушек тряс меня так, как будто хотел вытрясти душу. Я пощупал свою правую лопатку. Пусто. Никаких крылышек. Слава богу! А когда я услышал, как под окном два солдата посылают друг друга, литературно выражаясь, к черту, душа моя наполнилась несказанным счастьем. Я командую людьми — ангелов здесь нет! Я быстро оделся, так же быстро почистил зубы и побрился и сразу же попал в круговерть воинской жизни. В данный момент круговерть эта заключалась в цифрах, бумагах, актах. Сдал — принял… Более опытные коллеги меня уже успели предупредить, что здесь надо смотреть в оба. Задача, вставшая передо мной, оказалась не из простых. Я принимал дела почти целую неделю. Потом бывший командир роты распрощался со мной, и я остался лицом к лицу с новым коллективом, полный решимости крепко взять все в свои руки. По крайней мере, это представлялось мне возможным. Сразу же все пошло само собой: зарядка, утреннее построение, занятия… Постепенно у меня складывалось впечатление, что мне вовсе не обязательно присутствовать при всем этом. Однажды вечером после занятий я приказал командирам взводов явиться ко мне. Два подпоручика и один десятник [1] мгновенно появились. Я объяснил им, как представляю себе их работу, подчеркнул, что настаиваю на беспрекословном выполнении ими своих обязанностей. — Говорят, что наша рота хорошая. Сделаем ее еще лучше. — Это я сказал особо выразительно. Потом я развивал тему: дружба дружбой, а служба службой. Попросил их не стесняться и обращаться ко мне по любому поводу, в том числе и по личным вопросам. Говорил я долго, но интерес слушателей не ослабевал. Закончив говорить, я разрешил им присесть и спросил: — Вопросы есть? — Тут уж я позволил присесть и себе. Вопросов не было. А вот пожеланий оказалось достаточно. Необходимо исправить краны в умывальной комнате, вода из них капает, а ее, как известно, надо экономить. Хорошо бы дать увольнительную воину [2] Залабаку, который уже пять месяцев не выходит за пределы расположения части. Несколько пожеланий касалось мелкого ремонта танков. Я торжественно объявил, что все это такие мелочи, с которыми нетрудно справиться. Если не завтра, то послезавтра, в крайнем случае — до конца недели порядок можно навести. И тут подпоручики сообщили мне, что через неделю их здесь уже не будет. Они призваны после института, и срок их службы в армии заканчивается. — Сразу оба уедете? — растерянно спросил я. — Оба, — в один голос ответили они. — Ничего страшного, товарищ поручик, — успокаивал меня десятник. — Я вас не брошу. Мне еще трубить да трубить… Поступившая информация заставила меня сменить тон на менее официальный. Я с интересом выслушал их рассказ о том, как они, закончив юридический факультет, пытались, но даже после долгих попыток так и не смогли устроиться для прохождения службы куда-нибудь в военную прокуратуру. Они красочно описали мне, как мучились поначалу, когда приняли командование взводами, ведь о танках они прежде вообще понятия не имели. Но уезжают подпоручики с хорошим чувством: выдержали! Теперь они даже благодарны судьбе, что не попали на службу в военную прокуратуру. С параграфами и статьями им еще придется в своей жизни встретиться, и не один раз, а вот командовать танковым взводом — вряд ли! Потом они попросили разрешения уйти. У них были еще какие-то дела перед завтрашними тактическими учениями. Я разрешил. Со мной остался десятник. — Справимся и без них, на наших ребят можно положиться… — несколько фамильярно продолжил он разговор. — Я не привык полагаться на других, — прервал я его. — Прежде всего я полагаюсь на себя. Можете идти. Он встал и вышел. Наверняка обиделся, но виду не подал. Итак, завтра я начну командовать своей ротой. От кого-то я слышал, что многое зависит от первого впечатления, которое сложится о тебе у подчиненных. Я решил не полагаться на судьбу, а разыскать надпоручика Бидло и спросить у него совета, хотя это было не в моих правилах. Но один раз можно отступить от правил — мир не перевернется от этого. Мне сразу же повезло. Я нашел Бидло склонившимся над картой. Он, ничуть не удивившись моему появлению, самым естественным образом начал знакомить меня с планом учений. — Молодец! — похвалил он, когда убедился, что суть я схватил. — В тактике мы разбираемся, — не удержался я. — Если бы дело было только в тактике, — вздохнул Бидло. Надпоручик дал мне несколько практических советов, выразил надежду, что первые учения будут для меня успешными, а когда узнал, что подобных учений в моей жизни было предостаточно, сразу изменил тон и сказал, что идет спать, хотя с большим удовольствием посетил бы привокзальный ресторан… — И съел бы тарелку супа? — с улыбкой спросил я его. — Конечно, — ответил он, и мы пожелали друг другу спокойной ночи… Поручик Прушек уже лежал в постели и читал толстенный роман. Мое появление он встретил с радостью. — Ужасно глупая книжка. У меня от нее рука болит. Весит не меньше килограмма! Не пойму, как можно писать такие толстые книги? Я сказал, что разделяю его нелюбовь к толстым романам. Особенно с тех пор, как библиотечная книга такого размера куда-то запропастилась и мне пришлось заплатить за нее сорок шесть крон. Через несколько минут я тоже лежал в постели. Когда я тушил свет, поручик Прушек уже сквозь сон сказал: — Если завтра что-нибудь будет нужно, обращайся безо всякого. Танк — он как женщина. Никогда не угадаешь, какую шутку он выкинет. — Какая женщина? — удивленно спросил я, но Прушек мне не ответил. Он уже спал, слегка похрапывая. Утром все пошло как по маслу — без ошибок и потери времени. Мне казалось, что со стороны все выглядит так, будто этой ротой я командую уже несколько лет. Это ощущение не покидало меня до того момента, когда был дан приказ поставить танки в ряд на опушке леса. В ту же минуту я услышал громкие восклицания и проклятия, а потом — такой шум, будто случилось бог весть что. Я приказал остановиться, выпрыгнул из танка в мягкий мох и обнаружил, что у меня в роте почти ЧП. И не маленькое. Один из водителей не справился с управлением машины, танк сполз в овраг и повис на краю обрыва. Ошарашенный, я смотрел на танк, который в любую минуту мог свалиться с обрыва, что означало бы аварию со всеми вытекающими отсюда последствиями. Оба подпоручика и десятник — командиры взводов — стояли рядом, справа от меня. — Чей танк? — спросил я. — Мой, — признался десятник. — Ну-ну, то-то вы вчера били себя в грудь, уверяя, что на наших ребят можно положиться, — счел я нужным сказать ему, слегка повысив голос. — Ничего, вылезет, — пытался убедить меня десятник. Я не знал, что делать. Тем временем десятник спустился в овраг и начал давать советы водителю и командиру танка, висевшего над обрывом. Зарокотал двигатель, танк начал разворачиваться, но потом вдруг взвыл и остановился. Теперь и я не выдержал и начал быстро спускаться в овраг. Десятник карабкался мне навстречу. — Сожгли фрикцион, идиоты! — выпалил он. — Танк не может поворачивать вправо. «Придется вызвать тягач», — решил я, вспомнив советы, которые давал мне поручик Прушек. Тягач прибыл моментально. Водитель остановил его на самом краю откоса, вылез из кабины и посмотрел вниз. — Не слабо, — размышлял он вслух. — Трос может оборваться, но это еще не самое худшее. Хуже будет, если танк перевернется, когда я начну его вытягивать. Это уж совсем нежелательно. Один ремонт сколько будет стоить… Я передал его слова водителю танка, попавшего в беду. — Он прав, — согласился тот, — как пить дать перевернется. — Вы боитесь, что ли? Он взглянул на меня, потом пожал плечами: — Да, боюсь, товарищ поручик. Но не за себя. Марта все равно пойдет за меня замуж, даже если я весь буду в синяках. Я боюсь за танк. Опыта у меня маловато. Мне было ясно, что я должен сделать в этот момент: заявить, что сам сяду на место водителя. И тут за моей спиной послышался голос: — Вижу, что у тебя не все в порядке. Поручик Прушек усердно чистил брюки, потому что тоже, как и все мы, не сумел, преодолеть крутой склон, не упав. — Какой уж тут порядок, — ответил я, — если в перспективе такое ЧП? — Ну-ка дай сюда трос! — крикнул поручик Прушек водителю тягача. Низенькому и толстому водителю тягача было нелегко спуститься к нам по крутому склону. Прушек привязал трос к танку. — А теперь, если потянешь с чувством, — сказал он, — я с ним выеду. — Они сожгли фрикцион, танк не может взять вправо, — счел я необходимым дать ему полную информацию. — Ну и что? — с удивлением посмотрел он на меня. — Я ведь сказал ему, что он должен тянуть с чувством… А почему вы еще не в тягаче? — обратился он к низенькому водителю. — Есть! — ответил тот и начал усердно взбираться на склон. Трос постепенно натянулся, танк начал движение. Однако он не пошел прямым путем в гору, а продвигался вперед способом, который можно было бы назвать «елочкой». Немного влево, потом чуть назад, опять влево и опять назад. Движение было медленным, но верным. И когда танку оставалось ползти всего несколько метров, в нашем расположении появился командир батальона, а чуть позже и командир полка. Он поинтересовался: — Это ваш танк? — Мой, — с гордостью ответил я. Нет сомнения, что мой ответ был бы иным, если бы пришлось признаваться в этом тогда, когда танк буквально висел над обрывом. — Я вижу, вы умеете находить выход, — сказал командир полка и уехал. Танк с помощью тягача выкарабкался на склон, все кончилось благополучно. Я поблагодарил поручика Прушека, правда менее сердечно, чем собирался поначалу. Он, как мне показалось, на это даже и не рассчитывал. Потом учения продолжались, и происшествий больше не было. А обо мне стали говорить, что я парень не промах.Глава 2
Минуло несколько дней. Однажды, когда я возвращался с обеда, ко мне подошел невысокого роста поручик. — Поручик Влчек, заместитель командира батальона по политчасти, — представился он и добавил, что ему очень неловко из-за того, что он не мог меня поздравить с приемом роты раньше. — Была срочная и важная работа, которую нельзя перенести на другое время, — объяснил он извиняющимся тоном и пригласил меня в свой кабинет. — Ну и как вы себя чувствуете на первых порах? Каковы впечатления? — Неопределенные, — ответил и без особого воодушевления. — Ваша рота в целом на уровне, — сообщил он мне свое мнение. — Не лучшая, но есть и похуже. — Это я знаю. Ангелов в ней нет, — вырвалось у меня. — Что? Каких ангелов? — с удивлением посмотрел на меня поручик. — Да нет, ничего, — уклонился я от ответа. Ведь не рассказывать же ему свой сон, приснившийся в первую ночь после того, как я стал командиром роты! Повторять вопрос поручик не стал, но мои слова явно его насторожили. Он поинтересовался, откуда я родом, кто мои родители, что у меня получалось хорошо, когда я командовал взводом, а что плохо, женат я или холост, каким вижу свое будущее в армии… — Все это есть в моем личном деле, товарищ поручик, или оно еще не поступило в часть? — Не знаю, — ответил он сухо, — не интересовался. С некоторых пор я перестал читать личные дела. Полагаюсь только на свое мнение о человеке и думаю, что это надежнее всего. — В моем деле обо мне написано только хорошее, — не удержался я. — Как, и у всех, — кивнул он, — это правильно. Ведь человек — смесь самых разных положительных качеств. Только теперь я понял, что мне будет непросто работать с этим философом. — Далеко не всякий, — решился я все же поспорить с ним. — Мне кажется, что прав я. — И он начал развивать свою мысль о том, почему человек — это смесь самых разных положительных качеств. По мере того как он говорил, я понял, что мое личное дело он знает довольно подробно и что причиной, побудившей его изложить все это, стала последняя фраза в моей характеристике. В ней мне было высказано пожелание избавиться от поспешности в оценках людей. Когда мне зачитывали характеристику, я хотел было возразить против такой формулировки, но, подумав, решил, что незачем ввязываться в дискуссию… Вскоре изложение теории подошло к концу, и я хотел попросить разрешения удалиться, но тут поручик заметил мое нетерпение и обратился ко мне уже совсем доверительно: — Подожди немного, есть еще одна проблема… Ты знаешь подпоручика Раковеца? Он перешел на «ты», и меня это обрадовало. Я не сразу вспомнил, что Раковец — это один из тех двух командиров взводов, которые три дня назад ушли в запас. — Сегодня утром ко мне пришла девушка с почты и сообщила, что она беременна. — А почему она сообщает это нам? — удивился я. — Пусть скажет ему. Он должен был, наверное, первым узнать об этом. — Она пожаловалась, что он сбежал как воришка. Даже не попрощался с ней. — Так пусть напишет ему. А если он не ответит, пусть подает в суд. Видимо, это мое предложение не слишком понравилось поручику Влчеку, и он явно хотел поспорить со мной, но потом передумал и ограничился констатацией очередного факта: — Он не оставил ей адреса. — Так дадим ей его адрес — и все в порядке, — мгновенно выбрал я самое правильное, на мой взгляд, решение. — Нет, надо бы с ним поговорить лично, — возразил поручик. — Напомнить об ответственности за проступки и о внимании к людям. Я попытался свалить на него эту неприятную обязанность: — Мне с ним говорить трудно, мы знакомы всего неделю. Будет лучше, если это сделаете вы… — Естественно, это сделаю я. Но в твоем присутствии. Самое главное заключается не в том, чтобы научить человека водить танк, хорошо стрелять и приветствовать, как положено, старшего по званию, а в том, чтобы воспитать его, сделать настоящим, правильным человеком. А этому мы все должны еще учиться. Вот так… Я попросил его приехать в субботу. — В субботу? — Лицо мое вытянулось. Я надеялся, что в субботу мне удастся хотя бы на час-другой заехать к Юцке. — В субботу, чтобы ему не надо было отпрашиваться с работы, — объяснил Влчек и отпустил меня. В субботу он напомнил о себе с самого утра: — Раковец ждет у КПП, проведите его и приходите оба ко мне… — Товарищ поручик, что случилось? — спросил меня у ворот молодой человек в джинсах и футболке, на которой был изображен мотоцикл. Трудно было представить, что еще несколько дней назад на нем была форма. — Я все сдал и не допущу, чтобы мне что-нибудь приписали и заставили за это платить. Я уже хотел сказать ему, что он, пока не женится на девушке с почты, будет платить как миленький, но потом решил промолчать. Откуда я знаю, какие стратегические планы у Влчека? Во всяком случае, этот его план оказался весьма простым. — Вы знаете Марцелу Медунову? — спросил Влчек сразу же, едва мы присели. — Марцелку с почты? — уточнил Раковец. — Да, с почты. Блондинку. — Знаю, товарищ поручик. — Хорошо знаете? — Хорошо. Два раза мы с ней были на танцах и один раз в кино. — Она в положении, — как можно более серьезно произнес Влчек. Нельзя сказать, что это сообщение потрясло Раковеца, скорее, оно удивило его. И кажется, удивило неприятно. — И причастны к этому вы, — добавил Влчек. Только теперь Раковец выдал свое волнение. — Этого не может быть, у нас с ней ничего не было! — насколько мог решительно сказал он и тут же признал: — Не то чтобы я не хотел более близких отношений, просто у нас не было такой возможности. Я иногда провожал ее домой, а потом бегом возвращался в казарму. Я смотрел на него укоризненно, считая, что он выбрал самый примитивный путь к отступлению. — Она сама так сказала? — спросил Раковец. — Да, именно так, — ответил поручик, не оставляя ему ни малейшего повода для сомнений. Я решил показать Влчеку, что из меня наверняка получится хороший воспитатель. — Ну вы же мужчина, Раковец, — произнес я как можно более проникновенно. — Настоящий мужской характер проявляется как раз в такие моменты, когда надо смотреть правде в глаза, а не изворачиваться, пытаясь избежать ответственности. Я ждал, как к моим словам отнесется поручик Влчек. Он промолчал. — Но я, честное слово, здесь ни при чем, — повторил Раковец. — Тогда мы ее сейчас пригласим сюда, чтобы она сама вам все сказала, — произнес поручик. Он поднял трубку телефона и попросил, чтобы его соединили с почтой. — Вы могли бы сейчас прийти к нам? — спросил он, когда к аппарату подошла Медунова. Было ясно, что девушка не может решиться, но Влчек был настойчив: — Нам необходимо довести дело до конца, и потом, вы пообещали, что придете, если возникнет необходимость. Ему удалось ее убедить. Окончив разговор, он позвонил на контрольно-пропускной пункт и сказал, чтобы, когда придет Марцела Медунова, ее пропустили и проводили к нему в кабинет. Пока мы ждали ее, Влчек расспрашивал Раковеца, нравится ли ему работать юристом на предприятии. Поначалу Раковец отвечал неохотно и односложно, но потом разговорился. Девушка вошла как раз в тот момент, когда он с огорчением рассказывал о недисциплинированности некоторых поставщиков, нарушающих договорные сроки. Она была хороша собой. Почти так же хороша, как Юцка. Ее взгляд едва скользнул по мне и поручику и надолго задержался на Раковеце. И по мере того как она на него смотрела, ее лицо преображалось, становилось лучезарным, как весеннее солнце. Я наблюдал за Раковецем. И с его лицом произошла такая же перемена. — Мы пригласили товарища Раковеца… — начал поручик Влчек и запнулся. Чувствовалось, что он испытывает некоторое замешательство. — Мы пригласили товарища Раковеца, — повторил он и поглядел на меня, ожидая, видимо, что я ему помогу. «Ты утверждаешь, что человек — смесь самых разных положительных качеств, вот и разбирайся сам», — ответил я ему взглядом. — Короче говоря, товарищ Раковец считает, что он не может быть отцом ребенка, — проговорил Влчек и посмотрел на меня, как бы интересуясь, оценил ли я то, что он взял инициативу в свои руки. — Товарищ Раковец прав. Но я хотела бы объясниться без него, — сказала девушка, и ее слова привели нас почти в шоковое состояние. При этом она опять посмотрела на Раковеца влюбленным взглядом. Этого было достаточно, чтобы Раковец выскочил в коридор, не ожидая, пока его об этом попросят. Теперь поручик Влчек уже полностью владел инициативой. — Значит, вы все это придумали и у вас не хватило смелости повторить свою ложь в его присутствии. А мы ради вас вызвали его сюда, и не из соседней деревни. Кстати говоря, за государственный счет. — Если вы разрешите, товарищ поручик, я оплачу его проезд, — великодушно предложила девушка. Влчек немного подумал, но потом отказался. — И все же ваших действий я не понимаю, — покачал он головой в ожидании ответа. — Я его люблю. А когда он уехал не простившись… В общем, я должна была его еще раз увидеть. И поэтому сказала вам, что я в положении. — Стоило вам только попросить, и мы дали бы его адрес, — не сдавался поручик. — Это вы сейчас так говорите! — Девушка тоже не собиралась отступать. — А если бы я пришла, вы бы наверняка заговорили о военной тайне, сказали бы, что не имеете права, и я, конечно, никакого адреса не получила бы. Ну а теперь я хотела бы уйти, — сказала она. — Думаю, что все разъяснилось. — При этом она посмотрела в мою сторону, как будто именно от меня ждала наибольшего понимания. — Все ясно, — произнес я, взглянув на поручика Влчека. — Да, конечно, — поддержал он меня, капитулируя. — Теперь можно пригласить Раковеца. — Это уж, пожалуйста, без меня, — сказала девушка, направляясь к дверям. Она оставила их приоткрытыми, и мы услышали ее слова. — Тебя ждут, — сказала она Раковецу в коридоре. — Им ясно, что ты совершенно чист. Но, несмотря ни на что, прощения от меня ты не получишь. — У меня в последние дни было много работы, а когда я пришел к тебе на почту, у тебя был выходной. Но я бы тебе написал, — услышали мы его голос. — Я не верю ни единому твоему слову, — ответила она, но это не прозвучало достаточно убедительно. — Подожди меня, я с этими сухарями разберусь быстро, — попросил он и появился в дверях. Он и вправду разобрался с нами, сухарями, быстро. Сообщил, что, по его мнению, говорить больше не о чем, что оплаты проезда он не требует и что с минуты на минуту отходит поезд до Праги, которым он собирается уехать. — Без сопровождающего вас не выпустят, — остудил его пыл Влчек. — Мы пройдем с вами до ворот. Девушка с почты, конечно, ждала его. Выйдя за ворота, мы расстались, с ними. Минуту-другую Раковец и Мардела Медунова что-то горячо обсуждали, а потом, взявшись за руки, пошли к городку. — Вы еще верите в то, что человек — это смесь самых разных положительных качеств? — спросил я Влчека, когда мы возвращались в кабинет. — Сегодня более чем когда-либо, — ответил он. — Ну а ты, тебя чему-нибудь научила эта история? — спросил он меня. — Научила, товарищ поручик. Тому, что в армии с подчиненными нельзя церемониться. Иначе это будет не армия, а балаган. Его, видимо, разочаровали мои слова, но виду он не показал. — Когда ты женишься? — спросил он вдруг, когда мы прощались, и этим вопросом задел мое самое больное место. — Пока не знаю, но когда-нибудь это случится, — ответил я, не желая что-либо объяснять. Но он и не ждал объяснений. — Если тебе будет нечего делать после обеда, приходи помогать строить дома. Мы хотим, чтобы наши ребята переехали в них еще до Нового года. — До Нового года жениться я наверняка не успею, а после обеда обязательно приду помочь, — принял я его предложение.Глава 3
На строительной площадке человек десять парней моего возраста крутились вокруг бетономешалки. С ними были две молоденькие женщины. По тому, как энергично они работали, можно было сделать вывод, что эти женщины ждут не дождутся момента, когда они повесят в своих квартирах шторы и расстелют ковры. Поручик Влчек возил на тачке песок. Увидев меня, он оставил тачку и пошел мне навстречу. Наверное, хотел представить меня остальным. В проеме одного из будущих подъездов строящегося дома появился весь перемазанный мужчина, по возрасту гораздо старше всех нас. Я узнал в нем майора Кноблоха, начальника штаба нашего батальона. — Пришли выбрать себе квартиру? — спросил он меня не слишком приветливо. — Желаете, чтобы окна выходили на запад? Или на юг? Какой этаж? Второй? Третий? Первый, конечно, сразу отпадает! — Слова так и сыпались из него. — Я пришел работать, а не квартиру выбирать, товарищ майор, — ответил я ему тоже не слишком дружелюбно. Он мне не понравился с первой нашей встречи. И я ему, наверное, тоже. Причина его всегда плохого настроения была мне ясна. В его возрасте быть начальником штаба батальона — это, конечно, не карьера, У него, видно, были какие-то большие неприятности, и теперь он злился на всё и вся. Так мне показалось после первой нашей встречи. — Ну так идите выбирайте, стыдиться тут нечего, — подбодрил меня майор Кноблох. — Выбирайте, пока есть из чего. Все равно вам это придется сделать. Его предложение меня заинтересовало, и я решительно зашагал к дверному проему. — Сюда нельзя. В этом подъезде квартиры уже разобраны, — сказал майор и повел меня вдоль дома. Мы поднялись с ним на второй этаж. Даже в незаконченном виде квартиры были великолепны. Майор показал мне, где будет спальня, где жилая комната, где детская, а где кухня. Более всего меня заинтересовала кухня. Я тут же представил себе, как Юцка крутится в фартуке около плиты, и даже почувствовал запах жареного лука. Майор вопросительно смотрел на меня, ожидая оценки. — Товарищ майор, если можно, то… вот эта квартира мне бы подошла, — признался я честно, хотя поначалу все это казалось мне шуткой. — Можешь рассчитывать, — удивил меня своим ответом Кноблох. Ответом, а также тем, что обратился ко мне на «ты». — Девушка-то у тебя есть? Мы еще не добились того, чтобы давать трехкомнатные квартиры одиноким поручикам. — Он уже снова язвил. — Я над этим как раз и работаю, — обронил я. — Вот и хорошо! А мы пока внесем тебя в списки. Осмотр был закончен. Потом майор приказал мне переодеться в рабочий комбинезон, который взялся невесть откуда, и поручил перетаскивать мешки с цементом. Я старался изо всех сил, но это не помешало ему несколько раз отметить, что я работаю с прохладцей и что мне почаще надо ходить на такие субботники. Когда начало темнеть, я, совершенно разбитый, потащился в общежитие. Я был один, потому что все уже ушли, справившись со своими заданиями раньше меня. По дороге встретил высокую молодую женщину, которая вроде бы мельком, но весьма пристально оглядела меня, потом обернулась и, обратившись к отставшему молодому человеку, который вел за руку мальчишку, сказала: — Поторапливайся, Рише давно пора ужинать. Когда они подошли ближе, я узнал в молодом человеке командира батальона надпоручика Матраса. Мы поздоровались, и ему стоило большого труда остановить мою руку, которая заученным жестом уже взлетала к фуражке. — Катержина, это поручик Гоушка, — представил он меня своей жене. Мне было ясно, что необходимо сказать им что-нибудь приятное о том маленьком создании, которое в эту минуту пыталось развязать шнурки на моих ботинках. — Здорово ходит, — сказал я, и это означало, что я ступил на тонкий лед, потому что вообще не представлял себе, когда начинают ходить дети. — Ничего подобного, — возразила она. — Его все еще надо придерживать за руку, хотя ему уже исполнился год. — Сразу видно, что он будет способным мальчиком, — попытался я спасти ситуацию. — Посмотрите, как он меня разувает. — Это верно, способным он наверняка будет, — милостиво согласились со мной. — Вы были на строительстве? — поинтересовался Матрас. — Так точно, товарищ надпоручик. — Боже мой! Это же надо! Почти с одного года, а разговаривают на «вы». — Удивлению Матрасовой не было предела. Видимо, об отношениях в армии она знала не слишком много. Мы с надпоручиком покраснели, чего нельзя было сказать о его жене. — Все вместе — к нам, — решительно произнесла она, не обращая внимания на растерянный вид своего мужа. Мальчик был уже у нее на руках. Быстрым шагом она направилась к домам. Естественно, не к тем, которые только еще строились. — Мне надо бы умыться и переодеться… — начал я. — Умыться можете и у нас, — отрубила она, и я подчинился без возражений… Мальчика выкупали, накормили картофельным пюре и уложили в постель. Я за это время успел умыться и немного привести себя в порядок. Потом хозяйка открыла холодильник, обнаружила в нем кусок колбасы, мясной рулет, оставшийся после обеда, сыр и банку сардин. Глазами опытной хозяйки Матрасова осмотрела все, что нашлось в доме, и решила: — Будет холодная закуска. — Хлеб у нас черствый, — покачал головой ее муж. — Ничего, его можно поджарить, — сказала она. — Да положи на него побольше чеснока. От чеснока лучше варит голова. Через минуту из кухни донесся аромат жаренного с чесноком хлеба. Я услышал, что Матрас пытается даже напевать. Настроение надпоручику испортила его дражайшая половина, которая, ставя на стол рюмки, посчитала нужным сделать ему замечание: — Опять ты не надел фартук! Испачкаешь брюки! — Не нуждаюсь я ни в каком фартуке. Я не кухарка! — ответил он раздраженно. Безошибочный женский инстинкт подсказал ей, что пора остановиться у границы, которую нельзя пересекать. — Да, ты прав, — согласилась она. — Фартук — это не для мужчины. А надпоручик уже выкладывал на тарелки поджаренные куски хлеба, при виде которых у меня потекли слюнки. Потом он внес большое блюдо с холодной закуской и предложил отведать. — Подожди-ка, — остановила его жена, — давайте сначала выпьем за дружбу. — У нас же ничего нет. — Чего-нибудь найдем, — успокоила она его, вышла и тут же вернулась с бутылкой коньяка. Матрас с удивлением смотрел на нее. — Надо всегда быть готовым к любым неожиданностям! Ее слова прозвучали назидательно. Она открыла бутылку и умело, как официант первоклассного ресторана, наполнила рюмки. — Ребята, за вашу удачу на службе! Мы чокнулись, Катержина задорно улыбнулась мне. — Как, собственно, зовут твоего нового командира роты? — обратилась она к мужу. — Иржи, — ответил я, поспешив ему на помощь. Пока мы ели, хозяйка дома дотошно выпытывала у меня все, что обычно интересует женщин и что я несколько часов назад в сокращенном варианте выкладывал майору Кноблоху: есть ли у меня девушка, откуда она и чем занимается, когда мы поженимся… — Значит, сюда ей не особенно хочется, — такой она сделала вывод, когда решила, что выпытывать больше нечего. — Мы с ней об этом пока подробно не говорили, но боюсь, что это именно так, — подтвердил я ее слова. Надпоручик Матрас почти не участвовал в разговоре. Он курил, потягивая коньяк, и было видно, что ему не очень уютно за столом. В десятом часу я решил, что пора собираться. — Неуверенность хуже всего, — сказала мне на прощание хозяйка. — Вы должны заставить ее принять решение. И передайте, что ей не следует ничего опасаться. Я ведь тоже когда-то не могла себе представить жизни вне города… — Спасибо за приятный вечер, товарищ надпоручик, — поблагодарил я Матраса, когда он проводил меня до двери. — Меня благодарить не за что, — сказал он и протянул мне руку… Поручика Прушека еще не было в общежитии, и я использовал непривычную для меня тишину в нашей комнате для того, чтобы написать Юцке трогательное письмо о том, что я скоро получу прекрасную квартиру с большой кухней и что она сможет наконец выйти за меня замуж. Трижды я перечитывал письмо, но никак не мог освободиться от ощущения, что в нем не хватает чего-то очень важного. Потом я все же догадался, чего именно в нем не хватает, и приписал две строчки о том, что спальная комната в этой квартире тоже замечательная. Я был доволен своим «произведением» и, уставший после утомительного дня, собрался уже лечь спать, но сделать это мне не удалось. Раздался стук в дверь, я даже не успел сказать «войдите», как в комнате появился старый Яндачек — «домовой» нашего общежития, который одновременно был и комендантом, и сторожем. — Товарищ поручик, вам необходимо срочно прибыть к дежурному по части, — важно произнес он. — А что случилось? — спросил я. — Не знаю. — В его голосе слышалось сожаление. Через минуту мне уже все было известно. Патруль нашего гарнизона около часа назад задержал в кафе «Завист» воина Негоду без увольнительной и как раз в тот момент, когда перед ним поставили четвертую кружку пива. Приказ следовать запатрулем он воспринял весьма спокойно, лишь попросил разрешения допить пиво. Потом он предстал перед своим командиром роты, то есть передо мной. — Я вас слушаю, — строго обратился я к нему, когда мы вошли в мой кабинет. — До армии я был официантом, товарищ поручик, — начал он и назвал очень известный ресторан в Брно. — Моя доза — шесть кружек пива в день. Это профессиональная привычка. А я уже несколько месяцев пива даже не нюхал. Не было возможности. Вы не можете себе представить, какая это мука! Поэтому я сегодня махнул рукой на все и решил: будь что будет. — Значит, до нормы вам не хватило еще двух кружек. Слишком рано вас потревожили. — Я произнес это тоном, который не вызвал у Негоды никакого сомнения относительно его ближайшего будущего. — Пиво стоит гауптвахты, куда я готов отправиться. Я предоставил ему возможность проявить смелость на практике. После этого мне уже ничто не помешало укрыться одеялом и уснуть.Глава 4
Рано утром в понедельник неподалеку от казармы был обнаружен «фиат» с номером Трутновского района. Машину, судя по всему, украли. Не оставалось никаких сомнений, что ее угнал кто-то из солдат, не успевая к сроку вернуться из увольнения. Я был уверен, что никто из солдат моей роты не замешан в угоне «фиата», но все-таки решил проверить. Просмотрев соответствующие документы, я убедился, что никто из моих действительно не был в районе Трутнова. Только после этого я успокоился. Но мое спокойствие продолжалось недолго — до неожиданной встречи по дороге в штаб полка с сотрудником отделения ВБ [3]. — Расследуете? — спросил я его, хотя и без того все было ясно. — Можно сказать и так, — ответил он. — Вам надо бы выяснить, кто из солдат был в воскресенье в увольнении в Трутновском районе. И преступник будет в ваших руках. — Все намного сложнее, — объяснил он. — Я говорил по телефону с владельцем автомашины. «Фиат» был украден со стоянки у театра в Праге. — Тогда выясните, кто провел воскресенье в Праге. Туда ездили немногие. Ведь все это чертовски просто. — Не настолько просто, как вам кажется, — заметил он. — Это дело рук настоящего специалиста, скорее всего рецидивиста. — Господи боже мой! — вырвалось у меня непроизвольно. — Извините, мне еще кое-что нужно сделать. — Я наскоро попрощался с ним и побежал в роту, подгоняемый тем самым словом, которое он произнес: рецидивист. Да, у меня есть свой рецидивист. Я еще раз просмотрел документы, и все мне стало яснее ясного. Мой рецидивист вчера в самом деле был в Праге. — Пецку ко мне! — крикнул я дневальному. — Быстро! Но я заранее знал, что быстро не получится. От роты до танкового парка путь неблизкий. Поэтому у меня была возможность еще раз перебрать в памяти то, что я знаю о Пецке. Он служил уже полтора года, и все были им довольны. Хороший наводчик, с товарищами по службе ладит, особых прегрешений нет. До призыва в армию он, правда, несколько раз нарушал закон. Любил кататься на автомобилях, но своего не было, поэтому он не стеснялся их одалживать, без спроса, разумеется, и главным образом у тех, кто несостоятельнее. Прокатится — возвращает автомобиль на место. Несколько раз ему удавалось сделать все так, что никто ничего не замечал. Но потом его все же задержали и наказали. Символически, но наказали. Но это его не остановило. Он опять попался, и снова его наказали. На этот раз посерьезнее. Все осложнилось тем, что владелец одного из таким образом «одолженных» автомобилей заявил, что у него из машины пропали транзистор и магнитофон японского производства. Пецка клялся, что он ничего не брал и что все это выдумка для того, чтобы получить деньги по страховому полису. Видимо, ему все же поверили, потому что наказание было не слишком суровым, хотя и не условным. Я убеждал себя в том, что Пецка не мог украсть этот «фиат». Потом мне вспомнилась где-то вычитанная мысль, что некоторые рецидивисты могут несколько лет вести, себя хорошо, а затем вдруг срываются и берутся за старое. Полтора года Пецка служил отлично, хотел уволиться в запас с хорошей характеристикой, а теперь, когда в Праге что-то его задержало, он испугался, что попадет в нежелательную историю, и потому решился угнать автомобиль… Я подумал, что надо отбросить все симпатии к этому солдату и тщательно разобраться в этом деле. — Воин Пецка по вашему приказанию прибыл, — доложил, перешагнув порог, Пецка, весь перепачканный и удивленный неожиданным вызовом. — Как вы себя чувствовали в Праге? — спросил я, даже не дав ему отдышаться. — Отлично, — ответил он, и по его лицу было видно, что это правда. — В субботу мы с Властой были в кино, в воскресенье на выставке, а потом поужинали в ресторане «Березка». — Вы живете прямо как какой-нибудь лорд, — счел нужным заметить я. — Откуда у вас такие деньги? — Говоря это, я постарался придать своему голосу побольше твердости. — Так откуда у вас деньги на посещение ресторана? — почти крикнул я, увидев, что Пецка растерялся. Он покраснел до ушей, не зная, что сказать. — Я дождусь ответа? — Я не собирался давать ему возможность придумать какое-нибудь оправдание. Он испуганно смотрел на меня. — Признавайтесь, признавайтесь, вам сразу станет легче, — перешел я на более сдержанный тон по тактическим соображениям. В конце концов он решился: — Мне стыдно об этом говорить… За все платит Власта. Но я все ей верну, когда приду из армий. Пойду работать водителем автобуса. «Тертый калач», — подумал я. Но мне так не хотелось выходить из роли удачливого сыщика, который прижал провинившегося к стенке. — Как вы добрались до казармы? — продолжал я допрос. — Без проблем. Пришлось, конечно, кое-что предпринять, чтобы не опоздать, но вернулся я вовремя. А если бы поезд не опоздал, я прибыл бы еще раньше. — Воин Пецка, — перешел я на отеческий тон, который, как мне казалось, мог положить на лопатки самого опытного злодей. — Скажите мне правду. Вы ведь приехали на автомобиле, а деньги у вас не переводятся потому, что вы крадете машины. Это ведь прибыльное дельце. И Власту сюда не приплетайте. Пецка расплакался, и тут уж у меня не осталось никаких сомнений в том, что он действительно тертый калач. — Честное слово, товарищ поручик, — проговорил он, всхлипывая. — Честное слово, я давно этим не занимаюсь. — Ладно, все. Можете идти, — бросил я довольно грубо. — Следствие будет продолжено. Плохо вам придется, если лжете! Он ушел только после того, как испачканным платком тщательно вытер слезы. Чтобы ребята не думали, что он не солдат, а баба. — Ну и рота досталась мне: один почище другого, — поделился я вечером со своим соседом по комнате. — У каждого из нас свои недостатки, минусы, как у чисел, — расфилософствовался он, залезая под одеяло. — Один ученый даже утверждал, что мир состоит из сплошных чисел. Постой, сейчас вспомню, как его звали. — Он наморщил лоб, напрягая память, но так и не вспомнил. Через пять минут он уже спал. В ту ночь мне снились Юцка, прекрасная кухня и спальня нашей будущей квартиры, но мне не давала покоя одна мысль — когда же я наведу порядок в своей роте?Глава 5
Заместитель командира полка по политической части майор Носек был настроен не слишком приветливо, как, впрочем, и командир батальона надпоручик Матрас. Поручик Влчек, правда, пытался играть в объективность и неустанно повторял, что необходимо во всем обстоятельно разобраться, но это ему плохо удавалось, тогда он выходил из роли, и было видно, что он попросту взбешен. Председатель полкового комитета Союза социалистической молодежи не переставал выражать удивление, как это можно — своими руками губить инициативу масс. Все это относилось непосредственно ко мне, потому что я не собирался менять свое мнение. — Послушайте, Гоушка, будьте благоразумны, — обратился ко мне командир батальона. — Ваши хотят взять обязательство стать отличной ротой, а вы возражаете. Вы должны быть просто счастливы, что у них самих появилось такое желание. — Желания стать отличной ротой я у них не отнимаю, — повторил я уже в который раз. — Но официально брать обязательство… С этим я согласиться не могу. Не потянем мы на отличную роту. Я своих ребят знаю и знаю их возможности. — Рота Бидло стала отличной, а ведь в ней такие разные люди, — пытался переубедить меня командир. — Но и рота Бидло не отвечает моим представлениям об отличной роте, — упорствовал я. Командир налил себе стакан воды и выпил его до дна, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что его силы на исходе. — Товарищ поручик, — сказал он, ставя стакан на место. — Я… Мне стало ясно, что он надеется разрешить конфликт приказом. Однако он остановился в самом начале предложения и, подумав немного; махнул рукой. Тем самым Матрас дал понять, что не собирается больше говорить со мной на эту тему. — Члены организации Союза социалистической молодежи роты поручика Гоушки не изменят своего мнения, — предупредил председатель полкового комитета ССМ. Разговор зашел в тупик, и кто-то должен был найти выход. — Я вижу, что сегодня мы не договоримся, — взял на себя эту трудную миссию майор Носек. — Тем более что нет необходимости торопиться. Предлагаю вернуться к этой проблеме еще раз в другое время. Все присутствовавшие согласно закивали. Я тоже кивнул. А что мне оставалось еще делать? Вопрос был решен, и я попросил разрешения уйти. Никто не возражал. Из кабинета я вышел один. Неподалеку от места расположения роты меня догнал поручик Влчек. — Ребята у тебя неплохие, и им нужно верить, — проговорил он, с трудом справляясь с одышкой. — Я неверующий, в костеле никогда не был и потому хочу во всем убедиться сам. В данный момент я, например, уверен, что до отличной роты им так же далеко, как мне до музыканта-виртуоза. Я хотел продолжить рассуждения, привести примеры, но мне помешал дневальный. Он поприветствовал Влчека не совсем по уставу, что было мне на руку. Пусть сам убедится, кто прав! Видя, мою несговорчивость, поручик ушел, не подав мне руки, хотя раньше не забывал это делать. — Как звали того философа, который говорил, что мир состоит из сплошных чисел? — прокричал я ему вслед. — Декарт, — ответил он мне почти от самого входа в здание штаба. — Я с ним полностью согласен! — крикнул я, надеясь, что этого он уже не услышит. Однако он услышал. — Тогда вы должны сказать об этом своим ребятам, — был его ответ. — Скажу обязательно, — процедил я сквозь зубы, теперь уж совсем тихо, только для себя. Через три дня у нас состоялось ротное собрание ССМ. Я взял слово первым. В своем выступлении я несколько раз подчеркнул, что надо брать такие обязательства, которые мы в состоянии выполнить, иначе можно оказаться в неприятном положении. Моя речь была встречена аплодисментами, и это удивило меня. В зале поднялось несколько рук, и председатель предоставил слово свободнику [4] Гисеку. Поначалу он поддержал мою точку зрения, заявив, что личный состав роты должен обещать только то, что он в силах выполнить, а потом подробно объяснил нам, что поговорил с каждым в своем экипаже, ребята трезво оценили свои возможности и пришли к выводу, что вполне могут завоевать звание отличного экипажа. Он даже привел нам цифровые расчеты того, каким образом они добьются сокращения установленных нормативов. Его слушали очень внимательно. Потом попросил слова командир второго взвода. Он говорил в том же духе и закончил свое выступление обещанием, что его взвод станет отличным во что бы то ни стало. Таким же примерно было выступление и командира третьего взвода. Уже наступило время идти ужинать, но ораторы поднимались один за другим. Я обратил внимание собравшихся на то, что ужин нам никто разогревать не будет. Но моих слов не услышали. Председатель ротной организации Союза социалистической молодежи десятник Метелка, председательствовавший на собрании, дал выговориться всем, а потом сам попросил слова. Его расчет оказался точным. Он выступил с предложением взять обязательство добиваться звания отличной роты. Все, подчеркнул он, совершенно ясно, а обязательства отдельных солдат и взводов — вполне достаточное для этого основание. Свое повторное выступление я хотел начать с цифровых выкладок. Но для этого настроение аудитории было не вполне подходящим. Поэтому я ограничился тем, что выразил свое мнение: чтобы стать отличной ротой, нам не хватает очень многого, а у меня нет уверенности в реальности обязательств взводов. Но если люди так уверены в своих силах, то пусть принимают обязательство, только ям надо учесть, что главное — не принять обязательство, а выполнить его. Когда мы подошли к столовой, она оказалась уже закрытой. Нам открыли только после повторного, достаточно резкого стука. Пришлось мне пустить в ход свой авторитет командира, чтобы как-то сгладить недовольство повара и кухонного наряда. Ужин, естественно, совсем остыл.Глава 6
В полковом клубе было многолюдно, потому что о детективе, который сегодня должны были показывать нам, было много разговоров. А разговоры эти привели к тому, что моя внутренняя борьба между необходимостью еще раз повторить кое-что к завтрашним занятиям и желанием пойти в кино оказалась не слишком упорной. Солдаты сразу заметили меня в клубе. Я только не мог определить, как они расценивают мой приход. То ли как свидетельство того, что я не такой уж сухарь, то ли как признак моих широких интересов. Начался фильм. Меня очень волновало, кто же задавил красавицу официантку, когда она выбежала из-за сугроба. Пожалуй, я не отношусь к числу людей, которые, прочитав первые десять страниц детективного романа или просмотрев первую же часть кинодетектива, уже знают, кто убийца. Чтобы в этом разобраться, мне обычно требуется гораздо больше времени, а иногда так и не удается все понять даже после того, как кинокартина уже закончилась… На этот раз было по-другому. Кроме красавца доктора никто не был способен на убийство. Я снисходительно наблюдал за действиями уже пожилого следователя, который, как мне представлялось, в своем расследовании далеко отстал даже от меня. Неожиданно в голову пришла мысль, что меня наверняка решили провести, как и других! Эти киношники специально сделали так, чтобы зритель думал, что ему уже все ясно. А потом неожиданный поворот — и зритель видит, как он заблуждается… Фильм я досматривал уже не с тем снисходительным чувством, которое владело мной вначале. Так кто же все-таки убийца? — Товарищ поручик Гоушка! — послышался чей-то голос как раз тогда, когда на экране шел очередной допрос. Увлеченный, я почему-то подумал, что это следователь обращается к красавцу доктору. — Товарищ поручик Гоушка, — повторил чей-то голос мое имя, и тут до меня дошло, что звучит он совсем не с экрана. — Вам надлежит срочно прибыть в свою роту. Уходить на самом интересном месте страшно не хотелось, но делать было нечего. «Ребята расскажут мне, чем все кончилось», — утешал я себя, пробираясь между рядами. Солдаты вставали и безропотно пропускали меня: раз вызывают командира роты, значит, что-то произошло. Я побежал к казарме, усиленно размышляя над тем, что же могло случиться. Неожиданно на моем пути вырос десятник Пилначек. — Майор Кноблох устроил проверку в роте и теперь разыскивает Пешека! — взволнованно выпалил он. — Но ведь я его отпустил после обеда в город договориться о соревнованиях, — удивленно произнес я. — Я доложил об этом майору Кноблоху, но он хотел знать, когда Пешек должен вернуться. Когда я доложил, что Пешек отпущен до семи часов, майор посмотрел на часы и приказал доложить ему лично, когда Пешек появится. Я тоже посмотрел на часы. Было около девяти. В уме я быстро, перебрал все, что знаю о воине Пешеке. Не так чтобы слишком много, но и не мало. Заряжающий из первого взвода, неплохой солдат, отличный игрок в баскетбол, любимец женщин и девушек. Один раз в городе дело чуть не дошло до драки из-за девушки. — Кажется, надвигаются неприятности, товарищ поручик, — сказал мне дневальный по роте. — Ничего не надвигается, — оборвал его я. — Я сам поеду за Пешеком. К вдовушке. Это недалеко — всего через две деревни. Как в той песенке. — Откуда вы это знаете? — спросили дневальный и Пилначек почти одновременно. — Хороший командир знает о подчиненных все, — ответил я. Конечно, я сильно преувеличивал. О связи Пешека с вдовой я узнал совершенно случайно от поручика Бидло. Чтобы доказать, что я твердо решил привезти Пешека сам, я энергично направился к выходу. — Можно, я поеду с вами? — спросил Пилначек. — Давайте, — согласился я после небольшой паузы. И только теперь я осознал, что для проведения намеченной операции мне необходима машина. Я подошел к телефону и позвонил командиру батальона домой. Он ответил почти сразу, но его «слушаю» не оставило сомнений в том, что он взбешен. Мне это было понятно, потому что именно сегодняшний день был одним из тех немногих, когда он пораньше пришел домой. Я очень живо представил себе Катержину и их уютную квартирку. — Прошу прощения, товарищ надпоручик, мне необходима машина, чтобы привезти солдата, — сказал я после того, как доложил о причине звонка. — В пивную можно сходить и пешком, это не так далеко, — резко ответил он мне. — Он не в пивной, — сказал я командиру, стараясь, сохранять спокойствие. — Он в гостях у одной вдовы. — Надеюсь, недалеко? Я сказал ему, что это всего через две деревни. Это выражение так мне понравилось, что я повторил его дважды. Эти самые «две деревни» немного успокоили командира, он согласился дать мне автомобиль и сразу положил трубку. Я даже не успел его поблагодарить. Мы долго разыскивали водителя. Наши поиски не увенчались успехом ни в красном уголке, ни в кинотеатре, где все еще решался вопрос, кто же задавил красавицу официантку. В конце концов водитель отыскался там, где мы меньше всего ожидали. Он спокойно спал в казарме на своей койке и проснулся только после того, как я основательно тряхнул его в третий раз. Водитель резко поднялся и начал искать свои спортивные тапочки, из чего следовало, что он собирается на утреннюю зарядку. — Вы что, еще не проснулись? Сейчас пока еще вечер. По приказу командира батальона поедете со мной. Только теперь он осознал, что его сон нарушил командир роты, и придал своему лицу выражение готовности выполнить любой приказ. Быстро натянув форму, он бросился в гараж. Не успели мы подбежать, как машина была готова к выезду. — Вылезайте! — скомандовал я. Он выполнил приказ, явно не понимая, чего я хочу. — Сделайте небольшую зарядку, — распорядился я. — Я не хочу погибнуть по вине сонного водителя. Крайне удивленный, он все же сделал несколько упражнений, после чего я разрешил ему занять место за рулем. Каждому, конечно, было ясно, что «через две деревни» — это должно быть совсем недалеко. В нашем случае все вышло несколько иначе. Дорога между первой и второй деревней оказалась перекрытой, а объезд был достаточно долгим, поэтому мы прибыли на место около одиннадцати. Дорогу к дому вдовы Матоушковой нам показал случайно повстречавшийся старик, который охотно принял наше предложение сесть в машину. В окнах дома, который был целью нашей поездки, горел свет. Мы сразу прошли во двор, не обращая внимания на лай собаки. Я постучал в дверь — раз, другой, третий. Дверь приоткрылась, и мы увидели две всклокоченные головы. Более длинные волосы принадлежали мужчине, из чего я сразу же сделал вывод, что это не Пешек. Ситуация возникла весьма деликатная, и я вынужден был попросить вдову поговорить с нами без свидетелей. Нам пришлось немного подождать. — Пешека я, конечно, знаю, но уже больше месяца он здесь не показывается. Мужчина, которого я сегодня пригласила, гораздо серьезнее вашего Пешека. Он собирается жениться на мне! На обратном пути меня не покидало чувство, что вскоре я столкнусь с большими неприятностями. Я представлял себе, как завтра буду стоять навытяжку перед командиром батальона и объяснять, что произошло. Размышляя обо всех этих малоприятных вещах, я не заметил, как мы доехали до казармы. Около тумбочки дневального шла горячая дискуссия, хотя после отбоя прошло достаточно много времени. Дежурный по роте четко доложил мне, что за время моего отсутствия ничего нового не произошло. И тут я заметил двоих солдат, которые даже не подумали уйти при моем появлении. Они только немного отошли в сторону. — Почему не спите, Кочка? — обратился я к солдату, который весил не меньше центнера. — Не могу спать, товарищ командир, — сказал он, встав по стойке «смирно». — Боюсь за него! Только теперь я вспомнил, что Кочка и Пешек — неразлучные друзья. — Стоит ли волноваться из-за этого драчуна и потаскуна? Так подвести меня, всех нас… — проговорил я. — Тогда он поступил правильно, — несмело опроверг меня Кочка, все еще стоя навытяжку. — Он заступился за девушку, которая ждала своего парня из соседней роты, а к ней привязались хулиганы. А то, что девушки от него без ума, тоже не его вина. Такой уж он есть. — Тоже мне джентльмен! — прореагировал я на первую половину его сообщения и повернулся к десятнику Метелке, командиру взвода и председателю организации ССМ в одном лице. — А вы почему здесь? — Тоже не могу спать. Ведь мы же приняли обязательство… Добавлять было нечего, и в неуютном коридорчике стало тихо. Ни Кочка, ни Метелка не хотели идти спать, правда, я на этом и не настаивал. Продолжения событий долго ждать не пришлось. На столе зазвонил телефон. Дневальный поднял трубку, выслушал кого-то, изобразив на лице недоумение, а потом сообщил в трубку, что поручик Гоушка стоит рядом с ним… — Кто звонил? — спросил я, услышав свое имя. — Сейчас сюда придут из ВБ, хотят с вами говорить. — Хорошо, пойду в свой кабинет. Скажите, что я их жду там, — распорядился я. Едва я успел присесть к столу и принять позу человека, который готов решить любую, даже самую сложную проблему, как раздался стук в дверь. — Войдите! — громким голосом пригласил я. В дверях показался сотрудник общественной безопасности, которому пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой притолоку, и Пешек, которому пришлось нагнуться еще ниже. Я поднялся и посмотрел на Пешека. Под глазом у него был большущий синяк. — Опять драка… — наполовину спросил, наполовину констатировал я, обращаясь к представителю службы охраны порядка. — Я накажу его как следует, не беспокойтесь, товарищ… — Я быстро взглянул на его погоны: —… товарищ прапорщик. — Да, он дрался, — подтвердил он. — И весьма неплохо. — Мы знаем его способности. Слава богу, он у нас тут не первый день. Обещаю вам, что он получит свое… Я предложил прапорщику присесть. Но ему, по-видимому, не очень понравилось это предложение. Он быстро осмотрел мой кабинет, освободил от кипы газет и журналов стул и предложил его Пешеку. «У них, видимо, есть свои правила, как обращаться с нарушителями общественного порядка», — подумал я и потому не стал возражать. На его месте я бы стул Пешеку не предложил. Он еще насидится. — Итак, начнем с самого начала. — Прапорщик взял нить разговора в свои руки. — После того как воин Пешек закончил свои дела в городе, он пошел провожать одну девушку… — Зузанну Птакову, — уточнил Пешек. — Попрошу меня не перебивать, — сделал ему замечание прапорщик. Меня задели его слова, так как в этом кабинете замечания своим подчиненным делал обычно я. Но я ничего не стал говорить, и прапорщик продолжал: — Так вот, в инкриминированное время (именно так выразился прапорщик) воин Пешек вместе с Зузанной Птаковой, студенткой вечернего отделения техникума, направлялся к скверику. Навстречу им торопливым шагом прошел мужчина с объемистым портфелем. (Потом стало ясно, что спешил он на почту, куда ему следовало сдать выручку магазина самообслуживания.) Мужчина был уже довольно далеко, когда Пешек и Зузанна услышали крик. Они обернулись и увидели, что тот человек, который только что повстречался им, лежит на земле, а неизвестный мужчина убегает с тем толстым портфелем под мышкой. Воин Пешек рванулся за ним. В начавшейся погоне сыграла свою роль хорошая физическая подготовка догоняющего. Преследуемый это понял и в последний момент отбросил портфель, думая, вероятно, что без портфеля он побежит быстрее. Со скоростью газели. Но это была ошибка. Пешек все-таки его догнал. Последовавшая схватка была короткой. Пешек быстро свалил вора ударом в челюсть, правда, перед этим тот все же успел поставить ему синяк под глазом… Начали сбегаться люди. Они всегда сбегаются тогда, когда все бывает кончено. Заведующий магазином самообслуживания был доставлен в больницу с легким сотрясением мозга, туда же попал и парень, который пытался украсть портфель. У него оказалась сломанной челюсть. А воина Пешека и Зузанну Птакову мы пригласили к нам, чтобы составить протокол, — закончил прапорщик свой рассказ. — Мы как-то не догадались сообщить вам по телефону, что Пешек задерживается, поэтому я и решил проводить его. Парень боялся, что вы его накажете прежде, чем он успеет все объяснить. — Как это могло прийти вам в голову, Пешек? — произнес я отеческим тоном и погладил его по плечу. — Не знаю, — прошептал Пешек. Наутро к нам пришли командир батальона и его заместитель по политчасти. Они с одобрением похлопывали Пешека по плечу. Он получил право на увольнение с выездом за пределы нашего городка. Хотя это было ему совсем ни к чему. Студентка вечернего отделения техникума жила поблизости. А вот мне такая увольнительная была необходима, чтобы выяснить наконец, чего я стою как жених. А так как солдат не должен ничего скрывать от своего начальства, я тут же все это и выложил командиру батальона. — Ладно, — ответил надпоручик Матрас, и ощущение радости и одновременно какого-то страха охватило меня. Радость от того, что я все-таки еду, а страх от незнания, что меня, ждет. Помня об отцовском совете ни к кому не являться без предупреждения, я хотел было предупредить Юцку по телефону, но, опасаясь, что не поспею на послеобеденный поезд, отказался от этого благого намерения,Глава 7
Когда я нажал на звонок Юцкиной квартиры, мне пришла в голову мысль, что мое неожиданное появление здесь очередная глупость и было бы лучше, если бы Юцки не оказалось дома. Но моя надежда, что она отправилась гулять по вечерним пражским улицам и дышать свежим воздухом, не оправдалась. Дверь мне открыла сама Юцка. По лицу девушки я сразу определил, что мое появление ее весьма удивило. В квартиру она меня не пригласила, поскольку готовилась к экзаменам и пребывала как раз в том ужасном состоянии, когда человеку кажется, что, чем больше он учит, тем меньше знает. Я обнял ее. Наверное, это на нее подействовало, потому что она сразу прижалась ко мне. Я хотел продлить это прекрасное мгновение, чтобы заставить ее немного отвлечься от учебы, но внезапно почувствовал, что она смотрит куда-то мне за спину. Незаметно обернувшись, я все понял. Ее взгляд был устремлен на часы, которые показывали начало одиннадцатого. Она высвободилась из моих объятий: — Извини, я должна еще сегодня подготовить три вопроса. Иначе не успею. Я всегда свято уважал все, что связано с учебой, но упоминание в эту минуту об экзаменационных вопросах едва не взбесило меня. — Давай поговорим. Это очень серьезно. Серьезнее, чем когда-либо раньше, — решительно произнес я. Она привычно погладила меня по лицу (после такой ласки я всегда превращаюсь в послушного барашка). — Давай отложим этот разговор, Ежик. И разговор, и все остальное. Уже очень поздно. — Для того, что я хочу сказать тебе сейчас, позднего времени не существует, — выложил я свой главный козырь. — Именно этот поздний час — самое лучшее время… Вряд ли можно сказать, что она с нетерпением ждала следующих моих слов. — Возьми меня, — высказал я то, что было у меня на сердце, — в мужья. Она взяла меня за руку, но выражение ее лица не изменилось. — Поговорим об этом в другой раз, когда у нас будет побольше времени. — Но дело не терпит отлагательства, — пытался я довести этот разговор до конца. — Скоро уже будет готов дом. Если я скажу, что женюсь, мне определенно дадут квартиру. Я тут же понял, что затронул эту тему в самую неподходящую минуту. — Так ты серьезно, Ежик, думаешь, что я поеду туда с тобой? А где я буду доучиваться, об этом ты не подумал? Но я все в деталях предусмотрел и тут же выложил ей свой план. Я подам заявление на получение квартиры, а она эти несколько оставшихся до выпуска месяцев проведет у родителей. В субботу и воскресенье она будет приезжать ко мне, в нашу квартиру. А после завершения учебы она сможет работать, ну, скажем, в районном суде. Это всего лишь в нескольких километрах от гарнизона. Сообщение там отличное, лучше, чем, например, между некоторыми пражскими районами. — Да, ты все хорошо продумал, — оценила она мой план. — Только забыл об одной мелочи. Я не хочу работать в районном суде. Мне уже обещали место. Я буду юристом на предприятии здесь, в Праге. В будущем месяце я должна побывать там и договориться. — Но я хочу, чтобы ты была со мной! Сегодня и всегда! — О том, чтобы это произошло именно сегодня, и речи быть не может. А о том, что я должна быть с тобой всегда, переговорим завтра. Ты мне позвонишь в середине дня… — С этими словами она начала подталкивать меня к лестнице. — Если ты меня сейчас выгонишь, Юцка, я больше никогда не приду, — угрожающе произнес я. Она знала, что мои угрозы ничего не стоят, и опять ласково погладила меня по лицу. При этом она продолжала подталкивать меня к выходу. Но на этот раз я говорил серьезно. Я быстро сбежал по ступенькам и выскочил из дома. В лицо мне ударил ледяной ветер и чуть не сорвал фуражку. После минутного размышления я направился к себе домой. Избранный путь был не слишком трудным, я смог бы пройти его даже с закрытыми глазами. Этим путем я много раз провожал Юцку домой после уроков в гимназии. И каждый дом, мимо которого я проходил сейчас, напоминал мне о ней. Еще немного, и я окажусь на той улице, где впервые осмелился взять Юцку за руку. Естественно, тогда я был робким и нерешительным. Поначалу я просто коснулся ее руки, в которой был портфель. Она не показала ничем, что заметила мой жест, но вскоре ее портфель перекочевал в другую руку. Тем самым она расширила поле моей деятельности. Я попробовал еще раз коснуться ее руки. Как будто бы случайно. А потом мы уже пошли, взявшись за руки. В ту минуту для меня время остановилось. Для нее, видимо, тоже. Однако это не мешало ей бросать по сторонам быстрые взгляды, — не появится ли кто-нибудь из знакомых… Я прошел мимо куста, за которым два месяца спустя по дороге из кино впервые поцеловал ее, и мне захотелось заплакать. В тот раз Юцка потеряла сережку. Напрасно мы искали ее в темноте, сережка как сквозь землю провалилась. В ту ночь я долго не мог уснуть, боясь, что не поднимусь раньше всех и не буду первым, кто найдет эту сережку. Но я ее все же нашел и сразу вырос в глазах Юцки. А вот сейчас у меня нет ни одного шанса добиться того же эффекта. В меланхолическом настроении я подошел к дому, где жили мои родители. Посмотрел на окна третьего этажа, чтобы попытаться сразу распознать обстановку в семье. Она явно оставалась такой же, какой была уже много лет в столь поздний час по субботам. Светились только окна столовой. Это означало, что мама давно спит, сестра Эва, скорее всего, еще не вернулась с танцев, а отец смотрит телевизор. Это занятие он чередует с другим — каждую минуту открывает холодильник, что-нибудь достает и съедает. Я осторожно отпер двери, разулся и потихонечку, чтобы не разбудить мать, проскользнул из передней в столовую. Все оказалось так, как я и ожидал. Когда отец увидел меня, он быстро стал глотать что-то, что было у него во рту. Но кусок, видимо, оказался достаточно большим, и отец подавился. Я подбежал к нему, чтобы помочь, но все уже обошлось. Я бросил взгляд на экран и увидел, что показывают в записи футбольный матч, результат которого был всем известен уже после обеда. Но отцу это не мешало, и он с интересом наблюдал за игрой. — В холодильнике найдешь сосиски, — сказал он, пожав мне руку. Я отказался от еды и тем самым разочаровал его: он терял возможность съесть сосиски вместе со мной. — Она начхала на меня, — попытался я поскорее ввести отца в курс дела. — Учти, сосиски очень свежие. — Он не хотел сдаваться так легко. — Я тебе говорю, что она начхала на меня, — счел я необходимым приковать его внимание к тому, чем в данный момент были заняты мои мысли. Отец задумался. Видимо, глубоко, так как молчал он долго. В своем потертом халате, который когда-то подарили ему на Новый год, он ничем не напоминал того мужчину, на которого еще недавно заглядывались женщины. Мой отец — подполковник, он очень любит военную форму. Армия дала ему образование и интересную работу. Кроме того, еще и маму. Они познакомились, когда он был капитаном. До сих пор отец думает, что она обратила на него внимание только из-за формы. Однако он глубоко заблуждается. Мама уже тогда поняла, что отец настоящий мужчина и был бы им, конечно, даже если бы не носил военную форму. — Папа, — нарушил я затянувшееся молчание, — она, кажется, вообще не думает ехать со мной в гарнизон, где кинофильм начинается только тогда, когда все соберутся, а в двух пивных у каждого посетителя своя пивная кружка. — Не поедет она, поедет другая, — пробудился наконец он от летаргического сна. — Но я не хочу ее потерять, — пытался я убедить его, повысив голос, — только потому, что служу в дыре, которая громко зовется Влков. — В этом я вряд ли смогу тебе помочь, — пожал плечами отец. — Мне необходимо перевестись поближе к Праге. Или лучше сразу в Прагу. Она будет работать здесь после учебы. Есть же у тебя знакомые в управлении кадров и в других центральных учреждениях. — Так ты думаешь, что границу должны охранять жители Влкова? — съязвил отец. — А пусть хоть жители Влкова, но если она туда не поедет, то и меня там не будет! Тут отец разговорился. Тема была необъятной — о важности того дела, которому я служу. — Политическим воспитанием я сам занимаюсь каждые вторник и пятницу, — сказал я, но сразу же пожалел об этом. Отец выключил телевизор, пристально поглядел на меня и произнес: — У меня возникло желание дать тебе пару подзатыльников, но для этого сейчас не слишком подходящее время. Но знай, ты получишь свое, если в голове у тебя не прояснится! — Мне пора. Иначе я опоздаю на поезд, — обиделся я. Видимо, наш разговор проходил на слишком высоких тонах, потому что в эту минуту на пороге столовой появилась мама: — Иржик, как хорошо, что ты приехал! Я тебе постелю в гостиной. — Я уже уезжаю, — сказал я ей, и даже слезы, которые навернулись ей на глаза, не могли бы остановить меня. — Опять ты, отец, что-нибудь не то сказал, — прошептала она. — Наш Иржик выбрал себе дорогу, идя по которой можно испортить все, — не дал ей отец отобрать у него право на последнее слово. Выходя из дому, я прошел мимо пары, которая обнималась в полутьме. — Ну-ка иди домой! — приказным тоном сказал я, обращаясь к девушке. — Ирка! Откуда ты взялся? — воскликнула Эва, машинально поправляя прическу. — Я сказал, что тебе пора домой. — Родственные чувства отступили перед моей решимостью. — И тебе тоже пора, — не оставил я без внимания и парня. Мной явно руководила зависть, и ничего больше. Обычная, человеческая, противная зависть. Я добежал до конечной остановки трамвая, сел в почти пустой вагон, предусмотрительно решив не приближаться к подвыпившему старичку, который ожил при моем появлении. — Поди сюда, генерал, — пролепетал он, но, видя, что я не трогаюсь с места, встал и, покачиваясь, сделал шаг в мою сторону. Тут вагон дернулся, старик рухнул на свое место и через несколько секунд погрузился в глубокий сон. Поручик Прушек был очень удивлен, увидев, как я в рассветный час пробираюсь к своей постели. Стараясь не шуметь, я, как нарочно, столкнул со стола лампу. — Что-то рано она тебя выгнала, — заметил Прушек. Не успел я ему объяснить, что Юцка уже не Юцка, а юрист всемирно известного пражского предприятия и потому ей даже в голову не придет мотаться со мной по затерянным уголкам Чехии и Словакии, как он уже снова спал сном праведника. Мне же уснуть никак не удавалось. Я думал о Юцке, потом мысли мои каким-то непонятным образом перескочили на майора Кноблоха. У него наверняка много знакомых… Надо обратиться к нему с просьбой помочь мне перевестись поближе к Праге… Проснулся я уже после обеда, поэтому, естественно, проспал свой бифштекс с картофельным гарниром. Решив посмотреть, чем занимаются мои солдаты, я направился в казарму.Глава 8
Свободника Малечека, водителя моего танка, я встретил неподалеку от казармы. Он прохаживался с задумчивым видом. Мне больше по душе, когда солдаты гуляют группой. Одному всегда может прийти в голову какая-нибудь глупая мысль, избавиться от которой ему никто не поможет. — Гуляете, Малечек? — остановил я его вопросом. — Да, — грустно подтвердил он. — Настроение скверное, товарищ поручик. Такая откровенность меня удивила. Так же, как и выражение, мелькнувшее у свободника в глазах. — Что у вас случилось? — поинтересовался я. — Через минуту будет уже двадцать четыре часа с того момента, как я с ней поругался. Мне стало жаль свободника, и я попытался его как-то успокоить: — Ничего, Малечек, не переживайте, в следующие двадцать четыре часа все может перемениться к лучшему. В жизни еще будет много подобных потрясений, так что надо быть оптимистом. Я взял его под руку, и мы вместе пошли к казарме. У казармы ребята играли в футбол, несмотря на холодный ветер и падавший снег. Игра была такой азартной, что и мне захотелось присоединиться к ним. Но я быстро отогнал эту мысль, ведь со мной шел грустный Малечек, которого надо было во что бы то ни стало чем-то взбодрить. Я мгновенно выработал стратегический план и начал его реализовывать: — Что слышно насчет вашего изобретения? — Моего изобретения? — вяло переспросил он. Но тут же глаза его засветились, что подтверждало правильность моего шага. — Вы об этом знаете? — Слышал. От поручика Прушека. Не берусь заявлять, что все понял. Объяснили бы, что ли. Повторять просьбу не было нужды. Он взял прутик и начал воспроизводить на песке какой-то сложный чертеж. Это заняло не меньше получаса, еще полчаса он объяснял мне все технические сложности. Не скажу, что это ему удалось, потому что я понял только одно: речь идет о каких-то дополнительных устройствах к тренажеру на полигоне. — Какая она? — поинтересовался я в тот момент, когда он объяснял мне функции какой-то детали. — Стальная, — ответил он. — Из качественной стали. — Я спрашиваю не о детали, — уточнил я. Глаза его сразу потухли. — Вы, наверное, хотели знать, какой она была? — мрачно спросил он. — Все это ни к чему. Я не хочу, понимаете, товарищ поручик, не хочу даже говорить о ней. — На меня моя Юцка тоже наплевала, — попытался я выйти из положения. — Юцка? — заинтересованно переспросил он. — Зовут ее Итка, и учится она на юридическом факультете. Когда-то студенты этого факультета после первого экзамена прибавляли к своему имени сокращение «юц», потому я и зову ее Юцкой. Впрочем, лучше сказать, звал. Теперь у нее не будет возможности слышать это. — Вам все равно не так уж плохо, — проговорил Малечек. — В вас втюрилась продавщица из нашего магазинчика. Может, вы этого еще не заметили? Конечно, я это заметил. — А вы откуда это знаете? — поинтересовался я. — Нам об этом все известно, всей роте. И поверьте, это вызывает у нас уважение к вам. Что ни говори, плох тот командир, на которого не смотрят женщины. Такие обычно испытывают чувство неполноценности и очень противны. — Так я, стало быть, не противный? — спросил я не слишком воодушевленно. — Вы, конечно, не такой. Вас вполне можно терпеть. Я задумчиво покивал, потом пристально посмотрел ему в глаза: — Продавщица из «Армы» хороша, Малечек, но это не Юцка. — Я знаю. У каждого из нас есть своя Юцка, которую не может заменить ни одна другая в мире. И лучше всего мы это понимаем тогда, когда она дает нам, мягко говоря, от ворот поворот. Малечек явно начинал философствовать. — Так расскажите мне, какая она, ваша девушка, — попросил я. На сей раз Малечек не стал говорить в прошедшем времени. Для описания своей девушки он выбрал самые красивые слова: — Она как та деталь, товарищ поручик, о которой я вам говорил. Тоже из качественной стали. Это выражение было достойно поэта. — И моя Юцка тоже как будто из качественной стали, — повторил я его сравнение. Малечек улыбнулся и начал свой рассказ о крановщице, которая всегда так старательно подавала к его станку заготовку, как будто опускала ее на подушку. И о том, какой прекрасной казалась ему ее комната, когда ей удавалось незаметно провести его в общежитие. В ответ я рассказал ему, как хорошо было нам с Юцкой в ее комнатке, когда она не готовилась к экзаменам. В конце концов мы с Малечеком пришли к выводу, что все еще поправимо. В казарму мы шли в превосходном настроении. По пути Малечек, растрогавшись, попросил меня быть свидетелем на его свадьбе. Я согласился и обещал дать ему увольнительную для поездки к девушке. Примерно через час я вышел из ворот казармы. На душе было хорошо. Внезапно передо мной появилась продавщица из нашего армейского магазина и приветливо улыбнулась мне. — Завтра привезут ваши любимые сигареты, — сообщила она. — Если вы зайдете рано утром, я дам вам целый блок. Я пообещал, что обязательно зайду. — А чем вы собираетесь заняться вечером? — спросила она. — Какая хорошая сегодня погода! Мне пришла в голову мысль, что она и вправду влюбилась в меня, если такую мерзкую погоду, как сегодня, называет хорошей. Я ответил ей, что завтра у меня много работы, к которой надо хорошенько подготовиться сегодня. Она обиделась и направилась к городу. А я пошел в общежитие писать письмо Юцке о том, что вчера я был не прав и что, как только она сдаст экзамены, я снова приеду. Конечно, если она разрешит…class='book'> Глава 9
Майор Кноблох пришел к нам, когда я проводил занятие с командирами взводов и танков. К счастью, оно было удачным. Я хорошо подготовился, парни слушали меня с интересом, задавали дельные вопросы, которые совсем не были похожи на те, что задают только ради того, чтобы любой ценой продемонстрировать свою активность. Командир второго взвода десятник Вопатек выступил с вполне реальным предложением по-иному организовать подготовку к стрельбам. У меня было большое желание обнять его, но вместо этого я официальным тоном ответил, что подумаю. Мне хотелось, чтобы майор Кноблох сделал вывод, что таких предложений у нас вносят по тридцать штук в день. Командир танка Пехачек предложил новый способ, упрощающий мытье техники. Предложение тоже было заслуживающим внимания, и я сразу же его оценил. Майор Кноблох тоже, как я заметил, согласно кивнул. У меня было такое ощущение, что ребята чувствуют мою тайную неприязнь к майору и хотят поддержать меня. По их лицам было видно, что они с напряжением придумывают новые предложения, с которыми можно было бы выступить, но я на этом решил закончить занятие. Все должно быть в меру, иначе в своем рвении они могли испортить впечатление от занятия. Я последовал за майором Кноблохом в свой кабинет, чтобы выслушать его мнение. Но он не спешил с оценкой. Мне было ясно: он не ожидал, что у меня все так хорошо получится, и не может найти ни одного недостатка. Попросив сигарету, он закурил, надолго задумался. Но вот на его лице промелькнуло что-то вроде улыбки. Наконец-то он нашел, за что можно покритиковать меня — за незначительные упущения и-за то, что я разрешил заниматься при закрытых окнах в связи с похолоданием. Я тут же признал ошибки и пообещал, что в дальнейшем их не допущу. Майор Кноблох докурил, встал и, по своему обыкновению, благосклонно подал мне руку. Я много читал и слышал о том, что можно благосклонно подавать руку. Но представить себе, как это делается, смог только после того, как узнал майора Кноблоха. А он делал это так: поднимал руку до уровня лица, а потом медленно опускал вниз. Здесь он принимал руку партнера и слегка пожимал ее. Расставшись с Кноблохом, я поспешил в танковый парк. Ребята вкалывали как черти. Я отошел в сторонку с десятником Вопатеком. — Ваше предложение по улучшению организации подготовки к стрельбам мне нравится, — похвалил я его. Это его обрадовало. Он сообщил мне, что уже говорил об этом с поручиком Прушеком. Я тут же прекратил разговор, рассудив, что будет гораздо лучше делать выводы после моего разговора с Прушеком. Поручик Прушек писал конспект для предстоящего занятия с техниками рот, лежа на кровати, подложив для удобства под тетрадь фанеру. — Сильно пахнет? — приветствовал он меня не совсем логичным вопросом, когда я вошел в комнату. Некоторое время мое обоняние боролось с запахом машинного масла, который исходил от моего комбинезона, ж только потом я почувствовал иной, гораздо более приятный запах. — Откуда это? — спросил я, когда, пошарив по комнате взглядом, обнаружил большую коробку из-под обуви, перевязанную красной ленточкой. На крышке было написано мое имя. — Передал какой-то солдат. Внутри, наверное, есть письмо или записка. Развязав ленту, я открыл коробку. В ней оказался большой кусок мяса. Большой и хорошо прокопченный. Аппетитный запах заполнил всю комнату. Мой сосед не выдержал и подошел взглянуть на содержимое коробки. Ни записки, ни письма в ней не оказалось. — Все равно это замечательно! — Вытащив перочинный нож, я вытер лезвие о полотенце. — Как ты думаешь, порезать на тонкие или толстые куски? — Подожди, не стоит спешить, — нерешительно произнес Прушек. — Мы ведь не знаем, кто это прислал и зачем. — Ты же сказал, что принес какой-то солдат. Скорее всего, он таким способом выражает свою благодарность хорошему командиру роты. — Но этот солдат может завтра прийти и потребовать увольнительную. Или не вернуться вовремя из увольнения. А когда ты будешь его отчитывать, он с невинным видом спросит, как тебе понравилось копченое мясо… — пророчествовал Ярослав. — Не каркай, — оборвал я его. — Может же кто-нибудь это сделать и просто так, подарить человеку мясо от души, без всякого умысла. — И такое возможно, — протянул он. — Но вся загвоздка в том, что ты этого не знаешь. Я сложил нож и спрятал в карман. Потом накрыл коробку крышкой и положил ее на подоконник. — Ну и что ты с этим мясом прикажешь делать? — вяло спросил я. — Ничего. Вскоре станет ясно, кто и зачем его принес, — ответил Прушек и снова принялся за свой конспект. Вернувшись из душевой, я тоже занял горизонтальное положение. Но запах копченого мяса не давал мне покоя. — Доктора утверждают, что не следует наедаться на ночь, — не мог я не поделиться своими чувствами с Прушеком, — Однако мне лучше спится, когда я сыт. — Это зависит от человека, — ответил Прушек. — Я тоже лучше сплю с полным желудком. Но, набив его этим мясом, я бы ни за что не уснул. Мы быстренько переставили коробку с окна на шкаф у двери и вдобавок прикрыли газетами. На следующий вечер перед общежитием остановился автомобиль «рено», двадцатая модель. — Это вы поручик Гоушка? — спросил у меня мужчина в кожаной куртке. — Я инженер Незбеда, — представился он, когда на его вопрос я ответил утвердительно. — Приехал посмотреть, как идут дела у моего сына. — Да как вам сказать… приходится гонять его. Правда, в последнее время дела у него пошли лучше, я его даже несколько раз похвалил. Так что причин для беспокойства нет. Думаю, что танкиста мы из него сделаем. Однако, как мне показалось, Незбеду-отца мало интересовало, выйдет ли из его сына танкист. — Его призвали в не слишком подходящее время, — счел нужным сообщить он. — Я перестраиваю дачу, а без него это весьма трудно делать. Вы ведь, наверное, знаете, какие проблемы у нас сейчас с рабочей силой. Было бы очень хорошо, если бы Владя мог по субботам и воскресеньям приезжать домой, чтобы помогать мне. — Никого, как правило, не призывают в армию в удобное для него время. А проблемы с рабочей силой мне известны. Не поняв меня, он обрадовался: — Я знал, что мы договоримся. Тут-то мне и стало ясно, от кого этот кусок копченого мяса. — Дача — замечательная штука, — заметил я. — У вас, наверное, там есть и коптильня? — Бесподобная, — уверил он меня. — Если бы вы заехали к нам в гости, я бы показал вам ее в действии. — Знаете что, товарищ инженер, я люблю копченое мясо, но то мясо есть не стану. Подождите минуту, я сейчас сбегаю за коробкой, а вы ее отвезете домой. — О какой коробке идет речь? — спросил он, старательно разыгрывая удивление. — Минуточку, — попросил я и побежал к себе. Вернувшись, я протянул ему коробку: — Вот, пожалуйста, забирайте. Ведь она ваша. Но инженер отказывался взять коробку, говорил, что никогда не видел ее, что это, наверное, подарок от какой-нибудь поклонницы. — Ладно, с этой анонимной поклонницей я разберусь сам, — решил я, когда мне надоело спорить. — Значит, я могу ждать Владю в субботу? — поинтересовался Незбеда, и я удивился его напористости. — В одну из суббот он приедет обязательно, — ответил я. — Не настолько уж он плохой солдат, чтобы за время службы его ни разу не отпустили домой. Инженер завел машину и уехал, не попрощавшись. А я с коробкой вернулся в общежитие, поставил ее на место. Что же с ней делать? Решил нарезать мясо на куски и разбросать по дороге до казармы. Но Прушек предложил лучший выход… Утром я построил роту. Солдаты выжидающе смотрели на меня, стараясь разгадать, о чем же я буду говорить. Я отчитал их за беспорядок в парке, а потом попросил принести коробку и снял с нее крышку. — Вот это я получил неизвестно от кого. — Я набрал воздуху, готовясь продолжать речь. — Думаю, вы не откажетесь от этого мяса. Я копченое не люблю. Говоря это, я незаметно следил за тем, как отреагирует на мои слова Незбеда. Но он даже глазом не моргнул. — Оно, верно, испортилось, поэтому он отдает его нам, — проговорил кто-то вполголоса. Мне показалось, что это был воин Пецка, но стопроцентной уверенности у меня не было, поэтому я сделал вид, что ничего не слышал. — Товарищ поручик, разрешите сделать одно замечание по существу дела, — обратился ко мне десятник Метелка. — Говорите, — разрешил я. — Я хочу сказать, что этого мяса хватит только на пять-шесть человек, а для всей роты его маловато. Если его разделить на всех, то получатся такие маленькие кусочки, что и вкуса не почувствуешь. — Ну тогда разыграйте его, что ли, но чтоб я его больше не видел! — вспылил я и уже хотел было приказать им разойтись, но тут вспомнил еще один совет поручика Прушека. — Объясните своим родителям, что взятки я не беру. И запомните это сами, — исправил я свою забывчивость. И только после этого дал команду разойтись… — Ну так что вы сделали с этим мясом? — спросил я на второй день Метелку, не сдержав любопытства. — Разыграли между взводами! — И кто же выиграл? — Первый взвод, — ответил он, и мне показалось, что при этом он хитро подмигнул. Вскоре после этого пришел поручик Влчек. — Здорово ты придумал с этим мясом. Некоторые родители очень любят расставлять такие ловушки. Беда, если командир в нее попадет. — Я не вчера родился. Меня трудно поймать на такую приманку, — напустив на себя важность, почти продекламировал я. Конечно, о том, что так было сделано по совету Прушека, я не упомянул. — А откуда ты обо всем знаешь? — поинтересовался я потом. — Ребята жаловались, что Метелка все подстроил. Он сделал так, что выиграл его взвод. — Ну, видно, афера с этим мясом не кончится никогда! — в сердцах бросил я. — Наплюй ты на это, — дружески посоветовал он. — Не столь важно, кто съел мясо. Главное, что не ты. У меня гора свалилась с плеч. — А правда ли, что это мясо выглядело очень аппетитно? — спросил у меня Влчек, уходя. — Аппетитно, аппетитно, — ответил я. — Заходи как-нибудь вечером. Я угощу тебя своим, — проговорил на прощание Влчек.Глава 10
Свободник Малечек пришел ко мне просить увольнительную на четверг. — Я бы хотел заняться своим делом, — объяснил он. — Я все сделаю, — пообещал я, хотя и предвидел возражения майора Кноблоха. И конечно, я счел нужным дать Малечеку кое-какие советы. — Смотрите, если у вашей крановщицы появился другой парень, то не ввязывайтесь в драку. Это может плохо для вас кончиться. И там, и здесь. К тому же насильно мил не будешь. Так что все должно быть в норме. Ясно? — Ясно, товарищ поручик, — согласился он со мной и попросил разрешения уйти. Я занялся подведением итогов по дисциплине, обрадовавшись, что наконец у меня есть несколько минут покоя. Но долго радоваться мне не пришлось. Двери кабинета неожиданно широко распахнулись, и появился мой отец. Я вскочил со стула… и это было все, что я сделал. Дело в том, что я заметил за спиной отца надпоручика из штаба полка и никак не мог решить, как же мне себя вести в его присутствии. То ли приветствовать отца так, как положено приветствовать старшего по званию офицера, то ли просто сказать: «Здравствуй, папа». К тому же я вспомнил, что в последний раз простился с ним не совсем хорошо. Отец понял, что со мной происходит, и поблагодарил надпоручика за сопровождение. Только после того, как он закрыл за собой дверь, я сказал: «Здравствуй, отец». Но особой теплоты в этих словах не было. — У меня командировка в эти места, вот я и решил заехать к тебе. Посмотреть, как живешь, как справляешься с командирскими обязанностями. Когда я зашел к командиру полка сообщить о своем приезде, он сказал, что доволен тобой. — Он пока что знает меня только по бумагам. — Я был осторожен из тактических соображений. — Командир полка утверждает, что ты умеешь найти выход из любого положения, — не мог отец скрыть своего удовлетворения. Потом он внимательно посмотрел на меня, оглядел стопки бумаг на столе. — Но у меня нет причин быть довольным тобой. Хороший командир не сидит в кабинете. Он должен быть с солдатами. А кроме того, ты плохо выбрит. — Отец опять превращался в подполковника. — Не я придумал все эти бумаги, скорее всего, этим занимаются там у вас, наверху. А отвечать за то, что в нашем магазине нет хороших лезвий, я не собираюсь, — резко ответил я отцу. В отношении другого какого-нибудь подполковника я бы себе этого, конечно, не позволил. — Пойдем, покажешь, как ты живешь. — Он как будто не слышал, что я ему сказал и каким тоном. Тем не менее по его голосу я понял: он недоволен тем, что я сослался на нехватку времени. Благодаря тому, что Прушек по утрам уходил позже меня, в нашем «доме» (как мы оба твердо верили — всего лишь временном) было прибрано. — Прямо как в отеле, — похвалил отец. — В мое время такого не бывало. — И спросил: — Где твоя постель? Я нехотя указал на ту, которая была лучше застлана. (Конечно, это была постель Прушека.) — У меня сегодня много работы, — попытался я намекнуть отцу, что не собираюсь задерживаться в общежитии. — У меня тоже, — сказал отец, но вопреки этому утверждению сел к столу и показал мне на другой стул. — Хочу тебе объяснить, зачем я приехал, — наклонился он ко мне, когда я присел к столу. — Ты ведь уже сказал, что приехал посмотреть, как я живу, как справляюсь со своими обязанностями! — Я не собирался переходить на доверительный тон. — Все правильно. Но я приехал еще и потому, что согласен: мама была права, когда утверждала, что я опять сказал что-то не то. — Такое случается с каждым из нас, — великодушно принял я его извинения. — Со мной тоже так бывало. — К полуночи моя обычная терпеливость покидает меня, — продолжал заниматься самобичеванием отец. — У меня и с утра ее часто не бывает. — Великодушие мое не иссякало. Однако, проговорив это, я понял, что фраза получилась двусмысленной. Отец сразу же уловил это, и потому все, что он потом сказал, было произнесено другим тоном: — Я не откажусь ни от чего, что считаю принципиальным. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду? — Совершенно отчетливо, — уверил я его. — Границы не могут охранять только жители Влкова. Для этого нужны и другие люди. И тот, у кого отец работает в министерстве, не смеет даже думать, что ему удастся спрятаться в кусты. — Ну… нельзя сказать, что ты воспроизвел мои слова абсолютно точно, но в принципе именно это я и имел в виду. Что же, мы можем идти? Но теперь уже не хотел спешить я. — А мою Итку ты в расчет не берешь? У нее ведь тоже есть право высказать свое мнение. — Конечно. Но если она и вправду такая хорошая девушка, как ты утверждаешь, и действительно любит тебя, она сама догадается, что правильно, а что нет. — Командир полка сказал тебе, что я умею найти выход из любого положения. И я его найду сам. Даже если ты мне не поможешь, — произнес я упрямо. — Если бы я был уверен, что ты найдешь правильный выход… — вздохнул отец, встал и подал мне руку. Потом он вышел из комнаты, испытывая, наверное, угрызения совести из-за того, что потратил часть рабочего времени на дела сугубо семейные. А может, все это и не было сугубо семейным делом? Что это, собственно, такое — дела личные и дела общественные? Не случается ли порой так, что мы принимаем личное за общественное? Как и возможно ли разделить их? Обо всем этом я думал, возвращаясь в роту. А в роте меня ждало сообщение, что надо прибыть на КПП, — кто-то пришел ко мне. — Гости сегодня сыплются как из рога изобилия, — в сердцах произнес я и тут же устыдился своих слов. Разве можно отца, приехавшего навестить сына, назвать гостем? Девушка, которая ждала меня у ворот, была невысокого роста, но, как видно, она не слишком заботилась о том, чтобы не потолстеть. Ее прекрасные черные волосы спускались к плечам. Я сразу понял, что где-то с ней встречался, но все мои попытки вспомнить, где это было и при каких обстоятельствах, оказались безрезультатными. — Моя фамилия Добешова, — представилась она. — Я старшая пионервожатая из девятилетней школы во Влкове. Мне стало известно, что вы не хотите отпускать свободника Душека — пионервожатого отряда — на субботние соревнования по ориентированию на местности. Она пыталась придать своему голосу официальность, огорченная, по-видимому, тем, что кто-то может не понимать значимости работы пионерской организации по оборонно-массовой работе с подрастающим поколением. На меня же это не произвело совершенно никакого впечатления, потому что именно в этот момент я вспомнил, откуда знаю эту девушку, старающуюся сейчас держаться как можно более официально. Она очень живо рассказала мне, что свободник Душек умело ориентируется на местности, что школьники очень любят его и что соревнования никак нельзя провести без него. — Он действительно хорошо умеет ориентироваться, — согласился я с ней. — И на местности, и вообще где угодно. И все же в субботу я никуда его не пущу. И не только в субботу. Придется мне подыскать среди солдат другого пионервожатого. — Вы этого не сделаете! — воскликнула она, и в ее голосе не осталось даже оттенка официальности. Видно было, что ей с трудом удается сдерживать слезы. Но самообладание вернулось к ней. — Вам придется это обосновать, товарищ поручик. Свободник Душек — один из лучших вожатых, с большим опытом работы. И кроме того, он отличный парень. — Уважаемая товарищ Добешова, — произнес я, чувствуя свое превосходство, — я нисколько не сомневаюсь, что у него очень большой опыт. И парень он неплохой. Но свое решение я менять не собираюсь. — Значит, о причинах своего решения вы говорить не хотите. — В голосе ее послышалась злость, но выкатившиеся из глаз слезы говорили о том, что ею руководила не столько злоба, сколько сожаление, утраченная надежда и вообще весь тот комплекс чувств, который называется любовью. А я опять вспомнил Юцку… и поспешил отвести глаза от лица Добешовой. Разве не может случиться так, что и у твердого, решительного поручика растает сердце? — Почему же я не хочу говорить о причинах? — сказал я, немного помолчав. Правильное решение пришло как-то само собой. — Я просто не могу говорить об этом. Ни с вами, ни с кем-нибудь другим. Это военная тайна. — Военная тайна? — прошептала она голосом, полным сожаления и безнадежности. Она поняла, что против военной тайны ничего предпринять нельзя, и ей пришлось уйти ни с чем. Воин Кочка, который в тот день дежурил на КПП, потом рассказывал всем, что я, видимо, очень обидел девушку, потому что она долго плакала перед воротами. Объясняться с Кочкой по этому поводу я не стал. Это было бы ниже моего достоинства. Да, с этим сложным комплексом чувств нужно обращаться очень осторожно… Свободника Душека, наводчика своего танка, я вызвал к себе сразу после занятий. — Она была у меня, — сообщил я ему, не вдаваясь в подробности. — Что-нибудь случилось? — заволновался он. — Сказала, что вы отличный парень, с большим опытом и необыкновенными способностями в ориентировании на местности. — И ради этого она приехала в такую даль? — удивился Душек. — Не приехала, а пришла. Эта девушка отсюда, из Влкова. Старшая пионервожатая. — И что вы ей сказали? — Сказал, что ни на какие соревнования по ориентированию вас не отпущу и найду для них другого пионервожатого. — Мы готовились к этим соревнованиям целый месяц. — Знаю. Непосредственно на местности, иногда даже при свете луны. И я не удивлюсь, если узнаю, что вы, занимаясь такой напряженной работой, забыли сказать ей, что у вас есть невеста. По его лицу было видно, что он готов сквозь землю провалиться или хотя бы просто исчезнуть из моего кабинета. Я позволил ему это сделать, но прежде решил все-таки сказать, откуда мне известны некоторые подробности его личной жизни. — Из общежития хорошо просматривается дорога в лес, даже если специально не обращаешь на нее внимания. А Добешова не из тех девушек, которых можно не заметить, — раскрыл я Душеку источник своей информации, чтобы ему не пришло в голову бог знает что… Нельзя сказать, что эта история улучшила мое настроение. Стоило ли сейчас вмешиваться в дела отнюдь не общественные? Что, если это только их дело — его и ее? Личное. Кто мне позволил вмешиваться? Но что-то убеждало меня в том, что я прав. А что, если и отец мой прав тоже?Глава 11
Вся рота уже четверть часа занималась на полосе препятствий, где я тоже должен был находиться по своему личному плану. Вместо этого я сидел в кабинете и слушал, как десятник Пилначек жалуется на то, что трудно ему назначать людей в наряды, что приходится выслушивать от ребят упреки. Потом он начал подсчитывать, у кого в последнее время пропали кителя и другие предметы обмундирования. — Ничего страшного, — прервал я его причитания. — Один теряет, другой находит. Сами разберутся. И в наряд придется ходить, тут уж ничего не поделаешь. Только надо по возможности всех назначать по очереди, не давая никаких поблажек. А теперь пойдемте немного разомнемся. В ответ на мое предложение размяться у него вытянулось лицо. Уже издали я заметил, что на полосе препятствий: большой активности нет. Точнее сказать, занимались только трое: воины Залабак, Кочка и Клечка. Остальные расселись поблизости кто на чем и болтали. — Что за цирк? — обрушился я на Метелку. — Все уже хорошо преодолевают препятствия. Кроме этих троих. С ними мы теперь работаем индивидуально, — сообщил он мне. — Что значит «хорошо преодолевают»? — Я не собирался довольствоваться этой информацией. — Уложились в лимит времени, — отрапортовал Метелка. — Лимиты бывают разные! Время можно показать отличное, хорошее и так далее, — начал я наседать на него. — И, если не ошибаюсь, вы брали обязательство стать отличной ротой. Настал момент, когда я должен был принять четкое решение. И я его принял. — Так вот, проделаем это упражнение еще раз все. Начнем с командиров взводов. И я буду преодолевать препятствия вместе с ними. И вы с нами, — обратился я к десятнику Пилначеку, который стоял рядом со мной. — Потом все остальные. Я побежал первый, и довольно самоуверенно. В училище я был одним из лучших на полосе препятствий. Но тут я уже через двадцать секунд понял, что переоценил себя. Ноги сразу стали вялыми, желудок подступил к горлу. Я напрягся изо всех сил, но показал только хорошее время. Метелка не отстал от меня. Для выпускника вуза, который активно спортом не занимался и только недавно был призван, это был достаточно хороший результат. Командиры второго и третьего взводов прошли дистанции на «отлично». Мне не оставалось ничего другого, как скромно промолчать, но про себя я решил, что необходимо уделять должное внимание физподготовке. Преодоление полосы препятствий Пилначеком было похоже на цирковое представление. Пилначек вел себя как клоун на сцене, демонстрировал верх неловкости. Потом пришел черед остальных. Ребятами овладел спортивный азарт, они очень старались. Одни пытались показать время лучше моего, другие стремились хотя бы приблизиться к нему. И нужно признать, что это и тем и другим удавалось. Но мне не пришлось присутствовать на этих занятиях до конца. Появился дневальный, которого послал дежурный по роте, и сообщил, что меня ждут в санчасти у майора Кноблоха. — Куда мне идти, в санчасть или к майору Кноблоху? — раздраженно переспросил я. Он продолжал настаивать на своем, хотя видно было, что и ему связь майора Кноблоха и нашей санчасти не совсем понятна. Я направился к санчасти. Майор Кноблох ждал меня у входа. — Ужас! — обрушился он на меня. — Такое возможно только в вашей роте! Я не понял, что именно возможно только у меня в роте, но не спешил задавать вопросы. Через несколько секунд все равно узнаю. Мы прошли в комнату, где стояли койки. К нам присоединился десятник Бальцар, исполнявший обязанности главного врача. Как и положено в таких случаях, напуганный до смерти. Тем не менее мое появление облегчило его положение, потому что я был тем человеком, которому предстояло вместе с ним отвечать за все. Хуже нет, когда за все приходится отвечать одному. Шесть солдат, которые в это время проходили курс лечения, лежали под одеялами на койках, вытаращив от страха глаза. — Стоило капитану Воске уехать на стажировку в госпиталь на пару дней, как здесь сразу черт знает что начало твориться! — продолжал майор Кноблох. — Где он? Десятник Бальцар показал на пустую постель в углу комнаты. Я все еще ничего не понимал. А для майора Кноблоха ответ на его вопрос послужил руководством к действию. Он встал на колени и полез под койку. — Этот сорванец дал мне по носу! — послышалось из-под нее через несколько секунд. И тут же раздался детский крик. Мальчишке, которого майор вытащил из-под кровати, было около трех лет, но выглядел он весьма боевито. Бросились в глаза его иссиня-черные кучерявые волосы, белые зубы, которых, правда, было пока еще явно маловато. Мальчишка время от времени пытался ударить майора ногой по голени. Десятник Бальцар быстро сообразил, что эти попытки травмировать майора Кноблоха еще более усложняют и без того напряженное положение, и взял ребенка на руки. — У меня дома точно такой же, — сказал он в надежде разбудить в майоре отцовские чувства. — Ну так как тебя зовут? — спросил Кноблох мальчишку, не обратив внимания на слова Бальцара. — Дезо, — нехотя ответил малыш. — А дальше? — продолжал настаивать майор. — Катош. — Произноси четче, — строго сказал начальник штаба. — Катош, — повторил мальчонка без тени страха. — Дежо Лакатош! — подсказали ему сразу все шестеро солдат, скрывавшиеся под одеялами, и я уже начал понимать, в чем дело. Дезидер Лакатош — солдат моей роты. А это, скорее всего, его сын. Но как мог попасть сюда этот маленький цыганенок? Видимо, мое недоумение легко читалось у меня на лице, потому что доктор Бальцар сказал: — Товарищ майор, разрешите объяснить поручику Гоушке, что происходит? — Объясняйте, — согласился майор. — Советую придумать хорошее объяснение, ведь вам придется отвечать перед командиром полка. Так я узнал, что свободника Лакатоша бросила жена, сбежав с каким-то буфетчиком, и ребенок остался без присмотра. Малыша кто-то привез в Влков, решив, что если отец призван в армию, то армия и должна позаботиться о его наследнике. — Что оставалось делать бедняге Лакатошу? — закончил Бальцар свои объяснения. — В роте мальчишку оставить нельзя, поэтому мы взяли его на время сюда, в санчасть, пока что-нибудь не придумаем. Но придумать еще ничего не удалось. А он у нас здесь под присмотром, и неплохим. Майор Кноблох нашел решение сразу. — Ребенок имеет отношение к вашей роте, вот и делайте с ним что хотите, — твердо сказал он мне. — Но здесь он не может оставаться больше ни минуты. Даже мысль о том, что маленький Лакатош будет днем у меня в кабинете, а ночью в нашей комнатке в общежитии, пугала меня. — Товарищ майор, думаю, что вы со мной согласитесь, — начал я, по моему мнению, весьма расчетливо, — надо бы дать свободнику Лакатошу увольнительную, пусть съездит с малышом домой и попросит родственников приглядеть за ним. — Прикажите вызвать сюда Лакатоша, — решил начальник штаба. — Надо сейчас же все сделать. Доктор Бальцар бросился к телефону. Через минуту свободник Лакатош предстал перед нами весь в поту. Едва мальчик заметил его, как сразу же закричал «папа» и рванулся к нему. Тем самым он помешал отцу поприветствовать начальство согласно уставу. Все в этой сцене противоречило армейским нормам, и я с ужасом думал, что же скажет майор Кноблох. Он произнес всего лишь одну фразу — приказал свободнику Лакатошу потом зайти к нему. После этого он вышел из комнаты, хлопнув дверью. — Так как? — поинтересовался я после его ухода у Лакатоша, имея в виду его изнуренный вид. Он понял, что меня интересует, и ответил: — Прошел все препятствия на «отлично». Но чего мне это стоило?.. Я объяснил ему, что ребенок не может находиться ни в санчасти, ни в роте, и потому его нужно как можно скорее отвезти домой. — Не получится, — ответил он. — У меня нет никого, кому бы я мог оставить Дежо. — Это ваше дело, — бросил я, не собираясь обсуждать с ним этот вопрос. — Армия — не детский уголок. С этими словами я направился к выходу. Десятник доктор Бальцар догнал меня сразу за дверями. — Товарищ поручик, не в наших интересах поднимать из-за этого случая шум. Малыш из вашего батальона. Надо постараться сделать так, чтобы в полку об этом не знали. Если будет молчать батальон, то санчасть тоже не проговорится. — Если я вас правильно понял, такое предложение мне нужно сделать майору Кноблоху? Доктор согласно кивнул. — Нет уж, увольте, я с таким предложением к нему не пойду! Вскоре после того, как мы расстались с доктором, в моем кабинете зазвонил телефон. Майор Кноблох сказал, что свободник Лакатош никакой увольнительной не получит и что я должен его надлежащим образом наказать. — Все это свидетельствует о том, что порядка в роте нет, — добавил он. — А что прикажете делать с малышом? — спросил я, не надеясь на ответ. — Нашлась женщина, которая за ним присмотрит. Лакатош согласился и уже отвел парня к ней. Продолжать разговор со мной он не собирался и повесил трубку. Во время обеда я подошел к свободнику Лакатошу, чтобы узнать подробности. Он сообщил мне, что все устроилось и маленький Дежо теперь в надежных руках. В столовой я увидел десятника Пилначека. — С утра никак не приду в себя! — бросил я ему язвительно. — Я тоже, товарищ поручик. — Он сразу понял, о чем пойдет речь, но проговорил эти слова таким расстроенным тоном, что мне и в голову не пришло расценить это как дерзость. — Я не спортсмен. Самое большее, на что я способен, это бросить тень или метнуть взгляд. — Я сделаю из вас спортсмена. Может быть, даже республиканского масштаба, — заявил я и решительно направился к выходу. Даже, наверное, слишком решительно, потому что почувствовал боль в спине. «И из себя тоже», — добавил я, но этого уже никто не слышал.Глава 12
Свободник Малечек в положенное время в казарму не вернулся, а вскоре пришло сообщение, что командир должен забрать его с пльзеньской гарнизонной гауптвахты. Разумеется, сообщил мне об этом майор Кноблох. — Практика — это наивысший критерий истины, — не преминул добавить он. — Отвечать будете вы. Уж я постараюсь доставить вам такое удовольствие. Я попросил у командира батальона машину. Он заявил, что мне следовало бы взять такси и оплатить его из своего кармана, но в конце концов машину все же дал. Пльзеньская гарнизонная гауптвахта не слишком уютна, да так оно и должно быть, ведь уютная гауптвахта вряд ли могла бы выполнить свою воспитательную функцию в полной мере. Свободник Малечек был без ремня, шнурков и галстука. — Ну что, здорово тебе досталось? — спросил я, как только меня проводили к нему. — Здорово, — кивнул он. Позже выяснилось, что он изрядно преувеличивал. Три пощечины еще никому никогда не причиняли особого вреда. — Так пойдемте, Малечек, у нас лучше стряпают, — позвал я его, направляясь к выходу. — Все остальное уладим дома. Уйти оттуда оказалось не таким простым делом. Прошло немало времени, прежде чем мы получили галстук, ремень и шнурки, а в запечатанном конверте — бумагу с описанием проступка Малечека. Мне оставалось задать ему еще один вопрос. — Ну как, уладил свое дело? — спросил я, когда мы покинули здание гауптвахты. Вместо ответа он спросил меня, не раздумал ли я еще быть у него свидетелем. Я ответил, что никогда не беру назад своего слова. Это его растрогало, но он постарался скрыть свои чувства от водителя, чем еще больше расположил меня к себе, так как опыт давно научил меня, что от водителя нужно тщательно скрывать всякие эмоции. Нашу гарнизонную гауптвахту Малечек воспринял почти с таким же удовольствием, как если бы это была комнатка его крановщицы. — Я позабочусь, чтобы вам вовремя принесли ужин, — успел сказать я ему, прежде чем начальник караула повернул за ним ключ в замке. — Я не голоден, — ответил он. В этом я и не сомневался. По пути в гарнизон мы зашли в придорожное кафе, там я заказал гуляш. Для себя, Малечека и водителя. Это обошлось мне в шестьдесят крон, и самой крупной статьей этих расходов была стоимость апельсинового сока для водителя, так как, кроме пива и сока, у них никакого питья не нашлось. Через несколько дней меня пригласили на заседание полкового комитета ССМ. Сразу же все стало ясно — меня ждет нагоняй за Малечека. За то, что дал ему увольнительную за пределы города, хотя и должен был предвидеть, что без инцидента с соперником дело не обойдется. Может быть, припомнят и сынишку Лакатоша. Меня не мог ввести в заблуждение тот факт, что пункт повестки дня, для обсуждения которого я был приглашен, звучал совершенно невинно: «О выполнении социалистических обязательств в первой роте». Готовый к самому худшему, я ждал в коридоре своей очереди. Когда меня пригласили войти, я окинул взглядом присутствующих. Кроме членов полкового комитета здесь находились председатель организации ССМ моей роты десятник Метелка, будущий инженер-химик, командир батальона надпоручик Матрас и его заместитель по политической части поручик Влчек. Я напрасно искал глазами майора Кноблоха. Мне не верилось, что он упустит случай посмотреть и послушать, как меня проработают и взгреют и по линии ССМ. Потом мне пришло в голову, что им мое прегрешение настолько ясно, что в присутствии начальника штаба просто нет необходимости. Я извлек из заднего кармана брюк свою секретную, довольно потрепанную записную книжку, положил перед собой и приготовился докладывать. Председатель поздоровался со мной, однако слова мне не дал. Он рассказал все сам. Сообщил, что штаб батальона при помощи полкового комитета ССМ проверил, как моя рота выполняет социалистические обязательства. Затем привел различные цифры, а я, хотя и хорошо знал их, внимательно слушал. Произнесенные человеком не из моей роты, они звучали весьма впечатляюще. Я ждал, когда же раздастся обычное в таких случаях «но», за которым последует перечисление недостатков, ошибок и просчетов. Вместо этого председатель отметил, что успехи подразделения были достигнуты в основном благодаря деятельности командира и той помощи, которую ему оказывает в работе организация ССМ. Он закончил свое выступление без какого-либо «но» и предложил присутствующим начать обсуждение. Слово взял командир батальона надпоручик Матрас. Он отметил, что я добросовестно выполняю обязанности командира роты и что солдаты в целом меня любят. Мне не очень понравилось это «в целом». Потом появилось и долгожданное «но». По его словам, я составляю себе представление о людях на основании первого впечатления, имею склонность фамильярничать с солдатами и иногда принимаю необдуманные решения. Мне надо улучшить индивидуальную работу с людьми (в этот момент я вспомнил, майора Кноблоха), я не должен делить людей на умных и глупых. Мне необходимо избавиться от предвзятого отношения к старшим по возрасту офицерам. Они много делают для подразделения, и мне есть чему у них поучиться. «Опять Кноблох», — отметил я про себя. Затем поднял руку десятник Метелка и то же самое, только в других выражениях, сказал о моих положительных сторонах. Недостатки он опустил. Последним выступил поручик Влчек. — Наивысший критерий истины — это практика, — начал он. — А практика дала ряд доказательств того, что рота у Гоушки неплохая. Командир ее тоже хороший. Отлично работает и организация ССМ. — Помолчав минуту, он продолжил: — В последнее время много говорят о проступке свободника Малечека. Ему дали увольнительную, чтобы он выяснил отношения со своей девушкой. Это было правильное решение командира роты. А вот то, что Малечек попытался урегулировать отношения с соперником с помощью кулаков, никуда не годится. Но командир роты здесь ни при чем. И роту ругать за это мы не можем. Практика действительно главный критерий истины, но только в целом, в своих конечных результатах, тогда как отдельные случайности сущность истины не выражают. И в этом ошибается даже такой опытный товарищ, как майор Кноблох. После выступления Влчека было принято решение, в котором перед организацией ССМ моей роты был поставлен ряд задач. По дороге из здания штаба ко мне присоединился Метелка. — Вы согласны с той характеристикой, какую мне дал командир батальона? — спросил я. — Я согласен с тем, что было сказано положительного… Что касается недостатков, которые высказал в ваш адрес командир батальона, то у меня есть возражения. — Недостатки он преувеличил, не так ли? — Не преувеличил. Их у вас гораздо больше, но зачем о них распространяться на комитете? — Зайдемте ко мне в общежитие, там поговорим, — пригласил я его. — Вас критиковали за фамильярные отношения с подчиненными, и вы должны извлечь из этого урок. А в общежитие, извините, мне идти не хочется. Я не настаивал. Пришла пора расстаться, но я догадывался, что Метелка хочет мне еще что-то сказать. Однако пойти со мной он отказывался наотрез. — Так выкладывайте, что у вас там, — предложил я, когда мы уже подавали друг другу руки. — Продавщица из «Армы» взъелась на нашу роту. Дает нам только несвежие вафли и теплый лимонад. Хороших сигарет для нас у нее никогда нет. И это все из-за вас. Вам следовало бы уделять ей больше внимания. Хотя бы иногда улыбаться. — Завтра я поглажу ее по руке, — заявил я. — Будет откладывать для вас сухие хорошие сигареты, а может, и венгерскую колбасу. — Гладить ее не обязательно. Не забывайте, что вас критиковали за поспешные решения. Достаточно будет ласкового слова и доброй улыбки, — предостерег он меня. Утром, покупая зубную пасту, я одарил продавщицу из «Армы» такой улыбкой, на какую только был способен. (До этого я несколько минут упражнялся перед зеркалом.) Она предложила мне блок хороших сигарет. Вот так солдаты моей роты получили абсолютное преимущество при покупке товаров. Однако пользоваться такими благами нам пришлось недолго. На продавщицу стали жаловаться другие роты. Расследование, естественно, поручили майору Кноблоху. Он подошел к этому по-научному, собрал все необходимые сведения. Выяснилось, что за неделю она продала тридцать блоков хороших сигарет, хотя служащие части не имели ни малейшего представления о том, что они есть в магазине. Естественно, за исключением солдат моей роты. Девушку пригласили в партком и попросили дать объяснения. Но не тут-то было. В парткоме настаивали, и тогда она заявила, что отдает предпочтение солдатам той роты, в которой все взводы приняли обязательство быть отличными. И баста… Задачу погладить девушку по руке взял на себя совершенно добровольно десятник Метелка. Так что солдаты моей роты продолжали пользоваться предпочтением в «Арме». Когда свободника Малечека отпустили с гауптвахты, он счел нужным зайти в первую очередь ко мне. — По моей вине у вас вышла неприятность, — полувопросительно заметил он. — Вы ни в чем не виноваты. — Я рад, что это так, — вздохнул он с облегчением и попросил у меня увольнительную на воскресенье. — Ко мне приедет крановщица. — Знаю, — кивнул я, — девушка из качественной стали.Глава 13
— Давай куда-нибудь сходим. Развлечемся. Нельзя жить как волк-одиночка, хотя и живешь во Влкове, — сказал в воскресенье Прушек. — Не имею ни малейшего желания развлекаться, — ответил я. — Меня мучает разрыв с Юцкой. Но я не намерен так быстро сдаваться. — А вот она, наверное, решила, что с тобой все кончено, — заметил он. — Я-то знаю, в чем здесь дело, — сказал я. — Ей одного письма с извинением за то, что я тогда переборщил, мало. Хочет получить по крайней мере, три. Но пусть подождет, у меня тоже гордость есть. — Правильно делаешь, — рассудил Прушек. — Мужчине не следует унижаться даже перед женщиной. Так как? Пойдем? — Только ради тебя, — покорно согласился я. — А куда? — Предоставь все мне, — таинственно проговорил он. Раздался стук в дверь, такой тихий, что я едва расслышал его. В комнату вошел старый Яндачек. — Товарища поручика Гоушека ждет на улице девушка, — сообщил он и незаметно оглядел комнату, чтобы удостовериться, все ли здесь в порядке. «Юцка приехала! — подпрыгнул я, как будто меня укололи. — Золотая моя, перестала упрямиться!» Я ринулся из комнаты. — Только не в тренировочном костюме, на улице холодно, — остановил меня Яндачек. Я оделся быстрее, чем одеваюсь по тревоге. Однако как только я увидел девичью фигурку, моя радость сменилась разочарованием. А потом даже страхом. Это была моя сестра. — Что случилось, Эва? Что-нибудь с нашими? — с испугом спросил я, хотя сразу сообразил, что причина приезда кроется в другом. — Нет, все в порядке, — успокоила она меня. — Все по-старому. Папа опять бегает по утрам. Ему наплевать, что соседи подшучивают над ним. — Стало быть, если и есть у кого-то непорядок, так это у тебя, да? И дело это такое, что ни к отцу, ни к матери ты обратиться не можешь; верно? Она кивнула: — Речь пойдет о том парне, с которым я тогда стояла у входной двери, помнишь? Его зовут Вилем. — Вилем, — задумчиво проговорил я. — И сколько же ему лет? — Восемнадцать. — Так, самое время, — проговорил я с иронией. — Да, самое время, — согласилась она, не заметив этого. — Я ждала, что ты в субботу приедешь домой, но ты не приехал, и я вынуждена была отправиться к тебе. Это действительно уже невозможно откладывать. — А теперь я должен осторожно подготовить к этому родителей, не так ли? Она непонимающе посмотрела на меня, но постепенно смысл сказанного стал доходить до нее. Поняв, наконец, что я имел в виду, она громко рассмеялась: — Нет, Ирка! Это совсем другое. — Слушай, не загадывай мне загадки, — оборвал я ее смех. — Не могли бы мы пойти куда-нибудь в другое место? У меня замерзли ноги, и потом… я очень голодна. Я сегодня встала в четыре часа утра. Было как раз обеденное время. Когда мы в кафе «Слунце» после супа ждали второе, я не выдержал: — Так скажи же, наконец, о чем идет речь? — Скоро Вилема должны призвать в армию, — ответила она после непродолжительного молчания. — Мне нужна твоя помощь. Ведьродственники обязаны помогать друг другу, правда? Я сосчитал в уме до пяти, потом глубоко вздохнул и ответил как можно тверже: — В этом, Эва, на меня не рассчитывай. Пусть твой Вилем идет в армию и как следует послужит. Это ему пойдет только на пользу. Как-нибудь выдержите два года друг без друга. А если один из вас найдет себе другого, то лучше это сделать раньше, чем позже. Было видно, что Эва с трудом сдерживается, чтобы не прервать меня. Я хотел еще что-то добавить, но тут нам принесли тарелки с заказанным вторым. — Все совсем не так, — сказала она, когда мы кончили есть. — Вилем просто не дождется, когда его призовут в армию, он как раз хочет служить, но когда-то он во время дерби для подростков сломал ногу. И теперь немного прихрамывает. Правда, совсем немного, но он боится, что получит белый билет. Он считает, что тот, кто не служил в армии, не мужчина. Нужно, чтобы за него кто-нибудь замолвил словечко, чтобы его хромоту не приняли во внимание. Ты офицер, и у тебя наверняка есть знакомые и среди военврачей. Я не осмелилась попросить об этом отца, ты ведь его знаешь. — Ты переоцениваешь мои возможности. Да и я, собственно, ни с одним военврачом близко не знаком. — Как жаль! Если Вилема не возьмут в армию, мне будет с ним трудно, — вздохнув, сказала она жалобно. Так жалобно, что это заставило меня призадуматься. — Одного военврача я знаю, но не уверен, что он сможет решить этот вопрос. Это всего лишь десятник, выпускник вуза. — Вот и хорошо, — сразу повеселела Эва. — Врачи часто выручают друг друга. — Завтра поговорю с Бальцаром, — пообещал я. Она была счастлива. После обеда я показал ей дом, в котором мог бы получить квартиру, если бы Юцка согласилась выйти за меня замуж, потом проводил ее на вокзал. — Ты в последнее время Итку, случайно, не видела? — спросил я, когда ее поезд уже подходил к перрону. — Видела, на прошлой неделе. Она шла из института. — Одна? — не смог сдержать я любопытства. — Братец, уж не ревнуешь ли ты? Ну, если для тебя это так важно, — одна. Но она не очень-то сердечно со мной поздоровалась. Наверное, ты ее здорово обидел. Ты должен что-то предпринять. — Дело за ней, — сказал я решительно. — Как знаешь, — ответила она, уже стоя на подножке вагона. — Ну а с военврачом обязательно поговори. — Не беспокойся, — заверил я ее, хотя хорошо знал, что, если я и поговорю, это все равно ничего не даст. Пусть хоть успокоится. На обратном пути в общежитие у самой входной двери я догнал поручика Влчека. Сначала я хотел рассказать ему о Вилеме, которому так не хочется получить белый билет, но потом передумал. — Ты так и не пришел попробовать копченого мяса, — напомнил мне поручик. — Разве оно еще не кончилось? — спросил я. — Еще есть, — заверил он меня. — В среду в восемь вечера тебя устраивает? Я ответил, что устраивает, и направился к своей комнате. Прушека я дома не застал. Все ясно — пошел развлечься.Глава 14
Когда я в среду вечером в общежитии взялся за ручку комнаты номер 6, дверь оказалась запертой. Влчек пришел только через полчаса. — Извини, я был на собрании ССМ в третьей роте. Никак не могли закончить, — оправдывался он. Однако в его словах скорее сквозила радость, чем сожаление. И причину этой радости он тут же выложил мне: — Понимаешь, ужасно интересно. Раньше на собраниях молчали, как воды в рот набирали, и со всем соглашались. В последнее же время все так обсуждают поставленные вопросы, что не остановишь никого. Сегодня, например, разнесли в пух и прах решение комитета. Делают успехи! Заместитель командира батальона по политчасти жил один. У него в комнате стояли такой же стол, как и у нас с Прушеком, такая же кровать и шкаф. Тем не менее обе комнаты сильно различались между собой, и не только потому, что в этой царил образцовый порядок. После минутного размышления я понял, в чем здесь дело. Мы с Прушеком живем в общежитии, а Влчек — у себя дома, в своей комнате. Он действительно создал здесь уютное жилище. Копченое мясо было нарезано, четвертушка хлеба заняла свое место посредине стола, а я сгорал от любопытства, предложит ли Влчек чего-нибудь выпить. Предложил — достал бутылку красного. Моя симпатия к нему еще более усилилась. — Очень вкусно, — похвалил я мясо, приканчивая третий кусок. — Это жена вам прислала? — спросил я через минуту, хотя и знал, что Влчек не женат. Просто своим вопросом, я хотел расположить его к откровенности. — Мне с девушками не везет. С одной расстался незадолго до свадьбы. — Лучше незадолго до свадьбы, чем через пару лет после нее, — рассудил я. — Вот и я себе говорю то же самое, — подхватил он. — Я выбрал такую работу потому, что считаю ее серьезной, она мне нравится. И я не мог бы говорить одно солдатам и что-то совсем другое дома жене. Или выслушивать ее и поддакивать ради семейного благополучия. И я не смог бы пропускать собрания только потому, что дома стынет ужин или мы опаздываем в кино. Если уж я что-нибудь делаю, то мне хочется делать это как следует. Конечно, без семьи трудно. Но найти женщину, которая бы вместе со мной радовалась тому, что рядовой Чипера имел в этом месяце лишь один дисциплинарный проступок, тогда как в прошлом месяце целых три, или… считала бы причиной для семейного торжества тот факт, что наш батальон отстрелялся на «отлично», согласись, не так-то легко… — Найдутся и такие, сколько хотите, — прервал я его почти философские рассуждения. — Но пока мне не везет, — подвел он итог своему жизненному пути. — А что, если дать объявление в газету? — предложил я. — Уже давал: «Офицер ЧНА, образование высшее, двадцати пяти лет, среднего роста, ищет подругу соответствующего возраста, любящую природу и относящуюся с пониманием к работе, требующей много времени…» — И что из этого вышло? — загорелся я любопытством. — Неужели никто не откликнулся? — Что ты! Получил шестнадцать писем. Три дамочки сочли, что соответствующий возраст — это сорок лет, шесть сообщили, что любят природу, и просили указать размеры дачи. Остальные называли меня почему-то уже паном подполковником. Так ничего и не получилось. И потом, здесь есть еще одна проблема. — Влчек на секунду умолк, готовясь к дальнейшему повествованию. Я вопросительно взглянул на него. Однако он не смог продолжить, так как в эту минуту в комнату, не утруждая себя предупредительным стуком, ворвался долговязый паренек. — «Проблема» явилась сама, так сказать, в материализованном виде. Мой брат Павел, — представил его Влчек. — Привет, — поздоровался с ним мальчик и, обратившись ко мне, добавил: — Добрый вечер. — Зачем пожаловал? — спросил Влчек с беспокойством. — Ужасно важное дело, брат, — начал Влчек-младший. — Достали лыжи, о которых я тебе говорил. Прямо красота. — Сколько? — поинтересовался Влчек уже без тревоги в голосе. — Мне не хватает трех сотен. Я хотел бы одолжить их до будущей недели. Влчек махнул рукой, и по этому жесту было ясно: он уверен, что денег своих больше не увидит. Поручик подошел к шкафу, вытащил из него записную книжку с несколькими стокроновыми бумажками и три из них дал брату. Павел, обрадованный, сунул их в карман и собрался уходить. — Не хочешь поесть с нами? — показал Влчек на копченое мясо. — Я уже ужинал, — ответил младший брат. Потом, однако, в полном противоречии со своим заявлением как бы на минутку подсел к столу и съел все, что там было, не удостоив вниманием лишь хлеб да бутылку с вином. — Как дела на фабрике? — поинтересовался Влчек. — Нормально, — ответил Павел. Однако Влчек-старший не был намерен ограничиваться общими словами. — Как чешский язык? — спросил он. — За последнюю неделю две четверки. — А математика? — допрашивал Влчек. — Не вызывали. А вызовут, у меня всегда готов ответ. Да, я на одну секунду улучшил свой результат на тысячу метров, — похвастался Павел, и я сразу уловил, что на спортивные темы он любит говорить больше всего. — Как ты теперь доберешься до интерната? — озабоченно спросил старший брат. — В это время уже ничто не ходит. — Так же, как и сюда, — заявил он. — Бегом. Шесть кэмэ до тебя и шесть обратно — это для меня пустяк. Я ведь тренируюсь. — В субботу придешь? — В субботу нет, брат. Едем в Прагу. На следующей неделе приду. Ну, пока! Влчек-младший был уже в дверях, когда вспомнил, что в комнате есть еще один человек, и попрощался: — До свидания! — Хороший малый, — сказал я, когда мы остались с поручиком одни. — Ваши, верно, на него не нарадуются. Влчек помрачнел: — Радовались. Еще год тому назад. Сейчас их уже нет в живых. Они погибли из-за одного растяпы. — Поймав мой вопросительный взгляд, он продолжал: — Они возвращались из Моравии, где были в гостях у знакомых и заодно навестили могилу маминых родителей. Дело было в ноябре, и в четыре часа дня уже нужно было включать фары. Целый час они тащились за колонной машин. Обгон был невозможен, узкая шоссейка петляла по лесу. Потом началось широкое шоссе, ровное как ладонь, и отцу захотелось наверстать упущенное время. Он спешил, так как не любил ездить ночью. На скорости девяносто километров он обошел пару автомобилей и оказался за грузовиком с прицепом, едущим впритык к разделительной черте. Отец немного взял влево, чтобы посмотреть, что там впереди грузовика. Встречных машин видно не было, поэтому он решился на обгон. Включив левый свет, он рванул вперед. И в этот момент обнаружил, что на него несется машина с погашенными фарами. Однако он был — уже на уровне кабины грузовика. Водитель не мог его видеть, так как машина отца как раз находилась вне видимости его зеркала заднего вида. А это означало, что водитель грузовика не возьмет вправо и не сделает ничего, чтобы помочь ему. Все зависело от отца. Отойти обратно за грузовик он за такое короткое время не мог, поэтому прибегнул, к единственному, что ему оставалось, — нажал на газ до отказа. Его машина оказалась на полкорпуса впереди грузовика. Только тогда водитель грузовика заметил его, затормозил и постарался взять как можно больше вправо, чтобы отец смог проскочить между машинами. Водитель машины с выключенными фарами наконец-то тоже прореагировал. Он рванул свою «шкоду» вправо и выехал на обочину. Однако его машина при этом потеряла управление. Отцу уже не удалось проскочить, и он врезался в ее левое заднее крыло, от него отскочил вправо — прямо под грузовик. Мама умерла на месте, отец — через два дня, успев еще все это рассказать. Влчек умолк. Всегда решительный замполит превратился в человека, нуждающегося в утешении. А я не знал, что ему сказать. То, что приходило в голову, казалось неуместным. После минутного молчания он продолжал: — В суд я шел с одним желанием — отомстить. Однако это желание быстро пропало. На скамье подсудимых сидел растерянный человек, который тогда, во время аварии, отделался синяками. Заботливый отец семейства, образцовый работник, он в жизни и мухи не обидел. В тот ноябрьский день ему показалось, что удобнее ехать без фар, поэтому он их и выключил. Он забыл, что дело не только в том, чтобы он хорошо видел, но и в том, чтобы и его видели. Когда суд удалился на совещание, чтобы вынести приговор, я сбежал. Не хотел ничего слышать. Я бы должен был ненавидеть этого человека, но не мог… Остались мы с братом одни. Павел на севере Чехии, а я на западной границе. Мне было ясно: он должен находиться со мной рядом, чтобы я смог хоть в малой степени заменить ему отца. Уже давно было решено, что Павел поступит в гимназию. Это можно было бы сделать и здесь. Но не может же он жить со мной в общежитии. После некоторых размышлений я предложил, один вариант, и Павел с ним согласился: он будет учиться на столяра в училище при фабрике в нескольких километрах отсюда. Там и получит аттестат зрелости. Он живет в интернате, имеет все необходимое. Хорошо учится, отлично бегает. Мне бы хотелось, чтобы было наоборот. Чтобы он отлично учился и хорошо бегал. Но что поделаешь? На субботу и воскресенье Павел приезжает ко мне. Я кормлю его тут обедами собственного приготовления. В последнее время я преуспел: с яичницы с колбасой перешел на котлеты. Так что девушка, которая согласится выйти за меня замуж, должна принять и Павла. С его пропотевшими тренировочными костюмами и грязными комбинезонами, с его способностью съедать все, что ни попадет под руку. Согласись, что я не лучшая партия… Я согласился. Однако, если быть честным, я не находил это дело таким уж безнадежным и сказал, чтобы утешить его: — Я уверен, найдется девушка, которая решится на это… Лишь бы ее избранник оказался на высоте… — Я тоже так считаю, — кивнул он мне и тотчас же воскликнул: — Да мы не пьем совсем! — Он протянул свою рюмку, чтобы чокнуться. Чувствовалось, что он хочет улучшить испорченное настроение. — Ну а теперь очередь за мной спросить о твоих делах, как у тебя с девушкой. Однако я не буду спрашивать. Если решишь, что я тебе могу в чем-то помочь, приходи. Буду рад. Потом мы перешли на служебные проблемы. При этом я не упустил случая высказать пару критических замечаний в адрес штаба батальона, имея в виду майора Кноблоха. Влчек против чего-то возражал, с чем-то соглашался. — Я вижу, тебе нравится служить в армии, — сказал он неожиданно. Я посмотрел на него непонимающе. — Это лучше всего узнаешь, когда люди высказывают свои замечания, — поспешил пояснить он. — Замечания замечаниям рознь. По замечаниям и по критике сразу становится видно, болтовня это или стремление действительно улучшить что-то. Я признал, что он прав, и разговорился: — Я знал, что стану офицером, когда был еще маленьким. Отец с малых лет приучал меня к этой мысли… Во взводе мне не нравилось. Там меня водили за руку и все время нагоняли страху, чтобы я чего-нибудь не напутал. А здесь иное дело. Я здесь командир. Могу сам принимать решения и нести за них ответственность. Если решу плохо, получу взбучку и совет, как в будущем сделать лучше. Это очень хороню. — У меня такое впечатление, что тебе твоя рота начинает нравиться. Продолжай в том же духе. Рота должна быть единым коллективом. Один ты ничего не сделаешь, — сказал Влчек. Я кивнул в знак согласия. Мы допили бутылку, время было уже позднее. Я поднялся. — Ну как, согласился с мыслью об отличной роте? — спросил Влчек, подавая мне руку. — Еще нет, — отрицательно покачал я головой. — Слишком долго перевариваешь, — заметил он. — Но как знаешь. Ведь ты командир, который не любит, чтобы его водили за руку. Я пытливо взглянул на него, стараясь понять, зачем он повторил мои слова…Глава 15
Члены ротного бюро ССМ во главе с Метелкой примчались ко мне сразу же после обеда. — Трагедия, товарищ поручик! — начал свободник Душек. — А мы-то думали, что становимся настоящим коллективом! Не можем теперь в глаза друг другу смотреть. — И еще эта драка, — присоединился к Душеку свободник Гисек. — Может быть, объясните, в чем дело? — спросил я с наигранным спокойствием, хотя и чувствовал, что приятного меня ожидает мало. — Пусть говорит председатель, иначе мы никогда не дойдем до сути дела, — взглянул я на Метелку. — У Незбеды кто-то взял пятисотенную, — взволнованно начал он. — Вчера получил ее, а сегодня перед обедом обнаружил, что она пропала. Вместе с записной книжкой, такой… как будто из змеиной кожи. Я сам ее видел у него, и она мне очень понравилась. — Пятисотенная? — спросил я. — Нет, записная книжка. Пятисотенную я не видел… Я даже не знаю, как она выглядит. — Кто-то упомянул и о драке. — Мне не терпелось поскорее узнать все плохие новости. — О драке, собственно, и говорить нечего, — заметил Метелка. — Незбеда заявил, что это мог сделать только тот, кто уже сидел за кражу. Пецка случайно услышал это и дал ему пару затрещин. Не очень сильно. Никаких следов, товарищ поручик. — Да здравствует отличная рота! — в сердцах воскликнул я. — Мы этого так не оставим, — отозвался свободник Гисек. — Мы сами разберемся с вором, так что это совсем не повлияет на показатель дисциплинированности роты. — Только бы узнать, кто это сделал, — сказал я. — Мы его найдем, — заверил меня Душек. — Прежде всего мы возьмем в оборот Пецку, его разыгранное возмущение нас не проведет. Если с ним окажется все в порядке, примемся за других подозреваемых. — А вы еще кого-то подозреваете? — спросил я. — Разумеется, — подтвердил Душек. — Решающее значение имеет мотив, — поучительно заметил он мне. — Украл тот, кому эта пятисотенная крайне нужна. Из этого мы и будем исходить. План розыска преступника у них был продуман основательно. — У нас все записано, — продолжал свободник Гисек. Пошарив в кармане, он извлек замызганную бумажку и начал читать: — «У свободника Черны вышла замуж сестра, и он подарил ей на свадьбу люстру. За две тысячи. Наверняка задолжал… Залабак очень любит пльзенъское пиво, а оно стоит довольно дорого… Кочка любит хорошо поесть. И охотнее всего ест печенку с луком, так что поужинать на двадцать крон…» — Включите в список и меня, — прервал я его. — Мне эта пятисотенная тоже очень пригодилась бы. Мой аргумент привел их в некоторое замешательство, но ненадолго. — Затем идет свободник Лакатош, — добавил Гисек. Терпение мое лопнуло. — Вы этот бессмысленный список подозреваемых одобряете? — обратился я к Метелке. — Не очень, — честно признался он. — Но ничего лучшего мне в голову не пришло. Ясно лишь одно: мы должны сами провести расследование, иначе мы не рота, а… — Вы упустили одну небольшую деталь. У этой роты есть свой командир, который отвечает за все, что в ней происходит, — поучительно сказал я и тут же спросил: — Что у Незбеды пропали пятьсот крон, это проверено? — Он сам так сказал, — пожал плечами Метелка. — Я спрашиваю, проверено или нет? — повторил я, так как его ответ меня не удовлетворил. Метелка посмотрел на остальных членов бюро. Они выглядели растерянными. Свободник Прохазка, который до сего времени молчал, проговорил: — Может быть, он сам придумал эту кражу? Странный какой-то парень. Мне он никогда особенно не нравился. Вдруг ему захотелось перессорить нас? — Отыщите десятника Пилначека, — распорядился я. Не прошло и минуты, как Душек вернулся с Пилначеком. — Получал ли Незбеда в последнее время банкнот в пятьсот крон? — спросил я его. — Уже не раз. Последний я вручил ему вчера днем, — подтвердил Пилначек. — Везет же некоторым! — Ваши личные соображения меня не интересуют. Мне нужны факты. — У меня есть расписка, — обиделся он. — Могу за ней обегать. — Бежать никуда не надо, — остановил я его. — Я вам верю. Можете идти. Он ушел разочарованный, так как надеялся получить новые сведения о происшедшем. — Знаете что? Идите работать и все предоставьте мне. Я уж как-нибудь в этом разберусь. И пришлите ко мне воина Незбеду, — закончил я совещание с членами бюро ССМ. Метелку я задержал и, когда все вышли, спросил: — Ну как, присвоение вам звания четаржа [5] вы уже отметили? — Только в узком семейном кругу, товарищ поручик. — Имейте в виду, если вам придет в голову отпраздновать это также и со своим взводом, вы будете наказаны. — Ребятам удалось объяснить это с большим трудом, признался он. — В конце концов они согласились, но с условием, что наверстаем упущенное когда-нибудь в будущем. — Там будет видно. А теперь, товарищ четарж, никаких шаляй-валяй. Упорно учиться. Я приду проверить. Незбеда через минуту неуверенно вошел в комнату. — По какому праву вы позволяете себе кого-то подозревать без всяких на то оснований? — взялся я за дело с другого конца. — Я понимаю, что был не прав, — согласился Незбеда. — Но он тоже не имел права набрасываться на меня так сразу. — У каждого из нас есть свое больное место. И если кто-нибудь коснется этого больного места… — стал я его поучать. — Мне это ясно, товарищ поручик. У Пецки такое больное место… — Лучше поговорим о пятисотенной, — прервал я его. — Вчера днем вам вручил ее десятник Пилначек. Так? — Да, деньги мне прислал отец, — добавил Незбеда. — Кто еще видел, как вы получали их? — Я начинал входить в роль следователя. — Пилначек. — А кто еще? — Свободник Черны. Он получал какое-то заказное письмо и видел, как Пилначек передавал мне деньги. Я испугался. Что, если ребята со своим списком подозреваемых окажутся правы? — Что было дальше? — спросил я. — Черны сказал, что, если бы он получил из дома пятьсот крон, он обязательно угостил бы товарища пивом. Выяснилось, что мы оба вечером идем в увольнительную и можем зайти выпить пива. — И вы зашли? — Зашли. — Как же у вас могла пропасть пятисотенная, если вы вечером ее разменяли? — Я, товарищ поручик, хотел ее разменять. Но официант сказал, что у него тоже крупные деньги, и предложил нам вместе набрать нужные восемь крон. У нас у каждого было по пятикроновой монете. — Утром вы проверили, при вас ли еще записная книжка с деньгами? — Не проверил. Я обнаружил пропажу только перед обедом. Я обшарил все карманы парадно-выходной формы и понял, что деньги пропали. — Можете идти! — Я отпустил его, боясь, как бы он не догадался, что я просто не знаю, как быть дальше. Он вышел. Вслед за ним вышел и я, чтобы посмотреть, как новоиспеченный четарж Метелка проводит занятия со своим взводом. Вел он их образцово. Затем я принял командование взводом на себя. После окончания занятий я пригласил Метелку в свой кабинет. Он прибежал, тяжело дыша. — Нужно закаляться физически, товарищ четарж. Он согласился со мной. — Итак, до сих пор нам известно только то, что Незбеда действительно получил пятьсот крон. Вечером, когда он расплачивался за пиво, банкнот еще был у него, а перед обедом на следующий день исчез. Кроме Незбеды о нем знали десятник Пилначек и свободник Черны, — вернулся я к прежней теме, ради которой, собственно, и пригласил Метелку, чтобы не одному мучиться над этой загадкой. — Об этой пятисотенной могли знать и многие другие ребята, — заметил Метелка. — Слухи о таких событиях распространяются быстро. — Мы должны исходить из того, что кража произошла ночью или сегодня утром, — продолжил я свои рассуждения. На этот раз Метелка со мной не согласился. — Если это случилось ночью или утром, то вором мог быть только дежурный по роте или дневальный. Кража в их присутствии не осталась бы незамеченной, — сказал он. — Это в том случае, если оба добросовестно выполняли свои обязанности, — охладил я его. — Разумеется. Но сегодняшние дежурные честно несли и продолжают нести свою службу. Мимо них даже мышь не проскользнет. «Лакатош и Беранек», — вспомнил я и вынужден был согласиться, что Метелка прав. Вдруг меня осенило. — Пришлите сюда еще раз Незбеду, — попросил я. Метелка ушел и через пять минут вернулся с Незбедой. — Итак, вы расплатились, каждый дал официанту по пять крон, и вы отправились домой. Вы были одни? К вам никто не присоединился? — выпалил я без всякого предисловия. — Вот-вот, — зашептал мне Метелка. — Дорога домой — это и есть ключ к разгадке. Я думаю об этом всю вторую половину дня, товарищ поручик. — К нам никто не присоединялся. Никаких девушек мы не провожали. В «Слунце» мы не ходим, — качал головой Незбеда. — Следовательно, вы совершенно спокойно шли домой… — У Метелки был вид гончей, взявшей след. — Вполне нормально. Черны по дороге все время сожалел, что не попал в «Дуклу». Он сказал, что, если бы у него были условия, то он стал бы спортсменом мирового класса, — вспоминал Незбеда. — Черны занимается прыжками в высоту. Ничего особенного, средний уровень, — пояснил Метелка. Потом Незбеда как бы мимоходом добавил: — Мы прыгали. Метелка всплеснул руками. — Когда мы шли мимо детской площадки, Черны сказал, чтобы я обратил внимание на его стиль, и перепрыгнул через ограду. Высота была небольшая, примерно полтора метра. Я заметил, что такую высоту берут юниорки, не снимая при этом тренировочных костюмов. И я могу так же прыгнуть. Однако, разбежавшись, я почувствовал, что шинель мешает мне. Я остановился, снял шинель и китель и после этого продемонстрировал Черны прыжок. Туда и обратно. Это ему очень испортило настроение. — Все ясно! — не удержался Метелка. — Да, ясно, — добавил я. — Бегите туда сейчас же и посмотрите. Вы оба. — Вряд ли мы что найдем, — скептически проговорил Метелка, — утром кто-нибудь наверняка подобрал записную книжку. — Никто не подобрал. В такую слякоть люди около детской площадки не ходят, — сказал я, взмолившись про себя, чтобы я оказался прав. Они прибежали через полчаса. Незбеда победоносно махал над головой записной книжкой, такой… как из змеиной кожи. Затем вынул из нее пятисотенную и показал мне. — Можете идти, — приказал я довольно холодно, вероятно из опасения, что они пойдут, какой огромный камень свалился с моей души. — А членам бюро окажите, — обратился я к Метелке, — что, если они еще когда-нибудь придут ко мне со списком подозреваемых, я попрошу поручика Влчека провести внеочередное собрание ССМ, на котором будет избрано другое бюро. В моей роте никто никого не должен подозревать без веских оснований! Он поспешно кивнул в знак согласия. — А теперь пришлите ко мне воина Пецку! Пецка пришел позже, чем я ожидал. Наверное, ему не очень хотелось со мной встречаться. — Я не потерплю, чтобы в моей роте товарищ набрасывался на товарища с кулаками, понимаете, Пецка? — спросил я, едва он вошел. — Незбеда мне не товарищ, — ответил он со злостью. Я не имел намерения обсуждать с ним этот вопрос и спросил: — У вашей девушки есть ваша фотография? — Есть, но старая. Сегодня я ей послал новую. — И хорошо сделали. — Я знаю, — согласился он. — Ничего вы не знаете, — постарался я вывести его из заблуждения. — Ей очень понадобится эта фотография. Чтобы ваш образ не выветрился из ее памяти. Увольнительных, отпусков и прочих привилегий вы теперь долго не получите. Что вы на это скажете? Пецка остался совершенно спокоен. — У вас есть что-нибудь мне сказать? — Он несправедливо меня обвинил, за это я его и ударил, — заявил он. — Но это не имеет, значения. — А что же имеет значение? — поинтересовался я. — Мне известно, что вы выгнали ребят со списком подозреваемых, в котором на первом месте значился я. Большое вам за это спасибо, товарищ поручик. Можете теперь не пускать меня в увольнения за Незбеду хоть целый год, Я выдержу. И Власточка тоже. Так закончилась история с незбедовской пятисотенной.Глава 16
Собственно, она не закончилась. Едва за Пецкой закрылась дверь, как в комнату вошел надпоручик Бидло. Вид у него был далеко не приветливый. — Что нового на станции? — попытался я поднять ему настроение. — Моя рота считает себя оскорбленной. — Он не был расположен к шуткам. — Моя рота тоже иногда считает себя оскорбленной, В такие минуты я даю ей команду захватить какой-нибудь объект. — Мне все еще не хотелось настраиваться на серьезный лад. — Но моя рота действительно считает себя оскорбленной, — стоял он на своем. Мне ничего не оставалось, как спросить его, почему. — Твои солдаты распространили слухи, что пятисотенную, возможно, украл кто-то из второй роты, — объяснил он. — Не стоит волноваться. Пятисотенная уже нашлась. — Я думал, что это сообщение его успокоит. Но он не хотел успокаиваться: — Это не меняет сути дела. Раздраженный его упрямством, я сказал: — Ну давай устроим небольшое сражение между нашими ротами, чтобы ваше высочество получило сатисфакцию. — Именно за этим я и пришел, — подтвердил он совершенно серьезно. — Мы хотим с вами сразиться. На футбольном поле. Если вы не выступите, значит, вы слюнтяи и трусы. — Выступим, — заверил я его. — Ты им прикажешь? — спросил он с усмешкой. — Они разделают вас добровольно. — Чувствуется, что ты не так давно принял командование ротой, — заявил он. — Но ты дал слово, и мне этого достаточно. Как ты их заставишь играть, твое дело. Итак, в субботу после полудня, — добавил он и уже совсем дружелюбно подал мне руку. Я передал бюро ССМ, что на этот раз мне с ними нужно кое-что обсудить. Они собрались после ужина, полагая, очевидно, что речь опять пойдет о списке подозреваемых. Я коротко информировал их о своем разговоре с надпоручиком Бидло, никак не ожидая, что могут возникнуть осложнения. А они возникли. Ребята решительно отказались от встречи, заявив, что в футбол можно играть в любое время года, только не зимой, когда на футбольном поле лежит снег. Я возразил, что эту порошу и снегом-то назвать нельзя. Но они все равно отказывались играть, и я долго не мог понять, почему они так не хотят этого. И лишь через полчаса, после настойчивых расспросов, мне удалось что-то выжать из них. — Вы же сами хорошо знаете, товарищ поручик, что мы против футбола ничего не имеем, — наконец решился выложить всю правду свободник Гисек. — Но четверо ребят из второй роты выступали на областном чемпионате, а надпоручиком Бидло, когда он учился в училище, интересовались из «Дуклы». Хотя он тогда и заявил, что хочет доучиться и стать командиром, но футболист он все еще хороший и азартный. Летом забил нам пять голов. — И что, счет был пять — ноль? — начал понимать я. — Двенадцать — ноль, — поправил меня Гисек. Так вот в чем дело! Что ж, теперь мне все стало абсолютно ясно. — Ничего не поделаешь, — рассудил я. — Заварили кашу, теперь и будем расхлебывать. — Я увидел, что мои слова их несколько смутили, и поспешил объяснить: — Я тоже приму участие в игре, буду персонально опекать надпоручика Бидло. Заверяю вас, что пять голов он не забьет. Как только я сделал это заявление, с членами бюро сразу стало легче разговаривать. Председатель заметил даже, что у него есть друг, который выступает в национальной лиге, сейчас, мол, у него зимние каникулы, и, если собрать ему денег на дорогу, он непременно приедет. Ну а это, надо вам сказать, класс! Я предложение его отклонил, сказав, что справимся сами. Если нам не хватит умения, возьмем энтузиазмом. Они согласились со мной. Потом мы заговорили о составе команды, но этот вопрос решили довольно просто. После того как мы исключили тех, кто шел в наряд, и тех, кто ни разу в жизни не видел мяча, нас осталось ровно одиннадцать. Поручик Влчек зашел ко мне на другой день после полудня. Он уже был в курсе дела. — Ну что, в субботу играете? — прогудел он без всякого предисловия. — И правильно делаете! Не мешало бы сбить спесь с этих бидловских профессионалов. Но чтобы никакого кровопролития, понятно? Анекдот «от спорта до пенсии по инвалидности» хорош только как анекдот. Я заверил его, что в моей роте одни приверженцы высокотехничной игры. — Я попросил майора Кноблоха быть у вас судьей, — добавил еще Влчек и, встретив мой удивленный взгляд, заметил, что он хотел судить сам, но в субботу у него родительское собрание в интернате. А у Кноблоха есть опыт судейства. Уже выходя из комнаты, поручик не удержался от совета: — Будь внимателен! Они играют на Бидло, а его удержать трудно. В пятницу предстоящей встречей жил уже весь батальон, и даже нашлись два солдата, которые попросили перенести им увольнение на более позднее время. В субботу мы в сопровождении Кноблоха выбежали на поле. На трибуне сидели несколько десятков зрителей. Я успел разглядеть среди них командира батальона и его жену. И естественно, их сынишку, которого, однако, предстоящее избиение пока нисколько не интересовало. Капитанами команд были я и надпоручик Бидло. Что касается меня, то так решили ребята, хотя они никогда не видели, как я играю, и я не знал, радоваться этому или нет. Первый тайм прошел без особых волнений, как сказал бы спортивный комментатор. Спортивный комментатор, но не мы. Мы как львы боролись за каждый мяч и каждый метр поля, пот с нас лил ручьями, постепенно растопившими снег. Но все было напрасно! Энтузиазм без футбольного искусства, с одной стороны, и тонкая техника без завершающего удара — с другой, ни к чему не привели. Тайм закончился вничью. Серьезная опасность у наших ворот возникла на двадцатой минуте второго тайма. Мяч был послан надпоручику Бидло, тот принял его на бегу и устремился вперед. Я не успел перехватить мяч и с ужасом увидел, что Бидло выходит один на один с нашим вратарем. И тогда я сделал то единственное, что мне оставалось, — сбил Бидло сзади. Он рухнул как подкошенный, а у меня при этом что-то слегка хрустнуло в ноге. Нарушение произошло уже в штрафной площадке. Кноблох прежде всего попросил отвести Бидло в медпункт, а меня удалил с поля и назначил пенальти. Его реализовал один из бидловских нападающих. Я видел это с трибуны. Через минуту нам забили еще один гол, последний. Встреча закончилась. Все были удовлетворены. Мои ребята — потому что счет был гораздо меньше десяти, соперники — потому что все же нас победили, командир батальона и майор Кноблох — потому что надпоручик Бидло еще до конца встречи вернулся на поле и вторая рота не осталась без командира. И только я не испытывал никакой радости. Я шел в раздевалку вместе с игроками и по их лицам ясно видел, что они думают о моем поступке. Они молча переодевались в сухие спортивные костюмы, будто не замечая меня. И только когда они выходили из раздевалки, один из них, я так и не понял, кто именно, и это меня мучает до сих пор, сказал: — А командир наш силен, ничего не скажешь. — Это точно, силен, — послышались еще чьи-то голоса. Я чувствовал, что это слово ни в коей мере не означало у них осуждения. Я довольно смиренно шел просить прощения у надпоручика Бидло, но его реакция меня весьма удивила: — Ты чего извиняешься? Опасных игроков всегда придерживают как могут. У меня, к сожалению, уже не та скорость. Года два назад у тебя не хватило бы времени, чтобы меня уложить. — Где-то я слышал, что в подобных случаях лучше схватить соперника за майку. Это, говорят, не так опасно… — откровенно высказался я. — Хватать за майку — это глупость, — перебил меня Бидло. — Футбол есть футбол, и в него играют ногами. По правилам или не по правилам, но всегда ногами. — Он вышел прихрамывая, правда, совсем немного.Глава 17
Однажды после ужина в офицерском общежитии появился свободник Малечек. — Товарищ поручик, у вас Прушека нет? — спросил он, предварительно поприветствовав меня по всем правилам. — Если только в шкафу, — ответил я недовольно, потому что он застал меня за стиркой носков. — Еще он может быть в парке, там уж вы его определенно найдете. — Я его вообще не ищу, — сказал Малечек уже совсем нелогично. — Так почему же вы о нем спрашиваете? — Чтобы удостовериться, что я могу поговорить с вами с глазу на глаз. Это очень важно. Я выжал носки, расправил их на краю умывальника, предложил ему сесть и приготовился слушать. Я уже свыкся с тем, что Малечек человек своеобразный. Однако то, с чем он пожаловал ко мне, превзошло все мои ожидания. — Я решил пригласить вас на комиссию по прекращению беременности. — Что? — Это было первое, что я смог произнести. Потом я подумал, что ослышался. — На какую комиссию? — переспросил я. Малечек решил, что я не понимаю, о чем он говорит, и ответил: — Ну, эту самую врачебную комиссию, которая рассматривает… Я прервал его: — Я знаю, что есть такая комиссия, но не представляю, что я там должен делать. Никакой девушке никаких неприятностей я не причинил. — Вы нет, а я — да, — не давал мне опомниться Малечек. — Так и идите туда сами! — Я тоже туда пойду. Однако мне крайне необходимо, чтобы и вы пошли со мной. Комиссии я уже об этом написал. Вы получите письменное приглашение. Там вы будете отчасти как бы моим отцом, отчасти — свидетелем. — Вы хотите выйти сухим из воды, а я должен засвидетельствовать, что вы в соответствующее время не оставляли подразделения? — Ниоткуда я не хочу выходить, товарищ поручик! Наоборот, я готов отвечать за любые последствия. И я с удовольствием это сделаю, — с гордостью заявил Малечек. — Тогда начнем сначала, — прибег я к своему излюбленному выражению. — Все зависит от того, что считать началом. Предположим, что все началось с трех пощечин тому стиляге, который крутился около нее. Потом она приехала ко мне сюда, и все было хорошо. Теперь она обнаружила, что беременна, и обратилась в эту самую комиссию. Говорит, что условия не позволяют ей родить ребенка. У нее никого нет, живет в общежитии, а я служу в армии. Там сказали, что они хотели бы знать мнение отца. То есть мое. — При этих словах Малечек выпятил грудь. — Мне пришло в голову просить вас засвидетельствовать, что я человек серьезный и смогу заботиться о ребенке. Я готов вести переговоры только в вашем присутствии. — Большое вам за это спасибо, — не смягчился я и попытался вернуть его к суровой действительности: — Она с ребенком будет жить в общежитии, вы будете ее навещать раз в два месяца и посылать ей свое солдатское жалованье. Она будет жить в таком же достатке, как Жаклин Онассис. — Ну что вы, — прервал он. — У меня есть тетя в Моравии, будет жить у нее. Кое-какие деньги я скопил еще до армии. Было ясно, что он все основательно продумал. Я решил пойти с ним на комиссию. Отчасти как отец, отчасти как свидетель. Письменное приглашение пришло на следующий день. — Рота на целый день не может остаться без командира, — возразил майор Кноблох, когда я пришел просить разрешения отлучиться. К счастью, командир батальона был иного мнения. Он согласился с тем, что четарж Метелка способен на время заменить меня. Я уже выходил, когда Матрас, вспомнив о чем-то, позвал меня обратно. — Продолжают поступать жалобы на то, что ваша рота имеет в «Арме» протекцию, — сообщил он мне. — Это из-за вас или из-за Метелки? — Из-за него. Наверное, он ей нравится, — сказал я откровенно. — Мне бы не хотелось, чтобы девица наделала каких-нибудь глупостей, пока он не уволится в запас. — Я соберу роту и попрошу ребят, чтобы они отказались от этих льгот и не навлекали на нас неприятностей, — пообещал я. — Метелке я тоже скажу об этом. Войдя на другой день с Малечеком в здание национального комитета, мы долго и безуспешно изучали план учреждения. Потом, вспомнив старый военный принцип — чего не найдешь на карте, о том хорошо знают местные, — я спросил вахтера, где заседает нужная нам комиссия. — На втором этаже, комната 206, папаша, — не без ехидства ответил он. Услышав это, я сначала разозлился, но потом мне стало грустно. Я вспомнил Юцку. С ней бы я не пошел на такую комиссию. А как бы я заботился о малыше! Однако малышу и моей незначительной персоне она предпочла параграфы законов. Крановщица, красивая, статная, уже ждала нас около дверей комнаты 206. С Малечеком она поздоровалась холодно, со мной — еще холоднее. Воцарилось мучительное молчание, и я обрадовался, когда нас наконец пригласили войти. Во главе стола сидела женщина средних лет, как я узнал в процессе разбирательства, мать четверых детей. Второго члена комиссии, врача-гинеколога, проблема интересовала в основном с медицинской точки зрения. Третьим членом комиссии была женщина из отдела социального обеспечения. Начало переговоров она провела в волнении, опасаясь, как бы молодая пара, сидящая на противоположном конце стола, не попросила квартиру. Комиссия с самого начала прониклась к нам симпатией. Председатель потому, что Малечек сразу же заявил, что идея иметь как можно больше детей его интересует уже длительное время. Врач-гинеколог потому, что мы пришли вовремя, а женщину из отдела социального обеспечения привело в хорошее расположение духа заявление Малечека о том, что будущую мать он поселит у своей тети. Выяснилось, что и обсуждать-то нечего. Доводы крановщицы, почему ей нужно избавиться от ребенка, в свете гораздо более веских аргументов свободника Малечека растаяли, как лед на солнце. Мы расходились с сознанием того, что в данном случае соответствующие специалисты останутся без работы. В коридоре ко мне подкатил врач-гинеколог. — Вы его командир? — спросил он. Я кивнул. — Вы теперь в армии занимаетесь и такими вопросами? — Прежде всего мы заботимся о человеке, — заявил я ему. Потом до меня дошло, что это звучит слишком высокопарно, и я добавил: — Малечек отличный парень и будет отличным отцом. — Мне кажется, и она отличная девушка, — проговорил доктор. Он отошел от меня в хорошем расположении духа. Я заметил, что красивая крановщица что-то настойчиво втолковывает Малечеку. Лицо его было растерянным. Я незаметно направился в их сторону, чтобы помочь ему, однако стоило мне приблизиться, как она подтолкнула его вперед. Малечек, решившись, сделал два шага в мою сторону и заявил: — Либушка говорит, что, если уж так получилось, нужно поскорее сыграть свадьбу. — Либушка права, — согласился я. — Свадьба должна быть. — Но как это организовать? У нее ведь никого нет. Мою тетю во внимание не следует принимать. Минуту я раздумывал, что делать, потом ответил: — Свадьбу справит наша рота! Я еще не высказал это, но уже пришел в ужас. Однако слово — не воробей… — Ребята нас поддержат, — сказал я и добавил, обращаясь к Малечеку: — Я вас подожду на вокзале. Я вышел из здания национального комитета и направился в сторону вокзала. Они не спеша последовали за мной, потом свернули к городскому парку. Очевидно, хотели в оставшийся до отхода нашего поезда час побыть одни. Им было о чем поговорить.Глава 18
Собрание ССМ роты, которое по моему предложению было созвано через три дня, проходило весьма бурно. Но вовсе не потому, что нашелся хотя бы один человек, который не согласился с моим предложением устроить свадьбу свободника Малечека. Наоборот. Предложение было принято незамедлительно и единогласно. Было даже решено выбрать Малечека, о котором сегодня пойдет речь на собрании, в президиум. Споры не касались и проблемы, кто будет финансировать свадьбу. Сегодняшний солдат — это уже не тот человек, у которого кроны за душой нет. Все единогласно проголосовали за то, что каждый член ССМ выложит на свадьбу столько, сколько сможет, то есть примерно по пятьдесят крон. Кроме необеспеченных. Но на предложение необеспеченным поднять руку никто не отозвался. Я заявил, что вношу трисотни, и в зале раздался страшный гул. Не было для нас проблемы и в том, где праздновать свадьбу. Из двух кафе мы выбрали наиболее дешевое «Завист». Осложнения возникли в связи с вопросами сохранения боевой готовности роты. Мы начали думать, как быть, и завязли… Похоже было, что заседать придется до утра. Потом кто-то мудрый изрек, что боевая готовность роты — это прежде всего дело ее командира, вот и пусть товарищ поручик Гоушка сам решит, кто может принять участие в свадьбе. Предложение также было принято единогласно. Последним пунктом повестки дня были выборы свадебной комиссии. Под восторженные аплодисменты присутствующих меня избрали ее председателем. Как обычно, после собрания ко мне присоединился четарж Метелка. — Мне ясно, что я на свадьбу не пойду, — заявил он. — Вы нисколько не ошибаетесь, — заверил я его. — Будете замещать меня. — Ничего другого я и не ожидал, — сказал он, и я уловил в его голосе оттенок гордости. — Я постараюсь, чтобы все было в порядке, можете на меня положиться. — Я в этом и не сомневаюсь, — заявил я со всей решительностью. Командир, которому только что аплодировала вся рота, может позволить себе быть решительным. Метелка стал по стойке «смирно» и без малейших признаков иронии произнес: — Спасибо за доверие, товарищ поручик. Разрешите идти? — Идите! Он сделал четкий поворот и вышел. На другой день поднялся шум. Майор Кноблох, воспользовавшись каким-то поводом, заявил, что я в интересах своей популярности с удовольствием превратил бы армию в кабаре. Ко мне зашел председатель полкового комитета ССМ и разъяснил, что, хотя в высшей степени и желательно вести работу с молодежью по линии ССМ, в том числе и в армии, путем подобных мероприятий, в данном случае я переборщил. — Не думайте, что я против, — заметил он, — просто вам в любом случае этого никто не разрешит. — Не понимаю, почему не разрешит? — возразил я. — Речь идет о хорошем деле, и определенно найдутся люди, которые с этим согласятся. — Если разрешат, я даю сотню. Конечно, если меня пригласят, — заявил он. — Тебя пригласят и без сотни, — заверил я его. — Без сотни я не могу прийти. Скажут, что я объедала. С таким аргументом я не мог не согласиться. — Дашь пятьдесят крон, как и все, но только для того, чтобы совесть у тебя была чиста. Денег у нас достаточно. Поручик Влчек, на которого я главным образом рассчитывал, пришел сразу же вслед за председателем комитета ССМ полка, но особого восторга он не выражал. — Это вызовет массу проблем, — заметил он после того, как я подробно ознакомил его с ходом вчерашнего собрания, постаравшись при этом как можно живее обрисовать, с каким воодушевлением рота готовится к свадьбе. — То, что проблемы возникнут, я предполагаю, но мы их преодолеем, — постарался я убедить его. Потом стал приводить самые различные аргументы, чтобы привлечь его на нашу сторону, однако успеха не имел. Было видно, что поручик Влчек даже после всех моих убеждений не слишком склонен устраивать ротную свадьбу. Я испугался, что все полетит к чертям. Без свадьбы, по словам Либушки, рожать нельзя, так что мне в таком случае не останется ничего другого, как вновь предстать перед уже знакомой комиссией и попытаться уговорить врача, что еще не поздно. Как я подсчитал, действительно было не поздно. Самое время. Эта не слишком радужная перспектива сделала меня еще более красноречивым. — Я все это еще раз как следует обдумаю. И посоветуюсь, — принял решение поручик Влчек и собрался уходить. Собрался, но не ушел. Ему помешал решительный стук в дверь, после которого в комнату ввалились воины Шроубек и Ширучек. Они растерялись, увидев меня в обществе поручика Влчека, но, право, это длилось лишь мгновение. Они представились ему и попросили разрешения обратиться ко мне. Получив такое разрешение, они выпалили: — Мы тоже дадим по пятьдесят крон! На свадьбу Малечека, — добавили они для полной ясности. Сначала я хотел им сказать, что свадьбы вообще не будет, но потом хорошая мысль пришла мне в голову. — Это будет свадьба ССМ, — сказал я. — Тех, кто не состоит в ССМ, не приглашаем. Они, очевидно, были готовы к такому повороту дела, так как без колебаний в один голос заявили: — Мы хотим подать заявления! — Я командую ротой и приемом в Союз социалистической молодежи не занимаюсь, — заметил я. — Бланки заявлений можете взять у председателя нашей организации. Шроубек и Ширучек попросили у поручика Влчека разрешения уйти. По их тону было видно, что они не намерены разговаривать с некомпетентными лицами. Уже уходя, они добавили: — Эта свадьба, товарищ поручик, доказательство хорошего отношения к людям. Солдаты исчезли за дверью, и Влчек вдруг передумал уходить. Он опять сел. — Это лучшие наводчики твоей роты? — спросил он. Я подтвердил. — И последние из тех, кто еще не вступил в члены ССМ? — продолжал выспрашивать он. И на этот раз я ответил утвердительно. — Следовательно, ваша рота единственная в полку будет на сто процентов состоять из членов ССМ, — задумчиво произнес он. — И эти двое заявили о желании вступить в ССМ совершенно добровольно… — Только ради свадьбы Малечека, — осмелился добавить я. — А что? — задумчиво проговорил Влчек. — Эта свадьба, наверное, действительно хорошее дело… — Спасибо, товарищ поручик! — Это было единственное, что я оказался в состоянии из себя выдавить. В том, что Влчек нас поддержал, я убедился уже на следующий день, когда меня вызвал командир батальона. — Надеюсь, вы сделаете все необходимое, чтобы свадьба прошла без всяких осложнений, — сказал он без какого-либо вступления, довольно безуспешно стараясь сохранить казенный тон. — Не думайте, что, если ваша рота на прошлой неделе отстрелялась на «отлично»… Я ничего вам не прощу! — Потом добавил, что послезавтра зайдет проверить строевую подготовку, и отпустил меня. Свадебная комиссия собиралась несколько раз, одно из последних заседаний состоялось, когда до события, вызвавшего столько волнений, осталось десять дней. Едва я открыл заседание, как поднялось пять рук. Все вносили предложения по улучшению свадьбы. Когда десятник Пилначек предложил, чтобы в тот момент, когда жених скажет «да», был дан залп, я сделал вывод, что так мы ни до чего не договоримся, и взял инициативу в свои руки. — Итак, товарищи, прошу по порядку! — Мне надо было прервать поток их излишней активности. — Прежде всего я хотел бы услышать финансовый отчет. Отчет был весьма кратким. Деньги внесли все. — И сколько же мы имеем? — спросил я. — Столько, что могли бы сыграть свадьбу не в «Зависте», а в «Интерконтинентале», — сообщил казначей, однако конкретную сумму не назвал. — Так скажите точно, сколько мы имеем, — настаивал я. — Я уже сказал, — ответил кассир. — Хватит на «Интерконтиненталь». И тут я понял, почему он избегает ответа. — Извините, товарищи, я еще не внес свои три сотни, у меня получка послезавтра. — Можно и послезавтра, — констатировали они хором. Потом мы договорились о том, что в интересах соблюдения боевой готовности в свадьбе примут участие примерно пятнадцать человек, причем пить они не будут. Шроубек и Ширучек, как новые члены ССМ, в любом случае будут приглашены. Мы обсудили меню, программу вечера, а также вопрос, каким образом из ратуши попадем в кафе. Кто-то предложил прибыть на свадебный пир строем и с песней. Мы могли себе это позволить, так как наша рота заняла второе место за исполнение строевой песни. После того как мы сообразили, что тетя жениха вряд ли сможет маршировать с нами, мы отказались от этого предложения. Доберемся до кафе группами. Я вынес на обсуждение совещания вопрос о подарках. Мне ответили, что этот вопрос давно решен. Каждый, без учета того, будет он присутствовать на свадьбе или нет, уже приготовил какой-нибудь подарок. Я хотел знать подробности, но они отказались их сообщить. Это, по их словам, личный секрет каждого. Потом они заявили, что помимо этого молодожены получат еще коллективный подарок от роты. И тотчас принесли показать его. Это были часы с боем. Ценой, надо полагать, не менее трехсот крон. — Где вы взяли деньги на часы? — поинтересовался я. Они неохотно сознались, что их дал Пецка. — Позовите сюда Пецку, — приказал я. Прошло некоторое время, прежде чем Пецку нашли. — Где вы взяли деньги на свадебный подарок? — спросил я, едва он вошел в комнату. — Костюм, который я приобрел для гражданки, оказался дешевле, чем я рассчитывал. Поэтому я купил еще и часы. Они им понадобятся, — объяснил он. Я успокоился, но ненадолго, потому что мне тут же пришло в голову, что и я должен купить свадебный подарок. А то они могут подумать, что самым прекрасным подарком для молодоженов я считаю свое присутствие на свадьбе. Ребята словно прочитали мои мысли. Один из членов свадебной комиссии сунул руку за стекло стенда с ротными трофеями и вытащил довольно красивую хрустальную вазу. Я ее сразу же узнал. Ротный хор выиграл ее на конкурсе ССМ. — Это, товарищ поручик, вы должны вручить новобрачным от своего имени. Им она понравится, — сунул он мне вазу в руки. — Но я не могу этого сделать, — сказал я, совершенно смущенный. — Можете, хор согласен. Вы даете три сотни, а этого вполне достаточно, — заявил он мне и добавил, что ваза не имеет инвентарного номера. — Малечек ее знает, — протестовал я. — Ну и что из этого? — удивился он. — Все равно она им понравится. После недолгого размышления я категорически отказался. Мы закончили заседание свадебной комиссии с приятным чувством, что ничего не упустили. В коридоре я встретил техника своей роты свободника Прохазку. Он шел с большой сумкой. К тому же она была очень тяжелой, я заметил это, когда он перекладывал ее из правой руки в левую, чтобы поприветствовать меня. Очевидно, он спешил в мастерскую, которую некоторое время назад создал кружок технического творчества. Мне пришло в голову зайти туда на минуту. Там меня ждала страшная картина. Длинный рабочий стол был завален настольными лампами из удивительной смеси дерева и проволоки. Прежде всего я попытался сосчитать их, но, насчитав два десятка, оставил это занятие. — Так, опять лампы. Прохазка? — спросил я с упреком. После того как я приступил к выполнению функций командира роты, у меня был с ним на эту тему не один разговор. Как только у Прохазки выдавалась свободная минута, он мастерил настольные лампы. Меня увлечение свободника страшно нервировало, и я старался убедить его бросить это никчемное занятие. Все мои убеждения оказались напрасными. Тогда у меня возникла идея создать технический кружок для изготовления макетов танков. По причинам весьма прозаическим нам в любую минуту мог понадобиться какой-нибудь подарок или для пионеров, или для делегаций, которые нас посещали… Я незаметно устроил так, чтобы ребята избрала руководителем кружка-именно Прохазку. Он с удовольствием руководил кружком, и из-за большого объема работы, который в связи с этим ему приходилось выполнять, на лампы у него не оставалось времени. Теперь он снова занялся ими. Но почему? Прохазка прочитал этот вопрос в моих глазах. — Подарки, — проговорил он с безразличным видом. — На свадьбу. — Может быть, на свадьбы? — попытался я поправить его. — Нет, на одну — свадьбу Малечека. — Он был непоколебим. — Индивидуальные подарки от ребят. — Что супруги будут делать с таким количеством ламп? К тому же они все одинаковые. — Они вовсе не одинаковые, — обиделся Прохазка. — Каждая представляет собой оригинальное произведение искусства. — С этими словами он сунул мне в руки две лампы. Они отличались друг от друга как шарики для игры в пинг-понг. — А что молодые с ними будут делать? — Освещать. В квартире и на даче. — У них нет квартиры. И дачи нет. — Но будут же. — Его невозможно было вывести из равновесия. — Часть могут продать. — За сколько? — спросил я. — За сколько захотят. Я уже устал от этого разговора и потому махнул на все рукой: — Ладно! Но потом вы опять будете делать макеты танков. — Я сказал это, чтобы за мной осталось последнее слово. — Макетов мы уже наделали целую кучу! Теперь перейдем на кое-что более интересное, — ответил он и подал мне чертеж, за который не было бы стыдно даже инженеру-механику. Под проектом подписались авторы — Малечек и Прохазка. Это действительно было что-то гораздо более интересное, и я уже представлял себе, как это усовершенствование поможет нам на учениях.Глава 19
Наш командир батальона не любит долгих совещаний, высокопарных слов и глубокомысленных рассуждений о том, что можно было бы сделать, если бы было больше времени или людей. Наверное, в нем это заложено с рождения, хотя кое-кто и говорит, что собрания и совещания он стремится закончить побыстрее прежде всего потому, что ему не терпится закурить. Так это или не так, а приглашение к командиру батальона всегда означает для меня одно — через минуту я вернусь от него, обремененный заданиями и снабженный хорошими советами, что мне, начинающему молодому командиру, надо сделать, чтобы успешно их выполнить. По правде говоря, это определение — молодой командир — начинает меня раздражать. Допустим, что пятидесятилетнему человеку те, кому двадцать пять, могут показаться почти младенцами, но сам-то я окружен ребятами, которые моложе меня на пять лет, и выгляжу гораздо старше и опытнее их. Так какой же я молодой?! И начинающим командиром я тоже себя уже не считаю, так как командую этой ротой почти полгода. Какой же я начинающий командир?! Совещание у командира в пятницу ничем не отличалось от других. Все командиры рот строго по порядку докладывали о подготовке к выполнению предстоящего задания. Надпоручик Бидло начал доклад издалека, но командир остановил его, задал несколько вопросов и, почувствовав неуверенность в ответе на один из них, сказал, что после совещания придет сам проконтролировать подготовку. Меня он слушал последним. Вопросы, которые он задавал, были еще более конкретными. Я старался отвечать на них коротко и ясно. И постепенно у меня создавалось впечатление, что командир доволен. После информации он подчеркнул важность задачи, которая теперь стоит перед нами. Это проверка готовности к дивизионным тактическим учениям, срок которых неумолимо приближается. Остается всего несколько недель. Надо действовать без промедления и с максимальным напряжением сил. Мы заверили его, что будем действовать. На этом совещание закончилось. Я выбежал из кабинета, чтобы успеть еще кое-что сделать, и за дверью чуть не столкнулся с помощником дежурного по КПП. — Товарищ поручик, вас ожидают у ворот, — сообщил он. — Кто? — удивился я. — Не знаю, я только передал то, что мне сказали, — ответил он. Я пошел к КПП с решимостью побыстрее разделаться с визитером, о чем бы ни шла речь. Кто это вздумал приходить в такое время, когда я с головой погрузился в дела?! Девушку, стоявшую на тротуаре у ворот, я безошибочно узнал еще издали, но не мог поверить своим глазам. И поверил только тогда, когда она посмотрела в мою сторону и крикнула: — Ежик, я сдала на «отлично»! Подходя к ней, я незаметно огляделся. Солдаты, находившиеся в тот момент поблизости от нас, вели себя так, будто происходившее вокруг их совсем не интересовало, но сами внимательно посматривали в нашу сторону. Мысль, а том, что теперь они будут называть меня в разговорах между собой «поручик Ежик», страшно меня напугала. Но Итка уже бросилась в мои объятия, не обращая ни малейшего внимания на солдат, с интересом ожидавших, что же будет дальше. — На «отлично», на «отлично»! — повторяла она в перерыве между поцелуями. — И теперь мы это отметим. Я устроила себе выходной на три дня. Чтобы побыть с тобой! Честно говоря, я почти не прислушивался к тому, что она тараторит. — Три дня, Ежик! Ты можешь себе представить, что нас ожидает? Три дня! Только через минуту она осознала, что я не реагирую на ее слова, и отступила от меня: — Что с тобой? Ты совсем не рад этому? Я начал убеждать ее, что я рад, очень рад, но звучало это не слишком искренне. — Видишь ли, дорогая Юцка, у меня совсем не будет времени, — решился я наконец сказать ей самое главное. — Я думала об этом, — произнесла она тоном понижающего человека. — Но до вечера я как-нибудь потерплю. — Понимаешь, у меня не будет свободного времени ни вечером, ни завтра, — проговорил я несмело и в то же время с отчаянием. — Неужели вы и в субботу работаете? — Она была уже порядком раздражена. — На этот раз даже в воскресенье. Она стояла рядом со мной, и я заметил, какими холодными сделались ее глаза. — Оправдываешься! Наверное, нашел себе другую девушку и я пришла некстати. Что ж, прости. — Итка, ты с ума сошла! — попытался я как-то исправить положение. — Если бы я мог, я бы все тебе объяснил. — Знаю, знаю, военная тайна! На нее можно свалить все, — сказала она, дав понять, что слабый пол весьма хорошо информирован об уловках, к которым прибегают военные. — Ну ладно, я пойду. Она сделала шаг назад, потом еще один… Я хорошо понимал: нужно что-нибудь предпринять. Мне пришло в голову, что самое лучшее было бы снова обнять ее. Но, взглянув на ребят, я убедился, что они продолжают на нас смотреть, и не сделал ничего. Вообще ничего. Я только молча наблюдал, как она от меня удаляется. — Вы почему здесь?! — набросился я спустя минуту на солдата, который стоял ко мне ближе всех и видел все, что произошло. — Я иду посмотреть, не поступили ли газеты, — ответил он, и в его глазах было столько понимания, что моя злость разом улетучилась. — Так идите и не стойте здесь, — сказал я ему почти дружелюбно. — Есть, — ответил он, и это тоже прозвучало почти дружелюбно. При этом он глубоко вздохнул, давая понять, что в подобных случаях каждому бывает нелегко. Я зашел в танковый парк. Посмотрел, как там идет работа, подсказал, где, как и что надо доделать. Речь шла о мелочах, но не мог же я не сделать никакого замечания! Ребята поработали отлично. Кто-то подал мне конверт. Без марки и адресованный мне. Я разорвал его и прочитал:«… Я вела себя несносно, прости. Желаю успехов и жду весточки…»Я понял, что произошло: кто-то из наших, видевших, как мы разговаривали с Иткой, не мог оставить все это так, догнал ее и рассказал, что мы уезжаем. Надо было бы найти этого человека, поблагодарить, а потом наказать за разглашение военной тайны. Если бы у меня было время, я бы обязательно так сделал. Но разве оно у меня есть? Ведь через минуту мы будем грузиться на платформы, чтобы отправиться в район учений. Не знаю, кому как, но мне это выражение «грузиться на платформы» не нравилось с того самого момента, как я его услышал. Мне всегда казалось, что оно как-то нелепо звучит. А потом, когда я убедился, какая это морока — въехать на танке на платформу, оно совсем мне опротивело. Командиру батальона, однако, в отличие от меня оно очень нравилось. Именно искусство въезжать на платформы он считал основой водительского мастерства, и поэтому водитель, не совсем удачно справлявшийся с этой операцией, превращался в его глазах в какого-то недоучку. И только примерно месяц назад отношение мое к этому выражению немного изменилось. Это произошло после очередного занятия по погрузке на платформы, когда командир батальона как бы мимоходом сказал: — Ну, кажется, теперь это получается у вас неплохо. Я был твердо убежден, что сегодня мы погрузимся на платформы лучше, чем «неплохо». Я вызвал к себе командиров взводов: — Готовы? — Готовы, — ответили они, и прозвучало это вполне убедительно. — Так что, покажем, на что способны? — Покажем. Я отпустил их и стал ждать дальнейших приказов. При этом я ощущал, что меня охватывает какое-то особое чувство. Чувство нетерпения. Я очень хотел, чтобы мы отправились как можно быстрее. Юцка сейчас, наверное, ждет на вокзале свой поезд, а я, уже настоящий командир, через минуту буду управлять десятком совершенных боевых машин и несколькими десятками еще несовершенных ребят. Когда я, мельком посмотрев на них еще раз, увидел, как они ползали на коленях у гусениц, проверяя в последний момент, все ли в порядке, я мысленно зачеркнул слова «еще несовершенных». У меня было такое настроение, какое, наверное, должно быть у каждого командира перед выполнением важного задания. Решительность сочеталась с верой в тех, кем я командовал, а в глубине моей души таилось немного злости оттого, что так нескладно получилось все с Юцкой. Не знаю, как остальным, а мне немного злости никогда не мешает. Она улучшает мое настроение.
Последние комментарии
2 часов 25 минут назад
2 часов 29 минут назад
2 часов 41 минут назад
2 часов 42 минут назад
2 часов 56 минут назад
3 часов 13 минут назад