Мальчик или девочка? [Светлана Анатольевна Багдерина] (fb2) читать онлайн

Светлана Анатольевна Багдерина Мальчик или девочка?

Олаф вернулся с охоты засветло: стая варгов, замеченная накануне бдительными крестьянами за Волчьими холмами, была уничтожена раньше, чем успела натворить бед.

И раньше, чем охотники думали.

Поэтому самый юный конунг в истории Отрягии подъезжал к дворцу в приподнятом настроении, глупо улыбаясь и представляя, как застанет врасплох жену, и как она удивится и обрадуется. Не тратя времени на такие предрассудки, как переодевания и умывания, он торопливо взбежал по резной дубовой лестнице на второй этаж и торопливо распахнул двери в покои Аос.

— Солнышко моё!..

Глаза его, голубые, как все ледники Отрягии, нетерпеливо встретились с парой таких же глаз.

Это были незрячие, но всё видящие очи Волупты.

— Вершина счастья и бездна отчаяния меняются местами, если встать с ног на голову, и становятся неотличимыми, если посмотреть издалека, — отстраненно произнесла старуха вместо приветствия.

— Кхм. Э-э-э… а-а-а… поч… как де… То есть, здрасьте, — передумав задавать вопросы, ответы на которые не был готов получить^[1], Олаф остановился на нейтрально-безопасном приветствии.

И, вспомнив, что любимая супруга не раз бранила его за отсутствие лоска и манер, сосредоточенно наморщил лоб и произнес заученные под ее руководством волшебные слова:

— А погода сегодня просто восхитительная!

Посчитав, что дань стоглавому и стозевному монстру этикету он принес за месяц вперед, конунг уронил свежеснятую шкуру вожака на новые туфли предсказательницы и двинулся в обход тщедушной маленькой фигурки.

И наткнулся на Фигуру.

С заглавной «Ф».

И заглавную «Ф» больше всего напоминающую: Фрея, богиня плодородия, стояла, вперив руки в боки, массивная и необходимая^[2], как сторожевая башня.

— Э-э-э…а-а-а… погодка сегодня… великолепная… просто!.. — умильно заморгал под грозным взором конунг, пытаясь высмотреть в глубине хором свою жену.

Но Фрею, обычно мягкую и дружелюбную, сейчас метеосводка отчего-то не умилостивила.

— Ты руки мыл? — сурово сдвинув брови, вопросила она.

В иное время он смутился бы как мальчишка и поспешил бы если не помыть руки, то хотя бы незаметно вытереть ладони об штаны, но встреча с Волуптой выбила его из колеи привычного поведения и реакций.

Отчего-то вспомнилось любимое выражение его премудрия Агафоника Великолепного:

— Это был риторический вопрос или экзистенциальный?

С простодушным удовольствием заметив, как грозная физиономия богини приобретает выражение крайнего изумления и растерянности, парень проворно обогнул ее и двинулся к ширме. Именно там, по его представлению и по теории дворцовой вероятности, должна была находиться дражайшая супруга.

И не должна была находиться жена старого верховного бога Отрягии Рагнарока.

— Э-э-э… а… погода сегодня… просто… зашибись… — чувствуя, что при виде неподражаемой Фригг нервы его начинают пошаливать так, как не шалили перед стаей разъяренных варгов, отряг робко отступил на шаг и на всякий случай спрятал всё еще немытые руки за спину.

Но богине домашнего очага было не до чужих рук, потому что ее собственные были заняты медленно вращающимся вокруг своей оси керамическим блюдом, до краев наполненным землей. На земле росла травка, грибы и цветочки — маленькие, словно игрушечные. А посредине стояло небольшое деревце, тоже будто не настоящее — но с виду то ли вяз, то ли ольха. В кроне его, размером со средний кочан, шмыгали крошечные белки, то и дело мелькало яркое оперение, звенели птичьи голоса, а листочки лениво шевелил то ли непонятно откуда взявшийся ветерок, то ли сквозняк.

Но не успел удивленный отряг приглядеться и прислушаться^[3], как блюдо остановилось, и почти тут же один бок ствола начал медленно покрываться нежным одеяльцем из мха.

— Ага, вот! — торжествующе воскликнула старшая богиня.

И на глазах Олафа их с Аос супружеская кровать приподнялась на метр от пола, развернулась изголовьем в ту же сторону, что и мох на стволе деревца, и как ни в чем не бывало, опустилась, придавив ковер, розовые тапочки жены и его варговую безрукавку.

— И… э-э-э… зачем?.. — только и смог вымолвить конунг, погруженный в бездну недоумения, до краев наполненную изумлением, как выразился бы один его знакомый калиф.

— Ты… уже вернулся?.. — оглянулась на него Фригг.

Показалось Олафу, или так оно и было на самом деле, но в звучном командирском голосе богини прозвучало смущение.

— Мы тебя раньше ночи не ждали… — залилась румянцем его жена — богиня любви и красоты, смиренно пристроившаяся на кресле в дальнем углу.

— Ну раз уж он пришел… когда мы… э-э-э… — подоспела Фрея.

— Может, ему рассказать всё прямо сейчас? — неуверенно взглянула Аос на верховную богиню.

— Конечно, рассказать! — ворчливо фыркнула Волупта, не дожидаясь решения Фригг. — Даже слепой заметил бы, что его кровать стоит не так, как раньше! И вы же не надеялись сохранить это в тайне до конца?

— Сохранить в тайне что? Разворот моей… нашей… кровати? — в титаническом усилии осмыслить происходящее, наморщил лоб юный отряг.

— Милый… — томно вздохнула Аос, откинула с зардевшегося личика рыжие, как начищенная медь, пряди, шагнула к мужу и обвила руками его могучую шею. — Ты знаешь… я давно хотела тебе сказать… целую неделю… почти… но… как-то… и я…

— Что? — занемело в груди у парня.

Только не это…

Девятого разговора за неделю о том, что мебель его предков, вырубленную из цельного дуба, надо пустить на растопку, а купить новую, модную, резную, лесогорскую, он не вынесет. А если она уже заказала новую? Тайком от него? Неужели снова придется препираться до ночи? Или уступить? Но это же мебель прадедов! И даже не только и не столько мебель, сколько традиции! Уклад! Образ жизни! И отказаться от нее — все равно, что вымостить улицы Хольмстадта! Хотя это, в конечном итоге, сделать все равно пришлось… Но кровать, стол и комплект сундуков — наследие предков! Купил ведь ей лотранское кресло, вамаяссьскую ширму и две шатт-аль-шейхских банкетки — и хватит! А шкафы и комоды — это… мещанство! А он, как-никак, конунг!..

Не догадываясь о душевных муках любимого, Аос приподнялась на цыпочки, силясь дотянуться до находящегося на двухметровой высоте уха супруга, сдалась, подозвала жестом табуретку, и уже с нее прошептала, щекоча теплым дыханием:

— Милый… У нас будет маленький…

— Что?!..

— У нас будет… — начала было терпеливо повторять жена^[4], но Олаф не дослушал.

Восторженно ухнув так, что гостьи с перепугу подскочили, он подхватил Аос на руки и закружился с ней по комнате. Неспособные увернуться, табуретки, банкетки и стулья вне зависимости от национальной принадлежности разлетались по углам под его большими неуклюжими ногами — а он не замечал ничего. Да что там стулья — объявись сейчас стая варгов, он и их бы не заметил!^[5]

— Э-ге-ге-ге-гей!!! У нас будет маленький!!! Маленький!!! Маленький!!! Я тебя люблю-у-у-у-у!!!.. — снова ошалев — но теперь уже от счастья, вопил он во весь голос и хохотал — потому, что восторг, распирающий грудь не мог найти выхода в простых — даже самых заветных — словах. — Наконец-то-о-о-о-о!!!..

Но только когда раскрасневшийся и запыхавшийся конунг осторожно положил такую же разрумянившуюся и счастливую Аос на край кровати, вспомнил он про загадочные действия, произошедшие на его глазах, и перевел вопросительный взгляд на верховную богиню:

— А кровать-то вы зачем двигали, матушка Фригг?

По-матерински заботливая физиономия хозяйки Старкада — обители верховных богов Отрягии — озарилась довольной улыбкой.

— По народной примете будущая мамочка должна спать головой на юг, Олаф, — сообщила она, хлопнула в ладоши, и блюдо с отряжским бонсаем пропало, оставив на покрывале крошечный зеленый листочек.

— Чтобы роды прошли успешно? — воспрянул духом отряг, готовый теперь хоть каждый день самолично разворачивать на все стороны света вырубленную из спила тысячелетнего дуба кровать.

— Чтобы родилась девочка, — мечтательно приложила пухлые руки к груди Фрея.

— Первенец обязательно должен быть девочкой! — проговорила Волупта, переводя строгий взор с конунга на его супругу.

Та послушно кивнула.

— И она сказала, что у тебя будет ребенок?! — расплылся в восхищенной улыбке новый верховный бог Отрягии Мьёлнир-громовержец.

— У нее будет ребенок, — въедливо поправил сюзерена Фрей — бог преуспеяния и благополучия, муж заботливой Фреи.

— А-а, да ну тебя, буквоеда!.. — Мьёлнир отмахнулся от дотошного приятеля поднесенной к губам трехлитровой кружкой.

Эль, взмывши гейзером к потолку, расплескался было по столу золотистым озером, но под строгим взглядом бога проворно собрался в янтарный мячик и юркнул обратно в посудину.

— К словам придираешься, вместо того чтобы парня поздравить! — поддержал сына Рагнарок.

— А чего-то парень наш не слишком веселится, — Фрей недоуменно нахмурился, склонил голову и заглянул в лицо отрягу. — Или ты не рад, что у тебя будет наследник?

— Так если бы наследник!!!.. — не выдержала душа юного конунга, и вся душераздирающая история с женсоветом и ритуальными перемещениями кровати была передана общественному вниманию в считанные минуты.

По окончании повествования на кухне Старкада — резиденции Рагнарока, а за ним его сына Мьёлнира — повисла неуютная тишина.

— О, женщины… — первым нарушил ее старый хозяин пантеона Отрягии. — Коварство вам имя!..

— Увертка — отчество… — сурово сдвинул рыжие брови и продолжил логический ряд громовержец.

— Вмешательства в дела Судьбы ничем хорошим закончиться не могут! — мотнув бритой головой, строго изрек Рагнарок. — Чтобы не сказать, что они вообще запрещены богам и смертным! Первенец должен быть мальчиком!

— …И лукавство — фамилия! — договорил Мьёлнир и возмущенно повел крутыми плечами, обтянутыми курткой из кожи дракона.

— Да погодите вы! — возмущенно шлепнул по столешнице ладонью Фрей, чью обожаемую супругу только что, не глядя и за компанию, заклеймили позором. — Мало ли, что они хотят! Женские желания — что пыль на ветру! Тьфу — и нет их! А кого вам пошлёт Судьба — неизвестно! Пока.

— Когда будет известно… когда они своего добьются… будет поздно даже для Судьбы, — уныло пробубнил Олаф в кружку с нетронутым элем, и от душераздирающего вздоха оседавшая пена взметнулась и прилипла к его щекам и подбородку.

Но будущий отец, погруженный в пучину расстройства, такой мелочи даже не заметил.

— Ничего не поздно! — оглянувшись на двери — не заходит ли хозяйка дома Фригг — прошептал бог преуспеяния и заговорщицки подмигнул. — Мы можем и пораньше узнать, чтобы начать действовать вовремя! Совершенно точно!

— Как?! — подскочил отряг.

— Очень просто… — пробормотал Фрей, закрыл глаза, сосредоточился… — Да где же она… где же она… где…

Через несколько секунд на столе перед ним материализовался из воздуха толстенный фолиант в ярко-зеленом сафьяновом переплете, чуть ранее стоявший в книжном шкафу в библиотеке его усадьбы.

— Книга Судьбы? — с недоверчивым благоговением уставился на гроссбух конунг.

— Народные приметы! — снисходительно усмехнулся Фрей и шевельнул усаженными перстнями пальцами золотой руки^[6].

Книга послушно откинула верхнюю корочку и торопливо залисталась, пока не остановилась ближе к середине.

— Вот тут всё и написано! — довольный бог откинулся на спинку стула и обвел друзей торжествующим взглядом.

— Читай! — единогласно разрешили ему те.

Фрей, не заставив себя уговаривать, торопливым шепотом начал:

— «Шатт-аль-шейхское средство узнать пол будущего младенца. Самое верное. Возраст матери надо поделить на три, возвести в седьмую степень… из оного результата извлечь корень… квадратный… вычесть возраст отца… деленный на пятнадцать… и взять лога…рифм…»

Поняв из всего рецепта только два слова — «корень» и «квадратный» — и будучи не в силах догадаться даже под страхом пожизненного рождения исключительно девочек, какая между ними существует связь, аудитория насупилась.

— Не подходит.

Фрей, понявший еще и слово «рифма» — но не в каком логе ее брать — спорить не стал, и спешно перешел к следующему абзацу:

— «Лукоморское средство узнать пол будущего младенца. Еще более верное. Если беременная женщина поперхнется во время еды, попросите, чтобы она назвала любое число от одного до тридцати трех. Потом вычислите, какая буква алфавита соответствует этому числу… например, А — один, Я — тридцать три… и попросите будущую маму назвать любое имя, начинающееся на эту букву. Если она назовет женское имя — у нее родится девочка, мужское — мальчик».

— Ну как? — обежал он вопросительным взглядом товарищей-конспираторов. — Подходит?

В коридоре за приоткрытой дверью послышался звук знакомых шагов и голоса.

— Фригг идет! — испуганно зыркнул через плечо Рагнарок.

— С Аос! — быстро добавил Фрей, захлопывая фолиант.

— И Волуптой! — сощурился, прислушиваясь, Мьёлнир.

Бог благополучия стремительно щелкнул пальцами, и зеленая книга растворилась в воздухе, точно ее и не было.

— Ну так что решили? — поспешно спросил громовержец.

— Промедление рождению девочки подобно! — сурово нахмурился его отец.

— Я лукоморского алфавита не знаю… И вообще никакого… — растерянно заморгал Олаф, впервые в жизни жалея о своей неграмотности.

— Я знаю! Буду подсказывать! — отмахнулся Фрей.

— Но как ты попадешь к нам в дом? Ведь боги не могут без разрешения приходить к другим богам! — растерянно спохватился отряг.

— Ничего, как-нибудь приду!

— Но…

Спросить, каким именно образом, он не успел: дверь, открываемая невидимой рукой, подалась, и возбужденные женские голоса ворвались в притихшую кухню.

— Тогда сегодня вечером! — шепотом выдохнул конунг — точно кинулся в пропасть.

Пропасть народных примет.

За дело Фрей взялся сразу, как только будущий папа вернулся во дворец.

Проходя мимо подарка четы Фреев на свадьбу — стеллийской скульптуры копьеметателя, доселе молча стоявшей у подножия лестницы, Олаф споткнулся: обсидиановые очи статуи внезапно моргнули, нос поморщился, точно мраморный атлет собирался чихнуть, а правая рука выпустила копье и потянулась к губам в общепонятном жесте: «Тс-с-с-с!»

Отряг воровато оглянулся по сторонам: никого не видно, хоть из общего зала и кухни, то приближаясь, то удаляясь, доносились голоса прислуги, собирающей ужинать.

— Фрей… это ты?.. — не переставая косить глазами во все стороны — на всякий пожарный случай — шепотом вопросил отряг.

— Я, — неспешно кивнула статуя, — Принимаешь ли ты меня в своем доме, Олаф, муж Аос?

— Да, конечно, только тс-с-с! — спешно повторил жест советника рыжий конунг.

— Я буду твоим гостем, — проговорил Фрей, как требовал ритуал первого визита.

— Как ты будешь мне подсказывать? — не мешкая, перешел к делу отряг.

— Это я еще не придумал, — одно плечо скульптуры поднялось и опустилось. — Покинуть копьеметателя я не могу… Он у тебя — единственный предмет, полученный от меня…

— Так придумывай скорее! — при звуке шагов в зале конунг опасливо вытянул шею^[7].

— Не мешай… я думаю… — сосредоточенно пробурчал Фрей, повел с любопытством глазами вокруг, глянул вниз — и замер. — Что… это?..

— Что — это? — не слишком сообразительным эхом отозвался хозяин.

— Это!.. — потрясенным голосом выдавила статуя, медленно опустила голову, оглядывая себя, и зашевелила почти негнущимися пальцами в попытке ухватить полу меховой куртки.

Своей.

— Ты чего? — недоуменно расширились глаза конунга.

— Рубище твое убрать хочу… — раздраженно пробормотала скульптура и снова чихнула. — пыльное… Это ж додуматься надо… Это ж сообразить!.. Не нашли больше, где на просушку развесить?!

— А-а-а!.. Так это не просушить! Это твое! — расплылся в понимающей улыбке конунг. — В смысле, истуканово. Ты же его нам того… голышом подарил… вот мы и…

Статуй испустил мучительный стон.

— Варвары… испортили авторский замысел… красоту закрыли… гармонию… совершенство… Даришь некоторым людям произведение искусства, а они на него что попало навешивают… что выбросить жалко…

— Это новая куртка, кстати! Волчья! — возмутился отряг. — И рубаха под ней новая! Льняная! И штаны кожаные! Новые! И сапоги с носами усиленными! Только без подошв…

— Са-по-ги… — простонал копьеметатель и дернул, что было сил, за воротник рубахи, надеясь то ли порвать, то ли сорвать, и крепкая ткань затрещала под каменной дланью. — Дикари… Профаны…

— Ты это… перестань!.. — торопливо перехватил мраморное запястье отряг. — Тут женщины ходят!

— Можно подумать, в Стелле они не ходят… — пробормотала сквозь неподвижные губы статуя, не прекращая усилий по возвращению искусства людям.

— В Стелле… пусть ходят!.. А тут… не трогай!.. — просипел Олаф, с досадой чувствуя, как каменная рука вырывается из его хватки, и чтобы остановить своевольничающего бога, облапил статую и прижал проворную руку к туловищу.

— Что ты делаешь?

Легкие шаги спускающейся Аос в пылу сражения он не услышал.

— А-а-а… э-э-э… переставить… хочу… — пробормотал отряг, давая исподтишка не на шутку разошедшемуся копьеносцу пинка под косточку.

Тот испуганно замер.

— Куда переставить? — не спуская изумленного взгляда со скульптурной композиции «Борьба варвара с конунгом Отрягии», богиня любви обогнула бойцов и зашла статуе в тыл. — И осторожней, пожалуйста — ты, кажется, рубаху ему порвал. А я уже плащ шерстяной в тон ему у скорняка заказала… Ох, всё-таки странный он, этот Фрей! Такого болванчика раздобыл в наших краях — а про одежду забыл… Так куда ты, говоришь, его понесешь?

— Хочу поднять ее в нашу комнату, — не размыкая губ, голосом Олафа произнесла статуя.

— Да? Зачем? — задумчиво склонила набок голову Аос. — Тут он в интерьер вписывается.

— Чего? — растерянный и взмокший от волнения заговорщик затравленно оглянулся.

— Говорю, что забавно наблюдать, как те, кто в первый раз его видит, разговаривать с ним пытаются. А у нас его куда?

— Сейчас найдем. Неужели из-за такой ерунды ты задержишь меня и помешаешь устроить тебе сюрприз? — снова проговорил статуй голосом отряга, и под неистовое, но неразборчивое шипение «Какой сюрприз, ты чего?!..» богиня сдалась.

— Конечно же нет, милый, — поигрывая ямочками на порозовевших щеках, улыбнулась она.

И тут же, не удержавшись, кокетливо спросила:

— А какой сюрприз?

— Это… того… Сюрприз… — только и смог просипеть конунг, взгромождая мраморного болванчика на спину, и добавить тихим отчаянным шепотом ему в ухо: — И что я теперь должен делать?! Какой сюрприз?! У меня нет никакого сюрприза!

— Не волнуйся, всё под контролем, — украдкой похлопал его по спине статуя-Фрей, и Олаф, отягощенный не столько каменным истуканом, сколько дурными предчувствиями, потащился вверх по лестнице.

Накрытый белой скатертью стол, сервированный фамильным серебром^[8], застыл в полумраке покоев как сказочное видение. Свет трех розовых свечей, укрепленных в золотых подсвечниках в виде куста роз^[9], купал хрустящее крахмальное чудо в мягком сиянии, бросая матовые блики на бокалы, салфетки и приборы. Музыкальная шкатулка в виде сказочной избушки исторгала из своего кедрового чрева нежные чарующие звуки. Головокружительно пахло хвоей и дикими цветами: умопомрачительная композиция в хрустальной вазе посреди стола приковывала взгляд и перебивала аромат ожидающих своей участи блюд. Теплого сияния свечей хватало и на второстепенных героев сегодняшнего сюрприза — шатт-аль-шейхскую банкетку, лотранское кресло… и стеллийского копьеметателя, замершего чуть поодаль за спинкой. Широкие его плечи покрывал новый плащ, а на безукоризненном мраморном лице запечатлелось выражение высшей степени отвращения, смешанного с покорностью судьбе.

Лестница, ведущая к апартаментам, заскрипела, дверь распахнулась, и на пороге предстала Аос с ладонями Олафа на глазах. Сам Олаф неуклюже и нервно переминался с ноги на ногу у нее за спиной в предчувствии сюрприза.

Фрей за бесстрастными чертами скульптуры усмехнулся: сюрпризов в его сюрпризе быть не должно. Всё продумано и взвешено, как у знахаря.

— Ух ты! — голос Олафа заглушил переливы шкатулки, и Аос нетерпеливо попыталась поднырнуть под закрывавшие все лицо ладошки мужа.

— Что там, что?

— А-а-а… смотри, конечно! — отряг великодушно отвел руки и богиня ахнула:

— Невероятно!..

— Это всё для тебя! — сияя довольством, сообщил он.

— Какая… какие… какой… какое чудо… ты… у меня!..

— Д-да ну уж… — покраснел конунг.

И не только от удовольствия.

— Конечно! — не чувствуя двойного дна в смущении мужа, нежно обняла его Аос. — Мне и в голову придти не могло, что ты на такое способен!

Конунг^[10] вспыхнул, как предгрозовой закат, и сконфузился еще больше, потерянно косясь на копьеметателя. Но тот был бесстрастен и холоден, как все мраморные копи Стеллы, и Олаф, собравшись с духом и кляня себя — а заодно и весь женсовет Старкада — последними словами, взял супругу за руку и повел к столу.

Первую часть плана Фрея еще только предстояло осуществить.

— Это все тебе. Для тебя, то есть. В честь… ну… Ой, слушай, а где еда?..

Он снова растерялся, но благодарная супруга уже взяла инициативу в свои ухоженные ручки, и блюда, составленные на дальнем столе, стали подниматься в воздух, разогреваясь по дороге, обсыпаясь специями и поливаясь соусами.

— Садись, это тебе… это опять тебе… это снова тебе… — не спуская с мужа влюбленного взгляда, ворковала Аос.

И с каждой секундой отряг конфузился еще больше. Подумать только! Какая-то белая тряпка и металлические тарелки способны вызвать такую бурю восторгов, какую не смогла и целая куча отрубленных голов морских выползней! Но ведь свободное побережье важнее красивых свечек! И, к тому же, если у человека руки только топором умеют орудовать, а вид всяких ложек-вилок вызывает только ассоциацию с орудиями пыток, что он может поделать? Хотя он ведь старался, он честно старался научиться ими пользоваться! Хотя бы одной! И котлету от шницеля отличать, а зеленый чай от черного! Только все без толку…

Как такая утонченная девушка, как его жена, могла жить с таким, как он — а самое главное, сколь долго — всегда оставалось для него болезненной маленькой тайной, ответ на которую лучше не искать — из страха, что он найдется.

— …Нет, я до сих пор поверить не могу, что мои уроки этикета внезапно принесли такие плоды! — радостная, щебетала Аос. — Это невероятно, удивительно и восхитительно! И даже, откровенно говоря, не знаю, кем мне больше восторгаться — тобой, таким вдруг галантным, или собой как учит… Если, конечно, ты все это время не притворялся, что самый удобный столовый прибор — засапожный нож, а конфеты и конфитюр — одно и то же?! — спохватилась богиня и с уморительной гримаской негодования воззрилась на мужа.

— Н-нет… я это… — алый до корней волос от незаслуженных похвал, коловших больнее игл, конунг уставился в стол — и только теперь обратил внимание на супругину тарелку. Одну и девственно чистую, в то время как все пространство вокруг него было покрыто самыми невероятными яствами.

—-----------

1 — То есть, о вероятности существования которых он до этого момента не догадывался тоже.

—-----------

— Эй, погоди! А тебе что?! — взбунтовался отряг.

— А мне ничего не хочется, милый, — ласково улыбнулась Аос. — Понимаешь, когда женщина в таком… интересном… положении… у нее могут быть прихоти. И ей может чего-то хотеться… или не хотеться… Как маленький скажет. И вот сейчас как раз ему ничего не хочется. Я просто с тобой посижу и на тебя посмотрю, хорошо?

— Но… Маленький, да?.. Ну лад… — взор Олаф невзначай скользнул по возмущенно насупленному челу копьеносца, прочел по губам: «Так ты хочешь мальчика?» — и вернулся к жене: — А может, ты все-таки что-нибудь съешь?.. Это ж мы… я… для тебя!

И на багряной его физиономии отразилась такая растерянность, что сердце супруги растаяло вместе с решимостью, она вздохнула и проговорила:

— Ну хорошо… Давай поглядим, есть ли там… скажем… персики.

— Сейчас!

И, не дожидаясь, пока Аос призовет к себе корзину с диковинными разноцветными фруктами, конунг вскочил и через несколько секунд вернулся с добычей, лучась такой гордостью, как будто он бегал за ними неделю по лесам и фьордам, а нагнав, боролся еще две недели, чтобы убить.

— Есть!

Богиня окинула плоды задумчивым взором, размышляя — недолго, впрочем — стоит ли сказать мужу всю правду, а потом улыбнулась, взяла ножичек и принялась разрезать толстую оранжевую корку одного из них.

— Спасибо, дорогой.

— Для тебя — что хочешь! — расцвел он, вытряхнул в блюдо с рагу второе такое же с картофельными рулетиками, сверху вывалил тазик с фаршированным перцем, отломил полкаравая хлеба, макнул в получившееся ассорти…

И бросив виноватый взгляд на жену, взял соусную ложку и покорно повторил:

— Для тебя — что хочешь…

Одна солнечная долька за другой отправлялась в алый ротик богини, из которого навстречу им безостановочно вылетали восторженные слова благодарности, новости и сплетни Хеймдалла и Старкада, размышления о будущем и просто поток женского сознания…

И ни одного покашливания.

Забыв об ужине, отряг с тревогой переводил взгляд с супруги, раскрасневшейся в свете душистых свечей на насупленного, как все грозы мира, Фрея за ее спиной, с него — на стремительно убывающую горку фруктов…

«Срочно заставь ее поперхнуться!» — одними губами проговорил бог преуспеяния.

«Как?!» — выгнулись дугой рыжие брови Олафа.

«Напугай», — прошептал его советник.

Очи конунга опасно прищурились.

«Понял…» — закатил под лоб глаза статуй. — «Тогда насмеши».

«Как?!» — отряг на «бис» повторил бровями вопрос.

«Расскажи анекдот», — прошевелились отчетливо губы Фрея.

По растерянной физиономии юного конунга стало понятно, что скорее он согласился бы напугать свою жену.

«О боги… то есть, мы… милосердные…» — глаза скульптуры снова ушли под лоб. — «Повторяй за мной…»

— Однажды охотник встретил лысого… лося… лиса… — не сводя одного глаза со своего суфлера и напряженно уставившись другим на супругу, деревянным голосом заговорил отряг.

Оранжевая долька остановилась перед розовыми губками богини, а поток слов внезапно иссяк.

— …и воззвал рак на руку…рогу…рок… к Рагнароку! — вспотев, выпалил Олаф.

— Милый, что с тобой? — встревожилась Аос.

Но супруг ее, не сводя остекленевшего взгляда со скульптуры, за ее спиной, продолжал:

— Если я убью этого лысого…лиса… и не из парчи… не исперчи… не испорчу шкуру… то по жратву… по жирную… пожертвую тебе… булочку… почку эльфа… идиот… бочку эля.

— Олаф, да что с тобой? Какие лысые лисы из парчи?! Какие булочки эльфов?! Тебе плохо?!..

Богиня взволнованно вскочила, потянулась к супругу, на лице которого застыло выражение растерянности и муки, широкий рукав лотранского платья задел перечницу…

Едва красное облако рассеялось, и Олаф смог увидеть свою отчаянно чихающую жену — и прекратить на несколько секунд чихать сам, он ухватил ее за руку и нетерпеливо воскликнул:

— Скажи букву!

— Ап-чхи!!! — с готовностью отозвалась богиня.

«Число! Она должна назвать число!!!» — не замечаемый уже никем, таращил глаза и едва не размахивал руками Фрей.

— Это какая… пчхи… буква? — багровый, но довольный, что так ловко все сам устроил, нетерпеливо вопросил отряг.

— А… пчхи! — сообщила ему жена.

— А. А-а-а… такая есть?.. Пчхи!

— А-а-апчхи! Ага!

— Тогда а-а-апчхи…имя! — воодушевленный дальнейшими успехами, нежно сжал ее пальцы супруг. — Скажи имя на «А»!.. пчхи!!!

— А…а…а…Аос? Пчхи!

— А-а-а-а…ос?.. — лицо конунга расстроенно вытянулось, и даже чихаться расхотелось. — Девочка?..

— А-пчхи!!! — от всей души боднула его головой в плечо богиня. — Да что… а-пчхи… сегодня с тобой! Ну не мальчик же! Пчхи!..

Мужской военный совет собрался на этот раз в цитадели Мьёлнира, чтобы никто не смог их отвлечь от обсуждения результатов эксперимента и — самое важное — составления планов новой кампании.

Посреди сада между клубничными грядками хозяин водрузил две лавки, стол, навалил горкой сушеную рыбу, вареных раков, а рядом поставил ведерный кувшин эля и четыре дубовые кружки. Томно переливаясь через резные края, играла на солнце и лопалась крошечными пузырьками желтоватая пена, воблы строили лещам глазки и отбивались хвостами от норовивших ущипнуть их раков… Но конспираторам было не до них.

— …А я говорю, что это был не эксперимент, а профанация! — убежденно выговаривал насупленному отрягу бог преуспеяния. — По правилам ты должен был спросить у нее не букву, а цифру! А уже потом я должен был найти соответствующую ей букву, и только тогда у нее можно было спрашивать…

— А по-моему, всё это — чешуя! — хозяин сердито шмякнул об стол вяленой рыбой. — Весь смысл в том, чтобы женщина назвала имя! А через букву, цифру или время года — какая, в Хел горячий, разница!

— Верховные боги Эзира!.. Ну что значит — какая?! — воззвал к высшим силам Фрей, забывая на миг, что все они сидят с ним за одним столом и соглашаться не собираются. — Если чьи-то премудрые предки, вложившие в этот метод века наблюдений, написали, что положено сначала женщину поперхнуть, а потом спросить цифру, то это не значит, что у нее нужно спрашивать букву во время чихания!

— А по-моему, мой сын прав, — проговорил Рагнарок, задумчиво подвинул кружку, за которой прятался лещ, и щелчком отбросил к товарищам не в меру разошедшегося рака. — Важен результат, а не как ты его достиг. А результат у нас печальный.

— Действовать надо! Действовать! — ободренный поддержкой отца, Мьёлнир грохнул по столешнице воблой так, что хвост ее вырвался из пальцев, а сама она взвилась в воздух и плюхнулась в кувшин с пивом.

Воодушевленный громовержец этого даже не заметил.

— Фрей, кончай препираться! — махнул он рукой, отгоняя все возражения, сформулированные и только зарождающиеся. — Где твоя книжка? Давай ее сюда! Будем средство искать!

Бог финансового благополучия воздел очи горе, пожал плечами, словно слагая с себя всякую ответственность за всё, и абсолютно безответственно призвал с домашней книжной полки уже знакомый зеленый фолиант.

Нетерпеливым движением руки Фрей переправил со стола не в меру раскуралесившуюся живность в ближайший прудик и очистил столешницу от оторванных плавников и усиков. Повинуясь жесту хозяина, послушная книга сама раскрылась на нужной странице, и бог склонился над ней и забегал взглядом по ровным частым строчкам.

— Ну, что там?.. — с замиранием сердца прошептал Олаф, точно громкий голос мог спугнуть или Фрея, или книгу.

Бог поднял глаза и важно кивнул.

— Есть, есть тут несколько надежных рецептов…

— Не рецептов, примет, ты ж говорил? — осторожно поправил отряг.

— Это для вас, смертных, приметы, — покровительственно усмехнулся бог, — а для нас — способ изменить реальность.

— Изменить… что?

— Порядок вещей, — терпеливо пояснил Фрей. — Так понятней?

Олаф кивнул.^[11]

— Тогда глядите, — заговорщицки подмигнув, бог преуспеяния взмахом руки подозвал всех поближе и ткнул пальцем в синие замысловатые закорючки — буковки. — Вот здесь — самое простое и не бросающееся в глаза. Только завтракать, обедать и ужинать тебе придется все это время исключительно с женой…

Заседание комитета по чрезвычайной ситуации продолжалось до позднего вечера.

Давно утомленное солнце попрощалось с морем, сушей, горами и даже небом; давно перебравшая эля вобла в кувшине охрипла от непристойных песен про длинные хвосты раков и любвеобильных, но глупых лещей; давно Фрея, Аос и Фригг хватились своих благоверных и пришли к почти верному выводу насчет пива, рыбы и теплой компании — а мужчины все обсуждали, планировали и готовились, как в жизни своей не готовились ни к одному военному походу.

Когда Аос с мужем вернулись с прогулки по лесу, слуги как раз заканчивали сервировать ужин. Не спеша умывшись и переодевшись, чета конунгов спустилась в малый обеденный зал и расположилась друг напротив друга, не сводя друг с друга влюбленных взглядов.

— Подавайте! — крикнул Олаф через плечо, и в комнату, залом только притворявшуюся^[12], один за другим стали входить поварята с подносами в руках и расставлять эстетично^[13] свою ношу на почти белой и почти крахмальной скатерти^[14].

Аос озябшими руками взяла с тарелки теплый кусок хлеба и приложила к носу, втягивая головокружительный аромат.

— Ах… как хлебом свежим пахнет… — блаженно улыбаясь, закатила она глаза. — Только ради этого запаха стоило покинуть Хеймдалл. Обожаю его… так бы ничего целыми днями больше не ела — только этот хлеб… Тетушка Ингрид — просто волшебница у печи!

Тонкие пальцы богини деликатно отделили корку от мякиша — словно почистили апельсин, и только приготовились отправить нежную, чуть клейкую мякоть в рот, как были перехвачены сильными пальцами мужа.

— Корка… это… гораздо полезнее. Для здоровья. И для зубов, — краснея до корней волос и пряча взгляд, он осторожно вынул из щепоти супруги мякиш и вложил отложенную горбушку.

Аос удивленно приподняла брови и уставилась сначала на супруга, а после — на корку.

— Но я не хочу корку.

— Но… милая… она же… ее же… не выбрасывать же!

— Ты на завтрак подсунул мне корки, на обед — горбушку, и сейчас — опять!

— Но… я… не подсовывал… ты сама… тебе показалось…

— Нет, мне не показалось! И нет, я не хочу корку, я хочу мякиш!

— Но… посмотри… он… это… непропеченный сегодня, — конунг принялся яростно мять сероватую мякоть, словно имел против нее что-то личное, пока она не стала похожа на пластилин для дальтоников. — Смотри, как он липнет! И из него можно что попало слепить! Вот смотри — шарик! И колбаса! И… И вообще! Ты понимаешь, что нормальный мякиш так никогда… это… не липнет! А еще у него запах какой-то… противный!

— Хороший у него запах! — почти возмущенно воскликнула богиня, но Олаф, уже даже не покраснев, а побагровев от непонятных ей эмоций, потерянно втянул голову в плечи, закусил губу… и решительно отодвинул от нее нарезанный каравай.

И взялся за блюдо с мясом.

Старательно вытерев пальцы о штанину, он нежно прихватил два самых поджаристых куска и сложил супруге на тарелку.

Поймав ее взгляд и истолковав по-своему, он сконфузился еще больше, быстро переложил куски обратно на общее блюдо, взял со скатерти вилку, проткнул возвращенцев и переместил обратно на тарелку жены^[15].

— Вот. Это лучше. Оно… это… вкусное! Смотри, как пахнет!

На лице Аос отразилось непонимание.

— Отвратительно воняет, — обиженно насупилась она. — Меня мутит от одного его запаха.

Сочувственно скривившись, так, что даже жена перестала дуться, отряг быстро отставил мясо на другой конец стола, скользнул страдальческим взором по хлебу… и поставил перед Аос дубовую бадейку с солеными огурцами.

— Тогда вот, — опустив глаза, упрямо проговорил он. — Съешь.

— Это тоже для зубов полезно? — не удержалась богиня.

— Да. То есть, нет. То есть… ну… они просто вкусные… с мясом особенно…

Зажимая ладонью рот, Аос вскочила и побежала к двери.

Олаф, красный, как весь урожай помидоров Лукоморья за три года, подвинул огурцы, опустился на стул и угрюмо подпер кулаком подбородок.

— …И мало того, что все время свое дурацкое мясо с солеными огурцами и корками подсовывает, так еще и мармелад за завтраком не дал! И варенье за обедом! — едва не всхлипывая от обиды и непонимания, хлопала длинными рыжими ресницами Аос, и редкие теплые капли ползли по ее щекам. — Он меня разлюбил и хочет, чтобы я ушла!..

На этом плотина, тщательно возводимая в долине слез, прорвалась, и она уткнулась в плечо матушки Фригг и горько-прегорько заплакала.

— Да что ты, милочка, что ты, деточка, что ты себе в голову вбила, глупенькая наша, что ж он, совсем болван, такую лапушку разлюбить! — обняла жена Рагнарока сотрясающиеся от рыданий плечи богини любви и красоты. — Да быть такого не может!

— Не может! — нахмурившись, истово затрясла головой Фрея. — Скорее Старкад упадет в мир смертных, чем этот бесстыжий лопух разлюбит такую девушку!

— Он не лопух! И не бесстыжий! Он хоро-о-оший!.. — простонала Аос и ударилась в рыдания с удвоенной силой.

— Хороший, хороший, только не плачь, тебе сейчас вредно, маленькой вредно, деточка, не плачь, — заворковала богиня плодородия, гладя подругу по голове.

— А вот мне кажется… — задумчиво проговорила Волупта и умолкла, рассеянно обводя слепыми — но все видящими глазами уютную кухню Фригг.

Желаемого, впрочем, провидица добилась без усилий.

Все три богини моментально оторвались от своих дел — кто от страданий, кто от утешений, и выжидательно воззрились на нее.

— Что? — не дождавшись ответа, срывающимся шепотом спросила Аос. — Что тебе кажется, матушка Волупта?

— Что хитрит наш рыжик, — с выражением и с расстановкой произнесла прорицательница. — Вот только не знала я, что смертным ведомо обратное действие примет на богов.

— Погоди, — нахмурилась, размышляя, Фригг. — Ты хочешь сказать, что есть корки, мясо, соленые огурцы и не есть хлебный мякиш и сладкое?..

— К рождению… мальчика?! — не веря собственным выводам, потрясенно договорила за нее Фрея. — Подождите… где-то у нас дома была книга… про народные приметы… Сейчас, сейчас…

Богиня сосредоточилась, повела пухлыми руками, словно проводя по корешкам невидимых фолиантов на незримой полке…

— Вот!

…И у нее на коленях материализовался толстый том в зеленом сафьяновом переплете.

— Сейчас, сейчас… — снова пробормотала она, помахала нетерпеливо руками над книгой, и та привычно раскрылась на разделе с народными приметами.

— Читай! — в голос потребовали Волупта и Фригг.

Аос, за временным отсутствием голоса, горячо закивала в поддержку.

Но Фрея уже, не дожидаясь их просьб, скользила торопливым взглядом по строчкам, быстро переворачивая страницы.

Через пару минут изучение народного наследия было закончено.

— Точно! — вскинула она голову, прищурила глаза и обличительно уставилась на подружек. — Они! Приметы! И садом своим клянусь — твой конунг не случайно у тебя изо рта хлеба кусок вырывать стал! Вот только и впрямь не возьму в толк, откуда простому смертному…

— Простому смертному — неоткуда, — многозначительно проговорила Волупта. — А вот вашим муженькам и нашему молодому Верховному…

— Что? — расширились глаза богинь.

— Принюхайтесь-ка, девочки, — сверля фолиант пронзительно-голубым взором, посоветовала провидица.

Три головы мгновенно склонились к книге, три носа втянули запах… и сморщились.

— Фу! Эль!

— И вяленая вобла!

— И раки!

— И лещи, — словно завершая обвинительный приговор, изрекла Волупта. — А теперь скажи мне, дорогая, давно ли у вас на книжной полке хранится все это, и давно ли твой муженек вместо соланского и шантоньского пристрастился к элю с рыбой и раками?

Хоть будучи и не искусна в риторике, отличить риторический вопрос от экзистенциального Фрея могла на раз.

— Ах, это они… — прищурились зеленые очи богини плодородия. — Вот жуки! А мы-то… наивные… доверчивые…

— Мальчика им захотелось! — Фригг возмущенно уперла руки в бока.

— Нет, мальчик — это тоже хорошо, — не возражая, кивнула Волупта. — Но первенец должен быть девочкой.

— А может… если ему действительно так хочется мальчика?.. — робко заикнулась Аос, но прикусила язык под суровым взором Фреи.

— Мужчинам потакать нельзя! Сначала ему хочется первенца-мальчика, потом он пожелает, чтобы ты целыми днями сидела дома и ждала, когда он соизволит явиться, нагулявшись, после — чтобы подруги не приходили, а так недалеко и до многоженства!

— Многоженства?! — воспламененная последним аргументом, будто склад бересты — точным попадание молнии, Аос подскочила и решительно поджала губы. — Ну уж нет!

— И может, если бы он тебя по-настоящему любил, то согласился бы на девочку и без этих своих мужских фокусов? — свела над переносицей седые брови Волупта.

— В смысле… ты хочешь сказать… что потому, что он не хочет… а хочет… это значит?.. — в панике распахнулись глаза богини, а нежные ручки потянулись к сухой морщинистой руке старухи. — Скажи, что я должна делать?!

— Может, конечно, я и ошибаюсь… Бабай якорный этих мужчин разберет, чего им надо, — вздохнула прорицательница. — А что делать — Фрея знает.

— Сейчас, сейчас… — пробормотала богиня плодородия, перелистывая страницу за страницей. — Где-то только что я натыкалась на абсолютно верное средство…

Олаф открыл дверь в свои комнаты и остановился на пороге, точно уткнувшись в стену.

Обои, шторы, потолок, паркет, ковры на нем и даже фамильный комплект сундуков — всё было окрашено в радикально розовый цвет. Не тот бледно-розовый, что робко шепчет о тайных девичьих грезах в нежных закоулках дневничков. Нет. Это был розовый-воитель, розовый-агрессор, розовый-скандалист и бретер, который лез в глаза, не спрашивая разрешения и не интересуясь мнением их хозяина, прожигая своей яростной розовостью сетчатку до самого мозга и доводя до маразма, слабоумия или — как минимум — до временного помрачения сознания.

Ибо только этим можно объяснить то, что Олаф, не мешкая больше ни секунды, подошел к ближайшему окну и, бормоча что-то невнятное, дернул за портьеру, и она с грохотом полетела на пол^[16].

За спиной раздался сдавленный вскрик жены.

Он обернулся, сделал несколько шагов, заглянул за розовую ширму — и ядовитая розовая муть рассеялась перед глазами^[17]. Уже почти ничему не удивляясь, в знакомом углу, затянутом розовыми медвежьими шкурами, Олаф увидел розовый спил векового дуба, из которого была сделана их кровать, розовое покрывало^[18] — а на нем испуганную Аос в розовом домашнем платье^[19].

И отчего-товспомнил их первую встречу — в ее розовом будуаре розового замка…

Весь гнев его сразу улетучился, уступив место сочувствию.

— Ты, наверное, по дому скучаешь? — неуклюже пытаясь смять и спрятать за спину штору вместе с увязавшейся за ней гардиной, смущенно проговорил он.

— Я? — застигнутая врасплох вопросом, ожидала которого меньше всего, захлопала ресницами богиня. — Н-ну… да… вспоминаю иногда…

— Нет, ты не скрывай от меня, я ведь всё понимаю. У тебя дома ведь… уютненько было, да?.. Ты там всё так красиво устроила… всё такое… э-э-э… розовое… тоже… милое… очень… — выдавил отряг, и щеки его приобрели цвет поверженной портьеры: врать он толком никогда не умел.

— Да… очень похоже получилось, — вспоминая, кивнула богиня.

— Вот… я же понял… в гостях… то есть, дома хорошо… а дома… то есть, в другом доме… который тоже дом… теперь… твой… еще один… но… — он смолк, запутавшись в пословице, но уже через пару секунд тряхнул спутанной рыжей шевелюрой и нерешительно спросил:

— Но может, ты разрешишь мне постелить хотя бы один зеленый ковер? Или обратно сделаешь шторы… какого там они были цвета до того, как с ними сделала… вот такое? — он кивнул через плечо на портьеры, до которых не успел добраться. — Потому что среди этого… э-э-э… кхм… ну… я чувствую себя как еж в вывернутой наизнанку шкурке. Пожалуйста?

Аос задумалась. Главное, чтобы ковер и шторы были не синие, как предостерегала вторая половина приметы, касающаяся рождения мальчика. Нет, конечно, зеленый ковер посреди розовой спальни — это пытка особого рода, но вернуть на место желтые шторы ради любимого… который даже не стал ни возражать, ни спорить… хотя Волупта намекала на неблагоприятный исход…

И внезапно новая мысль — внешне абсолютно не связанная с первой, как это часто бывает у женщин, пришла ей в голову, а оттуда — сразу на язык:

— А скажи мне, как ты относишься к многоженству?

Отряг посмотрел на супругу, замершую в странном напряжении, вспомнил слова лукоморской царевны Серафимы о том, что хорошая шутка разряжает атмосферу, удлиняет жизнь и заменяет стакан грибов, и кривовато улыбнулся:

— Честно если, всегда завидовал шатт-аль-шейхскому калифу. У него жен больше сотни, и если одна… или двадцать одна покрасят свои комнатушки в розовый, то у него есть к кому уйти.

Прямо с кровати Аос не исчезла только чтобы не отказать себе в удовольствии хлопнуть дверью. И поэтому когда ошарашенный, потерянный Олаф выскочил вслед за ней в коридор, супруги его уже и след простыл.

Под развесистой клюквой в саду Мьёлнира, вокруг грубо сколоченного дубового стола собралось экстренное заседание мужского совета.

— …и ты говоришь, что розовым было все — даже ваша мебель? — в ужасе округляя глаза, говорил хозяин.

Конунг кивнул и продолжил:

— И я весь дворец кверху дном перевернул — ее и след простыл!

— А вот это нехорошо… — почесывая гладко выбритый подбородок, нахмурился Фрей.

Олаф снова кивнул уныло, соглашаясь на сто процентов, а бог преуспеяния тем временам продолжал:

— …потому что я и без книги уже помню, что окружить себя розовыми вещами — одно из самых действенных средств родить девочку. И противодействовать ему можно только покупкой и шитьем розового детского приданого^[20]. Или перекрасить все в синий цвет.

— Терпеть не могу синий, — со странным выражением лица пробормотал отряг и уставился в стол.

Рагнарок перемену в настроении своего подопечного уловил сразу.

— Ты это чего, смертный? — подозрительно прищурился он. — Сдаться хочешь?

— Мужчины не сдаются! — сурово шлепнул ладонью по столешнице Мьёлнир.

— Да я понимаю… и если бы передо мне была стая варгов… или морские выползни… или хоть вся орда обоих Хелов… я бы и глазом не моргнул… вы все это знаете лучше меня. Но она же — моя жена! И если ей действительно так хочется дочку, то может…

— Ни-за-что! — Фрей непреклонно потряс толстым пальцем перед носом отряга. — Ни-ког-да! И-не-думай! Сначала ей первенца-дочь подавай, потом она пожелает, чтобы ты целыми днями сидел с ней дома, потом — чтобы друзья не приходили, а после и крестиком вышивать заставит!

Возможно, если бы конечной перспективой была вышивка гладью, Олаф и отнесся бы к этому философски, но крестиком…

— И может, если бы она тебя по-настоящему любила, то согласилась бы на мальчика и без этих своих женских штучек? — задумчиво подлил масла в огонь Рагнарок.

— То есть… то есть она… то есть может она меня и… Хель и преисподняя… И что же мне теперь делать? — чувствуя, что тяжелый камень на душе ничуть не полегчал, но вырос раза в два минимум и теперь точно вдавит его в землю по самые плечи, выдавил он.

— Может, конечно, я и ошибаюсь… — почесал в бороде старый бог. — Бабай якорный этих женщин разберет, чего им надо. А что тебе делать — Фрей сейчас скажет.

Рагнарок ободряюще хлопнул парня по плечу, Мьёлнир — по другому, а Фрей подмигнул лукаво и залистал зеленый фолиант.

— Помню, видел я там один простой, но верный рецептик…

Когда Олаф вернулся домой, Аос всё еще не было. Пожав плечами и отогнав от себя с дюжину самых дурных предчувствий и раз в десять больше унылых мыслей, он быстро сделал запланированное и уселся на подоконник — ждать.

Ждалось ему в таком положении ровно двадцать секунд.

Потом еще минуты три он расхаживал по комнате, спотыкаясь обо все, что не успевало убежать, и наконец, с видом решительным и отчаянным выбежал он сначала на кухню, потом на улицу, и стремительно зашагал прочь от дворца.

Путь его продолжался недолго и завершился в соседнем квартале в лавке зеленщика — поставщика двора его величества конунга Олафа Первого.

— Ваше величество, рады видеть вас собственной персоной! — растерявшись, но не очень от нежданного визита, хозяин проворно выскользнул из-за прилавка и поклонился. — Для моего скромного заведения это большая честь.

— И тебе привет, Орм, — рассеянно бросил отряг и заскользил вопросительным взглядом по расставленным корзинам, чашам, блюдам и подносам с самыми невероятными фруктами и овощами, привезенными со всего Белого Света.

Теперь, когда морское пиратство было отменено официальным указом молодого конунга^[21], и торговля с Отрягией возобновилась, в страну хлынул поток таких товаров, какие не снились и самым удачным грабителям.

В том числе и фруктов с овощами.

Растерянно и нерешительно оглядывал конунг чудеса сельского хозяйства всех цветов радуги и размеров, по названиям из которых он знал лишь яблоки, груши, клубнику, да полюбившиеся ему в Шатт-аль-Шейхе дыни.

— Чего изволит ваше величество? — сладко улыбаясь, коренастый лысый зеленщик в изумрудном лесогорском кафтане сделал широкий жест рукой, с гордостью указывая на румяные и не очень дары природы: — Есть свежие киви, виноград, инжир, бананы, лимоны, арбузы, имеются в наличии также…

Олаф, чувствуя, что у него в глазах начинает рябить от всего этого продуктового разнообразия, помотал головой и сдался:

— Персики. У тебя есть персики, Орм?

— Конечно, ваше величество! — просиял лавочник. — Самые спелые, самые нежные, пушок на них — как на девичьей щечке, залюбуетесь! Сейчас, погодите минутку…

И под недоуменное конунговское «Пушок?..» Орм проворно заскочил за прилавок, снял с полки небольшую корзинку и довольно водрузил перед клиентом.

— Вот, прошу! Все — как на подбор! Один к одному! Шедевры искусства матушки-приро…

— Ты чего мне притащил? — непонимающе сморгнул отряг. — Я ж тебе сказал — персики! Смотри ведь, чего хватаешь!

— А… э-э-э… — зеленщик прикусил язык на полуслове и тупо уставился на свой товар. — А-а-а… ваше величество шутить изволили?

— То есть? — конунг почувствовал, что теперь снова его очередь недоумевать.

— То есть… — Орм замялся, не зная, как бы поделикатней объяснить монарху своей державы, что то, что он ему принес, и есть персики, с какой бы стороны и кто на них ни посмотрел.

— Нету персиков — так и скажи, — грубовато буркнул Олаф и стал уже поворачиваться, чтобы уйти, но тут дверь лавки распахнулась, и в нее переваливающейся утиной походкой^[22] вплыла жена мастера гильдии корабелов фру Торхильда.

— Ваше величество, какая встреча, и где, как это неожиданно, расскажу своему супругу — не поверит! — и тут же, без остановки и запинки: — Ах, Орм, какая прелесть, какие чудесные персики, как давно их у тебя не было! Хотя ноябрь на улице, чего уж жаловаться… Дай-ка я выберу штучек пять порумяней!

— Персики?..

Олаф уставился на круглые, желто-красные пушистые мячики размеров с кулак фру Торхильды.

— Это — персики? — недоверчиво переспросил он.

— Ну да, ваше величество, — несколько обиженно подтвердил хозяин. — Разве я мог бы над вами так глупо шутить?

— А это… такие… оранжевые… с коркой… тогда что?

— Это апельсины! — расцвел зеленщик и для вещественного подтверждения своих слов потянулся за подносом на самой верхней полке.

Но когда он вернулся, то конунга в лавке уже не было.

Вместе с ним, похоже, ушли из кучки и три персика, оставив вместо себя на прилавке золотую монету.

— Его величество сказал, что сдачи не надо, — растерянно пожимая обтянутыми расписной хорохорской шалью плечами, проговорила фру Торхильда.

— Я ж говорю — шутник… — улыбнулся хозяин и мысленно записал два недостающих золотых в пассив короне.

Когда Олаф вернулся, Аос укладывалась спать. Розовое покрывало было убрано с кровати и сложено на не менее розовый дубовый сундук, розовая ночная рубашка с розовыми кружевами надета, и розовое одеяло откинуто.

Посреди комнаты жутковатым прямоугольником, похожим на свежескошенный газон, лежал зеленый ковер. На окнах сошлись, отсекая лунный свет, желтые шторы.

— Спокойной ночи, — не поднимая глаз, проговорила богиня, юркнула под одеяло…

И вскочила.

— Ай! Что там?!

— Что — где?! — топор из новой коллекции оказался в кулаке отряга быстрее вскрика.

— Под матрасом! — растерянно моргая, Аос ткнула пальцем в притворявшуюся безобидной и ровной кровать.

— А-а-а… что там? — медленно ставя топор к стене, неуверенно промямлил юный конунг.

Богиня была женщиной, и умела отличать риторические вопросы от экзистенциальных, когда хотела.

Прищурившись в адрес стушевавшегося вдруг супруга, она откинула матрас и победно уткнула руки в бока:

— Я так и знала!

Неяркий свет ночника блеснул на остро отточенном лезвии огромного боевого топора.

— Это ты! Ты подложил! Ты или твои сообщники! И все потому, что… что… что…

— Милая, это я, да, но только потому… — Олаф бросился к разворошенной постели, неловким движением задел подушку, роняя — и из-под нее на пол выпал гребень, перевязанный розовым бантиком.

Отряг поднял его и, держа на расстоянии вытянутой руки, точно кусачую зверюшку, жалко взглянул на жену.

— Это вы. Ты и твои подружки. Я знаю. Это примета. И розовое — примета тоже. И головой на юг. Вы сами говорили. И все только потому, что ты… что вы… что они…

— И твой топор — примета тоже! Я тоже всё знаю! Всё!..

Голос богини сорвался, она обессилено опустилась на кровать и уткнулась в ладони, давясь слезами.

Олаф вынести мог все. Холод, голод, усталость, боль, морских выползней и бешеных варгов, но женские слезы — особенно слезы Аос, его любимой, единственной, родной и ненаглядной Аос — перевернули ему душу.

— Милая… дорогая… прости… прости меня… прости нас… — хлопнулся он на колени перед ней, обнял за что попало под руку, притянул к себе и зашептал сбивчивые растерянные слова, почти не соображая, что говорит — но чувствуя, что ничего иного он никогда сказать и не мог. — Прости меня, солнышко мое, я такой дурак… Если ты хочешь девочку… и вправду очень хочешь… то я клянусь, что не буду больше… и их не буду слушать… ну подумаешь, девочка… пусть будет девочка… девочка ведь тоже человек… смешной такой… с косичками… с бантиками розовыми опять же… в платьишке… на тебя похожая… Ты знаешь… девочка — это не так уж и плохо, если разобраться… и я ее буду очень сильно любить… как тебя… потому что ты — самая лучшая на всем Белом Свете… только прости болвана… пожалуйста…

И под нежный, наполненный мукой этой недели речитатив супруга рваные горестные всхлипы Аос сначала чуть стихли, а потом перешли в такие же тихие неровные слова:

— Нет… нет… это ты меня прости… мы первые начали… мы не должны были… не поговорив с тобой… Я ведь знала… как ты хочешь мальчика… и все равно… все равно… их послушалась… и сама тоже… потом… и всё… Миленький мой… любимый мой… прости меня… я не должна была… я эгоистка… я ду-у-у-у-ура-а-а-а-а!..

— Нет, ты самая умная, самая хорошая, самая заботливая, самая-пресамая… у меня просто слов нет, какая ты! А я — валенок лукоморский необразованный…

— Ну и что… все равно ты лучше всех…

Отчаянно хлюпая носом и вытирая глаза одной рукой, богиня махнула другой — и комнаты их приобрели первоначальный вид, всё, кроме зеленого ковра, который она сегодня купила для мужа на базаре.

— Так… лучше? — еле слышно прошептала она.

— Лучше… — не видя ничего, кроме жены, так же неслышно ответил отряг.^[23]

Он поднялся, Аос обняла его, руки ее скользнули по его бедрам… и уперлись во что-то твердое.

— Это… еще одна примета? — сквозь слезы улыбнулась она.

— Нет, — тихо гыгыкнул Олаф и выудил из кармана штанов три пушистых красно-розовых шара. — Ты, кажется, хотела персики?..

Июльское солнце только успело выглянуть из-за горизонта, как тут же жара, стоявшая вторую неделю, проснулась — словно и не уходила на ночной отдых, потянулась и дохнула сухим горячим воздухом, напоенным ароматами лесов и лугов.

И едва первые лучи светила дотронулись до крыши дворца, как утреннюю тишину прорезали два крика — женский и — несколько секунд спустя — энергичный и здоровый детский.

— Ну, кто, кто, кто, кто?.. — Олаф нервно вскочил с бордюра, приподнялся на цыпочки и вытянул шею, словно так можно было увидеть, что происходит в их с Аос комнате на втором этаже.

— Кто-кто… — без особого запала попытался пошутить Фрей, но, поймав взгляд молодого отца, стушевался и пожал плечами. — Кого Судьба послала.

— Ребенок, вот кто, — торжественно проговорил Рагнарок, щелкнул пальцами, и перед отрягом и группой поддержки на мостовой появился двадцатилитровый бочонок эля и четыре кружки. — Человек.

— Я не… — закачали одновременно головой Олаф, Фрей и Мьёлнир, но взглянули на открытое окно спальни четы конунгов, вздохнули и потянулись наливать.

За пришествие на Белый Свет нового человека, хотя еще пока и ребенка, выпить эля стоило даже двум непьющим и одному гурману.

Четыре кружки сдвинулись с глухим стуком, фонтаном выхлестывая белую пену на руки и одежду, четыре головы склонились, касаясь лбами, как требовал того ритуал…

— Ну, за ребенка, — выдохнул Рагнарок. — За человека.

Двери парадного распахнулись только тогда, когда бочонок уже почти опустел, а теплая компания всерьез раздумывала, позвать ли новый или пойти на штурм подозрительно долго не сообщавшего вестей женского царства.

— Кто?.. — роняя кружку, подскочил отряг, впиваясь красными от бессонницы глазами в лицо прорицательницы — и в маленький продолговатый сверток у нее на руках.

— Девочка, — ласково улыбаясь, проговорила Волупта.

Физиономия конунга вытянулась на мгновение, но тут слабая улыбка тронула его губы.

— Де-евочка… — нараспев, словно чудное имя, проговорил он, склоняя голову набок. — Девочка — это хорошо…

Створка двери за спиной предсказательницы чуть скрипнула, приоткрылась, пропуская на крыльцо богиню плодородия…

А на руках у нее покоился, мирно посапывая, еще один такой же сверток.

— А это?.. — захлопал глазами Олаф.

— А это мальчик, — бархатистым контральто сообщила Фрея.

— Мальчик! — все утра Белого Света расцвели в один миг на усыпанной веснушками физиономии конунга. — Мальчик!!!..

Створка скрипнула еще раз, и к подругам присоединилась дородная и гордая Фригг.

С еще тремя белыми свертками в могучих надежных руках.

— А… а… а?.. — не зная, что подумать, поделать, а самое главное, сказать, Олаф разинул рот и вытаращил глаза. — А?..

Фригг усмехнулась изумлению и растерянности отряга и размеренно произнесла:

— А это еще один мальчик и две девочки.

— А?.. — так и не обретший дара речи конунг вытянул шею, заглядывая в полутемный холл за спинами женщин.

— Пока всё! — расхохоталась неожиданно молодым и звонким смехом прорицательница. — А тебе мало?

— Не-е-е-е-е-ет!!! — нашел, наконец-то, хотя бы одно из потерянных слов отряг и бросился обнимать всех и сразу — неистово, жарко, бестолково.

А меж тем сыскались и другие потерявшиеся — и из могучей груди вырвалось оглушительно-счастливое:

— Ао-о-о-о-о-ос!!! Я тебя люблю-у-у-у-у-у!!!..

Волупта, смеясь и осторожно прижимая к груди свою драгоценную ношу, ловко вывернулась из радостных объятий, нашла взглядом глупо улыбавшихся в сторонке богов и подмигнула:

— А девочек все равно больше!

Примечания

1

В последний раз, когда он имел неосторожность спросить у Волупты, как дела, она с увлечением поведала ему о состоянии дел у знакомых богов, половины жителей столицы, а заодно и о политической ситуации и видах на урожай во всех державах Белого Света. Занял этот увлекательный рассказ около трех дней, без перерывов на обед и сон. Если она, древняя старуха, могла обходиться без них, то, по ее мнению, молодым здоровым воинам немного поголодать и не поспать тем более не повредит. Об ее же ответе на последний вопрос «почему» Олаф и вовсе вспоминал с содроганием: потребовалось полторы недели, чтобы выслушать во всех подробностях историю от Большого Эксперимента до наших дней.

(обратно)

2

Потому что ее нельзя было обойти.

(обратно)

3

Неужели фазанам пора пришла, а он еще ни разу на охоту не выезжал?!

(обратно)

4

С Агафоном и его любимым вопросом не знакомая.

(обратно)

5

Пока под ногами не стало бы попадать и мешаться что-то мягкое.

(обратно)

6

Вернее, конечно, это была не рука, а протез — сама конечность была потеряна им во время битвы с богами Надира полгода назад. После этого у отрягов родилось присловье: «У бога преуспеяния одна рука, всех оделить не успевает».

(обратно)

7

Точно в такой же ситуации ответом его супруги стало бы: «Так надо было больше дарить!»

(обратно)

8

Герцогов Эльгардских. Получено прадедом в качестве выкупа за самого герцога.

(обратно)

9

Естественно, фамильных. Лотранского короля. Не доехавших до заказчика во время правления деда Олафа.

(обратно)

10

В чьем представлении романтический ужин отличался от неромантического охапкой полевых цветов, воткнутых в бочонок с элем.

(обратно)

11

Изменением порядка вещей — так, что их потом не знаешь, где искать — у них дома всегда занималась исключительно Аос, и теперь он знал, на каком основании.

(обратно)

12

Потому что, согласно этикету, у всех монархов Белого Света должно было быть несколько помещений для принятия пищи.

(обратно)

13

Или хотя бы не облив никого соусом и не вывалив на колени картошку.

(обратно)

14

Да, процесс введения придворного этикета в Отряги — дело посложнее поиска Граупнера.

(обратно)

15

Уронив на скатерть всего три раза.

(обратно)

16

Вместе с гардиной.

(обратно)

17

Не исключено, что ретировавшись в мозг.

(обратно)

18

Поверх розового постельного белья, покоящегося на розовом матрасе, что-то подсказывало ему.

(обратно)

19

И с розовыми щеками.

(обратно)

20

Потому что в этом случае в игру вступал всемирный закон подлости, одолеть который было не под силу ни одной примете.

(обратно)

21

И несколькими точными, чтобы не сказать, точечными ударами молний со стороны Мьёлнира.

(обратно)

22

Походкой очень довольной своей жизнью утки, надо сказать.

(обратно)

23

Что такое жить под одной крышей с подарком любимой женщины, вызывающим идиосинкразию, ему еще предстояло выяснить.

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***