Стремительное шоссе [Сергей Николаевич Сергеев-Ценский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский Стремительное шоссе

Рассказ
I
У конторы «Крымшофер», на набережной, как раз перед блистающим утренним июльским морем, стоял уже хоть и немолодой и сильно обшарпанный, но по-рабочему нажимисто готовый ринуться отсюда, от лени и отдыха и ярких красок, за перевал, в степь, шестиместный фиат.

Около него возился, подвинчивая и подмазывая, шофер — молодой, рыжеволосый парень, с веснушками, в коричневой распахнутой, щедро замасленной блузе, и говорил отправителю:

— Я на этой машине сделал тринадцать тысяч девятьсот сорок девять километров, и никаких я поломок не допустил… Ты знаешь, как это считается: это считается по-ря-доч-ная сумма по нашим дорогам… А сейчас конец сделаю, пятьдесят один километр, — как раз до круглой цифры добью.

Отправитель был до костей прожженный солнцем кривоногий татарин с лохматыми бровями и золотым спереди зубом. Он щурил от солнца один глаз, а другим глядел кругло, но мутно. Он не выспался и зевал, сильно кривя рот на правый бок. Он сказал шоферу:

— Ясное дело… Потому — ты не пьянствуешь, как другие… Ты у нас на красную доску глядишь — понял?.. А вот твои двое пассажиров идут.

Подходили двое с ручною кладью и с билетами, взятыми накануне, очутившиеся здесь проездом, — крупный хозяйственник Торопов и бывшая артистка Брагина, подстриженные волосы которой ярко блестели, как золотой нимб. Она была в голубом, держалась прямо, голову кверху. Шаг у нее был порывистый. Она точно играла предводительницу народных восстаний. Торопов — низенький, толстоплечий человек, с облупленным розовым лицом — едва поспевал за нею. Все у него было набрякшее: и веки, должно быть — от бессонной ночи, и широкие в запястьях руки, и короткие пальцы, и пылающие щеки, и вспученный лоб. Белая рубашка была завернута спереди так, что вся безволосая и тоже розовая вспученная грудь Торопова выставлялась наружу.

Со стороны тому, кто хотел бы и умел наблюдать, оба они показались бы с головами, погруженными в безмерное богатство берегового солнца, с которым прощались, уезжая на север.

Брагина с подхода командно спросила отправителя, кивнув на машину:

— На этом одре поедем?

— Другая пойдет еще… через один час, — ответил татарин.

— А до-е-дем ли? — полюбопытствовал Торопов, отдуваясь.

Отправитель сделал вид, что обижен вопросом. Он вздернул левым плечом вперед и вошел в контору, а следом за ним вошли туда же и Брагина с Тороповым оставить вещи.

Стуча деловито мотором по спокойно гладкому морю, отплывала переполненная лодка в соседнюю большую татарскую деревню Куру-Узень. Серый, очень серьезного вида ослик протащил мимо двуколку с зеленью. К возившемуся около старенького фиата шоферу подошел, легко шагая от моря, с пляжа, где он купался, сухощекий, подтянутый человек в синей рабочей блузе горняка; через плечо — полотенце. У него была открытая голая, разрисованная солнцем, каменно-твердая, точеная, как у египтянина, голова, с сухим выпуклым у висков лбом и мощным затылком. Он осмотрел очень внимательными серыми глазами шофера и машину, нагнулся и подавил что-то внизу ногой и сказал глуховато, но тоном, не допускающим возражений:

— Рессоры слабы.

Потом кивнул на переднее сиденье и добавил совершенно начальственно:

— Занимаю место рядом с вами.

И отошел к ларьку за папиросами.

А к конторе в это время бойко подбегала белогривая, чалая лошадка, подвозя на линейке еще пассажира и пассажирку, красиво сработанную женщину, которая звонко, заливисто хохотала, отбросив голову и показав ровную загорелую шею. Должно быть, что-нибудь очень смешное только что сказал ее сосед. Обильные черные волосы упали ей на спину, а на бронзовом округлом лице глаз совсем не было видно, только сверкали зубы да алел рот. Полные руки, до плеч голые, тоже загорелые и потому сильные на вид, охватили колена и вздрагивали от хохота; покачиваясь, смеялись и ноги ее, молодые, сильные, без чулок, в одних белых спортсменках.

Сосед же ее, как многие остроумцы, имел затаенно лукавый вид, глядел прищурясь, и все тело его, тяжелое и плотно сбитое тело атлета, было непроницаемо спокойно.

Но он был не только атлет, он был не только известный мелиоратор, работавший в Наркомземе, он был еще и пловец, способный по нескольку часов держаться на воде и покрывать при этом большие расстояния. Даже и в этот свой приезд к морю с севера он без тренировки, уже отяжелевший, плавал от приморской горы Кастель до Гурзуфа, от Гурзуфа до Ялты. Его портреты с подписью — «Известный пловец А. Е. Мартынов» — появлялись в свое время в спортивных журналах.

Он глядел на свою соседку так, как глядят матери на расшалившихся, но никому этим не мешающих детей. У него были добродушные мясистые, почти безволосые брови над выпуклыми синими глазами, круглые сорокалетние кирпично-красные щеки, круглый, несколько неожиданно бесхарактерный нос. И под просторной, сурового холста блузой