Прекрасная тьма [Маргарет Штоль] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

как Эмма разбудила меня ночью, чтобы успеть в «Сад вечного покоя» до рассвета. Помню Лену, замерзшую и убитую, готовую заморозить и убить все вокруг. Помню темное небо и темных чародеев, собравшихся у могилы, — людей, которые на самом дели не были людьми. Но за всем этим, где-то на задворках сознания, скрывалось что-то еще, что-то, чего я никак не мог вспомнить. Я пытался вспомнить это с дня рождения Лены, с ее шестнадцатой луны, с той самой ночи, когда умер Мэкон.

Но одно я знал точно — мне необходимо вспомнить это.


По небу разливалась кромешная тьма, в открытое окно, пронзая облака, струились потоки лунного света. В комнате стоял жуткий холод, но мне было все равно. Прошло два дня после смерти Мэкона, а я продолжал оставлять окно открытым, как будто он мог в любой момент появиться в моей комнате и присесть на крутящийся стул.

Мне вспомнилась та ночь, когда я застал его здесь и узнал, кто он такой. Не вампир, не мифическое существо из сказок, как я подозревал, а настоящий демон. Демон, который решил, что не станет питаться человеческой кровью, а предпочел ей мои сновидения.

Мэкон Мелхиседек Равенвуд. Местные называли его старый Равенвуд и считали городским изгоем. Кроме того, он был дядей Лены и заменил ей отца, которого она никогда не знала. Я нашарил в темноте одежду и принялся одеваться, но внутри вдруг появилось знакомое тепло, и я почувствовал присутствие Лены.

«Эль?»

Из глубин моего сознания донесся голос Лены, звучавший так, словно она была одновременно и совсем рядом, и очень далеко. Мы общались посредством безмолвной речи — кельтинга, тихого языка, которым чародеи, в том числе и Лена, пользовались задолго до того, как к югу от линии Мэйсона-Диксона появился мой дом. Кельтинг, тайный язык, предназначенный для близких отношений и случаев крайней необходимости, родился во времена, когда, если ты отличался от других, тебя запросто могли сжечь на костре. Язык, на котором, вообще-то, мы не должны были общаться, потому что я — смертный. Но, по какой-то необъяснимой причине, у нас это получалось, и с помощью кельтинга мы могли сообщать друг другу то, что нельзя выразить обычными словами, то, о чем не принято говорить вслух.

«Я не смогу. Я не пойду туда».

Я оставил тщетные попытки завязать галстук и присел на край кровати. Пружины древнего матраса печально застонали.

«Ты должна пойти. Ты никогда не простишь себе, если не пойдешь».

Помолчав, Лена ответила:

«Ты не представляешь себе, каково это».

«Представляю».

Я вспомнил, как сам сидел на кровати, боясь пошевелиться, встать, надеть костюм, присоединиться к общей молитве и хору, исполняющему «Пребудь в руках моих», и у всех на виду пройти через город на кладбище на похороны собственной матери. Я боялся — тогда окажется, что она действительно умерла. Вспоминать об этом было тяжело, но я решил поделиться этими воспоминаниями с Леной…

«Ты не можешь, но у тебя нет выбора, потому что Эмма кладет руку тебе на плечо и ведет тебя сначала в машину, потом на церковную скамью, а потом — ко всему этому сборищу сочувствующих и приносящих соболезнования. Твой взгляд останавливается на лицах людей, которые что-то бормочут, глядя тебе в глаза, но ты не слышишь ни слова, потому что внутри тебя все разрывается от крика, который заглушает все остальные звуки. Они похлопывают тебя по плечу, ты садишься в машину, и тогда оно наконец случается — потому что, если кто-то говорит, что ты справишься, значит, ты действительно справишься».

Я закрываю лицо руками.

«Итан…»

«Говорю тебе, ты справишься, Эль».

Я тру кулаками глаза и с удивлением обнаруживаю, что плачу. Включаю свет и долго смотрю на лампочку, стараясь не моргать, пока обжигающий электрический свет не высушит мои слезы.

«Итан, мне страшно».

«Я с тобой. Я тебя не оставлю».

Говорить больше не хотелось, и я продолжил борьбу с галстуком, но присутствие Лены ощущалось так же явно, как если бы она сидела здесь, в уголке комнаты. Без отца дом опустел. В холле послышались шаги Эммы, и мгновение спустя она безмолвно появилась в дверях, сжимая в руках выходную сумочку. Взгляд ее темных глаз встретился с моим, крохотная фигурка внезапно показалась мне высокой, хотя она едва доставала мне до плеча. Эмма заменила мне бабушку, которой у меня никогда не было, а теперь и маму.

Я посмотрел на стоящий рядом с окном пустой стул, куда она положила мой выходной костюм чуть менее года назад, а потом снова на висевшую над кроватью голую лампочку.

Она протянула руку, и я отдал ей галстук. Иногда мне казалось, что мысли может читать не только Лена.

Эмма взяла меня под руку, и мы пошли на вершину холма в «Сад вечного покоя». Небо так и не прояснилось; не успели мы подняться на холм, как пошел дождь. Эмма надела свое самое лучшее траурное платье, широкополая шляпа защищала лицо от дождя, но уголки белого кружевного воротничка стремительно намокали. Она приколола к нему свою любимую камею, которую надевала только по особым случаям. В