Смерть на рыболовном крючке [Лоуренс Гоуф] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лоуренс Гоуф Смерть на рыболовном крючке

Моей матери посвящаю

Смерть лошади — жизнь ворона.

Ньюфаундлендская поговорка

Глава 1

Звонок, которого Мэнни ждал чуть ли не всю свою сознательную жизнь, раздался во вторник утром.

Мэнни как раз завтракал, читая спортивный раздел в «Утреннем листке», и так испугался, когда зазвонил телефон, что уронил ложку и расплескал молоко с размокшими кукурузными хлопьями на свой шелковый халат, расшитый ярко-красными драконами. Правый карман халата оттягивал складной итальянский нож. Ножи Мэнни собирал. У него была целая коллекция. С одними он никогда не расставался, другие использовал по мере надобности.

Звонок оказался из Лос-Анджелеса и был оплачен абонентом. Наверняка Дональд Дак, отличнейший парень, подумал Мэнни, даже не спросив, кто на проводе. Но почему у него такой голос: пьяный, грубый, почти агрессивный?

— Дональд, в чем дело?

После некоторого молчания раздался плевок и наконец ответ:

— Это Деффи, ослиная задница!

— Что за выражение? Услышь тебя Уолт, перевернулся бы в гробу.

— К черту Уолта!

Снова молчание. А Мэнни как назло оставил сигареты на кухне — из-за слабых легких он старался пореже курить. Между тем в трубке без конца звучали помехи — то свист, то стоны. Минуты тянулись мучительно медленно. Мэнни достал из кармана нож, нажал кнопку на рукоятке и, когда выскочило лезвие, теряя терпение, стал срезать тонкие полоски пластика с телефонного шнура.

— Ты еще там, Деффи?

— Да, да! А что, ты занят?

— Смотря что ты имеешь в виду.

— Брось свои штучки, плевать я на них хотел. У нас еще есть шампанское? — раздраженно крикнул он кому-то. Мэнни услышал бульканье наливаемой в бокал жидкости и голос Феликса Ньютона: — Лей до краев, — а потом: — Благодарю, бэби, ты прелесть.

— По какому поводу пьете? — поинтересовался Мэнни. — Может быть, ты уже закончил Школу Уток Берлица?

— Весь день я к этому готовился, но проклятое горло опять подвело. И все-таки я кое-чего достиг, какой-то прогресс на лицо. Но тут в мою жизнь вторгаешься ты. Господи! Любой может изображать этого гребаного Дональда.

— Будь ты на семнадцать сотен миль ближе, поплакал бы у меня на плече.

— Послушай, может, купить тебе черный в белую клетку костюм, широченный, чтобы болтался, и красный пластиковый нос? Вот смеху-то будет! Надеюсь, ты меня понял?

— Конечно, — смягчился Мэнни.

Потом что-то забарабанило, и Мэнни представил себе, как Феликс постукивает короткими толстыми пальцами по белой металлической крышке стола во внутреннем дворике своего дома на берегу океана, на самом юге Лагуна-Бич, и как на его шее устрашающе вздуваются вены, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на кого-то, проходящего мимо. Мэнни никогда не был в том доме, но ощущение было такое, что он его уже видел.

— Мэнни, у меня к тебе просьба, потому и звоню.

— Что за просьба?

— Тут кое-кого надо убрать.

Мэнни шумно сглотнул.

— Ты еще жив и не в обмороке?

— Стоит ли говорить об этом по телефону?

— Конечно, почему нет?

— А ты не боишься, что нас могут подслушать?

— Кто, например?

— Боже мой, мало ли кто, откуда мне знать?

— За мной ничего особенного не водится, ты вообще никому не нужен, — насмешливо бросил Феликс. — Ох, и труслив же ты. Как заяц. Второго такого не сыщешь. Подожди минутку, я сейчас, — понизил он голос.

Мэнни услышал, как стукнула трубка о стол и следом раздался шепот. Потом захихикала женщина, закричал Феликс, кто-то громко расхохотался, хохот перешел в истерический крик, что-то грохнуло. И снова тишина.

— Ну не молчи ты, — попросил Феликс. — Говори что-нибудь, хоть о погоде. Какая она там, в Канаде?

— Не знаю. — Мэнни еще не выходил из дома после того, как поднялся с постели, и спросил: — Ты что, проверяешь меня?

— У нас, например, сейчас под девяносто градусов по Фаренгейту, с моря дует приятный бриз. Смога нет. Небо такое голубое, что и вообразить невозможно. — Феликс прокашлялся и восстановил дыхание. — Вылетай в ближайшие дни. Думаю, тебе здесь понравится, честное слово, понравится.

— Что ж, колоссально, — сказал Мэнни.

— Только не забывай, что есть трое парней, о которых ты должен позаботиться. И это главное. Три тысячи долларов за каждого плюс расходы, идет?

— Теперь это стоит пять.

— Отбой, — ответил Феликс. — Понял? Так может, все-таки сделаешь дело, возьмешь денежки и слиняешь?

— Американские?

— Что?

— Я спрашиваю, деньги американские?

— Неужели канадские, это дерьмо?

— Надеюсь, нет.

— Но все должно быть сделано тихо, без шума. Помогать тебе будет Юниор.

— Не надо, — быстро ответил Мэнни.

— Обязательно надо! Во всяком случае, он выйдет с тобой на связь. Так что ты жди. Есть у тебя карандаш и бумага?

— Минутку, — сказал Мэнни. Рядом лежали блокнот и ручка «бик», но Феликс этого не видел, и Мэнни позволил себе пойти на кухню и закурить сигарету, после чего вернулся к телефону. — Валяй, говори!

— Записывай имена, — сказал Феликс. — На это, надеюсь, твоей эрудиции хватит. Только смотри, не наделай ошибок, дело важное.

— О'кей, — сказал Мэнни, попробовал, пишет ли ручка, и, морщась от напряжения, стал старательно выводить буквы.

Подождав немного, чтобы Мэнни успел написать, Феликс положил трубку.

Глава 2

Будильник югославского производства был ярко-красного цвета с большим круглым эмалевым циферблатом. Цифры — римские, жирные, черные. Наверху — два блестящих колокольчика, наклоненных друг к другу. Между колокольчиками — молоточек из бронзы. Будильник звонил так громко, что его невозможно было не услышать.

Детектив Уиллоус открыл глаза и увидел, что часы на ночном столике дрожат и вибрируют, будто живые, потянулся и нажал на кнопку звонка. Сразу воцарилась тишина. Была пятница, пять часов утра. Так начался трехдневный уик-энд, которого детектив не без труда добился у инспектора Бредли.

Уиллоус принял душ, быстро побрился и стал одеваться. Он сделал тосты, выпил две чашки кофе, а что осталось в кофейнике — вылил в термос и в шесть пятнадцать был уже на западном шоссе Аппа-Левелс. Ванкувер остался позади и внизу, под ним. Справа ограда из апельсиновых деревьев заслоняла коричневые скалы. Слева в лучах утреннего солнца, словно покрытый фольгой, ослепительно блестел океан.

В Хорсшу-Бей шоссе в двадцати милях от города резко сужалось. Уиллоус вел свой «олдсмобил» со скоростью сорока миль в час, стараясь не пересечь желтую полосу, несмотря на бесконечные повороты и тупики. Та часть шоссе, по которой двигался Уиллоус, была почти пустой, большинство народа ехало в город.

Селение Хоув-Саунд было первым населенным пунктом. Оно раскинулось среди гор, как бы в их тени, рядом с темно-зеленым, с рассеянными то тут, то там серовато-голубыми островами, океаном. Уиллоус наслаждался красотами природы. Это был единственный за месяц его свободный день, и он старался расслабиться.

В сорока милях от Ванкувера на его пути встретился небольшой городок Сквемиш. Океан здесь был ярко-желтого цвета, и от него исходил неприятный запах тухлых яиц: соседние бумажные фабрики сбрасывали в его воды тонны отходов. Правительство не препятствовало этому. Уиллоус закрыл окно и не опускал его до тех пор, пока отравленная часть океана не осталась далеко позади.

Он проехал более получаса и затем, резко тормознув, повернул от шоссе вниз, на покрытую гравием дорогу, обсаженную деревьями. Дорога казалась плотно утрамбованной, и тем не менее на ней повсюду встречались выбоины и вмятины. Примерно за пятьдесят миль до шоссе дорога резко повернула налево. Немного в стороне от поворота Уиллоус увидел выкрашенную в белый цвет сторожку с крышей, обшитой вагонкой.

Съехав на обочину, Уиллоус выключил мотор и вышел из машины.

Сторож появился не сразу, видно, ждал, пока уляжется пыль. В это время двери сторожки оставались раскрытыми, и Уиллоус услышал знакомую мелодию, но дверь вскоре захлопнулась, и сторож направился к машине.

Ему, казалось, немногим больше пятидесяти. Темные волосы, тяжелый подбородок, нездоровый цвет лица. Одет он был в поношенную зеленую униформу, перепоясанную ремнем. На груди — какой-то незнакомый знак. В руках — форменная фуражка с какой-то тоже непонятной эмблемой. Подходя к машине, сторож надел фуражку, надвинув ее на лоб. Пока он шел, Уиллоус заметил, что его левая нога не сгибается в колене и ступня слегка развернута внутрь.

Сторож остановился возле заднего бампера. Легко провел мозолистой рукой по пологому металлическому скату. Большим пальцем стер пыль с тонкого рубиново-красного стекла задней лампы и, застенчиво улыбнувшись, спросил:

— Ей не менее сорока трех?

— Почти, — ответил Уиллоус.

— Вот я и смотрю, оригинальная окраска и двигатель большой, надежный.

— Верно.

— Скорость, если не секрет?

— Громадная, — ответил уклончиво Уиллоус.

Сторож еще раз улыбнулся, показав при этом зубы, и лицо его слегка перекосилось. Уиллоус увидел, что щека сторожа от виска до подбородка перечеркнута шрамом.

— Давным-давно, когда ваш автомобиль только появился, — заговорил сторож, — цена газа была около десяти центов за галлон. Не так ли? Но с тех пор времена сильно изменились.

— Да, пожалуй, — согласился Уиллоус.

Сторож обошел машину и заглянул в заднее стекло. Увидев высокие болотные сапоги Уиллоуса и темный лакированный ремень с чехлом для удочек, старик поинтересовался:

— Собираетесь порыбачить?

Уиллоус кивнул.

— Думаю попытаться. Пройдусь по нескольким небольшим речонкам.

— Да, на больших реках в это время года не разгуляешься.

— Знаю.

— Надолго задержитесь?

— Хотелось бы выехать обратно в воскресенье в полдень, — сказал Уиллоус, еле сдерживая раздражение: он не любил расспросов.

— Уже наметили маршрут?

— Направляюсь туда, где есть рыба.

— И где, вы думаете, она может быть?

Сторож усмехнулся, довольный своей шуткой. Он все еще, близоруко щурясь, оглядывал внутренность салона.

— Смотрю, у вас обивка новая?

— Поменял этой весной.

— И дорого стоило?

— Вас устроит, если скажу, что достаточно дорого? Ну да оставим это.

Сторож кивнул и сразу отошел от машины. Уиллоус заподозрил, что он лишь делал вид, что оглядывает машину, а на самом деле рассматривал его самого. Видно, нагляделся телефильмов об уловках полисменов и грабителей, решил он.

— Вы уже бывали в наших местах?

— Нет, по крайней мере в течение двух лет не был.

— За это время тут мало что изменилось, такая же дикая местность, как и была. А люди по-прежнему пропадают. И все так же не просто и опасно разыскивать их. Но все же кое-кого находят.

Уиллоус сдержанно улыбнулся.

— Благодарю за предупреждение.

— И еще остерегайтесь проклятых лесовозов. Вес каждого из них не менее десяти тонн. И потому им трудно сразу остановиться, даже если захотят.

— Запомню.

Сторож смахнул пыль с другого крыла машины и отошел от «олдсмобила».

— Да, еще одно, — сказал он.

— Что такое? — коротко спросил Уиллоус.

— И все-таки, несмотря ни на что, думаю, вы получите удовольствие. Слышите?

Настала очередь Уиллоуса улыбнуться.

Сторож подождал, пока «олдсмобил» не выехал на дорогу, и только после этого повернулся и решительно отворил дверь сторожки. Первое, что он сделал, — это лизнул огрызок карандаша, лежавший на столе, и записал в журнал дату и точное время прибытия машины Уиллоуса, затем год ее выпуска и номер. Записал он и намерение Уиллоуса вернуться не позже следующего воскресенья. После этого закрыл журнал, снял фуражку, бросив ее на стол, опустился лежавшую на стуле пухлую подушку, которую сшила для него жена, и усилил громкость приемника.

Уиллоус ехал осторожно, со скоростью, не превышающей двадцати миль в час. По обе стороны дороги деревья и подлесок были аккуратно подстрижены. Кому-то, видимо, показалось, подумал Уиллоус, что он таким образом уменьшает возможность пожара. За пределами этой придорожной зеленой подстриженной полосы подрастали елочки и кедры. Вдали виднелись участки свежевспаханной земли.

Уиллоус в поисках подходящего места не раз останавливал машину на обочине дороги и выходил из нее. Мечта о реке, кишащей рыбой, постепенно теряла реальность. Время перевалило за полдень, когда он наконец в какой-то речонке заметил рыбу, напоминавшую форель.

Он, тут же затормозив, убрал «олдсмобил» с дороги, заглушил мотор и, достав карту, нашел голубую тоненькую линию реки, на берегу которой оказался. Естественно, точно определить не только длину, но и глубину по карте было нелегко. Но главное — речка, о которой он мечтал, существовала и была рядом. Уиллоус сложил карту, засунув ее в отделение для перчаток, открыл дверцу и вышел из машины.

Река оказалась небольшой — около двадцати футов в длину и, возможно, около трех в глубину. Течение в пределах восьмидесяти — ста галлонов в минуту. Дно реки было каменистым, но вода прозрачная, свободная от водорослей. Впрочем, вдали заросли прибрежных кустов склонялись к реке, сужая ее и без того узкое русло. Издали она казалась тонкой серебристой движущейся лентой, которая терялась где-то за стволами деревьев.

Много ниже по дороге прополз огромный грохочущий грузовик, оставив после себя клубящийся шлейф пыли. К счастью, это было далеко.

А здесь Уиллоусу все нравилось. Он торопливо поменял кроссовки на болотные сапоги, надел специальную «рыбацкую» рубашку, сложил в рюкзак и набросил на плечо чехол с удочкой, запер машину и направился в сторону леса.

Сапоги от трения друг о друга поскрипывали, к тому же они были тяжелы и громоздки, но он по опыту знал, не будь их, от ледяной горной воды ноги его мгновенно онемели бы.

В этот знойный полдень, если бы не бормотание реки да жалобное попискивание москитов, лес казался бы безмолвным.

Уиллоус почти час шел вверх по течению реки. Поначалу он двигался медленно, а попривыкнув, зашагал все быстрее и быстрее.

Остановившись у небольшого ключа, чтобы напиться, он заметил на отмели у края воды кошачьи следы. Внимательно изучив их, решил, что следы принадлежат рыси, и к тому же совсем свежие. Вокруг в беспорядке разбросаны перья.

Подняв одно серо-коричневое перышко, Уиллоус определил, что оно с грудки гривистой куропатки. Он огляделся вокруг, отыскивая хоть одну косточку с крылышка птицы или ее лапку, но куропатка, по-видимому, была так молода и вкусна, что рысь проглотила ее целиком.

Уиллоус выпустил из рук перо. Оно легло на воду, и его тут же унесло течение. Уиллоус склонился к реке, зачерпнул горсть, освежил лицо, шею и зашагал дальше.

Городская жизнь, которой он совсем недавно жил сам и которую оставил позади, показалась ему вдруг необыкновенно далекой. Словно город, кишевший ворами и убийцами, на время прекратил для него свое существование.

Глава 3

Мэнни Кацу было всего тридцать два года, но выглядел он намного старше.

Худощавое лицо с множеством глубоких морщин, редкие волосы, желтоватая кожа с крупными порами. По утрам в ванной комнате, глядя на себя, беззащитного, в зеркало, он грустно думал, что с каждым днем становится все менее похожим на фотографию, украшавшую его автомобильные права.

Пытаясь хоть как-то скрыть свою полноту и изъяны внешности, Мэнни расходовал массу денег на сшитые по заказу костюмы и потому выглядел элегантным сорокалетним, несколько преждевременно облысевшим человеком.

Но только не сегодня.

Нынешним вечером Мэнни был одет в бесформенный желтовато-зеленый костюм с чернильным пятном под карманом, готовую рубашку из легкой тайваньской синтетики и галстук, почти такой же ширины, как его объемистая грудная клетка. Пара истоптанных коричневых башмаков завершала туалет. Ботинки были на два размера меньше, чем полагалось, и потому нестерпимо жали, и это неудобство он воспринимал как истинное наказание. Когда он шел по Дэви-стрит, стараясь не обращать внимания на боль в ногах, солнце почти опустилось в океан. Несколько москитов словно ястребы спикировали на голову Мэнни.

Мэнни взглянул на часы. Было двадцать минут десятого. Он с удовлетворением отметил, что точно соблюдает график.

Прихрамывая, он подошел к ресторану. Это трехэтажное здание было создано из нескольких блоков, великолепно вписавшихся в архитектуру городского квартала. Перед фасадом находился широкий газон, аккуратно разрезанный пополам дорогой, обложенной с двух сторон розовым кирпичом.

Позади ресторана на аллее стоял блестящий черный фургон «Эконолайн». Фургон был припаркован у большого мусорного контейнера «Смитрайт», наполненного до краев дорогими отходами. Мэнни прислонился к «Смитрайту», чтобы дать передышку ногам. Ботинки буквально убивали его. Боль, причиняемую ими, было трудно переносить. Он твердо решил купить новую пару обуви, которая будет по крайней мере на два размера больше. Лучше уж набить просторные ботинки старыми газетами, чем терпеть такую боль, на которую он сегодня обрек себя. Он взглянул на часы, отвернув рукав своего желто-зеленого пиджака. Было двадцать пять минут десятого. Быстро темнело. Мэнни осторожно огляделся, в надежде, что темная аллея по-прежнему безлюдна.

Вынув нож из плотного кожаного чехольчика, он направился к фургону. Походка его была неторопливой, спина прямой. Он выглядел спокойным и решительным. И если бы не нож, Мэнни выглядел бы не просто безобидным, а маленьким и беззащитным.

Нож, длиной в восемь дюймов с плоской ручкой и изогнутым лезвием из высококачественной стали, был предназначен для разрезания свинцовых полосок. Мэнни провел более полудня, правя лезвие на точильном камне, и сделал это так тщательно, что оно могло разрезать без усилий любую небольшую кость.

На этот раз он, правда, воспользовался не лезвием, а ручкой ножа, чтобы проделать отверстие в ветровом стекле фургона. Когда в отверстие стало возможно просунуть руку, он дотянулся до замка. И в этот момент дверь ресторана, слегка дрогнув, открылась. Луч продымленного насквозь желтого света достиг фургона. Мэнни, согнувшись, замер. До него донесся стук кастрюль и аппетитный запах жареного мяса. Неожиданно какой-то темный силуэт заполнил дверной проем. В руках незнакомца была сигарета, которая, описав дугу, подобно трассирующей пуле упала на асфальт, рассыпая вокруг фейерверк искр.

И дверь захлопнулась.

Мэнни перевел дыхание. Его сердце снова забилось ровно. Он открыл дверь фургона, спрятал нож обратно в чехол, забрался внутрь машины и лег на спину у педалей управления. Голова его оказалась на красном пушистом ковре, покрывавшем коробку передач. Достав из кармана магнитный карманный фонарь, он прикрепил его к рулю так, что свет упал на путаницу ярко окрашенных проводов, спрятанных за приборной доской.

Мэнни не был электриком, но ему не раз приходилось возиться с различными приборами, и потому он уверенно зачистил полдюйма, а может и больше, защитной пластиковой оболочки, которая покрывала провода зажигания, а затем начал экспериментировать с проводами.

Дважды возникало короткое замыкание, за которым следовали короткие вспышки огня, неприятный запах и поток искр. Но в конце концов большой восьмицилиндровый двигатель повернулся и заработал. Мэнни нажал на педаль газа. Двигатель взвыл, и фургон вздрогнул. Убедившись, что крокодиловые зажимы надежны, он занял наконец сиденье водителя.

Оглядевшись, Мэнни увидел, что аллея по-прежнему пустынна. Никто, как видно, не обратил на фургон никакого внимания. Свидетелями его действий были, кроме самого Мэнни, лишь мухи. Он опустил боковые стекла и, сбросив ботинки, забросил их за спину.

Сюрприз! — пол, стены и даже потолок фургона оказались покрыты тем же, чем и коробка передач: кричаще красным плюшем. Плюшем был обит даже маленький бар-холодильник, стоявший в дальнем углу машины.

Над холодильником была хромированная полка, на которой стояли два бокала. Напротив, на стальном кронштейне, подвешен к потолку маленький цветной телевизор. Оставшееся пространство занято низкой кроватью с зеркальной передней спинкой, подушками в виде сердца и покрывалом из какого-то серебристого материала. Настоящий бордель на колесах! Мэнни, закрыв глаза, включил магнитофон, и тотчас поток сладкой музыки обрушился на него из нескольких замаскированных динамиков. Убавив громкость, он освободил аварийный тормоз и включил передачу.

В Джервисе его остановил красный свет. Фургон находился на расстоянии всего одного квартала от пересечения двух улиц — Дэви и Бут. Через ветровое стекло ему хорошо были видны пустые в этот час телефонные кабины.

Из внутреннего нагрудного кармана пиджака Мэнни вынул сигару в алюминиевой трубке. Сигара стоила целых три доллара, впрочем, их заплатил Феликс Ньютон. Мэнни никогда не был заядлым курильщиком, но ему всегда нравились бессмысленные поступки. Может, это и было одной из причин его удач.

Он вытащил сигару из трубки, отрезал конец и поднес к нему зажигалку. В это время цвет светофора изменился, и фургон беспрепятственно миновал перекресток.

Достигнув угла, Мэнни замедлил ход и, подъехав к краю тротуара, остановился. Здесь вокруг телефонных кабин околачивалось с полдюжины мальчишек. Большинство из них — подростки. И тут Мэнни заметил мальчика, которого искал. Они посмотрели друг на друга, и Мэнни заметил, что мальчик замер. Мэнни, вынув сигару изо рта, широко улыбнулся. Мальчик хитренько ухмыльнулся в ответ и поднял брови. Он был хорошо сложен. Глаза — темно-зеленые, манящие. Когда он улыбнулся, Мэнни увидел два ряда великолепных белых зубов.

Мэнни слегка кивнул головой, и мальчик уверенно направился к фургону, держа руки в карманах плотно облегавших бедра белых полотняных брюк.

Мэнни позволил мальчугану подойти достаточно близко, дотронулся до него и тут же оттолкнул. Мальчик вынул руки из карманов. Выражение, появившееся на его лице, выразило обиду, будто его наказали ни за что. Мэнни двинул фургон, наблюдая, как мальчик стал уменьшаться, а затем и совсем пропал в темной глубине зеркала заднего обзора. Он проехал квартала два вниз по Дэви, повернул налево и, припарковавшись перед бакалейной лавкой, вышел из фургона.

Стояла непроглядная мгла. Слышен был лишь писк москитов, кружащихся в воздухе, но увидеть их уже не было возможности.

Глава 4

Джек Уиллоус двигался вдоль реки против течения несколько часов, но так и не встретил по-настоящему рыбного места. После полудня он начал уставать и вдруг подумал, не потерял ли он зря время. Но уже через несколько минут вышел на широкий, хорошо расчищенный участок леса. Солнечный свет ослепил его, заставив зажмуриться. Он оказался в нижней, самой широкой части заводи, которая была примерно шестидесяти футов длиной и тридцати шириной. Справа раскинулся луг, напоминавший вытянутый овал с выгоревшей травой, пересыпанной мелкими маргаритками.

Джек сбросил рюкзак и, вынув банку «Блэк Лэйбл», опустил пиво в холодную воду, ввинтив банку в золотой песок, чтобы не унесло течением. Вернувшись на берег, он сел на камень, сбросил болотные сапоги и снял влажные носки. Вытянув ноги, огляделся вокруг.

Вдали, с одной стороны заводи был крутой обрыв, на вершине которого теснились развесистые кедры. Передняя часть обрыва была покрыта ярко-зеленым пушистым мхом, сверкающим на солнце, и несколькими случайно возникшими на склоне меч-папоротниками.

Уиллоус выжал носки и положил их на гальку подсушить, завернул твидовые брюки, подошел к краю воды и поболтал в ней ногой, проверяя температуру. Потом медленно вошел в заводь. Казавшаяся неподвижной вода напоминала увеличительное стекло, сквозь нее Уиллоусу хорошо были видны песчаные водовороты вокруг ступней. Стоя в воде, он увидел примерно в шестидесяти футах от себя отвесную скалу, напротив большой, как дом, валун, похожий на половинку яйца. В узком ущелье между скалой и яйцеподобным камнем стремнина шумно пенилась, будто кипела. Ниже, в узком проливе заводи, вода была настолько глубока, что казалась черной.

Он нагнулся, сложил ковшиком руки и, зачерпнув воды, напился. Утолив жажду, медленно вышел из воды и, собрав свои вещи, направился к лугу с пожелтевшей травой, пересыпанной нежными маргаритками. За полчаса он разбил на лугу палатку, выкопал яму для костра и собрал достаточное количество хвороста, чтобы огонь не затух до утра. Закончив работу, достал из воды банку «Блэк Лэйбл», вынул из пакета сыр, черный хлеб и свежие фрукты.

Когда с едой было покончено, он лег на траву, положил под голову рюкзак и поставил на грудь холодное пиво, которое балансировало при каждом вдохе. Цветы вокруг, на фоне безупречно голубого неба, мягко покачивались. Он глотнул последний раз пива и закрыл глаза. Земля показалась мягкой, как перина, и его накрыл сон.

Спал он несколько часов. Разбудил его дятел, стучавший по большому пню, стоявшему на краю луга. Он поднялся и, широко раскинув руки, потянулся. Птица, почувствовав движение, ворча, переместилась на самую дальнюю сторону широкого пня и, пока он возился, разводя огонь, продолжала слегка постукивать.

Когда огонь разгорелся настолько, что перестал искрить, Уиллоус взял котелок, пошел к краю заводи и наполнил его до краев холодной чистой водой.

И, хотя стояли ранние сумерки, он заметил тройку форелей. Одна из них промышляла как раз выше порогов, а две другие находились ниже по течению. Он наблюдал за рыбами несколько минут, затем отнес кофейник к огню и поставил на переносную решетку. Котелок имел старомодную форму и был покрыт темно-голубой эмалью с кремовыми крапинками. Уиллоус хранил этот котелок с юности. Эта была его бесценная собственность, одна из тех вещей, которые с течением времени не только не становились старыми и бесполезными, а наоборот, почему-то казались все более необходимыми.

Сидя на корточках, он достал из кожаного чехла удилище Харди и осторожно установил его. Катушка, снабженная старой шелковой леской и тридцатью ярдами нейлонового шнура, тоже была от Харди.

Приведя в порядок снасти, Джек снова надел носки, болотные сапоги и пошел к самой крутой части заводи, внимательно осматриваясь.

Стоя по колено в воде, Уиллоус увидел четырех утонувших ос, продержавшихся на поверхности лишь несколько минут. Теперь он знал, что если рыба и не прикормлена, то, по крайней мере, познакомилась с определенным меню. Он открыл алюминиевую коробку для приманки и выбрал «Вестерн Би» — «Западную пчелку» — на крючке под номером восемь. Приманка, напоминавшая осу, была достаточно яркой. Тело искусственной осы было сделано из чередующихся ободков оранжевой и черной синели с прямыми, расправленными крыльями натурального рыже-коричневого цвета. Уиллоус прикрепил приманку так, чтобы она держалась на воде.

Уверенный в том, что удилище пристроено правильно, Уиллоус поднялся вверх по течению. Дымка раннего летнего вечера размывала четкость контуров окружающих предметов. Идти навстречу обманчивому сумеречному свету было рискованно, и Уиллоус медленно двигался по заводи, пока не погрузился в воду до бедер.

Позади него берег, заросший травой и низкорослым кустарником дикой ламинарии, круто поднимался вверх. В этом ограниченном пространстве Уиллоусу надо было добраться до форели. Он раскрутил и забросил удочку.

Сорок футов лески, выпрямившись в воздухе, зависли на некоторое время, но вскоре опустились.

«Пчелка» легко упал на воду неподалеку от Уиллоуса. Бросок был закончен. Уиллоус опустил удилище.

Форель продвигалась в темноте, подобно светящейся молнии, ударяясь об обманчивый узел из пера, нити и острой стали.

Уиллоус сделал подсечку. Удочка согнулась, леска натянулась, разбрасывая вокруг мелкие брызги, которые блестели в воздухе подобно мельчайшим алмазным частицам. Рыба подпрыгнула. Уиллоус опустил конец удочки, пытаясь держать леску ненатянутой. Рыба прыгнула снова, изгибаясь и переворачиваясь подобно куску ожившего неона. Затем ушла на дно заводи, чтобы отдохнуть и набраться сил. Уиллоус ударил по толстому концу удочки ребром ладони. Рыба быстро всплыла и устремилась к нему. Он увидел черно-оранжевую приманку в углу ее рта, но рыба, сверкнув чешуей, помчалась вверх по течению, доплыла до упавшего кедра в начале заводи и исчезла.

Он осторожно вышел из воды и вернулся на берег. Леска плыла вниз по течению, постепенно раскручиваясь. Теперь он смог почувствовать вес форели. Но кроме форели за ней тянулось еще что-то, тугое и неподатливое.

Намереваясь вытянуть это «что-то», Уиллоус постепенно увеличивал натяжение лески. И вдруг человеческая рука с широко расставленными, распухшими пальцами медленно поднялась из воды и тут же плюхнулась обратно.

Уиллоус стоял остолбенев, не веря собственным глазам. Скорее всего это было только причудливое сплетение ветвей и ничего более. Но едва он поднял удочку, как рука появилась снова — отекшая и неправдоподобно белая, — и удочка сломалась.

Уиллоус медленно смотал леску. Рука осталась на дальней стороне заводи, у крутого обрыва. Чтобы добраться до нее, он должен был подняться вверх по течению, за пороги, найти переход через них и вернуться обратно.

Он оставил удочку на берегу и начал подниматься вверх, шурша сапогами по гравию.

В начале заводи ему предстояло войти в лес, чтобы обойти гигантский овальный камень, пройти густой кустарник и перешагнуть через упавшие деревья…

Вернувшись к реке, он удачно воспользовался естественным мостом из двух вырванных с корнем пихт, которые перегораживали заводь. Деревья лежали параллельно, и щель между стволами была заполнена песком, галькой и небольшими, плотно спрессованными камнями. При других обстоятельствах Уиллоус остановился бы, чтоб получше рассмотреть этот естественный мосток, но перед его глазами неотступно стояла мертвая рука, поднимающаяся из воды и падающая с тихим всплеском.

Расставив для равновесия руки, он пересек заводь, вскарабкался на скалистый заросший склон, на корточках съехал к его основанию и наткнулся на труп.

Девушка была обнажена. Она лежала на спине, и только лицо ее было в воде. Длинные белокурые волосы медленно струились по плечам и небольшим грудям. Ее тело так безобразно распухло, что имело вид надутой резины. На третьем пальце левой руки поблескивало золотое колечко с бриллиантом. На верхней части руки синело пятно. Наклонившись, Уиллоус понял, что это была татуировка.

Левая ступня девушки выступала над поверхностью воды, и часть большого пальца была обглодана. Теперь Уиллоус понял, откуда взялись утонувшие осы.

Ледяная вода между тем попала в его болотные сапоги и добралась до ног. С сильно бьющимся сердцем он осторожно вышел из воды. Пороги и отвесные стены скал, словно сговорившись, мешали ему вытащить тело. Он собрался было броситься за помощью, но вскоре понял, что именно это и невозможно сделать до утра.

Постоянно спотыкаясь в сгущающихся сумерках, он отправился обратно на луг. Еще недавно пылавший костер превратился в груду раскаленных углей. Эмалированный котелок, над которым витали клубы пара, шумел и свистел на решетке. Уиллоус толкнул его ногой изо всех сил, и он, кувыркаясь, покатился по траве и склонившим головки цветам. Уиллоус подложил в костер кленовых чурок и разворошил горячую золу. Горсть искр тут же вспыхнула. Палатка, освещенная разгоравшимся пламенем, казалась в темноте голубым треугольником. Он копался в рюкзаке в поисках фляги с виски «Катти Сарк», нашел ее и, отвинтив металлическую крышку, сделал несколько глотков.

Ночное небо было до предела напичкано звездами. Где-то в темноте разбуженная сова издавала монотонно низкие и одновременно свистящие ноты. Поднявшийся над заводью туман безмолвно плыл, укрывая луг. И река, словно пьяница, бессвязно бормотала что-то непонятное.

Уиллоус с огорчением вспомнил форель, которую пришлось бросить, темную воду, омывающую ее серебристую чешую, и труп погибшей девушки… Он еще глотнул виски, думая о том, сколько времени она могла пролежать в воде и каким образом погибла. И впервые пожалел, что оставил свой револьвер в багажнике «олдсмобила».

Снова где-то ухнула сова. Похолодало, и Уиллоус подбросил в огонь еще одну чурку…

Глава 5

Боковым зрением мальчик заметил прерывистый ярко-оранжевый сигнал поворота и оглянулся, едва «Эконолайн» остановился у края тротуара.

Фургон появился с неожиданной стороны. Изобразив полное безразличие, он сделал попытку отойти в сторону, но в этот момент водитель улыбнулся и помахал рукой, подзывая его.

Мальчик заколебался. Он не любил фургонов, да и житейская мудрость подсказывала держаться от них подальше. Особенно неприятно оказаться позади фургона: возникает ощущение полной беззащитности. Но на этот раз дела его шли не блестяще, нужны были деньги, очень нужны. И потому, пытаясь скрыть беспокойство, он пересек улицу и направился к сверкающей машине.

Человек, сидевший в ней, оперся локтем на раму, глядя на подходившего мальчика, и, когда он подошел, открыл дверцу. Первое, что увидел мальчик, заглянув в машину, — несколько ярких обложек развлекательных журналов. Когда его глаза привыкли к полутьме салона, он заметил повсюду нелепый красный плюш и зеркальную спинку кровати.

Мэнни вынул сигару изо рта.

— Привет, — сказал он. — Меня зовут Шанс, и я настроен заняться любовью. — Он похлопал по сиденью рядом с собой. — Забирайся сюда, приятель, и давай поговорим.

Мальчик пристально посмотрел на Мэнни, как бы оценивая его. Перед ним был сорокалетний мужчина ростом примерно в пять футов с небольшим и с двадцатью фунтами лишнего веса. Лицо вялое, землистого цвета, с водянистыми голубыми глазами. Редкие волосы зачесаны с трогательной надеждой скрыть лысину. Большой нос. Маленький рот. Руки, неспокойно лежавшие на руле, были мягкими и белыми, как руки женщины. Мальчик, уцепившись за дверь, забрался наконец в фургон.

Мэнни тут же рванул машину так резко, что мальчик, чтобы сохранить равновесие, схватился за приборный щиток. Фургон между тем с каждой минутой увеличивал скорость. Мальчик уже на ходу захлопнул дверь фургона. Мэнни протянул к нему ладонь, в которой лежала купюра, сложенная в такой маленький квадратик, что невозможно было разобрать ее достоинство.

— Это сотня, — сказал Мэнни.

В голосе его было что-то, что заставило мальчика поверить. Инстинктивно, не задумываясь, он схватил маленький квадратик, как форель хватает наживку в горной заводи, открытой Уиллоусом.

Мэнни взмахнул пустой алюминиевой трубкой.

— Хочешь сигару, малыш?

Мальчик отрицательно качнул головой. Его мысли были слишком заняты деньгами. Маленький квадратик был так туго свернут, что он боялся, разворачивая, порвать его. Сжав губы, он потянул за хрустящие ровные края.

Не доезжая до Броутона, Мэнни резко свернул налево, не притормозив и не дав сигнала поворота, просто перерезал перекресток по диагонали, как бы не заметив двух рядов движущихся машин. Фургон занесло на повороте, и передняя машина из крайнего ряда включила фары, осветив фургон. Мэнни искоса посмотрел на нее, выругался, но ноги с педали не снял. Вскоре они миновали перекресток и устремились в Броутон, где по обе стороны дороги плотно стояли припаркованные машины.

— Куда мы едем? — спросил мальчик, напряженный как стрела.

— Мы почти приехали, — ответил Мэнни. Он быстро взглянул в зеркальце заднего обзора. Никто их не преследовал. Слегка нажав на тормоза, он повернул по узкой дороге вправо вниз.

Мальчик нахмурился. Он был готов что-то сказать, когда внезапно бумажка начала разворачиваться в полутьме, медленно раскрываясь, словно цветок, распускающий лепестки. Это действительно была сотня. Первый трехзначный заработок! Он положил купюру на колено и попытался разгладить морщины на лице Роберта Бордена, изображенного на купюре.

В это время еще один фургон запрыгал по узкой дороге. Свет фар заметался в ночи. Мэнни перешел на вторую передачу, и они, повернув на круто уходящую вниз асфальтовую дорогу, подъехали к автостоянке, расположенной у стены многоэтажного дома.

Свет флюоресцентных ламп отражался в эмали капота и прозрачном ветровом стекле.

Мэнни затормозил и осторожно, как уж, протиснулся в щель, образовавшуюся между бетонной стеной и забором автостоянки. Переведя фургон в нейтральное положение и дернув аварийный тормоз, он повернулся и, неожиданно просунув руку между сиденьем и белыми брюками мальчика, схватил его за ягодицы и сильно сжал. Мальчик выгнул спину, пытаясь освободиться от цепких рук, и пронзительно вскрикнул.

— Тише, — предостерегающе зашипел Мэнни.

— Скажите, что я должен сделать, — спросил в страхе мальчик.

Мэнни взглянул на него с любопытством.

— А что тебе хотелось бы сделать?

— Все, что вы захотите…

Мэнни сам лгал достаточно часто и потому легко мог распознать правду, когда приходилось ее слышать. Он понимал, что «Эконолайн» стал в этот час чем-то вроде исповедальни.

Он играл роль священника, а мальчик — кающегося грешника, готового искупить недостатки своего характера, испорченного генами и приправленного долей невезения.

Он смотрел на мальчика, оценивая его незащищенность и силу его страха. Пепел от сигары упал на разноцветный галстук. Мэнни сжал мальчугана еще сильнее и продолжал сжимать, пока тот окончательно не понял, кто здесь хозяин. После этого он отпустил его, сказав:

— Перебирайся назад, малыш.

Мальчик кивнул и поднялся с места. Увидев, что он оказался в узком проходе между сиденьями, Мэнни всадил нож ему в поясницу.

Сила удара и небольшой вес швырнули мальчугана на пол около кровати. Он открыл было рот, чтобы крикнуть, но помешал Мэнни, набросившийся на него сверху. И все же он почувствовал, как потные пальцы толстяка вцепились в его волосы, ткнув лицом в серебристое покрывало. Он ощутил во рту вкус металла и собственной солоноватой крови.

Мэнни попытался вытащить нож из спины, но тот так прочно застрял, что он стал варварски крутить его. Мальчик при этом извивался и корчился от боли. Наконец нож выпал. И сразу кровь фонтаном хлынула из раны. Мэнни снова попытался воткнуть нож в спину своей жертвы, но попал в кость. Мальчик, собравшись с силами, лягнул убийцу. Зеркальная спинка кровати при этом разлетелась, обдав нападающего и жертву дождем серебристого стекла.

Но несмотря на это, Мэнни продолжал бить ножом измученное тело снова и снова, бормоча что-то непонятное себе под нос. От обилия крови даже воздух, казалось, стал красным. Наконец Мэнни почувствовал усталость. Но и это не остановило его.

К счастью, мальчик в конце концов издал горловой режущий ухо звук и окончательно обмяк.

Утомленный, Мэнни прислонился к стенке, обитой красным плюшем. Дыхание его было частым, поверхностным и неровным. Он задыхался, чувствуя головокружение и неустойчивость, как после тяжелой тренировки. Выронив из рук окровавленный нож, он закрыл глаза.

Когда сердце успокоилось настолько, что можно было различить отдельные удары, он вытер кровь со стекла своих часов и увидел, что с тех пор, как он присвоил фургон, прошло чуть больше двадцати минут.

Он вернулся на водительское место и над перчаточным отделением нашел полную коробку салфеток «Клинекс». Крышка коробки была украшена изображением различных животных. Мэнни пришлось использовать, наверное, более сотни салфеток, чтобы стереть кровь с рук и лица. Затем он стащил пиджак. Весь перед рубашки оказался залит кровью. Он снял ее и, развернув фургон задом, покинул стоянку.

Пока он гнал, его руки словно приросли к рулю. Крови не было, но руки были мокрыми. На этот раз от пота. В ушах раздавался слабый потрескивающий звук, напоминавший доносившийся издалека смех.

Мэнни слушал несколько мгновений, а затем сам рассмеялся. Слезы текли по его щекам, но он хохотал. Хохотал так громко, что сам испугался своего смеха. Но прекратить смеяться не смог…

Глава 6

Эдди Оруэлл добрался до дверей квартиры Клер Паркер только к половине девятого.

Паркер жила на четвертом этаже старого, некогда перестроенного викторианского дома. Оруэлл рывком открыл дверь парадного и начал подниматься по лестнице, покрытой ковром, прыгая через две-три ступени. Револьвер при этом в его заплечной кобуре болтался, ударяя его.

В дверях он задержался, чтобы прослушать пульс, который равнялся ста двадцати ударам в минуту. Впрочем, Оруэлл был уверен, что быстрый подъем по лестнице тут ни при чем. Просто он был возбужден. Поправив темно-голубой галстук, он провел рукой по своим коротко остриженным волосам и постучал в дверь своим огромным, размером с большой кокосовый орех, кулаком.

Паркер тотчас открыла. На ее ногах были туфли с пятнадцатисантиметровыми шпильками, плиссированная черная юбка и белая блузка с высоким воротником. На каблуках она была на дюйм выше него, что, впрочем, никакого значения не имело. В этом строгом наряде она мало походила на его страстную подружку. Но он все же улыбнулся ей, считая, что она во всех нарядах выглядит прекрасно. Он подавил желание взять ее за руки, зарыться в ее блестящие черные волосы, клюнуть в мочку маленькое, совершенной формы ухо и подождать, что она будет делать дальше…

Паркер поняла выражение его глаз. Ей оно было хорошо знакомо. Она понимала, что оно означает, и точно знала, как с этим быть.

— Я проработала сегодня весь свой ленч, Эдди, — сказала она. — И не была дома до семи. Я умираю с голоду, и мысль о той минуте, когда мы опомнимся и обнаружим, что вышли за рамки, не сможет сделать меня сейчас ни мягче, ни теплее.

— Нет проблем, — твердо сказал Оруэлл, — дело прежде всего, верно?

— Что ты этим хотел сказать?

Оруэлл пожал плечами и усмехнулся своей пиратской усмешкой, сознавая, что его большие ровные зубы кажутся особенно белыми на его загорелом лице.

Он стоял прислонившись к стене, сжимая в объятиях Клер. Это было их третье свидание почти за две недели. С самого начала их отношений Оруэллу не был предложен ключ, и он так и не решился его попросить.

…Ресторан, который выбрал Оруэлл, был расположен на станции Фергюсон у парка Стенли. Когда он сказал Паркер, куда они пойдут, ему показалось, что недовольство мелькнуло в ее шоколадно-коричневых глазах. Но он был не до конца в этом уверен, а она не возразила, и потому он решил повторить свое предложение.

Парк Стенли — это тысяча акров распространенной в стране растительности, — по форме он напоминал слона,был расположен на западном конце города и с трех сторон окружен Тихим океаном.

Ресторан этот славился хорошей кухней и восхитительным видом на окрестности. Не случайно Оруэлл заказал столик у окна. По всем стандартам это было очень дорогое заведение. Но Оруэлл хотел сделать Клер маленький сюрприз и, настроившись на это, готов был заплатить любую цену за вечер, который оба смогли бы потом вспоминать всю жизнь.

Он не стал спорить с Паркер, когда она предложила взять ее «фольксваген», оставив его ржавый «форд» у дома, тем более что у него были проблемы с машиной — она время от времени глохла. Он не торопился с починкой, так как собирался купить новый автомобиль.

Паркер вела машину быстро и точно. Они добрались до ресторана на десять минут раньше намеченного времени и припарковались в нескольких сотнях футов от входа. Оруэлл заметил, что Паркер, выходя из машины, не заперла ее. Он совсем было собрался сказать ей о растущем уровне преступности, но почему-то удержался, зная, что Клер не терпит замечаний. Ничто не должно было испортить этот вечер. Он просто не мог представить, чтобы что-то случилось.

Вероятно, потому, что ресторан стоял вблизи парка, в нем не было бара. Метрдотель встретил их так тепло, будто они были старыми его друзьями. Он тут же провел их по сводчатому коридору с филигранной штукатуркой в зал, расположенный под огромным куполом, напоминающим форму перевернутой рюмки с отбитой ножкой.

Воздух в зале был теплый, насыщенный влагой. Каждый из тридцати столиков был окружен миниатюрными зарослями экзотических растений. Свет приглушен. Где-то слева от Оруэлла находились клетки с капризно и достаточно надоедливо кричавшими птицами. Впрочем, сам-то Оруэлл знал, что никаких птиц не было. Когда несколько дней назад он был в этом ресторане, ему сказали, что птичьи голоса записаны на пленку.

Паркер и Оруэлл проследовали за метрдотелем по узкой извилистой дорожке, выложенной белым камнем. Вокруг таинственно мерцали свечи, подчеркивая глубину окружающего мрака. Это было поистине сказочное место. Когда Оруэлл уже начал сомневаться, удачен ли его выбор, они добрались наконец до своего столика, и тотчас его тревоги и сомнения исчезли.

Из окна был виден океан. Дюжина фрахтовщиков покачивалась на багровой воде. Несколько парусников трепетали на порывистом ветру, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Глубоководный буксир тянул огромную пирамиду опилок к линии горизонта, озаренного яркими лучами заходящего солнца.

— Прекрасный вид! — восхищенно сказал Оруэлл.

— Благодарю вас, — ответил метрдотель.

— Конечно, если тебе по сердцу фотографии на почтовых открытках, — заметила Паркер.

Оруэлл нахмурился. Метрдотель, положив меню и карту вин на столик, пододвинув плетеный стул Паркер, почему-то с любопытством глядя на ее шею, спросил, интересует ли их аперитив.

— Шампанского! — решительно сказал Оруэлл.

— Вы предпочитаете отечественное или импортное, сэр?

— Французское.

— У нас есть «Шарль Хейдспек», мадемуазель.

Оруэлл прервал его движением руки.

— Сперва принесите нам любое самое дорогое.

— Да, сэр.

— И проследите, чтобы напиток был достаточно холодным. Обязательно положите в ведерко побольше льда.

— Непременно.

Паркер наклонилась к Оруэллу, положив локти на стол. Она до сих пор не понимала, почему решила пойти с ним. Скорее всего, чтобы забыть о краткой встрече с Джеком Уиллоусом. Ей показалось, что Оруэлл достаточно надежен, хотя и не очень ей нравился. Кроме того, она слышала, что у него были серьезные отношения с Джудит Ландстром, которую он вроде бы планировал бросить, но так ли это? Она улыбнулась ему и спросила:

— Что случилось, Эдди?

— Ничего, — ответил Оруэлл, почему-то излишне громко, — скажи мне, как твоя работа?

— Давай не будем сегодня говорить о делах, хорошо?

— Прекрасно! Прекрасно, как все, что ты говоришь. — Оруэлл, как бы сдаваясь, поднял обе руки, невольно демонстрируя опухшую ладонь с грубыми мозолями, заработанными в течение бесконечных часов, проведенных в спортзале Голда за накачиванием мышц.

— И пожалуйста, не увиливай от ответа: в честь чего шампанское?

— Поверь, никакой особой причины нет.

Клер подозрительно посмотрела на него, но ничего не сказала. Оруэлл, играя серебряным прибором, нервно улыбнулся. Вытер взмокшие от волнения руки плотной белой накрахмаленной льняной салфеткой, поправил узел галстука и нахмурился.

Паркер откинулась на стуле, подняла голову. Трепетный, колеблющийся свет дюжины горящих свечей отражался в выпуклом стекле потолка, напоминая далекие звезды. Она еще больше откинула голову, чтобы определить среди множества свечей ту, что стояла на их столе. Пальмовый лист слегка коснулся ее уха. Она, протянув назад руку, оторвала его от ствола.

Оруэлл притворился, что ничего не заметил. Опустив глаза, он вроде бы прилежно изучал меню.

Официант в белом воротничке наконец принес шампанское в серебряном ведерке со льдом и два бокала, напоминавшие формой тюльпаны, поставил бокалы и ведерко на стол, снял фольгу с горлышка бутылки, ловко открутил проволоку и, помедлив, помог выскочить пробке. Оруэлл внимательно наблюдал за этими действиями, стараясь запомнить каждое движение специалиста.

Из горлышка вышел легкий дымок, как после выстрела. Официант положил пробку на стол перед Оруэллом и налил немного шампанского в его бокал. Оруэлл пригубил. Шампанское было такое холодное, что у него заныли зубы. Но он одобрительно кивнул официанту, который, указывая на меню, спросил:

— Вы готовы к заказу, сэр?

— Нет, пока не совсем.

— Я никогда раньше не бывала здесь, — сказала Паркер. — А что вы сами могли бы нам порекомендовать?

Официант явно заколебался, задумавшись.

— Фазаны очень хороши сегодня, — наконец сказал он.

— Тогда я возьму фазана, — улыбнувшись, ответила Паркер.

Официант кивнул Оруэллу, и при этом на его шее блеснули несколько золотых цепочек.

— Два фазана, — сказал Оруэлл и взял винную карту.

— С фазанами хорошо идет «Пуилли Фюссе», — посоветовал официант, заговорщически подмигнув Паркер.

Оруэлл этого не заметил, изучая винную карту.

В конце концов он нашел вино, рекомендуемое официантом, в самом конце меню. Бутылка стоила сорок два с половиной доллара. Он закусил губу в раздумье.

— Пусть будет «Пуилли Фюссе», — прервала молчание Паркер.

Официант ушел.

Оруэлл поднял оторванный лист, подержал его над свечой, лист сразу скорчился. Оруэлл наблюдал, как лист морщился и чернел от жара. Когда же начал дымиться, он небрежно бросил его на пол.

— Что-нибудь не так? — спросила Паркер.

— Нет, конечно же, нет.

— Тебя ничто не беспокоит?

— Все в порядке, все просто отлично.

Паркер осушила свой бокал и потянулась к бутылке.

— Дай мне, — сказал Оруэлл.

Паркер схватила тяжелую бутылку обеими руками и вытащила ее из ведерка. Вода с бутылки закапала на скатерть. Она, наполнив свой бокал, передала бутылку Оруэллу и, когда он наполнил свой, опустила ее обратно в ведерко. Он наблюдал, как она взяла свой бокал, как осторожно поднесла его к губам. С удивлением он взглянул на ее тонкую шею и в сотый раз сказал себе, что она самая красивая женщина из тех, кого он когда-либо видел, и что ему невозможно дальше жить без нее.

Паркер перехватила его взгляд, и он зарделся, как мальчишка на первом свидании.

Пока они расправлялись со своими птицами, солнце окончательно скрылось за горизонтом. И океан сразу потемнел. От фазанов ничего не осталось, кроме позвоночника, нескольких обглоданных ребрышек и подливки. Шампанское давно кончилось, и они заканчивали вторую бутылку вина. Паркер стала пить медленнее, зато Оруэлл перехватил инициативу. Он окончательно расслабился. Смотрел сквозь бокал на пляшущий огонь свечи, поворачивая его то одним, то другим боком и восхищаясь четкими отпечатками своих пальцев на стекле. Струйка вина потекла по его подбородку. Он стал вытирать ее салфеткой, и тут его внимание привлек кусочек фазаньего мяса, приставший к салфетке. Он взял его в рот, пожевал и запил вином.

Паркер улыбнулась.

— Ты еще голоден, Эдди?

Оруэлл отрицательно покачал головой.

— Нет, просто чертовски нервничаю.

— Хочешь чего-нибудь на десерт?

— Я сыт, а ты?

— Хорошо бы выпить кофе.

— Если сможешь найти нашего официанта, — сказал Оруэлл, — думаю, его смена закончилась час назад. В следующий раз, когда мы сюда придем, давай возьмем с собой сигнальный пистолет. — Он взял бутылку и выцедил последние капли вина в бокал Паркер.

— Хочешь меня напоить?

— По-моему, как раз наоборот, — сказал Оруэлл.

Выражение лица Паркер заставило его торопливо добавить:

— Шучу, шучу.

Он поднял свой бокал, но увидев, что тот пуст, поставил его обратно на стол.

Паркер посмотрела на часы.

— Это был приятный вечер, Эдди, но у меня был тяжелый день и завтра будет не легче.

— Я думал, у тебя завтра выходной, — сказал Оруэлл.

— Я сама так думала…

— Слушай, мне надо тебе кое-что сказать.

Паркер и Оруэлл произнесли эту фразу одновременно, будто хорошо отрепетировали сцену. Они с подозрением взглянули друг на друга.

Паркер опомнилась первой.

— Давай говори ты, Эдди.

— Первое слово даме.

— Не глупи!

Оруэлл ждал в течение всего ужина момента, чтобы сделать свой ход. И теперь он наконец может его сделать. Его пальцы осторожно скользнули в карман пиджака, нащупали маленькую серебряную коробочку. Стоило нажать кнопку, и крышка бы открылась, явив ограненную поверхность бриллианта стоимостью в тысячу восемьсот пятьдесят долларов. Клубные долги, некоторые другие расходы и, наконец, это кольцо полностью истощили его карточку «Америкэн экспресс». Когда Паркер спросила его: «Все ли в порядке?» — он ответил «да», но это не было правдой. Правда была в том, что он собирался сделать ей предложение, едва только по бокалам было разлито шампанское, но чертов официант все время крутился неподалеку. Потом помешала еда: трудно говорить с набитым ртом. Он и сам не понимал, почему так долго и много ел. И вот теперь ужин окончен. Они собрались уходить. Он все провалил. Не смог набраться мужества попросить руки единственной женщины, которую действительно любил.

Подавленный, он с силой закрыл коробочку, лежащую в кармане, и, при этом прищемив палец, негромко вскрикнул не столько от боли, сколько от неожиданности.

— Что случилось? — спросила она.

В этот момент к ним с озабоченным видом спешил официант. Оруэлл свирепо посмотрел на него и с вызовом бросил на стол, будто перчатку, свою кредитную карточку.

На улице было свежо и приятно, особенно после тяжелой атмосферы ресторана. С океана дул прохладный бриз, слышался шорох перебираемых ветром листьев. Высоко над ними в ночном небе мерцали настоящие живые звезды. Оруэлл вдохнул полной грудью и медленно выдохнул. Они с Паркер медленно шли через открытую лужайку к ее машине.

— Много кораблей вышло сегодня в море, — сказал Оруэлл и небрежно, по-хозяйски обвел рукой темные океанские воды с множеством сверкающих огней.

— Это все фрахтовщики, — сказала Паркер.

После паузы Оруэлл предложил:

— Давай-ка их сосчитаем.

— Зачем?

— Не знаю, просто так.

Неожиданно в его глазах все начало двоиться. Полбутылки шампанского и большая часть двух бутылок вина еще не совсем лишили его способности думать.

— Один, — начал считать он, прищурив левый глаз, — два, три…

Все вокруг него, казалось, дрожало и прыгало, горизонт наклонялся, и даже положение кораблей менялось. Где-то справа стояло буксирное судно, и монотонный шум его мощных двигателей вызывал у него убийственную головную боль.

Когда они почти подошли к автомобилю, Паркер сказала:

— Ты уже кончил считать?

— Почти, — ответил Оруэлл и осторожно спросил: — А ты? Сколько у тебя получилось?

— Одиннадцать, — сказала Паркер.

— У меня тоже.

Теперь они вплотную подошли к автомобилю. Паркер полезла в сумочку за ключами и со звоном уронила их на асфальт. Оруэлл встал на колени и, подняв ключи, неожиданно потерял равновесие. С трудом поднявшись, он передал ей ключи. Слева, почти вплотную к «фольксвагену» был небрежно припаркован «корвет». Оруэлл с трудом приоткрыл дверь автомобиля настолько, чтобы можно было войти в него.

Паркер вставила ключ зажигания. Ее черная юбка неожиданно приподнялась, обнажив стройные ноги. Оруэлл решил сделать вид, что ничего не заметил. Он предпочел думать о том, как они вернутся в его квартиру и все обсудят за стаканчиком спиртного. Он зажжет светильники, разольет по стаканам крепкий бренди, включит музыку…

Паркер наконец завела машину и, направив «фольксваген» к повороту, мягко выжала сцепление. Она крутила руль обеими руками, стараясь обойти «корвет».

Оруэлл не удержался: он склонился к Паркер и, положив руку на ее бедро, уткнулся носом в шею, пытаясь попасть языком ей в ухо.

— Оставь, Эдди, — сказала Паркер, отталкивая его. Послышался громкий лязг металла, ударившегося о металл, и звон разбитого стекла. «Фольксваген» резко остановился и, накренившись в сторону, слегка подпрыгнув на рессорах, замер.

— Хорошо проехались, — сказала Паркер. — Просто здорово!

— Слушай, — сказал Оруэлл. — Я не виноват. Не я был за рулем.

Паркер переключила передачу на первую скорость, нажала на газ.

Разбитое стекло захрустело под колесами на мостовой. Она выключила двигатель и, нагнувшись в сторону Оруэлла, открыла отделение для перчаток, где лежал карманный фонарь. Он был размером с ее мизинец, батарейка была довольно слабая, но он работал. Она вышла, чтобы оценить обстановку.

Машина, в которую она врезалась, была припаркована с ее стороны. Это был черный фургон «Эконолайн», передний бампер которого выглядел так, будто в него попали мячом от кегельбана. Паркер дернула дверь. Она оказалась не заперта. Открыв дверь, она присела на ближайшее сиденье, направив желтый луч фонарика на рулевую стойку в поисках документов. Стеклянные диски на приборном щитке блеснули, как зеркала.

Луч фонарика двинулся дальше. Паркер заметила клубок спутанных проводов и крокодиловые зажимы, свисающие с руля. Увидела мятый пиджак. И среди его темно-зеленых складок различила блестящую полоску металла, похожего на ствол ружья. При ближайшем рассмотрении это оказался пустой алюминиевый футляр от сигары.

Слабеющий луч, переместившись вниз, наткнулся на целый ворох бумажных салфеток в темно-красных пятнах.

Позади послышался шум. Она обернулась и увидела Оруэлла, выбирающегося из «фолькса».

— Оставайся на месте, Эдди. Не подходи ни на шаг!

— Почему? — спросил Оруэлл. — Что случилось?

Нагнувшись, Паркер направила луч внутрь фургона, заметила страницы развлекательных журналов, затем окостеневшие, скрюченные пальцы окровавленной руки, которые, казалось, зашевелились, пытаясь спрятаться от неровного света фонарика. Увидела разбитую кровать, клочья поролона, торчащие из разорванного матраца, и рядом гладкое белое лицо. Остекленевшие глаза, широко раскрытый рот, который, казалось, еще кричал. Красно-черная рубашка, в которой дыр, казалось, больше, чем в доске для криббиджа.

Паркер была настолько потрясена, что начала машинально считать раны.

Мимо стремительно пронеслась какая-то машина, в ней звучала громкая музыка. Это внезапное вторжение нормальной жизни заставило Клер задуматься. Она выключила фонарик, выхватила из сумочки «смит-и-вессон», выскочила из фургона, стараясь ничего не трогать, и крикнула:

— Хорошо, Эдди, поехали.

— Что? — спросил Оруэлл пьяным голосом. Он постепенно трезвел, но все еще был далек от нормального состояния. Паркер схватила его за руку и потащила прочь от места преступления к ярким огням ресторана.

Паркер работала в отделе расследования преступлений Ванкувера. Расследование убийств входило в ее обязанности. Таща ничего не понимающего Оруэлла через лужайку, она думала о том, что нужно первым делом позвонить коллеге Джеку Уиллоусу.

Но тут же вспомнила, что Уиллоус уехал на рыбалку и приедет в город не раньше чем через два дня…

Глава 7

Мэнни переключал воду до тех пор, пока она не стала обжигающе горячей. Он встал под эту жаркую струю и захлопнул стеклянную дверь ванной. Вода барабанила по его черепу, лилась по лицу, заливала глаза. Плечи и спина покраснели. Во рту почему-то возник вкус соли, напомнивший о недавней поездке к океану.

Между пляжем и стоянкой, куда он загнал фургон, находилась узкая зеленая зона. Добравшись до нее, Мэнни разделся и, оставшись в плавках, скатал в грязный узел свою дешевую одежду и забросил его на ветки какого-то дерева. Затем по песчаному пляжу он побрел вниз к заливу и вошел в воду. Отойдя от берега футов на пятьдесят, он остановился и огляделся. Небо, как обычно, было полно звезд. «Тинкер Бэлл» зашел в порт с опозданием. По воде до его ушей доносился чей-то шепот и мягкий смех. Мэнни почувствовал даже запах дыма и сосисок, донесшийся с пляжа. А потом он поплыл, рассчитывая выйти на берег на расстоянии не менее двух сотен ярдов от места, где вошел в воду.

Обогнув дамбу Английского залива, он наконец выбрался на сушу. На мужчину в плавках никто не обратил внимания — здесь это была обычная форма одежды.

Его полотенце, брюки из рубчатого плиса, кожаные сандалии и летняя рубашка «лакост» лежали там, где он их оставил. Бумажник и автомобильные ключи были зарыты в прибрежном песке. Он их отрыл и, собрав все свое имущество, прошел в большую бетонную раздевалку и оделся. Плавки были еще мокры; выжав и завернув их в полотенце, он вышел в город.

Его встретило жужжание мягких резиновых колес по асфальту, звуки далекой музыки. Мэнни видел, как мимо пронеслась на роликовых коньках девушка в купальнике с красными и белыми диагональными полосами. На ее тонкой талии висел портативный приемник. Волосы были скручены в две тугие косы, торчащие на голове как антенны. Девушка напоминала подвижной шест, окрашенный в красно-белый цвет. Мэнни немного понаблюдал за ней в темноте. Убийство всегда возбуждало его похоть. Почему так происходило? Он не мог объяснить.

Бетонная лестница вела на улицу. Он ступил на нее. Шлепанье сандалий будто аплодировало каждому его шагу.

…Попав домой, Мэнни прошел в ванную. Он отрегулировал температуру воды, растер бледно-зеленую полоску шампуня по черепу, смыл, еще раз растер, выдавил и снова смыл. Достал специальную щеточку, чтобы вычистить из-под ногтей черные полукружья засохшей крови.

Убедившись, что со следами недавнего путешествия покончено, Мэнни выключил душ. Открыл матовую стеклянную дверь, надел китайский шелковый халат с золотистыми драконами. Вытер лицо и подсушил феном редкие волосы. Когда волосы высохли, он подошел к зеркалу. В его бледно-голубых глазах не было ни тени вины. Улыбка дружелюбная и непринужденная, как всегда. Удовлетворенный своим внешним видом, он пошел на кухню и достал из холодильника «Молсон Лайт».

Он пил пиво прямо из банки, стоя перед открытым холодильником, расставив для устойчивости ноги и закинув назад голову.

Хильда должна была услышать его или хотя бы заметить свет на кухне. Так, в общем-то, и случилось. Она примчалась, как только вошла с заднего двора. Мэнни сделал еще глоток пива, подошел к раковине и с шумом открыл жестяную банку эрзац-тунца. Размешал вилкой содержимое в кошачьей миске и поставил миску на пол. Хильда замурлыкала, едва подойдя к еде. Он пил пиво и наблюдал, как кошка ест. Это было забавно, но запах искусственной ярко-розовой пищи возбудил его собственный аппетит настолько, что у него в конце концов потекли слюнки.

На буфете лежал свежий каравай. В холодильнике Мэнни нашел кусок чеддера, майонез, замороженный салат-латук, пачку несоленого масла, душистые пикули, плавающие в банке с мутной жидкостью. Действуя быстро и умело, он сделал себе двойной сандвич в четыре дюйма толщиной. И уже открыл было рот, чтобы откусить первый лакомый кусок, как зазвонил телефон.

Он ждал и боялся этого звонка. Подойдя к телефону, он собрался поднять трубку, но вовремя остановился. Он считал себя самостоятельным человеком, а раз так — спешить не следует. Он помедлил, откусил большой кусок сандвича, запил его пивом и вынул вторую пивную банку из холодильника. Только когда звонок раздался в девятый раз, он снял трубку и сказал: «Слушаю».

— Что-то ты сегодня припозднился… Считаешь, есть повод для праздника?

Голос был грубым и жестким, с явным южнокалифорнийским акцентом.

Мэнни снова почувствовал, как катят волны, обрушиваясь на пляж, и услышал, как скрежещут береговые камни. Он плотнее прижал трубку к уху и ничего не ответил. Когда Феликс Ньютон говорил, все обычно только слушали. Исключений не делалось даже для буйных и тронутых, вроде Мэнни. Либо ты слушал и выполнял, либо исчезал из поля зрения босса без каких-либо объяснений.

— Ты слушаешь меня? — спросил Феликс.

— Это был уик-энд, вот и все.

— У тебя кто-то есть?

— Только Хильда.

— И что же случилось? Ты купил ей мышь и вы втроем пляшете?

— Да, — сказал Мэнни, — примерно так.

— Или, может быть, вы вдвоем с треском открываете блок из шести банок и смотрите телевизор?

— Нет, с тех пор как Барни Миллер ушел в отставку.

— Ты хочешь сказать, что пропустил сегодняшние вечерние новости?

— И что это за новости?

— Кто-то прирезал мальчишку и бросил тело в парке.

— В каком?

— В парке Стенли.

— Прекрасный парк, — сказал Мэнни. — Если мне суждено нечто похожее, я бы хотел, чтобы меня бросили именно там.

Затем последовала долгая пауза. Наконец Феликс сказал:

— Я постараюсь запомнить это, Мэнни.

— Да, да. Не забудь, Феликс.

Феликс Ньютон засмеялся, издав звук, похожий на рокот лавины угля, скатывающейся по длинному крутому скату вниз.

— Ты забавный малый, Мэнни. Но не думаешь ли ты, что мы должны видеть несколько больше и смотреть дальше других?

— Верные слова.

— Может, на этой неделе ты сможешь уделить, мне несколько часов своего времени?

— Да, конечно.

— В общем, как-нибудь втисни меня в список твоих дел.

— Вы в городе?

— Мы сможем встретиться хотя бы во время позднего завтрака, хорошо?

— Прекрасно.

— Я пришлю к тебе Юниора в его новой машине, не возражаешь?

— Если это не слишком хлопотно.

— Оденься для белого вина, — ты знаешь, что я имею в виду?

— Что? — спросил Мэнни, нахмурясь.

Вместо ответа Феликс Ньютон повесил трубку.

Одни мужчины едят сырых устриц, другие употребляют истолченные лосиные рога или пополняют жизненную энергию еще каким-то известным им способом. Самые сладострастные, долгое время работавшие с Мэнни, были особенно опасны, но не для него самого. Лишь один Феликс Ньютон приводил его в содрогание. Долгая многозначительная зловещая пауза, последовавшая после замечания о том, что и ему, Мэнни, хотелось бы быть брошенным в парке, тоже не из приятных. Ходили упорные слухи, что какой-то малый, который особенно досаждал последнее время Феликсу, был перемолот, словно…

Мэнни прикончил вторую банку пива и большую часть третьей, после чего достал из бумажника кредитную карточку «Виза» и набрал номер деловой части города. На звонок ответила женщина с утрированным французским акцентом. Мэнни сообщил ей номер карточки и срок ее действия. Пока он говорил, откуда-то издали доносился негромкий стук компьютерной клавиатуры. Женщина осведомилась, живет ли он по-прежнему по указанному в карточке адресу. Он ответил дословно: «А почему бы и нет, если друг прекрасно ужился с соседями и заимел наконец „стелющийся газон“». Это была завуалированная просьба о запрещенном развлечении. Действительно, ему хотелось сегодня чего-нибудь особенного. Например, японку. Предпочтительно старше двадцати лет. И хорошо бы, чтоб она недавно прибыла в страну и не знала ни слова по-английски. Естественно, девушка должна быть покорной, страстной и проявлять интерес к западному образу жизни… Есть проблемы?

Проблем не было, подтвердила женщина в телефонную трубку. Персональный файл Мэнни высветился на янтарном экране компьютера через несколько секунд после того, как он начал считывать номер своей кредитной карточки. Он славился не только щедрыми чаевыми. Он был еще и мягким, пушистым котом в мешке, лишенным воображения и приятным. Не случайно все девицы благоволили к нему.

Глава 8

Внутренняя сторона грузового отсека вертолета Сикорского С-76 была из некрашеного металла. Изогнутые стены и низкие потолки тоже были металлическими, как и тонкая, тускло светящаяся обшивка двери. Даже перфорированное одноместное сиденье, на котором устроился Джек Уиллоус, было металлическим. Он пристегнулся к выступающему шпангоуту, когда вертолет опустился, и склон горы то надвигался на них, то удалялся.

Джек сидел сзади немного левее пилота, прислонившись спиной к заклепанной переборке. Место Росситера было рядом с пилотом. Второй полицейский по имени Дики сидел прямо напротив Уиллоуса. Они находились так близко друг к другу, что их колени соприкасались.

Все молчали. Было слишком шумно от валов турбины Эллисона, основного и хвостового роторов и разного хлама, прыгавшего в конце грузового отсека. Чего там только не валялось! И куски железа, и множество разного инструмента, разной формы и непонятного назначения, множество стальных болтов и даже электродвигатель, снятый со сломанной машины. Здесь стояла окрашенная в красный цвет пятигаллоновая канистра бензина и большая цепная пила «Хускварна», которую Дики выпросил у молодого полицейского из управления.

Все это лязгало, гремело, звенело, не давая возможности произнести и слова.

Но хоть все молчали, Уиллоусу тем не менее показалось, что между Дики и Росситером пробежала черная кошка.

Пилот предложил инспектору посмотреть вниз. Уиллоус повернулся, насколько позволял привязной ремень, к окну и через грязный плексиглас увидел серебряную ленту реки и голубой прямоугольник своей палатки. Туча накрыла один край луга, как раз тот, где Уиллоус видел дятла.

Жалобный визг двигателей усилился. Они облетали луг по широкому овалу. Уиллоус почувствовал тошноту, едва они потеряли высоту: море и голубое небо, скалы, травы и белая пена прибоя — все смешалось в его глазах.

Пилот вел машину осторожно, на совсем небольшой высоте. Уиллоус видел, как меч-папоротники на отвесной скале беспокойно качнулись под ними, будто пытаясь убежать от ветра и шума. Машина явно пошла на снижение.

Последовал один небольшой удар, за ним другой — сильнее, и они наконец приземлились. Палатку Уиллоуса надуло, как воздушный шар, маргаритки полегли от возникшего ветра, словно склоняясь перед силой. Пепел от потухшего костра тоже разлетелся в разные стороны. Уиллоус зажмурился. Пронзительный жалобный визг в его ушах постепенно куда-то из них уходил. Он огляделся вокруг, и ему на какое-то мгновение показалось, что все это он видит впервые.

Росситер отстегнул ремень безопасности, выпрыгнул из вертолета и пошел по лугу к заводи. Дики сунул запальную свечу в задний карман джинсов, поднял канистру бензина и пилу. Он был ростом, возможно, всего на дюйм ниже шести футов, но почему-то казался меньше. У него были аккуратная стрижка, близко посаженные глаза и большой нос с широкими ноздрями. Он был блондином, но его щетинистые топорщившиеся усы имели рыжеватый оттенок. Не очень стройный, но достаточно сильный, он, согнувшись в дверном проеме, повернулся к Уиллоусу и сказал:

— Возьмите носилки. — И вышел через парашютный люк, будто они все еще были на высоте тысячи футов.

Усмехаясь, Уиллоус сложил раскладные носилки и последовал за Дики.

Росситер остановился на низкой отмели, заросшей кустарником, который доставил Уиллоусу в свое время так много хлопот, не обращая внимания на подошедших Уиллоуса и Дики. Пристально глядя на воду, он отломил небольшую веточку и начал сдирать с нее кору.

Уиллоус посмотрел на пляж, туда, где накануне было множество небольших луж, до краев наполненных водой. Ему показалось, что и тут все изменилось. Возможно, яркий дневной свет и присутствие других людей сделали и луг и речку намного меньше, чем они показались ему накануне.

Он видел, как ловко Дики отвинтил запальную свечу от пилы, критическим взглядом проверил зазор, прошелся ногтем большого пальца по искровому наконечнику, затем, ввернув свечу на место, укрепил ее быстрым поворотом ключа. Он проверил также уровень масла и только после этого вытер руки о джинсы. Уиллоус понял, что он принадлежит к людям, любящим заниматься ремонтом. Эта, казалось бы, привлекательная черта должна была сделать Дики более симпатичным Уиллоусу, но этого почему-то не произошло.

Дики отрегулировал дроссель и дернул шнур стартера. Двигатель моментально завелся. Он поддал газу и выключил его.

— Кто-то должен пойти вверх по течению, перейти на другую сторону и освободить тело, — сказал Дики.

— Вы собираетесь сами пойти туда? — спросил Росситер.

— Да, конечно.

— Но если вы считаете, что лучше пойти мне, я готов.

— Нет, — сказал Дики, — я пойду сам.

Росситер улыбнулся.

— Уверен: вы обязательно найдете все, что ищете!

Дики поднялся, держа в руке ключ, и, сунув его в задний карман, взял пилу.

— Как далеко до поворота? — спросил он Уиллоуса.

Уиллоус, показав на валун в форме яйца, ответил:

— С другой стороны той скалы.

Дики кивнул и, повернувшись спиной к Уиллоусу и Росситеру, побрел вдоль берега, через кустарник.

Росситер, задумчиво вертя в руках веточку, спросил:

— Вы, вероятно, удивляетесь, почему мы так «хорошо» сработались?

Уиллоус пожал плечами.

— Во вторник ночью, — продолжал Росситер, — это было на прошлой неделе, мы схватили местного парнишку. Он вломился на склад скобяных изделий и отключил сигнализацию. Мы гнались за ним, но он забежал в переулок и пытался удрать от нас через забор. Мы крикнули, чтобы он остановился, но он продолжал карабкаться на забор. Когда он оказался наверху, Дики выстрелил ему в бедро.

Росситер взглянул на очищенный конец веточки, выплюнув кусочки коры, снова заговорил:

— Понимаете, мы оба хорошо знали, кто этот мальчишка, и должны были просто подождать, пока он перемахнет через забор, а потом поехать в дом его родителей и там взять его.

— А Дики, что же, не мог подождать?

— Он из тех, которые всегда торопятся. Понимаете, что я имею в виду? — Росситер зло посмотрел в сторону удалявшегося Дики и добавил: — Пожалуй, я перейду вброд заводь и поймаю тело, когда оно поплывет вниз по течению. Хотите помочь мне?

— Послушать вас, все так просто покажется…

— Что ж, будем считать, что так оно и есть.

— Я вернусь через несколько минут, — сказал Уиллоус, — позовите меня, если понадобится помощь.

И он пошел обратно мимо вертолета, подошел к палатке, свернул ее, поискал и нашел измазанный соевым маслом кофейный котелок. Собрав все вещи, отнес их в вертолет. Пилот сидел в тени машины, прислонившись спиной к стойке. Между его вытянутыми ногами лежали две пустые банки кока-колы, третья стояла у него на коленях. Когда на край банки, из которой он пил, села муха, он не сделал даже попытки отогнать ее.

Уиллоус расшнуровал ботинки, надел сапоги, вернулся к реке и нашел Росситера. Он сидел на корточках у края воды в жокейских шортах.

Дики ухитрился занять место на дальней стороне заводи неподалеку от водопада. Уиллоус видел, как он опустил пилу на землю, наклонился над ней и тут же резко выпрямился. В небо поднялось облачко густого синего дыма. Секундой позже Уиллоус услышал неприятный скрежет мотора…

Уиллоус вошел в реку. Росситер, следовавший за ним, выругался, почувствовав первое прикосновение ледяной воды.

Дики в это время опустил конец пилы в воду. Пенящийся белый столб воды накрыл его, залив грудь и лицо. Он отпрянул, а затем снова наклонился вперед. Мимо Уиллоуса поплыли опилки и небольшие кусочки желтого, свежесрезанного дерева. Дики еще сильнее надавил на пилу. Уиллоус видел, как он опрокинулся, а затем исчез под кипящей водой.

— Боже мой! — воскликнул Росситер.

Белая голова Дики то появлялась на поверхности воды, то погружалась в нее снова. Прошла целая минута, прежде чем он вынырнул снова, только на двадцать футов ниже по течению. Его рот был широко открыт, глаза вытаращены. Лицо в багровых пятнах. Он плыл кашляя и отплевываясь.

Когда Дики подплыл ближе, Уиллоус увидел, что труп девушки он тянет за собой.

Дики барахтался, пытаясь держать голову на поверхности. Он побледнел и покрылся гусиной кожей. Взгляд его выражал отчаяние. Уиллоус, стоявший по пояс в воде, схватил его за грудь и очень удивился, увидев, что Дики так и не выпустил из руки пилы. Он начал медленно вытаскивать товарища из воды. Стальное лезвие пилы громко стучало по камням. Зубы Дики стучали не менее громко, он дрожал.

— Вы в порядке? — спросил наконец Уиллоус, наклоняясь к нему.

Дики, казалось, не слышал вопроса. Он смотрел в сторону Росситера.

Уиллоус, выйдя из воды, развернул складные носилки. Росситер в это время занялся телом девушки. Оно было закоченевшим, неуклюжим и холодным, как кусок льда. Наконец он схватил ее под мышки, пытаясь оттащить подальше от воды. Ее пятки оставляли параллельные бороздки на песке.

— Помогите положить ее на носилки, — обратился Росситер к Уиллоусу, понимая, что на Дики рассчитывать нечего.

Уиллоус схватил девушку за лодыжки. Ее тело оказалось тяжелее, чем он ожидал. Вместе с Росситером они опустили его на носилки. Высоко, на уровне предплечья у девушки была татуировка: грязновато-голубое пятно.

— Что за черт! — сказал Росситер.

Уиллоус встал на колени, чтобы закрыть глаза утопленнице и разглядеть наконец это таинственное пятно, расползшееся на распухшей коже.

— Смурф, — сказал он.

— Что?

— Смурф. Такое маленькое существо, герой мультиков. Вы что же, не смотрите телевизор по утрам в воскресенье?

— Нет, предпочитаю поспать.

Уиллоус разглядывал девушку. Она была очень хорошенькой. Смутившись, он отвернулся.

Коротко остриженные волосы Дики словно прилипли к голове. Он поигрывал усами. Вода капала с его рубашки и голубых джинсов. Он наклонился и ударил ребром руки по пиле.

— Надо разобрать это отъявленное дерьмо до каркаса, — сказал он, — вымыть все детали в бензине, протереть промасленной тряпкой, заменить прокладку и обмотку.

— Жизнь чертовски трудна, — философски заметил Росситер, надевая брюки, — но смерть неизмеримо хуже.

Дики проигнорировал эти слова. Он поковырял носком ботинка гальку и протянул дрожащую руку в сторону утопленницы.

— Это Наоми Листер, — сказал он. — У ее отца бензоколонка «Шеврон», та, что находится внизу, на шоссе. А она покинула город менее года назад, уехала в Ванкувер.

— Не думаю, чтобы я ее когда-нибудь видел, — ответил Росситер.

Уиллоус бросил на Росситера вопросительный взгляд.

— Я здесь всего шесть месяцев, — объяснил Росситер и спросил Дики: — Чем девушка занималась в городе?

— Откуда я знаю? — ответил Дики. Он неуверенно поднялся на ноги, сделал несколько шагов в сторону, и его стошнило.

Уиллоус пристально посмотрел на реку, на белую пенистую воду и огромную черную глыбу яйцеобразного валуна, а потом перевел взгляд на Росситера. Росситер кивнул ему. Оба подумали, что девушка, вероятно, разделась, собираясь купаться. Значит, одежда должна была находиться где-то поблизости.

— Мы с Джеком хотим немного прогуляться, — сказал Росситер Дики.

Дики издал какой-то не очень одобрительный звук.

В полумиле вверх по течению реки друзья наткнулись на заросшую просеку и старый разрушенный мост, сложенный из кедровых бревен. Заброшенная дорога была пошире, чем пространство между двумя колеями, оставившими след в траве. Видны были остатки ступенек и кем-то разрыхленная земля. Уиллоус нашел на земле следы нефти и несколько небольших шариков твердой смазки.

Аккуратно сложенная одежда Наоми лежала у моста. Сначала Уиллоус заметил ярко-оранжевую футболку, затем белые шорты и белые носки, лежащие поверх кроссовок.

Росситер взял в руки одежду. Белые трусики, расшитые маленькими красными земляничками, легко упали на траву. Росситер поднял их и, обыскав карманы белых шорт, нашел три двадцатидолларовые банкноты, лежащие в автомобильных правах, и небольшую черно-белую фотографию. На фотографии был изображен мальчик лет тринадцати — четырнадцати. Его глаза были тускло-серыми, зато зубы — большие и белые — резко выделялись.

Росситер указательным пальцем сбросил пластиковую обертку с автомобильных прав.

— Дики был прав, — сказал он, — это действительно Наоми Листер.

Росситер протянул права Уиллоусу. Сомнений не было! Это та самая девушка, которую он нашел в реке. Права были выданы ей двумя месяцами раньше, в день ее шестнадцатилетия. Получив их, она имела право водить автомобиль с автоматической передачей при одном условии — наличии корректирующих линз.

— Вы заметили, что она носила обручальное кольцо? — спросил Росситер.

— Да, я видел его.

— Как думаете, что случилось с ней тут? Преступление на почве страсти или что-то иное?

— Могу предположить, что она и некто, кто привез ее сюда, пошли купаться. Она ударилась головой о булыжник, а он, перепугавшись, уехал, но возможно, что отправился по каким-то делам неподалеку, не предполагая, что она попала в беду.

— Если она была с женихом и смерть была случайной, он не мог не сообщить об ее исчезновении.

Уиллоус показал на небольшую черно-белую фотографию.

— Хорошо бы узнать, кто этот парень…

— Мне кажется, он снимался в одной из автоматических фотографий.

— Возможно, ее родители смогут помочь нам.

— Вы хотели бы в этом участвовать?

— Не очень, — сказал Уиллоус, возвращая права Росситеру.

Росситер положил права, деньги и фотографию в карман рубашки.

— Нам пора вернуться, — сказал он. — Тем более что мы и так задержали пилота, а он получает почасовую плату.

Глава 9

В Ванкуверском международном аэропорту Юниор купил дешевое виски. Самолет был почти пуст. Юниор сел на место, находившееся над самым крылом, с которого нельзя было видеть землю.

Самолет сел в Лос-Анджелесе в час ночи. Юниору потребовалось более двух часов, чтобы попасть к особняку Феликса. А к тому времени, когда он добрался до постели, было почти четыре часа. Но ровно в пять Феликс и Миша вытащили его из нее, торопясь успеть на самый последний челночный рейс, который, как потом выяснилось, отменили. Узнав об этом, Юниор что-то пробормотал насчет возвращения в постель, но Феликс не позволил этого. Они втроем прободрствовали всю ночь, покуривая и попивая. У Феликса к утру открылось второе дыхание, и он захотел легко позавтракать на берегу.

Миша пошла на кухню приготовить еду.

Феликс «пробежался» по переключателю каналов, чтобы посмотреть, что показывают, а затем с помощью дистанционного управления выключил телевизор. Юниор развалился на диване, полузакрыв глаза. Феликс подошел, сел рядом с ним и потрепал его по коленке.

— Хорошо, что ты вернулся, малыш.

Юниор зевнул.

— Это была долгая ночь, да?

— Да.

— Попозже, когда немного отдохнешь, ты должен будешь рассказать, как все прошло. Договорились?

— Отлично, — сказал Юниор и закрыл глаза. Феликс сидел на краешке дивана, ласково глядя на Юниора, до тех пор, пока в комнату не вернулась Миша. Она несла плетеную корзину, неуклюже держа ее обеими руками. Пошатываясь, прошла через комнату и уронила корзину на колени Юниора. Тот недовольно заворчал. Даже на вид корзина казалась нелегкой, а на самом деле оказалась еще тяжелее.

Позавтракав, они вышли из дому, пересекли двор, прошли мимо шестидесятифутового бассейна и спустились по лужайке вниз, к океану.

Несколько узких деревянных ступеней и толстые деревянные перила на обветшалых столбах помогли им перебраться через зыбучие пески. Феликс завернул на кухню и, не глядя, взял из холодильника пару бутылок пива «Кирин», которое они пили не переставая, пока, спотыкаясь, брели вдоль берега по воде в сторону Сан-Диего. Веселясь как дети, они пытались увернуться от свиста, грохота и пены накатывающего на берег прибоя. Юниор не сводил глаз с маленьких, резко очерченных грудей Миши, подпрыгивающих под тонкой майкой. Неожиданно Феликс споткнулся и плюхнулся на берег, и его старое морщинистое лицо мгновенно превратилось в маску, покрытую белым морским песком. Юниор тут же плеснул на него океанской воды, которой наполнил шляпу. А Миша шутя вылила оставшееся в бутылке пиво на них обоих.

Феликс в ответ хохотал, пытаясь шлепнуть Мишу по заднице, но, не догнав ее, снова упал в песок. Но тут же отряхнулся и, обняв девушку, пошагал вперед.

Сгорбившись, Юниор брел за ними. Казалось, Миша наполнила корзину свинцом. Кроме того, его кольт «магнум» с нарезным прочищенным девятидюймовым стволом терся о бедро, раздражая кожу и заставляя передвигаться, загребая ногами песок, словно краб. Чувствуя, что со стороны выглядит смешно, в надежде увидеть хотя бы облачко, Феликс то и дело косился на оранжевый солнечный шар солнца, балансировавший на краю горизонта. Хотя он и вырос в Южной Калифорнии, никогда не мог приспособиться к ее климату. Интересно, подумал он, какая погода сейчас в Ванкувере? Неужели идет дождь?

Пройдя немного вперед, Феликс решил отдохнуть. Когда Юниор догнал его, он сказал: «Это самое хорошее место, которое только может быть. Да и пора поесть».

Миша сняла с корзины украшенное бахромой клетчатое покрывало, а Юниор помог расстелить его на песке. В корзине оказалась дюжина высоких коричневых бутылок пива «Кирин», жареный цыпленок, хлеб из непросеянной муки в форме подковы из европейской пекарни в Лагуна-Бич, толстая хрустальная чаша, полная вишневого цвета томатов, длинный английский огурец и полновесные серебряные приборы на шестерых, хранившиеся в шкатулке из красного дерева. Неудивительно, что спина Юниора ныла от тяжести. Он сел рядом с Феликсом, отвернувшись от океана, и, сбросив туфли, шумно зевнул.

Миша разделила цыпленка на три части, разрезала на аккуратные ломтики булку. Феликс открыл три бутылки пива. Он и Миша начали есть, при этом Феликс чавкал и пыхтел как свинья.

Юниор не был голоден, но съел три холодных ростбифа, потом начал демонстрировать, как тонко он может нарезать огурец. Нож был острый, но и рука достаточно тверда. Кружочки, тонкие, как папиросная бумага, и прозрачные, как стекло, падали один за другим на тарелку. Миша и Феликс увлеченно наблюдали за ним. И вдруг, на секундуотвлекшись, он порезал большой палец. Выступила кровь. Юниор начал сосать рану. Когда кровотечение наконец остановилось, он увидел, что Миша заснула, приоткрыв рот, а Феликс невидяще, пристально, как загипнотизированный, смотрит на океан.

Юниор хлебнул пива, наблюдая, как грудь спящей Миши то поднималась, то опускалась.

— Не правда ли, мила? — спросил Феликс.

Юниор кивнул.

— Как порез?

— Просто царапина.

— Давай посмотрим.

Юниор покорно протянул руку. Феликс схватил большой палец и сжал его. Появился один ярко-красный шарик. Феликс глубокомысленно кивнул и отпустил руку.

— У меня кровь быстро сворачивается, — гордо сказал Юниор.

Феликс, с крылышком цыпленка в руках, кивнул в сторону Миши.

— Ее дедушка и бабушка погибли от атомной бомбы, — сказал он.

— Что ты сказал?

— Я говорю: ее дедушка и бабушка погибли. Вторая мировая война. Атомная бомба.

— И потому вы теперь не даете покоя оставшимся в живых? — усмехнулся Юниор.

Феликс, словно не слыша, продолжал:

— Нагасаки и Хиросима. Бум! Пум! Мы испарили их, Юниор. Ничего не осталось, кроме теней на стенах.

— Я к этому не причастен. Меня тогда еще на свете не было.

— Я прекрасно знаю, сколько тебе лет, — сказал Феликс. — Знаю и сколько мне…

Он опустил пальцы в песок. Песок оказался прохладным, пальцам стало приятно, и он зарыл их поглубже.

— Расскажи, что случилось вчера вечером, — попросил он.

Юниор пожал плечами.

— Ничего особенного. Он взял фургон, о котором я ему говорил, забрал мальчишку и отвез его на стоянку, что у жилого дома. Раскрошил его и бросил вместе с фургоном в парке.

— В каком парке?

— В парке Стенли. Знаешь, второй пляж?

Феликс утвердительно кивнул.

— Что было после этого?

— Он побил меня.

— Ты видел, как произошло убийство?

— Нет. Ты ж не велел подходить слишком близко.

— Разве?

— Прежде чем забрать мальчишку, он остановился у бакалейной лавки и что-то купил.

— Что?

— Не знаю. Возможно, туалетную бумагу.

— Ты не очень высокого мнения о Мэнни?

— Нет. Совсем нет. Если тебе необходим кто-то, кто мог бы принести газеты из почтового ящика, он подходит…

Феликс прикончил пиво и отбросил пустую бутылку. Она пронеслась по песку, закрутилась и наконец остановилась в пятидесяти футах от воды.

— Ты можешь попасть отсюда в цель?

— С легкостью, — сказал Юниор.

Феликс снял широкополую шляпу и энергично почесал коричневые пятна на лбу, в том месте, где должны были быть волосы.

— Выходит, один убит, а двое ушли. Я все же думаю дать Мэнни работу, а затем ликвидировать его.

— Меня это устраивает.

— Все это время ты будешь следить за ним. Если же он начнет выходить за рамки, дернешь запал.

— Благодарю, — сказал Юниор.

— В том случае, конечно, — добавил Феликс с деланной улыбкой, — если уверен, что сможешь взять парня сам.

Юниор второпях рванул рубашку, чтобы достать кольт. Немного замешкавшись из-за длинного ствола, он взвел курок, нажал на спусковой крючок. «Магнум» выстрелил, как пушка, и фонтан песка поднялся правее бутылки.

— Черт! — воскликнул Юниор и взвел курок для второго выстрела.

Миша вскрикнула и вскочила, оказавшись справа от линии огня.

— Вставай и продолжай сиять! — сказал Феликс весело.

Глава 10

Пилот держал двигатель работающим и под нагрузкой. Уиллоус толкнул скользящую дверь, открыл ее и быстро спрыгнул, сразу попав в вихрь пыли, смешанной с липкими камешками. Над ним, рассекая воздух, вращались и грохотали лопасти. И Уиллоус невольно согнулся, когда бежал к своему «олдсмобилу». Он был на полпути к машине, когда вертолет взлетел, оставляя позади глухой шум.

Приятно было вернуться на землю. Резкий спуск неожиданно вызвал у него клаустрофобию, хотя в ушах его все еще раздавался плеск речной воды, под носилками, которые покачивались, отчего труп казался дрожащим, будто девушка была живой, трепещущей от страха…

Уиллоус открыл багажник. Его служебный револьвер лежал в том же месте, где он его оставил, — под запасной шиной. Он был завернут в чистую, белую ткань. Убрав снасти в багажник, Уиллоус закрыл его, сел в автомобиль и включил двигатель. Ветровое стекло, как и весь автомобиль, было покрыто толстым слоем пыли. Он включил щетки, и они очистили стекло настолько, что стало возможно вести машину.

Дорога была пустынной. Он развернулся, нажал на газ, переключившись на вторую передачу. Пыль разлеталась с крашеного металлического капота. Машина набирала скорость.

Когда ветер сдул часть пыли с автомобиля, Уиллоус опустил боковое стекло и потянулся через сиденье, чтобы открыть и второе окно. Впереди, освещенная солнцем, блестела дорога.

Знакомый сторож бросил взгляд на Уиллоуса, когда он проезжал мимо, и его усталое лицо выразило удивление. Уиллоус на ходу посигналил ему. После того как он воспользовался телефоном охраны, чтобы вызвать ККП, у сторожа было, помнится, множество вопросов. Уиллоус и тогда неохотно отвечал на них, а теперь и подавно не имел намерения даже слушать.

За полчаса он добрался до Сквемиша. Свернул с шоссе и подъехал к станции «Шеврон», которая, как сказал Дики, принадлежала и обслуживалась отцом Наоми Листер. Офис был хорошо освещен, но колонки были темные, а станция заперта.

Порывистый ветер, дувший с юга, был несильным, но вполне достаточным, чтобы разогнать резкий запах, доносившийся от окружающих город фабрик. Местные жители, возможно, привыкли к нему, даже перестали замечать, как перестали замечать и многие другие неприятные вещи.

Сквемиш был небольшим городком, сохранившим приметы старины, и по-видимому, не собирался меняться. Уиллоус повернул налево, проехал полквартала и припарковался у местного отделения полиции — опрятного одноэтажного лимонного цвета кирпичного строения, которое было окружено кустами белых, голубых и розовых гортензий.

Росситер и Дики уже ждали его на улице, прохаживаясь около голубого с белым патрульного «крайслера», с красными и синими мигалками. «Крайслер» удивительно органично вписывался в окружающий пейзаж. Уиллоус опустил стекла и запер автомобиль. Росситер тотчас шагнул ему навстречу и широко улыбнулся.

— Приветствую вас в нашем прекрасном городе, — сказал он.

Уиллоус кивнул.

Дики распахнул заднюю дверцу «крайслера». Уиллоус сел в автомобиль. Дики захлопнул дверную защелку резче, чем было необходимо. В автомобиле слегка пахло блевотиной, мочой, пивом и резко — промышленными очистителями.

Дики сидел за рулем, Росситер — на месте пассажира. Оба были в форме. Дики переложил пистолет в карман рубашки. С места, где сидел Уиллоус, была хорошо видна выступившая от раздражения красная сыпь под его коротко остриженными волосами. Подняв глаза, Уиллоус увидел, что Дики наблюдает за ним в широкое зеркало заднего обзора.

— Мне хотелось порасспросить вас кое о чем, — сказал Дики. — И прежде всего — какого черта вы здесь делаете?

— Он же специально приглашенный детектив, — сказал Росситер. — Ради Бога, сколько раз можно тебе повторять это?

Уиллоус увидел, как кожа на шее Дики побагровела.

— Это же он нашел тело девушки, — сказал Росситер. — И если бы ты был ее отцом, разве тебе не захотелось поговорить с человеком, обнаружившим труп дочери?

— Только не вмешивайтесь, пожалуйста, — сказал резко Дики, по-прежнему глядя в зеркало.

— Во что? — спросил Росситер. — Разговор ведь идет не о криминальном расследовании, а об обыкновенных человеческих чувствах.

— Мы все равно не узнаем, что случилось с девушкой, пока не проведем вскрытие, — сказал Дики, — не будем забывать об этом, хорошо?

Росситер полуобернулся к Уиллоусу.

— Вы должны понять, — сказал он, — что живем мы в сравнительно тихом месте, где главное дело полицейского — поймать какого-нибудь пьяного лесоруба, который пытался проехать на своем пикапе через ельник. А тут мой друг вдруг почувствовал, что бывают дела посерьезнее, на которых можно даже прославиться. К тому же он голоден.

— Сволочь! — сказал Дики.

Росситер усмехнулся.

— Я восхищаюсь человеком, который может не только понять, но и оценить собеседника, использовав минимум слов.

— Да замолчишь ли ты наконец, черт возьми! — прорычал Дики.


Дом Листера находился неподалеку, но поездка к нему показалась Уиллоусу нестерпимо долгой. Он устал. Прошло ведь более двадцати четырех часов с тех пор, как он не ел ничего горячего. И мечтал о душе. Это совсем нелегко — присутствовать при словесном поединке двух полицейских, готовых живьем проглотить друг друга. Единственная надежда, что у Листера он не задержится, после чего сможет вернуться в город к собственным проблемам.

Полутораэтажный деревянный и достаточно обветшалый фасад дома Листера был частично отделен от улицы тремя искривленными яблоневыми деревьями с ветвями, сгибающимися под тяжестью переспелых плодов. Дики припарковал «крайслер» у обочины грунтовой дороги, вышел из машины и направился к дому.

Росситер и Уиллоус шли за ним по бетонной дорожке, петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом давно нуждается в новой крыше и что окна его грязноваты.

Трое мужчин едва успели подняться на верхнюю ступеньку крыльца, когда стеклянная дверь распахнулась и на крыльцо вышел сам Листер. Телефонный звонок застал его за обедом. Он догадывался, что полицейские пришли к нему по поводу дочери, но не знал, что это за повод.

Росситер открыл Уиллоусу заднюю дверь. Дики уже отходил от машины. Они обогнули вагон станции «Детсан», на боку которого был краской нарисован знак «Шеврон», и пошли вниз по бетонной дорожке, бестолково петлявшей среди деревьев. Уиллоус заметил, что дом нуждается в новой крыше и что окна были грязные. Дики и Росситер поднялись по ступенькам крыльца, Уиллоус последовал за ними.

Уиллоус определил, что Листеру около пятидесяти. Худой, с шапкой всклоченных белых волос, курносым носом, на котором сидели старомодные очки в железной оправе в стиле Нормана Рокуэлла, хозяин дома был одет в клетчатую рубашку коричневых оттенков, чистый белый халат и стоптанные кожаные шлепанцы. Под глазами обвислая морщинистая кожа. Он внимательно посмотрел на Дики, перевел взгляд на Росситера и Уиллоуса и снова на Росситера.

— Что случилось? — спросил он. — Что Наоми натворила на этот раз?

Росситер прокашлялся.

— Она перестала считаться со мной и слушаться с той минуты, как умерла ее мать, — продолжал Листер тонким извиняющимся голосом. Он снова взглянул на Уиллоуса и отвернулся.

— Можем ли мы пройти на минуту в дом? — спросил Дики.

— Конечно, — ответил Листер. Он сорвал сухой лист с растущей в горшке бегонии и, сжав его, растер между пальцев. Потом тщательно вытер руки о халат, после чего провел гостей в дом.

Гостиная, темная и теплая, была набита мебелью.

Создавалось такое впечатление, что Листер, задумав заменить старые вещи новыми, вдруг понял, что у него не хватит духу расстаться со старьем. В середине одной из стен был камин, на верхней доске которого стояли вазы с пластиковыми листьями, небольшие керамические фигурки животных. Скорее всего, подумал Уиллоус, это дело рук жены Листера, создавшей своеобразную керамическую композицию.

Дики подвинул Листеру стул.

— Не хотите ли присесть, Билл?

Листер пожал худыми, костлявыми плечами. Его светло-карие глаза остановились на фигуре распятого Христа в три фута высотой, вырезанного из желтого кедра. Широкий лоб, выступающие скулы, большой нос. Уиллоус решил, что автор, возможно, был индейцем из племени хайда. Ибо Христос не томился на кресте, а спокойно, хотя и гневно, смотрел в небо.

— В самом деле, я думаю, вам лучше бы присесть, — настаивал Дики.

— Хорошо, — согласился наконец Листер и опустился на один из стульев перед камином. — Скажите же наконец, что случилось? — взмолился он. — С ней произошло что-нибудь ужасное? Да?…

— Она мертва, — произнес Дики. — Видимо, утонула.

Говоря это, он не сводил пристального тяжелого взгляда с Листера, наблюдая за его реакцией. Уиллоус наконец понял, за что Росситер не любил его: этот человек, будучи полицейским, не знал полутонов.

— Должен сказать вам, — вдруг произнес Листер, — что ничуть не удивлен.

— Почему? — резко спросил Дики.

Но Листер, казалось, не слышал его. Он не отрываясь смотрел на керамического кролика, сгорбившегося на каминной доске. Плечи его на глазах сникли.

— Мы нашли ее, — сказал Дики, — в одной из маленьких горных речек. Не исключено, что она пошла купаться и, возможно, ударилась головой о камень.

Дики ждал ответа, но его не последовало. Он взглянул на Росситера.

— Поблизости от места, где мы ее нашли, — добавил Росситер, — были обнаружены отпечатки шин какой-то машины. Как вы думаете, кто мог привезти ее туда?

— Не знаю, — ответил Листер еле слышно. Он все еще смотрел на кролика.

— Не было ли у нее друга? — спросил Дики.

— Любой тип в брюках, — Листер безнадежно махнул рукой, — мог быть одним из ее друзей.

— Вы разрешите осмотреть ее комнату? — спросил Уиллоус.

— Зачем?

— Может, это поможет хоть что-то понять.

Листер прошел вперед и, войдя, будто с удивлением оглядел комнату дочери, казалось, не совсем понимая, где находится. Неожиданно он улыбнулся Уиллоусу.

— Вы хотели бы меня о чем-то спросить? — догадался Уиллоус.

— Что вы делали в горах?

— Рыбачил.

— И случайно наткнулись на нее, не так ли?

— Почти что так.

Дики расстегнул нагрудный карман рубашки, вынул несколько маленьких черно-белых фотографий улыбавшегося мальчика со светлыми глазами.

— Вы видели этого парня прежде, Билл?

Дики подержал фотографию перед самым носом Листера. Листер взглянул на нее и отрицательно покачал головой.

— Кто он?

— Мы не знаем. А вы уверены, что не встречались с ним?

— Уверен.

— Когда Наоми жила здесь с вами, не было ли рядом с ней кого-нибудь, кто имел машину? Возможно, джип?

— Самые разные ублюдки ездили к ней на всех видах транспорта, от бульдозеров до мотоциклов с колясками.

— Понятно, — сказал Листер. Он засунул руки в карманы, но тут же вытащил их, пересек комнату по диагонали и подошел к открытой двери, ведущей в темный коридор. Дики и Росситер последовали за ним.

— Я буду на крыльце, — предупредил Уиллоус Росситера, когда тот проходил мимо. Росситер кивнул. Лицо его было мрачным.

Уиллоус вышел из дома, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Позади него миниатюрный гидравлический прибор закрыл с шипением сетчатую дверную перегородку. Подойдя к бегонии, не думая о том, что делает, он машинально оторвал засохшие листья.

Через несколько минут Росситер тоже вышел на крыльцо и присоединился к Уиллоусу.

— Пора убираться к чертям, — сказал он.

— А Дики?

— Я оставлю машину в отделении. Это всего в двух кварталах отсюда. Дойдет и пешком. Вы успели переодеться в машине?

— Нет, а что?

— Можете принять душ и переодеться у меня. У нас с вами одинаковый размер. А потом вы, я и Кэти можем пойти куда-нибудь перекусить. Возьмем немного пива и приятно проведем время.

— Благодарю, но мне хотелось бы вернуться в город.

— Когда вы ели в последний раз, Джек? Держу пари, что до того, как нашли девушку.

— Вы правы.

Уиллоус вдруг представил долгую поездку в темноте и свою пустую квартиру, ожидавшую его.

— Что ж, раз вы обещаете приятный обед, едем.

— Прекрасно, — сказал Росситер и направился к машине. Косые лучи заходящего солнца удлинили тени фруктовых деревьев. Стремительно наступали сумерки, и Уиллоус остро чувствовал это.

Глава 11

Мэнни нажал кнопку обратной перемотки. Видеомагнитофон «Хитачи» гудел и щелкал. Лента перематывалась с правой бобины на левую. Он включил телевизор. Раздался потрескивающий звук, напоминавший шипение сала на сковороде. Он убавил звук. Всю эту музыку он слышал и раньше. Магнитофон снова щелкнул. Лента была полностью перемотана. Мэнни нажал кнопку «пуск». На экране появилось лицо молодой женщины с огромными карими глазами, копной каштановых волос и блестящими красными губами. Мэнни наблюдал за движениями губ, когда она читала гранки какой-то статьи, лежащей перед ней.

Камера надвигалась на женщину. Но вот она закончила выступление.

Затем на экране возник объемный шарик, покрытый серебром, превратившийся в радиатор фургона «Эконолайн». Камера, медленно двигаясь, демонстрировала светящийся черный бок фургона, который стоял там же, где Мэнни оставил его, только теперь он был огорожен яркой желтой пластиковой лентой и охранялся четырьмя полицейскими.

Камера показала и худощавую женщину в фирменных очках со стрижкой «паж», одетую в пеструю серую блузу и темно-серую юбку. С моря дул ветер, и она, держа в одной руке микрофон, другой придерживала юбку. Когда же собралась заговорить, порыв ветра разметал ее волосы. Она отбросила их свободной рукой, при этом ее юбка приподнялась. Женщина смущенно улыбнулась. А Мэнни улыбнулся ей, узнав в женщине знакомую актрису.

Камера надвинулась на женщину. Ее рот заполнил экран. Шлеп, шлеп, шлеп. Камера отодвинулась. Инспектор Гомер Бредли стоял слева от женщины. Детектив Оруэлл справа. Шлеп, шлеп, шлеп. Мэнни ударил по кнопке перемотки. Машина загудела, зажужжала и щелкнула. Он снова нажал кнопку «пуск».

Камера снова надвигалась на фургон. Под мощными кварцевыми телевизионными лампами «Эконолайн» сверкал хромом. Мэнни представил оператора, держащего камеру на вытянутых руках над головой.

Затем он оказался внутри фургона. Серебряные осколки разбитого зеркала. Черные лужицы крови на кровати. Мэнни снова пережил те мгновения, когда случайно увидел себя в зеркале заднего обзора. Руки, нож, зубы мелькнули в красном тумане. Мальчик извивался под ним, как червяк, скользкий как рыба. Потом пронзительный треск разрезаемого костюма. Глухой стук стали по кости. Запечатленный в его мозгу образ был представлен мерцающим изображением на экране. Прошлое поглотило настоящее. Мальчик хрипел, кричал, потом задохнулся и обмяк.

Мысленно Мэнни нажал «стоп». Перемотка. Пауза. А мальчик умирал снова, снова и снова.

Глава 12

Дом Росситера находился в трех милях от города и в полумиле от шоссе, в самой середине расчищенного участка леса, окруженного смесью лиственных, еловых и кедровых деревьев. Дом был небольшой, несколько больше коттеджа, имел слегка наклонную крышу и широкое крыльцо. Двери и наличники были выкрашены в веселый оранжевый цвет. Не успел Уиллоус выйти из машины, как дверь открылась и на крыльцо вышла стройная женщина в серой футболке и белых шортах.

— Кэти, — сказал Росситер, — это Джек Уиллоус. Джек, знакомьтесь с моей единственной настоящей любовью.

Кэти улыбнулась. У нее были длинные черные волосы, живые зеленые глаза и кожа, которую чаще можно увидеть в рекламе мыла, чем в реальной жизни.

Уиллоус улыбнулся в ответ. Зеленые глаза на мгновенье остановились на нем, откровенно оценивая. Затем Кэти отвернулась и повела их в прохладу дома.

Когда глаза. Уиллоуса привыкли к полутьме, он обнаружил, что находится в гостиной. Узорчатый ковер. Сосновый паркет, натертый воском, блестел, отражая большой каменный камин. Он прошел за Росситером и Кэти еще через одну комнату мимо продавленного дивана, пары обтрепанных кресел и кофейного столика, погребенного под грудами журналов «Нэйшнл джиографик». Росситер, извинившись, нырнул в открытую дверь единственной в доме спальни. Уиллоус заметил, что постель была застелена, а на бюро стояла ваза с желтыми цветами. Он почувствовал короткий, но острый приступ тоски по дому.

Ванная комната находилась в задней части дома и была отделена от кухни узким коридором. Кэти протянула Уиллоусу стопку полотенец.

— У вас есть всего десять минут, — сказала она, — потом вода кончится.

Уиллоус поблагодарил, протиснулся в крохотную ванную и закрыл за собой дверь. Старомодная раковина с тумбочкой, сборный душ из пластмассовых трубок и плетеная корзина для грязного белья. Вот и вся обстановка ванной. Уиллоус стоял на небольшом кусочке свободного пола. Пристроив полотенце на краю раковины, он разделся, встал в ванну и включил душ. Вода обтекала его ноги. Услышав, что дверь распахнулась, он рывком задернул занавеску.

— Одежда, — сказал Росситер и быстро закрыл за собой дверь.

На полочке возле душа оказался кусок мыла и тюбик шампуня. Уиллоус помыл голову и густо намылился. К тому времени, когда он уже ополоснулся, вода в душе сделалась холодной. Он завернул краны и отодвинул занавеску. На корзине для белья Росситер оставил для него светло-голубую рубашку, линялые джинсы и трусы в запечатанном пластиковом пакете. Уиллоус насухо вытерся, оделся и босиком прошлепал на кухню.

Росситер сидел за столом и чистил картофель. На столе перед ним стояла открытая бутылка пива. Ножом он указал на бутылку, а потом на холодильник.

— Возьмите себе.

— Спасибо. — Уиллоус открыл холодильник и достал бутылку светлого пива.

— Вы не против, если мы поедим дома, а не пойдем в город? — спросил Росситер.

— Нет, конечно, нет. Чем могу помочь?

— Не знаю, по-моему, ничем. Может, у Кэти есть какие-нибудь мысли на этот счет.

Уиллоус вытащил стул и сел за стол. Он откинулся на стул и начал потягивать пиво, глядя, как Росситер режет картофель. Дверь кухни открылась, и вошла Кэти. В руках у нее была куча овощей. Она быстро взглянула на Уиллоуса и сказала:

— У вас усталый вид. Почему бы вам не полежать до обеда в гостиной?

Уиллоус заколебался.

— Или вы предпочитаете чистить картофель? — спросил Росситер.

— Это было бы правильнее, — сказал Уиллоус, — но я все же займу кушетку.

Он лежа прикончил банку пива и прочитал большую часть статьи о судьбе слонов в Кении, когда в гостиную вошла Кэти.

— Обед на столе, — сказала она, поклонившись.

…Они пили терпкое итальянское красное вино и заедали картофелем, жаренным в масле, зеленым салатом и толстым бифштексом. Мясо было темное, гранулированное. Это не говядина. Уиллоус с полным ртом поднял удивленный взгляд от тарелки.

Росситер словно ждал этого вопросительного взгляда. Он поднял руки над головой и, изобразив оленьи рога, усмехаясь, посмотрел в окно, в сторону гор.

На десерт был домашний черничный пирог и ванильное сливочное мороженое, которое они запивали кофе из глиняных кружек. Когда кофейник опустел, Росситер достал вторую бутылку вина. Захватив вино и рюмки в гостиную, Кэти поставила на проигрыватель фортепьянный концерт Моцарта. Поговорили о музыке, а затем Уиллоус рассказал, что узнал о судьбе слонов в Кении. Беседа текла неторопливо, с паузами, которые не казались ни вынужденными, ни неловкими. Наконец Росситер завел разговор о Дики, ранившем безоружного парнишку. Уиллоус растерялся, не зная, что сказать. Хотя на стороне Дики был закон, морально он был, конечно, не прав. Но что он мог посоветовать Росситеру? Закрыть глаза на произошедшее или уйти в отставку в знак протеста.

— А вам приходилось в кого-нибудь стрелять? — спросил Росситер. После вина он произносил слова не достаточно четко. И Уиллоус понял, что тот опьянел.

— Раза два.

— А я не знаю, способен ли на такое, — сказал Росситер. — Это звучит, наверное, странно, но я действительно не знаю.

— Иногда наступает такой момент, когда нет времени раздумывать над этим. Срабатывает мгновенная защитная реакция.

— А если вы, совершив ошибку, нападете на того, кто этого не ожидал? Тогда что? Вы не станете беспокоиться об этом человеке?

Уиллоус вежливо улыбнулся.

— Нет, я обычно беспокоюсь о другом.

Уровень вина в бутылке медленно опускался, окна темнели. Уиллоус широко зевнул и извинился. Кэти вышла из комнаты и вернулась с подушкой и простынями, завернутыми в шерстяное одеяло. Росситер нетвердо встал на ноги и, пожелав всем доброй ночи, покинул комнату. Кэти нагнулась и неожиданно поцеловала Уиллоуса в щеку.

Оставшись один, Уиллоус устроил себе постель на диване. Потом выключил свет и разделся. Он слышал, как из кухни доносился звон моющихся тарелок и громкий шепот Кэти, которая, как понял Уиллоус, считала, что Росситер не должен был спрашивать у него, стрелял ли он когда-нибудь. Уиллоус, внутренне не согласившись с ней, закрыл глаза и сразу погрузился в глубокий, без каких бы то ни было видений сон. Проспал он двенадцать часов, а когда проснулся, дом был пуст. На кухонном столе лежала записка, сообщавшая, что Кэти уехала за покупками в Сквемиш, а Росситер ушел на дежурство.

Одежда Уиллоуса висела на веревке для белья. Он оторвал кусочек от газеты и, написав на нем слова благодарности, вышел на задний двор и торопливо оделся. Он не хотел признаться даже себе, но по некоторым причинам ему хотелось уйти прежде, чем вернется Кэти.

В город он приехал во второй половине дня. Воздух в квартире был застоявшимся. Он отпер и отодвинул стеклянную дверь, ведущую на маленький балкончик. С океана дул прохладный бриз, донося запах рыбы, чипсов и подсолнечного масла.

Он вышел на кухню и поставил кипятить воду для кофе. На буфете лежала буханка нарезанного, довольно безвкусного хлеба, впрочем, в сезон и он на прилавках не задерживался. Уиллоус осмотрел холодильник, нашел брикетик сыра и дюжину яиц и не смог вспомнить, когда купил яйца, но сыр выглядел нормально. В холодильнике обнаружился еще и маргарин, и можно было сделать сандвич.

Вскоре засвистел чайник. Уиллоус выключил газ и залил кипящей водой кофе. Чувствовал он себя не лучшим образом. И хотя это противоречило здравому смыслу, пошел в спальню и позвонил жене. Телефон прозвонил уже девять раз, никто не ответил, но Уиллоус продолжал слушать гудки, представляя, как жена в саду срезает цветы старыми ножницами для воскресного стола. Это всегда делала ее мать, и теперь это превратилось в ритуал, к которому Шейла пыталась приучить и детей. Что же, подумал он, это создавало ощущение продолжения жизни.

Когда жена наконец ответила, чувствовалось, что она бежала, бросив большие ножницы и собрав в охапку белые гвоздики.

Он сказал:

— Привет.

Возникла пауза.

— Джек, это ты? Я думала, ты не вернешься до завтра. Ты в порядке?

— Я решил вернуться пораньше. Вот и все. — Опять пауза. — Как ты, Шейла?

— Я — прекрасно! Просто прекрасно.

— А Энни и Шон?

— Нормально. Слушай, ты уверен, что с тобой все в порядке?

— Абсолютно. Как никогда. Скажи мне, Шейла, ты была в саду?

— Нет, почему ты так решил?

— Ты раздражена и задыхаешься, вот почему.

Шейла засмеялась. Немного застенчиво, как отметил Уиллоус.

— Я была в кабинете. Делаю перед телевизором приседания, мечтаю переплюнуть Джейн Фонду, можешь себе представить?

— Что же в этом удивительного? — сказал Уиллоус.

— Как рыбалка?

— Не так хороша, как хотелось бы.

— Работа?

— Всегда одинаковая. Ничего не меняется. — Что заставило его сказать это?

Потом они немного поговорили о саде, ежегодном засилии сорных трав. Уиллоус был готов попрощаться, когда Шейла напомнила ему, что дети планировали провести следующий уик-энд с ним.

— Это осталось в силе? — спросила она.

Он заверил, что да, конечно. Она сказала, чтобы он заботился о себе, и принялась рассказывать какую-то историю, будто давала ему понять, что у нее было сколько угодно времени для разговора. Но Уиллоус, дождавшись паузы, сказал: «До свидания» — и осторожно повесил трубку. В комнате стало очень тихо. Он понял, что во время его отсутствия сигнализация была отключена. Устанавливая ее с помощью часов, он плотно завел часовую пружину.

Зазвонил телефон. Звук оказался неестественно громким и пронзительным. Уиллоус поднял трубку, предполагая, что Шейла хотела еще что-нибудь сказать ему.

— Я думала, ты вернешься только завтра, — в трубке раздался голос Клер Паркер.

— Тогда почему звонишь сегодня?

— Интуиция. Что ты думаешь об этом? Ведь и в самом деле она постоянно живет в нас.

— Как пищеварение.

— Тебя интересует случай убийства, которое несколько отличается от обычного?

— Где ты сейчас?

— На Мэйн-стрит. Через полчаса у меня встреча с Бредли.

— Увидимся там, — сказал Уиллоус.

Паркер повесила трубку. Уиллоус сел на край кровати с молчавшим телефоном в руках. Он никогда не пропускал уик-эндов с Энни и Шоном. Почему Шейла нашла нужным контролировать его планы? Возможно, потому, что одновременно строила свои? Не то чтобы это было его делом, но почему она вдруг почувствовала себя вынужденной заняться аэробикой по методу Джейн Фонды? Почему именно теперь она захотела быть в форме?

Уиллоус почувствовал внезапный укол ревности, острый спазм страха.

Глава 13

Юниор бесцельно слонялся по большому дому, засунув руки в карманы. Когда врубил свет, понял, что голоден, и последовал по следу запахов на кухню. Худой парнишка, один из родственников Миши, в костюме для кунг-фу, нагнулся над печкой. Невозможно было сказать, сколько ему лет, — да это и не имело значения. Он большой деревянной ложкой мешал бесцветную смесь из лапши и небольших кусочков волокнистого мяса в кастрюле из нержавеющей стали. Юниор, заглядывая из-за плеча парнишки в кастрюлю, решил, что пища пахла лучше, чем выглядела.

Отойдя от печи, Юниор рывком открыл дверь холодильника. Удача! Там была большая миска сандвичей с крабами, которые остались от завтрака, и открытая бутылка «Роберта Мондави». Юниор вытащил пробку зубами. Сандвичи были крошечными, без корочек и странной формы. Он съел шесть из них, запивая каждый глотком вина. Никого не было ни в рабочем кабинете, ни в гостиной, ни в столовой. Никого не было и в уборной. Никого на теннисном корте и в шестифутовом бассейне. Юниор вышел на переднюю террасу. Почесал свой загорелый нос, взглянул на океан и поднялся по лестнице на верхний этаж. Он был в белых кожаных босоножках, мешковатых белых шортах и рубашке, разрисованной пальмовыми деревьями и ручными гранатами, которые легко было принять за ананасы. Босоножки на толстой подошве не производили шума, но Феликса насторожил щелчок задвижки, и его слезящиеся глаза были повернуты к двери.

— Как дела, Феликс? — усмехнулся, входя, Юниор. — Надеюсь, я никого не разбудил?

Феликс вытер слюну с подбородка. Он зевнул, и сон сразу пропал. Юниор наблюдал, как тот собирался сесть, но не попытался помочь так как костлявые руки и ослабевшее тело Феликса утонули в горе подушек. Зубные протезы Феликса лежали в стакане, стоявшем на ночном столике. Он пролил немного воды, когда вставлял их и доставал из стакана. Когда зубы были прочно поставлены на место, он подарил Юниору слюнявую улыбку.

— Рад видеть тебя, приятель.

— Не думаю, что заслужил столь приветливую встречу, — сказал Юниор, закрывая за собой дверь.

— Тихо! — прошипела Миша.

Юниор посмотрел на нее так, будто она была косточкой, застрявшей между двумя передними зубами. Она лежала на противоположной стороне огромной тахты и смотрела японский фильм на экране, свисавшем с потолка. На голове у нее были наушники «Сони», а руки обнимали спящую рядом девушку. Юниор не мог видеть ее лица. И потому не мог с уверенностью сказать, что знал ее.

— Прямая передача из Осаки, — пояснил Феликс, показывая на экран морщинистой рукой. — На крыше я поставил одну из больших антенн.

Он замолчал на минуту, тяжело задумавшись, и затем в сердцах пнул подушку.

— Эта чертова штука имеет название, но я не могу его вспомнить.

— Дерьмовая передача, — сказал Юниор.

— Я принимаю любую дрянь, поступающую со всего земного шара через спутники. Американские, французские, русские, немецкие. Есть и итальянские. — Он ухмыльнулся. — Могу смотреть вестерны с Клинтом Иствудом весь день, чувствую, что мне это нравится.

— Классно.

— И все игры, какие только можно себе представить. Не только бейсбол, хоккей, футбол и все, подобные им. Ты когда-нибудь слышал о джаи алаи?

— Ты забыл упомянуть еще игру в кегли на лужайке, — сказал Юниор. Он выпил немного «Роберта Мондави», вытер рот тыльной стороной руки и спросил: — Кто эта девушка?

Феликс пожал плечами. Простыни, сбившись вокруг талии девушки, открыли бедра. Кожа ее была достаточно темной, и Юниор предположил, что она была из числа многочисленной родни Миши или, может, одной из ее подруг. Феликс вдруг совсем сдернул простыню, и Юниор увидел крошечный белый треугольник незагоревшего тела. На каком пляже, подумал он, загорала эта девушка и в каком месте Калифорнии позволено ходить в таких крошечных бикини? Он сглотнул слюну.

— Нравится? — спросил Феликс. Он взял девушку за гладкие коричневые плечи и повернул на спину. У нее были маленькие груди и большие соски. Глаза закрыты, а губы изогнуты в пренебрежительной улыбке. Он наблюдал, как Феликс скользил своей старой рукой по ее гладкому плоскому животу и исследовал пупок концом мизинца; когда он сильно надавил на него, ресницы девушки дрогнули, она пробормотала что-то хрипло и невнятно, пытаясь повернуться на бок.

— Она надеется на твою сообразительность, — перевел Феликс.

Девушка захрапела. Феликс, схватив ее за нос, закрыл ноздри. Не просыпаясь, она слабо шлепнула его по рукам. Юниор не отрываясь наблюдал за покачиванием ее грудей.

— Ты знаешь, что случилось после обеда? — спросил Феликс. — Я перестроил свой маршрут. Двинем-ка в прекрасный канадский город Ванкувер. И еще новость. Оказывается, девочка по имени Наоми Листер утопилась в какой-то горной речке в шести милях от города.

— Кроме шуток? — спросил Юниор скучающим голосом.

— Так какое теперь у тебя мнение о Мэнни Каце, а?

— Я получил полную коробку шариков с его именем на каждом и большие пули, которые, разлетаясь, разрывают плоть на кусочки, они гораздо больше, чем лепешки гамбургера.

Феликс усмехнулся.

— Хорошо сказано!

— Мне хотелось бы ткнуть кольтом ему в глаз и нажать на спусковой крючок.

— Ты классный парень, Юниор. Я вот что тебе скажу: продуй сначала его дерьмовую голову.

Феликс похлопал по кровати.

— Тебе необходимо выпустить пар, — посоветовал он. — Почему бы тебе не присоединиться к нам?

Юниор прикончил остатки вина. Оно было теплым, с каким-то фруктовым привкусом.

— Сколько ей лет?

— Сладкие шестнадцать.

— Черт возьми!

— Нет, это действительно так. Она показывала Мише свои автомобильные права. Она сама из Игнасио.

— Где расположена база воздушных сил?

— Ее отец живет в Германии. Он из тех, кто нажимает кнопку. Добился одного из самых больших реактивных «першингов».

— Будем надеяться, что он не сойдет с ума и не направит на нас их безумную дьявольскую мощь.

Феликс снисходительно улыбнулся. Впервые Юниор, нервничая, пошутил, и они оба знали об этом. Он снова похлопал по кровати.

— Почему бы тебе не раздеться и не поздороваться с нашей новой подружкой? — улыбнулся он. — Я думаю, ты найдешь, что знакомство это достаточно приятно.

— Если она поймет, что происходит.

— Выбери лучше меня, — сказала Миша.

Юниор понял, что одно кино закончилось и начинается другое. Он взглянул на Феликса, который пристально, немигающе смотрел на него своими ничего не выражающими, темными, блестящими глазами ящерицы. Юниор опустил пустую бутылку на ковер, снял рубашку, вытянул ремень и расстегнул на шортах «молнию».

Малютка из Игнасио проснулась, и они трое наблюдали за ней.

Он сбросил босоножки. Но все еще медлил.

— Не беспокойся, — сказал Феликс. — Я только наблюдателем.

— Где я уже слышал прежде эти слова?

Феликс закатил глаза.

Юниор позволил шортам сползти. Его пенис был вялым, в складках, зато яички в полном порядке. Он двинулся вперед к кровати и растянулся во весь рост на девушке из Игнасио, целуя ее в губы.

Но в его ушах звучал говорок Миши. Она шептала что-то ему на японском языке.

— Не видел ли я тебя где-то раньше? — сказал Юниор девушке.

Миша хихикала, закрыв рот руками.

— Мы нашли ее в Лос-Анджелесе, — сказал Феликс. — Она работала в одной из этих липких вегетарианских забегаловок, недалеко от Ла-Сиенга.

— Кроме шуток? — спросил Юниор. — Это довольно забавно. — Он поцеловал девушку снова, осторожно укусив ее нижнюю губу. Она тихо застонала, но он не мог бы сказать почему.

Юниор приподнял голову, чтобы увидеть Феликса, следившего за ним через толстые широкоугольные линзы. Вспомнился его гнев, когда в первый раз подобное случилось на его глазах, и его совет: «Если хочешь выглядеть хорошо в постели, малыш, никогда не переставай улыбаться».

Глава 14

Офис инспектора Бредли находился на третьем этаже центрального полицейского управления на Мэйн, 312. Комната была небольшая, заставленная мебелью. Здесь стоял стол из вишневого дерева, на котором лежало несколько свинцово-серых карточек, черное откидное кожаное кресло и три полированных стула. Стол и кресло принадлежали персонально Бредли, по его должности и званию.

В комнате было одно окно, с рамами, закрашенными так, что их нельзя было открыть. Выходило окно на север, ближе к внутренней гавани и голубоватому массиву гор. Открывшийся вид очень напоминал почтовую открытку. Бредли отвернулся и осторожно опустился в кресло, прижав руки к слегка выступающему животу.

Над ним на тонких цепях свисали четыре неоновые трубки. В их схеме были, видимо, допущены какие-то просчеты, может, плохой контакт, но только светильники эти издавали постоянно жужжащий звук такой силы, что Бредли не мог его переносить, особенно когда чувствовал себя перегруженным или утомленным. Шум беспокоил его и сейчас. Чтобы отвлечься, он достал сигару. Паркер и Уиллоус сидели перед ним на двух полированных стульях. Зажав в пальцах сигару, Бредли спросил Уиллоуса:

— Ты читал отчет следователя, Джек?

— Да, читал.

— Тогда мне не следует объяснять, почему я выгляжу таким несчастным?

Уиллоус промолчал, тем более что Бредли, по его мнению, выглядел таким как всегда, не более и не менее мрачным.

Бредли выудил из кармана пиджака большую деревянную коробку кухонных спичек. Щелкнул по ней ногтем большого пальца.

— Посмотрите, что мы получили, — сказал он. — Бордель на колесах, временное соединение с крокодиловыми зажимами, прикрепленное к рулю, часы «Таймекс» с разбитым стеклом и стрелками, остановившимися, по-видимому, во время убийства. Сзади была кровать, и на кровати мальчик с множеством ран, одетый, как одеваются обычно мальчики для развлечений. И при нем никаких документов.

Бредли пожевал сигару.

— Под трупом мы нашли несколько кусочков кожи и чек. За исключением ножа, торчавшего из спины жертвы, никаких других вещественных доказательств. Клер и Ферли Спирс пытались выяснить, откуда взялись развлекательные журналы, ведь Спирс слег, и непонятно, что с ним случилось.

— Ветряная оспа, — сказала Паркер.

Бредли, не обратив внимания на ее слова, ослепительно улыбнулся Уиллоусу.

— Как отпуск?

— Замечательно, — ответил Уиллоус без энтузиазма.

— Все, Джек, отпуск твой кончился.

Когда Паркер и Уиллоус вышли и дверь кабинета, качнувшись, закрылась за ними, Бредли снова чиркнул спичкой и на этот раз поднес пламя к сигаре. Когда сигара разгорелась, он задул спичку и бросил ее в металлическую корзину для мусора, стоявшую позади стола.

Сигарный дым поднимался вверх к жужжащим светильникам. Он открыл верхний ящик стола, чтобы достать баночку с аспирином.

Бредли вечно терял аспирин, наверное, так же часто, как многие теряли шариковые ручки. И на этот раз в ящике его не оказалось. Как ни странно, таблеток никогда не было там, где он их оставлял. Никогда. Расстроенный, он задвинул ящик. Но понять причину отсутствия аспирина не мог. Как будто у этой чертовой баночки были ноги.

Глава 15

Этот феномен был известен всем паталогоанатомам под названием «гравитационное стекание». Иными словами, это синяки, или трупные пятна, проступающие на необработанном трупе вследствие медленного стекания крови в нижние части тела.

Когда работник морга открыл ящик из нержавеющей стали, содержавший останки неопознанного мальчика, которого Паркер обнаружила в задней части угнанного фургона «Эконолайн», Уиллоус сразу заметил, что на нем почти не было трупных пятен. В этом не было ничего удивительного. Из семидесяти двух ножевых ран, которые были нанесены жертве, три задели основные артерии, и умирающий мальчик был почти лишен крови.

Уиллоус наклонился, стянул бледно-голубую прорезиненную простыню, которая покрывала тело, и обнажил сделанный работником морга V-образный надрез на предплечье.

За первые несколько часов после смерти человека температура его тела падает примерно на три градуса в час. Затем постепенно скорость тепловых потерь замедляется до одного градуса. Мальчик мертв более тридцати шести часов, и потому его труп был таким холодным, будто бы выдержан в морге, где постоянная температура — тридцать восемь градусов по Фаренгейту. Уиллоус, разглядывая надрез, сделанный в морге, обнаружил немного ниже крошечный голубой полукруг.

— Надеешься найти что-нибудь особенное? — спросила Паркер.

— Да. Ты знаешь, что такое Смурф?

Паркер кивнула и улыбнулась.

— Маленький герой мультфильмов ярко-голубого цвета.

— Ты его поклонница?

— Иногда по субботам я хожу завтракать к моей сестре. Пока она готовит оладьи, я смотрю с ее маленькой дочкой по телевизору фильмы со Смурфом.

Уиллоус еще раз нагнулся, чтобы заглянуть в лицо мальчика. Глаза у него оказались светло-зеленые. Он оттянул верхнюю губу, открыв крупные белые зубы, которые уже видел однажды на черно-белой фотографии, найденной в шортах Наоми Листер.

Прорезиненная простыня издала слабый шелестящий звук, когда он набрасывал ее обратно на тело мальчика. Сначала она, правда, надулась подобно парусу, а затем мягко окутала тело.

— Ты достаточно хорошо знаешь Эдди Оруэлла? — неожиданно спросила Паркер.

— Да, я провел с ним некоторое время.

— В пятницу ночью мы с Эдди были в парке в этом ресторане. Понимаешь, о чем я говорю?

— Нет, — ответил Уиллоус, — не уверен.

— Так вот, когда я врезалась в этот фургон, выезжая с места парковки, — Паркер сделала паузу, — знаешь, что я подумала, когда увидела там мальчишку?

— Нет, а что?

— Решила, что это шутка, вернее, глупая шалость, придуманная Эдди Оруэллом с его глупыми дружками из порочных побуждений. Может, они заплатили мальчишке несколько долларов и, отбив горло у бутылки с кетчупом, полили им вокруг, а сами затаились в кустах, чтобы посмеяться надо мной.

Уиллоус, слушая Паркер, продолжалосматриваться вокруг и вдруг обнаружил большой коричневый бумажный пакет. Открыл его, перевернул вверх дном и вытряхнул содержимое — очки, носки, рубашку бананового цвета и белые льняные брюки. Хлопья спекшейся крови упали на прорезиненную простыню, когда он разбирал одежду. Затем, вытащив ручку и записную книжку, записал размеры одежды и марки.

— Но, — продолжала между тем Паркер, — вскоре я поняла, вокруг никакой не кетчуп, а настоящая кровь, рядом мертвый мальчишка, которому не было еще и тринадцати.

Уиллоус сунул одежду обратно в сумку и положил в ящик на нейлоновых роликах.

— Парень потратил все свои последние деньги на наш ужин, — сказала Паркер, — и за это получил еще и взбучку.

Уиллоус улыбнулся.

— Иногда, когда Шон падал, — сказал он, — и ушибался, я сердился на него за его беззаботность. Но настоящая причина моего раздражения заключалась в том, что моему сыну было больно, а я ничем не мог ему помочь. А ты что же, все еще сердишься на Эдди?

— Нет, конечно, но теперь не успокоюсь, пока не смогу пригвоздить ублюдка, который убил мальчишку.

— А заодно и подругу этого мальчишки, — добавил Уиллоус.

Паркер удивленно уставилась на него.

— Пойдем выпьем кофе, Клер, — сказал Уиллоус, — и я все объясню тебе.

У Дэнни на Баррэд улыбающийся официант, с круглым лицом, усеянным бледно-оранжевыми веснушками, провел их в кабинет подковообразной формы, расположенный у окна. Уиллоус заказал кофе и пончики с джемом. Паркер подумала и попросила еще и чая с лимоном.

По залитой солнцем улице мимо проехал туристский автобус, прибывший из Лондона. Он был большой, красный, как пожарная машина, двухэтажный. Паркер искоса смотрела на солнечные зайчики, прыгавшие по блестящим окнам автобуса. Люди, сидевшие в автобусе, поглядывали на нее с интересом. Она подавила в себе желание помахать путешественникам, так как знала, что Уиллоус не одобрит подобного игривого жеста.

Официант вернулся с чайником. Паркер кивком поблагодарила его. Она любила чай горячий и крепкий. Выудив из чашки ломтик лимона, она с удовольствием съела его.

— Витамин С, — сказала она Уиллоусу, который наблюдал за ней.

Уиллоус налил сливки в кофе. С помощью ножа и вилки разрезал пончики. Именно так поступал детектив Норм Барроуз. Первый раз увидав, что Барроуз ест пончики с джемом, пользуясь ножом и вилкой, Уиллоус подумал, что он пытается продемонстрировать хорошие манеры. Но как выяснилось, Барроуз ничего не демонстрировал, а просто поступал так, как привык с детства.

Закончив еду, Уиллоус знаком попросил у официанта еще кофе, прикоснулся к губам бумажной салфеткой, потом скатал ее в шарик и только после этого рассказал Паркер об утонувшей девушке, голубой татуировке на ее руке и трех двадцатидолларовых банкнотах, обернутых вокруг черно-белой фотографии мальчика, лежавшего теперь в морге.

— А что думает по этому поводу местная полиция? — спросила Паркер, когда Уиллоус закончил.

— Смерть от несчастного случая. Наоми Листер пошла купаться, ударилась головой о камень и утонула. Удобная и простая мысль. Ни беспорядка от нее, ни суеты.

— Они что же, думают, что она была там, в горах, одна? Но ведь с ней был друг, верно?

— Это лишь предположение.

На тарелке Паркер еще оставались два толстых ломтика лимона.

Она взяла еще один, откусила и жевала медленно, смакуя. Проглотив лимон, она сказала:

— Думаешь, что ее кто-то утопил, а затем поехал в город и убил мальчика?

— Нет, — сказал Уиллоус, — этого я не думаю.

Паркер помолчала и затем спросила:

— У нее действительно был друг? Во всяком случае полиция, по-видимому, ищет кого-то конкретного?

— Ее отец сказал, что она готова была пойти с любым. Но ни одного настоящего парня у нее вроде не было. Он также упомянул, что она жила здесь, в Ванкувере, целый год или около того.

— И что она здесь делала, он знал?

— Нет. — Уиллоус вилкой счистил джем с тарелки. — Но что бы она ни делала, почему-то имела кучу денег.

— Проституция, — сказала Паркер твердо. — Если мы порасспрашиваем прохожих на улице, то обязательно найдем ее друзей.

— Это было бы прекрасно, — ответил Уиллоус. — Честно говоря, мне бы хотелось поскорее развязаться с этим делом. — Он подозвал официанта и попросил телефонную книгу.

— А мне еще кипятку, пожалуйста, — сказала Паркер, — и еще два ломтика лимона.

Официант вернулся с телефонной книгой, кофейником, наполненным свежим кофе, и большим лимоном на блюдце. Он поставил лимон перед Паркер и налил кофе Уиллоусу. Уиллоус добавил в кофе сливки. Паркер взяла лимон, и, пока Уиллоус листал страницы телефонной книги, давила и мяла его.

— Что ты ищешь? — наконец спросила она.

Указательный палец Уиллоуса двигался по страницам книги сверху вниз. Наконец он вырвал одну страницу, сложил ее и, спрятав в карман, захлопнул телефонную книгу.

— Во всем городе есть только три кабинета, где делают татуировку, — сказал он. — Два из них находятся на Хастингс, третий — в шестисотом квартале Дэви.

Паркер кивнула.

Большинство «мальчиков для развлечений» слонялись, как известно, по центру города, на Дэви. Хотя ни Клер, ни Уиллоус не особенно верили в удачу, они не могли не почувствовать некоторого оптимизма.

— Я позвоню в департамент в Сквемиш и передам им по проводам фотографию татуировки Смурфа, которая была обнаружена на руке Наоми Листер, — сказал Уиллоус.

— Не уверена, что это поможет нам, — ответила Паркер. — Думаю, в этих кабинетах татуировки не регистрируют посетителей. Заходит кто хочет и платит наличными за услуги.

— Наверное, ты права, — признал Уиллоус. — Но проверка ведь не займет много времени.

— И еще кое-что, связанное с улицей. Мы передадим по телеграфу снимки, сделанные в морге. Мертвые проститутка и мальчик для развлечений должны помочь выявить виновных.

Уиллоус взглянул на часы. Улица еще не начала пробуждаться.

Паркер, читая его мысли, спросила:

— Что ты сейчас собираешься делать, есть какие-нибудь планы?

— Пока что планирую купить несколько жевательных резинок, — сказал Уиллоус. Он протянул руку за счетом. — Я угощаю, Клер.

Паркер поблагодарила без особого энтузиазма, про себя решив, что в следующий раз обязательно заплатит по счету сама.

В пяти кварталах между Броутоном и Баррэд было восемь бакалейных магазинов, один супермаркет и дюжина ночных клубов, секс-магазинов и закусочных. Семь из восьми магазинов торговали журналами, которые были обнаружены в фургоне. Уиллоус и Паркер спустились по одной стороне Дэви и вернулись по другой, покупая в каждой бакалее по одной упаковке жвачки без сахара, требуя от продавцов квитанцию об оплате. Квитанция из шестого по счету магазина, который они посетили, соответствовала ксерокопии той что была найдена в фургоне. Квитанция была оттиснута на кусочке тонкой белой бумаги, размером два на два с половиной дюйма. Сверху были четыре короткие вертикальные полоски. За полосками шли звездочки, за которыми следовали цена жвачки, заглавная буква «А» и знак «плюс». Строчкой ниже повторялись звездочки и цена, но на этот раз за ценой следовала заглавная буква «Т», четырехзначный номер и, наконец, дата.

Девушка за прилавком была китаянкой. Она выглядела испуганной и смущенной. Паркер успокаивающе улыбнулась девушке, представилась, затем представила Уиллоуса и заодно спросила, как зовут саму девушку.

— Черил, — ответила девушка, не спуская глаз с полицейского значка Уиллоуса.

— В прошлую пятницу, — сказала Паркер, — кто-то заходил сюда и купил четыре развлекательных журнала. — Она назвала журналы. — Вы помните эту покупку?

— Извините, нет, — ответила девушка, покачав головой. Хвостик ее волос дрогнул. — Как этот человек выглядел? — спросила она. — И кто он — мужчина или женщина?

— Мы не знаем, — ответил Уиллоус. — Скорее всего мужчина, но мы в этом не уверены.

— В какое время он заходил?

— Скорее всего вечером. А что, разве это имеет значение?

— Мы открываемся в десять утра и не закрываемся до полуночи. — Она помолчала, размышляя, затем сказала: — Думаю, было бы лучше, если б вы поговорили с моей бабушкой. — Она заперла кассу и опустила ключ в карман. — Я пойду посмотрю, проснулась ли она, и сразу же вернусь, хорошо?

— Конечно, — согласилась Паркер.

— Жвачка? — спросил Уиллоус, протягивая ей пачку.

Паркер отрицательно покачала головой.

Уиллоус снял обертку с трех розовых полосок и положил их в рот, сосредоточенно пожевывая.

— Вкус так же хорош, как и звуки, которые ты издаешь? — спросила, улыбаясь, Паркер.

И в это время появилась бабушка. Она была одета в бесформенное черное хлопковое платье и черные парусиновые кроссовки. Ее волосы на затылке были стянуты в пучок, кожа гладкая и туго натянута, только около рта и глаз сборились мелкие морщинки. Уиллоус не мог сказать, сколько ей лет, но был уверен, что она была намного старше всех, кого ему приходилось встречать. Он представил себя и Паркер, показав свой значок. Старушка внимательно его осмотрела, кивнула и улыбнулась быстрой застенчивой улыбкой, обнажив множество золотых коронок. Черил вынесла складной стул и помогла бабушке сесть, поддерживая ее.

— Она очень плохо говорит по-английски, — сказала Черил, — я буду переводить, если позволите.

— Прежде всего спросите ее, помнит ли она человека, которому продала журналы, — сказал Уиллоус.

— Да, я уже сделала это. Она сказала, что помнит и очень хорошо.

— Может ли она описать покупателя?

— Это был мужчина, — ответила Черил. И, повернувшись к бабушке, проговорила что-то скороговоркой на мандаринском наречии, полном согласных.

Старая женщина собиралась ответить, когда два малыша — мальчик с сестрой, которую он тащил за собою, — оба с грязными ручонками, полными мелких монет, подошли к прилавку купить виноградный коктейль. Пока совершалась продажа, расследование приостановилось. Уиллоус помог сбить слабые коктейли для ребят, глядя на смесь с подозрением и беспокойством.

Когда дети ушли, бабушка вернулась к разговору. Она говорила несколько минут, часто останавливаясь, чтобы восстановить дыхание и подумать. Когда она наконец закончила свой рассказ, девушка задала ей еще несколько вопросов, а затем повернулась к Уиллоусу и Паркер.

— Она думает, что мужчина, который вас интересует, пришел в магазин через несколько минут после девяти. Она говорит, что он был не очень высокий, возможно, пяти футов с небольшим. Четыре больших золотых кольца были у него на правой руке и три таких же кольца на левой. У него очень светлые, водянистые голубые глаза. Такое впечатление, что он либо собирался или только кончил плакать. И в то же время он не казался печальным. Наоборот, веселым.

— Может ли ваша бабушка сказать нам, во что он был одет?

— Темно-зеленые брюки. Без пиджака. Белая рубашка, очень мятая, которая требовала глажки. И яркий галстук. Красный, голубой, оранжевый…

— Она заметила и обувь?

— На нем не было туфель. Он был босиком и ходил прихрамывая.

Уиллоус оторвался от записной книжки, переспросив:

— Он хромал? Она в этом уверена?

Быстрый обмен фразами по-китайски.

— У него, видимо, болела правая нога.

Пока Черил говорила, бабушка недовольно смотрела на Уиллоуса. Уиллоус выдавил улыбку.

— Спасибо, — сказал он и сделал запись в книжке. — Вы сказали, что он был не очень высокий. А скажите, он был толстый, тонкий?…

— Моя бабушка сказала, у него были очень узкие плечи, широкие бедра, короткие и толстые ноги. Он выглядел как груша, балансировавшая на двух сосисках.

Уиллоус улыбнулся. Глаза старой дамы светились умом. Он заподозрил, что она владела английским гораздо лучше, чем думала внучка.

— Как он расплатился за журналы?

— Двумя новыми двадцатидолларовыми банкнотами.

— Может, эти банкноты еще в кассе?

Девушка покачала головой.

— Мы подсчитываем деньги ночью, как только закрываемся. И все банкноты больше десяти отправляем в банк.

Уиллоус задал еще несколько вопросов:

— Имел ли человек видимые шрамы? Говорил ли с акцентом? Было ли что-нибудь необычное в его манере держаться?

Он и не предполагал, что они смогут получить так много сведений от старой женщины. Спросил девушку, можно ли воспользоваться телефоном, чтобы вызвать полицейского художника. Пока Паркер набирала номер, Уиллоус обратился к девушке:

— Ваша бабушка поразила меня. Она что же, так хорошо помнит всех покупателей?

— Бабушка испугалась этого человека, — сказала Черил после еще одной короткой беседы на мандаринском наречии.

— Почему?

— Он стащил упаковку мятных таблеток. И она испугалась, что он может попытаться ограбить кассу.

— Почему же она не вызвала полицию?

— Он не заметил, что она видела, как он брал таблетки. А она, взяв с него деньги и за украденные таблетки, успокоилась.

Бабушка наблюдала, как Паркер набирает номер, и Уиллоус готов был поклясться, что она запомнила его. Такая удивительная наблюдательность встречалась не часто, ну, может, одна на миллион.

До сих пор удача, казалось, сопутствовала им.

Глава 16

Рано утром следующего дня худой парень, которого Юниор впервые увидел на кухне, готовил сервировочный столик для завтрака. Миша пыталась помочь ему, а потом села между Юниором и Феликсом.

У Миши на тарелке лежали несколько небольших розовых кусочков свежей рыбы и темно-зеленые листья растения, которого Юниор никогда прежде не видел. Он решил, что если ему предложат его попробовать, то он отдает их девушке из Игнасио. Худой парень не отрывал взгляда от женщин. Он смотрел на них, даже когда разливал кофе в тонкие белые фарфоровые, почти прозрачные китайские чашки.

Юниор выпил немного кофе и откусил кусочек торта. Ему предлагали рубленое мясо с хлебом из непросеянной муки, бекон и яичницу-болтушку с белым вином, посыпанную красным стручковым перцем, но храп Феликса лишил его аппетита.

— Если ты не будешь есть бекон, я могу его взять? — спросила малютка из Игнасио.

— Конечно, — сказал Юниор. Плечо девушки коснулось его, когда она наклонилась, чтобы проткнуть вилкой кусочки бекона.

Юниор, скользнув руками под простыню, погладил ее бедро.

— Что бы сказал твой отец, если бы увидел нас сейчас? — поинтересовался он.

— Мой отец в Германии.

— Да, я знаю.

Пальцы Юниора перебрались в гущу ее пушистых волос.

— Но все-таки, что бы он сказал, а?

Девушка засмеялась.

— Он пришел бы в ужас. Именно в ужас!

— Объясни, почему ему доверили управлять «першингом-2»? Он из тех, кто готов нажать кнопку, верно? Иначе почему?

— Я плохо разбираюсь в политике, — сказала девушка.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, — сказал Юниор. Он поднял серебряный кофейник и налил себе вторую чашку кофе.

— Наслаждаетесь завтраком? — спросил, очнувшись от сна, Феликс.

Юниор смог только кивнуть, так как рот его был полон горячего кофе.

— Это замечательно. Но чем бы ты ни занимался, тебе не избежать полета.

— Какого полета?

— На СР-412 из Лос-Анджелесского аэропорта, — сказал Феликс. — Надо быстро собраться, чтобы попасть на место за пару часов.

— Но куда я полечу, скажи, ради Христа?

— Хочу, чтобы ты посетил мой дом, — ухмыльнулся Феликс.

— Зачем?

— Снимешь покрывала с мебели. Откроешь окна и впустишь свежего воздуха. Зальешь воду в бассейн. Заполнишь холодильник запасами еды и выпивки, поставишь пару ведер мороженого в морозильник. — Он снова улыбнулся. — Да ты и сам знаешь, что делать. Ты же занимался этим не раз.

— Два часа! — воскликнул Юниор. — Но я никак не смогу за это время сделать все, что ты перечислил.

— Когда закончишь приводить дом в порядок, вызови Мэнни Каца. Встретив его, скажи, что он получит конверт.

— Какой конверт?

— Он под твоей тарелкой. — Феликс печально покачал головой. — Что с тобой? У тебя астигматизм?

— Со зрением у меня все в порядке, — ответил Юниор, мрачно взглянув на тарелку остывающей пищи.

Миша поняла, что Юниор обижен. Она игриво погрозила Феликсу пальцем. И чтобы ободрить Юниора, сжала его руку и предложила кусочек свежей рыбы.

— Грубый маленький ублюдок, — сказал Феликс, когда Юниор вышел из комнаты.


…Юниор получил место у окна, единственное оставшееся в кассе место. Обычно салон первого класса был пуст, но на этот раз почему-то был заполнен молодыми людьми в тройках и смеющимися женщинами, одетыми в белые блузы и бледно-голубые плиссированные юбки. Юниор остановил проходившую мимо стюардессу, спросив, что происходит. Ближайший к нему пассажир оказался знаменитым телевизионным евангелистом, а кроме него — певцы, писатели, танцоры и другие популярные личности.

— Когда откроется бар, — спросил Юниор, — смогу я получить двойной «Чивас» со льдом?

— Несомненно, — ответила стюардесса.

— Как долго вы намерены оставаться в салоне?

— Не долго, — ответила стюардесса и устало улыбнулась. — Предпочитаете подушку или журналы?

— Ни то, ни другое, — ответил Юниор. — Хочу выпить.

Настроение у него было далеко не жизнерадостное. Женщина в простой белой блузке и бледно-голубой юбке сидела в кресле рядом с Юниором. Не дождавшись красного сигнала, она пристегнула ремень безопасности. Юниор выглянул в окно. В стекле отразилась улыбающаяся соседка по креслу. Приглядевшись, он увидел стоявший на соседней взлетной полосе «Боинг»-747 японской авиакомпании. Юниор сосчитал отверстия форсунок с тем же ощущением страха и ужаса, которые он пережил однажды, пересчитывая отверстия в потолке кабинета зубного врача, к которому попал впервые.

Закончив один раз считать отверстия, он пересчитал их снова, чтобы быть уверенным, что не ошибся. Женщина все еще наблюдала за ним, улыбаясь. Он ощущал запах ее духов и чувствовал тепло, исходившее от нее.

— Я никогда прежде не летала, — сказала она. — Это мой первый полет.

— О, неужели? — ответил Юниор. — Как интересно!

— Немного волнуюсь, — сказала женщина. — Но кто бы не волновался на моем месте?

Юниор посмотрел на нее взглядом, которым смотрел на удава в зоопарке в Сан-Диего.

— Вы верите в Бога? — вдруг спросила женщина.

— Если хотите, я покажу вам, во что я верю, — сказал Юниор. Он открыл крокодиловый бумажник и, взмахнув перед лицом платиновой кредитной карточкой, сказал: — Удобная штука!

— В деньгах — все истоки зла, — строго сказала женщина. Говорила она скучно, монотонно, словно читала молитву.

— Чепуха! — сказал Юниор. — Блеск монет решает все проблемы!

Полчаса спустя они взлетели. К тому времени, когда самолет достиг предельной высоты, Юниор выпил три двойных порции виски. На маленьком экране, вмонтированном в спинку переднего кресла, шел кинофильм с Чарльзом Бронсоном. Юниор вызвал стюардессу с зелеными глазами и ярко-красными ногтями и, крепко держа ее за руку, заказал еще две унции скотча и пару наушников. Стюардесса кивнула, энергично пытаясь высвободить свою руку.

Юниор удобнее устроился на сиденье. Позади него проповедница тихо читала Библию. Волна гнева и негодования накатывалась на него каждый раз, когда она переворачивала страницу. Но не это было главным. Раса, вероисповедание и цвет кожи — для него ничего не значили. Свобода во всем — вот главное! И пусть сливки поднимаются наверх! Он выпил еще немного скотча и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Глаза Бронсона на экране сузились, а через минуту его изображение на экране с большими хромированными автоматами в каждой руке затуманилось.

Юниор заморгал, пытаясь сосредоточиться. Звуки выстрелов все еще раздавались в его затуманенной голове, о чем-то кричала в фильме девушка.

И ему захотелось, чтобы легкомысленная девчонка из Игнасио села ему на колени. Тогда все было бы прекрасно.

Глава 17

Констебль Кристофер Ламберт расстегнул на рубашке пуговку и почесал грудь — его рубашку в автоматической стирке явно перекрахмалили. Раздраженно он распределил револьверы на бедре.

Два часа пополудни и восемьдесят четыре градуса в тени. Ни ветерка. Поток движения вдоль Джорджия-стрит в обоих направлениях едва ощутим. Ламберт зевал. Выхлопные газы досаждали ему. Он чувствовал, что отравлен ядовитой окисью углерода, жарой и скукой. Женщина в тонком полупрозрачном белом летнем платье прошла мимо по тротуару, но он едва обратил на нее внимание.

— Ей хорошо, — сказал, глядя вслед женщине, констебль Пол Фэрт.

Ламберт пожал плечами. Он был измучен жарой.

— Жара допекла тебя? — спросил Фэрт.

— Я что, жаловался?

— Но у тебя сыпь.

— Это от рубахи, в ней слишком много крахмала.

Они приближались к перекрестку Джорджия и Денман. Светофор стал желтым. Побитый фургон «фольксваген» ехал за ними по наружной полосе.

Фэрт сосредоточенно ловил окружающие звуки, одновременно внимательно следя за светофором, и едва тот переключился на зеленый, убрал ногу с тормоза и нажал на газ. Автомобиль рванулся вперед.

«Фольксваген» предупредительно прогудел. Ему явно был нужен новый глушитель. И в это мгновение желтое пятно выстрела пронеслось перед «аспеном». Фэрт нажал на тормоза. Ламберт скользнул по сиденью, ударившись коленом о металлический край компьютера. Слова проклятий утонули в визге шин по асфальту.

— Сволочь, проехала светофор! — сказал Фэрт.

Ламберт тер колено и, не отрывая глаз, следил через окно, как водитель желтого «корвета» пытался сохранить управление маленьким автомобилем. Через минуту «корвет» промчался вниз по Джорджии к парку Стенли, проскользнув в небольшую щель, образовавшуюся в плотном потоке машин.

Ламберт наклонился вперед, включив сирену и мигалку. «Корвет» занесло, когда он круто срезал три полосы, чтобы повернуть на однополосную дорогу, которая шла вокруг парка.

— Ты знаешь, какая разница между «корветом» и кактусом? — спросил Ламберт.

Фэрт не ответил, сосредоточившись на управлении машиной.

— У кактуса шипы снаружи, — сказал Ламберт.

Фэрт свернул в парк. Они проскочили мимо бледно-коричневого склада, наклонных крыш Ванкуверского королевского яхт-клуба и сотен пришвартованных парусных судов с мягко качающимся лесом мачт.

За сотню ярдов перед ними «корвет» вдруг сделал лихой разворот и остановился. Водитель был еще в машине, когда они поравнялись с ним. Сирена «аспена» стонала и визжала, мигалки тяжело вращались и вспыхивали. Ламберт подъехал и выключил сирену. Он и Фэрт вышли из своего служебного автомобиля и подошли к «корвету». Водитель откинулся назад на сиденье, заложив руки за голову. Его лицо скрывали большие зеркальные солнечные очки. На нем была пара мини-наушников.

Фэрт потянул штепсель, голова мужчины дернулась, и солнечные лучи вспыхнули в серебряных линзах очков.

— Не будете ли вы добры выйти из автомобиля, сэр, — сказал Ламберт.

— Да, конечно. — Мужчина неловко выбрался из «корвета». Он улыбнулся и сказал: — Эй, я Лэрри Снэп. Есть проблема?

— Могу я посмотреть ваши водительские права?

Снэп передал права.

— Гонки на черный пояс? — спросил он. — Вам что-нибудь это говорит?

— Вы проехали на красный свет там, на пересечении Денман и Джорджии, — сказал Ламберт.

— Я?!

— А почему же, вы думаете, мы гнались за вами?

— Гнались за мной? — Лэрри Снэп удивился, перевел взгляд с Фэрта на Ламберта и обратно, будто подозревая, что они шутят.

— Вы не слышали сирену?

— Я был в наушниках. Прослушивал пленку. И уже получил много предупреждений, — просительно сказал он. — Еще один прокол окончательно лишит меня прав.

Фэрт раскрыл записную книжку и достал ручку.

— Сойдемся на нескольких талонах Спрингстин?

В книжке Фэрта оставалось пять талонов. Это было вполне приемлемо.

Лэрри Снэп поднял руки.

— Если я не могу управлять машиной, черт возьми, может, я смогу объяснить причину штрафа за мою маленькую птичку? — пошутил он.

— Всего хорошего. — Фэрт повернулся к нему спиной.

— А вам, парни, дважды всего хорошего, — сказал Лэрри Снэп. По-видимому, он хотел сказать, что они не должны держать на него зла.

Теперь, когда они оказались в парке, у Фэрта и Ламберта не стало выбора, и они медленно проехали мимо арки Ламбермана и бассейна Парк-Боард, который был полон песка и мусора. С дороги открывался широкий вид на горы северного побережья и внутреннюю часть гавани. Ламберт увидел, как по дороге движется автобус, подобно ярко-оранжевому морскому жуку, и показал на него Фэрту. Затем они пересекли виадук, откуда хорошо был виден мост Львиные ворота. Здесь под сенью деревьев было прохладно, тем более что со стороны океана дул легкий бриз. Ламберт взглянул на часы. При той скорости, с которой они ехали, вернуться на Мэйн, 312 удастся лишь к концу смены. Они медленно миновали поворот на второй пляж и модный ресторан со стеклянным куполом.

— Ты когда-нибудь обедал здесь? — спросил Фэрт.

— Никогда.

— Я слышал, что кухня тут хорошая, но обслуживание паршивое. — Он замолчал, задумавшись. — А может, это мне говорили о другом ресторане, не помню.

Девушка в желтом бикини выбежала из редкой полосы деревьев, которая отделяла дорогу от стены набережной и океана. Ламберт подумал, что желтый цвет как нельзя лучше подходит для солнечного дня. Девушка помахала ему. Удивленный, он приподнялся на сиденье и помахал в ответ. Девушка закричала и побежала за автомобилем.

Фэрт выехал на боковую дорогу.

— Ты что, всех здесь знаешь? — спросил он, смотря в зеркало заднего вида.

— Пока нет, — ответил он, — но думаю, должен узнать, во всяком случае ту, в которую уже успел влюбиться.

Девушка, тяжело дыша, поравнялась с машиной. Ей было лет девятнадцать. Кожа у нее была золотисто-коричневой, на носу — небольшая россыпь веснушек. Ламберт заглянул в ее темно-зеленые глаза, и то, что он увидел в них, заставило его понять: это не флирт. Для остановки машины у нее были достаточно веские причины. Он открыл дверь и вышел из «аспена».

Глава 18

Эдди Оруэлл и Джудит Ландстром сидели бок о бок на матово-черных мягких стульях в вегетарианском баре спортзала, принадлежавшего Оруэллу. Перед Эдди выстроились три высоких стакана тепловатой воды и один маленький с морковным соком. На полированной деревянной стойке рядом с соком стоял бумажный стаканчик, в котором лежала его дневная доза витаминов. Оруэлл взял стаканчик и слегка потряс им. Витамины зашуршали на дне стаканчика. Он высыпал содержимое в ладонь и начал глотать таблетки одну за другой, запивая их водой.

Джудит неторопливо потягивала молоко, наблюдая за ним. Оруэлл только что закончил выжимание штанги, набрав две тонны. Кровь стучала у него в висках. Кровь судорожно бежала по напряженному телу. Джудит видела круглые мышцы, проступавшие сквозь спортивный костюм, чувствовала запах его разгоряченного тела. Запах был приятный. Ощущала его нервозность и возбуждение. Уже месяц они не встречались. Джудит очень скучала по Оруэллу. Но гордость не позволяла ей первой подать голос.

Теперь наконец Оруэлл сам позвонил ей.

У обоих обеденный перерыв. Джудит была в летней форме: белая блузка, синяя юбка и белые босоножки на низком каблуке. Синяя кожаная сумочка лежала рядом, на стуле. В баре кроме них и бармена, поглощенного чтением спортивного журнала, никого не было. Оруэлл наконец проглотил все свои витамины и, сжав бумажный стаканчик, смял его. Выпил еще немного воды и шумно сглотнул. Он никогда не умел извиняться, хотя чувствовал себя неловким и скучным. Тишина, повисшая меж ними, казалось, обрела вес. И Джудит решила, что пора приступать к делу.

— Сегодня утром… — начала она.

— Да? — Оруэлл внимательно посмотрел на нее.

— Работа на бензоколонке, оказывается, тоже опасна, хотя все сначала и было очень мило.

Оруэлл нахмурился, осушил третий стакан тепловатой воды, вытер пот с лица пушистым серым рукавом, сказал:

— Это был «транс-ам». Черный, с солнечной крышей и тонированным ветровым стеклом. А впереди на его капоте большой орел.

Джудит кивнула. Как большинство полицейских, Эдди знал марки всех машин.

— И счетчик был на нуле?

— Нет. Он припарковался у пожарного крана.

Оруэлл стал еще более хмурым.

— Не разрешай им этого делать.

В стакан с морковным соком была воткнута веточка сельдерея. Он отщипывал от нее по одному листочку.

— Я выписывала квитанцию, когда появился этот парень, — пояснила Джудит. — Высокий, лет под тридцать, хорошо сложен. Он присел на бампер, скрестил руки на груди и уставился на меня.

— Он ничего не говорил, просто сидел и смотрел?

— Показывал мне свою волосатую грудь. И все свои золотые цепочки. Я закончила выписывать квитанцию и подошла к машине, чтобы сунуть ее под щетки. Вот тогда-то он скатился с капота и протянул руку. Я подала ему квитанцию. «Ты знаешь, что я сейчас с этим сделаю?» — спросил он довольно приятным голосом и, как мне показалось, шутливо. Я покачала головой, стараясь быть осторожной и не вступать в разговор.

Джудит улыбнулась при воспоминании об этом.

— Через три секунды, — продолжала она, — он сложил из квитанции симпатичного маленького дракончика с лапами, крыльями, длинным изогнутым хвостом и всем, что полагается иметь дракончику.

— Лучше бы он так же быстро платил штрафы, — сказал Эдди.

— У меня создалось впечатление, что этого-то он как раз делать и не будет. — Они слизнула каплю молока с верхней губы. В конце концов, то, что произошло с квитанцией после того, как она вручила водителю, ее не касалось.

Оруэлл посмотрел на часы над баром. Через двадцать минут он должен встретиться с Ферли Спирсом, но, видимо, придется опоздать. И возможно, намного, раз Джудит в хорошем настроении. Он взял стакан с морковным соком, выпил его до дна и скорчил гримасу.

— В чем дело? — спросила Джудит.

— Очень противный напиток. Впрочем, он всегда противный, наверное, такой, каким и должен быть.

— Зачем же ты его пьешь?

— Потому что он полезный.

— Полезней, чем сырая морковь?

— Сырая морковь? А ты знаешь, сколько надо моркови, чтобы получить один стакан сока? — спросил Оруэлл.

— Нет, — ответила Джудит. — А ты?

Она была такой милой, когда сидела вот так на высоком табурете, сжав колени, положив локти на стойку и слегка наклонившись к нему. При этом сохраняла серьезность и сосредоточенность. Прядь светлых волос упала на щеку. Джудит тратила много денег на свои туалеты, но Оруэлл считал, что больше всего ей идет форма. Он повернулся к ней с глазами, полными любви, но она сказала:

— Пора, Эдди. Надо возвращаться на работу.

Оруэлл начал было придумывать причины, которые могли помешать ей вернуться вовремя, но тут же решил, что ее следовало отпустить. Одно из качеств, которое он любил в Джудит, было то, что она, как и он, добросовестно относилась к своему делу.

— А как насчет обеда? — спросил Эдди.

— Не знаю, ты однажды обидел меня, и я не хочу, чтобы это повторилось.

— Не повторится, обещаю.

— Хорошо, я подумаю. Позвони около шести.

— Отлично, — сказал Оруэлл, не скрывая своего разочарования. Джудит приникла к нему, поцеловала в теплую мокрую соленую щеку, соскользнула со своего табурета и направилась к двери, покачивая бедрами немного сильнее, чем обычно, зная, что он на нее смотрит.

У двери она остановилась, обернулась и сказала:

— Можешь не звонить. Почему бы тебе просто не зайти, Эдди?

— Я могу принести пару бифштексов, — сказал Оруэлл, — и бутылочку хорошего вина.

Джудит отрицательно покачала головой.

— Нет, Эдди. Лучше пойдем куда-нибудь. Только уж, пожалуйста, не в «Макдоналдс».

Дверь за ней захлопнулась, но все равно Оруэлл был на седьмом небе от счастья. Он подозвал официанта и заказал еще один стакан морковного сока.

Глава 19

Пытаясь рассмотреть ноги юной брюнетки, которая была занята, очевидно, бесполезными поисками его машины, Феликс Ньютон прижался животом к стойке фирмы «Герц» в международном аэропорту в Сиэтле. На девушку приятно было смотреть. У нее были потрясающие ноги. Да и сама она выглядела шикарно: в элегантном облегающем пиджаке со значком компании над нагрудным карманом. Но созерцание девушки ненадолго отвлекло Феликса. Он терял терпение в ожидании, когда на экране компьютера появится название машины, которую он заказал в Лос-Анджелесском аэропорту. Его заказ, — а заказал он бежевый «каприз», — видимо, затерялся где-то глубоко в электронных недрах компьютера. Он ждал уже десять минут. Его все еще немного подташнивало после полета. Может, от высоты, а может, и от холодной еды, которую подавали на ленч.

Феликс сказал Юниору, чтобы тот не беспокоился и не встречал его, надеясь все же, что мальчишка должен появиться, несмотря ни на что. Но этого не случилось, и он чувствовал себя одиноким, поджидая Мишу, которая стояла в очереди за багажом — шестью чемоданами из свиной кожи. Феликс подарил ей эти чемоданы в последний день ее рождения. И это оказалось большой ошибкой: внешне красивые, они были чертовски тяжелыми. И тем не менее Миша с ними не расставалась.

— Я не могу предоставить вам бежевый «каприз», — сказала наконец брюнетка, — но есть красный, заправленный горючим и готовый к поездке.

У нее на груди была именная карточка — небольшой прямоугольник из черного пластика с белой надписью. Но она прицепила эту карточку так неудобно, что Феликс не смог прочитать написанное там.

Она улыбнулась.

— Так подойдет вам красный, мистер Ньютон?

— Очень сожалею, — сказал Феликс, — но машина должна быть бежевой, коричневой или темно-синей. Разве я не говорил, что меня устроят только неяркие цвета?

Продолжая улыбаться, девушка отошла от него и продолжила нажимать на клавиши компьютера.

Феликс вздохнул. На стойке с пластиковым покрытием он выстукивал краем кредитной карточки мелодию, называемую нетерпением. И больше всего его интересовало, все ли из порученного успел сделать Юниор по уборке и чистке дома, его британской собственности.

Отогнув рукав пиджака и обнажив множество коричневых пятнышек разной величины, Феликс посмотрел на часы и положил на стойку кредитную карточку. Девушка снова ударила по клавиатуре.

Глядя на нее немного сбоку, он вдруг подумал, что ему уже приходилось встречаться с нею. На вид ей было лет тридцать с небольшим. И если он имел с ней дело, это произошло не менее чем десять, а то и больше лет назад. И по-видимому, она выступала тогда не в главной роли, иначе он бы помнил ее имя. Несмотря на солидный возраст, память у него была отменная.

Но он был уверен: что-то знакомое проглядывало в линии ее шеи и форме рта.

Феликс придумал способ узнать ее имя. Он отошел от компьютера, вломился в маленькую боковую игровую комнату и запел, приплясывая:

Тебе хотелось быть актрисой,
Но ты стремишься стать звездой…
Но быть приятно героиней,
Когда по сердцу сам герой…
— Какой у вас удивительный голос, — сказала девушка. — Горячий поцелуй вам за него.

Ноги Феликса будто приросли к полу, он опустил руки и сказал:

— Я не знаю вашего имени: не смог разобрать на карточке.

Девушка тут же сняла пластиковый прямоугольник и пристегнула его по-другому. Имя ее оказалось Ширли.

— А как насчет «форда» кремового цвета? — спросила она.

— Лучше бы подождать мою секретаршу, — сказал Феликс. — Она гораздо быстрее принимает решения. Это последняя модель?

Ширли кивнула.

— Вы хотели бы посмотреть ее? — спросила она.

— А пепельница там чистая?

— Абсолютно.

— Если пепельница не будет безупречна, получу ли я в виде компенсации бесплатно шариковую ручку, или очки, или что-нибудь другое, что может пригодиться?

— Я могу дать вам бесплатно ручку прямо сейчас, если хотите.

— Значит, вы допускаете, что пепельница может быть грязной?

— Нет, мистер Ньютон. Я только сказала, что если вам нужна свободная ручка, я буду счастлива дать ее вам.

— Вы думаете, если я возьму ручку, то это поможет вам навязать мне и дурного цвета машину?

Ширли снова улыбнулась.

— У меня крупные дела с вашей фирмой, — сказал Феликс. — Но сегодня впервые они подводят меня. Я рекомендовал вас моим друзьям долгие годы, а теперь что прикажете сказать им, а?

— Скажите, что получили ценную ручку, — ответила, улыбаясь, Ширли. Она заложила в компьютер форму стандартного контракта и начала печатать. — Какую страховку вам предоставить?

— Максимальную, — сказал Феликс. — Мне нравится рисковать, иначе не будешь готов к победе.

Феликс не мог не заметить, что Ширли не приняла всерьез его слов. Что еще можно ожидать от глупого старого пердуна… И он вдруг почувствовал, как устал. Песня и танец забрали сил больше, чем он предполагал. Конечно, он устал и в дороге — Миша была отвратительным водителем, но он собирался и дальше позволить ей управлять «фордом». Сам же он нуждался в отдыхе. Тем более что в Ванкувере его ждала масса дел.

Феликс подписал форму аренды «Герца» и воткнул ручку Ширли в ее карман. Хромированный зажим хорошо смотрелся на темно-голубой ткани ее костюма. Он протянул руку за ключами и, когда Ширли вручала их ему, ухитрился слегка пожать кончики ее пальцев.

Глава 20

Порыв летнего ветра наконец сдул рубашку Мэнни Каца и его двадцатидолларовый пиджак с дерева, на которое он их забросил в ночь убийства.

По радиовызову Фэрта появились одна машина из второго отряда и две незарегистрированных: лабораторный фургон криминалистов и «крайслер кордоба» Гомера Бредли цвета белой кости.

У Бредли было с полдюжины человек в униформе, занимавшихся поисками улик, но все, что они смогли найти на сей раз, это несколько пустых пивных бутылок и старый корпус холодильного бара.

Бредли разговаривал с девушкой в желтом бикини в то время, как два его детектива по убийствам — Уиллоус и Паркер — наблюдали, как Мэл Даттон фотографирует место преступления. За долгие годы работы у Даттона выработался собственный стиль. Его аппарат жужжал и щелкал непрерывно. Каждый предмет он снимал несколько раз и в различных ракурсах.

Ослепительный свет вспышки исследовал все складки и изгибы дешевого костюма, тонкой белой рубашки и галстука невероятно яркой расцветки. Из кармана пиджака торчали очки в стальной оправе.

Когда Даттон понял, что сделал достаточно снимков, он отошел на несколько шагов назад и переключился на стотридцатипятимиллиметровый телефотообъектив. Он согнулся и начал фотографировать миниатюрные туфли Мэнни, которые, зацепившись шнурками, тоже висели на какой-то ветке.

— Придется принести лестницу с крючками, — сказал Уиллоус.

Паркер согласно кивнула, наблюдая за Крисом Ламбертом, который, спускаясь с дерева на землю, порвал брюки.

— Ты хочешь, чтобы я сделала вызов?

— Нет, еще нет. Мы должны подождать, пока закончит Голдстайн.

Джерри Голдстайн, сотрудник отдела судебной медицины, любимец департамента, был высоким худым мужчиной с вьющимися белокурыми волосами и очками в роговой оправе, которые постоянно сползали с его носа. Он скромно отошел в сторону, пока Даттон делал свою работу. Теперь, когда Даттон закончил, Голдстайн встал на колени, чтобы открыть видавший виды старый алюминиевый чемодан, и вынул из него инструменты для снятия отпечатков. Сначала он, осмотрев очки, положил их в пластиковый мешочек на «молнии», где хранились улики, и спрятал мешочек в углу чемодана. Затем занялся пластиковыми пуговицами. Судебный опыт приучил его к тому, что ни одним отпечатком нельзя пренебрегать. Тем более что никогда не бываешь уверен, какая из улик будет в конце концов принята.

Концом ручки «бик» Голдстайн тщательно исследовал жесткие складки костюма. Засохшая кровь хлопьями слетала с ткани. Осмотрев карманы, он обнаружил обыкновенный мусор, две монеты по десять центов, четверть американского доллара, неполный пакетик мятных таблеток и стодолларовую банкноту, тоже пропитанную кровью. Бросив этот мусор, монеты и таблетки в несколько мешочков для улик, Голдстайн помахал рукой Уиллоусу и Паркер.

— Добыли что-нибудь для нас, Джерри? — спросил Уиллоус.

— Посмотрите на это, — ответил Голдстайн, протягивая купюру в сто долларов.

В нескольких местах банкноты бумага была хрустящей и новой. Уиллоус едва мог разглядеть множество пересекающихся линий, тонких рубцов и углублений там, где банкнота была сложена в несколько раз.

— Чертовски большая сумма, — сказал Голдстайн. — Но она, должно быть, стала хорошей приманкой.

— Хотелось бы знать, — сказал Уиллоус, — почему убийца оставил в машине стодолларовую банкноту?

— И еще сорок четыре цента и множество упаковок «Кертса», — добавил Голдстайн шутливо. Девушка в бикини наблюдала за ним. Он улыбнулся ей, и она отвернулась.

— Вы уже свободны? — спросил Бредли, выглядывая из-за плеча девушки.

— Да, сейчас пока все, — ответил Голдстайн.

Расследование представляло интерес только потому, что это было место, где отдельные кусочки и обрывки головоломки собирались вместе. Это была кропотливая лабораторная работа, которая всегда привлекала его, так как, делая ее, шаг за шагом продвигаясь вперед, он все кусочки собирал вместе, и они помогали решить главную задачу. Положив стодолларовую банкноту в отдельный пакетик, Голдстайн запер свой блестящий чемодан. Девушка снова посмотрела на него.

— Что бы вы ни нашли, — сказал Уиллоус тихо, — я буду признателен, если вы прежде всего все это покажете мне.

— Конечно, — согласился Голдстайн, — нет проблем.

Бредли закончил разговор с девушкой в бикини, поймал взгляд Уиллоуса и движением руки дал ему понять, что пора отправляться к пляжу. Уиллоус кивнул.

— Ждите меня в машине, — сказал он Паркер.

— Что он хочет? — поинтересовалась она, взглянув на Уиллоуса.

— Не имею представления, но если пойму, то сразу дам тебе знать.

Уиллоус спустился следом за начальником с откоса, подметки его скользили по коварному ковру из увядших еловых игл. В то время, когда он вышел из-за деревьев, Бредли пересек узкую полосу асфальта, окружавшую парк, и очутился на нагретом солнцем граните набережной. Шестимильная стенка из камня, построенная владельцем лодочной стоянки, носящим имя Джеймс Каннинхем, отделяла набережную от пляжа, раскинувшегося вокруг площади, где обычно проходили ежегодные состязания в беге. Уиллоус знал об этих соревнованиях, так как в них участвовала не только его жена, но и двое его детей.

Бредли достал сигару, зажег ее и быстро взглянул на Уиллоуса, который стоял рядом, а затем повернулся, чтобы как следуетрассмотреть пляж.

— Прекрасный день, не правда ли?

— Пока, — уклончиво ответил Уиллоус.

Бредли понимающе усмехнулся, выдыхая клубы дыма.

Носы грузовых судов, стоящих на рейде в наружной гавани, были обращены к пляжу, что свидетельствовало о том, что прилив заканчивается. Уиллоус заинтересовался этим явлением, но в этот момент его внимание отвлекли три мальчика, гонявшие вдоль берега цветной мяч.

— Твои соображения? — спросил Бредли, поглаживая гранитный парапет. — Располагайся поудобнее.

Уиллоус отодвинулся на несколько футов от дыма его сигары и присел на парапет, но, по-видимому, не очень удобно, так как ноги его не доставали до земли. В этой части парка между океаном и парапетом проходила широкая полоса песка. Стена была сравнительно невысокой. Преследуемый двумя друзьями, один мальчик бежал по пляжу с мячом в руках.

— Убийца, должно быть, заранее планировал украсть фургон «Эконолайн», — высказал предположение Уиллоус. — Иначе не стал бы запасаться крокодиловыми зажимами, которые использовал для соединения проклятого двигателя.

— О чем это свидетельствует?

— О том, что это было умышленное убийство. Убийство первой степени. За него полагается двадцать пять лет, если мы, конечно, схватим его.

— Несомненно, схватим, обещаю тебе!

Уиллоус постучал каблуками по гранитной стенке.

— Думаю, он убил мальчика и, бросив фургон, прошел мимо того места, где играют сейчас эти три мальчугана, а дальше, чтобы не оставлять следов, поплыл.

— Тайный побег. Да еще в обнаженном виде, — усмехнулся Бредли. — Мне нравятся твои соображения, Джек. Ты потянул за тонкую ниточку, которая поможет развязать все, что завязано.

— Думаю, можно предположить, что под костюмом у него были плавки. Вы обратили внимание на его одежду, Гомер?

Бредли выплюнул табак.

— Меня отвлекла девушка в бикини. Так какой, говоришь, была, его одежда?

— Дешевая, старая и свободная. Сбросив ее, он вошел в океан, отмыл кровь и, проплыв несколько сотен ярдов вдоль берега, ушел. Никто, естественно, на берегу не обратил внимания на человека в плавках.

— А что было после его купания, как думаешь?

— Он взял одежду, которая ждала его где-то на пляже или в припаркованном автомобиле, вытерся, переоделся и уехал.

— Есть надежда отыскать этого человека?

— Надеемся схватить его сразу, инспектор.

— О, это было бы прекрасно!

Бредли, услышав шуршание роликовых коньков по асфальту, оглянулся и увидел, как загорелая девушка в красно-белом полосатом купальнике промчалась мимо. Девушка была худой как шест, а ее волосы были заплетены в жесткие косы, которые торчали на голове как антенны. Бредли, взглянув на нее, не мог удержаться от улыбки. К его удивлению, она оглянулась и улыбнулась в ответ, так ласково, как ему уже давно никто не улыбался. Он был настолько ошеломлен, что чуть не выронил сигару.

— Мы с Паркер спускались в морг и осмотрели тело, — сказал Уиллоус. — Обнаружили семьдесят с лишним колотых ран, инспектор. Убийца почему-то был в таком неистовстве, что, по-видимому, уже ничего не соображал.

— Почему?

— Думаю, поначалу ему казалось, что он спланировал все тщательно и хладнокровно. Затем все начало рушиться. Зачем было покупать журналы поблизости от того места, где он захватил мальчика? Зачем украл упаковку мятных таблеток, когда вполне мог купить их? Да, я не сказал, что мы получили очень точное описание внешности убийцы. Единственное, чему нет объяснения: почему он так рисковал?

— Парни, подобные ему, всегда выбирают риск. Именно поэтому им порой и удается избежать наказания.

Уиллоус дотянулся ногой до земли и снял один башмак из грубой кожи. Внимательно взглянув на него, он заметил, что ботинок износился и каблуки сильно сбиты. Мысль о том, что он понемногу начинает опускаться, огорчила его.

Сигара Бредли наконец погасла. Он с удовольствием вздохнул и сказал:

— Так что у тебя еще, Джек?

— Почти наверняка парень, который убил мальчика, убил и ту девушку, которую я нашел в реке выше Сквемиша, — сказал Уиллоус.

Бредли раскрыл рот от удивления. День был полон сюрпризов.

Уиллоус рассказал Бредли о моментальной фотографии, которую они с Росситером нашли в шортах Наоми Листер, о голубом изображении Смурфа на ее руке и о такой же татуировке на руке мальчика, лежащего в морге. Бредли внимательно слушал, не говоря ни слова. Он снова зажег сигару, которая, пока говорил Уиллоус, успела разгореться и снова погаснуть, впрочем, он этого не заметил. Когда рассказ был окончен, Бредли сказал:

— Я хочу, чтобы ты вызвал Сквемиш. Попроси управление полиции, пусть передадут изображение девушки и все, что еще было получено.

— Я уже сделал это, — сказал Уиллоус. — Думаю, сейчас все лежит на вашем столе.

— Мы обязательно должны распутать это дело, — сказал Бредли. Он недовольно посмотрел на гавань, будто вид ее раздражал его.

Уиллоус снял другой ботинок и оба носка. Засунув носки в ботинки и закатав брюки, он спрыгнул с парапета на пляж. Песок был горячий.

— Итак, — сказал Джек, — мы ищем вспыльчивого толстого лысого парня, который вышел из океана где-то между этим местом и Английским заливом, после захода солнца и одиннадцатью часами: именно в это время мне позвонила Паркер. Как вы оцениваете наши шансы, инспектор?

— Возможно, Голдстайн придет с какими-нибудь новыми подробностями.

Уиллоус нагнулся и поднял осколок стекла, который был наполовину засыпан песком.

— Возможно, вы сможете попросить Ферли Спирса показать мне, если он сможет, отпечатки пальцев на оружии.

— Да, конечно. Есть что-нибудь еще?

— Отец Наоми Листер сказал, что она жила в городе в течение целого года, или около того. Мы с Паркер попытаемся найти ее друзей.

— Прекрасно, — одобрил Бредли.

— Мы думаем, что нам следует сосредоточиться на тех фактах, о которых я вам рассказал. Временно исключив все остальное, — осторожно сказал Уиллоус.

— Все, что ты предлагаешь, мне нравится, Джек.

Уиллоус поднял другой кусочек стекла и понял, что оба куска были от бутылки кока-колы. Вдали три мальчика продолжали гонять яркий цветной мяч. Их высокие голоса были совсем детскими. Когда они оказались ближе, Уиллоус заметил, что самый старший из трех одного возраста с его сыном. У мальчика было такое же гибкое, крепкое тело и не всегда координированные движения. Волосы были русыми, хотя и темнее, чем у Шона. Уиллоусу захотелось узнать, какой цвет глаз у мальчика. У его сына были темно-голубые глаза, как у Шейлы, а ему, особенно после развода, почему-то хотелось, чтобы дети были больше похожи на него.

Он сложил два разбитых кусочка вместе, пытаясь понять, соединимы ли они друг с другом.

Повсюду было слишком много следов современного варварства. Бутылки стоили десять центов в лавке на каждом углу, но даже если б они стоили доллар, вероятно, не было бы никакой разницы. Пляж был полон битого стекла. И ему подумалось, что мир, который унаследует его сын, быстро меняется не в лучшую сторону.

Глава 21

Что-то медленно опускалось позади него. Мэнни повернулся на бок. И снова почувствовал какое-то неуловимое движение. Он ощупал диван и проснулся. Глаза неожиданно открылись. Он сел, тяжело дыша.

Телефонный звонок вдруг заполнил дом.

Он посмотрел на циферблат часов. Было два часа ночи. Перед ним на кофейном столике лежала пустая винная бутылка, рядом с ней стояла картонная коробка, полная куриных костей и застывшего жира. Он зажмурился. По телевидению шел старый черно-белый фильм, звук был выключен. Он испортил воздух и почесал живот. Кроме жокейских шорт и носков, на нем не было ничего. Телефон продолжал звонить. Он встал, чтобы ответить.

— Ты что же, спишь весь день и всю ночь? — спросил Юниор.

Юниор, по-видимому, пребывал в игривом настроении, голос его был беспечным и задиристым. Где-то в глубине трубки фоном звучала гитара. Звук был одинокий и унылый, напоминавший вой крупного москита. Но Мэнни не воспринимал окружающее.

— Алло! — снова сказал Юниор веселым голосом. — Есть у тебя кто-нибудь?

— Отвяжись! — отрезал Мэнни и положил трубку. Двигаясь очень быстро, он прошел по темному коридору в спальню и, осторожно высунувшись в окно, оглядел улицу. Черный «транс-ам» Юниора стоял перед его домом. Габаритные огни ритмично пульсировали, и их яркий свет окрашивал асфальт и соседнюю машину. Через тонированные окна он не мог видеть, что происходит в машине. Но тормозные огни продолжали мигать. Они то вспыхивали ярко, то гасли, то вспыхивали снова. Юниор нажимал педаль в такт передаваемой музыке. Мэнни расстроился от возникшего ощущения, что «транс-ам» способен проглотить его целиком, выплюнув лишь кости.

Юниор скорее всего гонял большой восьмицилиндровый двигатель, отчего оконные переплеты вибрировали. Мэнни, почувствовав дрожь от прикосновения к холодному стеклу, поспешно вернулся к телефону. Теперь он чувствовал себя куда более испуганным, чем ему могло присниться.

— Я вернулся, — сказал он в трубку. Страх сделал его агрессивным. — Чего, черт возьми, ты хочешь от меня в это время ночи?

— Чашку горячего шоколада и круглую булочку из отрубей, — ответил мягко Юниор. — Ты знаешь этот город лучше кого бы то ни было, и потому я хочу, чтобы ты вышел и показал мне окрестности.

— Но сейчас же глубокая ночь!

— Так ты хочешь, чтобы я подвел свои часы?

Мэнни сунул руку в шорты и почесал пальцем волосы на животе, пытаясь придумать что-нибудь остроумное, когда Юниор добавил:

— Кроме того, я должен передать тебе важную записку от Феликса.

— Дай мне пару минут, чтобы одеться, — сдался Мэнни.

— И не забудь почистить зубы, — добавил Юниор.

Мэнни повесил трубку, но музыка продолжала звучать. Юниор, должно быть, включил радио или магнитофон. Оркестр звучал раздражающе громко, будто расположился прямо за окном спальни Мэнни.

Одежда Мэнни была разбросана по гостиной. Он выключил телевизор и оделся. Если от него и пахло чем-либо, то это был запах жареного цыпленка, которого он съел вечером. Что в том плохого?


Они вошли к Бино. Мэнни не пил какао с тех пор, как был ребенком, давно не видел он и круглых булочек из отрубей, а увидев, решил, что они, должно быть, самые крупные в городе.

— Вы — большая мама булочек, — сказал Юниор официантке и наклонился, схватившись за край стола, чтобы, сохранив равновесие, было удобнее таращиться на ее ноги. — Мне нравятся не только булочки, но и твои лодыжки тоже.

Официантка улыбнулась и отошла. Юниор схватил нож и разрезал булочку пополам. Булочка была такой горячей, что из нее шел пар. Юниор, подхватив на кончик ножа взбитое масло из маленькой бумажной чашки, намазал его на булочку.

— Моя мать всегда говорила, что, если у девушки стройные лодыжки, можно быть уверенным, что у нее хорошая фигура. Почему-то только она не рассказала, что существует много интересных способов понять, как устроена женщина. Понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно, — ответил Мэнни. Он потягивал из стакана двухпроцентное молоко. Оно было такое холодное, что было больно глотать. Но он все же проглотил.

Юниор, надорвав пластиковую коробочку малинового джема, попытался намазать ее содержимое на булочку, которая неожиданно распалась. Он, торопясь, проглотил джем, запив его молоком.

Мэнни сделал еще один глоток молока из своего стакана. Левую руку он держал под столом, не отрывая пальцев от ручки своего итальянского автоматического ножа. Подняв глаза, он увидел, что Юниор наблюдает за ним. Крепкие его челюсти поднимались и опускались по мере того, как он уничтожал куски булочки. Он ухмыльнулся Мэнни.

— Девушка, которую ты искал, Керли… так, кажется, ее зовут?

— Что с ней?

— Она живет где-то в пригороде с парнем по имени Уолтер.

— Я не знаю никакого Уолтера, — ответил Мэнни.

— И я тоже. — Юниор показал на стакан молока, стоявший перед Мэнни. — Ты собираешься допить это или как?

— Оно очень холодное. Жду, когда согреется.

— Почему ты сразу не заказал теплого молока?

— Ты говорил, что привез записку для меня?

— Мне нравятся заводные, — сказал Юниор. Он слизнул крошки с верхней губы, открыл нагрудный карман и передал Мэнни запечатанный тускло-желтый конверт, сильно попахивавший одеколоном.

Мэнни пытался ногтем надорвать конверт. Юниор сделал протестующий жест.

— Не здесь, пожалуйста. Дай мне возможность сказать «нет», когда Феликс спросит, был ли я рядом, когда ты заглянул внутрь конверта. — Юниор подмигнул Мэнни. — Феликс любит, когда я держу дистанцию и не лезу в его дела, — объяснил он.

Мэнни задумчиво кивнул, подумав, насколько рискованно сейчас зайти в уборную. И тут же решил, что это лучшее, что он может предпринять. Если Юниор что-то задумал, это был самый подходящий способ скрыться.

— Я вернусь через минуту, — сказал Мэнни.

Юниор помахал ему ножом, измазанным джемом.

— Не спеши, насладись моментом.

Мэнни вошел в кабину и вскрыл конверт. Внутри лежало приглашение на воскресный поздний завтрак на ранчо Феликса Ньютона. Дальше следовала инструкция, как одеться «для белого вина». Что это значило, он не знал. Не знал он и где находится дом Феликса. В письме адреса не было. Наверняка не было его и в телефонной книге. Придется спрашивать у Юниора.

Он разорвал конверт на мелкие кусочки и бросил в унитаз. Когда он вернулся к столу, стакан молока исчез, а с ним и Юниор. Но на столе лежала банкнота. Мэнни отдал ее официантке с привлекательными лодыжками. Денег, чтобы доехать до дома, у него было достаточно.

Глава 22

Офис Джерри Голдстайна был пыльным стеклянным боксом в дальнем конце лаборатории криминалистики. Столом ему служила стальная плита, оклеенная неопределенного цвета бумагой, чем-то напоминающая деревянную облицовку. Голдстайн сидел за столом в капитанском кресле, удобно расположившись на мягкой расшитой подушке. Кресло было на колесиках. Оно ежеминутно скрипело, когда он наклонялся, чтобы взять кипу розовых извещений, засунутых под диск телефона. Когда Уиллоус и Паркер вошли, он улыбнулся Паркер и сказал:

— Займусь вами через секунду. Простите.

Уиллоус взглянул на часы. Он легко позавтракал полчаса назад. Стакан молока, тушеный тунец, шинкованная капуста. Но его слегка мутило: что-то, видно, съел испорченное, скорее всего это был тунец. Он погладил живот и сел в складное металлическое кресло, окрашенное в ярко-оранжевый цвет. Не потому ли, мелькнуло в голове, чтобы соответствовать волосам Голдстайна.

Паркер прошла к книжной полке за столом хозяина. На верху полки стояла банка мутного формальдегида. Она вглядывалась в этикетку, приклеенную к банке, но слова так выцвели, что едва просматривались. Она взяла банку, наклонила ее, и тут же тусклый серый ком прижался к стеклу банки и отплыл на середину. Нечто похожее на цветную капусту или связку грибов, соединенных одним стеблем. Пока Паркер вертела банку, Голдстайн тасовал кипу розовых извещений, откладывая те, которые требовали немедленного рассмотрения. Как обычно, он выглядел так, будто только что сошел с обложки модного журнала. Сегодня на нем была светло-серая охотничья куртка с узкими лацканами и накладными карманами, угольного цвета широкие брюки, хрустящая от крахмала белая рубашка с пуговицами стального цвета и блестящий черный кожаный галстук. Верхняя пуговица воротничка была расстегнута, и галстук ослаблен. Все это придавало Голдстайну некую небрежную элегантность. В департаменте он был известен своей коллекцией кожаных галстуков, которые у него были разной ширины и разнообразных расцветок. Он придавал серьезное значение своему внешнему виду, считая, что в какой-то мере выполняет роль визитной карточки. Скрепив наконец кипу розовых извещений, он взглянул на Паркер, которая все еще всматривалась в темную глубину банки.

— Вы что же, никогда раньше не видели человеческого мозга?

Паркер осторожно поставила банку на полку и присела.

— С чего вы хотели бы начать? — спросил Голдстайн у Джека Уиллоуса.

— С оружия.

На столе Голдстайна находилась коробка для обуви, когда-то наверное, в ней, лежала пара башмаков. Голдстайн, сняв крышку, перевернул коробку, вывалив ее содержимое на стол. Осторожно взял в руки нож. На кривом лезвии было несколько небольших меток и зазубрин, испачканных кровью. Кровь была группы «А», резус положительный, и принадлежала мальчишке, лежащему в морге. Голдстайн подкинул нож и тут же поймал его. Оружие было как раз для его руки — подходящего веса и формы. Он взглянул на Уиллоуса, почувствовав его растущее напряжение.

— Необычная конструкция, Джек, — сказал он. — Никогда прежде не видел подобной. Не очень удобен для резания и рубки. Но очевидно, ему предначертано другое назначение. Не находите?

— Да, очевидно, так.

— Но как вы думаете, каково назначение этого инструмента? — спросил Голдстайн и тут же добавил: — Это инструмент для резания свинца.

— Резания свинца? — удивилась Паркер.

Голдстайн повернулся к Уиллоусу.

— В столице есть несколько дюжин поставщиков подобных инструментов. Но его можно заказать и через любой из журналов «Сделай сам». Очень нужный предмет этот нож. Особенно если собираетесь работать с витражным стеклом.

— Где он сделан?

— В Западной Германии. Это углеродная сталь очень высокого качества. Цена на нее около тридцати долларов, если хотите точнее, могу проверить по своей картотеке.

— Есть что-нибудь еще? — спросил Уиллоус.

— На ноже? Нет, ничего.

Уиллоус достал записную книжку и черную ручку «унибол» и что-то записал, используя собственный индивидуальный способ стенографии. Заметки его всегда были аккуратны и лаконичны.

— А что вы скажете об одежде, которую нашли на дереве?

Голдстайн пренебрежительно пожал плечами.

— Этот малый не затратил много денег на свой гардероб. — Он усмехнулся, показывая крупные белые зубы. — Его одежда была такой дешевой, что на ней даже отсутствовали этикетки.

— И метки сухой чистки?

— Когда такая одежда, о которой мы говорим, пачкается, ее выбрасывают.

— Хорошо, Джерри. Что у вас еще есть для меня?

— Ботинки были седьмого размера, у рубашки рукава тридцать три, шея шестнадцать. Брюки тридцать шесть дюймов в поясе и двадцать шесть дюймов в длину. В общем, мужчина маленький и толстый.

Уиллоус снова сделал запись.

— Я осмотрел ботинки внутри, — сказал Голдстайн.

Уиллоус перестал писать и с удивлением взглянул на него.

— И знаете, что я нашел?

— Что же?

— Пятна. От лопнувших волдырей.

— Выходит, он носил ботинки, которые ему были малы. Вы это хотите сказать?

— Возможно.

— Старушка в бакалее, — напомнила Паркер, — сказала, что он прихрамывал.

Уиллоус кивнул, вспоминая.

— Вы могли бы определить группу крови по волдырям, Джерри? — спросил Уиллоус.

— Мы как раз работаем над этим. Надеюсь, результаты будут после полудня.

Голдстайн откинулся в кресле. Скрипнули колесики. Он сомкнул пальцы над головой и посмотрел в потолок. Круглые линзы его очков поблескивали, и потому невозможно было сказать — открыты или закрыты его глаза.

— Отпечатки пальцев, — сказал он, помолчав. — Вы уже знаете, мы нашли их на пуговицах пиджака, на пакете «Кертса» и на паре найденных монет в кармане брюк. Однако ничего такого, что стоило бы пропустить через компьютер, не оказалось. И почти ничего, что можно было бы представить в суд.

— Что скажете о журналах и трубке для сигар?

— На трубке мы нашли отпечатки указательного и большого пальцев. Но они могли принадлежать и человеку, который продавал сигары.

— Вы выяснили марку сигар? — спросила Паркер.

— Сигар?

Паркер кивнула.

Голдстайн взглянул на Уиллоуса. Оба знали то, чего не знала менее опытная Паркер: сигара не являлась уликой.

— А что вы скажете о голубой метке на плече жертвы? — спросил Уиллоус.

— Вы были правы, это чернила татуировки. Я звонил в Сквемиш. Патологоанатом отправил на анализ образцы ткани той девушки, которую вы нашли в реке.

— Наоми Листер. — Уиллоус распрямился.

— Вся кровь в фургоне «Эконолайн» была группы «А», резус положительный?

— До последней капли.

— Что еще вы нашли в фургоне?

— Несколько волосков, которые не принадлежали жертве. Больше ничего. Машина была в безупречном состоянии. Можно сказать, вымыта и вычищена.

— А соединительные провода под передним щитком? Скажете что-нибудь о них?

— Право, нет, Джек. Пайка была достаточно небрежной, в общем, кустарная работа. А провода и крокодилы можно купить. Они всюду продаются.

Уиллоус сделал еще несколько записей.

— Одного не могу понять: почему он оставил в машине стодолларовую банкноту? Кто же бросается такими деньгами? Либо деньги были оставлены случайно в горячке, либо… — Уиллоусу вдруг пришла в голову неожиданная мысль. — А не фальшивая ли эта банкнота? — спросил он.

— Нет, самая настоящая. А ваш следующий вопрос: откуда все перегибы и складки на новой банкноте, верно?

— Так точно, Джерри.

— Мэл Даттон сделал несколько моментальных черно-белых снимков. Они показали, что деньги были в обращении.

— Просто отлично, Джерри!

Голдстайн скромно пожал плечами.

— Единственное, что я точно знаю о деньгах, это то, что у меня никогда не было их в достаточном количестве.

— Достаньте, пожалуйста, комплект снимков Даттона и для нас, — попросил Уиллоус.

Голдстайн бросил ему через стол конверт размером восемь на десять дюймов. Уиллоус развязал тонкую красную тесемку, которой был перевязан конверт, и достал несколько отпечатков. Сфотографированная стодолларовая банкнота представляла собой беспорядочную сеть пересечений белых линий на сером фоне. Купюру трудно было узнать. Даже скучное лицо Роберта Бордена, изображенное на ней, состарилось на тысячу лет.

— Мне нравятся загадки, — сказал Голдстайн. — Так как у меня была пара долларовых банкнот в бумажнике, я подумал: почему бы не провести и с ними подобное испытание?

— А где оригинал? — спросила Паркер.

Голдстайн порылся в кармане для ключей и, открыв выдвижной ящик стола, вытащил пластиковый мешочек для улик. Голдстайн потряс его, и хлопья высохшей крови подобно черному снегу легли на бумагу.

Уиллоус подошел к столу и протянул руку. Голдстайн протянул мешочек Уиллоусу.

— Но увы, Джек, денег в нем нет.

Уиллоус улыбнулся.

— Неудачная шутка, Джерри, но, несмотря на это, я приглашаю всю бригаду в «Макдоналдс» на завтрак. — Он опустил конверт в нагрудный карман и направился к двери.

— Совсем было забыл, — сказал Голдстайн Паркер. — В следующее воскресенье четвертый ежегодный турнир по крокету в парке Тетлоу. Хотите пойти?

Паркер колебалась.

— Будет приятная компания, — сказал Голдстайн. — Собирается много холостых мужчин. И все, что требуется, это надеть белые костюмы и принести пару бутылок приличного вина. О еде, кстати, есть кому позаботиться. Холодный ростбиф и прочая ерунда.

— А в какое время? — спросила Паркер.

— Начнем ровно в два часа.

— И вы придете в белом кожаном галстуке?

— Скорее всего, — ответил Голдстайн.

— У вас действительно есть такой, да?

— Конечно.

Паркер улыбнулась.

— Не легкомысленно ли выглядит это?

— Что? — нахмурился Голдстайн. — Вы считаете, что я из тех мальчишек, которые носят легкомысленные галстуки?

— Определенно, — улыбнулась Паркер.

Глава 23

Зазвонил телефон. Уиллоус выпрямился в своем кресле и, подавляя зевоту, поднял трубку. Это был Пэт Росситер, вызвавший его из Сквемиша.

— Что с татуировкой, Джек?

Уиллоус рассказал Росситеру о клинообразном куске кожи, вырезанном из предплечья мертвого мальчика. В том же месте была татуировка и у Наоми Листер.

— И чем вы это объясняете?

— Думаю, мальчик и Наоми Листер делали татуировку одновременно. А что она означала?…

— Подождите минуту. Я хотел спросить о снимке, который мы нашли в шортах девочки. Почему убийца оставил его на месте преступления?

— По-видимому, допустил ошибку или просто забыл о нем.

— Не думаю, Джек. Следователь считает, что смерть наступила в результате несчастного случая. Так что обвинение не будет возбуждено. — Росситер замолчал. Уиллоус удивился, хотя и предполагал, что так оно и будет, но ничего не сказал.

— Вода в ее легких речная, не из ванной Альфреда Хичкока. Синяки и ссадины полностью соответствуют типу ударов, которые она могла получить, дрейфуя вниз по реке. И еще… вы слушаете?

— Да, конечно. — Уиллоус почувствовал раздражение от бессмысленного разговора, но голос его, как всегда, был ровным и спокойным.

— В отчете патологоанатома отмечено, что уровень моноокиси углерода в крови равен пятнадцати с лишним процентам. — Уиллоус услышал, как Росситер глубоко вздохнул, прошелестел перевернутой страницей.

— Вы знаете так же, как и я, — продолжал Росситер, — что основной симптом отравления моноокисью углерода — ослабление способности реально мыслить. Наоми, без сомнения, не отдавала отчета в том, что делала.

Уиллоус задумался, вспомнив заброшенную лесную дорогу, пятна свежей смазки на траве, разрыхленную землю и следы от колес какой-то машины. Он знал, что при движении в горах легко повредить выхлопную трубу, отсюда и повышенная опасность отравления окисью углерода…

— Хорошо бы узнать, — сказал он, — кто привез ее в горы. И где был этот человек, когда она решила пойти купаться.

— Вероятно, ушел куда-нибудь в лес, — предположил Росситер, — покуривал соломку, потягивал пиво, а может, просто дремал под деревом.

— Обнаружены у нее следы алкоголя или других наркотиков?

— Никаких.

— А симптомы того, что она занималась сексом?

— Нет, ничего подобного не было обнаружено.

— Тогда что же ее тайного спутника так обеспокоило? Худышка ныряльщица и малолетний преступник — подумаешь, какое дело!

— Может, он был женат.

— Или профессиональный убийца.

— Будем надеяться, что это не так, — сказал Росситер. По тону его голоса можно было догадаться, что сам-то он не верит в подобную возможность.

И Уиллоус вдруг понял, что Росситер позвонил вовсе не потому, что он просил его об этом, а просто хотел проинформировать, что департамент Сквемиша ККП закрыл дело Наоми Листер.

Уиллоус поблагодарил Росситера за помощь, резко оборвав его на полуслове и повесив трубку, открыл свою записную книжку и аккуратно изложил в ней суть недавней беседы. И все же тот факт, что в крови Наоми Листер был высокий уровень окиси углерода, обеспокоил его.

…Когда Уиллоус вернулся, Клер Паркер прогуливалась по комнате, занимаемой отделением полиции. Она подошла к охладителю воды и налила себе стакан. Закончив пить, Паркер вылила последние несколько капель воды из бумажного стакана, перевернув его вверх дном, поставила на голову и прошлась, покачивая бедрами. Уиллоус улыбнулся, и Клер, сделав реверанс, поставила стакан на место. Уиллоус, заперев стодолларовую банкноту в нижний ящик стола, собрался на дежурство.

Глава 24

Мэнни жил на Тридцатой Восточной в тени парка королевы Елизаветы. Его выцветший одинокий дом находился неподалеку от стадиона Нэт Бейли, где жили в основном канадцы. Когда на стадионе проходили игры, Мэнни мог слышать шум и возгласы любителей спорта даже при закрытых окнах.

Юниор проехал со скоростью пять миль в час мимо пустого стадиона и повернул налево. Выхлопы черного «транс-ама» мягко лопались позади него. Было воскресное утро, половина одиннадцатого. Он прибыл чуть раньше, чем предполагал.

Улица перед домом была пустынной. Ни автомобилей, ни детей, никого. Юниор слегка нажал на тормоза, и передние колеса ударились о край тротуара. Автомобиль вздрогнул. Юниор въехал на тротуар и уперся в высокую деревянную ограду. Доски затрещали и раскололись, лишь одна, неожиданно оторвавшись от других, попала в соседний двор.

Юниор нажал на газ. Большой восьмицилиндровый двигатель взвыл. Колеса с мощными шинами «транс-ама» примяли траву, вывернув ком земли, раскидав гальку и мелкие камни по дороге. Юниор ощутил запах жженой резины. Затем автомобиль подпрыгнул, рванулся и тут же был отброшен назад. Обеими руками поворачивая руль, Юниор ухитрился выровнять машину прежде, чем она ударилась о стену дома.

«Транс-ам» замер. Колени Юниора стукнулись о рулевую стойку так сильно, что у него потекли слезы. Двигатель выключился. Ругаясь, Юниор потянулся за кольтом «магнум» в перчаточное отделение, но вместо этого, почувствовав, что сильно устал, упал на руль и закрыл глаза.

Мэнни вышел на террасу в халате из искусственного шелка и с чашкой рисовых чипсов в левой руке. Он увидел черный «транс-ам», нелепо приткнувшийся у стены дома, построенного его отцом, дыру в ограде и разрушенный газон. Выронив чашку с едой, Мэнни сбежал вниз и, перепрыгнув через газон, рванул дверь «транс-ама», содрав ноготь с большого пальца.

В этот момент Юниор открыл глаза. Через тонированное стекло лениво покосился на Мэнни, затем протянул руку и нажал хромированную кнопку. Окно опустилось.

Мэнни сунул голову внутрь машины и спросил:

— Что ты, дерьмо, делаешь у моего дома?

— Тук, тук, — ответил Юниор.

— Ты тупой дурак!

Юниор похлопал по соседнему сиденью.

— Давай прыгай сюда. Пришло время главного удара.

Мэнни сосал поврежденный палец, ощущая соленый вкус крови.

— Почему ты приехал так рано? — спросил он.

— Садись, — сказал Юниор и повернул ключ зажигания. Двигатель громыхнул, издав горловой ворчащий звук, который Юниору почему-то нравился.

— Дай мне минуту. Надо же одеться, хорошо?

— Прекрасно!

— Ты уберешься от моего дома, или я проколю твои паршивые шины.

— Не забудь проверить плиту и выключить утюг, — ласково сказал Юниор в ответ.

Он нажал кнопку, и быстро поднимающаяся стенка из тонированного стекла заставила Мэнни убрать голову из автомобиля. Губы Мэнни шевелились, но Юниор уже не мог его слышать. Забыв на время о Мэнни, он взял лист розовой бумаги под перчаточным отделением. Длинные прямые пальцы Юниора не были так подвижны, как у Миши, и сложить енота было для него совсем не просто. Но он упорно мял и гнул жесткий бумажный квадрат.

Постепенно бумага принимала форму маленького животного, но Юниор продолжал работать, стараясь, как учила его Миша, не останавливаться, пока работа не будет закончена.

Мэнни с треском ударил костяшками пальцев по стеклу, но Юниор не отреагировал. В конце концов, когда енот был готов, он бросил его на передний щиток и разблокировал дверь. Мэнни проскользнул в машину.

Он переоделся в пшеничного цвета куртку поверх темно-зеленой рубахи. Его светло-зеленые брюки поддерживались белым кожаным ремнем с большой латунной пряжкой, которая хорошо сочеталась с застежками на белых кожаных ботинках. Полированная латунь блестела так же, как семь золотых колец, которые Мэнни всегда носил, — три на левой и четыре на правой руке.

— Прекрасная экипировка, — одобрил, оглядев его, Юниор.

Мэнни кивнул, принимая похвалу как должное. Он закрыл дверь автомобиля, сел, расправил брюки и потянул ремень безопасности.

— Ты покупал ботинки и ремень одновременно? — спросил Юниор.

— Да.

— А что это за маленькие красные треугольники на твоей рубашке?

— Наконечники стрел.

Мэнни смахнул щелчком пылинки с отворота куртки и пристально посмотрел в ветровое стекло, в то время как Юниор, дав задний ход, снова проехал по газону, пробив еще одну дыру в ограде. Юниор взглянул на Мэнни, ухмыляясь, но тот промолчал, сделав вид, что ничего не заметил.

На самом же деле не просто заметил, но и затаил обиду, решив, что рано или поздно время Юниора придет. И тотчас роли переменятся. Мэнни будет лихо резать шины Юниора и в конце концов заткнет его проклятый рот.

Юниор поехал вниз по Мэйн и затем вдоль Хастингс, мимо монументальных зданий и ярких светофоров. Был второй день объединенных выставки и ярмарки, и потому вдоль улиц сновали полицейские с металлическими коробками, управлявшими работой светофоров. Боковые улицы и перекрестки были полны народа. Юниор разглядывал женщин, останавливая взгляд на тех частях их тел, которые интересовали его больше других, и с трудом пробирался вперед мимо разваливающегося громоздкого стадиона Эмпайр, памятников в бронзе, преодолевая милю за четыре минуты.

Наконец Юниор повернул на Кессиар. Когда они добрались до Второго Узкого моста, двигаться стало легче.

Слева стояли громоздкие элеваторы. На причалах аккуратно сложены лесоматериалы и конусы ярко-желтой серы — главного предмета торговли, которая велась в гавани.

Едва они достигли вершины моста, Юниор нажал кнопку, открыв солнечную крышу. Внезапный ветер ударил Мэнни, растрепав его заботливо уложенные волосы. Он невольно поднял руки, прикрывая прическу.

Юниор засмеялся.

— Не беспокойся о волосах. Растрепанные они выглядят куда естественнее.

— Мне следовало бы надеть костюм, — сказал Мэнни.

— Зачем? Ты идешь на поздний завтрак, а не на какие-то чертовы похороны.

— Ты-то ведь надел?

— Это потому, что я работаю, глупый.

Юниор быстро взглянул в зеркало заднего обзора и сменил полосу. «Транс-ам» резко вильнул. Перила моста просвистели совсем рядом, но Юниор не дрогнул.

— На самом-то деле, — сказал он, — если я был на твоем месте, то постарался потерять галстук.

— Что плохого ты нашел в моем галстуке?

— Феликс и Миша — калифорнийцы, Мэнни. Ты собираешься завтракать с ними во внутреннем дворике за бассейном. В заднем дворике, понимаешь? Это значит, они намерены надеть на себя старое японское белье с надписями, которых никто прочитать не сможет.

Мэнни попытался было дать понять Юниору, что его невозможно заставить надеть что попало, но галстук все-таки снял.

— Кроме того, — сказал Юниор, — советую тебе избегать зеленого.

— Почему?

— Потому что это не твой цвет, Мэнни. Зеленый цвет делает тебя похожим на мертвеца.

Мэнни резко повернулся.

— Ты хочешь сказать, что мне что-то угрожает?

Юниор промычал в ответ что-то маловразумительное.

«Транс-ам» запрыгал, едва кончился мост, но ненадолго, лишь до того момента, как бетонная дорога сменилась асфальтированной.

Теперь они ехали по шоссе, двигаясь на запад со скоростью восемьдесят миль в час.

Мэнни задумчиво смотрел на разноцветный бумажный зоопарк, заполнивший верхнюю часть ветрового стекла. Подвешенные за ниточку миниатюрные бумажные животные танцевали на своих крошечных ножках, приводимые в движение встречным ветром. Эта своеобразная выставка напомнила Мэнни о японской психотерапии. Ему понравились и крокодилы и аисты. Но самое большое количество бумажных поделок было свалено в кучу на заднем сиденье. Потянувшись, он выбрал нескольких слонов. Они отличались от тех, что висели, только тем, что были двухцветными — желтыми и зелеными.

Мэнни сразу понял, что они были сделаны из квитанций, выдаваемых водителям машин при парковке.

— Хороши, правда? — спросил Юниор.

— Отличные, — сказал Мэнни.

Юниор был облачен в темный костюм, белую рубашку и черный галстук-бабочку. Пара блестящих белых босоножек завершала его туалет. Он выглядел как уставший носильщик на похоронах Вуди Аллена.[1]

Но Вуди не сделал ничего, что раздражало бы Феликса Ньютона, а Мэнни сделал, и немало.

В то время, когда черный светящийся нос «транс-ама» повернул на дорогу, ведущую к дому Феликса, грушеподобное тело Мэнни стало влажным от страха.

Зачем он попал в эту компанию? И как собирается выбраться из нее?

Глава 25

Пока Юниор отпирал высокую парадную дверь блестящим тяжелым латунным ключом, Мэнни стоял рядом в позе ученика продавца пылесосов. Когда Юниор вел Мэнни мимо широкой винтовой лестницы вниз по длинному коридору с блестящим паркетным полом, тот остановился и вытащил розу из изящной вазы, стоявшей в центре элегантного инкрустированного столика с гнутыми ножками. Юниор видел, как Мэнни сунул розу за лацкан куртки, и, усмехнувшись, покачал головой. Наконец они спустились в обширную гостиную, пол которой был покрыт большим и очень дорогим персидским ковром, прекрасно сочетавшимся с антикварной мебелью. Здесь, на овальном кофейном столике у камина, выложенного красным кирпичом, стоял огромный телевизор «Сильвания». Перед камином стояло еще и показавшееся Мэнни хрупким кресло «Куин Энн».

Столовая находилась тремя ступеньками выше. Посредине стоял накрытый на двенадцать персон стол, уставленный сверкающими серебряными приборами и хрустальными вазами со свежесрезанными цветами. Стена позади стола была стеклянной, с раздвижными дверями. За ней во дворике в тени большого розово-белого полосатого зонта, раскрытого над столом, он увидел сидевших с бокалами в руках Феликса Ньютона и Мишу. Они пили белое вино со льдом. Ни она, ни Феликс не заметили появления Мэнни.

— Садись, — сказал, обращаясь к гостю, Юниор.

Мэнни посмотрел на него, не совсем уверенный, что понял его правильно. Но Юниор, державший в руке какой-то небольшой черный треугольный предмет, указал на кресло «Куин Энн». И Мэнни медленно, не без опаски опустился в него.

— Не двигайся, — приказал Юниор. — Оставайся там, где находишься.

— Со мной все в порядке, — растерянно сказал Мэнни. Ему показалось, что черным предметом в руке Юниора был чехол с револьвером, возможно, автоматическим. На всякий случай он скрестил ноги так, что нож для метания, хранившийся на его лодыжке, был теперь в дюйме от руки. Всего доля секунды отделяла его от сердца Юниора.

Но вот Юниор медленно прошел по ковру и поднялся в столовую. Мэнни увидел отраженными в серебре волнистые частички его фигуры, как будто он совершал плавание по столу. Он вышел в задний дворик, наклонился над круглым металлическим столом, так что верхняя часть его тела оказалась в тени. Мэнни видел, как он положил небольшой черный треугольник перед Феликсом Ньютоном, и тот, повернувшись в кресле, взглянул на Мэнни, стараясь не встречаться с ним глазами. Он что-то сказал Мише — она улыбнулась, — затем поднял черный предмет и направил его в сторону Мэнни, нажав какую-то кнопку.

Мгновенно телеэкран заполнило изображение женского лица. Губы женщины двигались, но слов не было слышно. Она улыбнулась, лицо ее расплылось, растворившись в розовом овале, на фоне которого возникла реклама хорошо известного предмета женской гигиены. Мэнни наконец заметил спутанный клубок проводов, тянувшихся позади телевизора к видеоустройству, стоявшему на ковре под кофейным столиком. Он выпрямился и изменил положение ног. Прокашлялся, уверенный, что знает, каков будет следующий кадр.

И он действительно увидел радиатор фургона «Эконолайн». Затем появилась худая женщина в фирменных очках со стрижкой «паж». И наконец возникла сцена, которую Мэнни никогда не забыть. Камера надвигалась на фургон, фактически въехав внутрь… Красная густая шевелюра. Осколки зеркала в кварцевых лучах, лужи крови. Следы зубов на спинке сиденья старого автомобиля. И по-прежнему ни звука.

Юниор сказал что-то Феликсу, и тот нажал кнопку «пауза». За ней «перемотка», бледно-зеленое пятно и, наконец, «стоп».

В течение этого времени Мэнни дали возможность прослушать рекламу женской гигиены от начала до конца, перед тем как снова на экране возникли эпизоды драмы, произошедшей в парке.

Феликс регулировал громкость, увеличивая ее до тех пор, пока дикторы не начали так громко и быстро говорить, что голоса их полностью утратили четкость. Мэнни не смог бы ничего понять, если б не слышал всего этого прежде. Действительно, Феликс показывал ему эту ленту в третий раз.

И прокрутил еще и в четвертый, но в замедленном темпе. Голоса казались настолько приглушенными, будто звучали из-под воды. Но Мэнни угадывал все вопросы почти безошибочно.

Феликс, дав ему возможность промокнуть испарину гигиенической салфеткой в последний раз, убрал изображение. Мэнни еще какое-то время пристально смотрел на пустой экран, затем перевел взгляд на выбеленный солнцем задний дворик.

Юниор стоял в открытых дверях, ведущих во дворик, делая какие-то непонятные движения рукой. Его другая рука висела, оттянутая револьвером «магнум» с нарезным прочищенным девятидюймовым стволом.

Мэнни поднялся.

— Где здесь у вас ванная? — спросил он.

Юниор показал.

Глава 26

Уиллоус встал на изготовку: прижался щекой к полированному деревянному ложу ружья, старательно прицелился и нажал на спуск.

Духовое ружье грохнуло. Вода запенилась вокруг одной из металлических уток, которая, получив удар, перевернулась на бок и быстро исчезла под слегка заволновавшейся водой.

Покончив с уткой, Уиллоус начал производить одиночные выстрелы, целясь в ржавые мишени, изображавшие различных движущихся металлических птиц.

Восьмилетний Шон смеялся, восхищаясь мастерством отца. Энни же смотрела в сторону, не делая попыток скрыть неодобрение. Ей было одиннадцать, и она превратилась в типичную маменькину дочку, усвоившую все уроки матери. Но тем не менее Уиллоус всякий раз удивлялся, как много изобретательности проявила Шейла, чтобы объяснить детям и оправдать его неожиданный уход из дому…

Наконец отец отложил отстрелявшее духовое ружье на прилавок.

— Что дальше, Энни? Какие пожелания?

Девочка равнодушно пожала плечами.

— Практически никаких, — сказала она.

— А как ты посмотришь на то, что мы позвоним в общество по спасению животных? — спросил он.

— Как это?

Уиллоус улыбнулся.

— Это общество по предупреждению жестокости к оловянным животным. — Он взглянул на дочь, подмигнув ей.

Энни засмеялась, ее плохое настроение как рукой сняло.

— Может, лучше пойдем кататься на роликовых санях?

Уиллоус сделал вид, что испугался.

— А помните, — спросил Шон, — вы обещали взять меня на автодром. Помните?

Уиллоус кивнул.

— Автодром находится в миле отсюда, — подхватила Энни и тут же нахмурилась.

— В чем дело? — поинтересовался отец. — Вы боитесь роликовых саней?

— Ничуть, — с обидой, что его заподозрили в трусости, ответил Шон.

— Но папа обещал автодром.

— А почему бы нам не пойти сначала на роликовые сани, так как это ближе, а потом уже на автодром. Хорошо?

— Согласен, — сказал Шон.

Энни завела глаза, как взрослая, пытаясь таким образом выразить недовольство братом.

Держась за руки, они втроем медленно пробирались сквозь толпы гуляющих.

Худой парень, одетый в выцветшую черную свободную рубашку иджинсы, поддерживаемые на бедрах длинной цепью от мотоцикла, опустил металлическую решетку безопасности и хлопнул, чтобы убедиться, что она встала на место. Он улыбнулся Уиллоусу.

— Получите лучшие места в санях.

Уиллоус удивленно посмотрел на него, но парень, снова улыбнувшись, предложил пройти.

Он с ребятами устроился в первом ряду ведущих саней. Перед ними — лишь след узкой колеи да двойные обручи полированной стали, которые тревожно поднимались к ярко-голубому небу. Было так тесно, что его колени касались металлической переборки. Он переменил положение, безуспешно пытаясь найти более удобное место для ног. Сани неожиданно накренились вперед. Он, подбадривая, обнял детей. Шон, правда, попытался отодвинуться на дюйм или два, стремясь утвердить свою независимость. Они медленно поднимались вверх. И с каждой минутой угол подъема становился все круче.

Достигнув вершины, прежде чем спуститься, сани заколебались. Уиллоус всматривался в раскинувшийся внизу и разрушающийся корпус здания, некогда построенного в стиле ампир. Четверть века назад он выиграл здесь ярко-красную ленту, заняв третье место на лыжных сборах в высшей школе. Его время было четыре минуты тридцать секунд. К сожалению, недостаточное для того, чтобы его бюст был отлит в бронзе. Он улыбнулся, вспоминая вялые аплодисменты, когда он поднимался на пьедестал почета.

— О чем ты думаешь, папа? — спросила Энни.

— О растраченной зря юности, — ответил Уиллоус. У него не было времени объяснять, так как неожиданно они помчались вниз, раскачиваясь из стороны в сторону. Колеса грохотали, новое платье Энни раздувалось, волосы путались от ветра.

Они спустились в долину. Уиллоус почувствовал сильное давление решетки безопасности. Где-то позади него вскрикнула какая-то девочка. Затем их вытолкнуло снова наверх и понесло к горизонту, заполненному металлическими мостами.

Уиллоус попытался закрыть глаза, но от этого почувствовал себя только хуже.

На самой вершине колея резко повернула влево. Тупой нос саней, казалось, повис в пустоте, и на какую-то долю секунды Уиллоус подумал, что они вот-вот рухнут. Он смутно понимал, что Энни, глядя на него, пытается обрести уверенность, и потому старался улыбаться. Затем их снова рвануло из стороны в сторону. Шон поднял руки вверх, и ветер надул рукава его рубашки. Уиллоус непроизвольно прижал сына к себе, ощущая его хрупкие косточки.

Сани снова куда-то нырнули и помчались на этот раз гораздо быстрее. Некоторые пассажиры, не выдержав темпа, кричали. Он не мог бы с уверенностью сказать, веселятся они или пребывают в страхе. Он твердо знал только то, что чувствовал сам.

Поездка в санях продолжалась несколько минут, но когда она закончилась, Уиллоус почувствовал, что получил больше, чем заплатил.

— Теперь мы можем пойти на автодром? — спросил Шон.

Уиллоус взглянул на часы — половина третьего. С утра он легко позавтракал, второго завтрака вообще не было, и он почувствовал, что голоден.

— Давайте сначала поедим чего-нибудь, — предложил он.

— Можно взять пиццу? — спросил Шон.

— Конечно.

— И кока-колу?

— Все, что хотите.

— Что ж, я не возражаю присесть где-нибудь на пару минут, — согласился сын.

Уиллоус поддержал это заявление. С тех пор как они пришли на ярмарку, ими было пережито множество впечатлений. Они познакомились с несколькими выставками, посмеялись над каждым искаженным изображением в зале кривых зеркал, визжали от страха и наслаждения в Туннеле Судьбы, не считая времени, потраченного на стояние в очередях. Иными словами, бесконечно длинные периоды вынужденного безделья чередовались с моментами радостного возбуждения.

Не существует на свете детей, которые бы не жаловались. Но кажется, его сын и дочь воспринимали паузы как подарок, а что касается самого Уиллоуса, то он был доволен тем, что находится рядом с ними, принимая участие в небольших радостях и огорчениях, которые подарил им этот день.

В одном из множества выносных ресторанчиков, рассеянных по ярмарке, Уиллоус заказал греческий салат и ананасовую пиццу.

Подавала еду женщина лет пятидесяти, у которой, казалось, под выцветшим лимонно-зеленым рабочим халатиком никакой другой одежды не было.

— От этих печей такая жара, — сказала она, уловив его удивленный взгляд. — Хотите что-нибудь выпить?

— Большой кофе и две маленьких кока-колы.

Женщина достала из-под прилавка маленькую, заранее сложенную картонную коробку без крышки и указательным пальцем вставила боковые защелки. Уиллоус наблюдал, как она заполняет коробку кусками пиццы, салатом и безалкогольными напитками. На прилавке лежала стопка бумажных салфеток. Он взял себе три. Женщина послюнявила огрызок карандаша и, набросав несколько цифр на обрывке газеты, сообщила:

— С вас семь пятьдесят.

Уиллоус протянул десятидолларовую банкноту и положил в карман сдачу.

Энни и Шон заняли ближайший стол. Он сел рядом и разделил еду на троих.

— Ты взял какие-нибудь соломинки? — спросил Шон.

— Здесь их нет.

— А ты спрашивал?

— Нет, но я видел.

— Мама всегда дает нам соломинки…

— Нет, не всегда, — сказала Энни, быстро придвигаясь к отцу.

Уиллоус медленно ел нарезанную ломтиками пиццу. На вкус она была даже хуже, чем на вид. Он подцепил пластмассовой вилкой немного салата.

— Ты можешь взять и мой тоже, если хочешь, — сказал Шон, слизывая томатный соус со своих растопыренных пальцев.

— Невкусно, — сказала Энни, отставляя тарелку.

— Могу я получить на десерт сахарную вату? — хитренько улыбнулся Шон.

— Конечно, только если съешь немного салата.

Уиллоус отставил в сторону пустую картонную коробку, сделанную просто, но элегантно.

Энни придвинулась поближе к отцу.

— Можно тебя спросить кое о чем, папа?

— Что за вопрос, душенька, конечно!

— Почему ты ушел из дома?

Хотя Уиллоус и предполагал, что подобный разговор может случиться в любое время, вопрос все равно оказался для него неожиданным. Он посмотрел через стол на сына. Мальчик играл вилкой, стараясь расширить расстояние между ее пластмассовыми зубьями.

— Ты разве не говорила об этом с мамой? — осторожно посмотрел на дочь Уиллоус.

Энни кивнула.

— И что она сказала?

— Что ты отдаешь так много времени работе, что его не хватает для семьи. Но это несправедливо, и она не собирается больше терпеть это.

Ничего нового, в общем-то, он не услышал.

Уиллоус отрывал кусочки бумажной салфетки, комкал их и бросал в кофейную чашку. Он занимался этим, ожидая, чтобы дочь выговорилась. Это была хитрость полицейского, так называемый способ затягивания паузы и снятия напряжения. Он не раз применял этот способ на допросах. Очередным щелчком он отправил еще один бумажный шарик в кофейную чашку. Ему не пришло в голову, что его восьмилетний сын безмолвно принимает участие в этом разговоре.

Энни сделала глубокий вдох и снова заговорила:

— Я сказала маме, что хотела бы видеть тебя хоть изредка. Это ведь лучше, чем не видеть совсем. И что я очень скучаю по тебе.

Уиллоус вместо ответа протянул руки, и дочь бросилась в его объятия, глаза ее были полны слез.

— Когда-нибудь ты все же придешь домой, папа?

— Я очень надеюсь на это, Энни.

Уиллоус проглотил ком, остро почувствовав вкус горя.

— Я ведь тоже скучаю, и ты это знаешь. Скучаю по всем вам, очень сильно скучаю. Но именно теперь вашей маме нужно некоторое время побыть одной.

— Почему?

Уиллоус вручил Энни оборванный остаток салфетки.

— Потому что она должна подумать обо всем и решить, чего она хочет, — ответил он.

Он взял салфетку из беспокойных рук Энни и нежно осушил ее слезы.

— Я должен дать ей столько времени, сколько она захочет, душенька. Это пока нелегко тебе объяснить, но это так.

— Взрослые выдумки! — решительно сказала Энни.

— Возможно, — ответил Уиллоус, не зная, что сказать, чтобы девочке было понятно.

Вилка сломалась с сухим треском. Кусочки белого пластика рассыпались по столу подобно разлетевшимся костям небольшого животного.

— Извини, — сказал с мрачным видом Шон.

Пытаясь разрядить обстановку, Уиллоус щелчком отбросил от себя кусочки пластика обратно к сыну. И поднялся.

— Пойдемте отсюда, хорошо? Давайте уткнемся в сахарную вату, а потом возьмем несколько рулей и лягнем осла.

— Лягнем кого? — спросила Энни с удивлением.

— Это — жаргон «Формулы один», — сказал Уиллоус. — Профессиональный жаргон автодрома.

— Согласна, если ты приглашаешь меня.

— Лягнем осла! — радостно выкрикнул Шон.

Женщина в лимонных одеждах быстро вытерла прилавок влажной тряпкой.

Уиллоус приветственно помахал ей, и она улыбнулась в ответ, тоже махнув рукой.

Уиллоус прикоснулся к банту дочки.

— Позволь мне, — сказал он, — преподнести тебе букет сахарной ваты.

Энни, подумав, спросила:

— Розовой или голубой?

— Как скажешь, конечно.

— Розовой!

Глава 27

Мэнни показали на единственное место у стола на заднем дворике, которое не было защищено полосатым зонтом. Он сел. Хрупкий металлический стул скрипнул под его тяжестью. Феликс был в бейсбольной кепке «Калифорнийских ангелов»,[2] дешевых резиновых сандалетах, мешковатых белых брюках и рубашке, разрисованной фруктами. Миша сидела слева от Феликса. На ней были необычные летние очки с зеркальными линзами и розовато-лиловое бикини. Юниор принес из дома огромную стеклянную чашу, наполненную овощной смесью.

— Ты читал Стейнбека? — спросил Феликс Мэнни.

— Кого?

— А какого ты мнения о пленке?

Мэнни, не зная, что сказать, пожал плечами.

— Девяносто секунд, — сказал многозначительно Феликс.

— Что?

Миша повернулась, наклонив голову набок, солнечные лучи потянулись от ее очков к глазам Мэнни. Он перевел взгляд на розовый, по форме напоминающий сердце бассейн, который занимал большую часть двора.

— Я сказал «девяносто секунд», имея в виду, что именно столько времени заняла в восьмичасовых новостях передача о твоей маленькой проделке, — объяснил наконец Феликс.

— Юниор сам оборудовал «Эконолайн». До него это был дерьмовый бордель на колесах, привлекавший внимание только своей яркостью.

— Как видишь, станция получила полицейское сообщение очень быстро, — сказал Феликс.

— Видимо, так, — неуверенно заметил Мэнни.

— Ты сам звонил им?

— Кому, полицейским?

— Нет, Мэнни. Работникам телевидения.

— Иисус! Нет, конечно, нет!

Утреннее солнце озарило череп Мэнни. Он вытер пот со лба. Феликс Ньютон снова пристально посмотрел на него своими темными, казавшимися особенно яркими на изрезанном морщинами лице глазами.

— Все готово, — сообщил Юниор.

Миша взглянула на него. Ее маленький ротик раздраженно скривился. Она отошла от стола и перешла к раме с решеткой для жарки мяса. Мэнни услышал сначала стук о металл и затем резкое шипение. Аппетитный запах поджариваемого мяса смешался с резким запахом хлорки, который тянулся от бассейна.

Юниор в результате топтался вокруг стола, не решаясь сесть на освободившееся кресло Миши.

— Я должен кое-что сказать Мэнни наедине, — обратился к нему Феликс, — пойди проплыви несколько кругов.

— Хорошо, — легко согласился Юниор. Он расстегнул пиджак, достал револьвер «магнум» и, опустив его на стол рядом с бокалом Феликса, отправился к бассейну.

Миша в это время разбивала над сковородой яйца, но увидев, что Юниор подошел к бассейну, остановилась, глядя на него.

Юниор покачивался, стоя на краю бассейна, руки его вращались, помогая ему сохранить равновесие и не упасть в воду.

— Он же в трехсотдолларовой куртке, — усмехнулся Феликс и крикнул: — Сними куртку, болван! И заодно избавься от туфель. Одетый ты выглядишь как трахнутый осьминог.

Мэнни потянулся через стол и налил себе бокал белого вина. Юниор между тем быстро разделся, снял носки, босоножки и вылез из брюк. Мэнни увидел, как Юниор загорел. Даже зад у него был такой же коричневый, как и все остальное. Что они там в Калифорнии, подумал он, все время ходили нагишом?

Сильное мускулистое тело пловца изогнулось, и он тут же исчез под розовой поверхностью воды. Мэнни успел сосчитать до ста пятидесяти, когда Юниор наконец всплыл и перевернулся на спину, как тюлень. Он плавал в середине сердечка, закрыв глаза. Его пенис и яички медленно покачивались из стороны в сторону.

Феликс достал из кармана рубашки пачку «Кэмела», вытряхнул одну сигарету и прикурил.

— Говорили, что тот мальчик выглядел, будто побывал в зубах у акулы, — сказал он. — Это было достаточно глупо… А Наоми Листер, надо сказать, была очень мила. Какой-то полицейский выудил ее из воды там, в горах. Вот чертовщина, верно? Двоих убрали, один ушел. Это по моим расчетам. — Легким движением мизинца он стряхнул пепел с сигареты.

— Хочешь знать, зачем все это?

— Вообще-то нет, — ответил Мэнни.

— Юниор подобрал четверых парней с Дэви-стрит. Привез их сюда на вечеринку. Ты знаешь, чем это могло обернуться? — Феликс смотрел на него, выжидая.

— Конечно, — сказал Мэнни, хотя и не понимал, о чем шла речь.

Феликс молчал, пока Миша ставила тарелки на стол — полупрозрачный белый фарфор с золотым орнаментом. Омлет с одной стороны, салат — с другой. Феликс ткнул в кусочек помидора, насаживая его на вилку «Арт Деко».

— Я задушил одного из тех парней, — продолжил Феликс. — И Юниор снял это на видеопленку. По крайней мере он, глупое дерьмо, думает, что снял. Но когда уцелевшие ушли, оказалось, что пленка ушла вместе с ними.

— Они что же, пытаются связаться с вами?

— Сначала мы свяжемся с ними. — Феликс нахмурился. — Можешь представить, что я чувствовал в связи с убийством этого бедного мальчишки, когда наконец достаточно отрезвел, чтобы проконтролировать свои действия? Зная его приятелей, мы собираемся убрать тоже и их, иначе можно влипнуть в дрянную историю.

Рот Феликса какое-то время был занят едой, и он надолго замолчал.

— Юниор, — наконец заговорил он, — проверил квартиру Стива и Наоми. Там никого, кроме компании тараканов. Поэтому он и повел свой дерьмовый «транс-ам» в Сквемиш и бросился в дом ее отца, но там тоже ничего обнаружить не удалось.

Мэнни пожал плечами. Он занимался омлетом, выискивая и раскладывая кусочки грибов по ободку тарелки.

— Неплохой способ немного остудить омлет, — сказал он.

— Возможно. Но что ты думаешь о главном?

Феликс ожесточенно вонзил вилку в другой кусочек помидора. Томатный сок, смешанный со сметаной, стекал по его подбородку. Он вытер губы тыльной стороной ладони и тут же облизал ее.

— Керли, — сказал он строго, — живет с парнем по имени Уолтер. Худой такой, маленький парнишка.

— А что он делает?

— Торгует крадеными вещами. Главным образом старыми. Не беспокойся о нем, он никогда не получит клиентуры.

Мэнни осушил свой бокал. Феликс налил ему снова, выразительно указав пустой бутылкой на город и океан, сверкающий вдали.

— Красиво, правда?

— И правда красиво, — согласился Мэнни.

— Хотя Лагуна-Бич и лучше. Там круглый год погода подобная этой. Но где еще можно подстрелить кита с собственной террасы?

Феликс наклонился через стол и мягко похлопал Мэнни по плечу.

— Юниор добыл их адрес, — сказал он и, прикоснувшись к кольцам Мэнни, спросил: — Сколько в твоем барахле, каратов десять? — Он улыбнулся. — Мои люди имеют до восемнадцати каратов, Мэнни. Если хочешь подняться повыше, сообрази, как это сделать.

Мэнни, пристально посмотрев на Феликса, понял, что он не обманывает.

— После того как я выполню работу Юниора, — сказал он, — что случится с самим Юниором?

— Отдам его тебе, парнишка.

— Я мечтаю и еще об одной вещи, — добавил Мэнни. Слова вырвались неожиданно. До этого он и не думал ни о чем подобном.

— Это оружие? — спросил Феликс.

Он взглянул вниз на огромный хромированный кольт, лежащий около его тарелки.

— Нет, — ответил Мэнни. — Парик. Парик из настоящих волос. Длинных и густых.

Он давно мечтал о волосах, которые мог бы носить не только под дождем, но и во время любого дерьмового урагана. Он представил себя в Лагуна-Бич, представил пенящиеся у колен волны и пару длинноногих калифорнийских блондинок, увивающихся вокруг него. Его волосы растрепаны береговым бризом, а загар получше, чем у Юниора.

Все это могло бы с ним случиться. Знал, что могло. Но чтобы это произошло, он должен сделать то, о чем просит Феликс. При условии, что это произойдет быстро и удачно.

Глава 28

Мяч был ярко-зеленый с двумя блестящими белыми полосами. Он лежал в углублении между корнями каштана.

Ворота находились на расстоянии двадцати футов друг от друга в местах, едва видимых за зелеными стволами зарослей ползучего клена.

Оруэлл пристально смотрел на мяч, рассчитывая свои действия.

Он мог задержать его, упав под мяч, мог попытаться послать его достаточно высоко. А может, лучше всего, ударив по мячу, послать его вперед, оставив партнеру Бриннеру следующий легкий удар.

Первые два удара были явно невозможны. Третий противоречил его натуре. И он пока что бесцельно катал мяч, затягивая время.

— Ударь так, чтобы мяч отлетел на пять или десять футов, — сказал Бриннер, свирепо посмотрев на Оруэлла.

— Не могу.

— Почему?

У Бриннера были очень темные глаза, лохматая черная борода и неприятная привычка покусывать кончики усов.

— Это слишком легко, — сказал Оруэлл.

— Черт трахнутый, — тихо прошептал Бриннер. Оруэлл его услышал.

— Мы же можем выиграть, понимаешь? Подумай, целый мешок мрамора! Главное, что от тебя требуется, это вертеться винтом.

Оруэлл сделал несколько умелых ударов. Он менял положение ежеминутно — отступал и наступал, ударяя мяч со всей силой и уверенностью, на которые только был способен. Мяч с глухим звуком ударился о каштан и отскочил под неожиданным углом, едва не задев жену Джерри Голдстайна.

— Вперед! — завопил Оруэлл. Раздался хохот.

Бриннер покусывал свой ус.

Оруэлл наблюдал за девушкой с короткими рыжими волосами, которая, ударив по мячу, послала его прямо в ворота, чтобы снова занять в исходную позицию.

— Дерьмо! — рассердился Бриннер.

— Я хочу пить, — сказал Оруэлл. — Можно ли попросить что-нибудь выпить?

— Только не приходи ко мне хныкать, когда твои почки откажут.

Они играли второй и последний раунд матча. Из шестнадцати игроков на поле осталось только восемь: четыре команды по двое. Оруэлла не устраивал ничейный результат. Но Бриннер был плохим помощником. У Оруэлла вообще сложилось впечатление, что парня давно пора поместить в некое заведение с железными решетками на окнах.

Закончив игру, он подошел к Джудит, которая сидела на солнце в плетеном алюминиевом садовом кресле. На ней была широкополая белая шляпа с алой лентой и тонкое светлое платье, которое она подняла до бедер, чтобы немного загореть. Оруэлл сел рядом на холодильник «Колемена». Она подарила ему свою улыбку.

— Замечательный удар, Эдди, — сказала она. — Если бы ты вложил в него побольше силы, то мог бы убить противника.

— Тактика испуга, только и всего. Стоит покалечить одного из них, как остальные быстро сдаются.

У Джудит на коленях была бутылка дешевого белого вина. Оруэлл наблюдал, как она неумело обращается с навинчивающимся колпачком. В конце концов он вернул колпачок на место, затем протянул руку, и она передала ему бутылку. Он сделал глоток. Вино было тепловатым и малоприятным.

— Бриннер продолжает делать свои невероятно подлые удары. Но я перестал быть дураком. Пытаюсь выкручиваться из тех положений, в которые он меня загоняет. Как нам удалось добиться успеха в первом раунде, я, наверное, так никогда и не пойму.

— А что тут понимать? Все выигрывали и проигрывали, думая лишь о хорошей выпивке, — сказала Джудит.

Кресло заскрипело, когда она нагнулась, чтобы взять бутылку.

— Бриннер так же нелеп, как проклятый волдырь на ноге. Если бы я был способен бросать начатое, я бы это сделал и был, безусловно, прав, но, к сожалению, я не способен на предательство.

— Ну при чем здесь предательство? Всегда можно бросить то, что тебя не интересует, Эдди.

Оруэлл сжал руку Джудит.

— Мне хотелось бы перестать быть холостяком, — помолчав, сказал он. — Почему бы нам не пожениться?

— Кому? — переспросила Джудит, отступая.

— Да нам же, нам с тобой, пойми ты это, ради Христа!

Оруэлл встал на колени, достал из кармана брюк маленькую серебряную коробочку и щелкнул крышкой, открывая ее. Бриллиант в полкарата заиграл на солнце вспышками красного, зеленого, голубого…

— Скажи «нет»! — крикнул кто-то из-за деревьев, и оттуда снова послышался взрыв смеха.

Оруэлл покраснел, протягивая кольцо Джудит.

— Скажи «да», — попросил он. — Ну пожалуйста, скажи «да».

Джудит примерила кольцо. Оно удивительно подходило к ее руке, но она тут же сняла его с пальца и положила обратно в коробочку.

— Ты — второй мужчина на этой неделе, который просит меня выйти за него замуж, — сказала она.

Оруэлл удивленно уставился на нее.

— Я?

— Да, ты. Я установила нарушение парковки, и какой-то парень сделал мне предложение в тот момент, когда я подсовывала квитанцию на его ветровое стекло под «дворники». Сказал, что ждал меня все утро.

— И он предложил тебе выйти за него замуж?

Джудит кивнула. Она опять сделала большой глоток вина, держа бутылку обеими руками, а окончив пить, поставила бутылку на траву и повернула немного кресло. Оруэлл подумал было, что она пытается сесть к нему лицом, но вскоре понял, что девушка просто хотела оказаться на солнце.

— А еще сказал, что, если б мы были женаты, он мог бы порвать квитанцию — жена ведь не смогла бы свидетельствовать против мужа в суде.

Джудит снова подняла бутылку и еще немного выпила.

— Обманщик, гениальный комедиант, — пробормотала она.

— Что ты сказала?

— Знаешь, что случилось потом?

— Нет, конечно, а что же все-таки случилось?

— Он схватил квитанцию и соорудил из нее маленького бумажного слоника. С туловищем и большими ушами, которые оттопыривались, короткими толстыми ногами и всем остальным.

— Выходит, превратил квитанцию в слоника?

— Ты бы видел его руки, Эдди. Как они ловко двигались!

Джудит взглянула на него, будто ждала, что он должен сказать что-то и в самом деле очень важное. Но он вдруг воскликнул:

— Эй, подожди минуту! Это был тот парень, которому мы выдали квитанцию на прошлой неделе, верно?

— Верно, Эдди.

— Черный «транс-ам». Мы еще говорили о нем в соковом баре клуба? — Оруэлл нахмурился. — И этот парень сказал, что ждал тебя?

— Он так сказал.

— Что еще он говорил?

— Он предложил, если я, конечно, захочу, прокатиться на автомобиле, — сказала Джудит. Она не стала говорить Оруэллу, что Юниор не только предложил ей направиться к «Хайят Ридженси», но и принялся обсуждать, что собирается сделать с ней, как только они приедут…

— Я сказала, чтобы он немедленно забыл о своем предложении, потому что оно меня не интересует. Тогда он прыгнул в большой черный автомобиль с тонированными стеклами и уехал.

— И конечно, жег резину?

— Все время, пока катил в низ квартала.

— Панк. Думаешь, есть шанс, что он может вернуться?

— Откуда я знаю, — сказала Джудит, не выказывая особого беспокойства, и полезла в сумку за тюбиком кокосового масла. Оруэлл не отрывал глаз от гладкой коричневой кожи на ее бедрах.

— Что он может знать о нас?

— Ты имеешь в виду себя и ту маленькую приятную брюнетку — детектива по имени Клер Паркер? — не выдержала Джудит.

Оруэлл покраснел.

— Откуда ты узнала о ней?

— Пустяки, Эдди.

— Я встречался с ней всего пару раз, — пытался оправдаться он.

— Три раза, — сказала Джудит. — Ты встречался с ней три раза за две недели. В последний раз вы были в дорогом ресторане в парке.

— Это Кернс сказал тебе?

— Не вини товарища за собственные ошибки, Эдди.

— Это был импульс, вот и все. Я имею в виду, что не просил ее выйти за меня замуж.

Кто-то похлопал его по плечу. Это был Бриннер, его темные глаза сверкали.

— Вы что же, собираетесь пожениться?

— Сомневаюсь, — сказала Джудит, растирая кокосовым маслом ноги. — Я еще должна подумать, — добавила она. — Это изумительный бриллиант, но я никогда не считала себя человеком, которого можно купить.

— Всего вам хорошего, — сказал Бриннер.

Оруэлл поднялся. На коленях его белых брюк темнели зеленые пятна. Он вертел крокетный молоток в руках и смотрел на уходящего Бриннера, плешивая голова которого напоминала мяч.

Глава 29

Уиллоус, позаимствовав у дежурного сержанта ручку «бик», отметил выезд со стоянки шоколадно-коричневого «форда-фейрлейна» без опознавательных знаков. Убедившись в исправности сигнализации, он выехал со стоянки направившись к Кордове.

Проехав квартала три, он повернул направо, на Джексон, сделал левый поворот на Прайор и поехал по бетонному шоссе к виадуку Дансмуира. Почти прямо перед ним возвышался над городом стеклянный купол крыши стадиона. Справа было здание «Ванкувер сан». Наступала ночь понедельника. Было начало одиннадцатого. Температура воздуха приближалась к восьмидесяти. С океана дул легкий бриз, и воздух пропитался йодом. Движение на трассе умеренное. В деловой части, неподалеку от виадука, Уиллоус переждал красный свет и повернул на Хоув-стрит — одну из основных артерий, которая опоясывала финансовый район города. Проехав один квартал вниз по Хоув, он остановился перед еще одним светофором. Пока сидел в бездействующем «форде», ожидая, когда светофор загорится зеленым светом, его неожиданно охватило ощущение отчаяния. Так много времени прошло с того момента, как были обнаружены тела Наоми Листер и ее так до сих пор и неопознанного дружка. А между тем статистикой установлено, что основное количество убийств раскрывается в первые несколько дней расследования или не раскрывается вообще.

На углу Робсон и Дэви сидела Клер Паркер, попивая виноградный сок из вощеного картонного пакета. Уиллоус подвел «фейрлейн» к остановке, и Паркер сразу открыла дверь.

— Покатаемся, коллега! — сказала она.

Уиллоус сидел не двигаясь. На Клер была темно-голубая юбка, со вкусом подобранный к ней жакет и кремовая блузка с глубоким вырезом. Клер допила свой сок, открыла окно и бросила пакет в мусорный ящик. Уиллоус все еще не трогался. Она повернулась к нему.

— Что случилось, Джек?

— Ничего. Просто любовался твоим нарядом. Приятный костюм. Стараешься выглядеть как серьезный адвокат?

Паркер пожала плечами.

— Эдди Оруэлл пригласил меня сегодня на обед.

— Повезло!

— Ты когда-нибудь забирался на вершину «Сиэрс Билдинг», этой перевернутой башни?

Уиллоус отрицательно покачал головой.

— Нет, не припомню, чтобы бывал там.

— Оттуда очень приятный вид, — сказала Паркер, подражая интонации Оруэлла.

— Могу себе представить…

— Эдди, не считая еды, интересовался водопроводом. Почему трубки не скручиваются? И куда все идет, когда промывают туалет?

Паркер наклонила зеркало заднего обзора в свою сторону, внимательно всматриваясь в собственное отражение.

— Скажи, Джек, ты не думаешь, что я слишком стара для Эдди?

— Каждый старше двенадцати лет стар для Эдди.

Уиллоус вернул зеркало на прежнее место и нажал на газ.

— Он что же, отказался от тебя?

— Я слишком свободная женщина, — ответила Паркер. — Без комплексов.

Уиллоус слушал Клер не очень внимательно, сосредоточив мысли на том, что «фейрлейн», во-первых, сжигал слишком много масла, во-вторых, автоматическая передача не была отрегулирована и, в-третьих, скользили обода.

Он ехал вниз по сто двадцатому кварталу Дэви, между Бьют и Джервис. Именно там обычно торчали мальчики для развлечений, а перекрестки были заполнены группами проституток. В то время, когда они ехали на запад, вниз к Английскому заливу, женщины постепенно исчезали, уступая место мальчикам, которые не отрываясь смотрели на «фейрлейн». Четыре двери и шины с черными ободами свидетельствовали, что перед ними полицейская машина.

Миновав Джервис, Уиллоус подъехал к следующему пожарному крану. Все это время машина для чистки улиц сгребала в кучу мусор. Огромные щетки вращались, и струи воды смывали скопления грязи в сточные канавки. Уиллоус выключил двигатель, поднял окно и ждал, пока большая белая машина проедет мимо, затем открыл дверь и вышел из автомобиля. Мокрый и горячий асфальт отражал огни реклам — розовые, зеленые, голубые.

— Ты готов? — спросила Паркер, тоже выскочив на тротуар.

Уиллоус сунул руку под куртку, проверяя, на месте ли кобура с оружием. Он запер дверной замок, затем взглянул на свое отражение в стекле автомобиля. Убедившись, что его куртка сидит как следует и оружия совсем не видно, он успокоился.

Так два детектива — мужчина и женщина — начали свое патрулирование. Паркер шла рядом с Уиллоусом медленной развинченной походкой. Перед государственным винным магазином на Олберни стояли две женщины.

В Канаде заниматься проституцией не считается зазорным, но при этом приставать к прохожим строго запрещено. Уиллоус видел, что обе женщины вели себя достаточно вызывающе — не смущаясь, демонстрировали бедра, раскрашенные рты и пышные груди, призывно улыбаясь проходящим мужчинам. Одна из них заметила детективов, когда они находились примерно в тридцати футах от нее. Она что-то сказала подруге, и они быстро побежали вниз по улице, пытаясь скрыться в одном из переулков.

— Стойте! — крикнул им вслед Уиллоус.

Растерянно посмотрев друг на друга, женщины остановились.

— На этот раз нам помогли шпильки, — сказала Паркер, — если б они были без каблуков, наверняка убежали бы.

Женщины повернулись к приближающимся полицейским. С первого взгляда Уиллоус принял их за сестер-близнецов, одетых в розовые платья с оборками из облегающего просвечивающего голубого нейлона, усеянного крошечными серебряными звездочками. Волосы у обеих были пострижены коротко и не очень аккуратно. Обе — крашеные блондинки, у обеих глубоко запавшие глаза с голубыми тенями, сильно нарумянены щеки, кроваво-красные, блестящие губы.

Но приглядевшись, Уиллоус изумился: женщины напомнили ему двух клоунов Ширли Темпл, персонажей, придуманных сумасшедшим ученым для ночного кино. Одна из подруг вопросительно глядела на полицейского сквозь полуприкрытые веки: если он пришел для беседы, то сам должен и начать ее. Уиллоус достал из кармана рубашки моментальный снимок Наоми Листер и, повернув его к свету, который лился из окна винного магазина, спросил:

— Знает ли кто-нибудь из вас эту девушку?

Женщины с любопытством подвинулись ближе. И тут Уиллоус наконец увидел, что они не только не сестры, но вообще не похожи, просто одинаково одеты. Обе примерно одного возраста — чуть больше двадцати. Та, что стояла справа от него, была пухленькая, почти круглолицая. Ногти коротко подстрижены. У ее компаньонки небольшой шрам на шее, доходящий до мочки уха. Корни волос — черные. Положив руку на плечо Уиллоусу, женщина спросила:

— Что вы хотите от нее? Что она сделала?

— Ничего, — ответил Уиллоус.

— Вы очень точно объяснили, почему вас интересует эта девушка.

— А как ее зовут? — спросила пухленькая, обратившись к Паркер.

— Наоми Листер.

— Я не так давно видела ее в этих местах. Примерно две или три недели назад, а возможно, и месяц. Она что же, попала в беду? А может, ее разыскивают родители?

Паркер вопросительно взглянула на Уиллоуса. Он одобрительно кивнул.

— Она в морге, — ответила Паркер, — она мертва.

Женщина с крашеными волосами пошарила в сумке, достала мятую пачку «Вирджинии Слимс» и закурила, выпуская дым в пролетающие мимо автомобили.

— Вы приезжая? — спросил Уиллоус.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Сигареты…

— Не очень убедительная улика, но не унывайте, у вас есть шансы стать со временем настоящим детективом.

— И все-таки — Сиэтл? — продолжал насмешливо Уиллоус.

— Портленд.

— А что случилось с Наоми? — спросила пухленькая, ей очень хотелось переменить тему разговора, но Уиллоус этого не понял. Ему казалось, что его вопрос о месте жительства одной из женщин свидетельствует о его интересе к ней и, значит, может помочь ей разговориться.

— Кто-то убил ее, — сказал он, доставая из кармана снимок мальчика из морга. Пухленькая женщина взглянула на снимок и кивнула.

— Его фотография была в газетах, верно?

— Вы знаете его?

— Нет, правда нет. — Она помолчала, потом спросила: — А что вы собираетесь делать с моей сестрой, вышвырнуть ее под зад через границу или что?

— Это зависит от вас, — сказал Уиллоус.

Женщина из Портленда щелчком отправила сигарету в мусорный ящик.

— Поговори с ним, Ширли, — сказала она, — и давай Бог отсюда ноги.

— Я видела их, — сказала пухленькая женщина, обращаясь к Паркер.

— Что, обоих? Наоми и мальчика?

— Да. Они ведь жили вместе. Прошел даже слух, что они собираются пожениться. — Она криво улыбнулась. — Знаю, знаю, что им было немного больше десяти.

— Подождите минутку, — сказал Уиллоус, — мне показалось, что парень был достаточно беспутный.

— Только потому, что делал свой маленький бизнес? Не будь так наивен, красавчик. Он только и думал, как бы заработать, и в этом вся его вина.

— Бетс, жми на газ, — сказала та, что приехала из Портленда.

— Как звали парня? — спросила Паркер.

Пухленькая отрицательно качнула головой.

— А может, вы знаете кого-нибудь, кто был знаком с ним? — упорствовала Паркер.

— Я не общаюсь с юнцами. Почему бы вам не поговорить с ребятами его возраста?

— Неплохая идея, — одобрил Уиллоус. Он протянул женщине свою визитную карточку. На ней было напечатано его имя, номера телефонов — офиса и домашний. Домашний номер был замазан и под ним — номер его новой квартиры.

— Если услышите что-нибудь, дайте мне знать, хорошо?

— Конечно, — сказала женщина из Портленда, уже поворачиваясь, чтобы уйти.

— А почему у вас нет карточки? — спросила пухленькая у Паркер.

— Моя карточка у него, — улыбнулась Паркер. — Это важнее.

Женщина засмеялась. Ее передние зубы были в губной помаде. И Паркер почему-то пришла в голову мысль о вампирах.

— Доброго вам вечера, — сказала она, обращаясь к пухленькой.

Женщина приложила пальцы к губам, словно послала воздушный поцелуй, и поспешила за своей подругой, стуча каблучками.

— Думаю, ты ей понравилась, — сказал Уиллоус.

— И готов поэтому обвинить ее? — спросила Паркер.

Они остановились, глядя в глаза друг другу. Уиллоус моргнул первым.

В два часа ночи решили сделать перерыв и пошли к ближайшему круглосуточному ресторану, чтобы размять уставшие ноги и перекусить немного. Уиллоус принес большой бокал двухпроцентного молока, наполнив второй бокал водой и колотым льдом. Паркер заказала гамбургер и чайник чая. Она взяла несколько приборов из пластмассового ящика для самообслуживания, и они, выбрав стол около окна, сели.

Ресторан был с воздушным кондиционированием. Уиллоус чувствовал, как его вспотевшая спина охлаждается. Два часа ночи, а все еще около семидесяти пяти. Он пил маленькими глотками, запивая молоко ледяной водой, потом вытер лоб бумажной салфеткой и бросил ее на стол. Паркер все это время попивала свой чай.

— Такое впечатление, что никто не знает наших ребят, — сказала Паркер. — Все слышали о мальчике для развлечений, но никто с ним не общался.

Уиллоус неопределенно кивнул, ему не хотелось говорить об этом. Его легкие были забиты выхлопными газами. Он чувствовал себя усталым и грязным. Ему необходим был душ, пара рюмок «Катти Сарк» и сон. Но вместо этого он пил молоко.

— Как крокет? — спросил он. — Ты хорошо провела время?

— Я случайно попала на турнир.

По системе обслуживания вызвали номер Паркер. Она поднялась из-за стола и пошла получить свой заказ. Оставшись один, Уиллоус обратил внимание на парня в пуловере с вырезом и бабочкой-галстуком в горошек, который развлекал свою подружку, постукивая костяшками пальцев по столу. Уиллоус зевнул и опять подумал, что ему нужно было бы лечь, вытянуться и погрузиться в глубокий, без сновидений сон.

Паркер вернулась к столу, неся поднос с огромным гамбургером и порцией французского жаркого, вторым чайником чая и тарелкой. Показывая на пустую тарелку, она спросила:

— Хочешь немного жаркого?

— Благодарю. Думаю, что обойдусь молоком.

— Когда в последний раз ты прилично ел? — спросила Паркер. — Будь добр, положи немного углеводов в свой желудок.

— Ты говоришь совсем как моя бабушка.

Паркер улыбнулась, разрезала пополам гамбургер и часть жаркого положила на пустую тарелку.

— Только не говори, что я выгляжу как твоя бабушка.

Жаркое было горячим, хрустящим и вкусным. Чтобы продлить удовольствие, он ел его маленькими кусочками.

Паркер подала ему еще бутылку кетчупа.

— Ты похудел, — сказала она. — Тебе следовало бы начать заботиться о себе.

— Хорошо, — согласился Уиллоус. Он вонзил зубы в гамбургер и жевал его с притворным энтузиазмом.

Когда тарелка Паркер опустела, она откинулась на спинку стула, налила себе еще чашку чая, спросила:

— Эдди Оруэлл говорил тебе о турнире?

Уиллоус затронул тему турнира только потому, что пытался избежать разговора о расследовании. Чувствовал, если начнут говорить о деле, один из них немедленно скажет, что они пока что никуда не продвинулись и зря потеряли массу времени.

— Нет, — ответил он на вопрос Паркер. — Эдди ничего не говорил мне о турнире. Да, честно говоря, я его и не видел уже около недели.

— А мне он рассказывал о нем, — сказала Паркер. — Да, кстати, когда он переставал рассказывать о водопроводе, то говорил только о своей подружке Джудит Ландстром. Ты когда-нибудь встречался с ней?

— Однажды.

— Что она собой представляет?

— Натуральная блондинка. Но она не из тех девушек, у которых можно спросить дорогу в библиотеку.

— Эдди сделал ей предложение. Она ответила, что подумает. Еще она сказала ему, что он второй мужчина, который предложил ей руку и сердце.

Уиллоус съел еще немного французского жаркого. Ему вдруг захотелось поговорить о женитьбе Эдди, и Паркер, будто угадав его желание, продолжала:

— На прошлой неделе Джудит вручила одному парню парковочную квитанцию. В пятницу парень напросился еще на одну. Он включил счетчик и ждал в кустах, когда она подойдет и оставит квитанцию на ветровом стекле. Сказал, что она мила и что он хотел бы пригласить ее на ленч.

— Эдди расстроился, узнав об этом?

— Его почему-то обеспокоило, что парень, взяв квитанцию, сложил из нее слоника. А из первой — которую она дала ему раньше — сделал бумажного дракона.

— Оригами, — сказал Уиллоус.

— Верно, оригами. — Паркер наклонилась через стол, пристально и выжидательно глядя на Уиллоуса. — Откуда ты знаешь?

— Я ничего не знаю, — ответил он. — А в чем, собственно, дело?

— В ту ночь, когда я нашла тело в фургоне, — сказала Паркер, — мимо проехала машина, черный автомобиль с широкими задними лампами, маленьким спойлером и мощным выхлопом. Помню, я тогда спросила Эдди: «А не мог ли это быть „транс-ам“?» Он ответил утвердительно.

Уиллоус уже знал это. Но Паркер наверняка решила, что существовала некая связь между бумажными животными и странными сгибами на окровавленной стодолларовой банкноте, которую они нашли. Это была ненадежная улика, но других пока не существовало.

— Это твоя идея или Эдди?

— Эдди, — ответила Паркер. — Он заинтересовался случаем потому, что находился поблизости, когда я нашла тело. Думаю, что он знает и еще кое-что.

— Джудит не говорила Эдди, как выглядел тот парень?

— Нет. Да Эдди, видимо, и не спрашивал.

— Почему бы нам не позвонить ей и не задать такой вопрос?

Паркер посмотрела на часы. Было без двадцати три.

— У тебя есть ее номер? — спросил Уиллоус.

— Конечно, нет.

— Тогда позвони Эдди.

— Не хочу. Лучше сделай это ты.

Уиллоус встал и поискал в карманах четверть доллара. Платный телефон стоял неподалеку. Пока Уиллоус прислушивался к гудкам, настойчиво набирая телефон Оруэлла, он снова остановил взгляд на парне с галстуком-бабочкой в горошек. Парень уронил монету и нагнулся под столом, чтобы найти ее. Уиллоус заметил, что при этом он заглянул под юбку подружки. Ощущая себя старым и одиноким, Уиллоус взглянул в окно на пустынные ярко освещенные улицы. И ему снова не захотелось возвращаться сегодня в свою квартиру. Пойти к Клер? Однажды он попытался сделать это. Но ни тогда, ни сейчас эта идея не казалась ему привлекательной.

Глава 30

Уолтер, торговец краденым, держал свою ветхую лавочку на Лоувер-Лонсдейл — двухэтажное строение, с осыпающейся серой штукатуркой и ложным фронтоном времен двадцатых годов. Юниор говорил, что сам Уолтер обитает на верхнем этаже, превращенном в трехспальную квартиру.

Проверив окна, Мэнни увидел, что они окружены проводами. Входная дверь была на стальных болтах.

Он обошел дом. С противоположной фасаду стороны обнаружил дверь без ручки. Толкнул ее. Дверь оказалась прочной, как кирпичная стена.

Неподалеку с ближней стороны дома находилось только одно окно. Оно было треугольным. Высота около фута, ширина — два. Пошарив вокруг, Мэнни отыскал наконец ящик для мусора. Перенес ящик к дому и, перевернув, взобрался на него. Теперь его плечи оказались на уровне подоконника. Он вытер жирную сажу со стекла и тщательно обследовал окно, которое тоже опутывали серебряные ленты проводов безопасности. Это его не испугало. Мэнни достал восьмидюймовый складной нож с костяной ручкой, вырезанной из ребра анаконды, и, держась за подоконник, начал работу. На всякий случай он захватил с собой еще пару ножей — они были в ножнах, прикрепленных ремнями к лодыжкам.

Шпаклевка оказалась старой, хрупкой и легко отставала от рамы. Через полчаса он постучал по стеклу, и оно упало в его подставленные руки.

Около фута толстых электрических проводов тянулось от серебряной ленты к схемной коробке, привинченной к внутренней стене дома. Куски освобожденной шпаклевки упали с подоконника, ударяясь о перевернутый мусорный ящик. Мэнни, пережидая, затаил дыхание.

Тишина.

Наконец он оттолкнулся от ящика, перелез через окно и оказался внутри дома. Спрыгнув на пол, не удержал равновесия, но, ухитрившись, согнулся, не снимая пальцев с рукоятки складного ножа, и не упал.

В комнате было темно, только через окно лился тусклый свет. Когдаглаза Мэнни привыкли к полумраку, он увидел, что помещение крохотное, не более десяти футов, и большая часть пола уставлена большими вскрытыми деревянными ящиками. Упаковочная стружка валялась тут же рядом, и в ящиках поблескивали металлические детали. Обойдя ящики, Мэнни подошел к двери, на которой был установлен замок Грентема, такой же, как и на входной двери. На этот раз ему повезло: петли находились в комнате.

Понадобилось всего две минуты, чтобы найти лом, которым вскрывали ящики, и еще минут пять, чтобы открыть дверь.

Неожиданно он услышал странный звук, идущий откуда-то сверху. Звук не повторился, и после тридцатисекундного ожидания он вернулся к работе.

Открыв дверь, Мэнни оказался позади прилавка. Распиленная бейсбольная бита лежала на полке под открытым кассовым аппаратом, который был пуст, если не считать жалкой горстки мелких монет. Не стоит рисковать жизнью из-за такого ничтожного количества, подумал Мэнни.

Однако бита может пригодиться. Мэнни поднял ее и обнаружил, что рукоятка обмотана изоляционной лентой. Он взмахнул битой в темноте.

Слева шли ступеньки. Он взбирался по ним, держась за стенку: перила показались ему недостаточно надежными при его весе.

Поднявшись, он оказался у выхода. Едва Мэнни взялся за ручку, как дверь распахнулась, и он услышал глухое, зловещее рычание. Огромная собака отделилась от стены и мягко двинулась к нему, рассыпая по полу легкие удары когтей.

— Хорошая собака, — едва слышно прошептал он.

Доберман оскалил зубы, и Мэнни невольно подумал, что темное мускулистое тело собаки — это большой механизм, созданный специально, чтобы наброситься на него и привести в движение страшные оскаленные челюсти.

Согнувшись от страха, он отступил назад. Собака кинулась следом и, прыгнув на него, рвалась вонзить клыки в шею.

Мэнни развернулся и тяжелой частью биты ударил собаку между ушами.

Клыки добермана сомкнулись со звуком, похожим на стук разбивающейся фаянсовой посуды. Мэнни почувствовал на щеке зловонное дыхание и едва выдержал вес зверя, когда тот скользнул по его груди. Затем сел верхом на него, взмахнул битой еще дважды и встал на колени, чтобы положить ладонь на то место, где у собаки находилось сердце. Ни намека на биение, но он все же нанес еще один удар — на всякий случай, для спокойствия, — и вышел, закрыв за собой дверь. На уровне глаз в двери виднелся глазок, и, заглянув в него, он увидел как бы издалека неясные, неподвижные очертания мертвого добермана.

В конце коридора, где он оказался, обнаружилась еще одна дверь, через которую предстояло пройти.

Остановившись перед ней, Мэнни крикнул:

— Гав! Гав!

Ответа не последовало.

Он залаял громче. Попробовал даже рычать. Потом поцарапал основание двери складным ножом и залаял еще громче. Наконец дверь распахнулась. За ней стоял некий увалень, заросший жесткими черными волосами, и, моргая, с недоумением смотрел на Мэнни. Кроме жокейских шорт, на мужчине не было ничего, а в правой его руке было зажато ружье.

Не раздумывая, Мэнни пнул ногой увальня в пах и ударил по голове битой. Потолок сразу же украсили кроваво-красные пятна. Мужчина упал, неловко подвернув под себя ноги.

Толкнув дверь, Мэнни тут же закрыл ее за собой и задвинул болт. В комнате, где он оказался, было светло. Он миновал арочный проем и оказался в кухне.

Свет, как он понял, шел из открытого холодильника. Уолтер, торговец краденым, в светло-желтой пижаме с вертикальными зелеными полосами, стоял перед его дверцей с куриной ножкой в одной руке и неоткрытой банкой пива в другой. Его взгляд сразу упал на складной нож Мэнни, и, видимо, инстинктивно он выставил перед собой ножку вареной курицы, будто она была способна защитить его.

— Чего тебе надо? — спросил он и крикнул: — Алвин!

— Твой Алвин надолго задремал, — известил его Мэнни и добавил: — И Броусер дремлет тоже. — Он двинулся на Уолтера. — А теперь твоя очередь.

— Проклятье! — крикнул торговец и бросил в Мэнни банку пива. Банка ударила его по скуле, он уронил биту, продолжая двигаться вперед. Полуослепленный болью, он сделал пробный удар ножом, но лишь оставил неровную линию на эмалированной двери холодильника. Куриная ножка едва отскочила от его плеча, как Уолтер ударил его по голове пятифунтовым пакетом мороженого горошка. Пакет лопнул, содержимое рассыпалось, и Мэнни, наступив на горошек и поскользнувшись, осел на линолеум. А Уолтер продолжал бросать в него содержимое холодильника — мороженые овощи, алюминиевый лоток с кубиками льда, молочные пакеты, остатки курицы, яйца, йогурт, кофе, банки пива, кусок бекона, лимонный пирог, который угодил Мэнни прямо в лицо. За этим последовали кочан салата, пластиковый пакет томатов, длинный английский огурец, вялый пучок сельдерея, пучок редиса, сморщенное яблоко. За несколько коротких секунд Уолтер опустошил морозильник и нижнюю камеру, но всему приходит конец, и припасы в холодильнике кончились.

Мэнни поднялся на ноги и смахнул с лица остатки пирога. Но тут Уолтер внезапно ударил его бутылкой белого вина, которую не сразу обнаружил на холодильнике. Бутылка попала в локоть левой руки Мэнни, и, вскрикнув, он нанес Уолтеру ответный удар ножом. Уолтер отскочил в сторону, и тут Мэнни неожиданно понял, что все, чего хочет Уолтер, это уйти, и потому разрешил ему подойти к двери. Когда поверивший в спасение Уолтер оказался в дверном проеме, Мэнни молча посмотрел на него. Но уже через минуту Уолтер увидел, как поднимается рука Мэнни, и тотчас почувствовал удар в шею над ключицей. Он еще попытался наклонить голову, но его подбородок уткнулся в короткое лезвие ножа. Затихая, он упал на бок, уронив разбитую бутылку.

Мэнни открыл дверь холодильника, чтобы осветить тело Уолтера, и, спотыкаясь, побрел по дому, везде включая свет. В конце концов он нашел ванную. Отвернул кран холодной воды, вынул куски стекла из руки, завязал рану давящей повязкой, которую нашел в аптечке. Там же он взял упаковку из пяти таблеток аспирина и несколько маленьких красных пилюль, которые съел, надеясь, что они помогут унять боль. Никогда до сих пор никто не швырял в него содержимое бакалейной лавки.

Сев на край ванны, он почувствовал настоящую усталость, свесил голову набок и ожидал, когда пилюли окажут свое действие. Кровь сочилась через давящую повязку. Она текла по руке, окрашивая пальцы и медленно капая на пол.

Через некоторое время Мэнни показалось, что ему стало легче. Он прошел, пошатываясь, обратно через все комнаты, дойдя до холла, схватил окоченевшего добермана за ухо и, затащив в комнату, пнул закрытую им же самим дверь.

Рука горела. Прижимая ее к груди, он пересек гостиную и сел на диван в ожидании Керли.

За минутами потянулись часы. Мэнни дремал, просыпался и снова засыпал. Но вот он услышал, как около дома, на улице, остановился автомобиль. Хлопнула дверца. Он выглянул в окно и увидел пустое такси, через минуту на крыше его загорелся огонек, и машина исчезла.

Он вернулся к мертвому человеку в шортах, встал на колени рядом с ним, поднял его левую руку и посмотрел на часы. Было несколько минут пятого. Мэнни опустил руку, вынул из ножен складной нож и встал за дверью.

Через несколько минут должна появиться Керли. Главное не прикончить ее, пока она не передаст ему видеокассету с вечеринкой у Феликса Ньютона. Он представлял, как будет рассматривать эту пленку, попивая холодное пиво с чипсами. Если понравится то, что он увидит, возможно, он сделает копию. Конечно, в том случае, если Феликс, вместо того чтобы стереть Мэнни с лица земли, заплатит ему десять тысяч долларов.

Наконец в холле раздался стук каблучков Керли.

Подождав минуту, а возможно, и две, он, потеряв терпение, опустил задвижку и рывком распахнул дверь. Там, где лежал доберман, образовалось болото крови и фекалий. Запах был ужасным.

Керли поднималась по лестнице. Он пошел за ней со страхом и замиранием сердца, перескакивая через две или три ступеньки, спотыкаясь в темноте.

Глава 31

В Ванкувере работает десять женщин-контролеров, патрулирующих центр делового города. Обычно каждая женщина выписывает владельцам автомобилей ежедневно от пятидесяти до восьмидесяти квитанций. За неделю это составляет примерно четыре тысячи. Компьютерные записи, как правило, сохраняются, а неоплаченные квитанции вместе с предупреждением о вызове в полицейское управление рассылаются нарушителям по почте. Все копии квитанций хранятся в городской картотеке лицензий. По прошествии четырех лет неоплаченные квитанции регистрируются как непогашенный долг.

Уиллоус и Паркер с помощью трех младших клерков меньше чем через час обнаружили копию квитанции, которую Джудит Ландстром прикрепила к ветровому стеклу черного «транс-ама», который был зарегистрирован на имя американской гражданки Миши Йокотэ, проживающей в Лагуна-Бич, Калифорния, Гринбриар-Лейн, 616, вблизи муниципалитета Западного Ванкувера.

— Дадим запрос сначала в Лагуна-Бич, — пошутила Паркер.

Уиллоус улыбнулся и продолжил чтение. Согласно телексу, Миша Йокотэ — незамужняя двадцати восьми лет. Имела черные волосы и карие глаза. Рост пять футов, вес — сто четыре. Мисс Йокотэ особых примет не имела, зато имела права на вождение автомобиля с корректирующими линзами, ее водительские права выданы в июне 1982 года и были чистыми: ни проколов, ни предупреждений.

— Хотелось бы знать, кто это прокатился на автомобиле Миши, — сказала Паркер.

— Давай навестим Бредли, — предложил Уиллоус. — Если мы собираемся установить адрес в Вест-Вэне, он должен помочь нам.

— Прикинемся полицейскими из Вест-Вэна?

Уиллоус хмуро кивнул. Ему приходилось работать с полицейскими Вест-Вэна и прежде; и он знал, что они больше заинтересованы в раскручивании собственных дел, чем в помощи двум отчаянным сыщикам из большого города. И все же, сложив телекс пополам, он спрятал его в бумажник.

…Бредли подвинул карту района на письменном столе, как мужскую рубашку на гладильной доске, выравнивая морщины ладонью. Нашел Гринбриар-Лейн сначала по индексу, затем отыскал и по координатам на карте.

— Приятное соседство.

— Мы постараемся действовать тихо, не вызывая возмущения окружающих, — пообещал Уиллоус.

— Вы уже говорили с полицейскими Вест-Вэна?

— Мы подумали, что должны прежде обратиться к вам.

— Премного благодарен, Джек. Сколько команд вам нужно?

— Мы можем обойтись и тремя.

— Если так, — Бредли посмотрел на карту, пепел упал с его сигареты, закрыв несколько масштабных миль береговой зоны Западного Ванкувера, — можете взять Ферли Спирса. Я попытаюсь передать вам еще Ральфа Кернса и Эдди Оруэлла. Тем более что Оруэлл мечтает перевестись к нам. Кстати, и посмотрим, как он работает.

Бредли вежливо улыбнулся Паркер.

— Послушайте! — крикнул он, услышав телефонный звонок.

Уиллоус поднял трубку. Это был Пэт Росситер из полицейского отделения в Сквемише.

— Этим утром Билл Листер, отец Наоми, покончил жизнь самоубийством, — сообщил Росситер без каких бы то ни было предисловий.

Уиллоус был потрясен.

— Его заправочная станция открывается в семь, — продолжал Росситер. — Механик нашел его в одном из отсеков обслуживания в автомобиле. Он протянул шланг от выхлопной трубы через заднее стекло и отравился газом.

Росситер замолчал.

— Вы слушаете, Джек?

— Да. Что у вас еще?

— Он написал предсмертную записку с признанием, что сам убил свою дочь.

Уиллоус подумал об увлечении покойного резьбой по дереву: Христос на кресте с искаженным гневом лицом.

— Записка от руки, — сказал Росситер. — Нет сомнения в ее подлинности. Листер поднялся в горы на четырехколесном джипе с новой системой выхлопной трубы.

Уиллоус кивнул головой. Он вспомнил о пятне свежей смазки, которое обнаружил на траве у реки, и следах отравления окисью углерода в крови Наоми Листер.

— Имя владельца джипа Билл Листер. Мы проверили рабочие записи. Автомобиль был оставлен на станции тринадцатого августа и взят через три дня. Владелец поехал в Сиэтл на уикэнд со своей подружкой.

— Вы говорили с ним?

— С обоими. Парень планировал записывать свои расходы. У него сохранились все расписки. Девушка подтверждает его показания. Они чисты, об этом не беспокойтесь.

— Почему Листер убил свою дочь? Было какое-нибудь объяснение в записке?

— Девочка была блудница и грешница. — Росситер театрально вздохнул. — Почему мы не подумали об этом в первую очередь, Джек? Тогда можно было бы объяснить этот проклятый случай в тот же день, когда вы нашли тело.

— Скажите, — спросил Уиллоус, — упоминал ли Листер какие-нибудь другие имена?

— Вы думаете, что он мог порезать и мальчика в фургоне?

— Возможно.

— Раскрытие вашего случая за вами, не так ли? — вежливо вопросом на вопрос ответил Росситер.

— Передайте привет Кэти. — Уиллоус повесил трубку.

— Что он тебе сказал? — спросила Паркер.

Уиллоус рассказал о самоубийстве Листера и записке, которую тот оставил.

— Раз это человек, который работает на станции обслуживания, — сказала Паркер задумчиво, — он должен знать, как паяются провода в автомобиле или фургоне «Эконолайн». — Она нахмурилась. — А возможно. Листер думал, что мальчик не подходил его дочери, он ведь тянул ее в грязный бизнес.

— Может быть, — согласился Уиллоус.

— Но следует помнить, что Биллу Листеру было около пятидесяти, он так и выглядел, а мужчине, которого мы ищем, около тридцати.

— Это по словам старой китаянки, с которой мы говорили. Но ей, должно быть, восемьдесят. И кто знает, что видят ее глаза.

Уиллоус кивнул, хотя и понимал, что должен был подумать об этом раньше. Старая дама поразила его, а если действительно она ошиблась?

— Ты скажешь об этом Бредли? — спросила Паркер.

— А как ты думаешь?

— Я думаю, что мы должны передать Спирсу и Оруэллу первую смену. Мы же сменим их после обеда. А до того понаблюдаем за «транс-амом».


Перед большим домом в стиле тюдор, стоявшим через дорогу от Г-образного ранчо Миши Йокотэ, была надпись «Продается». Эдди Оруэлл припарковал полицейский автомобиль без опознавательных знаков на дороге, которая была скрыта от улицы густой изгородью из карликовых кедров. Ферли Спирс расстегнул ремень, вышел из автомобиля, подошел к дому, прижал лицо к окну и вернулся, усмехаясь:

— Пусто. Ни мебели, ни людей.

— Отлично, — сказал Оруэлл, протягивая руку за цейсовским биноклем, лежавшим на сиденье позади него.

Ранчо было белым с темно-зелеными разводами. Его окружало около ста пятидесяти футов палисадника и полого спускающийся газон. Дорога поворачивала налево от дома и упиралась в пристроенный двойной гараж. Дверь гаража была опущена не целиком, и с помощью бинокля Спирс увидел номерной знак стоящего там автомобиля. Номер совпадал с номером на парковочной квитанции, выданной Джудит Ландстром.

Спирс закурил сигарету. Оруэлл укоризненно взглянул на него, но ничего не сказал. Оруэлл был полицейским, работающим по расследованию убийств, и потому хорошо знал, как вести себя.

Оруэлл, отыскав просвет между деревьями, внимательно рассматривал в бинокль фасад дома. Плотные занавески на окнах свидетельствовали либо о потребности уединиться, либо о желании спрятаться от жарких лучей послеполуденного солнца.

Ферли Спирс, погасив сигарету и закурив другую, смотрел на город, лежащий на расстоянии десяти или более миль и теряющийся в серой знойной дымке.

— Хотел бы я знать, — сказал он, — дорого ли тут стоит жизнь.

— Дорого, — ответил Оруэлл.

— Видимо, так…

Спирс бросил окурок на асфальт и придавил его каблуком. У Оруэлла был настоящий талант говорить лаконично. Может, это и кстати: надо экономить силы — после полудня предстояла трудная работа.

Неподалеку от передней двери торчал садовый кран. Спирс встал на колени и отвернул его. Кран издал булькающий звук, и одна-единственная капля теплой воды упала в его сложенные ладони. Он закрутил кран. Курение иссушило его, но у него был беспокойный характер, и он не мог не курить. Спирс взглянул на Оруэлла: у них на двоих оказался один бинокль, но ему стало ясно, что Оруэлл его не отдаст. Спирс вернулся к автомобилю, сел и закурил третью сигарету. Потом все же решил развеять скуку короткой прогулкой. Заметив, что позади ранчо на расстоянии около ста футов была почти отвесная скала, покрытая густым кустарником, он решил, что смог бы подняться туда и получить возможность осмотреть обнесенный высокой оградой двор и частично внутренность дома.

— Даже опасность упасть и сломать себе шею не остановит тебя? — спросил Оруэлл, когда Спирс рассказал ему о своем намерении, но запрещать ничего не стал.

…Спирс поднимался на Гринбриар-Лейн, пока не потерял из вида ранчо. Затем он пересек чей-то двор и прошел мимо сломанного забора, огораживающего склон горы. Через несколько минут, запыхавшись, тяжело дыша, остановился и ослабил галстук. В воздухе пахло резиной. Насекомые надоедливо жужжали. Спирс осмотрелся. Кроме него вокруг — ни души. Он расстегнул «молнию» и помочился у ограды из кедра, целясь в муравья, но не попал. Закончив, снова начал подниматься на холм, карабкаясь медленно, но упорно.

Через десять минут после того, как оставил Оруэлла, Спирс почувствовал, что избавился от скуки. Взобравшись наконец на заросшую кустарником вершину, он, посмотрев вниз, увидел бассейн в форме сердца, загорелых мужчину и женщину, занимавшихся любовью в самом центре кафельного дворика.

Женщина лежала на спине, Спирсу хорошо было видно ее лицо. Она оказалась японкой.

— Благодарю за встречу, мисс Йокотэ, — прошептал он.

В доме заверещал телефон.

Мужчина продолжал лежать. Руки женщины скользили по его спине. Потом она схватила его за ягодицы и сильно сжала. Мужчина начал двигаться быстрее. Телефон звенел не переставая. Пот выступил на спине мужчины. Через некоторое время он перекатился через тело женщины на горячий кафель дворика. У него еще продолжалась эрекция. И в этот миг Спирс увидел, что мужчина не японец, просто очень хорошо загорел.

Телефон по-прежнему трещал не умолкая. Миша наконец легко вскочила на ноги и скользнула в дом.

Действительно, у нее нет особых примет, подумал Спирс. Прекрасные ноги, изящная фигура. Телефон вдруг перестал звонить. Мышцы болели. Ферли передвинулся, и горсть гальки с грохотом посыпалась по склону, упав на узкую полосу газона между скалой и бассейном.

Миша вышла из дома и сказала:

— Это Феликс. Он хочет поговорить с тобой.

Юниор кивнул, почесался и пошел в дом.

Спирс наблюдал, как Миша прошла по краю бассейна, забралась на трамплин для прыжков в воду и проверила его упругость. Она стояла в профиль, совершенно неподвижно, как будто прислушиваясь к чему-то. Спирс разглядывал ее. Она согнула колени, попрыгала на доске и, набрав необходимую высоту, бросилась в розовую воду.

Ноги Спирса задели еще несколько более крупных, чем в первый раз, камней. Он был слишком увлечен наблюдением за Мишей, чтобы заметить это.

Глава 32

Юниор тоже наблюдал за Мишей, держа в руке телефонную трубку.

— Эй, Феликс! Что случилось? — спросил он.

— Это ты скажи мне, в чем дело, — огрызнулся Феликс.

Юниора удивило раздражение Феликса. Ведь он слышал, что Миша ответила ему тем нежным, ленивым и расслабленным голосом, которым разговаривала обычно.

— Я-то хорошо, — сказал он. — Встал около десяти, проплыл несколько кругов и слегка позавтракал. Потом час, а может, и дольше чистил автомобиль. Наконец, принял душ и посмотрел по телевизору часть старой картины Джона Уэйна.

Феликс тяжело дышал.

— Это все, Юниор, или ты оставил лучшую часть информации на потом?

— Думаю, что смогу покосить траву после обеда, если немного посвежеет.

— В общем, ведешь вполне спокойную жизнь? А как Миша?

— Она в порядке.

— Голос у нее был немного хриплым, может, простудилась?

— Нет, с ней все в порядке.

— Мне не нравится, — сказал Феликс, — что Мэнни до сих пор не позвонил.

— Я ездил к нему пару раз прошлой ночью, — сказал Юниор.

— Его автомобиль стоял у дома, но света в квартире не было.

— Чувствую, что-то пошло не так.

— Почему, черт возьми? Ты всегда нанимаешь парня, не советуясь.

— Я обязан его отцу за покровительство.

— Да?

— Это случилось много лет назад, Юниор. Еще до твоего появления на свет.

Юниор снова повернулся так, что ему был виден бассейн. Миша прыгала на трамплине вверх и вниз. Она, увидев, что он смотрит на нее, приветственно помахала рукой.

— Ты хочешь, чтобы я поехал к нему?

— Я не знаю, чего хочу. — Он тяжело вздохнул. — Посадишь Мишу на следующий самолет, хорошо? Скажи ей, что я скучаю по ней, и спроси, чего она хочет. Только упакуй ее вещи как следует и отправь.

— Все, что скажешь, Феликс.

— Что касается Мэнни, может быть, и стоит подъехать к нему…

— Он не собирался звонить, — твердо сказал Юниор.

— А если он обложился? И он, должно быть, действительно обложился, иначе позвонил бы.

— Ты так думаешь?

— Ставлю на пари свою жизнь против его.

— Не говори так, — быстро сказал Феликс. — Это ж несчастье.

— Я знаю этого парня, — сказал Юниор. — Он согласен провести следующие шесть месяцев, сидя безвыходно в своем обеспеченном продуктами маленьком доме, надеясь, что мы забудем о нем. Но мы не можем позволить себе этого!

— Не думаю, — медленно ответил Феликс. — И вовсе не хочу этого, но ты прав. Он становится помехой.

Юниор почувствовал странную дрожь. У него закружилась голова.

— Будь осторожен, — сказал Феликс. — Когда покончишь с ним, удостоверься, что он не оставил адвокату любовной записки, запрятанной в коробку для сигар, ты понимаешь, что я имею в виду?

— Конечно, — ответил Юниор.

— Надеюсь, что это так, — сказал Феликс. Он повесил трубку, не попрощавшись, но Юниор на этот раз не обиделся. Это было в порядке вещей. Он тоже положил трубку и снова вышел к солнцу и теплу. Медленно прошел через дворик, оттолкнулся ногами и, нырнув, достал дно, а потом вынырнул в другом конце бассейна.

Миша сидела на доске, окунув ноги с накрашенными ногтями в воду. Она улыбнулась ему и спросила:

— Чего хотел Феликс?

— Хотел, чтобы я думал за него.

— О чем?

— О Мэнни Каце.

— В самом деле? И что же ты решил?

— По-моему, самое время сказать ему до свидания.

— Неудивительно, что ты выглядишь таким раздосадованным, — пошутила Миша.

Юниор поднял руки и столкнул ее. Пронзительно крича и хихикая, она упала в воду.

— Я печален оттого, что ты не пришла, — сказал он, приблизившись к ней.

— Я никогда этого не делаю, — сказала она. — И никогда не сделаю.

— Но почему?

— Потому что не люблю давать повод для укоров.

Юниору хотелось, чтобы она попыталась объяснить ему мотивы своего поведения, хотя он и сомневался, что когда-нибудь поймет ее.

Миша, почувствовав, что он собирается учинить ей допрос, обняла его загорелыми руками и поцеловала в губы.

Юниор отодвинулся.

— Феликс хочет, — сказал он, — чтобы ты ближайшим рейсом вылетела из города.

Миша поцеловала его снова. Ее губы слабо пахли хлоркой. Прощальный поцелуй, подумал Юниор.

Глава 33

Юниор сел в автомобиль и захлопнул дверцу. Вставил ключ в зажигание и повернул его так, что на переднем щитке зажглись фосфоресцентная и зеленая лампочки. Кварцевые часы показывали без пятнадцати десять. Пять часов назад он отвез Мишу в аэропорт и еще чувствовал мускусный запах ее духов. Всю дорогу она обращалась с ним как с нанятым таксистом. Молча вышла из автомобиля и пошла к аэровокзалу, покачивая бедрами. Не помахала ни разу, даже не обернулась, чтобы бросить ему последний томный взгляд.

Ну и черт с ней!

Юниор нажал оранжевую кнопку дистанционного управления, положил блок дистанционного управления в отделение для перчаток, где уже лежал кольт, завел двигатель и медленно поехал по дороге.

Город спокойно лежал под ним. Море огней придавало небу блеклый, как брюхо мертвой рыбы, цвет. Однако у Юниора не было времени смотреть по сторонам. Он вел машину уверенно и мастерски, следя за асфальтом и глядя только на стрелку спидометра. На Саутбороу он сделал левый поворот без сигнала и срезал угол, оставив черные следы шин на дороге. Было безумием ехать так неосторожно, тем более готовясь к убийству и храня в автомобиле противозаконное оружие. Но Юниор был в плохом настроении с тех пор, как решил разделаться с Мэнни и знал, что должен брать его наверняка.

…Почему Феликс хотел, чтобы Миша вернулась в Калифорнию? Что за спешка? Наверняка в этом сыграло роль его собачье чутье. А может, и что-то другое витало в воздухе, чего Юниор не почувствовал? Нет, скорее всего Феликс, проснувшись, однажды обнаружил, что в постели рядом никого нет. Он был одинок, вот и все. Если б его что-нибудь серьезно беспокоило, Юниор первый узнал бы об этом. По крайней мере, именно так он и подумал, свернув с Тейлор-Уэй к мосту Львиные ворота.

В середине моста, застряв в потоке машин, он переключил свои мысли на борьбу с Мэнни. Поставить машину необходимо прямо перед домом, решил он, тогда парню не придет в голову, что Юниор охотится за ним. Можно бы, конечно, использовать и автомобильный телефон, но что сказать? Что Феликс беспокоится и хочет знать, что, черт возьми, он собирается делать дальше? Позаботился ли он о Керли, захватил ли видеопленку? Короче, забросав его вопросами, вывести из равновесия.

Нет, к черту все эти подходы. Держаться надо просто. Остановиться и подойти прямо к дому, войти внутрь. А что потом? Достать кольт и наставить прямо на него. Не разговаривать, не умничать, не дурачиться. Мэнни быстр как змея и, как фокусник, ловко обращается со своими ножами. Нельзя дать ему ни секунды на размышления. Просто ткнуть дулом в живот и выстрелить, сделав из него несколько низкосортных гамбургеров.

Юниор улыбнулся, представив взгляд водянисто-голубых глаз Мэнни и мысленно наблюдая за его падением.

Попав в приличный поток машин, он вставил пленку Лайонела Ричи в магнитофон. Увеличил громкость и откинулся на сиденье. Зеркало заднего обзора все еще сверкало огнями. В их ослепительном свете у него не было возможности увидеть шоколадно-коричневый «форд-фейрлейн», следовавший за ним.

Глава 34

Было без двух минут десять, когда Уиллоус услышал слабое гудение мотора и увидел, как вспыхнули задние огни «транс-ама». Он тут же подбежал к «фейрлейну». Стартер заскрипел, Паркер с придыханием что-то тихо говорила, поворачивая ключ. Он прыгнул в автомобиль, захлопнул дверной замок. Двигатель чихнул, задрожал и заработал. Они съехали с дороги и направились вниз по Гринбриар. Двумя кварталами ниже тормозные огни «транс-ама» исчезли за углом.

Паркер включила фары.

— Он повернул налево, — сказал Уиллоус и пристегнул ремень безопасности.

— Куда бы он ни направлялся, он, несомненно, спешит.

— Не потерять бы его.

— Ты сам хочешь вести? — спросила Паркер.

— Нет, ты хорошо с этим справляешься.

— Благодарю.

Близко расположенные глаза собаки, стоявшей у дороги, светились ярко-красным цветом. Это была немецкая овчарка с рыжевато-коричневым отливом. Когда Паркер была еще ребенком, у нее была овчарка. Собака эта по имени Шеба укусила продавца молока, когда он накричал на ее мать за просроченный счет. С тех пор они покупали молочные продукты в другом месте.

— Ты видела его? — спросил Уиллоус. Паркер покачала головой.

— Нет. Темно, к тому же у «транс-ама» тонированные окна.

Шоссе Саутбороу. Огромные пространства вычищенных газонов, поросших кустами, поглощающими запах хлора, испускаемый огромными олимпийскими бассейнами.

Уиллоус и Паркер следовали за Юниором по мосту Львиные ворота, мимо парка Стенли и лагуны Потерь с ее ярко подсвеченным фонтаном. Они оставались на хвосте Юниора все время, пока он проезжал через центр делового города.

Было без двадцати пяти одиннадцать. Юниор делал в среднем около сорока миль в час, а на некоторых участках семьдесят и даже восемьдесят. В общем, гнал как сумасшедший. Сначала они подумали, что он торопится, почувствовав преследование, но вскоре поняли, что эта безрассудная и непринужденная езда вошла у него в привычку.

Но вот «транс-ам» повернул налево на Тринадцатую Восточную. Улица была ровной, узкой, окруженной с обеих сторон скромными одноэтажными оштукатуренными домами. Стадион Нэт Бейли находился менее чем в квартале от нее. Там шла игра в бейсбол, и все соседние улицы были загромождены автомобилями.

Паркер слегка нажала на тормоз. «Фейрлейн» медленно пополз через перекресток.

— Если я буду слишком близко, — сказала она, — он засечет нас, а если остановлюсь слишком далеко, можем потерять его.

— Используй проход, — подсказал Уиллоус.

Паркер свернула на грунтовую дорогу и выключила фары. Автомобиль Юниора прыгал от одной рытвины до другой, минуя разрушающиеся гаражи и горы гниющих тюфяков.

— Он тормозит! — воскликнула Паркер.

Уиллоус кивнул. Просветы между домами давали ему возможность следить за продвижением «транс-ама», так как он ехал параллельно.

— Остановился!

— Сделаем круг и выедем прямо на него, — успокоил ее Уиллоус. Он взял микрофон «Филипс» и вызвал Мэйн, 312, для поддержки.

Проехав через рытвины к дальнему концу квартала, Паркер свернула влево на Джеймс-стрит и затем еще раз налево на Тринадцатую. «Транс-ам» остановился перед небольшим коричневым домом с неряшливым передним двором и поваленным белым забором. Паркер подождала, пока они оказались в пятидесяти футах от него, и затем зажгла фары, освещая внутренность «транс-ама». У Юниора был включен воздушный конденсатор. Мощная струя воздуха, поступающая через передний щиток, заставляла беспорядочную кучу бумажных животных бешено вибрировать. Юниор, заметив это, прикрыл фигурки рукой. И в это время автомобиль, медленно движущийся навстречу, въехал в запрещенную зону и ослепил его фарами. Он сразу решил, что это Мэнни, который ждал его. Трусливый сукин сын, подумал он, собирается напасть на него. Он щелчком открыл отделение для перчаток и схватил большой кольт «магнум».

Паркер остановила «фейрлейн» в тридцати футах от «транс-ама».

Уиллоус увидел, что дверь «транс-ама» распахнулась и из автомобиля выскочил мужчина. Он был не менее шести футов роста, мускулистый, крепко сбитый, но совсем не похожий на человека, которого описала пожилая китаянка из бакалейной лавки. Он сразу же схватился за микрофон, чтобы отменить поддержку.

Юниор в это время взвел курок кольта и спокойно направил его в лоб Паркер. Оружие дало отдачу в руку, и заднее окно «фейрлейна» разлетелось вдребезги. Обе дверцы машины распахнулись. Юниор сделал второй выстрел. Но как, черт возьми, он мог скорректировать свои действия, когда не знал, куда полетели его проклятые пули? Ночная стрельба — черт возьми… Он должен был предусмотреть это, захватив трассирующие пули.

Уиллоус в ответ выстрелил три раза так быстро, как только мог, не теряя ни секунды на прицеливание, просто отвечая на огонь. Все его выстрелы попали в радиатор «транс-ама». Треугольный кусочек меди прошел через топливную трубу в дюйме от насоса. Высокооктановый бензин, рванув через блок двигателя, просочился к трубопроводу.

Паркер выскочила из «фейрлейна», используя как прикрытие открытую дверцу машины.

— Полиция! — крикнула она. — Брось оружие и подними руки за голову!

Юниор прицелился в дверь автомобиля и дважды выстрелил. Ветровое стекло «фейрлейна» покрылось трещинами. Он снова взвел курок и только тут заметил второго полицейского. Бензин, пролившийся на трубопровод, наконец вспыхнул. Над капотом «транс-ама» стремительно взмыл вверх столб дыма и пламени.

Паркер, лежащая на животе на дороге, прицелилась и выстрелила.

Пуля отбросила Юниора к автомобилю. Рукав его рубашки загорелся. На груди появилась кровь. Он уронил кольт, упал на колени и почувствовал запах горящих волос.

В этот момент Уиллоус увидел человека, одетого в рыжевато-коричневые брюки и светло-зеленую или светло-голубую рубашку для поло, который стоял на крыльце дома, окруженного разрушенной оградой. Уиллоус никогда не встречал этого мужчину прежде, но тотчас узнал его. Он бросился через дорогу к боковой стене, Мэнни побежал туда же. Уиллоус оглянулся: Паркер осторожно приближалась к Юниору, держа в левой руке огнетушитель, а в правой револьвер. Юниор, вопя, катался по асфальту.

Уиллоус побежал за Мэнни, который, нырнув в темноту, направился к стадиону. Добежав до конца дорожки, он по диагонали кинулся через Онтарио к автостоянке позади стадиона. Его первой мыслью было проскользнуть внутрь, купить горячие сосиски, бумажный стаканчик пива и смешаться с болельщиками и гуляющими. Но, едва приблизившись к пустым турникетам, он понял, что ярко освещенный стадион может оказаться ловушкой. И тогда, петляя, он пробежал через ряды припаркованных автомобилей, прячась в их тени, собираясь добраться до центра поля, откуда легко, перейдя Мидлотиан-авеню, попасть в парк королевы Елизаветы.

Парк занимал около половины сотни акров и по форме напоминал огромное ухо. Там много открытых травянистых лужаек, прямых дорог и главное — много естественных укрытий: Пересеченная местность, упавшие деревья, густые заросли кустарника.

Мэнни наклонился и встал на колени в тени ржавого вагона на станции «Бьюик», тяжело дыша; боль в боку была горячей и резкой. Отдохнув немного, он встал и, пригнувшись, решил оглянуться. В двух сотнях футов на крыше платформы пикапа стоял полицейский. Мэнни пригнулся еще ниже. Сердце его, казалось, ударялось о ребра. Он понимал, что получит двадцать пять лет за мальчишку и еще четверть века за гориллу в жокейских шортах, который пытался убить его содержимым своего холодильника. Мэнни знал, что ему едва ли удастся избежать наказания. И все-таки стремительно побежал к забору. Гравий громко хрустел под его ногами. Выли сирены. Опасность окружила его плотным кольцом. Если он собирается выпутаться из этого ужасающе опасного положения, в которое Юниор поставил его, он должен двигаться быстро и, главное, не допускать ошибок.

Стоя на крыше пикапа, Уиллоус видел, что Мэнни, выскочив из своего укрытия, бросился бежать через тридцатифутовый открытый участок. Его удлиненная тень в конце концов затерялась в более глубокой тени, отбрасываемой ограждением стадиона. И все же Уиллоус понимал: Мэнни совершил ошибку, направившись к парку. Но при его ограниченных возможностях это был не такой уж плохой выбор.

Уиллоус спрыгнул с платформы и медленно побежал мимо пустых автомобилей, знакомясь на ходу с территорией парка. Слева от него было открытое пологое травянистое поле, справа — узкая полоса густого кустарника, которая, извиваясь, спускалась с холма к нескольким небольшим водоемам и к заросшим травой и кустарником участкам. Парк раскинулся на склоне огромного холма. На вершине его находился куполообразный древесный питомник и, если он не ошибается, небольшой овраг около пятидесяти футов глубиной, дно которого поросло травой и цветами.

Уиллоус заметил, как Мэнни неожиданно рванул из своего укрытия через дорогу. Сначала он бежал посередине открытой зоны, а затем, резко повернув направо, нырнул в полосу кустарника, направляясь к водоемам.

Он побежал через Мидлотиан-авеню, вверх по склону. Трава была тяжелой от росы, и потому легко было увидеть, где Мэнни повернул направо. Но вместо того, чтобы следовать за ним, Уиллоус побежал вверх по склону параллельно густой полосе кустарника. Как он и предполагал, кустарник привел его к неглубокому оврагу. Уиллоус обошел его и не стал маскироваться. Увидит его Мэнни или нет — это был вопрос времени и удачи. И он продолжал подниматься по склону, шагая так быстро, как только мог, не нарушая дыхания.

Мэнни прислонился к низкорослому вишневому дереву, растущему на берегу небольшого водоема. Его ноги дрожали от усталости. Легкие готовы были разорваться. Слишком много ночей провел он перед телевизором, попивая пиво и закусывая. Давно пора было купить тренажер, начать подниматься пораньше, пробегать несколько кругов по окрестностям, вместо того чтобы принимать гранулы.

Автомобиль медленно проехал мимо, осветив черную поверхность воды и часть поляны, заросшей травой. Мэнни понял, что сделал ошибку, оказавшись на открытом месте. Еще один автомобиль проехал мимо. Мэнни не знал, можно ли его увидеть из машины. Но на всякий случай побежал обратно к оврагу, вскарабкался наверх, поскользнулся и упал, ушибив колено. Дно оврага было засорено тонкими и острыми кусочками разрушенного глинистого сланца. Каждый шаг вызывал небольшие осыпи. Он встал на колени и снял ботинки. Сразу стало легче. В носках он мог двигаться в темноте совсем бесшумно: тень среди теней.

Уиллоус, заняв место на верху холма, мог видеть мерцающие огни кареты «Скорой помощи», пожарных машин и патрульных автомобилей. Там внизу, на дороге, было множество людей, но никто из них не думал прийти ему на помощь. Помочь ему могла только Клер Паркер, но он был уверен, что она не видела, как он бросился в погоню за Мэнни. Он смотрел, был ли там внизу автомобиль полицейского отряда с собаками, который Паркер собиралась вызвать. Вместо лая собак он вдруг услышал свистящий звук вспугнутой птицы.

…Склоны оврага становились все более пологими и неожиданно совсем выровнялись. Мэнни вдруг обнаружил, что стоит на узкой тропинке, которая бежала по склону холма вверх, к смутно видневшемуся древесному питомнику. Слева от него стояли тощие деревца, справа навалена груда камней. Он пошел вверх по тропинке и вдруг услышал, как какой-то камень ни с того ни с сего сдвинулся с места.

— Полиция, — одновременно с этим тихо сказал Уиллоус. — Поднять руки и не двигаться!

— Что? — робко спросил Мэнни. По тому, как уверенно держался этот парень, Мэнни понял, что тот вооружен. Любой бы понял: ситуация безвыходная, но не Мэнни: рядом был полицейский — цель, о которой можно только мечтать.

Уиллоус между тем подвинулся ближе, наставив на Мэнни пистолет.

— Полиция, — повторил он. — Положи руки за голову. Выполняй приказ!

— Хорошо, — покорно сказал Мэнни. — Все, что скажете.

Он поднял руки, и тут же язык пламени взвился над ним.

Ослепленный вспышкой, он почувствовал обжигающее тепло. Но в тот же момент раздался резкий звук выстрела. Он прозвучал так громко, что у него заныли уши. Неужели проклятый полицейский сделал предупредительный выстрел? Он отскочил назад и, потеряв равновесие, свалился в овраг, пролетев несколько футов. Лежа неподвижно на твердом ложе из камней, он закричал, ничего не слыша и не видя. Попытался разобраться в том, что случилось, но на этот раз воображение отказало ему. Он не чувствовал боли, только тишину вокруг. Но через какое-то время, начав ощущать удары собственного сердца, сосредоточился на этих влажных толчках. По мере того как он слушал свой пульс, сердечный ритм ускорялся, шумы усилились, пока все его тело не содрогнулось. Затем все сразу оборвалось…

Вскоре узкий луч пятиэлементной лампы-вспышки заиграл на желтых зубах, искаженных чертах, глазах, которые казались черными.

Паркер опустилась рядом с Уиллоусом, легко прикоснулась к его плечу.

— Ты в порядке, Джек?

— Лучше, чем он.

Паркер снова направила луч света на светло-зеленую рубашку для поло.

— Посмотри на его руки, — сказал Уиллоус.

Паркер направила луч света на отброшенную правую руку с четырьмя тяжелыми золотыми кольцами, в которых отразился свет фонарика.

— Я думал, у него в руках нож, — сказал Уиллоус. — А оказывается, все, что у него было, — это драгоценности.

— Может быть, так, а может быть, и нет, — быстро ответила Паркер. — Если у него был нож, он мог уронить его, когда ты выстрелил. Мог он уронить его и пятьюдесятью футами ниже холма.

Она сжала руку Уиллоуса.

— Возьмем собак, несколько фонарей, металлические детекторы и осмотрим окрестности, хорошо?

Уиллоус встал, убрал в кобуру револьвер.

— Нет, я иду домой, Клер.

— Но инспектор Бредли хотел поговорить с тобой.

— Пусть подождет.

— Во всяком случае, — сказала Паркер, — я собираюсь в деловую часть города, почему бы нам не проехаться вместе?

— Я не собираюсь в деловую часть, — сказал Уиллоус. — Я собираюсь домой. К жене и детям. Если Шейле это не понравится, она может отправляться в мою проклятую квартиру.

Гора была окружена полицейскими. Как только Уиллоус ушел, Паркер обыскали труп. В заднем кармане рыжевато-коричневых брюк обнаружила прямую бритву. Паркер щелчком обнажила лезвие. Она замкнула безжизненные пальцы Мэнни вокруг костяной ручки и потом выбила бритву из его руки и в темноте услышала, как она легко и быстро пронеслась вниз по глинистому сланцу.

Со стадиона Нэт Бейли слышался рев толпы. Крошечный белый мяч, взвившийся высоко в воздухе, был подсвечен блеском светильников. Паркер остановилась на мгновенье, задумавшись о том, что она сделала.

Мэнни Кац исчез как плохой сон.

Глава 35

Старый человек время от времени любил выпить пива. В этом не было ничего удивительного. Миша, понимая это, хоть и думала об экономии, притащила домой ящик «Лабатт-классик». В Южной Калифорнии подобная покупка была бы слишком накладной.

Феликс сидел и пил пиво прямо из бутылки, критически посматривая на Мишу, которая смотрела на экран у телевизора, пытаясь настроить его на прием из космоса Си-би-си Ванкувера. Феликс не говорил ни слова, пока она неумело крутила регулятор, но Миша чувствовала его раздраженное нетерпеливое дыхание и мысленно видела его глаза — глаза ящерицы.

В конце концов на двадцативосьмидюймовом экране «Сони» появилась женщина с густыми золотистыми волосами и яркими губами.

— Вот это то, что нужно, — сказал наконец Феликс. — Не переключай больше.

Миша повернулась и преданно улыбнулась ему.

Феликс пил весь вечер: вино за обедом, затем несколько небольших стаканчиков «Гленливита», потом пиво. Он был не просто пьян, но еще нервозен и раздражен. С каждым часом все больше и больше гневался на Юниора. Миша тоже сердилась на него. Парень должен был позвонить, как только покончит с Мэнни Кацем. Предполагалось, что он позвонит Феликсу, если ему будет грозить хоть малейшая опасность. Ведь совсем не просто замахнуться на профессионального убийцу.

— Живей садись рядом, — вдруг крикнул Феликс девушке, резко хлопнув ладонью по дивану.

Несколько минут они смотрели детские рыболовные состязания в Фолс-Крик. Только начинающие ходить малыши гордо показываликрошечных мертвых рыбок, которых им удалось выудить из озера. Феликс продолжал пить свое пиво, держа Мишу за руку. Она могла чувствовать, как его цепкие ногти врезаются в ее кожу.

Женщина с золотистыми волосами снова вернулась на экран. На этот раз она выглядела куда серьезней.

Миша почувствовала беду. И тут же увидела в кадре себя, стоящую у обгоревшего корпуса автомобиля. Огонь ничего не пощадил, кроме корпуса, двигателя, рамы и нескольких кусков металла.

— Что, черт возьми, все это значит? — закричал Феликс.

Затем камера, показав улицы, круто поднялась вверх. В кадре появился черный объект, оказавшийся сморщенным капотом «транс-ама». Феликс узнал его по нарисованному на нем большому ширококрылому золотому орлу.

— О мой Бог! — простонал он.

В кадре быстро промелькнули двое одетых в белое медиков с носилками «Скорой помощи». Мигали красная и синяя лампы. В информации упоминалось имя Мэнни Каца. У Феликса так сильно билось сердце, что он с трудом разбирал слова диктора.

На экране появился госпиталь и полицейский, сидящий на деревянном стуле в конце ярко освещенного коридора с голыми стенами и блестящим, покрытым линолеумом полом.

Феликс вскочил с дивана, подошел к телевизору и усилил звук. Он понял, что его сын Юниор Ньютон находится в палате интенсивной терапии с пулевой раной в груди и ожогами второй и третьей степени. Состояние критическое.

Феликс швырнул бутылку «Лабатт-классик» в телевизионный экран. Отскочив от толстого стекла, она упала на ковер, выплевывая пену. Феликс оттолкнул бутылку и вышел на террасу, оставив дверь открытой. Пляж был пуст, по нему гулял лишь береговой ветер, да уныло шумел океан. Мише из комнаты был слышен шум волн и шуршание перекатываемых прибоем камней. Она подошла к двери и увидела в дальнем конце террасы Феликса, согнувшегося в плетеном кресле, его грудь судорожно поднималась и опускалась, яростные слезы горя текли по побледневшим щекам. Почувствовав ее присутствие, он поднял лицо и взглянул на нее налитыми кровью глазами.

— Я хочу вернуть моего мальчика, — сказал он охрипшим от отчаяния голосом. — Меня не заботит цена, только бы спасти его.

— Да, — сказала Миша.

— Жди меня наверху, — бросил Феликс.

Кивнув, Миша быстро прошла обратно в дом. Зная хорошо Феликса, она никогда даже не видела, чтобы он так бурно проявлял свои чувства, кроме, пожалуй, гнева. Теперь, видя его раздавленным горем, она испугалась. Человек, подобный Феликсу, однажды почувствовав бессилие, непременно решит, что пришла пора применить силу.

Миша остановилась, чтобы поднять бутылку пива, которую Феликс бросил в телевизор. Когда ее пальцы прикоснулись к кривой поверхности стекла, она подумала, что, если Юниор пытался покончить с полицейским, он наверняка понимал, что подозревается в деле об убийстве. К счастью, он был иностранцем, а значит, его могли под залог отпустить из госпиталя. Миша пыталась представить сумму залога: сто тысяч долларов или полмиллиона, кто знает?

В лень, когда Феликс купил дом в Лагуна-Бич, Юниор пошутил, что Феликсу нужно много спален, потому что иначе ему негде будет держать свои деньги: тюфяки для этой цели — лучшее место. Это было, конечно, преувеличением, но деньги у старика бесспорно были, и он стремился держать их в купюрах. Чем больше она думала об этом, тем больше убеждалась, что он должен и ей дать денег, чтобы привести в порядок канарские корты. Чемодан, набитый мелкими банкнотами, который она видела, возможно, всего лишь недельная его прибыль.

Женщина могла поехать в любое место в мире.

Имея сто тысяч долларов, она могла бы отправиться в любое место земного шара, даже в Японию, если б захотела.

Миша заставила себя успокоиться и, отогнав грезы, обратиться к реальности. Она снова прислушивалась к волнам и шуршанию камней на берегу, думая о своем. Она знала, что кредитные чеки Феликс не жаловал. По его мнению, кусочки бумаги немногого стоили, если на них не было запечатлено лицо президента.

Она подумала о Японии. В Токио или в любом другом большом городе этой страны было множество возможностей для женщины с ее разнообразными склонностями и необычными талантами. Можно было бы изменить внешность, хотя бы отрастить длинные, до бедер волосы, одеться в костюм предков, научиться снова думать и говорить на языке своего детства. Феликс, конечно, очень энергичен, но как может разумный человек довериться женщине, которую практически никогда не знал и которая в любом случае, особенно теперь, для него перестала существовать?

Миша хихикнула, закрыв лицо руками, наслаждаясь прикосновением прохладных пальцев к коже.

На террасе, освещенной оранжевым светом фонарей, Феликс, сгорбившись, по-прежнему сидел в плетеном кресле, вглядываясь в ночную темноту и белую как мел линию прибоя.

Он уже выплакал все слезы. Впереди было множество забот, о которых следовало серьезно подумать. Что он и делал.

Примечания

1

Вуди Аллен — американский режиссер и актер.

(обратно)

2

«Калифорнийские ангелы» — название команды.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • *** Примечания ***