Охотник [Юрий Григорьевич Корчевский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Юрий Корчевский ОХОТНИК

Глава 1 НОВОБРАНЕЦ

Алексей попытался удержать равновесие на бревне, перекинутом через ручей. Но бревно предательски повернулось, и он упал в воду. Выбравшись, разделся догола, отжал одежду. И надо же так ему было угораздить! Вода в июне холодная, Сибирь — не Кавказ. Завтра уже возвращаться с охотничьей заимки домой, и вот — нате, вымок. Он оделся и бегом бросился к избушке — на бегу одежда быстрее просохнет. Ему больше было жалко ружья — при падении вода попала в механизмы.

В избушке он вновь разделся, повесил на верёвку одежду и стал разбирать «фроловку» — так называли винтовки Бердана, рассверленные до 20-го калибра. Хорошее ружьецо, ещё отец им владел. Он и сейчас жив, только стар стал, глазами слаб, на охоту уже не ходит. А Лёха охотой промышлял, кроме «фроловки» ещё «мелкашку» имел. У неё патрон слабый, но дешёвый, и вес маленький, что на ходовой охоте немаловажно. Зато зайца или тетерева с «мелкашкой» брать хорошо. Звук у выстрела слабый, иногда двух-трёх птиц добыть успеешь, пока стая всполошится. Только птица иногда на выстрел крепкая попадалась — тот же глухарь. Осторожная, близко к себе не подпустит, только на току её и добыть можно. Как затоковал самец, бери его хоть голыми руками — ничего вокруг себя не видит и не слышит.

Месяц он уже дома не был, провизия — крупы и соль, да и патроны к концу подходили. Надо было домой возвращаться. Прибыток ноне неплохой, вон сколько шкурок сохнет. Правда, они только солью обработаны, чтобы не портились. Мездру он с них снял, но чтобы шкурка мехом стала, её ещё выделать надо, квасцами обработать. Но в потребсоюзе её и такую хорошо берут. Хочешь — деньгами за шкурки бери, хочешь — часть порохом или патронами к той же «мелкашке».

Алексей собрался утром, из последних крупинок чайных сделал заварку, шкурки в мешок определил. Огромный он вышел, да лёгкий.

Выпив жиденький чай, он отправился в посёлок. Половина мужиков в посёлке промысловой охотой занималась, половина — на руднике работала. Пробовал и Лёха на руднике деньгу заколачивать, отработал смену — и домой. Только не понравилось ему. Пылища, видимости под землёй никакой, кашлять стал. В конце концов, плюнул он на рудник. В тайге воздух чистый, не надышишься. Мяса для еды полно вокруг бегает, летает и плавает, только не ленись. Себе радость, государству польза. А как же? Шкурки же выделывались, какие получше — за рубеж шли, за товары ихние. Опять же, в посёлке — почёт и уважение.

Так и пробежал он десяток километров от заимки охотничьей до посёлка. Шёл весёлый, улыбался. А что? С добычей домой возвращался, сейчас ружья дома оставит — и в потребсоюз.

А вечером можно и на танцы. Есть там одна девушка, Зоя — уж больно нравится она Алексею. Тоже, как и он, из староверов, себя блюдет, лишнего не позволяет. Такую и в жёны взять можно. Денег вот только поднакопить надо на новую избу. Старая-то, отцовская, мала, всё-таки шесть братьев у него и две сестры. Два старших брата женаты уже, отделились.

Шёл Лёха по главной и единственной улице посёлка и улыбался. И сразу не понял, почему первый же встречный, бухгалтер сельсовета, жёлчный Степан Матвеевич, негодующе спросил:

— Чего радуешься?

— Домой вернулся, — недоумевающе ответил Алексей.

— А, так ты не знаешь?

— Чего?

— Война! С германцами, три недели уже идёт. Немчура Минск взяла, Красная Армия отступает.

Лёха так и оторопел. Конечно, откуда ему знать? В тайге радио и газет нет, только и узнаёшь новости, когда домой возвращаешься.

Он рывком распахнул дверь в отцовскую избу и сразу увидел заплаканные глаза матери.

— Ой, лихо! — она зарыдала в голос. — Даже не простился!

— С кем?

— Два брата твоих позавчера на фронт ушли, Николай и Григорий. И на тебя повестка из военкомата пришла.

Новость оглушила, как поленом по голове. Выходит, страну его немец поганым сапогом своим топчет, а он ни ухом ни рылом?

— Мам, ты «сидор» собери с исподним, да бритву положи.

— Готово уже. Отец сказал, что ты днями будешь — как знал.

— Нетрудно угадать, запасы пороха к концу подошли.

— Как братья ушли, Зоя прибегала, тебя спрашивала. Ты бы зашёл к ней, девушка хорошая.

— Мам, мне же повестка, мне в военкомат идти надо. Пока я здесь сижу, война закончиться успеет.

— Нет, сынок, отец сказал — это надолго.

— А товарищ Сталин говорил, что мы будем бить врага на его территории. И если сейчас Красная Армия отступает, так это потому, что напали неожиданно. Вот соберёт товарищ Сталин кулак, ударит всеми силами — я и до фронта добраться не успею, как война закончится.

— Ты заговорил прямо как эти, комсомольцы, на своих собраниях…

— Я же русский, мама! Дай поесть чего-нибудь, утром только пустого чаю выпил, да и по хлебушку соскучился.

Мать выставила на стол чугунок с картошкой, порезала селёдки, огурцов; прижав каравай хлеба к груди, бережно отрезала от него горбушку. Любил горбушки Лёха, особенно с борщом, да ещё когда горбушку чесночком натрёшь! На танцы после этого можно было не ходить — девки носы воротили, так ведь он же не на танцы сейчас собрался.

Пока ел, попросил:

— Мам, пусть батяня сходит в потребкооперацию, шкурки сдаст — всё деньги будут.

— Скажу.

Лёха вскинулся:

— А где он сам-то, я и не спросил.

— Заготовителя колхозного в армию забрали, попросили его поработать.

— Ух ты!

Староверы не работали на государственных и колхозных должностях, но война многое изменила.

Лёха поел, надел брезентовую куртку — в ней ни дождь, ни ветер не страшны. Сунув в карман повестку, поклонился матери:

— Не болейте, мама, и меня дождитесь.

Взялся за лямки «сидора»:

— Ты к сельсовету иди, там все мужики собираются. До Туринска далеко идти.

— Спасибо, — он остановился в дверях и обернулся.

Мать обняла сына и перекрестила его двумя перстами, по-староверски.

Лёха шагнул за порог и не оглянулся — вроде не по-мужски как-то.

У сельсовета собралось человек двадцать тех, кому пришли повестки. Кто-то пришёл сам, другие — с роднёй. Лица были у всех хмурые, женщины плакали.

На крыльцо вышел председатель сельсовета, единственный коммунист в посёлке. Он сказал короткую речь, обращённую к пришедшим мужчинам, — чтобы не трусили в бою, гнали немца взашей да возвращались с победой.

Ни оркестра, ни долгих проводов не было. Старшим председатель назначил Еремея, машиниста дробилки с рудника — как-никак, он на финской в тридцать девятом успел повоевать, военное дело знает.

— Кругом! — скомандовал Еремей. — В колонну по четыре становись! Шагом марш!

Двадцать километров до райцентра шли до вечера. А там — военкомат, сутолока и беготня; но уже ночью их посадили в эшелон на станции.

Вагон был товарный, с надписью «Сорок человек или восемь лошадей». Нары пахли свежей сосной, на них лежали охапки сена. Выдали сухой паёк — ржаные сухари и селёдку Лёха сухари погрыз, к селёдке же не притронулся. А кто по жадности селёдки наелся, мучились жаждой. На каждом полустанке к колонке с водой бегали, напиться не могли.

На стоянках, пока паровоз воду и уголь набирал, мимо них к фронту воинские эшелоны проходили — всё больше с техникой.

— Ты гляди, какие красавцы! — восторженно взирая на танки БТ, стоявшие на платформах, восхищался Лёхин сосед по нарам, Илья. — Мы с ними японцам шею на Халхин-Голе свернули, и немцам свернём.

Как они позже узнали на фронте, танки БТ горели, как свечки. Броня у них была слабая, двигатель бензиновый, прожорливый.

К исходу суток эшелон прибыл в Свердловск. Их выгрузили на товарной станции, построили и зачитали списки.

Лёха попал в команду из двадцати человек. Думал, сразу на фронт отправят, ан нет, команда оказалась учебной. Новобранцев помыли в бане, переодели в новёхонькое солдатское обмундирование и распределили по отделениям и взводам. Так Алексей попал в учебку.

Учили их минно-подрывному делу. Преподавали строевую подготовку, изучали винтовку Мосина, но большую часть они занимались инженерными минами — нашими и немецкими.

Алексей хотел попасть в пехоту, даже к командиру ходил, но тот как отрезал:

— Где Родина приказала тебе служить, там и будешь! Кругом, марш!

Так и сидел Алексей за столом вместе с другими новобранцами. Сначала немного теории дали — о взрывчатых веществах да о взрывателях. Потом учебные мины показывали.

У Лехи от терминов голова кругом шла. Каких только мин в Красной армии ни оказалось: Т-35, ТМ-39, ПМЗ-40, ТМ-41, ПМД-6, ПОМЗ-2, и надо было знать их модификации, вроде ПМД-6Ф, в которой взрывчатый состав из аммиачно-селитренной смеси в стеклянных флаконах был. Как установить мину, как обнаружить её и снять, как замаскировать установленную. Да ещё шашки тротиловые, детонаторы, огнепроводные шнуры и подрывные машинки. К вечеру голова гудела.

Но это были только цветочки! Дальше они стали изучать мины немецкие — пехотные, противотанковые. Немцы были хитрыми. На одной мине, такой как TMI-29, ставили по три взрывателя. Кроме нажимного — ещё боковые и донный натяжного действия. Обезвредил сапёр верхний и боковые взрыватели, потянул мину, а она как… В общем, не зря говорят, что сапёр ошибается только один раз.

И коварны немцы были. Одна их выпрыгивающая мина SMi 35 чего стоила. Ей для срабатывания хватало лёгкого нажатия. Вышибной заряд подбрасывал мину на 50–70 сантиметров вверх, и она взрывалась, оставляя вокруг себя на девять-тринадцать метров зону сплошного поражения.

После теории и занятий с муляжами пошли выходы в поле — учились ставить мины, маскировать. Другие эти мины искали щупами, снимали. Конечно, мины были учебными, на таких не подорвёшься, но будущие минёры относились к занятиям со всей серьёзностью.

Ближе к выпуску привезли в школу диковинку, индукционный миноискатель ВИМ-203. С ним обнаружение мин быстрее пошло, но был у него один недостаток — он не в состоянии обнаруживать мины в деревянных корпусах. Только на фронте, значительно позже, Алексей видел миноискатели ВИМ-695 и ВИМ-625. Они были попроще и работали на одной радиолампе, потому как их катастрофически не хватало.

А сводки с фронта поступали всё тревожнее. Немцы рвались к Москве, к Ленинграду, и едва ли не каждый день в сводках Совинформбюро звучали всё новые и новые города, где велись упорные и ожесточённые бои.

Курсанты перешёптывались вечерами:

— А где же наши красные соколы? Почему немцы Москву бомбят? И где танки? Пели ведь до войны «Броня крепка, и танки наши быстры…»?

Вопросов было много, а ответов на них не было.

Один случай потряс курсантов до глубины души.

Когда политрук на полевых занятиях после обеда говорил о боях на подступах к Москве и о том, что Москву не сдадут, один из курсантов учебки возразил:

— Кутузов в тысяча восемьсот двенадцатом году Москву сдал, а войну всё равно выиграл.

— Отставить пораженческие настроения! — политрук подошёл к курсанту, вытащил пистолет и выстрелил ему в голову.

Смерть товарища шокировала солдат, как-то уж слишком буднично и спокойно политрук застрелил курсанта. Многие впервые видели смерть так близко. Только что обедали вместе — и вот…

После этого случая вопросов политрукам не задавал никто. А Алексей только утвердился в мысли, что государство — машина жестокая и безжалостная, и стал отчётливо понимать, что Родина и государство — суть не одно и то же. Он и раньше был не очень разговорчив, как многие сибиряки — на охоте в одиночку не очень-то поговоришь, а теперь и вовсе молчуном стал.

Через два месяца интенсивного обучения стали формировать команды для отправки на фронт. Их учебный взвод целиком попал на Центральный фронт. Раскидали минёров по всем дивизиям.

Служба была в основном ночная. Если днём на «нейтралку» выползать мины ставить или немецкие снимать — долго не проживёшь. Немцы, заметив любое движение на нейтральной полосе, поливали её огнём из пулемётов, не жалея патронов, или накрывали миномётными залпами.

Первый выход на «нейтралку» Алексею запомнился надолго. Их было четверо. Старший — сержант Кузнецов, воевавший ещё в финскую и служивший в армии с самого начала войны, с 22 июня.

На Алексее, как и на других минёрах — винтовка через плечо, на ремне — сапёрная лопатка, отточенная до бритвенной остроты, а в обеих руках — по мине ТМ-41. Нагружен, как ослик. Кто-нибудь подсказал бы ему ещё, как ползти по земле, когда обе руки заняты? Днём ещё минёрам командир пехотной роты, молоденький лейтенант показывал из траншеи, где мины ставить.

У немцев танков было много, применялись массово, и наши бойцы их боялись — что с винтовкой против стальной махины сделаешь? Гранат противотанковых не хватало, бутылок с зажигательной смесью — тоже. Да и побаивались их бойцы. Попадёт невзначай пуля или осколок в хрупкое стекло — сам факелом станешь. К тому же, чтобы бросить и попасть в танк такой бутылкой, надо его подпустить совсем близко, метров на двадцать пять — тридцать. Да только немецкий пулемётчик в танке тоже не дремлет. Как показался боец в траншее или окопе, сразу стреляет.

Пушек противотанковых тоже почти не было. Видел Алексей на фланге одинокую замаскированную «сорокапятку», прозванную солдатами «Прощай, Родина!» Потому надежда оставалась — мины выставить на танкоопасном направлении.

Мина ТМ-41 оказалась слабовата. Четыре килограмма тротила в ней могли перебить только гусеницу, а корпус и экипаж танка оставались целыми.

Они выкопали сапёрными лопатками ямки, установили мины в шахматном порядке и вернулись в свои траншеи за следующими минами. Чтобы обезопасить направление, надо было установить не один десяток мин, а если по-хорошему — то и не одну сотню.

Часам к четырём утра, установив последнюю мину, они поползли к своим.

Внезапно Алексей услышал, что навстречу им тоже кто-то ползёт. Дёрнув сержанта за сапог — он полз первым, Алексей прошептал:

— Впереди кто-то есть, сюда ползёт…

Сержант отмахнулся:

— Там наши траншеи.

Но тут лёгкий ветерок донёс чужой запах. Алексей не курил, и запахи различал хорошо — не раз на охоте нос его выручал.

Он стянул ремень карабина через голову. Осторожно, стараясь не издать ни звука, снял предохранитель на затворе — патрон был уже в патроннике.

Сержант и ещё два минёра успели отползти вперёд метров на семь. Вдруг оттуда донеслись вскрики, шум борьбы, замелькали тени. И было непонятно, что происходит. Уши резанул немецкий возглас.

Алексей вскинул карабин и, выстрелив в едва различимый силуэт, передёрнул затвор.

Оказывается, минеры столкнулись на «нейтралке» с немецкой разведгруппой. Они захватили нашего солдата из дозора и возвращались к себе. Будучи обнаруженными, немцы взялись за автоматы. Как только первый из них открыл огонь, стало понятно, кто чужой — у минёров автоматов не было.

Алексей выстрелил. Впереди завязалась рукопашная — слишком близко немцы находились от русских, и огнём можно было зацепить своих.

Алексей вскочил, перебросил ремень карабина через голову, рванул клапан чехла, вытащил сапёрную лопатку и кинулся к дерущимся. Пока он ночью ползал по «нейтралке», глаза успели адаптироваться к темноте.

Спиной к нему здоровенный немец пытался ножом или штыком — сразу и не разберёшь, чем, только лезвие поблескивает — ударить минёра. Алексей ударил его по шее, под обрез стального шлема. Противно чавкнуло, и немец стал заваливаться набок.

Ещё двое наседали на сержанта, отбивающегося прикладом карабина. Он держал его за ствол, как дубину.

Алексей ударил одного лопаткой, как топором, поперёк спины. Захрустели рёбра. Немец закричал, и Алексей ударил ещё раз. Разведчик упал.

Теперь немец остался в одиночестве. В правой руке он держал нож, а левой слепо шарил по поясу, пытаясь нащупать кобуру.

Сержант взмахнул карабином. Немец отшатнулся, уворачиваясь от удара, запнулся о тело убитого соотечественника и упал на спину. Изо всей силы сержант ударил его прикладом по руке. Немец выронил нож и закричал от боли. А сержант бил прикладом — по груди, по лицу, по животу. Он как будто обезумел.

— Сержант, всё, успокойся. Ты убил его.

Сержант посмотрел на Алексея диким взглядом, на его лице темнели многочисленные капли крови.

— Ты ранен?

— Вроде нет.

— Кровь у тебя на лице.

Ни наши, ни немцы не стреляли, боясь в темноте попасть в своих. Немцы не пускали осветительных ракет, что делали всегда — они надеялись, что их разведчики выкрутятся.

— Мы что, вдвоём остались?

— Похоже.

— Тогда берём наших и тащим к траншеям. Может, ранен кто.

Алексей взял подмышки Илью и, пятясь, потащил его к своей траншее. Благо никто не стрелял, и это давало ему возможность не пригибаться.

Когда почувствовал под ногами бруствер, остановился.

— Эй, пехота! Помогите!

К нему подбежали два пехотинца и помогли спустить минёра в траншею.

— Не дышит он, вся грудь в крови.

Тяжело дыша, рядом появился сержант.

— Как он?

— Готов, — ответил пехотинец.

— А мой жив, дышит. Зови санитаров! Вот что, Ветров, — обратился он к Алексею, — иди к месту схватки, собери оружие. Положено так.

— Наше или немецкое?

— Всё, что найдёшь. И документы, если у немцев есть, тоже прихвати.

Алексей вздохнул. Неохота, страшновато снова на «нейтралку», но… сержант приказал.

— Есть.

Он выбрался из траншеи и не ползком, а на ногах направился к месту, где произошла схватка. Обшарил карманы маскировочных халатов у немцев — пусто. И наши, и немецкие разведчики перед рейдом в тыл противника документы сдавали.

Обыскивать убитых было неприятно. Он собрал оружие в кучу — получилось изрядно: четыре пистолета-пулемёта МР 38/40 и две трёхлинейки. Вспомнил про пистолет. Расстегнув ремень, снял его вместе с кобурой. На поясе ещё ножны были. Он снял с убитых ножи — пригодятся самим. Без ножа, к которому привык в тайге, он был как без рук. Штыком от трёхлинейки ничего разрезать нельзя — он четырёхгранный, а ножи положены только в разведке. Был у сержанта ещё складной нож — бикфордов шнур отрезать или провода, только Алексей хотел иметь свой.

Он обвешался оружием и, шатаясь под его тяжестью, направился к траншее.

Раненого уже унесли. Подошёл сержант:

— Всё собрал?

— Всё, только магазины в подсумках у немцев остались. И так еле донёс.

Из-за поворота траншеи появился лейтенант-пехотинец:

— Сержант, доложите, что случилось?

— Наткнулись на группу немецких разведчиков, вступили в рукопашную. Один из наших бойцов ранен, второй убит. Немецкая разведгруппа в составе четырех человек уничтожена.

— Они от нас шли?

— Так точно.

— Если возвращались, то с ними мог быть «язык» — захваченный у нас солдат.

— Не видели, товарищ лейтенант.

Сержант стушевался. И в самом деле, если немцы от наших траншей возвращались, у них мог быть пленный. А эти четверо могли быть всего лишь группой прикрытия.

Лейтенант подозвал пехотинца:

— Сползай к окопу, где дозор, узнай — всё ли в порядке.

— Есть.

Пехотинец неловко выбрался из окопа и пополз к месту, где располагался дозор. Вернулся он через четверть часа.

— Окоп пустой, товарищ лейтенант, в нём только винтовка.

Пехотинец снял с плеча ремень второй трёхлинейки.

— Так, упустили! Что же ты, сержант?

— Я-то здесь при чем? — удивился сержант. — У нас другие задачи, мы минёры. Это вашим дозорам спать не надо было.

— Поучи ещё! — лейтенант прекрасно понимал, что сержант прав. — Идите в своё расположение!

— Есть!

Они выбрались из траншеи и пошли в свое расположение.

Минёры располагались за второй линией траншей — в лесу, в землянках, вместе с другими тыловыми службами.

Начало светать — в сентябре солнце показывалось из-за горизонта ещё рано.

— Чего это на тебе два пояса? — разглядел в рассветном полумраке сержант.

— С убитого немца снял. Нож и ножны у него хорошие.

— И пистолет в кобуре. Ты вот что. Нож с ножнами на свой пояс перевесь, пригодятся ещё. А пистолет в вещмешок спрячь. При выходах на «нейтралку» в карман класть можно, не табельное оружие. Кобуру же выкинь.

— Автоматы немецкие надо было забрать у пехоты, — вспомнил Алексей, — наш трофей.

— Да, с автоматами ползать сподручнее, только не положено.

— Почему?

— Политрук сразу припишет преклонение перед оружием противника.

— Тогда пусть нам наши автоматы дадут.

— Эка хватил! У пехотинцев видел? Один «ППД» у лейтенанта, командира роты, у солдат — те же трёхлинейки. А ты сапёр, тыловая, можно сказать, служба, до тебя автомат вообще не дойдёт. Ладно, парень ты хороший, боевой, здорово помог, не растерялся в первом бою — так редко бывает. Будет из тебя толк. Иди в землянку, отдыхай. А я к командиру взвода, доложить о потерях.

Только Алексей расположился на нарах в землянке, как над головой завыли моторы. Едва рассвело, как немцы бросили на наши позиции «лаптёжников» — так звали на фронте немецкие пикирующие бомбардировщики «Ю-87».

Бомбили первую линию траншей, а выходили самолёты из пике как раз почти над землянками. От взрывов содрогалась земля, между брёвен стен и наката на потолке с шуршанием осыпалась земля. Находиться в землянке было страшновато, и Алексей выбрался из укрытия.

От передней траншеи поднимался дым, слышались взрывы. Он представил себе, какой ад сейчас там творится, если даже в полукилометре от места бомбёжки страшно. В прошлом году он в одиночку на медведя ходил. Там тоже было страшно, однако он знал, что успех в единоборстве зависит от него. А сейчас можно было только наблюдать за всем со стороны.

— Где же наши самолёты или зенитки? — спрашивал он себя.

До войны показывали хронику в кино, где на параде по Красной площади едут танки и тягачи с пушками, красивым строем пролетают юркие истребители и большие тяжёлые бомбардировщики. Сердце Алексея распирало тогда от гордости. Но где это всё?!

Отбомбившись, самолёты улетели. И почти сразу послышался низкий рёв моторов со стороны передовой — это пошли в атаку немецкие танки и пехота. Послышались приглушённые автоматные и винтовочные выстрелы, резкие танковые выстрелы.

С каждой минутой стрельба усиливалась. Потом одна за другой взорвались три противотанковые мины, которые ночью устанавливали минёры. Их «голос» был узнаваем сразу — всё-таки подрыв четырёх килограммов тротила не спутаешь с разрывом танкового снаряда.

Алексей припомнил, где устанавливал мины. Выходит, немцы добрались ровно до середины «нейтралки».

Со стороны места боя стали подниматься чёрные дымы. Так горит техника — машины, танки, так горит резина, дерматин, краска, топливо.

«Ага, не зря мины ставили!» — обрадовался Алексей.

Прибежал сержант.

— Немцы на левом фланге прорываются, командир полка приказал всем подразделениям выдвигаться на подмогу.

Сержант обежал землянки, где отдыхали сапёры. Рядом старшина будил разведчиков. Оба подразделения вели «ночную» жизнь и днём отсыпались. В общей сложности набралось человек сорок, которые возглавил невесть откуда взявшийся старший лейтенант.

— За мной, бегом марш!

Видимо, ситуация была критической.

Они добежали до второй линии траншей, спрыгнули в неё, переводя дух. Бой кипел уже в первой линии нашей траншеи — там мелькали бойцы в зелёной форме рядовых Красной армии и немецкие солдаты в серых шинелях. Доносились крики, выстрелы, хлопки гранат.

Около взвода немцев прорвали позицию, и, поливая перед собой огнём из автоматов, кинулись вперёд. Редкие пехотинцы и пришедшие к ним на помощь минёры и разведчики открыли нестройный огонь.

Алексей не спеша выставил прицел, передёрнул затвор, прицелился и мягко выбрал спусковой крючок. Выстрел! Бежавший справа дюжий немец свалился.

Алексей сделал пять выстрелов и ни разу не промахнулся. Лежавший рядом разведчик похвалил:

— Да ты мастак, парень!

Алексей зарядил из обоймы магазин, только стрелять было не по кому. Оставшиеся в живых несколько немцев отступили, укрывшись во взятой ими первой линии траншей.

— Сейчас попробуй их оттуда выковырни!

Алексей обвёл глазами поле боя. На нейтральной полосе догорали три немецких танка — два T-III и один средний T-IV. «Четвёрка» стояла к нашим позициям боком. Видимо, когда взрывом мины ей перебило гусеницу, она крутанулась на месте, и наши артиллеристы успели всадить ей в боковую броню снаряд.

Бой неожиданно стих. Порывами ветра от горящих танков заносило на позиции дым, к которому примешивался тошнотворный запах горелого человеческого мяса.

— Эй, стрелок, тебя как зовут? — повернулся к Алексею разведчик.

— Алексеем.

— А меня Василием. Ты сапёр, что ли?

— Ага! Вон, танки горят — это мы ночью мины ставили.

— Молодцы! А мы в разведку ходили, да вернулись ни с чем. Выходит, ни тебе, ни мне немцы выспаться не дали?

— Выходит, так.

— Закурить не найдётся?

— Не курю, верующий.

— Мы сейчас все тут верующими стали. Как самолёты бомбить начинают, даже завзятые атеисты просят: «Господи, помоги!» Ты откуда?

— Сибирские мы.

— А я из Саратова. Так, похоже, немцы снова в атаку собираются. Давай-ка патроны поищем.

Они прошли по траншее, из подсумков убитых солдат собрали винтовочные патроны.

Вначале немцы обрушили на наши траншеи миномётный огонь: вверху, в небе тонко завыло, и потом упала мина.

Алексей сначала не сообразил, что это воет, и крутил головой по сторонам, пытаясь понять.

— Ложись, дура! — разведчик сильно дёрнул его за руку и упал на дно траншеи. Алексей упал рядом, голова к голове.

— Как только мину слышишь, сразу падай. В окоп, в траншею, в воронку, в яму — что рядом. Нечего башкой крутить. Это снаряд не слышно, а мина всегда воет, когда падает.

Их здорово тряхнуло — мина упала неподалёку, на спину посыпались комья земли.

Мины падали и падали — не меньше четверти часа. Потом обстрел стих. Разведчик сразу же поднялся.

— Сейчас немцы в атаку пойдут. Они всегда после артподготовки пехоту в бой бросают.

И точно, из траншей поднялась немецкая пехота. Алексей долго не стрелял, подпуская их поближе.

Немцы начали стрелять из автоматов уже издалека. Стрельба с таких дистанций неэффективна, но страху на неподготовленных нагоняет.

Вот немцы подошли метров на двести — теперь пора. Он сделал пять выстрелов и стал перезаряжать винтовку.

По брустверу ударила пулемётная очередь, взбив фонтанчики земли.

— Позицию поменяй! — закричал разведчик. — Видишь, тебя засекли!

Алексей перебежал по траншее в другой окоп. Здесь лежал убитый, молоденький красноармеец. Алексей оттащил его в траншею — не топтаться же по телу убитого? Сделав пять выстрелов, он снова сменил позицию.

А немцы уже были на расстоянии ста метров, он видел их лица.

Алексей зарядил винтовку. Надо стрелять выборочно, толку будет больше. У рядовых солдат — автоматы и винтовки, командиры — от фельдфебеля и выше — бегут с пистолетами, солдат командами подбадривают.

Алексей нашёл одного — тот даже каску не надел, в фуражке в атаку шёл — прицелился, выстрелил. Фуражка с немца слетела, и он упал. Алексей перевёл ствол на другого. Тот и в каске был, и бежал за спинами солдат. Алексей улучил момент, когда немец приоткрылся, и всадил в него пулю.

А немцы уже совсем рядом, полсотни метров, не более!

Алексей сорвал с пояса единственную гранату, которую подобрал в траншее, когда собирал патроны. Выдернув чеку, он швырнул гранату в набегавшую цепь. Хлопнул взрыв, разметав нескольких врагов.

Алексей успел выстрелить ещё дважды, когда услышал — слева от него и немного позади дал длинную очередь «максим», выкосив сразу десяток немецких пехотинцев.

И немцы не выдержали, бросились назад.

Никто больше не стрелял, берегли патроны — их теперь было в обрез. Очень вовремя открыл огонь наш пулемётчик, практически — в упор.

Бойцы перевели дух. Разведчик окликнул Алексея:

— Сибиряк, ты там живой?

— Живой.

— У тебя патроны есть?

— Одна обойма осталась.

— А у меня пусто.

Они пошли по траншеям и окопам, собирая по обойме и даже по одному обронённому патрону. В одном из окопов Алексей увидел своего сержанта — он был мёртв. Голову Кузнецова посекло осколками, и Алексей узнал его по треугольникам в петличке и аккуратной латке на рукаве — он её ещё вчера вечером приметал.

Потери были большие. Ещё одна атака, и от полка ничего не останется.

Посчитали трофеи. У Василия оказалось восемнадцать патронов, у Алексея — двадцать один. Совсем не густо.

— Пошли к пулемётчику, может, у него есть? — предложил Василий.

Пулемётчиком оказался, судя по петлицам и фуражке с зелёным околышем, пограничник. Как он сюда попал, известно было только ему самому. Порядок требовал иметь в пулемётном расчёте два номера, пограничник же был один.

— Привет, земеля!

Разведчик спрыгнул в траншею первым, Алексей — за ним.

— Привет, пехота.

— Патронами богат?

— Половина ленты осталась — она у меня последней была.

— Плохо. Алексей, придётся за траншеи лезть, искать немецкое оружие и боеприпасы.

— Опасно.

— Понятно, не за пряниками в магазин пойдём. А у тебя есть другие предложения?

Пулемётчик пообещал прикрыть в случае чего, только ведь от пули не прикроешь.

Они перебрались через бруствер. Свои винтовки оставили в траншее — лишняя тяжесть.

Первые убитые были не так далеко.

Каждый взял себе по автомату, с нескольких убитых поснимали подсумки с патронами. Удобные были подсумки, на три магазина.

Когда свалились в свою траншею, разведчик спросил Алексея:

— Ты хоть стрелять из их автомата умеешь?

— Не приходилось, — честно признался тот.

— Смотри. Вот так приклад откидывается, вот здесь кнопка защёлки магазина. Затвор оттянул, завёл ручкой в паз — автомат на предохранителе. Ручку вниз опустил — готов к стрельбе. Однако помни, эффективно стреляет недалеко, метров семьдесят пять, от силы сто. В траншее удобен, в ближнем бою. А на двести метров в ростовую фигуру уже не попадёшь.

— Трещотка, — пренебрежительно отозвался о немецком автомате Алексей, — винтовка лучше.

— Как сказать, — не согласился Василий. — Ладно, сам увидишь.

К ним подтянулись ещё несколько бойцов.

— Пожевать чего-нибудь есть?

Алексей вспомнил, что он утром позавтракать не успел, и в желудке засосало.

Решили держать оборону вместе, распределившись в разные стороны от пулемётчика, иначе редких бойцов обойдут со стороны и расстреляют в спину.

Послышался шум моторов. Со стороны немецких позиций двигались два танка, за ними бежало до роты пехоты.

У Алексея на душе стало тоскливо. Их здесь всего двенадцать человек, и боеприпасов кот наплакал — куда им против такой силы? Но вида он не показывал.

Разбежались по траншее.

Танки надвигались, не стреляя. Когда до них осталось метров триста, Алексей приложился к винтовке. Вот он, офицер, в прицеле, пистолетом в руке помахивает.

Алексей выстрелил, с удовлетворением увидев, что офицер упал. И своим выстрелом как будто сигнал танкистам дал. Сразу ухнули оба орудия, заработали танковые пулемёты.

Снаряды разорвались с перелётом.

Бойцы открыли редкий винтовочный огонь. Алексей видел — то один, то другой немец выпадали из цепи. И чем ближе подходили немцы, тем чаще стреляли наши бойцы.

Немецкая цепь не отставала от медленно ползущих танков. Сейчас они доползут и начнут утюжить траншеи, давя живых, а у бойцов не было ни одной гранаты.

Справа прозвучал выстрел пушки, родной «сорокапятки». Один из танков вспыхнул и остановился. Из него стали выбираться танкисты.

Тут уж Алексей не выдержал, решил поквитаться. Троих танкистов успел убить, пока они выбирались из люков. У четвёртого хватило ума покинуть горящую машину через нижний люк.

Оставшийся танк развернулся в сторону пушки. Но артиллеристы, замаскировав пушку, ничем себя не обнаруживали. Поддерживать атаку, двигаясь на русские траншеи, танкисты боялись — ведь один танк подставил бок и сейчас горел.

Танк двинулся вперёд, в сторону предполагаемой позиции пушки.

Алексей стал стрелять по пехотинцам из винтовки.

Лишившись мощной огневой поддержки, пехотинцы залегли.

Снова хлопнул выстрел «сорокапятки», и снарядом сорвало гусеницу. Танк крутанулся на одном месте и получил ещё один снаряд — в корму. Из него повалил черный дым. Откинулись люки в башне, и из танка стали выбираться немецкие танкисты в чёрных комбинезонах.

До танка, правда, было уже далековато, метров триста с гаком, на такие дистанции Алексей раньше не стрелял.

Выставив прицел на деление 300 метров, он прицелился и выстрелил. Танкист застыл, свесившись наполовину из люка. А из машины уже рвалось пламя, её окутал дым. Прячась за дымовой завесой, танкисты ушли.

Наши позиции снова накрыли миномёты.

Алексей забился в нишу — здесь было безопаснее, чем в траншее.

Стреляли из ротного, 50-миллиметрового миномёта. Хлопки разрывов не сильные, но мины немцы клали точно, рядом с траншеей, а два раза — так прямо в неё. А потом пехота поднялась в атаку.

Алексей стрелял из винтовки — надёжнее как-то. Но когда до немцев осталась сотня метров, он взялся за автомат. Стрелять из него было непривычно, но он быстро приспособился. Прицелится в одного, даст очередь в два-три патрона, и переносит прицел на другого. Когда же немцы ближе подобрались, вообще стрелял непрерывными очередями, едва успевая менять магазины.

И пулемёт ожил. Пограничник ударил в самый критический момент, когда немцы находились от траншеи на бросок гранаты. Кинжальным огнём он ударил в лоб цепи. Спрятаться немцам было негде, ровная земля. Понеся серьёзные потери, они снова отступили.

Пулемёт смолк, только булькала вода в кожухе.

В траншее оставалось трое живых бойцов: Алексей, разведчик Василий и молодой парень с чёрными петлицами и эмблемой войск связи — его имени они не знали. За траншеей в пулемётном гнезде лежал пограничник. Патронов же не было вовсе.

— Даже застрелиться нечем, — грустно пошутил Василий.

— Не дождутся немцы, чтобы я стрелялся, — ответил пулемётчик. — Что делать будем, парни?

— К своим идти, к штабу.

— Бомбили в той стороне, — заметил связист.

Никто из них не заикнулся о том, что надо оставаться в траншее и удерживать позиции. Не было людей, не было патронов.

— Я пулемёт не брошу, — твёрдо заявил пограничник, — он со мной с заставы ещё.

— Ничего себе! Так ты эту дуру на себе всё время пёр?

— Когда как, иногда немного машиной ехал.

Уважение Алексея к этому парню росло. Вперёд не лезет, не выпячивается, огонь открывает в самый нужный момент, когда кажется — уже всё, сомнут сейчас. Выдержки и хладнокровия ему не занимать. Таких бы парней побольше, глядишь — не отступили бы до Днепра уже.

Видимо, и разведчик понял и осознал всю ту тяжесть, которую пришлось вынести пограничнику во время отступления.

— Как тебя звать-то?

— Рядовой Иван Куликов, особый пограничный округ.

— Эх, где теперь твой округ, Ваня? Вокруг только немцы теперь.

— Одолеем, — твёрдо сказал Иван, — патронов бы только.

— Тогда идём к штабу. Должен же кто-то из отцов-командиров сказать, что делать дальше?

Василий и связист шли впереди, с немецкими автоматами наизготовку. За ними — Алексей, помогавший Ивану катить тяжёлый «максим». Патронов не было ни у кого. Случись немцам на них нарваться — группу можно было брать голыми руками.

Чем ближе подходили они к штабу, тем больше падало настроение. Вокруг них — только перевёрнутые или сгоревшие автомашины, 76-миллиметровая полковая пушка с оторванным колесом, посечённая осколками полевая кухня. И везде — трупы. Впечатление было жутковатое. Но не может же быть так, чтобы все погибли?

Деревянная изба, служившая штабом, лежала в руинах, но недалеко стояла целёхонькая полуторка. В её кузов водитель-красноармеец грузил какие-то ящики.

Из-за кузова вышел лейтенант. Увидев бойцов, он откровенно обрадовался.

— Бойцы, ко мне!

Все подошли, представились.

— Помогите погрузить в кузов сейф.

Оружие сложили у грузовика. Тяжеленный железный ящик вчетвером едва дотащили из развалин к грузовику и погрузили в кузов.

— Товарищ лейтенант, где полк, где дивизия?

— К Десне отходит. Немецкие танки в тыл дивизии вышли. Кстати, наш фронт расформирован, сто тридцать вторая дивизия подчинена тринадцатой армии Брянского фронта. Я в штаб дивизии еду, подбросить?

— Конечно! — обрадовались бойцы.

— И мне спокойнее, у вас пулемёт есть.

— Патронов нет ни у кого.

— Вон машина разбитая стоит, полный кузов ящиков с патронами. Пять минут времени дело.

— Спасибо, товарищ лейтенант!

Бойцы побежали к грузовику. Моторный отсек и кабину его разворотило осколками близкого взрыва, один борт был оторван. Но в кузове и в самом деле стояли ящики с патронами.

Быстро просмотрев маркировку, бойцы нашли винтовочные патроны — они же подходили и к пулемёту. Подхватив два ящика целиком, они побежали к машине.

Лейтенант уже сидел в кабине. Едва успели погрузить «максим», оружие и патроны, как полуторка тронулась, и бойцы вскакивали в кузов уже на ходу.

В кузове они вскрыли ящики. Ключом, похожим на большой консервный, открыли цинки. Алексей сразу зарядил винтовку, набил обоймами подсумки — даже в карманы натолкал патронов. Пограничник набивал единственную холщовую ленту. Только связист Михаил и Василий поглядывали на них с завистью — к немецким автоматам патронов не было.

— Зря поехали, — неожиданно сказал пограничник.

— Что, пешком надо было идти? — не понял его Василий.

— Я не о том. В разбитом грузовике патронов полно. Надо было на позиции возвращаться.

— Да ты чего, совсем сбрендил? Нас ведь четверо всего!

— А всё же немцы не прошли. Хоть насколько-то, да задержали мы их, дали нашим время оборону организовать.

— Обошли бы нас со всех сторон, и, скорее всего, танками бы раздавили. У нас ведь даже гранат не было.

— А про артиллеристов забыл — про тех, что с «сорокапяткой»? Ты видел, чтобы они отходили?

— Нет, не видел. Так может, их уже и в живых нет.

— Каждый должен участок, ему порученный, держать из последних сил, тогда отступать не будем, — отрезал Иван.

Его слова задели всех, зацепили за живое. Никто из них в бою не трусил, и все держали оборону, пока были патроны. А по большому счёту — без приказа с позиций ушли. Выходит, прав Иван.

Только Алексей угрызений совести не чувствовал. Не его вина, что начальство не позаботилось о резервах, патронах, гранатах, поддержке пушками. Не со штыком же на немцев врукопашную идти? Добежать не успеешь, как из автоматов посекут. А отдавать свою жизнь не за понюшку табаку он не хотел. Он ещё успеет немцам насолить, нанести урон.

Через час тряской езды по ухабам разбитой сельской грунтовки они добрались до штаба. Лейтенант убежал к начальству, а бойцы вылезли из кузова, соображая, что делать дальше. Похоже, вернуться в свои подразделения им не суждено — где они, их подразделения?

К ним подошёл старшина. В петлицах по четыре треугольничка, гимнастёрка выцветшая, зато усы — как у маршала Будённого.

— Кто такие?

Бойцы представились.

— Идите к рощице, вон туда, — повернувшись, старшина показал рукой. — Там формируют роту из остатков частей.

— Так точно.

Бойцы направились к роще, где старший лейтенант с петличками артиллериста занёс их в список.

— Будете во втором взводе, командир — сержант Осянин. Почему оружие не табельное? — вдруг грозно спросил он.

— Трофейное, товарищ командир. В винтовку осколок попал. Только патронов к нему нет.

— Получите винтовку у старшины.

— Слушаюсь.

Главное — они поели, а то уже живот к спине прилип. Не сказать, чтобы сильно покормили — пшённой кашей на воде, селёдкой и чаем, но зато хлеба дали по три куска. Бойцы повеселели. Потом сержант Осянин выяснил у каждого его воинскую специальность. С пограничником-пулемётчиком было проще всего — ему вторым номером в расчёт дали связиста. Но когда дело дошло до Алексея, сержант замешкался:

— Куда же тебя пристроить? У нас нет ни мин, ни взрывчатки. В мишень-то хоть попадаешь?

— Получается.

— Ладно, пока в пехоте побудешь.

Так и получилось, что все четверо временно в одном взводе оказались. Не хватало всего — оружия, особенно тяжёлого, патронов, а главное — не хватало командиров. На всю роту был один командир, да и тот артиллерист, без опыта пехотного боя.

Уже вечером рота, получив приказ, выдвинулась на позиции. Сержант Осянин показал рукой — копать траншею от этого дерева до тех кустов.

Сапёрные лопатки оказались только у трёх бойцов. Кому-то их и не положено было иметь — тем же разведчикам или артиллеристам, другие их потеряли. А для пехотинца окопаться — главное на войне. Земля — она и от осколков укроет и от пуль убережёт.

Алексей выкопал себе окоп в полный профиль, передал лопату Василию, а уж рядом с ним стоял, поджидая своей очереди, связист Михаил — им надо было оборудовать основную и запасную позиции. В общем, лопатка вернулась к Алексею к утру и уже изрядно затупленная. Он бережно убрал её в чехол.

За ночь Алексей успел вздремнуть в окопе. На западе погромыхивало. Утром высоко в небе показался самолёт.

— Рама, — сказал Иван. — Сейчас всё высмотрит, разнюхает, а потом бомбардировщики прилетят.

И он не ошибся. Часа через два прилетели «лаптёжники». Бомбили они по хорошо видимым сверху окопам и траншеям. Но попасть с такой высоты в окоп — дело затруднительное, и потери рота понесла небольшие.

Бомбардировка — дело психологически тяжёлое. Немец с самолёта бомбы кидает, а бойцы ощущают полную беззащитность и невозможность оказать какое-либо сопротивление, дать отпор.

Но бомбардировкой испытания не закончились. Едва «юнкерсы» улетели, послышался крик «Немцы!» Издалека, пока едва слышимый, доносился шум моторов. По полю, к позициям роты ползли полугусеничные бронетранспортёры Sd.Kfz.10, похожие на стальные гробы, с пулемётом в кузове. Пулемётчик с МГ-34 прятался за стальным щитком. Сейчас бы пушечку-«сорокапятку», или, на худой конец, противотанковое ружьё.

Немцы ещё издалека открыли пулемётный огонь.

Алексей выждал, когда бронетранспортёры приблизятся на 300–400 метров, тщательно прицелился в щель в стальном щитке и выстрелил. Пулемёт замолк, голова в стальном шлеме исчезла за щитком.

Алексей перенёс огонь на другие транспортёры. Если бы у них были башни, как на других боевых машинах, сделать что-либо было бы невозможно.

Из транспортёров через задние дверцы высыпала пехота. Немцы рассыпались цепью и начали стрелять из автоматов.

— Во, самое то! — обрадовался Алексей. Он тщательно прицеливался и стрелял пофигурам в сером обмундировании. Рядом стреляли другие бойцы.

Цепь значительно поредела. И когда до неё осталось метров сто пятьдесят, заработал пулемёт. Куликов стрелял короткими очередями, по семь-восемь патронов. Даст очередь, перенесёт прицел, и всё повторяется. Потери немцы понесли значительные.

Однако пулемёт засекли и стали стрелять по нему из транспортёров, пытаясь подавить, «максим» смолк. Алексей обернулся в тревоге, но пулемётчик менял позицию на запасную.

Немцы осмелели, стали забрасывать траншеи гранатами. Далековато, правда, и разлёт осколков из их гранат — 10–15 метров, но психологически подавляет.

Двое из наших бойцов не выдержали плотного автоматного огня и взрывов гранат, бросились из окопов назад. Тут немцы их и скосили.

Алексей видел, как убили побежавших, и осуждающе покачал головой — как трусы погибли!

Прямо на бруствер перед ним упала немецкая граната М-39, похожая на нашу «лимонку», только из двух штампованных половинок. На фронте её прозвали «яйцо» или «крашенка». Пороховой замедлитель у этих гранат горел 4,5 секунды.

Не медля ни мгновения, Алексей схватил гранату и отшвырнул её в сторону набегающих немцев, спрятав голову за бруствер. Тут же рванул глухой взрыв, раздались крики раненых немцев.

Алексей высунулся из окопа — до немцев было всего полсотни метров — и стал расстреливать набегавшие фигуры, как в тире. Сейчас бы автомат сюда, в ближнем бою — самое то! У него сейчас каждый выстрел навскидку находил цель. Даже у тех бойцов, кто на сто метров не попадал в ростовую мишень, промахов сейчас не было — слишком близко подобрались немцы.

Цепь гитлеровских пехотинцев несла ужасающие потери. Последние сто метров перед окопами были усеяны трупами в серой форме.

Из окопа, по центру позиций сводной роты поднялся старший лейтенант. Полуобернувшись к оставшимся в окопе бойцам, он поднял руку с зажатым в ней пистолетом:

— За Родину! В атаку — вперёд!

Из окопов и траншей стали выбираться красноармейцы. Многие держали в руках винтовки с примкнутыми штыками, зловеще поблескивающими на солнце. Нестройное «Ура-а-а!» возникло где-то впереди, прокатилось по полю и подхватилось бегущими сзади.

Сшиблись. Гитлеровцев кололи штыками, били прикладами и сапёрными лопатками. Немцы отбивались автоматами, но их складные приклады не были рассчитаны на рукопашную.

Прямо на Алексея набегал высокий жилистый немец. Алексей перехватил винтовку за ствол, поскольку штыка у него не было, и с разбегу ударил немца прикладом. Тот вскинул под удар автомат, держа его в обеих руках. Звякнул металл. Алексей размахнулся ещё раз, но немец успел ударить его ногой. Каблук с железной набойкой больно впечатался в бедро. Алексей едва не взвыл от боли и саданул немца прикладом по колену. Немец вскрикнул и отскочил.

Из-за спины Алексея выбежал пехотинец и ударил немца штыком. Тот вздрогнул. Широко раскрыл глаза и медленно завалился на спину. Пехотинец потянул винтовку на себя, но штык застрял между рёбрами.

— Отцепи штык, чёрт с ним, — посоветовал Алексей, поймал взгляд пехотинца, устремлённый за его спину, и поспешно обернулся.

На него бежал унтер-офицер с нашивками на левом рукаве. В руке он держал пистолет. Вскинув руку, унтер-офицер выстрелил, но промахнулся. Мотыль «парабеллума» застыл в верхнем положении, магазин был пуст, но в горячке боя унтер всё нажимал и нажимал на спусковой крючок.

Алексей успел передёрнуть затвор трёхлинейки и почти в упор, с трёх метров выстрелил унтеру в грудь. Немец упал у ног Алексея.

Справа донёсся приглушённый хрип:

— Лё… ха, выручай!

На разведчика Василия насел дюжий немец и бил его здоровенным кулачищем в лицо.

Алексей прыгнул и винтовкой ударил немца по шее. В шее хрустнуло, и немец упал на Василия. Алексей испугался — не сломалось ли ложе? Бросил взгляд на винтовку — нет, цела.

Из последних сил разведчик столкнул с себя убитого противника и поднялся.

— Здоров, как хряк! Я уж думал — каюк мне. Спасибо!

Лицо Василия было в крови, обильно текущей из разбитых губ и носа.

— Зубы целы?

— Вроде. Гляди, немцы драпают.

Гитлеровцы не выдержали рукопашной, и немногие оставшиеся в живых убегали. Пятились спиной вперёд бронетранспортеры — во время рукопашной они не стреляли, боясь зацепить своих.

— Назад, в окопы! — подал команду командир роты.

Красноармейцы бросились в окопы. Алексей успел подхватить лежащий возле убитого немца автомат и вытащить из его подсумка единственный оставшийся магазин. Чай, бой не последний, пригодится.

Едва немногие оставшиеся в живых немцы скрылись за бронетранспортёрами, те открыли пулемётный огонь. Несколько бойцов, замешкавшиеся на месте схватки, были сражены наповал.

Алексей спрыгнул в свой окоп, и тут же на него свалился Василий.

— Приютишь, пока немцы стреляют? Глянь, что я добыл! — в руке у разведчика поблескивали наручные часы. — С немца снял, который меня бил! Хочешь, забери себе — фрица ведь ты уложил.

— Не хочу я ничего с убитого брать, мародёрство это.

— Гляди, какой он идейный! Автомат вон немецкий у убитого камрада забрал, не погнушался!

— Так то автомат, оружие.

— Можно подумать, у тебя наручные часы есть! Немцы всю Европу покорили и обобрали. У каждого рядового часы есть. Хоть время сверять можно, когда жратву привезут.

— Желудок сам подскажет.

— Ну смотри, было бы предложено. Я за них булку хлеба выменяю — у того же старшины.

— Вот тогда и поделишься.

— Замётано.

Василий был парень разбитной, и когда можно было, своего не упускал. Он и сейчас успел не только часы с убитого снять, но и две патронные сумки с обоймами к автомату.

— Как немцы перестанут стрелять, надо за окопы сползать. У многих немцев ранцы есть, наверное, найдётся, чем в них поживиться.

— Рисковать жизнью из-за барахла! — пренебрежительно скривился Алексей.

— Я человек рисковый, пресная жизнь не по мне.

— Война, риска выше головы — зачем без нужды на пулю нарываться?

— Странный ты, Алексей, слишком уж правильный.

— В тайге без этого никак. Если поранишься или заблудишься — никто не поможет, надо просчитывать всё на шаг-два вперёд.

— О, вроде стихло всё? — перебил его Василий. Он приподнялся над бруствером. — Немцев не видать. Ну, я пополз.

И не успел Алексей возразить, как Василий перевалился через бруствер и пополз к убитым немцам. Он переползал от одного к другому, потом вернулся к окопу и столкнул в него ранец.

— Держи, я за патронами сползаю.

— Да сиди ты, егоза.

Из окопа Алексей наблюдал, как Василий опустошает подсумки. Занятый делом, он не заметил, что кто-то из немцев был, видимо, только ранен и пришёл в себя. Хлопнул выстрел, коротко вскрикнул Василий. Алексей дёрнулся было выскочить из окопа на помощь, но немцы открыли миномётный огонь. Мины падали одна за другой, вздымая на позициях пыль. Окопы, пусть и не в полный профиль, защищали от осколков.

Когда огневой налёт стих, Алексей приподнял голову:

— Василий, ты живой?

Прислушался. Тишина. Вновь затрещали смолкшие во время обстрела цикады.

— Вася, отзовись!

Наступил вечер. Как только стемнело, Алексей выбрался из окопа и пошёл к месту рукопашной — там вповалку лежали немцы и наши красноармейцы. Василия он нашёл почти сразу. У лежащего рядом с ним немца в руке был зажат пистолет. Оба были мертвы.

— Эх, Вася, на ерунду свою жизнь променял!

Ночью по распоряжению командира роты они собрали и похоронили в братской могиле наших убитых.

Глава 2 ВЫЛАЗКА

В конце сентября дивизия была окружена в третий раз. И с каждым днём подразделения теряли бойцов, кольцо становилось всё туже, а территория, на которой они находились, сжималась, как шагреневая кожа.

А немцы совершенно обнаглели. Пользуясь последними тёплыми днями, они раздевались донага и плескались в реке. Наши бойцы только наблюдали за ними с другого берега реки. Боеприпасов к немногим пушкам и миномётам было катастрофически мало, и их берегли для планируемого прорыва. А из винтовки — далековато, не достать.

На фронте помыться, постирать пропылённую, грязную гимнастёрку — редкая удача. И наши бойцы, видя, как немцы купаются, тоже попробовали зайти в воду, но немцы накрыли их из миномётов. Вот и смотрели они на купающихся фашистов, скрипя зубами от злости.

Командир взвода, сержант Осянин в сердцах бросил:

— Хоть бы их проучил кто!

— Разрешите мне! — вызвался Алексей.

— Попробуй. Но далеко, только немцев обозлишь.

Алексей отобрал патроны с тяжёлой пулей — у них траектория более пологая. Тщательно вычистил и смазал винтовку, зарядил магазин.

На берег выбрался рано, до рассвета, замаскировался в высокой траве. Рядом, метрах в десяти-пятнадцати были кусты, но Василий сознательно туда не пошёл — их немцы в первую очередь обстреляют.

Час шёл за часом. Уже поднялось солнце, пригрело землю. Над водой поднимался лёгкий парок или туман, но к десяти часам он развеялся.

И вот тут-то на берегу показались немцы. Они сбрасывали на ходу форму и, гогоча, лезли в воду. Вели себя свободно: вздымали тучи брызг, плескались, обливая друг друга.

Прицел Алексей выставил заранее, и теперь только выбирал цель.

Один из немцев выбрался из воды и встал на берегу, картинно раскинув руки, — как на пляже.

Алексей прицелился ему в живот: голова на такой дистанции — слишком маленькая цель. Задержав дыхание, плавно потянул спусковой крючок. Выстрел! Немец упал. Остальные пока не всполошились, выстрелы на передовой — не редкость.

Пользуясь их легкомыслием, Алексей успел сделать ещё четыре прицельных выстрела, пока оставшиеся в живых и испуганные немцы ползком покидали берег. Вставать они боялись, даже форму бросили — не до неё стало.

Не прошло и нескольких минут, как немцы открыли по берегу миномётный огонь, в первую очередь целя по кустам. Только Алексей дожидаться обстрела не стал и, едва уползли немцы, убрался с берега и он.

Когда он вернулся в свой окоп, по траншее подошёл сержант Осянин.

— Видел твою стрельбу, молодец! Учился где-то?

— Да нет. Охотник я, жизнь заставила.

— Э, парень, тебя бы в снайперскую школу, да винтовку с оптикой в руки — тогда бы немцы голяком на виду у всех не бегали. Я командиру роты доложу, пусть решает.

Алексей пожал плечами. Доложил сержант старшему лейтенанту или забыл, но только в жизни его ничего не изменилось. Да и не могло. Обескровленная, окружённая дивизия готовилась к прорыву. Следующей ночью они открыли огонь по немецким позициям из пушек и миномётов, достреливая последние снаряды, потому как с тяжёлым вооружением не прорваться. Потом пушки вывели из строя, сняв с них затворы.

Сразу за артобстрелом, под покровом темноты наиболее боеспособные подразделения пошли на прорыв. За ними несли раненых и шли тыловые службы вроде связисток и банно-прачечного отряда.

С потерями, но они прорвались к своим. От дивизии едва набирался полнокровный батальон, но главное — вынесли знамя дивизии и полков. Нет знамени — утеряно, утрачено, захвачено противником — подразделение расформировывается, опозоренное, и номер его не присваивается вновь. Сохранилось знамя, святыня части — её укомплектуют, пополнят техникой, и вновь полк или дивизия воскреснет из небытия.

Вот и их дивизию отвели в тыл на отдых и переформирование. Из тыла поступало пополнение, со складов — вооружение и боеприпасы. И хотя вооружение было немного устаревшим, воевать можно было. Ведь в ополчение шло и вовсе почти музейное оружие, вроде пулемётов Мадсена или Шоша, а пушки — трёхдюймовые времён гражданской войны.

Алексей снова уходил в команду минёров, по его военно-учётной специальности. Пехотинцы, как писалось — «необученные, годные к строевой», были. Не хватало обученных — артиллеристов, танкистов, лётчиков, сапёров.

В начале декабря дивизию отправили под Елец, где готовилось контрнаступление.

Немцы, не в силах одолеть сопротивление наших войск и по кратчайшему пути пройти к Москве, решили наступать с юга, через Тулу. Зима тогда случилась ранняя и суровая, снега выпало много, морозы доходили до тридцати-сорока градусов. Холодно было даже привыкшим к морозам русским. А у немцев шинелишки тоненькие, рассчитанные на тёплую европейскую зиму, шапок не было вовсе, если не считать немногочисленные горно-егерские части. Не готовился Гитлер к затяжной военной кампании, планировал завершить войну к осени, на зиму расположить войска в тёплых квартирах.

Солдаты стали мародёрствовать, отбирать у населения оккупированных районов тёплые вещи — вязаные носки, валенки, шапки, полушубки — даже женские шали.

Хуже того, к зимней военной кампании оказалась не готова техника. Не было зимних масел, и механикам приходилось всю ночь гонять моторы, сжигая драгоценное топливо, расходуя моторесурс. А к утру грязь замерзала между катками танков и транспортёров, не позволяя им тронуться с места.

Минёрам тоже приходилось несладко. Под снегом мины не видны, нащупать их сапёрным щупом невозможно, земля промёрзла на метр-полтора. Выручал миноискатель, но на весь взвод он был один. Но и обнаружив мину, её было сложно обезвредить. Держа в замёрзших пальцах нож, приходилось по кусочку откалывать замёрзшую землю, подбираясь к взрывателю. А после дождей или оттепелей его открутить было невозможно, резьба замерзала насмерть. Взрыватель согревали своим дыханием и потом отворачивали. Только времени уходило много. И если летом один минёр мог снять за ночь до десятка-полутора мин, то сейчас — одну-две. За неделю удалось проделать только узкий, метров тридцать, проход, да и то для танков. А противопехотные мины замёрзли настолько, что не срабатывали при нажатии, а для танков они были не страшны.

Проход обозначили снятыми минами, лишёнными взрывателей. У всех саперов были обморожены кисти рук, пальцы потеряли чувствительность, а для сапёра пальцы — наиглавнейший инструмент. Пальцы старались беречь, смазывали их жиром, грели у буржуек.

А немецкие сапёры мины и вовсе перестали ставить. Ведь для её установки надо лунку в земле долбить, только как это сделать на морозе? Потому ограничивались постановкой противопехотных мин, просто засыпая их снегом. Но они от этого не становились менее опасными.

Наученная горьким опытом пехота старалась сопровождать танки, идя по снегу гусениц — там уж точно ни противотанковых, ни противопехотных мин не было.

Танки и пехота пошли в атаку. За цепями атакующих артиллеристы катили пушки, поддерживая огнём свою пехоту. Связисты тянули телефонный кабель, чтобы обеспечить связь. А уж затем — сапёры, санитары.

Немцы не ожидали, что русские, войска которых они считали почти разбитыми, ударят им во фланг. Танки Гудериана были почти под Тулой, немецкие тылы растянулись — дивизия ударила в слабое место, в подбрюшье. Немцы, надеясь продолжать наступление, не успели толком организовать оборону: окопчики — не полного профиля, траншеи мелкие, и то не везде, капониры для орудий замаскированы плохо — поди, попробуй подолбить мёрзлую землю.

Дивизия с ходу прорвала оборону немцев и пошла вперёд. Наступление удалось бы развить, но у наших не было резервов, чтобы ввести их в бой, а немцы кинули на атакующих свою авиацию. В начале войны их люфтваффе превосходило советскую авиацию по количеству и качеству самолётов, а главное — пилоты были хорошо подготовлены и имели боевой опыт — качество, незаменимое в боевых условиях.

Навалились они на дивизию почти всем вторым воздушным флотом под командованием Кессельринга. Волна за волной шли пикировщики «Юнкерс-87». Едва они ушли, отбомбившись, их сменили фронтовые бомбардировщики «Юнкерс-88» и «Хейнкель-111». С нашей стороны прикрытие было жиденькое, из устаревших истребителей И-16, зениток катастрофически не хватало.

Наступление захлебнулось, дивизия понесла потери и отошла на прежние позиции. Но задачу свою она выполнила: немцы испугались, заосторожничали, остановили наступление на Москву и стали подтягивать из тыла свежие части да организовывать оборону, опасаясь повторного удара русских.

Сейчас каждый день, каждая неделя играла на руку советским войскам. Мобилизационные резервы русских были истощены, промышленность после эвакуации только налаживала производство вооружений.

Ночами по нейтральной полосе ползали и наши и немецкие сапёры — ставили мины. Немцы обычно всегда освещали свой передний край и нейтральную полосу. Но когда на «нейтралку» выходила разведгруппа или сапёры, осветительные ракеты пускать переставали. Для наших это была своеобразная подсказка: или немцы попытаются захватить «языка», или ставят мины. Иногда на «нейтралке» сталкивались наши разведчики с немецкими, или разведчики и сапёры. Вспыхивал короткий ожесточённый бой. Огнестрельное оружие старались не применять, дрались ножами, штыками, сапёрными лопатками. В одну такую переделку попал и Алексей.

Они группой из семи человек сняли немецкие противопехотные мины и установили их же, но в другом месте. Места установок и наши и немцы отмечали на картах. В первую очередь такие схемы нужны были разведчикам.

Группа уже возвращалась назад, как командир вдруг поднял руку. Сапёры замерли, приготовив оружие. Навстречу им, левее на полсотни метров, двигалась другая группа — тоже в белых маскхалатах.

Не заметив неподвижно лежащих сапёров, немцы проползли совсем рядом и попали на только что установленные мины — SMi-35, выпрыгивающие. Раздался хлопок вышибного заряда, и следом — взрыв. Вскрикнули раненые.

Видимо, немцы решили, что они наткнулись на случайно установленную или не обезвреженную ранее мину. Группа подалась влево и попала на противотанковую Stochmine, дающую четыреста осколков. Группа погибла почти вся, уцелел только замыкающий, но и он был контужен, сапёры «спеленали» его без сопротивления. Так и притащили в траншею пехотной роты. Немец к тому времени отошёл, дёргаться стал, да поздно.

Пленного передали в особый отдел. Разведчики в плен попадали редко, и если их обнаруживали, обычно они отстреливались до последнего. «Языками» они были хорошими, знали много.

Командиру сапёрной группы потом дали медаль «За отвагу».

Через несколько дней минёров построили. Перед взводом прошёлся незнакомый старший лейтенант.

— Бойцы! Нужны добровольцы для задания. Не скрою, задание опасное. Кто согласен, шаг вперёд.

У сапёров служба была сама по себе опасной. Немного недоглядел, поторопился, или немцы новый, неизвестный взрыватель поставили — и всё. В лучшем случае — без руки, в худшем… Про худший случай думать не хотелось. А тут предлагают опасное задание, стало быть — и вовсе не фунт изюму.

В сапёрах большей частью служили мужики зрелого возраста, отцы семейств, люди степенные, серьёзные, и лезть на рожон никто по доброй воле не хотел. Один Алексей шагнул вперёд, когда молчание затянулось, и строй стоял, не шелохнувшись.

Незнакомый командир посмотрел на командира сапёрного взвода — тот кивнул.

— Рядовой Ветров! — доложил командиру Алексей, когда лейтенант подошёл к нему.

— Вольно, разойдись! — скомандовал он. — А ты, Ветров, со мной!

Они прошли в землянку командира взвода.

— Садись! — показал на сапёрный ящик незнакомец. — Я командир взвода дивизионной разведки Мокрецов. Карту читать умеешь?

— Учили.

— Тогда смотри. Вот здесь, за линией фронта, в десяти километрах, находится мост. Его надо взорвать.

— В немецком тылу? — удивился Алексей. — Я же до немецкой передовой не доберусь!

— Пойдёте с группой разведчиков. Они тебя проведут, прикроют. Твоя задача, как специалиста — взорвать этот чёртов мост.

— Он железный или деревянный?

— Железный, однопролётный.

— Это килограмм пятьдесят взрывчатки надо, детонаторы, провод, подрывную машинку. Не унесу я всё — а ещё оружие.

— Взрывчатку разведчики помогут донести, остальное — сам. И сам же выберешь, куда и как взрывчатку заложить.

— Немцы ведь мост наверняка охраняют, — выдохнул Алексей.

— Вопрос правильный. За снятие часовых отвечают разведчики, твоё дело — заминировать и взорвать.

У Алексея в голове крутился вопрос, только он не решался задать его командиру. Однако тот и сам заметил, что Алексей мнётся.

— Вопросы есть?

— А с отходом как? Немцы после взрыва всполошатся, могут не дать уйти.

— Вопрос правильный. Командир разведгруппы — человек опытный, отходить будете сразу после взрыва в немецкий тыл и фронт переходить в другом месте. Винтовку свою оставь здесь, неудобная она для рейда.

— Слушаюсь, — Алексей поставил трёхлинейку в угол землянки.

— Пойдём.

Алексей и Мокрецов вышли из землянки сапёров и пошли к штабу. Разведчики зачастую располагались недалеко от штаба, всего-то двести метров от командования, место глухое.

Располагался взвод в нескольких деревенских избах.

Алексея представили разведгруппе, состоящей из восьми человек. Парни были молодые, сверстники Алексея.

Командир группы, старший сержант, спросил:

— Тебе рассказали о цели?

— Да.

— Напиши список, что тебе нужно. Только не вздумай что-нибудь забыть. На той стороне взять будет негде, сорвёшь задание.

— Понял я.

На листке бумаги карандашом он написал список необходимых ему предметов и отдал его командиру. Тот пробежал список глазами.

— Доставим. Как со здоровьем? Не кашляешь?

Алексей улыбнулся.

— Нет.

— Отставить улыбки! В разведке каждая мелочь важна. Кашлянёшь, когда через немецкую траншею пойдём — всю группу положат. Да шинель сними, неудобно в ней. Арбузов, сходи с ним в каптёрку, пусть ватник дадут, рукавицы и маскхалат. Сапоги ему подбери на размер больше и пару носков шерстяных.

— Так точно, товарищ старший сержант.

В соседней избе Алексею подобрали сапоги, причём немецкие, с широкими и короткими голенищами.

— А они зачем?

— Голову включи! Они такой же след на снегу оставят, как и у тысяч других немецких солдат. А след наших кирзачей в глаза бросаться будет.

Алексей сконфузился. Ведь он охотник, и про следы мог бы и сам догадаться.

Ему подобрали хлопчатобумажные носки и тёплые вязаные.

— Богато живёте! — заметил Алексей.

— Неуставные. Это из тыла присылают подарки фронту. Попробуй зимой в одних портянках на снегу полежать несколько суток — сам поймёшь.

Подобрали телогрейку, меховые рукавицы, белый маскхалат. А в завершение экипировки — вещмешок, по-фронтовому «сидор».

Оделся Алексей и стал похож на других парней из группы.

Сапоги при ходьбе по полу постукивали подковками, и было немного непривычно.

Парни в группе оказались компанейские, приняли его неплохо, покормили. Обращались, как с давним приятелем.

К вечеру доставили всё, заказанное Алексеем. Он сам тщательно проверил взрыватели, провод, подрывную машину. Тол в двухсотграммовых брусках был армейский. Иногда, по нужде, использовали аммонит для буровых работ, но он был хуже.

Всё, кроме тола, он уложил в свой «сидор». Тол распределили по вещмешкам других разведчиков — у Алексея «сидор» и так получился увесистым.

— Кроме трёхлинейки с каким оружием обращаться умеешь?

— С немецким автоматом приходилось.

— Отлично! Арбузов, снабди.

Алексею выдали немецкий МР-38/40 и два подсумка с запасными магазинами.

— Это на крайний случай, без команды не стрелять. Нож есть?

— Есть.

— Возьми с собой. Всем одеться и построиться.

Группа выстроилась для досмотра.

— Попрыгали.

Алексей удивился, но, как и все, попрыгал. В отличие от вещмешков разведчиков, содержимое его «сидора» во время прыжков постукивало.

Командир группы досадливо крякнул, покачал головой:

— Устранить!

Разведчики помогли. Алексею дали чистые портянки, которыми обмотали подрывную машинку и отдельно — детонаторы. «Сидор» собрали вновь, и Алексей снова попрыгал. На этот раз вещмешок «молчал».

— Богачёв, за линию фронта пойдёшь дозорным, Кропачёв — замыкающим. Сапёра страхуют и приглядывают за ним все. Вопросы?

— Вопросов нет.

— Выходи строиться.

У избы выстроились боевым порядком и двинулись в сторону передовой. Алексей сразу заметил, что разведчики идут, попадая след в след. Для чего это, догадался сам — чтобы следов меньше оставлять.

Пока добрались до передовой, стемнело. Расположились в траншее. Командир группы переговорил с пехотным лейтенантом.

— Немцы никаких новых огневых точек и дозоров не ставили?

— Не приметили.

— Смена часовых по-прежнему в ноль часов?

— Так.

— Немецкие сапёры на левом фланге мин или колючек не ставили?

— Не замечали активности.

— Вы, товарищ лейтенант, своих часовых предупредите, что мы на «нейтралку» пойдём, а то они с перепугу стрельбу устроят.

— Уже довёл до сведения.

— Вот и ладненько.

Алексей спросил у сидящего рядом на корточках Михаила:

— Чего ждём?

— Перед сменой часовых у них глаз «замыливается», внимание уже не то. В это время переходить лучше всего.

— Понял.

В каждой службе свои тонкости.

По команде командира группы Фирсова выбрались за бруствер. Неуютно, в траншее безопаснее. А на «нейтралке» шальная пуля может чью-то жизнь оборвать и сорвать задание.

Один за одним разведчики ползли к немецким траншеям.

Метров через двести их окликнули из окопа:

— Стой! Кто идёт?

— Свои!

— Пароль?

— Ленинград. Отзыв?

— Мушка. Ползите.

Проползли мимо окопа часового. После него стали забирать влево. Ориентир там был хороший, сгоревший бронетранспортер. А ещё левее — что-то вроде небольшой балки, мелкого оврага. Таких мест немцы не любили. Любую низину при дожде заливает, да и гранатами закидать легко. И потому они устанавливали мины, протягивали колючую проволоку, подвешивая на неё банки, ставили «ракетчика», периодически освещавшего балку. Но немецкой пехоты, траншей там не было. Через эту балку группа уже переходила в немецкий тыл.

Доползли до бронетранспортёра. До немецких траншей отсюда было метров сто. Налетавший от вражеских позиций ветерок доносил иногда обрывки немецкой речи. Алексею становилось не по себе, но разведчики вели себя спокойно.

Они поползли дальше. В какой-то момент раздался хлопок, в небо взвилась осветительная ракета и повисла на парашютике. Разведчики замерли, вжались в снег. Когда ракета догорела, поползли снова. Вниз, в саму балку они не спускались, продвигаясь по небольшому склону.

Снова взвилась ракета, и группа замерла.

Продвигались медленно. Богачёв, ползущий впереди, руками прощупывал перед собой снег — вдруг немцы мины поставили.

Часа через два балочка осталась позади. Разведчики поднялись и белыми призраками двинулись к видневшемуся впереди большаку.

— А чего не к лесу? — поинтересовался у Михаила Алексей — правее большака виднелся лес.

— У немцев в лесу батарея стоит и медпункт. Часовой заметить может.

— Разве на дороге безопаснее?

— Ночью немцы по дороге не ездят, а если и поедет кто, мы фары издалека увидим, можно в кювете спрятаться.

На каждом шагу Алексей узнавал что-то новое.

Шли почти до утра. Потом улеглись в чистом поле, хотя недалеко стояли скирды с сеном.

— В сене сподручнее лежать: ветра нет, теплее, — снова обратился Алексей к Михаилу.

— Немцы за сеном подъехать могут, обнаружат. А в чистом поле что им делать? Им и в голову не придёт, что здесь кто-то есть. Хочешь что-то спрятать — положи на видном месте.

Чем больше узнавал Алексей, тем больше нравились ему разведчики — в чём-то их служба была сродни охотничьему ремеслу.

— Можешь оправиться и вздремнуть немного. Мост — он рядом, впереди. Рассветёт — сам увидишь. Отсюда за сменой часовых наблюдать удобно — если они есть.

Командир группы назначил наблюдателя, остальные зарылись поглубже в снег и задремали. При малейшей возможности разведчики пытались отдохнуть. Неизвестно, когда придётся поспать — ведь ночь и так выдалась бессонной.

Алексею тоже было не привыкать спать зимой на снегу. Иногда он уходил от своей заимки довольно далеко, ночевал в лесу. Но там, в Сибири, ситуация была всё-таки иной. Он разводил костёр, валил туда сухостоину, перерубал ствол дерева на две части, одно бревно клал на другое и поджигал.

Деревья горели долго, до утра, давая ровный жар. Он ложился рядом с горящими брёвнами и периодически поворачивался, грея то спину, то грудь. Даже в тридцати-сорокаградусные морозы костёр позволял не обморозиться. Тут же, в чистом поле, где мела позёмка, а морозец был изрядным, костра не хватало.

Через пару часов Алексей почувствовал, что начинают мёрзнуть ноги. Он подвигался лёжа, повернулся, приподнял голову.

Было уже светло, Фирсов бодрствовал, разглядывая в бинокль подступы к мосту.

Алексей перевернулся на живот. Метрах в трёхстах впереди был мост через реку. Сейчас река была скована льдом, но берега были высокие, на машине по льду не проедешь.

Мост был однопролётный, железный, несколько конструкций его было покорёжены взрывом — видимо, по осени мост пытались бомбить. Наши или немцы — непонятно, земля эта не раз переходила из рук в руки. Был бы у моста в середине опорный «бык», рвать надо было бы там. Взорвать мост в середине? Или лучше с двух сторон. Ближе к берегам? У каждого способа свои преимущества и свои недостатки.

Движение по мосту было оживлённым. Из-за низкой облачности, ветра, позёмки авиация не летала, и немцы не таились. Почти сплошным потоком к фронту шли гружёные грузовики, прошло несколько танков. И часовые на мосту были — с каждой стороны по солдату.

Видимо, подошло время смены караула. К мосту подъехал небольшой крытый грузовичок, из кузова выпрыгнул солдат, из кабины выбрался разводящий. Старая смена, озябнув, тут же забралась под брезент.

Караул располагался в ближайшей деревне. Это хорошо, с двумя часовыми разведчики справятся, помощь быстро не появится. А взрывать мост надо ночью, когда движения по дороге нет, или оно минимально. И закладывать взрывчатку надо быстро, по зимнему времени немцы могут сократить время между сменами караула. Но это уже Фирсову решать. Не зря он глаз от бинокля не отрывает, на часы поглядывает.

Алексей подвигался, пытаясь согреться, свернулся калачиком и снова уснул.

Проснулся от толчка. Рядом — Михаил, протягивает ему кусок хлеба с салом.

— Перекуси.

Сало было твёрдым, а хлеб на морозе и вовсе превратился в камень. Но голод — не тётка.

Алексей сунул часть бутерброда в рот, подождал, пока он согреется, и откусил. Так, не спеша, он съел и хлеб и сало.

На морозе голодный замерзает быстрее, впрочем — как и пьяный.

После небольшого перекуса ждать стало легче.

К вечеру Фирсов подозвал двоих разведчиков, пошептался с ними, а потом разведчики уползли к мосту.

— Пора выдвигаться.

Группа поползла к реке. Пока Фирсов наблюдал за часовыми, он обратил внимание, что немцы следят за дорогой, не обращая внимания на реку. Вот по льду реки командир и решил подобраться к мосту поближе.

Разведчики выбрались на лёд. Морозы зимой сорок первого года были лютые, лёд был толстым, и выдержать мог не только группу людей, но и гружёный грузовик.

Стемнело. Фирсов поглядывал на часы. Немцы ещё передвигались по дороге при свете синих фар, но машин становилось всё меньше и меньше. Потом пришёл грузовик со сменой караула.

Отстоявшая своё на часах, замерзшая смена погрузилась в грузовик, предвкушая отдых в тепле.

— Вперёд!

По льду разведчики поползли к мосту. Белые маскировочные халаты делали их в темноте, на фоне снега, невидимыми для часовых.

Подобрались близко — было слышно, как переговариваются часовые. По Уставу караульной службы на посту нельзя разговаривать, принимать пищу, курить и спать. Но война вносила свои коррективы, и немцы, педанты во всём, в боевых условиях устав нарушали. Вот и теперь они переговаривались, а потом закурили — ветерок доносил запах табачного дыма.

Фирсов ткнул пальцем в часового и в грудь Кропачёва, потом указал на другого часового и на Богачёва. Оба разведчика кивнули и поползли к указанным целям. Остальные выжидали, приготовив оружие на случай неудачи. Если один из разведчиков не сможет снять часового, и тот поднимет тревогу, группе разведчиков на льду придётся туго. И даже если они выберутся на берег, проще и легче не будет. Примчится бодрствующая смена караула, осветят берег фарами. Укрыться будет негде, и завязавшийся бой будет для разведчиков заведомо проигрышный. К тому же немцы могут себе позволить вызвать подкрепление и не жалеть патронов.

Напряжение возрастало. Было видно, как у обоих въездов на мост маячили тёмные силуэты часовых. Что было плохо — часовые, спасаясь от ветра и мороза, непрерывно расхаживали. А снять их надо было одновременно.

Наших разведчиков не было видно. Как Алексей ни старался разглядеть, всё случилось в одно мгновенье. Кажется, он только моргнул, но обоих часовых уже не было видно. Потом раздался едва слышный свист.

— Минёр, твоя очередь. Парни, взрывчатку на мост!

Разведчики с грузом взрывчатки, не скрываясь, побежали по мосту. Алексей замешкался.

— Какого чёрта! Вперёд! — зло прошипел Фирсов.

Оскальзываясь на снегу береговых склонов, Алексей выбрался на мост. Трупы часовых уже сбросили с него, и разведчики присыпали их снегом, чтобы тёмные немецкие шинели не бросались в глаза.

Алексей установил взрывчатку на фермы моста с обеих сторон, заложив в каждую закладку для верности по два взрывателя, подсоединил провода и стал их разматывать.

— Не на учениях, времени нет.

Михаил схватил моток провода и скинул его с моста на лёд.

— Стрелой вниз, пора рвать.

Алексей так и сделал. Он съехал на пятой точке по склону, ухватился за провод и побежал в сторону. Когда провод закончился, он подсоединил его к взрывной машинке.

— Готов! — крикнул он снизу Фирсову — тот лежал к мосту ближе.

— Всем уходить! — скомандовал старший сержант.

Разведчики побежали с моста. Когда вся группа попадала на снег рядом с Алексеем, Фирсов приказал:

— Рви!

Алексей сделал несколько оборотов рукой, вдавил планку.

На мосту блеснуло пламя и здорово ахнуло. Во все стороны полетели куски железа. Один, довольно увесистый, упал рядом с вжавшейся в снег группой. Со стороны моста туманом надвигалась снежная пыль, поднятая взрывной волной.

— Всё! Уходим! — Фирсов вскочил и бросился к берегу.

Разведчики и Алексей кинулись за ним. Теперь им надо было успеть убраться как можно дальше.

Зима имеет свои плюсы и минусы. Минус — их следы на снегу, а плюс — немцы зимой не применяют собак — собачий нюх на морозе запахи не берёт.

Бежать без груза взрывчатки было легче. Они бежали след в след, бежали долго, пока не стало перехватывать дыхание.

— Пять минут отдыха! — скомандовал Фирсов.

Все без сил попадали в снег.

Фирсов достал карту, фонарик:

— Прикройте!

Два разведчика улеглись у головы сержанта — так не был виден со стороны луч фонарика.

Фирсов сориентировался по карте. Только до Алексея не доходило, где он увидел ориентиры, чтобы привязаться на местности.

— Подъём!

И снова бегом, до тёмных кругов в глазах.

За ночь они успели отойти от места взрыва километров двадцать пять. Какой там мороз — все были мокрыми от пота. Когда уже не было сил и казалось — всё, открылось второе дыхание. Благо — светает зимой поздно.

Около восьми утра они выбрались к деревне, залегли неподалёку от неё и стали наблюдать. Из печных труб поднимался дым.

Лёжа на снегу в мокрой, пропотевшей одежде, разведчики стали замерзать.

С рассветом начали попадаться на глаза местные жители, большей частью старики и подростки — они носили в избы дрова из сараев.

— Собак нет, не гавкают — плохо.

— Почему плохо? — заинтересовался Алексей.

— Или немцы были в деревне, или квартируют до сих пор.

— Собаки-то здесь при чём? — удивился Алексей.

— Отстреливают они их сразу. Для нас — сигнал. Собаки нас уже учуяли бы или услышали, голос подали. А тут хоть бы какая-нибудь гавкнула, — подробно рассказал Михаил.

— Понял.

Однако же, если бы не объяснение, сам бы он не догадался. Ну, не гавкают собаки — и что с того? Может, дрыхнут да сны свои собачьи видят?

— Машин и мотоциклов не видно, значит — немцев в деревне быть не должно. Они пешком не ходят.

— Даже пехота?

— Видел я летом ихнюю роту на велосипедах — так сейчас зима. А чтобы пешком — не приходилось.

— Богато живут!

Они понаблюдали ещё час, потом Фирсов приказал:

— Кошелев — в деревню. Посмотри повнимательней насчёт немцев и полицаев.

Кошелев ужом пополз в деревню. Не хотелось командиру группу морозить. Если простудятся, кашлять начнут — попробуй тогда через немецкие позиции к своим попасть. Оно и правильно, командир должен заботиться о подчинённых, иначе группу потеряет ни за понюшку табаку.

Алексей, уже успевший повоевать в окопах, оценил слаженность действий и опыт разведчиков. Новички знания своей кровью добывать будут, разведчика из пехотинца быстро не вырастишь. Он даже позавидовал группе. В разведку брали добровольцев, только подходили не все. Здесь мало умения стрелять, здесь терпение нужно, наблюдательность, быстрота реакции — да много чего. Конечно, пехотинец в траншее тоже рискует, но ему проще. Ранят — так санитар помощь окажет, в тыл, в госпиталь отправят. Худо-бедно, но в траншее накормят, боеприпасами снабдят. А разведка сама во вражеский тыл идёт, действует в отрыве от своих — там, где помощь не получит. Мало в тыл немецкий пробраться, хотя и это уже само по себе серьёзно — ведь немцы не дураки. Надо ещё задание выполнить и, как правило, не из простых, а, добыв сведения, к своим их доставить. Что проку в самых секретных данных, если их к своим вовремя не доставили?

Кошелев дважды ухнул филином. Любой охотник или егерь посмеялся бы над таким сигналом. Где это видано, чтобы сова или филин ухали среди бела дня? А городской житель и не поймёт. Для него что сова, что сорока, что филин — всё одно.

Разведчики поднялись и пошли к деревне.

— Чисто, товарищ сержант. Немцев и полицаев нет. Деревня от дорог в стороне, чего им тут делать?

— Как называется деревня?

— Воробьино.

— Хату для отдыха присмотрел?

— Так точно. Вторая отсюда. Хозяев двое, места много — вся группа поместится.

— Веди.

У избы, деревянной пятистенки, Фирсов группу остановил.

— Леонов, на часах остаёшься. Тебя минёр сменит.

— Есть.

Группа вошла в дом. Лицо и руки сразу ощутили тепло. Только тот, кто долго находился на морозе, оценит тепло домашнего очага.

— Хозяйка, мы не надолго — на постой, — не то попросил, не то распорядился Фирсов.

Старик за столом кивнул головой, хозяйка полезла в печь, достала чугунок с вареной картошкой и поставила его на стол.

Каждому досталось по две картофелины — ещё тёплые, духовитые. Разведчики положили на побеленную печь хлеб и сало, иначе их угрызть было невозможно.

Картошку вмиг съели. В боевых условиях выдавались каши, а картошку разведчики уже и не помнили, когда ели. Потом они принялись за оттаявшие хлеб и сало — после ночной пробежки есть хотелось ужасно. А ещё — спать. Фактически двое суток они были на ногах и на холоде.

Командир распорядился:

— Всем отдыхать! — самая долгожданная команда в армии.

Разведчики улеглись на пол и отключились сразу. Алексею показалось, что он едва веки сомкнул, а его уже будят.

— Леонова смени, — шёпотом сказал Фирсов.

Глава 3 В РАЗВЕДКЕ

В тёплой избе удалось согреться и поспать, и потому мороз не казался теперь Алексею таким сильным. А морозец был ядрёным, градусов двадцать пять.

Чтобы не маячить и не привлекать внимания, Алексей взобрался на крышу хозяйского сарая. На ней лежал снег, и он в белом маскхалате не бросался в глаза, зато с крыши было видно лучше и дальше. Только приходилось вертеть головой, держа под наблюдением оба конца деревушки.

Небо было хмурое, солнца не видно, ветер северный, пронизывающий, мела позёмка, и с подветренной стороны за Алексеем намело целый сугроб.

Сменить его вышел Михаил. Он покрутил головой из стороны в сторону, но часового не увидел.

Алексей видел растерянность разведчика.

— Эй, парень, ты не меня ли ищешь?

Посмеялись.

— Иди в избу, согрейся да поешь. Хозяйка картошки полный чугунок наварила, тебе оставила. Через час-два уже уходить будем.

Кто был бы против? Алексей спрыгнул с крыши, тотчас утонув в снегу едва ли не по пояс. Михаил в свою очередь забрался на крышу, а Алексей поторопился в избу.

Там было тепло, и стоял неповторимый, ни на что не похожий запах варёной картошки. Разведчики уже поели и оставили Алексею его долю: хлеб, сало, картошку в миске и солёный огурец из хозяйских запасов. Голод не тётка, Алексей быстро подхарчился. Жизнь явно стала веселее.

Разведчики отоспались, согрелись и теперь подшучивали друг над другом. Фирсов разложил карту на столе и водил по ней пальцем, что-то бормоча.

За окном стало сереть — день заканчивался.

— Оправиться, приготовиться к выходу, — прозвучала команда.

Разведчики засуетились. Группа забралась в немецкий тыл километров на пятьдесят, и теперь им предстояло идти параллельно немецкой передовой, а потом, повернув направо, переходить линию фронта. Передвигаться было теперь сподручнее — не было взрывчатки, съедена большая часть провизии, и «сидоры» были почти пустыми.

Лица разведчиков обветрели на морозе, и кое-где от небольших отморожений на коже отваливались корочки — прихватило всё-таки морозом. За три дня отросла щетина, и теперь разведчики выглядели страшновато — как бандиты.

— Выходим! Хозяева, за беспокойство простите, а за угощение спасибо от всей Красной армии.

Разведчики вышли во двор. Михаил спрыгнул с крыши. Вокруг было уже совсем темно, лишь кое-где из-за прикрытых ставень пробивались слабые лучики света.

Деревенские пользовались лучинами, как их прадеды в старину — достать керосин для освещения или свечи было невозможно.

Гуськом, след в след разведчики вышли из деревни. За ночь предстояло прошагать десяток километров вдоль передовой, а потом идти к ней. Фирсов планировал за ночь подобраться поближе, понаблюдать, определить удобное для перехода место, и следующей ночью перейти к своим.

Они шли по полю, каждые четверть часа меняя впереди идущего. Ему приходилось тяжелее всего: снег был глубокий, а первому надо было торить дорогу для всех.

Этот десяток километров дался трудно, выдохлись все. Дороги в этих местах шли в основном с запада на восток, а разведчики шли с юга на север. Легче стало во второй половине ночи, когда ониповернули к передовой. Сначала вышли на санную дорогу, потом — на укатанный шлях. Теперь шагалось быстрее. Впереди, метрах в ста шёл дозорный.

Пройти по дороге удалось километров десять, и это была просто удача. Бойцы взбодрились — это не по степной целине пробиваться. Но потом дозорный остановился и поднял руку. Вся группа бросилась с дороги в поле и залегла.

Вдали послышался шум моторов, мелькнули синие огни фар — приближалась колонна автомашин. Впереди ехал мотоцикл с коляской — его-то и засёк издалека дозорный.

Маскхалаты не позволили немцам засечь разведчиков — их фигуры сливались со снегом. Мимо разведчиков, совсем рядом, обдавая их бензиновыми выхлопами, прошли пара «Опель-блитцев» и восемь тяжёлых «Бюссингов». Колонна уже скрылась, а в морозном воздухе ещё долго держался запах сгоревшего бензина.

Разведчики снова вышли на дорогу и двинулись прежним порядком.

Едва они прошли пару километров, как увидели впереди большое село. На улицах, в непосредственной близости к домам, стояли автомашины.

Разведчики обошли село стороной, сделав изрядный крюк.

До утра, где по дорогам, а где и по снежной целине они добрались до ближайших немецких тылов. Сначала наткнулись в деревне на немецкий госпиталь. С ним определились легко — по машинам с красными крестами на бортах фургонов. Только обошли их, как в роще напоролись на батарею тяжёлых гаубичных орудий. Фирсов определился на местности и нанёс расположение батареи на карту.

А уж потом они то шли, то ползли, поскольку немецкие подразделения стали встречаться чаще. Пока выручала темнота и помогал холод — без нужды немцы нос на улицу не показывали.

Когда небо на востоке начало сереть, они улеглись в чистом поле на небольшом пригорке. Отсюда наблюдать было удобно: видно дальше, и никто не заподозрит, что в открытом поле, можно сказать, на виду, находится группа разведки. Сам Фирсов и двое разведчиков наблюдали, остальным позволено было отдыхать.

Метрах в двухстах впереди находилась вторая линия немецких траншей. На каком удалении от неё первая, пока непонятно.

Солдаты во второй линии чувствовали себя, как дома. Они выбирались из траншей, собирались группами, не таились. Потом к ним подъехала полевая кухня, и солдаты выстроились в очередь к ней с котелками.

— Нам бы сейчас к этой кухне, горяченького поесть, — мечтательно произнёс Михаил. — Интересно, чем немцев кормят?

Судя по поведению немцев, до первой линии их траншей было километра два-три. Было бы меньше — остерегались бы, опасаясь выстрелов снайперов или пулеметного огня.

Внезапно немцы забегали, скрылись в траншеях и открыли огонь из миномётов по невидимому отсюда противнику.

И эту батарею Фирсов нанёс на карту — всё нашим помощь будет, артиллерия или авиация нанесёт удар, подавляя батареи.

Для разведчиков батарея вражеская — это хорошо, это слабое место в обороне противника. Пехотинцев в траншее больше, ракеты осветительные пускают чаще. А миномётчики сидят тихо, надеются на пехоту — на всю батарею ночью только один часовой.

Неожиданно раздался один, второй, третий взрыв — этот наши попытались артиллерийским огнём нащупать немецкую батарею. Но наш артиллерийский разведчик был, видимо, далеко, и корректировал почти вслепую. Однако немцы перестали вести огонь и попрятались в окопы и щели.

— Эх, сейчас бы рацию, скорректировать огонь — было бы славно, — заметил Михаил. Он всё время держался поблизости к Алексею. То ли выполнял указание Фирсова опекать минёра, то ли просто Алексей нравился ему — характерами сошлись.

Больше стрельбы не было.

Часа через два на передовой, на удалении от них вспыхнула ожесточённая пулемётная перестрелка, громыхнуло несколько приглушённых расстоянием взрывов.

— Пулемёты слышны, до передовой пара километров, — шепнул Михаил. — Наши рядом, а мы тут мёрзнем.

Однако впереди были самые опасные километры. Войск полно, есть инженерные заграждения — вроде колючей проволоки или противотанковых рвов. Немцы всегда старались оборудовать свои позиции по максимуму, у них даже траншеи обкладывались жердями.

Из-за состояния вынужденной неподвижности разведчики стали замерзать и с нетерпением ждали наступления темноты.

Стемнело через два часа. Луны не было, и наступившая темнота была полной. Разведчикам же это было на руку. Они поползли вперёд, прямо на батарею.

Миномёты у немцев стояли в капонирах.

Перед батареей задержались, определяя местонахождение часового. Он выдал себя через несколько минут — кашлянул, прошёлся, над траншеей показалась его каска.

Фирсов рукой показал влево. Туда они и поползли, перемахнув траншею. Отползли ещё на сто метров и встали.

Из первой линии траншеи стали пускать осветительные ракеты, и разведчики увидели, где передовая. Метров за пятьсот до неё они легли на землю, и дальше уже ползли.

Траншея стала ближе, уже доносились голоса немцев.

Хлопок вверх, и в сторону позиций Красной Армии взвивается ракета. Когда она повисает на парашюте, заливая «нейтралку» мертвенным слепящим светом, даёт очередь немецкий пулемёт. Он бьёт в темноту, по нейтральной полосе, по площадям, не давая работать на поле нашим сапёрам и разведчикам. На языке артиллеристов это называется — «вести беспокоящий огонь».

Группа разведчиков лежала, Фирсов раздумывал. Наилучшим выходом сейчас было снять пулемётчика — тогда можно было выиграть несколько минут. Но, не услышав стрельбы, немцы проверят, почему замолк пулемёт. Обнаружив труп, они поймут, в чём дело, и откроют по «нейтралке» огонь из всех стволов. Если же перебраться через траншею, не трогая пулемётчика, он их может засечь при свете ракеты. Вот и решал Фирсов дилемму.

И всё-таки он решил не трогать пулемётчика.

Между выстрелами ракетчика проходило около минуты. При продвижении вперёд урывками могло повезти.

Едва погасла ракета, Фирсов махнул рукой, указывая вперёд.

Невидимыми призраками разведчики перемахнули траншею и упали в десятке метров от бруствера.

Снова хлопнула ракетница, потом прозвучал пулемёт.

Ракета погасла, и разведчики без команды поднялись и побежали. Каждый про себя вёл счёт. Когда время приблизилось к минуте, все снова залегли. Немцы педанты, ели, спали, стреляли — всё по распорядку.

В небо снова взмыла ракета. При её свете разведчики увидели впереди заграждения из колючей проволоки. Фирсов передал по цепочке:

— Сапёра вперёд.

Алексей пополз.

Вот и вбитые в землю колья, между которыми натянута колючая проволока. Можно перерезать, но на проволоке могут висеть пустые консервные банки. Звякнут, поднимут тревогу, а до немцев всего метров шестьдесят-семьдесят.

Стволом автомата Алексей подцепил нижний ряд и медленно приподнял проволоку. Теперь под ней вполне можно было проползти. А разведчики были уже рядом.

Алексей махнул рукой. Один за другим мимо него проползла вся группа — все восемь человек.

Последним был он сам, держа проволоку рукой. К нашим траншеям он полз впереди, ощупывая пространство перед собой — немцы вполне могли поставить мины. В перчатках тонкую проволоку не нащупать, и Алексей ощупывал путь перед собой голой рукой. Хорошо — проход узкий требовался, в полметра, на одного человека.

Остальные ползли по его следу.

Кисть руки быстро замёрзла, и Алексей останавливался, дышал на неё, согревая пальцы, а потом снова полз вперёд. Кончики пальцев начало покалывать. Он снова остановился и сунул руку за пазуху, отогревая её.

— Чего разлёгся? — дёрнул его за ногу Фирсов.

— Рука закоченела, не чувствую ничего.

Они уже отползли от немцев метров на двести — двести пятьдесят, а наших даже ещё и не было слышно. Не тянуло дымком табачным, не слышно было разговоров, бряцания оружием.

Алексея разобрала злость — да где же эта передовая? Он шарил рукой и полз. Да, видимо, поторопился. Кисть замёрзла, он в очередной раз стал на неё дышать, и увидел прямо перед лицом, в десяти сантиметрах, взрыватель немецкой прыгающей мины. А ведь его рука уже прошла над ней… Двинься он вперёд — и вся группа погибнет.

Алексей отполз на метр назад, зацепив сапогом голову старшего сержанта.

— Ты чего?

— Мина.

Мины рядом никогда не ставились, между противопехотными всегда была дистанция метров десять-пятнадцать.

Алексей прополз стороной. Теперь он задействовал и левую руку. Работать ею было непривычно и неудобно — он правша. Но пока он работал левой, правая успевала немного отогреться, восстановить чувствительность.

Дело пошло быстрее. Алексей уже потерял счёт пройденным десяткам и сотням метров, как впереди раздался щелчок затвора.

— Стой, кто идёт? — окликнул его часовой из окопа.

— Свои, разведка.

— Ползи сюда, только руки подними.

— Ты что, дурак?? — взъярился Фирсов. — Как же мы ползти будем с поднятыми руками? — И витиевато выматерился.

Мат успокоил часового.

Группа доползла до него.

Часовым оказался молодой парень, совершенно озябший в короткой шинели.

— Ротный твой где?

— За траншеей, в землянке греется, — завистливо ответил часовой.

— Веди.

— Не могу пост оставить, старшина взгреет. Вы уж сами…

Перед часовым возникла вся разведгруппа. Только что перед его глазами было чистое, заснеженное поле, и вдруг — целое отделение в двух шагах. Парень только глазами хлопал.

Уже не скрываясь, в полный рост они подошли к траншее и спрыгнули в неё.

В траншее было пусто, в углублении за бруствером стоял «максим».

— Эй, есть кто-нибудь? Славяне!

— Чего орёшь, людям отдыхать мешаешь?

Из-за поворота траншеи вышел пожилой боец.

На его телогрейке не было погон, и звание его бойцам было неизвестно.

— Кто такие?

— Разведгруппа сто тридцать второй дивизии. Командир — старший сержант Фирсов. К командиру веди.

Боец вздохнул:

— Идите за мной.

Они прошли немного по тропинке и, повернув по ответвлению её, упёрлись в тупик. Боец остановился перед куском танкового брезента, загораживающего вход в землянку.

— Товарищ лейтенант, к вам разведчики.

Брезент откинули, и показался лейтенант — тоже в телогрейке, на голове шапка-ушанка, лицо заспанное.

Фирсов вытянулся перед ним, доложил.

— Чего ко мне, разведка? Пусть вас старшина в штаб полка ведёт, там разберутся.

Боец, стоящий рядом, ответил:

— Есть, — однако не козырнул.

— Пошли, разведка.

Пока они выбрались в тыл, рассвело. Начальник штаба полка созвонился с их дивизией и получил подтверждение. Разведчиков покормили и грузовиком отправили в дивизию.

В кузове было холодно, задувал ветер, но настроение было приподнятым. Группа выполнила задание и вернулась без потерь. Так бывает далеко не всегда.

По прибытии в дивизию Фирсов отправился в разведотдел для доклада, а разведчики — в свою избу.

Алексей потоптался на месте: идти с разведчиками или в свой взвод? Заметив его колебания, Михаил сказал:

— Иди с нами. Фирсов придёт — скажет, что дальше делать. Поешь пока, обогреешься.

Они поели на полевой кухне и завалились спать. Пока командир вернётся, что время попусту терять?

Фирсов вернулся через два часа и увидел Алексея.

— Ты тут?

— Приказа вернуться в свой взвод не получал.

— Правильно. Я смотрю — ты парень неплохой, и вёл себя достойно. Хочешь в разведке остаться?

— Я не против.

— Вот и ладушки. После обеда схожу к начальнику штаба, пусть приказом оформит, чтобы тебя дезертиром не сочли. Отдыхай.

— Есть.

Вымотавшись в рейде, они проспали до обеда. После обеда Фирсов позвал Алексея, и они пошли в штаб.

Алексей стоял в коридоре — Фирсов всё решил сам. Вышел довольный и протянул Алексею его красноармейскую книжку.

— Любуйся, ты теперь в разведке числишься. И не благодари. Служба у нас рисковая, спрашивают строго.

Отдыхали три дня, отсыпались и отъедались. Потом объявили построение, на котором Фирсов представил небольшого щуплого бойца, больше похожего на подростка. И одет он был в цивильную одежду — потрёпанный кожушок и суконные штаны, заправленные в подшитые валенки. Его принадлежность к армии выдавал «сидор», в котором угадывался прямоугольный предмет.

— Рация, — шепнул Михаил.

— Знакомьтесь — Василий. Вечером он с вами на ту сторону пойдёт.

Началась подготовка. Собственно, она свелась к получению сухого пайка — хлеба, сала, консервов. Боеприпасы в предыдущем рейде не тратили. В один из «сидоров» положили запасные батареи питания к рации.

— Видно, далеко в тыл пойдём, — сказал Михаил Алексею.

— Почему ты так решил?

— Батареи запасные берём, стало быть — надолго. Или в глубокий тыл к немцам пойдём.

Поздно вечером группу построили. Радисту тоже подобрали маскхалат, только оружия у него видно не было.

— Оружие есть? — спросил у него Фирсов.

— Пистолет.

— Может, автомат возьмёшь?

— Лишняя тяжесть, — коротко ответил радист.

На самом деле, для щуплого парня вес самой рации был серьёзной нагрузкой, но все предложения отдать рацию более сильному разведчику Василий отверг.

— Сам понесу.

Уже знакомым Алексею путём, тем же оврагом, они перебрались через линию фронта. Фирсов особенно акцентировал на полной скрытности передвижения — видимо, задание было очень серьёзным.

Шли ночами, днём отдыхали. С каждыми сутками они отдалялись от линии фронта всё дальше и дальше. По прикидкам Алексея, позади осталось не менее полутора сотен километров.

Конечную цель задания знал один командир. Случись боестолкновение и попади в плен один из разведчиков, он ничего не сможет рассказать о цели задания даже под пытками.

Наконец они добрались до небольшой деревушки, где и заночевали в крайней избе.

Под утро дозорный поднял тревогу — из леса к деревне вышла группа из трёх человек. Разведчики заняли оборону на околице. Фирсов предупредил:

— Без моей команды не стрелять!

Неизвестные подошли ближе, и тогда разведчики разглядели на них форму полицаев и белые повязки на рукаве.

Первым желанием у Алексея, как и у других разведчиков, было убить изменников. Но командир молчал. Алексея же останавливало ещё и то, что полицаи вышли из леса, а не пришли по дороге, как должно было быть в соответствии с логикой.

Не доходя до разведчиков полсотни метров, полицаи остановились. Один из них крикнул:

— Кто такие? Аусвайс?

— Родня из Коломны привет передаёт, — сказал странную фразу Фирсов.

— Подаркам мы всегда рады!

Полицаи приблизились. Как понял Алексей, это был обмен паролями.

После короткого разговора командиров наедине к полицаям вышел радист. Полицаям передали запасные батареи, и они тут же попрощались.

— Всё, хлопцы, задание выполнено, возвращаемся.

Фирсов был явно рад. Целью задания была проводка радиста и доставка рации в партизанский отряд.

Группа направилась к линии фронта. А дальше… дальше всё пошло наперекосяк.

Едва они отошли на пяток километров от места встречи с лжеполицейскими, как наткнулись на полицейских настоящих. На санном пути навстречу им из темноты показалась одна лошадёнка, запряжённая в сани, за ней — другая. Дозорный заметил их поздно: у лошадей фар нет, и на фоне тёмного леса заметить их непросто. Разведчики среагировали мгновенно — они упали с дороги в снег.

Но полицаи имели военный опыт, и подобраны были, скорее всего, из дезертиров или перебежчиков. Они первыми открыли огонь и стали разворачивать сани. Ударили разведчики из автоматов дружно, посекли всех, только и дозорного не досчитались: он единственный погиб, оказавшись ближе всего к полицаям, и кто-то из них угодил парню прямо в грудь из винтовки.

Немцы полицаям автоматы не давали — им самим их на фронте не хватало, вооружили трофейными трёхлинейками. Это группу и спасло, поскольку в ближнем бою автомат эффективнее винтовки.

Когда стрельба со стороны полицаев стихла, разведчики подошли к саням.

Все полицаи были молодые, призывного возраста. Что их толкнуло на предательство? Теперь этого уже не узнать.

От места боя разведчики уходили спешным порядком: с бега переходили на шаг и снова бежали — надо было уйти как можно дальше. Утром трупы обнаружат и начнут искать. Ладно, если спишут на партизан. Только и у немцев грамотные следопыты есть, по следам определят, что на неизвестных обувка немецкая, чего у партизан не бывает. Нет, партизаны сапоги немецкие носили, но не все в группе из восьми человек. Теплилась надежда, что немцы не будут рьяно расследовать нападение на полицаев. Пособники они немецкие, но не немцы же, не арийская кровь пролилась. Одним десятком русских убито больше — что с того? Ведь сам фюрер призывал убивать славян, не обременяя свою душу муками совести. «Я освобожу вас от химеры, называемой совестью», — кричал бесноватый фюрер нации.

В разведке не принято было бросать своих убитых и раненых, но это относилось к нейтральной полосе. Раненых выносили до ближнего тыла, а убитых оставляли на месте боя. Тело убитого связывало разведчиков по рукам и ногам и не позволяло оторваться от преследования. Кроме того, перейти линию фронта с убитым товарищем крайне сложно, а то и невозможно. Группа становилась не мобильной и рисковала потерять других разведчиков, и каждый это понимал. Разведчики в рейде по тылам врага опасались не столько быть убитыми, сколько тяжело раненными — в грудь или в живот. Они боялись стать обузой для группы.

Дальше все складывалось ещё хуже — дозорный был лишь первой жертвой. Уже когда разведчики подбирались к передовой и шли по ближним тылам, то вышли прямо в расположение пехотной эсэсовской роты. Это они увидели вовремя, залегли, только кто-то глазастый их засёк. Немцы выдвинули бронетранспортёр и стали обстреливать вроде бы чистое поле из пулемёта. Разведчики отползли, добрались до лощины, потеряв троих человек.

Эсэсовцы в погоню не пустились. Что им помешало, одному Богу известно.

Ночью разведчики перебрались через вторую линию траншей, осмотрелись, наметили переход. А когда стали перебираться через траншею, из блиндажа вышел немец. Не засекли они вовремя блиндаж, за что и поплатились.

Немец сразу тревогу поднимать не стал, резонно опасаясь за свою жизнь.

Разведгруппа отползла от траншей на два десятка метров, а вдогон ей полетела граната. Потом поднялась стрельба. Благо колючей проволоки и минного поля не было. Только из группы к своим добрались Алексей, Михаил и легко раненный в руку Фирсов — все остальные остались на «нейтралке».

Фирсова после доклада в разведотделе штаба дивизии в госпиталь отправили, а Михаил и Алексей вернулись в избу, занимаемую ранее отделением. В избе было пусто, а на душе муторно. Ещё неделю назад все были вместе, живые и здоровые, а теперь их трое осталось, да и то один из них надолго выбыл из строя. Обоих влили в другое подразделение, но в рейды по немецким тылам они пока не ходили. Группа обычно срабатывалась, с полуслова друг друга понимали, и разбивать её было нельзя. Конечно, если будут потери, то и Алексея с Михаилом возьмут.

Болтаться без дела не пришлось. Старшина взвода разведки нагрузил их хозяйственными работами по самое некуда, и Михаил уже через неделю взмолился:

— Лучше в рейд в немецкий тыл — старшина хуже Геббельса. Делаешь работу, делаешь, а её всё больше и больше становится.

— В армии красноармеец, который ничем не занят, для старшины как красная тряпка для быка.

— Это ты правильно заметил.

Через два дня разведгруппа вернулась — в полном составе, но вымотанная сложным заданием.

В этот же день разведотдел дивизии отдал новый приказ — взять «языка». Старшина вызвал их к командиру взвода Мокрецову. Вошли к нему в избу, доложились.

— Садитесь. Отдохнули?

— Так точно.

— Приказ получили — «языка» взять, причём срочно. Группа только с задания вернулась, надо дать ей отдохнуть. Потому я решил задействовать вас.

— Двоих мало.

— Не учи учёного, Самохин. Приказ выполнять надо. Командиром группы пойду я сам, вы двое и старшина.

— Может, втроём, без старшины? Что-то я не припомню, чтобы он на ту сторону ходил.

Вопрос был серьёзным. Мало того что группа получалась разномастной, не сработанной, так и старшина опыта не имел.

В разведгруппе недостаточно только команды командира исполнять. Замешкается разведчик, выдаст себя посторонним стуком или кашлем — мало того что задание сорвёт, так ещё и группу погубит.

— Всё, что ты говоришь — всё правильно, Михаил. Но если ты такой умный, подскажи, кого взять?

В комнате повисло молчание.

— То-то и оно, — вздохнул Мокрецов.

— Тогда уж лучше втроём.

— Ты в разведке с первого дня, кадровый, и сам понимаешь, что втроём «языка» не взять.

Командир говорил верно. Если наметили цель — того же часового, два разведчика блокируют траншею с обеих сторон, двое идут на захват. Часовой может сильный попасться, сопротивление активное окажет, орать будет. А «спеленать» его надо тихо. И назад «языка» тащить тоже люди нужны: один впереди, двое немца тащат, один сзади отход прикрывает — у каждого в группе свои обязанности.

— Так что к вечеру будьте готовы.

— Так точно! — вскочили оба.

Поскольку предстояло взять «языка» и сразу вернуться, лишнего груза, вроде запаса продуктов, не было. Без «сидора» за плечами проще, только запас патронов. К тому же столкновение со стрельбой — это почти провал задания.

Как только начало смеркаться, оба разведчика натянули белые маскировочные костюмы, проверили оружие, перепоясались ремнями, на которых висели подсумки с магазинами и ножи. Случись непредвиденное, придётся работать втихую, ножами.

К разведчикам пришёл Мокрецов вместе со старшиной. Оба уже были в маскхалатах и при оружии.

— Готовы?

— Так точно!

— Попрыгали! Отлично, выходим.

Впереди шёл старший лейтенант, за ним — старшина, следом — Михаил и Алексей.

Они добрались до передовой. Мокрецов и командир пехотной роты друг друга знали.

— Здорово, разведка! Что-то у тебя сегодня группа маленькая, — удивился пехотинец.

— Сколько есть. Ну-ка, шумни на правом фланге. И своих предупреди, как возвращаться будем, чтобы не постреляли.

— Вот так всегда. Тебе шумни, а у меня потери будут.

Мокрецов пожал плечами, а командир пехотной роты ушёл отдавать приказания.

Вскоре на правом фланге заработал пулемёт. Немцы открыли ответный огонь. Перестрелка с каждой минутой становилась всё активнее.

— Называется — растревожили осиное гнездо! Как бы и самим не досталось! Пошли!

Мокрецов легко взобрался на бруствер, за ним неловко поднялся старшина. Оба разведчика замыкали группу.

Они доползли до дозора.

— Эй, бойцы! Как там с минами?

— Наших метров сто точно нет, а дальше не знаем.

— И на том спасибо.

Они быстро проползли сотню метров, потом Мокрецов повернул голову.

— Ветров, ты же сапёр. Ползи вперёд, пощупай землю. Мы за тобой.

Дело привычное. Алексей пополз вперёд, благо — морозы отпустили. По ощущениям — градусов десять всего, руки не так мёрзли.

Мин Алексей не обнаружил. Они добрались до колючей проволоки, затаились. Левее их, за траншеей заработал из дота пулемёт. Дот был занесён снегом и выглядел как сугроб. Если бы немецкий пулемётчик не открыл огонь, его можно было бы и не определить.

Мокрецов ткнул в дот пальцем. Понятно, «языком» он решил брать пулемётчика. С одной стороны — хорошо, стенки дота укроют от любопытных глаз, с другой — пулемётный расчёт всегда состоит из двух человек, и потому захватывать их должны как минимум двое. Второго номера сразу надо валить насмерть, а пулемётчика глушить. Лишь бы он без стального шлема оказался. Пехотинцы в траншее касками не пренебрегали, а пулемётчики, находясь в укрытии, часто обходились без них. Шлем тяжёлый, зимой холодит, а дот и так защищает от пуль и осколков.

Они дождались, когда стихнет огонь, и Алексей приподнял проволоку стволом автомата. Мокрецов оставил перед проволокой старшину, шепнув:

— Прикрывать будешь.

А сам прополз под колючкой. За ним последовал Михаил, потом Алексей.

Они добрались до немецких траншей, полежали, прислушиваясь. Ни разговоров, ни шагов, ни сигаретного дымка — тишина. Постреляв, немцы попрятались в блиндажах.

Перемахнув через траншею, разведчики поползли в сторону дота. Вход в него был сзади.

Разведчики залегли рядом.

Из дота слышался разговор. Причём, судя по голосам, немцев было трое. Но с тремя сразу в тесном пространстве дота не совладать. Стрелять, бросать гранату нельзя, им живой «язык» нужен.

Ждали долго, около часа. Наконец, наговорившись, два немца вышли и по траншее направились в блиндаж — слышно было, как глухо стукнула дверь.

Выждав немного, Мокрецов ткнул пальцем сначала в Михаила, потом в Алексея, а потом указал на дот. Ага, понятно, им двоим пулемётчика брать.

Неслышно соскользнули они в траншею и шагнули в тёмное чрево дота. Михаил шёл первым.

Немец откинул крышку, заряжая в пулемёт ленту.

Михаил прыгнул на немца и ударил его кулаком в висок. Пулемётчик мешком повалился на землю. С него сдёрнули ремень, стянув им сзади руки, приготовленной тряпкой заткнули рот.

В проёме дота возник командир:

— Ты его… он жив хоть?

— Вроде аккуратно бил.

Мокрецов наклонился, прислушался. Немец дышал.

— Берёмся.

Втроём они подняли немца, вынесли его из дота, перевалили его из траншеи за бруствер и выбрались из траншеи сами. Было тихо.

— Алексей, иди в дот, дай очередь.

Алексей спустился в траншею и направился в дот, к пулемёту. Надо было выпустить несколько патронов, чтобы немцы не обеспокоились. А тем временем парни под шумок подтащат немца к колючке.

Алексей взвёл затвор, задрал ствол пулемёта повыше, дал короткую очередь, потом ещё одну и бросился из дота. Опершись обеими руками на край траншеи, он подтянулся и лёг на снег. Разведчиков и «языка» поблизости видно не было. Он пополз вперёд и вправо, обнаружив «следы», по которым разведчики тянули «языка».

Алексей быстро пополз вперёд. «Языка» уже протащили под проволокой, и старшина держал колючку рукой.

Немец попался здоровый, тяжёлый, Мокрецов и Михаил уже тяжело дышали.

Командир ткнул пальцем в старшину и Алексея. Теперь они подползли к «языку», подхватили его под локти и потащили вперёд. Ползти, волоча за собой тяжёлое тело, было непросто.

Мокрецов теперь полз впереди, а Михаил прикрывал отход. Ползли по своим же следам — так экономилось время, не надо было прощупывать пространство впереди себя в поисках мин.

Немец от холода очухался и начал дёргать ногами.

— Не дёргайся! — ткнул его старшина в бок стволом автомата.

Алексей едва не засмеялся.

— Старшина, да он же по-русски не понимает!

Но немец понял. Он скосил глаза, увидел маскхалаты и сообразил, что попал в передрягу.

Группа с «языком» добралась уже до середины «нейтралки», когда немец вдруг резко выгнулся, упираясь в землю каблуком и лопатками, вытолкнул языком кляп изо рта и заорал. Случилось это неожиданно, и пару секунд ни Алексей ни старшина не могли сообразить, что делать. Потом Алексей сунул немцу в рот рукав ватника. Тот вцепился в него зубами, но до кожи не достал. Старшина нашёл кляп и попытался воткнуть его немцу в рот, но немец, вытолкнув изо рта рукав ватника, снова заорал. Вернувшийся на крик «языка» Мокрецов поднёс к его глазам нож.

— Заткнись! А то прирежу!

Угроза была неосуществима — «язык» был нужен живой, но немец замолчал. Ему вновь затолкали в рот кляп, но на немецкой стороне уже поднялась тревога. Послышались выкрики, потом стали стрелять. Разведчиков в маскхалатах видно не было, а шинель немца выделялась на снегу тёмным пятном. Алексей выпустил локоть немца и обеими руками набросал на пленного снега.

Однако немцы решили не дать русским разведчикам возможности дотащить «языка» живьём и стали обстреливать «нейтралку» из миномётов. Взрывы раздавались всё ближе и ближе.

— Быстрее, твою мать! — приказал Мокрецов.

Но пленный и сам понял, какую беду он навлёк на себя, и стал помогать ползти, отталкиваясь каблуками от земли.

Мины стали падать чаще и ближе. Все втроём свалились в свежую, ещё курящуюся дымком воронку. Мокрецов спрятался в другую, и между разрывами прокричал:

— Живы?

— Покамест.

— Сидите там, пока налёт не кончится.

С нашей стороны решили прикрыть разведчиков, и дали по немецким траншеям залп батареи 76-миллиметровых дивизионных пушек. Взрывы накрыли немецкую траншею. Однако миномётный обстрел не утихал — немецкая батарея была в глубине обороны.

Через четверть часа обстрел стих, и разведчики снова тронулись в путь, таща за собой пленного. Наконец их окликнул часовой:

— Разведка, это вы?

— А ты ещё кого-то ждёшь? — пошутил Мокрецов. Всё-таки задание выполнено, «язык» доставлен.

Пленного опустили в траншею и вытащили кляп, чтобы он не задохнулся.

— А где Самохин?

— До миномётного обстрела был, я его видел, — ответил Алексей.

Однако, как ни вглядывались в темноту все трое, никакого движения они не заметили.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите сползать на «нейтралку» — узнать, что с Михаилом?

— Давай.

Алексей перемахнул бруствер и дополз до окопчика часового.

— Эй, земляк, ты стонов или движения со стороны «нейтралки» не замечал?

— Нет, тихо всё.

— Товарищ наш не вернулся. Я туда сползаю, ты с испугу не выстрели.

— Да что же я, слепой, что ли? — обиделся боец.

Ползти по старым следам, да ещё не толкая пленного, было сподручно.

Вот и воронка от мины, где они укрывались втроём.

Алексей пополз вперёд и увидел Михаила. Он тоже забрался в воронку, спасаясь от обстрела, но его ранило в ноги осколками. Брючины маскхалата пропитались кровью. Михаил лежал без сознания, дышал часто и хрипло.

Алексей достал свой индивидуальный перевязочный пакет, зубами разорвал прорезиненную ткань и прямо поверх брюк перебинтовал ногу Михаилу. Второй пакет нашёл в кармане у Михаила и перебинтовал ему вторую ногу. Разрезать штаны в мороз Алексей не рискнул — можно было отморозить парню ноги, а ему в госпиталь быстрее надо.

За руки Алексей вытащил Михаила из воронки, лёг рядом с ним на бок, закинул руку Михаила на себя и перевернулся на живот. Теперь Михаил лежал на нём. Ползти стало тяжело, но как ещё в одиночку тащить раненого? Второго человека бы сюда!

Путь до окопчика дозорного показался длинным, глаза заливал пот. Михаил постанывал.

— Терпи, земеля, скоро наши, — шептал ему Алексей. Конечно, он больше себя успокаивал, ведь Михаил его не слышал.

— Эй, разведчик, это ты? — окликнули его из окопа.

— Привидение! Помог бы лучше, — не сдержался Алексей.

Дозорный встал во весь рост — всё равно темно, немцы не видят — и добежал до разведчиков.

— Бери за ноги, — скомандовал ему Алексей. Сам он взял раненого за руки.

Быстрым шагом они добрались до траншеи и спустили Михаила вниз, где его приняли старшина и Мокрецов. Дозорный вернулся в свой окоп.

— Ранен осколками в ноги. Санитара бы ему и в госпиталь — крови много потерял.

— Это мы сейчас, — старшина убежал по траншее и вернулся с долговязым солдатом. На его боку болталась санитарная брезентовая сумка.

Санитар бегло осмотрел раненого.

— В тыл надо, здесь я ничего не сделаю.

— Так давай в тыл, чего встал? — взорвался Алексей.

— Ладно. Ты, Ветров, оставайся здесь со старшиной, помогите Самохина в тыл отправить. А я пленного в разведотдел доставить должен. Век! — Мокрецов толкнул немца в спину.

Комвзвода с пленным ушли. Зато появился санитар с импровизированными носилками — просто к двум жердям был прибит гвоздями кусок брезента.

— Кладите и понесли.

Они попетляли по траншее, цепляясь жердями за стенки на изгибах, потом повернули в тыл. Метров через триста, когда уже и руки не держали, спустились в лощину. Там уже стояли сани-розвальни с кучером в тулупе. Лошадёнка была заботливо прикрыта суконной попоной.

Михаила переложили в сани, санитар уселся рядом.

— Но, милая! Трогай! — ездовой чмокнул губами, и лошадка бодро потянула сани.

— Ну что, Ветров, идём в своё расположение.

Пока они дошли, стало светать. Алексей был удручён: с Михаилом они сошлись характерами, он был ему как старший брат — учил премудростям разведки. А теперь он вроде как осиротел, родственника потерял.

В тёплой избе Алексей стянул с себя маскхалат, сапоги и улёгся спать. Устал он сегодня, намаялся.

Что самое интересное — в последующие дни старшина не приставал к нему с хозяйственными поручениями.

Алексей отоспался, отъелся, отдохнул.

А через несколько дней в дивизию прибыло пополнение.

В избу разведчиков пришёл Мокрецов.

— Ветров!

— Я!

— Хватит бока отлёживать, пополнение прибыло, к себе в разведку людей отбирать будем. Собирайся!

Голому собраться — только подпоясаться.

Старший лейтенант критически оглядел его:

— Вид у тебя, Ветров, какой-то не геройский.

— Какой есть.

— Медали ему на грудь не хватает, товарищ комвзвода! — вынырнул из-за плеча Мокрецова старшина.

— Будут ещё медали, старшина! Ветров у нас недавно, но уже проявил себя достойно!

Они пришли к штабу дивизии. Здесь уже построились бойцы маршевой роты. По традиции, первым выбирал себе пополнение Мокрецов.

— Фронтовики есть? Шаг вперёд!

Из строя шагнули вперёд десятка два солдат.

— Я командир разведвзвода старший лейтенант Мокрецов. Желающие служить в разведке есть? Только добровольцы!

Сделали ещё шаг вперёд человек восемь.

— Ко мне!

Добровольцы подбежали к старшему лейтенанту.

— Отойдём в сторонку.

Дальше отбирали себе пополнение из вновь прибывших артиллеристы, миномётчики, связисты. В пехоту попадал разряд — «необучен, годен к строевой».

А Мокрецов стал опрашивать добровольцев — кто где служил, сколько был на фронте, как попал в маршевую роту. Двоих он сразу отобрал во взвод: один служил в разведке ещё в финскую войну, второй был пограничником. Ещё двое были спортсменами, ребятами подтянутыми. Таких обучить, поднатаскать немного — и будут не хуже старожилов взвода. Хотя слово «старожил» для фронтовой разведки не совсем подходящее: состав взвода быстро менялся из-за гибели или ранений бойцов.

Двое воевали в пехоте, были в окружении — мужики на немцев злые, хлебнувшие лиха. А двоих комвзвода отправил назад, в общий строй. Повоевать они почти не успели — выбыли в госпиталь по ранению, да и физически были слабые. Таких месяц откармливать надо, и только потом обучать. Но на это не было времени. Разведвзвод — не санаторий. Поступит приказ — его исполнять надо.

Командир взвода переписал фамилии бойцов, собрал красноармейские книжки и пошёл в штаб — нужно было внести новобранцев в списки части.

Бойцы обступили Алексея:

— Ты из разведки?

— Так точно.

— И как там?

— Скоро всё сами увидите.

— Что же у тебя ордена или хотя бы медали нет?

— Стало быть, не заслужил ещё.

Бойцы отошли с разочарованными лицами. А чего они хотели? Чтобы он про лихие подвиги им рассказал? Так не было подвигов, была только трудная, тяжёлая и очень опасная солдатская работа. Был холод, зачастую — недоедание, грязь — вот что такое разведка.

Мокрецов вышел из штаба повеселевший, раздал бойцам их документы.

— Ветров!

— Я!

— Веди пополнение во взвод. Пусть старшина организует, у кого чего не хватает, оружие выдаст. А то как с гауптвахты! — И ушёл в штаб.

— Пошли, орлы!

Маршевая рота с удивлением смотрела, как пополнение разведвзвода нестройно зашагало в сторону деревни. А как же строй, удалая песня? Если это и было, так в далёком тылу.

Старшина выдал пополнению тёплые кальсоны, портянки, заменил брезентовые поясные ремни на кожаные. Потом спросил у Алексея:

— Какое оружие командир приказал им выдать?

— Не сказал.

— Сам-то как думаешь?

— Ты старшина, тебе думать надо. Я бы автоматы выдал.

— С автоматами беда. Советских — один ППД и один ППШ только. А с немецкими разрешено только в рейды.

— Дай трёхлинейки тогда. Когда придёт время к немцам в тыл идти, заменишь.

Старшина так и сделал.

Наутро Мокрецов выстроил пополнение.

— Сейчас пойдём стрелять — поглядим, на что вы способны.

Для стрельбы использовался неглубокий овраг километрах в трёх от штаба. Устроить стрельбище ближе — штабные всполошатся: не немцы ли окружают? В 41–42 годах окружения панически боялись.

К снарядным ящикам прикрепили бумажные мишени.

— Первой тройке — зарядить оружие!

Бойцы из обойм зарядили магазины.

— Положение для стрельбы лёжа принять! Пять выстрелов беглым — огонь!

Нестройно захлопали выстрелы. Когда прозвучал последний, комвзвода скомандовал:

— Открыть затворы! К мишеням — марш!

Результаты стрельбы были плачевные. На сто метров — дальше не позволяла длина оврага — лишь двое из троих бойцов попали в мишени, у одного в бумаге — ни единой пробоины.

Бойцы оправдывались:

— Оружие не пристреляно…

И вторая тройка тоже не отличилась в стрельбе.

Мокрецов подозвал Алексея:

— Стреляешь нормально?

— Вроде бы…

— Тогда покажи им. Пять выстрелов беглым.

— Так точно!

Алексей подошёл к бойцам пополнения.

— У кого винтовка не пристреляна?

— У меня, — протянул ему свою трёхлинейку один из бойцов, — красноармеец Дубинин.

— Давай сюда! И патроны.

Алексей не стал ложиться — на охоте чаще стреляют из положения стоя. Он вскинул винтовку. Выстрел, второй… Только гильзы отлетали.

Когда прозвучало пять выстрелов, бойцы гурьбой направились к мишени — всем не терпелось посмотреть, как стреляет разведчик.

В центре мишени вместо «десятки» зияла одна сплошная дыра.

— Ни фига себе?! — удивился кто-то. — Мне, чтобы так стрелять, очень долго тренироваться надо.

Комвзвода толкнул Алексея локтем в бок.

— Молодца, не осрамил разведку! Вот ты учить их стрельбе и будешь. Даю два дня!

— Разве их за два дня научишь?

— Больше времени нет! — старлей развёл руками.

На обратном пути комвзвода спросил:

— Ты где так стрелять научился? В первый раз такую стрельбу вижу.

— Охотник я, в Сибири всю жизнь жил, охотой кормился. Патроны дорогие, промахнулся — денежка ушла из кармана.

— Тебе бы в снайперы, да в разведвзводе хорошие стрелки тоже нужны. Ты для нас как находка: и минёр, и стрелок отменный, — комвзвода в восхищении покрутил головой.

Когда они уже добрались до изб, Алексей спросил:

— Из чего их стрелять учить? С трёхлинейками в немецкий тыл не ходят.

— Мыслишь правильно. Из автоматов, конечно. Да патронов не жалей, бери завтра «цинк» и учи. Что хочешь делай, но через два дня они должны попадать в мишень.

Да, попробуй за два дня их научи! Практически все из присутствующего пополнения из советского автомата не стреляли, а немецкий видели лишь издалека. Политорганы были против использования трофейных автоматов — де войска это разлагает, наше оружие превосходит немецкое.

Алексей думал иногда: коли наше оружие лучше, так дайте его армии! Мысли были правильные, но вслух он их никому не высказывал, помня дикий случай в учебке. Однако разведки этот запрет не касался — уж больно служба специфическая. При походах в немецкий тыл часто приходилось использовать для маскировки униформу врага. Сапоги — всегда, чтобы со следа сбить, поскольку отпечатки подошв советских и немецких сапог различались. Немецкие автоматы были компактнее и легче советских, и при походах на большие расстояния каждый грамм веса был на счету.

Были ещё два обстоятельства. В немецком тылу проще добыть патроны, и, кроме того, слыша стрельбу немецкого автомата, немцы не поднимали тревоги, полагая, что стреляют свои. Мало ли — по собакам, по партизанам… «Голос» советского ППШ или ППД сильно отличался от «голоса» немецкого МР 38/40, и только когда во второй половине войны появился ППС, разведчики с радостью приняли его на вооружение. Он был легче немецкого, проще, а стало быть — надёжнее.

Сначала в тёплой избе Алексей научил бойцов разбирать и собирать автомат, пользоваться им, и только после этого они отправились на стрельбище. Сначала стреляли с пятидесяти метров, потом — с семидесяти пяти. Стрелять же из МР 38/40 на сто метров и дальше — только попусту жечь патроны. Алексей рассказывал бойцам и о том, как надо задерживать дыхание и плавно нажимать на спусковой крючок.

До вечера они, едва не оглохнув, расстреляли «цинк» люгеровских патронов, и на следующий день взяли с собой уже два «цинка». Стреляли с разных положений: лёжа и стоя, с колена и с перекатом.

К концу второго дня все научились сносно попадать в мишень, и Алексей с чистой совестью доложил Мокрецову, что его приказ выполнен.

— Теперь учи работать с минами, — спокойно отреагировал тот.

— Пособия нужны учебные. Не дай бог ошибётся кто — придётся новое пополнение просить.

— Это верно. Но ты основы дай: как мины искать, что такое «растяжка», как пользоваться трофейными гранатами… Словом, не мне тебя учить.

Алексей вздохнул. Приказ есть приказ. Он взял у старшины наши РГД-33, Ф-1 и немецкие М-24 и М-39. У немецких запалов особенность была — дёргать за шнур надо было резко, иначе тёрочный запал мог не воспламениться. И ещё: пороховой замедлитель горел долго, 4,5 секунды, и зачастую этого времени нашим бойцам хватало, чтобы поднять гранату с земли и швырнуть её назад, к немцам. Он объяснил, как ставить растяжки и как снимать их, где искать проволоку при устроенной ловушке.

К обеду Алексей выдохся, но уже после обеда рассказывал о минах и рисовал прутиком на снегу, как они выглядят и чем опасны. Пехотинцу противотанковая мина была не опасна, даже если он на неё наступит — взрыватель мины был рассчитан на большой вес: танка, бронетранспортёра.

На следующий день занятия с пополнением проводил сам Мокрецов. Он объяснял и показывал практически, как снимать часового ножом, как связывать «языка», на сленге разведчиков — «пеленать». Потом пошли тонкости маскировки, проход через колючую проволоку и много чего ещё. Большинство этих знаний Алексей уже постиг на практике, но всё равно слушал внимательно. Командир взвода, имея богатый опыт, говорил только о необходимых вещах, не углубляясь в теоретизирование — как далеко слышен выстрел пистолета, винтовочный, пушки.

— Это ещё зачем? — удивился один из новобранцев.

— А как ты, находясь в немецком тылу, определишь расстояние до передовой? Вопрос жизненно важный. Если передовая в километре, можно ползти и быть готовым перебраться через траншею. А если до передовой десять километров? Их ты тоже ползти на животе будешь?

И таких, казалось бы, мелочей, было много. Общими усилиями ониподнатаскали бойцов за неделю. Хуже было с другим: опытных разведчиков во взводе хорошо, если пяток остался.

И ещё нужны были ножи. Для разведчика нож — не баловство, не инструмент для открывания консервных банок. Как бесшумно снять часового или перерезать провод? Только нож и выручает. Каждый выкручивался сам, как мог. Снимали ножи с убитых немцев, выменивали их у связистов или пехотинцев на табак, водку, хлеб. В штатном расписании ножи не значились и советской промышленностью не производились — считалось, что бойцу достаточно штыка. Но на трёхлинейке штык был длинным, четырёхгранным — вроде стилета. Резать им что-либо было нельзя, а колоть — рукояти нет. Да и гнулся он легко. В общем, неважный для разведчика предмет.

Штыки от СВТ или АБС были лучше — по образцу немецких. Плоские, с ножнами, но для разведчика слишком длинны. Они для штыкового боя хороши, когда к винтовке примкнуты. Но сбалансированы по руке плохо, рукоять неудобная, в ножевом поединке неповоротлив из-за длины. Эти штыки тоже не подходили, как и немецкие — они страдали теми же недостатками. Только с сорок второго года небольшими партиями стали производить ножи по образцу финских, кои в немалых количествах были у финских солдат в войну 1939 года. Кстати, у финнов наши переняли дисковый магазин на 71 патрон для ППД и ППШ. Изначально он был сделан для финского пистолета-пулемёта «Суоми». Но финский магазин работал без задержек и нареканий, подходил к любому автомату. Наши же магазины страдали задержками, изготавливались они по две штуки к конкретному автомату, и к другим, сошедшим с конвейера этого же завода, зачастую не подходили по присоединительным размерам, что стало причиной перехода на тридцатипатронные «рожки».

Двое из новобранцев, пошустрее и поразворотливее, ножи себе раздобыли. Политруки и прочее начальство на ножи косились, но молчали — в воюющей армии разведчики были особой кастой.

Глава 4 ЗА «ЯЗЫКОМ»

Пополнению дали неделю для натаскивания, но людей катастрофически не хватало, и по получении приказа пришлось задействовать их тоже. В группу к трём уже опытным разведчикам добавили трёх новобранцев. Старшим группы назначили сержанта Махонина.

Мокрецов построил всю группу в избе:

— Есть сведения, правда — пока не проверенные, что немцы сменили на передовой стоящую перед нами дивизию. Так бывает, когда дивизия потрёпана, и её отводят на отдых или готовятся к наступлению, усиливая позиции новыми частями. В связи с этим командование поставило задачу — взять «языка». Причём желательно — офицера, тот больше знает. Задача ясна?

— Так точно!

— Командир группы сержант Махонин, выход к нашим траншеям по готовности.

— Есть!

Началась суета. Вроде всё было готово, а оказалось — патронов не хватает, портянка прохудилась, нож слегка заржавел и выходит из ножен с каким-то скрипом. Мгновенно нашлись неоконченные дела, и все занялись работой. Тем не менее к концу дня группа была готова, и после проверки, в сумерках, разведчики вышли из избы.

До передовой было около полутора километров. Шли молча, гуськом, как шли бы в тылу врага. Каждый настраивался на предстоящий рейд, каждый старался погасить разрастающийся в душе страх, волнение. Конечно, боялись — смерти не боятся только дураки. А в разведке вдвойне сложнее: враги и слева и справа, в плен попасть можно запросто. И это было хуже смерти.

Да и офицера взять — задача не из простых. Разведчики — те, кто уже ходил на ту сторону, прекрасно понимали сложность задания. Попробуй в темноте, в чёрной траншее определить, где находится офицер? У немцев к сорок второму году зачастую взводами командовали фельдфебели — офицеров в пехоте, как и в РККА, не хватало. Жизнь лейтенанта на передовой — от месяца до трёх, редко дольше — их в первую очередь выбивали пулемётчики и снайперы. Офицеры — как наши, так и немецкие, старались не выделяться среди солдат. Вместо фуражек носили пилотки и такие же ватники. Издалека, через прицел и не определишь, рядовой перед тобой или командир.

Немецкие офицеры всегда держали дистанцию между собой и солдатами. Отдельное питание, личный блиндаж — только как найти искомый блиндаж и офицера по-тихому «спеленать»? Та ещё задача.

За успех операции отвечал сержант Махонин, но головы ломали все разведчики. Не выполнишь задание — группа пойдёт к немцам на вторую ночь, на третью — пока немца не притащат. Но лезть к быку на рога лишний раз не хотелось. Единственное, что смог придумать Алексей — перейти траншею, углубиться в лес и взять офицера там. В своём тылу военнослужащие любой армии чувствуют себя в большей безопасности, чем на передовой. Бдительность притупляется, меры охраны проще. Да и офицеров в тылу больше, чем на передовой. Если пехотная рота занимает по фронту двести метров, и в роте один-единственный офицер, то в тылу службы разные. И боевые — вроде танкистов или артиллеристов, и тыловые — вроде связистов или медиков. А у каждого подразделения свой командир, офицер. Логика простая.

На передовой, в траншее Махонин спросил:

— Ну, что надумали, славяне?

— В тыл к немцам идти надо, на передовой офицера не возьмём, — ответил ефрейтор Отясов — он служил в разведке с самого начала войны и был опытнее всех. С его мнением согласились.

— Тогда переходим линию фронта — и в тыл. А там видно будет.

Далеко за полночь они вышли на «нейтралку» и благополучно перебрались через немецкую траншею в тыл. Ползти пришлось долго и медленно — слишком много подразделений оказалось у немцев в ближнем тылу. Едва ли не под каждым деревом то пушка, то танк, то самоходка, то миномёт. И везде часовые.

До рассвета удалось углубиться в немецкий тыл километров на пять-семь. И пойди угадай, сколько осталось позади, если вперед продвигаешься ползком? Здесь уж каждый метр за два кажется.

На отдых залегли в чистом поле, недалеко от деревни. А когда рассвело, оказалось, что деревня занята немцами. На единственной улице стояли машины и ходили солдаты.

Молодое пополнение, взволнованное первым переходом, сразу отрубилось. Разведчики с опытом стали наблюдать за деревней. Даже издалека можно было определить, где находится командир — в эту избу чаще всего ходили. Вот подъехал мотоцикл, из коляски выскочил солдат и забежал в избу.

Разведчики утвердились в своей догадке — во время войны штаб небольшого подразделения был одновременно жильём для офицеров. Учитывая, что деревня небольшая, всего десяток домов, офицер должен был ночевать там.

Оставался вопрос об охране. Если на ночь будет выставляться часовой, это осложнит захват. Подразделение явно тыловое.

Из подъехавшего огромного грузовика перегрузили ящики в грузовики поменьше, которые тут же уехали. В строевых частях в ящиках только патроны, но они тяжёлые, и вид довольно характерный. Только у советских ящиков ручки деревянные, а у немецких верёвочные.

Ближе к вечеру, в ранних сумерках они поели хлеба с салом. Хлеб был армейский, а вот где старшина взял сало — большая тайна. Сало в разведподразделения не поставлялось, но в рейдах было едой незаменимой. Оно было сытным и долго не портилось. Алексей, как и другие разведчики, подозревал, что старшина выменивал сало на водку, положенную по табелю снабжения. На каждого бойца во фронтовых условиях полагалось по сто грамм в сутки. Ушло в немецкий тыл десять человек, а вернулось трое — вот уже семьсот грамм в сутки излишков. А если рейд длился долго? Водка всегда была жидкой валютой, за которую можно было выменять всё. Вороватые интенданты на ней наживались, порядочные — приносили пользу своим подразделениям.

Решено было брать офицера в избе. Но сколько ни смотрел Алексей в бинокль, пока было ещё видно и не опустилась темнота, часового он не увидел.

Определились, кто за что отвечает. Пополнение — около дома на страховке, в избу входят «старики» — офицера вырубить по-тихому, «спеленать» и нести.

Они подползли к деревне. Немцы после одиннадцати вечера угомонились, спать легли — всё по Уставу. Отбой, значит — отбой.

Залегли у забора, выжидая, не появится ли часовой, не проявит ли себя. По знаку сержанта поднялись и подошли к крыльцу. Ни одна ступенька на лестнице не скрипнула, когда поднимались. Мысленно Алексей поблагодарил хозяина: молодец, мужик, добротно сделал.

Отворив дверь, они проникли в избу. Расположение комнат было обычное: просторные сени, из которых дверь вела в жилые комнаты. Вот только комнат может быть две или три, и в какой из них немец — неизвестно.

Разведчики зашли в первую комнату — там было тепло. В первой комнате всегда печь стояла, чтобы поленья через другие комнаты не носить.

Глаза привыкли к темноте. Стол в комнате, лавки. Затаив дыхание и неслышно ступая, они стали продвигаться к другой комнате. Как во всех деревнях, двери не было, её заменяла занавеска. Махонин сдвинул её в сторону, всмотрелся, кивнул головой. Ага, значит, немец там спит.

Сержант махнул рукой. Отясов и Алексей ворвались в комнату. Алексей толкнул офицера и приставил к его шее нож.

Немец открыл глаза, дёрнулся, но понял, что ситуация не та, чтобы проявлять геройство, и обмяк.

— Вот и ладненько, — удовлетворённо произнёс вполголоса Алексей, — даже бить не пришлось.

Сержант подошёл к стулу, на котором висела форма и ремень с кобурой. Вытащив из кобуры пистолет, он сунул его к себе в карман и бросил брюки-галифе немцу. Потом зажёг фонарик, направил луч света на китель и сплюнул с досады.

— Сержант, ты чего?

— На погоны посмотри.

На узких зелёных погонах с лимонно-жёлтым кантом красовались две буквы «FP» и два ромбика.

— Полевая почта. Тыловая крыса, а не офицер.

Услышав слово «офицер», немец мотнул головой:

— Найн! Обер-инспектор.

— Во, видишь? Прирезать его, что ли?

— Ты что, сержант? Он же номера всех частей знает! Сменились ли части — какие, куда, когда!

— Верно, пусть живёт, — сержант бросил немцу китель. — Одевайся.

Когда немец оделся и обулся, ему дали шинель и утеплённую пилотку с отворотами. Потом сунули в рот приготовленный заранее кляп, связали руки спереди верёвкой. Если связать их сзади, немец быстро идти не сможет.

До передовой предполагалось идти пешком, потом ползти.

Выходя, сержант прихватил офицерскую сумку, а в первой комнате сгрёб со стола какие-то документы и сунул их в сумку:

— В штабе переводчики разберутся.

Вышли на крыльцо и направились вдоль забора за деревню. Немец шёл послушно — за жизнь свою боялся. Да и то сказать — тыловик. Русских, небось, видел только пленных или в документальной хронике. А тут — ночь и нож у горла. Но не обделался с испугу, как иногда бывало.

До утра они успели пройти изрядно, подобрались ко второй траншее. А дальше — никак: светать начало. Залегли в снег. Бойцам привычно — одежда подходящая, и то холодно. А немец к полудню совсем замёрз. Нос синий, ноги к животу подогнул, пытаясь согреться. Шинель тонкая, на снегу не греет. Пару раз сержант давал ему отхлебнуть водки из своей фляжки, чтобы вконец не замёрз.

С непривычки, а может — на пустой желудок, но немец совсем опьянел. Он лежал, блаженно закрыв глаза, а когда стемнело, не смог идти. Ноги ли затекли или от выпивки заплетались — непонятно, и какое-то время его волокли двое разведчиков, подхватив за локти.

Они с трудом преодолели вторую линию траншеи, подобрались к первой. Долго наблюдали, и, улучив момент, просто перебросили немца через траншею и перепрыгнули сами. А дальше — ползком.

Немца они тащили по очереди. Впереди полз ефрейтор Отясов. На середине «нейтралки» он замер, подняв руку. Разведчики перекинули со спины автоматы.

Навстречу им кто-то полз. Это была явно не наша разведка — на одном участке две группы не высылали. И не немецкая: те, как и наши, всегда в маскхалатах были.

Отясов негромко окликнул:

— Замри, отзовись — кто такой?

Человек замер, потом махнул рукой. Как оказалось, метнул гранату. Она упала рядом с немцем и взорвалась.

Голова немца превратилась в кровавое месиво. Осколками «лимонки» задело почти всю группу. Если бы не «язык», принявший на себя основной удар, группе был бы конец.

Неизвестного они расстреляли из автоматов — чего таиться после взрыва?

Как оказалось впоследствии, это был перебежчик. Его поставили в дозор. Пользуясь тем, что он один и впереди траншеи, бросил винтовку и пополз к немцам, но по дороге столкнулся с разведгруппой.

Махонин выматерился. Столько немца волокли, половину фляжки с водкой ему споили, до своих всего ничего — и такое!

Со стороны немецких позиций не стреляли — немцы не могли понять, что случилось на «нейтралке».

Пользуясь моментом, Махонин крикнул:

— Броском вперёд!

Разведчики вскочили и бросились к своей траншее. Немцы быстро разберутся, что своей разведгруппы или сапёров на «нейтралке» быть не должно, и откроют огонь.

Они успели добежать и только спрыгнули в траншею, как с немецких позиций открыли пулемётный огонь.

У всех, кроме Отясова, были осколочные ранения. Тут же, в траншее, они перевязали друг друга и пошли в штаб — Махонину нужно было доложить о рейде и сдать в разведотдел офицерскую сумку немца.

Как потом оказалось, документы там находились ценные — номера воинских частей с указанием дислокации. Немцы и в самом деле заменили дивизии на свежие.

Все разведчики, кроме сержанта, попали в полевой госпиталь. В армии медсанроты или медсанбаты располагались, как правило, недалеко от командования.

На следующий день наши дивизии с мощной поддержкой прибывших с Дальнего Востока и из Сибири свежих дивизий начали наступление, отбросив немцев на несколько десятков километров.

Медсанбат, как ему и положено, продвигался за войсками, и всех находящихся в нём раненых перевели в тыловые госпитали.

Две недели Алексей находился в госпитале в Рязани, пока не залечил раны. А потом его фронтовая судьба снова сделала крутой поворот.

На сборном пункте пехотный капитан стал набирать учебную команду для отправки в снайперскую школу. Услышав предложение откликнуться добровольцам, Алексей первым шагнул вперёд.

Капитан просмотрел красноармейскую книжку, справку о ранении, выданную в госпитале.

— В разведке был?

— Так точно.

— Снова вернуться не хочешь?

— После ранения левая рука слушается плохо, доктор сказал — разрабатывать её надо. Какой сейчас из меня разведчик?

Алексей не кривил душой, не увиливал от службы — не было силы в левой, раненой руке. Потому он держал в кармане маленький мяч, который ему подарили в госпитале — кисть разрабатывать.

— Стреляешь хорошо?

— Немцы не жаловались.

— Хорошо, отойди в сторону.

Желающих учиться в снайперской школе нашлось немного — пять человек. Снайперская служба не легче, чем в разведке. Так же надо выдвигаться на «нейтралку», долго выжидать удобную цель. А после выстрела, если немцы засекали местоположение стрелка, они засыпали его минами.

Кроме того, наши снайперы часто боролись со вражескими снайперами — нередко с переменным успехом. Так, наш снайпер Голосов Василий Иванович уничтожил 422 фашиста, и из них — 70 снайперов. Галушкин Николай Иванович имел на счету 418 убитых врагов, в том числе — 17 снайперов. Пчелинцев Владимир Иванович — 456 убитых фашистов, в том числе — 14 снайперов. Конечно, были снайперы, уничтожившие больше врагов. Например, Сурков Михаил Ильич — 702 немца, но снайперов на его счету не было.

Снайперская дуэль — самое сложное в искусстве стрельбы. С обеих сторон стрелки сильные, опытные. Здесь играет роль — кто кого перехитрит, лучше замаскируется, у кого на дольше хватит терпения. Ну и удача нужна.

Снайперов на фронте было немного. В армии их уважали, но на фронте не любили. Потому как после выстрела снайпера от ответного огня немцев наши пехотинцы несли потери. Это всё равно, что расшевелить осиное гнездо — достанется всем вокруг.

Ехать пришлось в кузове грузовика по разбитым дорогам почти день. Не столько ехали, сколько толкали то и дело застревавшую «полуторку».

По прибытию новичкам устроили проверку.

Стрельбище располагалось при школе. Им дали по пять патронов и трёхлинейку. Мишени были на расстоянии двухсот метров.

Когда все отстрелялись, пошли смотреть попадания.

Хорошая кучность оказалась только у двоих — Алексея и Виктора Субботина. Их и зачислили в школу, остальных же отправили с маршевой ротой на фронт.

В школе оказались разные люди: совсем без фронтового опыта, молодняк из стрелков-спортсменов. Они рвались на фронт, прилично стреляли, но как они себя проявят в реальном бою, не мог сказать никто. Одно дело — стрелять в спокойной обстановке, не ожидая получить в ответ пулемётную очередь, и совсем другое, когда после выстрела в ответ — миномётный обстрел целой батареи.

Были в числе курсантов серьёзные мужики из охотников. Практику они имели немалую, но на фронте не были.

И ещё была небольшая группа уже понюхавших пороху на передовой, некоторые даже с медалями, многие, как и Алексей — из госпиталей. Кормёжка в тыловых частях была неважной, жирку после госпиталя не нагуляешь, но не было бомбёжек, рейдов в немецкий тыл бессонными ночами, ощущения постоянной опасности. Морально Алексей отдыхал, хотя физические нагрузки были большими. Но после Сибири с её многокилометровыми переходами и рейдов по немецким тылам они не казались чрезмерными.

В любую погоду устраивались марш-броски с полной выкладкой, стрельбы в любую погоду. Сначала стреляли из трёхлинеек без оптики, и только во второй половине учёбы курсанты взяли в руки снайперские винтовки. В большинстве своём это были те же трёхлинейки, но отобранные на заводах по хорошей кучности стволов, переделанной — откинутой вниз и удлинённой — рукояти затвора и установленным прицелом ПЕ или ПУ с трех с половиной кратностью увеличения.

Если винтовки в целом были неплохие, то качество оптики — откровенно неважное, немецкие цейсовские были значительно лучше.

Были в школе и снайперские варианты самозарядных винтовок СВТ-38-40. Скорострельность у них была выше, особенно учитывая, что трёхлинейка с оптикой не позволяла заряжать магазин из обоймы — только по одному патрону. Но для снайпера скорострельность — качество далеко не самое важное. Важнее — точность стрельбы, а с этим у СВТ были проблемы, не прижилась среди снайперов винтовка Токарева.

Патронов на подготовку в школе не жалели. На тысячу метров вели огонь «по станковому пулемёту», на восемьсот метров — «по перебежчику», на пятьсот метров — «по грудной фигуре». По результатам стрельбы Алексей был в числе первых — так же как и по искусству маскировки на местности.

Многое для себя почерпнул Алексей, особенно из рассказов инструкторов-снайперов, уже успевших повоевать и открыть личный счёт. Для него было откровением, что немецкие снайперы применяют для стрельбы в основном разрывные пули типа SS-20.

Наши войска отбросили немцев от Москвы, но положение на фронтах продолжало оставаться серьёзным. Сводки Совинформбюро каждый день извещали о сданных нами городах. Немцы рвались к Кавказу, к бакинской нефти, к Волге.

К середине мая обучение было закончено, и Алексея, как и других снайперов, распределили по полкам. Обычно оружие красноармейцы получали по прибытии в свои подразделения, в ближайшем тылу. Снайперам винтовки — ижевские, новые, в чехлах — вручили в школе. Кроме того, каждый получил шестикратный бинокль — без него было невозможно рассмотреть в деталях обстановку. Снайперские винтовки в школе выдали потому, что в частях их просто не было.

Отправляли снайперов парами. В пехотных подразделениях основной единицей было отделение, маленькая часть, из которой строились взводы, роты, батальоны. У снайперов это была пара. На «охоту», как снайперы называли боевой выход, шли вдвоём. Маскировались, наблюдали за «нейтралкой», передним краем. Выбрав цель, один из снайперов стрелял, другой фиксировал попадание и прикрывал напарника. На случай непредвиденных ситуаций снайперы брали с собой по две-три гранаты, обязательно нож — хотя бы для того, чтобы нарезать веток для маскировки, зачастую пистолеты или револьверы. В случае непредвиденных стычек «нос к носу» с винтовкой много не навоюешь, она хороша для боя на длинных дистанциях.

И так получилось, что в один полк попали две пары: Алексей с Виктором Субботиным и Ведерников с Балабановым. В дальнейшем они так и воевали. И, что самое интересное, числились они за взводом разведки, хотя располагались в отдельной землянке или избе. У снайперов «работа» дневная, даже туман для них помеха, а разведчики в вылазки уходили ночью. И чем погода хуже — дождь, туман, падающий снег — тем им сподручнее, тем меньше у противника шансов их увидеть.

Формально они подчинялись командиру разведвзвода, не были ещё сформированы на фронтах снайперские команды. К этому придут позже, оценив эффективность действия снайперов. Иной снайпер за время войны, да и то не все четыре года, успевал в одиночку уничтожить по численности батальон. Квачантирадзе — 534 человека, Ильин — 494, Кульбертинов — 487.

Снайперы были и у немцев — их готовила и выпускала берлинская школа. Но результативность их была ниже. Лучший из них, Эрвин Кёниг, имел 400 побед. Лютхаус Хетценаур — 345, Бруно Суткус — 209, Фридрих Пейн — 200, Готфрид Мейер — 150, Оли Диг — 120.

Снайперские пары договаривались между собой, кто на какие участки выходит, иначе они могли мешать друг другу.

Первая «охота» Алексею запомнилась. День стоял ясный, солнечный, видимость была отличная. Вышли рано утром, предупредив в траншее командира пехотной роты — во избежание недоразумений.

Поползли на «нейтралку». От выпавшей росы маскировочные костюмы промокли сразу.

Они проползли метров сто в сторону немцев, выбрали позиции. Алексей занял место за едва заметным бугорком — на него удобно легла винтовка. Виктор забрался в старую, поросшую травой воронку от снаряда. Расстояние между снайперами — метров семь-восемь, чтобы можно было переговариваться. Начали наблюдать в бинокли.

Шесть утра, немцы выбрались из блиндажей и землянок — было заметно, как они ходили по траншеям. Попозже, не скрываясь, из глубины обороны к траншеям прошли разносчики пищи с термосами за спиной.

Снайперы удивились. Между нашими и немецкими позициями на этом участке всего метров триста, а немцы ведут себя вольготно, как на учениях. Но тратить патрон, обнаруживать себя из-за рядового солдата Алексей не хотел. Он решил дождаться более важной цели. По оптике бинокля определил точное расстояние до немцев, барабанчиками вертикальных поправок на оптическом прицеле установил дальность, вложил в патронник патрон, не запирая затвор — чего пружину зря напрягать?

Под рукав халата заползла какая-то букашка. Она ползла по коже, щекотала её. Алексей отвлёкся, прихлопнул букашку. Отвлёкся всего на секунду и услышал шёпот Виктора:

— Цель видишь?

Алексей взялся за бинокль.

Из немецкой траншеи почти по пояс высунулись два офицера. На головах стальные шлемы, но офицеров выдали портупеи — рядовые носят ремень.

Алексей поймал в прицел левого. Сделал глубокий вдох, задержал дыхание и нажал спусковой крючок. Выстрел! Офицер завалился на бок.

— Попал! — радостно крикнул Виктор.

А через несколько минут немцы накрыли «нейтралку» огнём. Мины падали там и тут, миномётчики стреляли по площадям.

Но с одного выстрела положение стрелявшего не засечешь, только со второго. Кроме того, солнце светило из-за спины Алексея — прямо немцам в глаза. Бинокль или оптика отблеск дать не могли.

После полудня ситуация изменится, тогда необходимо быть осторожным. У немцев есть свои наблюдатели, высматривают — не блеснёт ли стереотруба, выдавая местоположение наблюдательного или командного пункта, бинокль командира, оптика прицела снайпера. Теперь же они просто срывали злость за гибель офицера.

Снайперы лежали неподвижно. Менять позиции сейчас крайне неразумно, немцы могут заметить движение. Тогда туго придётся. Алексей вообще считал, что надо выбираться к своим.

После гибели офицера пехотинцы подставлять свои головы под выстрел не будут, станут осторожнее. Но только время зря потеряют.

Обстрел внезапно прекратился.

Выждав около часа — пусть глаза у наблюдателя «замылятся» — снайперы ползком добрались до своей траншеи.

— С почином, Леха!

— Так ведь не первый!

— В качестве снайпера у тебя — первый, официально подтверждённый. Что делать будем?

— До полудня далеко, надо идти на участок другого батальона.

— Слева Ведерников и Балабанов, туда нельзя.

— Значит, вправо пойдём.

Они шли по траншее. Где она заканчивалась — ползли, пользуясь небольшими естественными укрытиями: кустами, ложбинами. Предупредили ротного соседнего батальона о действиях. Это было обязательным условием, ведь их могли принять за перебежчиков и расстрелять в спину.

Перебежчики были почти во всех подразделениях. Немцы вели агитацию через громкоговорящие установки, сбрасывали листовки с самолётов. Листовка служила пропуском к немцам. Некоторые их хранили, надеясь воспользоваться при удобном случае. Другие поднимали для того, чтобы крутить цигарки — на фронте с бумагой было туго. Только доносчиков хватало. Если замечали, что солдат поднял листовку и сунул её в карман, доносили политруку или особисту. Если при обыске листовку находили, следовал скорый на расправу военно-полевой суд и расстрел.

В действующей армии суды выносили два вида приговоров: самый лёгкий — в штрафбат, или высшую меру социалистической защиты — расстрел.

Заняли удобные позиции. Теперь стрелять должен был Виктор, а Алексей — наблюдать.

На этом участке «нейтралка» выглядела разнообразней: посередине стоял сгоревший немецкий танк, росли несколько низкорослых деревьев, на правом фланге — кустарник. До немецких траншей было далеко — не менее полукилометра.

Выстрел на дальние дистанции всегда труден, даже небольшой ветерок в состоянии отклонить пулю, мизерная ошибка в определении дальности или более резкий нажим на спусковой крючок могли привести к досадному промаху. И не столько было жаль истраченного патрона, сколько огорчало то, что в итоге снайпер обнаруживал себя.

Да и с патронами не всё так просто. Они только с виду были одинаковыми. Снайперы использовали для стрельбы только тяжёлые пули, применяемые в основном пулемётчиками — лёгкие пули имели немного другую баллистику и были подвержены большему сносу ветром. Они старались отобрать себе на пункте боепитания патроны довоенной выработки — они имели более стабильные показатели. Кроме того — только одной партии, указанной краской на ящике. Патроны тщательно осматривали, проверяя каждый. Патроны со слабым креплением пули, с лёгкими царапинами на ней, небольшими вмятинами на гильзе, неравномерными посадками капсюлей отбраковывали, возвращая пулемётчикам. Из-за большой плотности огня из станковых пулемётов небольшой разброс пуль роли не играл. А для снайперской стрельбы на большие дистанции каждая пропущенная мелочь вела к промаху. В школе учили: один патрон — один убитый враг.

Собственно, этим постулатом Алексей руководствовался на охоте. Но там — из-за экономии пороха и свинца. Но на охоте промахнёшься — испуганный зверь уйдёт, и ты останешься без добычи. Однако зверья в тайге много. Здесь же за промах, за неудачный выстрел можно было поплатиться собственной головой.

В бинокль позиции немцев проглядывались неплохо. Алексей ощупывал взглядом каждый бугорок.

— Витя, видишь правее тридцать, похоже — огневая точка, пулемётчик.

— Ага, я давно за ним наблюдаю.

Возле пулемётчика что-то шевельнулось, и показался солдат. Он зевнул, потягиваясь.

— Витя, давай!

Алексей не успел договорить, как грянул выстрел. Есть попадание! В бинокль было видно, как завалился фашист. Немцы, видимо, посчитали, что пуля была шальной, и отвечать огнём не стали. Но из окопов и траншей не высовывались.

Когда солнце перешло за полдень и стало светить в глаза, снайперы осторожно отползли назад, в свою траншею. День выдался удачным, каждый открыл свой снайперский счёт.

Потом в землянке оба сделали на прикладах по зарубке — водилась за снайперами такая привычка. Отмечали же звёздочками на стволах орудий каждый подбитый танк артиллеристы или лётчики на фюзеляжах — сбитые самолеты врага.

Вторая пара вернулась ни с чем, был один выстрел, но безрезультатный. Теперь они с завистью смотрели, как Алексей с Виктором ножом наносят зарубки на приклады; потом пошептались.

— Вот что, парни. Завтра мы идём на ваше место, во второй батальон.

— А мы не против, немцы везде есть, — Виктор с Алексеем переглянулись. Наверняка вторая пара считала, что им не повезло с позициями.

На следующий день Алексей и Виктор отправились на левый фланг. Заняли позиции рано, едва начало светать. Замаскировались.

Время тянулось медленно. За немецкими траншеями, довольно далеко, не менее тысячи метров — дальность для выстрела почти предельная — показались две фигуры.

— Чего они делают, не пойму.

— Я тоже.

Немцы медленно приближались. Только тогда стало понятно, что они разматывают с катушек провод.

— Связисты это, связь тянут.

— Виктор, давай одновременно обоих.

— Согласен. Стреляем по готовности.

Зарядили винтовки, прицелились.

— Готов.

Оба выстрела прозвучали слитно. Фигуры упали и больше не шевелились.

— О, на счету пополнение! А парни говорили — место неудачное.

Немцы долго не реагировали на гибель связистов, только потом снайперы разглядели, как к убитым пополз солдат.

— Вить, достанешь?

— Попробую.

В лежащую низкую цель попасть труднее, чем в стоящего человека, а тяжелее всего — в бегущего, да ещё зигзагом.

Виктор поднял винтовку, сосредоточился; опустил, шумно выдохнул, поднял оружие снова. Выстрел! Ползущий солдат замер. Убили или затаился? Зато теперь немцы открыли по «нейтралке» огонь из нескольких пулемётов. Причём по звуку выстрелов засекли снайперов почти точно. Пули летели веером, вздымая пыльные фонтанчики, и ложились рядом то впереди, то сбоку, не давая поднять головы.

— Вить, ты как хочешь, а я в следующий раз окопчик вырою — пусть мелкий. Неуютно как-то под пулями лежать, — сказал Алексей напарнику, когда немцы прекратили стрелять.

Но позицию можно было считать обнаруженной, к тому же солнце поднялось, и они ползком вернулись назад, в траншею.

Вторая снайперская пара уже была в землянке, когда Виктор с Алексеем вернулись.

— Я же говорил, место вчера было неудачное. А сегодня — вот! — и Ведерников с гордостью показал Алексею приклад винтовки, где красовалась свежая зарубка. В ответ Алексей и Виктор достали ножи и молча нанесли по зарубке на свои приклады. Лица Ведерникова и Балабанова вытянулись:

— Что, опять по немцу у каждого?

— Не место красит человека, — пошутил Виктор.

Между парами началось негласное соревнование — кто больше уничтожит фашистов.

Прошло две недели. За это время пара Ветров-Субботин уничтожила семнадцать гитлеровцев, а пара Ведерников-Балабанов — восемь.

Однако с каждым днём подловить немцев становилось всё сложнее. Гитлеровцы уже поняли, что на их участке фронта появились русские снайперы, и стали вести себя осторожно. А тут ещё в политотделе заподозрили, что пара Ветров-Субботин приписывает себе уничтоженных гитлеровцев, и потому прислали младшего политрука для проверки.

— Я завтра с вами иду на задание! — с ходу заявил политрук.

— Мы рано встаём, товарищ политрук! — попытался отговорить его Алексей, прекрасно понимая, что означает для снайпера присутствие на задании постороннего.

— Сами будете вставать — меня разбудите, — остался непреклонным политрук.

— Так точно! И бинокль вам взять надо, а фуражечку в землянке оставить.

— Это что же ты, товарищ красноармеец, хочешь, чтобы я не по форме одет был?

— Пилотку можно надеть. А ещё лучше — маскировочный костюм с капюшоном, как у нас.

— Вы что себе позволяете? Старшего по званию и должности учить? Распустились тут! — политрук явно обозлился.

Снайперы замолчали. Действительно, хочет человек рисковать — его дело.

Ещё до рассвета они вышли на «охоту» — на крайний правый фланг своей дивизии. Сюда снайперы ходили редко, уж больно далеко топать. Зато немец здесь должен быть непуганый.

Как всегда, выбрали позицию и залегли. Сапёрной лопаткой Алексей аккуратно подрезал дёрн и вырыл себе мелкий, сантиметров на тридцать глубиной — только втиснуться — окопчик.

Виктор залёг в ложбинку справа, младший политрук забрался в воронку слева.

Когда они ещё только шли на позицию, Алексей попросил политрука без нужды не высовываться.

— Как только выберем цель — предупредим, чтобы вы, товарищ младший политрук, в бинокль увидели — есть попадание или нет.

— Опять учить вздумали? Я скажу вашему командиру взвода, пусть он вас поучит субординации. Вечно у разведчиков вольница!

Виктор толкнул напарника локтем — молчи, мол, плетью обуха не перешибёшь. Обычно так вели себя люди неопытные, прибывшие на фронт недавно и не слушавшие тех, кто успел повоевать. И они гибли первыми. Закончить училище и иметь теоретические знания — это одно, но жизнь иногда заставляет знать и уметь другое. В каком училище учат, что на передовой нельзя прикуривать троим от одной спички? Двое благополучно закуривали, а третьего убивали, поскольку немцы успевали в темноте прицелиться.

Вот и сейчас политрук поднял голову, положил локти на землю и поднёс к глазам бинокль. Откуда снайперам и политруку было знать, что именно на этом участке фронта вышел на свою охоту прибывший сюда немецкий снайпер? Пропустить такую лакомую цель, как командирская фуражка и бинокль было решительно невозможно.

Издалека хлопнул выстрел.

Алексей сразу нутром почуял недоброе. Он повернул голову налево и увидел: политрук готов. Выстрелом фуражку сбило с головы, затылок превратился в кровавое месиво.

Алексей сплюнул и выматерился, что делал исключительно редко. Выстрел был точный, стало быть — стрелял профессионал. И теперь им, поскольку позиция обнаружена, надо сидеть тихо, как мышам.

— Вить, политрук наповал!

— Я уже понял. Только немца не вижу, хорошо замаскировался, гад!

— Поосторожнее, он профи!

Они осторожно осматривали «нейтралку», но немца не обнаружили, хотя буквально «облизали» каждый бугорок, каждое деревце и каждый кустик.

Лежать им пришлось до вечера — обоим хотелось жить. Когда стемнело, они вынесли тело политрука в траншею.

— Ох, твою мать! Мне в штаб теперь сообщать надо! — схватился за голову командир роты.

— Дальше фронта не пошлют, а вы и так уже здесь! — дерзко ответил Алексей. Хамить не следовало, поскольку младший политрук сам подставился под пулю. Но в России всегда отвечал стрелочник, и командира роты могли понизить в звании или должности. Вот только с роты убрать не могли — командовать и так было некому.

А в землянке их заждалась другая пара. Встретили очень тепло, в котелках стоял уже остывший обед.

— Чего-то вы задержались, братишки! Мы уже переживать стали — не случилось ли чего?

— Случилось. Снайпер немецкий появился. Вчерашнего политрука, что с нами пошёл — наповал в голову. Правда, он сам подставился: высунулся и схлопотал себе пулю в лоб.

— Может, случайность? Шальная пуля?

— Судя по звуку, стреляли издалека. Не верю я в такие случайности, снайпер это. Теперь, чтобы самим выжить, надо его в первую очередь уничтожить.

— Он один?

— Кто знает? Может, как и мы — пара.

В землянке повисла тишина. Снайпер — противник серьёзный.

— Обнаружить бы его и миномётами накрыть! — предложил Ведерников.

— Для этого нужна связь с батареей — рация или линия связи, и телефон. Как ты себе это представляешь? И, кроме того, на батарею в день по четыре-десять выстрелов даётся, не больше. Не хватит боеприпасов.

— Вот незадача! Тогда надо самим!

— Предложи.

— Рассредоточиться по фронту — метров через сто. Кто-нибудь из нас да увидит.

— Может быть, повезёт, может — нет.

Задумались. Снайперы выходили на позиции рано утром, даже затемно. На месте маскировались, и заметить их было сложно.

— Солнце же в его сторону светило. Что, и бликов не было?

— Не было.

— Ага, он что — дурак? Небось, после выстрела оптику чехлом закрыл, чтобы не отсвечивала.

— Меня вот что беспокоит. Он наверняка свободен выбирать место засады. Сегодня на одном участке, завтра на другом… Так мы его долго и без толку выслеживать будем. Вот увидите, он завтра на другом участке обороны появится. Убьёт кого-нибудь и затихарится.

— Ты, Алексей, что-то предлагаешь?

— Мысль появилась.

— Ну-ка, ну-ка, послушаем…

— Охотник на охоте — на тех же уток — дичь манком приманивает. Вот и с ним бы так…

— Хочешь кого-то из нас под выстрел подставить? — возмутились парни.

— Нет. Всем четверым оборудовать позиции на одном участке. И каждый день, проявляя себя, заваливать там по фрицу. Немец клюнет. А вместо манка использовать чучело. Набить маскировочный костюм старым тряпьём, каску напялить, а вместо бинокля зеркало пристроить — бликовать лучше будет.

— Немца за дурака не держи — не купится.

— Почему?

— Твоё чучело замаскировать надо, но небрежно. А кроме того, оно шевелиться должно, пусть изредка — по неподвижной цели он стрелять не будет.

— А если верёвку привязать и дёргать?

— Или на папку посадить и шевелить?

— Оба варианта сгодятся, только ведь с чучелом кто-то сидеть должен, чтобы его шевелить.

— Да любой из нас!

— Хорошо, решено. А остальным троим глаз с «нейтралки» не сводить! Он не дух, не призрак, и выстрел его засечь можно, если хотеть.

Алексей и Виктор поели, а потом дружно стали заниматься планом. Нашли старый, изодранный маскхалат, набили его тряпьём. Долго не могли решить, как сделать голову. Потом догадались сбегать на кухню и взять большую жестяную банку из-под тушёнки. Водрузив всё на палку, они грязью нарисовали глаза и рот. Тонкой бечёвкой примотали к банке небольшой осколок зеркала и отправились к траншеям.

Пехотинцы удивились:

— Вы что, убитого несёте?

Снайперы выбрались на «нейтралку». Местность была знакомой, поэтому они быстро отрыли окопчик для чучела, и поодаль — для себя. Там и заснули. Какой смысл идти к себе в землянку, когда через два часа рассвет?

Сидеть с чучелом вызвался Виктор.

Время тянулось медленно. Рассвело, немцы проснулись, позавтракали — по ним можно было сверять часы. На время принятия пищи они не вели огонь, их батареи молчали.

Алексей подловил гитлеровца, который неосторожно приподнялся над бруствером, и выстрелил. Немцы в ответ постреляли из пулемёта.

Около шестнадцати часов удачный выстрел сделал Ведерников.

Ночью они ушли к себе, поели, отоспались, а утром снова вернулись на позицию.

Алексей осмотрел в бинокль местность. Так, вроде бы вчера вон той кочки не было… Или он был невнимателен? Да нет, точно не было. Укрытие для снайпера? Он взял на заметку подозрительное место, определил дальность — триста пятьдесят метров.

А время шло. Как и договаривались, Виктор едва заметно пошевелил чучелом. И почти сразу же раздался выстрел — именно оттуда, со стороны кочки.

Алексей и следом за ним Балабанов, лежавший метров на пятьдесят правее, выстрелили.

Кочка исчезла, зато немцы открыли миномётный огонь. Звук двух выстрелов одновременно сбил их с толку, и они бросали мины по всей «нейтралке», наугад.

— Вот сволочи! — возмутился Алексей. — Некуда мины девать!

Теперь им надо было лежать на позиции до самого вечера, ничем себя не проявляя.

Пока Алексей прятался в своём окопчике, ему в голову пришла мысль: как стемнеет, сползать к этой кочке и проверить, снайпера они убили, или это на самом деле кочка была? Вопрос был существенным, и Алексей хотел убедиться сам. Он сказал об этой идее Виктору, и тот согласился составить ему компанию. Ведерников осторожничал:

— Немцы к убитому — если это действительно снайпер — ночью своих солдат пошлют, тело вытащить. Опасно!

— Он тоже далеко от своих, и мы по-быстрому.

— Я не командир, запретить не могу.

Метров на двести вперёд минных полей не было, и они прошли это расстояние пешком. Потом легли на землю и поползли.

Первым двигался Алексей, ощупывая перед собой землю — кочка, за которой укрывался немец, должна была быть рядом.

Наткнулись на окопчик. Там и в самом деле лежал убитый снайпер. Два попадания, и оба в голову!

Алексей удивился, что на лице немца была надета камуфляжная маска. Интересное новшество, надо будет себе такую сделать. Ведь лицо — самая заметная часть в оптику.

Они уже собрались возвращаться, как Алексей решил устроить немцам сюрприз. Он снял с пояса гранату Ф-1 и подсунул её под тело немца — так, чтобы рычаг был прижат. Вытащил чеку. Они быстро отползли назад.

— Ты чего задержался? Часы с немца снимал?

— Ты не сдурел часом? Сюрприз немцам приготовил!

— Эх, надо было карабин его забрать…

— Нельзя, немцы насторожатся.

Они успели отползти почти до своих траншей, как сзади раздался взрыв, донеслись крики.

— Сюрприз сработал, — ничуть не удивившись, довольно улыбнулся Алексей.

— Ты что, мину установил? — удивился Виктор.

— Не, гранату. Ещё пару человек на небеса отправил.

— Хитёр, аки змий.

— Каждый убитый немец приближает нас к победе.

Они добрались до траншеи.

— Вы чего так долго?

— Алексей под убитого снайпера гранату подложил — сюрприз немцам устроил. Слышали, как ахнуло?

— Слышали. Мы подумали, что вы с немцами столкнулись.

— Обошлось.

— Значит, фрицу капут?

— Как бы второй не объявился.

Второй объявился. На участке второго батальона снайпер стал убивать наших бойцов. Обеим снайперским парам отдали приказ — уничтожить.

Все четверо утром заняли позиции на «нейтралке» перед батальоном. В бинокль обнаружить немца не удалось, но выстрел тем не менее прозвучал.

По звуку снайперы засечь немцы не смогли, но Алексей обратил внимание на то, что звук глуховатый. Не иначе — из укрытия стрелял, не высовывая ствола. Конечно, он слышал о глушителях — был в разведке револьвер типа «Наган» с глушителем «Брамит». Но снайперы — и наши и немецкие — их не имели и никогда ими не пользовались.

«А не из сгоревшего ли танка он огонь ведёт?» — мелькнула вдруг у Алексея мысль.

Уже довольно давно стоял на «нейтралке» сгоревший танк. Выгоревший изнутри, местами покрытый ржавчиной, он представлял собой довольно удобное укрытие для стрелка. Самого стрелка не видно. А если даже и увидят, как егоза бронёй достать? Противотанковое ружьё не возьмёт — до танка метров триста; выкатить на прямую наводку пушку, значит — угробить расчёт. К тому же в тот момент снайпера там может и не оказаться. Но мысль о танке, как об укрытии для снайпера, запала в душу Алексею.

И всё-таки он придумал, как перехитрить немца.

Отправившись в сапёрный взвод, он выпросил три противопехотные мины, и, как только стемнело, ползком отправился к танку.

Немец, даже если он там и был, убрался к своим. Он тоже человек, ему нужно есть и спать.

Из оружия Алексей имел при себе только табельный «ТТ» и нож. В «сидоре» за спиной были мины.

Вот и тёмная громада танка. Нижний люк был открыт — вероятно, через него снайпер скрытно забирался в танк.

Алексей прислушался. Тихо, никаких звуков. На всякий случай рукояткой ножа он постучал в днище танка. Никакого ответа — ни движения, ни окрика, ни выстрела.

Прямо под люком Алексей ножом вырыл ямку и установил мину. Присыпал ямку землёй, утрамбовал, и сверху присыпал сорванной травой. Конечно, к утру трава привянет, но не настолько, чтобы насторожить.

Ещё две мины он установил под днищем танка — у кормы и у носа, чтоб уж наверняка. В темноте всё выглядело нормально. Снайпер придёт на позицию под утро, и выглядеть всё будет, как сейчас.

Алексей вернулся к себе в землянку и успел ещё вздремнуть пару часов. Утром он растолкал всех пораньше:

— Вставайте, лежебоки, пошли спектакль смотреть.

Снайперы быстро собрались. Известное дело — любопытство кошку сгубило. Вот и сейчас каждый хотел увидеть, какой сюрприз на этот раз приготовил немцам Алексей.

Они ждали долго, пока не рассвело, и из траншеи на «нейтралку» не выбирались.

— Лёха, где представление?

Алексей пожал плечами: знать, не пришёл сегодня снайпер на облюбованную позицию.

Через три часа на участке соседнего батальона он убил новобранца, неосторожно высунувшегося из-за бруствера, и команда снайперов получила от командира взвода взбучку. Мало того что они сами не вышли на «охоту», так и снайпера немецкого не уничтожили.

Алексей попытался защитить товарищей и взять вину на себя.

— Ветров, у нас не детский сад, у нас каждый красноармеец отвечает сам за себя, — отрезал комвзвода.

Хорошо хоть, что товарищи к нему в землянке с вопросами не приставали, понимая ситуацию.

Следующий день начался, как всегда, ещё затемно. На востоке только-только начало сереть небо. Было четыре часа утра, и очень хотелось спать, но снайперы уже заняли позиции на «нейтралке».

И вдруг впереди раздался глухой взрыв, а через несколько минут — ещё один.

— Лёха, это твой сюрприз?

— Он самый!

Вероятно, снайпер подорвался, когда заполз под танк. Его напарник бросился ему на помощь и нарвался на вторую мину.

Почти две недели после этого случая снайперы с немецкой стороны огонь не вели. Однако согласно русской поговорке, свято место пусто не бывает, и у немцев снова объявился снайпер, причём опытный — хитрый и коварный. Он подбирался к нашим траншеям поближе и обязательно выбирал, когда в секторе обстрела появится группа солдат, минимум — двое. Он стрелял первому в ногу, а когда к раненому бросались на выручку товарищи, за несколько секунд убивал всех.

Первый батальон за два дня потерял семерых. Красноармейцы боялись днём высунуть нос из окопов и траншей, и пищу в термосах доставляли им только вечером, в темноте.

Командир взвода поставил перед снайперами задачу — обнаружить и уничтожить! Только приказать легко — выполнить затруднительно.

По действиям немца, довольно смелым, было похоже, что работает он в одиночку, потому что укрыться двоим в двухстах метрах от наших траншей было проблематично. И ещё настораживало то, что он успевал за несколько секунд сделать пять-шесть выстрелов. Из немецкого карабина это просто невозможно, у него магазин на пять патронов, и перезарядить его рукой с такой скоростью нельзя. Скорее всего, немец пользовался нашей трофейной СВТ — почему-то солдатам вермахта она нравилась. В полевых условиях СВТ страдала задержками из-за попадания в механизм пыли и грязи.

Немцы, привыкшие к работе с механикой, оружие держали в чистоте, и, скорее всего, регулярная чистка и смазка нивелировала этот недостаток. Ведь в руках матросов Северного флота, где таких винтовок было много, они тоже проявили себя неплохо.

А немец пошёл на необычный, рискованный шаг. Немецкое командование через разведку вызнало, что один из батальонов наших войск собирается провести разведку боем — это когда пехотинцы должны идти в атаку на немецкие позиции. Противник воспринимает атаку всерьёз, пулемёты и артиллерия начинают вести огонь, и огневые точки и батареи засекаются наблюдателями. Перед настоящим наступлением они подавляются огнём нашей артиллерии и авиации — своего рода мощный выпад, финт.

Немецкий снайпер перешёл линию фронта и засел в глубине нашей обороны на высоком дереве, укрывшись в листве. И когда наши пехотинцы выбрались из траншей, он стал методично и хладнокровно расстреливать в спины офицеров и пулемётные расчёты. За грохотом боя выстрелов в ближнем тылу никто не слышал.

Но когда разведка боем закончилась, и пехота вернулась в свои окопы и траншеи, обнаружилось, что у убитых пулевые ранения в спину и голову именно сзади, причём по немецкой пакостной привычке — разрывными пулями.

Обозлённые пехотинцы кинулись искать снайпера, но гитлеровец дожидаться возмездия не стал. На фронте захваченных разведчиков и снайперов расстреливали сразу, причём — обе стороны. Наши ещё сразу же ставили к стенке эсэсовцев и власовцев. Иногда вгорячах за эсэсовскую форму принимали чёрную униформу танкистов. Только позже стали смотреть на петлицы, где у эсэсманов был череп со скрещёнными костями. Вот только в наш плен в сорок первом — сорок втором годах немцев попадало немного, всё больше наших, окруженцев — под Харьковом, Киевом, Демянском, да во многих малоизвестных местах. Попадали в плен целыми дивизиями, поскольку не было боеприпасов, а помощи с воздуха ждать не приходилось. Это немцы в сорок втором году наладили воздушный мост, снабжая с помощью самолётов окружённую армию Паулюса. Конечно, были и такие, что сдавались сами, добровольно — особенно призванные из западных областей Украины. Это из них потом сформируют дивизию «СС» «Галичина» и множество шуцманшафтбатальонов — полицейских для карательных действий среди населения и борьбы с партизанами.

За действия вражеского снайпера в нашем тылу от начальства досталось всем: командирам рот и батарей, а в первую очередь — снайперам.

— Вы для чего на фронте? — грозно вопрошал майор Фролов из штаба дивизии.

— Уничтожать живую силу противника, — ляпнул Ведерников, поскольку майор остановился напротив него.

Известное дело, любой начальник любит поговорить, и не терпит, когда подчинённые возражают или имеют своё мнение.

— В первую очередь — для контрснайперской борьбы! — назидательно поднял палец майор. — И только потом — для уничтожения всех остальных! Даю три дня, чтобы уничтожить гада. Не выполните — переведу в пехоту.

Называется — испугал козла капустой. Можно подумать, в снайперах служба легче, безопаснее и спокойнее. Находясь на позиции, иногда приходилось сутками быть голодными. И всё время опасаться получить пулю от немецкого снайпера или быть накрытым огнём миномётной батареи.

Снайперы пришли в свою землянку и уселись на нары.

— Давайте, хлопцы, подумаем, что делать будем? — заговорил первым Балабанов.

— Что делать, как раз известно — снайпера немецкого убить надо. А как это сделать — вот вопрос! Он ведь сейчас затихариться может, несколько дней на охоту не выходить, или переберётся на другой участок фронта, там стрелять начнёт. У него сто дорог, а у тебя одна — к его позиции, — ответил Алексей.

— Предлагаю занять позиции перед первым батальоном, и расстояние между каждым снайпером сто — сто пятьдесят метров, для ширины охвата, — сказал Ведерников.

— Охватишь ты, и что дальше? — спросил Виктор. — Надо что-то хитрое придумать. Может, чучело снова испробовать?

Товарищи стали предлагать самые разные варианты, Алексей же раздумывал. Немец — стрелок хороший, смелый, и может думать и действовать неординарно, его появление в нашем тылу и стрельба в спину — наилучшее тому подтверждение. Значит, и против него надо действовать нестандартно. Одной приманки в виде чучела мало, он может не купиться.

— Ты чего замолк, Алексей?

— Подожди, мысль обдумываю.

Товарищи с интересом и ожиданием уставились на него.

Глава 5 УБИТЬ СНАЙПЕРА!

— Ну давай, не томи! — поторопил Алексея Ведерников.

— Предлагаю действовать с выдумкой. Двоим, скажем — тебе, Ведерников, и тебе, Балабанов, оборудовать ночью позиции. А Виктор в нашей траншее будет периодически высовывать каску на палке.

— И что же здесь нового? И что будешь делать ты? — перебил его Балабанов.

— А я в немецкий тыл пойду, его методами действовать буду. Немец маскируется хорошо, но ведь не с задней сферы. К тому же он живой человек, хоть раз в час почешется и позу поменяет. Сзади его обнаружить и уничтожить сподручнее будет. И хорошо бы, чтобы он на «обманку» с каской купился и разок выстрелил.

— Вариант неплох, только с одним «но». Допустим, ты его обнаружил и убил. Так ты и себя выдашь. Как возвращаться думаешь? Это больше на авантюру смахивает, на самоубийство.

— У тебя есть другие предложения?

Снайперы переглянулись. Предложение Алексея было дельным, но опасным, и в первую очередь — для него самого.

— Вы только на выстрел его спровоцируйте. Я ведь в одной точке долго в немецком тылу просидеть не смогу.

— Попробуем.

Ночью все четверо оборудовали позиции. Казалось бы — зачем им четыре укрытия? Как запасные. Немец может разглядеть позиции Ведерникова и Балабанова, но не стрелять. Стало быть, на следующую ночь позиции сменить надо.

В полночь они ушли в свою землянку немного поспать.

Алексей спать не ложился — времени не было. Он поел тушёнки из банки, надел маскхалат и двинулся к передовой траншее.

— Ты чего сегодня так рано? — удивился его появлению знакомый уже ему младший лейтенант, командир пехотного взвода.

— Поближе к немцам хотел оказаться, — Алексей перевалился через бруствер и пополз. Винтовка была за спиной. Руками он ощупывал землю перед собой — не хватало только на мине подорваться.

Место для перехода он приметил уже давно. На левом фланге — речушка небольшая по немецким позициям петляла — место для перехода удобное. Наверняка немцы там часового держат или даже пулемётное гнездо — ну так их осторожно обойти можно. Однако было у него подозрение, что местечком этим и разведчики пользуются. Как бы в темноте на разведгруппу не нарваться — свою или немецкую.

Опа! Руки нащупали едва заметный бугорок. Мина! Он не стал тратить время, снимая её, а прополз стороной. Руки вспомнили навыки, пальцы чувствительные стали.

Вот и речушка, изгибом своим выходит метров за сто за немецкие позиции. Шириной она метра четыре, берега илистые, осокой и камышом поросли.

Осторожно, как ящерица — чтобы не было слышно плеска, он сполз в воду. Держась поближе к камышам, стал продвигаться по дну на четвереньках. Речка мелкая, всего в полметра глубиной. Идти в рост — видно будет, плыть — глубина не позволяет. Со стороны посмотреть — может быть, и смешно, да зрителей нет.

Вдруг он услышал тихий разговор, плеск воды и успел забиться в осоку. Мимо, в трёх шагах от него, прошли несколько теней — только оружие в лунном свете блеснуло. Непонятным осталось — наши или немцы?

Группка прошла мимо. На фронте жизнь не только днём кипит — она и ночью не затихает, только невидимая. Разведчики с обеих сторон в тыл к противнику шастают, сапёры ставят или снимают — в зависимости от задания — мины.

Алексей, держа ушки на макушке — ночью глаза плохие помощники, — прополз на четвереньках ещё метров двести. Вроде как передовая линия немецких траншей уже должна остаться позади.

Он подполз к берегу, полежал, прислушиваясь. Тишина, лишь изредка небольшой ветерок шелестел зарослями осоки.

Алексей выбрался на берег, сел, снял сапоги и вылил из них воду. Иначе они при ходьбе чавкать будут, а это неприятно.

Тут же налетели комары. И не шлепнёшь ведь! Алексей только рукой провёл по лицу — и в сторону. До утра надо было выбрать место для укрытия. Деревья и крыши домов для позиции отпадают, немцы их сами часто используют для наблюдателей и артиллерийских корректировщиков. Заберётся он, скажем, на дерево, а утром туда же немец может залезть.

Алексей наткнулся на небольшой, абсолютно лысый пригорок. Место удобное, никто не заподозрит, что там спрятаться можно.

Он подрезал дёрн и отложил его в сторону. Вырыл лопаткой окопчик, землю за пригорком раскидал. Облегчился по нужде — для снайперов вопрос актуальный. Попробуй целый день потерпи — или делай в штаны.

Лёг в окопчик, надвинул на себя пласты дёрна, оставив впереди узкую щель для наблюдения. У него есть право только на один выстрел — тогда он сможет уцелеть, потому что по звуку единственного выстрела обнаружить его невозможно. А если повезёт, и в это время из траншеи будет вести огонь пулемётчик или взрыв грохнет, так, считай, и вовсе повезло.

Он вздремнул немного — устал за ночь. И, кажется, только веки смежил, а солнце уже в глаза бьёт.

Повернувшись на живот, Алексей в бинокль стал осматривать немецкие позиции и «нейтралку». Хорошо, что они ночью позиции оборудовали — отсюда не заметно ничего.

По нашей траншее кто-то прошёл — каска краешком показалась. Тьфу, вот он дурень — это же Виктор с приманкой! Совсем за бессонную ночь голова соображать перестала!

Только немец на обманку не купился.

Алексей обшарил каждый дециметр земли перед немецкими позициями — ни одного подозрительного места.

Сзади, с немецкой стороны, «нейтралка» выглядела не так, как со своей. Вполне вероятно, что немец сегодня на другом участке находится, и здесь его нет.

Алексей вглядывался до рези в глазах. Потом отставлял бинокль, давая глазам отдых.

Время перевалило за полдень, солнце стояло в зените, потом начало клониться к закату. И Алексей увидел, как то в одном, то в другом месте нашей обороны бликует оптика. Неужели наши командиры или наблюдатели не могли выбрать время для наблюдений утром?

И вот тут проявил себя немецкий снайпер. Алексей высматривал его позицию на «нейтралке», а он устроился за немецкой траншеей, в тридцати метрах. Старый пенёк, за ним окопчик — сверху накрыт маскировочной сеткой. Если не знаешь, то с полусотни шагов не заметишь.

Снайпера выдала немецкая пунктуальность. Он решил перекусить, поскольку время было обеденное. Что уж он там ел или пил — неизвестно, только маскировочная сеть шевельнулась, и из-под неё высунулась рука и выплеснула из кружки остатки жидкости. Вот этот момент и засёк Алексей. Спрашивается, если там рядовой пехотинец, то почему не в траншее, не вместе с камарадами, и почему окопчик маскировочной сеткой покрыт?

Правда, Алексей одёрнул себя — рано радоваться, ведь там вполне может находиться артиллерийский корректировщик. Только он должен наблюдать, а снайпер обязательно выстрелит — у каждого своя служба. Почему снайпер тогда на обманку с каской не купился?

Алексей поднёс к глазам бинокль. Над нашей траншеей снова мелькнула каска — это Виктор старался. Вот только каска неестественно болталась на палке. На голове она сидит плотно и колеблется вверх-вниз в такт шагам. Промашку Субботин допустил, а немец сразу понял, что его провоцируют. Небось, посмеивается над русскими, и другую, реальную цель выжидает.

И дождался… Над траншеей на несколько секунд возникла голова в пилотке. Тут же последовал выстрел. Попал немец или нет, Алексей не смотрел — он не отводил глаз от маскировочной сетки. Заметил лёгкий дымок над сеткой, мгновенно рассеявшийся ветерком. И звук выстрела оттуда был! Точно, снайпер там!

Из-под маскировочной сетки высунулся пехотный перископ — немец явно хотел посмотреть на результаты своей работы. Видел в немецких траншеях такие перископы Алексей, высота трубы — сантиметров сорок пять — пятьдесят.

Он лёжа передёрнул затвор и, медленно высунув ствол винтовки из укрытия, навёл перекрестье оптики на маскировочную сеть ниже оптики перископа — туда, где должна была быть голова немца — и нажал на спуск. Получилось удачно, в одно время с ним начал стрелять немецкий пулемёт.

Похоже, его выстрел никого не насторожил. Вот только убил ли он немца?

Алексей втянул винтовку под дёрн. Душно тут, руки-ноги затекли, и хотелось повернуться на бок — да нельзя. Придётся так лежать до вечера. А потом сообразил — должно быть попадание! Если бы он промахнулся, немец голосом поднял бы тревогу, определив по фонтанчику от пули, что стреляли сзади, из тыла. Сейчас на Алексея уже бросили бы взвод автоматчиков или накрыли бы его позицию из миномётов. Потому нужно набраться терпения и ждать вечера.

Время тянулось медленно. Алексею хотелось есть, пить, а больше всего — пошевелиться, размять затёкшие руки-ноги. Он периодически смотрел в бинокль, стараясь запомнить расположение дотов, пулемётных гнёзд и блиндажей — всё это могло пригодиться.

Начало смеркаться. Он уже предвкушал, как через полчаса встанет, потянется, расправит руки и пойдёт к реке. Недалеко пойдёт — ползти придётся, но всё равно не лежать в неподвижности.

Однако у немцев вдруг поднялась суматоха, послышались крики, и Алексей понял, что обнаружено тело убитого им снайпера. И входное отверстие от пули у него сзади. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что снайпер стрелял из тыла, и что сейчас они начнут его искать.

Алексей отбросил дёрн, вскочил и бросился бежать к речке. Земля была мягкой и звуки шагов глушила.

Однако осторожность возобладала. Алексей лёг на живот и пополз, осторожно отодвигая осоку и стараясь не ломать листья — нельзя оставлять за собой след. Винтовку он забросил за спину и передвигался на четвереньках.

Едва миновал сотню метров, как услышал голоса. Навстречу ему шли по речушке немцы. Они шли, не скрываясь, и разговаривали. Чего им бояться, коли они в своём тылу? «А ведь это они по мою душу!» — обожгла Алексея догадка.

Он развернулся и начал удаляться от солдат. Немцам было проще — они шли в полный рост. А ему в колени то старая коряга воткнётся, то он ногой об камень ударится. И шуметь, водой плескаться нельзя.

Справа открылась небольшая заводь, покрытая тинкой. Алексей бросился туда. Он выбрался на берег — тот был сплошь покрыт камышом.

Немцы прошли по воде, но следом по берегу уже шла другая группа.

Алексей чертыхнулся про себя и снова залез в воду. Расшевелил он осиное гнездо, теперь самому бы спастись. Он снова опустился на четвереньки и направился назад, к своим.

Прошло полчаса, потом ещё четверть… Впереди послышался всплеск, и Алексей тут же бесшумно нырнул в осоку. Едва слышное движение, потом снова всплеск и матерок на русском. Похоже, наши. Разведка или он уже на своей стороне? Нет, всё-таки разведка, иначе зачем им тихариться?

Осторожно приглушённо позвав: «Эй, славяне!», он тут же метнулся в сторону — на случай, если ударят из автоматов на голос. Однако стрелять не стали, спросив шёпотом:

— Кто тут, выходи!

— Я свой, русский…

— Покажись.

Алексей вышел из осоки. Перед ним была группа из четырёх человек.

— Вы из разведки? — спросил Алексей.

— Предположим.

— Немцы по реке к берегу цепью идут, но уже удаляются, — предупредил Алексей.

— По твою душу? — поинтересовались разведчики.

— Не исключено. Дозорные у немцев есть?

— Пулемётный расчёт на берегу.

— Был. Мы их в речке притопили — не испугайся.

Они разошлись, не прощаясь.

Метров через сто Алексей и в самом деле наткнулся на тело, лежащее под водой. Он был к этому готов, но всё равно с трудом удержал невольно рвущийся из груди вскрик.

На повороте речки он выбрался на берег и пополз. Казалось, «нейтралка» никогда не кончится, а винтовка весила пуд. Мокрая одежда неприятно холодила тело.

Наконец впереди щёлкнул затвор.

— Стой!

— Да я лежу. Свой я!

— Разведчик, что ли?

— Нет, снайпер.

— А, так это тебя твои в траншее дожидаются? Ползи.

По идее, он должен был знать пароль, а часовой назвать отзыв. Но вчера командир взвода пароля ему не сказал, полагая, что Алексей отправляется на «нейтралку» на свою позицию ненадолго.

Рейд Алексея в тыл врага продолжался сутки. Он свалился кулем в траншею, прямо под ноги уже бежавших к нему снайперов.

— Жив, братишка!

Его хлопали по плечам, радовались. Потом помогли подняться — Алексей почти обессилил.

— Ты скажи, снайпера убил?

— Убил, можете доложить майору.

— Ура! А то он уже несколько раз интересовался. Ох и грязен ты, Лёха! И попахивает от тебя тиной, как от лешего…

— По речушке полз.

Товарищи сняли с него винтовку. Он дошёл до землянки и, едва сняв сапоги, рухнул на нары.

Проснулся он от какого-то движения. Открыл глаза. На пустом патронном ящике сидел Виктор и чистил его винтовку.

— Проснулся? А я твою винтовку чищу, грязная — жуть! Да ты и сам не лучше. Иди, умойся.

— Помоги — польёшь.

Алексей сбросил грязную одежду. У колодца, рядом с избой разведчиков Виктор черпал воду и поливал ею Алексея. Вода была холоднющая, и Леша даже взвизгивал. В баню бы сейчас, помыться горячей водичкой с мылом и мочалкой — но… чего нет, того нет.

Он обтёрся полотенцем, оделся в чистое и сухое обмундирование.

— Теперь бы ещё поесть, и я буду чувствовать себя человеком.

— Вон котелок с кашей стоит, остыла уже, наверное.

Было бы чего поесть! Алексей жадно набросился на еду — в последний раз он ел полтора суток назад. Съел всё, даже хлебные крошки собрал, бросив их в рот.

— Всё! — выдохнул он.

— Отдыхай! Парни «на охоту» ушли, а нам поздно. Расскажи, как там всё прошло?

Алексей рассказал, не забыв упомянуть, что Виктор показывал каску-обманку неправильно.

— Да что же я, на свою башку надевать её должен был? — обиделся Виктор.

— Мы все виноваты. Надо было на палку тряпьё намотать, чтобы каска плотно сидела, не болталась. Мне со стороны хорошо видно было, и снайпер немецкий не купился.

— Вот гад, хитрый какой! Чтобы ему в ад попасть!

Вечером в землянку пришёл посыльный и передал приказ — завтра явиться в штаб, к майору Фролову. Приказ надо было выполнять, и утренний выход на позиции откладывался.

Утром обе пары снайперов явились в штаб. Майор придирчиво их оглядел:

— Разобрались со снайпером?

— Так точно, убит.

— Да? — удивился майор. — Молодцы! Кто застрелил?

— Красноармеец Ветров! — сделал шаг вперёд Алексей.

— Докладывай.

Алексей коротко и чётко доложил о том, как он пробрался в тыл врага, как немец купился на обманку с каской, как обнаружил себя, и как он, Алексей, не промахнулся.

— Так просто? — удивился майор. — А я хотел его на медаль представить… Жаль! Свободны!

— Есть!

Снайперы вышли на улицу.

— Эх, Леха, не мог расписать всё покрасочней, мол — отстреливался, уходя, еле к своим прорвался.

— А чего врать?

— Дурак ты, Леха! Медаль мог получить. Вон у майора их две, а сам в штабе сидит. Живого немца, небось, только пленным и видел, когда разведка «языка» приводила.

Поскольку «охота» сегодня сорвалась, снайперы направились к землянке. Со стороны передовой раздалось несколько взрывов, затем началась ожесточённая пулемётная стрельба. Не сговариваясь, снайперы бросились в сторону передовой. По дереву, совсем рядом с ними, защёлкали пули: видимо, их увидел пулемётчик, но в горячке боя промахнулся.

Снайперы бросились на землю, пользуясь естественными укрытиями, и поползли к траншеям. Уже издалека было видно, что немцы поднялись и идут в атаку. Давненько Алексей не видел такой картины!

Снайперы спрыгнули в траншею.

— Парни, стреляйте по второй и третьей цепи. Цельтесь в живот и ноги.

Снайперы поняли, заняли места в траншее и открыли частый огонь — с оптикой на двести — двести пятьдесят метров промахнуться невозможно.

Каждый из снайперов успел опустошить по магазину. Заряжать его снова было некогда — заряжали по одному патрону, и стреляли так часто, как только это было возможно.

Немцы дрогнули и побежали назад. Но снайперы продолжали вести стрельбу — как упустить такую возможность?

Немцы, прикрывая своих, накрыли наши позиции минометным огнём. Снайперы, как и пехотинцы, попадали на дно траншеи. Виктор и Алексей лежали головой к голове.

Перекрывая звуки рвущихся мин, Виктор спросил:

— Почему в живот и ноги стрелять надо было?

— Раненые кричать начнут, панику создадут — причём за спинами первых цепей, и у немцев духу не хватит атаку продолжить. Да так, собственно, и получилось.

— Ага, понял.

После пятнадцатиминутного огневого налёта разрывы стихли. Отряхиваясь от пыли и комков земли, снайперы поднялись и увидели — на «нейтралке» лежало много убитых и раненых немцев. Некоторые подорвались на минном поле, других срезали наши пулемётчики, но изрядная часть была следствием работы снайперов.

— Ну вот, хлопцы, а вы переживали, что «охота» сорвалась, — пошутил Алексей.

Из-за поворота траншей вынырнул младший лейтенант.

— А, вот кто здесь стрелял! А я-то понять не могу — шпарят, как из пулемёта. Спасибо, снайперы!

— Одно дело делаем.

— Это верно…

Когда стемнело, немцы начали выносить с «нейтралки» своих убитых и раненых.

Снайперы выспались, а рано утром, когда возвращались на позиции, Алексей сказал:

— Парни, идея есть. Как вернёмся, надо на кухню сходить, набрать пустых консервных банок. И будет вам знатная «охота»!

— Чего удумал?

— Завтра увидите.

По возвращении Алексей выпросил у старшины бечёвку. Виктор сходил за банками и принёс полный «сидор». Ножом они пробили в них дырки, связали десяток банок в связку и привязали к ним бечёвку.

— Я ночью поближе к немецким траншеям подберусь, сюрприз им приготовлю, а утром будем стрелять «на поражение». Поэтому идём все вместе и располагаемся недалеко друг от друга. Стрелять сразу, цели будут — обещаю.

Виктор рассмеялся:

— Ты сегодня добрый!

Алексей закинул за спину «сидор», взял в руки винтовку в чехле. Выбравшись на «нейтралку», он оставил винтовку на облюбованной позиции. Если он сейчас столкнётся на «нейтралке» с немецкими солдатами или разведчиками, от винтовки проку будет мало. Для самозащиты есть пистолет «ТТ» и нож. Ночью дальний выстрел невозможен, практически все ночные бои рукопашные — когда стреляют в упор, бьют ножами и сапёрными лопатками.

Алексей пополз к немецким окопам.

Вот уже слышится приглушённый разговор, пахнуло дымком от сигарет.

Потихоньку, по сантиметру Алексей вытащил консервные банки, положил на землю, и, разматывая бечёвку, пополз назад. Занял своё место в окопчике.

Через некоторое время мимо прополз Виктор. Приближался рассвет, и снайперы занимали свои позиции.

Встало и постепенно начало пригревать солнце.

Алексей дождался, когда у немцев закончится завтрак, подтянул к себе бечеву, выбрал слабину и резко дёрнул раз, за ним — другой; тут же схватился за винтовку.

Немецкие пехотинцы, услышав перед траншеями странный звук, решили полюбопытствовать — вдруг русские придумали новое оружие? Над бруствером показалось сразу несколько голов. Снайперы дали залп, и пехотинцы поплатились за своё любопытство.

Уже вечером снайперы восхищённо хлопали Алексея по плечу.

— Ты хитёр, как змей! Сам придумал?

— Сам. Немцы на колючую проволоку пустые консервные банки подвешивают. Если кто ползёт и цепляет, сразу грохочет. Вот они на звуки и выглянули. Только у них звук другой, банки на проволоке поодиночке висят; а тут — целая связка, да ещё звук перемещается.

Снайперы посмеялись.

— Провёл ты их, Леха, здорово обманул. Надо запомнить.

— Запомнить приём надо, только два раза на одном участке применять его нельзя — немцы не дураки.

Война — это, в первую очередь, борьба умов. Кто кого перехитрит, у кого больше терпения, наблюдательности, осторожности.

А через два дня со снайперами случилась беда. Вечером Алексей обратил внимание на то, что Балабанов с озабоченным и встревоженным лицом хлопает себя по карманам, выворачивая их.

— Ты что потерял, Федя?

— Стрелковую карточку на позиции оставил.

— Эка беда — бумажка, — отмахнулся его напарник Ведерников. — Завтра заберёшь.

Для каждой позиции снайперы готовили стрелковые карточки. На бумаге наносили цели на немецкой стороне — пулемётные гнёзда, доты, дзоты и хорошо заметные ориентиры вроде одиночно стоящих деревьев или сгоревшего танка с измеренными через оптику дистанциями. Это позволяло сократить время для подготовки к выстрелу.

Любой прицел — механический или оптический — перед выстрелом требуется остановить на определённую дистанцию до цели, иначе будет промах. Для каждой позиции у снайпера была своя карточка.

Однако ночью немецкие разведчики обнаружили окоп со стрелковой карточкой, сразу поняли, что она принадлежит советскому снайперу, и сделали засаду. Один разведчик занял место в окопе, другие замаскировались поблизости.

Ничего не подозревающий Балабанов подполз к своему окопчику на позиции и получил удар по голове. Его тут же «спеленали» и утащили на немецкие позиции. Винтовку забрали тоже. Захват был проделан быстро и без шума. Ни в нашей траншее, ни на позиции Ведерникова, в ста метрах от места захвата никто ничего не слышал.

Началось расследование. Приходил особист и долго расспрашивал снайперов — не замечали ли они чего подозрительного за Балабановым, не говорил ли он о переходе к немцам. Как понял Алексей, Балабанова подозревали в измене, в том, что он сам, добровольно перебежал к немцам. Никто из парней в вероятность такого события поверить не мог, однако особист заставил всех писать рапорты. Так он и ушёл ни с чем.

А ещё через день, заняв с рассветом своё место на позиции, Алексей заметил перед немецкими траншеями нечто необычное. Он поднёс к глазам бинокль и замер.

Немцы волокли столб, к которому был привязан мёртвый Балабанов. Он был раздет до пояса, на теле — многочисленные раны. Увидели его и другие снайперы.

Немцы пытались запугать снайперов и пехотинцев смертью Фёдора, но получили обратный эффект. Снайперы обозлились и решили за убитого Фёдора уничтожить десять гитлеровцев.

Выполнять обещанное начали на следующий день, придумав дерзкий план, немного рискованный, но вполне реальный.

С немецкой стороны на участке полка снайперов не было — на этом и строился расчёт. Перед рассветом Ведерников и Алексей заняли позиции перед первым батальоном. Они дождались, пока рассвело окончательно, и немцы позавтракали — у них, как всегда, всё было чётко и по расписанию. Потом Виктор Субботин выскочил на бруствер без оружия и пробежал по земле метров двадцать, чтобы пулемётчик, напротив которого залегли снайперы, успел увидеть Виктора и схватиться за пулемёт. Виктор спрыгнул в траншею, и в это время, когда он уже был в безопасности, ударила запоздалая очередь. В оптику было видно, как немец устроился за ручным пулемётом за бруствером.

Алексей выстрелил в лицо пулемётчику.

Приманка сработала, но этим дело не кончилось. Через полчаса, когда немцы решили, что снайпер, убив пулемётчика, переключился на другие участки, один из пехотинцев стал доставать пулемёт — солдат никогда не позволит себе оставить оружие на поле боя.

Алексей выстрелил ещё раз, убив рачительного солдата. Больше с этой позиции стрелять было нельзя. Один, при необходимости второй выстрел — и всё, иначе накроют минами. У немцев на вооружении пехотных рот были лёгкие 50-миллиметровые миномёты, и стояли они прямо в траншеях. И мин немцы не жалели.

Чем хорош миномёт — так это навесной траекторией полёта мины. Снаряд из пушки летит почти по прямой, и бойцу в окопе или траншее он не страшен. А миномётная мина падает сверху, и она достанет цель в окопе, в траншее, в овраге и на обратном склоне холма. Дальность стрельбы лёгких миномётов была невелика, но всю «нейтралку» они простреливали.

Более тяжёлые и мощные минометы стояли в глубине немецкой обороны, метрах в трёхстах-четырёхстах от передовой — при необходимости немцы задействовали и их.

Обозлённые гибелью двух солдат, немцы полчаса засыпали минами «нейтралку», а потом перенесли огонь на траншею. Однако вычислить, определить позицию Алексея они не смогли, и били не прицельно, а по площадям.

Утром немцы, выполняя операцию «Блау», перешли в наступление. Временное затишье на фронте закончилось. Высохли после весны дороги и грунтовые аэродромы, немцы завезли в тылы боеприпасы, горючее, и, узнав через стратегическую разведку, что летом союзники откроют Второй фронт, подтянули свежие дивизии, перебросив их с Западного фронта. Наша промышленность ещё не успела в полной мере перестроиться, наладить массовый выпуск танков, самолётов, боеприпасов, насытить ими войска.

Немцы бросили в бой 90 полнокровных дивизий. Это были дивизии, укомплектованные по штатам 1941 года, а не урезанные, как в 1944 и 1945 годах. Они пошли мощно, взламывая нашу оборону. С конца июня до второго июля немцы смогли полностью оккупировать Курскую область, к 10 июля — правый берег Дона и правобережье Воронежа.

В нашей Ставке считали, что летом 1942 года немцы снова нанесут удар по Москве, но фашисты все силы сосредоточили на юге — они рвались к Ростову и Кавказу. Для танковых соединений немцев широкие южные степи — самое удобное место для боёв, для клиньев и охватов. В лесистых и местами заболоченных Смоленской, Брянской и других областях центра России танковым группировкам было тесно для маневра.

Ставка спохватилась, и 7 июля был образован Воронежский фронт, но части РККА продолжали с боями отступать, оставляя противнику всё новые города и районы.

28 июля 1942 года Сталин издал свой знаменитый приказ № 227, названный «Ни шагу назад». Вводились суровые меры наказания за оставление позиций без приказа, позади воинских частей стали устанавливаться заградотряды НКВД.

Ничего этого Алексей, как и его товарищи, конечно, не знал.

С рассветом немцы открыли по передовой массированный огонь из орудий и миномётов. Потом они перенесли огонь вглубь, громя советские тылы, уничтожая резервы и штабы.

После артподготовки налетели «лаптёжники» — пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87». Они сбрасывали бомбы на артиллерийские капониры, на танки, на склады.

Как танк ни маскируй, сверху он заметен — хотя бы по отбрасываемой тени. У немцев маскировка была на высоте, у нас же маскировочные сети, позволявшие укрывать танк или пушку, в массовом количестве, пришли в войска позже.

Кроме бомб «юнкерсы» сбрасывали пустые бочки из-под бензина, многократно продырявленные. Падая, эти бочки издавали ужасающий, сводящий с ума вой.

Передовая скрылась в дыму и пыли. Едва стихли моторы пикировщиков, на немецкой стороне, пока ещё далеко послышались звуки моторов множества боевых машин — танков и бронетранспортёров.

Уцелевшие пехотинцы стали выползать из щелей, блиндажей и занимать места в окопах и траншеях. Снайперы, уцелевшие при артналёте и бомбёжке, переползли со своих позиций в траншеи, оставаться на «нейтралке» было безумием, самоубийством.

Алексей сразу припомнил бои осени 1941 года, теперь всё повторялось снова — бомбёжка, танки.

Рев моторов накатывался. Едва стала видна немецкая пехота, остатки батальона открыли по ней огонь. «Далековато начинают», — поморщился Алексей. Это он и его товарищи могут бить без промаха с оптикой. А пехотинцы попусту жгут патроны — до немцев верных четыреста метров. Для снайпера это, по сути, ближний выстрел, можно спокойно «положить» пулю между глаз.

Снайперы стреляли без перерыва. Немцы падали, а за убитыми были видны солдаты второй цепи.

Начала стрелять единственная уцелевшая противотанковая пушка-сорокапятка, прозванная на фронте «Прощай, Родина!», с первого же её выстрела загорелся T-III, второму снаряд перебил гусеницу; он крутанулся на месте и получил снаряд в борт. Изо всех щелей повалил дым, танкисты стали покидать подбитую машину. На них перенёс огонь Алексей.

Чтобы подготовить танкиста, нужно время и ресурсы — с пехотинцами намного проще. Потому при всех равных условиях лучше убить танкиста.

Двух из четырёх членов экипажа Алексей успел уничтожить, другие укрылись за танком.

Справа от Алексея выстрелило противотанковое ружьё — раз, другой, третий… Видно было, как его пули высекают искры из лобовой брони танка. Раз видны искры, стало быть — рикошет, непробитие. А ещё стрельба ведётся из одного места.

Немцы стрелка засекли, танк выстрелил из пушки, и ПТР замолчало.

Алексей стрелял, пока не кончились патроны в обоих подсумках. Снайперы не берут на задание много патронов. Сделал один-два выстрела — и меняй позицию на запасную, или же жди темноты. А выстрелил три-четыре раза — считай, что подписал себе смертный приговор, немцы обязательно засекут и накроют. Их наблюдатели внимательно осматривали «нейтралку» и передний край обороны. С небольшого возвышения, с оптикой в виде стереотруб они просматривали два-три километра наших тылов.

Снайперы стали брать патроны из подсумков убитых солдат, а до немцев — пара сотен метров, уже можно различить ремни и кобуру на униформе. Патроны, правда, попались военного выпуска, с большим разбросом по кучности, но с такого расстояния это уже некритично.

Алексей стрелял до тех пор, пока Виктор не дёрнул его за рукав.

— Отходим! Справа танки уже траншеи утюжат.

«Отходим» — слово официальное, а по-простому — отступаем, драпаем, бежим. Горько и стыдно, но что Алексей может противопоставить танку? Он ведь в полусотне метров крутится на траншее, обваливая стенки и давя бойцов. Из винтовки броню не пробьешь. К тому же у него в магазине два патрона, и ещё обойма с пятью патронами одиноко болтается в подсумке. И пехота немецкая накатывается, от животов из автоматов поливает. До них вообще не больше ста метров осталось, видны разинутые в крике рты.

Алексей с Виктором побежали по ходу, ведущему в глубь обороны, по второй линии траншей. По обеим сторонам хода уже взлетали от пуль и рассыпались фонтанчики земли. Хорошо, ход по всем правилам фортификации вырыт, извилистый.

Пробежали быстро, ход закончился, и они выскочили на поверхность, на голую землю. Впереди бежала группа бойцов. Они уже хотели догнать её, но в самой середине группы взорвался снаряд, и только куски тел в разные стороны полетели.

Они рванули в сторону, к рощице — там миномётная батарея была. Но после бомбёжки «юнкерсами» позиции батареи были перепаханы бомбами, миномёты повалены и раскиданы, а вокруг лежали убитые.

Подбежавший Алексей стал шарить по подсумкам и трясущимися руками заталкивать в свои подсумки обоймы с патронами. Патронов у него не было, и сердце не лежало пробегать мимо такой ценности.

Солдат на фронте без оружия или патронов чувствует себя неуютно, как голый посреди улицы.

Виктор схватил его за руку:

— Лёха, бежим! Забудь про патроны! — махнув рукой, он помчался вперёд.

Гнал вперёд страх оказаться в окружении, или, хуже того — в плену. Страх этот в солдатах, в войсках сидел ещё с сорок первого года, когда немцы охватывали танковыми клиньями целые дивизии и армии. Те, у кого оставались боеприпасы и были поопытнее командиры, пробивались к своим. Другие-прочие попадали в плен. Семьи потом страдали. Немногие после войны вернулись, большинство в немецких лагерях бесследно и бесславно сгинуло.

Судьбы вернувшихся были не лучше. Из немецких лагерей их посадили в наши — в Воркуте да на Колыме. И долго ещё писали они в анкетах «был в плену». И это было клеймо на всю жизнь.

Алексей набил патронами подсумки и карманы штанов. Тяжесть была изрядная, патроны мешали бежать, зато чувствовал себя Алексей увереннее. Он побежал следом за Виктором, чувствуя, как сзади накатывается «А… а… а» и автоматная трескотня.

Виктор первым добежал до второй линии обороны и спрыгнул в траншею. Алексей последовал за ним. Бойцы уже щёлкали затворами винтовок.

Здесь красноармейцев было побольше — во время бомбёжки и артподготовки им не так досталось, да и уцелевшие бойцы из первой, передовой линии траншей сюда добрались. Потрёпанные, многие с ранениями, но никто оружия не бросил. Вот и сейчас у раскрытого ящика с патронами они набивали магазины и подсумки.

Однако уже накатывалась немецкая цепь, подкреплённая идущим впереди танком.

Не мешкая, пара снайперов открыла огонь. Немцы падали, но на месте упавших появлялись другие — из второго, третьего ряда.

Грохнул взрыв — танк подорвался на противотанковой мине и застыл на месте. Однако он не загорелся, и танкисты продолжали стрелять из пушки и пулемётов. В голове у Алексея вдруг мелькнула мысль: «А почему он не видел при отступлении Ведерникова? Убит или побежал с другой группой бойцов?»

К танку пополз красноармеец с гранатой в руке. Танкисты заметили опасность и прошили смельчака пулемётной очередью.

— Витя, стреляй ему в ствол! — закричал Алексей — они были рядом, в соседних стрелковых ячейках — и сам выстрелил первым. Если повезёт, и снаряд уже будет в казеннике, то при выстреле пуля его заклинит, и ствол разорвёт. Только попробуй попасть с двухсот метров в ствол 50-миллиметровой пушки!

Алексей мог поклясться, что со второго выстрела ему это удалось. Танк повел башней и выстрелил. Ствол посередине разорвало, и он вывернулся лепестками разорванной стали.

Из смотровой щели пошёл дым, и сразу откинулись люки. Но выбраться танкистам не дали. Справа хлестанул по танку станковый пулемёт «максим», да и Виктор с Алексеем не дремали. Так и застыли на броне убитые в чёрной униформе.

Лишившись мощной поддержки танка, немцы залегли. Стрельба с обеих сторон стихла. Наши экономили патроны, да и для немецких автоматов двести метров было далековато.

Потом немцы стали отползать, и кое-кто из бойцов приободрился:

— Ага, драпают фрицы…

Но Алексей думал по-другому. Обычно, наткнувшись на упорное сопротивление, немцы применяли авиацию. И теперь они отползали, чтобы не попасть под бомбы своих самолётов.

— Витя, бежим подальше от траншеи, ищем воронку или вырытый окоп.

— Зачем? — удивился Виктор. — Атаку же отбили!

Но Алексей выбрался из траншеи и пошёл вправо, ближе к роще — деревья хотя бы будут гасить ударную волну и примут на себя часть осколков.

Они нашли воронку и залегли. С неба уже доносился заунывныйвой пикировщиков. Выстроившись в круг, они круто пикировали, бросали бомбы и взмывали вверх, занимая место в этом адском колесе смерти.

Траншею накрыло дымом, пылью — что-то горело. Рядом со снайперами не упало ни одной бомбы.

Когда бомбёжка закончилась, снайперы побежали к траншее. Местами её засыпало, и из земли торчали руки, ноги, оружие. От траншеи мало что осталось.

Из щелей и окопов выбирались уцелевшие красноармейцы — их едва набрался взвод. Тяжелого оружия, вроде пулемётов, нет, только стрелковое.

Они собрали патроны и решили драться, сколько смогут.

Из командиров остался только сержант-артиллерист. И едва они набили магазины, как сержант закричал:

— К бою!

Немцы бежали молча — не кричали, не вели огонь. Психическая атака, что ли? Видел Алексей такую в кинофильме «Чапаев». Только вот Анки-пулемётчицы с «максимом» у них не было. Надо держаться, должны же наши помощь прислать… Никто тогда не знал, что немцы уже прорвали оборону и глубоко вклинились в наши порядки. Фактически остатки нашего полка оказались уже в тылу наступающих немецких войск.

Сначала снайперы, а потом и другие бойцы открыли огонь. Стреляли, тщательно целясь, чтобы ни один патрон не пропал даром.

Немцы после бомбёжки не рассчитывали на то, что останутся живые защитники, но огонь снайперов косил их не хуже пулемётов. И немцы не выдержали огня, отступили.

Поле перед траншеями было усеяно трупами в серой униформе. Потом началось какое-то движение. Часть немцев осталась лежать, а другая поползла влево. Понятно, обойти хотят, зайти с фланга и ударить одновременно.

— Виктор, за мной!

Алексей и Субботин где переползли по разрушенной траншее, где перебежали. По пути собирали патроны, если они были у убитых.

На левом фланге обнаружили грамотно оборудованную пулемётную позицию — основную и запасную. Жаль только, пулемёта там не было. Стенки были выложены жердями, сектор обстрела расчищен. Грамотный, опытный вояка позицию оборудовал, как рачительный хозяин. Наверное, из деревенских был, они привыкли всё делать добротно, основательно.

Виктор занял запасную позицию — она была чуть выше и дальше в тыл.

Было видно, как немцы собирались перед атакой. Только чего атаки ждать, если они в прицел видны?

— Витя, работаем! — крикнул Алексей, и они, как на учебных стрельбах, целились, стреляли, перезаряжая магазины.

Немцам в небольшой ложбинке деваться было некуда, и они заметались. А убитых с каждой минутой становилось всё больше, и когда пошли в атаку основные силы немцев, тех, которые были в ложбине, осталось не больше десятка. Подчиняясь приказу, они тоже пошли в атаку.

Оба снайпера работали сосредоточенно и быстро. Никто из десятка атакующих не смог пробежать и сотни метров, все полегли.

А перед нашей траншеей разворачивался ожесточённый бой.

Алексей повернулся в ту сторону. Кое-где немцы подобрались к траншее на дистанцию броска гранаты, сейчас начнут забрасывать защитников.

— Витя, вправо! Бей по тем, кто гранаты бросает! — и сам выстрелил по немцу, выдернувшему запал.

«Колотушка» М-24 с деревянной ручкой выпала из руки немца, и он упал. Граната взорвалась в рядах наступающих.

Алексей успел сделать два выстрела, и закончились патроны. Он присел за бруствер и начал по одному заряжать патроны в магазин.

Прямо в траншее разорвалось несколько гранат, раздались крики.

Немцы ворвались в траншею. В траншейной тесноте с винтовкой не развернёшься, и немцы с автоматами получили преимущество. Несколько немецких автоматчиков бросились бежать по узкому ходу в их сторону, однако Алексей с Виктором их не подпустили. Алексей держал под огнём траншею, Виктор — землю перед ней. И едва показывался серый френч или голова в угловатой каске, они стреляли на поражение.

Теперь бой разбился на два очага сопротивления. Пара снайперов с одной стороны, и на другом, дальнем конце траншеи отбивались от немцев два автоматчика и, судя по выстрелам — пехотинец. Частили ППШ, бухала трёхлинейка.

— Лёха, уходить пора, обойдут нас и гранатами закидают, — подполз к нему Виктор.

— Похоже на то. Давай ползком в ложбину, где немцы лежат. Как доползешь, меня прикрывать будешь.

Виктор шустро пополз.

Внезапно стрельба стихла. Немцы заняли почти всю траншею и теперь копили силы для броска, заряжали магазины. Было бы сил побольше — самое время их контратаковать. Только кто пойдёт в атаку? На этой стороне траншеи остался один Алексей. Виктор уже исчез из поля зрения. Потом он показался в ложбине и пополз по другому скату наверх.

Метрах в ста от ложбины была рощица — чахлая, редкая, но, прикрываясь деревьями, можно было уйти.

Вот Виктор выбрался на ровное место, залёг, махнул рукой. Пора убираться из траншеи.

Алексей забросил винтовку за спину и пополз.

Едва он перевалил на склон, сзади рвануло несколько гранат, и вспыхнула автоматная стрельба. Уже не скрываясь, Алексей вскочил на ноги и побежал — сейчас спасение было только в скорости.

Он добрался до дна, где лежали убитые немцы, на ходу схватил автомат убитого и кинулся наверх. Бежать стало тяжелее, временами ноги оскальзывались на траве.

Он выбрался и упал, переводя дух, а Виктор начал стрелять.

Из траншеи, где несколько минут назад ещё били снайперы, уже показались немцы. Точными выстрелами Субботин снял двух самых резвых пехотинцев.

— Леха, беги в рощу, я прикрою. Потом моя очередь бежать будет.

К тому моменту Алексей едва успел отдышаться, но побежал. Виктор уже отдышатся и мог стрелять точно.

Вот и берёзовая роща — просматривается почти насквозь. Алексей залёг на опушке и приготовил винтовку к стрельбе.

— Витя, давай!

Субботин бросился бежать к роще. Немцы, увидев бегущего красноармейца, открыли стрельбу, но Алексей несколькими выстрелами убил наиболее активных стрелков. Остальные попрятались в траншею.

— Фу, добежал! — Субботин упал рядом с Алексеем.

— Надо убираться отсюда. Роща редкая, не укроешься.

Алексей поднялся, за ним последовал Виктор. Петляя между деревьями, они побежали на дальний конец рощи. Там, за ней, среди высокой травы была грунтовка. Снайперы побежали по ней, со всё нарастающей тревогой в душе слыша, как сзади нарастает треск мотоциклетных моторов.

Алексей обернулся и увидел, что из-за рощи выезжают пять мотоциклов с колясками. На каждой коляске стоял ручной пулемёт.

Беглецов заметили, и один пулемётчик дал очередь. Только на грунтовке мотоцикл трясет, и пули пролетели мимо.

— Стой! — скомандовал Алексей. — Бьём по пулемётчикам в коляске. По два выстрела — и ходу!

Снайперы остановились и вскинули винтовки. Бах! Бах!

Один пулемётчик выпал из коляски, другой уткнулся головой в пулемёт. Куда попал Виктор, Алексей смотреть не стал.

Последний мотоцикл остановился, и пулеметчик дал длинную очередь. Убегать было глупо. Алексей прицелился и влепил немцу пулю в лицо.

Выстрелы смолкли.

Алексей повернулся к Виктору и вдруг увидел, что тот лежит в траве, раскинув руки. Поперёк груди Субботина кровавой дорожкой пролегли несколько пулевых отверстий. Гимнастёрка уже пропиталась кровью. С первого взгляда было ясно — наповал.

Треск мотоциклетных моторов приближался. Немцы-водители, разъярённые гибелью своих товарищей, приближаясь, делали короткие остановки и стреляли из автоматов.

Алексей не стал искушать судьбу — Виктору уже не поможешь. Петляя, как заяц, он побежал вперёд по травянистой земле.

Треск моторов приближался. Алексей понял — не уйти, надо отстреливаться. Он остановился и вскинул винтовку. После пробежки никак не восстанавливалось дыхание, дрожали руки. Прицел колебался, и в нём появлялась то грудь мотоциклиста, то фара мотоцикла.

Улучив момент, Алексей выстрелил. Мотоцикл вильнул, описал полукруг и перевернулся.

Алексей перевёл ствол на другого мотоциклиста — тот как раз остановился дать очередь и привстал на подножке, чтобы лучше видеть. Алексей опередил его, выстрелив ему в живот.

Широкой дугой, чтобы Алексей не ушёл, трое других мотоциклистов охватывают кочковатое поле.

Алексей вложил в патронник патрон, смахнул пот со лба, прицелился и выстрелил. Да, видно, поторопился, и рука дрогнула. Мотоциклист продолжал двигаться вперёд, но внезапно вспыхнул. Наверное, пуля угодила в бензобак. Хлынувшая струя бензина попала на раскаленный глушитель, и мотоцикл вспыхнул.

Мотоциклист соскочил с него на ходу. Однако униформа уже горела, и правая брючина уже была объята пламенем. Немцу бы сорвать с себя сапоги и объятые пламенем брюки, а он начал кататься по траве, пытаясь его сбить. Не исключено, что другие мотоциклисты подумали, что Алексей стреляет бронебойно-зажигательными пулями. Видя страшную смерть своего товарища в огне, они не выдержали, круто развернулись и поддали газу.

Алексей же бросился бежать в другую сторону.

Сделав на бегу очередной шаг, он неожиданно для себя полетел вниз. Оказалось, не увидел край высохшего ручья.

Упал он удачно, ничего себе не сломал. Схватив отлетевшую в сторону винтовку, он первым делом осмотрел прицел — не разбился ли? Однако повезло: оптика, хрупкая стеклянная вещь, была цела.

На ремне через плечо болтался немецкий автомат. Алексей открыл затвор, зарядил поодиночке патронами магазин винтовки. Отщёлкнув магазин автомата, он увидел там всего четыре патрона.

В подсумке у него лежала стандартная обойма — пять патронов к винтовке. И всё! Негусто! Наткнётся на группу немцев — боя ему не выдержать. Правда, ещё пистолет есть. Он из него еще не стрелял, потому обе обоймы целы. Но главное — сам жив! Мясорубка была такая, что, похоже, он один невредимым выбрался.

Высохшее русло ручья было глубоким, по плечо; да ещё густая трава по краям — со стороны и не видно. Алексей решил идти по руслу. Земля на дне высохла, потрескалась, встречались коряги и камни, поэтому приходилось смотреть под ноги, чтобы не упасть.

Потом берега ручья стали ниже, и он осторожно выглянул. Справа — луг, кочки торчат, вдали осока, стало быть — заболоченное место, немецкая бронетехника здесь не пройдёт.

Слева, метрах в пятистах — лес, причём густой. Не сибирская тайга, но для Алексея сейчас — лучшее укрытие. Он осмотрелся и, никого поблизости не обнаружив, направился к лесу. Но едва он подошёл к опушке, как сзади раздался возглас:

— Стой!

— Стою. Дальше что?

— Оружие брось, руки подними.

— Ладно, коли так.

Алексей снял винтовку и бережно, чтобы не повредить прицел, положил её в траву. Автомат бросил. Резко упав в траву, он перекатился, выхватил из кобуры «ТТ» и сделал выстрел на голос.

— Кончай дурить! — прокричали ему из леса.

— Выходи, чтобы я тебя видел, — ответил Алексей.

Из леса вышел красноармеец. Судя по ботинкам и обмоткам, это был пехотинец. Рук не поднимал, но оружия у него при себе не было.

Алексей поинтересовался:

— Ты один?

— Один.

— Ну смотри, соврал — первая пуля твоя.

Алексей поднялся, подошёл к своему оружию, подобрал его и повесил на плечо.

— Ты чего орал «стой»? А у самого оружия нет!

— Есть, только один патрон остался, берегу его.

— Чтобы застрелиться самому? — пошутил Алексей.

— Из него захочешь — не застрелишься.

На опушке леса, за деревьями, стояло на сошках противотанковое ружьё. Весу в нём — почти пуд, и ствол длиннющий, из такого действительно застрелиться невозможно.

— А второй номер где же?

— Я и есть второй номер. А сержанта убили.

— Так ты один ружьё нёс?

— Один, — вздохнул боец.

— Как тебя звать, откуда?

— Взвод противотанковых ружей, рядовой Диденко.

Алексей только головой покачал. Неудобно такую длинную и тяжёлую железяку одному нести, её обычно несут вдвоём. Правда, с ними ещё боезапас.

— А личное оружие есть?

— Нет, — развёл руками рядовой.

— Держи, дарю. Только в нём всего четыре патрона, — Алексей протянул рядовому автомат.

— Диденко, у тебя имя есть?

— А как же! Саньком родители назвали.

— Надо полагать, харчей у тебя нет?

— Откуда? Сам второй день не ел.

— Что думаешь делать?

— Не знаю, я думал — ты подскажешь.

— В стратегическом плане надо идти к своим, на восток. А в тактическом — воевать по ходу с немцами. Увидел — убей, всё ближе к победе будем. А сейчас идём к какой-нибудь деревне, надо подхарчиться.

— Подожди, а ружьё?

Уж очень не хотелось Алексею тащить эту тяжесть. Мало того, в случае опасности быстро с ним не укроешься. Да ещё и патрон один. Алексей замешкался с ответом.

Диденко обиделся:

— Не хочешь помогать — скажи, я сам понесу.

— Вдвоём сподручнее.

Они подняли ружье на плечо.

Километра через два хода плечо набило. Тряпьё бы какое-нибудь найти, положить под ствол.

— Привал.

С облегчением они сняли ружьё, присели сами. Карту бы, сориентироваться — где мы? Может, деревня рядом была, мимо прошли.

— Ага, жрать только всё сильнее и сильнее охота, — пожаловался Саша.

Передохнув, они продолжили путь, и вышли к хуторку в две избы.

— Диденко, ты тут посиди со своим ружьем, я разузнаю.

Алексей сначала пошёл шагом, а, дойдя до хилого заборчика из жердей, наклонился и подобрался ближе. Во дворе ходили куры, мотоциклов и машин не было видно. Похоже, немцев нет.

Алексей взял в руку пистолет, подошёл к избе и постучал рукоятью в окно.

— Хозяин!

На стук выглянула бабулька, кивнула. Потом открылась дверь, и хозяйка вышла на крыльцо.

— Чего тебе, касатик?

— Немцы здесь есть?

Бабулька явно растерялась.

— Откель им тут взяться?

— Прорвались. Что-нибудь покушать не найдётся?

— Заходи в избу, поснедай.

— Не могу, меня товарищ ждёт.

— Погоди маленько, соберу, что могу. — Бабулька скрылась в избе.

Алексей уселся на крыльцо, положив винтовку на колени. Тихо, только куры кудахчут, роясь в пыли.

Прошло пять минут, десять… Да что она там возится? Не ровен час — наедут мотоциклисты.

Основные силы немцев по дорогам прут, а танки — по безлесной местности. Но их мотоциклисты, выполняя разведывательно-дозорные функции, забираются по грунтовым дорогам довольно далеко. Им удаётся пленных взять — красноармейцев, отбившихся от своих частей, а иногда и обнаружить наши батальоны и полки, попавшие в окружение. С малочисленными группами окруженцев мотоциклисты расправлялись сами, с крупными в бой не вступали, вызывая по рации подкрепление и очень часто — авиацию. С этим у немцев было отлажено.

Наконец, когда терпение Алексея подходило к концу, бабуля вышла. Она вынесла большую корзину, прикрытую сверху белой тряпицей.

— Заждался касатик? Хлеб в печке подходил, подождать маленько пришлось.

Алексей откинул тряпицу. В корзине лежал большой круглый каравай хлеба, варёная картошка, яйца, огурцы, небольшой кусок солёного сала.

Алексей на радостях обнял старушку.

— Спасибо вам от лица Красной армии!

— Ты, касатик, немцев-то бей! Вон — ружжо у тебя!

— Погоним супостата, будет ещё и на нашей улице праздник!

— Дожить бы, порадоваться! — вздохнула старушка.

Но Алексей уже подхватил корзинку и почти бежал к лесу.

Старушка перекрестила его в спину.

— Ну, что там? — встретил его вопросом Диденко.

— Немцев нема, вот — харчи принёс. Садись, есть будем.

Они накинулись на провизию, как голодные волки. Алексей порезал ножом хлеб на четыре части, одну отдал Саше.

— А остальное?

— Будет ещё завтрашний день.

Они умяли кусок сала с хлебом, заедая огурцами.

— Яйца сырые?

— Старушка не сказала.

— А то побьются. Лучше их съесть.

— Давай.

Яйца оказались сваренными вкрутую. Они съели по одному яйцу, и ощутили сильную жажду. Во рту было сухо, и еда не лезла в горло — ни воды, ни молока бабулька с собой не дала. Забыла второпях молочка в бутыль налить, а может, коровы и вовсе не было? Но Алексей был ей и так благодарен — после еды сил прибавилось.

— Берём ружьё, надо ручей искать.

Они взяли ружьё, Алексей ещё корзину нёс — их продовольственный запас.

Через полчаса ходу они вышли к ручью.

— Привал, пей, сколько влезет.

Оба напились до бульканья в животе. Алексей знал, что в походе нельзя пить много: потеть будешь, и снова пить захочется, но вовремя оторваться от чистой воды не мог.

Оба улеглись. После обеда в армии положен получасовой отдых, и они даже слегка придремали вполглаза. Алексей ноги на дерево задрал — так они быстрее отдохнут. И вставать не хотелось, а надо.

Глава 6 В ОКРУЖЕНИИ

Когда взвалили на плечи ружьё, Саша спросил:

— А ты снайпер? Винтовка-то у тебя с оптикой.

— Охотник я по жизни, Саня. Сибиряк я, до армии охотился на живность, теперь — на двуногих зверей. Всё то же самое: подкрадываешься, выцеливаешь, стреляешь.

— Скольких немцев убил?

— Подтверждённых — пятнадцать, вон зарубки на прикладе. На самом деле больше, я ведь не всегда снайпером был. Кто их считал?

— А я лично — ни одного. Меня призвали, сразу в «учебку» на противотанковое ружьё, на фронте — во взвод. Поверишь ли, из винтовки в немца не стрелял никогда.

— Зато со своим первым номером танки жёг. Немец чем силён? Техникой! У него танки, самолёты. Выбей их — и всё, не сможет он наступать.

— Это верно.

Сначала едва слышно, затем всё более отчётливо стал слышен шум моторов слева. Похоже, они выходили к дороге.

— Поглядеть надо, кто там — наши или немцы, — сказал Алексей.

— Откуда тут нашим быть? — усомнился Диденко.

— Ты посиди тут со своим ружьецом, а я разведаю.

— Ты только вернись.

— Обещаю.

Положив ружьецо, Саша улёгся в траву. Алексей поставил рядом корзину.

— Ты только харчи без меня не съешь, — пошутил Алексей.

Местность для незаметного подхода к дороге была — лучше не придумаешь. Густой лес, кое-где — овраги, промытые вешними водами. Уже через десять минут Алексей залёг на краю широкой просеки.

Метрах в семидесяти от дороги шли грузовики с пехотой, бронетранспортёры, прогромыхало несколько танков.

Алексей от злости скрипнул зубами. Пушечку бы сюда! Знатно покрошить немцев удалось бы!

Он вернулся к Диденко.

— Саш, немцы по дороге идут — машины, танки. Ты из своего ружья стрелять умеешь?

— А то!

— Бери, пойдём к дороге.

— Ты не забыл — у меня один патрон всего?

— Не забыл.

Корзиночку с провизией они оставили — сейчас она им просто мешала бы.

Уже знакомым путём Алексей вышел к дороге.

— Выбирай себе позицию, только скрытно. Ждём танк. Как будешь готов, скажи. Бьёшь только в борт или корму.

— Знаю я!

— Да я так, напомнил. После выстрела сразу уходим.

Саша установил ружьё на сошки, вложил патрон в патронник и закрыл затвор.

— Готов.

— Ждём.

Алексей расчехлил оптический прицел. До дороги всего ничего, он попадёт в голову врагу и без оптики, но прицел позволял смотреть по дороге вдаль, выбирая более серьёзную цель.

Они лежали уже полчаса. Прошло несколько грузовиков, пара лёгких чехословацких танков.

Но вот из-за пригорка показался средний танк, за ним — грузовик с солдатами, а следом — «кюбельваген», штабная машина.

Алексей сразу подобрался, как охотничья собака, унюхав дичь, сделал стойку.

— Саша, как только танк поравняется с тобой, бей в борт. Ружьё потом бросай и уходим.

— Как бросаем?

— С ружьём оторваться от погони будет сложно. И чего его тащить, если патронов нет?

— Жалко!

— Дай только до своих добраться, там новое дадут.

Бойцы замерли.

Колонна приближалась. Были видны только первые машины и танк, всё остальное скрывалось в клубах пыли. Но машины там были или танки — понять было трудно, уж слишком силён был рёв моторов.

Неожиданно рядом грохнул выстрел. Алексей смотрел в прицел на «кюбельваген» — на танк он не смотрел. А танк уже почти поравнялся с ними, и это Саша выстрелил ему в борт.

Несколько секунд ничего не происходило, техника шла своим ходом. Потом из кормы танка вырвался столб пламени. Танк встал, и из распахнувшихся люков показались танкисты. Алексей успел сделать по ним два прицельных выстрела, потом довернул винтовку на штабной автомобиль. Автомобиль был открытым, только сверху натянут тент, как защита от солнца и дождя. Сидящие там люди хорошо просматривались.

Алеша сделал три выстрела и мог поклясться, что дважды попал точно — фигурки немцев при попадании дёргались.

— Всё, бежим!

Однако, оглянувшись, Алексей увидел, что Саши рядом уже нет — тот первым рванул бежать по лесу.

Несколько минут в запасе у Алексея было. Пока ещё немцы разберутся, что к чему, пока организуют преследование, он будет уже далеко. И путь отхода знаком.

Он бежал быстро, успев догнать Сашу.

— Давай поднажмём, Санек!

Они добежали до корзины с провизией. Алексей подхватил её, Сашка поднял автомат — его тоже оставляли здесь.

— Ходу!

Они бежали ещё километра два-три — кто их считал, эти километры? Саша стал дышать хрипло, начал отставать.

— Всё! Не могу… больше! — едва просипел он.

— Ладно, привал.

Оба упали в траву. Алексей стал прислушиваться, но никаких посторонних звуков не услышал. Если немцы отправились за ними в погоню, то идти они должны цепью для прочёсывания. Обязательно пойдут шумно, ломая ветки, бряцая оружием и переговариваясь.

Вдали за деревьями был виден столб дыма — это горел танк.

Отдышавшись, Саша спросил:

— Ты видел, как я его? В корму целил. Выстрелил, а он всё равно идёт! Думаю — неужели промахнулся? А тут как полыхнёт! Ну я и побежал. А ты что же задержался?

— По танкистам стрелял и по штабной машине.

Алексей вытащил из подсумка последнюю обойму, поодиночке зарядил ими магазин и вздохнул. Мало патронов, каждый теперь на вес золота.

— Передохнул? Идём.

Вскоре они вышли к деревне, но обошли её стороной. Еда у них пока была, и делать в деревне им было нечего.

А ещё через километр лес кончился. Это не Сибирь, где по глухой тайге можно было идти месяц и не увидеть человека, не наткнуться на деревню или село.

Они постояли на опушке, наблюдая. Вдали, километрах в пяти, виднелась рощица.

Алексей поднял винтовку и с помощью оптики осмотрел поле перед ними. Ни траншей, ни окопов, ни передвижения людей.

— Вроде чисто, идём. Я первый, в десяти метрах — ты.

— Почему?

— Чтобы одной очередью обоих не сняли. Не знаешь, что ли?

— Не говорил никто.

Алексей вышел на поле. Как-то некомфортно, неуютно он чувствовал себя. Как перст един, и со всех сторон его видно, мишень удобная. Но никто не окликнул, не выстрелил.

Так он и дошёл до рощи, слыша сзади сопение и чертыханья Саши, спотыкавшегося на кочках и неровностях.

Рощица была небольшой, и другой конец её хорошо просматривался сквозь редкие стволы берёз.

Алексей потянул носом.

— Саш, кажется мне — пахнет чем-то, вроде как гарью.

Саша принюхался.

— Да нет, показалось тебе.

Но едва они пошли через рощу, ветер явственно донёс запах гари и тления.

— Что-то неладно здесь, Саша. Под ноги смотри.

Они вышли к опушке и увидели наши траншеи — полузасыпанные, развороченные взрывами и танковыми гусеницами. Два немецких танка так и застыли сгоревшими тушами у траншей. И везде — трупы наших красноармейцев с пулевыми и осколочными ранениями. Странно только, что не видно убитых немцев. Судя по сильному трупному запаху, бой был дня три тому назад. За это время немцы успели собрать и похоронить своих убитых. Раненых, понятное дело, эвакуировали в госпиталь сразу после боя. Оружия тоже не было, видно — немцы собрали трофеи.

— Саш, ты иди в ту сторону, я — в эту, ищем патроны. В первую очередь — винтовочные, а если к своему автомату найдёшь — совсем хорошо будет.

Они пошли вдоль траншеи. Запах был ужасающим. На солнцепёке трупы уже вздулись, вокруг мест попадания пуль и осколков на телах вились зелёные мухи. Похоронить бы парней, только для этого много человек надобно и лопаты, а у них на двоих даже сапёрной лопаты не было.

— Нашёл! — вдруг закричал Саша.

— Чего кричишь? Ну, нашёл так нашёл.

— Гранаты нашёл, «лимонки» — аж две штуки!

Алексей увидел у одного из бойцов подсумки на ремне. Он спрыгнул в траншею и открыл подсумки. В одном из них оказались винтовочные патроны — две полных обоймы по пять штук! В его положении — просто подарок!

Он пошёл дальше и едва не споткнулся — из-под земли выглядывал приклад винтовки. Алексей потащил его на себя, и вытащил винтовку СВТ, почти новую. Не заметили её немецкие трофейщики. Он отщелкнул магазин — там было три патрона. Их он тоже положил в подсумок.

Обойдя свой участок, Алексей положил в подсумок боезапас на четырнадцать патронов и гранату — немецкую М-24. Саша оказался результативней — две гранаты Ф-1 и неполный диск от пулемёта Дегтярёва. Диск они тут же разрядили, добыв ещё двадцать два патрона.

Алексей взбодрился — теперь у него почти полные подсумки. Только к немецкому автомату они ничего не нашли. В принципе — бой был яростным, дрались до последнего патрона. Да ещё немцы оружие и боеприпасы подобрали. И на том спасибо, что нашли.

— Эх, сколько же наших здесь полегло! — вздохнул Саша.

— Думаю, немцев не меньше.

— Тогда где их убитые?

— Так немцы своих и похоронили же. Пойдём отсюда, от запаха с души воротит.

И только когда они удалились от места боя метров на сто, запах перестал преследовать их.

Через полчаса хода, прячась за редкими деревьями, они вышли к деревне.

— В деревне немцы! — сразу заявил Алексей.

— Откуда знаешь?

— Видишь, из-за избы край кузова грузовика виден?

— Ага, вижу.

— Ты думаешь, его наши бросили?

— Точно, а через три дома — мотоцикл с коляской под ивой.

— Увидел. Карту бы у них раздобыть. Небось, обозначено — где наши, где немецкие позиции.

— Ха, сказал тоже! Карты только у офицеров, у рядовых их нет.

— Значит, заберём у офицера, — твёрдо сказал Алексей.

— А может — ну её, эту карту? Всё равно она на немецком, непонятна.

— Сдрейфил?

— Есть немного.

— Это правильно, не боится только дурак. Будешь меня подстраховывать.

— Ты что же, воевать с ними надумал?

— Разве я похож на сумасшедшего? Дождёмся ночи, тогда и возьмём.

— Так знать надо, где офицер ихний ночевать будет!

— Понаблюдаем, вычислим. Ты смотри, где легковая машина стоит или вездеход.

— Не вижу пока.

— Тогда будь тут, смотри в оба. Я проползу вокруг деревни. У них тут две улицы, крестом.

— Не ходил бы ты, Алексей.

— Один боишься остаться? Так ведь ружья у тебя нет, идти теперь легче.

— Вдвоём не так опасно.

Алексей чувствовал, что Саша побаивается. Конечно, одно дело — сидеть в траншее, среди своих, а другое — во вражеском тылу, где вокруг — чужие, и любая неосторожность, любая ошибка может привести к плену или гибели. И ранение — тоже проблема. Перевязать рану нечем, если ранен тяжело — хирурга нет, и отлежаться негде.

— Ну, я пошёл. Будь здесь, я вернусь.

Где перебежками, где ползком Алексей описал полукруг вокруг деревни. Теперь поперечная улица проглядывалась хорошо.

Возле одной избы стоял небольшой бронеавтомобиль Sd.kfz.222 — такие применялись во фронтовых условиях для боевых офицеров уровня командира роты и выше. Периодически в избу входили и выходили из неё солдаты. «Точно, офицер там — или даже несколько офицеров».

Алексей вернулся к Саше.

— Есть офицер, бронемашина у избы.

— Часовой там будет, — встревожился Диденко.

— Сниму, — спокойно ответил Алексей.

Они дождались темноты и, не скрываясь, направились к улице, где стояла бронемашина.

— Теперь занимай позицию. Лежишь тихо. Если что-то пойдёт не так — стрельба будет или тревога поднимется — постреляешь и уходишь назад, к месту, где корзина осталась. Если всё пройдёт нормально, я сюда же вернусь. Ты только с перепугу задницу мне не прострели, — пошутил Алексей.

— Постараюсь, — было заметно, что Саша очень волновался.

Алексей перебежками, пригибаясь, побежал в сторону броневика. Винтовку свою он оставил Саше. Случись заварушка — для ближнего боя у него есть пистолет; но лучше, конечно, им не пользоваться. Стоит выстрелить часовому или ему самому, как сбегутся немцы.

Он залёг у забора метрах в двадцати от броневика, и стал смотреть и слушать — надо было определить, где находится часовой. Тот какое-то время, видимо, стоял неподвижно, потом прошёлся: Алексей засёк его по звуку шагов и металлическому стуку — противогазная коробка при ходьбе касалась чего-то железного.

Алексей переполз поближе.

Часовой ходил между броневиком и забором избы, где находился офицер. Обычно у немцев пересменка в ноль часов. Надо подождать, тогда у него будет запас по времени в четыре часа.

Минуты тянулись томительно. Но вот раздались шаги, послышался разговор — за броневиком разговаривали трое. Потом шаги стали удаляться.

Так, смена произошла.

Новый часовой бодро обошёл вокруг броневика, потом ухватился за ручку капота, встал ногой на колесо и уселся на переднее крыло. Видимо, немцу было там удобно.

Так он сидел четверть часа, потом спрыгнул, обошёл броневик. Вот же собака! Никак к нему ближе не подобраться!

Наконец часовой встал. Лёгкий ветерок дул с его стороны и доносил запах сапожной ваксы, дешевого табака, пота, оружейной смазки.

Алексей поднялся и, мягко ступая, обошёл броневик. Часовой был теперь за бронекорпусом, только руку протяни.

Алексей бросил гальку через голову часового, влево. Немец услышал и вначале повернул голову, а потом повернулся всем телом. Алексей шагнул из-за броневика и ударил его ножом в спину, чуть ниже лопатки. Часовой стал заваливаться набок. Алексей придержал тело и осторожно опустил его на землю. Если бы часовой упал, то загремел бы оружием и стальным шлемом. А шум не нужен, он насторожит.

Чтобы тело сразу не бросилось в глаза, Алексей, как мог, затолкал его под броневик. Перепрыгнул невысокий, до колен, штакетный заборчик.

Теперь главное. Он подошёл к двери в избу и толкнул её. Дверь оказалась заперта — осторожничали немцы. Он двинулся вокруг дома. Лето, душно — не может быть такого, чтобы все окна были закрыты. И тут же увидел — с задней стороны сразу два окна были нараспашку. Он заглянул.

Железная кровать с никелированными шариками на спинке — роскошь по довоенным меркам — выделялась белой простынёй. На ней спал немец. Алексей усмехнулся: «Сладко почивает, аж похрапывает во сне, пуская слюну». Он встал на завалинку, подтянулся на руках, уселся на подоконник и тихонько сполз с него. По-иному нельзя, спрыгнешь на пол — а вдруг половица скрипнет?

Из соседней комнаты через дверной проём, по-деревенски задёрнутый занавеской, доносился могучий храп. Там должен быть ещё один, а может — и двое.

Алексей приготовил нож, помедлил. В бою он убивал — но спящего? В его представлении это было, с одной стороны, как-то не по-людски, так настоящие воины не поступают. А с другой стороны, немец — враг, и как ты его убил, никого не волнует.

Внезапно немец заворочался, видимо — почувствовал рядом с собой присутствие человека. Не дай бог откроет глаза и заорёт с перепугу!

Алексей ударил его ножом в сердце. Немец дёрнулся и затих. Алексей вытер нож о простыню. Искать карту и другие трофеи можно потом, а сейчас нужно убить второго немца. Он выглянул из-за шторки.

На деревянной кровати спал долговязый и худой немец. Рядом с кроватью, на стуле лежал аккуратно сложенный мундир и фуражка. На спинке кровати висел ремень с кобурой, причём клапан кобуры был расстёгнут.

Немец лежал на животе, поэтому Алексей с ходу ударил его ножом под лопатку. Немец выгнулся, засучил ногами, и Алексей был вынужден ударить его ножом ещё раз.

Немец затих. Алексей вытер окровавленные руки и нож о постельное бельё, нож сунул в ножны. Осмотрев комнату, он узрел небольшой чемоданчик, поставил его на подоконник. Всё равно света в комнате нет, зажечь его нельзя, и чемоданчик он потом, в лесу посмотрит.

Он уже хотел перейти в другую комнату, как вдруг заметил — из сложенной формы торчит узкий ремешок. Алексей потянул за него, и в руках у него оказалась офицерская сумка-планшет. Он надел ремешок на себя, потом вытащил из кобуры немца пистолет, запасную обойму и всё засунул в карман — пригодится для Саши.

Вернулся в переднюю комнату. И тут ему на глаза попался саквояж. Ну да, не ранец же из телячьей кожи офицеру носить — ими только солдаты пользуются. Он прихватил и его.

Из дома выбрался прежним путём — через окно. Спрыгнув на землю, прислушался. Тишина. Никто не всполошился, не поднял тревогу.

Через калитку он вышел на улицу, поставил чемоданчик и саквояж на землю, опустился на четвереньки, разрезал ножом поясной ремень убитого часового и стянул с ремня магазинную сумку. Автомат у Саши есть, теперь будут патроны к нему. Держать всё это в руках было затруднительно, но Алексей считал, как в поговорке — своя ноша не тянет.

Прячась в тени забора, он прошёл до угла улицы. Шел, остерегаясь, ведь немцы вполне могли пустить по улицам патруль. Но обошлось.

Алексей завернул за угол последней избы. Где-то здесь должен был быть Саша.

— Эй, ты где? — окликнул он бойца.

— Здесь, — негромко ответил тот.

— Помоги, — Алексей отдал Саше магазинную сумку. — Надень на ремень, всё не в руках нести.

Шлёвки от подсумка были широкими, под немецкий ремень, и сумка наделась без проблем.

— Винтовку мою давай, а чемоданчик возьми.

— Что там?

— Откуда мне знать? Идём, пока тревогу не подняли.

Они направились к рощице, где оставили корзину с харчами, и несколько минут искали её в темноте. Бросить бы, время уходит, но еду было жалко. Голод — не тётка, утром есть захочется.

— Пошли отсюда подальше. Если утром немцы собаку по следу пустят, нам худо придётся, поэтому надо за ночь убраться. Хорошо бы ручей найти.

— Зачем?

— По ручью пройдём с полкилометра, собаку со следа собьём.

— Понял.

Алексей шёл первым, за ним Саша. Чемоданчик вроде бы и небольшой, однако нести его было неудобно, ручка резала ладонь.

Когда из-за туч вышла луна, Алексей объявил привал. Тут же отщёлкнул замки и поднял крышку. Вроде бельё, только почему так тяжело? Он потянул на себя тряпку и обнаружил, что в ней была завёрнута бутылка.

В чемоданчике оказалось шёлковое бельё, три бутылки французского коньяка, бритвенный прибор, стопка чистой бумаги и несколько пачек сигарет.

— Саш, ты куришь?

— Не баловался.

— Тогда табаком следы посыпать будем, чтобы собака след не взяла. Открывай саквояж.

В саквояже вообще ничего полезного для них не было: шерстяной шарф и такие же носки, бритва и множество мелочей вроде зажигалки. Её Алексей сунул в карман — пригодится. Из другого кармана достал трофейный пистолет и запасную обойму.

— Держи, это тебе.

— Спасибо, — Саша сунул оружие в карман.

— Давай коньяку хлебнём по паре глотков, — предложил Алексей.

— Я его не пробовал никогда, — как-то сразу сконфузился Саша.

— Вот и попробуем.

Они открыли бутылку, и Алексей глотнул прямо из горлышка. На вкус коньяк был приятен, но чувствовалась крепость.

— Глотни, — он протянул бутылку Саше.

Тот отхлебнул и сразу же выплюнул.

— Тьфу ты, клопами пахнет.

— Дурной ты, Сань! Немцы его из Франции, может — из самого Парижа привезли. Какие клопы?

— По мне наша водка лучше.

— Не хочешь — не пей.

Бутылки переложили в саквояж, предварительно всё из него вытряхнув. Да и нести саквояж было удобнее — ручка по руке.

Они пошли дальше. Алексей теперь периодически крошил сигареты, рассыпая табак по следу.

За ночь успели пройти километров десять, и наступивший рассвет застал их на лесной опушке. За лесом тянулся луг, пересечённый поперёк оврагом.

— Давай день в овраге отсидимся, — предложил Саша.

— Нельзя. Если немцы нагрянут — постреляют, как перепёлок. Надо в лес за оврагом.

— Обходить далеко.

— Ничего, целее будем.

Дав круг, они обошли овраг стороной и, войдя в лес, расположились на опушке. Отсюда хороший обзор, и сами в случае опасности уйти по лесу в любую сторону могут.

— Давай поедим и поспим немного, — предложил Алексей.

— Давно пора, желудок уже сосёт.

Они доели всё, что было в корзине. Алексей ещё коньяка граммов двести выпил. Расслабившись, оба придремали.

Вскинулись от шума мотоциклетных моторов. Оба схватились за оружие. Вдоль оврага, с обеих его сторон, периодически постреливая из пулемётов по густым зарослям кустарника на дне оврага, ехали немцы. Один раз они даже швырнули в овраг гранату.

— Учись, салага, где прятаться надо. Если бы сейчас в овраге были — хана бы пришла.

— Да, — только и выдавил из себя Саша.

Немцы прочесывали на занятой территории места, где могли прятаться окруженцы — в лес они пока не совались. На мотоциклах там делать нечего — не проедешь. А цепью лес прочесать — слишком много солдат надо. Вот и проверяли немцы места укромные, но легкодоступные.

Постреляв, мотоциклисты укатили. Чесались руки у Алексея пристрелить несколько человек — так потом от немцев не оторвёшься, а ему хотелось к своим выйти, повоевать в полную силу. Среди своих он полезен будет, наибольший урон врагу нанесёт.

Отдохнув до полудня, они пошли через лес, на восток. Остановились на отдых. Вдруг Саша насторожился.

— Вроде погромыхивает. Дождь, что ли, собирается?

— Сам услышал, решил — показалось. Это не гром, Саня, это пушки стреляют. До фронта километров семь.

— Как же мы переходить будем?

— Доберёмся — увидим.

Дальше они пробирались осторожнее. Километра через три стали слышны отдельные орудийные выстрелы.

Лес закончился, впереди открытое поле. Но по дороге через поле нескончаемым потоком шли немецкие грузовики с пехотой.

— Похоже, Саня, нам тут до вечера загорать, в голом поле не укрыться.

— Как скажешь.

До вечера они наблюдали за дорогой. Машины шли в обе стороны.

К вечеру движение стихло, а когда стемнело — прекратилось совсем.

— Всё, хорош ночевать, идём.

Ночь была безлунной — в трёх шагах ничего не видно, и они пошли прямо через поле. С дороги их всё равно не заметят.

Стало слышна пулемётная стрельба.

— До передовой километра полтора-два, — определил Алексей, — скоро тылы немецкие пойдут. Надо место выбрать для укрытия, днём понаблюдать, а ночью к нашим переходить.

Местность пошла изрытая лощинами и мелкими оврагами, поросшая кустарником.

— Лёша, давай в кустах спрячемся.

— Про овраг не забыл?

Они залегли в воронке от авиабомбы. Вроде в открытом поле, а со стороны их не видно. И место удобное, на небольшом пригорке. По очереди поспали. Утром Алексей разрешил Саше отдыхать.

— Только из воронки не высовывайся.

Сам же надёргал травы, воткнул её в отворот пилотки и осторожно высунулся.

Ёлки-палки! В двухстах метрах перед ними совершенно отчётливо просматривалась немецкая гаубичная батарея. У солдат по расписанию завтрак, и они были заняты содержимым своих котелков.

Алексей наблюдал через снятую с винтовки оптику. Отчётливо были видны различия между офицерами и солдатами.

Ровно в девять утра в соответствии с графиком немцы открыли огонь из орудий. Они подтаскивали снаряды и один за другим посылали их в далёкую и невидимую отсюда цель.

— Вот морды, окопались в своём тылу, даже оружие в сторонке лежит. Заряжающие кителя сняли, жарко им! Пулемёт бы сейчас сюда — и как ударить с тыла! Всю батарею положить можно было бы!

— Ты чего бормочешь, Алексей?

— Немецкие пушкари по нашим стреляют. Руки чешутся в спину им пальнуть!

— Нельзя! — обеспокоился Саша. — Накроют нас тогда здесь.

— Да успокойся, сам понимаю. Но сюрприз им всё-таки напоследок устрою. Ладно, отдыхай. Ночь, я думаю, бессонная предстоит.

Алексей наблюдал, откуда артиллеристы берут снаряды. По два-три ящика стояли рядом с орудиями, но подносили их из отрытого неподалёку — метрах в пятидесяти от позиции — укрытия. Оно было накрыто маскировочной сеткой.

Перед уходом к передовой Алексей решил устроить немцам неприятный сюрприз.

Выпустив снарядов по десять-двенадцать, немецкие артиллеристы прекратили стрельбу и стали банниками чистить орудия. И всё на виду, не укрываясь, как на передовой. Алексей чуть зубами не заскрипел от злости и бессилия.

Подошло обеденное время. Немцы поели у полевой кухни и через некоторое время снова стали стрелять из гаубиц.

Саша не выдержал, подполз к Алексею.

— Вот разошлись, спать не дают!

— Пойди к ним, попроси не мешать.

Постепенно наступил вечер, стемнело. Немцы ушли в брезентовые палатки недалеко от позиций, и у гаубиц остался один часовой. Службу он нёс исправно, на месте не стоял, прохаживался перед орудиями. Но расставлены они были далековато друг от друга — метров за пятьдесят.

Алексей решил сползать к складу боеприпасов.

— Дай мне «лимонку», а сам посиди пока здесь, — обратился он к Саше.

Взяв из оружия только пистолет, Алексей пополз к вырытому укрытию. У ровика задержался, прислушался. Никакого движения. Он спустился по ступенькам.

Под маскировочной сеткой лежали ящики — много. Он снял со штабеля один ящик, оказавшийся неожиданно тяжёлым, и уложил его на бок — вроде как ящик случайно упал со штабеля. Потом вырыл углубление в кулак, положил туда гранату и надвинул на неё ящик. Переведя дыхание, выдернул чеку и присыпал ямку землёй. Стоит теперь кому-нибудь сдвинуть ящик в сторону или приподнять его, как последует взрыв гранаты, а затем сдетонируют снаряды. Фейерверк получится замечательный, издалека видно будет, может быть — даже с нашей стороны.

Алексей вернулся к Саше.

— Наконец-то! А то я уж подумал — ты один решил к нашим идти.

— Плохо ты обо мне думаешь. Склад я их заминировал. Утром придут за снарядами — всё взлетит на воздух.

— Здорово!

— Поползли… — Алексей забросил винтовку за спину. Сколько придётся ползти, километр или пять, уже роли не играло. Сегодня же ночью им надо перейти линию фронта. Завтрашний взрыв на батарее наведёт немцев на мысль о разведчиках или диверсантах в их ближнем тылу. Ещё днём Алексей смотрел карту в планшете немецкого офицера и понял, где немцы, а где наши, вот только привязаться к местности не мог — не было характерных примет: изгибов реки — как, впрочем, и самой реки, мостов, заводской трубы. Хоть бы название ближайшего населённого пункта знать… Но на карте были обозначены аэродромы и расположение танковых и мотоциклетных полков. Алексей резонно полагал, что карта вызовет интерес у наших разведчиков.

— Я вперёд, ты — за мной. Не отставай! Шум услышишь — замри. И слушай мои команды.

Они поползли. Батарею обогнули стороной. Вроде бы никого не видно и не слышно. Поднялись, пошлипешком.

Впереди показалась рощица. Однако когда они подошли к ней, обнаружилось, что в ней укрыты немецкие танки и бронетехника. Пришлось тут же ретироваться, и ползком.

Неподалёку послышалась пулемётная очередь, вверх взмыла осветительная ракета. «Метров триста осталось», — определил Алексей. Только проползти их — непростая задача.

Алексей всё ожидал, когда появится вторая линия траншей.

Впереди из темноты показался бугор.

Алексей подался левее; метрах в десяти от него раздался хлопок, и вверх взмыла очередная ракета. Пустивший её ракетчик был совсем рядом — в неверном свете ракеты поблескивала его каска. А от бугорка, оказавшегося дотом, прогремела пулемётная очередь. Во попали — в осиное гнездо!

Алексей подобрался вплотную к траншее. В ней сидел немец и не спеша заряжал ракетницу.

Алексей свалился на него сверху, ударил ножом в шею, потом ещё раз. В горле у немца булькнуло, и он завалился на дно траншеи.

Алексей выбрался на бруствер и махнул Саше рукой. Тот перебрался тоже.

— Ползём, быстрее!

Алексей полз впереди, ощупывая перед собой землю. Немцы выкидывали перед бруствером пустые банки, наткнёшься — шум будет. А ещё мины — их Алексей боялся в первую очередь. Но видно немцы не собирались долго оставаться на занятых позициях и «нейтралку» не минировали; или же Алексею с Сашей сильно повезло, и они проползли мимо минного поля.

Саша не отставал от Алексея, и когда тот замирал, утыкался ему в ноги. Да когда же эта «нейтралка» закончится?

Окрик «Стоять!» раздался неожиданно.

— Мы свои, окруженцы! — ответил Алексей. Не хватало только от своих пулю получить…

— Ползи сюда, только не делай резких движений.

Алексей и Саша поползли на голос — их окликнул красноармеец в охранении.

— Всё, Сань, приползли, выбрались к своим!

— Молчать!

— Ты не заболел, боец? Чего раскомандовался? К командиру нас давай, важные сведения есть!

— Не разведка, перебьётесь!

— Это тебе твой командир скажет. Веди!

— Оружие оставить!

— Только осторожнее. У меня винтовка снайперская, прицел не повреди.

Оружие их осталось в окопе.

Дозорный довёл их до траншеи.

— Товарищ старшина, окруженцы вышли, командира требуют.

— Давай их сюда.

Оба спрыгнули в траншею.

— Кто будете?

Алексей и Александр представились.

— Что у вас за дело к командиру? Он только отдыхать лёг, день тяжёлый был. По мелочи будить не буду.

— Карта у нас немецкая, у офицера забрали.

— Даже так? Ну ладно, разбудим, но если попусту — пеняйте на себя.

Старшина ушёл в боковое ответвление траншеи и вскоре вернулся с командиром — его звание в темноте было не разглядеть.

— Лейтенант Скворцов. Что за дело ко мне?

— Карту у немецкого офицера забрали, на ней позиции немецкие. И ещё батарею гаубичную видели. Думаю, утром услышите взрыв — заминировали мы её.

— Ты что, минёр?

— Снайпер. А до того минёром был.

— Где оружие?

— У дозорного в окопе осталось.

— Старшина, оружие сюда!

— Есть!

Старшина полез на бруствер.

— Хорошо, давайте карту.

Алексей протянул ему сумку-планшет. Лейтенант открыл её, зажёг фонарик, посветил.

— Да, похоже — наш разведотдел карту с интересом посмотрит.

С бруствера грузно свалился старшина.

— Ваше приказание выполнено.

— Старшина, веди их в разведотдел. Отдашь сумку и оружие.

— Это что же, я сам их оружие нести должен? — удивился старшина.

— А ты считаешь — я? Исполнять!

— Есть!

Лейтенант ушёл.

— Свалились вы на мою голову! Вот что: вынимайте патроны и несите своё оружие сами. Вы бы ещё ПТР приволокли!

— Не донесли. По дороге бросили — патронов не было.

— Ладно, шагайте.

Алексей и Александр каждый несли своё оружие, старшина — только патроны.

Они шли около двух километров, спотыкаясь в темноте.

— Всё, пришли. Поспать не дали!

— После войны выспимся, если живы будем.

Старшина ушёл в избу, но вскоре вернулся.

— Заходите.

Сдав их на руки бравому сержанту, старшина ушёл.

— Где полевая сумка?

— Так старшина отдать должен, у него была.

Сержант выругался и выскочил за дверь.

— Старшина! Твою мать! Иди сюда!

Вернулся он уже с сумкой. Развернул, при тусклом свете светильника из снарядной гильзы присмотрелся к карте, присвистнул:

— Сидите здесь.

Бывшие окруженцы уселись на пол.

Впрочем, сидеть и ждать пришлось недолго, сержант вышел.

— Где карту взяли?

— Двух офицеров я убил в избе, у них и забрал.

— Ты один?

— Я в разведвзводе служил — сначала минёром, потом снайпером. К немцам в ближние тылы ходил, понятие имею.

— Уразумел, — сержант снова исчез за дверью. Спустя некоторое время вновь появился.

— Ты убил офицеров и взял карту? — ткнул он пальцем в грудь Алексея.

— Я, Ветров.

— Иди, тебя капитан зовёт. Только винтовку в угол поставь, а нож мне отдай.

Алексей снял пояс с ножнами, поставил в угол винтовку и шагнул за дверь.

За столом сидел капитан с петлицами кавалериста и дымил папиросой, рукой разгоняя дым.

Над столом висела немецкая керосиновая лампа, дававшая довольно приличный свет.

— Ефрейтор Ветров.

— Садись, рассказывай.

И Алексей рассказал, как после боя остался один, как выбирался к своим, как в тылу встретил Диденко. Как они в деревне выследили избу, где квартировали офицеры, как забрался в окно, убил обоих и взял карту.

— Что, охраны не было?

— Часовой стоял у броневика. Его пришлось тоже, того… — Алексей чиркнул ладонью по шее.

— Покажи на карте, где это было?

Алексей привстал, попытался сориентироваться:

— Вроде здесь…

— Тоже мне, разведчик! — хмыкнул капитан. — Вроде!

— Тут батарея гаубичная стоит — прямо напротив наших позиций. Я её заминировал, утром взорвётся.

— Да? Поглядим. Карта интересная, если это не подстава.

— Никак не можно! Кто мог знать, что я в избу собираюсь залезть?

— А кто подтвердит, что ты туда лазил и немцев убил?

— Диденко.

— Его же там не было! Может, ты немцам с потрохами продался, и карта не настоящая? Чтобы нас провести…

— Да вы что? — привстал на месте задохнувшийся от возмущения Алексей.

— Сядь! Ты из окружения вышел, и веры тебе пока нет! Завтра пошлём авиаразведку, и если сведения подтвердятся — считай, что тебе сильно повезло.

— В чём?

— В живых останешься. А пока под ружьём посидишь. Тутаев!

— Я! — в дверь вошёл бравый сержант.

— Посади их под замок.

От удивления глаза сержанта стали заметно больше.

— Так нет у нас охраняемого помещения.

— В подвал пока посади, хозяйский.

— Там дверь на щепочку закрывается.

— Попытаются сбежать — поймаем и сразу шлёпнем.

— Понял. Пошли, руки за спину.

Сержант отвёл обоих во двор и открыл вход в погреб.

— Заходите. Табачком угостить?

— Не курим.

Дверь захлопнулась, и в темноте Алексей едва не покатился со ступенек. Потом, держась за стену и ногой нащупывая ступени, он сошёл вниз. За ним следовал Саша. Они уселись на какой-то ящик.

— Во попали! — с досадой сказал Саша.

— А ты думал — тебе медаль на грудь повесят? Проверять всё будут, само собой — и карту нашу.

— Как?

— Не наше дело. Только капитан сказал, если карта липовая — к стенке поставят.

— Ничего себе! Надо было эту карту проклятую сжечь или изорвать.

— Молчи уже!

Сколько они сидели в подвале — неясно, но спустя довольно продолжительное время дверь распахнул вчерашний сержант.

— Выходите! Можно оправиться и перекусить — арестованным положено.

После туалета им дали по кружке горячего чая без сахара и по два куска хлеба. С голодухи чёрный хлеб съели за милую душу.

— Возвертайтесь! Команды выпускать вас от капитана не было.

После скудного завтрака настроение поднялось.

— Лёш, как думаешь, долго нас проверять будут?

— Если бы я знал! Капитан сказал — авиаразведку пошлют.

В это время до них донёсся отдалённый мощный взрыв.

— Батарея на воздух взлетела, которую мы вчера заминировали, — сообразил Алексей. Конечно, там была не одна тонна снарядов, поэтому жахнуло здорово.

— Мы с тобой сейчас немцам урон большой нанесли. Даже если орудия уцелели, то прислуга — вряд ли. Считай, человек по тридцать на нос досталось.

— Здорово! Думаешь, зачтётся?

— Насмешил! Капитан скажет — взорвали один снаряд в голом поле.

Саша понурился.

— Тогда зачем к своим пробивались, мучились? Лучше было в той деревне бой принять и смертью героев лечь.

— А кто об этом знать будет? Могут посчитать без вести пропавшими, или хуже того — попавшими в плен.

Через щелявые двери пробивался солнечный свет — в подвале было сумрачно.

На обед арестованные получили по миске жидкого супа и хлеб.

Время тянулось медленно, в подвале пахло гнилью, мышами, но было сухо. Алексей улёгся на ящике, вздремнул.

Когда стемнело, стукнула дверь.

— Выходите!

Бравый сержант провёл их в избу.

— Заходите оба, капитан ждёт.

Они вошли, доложились.

— Считайте, вам повезло. Авиаразведка подтвердила подлинность карты, даже успели нанести по танкам бомбовый удар. Где ваши части, сказать не могу, не знаю. С той стороны только небольшие группы выходят, вроде вас. Могу направить вас на сборный пункт, там распределят по военно-учётным специальностям. А хотите — в пехоту. Рота, на участке которой вы перешли фронт, потери большие понесла, и нуждается в пополнении.

— Если можно — в пехоту, товарищ капитан! Оружие, надеюсь, нам вернут?

— Только винтовку и «ТТ» — немецкое оружие в войсках запрещено. Сержант вас проводит. Идите.

— Есть! — Оба чётко повернулись и вышли.

Сержант вернул Алексею винтовку, «ТТ» в кобуре и пояс.

— Нож верни! На поясе нож был в ножнах.

Сержант скривился, однако нож вернул.

— Зачем тебе нож?

— Как же снайперу без ножа? Как без рук.

Диденко остался без оружия.

Сержант привёл их в роту в передовой траншее к уже знакомому старшине.

— Принимай пополнение.

— Так это же окруженцы, они на нашем участке переходили.

— Капитан приказал в вашу роту их определить.

— Приказал — значит, примем.

— Ну, бывайте! — бравый сержант ушёл.

Старшина просмотрел их красноармейские книжки и в своём блокноте сделал обгрызенным карандашом запись.

— В первый взвод пойдёте.

— Товарищ старшина, у меня оружия нет. Было немецкое трофейное, так не вернули же!

— Во взводе получишь, — старшина вздохнул. — Там потери большие были, винтовки есть, а бойцов нет.

Старшина привёл их в траншею, которую занимал взвод.

— Принимай, сержант, пополнение.

— Это что, только двоих даёте?

— Где я тебе людей возьму? Радуйся, что снайпера привёл.

— Радуюсь, — сержант кисло улыбнулся. — Мне бы пулемётчика… А то «максим» есть, а пулеметчиков нет. Пойдёмте, я вам землянку вашу покажу.

Сержант был среднего возраста, и из-за потери офицеров вместо отделения командовал взводом.

— Голодные?

— Так точно!

— Пошли со мной!

Сержант накормил их тушёнкой и сухарями.

— Подхарчились? Ну, теперь идём получать оружие.

Он подвёл их к землянке.

— Это лейтенанта, командира взвода землянка была. Пока я сейчас её занимаю.

Сержант вынес из землянки трёхлинейку с примкнутым штыком и несколько обойм патронов.

— Вычисти как следует. И имейте в виду оба: увиливание от службы, а тем более трусости не потерплю.

Оба бойца приглядели себе стрелковые ячейки по соседству, метрах в десяти друг от друга. Алексей сразу расчехлил прицел и долго изучал в оптику «нейтралку» и передний край противника, стараясь запомнить ориентиры и расстояние до них. Он остро пожалел, что нет бумаги — составить стрелковую карточку. Ну ничего, обживётся во взводе — найдётся бумага.

Почти сразу к нему подошёл сосед слева, вислоусый украинец:

— Не земляк, часом?

— Я из Сибири.

— Не земляк. Закурить не найдётся?

— Не курю.

— Вот незадача! — Боец ушёл.

До вечера никаких происшествий не было. Алексей успел изучить местность перед собой, отметил, что немцы непуганые. Видно, не было наших снайперов, потому они и загорали на бруствере и вылезали из окопов. И расстояние до них невелико, метров пятьсот.

Алексей нашёл старшину.

— Разрешите обратиться?

— Валяй! У нас по-простому, можешь не тянуться.

— Поохотиться хочу.

— Чего? — Брови у старшины подскочили на лоб.

— Ну, фрицев пострелять.

— А, другое дело! Стреляй, кто не даёт!

— Патроны с тяжёлой пулей есть?

— Посмотри в землянке — вроде были для «максима».

Алексею удалось отобрать полсотни более-менее пригодных для снайперской стрельбы патронов. Потом он вычистил и смазал свою винтовку. Поужинали кашей, которую принёс в термосе разносчик пищи — полевая кухня располагалась в лощине, в полукилометре от позиций.

Алексей проснулся по сибирской привычке ещё до рассвета, и сразу заторопился в стрелковую ячейку. Поднимающееся над горизонтом солнце осветило немецкие позиции, давало блики от стереотруб и биноклей немцев, и Алексей сразу засёк их положение. От его прицела бликов не было, солнце светило за спиной.

Немцы позавтракали, потом шевельнулась стереотруба, и рядом с ней возникла голова в фуражке. Офицер!

Алексей прицелился и выстрелил. Попадания он не видел: после выстрела винтовку подбрасывает, и в прицел ничего не видно. Однако после по немецкой траншее забегали. Значит — попал! Но немцы, вероятно, восприняли его выстрел как случайный, потому что через полчаса на другом участке двое рядовых выбрались на бруствер и спокойно стали работать сапёрными лопатками. Немедля Алексей убил одного, а когда второй в страхе бросился в траншею, в последний миг успел застрелить и второго.

На выстрелы явился старшина.

— Шумишь?

— Троих убил.

— Да ну? — удивился старшина. — А не врёшь?

— Берите бинокль — сами увидите.

Алексей уже приметил, что в час дня к пехотинцам идут из тыла разносчики пищи с термосами. Вот и сейчас он ждал этого момента. Как только он увидел их в прицел, тотчас сказал старшине:

— Смотрите левее — прямо перед вами на немецкой стороне куст. Разносчиков видите?

— Наблюдаю, — кивнул старшина.

Алексей щёлкнул барабанчиком вертикальных поправок, взял дальность прицела и выстрелил.

— Попал! — неожиданно заорал над ухом старшина.

Максимально быстро Алексей сделал ещё два выстрела.

— Попал! Ты гляди, попал! — восторгался старшина.

— А теперь уходим отсюда, и быстро! — остановил его Алексей.

— Это почему же? Мы в траншее!

— Немцы засекли, откуда я стрелял, миномётами накроют.

Они успели отбежать по траншее метров тридцать, как послышался вой первой мины. Разрыв!

За первой миной последовала вторая, третья… Позиции заволокло дымом.

Старшина и Алексей упали на дно траншеи. Пыль лезла в глаза, в рот, сыпалась за воротник.

— Обед я им испортил, — прокричал Алексей, — потому и злятся!

— Молодец, хорошо стреляешь! — старшина показал Алексею большой палец. Тот в ответ показал приклад своей винтовки.

— Что я, приклада не видел? — обиделся старшина.

— Зарубки видишь? Каждая зарубка — убитый немец.

— Ого! А чего же наград нет?

— Не заслужил.

Минометный обстрел закончился. Они поднялись, отряхнулись от пыли. Но когда старшина узнал, что под миномётным обстрелом погиб красноармеец из его взвода, он расстроился.

— Ветров, я, конечно, не против, чтобы ты немцев стрелял. Но сам пойми: каждый боец на счету, а из-за твоей охоты потери во взводе.

— Я в своём полку, как и положено снайперу, на «нейтралку» уходил. Даже если меня и засекут, огонь по траншее вести не будут.

— Так-то оно так, только разрешение у командира роты спросить надо — «нейтралка» всё же. Вдруг ты к немцам перебежать решил?

— Я же от них сюда пришёл, из окружения вышел. Мне проще и безопаснее было там остаться.

Старшина задумался.

— Нет, как бы чего не вышло. Если об этом узнают политрук роты или особист, мне шею намылят. Разрешит лейтенант — пожалуйста, стреляй, а пока погоди.

Старшина вызвал Алексея на следующий день.

— Говорил я с командиром роты и политруком сегодня утром — они не против. Только от траншей подальше отползай.

— Договорились. Единственная просьба — лопатку сапёрную мне найдёшь?

— Есть лопатка, даже в чехле.

Старшина был человеком запасливым, и в блиндаже у него, как в каптёрке, было почти всё.

Алексей наточил лопатку о камень до бритвенной остроты — так и землю рыть легче, и в бою использовать, коли до рукопашной дело дойдёт. Она в бою даже удобнее штыка или ножа, почти как боевой топор у славян.

Затемно Алексей выбрался на «нейтралку» — он заранее присмотрел себе местечко. Было на поле несколько кочек, поросших травой, за одной из них он и решил устроиться.

Только добрался и начал сапёрной лопаткой орудовать, отрывая себе окопчик, как впереди послышалось какое-то движение и звук — вроде волокли что-то тяжёлое.

— Стой! — негромко произнёс Алексей.

— Свои, разведка. Помоги лучше…

К нему подполз разведчик — одной рукой он волок по земле связанного немца. Алексей намеревался ему помочь, но разведчик помощь отверг.

— Сзади нашего раненого тащат, ему помоги.

Алексей пополз в сторону немецких позиций.

Здесь он обнаружил нашего раненого, которого из последних сил пытался тащить второй разведчик, сам раненный в руку.

— Ты давай, браток, сам, а я раненого потащу.

— Ага, а то я совсем из сил выбился.

Перекатом Алексей взвалил на себя раненого и пополз. Так было легче, чем тащить раненого за собой, но всё равно тяжело. Пока он дотащил раненого до траншеи, семь потов сошло.

Осторожно перевалив раненого на руки пехотинцев, он оглянулся и увидел, что разведчика нет. Он снова вернулся на «нейтралку», где и нашёл разведчика — от потери крови тот потерял сознание. Алексей и его взвалил на себя и притащил в траншею.

Тем временем взошло солнце, и ползти на «нейтралку» было поздно.

В траншее при свете его разглядел бравый сержант из разведотдела:

— Ты? Окруженец?

— Я.

— Ты что тут делаешь?

— На «нейтралку» ползал, со «снайперкой» на фрицев охотиться, да тут на меня разведгруппа вышла. Вот, помог раненых притащить.

— Добро.

Раненых унесли в лазарет. Пленного увели ещё раньше, и Алексей направился к себе во взвод.

Глава 7 СНОВА В РАЗВЕДКЕ

На следующий день рано утром Алексей повторил попытку. Он затемно подполз к облюбованным кочкам, быстро отрыл окоп, расчехлил прицел и замер на позиции.

Начало светать. Немцы, полагая, что до русских позиций далеко и видимость ещё неважная, не особо скрывались. Двое солдат понесли за траншеями в тыл какой-то ящик.

Алексей выстрелил первому в ногу. Тот упал и, судя по раскрытому рту, заголосил, но голоса из-за дальности слышно не было. К нему, бросив ручку ящика, бросился второй, склонился над ним.

Алексей убил их обоих — на войне, как на войне.

Немцы засекли его приблизительное местоположение. Сначала прошлись по «нейтралке» из пулемёта, потом бросили наугад несколько мин, но Алексей спрятался в неглубоком окопе. Одна мина взорвалась недалеко, но осколки прошли поверху и даже разворотили одну кочку.

Время до вечера тянулось медленно. На открытом пространстве, в голом поле покинуть до темноты позицию невозможно, убьют. Вот он и лежал. Донимали мухи, но приходилось терпеть. А когда стемнело, он выбрался из неглубокого окопа и пополз назад, к своим позициям.

Едва Алексей с облегчением спустился в траншею, его встретил старшина:

— Ты чего натворил?

— Не успел еще ничего, только с «нейтралки».

— Тебя в разведотдел вызывают.

— Дайте хоть поесть нормально, со вчерашнего вечера не ел.

— Иди, только быстро, твой дружок Диденко на тебя котелок взял. А потом — пулей в отдел. Ко мне посыльный уже два раза прибегал.

Алексей не торопился. Не было его весь день, и ещё полчаса подождут.

Он поел в землянке оставленный ужин или обед — он так и не понял, потому что супа не было, зато была гречневая каша, сдобренная мясом. С наслаждением выпил холодного чаю и поблагодарил Сашу.

— Молодец, что позаботился. Сейчас бегу в разведотдел.

— Опять? Ох, не нравится мне всё это.

— Подвал забыть не можешь?

Алексей добрался до разведотдела довольно быстро и доложил о своём прибытии по вызову бравому сержанту.

— А, окруженец? Парни просили благодарность передать за помощь.

— Не за что.

— Иди к капитану, спрашивал тебя несколько раз.

Алексей открыл дверь и попросил разрешения войти.

— Вошёл уже. Где тебя носит? Посыльного ещё утром за тобой посылал.

— Так я на «нейтралке» был, на охоте.

— Удачно?

— Двоих фрицев убил.

— Неплохо для одного дня. Подойди к столу.

Капитан разостлал на столе карту. Это была советская карта, но абсолютно чистая, без отметок.

— Вы здесь проходили?

— Так точно, — всмотрелся в карту Алексей. — Немного восточнее, вот здесь, место боя было. Там два немецких сожжённых танка стоят и трупов много. Трупов наших солдат, — уточнил он.

— Это понятно, своих немцы хоронят быстро.

— Немецких частей не заметили?

— Мы больше по лесу да по оврагам. Но не видели.

— Ладно. В разведку вернуться не хочешь?

— Я не против, только в армии приказам подчиняются.

— Поучи ещё! Тут ситуация такая. Обе разведгруппы в одну ночь понесли потери. Двоих раненых ты и сам видел.

— Так точно!

— Во взводе шесть боеспособных человек осталось, а у тебя опыт есть. Правда, не положено окруженца в разведку сразу брать, он должен себя в пехоте проявить. Только если отдел «языка» не возьмёт, с меня в штабе голову снимут. Ты в тыл к немцам с разведгруппами ходил?

— Не раз.

— Тогда я подготовлю в штабе приказ о твоём переводе. Время позднее, возвращайся пока к себе в подразделение. Мы тебя вызовем.

— Есть!

Алексей возвращался к себе во взвод и раздумывал, правильно ли он поступил. В разведке служба рискованная, опасная, но и пользы там он принесёт больше. Сейчас он числится в пехоте, а не в снайперах. В любой момент его вместе с другими в атаку бросить могут, а у него даже штыка нет — не комплектовались снайперские винтовки штыками. Не предполагалось, что снайперы в штыковые атаки ходить будут.

Конечно, служба снайпером ему нравилась больше. Сам себе хозяин: выбираешь участок, позицию, цель — всё чем-то напоминает охоту. В пехоте же все выполняют одну команду, а Алексей по сибирской, охотничьей привычке был индивидуалист, и сам решал, что и как ему делать. По душе ему была снайперская служба, только в армии твоего желания никто не спрашивает.

Алексей добрался до своей землянки, где его уже поджидал Саша.

— Ну, рассказывай.

— Чего попусту говорить. Капитана помнишь?

— А то!

— В разведку меня взять хочет.

— Опасно.

— Не спорю. Давай лучше спать. Я рано встал, спать охота.

С утра старшина поставил Алексея в дозор. Приказ есть приказ. Алексей выбрался в окопчик впереди траншеи. Чтобы не терять времени, он стал в оптику разглядывать немецкие позиции. Мысленно отмечал для себя выявленные пулемётные позиции, поскольку для пехотинца, снайпера, разведчика пулемётчик — злейший враг.

Он засёк две позиции, не обнаруженные ранее, — даже пулемётчик мелькнул у пулемёта. Руки чесались выстрелить — ведь хорошего пулемётчика готовить надо дольше, чем пехотинца. А плохих у немцев не было, по крайней мере, Алексей не встречал. Но обнаруживать себя было нельзя. Его дозорным поставили — наблюдать. Смена подразделения на немецкой позиции, появление новых огневых точек, необычное оживление среди солдат, свидетельствующее о предстоящем наступлении, когда в траншеи доставляют ящики с патронами и гранатами, — вот его задача. И с оптикой наблюдать удобнее, чем невооружённым глазом. Жаль только, что бинокль остался там, далеко, в немецком тылу, в землянке снайперов — с ним было бы сподручнее.

Алексей по старой снайперской привычке маскировался и почти не шевелился. Ведь не только наши наблюдатели смотрят за немцами, но и они не менее внимательно наблюдают. И любое, даже незначительное изменение отмечают, пытаются понять — что это может быть и чем оно вызвано.

Внезапно что-то завыло над головой, причём сразу во множестве. От необычности услышанного Алексей втянул голову в плечи, нырнул в окоп и уже оттуда услышал, как на немецких позициях стали густо рваться снаряды. Только потом он сообразил, что это стреляли наши «катюши» — как называли на фронте реактивные установки БМ-13. Стреляли они из тыла, через головы наших войск. Разгонные пороховые заряды уже успели прогореть, не давая огненных хвостов.

Один раз, издалека, Алексей видел, как стреляли «катюши», но вблизи, в пятистах метрах от себя действия «катюш» ему наблюдать ещё не приходилось. Что интересно, после взрывов на немецких позициях начался пожар. Горела трава, кустарники, снарядные ящики, мусор; позиции заволокло дымом.

«Катюши», выпустив боезапас, быстро, как и всегда они это делали, уехали. А немцы, боясь атаки русских, стали перебрасывать из второй линии траншей, из близкого тыла пехоту — видимо, потери в первой траншее были чувствительными.

Когда за немецкой траншеей показался офицер, Алексей не удержался, выстрелил. Шедшие за офицером цепью солдаты сразу залегли. Потом они ползком добрались до траншеи и укрылись в ней. Всё-таки они тоже были фронтовиками и соображали быстро, а тугодумы на фронте долго не живут.

— Эй, Леха! — раздалось сзади.

Алексей обернулся. Из траншеи ему призывно махал рукой Диденко.

— Чего тебе?

— Из разведотдела посыльный.

— Без приказа старшины пост покинуть не могу.

В боевой обстановке невыполнение приказа могло кончиться расстрелом.

Диденко исчез, и через несколько минут в траншее появился старшина.

— Ветров, приказываю покинуть пост!

— Есть!

Алексей пополз к траншее. Уже когда он перевалил через бруствер, по земле ударила пулемётная очередь.

— Ефрейтор Ветров по вашему приказанию прибыл!

— К тебе посыльный из разведки. Что-то привязались они к тебе. Ох, чует моё сердце — не к добру всё это!

Посыльных к пехотинцам присылают редко. Для рядового — сержант, командир взвода — воинский начальник.

Алексей подошёл к землянке командира взвода, сзади недовольно сопел старшина.

— Ветров?

— Так точно.

— Тебе велено приказ передать, — посыльный достал из нагрудного кармана лист бумаги. Алексей развернул, прочитал.

Это была выписка из приказа по воинской части, которая гласила, что он, Алексей Ветров, переводится для дальнейшего прохождения службы в разведотдел дивизии.

Алексей дал прочитать приказ старшине.

— Вот чуяло моё сердце! И так бойцов не хватает! Иди уж и не поминай лихом. Думаю, свидимся ещё.

Алексей пошёл в разведотдел вместе с посыльным.

— Капитан-то хороший мужик?

— Сам увидишь. Крут! Провинишься — небо с овчинку покажется. Ты не смотри, что он улыбчив временами, закурить предлагает своими офицерскими папиросками. Зверь!

Для рядового оценка командира другим рядовым имеет значение.

Алексей едва не пожалел о том, что дал согласие служить в разведке.

Он пришёл, представился.

— Тебя проводят во взвод знакомиться с парнями. В курс дела введут, оружие другое получишь. Сам понимаешь — со снайперской винтовкой в немецкий тыл не ходят.

— Разрешите винтовку на хранение во взводе оставить?

— Думаешь, будет иногда время на «охоту» ходить? Валяй, не возражаю.

Парни во взводе были сверстниками Алексея. Перезнакомились они быстро. Алексей получил от старшины автомат ППШ и патроны.

Который раз судьба его круто менялась: то минёр, то разведчик, то снайпер. Потом окружение, пехота — и снова разведка.

За два дня, проведённые на новом месте службы, Алексей свыкся с парнями. Никто их них не корчил из себя человека опытного, не поучал новичка. Первый же рейд в тыл врага всё расставит по своим местам, покажет — кто трусоват, а на кого можно положиться в трудной ситуации.

Вечером к нему подошёл ефрейтор Дробязго.

— Ты вроде минёром был?

— Есть такое дело.

— Попрошу Васильева, чтобы тебя к нему в группу включили.

— А Васильев — это кто?

— Так капитан из разведки! Ты чего, его не знаешь?

— Встречался. Только он мне фамилию не назвал.

— В тыл к немцам ходил?

— Приходилось.

— Это хорошо, учиться не придётся.

— Смотря кому.

Группа, где старшим был ефрейтор Дробязго, готовилась к выходу. Четвёртым в неё включили Алексея. Разведчиков переодели в немецкую форму, дали немецкую амуницию — ремни, магазинные сумки, ранцы, а также немецкие автоматы, и Алексей сделал вывод, что группа идёт в тыл к немцам далеко или надолго. Когда ставилась задача взять «языка» или разведать ближние тылы, чужую форму не надевали. Единственно, в чём его одолевали сомнения — надевая форму, он становился немым: за исключением нескольких фраз, немецкого языка он не знал.

Группу пришёл проводить капитан Васильев. Разведчики попрыгали, и капитан сам осмотрел одежду и снаряжение. Не найдя изъянов, он удовлетворённо кивнул.

Группа отправилась к передовой. Разведчики натянули на себя советские плащ-накидки, чтобы не привлекать внимания. Да и пальнуть с перепугу кто-нибудь мог, приняв их за настоящих немцев.

Разведчики дождались полночи, когда у немцев менялись караулы.

— Пора! — посмотрел на часы капитан. — Удачи!

— К чёрту! — ответил Дробязго.

Они выбрались на «нейтралку» и, опустившись на землю, слились с нею.

Впереди полз Алексей, прощупывая землю, дабы не наткнуться на мины. За ним следом — старший группы. Он уже переходил фронт на этом участке и знал путь.

Группа уже миновала середину «нейтралки», когда ефрейтор дёрнул Алексея за сапог. К старшему подползли два других разведчика.

— Ничего странного не наблюдаете?

— Да вроде нет.

— Эх, разведка! Немцы осветительные ракеты не пускают, не стреляют из пулемёта.

— И что в этом странного? — спросил Василий, курносый рязанец.

— Скорее всего, немцы к нам свою разведгруппу выслали — узнать, почему «катюши» стреляли. Не столкнуться бы нам. Держите оружие наготове.

Однако Бог миловал, и немецкая группа, если она была, проползла в стороне.

Наши разведчики продолжили путь.

Алексей нащупал подозрительный бугорок и замер.

— Ты что?

— Мина, — прошептал Алексей.

Немецкие позиции были уже близко, и приходилось быть осмотрительным.

— Не разряжай, не трать время, обойдём стороной.

Они обогнули мину. Никого предупреждать не надо было, разведчики двигались только по следу передних, не отклоняясь в сторону.

Алексею попались ещё две противопехотные мины, затем противотанковая.

Немецкая траншея была уже близко, ветерком доносило сигаретный дымок.

Когда перестало пахнуть сигаретами и стих разговор, вперёд выдвинулся Дробязго и махнул рукой.

Группа пересекла траншею. Они проползли ещё метров сто и встали. Если встретятся немцы, то на разведчиках немецкая форма, сойдут за своих. Алексея по-прежнему беспокоило незнание языка. Простой вопрос невзначай встретившегося немца из немецкого патруля — и всё, конец. Однако Дробязго шёл вперёд уверенно, и Алексей, Василий и Пётр двигались за ним следом.

Какое получено задание, Алексей, как и остальные разведчики, не знал. Обычно о цели говорилось после перехода линии фронта.

Переход — самое сложное в рейде. При захвате в плен разведчиков — а такие случаи происходили — под пытками он мог выдать цель, объект разведки. А пытать немцы умели — жестоко и безжалостно.

Группа разведчиков прошла в темноте по грунтовой дороге километра три и остановилась в лесу. «Нет, точно не за „языком“ — чего за ним в такую даль забираться», — подумал Алексей.

И точно. Когда группа расположилась на короткий отдых, Дробязго сказал:

— Идём в деревню Шпагино — это в восемнадцати километрах отсюда. Забираем там документы и завтра ночью — назад. Задача понятна?

— Так точно.

— Тогда подъем и вперёд. Порядок построения прежний.

Они гуськом двинулись по дороге.

Километра через два показался мост, а на нём — часовой. В свете луны поблёскивала каска, примкнутый к винтовке штык.

Алексей напрягся, но Дробязго команд не подавал, шёл вперёд смело.

Когда до часового осталось с десяток метров, часовой лениво бросил:

— Хальт!

Видя перед собой немецких солдат, он даже винтовку с плеча не снял.

К немалому изумлению Алексея, Дробязго заговорил с часовым на немецком языке. Тот махнул рукой — проходите, мол.

Когда группа уже поравнялась с часовым, к нему подошёл Пётр, попросил закурить и весело перекинулся нарой фраз.

Алексей чувствовал себя не в своей тарелке. Он и не подозревал, что их командир и Пётр знают немецкий. Алексей в школе тоже язык изучал, но говорить и читать не мог, помнил только несколько слов.

Когда они уже отошли от моста довольно далеко, Василий спросил его:

— Что, сдрейфил?

— Немного есть, — смутившись, признался Алексей.

— Я тоже в первый раз напрягся, а сейчас уже попривык.

Разведчики шли быстро, дважды уходили с дороги в лес и отдыхали минут по пятнадцать. К утру они уже были у конечной цели маршрута.

Не скрываясь, группа вошла в деревню. Как же, они хозяева жизни, представители вермахта — чего им бояться?

Выставив часового, расположились в крайней избе. Хозяйку на время выставили из дома, и та ушла в сарай. Разведчики вели себя нагловато, но женщину не обижали.

— Пётр, к калитке, будешь на часах. Заметишь немцев — сразу докладывай.

— Есть! — Пётр вышел.

— Располагайтесь, отдыхайте, можно вздремнуть вполглаза. Но не раздеваться и не разуваться, — предупредил Дробязго.

После долгой ходьбы хотелось снять сапоги, высушить портянки и просто дать ногам отдых.

Алексей улёгся на пол, упершись каблуками сапог в хозяйский сундук: так ноги быстрее отдохнут, ведь ночью придётся проделать обратный путь.

Через час Алексей и Василий придремали, Дробязго сидел на стуле у окна.

Вот Пётр подал знак. Дробязго поднялся, разбудил парней.

— Я выхожу. Вам не спать, быть наготове. Если случится стрельба, уходить самостоятельно.

— А ты?

— Исполнять!

— Есть!

Теперь место на стуле занял Василий.

— Вась, откуда Пётр и Дробязго немецкий знают?

— Пётр — поволжский немец. В красноармейской книжке написано Петер, сам видел.

— Как же его в разведку взяли? Немец всё-таки.

Василий пожал плечами.

— А ефрейтор?

— Евгений в институте иностранных языков учился, в Москве. Окончил, если я не ошибаюсь, два курса. На фронт сам попросился, добровольцем.

— А ты?

— Что я? — засмеялся Василий. — Я никаких языков не знаю, кроме матерного.

И вдруг подскочил на стуле:

— Машина прошла легковая! Немец за рулём, офицер!

Алексей подбежал к окну, но увидел лишь удаляющийся бампер машины.

— Женька на встречу ушёл, а тут машина.

— Он же говорил — быть здесь, а если стрельба начнётся — уходить. Стрельбы не было, значит — сидим.

Алексей улёгся на пол, проверил, как выходит нож из ножен. Слегка смазанный, он выдвигался без шума и задержки.

Василий снова подал голос:

— Пётр что-то сигнализирует, а что — не могу понять.

Алексей рывком встал:

— Пойду, узнаю.

Он вышел из дома, и Пётр сам подошёл к крыльцу.

— Сюда немецкий ефрейтор идёт, с немецким офицером. Спрячьтесь за домом, что ли — я вместе с ними в дом пройду. Как только зайдём, оба становитесь у ворот, смотрите в оба.

Алексей влетел в дом.

— Выходим — и за дом, сидим тихо.

Оба выскочили из дома, обежали его и встали за углом.

Вскоре хлопнула калитка, и Пётр поприветствовал офицера. Потом, судя по шагам, все трое прошли в дом. Алексей и Василий, как и было приказано, встали у ворот, играя роль часовых. Местные жители, приметив их, переходили на другую сторону улицы.

Они стояли так около получаса. Потом офицер в сопровождении ефрейтора вышел. Улыбнувшись «часовым» как старым знакомым, он козырнул им. Оба разведчика вытянулись «во фрунт»: играть — так играть до конца. У Алексея перехватило дыхание от изумления, когда офицер, проходя мимо, негромко сказал по-русски: «Молодцы!»

По улице офицер пошёл сам. Дробязго за ворота не выходил, сказал только коротко:

— В избу.

Уже находясь в помещении, он распорядился:

— Перекусываем и уходим.

Они поели хлеба с салом из солдатских ранцев, потом ефрейтор показал аккуратно сложенную карту:

— В случае непредвиденных обстоятельств последнему из оставшихся в живых доставить карту к нашим любой ценой. Карта эта побольше дивизии весит.

— Ого! — только и смог сказать Василий.

Евгений демонстративно сунул карту под френч, на грудь, чтобы все видели, где она будет находиться.

— Всё, выходим!

Они вышли из деревни и пошли по дороге, не скрываясь. На перекрёстке встретили небольшую, из четырёх машин, колонну грузовиков. Ефрейтор поднял руку, остановил машину, переговорил с водителем и махнул рукой разведчикам:

— Шнель, шнель!

Разведчики забрались через задний борт в покрытый брезентом кузов. Последним, уже на ходу, забрался Евгений. Он приложил палец к губам, показывая, что по-русски не должно прозвучать ни слова.

Они тряслись в кузове немецкой автомашины около получаса, затем грузовик остановился, бибикнул:

— Выходим.

Разведчики перебирались через задний борт кузова и спрыгивали на землю. Евгений подошёл к водителю, поблагодарил, угостил сигаретой.

Когда грузовик скрылся за поворотом, подняв клубы пыли, Алексей тихо спросил у Василия:

— Я не видел, чтобы старший наш курил.

— Так он не курит. Но сигареты всегда при себе держит. Угостил в нужный момент человека, разговорился или, как сейчас, отблагодарил — жалко, что ли, трофейного дерьма?

Алексей взял это себе на заметку и решил, что надо самому обзавестись зажигалкой и пачкой сигарет.

— Ну, парни, повезло — подвезли нас. А то бы топать и топать. До передовой километра три-четыре осталось. Сейчас ищем укромное место и отлёживаемся до ночи.

Они нашли подходящую рощу и залегли. В дозор выставили Василия, остальным было приказано спать: ночь выдалась бессонная, и такая же предстояла. А две ночи подряд не спать — тяжело. Да даже и не в этом дело — притупляется реакция, на опасность реагируешь не так быстро.

Разведчики отрубились начисто. Потом Василия сменил Алексей — он чувствовал себя отдохнувшим.

Постепенно стемнело. Ефрейтор поднял разведчиков. Они доели последние запасы подчерствевшего хлеба и сала, запили водой из фляжек.

— Ну, парни, осталось самое сложное. Преодолеем передовую — и у своих. Пошли!

Они двинулись по дороге. Никому из немцев и в голову не пришло остановить четырёх пехотинцев, идущих на передовую.

Группа дошла до второй траншеи и легко её миновала. Метров же через шестьсот шла сама передовая.

Однако везение — дама капризная. И, видимо, отвернулось оно от разведчиков.

Выбрав момент, они перебрались через траншею и залегли перед бруствером. По сигналу Евгения ползком двинулись вперёд, но попали на заграждение из колючей проволоки.

Первым двигался Алексей. Он вовремя нащупал проволоку, приподнял нижний ряд. Прополз Дробязго, за ним — Василий, потом полз Пётр. И надо же было такому случиться — широким голенищем немецкого сапога он зацепился за проволоку и резко дёрнул. К проволоке, по своему обыкновению, немцы привязали консервные банки, и тарарам поднялся невообразимый.

Пётр проскочил за ограждение. Но немцы уже встревожились. Сразу два ракетчика выпустили осветительные ракеты. Это было крайне опасно — разведчики находились в полусотне метров от траншеи.

Крикнув на немецком: «Не стрелять, свои!», Дробязго ввёл немцев в некоторый ступор. Тем временем, обернувшись к группе, он приказал:

— Встаём и бежим изо всех сил!

Вся четвёрка, дружно вскочив, бросилась вперёд.

Секунду-другую немцы медлили и не стреляли, пытаясь разобраться, что происходит. Окрик с «нейтралки» на немецком, неизвестные люди, одетые в свою же, немецкую форму…

Наконец, видимо, получив приказ, немцы стали стрелять, и разведчики тут же бросились на землю. Но за время, которое позволили им эти секунды, они успели преодолеть два-три десятка метров.

Гитлеровцы начали бросать из траншеи гранаты, но радиус поражения немецких гранат невелик, и до разведчиков долетели только потерявшие убойную силу осколки.

Хуже было другое — начал бить пулемёт. На какую-то секунду ракеты погасли. Разведчики вскочили и снова бросились бежать вперёд.

И тут под Василием, бежавшим первым, взорвалась противопехотная мина. На полном бегу он рухнул на землю.

Со стороны немецкой траншеи раздался хлопок, и вверх снова взмыла осветительная ракета, залив «нейтралку» бледным, мертвенным светом.

Тут же заработал пулемёт, и разведчики вновь бросились на землю. Но когда был отдан приказ двигаться вперёд, Пётр уже не поднялся — пуля попала ему в голову.

Оставшиеся в живых Алексей и Дробязго упрямо и отчаянно ползли вперёд — в этом было их спасение. Чем дальше от немецких позиций, тем больше шансов на спасение.

Алексей лихорадочно ощупывал перед собой землю. Похоже, они попали на то самое минное поле, которое благополучно миновали по пути в немецкий тыл. Насколько помнил Алексей, поле было шириной около сотни метров, и вроде бы оно должно было уже закончиться.

Они ползли метров двадцать, но ни одной мины Алексей не нащупал.

— Старший, мин вроде уже нет.

А пулемёт всё не унимался. Единственное, что сейчас ещё как-то выручало разведчиков — так это ветерок. Он раскачивал висевшую на парашютике осветительную ракету, делая её свет неверным, колеблющимся. Все предметы меняли очертания и длину тени, делая прицеливание затруднительным.

Завыла первая мина. Раньше немцы не могли вести миномётный огонь — разведчики находились в мёртвой зоне. Теперь же 50-миллиметровые ротные миномёты могли вести эффективную стрельбу, чем немцы и воспользовались. Разлёт осколков у такой мины невелик, но немцы компенсировали этот недостаток густотой огня. Мины рвались то спереди, то сзади, то по бокам — немцы пытались взять их в «вилку».

Однако разведчики не лежали на месте, а ползли вперёд. На пути им встретилась воронка от крупнокалиберного снаряда, и разведчики нырнули туда — не до утра же немцы будут стрелять?

Потеряв их из виду, миномётчики прекратили огонь. Разведчики оказались на середине «нейтралки».

В воронке лежать было безопасно, однако нужно было выбираться. Алексейтолкнул локтем ефрейтора:

— Бежим?

Евгений молчал. Алексей не понял — что же он так долго думает? Он повернулся к старшему и увидел, как безжизненно склонилась набок его голова.

— Женька, что с тобой?

С виду ефрейтор был вроде бы цел. Алексей повернул его на живот и увидел на спине кровавое пятно. Сразу стали липкими руки. Видимо, когда они прыгали в воронку, осколок ударил Евгения в спину, прямо в сердце.

У Алексея стало на душе тоскливо. Из четырёх человек остался в живых только он один, и доберётся ли он до своих, ещё не факт. Он расстегнул френч на груди ефрейтора, вытащил карту, сунул её себе за пазуху и застегнул пуговицы. Теперь он сам себе командир.

— Ну, поползли! — сказал он сам себе вслух.

Выбравшись из воронки, Алексей активно заработал ногами и локтями. Немцы по-прежнему пускали ракеты, и в такие минуты Алексей замирал. Затем полз дальше.

Наконец его окликнули:

— Стой!

— Лежу, я из разведки.

— Ползи к траншее.

Алексей прополз мимо дозорного и перевалил через бруствер. Там уже ждал его Диденко. Увидев Алексея, он обрадовался, но потом неожиданно отстранился:

— Почему на тебе немецкая форма?

— В разведку ходили, далеко в тыл. Ты мне накидочку найди, чтобы людей не пугать, и до разведотдела проводи.

— Дорогу забыл? — пошутил Саша.

— Дурень ты, Саня! Документов у меня при себе нет, форма на мне немецкая. Пристрелят ещё сдуру!

— Я старшине доложу.

— Жду.

Саша вернулся быстро, накинул на плечи Алексея плащ-палатку. Сняв с головы немецкую пилотку, Алексей засунул её под левый погон. Теперь, особенно в темноте, на него никто не обратит внимания.

Они пошли в разведотдел.

Капитан не спал: окна в избе, хоть и были занавешены, пропускали в щелки тоненькие лучики света.

Едва Алексей с Сашей зашли в сени, как встретивший их бравый сержант сказал:

— Проходи, капитан уже заждался.

Алексей постучал и открыл дверь.

Капитан сидел за столом. Подняв голову, он улыбнулся и перевёл взгляд за спину Алексея.

— Никого больше не будет, товарищ капитан. Все на «нейтралке» полегли. Я один вернулся, карту принёс.

Алексей расстегнул пуговицы кителя и протянул капитану карту.

— Ты ранен? Рука в крови.

— Это кровь Дробязго.

Капитан помрачнел, отвёл взгляд; потом, не выдержав, уткнулся лицом в ладони и просидел так пару минут.

— Какая группа была! Двое знали немецкий язык, как родной. Где я ещё таких разведчиков найду?

Он с усилием провёл руками по лицу, потом поднял голову и прямо взглянул в глаза Алексею:

— После войны горевать будем.

В нетерпении развернул карту.

— Она самая! Мне сейчас к начальству идти, а ты отдыхай. Завтра утром ко мне, доложишь подробно. И покажешь мне те места на «нейтралке», где члены группы остались. Они герои, и похоронить их надо достойно.

— Есть!

Алексей попрощался с Диденко. Тот направился на передовую, Алексей же — в расположение взвода.

Разведчики спали. Алексей нашёл свободное место, улёгся и мгновенно уснул.

Проснулся он от голоса:

— Тише вы, черти! Человек отдыхает!

Но Алексей уже поднялся. Он умылся, сдал старшине немецкую форму и оружие, переоделся в своё и получил документы. Не спеша и с аппетитом поев, направился в разведотдел.

— Не торопишься! — встретил его сержант. — А капитан уже заждался.

Алексей взглянул на него неприязненно, но промолчал. За двое последних суток он спал от силы часов пять, да ещё эта передряга на «нейтралке». «Тебя бы туда, сержант, весь лоск быстро бы слетел».

Алексей постучал и, услышав разрешение, вошёл.

Капитан дымил папироской.

— Здравия желаю, товарищ капитан!

— Можешь не тянуться, не на плацу. Садись, рассказывай подробно.

— С какого места начинать?

— С начала.

И Алексей рассказал всё.

Капитан слушал молча, одну за другой курил папиросы. Когда Алексей закончил свой рассказ, спросил:

— Одного не пойму. Ребята в группе подготовленные были, двое знали немецкий язык. Тёртые калачи! Но они погибли, а ты уцелел. Объясни, почему?!

— Вы меня в чём-то подозреваете?

— Если был обстрел, и всем пришлось туго, почему ты один выжил и даже не ранен?

— А вы, товарищ капитан, сползайте ночью на «нейтралку», сами убитых осмотрите…

— Вот только дерзить не надо, Ветров! — повысил голос Васильев. — Я ещё не определился в степени твоей вины, а может — и предательства.

Не находя слов, Алексей от возмущения даже задохнулся. Так его ещё и в предательстве подозревают?! Группа жизнью рисковала в немецком тылу, и когда их на «нейтралке» обнаружили, ему просто повезло. Он мог быть на месте любого убитого — Петра, Женьки, Василия.

— Вот что: бери бумагу и опиши всё, как было, — капитан подвинул ему лист бумаги и карандаш.

Медленно, обдумывая каждое слово, чтобы его не поняли двояко и не истолковали его рассказ превратно, Алексей написал докладную о рейде группы.

Васильев прочитал, хмыкнул:

— Пока можешь быть свободен.

Причём слово «пока» он выделил интонацией.

Алексей встал с табуретки, вытянулся:

— Разрешите идти?

— Иди.

— Есть.

Алексей направился во взвод.

Его окружили разведчики.

— А где группа?

— На «нейтралке» полегла, на обратном пути.

Больше с вопросами к нему не подступали. Каждый понимал, что если в рейд уходили четверо, а вернулся только один, то досталось группе по полной программе. В разведку шли парни лихие, в ней было много бывших уголовников. Они через слово произносили блатные словечки, цыкали слюной, сверкали фиксами. Но давить уголовным авторитетом, как-то притеснять других — не было такого. Каждый понимал, что во вражеском тылу от действия одного подчас зависела жизнь всей группы.

В своём расположении разведчики вели себя более независимо, чем воины других специальностей. Их уважали, даже побаивались, но им не завидовали.

В обиду себя разведчики не давали. Вот только жизнь разведчика на фронте была недолгой. Два, три, четыре месяца — и взвод обновлялся практически полностью. Кто-то в разведку шёл по глупости, прельстившись усиленным пайком, кто-то, как уголовники — из-за вольготной жизни, другие — за трофеями. С убитых немцев снимали часы, забирали портсигары, зажигалки, пистолеты и в своём тылу обменивали на водку или продавали за деньги.

К вечеру во взвод пришёл старшина и, пряча глаза, забрал у Алексея табельный ППШ.

— Извини, Ветров, капитан приказал.

«Прямо смехота! — подумал про себя Алексей. — Оружия в избе полно, в углу в пирамиде автоматы стоят, у каждого разведчика в „сидоре“ трофейные пистолеты лежат, гранаты». И изъятие у него оружия — либо перестраховка капитана, либо моральное давление. Неприятно было.

А ещё Алексей обратил внимание, что куда бы он ни и ёл, за ним, в отдалении всё время ходил старшина. Алексей ухмыльнулся: он сразу засёк за собой «хвост», иначе какой же из него разведчик.

Постаравшись, чтобы это произошло неожиданно, подошёл к старшине:

— Ты за мной не ходи, я предателем и перебежчиком не был и не буду, не дождётесь.

Старшина только руками развёл:

— Приказ капитана, я должен его исполнять.

— Ну тогда давай, следи.

Алексей больше отлёживался, отсыпался и ел. Как говорится — солдат спит, служба идёт.

Неделю его не трогали. Потом старшина вернул автомат и перестал за ним следить.

А дальше пошли потери во взводе. Одна группа из четырёх человек, посланная за «языком», не вернулась, на следующую ночь другая из шести человек бесследно сгинула, да ранешние потери не пополнены — всего и осталось четыре человека вместе с Алексеем. А командованию все равно, сколько разведчиков осталось, дали приказ взять «языка», причём непременно — офицера.

Капитан сам пришёл во взвод, оглядел разведчиков. Ну, опытных никого не осталось. В немецкий тыл ходили все, но на вторых-третьих ролях — в группах ведь тоже своего рода специализация есть. Один ножом виртуозно работает, может искусно метнуть, чтобы втихую часового снять. Другой может подобраться незаметно, оглушить часового и «спеленать» его. Такими больше амбалы были, всё больше кулаками работали. Стрелять нельзя — шум поднимется, а после ножа какой уже из него «язык»?

— Довожу приказ командира дивизии — взять «языка», и непременно офицера. Старшим группы назначаю… — Васильев замешкался. Ну не было среди оставшихся старшего группы с опытом. Взгляд капитана упал на старшину:

— …старшину Игнатенко.

От удивления брови у старшины высоко подскочили. Он сроду в немецкий тыл не ходил, куда ему группой командовать? Однако с капитаном не поспоришь, приказ есть приказ и его надо выполнять.

— Есть!

Капитан ушёл. Приказ он отдал, а если группа не вернётся — так война. Другие группы с опытными разведчиками тоже не вернулись. А он перед командованием чист, приказ отдал. Выполнят — молодцы, сгинут в немецком тылу — не повезло.

Старшина уселся на табуретку.

— Значит, так, хлопцы. Устроим маленький колхоз. Надо выполнить приказ, захватить офицера и вернуться — желательно всем и живыми. Каждый из вас уже был на той стороне. Какие будут предложения?

— На правом фланге участка обороны дивизии есть болото. Но он проходимо. Мы неделю назад на ту сторону именно там переходили. Трудно, конечно: вода, грязь, комары — но можно. Главное — немцы там никого не ждут, на их картах оно значится непроходимым, — сказал Фёдор.

— Провести сможешь?

— Смогу.

— Принимается. Значит, как пройти туда и назад, мы определились. Возражения есть? Нет. Хорошо. Теперь пункт второй: где офицера взять?

— С этим сложно, надо по месту определиться.

— Ладно, коли так. Можете отдохнуть, затем собирайтесь. В какой форме пойдёте?

Разведчики переглянулись. Если проходить болото, форма — что наша, что немецкая — будет грязная до безобразия. Никто из немцев на такую бутафорию не купится.

— Надо плащ-палатки взять, раздеться догола, форму и оружие завернуть в плащ-палатку и нести над головой. Вот автоматы надо взять немецкие, — заметил Дмитрий. Он держался во взводе уже три месяца и считался старожилом. В старшие группы не пробился, так как снимал часовых и силой при внешне средних данных обладал неимоверной. Однако был тугодумом, быстрых решений принимать не мог, да и анализировать совсем не умел — он был хорош как силовой боец. Однако Дмитрий обладал практической хваткой, навыками.

— Принимается, — кивнул старшина, — во сколько выходить будем?

— Как только смеркаться начнёт. Часть болота успеем преодолеть.

— Лады. Всё, не буду мешать вашему отдыху.

Старшина ушёл, а разведчики собрались в кучку.

— Ну, мужики, трудное нам задание выпало. Две группы не вернулись. Офицер — не солдат. Это рядового можно в траншее «спеленать», а офицер почти всегда при солдатах.

— В немецком тылу осмотримся, там видно будет. А сейчас давайте спать, впереди трудные сутки.

Разведчики привыкли отдыхать в любых условиях. Если есть свободная минута и место безопасное, то почему не вздремнуть?

Через четыре часа их разбудил старшина.

— Хлопцы, идём в каптёрку. Получайте оружие, снаряжайте магазины. Потом ужинать и — выход.

Умывшись, разведчики потянулись в каптёрку. Получить автоматы — дело пары минут, а вот на то, чтобы снарядить магазины, уйдёт полчаса.

Каждый брал по две магазинные сумки, в которой находилось по три магазина — попробуй быстро зарядить сто восемьдесят патронов.

К ремням пристегнули по две-три гранаты Ф-1 — разведчики их любили за небольшие габариты и высокую мощность. Ни одна немецкая граната не могла сравниться с нашей «лимонкой» по убойной силе.

Форму разведчики оставили свою, но сапоги обули немецкие. Известное дело: следы, если они где-то останутся, не должны встревожить немцев.

Они плотно поужинали, выпили по сто граммов — наркомовскую норму. Собрались, попрыгали — не звенит ли, не бренчит ли что металлическое? Затем вышли в траншею и повернули направо.

Долго шли извилистыми ходами. Кое-где, на стыке подразделений приходилось и вовсе выбираться наверх, поскольку сплошной траншеи не было.

Вскоре они упёрлись в тупик. Земля была влажная и чавкала под ногами, а стены траншеи укреплены жердями.

— Всё, пришли. Впереди и правее — болото. Теперь все гуськом за мной.

Выбравшись на бруствер, разведчики поднялись во весь рост и пошли вперёд. Немецкие позиции были далеко отсюда, километра два, а болото тянулось дальше.

Когда сапоги стали по щиколотку утопать в жидкой грязи, разведчики разделись, сложили форму и оружие в плащ-палатки, связали узлами и подняли их над головой. Со стороны процессия казалась, вероятно, уморительной, только смотреть и смеяться было некому.

Ноги всё глубже уходили в грязную жижу, и вскоре вода доходила уже до уровня груди. Разведчики с трудом вытаскивали ноги из вязкого ила.

Фёдор держался уверенно. И как он только направление угадывал в темноте и тропу под ногами не терял? Иногда рядом с тропой с шумом лопались пузыри, пугая разведчиков — это вырывался со дна болотный газ.

Шли долго. Скорость была невелика, от силы — километр в час, и до утра они преодолели километров пять-шесть. Замёрзли все: болото отбирало тепло, и потому кожа покрылась мурашками, а зубы мелко стучали.

Но вот, наконец, Фёдор повернул налево, по направлению к сухой земле, и через час группа выбралась на твёрдую почву.

— Братаны, не одевайтесь. Сейчас ручей будет, он в болото вливается. Его перейдём, обмоемся чистой водой, и тогда можно будет одеться.

Они перешли ручей, отмылись от липкой болотной тины, оделись и обулись. Сразу сделалось теплее.

При свете фонаря изучили карту.

— Федя, мы где?

— Тут, — ткнул разведчик пальцем. — В прошлый раз мы здесь выходили. В километре отсюда деревня, Прошино называется.

Старшина нашёл на карте деревню.

— Есть такая.

— Надо к деревне идти, она в ближнем тылу. Скорее всего, там немцы. Тут землянку рыть бесполезно, водой затопит, — подал голос Анатолий. Был он молчуном, однако слыл надёжным человеком. В разведке был всего месяц, и попросился сам, когда узнал, что вся его семья погибла при бомбёжке.

Группа двинулась к деревне.

Тем временем на востоке стало сереть, и разведчики залегли на кочковатом лугу.

Старшина в бинокль стал рассматривать деревню.

— Дай мне! — протянул руку Алексей. Он сразу засёк едва видимый из-за избы край кузова грузовика и мотоцикл с коляской у ворот другого дома.

— Немцы в деревне есть, и не меньше взвода. Стало быть, хоть один офицер, но будет.

Грузовик обычно вмещал шестнадцать пехотинцев плюс мотоциклы.

— Леха, ты за избы смотри.

Из дощатого туалета на задах вышел солдат, застёгивая френч. Алексей сразу понял, что хотел сказать Анатолий.

В туалет ходят поодиночке. Стоит проследить, когда туда пойдёт офицер, и потом устроить там засаду. Мысль разумная. Им не выдержать боя со взводом фронтовиков — это не полицаи и не тыловые службы. У них всё больше винтовки, а солдат из нужника с автоматом шёл.

Старшина определил смены наблюдателей. В бинокль долго не понаблюдаешь, через полчаса глаза «замыливаются», устают, потому и менялись через полчаса.

— Есть, есть офицер! — едва не закричал Дмитрий.

— Что же ты орёшь? Тихо! Где офицер?

— В сортир зашёл, третий дом от угла. Там ещё копна соломы стоит.

— Дай погляжу, — Алексей взял бинокль у Дмитрия.

Через несколько минут из нужника вышел офицер — в фуражке с портупеей, на ремне просматривалась пистолетная кобура. Точно, офицер! Теперь надо дождаться темноты, подползти задами к нужнику и спрятаться.

Алексей выложил свои соображения старшине. А в армии кто подал идею, то её и реализует.

— Кого вторым возьмёшь?

— Дмитрия, ему не впервой. Дим, ты только не насмерть бей.

— Как получится! — Дима потёр кулак.

Дождавшись темноты, Алексей и Дима поползли вокруг деревни. Благо — собак нет, тревогу не поднимут.

У первой избы Алексей свернул вправо, раздвигая высокую траву, подполз к нужнику. Дмитрий подался в сторону и схоронился за кучей деревянного хлама — старых полусгнивших досок, хвороста. Он должен был видеть, кто идёт. Ещё в группе договорились, что рядовых они будут пропускать, захватить нужно только офицера.

Мимо них прошёл солдат, уселся в нужнике. Через некоторое время проследовал другой. Время тянулось, а офицер всё не появлялся.

Наконец показался и он. В свете луны поблескивала портупея, кобура, витые погоны. Фуражки на офицере не было, ну и зачем её ночью в нужник надевать?

Алексей махнул рукой, но Дмитрий и сам уже увидел, что идёт офицер. Стремглав, как привидение, он бесшумно вылетел из укрытия и молча ударил офицера кулаком по голове. Тот рухнул как подкошенный. Алексей сразу же вырвал из его кобуры пистолет — «Вальтер ПП». Несолидный пистолет для офицера. Обычно у них «Люгер 08» или «Вальтер Р38». Сдёрнув с офицера брючный ремень, он стянул ему сзади руки и засунул в рот приготовленную заранее тряпку — у каждого разведчика во время похода в немецкий тыл имелись такие кляпы.

— Берём, понесли, — шёпотом скомандовал Алексей.

— Да я сам, мелковат офицер-то, — Дмитрий легко подхватил безвольное тело и понёс его.

Алексей едва поспевал за ним. Он шёл и удивлялся. Вроде бугай здоровый, а из укрытия вылетел бесшумной тенью, как летучая мышь. Офицер и испугаться не успел, крикнуть. А ведь солдаты в полусотне метров всего, в избе.

Добежали до разведчиков.

— «Спеленали»! Теперь ходу, а то искать кинутся.

Все двинулись к ручью, а потом к болоту — нужно было за ночь добраться до своих.

Раздевшись догола, Дмитрий водрузил офицера на плечи, а Алексей взял себе его узел. На обратном пути ветра не было, и комары сразу облепили голые тела. И отбиваться нечем, обе руки заняты. Вода холодная, аж ноги сводит. Это она сверху солнцем прогрета, а у дна — бр-р-р!

Назад шли быстрее. Грела мысль, что они выполнили задание, захватили офицера, и при этом все живы, даже раненых нет.

Добрались до своих. Офицер в себя пришёл, стал дёргаться. Пусть дёргается, даже орёт — до немцев далеко. Вот только ручья нет, болотную грязь смыть нечем.

Какое-то время они так и шли — чтобы обсохнуть. Потом обтёрлись пучками травы — на сырой земле трава сочная росла, густая. Оделись, немца поставили на ноги. А чего его тащить, если он в себя пришёл и сам идти может?

Офицер начал было упираться, но Дмитрий показал ему кулак и пнул ногой по мягкому месту. Офицер отлетел от удара метра на три, зато сразу же стал как шёлковый и дальше послушно засеменил ногами.

— Лёха, ты кляп вытащи у него изо рта, а то как бы немчура не задохнулся.

Алексей, шедший впереди офицера, обернулся и выдернул у него изо рта кляп. Но офицерик, немецкая морда, вместо благодарности вдруг вцепился ему зубами в руку. Алексей влепил ему пощёчину, и немец взвизгнул.

Разведчики замерли: голос пленного офицера совершенно не походил на голос мужчины, скорее он напоминал женский или даже детский. Да и маловат офицер был для мужика.

Старшина включил фонарь, направил луч света на лицо пленника и выматерился. Разведчики всмотрелись в лицо пленённого ими немца, и от увиденного на них напал ступор. Это был не немец, а немка, женщина. Стрижка была короткой, мужской, но лицо пленника было женским.

— Зря захватывали, — упавшим голосом сказал Анатолий.

— Да ты на погоны посмотри, не рядовая она. Всё равно что-нибудь расскажет в штабе.

— Говорят, немцы бордели с собой возят. Может, она из этих, их шлюх?

— Сейчас капитан из тебя шлюху сделает, — мрачно сказал старшина.

До разведотдела они шли молча, каждый по-своему переживал досадное недоразумение.

У избы остановились. Старшина нерешительно потоптался на месте. Как ни крути, а старший группы он, следовательно и отвечать ему. Он вздохнул, поднялся на крыльцо и вошёл в избу. Потом выглянул:

— Заводи.

Алексей завёл немку в избу.

Увидев пленницу, капитан от удивления едва папиросу изо рта не выронил.

— Кого вы мне привели?

— Офицера, как и приказано было.

— Это же маншафтен!

Алексей про такое звание услышал в первый раз.

— Она же в брюках, мы думали — мужик. И пистолет в кобуре. У солдат пистолетов нет.

— А ты что прикажешь, бабе пулемёт давать? Она из хельферин — женского вспомогательного батальона, судя по нашивкам — войск связи. Сколько вам говорить можно, учите знаки различия и родов войск! А вы только в карты режетесь!

— Так в темноте не видно. Захватили, притащили. А здесь, когда кляп изо рта вытащили, она меня укусила и заорала. Мы только в нашей траншее поняли, что это баба.

— Скройтесь с глаз моих!

— Есть!

Старшина и Алексей повернулись «налево кругом» и вышли. Командиры взбучку дадут, что не офицер, и в дивизии смеяться будут, что пять разведчиков бабу в плен взяли и приволокли.

Однако дело обернулось серьёзно. Когда даму стали допрашивать с помощью переводчика, она смогла рассказать много интересного, поскольку сидела на коммутаторе дивизии и слышала переговоры. В общем, «язык» получился неплохой, ценный.

Вот только принесла она разведчикам неприятности. При допросе в штабе дивизии она заявила, что разведчики пытались её изнасиловать и даже разделись догола.

Когда разведчиков вызвали в штаб для объяснений, все дружно отказались.

— Что значит «пытались»? — сказал в своё оправдание Алексей. — Неужто пятеро разведчиков не справились бы со связанной немкой? Мы по болоту шли, и чтобы мокрую и грязную форму не надевать, разделись. Думали ведь, что мужика тащим, а оказалось — дамочку.

Однако словам разведчиков не поверили, ими занялся СМЕРШ. Как будто им делать больше нечего!

Старшина в сердцах сказал:

— Надо было, как поняли, что баба, зарезать её втихую в траншее — и в болото. Сходили бы ещё раз.

СМЕРШ таскал разведчиков долго, недели две. А потом группа ушла на новое задание — снова было приказано взять «языка». Взвод к тому времени пополнился новыми солдатами, бывалыми фронтовиками из маршевой роты. Все они были после госпиталей, после ранений — бывшие пехотинцы, сапёры, миномётчики, имевшие опыт военных действий. Однако в разведке они не служили, специфики не знали, и их приходилось натаскивать.

Вот в такую группу и попал Алексей. Его назначили старшим. Под его командованием было шесть человек, и только один из них, Дмитрий, ходил к немцам в тыл. Но Алексей и этим был доволен: он видел Диму в действии и знал, на что способен этот здоровяк.

Они снова пошли болотом. Снова также раздевались, ополаскивались в ручье, одевались. Только на этот раз в ту деревню, из которой выкрали немку, они не пошли. Времени прошло слишком мало, немцы будут осторожны и бдительны.

На карте Алексей нашёл неподалёку ещё одну деревню и повёл туда группу.

Деревушка эта, Порхово, была дальше первой, и рассвет застал их ещё в пути. В лесу попалась заброшенная, судя по выбитым стёклам, изба. После того, как её проверил посланный Дмитрий, Алексей решил расположить группу на дневной отдых там — до деревни всего-то пара километров осталось. Как будет смеркаться, группа выдвинется туда.

Алексей не знал, что позавчера окруженцы, сбившиеся в небольшой партизанский отряд и безуспешно пытавшиеся перейти передовую, напали на деревню и перестреляли около взвода расквартированных там немцев. И теперь немцы активно искали нападавших.

До полудня всё было спокойно. Разведчики спали, только дозорный из новичков, Павел, бдел у окна. Алексей тоже успел вздремнуть пару часов и встал по нужде. Он вышел из избы, облегчился и вдруг увидел, что по лесу мелькают тени в серых шинелях. Они уже приближались к избе — с той стороны, где глухая стена и нет окон.

Алексей упал на землю, переполз за бугорок — хоть какое-то укрытие, и взвёл затвор.

В цепи мелькал немецкий офицер — в кепи и с пистолетом. Если не офицер, то фельдфебель точно. Эх, винтовку бы сюда!

Алексей прицелился и дал очередь, потом ещё — по солдатам. Однако солдаты в цепи шли бывалые, и сразу залегли. А из окон избы уже слышались выстрелы: поднявшись, разведчики сразу сориентировались. Почти тут же сообразили, что из избы выбираться надо: один покатился кубарем, выпрыгнув из окна, другой — изба могла превратиться в ловушку. От пуль стены прикрывали, но стоило немцам удачно забросить в окно гранату — и всё, братская могила.

Вскоре неподалёку от Алексея собралась вся группа. Долго им боя было не выдержать, солдат значительно больше, и, кроме того, они могли вызвать по рации подкрепление.

Надо было уходить к болоту. Задание сорвано, но группу необходимо сохранить — Алексей это понимал. Разведчиков в плен не берут, расстреливают на месте, изрядно перед этим помучив.

Решение пришло сразу:

— Парни, дружно бросаем по гранате. Потом поднимаемся и перебегаем в лес — надо отрываться. Итак, на счёт «три»…

Каждый сорвал с пояса гранату и выдернул чеку.

— Раз, два, три — бросок!

В немцев полетели гранаты, причём со всех сторон. Почти одновременно громыхнули взрывы. Поднялась пыль, затруднив немцам наблюдение и прицеливание.

Разведчики дружно вскочили и бросились в лес.

Немцы открыли огонь, но стволы деревьев прикрывали от пуль. Пули били по веткам, со щёлканьем впивались в толстые стволы.

Они бежали долго, и когда уже начало не хватать дыхания, Алексей приказал остановиться. Все тяжело и с надрывом дышали, жадно хватая воздух открытыми ртами.

Алексей вытащил карту. Лес вскоре должен был кончиться. Потом — метров триста открытого пространства и болото.

Позади слышалась редкая стрельба и, судя по звукам выстрелов, немцы приближались.

— Парни, ещё один бросок, а потом будет болото. Не отставать, марш!

И сам побежал первым, слыша за собой дружный топот.

Они успели добежать до болота, не раздеваясь, бухнулись в ряску и сразу повернулись направо, к кочкам. От пуль кочки не уберегут, но хоть как-то укроют. Торопились, с трудом выдёргивая ноги из вязкой грязи.

Группа стала удаляться от берега, одновременно забирая вправо, к своим позициям.

Немцы, вырвавшись цепочкой из леса, заметили, что разведчики зашли в болото. Памятуя, что по картам болото непроходимое, они побежали к топкому берегу, надеясь перестрелять русских разведчиков или, по крайней мере, дождаться, пока они сами утонут.

Густая осока, ломаясь, больно резала руки. Однако, несмотря ни на что, пока немцы добежали, разведчики уже успели отдалиться от берега метров на двести. Они были по самые плечи укрыты болотной жижей, и только иногда над поверхностью воды мелькали головы, облепленные зелёной ряской и почти неотличимые от кочек.

Немцы некоторое время ещё постреляли для острастки, но только видимой цели не было. Для собственного успокоения они швырнули в болото несколько гранат, но только обрызгались грязью, совершенно не причинив вреда разведчикам. Постояв, протоптавшись в грязи, они сочли свою миссию выполненной и удалились.

В это время группа разведчиков уже шла вдоль берега. Алексей едва не утонул, угодив в бочажину. Ощущая своё бессилие и страх перед тем, что сам выбраться не в состоянии, он стал погружаться.

Увидев это, Дмитрий протянул ему свой автомат. Ухватившись за ремень, Алексей с трудом выбрался на твёрдую почву. Сапог с одной ноги слетел, и болото засосало его. Всё объяснялось тем, что разведчики шли по неизведанному маршруту — немцы спутали им все карты.

Глава 8 ШТРАФБАТ

Да, конечно, разумнее было бы срезать жердь и ею прощупывать путь, но времени на это не было — ведь немцы напирали сзади. Потому выбирались они мучительно долго, и только к утру вышли к своим позициям.

В сером предрассветном сумраке выглядели разведчики устрашающе. Все в грязи, цвет обмундирования различить было совершенно невозможно. Двое, кроме Алексея, остались без сапог. Но оружие держали над головой, сохранив его в чистоте. Так и шли они по траншее, пугая своим видом встречных пехотинцев.

У разведотдела был колодец. Алексей сполоснулся первым — необходимо было срочно доложить о неудачном рейде и стычке с немцами.

— В облаву попали. Они лес цепью прочёсывали. Это просто удача, что все живыми вернулись, и никто не ранен, — закончил он свой доклад.

— Удача была бы, если бы вы немецкого «языка» живьём приволокли. Днём отдыхайте, а ночью — на ту сторону. Штаб «языка» требует.

— Есть.

Пока Алексей докладывал помощнику начальника штаба по разведке, люди слегка отмылись у колодца. Конечно, они всё ещё выглядели грязными, но не настолько. Старшина, обычно шумливый и хлопотливо радеющий за казённое имущество, молча выдал новые сапоги. Он сам недавно шёл через это болото, и представлял трудности, с которыми столкнулась разведгруппа. Да и вообще после рейда он стал смотреть на службу разведчиков иначе, сочувствующе. А ведь тогда рейд прошёл удачно, без перестрелок и потерь.

Они постирали и развесили форму, обмылись сами холодной водой, поели и легли спать. Проснувшись под вечер, поужинали, натянули на себя ещё влажную форму, почистили и смазали оружие. Как его ни оберегай от болотной воды и грязи, а всё равно влага попадает в механизм — немецкий МР 38/40 был чувствителен к загрязнениям.

В тот же вечер и в том же составе группа вышла на передовую. Через болото теперь решили не ходить — наверняка немцы на берегу пост выставили или пулемётный расчёт поставили.

Алексей решил вести группу по левому флангу — там кустарники и деревья. Одно было плохо — этот участок немцы густо нашпиговали минами. Каждую мину нужно было разминировать или обойти, и по расчётам, времени на переход должно было уйти больше. Зато разведчикам в болоте не купаться и не мёрзнуть, тем более что у парней после болота стали побаливать колени.

Они предупредили командира роты, узнали пароль и вышли на «нейтралку». Всё было как всегда.

Разведчики преодолели уже две трети пути. Впереди полз Дмитрий. Когда начнётся минное поле, его сменит Алексей.

И вдруг из темноты ударила одна автоматная очередь, другая… Стреляли почти в упор, метров с семи. Дима вскрикнул.

Разведчики ответили огнём. Били из положения лёжа.

Группа наткнулась на немецких разведчиков, и, к сожалению, немцы обнаружили их первыми.

Дима погиб сразу, приняв в себя первую очередь. Потом обе группы стали отходить, каждая — к своим позициям. С обеих сторон были потери, и вступать в рукопашную, которая могла привести к полному истреблению разведчиков, старшие групп не хотели. На счету каждый разведчик, зачем их губить в мясорубке, в которой дерутся сапёрными лопатками, ножами, прикладами? Ни из немецкой, ни из нашей траншеи не прозвучало ни одного выстрела — каждая сторона боялась задеть своих.

На плащ-накидку перевалили тело Дмитрия, и двое разведчиков потащили его к своим траншеям.

Алексей чувствовал странную слабость — даже удивился. Вроде бы он нигде не ощущал боли, но почему-то вдруг закружилась голова, отяжелели и стали чугунными руки и ноги, клонило в сон.

Они спрыгнули в траншею, и Алексея качнуло. Стоявший рядом пехотинец поддержал его и вдруг отдёрнул руку.

— Разведка, да ты ранен!

И тут же заорал:

— Санитара сюда!

Когда тело Дмитрия опустили с бруствера на дно траншеи, силы и вовсе покинули Алексея. Он уселся рядом с убитым, впал в забытьё и уже не видел, как прибежал санинструктор, чтобы перевязать его.

— Парни, его в госпиталь надо — пулевое ранение в грудь. Я здесь ничем помочь не могу.

Разведчики положили Алексея на плащ-палатку, взялись вчетвером за углы и понесли его в тыл.

Очнулся Алексей уже в санитарном поезде. Сначала он не мог понять, почему его так раскачивает. Затем услышал стук колёс на стыках, и только потом ощутил боль в боку. Застонал.

К нему подошла медсестричка:

— Очнулся, миленький? Вот и хорошо. Ты в санитарном поезде, мы едем в тыл, в госпиталь. Там тебя вылечат, подкормят.

— Что со мной? — прошептал он пересохшими губами.

— Пулевое ранение в бок. В карточке записано — в лёгкое. Операцию делали в полевом госпитале.

— Пить дай.

Медсестра поднесла к его губам чайник с носиком — вроде заварного.

— Пей, миленький.

Алексей выпил весь этот чайник — он назывался поильником — и снова впал в беспамятство.

Очнулся уже на какой-то станции. Поезд стоял, из открытой двери тянуло свежим воздухом. Выгружали тела умерших.

Алексей то приходил в себя, то снова отключался. Приходя в себя, он то и дело просил пить.

— Да ты хоть бульона хлебни, ведь который день не ешь ничего.

Но организм есть не хотел. Умом Алексей понимал, что есть надо, иначе как ему восстановиться? А в памяти всплывали эпизоды последнего боя. И как ни крути, а виноват был он. Надо было дозорного подальше вперед выслать. Хотя, в принципе, на исход боя это не повлияло, Дмитрий бы при любом раскладе погиб. Немецкая разведка сильной была, обычно туда отбирали егерей из добровольцев, готовили их долго и тщательно. Учили рукопашному бою, наблюдению за местностью, искусству маскировки, натаскивали на практических занятиях по стрельбе, снятию часовых, захвату «языка». Все действия отрабатывались до автоматизма.

И оснащение было лучше — взять те же ножи. Наши разведчики первое время сами укорачивали штыки от СВТ, но баланс у них был всё равно плохой — они неважно сидели в руке. Трофейный нож считался удачной добычей. И сетка маскировочная у немцев была, и высокие непромокаемые ботинки на шнуровке — да много чего. А у нас отобрали добровольцев во взвод, поднатаскали несколько дней — и в рейд. Мол, глядя на опытных разведчиков, сами научатся. И хорошо, если новоиспечённый разведчик имел фронтовой опыт. Потому потери были велики.

Взрастить опытного разведчика — время нужно и учителя толковые. А отцы-командиры иногда без зазрения совести посылали группы на заведомо почти невыполнимые задания, хорошо хоть самого Гитлера в плен взять не приказывали.

Много Алексей думал о разведке, пока в поезде в госпиталь ехал.

Поезд прибыл в Подольск. Алексея ввиду тяжести состояния положили в небольшую, на две койки, палату. Там уже лежал обгоревший танкист.

Понемногу хороший уход, лечение, отдых и сибирское здоровье сделали своё дело — молодой организм пошёл на поправку. Настал день, когда он смог сесть в постели и сам поесть — надоело, что его кормили с ложечки. И сейчас его мучили только перевязки.

Рана заживала плохо, и хирург, делавший перевязки, сказал, что в его организме не хватает витаминов. А откуда им, витаминам, взяться на фронте? Еда почти без овощей и совсем без фруктов. Кашей или макаронами наесться можно, но витаминов там точно нет.

Понемногу, ещё держась за стену, Алексей стал подниматься. А главное — появилось общение. В полдень передавали сводки Совинформбюро, и все ходячие ранбольные, как их называл персонал госпиталя, собирались у репродуктора. Они внимательно слушали, делали выводы и отмечали на карте сданные города — успехами Красная армия пока похвастаться не могла, одна Ржевская операция продолжалась уже полгода. То отобьют у немцев пригороды, то сдадут их.

В госпитальном коридоре Алексей познакомился с разведчиком Андреем. Он был ранен в обе руки осколками, но был весел.

— Отдохну на казённых харчах, отосплюсь — и снова на фронт, — заявил он. — Прикури папиросу.

Алексей залез к нему в карман, выудил папиросу и сунул ему в рот. В кармане нашлась и трофейная бензиновая зажигалка с монограммой.

Андрей пыхнул дымком.

— Мне ещё повезло, передо мной пехотинца насмерть посекло.

Лето двигалось к концу. Раненые, кто мог ходить, выходили во двор и сидели на скамейках, грелись под солнышком.

Дни летели незаметно и быстро.

Рана у Алексея не болела, слабость прошла, но его беспокоил кашель. Приступообразный, сухой, сильный — до слёз.

После очередного осмотра хирург заявил:

— Ты же разведчик?

— Точно!

— Нельзя тебе туда. Кашель может долго ещё беспокоить. Не было бы войны — в Крыму отдохнуть славно можно было бы. Для лёгких — самое хорошее место.

— Крым под немцем.

— Знаю. Так что после выписки можешь служить везде, где кашель не помеха.

— Понял, спасибо.

Видимо, в самом деле с разведкой придётся попрощаться. При переходе через немецкие траншеи кашель любого разведчика мог привести к гибели всей группы. Так он сапёром мог быть, снайпером — но только со своих позиций. Доктор ведь не сказал, что кашель не навечно.

Когда Алексей уже твёрдо стоял на ногах, Андрей подбил его на самоволку:

— Давай в пивную сходим.

— Тебе, наверное, осколок ещё и в голову попал. Где ты пивные в войну видел?

— Тогда давай водки выпьем или самогонки.

— Деньги нужны.

— У меня есть. А ты что, совсем пустой?

— Меня с «нейтралки» вытащили, с поиска. Сам знаешь. Туда даже без документов идут.

— А у меня с собой всегда заначка, я в кальсонах карманчик потайной пришил.

— Предусмотрительный! — не то похвалил, не то осудил его Алексей.

— Так я не понял, ты хочешь выпить или нет?

— Хочу, но в меру.

На фронте Алексей выпивал, но как все — положенные ему «наркомовские» сто граммов. А иногда, после тяжёлых поисков, ранений или гибели товарищей — и больше, благо выпивка во взводе всегда была. Но служба в разведке накладывала особый отпечаток, и выпивкой не увлекался никто. Попробуй с похмелья в поиск пойти! Да тебя же твои товарищи в группу не возьмут — с похмельного какой боец?

Однако Подольск — не фронт, можно немного расслабиться. Несмотря на то что у раненых никакой одежды не было, кроме госпитального халата, кальсон и тапочек типа «ни шагу назад», не имеющих задников, ранбольные в город выходили, только не удалялись далеко. Жители окружающих домов к их виду привыкли и не обращали внимания.

Раненые покупали у старушек семечки, водку из-под полы, немудрящую закуску. Стоило всё, конечно, дорого. У людей разворотливых, типа Андрея, деньги водились, поэтому торговля процветала.

— Тогда идём, — Андрей направился к дыре в заборе.

Через главный вход выйти было нельзя, пропуск нужен. Госпиталь — воинская часть, и на КПП часовой стоит.

Они пробрались через дыру и оказались на улице.

— В какую сторону пойдём? — в растерянности остановился Андрей.

— Я думал, ты знаешь, ты же меня потащил за собой, — ответил ему Алексей.

— Маленькая промашка вышла, — смутился Андрей. — Ну ничего, считай, что это разведка боем.

У первого же четырёхэтажного дома их встретила женщина, улыбнулась.

— Вам чего, мальчики?

— Водки, — сразу ответил Андрей.

— Сколько брать будете? — перешла на деловой тон женщина.

— Пару бутылок. А почём?

— Пятьсот за бутылку.

— Дорого!

Начали торговаться. Алексей удивился — торговая хватка у Андрея была, как у опытного торгаша.

С каждой бутылки они сбили цену на полтинник. Ещё и немудрящей закуски взяли — два солёных огурца и полбуханки ржаного хлеба. Водку и закуску сунули в карманы халатов.

А женщина вдруг предложила:

— С девочками не хотите время весело провести?

— Сколько?

— За час — тысячу.

— Ого! Мы уж лучше водочки выпьем!

Они направились к госпиталю.

— Ну их, этих профурсеток, только «гусарский насморк» поймаем, — объяснил свой отказ Андрей. — Где пить будем?

— В госпитале, на задворках. Там в углу место есть тихое, скамейка, вокруг лопухи да репейник. Считай — как дома.

Они прошли в дальний угол, за вещевой склад, где хранилось обмундирование для маршевых рот — для тех, кто выписывался по выздоровлению. Сели, не спеша, прямо из горлышка бутылки выпили и захрустели огурцом.

— Огурчики хороши: плотные, да и посолены славно — давно не ел таких, — сказал Алексей.

— Тю! А чего ж ты раньше не сказал? Купили бы побольше. Не водка ведь, цена бросовая!

— А ты меня спрашивал? Деньги твои, ты и банкуешь.

Когда они выпили грамм по двести, размякли и заговорили о рейдах и фронте. Водка — она языки развязывает.

К лавочке подошли ещё двое раненых. Водка — она незнаемо как мужиков притягивает, как рыбу на приваженное место.

Познакомились, выпили за знакомство, за Победу… Глядь, а и вторая бутылка опустела.

— Эх, жалко, только разговор пошёл, — посокрушался один из подошедших. Был он миномётчиком, и в госпитале лежал с пулевым ранением в руку.

— Хотите выпить ещё — ваша очередь проставляться, — заявил Андрей.

— Мы бы не против, да денег нема…

— А, раз пошла такая пьянка… Мы сейчас! Лёха, пошли сходим, тут недалеко.

Не хотелось Алексею идти, в голове и так шумело. Но разговор и впрямь интересный завязался. Посидеть бы, поговорить, Андрея же как будто оса ужалила. Но и уходить из компании как-то не по-мужски.

Они пролезли через дыру в заборе ещё раз и направились к знакомому дому. Женщина была там — как часовой на посту.

— Что, болезные, ещё водочки?

— И водки, и огурцов. И цена та же! — пьяненько поводил пальцем перед носом женщины Андрей.

Они купили ещё водки и огурцов, спрятали всё это в карманы и направились к госпиталю.

Однако им не удалось пройти и ста метров. Стоило завернуть за угол, как на перекрёстке, словно из-под земли вырос военный патруль — офицер в сопровождении двух солдат. Рядовые были при винтовках, у офицера на рукаве — красная повязка. Улица пустынна, и сбежать было решительно некуда: слева пустырь, справа — забор госпиталя. К тому же патруль их увидел. Сближались.

— Так, — злорадно сказал офицер, — в самоволку?

— Так точно! — легко согласился Андрей. — Воздухом свежим подышать, на девок посмотреть…

— Где ты девок увидел? Они все на работе. Постой, от тебя вроде пахнет?

— Уколы делали только что, задницу спиртом протирали.

— Пойдём к вашему начальству, — уперся офицер.

— Товарищ лейтенант, — начал Алексей, — мы в госпиталь идём, вон дыра. Отпустили бы вы нас! Мы сами в госпиталь сейчас вернемся, не надо к начальству.

— За самоволку наказание положено — по Уставу, — офицер был непреклонен.

В разговор неожиданно влез Андрей. Возможно, если бы не он, всё бы и обошлось.

— На фронт бы тебя, лейтенант, да к немцам в тыл. Мы оба из разведки, в рейд не раз ходили, ранены. А ты в это время в училище за партой сидел, морду наедал!

Лицо офицера посерьёзнело, видно, Андрей наступил на больную мозоль. Ох, не стоило ему дерзить!

— Обыскать обоих, и в комендатуру! — взъярился лейтенант.

Но водка уже ударила Андрею в голову. Он шагнул вперёд, сделал подсечку и свалил лейтенанта на асфальт. Оба солдата из патруля сначала замерли с открытыми ртами, но потом скинули с плеча винтовки и угрожающе нацелили штыки.

Андрей схватился руками за штыки, резко наклонил их вниз, а потом ударил одного из солдат ногою в живот.

— Лёха, помогай!

Алексейударил сцепленными руками по шее второго солдата, и тот свалился как подкошенный. Винтовка упала на асфальт.

— Бежим! — Андрей хоть и был пьян, но сообразил, что нападение на патруль чревато очень плохими последствиями.

Но не успели они сделать и пары шагов, как сзади грохнул выстрел. Лейтенант, лёжа на земле, достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух, а потом наставил ствол пистолета на них.

— Стоять! Нападение на патруль! Сейчас применю оружие на поражение!

Угроза была нешуточной. Лейтенант имел на выстрел полное право, на его стороне был Устав, а также законы военного времени.

И ведь пальнёт сдуру! Госпиталь рядом, а спасти не смогут.

Оба замерли, переглянулись. Хмель куда-то выветрился.

— Лёха, беги! Я заварил эту кашу, мне и отвечать.

Алексей раздумывал секунду. С трёх шагов лейтенант не может промахнуться, тем более что он знает, что они из этого госпиталя, и найти их — пара пустяков. И он остался стоять.

К ним подбежали солдаты патруля. Оба были злые из-за того, что раненые их свалили и обезоружили. Один сразу двинул Алексею прикладом в грудь.

— Ты что, сука, по ране бьёшь! — скрючился Алексей.

— Думаешь, если на фронте был ранен, так тебе всё можно? — второй солдат несколько раз пнул Андрея ногой, мстя за его удар в живот.

— Отставить! — отряхиваясь от пыли, к ним подошёл офицер. Он на ходу прятал в кобуру пистолет. — Вперёд, разгильдяи!

Словечко это в армии применяли часто.

Офицер пошёл впереди, за ним — задержанные Алексей и Андрей. Шествие замыкали оба солдата патруля, грозно держа винтовки наперевес. Со стороны — как задержание опасных преступников. Из дыры забора на них удивлённо смотрели их новые знакомые. Они полагали, что патруль задержал их как сбежавших в самоволку.

А разведчики осознавали, что дело поворачивается для них плохой стороной.

Их провели по улицам, завели в комендатуру.

— Товарищ капитан! Задержали двоих. Пьяные, из госпиталя в самоволку ушли. При задержке оказали сопротивление, — доложил лейтенант.

— Документы есть? — спросил капитан.

— Нет, мы же из госпиталя.

— Фамилии!

Разведчики доложили, капитан записал. Потом постоял, раздумывая, и неожиданно сказал:

— Отпустил бы ты их, лейтенант. Ну, выпили парни — с кем не бывает? Рады до смерти, что выжили на фронте, в госпиталь попали…

Капитан явно им сочувствовал, наверное, сам на фронте побывал.

— Я напишу рапорт, — нахмурился лейтенант.

— Пиши, — вздохнул капитан. — Обоих задержанных — в камеру.

Алексея и Андрея заперли в комнате с маленьким зарешеченным окном. Громыхнул замок.

Камера была пуста, сидеть не на чем, и они уселись на пол.

— Андрюха, ты чего на патруль напал? Какая муха тебя укусила?

— Водка в голову ударила. Я ведь в сорок первом контужен был. Как выпью — себя не помню.

— Нечего тогда пить было!

— Чего теперь жалеть?

— Что с нами будет?

— Откуда мне знать? А, дальше фронта не пошлют, а мы там уже были.

Но дело обернулось хуже, чем они думали. Их с рапортом лейтенанта передали особистам. За пару дней на них состряпали тощее дело и направили его в трибунал. Алексей поверить не мог, что всё это происходит с ним и не во сне. И приговор:

— Месяц штрафного батальона! — подвёл итог судья трибунала.

Приговор вынесли быстро, за час осудили человек тридцать.

Потом их погрузили в вагон с надписью «Сорок человек или восемь лошадей», но людей натолкали в него раза в полтора больше.

Привезли в часть, переодели. Обмундирование было старое, кое-где с пятнами засохшей крови. Казармы — старые бараки за колючей проволокой, кормёжка скудная. И каждый день — строевые упражнения, чтобы жизнь мёдом не казалась.

— Хоть бы на фронт скорее отправили, — сказал Андрей. Он держался рядом с Алексеем: какой-никакой, а знакомый.

Кормить осуждённых долго в тылу не стали, и уже на четвёртый день отправили на грузовиках к передовой. Выгрузившись, они услышали, как недалеко погромыхивает.

— Передовая недалеко, километров пять, — определил Алексей.

Строем, пешим ходом их привели в ближние тылы. Раздали винтовки без патронов. Алексей уселся чистить винтовку. По его примеру несколько человек тоже принялись приводить в порядок оружие. Его явно собирали на поле боя рядом с убитыми — со следами пыли и грязи, с пороховой копотью в стволе.

Алексей знал, что от исправного оружия зависит его жизнь. Многие же сидели безучастно.

Конечно, осознание, что ты штрафник, удручало. Одеты они были в телогрейки без знаков различия, без ремней. Они и назывались безлико — переменным составом, осуждёнными. Был и постоянный состав — командиры взводов и рот. Они были при оружии, портупеях и погонах, получали повышенный паёк.

За годы войны значительная часть военнослужащих прошла через штрафные батальоны — для рядовых и сержантов, и штрафные роты — для офицеров. Срок нахождения в них для контингента — как называли их офицеры — был от одного месяца до трёх. Если штрафник получил в бою ранение, его из штрафбата переводили в обычную часть — считалось, что боец искупил свою вину, смыв её кровью. Могли также освободить по отбытии срока наказания. Только штрафбаты кидали на самые опасные участки — часто без артподготовки или на минные поля. Редко кто выживал после трёх атак.

И попадали в штрафбат по-разному. По вечерам штрафники, лёжа на нарах, беседовали между собой, рассказывая каждый свою историю. Один снял с убитого немца часы, а политрук увидел, приказал бросить. Боец отказался и угодил под трибунал за мародёрство. Некоторые попадали в штрафбат за пьянку и драки, и только немногие — за ошибки.

Был среди штрафников танкист. В бою в танк угодил снаряд. Двигатель заглох. Опасаясь пожара, когда танк вспыхивал, словно свечка, и не все танкисты могли спастись, экипаж покинул подбитую боевую машину.

А танк не загорелся.

За боем наблюдал комбат. От расстрела за трусость и невыполнение приказа экипаж спасло то, что в танке обнаружили пробоину, а двигатель был повреждён снарядом. Но под трибунал танкистов отдали.

За трусость, самовольное оставление поля боя и дезертирство в штрафбат не попадали. Трибунал в таких случаях был суров, обвиняемым выносили смертный приговор и часто расстреливали перед строем своих частей.

Вот только моральное состояние штрафников было подавленным. Значительную их часть составляли бывшие уголовники. Им было не привыкать к конвою, они и здесь играли в карты на деньги, золотые коронки и держались несколько обособленно.

После полудня бойцам выдали по пригоршне патронов и по паре гранат. Поскольку ремней и, соответственно, патронных подсумков не было, Алексей рассовал патроны по карманам телогрейки.

Им приказали строиться, подвели ближе к передовой и на ходу провели в траншею. Последовал приказ:

— Приготовиться к атаке, зарядить оружие!

Алексей заполнил магазин.

— В атаку — вперёд!

Штрафники молча поднялись в атаку. Никто из них не кричал «Ура! За Родину! За Сталина!», поскольку его именем их упекли сюда.

Первые минуты немцы не открывали огня. Всегда перед атакой следовал пусть и короткий, но артналёт, или шли в атаку под прикрытием танков. А тут русские внаглую прут на пулемёты!

Но потом пулемётчики очнулись. Сразу из нескольких дотов и дзотов они открыли огонь. Начали стрелять ротные миномёты. Штрафники тут же понесли первые потери.

Часть цепи залегла. Между залёгшими штрафниками с пистолетом в руке бегал командир взвода, пока его не убило.

Алексей поднялся на одно колено, вскинул винтовку. Плохо, что он не знает боя винтовки — пристреляна она или нет? А ещё не хватало оптики: пулемётчик далеко, метров триста.

Он прицелился и выстрелил. Пулемёт тут же умолк. Алексей повернул винтовку на другое пулемётное гнездо.

Сзади подбежал лейтенант.

— Какого хрена попусту патроны жжёшь? Вперёд, в атаку!

Не оборачиваясь, Алексей процедил сквозь зубы:

— Сейчас пулемётчика завалю, ведь головы поднять не даёт!

— Вперёд, а то застрелю!

Негромко хлопнул выстрел, и лейтенант упал — это лежащий рядом Андрей выстрелил лейтенанту в спину. Он поднял большой палец.

— Давай, Лёха, убей пулемётчика!

Алексей прицелился, затаил дыхание и нажал на спуск. Промах! Пулемётчик продолжал поливать лежащих штрафников огнём.

Алексей стрелял трижды, пока наконец пулемёт не замолк. Цепь без команды поднялась. На пулемёт идти — верная гибель. И в свою траншею вернуться невозможно: сзади, за траншеей, заградотряд стоит, и тоже с пулемётом. Побежишь назад — пулю уже от своих получишь.

Пока огонь ненадолго стих, штрафники бежали вперёд. Бежали молча и без выстрелов.

До немецкой траншеи оставалось не больше сотни метров, когда немцы начали бросать гранаты. Но до атакующих было ещё далеко, и гранаты не причиняли штрафникам вреда. Да и слабоваты немецкие гранаты были, радиус поражения невелик.

Штрафники ворвались в первую линию траншей, стали колоть немцев штыками и бить прикладами. Они забрасывали гранатами блиндажи, землянки и доты, и после взрыва врывались в них, добивая уцелевших. Кто побоевитее, хватали немецкие автоматы и ручные пулемёты, стреляя вслед убегающим во вторую линию траншей немцам.

Потери в батальоне были большие, треть состава полегла на «нейтралке». Но позицию они взяли, выполнив приказ. Поскольку офицеров постоянного состава выбило, в атаку на вторую линию штрафники не пошли. Зато занялись мародёрством. Кто-то, в основном из бывших уголовников, снимал с убитых немцев часы и обручальные кольца. Другие, в том числе и Алексей, стали обыскивать землянки в поисках продуктов — немцы пока ещё неплохо снабжались. Они нашли консервы, хлеб, выпивку. Тут же выпили и перекусили — уж больно хотелось есть.

Внезапно услышали крики:

— Немцы атакуют!

Все бросились в траншею. Только бруствер оказался позади, и укрыться за ним было невозможно.

Рядом незнакомый штрафник сноровисто, видно не впервой, заряжал ленту в трофейный пулемёт. Заметив взгляд Алексея, он подмигнул:

— Не дрейфь, братишка, отобьёмся!

Алексей дозарядил магазин и приготовился к стрельбе.

Немцев было много, но бежали они без обычной подготовки артогнём, без поддержки танков. Они решили выбить русских, пока те не укрепились, и к ним не подошла помощь.

Алексей ловил в прицел далёкие пока фигуры и стрелял. Когда магазин опустел, он стал заряжать его снова. Сосед с пулемётом одобрил:

— Здорово стреляешь, я наблюдал. Где так научился?

— Охотник я, из Сибири. Снайпером был, разведчиком.

— О! Свой парень! Я тоже из разведки. Ну, возьмёмся дружно!

Разведчик тоже стал стрелять экономно. Очередь три-четыре патрона, смена цели — и снова короткая очередь. Алексей тоже приложился к винтовке.

Рядом стреляли другие штрафники. Все были фронтовиками, с оружием обращаться умели, тем более что захватили трофейное оружие, и особенно помогли пулемёты. Их у штрафников оказалось три и один ротный миномёт.

Немцы не выдержали огня и сначала залегли, а потом и вовсе стали откатываться назад. По ним уже никто не стрелял.

После атаки штрафники стали собирать по блиндажам и дотам патроны: свои-то, к трёхлинейкам, кончились — уж больно мало выдали. В пригоршне у Алексея тогда оказалось всего шестнадцать штук, да и то все разные — то с лёгкой, то с тяжёлой пулей. А у них баллистика разная, и целиться надо каждый раз по-другому.

Алексей подобрал в блиндаже немецкий «маузер». Патронов было много, распечатанные ящики стояли едва ли не в каждой землянке.

Пока они занимались собственным боеснабжением, от наших траншей прибежал посыльный:

— Где командиры?

— На «нейтралке» лежат, убитые.

— Комбат требует идти в атаку.

— Мы первую линию взяли, немцы нас сами атакуют. Нам бы эти позиции удержать. И патронов нет, трофейные используем. Пусть подмогу посылает!

— Кто у вас старший?

— Никого.

Посыльный побежал назад, Алексей подошёл к Андрею:

— Ты зачем во взводного выстрелил?

— А иначе он бы тебе башку прострелил.

Андрей воровато оглянулся.

— Ещё кто-нибудь видел это кроме тебя?

— Откуда мне знать? Я по сторонам не смотрел.

— Ну, если кто-нибудь ещё видел и сдаст, мне конец.

— Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест.

Они пошли в вырытый немцами небольшой капонир, к миномёту.

— Знаешь, как из него стрелять? — спросил Алексей.

— Видел. Что тут сложного? Бери мину и кидай в ствол.

— А покажешь?

Немецкий миномёт имел особенность. На наших миномётах дальность выстрела определялась или навеской дополнительных пороховых мешочков с вышибным зарядом, или опусканием-поднятием ствола за счёт винта на двуноге. Немецкий же миномёт имел специальный кран на затыльнике ствола у опорной плиты. Вращая его, миномётчики стравливали часть пороховых газов. Алексей понял это, разглядывая регулировочный винт. На нём были насечки — 200, 300, 400 метров. Недолго думая, они развернули миномёт стволом в сторону второй линии траншей.

— Пальнём? — предложил Андрей.

— Как думаешь, какая дальность до траншей?

— Метров триста.

— И я так думаю. Неси мину.

Ящики с минами были в ровике, только располагались они неудобно: ровик был отрыт в сторону второй линии траншей, и при пулемётной стрельбе запросто можно было попасть под пулю.

Алексей установил дальность, Андрей поднёс мину.

— Бросать?

— Погоди, давай мину посмотрим.

На взрывателе мины оказался алюминиевый колпачок — для безопасности транспортировки. Они скрутили его и опустили мину в ствол миномёта. Хлопок! Миномёт подпрыгнул на опорной плите, и оба штрафника стали смотреть, куда упадёт мина.

Разрыв произошёл за траншеей.

— Далековато.

— Ага, надо убавить дальность, — Алексей крутанул ручку клапана.

— Ещё? — предложил Андрей.

— Погоди. Давай ящики подтащим к миномёту. Начнётся атака, можно будет немцев минами закидать, а в ровик не набегаешься.

— Ты всегда такой?

— Какой?

— Предусмотрительный.

Алексей пожал плечами.

— Тогда чего со мной за водкой попёрся?

— За компанию.

— А теперь расхлёбываешь. Ладно я, как выпью — море по колено, дурак-дураком, а ты убежать мог.

— И тебя бросить?

— Для штрафбата что один, что двое… Обернись на «нейтралку», вон сколько наших лежит. У них что, вина серьёзная? Сам знаешь, трусов и перебежчиков если ловили, то их стреляли на месте.

— Ты хочешь сказать, что нас неправильно осудили?

— С точки зрения закона и трибунала — всё правильно. А ты себя виноватым чувствуешь?

— Вроде нет.

— И я нет. Так на хрена жилы рвать?

— Ты про какие жилы?

— Сидел бы ты в немецком блиндаже, консервы ел, шнапс ихний пил, как другие. А ты с миномётом трофейным возишься. Тебе оно надо?

— Немцы в атаку пойдут — чем отбиваться будем?

— Пусть подмогу присылают.

— Обернись назад. Ты подмогу видишь? Я — нет.

— Сами отобьёмся.

— Ох и дурак ты, Лёха! Тебя рылом в грязь окунули, а ты обтёрся — и за своё. Меня одно радует — срок небольшой. Месяц всего, а уже пять дней прошло — я считал.

— Оставшийся срок ещё прожить надо.

Алексей молча начал толкать к миномёту ящики. Обиженно посопев, Андрей стал помогать ему.

Через час немцы снова начали атаку. В руках уже знакомого штрафника заговорил трофейный немецкий пулемет. Алексей стал стрелять из миномёта. На нём стоял оптический прицел, но как им пользоваться, Алексей не знал. Бросит мину в ствол и смотрит, где она взорвётся. По горизонтали наводил, переставляя ствол на двуноге, а дальность регулировал краном.

Начало получаться, и мины рвались в середине цепи. Немецкая пехота едва смогла преодолеть сотню метров и залегла — штрафники неожиданно оказали ожесточённое сопротивление. Немцы откатились назад.

— Амба нам! — развалился рядом с миномётом Андрей.

— Почему?

— Немцы сейчас авиацию вызовут или танки для поддержки. А у нас — ни противотанковых пушек, ни даже противотанковых гранат. Вот я и думаю — пойти напиться напоследок?

— Выбрось из головы. Кабы не твоя пьянка, не были бы мы в штрафном батальоне. А вот от миномёта отойти надо, не дай бог сюда бомба угодит.

— Вот это правда.

Однако авианалёта не случилось. Немцы подтянули в ближние тылы артиллерию и накрыли взятую штрафниками траншею артогнём.

Алексей и Андрей находились в траншее, когда упали первые снаряды. Многие штрафники укрылись в блиндажах и землянках, совершив, таким образом, трагическую ошибку, поскольку немцы свои бывшие, отбитые у них русскими позиции знали хорошо. И весь огонь 105-миллиметровых гаубиц сосредоточили именно на них. После артобстрела уцелели те, кто был в траншее, в стрелковых ячейках, и от полнокровного батальона осталось человек тридцать.

После налёта они собрались в одном месте траншеи — в пыли, оглушённые.

— Братва, что делать будем? — спросил уголовного вида штрафник.

— К своим идти надо. На хрена нам эта траншея? — крикнул штрафник с забинтованной рукой.

— Ага, на пулемёты заградотряда, — съязвил Андрей.

— А что, подыхать здесь? — сорвался на крик другой штрафник.

— Будем продолжать обороняться, — спокойно сказал Алексей. — Лучше здесь с честью умереть, чем от пулемётов НКВД. Каждый пусть хоть одного фашиста убьёт.

— Я уже не один десяток уложил из пулемёта.

— Ага, давай считаться ещё начнём. Ты и за себя воюй, и за того парня, что на «нейтралке» лежит.

Принять окончательное решение помешала немецкая атака. Да что им так траншея эта далась?

Разбежавшись по ячейкам и окопам, штрафники открыли редкий огонь. Поскольку миномёт уцелел, Алексей с Андреем бросились к нему. Миномёт и единственный оставшийся пулемёт давали хоть какую-то надежду, что и эта атака будет отбита. Мины бросали в ствол одну за другой, едва успевая поворачивать ствол.

Когда на кольце клапана дальность стала меньше ста метров, запас мин кончился, и Алексей с Андреем взялись за трофейные винтовки. Поле перед ними было усеяно трупами в серых шинелях, и, пожалуй, их было не меньше, чем на «нейтралке».

Алексей посылал пулю за пулей, а немцы всё бежали. Кто-то из штрафников уже метнул гранату.

И тут подоспела помощь — из тыла ударили наши пушки. Снаряды выли на излёте, перед траншеей сплошной стеной встали разрывы.

Штрафники попрятались в траншее, а сзади уже накатывались крики «Ура!» — это нашу пехоту всё-таки подняли в атаку, и теперь они бежали к занятой штрафниками траншее. «Эх, отцы-командиры, что же вы столько медлили?» — вздохнул Алексей.

Наши батареи перенесли огонь дальше и стали обрабатывать вторую линию немецких траншей. Двинуться бы за огневым валом, пока немцы не очухались, да кто побежит?

Пехота добралась до штрафников, перемахнула через траншею и пошла дальше.

За пехотой явился командир штрафбата.

— Почему с пехотой в атаку не пошли?

— Нас всего двенадцать человек осталось, гражданин командир, и патронов нет.

— Вперёд, поддержать атаку!

Штрафники выбрались из траншеи и побежали за пехотинцами. Андрей бежал рядом:

— Давай отсюда ноги делать?

— У нас документов нет. Если к какой-нибудь части прибьёмся, запрос в дивизию отправят. Вот тогда и откроется, что мы штрафники беглые. К стенке поставят. Не, я не ходок.

Пока штрафники добежали до второй линии немецких траншей, пехотинцы её уже захватили. Одно удивило Алексея: между траншеями и во второй линии полно убитых пехотинцев, а немцев — считаные единицы. Неужели немцы убитых с собой унесли?

Пехотинцы, как и штрафники, кинулись по блиндажам. Нашли галеты, консервированную норвежскую сельдь и датское масло в жестяной упаковке. Поскольку все были голодны, успели наесться.

Но только на это времени у них и хватило, потому что немцы устроили артиллерийский налёт. Стреляли точно! Один из снарядов взорвался позади Алексея, и его ударило по спине. Он сначала не понял, думал — осколок в винтовку угодил. Снял её с плеча и не поверил собственным глазам: кусок ствола вместе с мушкой был срезан осколком, как бритвой, а приклад залит кровью. Потом он уже почувствовал, как по спине потекло что-то горячее.

Очень кстати подвернулся Андрей. Он кинулся в блиндаж, нашёл трофейные бинты и перевязал Алексея — осколок угодил ему в плечо.

— Ну, парень, повезло тебе! — завидовал он Алексею. — Ранение лёгкое получил, жив остался, а из штрафников уйдёшь. Теперь тебе дорога в медсанбат. Только смотри, иди с оружием, а то скажут — бросил.

— Да у неё части ствола нет.

— Выкинь, в траншеях и наших, и немецких винтовок полно. Бери любую!

И верно. Алексей подобрал в траншее трёхлинейку, лежащую рядом с убитым пехотинцем. Он дождался, когда немцы перестанут стрелять, и пополз в тыл. На прощание Андрей обнял его:

— Ты прости, парень, что так получилось с выпивкой в госпитале. Удачи тебе!

— И тебе выжить! — пожелал ему в ответ Алексей.

Когда он миновал первую линию, то поднялся во весь рост — в этом месте в сторону наших позиций был уклон, и немцам его видно не было. Но ему самому видно было, как на «нейтралке» наши санитары на повозке собирают раненых. Многие из них не дожили до прибытия санитаров, истекли кровью. Уцелели только легкораненые.

— Эй, боец, садись на телегу, — предложил Алексею усатый санитар, довольно пожилого, на взгляд Алексея, вида. Алексей уселся на задок, свесив ноги.

Прибыли в медпункт.

Часа через два дошла очередь до Алексея. Его завели в палатку, где находилась операционная. Хирург в забрызганном кровью халате и клеёнчатом переднике предложил ему лечь на стол, ножницами разрезал бинт и гимнастёрку.

— Осколочное ранение! Парень, ты потерпишь? Обезболивающих нет, могу пятьдесят граммов спирта дать.

— Без него обойдусь, — буркнул Алексей.

Хирург вскрыл рану, и Алексей от боли заскрипел зубами.

Вскоре в тазик, звякнув, упал осколок.

— Всё! Ещё немного потерпи — зашью и перевяжем.

Дальше уже было легче. Наконец Алексея перевязали.

— Вставай. Санитары, увести.

Алексея отвели в другую палатку — в ней находились раненые, которым была оказана помощь. Санитары дали ему воды.

— Терпите, братки, к вечеру грузовики должны быть. Вывезут вас в госпиталь.

Раньше грузовиков, однако, заявился заместитель командира батальона по спецконтингенту. Он проверил медицинские карты, заполнявшиеся на каждого раненого.

— Чего это он тут делает? — удивился Алексей.

— Не знаешь, что ли? Ищет самострельщиков. Ну, тех, кто сам себе в руку или в ногу выстрелил.

— А что, бывают такие?

— Бывают, особенно после боя. Только при выстреле в упор следы пороховых газов на обмундировании остаются, на коже — порошинки, ожог.

— Кто поумнее, те через буханку хлеба стреляют, — вступил в разговор другой штрафник, — и оружие немецкое подбирают. А хирург на операционном столе сразу поймёт наша пуля в теле или немецкая.

— У меня осколочное ранение, — сказал Алексей.

— Повезло, из штрафбата спишут.

Вскоре приехали грузовики, на которые и погрузили раненых.

Госпиталь оказался в полусотне километров, в большой школе. На стенах школьных классов, превращённых в палаты, даже географические карты висели и школьные доски.

Провалялся Алексей в госпитале три недели. Вольница была полная. Село не город, патрулей нет. Сердобольные селяне приносили в госпиталь продукты с огорода — ту же морковку и огурцы. Некоторые — даже домашние яички или пирожки с картошкой. Сами жили небогато, не очень сытно, но для раненых бойцов последнего не жалели.

А потом — выписка и запасной полк, маршевая рота. Когда стали вызывать добровольцев в разведку, Алексей благополучно промолчал, памятуя о кашле. Но что интересно, кашель стал значительно меньше — не обманул доктор.

Потом из маршевиков отбирали к себе в подразделения артиллеристы, миномётчики, связисты. Необученные, годные к строевой службе, попадали в пехоту.

Когда разобрали по командам технических специалистов, Алексей попросил разрешения обратиться.

— Разрешаю.

— Я снайпер, в красноармейской книжке запись соответствующая есть.

— Нет у нас в полку снайперской команды. Ваша фамилия?

— Ефрейтор Ветров.

— Я учту. Встаньте в строй.

— Есть.

Оставшихся пехотинцев отправили на передовую.

Алексей ругал себя — надо было назваться миномётчиком или артиллеристом. Там и необученные нужны: снаряды подносить, к примеру — наука невелика. А в пехоте толку от его способностей никакого. А уж если воевать, так с толком, с максимальной отдачей.

Тем не менее через неделю его вызвали в штаб батальона.

— Ты правда снайпер?

— Так точно.

— На нашем участке немецкий снайпер завёлся. Что ни день, трёх-четырёх человек убивает. Надо его уничтожить.

— Винтовка снайперская нужна, с оптикой.

— Нашей нет, есть трофейный «маузер». Сгодится?

— Наша лучше, привычнее. Но и из немецкой стрелять можно.

Ему вручили винтовку, патроны.

— Делай, что хочешь. Даю тебе три дня, но чтобы снайпера убил.

Легко сказать — «даю три дня»! Надо выбраться на передовую, с очевидцами поговорить. Когда немецкий снайпер стреляет, по открытой ли цели, куда попадает, на каком участке чаще появляется? А до того винтовку пристрелять надо. У снайпера, как и у сапёра, права на ошибку нет. Немца надо снять одним выстрелом, при промахе он сам может Алексея убить. У немцев на фронте снайперов было меньше, чем у нас, но готовили их тщательнее. К тому же снайперы всегда охотились парами. И не факт, что убьёшь одного, а второй не продолжит стрельбу. Напарника бы ему, да где же его возьмёшь?

Алексей ушёл в тыл и в овраге пристрелял винтовку.

Бой у «маузера» оказался неплохой, на триста метров он три пули уложил в консервную банку.

Вечером он пришёл в расположение второй роты — на их участке снайпер появлялся наиболее часто. К тому же местность на немецкой стороне для маскировки была наиболее удобной, есть лес с высокими деревьями, а на наших позициях — кустарники и овраги. Укрываться в них удобно, но для ведения снайперского огня они не подходят. Лучше иметь возвышенное место, обзор дальше. Почему-то ему сразу подумалось о деревьях.

Алексей доложил ротному о задании и о том, что затемно выйдет на «нейтралку». Ротный вначале стал возражать, но, узнав, что приказ исходит от батальонного начальства, замолк.

— Делай, что хочешь! — махнул он рукой.

Перед рассветом Алексей вышел на «нейтралку». Отошёл от наших траншей метров на сто. Плохо, что днём местность изучить не успел, особенно немецкие позиции. Немецкий снайпер где-то прятаться должен, огневую точку оборудовать.

Как только начало светать, через прицел Алексей стал рассматривать всё, что могло служить снайперу укрытием. У груды ржавого железа, бывшего когда-то грузовиком, он отрыл себе небольшой окоп — с тем, чтобы только лёжа поместиться. Когда солнце перевалит за полдень, тень от бывшего грузовика его скроет и не даст блеснуть оптике.

Часа за три он изучил почти каждую точку. Но выстрел на той стороне прозвучал неожиданно. Не по Алексею — иначе он был бы убит, если бы его уже обнаружили; или фонтан земли при промахе рядом взметнулся бы.

Стрелял явно снайпер, и, насколько по звуку мог определить Алексей, стреляли со стороны деревьев.

Он направил туда винтовку и через оптику принялся разглядывать деревья. Буквально каждую веточку разглядел, но снайпера не обнаружил. Замаскировался уж очень умело, или Алексей ошибается, и выстрел прозвучал совсем с другого места?

Деревья — небольшая группка — отстояли от немецких позиций метров на пятьдесят и находились на «нейтралке». В голове сразу появилась мысль: после захода солнца осмотреть эти деревья. Если снайпер стрелял оттуда, то на дереве должна быть площадка. Целый день на ветке не усидишь — ноги затекут, да и поза неустойчивая. Вот только впустую ползать не стоит, всё же немцы рядом.

Алексей так и пролежал до темноты, и лишь после того, как сгустились сумерки, направился к своим. Первого же встречного пехотинца спросил, не убили ли кого?

— Ага, со второго взвода. Вчера к нам прибыл, новобранец. Захотел посмотреть на немцев, голову приподнял, а ему пулю в лоб.

— Так!

Алексей понял, что он не ошибся, и выстрел был не случайным. Попасть точно, да в небольшую цель на большой — метров триста — дистанции мог только снайпер.

— Где у вас сапёры?

— Где всегда — в тылу; в ту сторону, с полкилометра будет.

Алексей направился туда.

Сапёры занимали две землянки. Он представился, попросил несколько противопехотных мин.

— Ты же снайпер, зачем тебе мины? — удивился старший сержант. — Обращаться-то хоть умеешь? А то сам подорвёшься.

— Умею.

— Ну смотри. Тебе какие?

— Любые.

— Есть ПМК-40, ПМД-6, ПМД-7.

— Тогда лучше «семёрку».

Старший сержант ушёл на склад и принёс Алексею три мины; отдельно — три взрывателя.

— Сначала мины заложи, потом взрыватели ставь.

— Спасибо.

Вернувшись в траншею, Алексей попросил у командира пехотного взвода пистолет на время и штык от СВТ.

— Тебе зачем? Всё-таки личное оружие.

— Не с винтовкой же мне мины ставить? Я её здесь оставлю.

Лейтенант с видимой неохотой протянул ему штатный «ТТ». У одного из солдат взяли штык в ножнах.

— Смотри, пистолет верни! — напутствовал его лейтенант.

— Лучше бы удачи пожелал!

Алексей выбрался из траншеи и сначала пошёл в полный рост. Мин с нашей стороны не было.

Когда уже половина «нейтралки» была пройдена, он лёг на землю и пополз. С немецкой стороны до него донеслись смех, разговоры.

Деревья должны быть где-то рядом. Алексей пополз вправо, ощупывая перед собой землю.

Так, вот и деревья.

Штук пять-шесть старых тополей стояли куцей рощицей. Алексей прислушался — немцы вполне могли оставить часового. Но нет, никакого движения, ни звука, только разговор из траншеи. Однако ему приходилось быть очень осторожным. Случайный звук — и немцы обстреляют.

Алексей время от времени ощупывал перед собой землю на случай установки мин, хотя это казалось ему маловероятным. Главное — он искал следы присутствия снайпера.

И вот: сначала он обнаружил немецкую винтовочную гильзу. Понюхал. Пахло свежим сгоревшим порохом. Потом обнаружил примятую траву. Ещё не тропинку, но ходили сюда явно не раз и не два. Для него, как для охотника, сломанная веточка и примятая трава могли сказать многое.

Он поднялся во весь рост и стал ощупывать деревья. Есть!

На одном из тополей, на стороне, обращённой к немцам, он нащупал железную скобу, вбитую в ствол. Конечно, метра четыре от земли ствол дерева гладкий, только затем начинаются ветки. Но как-то забираться надо, вот и вбили скобу, и, скорее всего, не одну, выше ещё должны быть. Нашёл всё-таки он дерево!

На участке с подмятой, утоптанной травой Алексей штыком выкопал небольшую ямку, установил туда мину и поставил взрыватель. Немного подальше — ещё одну. А третью, на случай, если снайпер пойдёт другим путём — прямо под деревом. Как мог, пригладил руками. Веткой бы провести по земле, да ломать нельзя.

Выполнив все эти нехитрые операции, Алексей пополз к себе. Ему повезло: ночь оказалась безлунной, и немцы пускали ракеты редко.

Он добрался до своей траншеи и улёгся в землянке на топчан. Успел вздремнуть всего лишь пару часов, а уже пора было вставать. Опоздаешь на четверть часа, рассветёт, и позиции не займёшь — немцы на любое движение на «нейтралке» реагируют.

Он дополз до окопчика и подосадовал, что второпях ничего не успел поесть. Вчера позавтракал — и всё, с тех пор крошки хлеба во рту не было.

Напившись воды из фляжки, Алексей стал ждать.

Однако день прошёл впустую: ни взрыва, ни выстрела со стороны деревьев не было. С другой стороны рассудить — немец ведь не дурак, чтобы одну и ту же позицию несколько дней подряд занимать. Он может на участок другой роты уйти, а может просто отдыхать.

Так и уполз вечером Алексей на свои позиции. Он поел, выспался и утром ползком направился к своему окопчику. Не добрался до него совсем немного — под деревьями грохнул взрыв. Пока он преодолевал оставшееся расстояние, за первым взрывом грохнул второй. И тут же из немецкой траншеи в нашу сторону раздалась пулемётная очередь.

Как потом понял Алексей, снайпер подорвался на мине. К нему бросились на помощь и наступили на другую мину.

Так на самом деле и оказалось. Захваченный через день «язык» показал на допросе, что снайпер подорвался на мине — ему оторвало ногу. Он закричал, ему на помощь бросился второй снайпер из пары, так его взрывом наповал уложило.

Немцы сразу поняли, в чём тут дело, и послали сапёров. Те обнаружили третью мину и обезвредили.

После допроса Алексея вызвал к себе помощник начальника штаба.

— Взрывы на немецкой стороне — твоя работа?

— Так точно!

— А как же ты узнал, что у снайпера позиция там?

— Ночью лазил. Для снайпера деревья — очень удобный схрон. Нашёл на дереве железные скобы, стало быть — не ошибся. Ну и решил поставить три мины. Две сработали.

— Молодец! Объявляю тебе благодарность!

— Служу трудовому народу!

— Винтовку можешь не сдавать, воюй.

Глава 9 РЖЕВ

Ещё с зимы наши войска безуспешно пытались отбить у немцев оккупированный Ржев. Атаки с переменным успехом продолжались уже полгода, солдат положили множество. Советским войскам удалось освободить только Зубцово и Карманово, да ещё ликвидировать вражеский плацдарм на левом берегу Волги. Правда, они зацепились за окраину города. Туда и был переброшен полк, в котором служил Алексей. Полк вообще-то отводили на переформирование, поскольку из-за потерь в нём остался едва ли полноценный батальон.

Однако далеко в тыл полк отвести не успели, видимо — с резервами было совсем туго. Полк посадили на грузовики и доставили к городу. Обескровленная непрерывными боями дивизия взять город не могла.

Пока ехали, Алексей, как и другие солдаты, смотрел на места боёв. Перед глазами проплывали сгоревшие танки, искорёженные, с оторванными колёсами пушки. Убитых уже успели схоронить. Но по всему было видно, что бои здесь шли тяжёлые.

Вечером, по прибытию колонны к пригородам, солдат накормили и раздали боеприпасы. Командиры рот и взводов получили карты города, до них доводились задачи и цели. Командиры подразделений знали, какие кварталы города они обязаны были штурмовать.

Утром командиры отвели свои подразделения на выделенные кварталы. Захваченные здания удерживали наши бойцы из другой дивизии.

Город был сильно разрушен, везде лежали груды битого кирпича, в которые превратились здания. По улицам было невозможно ни пройти, ни проехать. Людей не было видно. Местные жители город большей частью покинули, оставшиеся прятались в подвалах. Но стоило солдатам пойти в атаку, как развалины ожили. Из окон подвалов и домов немцы стреляли из всех видов оружия. Огонь был таким плотным, что солдаты залегли, укрываясь в воронках и за кирпичами.

Алексей успел засечь пулемётные точки — они больше всего мешали продвигаться вперёд. Он перебежал в соседнее полуразрушенное здание — оттуда сектор обстрела был лучше.

Пулемётчик засел в полуподвальном помещении и стрелял из маленького оконца. Слева и справа от окна лежали груды битого кирпича. Отойди немного в сторону — и поразить пулемётчика уже невозможно.

Алексей прицелился в окно и, когда заметил там движение, выстрелил. Больше пулемёт из этой точки не стрелял.

Со второго этажа углового дома выпустил длинную огненную струю огнемётчик. Горючая смесь попала на нескольких наших солдат. Они сначала метались, пытаясь сбить пламя, но потом упали мёртвыми. Жуткая смерть!

Алексей решил убить огнемётчика. Он перебежал за домами, прикинул, из какого дома вырвалось пламя, и взбежал по лестнице на второй этаж. Осторожно, сбоку выглянул в окно одним глазом.

Какое-то движение в окне дома напротив было, но нечётко.

Он передёрнул затвор и, не отрываясь, стал наблюдать. Видя, что по окну никто не стреляет, в оконном проёме, справа, показался огнемётчик. В руке он держал трубу.

Алексей тут же вскинул винтовку. И только немец показал полкорпуса, как он влепил в него пулю. Видимо, пуля пробила тело и попала в бак для огнесмеси, потому как оконный проём осветился, и оттуда в окно рвануло пламя.

Алексей удовлетворенно кивнул и отошёл от окна, но потом остановился и осторожно выглянул. На балконе, метрах в семидесяти от него болталась на верёвке мужская майка. Вроде бы ничего подозрительного. Но бои в городе шли уже не первый месяц, а майка в прицеле была целая — ни пробоины, ни подпалины от осколка.

Алексей знал, что иногда снайперы вешают такие гражданские вещи специально. Действительно, кто на них обратит внимание? А между тем они указывали снайперу направление и силу ветра. Неужели где-то сидит немецкий снайпер?

У Алексея неприятно заныл желудок. Пойди обнаружь в городских развалинах снайперскую позицию! Да и бед он может натворить немало. Дистанции короткие, на таких начинающий не промахнётся.

Он стал осматривать в оптику пустые гнёзда домов и выявил два подозрительных места. В одном доме окно было занавешено старым, не раз продырявленным одеялом. Что за ним и кто — не видно, зато в пробоины за улицей наблюдать удобно. А второе место — слуховое окно на чердаке четырёхэтажного дома. Стёкол там нет, а если немного отойти от окна в глубь чердака, то наблюдателя или снайпера не увидишь, он в глубокой тени.

У Алексея стало неспокойно на душе. И тут же он получил подтверждение своей догадке.

Грянул выстрел, и один из двух бегущих красноармейцев упал, раненный в ногу — типичный снайперский приём. Если одного ранить, второй не будет укрываться, бросится на помощь. Снайпер убивает второго, а потом добивает первого. Алексей и сам нередко пользовался таким приёмом. Он даже по звуку выстрела определил, что стреляли из слухового окна. Только вспышки выстрела не видел, отвлёкся.

Так всё и произошло. Хуже того, ещё несколько человек начали перебегать улицу, и в том числе — взводный.

Алексей не стал дожидаться трагедии и сделал по слуховому окну несколько прицельных выстрелов. Попал он или нет, неизвестно, но из слухового окна никто больше не стрелял. Немецкий снайпер был либо убит, либо понял, что его позиция обнаружена.

До дома было недалеко. Алексей спустился на первый этаж и увидел там несколько солдат из его взвода.

— Парни, снайпера прищучить надо. Он вон в том доме на чердаке, уже двоих наших убил.

— Веди.

Прижимаясь к стене дома и, таким образом попав в мёртвую зону для снайпера, бойцы подобрались к дому. У него было два подъезда.

— Вы двое в этот подъезд, мы — в тот. Поднимаемся на чердак и забрасываем его гранатами, — распорядился Алексей.

Двое солдат, держа наготове автоматы, помчались по лестнице. Алексей с солдатами побежал к другому подъезду.

Вдруг из первого подъезда послышались автоматные очереди. Развернувшись, группа кинулась туда.

Оказалось, что как только солдаты вбежали в подъезд, они носом к носу столкнулись со снайпером, спускавшимся по лестнице им навстречу. Винтовка висела у него на плече, а правой рукой он зажимал левое плечо, залитое кровью. Снайпер не успел вытащить пистолет из кобуры, как ребята посекли его из двух автоматов. То, что он был снайпером, это совершенно точно, поскольку висевшая у него на плече винтовка была с оптическим прицелом.

Алексей вдруг заметил — вверху, на четвертом этаже какое-то движение.

— Быстро из дома! — и сам первым выскочил на улицу. Бойцы выбежали за ним.

В подъезде оглушительно громыхнула граната — кто-то из немцев бросил вниз «колотушку». В многоэтажном доме так, один этаж подъезда может оказаться занятым немцами, другой — нашими, как слоёный пирог.

— За мной!

Алексей вбежал в подъезд и толкнул дверь одной из квартир. Она была не заперта, немцев в ней не было.

— Обыскивайте другие квартиры. Надо немцев из дома выбить, они тут перекрёсток под огнём держат.

Во многих квартирах входных дверей не было — они были сорваны, пущены на костры. Квартиры стояли почти пустые, оконные стёкла были выбиты, и впечатление оставляли удручающее. А ведь дом неплохой был, потолки высокие, метра четыре, кирпичная кладка толстая.

Обыскав первый этаж, бойцы перебежали на второй. И здесь никого не оказалось. Но едва они попытались подняться на третий, сверху раздалась автоматная очередь.

— Гранаты есть?

— Есть одна, — боец протянул Алексею немецкую М-39, или, как её называли фронтовики, «яйцо». Алексей выдернул чеку.

— Укройтесь в квартире. — Сам отпустил рычаг, отсчитал три секунды, подбросил гранату в лестничный пролёт и шагнул в коридор квартиры.

В пустом подъезде взрыв прозвучал мощно. Не дожидаясь приказа, солдаты кинулись наверх. За ними поспешил Алексей.

Автомат в этих условиях тесноты, стрельбы в упор по неожиданно появляющейся цели — оружие более удобное, чем винтовка.

На площадке третьего этажа лежал убитый немец. Под его головой уже натекла лужа крови.

Обыскали квартиры и здесь. Немцев не было, зато обнаружили солдатский ранец, полный продуктов. Они нахватали консервов, не разбираясь в надписях, распихали их по карманам и заторопились дальше.

На последнем, четвёртом этаже у окна лежал только один убитый. Сразил его кто-то из пулемёта — поперёк груди по френчу шла цепочка пулевых отверстий.

В квартире напротив обнаружили в окне пролом. Пока они разбирались с немцем на третьем этаже, остальные ушли через пролом в другую квартиру, а оттуда — в другой подъезд, и сбежали.

Алексей сделал вывод — надо сразу блокировать все подъезды. Вот только опыта боевых действий в городских условиях у него до того не было. Однако ошибки солдат он подмечал — у снайпера ведь другой взгляд на простые, казалось бы, вещи. Например: переноска тяжестей, того же ящика с патронами. С таким грузом быстро не побежишь, и ты для снайпера — просто подарок, возможность подстрелить малоподвижную цель. А чтобы этого не произошло, делаться должно так.

К ручке патронного ящика привязывается длинная верёвка. Солдат, держа конец верёвки в руке, стремглав перебегает простреливаемое, а потому опасное пространство. Потом можно неспешно подтянуть за верёвку ящик с патронами. И боец цел, и боеприпасы доставлены по назначению.

Алексей и сам не всё знал, городской бой имеет свои особенности. Это — много укрытий, противники могут столкнуться нос к носу, огневые контакты скоротечные, и выигрывает тот, у кого реакция быстрей и автоматы наготове.

Автомат короче винтовки и создаёт большую плотность огня. Эффективная дальность выстрела невелика, но в городе это не критично, иногдапротивники стреляют друг в друга на дистанции пистолетного выстрела — 15–30 метров.

Красноармейцы прописные истины слушали, разинув рты. Их учили в учебном полку ходить строем, колоть штыком, стрелять. Но выживать в городе, лесу, траншее — не было таких занятий. До войны считалось, что воевать будем на чужой территории, и все операции будут наступательными. Даже в военных училищах оборону и тактику отступления изучали вскользь, слабо. Не должен советский командир, вооруженный марксистско-ленинской идеологией, отступать перед капиталистами, и тем более — сдаваться в плен.

На деле вышло всё совершенно иначе. Отступали под натиском хорошо вооружённого и прекрасно обученного врага, попадали в окружение и плен целыми дивизиями.

Война, даже самая успешная, не бывает без потерь, без неудачных операций, без пленных. Но Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию о гуманном ведении войны, о правах военнопленных и правилах обращения с ними. Потому в концлагерях французы, поляки, англичане получали письма и посылки, а наших пленных морили голодом. А после войны освобождённые из немецких концлагерей пленные попадали уже в наши лагеря — на Колыму, в Воркуту, в Сибирь — искупать свою вину. И никого не интересовало, как ты попал в плен — был ли ранен, остался без боеприпасов, либо был сбит на самолёте над оккупированной территорией. И на долгие годы в биографии пленных было тёмное пятно. С подпорченной репутацией не брали на работу — если уж только на тяжёлую и малооплачиваемую, вроде кочегара в котельной, или дворника. Ситуация изменилась только после смерти Сталина и прихода к власти Хрущёва.

По договорённости с комвзвода Алексей в атаки не ходил. Он поддерживал своих бойцов, прикрывая их точным огнём.

Но вот что странное заметил за собой Алексей: он стал чувствовать, где находится враг. Он его не видел, не слышал, не осязал, но стал чувствовать. Подходя к углу дома, он уже наверняка знал, что там, за углом — двое автоматчиков. Или раньше он этого не осознавал, потому что при расположении в траншеях противники были слишком далеко друг от друга?

Были у него в Сибири знакомые охотники из якутов, чукчей, ненцев. Говорили они ему о таком — нехотя, правда. Замечали при том, что на такое не способны европейцы — только азиаты. Посмеивался над ними Алексей, а выходит — правда.

Подтверждение своим способностям он получил во время первого же боя.

Алексей и два солдата подошли к углу здания и остановились. Снайпер нутром, всей кожей почувствовал, что за углом чужие. Он приложил к губам палец, чтобы бойцы не разговаривали, а потом указал на гранату у пояса одного из бойцов. Тот снял её и протянул снайперу. Алексей вырвал чеку, отсчитал две секунды и швырнул гранату за угол. Почти сразу раздался взрыв, крики и стоны о помощи.

— Выскакивай за угол и бей из автомата! — приказал он бойцу, протянувшему ему гранату. Тот выскочил и дал длинную очередь.

Немцы и в самом деле там были. Двоих взрывом гранаты убило наповал, двое были ранены — этих добил боец очередью из автомата.

Алексей и сам удивился — как это он почувствовал врага? Видеть происходящее за углом он не мог, почуять носом — тоже, ведь некоторые дома и техника горели, и в воздухе стоял запах пожара. Тогда как всё это получилось?

Бойцы и вовсе были поражены.

— Лёха, ты как узнал, что за углом немцы?

— Носом учуял, — засмеялся Алексей. А что он мог им ответить, если и сам не знал?

Бойцы и Алексей перебежали к куче битого кирпича и залегли за ней. За ними была полуобрушившаяся часть стены, причём внутренняя часть, с побелкой. Место не очень удачное, на фоне побелки бойцы в летней форме были видны отчётливо.

Только Алексей подумал, что позицию надо сменить, как в стену ударила и ушла рикошетом в сторону пуля.

Один из бойцов обернулся:

— Случайная пуля.

Алексей тоже повернул голову. От белой стены отвалился небольшой кусок штукатурки, обнажив кирпич. Пуля угодила рядом с ним, оставив отметину. Ну нет, эта пуля не случайная. На белой стене красный кирпич виден далеко и отчётливо. Это вражеский снайпер проверяет прицел, а заодно силу и скорость ветра. Можно сказать — пристрелочный выстрел. Битый кирпич хорошо укрывает Алексея и бойцов от пуль, но самому стрелять отсюда неудобно. Только голову приподнимешь, и считай, что уже труп. Ведь пуля ударила рядом с кирпичом, в пяти сантиметрах от него.

— Вот что, парни. Я сейчас сменю укрытие. Вы не высовывайтесь, только изредка постреливайте. Пальнули разок-другой, не поднимая головы — и всё. Можете каску на стволе приподнять чуть-чуть.

— А в чём дело?

— Снайпер нас пасёт. Хотите жить — делайте, как я говорю.

Ползком Алексей добрался до полуразрушенного дома и по разбитой лестнице взобрался на второй этаж. Солнце было сбоку, и это хорошо: бликов от оптики не будет. Осторожно выглянул. Ага, одеяло на окне есть, он его ещё давеча заметил. Там немец и прячется.

Алексей прицелился в правый нижний угол окна. Когда человек стреляет из укрытия, он прячет левую часть головы и груди, если он правша.

Выстрел! Одеяло на окне дёрнулось.

— Парни, пальните! — крикнул Алексей.

Со стороны залёгших бойцов раздалась короткая очередь. С немецкой стороны — тишина. Попал он в немца, или тот не стреляет только потому, что не видит цели?

Алексей выбрался из развалин и прополз к бойцам.

— Парни, надо вон то здание осмотреть. За мной, поодиночке — бегом! — и сам рванул с места.

В бегущего попасть трудно — не хватает времени для прицеливания, надо брать упреждение.

Алексей добежал беспрепятственно, за ним — боец, первым бросившийся бежать следом. А по второму немцы открыли огонь из пулемёта. Пулемётчик взял маленькое упреждение, и пули, летящие за бойцом, прошили кирпич. Но всё-таки боец добрался невредимым.

— Осматриваем подъезд, я и ты, — Алексей ткнул пальцем в грудь бойцу. — А ты стой здесь и держи под прицелом другой подъезд и окна, — обратился он к другому бойцу. — Только встань под козырёк, чтобы тебя сверху не было видно.

Сам юркнул в подъезд.

Дверей в квартирах не было, впрочем, как и мебели. Везде лежала пыль, царило запустение. В некоторых квартирах на покрытом слоем пыли полу отпечатались следы немецких сапог.

Они поднялись на второй этаж. Как-то сразу Алексей понял — здесь немцев нет.

Вдвоём они стали подниматься по лестнице на третий этаж.

— Приготовь гранату, — сказал он бойцу, — бросай её в правый дверной проём и сразу ложись.

Боец метнул гранату, и они оба сразу упали. Когда грохнул взрыв, не сговариваясь, вскочили и ворвались в квартиру.

Здесь на полу лежал убитый пулемётчик. Это он стрелял, когда бойцы перебегали улицу. Ствол пулемёта был горячим на ощупь, и сильно пахло сгоревшим порохом, к которому примешивался запах тротила от гранаты.

Другие квартиры были пусты, и бойцы сразу пошли на четвёртый этаж. Алексей, держа руку на спусковом крючке, повернул направо.

В комнате было сумрачно из-за одеяла, закрывавшего окно. Под окном на полу лежал убитый снайпер — Алексей попал ему в лицо. На подоконнике лежала наша СВТ в снайперском варианте. Нравились они немцам, и те с удовольствием пользовались трофеями.

Вдруг он почувствовал: за спиной, в другой комнате, присутствует живой человек. Резко повернувшись, увидел в дверном проёме немца, поднимающего пистолет на уровень глаз.

Алексей выстрелил ему в живот. Расстояние маленькое, и промахнуться было невозможно.

Немец тоже успел выстрелить в ответ. Пуля ударила в ствол винтовки и выбила её из рук Алексея.

— Вот фашистская морда! — выругался Алексей. Он подобрал винтовку и увидел, что у неё повреждён прицел. Пистолетная пуля угодила в корпус оптического прицела и смяла его. Теперь этот прицел можно было только выбросить, а винтовку использовать как обычную.

Вспомнив, что он только что видел на подоконнике нашу СВТ, он забрал её как трофей — теперь уже свой. Привык он к оптике, она позволяла сделать дальний точный выстрел. Что же касается русских винтовочных патронов на СВТ, то в углу комнаты стоял почти полный цинк. Пулемётные, с тяжёлой пулей, в бумажных упаковках. Винтовочные шли обычно с пулей лёгкой и снаряжённые в обойме по пять штук.

— Снимай «сидор», — попросил Алексей бойца.

Он высыпал в чужой «сидор» из цинковой упаковки патроны — довоенные ещё, качественные. Немцы к патронам относились весьма скрупулёзно — снайпер плохими стрелять не будет.

Алексей осмотрел винтовку, дозарядил магазин. Обыскав немца, он забрал у него ещё один полный магазин. Не пользовался он раньше СВТ, теперь придётся.

Снизу, от входной двери подъезда, закричал боец:

— Что там у вас за стрельба? Все живы? Помощь не нужна?

— Стой там, все живы, — крикнул Алексей.

В пустом подъезде звуки были слышны хорошо, только гулко отдавались эхом.

— Пошли, мы свою задачу выполнили.

Пока они шли вниз, красноармеец, ожидавший их у входа в подъезд — вроде бы его фамилия Федькин — достал из нагрудного кармана гимнастёрки смертный медальон. Была такая пластмассовая штуковина, вроде патрона по размеру. Каждый боец вкладывал туда маленький кусочек бумаги, на котором были написаны его фамилия, имя, отчество и место, где он жил до призыва. Однако многие не писали — это считалось дурной приметой.

— Это мне молитва помогает. Когда в военкомат уходил, отец молитву дал, сказал — перепиши и носи с собой.

— Помогает?

— Полгода на фронте, и ещё ни разу ранен не был.

— Как во взвод придёшь, дашь переписать?

— Ага.

Они спустились вниз. СВТ непривычно оттягивала плечо — она была тяжелее немецкой винтовки.

И тут вдруг Алексей увидел, как с другой стороны улицы из подворотни высыпали немцы, целое отделение. Увидев в свою очередь русских, они открыли автоматную стрельбу. Боец, показывавший молитву, погиб сразу — пуля попала в сердце. Алексей и второй боец успели нырнуть в подъезд.

— На второй этаж, быстро, не то немцы гранатами закидают!

Он взбежал по лестнице и бросился к окну. Вскинув винтовку, успел сделать выстрел. И тут по окну ударила автоматная очередь. Пули прошли рядом, покрошив штукатурку и обдав всех пылью.

Алексей отпрянул от окна. Из соседнего окна рядом с ним прозвучала очередь — это боец открыл огонь из автомата.

Спиной почувствовав опасность, Алексей подбежал к двери квартиры и увидел — по лестнице крался немец, сжимая в руке гранату. Алексей тут же выстрелил. Немец упал, граната, подскакивая на ступеньках, покатилась вниз, и через мгновенье раздался сильный взрыв. Немцы, стоявшие у входа в подъезд, были ранены осколками.

Их боевой пыл сразу уменьшился. Эх, сейчас бы автомат или ещё одну гранату — прищучить их прямо здесь. Но гранат, как и автомата, не было.

Автоматная стрельба с этажа стихла. Алексей бросился в комнату.

— Жив?

— Жив. Патронов нет.

— Пока тихо, поднимайся на третий этаж и забери у убитого немца пулемёт и патроны. Граната есть?

Боец развёл руками и выбежал. Вернулся он с ручным пулемётом, на шее висела лента с патронами, в руке — ещё одна коробка.

— Ну, теперь мы им дадим жару!

— Ты стрелять-то из него умеешь?

— Нет, я думал — ты будешь.

— Смотри.

Алексей объяснил, как заправлять ленту в пулемёт и взводить затвор.

— Ловишь цель в прицел и нажимаешь на спусковой крючок. Всё!

Боец положил пулемёт на подоконник.

По другой стороне улицы, крадучись, шли немцы.

Боец прицелился и дал длинную очередь. Одного из немцев он убил, остальные пули пошли выше — цепочка следов от пуль была видна на кирпичах.

— Стреляй короткими очередями, целься тщательно, а то все патроны попусту выпустишь, — посоветовал Алексей бойцу.

Пулемёт — оружие мощное, но уж больно тяжёлое и специфическое, по понятиям Алексея. Им хорошо по группе стрелять. А снайпер любил выстрел точный, когда одна пуля поражает цель.

Дав следующую очередь, боец воскликнул:

— Понял!

— Позицию смени. Дал очередь — перебеги к другому окну. Приметили тебя немцы.

Боец подхватил МГ-34 и побежал в другую комнату.

— Давай, друг, — крикнул ему вслед Алексей, — не подпускай никого к дому. А я наверх, там обзор лучше.

Алексей взбежал на четвёртый этаж — туда, где лежал убитый им снайпер. Он подошёл к одеялу и заглянул в дырку. Обзор на немцев с фланга был хороший. Видно, к атаке готовятся. Он разглядел офицера. Вместо форменной фуражки на голове — кепи, и, как офицера, его выдала только портупея: у солдат — ремни на поясе.

Алексей сделал выстрел офицеру в спину, и тут же — ещё один, по автоматчику. Отпрянул от окна, памятуя о своём выстреле: как он убил снайпера, так могут убить и его.

Периодически снизу раздавались пулемётные очереди. Это боец из его взвода бил по групповым целям, не давая немцам приблизиться к дому или начать атаку.

К вечеру у бойца закончились боеприпасы к пулемёту. Весь день Алексей с бойцом были без еды, а главное — без воды. Пить хотелось ужасно.

Алексей спустился к пулемётчику.

— Ну, как ты тут?

— Ни одного патрона. Вот, пистолет забрал у убитого, чтобы из квартиры отстреливаться. У тебя пожевать ничего нет?

— Нет. Я ещё и пить хочу.

— Я тоже. Идём во взвод.

— Пошли. В конце концов, держать оборону в доме с одной винтовкой невозможно.

Как только стемнело, они направились через развалины в расположение взвода. Кроме лейтенанта там были ещё два бойца. Вместе с Алексеем и пулемётчиком — пятеро. Больше никто не вернулся.

Лейтенант схватился за голову. У него был приказ — захватить три дома у перекрёстка и удерживать их. А сколько удерживать? Подойдут ли наши, и когда?

Лейтенант ушёл к командиру роты с докладом о потерях. Впятером и один многоэтажный дом удержать сложно, а приказ был — весь перекрёсток. В больших домах в каждой комнате, у каждого окна по бойцу ставить надо.

Лейтенант вернулся около полуночи. С ним был разносчик пищи с термосами и «сидором», в котором лежал хлеб.

Они поели, зарядили магазины к автоматам и винтовкам. Сегодня не принесли даже «наркомовские» сто граммов водки — один разносчик физически не мог всё это принести.

Бойцы, немного упавшие духом после больших потерь, улеглись спать в подвале полуразрушенного дома.

А утром их едва нашёл посыльный из штаба. На смену их полку подошёл другой, более полнокровный. Они сдали позиции новичкам, объяснив, где дома наши, а где занятые немцами, и выбрались к месту сбора на окраину Ржева.

Получилось, что грузовиков было больше, чем нужно. А ведь сюда ехали с полными кузовами, в «полуторках» сидело по девять человек, в ЗИСах — по шестнадцать. Наглядность была полная.

Они тряслись по разбитой грунтовке недолго. Уже через час грузовики остановились, и прозвучала команда выходить. У кого ещё был табачок, закурили. В каждом взводе оставалось по нескольку человек, а в некоторых бойцов не было вообще.

После получасовой беготни командиров их вывели в чистое поле и приказали рыть стрелковые ячейки. А чем рыть, если на десяток бойцов одна сапёрная лопатка? У кого-то её вообще отродясь не было, другие потеряли в боях — ведь малую сапёрную лопатку в рукопашной использовали как рубящее оружие. Лопатка была не приспособлена для такой «работы», и от ударов у неё ломалась ручка. А теперь, когда поступил приказ окапываться, хоть руками землю рой.

Потому стрелковые ячейки бойцам приходилось рыть по очереди: сначала один работал в бешеном темпе, потом отдавал лопатку другому. Своей очереди ждали, никто не отлынивал. Все были фронтовики и понимали, что успеешь закопаться в землю — есть шанс остаться в живых. Только землица и укроет от пули или осколка. Упахались все, а вырыли себе по маленькому окопчику. Тут же последовал приказ: отойти, оставив позиции. Обидно было до слёз, у многих руки были стёрты до кровавых мозолей.

Отходили по ровному полю нестройной колонной. Откуда ни возьмись, налетели «юнкерсы». Они шли на восток, но заметили красноармейцев и не удержались от лёгкой добычи, стали пикировать и сбрасывать бомбы. На выходе из пике стреляли по бойцам из пулемётов стрелки из задней кабины.

Бойцы заметались, но куда спрячешься в открытом поле? Полегло много, после бомбёжки едва полсотни человек насчитывалось.

Алексей лежал в воронке, слушая непрерывный гул и вой входящих в пике немецких бомбардировщиков, всем телом ощущая дрожь земли, рождающуюся при каждом взрыве, и думал: «Да где же наши самолёты, почему их не видно? Почему немцы безнаказанно бомбят и расстреливают нас?» Чтобы хоть как-то избавиться от чувства безысходности, возникшей при мысли, что немцы чувствуют себя хозяевами положения, он перевернулся на спину и поймал в прицел пикирующий на него самолёт. Выстрел, второй, третий — а «юнкерсу» хоть бы что! Он отбомбился и ушёл вверх, освобождая место следующему.

Алексей догадался, что по стеклу кабины стрелять бессмысленно, оно бронированное. Он перенёс прицел и стал стрелять по крыльям и фюзеляжам самолётов. Особенно старался подловить самолёт в самой нижней точке пике, когда он был ближе всего к земле.

За пять минут Алексей расстрелял пять магазинов. Вроде попал, один из «юнкерсов» пустил за собой белый след — то ли водяной пар, то ли дым. «Юнкерс» сбросил в стороне оставшиеся бомбы и, не набирая высоту, развернулся на запад, к аэродрому.

После бомбёжки оставшиеся в живых бойцы пошли на восток, с тревогой поглядывая на небо — ведь немцы могли по рации вызвать другую авиагруппу. Но пронесло.

Они добрались до почти целого села и расположились на ночёвку в избах. Единственный из оставшихся в живых командиров ушёл и вернулся под утро на мотоцикле. Построил бойцов:

— Ты, ты, — шёл он вдоль шеренги бойцов, — выйти из строя.

— Есть.

Алексей попал в число тех, на кого указал ротный.

— Все отобранным идти на тот конец села. Там склады. Временно вы поступаете в распоряжение начальника склада. Старшим назначаю… — командир пробежал глазами по крохотной шеренге бойцов и ткнул пальцем в Алексея.

— Ефрейтор Ветров, — принял стойку «смирно» Алексей.

— …Ефрейтора Ветрова, — повторил командир.

— Есть!

— Шагом марш!

Отобранные бойцы построились в колонну по одному и пошли на другой конец села. Оно оказалось длинным и имело всего одну улицу.

Разбитые остатки полка командир роты увел в другую сторону.

Группа бойцов прошла уже всё село, но складов не увидела. Не в избах же они разместились?

Наконец невдалеке от села, у чахлой рощицы, они заметили два небольших холма. Алексей направил свою команду туда, тем более что к холмам вела малоезженая дорога.

— Стой, кто идёт?

Из-за дерева вышел часовой. Он был в форме и держал в руках винтовку с примкнутым штыком.

— Это склады?

Вопрос, конечно, прозвучал глупо. Кто в военное время ответит на него утвердительно незнакомым людям? А вдруг это диверсанты? В начале войны немцы забрасывали к нам своих агентов — переодетых, хорошо говорящих по-русски. Вот и часовой направил на группу бойцов свою винтовку.

— Уходите.

— Мы склады ищем, зови старших.

— Десять шагов назад!

Бойцы отошли, а часовой подошёл к дереву. То ли кнопка там была, то ли телефон, но вскоре к ним из-за деревьев подошёл техник-лейтенант с интендантскими петлицами.

— Кто меня спрашивал?

Алексей подошёл поближе.

— Ефрейтор Ветров, направлен в ваше временное распоряжение командиром роты.

— Фу, наконец-то! — интендант снял фуражку и вытер лысину платком — многие командиры того времени по тогдашней моде головы брили.

Интендант снова надел фуражку, козырнул.

— Техник-интендант Соловьёв, начальник склада корпуса. Отойдём, ефрейтор, в сторонку.

И Соловьев поведал ему, что о складах, в суматохе, скорее всего, забыли. Связи нет, а кроме него остался всего один человек — часовой.

— Вот он, вас останавливал. В караульное помещение бомба угодила, всех поубивала.

— Да где склады-то?

— Перед вами. Ещё довоенной постройки. Добротно строили и маскировали. Вашей задачей будет охрана этих складов. Сможете?

— Дело нехитрое. Вы входы-выходы покажите, чтобы определиться с караулом.

— Непременно!

— Нам бы ещё поесть. Второй день крошки во рту не было.

— Обязательно. Пойдёмте, накормлю.

Интендант обошёл один из холмиков, открыл невзрачную, замаскированную дверь. За ней было что-то вроде каптёрки. В ней находился стол, несколько стульев и шкаф с бумагами.

— Садитесь, ешьте, — интендант поставил на стол несколько банок консервов, положил сухари.

Уговаривать никого не пришлось.

Интендант терпеливо дожидался, пока бойцы поедят, потом подозвал Алексея.

— Пойдёмте, выйдем.

На свежем воздухе Алексей спросил:

— Так где же склады? Ни вышек, ни ограды, ни ворот я не вижу.

— Ворота, вернее — въезды для машин замаскированы и открываются изнутри. А все склады под землёй, в бетонных укрытиях.

— Тогда что тут охранять? Только одну дверь?

— Почему одну? Две! У меня один часовой бессменно стоит. Сейчас я вас познакомлю, и он вам покажет, где посты были.

Интендант познакомил его с часовым.

— Виктор, покажи ефрейтору посты — ну, где они раньше были.

— Есть!

Постов оказалось четыре. Два у дверей, и два — у замаскированных ворот. Даже стоя рядом с ними, невозможно было догадаться.

— Слышь, Вить, а что это за склады?

— А тут всё, кроме боеприпасов: сапоги, форма, бельё, консервы — всё, что душе угодно.

— Я думал, на складах народу полно — грузчики, всякий счётный люд, охрана, грузовики шастают туда-сюда, погрузка-выгрузка.

— Это на армейских. У нас же склад особый.

— Мне кажется, сейчас тот случай и есть. В войсках жратвы не хватает, а у вас запасов полно. Стоит немцам его захватить, представляешь, какой им подарок будет?

— Техник-интендант к начальству для этого идти хочет. Склады надо эвакуировать, только загвоздка в том, что здесь припасов не один эшелон.

— Это же сколько грузовиков вывезти надо? — изумился Алексей.

— Для того Соловьёв охрану и выпросил — вас, значит. И к начальству потому идёт.

— Так, я понял. Поскольку я теперь караульный начальник, поступаешь в моё распоряжение. С поста я тебя меняю, иди отоспись.

— О! Наконец-то!

Алексей вернулся к Виктору на склад, назначил двух караульных и сам отвёл их на посты. Других он решил пока не задействовать. Они будут отдыхающей сменой, ведь караул надо нести круглосуточный. В комнатке был всего один топчан, но часовой нашёл выход. Он принёс на склад два матраца и бросил их на пол.

— Отдыхайте!

— Как же вы обходились одним топчаном?

— Так в караульном помещении всё было — и печь, и топчаны. Теперь там воронка одна. А здесь мы по очереди с техником-интендантом отдыхали.

— Слушай, Виктор, а бритвенный прибор у тебя есть? — Алексей провёл рукой по щетине.

— Есть.

Алексей сел бриться. Война войной, а опускаться до скотского состояния ему не хотелось. Свежего подворотничка его гимнастёрка не видела давно, и постирать её надо: пропылилась она, потом пропахла.

Так и занимался он часа два бытовыми делами.

Глядя на него, и остальные бойцы привели себя в порядок и стали выглядеть, как небольшое воинское подразделение, а не банда. Бойцы, недоедавшие и недосыпавшие в боях за Ржев, воспринимали охрану складов как Божью благодать. Поел — на пост — сменился — спать. Потом всё по новой. Курорт!

— Век бы так служил! — мечтательно сказал Семен.

— Да, кому-то везёт, а наше везение скоро кончится. Вернётся наш интендант с грузовиком, будем мы грузить ящики-бочки до отупения, а потом снова в полк, — это Фёдор спустил Семёна на землю.

— Знать бы, где ещё наш полк теперь, — вздохнул Иван.

Алексей посмотрел на часы-ходики, висевшие на стене.

— Приготовиться к смене караула!

Проверив, заряжено ли оружие у часового, он повёл караул на смену. Шёл и думал: «Ведь и правда через день-два интендант вернётся. А грузить, пупки надрывать придётся им да шоферам. И куда потом, неизвестно. Может, интендант привезёт приказ и на них?»

Но прошел день, за ним другой. Такая служба всем нравилась. В мирной жизни никто ходить в караулы не хотел, а теперь никто не отлынивал, все службу несли исправно. Видимо, каждый в душе надеялся остаться при складе.

А интендант всё не появлялся. Откуда бойцам было знать, что на их участке фронта немцы перешли в наступление, и интендант не добрался до начальства и не придёт никогда, потому что убит. И помощи им теперь ждать абсолютно неоткуда.

День шёл за днём. Заморосило, по утрам стало прохладно. Надвигалась осень 1942 года.

Виктор, как своего рода старослужащий на складе, махнул рукой:

— Выбирайте себе шинели или телогрейки — кому что по душе. Как-нибудь интендант спишет, больше добра пропадает.

Ради такого случая Виктор запустил дизель-генератор. Оказывается, был на складе такой, для освещения. Склады он знал хорошо — что где лежит.

Они прихватили свежее нательное бельё и портянки, выбрали шинели по размеру, и Виктор снова махнул рукой:

— А, семь бед — один ответ. Выбирайте себе новую форму.

Алексей давно хотел новую гимнастёрку и галифе — старые от ползанья по битым кирпичам прохудились на локтях и коленях.

Вернулись они в каптёрку, как новые пятаки — в обновках. Вот только сапёрных лопаток и поясных ремней на складах не было.

— И не ищите, нет их. Мне не жалко, — сказал Виктор.

А малую сапёрную лопатку хотел заиметь каждый, памятуя, как они рыли окопы одной лопаткой вдесятером.

Во время ночной смены караула Алексей услышал далеко на востоке погромыхивание. Это его насторожило. Громыхал орудиями фронт, но он должен быть на западе. Алексей обеспокоился, но бойцам виду не подал. Неужели немцы их обошли и теперь склад в немецком тылу? Тревогу в душу вселило ещё и долгое невозвращение интенданта — ведь прошла уже неделя. Если ему не дали грузовики, то он сам должен был вернуться — ведь на складах вверенное ему имущество и караул.

Всю ночь он проворочался на жёстком топчане. По всему выходило, что он старший на складе. И теперь он должен решить — бросить склад и увести солдат к своим, или до конца исполнять приказ. Выбор нелёгкий — в армии приказ положено исполнять.

Уже под утро, взвесив все «за» и «против», он решил оставаться на складе и продолжать нести службу. Но одного бойца отправить на восток. Один человек по-всякому, если голова на плечах есть, должен был к своим пробраться — ведь на складе на многие миллионы народных рублей военного имущества и провизии. Как всё это бросить?

Потом он стал перебирать в мозгу — кого послать? Нужен человек решительный и осторожный. Он остановил свой выбор на Фёдоре. Виктор — парень хороший, но он всё время на складе просидел, живого немца в глаза не видел, фронтового опыта нет. Да, пожалуй — только Федор способен дойти до своих.

— Ты чего это смурной, старшой? — спросил его утром Семён.

— Тебе бы мои заботы! — хмуро ответил Алексей.

— Радуйся жизни! Стрельбы нет, жратвы навалом, начальство отсутствует… Чем не житуха?

Алексей сделал развод караула и отозвал Фёдора в сторону.

— Тебя ничего не беспокоит? — спросил он его в лоб.

— Громыхает на востоке.

— Что думаешь?

— Похоже, в колечке мы оказались.

— Вот я и сам так думаю. И решил: надо тебе к своим пробираться, сообщить про склад, про нас. Что дальше нам делать? Пусть хоть с самолёта записку сбросят, или ты назад вернёшься.

Фёдор не стал пререкаться. Он сам понимал, что неопределённое положение не может продолжаться долго.

— Когда идти?

— Бери запас продуктов в дорогу и иди.

— Прямо сейчас?

Не хотелось Фёдору уходить, и Алексей его понимал. Сытая, спокойная жизнь при складе — вроде отдыха. Вокруг него были свои, жизнь протекала по армейскому распорядку, а теперь ему предстояло идти в неведомое. Карты нет, где наши — неизвестно, как неизвестно и то, удастся ли добраться до своих.

Фёдор вздохнул, вернулся в каптёрку, набил «сидор» сухарями и консервами, проверил подсумки.

— Патронов маловато.

— Держи, — Алексей отсыпал ему пригоршню патронов из своего запаса. — Тебе бой вести нет надобности. Если мы в окружении, днём присмотрись, ночью просочись незаметно. А начнёшь стрелять — себя обнаружишь. Немцы не отстанут, пока тебя не убьют.

— Знаю, выходил уже один раз из «кольца». Только тогда мы целой ротой пробивались.

— Ну, удачи. Помни, мы ждём, от тебя жизнь пятерых бойцов зависит.

— Помню, не подведу, — Фёдор вскинул к пилотке руку. Алексей — тоже. На фронте, в траншее не козыряли, а тут вдруг само собой вышло.

Фёдор, сгорбившись, ушёл.

— Куда это он? — спросил Семён.

— К нашим. Что-то интенданта долго нет.

— А по мне — так пусть и вовсе не приходит. Так бы и сидел до конца войны.

— Ага, как у бабы под юбкой. Брось винтовку и иди в примаки, село недалеко.

— Да ты что, старшой! И помечтать уже нельзя!

— Язык как помело!

В полдень Алексей поменял караул. Парни сразу заметили отсутствие Фёдора.

— А Федька где?

— По моему приказу ушёл.

Бойцы переглянулись.

— Значит, не послышалось мне, — сказал Виктор. — Похоже, фронт от нас на востоке уже.

— Не послышалось, — кивнул Алексей.

Теперь у Алексея вместе с Виктором оставалось четыре бойца. А через день случилась неприятность.

Алексей выставил караул, как обычно, а когда пришёл, как разводящий, менять часовых, Семёна на посту не оказалось. Выстрела они не слышали, следов борьбы, крови не было.

— Ушёл, паскуда! — сказал Виктор. — Вчера вечером две банки тушёнки в карман сунул. Я увидел, так он засмеялся, говорит — на посту ночью есть охота.

— Дезертир! — подвёл итог Алексей. — Выйдем к нашим — доложу. Лишь бы немцев сюда не привёл.

— Неужто он на предательство способен? — удивился Виктор. — Из одного же котелка ели, спали рядом.

— Чужая душа — потёмки. Благодарить Бога надо, что он нас ночью не перестрелял. Его теперь или немцы шлёпнут, или наши, когда придут.

— Иуда и есть! — сплюнул Виктор.

Несколько дней бойцы провели в тревожном ожидании — приведёт Семён немцев или нет? На ночь Алексей выставлял усиленный караул — двоих, а иногда и троих часовых.

Но дни шли, а Фёдор не возвращался — как и Семён. Наверняка он ушёл подальше и пригрелся у какой-нибудь молодушки.

Бани при складе не было, но артезианская вода имелась, поскольку была пробурена скважина — как на дачах у городских жителей. Ручной насос воду подавал исправно, вдоволь хватало и умыться, и попить. Однако раз в неделю Алексей приказывал менять нательное бельё, как и положено в армии после бани. Грязное бельё складывали в стопочку в углу. Это бельё Алексей не выкидывал — казённое имущество! Да, грязное, но оно есть — всё по описи.

Вот и сейчас они с Виктором шли вдоль стеллажей с бельём.

— Так, рубахи нательные — бери пять.

Виктор отсчитал из стопки белья пять нательных рубах и перевязал их бечёвкой. Неожиданно у входа на склад, где была каптёрка и караулка, раздался сильный взрыв. Их оглушило, здорово тряхнуло. Дизель-генератор заглох, погас свет.

— Что это было? — испуганно спросил Виктор.

— Откуда мне знать? Попробуй запустить электростанцию.

Тракторный пускач завёлся сразу, но дизель, чихнув несколько раз, заводиться не захотел.

— Виктор, а фонарики на складе есть?

— Нет, они относятся к инженерному имуществу. Но свечи есть.

— Да мне всё равно, лишь бы свет был. Надо к выходу идти, понять, что случилось.

Алексей беспокоился, как там его бойцы, живы ли?

Проход из склада в каптёрку был завален кусками бетона, засыпан землёй. Если разгребать руками, на месяц работы хватит. Не хватало только, чтобы они оказались заперты на складе. От голода и жажды не помрут, на полках есть всё, продержатся долго. Но натура Алексея была деятельной. Там, за стенами склада война, а он здесь!

— Виктор, ты говорил — из склада есть ещё выход.

— Ага, ворота. Они в противоположном конце, их только поднимать надо.

— Идём туда.

Рядом с большими воротами была закреплена таль — ручной подъёмный механизм с приводом от цепи.

— И как открыть ворота?

— Надо тянуть за цепь.

— Тогда поднимай, я вроде как старший.

Виктор принялся тянуть цепь — она была в виде длинной петли. Минут через пять створка сдвинулась вверх, и через узкую щель забрезжил свет.

— Узко, не пролезем. Давай ещё.

Ещё через пять минут работы щель стала шириной сантиметров тридцать — тридцать пять.

— Хорош! Полезли.

Бойцы протиснулись через щель, оказавшись на задах складов.

— За мной! — скомандовал Алексей.

Они побежали вокруг склада. Почти сразу наткнулись на убитого Ивана. Осмотрели его — вдруг только ранен, и помощь нужна? Какое там! Вся спина бойца была посечена осколками.

Да что же тут произошло? Они помчались ко входу на склад.

Недалеко от него, как и положено на посту, в луже крови лежал Андрей. Когда они подбежали к нему, боец ещё дышал, но было понятно — не жилец. Каждый фронтовик, видя рядом смерть и ранения, мог не хуже врача определить, смертельное ранение или нет.

— Дай воды, — скомандовал Алексей.

Виктор протянул ему фляжку. Алексей немного плеснул из неё на лицо Андрею. Тот пришёл в себя, открыл глаза.

— Бомба с самолёта, — только и успел прошептать он и скончался.

Хоть что-то стало понятно. Фактически караул перестал существовать. Остались только Виктор и Алексей.

— Давай сначала парней похороним по-человечески, а потом будем думать, что делать дальше.

Штыком и руками они вырыли могилу. Виктор взял на складе плащ-накидки, Алексей забрал красноармейские книжки убитых. Встретится со своими — нужно будет доложить, как погибли бойцы и где захоронены.

Они закопали парней, сверху на холмик положили пилотку — пусть видят, что здесь братская могила.

— Ты молитвы какие-нибудь знаешь? — спросил Алексей Виктора. — Вроде на похоронах полагается читать.

— Да ты что! Я же комсомолец, и в Бога не верю.

— На войне в кого хочешь поверишь. Вот мы с тобой в живых остались, а ребята погибли.

— Случайность, — пожал плечами Виктор. — Бомба могла в сам склад угодить, тогда бы они сейчас нас хоронили.

— Может быть, может быть… Вить, а водка на складе есть? Помянуть бы их надо.

— И водка есть, и спирт.

— Неси водку и закуску.

Как там, в сумраке склада Виктор нашёл всё, и довольно быстро — непонятно.

Они выпили, закусили.

— Что дальше делать будем? — поинтересовался Виктор.

— Знаешь, мне отец рассказывал — он в газете читал. Во время Первой мировой войны наши, русские, уходили из крепости Осовец. И там тоже, как и у нас, склады полные были, вывезти их не было никакой возможности. Решили взорвать вход — чёрта бы лысого немцы склад нашли. Думали, ненадолго уходят, пригодятся ещё склады. Вот заминировали сапёры вход, и комендант крепости самолично на подрывной машинке кнопку нажал. Бабахнуло здорово! А внутри, на часах, солдат остался, забыли они его предупредить. И склад вроде нашего — бельё, еда. Налей ещё, по одной на поминках не пьют.

— Да погоди ты, расскажи до конца.

— А что рассказывать? Так он там и стоял, этот бессменный часовой, пока его поляки в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году не откопали.

— Погоди, я что-то не совсем понял. Он сколько лет там провёл?

— Девять!

— Ничего себе! Давай дальше!

— Проделали они проход на склад — им место бывший комендант крепости указал.

— Вот сволочь!

— Опустили на верёвке в пролом солдата польского, а из темноты кричат: «Стой, кто идёт? Стрелять буду!» Труханул поляк и поскорее назад выбрался, сказал офицеру, что привидения на складе. Офицер отругал его: «Какие, дурень, привидения, нет там никого!» И сам полез.

— С ума сойти!

— А ему и вправду оттуда кричат: «Стой!» И затвор винтовки щёлкнул. Офицер сразу понял — ведь у привидений оружия нет. Объяснил солдату, что война закончилась давно, и что он свободен.

— О!

— Солдат покидать пост отказался. Говорит — снять его с поста может только разводящий или Его Императорское величество. Офицер объяснил ему, что императора нет, к власти пришли большевики, а им он присягу не давал, и поэтому свободен.

— А дальше что? — Виктор слушал с открытым ртом.

— Вытащили его из склада, а глаза повязкой не закрыли. Ослеп он.

— Вот не повезло! Ясное дело, белополяки! Продолжай.

— Когда осмотрели его винтовку, она оказалась вычищенной и смазанной. Он консервы ел, а маслом из банок оружие смазывал. Поляки потом в своих газетах писали, что их воинам надо брать пример с русского солдата.

— Не слышал я раньше ничего об этом. А как его звали?

— Помню только, что он из Курской губернии был, области по-современному, из деревни Белый Колодезь. А фамилию запамятовал — я ведь ещё пацаном был. Но вот история в память врезалась.

— М-да, занятно! Ну, так то императорская армия была! Чего нам на них равняться?

— Вот ты дурень, Витёк, и есть — как тот белополяк. Армия на Руси всегда была, есть и будет. А солдат тот честно и до конца выполнял свой воинский долг, остался верен царю и присяге.

— Ты хочешь сказать, что и мы на складе сидеть должны, наших ждать?

— Да нет, просто к слову пришлось.

— А то я уж испугался. Небось, немцы вокруг.

— И что с того? У них такие же руки, ноги, голова. И от пули они тоже погибают. Каждый на своём посту честно долг свой исполнять должен, вот к чему я клоню.

— Ты про Семёна вспомнил?

— Не хочется вспоминать про этого паскуду. Я вот что думаю: подождём ещё неделю Фёдора, может вернётся, он человек серьёзный. Ну а если не придёт, придётся самим партизан поискать.

— Так если ты партизанам всё раздашь, попадёшь под трибунал за хищение казённого имущества.

— А ты думаешь, если немцы на склад наткнутся, лучше будет? С командиров партизанских отрядов можно расписки взять, зачтётся.

— Я как-то об этом не подумал.

— Если мы с тобой в немецком тылу, то, во-первых, нас не обнаружили до сих пор только потому, что склад хорошо замаскирован, в глаза не бросается. А во-вторых — мы в окрестностях не мелькаем. Доброхоты и предатели всегда найдутся, расскажут немцам, что красноармейцы около села периодически появляются. Потому сидеть нам безвылазно надо, глаза не мозолить, кому не надо.

— Ага, задачу уяснил.

— А вот теперь давай выпьем за упокой души наших ребят, пусть им земля пухом будет.

Не чокаясь, они выпили из армейских алюминиевых кружек, закусили.

— А коли задачу уяснил, марш на пост.

— Да ты чего, старшой? Нас двое всего, от кого охранять?

— По очереди караул теперь нести будем. Может быть, только на ночь ворота опускать придётся, а днём в оба глаза смотреть надо. Вот, к примеру, явится Фёдор. Караулка разбита, вокруг никого — уйдёт ведь.

— Правда, — вынужден был согласиться Виктор. — Так я пойду?

— Иди, я сменю потом.

Алексей ещё посидел, подумал — правильное ли он решение принял? Или лучше всё-таки закрыть ворота и пробиваться к своим? Опыт перехода передовой у него есть. Только ведь опять «окружением» назовут, к особисту поведут.

Он выпил ещё немного. Водка не брала. Нехотя пожевал кусок тушёнки. Осмотрелся, и увидел вдали фигуру человека, идущего по направлению к ним. Он вскинул винтовку и в оптический прицел чётко увидел: идёт красноармеец, и походка знакомая. От волнения затряслись руки — неужели Фёдор возвращается?

Человек подошёл поближе, и Алексей убедился — Фёдор. Он встал, подошёл к Виктору.

— Фёдор к нам возвращается!

— О! Здорово!

Видно было, что Фёдор устал сильно: он шёл медленно, как будто сапоги по пуду весили. Вот он подошёл к складу, и Алексей увидел, как осунулось и обросло щетиной его лицо, как ввалились глаза.

— Товарищ ефрейтор! — Фёдор приложил руку к пилотке.

— Да брось, говори скорее!

— Не удалось мне фронт перейти. У немцев три линии траншей, везде техника, солдаты. Два дня высматривал, как лучше пробраться — всё впустую.

Надежда, что Фёдор доставит приказ, рухнула.

— Есть хочу — сил нет.

— Виктор, покорми человека.

— Это мы мигом.

Фёдор присел у ворот.

— А парни где? Не вижу никого.

— Похоронили сегодня. Бомба с самолёта попала, обоих наповал.

— Кто?

— Иван и Андрей.

— Жалко ребят.

Фёдор жадно ел консервы, хрустел сухарями.

— Фронт далеко?

— Километров двадцать пять. Кто их мерил, эти километры? Я же не по прямой шёл, лесами да оврагами. Скрывался, как дезертир последний, противно.

У Алексея пропала последняя надежда. Нет, рядовым быть проще. Командир отдал приказ — исполняй. А теперь голова пухнет от мысли — что делать? Извечный русский вопрос. А и в самом деле — что?

Глава 10 СКЛАД

И решать надо скорее, уже конец октября. Ещё хорошо, что осень сухая, дожди идут редко и непродолжительные. Но с началом ноября вполне может лечь снег, ударят первые морозы. Тогда совсем худо будет в лесу, если они всё-таки решат идти к своим. К тому же шинели выделяться на снегу будут, а белых маскхалатов на складе нет — Алексей уже узнавал у Виктора. Хотя кое в чём снег помощником будет. Низ ворот если припорошит, то вблизи будешь стоять — не увидишь. И следов, которые они могут оставить у склада, тоже не будет. Всё, решено: они уходят, оставив склад.

Алексей объявил о своём решении утром, сразу после завтрака.

— Виктор, пройди по складу, возьми каждому по «сидору». Загрузи, что посытнее — консервы, сухари. И вот что ещё — не забудь три простыни.

У Виктора от удивления глаза на лоб полезли.

— Простыни-то зачем?

— Кто знает, сколько идти придётся. Если первый снежок выпадет, мы заметны будем. Так что простыни — для маскировки.

— А, понял.

Через час «сидоры» были готовы. С трудом они закрыли ворота, замаскировали, как могли.

— Караул, слушай задачу. Идём на соединение со своими. Я головным. За мной Виктор, замыкает Фёдор. Дистанция — пять метров. Не разговаривать. Подниму руку — стоять, опущу ладонью вниз — падать на землю. Вопросы есть?

— А почему дистанция пять метров? — спросил Виктор.

— Чтобы автоматной очередью всех троих не сняли, — снисходительно пояснил Фёдор. Он воевал, и знал многие практические вещи, необходимые на фронте для выживания.

— Шагом марш!

Ничто так не дисциплинирует, как воинские уставные команды. Карты вот только не хватало, но общее направление известно.

Часа через три Алексей объявил привал.

— Осмотреть портянки!

Эта команда больше относилась к Виктору — в караулке ноги до мозолей не натрёшь.

Потом они перекусили одной банкой тушёнки на троих. Жаль, фляжка с водкой тоже была на троих одна.

Самое главное — они добрались до леса. В открытом поле Алексей чувствовал себя навиду, неуютно. А вдруг враг?

Только они двинулись снова, пытаясь по светлому времени пройти побольше, как послышались странные звуки.

Алексей поднял руку, и группа остановилась. Сам он сбросил с плеча «сидор» и пополз вперёд.

Тьфу ты! На лесной дороге стояла лошадь с подводой, и старик грузил на телегу ветки.

— День добрый, дедушка! — поднялся Алексей.

Дед от неожиданности подпрыгнул.

— Фу, напугал старого! Выскочил, как чёрт из табакерки!

— Извини, отец, не хотел. Немцы поблизости есть?

— Давеча проезжали на мотоциклетках. Промчались по селу, кур постреляли, у кого остались, флаг с сельсовета сорвали, бумагу прилепили и уехали.

— А что за бумага?

— За укрывательство военнослужащих, за помощь партизанам, за хранение оружия — повешенье.

— О как! Сурово!

— Каждая власть так начинает.

— А какая деревня или село поблизости?

— Ноглики. Не слыхал?

— Нет. До фронта далеко ли?

Дед лишь развёл руками.

— Ну, бывай, отец. Побьём мы фашиста и вернёмся, попомни мои слова.

— Дай-то Бог! — старик перекрестился.

Алексей окликнул своих, и они двинулись дальше. Когда наткнулись на ручей, напились вволю, пополнили фляжки свежей водой. Уже в сумерках остановились на привал, поели. Место было глухое, и Алексей часовых не ставил. Если бы кто-то и вздумал к ним подобраться, сучья захрустели бы и треском сразу бы насторожили.

Алексей проснулся первым, прислушался. На востоке погромыхивало. Стало быть, фронт — в одном дневном переходе.

Он объявил подъём, и после завтрака группа двинулась дальше.

Не успели они прошагать и часу, как вышли к дороге. Слева показалась колонна автомашин, и пришлось залечь. Кустарники по большей части листву сбросили и укрывали плохо.

Когда машины прошли, подняв клубы пыли, Алексей скомандовал:

— Бегом через дорогу — марш!

Он опасался, что если колонны пойдут одна за другой, то им придётся лежать у дороги до вечера. Однако силы и возможности у немцев были уже не те, что в сорок первом.

Дальше группа двигалась уже осторожнее. Алексей всё время прислушивался и принюхивался, как собака, нос — он тоже нужен. Некурящий человек табачный дым издалека чует.

Потом лес кончился. Далеко впереди был виден ещё один, но до него верных пять километров открытого пространства.

Сзади и левее послышался приближающийся рёв моторов. Оказывается, метрах в двухстах от них шла грунтовая дорога. На неё выползла небольшая колонна танков T-III. Остановилась. Открылись люки, и из боевых машин начали выбираться экипажи. Некоторые пошли в кусты облегчиться, другие разминались, а механики-водители принялись осматривать гусеницы и катки. Во время движения по пересечённой местности ходовая часть — самое уязвимое место. Истираются пальцы, отверстия на траках, гусеницы вытягиваются, норовя слететь при поворотах.

Ещё и сам не зная, зачем, Алексей скомандовал:

— Идем к танкам.

— Да ты что, Лёха! Если нас заметят, раскатают в блин! — запротестовал Фёдор.

— Ты думаешь, что я не понимаю? Мысль одна есть.

Когда они приблизились к колонне, и стали слышны разговоры и хохот танкистов, Алексей приказал бойцам залечь и ждать его. Сам же пополз вперёд. Сквозь кустарник ему стала видна колонна — штук восемь однотипных машин.

На замыкающем колонну танке экипаж стучал инструментами, подтягивая гусеницу. К ним подошёл немец из середины колонны — в черной танкистской форме и со шлёмом на голове. По тому, как торопливо вытянулся перед ним экипаж, Алексей понял, что это был командир. Они о чём-то поговорили, и немец ушёл. Потом взревели моторы, и колонна продолжила путь, а последний танк остался завершать ремонт.

У Алексей мелькнула сумасбродная мысль — а не захватить ли танк? Только загвоздка в том, что ни он, ни его парни управлять им не умеют. Если и оставить в живых кого-то из экипажа — лучше механика-водителя. Только как понять, кто из них механик? Все одеты в одинаковую форму, и кувалдой машут по очереди, вбивая палец в трак.

Алексей пополз влево — оттуда была видна грунтовка и корма танка, у которой работал экипаж. Похоже, они уже завершили работу, потому что покидали инструменты в металлический ящик на борту и теперь вытирали ветошью руки. Сейчас или никогда! Надо решаться.

Алексей вскинул винтовку и прицелился в танкиста: до них было всего метров двадцать, на таком коротком расстоянии оптика не нужна. Бах-бах! Выстрелы почти слились в автоматную очередь. Винтовка толкнулась в плечо. Так быстро Алексей ещё не стрелял.

Такого вероломства, пришедшего из казалось бы совершенно спокойного русского леса танкисты не ожидали. Никто из них и дёрнуться не успел, не то что оружие выхватить или даже просто вовремя упасть.

Алексей передёрнул затвор и выскочил из-за кустов. Направив винтовку на единственного оставленного им в живых танкиста, он скомандовал:

— Хенде хох!

Ошеломлённый стрельбой и гибелью экипажа, немец и не думал сопротивляться — он послушно поднял руки. Но на его лице явно читалось недоумение — откуда здесь, в их тылу, русские?

Позади уже трещали ветки — это на звуки выстрелов мчались Виктор и Фёдор.

— Ты стрелял? — и осеклись.

— Фёдор, забери у немца оружие, у остальных — тоже. Потом трупы в лес оттащите, чтобы их с дороги видно не было. Стой! По карманам пошарь, забери солдатские книжки — вдруг нашим пригодятся!

Бойцы подскочили к немцу и вытащили у него из кобуры пистолет. Это сейчас он дезорганизован из-за внезапного нападения. А когда через несколько минут шок пройдёт, мигом схватится за пистолет.

— Гони сюда немца и дай мне его пистолет.

Немец, подталкиваемый Фёдором, подошёл, и Алексей указал ему на землю. Немец послушно сел. Фёдор отдал Алексею пистолет, и он забросил винтовку себе за спину: на такой короткой дистанции пистолет куда как сподручнее.

Танкист был бледен, зрачки от испуга расширены. Только что он бил кувалдой по пальцу, смеялся над шутками товарищей; но мгновенье — и они уже мертвы. Что сделают с ним эти страшные русские?

Фёдор с Виктором пока таскали трупы в лес. С немцами не церемонились, брали их за ноги и волочили по земле. Танкист это всё видел, и от ужаса его совсем парализовало. Он облизывал пересохшие губы, руки мелко тряслись. «Жидок оказался на расправу! — разглядывая его, думал Алексей. — Как сам танк в бой вёл, давил и стрелял наших, небось, в ступор не впадал!» Он брезгливо ткнул его носком сапога.

— Ауфф! Форвертс! — и показал на танк.

— Бойцы! В танк!

Красноармейцы неловко взобрались на танк, спустились в люки. Алексей взобрался на корпус танка и стволом пистолета указал немцу на люк механика-водителя.

Немец ловко, видно — не одну сотню раз проделывал это, привычным движением взобрался на сиденье механика-водителя. Алексей уселся рядом, на место пулемётчика-радиста.

— Давай! — по-русски сказал Алексей. Как сказать по-немецки «поехали», он не знал. Весь словарный запас немецкого языка у него — десятка два слов, которые нужны были в разведке.

Однако немец понял. Взвыл стартёр, заработал двигатель. Танкист включил передачу, и машина тронулась с места.

В танке было шумно: ревел двигатель, громыхали гусеницы, через щели в люках пробивалась вездесущая пыль. Тесновато в этой железной коробочке, при проезде по неровностям танк трясло, и Алексей, так же как и оба бойца, уже набили на голове не одну шишку. Алексей пожалел, что не сняли с танкистов шлемы — они уберегли бы от ушибов. Но чего не сделано, того не вернёшь.

Через полчаса они догнали колонну танков, ушедшую ранее, и пристроились сзади.

Колонна двигалась неспешно, километров двадцать — двадцать пять в час. Алексей раздумывал, как поступить дальше. Ещё немного — и колонна повернёт или остановится, прибыв на место, ведь передовая уже где-то совсем недалеко.

Один за другим танки начали сворачивать направо, на грунтовую дорогу. Когда подошла их очередь совершить поворот, Алексей ткнул механика-водителя стволом пистолета в бок и показал — езжай прямо. Танкист кивнул — понял, мол, и танк пошёл прямо.

Алексей посмотрел в небольшое отверстие шаровой установки для пулемёта. Грунтовка впереди была изрыта гусеницами танков, усеяна воронками от бомб и снарядов. Танк швыряло, как утлую лодку на волнах.

Впереди показалась линия траншей. Танк перемахнул её, почти не заметив, лишь наклонился немного. Однако впереди их поджидал ряд колючей проволоки и ещё одна траншея. Выскочившие оттуда немецкие солдаты отчаянно махали руками, дескать — куда прёшь, русские впереди!

Но танк, как слепой, упрямо шёл вперёд. Вот он перебрался ещё через один ряд траншей, промчался сотню метров и замер как вкопанный.

— Ты чего встал? — заорал на механика Алексей. — Вперёд! Форвертс!

— Минен! — ткнул пальцем вперёд немец.

Алексей посмотрел в смотровую щель механика-водителя. И в самом деле, впереди виднелись маленькие бугорки земли. В этом не было бы ничего страшного, если бы они располагались хаотично. Так нет же, они были расположены на поле в шахматном порядке. Мины явно ставили немцы. Во-первых, обычно они устанавливали мины в таком порядке, и, во-вторых — мины находились довольно близко к позициям немцев. Каждая из воюющих сторон обычно ставила мины перед своими позициями.

— Вперед! — закричал Алексей и для убедительности повертел пистолетом перед носом танкиста. Если мины стоят противопехотные, то они даже гусеницы не повредят, хлопнув под траками безвредными хлопушками. А если противотанковые, то гусеницу порвут, катки повредят, танк остановится — ну да и шут с ним. Чего немецкую технику беречь? Она и так их на «нейтралку» вывезла.

Алексей опасался не мин — другого. Или немцы очухаются, или — что скорее всего, наши успеют прицелиться в неподвижный танк и влепят по нему снаряд из пушки. Вот тогда придётся плохо.

Танк дёрнулся вперёд, и почти сразу же под левой гусеницей раздался приглушённый бронёй взрыв. То под левой, то под правой гусеницей рвались мины, танк сотрясался, но упрямо шёл вперёд — мины были противопехотные.

Но видимо, судьба исчерпала своё терпение по отношению к дерзкому экипажу. Под левой гусеницей раздался оглушительный взрыв — мина была явно противотанковой. Танк сразу развернуло на месте.

— Капут! — только и сказал водитель.

— Все из машины! — закричал Алексей.

Фёдор откинул крышку верхнего люка, и тут же по броне застучали пули — стреляли с нашей стороны.

Немец показал пальцем вниз. Алексей его не понял. Танкист сполз со своего кресла, крутанул ручку и откинул вниз десантный люк. «Хм, соображает немчура, когда припрёт».

Первым из танка выбрался Виктор, за ним — Фёдор. Алексей указал немцу стволом пистолета:

— Ком! Давай!

Немец нырнул в люк. Алексей полез за ним. Лезть было неудобно, мешала винтовка и длинные полы шинели. Надо было подать винтовку в люк своим бойцам, а потом уже лезть самому.

Они покинули танк вовремя. Алексей едва выбрался из люка, как в танк ударил снаряд, своротив башню набок. Надо отползать от танка подальше и побыстрее, наши будут стрелять по нему, пока не загорится.

Оказавшись под днищем танка, немец пополз назад, к своим позициям. Он полз и оглядывался, боясь выстрела в спину. Да чёрт с ним, пусть ползёт — он их выручил с десантным люком.

Немец, выбравшись из-под днища танка, нырнул в колею, оставленную гусеницей. Он сообразил, что там уже нельзя подорваться на мине. А вот бойцам пришлось хуже.

Выбравшись вперёд, Алексей приказал своим бойцам:

— Ползите строго за мной, ни сантиметра в сторону!

Он ощупывал перед собой землю руками, в подозрительных местах пользовался ножом, расковыривая твёрдую землю.

Они успели отползти от танка метров на десять-пятнадцать, как в него ударил снаряд. Конечно, как упустить неподвижную мишень? Танк вспыхнул, и из всех щелей повалил густой чёрный дым. Алексей боялся, как бы не рванул боезапас в танке — они были слишком близко от него. Вскочить бы и побежать, прикрываясь от немцев корпусом танка, как броневым щитом, да нельзя, мины мешают. Чуть поспешишь — и в лучшем случае останешься без ног. Да и наши вполне могут открыть огонь из автоматов и пулемётов, приняв их за экипаж танка.

Алексей медленно продвигался вперёд, бойцы — за ним. Виктор, который полз последним, часто оглядывался, опасаясь взрыва танка.

Когда они одолели уже метров сорок, на пути попалась воронка. Все трое дружно свалились туда.

— Дальше поползём? — спросил Виктор.

— Подождём, пока снаряды в танке рванут — в воронке нас хотя бы осколками не заденет.

Даже на дне воронки, на значительном удалении от танка они чувствовали жар горящего танка. Потом грохнуло так, что уши заложило. Башня отлетела, из погона на корпусе вырвался столб пламени, как из огромной паяльной лампы. Повалил жирный чёрный дым.

— Вот теперь можно двигаться дальше.

Две мины, которые обнаружил Алексей, они обогнули стороной. Ещё одну пришлось обезвредить — влево и вправо от неё уходила тонкая натянутая проволока. Лёжа через такую не переползёшь.

Слава богу, мина оказалась последней, и дальше уже было проще. Они увеличили скорость, стараясь двигаться как можно быстрее, как вдруг услышали окрик:

— Стой, немчура!

По своему опыту службы в разведке Алексей знал, что сейчас лучше всего сразу ответить отборным матерком — быстрее поверят.

Так и получилось. Он загнул трёхэтажным матом. Фёдор даже удивился, но часового это убедило.

— Ползите сюда!

Они подползли поближе к окопу. Часовой наставил на них свой ППШ:

— Кто такие?

— Свои, из окружения выходим. Видишь танк? Это мы его угнали у немцев.

— Ничего себе! — поразился боец. — Ладно, ползите в траншею. Там наших полно, разберутся.

Из траншеи выглядывали любопытные. На «нейтралке» творилось непонятное, и всем хотелось досмотреть «представление».

Бойцы спрыгнули в траншею.

— Во! Я думал — немцы заблудились, а это наши! Привет, славяне!

Ну а дальше по уже не раз пройденному пути — к особисту. Их разоружили, отконвоировали.

Особист оказался хмурым капитаном средних лет. Он допросил всех, проверил документы.

— И где этот склад? На карте сможете показать?

— Смогу, — подтвердил Алексей.

Особист развернул перед ним чистую, без пометок карту. Алексей определился, ткнул пальцем.

— Недели три назад начальник склада к своему начальству отправился и не вернулся. Часть караула убило бомбой, вход засыпало. Ну а мы, значит, к своим подались.

— Проверим. А пока — в пехоту.

Сержант отвёл их обратно в траншею, вернул оружие. Бойцы повеселели. Алексей сам думал, что их посадят в камеру или карцер, пока проверка будет идти. Промашку они, конечно, дали с танкистом. Надо было его в плен взять, да пожалел Алексей немца. Сам не знал, доберутся ли они живыми до своих, тут не до немчика было. Однако он приметил, что отношение к нему, Фёдору и Виктору было пока не таким, как к другим бойцам. Их не только не ставили в охранение — не отпускали даже в свой ближний тыл, на ту же кухню. Видимо, не доверяли.

Через неделю Алексея вызвали к особисту. Он шёл в штаб, а у самого сосало под ложечкой, и было неприятное предчувствие.

Постучав в дверь, он вошёл и представился.

— А, Ветров! Садись! Тебе выпал удачный случай реабилитировать себя и своих товарищей перед командованием.

— А что, разве мы в чём-то виноваты?

— А окружение? Почему вы не ушли со своим батальоном? Ты разговор на другие рельсы не переводи! Опять в штрафбат захотел?

— Люди и там живут и воюют.

— Живут, только недолго. Короче, надо нашего человека на ту сторону провести и склад показать. Сможешь?

— Попробовать можно, только линию фронта перейти сложно.

— В корень смотришь. Было бы просто — любого новобранца отправили бы. Мы со своей стороны поможем, организуем артналёт. Согласен?

— А разве у меня есть выбор?

— Ну вот и договорились!

— А обратно-то как?

— Это тебе старший товарищ расскажет, будешь ему подчиняться. В роту не возвращайся, будь при штабе, я тебя позову.

Алексей вышел. В разговоре с особистом его задели слова о реабилитации. В чём его вина? В том, что немцы удачно развивали наступление, и он, помимо своей воли и выполняя приказ командира, попал на склад и, в итоге, оказался в окружении? Так он не один такой, дивизии и корпуса попадали в немецкие «клещи» и окружение. Да чёрт с ним, с особистом и его обидными словами. Не за него он воюет — за Родину, за родителей.

Болтался он у штаба часа два, пока его снова не вызвали.

В комнате особиста находился ещё один человек — мужчина лет сорока, лысоватый, в немецкой форме, с нашивками фельдфебеля на левом рукаве. Алексей внутренне удивился. Перебежчик или наш, из дивизионной разведки? Он и сам ходил в немецкий тыл при «маскараде».

— Познакомься, Алексей, это товарищ Петров. Он будет старшим, подчиняешься ему.

— Есть.

— Сейчас тебя переоденут и покормят.

Его накормили на кухне, и довольно сытно: суп с куском мяса, чего на передовой не было. Потом переодели в немецкую форму рядового, накинув сверху нашу плащ-накидку, чтобы он в глаза не бросался.

— Пилотку сними, — посоветовал ему особист.

Когда начало смеркаться, особист проводил их на передовую.

Ждали долго, часа полтора, когда сзади полыхнуло, и на немецкие позиции обрушились ракеты — из нашего ближнего тыла стреляли «катюши». Немецкие позиции накрыло взрывами.

— Пора.

— Удачи.

Петров поднялся на бруствер, Алексей — за ним. В том, что фамилия его спутника действительно Петров, Алексей сильно сомневался, но сомнения свои держал при себе, не высказывал.

Некоторое время, пользуясь темнотой, они шагали по «нейтралке», потом опустились на землю и уже дальше продвигались по-пластунски. Алексей попросил Петрова пропустить его вперёд, и начал шарить перед собой руками, опасаясь мин.

— На этом участке мин нет, проверено, — сказал Петров. — Не трать время.

Ну, нет так нет. Баба с возу — кобыле легче.

За полчаса они добрались до немецкой траншеи. Там пахло толом, земля ещё курилась дымом, и всё было перепахано, доты и дзоты были разрушены, траншея обвалилась — полный хаос. Там и тут ходили санитары с белыми повязками на рукаве, отыскивая раненых.

Траншею миновали легко, даже слишком. В темноте видно было плохо, и они то и дело наталкивались на убитых. А дальше, нисколько не смущаясь, Петров вышел на грунтовку. Алексей не отставал. Подумал только про себя, что документы, наверное, у Петрова настоящие, изъятые у пленного или убитого немца. Но у него-то документов вообще никаких нет, и языка он не знает. И если их остановит патруль фельджандармерии, быть беде. А пока он не отставал от Петрова.

И как сглазил. Они подошли к мосту и увидели, что он охраняется караулом. Петров только предупредил Алексея: «Молчи, я сам!»

Он предъявил патрульным документы, поговорил с ними на немецком. Алексей чувствовал себя не в своей тарелке. Спросят что-нибудь у него — и всё. Однако обошлось, они прошли по мосту.

Отойдя немного от моста, они сделали привал на лесной опушке.

— До утра посидим. Не ходят немцы ночью пешком, подозрительно будет, — объяснил Петров. — Можешь вздремнуть.

Кто бы отказался? Алексей почти сразу уснул.

Едва на востоке забрезжил рассвет, его разбудил Петров.

— Сходи умойся и воды попей; тут ручей рядом, в той стороне, — он махнул рукой, указывая направление.

Алексей так и сделал.

Потом они перекусили галетами и кругом копчёной колбасы.

Вышли на дорогу. Дождавшись грузовика, Петров вскинул руку Переговорив с водителем, он уселся в кабину грузовика, указав Алексею на кузов. Грузовик тронулся. Погода была осенняя, и в открытом кузове здорово дуло. Не помешала бы уже шинель, но приказа перейти на зимнюю форму одежды не было ни в Красной армии, ни в немецкой.

Тряслись они около получаса, когда неожиданно в кабине хлопнул выстрел, а за ним — ещё два.

Грузовик вильнул. Медленно теряя ход, он съехал с дороги, уткнулся бампером в дерево и заглох. Алексей выпрыгнул из кузова и рванул на себя ручку дверцы.

Петров сидел на пассажирском сиденье бледный, зажимая рукой окровавленное бедро. Водитель же сидел рядом, уткнувшись головой в баранку — он был убит.

Превозмогая боль, Петров сказал:

— Нелепо получилось, раскусил он меня, выстрелил. Я уже почуял неладное, пистолет достал, а он меня опередил.

Алексей стянул с плеча солдатский ранец — там были бинты, и, как мог, перевязал раненого.

— Надо грузовик на дорогу вывести. Если немцы появятся, подозрительно будет, подойдут. А тут водитель убит, я ранен. Сможешь?

— Я за рулём не сидел никогда.

— Я подсказывать буду. Но сначала убитого в лес оттащи. А документы и пистолет забери себе.

— Понял.

Алексей обежал грузовик спереди, открыл дверцу и принял на себя вывалившегося мёртвого немца. Позволив ему свалиться у подножки грузовика, нашёл в нагрудном кармане его френча солдатскую книжку, портмоне и всё это переложил себе в карман. Расстегнув на убитом ремень с кобурой, снял свой и надел чужой. Сам пистолет валялся на полу кабины.

Взяв убитого за руки, он поволок его в лес.

Когда грузовик перестал быть виден, бросил труп и бегом вернулся к машине. Подняв с пола пистолет, засунул его в кобуру — в кармане «парабеллум» слишком выделяться будет. Уселся на сиденье водителя.

— Так, ставь ручку в нейтральное положение, — скомандовал Петров.

— А как?

— Нажми левую педаль — это сцепление, и ручку на себя потяни.

Алексей выполнил.

— Теперь ногой нажми педаль стартёра — вон она, круглая.

Мотор заработал.

— Нажми левую педаль сцепления и включи заднюю передачу. Смотри схему, на передке есть.

Алексей включил.

— Теперь медленно отпускай педаль и потихоньку жми на газ — самая правая педаль.

Машина дёрнулась, поехала назад.

— Рулём направляй, влево чуть!

Грузовик выбрался на дорогу.

— Останавливай.

— Как?

— Нажми сцепление и среднюю педаль — это тормоз.

Грузовик остановился.

— Молодец. Теперь снова сцепление и первую передачу.

Грузовик поехал.

— Рулём работай.

Грузовик двигался медленно, виляя на дороге, и со стороны могло показаться, что за рулём пьяный водитель. Потом Алексей приноровился, и машина пошла прямо.

— Теперь включай вторую передачу. Нажми сцепление, сбрось газ и втыкай вторую.

Получилось со второй попытки. Грузовик почти остановился, пока Алексей попал в передачу. Потом дёрнулся и пошёл быстрее.

— Ты дорогу помнишь?

— Мы по дороге только последнюю часть пути ехали на танке. Не видно ничего по сторонам — как в коробке. А до танка по лесу шли. Я сейчас что-то не соображу, где мы.

Петров достал из-за пазухи карту, определился.

— Вроде как через пять километров поворот налево будет, нам туда.

Навстречу показалась колонна грузовиков.

Нисколько не меняясь в лице, Петров посоветовал Алексею:

— Немного правее возьми. И к обочине прижмись, а то ты по центру едешь. Надо спокойно разъехаться.

Чёрт! Какая же дорога узкая! Как тут двум машинам разойтись? У Алексея не было опыта, он не чувствовал габариты машины — ведь всё это приходит со временем.

Но разъехаться с колонной ему всё-таки как-то удалось. Потом он каким-то чудом вписался в поворот, чуть не съехав в кювет. Но всё равно ехать было лучше, чем идти. Да и идти было проблематично — ведь Петрова придётся тащить на себе. Как он пойдёт с раненой ногой? Да ещё и крови потерял немало. На сиденье сидит, но с трудом может — из последних сил.

Петров, как будто уловил его сомнения, посмотрел на карту:

— Недалеко уже, сейчас будет правый поворот.

И в самом деле, метров через триста грунтовка имела ответвление. Алексей свернул, и за деревьями показалось поле. Да это же знакомые места! Склады!

Ещё когда Петров смотрел на карту первый раз, Алексей обратил внимание на то, что карта немецкая. Сначала он не обратил на это внимания: форма немецкая — стало быть, и карта немецкая. Только позже понял, почему карта не наша. У немцев карты были более точные, на них были обозначены все ручьи, отдельно стоящие дома, грунтовые дороги. Немцы тщательно готовились к войне — проводили авиаразведку. Действовала и обычная разведка. У наших же карты зачастую были устаревшие, и даже таких не хватало, особенно на первом этапе войны.

Алексей подрулил к складу:

— Вот они!

Он повернул голову к Петрову и осёкся — тот потерял сознание. Голова билась о дверцу, тело сползало с сиденья. По все видимости, последний километр Петров держался только благодаря силе воли.

Алексей заглушил мотор, обежал машину, открыл дверцу и принял безвольное тело раненого. Подтащив его к складу, прислонил спиной к покатой стене. Петров застонал.

— Сейчас, погоди немного.

Алексей заметался. Реально помочь раненому он не мог, не врач он всё-таки. Он даже не мог решить, что сделать в первую очередь: затащить раненого на склад или отогнать в лес машину — уж больно грузовик в глаза бросается. Любопытному наблюдателю со стороны уж очень интересно будет — а что это грузовик вермахта в чистом поле стоит? Деревенские, возможно, подальше держаться будут, а вот немцы точно поинтересуются, подойдут. Или сельские полицаи. Немцы в каждом селе или деревне назначали старост, и непременно — полицию. Их и искать не надо было, находились добровольцы — обычно из числа уголовников или людей, люто ненавидевших Советскую власть. А то и просто подонки, желающие всласть безнаказанно покуражиться над людьми, вкусно пить и жрать, не рискуя шкурой на фронте.

Всё-таки Алексей решил в первую очередь избавиться от грузовика. Он забрался в кабину, завёл двигатель, развернулся и по своим же следам отогнал его в лес. Там загнал его в чащобу и заглушил. Ключ зажигания с собой забрал, по привычке не бросать ничего.

К складам Алексей почти бежал.

Пока его не было, Петров почти очнулся. Увидев Алексея, расслабился и опустил руку с пистолетом.

— Ты? Я уж подумал — бросил, сбежал.

— Ты за кого меня принимаешь? Грузовик отгонял. Погоди, я сейчас.

Алексей нашёл сучковатую палку, с трудом засунул её под створку ворот, напрягся. Створка приподнялась на несколько сантиметров, но на большее сил не хватало. Сейчас бы помощь второго человека была бы ему как нельзя кстати. Но что взять с раненого?

Алексей нашёл булыжник и пристроил на него палку. Получился рычаг. Он надавил на него, налёгши всем телом. Створка ворот ещё немного приподнялась. Он попробовал протиснуться в образовавшуюся щель. Получилось с трудом, но дальше уже было проще. Он стал тянуть за цепь, приводя в действие таль. Щель стала шире.

Алексей выбрался наружу, подхватил Петрова под мышки, уложил перед створками ворот, через щель снова забрался на склад и втянул туда за руки раненого. Приопустил створки, оставив узкую щель, чтобы попадало немного света. Потом стащил с деревянных настилов пару матрасов, бросил на пол и перенёс на них раненого. Петров застонал.

— Потерпи. Тут безопасно. Эх, врача бы сейчас — совсем было бы хорошо!

— Воды! — прошептал Петров.

— Сейчас попробую найти.

Алексей прошёл в глубь склада — где-то здесь были солдатские котелки. Нащупав один, поспешил к ручному насосу. Качнув ручку несколько раз, наполнил котелок и заторопился к раненому. Приподняв голову, поднёс котелок к губам:

— Пей.

Петров жадно приник к котелку, опустошил его наполовину.

— Ветров!

— Здесь я.

— Придётся тебе самому в партизанский отряд идти. Я тебе пароль дам. Оставь мне воды и иди.

— Далеко?

— За день доберёшься. Сам видишь, я не ходок.

— Тогда тебе и еды оставить надо. День туда, день назад, да ещё и там могут на день-другой задержать — как ты без еды будешь? Раненому надо есть, чтобы силы восстановить. К тому же вечер скоро, идти лучше с утра.

— Как знаешь, я теперь обуза.

— Брось! Ты же в ногу ранен, не в живот. Вот тогда бы — да, хана!

— Слушай, не перебивай. Возьми карту.

Из-за отворота его френча Алексей вытащил карту.

— Найди село Крюково. Это южнее от складов, километров двадцать.

— Карта-то на немецком, я ни в зуб ногой.

— Веди пальцем вниз, ищи Крюково.

— Ага, вот — нашёл. По-чудному как-то написано.

— Дорогу запоминай, карту я тебе не отдам. Найдёшь в селе старосту.

— Так он же предатель, немцам служит!

— Это наш человек. Скажешь ему: «Привет от Петрова! Мы встречались в Смоленске». Он должен тебе ответить: «Как же, помню». А дальше он сориентируется. Или человека своего даст — приведёшь его к складу, или сам найдёт. У партизан есть нечего, да и с одеждой худо, пуще того — с обувью. А тут — целый склад добра.

— Оружия только нет и патронов.

— Оружие они сами у немцев добудут, да и на месте боёв его хватает.

— Всё?

— Остальное — потом. Фамилия старосты — Овчинников.

— Запомнил.

Алексей пошёл в глубь склада. Вещевой склад был отделён от продовольственного переборкой. Он на ощупь нашёл банки с консервами и принёс их раненому.

— Сам есть сможешь?

— Смогу.

Петров ел медленно, накалывая на кончик ножа кусочки тушёнки. Съев полбанки, откинулся на матрас.

— Всё, не могу больше.

— Воды попей. По себе знаю — при ранениях, когда кровь теряешь, пить охота.

На ночь Алексей опустил створки ворот, закрыв склад наглухо, и с ощущением собственной безопасности они отлично выспались.

Утром раненый почувствовал себя немного лучше. Они поели, и Алексей набрал в два котелка воды: должно хватить, пока его не будет.

— Так я пошёл?

— Иди. Всё запомнил?

— Крюково, староста Овчинников. «Привет от Петрова, мы встречались в Смоленске».

— Верно. Иди свободно — ты же в немецкой форме. Не думаю, что в глубинке настоящих немцев встретишь. А если полицаи и попадутся, веди себя уверенно, даже нагло. Ты же хозяин на оккупированной земле!

— Понял.

Алексей приподнял талью створки, протиснулся, отряхнул от пыли френч. Снаружи гулял ветерок, было зябко. И пошёл.

Шёл он ходко, согрелся, даже вспотел. Прошёл через село, провожаемый испуганными взглядами деревенских жителей. Одно плохо: немцы в одиночку и, тем более, пешком не ходили — он это твёрдо знал. Деревенские, конечно, не в курсе, но опытный взгляд несуразность заметит.

Так он и шёл, не останавливаясь. На полпути, когда отшагал уже километров двенадцать, впереди показался мост через реку, и на нём полицай. Но Алексей, памятуя наставления Петрова, шёл уверенно.

Полицай немца приметил, и, когда Алексей взошёл на мост, вытянулся по стойке «смирно». За три метра до Алексея вскинул руку и прокричал:

— Хайль Гитлер!

— Хайль, — ответил Алексей.

Солдатской выправкой и призывным возрастом полицай был похож на дезертира.

Алексей не останавливался, только один раз напился из ручья.

Часам к трём дня, судя по солнцу, он подошёл к селу. У первого же дома спросил старика:

— Крюково?

— Да, да, Крюково, господин немец.

— Где есть староста? — пытаясь коверкать слова на немецкий манер, спросил Алексей.

— Вперёд, господин немец. На перекрёстке направо — там дом с флагом.

Алексей кивнул. За углом в самом деле был большой и добротный бревенчатый дом, скорее всего — бывшая школа или правление колхоза. У входа висел немецкий флаг — красный, с белым кругом и крестом в центре.

Стуча сапогами по крыльцу, Алексей вошёл в дом. Дверь, ведущая в комнату слева, была открыта. За столом склонился над бумагами плюгавенький мужичонка.

— Бургомистр? — неожиданно для себя спросил Алексей.

— Староста, — поправил его мужичок. Он привстал из-за стола: — Староста Овчинников.

Алексей притворил за собой дверь.

— Привет от Петрова. Мы встречались в Смоленске.

Лицо мужика расплылось в улыбке:

— Как же, помню! Фу ты, я уж испугался было. Садитесь! Сам-то он что не пришел?

— Ранен в ногу. Доктора бы ему.

— Нет доктора, надо его самого везти сюда. В соседнем селе есть фельдшер, может — поможет. Сегодня переночуете у меня, я организую подводу. Завтра с моим человеком пойдёте, он заберет раненого.

— Хорошо.

— Пойдём. Покушаем, отдохнёте.

Дом старосты оказался по соседству. Алексей поел горяченького супчика с деревенским хлебом — давно он не ел домашнего, и попросил добавки.

— Как там Москва? Как дела на фронте?

— Не скрою, бои тяжёлые, но немца держим. А Москву не сдадим, отстоим.

— Вот и славно. Я по делам, а ты можешь поспать, — Овчинников показал ему кровать в маленькой комнате.

Алексей разделся, разулся и улёгся на кровать. Хорошо-то как! Автомат он держал под рукой и спать не стал, вздремнул вполглаза.

К вечеру пришёл староста.

— Завтра утром выезжаешь, будет наш человек. Не пугайся, он полицай.

— Хорошо, что предупредил.

Они встали рано. Пока Алексей завтракал, у ворот дома старосты заскрипела колёсами телега. Остановилась.

Овчинников проводил Алексея за ворота.

На облучке сидел полицай — угрюмого вида детина лет тридцати.

— Ну, удачи! Сергей, трогай!

«Ага, полицая Сергеем зовут», — отметил про себя Алексей.

Всю дорогу полицай молчал.

Алексей сидел в телеге, свесив ноги. Вот и вчерашний мост с полицаем-охранником. Алексей присмотрелся. Ему вдруг показалось, что в его фигуре было что-то знакомое. Да ведь это же Семен, который дезертировал с поста! Вот Иуда!

Алексей достал из кобуры пистолет и снял его с предохранителя.

Колёса телеги застучали о настил моста.

— Стой! — лениво сказал Семён, — он пока ещё не узнал Алексея. Немецкая форма здорово меняет человека. Но это — дело нескольких секунд. Вот Семен перевёл взгляд с полицая Сергея на немца, и подобострастное выражение его лица изменилось. Узнал, паскуда!

Семён рванул с плеча винтовку.

Алексей вскинул пистолет и выстрелил дезертиру в грудь. Семен схватился руками за рану и рухнул на настил моста.

— Ты какого чёрта стрелял? — обернулся Сергей.

— Это дезертир, он меня узнал.

— А, другое дело. Чего с телом делать будем?

— Быстро его в телегу.

Подхватив убитого за руки и за ноги, они забросили его в телегу. Алексей подобрал винтовку и бросил её рядом с телом. Похоже, трёхлинейка ещё та, со склада, с которой Семен в карауле стоял.

Оба настороженно огляделись по сторонам — не видел ли кто? Потом быстро сели в телегу и тронулись.

— Плохо с полицаем вышло, — проговорил Сергей.

— Собаке — собачья смерть! Заслужил!

— Я не о том. Полицай пропал — немцы настороже будут. Назад надо сегодня же. Завтра посты на дороге могут быть выставлены, а у меня в телеге раненый будет.

— Успеем.

Сергей стал погонять лошадь.

Через пару километров они остановились в лесу, сняли с телеги тело убитого, отнесли подальше и, бросив в яму, забросали ветками. А через час уже подъезжали к складу.

— Сергей, ты дорогу запомнил?

— Бывал я в этих краях, но что здесь склад находится, даже не подозревал.

— Замаскирован потому что.

Нагнувшись, Алексей крикнул в щель под створкой:

— Петров, это Ветров, свои — не стреляй.

— Слышу.

Алексей пролез под створку и стал тянуть цепь. Когда створка ворот поднялась, Алексей и Сергей проникли внутрь и перенесли раненого на подводу. Петров был в сознании, но слаб.

— Сергей, я буду здесь неотлучно. Если что забрать надо, то лучше ночью, со стороны деревни незаметно будет.

— Понял. Так я поехал?

— Давай.

Телега, подпрыгивая на кочках, стронулась с места. Секунду-другую помедлив, Алексей догнал её.

— Товарищ Петров, дальше-то мне как?

— Передам потом.

Алексей проводил подводу взглядом, пока она не скрылась из виду. Потом вернулся на склад, приспустил створку ворот, оставив узкую щель, чтобы не так темно было. Улёгся на матрас, где до того лежал Петров.

Из головы не выходил убитый им Семен. Вот ведь, служили вместе, ели, спали. А теперь он его застрелил. С одной стороны — предатель, дезертир, не жалко его. А с другой — на душе муторно. Ведь свой же, советский человек был, что его толкнуло на измену? Чужая душа — потёмки.

И ещё один момент оставался непонятным. Семён перешёл на службу к немцам, увидев его, за винтовку схватился. Тогда почему он немцам склад не сдал? Или хотел понемногу вещи и продукты со склада тянуть и селянам продавать? Непонятно. Да теперь и не узнать наверняка никогда, Семен мёртв. Смерть бесславная, теперь звери обглодают его кости, и родители не узнают, где и как погиб их сын.

Алексей решил не говорить командованию о смерти предателя, пусть уж лучше числится без вести пропавшим. Мать-то здесь при чём, каково ей жить, зная, что сын изменник, ловить на себе осуждающие взгляды соседей?

Незаметно для себя он уснул.

Три дня ничего не происходило. Он отоспался, вволю наелся. Правда, консервы голод утоляли, но не давали того удовлетворения, которое он ощутил в доме старосты после домашнего супчика с деревенским хлебом.

Прошёл ещё день, два; прошла неделя. Алексей уже начал волноваться. Может быть, Сергея, полицая, убили, и он не добрался до старосты?

И только на восьмые сутки, уже в сумерках, он заметил движение. Залёг прямо под створкой ворот, приготовил автомат.

Был слышен скрип тележных колёс, негромкий разговор. Потом растерянный голос Сергея:

— Где-то тут они были, склады.

В ответ — весёлый голос:

— Ты не пьяный был? В открытом поле заблудились?

Тут уже Алексей не выдержал.

— Стой, кто идёт? Стрелять буду! — строго по уставу предупредил Алексей.

— Свои! Это я, Сергей! Не стреляй!

— Подойди один.

Из темноты на голос Алексея подошёл полицай. Алексей всмотрелся:

— Ты? Как добрались?

— Нормально. Раненого твоего фельдшер лечит, пулю достали. Долго не приезжали — немцы лютовали, патрули были на каждом перекрёстке и на мосту. Вроде поутихло всё. Я с подводами.

— Грузитесь.

По меркам военного времени и немецкой оккупации обоз был большим, не меньше десяти подвод. Одно плохо: лошадь не могла тянуть по грунту телегу с грузом более трёхсот килограммов.

Приготовившись к ночной погрузке, партизаны заготовили факелы.

— Что будете брать?

— Продукты. С ними хуже всего, в некоторых отрядах голодают.

Алексей за цепь поднял створку:

— Заводите первую подводу — задом наперёд.

Два партизана запалили факелы, освещая путь.

Алексей показал, где лежат продукты.

Грузили сухари в бумажных мешках, консервы, рис и гречку в холщовых мешках. Первую подводу загрузили в считаные минуты.

— Выезжай!

Центральный проход, ведущий от ворот, был узким, двум телегам не разъехаться, и потому приходилось грузить подводы по очереди.

К Алексею подошёл партизан:

— Слышь, друг! На складе сапог не найдётся? А то у меня с обувью совсем худо!

Алексей посмотрел на ноги партизана — тот был обут в полуразвалившиеся ботинки, подошва которых была подвязана бечёвкой.

— Бери факел, идём со мной. Будет тебе обувка.

Пока грузили очередную телегу, Алексей подобрал партизану по ноге сапоги, дал две пары байковых портянок да ещё телогрейку: на партизане был лишь кургузый пиджачок, а впереди — осень и зима.

Партизан был рад обновкам — попробуй походи по лесу в развалившейся обуви, когда идут дожди. Босой воин — не вояка.

За пару часов все телеги были загружены.

Когда партизаны увидели на полках склада большое количество разного добра, у них загорелись глаза. Забрать бы всё, только как вывезти?

Сергей тоже был впечатлён размерами склада и запасами.

— Это же надо! Под боком совсем такие закрома, а у партизан нет ничего! Слушай, а ты не знаешь, может — такой же склад с оружием есть?

— Может и есть, но, честно говоря, не знаю.

— Жаль. Ладно, бывай.

— Когда будете?

— Как только сможем. Сапоги надо забрать, фуфайки, продукты. У тебя тут — прямо как в пещере Али-Бабы.

— Ну, сравнил тоже.

На прощанье Сергей и Алексей пожали друг другу руки, и обоз, тяжело громыхая колёсами, ушёл.

Алексей опустил створки ворот. Он был доволен: хоть какая-то часть складских запасов поможет партизанам воевать против ненавистного врага. А то ведь за годы хранения многое сгниёт, пропадёт без толку. Судя по датам выпуска консервов и других продуктов, обозначенным на мешках, закладка их производилась ещё до войны.

Когда боец обут, одет по сезону и сыт, с него можно спросить в полной мере. А когда брюхо с голодухи подводит, ноги в сырости и холоде, а в магазине винтовки осталось два патрона, как боец будет выполнять поставленную перед ним задачу?

А потом пошли бессонные ночи. Подъезжало несколько подвод, они грузились и исчезали в ночи. Сергей уже не ездил, они с Алексеем уговорились на пароли, как в армии.

Склад понемногу пустел, и Алексей с нетерпением ждал, когда он опустеет окончательно. Тогда его бессменная вахта закончится, только как быть потом — неясно. Сергей не появлялся, и узнать состояние раненого Петрова не было возможности. Уходить ли ему потом к своим, или Петров имеет на него другие виды?

Всё решилось помимо воли Алексея. К складу подъехал небольшой обоз из пары подвод. Алексея сразу несколько насторожило, что на каждой подводе сидело по два человека. Чтобы взять больше груза, партизаны ездили поодиночке. А когда груза было много, они не садились на телегу, а шли рядом с ней, жалея лошадь. Да и люди были здесь совсем незнакомые.

Алексей сразу спросил пароль.

— Какой ещё пароль? — удивился старший. Потом поняв, что ляпнул что-то не то, пояснил: — Выскочило из головы, забыл.

— Тогда поворачивай назад!

— Ты чего? — обозлился старший. — Мы проехали целых десять вёрст, да через немецкие посты, а ты нас назад поворачиваешь?

— Назад!

Алексей взвёл затвор автомата и прижался спиной к створке ворот. Под ними была узкая щель — только проползти. Боковым зрением он заметил, что бойцы с телег начали его обходить.

— Всем назад, стрелять буду! — предупредил Алексей.

— Да мы свои! — начал убеждать его старший.

— Свои называют пароль! Десять шагов назад, иначе стреляю!

Скрипя зубами от злости, старший приказал своим людям отойти.

— Нам не даёшь — хочешь немцам не за понюшку табака отдать? Ничего, мы тебе это ещё припомним!

Телеги уехали пустыми, и больше никто в эту ночь не приезжал. А на следующую ночь пришёл другой обоз, и с ним — Сергей. Они поздоровались.

— Предупредить тебя хочу, Алексей. В лесах банда объявилась, дезертиры из окруженцев. Деревни и сёла грабят, выдают себя за партизан.

— Были они у меня вчера. Три подводы, шесть человек. Пароля не назвали, я им и не дал ничего. Обещали припомнить.

— Старший у них высокий, худой, и фикса золотая во рту?

— Точно!

— Они и были! Как только ты цел остался?

— Пытались с боков зайти, я не дал.

— Беда! Ладно, я скажу, комунадо, завтра людей в помощь для охраны пришлют. Другое беспокоит — как дезертиры узнали?

— Предатель среди ваших есть, а может, и по пьянке кто-то проболтался.

— Проверим. Кроме нашего обоза других сегодня не будет. Как загрузимся, ворота закрывай.

Партизаны молча и быстро грузили подводы. Им было уже не впервой, появился навык, да и Алексей мог даже с закрытыми глазами определить, где и что лежит на полках.

Когда из склада выехала последняя гружёная телега, и партизаны заняли места на облучках, а Сергей подошёл к Алексею попрощаться, из темноты ударили винтовочные выстрелы. Из-за темноты огонь был неприцельным, но пули били в створку ворот, по телегам. Партизаны сразу залегли и открыли ответный огонь.

Алексей дал понизу, над землёй, очередь из автомата и услышал вскрик.

— Сергей, уводи обоз!

Партизаны, держа винтовки наготове, взяли лошадей под уздцы и стали уводить подводы со склада. Алексей нырнул в склад и начал торопливо тянуть цепь, опуская створку ворот. А выстрелы не утихали. Более того, судя по звукам, они приближались.

Когда над землёй осталась узкая щель, Алексей высунул руку с автоматом и дал длинную очередь веером, отгоняя дезертиров. В том, что это были именно они, он не сомневался. Ударить исподтишка, из темноты — почерк трусов. Да и грозили вчера.

Он опустил створку ворот, отрезав себя от нападавших. Через какое-то время в створку стали бить прикладами.

— Открывай, сволочь!

— Скажи заветные слова! — пошутил Алексей.

Створка ворот была серьёзной, из стали. Прострелить её из винтовки было невозможно, но дезертиры не знали этого, и кто-то выстрелил. Вслед за выстрелом раздался вопль: пуля, отрикошетив от стальной преграды, угодила одному из дезертиров в живот. Послышался забористый мат, крики ярости и боли. Потом грохнул ещё один выстрел, и крики стихли.

Алексей приник ухом к двери:

— Уходим, — услышал он, — а то мы тут пошумели, могут немцы заявиться.

За воротами воцарилась тишина.

Алексей выждал немного, но за воротами ничего не происходило, и он улёгся спать.

Утром он едва приподнял створку. Прямо перед воротами, метрах в семи, лежал труп. На животе расползлось кровавое пятно, а вместо головы было месиво из костей и мозгов. Алексей понял, что раненого добили выстрелом в голову. Воистину — безжалостные люди, своих раненых добивают. Хотя понятно — он для них обуза.

Вдали, метрах в ста — ста пятидесяти, лежал ещё один труп — его убили в ночной перестрелке. Итого, если банда не приросла новыми членами, их осталось четверо.

Одно плохо: ночную стрельбу слышали в деревне. И если дезертиры не смогли с первого раза в склад забраться, то теперь попробуют повторить попытку, придумав новую каверзу.

Алексей осмотрелся. Людей нигде не видно, всё спокойно. Он ухватил труп руками и оттащил его подальше, в кусты. Далековато получилось, но выбора не было. Труп — как указатель, что события происходили именно здесь.

Потом пришлось убирать и второй труп. На поясе у него висела граната — немецкая М-39, видимо, сообщники не заметили в темноте, а оружие забрали. Гранату Алексей по-хозяйски снял, а труп бросил в кустарнике рядом с первым. По возрасту оба — лет тридцати. Им бы в действующей армии против немцев сражаться, а не против своих, обирая мирных жителей, забирая из их домов одежду и продукты.

Уже возвращаясь в склад, Алексей решил устроить бандитам сюрприз. Тонкая бечёвка на складе была. Он отмотал метров десять, и вбил перед воротами в землю два небольших колышка. К одному привязал гранату, к другому — бечёвку. Второй конец бечёвки привязал за чеку, сделав классическую «растяжку». Зацепит кто-нибудь ногой — и последует взрыв.

Когда стемнело, Алексей отошёл немного в сторону от склада, залёг в небольшой ямке, которую приметил днём, и стал ждать.

Часа через два послышался разговор, и мимо него прошли трое. Они несли что-то в руках.

Алексей лежал, не обнаруживая себя.

Люди подошли к складу, но кто-то из них зацепился за бечёвку, и грянул взрыв. И почти тут же в небо взвился столб пламени: бандиты несли с собой канистру с горючим, намереваясь поджечь ворота. При взрыве гранаты канистру посекло осколками, разлившийся бензин вспыхнул. Горело всё: трупы, створка ворот, на которую попали горящие брызги. Хуже было другое: горящий бензин затёк под створки, и что-то уже начало гореть в складе.

Лезть в щель сквозь огонь было опасно и бесполезно, и ни одного огнетушители или пожарного гидранта Алексей на складе не видел. Он стоял и смотрел, как разгорается пожар.

Господи, как жалко! Там ещё столько добра — обмундирования, продуктов! И теперь всё горит огнём.

Глава 11 БАТАРЕЯ

Алексей отбежал от склада подальше, так как понимал — он был виден на фоне пламени. Огонь на складе разгорелся и ревел уже внутри, жадно пожирая имущество.

Даже отойдя далеко, Алексей чувствовал жар.

Из темноты вынырнули телеги — это партизаны прибыли за продуктами. С ними был Сергей. Он приехал с помощью для охраны — двумя вооружёнными автоматами молодыми парнями.

— Эх, опоздали! Кто поджёг? — забыв поздороваться, спросил он.

— Да дезертиры, которые давеча стреляли. Я им сюрприз устроил, гранату на «растяжку» поставил. Их трое было, с канистрой бензина к складу шли. Они подорвались, а из канистры бензин хлынул и загорелся.

— Вот паскуды, чтоб им корчиться в аду! Такой склад уничтожили! Мы ведь и десятой части не вывезли… — Сергей горестно вздохнул.

— Виделся я с твоим раненым, Петровым. Жив, на поправку идёт, тебе привет передавал.

— А кроме привета? Что мне дальше делать?

— Сам видишь, ситуация изменилась. Склад-то догорает. Мы с Петровым утром виделись. Наверное, тебе придётся с нами возвращаться, пусть Петров тебе сам приказывает, как быть. Ты человек военный, не партизан, приказам подчиняешься.

Удручённые партизаны расселись на телеги.

— Садись рядом! — пригласил Сергей Алексея.

Со стороны парочка смотрелась довольно интересно: полицай и немец, разговаривающие по-русски.

— Спасибо тебе! — сказал Сергей.

— Мне? — удивился Алексей.

— Конечно. Банду-то ты уничтожил. Она то в одном селе грабила, то в другом — никак прищучить её не удавалось.

— Когда они в первый раз приходили, их шестеро было. Трое сегодня подорвались, двоих я после вчерашней перестрелки на поле нашёл, оттащил подальше в кусты. Итого — пятеро. Один ещё где-то прячется.

— Один — не шестеро.

— Если он главарь, других подручных себе найдёт.

— Всё равно вычислим и уничтожим. Склад вот только до слёз жалко.

— Это — да! Столько народного добра пропало!

— И главное — взять неоткуда, магазинов-то нет. Сапоги — ценность великая, с убитых немцев снимаем! Тьфу, самим противно — как мародёры!

— Нам выжить надо. Любой ценой выжить и победить.

Так, за беседой они и доехали до Крюкова. Здесь, в селе обоз незаметно рассосался: одна телега в проулок, другая — на поперечную улицу… К дому старосты Овчинникова только одна телега с Сергеем и Алексеем добралась.

Они поднялись на крыльцо. Сергей постучал особым образом: три удара — перерыв, два удара — перерыв, и снова три удара. Дверь открылась.

— Заходите!

Когда староста дома при свете керосиновой лампы разглядел лицо Алексея, он спросил:

— Что-то случилось?

— Случилось. Склад сгорел подчистую.

— Неаккуратно со свечой обращался?

— Если бы! Банда дезертиров принесла канистру бензина — склад поджечь хотели. Подорвались на моей мине. Сами погибли, но склад сожгли.

— Ох, беда какая! Жаль, жаль! Там ведь имущества на все партизанские отряды области хватило бы.

— И провизии, — подтвердил Алексей.

— Надо было за этих гадов серьезнее браться. Только вот сил не хватает. Часть людей в лесах, в деревнях — один-два человека. Что они с бандой сделают?

— Банда не вся полегла, один остался. По описанию — главарь и есть.

— Банда сильна, когда их много. Описание бандита знаем, всем нашим, которые в полиции служат, сообщим. Не уйдёт.

— Мне бы с раненым поговорить, — попросил Алексей.

— Это можно устроить, но только утром. Немцы патрули по ночам усиливают, как бы не влипнуть. Комендантский час с восьми вечера до шести утра, стреляют без предупреждения.

— Подождём.

— Кушать будешь?

— Не откажусь.

Вмешался Сергей.

— Так. Я не нужен, Пётр Васильевич?

— Ступай, отдохни.

Сергей ушёл.

Староста сел за стол, обхватив голову руками:

— М-да, моё упущение. Понадеялся, что склад хорошо замаскирован, часовой — то есть ты — при нём неотлучно. А надо было охрану на дальних подступах ставить, не случилось бы пожара.

— Чего теперь локти кусать? Сделанного, вернее — не сделанного, не вернёшь.

— Верно.

Староста налил большую миску куриной лапши и вручил Алексею деревянную ложку.

— И так склад здорово выручил. Многих обули, запас консервов сделали… Да ты ешь, ешь!

Алексей поел, сидел осоловевший.

— Ложись, отдохни. Ты ведь каждую ночь не досыпаешь.

Алексей прилёг и мгновенно уснул.

Часа через три, когда рассвело, его разбудил староста.

— Умойся, форму щёткой почисть — пыль да сажа кое-где есть. Сейчас Сергей тебя к Петрову отведёт.

Алексей привел себя в порядок, осмотрел в зеркало.

Сергей — в телеге, с повязкой «Полицай» на рукаве уже ожидал его. Несмотря на бессонную ночь, выглядел он как огурчик.

— Сидайте, господин немец, живо домчу.

Они поехали в соседнее село, где лежал у фельдшера Петров. Когда встречались на дороге селяне, они украдкой плевались и сквозь зубы ругались, думая, что Алексей если и слышит, то не понимает по-русски.

— Ворогу продался, змеюка подколодная, а ещё на МТС работал, в активистах был.

Про Алексея молчали: враг — он и есть враг. Предатель в народных глазах выглядел презреннее, ниже, более гнусно.

Но Сергей вёл себя спокойно, как будто не в его адрес летели проклятия.

Когда выехали за село, Алексей спросил его:

— Как ты терпишь?

— Мне-то ладно, брань на воротах не виснет, а вот жене и детям каково? Всем ведь не объяснишь, что я по заданию подпольного обкома партии в полицаи подался. Вот всё думаю: лучше бы в партизаны ушёл, хоть позора не было бы. Война рано или поздно закончится, как людям в глаза смотреть?

— Приедет секретарь обкома или райкома — объяснит. Люди же, поймут!

— Может, и поймут, только с пацаном моим пяти годков сейчас никто из детей играть не хочет.

— Терпи, — однозначно ответил Алексей.

Они приехали в деревню и направились к фельдшеру. В основном на приём к нему сидели старики и старушки. Алексей в сопровождении Сергея прошёл в обход очереди.

Деревенский фельдшер испугалась вначале, увидев Алексея в полной полевой форме военнослужащего вермахта. И только Сергей её успокоил:

— Здравствуй, Федоровна! Вот, человека я привёл, поговорить с раненым желает.

— Он в задней комнате, только тихо.

Алексей прошёл в дальнюю комнату. Петров, услышав стук подкованных сапог, схватился было за пистолет, но, узнав Алексея, обмяк.

— Здравия желаю, товарищ Петров, — шёпотом сказал Алексей.

— Ты чего здесь? Случилось что-то?

— Склад сгорел подчистую.

И Алексей рассказал, как всё было.

— Да, сами обмишурились, надо было дополнительные посты ставить. Ты, как я понял, прибыл за дополнительными указаниями, как быть дальше?

— Именно. Я теперь вроде как ни при деле — нечего охранять.

— Ты кем в армии был?

— А то вы не знаете! В разведке служил, снайпером.

— И здесь тебе дело найдётся. Когда выздоровею, вместе назад пойдём. А пока передай Овчинникову — пусть переправит тебя в отряд, повоюешь по специальности.

— Это с автоматом?

— Винтовку найдут.

— Годится. Желаю скорейшего выздоровления.

— Удачи тебе!

Алексей в сопровождении Сергея вышел. Ожидавшие в очереди селяне злобно шушукались за его спиной. В амбулатории лекарств по случаю войны не было совсем.

— Куда? — спросил Сергей.

— К старосте.

Они добрались до Крюкова, и Сергей передал старосте слова Петрова.

— Давно бы так. У нас отряд из молодых парней. Желания бороться с врагом много, а знаний, опыта нет. Ты же, я чувствую, человек с опытом, можешь многому научить. Ночью тебя Сергей проводит.

Не хотелось Алексею в партизанский отряд, в армии слово «партизан» ассоциировалось почти со словом «анархист». Когда из запаса призывали для переподготовки на месяц-два гражданских, то они даже форму носить правильно не могли, вечно гимнастёрка сзади складками собиралась и топорщилась. Да и уставная дисциплина в тягость для них была. Вот и сейчас он ожидал увидеть нечто вроде колхоза, только вместо вил и кос оружие в руках.

В отряд Сергей доставил его ночью. На въезде в лес их остановил дозорный. Они обменялись паролями — Сергея уже знали в лицо. Но когда дозорный увидел немца в телеге, всполошился:

— Ты что, пленного взял?

— Нет, это наш, русак. Ну вот вроде как я полицейский. Одно слово — ряженый.

Алексея в отряде встретили доброжелательно. Некоторые уже знали его, видели на складе.

Командиром отряда был бывший председатель колхоза. Организация в отряде была, но не было человека опытного, военного, который бы планировал военные операции.

До сих пор отряд действовал спонтанно. Донесёт разведка, что в селе немцы продовольствие собирают — ждут их на лесной дороге. Обстреляют — и наутёк.

Свою жизнь в отряде Алексей начал с азов маскировки, стрельбы, скрытного отхода. Из партизан никто не знал, что свои следы желательно скрывать: не оставлять сломанных веток, не вытаптывать траву. Для того чтобы сбивать со следа собак, надо посыпать путь отхода махоркой или идти по ручью.

Партизаны сначала посмеивались:

— Сроду у немцев собак не видели.

Однако собаки — дело случая. Либо у немцев пока руки не доходили из-за малой активности, либо всё ещё впереди.

Для борьбы с активными партизанскими отрядами немцы бросали свои егерские отряды, натасканные для борьбы с партизанами, либо использовали шуцманшафткоманды из этнических добровольцев — украинцев, эстонцев, поляков. Те действовали проще и примитивнее ягдкоманд — они просто проводили облавы цепью в местах возможного базирования партизан.

Если занятия по стрельбе молодых партизан ещё интересовали, то все остальные занятия они посещали неохотно.

— Мы местные, все потайные места и так знаем, от любого немца уйдём, — говорили они после занятий.

Алексей решил их проучить, показать на примере, к чему приводит зазнайство.

— Сегодня у нас практические занятия. Я отойду за расположение отряда и проникну в центр расположения. Кто меня задержит или обнаружит, получит нож, — и Алексей продемонстрировал нож в ножнах.

— Учения идут до полудня. Время пошло.

Он вышел на опушку леса, наломал веток с уже пожелтевшими листьями, воткнул их под погоны, френч, стал продвигаться. Почти сразу же обнаружил двух партизан, спокойно покуривавших «козью ножку».

Он подобрался поближе и бросился на партизан. Одного ударил ногой в грудь, второму приставил нож в ножнах к горлу.

— Вы убиты оба, идите к штабной землянке.

Ещё одного партизана он обнаружил метров через семьдесят — он устраивался в небольшой ложбинке, похрустывая высохшими ветками и листьями. Алексей обошёл его стороной, неслышно подобрался сзади и прыгнул ему на спину, вдавив партизана в землю так, что тот и пикнуть не мог.

— Убит; иди к землянке.

И так он обнаружил многих. Сам же добрался до землянки незамеченным.

Парням было очень стыдно: ведь они хвастались, что знают лес как свои пять пальцев, а так опростоволосились.

Вечером, собрав молодёжь у штабной землянки, Алексей подвёл итог «практическим занятиям»:

— Если бы вместо меня были егеря, они бы вырезали отряд. Теперь понятно, что вы ещё не вояки?

Дальнейшие занятия проходили более успешно, посещаемость их возросла.

Натаскивание молодёжи длилось две недели, каждый день без выходных. Какие-то основы он успел им дать, не хватало только практики.

Алексей планировал устроить налёт на немецкий гарнизон в селе по соседству. Однако на следующий день пришёл Сергей.

— Тебе Петров вызывает. Оклемался он уже, ходит.

Ночью они вернулись в Крюково.

Петров сидел за столом в доме старосты. Он ходил ещё немного прихрамывая, но в целом выглядел уже бодро.

— Из-за моего ранения потеряно много времени. Пора назад возвращаться, — заявил он после приветствия.

— Я готов, — согласился Алексей. — Ты-то дойти сможешь? Рана не откроется?

— Не должна. Завтра выходим.

Однако Алексей сомневался, что Петров сможет дойти нормально. Нагрузка большая: это не километр пройти, да с отдыхом. Тем не менее Петров для него командир, только неизвестно, в каком он звании. Впрочем, это не имело значения, в разведке чины и звания не почитались, только опыт и знания. Ходишь в поиск, можешь брать «языков» без потерь в группе — тогда тебе почёт и уважение.

Алексею некстати вспомнилось, как действуют немцы. Был у них такой приём — на «хапок». Накрывают нашу передовую артогнём, врываются на нашу позицию большой группой, захватывают одного-двух пленных — и бегом назад. Часто у них это получалось, утаскивали солдат.

В солдатский ранец уложили домашний хлеб и солёное сало — староста расщедрился. Впрочем, других продуктов, которые бы долго не портились, не было.

За то время, пока Петров лежал раненый, его форму отстирали от крови и заштопали. Выглядела она поношенной, но дефекты в глаза не бросались.

Утром они попрощались со старостой и уселись на подводу — небольшую часть пути можно было проехать на телеге. Алексей спокойно прошёл бы и этот путь пешком, но надо было беречь раненую ногу командира.

На облучке восседал Сергей с повязкой полицейского. Ни дать ни взять — немцы едут в очередную деревню за продуктами, продналог собирать. Увидев их, крестьяне в деревнях разбегались, прятали ещё оставшуюся живность — кур, гусей, свиней. Наверное, они выглядели настолько реалистично, достоверно. Хотя Алексей чувствовал себя не в своей шкуре, как на маскараде. Всё было бы не так плохо, но языком немецким он не владел, и настоящие документы были только у Петрова.

В одной из деревень — на околице уже — их догнал селянин.

— Господа немцы, подождите! Я хочу передать важные сведения!

— Садись на телегу, — немного коверкая слова на немецкий манер, жёстко сказал Петров, — я тебя есть слушать.

— В третьем доме с краю живёт окруженец — его баба Дуся укрывает. Днём он в избе отсиживается, а ночью на огород выходит, свежим воздухом подышать.

— Всё?

— Нет-нет, господин офицер, разве бы я стал беспокоить вас из-за окруженца? У меня сосед — партизан!

— Почему так решил?

Глаза селянина воровато забегали.

— Приезжал он неделю назад на телеге. Что уж там было — не знаю, но всё сгрузил в сарай, и телега уехала.

— Может быть, он своровал что-то? Нехорошо, но это не говорит о том, что он партизан.

— А через три дня к нему люди ночью приехали и ушли с мешками — и у всех за спинами винтовки. Если бы они простыми ворами были, зачем им оружие?

— Молодец, — похвалил его Петров, — помогаешь новой власти.

— Завсегда рад! Я выжидал, когда удобный случай выпадет, а вас всё нет. И не хотелось, чтобы наши деревенские видели, как я с вами разговариваю. Если заподозрят, могут красного петуха подпустить.

— Что есть «петух»?

— Пожар!

— О! Тебя как звать? Наме?

— Штепа, Степан.

— Хорошо, я запомню. А Великая Германия отблагодарит.

— Только не забудьте, господин офицер. Я и к Великой Германии, и к новой власти — со всей душой.

— Стой! — тронул Сергея за плечо Петров.

Подвода встала. Штепа спрыгнул с неё и поклонился. Но как только он выпрямился и повернулся, чтобы уйти, Петров выстрелил ему в голову из пистолета. Селянин мешком свалился на землю.

— Сергей, в этой деревне ваши есть?

— Есть! Партизана точно указал, гад! А про окруженца я сам впервые слышу.

— Возьми на заметку — чего человеку дурью маяться у бабы Дуси? Берите его в отряд. Раз немцам в плен не сдался, стало быть — наш человек.

— Понял, сделаем. Приехали уже; дальше чужой район, ехать не могу. Документы у меня из полицейской управы только для своего района. Дальше уже, извиняюсь, пешком.

— И на том спасибо.

Петров и Алексей спрыгнули с телеги.

— Может, свидимся ещё. Удачи!

И оба зашагали по грунтовой дороге.

— Живут же такие мрази! — зло бросил Алексей.

— Это ты о Штепе? Да, при Советской власти жил, наверняка в колхозе работал. А как пришла беда, своих же сдал. Предатели во все времена были.

Так они прошли километров пять, когда Алексей вдруг стал замечать, что каждый шаг даётся Петрову всё труднее, он стал сильнее прихрамывать.

— Привал нужен, — сказал он командиру.

— Да, — согласился тот, — что-то нога побаливает.

Они остановились на опушке, залегли. Алексей, по своему обыкновению, задрал ноги на ствол дерева. Заметив удивлённый взгляд Петрова, пояснил:

— Так ноги быстрее отдохнут.

Петров последовал его примеру, потом удивлённо сказал:

— И вправду лучше, тяжесть ушла.

Отдохнув с полчаса, они пошли дальше.

Через какое-то время Алексей обратил внимание на то, что стало едва слышно погромыхивание на востоке.

— До передовой километров пятнадцать, пушки стреляют.

— Я уже услышал.

Дальше они шли молча. С грунтовки вышли на грейдер. В километре от них в сторону фронта шла колонна немецкой пехоты. После неё в воздухе долго висела пыль.

— Ты посмотри, Алексей, немцы пешком ходят! Видно, туговато им приходится!

— Ага, а ведь раньше только на машинах и мотоциклах ездили! Правда, я ещё на велосипедах видел. Может, авиации нашей боятся?

— Ты давно наши самолёты в воздухе видел? Я — так месяца три назад.

Алексей попытался вспомнить, когда он видел в небе наши самолёты в последний раз, и не смог.

Они шли в отдалении за колонной. Их вполне могли принять за отставших, это было даже на руку — не так подозрительно.

К вечеру добрались до ближних немецких тылов, что, учитывая раненую ногу Петрова, было неплохим достижением. Алексей в душе побаивался, что после нескольких километров Петров расклеится, или рана откроется, закровит. Но командир держался мужественно. Он прихрамывал, но шёл.

На ночь сделали привал в роще, поставив себе целью за день добраться до передовой и осмотреться — где лучше ночью линию фронта переходить. Самое сложное — перебраться через первую линию траншей.

Едва рассвело, они умылись в небольшом ручье, побрились. У Петрова с собой был хороший бритвенный станок — трофейный, золингеновский. Брил он чисто, без порезов, и Алексея даже зависть взяла.

Немцы на передовой за собой следили — брились, пользовались одеколоном. Многие наши солдаты не только не видели одеколона — вообще понятия не имели о нём. Алексей припомнил, как они во время атаки заняли немецкую траншею. В блиндаже один из солдат схватил флакон одеколона, понюхал и спросил недоуменно:

— Как они это пьют?

Алексей засмеялся, и все застыли в ожидании.

— Это одеколон. Его не пьют, а после бритья освежаются, чтобы запах приятный сбыл.

Мало чего видел наш народ до войны, скудно, бедно они жили. Немцев на передовой после десяти дней, на худой конец — после двух недель боёв — меняли на свежих, отдохнувших солдат. Наши полки и батальоны отводились с передовой только на доукомплектование или переформировку ввиду гибели личного состава, когда от батальона иногда меньше роты оставалось.

А такие, обыденные для немцев вещи, как часы, зажигалка, портсигар, большинство видело только в кино. Поэтому всё это у убитых немцев забирали — даже губные гармошки. Немцы их любили, пиликали в свободное время, песни пели.

И с едой у немцев было несравнимо лучше — каждый солдат получал приличный и разнообразный паёк. Наши же на передовой, а в наступлении — почти всегда — простой перловой каши досыта не ели.

Пока спали, изрядно замёрзли. Температура воздуха, по ощущениям, была градусов восемь. Но земля ещё не остыла, и это их спасло от простуды.

Приведя себя в пристойный вид, они открыто направились к передовой. На них не обращали внимания. Но со стороны линии соприкосновения войск сначала послышалась всё нарастающая пулемётная стрельба, потом загромыхали пушки.

Стрельба усиливалась, и это порождало тревогу — что происходит на передовой? Наши или немцы атакуют? Момент атаки вполне можно использовать для перехода. В таких случаях, когда перемещаются большие массы войск, всегда найдётся лазейка.

Впереди, на небольшом пригорке, суетились солдаты, перетаскивая ящики. Оттуда же раздался пушечный выстрел, потом ещё один — они вышли в тылы вражеской батареи. Немного левее стояло несколько деревьев.

— Товарищ Петров, разрешите забраться на дерево. Всё-таки повыше, хоть видно будет, что происходит.

— Давай.

Алексей ловко забрался на дерево.

Батарея оказалась зенитной, но стреляла она не по самолётам — стволы орудий были направлены горизонтально.

Алексей посмотрел вдаль. Километра за два виднелись танки, среди них отмечались разрывы снарядов. Один из танков горел: похоже, по танкам вела огонь не только эта зенитная батарея.

Алексей сверху крикнул Петрову:

— Наши в атаку идут, по ним стреляют.

— Пехота есть?

— Не пойму.

Во-первых, было далеко, а бинокля под руками не было. Во-вторых, поле боя было видно плохо, всё было затянуто пылью и дымом. Пехотинцы, если они и были, всегда двигались позади танков, стараясь прикрыться их бронёй. Для танков зенитные орудия с их высокой начальной скоростью снаряда представляли серьёзную угрозу. В дальнейшем, с 1943 года, такие же пушки, только в танковом варианте, устанавливались на «Тигры». Их 88-миллиметровые орудия пробивали лобовую броню Т-34 с дистанции 2–2,5 километра.

Алексей спустился с дерева.

— Наши наступают — помочь бы им.

— Как? У тебя что, пушка есть?

— Расчёт орудий перестрелять надо.

— После первого же твоего выстрела они пушки развернут, и от нас мокрого места не останется.

— Надо только вывести из строя наводчиков. Винтовку бы мне, из автомата несподручно.

На немецкие позиции обрушился огонь нашей артиллерии. Били по траншее, пытаясь уничтожить пехоту и пулемёты. Батарею же, которая стояла сейчас перед Алексеем и Петровым, наши не засекли. Чёрт, была бы рация — сообщить координаты! Ведь батарея издалека расстреляет танки, и наступление захлебнётся!

Сзади батареи маячил часовой с карабином за спиной.

Алексей решил действовать.

— Я сейчас оружие раздобуду!

— Стой, я приказываю!

Но Алексей только отмахнулся. Он, не скрываясь, направился к часовому. Тот его заметил, но не обратил внимания — свой же идёт белым днём.

Пушки на батарее ударили залпом, часовой обернулся посмотреть, и тут Алексей метнул нож. Тренировался он, когда ещё в разведвзводе был, но бросал в деревья. Когда получалось удачно, когда нет, но сейчас ему повезло — нож вошёл в спину по самую рукоять.

Алексей спокойно подошёл, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, вытащил нож, обтёр его о френч убитого и сунул в ножны. Потом снял с убитого карабин и перебросил его ремень через плечо. Расстегнув пояс на немце, снял подсумки с патронами и прицепил себе на пояс. И также, неспешным шагом, удалился.

Когда идёт бой, в свои тылы не смотрят. Вот и немцы не заметили, что часовой мёртв.

Алексей вернулся к деревьям.

— Ты чего своевольничаешь? — прошипел Петров.

— Сделаю четыре выстрела — и всего делов-то.

Алексей вновь полез на дерево.

В расчёте любого орудия самый нужный, самый ценный номер — это наводчик. Его надо долго учить, тренировать. Другие номера — заряжающий, подносчик — долгого обучения не требовали, на их место мог встать любой, стоило только показать, что нужно делать. Вот их, наводчиков, и решил убрать Алексей. Тогда батарея не сможет стрелять на поражение, даже получая целеуказания от артиллерийских разведчиков. Причём стрелять Алексей решил тогда, когда будут вести огонь пушки: тогда его выстрел не будет слышен за грохотом орудия, и будет шанс убить всех четверых — ведь орудий на батарее было четыре.

О том, что будет, если засекут его, Алексей не думал. В голове его выстроилась логическая цепочка. Если он заставит батарею замолчать, танки ворвутся на немецкую передовую, учинив там разгром. А за ними подоспеет наша пехота. Выручая своих, он обеспечит и себе переход к ним.

Он передёрнул затвор «маузера», выставил прицел на двести метров и положил ствол на ветку. Поймал на мушку наводчика. Его легко было опознать, он единственный в расчёте смотрел в прицел и крутил маховички. Вот командир орудия взмахнул флажком. Грянул выстрел, и в это время Алексей нажал на спусковой крючок. Оба выстрела — из пушки и из карабина — почти слились. Никто из немцев даже не посмотрел назад — они сначала даже не поняли, что наводчик убит. Так же споро, отработанными движениями, поднесли снаряд. Его подхватил заряжающий, загнал в патронник, закрыл затвор. И только тогда они увидели, что наводчик навалился на прицел и не шевелится.

А Алексей уже перевёл ствол карабина на другое орудие, на другого наводчика.

Снова выстрелили орудия — и Алексей тоже. И ещё один наводчик был убит. Но расчёт этого орудия оказался более расторопным. Убитого оттащили в сторону, и на его место сел командир.

Такого исхода Алексей не ожидал — он полагал обойтись четырьмя выстрелами. Что же ему — всю батарею теперь перестрелять? Так не получится, его засекут. На батарее солдат много, около сотни.

Пушки снова выстрелили, на поле боя задымил ещё один танк, а Алексей убил командира орудия.

Солдаты осмотрели убитого. Теперь они обратили внимание, что раны были нанесены сзади. Один из солдат бросился с докладом к командиру батареи — он расположился левее, там виднелась стереотруба.

Терять Алексею было уже нечего, и он застрелил солдата. Потом выстрелил по наводчику третьего орудия. Магазин был пуст, и Алексей заскользил по стволу дерева вниз.

— Ходу! Похоже, немцы догадались!

— Не дураки!

Они поползли вправо, подальше от позиций батареи. Пушки стояли на небольшом холме, на переднем его склоне. С дерева огневые позиции были видны, но с них стрелявшего Алексея не было заметно.

Оба — и Алексей и Петров — сначала активно ползли, потом поднялись.

— Винтовку брось, — сказал Петров. — У солдата не должны быть сразу и винтовка, и автомат — сам к себе внимание привлечёшь.

Жалко было Алексею расставаться с трофеем — с ним Алексей чувствовал себя увереннее, чем с автоматом, но правда в словах командира была, и он подчинился. Бросил в лужу винтовку, снял с плеча подсумки.

На холме разорвалось несколько снарядов — всё-таки наши засекли батарею, подбившую несколько танков. Немцы наверняка послали бы часть обслуги на поиски неведомого стрелка, но взрывы заставили расчёт укрыться в ровиках и окопах.

А танки рычали моторами уже совсем близко. Их не было видно, только слышно. От траншей побежали немцы.

— Нам тоже пора тикать, свои же из пулемёта положат, — решительно сказал Алексей.

— Лучше укроемся в какой-нибудь воронке, переждём, — предложил Петров.

Они спрыгнули в воронку от крупнокалиберного снаряда. Мимо пробегали, отстреливаясь, немецкие пехотинцы. Следом, буквально через несколько минут, показались наши танки. За ними бежала пехота.

— Снимайте френч, товарищ командир, и быстро! — внезапно скомандовал Алексей.

— Ты не сдурел?

— Наши по форме определят, что немец, расстреляют и разбираться не будут. А в нательной рубахе все одинаковы.

Алексей расстегнул пуговицы, снял китель и бросил его под себя. Петров секунду помедлил, но послушался. Конечно, брюки-галифе немецкие, серые, от полевой формы остались.

Рядом прогромыхал танк. Потом к воронке подбежал красноармеец.

— Руки вверх!

Оба подняли руки.

— Мы свои, разведка! — сразу сказал Петров.

— Разберёмся! Выходи с поднятыми руками.

И ведь не поспоришь. Даст очередь по ногам, и все дела.

— Парень, ты оружие забери, — кивнул Алексей автоматы, лежащие в воронке.

— На то трофейщики есть! Шагайте!

Главное — в живых остались, а уж Петров с особистами договорится.

Вышли они в полосе наступления другой, не своей дивизии.

Идти пришлось долго, и в нательных рубашках на осеннем ветру оба основательно продрогли.

«Не простудиться бы! — подумал Алексей. — От пули не погиб, не ранен, простудиться обидно будет».

Кстати, на фронте приходилось недоедать, сутками сидеть по пояс в ледяной воде, лежать на снегу в разведке или на снайперской позиции — и ни разу он даже не чихнул. Другие солдаты тоже отмечали этот факт. Один из разведчиков удивлялся:

— Представляешь, до войны язва желудка мучила, какие только лекарства ни пил — не помогало. А на войну попал — чёрный хлеб ем, да и то не досыта, а язва не беспокоит.

Конечно, после войны, когда отпустит напряжение, все старые болячки вернутся, причём в компании с новыми.

Их доставили к особисту, тот созвонился с дивизией, где служили оба. После подтверждения обоих отправили на грузовике, но под конвоем. «Петров» после возвращения пошёл на повышение — он оказался майором. А Алексей получил первую медаль «За отвагу». Потом были и другие награды, ордена, но эту, самую первую свою награду, он помнил и ценил.

А впереди было два с половиной года тяжёлой войны, и испить полную чашу лишений и испытаний Алексею придётся сполна.


Оглавление

  • Глава 1 НОВОБРАНЕЦ
  • Глава 2 ВЫЛАЗКА
  • Глава 3 В РАЗВЕДКЕ
  • Глава 4 ЗА «ЯЗЫКОМ»
  • Глава 5 УБИТЬ СНАЙПЕРА!
  • Глава 6 В ОКРУЖЕНИИ
  • Глава 7 СНОВА В РАЗВЕДКЕ
  • Глава 8 ШТРАФБАТ
  • Глава 9 РЖЕВ
  • Глава 10 СКЛАД
  • Глава 11 БАТАРЕЯ