Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Уэльса. Благодаря не столько мощи своих владений, изрядно разоренных, сколько численности воинов, привлеченных его славой, Гуенуину долго удавалось мстить англичанам опустошительными набегами.
Но теперь даже Гуенуин, казалось, забывал глубоко укоренившуюся ненависть к опасным соседям. Факел Пенгуэрна (так прозвали Гуенуина, не раз предававшего огню всю провинцию Шрусбери) стал гореть столь же ровно, как светильник в покоях знатной леди. «Плинлиммонский Волк» (то было еще одно имя, под которым прославляли Гуенуина барды) дремал так же мирно, как пастуший пес у домашнего очага.
Не одно лишь красноречие Болдуина или Жиральда укротило столь неугомонный и воинственный дух. Конечно, сила этих увещеваний оказалась сильнее, чем ожидали его воины. Архиепископ убедил вождя бриттов разделить трапезу и охотничью забаву с ближайшим соседом и непримиримым врагом, старым норманнским воином сэром Раймондом Беренжером, который, то побеждая, то терпя поражение, но не сдаваясь, удерживал, несмотря на яростные атаки Гуенуина, свой замок на Валлийской Марке, называвшийся Печальным Дозором. Этот замок, удачно расположенный и искусно укрепленный, бриттскому князю не удавалось взять ни силой, ни хитростью; оставаясь сильным гарнизоном в тылу неприятеля, он мешал вражьим набегам, ибо грозил отрезать отступление.
Вот почему Гуенуин, князь Поуиса, сто раз клялся, что убьет Раймонда Беренжера и разрушит его замок; однако мудрость старого воина и долгий военный опыт позволяли ему, с помощью более могущественных соотечественников, пренебрегать угрозами воинственного соседа. Если жил в Англии человек, которого Гуенуин ненавидел более других, то это был Раймонд Беренжер. И все же архиепископ Болдуин сумел убедить князя бриттов стать Раймонду другом и союзником в общем деле крестоносцев. И Гуенуин даже пригласил Раймонда на осенние празднества в свой замок; принятый с почетом старый рыцарь более недели пировал и охотился во владениях давнего неприятеля.
В ответ Раймонд в том же году пригласил к себе князя Поуиса с небольшой свитой на Рождество в замок Печальный Дозор, который некоторые историки отождествляют с замком Кольюн на реке того же названия. Однако отдаленность во времени и ряд географических несовпадений заставляют усомниться в этом предположении.
Когда валлийский гость проезжал по подъемному мосту, его верный бард Кадуаллон, отлично знавший своего господина, заметил, что тот явно не прочь воспользоваться случаем и, пусть ценою предательства, захватить крепость, столь долго бывшую предметом его вожделения.
Опасаясь, что эта борьба между совестью и честолюбием может плохо окончиться для доброй славы господина, бард шепотом сказал ему на их родном языке, что «страшен камень за пазухой, а кинжал в рукаве»; и Гуенуин, оглядевшись вокруг, убедился, что хотя во дворе замка собрались одни лишь безоружные слуги и пажи, но на башнях и зубчатых стенах стоят лучники и тяжеловооруженные воины.
Гости вступили в пиршественный зал, где Гуенуин впервые увидел Эвелину Беренжер, единственное дитя норманнского кастеляна, наследницу его владений и предполагаемых богатств; ей исполнилось всего шестнадцать лет, и она слыла прекраснейшей из всех девиц Валлийской Марки. Немало копий оказалось уже сломано во славу ее красоты. Доблестный Хьюго де Лэси, коннетабль Честерский, один из самых грозных воинов того времени, оставил у ног Эвелины приз, завоеванный на большом турнире, состоявшемся близ Честера. Для честолюбивого Гуенуина все это служило липшим доводом в пользу Эвелины. Красавица была к тому же наследницей крепости, которой он жаждал обладать и которую, казалось, мог приобрести теперь более мирным способом, нежели те, какими обычно удовлетворял свои желания.
Однако ненависть, существовавшая между бриттами и их саксонскими и норманнскими завоевателями; его собственная еще не угасшая вражда с самим Раймондом Беренжером; мысль о том, что брачные союзы валлийцев с англичанами редко бывали счастливыми; сознание, что задуманный брак не придется по нраву его воинам и покажется отступлением от всех принципов, которыми он доныне руководствовался, — все это помешало ему тут же сделать предложение дочери Раймонда. Он ни на миг не усомнился в том, что может получить отказ, — конечно же наследница норманнского кастеляна, отнюдь не самого знатного в порубежном краю, сочтет за честь вступить в брак с повелителем ста горных вершин.
Имелось, правда, еще одно препятствие, которое в более поздние времена сочли бы весьма серьезным: Гуенуин уже был женат. Однако Бренгуайн оказалась бесплодной, а ведь владетельный князь (каким считал себя Гуенуин) женится ради продолжения рода. И Папа Римский едва ли окажется чрезмерно щепетильным, когда речь зайдет о князе, возложившем на себя Крест (хотя, по правде сказать, больше помышлявшем о замке Печальный Дозор, чем о Иерусалиме). А если бы Раймонд Беренжер (как можно было подозревать) оказался недостаточно
Последние комментарии
23 минут 29 секунд назад
27 минут 18 секунд назад
9 часов 57 минут назад
10 часов 1 минута назад
10 часов 13 минут назад
10 часов 14 минут назад