Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная
подробнее ...
оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (просто озвучивающего «партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Плюс — конкретно в этой части тов.Софья возвращается «на исходный предпенсионный рубеж» (поскольку эта часть уже повествует о ее преклонных годах))
В остальном же — финал книги, это просто некий подведенный итог (всей деятельности И.О государыни) и очередной вариант новой страны «которая могла быть, если...»
p.s кстати название книги "Крылья Руси" сразу же напомнили (никак не связанный с книгой) телевизионный сериал "Крылья России"... Правда там получилось совсем не так радужно, как в книге))
По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Прорыв произошел в два часа сорок одну минуту. До этого времени Морин, как и прежде, долго и нудно перечисляла обиды, нанесенные ей родителями и братом.
— Мне не для чего жить, — вдруг сказала она. — Абсолютно не для чего.
Доктор Фолькер не ответил, но ощутил волнующий трепет. Он ждал этого момента.
Он смотрел на молодую женщину, лежащую на кушетке в его кабинете. Женщина глядела в потолок. «О чем она сейчас думает?» — спрашивал себя доктор. И помалкивал — не хотел нарушать ее мысли, какими бы они ни были.
Наконец Морин вновь заговорила:
— Думаю, вы не слышали моих слов.
— Слышал, — возразил Фолькер.
— И никакой реакции? — В ее голосе появилась враждебность, — Никаких глубокомысленных комментариев?
— Вроде чего?
— Боже, не затевайте все это снова, — сказала она. — Мне нужен ответ, а не дурацкий вопрос.
— Простите, — пробормотал Фолькер. — У меня не было намерения вас сердить.
— Ваши слова меня уже рассердили! От них я…
Ее голос дрогнул, сменившись каким-то жутким горловым звуком.
— Вам ведь наплевать, — через некоторое время сказала Морин.
— Нет, мне не наплевать, — возразил Фолькер, — Что именно заставляет вас думать, будто мне наплевать?
— Я вам сказала: мне не для чего жить. — Голос Морин звучал язвительно.
— И?
— Что значит это ваше «и»? — огрызнулась она.
— И что заставляет вас испытывать такое чувство?
Молодая женщина заметалась по кушетке, лицо перекосилось от злости.
— Я невольно ощущаю себя дерьмом! — сказала она. — Этого точного определения вам достаточно, черт вас побери? Я чувствую себя дерьмом! Не хочу жить!
«Уже ближе», — подумал Фолькер, и по его коже пробежала приятная дрожь. Хорошо, что пациентка лежала к нему спиной. Врачу не хотелось, чтобы она видела его чувства.
— И? — снова спросил он.
— Убирайтесь к черту! — закричала Морин. — Это все, что вы можете сказать?
— Вы слышали, о чем говорили? — с максимальным спокойствием спросил Фолькер.
— О чем? О том, что мне не для чего жить? О желании умереть?
— Прежде вы не произносили слово «умереть», — поправил ее доктор.
— Велика важность! — воскликнула она, — Прошу прошения! Я сказала, что не хочу жить. Из этих слов любой способен сделать вывод, что я хочу умереть! Любой, но только не вы!
— А почему вы хотите умереть? — спросил Фолькер и тут же вздрогнул.
Он не должен был задавать этот вопрос.
Молчание Морин подтвердило его оплошность. В кабинете стало настолько тихо, что сюда долетал шум катившихся по бульвару машин. Доктор прочистил горло, надеясь, что он все же не сделал крупной ошибки и не упустил момент.
Ему хотелось заговорить с пациенткой, но он понимал: нужно обождать. Фолькер смотрел на застывшую молодую женщину. «Только не закройся от меня, — думал он. — Оставайся в таком состоянии. Прошу тебя. Я так долго ждал этого момента».
Морин устало вздохнула и закрыла глаза.
— Вам больше нечего сказать? — спросил он.
Ее глаза распахнулись. Морин повернулась и сердито уставилась на доктора.
— Скажи я то, что хотела сказать, у вас бы волосы поседели, — почти прорычала она.
— Морин, — тоном, исполненным терпения, произнес доктор.
— Чего еще?
— Мои волосы и так почти седые.
Она рассмеялась. Бесстрастно, просто оценив шутку.
— Да, почти седые, — сказала она. — Вы старый. И дряхлый.
— А вы молодая? — спросил доктор.
— Молодая и… — Она задумалась. — Молодая и несчастная. Молодая и потерянная. Молодая и пустая. Молодая и холодная, без всяких надежд… О боже! — с болью воскликнула она. — Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу узнать, как это происходит!
В горле у доктора Фолькера стало сухо.
— Что именно вы хотите узнать? — спросил он.
— Черт вас подери! Вы дурак или прикидываетесь? — Ее вопрос напоминал удар плетью. — Вы понимаете нормальный английский язык?
— Помогите понять, — попросил доктор Фолькер.
У него участился пульс. «Я близко, совсем близко».
Ответом было молчание. «Боже милосердный, неужели я опять ее потерял? — подумал он. — Сколько сеансов будет повторяться одно и то же?»
Придется рискнуть.
— Что вы хотите узнать? — осторожно спросил он.
Пациентка глядела в потолок.
— Морин, что вы хотите узнать? — повторил Фолькер.
— Оставьте меня в покое, — упавшим голосом ответила она. — Вы ничем не лучше остальных. Отца. Матери. Брата.
О господи! Фолькер стиснул зубы. Что угодно, только не новый круг ее жалоб!
— Вы знаете, что отец меня изнасиловал? — спросила Морин. — Я рассказывала об этом? Говорила, что мне было всего семь, когда это случилось? Говорила, что мать и пальцем не пошевелила, когда узнала? Говорила, как брат смеялся надо мной, когда я ему рассказала? Я говорила вам обо всем этом?
Фолькер закрыл глаза. «Почти тысячу раз подряд», — подумал он.
Доктор заставил себя открыть глаза.
— Морин, несколько раньше вы говорили о другом, — сказал он.
— Что вы имеете в виду? — насторожилась она.
«Нет, нельзя», — подумал он, ощущая, как похолодела спина. Но остановиться он уже не мог.
— Вы говорили, что хотите умереть. Вы говорили…
Молодая женщина на кушетке содрогнулась всем телом. Потом ее голова запрокинулась на правый край подушки, и она закрыла глаза.
— Нет!
Фолькер ударил кулаком по спинке стула.
Еще одна неудача.
Когда молодая женщина поднялась и села, он подал стакан воды.
Джейн Уинслоу выпила всю воду практически залпом, после чего вернула доктору пустой стакан.
— Чего-нибудь добились? — спросила она.
— Эх!.. — Доктор устало выдохнул. — Как всегда. Мы добираемся до вершины, а потом она соскальзывает вниз. Она не в состоянии взглянуть в глаза своим страхам.
Фолькер покачал головой.
— Бедная Морин. Боюсь, мне понадобится еще много времени, прежде чем она осмелеет и сможет двинуться дальше.
Он сокрушенно вздохнул.
— Вы готовы к следующему сеансу?
Она кивнула.
В три часа она снова легла на кушетку. Некоторое время она глубоко дышала, потом ее затрясло. Наконец она вытянулась и замерла.
— Артур, — обратился к ней доктор Фолькер.
Джейн Уинслоу открыла глаза.
— Как вы сегодня?
— А каким я должен быть сегодня? — с горечью спросил Артур.
Доктор устало потер глаза. Помогать им было тяжело. Еще как тяжело. Но он не должен оставлять усилий. У него нет иного выбора.
— И как же жизнь обходится с вами, Артур? — спросил доктор Фолькер.
Последние комментарии
2 часов 51 минут назад
2 часов 54 минут назад
3 часов 6 минут назад
3 часов 8 минут назад
3 часов 22 минут назад
3 часов 39 минут назад