Страсти по Вечному городу [Всеволод Кшесинский] (fb2) читать онлайн

Всеволод Кшесинский Страсти по Вечному городу

Посвящается Евгении Фабричной.

Ci vediamo a città eterna!

Глава 1 Загадки Турандот

Эта история может показаться невероятной. Честно говоря, даже я теперь задумываюсь: была ли она на самом деле или просто привиделась… Одно несомненно: ничего этого не случилось бы, если бы не Лёка Ж.

Лёка Ж. — существо исключительное: блондинка с мозгами. У нее походка Солнышка Гамми; девушка она заметная и весомая, но не в меру рассеянная, при этом обладает уникальной памятью, считает себя эталоном женщины-вамп и сражает наповал всех подвернувшихся под руку мужчин своей экстремальной непосредственностью. Лёка Ж. свободна от предрассудков, открыта новым впечатлениям, поэтому часто попадает в самые неожиданные ситуации.

Наша римская эпопея началась с того, что однажды воскресным вечером я удобно устроился на диване, чтобы посмотреть давнюю итальянскую телепостановку оперы «Турандот» с русскими субтитрами. И тут явилась Лёка Ж.

— Собирайся, пойдем гулять, и я тебе расскажу, как училась танцевать буги-вуги на открытом мастер-классе в «Варшавском». — И, не дожидаясь ответа, глянула на экран и недоуменно спросила: — Что это ты смотришь такое страшное?

Но вместо того чтобы бежать от кошмара, присела на диван рядом со мной.

— Это «Турандот» Пуччини, — нехотя объяснил я. — Бессмертная опера бессмертного итальянского композитора, бессмертная история о своенравной китайской принцессе и ее незадачливых женихах…

— То-то я смотрю, наряды у них странные, — перебила меня Лёка Ж. — Иностранцы, что ли?

Я выразительно посмотрел на нее, всем видом давая понять, что не хочу вести столь содержательную беседу во время просмотра, и более чем прозрачно намекнул:

— Лёка, ты никуда не спешишь?

— Нет, — обрадовала меня она. — Хочу приобщиться к бессмертной опере.

Я потребовал, чтобы Лёка Ж. прекратила издавать какие-либо звуки таким безапелляционным тоном, что она действительно замолчала. Ее выдержки хватило ровно на печальную колыбельную «Там, на восточных горах, аист кричит, но апрель не расцвел, но снег не растаял…», которую детский хор исполнял не более одной минуты. После этого Лёка Ж. нетерпеливо заерзала.

— Как-то невесело поют… — заметила она.

Я глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул, пытаясь обрести душевное равновесие.

— Им принца жалко, — мрачно пояснил я.

— Принца? — неожиданно заинтересовалась Лёка Ж. — Какого?

Я понял, что она не оставит меня в покое, поэтому решил подогреть проснувшееся любопытство.

— Вон видишь парня… — начал я интригующе. — Сейчас ему голову отрубят.

— За что?! — вскрикнула Лёка Ж. — Такой приятный принц…

— Ты что, Карло Гоцци не читала? — поразился я. — Это по его сказке Пуччини написал оперу.

Лёка Ж. задумалась. Жаль, ненадолго. Через несколько секунд она начала перечислять:

— Карла Мая читала. И Карла Чапека… А еще Карла Маркса, и Карло Гольдони… Карло Гоцци не читала, — заключила она.

— Ну даешь… — искренне удивился я своеобразности литературного кругозора Лёки Ж. — Неужели и спектакль Вахтангова не видела?

Что ж, пришлось вкратце рассказать сюжет: принцесса загадывает загадки всем, кто добивается ее руки; если претендент отгадает — под венец, а нет — голова с плеч…

— Вот дура! Такого мачо — и на плаху! — возмутилась Лёка Ж. — Она что, сумасшедшая? Теперь я досмотрю эту чудовищную историю до конца. Должна же я узнать, что у этой женщины с головой.

Тем временем очередного неудачливого принца успешно казнили, и на экране возник новый претендент на руку Турандот, принц Калаф, который стал воспевать divina bellezza, то есть дивную красоту принцессы.

— Боже! — изумилась Лёка Ж. — И этот туда же! Такой страстный принц романтичной наружности. Что он нашел в этом страшилище?

«Она будет моей, или я умру!» — в неистовстве кричал принц.

— Во мужика вклинило! — Лёка Ж. сочувственно покачала головой.

Затем министры Пинг, Понг и Панг стали убеждать Калафа оставить опасную затею. «У Турандот всего две ручки, две ножки, две грудки, — с математической точностью объясняли министры неразумному принцу. — Ты можешь найти себе сто красавиц, и все — они будут твоими. Двести ручек, двести ножек… И двести грудок!»

— Логично, — согласилась Лёка Ж. — Чего мужику неймется. Далась же ему эта маньячка.

Лёка Ж. приникла к экрану с нетерпением, пока не дождалась гневного монолога Турандот, обращенного к Калафу. «Никто меня не получит! И ты, чужестранец, тоже! Загадок будет три, а смерть — одна!» — уточнила Турандот.

— Да она больная на всю голову! — не выдержала Лёка Ж.

— Сосредоточься. Сейчас начнутся загадки, — сообщил я.

Под звук фанфар Лёка Ж. наконец-то сконцентрировалась на опере.

Турандот начала: «В ночной тьме летает призрак. И каждый человек взывает к нему, каждый ждет встречи с ним. Но с рассветом призрак исчезает, чтобы ночью снова родиться в сердце! Каждую ночь он рождается, а каждое утро — умирает».

Лёка Ж. озадаченно молчала.

— Ну, Лёка, сдаешься? — спросил я не без злорадства.

— Ни за что! Это… это… — И Лёка Ж. выдала: — Сумрак!

— Очень неожиданная версия… — признал я. — Давай теперь послушаем правильный ответ.

Калаф в общем-то тоже думал недолго. «Я чувствую, что этот призрак сейчас и в моем сердце, — спел он. — Это надежда…»

— Да ну… — не поверила Лёка Ж. Но потом радость догадки осенила ее лицо. — Поняла! Ему сейчас будут рубить голову?

Мудрецы развернули свитки и подтвердили ответ Калафа: «Надежда, надежда!»

Лёка Ж. покосилась в мою сторону взглядом зловещей Турандот, но решила, что лучше ничего не говорить.

Принцесса приступила ко второй загадке: «Пылает, как огонь, но это не огонь. То пробуждает страсть и лихорадку, то сковывает холодом. В предсмертный час леденеет, а в час победы горит, как солнце…»

Калаф и Лёка Ж. впали в глубокую задумчивость.

«Говори! Говори! — подбадривал хор. — Ради жизни!» «Ради любви!» — тихо пропела влюбленная в Калафа рабыня Лю.

— Подсказка из зала! — обратил я внимание Лёки Ж.

— Это любовь! — мгновенно сообразила она.

Калаф тоже догадался, но его ответ не пришелся по душе Лёке Ж.: «Да, и горит, и леденеет, когда ты, принцесса, смотришь на меня. Это кровь!»

— Нет!!! — воскликнула Лёка Ж.

«Да-да-да, — подтвердили мудрецы, развернув свитки. — Кровь, кровь!»

— Черт, опять промахнулась, — с досадой заметила Лёка Ж. и ударила кулаком по дивану.

Турандот же, едва сдерживаясь, чтобы не огреть принца чем-нибудь потяжелее, приступила к третьей загадке: «Лед воспламенил тебя, но огонь твоей души делает его лишь холоднее. Это и свет, и тьма. Хочешь быть свободным — станешь его рабом. Покоришься ему — станешь царем!..»

На Калафа было больно смотреть, на Лёку Ж. — еще больнее.

«Ну что, побледнел от страха? — издевалась принцесса. — Какой же лед разжег пламя твоей души?»

— Лёка, поторопись! Она только что дала правильный ответ.

— Да? — удивилась Лёка Ж. и после секундного замешательства радостно воскликнула: — Ну конечно… Это мозг!

Я упал с дивана.

Калаф же поблагодарил принцессу за то, что она практически сама отдала ему в руки победу, после чего сказал: «Этот лед — ты, Турандот. Но огонь моей любви растопит твой лед».

Честно говоря, мне даже было жаль, что Лёке Ж. пришлось замолчать на целый акт с четвертью.

Ведь еще столько всего произошло! Турандот заявила, что вовсе не собирается замуж за этого умника. Калаф предложил отгадать его собственную загадку — выяснить, как его зовут. И если принцесса назовет его имя до рассвета, то принц сам простится со своей непутевой головой. Оставшись наедине, Калаф проникновенно спел партию «Nessun dorma…» — «Пусть никто не спит…» Какой простор для всегда оригинальных комментариев Лёки Ж.!

После счастливого апофеоза всеобщей любви Лёка Ж. еще секунду сидела молча.

— Пожалуй, я пойду, — наконец сказала она и вдруг запела: — Не сунь долма…

Месяц назад, когда Лёка Ж. спела при мне впервые, я испугался. Я был тогда на кухне, варил по настоятельному требованию Лёки Ж. кофе в гейзерной кофеварке. И вдруг услышал из соседней комнаты звуки, которые напоминали скрежет металла, скрип по стеклу, грохот камнепада и экстатические крики шамана одновременно. Какофония обрушилась на меня мощно и громко, как извержение вулкана. К счастью, стена несколько смягчила этот акустический удар.

Я бросился в комнату.

— Лёка, что с тобой?

— А что со мной?

— Ну, я услышал… зов… — подобрал я наиболее адекватное слово. — Помощь не нужна?

— Я спокойно сижу и напеваю свою любимую песню, — Лёка Ж. хмыкнула. — Так что ничья помощь мне…

— Погоди, — перебил я Лёку Ж. и спросил: — Так это была песня? Наверное, песня пещерного человека?

— Ну, не совсем… Это песня про Аяврика, — ответила она и поведала историю создания этого шедевра.

В детстве Лёка Ж. очень любила книги и фильмы про животных. Особое впечатление на нее произвели повесть Мухтара Ауэзова «Коксерек» и снятый по ее мотивам фильм «Друг Тыманчи». Там люди взяли к себе волчонка, и мальчик Тыманча назвал зверя Аявриком. А потом Аяврик вырос и отблагодарил людей — спас мальчика. Лёке Ж. так было жалко волка, что спустя годы она заставила своего первого мужа написать песню, в которой Аяврик не погибает.

Тут Лёка Ж. начала издавать те самые гортанные звуки, которые сотрясали хрупкие стены хрущевки.

— Я понял, понял, — поспешил я остановить Лёку Ж.

Она о чем-то крепко задумалась и наконец сказала:

— Знаешь что, мы не должны скрывать этот шедевр от народа. Пусть люди тоже насладятся.

Для записи трека под аккомпанемент моего старенького синтезатора нам понадобилось всего два дубля. На втором в дверь тревожно позвонили — это пришла соседка снизу, которая поинтересовалась, какого дикого зверя я завел и почему над ним издеваюсь.

Смонтированный на скорую руку из фрагментов фильма «Друг Тыманчи» клип мы назвали «Подвиг Аяврика» и выложили его на нескольких общедоступных сайтах, в том числе на «Ютубе» (вот здесь: http://www.youtube.com/watch?v=8OWme0i-8Ig). На следующий день у видео было 277 просмотров. Через три дня ссылку на клип в рубриках «Юмор для взрослых» и «Жесть» дали 317 сайтов, через неделю — 1395. Комментариев не было. Оно и понятно: даже просто послушать, как Аяврик пугает белых медведей, — уже само по себе подвиг. Но Лёка Ж. расценила индекс цитирования как положительный показатель (ее пятый муж был программистом), была воодушевлена и строила радужные планы относительно певческой карьеры. Я ее оптимизма не разделял.

Поэтому теперь, когда Лёка Ж. опять запела, причем классическую арию Калафа из «Турандот», я постарался сразу же остановить ее вокальный позыв.

— Я, конечно, не знаю итальянский так хорошо, как ты, — заметил я. — Но по-моему, слова там какие-то другие…

— Да что ты говоришь! — возмутилась Лёка Ж. — У меня, как тебе известно, отличная память!

— Может, тогда скажешь мне, о чем там поется, — предложил я.

— Может, и сказала бы, если бы не опаздывала на метро, — нашлась Лёка Ж. — А ты… Пока я еду, отгадай загадку: поет — но не певица, летает — но не птица. Не отгадаешь — голова с плеч.

Лёка Ж. захохотала над своей шуткой и, довольная собой, поспешила домой.

Глава 2 Письмо от Энрико Карузо

Я отключил домашний телефон — ну так, на всякий случай, — и лег спать. Мне приснился серебристый самолет, который парил над золотистыми облаками в полной тишине. Я сидел в салоне совершенно один, расслабившись и наслаждаясь приятной тишиной. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел странную девушку в костюме китайской принцессы Турандот и пилотке стюардессы. Лицо ее показалось мне подозрительно знакомым. Девушка поинтересовалась, не желаю ли я услышать волшебно-прекрасную песню. И не успел я ответить, как она буквально раскрыла пасть и зарычала шаманским камланием. Самолет накренился и заскрежетал, разваливаясь на части…

Я проснулся в холодном поту. О нет! Эти жуткие гортанные звуки мне не приснились — лучший фрагмент записанного Лекой Ж. «Аяврика» я поставил в свой мобильный телефон, и это именно он издавал нечеловеческие звуки.

На часах — три ночи. Аяврик не умолкал. Я нажал «ответ» и улегся обратно в постель.

— Почему ты отключил домашний телефон? — с ходу наехала Лёка Ж. — Я тебе звоню-звоню, а ты…

— А я сплю, — отрезал я. — Тебе это в голову не приходило?

— Нет, — призналась Лёка Ж. — Мне пришло в голову, что ты вторым должен узнать сногсбивающую новость!

— А кто узнал ее первым? — поинтересовался я на автомате.

— Я, разумеется, — ответила Лёка Ж. с интонацией воспитательницы детского сада и с той же интонацией спросила, есть ли у меня шенгенская виза.

Прикрывая глаза, я ответил, что таковой визы у меня нет, и начал погружаться в сон.

— Я так и знала, что ты подведешь меня в самый ответственный момент! — вознегодовала Лёка Ж. в трубке. Не дождавшись ответной реакции, она с досадой воскликнула: — Сева, проснись! Ты должен осознать то, что я тебе сейчас скажу.

Я зевнул и услышал сквозь пелену дремы радостный крик Лёки Ж.:

— Мы едем в Италию!

— Зачем? — пробурчал я, поворачиваясь на бок и прикрываясь рукой с телефоном от света.

— Ты все еще не проснулся! — проницательно заметила Лёка Ж. — Тебя должно интересовать, не зачем, а когда!

— Когда… — повторил я.

— Через неделю!

Я открыл глаза и поднялся с постели. Лёка Ж. своего добилась.

— У тебя все в порядке? С головой, например? — мягко спросил я. — Или ты тронулась, как Турандот?

— Не надо грубить, — предупредила Лёка Ж. — Сейчас я тебе расскажу, и ты сам поймешь, насколько у меня все в порядке. Особенно с головой.

Лёка Ж. сообщила, что нашла в поисковике текст арии «Не сунь долма» и даже выяснила, о чем там поется. По ее версии, ария повествует о следующем:

Нет, Лёка Ж. не знает итальянского. Она просто воспользовалась машинным переводом и была настолько поражена результатом, что тут же кинулась мне звонить…

— Если это все, что ты хотела мне сообщить, то я пошел спать, — перебил я, намереваясь поставить точку.

Не тут-то было. Оказалось, это только начало истории.

— Никто не спать! — потребовала Лёка Ж. — Скажи спасибо, что я не перезвонила тебе сразу, как вспомнила, зачем звонила!

— Спасибо. Спокойной ночи, — ответил я, зевая.

— Да какая тут спокойная ночь! — не отставала Лёка Ж. — Ты даже не представляешь, сколько всего произошло!

— Верно. Не представляю, — согласился я. — И знаешь, не очень хочется.

— Вот ты какой! Совсем обо мне не думаешь, — сказала Лёка Ж. тоном оскорбленной невинности, что совершенно не помешало ей продолжить рассказ.

Итак, когда она уже набирала мой номер одной рукой, а другой проверяла почту, вдруг увидела сообщение: «Энрико Карузо оставил комментарий к вашему видео».

— Представляешь, это же первый комментарий к «Подвигу Аяврика»! — захлебывалась Лёка Ж. от восторга.

Имя почему-то показалось ей знакомым, и она поспешила прочитать комментарий. Написан он был по-итальянски, но Лёка Ж. теперь считала себя большим специалистом по переводу с итальянского. Она снова воспользовалась онлайн-услугами и получила следующий текст: «Идет прекрасный, но длинный и ужасный». Лёка Ж. решила, что это загадка… Про поезд. И сообщила далекому комментатору о своей догадке, пояснив, что поезда часто снаружи выглядят гораздо лучше, чем изнутри.

— Извини, а ты на каком языке ему написала??? — не выдержал я.

— На итальянском, конечно! — гордо ответила Лёка Ж. и прочитала: — «Си тратта ди ун трено…»

Я зримо представил себе, как самозванец Карузо читает эту абракадабру робота-переводчика.

— Переведи теперь обратно, с итальянского на русский, — предложил я. — Увидишь, что ты на самом деле написала. Тебе понравится…

Лёка Ж. заинтересовалась и через пару секунд прочитала:

— «Осторожно — большой, длинный, горячий, и сидеть на нем как страшно…» Н-да… Но Энрико прекрасно понял меня и ответил: «Мне тоже не нравятся поезда, хотя это и удобно. А вы любите путешествовать?»

— Как-то складно… — заметил я.

— А это он на русском писал, — объяснила Лёка Ж.

Карузо вдобавок ко всему еще и русский знает! Откуда именно, Лёка Ж. пока не выяснила, поэтому предположила, что Карузо любит Достоевского. Затем она поведала, что дала Энрико ссылку на страницу «ВКонтакте», и тот всячески восхищался ее кудрями цвета спелого персика, ее выразительными глазами цвета полевой незабудки, и ее… неподражаемым голосом.

— Он восхитился твоим голосом? — не поверил я.

— Да, мой голос привел его в неописуемый восторг, — неподдельно радовалась Лёка Ж. — Энрико написал мне: он еще никогда ничего подобного не слышал. И теперь взывает к моему снисхождению, просит оказать ему милость и позволить узреть обладательницу такого чудесного таланта ближе, чем на фотографиях в «ВКонтакте».

— Как-то витиевато он выражается, — заметил я.

— Ну да, — согласилась Лёка Ж. — Я тоже не сразу догадалась, что это он меня в гости приглашает.

Я подумал, что ослышался, и переспросил:

— В гости? Куда?

— В Рим, конечно, — ответила Лёка Ж. — Он там живет. Я разве не сказала?

— А сам-то он в курсе, что пригласил тебя? — уточнил я.

— Ну конечно. Я ему написала, что сейчас же займусь билетами.

После этого, по словам Лёки Ж., Энрико весьма обрадовался тому, что она так легка на подъем, и пообещал найти квартиру в центре Рима! Для двоих. Лёка Ж. поблагодарила его за заботу и проницательность. Ведь она приедет не одна.

— А с кем? — спросил я, уже ничего не понимая.

— С тобой, Сева. — К Лёке Ж. вернулась интонация детсадовской воспитательницы. — Энрико, конечно, стал выспрашивать, с кем именно приеду, но ничего я ему не сказала. Только намекнула: это будет сюрприз. Он все равно не отставал. Тогда я отправила его на поиски квартиры, а сама позвонила Толику.

— Это еще кто? — неосмотрительно спросил я.

Ответ Лёки Ж. затянулся минут на десять. Она, с нескрываемым удовольствием пояснила, что Толик — это ее давний приятель, с которым она познакомилась лет пять назад, когда собиралась лететь к друзьям в Германию, но никак не могла решить — заехать по пути в Финляндию или нет. А он покупал ей билеты и сдавал, покупал и сдавал — по доброте и вежливости. В последний момент она все-таки сделала свой выбор и рассталась с Толиком по-дружески. Там, в Финляндии, жила ее одноклассница Инесса, которая еще в школе научила Лёку Ж. финской считалочке «ёкси виту, какси пида». Теперь Лёка Ж. использует ее для медитации, когда хочет срочно успокоиться. Поэтому сегодня, услышав голос Лёки Ж., он так обрадовался, что долго ничего не мог сказать. Но когда она сообщила, что, возможно, свяжет свою судьбу с итальянцем и уедет из России навсегда, Толик тут же взялся за дело. Так что два транзитных билета Петербург — Москва — Рим и обратно, по девять тысяч рублей, у нас в кармане. Теперь осталось сделать мне финскую визу и…

— Стоп! — заоорал я, и Лёка Ж. с перепугу наконец-то замолчала. Я выдержал паузу, наслаждаясь ласкающей слух тишиной, и сказал: — Теперь, пожалуйста, Лёка, выслушай меня. И не перебивай. Ты рассуждаешь так, как будто я уже сказал, что хочу лететь в Рим…

— А ты разве не хочешь провести дней десять в Риме? — удивилась Лёка Ж.

— Не перебивай меня!.. — снова крикнул я и поинтересовался: — А почему именно десять?

— Энрико сказал, что приезжать меньше, чем на десять дней, не имеет смысла! — снова затараторила Лёка Ж. — Мы просто не успеем ничего посмотреть. А я хочу еще…

— Молчать! — потребовал я.

Вдох. Задержка дыхания. Выдох.

— Ты вообще знаешь, кто такой Энрико Карузо? — задал я Лёке Ж. риторический вопрос. — Это величайший итальянский оперный певец!

— Да??? — поразилась Лёка Ж., и в трубке снова на какое-то время воцарилась приятная тишина. — А Энрико сказал мне, что он веб-дизайнер, — поделилась Лёка Ж., обретя дар речи. — Так он на самом деле, оказывается, известный певец. Вот видишь, какой скромный!

— Лёка!!! — не сдержался я. — Карузо умер в тысяча девятьсот двадцать первом году!

— Да что ты! А с кем же я тогда… — О, эти чудесные паузы! Как жаль, что они так коротки… — Поняла, мой Энрико — это тезка, да? — заключила Лёка Ж.

— Подозреваю, у него просто ник такой, — предположил я. — И, знаешь, человек, который берет в качестве ника имя легендарного оперного тенора, уже вызывает некоторые опасения. Хотя, конечно, тебе это в голову не приходило.

— Да я умнее всех мужчин, которых встречала! — парировала Лёка Ж. с интонацией роковой интеллектуалки. — Я же говорила тебе, что имя показалось мне знакомым, поэтому уточнила у Энрико, настоящее оно или нет. В ответ он прислал мне стих. Судя по хромающему ритму и отсутствующей рифме, — здесь в Лёке Ж. проснулось ее первое гуманитарное образование, — это он сам сочинил, наверное. Сейчас прочитаю.

И Лёка Ж. прочитала:

Похоже, Лёка Ж. крепко подсела на онлайн-перевод.

— И тебе это ничего не напомнило? — поинтересовался я. — Как звучит первая строчка по-итальянски?

— Какой ты любопытный! — кокетливо отозвалась Лёка Ж., не подозревая подвоха. — Ну сейчас. Вот. «Не сунь…» Ой.

— Вот именно, это партия Калафа из «Турандот», которую ты сегодня… уже вчера… пыталась петь и переводить. А еще говоришь, что у тебя память хорошая! — поддел я Лёку Ж.

Она поспешила сменить тему.

— Когда мне было лет двадцать, я сказала: «В меня влюбляются либо идиоты, либо слепоглухонемые», — неожиданно процитировала саму себя Лёка Ж.

«Интересно, — подумалось мне, — а я к какой категории отношусь?»

— Очевидно, твой Энрико глухой, — сказал я, не скрывая иронии. — Иначе я не могу объяснить, почему он так очарован твоим пением.

Лёка Ж. зашипела на том конце провода, но я не дал ей выразить эмоции, перейдя к аргументам против поездки. Решающим из них было полное отсутствие финансов. На билеты, на квартиру, я уже не говорю про транспорт и еду — на все это нужны приличные деньги… И тут Лёка Ж. нанесла мне удар под дых очаровательной в своей святой простоте репликой:

— А за квартиру заплатит Энрико…

Мне понадобилось время, чтобы перевести дыхание. Я понимал, что меценатство Энрико существует исключительно в воображении Лёки Ж., но на всякий случай поинтересовался, почему она так решила.

— Ну он же сам написал: «Сниму квартиру для двоих», — объяснила Лёка Ж.

Жаль, Энрико этого не слышал.

— Это он имел в виду тебя и себя, — объяснил я. — А за квартиру для тебя с сюрпризом, думаю, ему не очень захочется платить. Лёка, проснись! Где твой мозг?

Спорить было бесполезно. Поэтому я перешел к последнему пункту и спросил у Лёки Ж., зачем мне делать финскую визу, если она собирается в Италию. И вот здесь-то она вырубила меня наповал. Тараторя про то, что финскую визу делают быстрее итальянской, всего за пять дней, а значит, если мы сегодня утром пойдем в финский визовый центр, то в пятницу уже получим визы и в понедельник улетим, Лёка Ж. сдала себя с потрохами…

— Ты что-то не понял? — поинтересовалась она, прислушиваясь к моему тяжелому и мрачному дыханию.

— Я все понял, — ответил я, с трудом сдерживая эмоции. — Ты форменная аферистка. Значит, у тебя тоже нет никакой визы, дадут ли тебе отпуск, никому не известно, и при этом нам нужно вылетать через неделю!

— Сева, не надо так волноваться, — защебетала Лёка Ж. — Иди поспи. Утро вечера мудренее. Утром ты поймешь, что я права. Удача всегда на стороне тех, кто рискует, поверь мне.

— Утро уже наступило! — сказал я, глянув на занимающийся рассвет.

— Тогда доброго утра! Позвони мне, когда проснешься. — И не давая мне опомниться, Лёка Ж. бросила трубку.

Глава 3 Солнце существует для всех

Я принял душ, сварил кофе и зашел на сайт визового центра Финляндии. Узнал, какие документы нужны для получения визы, сколько надо заплатить за визовый сбор, и даже заполнил визовую анкету. Однако не обнаружил никаких упоминаний о том, в какой срок нам сделают визы. После длительных поисков я нашел на сайте финского генконсульства замечательную формулировку: «Сроки рассмотрения в разных представительствах могут быть разными в зависимости от нагрузки. Рекомендуем оформлять визу заблаговременно, по крайней мере за две недели до планируемой поездки».

Но раз Лёка Ж. сказала, что сделают за пять дней, — значит, сделают, чего уж — от нее не отвертеться.

Я позвонил Лёке Ж. и в ее манере сразу перешел к делу:

— Собирайся. Пойдем выкупать билеты, делать медицинскую страховку, фотографироваться и подавать документы на визу. Не забудь деньги и загранпаспорт. И, надеюсь, ты взяла отгул на работе? Жду тебя в девять у «Маяковской».

Лёка Ж. опоздала на час. Потому что наводила марафет перед фотосессией для паспорта, свиданием с Толиком и встречей с сотрудниками визового центра. Тем не менее к одиннадцати утра мы уже освободились. При этом Лёка Ж. успела: вогнать в краску Толика, довести до белого каления фотографа (а ведь он и сделал-то всего 17 дублей), пококетничать со страховым агентом, которого заставила заполнять ее визовую анкету (дома, в одиночку, заниматься этим ей было скучно), вступить в светскую беседу с неразговорчивыми секьюрити визового центра и закадрить оператора — приемщика заявлений, оглушив вопросом:

— Скажите, голубчик, а я получу визу на этой неделе? В понедельник я лечу в солнечный Рим, и мне надо успеть посетить нашего мрачного северного соседа…

Даже детям известно: если получаешь финскую визу, то это означает, что ты хочешь поехать именно в Финляндию, а не в какую-нибудь другую страну Шенгенского соглашения. А коли, голубушка, ты собралась в Италию, то будь добра, получай визу итальянскую.

Причем перед тем, как зайти в визовый центр, Лёка Ж. мне все уши прожужжала:

— Только не вздумай сказать, что мы едем в Италию! Мы собираемся именно в Финляндию и больше никуда! Прямо мечтаем увидеть эту прекрасную страну.

А сама… От такой наглости приемщик заявлений, шатен лет двадцати семи с бейджиком «Игорь», потерял способность говорить. Некоторое время он молча с недоумением разглядывал беспорочное лицо Лёки Ж., очевидно надеясь, что ослышался. Лёка Ж. уже осознала, что сморозила, и прикусила язык. Лицо ее постепенно становилось изумленным, пока не приобрело виновато-глуповатый вид.

— Ой! — сказала она наконец. — Это я пошутила. — Лёка Ж. прищурилась и прочитала имя оператора на бейджике, после чего уверенно и кокетливо продолжила: — Но вы, Игорь, как настоящий мужчина никому меня не выдадите. Правда?

— Не уверен, — смущенно ответствовал Игорь. Беседа Лёки Ж. с молодым шатеном завершилась тем, что он назначил ей свидание, оставил свою визитную карточку и выразил готовность отвезти Лёку Ж. на выходных в Финляндию на собственной тачке. Лёка Ж. предупредила, что поедет не одна. Игоря это даже не смутило.

После такого поворота событий я уже ничему не удивлялся и не спорил с Лёкой Ж., понимая: с ней я в надежных руках. Поэтому когда, выйдя из визового центра, она распорядилась: «Теперь отправляйся к своему председателю колхоза, и пусть он даст тебе отпуск», — я не стал возражать.

В самом деле, почему бы не дать мне отпуск в разгар посевных. Жалко, что ли? Одно только смущало: не лишусь ли я работы после того, как сообщу, что мне нужно сопровождать сумасшедшую подругу.

Вообще-то отпуск мне уже полагался, но позже, согласно графику, составленному и подписанному еще в начале года. График отпусков — это у нас святое. Как график посевных и сбора урожая. Нарушить его может только какой-нибудь природный катаклизм.

Последние года три я тружусь редактором в издательстве «Сад & Огород» под руководством Никиты Сергеевича, которого наш дружный коллектив за глаза любовно называет «председателем колхоза». Я уже привык соотносить свою жизнь с сезонными полевыми работами, хотя в сельском хозяйстве ориентируюсь примерно так же, как Лёка Ж. в академической музыке.

Я написал заявление на отпуск и направился прямиком к председателю. Правдами-неправдами, но он вдруг оказался в весеннем расположении духа и подмахнул мое заявление без заминки.

Уж если у меня так легко разрешилось, то у Лёки Ж., я в этом не сомневался, и вовсе не возникло проблем. Она позвонила вечером, сразу задав интересующий ее вопрос:

— Отпуск взял?

— Да, — успел ответить я.

— Хорошо, — констатировала Лёка Ж. и перешла к рассказу о себе: — А я тоже взяла. Так смешно получилось. Я пошла к нашему Кренделю…

— Кренделю? — переспросил я.

— Я тебе сто раз о нем рассказывала! Пора бы запомнить, как зовут моего непосредственного начальника! — обиделась Лёка Ж. за своего шефа. — Корней Данилыч. Он же — Крендель. Так вот, прихожу к нему и говорю: «Корней Данилыч, дайте мне отпуск через неделю». Ну, он начал бубнить про график, про то, что операторов мало, а коллеряторов еще меньше, что земная ось в опасности, а Академия наук в заднице…

Как ни тяжело в это поверить, но Лёка Ж. уже год как работает в Институте прикладной астрономии Академии наук — ни много ни мало оператором коррелятора земной оси. При этом, как правильно звучит название прибора, за которым она следит, Лёка Ж. до сих пор не запомнила.

Когда извилистый трудовой путь какой-то заковыркой привел ее в это учреждение, Лёка Ж. изрекла: «Теперь вы понимаете, почему конец света индейцы майя назначили на 2012-й! Они знали, что земная ось окажется в моих руках».

По первому образованию Лёка Ж. библиотекарь-библиограф. По второму, ускоренному, — инженер электронного оборудования. Хотела найти общий язык с мужем-программистом. Не помогло — супруг все равно говорил на чужом для Лёки Ж. языке.

— Так вот, — продолжила Лёка Ж. — я выслушала бубнеж Кренделя и говорю: «Ничего с вашей земной осью за две недели без меня не случится». Но вижу по его лицу: неправильный аргумент я выбрала. И тут вспоминаю — до чего ж у меня память хорошая! — это же итальянцы… их институт, как ее… вулканологии… вычислил, что земная ось сместилась после японского землетрясения. Наши, само собой, заявили резкое фи, мол, не земная ось сдвинулась, а земная кора. Какая разница! Все равно же сдвинулась. Вспомнила я все это и говорю: «Вообще-то, Корней Данилыч, я ведь в Рим не просто отдыхать еду. Я собираюсь навестить наших итальянских коллег, довести до их сведения вашу авторитетную точку зрения и обсудить давно волнующую меня проблему смещения земной оси на пару с земной корой».

Я искренне посочувствовал начальнику Лёки Ж. Мало того что в принципе непонятно, чем эта странная девушка занимается на работе, так она еще и речи произносит, достойные ненаучных анекдотов. Полагаю, Корней Данилыч был несколько обескуражен. Лёка Ж. подтвердила мою догадку, рассказав, как у Кренделя отвисла вставная челюсть, но он вернул ее на место и сказал, что отпустит ее только при одном условии: она не должна подходить к итальянскому институту вулканологии ближе чем на километр. Лёка Ж. невозмутимо пообещала, что ограничится посещением Везувия, припадет ухом к вулканической породе и проверит, как там земная ось.

— Энрико написал, что в Италии — солнце, — неожиданно сообщила Лёка Ж., мгновенно забыв о своем Кренделе. — А я такая белая! Сходила сегодня в солярий. — Она запыхтела. — И тебе рекомендую — не то сгоришь и будешь ходить красный, как тушеный рак.

— Чего ты там пыхтишь? — спросил я, заинтересовавшись природой странных звуков, которые издавала Лёка Ж.

— Пресс качаю. Надо же сбрасывать лишние килограммы… — пояснила она и продолжила пыхтеть. — А еще Энрико написал, что у них очень дорогая еда. Я, пожалуй, возьму с собой «Доширак»… А еще он снял двухкомнатную квартиру почти в центре Рима, рядом с… Сейчас прочитаю. — Пыхтение прекратилось, в трубке послышались щелчки мышки, и Лёка Ж. прочитала: — Сан-джо-ван-ни-ин-ла-те-ра-но… Какое длинное названид Энрико сфотографировал квартиру и скинул мне фотки. Я тебе сейчас перешлю… Ты можешь представить, мы будем гулять по ночному Риму и вдыхать запах вечности! А еще…

— Я во всей этой истории только одного понять не могу, — осторожно перебил я Лёку Ж., пока ее окончательно не захлестнул поток красноречия. — Ты едешь к своему итальянскому хахалю. Но я-то тебе зачем?

— Как это зачем! — завелась Лёка Ж. — А кто защитит честь невинной девушки? Вдруг он руки начнет распускать!

Очень интересно. Неужели Лёка Ж. всерьез полагает, что Энрико пригласил ее в гости и пообещал всяческую помощь исключительно из филантропических соображений? Она действительно не понимает, зачем Энрико это делает и чего от нее хочет, или прикидывается?

— А вдруг при личной встрече он мне вообще не понравится? — продолжала Лёка Ж. — Что тогда? А тут — ты рядом.

— Очень удобно. — Что-то мне этот план не понравился, поэтому я уточнил: — И как ты меня представишь?

— Скажу, что ты мой брат, — сообщила Лёка Ж. — Сам посуди — не могу же я сказать, что ты мой друг. Кто сегодня поверит в дружбу между мужчиной и женщиной, если мужчина не гей или женщина не лесбиянка… Впрочем, в последнем случае дружба тоже сомнительная, ибо нет такой женщины, которая устояла бы перед настоящим мужчиной! — заключила Лёка Ж. — Мужем я тебя тоже назвать не могу. Зачем это? Нельзя отсекать путь, пока его не пройдешь. Так что будешь моим братом…

— Думаю, что тебе лучше вздремнуть, — ответил я, — чтоб набраться сил перед ночными прогулками с ароматом вечности. Тоже мне, Турандот нашлась…

— Не сунь долма! — напела Лёка Ж., но, к счастью, спохватилась: — О-ё! Совсем я с тобой заболталась. Мне же надо вещи собирать! И ты тоже время не теряй. Иди готовься к поездке.

И я пошел готовиться. Как добропорядочный турист, решил начать с главного — с изучения языка и чтения путеводителей. В ближайшем книжном купил самоучитель по итальянскому из девяти уроков и хо-о-рошим словарем в придачу. Путеводителем по Риму решил не обременяться — этого добра и в Интернете хватает, во всех видах, от аудио- до отсканированных изданий. Наверняка, что-нибудь полезное да и найдется. А вот учить иностранный язык лучше по книге. Во-первых, в печатных изданиях мало ошибок (уж мне-то это хорошо известно, все-таки в издательстве работаю), а во-вторых, книгу можно всегда держать под рукой, ее удобно читать, ожидая Лёку Ж., которая хронически всюду опаздывает.

Воодушевленный заманчивыми перспективами овладеть языком за раз-два-три, я приступил к первому уроку. Он вполне предсказуемо открывался текстом «Buongiorno» — «Добрый день! (Здравствуйте!)».

Из предварительных пояснений я узнаю, что у итальянцев нет приветствия «Доброе утро!», поэтому с раннего утра они желают друг другу доброго дня, а сразу после полудня говорят Buona sera! («Добрый вечер!»), что Ciao! может употребляться как при встрече («Привет!»), так и при расставании («Пока!») и что синьорина — это обращение к девушке, независимо от ее семейного положения, а синьора — обращение ко всем остальным, так сказать, бывшим девушкам.

Ладно, идем дальше.

Читаю текст. Шумная компания персонажей-масок отправляется в Рим. Хвастун и самодур Ругантино вызывается исполнить роль гида. Он обещает показать маскам Колизей, Римский Форум, Пантеон, площадь Святого Петра, площадь Испании, замок Святого Ангела, Капитолий, площадь Навона, а потом — сюрприз.

Я, конечно, не знаю масштабов римских достопримечательностей, но мне кажется, как-то многовато для одного дня.

Сюрпризом оказывается посещение «Уст истины», которые, согласно народному поверью, откусывают руку тому, кто говорит неправду. Ругантино выбирает в качестве жертвы синьора Панталоне, который имеет наглость утверждать, что Рим ему не понравился. После того как Ругантино без церемоний насильно засовывает руку Панталоне в «Уста истины», вредный старик сдается и признает: «Рим прекрасен!»

Финита ля комедия.

Н-да. Очень увлекательно…

Переходим к пословицам и поговоркам.

Tutte le strade vanno a Roma. Все дороги ведут в Рим.

Свежо. Отличная пословица для Лёки Ж. Что-то, кстати, давно не звонила… Учит итальянский текст любимой арии про «Не сунь…» — не иначе.

Интересно, а что теперь слушают итальянцы? Не могут же у них до сих пор крутить Тото Кутуньо, Адриано Челентано и эту парочку, как их… Аль Бано и Ромину с хитом «Феличита».

Я отложил учебник и предался изысканиям. На мой запрос «звезды современной итальянской поп-музыки» поисковик предложил 554 000 результатов, не без гордости сообщив, что потратил на это 0,26 с. Где-то на пятой ссылке я наткнулся на подающего большие надежды итальянского певца Тициано Ферро и зашел на сайт, где содержалась биографическая справка, из которой выяснил, что он родился 21 февраля 1980 года. Значит, хотя бы к итальянской эстраде восьмидесятых он не имеет никакого отношения.

Стал читать дальше. «Песня являться толчком к молодому человеку, — утверждалось в справке, — он решать пробовать счастья в песне». Проба оказалась удачной: «Успех приходил немедленный, и Тициано Ферро порвал устья сердца девушки в Италии, а затем по всей Европе. Молодая, красивый и чувственные, Тициано новая хит Il sole esiste per tutti». Тут, видимо, онлайн-переводчик, которым пользовались авторы сайта, сломался.

Я решил довести их работу до конца. Посмотрел в словаре и выяснил, что «новая хит» Тициано называется «Солнце существует для всех». Очень похоже на итальянскую пословицу. Солнце существует для всех, а луна — для тех, кто не спит… И такими песнями этот Тициано рвет устья сердца несчастной итальянской девушки? Вернусь-ка я лучше к учебнику.

Я открыл книгу, собираясь перейти к самому интересному разделу — «Смех сквозь слезы». И тут же зазвонил телефон. Вот и Лёка Ж. Как у нее хватило сил продержаться так долго?

Я снял трубку и с ходу блеснул своими познаниями в итальянском:

— Бонджорно, синьорина! Иль соле эзистэ пер тутти.

На том конце провода воцарилась тишина. Неужели я ошибся, и это не Лёка Ж.?

— Ты чего ругаешься? — наконец услышал я.

— Во-первых, я не ругаюсь, — ответил я важно. — Во-вторых, я только что сделал тебе комплимент, назвав синьориной, то есть девушкой. А в-третьих… Я сказал: «Солнце существует для всех».

— О! Значит, ты сделал сразу два комплимента! Какая красивая фраза, про солнце, — заметила Лёка Ж. — Напиши мне ее русскими буквами, я буду говорить ее знойным итальянцам.

Я предложил Лёке Ж. самостоятельно выучить хотя бы пару фраз по-итальянски. Но она лишь удивилась: зачем? Ведь Энрико прекрасно говорит по-русски, а другие итальянцы ей совершенно не нужны.

— Наверное, Энрико будет сопровождать тебя круглосуточно… — иронично сказал я.

— Нет, это лишнее, — сказала Лёка Ж. — Когда он не сможет, сопровождать меня будешь ты. Ты ведь к тому времени выучишь язык? Давай скажи мне еще что-нибудь по-итальянски.

Что ж, сама напросилась. Я открыл учебник и прочитал, как мог, на языке оригинала анекдот, а потом воспользовался приведенным переводом этого образца итальянского юмора. «Тебе нравится твоя работа?» — спрашивает один. «Очень. Она такая легкая!» — отвечает другой. «А что ты делаешь?» — «Почти ничего. Приношу кирпичи каменщику, и тот делает всю работу…»

— У итальянцев все анекдоты такие смешные? — поинтересовалась Лёка Ж. после паузы.

— Не знаю, — ответил я. — Но если это образец, то юмор у них довольно странный… Пойду-ка почитаю лучше какие-нибудь путеводители.

— Иди, — разрешила Лёка Ж. — Потом мне расскажешь.

На запрос «путеводитель по Риму» поисковик предложил 3 340 000 ссылок. Первый сайт сразу сообщал: «Все дороги ведут в Рим». Это же утверждал и второй. И пятый, и десятый, и тринадцатый. Двадцать четвертый сайт предлагал свою вариацию: «Все маршруты сходятся в Риме». Пятьдесят третий: «Говорят, целой жизни не хватит, чтобы познать Вечный город, расположенный на семи холмах». Сто семнадцатый: «Весь мир делится на тех, кто побывал в Риме, и на тех, кто там еще не побывал».

Мне это надоело. Я снова с неохотой взялся за самоучитель, полистал его и неожиданно обнаружил, что, во-первых, у него нет автора, а во-вторых, это не совсем учебник. Оказывается, я купил книгу-перевертыш. С одной стороны в ней был курс итальянского языка. А с другой… путеводитель по Риму! Начинался он с текста под заманчивым названием: «Десять заповедей туриста в Вечном городе».

1. Подняться ночью на смотровую площадку холма Яникул и обстрелять Вечный город из бутылки шампанского.

2. Посетить все бутики на виа Национале, даже если у вас нет денег на покупки. Не забудьте перед этим подкрепиться в баре «Мерулана».

3. Днем съесть тирамису и мороженое на площади у собора Санта-Мария-Маджоре, вечером поужинать в спрятанном от туристов итальянском ресторане в Трастевере. И не заказывайте кофе раньше десерта…

4. Позавтракать на траве виллы Боргезе. Аккуратнее с вином!

5. Сходить в ночной клуб «Муккассассина». Ничему там мне удивляйтесь…

Если весь путеводитель написан в таком же духе, то он мне, пожалуй, не пригодится, решил я, отложил книгу и пошел спать.

Глава 4 Прощай, Россия…

Мы вылетали из Питера в 14.10. Договорились встретиться на «Московской» ровно в полдень. Как ни трудно в это поверить, но Лёка Ж. почти не опоздала. Всего-то на полчаса, подумаешь. Позвонила мне и сразу распорядилась:

— Встреть девушку своей мечты на выходе с эскалатора. У меня сломались оба чемодана.

Обнадеживающее начало. Но хорошо, что Лёка Ж. вообще добралась до нужной станции метро.

С эскалатора она сошла, громыхая двумя огромными чемоданами на колесиках, ни одно из которых больше не крутилось ввиду их полного отсутствия.

— Представляешь, отвалились сразу все четыре колеса! Но я собрала их для тебя, — сообщила Лёка Ж., протягивая мне оторванные колеса. — Хоть бы запаску включали в комплект, раз такие чемоданы делают… Будешь чинить или просто понесешь?

— Просто понесу, — вздохнул я.

— Ну да, так будет лучше, — согласилась Лёка Ж., убирая колеса в свою дамскую сумочку. — Нам же на самолет надо успеть. Только я волнуюсь: а ты донесешь мои вещи и свои? Смотри, мои чемоданы ронять нельзя!

— Ты взяла с собой хрусталь? —иронично поинтересовался я.

— Нет, парфюм! — гордо ответила Лёка Ж. — И не помню, куда положила. То ли в чемодан с «Дошираком», то ли в чемодан с вещами…

— Ты взяла чемодан «Доширака»? — не поверил я.

— Ну не помирать же мне с голоду! — Лёка Ж. глянула на меня как на недоумка. — Жаль только, купальник пришлось оставить — он не впихнулся ни в один из чемоданов. А может, ты еще и сумочку мою возьмешь?

— Дамскую сумочку? — уточнил я.

— Ну да, а то она тяжелая. У меня там ноут, — пояснила Лёка Ж.

— Зачем тебе ноутбук в Италии?

— А как я буду проверять свою почту? — Лёка Ж. снова одарила меня уничижительным взглядом.

— В нашей римской квартире есть Интернет? — спросил я.

— Откуда я знаю… Ой! — неожиданно спохватилась Лёка Ж. и пристально посмотрела на меня. — А где твои вещи? Ты что, забыл их дома?

— Почему? Вот же они! — я показал на сумку, висевшую на моем плече, такую скромную по сравнению с Лёкиными чемоданами.

— Ты что, взял с собой только зубную щетку? — пошутила Лёка Ж., как ей показалось, удачно. — Впрочем, оно и к лучшему. Один мой чемодан мы сдадим как твой. А свою сумочку ты возьмешь в самолет как ручную кладь. Мы же летим эконом-классом, какой глупый! А в эконом-классе ограничение на вес багажа, по-моему, пятнадцать килограммов. Ну, чего Стоишь! Бери чемоданы и пошли.

И мы пошли — я с Лёкиными чемоданами с бесценным парфюмом и бесценным «Дошираком» и Лёка Ж. с дымящейся сигаретой. Из-за ее желания «накуриться в дорожку» мы пропустили две маршрутки, но все-таки успели на регистрацию.

В зоне досмотра Лёка Ж. сначала отказалась разуваться, потому что не успела сделать педикюр. Но увидев с той стороны арки металлодетектора брюнета лет тридцати с внешностью Сталлоне, проверяющего пассажиров, Лёка Ж. сдалась на милость досмотрщиков. До брюнета, правда, ей добраться не удалось, поскольку сканер засветил в ее дамской сумочке поллитровый баллон с лаком для волос. Справедливо указав таможеннице на то, что это явно не газовый баллончик, которым можно воспользоваться для захвата и угона самолета, Лёка Ж. имела неосторожность сказать:

— Мало того что я тут раздеваюсь догола, так у меня еще и предмет первой необходимости отнимают! Дама, вы разве не понимаете — я без лака для волос все равно что лысая! Хотя… — Тут, оценивающе оглядев скромную прическу сотрудницы, Лёка Ж. добавила: — Вам, очевидно, этого не понять.

Дама предложила покинуть аэропорт и воспользоваться услугами железных дорог — там не придется ни раздеваться, ни расставаться с предметами первой необходимости.

Мне пришлось пообещать Лёке Ж., что я куплю ей в Италии несколько литров нового лака, гораздо лучше этого. И она согласилась выбросить свой баллон в мусорную корзину.

В общем, обошлось почти без приключений. Вот это и настораживало — чтобы с Лёкой Ж. и без приключений! Почему не отменили рейс, не отключили электричество в аэропорту? Почему, на худой конец, всех пассажиров рейса не охватила диарея? Нет, тут какой-то подвох… И откроется он в самый неподходящий момент.

До вылета оставалось полчаса. Мы поспешили к выходу на посадку в небольшое строение на летном поле. Путь лежал через подземный туннель с горизонтальной дорожкой эскалатора. Эскалатор не работал. Неужели это и есть тот самый подвох? Нет, мелковато.

Лёка Ж., которая обычно во время прогулок на пятой минуте ищет лавочку, чтобы присесть, а на десятой хочет вызвать такси, чтобы ее забрали с лавочки, мужественно дошла до середины подземного перехода и остановилась.

— Я больше не могу идти, — сообщила она. — Тут даже некуда сесть! Я вернусь в зал ожидания и переведу там дух.

— Лёка, но идти обратно ровно столько же, сколько вперед, — сказал я. — Там наверняка тоже есть на чем посидеть. Сделай усилие. А иначе я полечу в Рим без тебя, — пригрозил я и надавил на больное. — Думаю, Энрико это не очень понравится. «А где Лёка?» — спросит он меня. «Она осталась в подземном переходе Пулково, — отвечу я, — ждет, когда заработает эскалатор».

Лёка Ж. надулась и пошла вперед. Добравшись до заветного кресла, она упала на сиденье, перевела дух и недовольно сказала:

— Ну вот, теперь я хочу курить. Здесь курить нельзя, а обратно, к будке курильщиков, идти далеко. Я не выдержу этот путь во второй раз. А если я не покурю, у меня начнется никотиновое голодание и я буду очень нервная. И что теперь прикажешь делать?

— Привыкай, Лёка, — посоветовал я. — В Италии курить нельзя нигде, даже в квартире — везде стоят детекторы дыма. Чуть что — приезжают карабинеры и арестовывают курильщика.

— Как?.. — Лёка Ж. хотела сказать что-то еще, но от потрясения не смогла найти слов. Я даже пожалел ее и признался, что пошутил. Хотя на самом деле в Италии с курением строго. Нельзя курить во всех общественных местах, включая бары, рестораны и отели. На улице — можно. Но если куришь в присутствии беременной женщины и детей до двенадцати лет, то тебя могут штрафануть на пятьсот евро — это я в путеводителе вычитал.

— Придется поселиться на улице, — вздохнула Лёка Ж. — И ходить в маске Волдеморта, чтобы отпугивать беременных женщин и детей. Теперь я точно должна вернуться в будку курильщика.

— Лёка, тогда ты там и останешься, — сказал я. — Нам с Энрико так будет тебя не хватать…

— Вам с Энрико? — Лёка Ж. с подозрением покосилась на меня. — Ой! Я же тебе не сказала: он будет нас встречать. Правда, я забыла написать ему номер рейса… — Лёка Ж. о чем-то глубоко задумалась, впав в интеллектуальное оцепенение.

Чтобы вернуть ее к реальности, я рассказал Лёке Ж. байку про то, что Энрико Карузо был жутко ревнив и даже попросил свою вторую жену, чтобы она ела часто и много. Думал — если она станет толстой, то на нее никто не будет заглядываться…

— Выходит, я зря на диету села! — вышла из оцепенения Лёка Ж. — А как думаешь, нас будут кормить в самолете, пока летим до Москвы?

Весь путь до Москвы Лёка Ж. мирно проспала, проснувшись только для того, чтобы перекусить обедом — своим и моим. Ради всеобщего спокойствия я не возражал.

Прилетев в Шереметьево и едва покинув Россию после прохождения таможенного контроля, Лёка Ж. изрекла:

— Я должна что-нибудь съесть. — И пошла в «Дьюти-фри».

Съесть она почему-то решила литровую бутылку мартини. К великому огорчению Лёки Ж., кассирша запечатала мартини в полиэтиленовый пакет и предупредила, что его нельзя вскрывать до посадки в самолет.

— Это просто издевательство! — возмутилась Лёка Ж. — Я что, должна теперь умереть от голода…

— Не знал, что ты питаешься мартини, — сказал я. — Это и есть твоя диета?

— Очень остроумно! — обиделась Лёка Ж. — Я же в дорожку купила. А то четыре часа лететь… Эх, — грустно вздохнула она, — придется выпить прямо сейчас, пока мы не сели в самолет.

— Лёка, ты меня пугаешь, — сказал я. — Если так пойдет и дальше, боюсь, мне придется отвести тебя к наркологу.

— Ну хорошо, — согласилась она. — Я сделаю только глоток…

— И выкинешь бутылку? — уточнил я.

— Я? Литр мартини??? — вскрикнула Лёка Ж. — Ладно, подожду, пока сядем в самолет. Пойдем, может быть, посадка уже началась, — с надеждой сказала она.

Посадка и вправду началась. У входа в «Боинг-737» компании «Alitalia» пассажиров встречал итальянец в летной форме, похожий на Мимино. Он улыбался широкой улыбкой, но всем видом давал понять, что стоять у входа ему не слишком приятно. Лёка Ж. ткнула меня в бок.

— Видишь, сам командир экипажа меня встречает.

— Bongiorno signorina! — сказал Мимино на чистом итальянском.

Услышав настоящую итальянскую речь, Лёка Ж. заморгала и выпалила все, что она успела запомнить:

— Бонджорна, синьор! Тута ля страда ванна Рома. Иль соля эзиста пердута.

— Oh! La signorina parla italiano! — восхитился итальянец.

— Чего он сказал? — тихо спросила меня Лёка Ж., не сводя восхищенного взгляда с нового собеседника.

— Удивляется тому, что синьорина так хорошо говорит по-итальянски, — перевел я.

— Спроси у него — он командир экипажа? И заодно скажи ему, что синьорина не только прекрасно говорит по-итальянски, но еще и поет, и танцует, и вообще на многое способна, — потребовала Лёка Ж.

— Лёка, я не знаю столько итальянских слов! — пояснил я.

— С твоим словарным запасом тебя нельзя пускать в Италию, — недовольно прошептала мне Лёка Ж. и обратилась к командиру, используя последние итальянские слова, которые знала: — Грация! Чао!

— Prego! — ответил тот.

— Что он сказал? — спросила Лёка Ж.

— Он сказал, что вам пора пройти на место, — раздался сзади недовольный женский голос.

Мы обернулись. Пока Лёка Ж. кокетничала с командиром, за нами образовалась очередь, впереди которой стояла покрасневшая от возмущения дама в возрасте с девочкой лет семи.

— Между прочим, подслушивать нехорошо, — хмыкнула Лёка Ж. и, одарив командира чарующей улыбкой, подалась на свое место.

Когда мы уселись, Лёка Ж. задалась вопросом, произвела ли она впечатление на Мимино, которого приняла за командира экипажа. Ведь она так свободно говорила с ним по-итальянски! Полагаю, он до сих пор размышляет: что же Лёка Ж. хотела ему сказать.

— Ты видел, как он был поражен! — не унималась Лёка Ж. — Синьориной меня назвал. Он ко мне явно неравнодушен…

— Надеюсь, это не скажется на полете, — съязвил я.

— Смотри, сколько вокруг итальянцев! — радостно заметила Лёка Ж. — Полный самолет…

Она опять погрузилась в мечтательность. Очевидно, грезила об итальянском летчике.

Тем временем пассажиров попросили пристегнуть ремни безопасности, над креслами зажглись экраны, и 3D-фигурки начали показывать, что делать в случае авиакатастрофы. Когда дошла очередь до спасательных жилетов, которыми необходимо воспользоваться при падении в воду, Лёка Ж. заинтересовалась, может ли самолет плавать под водой. Я напомнил ей, что это воздушное судно, а не подводная лодка.

— Ну да, — согласилась Лёка Ж. — Я вот и подумала: если он упадет на дно океана, а плавать не умеет, то зачем нам спасательные жилеты? — поделилась Лёка Ж.

Сзади кто-то раздраженно хмыкнул. Обернувшись, я увидел ту самую покрасневшую даму. Сидевшая рядом с ней девочка испуганно спросила:

— Тетя шутит?

— Конечно, тетя любит пошутить — людей повеселить, — успокоил я девочку.

— В веселый час и смерть не страшна, — отозвалась Лёка Ж. — Это я у Даля вычитала.

Самолет вышел на взлетную полосу и начал набирать скорость. В иллюминаторе все быстрее мелькали здания, деревья, заборы. Вот шасси оторвались от земли и…

«Боинг» покидал землю, взлетая по вертикали, как космический корабль. Нас пришпорило к креслам. Живот скрутило, как при падении. Только падали мы вверх, к солнцу, которое существует для всех…

Позади пронзительно завизжала девочка. Вот Он! Вот он, это чертов подвох! И зачем только Лёка Ж. стала кокетничать с командиром экипажа!..

— Ой! — закричала она, вцепившись в мою руку. — Я же не выпила мартини! Зря покупала…

Я выдавил улыбку, чтобы приободрить Лёку Ж., и мысленно сказал: «Прощай, Лёка! Прощай, Россия! Я так вас любил…»

Глава 5 Бонджорно, Рома!

— Настоящий итальянец — сразу видно. Я читала, что все итальянцы — прирожденные гонщики. — Лёка Ж. вставила в уши наушники плеера и запела: — Лошара и кантара…

Я легонько толкнул ее в бок и приложил палец к губам. Недоставало еще, чтобы выживших после вертикального взлета пассажиров хватил удар от Лёкиного пения.

«Боинг-737» летел теперь параллельно земле. Внизу, в прорехах между облаками, мелькали геометричные зелено-бежевые европейские ландшафты. Монитор показывал маршрут. Со скоростью 900 километров в час мы приближались к Италии.

«Надеюсь, под впечатлением от Лёки Ж. наш командир не совершит такую же вертикальную посадку», — подумал я.

В проходе между пассажирскими креслами появился стюард с тележкой, заставленной тетрапаками и бутылками. Это же наш Мимино — «командир»! Фу, слава богу. Значит, за штурвалом все-таки не он.

— Смотри-ка, твой командир экипажа идет! — подмигнул я Лёке Ж.

Она вынула наушники, приподнялась с кресла и узнала своего нового любимчика по силуэту.

— Как трогательно! — умилилась она. — Бросил штурвал, взял тележку с напитками — и все для того, чтобы меня увидеть.

— Боюсь тебя разочаровать… — начал я.

— Вот и не надо разочаровывать, раз боишься, — перебила Лёка Ж.

Тем временем с другой стороны к тележке подошла стюардесса, которая, разливая пассажирам напитки, завела оживленную беседу со стюардом.

— А это еще что такое? — возмутилась Лёка Ж. — Ей что, не объясняли, что на работе болтать неприлично!

— Да ты никак уже ревнуешь? — заметил я.

— Вот еще! — хмыкнула Лёка Ж. — Дай-ка мне твой учебник. Я на нем погадаю…

Получив книгу, Лёка Ж. зажмурилась и загадала:

— Что ждет меня с итальянцем? Страница сто восемь, первая строчка снизу.

Она открыла глаза и нашла нужную страницу.

— «Переведите на итальянский, — прочитала она. — „Нам нравится путешествовать. А вам? — А нам нравится сидеть дома"…» Что за фигня? Какая-то неправильная книга, — недовольно сказала Лёка Ж., вернула мне самоучитель и отвернулась к иллюминатору.

Я раскрыл учебник, намереваясь скоротать дорожку за чтением, и тут заметил, что в кармашке кресла передо мной лежит газета. Я вытащил ее наружу. Газета называлась «Cronaca di Roma» — «Римская хроника». С газетной полосы на меня смотрел выглядывающий в пролом кирпичной стены молодой человек с огромными испуганными глазами, которые казались еще больше и испуганнее под сильными линзами крупных очков в роговой оправе. Из одежды на нем были только трусы. Рядом шла колонка текста. Заголовок над ней сообщал: «Non diventare tonto. Compa casa con Tuttotondo». Порыскав в скудном словарике моего учебника, я перевел: «Не будь дураком. Купи дом в Туттотондо». Наверное, это тоже итальянский юмор. Я положил газету в свою сумку, чтобы как-нибудь на досуге попрактиковаться в настоящем итальянском.

Стюард с тележкой поравнялся с нашим рядом. Лёка Ж. старательно делала вид, что не замечает итальянца. Он обслужил соседей напротив и двинулся дальше.

— Э! Синьор, перфавора! — обиженно крикнула ему Лёка Ж.

Стюард обернулся, увидел Лёку Ж. и улыбнулся.

— Oh, scusi, singorina! Acqua minerale, vino, succo?^[1]

Лёка Ж. оторопела.

— Какая еще сука? — выдохнула Лёка Ж.

— Лёка, «сукко» — это «сок» по-итальянски, — тихо объяснил я. — Не забывай, он русского не знает…

— А-а-а… — оттаяла Лёка Ж. — Нет, суку я не хочу. Вино, — ласково сказала она стюарду.

— Vino, — перевел сам себе итальянец и уточнил: — Rosso o bianco?

— Что он говорит? — шепнула мне Лёка Ж.

— Спрашивает: красное или белое, — ответил я.

— А… белое, — выбрала Лёка Ж.

— Пэрфаворэ, вино бьянко пер ля синьорина, — перевел я.

— И красное, — добавила Лёка Ж.

— Э россо, пэрфаворэ, — перевел я.

— И себе возьми оба, — не могла остановиться Лёка Ж. — Я у тебя заберу, когда он уйдет.

— Ми анкэ, пэрфаворэ^[2], — вздохнул я.

Стюард немного удивился, но налил четыре стакана вина и поочередно протянул их мне, приговаривая:

— Prego.

— Грациэ милле! — ответил я.

— Ты так хорошо знаешь итальянский! — восхитилась Лёка Ж., когда стюард удалился.

Она приподняла пластиковый стакан.

— Я хочу выпить за… О-ё, — спохватилась она, — зачем я набрала вина? У меня же мартини! Придется тебе выпить вино самому.

— В меня столько не влезет, — воспротивился я.

— Надо, Сева, — настаивала Лёка Ж. — А то перед итальянцем неудобно. Еще подумает, что я вином его брезгую.

Дабы не подмочить в глазах итальянца репутацию Лёки Ж., мне пришлось выпить все четыре стакана.

Потом как-то сам собой образовался обед: сыр, салат с креветками, рис с овощами и красной рыбой, печенье, булочка, фрукты… Лёка Ж. ела за двоих — в буквальном смысле. Видимо, ей очень хотелось понравиться Энрико Карузо. Или стюарду. Или сразу всем, не знаю.

Когда Мимино снова появился, чтобы забрать использованную пластиковую посуду, Лёка Ж., поблагодарив его по-итальянски, ткнула меня локтем.

— Спроси, как его зовут.

— Комэ си кьяма? — спросил я.

— Pasquale, — ответствовал стюард.

— О! — восхитилась Лёка. — А меня зовут Лёка. Переведи ему.

— Си кьяма Лёка, — перевел я и добавил: — Ми кьямо Сева.

После этого Лёка Ж. потребовала, чтобы я выяснил, кто ведет самолет, а то она беспокоится за безопасность полета. Не знаю, каким образом я это перевел, но Мимино меня понял и ответил, что синьорина может не волноваться — за безопасностью полета следит командир экипажа, который находится сейчас в кабине экипажа. Наверное, итальянское вино разрушает языковой барьер.

— Как же так! — поразилась Лёка Ж. — Вы же здесь!

— Комэ? Лэй э куи! — перевел я на автомате и заснул.

После терпкого итальянского вина и сытного итальянского обеда грех было не уснуть. Последнее, что я успел увидеть перед тем, как впасть в забытье, — вытянувшееся лицо стюарда.

Проснулся я оттого, что в ушах у меня звонко заголосил Робертино Лоретти:

Я открыл глаза. На моей голове торчали наушники. Лёка Ж. лукаво улыбалась и тыкала пальцем в иллюминатор. Внизу, под нами, проплывали буколические средиземные ландшафты — рощицы округлых дерев посреди зеленых лугов и желтоватых полей.

— Мы в Италии! — радостно сообщила Лёка Ж., освободив от наушников. — Мы на родине Адриано Челентано, Тото Кутуньо и Дольче с Габбаной!

— Во-первых, Италия это еще и родина Пуччини, Феллини, Пазолини, Росселини… — заметил я.

— Они что, родственники? — перебила меня Лёка Ж.

— Однофамильцы… Во-вторых, я бы сказал: мы над Италией. А в-третьих — и что тут особенного?

— Какой ты зануда! — Лёка Ж. бросила на меня взгляд, полный сожаления, и потребовала: — Посмотри, какая красота.

Я посмотрел еще раз. Невдалеке показалось нечто похожее на вулкан.

Пассажиров попросили пристегнуться — боинг пошел на снижение. Мы приближались к ландшафтам, которые превращались в еще более умиротворенные пейзажи, вдохновлявшие итальянских художников на всякие каприччио.

Вот уже показалось здание аэропорта Леонардо да Винчи, он же — Фьюмичино. Я внутренне сжался, приготовившись к пикирующей посадке. Но едва опустившись к взлетной полосе, «боинг» резко взмыл в воздух и полетел дальше.

— Я не поняла, — растерянно сказала Лёка Ж. — Куда это мы? Мы что, в Рим сегодня не попадем?

Я глянул на часы. До нашего прибытия в аэропорт был еще целый час. Наверное, нам не разрешили посадку из-за того, что прилетели слишком рано.

Самолет сделал круг над Римом довольно низко, так что можно было рассмотреть все основные достопримечательности, перечисленные в тексте самоучителя о поездке масок в Вечный город.

— Зато у нас бесплатная экскурсия по городу с высоты птичьего полета, — сказал я Лёке Ж., указывая на архитектурные памятники. — Вон смотри: Колизей, там проходили бои гладиаторов. А вон Ватикан, там живет папа римский.

— Что мне твои гладиаторы с папой римским! — возмутилась Лёка Ж. — Я курить хочу.

— Синьорина! — сказал я строго.

— Да, я синьорина, — признала Лёка Ж., — но я женщина, и ничто человеческое мне не чуждо…

Самолет снова пошел на посадку и опять взмыл в воздух, отправившись на второй круг.

— Ну вот, теперь, пока не рассмотришь все как следует, пока не покаешься в оскорблении папы римского, мы не сядем, — пояснил я.

— Боже! — взмолилась Лёка Ж., воздев ладони. — Прости меня. Я очень люблю папу… римского. Обязательно схожу к нему и передам от тебя привет. Но сейчас я очень хочу курить. Можно мы приземлимся?

Самолет качнуло — сначала в одну сторону, потом в другую. Нехорошо качнуло — так, что по телу побежали мурашки.

— Лёка, ты очень некорректно сформулировала запрос! — воскликнул я.

— Что не так? — испугалась она.

— Ты не уточнила, как мы приземлимся!..

Нос боинга резко накренился, и мы понеслись к земле.

— Я сейчас уточню, — пообещала Лёка Ж.

— Поздно!

Хлопок. Самолет задребезжал, в иллюминаторе побежали строения аэропорта. Мы приземлились. В полной тишине.

Пассажиры из самолета также выходили молча.

— Какие-то неправильные итальянцы, — шепнула мне Лёка Ж. — Тихие.

У выхода на трап стоял Паскуалино.

— Смотри, твой командир. Попрощаться хочет, — сказал я Лёке Ж.

— Никакой он не командир. Он самый обыкновенный стюард, — грустно сообщила она.

— Как ты догадалась? — поинтересовался я.

— Он мне сам сказал, — ответила Лёка Ж.

Кажется, я что-то пропустил…

— Когда ты дрых, — ответила Лёка Ж. — Мы с ним очень мило поболтали.

Вот это поворот!

— И на каком же языке вы с ним поболтали? — уточнил я.

— На русском конечно. — Лёка Ж. достала очки, посадила их на нос и стала похожа на учительницу. — Я обучила его нескольким словам. — Она нежно улыбнулась стюарду. — Чао, Паскуалино! Вот видишь, надела очки, чтобы рассмотреть тебя получше.

— Прьивьэт, Лиока! — ответил Паскуалино. — Иа тьэба льубльу. Ты дэвушк миёй мэчты. Ты первачуда… — Паскуалино запнулся, забыв слова. Лёка Ж. вежливо подсказала:

— В моей жизни…

Паскуалино кивнул, видимо не в силах это выговорить из-за переполнявших его чувств.

Я оторопел. Интересно, сколько же я проспал, раз у них до «первачуды» дошло. Как мило!

— Анка ты ама^[3], — промурлыкала Лёка Ж.

— Anch’io ti amo, — поправил Антонио.

— Да сколько ж можно! — возмутилась снова оказавшаяся за нами дама с детьми. — Приехала тут с итальянцами шашни водить! Своих, русских, ей мало! Дайте пройти…

Лёка Ж. не удостоила даму ответом. Не обращая внимания на соотечественницу, она чмокнула Паскуалино в щеку и сняла очки.

— Ариведерча, Паскуалино!

— Да звиданьи, Лиока! — отозвался разомлевший от счастья командир-самозванец.

Мы сошли с трапа и ступили на итальянскую землю.

— Бонджорна, Рома! Бонджорна, Италия — нараспев повторяла Лёка Ж., притоптывая по асфальту летного поля. — Сева, давай ты будешь целовать итальянскую землю, а я буду петь про «Не сунь долма».

Воспользовавшись случаем, я попросил Лёку Ж. не коверкать хотя бы слова классической арии, и, глянув на бегущую в аэропорт вместе с другими пассажирами даму с детьми, предложил предаться вокальным упражнениям, когда вокруг никого не будет.

Лёка Ж. согласилась, двинулась вперед, но остановилась, увидев большую таблицу, запрещавшую курение на всей территории аэропорта.

— Ужасно курить хочется, — сообщила она. — Но меня Энрико ждет. И я по нему уже соскучилась…

— Погоди, а как же Паскуалино? — напомнил я.

— А что Паскуалино? У нас с ним чистая и светлая любовь, — сказала Лёка Ж. и объяснила почему: — Ему женщины физически вообще не нравятся.

Она и это успела узнать!.. А так по его виду не скажешь…

Зайдя наконец в здание аэропорта, Лёка Ж. бросилась искать место для курения. Разумеется, такового нигде не было.

— Я буду курить прямо здесь, — решила она.

— Тогда приготовь пятьсот евро, — напомнил я.

— Ты же шутил! — Лёка Ж. недовольно заморгала.

— Нет, со штрафами не шутят, — моргнул я в ответ.

— Скорее на улицу! — нервно вскрикнула Лёка Ж. В зоне паспортного контроля стояли две очереди: очень короткая для «граждан Евросоюза» и очень длинная — для всех остальных. В последней были преимущественно китайцы, японцы и представители прочих азиатских национальностей. Лёка Ж. встала в короткую очередь, решив, что «мы же не азиаты». Но что-то подсказывало мне, что к европейцам мы тоже не имеем отношения.

Наша очередь двигалась быстро, и через пару минут Лёка Ж. выяснила, что я оказался прав: раз Россия в Евросоюз не вступила, извольте постоять.

Лёка Ж. смешалась с азиатами и подергивалась всем телом, словно ей делали иголоукалывание.

— Терпи, все равно еще багаж придется ждать, — успокоил я. — Или ты оставишь свой «Доширак» на съедение сотрудникам аэропорта?

— Ага, щас! — сказала Лёка Ж., посмотрев на меня так, словно я сотрудник аэропорта, который покушается на ее «Доширак».

Через полчаса мы прошли паспортный контроль. Еще через полчаса получили багаж. И наконец с чемоданами побежали на выход. Вернее, Лёка Ж. бежала налегке, а я с чемоданами плелся за ней.

— Льёка! — услышал я чей-то возглас с сильным южным акцентом.

От толпы встречающих отделился черновласый тип лет тридцати пяти невнятной национальности. С равным успехом его можно было бы принять и за итальянца, и за кавказца, и за еврея. Впрочем, те итальянцы, которых мы успели увидеть живьем, выглядели примерно так же.

— Энрико! — радостно отозвалась Лёка Ж. — Я хочу курить — не могу больше терпеть. Это Сева, познакомься.

— Привет! — сказал Энрико, забрав у меня один чемодан и пожав мою руку. Затем он укоризненно посмотрел на Лёку Ж. — Я ожидал тебя весь день. Сегодня четыре рейса из России. Первый в десять утра. Как ты могла мне не писать, каким рейсом будешь прилетать!

— Она такая, — вставил я, вручая Энрико и второй чемодан. — Рассеянная.

Лёка Ж. выскочила из аэропорта, на ходу достав пачку сигарет и зажигалку. Прикурила и с удовлетворением выпустила струю дыма.

— Фуууу! Так, куда мы идем? — осведомилась она.

— К моей машине. Вот, напротив, — Энрико снова кивнул.

Лёка Ж. прищурилась, разглядела тачку на противоположной стороне улицы и защебетала:

— Этот милый пятисотый фиатик цвета весенней листвы?

Энрико гордо кивнул.

Мы сели в зеленый фиатик, Лёка Ж., разумеется, вперед, рядом с Энрико, я — назад, и двинулись по автобану к Вечному городу.

— Так, Энрико, быстро поставь мне, пожалуйста, знаменитую песню «Лошара-кантара», — потребовала Лёка Ж.

— Извини, что? — не понял Энрико.

— Она имеет в виду «Лашатэми кантарэ»… — объяснил я.

— Я не знаю такую песню, — пожал плечами Энрико.

— Да ты что! Ее все знают! Тото Кутуньо поет, — проинформировала Лёка Ж. и напела, не попадая ни в одну ноту: — Итальяна феро.

— А, эту! — каким-то образом догадался Энрико. — На моем мобильном она была. Сейчас буду искать.

Энрико достал телефон и одной рукой действительно начал искать на нем песню. Другой он придерживал руль, изредка поглядывая на дорогу. Лёка Ж. в ожидании любимого хита исследовала вечерний пейзаж за окном.

— Ой, Сева, смотри, какие большие пальмы! — поделилась она со мной своим наблюдением и кокетливо обратилась к водителю: — Энрико, дай мне прикурить.

Не выпуская мобильного, Энрико оставил руль и достал зажигалку.

Опасаясь, что наше путешествие может очень быстро закончиться, я решил обратить внимание водителя на дорогу и поинтересовался, с какой скоростью мы едем.

— Сто пятьдесят, — невозмутимо ответил Энрико, целиком сосредоточившись на том, чтобы прикурить сигарету Лёке Ж., и совсем позабыв о руле.

— Грация, — ответила Лёка Ж., выдохнув сигаретный дым. — Ну что, нашел?

— Да, вот она, — спохватился Энрико и включил песню на своем мобильном.

Это был ремикс хита Тото Кутуньо в стиле драм-н-бэйс.

Лёка Ж. поморщилась:

— А без обработки нет?

— Нет, — с сожалением ответил Энрико.

— Ладно, пойдет и так, — согласилась Лёка Ж. и, как она считала, запела, потребовав, чтобы мы составили трио.

Мы с Энрико честно попробовали присоединиться, но подпевать Лёкиному вокалу было просто невозможно.

— Если нас кто-нибудь услышит, они решат, что едет машина крэйзи… — сказал Энрико, бросив попытки спасти песню.

— Разве у вас не поют? — удивилась Лёка Ж.

— Такие песни — нет. Здесь такое, — Энрико сделал акцент на слове «такое», — давно никто не может слышать.

— Почему? — все еще не понимала Лёка Ж. очевидного.

— Потому что это неприлично, — объяснил я. — Все равно что если бы ты Кобзона по утрам включала вместо Петра Налича.

— Надо же… — удивилась Лёка Ж. и переключилась на мобильный Энрико. — Ой, это же «Порше дизайн. Блэк эдишен»!

Лёка Ж. забрала у Энрико телефон, увидела местное время — девять вечера — и выразила неподдельное удивление тому, что за окном такая тьма.

— У вас что, белых ночей не бывает? — осведомилась Лёка Ж.

— Откуда! Тут не Питер, — посетовал Энрико. — Я вот ни разу белую ночь не видел.

— Так приезжай к нам. Мы с Севой тебе покажем, — легкомысленно пообещала Лёка Ж. и обратилась ко мне за поддержкой: — С нами будет весело. Правда, Сева?

— О да! Иному и жить ровно шутку шутить, — язвительно заметил я.

— Это ты на кого намекаешь? — Лёка Ж. прищурилась и даже забыла про мобильный Энрико. — Смотри мне! — Она перевалилась через спинку сиденья и стукнула меня ладошкой по голове.

Энрико, с интересом наблюдавший за этой сценой, задал вопрос, который давно вертелся у него на языке:

— Сева — твой брат?

Мне даже стало интересно, как она теперь выкрутится. В предвкушении я набрал воздуху и задержал дыхание.

— Нет, муж, — ответила Лёка Ж. не моргнув глазом.

Повисла пауза, вся неловкость которой ощущалась почти физически. Энрико открыл окно со своей стороны. Лёка Ж. уткнулась в телефон и стала усиленно подпевать Тото Кутуньо. Я тихо щипал себя за ногу, чтобы не сорваться в гомерический хохот.

— А это Colosseo quadrato — Квадратный Колизей, — сменил тему Энрико, кивнув в окно на высокое, испещренное темными арками белое здание, которое виднелось за автобаном.

— Разве Колизей не круглый? — блеснула архитектурными познаниями Лёка Ж.

— Это другой, — сказал Энрико и объяснил, что круглый Колизей, известный всему миру, построили при античном императоре Флавии, а этот, квадратный, о котором мало кто знает, возведен в конце 1930-х при Муссолини. Диктатор хотел с помпой отметить двадцатилетие фашизма в Италии и расширить границы Рима от Тибра до самого моря. Но не успел — началась война, и появились более важные дела.

На самом деле сначала здание называлось Дворцом итальянской цивилизации, потом Дворцом труда, но римляне обзывают его Колизеем — за обилие арок (216) и грандиозность (высота 68 метров, площадь 8 400 квадратных метров, объем 205 000 кубометров!).

Похоже, Энрико настроился на серьезную лекцию об архитектурном шедевре периода Муссолини и наверняка засыпал бы нас разнообразными сведениями о Квадратном Колизее, но тут на очередном припеве про «лошару» в «Порше дизайн. Блэк эдишен» закричал женский голос:

— Гарик! Где тебя фистулы носят? Ужин давно остыл, Джанни хотел показать тебе домашние задания, теперь обиделся и уснул. Я тоже лягу спать, и ты останешься голодный! Ты меня слышишь?

— Ой! — испугалась Лёка Ж. — Кажется, я включила громкую связь. А кто такой Гарик?

— Гарик — это я, — ответил Эрико, выхватив у Лёки Ж. телефон. — Да слышу, слышу я! — закричал он в трубку. — Я клиентов встречаю… Рейс задержали… Нет, я с ней не один. С кем, с кем. С мужем!.. С ее мужем, конечно… Сюсанна, basta! Дома поговорим. — Энрико отключил телефон, сунул его в карман куртки и раздраженно бросил: — Stronza^[4].

Лёка Ж. молчала. Она осмысливала услышанное.

— Что такое «стронца»? — наконец спросила она.

— Ну как тебе сказать… — замялся Энрико, который оказался Гариком.

— Это твоя жена? — продолжила допрос Лёка Ж.

Энрико-Гарик неохотно кивнул.

— А почему она называет тебя Гарик? Ты же Энрико… — недоумевала Лёка Ж.

— Энрико Карузо — так меня зовут итальянские друзья, — объяснил он, — потому что я Гарик Курузян.

— Понятно, — вздохнула Лёка Ж. — А почему мы клиенты?

— Я guadagnucchio… подработаю как гид, — объяснил Энрико-Гарик. — Провожаю туристов по городу, по музеям, ищу, где жить, показываю, где покупать…

Лёка Ж. опять вздохнула и отвернулась.

Фиат несся по ночным кварталам Вечного города. Лёка Ж. спохватилась:

— Мы уже в Риме, а я так и не открыла мартини!

Она вытащила из сумки полиэтиленовый пакет, разорвала его, отвинтила крышку бутылки.

— За Рим! За Вечный город! — сказала она нарочито бодро и отхлебнула прямо из бутылки.

Глава 6 Римская ночь

— Куда ты прешь, весталка похотливая! — по-русски заорал Гарик итальянке, втиснувшей свой смарт на парковку в плотном ряду мотоциклов прямо перед нашим носом.

Маленькая улочка в три-четыре дома была слишком узкой, и дорога с односторонним движением теснила полоску брусчатого тротуара, рассчитанного на одного пешехода. Видимо, разозлившись, Гарик выкрикнул первое, что пришло ему в голову, — какой-нибудь стишок Ивана Баркова.

— Сразу видно — итальянка за рулем! — продолжал Гарик, раздраженно жестикулируя. — Все итальянцы тупые и наглые. Куда мне теперь вставить!

Лёка Ж. неодобрительно покосилась в его сторону.

Гарик выскочил из фиата и побежал к вышедшей из смарта итальянке. Они обменялись парой реплик, сопровождая их экспрессивными жестами, после чего синьорина поставила свою тачку на сигнализацию и как ни в чем не бывало удалилась.

— Идите пока с Алессандро, — сказал Гарик, вернувшись, — а я машину вставлю и приду.

Гарик направился к русоволосому парню, который спокойно наблюдал за происходящим, стоя на тротуаре.

— Твой Энрико все-таки не очень хорошо знает русский, — тихо сказал я Лёке Ж.

— Никакой он не мой, — усмехнулась Лёка Ж. — Он — Сусанин.

Гарик вернулся к нам вместе с Алессандро, который вблизи оказался двадцатипятилетним юношей с ярким природным румянцем. Он помог Гарику вытащить чемоданы Лёки Ж., взял один — второй достался мне — и повел нас по узкому тротуару к металлической решетке, над которой висела основательная мраморная доска с названием: via Caltagirone, улица Кальтаджироне.

У Лёки Ж. появился новый объект для приложения нерастраченной энергии. Судя по тому, с каким энтузиазмом она обменивалась с Алессандро двумя хорошо усвоенными ею итальянскими словами, «прега» и «грация», Лёка Ж. успела уже позабыть о разочаровавшем ее Энрико-Гарике.

Алессандро отворил высокую железную калитку, и мы зашли во двор. Широкий проход, облицованный бежевой керамической плиткой, вел к такой же металлической калитке напротив. Справа уходила ввысь отвесная стена серого здания. Слева, внизу, приютились три двухэтажных дома в курортном стиле, к ним спускалась древняя каменная лестница.

— Ой, какая прелесть! — Лёка Ж. показала мне на фигурку Мадонны в голубом одеянии, установленную в стенной нише за стеклом. — Чем-то на меня похожа, правда?

Я сравнил Мадонну и Лёку Ж.

— Ну да, — согласился я. — Она тоже женщина.

— Мог бы и полюбезнее быть. — Лёка Ж. хмыкнула и переключилась на Алессандро. — Прега! — сказала она, разрешая ему двигаться дальше.

Понаблюдав за широкой спиной молодого итальянца, Лёка Ж. напела:

— Алессандро, Але-алессандро… — И громко спросила: — Алессандро, знаешь такую песню?

Тот обернулся. Судя по его недоумению, он, если и слышал такую песню, то в исполнении Лёки Ж. попросту не узнал.

— Ну, Леди Гога, глупый! — снисходительно объяснила Лёка Ж.

— Lady? — переспросил Алессандро. — Оh! Si, Lady Gaga.

На этом содержательная беседа закончилась. Мы прошли вдоль здания, свернули в арку посреди дома и оказались в еще одном дворике, уставленном кадками с невысокими пальмами. Двор был таким же идеально чистым, как предыдущий. У одной из стен бил небольшой фонтан из трех мраморных чаш.

— Куда мы попали! — залилась в восторге Лёка Ж. — Итальянский дворик перед отелем «шесть звезд — все включено».

— Погоди, мы еще квартиру не видели, — попытался я остудить пыл Лёки Ж.

— Да, представляешь, как хороша квартира, если тут такой двор! — поняла меня Лёка Ж. по-своему. — Я готова жить прямо здесь, у фонтана.

— Вот и оставайся, а я пойду с Алессандро, — предложил я. — Честно говоря, очень уже хочется принять душ…

— Обломись, в душ я пойду первой, — пообещала Лёка Ж. и наконец-то вошла в подъезд, дверь которого Алессандро терпеливо держал, пока она восхищалась итальянским двориком.

По широкой, сияющей белизной лестнице мы поднялись к крохотному лифту на площадке между нулевым и первым этажами. Лифт, под стать дому, был старым, но тоже чистым. Застекленные деревянные двери блестели в ярком электрическом освещении. Табличка над пультом сообщала: «335 Kg, 3 persone». Похоже, субтильных жильцов тут не бывает.

Лёка Ж. глянула на себя в зеркало, закрепленное на стенке лифта напротив двери, оценила свою фигуру и занервничала. Она тайком бросила взгляд на Алессандро — не заметил ли он ее переживаний. Но Алессандро, кажется, вообще ни на что не обращал внимания.

Он нажал на седьмой, последний, этаж. Лёка Ж. занервничала еще сильнее. Наверное, опасалась, что не доедем. Чтобы отвлечь ее от панических мыслей, я спросил, пойдем ли мы сегодня гулять.

— А как же! — живо отреагировала Лёка Ж. — Зря я, что ли, приехала. Я не намерена терять ни минуты! Вот только приму душ, переоденусь, приведу себя в порядок…

Пожалуй, я погуляю один, а потом зайду за Лёкой Ж. За те три-четыре часа, которые ей понадобятся, чтобы «привести себя в порядок», я успею обойти полгорода. Я поделился своими соображениями с Лёкой Ж. и в ответ услышал:

— Я к тебе со всей душой, в Рим привезла, а ты… — На этом слова у нее кончились, и она пустила в ход пальцы, дав мне щелбана по лбу.

— Ну погоди, — зло шепнул я Лёке Ж., потирая лоб. — Как твой новоиспеченный муж я тебе устрою ночь новобрачных. Вот только останемся без свидетелей…

В испуге Лёка Ж. попыталась отпрянуть на безопасное расстояние, но лифт для этого был слишком тесным, и она шмякнулась об стену. Кабинку затрясло, лифт остановился. Алессандро невозмутимо открыл дверцы…

Итак, жилье, которое снял для нас Гарик, оказалось двухкомнатными апартаментами. Первая комната совмещала гостиную и кухню, вторая была спальней с двумя кроватями.

— Мольто бэнэ! — сказал я, не удержавшись, что означает «очень хорошо».

Услышав это, Алессандро решил, будто я в совершенстве владею итальянским и начал экскурсию по квартире на родном языке. Из потока итальянских слов я вылавливал лишь один знакомый оборот e poi — «а затем». В тексте первого урока им часто пользовались маски-персонажи, пытаясь выяснить, куда еще поведет их изверг Ругантино.

Этим e poi Алессандро начинал каждую новую главу повести о замечательной квартире. Я ходил следом за ним, вежливо кивая и произнося единственный звук «м-м». Лёка Ж. наблюдала за нами со стороны и на всякий случай молчала.

К счастью, язык жестов у итальянцев очень развит, поэтому незнание разговорного языка мне не помешало. Сначала Алессандро показал закуток с письменным столом, книжными полками и настенными, напольными лампами. Он присел за стол и жестикуляцией объяснил, что здесь можно писать и читать. Затем — крохотную гардеробную справа от закутка, в ней имелись вешалки, лестница-стремянка, сушилка для белья, чистые полотенца и постельное белье, а также гладильная доска и утюг. Алессандро продемонстрировал, как пользоваться утюгом.

Затем он отвел нас в ванную, рассказал о душевой кабине, раковине для умывания, стиральной машине, унитазе и биде. Как пользоваться биде, показывать не стал. Постеснялся, наверное. В ванной взгляд Лёки Ж. упал на окно с рифленым стеклом, но она ничего не спросила.

Со спальней управились быстро — дверь была открыта, поэтому мы с Лёкой Ж. успели ее как следует рассмотреть, избавив нашего гида от необходимости объяснять, чем заниматься в постели. Затем Алессандро повел нас на кухню, показал холодильник, в котором стояли бутылка молока и большая банка кофе, показал кухонные шкафчики, заполненные разнокалиберной посудой, газовую плиту с духовкой, посудомоечную машину.

Затем мы перешли в зону гостиной, где Алессандро обратил наше внимание на кожаный диван, кондиционер, телевизор и дивиди-проигрыватель с пультами. Лёка Ж. устала и присела за кухонный стол.

В этот момент в квартиру вошел Гарик. Обнаружив, что Алессандро говорит с нами по-итальянски, Гарик сообщил ему, что мы non capiscono italiano, то есть не понимаем ни фига.

Невозмутимость нашего гида по квартире впервые за все это время была поколеблена. Он посмотрел на меня со смешанным чувством недоумения и досады: мол, что, теперь всю экскурсию заново проводить? Я успокоил его, соврав, что все прекрасно понимаю, только говорю не очень хорошо.

Алессандро кивнул и продолжил рассказ о телевизоре, демонстрируя, как пользоваться пультом. Телевизор включился. На экране появилась старушка в качалке. Она мирно пила кофе, слегка покачиваясь в кресле. В кадр высунулся длинный слоновий хобот. Слон набрал воздуху и сдул старушку вместе с кофе, как пушинку. Это была реклама высокоскоростного Интернета. Алессандро переключил канал. Возник крупный план молодого человека, который что-то пил из жестяной банки. Парню тут же оторвало голову. На ее месте выросла новая. Это реклама аранчаты — апельсинового лимонада. Все-таки у итальянцев, что ни говорите, очень странное чувство юмора.

— Что ж… — перешел я к вопросу, волновавшему всех участников вечеринки. — И сколько мы должны за такую красоту?

Гарик перевел Алессандро. Тот ответил:

— Settecento.

В итальянских числительных я пока добрался только до четырех. Нужной цифры в этом ряду не было. Я посмотрел на Гарика.

— Семьсот, — перевел он.

— Евро??? — не поверила Лёка Ж.

— Ну да, за десять дней, — пояснил Гарик.

На лице Лёки Ж. отразился мучительный процесс подсчета. Она где-то вычитала, что для въезда в Италию нужно иметь минимум по 50 евро на день. Мы взяли с запасом — по 60 евро. Но во сколько нам обойдется квартира, Лёка Ж. уточнять не стала — она же была уверена, что нас поселят даром. Теперь у нас останется 500 евро на двоих на десять дней. Маловато, конечно. Но что поделаешь. Раньше надо было думать. Придется экономить…

— А заплатить надо сейчас? — наконец спросила Лёка Ж.

— Как тебе удобно, Льёка, — ласково ответил Гарик. — Лучше сейчас. Но можно не всё.

— Отлично! — обрадовалась она и, быстро прикинув в уме, предложила заплатить сейчас только за неделю, а остальное отдать, когда ей мама пришлет. И вообще она не рассчитывала, что надо будет так много платить…

Обиженно жестикулируя, Гарик стал сердито объясняться:

— Для Рима это очень мало! В отелях самые дешевые номера — 50 евро за день.

— Все в порядке, Гарик, — вмешался я. — Просто Лёкины расчеты редко соотносятся с действительностью.

Гарик, кажется, не очень понял, что я сказал. Но все-таки кивнул и согласился с тем, что мы заплатим пока только за неделю.

— Моменто! — важно сказала Лёка Ж. и увела меня в спальню.

Закрыв дверь, она деловито распорядилась, чтобы я заплатил и за Лёку Ж., а то у нее проблемы с наличностью. Это был пределнаглости (хотя потом выяснилось, что еще нет).

— Что ты несешь! — взорвался я. — У тебя столько же денег, сколько и у меня.

— Ну… — замялась Лёка Ж. — Я в «Дьюти-фри» ходила, два раза… Ну и еще потратилась…

Отлично. И на что она, интересно, рассчитывала? Впрочем, выяснять, что у Лёки Ж. в голове — занятие бесперспективное. Теперь важнее понять, как мы проживем эти десять дней в Риме. Для начала нужно понять, сколько у нас всего средств к существованию.

Я потребовал, чтобы Лёка Ж. немедленно отдала мне все свои наличные. Я объединяю их со своими, плачу за квартиру, за семь дней, остальное делю поровну и отдаю Лёке Ж. половину. По-моему, это справедливо… Или ей придется выкручиваться самостоятельно.

Лёка Ж. задумалась. Вздохнула. Раскрыла кошелек и отдала мне свои деньги.

По глазам ее было видно, что в голове у нее созрел собственный план, но делиться им она не спешила.

— Когда мне мама пришлет, сделаем так же, — пообещала Лёка Ж. слишком твердо для того, чтобы это было правдой.

Я объединил наши наличные и подсчитал. За вычетом оплаты квартиры у нас оставалось 440 евро на двоих. Наверное, на это можно протянуть. Есть нечего, да жить не скучно…

После расчета с Алессандро Гарик заметно повеселел. Лёка Ж. — тоже.

— Надо выпить за удачный приезд, — изрекла она. — Только у нас одно мартини осталось. Где тут круглосуточный магазин?

Что такое круглосуточный магазин, Гарик не понимал. После того как мы объяснили ему, что это тот, который работает не только днем, но и ночью, Гарик перебросился парой слов с Алессандро. Из их беседы я понял, что они говорят о Термини, главном римском железнодорожном вокзале. Там, кажется, действительно есть такой магазин, но Гарик с Алессандро никогда там не бывали.

— И это единственный круглосуточный? — поразилась Лёка Ж.

— Да, — ответил Гарик. — Тут все магазины закрываются в восемь-девять вечера.

— Бедные, как же вы тут живете! — посочувствовала Лёка Ж.

— Привыкли, — сказал Гарик и поведал о суровом быте римлян. Оказывается, каждый раз, когда попадают в магазин, римляне основательно затовариваются — потому как неизвестно, удастся ли в ближайшее время застать его открытым. Магазины поздно открываются, рано закрываются, и у них очень продолжительный обеденный перерыв. А последние три дня вообще ни один магазин не работал, поскольку все празднуют беатификацию, то есть возведение в сан блаженных почившего в 2005-м папы римского. Поводом для беатификации, как объяснил Гарик на своем армяно-итальяно-русском, «служилось чудо». После смерти папы одна французская монашка молилась и просила, чтобы он ее вылечил. Ну, папа и вылечил…

— Как? Он же умер! — удивилась Лёка Ж.

— Это чудо, — повторил Гарик. — Еще одно чудо будет, и можно папу святым делать. Святой это очень почетно — большое уважение…

— Какой замечательный папа! — умилилась Лёка Ж. — И после смерти помогает… Ой, а может, мне тоже папе помолиться? И мне помощь, и ему хорошо — карьеру сделает в небесном мире. А слышали анекдот? «Милый, скоро ты станешь папой!» — «С чего ты это решила?» — «Блин, из Ватикана звонили…»

Лёка Ж. хихикнула в одиночестве.

— Гарик, переведи Алессандро, — попросила она, не дождавшись реакции. — Он же ничего не понял.

— Я ему потом переведу, — пообещал Гарик.

— Так где же мы купим выпить? — вернулась Лёка Ж. к волновавшему ее вопросу.

Мне эта животрепещущая тема была малоинтересна, поэтому я попрощался с Гариком и Алессандро и отправился в душ.

— Нет! — моментально отреагировала Лёка Ж. — Я первая!

— Пока ты соберешься в душ, я успею три раза помыться, — ответил я и юркнул в ванную, пока Лёка Ж. не успела ее занять.

В ванной меня поджидало два сюрприза. Во-первых, дверь не закрывалась. Во-вторых, в душе текла либо холодная вода, либо горячая. Настроить на приемлемый теплый вариант мне не удалось. Видимо, из-за того, что этаж был последним, а напор воды слабым. Поборовшись с душем несколько минут и пару раз обжегшись, я принял твердое решение: мыться холодной водой. Все-таки это реальнее, чем кипятком. В конце концов, Порфирий Иванов обливался ледяной водой на морозе — и ничего, прожил до глубокой старости.

После холодного душа я взбодрился, не чувствовал никакой усталости и готов был к ночным подвигам. Я вышел из ванной с твердым намерением немедленно отправиться на встречу с Вечным городом.

— Какой гусь! — такой репликой встретила меня Лёка Ж., курившая в окно на кухне.

— Послушай, не привередничай, — примирительно сказал я. — Ты же видишь, я быстро помылся, как и обещал…

— Да я не о тебе, — отмахнулась Лёка Ж. — Представляешь, Гарик пригласил меня на ночную прогулку по Риму. Это при живом-то муже! Мало того что за квартиру заставил платить… Я ему говорю…

— Погоди, — перебил я Лёку Ж. — Ты согласилась или отказалась?

— Отказалась конечно! За кого он меня принимает? — возмущенно сказала она и кокетливо добавила: — Но потом согласилась. Должна же я его помучить!

— Ох, Лёка, — покачал я головой. — Ладно, мучай его дальше. А я пошел гулять.

— Нет!!! Не бросай меня! — возопила Лёка Ж. Ну это уже слишком. Пора расставить все по своим местам.

— Лёка, имей совесть, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие. — Ты просила, чтобы я поехал с тобой в Рим. Я поехал. Ты просила помочь тебе финансами. Я помог. Но проводить ночь с твоим итальянским хахалем армянского, как выяснилось, происхождения, я не собираюсь. Гуляй с ним сколько тебе вздумается. А у меня свои планы.

— Но как я уйду из квартиры? — не сдавалась Лёка Ж.

Я молча указал взглядом на две пары ключей, лежавших на кухонном столе.

— А я… я… — подыскивала Лёка Ж. новые аргументы. — Заблужусь! Мы с Гариком договорились, что я позвоню, как буду готова, и он подъедет на… — Лёка Ж. взяла бумажку и стала всматриваться в накарябанные на ней буквы, — на пьяцца Сан-Джо-ван-ни-ин-Ла-те-ра-но… Это там, где церковь стоит. Вот как я это найду? Сюда он за мной заехать не может. Ты же сам видел — здесь парковаться негде. И потом, Гарик тебя боится — он же думает, что ты мой муж… — объяснила Лёка Ж. и заканючила: — Я сейчас приведу себя в порядок. Ты меня проводишь, а потом пойдешь гулять. Ну пожалуйста-а-а-а…

Пришлось согласиться — все равно не отстанет. Я положил свою пару ключей в сумку и предупредил Лёку Ж., что если она не будет готова ровно через тридцать минут, я ухожу. Лёка Ж. чмокнула меня в щеку и умчалась в ванную.

Через минуту оттуда раздались душераздирающие крики. Это Лёка Ж. пыталась принять душ. Надо было предупредить ее. Хотя… так дело пойдет быстрее. Я достал сигарету, закурил и присел к открытому окну. В сгустившейся тьме справа от меня виднелась сияющая огнями белая крыша со скульптурами и крестом. Видимо, это и есть собор Сан-Джованни-ин-Латерано. Напротив меня, за высокой каменной стеной античного происхождения, возвышалась параллелепипедом башня с часами. Башенные часы показывали пятнадцать минут одиннадцатого. Одно из двух — или спешат, или я неправильно высчитал римское время.

Я поставил чайник, нашел чай и закрывающееся ситечко-яйцо для заварки. Закурил снова. Заварил чай. Пощелкал телеканалы. Выпил две кружки чаю. Глянул на башенные часы. На них по-прежнему было 10.15. Время остановилось.

Лёка Ж. до сих пор была в ванной и подозрительно не издавала никаких звуков. Может, утонула?

— Лёка, ты жива? — крикнул я и услышал в ответ:

— Да! Не заходи — тут дверь не закрывается!

— Знаю, — сообщил я. — Твои тридцать минут истекли.

— Еще пять минут, и я готова! — отозвалась Лёка Ж. — Правда-правда.

У Лёки Ж. своеобразное представление о времени. Ее среднестатистическая минута длится раз в пять дольше, чем у нормальных людей. Поэтому, если она говорит, что будет готова через пять минут, ее стоит ожидать, как не сложно подсчитать, минут через двадцать пять плюс пять-десять-двадцать в запасе — в зависимости от настроения.

Я достал самоучитель итальянского и взялся за второй урок. Но дальше вопросов Коломбины «Dove si trova il Campidoglio?» («Где находится Капитолий?») и «Come si arriva al Colosseo?» («Как пройти к Колизею?»), которые поставили в тупик всегда находчивого Ругантино, ученье не пошло. Я отложил книгу, плеснул себе мартини в стакан и, расхаживая по комнате, стал нараспев повторять: «Довэ си трова иль Кампидольо… Комэ си аррива аль Колоссэо…»

— Что это ты делаешь? — спросила Лёка Ж., появившись наконец-то в полном прикиде. — Стихи учишь? И почему пьешь без меня?

Она выхватила мой стакан с мартини и опрокинула его одним залпом.

— Это не стихи… — разочарованно сказал я. И тут меня натурально осенило: — Ты права — звучит как поэзия. Ну конечно! Как же я сразу не понял! Я еще думаю: почему в итальянских песнях такие странные рифмы.

— Какие? — спросила Лёка Ж., усевшись за стол и налив себе еще стаканчик.

— Ну например: «блю» — «Тиву» или «номэ» — «фьорэ».

— Богатые римфы! — сыронизировала Лёка Ж., в которой опять проснулось первое гуманитарное образование. — Так и в чем тут дело?

— А в том, что итальянцам рифмы не нужны, — объяснил я. — У них такой ритмичный язык, что и проза звучит как поэзия. Довэ си трова иль Кампидольо… Слышишь?

Лёка Ж. кивнула.

— Какой ты умный, Сева! Каждый раз поражаюсь, — восхитилась Лёка Ж. и опрокинула еще стаканчик мартини.

Затем она бодро глянула на себя в зеркало и деловито сказала:

— Всё, нам пора. Сейчас позвоню Гарику… — Лёка Ж. осеклась. — О-ё! Как же я позвоню-то!

— А что такое? — спросил я, еще не осознавая масштаб надвигающейся катастрофы.

— У меня же баланс в минусе и роуминга нет! — скорбно пожаловалась Лёка Ж. — А домашнего аппарата здесь нет — не поставили!

— Звони с моего. — Я живо достал телефон. — У меня, правда, тоже роуминга нет, но с балансом все в порядке. Звони, — предложил я, протягивая свой мобильный.

Чтобы наконец выйти из этой квартиры, я готов был и не на такую жертву.

— И как ты это себе представляешь? — язвительно спросила Лёка Ж. — Здравствуй, Гарик! Я звоню тебе с телефона мужа, но он ни о чем не догадается… Нет-нет-нет. Гарик сразу заподозрит неладное. Сделаем так. Пойдем в ближайший бар, там же есть телефон, оттуда я и позвоню.

Я сразу согласился с этим на редкость разумным предложением Лёки Ж. и напомнил ей, чтобы не забыла взять ключи.

Лёка Ж. схватила сумочку и побежала на выход, пеняя мне за медлительность. Давно бы так — я имею в виду Лёкину скорость передвижения. Она так спешила, что даже не стала смотреть, как я закрываю дверь. А стоило бы поглядеть — чтобы потом не мучиться раздумьями, куда какой ключ вставлять.

Через пару минут мы нашли шумный бар через дорогу от нашего дома. Лёка Ж. бросилась к бармену, упитанному итальянцу-брюнету с густыми кудрями. Я поспешил следом.

— Бонжорна! — начала она.

— Лёка, сейчас вечер, — тихо сказал я. — Нужно говорить: «буонасэра».

— Какая разница! Ладно, бонасера, — сказала Лёка Ж. бармену и сообщила: — Ай вонт ту колл^[5].

— Bellissima! — восхитился бармен.

— Чего белисима? — возмутилась Лёка Ж. — Телефон где? Понимаешь, те-ле-фо-на? — громко сказала Лёка Ж. и изобразила телефон, приложив к уху руку с оттопыренными большим пальцем и мизинцем.

Бармен весело кивнул, вышел из-за стойки и повел нас на улицу. Используя смесь итальянских и английских слов и помогая себе жестами, он объяснил, как пройти к ближайшему таксофону.

— Странно. Что, у них в баре телефона нет? — удивилась Лёка Ж., но, поблагодарив бармена по-английски, побежала в указанном направлении, за угол.

Там действительно стояла телефонная будка, возле которой ошивался подозрительный субъект мулатской наружности в кожаной куртке с металлическими шипами. Субъект держал возле уха мобильник и молчал. Заметив меня и Лёку Ж., он стал разглядывать нас нагло и мрачно. Через улицу напротив тусовалась компания из пяти-шести типов той же наружности.

— Может, поищем другой телефон? — сказал я Лёке Ж., оценив обстановку.

Но она уже мчалась к будке, не обращая на меня никакого внимания. Пришлось последовать за ней.

Подойдя к будке, у которой не оказалось двери — то ли ее украли, то ли на ней решили сэкономить, — я застал Лёку Ж. в плачевном состоянии. Она колошматила по телефону и хныкала.

— Как эта хреновина работает? — спросила она, хряснув трубкой по корпусу таксофона.

Мулат с мобильным придвинулся поближе и встал возле нас.

— Лёка, там есть инструкция, — спокойно сказал я, не выпуская мулата из поля зрения.

— Ага! — раздраженно ответила Лёка Ж. — Тут только по-итальянски. Иди прочитай — ты же знаешь язык…

Я залез внутрь, глянув перед этим на компанию мулатов напротив — те явно следили за нами и что-то живо обсуждали.

Я лихорадочно стал выискивать знакомые слова в инструкции по применению. Таковых не было. Но рядом все необходимые действия изображались графически.

— Лёка. Смотри, тут же нарисовано, — сказал я. — Все очень просто. Берем монету, опускаем вот сюда. Ждем ответа, а затем…

— Думаешь, ты самый умный? — Лёка Ж. снова ударила трубкой по телефону. — Это я уже сделала. Ответа нет. Может, у них вообще с таксофона нельзя позвонить на мобильный!

Мулат подошел к нам вплотную. Я заслонил собой Лёку Ж. и сжал кулаки, чтобы в случае нападения нанести ответный удар. Типы через дорогу сгруппировались. Может, мы еще сможем сбежать?

Мулат что-то сказал в свой мобильный и отнял его от уха.

— Буонасэра! — вежливо сказал он.

Лёка Ж. затаилась за моей спиной.

— Буонасера! — вежливо ответил я. Главное — не подавать виду…

— Вонт ту калл?^[6] — спросил мулат.

— Йес-йес! — радостно закричала Лёка Ж., выскочив из-за моей спины. — Вонт ту калл. Очень-очень вонт.

Уточнив, что звонок будет на римский номер, мулат достал из кармана куртки второй мобильный и протянул его Лёке Ж., предложив «плиз, калл».

Лёка Ж. взяла телефон, дала мне замусоленную бумажку с номером Гарика, чтобы я держал ее, пока она набирает номер. Мулат вернулся к своему молчаливому разговору по первому мобильному.

Лёка Ж. набрала номер, прильнула к трубке, подождала, но ответа не было. Она расстроено вернула мобильник хозяину, объяснив, что он «донт ворк».

Мулат что-то сказал в первый телефон, отключил его, убрал в карман, взял у Лёки Ж. второй мобильный, а у меня бумагу с номером. Посмотрев в нее, он показал Лёке Ж. на первые цифры и сказал, что их набирать не нужно, потому что «итс намбэр оф кантри».

После этого он сам набрал номер, дождался ответа, сказал: «Pronto!», сообщил собеседнику, что с ним хочет говорить un bellaragazza — один красивая девушка, — и передал трубку Лёке Ж.

Она затараторила:

— Гарик, это я. Со мной все в порядке. Просто у меня кончились деньги на телефоне, я пошла на улицу и встретила тут приятного молодого человека, который дал мне свой телефон… Где ты будешь меня ждать?.. А где это?..

Мулат из чувства такта, дабы не слушать, о чем говорит Лёка Ж., завел со мной беседу, спросив из какой мы «кантри». Узнав, что «фром Раша», мулат радостно закивал, протянул мне руку и представился Ахмедом.

— Сева, — ответил я, пожимая его широкую черную ладонь.

— Сьва? — переспросил мулат.

— Йес, Всеволод, — уточнил я.

Мулат кивнул. Видимо, полный вариант имени был ему совсем не по зубам.

Лёка Ж. отключила телефон, отдала владельцу и заворковала:

— Сэнкью вери мач! Май нэйм из Лёка. Я никогда не забыть твоя доброта. Ай лав ю. — Она чмокнула мулата в щеку и спросила, может ли она с ним сфотографироваться?

Ахмед смущенно кивнул, Лёка Ж. достала свой телефон, отдала мне, прижалась к благодетелю и улыбнулась, обнажив все зубы.

— Щелкай! — распорядилась она, сияя голливудской улыбкой.

После короткой фотосессии из десяти дублей Лёка Ж. опять начала благодарить мулата, рассыпаясь в комплиментах, но впомнила, что ей нужно спешить.

Мы побежали. Мулаты на противоположной стороне улицы весело замахали нам на прощанье.

Когда мы покинули сердечную компанию, Лёка Ж. на бегу объяснила, что Гарик не может припарковаться у Сан-Джованни, так как там народ гуляет во славу блаженного папы, поэтому мы должны найти пьяццале Аппио — это где-то рядом с собором. Теперь следовало поймать какого-нибудь аборигена и выяснить, как туда добраться.

Первый же итальянец, который встретился нам по пути, парень лет девятнадцати в джинсах и толстовке, услышав освоенный мной вопрос «Дове си трова…», почему-то шарахнулся в сторону.

Мы прошли вдоль древней стены, фрагменты которой я видел из окна. Лёка Ж. поинтересовалась, что это за забор. Я предположил, что это останки какой-нибудь крепостной ограды.

И тут в нашем поле зрения появился солидный сорокалетний синьор в плаще и шляпе. Он оказался сговорчивее предыдущего аборигена. Выслушав вопрос, не стал убегать, а задумался. Лёка Ж. по-английски подсказала ему, что нужная нам пьяццале находится рядом с Сан-Джованни. Итальянец оживился и описал маршрут на родном языке. В мою задачу входило выловить знакомые слова: dritto («прямо»), a sinistra («налево»), a destra («направо»). Я выловил «прямо» и «налево».

— Какой общительный молодой человек! — шепнула мне Лёка Ж. и потребовала, чтобы я выяснил у него, что это за крепостной реликт, возле которого мы стоим.

Итальянец сообщил, что это acquedotto antico, античный акведук, то есть тот самый водопровод, который сработан еще рабами Рима.

— Ой, мамочка! — воскликнула Лёка Ж. Она с благоговением уставилась на стену и начала пересказывать мне и синьору историю местной воды, которую поведал ей Гарик, в ту пору еще Энрико. Вода в Риме очень чистая, потому что, как и тысячи лет назад, она идет по акведуку. В древние времена, прежде чем провести воду в город, римляне устраивали специальные исследования. Они селили несколько семей высоко в горах у источника и наблюдали за ними в течение нескольких десятилетий — как часто и чем они болеют, какое у них состояние кожи, волос и вообще всего организма, сколько лет живут и отчего помирают.

— Представляете, какие жестокие эти римляне! Надо выпить за жертв акведука, — неожиданно заключила Лёка Ж. — О-ё, я же не взяла мартини! Вернемся.

— Ты не забыла, что тебя кто-то ждет? — напомнил я.

— Подождет, не облезет, — отрезала Лёка Ж. — Спроси лучше у итальянца, где тут алкоголь купить.

Синьор все это время с интересом слушал Лёкин монолог. По ее глазам я понял, что она хочет ответить ему взаимностью. Тогда я сегодня уже точно никуда не попаду — придется сопровождать Лёку Ж., чтобы служить переводчиком и блюстителем нравственности. Мне это совершенно не улыбалось. Я поблагодарил синьора за помощь, попрощался, схватил Лёку Ж. за руку и потащил вперед. Лёка Ж. пыталась сопротивляться, но вскоре поняла, что это бесполезно, и сменила тактику.

— О-ё, смотри, сколько там народу! — сказала она, вырывая руку. — Веди себя прилично.

На освещенной фонарями и прожекторами площади Сан-Джованни-ин-Латерано, где стоит одноименный собор, действительно происходило массовое гуляние. Перед собором был установлен огромный экран, на нем без конца показывали седовласого старца в белой шапочке. Наверное, это и был папа римский, которого объявили блаженным. Перед экраном происходило активное движение. Лёка Ж. захотела посмотреть, что они там делают, и направилась к площади.

— Ну уж нет! С Гариком посмотришь. — Я снова схватил Лёку Ж. за руку и свернул налево, под арку акведука.

Пьяццале Аппио была запружена припаркованными машинами.

— Ну и где теперь искать твоего Гарика? — спросил я, уже не чая обрести свободу.

— Доверимся интуиции. Она меня никогда не подводила! — успокоила Лёка Ж.

В последний раз, когда я доверился Лёкиной интуиции, мы заблудились в дебрях питерского Удельного парка, где отмечали ее день рождения. Интуиция Лёки Ж. вывела нас в сторону, противоположную нужной. Так что к правильному выходу мы добирались еще часа три.

Лёка Ж. вытянула вперед руку и изрекла:

— Я чувствую его. За мной.

Она двинулась к стройке, красные буквы на ограждении сообщали: «Roma metropolitane».

— Ты уверена, что нам туда? — спросил я.

— Не мешай, — отмахнулась Лёка Ж. и направилась вдоль ограждения к магазину «Sabbadini» через дорогу. Затем мы перешли следующую улицу, к магазину «Teicher», потом еще одну — к магазину «Coin».

— Здесь слишком много магазинов! — вздохнула Лёка Ж. — Они не дают мне сосредоточиться.

Я оглянулся — мы описали почти полный круг по площади. Впереди, у столба с часами, стоял зеленый фиат.

— Посмотри, — сказал я Лёке Ж. — Кажется, это тачка твоего Гарика.

Мы подошли к машине. Гарика в ней не было.

— Чувствую, — изрекла Лёка Ж.

— Что ты чувствуешь! Вот же его машина… — показал я.

— Нет, я что-то другое чувствую… Ой, ну конечно! Я не взяла ключи. — Лёка Ж. раскрыла сумочку и стала лихорадочно в ней рыться. — Так и есть, — констатировала она. — Не взяла. Придется тебе поехать с нами.

Ноги у меня почему-то стали ватными, а язык присох к нёбу. Усилием воли я отлепил его и заставил себя сказать:

— Ты что, издеваешься?

— Нет, — ответила Лёка Ж. с фирменным невинным видом. — А вдруг ты уснешь! Как я тогда домой попаду?

— Хорошо, — сказал я, очень сильно сдерживаясь, — мы можем вернуться домой и взять вторые ключи.

— С ума сошел! — взмахнула руками Лёка Ж. — Тогда мы сегодня уже никуда не уедем.

В такие минуты начинаешь жалеть, что к женщине нельзя применять физическую силу. Я заметил у столба металлическую урну и подошел к ней. Не знаю, что я собирался сделать — может быть, с размаху вдарить по ней ногой, а может быть, просто поднять и спокойно поставить на место.

Через дорогу к нам бежал Гарик, который на ходу разговаривал по мобильному. Приблизившись, он попрощался в трубку и отключил телефон.

— Ну слава богу! — сказал Гарик, отдышавшись, Лёке Ж. — Тут же ходить две минуты, а ты полчаса шла! Я позвонил этому Ахмеду, он пошел тебя… — Тут Гарик посмотрел на меня и осекся. — Пошел вас найти, но не смог. Я уже хотел сам ехать, чтобы найти. Куда вы пропали?

— Ой, Гарик, мы так спешили, так спешили, что заблудились, — защебетала Лёка Ж. — Я хотела позвонить тебе из бара, а там меня к таксофону послали. А как этим таксофоном пользоваться, я же не знаю. И тут такой симпатичный мулат… Я сначала подумала — он нас резать будет, а он телефон свой дал…

— Это тебе повезло, — заметил Гарик.

— Что он не стал нас резать? — испугалась Лёка Ж.

— Нет. Что неитальянца встретила, — объяснил Гарик. — Итальянец тебе свой телефон не даст. Бармен же не дал… Итальянцы все жадные.

— Надо же! — удивилась Лёка Ж. — А я думала — они добрые.

У меня возникла мысль тихо улизнуть, пока они мило щебечут. Я начал потихоньку отодвигаться, но Лёка Ж. тут же просекла мои намерения.

— Сева согласился составить нам компанию, — сказала она Гарику, взяв меня за руку. — А то говорит: «Спать хочу, спать хочу». Я ему: «Ты что, спать приехал, глупый?» Ну все, двигаем, и так столько времени потеряли!

Гарик, уже догадавшийся, что я появился здесь не просто так, но все еще питавший смутную надежду на избавление от соперника, понял: надежда умерла. Он выдавил из себя растерянную улыбку и открыл свой фиат.

Я устроился на заднем сиденье, рядом с большой картонной коробкой.

— Ну, что показать? — спросил Гарик, когда все расположились.

— Покажи свои эрогенные места, — промурлыкала Лёка Ж. — Ой, я хотела сказать — любимые места…

Гарик с некоторой опаской глянул на меня в зеркало заднего вида и заинтересованно — на Лёку Ж. Он завел мотор.

— А что это за белокаменная церковь вот там, за стеной? — завела Лёка Ж. светскую беседу.

— Белокаменная? — переспросил Гарик, двигаясь с места. — А, понял. Это базилика Сан-Джованни-ин-Латерано, главный католический собор. Он даже главнее собора Сан-Пьетро в Ватикане. Сейчас попробуем ехать ближе, — пообещал Гарик, воодушевившись. — Может, и вставить получится.

— Гарик, правильно говорить «поставить» или «припарковаться», — ласково сказала Лёка Ж. — А то как-то нехорошо звучит.

— Понял. Спасибо, — поблагодарил Гарик и расцвел.

Мы выехали на площадь перед белокаменным собором, прильнувшим к трехэтажному оранжевому зданию. Величественные строгие белые колонны коринфского ордера гордо возвышались над гуляющей у собора толпой. Громадная статуя Спасителя, венчающая балюстраду, протягивала вперед правую руку, словно утихомиривая паломников.

— Вы вовремя приехали, — заметил Гарик, кивая на толпу. — Вчера в Риме было вообще нельзя проходить. Сегодня люди уже начали ехать домой.

— Разве тут не всегда столько народу? — спросила Лёка Ж. и поделилась наблюдением: — Такая большая и красивая площадь. Вот у нас на Дворцовой всегда куча людей…

— Нет, тут кучи не бывает, — посетовал Гарик. — Только в выходные, и то не всегда. Итальянцы рано ложатся и рано встают.

— Ну да. Если у них магазины в девять закрываются, то лучше спать, — согласилась Лёка Ж.

Гарик обнаружил свободное местечко между припаркованными у тротуара машинами и умудрился втиснуть туда свой фиат боком так, что его зад опасно торчал на проезжей части.

— Идем, я быстро буду показывать, — сказал Гарик и вышел из машины.

Мы последовали за ним, но от фиата на всякий случай далеко отходить не стали.

— Эта площадь называется пьяцца ди-Сан-Джованни-ин-Латерано, — начал Гарик, нежно посмотрев на Лёку Ж. — А вот этот красно-желтый дом — Латеранский дворец.

— Очень красивый, — вяло ответила Лёка Ж., глянув на ничем не примечательное для нее здание. — Но я бы сказала, что он оранжевый.

— Спасибо, — снова поблагодарил Гарик за урок русского языка и начал увлекательную историю.

Когда-то этот дворец принадлежал римскому консулу Латерану. Но после того как он принял участие в заговоре против Нерона, дворец у Латерана отобрали. Потом он стал собственностью императора Максимиана. А когда его дочь Фауста вышла замуж за императора Константина, дворец отдали как приданое. Фауста была второй женой Константина, которая за время замужества успела родить троих сыновей. Поэтому она хотела избавиться от сына Константина от его первой жены — Криспа. Сначала Фауста попыталась соблазнить Криспа, но получила решительный отпор. Тогда она пошла к Константину и сказала, что Крисп хотел ее изнасиловать. И Константин поверил. Он приказал казнить собственного сына…

Я глянул на Лёку Ж.: вдруг ее уже утомила эта античная мыльная опера, и мы можем двинуться дальше. Но, как ни странно, Лёка Ж. внимала и даже реагировала.

— Вот урод! — возмутилась она. — Как Константин мог поверить такой стерве!..

Гарик успокоил Лёку Ж., сообщив, что Елена, мать Константина, отомстила за внука. Она сказала Константину, что у Фаусты есть любовник. И тогда император приказал истопить для Фаусты баню, где ее заперли и она задохнулась.

— Так ей и надо! — поддержала Лёка Ж. решение Константина. — Но при чем тут Латеран?

— Это другая история, — сказал Гарик и завел новую волынку.

На сей раз про императора Нерона, который, в отличие от Константина, не верил никому, особенно женщинам. Поэтому однажды Нерон захотел родить самостоятельно. Он созвал врачей и предупредил их, что если не сможет родить, то отрубит им головы. Но врачи придумали, как себя спасти. Они дали Нерону проглотить икру лягушки. Икра пробыла в животе Нерона сколько требовалось. Потом императору дали слабительное, и он родил. Лягушку.

— Фу-фу-фу, мерзость какая! — скривилась Лёка Ж.

— Да, — согласился Гарик и вернулся к истории про лягушку, явно стремясь произвести впечатление на Лёку Ж. римскими страшилками.

По требованию Нерона римляне должны были почитать лягушонка как принца. Его возили в золотой карете и сопровождали пятнадцать детей из благородных фамилий. Однажды, когда карета проезжала по Тибру, лягушонок, почуяв воду, прыгнул в реку. Поймать его не смогли, поэтому Нерон казнил всех пятнадцать детей из свиты принца.

— Да что ж это такое! — разозлилась Лёка Ж. — У вас тут одни изверги!

— Да, — печально согласился Гарик и снова успокоил Лёку Ж. тем, что родители казненных детей отомстили Нерону, состряпав заговор и прикончив диктатора. Потом построили дворец и назвали его «latitans rana», что в переводе с латинского означает «скрывшаяся лягушка».

Эта версия полностью противоречила первой. Ведь если верить истории про консула Латерана, то дворец был построен до смерти Нерона. А если верить легенде про лягушку — то после. Но Гарика такие нестыковки ничуть не смущали, и он увлеченно продолжал рассказывать, как дворец достался Максимиану, а потом Константину, а затем…

— Это мы уже знаем, — перебила его Лёка Ж.

— Да, — снова согласился Гарик, не оставляя надежды соблазнить Лёку Ж. потрясающим рассказом о том, как Константин подарил Латеранский дворец епископу Рима и до 1305 года здесь жили папы римские. А потом, после многочисленных пожаров, папа Сикст V снес дворец и приказал Доменико Фонтана построить новый…

Лёка Ж. посмотрела на оранжевое здание и удивленно спросила:

— Так это не «лягушка»?

— Нет, тот дворец снесли, — признал Гарик.

— Я-то думала… — разочарованно протянула Лёка Ж.

Она повернулась к машине, намереваясь покинуть дворец, но Гарик остановил ее, мягко придержав за руку, и начал вещать о базилике Сан-Джованни-ин-Латерано, которую начали строить еще в 314 году в честь сразу двух Иоаннов: один крестил Христа, а другой был его учеником. В базилике тоже много раз случался пожар, ее разрушали землетрясения и варвары…

— Значит, и это уже совсем другая церковь? — строго уточнила Лёка Ж.

— Да, — признал Гарик, — один архитектор…

— Франческо Борромини, — встрял я в этот рассказ; меня начала утомлять эта манера всезнайки. — Прекрасный архитектор, и у него очень печальная история…

— Ой, про архитектора ты потом расскажешь, — отрезала Лёка Ж., почему-то повернувшись не ко мне, а к Гарику. Он согласился помолчать, но настаивал, чтобы мы обязательно посетили собор, потому что должны увидеть объекты местной католической гордости. Загибая пальцы, он начал перечислять: висящие под потолком головы Петра и Павла, установленные в капеллах гробы пап римских…

Лёка Ж. заскучала, и тут наш «экскурсовод» предпринял новую попытку завоевать ее сердце, вернувшись к матери Константина, Елене. Он показал на стоявший слева от нас белый двухэтажный дом и поведал, что в нем установлена Scala Santa, Святая лестница, которую Елена привезла из Иерусалима. Гарик сообщил об этом с таким важным видом, как будто он лично доставил этот артефакт в Рим. Лестница, когда-то находившаяся во дворце Пилата, состояла из двадцати восьми мраморных ступеней. По каждой из них ступал Христос, когда шел на суд Пилата. И там, где капала его кровь, до сих пор сохранились багряные следы…

— Жуть какая, — вяло отреагировала Лёка Ж. Теперь экскурсовод обратил наше внимание на египетский обелиск из красного гранита, стоявший на площади перед Латеранским дворцом. Его сделали для фараона Тутмоса III в XVII веке. Потом Константин привез его в Александрию и хотел ставить на вершине горы в Константинополе. Но не успел — умер. Его сын переправил обелиск в Рим и установил его на арене Чирко-Массимо, Большого цирка. Однажды во время сильной грозы обелиск был разбит ударом молнии, а затем варвары обрушили его останки. Тысячу лет лежал он под землей, и все забыли про существование легендарного обелиска.

Возможно, и мы бы никогда о нем не узнали, если бы Доменико Фонтана, тот самый, который перестроил Латеранский дворец, не сообщил своему покровителю папе Сиксту V, что в римской земле, по наблюдениям архитектора, покоится множество египетских обелисков.

— Папа, конечно же, зашелся от восторга! — съязвила Лёка Ж.

— Вот-вот! — заторопился Гарик, видимо намереваясь заговорить Лёку Ж. до изнеможения.

В ту пору монахи устроили в Чирко-Массимо огород, где растили капусту. Один человек тайком от монахов решил проверить, не лежит ли в этой земле обелиск. Он взял длинный прут, стал тыкать им между капустой и наткнулся на что-то твердое. Это и был обелиск Тутмоса III.

Папа сдержал обещание заплатить нашедшему монумент, рассчитался за находку и приказал откопать обелиск. Поскольку дело было зимой, а в Риме в этот сезон всегда льют проливные дожди, то после раскопок от огорода ничего не осталось. Монахи, добившись аудиенции у папы, поинтересовались, где же им теперь сажать капусту. Неужели папа хочет, чтобы они умерли от голода? Папа заплатил и им.

— А я вот скоро умру от культурного переедания! — прошипела Лёка Ж. — И никто мне за это не заплатит.

Однако Гарик был неумолим. В его глазах сияли огоньки — он явно получал удовольствие от собственного рассказа.

— Как много ты знаешь, Гарик! — нетерпеливо восхитилась Лёка Ж. и схватилась за ручку дверцы машины. — Куда теперь?

— Мы можем поехать по виа Мерулана к церкви Санта-Мария-Маджоре — это очень красивая базилика, — начал Гарик знакомить нас с маршрутом. — Потом на улицу Четырех фонтанов. Потом на пьяцца Барберини — там фонтан «Тритон», его сделал Бернини. Потом…

— Стой! — вскрикнула Лёка Ж. — Бернини-Барберини… Что-то я устала. Скажи, Гарик, а можно как-нибудь посмотреть Рим сразу и весь?

— Можно, — ответил Гарик. — Есть такое место. Холм Джаниколо. Оттуда весь Рим как на руке…

— Как на ладони, — поправил я.

Гарик кивнул.

— Вот и хорошо, — согласилась Лёка Ж. — Поехали.

К ее огромному удовольствию, после затянувшейся экскурсии мы наконец снова уселись в машину. Но едва тронулись, Лёка Ж. подскочила:

— Ой, Гарик! А где же мы купим выпить? За первую ночь в Риме.

Я, конечно, понимаю, что первая ночь в Риме — это святое… Но иногда мне кажется, что по какому-то недоразумению природы Лёка Ж. только выглядит женщиной, а на самом деле, судя по страсти к алкоголю, это настоящий мужик.

— Зачем купить выпить? — хитро сказал Гарик.

— Вот именно! — поддержал я. — Сделай паузу.

— Я? Паузу? — поразилась Лёка Ж. — Вы что, сговорились?

— Синьорина, зачем купить! — ответствовал Гарик. — У меня все с собой. Campari, Chianti, Grigillo, Fontana di Papa?

— О-ё! — только и смогла вымолвить Лёка Ж. Быстро подумав, она выбрала «Лимончелло».

— Сева, возьми, там рядом с тобой коробка, — попросил Гарик. — И стаканы там.

Началось… Я открыл коробку и загремел бутылками, выискивая нужную. Нашел емкость с желтым напитком ядовитого зеленоватого оттенка, открыл, налил в пластиковый стаканчик, подал Лёке Ж. Она забрала у меня стакан и бутылку.

— А ты не пей! — распорядилась она.

Ну вот это уж фиг. Я вытащил бутылку наугад. Это оказалось белое вино «Fontana di Papa» — «Папский фонтан». Я открыл и хлебнул из горла. В стакан решил не переливать. Зачем посуду портить.

Гарик тем временем все еще пытался продолжить экскурсию.

Вот руины терм Каракаллы — получили свое название от имени императора, после смерти которого их закончили. Каракалла пошел помочиться, а его ножичком пырнули. Термы вмещали полторы-две тысячи человек, занимали одиннадцать гектаров, считались восьмым чудом света.

Вот площадка Чирко-Массимо, где был найден тот самый обелиск Тутмоса III. В античные времена здесь проходили состязания на конных колесницах; ипподром вмещал более 200 тысяч зрителей. В средние века цирк полностью разобрали на строительный материал.

Вот Форо-Романо, Римский Форум на холме Палатин, где волчица вскормила Ромула и Рема и где Ромул заложил город.

Лёка Ж. не слишком внимательно слушала Гарика и часто реагировала невпопад, хохоча над какой-нибудь очередной трагичной историей из жизни древних или высказывая сожаление по поводу того, что от античного Рима осталось так много — всего не пересмотришь.

Гарика это в восторг не приводило, но он старался обыграть любое неуместное высказывание Лёки Ж. как милую шутку. «Да он джентльмен», — подумал я, приканчивая бутылку «Папского фонтана». Я достал следующую. Campari. Нет, это я не хочу. Что тут еще? Какое-то игристое. Этикетку я прочесть не успел — Лёка Ж. выхватила у меня сразу обе бутылки и попыталась открыть их одновременно.

— Гарик, далеко ли еще до Джаниколо? — спросил я и кивнул на Лёку Ж. — По-моему, нам пора на свежий воздух.

— Да, — печально согласился Гарик. — Уже подъезжаем.

Небольшую церковь, какие-то древние здания и шикарный фонтан Гарику пришлось проехать без комментариев. Мы остановились на площадке у высокого памятника грозному всаднику, постамент которого окружали фигуры с различными видами оружия.

— Кто этот мужик на коне? — поинтересовалась Лёка Ж., сфокусировав взгляд на памятнике.

— Это Джузеппе Гарибальди, народный герой Италии, — объяснил Гарик.

В ответ Лёка Ж. уважительно промычала, вышла из машины и уткнулась носом в табличку.

— «Пиаццале Джиузеппо Гарибальди», — прочитала она. — Смотри-ка, точно Гарибальди! Гарик, хочу задать тебе давно волнующий меня вопрос: чем отличается пиацца от пиаццале?

— Пьяцца это… ну, большая площадь. А пьяццале — маленькая, — ответил Гарик.

— Именно так я и думала, — Лёка Ж. важно кивнула. — Спасибо, что подтвердил мою м-м-мысль. Куда мы идем дальше?

Гарик повел нас на смотровую площадку, протискиваясь сквозь толпу туристов — очевидно, это еще не разъехавшиеся по домам поклонники блаженного папы. Площадка была огорожена, как выяснилось, не слишком высоким парапетом — он доставал до пупка. На всякий случай я взял Лёку Ж. за руку. Она неловко попыталась отбиться от меня бутылкой игристого.

Гарик не обманул — перед нами действительно открылся весь Рим, сияющий в электрических огнях. Но полюбоваться видом во всей полноте мне не удалось — надо было следить за Лёкой Ж., чтобы она не свалилась с самого высокого римского холма.

— Вон там собор Сан-Пьетро, — снова начал Гарик экскурсию. — А вон там, если приглядеться, можно увидеть Колизей…

— Колизей, — неожиданно оживилась Лёка Ж., до этого совершенно безучастная к ночному пиршеству огней и архитектуры. — Идем туда!

— Но сейчас он закрыт! — сказал Гарик.

— А я хочу! — крикнула Лёка Ж., размахивая бутылкой.

Окружающие нас туристы поспешили отойти на безопасное расстояние. И не зря. Потому что в следующее мгновенье попытка Лёки Ж. открыть бутылку оказалась успешной. Пробка с шумом вылетела в ночной воздух над городом, игристая пена обдала брызгами меня и Гарика. Лёка Ж. бодро засмеялась и прокричала:

— Возьмем Колизей штурмом!

После этого Лёка Ж. сделала несколько больших глотков и, едва я выхватил у нее бутылку, отключилась, упав на парапет.

Глава 7 Похмелье

— Вставай, алкоголик! — бодро проголосила Лёка Ж., пихая меня в бок.

Я открыл глаза. Лёка Ж. уселась на кожаный диван в гостиной, на котором я прикорнул после бессонной ночи, и с любопытством меня разглядывала. Я взял мобильный и посмотрел время. Еще только восемь утра. Я спал всего четыре часа. Вздремнуть не вздремнул, а всхрапнул да присвистнул.

— Сон алкоголика крепок, но короток, — сказала Лёка Ж. еще бодрее.

— Это ты о ком? — поинтересовался я.

— Мне скучно, — начала канючить Лёка Ж., проигнорировав мой вопрос. — Сделай мне кофе. А то я сама не могу. Что я вчера пила?

— Проще сказать, что ты вчера не пила, — ответил я.

— Можно подумать, ты вчера употреблял только воду римского акведука… — Лёка Ж. скорчила гримасу. — Вставай, нас ждет Вечный город. И вообще я есть хочу. Молоко в холодильнике я уже выпила. А ты спишь.

Я понял, что придется вставать. Во-первых, снова уснуть она мне все равно не даст. Во-вторых, действительно обидно приехать в Рим и все проспать.

Прежде чем подняться, я хотел для приличия надеть штаны, чтобы не смущать Лёку Ж., но она, кажется, не собиралась покидать диван, на котором сидела. Я вежливо попросил ее хотя бы отвернуться.

— Хм, чего я там не видела! — ответила Лёка Ж., но все-таки встала с дивана, направилась к кухонному столу, на котором стоял ее ноут, и уселась ко мне спиной.

Лёка Ж. погрузилась в волшебный мир ее почтовых ящиков, а я натянул штаны и пошел в ванную. С душем больше не экспериментировал — просто принял холодный. Освежившись, я выскочил из душевой кабинки и стал растираться широким махровым полотенцем. В этот момент дверь в ванную распахнулась, и я услышал Лёкин визг:

— Ой! Тут было открыто! Я забыла, что ты здесь!

— Может, ты все-таки выйдешь? — сказал я, прикрываясь полотенцем.

Лёка Ж. кивнула и удалилась, не преминув оглянуться.

Я оделся и вышел из ванной. Лёка Ж. сидела за столом и как ни в чем не бывало проверяла свои почтовые ящики.

— Представляешь! Я подключилась к инету! К чужому! — сообщила она. — Поймала через вай-фай сеть какого-то доброго человека, дай ему Бог здоровья, и теперь пользуюсь. Ой, я же хочу в туалет, — вспомнила она. — А вдруг он за это время уйдет? Сделай мне кофе. Я быстро.

Лёка Ж. убежала в ванную. Я нашел в кухонном шкафчике гейзерную кофеварку, покрывшуюся толстым слоем кофейного налета. Другой не было. Оставалось надеяться, что после тщательной промывки и термической обработки ей можно будет пользоваться. Я начал тереть кофеварку попеременно металлической щеткой и мыльной губкой.

— Посуду моешь? — заметила Лёка Ж., вернувшись из ванной и усевшись за ноут. — Правильно. Потому что я посуду мыть не буду, и готовить — тоже. У меня отпуск, — ответила Лёка Ж., не отрываясь от просмотра почты.

— А у меня, по-твоему, что? — Я налил в кофеварку воду и поставил на огонь, чтобы убить кипятком оставшиеся бациллы.

— У тебя?.. — удивилась Лёка Ж. и вдруг закричала: — Ой! Всё! Он отключился! Я не успела проверить еще два ящика. Ну что, кофе готов? — спросила она, успокоившись.

— Лёка, не наглей, — ответил я. — Пойду поглажу брюки, а ты следи за кофеваркой. — И дал подробную инструкцию: как закипит, слить воду, ополоснуть кофеварку, снова налить воды, положить кофе и поставить на огонь.

— Это для меня слишком сложно. Я тебя позову, когда закипит, — сказала Лёка Ж. и присела к окну, закуривая сигарету. — Или лучше в душ пойти…

Что ж, я мог спокойно отправиться к утюгу — кофеварка в надежных руках. Я двинулся в гардеробную, но решил, что сначала все-таки надо договориться, как попадать в ванную, — пока инцидент еще жив в памяти у Лёки Ж.

— Да, Лёка, — сказал я, вернувшись, — поскольку дверь в ванную у нас не закрывается, давай договоримся: если закрыто, значит, занято, а если открыто, то свободно. — Лёка Ж. не реагировала. Я повторил: — Закрыто — занято, открыто — свободно. Хорошо?

— Не надо разговаривать со мной как с ребенком. Я все поняла, — отозвалась Лёка Ж. — Так и сделаю. Я вот пытаюсьвспомнить, чем я вчера занималась…

— Лучше не вспоминать, — грустно сказал я.

— Боже! Что я натворила? — испугалась Лёка Ж.

— Ты помнишь, как хотела штурмом взять Колизей? — спросил я, прощупывая почву.

— Да… — неуверенно ответила Лёка Ж. — И что, взяла?

— Еще как! — постарался я сказать как можно убедительнее. — Ты забросала его бутылками, которые Гарик неосмотрительно привез на встречу с девушкой своей мечты.

— Да? — По лицу Лёки Ж. было видно, что она усиленно пытается вспомнить, как брала Колизей, но память ей отказывала.

— Тут же приехали карабинеры… — продолжил я.

— Симпатичные? — по привычке поинтересовалась Лёка Ж.

— Не знаю, я не рассматривал. Но тебе они понравились, потому что ты пожелала непременно вступить с ними в интимную связь, — сказал я с укоризной.

— Прямо там, у Колизея? — Лёка Ж. снова принялась ворошить память — та оставалась глухонемой.

— Ага, — подтвердил я. — Но они предложили заняться этим в полиции, или как это у них называется… И посадили тебя в камеру с проститутками.

— Меня??? А вы с Гариком куда смотрели? — окончательно купилась Лёка Ж.

— А мы с Гариком взорвали стену полиции… — сказал я предельно серьезно.

— Как? — поразилась Лёка Ж.

— Взрывчаткой конечно. — Я одарил Лёку Ж. снисходительным взглядом. — У Гарика куча взрывчатки — он же тебе вчера показывал.

— Откуда у него взрывчатка? — не на шутку перепугалась Лёка Ж.

— Прессу надо читать. Вот. — Я достал из своей сумки итальянскую газету, которую взял в самолете, и открыл на полосе с испуганным молодым человеком в очках, рекламирующим недвижимость «Туттотондо». — Читай.

Лёка Ж. нацепила очки, посмотрела на страницу и воскликнула:

— Тут же по-итальянски! Я не понимаю…

— Ну да, куда тебе! Тут написано…

Для достоверности я стал водить пальцем по буквам рекламного текста, на ходу сочиняя текст: «Чрезвычайное происшествие в полицейском отделении Рима. Вчера известный исламский террорист и неизвестный русский взорвали стену здания полиции и освободили русскую, которая совершила акт вандализма в Колизее, забросав амфитеатр бутылками с горячительной смесью…»

— Что, прямо так и написано? — спросила Лёка Ж., вглядываясь в незнакомые слова.

— Так и написано: «горячительная смесь», — подтвердил я, указывая пальцем на строчку посредине. — Ты же знаешь, у итальянцев развито чувство юмора. Дальше. «Вместе с русской на волю сбежали местные проститутки».

— А это кто? — спросила Лёка Ж., показывая на испуганного парня в стенном проломе.

— Это… Это карабинер, — нашел я объяснение. — Он в недоумении… такого он за все годы службы не видел. — Я закрыл газету и сунул ее себе в сумку. — Теперь Гарик в бегах. Больше мы его поди не увидим.

— Ты меня разыгрываешь! — вдруг догадалась Лёка Ж. — Какой же из Гарика исламский террорист! Он армянин и э-э… католик! Да, католик!

— Это единственное, что тебя смущает в моем рассказе? — уточнил я.

— Не единственное, — сказала Лёка Ж. — Теперь колись, чем вы с Гариком на самом деле занимались после того, как я… взяла Колизей штурмом.

— Ну до штурма, слава богу, не дошло, — успокоил я. — Потому как ты покинула нас еще на холме Джаниколо.

— В смысле — покинула? — не поняла Лёка Ж.

— Перестала реагировать на внешние раздражители. Почти, — уточнил я и рассказал, как сначала Лёка Ж. действительно едва не свалилась с холма, свесившись с парапета вниз головой. А потом, когда мы с Гариком спасали ее от окончательного падения, начала брыкаться, как бешеная лошадь. Правда, брыкала она исключительно меня — в колено.

— Это значит, что я к тебе неравнодушна… — закокетничала Лёка Ж.

— Лучше бы ты была неравнодушна к Гарику… — мрачно заметил я, потирая коленку.

— И что потом? — потребовала продолжения Лёка Ж.

— Потом мы уложили тебя на заднее сиденье в машине и продолжили экскурсию по холму Джаниколо, он же — Джаникулум, он же — Яникул. В общем, от имени двуликого бога Януса, — объяснил я.

— Продолжили без меня? — возмутилась Лёка Ж., но замолчала, напоровшись на мой взгляд.

— С тобой, с твоим бесчувственным телом, — сурово напомнил я. — Мы продолжали экскурсию, а твое тело охраняло машину — вряд ли кому-нибудь придет в голову угнать тачку с трупом.

Лёка Ж. хотела возразить, но снова поняла по моему взгляду, что лучше этого не делать. Я же вкратце поведал ей историю фонтана Аква-Паола. Построили его в XVII веке по распоряжению папы Павла V. Папа как раз восстанавливал разрушенный акведук Траяна, чтобы провести чистую питьевую воду для местных жителей, а то они вынуждены были пить из грязного Тибра. И чтобы собрать деньги на строительство, ввел налог на вино. Местным жителям это, конечно, не очень понравилось — но потом они поняли, что чистая питьевая вода лучше, чем вино. Надеюсь, Лёка Ж. сегодня это тоже поняла.

Когда фонтан запустили, струя оказалась такой мощной, что разбила балюстраду. Но местным жителям фонтан понравился — красивый, большой, с вместительной чашей. Они стали купать в ней своих лошадей и сами мылись — всё лучше, чем в Тибре. Фонтан быстро засорился, и папа запретил в нем купаться под страхом сурового наказания…

— Ты все это записывал, что ли? — нетерпеливо перебила Лёка Ж., видимо, вспомнив, что собиралась в душ.

— Во-первых, мой самоучитель всю правду говорит. Во-вторых, я люблю читать. В-третьих, с твоим Карузо пообщаешься, и не такое запомнишь, — объяснил я. — Кстати, он сказал, где можно купить сим-карту, чтобы звонить ему без проблем.

— А почему он говорит об этом моему мужу? — возмутилась Лёка Ж.

— По-моему, он догадывается, что я тебе не муж. — Я выразительно посмотрел на Лёку Ж. и сказал: — Обычно мужа не знакомят с предполагаемым любовником.

— Ты плохо знаешь женщин. Вернее, ты вообще их не знаешь, — язвительно заметила Лёка Ж., снимая очки. — Сразу видно матерого холостяка… — Лёка Ж. задумалась, снова надела очки и оценивающе посмотрела на меня. — А может, ты на мне женишься — после того, что я видела в ванной?

— Во-первых, это еще не повод жениться. — Я усмехнулся. — А во-вторых, я слишком хорошо к тебе отношусь.

— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла Лёка Ж.

— Что прибью тебя в брачную ночь, — любезно объяснил я.

— По-моему, вода в кофейнике скоро выкипит, — указала мне Лёка Ж.

Я подскочил к кофеварке, снял ее с огня. Воды действительно уже почти не осталось. На стенках образовался плотный белый осадок. Я показал кофеварку Лёке Ж.

— Смотри, сколько минеральных солей!

— Знаю, — ответила она, сняла очки и бросила их в сумочку. — Мне Гарик писал, что у них тут вода, богатая минералами. Зато она идет прямо с гор, как в старые времена. Ладно, я пойду в душ, а ты свари, наконец, кофе. — И, предупреждая мое замечание, сказала: — Я помню, я закрою дверь…

Я сварил кофе. Выпил чашку. Вторую. Третью. Четвертую. Заварил кофе снова. Почитал самоучитель. Потом — путеводитель. Еще выпил кофе. Стрелки башенных часов по-прежнему стояли без движения.

Лёка Ж. вышла из душа часа через полтора. Ее темпоритм явно снизился.

Я налил ей кофе.

— Что ж такой холодный? — недовольно спросила она. — Нет, я такой пить не буду. Пойдем лучше в какой-нибудь бар. Там я возьму себе нормальный кофе. Вот только приведу себя в порядок. — Лёка Ж. достала косметичку и поставила перед собой зеркальце и потребовала, чтобы я развлек ее рассказом о нашей с Гариком дальнейшей экскурсии — после того, как бесчувственное тело Лёки Ж. охраняло машину.

Я поведал Лёке Ж. о том, как мы ходили к церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио, которая, разумеется, была в этот час закрыта. Однако это совершенно не помешало Гарику. Активно используя жестикуляцию, он увлеченно рассказывал о Темпьетто, круглой часовне, построенной Донато Браманте на том месте, где по приказу Нерона распяли апостола Петра — вниз головой.

Способ казни так поразил Лёку Ж., что она даже оторвалась от зеркальца. Видимо, у нее возникли конкретные негативные ассоциации, раз она возмутилась: чем Петр этому Нерону не угодил, что его вниз головой-то?

В очередной раз пораженный избирательностью Лёкиных познаний я объяснил, что Петр сам об этом попросил — чтобы не уподобляться своему Учителю, то есть Христу. А насчет того, чем не угодил… Известно чем. Нерон провозгласил себя богом. А тут появились христиане во главе с Петром и Павлом, которые популярно объяснили, что Бог один и это не Нерон. Вот он и ликвидировал смутьянов.

Но для Гарика такая версия событий была слишком очевидной, поэтому он изложил мне сразу несколько занимательных и противоречивых римских легенд. Одна из них утверждает, что Петр обратил в христианство жен Нерона, и они перестали выполнять супружеские обязанности.

— Я бы на их месте тоже отказалась, — заметила Лёка Ж., накладывая на веки тени с эффектом сияния драгоценных камней.

Не отрицаю. Только с фактами тут неувязочка. Потому что, как известно из исторических источников, свою первую жену, Октавию, Нерон к тому времени давно уже отправил в ссылку. А его вторая жена, Поппея, была иудейкой и все свои обязанности выполняла исправно — как раз в период расправ над христианами она носила второго ребенка от Нерона. Правда, не доносила — однажды, во время ссоры, Нерон, изрядно выпив, пнул беременную Поппею в живот и убил ее.

— Ой, Господи! Такого мужа, как Нерон, и врагу не пожелаешь, — возмущенно отреагировала Лёка Ж., принимаясь за бровь. — То лягушку рожает, то беременную жену лупит! Козел…

Я разделил возмущение Лёки Ж. и рассказал еще одну легенду. Согласно ей, Нерон казнил Петра, чтобы отомстить за своего любимчика, мага Симона. Был такой модный в ту пору фокусник. Он превращался в животных, изменял облик, причем не только свой, стряпал привидения и летал по воздуху, как Дэвид Копперфилд.

Симону понравилась христианская идея Единого Бога в трех лицах, поэтому он крестился и объявил себя воплощением сразу всех трех ипостасей: и Отца, и Сына, и Святого Духа. Затем выкупил в борделе проститутку и сказал, что она реинкарнация гомеровской Елены, через которую Бог родил ангелов, сотворивших мир. Полагаю, в те времена это было что-то запредельное для понимания.

Затем Симон пришел в Рим и втерся в доверие к императору, забавляя его разными фокусами и философскими измышлениями. Но тут на его карьерном пути возник Петр. У одной богатой римлянки умер сын, совсем еще юноша. Римлянка позвала на похороны апостола Петра и волхва Симона — оба они славились тем, что умели воскрешать мертвых. Симон согласился воскресить юношу с одним условием: если покойник оживет, Петра сожгут заживо на глазах волхва. Народ, охочий до зрелищ, с радостью согласился.

Симон использовал известные ему магические приемы и заставил-таки покойника пошевелить головой. Люди бросились на Петра и собирались уже устроить большой пионерский костер, но Петр сказал им: если парень шевелит головой — это еще не значит, что он жив. Вот пусть встанет, откроет глаза, ходит и говорит. Симон снова приступил к покойнику, но ничего больше сделать не мог. Тогда Петр стал молиться, и юноша воскрес. Посрамленный волхв бежал.

Чтобы восстановить репутацию, Симон придумал свой самый известный трюк — полет над Римом.

— Ну это все выдумки! — фыркнула Лёка Ж.

— Выдумки — невыдумки, но в назначенный день на глазах у тысяч римлян и в присутствии императора Нерона Симон воспарил над городом, — возразил я. — На перформансе был и Петр, он обратился к Господу с просьбой развеять бесовские чары волхва, и Симон брякнулся наземь, опрыскав своей кровью одежду Нерона.

Вот тогда-то Нерон и решил казнить Петра. Правда, есть и другая легенда, которая утверждает, что Симон остался жив после падения, еще долгое время пудрил всем мозги и даже обзавелся кучей учеников. А когда его арсенал фокусов иссяк, он попросил своих учеников похоронить его заживо, чтобы доказать им, что он бог. Симон обещал, что если его откопают через три дня, он будет жив. И это был его последний трюк. Некоторые полагают, что он и не собирался воскресать, просто хотел уйти красиво. Сделать эскейп…

— На что только люди ради красоты не идут… — заметила Лёка Ж., рассматривая накрашенный глаз в зеркало. — Так. Один глаз готов. Как тяжела участь идеальной женщины…

Лёка Ж. принялась за второй глаз, а я начал печальную повесть Беатриче Ченчи, двадцатидвухлетней отцеубийцы, обезглавленной и похороненной там же, в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио. Согласно легенде, граф Франческо Ченчи заточил свою дочь Беатриче в замке и стал ее домогаться. А Беатриче обратилась за помощью к папе римскому. Но ее просьба осталась без ответа.

Лёка Ж. на секунду замерла, словно хотела было о чем-то спросить, но потом передумала и продолжила свое занятие. Папа римский смотрел на злодейства графа сквозь пальцы, потому что граф всегда и хорошо откупался. Тогда Беатриче сговорилась со своей мачехой и двумя братьями убить старого греховодника. И вот когда Франческо Ченчи в очередной раз попытался совратить свою дочь, она дала ему опиум. Но яд не подействовал…

— Она бы ему лучше мышьяка дала! — заметила Лёка Ж. со знанием дела. — От опиума граф, наверное, завелся еще сильнее…

Я подтвердил догадку Лёки Ж. и сказал, что на этот случай Беатриче наняла убийцу, который пронзил его сердце кинжалом, как раз когда тот завелся не по-детски. Затем тело развратника выбросили из окна, чтобы все выглядело как несчастный случай.

Однако следствие неожиданно вышло на убийцу наемного убийцы. Оказалось, что Ченчи решили убрать киллера, который убил графа, — чтобы киллер их не сдал. Но арестованный убийца киллера во всем сознался.

— Да это просто семейка Аддамс! — изумилась Лёка Ж.

Само собой, всю семью арестовали. Целый год их пытали самым жестоким образом. Беатриче, несмотря на суровые пытки, так ни в чем и не призналась. Папа был беспощаден. Беатриче, ее мачеху и старшего брата казнили. Им отрубили головы на мосту Святого Ангела.

На надгробии Беатриче в церкви Сан-Пьетро-ин-Монторио, как рассказал Гарик (лично убедиться в этом мне, разумеется, не удалось), вырезано одноединственное слово: «Orate» — «Молитесь». Говорят, призрак казненной девушки до сих пор бродит ночами по пустынным улицам Рима…

— Боже мой! — Лёка Ж. давно уже отложила зеркальце и совсем забыла про второй глаз. — Зачем ты мне все это рассказываешь? Ты хочешь, чтобы я вообще не закончила сегодня? Может, у тебя есть какая-нибудь более оптимистичная история?

— Есть, — сказал я и изложил другую версию событий, согласно которой Беатриче не убивала своего отца и он не принуждал ее к сожительству. Просто у Беатриче был любовник, от которого она родила. Отец укрыл ее в замке, наказывая за распутство. Поэтому любовник Беатриче, чтобы освободить девушку, убил графа Ченчи. Возможно, Беатриче действительно ничего об этом не знала, как она и утверждала.

— Бедная девушка… — Лёка Ж. задумалась. — Слушай, а про нее никто не писал?

— Кто только не писал про Беатриче Ченчи! — сказал я и перечислил: — Моравиа, Диккенс, Стендаль, Уайлд, Шелли…

— Вот-вот. Точно! Шелли! — обрадовалась Лёка Ж. и вдруг, вперив в меня скорбный взгляд, начала с выражением декламировать:

Затем Лёка Ж. вышла из образа и представила:

— Перси Биши Шелли в переводе Константина Бальмонта! — Лёка Ж. раскланялась.

— Какие глубокие познания в литературе английского романтизма! — вымолвил я, отойдя от культурного шока.

— Если бы ты столько лет посидел замужем, сколько я, то у тебя были бы такие же глубокие познания, — сказала Лёка Ж. — Когда безвылазно находишься дома, как эта несчастная Беатриче в отцовском замке, поневоле перечитаешь всю домашнюю библиотеку. Книг у всех моих мужей было много, а память у меня хорошая… — Лёка Ж. посмотрела на недокрашенный глаз, парой штрихов придала ему законченный вид и повелела: — Хватит на сегодня кошмарных историй. Пойдем брать Колизей.

Наш путь к Колизею затянулся на несколько часов. В течение первого часа Лёка Ж. появлялась из спальни в различных нарядах и интересовалась: «Я не похожа на старую женщину легкого поведения?» Сначала я пытался отшучиваться: «Что ты! Скорее уж на молодую монашку». Затем давал четкий отрицательный ответ. Но каждый раз Лёка Ж., не получив удовлетворения моей реакцией, скрывалась в спальне, чтобы появиться в новом облачении. Наконец я ответил утвердительно, и она остановила свой выбор на юбке с рюшами, полупрозрачной блузке и кокетливом шелковом шарфике.

Второй час ушел на изучение ставен, которые Лёка Ж. обнаружила с внешней стороны окна ванной. Она заинтересовалась: почему сквозь рифленое стекло в ванную комнату поступает так мало света. Если снаружи защита от вуайеристов, то зачем вообще делать здесь окно? Открыв его, Лёка Ж. увидела пластиковую ставню. Она продолжила исследование в других комнатах и выяснила, что на всех окнах есть ставни, которые можно закрывать на щеколду.

Я напомнил Лёке Ж., что мы собирались взять Колизей. Это придало ей немного энергии, которую она использовала для того, чтобы показать мне, как закрываются и открываются ставни, и обсудить со мной: что лучше — закрыть окна и открыть ставни или, наоборот, открыть ставни и закрыть окна. Затем она попробовала оба варианта, но ни один из них не казался ей верным. Тогда Лёка Ж. решила, что закроет лишь часть окон и часть ставен.

Я не стал ей мешать. Обулся и вставил ключ в замочную скважину, намереваясь открыть дверь. Заметив это, Лёка Ж. испытала новый прилив сил, которого хватило на то, чтобы закрыть все окна и ставни и наконец покинуть квартиру.

Еще час ушел на то, чтобы при свете дня осмотреть фрагменты стены античного акведука, поросшей плющом и прочей растительностью, и пройтись к часовне, башня которой видна из нашего окна. Башня оказалась скрытой собором Санта-Кроче-ин-Джерузалемме. Справа базилику ограждала высокая стена с чугунными решетчатыми воротами. С внутренней стороны ворота были обвешаны разноцветной смальтой, как новогодняя елка стеклярусом. Лёка Ж. пожелала сорвать себе какую-нибудь игрушку на память, но ей не удалось это сделать. Тут она увидела, что за кирпичной стеной скрывался огород с цветами и, возможно, какими-нибудь овощами. В Лёке Ж. снова ожил проснувшийся с утра голод, и она бросилась на решетку с удвоенной энергией. Воистину нет существа страшнее, чем голодная Лёка Ж. К счастью, людей вокруг не было — видимо, паломники, приезжавшие на беатификацию папы, уже окончательно разъехались по домам. Иначе, боюсь, кто-нибудь позвал бы экзорциста.

Дабы остудить пыл Лёки Ж., я повел ее в церковь. Бросив беглый взгляд на высокие своды, украшенные мозаикой раннего Ренессанса, Лёка Ж. обнаружила стол с буклетами на разных языках, в том числе английском и итальянском. Сопоставив оба текста и выловив в них знакомые слова, мы выяснили, что Санта-Кроче-ин-Джерузалемме, базилика Святого Креста в Иерусалиме (базилика Святой Елены), скрывает внутри себя еще несколько построек.

Увидев имена, знакомые по вчерашнему рассказу Гарика о Сан-Джованни-ин-Латерано, Лёка Ж. испытала нечто похожее на радость узнавания, приободрилась и потребовала, чтобы я немедленно перевел ей дальше. Среди буклетов, рядом со стопкой красно-белых программок прошедшей беатификации, на которых красовался блаженный папа в белом одеянии, держащий на руках младенца, я заметил книжечку на русском, взял ее со стола и отдал Лёке Ж.

Она не преминула поделиться со мной почерпнутой из буклета информацией.

В 326 году Елена отправилась в Иерусалим, где профинансировала археологические раскопки на Голгофе, желая найти крест, на котором был распят Спаситель. Елена призвала иудейских вождей, чтобы они указали ей место захоронения Креста. Те поначалу не хотели ничего говорить, но Елена, как истая христианка, пригрозила пытками и казнью. «Жуть!» — снова воскликнула Лёка Ж.

Иудейские вожди указали на некоего Иуду, потомка иудейского пророка. Иуду привели к императрице, но он утверждал, что понятия не имеет, где может находиться Крест Распятия. По приказу Елены его посадили в яму, где Иуда быстро одумался. «Попался бы в руки папе, быстрее бы язык развязался!» — снова вставила от себя Лёка Ж.

В указанном им месте после раскопок была обнаружена пещера, в которой лежали три креста. Выяснить, на каком из них был распят Христос, помогло чудо. Кресты поочередно подносили сначала к тяжело больной женщине, затем к покойнику. И лишь один из крестов смог исцелить даму и воскресить усопшего. Елена привезла в Рим фрагменты Креста Спасителя, дощечку из орехового дерева с остатками надписи «Иисус Назорей, царь Иудейский», установленную на Кресте по распоряжению Понтия Пилата, два шипа тернового венца, надетого на Христа, гвоздь Распятия Спасителя, крест, на котором был казнен раскаявшийся перед смертью разбойник, фалангу пальца апостола Фомы Неверующего, а также землю Голгофы. Все эти реликвии хранились в сессориуме Елены, дворце, построенном в III веке.

После смерти матери Константин в 330 году перестроил сессориум в церковь, от которой сегодня осталась только капелла Святой Елены…

За всеми переделками о трофеях, привезенных Еленой из Иерусалима, как-то позабыли. Их обнаружили замурованными в стену во время очередных ремонтных работ в 1492 году. Теперь благодаря этим находкам Санта-Кроче-ин-Джерузалемме входит в обязательный маршрут паломников в Риме наряду с соборами Святого Петра, Святого Павла, Сан-Джованни-ин-Латерано и Санта-Мария-Маджоре…

От переизбытка информации рассудок Лёки Ж. несколько помутился. Она пожелала немедленно покинуть церковь и выбежала на улицу. Яркий солнечный свет ослепил привыкшие к полутьме глаза, в результате чего Лёка Ж. вместо того чтобы двинуться к Колизею, помчалась в противоположную сторону. Она неслась с такой скоростью, что я насилу догнал ее.

Так мы оказались в садике музея военной истории, где пушки и прочие орудия уничтожения разных эпох были расставлены среди лимонных и мандариновых деревьев. Чувство голода вернуло Лёку Ж. к жизни. Она набросилась на цитрусовые, срывая плоды и скидывая их мне в сумку.

— Делай вид, что мы здесь просто гуляем, — приговаривала Лёка Ж., одной рукой очищая сорванный мандарин, а другой срывая лимоны.

Еще один час пролетел незаметно.

Набрав полную сумку цитрусовых, Лёка Ж. решила, что пора удалиться. Съев пятый мандарин, она поняла, что «они какие-то невкусные» и предложила мне тоже попробовать. Мандарин действительно оказался со странным привкусом, как будто он был сорван зеленым и лежал так долго, что успел испортиться. Тем не менее, как только Лёка Ж. утолила голод, к ней вернулся рассудок, а затем и память. Она вспомнила, что мы не купили итальянскую сим-карту. Приобрести ее можно было в «Tabacchi».

«Табакки» это сеть табачных киосков, в которых, как объяснил Гарик, можно купить любую мелочь — от сим-карт и билетов на транспорт до шоколадок и сигарет. Причем цены ни на один товар там не указаны — видимо, они зависят от настроения продавца.

Ближайший «Табакки» я видел рядом с баром, в котором Лёка Ж. хотела позвонить ночью. Поэтому нам пришлось вернуться обратно. По пути у Лёки Ж. возникла вполне здравая мысль зайти домой и оставить там нелегально сорванные цитрусовые. Но я, понимая, что тогда мы, возможно, сегодня уже никуда больше не пойдем, категорически эту идею отверг и предложил их просто выкинуть. С этим не могла согласиться Лёка Ж., которая потратила так много сил, чтобы собрать урожай.

Препираясь, мы дошли до «Табакки» и обнаружили, что киоск закрыт. Что характерно, часы работы указаны не были. Бар, в который мы заходили ночью, тоже оказался закрыт. Из находившихся вокруг заведений работал только «Diacount frutta» — маленький фруктово-овощной рынок, расположившийся на первом этаже дома, в помещении гаражного типа, между «Табакки» и баром. Судя по надписи, сотрудники рынка свободно владели английским и итальянским.

Лёка Ж. зашла внутрь и сразу же остановилась — она увидела на лотке мандарины и лимоны. Мандарины продавались по 1,5 евро за килограмм, лимоны — по 1,6.

— Дикие люди! — сказала мне Лёка Ж. — Зачем продавать мандарины, когда они растут на улице! Полный привет!

Продавец, смуглый тип восточно-метисской наружности, прислушавшись, радостно замахал руками.

— Прывэт? Руссы? — Он широко заулыбался.

Выходит, здесь знают еще и русский…

— Руссы, руссы, — подтвердила Лёка Ж.

— Хатэт мандарыни? Карашо мандарыни! — приступил продавец к делу.

— Нет, хотеть карашо сим-карта, — ответила Лёка Ж.

Продавец заморгал.

— Гаварыт руссо плоха, — признался он, задумался о чем-то и, хлопнув себя по лбу, весело сказал: — Руссы блят карашо!

Лёка Ж. оторопела, открыла рот, но смогла издать только шипение. Я поспешил вмешаться, предположив, что какой-нибудь турист-весельчак ввел продавца в заблуждение. После беседы с использованием русских, английских, итальянских слов и жестов моя догадка подтвердилась. Так и есть: один русский синьор объяснил торговцу, что если он хочет сделать комплимент русской девушке, то пусть наювет ее «блят».

— Нет-нет, блят это плохой, очень плохой девушка, — объяснила Лёка Ж. продавцу на доступном для него, как она считала, языке. Затем на всякий случай перевела: — Вэри-вэри бэд герл, понимаешь?

Продавец кивнул.

— Понымаш. Карашо!

— А хорошей девушке надо говорить так, — тут Лёка Ж. почему-то положила правую руку на грудь и сказала с грузинским акцентом: — Какой красывый дэвушка! Ты — первый чудо в моя жизнь. Понымашь?

Я тихо давился смехом и не мешал Лёке Ж. посвящать продавца в тонкости русского этикета. Должна же у меня быть хоть какая-нибудь радость…

— Понымаш. Како красывы дэвушк, — повторил продавец и снова весело произнес любимое слово: — Карашо!

— Я пойду покурю, — сказал я Лёке Ж. и выскочил на улицу.

Еще чуть-чуть, и я бы просто помер, сдерживая смех.

Лёка Ж. вышла ко мне минут через двадцать и сообщила, что она выяснила: здесь никто не работает с полудня до четырех. В это время у них якобы сиеста.

— А эти почему не отдыхают? — кивнул я в сторону продавцов фруктового рынка.

— Ну ты же видишь, они не местные, — ответила Лёка Ж. — Они откуда-то приехали, то ли из Турции, то ли из Албании — я не поняла.

Итальянские гастарбайтеры подсказали Лёке Ж., что нужно идти на виале Карло Феличе, там есть и бары, которые работают в это время, и «Табакки».

— Надеюсь, ты узнала, как туда добраться? — спросил я, в принципе уже догадываясь, что Лёка Ж. ответит: «Доверься моей интуиции».

Я доверился. Интуиция Лёки Ж. водила нас от бара к ресторану, от ресторана к бару, которые оказывались либо закрытыми на сиесту, либо слишком дорогими, чтобы утолить Лёкин голод. Затем Лёкина интуиция, опоздав на зеленый и не в силах дождаться, когда же он снова загорится на светофоре, бросила нас на дорогу прямо на красный. Пять минут назад Лёка Ж. боялась ступить на пешеходный переход, так как машины срывались с места, едва гас зеленый цвет. Теперь же, когда пешеходы нарушили все установленные правила, водители притормозили и терпеливо дожидались, пока мы уберемся с проезжей части.

В конце концов Лёкина интуиция привела нас на виа Мерулана, где Лёка Ж. решила бросить якорь в первом же попавшемся баре. Так мы скоротали еще часок.

Бар назывался так же, как и улица, на которой он стоял, — «Merculana». Лёка Ж. сразу же направилась к барной стойке, так как где-то прочитала, что если заказывать у стойки и не садиться за столик, то заказ обойдется вдвое дешевле.

— Мы должны экономить, — строго сказала Лёка Ж., придирчиво изучила меню и заказала один капучино за 1,5 евро, за который тут же и расплатилась с барменшей, чтобы не давать чаевых. — Этим я и пообедаю, — пообещала Лёка Ж.

— А я, пожалуй, пообедаю чем-нибудь съедобным, — сказал я и открыл меню.

— Ты слишком много ешь! — парировала Лёка Ж., отняв у меня меню. — Я сама выберу. А то знаю я твой необузданный аппетит.

В результате после долгих консультаций с барменшей, постепенно начинавшей терять терпение, Лёка Ж. остановилась на тарелке антипасто, итальянской закуски, за 12 евро и бокале белого сухого вина за 3 евро. Потом заказала еще один бокал и сказала мне, чтобы я сразу рассчитался за все. Барменша предложила присесть за столик.

— Видишь, какая хитрая! — сказала мне Лёка Ж. — Хочет с нас содрать побольше.

Лёка Ж. не двинулась с места. Вцепившись в стойку мертвой хваткой, она широко улыбнулась и светским тоном поинтересовалась, где она может «смок». Барменша объяснила, что курить разрешено только «он зэ стрит».

— Нет, ну ты посмотри! — зашипела мне Лёка Ж. — Она хочет, чтобы я села за стол, заплатила вдвое больше, да еще и бегала на улицу курить!

Я напомнил Лёке Ж., что в Италии действительно нельзя курить в помещениях баров и ресторанов, и предложил сесть за столик на улице. Но Лёка Ж. твердо стояла на своем.

— Ни за что! Я буду есть за стойкой.

Барменша меня поддержала, пообещав синьорине, что нам обязательно принесут заказ.

Я отцепил Лёку Ж. вместе с чашкой капучино от стойки и вытащил на улицу. Столики, покрытые красной скатертью, на четверых каждый, занимали ровно половину ширины узкого тротуара. Я выбрал самый дальний, за окнами бара, чтобы привлекать поменьше внимания. И не зря. Держа марку, Лёка Ж. еще некоторое время упорно отказывалась садиться. Но после того, как я опустился на стул и спокойно пообещал ей, что никуда с ней больше не пойду, Лёка Ж. сдалась, плюхнулась на стул напротив и залпом выпила остывший капучино.

Вскоре нам принесли вино, оказавшееся настолько приятным, что его оценила даже Лёка Ж., которая вообще-то вина терпеть не может. Допускаю, что причиной тому Лёкино похмелье, но она порывалась выпить также мой бокал и заказать еще. Я вовремя защитил свое вино от посягательств и напомнил о необходимости экономить.

Официант принес нам оливковое масло в бутылочке и чиабатту в корзинке, плетенной из соломки.

Чиабатта — это хлеб практически домашнего приготовления, с хрустящей корочкой и крупными дырками в мякоти. Полив кусок чиабатты оливковым маслом и слегка подсолив, Лёка Ж. продегустировала и заключила, что, в принципе, могла бы питаться одним хлебом с оливковым маслом, ибо ничего вкуснее в своей жизни она еще не пробовала.

Однако ее ждал новый сюприз: официант принес огромную тарелку с антипасто. На тарелке лежали тонкие ломтики сыровяленой ветчины прошутто, несколько видов сыра, помидоры черри и различная зелень. К зелени Лёка Ж. равнодушна, а вот за все остальное она взялась с огромным энтузиазмом.

Дожевав последний ломтик прошутто, Лёка Ж. расслабленно откинулась на спинку стула и вяло поинтересовалась, где мы находимся. Я напомнил ей, что мы все еще на виа Мерулана и по-прежнему намереваемся, во всяком случае я намереваюсь, попасть в Колизей.

— Мерулана, — задумчиво повторила Лёка Ж., проигнорировав замечание про Колизей. — Где-то я уже слышала это название…

— Гарик вчера собирался нас провезти по Мерулане к Санта-Марии-Маджоре, — напомнил я.

— Нет-нет, что-то другое… А, вспомнила… Роман Карло Эмилио Гадды. Перевод М. Медведева… — Лёка Ж., желая декламировать, махнула рукой, задела бокал, он звонко упал на тарелку и разбился на крупные осколки. — Вот гадство, — заключила она.

— И как же называется роман? — поинтересовался я, как бы не заметив произошедшего.

— «Пренеприятнейшее происшествие на улице Мерулана», — ответила Лёка Ж., не сводя взгляда с осколков. По лицу ее было видно, что она размышляет, сколько придется заплатить за разбитый бокал. Поэтому Лёка Ж. на автомате стала цитировать: — «Глава первая. Все теперь называли его доном Чиччо. Он служил в оперативном отделе сыскной полиции, в подчинении у доктора Франческо Ингравалло, и вызывал жуткую зависть коллег: человек, занимавший самый низший чин, казалось, был вездесущим и легко распутывал самые сложные дела». Как думаешь, может, это спрятать? — вдруг спросила Лёка Ж., показывая глазами на останки бокала.

— Все равно заметят, — ответил я и поинтересовался: — У тебя что, фотографическая память?

— Да, — констатировала Лёка Ж. и вернулась к бокалу. — А я все-таки спрячу.

Она положила осколки на салфетку в корзинку из-под хлеба и прикрыла сверху той же салфеткой. Разумеется, тут же появился официант, который, обнаружив осколки в хлебной корзинке, укоризненно посмотрел на Лёку Ж.

— Иль конто, перфаворэ. — Это я попросил счет, отвлекая официанта.

Тот кивнул и удалился.

— Ну вот, молодец, — сказал я Лёке Ж. — теперь помимо разбитого бокала в счет включат и испорченную корзинку.

Вместо ответа Лёка Ж. продолжила цитировать роман Гадды:

— «Он был среднего роста, скорее округлый, чем коренастый, с густыми черными кудрями…»

Лёка Ж. прервалась и уставилась мне за спину. Я оглянулся и увидел официанта. Он нес нам счет.

— Может, сбежать, пока не поздно? — шепнула Лёка Ж.

— Поздно, — заверил я.

Официант оставил папку со счетом и ушел. Я достал из папки чек. В нем было ровно то, что мы съели и выпили — ни разбитого бокала, ни испорченной корзинки.

— Ну что там? — заерзала Лёка Ж., пытаясь заглянуть в чек.

— Сейчас, погоди, — ответил я, повернув бумажку так, чтобы Лёка Ж. не могла увидеть цифр. — Ну да, — сказал я, вздохнув. — Как я и думал. За бокал 50 евро, за корзинку — 40 и еще 20 сверху за плохое поведение.

— Чье? — удивилась Лёка Ж.

— Твое конечно. Не мое же…

— И что же нам теперь делать? — приуныла Лёка Ж.

— Я заплачу только за то, что заказывали. — Я достал из кошелька необходимую сумму и прибавил к ней чаевые, закрыл папку со счетом и заговорщицки прошептал: — Теперь бери свою сумочку. — Лёка Ж. взяла сумочку и прижала к груди. — Медленно вставай. — Я поднялся вместе с ней и шепотом скомандовал: — Бежим!

Мы дали деру. Отбегая, я глянул назад, убедился, что официант пересчитал деньги и забрал их.

— Быстрее! — закричал я Лёке Ж. — Он сейчасг вызовет карабинеров!

Лёка Ж. припустила пуще прежнего. Благодаря моей уловке нам удалось одолеть путь до Колизея минут за пятнадцать вместо очередного предполагаемого часа.

Отдышавшись, Лёка Ж. обратила внимание на знакомые по фотографиям очертания знаменитой античной развалины.

— Ну что, пойдем брать? — спросил я.

— Ой, погоди, я должна прийти в себя, — сказала Лёка Ж. и бросилась к ларьку с сувенирами.

В течение получаса Лёка Ж. с любопытством разглядывала миниатюрные копии бюстов античных императоров, статуй Лаоокона с сыновьями и Аполлона Бельведерского, магнитики с пенисом Давида и римской волчицей, календари с видами римских руин и котов. Наконец остановила свой выбор на «Pianta di Roma» — карте Рима.

— Вот что я подумала, — поделилась она своими соображениями, — в Колизей идти уже поздно, поэтому мы сходим туда завтра с утра. А сейчас отправимся лучше на виа Национале. Я слышала, что это Мекка шопоголиков. Там куча магазинов. «Sandro Ferrone», «Sisley», «Guess», — перечисляла Лёка Ж. — «Elena Miro». Нет, это нам не надо, это одежда для полных… Так. — Она протянула мне карту. — Посмотри, как туда добраться. Это где-то рядом с Колизеем или не с Колизеем, но где-то там.

Как я ни старался объяснить Лёке Ж., что ходить по бутикам с имеющейся у нас наличностью совершенно бессмысленно, она непоколебимо стояла на своем: для посетителей, которые ничего не собираются покупать, бутики имеют такую же исключительно культурную ценность, как Колизей для любителей античности.

Пришлось изучать карту. К несчастью, виа Национале действительно находилась недалеко от Колизея — достаточно было пройти вперед к пьяцца Венеция, свернуть направо и прямо по курсу — вожделенная улица бутиков.

Узнав от меня маршрут, Лёка Ж. исполнилась целеустремленности и сорвалась с места. Мы пробежали, не останавливаясь, античные руины Римского Форума, Алтарь Отечества, Форум Траяна с Траянской колонной и перевели дух только у широкой каменной лестницы, ведущей к виа Национале. Внизу, слева от лестницы, расположился небольшой магазинчик, где продавались сувениры, путеводители по Риму, альбомы, посвященные истории города, трусы с изображением пениса Давида, а также напитки, соки, вода и вино. Последнее — по 5 евро за бутылку. Лёка Ж. не смогла устоять перед тем, чтобы не взять настоящее итальянское вино по такой низкой цене. Она намеревалась купить бутылок десять, ну хотя бы пять. Но я уговорил ее для начала остановиться на одной — для пробы. Все-таки уж больно дешевое вино, тем более в туристическом месте.

Итак, мы запаслись бутылочкой и двинулись в Мекку шопоголиков. Прошли квартал, еще один… И тут обнаружили неприметный «Табакки», спрятавшийся меж колонн дорического ордера.

Я потащил Лёку Ж. в киоск, хотя она и пыталась убедить меня, что обязательно зайдет в «Табакки» на обратном пути. Но мне штучки Лёки Ж. слишком хорошо известны, поэтому я завел ее внутрь и заставил купить итальянскую сим-карту за 10 евро. Очаровав продавца вопросом, как пользоваться сим-картой, Лёка Ж. в итоге добилась того, что он установил симку на ее мобильный, показал новый номер и объяснил, как нужно набирать цифры.

— Ну, звони своему Гарику, он, наверное, соскучился, — дружелюбно сказал я Лёке Ж., когда мы вышли.

Втайне я надеялся, что Гарик заберет Лёку Ж. и она продолжит шопинг-экскурсию в его компании. Но Лёка Ж. ответила:

— Приличная девушка первая не звонит.

И мое дружелюбие быстро улетучилось.

— Лёка, тебе вино в голову ударило? — сказал я уже совсем не ласково. — Как он может тебе позвонить, если не знает твоего нового номера, а твой прежний номер заблокирован?

Лёка Ж. отошла к витрине «Benetton» и, разглядывая одежду ядовитых расцветок на равнодушных манекенах, сказала как бы самой себе:

— Что ты злишься! Ничего мне не ударило. Просто я бумажку с номером Гарика дома забыла и не хотела тебе говорить… Ты и так все время меня ругаешь и постоянно хочешь от меня избавиться. Ты меня совсем не любишь… — вздохнула Лёка Ж. и зашла в магазин.

А что же я тогда тут делаю? Я поглядел на лицо манекена молодого человека, не выражавшее ровным счетом никаких эмоций. Ни холоден, ни горяч. Уж лучше б ты был холоден…

Я зашел в магазин, разыскал Лёку Ж., грустно рассматривающую какую-то оранжевую-выжги-глаз кофточку, взял ее за руку и мягко спросил:

— А какой бутик ты хочешь посетить?

Лёка Ж. нежно улыбнулась и ответила:

— Все, дорогой.

И мы пошли. Бутики, магазины, магазинчики. Блузки, платья, юбки, кофточки, кардиганчики, брючки, джинсики, купальники, босоножечки, мужские рубашки, галстуки, ботинки…

Эта визуальная поэма прервалась лишь в тот момент, когда Лёка Ж. увидела «Макдоналдс». Она застыла перед желтой округлой «М» на красном фоне, как гипнотизируемый перед металлическим шариком.

— Неужели ты собираешься пойти в «Макдоналдс» в Италии? — вопрошал я Лёку Ж.

Она качнула головой, не выходя из анабиоза.

— После того, как ты попробовала тут настоящую еду? Стыдись! — увещевал я.

— У них бигмак шесть евро стоит! — сказала Лёка Ж. и, как сомнамбула, потянулась ко входу.

— Опомнись! Что такое какой-то жалкий бигмак в сравнении с грандэ-тарелкой антипасто! — воскликнул я.

Напрасно. Какая-то неведомая сила уже несла Лёку Ж. на встречу с фастфудом.

Сила оказалась естественного происхождения. Когда я зашел в «Макдоналдс» вслед за Лёкой Ж., то увидел, что она пытается прорваться в туалет, вступив в перепалку с девушкой в оранжевой униформе. Посетителей в «Макдоналдсе» почти не было, и, видимо, персонал строго следил, чтобы заведение общепита не использовали исключительно в низменных целях.

Я подошел к выясняющим отношения синьоринам и растолковал сотруднице «Макдоналдса», что Лёка Ж. пришла вместе со мной и мы намереваемся сделать заказ — именно этим я сейчас и займусь, пока синьорина сходит в туалет. Девушка в оранжевом нехотя уступила.

— Возьми мне два бигмака, — крикнула Лёка Ж. скрываясь в уборной.

Я взял два бигмака, сел за столик. Прошло пол-часа. Лёки Ж. не было.

Я подошел к туалету, оттуда раздавался грохот. Сквозь него прорывался Лёкин голос:

— Хэлп! Хэлп ми!!!

— Лёка, что случилось? — крикнул я.

— Я застряла! — отозвалась Лёка Ж. — В смысле не я застряла, а замок… Тьфу, в общем дверь не открывается… Выпусти меня…

Я побежал к девушке в оранжевом. Она, не проявив ровным счетом никаких эмоций, позвала мужика с инструментами, который невозмутимо выломал дверь и выпустил Лёку Ж. Замки всех остальных дверей были уже разбиты.

Вырвавшись из уборной, Лёка Ж. набросилась на бигмак.

— Кажется, я наелась на неделю, — сказала Лёка Ж., нехотя доедая последний кусок булочки, обмазанной горчичным соусом. — Все, с завтрашнего дня сажусь на диету. А второй бигмак возьмем с собой, в дорожку.

Когда мы вышли на улицу, все магазины на виа Национале закрылись.

За нами не спеша брел бомж с охапкой шмоток в руках. На нем были джинсы от Armani, джемпер от Aisberg и вполне приличные кроссовки Baldinini. Если бы не грязный вид и изрядная поношенность вещей, я бы его ни за что не принял за бомжа.

Лёка Ж. из сострадания протянула ему свой бигмак. Бомж подозрительно покосился, открыл пакет, увидел, что там действительно продукт фастфуда и выбросил его в урну.

— Зачем же в урну-то? — возмутилась Лёка Ж. Бомж, не оборачиваясь, двинулся своей дорогой. Лёка Ж. потеряла интерес к виа Национале и пожелала воспользоваться услугами римского метрополитена. Ближайшая от нас станция метро находилась на пьяцца делла-Република, площади Республики, в которую упиралась виа Национале. Станция — как раз на нашей, красной, ветке. Как выяснилось из схемы, нарисованной в уголке карты Рима, в Вечном городе всего две линии метро, красная и синяя, с одной станцией пересадки на вокзале Термини.

Мы вышли на площадь. В быстро сгустившихся сумерках зажглась подсветка, осветившая античные термы Диоклетиана, дугообразное неоклассицистское здание отеля «Exedra-Boscolo» и фонтан Наяд. Об этих исторических достопримечательностях я как раз сегодня утром читал в путеводителе и решил воспользоваться случаем, чтобы поразить Лёку Ж. Не все же ей Гариком восхищаться.

— Вот, Лёка, видишь этот фонтан? — начал я. — В начале прошлого века он считался вызывающе неприличным.

Лёка Ж. присмотрелась к обнаженным наядам, возлежащим на каких-то морских животных вокруг голого парня, державшего в руках рыбу, изо рта которой била мощная струя воды.

— А что тутнеприличного? — спросила она.

— Сейчас расскажу, — многозначительно пообещал я и стал по памяти воспроизводить текст путеводителя.

Собственно, поначалу мне удалось вспомнить немногое: что когда-то фонтан назывался Аква-Пия и стоял на совершенно другом месте, а здесь находилась пьяцца Эзедра (экседра — полукруг), названная так из-за античного стадиона, прилегавшего к термам Диоклетиана.

Но когда я указал Лёке Ж. на кирпичные стены терм, меня будто озарило. Сами собой стали выскакивать даты, имена и названия. Я вспомнил, что термы начали строить в конце III века при императоре Максимиане, а закончили в начале следующего века при императоре Диоклетиане, что они вмещали до трех тысяч человек и занимали площадь более тринадцати гектаров. Один только бассейн — три тысячи квадратных метров! А еще здесь были залы для собраний и занятий спортом, библиотека и сады с фонтанами.

Лёка Ж. слушала меня, буквально открыв рот. Воодушевившись, я объяснил ей, что в VI веке бани Диоклетиана забросили, и в Средние века их могла постигнуть участь Колизея — римляне разбирали на стройматериалы все античные здания. Но, к счастью, эти термы находились далеко от центра — везти камни было слишком далеко.

В XVI веке центральный зал бани перестроили в церковь Санта-Мария-дельи-Анджели — в память о христианских мучениках. Церковь встроена внутрь терм, не нарушая древнеримских стен. В начале XVIII века в ее пол вмонтировали по меридиану мраморную полосу с черной металлической линией. Вдоль линии указаны созвездия и часы. Сверху, из круглого окошка под сводом, на линию падает солнечный зайчик. Смотришь, что рядом написано и определяешь, который час. Так римляне развлекаются.

Потом здесь построили два одинаковых здания в стиле неоклассицизма, повторяющих экседру античного стадиона…

— Какую еще цедру? — возмутилась Лёка Ж.

— Это полукружие, а не цедра. Цитрусовые тут почти ни при чем.

Ах да, чуть не забыл про самое интересное… В конце 1880-х по краям чаши фонтана поставили четырех львов. А в начале XX века скульптор Марио Рутелли заменил львов обнаженными наядами. Поднялся большой скандал — римляне требовали, чтобы скульптор убрал эту срамоту.

— Я не поняла — в чем тут срамота? — удивилась Лёка Ж. — А голый мужик по центру их не смутил?

— Ну, к мужской наготе они привыкли еще с античных времен, — объяснил я. — Видимо, им голые мужики больше нравятся, чем голые женщины…

— Тут наши с римлянами вкусы совпадают, — признала Лёка Ж. и с удивлением спросила: — А откуда ты все это знаешь? Тебе Гарик рассказал?

— Как будто кроме Гарика других источников информации не бывает… Путеводители надо читать! — сказал я, достал из сумки книжку и помахал ей перед носом Лёки Ж.

— А я-то думаю: откуда такие познания! Вроде хорошей памятью ты никогда не отличался, — сказала Лёка Ж. и, не давая опомниться, схватила меня за руку и повела к метро.

Подземный переход под белой графичной буквой «М» на красном фоне был перекрыт металлической решеткой. Электронное табло над спуском сообщало, что римский метрополитен работает до 21.00.

— Что ж это такое! Ну реально дикие Люди! Как они живут в таких условиях! — возмутилась Лёка Ж. — Ночных магазинов нет. Днем ничего не работает. Метро в девять вечера закрывается… Придется звонить Гарику… Ой, — спохватилась Лёка Ж. и на ходу придумала отмазку: — Я теперь вспомнила, что бумажка с его номером у меня…

Это переходило уже все границы.

— Знаешь, что… — начал я, но сдержался. — Отдай мне телефон, и мы отправимся домой пешком. Или иди куда хочешь, но уже без меня.

Лёка Ж. лихорадочно соображала, что лучше: добраться домой на машине Гарика, но потерять верного спутника или топать пехом неизвестно сколько, но зато сохранить надежную компанию на остаток поездки. После мучительных раздумий она остановилась на втором варианте и молча отдала мне свой мобильный. Я так же молча положил его в сумку среди мандаринов и лимонов и направился в сторону нашего дома. Лёка Ж. побрела за мной. Говорить она боялась.

Мы прошли мимо садов терм Диоклетиана, миновали неуютную улицу, напоминающую испанский сапожок для пешеходов — высокие прямые здания, примкнув друг к другу, здесь мрачно нависали над узким тротуаром. Потом вышли на еще одну такую же угрюмую улочку и увидели небольшой сквер, огороженный решеткой на каменном основании.

Я посмотрел на Лёку Ж. Она едва плелась.

— Хочешь присесть? — предложил я.

— Хочу, — тихо ответила она. — А куда?

Раз это сквер, значит, в него должен быть вход. Невдалеке мы заприметили ворота, подошли к ним. Ворота были накрепко заперты. Табличка с огромным восклицательным знаком в желтом треугольнике и останавливающей рукой в белом круге с красным ободком сообщала: «Scavi», то есть «Раскопки». Ниже шел текст, в котором предупреждалось, что здесь ничего нельзя.

— Я больше не могу, — сказала Лёка Ж. и упала на каменный бордюр решетки.

Основательная мраморная табличка напротив нас информировала, что мы находимся на пьяцца Манфредо Фанти.

Лёка Ж. огляделась.

— А где же тут площадь? — поинтересовалась она. Я глянул за ограждение. В глубине скверика стояло здание в эклектичном римском стиле. Никаких признаков раскопок я не обнаружил.

— Видимо, этот сквер и есть площадь, — предположил я.

— Какая ж это площадь, если тут свободного места раз-два и обчелся? — удивилась Лёка Ж.

— Разве ты еще не заметила, — сказал я, — у них тут если есть четыре квадратных метра свободных, то сразу пьяццале. А если восемь, то настоящая пьяцца.

— Угу, — неопределенно ответила Лёка Ж. — Посмотри, что пишет про эту пьяццу твой путеводитель.

Путеводитель ничего про пьяцца Фанти не писал. Лёка Ж. слабо мотнула головой и уронила ее на грудь. Она явно сдавала. Стоило ее чем-нибудь взбодрить. Я предложил ей вина.

— Где? Прямо здесь? — испугалась Лёка Ж.

— Почему нет, — успокоил я.

Я достал бутылку, открыл ее штопором складного ножика, который всегда валяется в моей сумке, вытащил мандарины. Мы выпили по глотку, затем еще выпили, и еще. Мандарины уже не казались такими противными, как прежде. Лёка Ж. ожила и даже проявила интерес к зданию, которое скрывалось за решеткой. Мы вернулись на виа Турати, подошли к другим воротам, рядом с домом, и на табличке, висевшей у ворот, прочитали, что это Casa dell’Architettura, Дом архитектора по-нашему.

— Понятно, почему у них тут вечные раскопки, — сказала Лёка Ж. — Делают вид, что работают.

Я достал телефон Лёки Ж. и протянул ей.

— Хочешь, позвони Гарику, пусть он довезет тебя домой.

— Да на кой он нужен! — ответила Лёка Ж., отхлебнув из бутылки и вернув мне телефон. — Я лучше ножками погуляю.

Прогулка пошла гораздо веселее. Мы и не заметили, как миновали несколько улиц и оказались на виа Санта-Кроче-ин-Джерузалемме, которая вела к тому собору, где мы были днем.

И вдруг случилось непредвиденное. Вернее, предвидеть это можно было, но как к такому подготовишься… После вина и прогулки Лёка Ж. снова захотела в туалет. Места, в которых мы оказались, были нелюдными. Туристы здесь, видимо, сроду не хаживали, поэтому никаких пиццерий и баров поблизости не наблюдалось.

После недлительных поисков мы обнаружили мини-отель. Спрятав почти пустую бутылку в сумку и дав Лёке Ж. последний мандарин, чтобы сбить запах вкусного итальянского вина, я завел ее в отель, на ресепшен. За стойкой сидел суровый итальянец, который с холодной вежливостью выслушал нас и с той же холодной вежливостью сообщил, что туалет у них только для клиентов. Несолоно хлебавши мы вышли на улицу и увидели рядом еще один мини-отель. Приободрившись, Лёка Ж. понеслась на ресепшен, но там ее ждала такая же негостеприимная встреча. На вопрос «А где же можно?» ей ответили: «Нигде!»

Лёка Ж. выскочила на улицу, вне себя от нетерпения.

— Может, домой?.. — сочувственно предложил я.

— До дома я не дойду, — ответила она, выискивая глазами какой-нибудь кустик или деревце.

Как назло, на улице не было ни одного растения, все они находились за решетками во дворах. Зато у дороги стояли в ряд мусорные баки. К ним-то и ринулась Лёка Ж., всучив мне свою сумочку. Провожая ее взглядом, я достал бутылку, отхлебнул, отвернулся и засунул бутылку в сумку.

Тут же прямо перед моим носом нарисовалась черная машина с мигалками и крупной надписью на дверцах: «Carabinieri». Это были первые карабинеры, которых я увидел на римских улицах за полтора дня. Они знали, когда появиться. Что ж, за все надо платить, и за дурацкие шутки над Лёкой Ж. тоже. Не фиг было пугать ее баснями про ночь в полиции.

Из машины вышел округлый мужчина средних лет с непробиваемым лицом, с черными густыми кудрями, в черной униформе. Он поздоровался, назвал себя Антонио и поинтересовался, из какой я страны. Узнав, что из России, попросил паспорт. К счастью, паспорт у меня был. Вернее, ксерокс. Отправляясь в Италию, я прочитал множество советов о том, как не посеять загранпаспорт в чужой стране, — оставлять документ дома, а с собой носить копию. Карабинер долго изучал ксерокс, вернул его и кивнул мне за спину, спросив, не моя ли это «герл».

Я обернулся. Лёка Ж. выбралась из своего укрытия за мусорными баками и, тряся золотистыми кудрями, неслась ко мне с криком:

— Звони Гарику! Звони Гарику!

Я не успел ответить карабинеру, что это действительно моя гёрл, потому как Лёка Ж. бросилась на висевшую на моей шее сумку, где лежал телефон, потеряла равновесие и, упав, свалила меня с ног. Из сумки выскочила недопитая бутылка вина. Она звонко покатилась по тротуару. У меня закружилась голова и в глазах поплыли зеленые круги и звездочки.

Карабинер невозмутимо смотрел на распростертые у его ног тела. Потом вежливо поинтересовался, нужно ли нам «хелп».

— Но, но, сэнкью вери мач, — ответил я как можно бодрее и попытался подняться, но смог только присесть.

— Кен ай гет ю хоум?^[7] — спросил карабинер Лёку Ж., помогая ей встать.

— Но, но, грация милля! — испуганно ответила Лёка Ж., вцепившись в меня.

— Buona note^[8], — пожелал Антонио, сел в свою карабинерскую машину и уехал.

Глава 8 Сюрприз от Гарика

— Вставай, алкоголик! — услышал я Лёкин голос и почувствовал толчок в бок.

Опять? И что, так будет начинаться каждый мой день в Риме? Одно из двух: или я сойду с ума, или действительно ее прибью.

Коленка, которую Лёка Ж. расшибла мне вчера в кровь, повалив на тротуар, ныла, как больной зуб. Как ей удалось повредить мне то же самое колено, на которое она покушалась на холме Яникул! Кажется, Лёка Ж. наконец-то добилась своей цели и вывела меня из строя.

— Отстань, — дружелюбно попросил я, не открывая глаз.

— Вставай, — не унималась Лёка Ж. — Скоро Гарик приедет.

Мне пришлось разомкнуть сонные веки, чтобы посмотреть на Лёку Ж. с надлежащим укором.

— Вот и езжай с ним. А я, после того как ты окончательно сломала мой опорно-двигательный аппарат…

— Так я поэтому и позвонила Гарику, — перебила Лёка Ж. — Он заберет нас и будет возить весь день, чтобы ты пешком не ходил. А еще Гарик обещал какой-то сюрприз… Иди принимай душ, а я сделаю тебе кофе.

Неожиданный поворот. Чего это с ней? Неужто стыдно стало? Как-то на нее это не похоже.

— Тебе помочь подняться? — участливо спросила Лёка Ж.

Ну, это уже перебор. Я отказался от любезно предложенной помощи — на всякий случай. Кто знает, что у Лёки Ж. на уме. Вдруг она хочет меня добить.

Лёка Ж. отправилась к газовой плите, но по пути завернула к ноутбуку, стоявшему на кухонном столе, и застыла над ним в полуприсяде вполоборота.

Я встал и, прихрамывая, пошел в ванную. Осмотрел там поврежденное колено — оно опухло и приобрело фиолетовый цвет. Оставалось надеяться, что до ампутации дело не дойдет. Я побрился, принял душ, освежился и взбодрился.

Вернувшись, застал Лёку Ж. в том же состоянии полуготовности к заботе о покалеченном друге.

— А, ты уже вернулся? — заметила меня Лёка Ж. — Так быстро? Отлично. Теперь я схожу в ванную, — сообщила она, выключая ноут. — Нам скоро выходить, а я совершенно не готова. Да, кстати, свари кофе. Себе и мне.

Слава богу. А то я уж испугался — не случилось ли чего, раз Лёка Ж. стала такой подозрительно заботливой. Теперь вижу — всё в порядке.

— И отправь эсэмэску моей маме, — распорядилась она, направляясь в ванную. — Напиши так: «Мама, не бойся, это я, твоя непутевая дочь. У меня новый номер. Вышли мне по „Вестерн юнион" сто…» Нет — «двести евро… Целую».

— Это очень похоже на развод, — сказал я. Лёка Ж. остановилась, и я объяснил: — Знаешь, приходят такие эсэмэски: «Мама, положи 500 рублей на этот номер. Потом все объясню…» Мне три раза приходила, и каждый раз меня называли «мамой».

— Да, ты прав, — согласилась Лёка Ж. — Надо добавить что-нибудь личное. Вот что, припиши в конце: «Покорми кота. Лёка».

Пока она принимала душ, я сварил кофе, выпил пару чашек и вступил в переписку с Лёкиной мамой. «Лёка, у тебя все в порядке?» — с тревогой спросила мамина эсэмэска. «Конечно, ты же меня знаешь, — ответил я за Лёку Ж. — Сначала делаю — потом думаю. Вот и потратилась». «А у Севы ты взять не можешь?» — поинтересовалась мама. «У Севы я уже взяла, — объяснил я и добавил: — Его деньги я тоже скоро потрачу». «Вам надо жениться, чтобы он держал тебя в ежовых рукавицах, — предложила мама. — Никакого сладу с тобой…»

Так, на этом стоило остановиться. Шуток на сегодня достаточно.

Лёка Ж. вернулась из ванной и уселась за кухонный стол делать лицо, прихлебывая остывший кофе.

— Я пообщался с твоей мамой, — сообщил я.

— Она пришлет мне деньги? — спросила Лёка Ж., намечая на своем лице контуры сражения за красоту.

— Этого я не понял, — честно ответил я.

Лёка Ж. удивленно вскинула брови, бросила зеркальце, схватила телефон и стала читать. По мере ознакомления с эсэмэсками лицо ее принимало все более оскорбленное и холодное выражение. Наконец она отложила мобильный, уткнулась в зеркальце и пробурчала:

— Не волнуйся, я все тебе отдам. Надеюсь, ты записываешь, сколько потратил на меня?

— Разумеется. И проценты отмечаю. — Я резко повернулся к Лёке Ж. и ударился больной коленкой о спинку стула, отчего разозлился еще сильнее. — Знаешь что, езжай-ка ты со своим хахалем без меня…

— Я… — начала Лёка Ж., но тут зазвонил домофон.

— А вот и он! Беги открывай, — бросил я и ушел в ванную.

Я открыл окно, закурил и стал рассматривать стену дома напротив. Под закрытыми оконными ставнями на веревках сушилось белье. На крыше тоже. Антенны терялись среди флагов мокрой одежды. Мне захотелось потеряться вместе с антеннами.

В дверь ванной кто-то робко постучал.

— Занято, — грубо отозвался я.

— Сева, выходи. Нас Гарик ждет, — позвала Лёка Ж.

— Счастливого пути, — зло ответил я. Дверь распахнулась. На пороге стояла Лёка Ж. и виновато улыбалась.

— Приехали! А если бы я на унитазе сидел… — рассердился я. — Тоже мне, приличная девушка…

— Я — девушка неприличная, и ты это прекрасно знаешь, — примирительно сказала Лёка Ж. — И потом, разве тебе есть что от меня скрывать? Вот другой бы на твоем месте удалил все эсэмэски и ничего не сказал бы. А ты — вон какой честный…

— Подлизываешься? — мрачно сказал я.

— Ага, — радостно признала Лёка Ж. — Ну ладно, извини. Я больше не буду. А теперь собирайся скорее и поехали…

Ага, размечталась! Думает — извинилась, и как будто ничего не произошло? И все будет по-прежнему?

— Слушай, ну зачем я нужен вашей компании? — постарался я сказать не слишком грубо.

— Ой, Сева, не начинай. Какой же ты зануда! — укоризненно заметила Лёка Ж. и затараторила: — Я с ним одна боюсь. Он на меня так плотоядно смотрит… Уже предложил мне переспать, представляешь! Я у него спрашиваю: «Где? В квартире с моим мужем? Или в квартире с твоей женой?» В общем, отшила его и…

— А ты чего хотела? — перебил я Лёку Ж. — Мозги мужику запудрила — и в кусты? Нет уж, сама с его плотоядностью разбирайся…

— Ну пожалуйста-а-а. Не бросай меня-а-а… — заканючила Лёка Ж.

Я пожал плечами и пошел одеваться.

Гарик ждал нас внизу, каким-то чудом припарковав свой зеленый фиат в сантиметре от феррари спереди и в сантиметре от смарта сзади. Интересно, как же он собирается выбраться из этой ловушки?

Увидев нас, Гарик выскочил навстречу.

— Ciao! — сказал он, пожав мне руку, и поцеловал Лёку Ж. в губы и обе щеки. — Сейчас придет этот stronzo, который парковался впереди меня, и мы будем ехать, — объяснил он.

— Ой, Гарик, что вчера Сева натворил! — воскликнула Лёка Ж. и выдала очень своеобразную интерпретацию вчерашнего инцидента. По ее словам, я нагло распивал вино из горла прямо на улице, за что карабинеры хотели меня немедленно «заарестовать», но Лёка Ж. бросилась на защиту и буквально прикрыла собой. Правда, теперь я хромаю, потому что пока Лёка Ж. меня прикрывала, разбила мне коленку. Зато карабинеры испугались и уехали.

Я мог лишь язвительно усмехнуться.

— Но я же тебя спасла! — возмутилась Лёка Ж. моей неблагодарностью и обратилась за помощью к армяно-итальянскому хахалю: — Гарик, скажи ему!

Гарик объяснил, что на самом деле римских карабинеров не слишком волнует, пьешь ли ты на улице спиртное. Правда, на прошлой неделе власти города запретили распивать алкоголь на пьяцца Кампо-деи-Фьори — почему-то только вечером — и то после инцидента с английским студентом, который, напившись, бегал голым по площади, размахивая своим cazzo, то есть членом. Кому-то из очевидцев это не понравились, и парня побили так, что пришлось отправить его в госпиталь. Вот власти и приняли меры.

— Выходит, в остальных местах можно пить в любое время, что ли? — заинтересовалась Лёка Ж.

— Не знаю, — пожал плечами Гарик. — Наверно… Я на улице не пил. Зачем?

Гарик предположил, что, может быть, когда-нибудь запрет на публичное распитие алкоголя распространится на весь город, но вряд ли это произойдет в ближайшее время. В Риме никто никуда не спешит…

Мне вспомнился эпизод из фильма Феллини «Рим». Кинооператора поднимают на стреле и режиссер у него спрашивает: «Что видно?» Тот говорит: «Вижу римлян, спешащих на работу». А режиссер: «Ты не ошибся? Если люди спешат на работу, то это точно не римляне!» Но рассказать компании об этой сцене мне не удалось, потому как Лёка Ж. очень хотела понять: если пить на улице можно, то почему тогда карабинеры ко мне привязались?

— Вечером, и на улице больше никого не было? — уточнил Гарик. Лёка Ж. кивнула. — Ну, ехали мимо. Видят, человек один — не римлянин. Вот и проверили…

Этот вопрос был исчерпан, и Лёка Ж. перешла к следующему:

— А что за сюрприз ты приготовил?

— Скоро будешь узнавать… — Гарик подмигнул.

— Я хочу знать сейчас! — потребовала Лёка Ж.

— Надо терпеть… — многообещающе сказал Гарик. Стронцо из «феррари» вернулся к своему авто, держа большой бумажный пакет. Он помахал нам свободной рукой, сел в машину и освободил проезд.

— Куда едем? — спросил Гарик, трогаясь с места.

— Может, в Колизей? — предложил я.

— Какой тебе Колизей! Ты же ходить не можешь! — снова проявила заботу Лёка Ж. и пообещала: — В Колизей завтра пойдем. А сегодня, Гарик, поехали по твоим любимым местам, которые я тогда так и не увидела.

Гарик затею одобрил. Его первым любимым местом оказалась базилика Санта-Мария-Маджоре, расположенная на одноименной пьяцца. Глядя на площадь из машины, Лёка Ж. задумалась.

— Где-то я уже слышала это название, — сказала она, вызывая у меня ощущение дежавю.

— Гарик хотел привезти нас сюда… — почти повторил я свою вчерашнюю фразу.

— Это я помню. У меня прекрасная память… — отмахнулась Лёка Ж. — Сейчас-сейчас… Точно! Песня «Римская полночь», музыка Петра Тодоровича, слова Николая Зиновьева. Поет… Как же этого актера-то зовут, который в «Любви и голубях» играл?..

— Александр Михайлов, — подсказал я.

— Правильно, — согласилась Лёка Ж. и откашлялась.

— Лёка, не надо! — Я хотел предотвратить ее вокальные упражнения, но было поздно. Лёка Ж. запела, сотрясая салон фиата и пугая прохожих:

— Нужно говорить: «Маджоре», — крикнул я, надеясь, что она перестанет петь.

— Хорошо, — согласилась Лёка Ж. и продолжила:

Гарик прожигал Лёку Ж. страстным взглядом. Неужели вот это так его заводит?

Лёка Ж. прервала вокальное издевательство и поделилась неожиданным открытием:

— Я не поняла — у нее что, красно-зеленая тушь?

Я вздохнул с облегчением и поспешил поддержать беседу. Лучше уж про косметику говорить, чем слушать Лёкино пение.

— Думаю, это как-то связано с освещением, — быстро предположил я и спросил у Гарика, есть ли в базилике витраж.

С неохотой отводя пылкий взгляд от Лёки Ж., Гарик подтвердил мою догадку: действительно, в 1995 году в окно над входными дверями вставили витраж с красными, синими и фиолетовыми стеклами, изображающими Мадонну с маленьким Христом и голубя — Spirito Santo. Дух Святой.

Лёка Ж. пришла к выводу, что либо автор дальтоник, поскольку фиолетовый и синий от зеленого не отличает, либо Гарик что-то путает, и намеревалась немедленно это проверить.

Мы вышли из машины на пьяцца Санта-Мария-Маджоре, но остановились между базиликой и высокой египетской колонной с фонтаном, потому что Гарик в свойственной ему манере решил рассказать всю историю места без купюр. Начал он, разумеется, с легенды. Эта повествовала о патриции Джованни. Он жил на Эсквилине — так называется этот холм, где мы как раз стоим, один из семи холмов, на которых строили Рим. Джованни не имел наследников и очень хотел потратить все свое богатство на хорошее дело, но не знал, на какое именно. Лёки Ж. на него не было — она бы его быстро научила…

В общем, Джованни попросил Мадонну, чтобы она подсказала ему, как быть. И вот в ночь пятого августа — это очень важная деталь — Мадонна явилась Джованни во сне и сказала: «Построй базилику там, где утром будет падать снег». Джованни проснулся и думает: «Какой снег в августе! В Риме даже зимой снега не увидишь!»

Но все-таки он выглянул в окно и увидел — действительно идет снег! Он выбежал на улицу и встретил папу Либерия. Оказывается, папе Мадонна тоже приснилась и посоветовала сходить на снег посмотреть — видимо, на тот случай, если Джованни не поверит.

— Надо же! — умилилась Лёка Ж. — Ой, а мне вот тоже как-то приснился сон…

И она тут же подробно рассказала нам о своем удивительном сновидении, в котором она встретилась со своей одноклассницей Инессой в каком-то кабаке. Я хотел сказать Лёке Ж., что это больше похоже на эпизод из ее реальной жизни, но она была так увлечена, что я не стал перебивать. Лёка Ж. в лицах изображала, как Инесса показывала ей фотки со своей свадьбы, на которых она была в красивом белом платье с тюрнюром, а рядом какой-то мужик в костюме, и это был не Ромка. Ромка — это тоже одноклассник, пояснила Лёка Ж., он Инессу любил и хотел на ней жениться.

— И вот потом узнаю, что она действительно выскочила замуж за финна и обо мне, зараза, даже не вспомнила! — со значением сообщила Лёка Ж. — Представляете, какой сон! Как думаете, может, у меня дар провидения?

— Во сне видит, наяву бредит. Сон правду скажет, да не всякому! — выдал я поговорки из рабочего лексикона.

Лёка Ж. открыла рот, чтобы дать достойный отпор, но Гарик не унимался. Папы римские не давали ему покоя через века. В 431 году папа Либерий распорядился построить на Эсквилине базилику, а Джованни стал спонсором. Церковь назвали Санта-Мария-Либериана, Санта-Мария Снежная, а потом — Санта-Мария-Маджоре, что значит «Мадонна Большая». Каждый год пятого августа в Санта-Мария-Маджоре идет месса, и с потолка кидают белые цветы.

— Жаль, что мы не можем задержаться до пятого авцста… — вздохнула Лёка Ж. — Здесь такое дешевое вино…

— Да, — согласился Гарик и вернулся к истории базилики.

Папа Сикст V объявил, что Санта-Мария-Маджоре — это центр Рима, и не только потому что к ней ведут улицы от всех главных храмов. Гарик предложил нам лично в этом убедиться и зайти в храм, чтобы увидеть надгробия патриция Джованни и его жены, устроенные прямо в полу, Sacra em Culla в крипте, шесть досок из яслей, в которых маленький Христос спал в Вифлееме, привезенные Еленой из Иерусалима, Сикстинскую капеллу…

— Разве она не в Ватикане? — спросил я, начиная уставать от словоохотливости Гарика.

— Это другая, — назидательно объяснил он. — Ту, в Ватикане, заказывал папа Сикст IV. А эту — папа Сикст V, здесь его и похоронили. Ее сделал друг папы, Доменико Фонтана — я вчера о нем говорил. Красивая капелла. И папе понравилась…

«Интересно, у всех римских пап такая активная загробная жизнь?» — подумал я, но не стал спрашивать об этом Гарика, который уже пытался увлечь Лёку Ж. в обитель христианских раритетов. Она почему-то не спешила. Странно, ей же так хотелось увидеть витраж с Мадонной. Но теперь она напрочь об этом забыла, вглядываясь в здания на противоположной стороне площади, за колонной.

— Что это там? — спросила Лёка Ж., надела очки и прочитала вывески: — «Па-сти-се-рия» и «Ге-ла-те-рия»… Кажется, это что-то съедобное?

Гарик подтвердил предположение Лёки Ж., объяснив, что пастичерия — от слова pasticci, пирожки — это что-то вроде нашей кондитерской, а джелатерия — от gelato, мороженое — это кафе-мороженое.

Лёка Ж. тут же направилась к заведениям общепита, решив начать с пастичерии.

Гарик порекомендовал тирамису — итальянский десерт на основе кофе, шоколада, сладкого сыра маскарпоне и печенья. Разумеется, Гарик не преминул скормить Лёке Ж. вместе с десертом и занятные истории о его возникновении. Благо историй у него много по любому поводу.

— Tiramisù в переводе с итальянского — «подними меня», — объяснил Гарик, пожирая Лёку Ж. глазами.

Думаю, имелось в виду «подними мне настроение» или «взбодри меня». Кофе, как известно, возбуждает, а шоколад способствует выработке эндорфинов, гормонов радости. Плюс савоярди — савойские «дамские пальчики», воздушный бисквит в виде трубочек. Плюс вино марсала, коньяк или ром. И бодрость обеспечена.

Честно говоря, Гарик меня утомил. И как только он открыл рот, чтобы пуститься в гастрономический экскурс, стремясь в очередной раз поразить Лёку Ж., я перехватил инициативу. О тирамису — моем любимом десерте я знал не меньше самого начитанного специалиста. Тирамису придумали в конце XVII века сиенские повара. Печально известный неудачной женитьбой и еще более неудачными наследниками герцог Тосканский Козимо Медичи был жутким сладкоежкой. Когда он посетил Сиену, местные кулинары приготовили для него zuppa del duca — «тюрю герцога». Медичи привез рецепт во Флоренцию, оттуда новое лакомство проникло в Венецию, где местные куртизанки и назвали десерт «тирамису», вряд ли имея в виду только поднятие настроения.

Гарик в это время не сводил с Лёки Ж. плотоядного взгляда и периодически фривольно подмигивал. Лёка Ж. благоговейно внимала. Меня эта идиллическая сцена начала раздражать. Тем более что свой тирамису я давно уже доел. Поэтому я поднялся и вышел на улицу.

Выкурил сигарету. Заглянул в пастичерию — Лёка Ж. внимательно слушала Гарика. Мне же слушать его не хотелось. Но стоять на улице просто так тоже было не слишком приятно, тем более с больной ногой. Чтобы чем-нибудь занять себя, я поковылял в джелатерию.

Конечно, как и любой турист, приезжающий в Италию, я был наслышан о римском мороженом, вкус и разнообразие которого не имеют аналогов. Но того, что увидел, никак не ожидал. Огромная витрина крохотной джелатерии была заставлена металлическими лотками с мороженым всех мыслимых цветов и оттенков — от классических черного и белого до бирюзового и красно-зеленого, как слезы Санта-Марии-Маджоре. От одного перечисления названий захватывает дух. «Mandorla», «Amarena», «Frutti di bosco», «Pompelmo», «Bacio», «Meringata», «Lampone», «Anguria», «Cioccolato fondente», «Fior di latte», «Zabaione», «Cocco»… Для тех, кто не в курсе, из чего какое мороженое сделано, на лотках лежали персик, лимон, орехи, клубника, киви, шоколад.

Продавец клал мороженое по три шарика в один вафельный рожок. Рожки тоже предлагались разнообразные — от маленьких до больших с полосой шоколадной крошки поверху. Цена мороженого колебалась от 3 до 5 евро в зависимости от размера рожка.

Вообще-то я к мороженому равнодушен, но тут, каюсь, удержаться не смог. Взял большой стаканчик — гулять так гулять — и попросил положить в него «Pesca» (персиковое), «Pistacchio» (фисташковое) и «Cioccolato all’arancia» (шоколад с апельсиновыми цукатами). Шарики были большие, и есть их надо было быстро, чтобы не успели растаять. Продавец воткнул в букет мороженого вафельный листик и трубочку, которые, как я понял, можно использовать вместо ложки.

Едва я расположился поудобнее, как появилась Лёка Ж. в сопровождении Гарика. Лёка Ж. тут же набросилась на мое мороженое и начала щебетать по поводу его райского вкуса. Тем временем Гарик взял Лёке Ж. «Fragola» (клубничное), «Bacio» («Поцелуй»: шоколад с лесными орехами) и «Viagra» (с афродизиаками), а себе — «Zabaglione» (с марсалой и яичными желтками), «Fior di latte» («Цветок молока»: сладкие сливки) и «Cioccolato con peperoncini» (шоколад с апельсином и перчиком). Объясняя Лёке Ж., из чего сделано последнее мороженое, Гарик акцентировал ее внимание на перчике. Она сделала вид, что не поняла. Мороженое разноцветными каплями падало на ее одежду. Гарик вытирал их своим носовым платочком и травил байки. Лёка Ж. изредка вставляла свое удивленное «Да ну!».

Итальянцы, конечно, считают, что это они изобрели мороженое, сказал Гарик. В первой половине XVI века флорентийский повар Руджери, служивший при дворе Екатерины Медичи, приготовил sorbetto — сорбет, десерт из фруктов со льдом и сахаром. Отведав холодное лакомство, герцогиня Медичи взяла Руджери с собой во Францию, чтобы он обслуживал ее свадьбу с Генрихом II Орлеанским. На свадьбе в Париже флорентийский повар приготовил несколько десятков видов шербета, всех поразил, стал знаменит, но продал рецепт и вернулся в Италию, где до конца жизни разводил кур.

А в 1686 году сицилиец Франческо Прокопио деи Колтелли основал первое кафе-мороженое в Париже. В 1770 году генуэзец Джованни Бозио открыл первую лавку мороженого в США, в 1903 году эмигрировавший в Америку Итало Маркони запатентовал вафельные стаканчики для мороженого. В общем, если бы не итальянцы, мир ни в жизнь бы не узнал, что такое настоящее мороженое, утверждал Гарик, который вообще-то, как я понял, сильно недолюбливал своих нынешних соотечественников.

— А я читал, что мороженое изобрели в Китае примерно в III тысячелетии до нашей эры, — вмешался я, доев мороженое. — Китайцы смешивали мякоть апельсинов, лимонов и гранатовых зерен со льдом. Если не ошибаюсь, это и есть sorbetto? Во всяком случае, похоже. Такой десерт знали и в Древней Греции. Еще Гиппократ рекомендовал замороженные фруктовые десерты для улучшения самочувствия и поднятия настроения…

Такого поворота Гарик не ожидал. Крыть было нечем.

— Зато у итальянцев мороженое самое вкусное! — заступилась за него Лёка Ж.

— Да! — гордо согласился Гарик.

Кажется, они нашли полное взаимопонимание… Справившись с мороженым, Лёка Ж. поинтересовалась, куда мы теперь двинем. Гарик снова предложил пойти в базилику. Но Лёка Ж., тяжело вздохнув, сообщила, что в базилике она была вчера, а сейчас хочет посидеть где-нибудь на свежем воздухе.

Гарик привез нас на площадь Барберини, названную так в честь папы Урбана VIII, в миру Маффео Барберини, вошедшего в историю уже тем, что под страхом пыток заставил Галилея отречься от своих «заблуждений». Еще Урбан VIII запомнился соотечественникам как бонвиван, который жил на широкую ногу и щедро помогал своим многочисленным родственникам и фаворитам.

В числе любимчиков Барберини ходил и Джованни Лоренцо Бернини, скульптор и архитектор, оставивший свой след чуть ли не на половине памятников римского барокко. «Бернини создан для Рима, а Рим — для Бернини», — так сказал папа, когда кардинал Мазарини попытался переманить скульптора во Францию.

Бернини участвовал во всех архитектурных проектах Урбана VIII. В 1629 году он был назначен главным архитектором собора Святого Петра и фактически завершил его долгое строительство.

На площади Барберини, где мы уселись на не слишком удобные прутья ограды стоявшего по центру фонтана, раньше был вход в палаццо Барберини, и папа захотел, чтобы перед дворцом был разбит фонтан, да не простой, а со смыслом.

Подбираясь к смыслу, Гарик поведал легенду рода Барберини. Однажды заболел единственный сын и наследник Барберини. Врачи долго бились, но ничем не могли помочь. И вот один старик, который жил в горах, собирал и продавал дикий мед, прослышал о беде, пришел в Рим, сделал лекарство из яда пчел, меда и трав, дал мальчику снадобье, и тот излечился. А старик исчез, не взяв денег и даже не сказав, как его зовут. И чтобы отблагодарить своего спасителя, Барберини изобразили пчел на семейном гербе.

В 1643 году Бернини поставил посреди площади фонтан «Тритон». В центре его — мускулистый сын Нептуна, бога озер, морей и океанов. Он сидит в двустворчатой раскрытой раковине и, запрокинув голову, трубит в маленькую раковину, из которой бьет струя воды. Чашу с Тритоном поддерживают на хвостах четыре дельфина.

Лёка Ж. с пристрастием оглядела фонтан и спросила Гарика:

— А где тут пчелы-то?

— Смотри сюда, — Гарик показал рукой на фонтан, — между хвостами дельфинов есть герб Барберини. На нем — пчелы. И вот, смотри. Чаша фонтана как будто соты, а ракушка — как будто крылья пчел, если они летят. Видишь?

Лёка Ж. присмотрелась, замерла и одарила Гарика восторженно-пораженным взглядом.

Гарик взял ее за руку и повел к левому углу площади. Я похромал следом. Под высоким деревом на углу был спрятан миниатюрный фонтан Пчел, состоящий из двух раковин — вертикальной и горизонтальной. В низу вертикальной раковины отдыхают три пчелы. Из-под них в горизонтальную стекают три хрустальные струйки, видимо, символизируя мед. Нижняя раковина установлена на грубом, необработанном камне, напоминая о горах, с которых спустился старик, чтобы спасти наследника Барберини.

Гарик сообщил, что Бернини сделал фонтан Пчел в 1644 году и поставил его прямо у входа во дворец папы. На вертикальной раковине сохранилась надпись о том, что фонтан установлен в XXII годовщину понтификата Урбана VIII. Но когда фонтан открыли, до XXII годовщины на самом деле оставалось еще два месяца. Завистники, которых у папы было немало, съязвили, что Урбан VIII таким образом хочет раздуть свои мнимые заслуги. Молва распространилась так быстро, что лишила папу покоя. Тогда его племянник нанял каменотеса, чтобы тот убрал лишнюю единицу. Однако стало еще хуже. Клеветники и завистники начали говорить, что это плохое предзнаменование, мол, теперь папа не дослужит до 22-го года понтификата. И точно: Урбан VIII умер за восемь дней до роковой годовщины…

Фонтан Пчел неоднократно переносили с места на место, и в итоге от него мало что осталось. А в 2004 году один псих отбил молотком голову пчелы. Вандала поймали, теперь он лежит в госпитале для сумасшедших.

— Вот что значит с пчелами связываться. Они и каменные жалят, — засмеялась Лёка Ж. и повернулась к палаццо Барберини: — Ой, и это наверняка все тот же папа-богач — Берн… Барн… Борн…

Гарик кивнул: «Урбан Барберини!» — и продолжил рассказ о палаццо, найдя наконец-то повод поведать печальную историю Франческо Борромини — очевидно, его любимого художника.

— Палаццо строили Бернини и Борромини! — многозначительно начал Гарик, смакуя повторы звуков.

В следующие полчаса мы с Лёкой Ж. узнали, что Борромини и Бернини были главными архитекторами периода барокко и потому беспрерывно враждовали. Неаполитанец Джованни Лоренцо Бернини благодаря таланту и связям, быстро стал известным скульптором и любимцем пап. А Франческо Борромини был сыном миланского каменотеса. Несмотря на талант и связи, он долго ходил в подмастерьях, прежде чем ему стали давать серьезные заказы.

Остальную историю мне поведал мой самоучитель-путеводитель. Но я не перебивал Гарика: Лёка Ж. прониклась к нему расположением и охотно внимала его рассказам. Гарик же твердил так, будто сдавал экзамен на гида перед особенно чтимой комиссией.

— Сангвиник Бернини и холерик Борромини ненавидели друг друга, — прицокнул он. — Как-то раз Борромини украсил каменными ослиными ушами фасад дворца напротив окон дома, где жил Бернини. А Бернини поставил на своем балконе большой каменный cazzo, чтобы Борромини не выкаццивался.

Когда после смерти Урбана VIII на папский престол взошел Иннокентий Х, у Борромини появился шанс занять место Бернини.

В 1644 году Иннокентий Х объявил конкурс: кто лучше придумает, как поставить на площади Навона, перед его семейным дворцом, египетский обелиск, привезенный в Рим императором Каракаллой. Бернини к участию в конкурсе не допустили. Тогда он сделал проект фонтана Четырех Рек, в центре которого стоял обелиск, и передал его кардиналу Людовико Людовизи. Кардинал тайком оставил проект фонтана в столовой, где обедал Иннокентий Х. Увидев этот проект, папа потерял аппетит, отменил конкурс и велел Бернини приступать к работе.

Тогда Борромини заслал шпиона к Бернини и узнал, что Джованни Лоренцо ошибся в расчетах — как только он запустит воду в фонтан, вода перестанет бить, так как напор будет очень слабым. Борромини сделал верные расчеты, чтобы показать их папе и высмеять соперника.

— Какие же мужчины бывают обидчивые! Вот мы, девушки, так не поступаем… — Лёка Ж. выразительно посмотрела на меня. Гарик же согласно кивнул головой и продолжал берниаду.

Бернини был начеку: он заслал своего шпиона к Борромини, и тот выкрал бумаги с правильными расчетами. Бернини исправил свою ошибку, но, чтобы поиздеваться над Борромини, на открытии фонтана задержал воду после запуска на несколько секунд. И когда Иннокентий Х подскочил от возмущения, а Борромини спешно направился к папе с отчетом об ошибке Бернини, струи фонтана мощно забили. Удовлетворенный папа сказал, что Бернини добавил всем по десять лет жизни. Борромини снова проиграл.

В 1667 году Франческо Борромини трудился над интерьером базилики Сан-Джованни-деи-Фьорентини. Но после того как он создал алтарь, ему запретили продолжать работу. Франческо решил, что это происки Бернини. Борромини заперся дома, сжег все свои рукописи и эскизы. Через неделю он вышел на улицу, отправился к Тибру и бросился в реку.

Бернини умер через три года.

Гарик снова погрузился в меланхоличное молчание. История действительно грустная.

Но Лёку Ж. ничего не смутило.

— Что-то у меня разыгрался аппетит после мороженого, — сказала она. — Может, сходим в какой-нибудь бар?

Гарик очнулся и предложил на выбор любой из ресторанчиков, которые находились на идущей от фонтана Пчел виа Венето — «Excelsior», «Majestic», «Ambasciatori», «Cafe de Paris»… Лёка Ж. недовольно поморщилась и пожелала посетить какое-нибудь настоящее итальянское заведение.

Гарик радостно кивнул и повел нас к своему фиату.

Наступил вечер. Римляне спешили домой, на улицах стали возникать глухие пробки, но где-то через полчаса мы добрались до моста Гарибальди, с которого нам открылся вид на единственный в Риме остров — остров Тиберина, как корабль, разрезающий воды извилистого и вечнозеленого Тибра.

Лёка Ж. порылась в своей памяти и извлекла из нее сказку Джанни Родари «Рыбак с моста Гарибальди» в переводе Евгении Козыревой.

— «Джорджо-Джузеппино забросил удочку и сказал, — продекламировала Лёка Ж., — „Рыбка-омбрина, плыви к фра Мартино!" И рыбы понеслись к его удочке со всей реки и даже с моря… Когда на крючок сам собой поймался громадный тунец, Джузеппино пришлось позвать на помощь двух водителей автобуса № 60 и пару официантов».

Гарик съехал с моста и припарковался на набережной напротив острова. Лёка Ж. вышла из машины, села на парапет и уставилась на одиноких рыбаков, закинувших удочки в болотно-зеленые воды Тибра.

— А здесь действительно можно поймать тунца? — спросила она Гарика с интонацией заядлого у рыбака.

— Бо! Кто его знает, — ответил он. — Очень грязная вода… тут больше ходят загорать, а не рыбу ловить…

Лёка Ж. встрепенулась, извлекла из глубин своей памяти какой-то кусок информации, и произнесла нараспев:

— Река была белой, звалась она Альбула. В ней утонул Тиберин Сильвий. Сделал его Юпитер богом, реки покровителем сделал, реку же в память Тибром назвали. Это мужик с бородой словно струи воды…

— Сама сочинила? — поинтересовался я.

— Мы, девушки, существа очень способные и любознательные, — ответила Лёка Ж. — Не то что вы, мужчины. Вот ты, например, знаешь, что дальше было?

Гарик посмотрел на меня с усмешкой. Ну что ж… Об основании Рима я мог бы рассказать и после веселой ночи.

Древний город Альба-Лонга, возведенный еще в начале II тысячелетия до нашей эры, стал погружаться в пучину порока. В VIII веке до нашей эры царь Амулий, дабы избавиться от нежелательных наследников, приказал положить в корзину своих внучатых племянников, младенцев Ромула и Рема, и бросить в Тибр. Корзину прибило к Палатинскому холму, где малышей вскормила волчица, а заботились о них дятел и чибис. Выросшие братья построили на холме город, который стал называться Римом, собрали войско и разрушили Альба-Лонгу.

Постепенно Тибр стал главным судоходным путем. Реку называли Отцом Тиберином (Tiberinus Pater) и поклонялись ей как божеству, отцу всех рек.

Но со временем Тибр обмельчал и засорился. Частые наводнения и отходы Большой клоаки, системы древней канализации, оставляли толстые слои ила и грязи. После открытия порта во Фьюмичино в I веке нашей эры поддерживать навигацию по Тибру не было смысла.

— Да, — подтвердил Гарик. — Теперь по Тибру ходят только прогулочные катера и пароходы. — Гарик повел нас по узкой набережной, чтобы из-под густой кроны тропических деревьев рассмотреть остров Тиберина, слева упирающийся острым носом в мост Гарибальди, а справа уходящий под античные мосты Честио и Фабричо.

По пути Гарик поведал, что остров возник в VI веке до нашей эры после изгнания из Рима последнего древнеримского царя Луция Тарквиния Гордого, известного тиранией, жестокостью, зверствами и святотатствами. Сынок его пошел в папашу — Секст Тарквиний, угрожая оружием, изнасиловал жену римского патриция Коллатина, Лукрецию.

— Стоп! Стоп! — закричала Лёка Ж. И она снова принялась декламировать:

Гарик продолжил трагедию Шекспира своим рассказом о несчастной Лукреции, которая обо всем поведала мужу и заколола себя на его глазах. Родственники Лукреции вынесли ее тело на форум и призвали граждан изгнать тирана. Восставшие граждане захватили поля Тарквиния, на которых колосилась пшеница, обмолотили собранный хлеб, поделили его между собой, а снопы бросили в Тибр. Снопов было так много, что из них и возник остров.

— Верна, верна супругу! — декламировала Лёка Ж. — Свет небесных звезд! И не небесных… Свет!

Затем Гарик поведал другую легенду, по которой остров появился в 291 году до нашей эры. Тогда на Рим напал страшный мор, и римляне отправились на корабле в греческий город Эпидавр, где стоял храм бога здоровья Асклепия (у римлян — Эскулап). Из храма навстречу им выползла огромная змея, которую римляне доставили на корабль и привезли в страдающий от эпидемии город. У римских берегов Тибра змея соскользнула в воду, а корабль, на котором она прибыла, тут же превратился в остров. Местные жители построили на острове храм Эскулапа, и мор прошел.

На самом деле форма лодки придана острову гораздо позже — в память о легенде. От храма Эскулапа сегодня остались только колодец и несколько колонн. На месте античных руин в XVII веке основали госпиталь. Потом его сменила больница Сан-Джованни-ди-Дио, ее еще называют «Фате-бене-фрателли», что означает: «Братья, творите добро».

Тут Гарик рассказал о брате Джованни Батисте Орсениго, который в конце XIX века работал в Фате-бене-фрателли дантистом. Монах вырывал зубы прямо руками. И делал это так споро, что пациенты даже не успевали почувствовать боль. Очередь к врачу-чудодею выстраивалась с острова до берега Тибра. А после смерти монаха в его келье нашли несколько корзин с вырванными зубами.

— Столько извращенцев на один город! — Лёка Ж. неодобрительно покачала головой и вспомнила о голоде, мучившем ее последний час. — Гарик, где твой ресторан, в конце концов?

— Здесь, — ответил тот и широким жестом показал на дома, стоявшие на набережной. — В Трастевере.

Трастевере — это настоящий, вечный и сочный, как в фильмах Феллини, Рим. Хотя долгое время он и Римом-то не был. Недаром район называется Трастевере — от латинского trans Tiberim — «за Тибром».

Сначала здесь жили этруски, потом селились пришлые сирийцы и евреи. И лишь в I веке до нашей эры император Октавиан Август сделал Трастевере изолированным районом Рима. А в III веке нашей эры император Луций Доминий Аврелиан оградил этот район новыми городскими стенами, признав его полноценной частью города.

Узкие и тесные улочки сплетаются здесь в такой плотный клубок, что даже если пользуешься картой, нет никаких гарантий попасть с одной виа на другую.

Между домами натянуты веревки, на которых сушится белье. Упитанные итальянки выглядывают из окон, чтобы пообщаться с соседями, которые стоят внизу на уличной брусчатке.

Сокрушенно вздыхая, Гарик сообщил, что в 1870 году район Трастевере разделили надвое наглым, прямым и широким проспектом. Это шумный проспект Трастевере с грохочущими трамваями, с магазинами, больницами, фабриками и орущим рынком, на котором продается все — от безразмерных хлебов и сыров до свежих фруктов и рыбы. Многие ругают его за неуместность в этом уютном районе. Но проспект этот — всего лишь маска, в гипертрофированных чертах которой проглядывает истинный облик Трастевере, где бурлит и фонтанирует жизнь, реальная и показная.

Гарик припарковал машину, и мы втроем отправились по узким улочкам и тесным пьяццале. На одной из них Лёка Ж. углядела снек-бар и ринулась внутрь, полагая, что это как раз ее формат. На витрине лежали колоссальные гамбургеры, чизбургеры, сэндвичи, хот-доги, в каждый из которых был воткнут маленький флажок страны, где предпочитают данное кулинарное извращение. Представляю, сколько презрения вложили повара в эти грандиозно неизысканные произведения кулинарного антиискусства.

Лёка Ж. намеревалась попробовать непременно каждый продукт, выразительно поглядывая на Гарика, чем давала понять, что готова толстеть и делает это с удовольствием.

Но мы с Гариком уговорили ее потерпеть еще немного, чтобы насладиться настоящим итальянским ужином в настоящем итальянском ресторане.

— А в туристические бары ходить нельзя, — объяснил Гарик, — потому что там готовят плохо. Как для туристов.

Мы вышли на пьяцца ди-Санта-Мария-ин-Трастевере — самый центр этого района. Посреди площади стоял скромный восьмиугольный фонтан с морскими раковинами. На его ступеньках, как на палубе Ноева ковчега, сидели экзотичные бомжи с крашеными в яркий малиновый цвет волосами, негры, американцы, японцы, алкаши в суровых и грязных куртках, итальянские подростки в чистых и обтягивающих джинсах. Алкаши ругались, японцы жевали бутерброды, подростки пили, американцы хохотали.

За фонтаном располагалась тоже скромная по римским меркам терракотовая базилика со строгой четырехугольной башней с часами. Это базилика Санта-Мария-ин-Трастевере, построенная в III веке. Гарик поведал легенду о том, что на этом месте за несколько десятилетий до рождения Христа из-под земли пробился фонтан черного масла. Впоследствии христиане интерпретировали это как знак новой эры и вечного источника жизни. Сегодня полагают, что черное масло — на самом деле нефть, так как и сейчас в почве Трастевере обнаруживают нефтеносные слои.

Мы прошли мимо базилики, свернули в переулок, снова свернули, еще раз, еще и еще… В конце концов оказались возле небольшого бара с двумя столиками снаружи и шестью внутри. Гарик поздоровался с барменом и повел нас… на кухню.

Пройдя сквозь наполненное запахами пиццы, тушеного мяса, овощей и приправ помещение, мимо больших плит, на которых жарилось, варилось и дымило, мимо неспешных поваров, лениво нас поприветствовавших, мы оказались у ничем не приметной двери. Гарик отворил ее, и мы ступили в коридор со стеклянным полом. Внизу бурлила пивоварня, по прозрачным трубам подавалось наверх свежее пиво.

Миновав коридор, мы подошли к следующей двери, за которой открылся трехэтажный ресторан.

Похоже, Гарика тут хорошо знали — во всяком случае, здоровались с ним все, кто нам встречался. Мы поднялись на третий этаж, откуда открывался вид на плоские крыши и увитые плющом стены. Хозяин ресторана лично принес меню — две страницы, полностью исписанные мелким почерком. По-моему, блюд в нем было гораздо больше, чем нужно нормальному человеку. Карбонара, аматричана, тестароли с песто, равиоли с каштанами, артишоки, бычий хвост, ригатони с утиным рагу под трюфельным соусом, ягненок с цветками тыквы, фисташковое суфле… Не было только цен. Лёка Ж. в растерянности заморгала:

— И как же тут выбирать?

— А выбирать не надо, — успокоил Гарик, — они сами.

— И платят они тоже сами? — Я прикидывал, сколько мы можем заплатить за это невинное удовольствие последовать вкусу повара и его аппетиту, а еще аппетиту Лёки Ж.

Хозяин забрал меню и удалился, пообещав, что все будет prelibato — очень вкусно. Вскоре нам принесли два поллитровых графина вина и три бокала.

Выпив вино, Лёка Ж. тут же захотела кофе, но хозяин сделал круглые глаза, искренне поразившись тому, что синьорина пожелала кофе сейчас. Лёка Ж. имела неосторожность настаивать: ну да, она «уонт ит нау». Хозяин ресторана отрезал: «Dopolo il pospasto! Онли афтер дизёт!» — обиделся и ушел.

— А когда будет десерт? — жалобно спросила Лёка Ж. Гарика.

— После второго блюда, — сообщил он.

Однако еще перед первым блюдом нам принесли антипасто — четыре огромных тарелки с баклажанами, помидорами, шампиньонами и прошутто. Затем подали минестроне, овощной суп, затем артишоки, затем аббаччо-аль-каччаторе, ассорти из мяса барашка и молочного поросенка, затем равиоли с каштанами…

Этому пиршеству не было конца. Часа через два мы добрались до десерта, ромового бисквита с ванильным кремом. Лёка Ж. ела его без воодушевления. К десерту ей подали желанный кофе — маленькую чашечку крепкого эспрессо с граппой, виноградной водкой.

С трудом поднявшись из-за стола, Лёка Ж. отправилась в туалет. Пока ее не было, нам подали счет. Я открыл его, чтобы посмотреть сумму и внести свою часть, но Гарик горячо запротестовал, почти выхватив меню. Я не стал возражать — на это у меня уже не было сил. К тому же, как я успел заметить, весь этот пир обошелся нам фантастически дешево — 48 евро на троих.

— Это и был твой сюрприз? — вяло поинтересовалась Лёка Ж. у Гарика, вернувшись из уборной.

— Нет, сюрприз еще впереди! — Гарик опять хитро подмигнул и бодро вскочил.

Откуда столько сил у человека?

— Едем теперь… — энергично начал он.

— Это без меня, — перебил я. — Я лучше домой, прилягу…

Гарик так обрадовался, что даже отвез меня на виа Кальтаджироне. Лёка Ж. еще какое-то время пыталась заставить меня поехать с ними, упирая на то, что обязательно потеряет ключи, а я усну как сурок, и она не попадет домой. Но я забрал у нее ключи и вручил Гарику. Если он хотел от меня избавиться, накормив сытным ужином, то ему это удалось. Гарик увез Лёку Ж. на ночную прогулку, а я, вернувшись домой, упал на диван и сразу уснул мертвецким сном, так и не узнав, в чем заключался сюрприз от Гарика.

Глава 9 Театр кукол

— Вставай… — услышал я сквозь сон и с угрозой процедил:

— Молчи!!!

Я открыл глаза. Лёка Ж. по обыкновению устроилась на диване у меня в ногах. Она явно не ожидала, что я так бесцеремонно нарушу ее утренний ритуал. Но мгновение растерянности уже прошло, и по ее взгляду было понятно, что Лёка Ж. намеревается заявить горячий протест. Она даже приоткрыла рот и набрала воздуху.

— Молчи. Или я буду бить больно, — спокойно предупредил я.

В глазах Лёки Ж. читалась напряженная работа мысли. Возможно, она решала, что лучше: обидеться, чтобы восстановить собственное достоинство и вызвать у меня чувство вины, или перевести все в шутку. После тяжелых раздумий Лёка Ж. остановилась на втором варианте.

— Не бей меня, а то я стану гадить по углам, — сказала она и улыбнулась, любезно пояснив: — Так мой кот говорит, когда я хочу его наказать.

Боже всемилостивый! Она еще и с котами разговаривает…

Лёка Ж. слегка наклонила ко мне лохматую голову, словно сама она — большая рыжая кошка, которая ждет ласки хозяина. Я приподнял руку, еще чуть-чуть, и действительно погладил бы ее кудрявый загривок. Но вспомнил, с кем этот загривок шлялся ночью, и удержался.

— Ну и куда возил тебя твой хахаль? — поинтересовался я нейтральным тоном.

— Ой. — Лёка Ж. вернулась к обычному возбужденному состоянию. — Мы ездили на этот холм… как его… Анукул…

— Яникул, — поправил я. — Поздравляю.

— Спасибо, — поблагодарила Лёка Ж. и начала делиться впечатлениями. Мол, оттуда виден весь город в огнях и все такое… Я напомнил, что мы оба уже видели эту иллюминацию. И Лёка Ж. вынуждена была признать, что в прошлый раз она мало чего запомнила, зато теперь… Но я не дал сбить меня с темы и уточнил:

— И что, вы всю ночь провели на холме?

— Нет, конечно, мы еще ездили… — начала Лёка Ж., но почему-то осеклась.

И тут же радостно поведала, что выяснила у Гарика, где тут все нужные ей бутики. Оказывается, их надо искать совсем не на виа Национале, как Лёка Ж. думала, а на виа дель-Корсо. Она выразительно глянула на меня и со значением добавила, что эта улица от нас совсем недалеко. Поэтому сегодня после штурма Колизея мы отправимся на пьяцца Венеция, а оттуда на виа дель-Корсо…

— Смотрю, ты уже хорошо ориентируешься… — заметил я.

— Еще бы! — гордо сказала Лёка Ж. — Мне Гарик вчера раз десять объяснил, показал на карте и даже провез по всему маршруту. А в воскресенье мы с тобой пойдем на Порта-Портезе — это у них такая барахолка, где можно купить «Версаче», «Дольче и Габбана» всего за пять евро.

— Всех трех и за пять евро! — изумился я.

— Нет, я думаю, за пять евро каждого, а трех — за пятнадцать… — подсчитала Лёка Ж.

Затем она рассказала, как Гарик свозил ее к Порта-Портезе и объяснил, чего следует остерегаться. На этом рынке запросто могут подсунуть какую-нибудь рваную одежду, поэтому нужно очень внимательно ее рассмотреть. И если нашел целую вещь, то ни в коем случае не выпускать ее из рук, а то могут опять подменить на рваную. А еще — кто бы мог подумать — на рынке могут ограбить! Украдут кошелек, пройдешь пару шагов, а его уже продают в ближайшем ларьке…

— Вот как опасно там даже днем! — заключила Лёка Ж.

— Поэтому вы поехали туда ночью? — уточнил я.

— Гарик предупреждал, что ночью там страшно, — признала Лёка Ж., — но мне очень хотелось глянуть на этот прекрасный рынок, чтобы потом, когда мы с тобой туда пойдем, я не заблудилась. Правда, там оказалось очень темно… Но я запомнила путь.

— Ты что, как Мальчик-с-пальчик хлебушка по пути набросала? — поинтересовался я, уже с трудом сохраняя серьезность.

— Мальчик-с-пальчик бросал белые камушки, — поправила Лёка Ж., не чувствуя подвоха. — Потому что камушки никто не ест и их можно разглядеть в темноте… У меня не было с собой белых камушков. Зато чего я только не углядела в темноте!

И Лёка Ж. начала увлекательное повествование о том, как они с Гариком отправились от рынка Порта-Портезе гулять по улочкам ночного Трастевере. А там… Лёка Ж. вдруг замолчала и покраснела.

— Ну, не томи уже! — поторопил я. Помявшись для приличия, мол, воспитание не позволяет и так далее, она собралась с духом и призналась, что когда увидела, то сначала даже не поверила… Там прямо на улице кто-то спал! Лёка Ж. подумала, что человеку плохо, надо помочь. А он, оказывается, просто спит, прямо на камнях.

Я разочарованно хмыкнул и хотел вернуться ко сну, но тут Лёка Ж. наконец-то решилась:

— Это еще не всё! Рядом… Ну, совсем рядом… Парень с девушкой… — Она замолчала, подыскивая нужное слово.

— Трахались, что ли? — помог я.

— Фу, Сева! — фыркнула Лёка Ж. — Они предавались плотским утехам. Вот! И ни на кого не обращали внимания.

Разумеется. Плотские утехи требуют предельной сосредоточенности… Какая, однако, длительная у них с Гариком была прогулка.

— Так это и был сюрприз Гарика? — спросил я.

— Не совсем. Но в целом — да… — ответила Лёка Ж., отведя взгляд.

Нарочито бодро она принялась тормошить меня, требуя, чтобы я немедленно поднимался. Иначе мы опять не успеем в Колизей. А еще Гарик объяснил, как ходить в музеи бесплатно, — ведь нам нужно экономить! Поэтому мы должны зайти в «Табакки», пока он не закрылся на сиесту, и купить карточку «Рома-пасс». Она стоит двадцать пять евро, и по ней можно посетить бесплатно аж два музея!

— Тебе не кажется, что если мы покупаем карту за двадцать пять евро, то это уже не бесплатно? — обратил я Лёкино внимание на явное несоответствие суммы слагаемых результату.

Лёка Ж. подумала и решила задачу по-своему:

— Наверное, это дешевле. Теперь пойду в душ, а ты приготовь кофе.

— Вот уж нет. Разбудила — теперь жди, пока помоюсь, — сказал я.

Не успела Лёка Ж. опомниться, как я подскочил и перебежал в ванную комнату. У меня даже колено прошло — как будто и не болело вовсе. Заняв позицию, я приоткрыл дверь и крикнул:

— И впредь не буди меня, пока ванная не будет свободна!

После чего заперся и с наслаждением встал под холодные струи воды.

Вернувшись, я застал Лёку Ж. за ее любимым занятием — она проверяла почту, сидя за ноутбуком, курила и ожесточенно стучала по клавишам.

— Какая бурная переписка! — заметил я.

— Нет! Нет! Нет!!! Инет отвалился. Как же… Как же я теперь всем напишу! — Лёка Ж. страдальчески воздела руки, потянулась, затушила окурок в кофейном блюдце и успокоилась. — Ладно, потом напишу, а теперь — в душ.

Она оставила ноутбук и убежала в ванную. Я заварил кофе, прикурил сигарету и уселся у раскрытого окна с видом на кампанилу с остановившимися часами.

Часа через два мы покинули квартиру. Первым делом направились в «Табакки». Продавец, наверное, уже намыливался на сиесту и очень недовольно поинтересовался, чего желает синьорина. Узнав, что синьорина хочет приобрести «Рома-пасс», он как фокусник одним движением руки материализовал карточку на прилавке и сразу попросил оплату. Но Лёку Ж. так просто не возьмешь — на вполне законных основаниях она потребовала разъяснений, как этим пользоваться. В ходе долгих переговоров, сопровождаемых переводом с двух языков на русский и обратно, мы узнали, что вожделенная карта бесплатных посещений действует только три дня.

— Это что, я теперь должна как савраска без узды три дня подряд носиться по музеям! — возмутилась Лёка Ж., выйдя из «Табакки» и оставив продавца в крайне нервном состоянии.

— Конечно, лучше по бутикам носиться, — заметил я. — Там точно бесплатно, потому что покупать не на что…

— Спасибо, что напомнил, — неожиданно поблагодарила меня Лёка Ж. — Пойдем скорее, пока не закрылось. Я присмотрела замечательные босоножки. Сейчас покажу.

Началось… Нет уж. С меня довольно.

Я пообещал Лёке Ж. не мешать в столь интересном ей занятии и твердо решил отправиться в Колизей немедленно.

Лёка Ж. надулась, прошла пару шагов вперед и остановилась, разыгрывая оскорбленную невинность. Все слова она уже использовала на виа Национале, поэтому сцена была немой. Я развернулся в противоположную сторону и тихо улизнул, скрывшись в соседнем магазинчике. Впредь, когда Лёка Ж. в очередной раз захочет продемонстрировать свои актерские способности, она хотя бы станет играть лицом к зрителю.

Не успел я зайти в магазин, как услышал Лёкин визг:

— Помогите!!! Помогите!!!

Ну ни на секунду оставить нельзя! Я выскочил на улицу, ожидая увидеть, как Лёка Ж. отбивается от грабителя или секуального маньяка. Но разглядеть ничего не удалось, потому что ее плотно обступили прохожие, над которыми возвышался продавец из «Табакки». Он гладил Лёку Ж. по голове!

Я подбежал ближе, пролез сквозь толпу. Лёка Ж. горько плакала. По щекам ее текли черные струйки туши.

— Ты чего? — спросил я, взяв ее за руку.

— Куда ты делся? Я оглянулась — тебя нет. Думала, тебя украли. Испугалась, — скороговоркой ответила она, всхлипывая.

— Детский сад какой-то, — вздохнул я.

Я сообщил окружившим нас зевакам, что «тутто бэнэ», все в порядке. Сердобольные прохожие стали расходиться, желая Лёке Ж. счастья в личной жизни. Продавец с укоризной покачал головой. Лёка Ж. тяжело вздохнула и утерла щеки, размазывая тушь. Надо бы ей умыться…

— Довэ си трова ляккуа? — спросил я у продавца, где находится вода.

Странный вопрос, но продавец меня тем не менее понял.

Он показал рукой на маленькую треугольную площадку позади нас и сказал:

— Nasone.

— Назоне? — переспросил я.

— Si, nasone, — подтвердил продавец и, видя, что я не понимаю, провел рукой в воздухе большую дугу от носа. Видя, что я так ничего и не понял, он снова показал на площадку и с досадой сморкнулся.

Лёка Ж. оглянулась туда, куда продавец все время махал рукой, и догадалась:

— Это он про колонку говорит. Видишь, там колонка…

Я обернулся и действительно увидел колонку в виде серого столбца с наклоненным отростком трубы у верха.

— А нос тут при чем? — спросил я.

— Наверное, они называют колонку носищем — из нее так же течет, — сказала Лёка Ж. и шмыгнула.

Продавец изрек, что синьорина не только bella, красивая, но и intelligente, смышленая. Мы поблагодарили его за помощь, распрощались и пошли к «носищу».

— Слышал, как он меня назвал? — сказала Лёка Ж., умывшись. — А ты меня на улице бросаешь! Не делай так больше никогда.

— Хорошо, не буду, — пообещал я, вздохнув, и предложил вернуться домой, чтобы Лёка Ж. могла привести себя в порядок.

— А что, я так ужасна? — Она схватилась за свою сумочку и быстро вытащила зеркальце.

— Нет, ты прекрасна, — сказал я. — Но без грима…

— Без макияжа, — поправила Лёка Ж., рассматривая себя в зеркальце. — Да бог с ним, присядем вон на ту лавочку, и я по-быстрому…

Лёка Ж. действительно по-быстрому уложилась минут в сорок. Завершив священнодействие над своим лицом, она внимательно оглядела меня и пришла к выводу, что мне тоже не мешает привести себя в порядок.

— Ты хочешь, чтобы я тоже накрасился? — испугался я. Конечно, теперь, когда я так виноват…

— Нет, краситься не надо, — успокоила меня Лёка Ж. — Но переодеться не мешает. Вечером.

— А что будет вечером? — насторожился я. И Лёка Ж. объяснила, что вечером мы пойдем в ночной клуб «Муккассассина». Гарик сказал ей, что это отличный клуб для тех, кто хочет познакомиться с традициями и обычаями местного населения. Там собираются знойные мачо с демоническим взглядом и бугристыми мускулами…

— Ты только послушай: «Муккассассина»… — произнесла Лёка Ж., подражая Гарику.

— По-моему, это что-то неприличное, — недовольно заметил я.

— Это «корова-убийца» по-нашему, — пояснила Лёка Ж.

Она хотела что-то еще рассказать о клубе с таким странным названием, но я напомнил, что мы собирались в Колизей, и, взяв ее за руку, повел в нужном направлении.

По пути к Колизею нам встретился небольшой продуктовый рынок, вытянувшийся на полквартала. Лёка Ж. забыла о том, куда шла, начала носиться от прилавка к прилавку и восхищенно читать мне ценники вслух:

— Хлеб — 2 евро за килограмм! Молоко 1 евро 38 центов за литр! Свежая рыба — 6 евро за килофамм! Яйца куриные — 1 евро 5 центов за шесть штук! Колбаса — 6 евро 36 центов за килограмм! Прошутто — 7 евро 90 центов. Моцарелла — 5 евро 90 центов! Творог — 6 евро! Сыр «Горгонзола» — 7 евро 5 центов!

На мой взгляд, рыночные продукты были не так уж и дешевы. Но поскольку Лёка Ж. была теперь маниакально увлечена идеей экономии, то она, разумеется, сравнивала с ценами ресторанных блюд. Подсчитав, Лёка Ж. быстро сделала вывод, что купить килограмм моцареллы или прошутто выгоднее, чем пообедать в ресторане. С этим, конечно, не поспоришь. Но Лёка Ж. требовала, чтобы мы немедленно скупили всё, пока столь дешевые продукты не разобрали. Я предложил зайти на обратном пути.

— Ты что, издеваешься? — возмутилась Лёка Ж. — Ты когда-нибудь видел, чтобы этот рынок работал? Мы застали его открытым в первый раз в жизни и, может быть, в последний. Он, может, вообще раз в месяц функционирует. Спроси у этого симпатичного продавца колбас, когда он работает.

— Как же я спрошу, если слов таких не знаю! — ответил я.

— Ты же умный. Придумай что-нибудь, — потребовала Лёка Ж.

Я придумал. Показал рукой на левое запястье, намекая на часы, сказал «иль темпо» и добавил «лаворарэ». Продавец задумался. В буквальном переводе то, что я сказал, означало: «время работать». Похоже на приказ. Что крайне возмутительно, учитывая нелюбовь римлян к труду любого рода. Продавец внимательно меня изучал, и в его взгляде появлялась открытая неприязнь. Я решил, что наверное, лучше сделать ноги. Но тут его осенило, и он дал нужный ответ: «alle due ore».

Я поблагодарил продавца и сказал Лёке Ж., что все в порядке, можем двигать дальше.

— Что значит — все в порядке? — спросила она с подозрением. — Что тебе продавец-то сказал?

Я честно сообщил, что рынок закрывается в два часа. Лучше бы соврал…

— В два часа дня? — удивилась Лёка Ж. — Сева, уже час по-местному! Мы должны купить всё немедленно.

— И пойдем со всем этим скарбом гулять? — спросил я. Лёка Ж. твердо кивнула. — Хорошо, но с одним условием — все продукты ты понесешь сама.

— Я не могу. Я же девочка! — В Лёке Ж. проснулось природное кокетство.

Если так пойдет и дальше, то скоро она станет грудным младенцем… Я предложил компромисс: мы купим продуктов на завтрак, потом сделаем привал где-нибудь у Колизея и всё съедим, чтобы не нести дальше. Лёка Ж. согласилась. В принципе, ничего другого ей не оставалось. Хоть я сегодня и нашкодил, мое чувство вины совсем не безгранично.

Мы купили молоко, моцареллу, прошутто, чиабатту. И напоследок заглянули в милый ларек с винными бочками, где вино разливали по полуторалитровым пластиковым бутылкам — 2 евро за литр. Поспешившей к нам продавщице мы, как смогли, объяснили, что хотим сухое «вайн бьянко». Она с удивлением поинтересовалась, откуда явились носители такого странного диалекта, и, узнав, что из России, сразу ткнула пальцем в самую большую бочку, приговаривая: «Вэри-вэри стронг». Видимо, ей объяснили, что русские пьют только такое — чем ближе к водке, тем лучше.

Я отрицательно помотал головой и попросил «нон вэри стронг, перфаворэ». Продавщица удивилась еще сильнее, завела нас внутрь и показала на другую бочку, заверив, что это «molto gustoso», то есть очень вкусно.

— Не сомневаюсь, — сказал я, — за такую цену-то!

— Сева, в тебе мало оптимизма, — ответила мне Лёка Ж. и широко улыбнулась продавщице. — Си. Грация.

— Лёка, сколько раз тебе повторять: не грация, а грациэ, — назидательно сказал я, когда продавщица отправилась к бочке с вином.

— А в чем разница? — спросила Лёка Ж. с недоумением.

Как можно доступнее я разъяснил: разница в том, что grazia — это «грация», «изящество» и т. д., а grazie — это «спасибо», «благодарю». Гласные в итальянском имеют огромное значение! Скажешь парню amica, и он обидится. Потому что amica — это «подруга». А «друг» — это amico. Так что все гласные нужно произносить очень четко…

Лёка Ж. кивнула, но, по-моему, никаких выводов из урока итальянского не сделала.

Продавщица тем временем налила нам вина, подошла к кассе и, не выпуская бутылку из рук, попросила: «Uscite fuori». Что это означает, я понятия не имел. «Аут», — настаивала продавщица, кивая в сторону выхода. Она что, нас выгоняет?

— Она хочет, чтобы мы вышли, потому что у нее здесь касса, — объяснила Лёка Ж. и хмыкнула. — Тоже мне, языковед-любитель…

Нахваливая вино и перечисляя его достоинства, продавщица по-прежнему не расставалась с бутылкой. Она отдала алкоголь только тогда, когда получила деньги. Предусмотрительная…

— Спешел фор рашенс, — сказала она, протягивая карточку, на которой было написано ручкой: «5 %».

Затем продавщица объяснила Лёке Ж. — меня, видимо, в качестве собеседника она больше не рассматривала — в следующий раз, когда будем у нее что-нибудь покупать, получим скидку в 5 процентов. Лёка Ж. пообещала обязательно прийти и, расцеловавшись с любезной продавщицей, потянула меня к Колизею.

Однако рынок оказался не последним препятствием, которое нам предстояло преодолеть по пути к заветным руинам. Каким-то волшебным образом в наш маршрут все-таки затесался обувной магазин. Лёка Ж., конечно же, попыталась затащить меня внутрь, но после посещения виа Национале это было выше моих сил. Чтобы не возникло очередных сцен, я хитро закурил и не выпускал дымящуюся сигарету из руки на тот случай, если Лёка Ж. выглянет из магазина и возобновит свои попытки. Она не выглядывала.

Когда я пустил в дело шестую сигарету, ко мне подошла синьорина в босоножках, обшитых камнями и темным стеклярусом, на высоченных каблуках. Я поднял глаза и увидел, что это Лёка Ж.

Никогда бы не подумал, что обувь может так изменить человека. Из капризной и опасно непредсказуемой девицы Лёка Ж. превратилась в милое и безумно обаятельное создание.

— Но что молчишь, как пень? Скажи уже что-нибудь, — возмутилась она, и все очарование куда-то испарилось.

— Белиссима синьорина, — сказал я, пытаясь вернуть утраченное мгновение. Увы.

— Сто тридцать евро как с куста, — сообщила Лёка Ж. — На какие жертвы приходится идти ради красоты!

Что-то я не понял, мы же вроде перешли в режим жесткой экономии. Или вся эта экономия затеяна для того, чтобы потратить последнее на дурацкие босоножки? Я угрюмо уточнил, подразумевает ли она под «жертвами» потраченные на обувь деньги.

Но оказалось, что Лёка Ж. имеет в виду ноги. Когда она в последний раз обувалась в туфли на таком высоком каблуке, ей было лет двадцать… В общем, это было совсем недавно. Почти вчера…

— Что ты мне зубы заговариваешь? — прервал я ее болтовню. — Ты спустила все деньги, которые я тебе дал…

— Сева, ну какой же ты нудный! Давай не будем ссориться, — неожиданно дружелюбно предложила Лёка Ж. — У тебя же еще есть. А завтра придут мамины деньги, и все у нас будет хорошо.

Что-то здесь не так. Уж слишком быстро она решила помириться.

Сделав несколько шагов, Лёка Ж. вдруг поняла, что далеко не уйдет, поэтому захотела воспользоваться наконец услугами метро. Я не возражал. Мы спустились по подземному переходу, отыскали мелочь и взяли в автомате два билета по евро. Прошли турникет, опустив карточки, миновали короткую лестницу, посреди которой был узкий эскалатор и впервые увидели римское метро…

Метро Вечного города нас разочаровало. Во всяком случае, станция Сан-Джованни. В полутьме мрачнели необработанные каменные стены, видимо, сохранившиеся с античных времен. С потолка что-то капало, повсюду валялся мусор — затоптанные газеты, пластиковые бутылки, окурки…

Станция напоминала какое-нибудь подземелье Большой клоаки. А может, это оно есть? Феллини в своем «Риме» объяснял затянувшееся строительство метрополитена в Вечном городе тем, что рабочие постоянно натыкались на какие-нибудь археологические реликты. На вопрос «Когда же вы наконец построите?» прораб философски отвечал: «А кто его знает…»

Мы сели в разрисованный граффити грязный поезд, который внутри оказался приятнее, чем снаружи — просторный, яркий, с электронным табло, где показывали названия станций. Диктор настойчиво сообщал: «Uscita lato destro» (выход на правую сторону) или «Uscita lato sinistro» (выход на левую сторону).

Хотя расстояние между станциями было коротким, и поезд преодолевал их минуты за две, а то и меньше, Лёка Ж. решила, что до Колизея она не дотянет. Чтобы добраться туда, нужно пересаживаться на Термини, а пересадку в таком жутком метро она просто не переживет. Я предложил доехать до станции Фламинио и выйти на виллу Боргезе, где, по данным моего путеводителя, находился огромный парк с волшебными садами.

Выйдя из метро, мы прошагали к пьяццале Фламинио и ступили на брусчатку перед воротами с тремя арками, украшенными колоннами дорического ордера.

— Куда ты меня привел? — недовольно спросила Лёка Ж.

— На пьяцца дель-Пополо, Народную площадь, — вежливо ответил я и объяснил, что мы стоим перед Порта-дель-Пополо, или Народными вратами, которые раньше называли Вратами Фламиния. Они были главными воротами города, поскольку к ним вела Фламиниева дорога, построенная в III веке до нашей эры цензором Гаем Фламинием. Дорога связывала Рим с Этрурией и Умбрией, а через них — со всем остальным миром. Поэтому Народную площадь называют еще «прихожей Вечного города», а Народные врата — его «дверью».

Ворота были сооружены в III веке уже нашей эры, когда император Аврелиан окружил Рим новой крепостной стеной, от которой все еще многое сохранилось. Ее высота около восьми метров, а ширина — три с половиной метра. Я показал Лёке Ж. на терракотово-кирпичную стену, уходящую от ворот и скрывающуюся за углом, но она не слишком впечатлилась.

Тогда я объяснил, что участок, перед которым мы стоим, называется Muro torto, Кривая стена, или Muro malo, Плохая стена, — здесь хоронили нераскаявшихся проституток. Есть легенда, что когда апостол Петр шел на казнь, Кривая стена перед ним склонилась. А когда Петра казнили, она рухнула. С тех пор этот проем в стене не заделывают.

Потом древние ворота Фламиния разрушились, и на их месте построили новые. Считается, что вот этот, внешний, фасад сделан по эскизам Микеланджело. Но на самом деле Микеланджело тогда был очень стар, ему уже перевалило за восемьдесят пять. Поэтому в итоге работу поручили архитектору Нанни ди Баччо Биджо…

— Я вспомнила! — перебила Лёка Ж. — Этот Биджо выкрал у Микеланджело рисунки. Вот пройдоха! — заключила Лёка Ж. — Может, поэтому и считается, что фасад сделан по эскизам Микеланджело?

— Может, — согласился я и повел Лёку Ж. через ворота на площадь, чтобы показать с внутренней стороны фасад, сделанный уже небезызвестным Лёке Ж. Бернини.

— Ну, с этой стороны как-то не впечатляет. — Лёка Ж. пожала плечами.

— Представь себе, какие люди проходили через эти ворота! — воскликнул я и стал перечислять: — Римские легионы, короли, паломники, нищие, шлюхи, будущие папы римские. Через эти ворота в Вечный город входили Данте, Рабле, Моцарт, Гоголь…

При имени Гоголя в памяти Лёки Ж. снова щелкнуло, и она начала:

— «Но Рим, наш чудесный Рим, рай, в котором, я думаю, и ты живешь мысленно в лучшие минуты твоих мыслей, этот Рим увлек…»

— Потом подекламируешь, — перебил я и показал на ступеньки лестницы базилики Санта-Мария-дель-Пополо, примыкающей к Народным вратам, где, как уверяет молва, когда-то был погребен император Нерон. Во всяком случае, это одно из мест, где его похоронили.

— Его что, хоронили несколько раз? — уточнила Лёка Ж.

— Никто точно не знает, — признал я и пересказал легенду о том, как однажды на месте, где сейчас стоит базилика, выросло гигантское дерево грецкого ореха и вокруг него по ночам бродил призрак императора Нерона. Только папа Пасхалий II приказал выкопать останки Нерона и бросить их в Тибр. Дерево фубили и в 1099 году на этом нечистом месте возвели часовню, которую потом и перестроили в церковь Санта-Мария-дель-Пополо, оказавшуюся у самого входа на Народную площадь.

Вообще-то в те времена площадь именовалась пьяцца дель-Трулло, потому что посреди нее стоял фонтан формы трулло, в виде приплюснутого конуса — перевернутой воронки. Там стирали белье, поили лошадей, да и сами горожане пили и купались.

В XVI веке папа Сикст V решил, что пора навести порядок. Они с Доменико Фонтана как раз вели раскопки в Чирко-Массимо и откопали там три блока очередного древнеегипетского обелиска. В XIX веке обелиск был окружен фонтанами в виде четырех мраморных львов.

Я подвел Лёку Ж. к обелиску, откуда хорошо просматривалось изобретение Доменико Фонтана — tridente, трехлучевая система улиц. В 1580-х Фонтана проложил новые улицы, которые расходятся от Народной площади как лучи трезубца: виа дель-Корсо, виа дель-Бабуино и виа ди-Рипетта. Ну, как в Питере от Адмиралтейства идут Невский, Гороховая улица и Вознесенский проспект.

Позже были построены церкви-близняшки, от которых начинается этот трезубец: Санта-Мария-ин-Монтесанто — та, что слева, — была начата Карло Райнальди в 1662 году, а закончена в 1679 году Бернини и Карло Фонтана; а Санта-Мария-деи-Мираколита — та, что справа, — возведена Карло Райнальди в 1681 году. На первый взгляд кажется, что базилики похожи как две капли воды. На самом же деле левая церковь овальная, а правая — круглая. Райнальди просто втиснул круг в заданный треугольник.

— Послушай, ты обещал отвести меня в волшебные сады, — сказала Лёка Ж., внимавшая мне с плохо скрываемой тоской. — По-моему, пора…

Я согласился, пообещав, что наверху перед садами будет прекрасный вид на город со смотровой площадки. Но Лёка Ж. потребовала, чтобы сначала мы где-нибудь посидели.

Мы поднялись на холм Пинчо по каменным ступеням лестницы, у которой прятался музей Леонардо да Винчи, добрались до ближайшего лужка и устроили привал в тени у обломков Кривой стены. Закупленные на рынке чиабатта, молоко, сыр и прошутто быстро закончились. Осталось только вино, которое мы по очереди пили из горлышка пластиковой бутылки на зависть прохожим.

Доев последний ломоть хлеба с прошутто и запив его вином, Лёка Ж. тяжело вздохнула:

— Ой, столько есть нельзя! С завтрашнего дня сажусь на диету, а сейчас я останусь тут, пока не смогу двигаться снова.

— Что ж, я пойду поброжу, а потом вернусь за тобой, — сказал я, поднимаясь.

— Опять? — рассердилась Лёка Ж. — Ты же обещал, что никогда не оставишь меня одну! А вдруг на меня нападет сексуальный маньяк. Как вчера… — она осеклась, но слово уже вылетело.

Я снова присел на траву и поинтересовался, что Лёка Ж. имела в виду.

— Ну, я тебе рассказывала. Про Трастевере… — сказала она, потупившись.

— Не пытайся юлить, — предупредил я. — У тебя не получается.

Лёке Ж. пришлось во всем признаться. Вчера Гарик наконец-то показал свой сюрприз. Им оказалась пустая однокомнатная квартира, в которой он хотел… провести с Лёкой Ж. страстную ночь любви… Но она, сделав невинное лицо, сказала, что они еще плохо друг друга знают, что надо познакомиться поближе и что ей не в чем идти в ночной клуб… Тогда Гарик дал ей сто пятьдесят евро на босоножки и отвез домой. Так что все в порядке…

Слов нет. Одно из двух — либо ее разум в самом деле девственен, как у младенца, либо она очень умело прикидывается.

— Лёка, ты хоть понимаешь, как это выглядит? — спросил я.

— Нет. Что ты хочешь сказать… — недоуменно начала Лёка Ж. и вдруг поняла. — Да как ты мог такое подумать! Я у него взаймы взяла. Завтра деньги от мамы придут, и я ему отдам. Какой ты глупый… Неужели ты думаешь, что я так дешево стою? — недовольно заметила она.

— Ох, Лёка, опасную игру ты ведешь, — строго сказал я. — Однажды он тебя изнасилует и правильно сделает.

— Но ты же меня защитишь! — ответила Лёка Ж. не слишком уверенно.

— Вряд ли он будет насиловать тебя в моем присутствии…

Лёка Ж. задумалась.

— Что же я такая непутевая-а-а-а… — вздохнула она.

Ладно, что сделано, то сделано. Чего уж воду в ступе толочь. Я поднялся и протянул Лёке Ж. руку.

— Да куда же я пойду на таких каблучищах! — возмущенно сказала она.

Что ж нам, теперь тут навсегда остаться? — подумал я и вспомнил, что до того как Лёка Ж. приобрела шикарную обновку, она ходила отнюдь не босиком.

— А где твоя старая обувь? — спросил я. — Ты ее выбросила?

— Нет, в сумке болтается, — ответила Лёка Ж, не понимая, зачем ей старая обувь, когда у нее есть новая, такая красивая.

— Ну так переобуйся! — посоветовал я.

Лёка Ж. изумилась, как ей самой не пришло в голову. Меня это совсем не удивило.

Наконец она переобулась, всучила мне свою новую бесценную обувь и взяла меня под руку.

— Пойдем, дуреха, — ласково сказал я. — Покажу тебе райские кущи.

Я и сам не ожидал, что сдержу обещание. Парк холма Пинчо оказался садами и цветниками с лимонными деревьями в кадках, бассейнами, прудами, фонтанами и бесчисленными статуями. Повсюду, на траве, на лавочках, на камнях архитектурных памятников возлежали, загорали и просто спали римляне и римлянки всех возрастов.

Одна упитанная девушка, расположившись на ступенях неоклассицистской беседки, качала пресс. «К ужину готовится», — философски заметила Лёка Ж. и пожелала прилечь рядом, чтобы снять лишние килограммы, но поняла, что если она ляжет, то уже не поднимется.

Туристы катались на велосипедах, повозках, запряженных пони, и лодочках.

В прудах жили антрацитовые черепахи с желтым в крапинку брюхом. Они медленно облепляли теплые камни берега и пучили алые глаза, не обращая никакого внимания на двуногих животных, таких суетливых даже в неподвижности.

Вскоре мы оказались у неприметного деревянного сарая, на вывеске которого прочитали: «Teatro dei burattini» — Театр кукол. Представлений в этот день не было. Пришлось довольствоваться изучением афиши. «Коломбина воображает себя принцессой Турандот», «Арлекино и Панталоне в ресторане: кто заплатит?», «Ругантино в школе любви», «Коломбина устраивает русский розыгрыш над Пульчинеллой»…

— Что-то мне это напоминает, — сказал я Лёке Ж.

— Все мы — куклы в театре. Кто-то играет, а кто-то дергает за ниточки… — изрекла она.

— И где ты вычитала этот афоризм? — спросил я, ожидая услышать цитату из первоисточника.

— Этот афоризм я сама придумала! — гордо сказала Лёка Ж. и показала язык.

Неподалеку от театра мы обнаружили гидрохронометр, который, как выяснилось из таблички перед ним, изобретен доминиканским монахом Джованни Эмбриако, за что монах получил какую-то награду на Парижской выставке 1867 года. Гидрохронометр представлял собой четыре циферблата в деревянной башенке со стеклянными стенами, которая возвышалась на поросших вьюном камнях над мини-бассейном. Вода подавалась по трубе внутрь башенки и поочередно заполняла две миски, установленные на массивном витом штативе.

— Часы и вправду работают от воды? — восхитилась Лёка Ж. — Сева, ты понимаешь, он же изобрел вечный двигатель!

— Молодец, — вяло согласился я.

— «Молодец…» — передразнила меня Лёка Ж. — Вот ты что изобрел, например?

— Тебя, — честно ответил я.

— Меня? — вознегодовала Лёка Ж. — Это, знаешь, большой вопрос, кто кого изобрел…

— Ты меня изобрести не могла — я старше, — возразил я.

— Тогда почему я дергаю тебя за ниточки? — язвительно спросила Лёка Ж.

— Потому что я тебе это позволяю, — объяснил я.

— Нет. Потому что я твой кукловод! — открыла мне тайну Лёка Ж. — Смирись с этим, и я тебя прощу.

Конечно, любая Галатея мнит себя человеком. Но Пигмалионом — это уже наглость. Я крепко взял Лёку Ж. за руку и поволок ее за собой. Она пыталась вырваться и вопрошала: «Куда? Куда?»

Я отвечал ей выдержками из текста путеводителя, посвященного холму Пинчо, на котором мы находились. Таким образом Лёка Ж. узнала, что Пинчо не входит в число семи главных холмов Вечного города, хотя и был обнесен стеной Аврелиана. Когда-то здесь были разбиты обширные сады Лукулла, за которые местность даже называли иногда «холмом садов». По соседству с Лукуллом, который славился обильными пиршествами, жила известная распутница Мессалина и римский патриций Пинчо. От имени последнего холм и получил свое нынешнее имя.

— Отпусти меня! — кричала Лёка Ж., все еще пытаясь освободиться.

В ответ я рассказал о парке на холме Пинчо, планировка которого сделана Джузеппе Валадьером. Это наиболее крупный парк Рима. Окружность его составляет не менее шести километров. Он примыкает к парку виллы Боргезе, созданному кардиналом Шипионе Боргезе в конце XVII века. Изюминкой парка является девятимефовый египетский обелиск, известный как Пинчано, или обелиск Антиноя, или обелиск Адриана — привезен императором Адрианом из Египта в память о своем юном любовнике, утонувшем при загадочных обстоятельствах в водах Нила во время египетского путешествия императора в 130 году.

— Я знаю! — Лёка Ж. резко остановилась, упала на мелкий желтый песок овальной пьяцца Сиена и начала декламировать:

Я крепко сжимал руку Лёки Ж., не давая ей шанса обрести свободу.

— Иннокентий Аполлонов. «Загадка Антиноя», — жалобно сказала она. — Отпусти меня…

— У тебя не голова, а помойка, — заметил я и помог Лёке Ж. подняться, сообщив, что несомненной жемчужиной парка является галерея Боргезе, созданная Шипионе Кафарелли, который был усыновлен своим дядей, Камилло Боргезе, ставшим папой римским Павлом V…

— Погоди, — попросила Лёка Ж., — я запуталась. Папа, то есть дядя, усыновил своего племянника и стал ему папой… Бррр… Зачем такие Сложности?

Я объяснил Лёке Ж., что после усыновления Шипионе Кафарелли автоматически стал кардиналом Шипионе Боргезе. После чего под прикрытием папы жил себе припеваючи, был большим начальником и мог запросто спереть картину из монастыря, приобрести почти задаром или просто отнять. По достоинству кардинал оценивал, пожалуй, только скульптора Бернини — целый этаж галереи Боргезе заставлен его работами. Наследники кардинала тоже потрудились — кто угрозами, кто шантажом — и собрали отличную коллекцию. Тут тебе и Караваджо, и Тициан, и Рафаэль, и Рубенс.

— И что, этих ворюг никто не привлек к ответу? — удивилась Лёка Ж.

Я успокоил Лёку Ж.: во время войны Наполеон вывез отсюда гораздо больше, чем они все вместе наворовали.

— Я смотрю, ты опять стал похож на нормального человека, — покосилась Лёка Ж. и осторожно предложила: — Пойдем в зоопарк.

Я подумал и согласился. Там-то и устрою ей собственный сюрприз…

Следуя карте, я отвел Лёку Ж. к зоопарку. Во дворе у касс был небольшой чистый пруд, в котором сидели крупные чайки, плавали черепашки и огромные рыбы, наверное карпы и сомы. Мы подошли поближе, и я с издевкой предложил:

— Ну что, дерни теперь за ниточку. Заставь этих рыб хоть что-нибудь сделать по твоему желанию.

— Да легко! — Лёка Ж. хмыкнула, оперлась на перила ограждения, вытянула ладони над прудом и произнесла:

Дальше произошло невероятное. К вящему удовольствию окружающих нас туристов рыбы как по команде сплылись к Лёке Ж. и высунули головы из воды, раскрыв рты. Вокруг защелкали и заблистали вспышками фотоаппараты. Жаль, что мы не догадались взять с собой нормальный фотоаппарат и пришлось снимать на мобильный. Я запечатлел торжествующую Лёку Ж. посреди беснующихся рыб, которые, казалось, уже готовы были прыгнуть к ней в ладони.

— Уходим, — сказал я тихо Лёке Ж. — Твоя взяла. Но по-моему, они решили, что ты их будешь кормить.

И действительно, не дождавшись кормежки, рыбы недовольно хлопнули хвостами по воде и расплылись.

Напоследок я решил помучить Лёку Ж. произведениями искусства, и хотя бы таким образом восстановить свою поруганную честь.

— Может, в следующий раз? — взмолилась Лёка Ж.

— Нет, сейчас, — отрезал я и отвел ее в Галерею Боргезе.

Правда, шансов попасть внутрь было мало. Во-первых, выяснилось, что вход стоит 8,5 евро. Лёке Ж. с ее идеей экономии сумма показалась просто астрономической. Во-вторых, до закрытия музея оставалось чуть менее получаса и посмотреть нам удалось бы немногое. Но я понимал, что больше тридцати минут общения с искусством Лёка Ж. все равно не выдержит. А по поводу непредвиденных расходов напомнил ей, что завтра она сказочно разбогатеет.

Уныло скользя бесстрастным взглядом по скульптурам и картинам, честно говоря, непонятно по какому принципу расположенным, Лёка Ж. медленно брела за мной. И тут у меня возникла отличная идея, как пробудить в ней интерес к искусству.

— Хочешь, фокус покажу?

— Прямо здесь? — недоверчиво спросила Лёка Ж.

— Если не ошибаюсь, в следующем зале. Закрой глаза… А то ничего не получится.

Лёка Ж. одарила меня взглядом врача психбольницы, но все-таки зажмурилась. Я отвел ее в зал, где стояла скульптура Бернини «Аполлон и Дафна», и развернул Лёку Ж. лицом к лицу.

— Открывай! — скомандовал я.

Лёка Ж. распахнула глаза и разочарованно посмотрела на дуэт Дафны, протянувшей руку в мольбе к небесам, и настигающего ее Аполлона.

— И в чем прикол? — разочарованно спросила Лёка Ж.

— Терпение, — попросил я и начал издалека, а точнее с того фрагмента «Метаморфоз» Овидия, где Аполлон оскорбил Купидона, посмеявшись над его маленьким луком. Купидон отомстил божеству… — Ну, что там у Овидия написано, — вспоминай, щелкай файлами.

— Сейчас. — Лёка Ж. начала перебирать страницы своей памяти. — Так…

— Достаточно, — остановил я Лёку Ж. и продолжил рассказ. — И вот Аполлон увидел Дафну и воспылал к ней страстью. Аполлон бросился за ней, настиг, а она…

— А она ему отказала, как я вчера Гарику, да? — подхватила Лёка Ж.

— Лучше текстом оригинала, — недовольно заметил я. — Что там дальше?

Лёка Ж. процитировала:

Лёка Ж. закончила декламацию, внимательно посмотрела на Дафну с Аполлоном и спросила:

— Я не поняла, в чем фокус-то?

— Смотри, — ответил я. — Отсюда, с этого ракурса, видно, как Дафна только начинает превращаться в куст лавра. А теперь идем по часовой стрелке.

Я повел Лёку Ж. вокруг скульптуры, и взгляд ее по мере продвижения по кругу становился все более пораженным.

— Как это возможно! — не поверила она. — Она же действительно превращается в куст!

— А я что говорил… — гордо напомнил я.

— Тут какой-то подвох. Я должна выяснить.

И Лёка Ж. снова обошла Аполлона и Дафну по часовой стрелке.

— Поразительно! Как он до этого додумался?

И она опять пошла по кругу…

К моменту, когда смотрительница явилась в зал, чтобы выгнать нас из музея, Лёка Ж. делала уже девятый круг. Смотрительница застыла в дверях и некоторое время оцепенело наблюдала. Видимо, она все-таки не каждый день встречала таких активных посетителей. Я притормозил Лёку Ж.

— Ты знаешь, а я изменила свое мнение о Бернини, — сказала она, отойдя от эстетического потрясения. — Я считала его выскочкой, Филиппом Киркоровым римского барокко. А теперь смотрю — нет, реально художник.

Глава 10 Как в кондитерской

Вот уже второй час Лёка Ж. собиралась на вечеринку в «Корове-убийце» — делала боевой раскрас в стиле «готова к неожиданностям». До вечернего платья было очень далеко.

— Может, я пока вздремну… — предложил я.

— Вот еще! — Лёка Ж. неодобрительно хмыкнула, покрывая золотистыми блестками левое веко цвета хаки. — Ты лучше найди пока, где эта «Муккассассина» находится. Там, у телевизора, бумажка валяется с адресом — Гарик написал.

— Разве он нас не отвезет? — поинтересовался я, отправляясь на поиски бумажки. Обычно, если Лёка Ж. сообщает точное место нахождения объекта, значит, его там наверняка нет.

— У Гарика сегодня срочная работа, — объяснила Лёка Ж., усиленно золотя веко. — Он, может быть, приедет в клуб попозже. — Лёка Ж. вытянула губы трубочкой и прошипела в зеркало, любуясь своим роковым отражением: — Убийцццааа-маньячччкааа…

Бумажки у телевизора, разумеется, не было.

— Как она выглядела? — спросил я. — Эта твоя бумажка с адресом, которая якобы лежит у телевизора…

— Ничего не якобы! — оскорбилась Лёка Ж. — Она там лежала. Я точно помню! Такая красненькая, там еще папа римский с ребенком на руках. Папа весь в белом. И ребенок в белых подгузниках.

— Гарик написал адрес клуба на программке беатификации? — удивился я некатолическому поведению Гарика.

— Ну да. У меня в сумочке больше ничего не было… — ответила Лёка Ж. — Я сказала, чтобы он прямо на папе и написал — как раз белый, удобно. Но Гарик накарябал на красном фоне. Ищи.

Лёка Ж. принялась за золочение правого века, а я продолжил поиски. Перерыв всю квартиру, я понял, что бумажка с адресом скорее всего не покидала Лёкину сумочку, и попросил сказать, где она лежит.

— Зачем? — Лёка Ж. удивленно помахала накрашенными ресницами, наблюдая за их траекторией в зеркальце. — Надо было все-таки накладные взять… — с сожалением констатировала она.

— Затем, что программка с адресом, полагаю, находится в твоей сумочке, — поделился я своими соображениями.

— Этого не может быть! — воскликнула Лёка Ж. и все же разрешила: — Но если хочешь, посмотри, моя сумочка в ванной.

Раз Лёка Ж. сказала — в ванной, значит, искать надо в спальне. Так оно и было. Сумочка валялась под кроватью. Я поднял ее, раскрыл и сразу же увидел программку беатификации папы, на красном обороте которой карандашом был нацарапан адрес. Буквы наполовину стерлись, но еще можно было прочесть основное: «Муккассассина» находилась на виа ди-Портоначчо. Номер дома, увы, не сохранился.

Я вернулся к Лёке Ж. и помахал перед ней программкой.

— Где нашел? — спросила она, оценивая в зеркальце результат своих трудов.

— В твоей сумочке, — сообщил я.

— Надо же! — искренно поразилась она. — А, правильно. Сначала я достала ее из сумочки и положила к телевизору, потом позвонил Гарик, я разговаривала с ним, мне стало жарко, я взяла эту бумажку и начала обмахиваться. Потом положила телефон в сумочку, чтобы не забыть его, а с ним прихватила и бумажку. Вот.

— Молодец, — иронично похвалил я и поинтересовался, не объяснил ли Гарик заодно, где находится эта виа ди-Портоначчо.

— Что-то он мне говорил, но я уже хотела спать… — Лёка Ж. изучила свое лицо в зеркальце. — Все, пойду одеваться. А ты пока выясни наш маршрут.

Лёка Ж. удалилась в спальню священнодействовать над костюмом, а я развернул карту Рима. В указателе не обнаружилось улицы ди-Портоначчо. Там вообще не было никаких географических объектов с названием Портоначчо, что, учитывая страсть римлян давать одинаковые именования сразу нескольким местам, довольно странно.

Я включил ноут и попробовал запустить Интернет. Ноутбук сообщил, что подключение невозможно. Видимо, добрый человек, к которому мы нелегально присоседивались, потерял терпение и блокировал чужаков. Наудачу я попробовал снова подключиться. С четвертой попытки Сеть удалось поймать. Я быстро вбил в «Гугле» адрес и название клуба. Поколебавшись некоторое время, поисковик обозначил на карте искомое место перевернутой кровавой каплей. Адрес перекликался с записью Гарика: виа ди-Портоначчо, 212. Но место почему-то называлось «Qube Disco».

Я открыл в новой вкладке поисковик, чтобы выяснить, какая связь между «Муккассассиной» и «Кубе-Диско», но дальнейшие исследования произвести не удалось, потому что Интернет отвалился.

Сопоставив бумажную карту и застывшую в автономном режиме карту «Гугла», я выяснил, что район Портоначчо просто не поместился на нашей, бумажной версии, предназначенной для туристов и охватывающей основные римские маршруты иностранцев. Виа ди-Портоначчо находилась рядом с кладбищем и железной дорогой. Хорошее местечко для ночного клуба с названием «Корова-убийца».

Одно радует — добраться туда можно даже пешком. Главное — миновать извилистые улочки и попасть на широкую магистраль виа Пренестина, которая приведет нас к нужному повороту на ди-Портоначчо.

— Ну что, нашел? — спросила Лёка Ж., встав у меня за спиной.

— Да, это рядом с кладбищем, — ответил я, разложив карту.

— А на нас там не нападут? — испуганно сказала Лёка Ж.

Я обернулся и увидел златоглазку-вампиршу в черных бриджах, алой блузке с золотистыми пайетками и в босоножках на высоком каблуке.

— На тебя — точно нет, — заверил я. — Так что я с тобой в безопасности…

— Это почему? Я так страшно выгляжу? — испугалась Лёка Ж. еще сильнее.

— Ну не так страшно, как Волдеморт… — деликатно ответил я. — Мне кажется, золотого многовато.

Лёка Ж. бросилась к зеркалу, покрутилась перед ним, с минуту помедитировала и убежала в спальню. Дожидаясь ее возвращения, я успел выпить три чашки кофе — все равно ночь предстоит бессонная. Наконец Лёка Ж. явилась ко мне в серебристой тоге и матовом платочке на шее. Ее веки приобрели персиковый цвет. Прогресс налицо. Правда, теперь она вполне могла сойти за привидение с ближайшего кладбища, но на эту тему я шутить уже не стал — иначе Лёка Ж. продолжала бы поиск имиджа до утра.

Как можно убедительнее я сказал, что синьорина «беллиссима», и предложил выдвигаться. Но Лёка Ж. для начала хотела увидеть маршрут.

Я разложил карту на столе. Ткнул пальцем у самого края.

— Мы вот здесь. А клуб… — я ткнул пальцем сантиметрах в десяти от края карты, — вот здесь. Недалеко. Можно пешком добраться…

— Ты что, смеешься? Куда я пешком на таких каблуках!

— Я тебя донесу на себе… — пообещал я.

Лёка Ж. оценивающе оглядела мою субтильную фигуру и сказала:

— Лучше такси поймаем. А то вдруг ты меня уронишь.

Хорошо сказано — поймаем. Только где его ловить, никто из нас не знал. Интернет не работал. Гарик был вне зоны доступа. На ночных улицах — ни души. Все мои попытки голосовать редкие водилы проигнорировали. Следуя карте, мы двигались по направлению к Пренестине, но в итоге заплутали в маленьких и кривых улочках, которых на карте вообще не было. Лёка Ж. приуныла и уже собиралась повернуть обратно, но показав карту, я объяснил ей, что понятия не имею, где мы вообще находимся. Поэтому речь идет не о том, чтобы вернуться, а о том, чтобы выбраться хоть на какое-нибудь обозначенное на карте место.

И вдруг — о счастье! — мы увидели паренька лет семнадцати, одиноко стоявшего в темноте на железнодорожном акведуке. Я бросился к нему.

— Скузи! Довэ си трова такси?

Паренек шарахнулся в сторону.

— Non ho capito, — испуганно сказал он, быстро застегивая ширинку.

— Чего нон капито! — взорвалась Лёка Ж. — Мы тебе итальянским языком говорим: такси где? Так-си!

Паренек махнул рукой в неопределенном направлении и скрылся во тьме.

— Куда это он? — удивилась Лёка Ж.

— Кажется, мы ему помешали… — догадался я.

— Помешали? — переспросила Лёка Ж. — А что он делал?

— Справлял свои естественные потребности, — объяснил я.

— Здесь? — Лёка Ж. посмотрела на железнодорожные пути под мостом. — Нет, итальянцы определенно — дикие извращенцы… Ладно, и куда мы теперь?

— Можно пойти по железнодорожным путям, куда-нибудь да приведут… — предложил я.

Лёка Ж. печально посмотрела на освещаемые фонарями рельсы под акведуком и обреченно вздохнула.

Тут через дорогу от моста я заметил девушку лет тридцати с карликовым пуделем.

— Синьорина, скузи! — закричал я и схватил Лёку Ж. за руку. — За мной!.. Синьорина, довэ си трова…

Синьорина, завидев нашу парочку, заулыбалась, предложила перейти на английский и сразу объяснила, где ловить такси и что сказать водителю, чтобы он отвез нас в «Муккассассину», которая скрывается под более приличным названием «Кубе-Диско». На вопрос, как она догадалась, что мы идем именно туда, синьорина ответила, что в этом районе нет больше никаких общественно-полезных мест — только кладбище и дискотека.

Поблагодарив нашу спасительницу, мы отправились в указанном ею направлении и действительно вскоре вышли на остановку такси на виа Пренестина. Остановка была пуста, вокруг бродили негры с дредами, которые блуждали по нам рассеянными взглядами. Я поднял руку и стал активно голосовать. Тут же наперерез по пустой дороге к нам подкатил белый фиат-такси с тонкой красной полоской посредине. Я открыл дверцу, поздоровался с водителем и, по совету девушки, обозначил адрес так: Виа ди-Портоначчо, дискотэка.

Водитель кивнул и назвал цену: dieci euro, то есть 10 евро.

— Сколько-сколько? — спросила у меня Лёка Ж., еще не овладевшая итальянскими числительными.

Я заверил ее, что цена нормальная, и мы уселись на заднее сиденье. Такси тронулось, и только тут я заметил, что на счетчике уже светится 6 евро. К несчастью, Лёка Ж. тоже обратила на это внимание.

— Это что, за посадку? — тихо спросила она. — Сколько же тогда он возьмет с нас за поездку! Давай выйдем… Я согласна идти пешком.

— Сиди, — приказал я. — Тут ехать недалеко. Он сам сказал: 10 евро.

— 10 евро! — ужаснулась Лёка Ж. — Ты с ума сошел! Да я на эти деньги лучше полтора кило прошутто куплю.

— Лёка. Или ты успокоишься, или я дальше поеду один, — пригрозил я. — А ты пойдешь пешком по негритянскому гетто, как и хотела.

Лёка Ж. смирилась. Тем временем цифра на счетчике уже перевалила за десять, хотя мы ехали не больше двух минут. Когда мы подкатили к облепленной людской очередью двухэтажной бетонной коробке с витринными стеклами — точь-в-точь наша «стекляшка» из семидесятых, — счетчик показывал 13 евро. Я отдал таксисту десятку и стал рыться в поисках мелочи. Но водитель показал рукой, что больше не надо. Сколько обещал — столько и взял.

Мы вышли из такси и встали в широкий хвост очереди, состоявшей из ухоженных молодых людей, преимущественно в облегающих футболках и джинсах, и девушек с начесами а-ля рокерши восьмидесятых.

— Смотри, какой мачо, — шепнула мне Лёка Ж. и по обыкновению ткнула локтем в бок, кивая на высокого мускулистого парня с оранжевым ежиком, который как бы невзначай поигрывал бицепсами, обтянутыми футболкой в терракотовых тонах.

— Нарцисс, — шепнул я Лёке Ж.

— Ты просто завидуешь его красоте, — прошептала она. — А как тебе местные девушки?

Я посмотрел на окружавших нас девиц с начесами и сказал:

— В своем первом наряде ты бы среди них смотрелась органичнее. Один к одному…

— А вот гляди, какая симпатичная девушка перед тобой, — не унималась Лёка Ж. — Можешь познакомиться. Я разрешаю…

Я посмотрел на мускулистую спину с косой саженью в плечах, на которую падали длинные волнистые волосы.

— По-моему, это парень, — тихо сказал я Лёке Ж.

— По-твоему, я парня от девушки не отличу? — возмутилась она и, не успел я ответить, как Лёка Ж. тронула это существо за плечо и сказала: — Буносэра, синьора.

Парень обернулся и угрожающе тряхнул челкой, ниспадающей из-под ободка на волосах. Он посмотрел на меня, прищурился, на скулах, покрытых аккуратной трехдневной щетиной, заиграли желваки.

— Скузи, синьорэ, — поспешил сказать я. — Миа рагацца парла итальяно мольто мале… — Парень это и сам, наверное, уже понял, но желваки продолжали движение. — Лей э анке матта, — добавил я.

Парень усмехнулся большими чувственными губами и отвернулся.

— Что ты ему сказал? — спросила шепотом Лёка Ж.

— Что ты плохо говоришь по-итальянски и что ты безумная, — честно ответил я.

— Почему это я безумная? — возмутилась она.

Я напомнил, что не далее как сегодня утром в течение нескольких минут рассказывал ей об итальянских гласных, а Лёка Ж. до сих пор не может «синьорэ» от «синьора» отличить, и посоветовал молчать от греха подальше. А то еще пара реплик, и в клуб мы не попадем — сразу на кладбище.

Очередь двигалась медленно, но все-таки двигалась. Ближе к барьеру, за которым открывался заветный вход, я увидел, что от охранника у решетки очередь расходится в две стороны. Одни идут в клуб, а других отправляют на улицу — через калитку. Понять бы еще принцип дресс-кода, по которому здесь отсеивают. Сначала я думал, что не пускают вызывающе одетых — потому что в черную калитку выбыл почти голый, несмотря на вечернюю прохладу, молодой человек. Но следом за ним удалили и более чем скромно наряженную девушку. Потом выгнали сразу троих — двух парней и девицу. Я проследил за ними. Выйдя, они разошлись в разные стороны. Тут до меня дошло — выгоняют одиночек. Видимо, для того, чтобы не превращать дискотеку в клуб знакомств.

К барьеру фейс-контроля мы подошли вместе с парнем, оскорбленным Лёкой Ж. Я по-прежнему стоял у него за спиной, а Лёку Ж. толпа выпихнула вперед. Охранник посмотрел на парня, на Лёку Ж. и вопросительно кивнул: мол, она с тобой?

Парень глянул на Лёку Ж., запротестовал жестикуляцией и выдвинул перед собой молодого человека, стоявшего по соседству: мол, он с ним, а не с этой сумасшедшей.

Я объяснил, что «ной дуэ», то есть мы вдвоем, показав охраннику на Лёку Ж. Секьюрити сказал «о'кей» и пропустил сразу всех четверых.

— А он симпатичный, — шепнула мне Лёка Ж.

— Кто? Охранник? — уточнил я, поражаясь Лёкиной перманентной готовности закрутить романчик с первым встречным.

— Да нет. Этот мачо, который так страстно на меня сейчас поглядел! — Лёка Ж. кивнула на парня с ободком, который снова встал к нам спиной.

Лёка Ж. принялась бросать чарующие взгляды на мускулистого нарцисса с оранжевым ежиком, которого запустили вслед за нами. Тот в ответ кисло улыбнулся.

— Ты видел, видел? — радостно прошептала Лёка Ж. — Он мне улыбается.

— Лёка, успокойся. Не он один. Все, кто тебя видит, обязательно улыбаются… — объяснил я.

Заплатив по 14 евро за вход, мы узнали, что в эту цену включен один дринк, который Лёка Ж. пожелала немедленно выпить. Дринком оказался коктейль, который бармен создавал из гремучей смеси шести компонентов. В каждой руке у бармена было по три бутылки с напитками неизвестного происхождения, которые он вливал в пластиковый стакан все разом.

Сделав пару глотков, я ощутил прилив сил и бодрости и потащил Лёку Ж. на танцевальную площадку. Мы отвоевали себе место в густой толпе на танцполе и попытались пить коктейль и отжигать одновременно. Через некоторое время половину коктейля мы выпили, а вторая половина оказалась на полу — нас активно пихали со всех сторон.

Мы взяли еще по коктейлю. Потом еще. Деньги как-то незаметно кончились. Пить стало нечего, эйфория улетучилась. Мы прижались к колонне посреди зала и наблюдали за всеобщим праздником жизни. Вокруг все сверкало, прыгало, колыхалось и бесновалось. Сквозь волны толпы прокладывал путь культурист в майке и трусах. За ним гуськом тянулись ново-римские матроны в плотно облегающих золотистых мини-платьях. Впереди каждой матроны плыла ее безразмерная грудь, затем парили ярко-желтые губы, а завершалась процессия активно работающими колоссальными ягодицами.

— Какие женщины! — изумился я.

— Это не женщины! — отмахнулась Лёка Ж. — Это трансвеститы. Ты лучше вон туда посмотри.

Я проследил за направлением вытянутого пальца Лёки Ж. и увидел мачо с оранжевым ежиком, который взасос целовался с каким-то пузатым дядькой. Рядом с ними страстно лобызались две девицы.

— Странный клуб, ты не находишь, — сказала Лёка Ж.

— Да уж, мы тут явно лишние, — согласился я. — У всех этих красивых девочек уже есть свои девочки, а у красивых мальчиков — свои мальчики.

— Гей-клуб — это как в кондитерской: просто посмотреть, — изрекла Лёка Ж.

— Скажи, а Гарик отправил тебя сюда до того, как ты ему… отказала. Или после? — спросил я.

— После… — вздохнула Лёка Ж. Неожиданно весь свет погас, прозвучали литавры, и в тишине металлический голос угрожающе произнес:

— Muccassassina-a-a-a-a!

Все завизжали, заорали, толпа надавила на нас со всех сторон, подхватила и вынесла в разные стороны танцпола. Взорвался фейерверк, из труб на танцпол со свистом повалил холодный пар со снегом. На сцену выбежали поющие тетки в разноцветных перьях и танцующие голые мужики. Я огляделся, ища Лёку Ж. Ее отбросило в самую гущу событий. От неожиданности она вскрикнула, поскользнулась и чуть не упала. Пока кто-то сзади ловил ее на лету, Лёка Ж. искала опору каблуком и, судя по крику боли, нашла ее в чьей-то ноге. Лёка Ж. обернулась, чтобы извиниться и поблагодарить, и остолбенела, увидев, что ее спасителем и жертвой стал парень с ободком в волосах, которого она назвала синьорой.

Пока я пробирался сквозь толпу к ней на помощь, Лёка Ж. и ее новый ухажер слились в страстном танце. Я не стал им мешать. Вернулся к колонне и наблюдал за ними с расстояния, поднимаясь на цыпочки и глядя поверх дергающихся в танце голов. Вскоре наблюдать стало гораздо легче — толпа отступала от Лёки Ж. и ее парня на безопасное расстояние. Когда обзор стал шире, я увидел, что они танцуют знойное танго. Лёка Ж. высоко забрасывала ноги, партнер крепко держал ее в своих объятиях. И откуда только взялось столько энергии! То двух шагов не может пройти, чтобы не присесть, а тут вдруг такая прыткость. Делая очередной мах, Лёка Ж. угодила каблуком в лысину бугаю, который танцевал к ней спиной и ничего не подозревал о грозящей ему опасности. Лёка Ж. прыгнула на руки партнеру, и он отнес ее подальше от возмездия. Бугай, обернувшись, посмотрел на странное существо, повисшее на руках у парня с ободком, почесал затылок и махнул рукой. Лёка Ж. воодушевилась.

Свободное от танго место тут же затянулось танцующими, а Лёка Ж. с партнером перешли на тектоник. Надо сказать, что Лёка Ж. ничего, кроме работы, не делает в полсилы. Поэтому ее тектоник был еще опаснее, чем ее танго, и не только для окружающих. Через несколько минут я услышал душераздирающий визг Лёки Ж. и снова поспешил на помощь.

Лёка Ж. стонала, прислонившись к мужественному плечу итальянца.

— Что с тобой? — спросил я.

— О-ё, кажется, я вывихнула плечо, — простонала она и тут же нашла в себе силы, чтобы улыбнуться и представить меня своему партнеру: — Джованни, зис из Сева.

Джованни пожал мне руку и поинтересовался, являюсь ли я «хёр бойфрэнд».

— Ноу, — вмешалась Лёка Ж., — хи из май бразер. — Даже на грани потери сознания она не теряла бдительности. — Ай уонт ту дринк, — простонала Лёка Ж.

— Вотер?^[11] — уточнил Джованни.

— Но вотер! Водка.

Джованни оставил мне раненую, а сам убежал за водкой.

Я вывел Лёку Ж. в курилку на лестничной клетке и усадил на какую-то металлическую конструкцию.

— Видел, какой он заботливый! — умилилась она.

— Какое плечо у тебя болит? — спросил я. — Пошевели.

Лёка Ж. повела левым плечом и застонала пуще прежнего. Джованни вернулся с водкой, отдал стакан, показал жестом, что выпить надо залпом. После того как Лёка Ж. опрокинула стакан внутрь, Джованни вручил мне ее правое плечо и распорядился, чтобы я держал ее «вэри хард».

Я сжал правое плечо Лёки Ж., как тисками, а Джованни взял ее левую руку и резко дернул. Лёка Ж. взревела как белуга, но рукой пошевелила и даже подняла ее.

— Бениссимо! — сказал я Джованни.

Он обрадовался тому, что я говорю italiano, но я признался, что делаю это «мольто мале», очень плохо.

Лёка Ж. прервала нашу беседу, сообщив: «Ай уонт ту дэнс», — схватила Джованни за руку и понеслась на площадку.

Я последовал за ними. Для подстраховки.

На сей раз в дело пошли ноги Лёки Ж. — она решила продемонстрировать навыки буги-вуги, которые получила на открытом мастер-классе в питерском ТЦ «Варшавский». На фазе буги-бэк к Лёке Ж. и Джованни присоединился друг, с которым он пришел. Лёка Ж. переключила внимание на новый объект, запуталась в ногах и подвернула лодыжку.

Джованни снова вывел Лёку Ж. на площадку. Его друг, которого, как выяснилось, звали Паоло, сбегал за водкой. Я снова поддерживал Лёку Ж., а Джованни выправлял ей ногу. Лёка Ж. покричала, но выпив водку, принесенную Паоло, успокоилась и готова была опять танцевать. Однако, поднявшись, основательно закачалась.

Джованни распорядился, чтобы мы с Паоло «гоу ту зэ стрит», а сам подхватил Лёку Ж. на руки и понес вниз по лестнице. Из благодарности Лёка Ж. хотела поцеловать Джованни в лоб, оторвала руки от его плеч и, выскользнув из объятий, шмякнулась на лестничную площадку — хорошо, что не на ступени. Дальше мы выносили Лёку Ж. втроем, как раненого солдата с поля боя.

Глотнув свежего воздуха, Лёка Ж. разревелась, уткнулась в плечо Джованни и стала горько жаловаться на свою непутевую жизнь. Жаловалась она по-русски, поэтому Джованни ни бельмеса не понял.

Используя смесь английского и итальянского, он выяснил у меня, где мы живем, и предложил подбросить до дома. Я ответил: «Ва бэнэ», что означает «лады». Международная языковая солидарность торжествовала.

Мы сели в тачку Джованни — серебристый «альфа ромео», припаркованный у кладбищенской стены. Джованни извлек из-под водительского сиденья пятилитровую бутыль вина «Fontana di Papa», гордо предъявил ее нам и тут же спрятал обратно. Затем достал упаковку пива и водрузил ее на заднее сиденье между мной и Лёкой Ж. Он вытащил бутылку, откупорил, сделал большой глоток. Затем скрутил косячок, раскурил, пустил его по кругу и нажал на газ.

На своем плохом итальянском я спросил у Джованни, не будет ли у него проблем из-за употребления наркотиков за рулем. Про пиво спрашивать не стал — это уже такие мелочи… На пару с Паоло они по-английски рассказали, что лет пять назад, когда правительство Италии приравняло марихуану к героину и кокаину, люди вышли к зданию парламента и демонстративно курили папиросы с травкой. С тех пор за марихуану никого не трогают.

За окнами «Альфа Ромео» мелькали типовые постройки негритянского гетто. Всем было весело. Лёка Ж. взбодрилась и намеревалась продемонстрировать свои вокальные данные. Я сунул ей бутылку пива и напомнил, что она очень хочет пить, опасаясь, что если Лёка Ж. запоет, то домой мы не доберемся.

Косячок обошел круг и вернулся к Джованни. Лёка Ж. допила бутылочку пива и все-таки завыла Аявриком. Ее камлания слились с воем полицейской сирены.

Джованни быстро выкинул косяк в окно. Карабинерская машина обогнала нас и перекрыла путь. Паоло крикнул мне, чтобы я опустил на пол пиво. Лёка Ж. опередила меня, схватилась за упаковку. Тут Джованни резко притормозил, и бутылки с грохотом рассыпались по полу.

Джованни выскочил из машины, подошел к карабинеру, о чем-то поговорил с ним, вернулся и спросил, есть ли у нас паспорта.

Разумеется, паспортов у нас не было. Мой ксерокс остался в сумке, которую я не стал брать в клуб, а Лёка Ж. не доставала свой паспорт из чемодана с момента приезда.

Джованни с досадой покачал головой и вернулся к карабинеру. Паоло присоединился к ним. Они снова о чем-то потолковали, поглядывая в нашу сторону. Затем Джованни сел в машину и сообщил, что нас с Лёкой Ж. хотят арестовать.

— За что? — возмутилась Лёка Ж.

Из дальнейшего рассказа Джованни выяснилось, что карабинеры имеют право арестовать нас за отсутствие документов и держать в полицейском участке до тех пор, пока кто-нибудь не принесет наши паспорта. Но Джованни и Паоло — пожарные. А пожарные и карабинеры дружат, поэтому они обо всем договорились. Сейчас карабинеры поедут вместе с нами, мы поднимемся в квартиру, возьмем паспорта и покажем их полиции.

У меня засосало под ложечкой. Уж слишком все это походило на самое элементарное разводилово. Главное, чтобы Лёка Ж. не запаниковала…

Я глянул на нее, собираясь успокоить, но понял, что этого не требуется. Лёка Ж. мечтательно и с благоговением уставилась в спину Джованни, которого считала не иначе как нашим ангелом-спасителем. Паоло обернулся ко мне и хитро подмигнул.

Джованни вырулил на пьяцца Санта-Кроче-ин-Джерузалеммо и спросил, куда поворачивать. Наши с Лёкой Ж. мнения разошлись — она предложила ехать прямо, я — свернуть налево. Победила женская логика. Мы сделали круг, еще несколько поворотов в направлении, противоположном нужному, и каким-то чудом оказались у нашего дома.

Лёка Ж. выскочила из машины и помчалась впереди меня. То ли марихуана подействовала, то ли стресс сказался, но боли в ноге она больше не чувствовала и скакала на своих каблучищах, как молодая лань. Поднявшись в квартиру, мы нашли паспорта, и Лёка Ж. ринулась на выход. Я забрал у нее паспорт.

— Останься дома, я схожу один, — строго сказал я.

— Почему? — удивилась Лёка Ж.

— На всякий случай, — серьезно ответил я. — Если не вернусь, утром иди в российское посольство.

Лёка Ж. выпучила глаза, хотела что-то сказать, но тут зазвонил ее мобильный. Она вытащила его из сумочки, нажала ответ, послушала и закричала: «Йес! Йес! Уи гоу!»

— Кто это? — спросил я, когда она отключила трубку.

— Это Джованни, — ответила Лёка Ж. и бросилась к двери. — Скорее. Они с карабинером ждут нас. Нехорошо…

— Ты что, уже успела дать ему свой номер? — перебил я.

— А что такого? — Лёка Ж. притормозила у двери и посмотрела на меня изумленно-невинным взглядом.

— А если он жулик какой-нибудь или наркодиллер, который в сговоре с полицией… — сказал я.

Лёка Ж. замахала обеими руками.

— Сева, не смеши меня. Я наркоторговцев за версту чую. Джованни — не такой.

Я усмехнулся.

— Ага, он чистый и непорочный, как ангел… Но Лёка Ж. меня уже не слушала — неслась к своему ангелу. Не дожидаясь, когда освободится лифт, она летела вниз по лестнице.

Я запер дверь на ключ и побежал следом. Карабинер и Джованни стояли у парадной. Лёка Ж. чуть не сбила карабинера с ног, но Джованни, как всегда, удержал ее от падения. Я протянул карабинеру паспорта. И теперь, вблизи, узнал его. Этот был тот самый Антонио, который поймал нас у мусорных баков!

Он изучил паспорта, с подозрением посмотрел на наши лица и тоже признал старых знакомых.

— Oh! Russi! — воскликнул Антонио.

— Русси-русси, — подтвердила Лёка Ж. Антонио заглянул в ее паспорт и прочитал: «Ле-о-ка-диа». Карабинер оторвал взгляд от документа и с изумлением посмотрел на обладательницу такого странного имени. Затем спросил, арендуем ли мы апартаменты.

Вопрос поставил нас в тупик. Можно ли говорить, что мы снимаем квартиру, или это надо скрывать? После некоторых колебаний пришлось ответить утвердительно — все равно они могут выяснить это так или иначе.

Антонио не успокоился. Его заинтересовало, сколько мы платим. Узнав, сколько именно, он недовольно покачал головой и пояснил, что это «вэри экспэнсив».

— Я так и знала, зэт Гарик из стронцо!.. — возмутилась Лёка Ж. и поинтересовалась, где можно снять дешевле.

Антонио расхохотался, отдал нам паспорта и попрощался. Мы остались втроем. Среди нас явно был третий лишний, и я даже знал, кто это.

— Ладно, пойду спать, — сказал я Лёке Ж. и перевел Джованни: — О сонно.

— О'кей, — ответил Джованни.

— А ты не устала? — спросил я Лёку Ж. — Как твое самочувствие?

— Бениссимо! — ответила Лёка Ж. и одарила Джованни счастливым взглядом.

— Ну тогда буонанотте! — сказал я.

Джованни расцеловал меня на прощание в щеки, Лёка Ж. последовала его примеру. Такая вот семейная идиллия.

— Не потеряй паспорт и ключи! — напутствовал я свою «сестричку».

— Ключи от сердца моего в надежных руках… — промурлыкала она, взяла Джованни под локоток и скрылась вместе с ним в арке дома.

Глава 11 Пророчество мумии

Я поднимался по узкой винтовой лестнице, которой не было конца. Пот лился градом, у меня больше не было сил идти. Тогда я присел на ступеньки, вытянул ноги и очутился в крохотной, узкой комнате, освещаемой свечами в серебряных канделябрах. Помещение было битком забито нелепо разряженными людьми в зловещих выпуклых масках. Они бесцеремонно разглядывали меня пустыми черными глазницами.

Неожиданно я понял, что знаю, кто скрывается за масками. Вот этот, слева от меня, в костюме Ругантино — Джованни. Рядом с ним — его друг Паоло в наряде Арлекина. Справа от меня — Гарик в обличье Панталоне и Антонио в костюме Тартальи. Я обернулся и увидел единственного человека, которого не знал.

На нем вообще ничего не было, он стоял голым посреди комнаты. Вглядевшись, я с ужасом узнал в этом человеке себя. Это мое собственное отражение в зеркале на стене.

Я лихорадочно искал глазами дверь, чтобы сбежать из этой жуткой комнаты. Увидел узкую полоску просвета и услышал у самого уха неестественно далекий голос Джованни:

— Сиэва, оупен зэ доооор!

Я вздрогнул и проснулся. Подушка подо мной была мокрой от пота. Я поежился, приподнялся на локти и снова услышал:

— Оупен зэ доооор, Сиэваааа!

Теперь к голосу Джованни присоединился Лёкин визг. Их голоса звучали как зов небес.

Я наскоро оделся, выскочил на лестничную клетку и сбежал вниз по лестнице. У входа в подъезд, прижавшись друг к другу, стояли Джованни и Лёка Ж. Они орали осипшими голосами:

— Сиэваааа, оупен зэ дооор!

Я открыл дверь парадной и помахал им рукой.

— Ну ты и спать! — Лёка Ж. подбежала к двери и вцепилась в нее обеими руками. — Мы тут уже час орем. Соседи чуть полицию не вызвали!

— У тебя же есть ключи, — напомнил я.

— Я их потеряла, — сказала Лёка Ж. таким тоном, словно это само собой разумеется, и ласково обратилась к Джованни: — Джованни, каммон.

— Но-но, — ответил Джованни и по-английски объяснил, что должен спешить домой, чтобы выспаться перед ночным дежурством.

— О'кей, гоу хоум, — разрешила Лёка Ж. и по-свойски попрощалась: — Чао, Джованни!

Джованни расцеловался с Лёкой Ж. Потом расцеловался со мной и поспешил домой.

— Чего он меня лобызает вечно? — спросил я, утираясь.

— Потому что ты мой брат и он воспринимает тебя как близкого родственника, — ответила Лёка Ж. — Он такой нежный…

Ее взгляд подернулся мечтательной дымкой. Мы зашли в подъезд, поднялись к лифту.

— Нежный… — хмыкнул я, нажимая кнопку лифта. — А тебя не смущает, что ты подцепила его в гей-клубе?

— Ой, так смешно получилось! — оживилась Лёка Ж. и рассказала, как выяснила секс-ориентацию Джованни. Для начала она осторожно поинтересовалась, любит ли он переодеваться в женское. Джованни ответил отрицательно. Тогда Лёка Ж. спросила напрямик: может, он любит молоденьких мальчиков? «Нет, — удивился Джованни. — С чего ты взяла?». «А что же ты тогда делал в „Муккассассине"?» — спросила Лёка Ж. и сразу предупредила, что очень толерантна по отношению к геям, бисексуалам, трансвеститам, транссексуалам и лесбиянкам. Ну это она на всякий случай сразу все категории охватила, чтобы лишний раз не спрашивать.

— А он как схватится за пузо — прямо фгнулся весь! — счастливо улыбнулась Лёка Ж. — Я даже подумала, что у него живот скрутило. Но оказалось, это он так смеялся…

— Какая непосредственность… — язвительно заметил я, открыв дверь спустившегося лифта и пропустив вперед Лёку Ж.

— Да, ты тоже так думаешь? — обрадовалась она. — Правда, он чем-то на меня похож?

— Не знаю, тебе виднее, — пробурчал я, закрыв дверь и нажав кнопку нашего этажа. — Так и что же он делал в этой «Муккассассине»? — вернулся я к теме разговора.

— А… Они с Паоло пришли знакомиться, — поведала Лёка Ж.

— Друг с другом? — поинтересовался я.

— Зачем же… — удивилась Лёка Ж. и пояснила: — Друг с другом они давно уже знакомы. Антонио и Паоло дружат с детства и работают вместе. Они пришли знакомиться с девушками.

— В гей-клубе? — уточнил я.

— Да что ты заладил: в гей-клубе, в гей-клубе! — недовольно сказала Лёка Ж. — Туда не только геи ходят. Там у них модная дискотека и все друг с другом знакомятся. И потом, Джованни как пожарный изучал медицину и знает, что гомосексуалисты это вовсе не больные люди, как ты, видимо, считаешь, а… Ну вот такими они родились! Джованни человек без предубеждений, в отличие от тебя, — заключила Лёка Ж., одарив меня снисходительным взглядом.

— Да нет у меня никаких предубеждений! — возмутился я. — Я не понимаю, почему надо знакомиться с девушками именно в… в таком месте.

— Потому что там весело! — раздраженно ответила Лёка Ж., пристально на меня поглядела и пришла к выводу: — Ты просто ревнуешь.

Я ничего не ответил. Зачем?

Лифт остановился, мы молча выгреблись на лестничную площадку, зашли в нашу незапертую квартиру.

— Ты прав, — сказала Лёка Ж., упав на диван.

— В чем? — спросил я.

— В том, что ревнуешь, — ответила она. — Кажется, я влюбилась.

Чего уж тут кажется! Это невооруженным взглядом видно… Отшибла себе едва ли не половину костей и органов — и после этого всю ночь как ни в чем не бывало порхала на крыльях любви. Даже теперь, несмотря на усталость, все еще преисполнена сил и энергии. Неплохо бы ей показаться врачу, а не только Джованни…

— Как ты? У тебя ничего не болит? — спросил я Лёку Ж.

— А почему у меня должно что-то болеть? — не поняла она.

— Потому что вчера ты вывихнула и отбила себе все, что можно вывихнуть и отбить, — напомнил я.

— Верамэнте? — поразилась Лёка Ж. — Зис из импосибл^[12].

— Посибл-посибл, — сказал я. — Неужели ты ничего не помнишь?

— Не-а, — помотала головой Лёка Ж.

— Ладно, про ключи я тебя не спрашиваю…

— Да, с ключами неудобно получилось, — согласилась Лёка Ж. и поведала романтическую историю их с Джованни ночной прогулки. Паоло отвез их на Яникул, на ту самую смотровую площадку. Лёка Ж. притворилась, что видит все это впервые в жизни… А когда они вернулись на Кальтаджироне, Лёка Ж. не нашла в сумочке ключей. И калитка во двор оказалась закрыта. Лёка Ж. позвонила в квартиру по домофону с улицы — он не работал. Тогда Джованни перепрыгнул через забор, чтобы позвонить по домофону у подъезда, но и он не функционировал!

— А по телефону ты мне позвонить не могла? — поинтересовался я.

— Какой умный! — язвительно ответила Лёка Ж. — Я звонила, но у тебя телефон отключен. — Я посмотрел свой мобильный — действительно отключен, разрядился. — Ты бы заряжал иногда…

Я поставил телефон на зарядку, Лёка Ж. продолжила:

— Потом Джованни открыл мне калитку изнутри. Мы встали под окнами и начали орать… И что удивительно, ведь ни одна зараза не вышла! — неожиданно возмутилась Лёка Ж. — Неужели никому нас не жалко было?

— Они вас боялись, — пояснил я. — Решили, что вы хулиганы.

— Да, мы сегодня так хулиганили! — весело призналась Лёка Ж. — Швырялись камушками об стенку… Вот так.

Лёка Ж. махнула рукой, чтобы показать, как они с Джованни швырялись камушками, из ее руки что-то вылетело и брякнулось у двери с металлическим звоном. Это и были потерянные ключи.

— Ой! — воскликнула Лёка Ж. — Я что, всю ночь их в руке держала?

— Ох, Лёка… — вздохнул я. — Шла бы ты поспала.

— Какое там спать! — возмутилась Лёка Ж. — Завтра Джованни отвезет нас с тобой на барбекю к своим друзьям. А сегодня мы должны сходить вКолизей, на виа дель-Корсо, на виа… — бормотала Лёка Ж., закрывая глаза.

Через секунду она уже забылась сном младенца.

Я сделал себе кофе, закурил, сел у окна с видом на кампанилу с часами.

Наверное, Лёка Ж. нашла то, что искала. В конце концов, она сюда за этим и приехала — счастье свое встретить. И что характерно, у нее получилось. Джованни — сильный, красивый, тактичный, заботливый, медицину изучал — очень удобно. В случае чего вправит как надо. Может, и мозги на место поставит.

О чем это я! Неужели я вправду ревную? С какой стати? Мы с Лёкой Ж. так давно знаем друг друга, что сама мысль о какой-то там любви кажется нелепой.

Это все равно как если бы одноклассники лет через двадцать после школы вдруг решили пожениться. Бред.

Что у нас вообще может быть общего? Вон — завалилась на диван в одежде, с каблуками, в позе увядшего лотоса и захрапела. И это девушка моей мечты? Первое чудо в моей жизни?

Я поднялся, подложил подушку под голову Лёки Ж. и подумал: «Эх, Лёка, Лёка. Зачем ты так далека…»

Она проснулась, закрутила головой, испуганно заморгала.

— Что? Пора на барбекю? Я проспала?

— Спи дальше. Барбекю будет завтра, — напомнил я.

— А-а-а… У меня сна ни в одном глазу. Я бодра, как свежая… — Лёка Ж. зевнула, прикрыла глаза и прилегла на подушку. Но тут же подскочила. — Что же я лежу! Пора выходить…

Она поднялась и рванула в ванную. На полпути сбавила скорость и поморщилась.

— О-ё. Похоже, я действительно вчера повредила себе все родное. Как я теперь буду передвигаться…

— Главное, чтобы голова была цела… — заметил я…

— Ты, как всегда, исключительно любезен, — иронично парировала Лёка Ж.

Она скрылась в ванной и выбежала оттуда минут через десять. Еще через десять минут она сделала лицо и даже оделась. Усталости у нее как не бывало. Напротив. Из Лёки Ж. перла энергия. Может, ночью они с Джованни пробавлялись амфетаминчиками?

Еще минут через пятнадцать мы оказались в баре «Мерулана», где нас, видимо, не смогли забыть, поскольку официант поздоровался русским «Прьивьэт!». Взяв по обыкновению тарелку антипасто — на сей раз нам принесли брускеты (поджаренный хлеб с помидорами), капрезе (помидоры, моцарелла, базилик) и обжаренные баклажаны — и по бокалу вина, мы управились с завтраком минут за пять.

Не успел я опомниться, как мы добрались до Колизея. Неужели в этот раз мы в него все-таки попадем?

Но радоваться, как выяснилось, было рано…

— Смотри, что это? — услышал я перевозбужденный Лёкин голос и проследил за направлением ее взгляда.

За моей спиной на постаменте стоял золотистый саркофаг с черными глазницами.

— Какая-то имитация мумии, — констатировал я.

— Я и сама вижу, что это мумия. Что она тут делает? — задалась вопросом Лёка Ж.

— Наверное, что-нибудь рекламирует, — предположил я. — Например, памятники египетской архитектуры в итальянской столице.

— И как я должна получать информацию? — неожиданно заинтересовалась Лёка Ж.

— Ну, потрешь ее, — вспомнил я сказку про лампу Аладдина, — оттуда вылезет фараон, и всё расскажет.

Лёка Ж. подошла к мумии, стала ее тереть и вдруг с ужасом заорала:

— Она живая!

— Аск Ми! Рамзэс секонда ноуз эврисин, — сказала мумия загробным мужским голосом с таким сильным южным акцентом, что это следовало бы перевести так: «Спрашывай, дарагой! Рамзэса вторая всё знать».

— Чего это она? — испуганно спросила Лёка Ж.

— Видимо, воображает себя Рамзесом Вторым и предсказывает будущее.

— Да? Что бы такого спросить… — Лёка Ж. на секунду задумалась и громко начала: — Скажи мне, мумия… Ой… тэл ми плизз… — Лёка Ж. опять запнулась. — Как по-английски «нашла»?..

— Файнд… — неуверенно подсказал я.

— Что ты меня путаешь! Это настоящее время, а мне надо прошедшее… Ладно. Сформулируем так. — Лёка Ж. снова повысила голос: — Уэа из мио феличита?

— Это ты, извини, на каком языке? — уточнил я.

— Это я на нашем с Джованни языке, — пояснила Лёка Ж., — мы прекрасно понимаем друг друга. Она тоже поймет. Это же итальянская мумия.

Мумия раскачивалась из стороны в сторону и молчала — видимо, обрабатывала информацию. Наконец она изрекла:

— Кы чэрка, уил фанда.

— Она по-каковски сказала? — с недоумением спросила Лёка Ж.

— Твоим языком воспользовалась, — сказал я. — Вот и переводи теперь.

— А можно как-нибудь иначе? — обратилась Лёка Ж. к мумии по-русски.

— Дэнгы, — ответила ей мумия. — Маны.

— Точно! Маны, — осенило Лёку Ж. — Идем скорее в «Вестерн юнион». Джованни говорил, здесь, у Колизея, где-то есть их ларек.

И Лёка Ж. рванула на поиски «Вестерн юнион».

— Маны! Маны! Но маны — но феличита! — устрашающе прокричала вослед мумия.

Но Лёка Ж. не слышала ее угроз. Она углядела через дорогу желтый логотип с черными буквами и понеслась к нему во весь опор, как гончая за дичью. Шансы попасть в Колизей уменьшались с каждым прыжком Лёки Ж. к новой цели.

Лёка Ж. проскочила дорогу на красный и скрылась в ларьке «Вестерн юнион». Когда я подошел к пункту, она уже ругалась с операторшей, используя все известные ей английские и итальянские слова.

— Представляешь, мне не хотят отдавать мои деньги! — сообщила Лёка Ж. — Потому что русский оператор «Вестерн юнион» сделал три ошибки в транслитерации имени. Как можно ошибиться в таком простом имени, как Леокадия! Но эта, — Лёка Ж. раздраженно кивнула на операторшу, пятидесятилетнюю брюнетку с прямой челкой и длинным итальянским носом, — все равно не имеет права мне отказать. Я же назвала ей контрольный номер! Этого достаточно! Синьора, ю хэв ноу райт…

Операторша была непреклонна.

— Она просто завидует моей молодости и моей красоте! — заключила Лёка Ж., развернулась и снисходительно бросила: — Чао, синьора.

Выбежав на улицу, она достала мобильный из сумочки и набрала Джованни. Тот долго не снимал трубку — видимо, крепко спал после бессонной ночи.

Лёка Ж. нервничала и ходила по узкому тротуару туда и обратно, как голодный зверь в клетке. Когда Джованни наконец откликнулся, Лёка Ж. успела сказать ему лишь «Джованни, хэлп ми…» — на этом связь прервалась. На мобильном Лёки Ж. кончились деньги.

Она начала бросаться к прохожим, пытаясь узнать, где поблизости еще есть «Вестерн юнион». Те лишь пожимали плечами и старались поскорее сбежать от безумной русской.

Мобильный Лёки Ж. запищал — Джованни положил ей денег на телефон и поинтересовался в эсэмэске, что стряслось. Лёка Ж. лихорадочно писала ответ, не попадая в буквы. Джованни ничего не понимал. К пятой эсэмэске Лёке Ж. удалось сформулировать свою проблему. Джованни скинул список адресов пяти ближайших пунктов «Вестерн юнион» и сообщил, что ушел спать.

Один за другим мы обошли все пять пунктов, и везде история повторилась. Лёке Ж. упорно не хотели давать деньги как самозванке, у которой в паспорте другое имя. Она ругалась уже заученными фразами, но после пятого пункта «Вестерн юнион» сдалась. Лёка Ж. присела на тротуар и захныкала:

— И что же теперь делать? Пока мама дойдет до «Вестерн юнион» и заставит их переписать мое имя, мы уже вернемся. А завтра нам нужно доплатить за квартиру…

— Послушай, ну наверное, можно как-то договориться с Гариком, — успокоил я. — В конце концов, отдадим, когда вернемся домой. Не зверь же он… Оставим ему в залог твой «Доширак», — пошутил я, но Лёка Ж. не смеялась.

— С Гариком договориться больше нельзя, — серьезно ответила она и объяснила: — С тобой он договариваться не будет. Ты был прав. Гарик давно понял, что никакой ты мне не муж. А со мной… — Лёка Ж. замолчала, тяжело вздохнула и продолжила: — Гарик сегодня ночью звонил мне несколько раз. Сначала я наврала, что танцую в клубе. Он говорит: «Отлично, сейчас приеду». Я бросила трубку и больше на его звонки не отвечала. А когда мы с Джованни вернулись домой, Гарик ждал у ворот. Увидел нас, сел в машину, хлопнул дверью и укатил. Вот так… А я у него еще и взаймы взяла…

— Горе ты мое луковое… — сочувственно сказал я. — Ладно, куда дальше двинем?

— Двинем на виа дель-Корсо, — грустно предложила Лёка Ж. — Может, это меня взбодрит…

И мы направились в очередную Мекку туристов-шопоголиков, которая должна была заменить Лёке Ж. все римские музеи вместе взятые.

Виа дель-Корсо не предназначена для праздных пешеходов: на тротуарах в полметра шириной не разойтись встречным потокам. Беспрерывно движущаяся толпа выдавливает пешеходов либо на проезжую часть под машины, либо в бутики.

Но сначала нас занесло в пятиэтажный мегамолл «La Rinascente» — «Возрождение». Считается, что это название придумал Габриэле д'Аннунцио в 1917 году, после пожара в одном из универмагов сети. Здесь квартируются бутики Armani, Dolce & Cabbana, Francesco Smalto, Versace, Hugo Boss. Лёку Ж. почему-то очень заинтересовали мужские рубашки за 17 евро и вязаные мужские галстуки за 7 евро (видимо, она приглядывала подарок для Джованни), а также — вполне предсказуемо — десятипроцентная скидка на парфюмерию и косметку, предоставляемая не-итальянцам.

Обойдя все пять этажей, мы вышли из «La Rinascente» и отправились к следующим бутикам. Но энергия Лёки Ж. стала постепенно иссякать. И всякие Sisley, Guess, Luisa Spagnoli, Benetton, Stefanel, а уж тем более Zara она осматривала без воодушевления.

Свернув на виа Кондотти, она с ленцой пробежалась по бутикам Trussardi, Dolce & Gabbana, Furla и Bvlgari, вполуха слушая мою болтовню про улицу, получившую название от античного водопровода, по которому до сих пор течет вода.

— Улица Кондотти всегда притягивала к себе поэтов, писателей, композиторов и художников, — сказал я Лёке Ж. и обратил ее внимание на основательную темно-серую вывеску на бежевой стене. — Вот, кстати, мы пробегаем «Antico caffé Greco».

Кафе «Греко» было открыто в 1760 году греком Николой делла Маддаленой. Это одно из старейших кафе в Европе. Кто здесь только не бывал! Мой путеводитель сообщал, что тут тусовались Казанова, Гете, Стендаль, Лист, Шелли, Россини, Берлиоз, Бизе, Гуно, Байрон и посетители из России — Павел I, Николай Романов, Жуковский, Брюллов, Александр Иванов, Гоголь… Последний, кстати, писал тут «Мертвые души».

Лёка Ж. остановилась у двери, спрятанной под белокаменной аркой и спросила:

— Что, прямо в кафе?

— Ну, так говорят, — ответил я.

— Зайдем! Но сочинять «Мертвые души» не будем! — скомандовала Лёка Ж.

Честно говоря, я ожидал увидеть нечто похожее на кафе Монмартра — что-нибудь легкое, непринужденное и раскрепощенное. «Греко» же напоминало скорее помпезную дворянскую столовую, совмещенную с гостиной. Черный рояль, пейзажи маслом, портреты и фотографии под стеклом, деревянные кресла с массивными лакированными подлокотниками и обитыми красным бархатом сиденьями, пурпурные бархатные софы вдоль багряных стен с огромными зеркалами. Впрочем, и то хорошо, что здесь нет бесконечных вешалок с блузочками, платьицами и юбочками.

Встретивший нас официант предложил сесть за столик, но Лёка Ж. захотела сначала осмотреть знаменитые стены. Передвигаясь от римских пейзажей к портретам посетителей, а от них к маленьким фотографиям и библиотеке в стеклянном шкафу, мы добрались до странного экспоната, посвященного Гоголю. На стене висела металлическая табличка, стилизованная под поднос с письмом и озаглавленная по-русски: «Памяти Н. В. Гоголя. Рим, 21 февраля 1902». Далее шли строки:

О России я могу писать только в Риме. Только там она представляется мне вся во всей своей громаде. А здесь я погиб и смешался в ряду с другими.

В Риме писал перед открытым окном, обвеваемый благотворным и чудотворным для меня воздухом.

Рим, наш чудесный Рим! Рай, в котором и ты живешь мысленно в лучшие минуты твоих мыслей, этот Рим увлек и околдовал меня.

Все, что мне нужно было, я забрал и заключил в глубину души моей. Там Рим, как святыня, как свидетель чудных явлений, совершившихся надо мною, пребывает вечен.

Внизу проглядывала полустершаяся подпись: «Николай Гоголь».

Лёку Ж. почему-то очень заинтересовало, что это за экспонат. Я предположил, что это копия письма Гоголя.

— Ага, написанного в 1902 году и посвященного собственной памяти! — язвительно заметила Лёка Ж. и обратилась к официанту, стоявшему поблизости, потребовав ответить, «уот из зис».

Официант склонился над подносом и ответил: «зис из леттэр фром Гогол», то есть письмо Гоголя.

— Импосибл! — возразила Лёка Ж. и сообщила, что Гоголь умер в 1852 году.

Официант снова посмотрел на поднос, внимательно изучил дату и предположил, что после смерти Гоголя кто-то скопировал его письмо.

Но Лёка Ж. не унималась. Она возмущенно сказала по-английски, что никакое это не «леттэр», на самом деле это аж «сри леттэрс», написанные в разное время!

Официант, выслушав Лёку Ж. с вежливым вниманием, поинтересовался, не хочет ли синьорина кофе.

— Но! — ответила синьорина и, гордо подняв голову, подалась на выход.

Дальнейший путь привел нас на пьяцца ди-Спанья, площадь Испании, где Лёка Ж. с удовольствием плюхнулась на ступеньки Испанской лестницы перед фонтаном в виде лодочки.

— Ну что там пишет твой путеводитель про эту ванну? — вяло спросила она.

— Скорее уж это лодка, — заметил я.

— Ладно, лодка, — флегматично согласилась Лёка Ж. — И что она тут символизирует?

Я открыл путеводитель и прочитал Лёке Ж., что фонтан «Баркачча» — «Лодочка» — по заказу папы Урбана VIII, покровителя семьи Бернини, построен Бернини-старшим в 1627–1629 годах. Существует легенда, что эта лодка была занесена на Испанскую площадь наводнением 1598 года. Фонтан украшен изображением пчел, украшающих герб семьи Барберини. Далее сообщалось, что 18 мая 2009 года фонтан «Баркачча» был атакован роем пчел. Утром около 40 тысяч насекомых расположились на фонтане и провели на нем весь день. Лишь на закате дня специалисты сняли насекомых и перевезли их за город.

— Чем им так понравилась эта лодочка? — спросила Лёка Ж. с недоумением.

Продолжить увлекательную беседу нам помешал смуглый тип гастарбайтерской наружности с охапками некрупных красных роз, как будто сорванных с уличной клумбы.

— Вот бюдифул гёрл! — начал он, обратившись к Лёке Ж.

— Ай ноу, — мрачно констатировала она.

— Фром уот кантри ю ар? — не отставал он.

— Раша, — сообщила Лёка Ж. — А в чем, собственно…

— Бюдифул-бюдифул гёрл раша! Прэзэнт! — и с этими словами тип протянул Лёке Ж. букет роз.

Она растаяла, заулыбалась, поднесла букет к лицу и стала вдыхать розовый аромат.

Тип тут же подвалил ко мне.

— Бюдифул гёрл, — сказал он заговорщицким тоном. — Бюдифул… Гиф ми литл мани. Тен… — Он протянул руку.

С этого и надо было начинать.

— Тен центс? — уточнил я.

— Центс? — удивился тип. — Но, евро!

— Чего-чего? — вмешалась Лёка Ж. — Десять евро за этот веник из роз! А ну-ка забери… — Она швырнула букет розопродавцу. Тот ловко поймал его на лету, поцокал языком и отправился к фонтану, где встал на уступ и омочил розы в воде — видимо, чтобы придать им более свежий вид.

К нам тут же подошел следующий тип гастарбайтерской наружности, подозрительно похожий на первого. В руке он держал охапки таких же красных роз.

— Вот бюдифул гёрл! — завел он уже знакомую песню.

— Ноу! — грубо ответила Лёка Ж. и обратилась ко мне: — Сева, читай дальше.

Я прочитал Лёке Ж. про барочную Испанскую лестницу, на ступеньках которой мы сидели. Построенная в 1721–1725 годах, она соединяет пространство небольшой площади Испании с базиликой Санта-Тринита-деи-Монти, расположенной на холме Пинчо.

Окаймленная балюстрадой лестница из 138 ступеней описывает овал перед базиликой и стоящим у входа обелиском, а затем, словно река, делится на два рукава, вновь сливается и, наконец, расширяется перед пространством площади.

Тип с розами стал настойчиво протягивать Лёке Ж. букет, приговаривая:

— Прэзэнт! Бюдифул гёрл! Прэзэнт!

— Ай донт уонт! — крикнула Лёка Ж.

От неожиданности продавец вздрогнул и убежал.

— Давно бы так… — вздохнула Лёка Ж.

Я погрузился в чтение, выяснив, что с начала 1950-х годов в апреле-мае Испанскую лестницу украшают терракотовыми горшками с цветущими азалиями, а еще на ней периодически устраивают дефиле и концерты…

— Ну ты посмотри! Опять! — воскликнула Лёка Ж.

Я оторвался от путеводителя и увидел очередного розоторговца, направляющегося прямо к нам.

— Хуже пчел… — недовольно сказала Лёка Ж. — Пойдем отсюда, они нам житья не дадут. Надеюсь, среди бутиков этих гастарбайтеров не будет.

— Вот бюдифул гёрл… — начал продавец, протягивая букет, и осекся, столкнувшись со взглядом Лёки Ж.

Когда мы вернулись на виа Кондотти, бутики закрывались. Лёка Ж. расстроилась, но не сильно, потому что через пару шагов мы натолкнулись на ламборгини. Ядовито-зеленый «Countach LP 400» 1974–1978 годов, точь-в-точь футуристическая тачка Джеймса Бонда из первых серий «Бондианы», был выставлен прямо на улице за жгутовым ограждением.

Щит, стоявший перед машиной, сообщал, что этот автомобиль был выпущен ограниченным тиражом — всего 152 экземпляра. Четырехлитровый двигатель, 375 оборотов в минуту, 315 километров в час. Дизайн разработан Марчелло Гандини. Он превратил «Countach LP 400» в настоящий космомобиль: клиновидный корпус, ресницы-фары, широкие воздухозаборники и двери гильотинного типа.

Устоять перед таким экземпляром было невозможно, и Лёка Ж. не устояла. Она перебралась через ограждение, едва не сбив алюминиевые столбики, на которых крепился жгут, и с неопределенными намерениями бросилась к машине.

— Лёка, вернись, ты не у себя дома! — пытался я увещевать ее.

— Конечно, не дома! У нас такой нет, — ответила она.

Тут же материализовался лысый охранник в черном костюме, которого мы поначалу приняли за обычного зеваку. Все это время он почему-то стоял к машине спиной, выглядывая кого-то за столиками ресторана «La Caprissiosa» — «Капризная». Теперь он с ужасом обнаружил, что на вверенный ему объект совершено нападение и потребовал, чтобы Лёка Ж. вернулась за ограждение.

— Плиз, синьор, перфавора, ун моменто! — взмолилась Лёка Ж.

Из ресторана к охраннику спешил чернокудрый тип среднего роста, скорее округлый, чем коренастый… Черт, это же наш карабинер, Антонио! В куртке и джинсах я его не сразу признал. Ну, теперь уж нас точно арестуют.

Антонио подошел к охраннику, посмотрел на Лёку Ж. как на душевно больную и сказал своему другу: мол, пусть — пару секунд, она из России.

— Си. Соно фром Раша, — подтвердила Лёка Ж. — Ай лав Италия, ай лайк ламборгини. Мольто бэнэ. Я — быстро! — заверила она, после чего хитро посмотрела на меня. — Сева, приготовься. Как только я скажу «Снимай!» — сразу снимай, не мешкай.

Я приготовился. И не успел я глазом моргнуть, как Лёка Ж. легла на капот и закричала: «Снимай!» Я щелкнул, Лёка Ж. тут же выскочила за ограждение. Охранник побагровел. Антонио погрозил Лёке Ж. пальцем, как нашалившей пятилетней девочке. Она же рассыпалась в благодарностях на всех знакомых ей языках. Я поспешил ее увести от греха подальше.

Не прошли мы и двух шагов, как наткнулись на закусочную, где продавались сэндвичи, хот-доги и гамбургеры с неожиданными названиями: «Джордж Клуни», «Анжелина Джоули», «Брэд Питт», «Леди Гага», «Софи Лорен», «Мэрилин Монро», «Артур Шопенгауэр», «Моцарт», «Нерон», «Оскар Уайлд», «Леонардо Ди Каприо», «Шон Коннери», «Роберт Де Ниро», «Владимир Путин», «Обама», «Сильвио Берлускони» и «Папа Войтыла». Все — по три евро. Лёка Ж. растерялась.

— Как думаешь, кем лучше перекусить? — с волнением спросила она. — Путиным или Обамой?

— А у тебя изжога не случится? — сострил я. — Лучше уж Леди Гага с Мэрилин Монро — они как-то поаппетитнее выглядят.

В итоге Лёка Ж. рассудила по-своему. Она взяла «Нерона» как нечто многообещающее и «Джорджа Клуни» как самое безопасное для себя. Хотела попробовать и «Папу Войтылу», но решила, что есть католиков в их столице как-то неприлично. Мне она заказала «Шопенгауэра» с «Моцартом» — для подпитки интеллекта и души.

На вкус «Шопенгауэр» оказался таким же нудным, как и прототип. «Джорджа Клуни» Лёка Ж. съела, давясь. Я отдал ей своего «Моцарта», с которым она тоже нехотя расправилась. Мы шли по виа дель-Корсо, на ходу жуя сэндвичи, и находили в этом особое удовольствие — есть фастфуд на улице роскошных бутиков.

В одном из дверных проемов очередного бутика мы увидели знакомого по виа Национале бомжа-модника. Он устроился на ночлег прямо на пороге, постелив себе кучу эксклюзивного тряпья.

Лёка Ж. остановилась.

— Как думаешь, может, отдать ему «Нерона»? — тихо сказала она мне.

— Лёка, ты уже предлагала ему от своих щедрот, — напомнил я. — И ему это не понравилось.

— Может, тогда он был просто не в настроении, — сказала Лёка Ж. и склонилась над бомжом. — Э! Синьор, плиз! — Она протянула ему пакет с сэндвичем. — Прэго!

Синьор бомж открыл глаза и недовольно посмотрел на пакет.

— Che cos’è? — спросил он.

— Кто это коза? — рассердилась Лёка Ж.

— Он спрашивает, что это такое, — перевел я.

— А, — оттаяла Лёка Ж. — Зис из «Нерон»! — объяснила она.

— Думаю, теперь ему всё стало понятно, — заметил я.

Бомж посмотрел на Лёку Ж., на меня, перевел взгляд на пакет и сказал, что он такое не ест — ему вредно.

Лёка Ж. вздохнула, полезла в сумочку, достала купюру в 10 евро и протянула бомжу.

Бомж глянул на червонец и спросил ее:

— Come ti chiami, signorina?

— Как тебя зовут — спрашивает, — перевел я.

— Май нэйм из Лиока, — представилась Лёка Ж. — Энд ю?

— Pietro, — ответил бомж.

— Плиз. — Лёка Ж. снова протянула десятку. Бомж забрал купюру.

— Но мани — но феличита. Grazie, — буркнул он и отвернулся, дав понять, что аудиенция закончена.

Лёка Ж. хотела что-то еще сказать своему новому знакомому, но передумала.

— Как здесь душно! — вдруг заметила она. — Пойдем к реке, может, там будет прохладнее.

Я посмотрел карту — ближайший выход к Тибру был на площади императора Августа. Повел Лёку Ж. туда. Мы вышли на пешеходную дорожку, которая почему-то была запружена транспортом, перескочили через дорогу набережной и спустились по крутой лестнице к мощеным берегам Тибра. Сходя по ступеням, я чуть не свалился, поскользнувшись на глянцевом многостраничном буклете. Подняв его, прочитал: «Rome’s Hotels».

— Это судьба, — сказал я Лёке Ж.

Лёка Ж. погрузилась в глубокую задумчивость и не обратила на мои слова никакого внимания.

Я спрятал буклет в свою сумку и продолжил спуск. Дойдя до низа лестницы, Лёка Ж. сомнамбулически возвестила:

— Мумия кричала: «Но маны — но феличита». И Пьетро сказал это же самое. Я поняла! — Лицо Лёки Ж. засияло. — Это значит: нет денег — нет счастья. Нам нужно дать мумии денег, и тогда все будет хорошо!

Ей-богу, она блаженная. Такое дитя обидеть — раз плюнуть. А ее так и несет к каким-то мудакам…

— Послушай, Лёка, зачем тебе все эти страсти по Вечному городу? То Гарик, то Джованни… — неожиданно для самого себя сказал я вслух.

— Ты это о чем? — удивилась Лёка Ж.

Я прикусил язык. Если она захочет выпытать, о чем я, то своего добьется, как ни сопротивляйся. К счастью, запищал ее телефон.

— Извини, сейчас, — сказала она, роясь в сумочке.

Лёка Ж. достала мобильный, посмотрела на дисплей и сообщила, что это Джованни, что он пишет: «Синьорина, а ю ва бэнэ ор хэв проблемс?» — «Синьорина, ты в порядке или иметь проблемы?» Это у них с Лёкой Ж. такой язык, пояснила она с нежностью, и стала набирать ответную эсэмску, текст которой тут же прочитала вслух: «Всё ва бэнэ, май проблемс будем решать туморроу…»

Лёка Ж. вступила в переписку с Джованни, а я пошел дальше вдоль грязно-болотного Тибра к следующей каменной лестнице набережной. На ней поселилось сообщество бомжей. Здесь они сушили белье на растянутых над ступеньками веревках, варили еду на костре, спали на картонках и играли в карты.

— И удобно им тут? — сказала Лёка Ж., догнав меня.

— А в Риме можно неплохо устроиться, — заметил я. — По сравнению с твоим знакомцем Пьетро эти бомжуют в классе люкс. Зачем нам снимать квартиру? Можем и на улице оставшиеся дни пожить…

— Нет уж, мне комфорт нужен, — вздохнула Лёка Ж. — Что-то устала я…

— Немудрено — со вчерашнего дня на ногах, — посочувствовал я и предложил: — Пойдем наверх, попробуем найти где-нибудь такси.

Поднявшись по следующей лестнице и уйдя с набережной, мы каким-то чудом сразу наткнулись на стоянку такси, с которой нас тут же забрал белый фиат с красной полоской.

Вернувшись домой, Лёка Ж. прилегла на мой диван и включила телевизор.

— А что ты хотел сказать мне про какие-то страсти? — спросила она, зевнув.

— Ничего особенного, — ответил я.

Лёка Ж. снова зевнула, прикрыла глаза и сразу заснула.

Я открыл подобранный на лестнице рекламный буклет римских отелей, полистал его и в самом конце нашел крохотное объявление о двухзвездочном отеле «Алессандро» на улице Наполеона III. Двухместный номер — две кровати, совмещенный санузел в номере, 48 евро в сутки…

Я достал из сумки портмоне и пересчитал деньги. Что ж, на два дня хватит, ну а денек придется где-то перекантоваться.

Я положил в сумку портмоне, буклет, карту и тихо, чтобы не разбудить Лёку Ж., вышел из квартиры.

Глава 12 Барбекю по-итальянски

— Ты еще спишь? Джованни уже приехал. Поднимайся… — услышал я сквозь сон суматошный Лёкин голос.

Странно, чего это она не воспользовалась своей любимой фразой… Неужели моя угроза подействовала?

Я приподнялся. Лёка Ж. носилась по квартире, пытаясь на ходу сделать лицо и найти приличествующие случаю предметы одежды. За окном висело тяжелое небо, стекло было покрыто крапинами темных капель.

— Я не поеду, — сказал я, лег и отвернулся к стене.

— Это еще почему? — От неожиданности Лёка Ж. даже бросила хлопотать и подбежала ко мне. — Нет, ты должен поехать, а то неудобно. Джованни ждет, он хочет пообщаться с моим братом…

Я снова приподнялся.

— Лёка, что ты несешь? — грубо прервал я.

Ее телефон запищал на столе. Она кинулась к мобильному и сообщила:

— Ну вот, это Джованни. «А ю э лайв?» — «Ты жива?» — спрашивает. Еще как э лайв! Сева, одевайся, — бросила Лёка Ж., набирая ответную эсэмэску. — Что ты заставляешь упрашивать тебя, как маленький мальчик! — Ее телефон снова запищал. — «Ю уилл?» — «Ты будешь?» — прочитала она. — Конечно, уилл.

Лёка Ж. еще какое-то время повозилась с телефоном, затем присела ко мне на диван.

— Сева, в чем дело? — строго спросила она. — Почему ты не хочешь ехать? Я не понимаю. Ты как-то туманно изъясняешься.

Я вздохнул. Придется растолковать. Все равно не отстанет.

— Потому что не хочу мешать тебе крутить шашни с Джованни, — сказал я. — Ясно выразился?

— Из-за этого? — искренне поразилась Лёка Ж. — Сразу видно, что ты совершенно не разбираешься в женщинах. Какие глупости говоришь! Во-первых, как ты можешь мне помешать, если ты мой брат? А во-вторых, я еще не решила, надо ли мне оставаться.

— Где? — не понял я.

— Здесь, в Италии, — пояснила Лёка Ж. — Я еще не до конца уверена в том, что Джованни составит счастье всей моей жизни.

— Лёка, иногда твоя простота… ставит меня в тупик.

— Иногда? — усмехнулась Лёка Ж. — Ладно, давай не будем ссориться.

— А я и не ссорюсь. Просто пытаюсь объяснить тебе, почему не хочу на ваше барбекю, — сказал я.

— Наше? — Лёка Ж. иронично хмыкнула. — Как будто мы с Джованни будем там вдвоем… Мы же поедем к его другу, и туда припрется еще куча его друзей! Сева, ну я прошу тебя… — вдруг стала умолять Лёка Ж. — Ну пожалуйста. Это в последний раз… Наверное…

Ее мольбы прервал очередной писк телефона.

— Гарик проснулся, — с досадой поведала Лёка Ж., посмотрев эсэмэску.

— Вообще-то сегодня мы должны или оплатить оставшиеся дни, или съехать, — напомнил я.

— Об этом он и пишет… Разберемся вечером, — сказала Лёка Ж., отложила телефон и спросила с укором: — Ну что, ты составишь мне компанию или бросишь на произвол судьбы?

Через десять минут мы вышли под затяжную морось, на улицу, где стоял серебристый «альфа ромео». За рулем сидел Паоло, Джованни был рядом, на переднем сиденье. Увидев нас, он распахнул дверцу и недовольно покачал головой.

Ткнув в меня пальцем, Лёка Ж. объяснила нашу задержку тем, что я очень медлителен.

Джованни вылез из машины, расцеловал Лёку Ж., потом по обыкновению облобызал меня. Его друг Паоло ограничился рукопожатием. Я открыл заднюю дверцу и собирался сесть.

— Ты куда? — зашипела Лёка Ж. — Иди вперед.

Я сел рядом с Паоло. Лёка Ж. с Джованни устроили себе любовное гнездышко на заднем сиденье. Паоло завел машину, бросив насмешливый взгляд на парочку в водительское зеркало.

Едва мы покинули улицу Кальтаджироне, Джованни тронул меня за плечо и показал полуторалитровую пластиковую бутылку с мутноватой жидкостью.

— Grappa, — сказал он весело и пояснил: — Vodka italiana. — Он открутил крышку и протянул мне бутылку, рекламируя напиток. — Вэри стронг!

Что за превратные представления о русских!

Почему он думает, что я пью водку прямо с утра и из горла…

Я отказался от угощения, но выяснилось, что он и не предлагал мне пить — только понюхать. Джованни втянул носом воздух над бутылкой. Я последовал его примеру. Водка как водка — ничего особенного…

Джованни закрутил бутылку и спрятал. Дегустация завершилась.

Лёка Ж. прилегла к нему на плечо и заворковала. Я устроился поудобнее и задремал. Спал спокойно и крепко, пока Лёка Ж. не стукнула меня по голове.

— Проснись, — потребовала она, — мне скучно!.. Я обернулся — Джованни после ночного дежурства тоже дрых.

— Лёка, а тебе не кажется, что развлекать не входит в мои обязанности? — сказал я и кивнул на Джованни. — Обратись к своему новому другу.

— Мой новый друг не реагирует на внешние раздражители, — недовольно ответила Лёка Ж. — А друг моего нового друга не слишком разговорчивый.

Мы въехали в приморский городок, состоявший преимущественно из двух-, трехэтажных кирпичных коттеджей с облупившейся штукатуркой. Перед домами росли низкие пальмы, высокие кактусы, апельсиновые, мандариновые деревья и сочные пурпурные розы. В проемах между зданиями зеленело и пенисто волновалось уходящее к свинцовому горизонту море.

Лёка Ж. неожиданно заинтересовалась, взял ли я плавки.

— Зачем? — не понял я. — Лёка, посмотри на улицу. Там дождь!

— Ну и что, а вдруг рассосется, — невозмутимо ответила она и обратилась к Паоло: — Кэн уи гоу ту зэ си?^[13]

— Йес, — лаконично ответил Паоло. Глянул на море и серьезно добавил: — Бат ит из дризлинг нау^[14].

Лёка Ж. грустно вздохнула. Тема была исчерпана.

Мы остановились возле аккуратного четырехэтажного коттеджа из красного кирпича, на дороге у которого был жгучий брюнет лет тридцати пяти, в черной футболке, шортах цвета хаки и белых кроссовках. Опустив окно, Паоло спросил у него, где живет синьор Джузеппе Тодиско.

Брюнет стал объяснять дорогу, показывая руками многочисленные повороты на пути к синьору Тодиско.

— Мы что, заблудились? — занервничала Лёка Ж. — Я больше не могу сидеть!

Паоло приподнялся со своего места, перегнулся через спинку кресла к Джованни и пихнул его в плечо. Затем открыл дверцу, вышел из машины к брюнету и начал обстоятельно с ним обниматься.

Джованни протер глаза спросонья и улыбнулся Лёке Ж.

— Вилькам! — весело сказал он.

— Так это розыгрыш? Тоже мне шутники… — недовольно ответила Лёка Ж. и покинула машину.

Я вышел следом, встал рядом с Лёкой Ж. и вместе с ней наблюдал довольно странную картину. Джованни бросился из машины к Джузеппе, они горячо обнялись, расцеловались и, хохоча, ухватили друг друга за ширинки.

Я выразительно посмотрел на Лёку Ж.

— Тебя по-прежнему ничего не смущает?

— Наверняка этому есть какое-то разумное объяснение, — ответила она.

Закончив эротические игрища, Джузеппе отворил калитку, приглашая нас во двор. Узкий проход между домом и забором был перекрыт белоснежным мерседесом — видимо, хозяин поставил сюда машину, чтобы какой-нибудь злодей не испачкал ее. Мы протиснулись в щель между кирпичной стеной и автомобилем и прошли по дорожке, выложенной из бежевых квадратных керамических плиток, в небольшой двор.

У стены дома, на площадке из таких же бежевых плит, стояла открытая керамическая беседка, в которой были установлены белые пластиковые столы и стулья. Напротив, в углу двора, возле невысокого каменного забора с искусственным вьюном, отделяющего двор Джузеппе от соседского, стояла кирпичная жаровня для барбекю, тоже с керамическим навесом.

Перед входом в квартиру на первом этаже была небольшая свободная площадка, заросшая ровной низкой травой. На нее из-под жаровни выскочил черный кролик. Увидев нас, он помахал длинными ушами и бросился наутек, под мерседес. Лёка Ж. помчалась за ним, но, разумеется, не догнала. Она присела на корточки перед машиной. Кролик спрятался за колесом, из-за которого выглядывали только его длинные розоватые уши.

— Банни, банни, кам хир! — стала упрашивать Лёка Ж.

— Это же итальянский кролик, — сказал я. — Он по-английски не понимает.

— Ну так переведи ему! — потребовала Лёка Ж. Я достал из сумки свой чудесный самоучитель-путеводитель, полистал его и обнаружил главку под названием «Итальянские ругательства». Какая, однако, полезная книга!

— Скажи ему: «ваффанкуло», — посоветовал я Лёке Ж.

— Ваффанкула! — повторила она.

Кролик забился под машину еще глубже.

— Что означает эта «ваффанкула»? — спросила Лёка Ж., покосившись на меня с подозрением.

— «Иди в задницу», — честно ответил я.

— Очень остроумно, — скривилась Лёка Ж. и крикнула Джованни, который возился у жаровни, что он должен помочь ей поймать «зис банни».

Джованни подошел к мерседесу, присел, резко схватил кролика за уши и вытащил наружу. Лёка Ж. нежно погладила его черную шерстку и расцвела от счастья, как девочка, получившая в подарок куклу Барби.

— Бьютифул банни, — промурлыкала Лёка Ж. и поинтересовалась у Джованни, что они собираются с ним делать.

Джованни невозмутимо пообещал, что они зажарят его и съедят.

— Ой! Лезь обратно, — сказала Лёка Ж. кролику и подтолкнула его под машину.

Кролик залез под мерседес и сердито стукнул лапой по земле. Джованни поднялся и пошел на улицу.

— Спроси у него, вдруг чем помочь надо, — назидательно шепнула мне Лёка Ж.

Я спросил. Джованни ответил: «Ноу, сэнкс», — и удалился.

— Как видишь, не надо, — сказал я Лёке Ж.

— Ты и не настаивал, — язвительно заметила она.

Лёка Ж. отправилась к столу под навесом, села на белый пластиковый стул и закурила.

Джованни вернулся с круглой пятилитровой бутылью «Fontana di Papa», которую с гордостью показал нам и унес в квартиру.

— Наверное, жалко стало… — предположил я. — Испугался, что мы с тобой вдвоем всё выпьем.

— Что за глупости! — возмутилась Лёка Ж.

— По-моему, это та же бутылка вина, которую он демонстрировал в день вашего знакомства, — продолжил я. — Заметь, в тот раз Джованни тоже лишь показал ее.

— Ты это специально… — рассердилась Лёка Ж. — Хочешь очернить его в моих глазах.

Джузеппе открыл окно, выходящее на беседку, выставил колонку и включил песни в исполнении вокалистки, которую Лёка Ж. называет Леди Гогой.

Джованни опять пришел к нам, теперь с пластиковыми стаканчиками и тремя обычными бутылками красного.

— Видать, самое дешевое нашел, — тихо сказал я Лёке Ж.

Она со злостью замахнулась, чтобы шлепнуть меня по какой-нибудь части тела, но я быстро отскочил, и Лёка Ж. ударила по пластиковому подлокотнику своего стула, ушибив руку.

— Проблем? — спросил наблюдавший за сценой Джованни.

— О, ноу! — живо отозвалась Лёка Ж. и кивнула на меня, сказав, что я слишком люблю «вайн».

Джованни протянул мне штопор. Во двор тем временем протиснулись новые гости — парень с рыжими дредами в длинной расстегнутой рубахе, накинутой поверх желтой футболки, и широких хип-хоповских штанах и девушка со строгим римским профилем, в серой кофте и черных джинсах. Девушка бросила «Чао» и представилась Паолой. Парень пожал мне руку, сообщил, что его зовут Луиджи, и кинулся лобызать Джованни, Паоло и Джузеппе, обмениваясь с каждым из них пожатием мотни.

— Вот видишь, — толкнула меня Лёка Ж. — Это у них обычай такой.

— Какой-то дикий обычай, — сказал я, открыл бутылку вина и начал разливать по стаканам.

— Ты очень закомплексованный… — язвительно парировала Лёка Ж. — Тебе надо поучиться раскрепощенности у наших итальянских друзей и взять на вооружение…

— Представляю себе, — перебил я. — Иду по коридору, навстречу мне Никита Сергеевич, а я его хвать… Боюсь, на этом моя работа в издательстве закончится.

Лёке Ж. нечего было возразить.

Гости прибывали. Франческо, Франческа, Марио, Мария, Анджело, Анджела, Антонио, Антонелла, Клаудио, Клаудиа, Густаво, Густава, Сальваторе, Винченцо, Лаура, Сильвана — и так далее, по списку двадцати самых популярных итальянских мужских и женских имен. На первой пятерке я еще пытался запомнить, как именно кого зовут, но потом понял, что это совершенно невозможно.

Джованни вместе с Паоло и Джузеппе по-прежнему возились у жаровни. Паола в компании с другими итальянками принесла на стол мясные полуфабрикаты и занялась приготовлением странных бутербродов. На нарезанную ломтиками чиабатту она пальцами намазывала сырой фарш из колбасок, напоминавших купаты.

На нас с Лёкой Ж. никто не обращал внимания. Я цедил неаппетитное красное вино из пластикового стаканчика, Лёка Ж. усиленно курила.

— Что ж ты не настаиваешь на том, чтобы помочь? — поинтересовался я у нее.

— Сейчас докурю и настою, — пообещала Лёка Ж.

Она сделала глубокую затяжку, выдохнула дым, затушила окурок в кактусе и спросила у Паолы, нужно ли ей «хэлп». Паола кивнула и пододвинула к Лёке Ж. куски чиабатты и сырые колбаски.

— Это для меня слишком сложно, — решила Лёка Ж. и распорядилась: — Сева, ты займись колбасками, а я Джованни помогу.

Она ушла к жаровне, я остался мазать фарш на чиабатту. Паола улыбнулась и спросила, откуда мы с Лёкой Ж. приехали. Узнав страну нашего обитания, она первым делом захотела выяснить, какой алкогольный напиток русские «префё» — предпочитают. Разумеется, я ответил «водка энд бир» и пошутил: «Тугэзэр».

— Вау! — изумилась Паола и спросила, какая русская водка «из зэ бест».

— «Путинка», — назвал я первое, что пришло в голову, и стал перечислять марки, которые помнил: — «Рашен стандарт», «Немирофф», «Смирнофф», «Распутин»…

Паола остановила меня, вытерла руки об салфетку, достала из своей сумочки листок бумаги, ручку и протянула мне, попросив записать.

— Да он ничего не понимает в водке! — Вмешалась вернувшаяся от Джованни Лёка Ж. — Сева ее терпеть не может.

Лёка Ж. отобрала у меня ручку с лисгком бумаги и начала писать. «Белуга» — по уверению Лёки Ж., пьется офигенно, и хмель такой легкий. «Пять озер», «Гжелка мягкая», «Московская особая».

— Ой, эта действительно особая — однажды выпила, а утром проснулась в постели с будущим третьим мужем, — поведала Лёка Ж.

«Зеленая марка ржаная», «Журавли», «Калашников», «Столичная».

— Со «Столичной»-то всё и началось, — поделилась Лёка Ж. — Ее, родимую, я первый раз как водку и попробовала. Я тогда в десятом классе училась. И ко мне Колька Гридасов клеился, одноклассник мой. Он был каким-то маленьким местным криминальным авторитетом, носил меня на руках и обещал, что я буду «королевой района». — Лёка Ж. мечтательно вздохнула. — Но мне Гридасов не нравился. Мы с Инессой и Ромкой, это тоже мои одноклассники, решили его разыграть, как будто у меня другой кавалер, то есть Ромка. А чтоб мне не страшно было, они заставили меня выпить «Столичной». Ромка налил мне полстакана, и я одним махом… Он посмотрел на меня и спрашивает у Инессы: «Она точно первый раз водку пьет???» Мне стало весело, я пошла на дискотеку и танцевала до упаду. А Гридасов был трезвый и грустный… Так, какая еще есть хорошая водка? — спохватилась Лёка Ж. и продолжила строчить на листке.

«Двойная золотая», «Двойная белая», «Хортица — Серебряная прохлада», «Белая березка — Морозная клюква», «Зимняя дорога», «Русский лед», «Дымка люкс», «Кедровица на кедровой живице», «Мерная на молоке», «Экстра»…

— Вот эту «Экстру» тетя Люся принесла, когда в гости к нам домой пришла, — снова погрузилась в воспоминания Лёка Ж. — Сели мы обедать, тетя Люся всем по крохотной стопочке налила. И мне — тоже. А я после «Столичной»-то стопку уже профессионально опрокидывала. Ну неважно… И вот, поднимаю я стопку уверенным движением, и тут мама говорит под руку: «Лёка, ты ж первый раз водку пьешь. Смотри — закуси как следует, а то опьянеешь!» Я как представила, сколько мне надо таких стопок, чтобы опьянеть, аж поперхнулась от смеха. В общем, закашлялась, и мама решила, что это у меня и вправду первый раз. Так, идем дальше.

«Градус», «Белый ключ», «Беленькая», «Дудка», «Национальная валюта», «Русский калибр», «Русский гарант качества на ягодах земляники и листьях…»

Я напомнил Лёке Ж., что Паола просила написать только лучшие сорта водки.

— Так они все — лучшие… — сказала Лёка Ж. и вернулась к списку.

«Кристальная», «Русица элитная», «Старая сказка — Серебряная фильтрация», «Трактирная классическая», «Ямская беспохмельная»…

— У меня листок кончился, — сообщила Лёка Ж. и попросила у Паолы еще один листок.

Та порылась в сумочке и протянула Лёке Ж. новую бумажку.

Лёка Ж. продолжила записывать: «Зимняя дорога ночная», «Монархия на кедровых орешках», «Разгуляй — Хлебная», «Мороз и солнце — классическая», «Душа полей кедровая», «Славянское застолье — классическая», «Абсолют — Курант»…

— Вот как-то сидели мы за столом с друзьями моего пятого мужа, — вспомнила Лёка Ж. — В гостях у Софьи Тимофевны. Старушка была зверь. В восемьдесят лет вверх по эскалатору бегала! Мой благоверный притащил бутылку «Абсолюта — Куранта», выпили мы по стопочке, потом еще налили. И вдруг Софья Тимофевна говорит: «Надо ж, как бутылка гнется!» Мы все аж замерли. А муж мой будущий отвечает: «Софья Тимофевна, вы еще пару стопочек выпейте, и бутылка сама наливать начнет!» Вот такая история. Что еще?

«Настоящая русская мягкая», «Белебеевская с ароматом черной смородины», «Купец Расторгуев», «Доктор Столетов — Березовая», «Белочка: я пришла!».

— Фу… Этот листок тоже кончился, — сообщила Лёка Ж.

— Сэнк ю вэри мач, — сказала Паола, быстро забрала оба листка бумаги и потеряла к нам интерес.

— Откуда ты знаешь столько сортов водки? — спросил я у Лёки Ж.

— Посидел бы ты с мое замужем… — опять вздохнула она.

— Выходит, тыбеспрерывно читала и пила водку? — поразился я. — Какая суровая у тебя была семейная жизнь. Как ты, бедняжка, выжила-то?

— Сама удивляюсь… — Лёка Ж. пожала плечами. Паола с подругами передали бутерброды парням, а сами уселись за столом напротив нас, разобрали стаканы с вином и стали общаться друг с другом по-итальянски. Паола показывала девушкам исписанные Лёкой Ж. листки, те что-то бурно обсуждали. Судя по нескольким знакомым словам, которые я уловил, беседовали они о нас, в частности, о том, что русский менталитет — кромешные потемки для итальянцев.

— Давай пройдемся, — предложил я Лёке Ж.

— А вдруг мой стул кто-нибудь займет? — сказала она.

Я глянул на итальянок — эти могли. Но так даже лучше — быстрее отсюда смоемся.

— Положи на него свою сумочку, — посоветовал я.

Лёка Ж. нехотя поднялась, застолбила сумочкой место и пошла вместе со мной к жаровне. В глубине на решетке коптился свиной окорок. Перед ним фаршем вниз обжаривались бутерброды. Джованни увлеченно общался с Джузеппе.

На площадке перед входом в квартиру Луиджи с каким-то парнем играли в летающую тарелочку. Луиджи швырнул тарелку так, что она зацепила плечо напарника и едва не угодила в барбекю.

— Assassino! — крикнул парень.

— Ой, а я знаю, что это такое, — поделилась Лёка Ж. с окружающими. — Ассассина из киллер? — уточнила она у Луиджи.

— Йес! — весело ответил он.

Напарник Луиджи вернул тарелку и удалился в квартиру.

Лёка Ж. тут же подступила к Луиджи и сказала ему, что она «уонт ту плэй».

Луиджи не задумываясь бросил Лёке Ж. тарелку, она поймала ее и вернула обратно, но не партнеру по игре, а за забор к соседям.

— Ой, — сказала Лёка Ж.

Луиджи подошел к забору, крикнул: «Scusate!», то есть «Извините!» Никто не ответил.

Он перепрыгнул через забор и спустя минуту вернулся с тарелкой. Играть Луиджи больше почему-то не желал.

— Давай теперь с тобой покидаем, — предложила Лёка Ж.

— Как-то не хочется, — признался я.

Лёка Ж. снова начала скучать. Она подошла к Джованни, взяла его под руку, положила голову ему на плечо и ласково спросила, где тут море. Он лишь отмахнулся: «Ай донт ноу», — и переправил Лёку Ж. к Паоле.

Паола не без удовольствия и самым подробнейшим образом объяснила, как пройти к морю, и тут же попрощалась с нами. Паоло, стоявший рядом, помахал нам рукой и ушел к жаровне.

Накрапывал мелкий дождь. Было зябко и неуютно. Итальянцы смотрели на нас с некоторым недоумением.

— По-моему, они ждут, что мы уйдем прямо сейчас, — тихо сказал я Лёке Ж.

— Не дождутся, — ответила она и хотела присесть на свой стул, но обнаружила, что он занят. Сумочка Лёки Ж. лежала на возвышении у опоры беседки рядом с кактусом, об который она гасила окурки. — Найди мне стул, — попросила Лёка Ж.

Свободный стул стоял рядом с Паолой. Я подошел к ней. Паола заинтересованно глянула на меня. Я улыбнулся и забрал свободный стул. Краем глаза заметил, как она разочарованно отвернулась к подруге.

Лёка Ж. села на принесенный стул и потребовала вина. Я взял бутылку, нашел чистые пластиковые стаканчики, налил вина ей и себе и встал за спиной Лёки Ж. Итальянцы общались промеж собой, искоса поглядывая на этих странных русских, которые так хотели пойти на море и почему-то до сих пор этого не сделали.

Паоло принес большую тарелку, на которой горкой высились горячие бутерброды с фаршем, глянул на нас и полувопросительно напомнил о нашем намерении.

Лёка Ж. пообещала, что осуществит его позже, взяла бутерброд и положила на пластиковую тарелку.

Мне тарелки не досталось, поэтому держать горячий бутерброд пришлось в руке. Сочный фарш обжигал язык, но, смешиваясь с хрустящей чиабаттой, постепенно остывал.

— Какие вкусные, а главное, удобные бутерброды, — восхитилась Лёка Ж. — Приготовишь мне такие?

Я поперхнулся и едва не выронил бутерброд. Лёка Ж. протянула мне стакан с вином. Я сделал большой глоток и снова закашлялся. Паоло стукнул меня по спине. Остальные итальянцы одарили косым взглядом, не прерывая беседы о разнице менталитетов.

— Что-то я не понимаю, ты же вроде собралась оставаться, — сказал я Лёке Ж., обретя дар речи.

— Ну я же все равно вернусь за вещами, — нашлась Лёка Ж. — Приду к тебе в гости, и ты приготовишь…

— Даже не надейся, — отрезал я. — Пусть тебе Джованни готовит. Что-то он, кстати, тебя покинул…

— Он там с Джузеппе общается. Они давно не виделись. А дружба для них это святое, — объяснила Лёка Ж.

Паоло выразительно посмотрел на нас и поднял пластиковый стакан с вином.

— За здравье! — сказал он.

— Грациэ, — ответил я и спросил Лёку Ж.: — Ты проводила коллективные курсы русского языка?

— Нет. Это у них ресторан такой — «За здоровье» — польский. Итальянцы любят туда ходить, — ответила она и с сожалением добавила: — Только меня вот не позвали…

— За здравье! — снова сказал Паоло, выпил и неожиданно спросил у меня, зачем мы сюда приехали.

Я спросил — куда именно. Может, нам действительно пора делать ноги. Паоло уточнил: в Италию. Вот в чем дело. Его интересует, зачем мы, в принципе, приперлись в его страну.

Не покривив душой, я ответил, что мне нравится эта древняя и удивительная страна, колыбель цивилизации и культуры.

— Ол райт, — удовлетворенно сказал Паоло и снова выпил.

Интересно, кто же повезет нас обратно? После вина Паоло разговорился. Он спросил, какие итальянцы нам нравятся. Лёка Ж. вступила в светскую беседу и сообщила, что ей «вэри лайк» Тото Кутуньо, Адриано Челентано, Аль Бано энд Ромина Пауэр.

— Рилли? — не поверил Паоло.

— Си, — подтвердил я и объяснил, что это наши суперзвезды.

Паоло изумился и ушел к жаровне.

— Кажется, его ты тоже потрясла, — сказал я Лёке Ж.

— Я вообще девушка потрясающая… — ответила она без ложной скромности.

Паоло вернулся с новой большой тарелкой, на сей раз с нарезанными ломтиками барбекю. Первый кусок он положил Лёке Ж., остальные раскидал по имевшимся на столе тарелкам. Паоле ничего не досталось.

Лёка Ж. посмотрела на свой дымящийся кусок барбекю и решила, что подождет, пока остынет.

Паоло унес пустую тарелку из-под барбекю. Тем временем Джованни вспомнил наконец о Лёке Ж. и подошел к ней. Первым делом он спросил, почему она не пошла на море.

И этот хотел сплавить нас с глаз подальше! Непонятно только, на кой нужно было привозить нас сюда.

Лёка Ж. с вызовом ответила, что пойдет вместе с Джованни.

— Ол райт, — индифферентно согласился Джованни.

Паола, все это время следившая за их беседой, попросила передать ей барбекю. Джованни, ничтоже сумняшеся, взял тарелку Лёки Ж. и вручил Паоле.

Не успела Лёка Ж. и рта открыть, чтобы возмутиться, как Джованни бросил ей: «Айл би бэк», — и опять куда-то убежал.

Ресурсы итальянского гостеприимства исчерпались. Лёка Ж. растерянно хлопала глазами.

— Нет, так не пойдет, — наконец сказала она и поднялась, чтобы отправиться на поиски Джованни.

Но тот уже сам возвращался к нам, держа в руке нечто похожее на жестяную точилку для карандашей. С гордым видом он вручил точилку Лёке Ж. Она удостоила предмет беглым взглядом и недовольно спросила, «уот из зис».

Джованни объяснил, что это марихуанорезка. В глазах Лёки Ж. загорелся интерес.

— Ты только погляди! — сказала она и протянула мне этот странный предмет.

Марихуанорезка состояла из восьми лопастей. На красной крышке сверху были нарисованы пять пиковых карт — туз, король, дама, валет, десятка — и желтая цифра «5».

Леди Гога в колонках сменилась психоделикой «Doors».

Джованни забрал марихуанорезку, присел за стол, накрошил травки, сделал самокрутку и пустил по кругу, наблюдая за реакцией. Итальянцы заметно оживились. Некоторые перешли на английский. Паоло снова поднял тост «за здравье!», теперь — косячком. Дошла очередь и до нас с Лёкой Ж. Она по-свойски сделала затяжку и протянула мне косяк. Но я отказался.

— Да ты, поди, и не пробовал никогда! — засмеялась Лёка Ж.

Вообще-то пробовал, позавчера, в машине, но, честно говоря, ничего не почувствовал. Лёка Ж. смеялась с вызовом. Мне это не понравилось, я взял самокрутку и затянулся. Сладковатый дым ударил в нёбо. Похоже на ароматизированные китайские сигареты, которые я курил на заре перестройки. Всё — больше никаких ощущений. И стоило ради этого…

Я передал косяк Джованни и напомнил Лёке Ж., что мы собирались на море. Она тут же толкнула Джованни в бок и потребовала: «Летс гоу!» Джованни, скользнув по Лёке Ж. застывшим взглядом спросил: она хочет поплавать?

— Ноу. Сева уонт, — весело ответила Лёка Ж. Джованни посмотрел на меня и с уважением покачал головой. Он впервые видел живого русского моржа.

Я почувствовал, что мне душно и тесно, что мне нужны воздух и открытое пространство. Я поднялся и поспешил к калитке.

Когда протискивался между мерседесом и забором, черный кролик… Впрочем, шерсти на нем уже не было, потому что кролик был покрыт румяной хрустящей корочкой. Так вот этот монстр высунулся из-под колеса и скорчил гримасу. Я остановился. Странно, не могли же у меня от одной затяжки начаться галлюцинации. Снова посмотрел на колесо. Кролик смылся.

Всё, к морю. К морю. К морю.

Я выбежал на улицу.

— Куда тебя понесло? — услышал я Лёкин голос. — Море в другой стороне.

Я обернулся. Джованни и Лёка Ж. стояли посреди дороги и смотрели на меня с сожалением. Или мне это показалось? Они дождались, пока я направлюсь к ним, развернулись и пошли вперед. Я молча поплелся следом.

Джованни спросил меня по-английски, чем я занимаюсь. На чистом итальянском я гордо ответил, что работаю писателем. Джованни восхитился и по-английски поинтересовался, что я буду им читать. Почему я должен что-то читать? Я же не актер! Джованни перевел сам себе на итальянский: «Attore». Лёка Ж. вмешалась: «Нот эн эктор!» — и объяснила, что я работаю редактором в издательстве «Garden and…». Тут она запнулась, поскольку не знала, как сказать «огород» по-английски. «Orto», — подсказал я по-итальянски. «Сева работает садовником?» — удивился Джованни на английском. Я по-русски возмутился: «Нет, инженером человеческих душ!»

Джованни вконец запутался. Он погрузился в размышления, затем воскликнул:

— О, ай андестенд! — и выдал свою логическую цепочку: я инженер, который работает садовником и пишет о душе.

— А я пою! — сообщила Лёка Ж.

Беседа зашла в тупик.

Тем временем мы вырулили узкими закоулками к морю. Вид мрачно-зеленого водного пространства, желтеющего под пенистыми волнами у берега, вызвал у меня неадекватную реакцию. Я бросился укрощать волны, на ходу скидывая обувь и одежду, пока не остался в костюме Адама до изгнания из рая. После этого я ринулся в бурлящие волны, но они оттолкнули меня назад, засыпав песком лицо. Я нащупал ногами дно, протер глаза и снова атаковал. Волны опять пнули меня к берегу…

С пятой попытки мне удалось преодолеть сопротивление моря и отплыть, но не надолго. Большая волна подхватила меня и снова вынесла на мокрый песок. Я упал навзничь и наслаждался прохладой. Борьба с водной стихией основательно меня взбодрила, и я готов был к новым подвигам.

Лёка Ж. и Джованни склонились надо мной.

— Оденься, морж, — сказала Лёка Ж., протягивая мне одежду.

Джованни присвистнул, помог мне подняться и натянуть одежду на облепленное песком тело.

— Я и не знала, что ты такой… мускулистый, — заметила Лёка Ж.

Одежда намокла, песок больно терся об кожу. Я сразу почувствовал, что сильно замерз, и предложил поскорее отправиться обратно.

Лёка Ж. и Джованни не возражали. Мы вернулись к коттеджу и снова сели за стол в беседке. Джованни скрылся в квартире. Итальянцы сгруппировались у жаровни. На столе стояла выпитая наполовину бутылка вина. Я налил себе и Лёке Ж., поставил бутылку обратно. Ее тут же забрал какой-то итальянец и унес к компании у барбекю.

Начался ливень, на площадке под беседкой тут же образовалась большая лужа, в которой косой дождь пускал пузыри. Итальянцы убежали в квартиру. В колонке громко заиграло что-то лирично-ритмичное в духе саундтрека фильмов Ксавьера Долана. В окне тут же появился Джузеппе, который убавил громкость. Едва он ушел, гости сделали музыку еще громче. Джузеппе снова появился. Теперь он использовал обсценную лексику:

— Che cazzo?

Гости убавили звук и попритихли. Дождь кончился. Вся честная компания высыпала из квартиры в беседку. Джованни и Джузеппе среди них не было. Паоло принес кофейник и граппу с кофейным ликером. Паола — фаянсовые кружки. Паоло стал разливать кофе, нам не предлагал. Я дрожал от холода.

— По-моему, нам пора, — сказал я Лёке Ж. — Спроси у Джованни, как найти электричку или взять такси.

— Ты прав, — согласилась Лёка Ж. — Пойду разыщу его.

Лёка Ж. ушла. Паоло обратил внимание на мою дрожь и спросил, хочу ли я кофе. Я отказался. Молча взял пластиковый стакан, плеснул туда не жалеючи кофейной граппы и начал медленно пить. Итальянцы были сильно удивлены. Они добавляли граппу в кофе по несколько капель. Что ж, теперь буду пить, пока мне не объяснят, как вернуться домой. Я выпил стакан залпом и налил еще. Паола забрала бутылку с граппой, нацедила себе в кофе и оставила у себя, на противоположной стороне стола. Я выпил стакан, перегнулся через стол, забрал бутылку и налил себе еще. В воцарившейся тишине было слышно, как с крыши беседки падают капли на мягкую траву.

Лёка Ж. вернулась, держа Джованни под левую руку. В правой у него был черный кейс с круглой красной жестянкой у ручки, на ней виднелись пять пиковых карт и желтая цифра «5» — точь-в-точь, как на марихуанорезке. Вид у Лёки Ж. был таинственный.

— Я обо всем договорилась, — загадочно сказала она мне. — Угадай, что предложил Джованни?

— Трахнуться, — ответил я и выпил очередной стакан граппы.

— У тебя одно на уме! — рассердилась Лёка Ж. и язвительно сообщила: — Нет, до этого дело пока не дошло. Поехали, я по дороге расскажу.

— Всем пока, я классно повеселился! — попрощался я с гостеприимными итальянцами, не помню на каком языке, и нетвердой походкой двинулся на выход.

Джованни положил кейс в багажник своей тачки и сел за руль. Паоло устроился на переднем сиденье, мы с Лёкой Ж. — назад.

— Джованни предложил нам жить у него. А еще он дал мне денег, чтобы я вернула долг Гарику, — затараторила Лёка Ж. — Заедем в квартиру. Я соберу вещи, отдам деньги и ключи — Гарик приедет в восемь, — а потом Джованни отвезет нас к себе. Правда, здорово?

Граппа в пластиковой бутылке соблазнительно выглядывала из кармашка сиденья передо мной.

— Желаю удачи, — мрачно сказал я и спросил у Джованни, могу ли я взять граппу.

— Вэри стронг! — предупредил он.

— Знаю, — заверил я и присосался к бутылке.

— Ты что, не хочешь жить у Джованни? — вернулась к разговору Лёка Ж.

— Не хочу, — ответил я.

Джованни неодобрительно посмотрел в водительское зеркальце на то, как я безбожно уничтожаю его бесценную виноградную водку. Плевать…

С граппой обратный путь пролетел незаметно.

Так же незаметно я оказался в квартире перед собранными чемоданами Лёки Ж. Моя сумка тоже была упакована.

— Ну и что мне теперь делать с этим «Дошираком»? — услышал я Лёкин голос.

Я сфокусировал взгляд и обнаружил, что Лёка Ж. скорбно показывает Джованни содержимое своего второго чемодана. Джованни усмехнулся и сказал:

— Выкинь их на хрен.

— Может, лучше бомжам отдать… — предложила Лёка Ж.

— Что они тебе сделали? За что ты хочешь их отравить? — засмеялся Джованни, активно жестикулируя.

Интересно, когда он успел так хорошо освоить русский?

На кухонном столе я увидел все еще недопитую бутылку мартини, подошел к ней и открыл.

— Сева, тебе хватит! — крикнула Лёка Ж. и бросилась ко мне.

Пока она вырывала у меня бутылку, я успел сделать несколько больших глотков и облился. Вытер ладонью лицо и почувствовал, как слипается кожа.

— Иди умойся, — раздраженно сказала Лёка Ж.

В домофон позвонили.

— Ну наконец-то, — вздохнула она и пошла к домофону.

Я отправился в ванную. Разделся и встал под холодные струи воды. Освежившись, вернулся в гостиную, где застал Гарика и Джованни за любопытной беседой.

— Думаешь, он ее брат? — говорил Гарик. — Он ее хахаль!

— Amasio? — повторил я вслух почему-то по-итальянски.

И не успел опомниться, как мой кулак, совершенно независимо от моего волеизъявления, двинул Гарика по скуле. Пальцы хрустнули и заныли. Гарик покраснел, побледнел, побагровел. Наверняка он ответил бы, если бы не Джованни, который тут же оттащил меня к двери, и Лёка Ж., влепившая Гарику пощечину.

— Это тебе. Бонус, — сказала она, вывалив на пол упаковки «Доширака». — Ключи и деньги на столе. Не забудь пересчитать.

Джованни вывел меня и Лёку Ж. из квартиры, усадил в лифт и дружелюбно улыбнулся.

Мы спустились, вышли из подъезда и навсегда покинули чудесный двор дома на виа Кальтаджироне.

Оказавшись на воздухе, я постепенно пришел в себя. Поэтому, когда мы погрузились в «альфа ромео», где нас ждал Паоло, я знал, куда еду и попросил Джованни отвезти меня на улицу Наполена III. Он кивнул.

— Куда это ты? — настороженно спросила меня Лёка Ж.

— В гостиницу. Я снял номер, — объяснил я.

— Двухместный? — уточнила Лёка Ж.

— Да, — ответил я.

Лёка Ж. замолчала. Мне тоже больше не о чем было говорить.

Так, молча, мы доехали до гостиницы «Алессандро».

Я взял свою сумку, попрощался с Джованни и Паоло. Лёка Ж. вышла из машины и встала рядом со мной посреди тротуара между убогим обшарпанным отелем и серебристым «альфа ромео».

— Я должна пойти с тобой? — спросила Лёка Ж.

— Ты никому ничего не должна. Поступай, как считаешь нужным… — ответил я.

— Мне нужно… — начала она.

— Можешь ничего не объяснять, — перебил я. — Это твоя жизнь.

— Не сердись… — тихо сказала она.

— Я не сержусь, — честно ответил я.

— Значит, завтра увидимся? — осторожно спросила она.

— Конечно, — ответил я.

— Заедешь за мной к Джованни? — предложила она.

— Ну уж нет, — ответил я. — Давай лучше…

— У Колизея? — засмеялась Лёка Ж.

— У мумии, — улыбнулся я.

— Я позвоню утром, — пообещала она.

— Звони. Буона нотте, Лёка.

— Буона нотте, Сева.

Она поцеловала меня в губы и быстро села в машину.

Я открыл дверь гостиницы и зашел внутрь. Закончился этот кошмарный день. Надеюсь, он был самым неудачным в моей жизни.

Глава 13 «Уста истины»

…Проснулся ни свет ни заря, долго пялился в предрассветную хмарь и никак не мог понять, отчего же так паршиво. Сначала пытался убедить себя в том, что причина в элементарном абстинентном синдроме. Так ведь оно и было. Сколько я вчера всего намешал: травка, вино, вино, вино, кофейная граппа, просто граппа (как вспомню, так вздрогну), мартини. Хорошо, что больше у меня ничего не было. Поэтому, придя в номер, я сразу лег спать.

Странно, что помню так много. Помню вспышками, но очень отчетливо. Особенно — про мой хрупкий кулак, впечатавшийся в твердую скулу Гарика. Ну, такое не забудешь — пальцы у меня до сих пор болят. Наверное, вывихнул себе пару суставов.

И Лёку Ж., садившуюся в тачку к Джованни, тоже помню очень хорошо…

Я сел на постели, свесил ноги. Посмотрел на заправленную кровать напротив. Стало еще тоскливее. Я бы даже сказал — паскуднее.

Конечно, дело вовсе не в похмелье. Никогда бы не подумал, что буду скучать по утренней реплике «Вставай, алкоголик!» Черт, меня же это так раздражало! Надо просто вспомнить, вернуть это ощущение, и все будет в порядке…

Жутко хочется курить. Куда же я сунул вчера сигареты? Я встал, обошел номер, осмотрел стол, подоконник, сходил в ванную. Вернулся в комнату, заметил свою сумку, валявшуюся под кроватью, вытряхнул из нее все содержимое. Из сумки вывалился и распахнулся учебник-путеводитель. На раскрытые страницы плюхнулась целая пачка сигарет. Я поднял ее, распечатал, глянул на страницу и забыл про сигареты.

Взгляд мой упал на текст, озаглавленный «10 заповедей туриста в Риме». Начинался он так:

1. Подняться ночью на смотровую площадку холма Яникул и обстрелять Вечный город из бутылки шампанского…

И дальше: про посещение бутиков на виа Национале без гроша в кармане и бар «Мерулана», про тирамису и мороженое на площади у собора Санта-Мария-Маджоре и ужин в итальянском ресторане в Трастевере, про завтрак на траве виллы Боргезе и ночной клуб «Муккассассина», про живую мумию у Колизея, которой надо дать денег — не то удачи не видать, про барбекю по-итальянски и даже про то, что итальянцы только кажутся неприветливыми, а на самом деле они милые и пушистые!

10 заповедей на 10 дней — и какой точный прогноз! Они что, знали наше расписание? Но это невозможно. Скорее всего, мы просто неосознанно следовали инструкции. Хотя нет — Лёка Ж. мой самоучитель даже не листала. Кроме того случая, когда гадала на нем в самолете, но быстро потеряла интерес и вернула мне… Или она изучала книгу, когда я спал? Но почему мне об этом не сказала?.. И потом, итальянцы мой путеводитель точно не читали.

Голова шла кругом. Я не мог найти никакого разумного объяснения.

Снова посмотрел на текст «заповедей». Дальше авторы предлагали:

8. Засунуть руку в «Уста истины». Только не лгите в этот момент, а то останетесь без руки!

9. Сходить на аудиенцию к папе римскому. Бегите быстрее, иначе не успеете!

10. Проникнуть в Колизей ночью и на прощание бросить монету в фонтан Треви — чтобы вернуться. И будет вам счастье.

Может, я просто сошел с ума…

Я сунул книгу в сумку, лег, закрыл глаза и начал перечислять: Коломбина, Арлекино, Пульчинелла, Ругантино, Скарамучча, Панталоне, Тарталья, Баландзоне, Турандот…

Жуткие маски закружились вокруг меня воронкой, подцепили и, злобно хохоча, понесли по спирали к узкому горлышку. Сквозь рев и ржание прорывалось ворчливое шаманское камлание.

Я проснулся. Хрипы камплания не прекратились. Это звонил мой мобильный — Лёка Ж.

Схватил телефон и дрожащими пальцами нажал ответ.

— Хватит спать! — сказала Лёка Ж. и сообщила, что она с Джованни будет ждать меня у метро «Чирко-Массимо» через полчаса, попросила взять карту, потому что нам понадобится.

Странно, — подумал я, — Джованни не знает Рим? Но карту, разумеется, взял — она и так всегда при мне.

Перед выходом посмотрел в окно. На улице накрапывал дождь. Я взял легкую куртку и бросил ее в сумку на загадочную книгу.

Минут через десять я добрался до станции «Чирко-Массимо». Поднялся из подземного перехода и вышел к двум стандартным пятиэтажкам, какие можно встретить в любом южном городке: частично застекленные лоджии-соты по фасаду, ящики с цветами, свисающие над головами прохожих, и обязательные жалюзи.

Не успел я оглядеться, как ко мне подкатили Джованни и Лёка Ж. на черно-сером скутере, похожем на муравья. Лёка Ж. важно сняла розовый шлем, отдала его Джованни, спрыгнула наземь и представила скутер с такой нежностью, словно он был по меньшей мере ее ближайшим родственником:

— «Пьяджо Беверли 500», двигатель одноцилиндровый, четырехтактный, диаметр цилиндра 92 миллиметра, ход поршня 69 миллиметров, рабочий объем 460 кубосантиметров, объем бензобака 13,2 литра. Длина 2215 миллиметров, ширина 770 миллиметров, высота по седлу 775 миллиметров, максимальная скорость 160 километров в час…

— Приятно познакомиться, — ответил я и поинтересовался: — Ты осваиваешь профессию автомеханика?

Джованни, голову которого венчал желтый шлем, тем временем поставил скутер на подножку, подошел ко мне и по привычке расцеловал, едва не звезданув меня шлемом по лбу.

— Уже освоила, — ответила Лёка Ж., недовольно глянув на Джованни. — Он всю ночь мне только про свой скутер и рассказывал…

Джованни подмигнул и гордо изрек по-английски, что это не скутер, а настоящий самолет!

— Началось, — вздохнула Лёка Ж.

Странное времяпрепровождение для парочки влюбленных — беседовать ночь напролет о достоинствах скутера… Или это эвфемизм?

Джованни отправил нас на пьяцца делла-Бокка-делла-Верита, показав рукой направление, параллельное цирку Массимо, вытянувшемуся вдоль одноименной улицы, и обещал, что подъедет туда позже. На вопрос Лёки Ж., куда это он намылился, Джованни ответил, что это «una sorpresa», снял скутер с подножки, сел на него и укатил.

— Сопрэза… — передразнила Лёка Ж. — Ненавижу сюрпризы!

— Какой же праздник без сюрпризов, — пошутил я. — Как-никак нынче 9 мая, День Победы!

— За это обязательно надо выпить, — воодушевилась Лёка Ж. и вдруг испуганно вскрикнула: — Сегодня понедельник! О-ё, я же не сходила вчера на Порта-Портезе! А этот рынок только по воскресеньям работает…

Я ненавязчиво заметил, что она сама сделала свой выбор — чего уж теперь сожалеть о содеянном. Лёка Ж. осторожно взяла меня за руку.

— Сердишься? — непривычно ласково спросила она.

Мне стало не по себе.

— Да с какой стати я должен сердиться! У тебя навязчивая идея… — Я мягко сжал ее теплую ладонь.

Снова заморосило. Я достал из сумки куртку и надел.

Мы двинулись по тротуару виа дель-Чирко-Массимо, разлинеенному белым пунктиром на две части. Судя по нарисованным человеческим фигуркам и велосипедам, обе части тротуара предназначались и для пешеходов, и для легкого транспорта.

Лёка Ж. начала щебетать о том, какая у Джованни запущенная квартира. Живет он в милом розовом… или бежевом… трехэтажном… или четырехэтажном… доме на виале делль Астрономиа… Лёка Ж. вконец запуталась в цвете и размере и пришла к выводу, что они совершенно не важны. Главное она помнит — квартира Джованни находится на последнем этаже.

В ней всего две комнаты: спальня и гостиная. В спальне живут башмаки, четыре десятка пар. Лёка Ж., разумеется, заинтересовалась, почему Джованни не поставит обувь в прихожей, и получила ответ: «Тогда придется долго искать нужную пару. А так они все под ногой». Лёка Ж. пришла к выводу, что так действительно удобно, и решила свои пять пар обуви тоже перенести к кровати…

Дальше я узнал, что в гостиной у Джованни стоит мебель в стиле модерн, по экспертной оценке Лёки Ж., из комиссионки, и запылившийся телевизор. Лёке Ж. кажется, что Джованни вообще не смотрит телик, поэтому она тут же его включила. По телевизору показывали нового папу римского. Он говорил что-то непонятное, но Лёке Ж. понравился этот симпатичный мужчина в белой шапочке.

Затем Лёка Ж. перешла к рассказу о кухне Джованни, где живет засохший цветок и стоит холодильник, который нельзя открывать. Джованни сказал: он давно не заглядывал внутрь и даже не знает, что там. Любопытство Лёки Ж. разгорелось, она отворила дверцу и обнаружила внутри бутылку молока.

— А ты же знаешь, как я люблю молоко, особенно после вина, — заметила Лёка Ж. — Ну я взяла бутылку и хотела попить, а Джованни как выхватит у меня ее из рук. Я прям испугалась. Подумала, что ему жалко стало. Но он объяснил, что боится, как бы я не отравилась. Заботливый…

Потом Джованни достал продукты, которые купил в супермаркете, и пожелал, чтобы Лёка Ж. приготовила ужин. Такой наивный! Я вот вообще не припомню, чтобы Лёка Ж. когда-нибудь упоминала о своих кулинарных талантах. Она прямо сказала Джованни, что тоже о нем заботится — не хочет, чтобы он страдал от несварения желудка, — и ушла на балкон курить. Оттуда открывался великолепный вид на «мавзолей Муссолини»…

— У Муссолини был мавзолей? — усомнился я.

— Ой, не мавзолей, а как его… Квадратный Колизей! — поправилась Лёка Ж. — На самом деле он параллелепипедный. Но итальянцы почему-то называют его квадратным… И вообще это никакой не Колизей, а Дворец труда. Ты что, не помнишь? Мы же проезжали его, когда это чудовище везло нас из аэропорта.

— Теперь припоминаю, — ответил я. — Здание, похожее на кусок сыра с дырками…

— Ну вот, — подтвердила Лёка Ж. и продолжила рассказ: — Я вышла на балкон, закурила и подумала о тебе… А ты вчера был просто герой! — вдруг сказала она и с восхищением поглядела на меня. — Я так хотела вчера остаться с тобой…

— Что же не осталась? — резко спросил я и посмотрел ей в глаза.

Лёка Ж. отвела взгляд и сменила тему, поинтересовавшись, что это за «большая зеленая лужайка перед развалинами». Я объяснил, что «развалины» это Римский Форум на холме Палатин, где волчица вскормила Ромула и Рема и где Ромул после убийства брата начал строить Вечный город. А «зеленая лужайка» — это есть Чирко-Массимо, или Большой цирк.

— Да? Что-то я не вижу цирковой арены, — заметила Лёка Ж.

Разумеется. Потому что здесь был ипподром. Как раз на этом месте, говорят, римляне похитили сабинянок. У Ромула были большие проблемы с женским населением — мало кто хотел выходить замуж за бандитов и жуликов. Тогда он устроил праздник, созвал соседей, те приехали вместе с дочерьми и женами, без оружия. Ну а римляне в разгар праздника напали на гостей и отобрали у них всех лиц женского пола.

— Да, это на них очень похоже, — сказала Лёка Ж. — У меня вот вчера тоже барбекю отобрали.

— Ну, Джованни просто не знал, что это твой кусок, а Паола решила, что ты не хочешь, — попытался я защитить итальянцев.

— Ага, и в целом они очень милые, гостеприимные ребята, как этот Ромул с гоп-компанией… — язвительно сказала Лёка Ж.

— Но послушай. Представь себя на их месте. — Почему-то мне очень хотелось восстановить репутацию жителей Вечного города, которые, по большому счету, ничего для меня не значили. — Не они же нас туда пригласили, а Джованни, который сам был там гостем. Для них мы были чужими непонятными людьми из загадочной страны, где круглые сутки пьют водку и к тому же не говорят по-итальянски.

Лёка Ж. о чем-то глубоко задумалась, а я вернулся к рассказу о похищенных сабинянках, которых Ромул убеждал в том, что они должны стать женами захватчиков.

— В общем, зубы сабинянкам заговаривал, — добавила Лёка Ж. от себя. — Но Клеопатра призвала не изменять дорогим мужьям. И представила, как ее благоверный страдает без нее: «Клеопатра! О, где ты, Клеопатра!..»

Лёка Ж. театрально зарыдала. Ехавший нам навстречу одинокий велосипедист остановился и повернул в обратную сторону.

— Клеопатра-то тут при чем? — спросил я. — Она же египтянка, а не сабинянка!

— Откуда я знаю! — ответила Лёка Ж., перестав рыдать. — Так у Леонида Андреева написано. В пьесе «Прекрасные сабинянки»… — Она снова вошла в роль. — Ну и сабинянки сказали: «Клянемся, клянемся! Пусть делают с нами, что хотят, но мы останемся верными!» Все плачут, — Лёка Ж. выдержала паузу после ремарки, затем игриво добавила: — И ждут, когда с ними начнут делать, что хотят…

— Точно, — подтвердил я, — потому что когда сабиняне во главе с царем Титом Тацием пошли войной на римлян…

— Налицо уже были результаты отношений римлян с сабинянками, — продолжила Лёка Ж. — Они нарожали кучу детей. И в разгар сражения сабинянские женщины встали посреди поля и сказали: «Тогда убейте нас. Пусть лучше мы погибнем, чем останемся вдовами или сиротами». В общем, всё кончилось хорошо, и они поженились.

— Это Леонид Андреев или кто подревнее? — уточнил я.

— Нет, это я, — сообщила Лёка Ж. и спросила: — Так, говоришь, прямо тут их и похищали эти изверги?

— Лёка, ты все-таки потрясающе доверчива! — заметил я и объяснил, что Ромул, если он вообще существовал, жил в VIII веке до нашей эры, Чирко-Массимо был построен в VII веке до нашей эры, а по последним данным, вообще в I веке до нашей эры. Следовательно, римляне под предводительством Ромула никак не могли похитить сабинянок.

Считается, что в 64 году нашей эры именно в Чирко-Массимо начался легендарный пожар, который перекинулся на Рим и в течение недели сжег весь город. Римляне считали, что поджог был совершен по приказу Нерона. Лёка Ж. тут же вспомнила Гая Светония Транквилла, который в книге «Жизнь двенадцати цезарей» утверждал, будто Нерон, надев театральный костюм, пел оду «Крушение Трои», с безопасного расстояния наслаждаясь великолепным пламенем, пожирающим Вечный город.

Поскольку слухи о том, что пожар устроен по приказанию Нерона, грозили смутой, диктатор решил отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге христиан. Толпа приняла такой вариант с воодушевлением — изощренные публичные казни христиан собирали аншлаги. «Жуть», — поежилась Лёка Ж.

— Впрочем, есть свидетельства, что Нерона вообще не было в Вечном городе во время пожара, — заметил я. — Так что петь «Крушение Трои», глядя на пламя, он никак не мог.

— Но что мешало ему заранее приказать поджечь Рим? — спросила Лёка Ж. с интонацией прокурора.

— А зачем ему вообще поджигать Рим, где находится его дворец с кучей всяких драгоценностей? — выступил я в защиту Нерона.

В самом деле — зачем? Как известно, его шикарный дворец, вызывавший зависть всех правителей того времени, тоже сильно пострадал в пожаре. А когда Нерон вернулся в столицу, он полностью восстановил Рим за счет казны. На кой ему такие расходы?

Кстати, Чирко-Массимо тоже был восстановлен Нероном. Здесь еще долгое время устраивались конные состязания и различные праздники, пока не настали Средние века и римляне не разобрали цирк до основания. Потом монахи разбили здесь огород, где нашли кучу древних обелисков, которые Доменико Фонтана на радость папе Сиксту V понаставил на разных площадях города.

Лёка Ж. уставилась на лужайку Чирко-Массимо, по которой бегали пузатые дяденьки в спортивных трусах, бродили мамаши с детьми и степенные синьоры выгуливали собачек.

Опасаясь, как бы она опять не впала в анабиоз, я напомнил, что мы шли к Бокка-делла-Верита, взял Лёку Ж. за руку и повел к светофору, чтобы перейти улицу.

— Что это ты такое неприличное сейчас сказал? — среагировала она на название.

— Да будет тебе известно, Лёка, что «Бокка-делла-Верита» это «Уста истины»! — объяснил я по пути. — Тому, кто говорит неправду, они откусывают руку. Так что сейчас я выведу тебя на чистую воду.

Лёка Ж. остановилась.

— Испугалась? — усмехнулся я.

— Ни капельки, — поспешно ответила она. — Просто я вспомнила, что мне надо…

— Не надо, — строго прервал я и перевел Лёку Ж. через дорогу.

Мы вышли на пьяцца Бокка-делла-Верита, где располагалась церковь Санта-Мария-ин-Космедин с «Устами истины». Ко входу тянулась длинная очередь. Лёка Ж. попыталась улизнуть, сославшись на то, что такую очередь она не выстоит, но я крепко сжал ее руку и стал развлекать рассказами об архитектурном объекте, в котором находился зловещий, но популярный артефакт античности.

Как сообщал мой путеводитель, базилика Санта-Мария-ин-Космедин была основана в VI веке бежавшими из Византии греческими монахами — предположительно на месте античного храма Геркулеса. Останки древних стен из туфа сохранились внутри церкви.

В Средние века при входе в церковь установили круглый камень с рельефом какого-то божества с открытым ртом, те самые «Уста истины». Говорят, в древности на этом камне совершали ритуальные человеческие жертвоприношения. А в Средневековье сюда притводили преступников, жуликов и неверных жен. И все так боялись потерять руку, что сразу во всем сознавались. Римских детей до сих пор пугают «Устами истины», если они врут. И дети в страхе признают, что солгали…

— Ой, мамочки! — вскрикнула Лёка Ж. и побледнела.

Мы неумолимо приближались к «Устам истины». Лёка Ж. нервно выглядывала из-за спин впереди стоявших туристов, пытась рассмотреть божество, откусывающее руки. Совсем рядом с площадкой перед «Устами» она заметила несколько деревянных коробок с прорезью, возле которой было написано «1 euro». Рядом за порядком следил один охранник.

— А что будет, если я не брошу монетку? Меня не пустят? — спросила Лёка Ж. с надеждой.

— Пустят, — заверил я. — Просто «Уста истины» откусят тебе руку.

Лёка Ж. оглянулась назад, но за нами стояла такая плотная очередь, что она поняла: обратный путь отрезан.

Мы подошли к коробочкам, опустили по монете в 1 евро, и Лёка Ж. замерла.

— Иди первым, — сказала она.

Но я взял Лёку Ж. за руку и подвел к «Устам истины».

— А теперь говори — верна ли ты своему «мужу»?

— Хм. Которому из них? — задумалась Лёка Ж. — Ой, я же вообще не замужем!

И пока я не успел конкретизировать свой вопрос, она быстро вложила руку в «Уста» и выдернула ее обратно.

— Съел? — с издевкой сказала она. — А теперь ты скажи: ревнуешь меня к Джованни?

— Нет, — сразу ответил я.

— А вот проверим. Суй руку, — потребовала она.

— Что за детские игры! — усмехнулся я.

— Ну уж нет! — возмутилась Лёка Ж. — Я совала, и ты суй. Давай. Люди ждут.

Я острожно вложил руку в «Уста» и торжествующе посмотрел на Лёку Ж. И вдруг что-то внутри схватило мою руку и потащило вглубь с такой силой, что я чуть не свалился.

Лёка Ж. с ужасом завизжала.

— Помоги мне, — прохрипел я.

Она схватила меня за пояс и потащила на себя. На помощь ей бросился охранник. Вместе они выдернули мою руку из кровожадной пасти.

— Ой, — закричала Лёка Ж., — у тебя нет руки!

— Конечно, нет, — засмеялся я. — Она у меня в рукаве.

Я вытащил наружу спрятанную в рукав кисть. Лёка Ж. кинулась на меня и стала молотить кулачками по груди. Охранник раздраженно кивнул нам на выход. Я извинился, взял Лёку Ж. под руку и увел в церковь.

— Дуреха, ты что, «Римские каникулы» не смотрела? — спросил я.

— Смотрела, — сердито ответила Лёка Ж. — А при чем тут они?

— Ты не помнишь, как Грегори Пек разыграл Одри Хепберн? — удивился я.

— Не помню. Что ты пристал! — раздраженно сказала Лёка Ж.

— Но, погоди, у тебя же фотографическая память, — напомнил я.

— Я библиомем — запоминаю только печатные буквы и цифры, — объяснила она.

У выхода из базилики уже стоял Джованни. Без шлема. Он тряхнул челкой и помахал рукой. Другую он держал за спиной.

Лёка Ж. бросилась к нему и сообщила по-английски, что «гад Бокка-делла-вэрита» откусил мне немного руки.

Джованни засмеялся и объяснил, что это никакой не «гад», то есть не божество, а обычная крышка люка Большой клоаки.

— Фу! А мы туда руки совали! — скривилась Лёка Ж.

— За несколько веков этот люк уже вытерли до дезинфицированного состояния, — успокоил я.

— Энд нау… — сказал Джованни и хитро улыбнулся. — Сюрпрайз!

— Где? — Лёка Ж. попыталась заглянуть за спину Джованни, чтобы увидеть, что он там прячет. Джованни увернулся и достал из-за спины розовый шлем.

— Каммон! — Джованни широким жестом пригласил к скутеру.

— Я не поняла, — сказала Лёка Ж. недовольно. — Мы сегодня уже катались на скутере. В чем сюрприз-то?

— Pazienza!^[15] — ответил Джованни.

— Какая еще пациентка! — Лёка Ж. обозлилась.

— Он говорит: «Терпи!» — перевел я Лёке Ж. и объяснил Джованни: она не знает, что такое «терпение».

Джованни понимающе кивнул и уселся на скутер. Лёке Ж. ничего не оставалось как надеть шлем и сесть вместе с ним. Мне Джованни предложил пойти следом и подробно описал маршрут: несколько раз «а sinistra», несколько раз «а destra», «dritto» и снова поворот… Я сбился со счета, сколько раз и куда мне нужно поворачивать. Он хотел, чтобы я заблудился?

Видя, что я так и не понял, куда мне идти, Джованни вспомнил о моей карте и попросил ее достать. Я вытащил карту, Джованни развернул ее, разложив на шлеме, взял у меня ручку и обвел место, где находится таинственный ангар.

Затем Джованни увез Лёку Ж., а я побрел по указанному маршруту. Если Джованни хотел, чтобы мы как можно реже собирались втроем, то прикатить на совместную прогулку именно на скутере — отличная идея.

Я поднялся на холм Авентин по крутой и узкой улочке, обнесенной со всех сторон высокими кирпичными стенами, и начал совершать многочисленные повороты, блуждая среди древних стен, деревьев и жилых домов всевозможных эпох — от античных построек до современных коттеджей. Наконец я решил плюнуть на поиски и просто гулять в удовольствие, любуясь одним из семи главных холмов Рима, на землях которого еще в V веке до нашей эры осели плебеи, то есть античные гастарбайтеры с начальным капиталом.

Не успел я пройти пару кварталов наугад, как натолкнулся на небольшой сквер, в котором действительно был ангар, обшитый алюминевыми листами. Я подошел ближе и увидел дверь, на которой висела табличка с желтым треугольником и красной рукой, предупреждающей, что посторонним сюда хода нет. Дверь распахнулась, и из нее выскочил багровый, как перезревший помидор, парень в косухе, алой бандане и черных джинсах. За ним выбежал Джованни.

Судя по жестикуляции и отдельным словам, уже знакомым мне по главе самоучителя «Итальянские ругательства», парень в бандане был чем-то очень недоволен, а Джованни пытался доказать, что он неправ.

Следом за ними на пороге появилась сияющая Лёка Ж. Она с любопытством посмотрела на парня-рокера и спросила у Джованни, что случилось. Тот залился соловьем, через слово воодушевленно повторяя «Brava!»

Парень в бандане мрачно зыркнул на Джованни, на Лёку Ж., смачно сплюнул и вернулся в ангар.

— Un momento, — сказал нам Джованни и поспешил за ним.

— Чем вы там занимались? — спросил я у Лёки Ж.

— Я им пела, — ответила она так важно, как будто была по меньшей мере оперной дивой.

— Пела? — не поверил я.

— Ну да. А что тебя удивляет! — хмыкнула Лёка Ж. — Помнишь, я сказала Джованни, когда мы шли к морю, а ты еще разделся догола и…

— Помню, — перебил я Лёку Ж.

— Да, так вот, я тогда сказала Джованни, что пою, — продолжила Лёка Ж. — Он обрадовался этому обстоятельству. Потому что его группа сейчас как раз записывает первый альбом, и им не хватает какой-то изюминки. Вот он и позвал меня на запись.

— Извини, изюминка — это ты? — уточнил я. — Ну и как ему на вкус?

— Ты же слышал. Я — брава!.. — сказала Лёка Ж. с гордостью. — Сначала я пыталась изобразить из себя Турандот и завела арию… Но они как-то скривились. И тогда я запела свой любимый припев из «Аяврика». Все музыканты даже играть перестали. Барабанщик выронил палочки, у гитариста пальцы в струнах застряли, Джованни чуть синтезатор не свалил. А у этого, который в бандане, он звукорежиссер, у него что-то там заискрилось. Он схватился за голову и убежал. Так ему понравилось.

— Вот она, сила настоящего искусства! — иронично заметил я.

Джованни вернулся к нам, держа в руке кейс с металлической набойкой, на которой были изображены карты и пятерка. Он всё не унимался, говорил, что у них получится «грэйт хит», что они запишут сингл, и под конец поцеловал Лёку Ж. в губы, промурлыкав:

— Ты — первашуда в мьёй джызньи!

Похоже, Лёка Ж. своими камланиями основательно повредила ему слух и голову.

— Грациэ, Джованни. Мольто бэнэ, — заворковала Лёка Ж.

Смотрю, дела у них пошли в гору. Джованни приобнял Лёку Ж.свободной рукой и спросил, куда теперь она хочет отправиться.

— Гоу ту Ватикан! — скомандовала Лёка Ж. — За мной еще один должок остался.

— Vaticano? — поморщился Джованни и поведал, что никогда не был даже в Сикстинской капелле.

Я не поверил. Но Джованни подтвердил на английском и итальянском, что это действительно так. Поразившись не меньше меня, Лёка Ж. стала настаивать на том, чтобы Джованни сходил в Сикстинскую капеллу вместе с нами. Но он лишь недоуменно пожал плечами и объяснил, что прекрасно знает ее по фотографиям.

— Я поняла, он боится, — заключила Лёка Ж.

— Чего? — спросил я.

— Ну как это говорится… — Лёка Ж. задумалась и вспомнила: — Гнева Божьего, вот.

Сверля Джованни проницательным взглядом инквизитора, Лёка Ж. поинтересовалась, ходит ли он в церковь. Джованни усмехнулся и ответил, что вокруг его дома сразу четыре базилики и он не знает, в какую из них должен ходить.

— Видишь, как изворачивается! — обратила мое внимание Лёка Ж. — Сейчас я его расколю! — заверила она и напрямик спросила Джованни, во что он верит.

«Ин зэ сан», — как на духу признался, перевел на итальянский: «Il sole», — и для убедительности показал рукой на солнце.

Лёка Ж. подняла взгляд и заморгала.

— Иль соле эзистэ пэр тутти, — наконец-то правильно выговорила она свою любимую фразу, впервые наполнив ее хоть каким-то смыслом.

Джованни тоже посмотрел на солнце и объяснил, что сегодня в Италии мало верующих — люди проснулись.

Я иронично заметил, что до них наконец-то дошло: религия — опиум для народа.

— Ah! Carlo Marx, — узнал Джованни.

— Да. Карл Маркс, — оживилась Лёка Ж. и неожиданно спросила: — А тебе нравится новый папа римский? Он такой милый!

Джованни лишь ухмыльнулся. Религиозная тема наскучила ему. Мне, честно говоря, тоже.

Он направился к скутеру, по-прежнему не расставаясь с кейсом.

— Зачем он таскает с собой этот дипломат? — поинтересовался я у Лёки Ж. — У него там что, предметы первой необходимости?

— У него там… — начала она, но спохватилась. — Ой. Я не могу тебе сказать. Это не моя тайна.

— Да мне и неинтересно, — хмыкнул я. — Ну пока.

— Ты куда? — напряглась Лёка Ж.

— Пойду искать действительное счастье, — процитировал я Маркса.

— А я-а-а? — растерянно протянула Лёка Ж.

— А ты катайся с Джованни на скутере, — порекомендовал я. — Мне эти гонки по вертикали уже поднадоели.

— Но сегодня Джованни пригласил на семейный ужин… — растерялась Лёка Ж.

— Желаю счастья в личной жизни, — сказал я и попрощался: — Чао!

Я развернулся и пошел куда глаза глядят.

Хватит рубить мне хвост по кусочкам.

Я побрел по брусчатому тротуару. Сзади кто-то посигналил — Джованни вез Лёку Ж. на своем «Беверли 500». Лёка Ж. помахала рукой. Я махнул в ответ и даже улыбнулся. Они понеслись дальше. Вот и всё. Теперь я совершенно свободен.

Продвигаясь по лабиринту тихих и безлюдных улочек, я даже не пытался заглянуть в карту и выяснить, где нахожусь и куда направляюсь. Римские пейзажи сменялись сами собой, совершенно не мешая состоянию транса, в которое я погрузился.

Пришел в себя, лишь когда снова оказался на площади «Уст истины». Скользнул взглядом по длиннющей очереди к античному канализационному люку, которая вытянулась на весь квартал. И не сразу понял, что мы с Лёкой Ж. были здесь всего лишь сегодня утром.

Я разозлился. На Лёку Ж., которая прыгает от одного типа к другому как стрекоза-непоседа. На себя, позволяющего ей это. На то, что без конца задаюсь одними и теми же дурацкими вопросами вместо того, чтобы хоть что-то предпринять.

Я двинулся дальше, мимо пальм и античных развалин Римского Форума, мимо многотонного соска Алтаря Отечества и фаллической Траянской колонны, мимо арок проходов и решетчатых окон…

Так я оказался на крохотной виа дель-Джезу, где обнаружил неприметный супермаркет «DiperDi». Мортаделла, прошутто, брезаола, десятки видов сыров, десятки видов хлеба, молока и молочных изделий, сотни сортов вина — по доступной цене, и все это, как я выяснил, посмотрев на карту, в двух шагах от Пантеона и пьяцца Навона!

На полках с вином я, к своему удовольствию, нашел пятилитровую бутыль «Fontana di Papa» — Джованни демонстрировал нам такую же. Пять литров удовольствия за пять евро — перед таким соблазном я не мог устоять. Взял три прозрачных пакета с гордой зеленой надписью «Eco rispetto» — «Уважение к природе», поставил их друг в друга для крепости, поместил внутрь бутылку вина с пластиковыми стаканчиками и отправился с этим грузом на пьяцца делла-Ротонда, к Пантеону, храму всех богов.

Я присел на ступеньки у фонтана Пантеона, в центре которого возвышался красногранитный обелиск из Гелиополя, изготовленный для Рамзеса II. Достал пластиковый стаканчик, открутил крышку бутылки, плеснул себе вина и раскрыл свой замечательный путеводитель. В большинстве электронных гидов, которые я просматривал перед поездкой, сообщалось о неком художнике, который приехал в Рим и был поражен Пантеоном настолько, что больше никуда в Вечном городе и не ходил. Каждый его день начинался и заканчивался в Пантеоне, поскольку в нем и был весь Рим. Имя художника я так и не запомнил — память у меня не настолько хорошая, как у Лёки Ж., — и решил поискать его в моем путеводителе.

В книге сообщалось, что первое здание Пантеона было построено предположительно в 27 году до нашей эры при консуле Марке Випсании Агриппе, зяте императора Августа. Агриппа вошел в историю Вечного города тем, что очистил акведуки и городскую канализацию, устроил бесплатные раздачи еды и посещение бань в течение года, прогнал иноземных астрологов и жрецов, а также завершил многие объекты античного долгостроя, начатые еще при Юлии Цезаре.

Первый Пантеон, четырехугольный, серьезно пострадал во время пожара 80 года нашей эры. Храм был восстановлен, но в 110 году удар молнии уничтожил его до основания.

Предположительно в 125 году на месте разрушенного храма император Адриан возвел новый Пантеон, известной нам цилиндрической формы с полусферическим куполом и девятиметровым в диаметре отверстием сверху. Диаметр купола, выполненного из бетона, прослоенного кирпичами, почти равен высоте храма — примерно 43 метра.

Понтифики на свой лад пытались приспособить языческий Пантеон к нуждам папского Рима. Урбан VIII распорядился снять бронзовые скульптуры, барельефы, потолочные покрытия и переплавить их. Папский любимчик Бернини использовал античную бронзу для создания балдахина над алтарем в соборе Святого Петра.

Тот же Бернини по заказу того же Урбана VIII пристроил над входом в Пантеон миниатюрные башенки, которые римляне прозвали «ослиными ушами» — именно на них намекал Борромини, когда поставил каменные ослиные уши напротив окон Бернини. «Что не сделали варвары, сделали Барберини» (слово «barbari» — «варвары» — созвучно с фамилией Барберини) — язвили горожане. В 1883 году «ослиные уши», ко всеобщему удовольствию, снесли.

Про художника, приходившего в Пантеон каждый день, я так ничего и не узнал. А был ли художник-то?..

Я налил себе еще вина, выпил, закрутил бутылку и вошел в Пантеон. Сто сорок кессонов ступенчатого сечения пятью концентрическими кругами уносили к небосводу сферический купол. Пространство храма прошивал косой столб солнечного света. Из внутренней полутьмы свет казался матовым. Широкий луч падал под углом, образуя большой овальный зайчик на стене в метре от пола. Я двинулся к нему, но, когда проходил под отверстием купола, луч неожиданно исчез, в небе громыхнуло и прямо на меня полился дождь. Не прогневал ли я чем-нибудь божество Джованни?

Я вышел под дождь и побрел к метро. Холодные капли стекали за ворот, прошивая дрожью всё тело.

Вернувшись в номер, я открыл бутылку вина и начал пить. Как-никак праздник нынче.

— запел я и хлебнул вина. —

Мне в холодной землянке тепло

От твоей негасимой любви.

Как там дальше-то?.. Что-то не пошла песня.

Я включил маленький обшарпанный телевизор. На экране появился хор итальянских старушек, которые пели что-то забористое, пока группа бодрых старичков изображала на танцполе нечто похожее на буги-вуги.

На другом канале шел итальянский час рекордов, в котором, судя по заставке, собирались претенденты на то, чтобы попасть в анналы Книги Гиннеса. В анонсе передачи одно за другим мелькали лица. Потрепанная мускулистая женщина, которая садилась на шпагат на шесте, карлица-индуска, целиком умещавшаяся на одной руке ведущего, негритянка, которая умела вываливать белки глаз на полтора сантиметра, японец, протыкающий тыквы пальцем…

Я щелкнул пультом. Огромный белый слон в панаме ехал на одноколесном велике. В панаме слона сидел мальчик в костюме клоуна. Он сбивал из рогатки воздушные шары и считал от одного до десяти:

— Uno! Due! Tre! Quattro! Cinque! Sei! Sette! Otto! Nove! Dieci!

Интересно, Лёка Ж. уже освоила итальянские числительные? Надеюсь, Джованни ей помог?

Я выпил еще вина и громко запел:

Ты сейчас далеко-далеко…

До тебя мне дойти нелегко…

В стену гулко постучали.

— Эх, Лёка, Лёка! Зачем ты так далёка! — вздохнул я и понял, что должен это записать, пока не забыл.

Я схватил путеводитель, ручку и стал карябать на чистых страницах результат моего вдохновения…

Глава 14 Папа римский

— Вставай, алкоголик, — услышал я сквозь сон знакомый до боли голос.

Это что, слуховая галлюцинация?

Я разлепил глаза и, щурясь, разглядел кучерявое облако пшеничных волос.

— Похоже, ты вчера перебрал, — сказала Лёка Ж., кивнув куда-то на пол.

Я проследил за ее взглядом и увидел пустую пятилитровую бутылку.

— Как ты сюда попала? — поинтересовался я, даже не пытаясь изобразить любезность.

— Сказала, что твоя жена, меня и пустили.

— На их месте я бы проверил твой паспорт, — пробурчал я.

Я натянул одеяло к подбородку, широко зевнул и прочистил окуляры. В проясненном поле зрения обнаружился Лёкин чемодан.

— Джованни уже разочаровался в твоей компании? — усмехнулся я.

— Лучше скажи, что ты вчера учудил? — ответила Лёка Ж. вопросом на вопрос. — Хозяин гостиницы, милейший, кстати, мужчина интересной внешности, сказал, чтобы я за тобой как следует приглядела. Потому что ты вчера дебоширил, поджег номер и сломал унитаз.

Я приподнялся на локти и осмотрелся. Никаких следов пожара не обнаружил. Разве что обуглившаяся дырка на матрасе возле подушки. Это я, видимо, окурок затушил. Но дырка-то небольшая совсем — от такой пожар не случится. Ну а унитаз еще до меня не работал — там слив не функционирует. Большая клоака…

— Ну, как семейный ужин? — поинтересовался я, укладываясь обратно в постель.

— Семейный ужин прошел замечательно, — ответила Лёка Ж. чересчур бойко и во всех подробностях поведала о прошедшем вечере.

Начала она с появления папы Джованни, Франческо. Очень бодрый дядечка лет под шестьдесят, крепкий, подтянутый, веселый только седой. «Но ему идет», — заключила Лёка Ж. Франческо сразу стал рассказывать ей про свою жену, Лауру. Показывал фотографии — у него весь мобильный в фотках супруги, причем в таких ракурсах… А Лаура, по мнению Лёки Ж., не то чтобы модельной внешности, но очень хорошо выглядит, свежо и стройно. Лёка Ж. сначала даже подумала, что это Лаура в молодости. Но когда та пришла, оказалось, что так она сейчас и выглядит — лет на тридцать семь, не больше. Лёка Ж. ее даже немного пожалела: пожалуй, староват для нее Франческо.

Затем Лаура сразу принялась за уборку квартиры, и Лёка Ж. помогла…

— Ты убирала квартиру? — поразился я.

— Да, представь себе! — сказала Лёка Ж. не без гордости. — А пока мы вместе вытирали пыль и драили пол, Лаура призналась, что ей пятьдесят пять! Я чуть не упала прямо на свежевымытый пол. А когда мы пошли готовить супли…

— Чего-чего? — От удивления я даже привстал.

— Супли, — повторила Лёка Ж. и объяснила: — Это такие рисовые шарики с моцареллой.

— Я не об этом. Ты готовила еду? — не поверил я.

— А что такого? Мне надо было себя чем-нибудь занять, пока Джованни запекал рыбу, Франческо тушил мясо, а Лаура лепила супли, — сказала Лёка Ж. — Не могла же я сидеть, как дура, в гостиной, когда все они крутились на кухне. Так что я выбрала самое простое и стала катать шарики. Лаура, между прочим, сказала, что я прирожденный кулинар!

— Ты??? — вскрикнул я, окончательно потрясенный. Лёка Ж. оскорбленно засопела. — Ладно, извини, — сказал я примиряюще. — Просто у меня не было возможности убедиться в твоих кулинарных талантах.

— А у Лауры — была… — сердито ответила Лёка Ж., задумалась и неожиданно заключила, что итальянцы все-таки слишком много едят.

И тут Лёку Ж. понесло. Она рассказала, как под конец ужина приехал Паоло, приехал со своей девушкой Паолой, той самой, которой Лёка Ж. писала про русскую водку. Объяснила, что они опоздали, потому что Паоло решал проблемы Цезаря, который еще никогда не был с женщиной, и Паоло отвел его к одной… Джованни звонил Паоло каждые пять минут и спрашивал: «Ну что, удалось Цезарю потрахаться?» Потом Паоло приехал и сообщил, что все хорошо — Цезарь стал мужчиной. И выяснилось, что Цезарь — это его песик. Далее Лёка Ж. перечислила, что Паоло и Паола привезли с собой: вино, какой-то виноградный пирог, скьяччату, что ли, и тирамису. Лёка Ж. есть уже не могла, а они уплетали за обе щеки.

— Как же, интересно мне знать, Лауре удается так стройно выглядеть при таком напряженном режиме? — задалась она риторическим вопросом.

— Ну и чем все кончилось-то? — спросил я, подводя Лёку Ж. к финалу этой занимательной истории.

— Чем-чем… — вздохнула Лёка Ж. — Тем, что Лауре понравился мой нос, и она сказала, что мы с Джованни должны сделать бамбини с таким же красивым носом, а Франческо предложил называть его папой.

— И почему же ты сидишь здесь, а не делаешь бамбини с Джованни? — поинтересовался я, ухмыльнувшись.

— Знаешь, я поняла, что устала замуж ходить, — ответила Лёка Ж. нарочито бодро. — Уже четыре раза ходила. Пора сделать паузу.

— Погоди. Как это — четыре? Ты же говорила — пять, — напомнил я.

— Пять? — удивилась Лёка Ж. — А, ну это я как-то дважды с одним и тем же замужем была. Так что этот повторный брак можно не считать.

— Что-то ты темнишь, — проницательно заметил я. — Чтобы от такой прекрасной семьи взять и сбежать только потому, что, видите ли, устала… Прости, Лёка, но я тебе не верю.

— Как хочешь… — сказала она, наклонилась и подняла с пола раскрытый самоучитель по итальянскому. Лёка Ж. пробежалась глазами по странице и спросила: — Что это? «Эх, Лёка, Лёка. Зачем ты так далёка…»

Я попытался выхватить у Лёки Ж. книгу, но она оказалась проворнее. Отбежала в дальний угол номера и начала декламировать:

Мое терпение лопнуло, я подскочил с постели, в два прыжка оказался у Лёки Ж. и выхватил книгу.

успела дочитать она и спросила: — Ты это сам сочинил?

— Нет, у Пушкина содрал, — зло ответил я, пряча книгу в сумку.

— А что значит «ты смотришь однобоко на вопрос полов»? — Лёка Ж. улыбнулась.

— Понятия не имею… — бросил я, направляясь в душ.

— Подожди, — остановила меня Лёка Ж. — Помнишь, когда мы гуляли по Тибру, ты хотел мне что-то сказать, но позвонил Джованни и…

— Не помню, — мрачно перебил я. — У меня нет такой феноменальной памяти, как у тебя.

— Значит, не хочешь говорить… А я скажу. — Лёка Ж. решительно начала: — Вот я встретила Джованни, такого мужественного, такого заботливого, нежного. Он мне очень понравился. И я подумала: почему бы и нет? У него хорошая семья, и сам он приятный во всех отношениях. Да нет у меня к нему безумной любви, но я уже и не хочу… Сыта по горло безумием этим. Ни к чему хорошему сумасшедшая страсть не приводила… И вот на ужине… Ты бы видел, как Джованни был счастлив! Все время держал за руку, глаз с меня не сводил…

— Что ты передо мной исповедуешься? — перебил я угрюмо. — Я тебе не папа римский.

Лёка Ж. замолчала и растерянно посмотрела на меня. Я отвернулся.

— Это еще не все, — наконец сказала она. — Мы сидели за столом, и тут Лаура с Франческо посетовали, что никогда не были в Питере. Ну и я, разумеется, как умная Лёка говорю: «У меня на странице в „ВКонтакте" есть очень красивые фотографии». Открываю и показываю, а там на половине фоток — мы с тобой. Открываю другой альбом — и там то же самое. Открываю третий… И Лаура спрашивает: а кто этот приятный парень, который всегда с тобой? И вдруг я поняла: ты же действительно всегда со мной. Мне уже трудно представить, что когда-то тебя не было в моей жизни. Ты готов исполнить любое мое желание, ты защищаешь и оберегаешь меня, ты мне и друг, и брат, и отец. Ты мне больше, чем муж! И поняла я, что совершаю ужасную глупость. Почему я с Джованни, в этой дурацкой квартире с видом на дурацкий квадратный Колизей? Там, в гостинице, без меня страдает мой… единственный человек, с которым я хочу быть рядом и… В общем, я поняла: как бы ни сложилось у нас с тобой, не хочу я парить мозг Джованни. Это нечестно и по отношению к нему, и по отношению к тебе… Да и сама перед собой я хочу быть искренней. Поэтому я здесь. Теперь ты все знаешь.

Вот это разворот на сто восемьдесят градусов! Выходит, и ей без меня тяжко. Но это же вовсе не значит, что вместе нам будет легко. Да и какое-то десятое чутье подсказывало мне: это отнюдь не последний выкрутас Лёки Ж. Где-то на задворках души поднималось неприятное саднящее чувство. Я молчал.

— Теперь ступай в душ и пойдем к папе римскому, — неожиданно предложила Лёка Ж.

— Попросим нас обвенчать? — иронично спросил я.

— Исповедовать, — ответила Лёка Ж., достала из сумочки зеркальце, косметичку и занялась ритуалом создания лица.

Я ушел в душ, чтобы ничего больше не говорить. От моих реплик становилось только хуже.

Когда я вернулся в комнату, Лёка Ж. завершала макияж. Она оторвалась от зеркальца и сообщила:

— Представляешь, теперь они звонят мне на пару — Гарик и Джованни. То один, то другой.

— Что хотят? — поинтересовался я нейтральным тоном.

— Не знаю. Я трубку не беру, — ответила Лёка Ж.

Ее телефон залился рингтоном.

— О, снова Джованни… — сказала Лёка Ж., глянув на мобильный.

Мелодия поиграла еще некоторое время и смолкла. Тут же раздался следующий звонок.

— А вот и Гарик, — сообщила Лёка Ж.

— Может, тебе отключить телефон? — предложил я.

— Ты что! — возмутилась она. — А вдруг мне кто-нибудь нужный позвонит!

Дело пошло на лад — к Лёке Ж. вернулось самообладание.

Я стал собирать вещи. Сегодня в полночь закончится срок проживания в этом негостеприимном отеле.

— Куда ты собираешься? — поинтересовалась Лёка Ж., положив косметичку и зеркальце в сумочку.

— Я оплатил номер только за двое суток. Больше у меня средств нету, — объяснил я. — Так что ты чемодан тоже не распаковывай.

— Черт! — воскликнула Лёка Ж. — Зря я не взяла деньги у Джованни — он предлагал, сказал, что могу даже не отдавать…

Я застегнул свою дорожную сумку на молнию и подумал, что стоит взять документы и билеты с собой. На всякий случай. Нас весь день не будет — вдруг кто-нибудь сподобится сделать в номере уборку.

Я попросил Лёку Ж. отдать мне и ее паспорт с билетом. Пусть у меня лежат — так надежнее.

— Как скажешь, мой господин, — согласилась она. Это что-то новенькое в нашем этикете… Лёка Ж. кивнула на свою сумочку: — Возьми сам.

Через час с небольшим Лёка Ж. завершила макияж, облачилась в белые джинсы, красную футболку и фиолетовую куртку, мы вышли из номера и сдали ключи портье.

Портье холодно глянул и сообщил, что хозяин отеля хотел бы со мной о чем-то потолковать. Тратить время на выяснение отношений мне совершенно не хотелось. По крайней мере — сейчас. Поэтому я пообещал, что побеседую с хозяином гостиницы вечером, когда вернусь. И удалился, взяв Лёку Ж. под руку.

Мы сели на метро, доехали до станции Оттавиано, добрались до виа Леоне VI, которая привела нас к высокой ватиканской стене, возведенной папой Львом VI для защиты от варваров. Вдоль стены на пол-квартала тянулась очередь, скрывавшаяся за углом.

— Ты уверена, что нам туда действительно нужно? — спросил я.

— Конечно! — воскликнула Лёка Ж. — Моя интуиция подсказывает, что я просто обязана попасть в Ватикан.

— А она не подсказывает тебе, вытерпишь ли ты такую очередь? — уточнил я.

— Она подсказывает… Подожди. — Лёка Ж. прислушалась. — Точно. Моя интуиция указала верный путь. За мной.

Лёка Ж. рванула за большой группой японских туристов, прошедших мимо нас.

— Маскируемся, — шепнула мне Лёка Ж., когда мы пристроились к замыкающему группу невысокому японцу в белой кепке с размноженной золотистой надписью «I love Roma».

— Думаешь, мы похожи на японцев? — спросил я.

— Не отвлекайся, делай вид, что мы с ними! — распорядилась Лёка Ж.

— Как?! — не понимал я.

— Ну расскажи мне что-нибудь о Ватикане, — предложила она.

— Лучше прочитаю, — сказал я, достал путеводитель и нашел нужную главу.

Ватикан — карликовое государство площадью 44 гектара, резиденция главы Вселенской католической церкви. Население — около 1000 человек. Расположен на правом берегу Тибра, на Ватиканском холме.

Существует несколько версий этимологии названия. Согласно одной из них, в древности на холме находилось поселение этрусков, которые называли эту территорию Ager Vaticanus. Согласно другой — холм получил название от латинского слова «vates» — «пророк», «прорицатель», так как здесь обитали многочисленные гадалки и прорицатели, которые приставали к прохожим, предлагая свои услуги.

Японец, за которым мы шли, услышав монотонный монолог за спиной, оглянулся и вопросительно посмотрел на Лёку Ж.

— Конничива! — по-свойски сказала она и вдруг закричала: — Абунай!

Поскольку японец повернулся к нам, он не видел, что шел прямо на ямку в асфальте. Я подхватил его под локоть, как раз когда он заносил над ней ногу.

— Doumo arigatou. — Японец обнажил мелкие зубы в улыбке и закивал головой.

— Это он мне «большое спасибо» сказал, — перевела Лёка Ж. Она покачала головой в ответ и серьезно изрекла: — Онегай. Тада има. Это я говорю: «Пожалуйста. Вот и я», — пояснила мне Лёка Ж.

Японец прыснул в ладошку и ответил:

— Okaeri nasai!

— Добро пожаловать! — перевела мне Лёка Ж. — Видишь, мы с ним нашли общий язык.

Японец что-то еще пролепетал, но увидев, что никто его больше не понимает, покивал головой, отвернулся и двинул дальше.

— Откуда ты знаешь японский? — с удивлением спросил я Лёку Ж.

— Обижаешь! — ответила она. — Я же культурный человек. Я Акунина читала.

Похоже, сегодня у меня день культурных потрясений от Лёки Ж.

— Ну что там с ватиканскими холмами? — вспомнила она.

Я вернулся к путеводителю и прочитал о третьей версии, согласно которой холм назван по имени божества первого крика ребенка и зарождения речи, Vaticanus. Согласно четвертой — по имени обитавшего на нем оракула — Vaticinium…

— А много ли еще версий? — нетерпеливо поинтересовалась Лёка Ж.

— Всё, больше нет, — успокоил я. — Иссякли. Далее путеводитель сообщал, что первоначально территория Ватикана была болотистой, поэтому использовалась преимущественно для захоронений. Однако на рубеже конца I века до нашей эры и начала I века нашей эры на холме были разбиты сады Агриппины Старшей. Ее сын, известный император Калигула, возвел посреди садов цирк, который был перестроен и расширен Нероном и получил название Цирк Нерона; известен также как Circus Vaticanus, и Circus Gaianus. Согласно легенде, именно в этом цирке казнен апостол Петр…

— Погоди, ты же говорил, что его казнили в другом месте, — перебила Лёка Ж.

— Вся римская история это сплошные легенды! — напомнил я. — Где удобно, там и казним.

Затем в путеводителе излагался ключевой католический миф. Ученики Петра выкрали его тело и тайком похоронили на кладбище у дороги, ведущей к Цирку Нерона. Спустя век над могилой Петра была возведена стена, так называемый «Трофей Гая», которая стала местом паломничества ранних христиан.

Тем временем мы миновали общую очередь в Ватикан и подошли ко входу, вернее, к отдельному коридору из металлических ограждений для туристических групп. Здесь тоже была очередь, но гораздо меньше. У входа в музей стояли охранники в синей униформе, которые следили, чтобы с группами не пробивались «левые» посетители-одиночки. Лёка Ж. хотела уже повернуть обратно, но сзади нас прижала группа американцев.

— Продолжай читать, а я буду делать вид… — Лёка Ж. задумалась, какой именно вид ей делать, и нашлась: — Что тоже читаю.

— Тогда зачем мне читать вслух? — спросил я.

— Не спорь со мной! — потребовала Лёка Ж.

— Ладно, — согласился я и продолжил чтение.

В 312 году императору Константину, известному Лёке Ж. с самого первого дня нашего пребывания в Риме, накануне решающей битвы с императором Максенцием явился во сне Христос. А на следующий день Константин увидел в небе сияющий крест. Константин победил Максенция. После этого римский император прекратил гонения на христиан.

Согласно другой легенде, Константин был наказан Богом как раз за преследование христиан и заболел проказой. Болезнь прогрессировала, Константин ослеп. Языческие жрецы настаивали на том, чтобы император принял ванну из крови невинных младенцев.

Но тут к императору, прослышав о болезни, явился римский епископ Сильвестр I. Епископ крестил Константина, и тот излечился. В благодарность исцеленный император вручил христианам так называемый «Константинов дар». Этим документом император передавал Сильвестру I власть над Римом, Западной Римской империей и всеми христианскими конфессиями. А чтобы не мешать духовному руководителю властвовать в полной мере, Константин перенес свою резиденцию в Византий, переименованный в дальнейшем в Константинополь.

— Во мужика вшторило-то! — поразилась Лёка Ж. и стала нетерпеливо подпрыгивать на месте: — Что же мы стоим-то? Почему не пускают?

Наш знакомый японец обернулся и засмеялся, глядя на Лёку Ж.

— Anata no o-namae wa? — спросил он.

— Чего-чего? — перешла на русский Лёка Ж.

— Думаю, он спрашивает, как тебя зовут, — предположил я.

— Лёка. А это, — она показала на меня, — Сева.

— Lioka-san, Sieva-san, — повторил японец и сказал: — Hadzimemasite. Vatashi va Kimura desu.

— Хадзимэмасите, Кимура-сан, — ответила Лёка Ж. и перевела мне: — Говорит, что ему приятно познакомиться и что его зовут Кимура.

Я, как мог, покивал японцу, он снова прыснул в ладошку. Очередь двинулась. Мы приближались к охранникам.

— Читай скорее, — вскрикнула Лёка Ж.

Я вернулся к тексту, авторы которого опровергали все приведенные легенды. В действительности Константин был крещен лишь перед самой смертью в Никомедии, а документ «Константинова дара» был сфальсифицирован на рубеже VIII–IX веков.

Но как бы то ни было, именно по велению Константина стена над могилой апостола Петра, тот самый «Трофей Гая», была накрыта ракой, а в 324–326 годах над нею возведена первая каменная базилика. Вплоть до XV века ее расширяли и перестраивали, однако здание сильно пострадало из-за подземных ручьев, и пришлось его снести.

Папа Юлий II приказал построить на месте древней базилики новый собор Святого Петра, который должен был затмить не только языческие храмы, но и существовавшие христианские церкви. В 1506 году по проекту архитектора Донато Браманте начали возводить центрическое здание с крыльями в виде равностороннего греческого креста. После смерти Браманте строительство храма возглавлял Рафаэль, который хотел придать зданию форму латинского креста с удлиненной четвертой стороной. Затем работы по строительству храма возглавил Микеланджело — он планировал здание с центральным куполом и многоколонным входным портиком. После смерти Микеланджело…

— Что же они все помирали-то! — перебила Лёка Ж.

— Так долгострой же, — объяснил я. — У римлян даже есть такое выражение «fabbrica di san Pietro» — «строительство собора Святого Пара», — которое аналогично нашей «сказке про белого бычка».

Итак, после Микеланджело над зданием поработали Джакомо делла Порта, Джакомо да Виньола, Карло Мадерна и любимый Лёкой Ж. Бернини, который построил коллонаду и таким образом создал пьяцца Сан-Пьетро в виде раскрытой замочной скважины. А Доменико Фонтана, разумеется, поставил в ее центре древнеегипетский обелиск…

— Douzo, — сказал наш японец.

Мы почти подошли к кассам, и Кимура-сан, активно кивая, пропускал нас вперед.

— Домо аригато, — сказала Лёка Ж. и чмокнула японца в щеку.

Я пожал Кимуре руку и для приличия три раза кивнул.

Мы шагнули вперед, но стоявший у порога суровый охранник остановил нас, поинтересовавшись:

— Джапан?

Лёка Ж. прищурилась и сказала:

— Вота-вота? Андэстенда икэнай.

Охранник с досадой махнул рукой, пропустив нашу парочку к кассам в обход основной очереди. Там нас поджидал неприятный сюрприз. Оказалось, что билет стоил аж 15 евро. К таким расходам Лёка Ж. была совершенно не готова.

— Это что, теперь последние деньги отдать! — расстроилась она.

— Лёка, ты могла бы посмотреть, сколько стоит билет, прежде чем сюда направилась, — заметил я.

Японец, стоявший за нами, терпеливо ждал.

— Да где бы я посмотрела! В твоей гостинице даже интернета нет! — возмутилась Лёка Ж.

— Ну извини, что не снял номер класса люкс, — язвительно ответил я.

— Кэна ай хэлп ю? — вежливо спросил японец.

— Ноу-ноу. Сэнк ю вэри мач, Кимура-сан, — ответил я.

Общими усилиями мы с Лёкой Ж. наскребли 20 евро. У меня было еще 30 евро, но их я отложил на обратную дорогу — не пойдем же мы в аэропорт пешком. В общем, я хотел уже убираться восвояси. Но тут Кимура-сан протянул нам десятъ евро. Я вежливо отказался, Лёка Ж. схватила купюру, несколько раз поклонилась, присовокупила десятку к нашей сумме и вручила седовласой кассирше-итальянке, которая недовольно пересчитала мелочь и выдала нам два билета.

Лёка Ж. поблагодарила японца на всех языках, которые знала, сказала «Саёнара!» — «До свидания!» — и расцеловала его.

Мы взяли на столике у входа план музеев, поднялись наверх, вышли на площадку, с которой открывался вид на сады Ватикана. Лёка Ж. оперлась на каменный парапет над садами, закурила и сказала:

— Посмотри, что там в твоей книжке написано про папу римского.

Я раскрыл путеводитель и прочитал Лёке Ж., что с XIV века Ватикан является резиденцией папы римского, а с 1929 года — независимое государство. Здесь выпускаются собственные деньги, марки, телефонные карты. Есть своя пресса, вертолетная площадка, вокзал, железная дорога, автозаправки, супермаркет, ферма, пожарная служба, типография, мастерские, фабрика.

— Неплохо устроились… — заметила Лёка Ж. — Но я имела в виду — как попасть к папе.

— Что у тебя за навязчивая идея?

Я глянул на Лёку Ж. с подозрением — может, она все-таки тайком читала мой путеводитель? Лёка Ж. молчала. Я пробежался по тексту и нашел нужный абзац, где сообщалось, что по воскресеньям католики собираются на площади Святого Петра, чтобы послушать папу — понтифик читает проповедь и благословляет паству с балкона над главным входом в собор Святого Петра.

— По воскресеньям? — разочарованно переспросила Лёка Ж. — Нет, мне это не подходит. В воскресенье мы уже дома будем… А про музеи что пишут?

— Про музеи пишут следующее. — Я перелистнул страницу и прочитал, что история музейного комплекса Ватикана начинается в первой четверти XVI века, когда папа Юлий II открыл художникам и студентам доступ к античным скульптурам «Аполлон Бельведерский», «Бельведерский торс» и «Лаокоон с сыновьями», которые были найдены при раскопках и выставлены во внутреннем дворе Бельведер. А вообще есть музей на Капитолийском холме, музей религиозного искусства, музей языческого искусства, музей древнегреческих и древнеримских произведений искусства, Этрусский музей, Египетский музей…

— Все, хватит! Да сколько же тут музеев! — не выдержала Лёка Ж.

— Еще Сикстинская капелла, Станцы Рафаэля, апартаменты Борджиа, Ватиканская библиотека, галерея географических карт, галерея канделябров… — перечислил я. — Вот замечательная фраза: «Протяженность пути по всем ватиканским музеям составляет не менее семи километров».

— Семь километров?! — ужаснулась Лёка Ж. и решила: — Идем только в Сикстинскую капеллу.

— В Станцах Рафаэля тоже интересно. Смотри — тут даже фотки есть. — Я показал Лёке Ж. фотографию знаменитой «Афинской школы». Но она категорически отвергла все мои предложения осмотреть что-либо еще.

Мы вернулись в вестибюль и, следуя указателю, без приключений добрались до следующего внутреннего дворика. С одной стороны здесь была каменная лестница под высокой нишей, украшенная чем-то похожим на огромный ананас. С другой — небольшая колоннада. По центру двора — золотой шар.

Тут-то и началось. Сначала Лёка Ж. возжелала сфотографироваться с ананасом, затем с каждым из двух лежавших у подножия лестницы львов, потом — с золотым шаром, из которого вырывалось нечто похожее на маховик, затем — среди колонн.

— Лёка, если ты сегодня хочешь попасть в Сикстинскую капеллу, то нам надо поторопиться, — сказал я, посмотрев на план. — До нее придется пилить через весь Ватикан.

— Через весь? — поразилась Лёка Ж. — Идем скорее.

Она побежала внутрь. Мы миновали галерею античной скульптуры, промчались узким коридором с высокими расписными стенами и оказались в восьмиугольном дворе, Бельведере музея «Пио-Клементино».

Здесь опять пришлось сделать остановку, потому что среди античных статуй с отбитыми пенисами Лёка Ж. узрела знакомые ей по школьным учебникам «Аполлона Бельведерского» и «Лаокоона».

— Я бы ни за что их не запомнила, — призналась она. — Сам знаешь, зрительная память у меня не ахти. Но Агриппина Сидоровна, наша школьная историчка, свихнулась на античности и заставляла описывать эти долбаные статуи с закрытыми глазами. Сфотографируй-ка меня с ними. Я ей пошлю.

Лёка Ж. встала у Аполлона Бельведерского в устрашающую позу и погрозила кулаком.

После аналогичной фотосессии с «Лаокооном» она обнаружила фавна с эрегированным фаллосом, столь дико смотревшимся среди кастрированных собратьев.

— Сфотографируй меня с ним тоже, — любезно разрешила Лёка Ж.

— Этот — последний, — предупредил я.

— Хорошо, — вздохнула Лёка Ж. — Думаю, Агриппина Сидоровна и без этого впадет в экстаз.

Мы зашли в следующий корпус и двинулись по коридору, не отвлекаясь на античные статуи и настенно-потолочные росписи, пока не застряли в плотной очереди перед высокой, но слишком узкой для такой толпы аркой. Народ сзади напирал, а спереди медленно просачивался как мясо в мясорубке.

— Держись за меня, — посоветовал я Лёке Ж. — Не то на колбасу пустят.

Лёка Ж., схватившись за рукав моей куртки, стала глазеть на потолок с буколическими сценами в маньеристском духе. Толпа медленно продвигалась в арку. Через несколько минут, когда я наконец тоже проник внутрь, посетителей понесло по центрическому залу вокруг огражденного веревками Бельведерского торса, как в центрифуге.

Двое охранников в классических черных костюмах следили за тем, чтобы никто не останавливался, и постоянно подгоняли: «Avanti! Avanti!», то есть «Вперед! Вперед!»

Мы промчались мимо стоявших в стенных нишах гигантских статуй Антиноя, любимца Адриана, и Нерона, изображающего Геракла.

Когда меня выплюнуло в следующий, просторный, коридор, я не обнаружил рядом с собой Лёки Ж. Отошел с прохода и решил подождать. В конце концов толпа должна принести ее сюда же — другого пути нет. Я подождал минут пятнадцать. Лёка Ж. не появлялась. Странно. Я попробовал вернуться. Это оказалось невозможно — посетители выходили плотным беспрерывным потоком.

Я достал мобильный и набрал Лёку Ж. Ее итальянский номер не отвечал. Набрал русский — он был заблокирован. Я посмотрел на план Ватикана. Выход из музеев — один-единственный. Можно подождать ее и там. Что с ней случится, в конце концов. И я со спокойной совестью двинулся дальше.

Вскоре от бесконечных статуй, саркофагов, гобеленов, барельефов, напольных мозаик, настенных и потолочных росписей у меня стало рябить в глазах. И когда я вдруг оказался в зале, где вообще не было живого месга, то не сразу понял, что напоминают мне бесчисленные фигуры на стенах и потолке. Конечно же, это были Станцы Рафаэля. Три зала фресок, давно переживших пап, которых они восхваляли.

Экспрессивный «Пожар в Борго» опосредованно прославлял Льва Х. По легенде, когда в Борго разгорелся пожар, который мог уничтожить целый квартал у Ватикана, папа Лев IV, по счастливому совпадению оказавшийся тезкой заказчика, остановил огонь силой крестного знамения. Правда, на фреске папу едва видно на заднем плане, где он величественно стоит на балконе, возвышаясь на безопасном расстоянии от толпы и пожара. А погорельцы на переднем плане обращают мало внимания на пассы понтифика, поскольку заняты спасением близких и имущества.

Когда я подошел к «Коронации Карла Великого папой Львом III» с геометрически стройными рядами первосвященников пред монархом, мой телефон завыл. Стоявшая рядом со мной парочка американских пенсионеров в джинсах шарахнулась в сторону. Я извинился и выхватил телефон.

— Ты где? — крикнула в трубке Лёка Ж. и отключилась.

Я набрал ее номер: абонент недоступен. Что происходит-то? Я отошел к окну, из которого открывался вид на внутренний двор с более чем скромным фонтаном-чашей. Судя по нескольким фиатам и разлинеенному асфальту, двор служил парковкой для сотрудников Ватикана.

Если уж Лёка Ж. проявилась, значит, она найдет способ, как выйти на связь, — решил я и не ошибся. Менее чем через минуту телефон снова зазвонил — на сей раз без завываний. Номер не определялся. Интересно. Лёку Ж. взяли в заложницы?

Я нажал «ответ».

— Ты где? — снова закричала Лёка Ж.

Я сообщил, что нахожусь в Станцах Рафаэля, и поинтересовался, что с ней приключилось.

— Со мной все в порядке, — успокоила меня Лёка Ж. — Оставайся там, с Рафаэлем. Никуда не уходи. Мы скоро придем. Ты не поверишь, кого я тут встретила! Ромку, представляешь…

— Очень рад, — соврал я и поинтересовался: — Кто это?

— Ты что, не помнишь? Я же тебе рассказывала столько раз! — обиделась Лёка Ж. — Это мой одноклассник, он еще хотел жениться на…

— Может, ты расскажешь, когда увидимся? — перебил я. — Насколько понимаю, ты с его телефона звонишь?

— Да, ты прав, — спохватилась Лёка Ж. и закончила разговор.

Что ж, раз Лёка Ж. в безопасности и вскоре нагрянет сюда в компании со своим одноклассником, надо успеть посмотреть хотя бы главные фрески — подумал я и направился в станцу с фреской «Философия», более известной как «Афинская школа», которая прославляла Юлия II как покровителя философии, искусства и культуры. Когда я начал изучать группы представленных на фреске античных философов, Лёка Ж. весело крикнула мне в ухо:

— Что это за старые пердуны?

Я вздрогнул и обернулся. Лёка Ж. смотрела на меня глазами невинного младенца. Рядом с ней стоял рыжий парень лет тридцати с небольшим в строгом черном костюме.

— Лёка, когда-нибудь я тебя убью, и суд меня оправдает, — тихо сказал я.

— Не убивай меня, я тебе сказку расскажу, — ответила Лёка Ж. и обратилась к своему спутнику. — Вот, Рома… ой, Романо — тебя же так тут называют… Такой у меня братец, чуть что…

— Опять?.. — разозлился я.

Лёка Ж. сделала страшные глаза и покосилась в сторону Романо. Тот вопросительно глядел на нас обоих.

— Опять ты потерялась… — закончил я и пояснил Романо: — Ее вообще в люди выводить нельзя — вечно во что-нибудь вляпается.

— Сева, ты не поверишь, как я его нашла! — воскликнула Лёка Ж. и затараторила, рассказывая как.

Лёка Ж. призналась, что, когда мы стояли в этой жуткой очереди, она загляделась на потолок, где столько всего было поналеплено… Естественно, она потеряла меня. Стала искать, но толпа буквально оттолкнула ее так, что она чуть не упала.

Но Лёка Ж. не растерялась, она пошла к указателю, увидела там вывеску магазина сувениров и вспомнила, что мы так и не купили ни одного римского презента. Тогда она забежала в магазин, который приняла сначала за церковь, потому что там были монашки, куча распятий, крестиков, четок и медальонов. Один медальон Лёке Ж. очень понравился — позолоченный, в виде капли с красным ободком и красным камушком посредине. Она даже хотела его купить, но узнав, что он стоит 500 евро, передумала.

Лёка Ж. вернулась к указателю, протиснулась в эту жуткую комнату и почему-то не нашла меня там… Ей стало страшно, потому что у меня и паспорта, и билеты, завтра надо уезжать, а Лёка Ж. даже не знает откуда и во сколько!

Она так испугалась, что бросилась к ближайшему охраннику, который как раз говорил по мобильному. Лёка Ж. на чистом английском сказала: «Хэлп ми! Хэлп ми!» — и по-русски объяснила, что потерялась и ей нужно позвонить быстро-быстро. Охранник так опешил, что молча отдал свой телефон.

— Этот охранник и был Романо! — объяснила Лёка Ж. — Он в школе хотел жениться на Инессе… Ну это я уже рассказывала. Эх, Инесса дура, счастье свое упустила!

Теперь Лёка Ж. ударилась в детские воспоминания. Она сообщила, что Ромка после школы уехал и никому, паразит, не сказал куда. А, оказывается, он в Италию подался. Потому что у него бабушка полячка, католичка и медик. Она на латыни говорила дучше, чем на русском. И мама — католичка. Только об этом никто из одноклассников не знал, потому что папа у Ромки коммунист был, в райкоме работал. А Ромка приехал сюда, поступил в семинарию, но священником не захотел и пошел в охранники.

— А это, Лёка, «Афинская школа», — вернулся я к фреске Рафаэля. — Помнишь, я тебе картинку в книжке показывал? Вот это она и есть. Здесь изображены знаменитые античные философы.

— Вот смотри, — встрял Романо, перехватив инициативу, — эти два в центре — Платон и Аристотель. Перед ними на лестнице Диоген внизу — почти голый. Справа перед Диогеном лысый Евклид с циркулем, а слева — Пифагор. Он что-то пишет в свою тетрадь, а мужик за его спиной списывает…

— Ой, а помнишь Агриппину Сидоровну, нашу историчку? — вернулась Лёка Ж. к школьным мемуарам. Романо насмешливо кивнул. — Я сегодня увидала «Лаокоона» и «Аполлона Бельведерского» — помнишь, как она нас мучила? — ну думаю, просто обязана сфоткаться с оригиналами иотправить ей. Пусть порадуется.

— Да какие это оригиналы! — снисходительно сказал Романо. — Оригиналы вообще из бронзы были сцеланы, до нашей эры. А это римские мраморные копии, которые нашли при папе… Как его звать-то… Ну который вот это Рафаэлю заказал, — Романо показал на «Афинскую школу».

— Юлий II, — подсказал я.

— Точно, он, — согласился Романо. — Любил античность. Вот при Юлии их нашли и поставили в Бельведере. Аполлону еще и руки приделали — его безруким откопали.

— Бедняжка, — сочувственно сказала Лёка Ж.

— А недавно наши раскрасили статуи, как раньше… — продолжил Романо.

— А что, разве статуи красили? — удивилась Лёка Ж.

— Еще как! Во все цвета, — подтвердил Романо. — Так, что они выглядели, как живые. Пойдем покажу. Это рядом с Бельведером.

Лёка Ж. отнеслась к предложению с большим энтузиазмом.

— Если не ошибаюсь, ты хотела посмотреть Сикстинскую капеллу, — напомнил я. — Это гораздо ближе.

— Я вам короткий путь покажу, — заверил Романо и повел нас обратно, в галерею античности, которую мы проскочили до этого.

Путь действительно оказался короче, чем тот, что я проделал. Мы прошли пару безлюдных служебных коридоров без всяких украшений и лепнины, где встретили лишь одинокого скучающего охранника. Он поприветствовал Романо, Лёкин одноклассник представил нас как своих русских друзей, его коллега уважительно кивнул.

Через минуту мы вышли к Бельведеру, пересекли дворик и оказались в галерее античности. При входе наш проводник поздоровался с очередным охранником, которому опять представил русских земляков. Секьюрити, увидев нас, густо покраснел. Это был Алессандро. Лёка Ж. намеревалась ему что-то сказать, но я успел шепнуть ей на ухо:

— Наверное, он не хочет, чтобы мы его узнавали.

— Что за глупости. Почему! — отмахнулась Лёка Ж.

— Поверь на слово, — настаивал я.

— А тебя здесь все знают? — спросила Лёка Ж. Романо, когда мы покинули покрасневшего Алессандро.

— Ну не все, но многие, — скромно ответил Романо. — Все-таки я тут уже сколько лет работаю…

— Вот про сколько лет — не надо, — перебила его Лёка Ж. — Показывай лучше свои разукрашенные статуи.

Романо двинулся по галерее и вдруг остановился.

— Их уже убрали, что ли? — с досадой воскликнул он.

Романо вернулся к Алессандро, перебросился с ним парой фраз и опять подошел к нам.

— Их, оказывается, давно отсюда сняли — не всем понравились, отправили на реставрацию. Я в этом крыле уже год не был, если не больше… — объяснил он, шагнул вперед и позвал нас за собой: — О, идите сюда.

Мы подошли к пустому постаменту, на котором стояла табличка с фотографией раскрашенной статуи императора Августа. Выглядел император странно. На абсолютно белой голове резко выделялись рыжая шевелюра, бордовый рот и коричневые глаза. Плащ Августа раскрасили в пурпур с синим, в той же гамме выдержана роспись на доспехах.

— Я думала, веселее будет, — разочарованно протянула Лёка Ж.

— Я ж говорю, не всем понравилось, — сказал Романо. — Были и более удачные экземпляры — так что впотьмах от живого человека не отличишь. У римлян же скульптура как фотография была. Вот выбирают губернатора, и сразу ему — бюст. А однажды поторопились — сделали бюст губернатора-мужчины, а выбрали женщину! Ну они голову просто отрезали и новую присобачили. Вот, смотрите сами.

Романо подвел нас к бюсту существа неопределенного пола, с драпированным крупным мужским бюстом и неестественно тонкой на таком бюсте шеей. Лицо под барашкообразной прической выглядело печальным.

— Когда я был здесь последний раз, нашел античный бюст вашего Путина, — важно поведал Романо.

— Я не поняла. Как это — античный? — спросила Лёка Ж.

— Да просто один в один, — заверил Романо. — Пойдем покажу.

Но бюст под номером 30 тоже оказался на реставрации.

— Да что ж такое! — совсем расстроился Романо. — У реставраторов ревизия, что ли?

Пришлось опять довольствоваться фотографией на постаменте. Сходство действительно было портретным — волевой заостренный нос, суровый подбородок, высокий лоб с энергичными впадинами.

— А кто это на самом деле? — спросил я.

— Кто ж его знает, — ответил Романо. — Тут столько экспонатов, что их никто даже считать не пытается. Про многих до сих пор неизвестно, что это за хрень… — Романо осекся, нежно посмотрел на Лёку Ж. и сказал: — Ох, Лёка, ты даже не представляешь, как здорово по-русски поговорить! У меня ведь жена — итальянка. Выскочила за меня, так как думала, что я быстро стану чуть ли не datario — ну это здесь, в Ватикане, большой начальник. А я вот… Друзья у нее все итальянцы. И говорят все по-итальянски. Она даже пилит меня по-итальянски. В общем, нет у нас ничего общего.

— Чего ж не разведешься, раз у вас ничего общего? — разочарованно спросила Лёка Ж.

— В Ватикане этого не любят. Могу и работу потерять, если разведусь. Так что лучше не рисковать, — вздохнул Романо.

Лёка Ж. заметно приуныла. Новый объект для ее природного кокетства только что самоустранился прямо на глазах.

— Ну пошли в Сикстинскую капеллу, — предложил Романо.

Мы направились обратно. Алессандро у входа не было.

— Улизнул, — констатировала Лёка Ж.

— Кто? — спросил Романо.

— Да этот, Алессандро, который здесь стоял, — ответила Лёка Ж. — Мы у него квартиру снимали…

— Вот оно что. Значит, и он недвижимостью спекулирует, — ухмыльнулся Романо.

— Ой, я наверное, не должна была говорить… — спохватилась Лёка Ж.

— Ты уже сказала, — констатировал я.

— А почему, собственно, я должна его покрывать! — парировала Лёка Ж. — Он же действительно спекулирует…

Мы снова зашли в служебные коридоры, повернули несколько раз, поднялись на этаж выше, спустились и вышли прямо в Сикстинскую капеллу. Двое охранников у входа беспрерывно успокаивали посетителей жестами и шепотом повторяли: «Silenzio! Silenzio!», — что означает «Тишина! Тишина!». Вот работка — не позавидуешь…

Увидев безразмерные росписи, заполнившие все стены и потолок капеллы, Лёка Ж. ахнула и присела на скамейку у стены.

— Красиво, да? — сказал Романо с такой гордостью, словно сам все это нарисовал. Лёка Ж. очарованно кивнула.

И Романо довольно своеобразно рассказал всю историю Сикстинской капеллы. Раньше, очень давненько, на ее месте стояла домовая церковь. Базилику снесли, а на фундаменте папа Сикст построил капеллу и заказал фрески Ботичелли и Перуджино. А потом, при Юлии, на потолке появилась трещина.

Юлий захотел ее убрать, смыть старые фрески и нарисовать новые. Папа поручил это Микеланджело, но тот отказался, потому что считал себя скульптором, а не художником. «Иди, — говорит, — Рафаэля попроси, он же тебе больше нравится».

Юлий два года уламывал Микаланджело. «Нарисуй, — говорит, — двенадцать апостолов и орнамент». А Микеланджело, такой, отвечает: «Нет, это будет слишком убого». Юлий не понял. «Почему?» — спрашивает. «Да потому что апостолы нищие были», — отвечает Микеланджело.

Но Юлий проглотил и снова стал к Микеланджело приставать: нарисуй, да и все тут. Тогда Микеланджело придумал такие мощные и дорогие росписи, что папа должен был сразу в ужасе отказаться. А тот взял и согласился. И понеслось. Микеланджело срубил старые фрески…

— Как это — срубил? — не поверил я. — Прямо вот так взял и уничтожил работы своих предшественников?

— Ну да, а что такого… — ответил Романо. — Для них же фрески как плакаты были.

И вот, когда Юлий хотел посмотреть, что же там Микеланджело сотворил, и поднялся на леса, тот стал кидаться досками — Микеланджело не любил, когда смотрели, что он делает… А когда леса сняли, все просто онемели. Потому что Микеланджело изобразил всю историю Ветхого Завета! Но даже после этого Рафаэль считался круче. Микеланджело на всех обиделся и уехал во Флоренцию.

— Юлий умер, — повествовал Романо, — и кто-то из следующих пап, я уже не помню, кто именно, заказал Микеланджело «Страшный суд».

— Климент, — подсказала Лёка Ж. — Климент VII заказал Микеланджело «Страшный суд», но потом умер, и заказчиком стал Павел III.

— Ты изучала историю Ватикана? — удивился Романо.

— Нет, я читала Мережковского, — объяснила Лёка Ж. и, вопреки обыкновению, не стала цитировать классика, а пересказала своими словами.

Когда Павел III пожелал посмотреть на фреску, он к своему ужасу увидел, что громадная стена полностью покрыта изображениями голых тел. Растерявшись, папа спросил совета у своего церемониймейстера Бьяджо ди Чезепа. И тот сказал, что эта бесстыдная картина достойна не папской капеллы, а общественной бани или остерии. Микеланджело, слышавший разговор, в отместку нарисовал адского судью Миноса похожим на Бьяджо.

— Вон, видите, этот Бьяджо прямо над дверью нарисован. — Романо показал на фигуру справа внизу. — Такой, с ослиными ушами, обрюзгший — смотри, какие слова стал вспоминать! Зеленая змея обвивает его и вцепляется зубами прямо в член.

— Видимо, Микеланджело очень его не взлюбил, — заметила Лёка Ж. и вернулась к рассказу о церемониймейстере, который пожаловался папе на художника, изобразившего его в столь неприглядном виде. Но папа в ответ якобы пошутил, что попытался бы помочь, если бы Микеланджело поместил его хотя бы в чистилище, а так как Бьяджо оказался в аду, папа бессилен — ибо на ад его власть не распространяется.

Конечно же, это очередная легенда. На самом деле, опасаясь инквизиции, папа намеревался уничтожить скандальный «Страшный суд». Но потом нашел компромисс — предложил Микеланджело закрасить обнаженные тела. Тот отказался. И папа поручил работу ученику Микеланджело, тот за несколько дней одел всех, кого требовалось, в том числе церемониймейстера Бьяджо. За это Вальтерру прозвали «Il braghettone» — «рисовальщик трусов».

Ну а Микеланджело смирился с участью своего шедевра и даже не поссорился со своим учеником, чем дал повод для пересудов, будто старик совсем выжил из ума, раз так безропотно воспринял издевательство над собой.

— Такая вот печальная история… — заключила Лёка Ж.

— Тебя можно листать как книгу, — восхитился Романо.

— Зачем же меня листать, уж лучше ласкать, — кокетливо ответила она.

Романо смущенно уставился в потолок и продолжил лекцию о капелле, рассказав, что с началом активного строительства собора Святого Петра, фундамент капеллы стал накреняться и оседать, а по потолку снова пошли трещины. Крыша протекала, вода вымывала соль из красок, появлялись белые пятна.

Реставраторы где-то с XVIII века пытались убрать пятна с помощью клея. Но от копоти свеч, пыли и воды клей становился твердым, намертво застывал черными пятнами и уничтожал краски. В общем, стало еще хуже. В семидесятых годах прошлого века новые реставраторы решили очистить фрески от работы предыдущих. Лет 15 реставрировали, если не больше. Финансировало японское телевидение, которое снимало всё на пленку.

— Ой, а нас сегодня тоже японец профинансировал, Кимура-сан, — вставила Лёка Ж. — Нам денег на билет не хватило, и он добавил, прикинь!

— От этих японцев житья нет, — неожиданно помрачнел Романо. — Вечно суются во все очереди, хватают без разбору. Даже облатки для Евхаристии! Потом помощники священников бегают за ними, чтобы отобрать — японцы же не католики… А китайцы! — нешуточно завелся Романо. — Придут сюда, в Сикстинскую капеллу, лягут на пол и давай фотографировать, что у женщин под юбками! И ведь не выгонишь — делают вид, что не понимают… И все эти толпы, которые сюда приходят. — Романо сурово посмотрел на посетителей, сжимая кулаки и побагровев. — Они же дышут!

И тут он популярно объяснил, что углекислый газ поднимается наверх и опять разрушает фрески. Тут хоть и поставили мощные кондиционеры, но народу столько каждый день! Поэтому охранники и заставляют людей хотя бы не разговаривать. Но в идеале, по мнению Романо, сюда лучше вообще никого не пускать…

— А я читала, что в Сикстинской капелле выбирают пап, — поспешила перевевести тему Лёка Ж., пока Романо не начал бить посетителей.

— Да, раньше здесь после смерти пап собирался конклав кардиналов, — подтвердил Романо, немного успокоившись, и поведал о том, как проходят выборы.

Над каждым креслом кардинала устанавливают балдахины, а перед входом ставят печь. Потом кардиналов запирают в капелле, и они совещаются до тех пор, пока не выберут. Затем кардиналы сжигают бюллетени в печи. Если идет белый дым — значит, кандидат набрал две трети голосов и папу выбрали. А если дым черный — значит, кардиналы не договорились и продолжают выборы, пока не найдут достойного. Потом двери открывают, все балдахины над креслами опущены, кроме одного — над креслом нового папы. Выходит старший кардинал и говорит: «Habemus papam» — «у нас есть папа».

Романо умиротворенно замолчал. Видимо, рассказ о строгом и разумном порядке избрания папы подействовал на него, как медитация.

— И нынешнего папу здесь выбирали? — уточнила Лёка Ж.

— Нет, его выбирали уже по-другому, — ответил Романо, — тоже за закрытыми дверями, но не здесь, а в Доме Святой Марты — это кардинальская гостиница.

— Послушай, Романо, мне тут… — осторожно начала Лёка Ж. — …один итальянец сказал, что нынешнего папу в Италии мало кто любит, потому что он замешан в каких-то скандалах. И поэтому беатификацию прошлого папы провели раньше, чем нужно, чтобы отвлечь внимание паствы.

— Тссс! — Романо приложил палец к губам и спросил: — Хотите собор Святого Петра посмотреть?

— Это где папа читает проповедь с балкона? — уточнила Лёка Ж.

— Он самый. Только про папу не надо… — сказал Романо и покосился в сторону охранников.

Он вывел нас в служебный и безлюдный коридор. Убедившись, что поблизости никого нет, Романо сказал Лёке Ж.:

— Папа, как жена Цезаря, вне подозрений!

— Так он что, ничего не знал? Я так и думала Джованни всё наврал! — рассердилась Лёка Ж.

— Неважно, знал папа или нет, — объяснил Романо. — Церковь она как партия. Если можно скандал замять, то надо его замять, чтобы не повредить репутации всей церкви.

— Так, выходит, папа знал и ничего не сделал! — возмутилась Лёка Ж.

— Папа не прокурор и не судья, — с трудом сдерживаясь, ответил Романо. — Он — pontifex, «строитель мостов» между земной и Божественной реальностями. Ну а по поводу беатификации я тебе скажу… — Романо стер капельки пота, выступившие у него на лбу от волнения.

Он неохотно согласился с тем, что беатификацию предыдущего папы действительно провели слишком скоро — едва пять лет прошло после смерти. Обычно ждут хотя бы пятьдесят. Жанну Д'Арк вообще через пятьсот лет канонизировали. А тут нашли единственную монашку, которая чудесно излечилась от молитвы… Все это, конечно, не очень красиво. Но, с другой стороны, папа человек действительно достойный. С коммунистами боролся, канонизировал и сделал блаженными почти две тысячи человек, попросил прощения за инквизицию…

— Потому что Святой Престол это оплот Господа на земле, — сказал Романо нарочито громко, заметив охранника, идущего к нам навстречу.

— Ты сам-то в это веришь? — спросила Лёка Ж., когда охранник прошел.

— Конечно, верю. Иначе я бы тут сейчас не стоял, — тихо ответил Романо и рассказал о святом Малахии, который жил в Северной Ирландии и написал в XI–XII веках «Пророчество о папах». Малахия предсказал, когда какой папа воссядет на престол, вплоть до последнего. Многие считают, что это подделка, сделанная в XVI веке. Но если верить «Пророчеству», после нынешнего папы придет последний понтифик, Петр Римлянин. И тогда «наступят великие бедствия. Рим падет, и страшный судья станет судить народ свой. Конец», — так написано в «Пророчестве».

— Ой, мамочки! Я вот тоже на коллерятор земной оси устроилась… — воскликнула Лёка Ж. — А папа-то знает?

— Думаю, ему сообщили, — иронично вставил я.

Лёка Ж. посмотрела на меня с осуждением. Романо молча открыл высокую деревянную дверь, за которой оказалась смотровая площадка под самыми сводами уходящего в глубину главного зала собора Святого Петра.

— Ничего себе махина! — вымолвила Лёка Ж.

— Еще бы! — гордо сказал Романо. — Почти сто девяносто метров в длину, сорок с лишним в высоту. Двенадцать архитекторов строили собор под присмотром девятнадцати пап.

— А что это за беседка вон там, в глубине? — спросила Лёка Ж., показав на сооружение из витых колонн, увенчанных крышей.

— Это не беседка, Лёка. Это балдахин, — ответил Романо. — Его сделали Бернини и Борромини.

— Вместе? — удивилась Лёка Ж. — Они же терпеть друг друга не могли.

— Как хорошо ты знаешь историю искусства! — восхитился Романо и признал, что отношения у них действительно были натянутые.

— Насколько я понимаю, вопрос о месте захоронения Петра остается открытым, — вмешался я. — Некоторые считают, что Петр вообще не был в Риме.

— Как?! — поразилась Лёка Ж.

Я объяснил ей, что долгое время никто вообще понятия не имел, где находится могила Петра. И если бы не папа Пий XI, который в 1939 году пожелал, чтобы его похоронили рядом с апостолом, могилу и не искали бы. Во время раскопок под алтарем обнаружили раку Константина, «Трофей Гая» и кости… Только это были останки разных людей разного пола и возраста.

— Зато мощи Петра нашли неподалеку! — раздраженно возразил Романо.

— Ага, после долгих безуспешных поисков мощи обнаружили в склепе, куда их подложил священник, надзирающий за археологами! — горячо ответил я.

— Ой, какая темная история! — сказала Лёка Ж., слушавшая дискуссию с открытым ртом. — Так что же на самом деле нашли?

— Договорились, что нашли мощи апостола Петра, — отрезал Романо. — Поймите же вы, вера не нуждается в логичных обоснованиях — на то она и вера. Веришь — не потому что… а вопреки.

— Тогда зачем вообще надо было искать останки Петра? Ну и верили бы себе вопреки фактам. Нелогично, — заключил я.

— Я о том и говорю — в вере нет логики, — выкрутился Романо и вернулся к лекции о балдахине Бернини и Борромини, установленном над гробницей святого Петра. За балдахином расположена рака из позолоченной бронзы высотой в семь метров. Внутри нее заключено деревянное кресло, которое принадлежало апостолу Петру. Бернини отлил бронзовое кресло в виде папского паланкина. Его держат четыре отца восточной и западной церквей — Святые Амвросий, Афанасий, Иоанн Златоуст и Августин. Это символ примирения всех ветвей христианства!

Романо выдержал паузу, грозно поглядев на меня, и обратился к Лёке Ж.:

— Паланкин окружают золотые лучи Святого Духа. Они проникают внутрь сквозь круглое окно витража, как огненная лава, и падают на пылающие золотые тучи.

— Прелесть какая! — восхитилась Лёка Ж.

— Это не прелесть, — насупился Романо. — В Апокалипсисе сказано, что перед концом времен появится пустое кресло, будут сверкать молнии и греметь громы.

Лёка Ж. осеклась и сделала вид, что представляет себе эту страшную картину.

Романо вернулся к балдахину над гробницей Святого Петра, и показал, что его окружают четыре столба. В их нишах установлены статуи четырех святых: Елены, Андрея, Вероники и Лонгина. Выше на столбах устроены четыре лоджии, с которых раньше пастве показывали четыре реликвии: копье Лонгина, которым он проколол ребра Христа, плат Вероники, на котором отпечатался лик Христа, голову святого Андрея и реликвию Христа. Наверху каждого столба изображены четыре евангелиста: Святой Матфей с ангелом, Святой Марк со львом, Святой Лука с крылатым тельцом и Святой Иоанн с орлом. А справа от балдахина установлена статуя Петра.

— Есть примета, что нужно потереть правую ступню на удачу, — вздохнул Романо.

— И что, трут? — уточнила Лёка Ж.

— Трут, — ответствовал Романо совсем мрачно. — Так часто, что пальцы на ноге уже почти стерлись.

— Ничего себе! А где она? — спросила Лёка Ж.

— Да вот же! — Романо указал рукой на статую Петра, стоявшую у правой стены посреди зала.

Лёка Ж. стала вглядываться в глубину собора, посмотрела вниз и вскрикнула:

— Ой, уведите меня! Голова кружится.

Мы эвакуировали Лёку Ж. из-под сводов собора, держа с обеих сторон под руки.

— Пойдем, провожу к выходу, — предложил Романо, — и попрошу Джакомо, чтобы он вас отвез.

— Как это — к выходу! Ты же обещал показать балкон, где папа проповедь читает, — напомнила Лёка Ж.

— А мы уже почти пришли, — сказал Романо. — Вот это зал Благословения. А вот эта дверь, — Романо показал на арочную застекленную дверь, — ведет на папский балкон.

Мы направились к закрытой двери по пути, выложенному керамической плиткой с лиственным орнаментом, которым каждое воскресенье папа римский идет к своей пастве, и увидели в дверном проеме обелиск, возвышающийся над площадью.

Романо сообщил, что это древнеегипетский обелиск из Гелиополя, привезенный Калигулой для своего цирка, который находился недалеко отсюда. Папа захотел, чтобы обелиск поставили здесь, на площади, и объявил конкурс. Его выиграл Доменико Фонтана. Он собрал машину, которая поднимала тросами двадцатипятиметровый обелиск весом в 300 тонн — с помощью 900 рабочих и 75 лошадей. Перед тем, как начать установку, зевакам приказали соблюдать полную тишину, так как любой звук мог разрушить всю конструкцию и уронить столб. А тем, кто хотя бы пикнет, полагалась смертная казнь. Когда обелиск почти подняли, веревки от трения об лебедку стали гореть, и столб начал заваливаться. Один матрос заметил это раньше других и крикнул: «Воду на тросы!» Огонь погасили и обелиск поставили, а матроса заключили в папскую тюрьму. Фонтана заступился за него. И папа смилостивился. Он не только простил моряка, но и дал ему право монопольной торговли пальмами на Пасху. А обелиск украсил пьяцца Сан-Пьетро.

— Это мое любимое место, — тихо сказал Романо. — Пьяцца Сан-Пьетро, как сама вера, обнимает и принимает к сердцу всех, кто к ней приходит.

— Романо, ты так проникновенно рассказываешь, — сказала Лёка Ж., — о Ватикане, о папе… Я хочу увидеть его.

— Кого? — не понял Романо.

— Папу римского. Мне кажется, нам есть о чем поговорить… — заявила Лёка Ж.

— Вообще-то на аудиенцию к папе надо записываться заранее — месяца за три… — вежливо объяснил Романо. — Но я могу договориться.

— Как это мило с твоей стороны! — восхитилась Лёка Ж.

— Поговорить с папой, думаю, тебе не удастся, — предупредил Романо, — на аудиенции всегда очень много народу. Но увидеть его, а то и прикоснуться к нему ты сможешь…

Глаза Романо мечтательно загорелись. Он воодушевленно стал рассказывать о папской аудиенции. Восемь швейцарских гвардейцев вносят папу в главный зал собора Святого Петра на красном паланкине — sedia gestatoria. Все встают. Папа сходит с паланкина и садится на свой трон. Он читает приветствие на латыни, итальянском, английском, немецком и других языках. Затем все опускаются на колени, папа всех благословляет, после чего все встают, и папа может подойти к пастве. А потом он садится на паланкин, и его уносят.

— Извини, я не поняла — а в чем прикол? — спросила Лёка Ж.

— В том, чтобы получить благословение папы, — угрюмо ответил Романо и, оглядев Лёку Ж. с головы до ног, добавил: — Смотри только, не оденься, как сегодня.

— А что у меня не так? — не поняла она.

— Всё, — строго ответил Романо. — На аудиенцию к папе нельзя надевать фиолетовое, красное и белое! Потому что это цвета, которые в Ватикане могут носить только священники. Фиолетовое — епископы, красное — кардиналы, а белое — лишь сам понтифик.

— Надо же! Какой строгий дресс-код, — изумилась Лёка Ж. — Хорошо-хорошо, я постараюсь.

— Да уж, постарайся, — угрюмо сказал Романо. — А то ваша Раиса Горбачева пришла на аудиенцию в пурпуре, так в Ватикане до сих пор отойти не могут.

— «Ваша», — хмыкнула Лёка Ж. — Раиса Максимовна, между прочим, и твоя тоже — ты тогда еще в России жил. И потом, может, женщине больше надеть нечего было. У меня вот тоже, знаешь, если все эти цвета убрать, мало чего остается.

— Голова обязательно должна быть покрыта, — гнул свое Романо.

— Покрыть мои чудесные кудри? — не поверила Лёка Ж.

— Украшения не надевай, — продолжал Романо. — Если папа, не дай бог, вдруг протянет тебе руку, опустись на колено. Но до этого, надеюсь, не дойдет… И еще — раньше папы выходить из собора нельзя.

— Как много всяких правил! — взмолилась Лёка Ж. — А как-нибудь попроще нельзя?

— Нельзя, — сурово ответил Романо. — Приходи завтра утром, полдесятого. Я тебя проведу.

— Завтра?! — воскликнула Лёка Ж. — Рома, завтра мы улетаем. А можно сегодня?

— Нет, — твердо ответил Романо.

— Ну пожалуйста. Хотя бы одним глазком на папу взглянуть, — стала упрашивать Лёка Ж.

Романо был непреклонен.

— На папу сегодня — даже половиной глазка нельзя, — сказал он.

Лёка Ж. спала с лица. Такой расстроенной лично я ее еще не видел. Романо посмотрел на это несчастное существо и сжалился.

— Могу показать библиотеку на втором этаже Апостольского дворца — там папа проводит личные аудиенции с випами, — сказал он. — Гостей привозят во двор Святого Дамазо, затем ведут через Клементинский зал, зал папской свиты, зал святого Амвросия, Угловой зал, капеллу Урбана VIII, зал Послов, зал Девы Марии и Малый тронный. Я мог бы вас тоже этим путем провести, но времени уже много — в девять начнется комендантский час, и Ватикан закроют. Так что если хотите успеть, идем скорее. Может, мне удастся договориться. Смотря кто у входа будет стоять…

Мы опять углубились в какие-то служебные коридоры и вскоре оказались перед двустворчатой дверью, возле которой стоял — кто бы мог подумать! — Алессандро.

— О-па! — Романо остановился. — Но, может, это и к лучшему, — решил он. — Ждите здесь.

Он подошел к Алессандро, который бросил взгляд в нашу сторону и залился густым багрянцем. Романо что-то сказал ему, отчего тот покраснел еще гуще.

Лёкин одноклассник махнул нам рукой. Мы подошли, и Алессандро, не глядя на нас, отворил дверь.

Лёка Ж. переступила через порог со священным трепетом.

— Ну что, глядите, — сказал Романо. — Вот здесь, собственно, папа римский и принимает важных персон — президентов и премьеров. На этом стуле и ваши Путин с Медведевым сидели.

— Прямо здесь? — изумилась Лёка Ж. и плюхнулась на президентское сиденье.

Стулья, поставленные в два ряда параллельно друг другу и перпендикулярно линии главного кресла, были по ватиканским меркам простые — обшитая белым бархатом деревянная мебель с резными подлокотниками и округлыми спинками.

Да и сама библиотека выглядела скромно. Пустые светлые стены — лишь две картины, «Мадонна» Антониаццо Романо, «Воскресение Господнее» Перуджино, и средневековое распятие. Фриз в спокойной бледной росписи, потолок с золотистыми прямоугольниками и парой сюжетных барельефов. Даже пол выложен простыми черными ромбами по белому фону.

— А где сидит папа? — уточнила Лёка Ж.

— Лёка, по-моему, это очевидно, — заметил я и указал на отдельно стоявшее на возвышении кресло с прямоугольной спинкой.

— А я думала — он за стол садится, — Лёка Ж. показала на журнальный столик в противоположном конце библиотеки. — Чтобы записывать, кто о чем просит, а потом выполнять желания.

— У тебя все-таки очень необычные представления о папе римском, — сказал Романо.

В этот момент дверь распахнулась, на пороге возник побледневший Алессандро, который испуганно крикнул:

— Andate via! Presto! Papa! — и тут же захлопнул дверь.

— Черт!.. Прости, Господи! — Романо тоже побелел и перекрестился. — Какой леший его принес!

— Что случилось? — спросил я.

— Папа идет, — испуганно ответил Романо.

— К нам? — обрадовалась Лёка Ж.

— Надеюсь, нет… — Романо вышел из оцепенения и скомандовал: — Уходим. Быстро!

И мы побежали от папы римского — другим путем, тем самым, по которому на аудиенцию к нему ходят вип-персоны.

— Presto! Presto! — торопил Романо. — Мы должны его опередить!

Мы пролетели несколько залов, свернули за угол и чуть не сшибли дверь, которую Романо рванул на себя…

За дверью стоял папский кортеж. Впереди — громилы-охранники, затем, судя по цвету, два кардинала, а за ними… Сам…

— Папа, — произнесла Лёка Ж. с благоговением. — Римский. Я узнала его по белой шапочке!

Лёка Ж. бросилась вперед. Охранники сомкнулись, готовые отразить нападение террористки. Лёка Ж. закричала:

— Папа! Дэдди! Ай маст ту тэлл ю самсин вэри импотэнт!

Возникла пауза, которая, казалось, длилась бесконечно. У меня онемели руки и ноги. В ушах повисла вата. Сквозь нее донесся тихий, но властный голос:

— Vieni da me.

Охранники расступились, образовав коридор, а в который шагнула Лёка Ж.

Коридор тут же сомкнулся.

— Как думаешь, она еще вернется? — тихо спросил я Романо без особой надежды.

— Надо верить в чудо — тогда оно случится, — философски изрек Романо.

Охранники не сводили с нас сумрачного взгляда. Им явно не нравилось, что в пути понтифика возникла такая непредвиденная задержка.

Наконец кто-то скомандовал:

— Avanti! — и кортеж двинулся дальше, мимо нас.

Романо склонил голову, я на всякий случай последовал его примеру. Последним шел, видимо, главный секьюрити. Он приблизился к Романо вплотную и что-то тихо сказал ему.

Лицо Романо побелело, как высокогорный снег.

Кортеж ушел, я посмотрел в дверной проход и увидел Лёку Ж., на лице которой застыло блаженство.

— Что сказал тебе папа? — тихо спросил я.

Не выходя из блаженного состояния, Лёка Ж. ответила:

— Он назвал меня невинным дитем, поцеловал в затылок и сказал, что не оставит меня в своих молитвах.

— А меня, похоже, прибьет, — тяжело вздохнул Романо.

Глава 15 Ариведерчи, Рома

— Эту встречу с тобой Романо не забудет никогда, — сказал я Лёке Ж., когда мы остались вдвоем.

Романо сдержал обещание, и его друг Джакомо отвез нас к отелю «Алессандро». Очень любезно с их стороны. Особенно после того, как Лёка Ж. легким движением руки поставила крест на карьере своего одноклассника.

Мы стояли на слабо освещаемой улочке Наполеона III перед мрачным зданием гостиницы. Сверху давила густая римская ночь, которая не предвещала ничего хорошего.

— Конечно, не забудет, — согласилась Лёка Ж. — Представь, какая у него Жизнь! С утра до ночи стоит в Ватикане на одном и том же месте. Он ведь там даже не гуляет. В античной галерее целый год не был! Стоит и смотрит на миллионы чужих лиц, которые проходят мимо. Домой вернется — там жена-итальянка, тоже чужая, по-итальянски пилит. Так и вся жизнь пройдет мимо — среди чужих. А тут такая встряска! Как говорят итальянцы, «ля вита э белла перкэ э вариа» — «жизнь прекрасна, когда разнообразна».

— Это именно то, чего ему не хватало для ощущения полноты жизни, — иронично заметил я и поинтересовался: — А зачем ты опять меня за брата выдала?

— Ну я же не знала, что он женат и развестись не может! — воскликнула Лёка Ж. — Да и потом, я его и не признала сначала. Смотрю — стоит очень интересный охранник. И давай с ним знакомиться. А он мне говорит: «Лёка, ты что, меня не узнаешь? Это же я, Ромка! Мы с тобой десять лет в одном классе от звонка до звонка». Я такая, думаю: «Упс!»

Тут уж я не выдержал.

— Лёка, ты хоть понимаешь, как это называется? — строго спросил я.

— Что «это»? — не поняла Лёка Ж. — Что знакомилась с ватиканским охранником, а он оказался русским одноклассником? Это называется облом…

— Нет! Я про твое навязчивое желание заигрывать с каждой особью мужского пола, — сказал я и популярно объяснил: — Это называется блядством!

— Блядством? — искренно удивилась Лёка Ж. — Думаешь, это именно так называется? Сейчас проверю. — Она обратилась к неисчерпаемым ресурсам своей памяти: — Большой толковый словарь. «Б. Блядь. Женский род». Странно, почему только женский, я и мужского рода знаю парочку таких существ… «Развратная, распутная женщина: проститутка». Ну последнее — вопрос спорный. Не всякая блядь — проститутка. И не всякая… Так, не отвлекаемся. «Блядство — распутство, разврат». «P. Разврат — половая распущенность, беспорядочная половая жизнь». Милый, какая там беспорядочная! С тех пор, как я тебя встретила, у меня вообще никакой половой жизни нет! Я даже с мужем развелась из-за тебя.

— Из-за меня? — не поверил я.

— Ну да, после тебя он показался мне слишком скучным, — призналась Лёка Ж. — Сидит круглые сутки за компом, говорит, что работы много, а сам порнушку смотрит. Как будто ему живой женщины мало… Так вот, если хочешь знать, как называется мое «навязчивое желание» — как ты выразился, — то я тебе скажу. Оно называется «кокетством». Кокетство — от слова «кокетничать». «Стараться своими манерами, поведением понравиться кому-либо, заинтересовать собой». Большой толковый словарь, между прочим. Что плохого в том, что я хочу понравиться? Женщина существует лишь до тех пор, пока она нравится и интересна, глупый. И пойдем уже в гостиницу, а то нам еще, чего доброго, вещи не отдадут.

У меня появилось много вопросов к Лёке Ж., которые очень хотелось задать, но она была права — приближалась полночь, и следовало поторопиться.

Мы зашли в гостиницу. Нас встретил все тот же портье — он что, бедолага, тут, за стойкой, и живет? Поглядел портье очень неприветливо. Мне это не понравилось. Недаром у меня с утра плохое предчувствие.

Я подошел к стойке, поздоровался и спокойно попросил ключи от номера. В ответ портье буркнул, что ключи не даст, пока я не поговорю с padrone, хозяином гостиницы. Тот не заставил себя ждать. Выскочил из-за угла, с пеной у рта проорал про порчу имущества и потребовал, чтобы я возместил нанесенный ущерб, заплатив сто евро. А иначе свои вещи мы не получим.

Сцена казалась настолько невероятной и дикой, что мне даже подумалось: может, я все еще сплю в своем номере? Но нет, местный падроне — вот он, передо мной, красный, вспотевший, со вздувшимися на висках венами. Еще немного — и лопнет от праведного гнева.

Я рассмеялся. Даже если бы с какого-то перепугу я бы решил отдать ему сто евро за прожженный матрас и унитаз, к поломке которого не имел никакого отношения, у меня таких денег все равно не было.

Хозяин гостиницы несколько опешил. Он настраивался на скандал, а ему смеются в лицо. Возможно, нам бы удалось о чем-нибудь договориться, но тут инициативу перехватила Лёка Ж., которая кинулась в бой с криком:

— Я сейчас полицию позову! Карабинеров! Услышав про карабинеров, хозяин гостиницы ухмыльнулся, снял телефонную трубку на стойке портье и стал набирать номер.

— Пойдем отсюда, — сказал я Лёке Ж.

— Куда мы пойдем? А вещи? — не сдавалась она. — Я не намерена оставлять их этому капиталисту!..

Я взял Лёку Ж. под руку и вывел на улицу. Хорошо, что утром я забрал с собой билеты и паспорта.

— Что — вещи… За удовольствие надо платить, — сказал я, когда мы вышли на улицу. — Разве десять дней в Риме не были для тебя удовольствием?

— Пойдем в полицию, — настаивала Лёка Ж. — За что мы должны платить 100 евро?

— Лёка, мы в чужой стране, — постарался объяснить я. — Ну придем мы в полицию. И что? Как я докажу, что не ломал этот чертов унитаз? Что не учинил пожара? Нас весь день не было — мало ли, что они там, в номере, устроили… Все равно придется что-то заплатить. А нам нечем…

Лёка Ж. задумалась и неожиданно изрекла:

— А вдруг они рылись в моем нижнем белье!.. Нет, он не имеет права! Если мы что-то испортили, пусть выпишет штраф и пришлет на домашний адрес. Вот. Всё, идем искать карабинеров.

До отлета у нас еще целая ночь и полдня, все равно надо было чем-то занять себя на это время — почему бы не поиском карабинеров? И мы отправились на вокзал Термини, где наверняка было какое-нибудь полицейское отделение. Прошли несколько кварталов темных и неприветливых улочек и оказались на просторной, яркой пьяцца дей-Чинквиченто. Под козырьком, похожим на язык широкого трамплина, у входа на вокзал, сновали пассажиры с чемоданами и дорожными сумками.

— Как же я могла забыть! — воскликнула Лёка Ж. — Ромка предлагал у него перекантоваться. — Она достала из сумочки телефон, нашла нужный номер и произнесла: — О-ё. Совсем головой повредилась! У меня же денег на телефоне нет…

Я достал свой мобильный и отдал его Лёке Ж. Она набрала номер.

— Не отвечает, — сообщила Лёка Ж.

— Спит, наверное, — предположил я. — Или решил, что ему звонит очередной одноклассник, который мечтает встретиться с папой римским…

— Ой, что-то я устала, — сказала Лёка Ж. — Давай я здесь под козырьком посижу, покурю, а ты пока сходи, поищи карабинеров.

Она уселась на парапет у стеклянной стены вокзала и закурила, а я пошел к длинному ряду входных дверей. Но не успел подойти и к первой двери, как услышал душераздирающий крик:

— Севаааа! Севаааа! Они что-то хотят!

Я развернулся и побежал к Лёке Ж.

Она испуганно прижалась к парапету и судорожно отмахивалась от окружавших ее типов: пяти мулатов криминальной наружности и одного негра в шубе, с крупной золотой цепью на шее. Я крикнул первое, что пришло в голову: «Лэй э миа молье!» — «Это моя жена!»

Типы глянули на меня враждебно, но все-таки разошлись.

Остался только негр в шубе, он подошел ко мне и шепнул: «Mariagiovanna», что означает «марихуана». Я поблагодарил и вежливо отказался: «Нон аббьямо бизоньо», то есть «нам не надо».

Негр кивнул, пожал мне руку, выразил «respecto», бодро сказал: «Papa con noi» — «Папа с нами», — и направился к следующему клиенту.

— Чего он хотел? — спросила Лёка Ж., когда негр ушел.

— Марихуану предлагал, — объяснил я.

— А почему он руку тебе пожал и папу вспомнил? — удивилась Лёка Ж.

— Откуда я знаю…

— По-моему, папа оставил меня в своих молитвах, — недовольно заметила Лёка Ж. — Едва ты ушел, ко мне со всех сторон поползли мужики, как тараканы. Будто на мне намазано…

— Ты же сама говорила, что женщина должна интересовать… — напомнил я.

— Но не всех же подряд! — воскликнула Лёка Ж. — Мне здесь не нравится, пойдем поищем полицию где-нибудь в другом месте.

Мы покинули привокзальную площадь, перешли дорогу и двинулись по извилистому брусчатому тротуару. Впереди был темный сквер с очередным обелиском. В сквере обитали бомжи. Они сушили на обелиске белье, что-то ели и пили. Лёка Ж. остановилась.

— Вернемся на вокзал, — испуганно сказала она.

— Так и будем всю ночь туда-сюда? — усмехнулся я. — Бомжей бояться — в Рим не ходить.

Мы прошли еще немного, но Лёка Ж. снова замерла.

— Моя интуиция подсказывает, что сейчас что-то произойдет, — многозначительно поведала она.

— Послушай, Кассандра, хватит уже…

Я осекся. Прямо на нас из тьмы дерев шло жуткое существо с огромной грудью.

— Ой, мамочки! — вскрикнула Лёка Ж. — Это призрак Беатриче Ченчи…

Существо вышло на свет фонарей и оказалось нашим старым знакомым, бомжом Пьетро. А выдающаяся грудь на самом деле была кейсом, который Пьетро нес, прижав к плечам и повернув к нам ручкой. Как будто предлагал… Не узнать этот дипломат было сложно — у ручки виднелся красный металлический кругляшок с картами и желтой пятеркой.

— Вот это сорпреза! — сказала Лёка Ж. и поспешила навстречу. — Чао, Пьетро! — сказала она, взявшись за ручку кейса. — Грациэ!

Пьетро потянул дипломат на себя и выругался. Лёка Ж. потянула кейс на себя.

— Итс ми, Лёка. Ремембэр? Я тебе еще гамбургер два раза гив!

Пьетро присмотрелся к Лёке Ж. и мрачно кивнул.

— Это наш кейс, Пьетро, — объяснила Лёка Ж. — Скажи ему, Сева. Он по-английски не понимает. Скажи, что это чемодан Джованни и мы ему передадим…

— С чего ты взяла, что это чемодан Джованни? — спросил я.

— Ну ты же видишь металлическую пряжку с картами! — ответила Лёка Ж. и перешла на шепот: — Джованни специально такую заказал — чтоб, как на марихуанорезке. Помнишь, когда мы были на барбекю, я пошла искать Джованни. Он сидел один в комнате вот с этим дипломатом, и как только меня увидел сразу его захлопнул. Меня, конечно, заинтересовало, что он там прячет. А ты же знаешь, если я хочу что-то выяснить, я мозг вынесу, а своего добьюсь. В общем, Джованни сдался и открыл при мне кейс. Там лежали пакеты с травой. Ну он так подрабатывает…

— Так он все-таки наркодиллер? — уточнил я.

— Ну да, что такого… — сказала Лёка Ж. — Главное — я видела цифры кода.

— И ты хочешь прямо сейчас открыть кейс с травой? — спросил я.

— А как я докажу ему, — Лёка Ж. кивнула на Пьетро, — что это наш кейс? Скажи ему, пусть отдаст.

Я попытался вспомнить хоть какие-нибудь итальянские слова, которыми можно выразить просьбу Лёки Ж. В голове крутилась только песня Кутуньо.

— Лашатэ… — начал я.

— Кантарэ, — вставила Лёка Ж.

— Не мешай, — сказал я строго. — Он и так ничего не понимает.

Наконец я подобрал нужные слова и попросил Пьетро позволить Лёке Ж. открыть кейс, а если она не сможет, то он может забрать его себе.

Пьетро посмотрел на меня, потом на Лёку Ж., потом на дипломат, потом снова на нас обоих. По-моему, он решил, что мы идиоты. С какой стати Пьетро должен отдавать нам свою находку?

И все-таки он поставил кейс на асфальт и, не выпуская его из рук, кивнул Лёке Ж.

Она присела, набрала код на замке дипломата, замок щелкнул и открылся.

Пьетро отпустил кейс и огорченно выпрямился. Лёка Ж. приоткрыла крышку, заглянула внутры испуганно вскрикнула и тут же захлопнула дипломат.

— Сева, у тебе есть деньги? — спросила она.

— Есть, — признался я. — Тридцать евро, оставил на электричку до аэропорта.

— Отдай ему все! — потребовала Лёка Ж. — Я тебе потом объясню.

Я вытащил из сумки портмоне, достал все, что там было, и протянул Пьетро. Он молча развернулся и пошел восвояси. Я догнал его, сунул ему деньги в руку и поблагодарил за помощь.

— Vaffanculo! — послал меня Пьетро, не глядя.

Я вернулся к Лёке Ж., которая по-прежнему сидела на асфальте перед кейсом, впав в оцепенение.

— Почему у тебя такое испуганное лицо? Что там? Героин, что ли? — спросил я Лёку Ж.

— Хуже, — тихо ответила она.

— Расчлененный труп? — сыронизировал я.

— Там деньги. Очень много денег. Смотри.

Лёка Ж. открыла кейс, и я увидел плотно уложенные пачки купюр по сто евро.

У меня почему-то закружилась голова. Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул. Стало немного легче.

— Закрой, — попросил я.

— Да, ты прав. Вдруг кто-нибудь увидит. — Лёка Ж. захлопнула кейс и защелкнула замок. — Сначала мы пойдем в гостиницу, швырнем сотню в морду этому упырю, заберем вещи, снимем номер в хорошем отеле и пойдем по ресторанам.

— Не пойдем… — выдавил я. — Деньги…

— Да, ты прав. Деньги надо спрятать, — перебила Лёка Ж. — Пойдем сейчас в хороший отель. Снимем номер. А потом — по ресторанам. Ой, нет, у них же рестораны ночью не работают! Ладно,значит, заглянем в полицию, дадим взятку карбинеру, он поедет с нами в гостиницу, арестует хозяина. А мы заберем свои вещи и…

— Замолчи! — резко крикнул я.

— Ты чего орешь? — обиделась Лёка Ж.

— И это существо папа назвал невинным дитем! Лёка, это чужие и грязные деньги. Не смей к ним прикасаться, — потребовал я.

Лёка Ж. задумалась.

— Ты все правильно говоришь, — сказала она после недолгой паузы. — Это не наши деньги. Мы должны вернуть их Джованни. Дай мне твой телефон — я ему позвоню.

— Он у тебя, — напомнил я. — Ты не отдала его мне после того, как пыталась позвонить Романо.

— Да? — удивилась Лёка Ж.

Она порылась в своей сумочке, нашла в ней мой мобильный и набрала номер Джованни — он не ответил.

— Почему они все спят в такое детское время? — возмутилась Лёка Ж. и вдруг задалась вопросом: — А как этот кейс оказался у Пьетро? Значит, с Джованни что-то случилось!.. Богатство затмило мой разум. Но теперь я прекрасно соображаю. Сейчас мы разыщем Пьетро и узнаем, где он взял кейс. А потом пойдем туда и выясним, что с Джованни.

— Думаю, Пьетро нас пошлет… — сказал я.

— Куда? — не поняла Лёка Ж.

— В задницу, — объяснил я.

— Пьетро так не поступит, — уверенно сказала Лёка Ж. — Он человек воспитанный, в отличие от тебя.

Я молча забрал у Лёки Ж. кейс и направился к скверу. Лёка Ж. поспешила за мной.

Как это ни удивительно — впрочем, в эту ночь я больше ничему уже не удивлялся, — Пьетро сидел прямо на ступенях под обелиском в сквере. Вид у него был грустный.

Увидев меня, он снова стал ругаться.

— Что он сказал? — спросила Лёка Ж.

— Что он не очень рад нас видеть… — перевел я.

— Пьетро, голубчик, — жалобно затянула Лёка Ж. — Телл ми, где ты взял зис кейс…

Пьетро опять ругнулся.

— Он говорит… — начал я переводить…

— Не надо, — перебила Лёка Ж. — Я поняла. Дай-ка открою…

Она открыла кейс, который я держал на руках, вытащила оттуда сотенную купюру и протянула Пьетро. Тот мрачно посмотрел на деньги, забрал сотню и послал нас на пьяцца делла-Репубблика, объяснив, что там, возле отеля, стоял серебристый «альфа ромео», под которым он нашел этот злосчастный дипломат.

— Грациэ, Пьетро! — защебетала Лёка Ж. — Сэнк ю вэри мач! Я тебя никогда не забуду!

В ответ Пьетро пробурчал нечто похожее на молитву с просьбой к господу оградить его от этой жуткой женщины.

Мы пошли вперед, к площади Республики. Покидая сквер, я заметил, как несколько бомжей собрались в группу и зашелестели о чем-то, поглядывая в нашу сторону. Зря все-таки Лёка Ж. открыла кейс, набитый деньгами, на виду у всех…

Напротив отеля «Exedra-Boscolo», рядом с закрытыми металлическими ларьками, у тротуара стоял «альфа ромео» Джованни. В машине никого не было. На брусчатке дороги, под дверцей, засохло темно-багряное пятно.

— Ой! — испуганно воскликнула Лёка Ж. — Видишь? Я же говорила — с ним что-то случилось!

— Вижу, — признал я. — Но почему ты решила, что именно с Джованни?

— А с кем еще? Джованни приехал сюда ночью с чемоданом денег, и на него кто-то напал, — пролепетала Лёка Ж.

— Ага, и бросил кейс с деньгами посреди дороги! — усмехнулся я. — Берите, люди добрые.

Тем временем из-за металлических ларьков стали выглядывать бомжи из сквера. Судя по всему, намерения у них были не самые дружелюбные.

— Наверное, тот, кто напал, чего-то испугался, — предположила Лёка Ж., не замечая угрозы.

— Я не знаю, чего испугался тот, кто напал на Джованни, а вот эти, — я кивнул на выползающих к нам бомжей, — по-моему, ничего не боятся.

— Ой, мамочки! Уходите! — закричала Лёка Ж. и, широко раскинув руки, прикрыла меня с дипломатом. — Это наш кейс!

Неожиданно бомжи бросились врассыпную.

— Oh, russi! — услышали мы знакомый голос и оглянулись.

На проезжей части стоял карабинер Антонио.

— Ciao, Leocadia! — весело поприветствовал он Лёку Ж., подойдя ближе, и посмотрел на меня. — Ciao…

— Всеволод, — напомнил я.

— Si, Vsevlad, — улыбнулся Антонио.

Лёка Ж. разрешила карабинеру называть ее просто «Лиока».

Антонио засмеялся, сказал, что друзья кличут его don Ciccio, и объяснил: «чиччо» это то же, что «дарлинг», у итальянцев так обращаются к друзьям, родственникам и возлюбленным.

— Дон Чиччо? — переспросила Лёка Ж. — Как полицейского из романа Гадды «Пренеприятнейшее происшествие на улице Мерулана»?

Антонио сильно удивился такому совпадению, ведь «Пренеприятнейшее происшествие…» это его любимый роман!

— О, май гад! — воскликнула Лёка Ж.

Антонио глянул на металлические ларьки, за которыми скрылись нападавшие на нас бомжи и поинтересовался, какие у нас проблемы.

— Ноу проблем, — быстро ответила Лёка Ж. — Нам негде жить — донт лив. Падроне требует сто евро — хандрид евро! — за разбитый унитаз, а мы его не разбивали. Туморрoy мы уже улетаем из Рима, и до сих пор не были в Колизее. Ауэр френд Джованни не отвечает на телефонные звонки, машину бросил, вот его кровь — блад, понимаешь?! А мне надо отдать ему кейс…

Антонио выслушал спитч с большим вниманием — что неудивительно, учитывая такое количество неузнаваемых слов. Затем он посмотрел на дипломат в моей руке, на машину, на кровь под дверцей и сказал, рубанув себя торцом ладони по затылку, что нашего друга Джованни стукнули «он зэ хэд», то есть по башке, и увезли «ту зэ хоспитал».

Лёка Ж. вскрикнула и с ужасом прижала ладонь ко рту. «Донт уорри!» — успокоил Антонио, объяснил, что Джованни отделался легкими царапинами, и неожиданно предложил: «Ай кэн шоу ю il Colosseo. Ду ю уонт?»

— Оф кос! — радостно ответила Лёка Ж.

— Prego! — Антонио широким жестом пригласил ее к карабинерскому фиату, глянул на меня и добавил: — Энд ю — prego!

Едва мы подошли к машине, в которой сидел напарник Антонио, как услышали истошный крик: «Alt!» Это был Джованни. Он несся к нам через площадь от машины, из которой выглядывал Паоло. Из-под сетки на голове Джованни выбились бинты. Он что, сбежал из госпиталя?

Лёка Ж. выхватила у меня кейс и подняла его над головой, радостно показывая Джованни. Тот замер как вкопанный посреди площади. Лёка Ж. ринулась к нему. Подбежала, протянула дипломат, но Джованни даже не шелохнулся. Лёка Ж. что-то долго объясняла, кивая в мою сторону. Наконец Джованни взял у нее кейс и тоже долго о чем-то говорил. Лёка Ж. слушала молча, лишь отрицательно качала головой и показывала на меня с карабинерами. Джованни поцеловал ее в губы и пошел к своей тачке. На полпути он обернулся, вытащил из кармана какие-то бумажки, вернулся к Лёке Ж. и протянул ей. Она не взяла, тогда Джованни открыл ее сумочку и положил свои бумажки внутрь. Лёка Ж. чмокнула его в щеку и вернулась к нам.

— Сорри, — сказала она. — Май фрэнд из крейзи. Мы с Лёкой Ж. устроились на заднем сиденье черного фиата. Антонио представил своего напарника, Джулиано, и распорядился: «Avanti!»

По пути Лёка Ж. шепотом рассказала мне о своей беседе с Джованни. Оказалось, сначала он решил, что ее повязали. Какая наивность! Лёка Ж. сама кого хочешь повяжет. А потом, когда он увидел кейс в ее руках, то испугался, что Лёка Ж. его сдала. Но затем задумался, откуда у нее, собственно, дипломат.

Лёка Ж. рассказала ему про Пьетро, про то, как мы нашли кейс и как она его открыла. Выслушав, Джованни сказал, что ему сам Бог послал Лёку Ж. Потому что эти деньги он должен отдать продавцу. Он привез сюда товар, получил наличные, но кто-то на него напал сзади — какие-то хулиганы. Джованни свалился, выронил кейс под машину. Но хулиганы не успели его достать, потому что тут появились карабинеры и спугнули их. А Джованни отключился, и его отвезли в госпиталь. Следом, как я теперь понимаю, появился наблюдавший за сценой Пьетро и взял кейс.

— Джованни пообещал мне, что это последняя сделка — больше он таким заниматься не будет, — сообщила Лёка Ж. — Он очень просил, чтобы мы с тобой поехали к нему, особенно после того, как узнал, что именно ты хотел вернуть ему деньги. Но я сказала, — Лёка Ж. повысила голос, — что Антонио уже пригласил нас в Колизей.

Антонио обернулся и подмигнул. Лёка Ж. кокетливо улыбнулась.

— Что тебе дал Джованни? — поинтересовался я как бы между прочим.

— Так, ничего особенного… — ответила Лёка Ж. — Деньги. Не мог же он оставить меня без подарка. Я ему говорила, что хочу новый «Клиник холидей». С собой у него парфюма не было — он ведь не знал, что встретит меня здесь. Вот он и оставил денег на карманные расходы. А еще я сказала ему про 100 евро, которые мы должны заплатить в гостинице…

Антонио снова обернулся и кивнул на собор за окном:

— Зис из Санта-Мария-Маджоре.

— О, ай си! Белиссимо! — откликнулась Лёка Ж. и напела: — Санта-Мария-Маджоре, Санта-Мария-Маджоре…

Антонио растерянно улыбнулся и отвернулся.

— Лёка, ты бы лучше не пела, — посоветовал я. Она оскорбленно хмыкнула.

Через несколько минут мы подъехали к Колизею, в который хотели попасть с первой своей ночи в Риме. Лёка Ж. вышла из машины и с чувством прочитала:

Я посмотрел на зияющие мрачными арками развалины и сказал Лёке Ж.:

— Жаль, что мумия не работает во вторую смену — могли бы ей денег дать, теперь они у нас есть.

— Я уже дала, — ответила Лёка Ж.

— Когда? — удивился я.

— Да сегодня… то есть уже вчера… утром, когда Джованни отвозил меня в твою гостиницу. Мы заехали по пути, я вручила этому Рамзесу десять евро. Он долго меня благодарил, потом пообещал, что я встречусь с папой римским и все у меня будет хорошо. Так и вышло.

Лёка Ж. как ни в чем не бывало повернулась к Антонио и спросила, когда же мы пойдем в Колизей.

— Andiamo! — ответил Антонио и повел нас к символу Вечного города, попутно объясняя на ломаном английском, что раньше здесь стоял Золотой дворец Нерона. Тирана Нерона никто не любил, после его смерти Веспасианус разрушил Золотой дворец и построил на его месте il Colosseo.

Мы подошли к металлической решетке, перекрывающей одну из многочисленных нижних арок, и Антонио громко постучал своим жезлом по трубе. Через минуту перед нами появился охранник, пухлый мужичок в униформе, которая была ему явно велика и топорщилась во все стороны. Он оказался старым приятелем Антонио по имени Серджио.

Они весело поприветствовали друг друга, Антонио представил нас как своих русских друзей, объяснил, что завтра мы улетаем из Рима, а так и не сходили в Колизей, и Серджио, почесав затылок, открыл нам дверцу в решетке. Вот так просто.

Мы ступили под своды Колизея.

— Грандиозо! — изумилась Лёка Ж.

— Anfiteatro Flavio… — начал Антонио рассказ об Амфитеатре Флавиев, самом крупном стадионе античности.

Его начали строить при императоре Тите Флавии Веспасиане, продолжали при его сыне, Тите, а закончили при императоре Домициане. Двадцать тысяч рабочих целое десятилетие возводили рассчитанный на 50 тысяч зрителей амфитеатр, периметр которого превышает полкилометра, а высота стен составляет около 50 метров. Если бы Мадонна Чикконе родилась на две тысячи лет пораньше, она бы оценила эту концертную площадку, пошутил Антонио.

На облицовку стен потребовалось 100 000 кубометров травертина, на скобы, скрепляющие стенные блоки, — 300 тонн железа. Зрительские трибуны были покрыты мрамором, в арках стояло множество статуй, а перед входом в амфитеатр возвышался колосс Нерона высотой в 35 метров, выполненный скульптором Зенодотом. Веспасиан приказал отпилить голову Нерона и поставить вместо нее голову бога Солнца.

— Иль соле эзисте пэр тутти, — вставила Лёка Ж. свою любимую реплику.

Антонио захохотал и повел нас внутрь, по пути объясняя, как в Колизей проникали античные зрители. В амфитеатре было четверо главных ворот. Двое из них предназначались для артистов и зверей, двое других — для императора. Зачем одному императору сразу двое ворот, Антонио не знал. Лёка Ж. предположила, что император имел много родственников и слуг, через одни ворота все они проходили слишком долго, вот им и сделали вторые.

Все прочие зрители попадали в амфитеатр через 76 арок нижнего этажа. При входе посетителям выдавали билеты, на которых обозначались ряд и место, и зрители поднимались по 76 лестницам.

Следуя маршрутом античных зрителей, мы вышли к остову трибун, который в ночной электрической подсветке напоминал скелет грудной клетки какого-нибудь древнего монстра, сброшенного с Олимпа. Исполнившись благоговения перед великими останками, Антонио рассказал и показал, как рассаживались зрители. В самом низу, на подиуме у южного входа, за высоким парапетом сидел император со своей многочисленной семьей и свитой. Далее, в первом ярусе, располагались сенаторы и весталки. Во втором — всадники, в третьем — свободные римляне. А в четвертом, откуда было совсем плохо видно, сидели женщины и рабы.

Лёку Ж., разумеется, возмутила дискриминация, допускаемая древними римлянами по отношению к римлянкам. Но Антонио объяснил, что добродетельная domina, госпожа — так обращались к замужней женщине, — редко выходила в свет, поскольку была слишком занята заботами о домашнем очаге. Никакой дискриминации не было. Напротив, женщина в Древнем Риме была окружена почетом и уважением. Недаром Катон Старший пошутил: «Повсюду мужи властвуют над мужами, а мы, властвующие над всеми мужами, находимся под властью наших жен».

В амфитеатре женщинам отвели последний ряд лишь потому, что держать лучшие места для тех, кто бывает здесь нечасто, — просто непрактично.

После того, как я перевел Лёке Ж. италоязычную часть тирады Антонио, он продолжил восхвалять практичность древних римлян и рассказал о тенте, который натягивали над ареной, когда палило солнце или шел проливной дождь. Тысяча матросов императорского флота с помощью канатов прикрепляли тент к мачтам, расставленным по верхнему краю стены, и укрывали амфитеатр от непогоды для удобства зрителей. А внизу, под ареной, были устроены коридоры, камеры с клетками для зверей, лифты и много других приспособлений для того, чтобы поражать публику неожиданным появлением или исчезновением участников шоу и прочими спецэффектами.

Здесь Антонио плавно перешел к рассказу об античных перформансах — массовом убийстве экзотических животных и навмахиях, морских сражениях с участием настоящих кораблей. Правда, в амфитеатре Флавиев навмахии устраивались лишь в первые годы после открытия стадиона, но вскоре от них отказались, поскольку это было слишком дорого. В основном на арене Колизея проходили бои гладиаторов.

Лёка Ж. и тут блеснула познаниями, на сей раз почерпнутыми из уроков Агриппины Сидоровны, — она сообщила, что если зрители хотели помиловать проигравшего гладиатора, то поднимали большой палец, а если хотели его казнить — то опускали.

— Ноу, ай донт синк, — ответил Антонио и объяснил, что на самом деле правила гладиаторских боев были не такими, как написано в школьных учебниках. Если гладиатор проигрывал, но мог подняться, его не казнили. А вот если рана была смертельной, то зрители показывали пальцем на горло — и таким образом просили победителя убить поверженного. Тогда победитель закалывал проигравшего одним резким ударом в горло.

— Какой ужас! — воскликнула Лёка Ж.

— Йес, — согласился Антонио, — для слабонервных это было неприятное зрелище. Зато проигравший больше не мучился.

Далее Антонио не без сожаления поведал, что гладиаторские сражения, такие справедливые, были запрещены в V веке императором Гонорием — как противные христианству. Потом в амфитеатр несколько раз ударила молния, он подвергся ограблению варварами, а в XI веке его использовали как крепость. Примерно тогда же амфитеатр и назвали Колизеем — в память о колоссальной античной статуе, которая стояла у входа.

А затем амфитеатр стали растаскивать на стройматериалы. Из стенных блоков вытащили почти все металлические скобы, оставив в камнях зияющие воронки, как после артобстрела. Понтифики забирали из Колизея камни на строительство своих шикарных особняков. Наверное, от амфитеатра вообще не осталось бы «насинг», вздохнул Антонио, но в XVIII веке папа Бенедикт XIV освятил Колизей как место, где мучили первых христиан. Посреди арены поставили большой крест и алтари, на этом разграбление античных руин закончилось.

— А я читал, что на арене Колизея на самом деле не убивали христиан, — сказал я.

Антонио согласился, что убийство христиан «итс ледженд». Но благодаря этой легенде Колизей удалось спасти. Ведь, как сказал Беда Досточтимый, — тут Антонио поднял указательный палец и процитировал: «Quamdiu stabit Colyseus, stabit et Roma; quando cadet Colyseus, cadet Roma; quando cadet Roma, cadet et mundus».

— О чем это он? — спросила у меня Лёка Ж.

— Ну, это известный афоризм. Неужели ты, со своим книжным багажом, не узнала? — поразился я и перевел: — «Пока стоит Колизей, будет стоять и Рим, а если Колизей падет, то падет Рим, а с ним и весь мир». Это изречение Беды Досточтимого, бенедиктинского монаха, английского учителя церкви.

Антонио поинтересовался, были ли мы у фонтана Треви.

— Уот из зис? — имела неосторожность спросить Лёка Ж.

Антонио огорчился. Печально жестикулируя, он объяснил, что Треви — главный фонтан Рима и стыдно не знать этого такой образованной синьорине!

Он быстро вывел нас из Колизея, усадил в карабинерский фиат и сказал Серджио, что мы должны срочно отправиться к фонтану Треви. Серджио кивнул и нажал на газ.

Через несколько минут мы были на пьяцца ди-Треви, где стоял знаменитый фонтан. В подсветке над каменным гротом и чашей с водой возвышались три фигуры — бородатый мужчина по центру и две женщины в нишах по бокам. Карабинерский фиат подкатил прямо к широкой лестнице, каскадом спускавшейся к фонтану, и мы ступили на ее белокаменные ступени.

Это самый большой фонтан Рима, сообщил Антонио, начиная новую лекцию. Высота фонтана 30 метров, ширина около 20 метров. В центре скульптурного ансамбля — Нептун. Он мчится по морю на колеснице, в которую запряжены кони — ретивый и спокойный. Из воды выглядывают Тритоны — они указывают путь.

В правой нише — статуя Salubrità, Здоровье. А над ней — барельеф «Дева, указывающая дорогу к источнику». Далее Антонио пересказал своими словами легенду об одной девушке, которая в 19 году до нашей эры показала римлянам источник чистой воды недалеко от города. Консул Агриппа, тот самый, который строил первый Пантеон, приказал провести от этого родника акведук — его назвали «Аква-Вирго» («Вода Девы»). Это событие отражено в барельефе с левой стороны — на нем изображен Агриппа, одобряющий проект акведука.

Акведуком «Аква-Вирго» римляне пользовались 400 лет, пока варвары не разрушили его. Заканчивался акведук как раз на том месте, где мы стояли и слушали Антонио. В XV веке папа Николай V приказал воздвигнуть тут фонтан в виде бассейна. Его назвали «di Trejo», «Фонтан трех дорог» — потому что располагался он на тривиуме, перекрестке трех улиц. А в XVII веке Урбан VIII решил, что существующий фонтан слишком не изыскан, и сказал Бернини, чтобы тот сделал его понаряднее. Бернини предложил несколько проектов, но все они оказались очень дорогими. Тогда папа повысил налог на вино. Анонимный остряк Паскуино, развлекающий горожан эпиграммами, которые вывешивались под одноименной статуей на углу одноименной улицы, откликнулся смешным стишком. Во всяком случае, Антонио утверждал, что это смешно.

Прочитав это сатирическое произведение, Антонио ожидал реакции, но ее не последовало, поскольку мы ничего не поняли.

После тщательных поисков в словаре моего самоучителя мы совместно сделали перевод:

— А над чем тут смеяться? — поинтересовалась Лёка Ж.

— Видимо, трудности перевода, — предположил я и тихо сказал: — Но ты все равно посмейся. Ему будет приятно…

Лёка Ж. захохотала в свойственной ей манере. И Антонио, купившись, с энтузиазмом продолжил. Римляне так разозлились на повышение налога на вино, что с тех пор стали бросать в этот фонтан монеты — чтобы власти скорее собрали нужную сумму и отстали от них. Так это вошло в традицию. Теперь все туристы кидают в фонтан монетку, чтобы снова вернуться в Рим. Но поскольку все старались не просто бросить, а еще и попасть в какую-нибудь статую, то фонтан сильно пострадал. В 1991 году его отреставрировали и запретили швыряться монетами.

— Но разве каждого схватишь за руку! — с горечью сказал Антонио. А в прошлом году, к большой печали нашего карабинера, фонтан Треви вошел в Книгу рекордов Гиннесса — в течение дня в него кидались монетами полторы тысячи человек!

— Скуза, Антонио, — сказала Лёка Ж. и осторожно поинтересовалась, можем ли мы тоже бросить по монетке.

Антонио огорченно вздохнул, но разрешил: «онли ту уотер, нот ту стэтью» — только в воду, не в статую. Он даже объяснил, как нужно метать монеты: повернуться спиной к фонтану и бросить правой рукой через левое плечо. Если кинешь одну монету, то вернешься в Рим. Если две — встретишь любовь. Если три — будет свадьба. Если четыре — обретешь богатство. А если пять монет — то к разлуке.

Интересно, кто же так мечтает с кем-нибудь расстаться, что приезжает в Рим, чтобы швырнуть в фонтан горсть монет?..

— Любовь… — задумчиво произнесла Лёка Ж. — Помнишь, мумия мне сказала: «Кы чэрка, уил фанда»? — Я кивнул. — Мы с Джованни расшифровали. Это значит: кто ишэт, тот находить. Я свою любовь нашла. Причем давно. — Лёка Ж. выразительно посмотрела на меня. — Свадьба… С ней можно не торопиться. Богатство… Ну это вообще не моя забота. Так что брошу одну. У тебя есть монеты? — спросила у меня Лёка Ж.

— Откуда! Я же Пьетро отдал всё, до последнего цента, — ответил я.

— Какая жалость, а у меня только сотенные купюры! — огорчилась Лёка Ж. и поинтересовалась у Антонио, не разменяет ли он сто евро мелочью.

Антонио снова вздохнул, порылся в кармане и выдал нам по никелевому евро. Лёка Ж. бросила монету, следуя инструкции, и проследила за тем, чтобы я тоже не попал в статуи. Наблюдая за траекторией моей монеты, она обнаружила, что дно фонтанной чаши полностью усыпано блестящей в воде мелочью, и поинтересовалась, куда все эти деньги деваются.

Антонио объяснил, что в последнее время муниципальные службы собирали монеты и передавали их в благотворительный фонд «Каритас». Но на самом деле юридически они никому не принадлежали. Этим пользовались многие нищие и бомжи. Возникла даже целая банда воров — ею заправляет бомж по кличке Д'Артаньян. Они приходят ночью, когда туристы расходятся, и вылавливают монеты. Бандитов пытались показательно судить, чтобы другим неповадно было. Но в суде их всегда оправдывали. А ведь в фонтане лежит целое состояние — в день можно выловить 6000 евро, а за год — 700 000!

— Теперь я понимаю, почему Анита Экберг побежала сюда именно ночью, — сказал я.

— Кто такая Анита Экберг? Твоя подружка? — приревновала Лёка Ж.

— Ты что, не смотрела «Сладкую жизнь» Феллини? — поразился я.

— Не смотрела… — сердито ответила Лёка Ж.

— Fellini. Dolce vita! — отозвался Антонио.

— Видишь, а он смотрел, — заметил я с укором. — Там Анита почему-то хочет искупаться ночью в фонтане. Теперь я понимаю — она хотела себе на обратную дорогу подсобрать. А Масроянни ей не позволил.

— Все вы, мужики, одинаковые, — язвительно заметила Лёка Ж. и вернулась к разговору с Антонио о сокровищах фонтана Треви. Видимо, она желала принять участие в их судьбе.

Антонио строго сообщил, что теперь монеты фонтана это собственность мэрии Рима, и показал на таблички, установленные у Треви. На них было написано, что вылавливание монет из фонтана приравнивается к хищению муниципальной собственности. Д'Артаньян с этим решением мэрии, конечно, не согласился, — усмехнулся Антонио, — он залез на фонтан и стал резать себе живот бритвой, угрожая, что убьет себя, если ему не дадут собирать здесь монеты. Но в итоге свалился в воду, его выловили и отвезли в больницу.

Лёка Ж. испугалась за несчастного бомжа, но Антонио успокоил ее, что ничего страшного с этим Д'Артаньяном не случилось. Несколько царапин — только кровь размазал, одна показуха…

Антонио в сердцах сплюнул, посмотрел на Лёку Ж., пожалевшую Д'Артаньяна, и о чем-то вспомнил.

— Летс гоу ту падроне, — сказал он.

— Антонио! — воскликнула Лёка Ж. — Ю ар май персонал энджел!

— Ай эм нот эн энджел, — ответил Антонио и объяснил, что просто не любит хамов и жлобов.

С первыми лучами рассвета мы были у гостиницы «Алессандро». Антонио уточнил у нас, в каком номере мы останавливались, велел сидеть в машине и ушел.

Через пять минут из гостиницы выбежал сам падроне со всеми нашими вещами в руках. Следом появился Антонио. Хозяин гостиницы стал умолять о прощении. Еще немного — и возможно, бухнулся бы на колени. Но Лёка Ж. сказала, что не держит на него зла, и падроне сразу испарился.

Антонио посмотрел на узкую безлюдную улицу и сказал, что сегодня Рим опустеет. Рафаэль Бандани, любимец Муссолини и придворный предсказатель землятрясений, напророчил, что 11 мая 2011 года случится землетрясение, от которого падет Рим. Ученые, конечно, стали говорить, что Бандани самоучка и вообще ничего такого не предсказывал, но кто им поверит! Многие римляне взяли отгул 11 мая и уже покинули Рим. Антонио тоже не пойдет сегодня на работу — навестит мать в Римини.

Он извинился за то, что не сможет отвезти нас в аэропорт, и объяснил, как добраться до Фьюмичино электричкой. Нужно купить билет в газетном ларьке на втором этаже вокзала Термини, рядом со входом в метро, на экспресс «Леонардо», стоит 14 евро. И предупредил, чтобы не забыли прокомпостировать билет в желтом ящике на платформе. А не то нас оштрафуют на 100 евро.

— Сэнк ю, Антонио! — благодарно сказала Лёка Ж. Антонио обнял нас обоих, поцеловал каждого в лоб и сказал Лёке Ж., что, если бы она не встретила свою «тру лав», а он свою, они могли бы пойти дальше «тугезер». Я сделал вид, что ничего не понял. Лёка Ж. украдкой смахнула слезу.

Карабинерский фиат уехал. Я взял свою сумку и Лёкин чемодан, и мы отправились к вокзалу Термини.

Рим действительно опустел. Ставни на окнах жилых домов были наглухо заперты. Магазины и бары надежно закрыты металлическими жалюзи. На улицах — ни одного прохожего.

Зато у вокзала жизнь бурлила. Толпы людей лихорадочно бегали по площади перед вокзалом, спеша скрыться от катаклизма, в который не верили ученые.

Лёка Ж. остановилась, обернулась, посмотрела на Рим, который мы покидали, и вздохнула.

— А я бы осталась еще дней на десять… Так мы на Порта-Портезе и не сходили!

— Сходим в следующий раз, — пообещал я.

Мы зашли на вокзал, разыскали газетный ларек, в котором продавались билеты на экспресс до аэропорта, и двинули на платформу. Чем ближе мы подходили к своей платформе, которая находилась в самом хвосте, тем плотнее была толпа на перроне. В конце концов с трудом протиснувшись на нужный путь, мы увидели табло с надписью, которая сообщала, что отправление экспресса «Леонардо» задерживается на неопределенное время. Табло над соседней платформой информировало о том же.

— Похоже, твое желание исполнилось, — сказал я Лёке Ж. — И мы задержимся тут надолго.

И тут нас кто-то окликнул: «Ciao!»

Это был Антонио. Он узнал, что железнодорожники забастовали из-за наплыва желающих покинуть Рим и требуют повысить зарплату. Но пока никто навстречу бастующим идти не собирается.

Антонио взял у меня Лёкин чемодан, и мы направились обратно.

На заднем сиденье черного фиата лежал огромный букет красных роз.

— Итс фор ю, — сказал Антонио Лёке Ж.

Она смутилась, но букет все-таки взяла.

До аэропорта Леонардо да Винчи мы доехали с мигалкой, минуя светофоры и пробки.

У входа в аэропорт Лёку Ж. встречали: Джованни с букетом красных роз, поджарый старичок, очевидно, его отец Франческо, с букетом чайных роз, и Паоло, который держал белые розы с зеленой каемкой. Неподалеку переминался с ноги на ногу Гарик — тоже с букетом фиолетовых роз. А рядом прохаживался Романо с белоснежными розами.

— Да ты звезда! — сказал я Лёке Ж.

— А то! — гордо парировала она, небрежно открыла дверцу и вышла.

Первым звезду приветствовал Джованни. Он бросился к Лёке Ж., отдал ей цветы и диск — его группа все-таки записала сингл с ее участием, как он и обещал. Затем цветы Лёке Ж. вручили Франческо и Паоло. Следом подошел Гарик, который преподнес Лёке Ж. букет, опустился на колено и стал умолять о пощаде.

Антонио отдал мне багаж, пожал руку, подошел к Лёке Ж., поцеловал ее и укатил.

Наступила очередь Романо. Он присоединил свой букет к остальным и спросил Лёку Ж.:

— Что ты сказала папе? Я думал, меня выгонят, а меня повысили!

— Поздравляю, — улыбнулась Лёка Ж., — но я ничего особенного не говорила. Просто передала привет.

— От кого? — удивился Романо.

— От Бога, — ответила Лёка Ж. и чмокнула Романо в щеку.

После чего добавила к моему багажу охапку роз и налегке пошла в аэропорт, бросив на ходу:

— Чао пер тутти!

— Чао, Лёка! Ариведерчи! — ответил мужской хор.

Я потащился следом, на ходу теряя и поднимая цветы. Лёку Ж. я настиг, когда она уже встала в очередь к стойке регистрации.

— Знаешь, Лёка, хочу тебе кое-что сказать… — начал я с угрозой.

— Не надо, — перебила она и посмотрела на меня счастливыми глазами. — Всё хорошо. Пусть так и останется.

Рейс в Петербург задержался на 18 часов — все из-за того же наплыва желающих покинуть Вечный город. Так что весь день нам пришлось провести в здании аэропорта. Но Лёка Ж. не скучала. Она посетила «Дьюти-фри» и все остальные магазины, которые находились в послетаможенной зоне, по пути раздаривая розы продавщицам и обслуживающему персоналу.

Мы покинули Рим глубокой ночью. Лёка Ж. извлекла из упаковки новый «Клиник холидей», дала мне понюхать, блаженно понюхала сама, откинулась на спинку и стала глядеть в иллюминатор.

— Арриведерчи, Рома, — сказала она с легкой грустью и неожиданно подскочила. — Ой! Смотри, что это там за красивые красные облачка? — Лёка Ж. показала на зловещие багряные тучи над горизонтом.

— Закат, наверное, — предположил я, чтобы не пугать ее.

— Какой закат! — воскликнула Лёка Ж. — Ночь на дворе…

Она вызвала стюардессу и потребовала объяснений. Стюардесса любезно сообщила, что красные облачка — это извержение Этны. Но никаких причин для беспокойства нет — над вулканом мы не полетим.

— Это я виновата! — вдруг сказала Лёка Ж. — Я же обещала нашему Кренделю припасть к лаве, а так этого и не сделала. Вот вулкан и извергся.

— Невероятно! — восхитился я. — Ты даже улететь по-человечески не можешь. Если не землетрясение, так извержение вулкана вызовешь… Если про такое написать, ведь не поверит никто!

Лёка Ж. задумалась, взяла у меня самоучитель-путеводитель, нашла в нем чистую страницу, что-то быстро начеркала и дала мне прочитать:

Эта история может показаться невероятной. Честно говоря, даже я теперь задумываюсь: была ли она на самом деле или просто привиделась… Одно несомненно — ничего этого не случилось, если бы…

— Угадай, что это, — сказала Лёка Ж.

— Понятия не имею. Признание алкоголика?

— Какой ты глупый! Это отличное начало для книги, — снисходительно объяснила Лёка Ж. — Обо мне и Вечном городе.

25 апреля — 12 мая 2011 г.

Примечания

1

О, простите, синьорина! Минеральная вода, вино, СОК? (ит.).

(обратно)

2

Мне — так же, пожалуйста (ит.).

(обратно)

3

Я тожа тебя любит (искаж. ит.).

(обратно)

4

Итальянское ругательство — курва, зараза.

(обратно)

5

Я хочу звонить (искаж. англ.).

(обратно)

6

Хотеть Звонять? (искаж. англ.)

(обратно)

7

Доставить вас домой? (искаж. англ.).

(обратно)

8

Доброй ночи (ит.).

(обратно)

9

У. Шекспир. «Лукреция». Перевод В. Томашевского.

(обратно)

10

Публий Овидий Назон. Метаморфозы. Перевод С. В. Шервинского.

(обратно)

11

Воды? (англ.).

(обратно)

12

В самом деле? (ит.) Это невозможно (англ.).

(обратно)

13

Мы можем идти на море? (англ.)

(обратно)

14

Да. Но сейчас моросит (англ.).

(обратно)

15

Терпение! (ит.).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Загадки Турандот

Глава 2 Письмо от Энрико Карузо

Глава 3 Солнце существует для всех

Глава 4 Прощай, Россия…

Глава 5 Бонджорно, Рома!

Глава 6 Римская ночь

Глава 7 Похмелье

Глава 8 Сюрприз от Гарика

Глава 9 Театр кукол

Глава 10 Как в кондитерской

Глава 11 Пророчество мумии

Глава 12 Барбекю по-итальянски

Глава 13 «Уста истины»

Глава 14 Папа римский

Глава 15 Ариведерчи, Рома

*** Примечания ***