Лекарь [Алексей Анатольевич Федосов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Алексей Анатольевич Федосов
Лекарь

Глава первая

Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Хвала Аллаху — Господу миров,

милостивому, милосердному, властителю дня Суда!

Я Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим милостью пророка нашего, с позволения и благословления начертал эти строки во славу Аллаха, да поразятся неверующие и будут они уязвлены в самое сердце. И пусть Аллах запечатает мне уста, если я лгу.


На дворе стоял обычный летний день, теплый ветерок чуть покачивал верхушки зарослей саксаула. Маленькие облака лениво ползли по небу. Не вдалеке, над полем засеянным ячменем, кружил, раскинув крылья, коршун. По дороге, подымая пыль, пронесся всадник, гонец к эмиру с донесением. Как хорошо было, откинутся на подушки, разбросанные по дивану стоящему под навесом, взять в руки пиалу с горячим, ароматным, душистым чаем, придерживая за донышко левой рукой, прихлебывать его мелкими глоточками, смакуя каждую каплю. Перекинутая через шею тряпка впитывала в себя пот, принося облегчение от жары, влага, испаряясь, охлаждала кожу.

— Эфенди, — раздался почтительный голос духанщика, — Вас хотят видеть. — разогнувшись он смотрел на меня ожидая ответа.

— И кто это будет? — открывать глаза и видеть эту толстую рожу не хотелось.

Послышалось, какое то шебуршание, звук затрещины, отпущенной умелой рукой. Сдавленное — Ой-канье — как будто духанщику наступили, на что-то очень дорогое и нужное.

«Ого! это кто же выполнил, мою мечту и добрался раньше меня до этой жирной морды»

Открыв один глаз, замечаю стоящего в паре шагов воина, облаченного в кольчугу, на зерцале изображен лев, терзающий добычу, приложив к груди кулак, он сгибает голову в легком поклоне.

— Мухамад — ад — Дин- абу-л — Фатах- ибн- Сулейман — Лекарь? спрашивает, смотря мне в лицо.

Пришлось встать, отвесить поклон, — Да, это Я. Милостью Аллаха, излечиваю тела и врачую души, кому понадобились мои скромные услуги?

— Прошу тебя лекарь пойти со мной. Мой хозяин и господин умирает, просит облегчить его страдания. Мы были в походе, страна Урусов, при штурме крепости врагов был господин мой ранен. — Воин замолчал в ожидании.

— пока он говорил, я внимательно смотрел ему в лицо и видел в нем искреннее сочувствие, переживание, тревогу и затаенную надежду. Надежду на то, что человек стоящий напротив, поможет, вылечить или избавит от мучений.

— Куда ехать? — Спросив, поворачиваюсь к выходу и слышу в ответ.

— Не надо ехать. Мы вчера вечером прибыли и почтенный Саид, — кивнул он в сторону духанщика, — Разрешил в своей комнате положить нашего господина, — судя по усмешке искрившей губы воина «Почтенный Саид» не очень торопился, предоставляя место раненому.

— Тогда подожди здесь я схожу за лекарствами и приду. — Войдя к себе, прошел к топчану, нагнувшись, вытащил из-под него, кожаную коробку с откидной крышкой, в которой храню лекарские инструменты и травы.

— Так, что мне может понадобится? — Покопавшись, перебрал кульки и узелочки, подумав почесал бороду, махнув рукой, решил взять всю. Тащить было недалеко, а бегать туда, обратно не хотелось.

Подходя к выходу, услышал голос Саида, — Уважаемый, смогу ли я надеяться на то что…

Вот крыса, — в друг пришло на ум, — у человека горе, а он только о деньгах и думает, шакал толстобрюхий. — И прерывая его вымогательство, вышел из дверей.

— Веди меня к своему господину. — Ответил на вопрошающий взгляд. Кивнув он, вышел из под навеса направляясь за угол дома. Я засеменил за ним, придерживая двумя руками свою довольно увесистую коробку, старясь при этом не отстать от воина шагающего размашистым шагом человека привыкшего к долгим пешим переходам. Легкая пружинящая походка, левая рука чуть на отлете, правая немного согнута в локте и слегка прижимается к телу, походка пехотинца привыкшего к строю, когда в одной руке тяжелый щит, а в другой такое же копье.

Войдя в комнату, был немного поражен простотой убранства, не верилось что наш, шакал, живет так скромно или же это были не его покои он просто сдал постояльцам помещение для прислуги, содрав при этом хороший куш. В дальнем углу у приоткрытого окна полулежа на топчане, располагался молодой человек. Откинувшись на подушки подложенные под спину так что бы верхняя часть тела была почти прямо, лежал юноша, длинные черные волосы, раскинувшиеся на подушке, пряди прилипшие на мокрый от пота лоб, бледное лицо, синева вокруг губ. Казалось, что он умер, и только хриплое дыхание, говорило, что больной еще жив.

Усевшись на поставленную рядом скамью, приступил к осмотру, как говорил мой учитель, — Прежде чем начнешь лечить осмотри и не упускай из виду не одной мелочи которые помогут тебе спасти жизнь больного, если он сам не может, в беспамятстве лежит, опроси тех кто позвал тебя, расспроси со всей тщательностью и умением, выясни подробности как все случилось, узнав их ты сожжешь помочь, в деле врачевания мелочей нет.

«Бледность, практически молочного цвета с легкой синевой на щеках и шее, посиневшие губы искусанные, с капельками запекшейся крови, обветренные, потрескавшиеся как будто больной долго не пил и потерял много жидкости.»

Протянув руку к покрывалу, хотел его откинуть, что б осмотреть тело. Внезапно воин стоявший рядом перехватил её, со словами, — Лечи так!

«Вот Иблис, как клещами схватил» потер запястье, унимая подступившую боль, проворчал, — Уважаемый, Если Я не смогу ЕГО осмо…

Тут воин прервал меня, — Её!

Продолжая я договорил, — треть, КОГО! — вырвалось у меня.

— Её, Это Госпожа Наша, дочь Рашад ар Шакур Абу-л рад ибн Муталиба, мы все кто остался в живых после того как неверные призвали гнев Аллаха на землю сравняв с землей крепость в одночасье, она спасла меня собой прикрыв, погиби все кто шел позади…

— Постой, — остановил я его речь, — присядь и давай ты мне расскажешь все как было, только сначала выслушай меня.

— Я не смогу помочь твоей госпоже если не смогу её осмотреть, даю слово что рубашку снимать не буду, касаться руками груди не буду, но ухом к приложиться должен, дабы послушать что там внутри случилось, пока осматривать буду ты рассказывай где вы были и что там произошло. Как тебя зовут?

— Юсуф.,- он замолчал, покусывая, седой ус в раздумьях, пристально глядя на лежавшую больную, в его взгляде мешанина из боли и сострадания, любви и нежности к этой хрупкой девушке. Потом кивнул в знак согласия.

— Это случилось четыре дня назад, — Начал Юсуф свой рассказ, — мой господин почтенный купец, по делам торговым пришел с караваном в крепость Урусов.

Он замолчал, следя за мной. Я, осторожно прильнул к груди, пытаясь расслышать звуки, учитель говорил, что чистое дыхание подобно ветерку скользит, а здесь, здесь как будто кузнец шоркал по куску железа. Переливалась вода на мельнице. На каждом вздохе. Кожа, бледная, пот липкий. Дышит тяжело не глубоко. Слева чисто, а справа … я вслушался … «О Аллах. Только не это»

— Юсуф, я должен коснутся твоей госпожи здесь, здесь и здесь, — Я поочередно указал где, — это не нанесет урона чести, как зовут твою госпожу?

— Латифа! Мы все… — помолчал и добавил, — она очень добрая и дружелюбная. — Кивнул разрешая продолжать осмотр

Приложив пальцы, постучал по ним.

«Да так и есть, как глухой барабан, так теперь надо, ребра глянуть, вот калъб сидит и смотрит, хорошо бы осмотреть все тело по синякам можно почти всё понятью и как мне осматривать её? Придётся звать служанку и будет мне помогать, а тебе придётся уйти, хоть и твоя госпожа, за дверью посторожишь, служанка будет залогом чести»

— Юсуф, — начал я, — сейчас ты позовешь сюда, кухарку Джабиру, старушка пухленькая такая, позовешь её сюда. Скажешь, Я прошу, что б она мне помогла. Иди.

Он молча встал и вышел за дверь. Проводив взглядом, повернулся к Латифе.

Знавал я таких людей как Юсуф, преданные, честные, верные. Готовые до последнего вздоха служить своим господам, да не завидую я, Саиду, если вздумает встать у него на пути. Для своей госпожи готов на всё. Наклонившись к чаше, стоящей рядом на столике вытащил тряпицу, отжал, стараясь не потревожить больную, вытер пот, выступивший на бледном лице.

«ну почему так всегда происходит, почему за наши мужские игрища страдают они, женщины, ну почему Аллах, так не справедлив к ним, а этот нежный цветок, за что ей такие муки»

Скрипнула дверь, в комнату вошли Юсуф и Джабира. Отложив тряпку, взмахом руки подозвал их к себе.

— Джабира, слушай меня, сейчас мы выйдем, а ты обмотаешь грудь молодой госпожи, но так что б я мог осмотреть, заматывать будешь вот так, — Показал как надо, — Юсуф, мы с тобой выйдем, пока Джабира готовит Латифу к осмотру, и ты продолжишь свой рассказ, пойдем. — С этими словами Я двинулся к двери. Немного постояв за мной, следом пошел и Юсуф.

В комнате по соседству, прошел к столику стоящему у окна, сел, взглянул в лицо подходящего воина.

— Присаживайся, — подождал, — слушай меня внимательно, от твоего решения зависит жизнь Латифы. У неё повреждено одно легкое, — вот это я ткнул пальцем воину в его широкую грудь, — Если сейчас не ей не помочь она умрет. Я вообще удивляюсь, как ты её сюда то довез, с таким ранением обычно на третий день умирают, кровь собирается внутри, превращается в сгустки, которые все запечатывают. Больному тяжело дышать и он задыхается. Сначала синеют губы, потом синюшность распространяется на шею, спускается вниз на грудь, лицо покрывается холодным липким, состояние ухудшается с каждым днем.

— Господин..

— Зови меня, Мухамад.

— Господин Мухамад, какое решение я должен принять?

— Разрешить осмотреть голое тело, я надеюсь найти там следы, которые подтвердят мои слова и помогут принять правильное решение для лечения твоей госпожи.

Юсуф, помолчал, горькая усмешка коснулась его губ, — Это точно, что вы сказали?

— Да, это так и она может умереть.

— Да господин Мухамад, Я разрешаю осмотреть, госпожу, но в присутствии Джабиры.

Я кивнул, соглашаясь с его условиями, продолжая расспрашивать. — Сколько до вашего города?

— Пять дней пути. В этом благословенном месте, — По лицу скользнула гримаса иронии, — нас задержало только здоровье Латифы.

Теперь уже и я не смог сдержать горькой ухмылки, — Вы бы уважаемый Юсуф, довезли холодное тело, она умерла бы в пути.

Тут нас прервали, вошла Джабира. — господин Мухамад, все сделала, как вы сказали.

Я подозвал её, — Джабира подойди.

Она приблизилась, в глазах стояли слезы, на мой не заданный вопрос ответила кивком.

«Что все так плохо? что же она там увидела? Аллах Всемогущий…»

— Господин Юсуф, — я посмотрел на воина, — разрешил мне осматривать его госпожу в твоем присутствии, будешь мне помогать при дальнейшем осмотре, — поднял руку, останавливая её вопросы,

— Уважаемый, Вы, — я склонил голову, — решите все вопросы с хозяином, — Юсуф подобрался под моим взглядом, казалось, сообщение, что Латифа при смерти вынуло из него сердце, а здесь он увидел реальную возможность помочь.

«Бедный Саид, чувствую будешь ты порхать над крышей, как воробей, за свою жадность, ни чего дождешься и от меня подарка»

— Сейчас мне нужно, что б ты принесла жаровню, — Обратился я к кухарке, — джезву, три пиалы небольших, одну большую, вот такую, — Показал ей размер.

— У тебя сейчас на кухне есть кипящая вода, — получив ответный кивок, продолжил, — тогда два кувшина, один с холодной, другой горячей, — Подумал и спросил, — а остывшая есть? — Джабира посмотрела на потолок, как будто что припоминая, кивнула и замерла в ожидании дальнейший приказаний.

«Ты смотри, Саид — то, Шакал вонючий, а люди у него… Стоит не шелохнувшись, вся внимания полна, это чем же он так их здесь всех запугал?»

— Иди и принеси что нужно, — отпустил я кухарку.

Повернувшись к Юсуфу, я решил задать вопрос, на который никак не мог найти ответ.

— Юсуф!

Он остановился, повернувшись, посмотрел на меня.

— Латифа, — я промолчал, глядя ему в глаза, — Твоя Дочь? А ты значит не Юсуф…

«учитель мой говорил, что глаза человека зеркало его души и тем, кто умеет видеть, они могут рассказать многое»

В глазах человека стоящего предо мной, промелькнула буря, нет даже целый самум, который присыпал песком всю боль, гнев, надежду, страх, всколыхнувшиеся в его душе, оставив только огромную и безбрежную любовь, к той маленькой и нежной девочке лежавшей в соседней комнате.

Плечи опустились, напрягшееся было тело, расслабилось, как будто из него вышел весь воздух. Он вздохнул, и с какой то затаенной грустью в голосе сказал, — Да Господин! Латифа моя дочь, но я…

Тут мне пришлось прервать его попытку рассказать и отправить выполнять распоряжение.

«Понятно всё становится на свои места, да и я пойду»

В комнате все было без изменений, прошел к больной сел рядом и стал мокрой тряпкой утирать лицо Латифы.

«Потерпи еще немного, девочка, потерпи, еще немного и тебе будет лучше, я приложу все свои знания и помогу тебе»

«Да уж, опять я прав, угадал, всё так и есть, она его дочь, а он, он простой воин волею Аллаха, в молодости понравился своей госпоже, муж, небось, старый был. Овдовела вышла замуж, потащила свою старую любовь за собой, приставила опекуном, зная лучше чем Он никто не справится, не приглядит за родной дочерью, не даст её в обиду, вот отсюда и его фанатичная верность и преданность, что целых четыре дня вез её до сюда и сейчас будет охранять покой и здоровье, жалко конечно этого шакала, но уж лучше будет если Юсуф прибьет его, чем меня. Да уж когда он замер, после моего вопроса, тут я усмехнулся своим мыслям, — казалось что лев смотрит на меня. Готовый растерзать. Так куда я дел настойку опия, вот она.»

Так, настойки, отвар, мне надо тут я задумался, вспоминая состав. — О-о, точно, — вслух произнес, я и, подняв глаза к потолку, стал перечислять травы входящие в состав

— Травка спорыш, аниса плоды, укропа семян добавляем тут, мы, сосновые почки и травка чабрец, корень солодки натертый кладем. Частей всех мы равно возьмем, разбавим водою и оставим стоять. Потом разогреть и его вскипятить недолго погреть и с огня удалить, поставить остыть, а потом процедить и можно давать, больному испить

«Ф — фух, не забыл, ну и где они ходят то пора начинать»

Аллах услышал мои призывы, в дверях показалась Джабира и кухонный раб несущий всё что нужно.

Я отложил в сторону тряпку. — Жаровню ставьте вот сюда, — указал место у окна рядом со столиком. Джабира скажи, чтобы принесли полную пиалу изюма, нашли Юсуфа, позвали сюда, он нужен не надолго. Прошел к больной Латифе, сел рядом, взял её за тонкую руку постарался найти жилку сердечную.

«Ага, вот она, ну же, девочка не сдавайся, продержись ещё чуток, сейчас я тебе помогу,

Сейчас настоечку тебе дам, полегчает»

Джабира стояла, рядом следя за моими действиями, — Джабира, сейчас я буду осматривать госпожу Латифу, после осмотра придется кое что сделать, полностью ещё не уверен, но у меня есть подозрения что всё очень плохо, все эти хрипы и клокотание у неё в груди могут быть следствием, сильного удара когда она упала. Посмотрел на неё, увидел на лице отражение сострадания, — Я могу предположить, что придется у бедной девочки удалить селезенку. Будешь мне помогать. Что делать и как я тебе сейчас расскажу.

С этими словами я повернулся к больной и откинул одеяло, — Ого! О-О, Аллах!

Картина, открывшаяся передо, мной была ужасна. В нижней части грудины был огромный синяк, практически черного цвета с краями уже начинающими переходить в желтизну, чуть выше и в сторону к правому боку, была впадина на теле глубиной с детскую ладошку и тоже синевато желтого цвета. Я попытался прощупать пальцами внутренние органы. В том месте, где должна была быть селезенка, определялось, что-то твердое. Латифа открыла мутные от боли глаза, застонала, попыталась согнутся и отстранить мои руки, Джабира взяла её за плечи, прижала к подушкам не давая встать и не мешать мне проводить осмотр. Я накрыл больную одеялом, сел рядом, посмотрел на Джабиру и из моей груди вырвался вздох грусти.

«Аллах милосердный, позволь мне спасти жизнь этой юной девушки»

Посмотрел на свою помощницу, — подойди поближе. Она посмотрела на Латифу потом на меня.

— То что она пришла в себя это хорошо сейчас ей надо будет дать настойку из мака. Отпускай, и иди сюда. — Она подошла, встала рядом.

— Сейчас придет Юсуф и будет её удерживать на месте, ты будешь подавать мне то, на что укажу. Запомни от твоей расторопности, зависит жизнь. Слушай, что надо сделать, вот в этом кувшинчике опасное зелье, его нельзя проливать на угли, иначе будет пожар и все вокруг загорится синим пламенем, вот эти нити и вот эту иглу положишь в пиалу и зальешь этим настоем, поняла. — Она кивнула головой в знак согласия.

Продолжая объяснять, я достал маленький серебряный пузырек, наклонил над пиалой, стал отсчитывать нужное количество капель.

«хватит, а то сердце остановится»

Положишь на угли вот это, я подал ей серебряный брусок с деревянной ручкой, положишь на жаровню, так что бы не нагрелась ручка… Этим будем прижигать сосуды, что бы не кровоточили, ответил я на невысказанный Джабирой вопрос.

— Будешь перебивать, не успею, всё объяснить, буду ругаться, потом когда всё станешь делать не так, Аллах покарает тебя за непослушание, женщина, слушай молча. — Рассердился я на неё.

— Когда я сделаю надрез, начну раздвигать кожу, будет выступать кровь. Тряпкой осторожно стираешь в сторону от раны, не мешая мне, полезешь под руку, ударю. Разговаривать некогда. Скажу прижигать, подаешь вот это, поняла? — Она кивнула.

— Подашь вот эти штуки, после того как вытрешь края, ими я буду раздвигать рану.

Поставил на стол пиалу с настойкой, которую все это время держал в руке, пока объяснял.

«Старею, давно такие операции не делал, вот раньше в годы молодости, по два дня руки ноги отрезал после битвы с неверными, да простит аллах души врагов моих умерших от моей помощи. Что Мухамад, страшно тебе? Это не дирхемы на базаре за вырванный зуб с народа брать» Я посмотрел на лежавшую девушку

«Даже перед лицом Аллаха, она красива. Эй, пенёк саксаула, ты, что же её уже хоронить собрался? Да! Собрался, Боюсь, Я. Очень БОЮСЬ! Мне что самому лекарство принять? Нет, нельзя, могу пропустить, чего ни будь, не делал я таких операций, никогда, видел только как учитель…. Когда же это было? Лет пятнадцать назад, а вдруг она умрет. … Вдруг, вдруг — вот раскаркался как ворон, разве не этому ты учился?»

«О, мой Аллах, я прошу Тебя выбрать лучшее Твоим знанием, я прошу силы от Тебя посредством могущества Твоего. Поистине, Ты можешь, а я не могу, Ты знаешь, а я не знаю. О, мой Аллах, поистине, мое дело, намерение сделать операцию для спасения жизни Латифы, девы юной, пострадавшей от рук неверных, если полезно для меня, моей религии, для мирских дел, для исполнения моих планов, будущих и настоящих, то сделай это судьбой для меня и ниспошли мне благодать в этом деле, и облегчи мне его совершение. А если это дело по излечению девы Латифы, вредно для меня и моей религии, для мирских дел моих, для моих планов, будущих или настоящих, отврати его».

Я провел ладонями по лицу завершая молитву, сказав в слух, — Да ниспошли мне Аллах, благословление.

В комнату вошел Юсуф. — Господин Мухамад, вы звали меня?

— Да! И давай отойдем, разговор будет тяжелый. Мы прошли к столику, за которым сидели ранее, — Господин Юсуф, положение Вашей дочери, очень критическое у неё внутреннее кровотечение я должен буду удалить у неё селезенку, — Поднял руку, останавливая вопросы готовые сорваться с его губ, — Если это не сделать она может умереть до конца дня.

Лицо его побледнело, он взглянул сторону больной Латифы. — Если вы отрежете, сможет ли она выжить, как она будет потом жить без неё?

— Скажу честно, Или выживет, Или нет! Но если ничего не делать то умрет. У неё сломано два ребра, отбито легкое. Скажите достопочтенный, после того как Вам удалось уехать, не падала ли она без чувств, день два назад, на что она жаловалась?

— Казалось, что человек не может бледнеть, так как Юсуф, но оказалось можно. Когда он заговорил то, это был голос смертельно усталого и старого человека, на которого разом обрушились все беды мира.

— Это было позавчера, на закате, почти проехали ущелье, до родника оставалось совсем немного, там собирался встать на ночевку, я ехал впереди и не видел, как она упала. Просто не услышав её коня, оглянулся, а она лежит на камнях, лицом вниз. — Он помолчал, потом добавил, — до этого падения Латифа жаловалась на то, что у неё кружится голова, тошнит, её несколько раз вырвало.

— Юсуф, — я замялся, пытаясь подыскать слова, — а как у неё… с оправлением естественных надобностей.

Увидел недоумение в его взгляде, — Ладно забудьте, этот вопрос, я спрошу по-другому, она писала с кровью или нет?

Его лицо стало наливаться кровью, а правая рука хватать за рукоять кинжала, висевшего на боку.

Я заговорил, успокаивая его, — поймите, то, что я спрашиваю именно Вас, имеет отношение состоянию Латифы, мне нужно знать повреждено у неё внутри ещё что-то ещё, что может угрожать здоровью вашей дочери. И как отец вы могли ….

— Она не знает что моя дочь! Я не говорил, а мать,… мать и под страхом смерти не стала бы говорить кто истинный отец её дочери.

Он замолчал, когда заговорил, тусклым, безжизненным голосом, — Только Аллах знает, как тяжело видеть своего ребенка, не иметь возможности обнять его, прижать к груди. Видеть, как она растет, и из маленькой девочки, веселой хохотушки, превращается в подростка с угловатыми коленками, становиться замкнутой и угрюмой, наблюдать, как расцветает цветок, и как твоя девочка становиться красивой девушкой. Всё что я мог для неё сделать, это стать незримой тенью, охраняющей её покой и благополучие.

Я посмотрел ему в лицо, спокойный, беспристрастный взор, взор человека который в любой момент, не задумываясь броситься на помощь, спасть свое дитя. Не задумываясь, убьет каждого, кто будет угрожать.

«Да уж не хотелось бы мне встретиться темной ночью, да в пустыне, такой развалит от затылка до копчика и мимо пройдет не повернувшись, надо его успокаивать, хоть и умеет владеть собой, сидит как каменная статуя, а жилка на виске так и бьётся, о веко дернулось. Да уважаемый вид у вас хоть и страшный, а все-таки вы человек»

— Юсуф, слушайте меня внимательно, смотрите мне прямо в глаза, — Я начал говорить медленно и монотонно, — Вдохните, задержите дыхание. Досчитайте мысленно до трех и выдохните. Вдох, медленно течет вода, выдох. Вдох, вы смотрите на спокойное течение, выдох. Вода течет мимо вас, вдох…. Выдох…. Вдох…. Выдох…

Его лицо расслабилось, напряженные мышцы опали, и фигура обмякла, скованность и тревога стали уходить, отпуская измученное тело и душу.

Я продолжил разговор дальше, — С Латифой всё будет хорошо, но для того, что бы она выздоровела надо, что бы вы дали свое согласие. Согласны Вы или нет? От вашего решения зависит её жизнь.

Юсуф молча сидел и смотрел на меня, не отводя взгляд в сторону, потом его голова чуть дернулась, начиная кивать в знак согласия, остановилась, вместе с продолжением прозвучало хриплое, — Да, пусть Аллах смилостивиться и ниспошлёт Вам, почтенный Мухамад свою благодать. Да, Я, Юсуф — ад — дин — Салим — абу- л — Маджид, разрешаю тебе Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатах ибн Ибрахим, лечить мою дочь.


***

Врач должен обладать взглядом сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва.

Операция прошла на редкость удачно, я даже сам удивился этому, мои новоявленные помощники вели себя, так как надо, быстро исполняя все, что я говорил. Юсуф, по началу долго отказывался, потом дал согласие на свое участие, мне нужен был человек, что бы удерживать больную на месте, иначе вырываясь, могла повредить себе. Вместе с удалением селезенки Я сделал прокол в легком. Выпустив из него всю жидкость скопившуюся там.

Сегодня шел третий день, И хвала Аллаху, Латифа шла на поправку.

Я вошел в комнату, Девушка лежала на кровати с закрытыми глазами, кажется спала.

Джабира, сидевшая рядом и скатывающая ватные шарики, взглянув на меня кивнула головой в подтверждение моей догадки. Подошел, сел на скамейку, с которой встала Джабира, и взял Латифу за руку, что б проверить биение её сердца. Оно билось медленно и ровно как положено у спящего человека. Повернулся к служанке, — Как дела со швом? Нет сегодня, сукровицы? Опухоль спадает? — засыпал её вопросами.

«Ну как же проще лечить мужчин, ни тебе разрешения, можно поругать и поругаться, а здесь. Это нельзя, так не делай, туда не смотри, сюда то же, за спиной стоят родственники и заглядывают через плечо, требуя рассказывать, что делаешь, изведут вопросами хуже, чем больной, который молчит и которому стыдно, что-то говорить пока родня рядом. Вот как вести лечение в таких случаях? Учитель просто всех выгонял на улицу и отсылал любопытных к шайтану, а я? Может сам, виноват? Надо как учитель мой гнать их. Не могу, вижу глаза, полные сострадания и не могу отказать, вот и лезут под руку.

Вот и сейчас Джабира посмотрит на меня своими черными глазищами, а потом…»

«Знай, что ответ дуракам — молчание. (Унсур Аль Маали 1021/1098 гг)»

— Господин Мухамад, вокруг шва краснота и опухло всё, но шов сухой.

«Не нравится мне это, надо самому проверять, а то нагноение начинается с того, что мокнуть перестает и рана слипается, под ней всё плохо»

Пытаясь остаться спокойным, — Джабира приготовь госпожу, я хочу осмотреть её рану, — подумав, спросил, — Давно она спит?

Джабира шагнула к окну, выглянула на улицу, посмотрев на солнце, ответила, — Как позавтракала, так и уснула.

— Ну давай готовь, всё равно пора просыпаться, Господин Юсуф, где не знаешь?

Джабира, дернула плечом в знак отрицания, посмотрела на меня своими черными глазами.

— Ладно, отвернусь, — проворчал я, — как будто не видел того, что видел. — Повернулся в сторону окна и стал смотреть на улицу. Ничего интересного там не было, всё оставалось как всегда.

Светило жаркое солнце, на дворе курицы, ковырялись в пыли, со стороны базара донесся крик ишака, раб сидящий у ворот. Только на горизонте рисовалась тоненькая полоска облаков, обещая, что к вечеру может пойти дождь, который принесет прохладу в это измученное жарой и проклятое Аллахом, место.

— Господин лекарь, все готово, — раздался за спиной голос служанки.

Повернувшись, подошел к больной, присел на края кровати, откинув одеяло, принялся осматривать рану оставшуюся после операции.

«Отлично даже лучше чем я думал, после объяснений этой курицы» — Я взглянул на Джабиру, которая уселась на мое место, и доставала вату что — б продолжить прерванную работу.

«Опухло, опухло, язык твой опух, шов сухой без нагноения, всё остальное то же хорошо выглядит» Я приложил руки, ко лбу девушки определяя, нет ли у неё жара.

Латифа открыла глаза и посмотрела на меня своими темными, как маслины глазами, улыбнулась и прошептала, — Всё, плохо?

— Ну что вы Госпожа, Латифа, вы уже идете на поправку.

Она стала поднимать руку и в недоумении посмотрела на меня, — А почему я привязана?

— Это что бы вы не чесали рану и не трогали её, можете занести грязь, но если вы дадите слово, что не будете лезть руками, я вас освобожу, — Я смотрел на неё, а сам видел другое.

Потное лицо землистого цвета, усеянное крупными каплями пота, воспаленные глаза и пересохшие губы, шептавшие между приступами боли, — Ты сможешь мне помочь? — Стон, переходящий в крик- О АЛЛАХ, как мне больно, ну сделай же хоть что ни будь, Ты же Лекарь! А-а-а!-

До сих пор помню как я сидел рядом, держа её за руку и плакал, плакал от собственного бессилия, то, проклиная, всевышнего, за его жестокость, то, прося его о милости, что бы он облегчил страдания бедной женщины. Аллах не услышал мои молитвы.

В тот раз было, так же как и сейчас. Удачно вырезанный отросток в животе. Но не привязанные руки с грязными ногтями, расчесали шов, он воспалился из раны пошел гной с кровью, она три дня кричала, звала Аллаха, что бы он смилостивился к ней и позволил ей умереть. Это было давно, очень давно тогда я был совсем сопливым юнцом, у которого только начала отрастать борода, пришлось мне взять на себя грех перед лицом Аллаха, дал ей сильное лекарство, она уснула и ушла во сне. После того случая я резал только мужчин, отказываясь от любых попыток навязать мне больных женщин. Её звали Ганийя, моя первая и единственная жена.


***

— Господин лекарь я даю слово, что буду терпеть, — Шепот был еле слышен.

— Вы хотите пить? — я наклонился к ней, — если хотите то кивните. Последовал знак согласия. Я повернулся к Джабире, — Дай поилку, — взял, помог Латифе напиться. Вернул обратно, Латифа откинулась на подушки, закрыла глаза.

— Госпожа, если Вам трудно говорить просто закрывайте глаза в знак согласия. Вы меня поняли. — она чуть заметно кивнула.

— Я сейчас буду прикасаться и спрашивать. — Дотронулся до раны, она моргнула. Чуть надавил на сломанные ребра, — А здесь, — У неё от боли скривились губы.

— Ну, все, все, больше не буду, отдыхай. — Отвернувшись от больной, собрался расспросить служанку, как в дверь вошел Юсуф. Я поспешил ему навстречу, чем ближе он подходил, тем заметней становилась тревога на его лице. Мы прошли в угол комнаты, где стоял столик. — Что случилось Господин Юсуф? — начал я разговор.

— Я, даже и не знаю, как сказать, — Потом, как будто решившись, — Я не смогу оплатить ваши услуги уважаемый Мухамад, — Замолчал, глядя на меня, в ожидании ответа.

«Да, Весть так Весть, и что нового вы могли сказать уважаемый, я это давно понял, куда же вы ходили, если решили отказаться от лекаря? Попробуем догадаться? Кто в этом паршивом городишке, ростовщиком? И что такого он у Вас попросил в залог? Да, остаться без своего коня это тяжело, но ради дочери вы готовы на всё, даже отдать жеребца, денег, этот клещ дал вам мало и вынуждены вы проститься со мной. Будете сейчас говорить о том что — какая тяжелая жизнь была и как быстро пришлось бежать, что растеряли все что было, и того что есть недостаточно — о — ох, ну почему вы все такие одинаковые и любите только себя, не любите своих близких, экономя на их здоровье, да и на своем тоже. Говорите Юсуф, говорите»

Я кивнул головой, давая понять, что услышал слова сказанные мне. Юсуф продолжил, — Когда, Я был вынужден бежать из разоренной крепости то взял с собой только, то, что было в тороках на вьючных лошадях, а там были только запасные, одежды и еда.

Дверь с треском распахнулась, на пороге появился Саид, за его спиной стояли два здоровенных охранника сакалиба, прямо с порога начал кричать, — Господин Юсуф, Вы должны заплатить, четыре дирхема! Прошло уже два дня, а денег всё нет, платите либо убирайтесь отсюда. — Стремительно пронесся по комнате, остановившись перед Юсуфом, продолжил орать, как верблюд перед случкой, — Во имя Аллаха, вы ведете себя как неверный, когда вы мне заплатите? — Затряс пухлыми кулачками перед лицом Юсуфа.

Тот попробовал его успокоить, — Тише, тише, Господин Саид, вы разбудите больную госпожу, не надо так кричать, Я найду деньги к вечеру, верну вам долг. — С этими словами он попробовал развернуть Саида к выходу из комнаты. Этот неугомонный, вывернулся, с воплями, — Вы говорили мне это день назад, — проскочил глубь комнаты и остановился по середине, осматриваясь. — О мой новый ковер, я заплатил за него три дирхема. Аллах всемогущий, что вы сделали с этим прекрасным столиком, который мне привезли из Бухары? Он обошелся мне в два дирхема!

Но когда он увидел, что стало с кроватью…. Для того, что б балдахин не застилал свет, во время операции, Юсуф оторвал половину, отбросив в угол за кровать, сказал, что когда Латифе станет лучше, привяжет его обратно, но. … Этот скорпион иудейский, увидал раньше. Я думал с ним удар случиться, лицо налилось дурной кровью, выпученные глаза, открытый рот из которого не доносились ни звука связанной речи только непонятное мычание осла. Джабира проходила мимо с большой чашей для умывания полной грязной воды.

Я окликнул Служанку, указал на хозяина. Не долго думая она выплеснула её Саиду в лицо. Одновременно получилось так, что она впечатала посудину ему в морду, сбив его с ног.

В комнате наступила благословенная тишина, все замерли на месте.

Саид на полу, облитый грязной жижей, рядом стоит Джабира, в испуге прижавшая руки к груди. Два охранника сакалиба, стоящих у дверей, и мы с Юсуфом, стоящие у столика в углу комнаты. И над всем этим висит мертвая тишина, не прерываемая ни звуком.

Со стороны кровати раздался стон Латифы, Юсуф, услышав, бросился к ней. На пути у него оказался встающий на ноги Саид. Подымался он довольно неуклюже, ноги скользили в луже грязи разлитой на ковре, он не придумал ничего лучшего, как попытаться ухватиться за Юсуфа. Слегка придержав шаг, отбил в сторону испачканные лапы, жирного чайханщика, ухватил его за шиворот халата, развернул и пинком под зад отправил в сторону дверей. Охранники не ожидали такого и были сбиты с ног. Сердитый Юсуф не давая встать, выкатил всю троицу из комнаты пинками. И крикнув в след, что пожалуется кади, с шумом зарыв двери, поспешил к своей Госпоже.

Вечером того же дня.

На пол дороги к больной, меня остановил Саид. Его лоснящееся лицо получило новое украшение в виде огромного синяка в половину его мерзкой хари. Вчера он потребовал с Юсуфа съехать из комнаты, мол, госпожа выздоравливает и. … Лучше бы он не попадался на глаза Юсуфу еще дня три. Всё что скопилось на душе у этого человека, Саид познал на себе. Вот и сейчас завел разговор, какой он бедный, несчастный. Что его все обижают.

Слуги его не слушаются, постояльцы дерутся и бьют его. А как прикажете не бить его, еврея принявшего ислам, только с одной целью, чтобы не платить налог.

— Слушаю Вас почтенный Саид. — Я остановился и вежливо полонился ему.

— Господин Мухамад, — он замялся, словно подыскивал слова, — Как здоровье госпожи, которую вы лечите?

«Вот мерзкая крыса, не удалось там, решил выяснить здесь, а что это он так хочет выселить их из этой комнаты?»

— Она ещё не вполне здорова!

— А вы не сможете переговорить с господином Юсуфом, а то он при виде меня, сразу кидается с кулаками и норовит стукнуть. В комнату не пускает ни кого, все остается у дверей, а он сам забирает. Джабира, целыми днями сидит с его госпожой, а мне пришлось нанять новую кухарку, денег больше платить приходиться.

«Вот Юсуф, готов на всё, даже на женскую работу и работу раба, лишь бы быть с дочерью, отбил служанку, думается, едва ли она к тебе, Саид, вернется. Выкинул его из комнаты. Вот молодец воин»

— Да, почтенный. Я переговорю с Уважаемым Юсуфом о Ваших горестях, наверное, он сможет войти в Ваше положение и помочь Вашим бедам. — Я поклонился, что бы уйти, но этот червяк, остановил меня.

— Последнее дело, господин Мухамад, вы сможете мне дать мазь, — он ткнул в свой синяк, — Что бы он прошел по быстрей, а то на рынке все издеваются надо мной.

Немного приподнявшись, прошептал, — Ведь Я сказал, что споткнулся.

«Да уж кто захочет признать, что ему морду разбила женщина»

Оглядел «красивое» лицо несчастного Саида — Да, заходите, чуть позже я составлю лекарство. — Откланявшись, пошел навестить свою больную, надо было прояснить последние вопросы, днем не удалось. По дороге припомнил рецепт от синяков.

«трава багульника 2 ложки, листья мать-и-мачехи 2 ложки — залить стаканом кипятка, кипятить на водяной бане 5 минут, настоять 30 минут, процедить, травы отжать, принимать по 1 ст. ложке через каждые 2 часа и накладывать примочки 5–7 раз в день,

А что б Саид нам не мешал еще пару дней, добавлю большую ложку цветов жостера, синяк излечу и от запора избавлю»

После моего стука в дверь, за ней раздался голос Юсуфа спрашивающего кто там, — Это Я, Мухаммад, открывайте.

Раздался звук отодвигаемой задвижки, створки распахнулись, впуская меня в комнату.

— Добрый Вечер Господин Юсуф, — поздоровавшись, я прошел вовнутрь. С момента дневного скандала учиненного Саидом почти ничего не изменилось, только ковра не было, его скрутили и вынесли.

— Как госпожа Латифа? — Спросил я и хотел уже пройти к ней, как Юсуф остановил меня.

— Она спит, думаю лучше её не будить. Достаточно того, что было днем. Если Вы не против то давайте поговорим, нам не дали решить некоторые вопросы.

— Джабира подойди, — Позвал он служанку, — а мы с вами пройдем, присядем, у меня есть к вам… — он замялся.

— Предложение, — закончил я за него, — Вы хотите, что бы Я сопровождал Вас и госпожу до вашего города, не так ли? — перебил я его. Он посмотрел на меня, потом кивнул.

Переговариваясь, мы дошли до самого угла, где был столик и Джабира, рядом с ним.

— Сходи, принеси чаю, если Саид начнет приставать с расспросами, ответь что пожалуешься мне. Иди. — Отпустив служанку, пригласил меня сесть.

— Уважаемый Мухаммад, — Начал он разговор, — Как вы уже слышали, Я хочу предложить Вам отправиться с нами, сопровождать больную госпожу. Сейчас у меня нет денег, Вам заплатить, но если вы поедете с нами то, клянусь Аллахом, я заплачу вам все, о чем мы с вами договоримся.

— Хотите сказать, что Я могу назвать любую сумму?

— Ну, в разумных размерах, конечно, — Потянувшись через стол взял кувшин со шербетом, налил, протянул мне, я отказался сказав что буду чай.

— Господин Юсуф, как вам удалось переманить к себе Джабиру, насколько мне казалось за последние дни она очень привязалась к … — Я оглянулся на ложе, продолжив в полголоса, наклонившись к своему собеседнику, — вашей дочери.

Посмотрев на меня Юсуф, усмехнулся, — Слуги всегда найдут общий язык, а вы для неё господин.

— Ну, а всё-таки? — Меня, на самом деле мучил этот вопрос, когда неделю назад я общался с Джабирой, она была приветлива как всегда, не давая ни каких поводов к тому, что она сможет взять и уйти. Я припомнил все, о чем и как говорили, понял, Юсуф прав.

Они слуги, а мы для них господа, другое сословие.

— Она вдова, детей Аллах не дал, после смерти мужа, с которым приехали сюда, осталась одна в чужом городе среди незнакомых людей. Саид, разрешил работать на кухне. Но в последнее время, стал распускать руки, и когда я спросил, может ли она мне помочь, согласилась, сразу, не задумываясь.

«Вот так уважаемый, вот так, а вы себе всю бороду в раздумьях выщипали, шкатулка просто открывалась»

— Единствен боюсь, что наш хозяин попробует помешать ей уехать, — Юсуф отпил из чаши и поставил на стол.

— Ну что вы Юсуф, вот это не случиться, он будет лечить свой синяк, молодец Джабира теперь понятно почему она ТАК его приложила. — после я вкратце рассказал о последствиях этого «лечения»

— Господин Мухаммад, вы опасный человек.

Дверь распахнулась и вошла Джабира, с чаем, вкусным и ароматным.


***
«Покой народам всем, рабам — отрады свет

Спасение навек от горестей и бед

Несут суровый меч и кроткое перо -

Две вещи, вот и все, а третьей в мире нет»

Мухаммед Аззахири ас Самарканди персидский поэт 12 в.

Капля пота, скользнув по брови, перетекла на щеку и, зацепилась за волосок, продолжила свой путь по бороде, сорвалась вниз, на песок. Упала и мгновенно испарилась, оставив после себя крохотную частицу соли. Солнце, стоящее над головой, казалось, плавит все вокруг, в огромной печи состоящей из многочисленных барханов, россыпи камней и не выносимой жары. Мы шли по самому краю пустыни Эль — руб — Хали, казалось здесь не возможно жить, но проводник которого мы наняли на базаре утверждал обратное, одетый в белую галабею на замотанной платком голове черный обруч куфий, спокойный, размеренный шаг, прямая спина, смелый прямой взгляд черных как маслины глаз, казалось он олицетворял истинных повелителей пустыни, бадауинов. Идущий за ним верблюд, степенный и важный, был под стать своему хозяину. Только эти двое могли выжить в этих землях.

Я сплюнул на песок густую, вязкую слюну полную мелкой пыли, противно скрипевшей на зубах, отвязал флягу и сделав маленький глоток прополоскал рот от этой дряни. Закутав лицо платком до самых бровей, взглянул в сторону огромного дромадера, на котором ехали наши женщины, справой стороны в люльке лежала Латифа, укутанная, так что б ни одна песчинка не могла до неё добраться, с левого бока ехала Джабира. Впереди на своем мышастом жеребце ехал Юсуф, великолепный скажу вам конь. Да!! Да за такого коня и тысячи монет было мало. Небольшая голова с выпуклым лбом, чуть суженная морда. Густая челка темного цвета чуть прикрывала большие глаза с тонкими веками и густыми ресницами. Когда он поворачивал свою чуть выгнутую голову и кидал в мою сторону свой огненный взгляд, то казалось, в нем прячется тысяча шайтанов готовых умчаться вдаль. Прямая спина, длинный круп, большая грудь. Не высокая холка с короткой гривой, маленькие, слегка заостренные, подвижные уши и пышный хвост, который это гордое животное держало высоко, как египетская кошка, с грацией которого ступало по песку. Я мысленно поцокал языком, глядя на эту красоту. Увидев этого коня два дня назад, просто был поражен до глубины души. Я захотел, во весь опор мчатся на встречу ветру, раскинув руку в стремлении обнять этот огромный мир.

«теперь понятна, злость Юсуфа, когда он вернулся, я бы то же не отказался от такого скакуна»

Юсуф с гостеприимством щедрого хозяина предложил прекрасный напиток, от которого как ценитель я не смог отказаться. Прихлебывая из маленького стаканчика заедая халвой с лепешками на кислом молоке вымоченных в меде. Не знаю как другие правоверные, а любил вечерние трапезы, — на пустой желудок ифрит приснится, — говорила моя мама. И всегда хоть кусочек хубза (хлеба) съедал перед сном. Насытившись, я поблагодарил гостеприимного хозяина. Перекинувшись парой ничего не значивших слов, я решил осмотреть Латифу перед сном. — Как самочувствие Госпожи?

— Она спит и думаю будить её не стоит, — Юсуф поставил на стол пиалу, — Мы с вами не договорились, мое предложение, таково: Вы сопровождаете нас до Химса, по прибытию на место я предоставляю вам возможность, лечит госпожу до её выздоровления, за это вы получите отдельную плату.0н замолчал продолжая рассматривать меня. Я не прерывал, ожидая продолжения.

— Я много воевал, видел разных лекарей, но честно скажу, поражен до глубины души Вашим мастерством, с которым Вы сумели спасти мою… — Замолчал, посмотрев в сторону кровати и, улыбнувшись, склонил голову в легком поклоне. — Те коновалы, только и могли что отрезать, а вам удалось то, что немногим под силу, честно, то я ине знаю лекарей вам подобных.

Я смотрел на него, слушал, что он говорит, пытался понять. «Что им движет в стремлении заполучить меня качестве личного лекаря. Никогда я, не служил никому и не буду. Не могу я долго жить на одном месте. Спокойная, размеренная жизнь не по мне. Невозможно учится, оставаясь на месте. — Движение это жизнь. Продвигаясь вперед, я, каждый день, час, минуту, познаю, что-то новое не изведанное»

— Я провожу вас до Химса, но не останусь, в городе мы расстанемся, я должен идти дальше.

— Куда Вы идете уважаемый Мухаммад, что движет вами, ведь вы уже немолоды, неужели не хотите покоя? — В его взгляде сквозил интерес.

— Господин Юсуф я хотел бы не обсуждать мотивы своих поступков.

— Прошу меня извинить, за мою бестактность по отношению к вам, — Юсуф, склонил голову в поклоне.

Я сделал рукой жест, показывая что простил, — Согласившись сопроводить вас, прошу только об одном, впредь не допускать таких расспросов, поверьте, они мне неприятны. Второе, наше выдвижение зависит от состояния госпожи Латифы, не раньше чем через три дня мы сможем тронутся в путь.

— Увы, уважаемый Мухаммад, у меня нет трех дней, сегодня возвращаясь от ростовщика, встретил общего знакомого, он рассказал мне что через шесть дней мы с госпожой должны быть в Химсе и заявить свои права на наследство. Самое большое сможем задержаться здесь до завтра, до вечера. В ночь должны будем отправиться, иначе не успеем дойти.

Сможете сделать так что Госпожа спокойно перенесет дорогу? Что для этого понадобиться? Я уже нашел проводника и договорился на завтра. Так что от Вас теперь зависит жизнь, Латифы. — закончил он, шепотом, наклонившись вперед.

«Шкатулка просто открывалась, готов или убить свою дочь или сделать её богатой. И каково же наследство, если надо так гнать, подвергая жизнь риску. Может стоит принять предложение? Покой, размеренная жизнь, отсутствие риска, возможность…. Как там говорил мой учитель. — Хочешь знать, сколько длится вечная любовь, зайди через месяц. Так же и благодарность богатых, зайдите через месяц. От задницы отлегло, и лекарь сразу становиться дармоедом или того хуже врагом, потому что узнал многое и опасен, стал для богатея, познал слабость его. Видел как он в дерьме и крови валялся перед тобой, умолял спасти ему жизнь, они не забывают такого, никогда. Сколько раз я спасался бегством?

Вот то тоже, два города для тебя закрыты Мухаммад, хочешь, что б еще один закрылся»

Я мысленно усмехнулся, продолжил разговор, — Господин Юсуф, заботы о благополучии госпожи Латифы, достойны восхищения, я, думаю, что и отец, прими Аллах его душу, хлопотал бы с не меньшим усердием и радением. Только не в этот раз госпожа, может не пережить, я немного знаю эту местность, что б дойти в срок указанный Вами, мы пойдем через пустыню. Вы бывали в этой пустыне? Там нет воды. Нет дров. Не на кого охотится.

Это мертвая земля.

— Ваша тревога мне понятна, как и забота о здоровье Госпожи, — Он кивнул головой, соглашаясь с моими доводами, — Я, то же знаком со всеми местными прелестями, лет пять назад мне пришлось, выполняя поручение провести в этих землях два месяца, могу сказать, здесь жить можно, но крайне тяжело. За проведенное здесь время я успел обзавестись кое, какими знакомствами и даже сумел оказать услугу одному из старейшин племени проживающего там. Так что проводник не будет стоить больших денег, этим они отдадут долг чести. Проводник, его зовут, Салим Халфан Хамад эль-Жазали, приведет с собой пять верблюдов. Он бадауин и знает все тропы, по которым можно дойти. Как можно будет везти Госпожу, что для этого вы должны сделать? Весь переход через мертвые земли займет две дневки, идти будем по ночам, в этой местности всегда так ходят, днем спим.

Завтра вечером он прибудет сюда, что б забрать нас. — Он замолчал, глядя на меня пристальным взглядом.

«Ну что Я говорил, дай палец, откусят по самую пятку»

— Что вы хотите услышать? Могу сказать, да! госпожа Латифа может ехать. И что потом когда, она умрет. Вы же, Уважаемый Юсуф, обвините меня, в её смерти и будете говорить всем, что это Я убил её. Вы это хотели услышать?

— господин Мухаммад, — начал он, но я, не дав ему договорить, прервал его, — Я знаю что ВЫ, скажите, Вы поклянетесь, Аллахом, что на все это воля Всевышнего. Поверьте, слышал дважды и дважды меня, потом хотели убить. Моё слово таково, два дня. Через два дня мы отправимся в любую поездку, тогда точно смогу поручится за здоровье и жизнь Госпожи Латифы. Сейчас она еще очень слаба, её нельзя переносить, можно повредить рану.

— Но вы можете ей дать лекарства, которые её поддержат, наполнят силой? Я знаю что такие у вас, лекарей есть. Мертвого идти заставляют.

— Да есть, и я знаю состав. Но это только для воинов. Для женщин они бесполезны, им не надо жертвовать свою жизнь, Аллаху, женщины умерев от этого бальзама, попадут в ад, как самоубийцы.

Он улыбнулся, — Господин Мухаммад, мне нравится настойчивость, с которой вы защищаете здоровье и жизнь госпожи Латифы, Я, теперь уверен, что ей ничего не угрожает — После этого он встал, приложив руку к груди, поклонился, — Да будет так, через два дня мы отправляемся.

Я встал, поблагодарил за угощение и беседу вышел из комнаты.

«Как говорил учитель, — если ты увидел улыбку змеи, значит, ты увидел свою смерть»


***

Салим, поднял вверх руку, останавливая наш маленький караван, Юсуф, подъехал ближе, переговорил о чем-то с проводником и, развернувшись, поскакал в нашу сторону.

— Он говорит, что к вечеру мы дойдем, здесь сейчас кочуют его родственники, так что осталось совсем немного. Скоро будет большой отдых.

После того как я отказался немедленно выезжать, сославшись на здоровье Латифы, Юсуф изменил движение, мы вставали, когда на небосклоне горели звезды, а на востоке, над далекими горами прочерчивалась узкая полоска рассвета. При свете костра собирали свой немудреный походный скарб, рассаживали наших женщин по отведенным местам и отправлялись в путь, встречая утро в дороге. На первой стоянке я проверил самочувствие больной, её слегка лихорадило, но держалась она бодро. Дав пару советов, отозвал Джабиру в сторону, — Старайся разговаривать с ней, если она долго не отвечает, на твои вопросы громко кричишь, подзывая меня, расспрашивай её о здоровье, о прошлой жизни, обо всем что было, не молчи. Если с ней, женщина, — Я наклонился к самому лицу, заглянув ей в глаза, — хоть что-то случится, ты уйдешь за ней. Ты меня поняла? — Получив в ответ утвердительный кивок головой, отпустил, собирать госпожу в дорогу.

Пока верблюды не тронулись, я прошел до того, который вез самый ценный груз,

— Джабира! — Позвал я служанку, дождавшись, когда выглянет из-под накидки, спросил как госпожа, получив заверения, что всё идет нормально, вернулся к своему кораблю пустыни.

Это ленивая скотина, лежавшая на песке, обладала истинным характером шайтана.

Первое что он сделал, после того как мне его дали. Сбил меня с ног своей пустой башкой, ударив в спину. Когда я встал, отряхнулся и посмотрел, на него он с невинным выражением морды разглядывал стену караван сарая. Всем видом показывая, что он здесь не причем. Но когда я упал на землю во второй раз, то эта тварь получила сапогом в брюхо. Бодаться он перестал, но всякие мелкие гадости, вроде отдавленной ноги, продолжал совершать. Вот и сейчас при попытке сесть на него он стал отползать от меня, Я подбежав перехватил его за недоуздок, вздернул вверх его голову, заглянул в глаза, — Слушай меня, свинья горбатая, или ты меня будешь слушать или я куплю другого верблюда, а из тебя устрою для друзей Юсуфа, отличный ужин, знаешь под каким соусом тебя подадут? Молчишь? Ничего сказать не хочешь? И это правильно. — закончив с угрозами я притяну голову к земле, ударил его по уху, когда он попытался вскинуться, повторил это с другим ухом. — Я каждый раз буду бить тебя по ушам, пока ты не станешь умным и послушным, — Подумав, исправился, — Хотя — бы послушным. Он посмотрел на меня, я не увидел в его взгляде раскаяния, но прочел, что врага я себе приобрел.

«Ну что за жизнь! О, Аллах, ну почему мне так не везет с животными. Скотина, знает же тварь, что я с ним ничего делать не буду. Стоит, наверное, хоть раз в жизни, взять и зажарить» Я скорчил жуткую гримасу, пытаясь напугать верблюда. Посмотрев на меня, он стал отворачиваться и когда я успокоенный его поведением отпустил недоуздок, закинув поводья на седло, сделал шаг в сторону что б сесть на него, это не благодарное животное ударило меня, в плечо, сбив с ног. Хрипло заревев, вскочил и стал топтаться на том месте, где я стоял. Поднявшись с земли, хотел огреть его плетью, когда увидел на песке слабо шевелящийся хвост втоптанной в песок змеи. Как стоял, так и сел. — О Аллах, позволь мне тебя поблагодарить, хотя ты глухой и не слышишь меня.

На вопли верблюда и мои причитания подъехал, Юсуф, — Господин Мухаммад с вами все хорошо?

— Да, Хвала всевышнему, — Я наклонился и поднял с земли растоптанную змею, — Это гая, показал Юсуфу, — Этот верблюд спас мне жизнь, он сбил меня с ног, я чуть не наступил на неё. Отшвырнув аспида в сторону, пошел к верблюду спокойно стоящему в стороне, — Глубоко и много уважаемый, вы спасли мне жизнь, я не буду вас отдавать, родственникам Салима, и просить у них другого вашего собрата. — Высказав благодарность, взяв его уздечку, повел в сторону от этого места.

Мне вспомнился осел, который у меня был, редкой, черной окраски с серой полосой по широкой спине с большими ушами, он напоминал степную лисицу, вот уж кто был упрямой и хитрой тварью. Жаль бегал плохо, сожрали его. Я тогда чудом уцелел, если бы он не побежал, скинув меня на землю, гиены растерзали бы нас обоих, а так только его, два дня на дереве просидел.

Наш караван продолжил путь и в сумерках мы дошли до поселения бадауинов.

Крохотные язычки пламени скользили по веткам, перескакивая с одной на другую, сплетались в стремительном танце огня и растворялись крохотными искорками в темном небе усеянному холодными звездами. На углях, стоял, источая ароматный пар, кофейник.

Сидящий рядом со мной Алим, протянув руку, налил себе крохотную чашку напитка. Подержав в морщинистой руке, чуть приподнял, показав всем сидящим у костра, и поднеся к губам, отпил глоток. После этого повернул голову в мою сторону, посмотрел на меня и слегка кивнул. Я налил себе кофе, так же показал всем, отпил и поставил перед собой, вдыхая чудесный запах свежее сваренного кофе. Темная, почти черная ночь, низенький столик с поздним ужином, неспешная беседа, приятные собеседники.

«Как мало человеку в жизни надо, только сегодня днем, упрямая скотина спасла жизнь, переживаний хватило на два десятка шагов. Вот и сейчас сижу у костра пью кофе, ем козлятину, запеченную в углях с овощами. День прожит, все тревоги и горести остались в прошлом, хотя еще предстоит поработать. Так бы сидел и смотрел на пламя, тихое спокойное, на завораживающий бесконечный танец огня. Но придется вставать и идти, больной ребенок, не знаю смогу ли чем помочь»

— Уважаемый Алим, Я благодарю вас за оказанное гостеприимство, но мой долг лекаря, зовет меня, дозвольте мне осмотреть Шамси. Алим посмотрел на меня своими подслеповатыми глазами, пожевал губы и важно кивнул. Я встал поклонился всем сидящим, вместе со мной встал брат маленького Шамси, Ильяс это он рассказал мне о беде постигшей его. В потемках мы дошли до кхиана. Встретившая нас женщина, одетая в черную одежду с богатым украшением на груди из серебряных и золотых монет, наброшенная поверх бурка скрывала голову и лицо, оставляя открытыми только кисти рук с замысловатыми рисунками. — Это Абия, моя мать, — Ильяс повернулся к женщине, — Мама, это лекарь Мухаммад, я попросил, что бы он посмотрел Шамси, — Ильяс взглянул на меня, — Подождите.

Я прошел к матерчатой стене сшитой из полосок шерстяной ткани, за тряпичной перегородкой были слышен негромкий разговор, прошло совсем немного времени, полог откинулся и из-за него вышел Ильяс несущий на руках маленького мальчика. Положил ребенка на шкуры, постеленные в углу, отошел в сторону, приглашая меня подойти.

Я попросил Ильяса и женщин стоявших рядом посветить мне при осмотре. Зажглись маленькие светильники, наполненные верблюжьим жиром. Я указал, как им встать, что бы они не мешали, и приступил к осмотру. Откинув покрывало укрывавшее ребенка, я увидел перед собой исхудавшее тельце мальчика лет шести, черноволосый, смуглая кожа, расширенные в испуге глаза глядевшие на меня, — Тебя как зовут малыш? — Спросил я его начиная разговор, он помотал головой и показал на свой рот, помотав головой.

— Господин, он не умеет говорить, он немой, — это Ильяс стоявший позади, подал свой голос. — Вчера, Шамси ходил с другими детьми собирать хворост и как они рассказали, он упал с большого камня.

«Да, что-то мне везет на сломанные ребра отбитые внутренности, но в этом случае кажется, все обошлось, сейчас проверю …»

— Шамси, какое хорошее имя, так и кажется, что тебя назвали в честь солнца, — Солнечный ты действительно малыш весь светишься, сейчас я тебя буду трогать здесь, здесь и здесь, — Я указал на припухлости на его теле. Прощупал руки, ноги, следя за его лицом, промял живот.

«Ф — ух, слава Аллаху, всё удачно»

— Ильяс, пойдем поговорим, — И накрыв солнечного ребенка, встал пошел к выходу. Выйдя, из кхиана встал вдыхая свежий воздух, откинулся полог, вышел Ильяс. — О чем вы хотели поговорить, Мухаммад?

Я повернулся к нему, неясный свет луны высвечивал его силуэт, — Шамси здоров, почти, ему надо полежать неделю, мази я тебе оставлю и травы для настоек, объясню, как их правильно запаривать, как принимать. — по тому что Ильяс начал шевелиться я понял что он хочет начать благодарить меня и прервал его, — Это не всё, Ильяс, брата избили и били его палкой, так что он не падал с камня, дети тебе солгали. Или. Это был ТЫ? — И сделал шаг назад, отступая, что бы быть подальше от него. Нет, господин Мухаммад, это не я но кажется знаю кто это может быть, а вы уверенны что это так?

— У него синяки не там где должны быть при падении с высоты. При падении с камня синяки будут в том месте, на какое он упал, а у него на руках, ногах и спине, СЗАДИ, такое впечатление, что малыш убегал, а некто гнался за ним и бил его, подгоняя к краю, просто заставил упасть. К счастью высота оказалось маленькая, и он не разбился.

В наступивший тишине слышался легкий шелест пересыпаемых ветром песчинок, вздыхали в загонах верблюды. В соседней палатке слышен негромкий говор людей. Светился маленький огонек светильника, как путеводная звезда, показывая, где мне отведен ночлег, я сам зажег его некоторое время назад. Повернулся к Ильясу, — Тебе всё понятно, что я сказал? Он смотрел на меня, не произнося ни звука, потом отступил на шаг назад, рукой делая знак, оберегающий от злых духов. — Господин, ты колдун!

«ого, со времен обучения в Кайруане меня так не называли, все чему человек не может найти объяснение, причисляется к мистическому и таинственному, вот и сейчас бедный парень стоит и смотрит на меня, со страхом думает, что я сейчас из него буду душу вынимать. Парень, к иблисам, мне твоя душа нужна, просто я очень прилежно изучал медицину»

— Ильяс, — позвал я его, ИЛЬЯС, — чуть громче, — посмотри на меня, давай отойдем туда, где есть свет, разговаривать в потемках с человеком который тебя боится….

Он прервал меня, — Я не боюсь.

— Вот и славно пойдем, поговорим. И ты увидишь, что я не колдун. Я просто лекарь, который хорошо учился своему делу. — Мы пошли в сторону моей палатки. Внутри, я достал из своих запасов травы для отваров, отдал их Ильясу, объяснил, как их запаривать.

— Господин Мухаммад, — в голосе Ильяса слышалось почтение, — А вы долго учились искусству врачевания?

Я усмехнулся, вспомнив свою учебу, — Долго, Ильяс, Очень долго, целый семь лет. Не давно ты сказал, что знаешь, кто это мог сделать с твоим братом, не расскажешь мне, кто и почему

сделал это. Он посмотрел на меня, потом окинул взглядом вокруг себя, усмехнулся и покачал головой, — Нет Господин, Аллаху надобно, что бы это осталось моим испытанием, пусть он будет мне в помощь и покарает нечестивца, поднявшего руку на ребенка.

Я кивнул, соглашаясь с ним. — Ну что же не надо так не надо, — Посмотрел на Ильяса стоящего напротив меня, — Как погиб твой отец? Его нашли в пустыне, вокруг были следы шакалов, тело было изгрызено ими, вы похоронили его там — же, предав земле, на месте, где он нашел свою смерть. Тело вы не осматривали, так как посчитали, что он упал со скалы, у подножия которой и был он найден.

Ильяс стоял передо мной открыв рот, и честно, я первый раз видел как бледнеют смуглые люди. Его кожа стала пепельно-серого цвета напоминающая угли погасшего костра.

Пробормотав, Шайтан, он стремглав выскочил, из палатки оставив меня одного. Я громко выругался, хотел помочь, а вот нА тебе.

«Всего надо было расспросить Салима, и наш проводник рассказал всё что знал, остальное пришло при размышлении, а когда увидел мальчика, убедился, что и самого Ильяса ждут неприятности, ну да ладно он сам выбрал свою судьбу. Пусть Аллах ему поможет. Так же как мне» Поразмышляв о прошедшем дне, я стал устраиваться на ночлег.

«Спокойной тебе ночи, Мухаммад» с такими словами я закрыл глаза и скользнул в сновидения. Громкий крик, раздавшийся за тряпичной стеной моей палатки, разбудил меня, кричала женщина громко и надрывно, так причитают по покойнику. Я вскочил зажег от светильника факел, выбежал наружу. Люди толпилось недалеко от той кхиана, в которой я осматривал маленького Шамси. По мере приближения народ расступался, давая мне, возможность подойти ближе, недалеко от входа на земле лежал Ильяс. Я присел рядом с телом на корточки, стал осматривать. «Кровь еще не успела свернуться, она только начала густеть, горло перерезано, очень интересным способом, нож сначала воткнули сбоку в шею и только потом потянули разрезая её. При таком ударе человеку сразу перебивают гортань, он не может кричать, следующим движением перерезаются жилы и кровь выходит очень быстро»

Потрогал тело, оно было еще теплое, взял за руку и когда отпустил, она безвольно упала на песок.

«Эти истинные дети пустынь начали убивать друг друга за глоток воды, за лишнего верблюда и за…. О, а ведь это и будет истинной причиной!!»

— Господин Мухаммад, — позвал меня подошедший Юсуф, — Эти люди говорят что вы….

— Ну хоть Вы не пересказывайте всякую чушь которую здесь слышите, его убили, — Я выпрямился и подошел к нему, — И убили не здесь, у него располосовано горло, так убивают только из личной мести, кто то очень зол на его род или род его матери. Он стоял и разговаривал со своим убийцей, он мне говорил, что знает кто, избил его младшего брата, после разговора со мной, получив от меня травы, он ушел. Я заметил мать Ильяса, Абию сидящую на коленях невдалеке от входа, я шагнул к ней, — Женщина, Ильяс приносил травы, за которыми он пошел со мной, — она посмотрела мне в лицо, кивнула и опять уставилась на тело своего сына лежавшее в двух шагах от неё. — Где они? — она вяло махнула рукой, один из мужчин стоявших рядом, вошел вовнутрь пробыл там немного, вышел, держа в руках узелок. Он высоко поднял его, показывая всем собравшимся как подтверждение моих слов.

Я повернулся к Юсуфу, — Ну так что Я вам и говорил. Смотрите, — Я встал перед ним, — удар нанесен сбоку с права, он, — Я указал на Ильяса, — стоял перед своим убийцей, когда его убили. Смотрите за моей рукой, я сейчас повторю движения, вы увидите. И провел рукой по воздуху, — Видели, как рукав хлопнул? Юсуф кивнул головой, соглашаясь со мной.

— Так вот рукав должен быть испачкан в крови, внутри и снаружи, — Я показал как. Ищите человека с таким испачканным рукавом или того, кого сейчас нет, но он был и исчез.

Юсуф, отвернувшись от меня, заговорил со старейшиной, стоявшим не вдалеке, тот вы выкрикнул несколько гортанных фраз, люди немного успокоились и занялись делом, унесли тело, засыпали лужу крови песком. Я посмотрел на них, потом развернулся и пошел в сторону своей палатки. Все что произойдет дальше, меня не касалось, это дела клана, как они буду карать преступника …. Придя к себе, лег на ложе, попытался, но не мог уснуть в голове так и крутились воспоминания, — свет факелов, кровь на песке, тела мертвых людей.

«Дай, Аллах, вспомнить в каком году это было, а какая разница, всё равно кроме боли людей и страдания я не помню ни чего. Совсем. Только лица молодые и старые, с бородой и без, встречались и женщины. Я помню, как остолбенел, когда предо мной на стол, покрытой сгустками крови положили молодую девушку. Я стоял и смотрел на неё. И ни как не мог заставить себя коснуться тела, беспомощного, распростертого тела. Именно тогда меня впервые посетила мысль о бессердечности и жестокости войн, в которой мы мужчины ищем славы и добычи, а что нашла она? Только смерть! Она умерла на столе, я не смог ей помочь»

Я сел на лежанке, обхватил руками голову и застонал от боли. Так я просидел, пока серый рассвет не опустился на нашу стоянку. В этот раз мы вышли очень поздно, виной тому было ночное происшествие. Когда я вышел из палатки, лучи солнца уже освещали верхушки скал, первым кого я увидел, был наш проводник, Селим. Поздоровавшись, спросил у него, что известно о поисках убийцы. Он покрутил головой и буркнув что ничего не знает, продолжил заниматься подготовкой верблюдов. Я дошел до палатки в которой были наши женщины, позвал Джабиру, когда она вышла стал расспрашивать как прошла ночь, как состояние Латифы, не воспалилась ли рана. На все свои вопросы получил обнадеживающие ответы, что все хорошо. За моей спиной раздались шаги и голоса множества людей. Отпустив служанку, повернулся, это возвращались с поисков члены клана. Посередине толпы возбужденных мужчин, был бадауин средних лет одет в белую галабею, сверху аба, из прорезей которой торчат рукава туники, на голове красный платок перетянутый куфией.

Юсуф увидев меня стоявшего у палатки, призывно махнул рукой, предлагая подойти.

— Господин Мухаммад, осмотрите этого человека.

Я подошел ближе, распахнул на груди абу, так и есть под ней на галабее, почти у самой шеи, были пятна похожие на кровь. Потребовал освободить и показать правую руку, внутри рукава увидел пятна.

— Господин Юсуф, Алим, — Я сдвинулся в сторону, показал пятна, которые нашел, — Видите?

Они осмотрели рукав и галабею, старик Алим что-то сказал на своем гортанном наречии, толпа вокруг нас возбужденно гомонила и пришла в движение, меня оттеснили в сторону, сквозь крики я услышал голос Юсуфа звавшего меня. Оглянулся, увидал его невдалеке, он указывал рукой в сторону палатки с женщинами. Кивнув в знак согласия я стал пробираться в том направлении. Выбравшись в слегка помятом состоянии, подождал Юсуфа. — Господин, а вы счастливчик, — мы пошли вперед, — Алим был убежден, что это вы убили этого юношу. Все видели, как вы вышли из палатки, вы ушли вдвоем, потом крики и находят Ильяса. Как думаешь, кто виноват? А разве по ране можно определить, кто и как убил? Я усмехнулся, — скажи Юсуф, ты хороший следопыт? — Он склонил голову соглашаясь со мной.

,- И я, то же, хороший следопыт, умею находить следы, скрытые от глаз. — За таким разговором мы дошли до палатки. Сборы заняли немного, вскоре мы покинули стоянку бадауинов и пустились в путь. День прошел спокойно, только из-за задержки с выходом нам пришлось идти до вечера без дневной стоянки, мы остановились буквально только напоить коня Юсуфа, попили сами и пошли дальше. Когда диск солнца коснулся далеких гор мы вышли к месту, которое Салим, выбрал для ночевки. Мы быстро установили палатку и навесы, развели костер и вот над крошечным оазисом, затерявшимся в пустыне, разнесся запах сваренного кофе. На иссиня черном небе выступили звезды, взошла луна, озарившая своим светом пустыню, стремительно холодало, что б женщины не замерзли, Салим, нагреб из костра камней, заранее туда положенных, сложил их в кожаный мешок и отнес к палатке.

— Юсуф ложитесь, спать я посторожу. Он кивнул, стал устраиваться здесь же у костра. Улегся, накрылся с головой, потом, откинув покрывало, перевернулся на бок, — Не спиться, разговор утренний покоя не дает, все пытался представить и не могу понять. — Он задумался, помолчал немного, — я убил многих своих врагов, ножом, мечом, копьем, видел людей разрубленных надвое, обезглавленных. Видел все эти раны, но никогда не думал, что по ним можно узнать кто убийца.

Я сел, так что бы свет костра не слепил глаза и не мешал оглядывать окрестности нашей стоянки. — Юсуф, это просто, достаточно быть немного наблюдательным и знать какое оружие, какие наносит раны. Возьмите, например наконечник копья, какой они бывают формы? Плоская, листовидная. Проколите им кожу, посмотрите какой разрез остается. Каждое оружие оставляет свои, только им присущие следы.

— Да! Довольно интересно, значит, если дарить булавой, будет вмятина?

— Да, и по её размеру можно сказать кто ударил, если найти хозяина оружия. Спите Юсуф, скоро вам меня сменять, не отдохнете, завтра будете уставшим.

Он заворочался, устраиваясь по удобней, вздохнул и, прошептав слова молитвы, уснул.

Я встал и обошел нашу маленькую стоянку, достал одеяло из шерсти верблюда, усевшись в тени палатки, закутался в него и стал охранять сон своих спутников. Хорошо ночью, тихо шепчет ветер, с шорохом пересыпал песчинки, которые не досыпал днем, звуки ночной жизни пустыни разносятся далеко, из-за бархана слышалось тявканье шакала, вышедшего на охоту. В свете затухающего костра, появился тушканчик, забавный зверек, едва ковыляющий на своих толстых задних лапах, но очень быстро может скакать, если ему грозит опасность. Он остановился, поймал жука, сел и стал жевать его, настороженно посматривая и прислушиваясь по сторонам. Вся обстановка успокаивала. Я прислонился на шест, к которому была привязана растяжка от палатки, вспоминая прошлые годы.

«— Мухаммад! Отродье шакала, сколько раз тебе говорить, что когда отрезаешь ногу сначала надрезаешь кожу и делаешь из неё лоскут, которым потом закроешь культю, а ты урод что сделал? Этим лоскутом только жопу воробью закрыть можно, что бы он не гадил на твою пустую голову. Хотя, — Тут учитель сделал паузу в своих криках, осмотрел меня с ног до головы, продолжил, — Хотя, пускай уж лучше это сделает, если не внутри так с наружи что-то будет. — И размахнувшись, врезал посохом по спине, с оттяжкой, промеж лопаток» Сильная рука была у учителя, твердая, ни когда не промахивался. А я с тех пор эту операцию могу делать с закрытыми глазами, и больные у меня выживают, все.

Мне вспомнился мой спор с другими учениками, в который оказался втянутым и учитель.

Все началось, после того как нам рассказали о работе сердца, что оно собой представляет, я говорил, что кровь не будет бить фонтаном, если человек будет в спокойном состоянии, а мои друзья утверждали что, — нет, она всегда будет бить сильной струей. Так мы спорили до хрипоты, и каждый был уверен, что он, прав. Решили пойти к учителю что бы он объяснил нам кто в чем не прав. Но оказалось, мы ошиблись, он сам не знал почему так происходит и я стал рассказывать как это вижу. — Смотрите вот сердце, оно спокойно бьется, давая на жилку пульс шестьдесят ударов по клепсидре, а у смертника или воина, когда один напуган, другой весь наготове, какой пульс будет, сколько ударов по клепсидре? Учитель вы же сам говорили, что сердце это мускул, который качает кровь и чем сильней оно бьется, тем больше крови по жилам гонит. Он задумался, помолчал, оглядывая наши раскрасневшиеся лица. Хлопнул рукой по колену, — Я пока подумаю, почему это происходит, и разрешу ваш спор, а вы займитесь своими делами

На следующий день мы получили полный обоснованный ответ на свои вопросы, и Я выиграл этот спор. Только через много лет случайно узнал, почему наш учитель на следующий день так уверенно, обстоятельно нам отвечал. В ту ночь в крепостной тюрьме казнили двух преступников, воришек пойманных на базаре. Они были нашими ровесниками.

Костер прогорел, оставив после себя россыпь тускло тлеющих углей, раздуваемых легкими прорывами прохладного ночного ветра. Тело затекло сидеть в одной позе, я скинул с себя одеяло и, раскинув руки, с удовольствием потянулся, растягивая застывшие мышцы. С сухим шелестом затрещала сухая трава, раскиданная вокруг, к нам кто-то подкрадывался. Я пригнулся к земле, скользнул к Юсуфу, осторожно коснулся плеча. Когда он проснулся, прикрыл ему рот и прошептал, — Кто-то ходит вокруг, но не зверь, верблюды ведут себя спокойно, это человек или люди. — Он кивнул, я отпустил его, прихватив копье, передвинулся в тень палатки, замер, ожидая ночного гостя.

Крадущаяся тень прошла мимо меня, остановилась около лежавшего на спине Юсуфа, прислушалась к его дыханию, постояла и прошла дальше к костру. Опустившись на колени, неизвестный зашарил руками в пепле, подбирая недоеденные куски, стал с жадностью запихивать их в рот. Спина его напряглась, он замер в тревожном ожидании, подтянул под себя правую ногу приготовившись, вскочить и убежать. Я решился окликнуть его-

— Путник ты кто? — И стал медленно сдвигаться в его сторону. Он повернулся, продолжая сидеть на корточках. Лицо его было перемазано золой от костра. Настороженные глаза следили за каждым моим движением, рядом со мной зашевелился Юсуф. Он, по-змеиному извернувшись, встал, вытащил саблю и остался стоять, ожидая, что предпримет ночной гость. Разглядев его, убрал саблю в ножны, шагнул к вещам лежавшим под навесом взял флягу с водой, вернулся и, подойдя, протянул её. Наш гость схватил и стал жадно пить, захлебываясь и обливаясь. Напившись, он заткнул флягу, положил на землю, встал, поклонился нам и заговорил. Я не понял из его речи ни одного слова, но Юсуф слушал внимательно, потом он кивнул и ответил, было видно, что это удается ему с трудом. Но Гость просиял и от такого обращения. Юсуф повернулся ко мне, — Он говорит, что его зовут, — тут он замялся, подыскивая имя на арабском языке, — Мехди.

Я переспросил, обращаясь к незнакомцу, — Мехди? — И указал ладонью в его сторону. Он улыбнулся, разведя руки, в стороны показывая, что в них нет оружия. Юсуф, подбросил в костре охапку хвороста. Затрещали и задымили сучья, потом вспыхнуло пламя, освещая нашу стоянку. Салим, вышел из темноты, за спиной гостя обошел его, достал еды и предложил Мехди подкрепиться. Тот с благодарностью принял подношение.

Я окликнул Юсуфа, — Кто Он? — Склавин! — Последовал ответ.

— Что он говорил? — Я пытался вызнать у Юсуфа все, что он услышал. Может быть, я был слишком настойчив в своем стремлении узнать, что за человек к нам пришел. На лице Юсуфа нарисовалась досада, и он отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи. Я понял, что ничего не узнаю, и пошел к своим вещам, за водой, решил сварить кофе. Не успел я сделать и пяти шагов, как за спиной послышалась, какая то возня, невнятный вскрик и когда я обернулся, все было кончено, наш гость лежал ничком, из — под шеи вытекала струйка крови. Рука загребла грязь, перемешанную с золой и замерла. Как повернулся, так и остался стоять, ничего не понимая. Юсуф позвал, Салима, они, ухватив путника за ноги потащили его в темноту прочь от стоянки. Я вернулся к костру, подбросил дров и стал ждать, когда они придут. Вернулись они быстро. Проводник прошел в верблюдам, а Юсуф подошел к месту убийства и стал ногой закидывать песок на лужу крови. Присыпав, вернулся и сел на свое место, посмотрел на меня, взглядом пригласил присесть. Я сходил к навесу взял одеяло, сложив несколько раз постелил на землю и уселся на нем. Мы сидели и молча смотрели на огонь костра, на языки пламени, перебегавшие по веткам и сучьям. Они потрескивали, и тогда в ночное небо устремлялся вихрь искр, взмывая вверх, они горели маленькими звездочками, достигнув вышины, гасли.

«Вот и жизнь так же, кто-то тлеет, углями, волоча жалкую и долгую, никчемную жизнь, оставляя после себя пепел и грязь. Другие горят огнем, давая свет и тепло своих сердец, а третьи, мелькают, как эти маленькие искорки вспыхивают и гаснут не оставляя после себя ни чего»

Юсуф, видя, что я сижу молча и спрашиваю его ни о чем, завозился, встал, принес кофейник, и скоро над стоянкой запахло кофе. Налил напиток и подал мне, я взял его, слегка подул и сделал глоток обжигающей жидкости.

— За Латифу я буду убивать их за каждым барханом, везде, где только найду и Аллах свидетель, моим словам. — Он проговорил это, глядя в черно- фиолетовое небо, усеянное мириадами звезд. — Из-за них моя дочь, — он понизил голос, — страдает, это они в виновны в этом, только не верные могли задумать и исполнить тот ужас, который мы там испытали. Я был там и когда небеса разверзлись, и на землю упал огонь, много огня, целое море. Я ходил среди руин, которыми была крепость, видел, тела, вывернутые на изнанку, я видел сгоревших, — Он посмотрел на меня, и я увидел в его глазах зарождающееся пламя безумия, ненависти и страха. Страха за жизнь самого дорого для него человека.

— Я видел утопленников, вокруг не было столько воды, что бы в ней можно было сгинуть, а они лежали с посиневшими лицами, все! Только неверные, могут создать такое оружие, которое убивает, не разбирая, кто перед старый или молодой мужчина или женщина. Где воинская доблесть? Слабые убивают сильных. Это оружие проклятых Аллахом, Шайтан им дал его, что бы они принесли зло на нашу благословенную землю. Людей просто разметало на клочки, куски мяса были разбросаны повсюду и когда, Я это увидел, то решил что настал час суда, последнего. — Его колотила крупная дрожь, стараясь с ней справиться, охватил себя руками, словно ему было холодно. Спина согнулась, склонилась голова, глухим голосом, он продолжил, глядя в песок.

— Нас спас мой хозяин, — невесело усмехнулся, — в молодости очень много путешествовал. Он приказал мне увести в подземелье дочь, мы бежали по переходам, спускаясь в самый низ, Я бежал первым, открывая двери, она чуть позади, последними были, хозяин и остальные слуги, мы уже почти спустились, когда земля вздохнула, и небо упало на нас, сокрушая все на своем пути. Едва мы с Латифой промчались по коридору, как грохотом рухнул потолок, посыпались камни, волна воздуха подхватила несчастную девочку и швырнула её, она сначала ударилась о стену, потом упала на меня. Я только успел подхватить, прикрыть ей рукой голову и перевернувшись закрыть своим телом. Когда грохот стих, я стал шарить по полу в потемках, искать погасший факел. Нашел, когда зажег его, то в клубах пыли можно было мало что разглядеть. Я бросился к входу, но там громоздился завал, через который не было прохода нам оставалось идти только вниз. Пошел в ту сторону, над головой трещали деревянные балки, едва выдерживая вес обрушившихся камней. Я прошел дальше, пыль оседала, и видимость становилась лучше. Факел трещал, разбрасывая искры, пламя начало склоняться в одну сторону, указывая, что там есть выход. Через несколько шагов увидел проблеск света впереди, подбежал, воткнул факел в расселину, стал осматривать место куда попал, это была небольшая комната, видимо здесь раньше было помещение для караульных, дальняя стена осыпалась, открывая пролом, я выглянул в него, увидел дальнюю стенку рва, окружавшего крепость. Я вылез, оглянулся назад и замер на месте, крепости, — Он выкрикнул, — НЕ БЫЛО. Через ров мы с Латифой и выбрались, пользуясь общей неразберихой и паникой вокруг, — Он повернулся, глядя мне в глаза, произнес,-

Неверные сами испугались того, что они сотворили, Я надеюсь, что Аллах накажет их. Я буду его оружием, и я буду карать их всегда и везде.

Юсуф, замолчал, заново переживая все, что случилось в тот день. Я сходил и достал из своих вещей, травы для успокаивающего отвара, заварил их. Юсуф безучастно смотрел в сереющее небо, не обращая внимания на протянутую пиалу, мне пришлось тормошить его, заставляя выпить отвар. Он так и просидел до первых лучей солнца.

Наша стоянка оживала, Салим, привел верблюдов, Джабира вышедшая из палатки стала разбираться в запасах продуктов и готовить завтрак. Я собрал свои вещи, разбросанные под навесом, а Юсуф все сидел, и честно, Аллах тому свидетель у меня стало закрадываться сомнения по поводу его душевного здоровья. Но к счастью, оказался достаточно крепким человеком и скоро пришел в себя. После плотного завтрака, я пошел осматривать Латифу и позвал с собой служанку. Я нашел нашу красавицу в хорошем расположении духа довольно бодрую, но немного ослабевшей. Что меня нисколько не удивляло, зная её прошлое состояние.

— Господин лекарь, — Звонкий мелодичный голосок был приятен для слуха, — Когда я смогу встать, а то у меня всё тело болит от постоянного лежания, Джабира еще стоит над душой и не дает лишний раз пошевелиться

— Сейчас я осмотрю шов, если с ним все хорошо то смогу разрешить вам вставать, но сначала осмотр. — Джабира позвал я и отвернулся. Подошедшая служанка довольно быстро приготовила все к осмотру. — Готово, господин Мухаммад, — раздался за спиной голос, я повернулся и приступил к осмотру. Шов без покраснений, ровный, в меру упругий, при надавливании дает незначительное болевое воздействие, значит внутри то же все в норме.

Осмотрел сломанные ребра, здесь было похуже, наблюдалась маленькая впадина на месте перелома, при нажатии больная жаловалась на боль. Ещё она сказала, что при полном вдохе болит. Я прощупал места на животе, куда вшил маленькие кусочки от её селезенки, или мне показалось, или они стали чуть больше. И здесь было все хорошо, ранки заживали, опухоли не было.

«Ну, спасибо тебе Аллах, хоть здесь ты меня услышал, с ребрами ей мучаться еще долго»

— Латифа, что могу сказать, сидеть тебе можно, только подложив под спину мягкие подушки и не долго, если почувствуешь боль, то лучше сразу ложись. — Повернулся к служанке, — Приведи Госпожу в порядок, — И привычно стал созерцать тряпичную стенку палатки. Позади меня раздалось шуршание одежды и тряпок, серебристый смех Латифы, послышался голос, — Всё, господин Лекарь.

Я повернулся, посмотрел на лицо своей больной, еще бледное после потери крови, но уже с едва заметным румянцем на обеих щеках.

— Джабира, — Я позвал служанку, которая уже отошла, — Сходи и принеси мой мешок с травами, потом принесешь горячей воды.

— Господин лекарь, — заговорила Латифа.

— Меня зовут Мухаммад.

— Господин Мухаммад, — начала она, но я перебил, — Зовите меня Мухаммад, без господина, мне так привычней, да я и сам….,- Я помолчал, разглядывая её, — нам настала пора поговорить я должен рассказать вам, что и зачем сделал. Рассказать о лечении, какие травы и как принимать отвары, мази, так же чего следует остерегаться и что нужно кушать.

Сначала задам ряд вопросов, они могут быть неприятными, но вы должны честно ответить на них.

— Я согласна Мухаммад, но Вы то же завитее меня Латифа, — Она заворочалась, устраиваясь поудобней, откинулась на подложенные подушки, поправила накинутое одеяло.

Выслушав, Я усмехнулся, — Как скажешь. Но отвечать на мои вопросы продеться или буду вынужден расспрашивать Джабиру, а она не посмеет мне солгать, и я все равно всё узнаю.

— А если мне неприятно говорить об этом?

— Я всё равно узнаю или так или так. А вот и Джабира, — В палатку вошла служанка, держа в руках мой мешок, — Ставь сюда, — указал на место рядом с собой, — Иди за горячей водой.

Развязал мешок и принялся разбирать свои запасы трав, нашел что нужно, отложил.

Латифа следила за моими движениями, рассматривая меня своими …«Странно я не помню цвет её глаз»

— Знаете Мухаммад, — она решилась заговорить, — меня в дрожь бросает от ваших слов и приготовлений, — Она улыбнулась и на левой щеке выступила изумительная ямочка.

— Ну что вы, вам бояться не стоит, пока мы будем разговаривать, я приготовлю отвары. То, что я делал раньше, теперь будет делать Джабира. Вы то же будете смотреть, а я буду объяснять, для чего они нужны.

— Сначала самый вкусный отвар, берем одну горсть изюма, ставим ну угли и варим, следя за тем что бы пенка не убежала. После того как сварили и остудили, отжимаем. Пить надо по половинке пиалы, раза три или четыре в день. Этот отвар, когда сильный и сухой кашель, как у вас был.

— Но то, что я пила имело противный и горький вкус.

— То, что вам давали, это уже другой отвар, из другой травы. Каждую весну я собираю листья одного цветка сушу их на жарком солнце. Когда нужно я беру высушенные листья, перетираю, измельчая в порошок, добавляю меда примерно пополам, в этот раз меда было мало, поэтому и поучилось так горько. принимать маленькой ложкой по три раза в день.

Было горько? Это хорошо, лекарство сладким не бывает.

Продолжая рассказывать, я перебирал свои травы, развязывал мешочки, нюхал некоторые, проверяя, нет ли запаха плесени, одна из них мне не понравилась, отложил в сторону. Наверно на лице отразилась досадное выражение, следящая за моими действиями Латифа задала вопрос, — Что не так?

— Этот порошок мне привозят купцы из стран северных, он очень хорошо заживляет раны.

— А из чего он?

— Гриб, самый обыкновенный гриб он вырастает после дождя если взять свежий, только что срезанный, разделить пополам и приложить к порезу то заживает быстрей и рана не гноиться. А вот этот пахнет плохо, надо будет выкинуть его, а жаль, не известно когда смогу купить новый и будет ли он вообще.

В палатку вошла Джабира несущая котелок с горячей водой. Я указал, куда он должна поставить, отправил её назад. Требовалось перетереть пару луковиц в сок и принести сюда. Взял пиалу всыпал приготовленную траву, накрыл крышкой и поставил настаиваться.

— А для чего нужен лук? Разве это то же лекарство? А я думала, что его только едят, — Затараторила Латифа, пытаясь вызнать всё и сразу. Я выставил перед собой ладони, — и на какой вопрос мне отвечать? Так много сразу. — Я сделал вид что задумался и посмотрел на её лицо раскрасневшееся от собственной дерзости. В глазах плескалась жажда знания.

Я внутренне усмехнулся. «Все больные хотят знать, что и как делается только мало, кого находиться, что бы этому делу учиться, все видят только то, что пришел лекарь, дал отвар, настой, помазал ранку мазью и вылечил. Отпустило, отлегло, и все что спрашивали, забылось, простая вежливость или просто разговор не о чем. Это раньше Мухаммад, ты готов был рассказывать все, что знал, надеялся, что таким образом люди станут умнее и добрее. По прошествии лет понял, — лечить лечи, учить не надо. Вот и сейчас ей просто скучно, а тут хоть какое да разнообразие, а то только служанка, с которой и говорить не о чем»

— Латифа, все, что я сейчас рассказываю и показываю, это отвары от кашля, который вас мучает по ночам, я слышу, как вы кашляете. Все эти средства и травы для них растут вокруг нас имногое из того, что мы потребляем в пищу годиться как лекарства. Мы можем лечиться с того, что растет вокруг нас, — Я обвел рукой вокруг себя, — Даже здесь в пустыне жаркой днем и холодной ночью растут травы, которые помогают людям, надо только знать и уметь ими пользоваться. Когда мы учимся, то запоминаем на память сотни и сотни видов трав, растений, деревьев и части от них, которыми можно лечить, а какими только убить.

— И здесь в пустыне растут целебные травы? — На её лице было удивление.

— Да! И знаете, вы каждый раз приходя в пустыню, встречаете одно из них проходите мимо и не задумываетесь об этом растении, о его лечебных свойствах.

— Вы меня заинтересовали, что же это за растение такое загадочное, что вы ему так много слов уделили.

Я улыбнулся, — Верблюжья колючка.

— Мухаммад, вы меня разыгрываете, этот сорняк, и есть то лекарство, про которое вы и говорили? — Досада отразилась на лице, — Вы что решили подшутить надо мной что б Я отвязалась от вас со своими расспросами. Какая колючка?

— Латифа, Я и не думал смеяться над вами, это действительно так. Можно позвать Салима и он подтвердит мои слова, его род давно использует отвар из корней и листьев, если люди мучаются животом. — Я посмотрел на неё со всей серьезностью, которую смог изобразить.

— Я вам всё равно не верю. Вы все сделаете, что бы только обмануть бедную и больную девушку. Придумайте другое, более на правду похожее. — Щеки раскраснелись ещё больше, глаза сверкали, руки лежавшие поверх покрывала сжались в маленькие кулачки. Казалось, что будь она здорова, бросилась бы отстаивать свою правоту.

Я засмотрелся на неё и внезапно понял, насколько она похожа на Юсуфа, те же черты лица, только более мягкие, чем у мужчины, прямой нос, высокий лоб, небольшие скулы.

«Аллах! Великий! Они что все ослепли? Не видеть явного сходства? Или же ….»

Я отвернулся скрывая выражения своего лица и только собрался начать её расспрашивать как пришла Джабира с заплаканным лицом.

— Латифа взглянула на неё, — кто тебя обидел Джаби?

— Лук! — Ответила она, и поставила предо мной плошку с натертым в кашицу луком, — Как просили господин. — И отошла в сторону, показывая всем своим видом, что больше она это делать не будет. Ну да её понять можно, перетирать на двух камнях лук в кашу это еще то удовольствие.

— А лук вам зачем? Или это то же, что и колючка, лекарство с огорода? — Голос Латифы был полон скрытой насмешки.

— Ну Госпожа зря вы усмехаетесь. Это так, и я сейчас сделаю лекарство из этого, — Указал на миску стоящую, на столе. — Берем мед, добавляем в него лук перетертый и перемешиваем, даем немного настояться и получаем средство от кашля.

— Хотите попробовать? — Я протянул ложку, перемазанную сладковато горькой кашицей, Латифе. Она отказалась, спросив в ответ, — А вы сами пробуете ту отраву, которой пичкаете своих больных?

На что, Я молча зачерпнул полную ложку смеси и, положив в рот, покатал языком, растирая по небу, проглотил.

«Дрянь, конечно, несусветная, но ради собственного здоровья приходиться и не такую гадость принимать. Если бы только вы люди знали что наш, добрый учитель вытворял.

Ради того, что бы мы могли изучить признаки отравления, это уже было под конец обучения, для нас приводили смертника, его привязывали к столу, поили ядом. Я стоял рядом смотрел и записывал все, что с ним происходило, а потом пробовал самую малость этой отравы, что бы знать её вкус, и нюхали, что бы запомнить её запах.

Те кто отказывался, были биты кнутами. И мы на них учились ухаживать за ранеными.»

Меня слегка передернуло от этих воспоминаний. На что это Латифа заметила. — Вот уже лекаря самого от его лекарства корежит, а он честных мусульманок всякой отравой потчует.

Я пожал плечами, — Как истинному мусульманину иногда приходиться к этому прибегать, для того, что бы больные были сговорчивее. Но если они ведут себя хорошо, то я не применяю отвар из верблюжьих колючек. Посмотрел на Латифу и улыбнулся.

Ответная улыбка озарила её лицо, — Мухаммад с вами интересно почти как с папой, — она помрачнела воспоминаний.

— Госпожа Латифа позвольте выразить вам свое соболезнование.

— Спасибо, Мухаммад, — В глазах заблестели сдерживаемые слезы, — спасибо, я уже оплакивала его один раз, тогда казалось что он погиб, но он вернулся, один из всего каравана. Он тогда рассказывал что на них напали алжирцы и перебили почти всех, ему удалось спрятаться среди мертвецов и когда грабители ушли, он ушел. Два дня, брел по пустыне пока случайно не встретил караван своего друга, его приняли, напоили и накормили, он рассказал что случилось. Они обошли то место и благополучно вернулись домой. — Сдерживаемые слезы провались и потекли струйками по щекам, она смахнула их, — Когда умерла мама, я была еще очень маленькая, Ия почти не помню её, только руки, мягкие теплые руки, прижимающие меня к груди, и голос, зовущий меня. Говорят, она очень любила меня, и когда умирала, то просила Юсуфа заботиться обо мне. Отец с Юсуфом частенько ругались из-за меня, каждый из них считал что….

— А как это он мог ругаться с вашим отцом? Разве господин Юсуф, не был его охранником?

— Ну что вы он мой дядя и никогда не служил охранником. Дядя старший брат, моего отца. Они очень похожи, так что гости бывавшие у нас дома даже путали их, а они что бы ввести людей в заблуждение даже разыгрывали их, меняясь одеждой. После той поездки, — Она уже почти успокоилась, слезы перестали стекать, а оставались висеть брильянтовыми капельками на ресницах.

Я продолжал машинально перебирать свои травы, слушая, что рассказывает Латифа.

— После той поездки, когда отец чуть не погиб, — Она посмотрела на меня взглядом полным боли.

— Я могла потерять и своего дядю, буквально за день до выхода каравана он очень сильно заболел. Лекарь что его лечил, сказал, что спасти его может только Милость Аллаха. И как видно он смилостивился, и мой дядя остался жив для того, что бы спасти меня.

А какое дело было у вашего отца, — Я спросил это, стараясь не смотреть на неё.

— Он, он торговал камнями и золотыми украшениями, у нас дома целая мастерская, в которой трудиться десяток невольников.

— Семья у вашего отца большая? — Я убрал всё в мешок и завязав, поставил рядом с собой. Разогнулся. Взглянул на Джабиру слушавшую наш разговор. — Джабира, — окликнул её, — отнеси мешок. — Она подошла взяла и вышла из палатки, Я посмотрел ей вслед, куда она пойдет?

По тени понял, что пошла в сторону навеса. Я взглянул на замолчавшую, Латифу и увидел, что она лежит с закрытыми глазами. Привстал и склонился над ней, прислушался к ровному дыханию спящего человека. Она уснула на половине рассказа, посмотрел на неё и вышел из палатки.

На улице во всю светило солнце, редкие облачка лениво скользили по синему небу. Легкий ветерок, слегка колыхавший редкие кусты травы, не съеденные верблюдами, игриво мазнул по лицу зацепился за бороду, взлохматил её и выбравшись на свободу полетел дальше.

Я осмотрел нашу стоянку, всё было по прежнему, Юсуф лежал под навесом и мне не было видно сто он делает, Джабира шла навстречу, только Салима не было видно, наверно ушел к верблюдам, которые были за ближайшим бугром. Пригладив бороду, я пошел к Юсуфу. Он лежал с закрытыми глазами, и мне показалось, что он спит, я решил его не будить, а надумал сварить себе кофе. Подбросив на угли немного дров, и когда пока они разгорелись. Поставил кофейник и стал ждать, пока закипит вода. Покопавшись в суме стоявшей рядом не нашел молотых зерен, решил истолочь. Нашел ступку, всыпал туда горсточку и стал растирать, делая привычную работу.

«Зачем мне Юсуф сказал, что она его дочь? Странное совпадение, его болезнь, кстати, какая, грабеж каравана с которым шел её отец или кто он ей. И вообще этот проводник Салим, он как то странно смотрелся у бадауинов, отвечал уж слишком … Слишком дерзко, они все вежливые и на любой вопрос ответят кратко но вежливо, а он бурчал. А кто был тот несчастный, убивший Ильяса, а самое главное, за что?»

Вопросы крутившиеся в голове требовали ответа, и не находили его. За размышлениями я перемолол зерна, засыпав вторую горсть, опять предался раздумьям, которые плавно перетекли в воспоминания.

«Светило солнце также как и сейчас, войска стояли друг напротив друга в напряженном ожидании, никто не хотел начинать битву первым. Ветер развевал наше зеленое знамя с именем Аллаха. Мы были готовы сразиться с неверными стоявшими напротив нас. Они решились, и от них выехал всадник, на маленькой лошадке, одетый в кольчугу, шлем на голове, в руке копье, в другой щит. Остановился по середине и стал выкрикивать слова, брани оскорбляя нас. Но мы стояли молча, в то время как враги радостно кричали, поддерживая своего воина. Он продолжал поносить нас и наших родных, но мы стояли сцепив зубы и не отвечали. Что мы могли ответить людям которые не приемлют единого бога, а верят в многобожие, эти дикари только и умели есть свинину и сквернословить, на каждом шагу поминая своего Иссу и его мать при этом они каждый раз просили прощения за свои слова. Лицемерные лжецы.

Со стороны нашего воинства выдвинулся, Муслим — ар — Хусейн — Абу — л — рад Нишапури. В блестящем панцире и шлеме, сверкая наручами, держа в руке копье, он как сокол, стремительно бросился на врага. Они встретились по середине между двумя армиями. Сверкнуло на солнце копье, но враг отразил удар, подставив щит. Боевой конь воина ислама встал на дыбы, молотя копытами по голове, лошадь противника, потом изогнул свою лебединую шею и укусил врага своего за ухо. Над полем разнесся жалобный крик. Неверный, да пусть Аллах покарает его, подлым ударом, ранил жеребца, и кровь заструилась по белоснежной шее. Разъехались они, и сошлись вновь, и выбил из седла врага своего, доблестный Муслим, опрокинул его лошадь. Раздались над полем крики во славу Аллаха. Упавший воин вскочил с песка, выхватив меч, замер, в ожидании. Проявив благородство Муслим соскочил со своего коня, отбросил копье и обнажив свое оружие пошел навстречу. Белый жеребец, с шеей покрытой кровью сначала пошел за ним. Но, услышав голос своего хозяина, развернулся в нашу сторону, не добежав до строя, он жалобно заржал и упал на песок. Сверкнула сталь, посыпались искры, последовал удар еще один и противники разошлись, переводя дыхание. Передышка длилась мгновения, и неверный, зачерпнув сапогом песок, бросил его в лицо Муслима, надеясь ослепить его. Но воин Аллаха следил внимательно и успел уклониться, встретив врага ударом сабли, поразив его в шею. Христианин остановился, упал на колени, немного постоял и медленно завалился на бок. Под рев нашего войска Муслим вскинул вверх руки прославляя Аллаха, потом развернулся и побежал к нам.

Когда ему оставалось совсем немного, из рядов вражеских, прилетел арбалетный болт, ударил в спину и сбил с ног. Не ожидая, когда прикажут, я выскочил из строя и подбежал к нему. Опустился на колени, проверяя, жив или нет, он еще был жив и с помощью других мы понесли героя в лазарет устроенный в середине нашего войска. Внесли в палатку и положили на стол. Болт попал в левую сторону, чудом не пробив лопатку, легкое было цело, но кровь, сочившаяся по древку, заставляла торопиться. Дав воину настойку, мы подождали несколько мгновений, перед этим обложили рану чистыми тряпками. Двое встали по бокам держа его руки, а я забравшись на стол ухватился клещами за торчавший хвостовик, потянул снаряд из раны. Муслим закричал от боли, я поторопился и рванул болт на себя, плохо закрепленный наконечник соскочил с древка, зацепившись за кольчугу, остался в теле. За что туту получил гневный окрик от своего учителя, — Ты, что делаешь шайтан, ты, что убить его хочешь, нельзя рвать из раны болты, их надо вытаскивать медленно, стараясь, что бы не соскочил наконечник.

— Но я хотел побыстрей облегчить его страдания!

— Ты побыстрей поставил его на путь, ведущий к Аллаху. Мало того, что уселся на него, так еще и вытащил не всё, теперь он по твоей вине будет страдать дважды. — И приблизившись ко мне, прошипел как змея, — Я тебя самого сейчас пришпилю к столу. И буду тащить медленно, медленно, пока ты не поймешь, что вред лишний раненым приносишь. И гаркнул в полный голос, — Зажим тащи, иблисы тебя раздери.

Меня сдуло со стола порывом пыльного самума промчавшегося по палатке. Через два удара сердца я стоял, рядом держа искомый инструмент. А он распоряжался. — Кольчугу с него снимай, осторожней, верблюд криворукий. — Кольчугу сняли, разрезали ткань, открыв рану. Взяв у меня зажим, учитель медленно ввел его стараясь ухватить наконечник, это ему удалось и он стал медленно вытаскивать. Все замерли вокруг, затаив дыхание, наблюдая за работой мастера, несколько мгновений томительного ожидания и наконечник вышел наружу. Покрутив его перед нами, отбросил в сторону, — Давайте перевязывайте и не забудьте бальзамом обработать, что бы не загноилось. Раненого усадили на стол, придержали, что бы не упал, приступили к окончательной обработке раны. Скоро все было готово, и я провел воина до его палатки. Идти было тяжело, ноги проваливались в песок почти по щиколотку, да воин наваливался всем телом, с помощью Аллаха, мне это удалось. Когда возвращался обратно, меня окликнули, обернувшись на голос, увидел стоящего пехотинца, — Мухаммад! Ты ли это? Мать твоя проплакала все глаза, с тех пор как ты пропал, она места себе не находит, волнуется за тебя. Ты кем здесь?

— Извините, уважаемый Вы ошиблись! Я не Мухаммад, меня зовут Ибрагим. Вы обознались. — Высказав это, я ускорил шаг, стараясь быстрей расстаться с тенью прошлого, так неудачно возникшей у меня на пути. Я влетел в палатку, запыхавшись, прислонился к центральному столбу, что бы отдышаться. Подошедший учитель спросил меня, — Что случилось, на тебе лица нет, кажется, все шайтаны пустыни гонятся за тобой.

— Я сейчас встретил, соседа и он меня узнал. Но я отговорился, сказав что меня зовут Ибрагим. Но когда я уходил то спиной чувствовал взгляд, упертый мне в лопатки, когда завернул за ряд палаток и выглянул из-за крайней он все стоял и смотрел мне вслед, потом он ушел в сторону „Линии Потрясения“

Учитель остановился, рукой провел по бороде, слегка сжал её в кулаке, подергал, — Ты сможешь его показать? Я утвердительно кивнул головой. — Пойдем, развернулся и вышел.

Мы шли по лагерю в сторону битвы с каждым шагом крики людей, ржание раненых коней становилось всё сильнее. Мимо нас проскакал отряд легкой конницы спешащей на битву.

Мы встали, я стал осматриваться, стараясь разглядеть знакомые доспехи, Наконец, я разглядел того, кто был нужен, указал на него учителю, он переспросил, я подтвердил.

— Возвращайся обратно, — взглянул мне в глаза. — и не вздумай оглядываться. Я пошел, обратно стараясь не думать о том, что произойдет, но любопытство пересилило, отойдя в сторону и придержав шаг, я оглянулся. Рядом с учителем стоял воин в снаряжении легкого пехотинца и слушал, что тот ему объяснял, воин сделал какой то знак рукой, кивнул в знак согласия и растворился в суете боя. Я поторопился убраться подальше с этого места, пока меня не заметили. Около нашей палатки была целая толпа раненых и они всё прибывали по одному, по двое. Мои друзья вовсю работали оказывая помощь, перевязывая раны, фиксируя переломы, проводили операции, ковыряясь во внутренностях в поисках слетевшего наконечника стрелы. Мне показали на свободный стол, покрытый коркой запекшейся слизи. Я взял воды плеснул на него и стал тряпкой вытирать крышку, размазал грязь ещё плеснул воды, смыл остатки, оглядел, вроде чисто. Эй, — крикнул я стоящим у входа, — Руки ноги поломанные есть, тащись сюда правоверные. Раненые пошли сплошным потоком, рука, рука, нога, нога, рука, обе ноги, рука, рука. Казалось что всё, уже всё кончилось и можно будет разогнуть спину, когда внесли раненого, в шлеме, кольчуге пробитой копьем, обломок которого торчал из раны. По тому, как он торчал, было понятно, что воин не жилец, рана с правой стороны на четыре пальца вниз, ближе к боку, печень. Он ещё был жив но душа его стремилась в рай, — Эй, вы чего его сюда принесли, он не жилец, я не могу ему помочь, ему сейчас мулла нужен с напутственной молитвой. Забирайте и несите отсюда, — Накинулся я на воинов выходящих из палатки. Шагнул, следом стремясь догнать уходящих, но проходя мимо изголовья зацепил галабеей за шлем и следующим шагом сдернул его с головы. Повернулся и замер на месте. На залитом кровью столе лежала молодая девушка, смертельно раненая, бледное лицо, закушенная до крови губа. Склонился над ней, прислушиваясь к дыханию, оно было слабое и прерывистое, выпрямился и остался стоять перед ней, бессильный, чем либо ей помочь. Она открыла глаза, губы шевельнулись прошептав имя. Я склонился, но она уже…. Остановившийся взгляд смотрел сквозь потолок в высокое синее небо, в черную бездну небытия. Я шагнул к выходу но там никого не было. Воины, которые её принесли, ушли, оставив меня с ней. Обежал вокруг, но их не было, а я даже не знал как её зовут, побежал в сторону палаток в которых были женщины, но и там ни кого не было, только мертвые тела, я остановился стал оглядывая это поле смерти, мимо проходил какой то человек, я остановил и спросил что здесь произошло, — неверные обошли и нанесли удар с боку прямо в лагерь, они убивали всех кого видели, только гвардия эмира смогла их остановить и повернуть назад. Я слышал какие то крики но не придавал им значения, спасая людям жизнь в то время как за стенкой моей палатки убивали женщин, детей, стариков. Где же мне в этом царстве смерти найти хоть одну женщину, живую, что б проводить в последний путь ту, что лежала на столе. Мои плечи поникли, на них легла огромная тяжесть по исполнению ритуала. Я не должен этого делать, но должен отдать последний долг, я не знаю была ли она мусульманка, но я обязан это сделать, развернулся и решительно направился к себе. Когда вошел, то у стенки из стоящих там мешков достал чистое покрывало, взял кувшин с водой, покопался и нашел благовония.

Подошел к ней, провел рукой по лицу, закрывая глаза, кинжалом разрезал рукава до локтя, и штанины до колен. Мне пришлось стать гассалом, встал у изголовья, тоненькой струйкой стал поливать воду на голову осторожно смывая пот и кровь омыл уши и шею. Омыл руки и ступни три раза. По законам нельзя было хоронить умершего в одежде, но я не мог и не имел права омывать тело. Но преступил через него, я стал нарушителем закона, иначе она могла не попасть в рай. Возможно она спасла мне жизнь, там на поле прикрыв меня и давая другим шанс выжить. Я уже закончил и заворачивал тело в саван когда пришел учитель, он сначала хотел помешать мне но увидев меня, посмотрел мне в глаза, а потом, потом стал молча помогать мне довершить ритуал, по погибшему воину. Я начал читать молитву

О Aллaх, даруй этой умершей бесконечную Милость, прощение ее грехов и жизнь в Раю. О Аллах, если она была хорошей, то воздай ей еще больше за ее добро, если была плохой, то прости ее, и не наказывай ее. О Аллах сохрани эту умершую от того, что она боится. Обрадуй ее Своей Щедростью и возвеличь ее почетом в Ахирате. О Аллах, Милостивейший из Милостивых:

Мы уложили тело на носилки и вынесли из палатки он ненадолго ушел вовнутрь, когда вышел я, сидел в полной апатии рядом с телом, протянул мне пиалу полную настойки, я выпил, посидел чувствуя как напряжение державшее меня отпускает вместе со всем что скопилось во мне за сегодняшний день. Мой первый день, первой битвы. И было мне тогда четырнадцать лет.»

— А вот и кофе готов, — Произнеся это вслух, я огляделся, вокруг понимая, что начал говорить сам с собой. Всё в округе оставалось в неизменном состоянии. Юсуф, переговорив о чем-то с проводником, ушел в сторону ближайшего бархана. Я налил себе напитка, вернулся к навесу.

Отпив из чашки, поставил рядом с собой. «Надо чая заварить, а то от этого пойла уже скулы сводит. Мед кончается, сладкого нет» Я посмотрел на солнце, пытаясь определить час. Утро занималось, и мы еще были здесь, даже не готовясь к выходу. Салим, привел верблюдов, но ничего не делал, сидя в тени палатки. Я осмотрел окрестности, насколько это было видно, все в округе было тихо и спокойно. Вышел и решил пройтись по округе, может травы, каких соберу, та же колючка, настойка из неё все равно заканчивалась. Взял пустой мешок и пошел. В противоположную сторону от Юсуфа. Когда стоянка скрылась из вида, не вдалеке заблестела маленькая лужица солоноватой воды. Я зашагал к ней. На берегу росли небольшие пучки травы известной тем, что она очень хорошо помогает при заболевании сердца. Я достал нож, присел рядом и стал аккуратно выкапывать все растение целиком, стараясь не повредить корни, в них была вся сила. Придерживая за стебель, надрезал по кругу, дерн, и медленно начинал тащить, вытаскивая сразу весь комок земли вместе со скрытыми внутри корешками. После этого осторожно вынимал содержимое и выкладывал на положенный кусок кожи, что б растение начало сохнуть под жаркими лучами. Ополоснул в воде испачканные руки и когда стал выпрямляться заметил след ноги оставленный с другой стороны. Ради любопытства обошел вокруг и присел рассматривая след, по направлению шага, тот кто его оставил пришел из пустыни, я посмотрел куда он вел, он вел к нашей стоянке. С этой стороны пришел Мехди? Я еще раз оглянулся в сторону стоянки, посмотрел на след, вспоминая дорогу которой шел сюда, не мог он отсюда попасть туда! Не мог!

Тогда чей это отпечаток? Салим? Но здесь нет следов верблюдов, они здесь не были. Я пошел по следам, ведущим в пустыню поднявшись на ближайший высокий бархан, увидел редкую цепочку шагов ведущую вдаль. Постояв на вершине некоторое время, пошел обратно на стоянку, по дороге забрал мешок с травами. Я возвращался, стараясь идти по пути неизвестного. Сначала он вел меня точно к стоянке, потом на последнем бугре, перед стоянкой прервался, на нем как будто кто-то долго топтался, примятая трава, натоптано и похоже лежанку трава умята по телу человека. С этого места я видел всю нашу стоянку как на ладони, даже разглядел, Салима, сидящего в той же позе. Получается, что за нами следили. Я решил пройти дальше, спустился вниз и остановился. Я ничего не понимал. Следы уходили в пустыню. Я не следопыт и мне трудно различать следы, новые и старые, но…. Человек, следивший за нами, был здесь до утра, могу сказать точно. Я знаю, сколько вянет трава. Махнув рукой, пошел смотреть, куда ведут, через полсотни шагов их пересекала другая цепочка следов и вот это точно были следы Мехди. Мои прошли немного потоптались на месте, развернулись и пошли в сторону стоянки. Сгорая от любопытства, двинулся туда, они обогнули невысокий бархан, постояли, потоптались и повели дальше. Увлеченный я шагал, не обращая внимания, по сторонам смотря только под ноги. Остановился и пригнулся в последний момент, чуть не выйдя на небольшую площадку, окруженную со всех сторон песками. Остановился, услышав звон железа. Пригнувшись к самой земле, осторожно выглянул. Постарался рассмотреть, что там происходит. А там, Юсуф, азартно рубился с незнакомцем. Одетый, в какое то рванье он вяло отбивался. Присмотревшись воину, я вдруг понял, что это не вялость, а мастерство, непревзойденное мастерство которого я не видел уже лет десять. Скупые экономные движения, шаг в сторону, движение кистью. Вот он в момент удара просто сделал полшага назад, и противник провалился вперед, замах Юсуфа, удар и меч воина слегка коснувшись, изменил направление. Он играл с Юсуфом и тот, кажется, даже не замечал этого, все так же наскакивая на своего противника. Лицо Юсуфа покрытое потом так и блестит на солнце, тяжело дышит, так и есть еще два наскока и он отошел назад облокотился на меч, воткнутый в песок, а другой рукой о колено, стараясь отдышаться. Его противник стоял прямо, не выказывая ни каких признаков усталости, все так же внимательно наблюдая.

— Ты тварь, я все равно тебя убью, я всегда буду вас убивать, везде, где найду.

— Найди сначала, а потом убивать научись, тебе только за курицами по двору бегать, два раза махнул и устал великий воин, — Он вскинул руку подзывая к себе, — Ну иди сюда, я тебе, уши сейчас отрезать буду, потом язык твой, а потом хрен твой тебе отрежу, он тебе все равно не нужен будет, давай, давай, свинья жирная, НУ!! — Выкрикивая это все, он оставался спокойным, играя голосом, имитировал охвативший его гнев. Притопнул ногой, сделал крохотный шажок, заставляя Юсуфа нервничать. Нервы у Юсуфа не выдержали и громко крича, он набросился на воина, сверкнул выбитый из рук меч, а сам он уткнулся лицом в песок, придавленный сверху ногой. Лезвие ткнулось ему в шею, — Только, дернись. За что ты убил путника? Только не начинай по новой, я же могу и не сдержаться. — Он замолчал в ожидании ответа. Помолчал еще немного, а потом я услышал — Господин Лекарь, Выходите, я знаю, что вы здесь, вы так громко сопите, что вас слышно за фарсанг, а ваше оханье отдалось эхом в горах.

Услышав такое приглашение, я встал, отряхнул колени и вышел, настороженно оглядывая незнакомца. Среднего роста, пониже меня будет лицо правильное, заросшее рыжей бородой, говорил с акцентом, но понять его можно.

— Незнакомец назовись? — Я остановился в нескольких шагах от него, не зная что делать дальше. — И отпусти господина Юсуфа. Я думаю, он не сделает тебе ничего плохого, я видел, как ты с ним бился он против тебя, что лев против черепахи. Незнакомец снял ногу, со спины сделал шаг в сторону, где на песке лежал выбитый меч, и наступил на него. — Меня зовут, — Задумался на миг, — Зовите Ибрагим.

Я представился — Лекарь, Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим, нанят, господином Юсуфом ухаживать за его больной дочерью. — И склонил голову в поклоне.

— Ну, на иудея ты не похож?

— Так же как и ты Мухаммад, до араба тебе еще далеко, — Он стоял спокойно, опустив правую руку с мечом, но чувствовалось, что он как дикий зверь готов прыгнуть и растерзать.

«Ого, с первого раза разглядеть во мне то, что другие не видят, а знаю только я. Об этом знал еще учитель, да моя мать спутавшаяся….»

— Да было в жизни огорчение, но не тебе судить о моих родителях!

Ибрагим отступил еще на один шаг, огляделся, прислушиваясь, — Извини лекарь!

— Юсуф! Стой! — только и успел крикнуть, я.

Этот ненормальный Юсуф видя, что он занят разговором со мной, вскочил и бросился на Ибрагима, выхватив кинжал. Видимо рассчитывая, застать того врасплох.

Чуть отступив в сторону, Ибрагим ударил его ногой в живот и когда Юсуф согнулся от боли, добил вторым ударом в лицо. Голова запрокинулась назад, а сам он как-то замедленно упал на бок, выронив из руки кинжал.

— Ибрагим, дозволь, — Я указал взглядом на несчастного. Он отступил еще дальше и сделал разрешающий жест. Я поспешил к Юсуфу, опустился рядом с ним на колени, перевернул на спину, из разбитых носа и губ на бороду стекала кровь, покопался в своем мешке и достал чистую тряпку прижал ее. Юсуф был без сознания, а ощупал его нос, вроде цел, ни чего не хрустит. Он заворочался от боли, открыл глаза и посмотрел на меня мутным блуждающим взглядом, потом его взор прояснился.

— Где Он? — охрипшим голосом спросил он.

— Здесь я, никуда не делся. — Ибрагим подошел ближе и встал за моей спиной.

Юсуф задергался, пытаясь встать, я прижал его к песку, не давая шевелиться.

— Мухаммад, за что он убил путника? — Ибрагим остался и только произнес спокойно. — В следующий раз я тебя убью. — И это было сказано так что мне стало понятно, сделает.

— Ибрагим, — Я повернулся к нему, — Отойди, пожалуйста, Юсуф перенес, очень сильную травму и он помутился рассудком. Ты спрашиваешь с больного человека. Аллах не простит тебе этого.

— Да что мне …, Тогда ты расскажи. Он продолжал стоять за моей спиной, не сдвинувшись с места.

— Юсуфа надо на стоянку отнести, я не могу здесь оказать ему помощь, все лекарства у меня там. Ты поможешь?

— Это в честь чего я буду помогать, тащить этого урода, он меня чуть не убил, а что до причины. — Я услышал за спиной звук меча скользнувшего в ножны, — Я и так могу сказать. Вы мусульмане привыкли считать что ваш бог самый правильный, а все вокруг неверные, обвиняете нас во всех грехах. А сами по ночам жрете и вино пьете. Насмотрелся я на вашего брата. — Обошел меня и остановившись напротив склонился над Юсуфом. Быстро охлопал рукава, проверил пояс и сапоги, вытащил маленький нож, засунул его себе за пояс позади. Стукнул по руке Юсуфа, когда тот потянулся ухватить Ибрагима за бороду, ухватил его самого, склонился, — Я же могу тебя и за ноги потащить, на веревке, как барана!

Юсуф, придержал свою бороду, — Я сам пойду, отпустите меня! А ты собака отойди от меня и не смей хватать меня своими грязными лапами.

Ибрагим встал и отошел в сторону со словами, — Как вам будет угодно уважаемый Юсуф, как угодно.

Юсуф встал с песка покачнулся, я придержал. — Пойдемте, — И протянул ему тряпицу, — Прижмите к носу, что б не текла кровь. — С этими словами я повел его в сторону стоянки.

Ибрагим двинулся следом за нами, подобрав оружие лежавшее на песке, что-то бурча себе под нос. Я прислушался, он сквернословил, смешав всё и вся одну кучу.

«О аллах. Ну и тяжел же ты. Мои сомнения о твоей воинской службе каждый день, получают подтверждения, не служил ты никогда, а последний раз меч в руках держал, когда ножнами орехи колол. И то промахнулся раза три, что тебе удалось с бродягой, не удалось с воином. Надо поговорить с Ибрагимом, кто он и что он откуда идет. Но и так понятно, дезертир, сбежал от своих и прибирается к морю, домой хочет.»

Мы почти добрались до стоянки, когда Ибрагим шедший позади нас, остановился и окликнул меня, — Лекарь, а ты воевал?

Не оборачиваясь, продолжая полу вести полу тащить Юсуфа, ответил. — Да.

Он зашагал ускоряя шаг, что б догнать, поравнявшись, спросил, — А ты не был, лет так тридцать назад в сражении у Банияса?

— Ну, был, тебе, что с того? — И придержал язык, что б не выругаться, вместо помощи идет и языком молотит. Как не тяжел был обратный путь но все таки он закончился, мы дошли до стоянки. Я дотащил Юсуфа до навеса и уложив в тени, занялся поиском нужных трав в свое мешке.

Джабира! — Позвал я служанку, — Иди сюда, ты мне нужна, — Взял ступку и стал перетирать корешки. Ибрагим стоявший недалеко подал голос, — Это кто такая?

— Служанка госпожи! — И обратился к подошедшей женщине, — Как госпожа Латифа себя чувствует? Она спит или уже проснулась?

— Госпожа, спит, недавно она просыпалась, попить, я напоила её отваром. Она еще слаба, но чувствует себя уже лучше, чем после вашего разговора.

Я в удивлении поднял брови, — Женщина! Знай себя, ты кому выговариваешь? Не тебе меня учить за больными ходить. Иди прочь. — Я отправил её обратно. Разговор мне не понравился, ругань на пустом месте, я покачал головой. За время разговора с служанкой, Ибрагим присев у костра, раздул огонь. Костерок весело потрескивал, я подошел к нему поставил сбоку от пламени, на угли, котелок, что б подогреть воду. Потом вернулся к Юсуфу. Отобрал у него тряпку, которую он прижал к носу, потом заставил встать и умыться. Кряхтя и охая он стал умываться. Ибрагим подал голос. — Юсуф, перестаньте, не так уж и сильно я вас побил.

Юсуф что-то проворчал больше пробулькал, разбрызгивая капли воды.

— Простите, не понял? — Но вопрос остался без ответа, Юсуф взял чистую тряпку, осторожно промокнул влагу с лица, стараясь как можно меньше шевелить разбитый нос, который к этому времени опух и становился цветом как инжир, и вид принимал такой же.

Тем временем я снял котелок с горячей водой и залив сбор поставил его настаиваться.

— Ибрагим, — А с чего вы решили, что я воевал?

— Ого мы уже на ВЫ стали. Не давно тыкал, — Он переспросил меня, скалясь в веселой улыбке.

— Юсуф! А где проводник? Верблюды здесь, а его нету, не должен же он бросить свою скотинку.

— Флуфай, он фдезь, отофол фто б прифести Февлюдов. — Юсуф говорил прижимая тряпку к носу от чего речь стала невнятная. — Та фон он ифет, — И указал рукой в сторону. Над грядой показался горб идущего верблюда, потом чалма и вот уже стало видно всего Салима бредущего по направлению к стоянке.

— Слава богу, все на месте ни кого искать не надо. — Ибрагим поднялся, прошел несколько шагов, растирая затекшие от сидения в не удобной позе ноги. Развернулся в нашу сторону.-

Господин Юсуф, я прошу вас разрешить мне присоединится к вашему каравану, оплатить я не могу. Нет денег, но могу взять на себя исполнение обязанностей по охране каравана. — Он коротко поклонился и посмотрел на Юсуфа, в ожидании ответа. Тот сидел, прижав к опухшему носу компресс из трав, во взгляде у него светились молнии, и бушевала буря, он молча рассматривал Ибрагима. В тишине наступившей на стоянке, после слов Ибрагима и молчании Юсуфа медленно со скрипом стали появляться первые вестники грозовых туч.

— понимаю что вы меня сейчас убить готовы. Но я вам не по зубам, я всю свою жизнь воюю. А то что я не вашей веры, — Ибрагим помолчал, окинул нас взглядом, — Я не верю в бога. Не читаю молитвы, намаза, я не кладу требы идолам, не читаю тору. Я не верю ни кому из них, они столько раз предавали меня что Иисус. Что Аллах, что Яхве и даже бог моей родины меня предал. Я решил, что тот бог, что меня предает, не достоин моего преклонения и моих молитв. Можете смирить свой гнев Юсуф, я безбожник и им останусь, Но я уважаю, верование своих спутников и не мешаю им при их молитвах. А то, что в нашей с вами ссоре произошло недоразумение, — Он говорил это все глядя на меня, — Просто вы не дали мне возможности объяснить кто я. Я повернулся и посмотрел на Юсуфа, сидящего под навесом. Он внимательно смотрел на Ибрагима, взгляд уже не обещал бури, но в нем читалось презрение.

— Безбожник, — слово было сказано с таким презрением, что им одним можно было убить на месте, — Ты хуже, чем неверный, ты проклятый богом, тебе гореть в аду…

— Господин Юсуф. Вы не ответили на мою просьбу, я прошу вас принять меня охранником Вашего каравана, своё воинское искусство я Вам показал. Но если хотите, то мы можем пойти за ближайший бархан и продолжить там наш спор о том кому гореть в аду, а кто попадет в рай. — Ибрагим перебил Юсуфа, стараясь направить разговор в нужное для себя русло.

— Господин Ибрагим,-

«Начало обнадеживающее, мне лично понравилась твоя настойчивость Ибрагим, с которой ты хочешь наняться, но с таким характером, как у тебя…»

— вам надлежит следить за своим языком, и не перебивать своего господина, наш спор мы продолжим в любое время, когда сочтете удобным, — помолчал, а потом, — Я Юсуф. — Он посмотрел на меня, чуть сбился и продолжил. — принимаю на службу Ибрагима, — он взглянул на стоящего воина, — тот кивнул головой, — на условиях мне предложенных, со своей стороны обещаю кормить и поить его на все время службы, которую он будет исполнять для меня. А теперь верни мне мой меч, кинжал и нож, которые ты отобрал у меня там, — Он кивнул в сторону злополучных барханов, где произошла их встреча.

Ибрагим сделал пару шагов склонился на одно колено и положил на край ковра указанное оружие, достав его из — за спины. Встал и развернулся, что бы отойти, как вслед ему прозвучал хриплый голос Юсуфа, — А так же, на тебя налагается штраф, один золотой динар, за оскорбление мусульманина.

Я честно скажу, никогда не видел что бы человек мог развернутся с такой быстротой, только песок взметнулся из под его ног и вот Ибрагим стоит перед Юсуфом лицом к лицу и я слышу его голос вкрадчиво так и задумчиво задающего вопрос, — О каком оскорблении идет речь господин мой?

Юсуф даже отшатнулся назад от его стремительности и слегка растерялся, но быстро нашелся и пальцем ткнул себе в лицо, указывая на огромный сизо лиловый нос.

— Ну что вы, Господин МОЙ, вы упали, я вам помог, придержал, а то бы совсем разбились, там камни были, вы споткнулись и упали, вот и господин лекарь мои слова подтвердит, — Ибрагим оглянулся, посмотрел мне в меня и, и вдруг подморгнул мне одним глазом, а на его губах скользнула улыбка, — Ведь так и было?

«И что за игру ты затеял, зачем он так все время на старается нарваться или… Или как я слышал о старых воинах они не могут без этого им постоянно нужно воевать и неважно как. Они не могут без риска. Вот и сейчас там где другой просто стерпел и смолчал ты готов броситься бой. Ну, воин»

— Да это так было господин Юсуф, когда я подоспел, то Ибрагим поднимал Вас с песка, на который вы упали споткнувшись о камни, как видно он не очень расторопен был. И вы всё таки стукнулись. Заметив меня … — И увидел как лицо Юсуфа наливается кровью, потом цвет лица стал нормальный он выпустил из груди воздух и спокойно сказал, — Сговорились!

— Сговорились шайтаны, что ж, всё, что вы решили — вы решили для себя, а с Вас Ибрагим, — Он помолчал, — С Вас….,а пошли вы отсюда, — он сделал рукой широкий жест охватывающий всю пустыню, — Охранять!! А вы Господин Лекарь, — он ткнул себя пальцем в нос, и зашипел как кофейник на углях, — Лечите меня.

Ибрагим коротко поклонился и пошел к Салиму, уже почти подошедшему, но увидев незнакомца он встал не далеко от стоянки, закрывшись рукой от солнца, старался рассмотреть того кто шел ему навстречу. Не доходя до проводника, Ибрагим поднял руку в приветствии и что-то гортанно сказал, Салим, кивнул и продолжил путь, ведя за собой верблюда. Когда он дошел до Ибрагима они, перекинувшись парой слов, пошли рядом, оживленно разговаривая.

«А наш проводник то оказывается и говорить умеет, а мне казалось, что он молчун, смотри-ка Мухаммад, как они разговорились»

От моих размышлений меня оторвал голос Юсуфа за спиной, — И долго вы будете пренебрегать своими обязанностями, вы совсем не хотите заботиться о раненых.

— Господин Юсуф, — Я наклонился к нему, — Вам только примочки делать, это пройдет через пару дней. Мы сегодня тронемся в путь?

Он вытянул перед собой правую руку, поглядел на неё в задумчивости, потрогал вспухшие губы и нос, — Нет! Я не могу с таким лицом появиться в городе. Что с Латифой? Как её здоровье? — Оглянулся на проводника, — Потом Селима, позови.

— Госпожа Латифа чувствует себя нормально, но еще очень слаба, и нам надо скорей добраться до города. Там вы наймете ей хорошего лекаря, который будет смотреть за ней и обеспечит выздоровление. Всё что осталось это достойно за ней ухаживать.

— Я помню наш разговор, но может быть, вы возьметесь на время выздоровления Латифы, — Он замялся, подыскивая слово, — пожить.

Он даже как-то чуть взбодрился, словно с новым словом пришла уверенность в том, что меня удастся уговорить. В его взгляде сквозила уверенность.

— Увы, Господин Юсуф, я уже говорил, что не смогу этим заниматься, мне надо идти дальше. Разрешите? — Я поднялся, собрался уйти.

— Иди, Салима позови. — Он проговорил это нарочито- равнодушным тоном, что кого-то другого это и обмануло, но только не меня, за эти дни я довольно не плохо изучил его и мог сказать, что он расстроен и очень сильно.

Я встал, коротко поклонился, и пошел искать этих двоих. Я прошел стоянке, их нигде не было. Решил обойти окрестность и нашел, за барханом, не далеко от верблюдов, сделали навес и сидят, разговаривают. Я подошел к ним, они замолчали, глядя на меня, — Салим тебя, Юсуф зовет. Тот молча встал и ушел. Ибрагим полулежал на подстилке, рассматривая меня, потом он похлопал по ней рядом с собой, приглашая присесть.

— Нет, Ибрагим, пойдем лучше на стоянку, у меня с этими тварями, — Я кивнул в сторону животных, — договоренность, я не мешаю им пастись, они меня потом слушаются, на самом деле я просто не люблю животных и они это чувствуют. Они меня боятся.

— Ну что ж раз так то пойдем, — Ибрагим встал с подстилки, скрутил её, и мы пошли к нашей стоянке. Идти было недалеко, солнце, поднявшееся уже высоко, припекало, разговаривать было неохота, и я решил отложить расспросы на потом.

Когда мы дошли, Салим отходил от Юсуфа и пройдя мимо нас проговорив, — Остаемся на день, — ушел.

— О! Это хорошо! — воскликнул Ибрагим, потер руки и спросил у меня, — И чем вы можете меня угостить?

Я взглянул на него в недоумении, — и чем же я Вас должен угостить? У меня только слабительное есть. Но Вам оно не придется по вкусу, горчит понимаешь ли, да и запах не очень хороший.

— Можно и слабительное, если оно на хлебном вине настоянное. Так что найдется, что у благородного целителя, для излечения души страждущей? — Он сделал движение, как будто щелкая себя по шее.

— Раз уж Вы и прервали разговор с Салимом, то Вам и восполнять ущерб ….

— Это к Юсуфу, он вам любой ущерб восполнит, а вам, увы, ВАМ не дам ни капли. Это раз, второе, и капли нет. Так что вам не повезло.

За этим разговором мы все-таки дошли до места. Юсуф покосился на нас, потом перебрался к дальней стенке навеса, улегся на спину, закинув к верху свою бороду и выставив много страдальный нос. Потом повернул голову, взглянул на нас грозным взглядом, вздохнув, перевернулся на бок, отвернувшись от нас.

Мы расселись по местам. Я налив кофейник водой установил его на угли, хотелось пить.

Достал кофе, ступку, протянул всё это Ибрагиму, я же решил поискать, что еще и поесть, покопавшись в мешках, нашел вяленую козлятину, сухие лепешки, горсть вяленого инжира и немного изюма. Разложив все это, сделал приглашающий жест. Ибрагим молча указал на кофейник, давая понять, что подождет, пока будет готов напиток. Я предложил ему заварить его с кардамоном, он отрицательно замотал головой, продолжая перетирать кофе в ступке.

— Я не люблю с кардамоном, вообще со специями не люблю, кофе должно пахнуть и иметь вид и вкус кофе, а не пойла какого то. В иных местах такое варят, что мухи на лету дохнут от одного только запаха.

— В иных, это где? Если не секрет, конечно? — Я отрезал от куска козлятины краешек, положил на сухую лепешку, прилег, наблюдая за Ибрагимом.

Он сидел, скрестив ноги поставив между ними ступку, по не многу подсыпал зерна в неё, ссыпал перемолотый порошок на кусочек кожи и начинал заново. — Ибрагим вы наверно хотите напоить всю пустыню, достаточно двух горстей, а вы уже третью начали сыпать.

— А вам что кофе жалко или он ваш? Если так то извините, как то я перестарался, увлекся знаете ли.

— Нет, не мое, можете тереть сколько угодно, только кофе выдыхается, если его сразу много натереть и оставить.

— Я и не собираюсь его оставлять, заварю всё сразу.

— Такой пить нельзя, от него сердцу плохо становиться, я это как лекарь говорю.

— А вы свой разбавьте или с холодной водой пейте, пробовали пить и запивать холодной водой?

— Пробовал, не понравилось у меня от какого сочетания зубы ноют, сначала язык обжигаешь, потом резко всё остывает и зубы, к стати крошатся.

— Господин Лекарь, ВАМ говорили, что вы зануда? Последнее слово он произнес на непонятном мне наречии.

— Что вы сейчас сказали? Что не понятное, но по тону, что-то неприятное!

— Так на моей родине называют человека, который вызывает тоску и раздражение. — И сменил тему разговора, — В иных там, где меня нет. Побродил я по вашей проклятой всеми богами пустыне. — Задумался на мгновение, — Да, уж, походил.

Я немного опешил от такого поворота разговора, на что отвечать — на грубость или задавать вопрос, где ходил? Решил узнать, где его шайтан носил.

— Так, где Вы ходили?

Он повернулся ко мне и глядя в глаза предложил, — Мухаммад, давай называть друг друга на ты, а то мне от ВАШЕЙ, — Он выделил слово голосом, — Вежливости скулы сводит, зевать хочется нет прямо спросить у меня, Кто я, от куда я, кем раньше был, где служил и кому служил? Так что на Ты?

«Разговор получается, кто кого спрашивает я его или он меня» Я кивнул, соглашаясь с его предложением, и он продолжил.

— Зовут меня, — И замолчал, посмотрел на солнце, прямо не щурясь, не отводя взгляда до рези в глазах и слез. Когда он повернул ко мне голову, глаза были закрыты, но одна крохотная слезинка, выдавленная ярким и неукротимым солнцем, блестела на реснице. — Не важно как меня зовут, скажу только что происхожу я из восточных славян. Мой прадед, мой дед, мой отец служили верно, и преданно, позором для семьи считалось предать своего господина. И ни когда мой род не запятнал себя этим. А что я здесь? — Он криво улыбнулся, — мы не передаем, нас предают. Мой последний господин, да пусть Аллах продаст его душу шайтану.

Как у нас говорят, бог ему судья, я прослужил под его началом почти три года, потом случилось то что случилось, я бежал. Я мог бы вернуться домой, но не могу, меня убьют как опозорившего свой род, и я не буду этому сопротивляться. Я устал от такой жизни всё время оглядываться назад смотреть куда ступаю. — он поманил меня и когда я склонился к его уху он прошептал своё имя, — Я отшатнулся от него как от прокаженного. Он горько усмехнулся, — Вот так всегда люди от меня бегут, когда я называл сое истинное имя. Но тебе я его открыл, потому что видел, что ты другой не такой как они. Я тебя спрашивал, там, — Ибрагим мотнул головой в сторону места стычки с Юсуфом. — Воевал ли ты в сражении у Банияса?

Я кивнул и сказал, — Да! Я уже тогда был лекарем, очень молодым лекарем.

— Значит, я не ошибся, это действительно ты.

Ибрагим встал, отошел на шаг назад, стряхнул с галабеи песчинки и низко поклонился мне, — Я твой должник, Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим, я долго тебя искал, что б отблагодарить. Спасибо тебе за всё сделанное для моей Мириам. Спасибо. — Он прошел и сел на свое место.

Я сидел на месте, и широко открытыми глазами следил за Ибрагимом не понимая, что с ним происходит. Потом мой взгляд упал на кофейник и его прыгающую крышку, — Кофейник закипел, — Я указал на него. Ибрагим сдвинул в сторону, ссыпал туда размолотый кофе, поставил довариваться когда ароматная пенка поднялась он снял его с углей, так повторилось еще два раза. Я подставил свою пиалу под струю густого черного напитка, благоухающего божественным запахом. Добавил щепотку кардамона и отставил в сторону, накрыв маленьким куском кожи, настаиваться. Ибрагим следил за моими действиями со своей обычной усмешкой, казалось, что она не покидает его уста. Отрезав мяса и хлеба, предложил Ибрагиму он принял подношение, коротко кивнув в знак благодарности. Мой кофе настоялся, взяв пиалу, отпил напиток. Терпкий с приятной горчинкой, он перекатывался на языке, вызывая аппетит и давая бодрость всему телу. Мысли мои, прояснились, и я был готов продолжать беседу.

— Я плохо помню битву, — Я поставил пиалу, взял горсточку вяленого изюма, протянул его Ибрагиму, на открытой ладони, — Все что я запомнил, это руки и ноги которые я отрезал в тот день, мне иногда они до сих пор сняться молодые и старые. Их было столько же, сколько изюма на моей ладони.

— А что ты еще запомнил из той битвы?

Я молча смотрел на него, мне вдруг стало холодно в этот жаркий день, потом во всё тело ударила волна обжигающего жара воспоминания. И я воочию увидел лицо её лицо, красивое, даже во власти смерти она была прекрасна.

— Её звали Мириам? — Внезапно осипшим голосом спросил я.

Он молча кивнул, — Когда мы закончили гнать врага, и вернулись обратно, стояла глухая ночь.

Луна только всходила, и было почти ничего не видно, я не помнил в какую палатку мы отнесли её в горячке боя не до этого, главное было донести до лекарей, живой. Я не первый год на войне и знаю, что когда в печень попадает копье, воин умирает. Но я не мог оставить её там, на поле, умирать одну. Взял свой десяток, точнее то, что от него осталось, забрал Мириам и … Мы бежали быстро как могли, спотыкаясь о тела, вещи, разбросанные тут и там, казалось что всё против нас, всё нам мешает, сам Аллах не хочет ей помогать. Когда мы вошли в палатку там не было никого, только какой то, — Он посмотрел на меня, — Юноша был там, мы положили её на стол и ушли, мы не могли задерживаться, нас ждали.

— Я пытался, но споткнулся, когда выскочил на улицу, там уже не было никого.

Он просто кивнул головой, на мои слова, продолжая свой рассказ, — Я бросился искать, но никого не мог найти. Из моего десятка остался я один, и помочь, указать …. Я метался выспрашивая у незнакомых мне людей, как мог описал тебя. Но никто не видел такого человека.

— Мы с учителем ещё засветло отправились с караваном, увозящим раненых, которые могли выжить. Их перевозили в город.

Я крутил в руках пустую пиалу, потом протянул её Ибрагиму, попросил налить еще. — На месте мы оставили только умерших или безнадежных которые должны были умереть. Она была вместе с ними.

Он снова кивнул, — Да я знаю, я нашел её, случайно. Она была прибрана по мусульманскому обряду. Моя Мириам, была христианка.

— Ну да ладно, богу всё равно, кто ты. Он судит по делам и поступкам.

Ибрагим! Расскажи как она …. Как она была…

— Хочешь знать, как её ранили? — Я кивнул, принимая от него пиалу с кофе.

Ибрагим отпил из своей пиалы, посмаковал напиток, проглотил, задумчиво глядя на ярко светившее солнце, струйки песка завивавшиеся под редкими порывами ветерка. На скарабеев бессменных тружеников пустыни, далекие горы, сверкавшие заснеженными вершинами как прекрасная пэри бриллиантами.

— Мы стояли на правом крыле, с самого края, наша дружина была в резерве. Бой шел, где-то вдалеке, мы выдели раненых и убитых, которых оттаскивали с первых линий.

Он усмехнулся, продолжая смотреть на далекие горы.

— Как же вы мусульмане любите красиво говорить, это надо же не можете терпеть собак, а первую линию назвали в её честь — «Утро псового лая», — Он покрутил головой, — А вторую которая должна помогать первой — «День помощи», Это что целый день ждать пока помощь придет? А третью назвали — «Вечер потрясения», это нечто, все герои от потрясения и перегрева на солнышке спеклись, в полной броне, а потом еще идти в бой. Точно сначала как собака завоешь целый день, проведя в ожидании помощи и к вечеру сдохнешь от потрясения. — И грустно улыбнувшись, продолжил.

— Пошли из-за барханов как вода с гор, стремительно и неудержимо. Мы только и успели развернуть строй что бы встретить их лицом. Я был в шестом ряду, Мириам в седьмом, за моей спиной. Мы всегда так стояли вблизи друг от друга. Первые три ряда были стоптаны в мгновение ока, они только смогли чуток сбить напор атакующих. Потом пошла рубка, стояла такая давка не было ни какой возможности отойти назад, перестроиться, даже руку с мечом было не возможно поднять, подняв ты уже не мог её опустить, мы вгрызались в глотки врагов зубами, откусывая всё что попадало нам в рот, мы выли как дикие звери, загнанные в капкан. Я был залит кровью с ног до головы, и выглядел как упырь, опившийся и лопнувший от пресыщения. Враги, видя нашу неукротимую свирепость, дрогнули и стали отходить назад, строй разъединился и появилась возможность биться мечом и копьями, подставлять щит под удары. Мы усилили натиск. Ряды смешались и те кто был позади оказались спереди и стали гибнуть, в последних рядах у нас стояли молодые и воины после ранений и увечий. Она была впереди меня шагах в трех, я стремился к ней, но они мне мешали мне приходилось непрестанно отбиваться, уклонятся или бить самому, пол, шага, ещё крохотный шажок, ещё чуть-чуть, осталось совсем немного, и вот я стою за её спиной отбивая то что могу достать. Она словно знала, кто стоит за ней, оглянувшись на короткое мгновение, улыбнулась мне, и тут же отвернувшись, продолжила бой. Сделала движение доставая врага стоящего слева от неё и, — Ибрагим повернул ко мне свое лицо залитое слезами, — И я увидел как из-за убитого воина справа от неё высовывается, как змеиное жало, наконечник копья и жалит её в правый бок, как во сне я сделал шаг и перерубил древко, отбивая удар, но было поздно. Она вздрогнула всем телом и чуть развернувшись, стала падать на землю. Я подхватил её, ронять нельзя, затоптали — бы.

Удерживая одной рукой, другой поражал врагов, крикнул своему десятку и они стали рядом, а потом пришла помощь. Вокруг стало просторно, и мы побежали, отнести её к лекарю, но не успели.

Ибрагим, замолчал, отвернувшись от меня он смотрел на без крайние просторы пустыни и не видел ни чего, он был там в том дне и в который раз задавался себе вопросом, а мог ли…

Я вспомнил, вспомнил и понял, и понял, что этого я ему не скажу даже на смертном одре, даже перед лицом вечности и ликом Аллаха. Он сам убил свою любовь, выпад который ей нанесли копьем, рассек только мышцы и не пошел дальше. Но удар, которым он перерубил древко, заставил наконечник двинуться в глубь, разрезая печень.

Мы долго еще сидели, пили кофе, разговаривали не о чем. Или просто молчали. И это молчание было дороже всех слов на свете. Мы вспоминали, вспоминали их, наших любимых.

У каждого из нас она была своя, одна на всю жизнь. И мы пронесли её через время, через бескрайние просторы, Мы были разные, но нас объединяла ЛЮБОВЬ.

Глава вторая

Скрывать не надо своего недуга

От двух людей: от лекаря и друга.


«— Старый ты лентяй, только ты мог такое придумать! Не слышу слов в оправдание. И почему мне всегда говорят со всех сторон, что у меня не друг, а какой то шайтан. Зачем ты зеленщика напугал? Что он тебе плохого сделал? Что молчишь? Сказать нечего, или не хочешь? Вот молчишь, значит, вину свою признаешь, всё дойдем до дома, и сдам тебя мяснику. Потом долго буду смотреть на твою морду, из которой чучело сделаю, хоть тогда я буду, спокоен, что ты ни чего сотворил.-

Ишак угольно-черного цвета повернулся в мою сторону, взглянул и чуть насмешливо фыркнул, за что тут же был наказан, палкой по ушам.

— Я тебе говорю или кому? Меня слушать надо, и внимать советам, а ты? Зачем зеленщику в ухо крикнул? Почтенный, со страху опрокинул свою тележку, а ты утроба ненасытная бросился жрать, может ты сделал это не нарочно? Ну — у, он мне тоже не нравиться… Но зачем ты меня лягнул, когда я тебя оттащить хотел?

Так препираясь со своим ишаком, я тащился через бурлящую толпу. Рынок жил своей жизнью и то, что этот торговец вытребовал меня за этого ушастого разбойника целый динар, не доставляло мне радости. Сжевал он всего ничего пучок моркови, пучок зелени, что успел ухватить своей пастью, а остальное. Остальное растащили вездесущие мальчишки и потоптали зеваки. Он хотел пять и мне пришлось долго его убеждать, что это он виноват в том, что встал на моем пути и помешал нам пройти спокойно мимо, я так думаю, поговори с ним еще, и он бы отдал мне пять динаров что б я отстал от него. Э — эх, всё испортила эта скотина. Зеленщик держал в руках пучок моркови и так азартно им размахивал, но он не учел жадность ушастого, тот сначала спокойно стоял и когда пучок пролетал мимо просто открывал пасть стараясь поймать ботву. Раз за разом и когда это произошло в десятый раз, и ему никак не удается этого сделать. Он издал рев, достойный слона, встал на дыбы и положил копыта на плечи низенького человечка. Коим был этот зеленщик. Тот как видно не ожидал, сделал шаг назад, споткнулся об опрокинутую тележку, и упал на спину, при этом выставив вверх руку с зажатым пучком моркови. Стоя на груди несчастной жертвы, осел не спеша, стал откусывать по кусочку от пучка всё еще зажатой в руке моркови, и когда я решил оттащить его, ухватившись за хвост, он лягнул меня в бедро. Хвала Аллаху, что я стоял к нему боком»

Меня толкнули, и я очнулся от своих воспоминаний, рядом со мной стоял Ибрагим, — Ты чего столбом замер?

— Воспоминания, как увидел этого осла, так и вспомнил, — Я указал на стоящее у лавки животное. Когда я закончил свой рассказ, Ибрагим устоял на ногах только потому, что держался за меня. Отсмеявшись, он спросил, что с ним стало.

— Его сожрали вместо меня, а я просидел на дереве несколько дней, — Я сделал скорбное лицо словно сожалея о своей потере, — Знаешь как я его звал? Но только так что б никто не слышал?

— Ну? — Ибрагим смотрел на меня вопросительно.

— Шайтан! А когда он выводил меня из себя, был Иблисом. — Весь наш разговор проходил по дороге, мы шли к дому Юсуфа, для того, что б получить расчет за проделанную мной работу, и я попросил Ибрагима сопроводить меня.

Мы благополучно добрались до города, по дороге была небольшая стычка с разбойниками, но всё обошлось удачно, мы отбились благодаря Ибрагиму, который, проявив чудеса ловкости и изворотливости, буквально ссаживал их с верблюдов, всем, что попадалось под руку. Правда и ему досталось. Сейчас он шел рядом, левая рука была перевязи, но выглядел он бодро. Разместившись в городе, я стал приходить к Латифе. Не часто, один раз в три дня. И с каждым приходом было видно, что молодой организм победил недуг, она быстро шла на поправку, сегодня был последний раз, когда я шел к ней. Мы шли по пыльным кривым улочкам.

Ибрагим хотел пройти по короткой дороге, через верхний город, но я решил сегодня пройтись в стороне от своего обычного пути, не дойдя до поворота, мы свернули в нижний город, его бедные кварталы. Если мне судьба сказала что я могу этого избежать я всё равно пошел бы этой дорогой.

— Мухаммад! — Ибрагим окликнул меня хватить спать на ходу, пошли уж быстрей, получим динары и уедем из этого города.

После того памятного дня мы сдружились, двое немолодых мужчин, без дома, без семьи мы были два как перекати-поле, за все наши странствия, что он, что я обошли всю страну. А он бывал даже дальше и его рассказы о гардарике будоражили меня и мое воображение. Я хотел бы побывать там. В загадочной стране, полной удивительных тайн. Один его рассказ о лесных великанах, вырастающих до неба, я не мог себе представить, что есть такие деревья в шестьдесят шесть локтей высотой и что требуется десять мужчин, обхватить его. Я тоже видел большие деревья, но они были по сорок локтей высоты. Стоял внизу и закидывал голову вверх и ощущал, как кружиться голова от вида бездонного, огромного синего неба. Мне казалось, что мир крутиться вокруг меня, прижавшегося щекой к коре дерева, в этот момент я видел себя маленькой пылинкой, на ладони мироздания и становилось жутко от мысли, что меня могут смахнуть с неё как, мы отряхиваем прилипший мусор.

— Аллах, покарай этого лекаря, который спит на ходу, — Ибрагим в этот раз подтолкнул меня, что бы я поспешал. Я оглянулся вокруг, не заметно для меня мы вошли уже в нижний город. Город трущоб, нищеты и бедности. Оказавшись ночью здесь один, каждый рисковал встретить утро в придорожной канаве с перерезанным горлом и раздетым до гола. Очень часто ночная стража, слыша крики отсюда, просто разворачивалась и уходила, они были родом из этих мест, а некоторые, сами занимались разбоем, прикрываясь службой у эмира.

Если их хватали, на площади перед дворцом стоял помост с обрубком бревна в потеках бурой, почти черной, запекшейся крови, они лишались головы, правосудие эмира работало очень быстро. Но если ты был купцом, кади или просто богатым человеком, правосудие начинало ползти как черепаха на песчаный бархан, всё время, скатываясь вниз и с трудом вползая наверх.

Мы шли по узеньким улочкам, грязно-желтые стены лачуг бедняков обступали нас со всех сторон, редкие деревца, росшие за не высокими заборами, склоняли свои ветви. Покосившиеся ворота, сорванные створки калиток, висящие на веревочных петлях. Тощие облезлые собаки роющееся в кучах мусора, поджимая хвост он отбегали в сторону, при нашем приближении. Стайки детишек в каком-то тряпье, жмущихся к своим дворам, провожающих нас взглядами своих темных глаз. Со скрипом открылась калитка и на улицу вышла девочка, одетая в некогда чистую галабею с вышитым рисунком на груди, и рукавами, закатанными по локоть. Она встала рядом с калиткой, держа за руку голопузого мальчугана, он смотрел на нас, засунув палец в рот.

Я чуть придержал шаг. Потянул руку к поясу, на котором висел кошель с мелочью, не дотянулся. Ибрагим перехватил её, приблизившись, прошептал на ухо

— Даже не думай, дашь одному, остальные тебя растерзают, на всех денег не хватит. Покажешь деньги тебя, взрослые перехватят, пойдем, милосердный ты наш, нас ждут. — С этими словами он потащил меня за собой.

,- Мой друг, если будешь каждому нищему подавать, у тебя жизни не хватит всем подать, а знаешь что такое обиженная толпа?

Я кивнул головой, шагая следом за ним.

— Так знаешь или нет?

— Знаю, Знаю, — ответил я, в попытке догнать его, вроде не торопливо идет, но шаг размашистый, не догоню ни как. Наконец я сдался, окончательно запыхавшись, — Ибрагим! — Позвал я ушедшего вперед воина, — Ибрагим! — повторно окликнул я, вытирая текущий пот.

— Ибрагим, я не конь что бы скакать так резво, остановись на чуток, дай дух перевести. — Взмолился я к нему. Он остановился, глядя на улочку впереди себя. Подняв правую руку, поманил меня к себе. Я ни чего не видел, своей спиной он загородил всё.

— Что там? — он посторонился, и я увидел, невдалеке, в пяти шагах от нас, торчащие из-за угла ступни ног. Судя по всему, человек лежал лицом вниз.

Ветер дувший нам в спину стих, сначала не было ни чего, а потом накатила волна, приторно сладкого запаха смерти.

— Вот про это я тебе и говорил, — Ибрагим указал на вперед, — не стоит показывать деньги в таких местах. Он стал продвигаться, вперед стараясь держаться подальше от лежавшего тела. Наконец мы увидели труп, то, что это так было понятно по запаху. С первого взгляда мне показалось, что мы наткнулись на жертву ночного разбоя, но чем дольше я смотрел на несчастного, тем больше сомневался в этом. Лежит ничком, одежда в опрятном состоянии, полы халата, под телом их никто не вытащил из-под него, значит, тело не переворачивали и не осматривали. Я шагнул в сторону мертвеца, Ибрагим схватил меня за плечо, — Тебе что больше всех надо, он умер, Аллах, забрал его душу, его найдут, попозже родственники и похоронят. Пошли отсюда, оставь. Пошли! — Он практически силой потащил меня в сторону. Я вывернулся из его цепких пальцев и отшагнул к стене дома. — Ибрагим!

Обратился я к нему, — Оглянись вокруг и посмотри внимательней, тебе не кажется странным что труп, хорошо одетый лежит по середине и не раздет. Его не били, не резали, крови нет, а самое главное это запах, ты не ощущаешь? Принюхайся, чем пахнет?

— Чем, чем, смертью пахнет, — Он повел носом, сморщился и чихнул. Заразой какой-то пахнет.

— Вот про это я тебе и говорю, если бы он умер, дня три назад вонь стояла бы на всю улицу и его бы давно сволокли на кладбище. — С этими словами я подошел и присел рядом с мертвецом. Спустив рукав галабеи, ухватил за плечо и перевернул. Я выпрямился и отошел на шаг назад. — Смотри Ибрагим, я прав оказался, он умер от болезни, а не от чего-то другого. Скуластое лицо, в муке искаженный рот, обветренные потрескавшиеся губы в капельках засохшей крови, белки закатившихся глаз. И над всем этим плыл запах гниющего мяса. Отойдя ещё на шаг назад, распахнул халат, открыл поясную сумку, достал оттуда склянку с притертой крышкой с хлебным вином внутри. Рулончик чистого полотна в ладонь шириной, размотал его и разделив на две части, полил каждую из склянки, на что Ибрагим следивший за каждым моим жестом проворчал — что лучше это выпить чем так выливать.

Я протянул ему одну полоску, обмотай лицо, особенно рот и нос, дыши через неё. Быстрыми движениями намотал себе, в нос ударила едкая вонь от вина, я сделал пару вдохов ртом и быстро притерпелся, перестал замечать. Повернулся глянуть как дела у Ибрагима и чуть не рассмеялся, он обмотал лицо оставив крохотную щелку для глаз и походил сейчас на мумию, которую я видел в Каире.

Вернувшись к трупу, приступил к осмотру. За ушами, вздутия, прощупываемые и видимые, на груди язвы с потеками гноя. Мне стало зябко от всего этого. И когда я, сняв с мертвеца халат посмотрел на его подмышку, то отшатнувшись назад, чуть не упал, Ибрагим придержал. Крупные размером со сливу, налитые, и готовые лопнуть от гноя внутри, язвы.

Я вскочил, крикнул Ибрагиму — Бежим отсюда, бросился бежать. Ошарашенный моим стремительным бегом Ибрагим какое-то время тащился следом, потом остановился и, дернув за рукав, сумел остановить и меня. — Что там такое? От чего мы бежим?

Я стоял, нагнувшись, облокотившись на колени, тяжело переводя дыхание, забег в повязке, это что-то. Поднял вверх руку показывая, что сейчас скажу. Немного отдышавшись, выдохнул на одном дыхании. ЧУМА!

Потом сорвал с лица повязку и стал скатывать ее, что бы убрать в сумку, Ибрагим, глядя на меня, проделал то же самое. Протянув мне рулон, спросил, — И что теперь делать будем.

— Ибрагим ответь мне на один вопрос, Ты, болел чумой? — Я смотрел на него во все глаза. И к моему великому облегчению он кивнул, а потом сказал — Да.

— Знаешь Ибрагим я убегал так быстро только потому что не знал болел ты или нет.

— А что это изменить может?

— Только то что ты теперь не заболеешь, и сможешь мне помогать, нам надо вернуться и я должен сделать одну вещь. Я должен взять немного плоти от этого мертвеца, а потом мы как можно быстрей пойдем Юсуфу, надо его предупредить и бежать с этого города как можно дальше.

— Дался тебе этот урод, — Ибрагим зло сплюнул на землю.

— Урод, не урод, но с его помощью и деньгами мы спокойно дойдем до любого города, не будем тащиться в общей толпе беглецов, когда все побегут отсюда. Пошли. — И мы двинулись обратно.

Я уже почти закончил со всем тем, что мне надо было сделать, как по улочке загрохотали подкованными сапогами, стражники эмира. Увидев нас стоящих возле распростертого тела, они не слова не говоря, стали окружать нас, выставив вперед копья. Потом, видимо старший, спросил — кто мы такие и что здесь происходит.

Ибрагим, оглядев весь десяток этих вояк, покачал головой, поманил его к себе и, наклонившись к уху, прошептал на ухо, только одно слово. Я никогда в жизни не видел, что бы толстяки так бегали. А то, что они кричали на ходу, повергло меня в растерянность.

Ибрагим проводил взглядом, убегающую свору шакалов, повернулся ко мне, — Быстро к Юсуфу.

Когда мы добрались до его дома, весь Химс уже бурлил. Ибрагим забарабанил в ворота и громко закричал, требуя открыть, с той стороны призвали на его голову всех шайтанов и посоветовали проваливать прочь. Ибрагим, пообещал отрезать уши, вырвать ноги и руки.

Они бы долго еще припирались бы, пока не раздался голос Юсуфа приказавшего привратнику открыть ворота. Раздался скрежет отодвигаемой щеколды, и со скрипом стала открываться створка. Ибрагим не стал ждать, пока она откроется до конца, ухватившись, рванул на себя, выдернув привратника на улицу. Одной рукой перехватил его, развернул спиной к себе, и дал пинка под зад, от которого бедняга долетел до соседней стены. Ухватил меня за рукав, затащил во двор и закрыл калитку перед носом у бедолаги. Не обращая внимания на крики доносящиеся с улицы мы пошли в дом. Юсуф встретил нас во внутреннем дворике, стоял на небольшом приступке, что бы казаться выше ростом, за его спиной были два эфиопа, державшие обнаженным оружие. — Господин Ибрагим, Господин Мухаммад, что вы себе позволяете, как вы смеете врываться в дом почтенного человека и тревожить его покой. Ваши деньги, господин лекарь, ждут вас, как и было оговорено. Я благодарю Вас за то, что вы сделали для меня и госпожи Латифы. — Он сделал жест, более достойный эмира, чем простого воина, или купца или ….

От стены отделился человек небольшого росточка, перекатываясь на своих маленьких ножках, он подкатился ко мне и протянул приятно зазвеневший кожаный мешочек.

— Мы в расчете господа, — Раздался голос Юсуфа, — Прошу вас покиньте мой дом.

Он развернулся и собрался уйти, но Ибрагим остановил его, — Юсуф, в Химсе. ЧУМА.

Спина уходящего Юсуфа вздрогнула от таких слов, и он медленно повернулся. На его бледном лице не было ни кровинки, — Что?

— В ХИМСЕ ЧУМА! — Громко повторил Ибрагим. — Юсуф надо срочно ехать из города иначе все умрут, Ты, Латифа, Эти, — Он указал на слуг, в растерянности стоящих поодаль и внимательно слушавших наш разговор.

Юсуф, затряс головой как шелудивый пес, вытряхивающий блох из своей шкуры, — НЕТ, ты лжешь, в городе нет болезни, а говоришь ты только для того что б выманить у меня больше денег, — Повернувшись к эфиопам, кивнул головой в нашу сторону, — Гоните их отсюда.-

Те двинулись к нам, обходя стоящего хозяина с боков.

Ибрагим собрался крикнуть о том, что это мы нашли мертвеца, как я остановил его, шепнув ему на ухо, — Нас тогда точно убьют. Лучше молчи. — Он кивнул, что понял меня и отошел в сторону.

Шагнув, я выставил вперед руки, ладонями вперед, останавливая охранников. За время, что я провел в этом доме, успел немного изучить их характеры и познать их недуги, которые были написаны на их лицах.

— Стойте! Именем Аллаха, стойте. Этот человек говорит правду, в город действительно пришла беда и нам надо бежать отсюда как можно быстрей, пока еще можно спокойно выти из города.

— Ты! — Я указал, на того который подходил с справой стороны, — у тебя болит спина и когда ты мочишься у тебя жуткие рези, внизу живота, а иногда ты даже и этого не можешь.

— А у тебя! — мой палец уперся в грудь второго, успевшего подойти так близко, что я почувствовал едкий мускусный запах, исходящий от его тела. — У тебя одышка, которая долго не проходит, стоит тебе помахать мечом раз, два. Ты постоянно потеешь, и болит у тебя вот здесь, я упер палец туда, где должно было быть сердце. Бывает, что у тебя внезапно кружиться голова, и ты падаешь, приходишь в себя и не помнишь ни чего. Так с тобой происходит?

Они стояли напротив меня с посеревшими лицами. (Забавная скажу вам картина, черно серый человек) Потом отступили, и виновато глядя на хозяина, встали в стороне.

Юсуф, мне наплевать на все твои деньги, мои, ты мне заплатил, — Я подкинул звякнувший мешочек, — Мне плевать на тебя, на твоих слуг, — Кивнул в их сторону.

— Мне не плевать только на Госпожу Латифу, вот кого мне будет жалко если она умрет по твоей вине. Если не веришь, мне пошли в город слугу и пусть он узнает и скажет тебе, мы готовы подождать здесь, — Я указал рукой на небольшую тень от ветвей растущей во дворе финиковой пальмы. — прошу только об одном не мешкай и поторопись, чем больше людей узнает тем больше их будет в воротах и будет столпотворение.

Я шагнул, вперед подходя ближе к Юсуфу, охранники попытались, заступить мне дорогу, встав на пути. Я остановился и вытянул вперед руку, пальцем ткнул в него, — И в этой толпе будут больные и здоровые, все будут дышать, кашлять, друг на друга, прикасаться, толкаться. Все кто был в этой толпе, умрут, потому что заразятся друг от друга, и среди них будешь ты. И госпожа Латифа.

Юсуф сел ни приступок, на котором стоял, обхватил голову руками и закачал ей из стороны в сторону, издавая тихий стон.

Все стояли и смотрели на человека, от которого ждали приказов и распоряжений.

Потом он поднял на нас взгляд, — Я не знаю, почему, но я тебе верю. Значит, вы утверждаете, что в город пришла «черная смерть»? А откуда вы узнали об этом, если в городе еще тихо и никто не шумит на улицах? А может…

— Дядя! Эти люди говорят правду. — По ступенькам, ведущим на второй этаж, спускалась Латифа. — Я только что была на самом верху, со стороны дворца эмира были слышны крики, я стала присматриваться и увидела, как оттуда выскакивали всадники и стремились к городским воротам, с каждым разом их становилось всё больше, я поспешила вниз узнать у тебя. И вижу тут господина лекаря и господина Ибрагима. А когда услышала что говорит господин Мухаммад, поняла, что там, происходит. — Она кивнула головой в сторону дворца.

— Дядя, нам надо быстро собираться и уезжать из города.

Латифа повернулась ко мне, — господин лекарь, откуда вы узнали про болезнь в городе?

Мы с Ибрагимом переглянулись, если сейчас сказать что это мы, нас просто растерзают или выкинут прочь. Я слегка кивнул своему другу и начал рассказывать, — Госпожа Латифа, как я вам говорил в прошлый раз, сегодня у меня последний визит к вам. И господин Юсуф рассчитывается со мной и….,- Я указал на Ибрагима. — С ним.

— Следуя сюда, мы шли по улицам прекрасного города, процветающего под управлением мудрого Эмира, да святится имя его, да пусть Аллах, относиться к нему с уважением.

Этот Благородный правитель, мудрейший из мудрых, и честный из….

— Господин Юсуф, вы мне говорили как-то, что не любите дворцы, а говорите сейчас как настоящий придворный евнух. Не увиливайте и скажите правду.

— Мы встретили по пути стражников Эмира они бежали из нижнего города, так что казалось, за ними гонится, сама смерь. Ибрагим остановил одного из беглецов, и я расспросил его, он поведал мне о трупе со следами болезни найденного там. Вот мы и поспешили сюда, что бы предупредить Вас о грозящей опасности. Но нам здесь не поверили и хотели выгнать взашей, как последних бродяг.

— Господин Мухаммад! — Послышался голос Юсуфа, — Если бы вы пришли спокойно и рассказали что происходит и разговаривали как вежливые и культурные люди, а не выкидывали привратника на улицу. И как я должен был вам внимать, если с улицы ворвалась, — Он посмотрел на меня, потом на Ибрагима, — С улицы вошли два почтенных и ни чего не объясняя, стали говорить всякие сказки. После того, что вы для меня сделали, я вам верю, но, увы, не доверяю.

Повернувшись к слугам начал раздавать приказы. Двор наполнился суетой и хаотично метавшимся народом, к нему добавился рев животных. Мы с Ибрагимом стояли в тени пальмы, наблюдая за этими сборами. Спустившись по ступенькам вниз, к нам подошла Латифа.

— Господин лекарь могли бы мы поговорить наедине, — Посмотрев при этом на Ибрагима.

Тот пожал плечами и собрался уйти, как я удержал его, сказав, что бы он остался, так-так от него у меня нет секретов, если только разговор не касается лекарских дел. Она покрутила головой — нет. Остановилась напротив, — Все-таки я хотела бы знать правду.

Я вздохнул, — Да это мы нашли мертвеца и рассказали стражникам. Я лекарь и я учился лечить раны и болезни, но против этой болезни я бессилен что-либо сделать, если болезнь зашла слишком далеко.

— То есть вы заразились, и ВЫ умрете, а вместе с вами и мы! — при этих словах она отшатнулась назад, собираясь, развернутся и бежать. Ибрагим успел поймать её за локоть. И притянуть к себе, она забилась в его руках как раненый голубь и только собралась открыть рот и закричать, но передумала, услышав тихий голос Ибрагима. — Лекарь знает, как остаться в живых, мы раньше болели и теперь нам болезнь не страшна.

Она продолжала молча вырываться, но хвала Аллаху, не кричала, да сопротивление было вялым. Лишь только показывая что ей противно прикосновение мужчины.

Я попросил, — Ибрагим, отпусти Госпожу, пока на нас не стали обращать внимание, она умница и не станет кричать, что мы больны, ведь мы скажем, что и она тоже больна.

Если бы взглядом можно было сжечь, то мой прах лежал бы, возле её ног и ветер раздувал по песку мои бренные останки.

— Но раз уж Вы здесь госпожа Латифа то я хотел бы просить вас помощи. — Я решил немного сменить тему неприятного для всех разговора.

— Это о какой такой помощи вы хотите просить? — Голос подрагивал от сдерживаемого гнева.

— Нам нужна лошадь, съездить к нам в дом и забрать наши вещи у меня там травы и снадобья, они будут нужны нам в предстоящей поездке..

Я повернулся к Ибрагиму, — Заберешь? Он молча кивнул в ответ.

Латифа, оглядела нас обоих с ног до головы, каждого, презрительно фыркнула и отвернулась, являя собой самого оскорбленного на свете человека. Если можно так сказать, то на её спине было написано, как она нас призирает.

— Поймите то что мы сделали сейчас, было сделано только для вашего блага, пусть Аллах покарает меня если я лгу. И я еще раз прошу вас помочь нам, мы не сможем ни лечить ни охранять. Без своего мешка я как без рук, а Ибрагим останется без оружия. Подумайте о своем дяде, себе. Подумайте об этих людях, о Джабире. О тех кого можно будет спасти в пути.

Я указал на неё Ибрагиму и кивнул головой, он шагнул к ней поближе и произнес вкрадчиво — задушевным тоном, Госпожа Латифа, я прошу Вас простить мне мою невольную грубость по отношению к вам, которую нанес когда удерживал, Вас здесь.

Она стояла ко мне, так что я видел часть её щеки, не прикрытую платком, и этот кусочек стал покрываться восхитительным румянцем. Она молча кивнула головой и пошла.

Ибрагим повернулся, в его взгляде была досада, как будто он обманул ребенка, подсунув ему вместо меда, кусок старой халвы. На что я только развел руками — дескать, а как по-другому. Мы стояли и смотрели, как по двору бегают люди. Видели, как Латифа подошла к тому коротышке, что-то сказала, он склонился в поклоне и покатился исполнять её поручение. Из распахнутых дверей дома выбежали двое слуг тащивших сундук с вещами, Других которые брали мешки кульки свертки, укладывали всё на лежавших верблюдов, сноровисто все вязали. Подымали животное и отводили его в дальний конец двора, где уже была пара нагруженных тварей, лениво жевавших жвачку. Из дверей конюшни вышел управляющий ведущий под узду запряженного коня, подведя к нам указал на него, — По распоряжению госпожи, передал поводья Ибрагиму и побежал дальше по своим делам.

— Ибрагим, может я с тобой, поеду, вдвоем безопасней будет, — Я встал рядом и протянув руку погладил животное голове.

— Нет! Одному мне будет легче, если что уйду через стену, если эмир прикажет закрыть ворота. — Он проверял, как затянута подпруга и остальная сбруя.

— Ты сможешь по веревке со стены спуститься? Нет, не можешь уж что-что, а тебя я немного изучил, если бы у меня был такой воин, то я б его своими руками задушил, что бы он меня перед врагами не позорил. — И весело рассмеявшись, одним махом взлетел в седло и направил коня к калитке, ворота решили не открывать, опасаясь мародеров. Створка распахнулась, Ибрагим осторожно вывел коня на улицу, осматриваясь по сторонам, потом, развернув его в сторону нашего дом, пустил с места в карьер. Когда стих топот подков я вернулся во двор, где кипела бурная жизнь.

Мне здесь было делать не чего, и я решил найти кухню, за всеми этими бедами сегодняшнего дня, я ни чего не ел с самого утра и отчаянно хотел есть.

А тут со стороны, накатила волна аромата, только утром сваренного плова и свежеиспеченного хлеба. Сглотнув голодную слюну, пошел на кухню, в надежде раздобыть еды. Принюхиваясь как рыжий фанак, побрел на поиски источника запаха. Завернув за угол дома, увидел не приметное строение, стоящее на задворках, практически у самой, дальней стены. В прошлые визиты меня встречали у ворот, вели к больной и потом так же провожали к воротам. Так что я не знал, как устроен двор и шел не знаю куда. Я двинулся в сторону домика сложенного из саманного кирпича, чем ближе подходил тем сильней становилась вонь, которая обычно сопровождает зиндан, вонь немытых человеческих тел и испражнений.

Я проворчал — у него там, что домашняя тюрьма, что ли, — развернулся и пошел обратно.

И тут же остановился, наткнувшись на управляющего, чтобы не упасть, ухватился за него.

Несколько мгновений мы так стояли, потом раздался его писклявый голос, — господин Мухаммад, туда нельзя ходить.

— А разве я туда иду? Любезный Гусейн, скажи, где меня могут покормить?

— Пойдемте я Вас провожу, — С этими словами он обойдя меня стороной пошел по дорожке.

Я оглянулся в сторону странного домика и пошел вслед за ним.

Он привел меня на кухню, где царил хаос и запустение, всюду валялись, все, что можно было разбросано и ни кого не было. Я прошелся вдоль ряда котлов поднимая крышки и заглядывая вовнутрь, в одном обнаружил искомое. Осмотрелся и не обнаружив посуды, взял поднос выложил, горкой, немного риса уложив сверху кусочки мяса, под одной из перевернутых мисок рядом с тандыром (????????) увидел стопку хубса, взял парочку. Еще нашел полную плошку хуммоса и это тоже забрал с собой. Добавил кучку свежих и вяленых фруктов вышел и стал смотреть где можно спокойно по кушать. Места не было, от суеты сборов поднялась пыль и легкий ветерок, дувший со стороны крепостных стен, закручивал пылинки воздухе и старался посолить ими мою еду. Я вернулся обратно, прикрыл за собой дверь, отошел к низенькому столику стоявшему у стены, пристроил на нем свой поднос. Найдя воду, вымыл руки и ополоснул лицо.

— Ну, что нам Аллах послал? — И присел к столу, оторвал кусок лепешки, сложил маленьким ковшиком, зачерпнул плова, отправил в рот. Прожевал. М- ММ. Вкусно. Да умеют в доме Юсуфа готовить плов, не то, что там, где мы жили. Ту рисовую размазню не знаешь, как и назвать.

— Приятного аппетита, господин Мухаммад, — Раздался за спиной мелодичный голосок.

Я встал, повернувшись, поблагодарил, — Спасибо госпожа Латифа!

Она успела накинуть поверх платья бурнус, сшитый из плотной шерстяной ткани. Из-под накинутого капюшона, на меня смотрели её изумительные глаза.

— Дядя послал меня найти вас и сказать, что караван почти готов и скоро можно выходить. Она произнесла это и развернулась, чтоб уйти.

«Ну да, конечно, так уж Дядя и будет посылать тебя, когда можно послать раба, тебе что-то надо, не обмани меня девочка»

Остановившись в дверях, как будто о чем-то вспомнив, она повернулась и спросила, — А что вы говорили во дворе о лечении? Это действительно так или вы меня просто пугали?

— Нет не пугал, я могу вам помочь, так — как знаю признаки болезни. Если её распознать в самом начале, то Аллах поможет, и вы будете здоровы.

— А если нет?

— А если нет, то вы умрете в течении одного дня, самое большое будете мучиться пять. К несчастью, — Я грустно улыбнулся..

— Да, это грустно, но всё в руках Аллаха, надо молиться и он поможет.

— Поможет, поможет, он поможет, и я помогу, — И шепотом добавил, — Чем смогу.

— Но я также надеюсь и на вас, на ваше мастерство. Говорю это от чистого сердца как человек, которого вы вылечили. Вы показали себя с лучшей стороны, я уже была готова предстать перед ликом Аллаха, когда вы вернули мне надежду на жизнь. — Она говорила всё это искренне, прижав руки к груди и с мольбой, смотрела на меня.

Я огляделся вокруг, у дальней стены стоял маленький диван.

— Давайте пройдем туда, сидя разговаривать удобней

Пригласил я её и пошел в ту сторону. Она села напротив меня и замерла в ожидании.

— Есть способ, он может помочь, но может и убить.

— Это как так?

— Знаете когда вас укусила змея, вы умрете, но если вы будете по не многу втирать змеиный яд, то привыкните и отрава на вас не подействует.

— Что совсем? Совсем ни чего не будет?

— Почему же у вас будет плохое самочувствие, может вас, будет знобить, но самое главное это сохраниться жизнь.

— Значит, — Она с задумчивым видом посмотрела в окошко, потом повернулась ко мне.

— Это значит…. Вы знаете средство, которое может помочь?

Я не успел ответить, в дверь вкатился Гусейн. Всплеснул рукам и еще издалека начал о том, что господин Юсуф ищет госпожу, желает её видеть, и что она срочно ему понадобилась.

Латифа извинилась и вышла вслед за управляющим. Я остался в одиночестве.

Сходил за подносом и продолжил прерванный завтрак. Но видно Аллах был против меня, пришел Юсуф в сопровождении охранников.

— Мне сказали, что Латифа здесь, — он остановился не вдалеке от меня, опасаясь приближаться ближе.

— Она только что вышла вместе с Гусейном, он сказал, что вы ищите ее, и она пошла к вам.

Он окинул меня внимательным взглядом и больше ни говоря, ни слова он вышел.

«Как там Ибрагим? Долго еще он там собираться будет, на лошади туда добраться всего ничего, пешком дольше, уже быть должен» Подстегиваемый такими мыслями я собрался идти к воротам. Оглядел с сожалением, накрытый стол, вышел под яркое дневное солнце, светившее на небе на котором не было ни одного облака.

Прошел через двор и был уже почти рядом с воротами, когда с улицы донеслось конское ржание, крики людей, грохот множества повозок. Я слегка приоткрыл калитку и выглянул.

Мимо меня с грохотом пронеслась арба, запряженная мулом, нещадно подгоняемая возничим. Из переулка, какой то бедолага стал выкатывать свою тележку. Как видно он тоже очень спешил и вот с жутким грохотом они столкнулись, бедняка откинуло в сторону, он ударился о стену и, упав на дорогу, попал под колеса арбы, она подпрыгнула, переехав через него, хрустнули ребра, изо рта плеснуло кровью. Он дернулся и затих по середине пыльной дороги. А возничий даже не оглянулся, всё так же яростно нахлестывая своего мула, он исчез за поворотом. Пока я смотрел в ту сторону. Рядом со мной остановилась лошадь, я отступил назад и хотел закрыть калитку, когда услышал голос Ибрагима.

— Ты сын Шайтана, так ты еще и трус! Разве ты не хочешь пустить уважаемого мусульманина в эту скромную обитель, достойного героя спасшего наши вещи от подлых шакалов. — С этими словами он соскочил с коня. Я распахнул калитку шире, и он завел жеребца во двор. Держа животное под уздцы, он повел его по двору, давая возможность остыть и отдышаться после бешеной скачки узким улочкам города. Закрывая калитку, еще раз оглядел улицу, около мертвеца ни кого не было, вообще никого. Вернувшись во двор, пошел рядом с Ибрагимом.

— Как там в городе? — Спросил, и сам понял глупость своего вопроса после того, что произошло на улице.

Ибрагим повернул в мою сторону голову, усмехнулся, ничего не ответив. Вокруг нас суетились люди, укладывая последние вещи на верблюдов.

— Ты успел! Я не смог задержать их. Они готовы если не бежать, то идти очень быстро что бы оказаться подальше от этого проклятого города.

Ибрагим остановил жеребца, и пробегавшего мимо какого то паренька в драной галабее, одетой на голое тело, всучив ему, повод велел отвести жеребца в конюшню. Пригрозив что спустит шкуру если с ним хоть что тослучиться. То испуганно вцепился в повод, и утащил коня быстрее чем могла закончится фраза — Хвала Аллаху.

Потом он повернулся ко мне и уставился в лицо, пристально в него вглядываясь.

— И что ты там потерял?

Он продолжал смотреть на меня, заставляя нервничать под этим ироничным взглядом, не говоря ни слова, и когда я готов был закричать на него, произнес.

— Отойдем туда где спокойно сможем переговорить, то что я тебе расскажу, господин великий лекарь, тебе не понравиться.

Я осмотрелся вокруг, везде были люди и звери шум стоял такой что нам приходилось почти кричать что бы слушать друг друга. Тут вспомнилась кухня, и я пошел в её сторону сопровождаемый Ибрагимом.

Войдя во внутрь Ибрагим, так же как и я, некоторое время назад стал искать, что можно съесть. Увидел мой поднос уставленный едой прошел к столику и ни говоря, ни слова стал поедать мою еду. Я посмотрел на это безобразие и присоединился к нему, вскорости мы прикончили всё что там было и запив холодной водой, закончили скромный завтрак. Я не вытерпел и заговорил.

— Ибрагим ты мне расскажешь, что случилось или нет, или из тебя надо все тащить клещами палача.

— Сидишь? Это хорошо! — Он встал и прошелся по кухне, потом повернулся ко мне и язвительно спросил, — Великий Лекарь!

Начало разговора мне не понравилось, от язвости и сарказма сквозившего в этих словах.

— Как давно ты видел человека умершего от чумы? Блистательный

«АЛЛАХ!! Я что же ошибся в болезни? Нет! Не может быть! Там же всё указывало на эту болезнь! Приметы, бубоны?»

— О! Ты что лекарь? Как тебя называть? Неужели? САМ — Абу Али Хусейн ибн Абдаллах Ибн Сина,? Или тебя назвать как вы варвары привыкли называть, Авиценна? Ты что лучше меня знаешь, какие болезни и как лечить? Я уже лечу людей тридцать лет! Ты делатель сирот, защитник униженных и оскорбленных. Что же такое ты узнал, что можешь меня опозорить перед лицом Аллаха?

Я не лезу в твои железки, так чего ты полез в мои болячки, я не учу тебя с какой стороны брать меч и куда его втыкать, может ты, поучишь меня как подвязки на сандалиях завязывать? — Я вытянул ногу в его сторону, выкрикивая все это, и размахивал руками, как рябок крыльями. Ибрагим слушал всё это со снисходительной усмешкой на губах, я такие часто видел у родителей, когда они смотрят на свое капризное чадо. Это разозлило меня больше всего, я набрал полную грудь воздуха и продолжил, выставив в его сторону палец

— Грязный пожиратель свинины! Мерзкий шакал! Подлая гиена, пожиратель падали! Собака неверная!

— А в морду? Хочешь получить в правоверную морду? — Он шагнул ко мне, схватил за плечи и встряхнул, — Мухаммад! Шайтан правоверный! Заткнись и слушай меня!

Я вырвался и вскочил, но тут же уселся обратно, от толчка в грудь. Я снова встал и оттолкнул его в сторону. Прошелся по кухне, и только хотел высказать ему, как он заговорил.

— Мухаммад, друг мой, успокойся. Я не хотел тебя обидеть. Просто выслушай, что я тебе расскажу. Когда я приехал забрать наши вещи, меня встретил наш хозяин. Рассчитался с ним, и мы разговорились, он в двух словах поведал, что стражники эмира ищут двух человек, которых хотят обвинить в убийстве. Их спугнули, они сбежали. Тебе сказать, кого он описал? Нам с тобой надо срочно бежать из города, слух о чуме запущенный нами в городе вызвал панику, сейчас все бегут к воротам и нам, возможно, удастся бежать. Если нет, наши тушки украсят собой площадь перед дворцом эмира.

— Но мы не убивали того бедолагу! — Взвыл я от негодования, Мы нашли его мертвым. Я осмотрел его. Только осмотрел. И ничего с ним не делал.

Ибрагим подошел ко мне, — Мы сможем уйти, я выведу нас. Надо сейчас уйти и спрятаться в городе, нижнем. Ночью уйдем через стену.

Меня что-то мучило, а что? — Ибрагим! Откуда ты узнал про чуму, с кем ты разговаривал еще? Кто тебе мог такое наговорить?

Он усмехнулся, — Когда возвращался, поехал через нижний город, так было быстрей. В том месте, где мы оставили мертвеца, я застал несколько женщин, плачущих над трупом, я остановился, и заговорил с одной, она стояла в стороне, наблюдала. Сначала она не хотела со мной разговаривать. Закрывала лицо, отворачивалась.

Он усмехнулся. — Я очень давно живу в этой стране и смог найти слово, которое помогло мне разговорить её. Она знахарка, как раз лечила того правоверного и лечила его, знаешь от чего?

— Ну! И от чего же? — Я сам смотрел на бубоны и видел один из них, наверняка у него еще есть, тот на шее я вскрыл, в нём был гной и соки трупные. Не хочешь ли ты мне сказать, что я принял свищ за бубоны, я, что одно от другого не отличу!

— Да! Мухаммад ты ошибся, именно от этого он и умер. У него кровь испортилась, как сказала знахарка — Аллах наказал его за прелюбодеяние и неправильную жизнь.

— Какой Аллах? — и замолчал, смотря на Ибрагима. Пред глазами всплыла строка из трактата о болезнях.

«размер бубона характеризует течение болезни: при доброкачественном течении бубон получает развитие и достигает размеров куриного яйца и более и занимает около шести-восьми дней»

— Сколько она его пользовала?

Ибрагим смотрел на меня и молчал, а я стал покрываться холодным потом, осознавая во что мы с ним влипли по моей вине. Я ОШИБСЯ!!! Это действительно не чума, это запущенный свищ который эта глупая женщина лечила, она просто убила больного не правильным лечением. Остался один только вопрос.

— Ибрагим, а ты не спрашивал у неё, кем он работал?

— Он красильщик.

«Грязная вода, нечистоты, краски, постоянная сырость, малейшая царапина и она начинает гноиться. А у него это было на шее, место не удобное самому не разглядеть, он наверно давил, занес грязь. Обратился к знахарке, и она его добила»

— Она еще рассказывала или нет?

— этот феллах пришел к ней три недели назад, а по его словам этим он заболел еще раньше. Ты мне скажи, как ты мог ошибиться в определении болезни? Если бы так лечил своих правоверных, на полуострове жили бы одни козы да верблюды.

— Как, как, молча, испугался, торопился, вот осел! Давай собираемся и уходим.

Ибрагим кивнул и мы пошли к выходу, зашли на конюшню где были сложены вещи, которые он привез, забрали и пользуясь неразберихой во дворе дошли до ворот. Ибрагим протянул руку открыть калитку, как она сотряслась от громкого и требовательного стука с той стороны, — Именем Эмира откройте!

Мы переглянулись, позади нас, со двора спешил привратник. Я обреченно махнул рукой — чему быть — того не миновать. Ибрагим откинул засов, створка распахнулась, и в неё вошел стражник. Оглядев нас, он спросил, — Мне нужен лекарь Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим. Я ответил, что это я.

Тогда он склонился в традиционном приветствии и когда выпрямился торжественно начал, — Господин Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим,

Мой повелитель и господин, блистательный Эмир Гияс — ад- Дин Абу-л — Хикмет ибн — Алим ибн — Хамидулла аль — Химс, повелитель славного города Химса, да святиться имя его и пусть Аллах дарует ему много дней счастья и благополучия, желает видеть, господина лекаря.

Ибрагим толкнул меня в бок и прошептал на ухо, — Идем, раз приглашают, а не хватают то не всё так плохо.

— Господин лекарь! — Услышал я за спиной голос, а когда повернулся еще и разглядел встревоженное лицо Юсуфа спешившего к воротам, за ним немного позади шла, Латифа. Из глубины двора стали появляется первые верблюды каравана, ведомые своими погонщиками.

Окинув взглядом стоявшего стражника и признав в нем слугу эмира, Юсуф склонился в легком поклоне,

— Я искренне рад, что вы почтили своим присутствием мое скромное жилище, осмелюсь спросить высокочтимого и уважаемого эфенди. Для чего вам понадобился господина Мухаммад?

Надувшийся от своей значимости и от порученного дела, стражник даже не взглянул на него. Небрежно процедив сквозь зубы — господина Мухаммада ждут во дворце.

Еще раз, склонив голову, отступил в сторону, пропуская меня и Ибрагима. Мы вышли на улицу. Там был десяток стражи и два оседланных коня без наездников. Сопровождающий указал на них, подождал, когда усядемся в седла, прозвучала команда, и мы понеслись, по улицам Химса.

Дворец встретил нас тишиной и прохладой, нас отвели в малую залу. Когда мы туда вошли, там было всего пять человек, сам эмир и его советники.

Эмир восседал на троне, стоящем на небольшом возвышении, так что бы человек бывший перед ним смотрел снизу вверх тем самым, подчеркивая свое положение. А если его еще ставили на колени …. К счастью мы стояли в полный рост и когда нас представили, эмир заговорил.

— Господин Мухаммад, до нас дошли слухи о вашем непревзойденном искусстве врачевания, ведь вы учились Медине? Прекрасный город, хорошие, почтенные люди, достойные своего правителя. Мы с ним были знакомы. Он мудро правил. Пока эти подлые хашишийа не убили его. — Он замолчал, вспоминая.

«Я помнил это, учитель примчался из города, сам не свой, приказал всем собраться и ни куда ходить, следить за дорогой и соседними улочками и если будет, хоть что-то похожее на опасность, звать его. Мы приготовились, и прожили так три дня, пока все не успокоилось.

У меня тогда зародились первые сомнения, о своей школе»

— Знавал я вашего учителя. Он лечил меня, после того как однажды на охоте, мой конь сломал ногу, а я сильно разбился, это было за два дня, до того как убили правителя. Он смог быстро вылечить мои раны. Мы с ним повели долгие часы в беседах, рассуждая об Аллахе. Да святиться имя его. Он выказал не однозначные взгляды, и последняя наша встреча закончилась спором. Вы не знаете, что с ним стало? — Спокойный голос, взгляд, никаких признаков волнения, только заинтересованность и дружеское сочувствие.

«Врешь, не лечил тебя учитель, не лечил, а если бы это было так, я бы знал об этом, как ни как лучший ученик»

— Он умер восемь лет назад, долго болел. — Ответил я с поклоном.

— Очень жаль, мне бы хотелось продолжить наш неоконченный спор, ну да ладно Аллах ему судья. Но вы стали достойны своего учителя и также непревзойденно, как и он, лечите тела и врачуете души.

— Люди не жалуются, а кто может, жалуются Аллаху. — Со смирением в голосе проговорил я.

Он сначала в недоумении посмотрел на меня, потом улыбнулся, — Вы лекари, странные люди.

Смерть стоит у вас за спиной, и вы всегда готовы с ней сразиться, а иногда кажется, что вы обручены с ней. В городе пошли разговоры о черной смерти, но стража мной разосланная, не нашла ни каких умерших от болезни. Даже те, кто принес такую весть, не могут ничего сказать. Господин Мухаммад я хочу, чтоб вы и ваш спутник взяли на себя судьбу нижнего города, умершего, якобы от болезни видели там, но стража, посланная туда, никого не нашла, мы желаем выяснить, от чего он умер. Даже если это правоверный, и он похоронен, я возьму на себя грех, перед ликом Аллаха, отвечу за поступки и деяния свои. С вами будет полусотня дворцовой стражи, ступайте, да пусть Аллах благословит труд ваш. — Он махнул рукой. отпуская нас.

Мы склонились в поклоне и, пятясь задом, дошли до самых дверей. В соседнем зале нас встретил воин среднего роста с черной густой бородой, заросший ей по самые глаза, остроконечный шлем, одетый на чалму, сверкающая кольчуга с зерцалами на груди, небольшой щит, перекинутый за спину и сабля на правом боку. Но больше всего меня изумил его голос, настолько низкий, что казалось от него подвески на великолепных люстрах с множеством светильников, начнут колебаться, издавая мелодичное позвякивание.

Он представился, — Меня зовут Маариф! А вы будете, Лекарь и его слуга.

Он поочередно взглядом указал на меня и Ибрагима. — Мне приказано сопровождать тебя и выполнять, что ты скажешь, охранять.-

Пристально посмотрел на Ибрагима, — Воевал? Когда?

Ибрагим, при слове слуга, вскинулся, было, но я удержал его за рукав. Он вроде бы спокойно стал отвечать, — Да воевал, недавно.

— И с кем ты мог воевать, раб, только с крысами в амбаре! Вы неверные не знаете, с какой стороны саблю, держать, а все туда же. — Шагнул вперед, чуть склонился и прошептал Ибрагиму в лицу, — Тварь христианская, резать вас надо чтоб землю освященную Аллахом не топтали.

Только зря он это сделал, ну имею ввиду, что так близко подошел к голодному тигру.

Ибрагим сделал неуловимое движение и наш не состоявшийся охранник, закатил глаза под лоб и свалился Ибрагиму под ноги, звеняще, шелестящей тушей. Ну, мы тут же вдвоем стали оказывать ему помощь, стоящие рядом охранники так ничего и не поняли, что случилось с их грозным командиром, а мы немного переусердствовали, со сломанными ребрами он долго не сможет кричать на своих людей. Так что была небольшая неразбериха и маленькая паника, сначала думали, что он пал от болезни, потом ждали десятника.

Я только и успел перекинуться с Ибрагимом парой слов.

— Зачем ты его так, а если бы убил?

— Я нас спас, эта тварь, в городе прирезала бы нас, а сказал, что беднота напала. Он меня, похоже, не признал, мы служили в вместе лет восемь назад, он тогда только за то, что христианин, убивал пленных без разбора. Как баранам глотки резал. Он тогда десятником был.

Так мы и шли по коридорам и переходам дворца, пока не дошли до казарм, где нас уже ждали лошади и люди. Краткое знакомство и мы отправились.

Нижний город встретил нас настороженной тишиной, на улочках не было видно ни души. Кто смог и успел, уже сбежали, а кто не успел, спрятался. Мы во главе отряда приехали на место, Ибрагим переговорил с десятником, который командовал стражниками, и они разделились, часть людей ушла в начало улицы, меньшая осталась с нами. Ибрагим показал дом около которого разговаривал со знахаркой, стражники пошли по домам, если так можно было назвать эти лачуги. Вскоре улица наполнилась женскими криками и плачем детей, руганью и проклятиями феллахов. Потом прискакал гонец и сказал — что найден дом этого человека. Въехав во двор, я был оглушен, четыре женщины вопили перебивая друг друга так, что им бы позавидовал бы муэдзин призывающий правоверных на молитву. Я нашел взглядом Ибрагима, провел рукой поперек горла и указал на свои уши. Он кивнул, соскочил с коня, потом прошел к этим вдовам и в несколько оплеух утихомирил их.

Я отозвал его в сторону. — Ибрагим поговори с женщинами, а я пока осмотрю мужскую половину, место, где спал этот бедолага, знаешь, я тебе начинаю верить. Что-то все это мне перестает нравиться, что это не чума, я уже давно понял, а вот сейчас убедился.

Он кивнул и пошел к женщинам сидевшим на ковре, постеленном под навесом. Следом за ним пошли два стражника и десятник. Я кивнул двум воинам бывшим рядом пошел к дому. Когда дошли, — Встанете здесь, вам заходить нельзя, я пока не знаю что там внутри. Они с облегчением в глазах кивнули и остались снаружи, а я вошел.

Сумрак и запах смерти царили в комнате. Великая удача, они не успели отнести его на кладбище и похоронить, тогда бы все было гораздо трудней. Тело было здесь, готовое в свой последний путь.

«Извини, уважаемый, сначала последний раз послужишь во благо истины потом, мы тебя отпустим с миром»

Я вышел и велел одному из стражников позвать сюда Ибрагима, вернулся обратно. Прошел в сторону кровати стоящей в нише стены и отгороженной от остальной части помещения плотной матерчатой занавеской.

«Что же приступим, Мухаммад обрати внимание на то, как лежат стопки одеял, так и кажется что их перетряхивали недавно. На них нет отпечатка тела от спящего или спавшего человека. У покойника на шее огромный свищ с него идут выделения и соки и это должно пачкать подушку и рядом с ней. А подушки все чистые! Мужское тело пахнет по-другому, а запах мужчины ни с чем не перепутаешь»

Я взял одну подушку понюхал, от неё исходил слабый аромат женских благовоний. Я понюхал другую, следующую, они все пахли одинаково.

«Или он любил женские благовония или сюда принесли подушки с женской половины дома!»

— Ты меня звал, — раздался за спиной голос Ибрагима.

— Понюхай, — Я протянул ему подушку, — чем пахнет?

Он взял её в руки прижал к носу, — Интересный запах, как будто ваниль с имбирем и разбавлено розой. — Потом сморщился, — А еще здесь мертвецом воняет.

— Ладно! Я тебя не за эти позвал. Найди мне знахарку, про которую говорил, мне нужно с ней поговорить. Иди, а мне надо поговорить с нашим мертвым другом, — Я кивнул на лежавшее тело.

Ибрагим уже был в дверях, когда остановил его вопросом, — А как его звали?

Ибрагим остановился, чуть повернув голову, — А зачем тебе? Рагим!

Я вернулся к телу лежавшему по середине комнаты, — Ну что Рагим, ни чего не хочешь мне рассказать о своей жизни и смерти, Мухаммад очень хочет знать как ты умер, то что с утра я тебя смотрел ты выглядел не очень хорошо, правда и сейчас ты не красавец. Милосердный ты наш.

Разговаривая с покойным, я разворачивал посмертные покрывала, в которые он был укутан, до прихода знахарки мне надо было проверить одну идею и подготовить кое-что.

Успел во время, уже закончил, когда Ибрагим привел знахарку.

— Ассаламу 'алейкум — Поздоровался я, приложив руку к груди, когда они вошли в комнату.

— Как вас зовут? Почтенная. Пусть Аллах дарует вам многие дни и путь ваш не будет тернистым.

Вошедшая знахарка, пожилая женщина, ответила на приветствие — Уа 'алейкум ассалам, — И назвала свое имя, — Фадрийя.

— Меня зовут, Мухаммад, я, лекарь. Это мы с уважаемым Ибрагимом нашли несчастного Рагима.

— Так это ты вызвал переполох в городе, сказав, что здесь, чума? — Голос у неё был под стать её облику, глухой и низкий.

— Увы. Это я. Но позвал я для того чтоб расспросить вас об этом несчастном, — Указал рукой на тело, — Расскажите, чем и как его лечили.

— А что рассказывать, вы должны знать, что все бедняки до последнего тянут со своими болячками. Когда уже все, терпеть больше нельзя, зовут меня, прихожу и помогаю, в меру своих сил.

— Ну, а все-таки, что с ним приключилась? Когда я его увидел там, — Кивнул головой в сторону улицы, — Свищи бывшие там, где должны были быть язвы от чумы, сбили меня с толку, я ошибся. Но вы его видели живым и здоровым, ну почти здоровым.

— Он сам пришел ко мне. Он жаловался на то, что ему трудно поднимать руку и болит плечо. Вот здесь, — Она показала, где.

— А чем вы его лечили, какие травы давали, что еще использовали, как вообще его болезнь шла, были у него ознобы, жаловался ли он на жар?

— Из трав была крапива для заживления раны, когда он ко мне пришел. Она была уже открытой, с гноем, постоянно сочившимся из неё сукровицей, большей и не ухоженной. Из разговора с ним я узнала, что у него есть жены, и мне было удивительно, что все так плохо.

— А с его женами в вы не разговаривали, ведь женщины разговориться быстрей, чем с мужчиной.

— Нет, они сторонились меня, да и этот несчастный как-то упомянул о том, что он с ними со всеми в соре. Вы мужчины скрытны, из вас всё надо вытаскивать по слову, ничего не говорите или кричите от боли или молчите от стыда.

— Женщина знай свое место! Тебя позвали не нас обсуждать, а понять от чего он умер. И можешь мне поверить, я видел таких мужчин, что от боли не плакали, а смеялись и шли к Аллаху, да святиться имя его, с улыбкой на устах и чистым сердцем, не тебе говорить о нас такими словами.

Она слегка отшатнулась от меня, потом склонилась в поклоне, когда выпрямилась, в её взгляде карих глаз, не было ни капли раскаяния. Даже, на оборот в них читался вызов и презрение.

«М — да кажется, я переборщил, ставя старуху на место, как Ибрагим говорит, — ну и хрен с ней!»

— Что ты говорила про ссору с женами?

— Я! — В её голосе было столько удивленной искренности, что если бы не слышал слов раньше, поверил бы.

— Да! Ты! И не говори мне о том, что не говорила, одно мое слово против половины твоего, и Почтенный Ибрагим тоже сможет подтвердить какое слово называла. Ты должна рассказать мне про эту ссору, о чем она и кто из жен в неё участвовал, все что знаешь.

Она молча смотрела на меня, не собираясь со мной больше разговаривать.

— Можешь не говорить мне ничего, я и так узнаю все, что мне нужно. Сейчас Ибрагим приведет сюда его жен, я переговорю с ними.

Я склонился к её уху и прошептал одно слово. Потом продолжил.

— Когда выясню, ты уже будешь не нужна, тебя заберут во дворец и к вечеру твою тушу выставят на обозрение, только смотреть ты будешь на это все с высоты кола на который наденут твою голову. Все будут плевать на него и кидать всякий мусор, а потом его сволокут в пустыню и бросят там на съедение шакалам и прочим падальщикам. Аллах не услышит, что к нему обращаются с мольбой о прощении твоих недостатков, и не отпустят твои грехи, а я думаю, они у тебя очень большие, судя по твоему упорству. Рассказывай женщина!

Она переменилась в лице и уже хотела упасть на колени и начать заламывать в крике руки, чтоб так разжалобить меня и Ибрагима смотрящего на меня с широко открытыми глазами и не понимающего чего я так взъелся на бедную старуху.

Я указал на Ибрагима, — Будешь вопить, он тебя зарежет. Ты мне пока еще нужна, хочешь сохранить свою жизнь? Говори о несчастье, а не кричи как ишак на рынке.

— Ибрагим позвал я его, найди, пожалуйста, кади, здесь надо одно дело решить. Скажешь когда найдешь, что мы выполняем волю эмира, если он не поторопиться, то вместе с ней будет на площади веселить мух окрестных

— Господин, не надо меня во дворец, я не сделала ничего плохого, за что Аллах, ты посылаешь мне такие муки? Я только выполнила просьбу, это все что я сделала, я же не знала, что она задумала. — Причитая, подползла ко мне, вцепилась руками в абу.

Я взял её за плечи и слегка встряхнул, — Говори ясно и понятно, кто? И что ты сделала?

— А мне что за это будет?

— За что?

— Простит ли Аллах меня за то, что я сделала?

— Говори старуха, не заставляй меня посылать за судьей, ведь все решиться не в твою пользу.

— Это была Фархана! Она сказала — что муж, опостылел ей, она даст мне свои подвески если я дам отвар который в сон его погрузит. Она меня обманула, ни чего мне не дала, сказала — всем расскажет что это я плохо лечила бедного Рагим и по моей вине он предстал перед ликом Аллаха. Господин он правда умер по моей вине? Что со мной теперь будет, Я не хотела, Он был почти здоров и, и у него уже все там подживало, он умер.

Она выпрямилась, посмотрела на меня сухими без единой слезинки глазами и зашептала все быстрей и быстрей, переходя на крик, — Я поняла. Я все поняла. Это она. Она подлая, убила его и теперь хочет все, все свалить на меня. Господин помогите мне, у меня внуки малые, сына моего дети, без отца растут и матери, померли они все, одна я с детьми маюсь никто помочь мне не хочет все от меня как от больной в стороне проходят не здороваются и внуки мои на улицу выйти не могут, соседские детишки в них камнями кидаются. Помогите господин!

Я отцепил её пальцы, вцепившиеся мне в абу, — Ибрагим приведи сюда Фархану! Да и вторую тоже.

Ибрагим, молча кивнул и покачав головой вышел. Я смотрел на причитающую старуху, стоящую передо мной на коленях, в душе у меня, что-то сдвинулось со своего места.

— Кто твои внуки и где ты живешь?

— Не далеко от сюда почти вначале улицы, дом такой старый …

Постой, — остановил я её, — И как умел описал двух ребятишек которых видел с утра.

— Да господин это они, мои внуки. Ради Аллаха, милостивого и милосердного, сжальтесь надо мной, не оставляйте детей одних. Они погибнут без меня.

— Слушай меня, сейчас встаешь, идешь в сторону ложа, закрываешь занавес и сидишь там как тихо как мышь. Всё что услышишь, останется здесь в этой комнате, молчи и ни звука.

Она встала, поправила одежды и шагнула в сторону алькова, обходя тело лежавшее на полу.

Всколыхнулся закрываемый полог.

Я недолго пробыл в одиночестве, вскоре к нашей с Рагимом компании присоединились новые люди, комната наполнилась гулом людских голосов и женским плачем.

— Ибрагим! Я просил только жен привести, а ты что сюда весь двор приволок? Гони их всех отсюда. — Подошел ближе и сказал на ухо, чтоб никто не слышал, — Приведи кади, он нужен.

И видя недоумение на его лице, поторопил его, — Теперь я точно знаю, что здесь произошло!

Он кивнул и вышел, его не было совсем чуть-чуть, а когда вернулся, на мой молчаливый вопрос слегка прикрыл глаза. Я прошел по комнате, обходя нашего славного героя Рагима, со всеми удобствами лежавшего на полу, встал перед сидящими у стены женщинами.

— Меня зовут Мухаммад, я лекарь и нахожусь здесь по повелению эмира. Наш повелитель желает знать, что здесь произошло. Сейчас мы немного поговорим, вы расскажите мне все о вашем муже и господине, который покинул наш мир так внезапно. Я хочу выяснить, как он болел, чем вы облегчали его страдания. С кем дружил, кто из его друзей к вам в дом приходил.

В начале моего краткого монолога было еще слышно всхлипывания и шепот переговаривающихся между собой женщин, но теперь он стих и на меня смотрели внимательные глаза.

— Сейчас прибудет еще один человек, а пока ждем. — Я отошел к двери и встал там, рядом с Ибрагимом.

— Мухаммад! — Зашептал он мне, — Зачем тебе кади?

— Нужен! Когда он придет скажи чтоб пришли два стражника, встали у дверей и никого не пускали сюда с улицы, а двое других понадобятся здесь, нам с тобой нужны свидетели что мы не заставляли их признаться в совершении греха, и на всякий случай, пусть будет готов десяток. Наверно придется еще раз съездить.

Мы е недолго припирались таким образом, с улицы донесся стук копыт отрывистые слова команд, дверь распахнулась и в неё ввели под руки со всем почтением. Сухенького старичка с длинной белой бородой уже начавшей желтеть от старости. Его толи внука, толи помощника, юношу, державшего судью с одной стороны и рослый стражник с другой.

Дедок осмотрел комнату ясным осмысленным взглядом, указал на угол, где у стены стояли низенькие лавки, с лежавшими на них подушками. Когда он уселся, его обложили ими со всех сторон, а то упадет, если уснет.

Я отозвал в сторону юнца, — Ты кто и как тебя зовут? Что ты тут делаешь?

— меня зовут, Гафур, я писарь при господине Афдал. Записываю все мудрые высказывания достопочтенного, пусть Аллах продлит годы жизни его.

— Когда закончим сегодня, я хочу посмотреть что — ты записал, если мне не понравиться, надо будет исправлять.

Он вскинул было голову, хотел поспорить, но увидев за моей спиной Ибрагима, смолчал и только кивнул головой.

«А мальчик то умница, как видно не впервой, мудрые высказывания своего старца правит»

А я повернулся к Ибрагиму и попросил его срочно привезти еще одного человека, но чуть по позже, когда выясним его имя.

Я оглядел почтенное собрание достойных людей, пора было начинать.

Нашел взглядом Гафура, кивнул ему, чтоб начинал. Он склонился, что — то прошептал на ухо судьи, Афдал встал и выставил перед собой руки, ладонями вверх, — Во Имя Аллаха Милостивого и Милосердного, Пусть Святится Имя его, мы собрались здесь, для того чтоб выяснить, Истину…

Я отвернулся к Ибрагиму, — Когда поедешь, за человеком, надо тебе найти одну вещь, — И как смог объяснил ему что мне нужно. Он выслушал, кивнул и замер, без движения смотря на разворачивающееся действие.

Судья время не терял, шустрым оказался старичок, он уже разговаривал с одной из жен. Надо было брать все в свои руки, пока он все не испортил. Я прошел к нему, присел позади него на корточки. — Уважаемый Господин Афдал, я не хочу умалять Вашу честность, -

Настырный юнец Гафур растопырил уши и изогнулся, чтоб слышать, о чем я говорю.

— Но мне будет Искренне, жаль, если Вас и вашего молодого помощника, по приказу эмира, отведут на площадь. На ней вы сможете познакомиться с непревзойденным искусством палачей. Я могу вам сказать, что Рагим был убит и очень жестоко, но если Ваше доброе отношение к этим людям останется прежним ….

Я замолчал, разглядывая как бледность, растекается по шее Гафура. Но судья был старой закалки, чуть повернувшись, он начал мне пенять, — Молодежь! Вам только дай, так вы сразу готовы тащить под топор палача, любого, а вы уверенны, что эти невинные женщины виновны в смерти уважаемого Рагима, может его, убили грабители и вы напраслину возводите. Оговариваете их, лжесвидетельствуете, Вас самого надо приговорить к ударам палкой, что бы вы не лгали. Откуда вы можете знать, что его убили, если только это не вы его убили!

— Пока вы шли, я осмотрел тело, как лекарь могу сказать, что его убили и убили в этом доме, мало того в этой комнате. Но вот ваше упорство мне непонятно. У меня закрадывается сомнение в вашей честности. Мне послать людей во дворец, с докладом нашему Эмиру, пусть будет долгим его справедливое правление, что один из его судей, не верит его человеку, которого он послал для выяснения причины слухов, породивших панику в городе, что этот правоверный узнал истину и призвал на помощь. Но тот, кого он призвал, находиться в сговоре с обвиняемыми, не верно толкует законы, это позволяет им избежать заслуженного наказания.

Старик, повернулся ко мне, в его взгляде сверкнула молния.

Я не дал сказать ему ни слова, взял его за бороду и притянув к себе вплотную, посмотрел в его блекло серые, почти бесцветные глаза, — С благословления нашего Эмира, я сейчас дам приказ стражникам и они убьют всех в этом доме. Всех! Ты это понимаешь старый дурак.

Или ты думаешь, что я тебя оставлю в живых? Позвать стражу? Сказать, что все в этом доме больны? И их надо сжечь, чтобы избавить славный Химс от заразы! Они сделают это с радостью во славу Аллаху. Ну? — Я отпустил судью отошел назад, на свое место, встал рядом с Ибрагимом.

Афдал сидел и молча смотрел на меня, пустым взглядом, потом к нему склонился Гафур что сказал, тот кивнул. Помощник посмотрел на меня потом на жен сидящих напротив, потом на тело лежавшее между ними. И заговорил, обращаясь к женщинам.

— Назовите себя.

— Фархана, — Назвалась самая старшая из них. — Это Гуфран, а это Инаам.

Я повернулся к Ибрагиму, — Выведи, двух младших на улицу, а мы пока поговорим с уважаемой Фарханой.

Ибрагим вышел вперед, жестом указал, встать и идти

Гафур проводил их взглядом ничего, не говоря, когда дверь закрылась, он посмотрел на меня, спрашивая разрешения.

«Далеко пойдешь уважаемый, если сейчас понял что у кого сила тот и прав, эх, испортил мальчишку, но этого пердуна надо было ставить на место. Я так и не понял, зачем дед со мной спорил или привык, что с ним никто не спорит, вот и решил по привычке под себя подмять?»

— Уважаемая Фархана, расскажите нам, что случилось с Рагимом. Как он заболел?

— Это началось месяц назад, однажды, когда он вернулся домой, пожаловался что у него очень болит плечо, я хотела ему размять, но когда прикоснулась он дернулся сказав что не надо, больно. Мы посидели поговорили, а потом он ушел на свою половину. Примерно через неделю, после этого я обратила внимание, что он ходит как-то боком, плечо опущено, отведено назад, а голову склоняет вперед. Работу делает, стараясь меньше напрягать эту руку. С испросила своего муже — Что с тобой Рагим? Он ответил — что плечо всё еще болит. Я попросила прийти его вечером ко мне. Я хотела ему помочь с его недугом. Он пришел, разделся, я увидела на его шее огромную опухоль. Ему было плохо. Он не мог шевелить рукой и поворачивать голову. Я приложила смоченную в отваре, свежую тряпицу и замотала. Он побыл у меня, потом ушел.

— А сегодня что было? Расскажите подробно.

— Утром я встала как обычно рано, на улице еще было темно, разбудила Инаам и Гуфран.

Я всегда их бужу, молодые они не привыкли ходить за мужем, мы стали прибираться в доме и готовить еду для нашего господина и мужа. Когда все было готово, я прошла на половину мужа, чтоб разбудить его и пригласить к завтраку, но его уже не было, кровать была прибрана. Я осмотрелась, ничего было здесь делать, и я ушла. Мы поели, и стали заниматься домашними делами, дальше. Инаам прибираться в доме и во дворе. Гуфран на кухне, мыть посуду и начинать готовить еду для обеда. А я же собралась и пошла на рынок, купить риса, масла, гороха, за мясом Рагим сам ходил, обычно приводил барана и резал его на заднем дворе.

— Когда вы ушли на рынок, вам ничего не показалось странным?

— В чем? В том, что Рагима не было с утра? Нет, не показалось, он примерно раза два в месяц вставал так рано и уходил в мастерскую, в которой работал. Он говорил — что все так поступают.

— В отсутствие господина Рагима приходил ли кто ни будь из его друзей или просто сторонних мужчин?

Её щеки покрылись румянцем она сердито стрельнула глазами в сторону Гафура задавшего такой вопрос. — Нет, не приходили!

— А вы можете это самое сказать по отношению к Инаам и Гуфран? Может в ваше отсутствие, к ним кто-то приходил? И как долго вы ходите на рынок?

— Да, на рынок хожу долго, но не целый день, а только от утренней молитвы до полудня.

Если бы к ним кто-то приходил, я узнала бы у них самих, они не скрывают от меня ничего, мы обмениваемся всеми нашими маленькими женскими секретами.

— Может всё-таки, утром было нечто, что привлекло ваше внимание, но вы не придали этому значения или вы стесняетесь об этом говорить.

Она задумалась, глубокая складка прочертила линию посередине лба, в глазах была видна напряженная работа мыслей. Она как-то неопределенно повела плечами, губы зашевелились в беззвучных словах, как будто она советовалась сама с собой. Она сама себе кивнула.

— Знаете после ваших слов, я задумалась. Утром, когда пришла будить Инаам, она встретила меня сидя на кровати, хотя обычно мне приходиться её толкать, иначе не просыпается. Она сидела и расчесывала волосы. При этом была уже полностью одета.

— Вы ночью не слышали, каких ни будь криков?

— Нет, я легла очень поздно, задержали домашние дела.

Она опять задумалась, вспоминая, — Мне послышался шум во дворе, подняла голову, прислушалась. Он не повторился, и я уснула.

— Значит, когда господина Рагима не было дома, могли прийти его друзья, и кто приходил?

— Никто к нам не приходил.

— А только вы ходили на рынок или это могли быть и другие?

— Всегда ходила я, как старшая жена.

— И вы ходили всегда так долго как сегодня?

— Нет. Не всегда, иногда если было нужно что-то определенное я посылала Гуфран

— Но вы же сказали, что на рынок ходите только вы и никто другой!

— А я и сейчас скажу, что послать Гуфран, купить пол мешка риса это займет совсем немного времени, пришла, купила, ушла. Это не надо бродить по всему рынку в поисках того, что нужно.

— Но она ходила одна?

— Да!

— И часто такое бывало, особенно в последнее время?

— Это было очень редко.

— Кроме того что Инаам встала так рано и не было господина Рагима что еще вам показалось странным?

Она поджала губы, обвела нас всех взглядом, — Я просто не понимаю что именно Вас может заинтересовать. Неужели вам надо говорить что метла, которой убирают двор, стояла не в углу, а у стены. То, что большой кувшин с водой, из которого поливают двор днем, был пуст на одну треть. И тоже стоял не на своем месте.

— Насколько далеко стояла метла? Может её переставили вечером, и вы не видели кто?

— Я настолько стара, раз не могу запомнить, что делала вечером?

— Я спрашиваю вас обо всех непонятных вещах, Я видел ваш двор, он мне понравился своей чистотой и порядком, чувствуется умелая рука, настоящей хозяйки. Но для меня действительно важны именно мелочи.

— Что ты от меня хочешь?

— Я хочу … Давайте вы успокоитесь. Хотите попить я скажу и принесут кофе или вам лучше воды дать.

— Ничего я не хочу, я устала, а вы со своими придирками мучаете меня как вы можете, у меня такое горе мой любимый и дорогой муж лежит предо мной бездыханный, а вы терзаете меня. Задаете глупые вопросы…

Она начала всхлипывать, постепенно переходя в плач. Гафур посмотрел на меня и расстроено пожал плечами — мол, я сделал что мог.

— Ибрагим выведи её но так чтоб она не разговаривала с другими женами.

Он подошел к рыдающей вдове легко приподнял её и полу-вывел, полу-вынес из комнаты.

Я приподнял покрывало, которым было накрыто тело Рагима. Все было без изменений.

Подозвал к себе Гафура, — А ты молодец, ну что начинаешь мне верить или нет?

— Господин Мухаммад, знаете, есть нечто, что режет слух в её рассказе. Но говорить о чем-то ещё пока рано.

— Меня заинтересовала, часть рассказа по вещи во дворе. А что — так стал восхвалять её достоинство, как хозяйки?

— Знаете, я бывал во многих домах и здесь и там, — Кивнул головой в сторону.

— Но у неё действительно все на своих, один раз заведенных, местах, я не удивлюсь, если в разговоре выяснится, что они не ладили между собой.

— Кто не ладил? Фархана с Рагимом?

— Нет! Он с ней ладил, а вот, все эти женщины между собой, скорей всего ругались но ссору свою на улицу не выносили. И мы не найдем свидетелей. Трудно будет доказать, если кто-то из них трижды не признается в этом. А вы, правда, можете здесь всех убить?

— Да! Могу! Мне дали такое право. Но я не буду ничего такого делать, только если этот старик не вмешается. Откуда он знает этих женщин?

Он как-то странно потупил взгляд, отвернулся и словно нехотя произнес.

— Одна из них приходиться, внучатой племянницей по старшему брату.

— Он состоит в родстве с одной из женщин?

— Да!

— Ну тогда, я точно его добью, если он будет мне мешать, вершить правосудие к вящей славе Аллаха, Пусть Святиться Имя Его. А сам то, что смущаешься? Не уж-то и ты имел виды на неё? Расскажи мне про неё.

— А что мне смущаться. Просто она …. Просто она иногда приходила к господину Афдалу. Я с ней не разговаривал, но видел, раза два, не более. И рассказывать не чего.

— господин Мухаммад, а как он умер? — Он указал на тело.

— Страшно и в мучениях. Поверь мне, нельзя доброму мусульманину умирать такой смертью.

А как я расскажу, потом когда выясним кто убийца или убийцы. А поможет нам в этом сам Рагим.

У него глаза стали как у совы, рот приоткрылся в изумлении, потом захлопнулся, он потряс головой, и спросил дрожащим голосом, — Вы хотите вызвать его душу? Вы Колдун?

— Не говори пустых слов, я могу тебе объяснить, почему это происходит, но душа Рагима останется не потревоженной, и я не колдун. Но если начнешь трепаться языком, точно от сюда не выйдешь.

«Мухаммад! ты дурак! Нашел с кем трепаться и молоть языком»

— Я осматривал тело и видел следы…

— Какие следы?

— И кто кого расспрашивает?

— Но мне же надо знать!

— Гафур, колючка ты верблюжья, прицепишься к абе, не оторвешь. Давай лучше продолжим, вон и Ибрагим возвращается. Всему свое время. Узнаешь.

Вслед за Ибрагимом вошла Гуфран, она постояла немного и прошла на место, которое ей указал Гафур. После того как она присела, задал ей ритуальные вопросы и получив ответ, начал расспрашивать

— Уважаемая, может рассказать нам, как вы провели сегодняшнее утро?

— Я, проснулась как обычно, меня разбудила Фархана, после того как она ушла я привела себя в порядок, пошла готовить еду, растопила печь и принялась замешивать тесто для хубса, потом …

— Понятно вы больше не ходили в дом, а были все время на кухне?

— Да!

— вы не помните, где стояла метла, которой убираете двор?

— У стены.

— Точно там? Или она стояла в другом месте а вы не обращаете на это внимания?

— Я всегда оставляю её там, а эта зануда Фархана, старается её утащить на другой конец двора и норовит запихнуть в угол. Я что каждый раз за ней туда ходить должна?

— А что часто она заставляет вас это делать, то есть расставлять вещи на места, которые она определила?

— Всегда, а не сделаешь так как она хочет, она жалуется Рагиму, а он тоже ругается начинает, начинал.

— А что можете сказать о Инаам?

— Эта неумеха, — В её тоне было столько презрения, только и знает, что подлизываться к Фархане. Фархана сделала — то, Фархана сделала — это. Каждый раз это говорит, я ей объясняю, нельзя для мужа, делать так, а она спорит со мной и опять говорить Фархана — разрешила. Она что кумира себе нашла? Постоянно спорит, на любое замечание, которое я ей говорю, она или плачет как сумасшедшая или просто отвернется, как будто не слышит и делает все по-своему.

Гуфран склонилась немного вперед, и чуть понизив голос, сказала, — Я даже один раз её поколотила.

— За что?

Гуфран оглядела собрание мужчин сидевших и стоявших напротив, тело лежавшего мужа, потом словно решившись, набрала полную грудь воздуха, произнесла, — Она изменила нашему мужу.

Гафур даже подпрыгнул на своем месте, услышав такую новость, — Уважаемая Гуфран, а вы не путаете? Может вы, ошибаетесь?

— Нет, я не ошибаюсь! Я сама видела, как она разговаривала с Тахиром. Он иногда заходил к нам.

— Заходил?

— Тахир, он друг Рагима, когда наш господин уходил с утра на работу, Тахир возвращаясь, всегда заходил к нам.

— А вы с ним разве не разговаривали?

— Нет! Как можно я замужняя женщина буду разговаривать с незнакомым мужчиной? Ни за что!

— А, Фархана разговаривала с ним?

— Да и эта блудница тоже с ним говорила, но только не шутила и не смеялась как эта маленькая дурочка Инаам. Эта мерзавка даже до ворот его провожала.

А однажды, её голос понизился, — я видела, как он коснулся руки Инаам, а она не отдернула руку и позволила к себе прикоснуться. Я стала наблюдать за ними, они так друг на друга смотрели …

— А вы говорили о ней с господином Рагимом?

— Что вы? Он серьезный мужчина. Был. Он ведь мог и побить её за это. Меня он и за меньшее один раз бил. Ну да пусть Аллах ему судьей будет.

— А что господин Рагим часто вас бил?

— Ну меня один раз он побил, про Фархану не знаю, но эту стерву, надо было самой побить чтоб мужа своего не позорила.

Я стоял и вслушивался в её речь, смотрел на жесты.

«Бедный Рагим жить в одном доме с сумасшедшей или он действительно был добрый человек»

— Ибрагим, пошли, пожалуйста, людей за Тахиром и опроси людей во дворе, может, кто ни будь подтвердить слова Гуфран.

Когда за ним закрылась дверь, я прислушался к дальнейшему разговору.

— Как я понял из ваших слов Инаам блудница?

— ДА! — Практически выкрикнула Гуфран, — Да! Не верьте ей, она и вас обманет, я видела, как она в шербет для нашего господина что-то доливала.

— А когда это было? И как такое могло быть, если на кухне работаете вы?

— Она пришла ко мне и говорит: Господин хочет пить налей я отнесу. А ей отвечаю: Налей сама! Она взяла кувшин, поднос, когда его доставала уронила на землю другой, к счастью он был пустой, ведь рядом стоял такой же с хубсом, испеченным мной утром. Я обозвала её криворукой, она обозвала меня дурой, я хлестнула тряпкой бывшей у меня в руках, попала ей по лицу. Она закричала и хотела вцепиться мне в волосы, я не далась …

— Уважаемая Гуфран, вы начали говорить о том что видели как Инаам подлива в шербетгосподина Рагима что-то. Говорите об этом.

— Я не говорила что видела. Я говорила, что мы поругались и подрались, и муж наш разнимал нас, тогда он и побил меня. Я просила эту криворукую не трогать на кухне ничего без меня, а она вечно, придет, схватит, покрутит в руках и бросит где попало. А мне ищи потом. Если застану на кухне то …

Я задал свой вопрос, немного опередив Гафура.

— Гуфран, что именно брала Инаам и когда, это было в последний раз.

— Да вчера она и схватила шпиговницу, а на место не положила, я все утро искала, Баранину хотела с чесноком сделать, сунулась. Нету, пропала, я к ней. Она отказывается, сестра шакала, а потом….

— А как выглядела эта, шпиговница?

— На деревянной ручке железный прут в полпальца и полторы ладони длинной. Я, выйдя замуж, попросила своего господина мне сделать. У моей матери была такая же. Рагим ел мясо и всегда хвалил. Говорил: ты искусница никто лучше тебя баранину с чесноком и не делает. А эта тварь отдавать не хочет. Рагим придет с работы уставший голодный, а я мясо не сделала, он рассердиться, бить меня будет. Но я же не виновата, как же я могу сделать, если нечем мне делать, ножом не удобно, он дырки большие делает, чеснок выпадает. А вы поможете мне её найти, я же могу не успеть, мне надо готовить для своего господина еду. Заговорилась я с вами, пойду, готовить надо.

И бормоча себе что-то под нос, встала и прошла мимо нас к выходу. Никто даже не стал задерживать её. Все только смотрели в сторону закрывшейся двери.

Гафур посмотрел в мою сторону, снял чалму, обнажив стриженую голову, почесал затылок, надел обратно.

— Господин Мухаммад, как лекарь можете сказать, что с этой женщиной?

— Почти. Но я точно не уверен. Подобные этому, случаи, встречал в бою, когда рядом с тобой бились братья, и одного убивали, то живой видел рядом с собой, погибшего, разговаривал с ним, пытался делиться пищей. Но чаще всего просто сидел на земле, не отвечал на вопросы, молчал, и нам приходилось даже бить, чтоб привести в чувство. были, кто кричал, буянил, рвался в бой, их было больше всего. Эти даже плакали но скоро успокаивались, становясь нормальными людьми.

Она еще до конца не поверила, что Рагим умер.

— А это кто тогда? — Он указал на лежащее на полу тело.

— Рагим. Она для себя решила что муж, её, уехал, он ушел с караваном в другой город, а она ждет его. Но я пока подожду. Давай, Инаам расспросим, послушаем, что она поведает.

— Господин Мухаммад!

— Да.

— А что вы делаете?

— Что делаю? — Переспросил я, опуская покрывало и отходя от тела.

— Вы второй раз уже смотрите на него. Первый раз после разговора с Фарханой и вот сейчас. Объясните зачем?

Я улыбнулся в ответ на его вопрос, покачал головой. — Не торопись, все узнаешь.

Дед оклемался, отошел от моих нападок или решил, что пора вмешаться.

— Господин лекарь, а чем вы сможете доказать виновность, если мы узнаем кто виноват?

У вас есть свидетели, которые смогут подтвердить, сказанные вами слова?

— Вы слышали что говорили, эти женщины? Я спрашивал про то, чем его лишили жизни. И получил разные ответы, одна из них лжет, вы это понимаете. Сейчас приведут третью, и мы послушаем, что говорит она.

— Господин лекарь, вы нарушаете священное писание: умерший должен быть захоронен до захода солнца. — Проскрипел судья.

— Он и будет захоронен, если вы не будете мешать.

К моему великому облегчению привели третью жену, Инаам.

Она, проходя мимо тела Рагима, вздрогнула, чуть отшатнулась в сторону. Пройдя на указанное место, села, достала из рукава маленький кусочек ткани, приложила его к глазам. Вытерла навернувшиеся слезы, потом скомкала и стала теребить в руках.

Гафур, посмотрел на это пожал плечами и зада первый вопрос, — Уважаемая расскажите нам, как у вас, началось сегодняшнее утро.

— Утром меня разбудила Фархана, она потрясла меня за плечо. Обозвала сонной овцой. Она всегда так меня называет, и всегда на меня сердиться. Но еще не привыкла так рано вставать, меня всего три месяца назад выдали замуж. Я умылась, навела тени, подкрасила брови. Потом взяла все что нужно и пошла, убирать в доме, я прибирала на женской половине, на мужской Фархана убиралась сама, меня она не допускает, говорит: что рано мне. Так как обычно я все делала с вечера то с утра это не занимает много времени и освободившись пошла на кухню помогать Гуфран. Когда я туда пришла то не застала её там, печь едва дымилась, мука стояла в большем блюде не просеянная, только вода была в кувшине, и стала муку просеивать. Я уже почти закончила когда пришла Гуфран, еще не успев войти она с порога завопила так что я думала у неё выкидыш случиться.

— Она беременна?

— Нет, это я так к слову сказала. Она обозвала меня грязной потаскухой, заявила, что мне нет места на её кухне и что бы я убиралась немедленно вон. А когда я хотела спросить, в чем моя вина, она схватила большую деревянную ложку, которой размешивает плов, и стукнула меня по плечу. Я заплакала, убежала в дом в свою комнату. А она вслед кричала мне, что со мной она сделает. И еще долго потом слышала, как она вопила на кухне. Знаете, что она сделала? Она вытряхнула всю муку, которую я насеяла, а потом стала просеивать сама, заново. При этом она говорила: что я недостойна, готовить еду для господина нашего.

— Когда вы убирались в доме, вы не заметили, что ни будь необычное в вещах? Не так стояли, не там находились.

— Кажется…. — Она задумчиво посмотрела в потолок, — Нет, все стояло на своих местах.

— Вы убираетесь по всему дому?

— Да.

— Во всех комнатах?

— Да.

— И на мужской половине тоже?

— Нет. Там убиралась, Фархана.

— Значит только Фархана, может заходить на мужскую половину?

— Нет, заходить мы можем все, но убирается там только Фархана.

— Значит, вы, убираясь в комнатах, не обнаружили ничего странного? Все было на своих местах? Ничего лишнего. Все ковры, столики, зеркала, светильники, подушки, пуфики были на своих местах.

— Я вам уже говорила, что ДА, все было на месте. А что? Что-то должно было пропасть?

— Гафур. Подожди. — Окликнул я его.

— Уважаемая Инаам, вы можете сказать мне, какие благовония вы используете?

— Анисовая и гвоздичная вода.

— А другие что используют.

— Гуфран, умывается водой настоянной на ванили и имбире, а Фархана розмарином.

— А господин Рагим?

— Наш муж не пользовался благовониями.

Я подошел к Гафуру, — Либо сам сходи, или во дворе найди Ибрагима, мне нужно, чтобы подушки из комнаты Гуфран принесли сюда.

— А зачем нам подушки? И там будет десяток, что все тащить?

— Все, все, давай иди, потом спорить будешь. — С этими словами я отправил Гафура выполнять поручение. Когда за ним закрылась дверь, я повернулся к Инаам и хотел продолжить задавать вопросы. В глаза мне бросилась бледность, разлившаяся на её лице.

«Девочка- то волнуется, побледнела!! Не ужели то что я ищу находится там?»

— Инаам, вытяни вперед обе руки и раздвинь пальцы.

— А за чем?

— Женщина делай, что тебе говорят или ты скрываешь что-то? Почему вы так разволновались?

Она молча вытянула вперед руки, пальцы слегка подрагивали от напряжения, словно она старалась изо всех сил сдержать дрожь, которая волнами накатывала на них.

— Опустите. У вас дрожат руки. Будете и дальше говорить что ничего, странного не нашли, при уборке? А может вы видели что-то, что очень вас напугало, но вы хотите это скрыть. Может вы, расскажите. Сейчас принесут подушки из комнаты Гуфран, я их проверю и если обнаружу что это не её подушки у меня появиться подозрение что вы ….

— НЕТ!! Я ничего НЕ ДЕЛАЛА!

— Что вы не делали?

— Я ничего не делала. Я не убиралась утром в комнатах и не знаю все ли на своих местах.

— Кто вам запретил это делать?

— Я сама не пошла, после ссоры с Гуфран, оставалась в своей комнате, пока не пришли и не сказали, что нашли мужа нашего, а потом принесли его в дом.

— А может вы знаете, кто это сделал, но молчите и хотите скрыть, выгораживая человека вам небезразличного.

— Я никого не выгораживаю! Я говорю правду, Аллах, тому свидетель. Какую вам принести клятву, что я не лгу.

— Не торопитесь с этим, иначе наказание будет очень суровым, когда выяснится что вы клятвопреступница.

— С кем вы разговаривали у ворот, когда мужа вашего не было дома? Кто брал вас за руку, а вы позволяли ему это сделать, хотя вам известно, что верная жена должна всеми способами противиться тому, что сторонний мужчина касается её.

— Стойте юноша не торопитесь, я отвечу на это обвинение, — Старый судья поднялся со своего места, — Она разговаривала со своим братом. Я могу это подтвердить, здесь нет прелюбодеяния.

— А откуда вы знаете, что это был именно он?

— Знаю! Я сам его и посылал сюда, он был послан с приглашением и должен был передать: что я прошу Рагима почтить своим присутствием мой дом.

— Гафур знает об этом?

Кади молча кивнул головой. Немного постоял, и опять сел на свое место, махнул рукой, разрешив мне продолжать.

Я в молчании сделал несколько шагов по комнате, предположение, что его убил, кто со стороны начало шататься и грозило рухнуть.

«Ладно, Мухаммад, вопрос неверности пока отложим, остается еще знахарка сидящая за пологом, что она скажет?»

Я остановился напротив заплаканной Инаам и кивнув головой, на свои раздумья, продолжил задавать вопросы, верней хотел. Открылась дверь, пятясь задом в комнату, вошел Гафур, тащивший в охапке целую гору подушек.

— Куда? — только и смог просипеть полузадушено из-под этой груды.

Я указал на угол, махнув рукой.

— Господин Мухаммад, что вы хотите в них найти? — Афдал заинтересованно смотрел на всю эту кучу.

— Сегодня при осмотре кровати Рагима, я не нашел его подушек, верней нашел, но не все. Не хватает двух штук. Я думаю, что на них должна быть кровь.

— Вы точно знаете, что на них что-то может быть или это ваше предположение?

— Я уверен.

— И как вы думаете их найти?

— Осмотрю все в этом доме.

Я прошел к наваленной куче и стал осматривать, откладывая в сторону. Когда на полу осталась только одна, а вторая была в руках, мне улыбнулась удача. Все осмотренные подушки были старые, вата в них свалялась, а это как новенькая. Я достал нож и аккуратно надрезал по шву. Заглянул вовнутрь, — О! Вот оно.

Я вытряхнул вату на пол, она рассыпалась, явив нам, комочки бурого цвета, вывернул на изнанку, изнутри явственно просматривалось пятно. Бросил остатки подушки на кучу, нагнувшись, взял последнюю.

— Это ничего не доказывает, вам не кажется что вы не там ищите, это могло случится с Гуфран в нечистые дни. — Судья, смотревший за моими делами, решил заговорить.

— Афдал, я это все знаю. И знаю, как подобает женщине себя вести и что делать. Или вы хотите сказать, что она нечистоплотна?

Он замялся, потом продолжил, — Я не это хотел сказать, а то что ….

— Вы уже сказали что хотели, А вот и вторая нашлась, — С этими словами я вывернул еще одну подушку, предоставив её содержимое на обозрение.

— Я еще раз повторяю, это ничего не доказывает. — Судья не собирался сдаваться, требуя точного доказательства.

Я взял одну целую, отложенную ранее, выпотрошил её, осмотрел содержимое и понюхал, оно пахло ванилью и имбирем. Взял горсть ваты из других, они не пахли ничем, почти ничем.

Подошел к Афдалу и протянул ему. — Чем пахнет? Это и вот Это.

— Ну буду я всякую мерзость нюхать, — Он отстранил мою протянутую руку. — Гафур проверь! Тот послушно сунул нос в комки ваты, в один и в другой.

— Что скажешь?

— Вот этот, господин Афдал, пахнет ванилью и имбирем, а это не пахнет ни чем, но есть легкий запах мужского пота.

— Ты уверен? Хотя мне это говорит только то что любимая жена ухаживала за мужем и увидев что подушки испачканы, заменила их своими, а эти хотела постирать но вы принесли их сюда и пытаетесь сейчас подать это как её вину в убийстве.

— Она, не могла, это, сделать. — Дрожавшим голосом встряла в наш спор Инаам.

— Тебя не спрашивают, женщина, когда спросят, тогда и ответишь, сиди и молчи. — Старый судья, отвернулся от неё. Потом опять повернулся, пожевал губы, — Вот шайтан, с мыслей сбила, говори, разрешил он.

— Он ей талек сказал.

— Какими словами? И когда это было?

— Он сказал ей: Ты отлучена. И было уже два раза произнесено это, через два дня наступал черед третьего раза.

— Почему он потребовал развода с Гуфран? Хотя … не отвечай. Гафур приведи сюда Фархану.

— Господин Мухаммад, давайте отложим пока ваши вопросы. Мне кажется, что ваши подозрения могут оказаться правдой. Был у меня подобный случай лет сорок назад, жена мужа убила при последнем талеке. Как сейчас помню, он собрал родных всех и при них объявил жене: я тебя отпускаю. Она вышла, потом вернулась с узелком и попросила проводить до ворот, а там испросила разрешения обнять его в последний раз. Он согласился, а она ему кинжал в живот воткнула, потом себя убила. Вот так.

Мне на ум пришла еще одна идея.

— Инаам, скажи, а каким рукоделием ты занимаешься!

— Я шью одежды и вышиваю, но это мы делаем все вместе по вечерам, после того как исполнили что заведено порядком.

— А есть у вас такие большие иглы, — Я показал какие.

— Да есть.

— А для чего она нужна?

— Ну когда нужно проткнуть очень толстую кожу, то её и используем.

— А на ней случайно не деревянная ручка? Какая она по виду

— Нет, не деревянная, а по виду напоминает маленькую грушу, такую удобно в руке держать. Иначе просто неудобно кожу прокалывать.

Я покопался в своей сумке, нашел веточку и протянул её, — Покажи.

Она сжала кулачок, вставила между пальцами, указательным и средним, — Вот так.

С легким скрипом открылась дверь, пропуская Гафура и Фархану.

Афдал слушавший мой разговор с Инаам, прошел к своему месту, сел и внимательно посмотрел на Фархану севшую напротив.

— Почтенная нам открылись новые подробности, и я хочу задать вам несколько вопросов, вы должны на них ответить честно и подробно.

— Вы знали, что муж ваш Почтенный Рагим, сказал жене Гуфран: талек.

— Да знала.

— Вы можете поведать, что послужило причиной такому деянию?

— Она родила мертвого ребенка, три года назад, а после этого так ни разу не забеременела.

— А ваши дети?

— Наши дети, старший сын погиб на службе у эмира, а младшие умерли во младенчестве. Муж мой еще не старый мужчина посоветовался со мной и взял Гуфран в надежде продолжить род свой, но она не способна дать ему дитя и тогда он женился на Инаам. Но и эта девочка пока не принесла радости в дом наш, и не принесет, умер господин наш….

— Принесу, я кажется … меня уже две недели по утрам тошнит, а после еды дневной рвало, несколько раз и … — Инаам наклонилась и что-то зашептала Фархане, глаза которой потухшие было засветились счастьем. Она порывисто обняла младшую, крепко к себе прижав.

— Аллах, Милостивый и Милосердный! Благодарю Тебя за то, что ты сделал.

Мы переглянулись с Афдалом и Гафуром. Положение складывалось непонятное. Но тут распахнулась дверь и со двора донеслись встревоженные крики людей, вошел Ибрагим.

Хмурое выражение на его скуластом лице, навевало грустные мысли.

Я провел ладонью поперек горла, и показал два пальца, указав на жен Рагима, он кивнул головой.

— Гафур, Афдал, я оставлю вас ненадолго мне надо выйти посмотреть, что там произошло.

Я теперь знаю, кто убил Рагима. — С этими словами я вышел из комнаты.

Остановившись за дверью, я попросил Ибрагима рассказать, что и как случилось, прежде чем мы пойдем дальше.

— Сначала они были вот здесь в общей комнате. Сидели молча, не разговаривая.

— Гуфран и Инаам?

— Да.

— А с Фарханой Гуфран разговаривала?

— Нет сначала они сидели молча, но через некоторое время старшая что-то сказала, Гуфран кивнула, соглашаясь, они позвали стражника стоящего не вдалеке и сказали, что им надо пройти на свою половину, что бы помолится Аллаху. Он не стал возражать, они ушли. Потом вы забрали старшую жену сюда второй раз, но Гуфран не выходила, я стоял невдалеке и видел её через приоткрывшуюся дверь, стоящую на коленях, уткнувшуюся лбом в пол. Постояв немного, подошел ближе, прислушался, из комнаты не доносилось ни звука, приоткрыл дверь и заглянул, она стояла в той же позе. Позвал стражника и одного из родственников, зашел вовнутрь, позвал по имени, тишина, позвал еще раз, ничего, когда мы подошли, я прикоснулся к ней, она упала на бок. Её убили ударом в сердце….

— Из груди торчит рукоятка размером и формой с маленькую грушу из кожи?

— А ты откуда знаешь?

Я усмехнулся, — Знаю, уже выяснил, эту штуку я искал, ей убили Рагима. Можешь выяснить, кто из родственников готовил тело к погребению? Это очень важно. Он кивнул, соглашаясь, и мы разошлись по своим делам.

Гуфран лежала на левом боку, безвольно откинув руки. Я перевернул тело на спину. На её лице застыло умиротворенное выражение. Она умерла быстро и безболезненно.

Я осмотрел оружие, которым убили уже второго человека в этом доме, да как все описывала Инаам. Удар нанесен точно и сильно.

Вошел Ибрагим, за ним мужчина небольшого росточка с реденькой бородкой.

— Это Кабир, он двоюродный брат Рагима, живет не далеко отсюда, его с утра позвала Фархана, чтоб он помог приготовить тело к погребению. Он все сделал.

— Это господин Мухаммад, он хочет задать вам несколько вопросов уважаемый Кабир.

Мужчина степенно кивнул головой.

— Господин Кабир можете вспомнить и рассказать все, что произошло, какими словами она вас позвала, как сообщила о смерти вашего брата? Не заметили ли вы на теле, что ни будь странное? Ваш брат не жаловался вам на свое здоровье?

— Столько вопросов, что даже не знаю с чего и начать.

Покосившись на тело лежавшее рядом он попросил, — Может уйдем от сюда, с женской половины, а то как-то не по себе, за пол дня второй покойник в этом доме.

Мы вышли во двор кишевший набежавшей родней со обоих сторон, в дом никого стражники не пускали все толпились во дворе который гудел как пчелиный улей.

Как только мы вышли со всех сторон послышались вопросы, гневные крики, тревожные восклицания. Я поднял руку, призывая всех к молчанию, но меня никто не слушал. Тогда Ибрагим обошел меня с боку, наступив на ногу самому крикливому, что сказал тому в лицо сквозь стиснутые зубы, тот заткнулся на полуслове, а потом завопил как базарный ишак, призывая всех к тишине, ему это удалось. Во дворе наступила тишина, прерываемая всхлипом несчастного которого держал Ибрагим, он наступил ему на ногу и, ухватив за мошонку, просто потянул её вверх, то-то он так верещал.

— Если сейчас все не уйдут за ворота, утро встретят в зиндане эмира, пусть Аллах, дарует ему много лет жизни. Как и куда из него выходят все видели и знают. Пошли вон со двора.

Десятник гоните этих шакалов прочь, а кто будет задерживаться или скалиться забирайте, он Ваш.

Родственники так и брызнули в разные стороны, как я и подозревал, выскочив за ворота народ, разбежался, осталась только несколько человек. Я указал на них десятнику.

— Уважаемый у меня к вам просьба будет, очень вежливо попросите их вернуться обратно, потом закройте ворота и никого больше сюда не пускайте.

Он в недоумении посмотрел на меня, пожал плечами и пошел исполнять непонятную просьбу, непонятного лекаря.

— Ибрагим, зачем тебе нужен этот ишак он так вопил что у меня до сих пор заложены уши.

— Он брат, Кабира и они утром вместе обмывали тело и пеленали его.

— О! Отлично. Да отпусти ты его, он сам пойдет с нами, а откуда ты это знаешь?

— Он сам сказал, пока ты толпу разгонял.

— А, — А, а пошли на кухню, там есть, где присесть и поговорить.

— В самый раз будет, там и поесть найдется.

— Слушай крокодил нильский, утром поели, и ты опять хочешь?

— Так, когда это было? Мне достались одни объедки после тебя, сам сожрал все, а меня теперь попрекаешь. Нехорошо господин Мухаммад, нехорошо.

Так в шутку припираясь, мы и дошли вчетвером до кухни, где Ибрагим, оставив нас, наедине отправился наводить порядок в закромах гостеприимного Рагима.

Я, Кабир и пока незнакомец, остановились у небольшого дивана стоящего под навесом, прикрывающим от жарких лучей солнца. Жестом хозяина я пригласил их усаживаться, сам взял небольшой пуф стоящий рядом.

— И так я здесь по распоряжению эмира, для того чтоб остановить слухи идущие по городу, во дворец уже отправлен гонец с донесением, что это не болезнь, но здесь имеет место…

Меня зовут Мухаммад, я лекарь. Я буду вам задавать вопросы, а вы должны на них ответить. Кабир расскажите что знаете.

Названный задумчиво посмотрел на своего брата, потом на меня, — А что здесь произошло?

— Убийство правоверного, поэтому я и не разрешаю пока хоронить тело, но в принципе оно уже не нужно, мы сейчас переговорим, и вы сможете его забрать. Я слушаю вас.

— За нами пришла Фархана, она сказала: Рагим умер.

— Она говорила от чего, и как он умер?

— Нет, просто сказала, что всё Рагима Аллах забрал и попросила помочь….

Тут вмешался брат, — Меня зовут Язид, ты забыл сказать уважаемому лекарю, что эта новоявленная вдова, не плакала, она была спокойна, говорила, что муж её, брат наш, очень болел и страдал от болезни этой и тело его покрыто ранками от язв мучавших его и что они привели его к смерти. Но когда мы готовили тело для встречи с Аллахом, Да Пусть Святится Имя Его, мы увидели только большую язву на шее и несколько маленьких на левом боку. Это все что мы видели.

Я кивнул, соглашаясь с ними, они подтвердили, то, что видел я.

— Вы рассматривали язвы?

— Нет. — Ответили они в один голос.

— Вы говорите, что она была спокойной?

— Да.

— А ваш брат жаловался на язвы мучавшие его?

— Нет. Он скрывал свой недуг. Я думаю, ему было стыдно об этом рассказывать.

— А как тело оказалось в доме?

Они переглянулись, потом ответил Кабир, так это мы его и принесли с улицы, он как раз недалеко от нашего дома и умер.

— Рагим был обеспеченным человеком?

— Как сказать, ему принадлежала часть красильной мастерской, даже не столько ему как его второй жене, Гуфран, та, которая умерла.

— Вы хотите сказать, что он не владелец, а наемный рабочий?

— Нет, он владелец. Но по договору он владелец пока женат на Гуфран, в случае смерти одного из них имущество отходит к другому.

— А откуда вы это знаете? — Спросил я у ответившего мне Язида.

Он усмехнулся. Так это я составлял им договор, они не могли развестись, в случае развода Рагим потерял бы все, у покойной Гуфран это уже был второй брак, первый муж у неё умер. — Тут он замер, словно ему вспомнилось что-то такое.

— ЕЁ первый Муж, умер от такой же болезни!! — На его лице отобразился испуг.

— Эта болезнь заразна? Господин лекарь.

— Нет. Не заразна, а вот желание хорошо жить, заразно. Спасибо вам за помощь. Ибрагим потом скажет: когда можно будет забрать тело.

Уже отошел на пару шагов но, вспомнив не заданный вопрос, вернулся к ним, — Вы не подскажете, у Рагима были друзья?

Они переглянулись, Язид пожал плечами, — Не знаю даже можно ли его так назвать. Они вроде дружат, но Рагим в дом его не приглашал.

— А как зовут этого человека?

— Назар. А живет он…

Я перебил его, — Ибрагим, ты слышал? Привези его сюда.

В ответ услышал, — Шлушаюсь, мой гошподин.

Это чудовище набив полный рот еще пыталось что сказать в ответ.

— Ибрагим!!

— Фто?

— Займись делом, уже полдня прошло, а мы с тобой до сих пор в этом прибежище диких шайтанов. Ты понял куда идти и кого привести? Или оглох от собственного чавканья.

Ибрагим показал мне кулак и, повернувшись к братьям, стал их расспрашивать, они сначала соглашались потом захотели отказаться. Но как-то обреченно вздохнули и двинулись за моим другом, когда он становился любезным, никто не мог ему отказать. А я пошел разговаривать с остальными родственниками.

Они встретили меня поклонами и испуганными взглядами. Ничего интересного мне у них выяснить не удалось, Рагим, вел скрытный образ жизни. В гости не приглашал. Последние дни не приходил. Когда спросил о его здоровье, мне ответили: что он не жаловался.

Так что я почти ничего не узнал, но времени затратил достаточно. Скоро уже должен был вернутся Ибрагим и я решил пройти в дом и поговорить с женами. Я был посередине двора, когда меня окликнули, повернувшись, увидел Язида и Кабира. Ибрагима с ними не было!! Поспешил к ним на встречу.

— Господин Мухаммад! Господин Мухаммад, — они спешили на встречу, размахивая руками.

Господин Ибрагим, велел передать вам, что помощь ему не нужна, и он скоро будет.

Они говорили, одновременно, перебивая друг, друга.

Я поднял руку, пытаясь остановить поток слов, изливавшийся из них, но они продолжали кричать, как базарный торговец рыбой спешащий продать свой не свежий товар.

— Тихо! — Рявкнул я на них, — По одному и не торопясь, а то ничего непонятно и расскажите с самого начала, как всё было.

Кабир замолчал, а Язид начал свой рассказ.

— Он послал нас, чтоб мы предупредили вас уважаемый эфенди, о том, что Раис Ибрагим задержится, пусть Аллах милосердный дарует Вам и ему длинные годы жизни.

Мне стало скучно от такого начала, — Язид, если хочешь увидать меня во здравии, говори немного короче, иначе к тому времени как закончишь, от меня останется одна седая борода.

Где Ибрагим?

— Он погнался за Назаром.

— Куда погнался? Что там случилось?

— Когда мы подъехали к дому Назара, стражники, соскочив с коней, сразу бросились во двор. Раис Ибрагим сказал нам, чтоб мы ждали в стороне, сам решил обойти вокруг. Мы стояли у соседнего двора почтенного Абдусамада. Он глава красильного цеха и славиться своей набожностью он чтит Аллаха, Милостивого и Милосердного, пусть святиться имя его, он как раз возвращался из мечети после молитвы. Мы поздоровались и только начали разговор как со стороны дома Назара донеслись крики. Потом из ворот выскочили доблестные слуги Эмира. Пусть Аллах, дарует ему многие годы, вскочили на коней и поскакали к городским воротам.

— А Ибрагим?

— А так же прибежал, вскочил на свою лошадь и отправился следом. Он остановился рядом с нами и приказал вернутся к вам и рассказать что он отправился за Назаром который ускакал перед нашим приходом, еще он сказал, что надеется скоро быть.

«Отлично, Назар сбежал»

— Спасибо что рассказали мне это, вернется Ибрагим и можете забирать тело Рагима.

Поблагодарив, я уже развернулся, чтоб уйти, но был остановлен.

— Это не всё, эфенди.

Я в молчании слушал продолжение и то, что услышал, было довольно интересно.

Когда все разъехались, мы тоже стали прощаться, ведь нам сказали поспешить к вам.

Но почтенный Абдусамад, спросил, что случилось, почему ловят Назара?

Мы объяснили, поведали о горе постигшем нас. Он спросил: А не связанно ли это с тем, что Назар рано утром приходил к нему и предлагал купить у него закладную на мастерскую.

Когда он его спросил: а гдеРагим? Он ответил, что Рагим доверил ему вести это дело.

Но Рагим и Назар в ссоре уже лет пять, и не ведут никаких совместных дел. Ему сказал об этом: а он начал говорить, что это ему поручила Фархана, жена Рагима. Но почтенному Абдусамаду показалось странным, что не сам Рагим к нему пришел. И он отказался.

— А во сколько это было?

— Рано утром, не задолго до утреннего призыва муэдзина.

— Он так рано пришел?

— Да!

Еще раз, высказав слова благодарности, только повернулся уйти, как с улицы донесся шум и крики людей. Я поспешил туда. То, что увидел, не очень обрадовало меня. Стражники тащили за собой связанного Назара, в которого толпа кидала камни и все что подворачивалось под руку. Ибрагим ехавший первым ругался на всех языках, какие только знал, ударами плети отгоняя самых ретивых. Но это мало помогало, на моих глазах, камень, брошенный чей-то рукой, попал Назару в лицо. Он споткнулся и упал, его так и затащили волоком, во двор, всего в грязи и крови. Я поспешил к нему он, мне был нужен живым и здоровым. Прямо на земле осмотрел его. Почти здоровый. Пока живой.

— Ибрагим! — Позвал я своего друга.

— Что кричишь? Здесь я, — Раздался над ухом недовольный голос. — Вместо того чтоб спросить меня как я себя чувствую? Он обнимается с всякими разбойниками, ты на него повнимательней посмотри, никого не напоминает?

Мокрой тряпкой вытер лицо. Назар пришел в себя открыл глаза …. И яростно задергался, пытаясь вырваться из пут. Ибрагим наступил ему на грудь ногой, — Лежи шакал, пока я тебя на встречу с Аллахом не отправил. Это он сбежал от меня две недели назад.

Я отстранился, присматриваясь к лежавшему человеку, потом посмотрел на Ибрагима, он кивнул мне: Да это он!

Вздохнул, только с разбойниками мне сейчас разбираться не хватало.

— Ибрагим ты, что не мог его убить случайно? За каким иблисом ты его сюда приволок?

Мне Назар нужен.

— Так это Назар и есть, его так зовут.

— Ты мне сказал, что это разбойник, который от тебя удрал, когда на нас напали перед городом.

— Да и как выяснил, его зовут Назар! — Ибрагим, судя по тону начал терять терпение.

Я повернулся к десятнику стражи стоящему рядом, — Уважаемый, вместе с Ибрагимом начните его допрашивать, он знает, как это быстро сделать, — Кивнул на своего друга.

Нашел взглядом братьев, стоящих поодаль поманил к себе. Когда они подошли сказал чтоб позвали еще в помощь и пусть идут забирать тело Рагима. Сам направился в дом.

Когда я вернулся в комнату, и застал там только судью и Гафура, они собирались идти искать меня.

— Господин Мухаммад, — Начал судья своим скрипучим противным голосом. Я признал вдов Рагима, Фархану и Инаам не виновными в смерти мужа и разрешил уйти, чтоб они могли достойно оплакать его. А ваши доводы признаю несостоятельными и недостаточными.

Виновной признаю жену покойного Гуфран, которая измыслила злодеяние и убила своего мужа но, потом, не вынеся угрызений совести, покончила собой, совершив грех самоубийства.

Я остановился посередине комнаты в оцепенении от слов этого старого дурака. Он с довольной улыбкой собрался выйти, как в дверь вошли родственники Рагима за его телом.

— Афдал скажите им, чтоб они это слышали, — И указал на них. Те стояли, не понимая о чем разговор, но когда кади закончил оглашать свое решение, они недовольно заворчали, и кто даже выкрикнул угрозу в его сторону. Судья поспешил спрятаться за Гафура, а я встал рядом с ним и пообещал восстановить справедливость. Они еще немного покричали, но потом забрали тело и ушли.

— Ну что уважаемый судья хотите услышать правду, как всё было на самом деле.

— А что вы можете рассказать? Вы ничего не говорили, не объясняли, вы постоянно, где-то ходите, вдовы почтенного Рагима рассказали всё. Я принял решение, что вам еще надо?

— Я хочу наказать виновную и у меня есть свидетель, который укажет на убийцу.

— И где он? Или вы опять будете бегать по всему городу в его поисках? Почему вы об этом не говорили раньше?

— Сначала я хотел бы узнать как они вас уговорили в своей невиновности?

— Вы говорили, что одна теперь говорите что их много?

— Я хочу обвинить всех женщин покойного Рагима, они все виноваты.

— КАК? И Инаам тоже? Но она беременна, и её нельзя наказывать, она должна будет родить, а потом только встанет разговор о наказании.

— Да! И она тоже, они все замешаны в этом убийстве это был сговор всех женщин. Но то, что вы хотите оправдать свою родственницу ставить под сомнение вашу честность и возможность судить дальше.

— Не вам это решать.

— Не мне, так не мне, как скажите, вы свой выбор сделали. Но я все-таки хочу, чтоб вы теперь выслушали меня и моих свидетелей и жены должны быть здесь. Это надеюсь можно сделать?

Он уставился на стену за моей спиной, потом посмотрел в глаза и, кивнув, сказал, — Да. Но если вы не докажете их вину я обвиню вас. В лжесвидетельстве. А это семьдесят ударов плетью, если вы не знаете.

— Ну что ж, если вы так ставите дело, могу в ответ предложить вашу бороду.

— А зачем вам моя борода?

— Обстригу овечьими ножницами на главной площади города. Лично, сам.

Я пошел в сторону ниши с кроватью с задернутым пологом, заглянул туда, Фадрийя была на месте.

«Хвала Аллаху»

Я шепотом спросил у неё, — Всё слышала? — Она кивнула в ответ.

— Будешь рассказывать? — Взглянув на меня своими черными глазами, наклонила голову в знак согласия.

За мой спиной раздался грохот, я обернулся, это Ибрагим впихнул в комнату Назара, тот не удержался на ногах и пухнул на то место, на котором лежало тело Рагима.

«Символично»

А это кто такой? — раздался недовольный голос судьи.

— А это Назар он убивал и выносил тело Рагима на улицу, — Ответил Ибрагим

— Чтоб его могли там найти и списать это на болезнь, которая его жизни не угрожала, неприятная да, но жить с этим можно. — Продолжил я.

Ибрагим подошел и поднял за шиворот валявшегося убийцу. — А еще он и его друзья грабили караваны рядом с городом, но вот две недели назад ему не повезло, на нас нарвался, думали, что раз нас мало то и сдачи не дадим. Вот этот шакал попал мне камнем в руку и удрал но я его на всю жизнь запомнил. Когда в дом к нему вошли, он как меня увидел сразу на задний двор побежал, там, через забор перемахнул. Хотел, но не смог, я ловчей оказался. Не стал за ним бегать. От коня еще никто не уходил.

— Давай Назар поведай нам что и как в этом доме произошло.

— Вы били его?

— Ну что вы, это он сам, в свое удовольствие мордой о землю прикладывался пока от меня бегал. Мы его сейчас даже пальцем не тронули. — Правду я говорю, Назар?

— Да, — Охрипшим голосом ответил разбойник.

— Будешь говорить?

— Буду.

— Тебе помочь вспомнить?

— Месяц назад меня на рынке встретила Фархана, она знала, кто я и чем занимаюсь.

Судья сам стал задавать вопросы, — Откуда ты знаешь Фархану?

— Она моя молочная сестра, старшая. Мы жили вместе но, после того как она вышла замуж за Рагима девятнадцать лет назад, мы перестали встречаться. И когда она меня позвала, я удивился.

Сначала даже не узнал, но когда она мне …

Судья оборвал его, — Стой. Сейчас приведут твою сестру, и ты все расскажешь.

Афдал подошел ко мне, — Я не верю ни одному слову этого человека. Вы нашли, какого то разбойника и пытаетесь очернить вдову. Вы пытали его, и он теперь скажет все что угодно. Даже признает Фархану своей сестрой и сознается, что хотел убить эмира.

— Знаете мне, безразлично верите вы или не верите, но этот человек причастен к убийству и будет отвечать за это. Если вы не согласны, мы сейчас забираем всех, кто есть в этом доме и идем во дворец к эмиру, и пусть он послушает все, что ему расскажут вдовы, вы, и этот разбойник. И что расскажу, Я. Кому он поверит больше мне или вам?

Но мы можем просто, выслушать этого человека и тогда вы примите решение, которое действительно будет верным.

— Фадрийя, иди сюда, — Позвал я знахарку. Распахнулся полог, и она вышла. Судья отшатнулся от меня и уставился на женщину.

— Афдал, надеюсь её вам представлять не надо? Как я успел выяснить, она лечит половину нижнего города. Она была здесь, по моей просьбе и должна была услышать голос той женщины, которая покупала отвар от бессонницы. Вы верите Фадрийе, вы можете взять с неё клятву, что она говорит правду, и не клевещет?

Он как видно знал так-так продолжал молча смотреть на неё, а когда он перевел взгляд на меня …. Да если взглядом можно убить, моя тушка уже должна была валятся у его ног бездыханной.

Он пробубнил ритуальные фразы начала и задал свой первый вопрос, — Как выглядела женщина, которая покупала у тебя зелье?

— Я могу сказать: что это уже не молодая, но еще не старая, почти с меня ростом, лица я не видела, она была в чадре. Но сидя за пологом, я слышала голоса трех жен Рагима.

— И которая из них?

— Мне кажется….

— Кажется? Или ты не уверена, что слышала голоса правильно?

— Мне кажется, что была Фархана.

— Значит это Фархана. Ты уверенна? Когда она тебе отдавала деньги, ты видела её руки?

— Нет, рук я не видела, меня отвлекли, когда я повернулась между нами лежали деньги, но баклажки уже не было и, она собиралась уйти, начала вставать.

— Ты встречала, когда ни будь Фархану, разговаривала с ней?

— Нет, не встречала и не разговаривала.

— Она была у тебя дома?

— Да, во дворе моего дома.

— Ты встретила её на улице, она подошла к тебе и заговорила с тобой о том что хочет купить у тебя?

— Нет, меня позвал муж, сказал: что ко мне пришли, когда я подошла, она уже сидела рядом со столиком.

— Деньги она выкладывала при тебе?

— Когда пришла, они уже лежали на столе.

— Она говорила, как её зовут?

— Нет, но сразу сказала, что ей надо.

— Она не назвалась и имя её ты не знаешь, но говоришь о том, что это Фархана.

— Да, это она, я узнала её по голосу. И если увижу сейчас, наверно смогу узнать и по фигуре.

— Они все говорили в этой комнате, какой из них похож на тот, что ты слышала?

— Фархана.

— Я не спрашиваю имя, первая, вторая или третья?

— Первая, я слышала, как вы её называли по имени, и узнала, что её зовут Фархана.

Я решил вмешаться и задать пару своих вопросов. Да и у судьи надо было сбить пыл, и пока он совсем не запутал Фадрийю.

— Что за отвар ты продала? Для чего он нужен? Из чего он состоит.

Она замялась как-то, словно не хотела отвечать.

— Это то снадобье, за которым к тебе приходили жены, которым нужно было наставить рога своим мужьям?

Она поджала губы, давая всем видом понять, что не собирается отвечать на такие вопросы.

— Аллах, с тобой, можешь не говорить об этом, только скажи: это оно?

Она кивнула головой, смотря на меня широко раскрытыми глазами.

— Я сейчас тебе буду называть травы, а ты будешь говорить да или нет. Если они входят в твой отвар.

Я начал перечисление трав, список был небольшим и скоро закончил. Мне все стало ясно.

Этим отваром можно было усыпить навсегда.

— Господин лекарь вы закончили? — Судье тоже не терпелось продолжить расспросы

Я кивнул головой занятый своими мыслями. Подошел к Ибрагиму и, наклонившись к самому уху, прошептал, — Притащи мне еще одного. — Назвал имя нужного человека. Он посмотрел на связанного Назара, на меня и кивнув головой вышел. Его не было совсем немного.

— Отправил десятника, сам здесь побуду.

Я кивнул головой соглашаясь, и стал прислушиваться к вопросам, которые задавал судья.

— Женщина, которая была у тебя, была немолодая и не старая, а как ты узнала, что она в таком возрасте?

— По голосу, у старух он дрожит. По фигуре и движению, молодая двигается быстро и скачет как лань. Старуха еле ползает. А женщина двигается с достоинством как верблюдица, держит и показывает себя. Молодые торопятся в разговоре, старухи слишком долго думают. Женщина отвечала степенно, взвешивая каждое свое слово.

— Больше никто к тебе не приходил?

— А кто еще должен был приходить?

— Не переспрашивай, а отвечай на вопросы, которые я тебе задаю.

— Никого из них я раньше не видела.

— Ты сидела на месте, а гостья твоя встала и пошла и ты сможешь узнать её.

— Да, смогу.

Судья в задумчивости потеребил свою бороду, посмотрел на Фадрийю, стоящую перед ним.

— Значит, ты видела её раньше, разговаривала с ней и сейчас говоришь о том, что она у тебя не бывала ни разу, и ты её не видела. Она к тебе приходила за лечебными отварами для своего мужа? Или не приходила? Если приходила ты могла её видеть раньше и теперь обманываешь нас, утверждая, что не видела эту женщину никогда. Отвечай.

— Клянусь Аллахом, что она не приходила за отваром для своего мужа, он сам приходил ко мне, забирал и уходил. Её я видела только один раз.

— Господин Афдал, отдохните немного, у меня есть пара вопросов. Фадрийя, кроме этой госпожи, о которой вы говорили с судьей, кто ещё приходил?

Она смотрела на меня в недоумении, словно не понимала вопроса или, не пыталась его понять. Или делала вид.

— Хорошо я задам свой вопрос по-другому. Кроме женщин, этот отвар мужчины покупали?

Она кивнула головой: Да, мол, покупали.

— За последние два дня покупали?

Снова кивок в подтверждение.

— Если сейчас я приведу мужчину, ты его узнаешь?

— Наверно.

Судья переспросил, — Какого мужчину, вы о чем?

— У меня есть подозрение по одному из вопросов.

— Фадрийя. Ты еще и роды принимаешь?

— Да!

— Можешь осмотреть женщину и сказать: она беременна или нет.

Она усмехнулась, — Я помогла половине города на свет появиться.

Я повернулся к судье, Афдал, не будете возражать, если мы дозволим ей осмотреть Инаам.

— Нет, я возражаю.

— Но почему? Вы опять начинаете упорствовать непонятно из-за чего. Это только осмотр и ничего более.

— А вы потом скажите что это ….

Дверь распахнулась, и в неё вошел десятник, нашел взглядом Ибрагима, кивнул ему головой.

Он повернулся ко мне, — Ибрагим сделай так чтоб Инаам и этот не встретились. Быстро. Спрячь его. Куда угодно. Будет сопротивляться дай в зубы.

— А это что такое? Опять какие-то ваши тайны, что вы там придумали на этот раз?

— Судья, давайте сделаем так, Фадрийя осмотрит Инаам, а потом мы соберем всех здесь и я расскажу все, что я знаю.

Он прошелся по комнате, остановился рядом с Назаром, — А с этим, что будем делать?

Я задумался, и тут в голову пришла одна мысль.

— Когда забирали тело несчастного Рагима, женщин в комнате уже не было, мы кладем на его место Назара, накрываем, и он лежит там, не дыша и не шевелясь. В противном случае…

— Это будет жестоко!

— Зато быстрей расскажут!

— Я против этого.

— А тебя уже никто не спрашивает, Фадрийя, иди на женскую половину и осмотри Инаам.

Когда войдешь туда, скажи, чтоб заканчивали с телом Гуфран, я жду Фархану здесь. После того как осмотришь Инаам и проводишь её сюда сама не входишь, а ждешь во дворе, там должны привести мужчину с тобой будет Ибрагим, если это тот, кто покупал твой отвар в ближайшие два дня, ты ему об этом скажешь. Ибрагим если это он, зайдешь и скажешь мне об этом. Всё, идите.

Подошел к лежавшему на полу Назару, — Ты меня понял? Понял, что тебе надо делать? Или тебе объяснить?

–:Не надо, все понял.

— Вот и хорошо, но пасть тебе все-таки заткну, чтоб не кричал, но мог слышать, что говорят.

Афдал собрался выскользнуть из комнаты, но был остановлен мной, — Если хотите то можно поменяться местами с Назаром, его я спрячу на кровати, а вас положу на пол под покрывало, вас такое устраивает? Нет? Так останьтесь здесь и не ходите никуда, если думаете что без вашего решения, здесь что-то измениться то ошибаетесь, я уже говорил что сволоку всех во дворец. Вы с нами?

Он стоял передо мной, кулаки его сжимались в бессильном гневе. Казалось, что он сейчас начнет кричать иразмахивать ими перед моим лицом, но он справился с собой и ядовито улыбнувшись, ответил, — Как вам будет угодно, но я расскажу Эмиру, как вы издавались над его судьей, заставляя силой исполнять, не правомерные законы.

Можно было не сомневаться, что этот желчный старикашка наговорит кучу всяких гадостей и нам с Ибрагимом надо будет постараться, чтоб выбраться из этого города живыми.

Афдал прошел на свое место и уселся, выражая всем своим видом оскорбленную невинность.

Я уложил Назара на пол, закутал его покрывалом стараясь быть похожим на то как лежал Рагим. Отошел назад осмотрел свое произведение, похож, если не будет шевелиться.

Прошел к судье и уселся рядом. Некоторое время просидели в молчании, потом стали коситься друг на друга, наконец, он не выдержал, — Пересядьте, я не хочу сидеть рядом с человеком, который попирает законы, не чтит старших, плохо обращается с женщинами, с беременными женщинами.

— Судья, я прошел через кучу войн и видел, как страдают люди и как они умирают. Вам я могу сказать, я не завидую той смерти, к которой приговорили беднягу Рагима. Получилось очень странная история в которой оказались замешаны все, вся его семья, все его жены, даже покойная Гуфран приложила к этому руку, хотя она в этой ситуации скорее жертва чем палач. Вы разрешили родственным чувствам взять верх, над своей беспристрастностью, с которой должны выслушивать все вопросы и доводы которые вам предъявляют ваш помощник Гафур и я, но вы выбрали из всего этого плохое решение. Вы решили, что они не виновны.

— Молодой человек. Не вам мне выговаривать, что хорошо, что плохо. Я сам могу вам это объяснить и не один раз. Или выдумаете, что раз Эмир вам дал право судить то он дал вам право на смерть? Его нет у вас, но оно есть у меня. — Он усмехнулся мне в лицо, — Инаам точно не будет наказана смертью за это преступление, даже если вы его и докажете.

А как же вы судите людей? как вы им говорите одно, а на самом деле….

— На самом деле плевал я на всю эту чернь, если бы только вы знали что приходиться выслушивать

— Он украл мою козу.

— Нет, она сама ко мне пришла и съела все, что было отложено для продажи на базаре, и начинает говорить чего и сколько.

Так и кажется что это был целый табун коз, козлов, коней и верблюдов. А бедную козу тем временем уже сожрали и как доказательство предъявляют вываренный череп и вонючую шкуру. А самое главное, что они родные братья. И каждый так люто ненавидит друг друга, что готовы убить. За половину мешка изюма. За паршивую козу, которой на базаре пол динара цена и того много. За то что у одного из них надел земли на две пяди больше. Да им все равно, что я скажу им главное, что это не они виноваты. Вы бы видели их лица, когда я объявляю приговор, Радость. Радость и призрение к своему брату, который оказался беден и не смог заплатить откупные за козу и решить это дело без меня.

За день до суда ко мне приходят и начинают жаловаться, начинают говорить что как им трудно жить, что налоги большие, земля не родит, что третья жена ждет седьмого ребенка, детей кормить нечем. Еще притащит самых мелких детей оборванных и грязных, и они начинают орать в голос моля о снисхождении.

Знаете Мухаммад, я прожил долгую жизнь и тоже многое повидал. Вы видели смерть на поле брани, я видел смерть стариков, которые умирали оттого, что родные дети выгоняли их из дома. Или того хуже, тайком травили их как крыс. Было это. И Аллах Справедливый и Милосердный пусть меня накажет, если я лгу.

Мухаммад я вас прошу не надо убивать мою Инаам, пусть она останется жить. Хотите я встану на колени, и буду молить вас об этом. Ведь вы пойдет е к эмиру и расскажите там всё и этих несчастных поведете туда. Зачем вы вообще позвали меня, когда просто могли отвести всех во дворец?

— Афдал, я уже говорил, что из дворца только один выход, на площадь. А мне что-то подсказывало, просто так здесь не получиться и я уже сам устал от всего этого. А приведи я их к эмиру, женщин забили бы камнями, даже не пытаясь выяснить, виновны они или нет.

Вы не знаете, но когда было обнаружено тело Рагима, по городу пустили слух, что пришла черная смерть. Во дворце паника была и меня послали сюда как Лекаря, выяснить, что и почему, дали стражников и велели узнать истину и наказать виновных. Так что оттого, что все не так страшно их бы даже на площадь не повели, а удавили в подвале и все, можно пир устраивать, черная смерть мимо прошла.

Вот так Афдал мы оба слуги эмира и оба стоим сегодня на страже законов. У меня к вам есть предложение.

— Какое? — В его голосе послышалось оживление.

— Если Инаам и правда беременна. Я не буду обвинять её в том, что она усыпила Рагима в ночь перед убийством.

— А откуда вы знаете об этом?

— Поверьте знаю, я не хуже вас разбираюсь в людях.

Он помолчал, потом указал на Назара изображавшего покойника, провел ладонью поперек горла.

Я кивнул головой соглашаясь.

— Мухаммад я согласен с вашим предложением.

Только он закончил говорить, как в распахнувшиеся двери вошел Ибрагим. Посмотрел на нас, усмехнулся и направился к нам, перешагнув через Назара.

— Ну что будете слушать или будете ругаться?

— Ибрагим не томи, рассказывай, давай.

— Новость хорошая и очень хорошая, вам с какой начинать?

— ИБРАГИМ, — в два голоса взревели мы вдвоем. Он аж отшатнулся от нас. И выставив перед собой ладони затараторил, выпучив глаза.

— О великие и сильно могучие богатуры, не гневаетесь на слугу вашего по недоразумению и слабости ума своего забывшего истину, на дороге ведущую к стопам вашим. Не бейте сильно ибо я еще пригожусь вам чтоб вы могли с моей помощью узнавать тайны тайные и истины истинные.

— Ибрагим заканчивай дурачиться, говори толком, что узнал.

Он оглянулся назад и уселся на Назара, тот попытался зашевелиться, но перестал от удара в живот, — Лежи смирно, тварь.

— Фадрийя узнала того мужчину, который приходил к ней за отваром. Он был у неё позавчера, вечером.

На судью было больно смотреть, он сразу постарел как-то.

— Но когда я стал его спрашивать, — Ибрагим улыбнулся, — Я только ему печку показал и пригрозил положить его яйца на сковороду, как он всё выложил без утайки.

Судья ваш племянник жив и здоров и с ним ничего не случилось. Вы сможете, — Он посмотрел на меня, дождавшись ответного кивка, продолжил, — Забрать его.

— Это как? Он что не предавал ничего?

— Передавал, только этот неуклюжий осел, по дороге уронил баклажку, она разбилась. Он взял дома пустую, налил воды и отдал своей сестрице.

— Это точно так, ты уверен в том, что он говорит правду?

— Точно! Я же на кухне хотел его потрошить, так вот, в углу рядом печью, она родимая и лежала, он, как увидал, так стал мычать как бык перед случкой, я даже и не понял сначала, что это он так радуется.

— Ты проверил её?

— Она лежала горлышком к нам, он сказал, что на донышке должен быть значок нацарапан. Я осмотрел, он там есть. Спросил у знахарки, она сказала, что ничего на баклажках не ставит. Так что он не виновен, связал на всякий случай и оставил под охраной одного из стражников.

— А Фадрийя что на кухне делала?

— Руки мыла, сейчас подойдет.

Мы еще поговорили немного ни о чем, когда пришла знахарка. Она прошла в комнату остановилась предо мной, слегка поклонилась. — Инаам беременна.

В полной тишине прозвучал голос старого судьи. — Благодарю тебя Аллах Милостивый и Милосердный.

— Фадрийя, какой срок?

Знахарка глянула на Афдала, бормотавшего слова молитвы и отбивающего поклоны, опустила голову и прошептала, — Почти три месяца, у неё животик появляться начал.

— А … ага. — Я был обескуражен.

«Ничего не понимаю, она, что скрывала свою беременность от Рагима или от Фарханы? Говорила, что её две недели тошнит. А тут выясняется, что еще немного и пузо на нос полезет»

Судья закончил, кряхтя поднялся с коленей, — Ибрагим, вы не видели где там Гафур?

— Последний раз я видел, когда он с родственниками Рагима разговаривал

— Вы не могли бы его позвать сюда?

— Фадрийя принеси мне попить.

Судья отправил всех из комнаты, и мы остались одни (не считая Назара)

— Мухамад, вы помните, о чем мы с вами договорились?

— да помню.

— Знаете, а вы неплохой человек, оказывается.

— Афдал, вы можете прямо сказать, что вы хотите?

Он скривил губы, — Эх, молодость, молодость, вам бы только скакать на коне с саблей в руках. Я просто хотел напомнить вам о нашей договоренности.

— Я еще не успел забыть.

— Думаю, что пора заканчивать.

В распахнувшиеся двери вошли Гафур, Фадрийя несущая кувшин с шербетом и Ибрагим идущий позади всех. Судья забрал напиток и отошел к своему месту. Двое мужчин остановились передо мной.

— Так у нас остался маленький пустяк, завершить наше дело. Давайте всех сюда и будем заканчивать.

— С племянником чего делать, — Ибрагим посмотрел на судью смакующего шербет.

— Афдал не будете против если….

— Не буду, всыпьте ему хорошенько, чтоб место знал паршивый баран, может хоть это вобьет ему в голову благоразумия. Не понимает моих разговоров, пусть поймет через задницу.

— Ибрагим, плетями со двора и чтоб он до дому бежал. И расскажи, от чего его судьба уберегла.

— Гафур, всех женщин сюда, ты понял меня, всех!!

— И мертвую тоже! Она там пока не прибранная, ведь в ту комнату никого не пускают.

— Погорячился, живых давай.

— Фадрийя, тебе опять туда, ты мой козырь потом расскажешь все, когда позову. Иди.

— Мухаммад, вы мне можете вкратце объяснить, что будет, чтоб не выглядеть дураком?

— Нет, пусть и для вас мои рассуждения будут такой же новостью, как и для других. В качестве свидетеля надо будет позвать десятника, он засвидетельствует, что все свершилось по воле Аллаха, и не было нарушения закона.

Постепенно собрались все, все кто должен был быть. Не было Гуфран, её тело сейчас прибирали приглашенные женщины, судья удивился когда я дал добро на проведения обряда но я в двух словах объяснил ему почему он не должен мне мешать. Он проникся и замолчал до самого начала, последним пришел Ибрагим, с довольным лицом, как видно порученное ему дело, доставило удовольствие обоим, ему и племяннику.

И так мы собрались, Я, Судья, Гафур, Ибрагим, Назар изображающий покойника, Фадрийя за пологом на кровати, Фархана, старшая жена и Инаам, младшая жена, покойного ныне Рагима, бывшего совладельца красильной мастерской. Ну вроде все, а вот еще, Десятник дворцовой стражи как представитель законной власти.

Я оглядел это почтенное общество, подошел к судье взял у него кувшин с остатками шербета. Допил. Отошел в сторону, и встал напротив лежавшего тела лицом к сидящим женщинам, еще раз оглядел, вздохнул и начал:

— Все что я сейчас расскажу вам произошло здесь в этом доме, я укажу на людей которые виновны в том что они задумали и совершили злодеяние, убили человека, я укажу и докажу их виновность в этом.

Всё началось ранним утром, Я и мой друг Ибрагим шли по одному очень важному делу, можно было пройти по верхнему но мы пошли по нижнему городу и на одной из улочек обнаружили тело человека лежавшего лицом вниз. Сначала я не понял, что он мертв, это стало понятно, после того как я перевернул его. На шее была ужасная рана, в которой я как лекарь признал неопасную для жизни болезнь, это болезнь грязной воды, да от неё умирают, но не так как умер он. В ней было что-то что привлекло мое внимание, по середине язвы было углубление оно вело вовнутрь. У меня сложилось такое впечатление, что его ткнули в эту язву чем-то острым и длинным, оно прошло через грудную клетку и достало до сердца, но мне не понравилось что на лице убитого было безмятежное выражение лица, как будто он спал. Но тут нас отвлекли, и мы с моим другом были вынуждены идти дальше. О том, что было, я не буду говорить, это не относится к моему рассказу. Так вот, Сюда меня привело распоряжение нашего Эмира, пусть ему будет много лет жизни. Оказавшись здесь, я начал расспрашивать, всех кто был в этом доме и тех, кто пришел из родственников. Слово здесь слово там и сложился почти законченный узор.

Была ночь полная луна светила, в безоблачном небе заливая своим серебристым сиянием всю округу. Изредка доносился лай шакалов, промышляющих в черте города, им лениво отвечали дикие собаки. Бесшумными тенями проскальзывали крысы, рывшиеся в мусорных кучах в поисках съестного. То здесь, то там среди серой братии вспыхивали короткие стычки, после которых побежденные с писком убегали, оставив поле боя победителям. Крохотный огонек масляного светильника, казалось, что он освещает сам себя, мерцал под легкими дуновениями ветерка врывающегося в открытое окно. Женщина безмятежно спала на своей кровати, раскинув руку, как вдруг на неё сверху упало что-то тяжелое и стало срывать с неё одежды. Она стала бороться и хотела закричать, но неизвестный заткнул е рот ладонью, она попыталась укусить его за руку, и это ей удалось, но ночной гость в ярости хлестанул по лицу ладонью. Она упала на подушки, и тогда он решил, что она в его власти, но не тут-то было, у женщины остался последний довод, шило, которое она держала под подушкой, она ударила им в левый бок. Мужчина дернулся и оттолкнувшись от своей жертвы подняв с пола галабею, шатаясь вышел из комнаты. Он дошел до своей распахнул дверь и тут силы покинули его, он упал, ничком, успев подставить руки и не разбить при падении лицо. Рукой он зажал рану на боку, и кровь не стекала на ковер. Через некоторое время он очнулся и с трудом добрался до кровати. Там под бок попала подушка, она стала впитывать кровь идущую из раны. Он чувствовал себя все хуже и хуже видимо удар повредил сердце этого негодяя.

Когда я осматривал его то обнаружил ранку и она находилась прямо напротив сердца, чуть ниже, но по стечению обстоятельств, женщина попала прямо в небольшую язвочку и поэтому когда тело обмывали то не обратили на неё внимания, я сам нашел случайно, нажал на грудь и оттуда пошла сукровица.

Он лежал на левом боку, то и дело, теряя сознание, и когда он очнулся в последний раз, то на его груди сидел убийца. Он придавил коленями руки жертвы и …. Хотел нанести смертельный удар. Но его соучастник остановил его, указав, что надо делать, и даже помог. Они согнули голову на бок и при тусклом свете масляного светильника воткнули в язву на шее острый предмет, он днем ранее пропал с кухни у Гуфран. Это, как она называла шпиговница, на самом деле это очень тонкий стилет, такой вид кинжала который используют неверные. Он был старый и его много раз точили, и он приобрел вид и форму шила, но как видно сохранил свои убийственные качества. Этот удар убил несчастного, проткнув ему сердце. Они оставили оружие торчать в ране, для того чтоб не вытекала кровь. За это время они натянули на покойника галабею, в темноте не обратив внимания на капли попавшие, когда он нес её в руках.

Очень скоро серебристое сияние луны сменилось серым пред утренним светом предвестником рассвета.

Убийца взвалил тело своей жертвы на спину и понес его в сторону мастерской, он отошел совсем недалеко, как видно его кто-то спугнул, он только и успел вытащить из раны стилет и убежать. Отбежал он недалеко, спрятался рядом, из-за разрушенного забора пустого дома наблюдал за тем, что было на улице. Он уже собрался вернуться, когда увидел двух мужчин. Утро вступило в свои права и на улице стали слышны всякие голоса. Он решил не рисковать, оставил все как есть и ушел. Эти мужчины были мы. Как я уже говорил раньше, я быстро осмотрел тело, и мы ушли. Но прежде, заметил в уличной грязи отпечаток. Очень глубокий как будто человек тащил большую тяжесть, а второй был уже мелким почти невидимым. И вели они к заброшенному дому.

Я попытался выяснить мотивы убийства, за что же его убили и не смог найти достойных причин. Было предположение, что он умер из-за наследства, которое должен был получить в случае смерти Гуфран, он не мог с ней развестись из-за того, что терял все свое имущество. Оно досталось ему как её приданное. Есть ещё одно, Рагим на самом деле ….

Фархана встала со своего места, — Он был негодяем, избивавшим меня и маленьких детей, это он их убил, они не сами умерли. И я не жалею что убила его. Вы все правильно рассказали господин лекарь. Мы все скрывали его звериную сущность, мы боялись, что если вынесем это на обсуждение, то он убьет нас всех. И если бы у меня была возможность то я убила бы его ещё раз, — Она подошла и плюнула на лежавшее на полу тело.

Судья поднялся со своего места и вышел вперед, — Женщина это ты убила правоверного мусульманина Рагима?

— Да! Это сделала Я.

— Слово тобой сказанное произнесено, мы слышали его и все свидетельствуем, что ты умрешь, за убийство своего мужа. Господин десятник заберите её.

Началась суета, по комнате ходили стражники, они уже вывели Фархану, пинками подняли с пола Назара. Ибрагим подошел к десятнику перебросились парой слов, и маленький мешочек с динарами поменял хозяина, теперь я точно знал, что Назар не дойдет до дворца, кольнут за углом да бросят, как он свою жертву. Я позвал Фадрийю и попросил увести рыдающую Инаам. Вскоре в комнате осталось всего четыре человека. Я попросил Ибрагима постоять в дверях и не пускать никого.

— Судья, поговорив с Гафуром, пошел мне навстречу, радостно улыбаясь.

— Мухаммад отлично я даже был заворожен, как точно вы все описали и то, что она сама созналась, облегчило мне принятие решения.

— Судья вы только что вынесли приговор невиновному человеку, она не убивала Рагима.

— Но вы же сами сказали об этом. — В недоумении развел руками, — И кто же?

— Хотите услышать правду? Она будет неприятна для вас.

— Мухаммад, вы хотите сказать…. Это Инаам убила?

— Нет, она не убивала, но хотела.

— Но тогда выходит что…. это была Гуфран?

Я хотел сказать нет, но сам уже устал от этого места пропитанного смертью и ненавистью.

— Женщина, которую хотели изнасиловать, была Инаам, это она укусила Рагима за руку, и у неё припухло лицо от оплеухи.

— Но я смотрел на неё и ни чего не заметил.

— Вы не знали, на что смотреть, да и сидела она немного боком к вам. Не в этом дело, а в том, что это было вчера или позавчера.

Рагима убила Гуфран! — Я смотрел на судью и Гафура на их растерянные лица, со стороны дверей послышался смущенный кашель Ибрагима.

— Ну что вы на меня так смотрите? Да это она убила Рагима. Первый удар шилом был смертельным, стилет воткнули в мертвое тело, лежавшее на кровати.

— Но почему тогда Фархана сказала: что это она убила Рагима? Если она его не убивала.

— Ну почему же убила и убила двоих. Гуфран и …. Ей так кажется, что это она убила Рагима. То что произошло в комнате как раз и было на самом деле.

— А за что она убила Гуфран?

— Я думаю когда их отвели в комнату между ними произошла ссора, они и так друг друга недолюбливали. В первом браке Гуфран была старшей женой и довольно быстро поняла для себя что выгодно. И когда повторно вышла замуж и оказавшись второй, она с этим не смирилась, а начала борьбу за главенство. Мелкие подначки, ссоры и противопоставление себе, Фархане, в присутствии мужа показывая, что он хорошая. На её приданное семья живет, что они все прихлебатели, выговаривая это всё своим товаркам. Но молчала когда Рагим рядом. Постоянно гоняла, ругала и даже била младшую. Инаам, если рядом не было никого, и проявляла сочувствие и заботу, когда Рагим был поблизости. Она относилась к родне покойного с высокомерием, выговаривала им. Сначала перестали, ходит в гости жены, потом перестали забегать дети. И тогда Рагим обратил внимание. Он переговорил и выяснил, что его Гуфран ведет себя таким образом. В тот вечер он допоздна засиделся с друзьями. Да! Афдал и не смотрите на меня так. Можно подумать, что вы в молодости не пили пальмовое вино. Все мы его пробовали. В общем, бедолага был немного пьян.

Я думаю, что всё произошло именно так: Он пришел к ней поднял её с постели, слово за слово они разругались, он заявил о талаке, хлопнул дверью, ушел от неё. Это слышали обе другие жены, они это потом подтвердили. Но вся беда, что от Гуфран он пошел к Фархане и избил её, сорвал на ней свою злость. Фархана припомнила это, они поругались, Гуфран вытащила спрятанное шило и стала угрожать, завязалась потасовка, Фархана оказалась более ловкой, она выхватила его и воткнула, удар был смертелен. Она посадила тело в позу молящейся и положила руки на рукоять, как будто она покончила с собой. Но шило торчавшее из тела говорило мне, что удар был нанесен с боку, а не прямо. Только она закончила, как за ней пришли опять и увели её. У всех сложилось мнение, что она покончила собой в великом горе по умершему мужу. Вы так подумали?

Они кивнули, соглашаясь со мной.

— А как же его убили?

— После избиения он пошел на свою половину, через некоторое время раздался его храп или что там, сопение что ли, уснул одним словом. Гуфран не спала, все ворочалась и вероятно размышляла над его словами, в ней зрела злость на этого человека. Она потихоньку выскользнула из своей комнаты. Зашла к нему он, как я уже говорил, лежал на спине, она, не размышляя, нанесла удар. Тело только дернулось и обмякло. Постояв и посмотрев на дело рук своих, она потихоньку вернулась к себе.

— Но я до сих пор не пойму причин заставивших Фархану признать себя убийцей. — Афдал развел руки, — Не понимаю.

Все дело в том, что они ВСЕ, все его жены надумали убить его в одну ночь.

— Как ВСЕ?

— Пока он засыпал, Фархана вышла из дома и побежала к Назару, своему молочному брату. Про которого она знала, что он разбойник и убить человека тому ничего не стоит. Не знаю, как ей удалось его уговорить, но они вернулись вдвоем. Случилось так, что они зашли в комнату Рагима через пару мгновений, после того как вышла Гуфран.

— А причем здесь Инаам?

— Ну, эта бедняжка хотела просто отравить его. Вспомните, что говорила Гуфран о том, что Инаам, что-то подлила в шербет. Так вот этот кувшин она сама отнесла в комнату и оставила в надежде он выпьет и уснет, навсегда. Только ей повезло, что её невольный сообщник такой оболтус, разбил по дороге баклагу, он налил простой воды и отдал ей.

Так что Афдал ваша племянница имела намерения и почти совершила преступление.

— Но Фархана…. Она созналась …. — Судья задумался, потом махнул рукой, — Она взяла на себя право мести, и пусть её настигнет кара за убийство правоверной мусульманки Гуфран.


***

Вечерний ветерок сдувал пыль с верхушек, желтых барханов. Рядом с кустом верблюжьей колючки зашевелился песок, из него показалась мордочка ящерицы, она осмотрелась по сторонам, и быстро перебирая своими маленькими лапками, побежала верх по склону.

Грациозным прыжком пустынная лиса, настигла свою жертву. Торопливо прожевав, сглотнула и замерла прислушиваясь. Стремительно метнулась в сторону и исчезла.

— Мухаммад, обязательно было так быстро убегать из города? Могли бы съездить во дворец к эмиру и получить ….

— По шее! Ты думаешь, что после того как ты набил морду тому герою тебя ждали перед накрытым столом? Или блюдо с динарами закрыло тебе глаза?

— Можно подумать что ты не хотел остаться в городе и получить эту награду, но нет, тебе приспичило удирать тайком,

— Хотел, но если бы мы остались…

«Да, эмир довольно любопытный человек и нашел бы повод выяснить кто мой учитель, я это ему знать ни к чему. Сам хочу забыть про него, все что знаю»

… над нашими тушками веселились — бы палачи, а мы с тобой молили о смерти.

— Ох и странный же ты человек, лекарь. Эмир тебя знает, разговаривает, предлагает свою дружбу, а ты от неё отказываешься, да еще и бежишь, сломя голову.

Что правда то правда, мы бежали из города при первой же возможности, которая представилась, когда стражники увели Фархану, а мы распрощавшись с судьей вышли на улицу. Оглядевшись по сторонам, я ухватил Ибрагима за рукав галабеи и быстрым шагом потащил в сторону дома Юсуфа. Благо он был не далеко. Там мы никого не застали, не было наших мешков, там вообще никого не было, дом стоял пустой. Мы пробежались, собрали все, что можно было взять, запаслись водой и быстрым шагом ушли в сторону ворот. Там как раз выходил караван, нам удалось вместе с ним выскочить из города. Когда стены остались позади, мы простились и наши пути разошлись.

Взобравшись на самый верх бархана, мы остановились, оглядываясь по сторонам, отсюда уходили три дороги, и по какой из них умчался перепуганный слухами Юсуф, было неизвестно.

— Ну что лекарь, кидаем монетку, если эмиром к верху на право пойдем. Если лошадь выпадет тогда налево. Ну, а если на ребро встанет, прямо пойдем.

— Согласен, бродяга, только еще одно: в воздухе зависнет, вернемся обратно.

— Сплюнь болтун, не дай бог так и будет, тогда точно в него заново поверю.

— Кидай.

Звеня, монета подпрыгнула вверх, блеснула, и воткнулась в песок ребром.

— Значит прямо, — Ибрагим поднял монету, отряхнул и спрятал в мешочек, где заманчиво бренчали её подружки. Сказал: — Пошли, — И зашагал легкой походкой человека привыкшего ходить пешком. Я побрел следом, никогда не любил пустыню.

— Ибрагим!

— Что тебе?

— А как ты думаешь, кто сидел в зиндане у Юсуфа?

конец второй главы.

Глава третья

Меняем реки, страны, города…

Иные двери… Новые года…

А никуда нам от себя не деться,

А если деться — только в никуда.

Омар Хайям

— Ибрагим, сколько тебе раз говорить, я учился на лекаря, но мой учитель говорил, что знаний мало не бывает, поэтому так много знаю.

— Ага, как из тебя скромность вылезает, а ей тебя не учил учитель твой? А как закалить клинок на половину, чтоб оно осталось твердым и гибким?

Я задумался. Все мои познания в кузнечном деле заканчивались на том, что я видел её издали, не входя вовнутрь.

— Ибрагим, так нечестно.

— Что не честно? — Он наклонился, подобрал пару веток и бросил их в костер.

— Ты знаешь обо мне очень много и пользуешься этим.

В ответ он только хмыкнул, откинулся на свой мешок и закрыл глаза.

Я подобрал маленький камушек и бросил ему на грудь он открыл один глаз, посмотрел на меня.

— Что тебе от меня надо?

— Расскажи чего ни будь.

— И что ты хочешь услышать?

— Да, что угодно

— Ну, тебя к шайтану, — Послал он меня, перевернулся на бок и через пару мгновений уже спал.

Мы остановились в этом месте потому что здесь была возможность найти воду(мы её нашли), укромное место, и с топливом для костра проблем не было. Я тоже улегся, но сон не шел, встал и пошел за бархан, у подножия которого была наша стоянка. Потом взобрался на самый верх, уселся, на еще теплый песок и стал смотреть на море песка простирающееся предо мной. Полная луна начала свое восхождение по небосклону. Заскрипел песок под осторожными шагами, — Ибрагим, ну и зачем так подкрадываться, я тебя слышу.

— Ну, феник ушастый, все то ты слышишь.

— А ты топаешь как верблюд.

— Что не спиться?

— Уснешь тут, храпишь как буйвол в упряжке.

Он уселся рядом, поерзал устраиваясь. — Мухаммад, как думаешь, что здесь было раньше?

— Не знаю, могу только предполагать.

— Ну, а все-таки? Сам же говорил, что много умных тарактиров прочел.

— Трактатов, — Поправил я его. — Ибрагим, знаешь в сочинении одного греческого ученого….

— Очень?

— что очень?

— Очень ученого?

— Ибрагим, сам спросил, теперь с мысли сбиваешь, счаз спать пойду, а ты сторожить останешься.

— Ладно тебе обижаться, я пошутил. Говори.

— Пошли обратно, настроение пропало, приходят всякие Ибрагимы и всё заканчивается.

С этими словами я встал с песка и побрел обратно к костру, тускло мерцавшему у подножия песчаного холма. Спустившись, покопался в вещах, достал кусок сухого хубса и стал его грызть, слушая жалобы Ибрагима на мою бесчеловечность.

— Я тебе говорил, что не люблю, когда ты меня перебиваешь? Говорил! Говорил, что буду обижаться? Вот сейчас я и обиделся. И вообще сегодня твоя очередь, я вчера вечером рассказывал, и заметь, даже почти не перебивал.

— Верное слово, — почти, — Я открыл рот в начале и в конце, после того как послал тебя к иблисам. На что мне было предложено самому идти к ним. То, что я говорил, оказывается все не так, и мой ученый друг принялся меня поучать, тому, как было на самом деле.

Теперь уже Ибрагим обиделся, мы сидели рядом и не смотрели друг на друга, первым не выдержал я, фыркнул от сдерживаемого смеха. Ибрагим покосился в мою сторону, с гордым и независимым видом.

— Уважаемый господин Мухаммад, не будете ли вы так любезны, досточтимый, объяснить мне причину вашего смеха?

— Ох, как мы заговорили? — Я постарался придать своему голосу как можно больше сарказма.

— Вы случайно не перегрелись днем, уважаемый или вы начинаете замерзать? Ваша очередь дрова в костер подкидывать, двигайте, двигайте, свое тощее тело к костру поближе, что ж вы уселись как не родной, вдалеке, от огня. Ладно, шайтан языкастый, расскажу что знаю.

— Ты же вояка, вот и расскажу тебе историю воинскую о том как нельзя к пустыне с небрежением относиться. Была страна, Персия и правил её царь Камбис второй. Пошел он войной на правителя Египта, Амасиса.

— А из-за чего война началась?

— Да как обычно. Женщины виноваты.

Был у Камбиса, лекарь из Египта, он ненавидел своего бывшего правителя за то, что он разлучил его с семьей и отправил к персам в рабство. Это египтянин посоветовал Камбису просить в жены дочь царя Амасиса. Этому неверному не хотелось это делать, и надумал он обмануть перса, была у него в невольницах дочь правителя, которого он убил. Нарядили её и отправили, вместо царской дочери. Звали её, кажется, Нететис, привезли в Персию, вышел встречать царь персидский Камбис, а она к нему со словами обращается: «Не знаешь ты, царь могучий, что обманул тебя Амасис. Я не родная дочь, а на самом деле дочь его прежнего господина, на которого он вместе с египтянами восстал и затем умертвил»

Рассердился на это Камбис и пошел он войной на обманщиков. Победил он их в войне этой и стал правителем Египта и основал он новое царство и создал династию.

— А смотри, хитрая какая, дождалась, когда к персам доедет, а там заговорила.

— Да, только месть не удалась, пока персы собирались и шли, там властитель сменился. Амасис умер и вместо него другой стал. Только это не помогло, персы как львы напали и растерзали. Камбис, после того как завоевал Египет, приказал стереть все надписи с именем в гробнице Амасиса, что и было сделано. Вся страна подчинилась, но осталось одно место, в оазисе Сива. Там стоял храм оракула Амона, жрецы отказались подчиниться власти Камбиса.

Ибрагим встал и пошел к своему мешку, — Кофе будешь? С кардамоном?

— Буду, только без кардамона.

— Да помню. Это я так, просто спросил, может, передумал. — Покопавшись, достал мешочек с зернами, ступку и, отсыпав горсть, стал перетирать под мой рассказ.

— Так вот, Они стали говорить, что хоть Камбис и принял новое имя, но он не истинный правитель. И что они не признают его власть.

Он очень разозлился и повелел своему войску из пятидесяти тысяч человек напасть на оазис и уничтожить храм и перебить жрецов.

— Ого, такое большое войско, пятьдесят тысяч, это же, сколько им воды надо чтоб они могли дойти, они же все колодцы по дороге осушат. Знаешь, мне приходилось видеть пару раз саранчу, вот истинное бедствие для феллахов. Как туча грозовая они падают на землю, шум стоит такой, что ничего не слышно. — Ибрагим ссыпал смолотое на кусок расстеленной кожи и засыпал следующую горсть.

— А что саранча, если собрать и повялить на солнце, то она по вкусу как креветки будет.

— Да ел я её, так себе, что вы арабы в ней находите?

— Ну, раз ел то тебя можно назвать почти арабом.

— А почему почти?

— Ты же не араб.

— Можно подумать мой друг тоже, араб чистых кровей.

— Ибрагим я просил тебя не трогать моих родных?

— Ты первый начал, сказал, что я почти араб.

— Мне можно, я мусульманин по рождению, а ты неверный.

— А ты больно верный, когда последний раз Аллаху поклоны отбивал?

Я не стал отвечать на такой вопрос, оба хороши, продолжил рассказ о пропавшей армии.

— Как ты говоришь: хрен с тобой. Иначе поругаемся.

Про войско. Оно выступило и за неделю дошло до оазиса Харга. Что они творили по дороге, ходили слухи ….

— Ого, так мой друг, оказывается, был в том походе, это сколько же тебе лет?

— Ибрагим!!

— молчу, молчу мой господин, уже кофе готово, желаете мёда?

— А что у нас мёд есть? — Спросил я заинтересованно.

— Нет, но так хочется. Дальше рассказывай любитель сладкого. — Ибрагим с чувством отхлебнул горячего напитка, и сплюнул. Высунул язык и замахал перед ртом рукой.

— Мой отец говорил, что есть две вещи, когда нельзя торопиться. Первое, нельзя торопиться с женщиной и второе когда пьешь горячее. Хвала Аллаху, этот неверный хоть помолчит немного.

Взглядом Ибрагима можно было воспламенить бархан, но я выдержал это.

— Ешли ты думаешь, што я молшать буду, то ошибаешься. — Прошепелявил Ибрагим.

— Рашкажывай дальше. — Он встал и потянулся к бурдюку с холодной водой, налил в кружку и стал пить мелкими глотками.

— Ибрагим это тебя аллах покарал за то, что ты меня постоянно перебиваешь, я хочу тебе рассказать историю, а ты мешаешь.

Я задумался, вспоминая, на чем остановился, — А! Вот, значит, за неделю они дошли до оазиса Харга, и провели там несколько дней, восстанавливая силы.

Потом они выступили, через некоторое время из Хивы пришел караван, и тогда впервые стало известно о том, что войско пропало. Они не пришли в оазис. Караванщики говорили, что несколько дней назад в пустыне была сильнейшая буря, она бушевала почти три дня не останавливаясь, им казалось, что наступил конец света, и небо обрушилось на землю.

На лице Ибрагима отразилось удивление, — Это как пропали? Пятьдесят тысяч это огромное количество людей, коней, верблюдов. Может потом, кто пришел из пустыни?

Я помотал головой в знак отрицания, прихлебнул остывшего, густого напитка.

— Ладно, тогда спрошу так, а известно, что они делали в оазисе Харга? Сколько припасов они собой брали? Были у них проводники? — В его голосе слышалось оживление.

— Любезный вы недавно спрашивали меня уж не участник ли я того похода, я ответил: что нет, — как я могу ответить на ваши вопросы?

— Мухаммад, у тебя на лице написано, что ты знаешь, давай дальше выкладывай.

— Правда что ли?

— Ну да, ты щуришь правый глаз, и улыбка ехидная становится, чуть-чуть. А ещё ты приплясываешь, достаешь бубен, стучишь в него, размахиваешь свитком, в котором сокрыта тайна. А еще…

— Вот трепло. — Я улыбнулся в бороду, прикрываясь чашкой с напитком.

— Мухаммад, как же тебя легко купить.

— Ну, тебя к шайтану. Моего учителя, когда он прочитал эту историю, очень заинтересовала пропажа. Знаешь, что он сделал в первую очередь? Он опросил всех бедуинов которые кочевали в тех местах. Переговорил со старейшинами, самыми старыми из тех, кого смог найти. Потом он приехал к нам и сказал, что его не будет два месяца он, видите ли, должен ехать в соседний город, куда его позвал его лучший друг, ему он обещал приехать и вот теперь должен ехать…. Короче говоря, он хотел найти клад, ему казалось, что он обогатиться, если найдет пропавших. Его не было больше чем два месяца. Мы все думали, что сгинул, и что пустыня взяла его, но он вернулся. Встреча была радостная, попробуй не покажи, что рад видеть и о твою спину обломают кучу палок. Он исхудал, ещё больше загорел, но был жив и даже весел. Вечером, мы все слушали рассказ о его путешествии и поисках.

«Всё началось в день, когда Аллах, Милостивый и Милосердный, указал мне сочинение неверного, которое описывало историю страны нашей, и я задался себе вопросом, а где может быть это войско? И я так же подумал, что там должны быть золото, которым расплачивались с воинами. Я стал спрашивать старейших из старейшин, разговаривал с кочевниками, которые приходили к нам, подружился со многими из них. Вскоре меня уже считали как своего, и если встреча была в пустыне, то со мной делили воду и кров. Однажды я услышал о древнем кладбище, которое лежало далеко в стороне от оазиса, я спросил: А насколько оно древнее, и мне ответили, что настолько, что старики не помнят, кто там похоронен. Я попросил объяснить мне, где это? Они долго отказывались, говорили, что тревожить покой мертвых, великий грех, и что аллах за это обязательно накажет. Но я был очень убедителен, и настойчив. Мне дали проводника, и мы вдвоем пошли туда. Еще по дороге мне стали попадаться странные и непонятные вещи. Однажды, мы остановились на ночевку, я пошел собрать дров для ночного костра. Уже темнело и я старался сделать всё как можно быстрей. Собрав сучья в охапку, я уже собрался идти обратно, как у основания бархана мелькнул отблеск, сначала мне показалось что привиделось, но, подойдя ближе, увидел бок глиняного кувшина, очень большого, выступающего из песка. Я вернулся на стоянку, позвал проводника, и мы перенесли лагерь на это место. Пол ночи в свете костра, я раскапывал, под утро, когда усталость сморила меня, я сидел без сил и смотрел на это чудо, огромный кувшинище в полтора моих роста и в два обхвата. Я поспал, проснулся, когда солнце уже поднялось высоко и стало припекать, разбудил меня треск, с которым этот великан раскололся, и я увидел, как из него струиться песок, он вытекал как вода. И тут я понял, для чего он был нужен, в нем везли воду для войска. Проводник, видя с каким азартом, я раскидываю песок, стал мне помогать. И мы за пол дня работы откопали огромную, на два таких кувшина, повозку. Её тащили четыре верблюда, их мы тоже откопали и больше никого и ни чего не было. Я спросил, в какой стороне древнее кладбище и он указал мне направление. Я залез на самый высокий бархан и стал с него рассматривать окрестности, передо мной раскинулось море песка. Но я уже знал в куда шло древнее войско и тогда я стал внимательно всматриваться в то что видел. И судьба улыбнулась мне, милым оскалом старого черепа, выглядывающего из песчаной осыпи. Спустившись вниз спросил у проводника есть ли здесь поблизости вода, сможем ли мы остаться здесь на несколько дней?

Он рассказал мне про русло речки и пообещал проверить. Тогда я предупредил его, что до вечера мы остаемся здесь, но если он найдет её, тогда …. Тогда и поговорим. На этом мы расстались, я ушел бродить, он за водой.

Первым я решил проведать своего улыбчивого друга, он встретил меня, как наверно встречал всех кто проходил мимо, веселой щербатой улыбкой. Стал копать вокруг, нашел еще несколько костей, и вот это, с этими словами учитель положил на стол кусок чего-то зеленого, по форме и виду напоминавшее оружие. Мы выхватывали его друг у друга из рук. Когда все натаскались и насмотрелись, я завладел им и не расставался до самого конца рассказа учителя. Казалось, что оно проснулось и пытается говорить со мной на непонятном мне языке, мне слышались гортанные крики людей, зарево пожаров, и кровь, стекающую по клинку, это всё настолько завораживало, что я не мог его оставить одного.

Постепенно я стал слышать голос учителя продолжавшего рассказ.

К вечеру я нашел ещё огромное количество костей, бронзовые ножи, куски панцирей, по черепам я насчитал почти тысячу человек, мой проводник, пришедший вечером, стал говорить, что на старом кладбище, всё точно так же разбросано, и там такие же зеленые куски бронзы и кости, кости, много костей, даже больше чем здесь. Я спросил насчет воды, и его сморщенное лицо расплылось в улыбке, он нашел воду и даже много. Мы смогли бы здесь прожить с неделю, не отказывая себе ни в чем, но вот с продуктами было плохо, честно говоря, вараны уже надоели, а проводник умел добывать только их. Всё что я нашел, так это была пара золотых монет, и горсть медных, очень старых и никому не нужных комков зеленовато бурого цвета. На следующий день мы вышли. Шли три дня и вскоре добрались до этого старого кладбища. Всю дорогу пока ехали, мой глаз замечал всякие неправильности и, покопавшись там, я находил все те же старые кости. Мне казалось, что я иду по пятам умирающего войска, на каждом шагу, куда бы не повернул голову, взгляд натыкался на белые, отполированные песком и ветром, кости. Я не останавливался, а проезжал, мимо, смотря на все это с высоты своего верблюда.

На подходе проводник предупредил меня, что воды там нет, и найти её негде, а ближайший источник в двух днях пути отсюда и поэтому мы пробудем здесь всего до вечера и потом уйдем в сторону оазиса Харги. Я спросил и сколько дней до него, и был удивлен, когда услышал что всего три дня. Я не буду рассказывать о том, что я делал, всё равно это не интересно, но могу сказать, что мне посчастливилось найти одну вещь, которая возможно прольет свет на пропавшее войско. На обратном пути у меня было время обдумать все, что я видел.

Измученные жаждой люди шли под палящими лучами солнца по раскаленному песку, им казалось, что бронзовое оружии которое они несли в руках, начинает плавиться и по каплям стекать, обжигая кожу. Обезумевшие люди срывали его с себя, отбрасывали в сторону и с яростью втаптывали глинистую, потрескавшуюся от жара землю. Другие шедшие до этого молчаливо, смотрели вокруг красными, налитыми кровью глазами, ни говоря, ни слова вдруг сворачивали с дороги и исчезали в пыли поднятой проходящим войском. Сначала пали все лошади, они молча легли и больше не встали, безропотно приняв удар судьбы из-за ошибки человека который привел из сюда на погибель. Потом стали громко кричать верблюды, в один из дней они отказались идти дальше. Но люди шли, шли вперед, к своей гибели и она не преминула наступить, огромная песчаная буря обрушилась на несчастных, они сбивались в огромные кучи, накрывались с головой всем, чем можно было накрыться. Но многие продолжали брести дальше, не обращая внимания на песок, летающий по воздуху со скоростью самой быстрой птицы. Они падали лицом ниц и очень скоро исчезали с глаз людских. Они были все там, в этой пустыне, в тот раз она взяла большую жертву и боги были довольны. В течении нескольких лет шли дожди. Этой влагой наполнились многие внутренние водоемы, и спустя десять лет благоденствовала»

Когда я закончил свой рассказ, мы долго молчали. Каждый по-своему переживал то, что он услышал. Посмотрел на свою пустую чашу и попросил Ибрагима сделать ещё напитка.

— Твой учитель говорил что он нашел Там. — Ибрагим поставил турку на огонь и смотрел, как в ней закипает вода.

— Нет, сначала он был очень озабочен, искал, кто может ему прочесть старые письмена, но потом случилась напасть, следом другая, и мы были вынуждены уехать из того города.

В последний раз учитель напомнил о своих поисках буквально в двух словах, он сказал, что теперь точнознает, почему его полгода за нос водили, вокруг этого кладбища. И когда я поинтересовался, он пояснил что бадауины, сам грабили это место на протяжении многих лет и только когда увидели и узнали, что он просто одержим поиском, но ему ничего не надо, только после этого ему показали это старое захоронение. Всё что он привез оттуда, это с десяток золотых монет, горсть медных. И это странное бронзовое оружие.

И непонятный свиток, он долго бился с ним, пытаясь прочесть, что было там начертано. И знаешь, я только сейчас по прошествии стольких лет начинаю понимать что большая часть бед связанна именно с этим свитком, который стал проклятием всем нам.

Ибрагим протянул мне турку и налил из неё в подставленную чашу, кофе. — Мухаммад, может ну её, вспоминать, всякие гадости да еще на ночь глядя, а то ещё Иблис приснится.

Я был благодарен ему за это предупреждение, но в голове уже крутились всякие несуразицы, на которые тогда не было времени, обдумать. А сейчас оно пришло.

— Ибрагим, ложись спать я посижу, всё равно теперь я не усну. — Я закинул голову, вверх, всматриваясь ослепительно яркие, белые звезды, светившие на иссиня-черном, ночном небе.

Рядом послышался скрип приминаемого песка, шуршание одежды, вздох, усталого человека и через пару мгновений ровное посапывание. Уснул. Я всегда поражался этому качеству и даже спросил его об этом, на что он сказал: Мой друг, когда из тебя пытаются сделать воина, то тебе не дают житья гоняют как малого жеребенка с утра до вечера, а иногда и по ночам, так что начинаешь ценить каждую минуту, и как только говорят что можно спать, надо засыпать как можно быстрей.

По хрустальной черной чаше усеянной мириадами светлых и тусклых точек, стремительным росчерком, оставляя за собой след, упала искорка. Вот и в жизни так же, есть тусклые и блеклые люди, которые не горят, а тлеют и ничто не в силах разжечь огонь страсти в них. Противоположность им, такие, как эта звезда, что упала. Вспыхнув один раз, они уже не гаснут.

«Дети, я собрал вас здесь, чтоб рассказать вам истину. Я буду говорить, вы слушать, слушайте и запоминайте. БИСМИ-ЛЬ-ЛЯНИ-Р-РАХМАНИ-Р-РАХИМ — ВО ИМЯ АЛЛАХА МИЛОСТИВОГО, МИЛОСЕРДНОГО!

— Повторяйте за мной. — И мы в один голос забубнили, начальные слова молитвы.

Он, встал и прошел между рядами стоящих на коленях, мальчиков. Вчера ещё, моя мать, рыдая, стояла предо мной на коленях и целовала меня, потом судорожно прижав к себе в последний раз, она встала и не оборачиваясь ушла, а я остался один на один с тем кого потом долгие десять лет буду звать — Учитель. Тогда он выглядел довольно, молодо, — черная с проседью, густая борода, темно карие глаза. Ласковая улыбка и голос. Его голос завораживал и успокаивал, заставлял слушать. И он всегда улыбался, даже когда наказывал учеников. Смертью. К концу первого года обучения из трех десятков нас осталось два с половиной. Теперь учителю достаточно было в полголоса сказать или спросить и всё исполнялось мгновенно. Нас учили многому, но со второго года началось разделение, каждый стал выбирать, что ему больше нравилось, нет, не так, как считал учитель. Я хорошо запоминал, был любознательным, не боялся крови, вот и стали меня учить на лекаря. Многие из тех с кем я спал рядом, стали воинами. Они вечно ходили в синяках и ссадинах, мне приходилось их лечить, так я стал практиковаться в своей науке.

Я знаю, сколько и какие травы надо положить в отвар, и он поможет от болей в сердце, и так же ведаю, что добавить в него и больной не проснется. Как сделать состав и смерть наступит через месяц. Мне много чего показали и многому научили. Но все кончилось в одночасье, я склонен считать, что меня спас Аллах и мой учитель. В один из дней он позвал меня.

— Мухаммад, — голос учителя был, как никогда спокоен, но я бы сказал, что в нем проскочила легкая тревога. — Тебе надлежит собрать свои вещи, ты должен уйти. Я тебе дам немного денег. Ты отправишься, в другой город и будешь там жить. Если найдешь подходящую девушку, женись. Но помни, что смогу всегда найти тебя и ты пойдешь за мной туда, куда я позову. Ты мой самый лучший ученик, я хочу дать тебе возможность остаться в живых. Запомни и оцени это.

— Да, учитель, — Я согнулся в поклоне, — когда мне уходить?

Он прошелся по комнате, взял в руки вазу стоявшую на столике, поставил, остановился у окна, заложив руки за спину. — Сегодня вечером. К ночи ты должен уйти из города. Если останешься до утра, умрешь.

От того, как были сказаны эти слова, мне на спину как будто кипятка плеснули, я вздрогнул.

Серый рассвет застал меня в пути. Я шел за последним верблюдом в караване. Позади меня была непроглядная тьма ночи, а впереди вставало солнце первого, в моей самостоятельной жизни, дня»

С легким шорохом скатились камни уложенные по краю бархана, стукнулись друг о друга и остановились.

Я протянул руку и потряс Ибрагима за плечо, — К нам кто-то идет.

— Слышу, — Мне показалось, что он стал отползать от костра, не открывая глаз и даже не изменив позы. Два удара сердца и я остался сидеть у костра один. Сжал ладонью рукоять своего посоха. Крадущиеся шаги все ближе и ближе. Ох, как трудно сохранять спокойствие, когда к тебе со спины подкрадывается, возможно, твоя смерть. Так и хочется вскочить и с громким криком отбежать в сторону. Чуть слышно звякнуло железо и песок. Пора!

Не вставая, метнулся на право, откатываясь из круга освещенного костром. Вскочил на ноги и повернулся лицом к нападающему. В полном молчании на меня набегал человек, держа в руках клинок. Взмах, удар, я отступил назад. Взмах, удар, я отступил ещё на шаг. На следующем замахе отшагнул в сторону. Он провалился вперед, за что был тут же мной наказан, посох, описав полукруг, с треском врезался ему в шею. От удара он пробежал вперед пару шагов и зарылся лицом в песок. Рассматривать его, не было времени, на меня набросился второй, он стал вращать саблей как ветреная мельница, стараясь разрубить мой посох, которым я оборонялся. Отбил, еще отбил. «Вот шайтан, он мне сейчас его на дрова порубит» Ногой зацепил песок и подкинул его, целясь в лицо. Он отшатнулся, назад выставив вперед руку с саблей, второй протирая глаза. Я наугад ткнул его как копьем и …. О Аллах, мне повезло и на этот раз. Удар попал в горло, уронив саблю, он ухватился за горло, медленно опустился на колени, я схватил её и ткнул ему в грудь, потом еще раз. У подножия бархана Ибрагим изображал из себя серну, размахивая сучковатой палкой, отбивался сразу от троих. Громко закричав, я бросился ему на помощь. Один из нападающих, молча развернулся в мою сторону и хотел уже шагнуть. Ибрагим не терял время даром, раздался глухой шлепок, враг упал. Я добежал до своего друга и протянул ему саблю. Дальше мне осталось только наблюдать как эта машина для убийств, делает меня работу.

Он взял саблю левой рукой, дубину в правую. Отбил выпад и с размаху врезал в лоб суковатой палкой. Покойник. Второй подхватился и хотел бежать, но та же палка, пущенная умелой рукой, попала по затылку. Беглец сбился с шага, споткнулся, припал к песку и когда встал, было уже поздно, Ибрагим был рядом, сверкнуло острое железо….

— Мухаммад, чтоб тебя шайтан, на куски порвал, тебя, где иблисы носили, черт, мусульманский. Меня чуть на шашлык не порубили. — Он разорался как ишак перед случкой.

Я не обращая внимания, пошел осмотреть своих противников, оба были мертвы, у одного сломана шея, а другой скончался от острой болезни легких. Убедившись, пошел обратно и не увидел этого крикуна. Его не было, в тусклом свете луны я дошел до разбойников, два были мертвы, одному разбил череп, второго проткнул, а вот который получил по затылку, еще дышал. Я хотел отправить его душу к Аллаху, но Ибрагим отвлек меня, сказав: оставь, потом прикончим. Он шел, ведя за собой трех верблюдов.

— Там еще два, Надо и их забрать.

— Ибрагим, — прикрикнул я на него, — Остановись. Зачем нам столько этих тварей? Нам двух хватит, остальных выпустим.

— Дай хотя бы сюда приведу. Потом разберемся, — Он остановился и развел руки.

Я махнул ему — тащи. Сам повернулся к последнему разбойнику, он уже успел очнуться и слабо ворочался, пытаясь встать. Свист посоха рассекающего воздух, глухой стук, дернулись ноги, и мы с Ибрагимом остались одни в этом прекрасном месте.

Утро мы встретили за перебранкой, сидя у костра, настороженно прислушиваясь к каждому шороху. Ибрагим злился на меня за последнего разбойника. Я злился на него за его неуемную жадность. Хотя, что с него взять, вояка всю жизнь мечом зарабатывал свой хлеб.

— Ты тощая сволочь, за каким хреном, ты прикончил последнего?

— А затем что не люблю убивать пленных. Это тебе всё равно, а я не могу, мне было ….

— Я бы сам его кончил.

— Так и говори что Сам хотел прикончить. Что ты на меня всех шакалов в этой пустыне вешаешь?

— Я хотел его поспрашивать, сколько их? Откуда они? Куда идут? А ты морда мусульманская, что наделал, и куда мы с этими верблюдами пойдем? Придем, а нас на бревнышко, чик и все, за грабеж. И докажи потом, без своей пустой, тупой башки, что мы отбивались и это нас прикончить хотели. Это нам повезло, а не этим уродам, — Он кивнул головой в сторону бархану, у подножия которого были присыпаны неудачливые грабители.

— Да нам нужно всего два верблюда. И это ты виноват. Ушел за остальными, а он очнулся и стал уползать, мне пришлось его прикончить.

— Ах. Это я виноват? Да если бы ты смотрел по сторонам лучше, и дров в костер кидал по меньше, нас было бы не видно из пустыни.

— А кто мне говорил, что ему уже прохладно, подкинь пару веточек. Хочу погреть свои старые кости.

— Мухаммад. Ты собака.

— А ты свинья.

Разругавшись, мы отвернулись в разные стороны. Я стал копаться в сумах, выискивая, что нам нужно. Ибрагим звенел железом, изредка доносился свист клинка и удовлетворенное бормотание. Я первым не выдержал, повернулся и попросил сварить кофе. Ибрагим молча принялся готовить.

— Ибрагим, — Позвал я его. Он молча посмотрел и не говоря ни слова продолжил приготовление напитка.

— Ибрагим, хватит дуться, ну оба ошиблись, с кем не бывает.

— А я не дуюсь. Я пытаюсь понять, кто они были. Уж больно у них оружие было одинаковое, так и кажется что один мастер его делал. Светло станет, посмотрю внимательней.

«Не может быть. Я же старательно замел все следы и меня не должны были выследить. Нет. Ибрагим ты ошибся»

Подгоняемый такими мыслями я стал лихорадочно вытряхивать всё, перебирать и мять пальцами каждую складку и мои поиски были вознаграждены. Я нашел тонкую полоску выделанной кожи свернутую и положенную в маленький футляр с палец ребенка. Когда я развернул её…. Так и сел задницей на песок, держа в руке пергамент.

Ибрагим, увидев это, подошел ко мне, взял этот лист посмотрел на него и вернул обратно. Потом вернулся к костру, на котором уже булькал кофейник, налил, поставил рядом с собой, чтоб остыло, вторую подал мне. Я сидел, смотрел на светлеющую полоску неба, наступало утро.

— Юноша. Вы ничего не хотите мне рассказать? — Ибрагим отпил и отставил в сторону свою чашку. Сел в расслабленную позу, но было видно, что он настороже и при малейшей опасности броситься или бежать или в бой.

— Ибрагим, я тебе не враг, то, что я скрывал …. Просто я хотел …. Просто я не хотел тебе говорить. Не знал, как ты посмотришь на это. Ибрагим, поверь мне я не с ними, а против них.

— А кому я верить должен? Лекарю Мухаммеду или как тебя зовут на самом деле?

— Так и зовут. Мухаммад. Я действительно лекарь и на самом деле лечу людей и умею это лучше всего.

— И помогаешь неугодным отойти в мир иной?

— Нет, я только лечу.

— И калечу, скольких ты убил, лекарь? Такие как ты, убили моего брата.

— Ибрагим, мой учитель, вывел меня в люди, он отправил меня в другой город и я начал новую жизнь, — Я рассказал всё, всё что мог и чтобы он поверил.

Солнце уже взошло и день вступил в свои права, а я всё говорил, впервые в своей жизни.

Ибрагим стал вторым человеком, который узнал обо мне, первым был учитель.

Он молча выслушал историю моей жизни, встал и ушел. Его не было совсем немного, молча прошел на свое место, сел. Посмотрел мне в лицо.

— Мухаммад, — И замолчал, рассматривая меня в упор, — Я тебе верю. Но мой друг, теперь ты должен будешь заново завоевать мое доверие. Собирайся, мы уходим.

До ближайшего города мы добрались к вечеру. Когда вдали показались стройные иглы минаретов, мы остановили верблюдов. Забрали только свои вещи. Пошли дальше пешком, бросив животных в пустыне. Когда на небе засветились первые звезды, мы подошли к воротам, закрытым на ночь. Потолкавшись среди опоздавших, как и мы, нашли свободное место, стали устраиваться на ночлег. Ночь прошла спокойно, сказывалось наличие городской стражи. Мы коротали время, сидя у маленького костерка, разведенного только для того чтоб разогреть еду.

— Что делать будешь, Мухаммад?

— Не знаю, впервые в жизни не знаю. Я даже не могу понять, почему они хотят убить меня.

Я не клялся ни в чем, я не давал обетов. Я ни одного дня не служил им….

— А сколько твоему учителю лет, было бы сейчас?

— Где-то около восьмидесяти. Но я не уверен, сужу по паре оговорок допущенных им в разговоре со мной. Но я точно знаю, его убили. Сам видел.

— Расскажи, как это произошло и где? В какое время дня или ночи. Что я тебе говорю, ты и сам можешь не хуже меня задавать вопросы, соберись.

Мухаммад, я тебя не узнаю. На меня тоже охотятся или нет года три, как всё успокоилось, не было больше нападений.

— Ты сколько такой жизнью живешь? А я только сегодня узнал, что стал вне закона и каждая собака может меня убить. Так и кажется, что вон тот феллах что смотрит на меня, не просто смотрит, а прикидывает на что потратит динары полученные за мою голову.

— Успокойся, я также мучался, потом привык. Это первые десять лет, потом пройдет. Про учителя своего лучше говори, как его на самом деле звали?

Я усмехнулся, — Ибрагим, я потратил два года своей жизни на это.

— И что?

— Да, ничего, пусто, имен куча, но в каждом городе его звали по-разному, бывало, так, что на одном конце его зовут Мустафа, на другом Сеид, а по середине, какой ни будь Аликпер. Но самое главное, что облик его везде был разный. Убеленный сединами старец, молодой богатый, мужчина. Воин идущий по своим делам с не проницаемым лицом.

Я не знаю, как его зовут, поэтому и зову его, учитель, так как привык с самого детства.

— Мухаммад, а мне кажется, что ты всегда был на службе и твой учитель не погиб, а тайно следил за тобой, но после того как ты стал делать что-то не так, тебя решили убить. Но они просчитались. Тот, кто за тобой следил и послал, по твоим следам, убийц не знал, что с тобой иду, я. Мухаммад, какой город был последним, перед тем как ты встретился со мной? Не происходили там с тобой странности?

Я заинтересованно слушал своего друга, я надеялся на это, — Ибрагим, Ты задаешь вопросы как Гафур. Какие то они ….

— Так я же хочу тебе помочь. После твоих рассказов мне самому уже стало интересно кто ты? И что ты? Вот я и стараюсь изо всех сил, у меня от этих размышлений голова уже заболела.

— Тебе сделать отвар?

— И как я сдохну? Сразу или через месяц?

— Ну и хрен с тобой, прекрасная пери, мучайся и не верь, злись на меня и на себя.

— А я здесь причем?

— Как причем, ты видел как я лечу, видел что они все остались живы, но ты мне хочешь доверить свою пустую тыкву, поэтому ты начинаешь злиться сначала на меня, что я такой плохой, потом на себя, что ты такой несчастный. Но она болит все сильней, и будет болеть, пока не выпьешь отвар, но тебе страшно принимать его из моих рук, хочешь я его тебе, в лужицу на земле вылью, и ты свинья христианская и оттуда выхлебаешь. Ведь тебе кажется, что мусульманская собака хочет тебя отравить и отравлю, потому что ты мне нужен живым и здоровым. Не будь тебя в эту ночь, это меня присыпали под тем барханом, или бы бросили на съедение шакалам. Я мог бы тебя прикончить, еще две луны назад, когда ты только назвал свое имя.

И произнес угрожающим тоном, — Сварю, будешь пить или за шиворот вылить?

Ибрагим смотрел на меня злым взглядом, потом с его лица исчезло, всякое выражение осталась только боль. Он махнул рукой и что пробормотал на своем родном языке.

— Ибрагим, что ты сейчас сказал?

— Поговорку с моей родины. — Он обхватил голову руками и застонал, — Вари быстрей отравитель, может, сдохну быстрей и мучиться не буду.

Я засуетился, доставая то, что насобирал по дороге и что нашлось у моих несостоявшихся убийц. Горячая вода была и очень скоро Ибрагим пил, слегка остывший отвар.

— Ну а всё-таки, что за поговорку ты сказал, что-то подобное я слышал однажды.

— Двум смертям бывать, одной не миновать.

— А это как? Разве можно умереть два раза? Про одну понятно, но две?

— Мухаммад, я знаю, от чего умру, ты меня заболтаешь до смерти. — Он сидел с таким видом, словно боялся расплескать содержимое своей головы, поворачиваясь всем телом, следил за округой, за все время нашего разговора.

— Всё хорошо. Еще немного, самую малость и тебе станет легче. Давно у тебя такое?

— Давно, с тех самых пор как проломили череп. Пол года заживало.

— Храбрый воин назови мне хоть одну кость, какую тебе не ломали, за всю твою службу?

Он ткнул себе между ног, — Это единственная, целая кость.

Я рассмеялся, — Вот ты и начал оживать, ну что продолжим?

— Мухаммад, что ты сюда намешал, сколько меня не лечили, но так быстро, ни разу не было?

— Ты меня убьешь! Поклянись, что не тронешь меня пальцем, и я скажу. Или я буду молчать, а ты мучаться от любопытства.

— А — а, клянусь, отравитель, что не трону тебя пальцем, я тебя задушу, если ты не откроешь мне истину.

— Ну так умирай от любопытства. Только смотри, мой отвар будет помогать от боли некоторое время, потом, если станет опять плохо, пей по одному глотку, но не больше. И часто его нельзя. Один раз в семь дней.

— Почему?

— Привыкнешь, помогать перестанет.

— Я так и знал, отравил. И когда я умру?

— О. Мой яд который ты выпил. Это очень сильная отрава, она будет убивать тебя долго, и ты умрешь в страшных мучениях лет, — Я сделал скорбное выражение лица и сложил руки как для намаза, — через двадцать.

Он закатил глаза под лоб и откинулся на спину как будто умер. И жалобным голосом произнес, — Ты обманул меня, я проклинаю тебя и завещаю тебе. Воспитывать моих потомков пока они не вырастут и не станут большими и сильными и после этого они убьют тебя, отомстив за мою смерть. — После этого он сел и довольным голосом сказал, — А я буду приходить к тебе каждую ночь и мучить тебя до утра.

Потом его лицо стало серьезным, — Ладно посмеялись и будет. Так в каком городе ты был?

Я задумался, вспоминая, — Это был Ярмук.

— Ярмук? И Ты был там?

— Что значит и ты? Да, я был в нем, провел там неделю и ушел дальше. По дороге встретил Юсуфа, а потом тебя.

— Да про другое, я ведь тоже был там. Ты в какую сторону вышел? Я на юг пошел, но по дороге попал, в самум, верблюд сдох и мне пришлось тащиться пешком, случайно набрел на вас, видел, как Юсуф зарезал, того беднягу.

— Тебе не повезло, Я вышел через восточные ворота, и вполне благополучно добрел до маленького городишки, где решил пожить пару дней, а потом идти дальше.

Ибрагим завалился на спину, выдернул соломинку, сунул в рот, закинул руки за голову. И стал смотреть на звезды, которыми было усеяно всё небо.

— Мухаммад, а пошли на мою родину? Ко мне, познакомлю тебя со своими родичами.

Знаешь, я так устал скитаться по вашим пескам, так хочется простого снега, пушистого, белого, мороза обжигающего щеки. Я не хочу думать о том, где мне взять воды, чтоб попить, я не говорю умыться.

Он перевернулся на бок и посмотрел мне в глаза, — Я хочу умереть дома. И пусть тот, кто меня убьет, будет из моего рода. Если мне дадут слово, старейшины, я его скажу, если нет, приму судьбу. Пойдешь со мной?

— Ибрагим, я пойду с тобой, только с одним условием, что ты проводишь меня обратно, после того как тебя убьют. Что я буду делать один в твоем доме? Я бывал пару раз на перевалах и попадал под снег, и мне не хочется попадать под него и мерзнуть, я очень люблю тепло и моё жаркое солнце.

— Значит, не хочешь со мной идти? Отказываешь в последней просьбе? Я ему верю как другу, а …

— Веришь, но не доверяешь.

— Да не доверяю, но если пойдешь со мной, буду доверять.

— А так нечестно!

— Честно, а вот обманывать меня, можно?

— Ибрагим, когда я тебя обманывал?

Он сник и махнул рукой, — Ну тебя, сторожи, только не так как прошлой ночью.

— Эй, Ты, что спать собрался? Нет уж, я буду, а ты охраняй

Он меня разбудил, когда горизонт окрасился яркой полоской света, и можно было рассмотреть всё вокруг. Ничего интересного, флегматичные верблюды, лениво жующие свою жвачку, блеющие овцы, пригнанные в город для продажи, заспанные люди.

— Доброе утро Мухаммад, просыпайся, скоро откроются ворота, нам надо быть рядом с ними, чтоб первыми войти пока не погнали животных. Слушай, нам обязательно туда идти?

— Я хочу на рынок, у меня нет ни каких трав, инструментов, я голый, без всего этого, как без рук. Всю дорогу с ужасом думал, что если чего ни будь случиться, ни чего не могу сделать.

Объясняя это, продолжал умываться, пальцем почистил зубы, поскреб ногтями, бритую голову.

— Ибрагим, а на твоей родине бывают теплые дни?

— Хочешь пойти со мной? Тебя с собой, не возьму, я передумал.

— Оп — па, всю ночь уговаривал, а сейчас отказывается.

— Не люблю лиловых арабов

Я, поперхнулся водой, которой полоскал рот, Ибрагим пару раз похлопал по спине, с трудом успокоил кашель. — Каких?

— Вы от холода, цвет меняете, вот я когда мерзну, становлюсь синего цвета, а ты будешь лиловый.

— Я не хочу, становиться лиловым мне нравиться мой цвет, — Я посмотрел на свое отражение в ведре с водой.

— Не бойся это ненадолго….

— Ибрагим, а почему ты отбивался дубиной?

— Не поверишь, спросонья ухватил и откатился. Когда на ноги встал, понял что меч там остался. Старею, пора на покой.

— Ибрагим, я тут подумал, что мне надо уйти, иначе меня найдут и прикончат.

Я согласен пойти с тобой.

— Решил шкуру спасти?

— А ты как думаешь? Она у меня одна и если в ней лишних дырок понаделают,

— Раз согласен, тогда разделимся, пойдешь в город, я здесь останусь, верблюдов куплю.

— Может за оставленными вернемся?

— Или гиены сожрали, или подобрал кто, а мы будем ходить туда сюда. Не, новых куплю, денег только оставь.

На воротах с меня взяли мелкую деньгу, ощупали внимательным взглядом и пропустили.

Я шел в толпе на центральную площадь, где был базар, народ толкался, все спешили занять лучшие места, я придержал шаг и при первой возможности свернул в проулок. Кривая улочка, деревянные двери выходящие на неё, синее небо, и пыль. Больше там не было ничего, я прибавил шагу в стремлении пройти это место быстрей. Спереди раздался скрип петель и со двора вышли трое мужчин. Увидев меня, они переглянулись. Один шагнул назад и скрылся внутри, а двое оставшихся пошли мне навстречу. Придержав шаг, оглянулся с улицы в проулок заходили двое. Я остановился, крепко сжимая в руках посох, и прижался к стене.

Со стороны улицы раздался гортанный окрик, те, что вышли со двора, ответили, и по тону было понятно, что они не довольны. Вдруг они сорвались с места, выхватив ножи, побежали в мою сторону, громко закричав. Я занес посох над головой и …. и остался, так стоять, они пробежали мимо. С трудом оторвался от стены, побрел отсюда, за спиной началась драка. Не успел сделать и пары шагов как позади, раздался окрик: — Берегись.

Я оглянулся, в мою сторону летел, вращаясь в полете брошенный в меня нож, ни нашел ничего умного как наклонить голову, и пригнутся, но проделал это все недостаточно быстро.

За чалму сильно дернуло, я вскинул голову, развернулся и побежал, как только мог. Скоро я был в безопасности. Остановился, переводя дыхание, дрожащей рукой ощупал затылок и наткнулся на рукоять ножа. В ладонь длинной, шириной в два пальца и деревянной ручкой.

Я засунул его в широкий рукав галабеи, осмотрелся по сторонам и пошел дальше. Впереди слышался гул толпы. Это был базар. Мне надо было найти лавку, торгующую нужными мне травами.

Я шел по узким проходам, заставленным разнообразными корзинами и мешками с гвоздикой и перцем, мускатным орехом и тмином. Пройдя чуть дальше, ощутил запах ладана и мирра.

Обошел стороной священников стоящих у входа в эту лавку. Все запахи стали смешиваться в один обволакивающий аромат базара. Людской гомон становился, с каждым шагом все громче окружая со всех сторон.

— ЭЙ. Купите перец. Прекрасный вкусный, после него ощутите огонь….

— Уважаемый не слушайте его, у него не перец, а пыль дорожная…

— Это твой перец на зубах хрустит. А мой сладкий как утренняя роса…

Я шел в толпе уверенно продвигаясь вперед. Вот не приметная дверь, открыл и вошел в благодатную прохладу. Услышав стук, на встречу вышел хозяин, увидев меня, заулыбался

— Мухаммад, как я рад тебя снова видеть. Всё так же бродишь по ойкумене, лечишь тела и души?

— Здравствуй Исаак, я тоже рад тебя видеть. А где мне ещё быть как не в пути, всё неизменно в этом мире.

— Ну не скажи, у меня вот живот ещё больше вырос, а у тебя седины в бороде прибавилось.

— Как твой младший? С ним всё хорошо? А Сара как? Мне очень нравилось, как она готовит.

— А что с ним будет, болел недавно, но сейчас здоров, убежал соседскими мальчишками, целый день по улицам мотается, не знаю, что с ним делать. Представляешь, сказал мне:- что считать он умеет. А писаря себе наймет, когда разбогатеет.

— Не хочет учиться?

— Что мы здесь стоим. Пойдем, Сара испекла отличный хлеб. Как никогда у неё удалась баранина с чесноком.

— Теперь я вижу, как выглядит иудейский змей искуситель. Скажи Исаак. Это не ты совратил Еву?

— Пошли, Адам, я и тебя совращу. Если ты не повидаешься с Сарой, и она узнает, что ты был и не зашел, тебе тогда лучше больше не появляться.

Не прекращая говорить, он обошел меня, подошел к двери и задвинул засов.

— Мухаммад. Так и будешь, стоят как Моисей перед красным морем, или ты думаешь что козлятина появится здесь?

Он замолчал, хитро посмотрел на меня, — Я могу тебе предложить ещё одну вещь, за ней ты пойдешь как еврей за пророком, через пустыню и будешь бродить там много лет.

— Исаак. Это было в прошлый раз. И думаешь, что в этот ты сможешь меня обмануть? Я рад бы у тебя остаться и провести с тобой пару дней. Но не могу, за воротами меня ждет друг и я….

— Мухаммад! Я тебя не узнаю, впервые, за все годы нашего знакомства у тебя появился друг.

Скажи мне, как её зовут?

Я понизил глосс и склонился к его хитрой роже, — Сара знает о твоих похождениях?

— Что — ты. Что — ты, мне тогда будет грозить принудительная кастрация и тебе кстати тоже.

— А я здесь причем? Он блудит, на сторону ходит, а Сара должна…

— Как при чем, а кто её в заблуждение вводил, сказки рассказывал всякие, знаешь, она до сих пор верит в ту историю с разбойниками, которые нас поймали и в гарем продать хотели, но мы с тобой отбились.

— Угу, особенно ты обивался, да так что я тебя только на третий день вытащил. Меня очень попросили тебя забрать, ты ни как не хотел расставаться со сладким пленом.

Исаак, ишак обрезанный, а мне ведь тогда за тебя с десяток динаров перепало.

— И где моя доля?

— Вот морда иудейская, уже не помнишь, как веселились через месяц?

В ответ на мои слова он оглушительно расхохотался, хлопнул меня по плечу, — Мухаммад, как зовут твоего друга, и я сейчас пошлю старшего, он его приведет сюда.

Он стал серьезным, посмотрел мне в глаза и произнес довольно мрачным тоном, — Сара пока держится и даже что-то делает по хозяйству. Но я вижу, что ей это очень тяжело и один раз даже застал её плачущей. Представляешь. Сара и слезы. Я всё помню, но прошу тебя как друга, сможешь полечить её? Если не вылечить, хотя бы облегчить ей страдания.

Я стоял и смотрел на него в молчании, а в голове билась мысль.

«Опять город, опять женщина, и что в этот раз будет?»

— Мухаммад. Не молчи, ответь мне, ты посмотришь Сару?

— Его зовут Ибрагим, и он должен был уже купить верблюдов. К вечеру мы хотели уйти на север. — Я рассказал, где можно найти нашу стоянку. — И придется тебе, жадная морда в качестве оплаты моих трудов, кормить верблюдов.

На что он махнул рукой заявив: что больше чем есть, они не смогут съесть.

— Значит, ты согласен?

— Исаак, только одно условие и без него я откажусь, и пусть ты возненавидишь меня.

— Что за условие?

— Я живу в твоем доме, и никто не знает что я здесь!

— Ухты, перебежал дорогу Эмиру или самому Султану? Это где ты успел напроказничать?

— Исаак, давай соглашайся и мы потом поговорим.

— А кто твой друг? Судя по имени, я с ним одной крови.

— ИСААК!! — Я повысил голос. — Хочешь, предскажу, как ты умрешь?

Он замолчал, обиженно запыхтел, но в глазах блестела тысяча вопросов, он открыл рот …

— Исаак. ДА! Или. Нет!

В его взгляде была мольба: Ну еще один вопросик.

— Нет, Исаак, не надо. Ты согласен с моим условием?

— ДА! — Выкрикнул он мне в лицо, — Чтобы тебя мусульманские черти в ад утащили. Нельзя так измываться над своим старым другом.

Продолжая ворчать, он подошел к двери ведущей во внутренний дворик, приоткрыл её, что крикнул, переговорил с подошедшим юношей. Он выслушал, кивнул и ушел. Исаак повернулся ко мне. — Мухаммад, Уважаемый друг мой, прошу тебя почтить своим присутствием мой дом и отведать пищи.

— Я благодарю почтенного Исаака за его приглашение и с удовольствием его принимаю.

Мы оба рассмеялись, обнялись и пошли нему домой.


***

— Сара! Сара! Ты посмотри, кто к нам пришел? — Разнесся зычный голос Исаака.

Со стороны маленькой кухни, устроенной в дальнем углу, донеслось — Опять!

Опять, подобрал какого ни будь пьяницу и притащил его, пытаясь разжалобить моё больное сердце. Ни чего у меня нет, забирай своего друга и проваливай. Старый пьяница, О Яхве, всем достались мужья умные и трудолюбивые, а мой только в тенёчке, с кувшином вина, сидеть может. Ты ходил к соседу Али? Принес, что я тебя просила? Ты бездельник Исаак. Моя мама правильно говорила: — Доченька не выходи за него, он будет тебя обманывать ….

Рядом со мной раздался возмущенный крик — Сара!

— Что Сара! Я уже много лет Сара.

— Иди сюда!

— Сам иди сюда, у меня руки в муке. И не ори так, что за привычку взял, кричать, подойди и скажи.

Исаак, стоящий рядом со мной, сплюнул и прошипел тихим голосом, — Вот короста. Пошли, а то будет вопить как труба иерихонская, пока не увидит, кто пришел.

Мы прошли через двор и отодвинув занавеску вошли, — Сара! И ты будешь говорить, что я плохой муж, смотри, кого я привел.

Женщина сидела на низенькой лавочке, перед каменной плитой, на которой раскатывала тесто. Рядом дымила углем, небольшая печка, на которой стоял котелок и от него распространялся ароматный запах, апельсинов и мёда.

Повернувшись, она сначала молча смотрела, не узнавая, потом побледнела и ахнула.

— Мухаммад, — Прижала руки, к груди, перепачкав одежду. Потом проворно вскочила и, взвизгнув, как маленькая девочка, обняла меня.

— Мухаммад. Ты вернулся. На совсем? Ты женился? У тебя есть дети? Где так долго пропадал? Мог бы и весточку прислать. А у нас и Исааком четверо, и все мальчики. Старший скоро внуками порадует. Ну что ты молчишь?

— Сара, — Прохрипел я полузадушено, — То, что не удалось врагам моим, удастся тебе. Отпусти меня, и я тебе поведаю о своих странствиях.

Она отстранилась от меня и стала суматошно вытирать руки и отряхивать одежду.

— Ты так неожиданно исчез, я не знала, что и думать. Доходили разные слухи. Говорили, что ты попал в плен и тебе отрубили голову. Что сгинул с караваном, вас в пустыне застиг самум. Правда, потом выяснилось, что это про другого Мухаммада. Тебя не было столько лет, а ты ничего не хочешь рассказывать.

— Сара! Исаак сказал мне, что у тебя сегодня очень хорошо получилась баранина с чесноком.

— Жаль что этого барана, нельзя приготовить, а то бы давно к столу подала. Идите в комнату. Я сейчас на стол соберу, ты с дороги проголодался, наверно. Исаак веди его в дом, что ж ты на кухню гостя привел.

Исаак молча потянул меня за рукав. Потом не выдержал и проворчал, — Не приведи я его сюда, житья не дала бы потом.

Мы выходили под слова Сары, высказывающей вслух все, что она думает о своем муже.

«Интересно, а моя Ганийя, такая же была бы?»

В комнате, мы расселись по низким лавочкам, на которых лежал мягкие подушки. Откинувшись на стену, я осматривался вокруг.

— Смотришь, как мы бедно живем?

— Что ты, у тебя хорошо. Чисто и просто. Бывал в домах, так в них повернутся негде, мебель ковры, комоды, столы. И зная твою пройдошную натуру, могу сказать, что спрятал ты половину, а кувшин с динарами прикопал у стены, за плитой на кухне.

Лицо Исаака слегка вытянулось и малость побледнело, но бодрым голосом спросил, И с чего ты решил, что у меня там что-то закопано?

— А пока я Сарой разговаривал, ты весь извертелся, всё шею тянул. Вот я и подумал, а что там может быть? Тебя спросил.

— Да мне показалось, что там мышь бегает…

— И стало страшно, что она откопает. Ты решил, что надо перепрятать

— Мухаммад. А ты стал …. Стал ещё ….

— Не ломай голову Исаак, от этого все мои беды проистекают. Слышал про Химс?

— Да, с одного каравана сказали, что в городе чума, и они с трудом успели выехать, а другие на следующий день, говорили что ни какой чумы нет. Что всё нормально. Просто кто-то пустил ложные слухи, и в городе была паника, эмир даже казнил несколько человек за это.

— А давно был первый караван?

— Позавчера они ушли. Их даже в город не пустили. А что в Химсе произошло? Ты же вроде как видел и можешь правду рассказать.

— Могу. Только давай, подождем Ибрагима. С сначала поедим. И где там Сара, сказала нам быть здесь….

— И сейчас говорю, будете лезть под руку, получите от меня, как в старые добрые времена.

Сара вошла, открыв дверь спиной, держа в руках поднос, на котором стоял заварной чайник, накрытый тряпицей. Маленькие стеклянные стаканы, и тарелочка с горячей выпечкой. Поставив все на столик, ушла со словами. — Много не ешьте, а то потом места для барашка не будет.

Исаак потянулся, было, оказать гостеприимство, налить мне напитка, но я взял в руки чайник, приоткрыл крышку и вдохнул волшебный запах чая, настоянного с лимонной корочкой. — Сара до сих пор помнит? Что я люблю именно так заваренный?

— Да. Знаешь, мы тогда очень расстроились, когда вдруг в один из дней, ты вдруг пропал. С вечера был, а утром не стало.

— Да что ты меня пытаешь, я обещал? Сделаю. Расскажи как твой старший? Сара сказала, что скоро дедом станешь.

— Да я уже один раз дед. Вот второго внука ждем. Повитуха говорила, мальчик будет.

— Как внука зовут?

— Внучка. Далила. Два года егозе, а уже норовит деду бороду вырвать с корнем. Я иногда думаю, что женщин этому с детства учат. Мелкая, а хватка такая, что и не отдерешь.

Недавно сказала первое слово, мы три дня гуляли.

— А работать когда?

— А что работа? Не шакал, в пустыню не убежит. А для тех, кто потерял счет дням, скажу, что сегодня суббота. Может Вы добропорядочные мусульмане, и работаете, а мы чтим этот день.

Я отпил из стакана, поставил его на стол. Потом взял кугол. Объеденье

— Исаак, глядя на эти пирожки, я понимаю, почему ты такой толстый

— Это Я, толстый?

— Ну, упитанный. Скажи мне упитанный и уважаемый, мастер Хаким, жив ещё?

Мне нужен инструмент, я свой, к сожалению, потерял, а без него не могу лечить. И поможешь мне с покупкой трав. Сам я и Ибрагим выходить не будем. Придется тебе или твоему среднему побегать по лавкам.

— Побегает ему полезно, а если ты ему динар дашь, он будет бегать в два раза быстрей.

— Исаак, за динар я феника по барханам загоняю.

— Что ты жадничаешь, тебе жалко дать медный динар, хорошему мальчику?

— Хорошему мальчику я дам два динара, если к вечеру у меня будет все то мне нужно.

— Три, и он будет помогать.

— Исаак, помогать мне это работа, евреи не работают по субботам.

— Помочь другу его отца, это не работа, это помощь, и за четыре динара….

Я рассмеялся, — Исаак, с тобой торговаться, голым остаться. Три динара, и он будет помогать, мне.

Что он хотел ответить, я не узнал, пришла Сара, стала накрывать стол.

Простые, плетеные из листьев пальмы подставки, на которые она поставила глиняные миски. Рядом положила ложку, только Исааку, а для меня тарелку с нарезанными лепёшками. Сходила, принесла большой глиняный горшок, когда сняла крышку, я чуть не умер на месте, оттого, что чуть не захлебнулся слюной. Пряный запах барашка, сдобренного чесночком и перцем, и над всем этим, чуть-чуть плавает аромат лимона от лежавшего на столе кугла. Глядя на меня снисходительно, Исаак взял ложку и демонстративно зачерпнул из своей миски. Я молча не говоря ни слова, открыл свою поясную сумку и достал оттуда серебряную ложку, общение с Ибрагимом всё таки дает свои плоды.

И был вознагражден, видеть глаза, этого «жадного» еврея, доставило удовольствие.

— Ух, ты, какая занятная вещица, продашь? — Наконец смог он, выговорить.

— Не — а, подарок друга. — Там на самом деле было, на что посмотреть и подержать, почти полфунта серебра.

— А тебе другую ложку подарю и денег дам.

— Сколько?

— А говоришь подарок друга.

— Так интересно, узнать цену, может и поторгуемся.

Он хитро улыбнулся, и стал, молча есть, отлично приготовленную баранину, не забывая отщипывать кусочки от моей лепешки. Мы уже почти заканчивали, когда прибежал сын Исаака.

— Папа, я выполнил твое поручение, я рассказал ему, где мы живем, и он сказал, что скоро будет.

— А с верблюдами чего? Ты был у Мехди, говорил с ним, что мы поставим к нему на пару дней…

Он повернулся ко мне, — Сколько он должен был купить?

— Троих.

— Трех верблюдов.

— Был. Но он опять завел разговор: что ты за прошлый раз не заплатил, и он не возьмет никого, пока ты не вернешь ему три динара.

— Рувэн. — Исаак в задумчивости смотрел на стоящего перед ним подростка.

— Да, папа.

— Иди-ка ты на кухню, к матери, пусть она тебя покормит.

— Вот Мухаммад, какие у меня соседи, никого уважения к старому еврею….

Я чуть не подавился. — Исаак!!! Ты МНЕ бы не говорил такое.

Он ничуть не смутился, и продолжил — У Ибрагима найдутся динары?

— Ну, ты и пройдоха Исаак.

Ответить он не успел, со стороны улицы донесся требовательный стук. И веселый голос Ибрагима требующий пустить усталого путника.

Услышав это, Исаак, как-то слегка напрягся, взгляд его стал, колючим что ли, потом безразлично пустым. Он крикнул — Рувэн! Открой гостю.

Протянув руку, он взял последний кусочек лепешки лежавший на глиняной тарелке и, склонившись над своей миской, стал собирать остатки подливы.

— Ну и где я могу тебя застать, только за столом, опять сидишь, опять ешь. Пока я там, в поте лица, воюю с верблюдами, с чайханщиками, и вообще со всем этим городом. Где справедливость, Мухаммад. Тебе всегда достаются самые вкусные куски. Познакомь меня со своим другом. — Последние слова договаривал, стоя рядом со столом и смотря на затылок склонившегося над миской, Исаака.

Что-то в поведении Исаака меня насторожило. Медленно подняв голову, Исаак посмотрел в лицо Ибрагиму. — Здравствуй…. Или тебя лучше называть твоим новым именем?

Мой друг медленно отступил от стола, — Меня зовут Ибрагим, старое имя умерло вместе с тем человеком, который его носил.

Я сидел и смотрел, на все что происходило предо мной.

«Это где? Они могли познакомиться да еще, так что этот иудей, знает старое имя. При этом не только имя, но и встречался и разговаривал. Исаак!»

— И что такого я про вас не знаю? Может мне выйти, а то зашибете ненароком.

— Исаак откуда ты его знаешь?

— От пустыни. Сам то где его нашел? Вы хотя бы знаете, что за твою голову, Ибрагим, объявлена награда в тысячу золотых динаров. Правитель Эфеса разослал гонцов.

Оглядел нас внимательным взглядом, покачал головой. — Вы, же из Химса идите?

Получив подтверждение, продолжил, — Эмир так же прислал гонца, и требует головы двух людей. Лекаря и старого воина, его слуги. Вы же так представились? Чем вы ему так жизнь испортили, что одного, что другого ищут, по всей стране. Вот что, я не хочу вмешиваться в дела эмиров. Я вам помогу, раз обещал, но вы должны будете уйти, сегодня.

Он встал и вышел.

— Ибрагим, и как же ты познакомился с Исааком?

— Он подобрал меня раненым в пустыне, выходил, и когда узнал мое имя, мы долго разговаривали с ним, он сказал: что я должен уйти. Я его не осуждаю, он храбрый и достойный человек. Он мог бросить меня там, и никто бы его не осудил, но он выходил, дал денег.

— Кто ты на самом деле, Ибрагим. Не тот беглец, который бежит, а истинный. Что тебе надо от меня? Кто тебе сказал, где меня искать. Как твое настоящее имя.

— Мухаммад. О чем ты? Меня на самом деле он подобрал в пустыне, у меня были раны, и он меня выхаживал.

— Ибрагим не лги мне.

— Я не лгу, а говорю правду, так всё и было.

— Ты лжешь, Исаак никогда, никому не давал денег, и не даст, он даже своим сородичам не дает. Так что же произошло на самом деле?

— Оговорился Я, он не давал мне денег. Я ограбил его и сбежал.

— Говори, я подожду, чего новенького придумаешь на этот раз?

Он взорвался громким криком, — Да пошел ты …. Чтоб вас обоих, два раза в гробу перевернуло. Я ВЗЯЛ его ДЕНЬГИ и УШЁЛ. Ты меня слышишь? Или тебе это надо проорать на ухо. Я говорю правду. Поэтому он на меня и злиться.

За спиной послышался голос Исаака, — Мухаммад, он правду говорит, он украл у меня деньги и увел верблюда. Если бы это не был твой друг. Здесь давно была бы стража и этого разбойника тащили на площадь.

— Ибрагим так оказывается ещё и разбойник? Ты не боялся ходить со мной? А скажи мне, кем был тот бедолага, которого зарезал Юсуф?

— А как прикажешь выжить, когда у тебя ничего нет? Когда твой конь сдох по середине пути. Вода кончилась, еды нет. Да ещё нашлись твари которые захотели забрать последнее, мою жизнь. Того дурачка, что кончил Юсуф, встретил вечером, он сбежал и пробирался домой, не судьба. Мухаммад, если сможешь, поверь мне. Я не разбойник, а жертва. Что мне сделать, чтоб ты поверил?

— Рассказать всю правду! Именно то, что произошло, Там, на самом деле. А не слухи, что ходят по пустыне. А для начала, сколько ты взял денег у Исаака?

— Там было всего двадцать динаров. Золотом.

— Сколько!! — Я посмотрел на Исаака, он отвел взгляд в сторону.

— Ибрагим ты, куда дел такие деньги? На них можно спокойно прожить год, ни в чем себе не отказывая.

— Что я и сделал. Вернее хотел, былвынужден бежать, меня нашли. Я жил в дороге, изредка заходя в города, покупал, что нужно и уходил. А потом они закончились, а потом встретил тебя, Юсуфа, напросился на работу.

— Исаак. Я прошу меня простить, и …. Я верну тебе эти деньги.

— Я тебя прощу, после того как ты вернёшь мне тридцать динаров.

Тут уже я не выдержал, — Исаак, побойся бога.

— Что Исаак! Я понес убытки. Этот сын шакала, взял не деньги, а моё сердце, и излечить его сможет только достойное вознаграждение, которое прольет бальзам.

— Вернешь деньги, Ростислав, прощу.

— Исаак, он умер, есть только Ибрагим.

— Ибрагим, сколько у тебя осталось динаров?

— Тридцать два.

— И у меня есть, двадцать. Верблюдов ты купил, в дорогу есть всё, ну, почти всё. Осталось купить припасы.

— Ибрагим отдай Исааку его деньги.

— Исаак, зови сына, я расскажу, что мне нужно, и пусть он идет, купит, я дам два динара, медных, за помощь.

— Три! Ты обещал Три. — Поправил он меня и вышел из комнаты.

— Мухаммад, Нам надо уходить….

— И что? Меня не ищут, а ищут тебя, и ты должен мне рассказать всё, как было на самом деле.

— Не верю я этому еврею. Не верю. Он сейчас сына пошлет, тот и приведет стражников. Собираемся и пошли.

Схватив за рукав галабеи, он потащил меня к дверям, через которые мы вошли в жилище Исаака. На пол дороги, мы услышали голос Исаака.

— И куда это вы собрались? Да ещё с моими деньгами. — Они стояли вдвоем у входа в комнату.

— Вот сынок смотри, что бывает с людьми, которые не верят своим друзьям, они бегут. Забывают обо всем на свете. Даже о своих словах.

Я выдернул рукав, — Ибрагим, Ты с чего так вдруг…. И я следом за тобой. Тьфу, на тебя.

— Исаак, и ты Рувэн, мы должны идти, я сам всё, что нужно куплю, слава богу, помню город немного. Исаак, я благодарю тебя за угощение и гостеприимство оказанное мне. Передай поклон Саре, я с ней обязательно поговорю.

— Ибрагим, отдай деньги и пойдем. Или ты хочешь уйти, не расплатившись по долгам?

Проворчав: что мусульманская собака, заставляет отдать деньги честного христианина, еврею. Он достал и кошеля два динара и отдал все остальное Исааку. Он взял, высыпал на ладонь, и стал пересчитывать. Мы уже стояли в дверях, когда он закончил, — Мухаммад, с тобой всегда приятно иметь дело. Ибрагим будешь в нашем городе заходи. Двери моего дома всегда открыты для друзей моего друга.

Это было последнее, что мы слышали, потом створка захлопнулась, лязгнул засов, и мы оказались на улице. Со всех сторон нас окружили крики продавцов, и покупателей азартно торговавшимися. Я огляделся по сторонам и со словами. — Нам туда — повел Ибрагима в нужную сторону.

Нужный нам переулок встретил нас мелодичным перезвоном, постукиванием маленьких молоточков и буханьем больших молотов, по наковальням. Снопом искр, вспыхивающих при каждом ударе. Я подошел к одону, мастеру сидящему на низенькой скамеечке, потом ко второму, потом вернулся обратно.

Ибрагим, видя мое расстроенное лицо, спросил меня, — Что всё плохо?

— Да старый Хаким умер, а сын его не стал продолжать дело отца, а перешел в медники. Постой здесь я сейчас вернусь. — С этими словами я нырнул в узкую щель между домами, шаг. Второй, ещё несколько и мой нос упёрся в доски. Я постучал. Тишина. Стукнул сильнее.

Прислушался, мне показалось, что там кто сопит. — Открывай, Это Мухаммад пришел.

Сначала было тихо, потом раздалось какое-то поскребывание, словно меня пытались рассмотреть в щель. Наконец я услышал старческий дребезжащий голос, — Уйди, Иблис, Мухаммад умер, а тебе я не открою.

— Старик открывай это Я, Мухаммад, я вернулся в этот город.

Позади меня послышалось сопение, кто лез в эту дыру следом за мной, я резко развернулся и выкинул вперед руку, за неё схватили и дернули, прошептав голосом Ибрагима, — Ты мне чуть глаз не выбил, а что здесь? Тут кто живет?

За спиной послышался скрип ржавых петель, — Мухаммад, заходи, и тот, кто с тобой тоже. Зажился, я, может вы иблисы, и освободите мою душу.

Маленькая узкая клетушка, с крохотным окошком в ладонь шириной, через которое с трудом пробивается пыльный луч света. В двух шагах от нас, на полу сидит, человек впустивший нас. Лицо изрезанное глубокими морщинами в обрамлении остатков волос. Крупный нос с горбинкой, нависает над впалыми губами, когда он заговорил, верней зашамкал, во рту мелькнул один зуб.

— Ты назвался Мухамадом, — Спросил дедок, слеповато вглядываясь в Ибрагима.

— Нет, уважаемый, Это он Мухаммад, а я Ибрагим.

Словно не слыша ответа, продолжил. — Я знаю, что Ты умер. Твоя душа приходила ко мне и каялась в грехах. Я простил тебя. Так поэтому прошу тебя, забери мою душу. Устал я жить в одиночестве, почти не выхожу. Вот и сейчас с трудом смог встать и впустить того, кто принесет мне успокоение. — Говоря это, старик лег на спину, вытянулся, сложил на груди руки.

— Мухаммад, — Прошептал он совсем тихим голосом, ты вернул….

Я подождал немного, потом положил руку ему на грудь, ничего. Склонился, послушал его дыхание, не было. Выпрямившись, провел рукой по лицу, закрывая глаза.

— Это кто? — Прошептал Ибрагим.

— Это отец моей покойной жены. Много лет назад он проклял меня, обвинив в том, что это я виновен в смерти любимой дочери. Поверишь, я даже не оправдывался. Просто ушел.

— Ты женился на дочери этого нищего старика?

— Что ты, просто со смертью Ганийи, казалось, из его дома вынули душу. На него обрушились все беды, какие только были возможны. Он за год потерял всех сыновей, погибли на войнах, а потом пришла другая беда, мор. Из всей его родни он один остался в живых, словно в насмешку пережив детей, внуков и даже правнуков. У него было всё, что мог себе пожелать смертный, в его мастерской работало с полсотни человек. Я с ней познакомился в его лавке, куда пришел покупать лекарский инструмент. В тот день, она посмотрела мне в глаза, и вдруг сказала, что хочет быть моей женой. Она первая заговорила со мной, а я стоял и пылал лицом как мак, не в силах вымолвить и слова. Только и смог что, кивнуть головой словно дурачок. Она рассмеялась, звонким, как серебряные колокольчики, смехом, прикрыла лицо и убежала. А я стоял и смотрел ей вслед, глупо хлопая глазами.

— Так это его ты искал?

— Да!

— Он что был таким хорошим мастером?

— Он был лучшим! И все свои секреты унёс с собой.

— И что такого он знал? Старики обычно держатся традиций. И думаю что он был таким же.

— У меня бывало много всякого, что я покупал в разных лавках разных городов, но только его инструмент, был идеальным, он даже не ржавел. Его можно было не вытирать и не смазывать жиром. Он всегда оставался острым.

— Мухаммад. я столько лет живу в твоей стране, и видел много всякого, сначала я удивлялся чудесам, потом понял что они все творение рук человеческих. Но в это …. Поверить, не смогу, я воин и видел много всякого железа, но такого что б не ржавело, не встречал в своей жизни ни разу.

Я усмехнулся, — Жаль, что я не могу тебе показать его труды. Посмотри в том углу, может там есть вода? Мне надо подготовить тело и договориться потом, о его похоронах, он достоин того, чтоб быть нормально погребенным, а не зарытым как бездомная собака.

Ибрагим шагнул в угол, потряс сосуды, в одном раздалось бульканье, посмотрев по сторонам, он нашел глиняную миску и, наклонив кувшин, стал наливать воду. Она потекла тоненькой струйкой, а когда он наклонил сильней из него выпал сверток, замотанный в мягкую кожу. Шлепнулся в посудину, обрызгав всё вокруг. Со словами: а вот и клад, он вытащил, стряхнул капли и положил рядом, после этого долил до краев.

Я пододвинул её к себе поближе, приступил к гъусуль. После окончания я завернул тело в кяфан, сел рядом с телом умершего и стал читать намаз джаназа.

Очень скоро я закончил, покряхтев, как старик, поднялся на ноги.

— Ибрагим, ты, что затих друг мой, — С этими словами я повернулся к нему сидящему у самой двери коморки. Он задумчивым видом, рассматривал лежавший перед ним набор ножиков, крючков, зажимов. Всё было в идеальном состоянии, и блестело в тусклом дневном свете.

— Мухаммад, Я признаюсь в том, что был не прав. Я знаю, сколько должна пролежать в воде кожа, прежде чем станет осклизлой. Но! Они такие словно их сделали сегодня утром!

— Этому набору уже немало лет, он его делал как подарок, мне. Когда я ушел, оставил ему, не хотел брать ничего, что напоминало мне о ней. Если посмотришь внимательно, среди вязи найдешь две буквы. Одна с одной стороны другая с другой. Мухаммад и Ганийя. Навеки.

Я сейчас уйду, пойду, договорюсь, что б старика отнесли на кладбище. Жаль не могу проводить его, но думаю, что он простит меня ещё раз, как простил сейчас. Жди.

С этими словами вышел, прикрыл за собой дверь. За спиной лязгнул засов.

Мне очень быстро удалось найти нужных людей и договориться с ними. За пять динаров они согласились мне помочь. Мы пришли, попросил их обождать, а сам шагнул в темноту, остановился, подождал, когда глаза привыкнут к мраку. Постучал, — Ибрагим открывай.

Дверь открылась, я шагнул вовнутрь, в комнате висело пыльное облако. Скрывшее от меня всё. Из этой пелены на меня надвинулось что-то серое и бесформенное и заговорило голосом Ибрагима. — Мухаммад, я видел многое в своей жизни, но такого я ещё не видал, — Взял меня за руку потащил туда, где лежало тело Хакима. На полу рядом с ним лежала груда всякого скарба, но больше всего мне бросились в глаза золотые динары.

— Ибрагим. — Я закашлялся, — накрой всё это и давай вынесем тело, за ним пришли.

Пока мы ходили, через оставленную открытой дверь, просочилось немного свежего воздуха и пыль, летавшая облаками, стала оседать вниз.

Вернувшись, мы заперлись. Ибрагим, который чуть ли не приплясывал от нетерпения, снял покрывало с этой кучи добра. Сел рядом и стал перекладывать вещи из одной кучки в другую.

Потом решил пересчитать деньги, под его бормотание и мелодичный перезвон, я осматривался. Кувшины, стоящие в углу были перевернуты, тряпки служившие пробками, вынуты и валяются рядом. Я прошел в угол, где умер Хаким, скатал рванье, которое служило ему ложем. Получившийся тюк, отнес к входу и оставил там. Когда прошел обратно, мне что-то не понравилось. Я вернулся обратно, сел на корточки и посмотрел в угол. На полу явственно проступила узкая полоска, встал, шагнул, она исчезла, вернулся, присел, и вновь увидел её на том же месте.

— Ибрагим, — Позвал я его, — Хватит считать мелочь, иди сюда, ты мне нужен.

— Ого, мелочь, я уже насчитал двести динаров, золотом, а ты говоришь мелочь. — Потом он окинул кучу и договорил задумчивым голосом, — Ну за это всё, ещё можно получить динаров десять.

— Ибрагим! Иди сюда, — Требовательным тоном позвал ещё раз.

— Ну что тебе.

— Иди сюда и присядь на моё место и посмотри в угол.

Нехотя он прошел и сделал как я просил. Потом встал, прошел туда. Провел рукой по полу.

— Здесь, очень тонкая щель, я не знаю, как это сделали, но подцепить это невозможно.

Потом, задрав голову вверх, посмотрел на окошко. — И света маловато.

С этими словами стал накручивать кусок тряпки на палку. Зажег. И наклонившись, стал осматривать более внимательно. Дым от факела стал подниматься вверх, загораживая и без того маленькое окошко, скоро вся клетушка заполнилась клубами едкого дыма. Я закрыл нос и рот, концом чалмы, и настолько низко пригнулся к полу, что почти лег на него. Уже почти ничего не было видно. Глаза слезились. Я уже хотел выползти за дверь, как прозвучал голос Ибрагима, — Есть. Нашел.

Раздалось шипение, погасшего факела, потушенного в миске с водой. Мимо меня прошла бестелесная тень, открылась дверь. Тонкая струйка воздуха скользнула вовнутрь, приподняла дымную завесу и потащила её в окно. Так мы и просидели некоторое время он за дверью я на полу с этой стороны. Вскоре стало возможным рассмотреть кучу лежавшую по середине.

— Ну что Мухаммад. посмотрим, что накопил твой Хаким. — Ибрагим прошел, вытащил из кучи две неприметных железки. В углу присел на корточки и вставил их еле заметные отверстия, повернул и с силой потянул вверх. Каменная плита скрипнула и поднялась, открывая темноту.

— Ибрагим, с чего ты вдруг решил, что Хаким имеет к этому отношение, — Я заглянул в непроглядную тьму. Подобрал маленький камешек и бросил, спустя мгновение он простучал по ступенькам.

На что мне молча показал две причудливо изогнутые железки. — Долго не мог понять, зачем они нужны тебе, круглые с поперечиной, и хитрой ручкой, нажимаешь, и половинка встает поперек. Отпускаешь, она выпрямляется. Отложил в сторону хотел спросить. А тут ты это нашел, а раз среди вещей было, значит Хаким, причем. Ну что кто первый полезет?

— А кто из нас воин, а кто лекарь?

— Тьфу, на тебя, трус. Хоть бы раз сказал, что я мужчина и сделал мужской поступок.

— Я сделаю, пойду позади, с вещами.

Ибрагим отошел к входной двери, закрыл её, задвинув засов, осмотрел хлипкое сооружение, покачал головой, — М — да, при желании её выбить, как два пальца о булыжник.

Подобрал тряпку, расстелил на полу, мы сгребли на неё весь скарб, получился довольно увесистый кулёк. Подвязали веревку, чтоб можно было повесить на спину, оставив руки свободными. Я перекинул через плечо, бывало и тяжелей. Пока мы собирались и готовились, прошло время. Ибрагим зажег новый факел, опустил его к низу, высветив первую ступеньку.

— Мухаммад, если там будут змеи, я вернусь и убью тебя.

Я стоял и смотрел, как желтовато красный свет постепенно уходит вниз, отворачивая лицо в сторону от струи дыма поднимающейся вверх. Снизу, донеся глухой голос, — Давай спускайся. Подхватив с пола вещи, я подошел к краю, внизу светилось тусклое пятно.

Мысленно попросив Аллаха послать мне удачу, встал на первую ступеньку. Постоял немного, шагнул дальше.

— Мухаммад, давай спускайся. — В голосе проскользнула тревога.

Я остановился, — Ты хотя бы посветил, не видно ничего.

Темнота под ногами стала рассеиваться, по мере того как приближался свет. Ибрагим поставил на полу маленький светильник.

— Вот тебе и посторонись, надо закрыть дверь.

Я сделал пять шагов вниз, поднял светильник над головой, оглядываясь по сторонам, над головой прозвучал голос Ибрагима ворчавшего по поводу неподъемных тяжестей которые ему приходиться ворочать. Посыпались мелкие камушки и песок, с легким хрустом плита опустилась обратно. Спустившись, Ибрагим забрал у меня, светильник и с видом хозяина зашагал вперед. Остановившись перед поворотом, он дождался меня и отступил в сторону, пропуская вперед. На низеньком столике стоял светильник, освещая комнатушку чуть больше чем та, из которой мы ушли. Но было ещё одно отличие, это два комода, с навесными замками, стоящими по дальней стене.

С облегчением я скинул свою ношу, «как я теперь понимаю, ишаков» и уселся прямо на полу.

— А Хаким то был парень не промах, — Ибрагим бродил по комнате, вороша ногой мусор.

— Ты чего ищешь?

— Хочу посмотреть сто внутри, нужна железка, какая ни будь, что б замки сковырнуть.

— Мы сверху забрали всё? Может в узелке посмотришь, — я ногой двинул ему кулек.

— А что самому лень?

— Ну не то что бы лень, у тебя лучше, получается, работать руками….

— А что я нашел эти штуки?

— Тебе повезло. Где они к стати?

Ибрагим поковырялся в куче и вытащил одну из них, — На.

Я взял, нагнулся к светильнику и стал внимательно рассматривать со всех сторон, несколько раз согнул, разогнул. Подошел и присел рядом с комодом, Ибрагим посвети.

Как, обычно ворча что-то, стал освещать. Я крутил запор из стороны в сторону, потом вставил во внутрь ключ и повернул. Раз оборот, два, ещё один и с легким щелчком замок распался на две половинки. У меня почему — то задрожали руки. Мысленно послав себя к иблисом, я стал поднимать заскрипевшую крышку. Ибрагим склонился рядом со мной, когда мы выпрямились, кроме разочарования на наших лицах читалась досада. Комод был пуст.

Ибрагим встал и пнул второй, он легко сдвинулся с места, судя по всему, он тоже был пуст.

— Хаким, Хаким, — Произнес он имя, в слух, покачивая головой. — Куда же ты дел свои деньги?

А может? — С этими словами он сдвинул в сторону этот деревянный ящик, смахнул в сторону пыль с пола, и стал осматривать. Я сидел, а в голове у меня крутился вопрос

«зачем закрыто? Закрыто, зарыто, закопано, прикопано, откопано, выкопано. А может они не пустые, и внутри что ни будь есть?»

Я присел, заглянул, внимательно осматривая дно. Пошарил рукой, надавливая на каждую доску. Ни чего. Посмотрел на второй пока ещё закрытый.

«если в этом нет то и там нет вон как легко Ибрагим откинул его в сторону.»

В задумчивости, наблюдая как, Ибрагим, копошиться на полу, я стал постукивать ключом по краю комода.

Стук, стук.

В голове эхом отозвалось, — звяк, звяк.

Стук, стук.

Опять тоже эхо, — звяк.

Я продолжал постукивать.

«Хаким, что у тебя здесь было? И было ли это твое? Сейчас раздвинутся стены, и вылезет из них всякая нечисть. Хотя одна вон на полу сидит, и молчит, смотрит на меня как на сумасшедшего. Сам такой. Ну что ты пялишься, дырку просмотришь, чем я её лечить буду»

Ибрагим сидевший на полу протянул руку и перехватил мою, которой я отстукивал по краю, тряханул, приводя меня в чувство.

— Мухаммад, шайтан одногорбый, ты что делаешь? — Как-то весело он это говорил.

— Ибрагим что ты веселишься, тебе понравилась моя музыка?

— О, да! Мухаммад, очнись. Он вдруг хлопнул меня по щеке, оттолкнул от комода, захлопнул крышку.

Я сидел на полу тупо пялился перед собой. Ибрагим покопался в наваленных вещах, которые мы принесли сверху, нашел кувшин с водой, плеснул мне в лицо. Все это я видел как бы со стороны. Ибрагим отвел меня к входу, посадил на ступеньки, где я и просидел, пока не пришел в себя.

— Ибрагим, — Прохрипел я, — дай воды, что со мной было? Как я здесь оказался? — Говоря всё это, я попробовал встать. Почти удалось, если не считать того, что я просто упал лицом вниз, успев подставить руки и не разбить морду. На шум прибежал Ибрагим посадил меня обратно, сел на корточки и заговорил спокойным голосом. — Ну, очнулся?

— Дай попить? — Больше просипел, чем проговорил. Ибрагим сходил за водой. Пока я пил, мелкими глотками, больше не влезало, он начал свой рассказ.

— Я почти закончил обшаривать пол. Когда за спиной раздалось монотонное постукивание, глянул это ты сидишь, смотришь на меня и стучишь. Ну сидишь, и сидишь, я пошел сюда попробовал поднять плиту, не получилось, вернулся что б найти ключ, а ты продолжаешь, и улыбка до ушей, твоя бородатая харя сияла как солнышко. Я заговорил, ты молчишь, я тебя стукнул, только голова мотнулась. До меня дошло, что-то не так, схватил тебя в охапку и оттащил сюда. Здесь ты ожил.

— Ибрагим, я тебе говорил, что я умнее?

— По-моему ты глупее.

— Нет, мой дорогой, я умнее, хотя эта хитрая скотина, меня чуть не убила.

— Кто?

— Хаким расплавил золото, обклеил слиток тонкими дощечками и вставил эту доску в стенку комода, дай мне ещё воды.

Приятно было пить, и наблюдать за выражением лица.

— Только для того, что бы обезопасить себя он насыпал на дно какой-то дряни. Ты только заглянул и отошел в сторону, а я там внутри торчал, вот и нанюхался. Как меня скрючило.

Ибрагим встал и хотел пойти туда, — Подожди, остановил я его, рано ломать, сначала открыть надо и выбраться наружу, сломать и убежать, а то будем, как два дурака сидеть и пялиться друг на друга, пока не сдохнем. Он остановился, вздохнул. Вернулся и сел рядом.

Поерзал, устраивая свою тощую задницу на каменных ступенях. Откинулся на стену и, прикрыв глаза, мечтательно произнес, — Сколько там может быть золота?

— Я думаю тысячи на две, три, динаров.

Он открыл глаза, сел. — Выберемся, домой пойду. С такими деньгами, я себе боярство куплю.

— С такими деньгами! Да, тебя, твой повелитель, как он называется?

— Князь.

— Твой повелитель, коназ, тебя поперек бревна положит, и заберет твои деньги. Лавку открыть и торговлю начать. Женится, детишки появятся. Наследникам дело передашь.

— А сам то, чего как перекати поле, по пустыне шатаешься? Если посчитать сколько раз я тебя с собой звал…. можно половину дороги замостить.

— Так я почти согласен, осталось только отсюда выбраться. Забрать золото и унести ноги из этого города.

Ибрагим поднял с пола светильник и полез осматривать плиту, закрывшую вход. Запыхтел, пытаясь приподнять. Спустился вниз, сел на место. — Не открывается и не куда вставить ключ. Мы с тобой как две мыши. Попались.

— Но Хаким же отсюда выходил. Я думаю, что должен быть ещё один выход.

— А может он, и не закрывал?

— Может быть и так. Тогда наши дела плохи. Я говорил, что он был хорошим мастером?

«По проходу мы прошли прямо, потом спустились вниз, свернули налево…»

Мы с тобой сейчас под соседним домом, можно попробовать, выбраться через него.

— если посчитать, сколько ступенек мы с тобой спускались вниз, нам копать…. От старости сдохнем. Пойду, осмотрю комнату ещё раз.

— По внимательней, а то дернешь не то, что надо, приспит к иблисам.

— Я только посмотрю, переставлять, и дергать не буду. — С этими словами он подхватил с пола светильник.

— Э — э, а я что в потемках сидеть должен?

— Так пойдем со мной, у входа постоишь.

С кряхтением поднялся, — Пошли. Тебе только палачом, быть, жалости в тебе ни капли.

Всё было на своих местах. Не считая того, что мы изрядно наследили, в пыли остались отпечатки. Ибрагим занес ногу, чтоб шагнуть, как я остановил его, — Погоди. Подними светильник повыше. Давай начнем отсюда.

— А что отсюда увидишь?

— Очень много! Смотри, как всё пылью припорошено. Где мы прошли видно. На шаг влево и стой там.

— Чего?

— Влево шагни на шаг и замри.

«Вот мы вошли, прошли до комодов, я остался у первого, Ибрагим у второго, вот он вернулся обратно. Сел рядом, смотрит, я открыл. Встал, шагнул, ударил ногой, сдвинул. Всё ровное, одинаковое. Шарит по полу. Вот он подхватил меня, тащит обратно»

— Теперь перейди на право. И опусти светильник к полу, но не очень низко. Руку поверни. Тень на пол кидает.

— Я тебе что…. — Не найдя с чем сравнить, замолчал.

«Вот оно!»

— Вот оно! Ибрагим смотри что там, — Я указал на едва заметные продолговатые вмятины в пыли. — Очень похоже на следы. Если встать на последние отпечатки и пошарить может там, что ни будь и найдется.

Осторожно ступая, Ибрагим подошел к самой стене. Стал осматриваться.

«Сесть. Колени упрутся, повернутся …. А смысл так подходить….. Это должно быть в стене….»

— Ибрагим смотри, что мы ищем, на стене.

Он кивнул головой, и стал освещать каждый камень, внимательно осматривая, прежде чем коснуться его рукой.

Я молча смотрел за ним и за игрой теней. Это продолжалось довольно долго. Успел устать и подумывал, о том, чтоб усесться прямо на пол.

— Есть, — раздался довольный голос Ибрагима.

— Что там?

— Я камень вынул, за ним кольцо, чтоб пальцем зацепить. Дергать?

— Погоди, я до плиты доберусь. — Добрел до лестницы и, поднявшись по ступенькам, присел,

— Давай.

Над ухом раздался тихий скрип, я толкнул спиной плиту. Она легко стала подыматься. Достав из сумы рулончик ткани, подсунул и отпустил.

— Ибрагим иди сюда.

Он подошел и пристроился рядом со мной, — Твой Хаким занятный человек. Надо же такое придумать.

Я спустился, вниз предоставив ему возможность, выпустить нас из этой темницы. Ибрагим поднял плиту и вниз хлынул поток свежего воздуха. Выбравшись, он прошел к двери, прислушался, потом вернулся обратно.

— Мухаммад, надо выломать эти, золотые доски, только чем? — Спросил он оглядываясь.

— Пройти, всего ничего, сходи, возьми, деньгу дай.

— И вся улица будет здесь, интересоваться: зачем в коморке Хакима, молот понадобился?

— Купи! Не нужен, молот, возьми топор, например. По-моему ты тоже нанюхался этой дряни.

— Может их просто вытащить, а потом сжечь, отрава сгорит, а ….. оставшееся соберем.

— Хотя нет, здраво рассуждаешь. Только не забудь, что двух странников ищут по всему городу. А тут они такие счастливые, с двумя комодами: Салам, это мы.

— М — да! А может….

— Ибрагим!! Иди и купи. Только по сторонам, смотри.

— Лекарь, а тебе не кажется, что ты ….

— Заканчивай спорить, я останусь сторожить, если что, спущусь вниз. Давай, иди.

Ещё поворчав для приличия, он всё-таки ушел. Я остался один и решил ещё раз осмотреть клетушку. Мне очень подозрительной показалась плита на входе. Уж очень она смотрелось, как-то странно. Все были из светло-желтого камня, а эта чуть-чуть отличалась. Осмотрел, ничего. По краям ровный слой застывшего известкового раствора.

На нижней доске двери, было написано:

??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

«И, поистине, он из-за своей любви к богатству, стремления сохранить его скупится израсходовать из него часть, которую предписано раздавать»

Прочитал я и задумался. К чему это? Не похоже на Хакима. Хотя к старости….. кто его знает, что перевернулось в его голове.

За дверью послышались тихие шаги, кто-то подкрался и затаился. Я молчал, оглядываясь по сторонам. С той стороны устали ждать и послышался скрежет, попытался просунуть лезвие и подцепить засов. Я ухватился за него и надавил, не давая поднять. Послышалась, ругань. В дверь застучали, требовательным голосом потребовали открыть. Потом, послышался глухой удар, и наступила тишина.

— Мухаммад, открывай, это я Ибрагим.

Я открыл, Ибрагим за шиворот втащил тело, бросил у стены. Глянул на него, труп. Череп проломлен.

— Мухаммад, быстро этого вниз, я туда, разбиваю комоды, забираем золото и уходим, думаю что этого, — Кивнул головой на мертвеца, — скоро хватятся.

Говоря это, он потащил, было к люку свою жертву, но я остановил его. Указав на плитку, — Разбей!

Ни слова, ни говоря, он размахнулся и ударил молотом, она треснула, ударил ещё пару раз.

Я вытаскивал обломки, откидывая в сторону. Под ними была маленькая ниша, а в ней небольшая шкатулка. Ибрагим засопел в ухо, заглядывая через плечо. Поднял крышку………

Пусто!!!

Сплюнув, Ибрагим потащил в подвал себя и покойника.

«Хаким!! Для чего всё это? Зачем это все было делать?»

Дошел до входа, наклонился, оттуда послышались глухие удары, треск ломаемого дерева, брань. Он вылез, злой как шайтан, как собака, я сначала подумал, он убьет меня на месте, броском пластины. Сдержался, бросил под ноги. Я даже не стал поднимать, и так знал что там медь.

— Ты знал?

— Догадывался.

— И когда?

— Как только ты ушел, посмотри на дверь, внизу.

Ибрагим подошел, присел, разглядывая, потом спросил, — И что бы это значило?

— Хаким это написал, и поместил в это место, потому что богатство потеряло для него смысл жизни, он раздал все, что у него было. Каждый раз она служила ему, напоминаем о бренности бытия.

Он вскочил и прошелся по каморке как ураган, единственный кого он не стукнул, был, я.

— Ибрагим, успокойся, того что мы нашли нам хватит, собираемся и уходим, скоро этого искателя, — я мотнул головой, — хватятся, придут сюда. Если все оставить, как есть, нас полгорода искать будут. Все будут считать, что мы нашли здесь кучу сокровищ. А нас с тобой…. Нас с тобой самих на ишаке прокатили.

Не сдержавшись, выругался. Да пусть меня простит Аллах.

Мы довольно быстро навели, можно сказать почти порядок, покидав все вниз. Забили мусором, плитку на входе, утоптали. Мы стояли уже на выходе, Ибрагим открывал, я стоял, позади него навьюченный как верблюд. Оглядевшись ещё раз, он распахнул дверь.

Мы вышли, солнце перешло, за полдень. Народа на улицах было мало, мы не спеша, дошли до места, где Ибрагим оставил купленных верблюдов. Нам оставалось пройти пару домов. Ибрагим шедший первым остановился, потом попятился назад, увлекая меня за собой.

— Ты чего?

— Что-то нищих слишком много, для этого места. С утра здесь не было ни одного, а сейчас человек десять.

— Ибрагим, уходим. Я думаю, нас теперь и на воротах пасти будут. Нам теперь надо умудриться из города выбраться.

И мы ушли. Когда дошли до ближайших, стало ясно что, и здесь нас ждут. Стражников было человек двадцать, и они не спали, а довольно бодро шерстили выходящий караван.

Мы остановились.

— Что делать будем? — Спросил Ибрагим оглядываясь. — Ты вроде бы здесь бывал, выводи, давай.

Я не успел ничего ответить, позади нас послышались шаги и из-за угла вышли три стражника. Мы отвернулись лицом к стене, надеясь, что они пройдут мимо, но судьба не была благосклонна к нам. Один, самый ретивый остановился рядом и, толкнув Ибрагима, в плечо потребовал, назваться.

— Меня зовут Мустафа, почтенный. — Ответил, низко кланяясь и отступая на шаг в сторону.

— А ты кто? — Обратился он ко мне.

— Меня зовут Юсуф, почтенный. — И так же склонился в поклоне.

— Кто и откуда? — Они стали расходиться, охватывая нас полукругом и прижимая к стене.

— Мы только сегодня утром, с караваном пришли, из ХХХХ. Стал отвечать Ибрагим, он выставил перед собой руки ладонями вперед, растопырив пальцы. — Мы работам гончарами.

— Что-то вы на гончаров не похожи, уж больно чистые….. Вы пойдете с нами, именем эмира я требую ….

Аллах ему судья. Что он хотел потребовать? Не успел он договорить как Ибрагим повернувшись, перехватил копье, отступил на шаг в сторону и маховым ударом перерубил горло. Второй удар, древком и ещё один падает без чувств на брусчатку. Третий открыл рот, чтоб закричать, но подавился зубами, вбитыми ему в глотку….

В общем, мы имели один труп, и двух полудохлых стражников, пустую улочку, и кучу неприятностей.

— Ибрагим, у тебя что, голова в штаны упала? Ты что творишь? Нас теперь точно будет искать весь город.

— Лаяться потом будешь, тащи туда. — Он рукой махнул в сторону тупика.

С десяток шагов и мы дошли. Бросив труп на землю, побежал за вторым, бросив на ходу

— раздевай.

Когда он вернулся, я уже заканчивал стаскивать кольчугу. Мой пленник пришел в себя и стал шевелиться и попытался что-то промычать. Ибрагим быстро исправил это недоразумение.

Свернул шею. Тоже самое он проделал и со вторым. Мы сложили их друг на друга в маленькой нише, подперев копьем, так что если заглянуть в переулок, будет не видно.

Прошло совсем немного, и из тупика вышли два стражника.

— Аллах! С кем я связался? Вы что сначала голову сносите, а потом вопросы задаёте?

Ибрагим, надо было хоть одного живым оставить и спросить, кого ищут, может даже и не нас.

— Мухаммад, тебе говорили какая ты зануда? Если мне нужен будет пленный для вопросов, я найду, но там, — Он кивнул назад, где остался приснопамятный тупик, — Надо было делать всё предельно быстро. Это тебе не там, а тут.

Такой многозначительной фразой он закончил наш спор. Несколько шагов прошли в молчании.

— Ибрагим, а что ты сейчас сказал?

— Когда? — Спросил он, оглянувшись назад.

— Только что, ты сказал: тебе не там, а тут. Что это такое?

Он рассмеялся, переложил копье в другую руку, потрепал меня по плечо, хлопнул по спине.

— Это поговорка с моей родины. Долго объяснять, но суть такова, надо сначала думать, а не потом.

Разговаривая, мы старались идти неспешным шагом, подобающим, стражникам. Но честно скажу, нет — нет, но я ловил себя на том, что стараюсь идти быстрей. Но, посмотрев на Ибрагима, вышагивающего с ленивой небрежностью, замедлял свою прыть.

— Мухаммад, иди спокойно, мы же власть. Посмотри они нас бояться. Если сейчас ты у них что ни будь, возьмешь, я думаю, никто и жаловаться не будет. Спокойно. Вот так. Медленно, не торопясь. Зайдем за угол, пойдем быстрей.

Угу. Как говорит Ибрагим: разбежались. Стоило нам завернуть за угол, как пришлось остановиться, чуть не попали под коней, мимо ехал, десяток всадников. Пришлось пропускать.

— Ибрагим, пошли отсюда быстрей, мне это начинает надоедать, нас того гляди узнают. Пошли есть одни ворота, там точно будет мало стражи, да и та подвержена порокам.

— Где это?

— Сейчас сворачиваем налево, по улочке прямо. Только сразу говорю, выход плохо пахнет.

Он остановился, повернулся ко мне, — В бочке золотаря, что ли? Не полезу! Лучше в бою сдохнуть чем в дерьме утонуть. — И зашагал дальше.

— Знаешь, иногда для того чтоб выжить приходиться и туда нырять.

— Друг мой, откуда у доброго лекаря, такие познания? Что уже приходилось?

— Я. Жив.

Мы шли по узким улочкам, старые дома, обветшалые заборы, начинающая осыпаться стена, мы приближались.

— Стой Ибрагим. За этим поворотом, ворота, через них из города вывозят, нечистоты и мусор, трупы животных. Там за стеной скотомогильник. Нужно придумать, что сказать страже на выходе.

Ибрагим заглянул за угол, повернулся ко мне, — Я думаю ничего говорить не надо, пошли. — С этими словами он ухватил меня за рукав и потащил за собой. Там никого не было!

Я не понимал ровным счетом ничего. Пусто, дверца в маленькую сторожку, чуть скрипела, покачиваемая легким сквозняком. Мы подошли ближе. Изнутри доносился храп, и стоял густой запах пальмового вина. Мы переглянулись.

— Я же тебе говорил, что они подвержены порокам.

Ибрагим промолчал, только покачал головой.

Мы вышли за крепостную стену, и оказались с обратной стороны города. Оглядевшись по сторонам, пошли в сторону могильников. Мы уже почти достигли места, когда в очередной раз, оглянувшись, Ибрагим выругался, и рывком за плечи пригнул к земле.

То, что я увидел, мне очень не понравилось, из ворот выехало полтора десятка конных стражников. Они покрутились на месте, разделились и поскакали вдоль стен и в сторону могильника. В нашу сторону направлялось пять человек. Пригибаясь к земле, мы поспешили убраться с их пути. Но не судьба, один из всадников заметил наши следы, окликнул остальных. Они поехали с двух сторон могильника, трое слева, двое справа.

Ибрагим хмыкнул, — Дай сюда твое копье и лезь наверх.

Отдав, что он просил, я стал карабкаться по осыпающейся земле, он же пригнувшись, побежал навстречу. Чуть в стороне от тропы была выкопана мелкая яма. Ибрагим спрыгнул в неё и затаился. Они ехали медленно, внимательно оглядывая окрестности, не доезжая до места где спрятался Ибрагим, они придержали лошадей. Один из них свесился с седла и стал рассматривать следы. Я покрылся холодным потом, наши следы. Послышался невнятный разговор, какой-то спор, один остался на месте, второй поехал по моим следам. Пройдя пару шагов, конь провалился ногой по самую бабку, в рыхлую землю, стражник слез, и продолжил путь пешком. Как только они остановились напротив. Ибрагим выскочил из своего убежища и бросился вперед на ничего не подозревающего противника. Короткая пробежка удар снизу вверх в голову под левую скулу, перерубил горло, отступил на шаг назад. Давая возможность начать телу падать, перехватил копье и силой бросил в спину второму.

Конь убитого сначала вскинулся, всхрапнул, хотел отбежать, схваченный умелой рукой за повод остался на месте. Оскалив зубы, попытался укусить, но, получив удар кулаком по носу и притянутый вниз уздечкой, остался на месте.

— Мухаммад, быстрей, сейчас ….

Со стороны послушались тревожные крики и топот лошадей, к нам скакали оставшиеся три стражника. Они расходились в разные стороны, охватывая со всех сторон прижимая к склону. Ибрагим нагнулся, выдернул из ножен убитого им воина саблю, вскочил на коня, погнал навстречу, слегка пригнувшись и свесившись на правую сторону. Всадник, на которого он двигался, выставил вперед копье. Когда до стражника осталось совсем немного, Ибрагим резко свернул в сторону, пропуская его слева от себя. Противник не ожидал такого, не успев перекинуть копье, пронесся мимо. Ибрагим развернул коня и устремился за ним. Вслед ему раздался тревожный крик двух других, до них было шагов десять. Враг, которого он нагонял, стал придерживать лошадь, сворачивая на левую сторону. Ибрагим привстал на стременах, перехватил саблю в другую руку и когда стражник оказался на достаточном расстоянии, с оттяжкой рубанул по широкой спине. Тут же сел обратно в седло и вбил каблуки в конские бока, заржав от боли, скакун ускорил свой бег. Потянув за повод, Ибрагим, стал заворачивать навстречу противнику. Но они не приняв бой, пронеслись мимо.

Я поскакал вслед за Ибрагимом, уходящим в сторону от города, так мы проскакали совсем немного и когда впереди появились пески, он остановился.

— Слезай быстрей, нам верхом не уйти, по следам догонят.

— Нет, уйдем. Не гони так. Лошадей запалим.

— Сейчас за нами будет погоня, найти нас, легко, вон как наследили. — Он указал себе за спину.

Моей удачи и трусости врага на всех не хватит. Нас с тобой просто убьют, даже до города не довезут. Слазь с лошади, мы обратно пойдем пешком.

— Куда? Ты что совсем с ума сошел. С таким трудом выбрались и теперь возвращаться?

— Ты когда ни будь на лис, охотился? — И гаркнул в полный голос. А ж кони присели. — Слезай.

Меня как ветром сдуло из седла, он взял поводья моего коня привязал их к луке седла своего, вытащил кинжал и воткнул в круп. Я едва успел отскочить в сторону, связанные лошади помчались от нас прочь. А мы побежали к редким кустам

— Давай шевелись, лекарь. Это тебе не у кровати больного на заднице сидеть. Это есть воинское искусство.

— Как серна по кустам прыгать? — Прохрипел я через полсотни шагов, останавливаясь и переводя дыхание. Постоял немного и опять побежал, спотыкаясь на каждом шагу. Таким образом мы отбежали довольно далеко, забирая в сторону. Наконец я совсем выбился из сил, упал на землю. Полежав немного, перевернулся на спину и посмотрел на Ибрагима стоящего надо мной. Ни слова не говоря, он сел рядом. Так мы провели немного времени, я успел отдышаться и прийти в себя. С той стороны, откуда мы убежали, послышались невнятные крики. Чуть привстав, мы стали наблюдать за тем, как нас ловят. Их было человек тридцать, все на хороших конях, они двигались по нашим следам.

— Ну что я тебе говорил. — Проговорил за моей спиной Ибрагим. — От этих уйти довольно трудно. Отдохнул. Пошли отсюда, как можно быстрей должны добраться обратно осталось совсем немного. Купим все что нужно и уйдем. Сегодня же. Как мне надоели эти ваши пески, не то, что мои леса, где берешь с собой лук, трут и краюху хлеба и можешь идти куда хочешь.

До города добрались, когда уже смеркалось. Мы лежали в кустах недалеко от одного из караванов. Наблюдая за размеренной жизнью бадауинов. У них было очень много верблюдов, которых они пригнали на продажу, мы решили их здесь купить, но сначала надо было осмотреться. Не вдалеке от нас горел костер, рядом с палаткой, в которой было двое, немолодых мужчин.

— Мухаммад, я сейчас пойду к ним, смотри по сторонам. Свистеть умеешь?

Я кивнул головой, — Да.

— Если увидишь стражников или ещё что ни будь неприятное, свисти. Говоря это, он снимал с себя кольчугу, которую протянул мне, — Сбереги, я думаю, она может пригодиться.

— Я тебе, что ишак на рынке, всё, что можно навесил на меня, а теперь и её таскать. Я так точно сдохну.

— Кто из нас воин? Ты или Я? Вот и молчи.

— О, Аллах. Где справедливость…. — Только это и проговорил, принимая от него звякнувший сверток.

Он встал, отряхнул галабею от налипшей листвы и мелких сучков и пошел к палатке.

Я видел как он, подойдя к костру, заговорил с мужчинами. Разговор длился недолго, один из них вышел. Оставив все вещи на месте, я поспешил за ним. Он отошел совсем недалеко, к соседнему костру. Там он что-то сказал, вскочили два мальчишки и вприпрыжку побежали к верблюдам. Мужчина им крикнул вслед несколько слов на гортанном наречии, постоял и, развернувшись, пошел обратно.

Меня встретил Ибрагим, стоящий с вещами в руках, — Ты, где ходишь?

— Как где выполняю твоё поручение. Ты что сказал: смотреть в оба, вот я и смотрю вон тот тощий, вышел из палатки и пошел в сторону я за ним. Вернулся обратно. Что не так я сделал?

— Так заикой можно сделать, я пришел, все вещи на месте, тебя нет.

— И как, по-твоему, я должен был бегать по кустам?

— Ладно. Забудем. Пошли к костру. Они согласны продать нам трех верблюдов, двух за деньги одного в обмен на кольчугу.

Помолчав, добавил — Твою.

Я разогнулся, — Это в честь чего? А если я не соглашусь?

— Тогда я отдам свою, меня ранят, и ты будешь долго лечить меня. Снимай.

— Я тебя полечу. Я тебя так полечу, что ни в один рай не попадешь, грешник. — Ворчал стягивая с себя кольчугу.

— А меня без неё, ткнут железкой острой, ты лечить будешь? Лучше сдохну….

— Тебе помочь. — Ибрагим стоял рядом и спрашивал с самым добрым выражением на лице.

Я отступил в сторону, споткнулся о торчащий корень и стал падать. Он удержал, взяв за локоть.

— Только попроси. — Произнёс вкрадчивым голосом.

В конце концов, борьба с кольчугой закончилась моей победой. Я отдал её Ибрагиму. Мы подобрали с земли свои вещи, и пошли к палатке, где нас уже ждали.

— Салам — Поздоровался с хозяевами, сидящими у костра.

Они кивнули в ответ, потом один из них взял с углей закопченный кофейник, налил кофе в маленькую чашку. Отпил глоток, поставил рядом с собой. И улыбнувшись, сделал предлагающий жест, я последовал его совету.

— Здоровы ли ваши верблюды? Хватает ли вам воды во время ваших путешествий? Здоровы ли ваши родители и дети?

— Спасибо уважаемый Мухаммад. Скот наш во здравии, земля милостива к нам. Родители служат Аллаху, а дети скоро приведут верблюдов — На его коричневом лице, изрезанном морщинами и покрытом оспинками от песка, сверкнула улыбка. Он поднял чашку и, отпив глоток, не поставил обратно, а стал держать её в руках.

Ибрагим тем временем разговаривал со вторым. Ночь разом опустилась на пустыню, на без облачном небе вспыхнули мириады звезд, светящихся в темноте холодным белым светом.

Отблески костра, горевшего перед навесом, освещали сидящих людей. Прохладный ветер обдувал, забирался в складки галабеи и, скользнув по телу, улетал прочь. От его прикосновений становилось зябко. Я стал потихоньку дрожать, чашка с напитком, которую держал в руке, заколыхалась и, мне пришлось взять её двумя руками.

Кочевник, посмотрел на мои мучения, с улыбкой что-то сказал своему соседу, тот кивнул и прошел во внутрь палатки. Когда вышел, в руках держал абу, он молча шагнул ко мне и положил её на колени.

— Прими, этот скромный дар, поможет согреться.

— Благодарю и сожалею, что у меня нет ответного подарка. — Я накинул на себя плащ из тонкой верблюжьей шерсти, закутался в него и почти сразу ощутил блаженное тепло.

Яхья, допил свой кофе. Поставил чашку на расстеленный ковер, посмотрел на меня, словно что-то хотел сказать, но потом передумал.

«и что такого рассказал Ибрагим?»

— Почтенный Мухаммад, ваш спутник сказал, что вы лекарь….

«та — а — ак»

… и вам известны разные болезни….

«продолжайте, уважаемый, ну почему я не погонщик верблюдов, сейчас бы говорили про этих тварей. Как только узнают что лекарь, каждый стремиться поделится своими болячками. При этом стесняются как невеста перед первой брачной ночью. Сейчас скажет, что ему трудно помочиться, а у самого лицо опухшее, мешки под глазами»

Кочевник засмущался, отвел взгляд в сторону и проговорил, — Я мочусь с трудом.

— Когда утром, вечером? Ночью часто встаете? Как у вас с женой, всё нормально?

«Сейчас скажет что с женой нормально, но последнее время….»

— А что с женой?

— Когда она приходит к вам, вы нормально исполняете свой долг?

Лицо его стало наливаться кровью. Он открыл рот, чтоб ответить, но я перебил его.

— Если я обидел вас, то прошу простить меня, но я лекарь и не смогу вылечить, если не буду знать. Я ещё буду задавать вопросы, и вы должны будете отвечать на них честно и правдиво.

Если вам неприятно рассказывать…. — Я указал на сидящих рядом, — можно отойти в сторону и там спокойно продолжим нашу беседу.

Он сердито на меня посмотрел, сказал что-то невнятно, сидящий рядом с ним кочевник встал, поманил Ибрагима и они ушли. Яхья проводил их хмурым взглядом, повернулся ко мне, указал на кофейник, — Ещё?

— Пожалуй, не откажусь, у вас вкусный кофе, получается. Ненавижу кардамон, а вы его не кладете в напиток.

— Я сам его не люблю, жены обожают, а я нет. — Он налил воды и пододвинул на угли кувшин с водой.

— Мухаммад, еще не настолько стар, чтоб ты разговаривал со мной как с глубоким стариком, хотя приятно.

Вся моя беда свершилась, когда мы шли через каменный распадок, день был до изумления жаркий, верблюды не хотели идти, и мы были вынуждены остановиться на ночь там, где никогда не останавливались. Вечер и начало ночи прошли спокойно, а потом случилось такое, что я ни забуду никогда. Небо заволокло черными, как душа иблиса, облаками, из них в многострадальную землю били молнии, они подбирались к нам всё ближе и ближе. Порывами ветра раскидало костер горевший, как и этот перед входом в палатку. Наступила кромешная тьма, озаряемая только вспышками. Очень резко похолодало, песок и мелкие камни летели в лицо, били по спине и голове, стали громко реветь верблюды, сбившиеся в кучу, сорвало и унесло палатку, раскидало все вещи. Мы прятались между камнями, стараясь укрыться от гнева аллаха. А потом небеса разверзлись, и оно упало на нас. Земля мгновенно промокла и превратилась в жидкую грязь, которая облепила каждого из нас. Мы пытались встать и падали, если кто решался сделать шаг, то не мог вытащить ноги, а если и смог, поднять её не было сил. Казалось это все длится вечность. И когда все стихло, нам сперва показалось, что мы оглохли, и в этой тишине мы услышали вой шайтанов, он приближался быстрей, чем может бежать самый быстрый верблюд, чем он был ближе, тем грозней становился.

Он посмотрел на меня, в его глазах стоял страх пополам с горечью, — Напоследок сверкнула молния и, в её свете я увидел свою смерть, она накатывалась на меня в виде белопенного вала воды, сметающего все на своем пути. Упав на колени, взмолился Аллаху о спасении души. Мне повезло, меня задело только краем, закрутило и швырнуло на взгорок, стукнулся головой о камни и очнулся, только когда свет наступающего дня озарил далекие горы. Я лежал по пояс в ледяной жидкой грязи, с трудом выбравшись из нее, я стал кричать, призывая своих людей, они стали откликаться и, как только утро наступило, мы увидели, что потеряли. Погиб каждый второй верблюд, пять человек утонули, а семерых мы так и не нашли. Мы теперь никогда там не ходим, хоть и прошло пять лет с того дня.

— Яхья, ты один заболел или ещё были ещё?

— Через год умерло трое, они стали кашлять кровью. А у меня сначала все было хорошо, но потом с каждым годом всё хуже и хуже. Я и сейчас могу сходить с ужасной болью. При этом, как только холодает, сил нет терпеть. Ты поможешь мне? — В его взгляде было столько мольбы и ожидания чуда.

— Яхья, ты не ответил как у тебя с женами?

Он отвернулся и буркнул, — Ни как, уже скоро полгода. Старшая, Алхена, ворчать начала, а младшие …. — он махнул рукой. — Люблю я их. Вот они и сели на шею.

Грубое лицо, изрезанное морщинами в миг преобразилось, когда улыбка появилась на его губах.

Мы бы разговаривали бы ещё очень долго, но пришел Ибрагим и второй кочевник, они молча прошли и уселись на свои места. Яхья спросил, ему ответили, он пожевал губы, окинул нас с Ибрагимом задумчивым взглядом, остановил его на мне, — Так ты сможешь мне помочь? Вас ищут стражники, ночью вам надо уходить, — Он говорил это, с задумчивым видом разглядывая меня и моего спутника. Если вы пойдете одни, вас догонят, нас они остерегаются трогать, в пустыне…. Бывает,… в пустыне люди пропадают, и не один, а целые отряды.

— Наверное, смогу, если ты оставишь человека здесь, он купит нужные травы, я расскажу какие, и потом догонит нас.

Он пристально посмотрел мне глаза, я не отвел взгляда, он кивнул, — Да будет так. Вы пойдете с нами.

Второй кочевник сидевший до этого спокойно при этих словах, стал возражать, вернее хотел, но Яхья в двух словах погасил его пыл. — Ступай и скажи остальным, что мы выступим, как только луна взойдет над башнями, иди.

— Яхья, кто ты?

— Зачем тебе знать? От многих знаний большие беды. А этот, — Он кивнул головой в сторону ушедшего. — Мой сын, младший, подарил мне всего двух внуков и думает, что может меня поучать. Вот его я и оставлю.


***

Верблюды ступали размеренным шагом, казалось, что они едва идут, а мне приходилось почти бежать. Когда мы отошли от стен города луна только начала подниматься, а сейчас она уже клонилась к горизонту. Помню в детстве, я впервые увидел караван, он проходил не вдалеке от нас, медленно и торжественно, Я стоял, разинув рот, а потом не известно чего испугался, когда один из идущих верблюдов вдруг повернул голову в мою сторону и ощерил свои зубы. Меня это так потрясло, что, зарыдав, зарылся в материнские юбки. Может тогда, у меня появилась «любовь» к этим тварям.

Половину пути я провел сидя в удобном седле, даже сумел задремать….

«Смотри, проговорил за моей спиной голос, это всё может быть твоим. Ты должен только сказать, да. Видишь? Видишь это? Не отводи, взгляд и не зови своего бога, он не поможет тебе. Они прекрасны, они подарят тебе истинное наслаждение, познаешь рай.

С — смотри…. С — смотри …»

Я очумело затряс головой, прогоняя остатки сна и осматриваясь по сторонам. Всё было по-прежнему, однообразная поступь верблюдов, пересыпающийся с каждым шагом песок, не громкие голоса людей. И над всем этим огромная, как блюдо, луна, освещающая путь.

У меня ломило всё тело, и начинало стучать в висках, а затылке наливалась тяжесть.

«Приснится же такая дрянь, когда ни будь можно заикой проснуться. Как-то мне не того, не хорошо, только простыть не хватало, хороший лекарь, самого лечить надо. Как там мой больной? Шагает впереди….»

Справой стороны шло человек десять, столько — же и с другой. Караван раскинулся по пустыне широким потоком.

Давно я слышал одну историю, про феллахов, которым удалось, уйдя в пустыню разбить отряд стражи отправленной за ними следом. Тогда долго судачили про это. Ни кто не мог понять, как им это удалось. В своих измышлениях дошли до того, что стали выдумывать всякие россказни: мол, им помог всевышний, покарал несправедливость, даровав победу, чести и достоинству. Вернувшиеся живыми, стражники, молчали. Ничто не могло заставить их открыть рот. Я лечил одного из них и всё что смог узнать, — Они не люди, они порождение шайтанов, люди, так не бьются. — И замолчал. На вопросы ничего не отвечал, только загадочно улыбался…. Его через два дня нашли с перерезанным горлом…. Я молчу до сих пор. Кто его знает, что или кто напал и убил почти весь отряд в двести человек. А феллахов, никто, никогда, нигде больше не видел. Пустыня умеет хранить свои тайны.

конец третьей главы.

Глава четвертая

Удар, второй, тело извернулось, уходя на шаг в сторону. Но коварный враг не спал, окончание шеста, как змея скользнув, смачно врезалось в бок, сбивая дыхание. В груди захрипело, стало колоть в правом боку, руки враз ослабели и стали опускаться. Уже не думая о нападении, стал отступать назад, беспорядочное удары посыпались со всех сторон, один из них достиг цели. С глухим звоном, отдавшимся во всей голове, я сел на задницу, откинул посох в сторону и выставил перед собой руки, — Всё! Сдаюсь.

Но врагу моему, не ведомо милосердие. Мне ещё раз досталось по шлему, одетому на чалму.

— Бери своё оружие и сражайся, неверный пес. — С этими словами ткнули в плечо.

— Помилуй меня доблестный воин и я помогу тебе.

— Мне не нужна помощь врагов….

— Но я не враг тебе, а друг.

— Ты не обманешь меня, христианская собака.

Пока мы разговаривали, он подошел ближе, я ухватил за шест и дернув опрокинул его на себя. Он упал в мои объятия, и мы покатились по песку, мгновение и он оказался прижат моим телом. Не много по сопротивлявшись, закричал, — Так не честно, ты не должен был так делать.

— А как я должен был делать? — Ответил я и отпустил. Он вскочил на ноги, отбежал в сторону. Присел на корточки, выставив мосластые коленки, почесав бедро, скривился от боли. И уставился за мою спину, по звуку шагов к нам кто-то подходил.

— Что Мухаммад, побили тебя?

Оглянувшись, увидел подходящего Ибрагима.

— Я тебе предлагал:- «давай поучу», а ту всё время отказываешься. — Он остановился рядом со мной.

Подхватив свой посох, встал, нагнулся и поднял оружие своего противника, протянул ему,

— Так я и не отказываюсь, просто не было повода.

Он взял его в руки, крутанул, махнул пару раз, со свистом разорвав воздух. Опустил в ноге, — как биться будем?

— Голова убит, тело ранен, рука перекладываешь в другую.

— Идет.

«Сейчас из меня будет один большой кусок мяса. Что там дальше то….»

В ушах зазвучал голос учителя: — «Так, мелюзга, я дважды повторять и показывать не буду, смотрите и запоминайте»

— Ноги ставите на ширину плеч и они должны быть чуть согнуты в коленях для того чтоб можно было успеть отскочить в сторону, уходя от удара. Посох для боя держать посередине на уровни груди. Хватка должна быть мягкой, но сильной. Вот так.

Он взял оружие и показал. После этого стал медленно вращать им, объясняя, что делает.

Мы стали послушно повторять, на первом же перехвате шест выскакивает у меня из рук и со всего размаху бьет соседа по спине. Он, шипя от боли, упускает свой, тот взмывает вверх и падает бедолаге на голову.

Учитель опускает посох, — Всем продолжать, Мухаммад, подойди ко мне.

Я вздохнул и втянув голову в плечи подхожу ближе и мне на плечи обрушивается удар, второй. Отшатнувшись, пытаюсь закрыться руками. Меня бьют по ним, приговаривая при этом. — Хват должен быть мягким, но сильным. Это нужно для того чтоб можно было изменить направление движения, так и вот так.

От тычка в живот я сгибаюсь, шлепок по спине заставляет выгнуться, а удар в лоб усадил меня на задницу. В грудь мне упирается конец шеста и опрокидывает на спину, стоящий надо мной учитель спокойным голосом продолжает говорить, — Все видели, что и как я сделал?

Я молил Аллаха, чтоб все ответили, — «Да» — но по закону подлости всегда найдется доброжелатель. Сосед по строю, пострадавший от моей руки, поспешил сказать — «Нет»

Учитель ухватил меня за шиворот, поставил на ноги и проделал все по новой. Я был готов, но удары были настолько быстры и стремительны…. В чувство меня привело ведро воды вылитое в лицо. После этого следующие полгода стали одним не проходящим кошмаром. Утро начиналось с того что мне давали в руки метлу и я шел подметать двор.

И что с того скажете вы, а с того что метлу надо было крутить как посох, так чтоб ветки только чуть чиркнули по земле. Она подпрыгивала, норовила выскочить из рук или просто пролетала, не касаясь земли. Но вскоре у меня стало получаться. Расслабиться мне не дали, заменили метлу на жердь у которой с двух сторон висели глиняные баклажки, залитые водой наполовину. И тут я взвыл, за каждую разбитую посудину меня били, кнутом.

Мне запретили ходить в медресе на занятия, читать, писать. Я набрался смелости и обратился к учителю, когда он однажды вечером проходил через двор.

— Учитель, — Он остановился и посмотрел на меня. — Разреши спросить.

Он кивнул, — Зачем мне нужно уметь….

Меня перебили, — Затем чтоб ты остался жив. Это всё что, что хотел спросить?

Я кивнул, закусил губу и прижал к себе, своё орудие пытки.

— Если сумеешь устоять против меня отразив пять ударов и нанести один, тогда я буду считать что ты готов, если нет….

Он прошел к стене дома, у которого стояли метлы, отломал черенок и кинул его мне, а себе взял целую, вышел на середину, — Нападай….

Очнулся я вечером, когда ночная прохлада опустилась на город. На разбитой голове коркой запеклась кровь, отбитые пальцы не сгибались из-за того что кисть опухла. Когда я попробовал сесть. То чуть опять не лишился чувств от боли во всём теле. Похоже после того как я пропустил удар и упал на песок, учитель отделал меня как черепаху, стоя на четвереньках по середине залитого лунным светом заднего двора, я как раз напоминал её.

Если не видом то скоростью, с какой пополз до своей койки. Утром меня подняли наравне со всеми, скинули с лежака, и когда я попробовал застонать от боли во всем теле, обозвали толстожопой бабой, всучили пустое ведро и послали за водой. До арыка было около ста шагов, столько же обратно, обычно возили в бочке на тележке, но сегодня это был мой урок. И завтра и ещё три долгих дня….

— Мухаммад, о чем задумался? — Ибрагим стоял неподалеку, в двух шагах от меня.

— Жду, когда ты будешь нападать.

— Как прикажете уважаемый, — С этими словами он вскинул палку на уровень груди, крутанул и шагнул ко мне, намереваясь атаковать голову, но по положению кистей удар должен был нанесен в область правого бока, в печень.

Шаг. На середине второго я зацепил песок, ногой и швырнул ему в лицо, он стал смещаться в сторону. Чуть, чуть самую малость, и мне этого хватило, я вскинул свой посох навстречу его вертушке, с сухим треском оружие встретилось. И мы разошлись, Ибрагим потряс ладонью, мой отбой «осушил» ему руку. Перехватил, попробовал раскрутить, не получилось, взял как копье и нанес тычковый удар. Ну это уже совсем было слишком просто, если он отбивался то в продолжении следовала раскрутка и удар в голову. Ага. Всё оказалось хуже, эта свинья ударила ногой, пришлось подставить бедро и бодро захромать в сторону.

Так и стояли друг напротив друга. Он, держась одной рукой за посох, а я двумя, но на одной ноге. Предложил ему, — Ничья?

Он отказался, взял свое оружие посередине самую малость подкрутил для разгона и выкинул в мою сторону руку, в кисти скользило, удлиняясь при этом, древко. И летело оно в лицо.

Я использовал отдачу при таком ударе для разгона, обратного конца своего шеста, чтоб ударить Ибрагима в голову…. и к моему удивлению он его пропустил. Я. Его. Достал.

Он постоял немного и рухнул плашмя на песок, взрыхленный нашими прыжками, раскинув руки.

За моей спиной раздались громкие крики радости, я повернулся к сынишке одного из местных это с ним развлекались пока не пришел Ибрагим, — Принеси мою баклажку, — Попросил его, а сам дотащившись пару шагов, опустился рядом с лежавшим телом.

Сдвинул чалму Ибрагиму на затылок, открыл великолепную шишку размером с голубиное яйцо, она набухала прямо на глазах. Перед глазами появилась детская ручка держащая сосуд с водой. Взял, вытащил затычку, и стал поливать лицо Ибрагима. Он открыл мутные глаза, осмотрелся вокруг, закрыл. Губы его зашевелились, я склонился, чтоб расслышать….

Этот иблис в человеческом обличии, ухватил меня за бороду и потянул, пришлось врезать ему баклагой от всей души по морде. Что-то хрустнуло, Ибрагим взвыл и отпустив меня ухватился за разбитое лицо. И стал ругаться на языке своей родины. За время наших странствий я как человек любопытный попросил его научить меня некоторым таким словам, но они мне показались оскорбительными и я никогда их ни кому не говорил. Так вот он поминал мою матушку, бабку и деда.

— Ибрагим, заткнись или я врежу тебе ещё раз. Чего орешь? Убери лапы и дай мне осмотреть твою морду. Я кому сказал убери руки.

Он раздвинул ладони.

— М — да. — Из носа текла кровь, губы тоже были в крови.

Он зашевелился, собираясь сесть, помог ему, и повернувшись отправил мальчишку в мою палатку чтоб принес сумку. Он убежал, сверкая голыми пятками.

Над ухом прозвучал фырканье, — Ты фто фофсем, с бархана съехал?

— Не хватай правоверного мусульманина за бороду и тогда тебя бить никто не будет.

— Да знаю я. — Склонился, выставил ладонь, — Слей воды.

Я полил ему и он стал смывать кровь с лица. Когда закончил, утерся полой галабеи, — Ты мне нос сломал.

— Кто, Я?

— Нет, я! Ты чем мне приложил?

— Ничего у тебя не сломано, это баклага треснула.

Ибрагим, молча, осмотрелся по сторонам, — Я тебя собственно не для мордобоя искал, не нравятся мне эти бадауины, ох не нравятся.

— Это чем же? Что такого они тебе сделали?

— Ты из палатки носа не кажешь, весь в своих отварах по уши завяз. Несуразно как-то всё у них. Женщин мало, детей тоже, скотина, правда, есть.

— И что? Они идут к себе домой. Там их ждут и жены и дети.

— Сколько мы стоим у этого колодца?

— Так это я попросил задержаться, мне надо было Яхью начать лечить, и здесь нас должен был встретить его, сын. Он только позавчера пришел, сегодня третий день, как стоим, а тебе уже всё не нравится. Ты наверно устал, приходи вечером, я тебе дам настойки.

— Слушай, перестань так говорить со мной, я вполне серьезен.

— Я тоже вполне серьезен, они ещё не дошли до дома….

— Ну не нравятся мне они, НЕ НРАВЯТСЯ, у этих кочевников повадки как у воинов шаха, поверь мне, они не те за кого себя выдают. Ходят, сидят, поворачиваются, смотрят за тобой, так что и кажется, слово поперек и он выхватит саблю.

— Так они же всю жизнь воюют, вот и учат своих с детства, им без этого не выжить в этих песках.

— Ты не слышишь меня, Мухаммад, — Ибрагим с горечью в голосе, покачал головой. — Они околдовали тебя.

— Ибрагим! Что за бред ты понес? Ты перегрелся? — Я протянул руку и хотел дотронуться до его лба. Но он отбил её в сторону. Встал, отряхнул одежду от налипших песчинок, криво усмехнулся, — Могу сказать только одно, что оттуда, куда мы идем, мы не сбежим. У нас есть всего несколько дней или мы будем свободными людьми или станем рабами.

Договорить мы не успели, прибежал посыльный он притащил мою суму и просьбу Яхьи, — «прийти к нему»

Попросив Ибрагима вечером зайти, для осмотра его разбитого лица, собрался и пошел вслед за мальчишкой.

В палатке было чуть прохладней, чем снаружи, не было этого изнуряющего солнца. Не успев подняться над барханами, оно тут же раскаляло песок, до невыносимой жары. Всё живое пряталось в прохладную тень. Вот и сейчас мы сидели втроем у подножия большого холма, который закрывал нас от палящих лучей.

Когда я вошел, Яхья поздоровавшись, указал на груду подушек недалеко от входа. — Садись Мухаммад. — Я присел и он продолжил, — А что это ты со своим другом не поделил, ты ему лицо в кровь разбил.

«Он что следил за нами? Или это мальчишка рассказал?»

— Я ему показал один из ударов. Зачем звал уважаемый Яхья?

— Как тебе кофе? В этот раз он очень удался. Ароматным получился. Тебе налить ещё? — Он потянулся с кофейником к отставленной мной чашке, наклонил, и из носика полилась струя коричневой жидкости.

— Пей уважаемый, — Он опустил его рядом с костром. — Это хороший напиток он придает бодрость, от него по жилам течет огонь. — Он поднял свою чашку и отпил из неё.

— Есть не разумные люди, они добавляют в него мед. Зачем? Зачем портить вкус, приятной горечи, смывающей усталость и бодрящей сердце.

«сладостью прикрыть, отравы вкус. Что ему надо? Что он так настойчиво предлагает мне этот кофе?»

— Благодарю тебя Яхья, — взяв чашку, сделал вид, что отпил глоток, слегка смочив губы.

— Спрашивать тебя о твоем стаде не буду, мы с тобой утром виделись. — Я усмехнулся,

— И позвал ты меня не для того чтоб хвастаться своим напитком, есть что-то….

И оно волнует тебя.

Яхья улыбнулся, ты хороший человек, Мухаммад и лекарь хороший. С моим недугом ты справился.

«Начало…. Как там Ибрагим говорит: — мягко стелет да жестко спать»

Улыбка сбежала с его лица, — Да, есть нечто, что беспокоит меня, Мухаммад, я никогда не желал зла таким людям как ты, но есть самый большой долг в моей жизни и надобно его исполнять невзирая ни на что. Это долг перед родом, семьей, моими детьми.

— Я пока не понимаю, к чему ты ведешь разговор?

— Вы чужаки, но как я говорил, — «храню в сердце благодарность за моё лечение», вы можете уйти от нас.

— А что взамен мы должны будем сделать?

Яхья улыбнулся, — Мухаммад, у тебя в роду иудеев не было?

— Нет? А что?

— Ты, такой как они, можешь вести достойный разговор только одними вопросами.

— Извини, это всё моё любопытство виновато.

Он махнул рукой, пустое мол, — Сегодня ночью мы уйдем, и так задержались на этом месте непозволительно долго.

— А что гонит вас? Или кто?

Посмотрев мне в глаза, и покачав головой, Яхья продолжил, — Вам дадим трех верблюдов, еды и воды. Мой сын расскажет, куда вам надо будет идти, чтоб добраться до источника.

— Пусть это будет Ибрагим.

— Как скажешь. А теперь иди, вам надо отдохнуть, набраться сил


***

Я сидел на расстеленной подстилке и смотрел на звездное небо. Зябко поежившись, Ибрагим запахнул полы халата, — Мухаммад, тебе не кажется, что это уже всё было.

— Что именно?

— Ночь, луна, куча песка вокруг и жуткий холод.

— Ну не так уж и холодно, прохладно, да.

— Да я не об этом.

— А о чем?

— Две луны назад мы с тобой, где были?

— А…. Ты об этом. Пустое. Я о другом думал….

Ибрагим повернулся ко мне, сверкнула улыбка, — О Господи спасибо, что сподобил раба своего и наставил его на путь истинный, спасибо тебе Господи. Мухаммад как оно тебе?

— Ты о чем? — Шевелится, не хотелось, не смотря на все попытки, днем не удалось отдохнуть. Сначала пришел один кочевник, у него разболелись зубы, пока с ним провозился…. едва уговорил, что надо вытащить больной зуб. Потом иблис притащил ещё одного, за ним следующего, ещё …. Мне даже показалось, что дух пустыни за что-то обиделся на бадауинов и послал им все несчастья какие только можно и все за один вечер. А в довершении пришел Яхья и мы с ним просидели довольно долго, разговаривая просто ни о чем, а когда он ушел, то оказалось что солнце уже над самыми верхушками далеких барханов. Полуденная жара спала, и стоянка превратилась в людской муравейник, где каждый занимался своим делом и только мы с Ибрагимом, бездельничали. Вещей у нас было всего ничего, мы их покидали в мешки и просто сидели на камнях, глядя на уходящий караван. Ибрагим потом все равно заставил шевелиться, и мне пришлось идти за ним до соседней гряды, где мы сейчас и сидели. Я выпросил у него немного времени для отдыха. Он согласился, но из-за своего характера не смог долго молчать.

— Тебе понравилось думать?

— Ибрагим!

— Скажи, каково оно хоть раз в жизни подумать?

— В отличие от тебя я всегда думаю прежде чем хоть что-то делать. Кто нас затащил сюда? Я что ли? Это ты поперся к этому каравану и стал договариваться, ещё мою кольчугу отдал им….

— Если бы я не отдал твою кольчугу, нас бы уже давно собаки сожрали бы. Нам с тобой жить оставалось до утра. Мухаммад, у тебя совесть есть? Ты вообще, о чем говоришь?

— О том что ты не дал времени чтоб всё обдумать, затащил сюда и теперь меня же обвиняешь….

— Да не обвиняю, а просто говорю:- что это уже было. А ты мой друг, виноват во всем этом не меньше меня.

— Да я виноват, и не отказываюсь. Давай оставим этот глупый спор на потом, а сейчас нам надо идти, ты запомнил куда?

— Да. — Ибрагим встал во весь рост, передернул плечами и отправился за оставленными нам верблюдами.

«Опять дорога, опять путь, сколько лет я скитаюсь? Много. Может стоит подумать о том чтоб найти место и спокойно пожить? Эх. Кого ты собрался обмануть Мухаммад? Самого себя? Да тебе высидеть на одном месте…. подвиг подобный исходу евреев из Египта. Хотя была пара „подвигов“ но об одном вспоминать не хочется, а второй ….»

— Доброго утра вам у уважаемый Мухаммад. Как поживают ваши стада? Хорошо ли напоен ваш скот, хватает ли ему воды? — Сидевший передо мной раскосый человек, одетый в расписной шелковый халат необъятных размеров, обмахивался меленьким веером. Но всё равно его жирное лицо лоснилось от пота.

Глядя на него, в голове проскочила мысль «Бросивший заниматься физическими упражнениями часто чахнет, ибо сила его органов слабеет вследствие отказа от движений»

Но здесь я был не согласен с этим высказыванием. Некоторое время назад нам пришлось идти вместе в одном караване, и он подвергся нападению разбойников. Я думал, что эта туша, которую с трудом тащил верблюд, забьется куда ни — будь и будет трепетать от страха…. Да уж, я многое отдал за то чтоб посмотреть это ещё раз. От страха трепетали разбойники, когда Ли Шун соскочил на песок и устроил побоище, практически в одиночку разогнав банду, нет отбивались все, но он был главным героем.

Когда этот толстяк, взметая полами своего халата, пыль и песок, ворвался в ряды противника, его сначала не восприняли как угрозу, а потом стало поздно. Он завертел своим посохом так, что казалось он, порхает в воздухе без посторонней помощи. Меня обучали немного биться на палках, но то что видел сейчас…. Да! Это была работа мастера. Бедные разбойники. Разбитые головы, сломанные руки, это были мелочи, и когда он разбил череп лошади упавшей подмявшей под себя всадника, на него обратили внимание все. Ведь по давней традиции лошади считались ценностью, их не калечили и не убивали. А этот купец разошелся так, что мы отступили от него в страхе за свои жизни. В общем отбились.

Вечером я подсел к нему у его костра и разговорившись мы продолжили путь вместе.

— Всё хорошо Ли Шун, только в путаетесь немного в приветствиях, ваши вопросы задаются кочевникам для которых вода и скот символ жизни.

— Да? Опять ошибся? Ну что поделать, я ещё учусь. Спасибо вам за то что взялись обучать меня.

— Ли! Кто кого ещё обучает? — Я поднялся на ноги и поклонился ему. Как он мне в прошлый раз объяснил ученик должен первый приветствовать своего учителя и при этом сложить руки на груди.

Он рассмеялся и повторил за мной мои довольно неуклюжие движения, — Ладони сомкнуты, мизинцы отведены в стороны. Поклон. При поклоне смотрите на свои ноги и склоняйте голову так чтоб учитель видел ваш затылок. Да! Именно так. Вы старательный ученик, Мухаммад.

— Я стараюсь.

— Думаю мы с вами можем до самого вечера изливать друг на друга слова благодарности и выказывая свое красноречие. — Он склонился в изысканном поклоне.

— Да уж, нам стоить заняться делом. Прошу вас. — Я прошел к двери комнаты, и распахнул ее, пропуская своего гостя вперед. Мы вышли во двор.

— Я пожалуй оставлю свой посох, постоять здесь, — С этими словами он прислонил его к стене. — Так будет честней.

— Вы разрешите? — Подойдя ближе, попросил дозволения осмотреть его оружие.

Он вложил мне его в руки.

— У — ух! — Посох был довольно увесистый, где то с половину барана. Концы заделаны бронзовыми накладками и по всей длине опоясаны кольцами.

— А зачем кольца?

— Я не глядя могу выкинуть его в сторону, при этом буду знать сколько и куда могу сдвинуть ещё.

— Тяжелый.

— Он и должен быть тяжелым, иначе не будет ломать кости, а только оставлять ссадины и ушибы. Вы лекарь и должны знать про это.

— Про это знаю, я к тому, что как его вертеть?

— Ну и ваш тоже не из легких. — Он окинул взглядом палку, бывшую у меня в руках.

— Да это так, дубина, от собак отмахиваться. Меня учили, немного.

— Покажите?

Кивнув головой, я прошел на середину, усыпанного песком дворика. Встал по середине. Взяв палку в правую руку, поставил вдоль тела, чуть отведя в сторону. Сделал вперед один шаг, подкинув выше, перехватил его второй рукой и нанес хлесткий удар по воображаемому противнику, отступил назад, вкинул вверх свою клюку, якобы отбивая выпад, ткнул ногой.

И закружился по двору в вихре боя.

Когда замер, закончив поединок, Ли Шун удовлетворенно кивнул, — Да есть что-то такое что достойно внимания. Но ваши удары в основном сверху вниз, рубящие, и вы почти не делаете тычковых выпадов. А это снижает ваши возможности как воина. От половины ваших атак можно просто отойти в сторону, а вторую половину отбить с уроном для нападающего. Вы побеждаете за счет скорости, а надо думать, и каждое свое движение продумывать, перед тем как напасть. Иногда достаточно только один раз стукнуть противника и он будет выведен из строя. Смотрите.

Он забрал из моих рук палку, встал на мое место и подозвав поставил напротив себя — Стойте спокойно и ничего не бойтесь, я только обозначу места попаданий.

Он отошел от меня…. И воздух взорвался вихрем ударов. Глаза не успевали следить за всеми его движениями, я только чувствовал легкие прикосновения. Предплечье, кисть, голова, живот. Самый его низ, колено, грудь, стопа, нижняя челюсть. Горло и в завершении ухо.

Остановившись, он поклонился. Всё это было показано на выпаде, тычковым ударом, я бы большую часть из них нанес бы рубящим.

— Вот так мы бьемся с посохом, вот поэтому он такой тяжелый, это сделано для того чтоб пробить защиту. — Помолчав, добавил, — Ну и кости с жиром тоже.

— Возьмите свою «клюку» — Ли протянул мне палку, — Я покажу вам как надо защищаться.

Пройдя к стене забрал свой посох, вернулся, — Вы готовы? Если да, нападайте.

После всего виденного я решил действовать осторожнее…. Ага. Как бы не так. Первое что я получил, это в лоб. Не больно, но обидно, чалма смягчила попадание. В ответ, показал, что атакую плечо, а на самом деле хотел поразить ногу.

И с удивлением обнаружил, что сжимаю воздух, в руках ничего не было. А в горло мне упирается довольно неприятная железяка. Я не говорю что умею хорошо, драться, но эта легкость с которой меня оставили без оружия….

— Ли, покажи ещё раз и помедленней, — Я поднял палку и стал медленно опускать на плечо своему противнику. Он подставил свой посох, провернул, и мне даже показалось что последний, стал гибким как веревка, и чуть дернул в сторону одновременно разворачивая его другим концом в сторону моего горла.

— С этим понятно. А остальное как?

— Смотри. — Ли Шун отошел на пару шагов, взял оружие посередине и медленно закрутил перед собой. Почти остановив движение, переставил кисти и, используя вес, послал шест в мою сторону. Я даже отшатнулся назад, когда он замер буквально на расстоянии ладони от моего носа. Втянулся обратно и опять мерно закрутился, снова перехват и я втягиваю живот. Всё это было проделано почти с трех шагов. Рука и длинный посох могут вместе творить чудеса.

На этом наши занятия закончились, мы вернулись в дом, в уютную прохладу. Мы расстались, когда на небе зажглись первые звезды. Это была наша последняя встреча. На утро его караван уходил из нашего города. Мы попрощались, я просил его зайти ко мне на обратном пути, он пообещал. Но судьбе было выгодно поступить по своему, больше мы никогда не виделись. Вскорости мне было предложено покинуть город и чем быстрей, тем лучше. Попытки оспорить что либо привели к тому что меня просто вывезли за стену и оставили там, со словами, — «Шагнешь через ворота, умрешь» Пришлось убираться. Лечи потом больных. Вот так. Родственникам взбрело, что я виноват. Хорошо хоть камнями не побили…. Невежественные дикари.

Я до сих пор не знаю, живой Ли Шун или уже сложил свою голову. Да и самого жизнь закрутила, стала кидать по разным городам и странам. За прошедшие года я побывал и объездил почти всю ойкумену.

— Эй. Лекарь! Ты чего спишь? Вот это да! Зря, что ли я приволок этих тварей, сказал бы, что не хочешь никуда ехать, я бы давно уже спал.

— Ибрагим? Я тебе сегодня говорил, что ты зануда?

— Да, два раза. — Его улыбка сверкнула в темноте.

Лекарь 2
Часть первая. В поисках истины

2008 г. Работая в государственном архиве города Каира я обнаружила странный манускрипт. Обычный свиток, из некогда мягкой кожи, но сейчас отвердевший до состояния камня, от прошедшего времени. На нем была печать, но разобрать что на ней, было затруднительно. Её срезали и отправили в лабораторию, девочки обещали, что сделают всё быстро и завтра к вечеру результат будет у меня. При более тщательном осмотре выяснилось, верхний слой рукописи это остатки футляра. Обычно это кожаный рукав с завязками, служил для хранения и пересылки почты, как конверты в наше время. Вот и этот выполнил свою задачу, сохранил содержимое.

Написанный на древнеарабском, он сначала не вызвал никакого интереса. Некий человек, описывает свою жизнь. Пишет и пишет. Бог бы с ним. Но буквально за день до этого, разбирая домашнюю почту, я обратила внимание на письмо от одного человека, обычно не рассматриваю никакие частные послания, зачастую даже их не читаю. Везде одно и то же, сначала хвалят мои работы, а потом просят денег. В нем была всего одна строка, ссылка на сайт в интернете и имя человека. Пожав плечами, смяла листок и отправила его в корзину.

Вернувшись вечером домой, решила перед сном просмотреть некоторые материалы и по ошибке загрузила отсканированный файл с этой рукописью. Мельком глянула и свернув его на рабочий стол, стала просматривать результаты, присланные по моему запросу из Химрона..

За окном, засыпая, томно шумел пригород, мерно гудел вентилятор, разгоняя своими лопастями влажную духоту, через приоткрытую створку тянуло ночной прохладой, а яркие звезды, рассыпанные по темному небу, стали бледнеть. Пора спать. Сняв очки, устало потерла глаза, слепо сощурившись, посмотрела, сколько времени, три часа ночи….

Рука потянулась к кнопке выключения, когда увидела значок, открыла текст и занялась рутинной работой по переводу. Для себя решила, пару строк, и на сегодня всё. Работа пошла легко, и где должны были быть строки, нарисовались страницы….

Но мне все время казалось, что я делаю все не так…. Пропустила что-то важное…. А что?

Встав из-за стола, прошла на кухню, заварила очередную кружку крепчайшего кофе, добавила туда кусочек сахару. Решив умыться, зашла в ванную, склонившись над раковиной, поплескала воды в лицо и когда выпрямилась, увидела в зеркале свое отражение.

«Плохо ты выглядишь, дорогуша. Не забыла что тебя завтра, Шакрам будет ждать, надо в аэропорт ехать. Хорошо хоть вторая половина дня, можно будет поспать немного»

Когда возвращалась обратно, поняла, что было непонятно. Имя человека, которое было в том письме. Первым делом переворошила мусорную корзину, хорошо что накануне лень было выкидывать мусор, найдя нужное положила листок на стол, и набрав в поисковике указанную ссылку, я стала читать появившееся на мониторе, сравнивая с тем, что у меня было.

Под утро, часов в пять, устало потянувшись, взяла папку с фотографиями. Не было никаких сомнений, речь шла об одном и том же человеке, его звали:

Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим лекарь милостью Аллаха Милосердного.


Лекарь.

Где-то в окрестностях города …. (не удалось перевести)


— Ты просто зараза!!!

— ?

— И не смотри на меня, как будто ничего не понимаешь, мы по твоей милости опять вляпались в очередное недоразумение.

— Ты с минарета упал? Я ещё и виноват в этом. Да как только твой поганый язык поворачивается говорить такое. Хочешь сказать что это я повинен в твоей не расторопности?

— Какая расторопность? Не переворачивай с ног на голову. Если бы ты быстрей шевелил своими мослами, которые по недоразумению у тебя называются ноги, мы уже давно были бы хрен знает где, а не сидели в этой вонючей яме.

— И чем тебе здесь не нравиться? Да здесь иногда идет дождь, из ослиной мочи, иногда падают куски, — Он отодвинул в сторону навоз, — Но во всяком случае мы имеем жилье которого у на не было из-за отсутствия денег.

— Да только это жилье временное и я с удовольствием променял бы его на какую ни будь хижину, даже можно без крыши….

— И стенами настолько далекими что до них идти надо месяцы или даже годы.

— Что делать будем? Смотри нас продадут за долги….

— Ой, не смеши мои сандалии, нам красная цена медный дирхем за двоих, поднакопим деньжат и выкупимся, я воин, ты лекарь, — И рассмеявшись продолжил, — Я калечу, а ты добиваешь, так что друг Мухаммад, у нас всегда есть шанс вырваться на волю.

— Если только ищейки эмира не пронюхают, что два жирных каплуна сидят и ждут когда им головы скрутят.

— Может хватить бурчать, ворчишь как старый дед, мы здесь всего ничего, даже на дневной намаз не кричали, а ты уже весь из себя вышел.

Я подошел к нему ближе, посмотрел вверх на небо забранное решеткой, никого не видно,

— Я хочу открыть тебе тайну. Тайну всей моей жизни. — И закричал прямо ему в лицо, — Я боюсь темниц, ты это можешь понять, — Меня начала колотить крупная дрожь.

Ибрагим отстранился чуток назад, поковырял в ухе, осмотрел палец и не найдя на нем ничего ценного вытер о подол, — Чего орешь? Сказать не мог?

Но от того что я сорвался и накричал, мне вдруг стало спокойно, уже нормальным голосом закончил. — Не мог, плохо себя чувствовал.

— Зато сейчас получшело?

— Ага!

— Ну слава богу. Если чего обращайся, я, конечно, не буду лечить твоих больных, перебивать твой хлеб, но уж одного своего друга готов лечить бесплатно.

— Продолжай, ты льешь бальзам на мою израненную душу….

— Может тебе ещё и станцевать, правда здесь места маловато, — Он обвел рукой яму, в три шага длинной и два шириной. — Ты мне лучше скажи у тебя спина крепкая?

— Да вроде ещё не жаловался.

— Вот и хорошо. Ту умеешь замки открывать?

— Нет.

— Вот поэтому и спрашиваю еще раз, у тебя спина крепкая?

Я посмотрел вверх, потом на него, окинул взглядом крепкую фигуру, вздохнул и обреченно кивнул.

Он милостиво так улыбнулся, — Вот и хорошо, ждем до ночи и уходим отсюда.

Ну да если встать мне на спину то можно дотянуться до решетки и даже просунуть сквозь неё руки, надеюсь, он успеет сделать всё очень быстро.

Выбрав местечко почище, сел и прислонился к глиняной стене спиной, от неё исходила приятная прохлада, я и не заметил, как уснул.

Разбудил меня дружеский пинок под ребра, открыв глаза, сначала не мог понять, где я

— Ибрагим ты чего? — Спросил хриплым спросонья голосом.

— Не храпи.

— И не думал.

— А что, по-твоему, я сейчас слушал?

— Ну не знаю, я спал. Эх, — Сладко потянулся, — Мне такие гурии снились! Стройная, брови в разлет, лицо как луна…. — Меня прервал смешок с противоположной стороны, — Ты чего смеешься?

— Лицо как луна! Только представь как её растащило бедолагу, это сколько пчел её жалили если она так распухла, — Ибрагим весело рассмеялся.

— Чего ржешь, как жеребец?

— Никогда не знал что тебе нравятся такие уроды.

— Тьфу на тебя. А что ваши женщины лучше?

Он прекратил скалиться, — Мухаммад, давай не будем.

— Что не будем?

— Извини меня, что я посмеялся над твоими словами, но давай не будем продолжать этот разговор.

— Договорились, — Ворчливо ответил я.

В очередной раз посмотрел вверх, на косую полоску солнца, видную на краю решетки, до заката ещё далеко. Делать было совсем нечего, — Ибрагим!

— М — м — отозвался он.

— Расскажи чего ни будь.

— Чего?

— Ну историю какую.

— Какую?

— Такую! Ты чего издеваешься?

— И не думаю, — Он отвечал неохотно, сидя с закрытыми глазами.

— Расскажешь?

— НЕ, а! Это ты у нас болтун собеседник, вот и говори, а я послушаю, — Он сложил руки на груди, устроился поуютней и прикрыв глаза склонил бритую голову на грудь, буквально через пару мгновений до меня донеслось ровное посапывание спящего человека.

— Ну, вот хорош друг, надавал пинков, поднял, разбудил, а сам спать завалился, — Вполголоса проворчал, чтоб не разбудить Ибрагима.

Посидел немного, посмотрел по сторонам, но это занятие быстро наскучило, слева глина справа глина, снизу, опять глина, только сверху нет её, там синее, безоблачное небо, забранное решеткой. Откинулся на стенку, прикрыл глаза и предался воспоминаниям.


Ослепительно белое солнце, на синем небе, нет ни одного облака, чтоб закрыть многострадальную землю от палящего зноя. Дно высохшего водоема потрескалось, при каждом шаге под ногами хрустят глиняные чешуйки, истираются и превращаются в тонкую пыль, которая взмывает вверх и оседает на одежду, прилипает к потным телам, раскрашивая лица в однообразный серый цвет.

Усталые люди бредут, не поднимая головы. Они бы рады остановиться и отдохнуть от проклятой жары, не могут, не по своей воле они оказались здесь. Они никто, они рабы. Люди собранные со всего края и проданные за долги. Ещё вчера, у них было, если не всё, но был выбор, сейчас и этого нет. Караван идет седьмой день, до славного города (лакуна) осталось пройти совсем немного, но для обессиленных людей и этого много. Некоторые, молча, падают ничком, и даже кнут надсмотрщика не может вернуть их к жизни. Несколько изможденных женщин просто сели на песок, отказываясь идти дальше. Тела вздрагивали под ударами палок, но у несчастных не было сил даже поднять руку, и заслонится от побоев. Одной из них дубинка попала по голове и несчастная, даже не вскрикнув, молча завалилась на бок, окрашивая серый песок, алой кровью.

— Мустафа! Сын иблиса. Ты что делаешь, собачий сын? Ты что меня разорить хочешь?

Если она сдохнет, я её цену с тебя возьму.

— Хозяин, ты что? Я её даже пальцем не тронул, сама свалилась.

— Где сама? А кровь откуда?

— Да не бил, я. Говорю тебе сама, упала. — Мустафа присел рядом с рабыней на корточки, перевернул на спину и всмотрелся в лицо.

— Ну что с ней?

Надсмотрщик похлопал свою жертву по щекам, голова мотнулась пару раз в разные стороны и замерла. — Кажется, того, померла.

— Мустафа, с тебя пять серебряных динариев….

— За что?

— За то самое, я, что должен по твоей вине нести убытки? Ты испортил моё имущество, заплати мне или можешь, поменяется с ней местами.

Кипя возмущением, отбросив тело несчастной, Мустафа, вскочил на ноги и бросился к купцу. Но дорогу ему заступили два охранника, выставив копья.

— Аллах, покарает тебя за жадность. — Брызгая слюной, заорал надсмотрщик, — как мне заставить этихтварей шевелиться? Ты подумал об этом? Лучше корми их, да воды не жалей. Тьфу! — Он сплюнул на песок, ударом палки отбил в сторону наконечник копья направленный ему в грудь. — Жирный шакал.

За его спиной послышался едва слышный стон. С резвостью, достойной гепарда, он развернулся и бросился к своей жертве, схватил за ворот рубашки и приподнял, показывая её купцу, — Она жива! Я тебе ничего не должен. Лучше пришли сюда, этого тощего лекаришку, пусть лечит.

После этого и отпустил женщину, которая упала обратно, поднявшись и отряхнув колени, Мустафа пошел дальше.

Купец, задумчиво посмотрел ему вслед, опустил верблюда, слез с него. Кряхтя прошелся пару шагов, свисающим с плеча куском чалмы вытер потное лицо, посмотрел на небо и вздохнув огляделся по сторонам. — Эй, вы. Надо пройти вон за тот бархан, там мы остановимся. И будет отдых.

Люди сидели и лежали не в силах шевелиться, немногие, у кого оставались силы, начали вставать на ноги и помогать другим. И скоро живой ручей потек дальше. Очень скоро на месте остались только рабыня, лежавшая без сознания, купец и два его охранника.

Проходя мимо них, он указал на женщину, — Убейте. — После этого сел на верблюда и уехал.

Высокий, с черной густой бородой, в которой сверкали седые нити, воткнул копье в песок, перекинул щит на спину, шагнул вперед, вытаскивая нож. Невольница открыла глаза и не понимающим взглядом посмотрела вокруг, охранник склонился над ней, перевернул на бок, запрокинул голову назад и приложил нож к горлу.

— Подожди! — Остановил его второй, — У меня давно не было женщины, оставь её мне.

Первый выпрямился, посмотрел на напарника, — Алишер, ты посмотри на неё. Её сначала полдня отмачивать надо….

— А…. — Махнул рукой охранник, — Я потом приду, Салих, ты иди или тоже будешь?

— Нет. — С этими словами забрав копье, ушел. На прощанье бросил. — Я потом приду, проверю. Не задерживайся.

«Вот дал, Аллах, дядю» Алишер смотрел ему вслед, пока тот не отошел настолько далеко, чтоб расслышать слова, — Замучил ты меня своим приглядом, что ж тебе неймется старый пень, — сюда не ходи, — туда не суй, — здесь не стой. Чтоб тебя шайтан за ухо укусил.

Пока они разговаривали, рабыня перевернулась на спину, стражник, увидев это, развернулся к ней, — Очухалась? Тебя как зовут?

Запекшиеся губы чуть шевельнулись и приоткрылись, изо рта вырвался неясный хрип. Алишер отцепил от пояса баклажку с водой. Напоив женщину, он повторил свой вопрос, — Как тебя зовут?

— Хузама, господин, — Более-менее внятно прошептала она.

— Откуда ты и кто ты?

— Из (Лакуна), мой отец, феллах.

— «Черноногая» Что ж, таких у меня ещё не было. — С этими словами, он нагнулся, поднял её на руки, глянул по сторонам и двинулся в сторону небольшого холма, зайдя за который было бы не видно, что он будет делать. Пройдя с невесомой ношей с три десятка шагов, опустил её на песок. Постоял посмотрел, а потом нагнувшись одним движением разорвал галабею, обнажив грудь. Хузама вяло сопротивлялась, пытаясь руками прикрыть наготу. Довольно рассмеявшись, он сдернул с неё шальвары и отбросил их в сторону, теперь перед ним лежала голая девушка.

— Господин, не надо. Прошу вас…. Я ещё девственница….

— О! даже лучше. — Расстегнув пояс с оружием, отбросил его в сторону, звякнули ножны меча о рукоять кинжала, а он взялся развязывать ремешок на штанах. — Вот увидишь тебе это понравиться.

Справившись с завязками, он опустился на колени и поймав отползающую от него рабыню за лодыжки подтащил и навалившись подмял под себя. Она вцепилась ему в бороду и, тогда он ударил по лицу и отбил руку в сторону. Она заплакала, а потом закричала, когда он вошел в неё. Ладонь, слепо шарившая по песку, что-то нащупала, сжалась в кулак и она из последних сил стала наносить удары, не понимая, куда и чем бьет. Алишер вскрикнул, попытался встать. Но она потянувшись вцепилась зубами в щеку и удержала его на себе, а потом он вдруг странно так захрипел, вытянулся и обмяк. С трудом она скинула его с себя. Вздохнула полной грудью, перевернулась на бок, и свернулась клубочком. Прошло совсем немного времени, и она решила сесть, но ей мешало что-то в правой руке, она поднесла её к лицу, и в недоумении стала рассматривать окровавленный кинжал.


***

Купец сидел под легким навесом поставленный слугами, чуть поодаль дымился прогоревшими углями маленький костер, на котором булькал кофейник. Держа в руке чашку с напитком, он откинулся на наброшенные подушки, лениво осматривая раскинувшуюся перед ним стоянку. Отпив, поставил посудину на ковер и позвал стоящего неподалеку охранника,

— Салих, а где Алишер, я давно его не видел.

— Скоро придет.

— Он что, опять за старое взялся?

Салих, задумчиво посмотрел на бархан, за которым остался племянник, потом на купца.

— Господин, надо подождать, немного, ничего с ним не случиться. Придет.

— Нуда, нуда, в прошлый раз, это твое, — «Не случится» стоило мне три золотых.

— То была случайность, никто не ведал, что там будут стражники….

Теплый ветер, сдувающий пыль с верхушек песчаных холмов, принес с собой слабое эхо женского крика.

Салих удовлетворенно кивнул, своим мыслям, а вслух сказал, — Он скоро, будет.


Между рабами, сидящими на песке, ходили люди и раздавали воду и ячменные лепешки. Некоторым нужна была помощь, обессилившие несчастные лежали безучастные ко всему, что происходило вокруг. Высокий, худой парень с едва пробившейся бородкой, помогал этим бедолагам, наливая каждому, кто нуждался, целебного отвара из большого кувшина.

Да, это был я, ваш покорный слуга. Мухаммад — ад — Дин — абу-л — Фатх ибн Ибрахим.

Молодой и глупый. Я был на войне, видел кровь, страдания достойных мужей и смерть храбрых женщин и понимал, за что они отдают свои жизни, но никак не мог постигнуть, во имя чего терпят мучения эти бедняги….

По мере своих сил старался облегчить им участь, каждый вечер готовил отвары и настои, но моих запасов трав надолго не хватило. Меня обманули, не сказали что караван, которому нужен лекарь, будет на две трети состоять из рабов, их было почти двести человек.

Когда увидел…. Многие уже были на пределе своих сил, а тут ещё купец, вместо того чтоб идти ночами пошел совсем неправильно. Мы двигались с темна до темна, весь день и это сказалось, рабы стали умирать, сначала по одному по два, а потом просто падать и не вставать, их бросали в пустыне и тела мертвых привлекали всякую нечисть, очень скоро во мраке окружавшей стоянку, мы слышали шакалов и гиен, днём они шли по пятам и не успевал караван пройти…. Только разбросанные кости говорили о том, что здесь произошло.

— Лекарь, — Позвали меня, выпрямившись, я повернулся к подошедшему стражнику.

— Помоги моему брату.

— А что с ним?

— Он ничего не есть, лежит на боку и держится за живот.

— Посмотрим, может и смогу его вылечить. — Ответил и присел, чтоб закончить перевязывать ногу молодой женщине, у неё распухло колено.

На плечо мне легла рука сжалась в кулак, зажав галабею и кожу, потянула вверх.

— Лекарь, ты наверно не слышал, что я тебе сказал, — Прорычал он мне в лицо.

— Тебя как зовут? — Так сложилось, что я не сошелся с ними близко, чтоб знать по именам.

— Адиль! — Ответил и хотел потащить за собой, но вдруг остановился, медленно опустил голову и посмотрел на нож, который упирался ему в живот.

— Руки, убери. Если твой брат ещё не умер, подождет. А вот ты рискуешь встретиться с пророком до срока. Или пойдешь служить в гарем — Опустил оружие в самый низ живота.

— И запомни, я тебе не слуга, попробуешь мстить, уважаемый, зарежу. А брата своего напои отваром, я тебе его после дам. Жрать меньше надо всякое дерьмо. Иди. — Оттолкнул его от себя и, повернувшись к нему спиной, вернулся к прерванной работе.

Он топтался за мой спиной в нерешительности, потом всё таки решился, но сколько в голосе было лести…. Иронии.

— Господин Лекарь. Я прошу Вашу Милость, проявить снисхождение ко мне и простить моё невежество. По своему недомыслию и скудости ума посмел надерзить Вам. — И склонился в поклоне.

Я рассмеялся, — Это где ты таких слов набрался?

Он улыбнулся в ответ, — Прости, погорячился, за брата переживаю, он у меня младший, больше него, родных никого не осталось.

— Подожди, здесь осталось совсем немного, — Я закончил накладывать повязку, завязал узел.

— Спасибо вам Господин, — Услышал слова благодарности.

«Тебя дней на пять в постель положить, чтоб не ходила, быстрей заживет» Проскочили в голове мысли, но вслух сказал другое, — Аллаха благодари.

— Ну, пошли Адиль, посмотрим на твоего брата.

Пока мы шли к навесу, где расположились стражники, я расспрашивал о том, что ел, пил, брат. Не кусали его змеи, скорпионы. Пили они только горячий отвар, Адель сам его варил, этому научила мать, питались из общего котла, у всех всё было нормально, а вот бедолагу скрючило.

Бледный парень, с испариной на лице, лежал на боку, прижимая руки к животу и закусив губу, чтоб не стонать от боли.

Присев рядом, положил ладонь на лоб. Холодный. Прижав палец к бьющейся жилке сосчитал как бьется сердце, немного учащенно, но это нормально для такого состояния.

Перевернул на спину и стал ощупывать живот, больной стал мешать, размахивая руками.

Пришлось сказать Адилю, чтоб держал, а то свяжу как овцу. Он сел рядом положил его голову себе на колени, склонился и принялся что-то шептать на ухо брату и тот постепенно затих, хотя изредка стонал, пока я его осматривал. Закончив, попросил немного воды и когда принесли, ополоснул руки.

— Адиль, — Позвал я. Но он меня не расслышал, продолжая утешать бедолагу.

— Адиль, — Громче окликнул его, когда он посмотрел на меня, спросил, — У него такое раньше случалось?

— А он не умрет?

— Он ещё переживет нас с тобой. Судя по всему у него жуткий запор, вот его и скрутило.

Давно он ходил….

Он кивнул.

— Понятно. Я сварю отвар, у меня ещё остались нужные травы. «Только и осталось слабительное, да готовый сбор от кашля, чем лечить….» И посади его на корточки пусть лучше так сидит, а ещё лучше пускай стоит, тянуть, и болеть будет меньше. Попозже приходи за отваром.

Собрав свои вещи, ушел к себе. Покопавшись, (было бы в чем копаться) достал сверток со сбором, взял маленький котелок и медную ступку, для перетирания трав присел у тлеющего костра, и занялся работой. Истолок в порошок, нужное количество высыпал в посудину, залил водой и поставил на угли. Пока вода согревалась, убрал остаток обратно в мешок.

Вернулся, сел рядом с очагом на корточки и стал помешивать отвар серебряной ложкой. Как только пошел пар, булькнули, пара пузырьков, сдвинул в сторону и оставил, чтоб остыло. И пока всё это упревало, решил перекусить, вроде появилось свободное время, из второго мешка достал лепешку, покачал её на руке, потом разломил пополам и одну часть сунул обратно, из другого, промасленного, свертка достал шматок копченого мяса, отрезал кусок и стал жевать, оглядывая местность, на которой мы стояли.

Прожевав, проглотил и, потянулся за баклагой с водой, как за моей спиной раздался крик, который подхватило множество людей, я оглянулся….


По серому песку брела, спотыкаясь на каждом шагу, обнаженная женщина, распущенные волосы спадали ей на грудь и прикрывали склоненное лицо. Её руки и ноги были в бурых потеках, а в правой руке она держала обнаженный кинжал с окровавленным лезвием.

За моей спиной кто-то прошептал испуганно, — Аллах Милосердный, это что такое?

Пройдя сквозь расступившеюся толпу, ни кто не рискнул приблизиться, рабыня двинулась дальше не обращая внимания на всё что творилось вокруг. Она бы так и ушла бы в пустыню, но тут с боку подбежал охранник купца, Салих, и ударом древка сбил с ног, откинул в сторону кинжал и стал избивать. Лежавшая на песке женщина даже не делала попыток чтоб прикрыться от побоев, к охраннику подбежали двое и оттащили в сторону. Схватив тряпки и. баклагу с водой я поспешил туда. Уже подойдя ближе, расслышал, что кричал разъяренный Салих.

— Отпустите меня дети шакала. — Попытался стряхнуть с себя державших его людей.

— Ты шлюха, что сделала с Алишером? Где он? — освободив одну руку оттолкнул стражником и с разбегу ударил сапогом в голову, девушку приподняло и она рухнула на спину, он ещё несколько раз успел пнуть, пока его сумели оттащить.

Я присел рядом и проверил жива или нет. Больше мне ничего не дали сделать.

— Мухаммад, отойди от неё! — Остановил меня голос купца.

Я поднял голову и посмотрел ему в глаза, — Если ей не помочь, она умрет.

— Она и так умрет, за убийство.

— А может она никого и не убивала?

— Не смеши меня лекарь. Алишер, похотливый пес, получил свои два вершка стали. Можешь сходить туда и проверить, может ему нужна помощь.

— Но ей….

— Иди отсюда, — В его тоне послышалась угроза.

Я посмотрел на хмурые лица обступивших меня и жертву, стражников. И понял, ещё слово и меня закопают вместе с ней.

Медленно поднялся, отряхнул колени, нагнувшись, подобрал тряпки и баклагу. И бросив им на прощание, — Зря вы так. — Ушел. Решил последовать совету купца.

Когда я уходил, за моей спиной донесся восторженный рев и жалобные крики женщин. Видевших расправу, которая происходила у них на глазах.

Я шел по следам несчастной, они прерывистой линией, нарисовали на песке весь путь, который она проделала, и довели до места, откуда всё началось. Они как раскрытая книга позволили человеку знающему, читать эти строки.


Здесь она упала, облокотившись, попыталась встать, с трудом удалось.


Здесь, долго лежала без сил, раскинув руки.


Здесь, Нога скользнула в рыхлом песке, она опустилась на одно колено и оперлась на руку.


Здесь, очень долго ползла, с зажатым в руке оружием.


Цепочка следов вела к пологому холму и заворачивала за него, думаю, что всё случилось там.

Когда подходил, ту увидел раскиданную одежду, следы борьбы и самое главное, труп полуголого мужика. Он лежал на спине, откинув одну руку в сторону, другая завернулся под спину. Осмотрев торс, я нашел там несколько мелких порезов на боку, ягодицах, из них только один оказался глубоким и именно он оказался смертельным, лезвие пробило сердце.

Продолжив осмотр, заметил на лице укус, довольно приличный, ему, если бы остался жив, пришлось бы накладывать пару швов. Продолжая осматривать место, сделал интересный вывод, во всем случившимся виноват сам покойник, ножны на брошенном неподалеку поясе были пусты, его зарезали собственным кинжалом.

За моей спиной заскрипел песок, — Господин лекарь, ну как он?

— Труп. Можете забирать и нести в лагерь готовить к похоронам.

Мимо меня прошли три стражника, они оглянулись по сторонам, потом двое ухватили за плечи один за ноги и хотели тащить.

— Вы хотя бы штаны ему наденьте, нечего мертвого позорить. Вещи я потом принесу.

Они, с трудом справившись, уволокли Алишера прочь.

А я почти до самой темноты, просидел на открытом солнцу и ветрам месте, и молился Аллаху, о снисхождении к бедной женщине.

«О Aллaх, даруй этой умершей бесконечную Милость, прощение ее грехов и жизнь в Раю. О Аллах, если она была хорошей, то воздай ей еще больше за ее добро, если была плохой, то прости ее, и не наказывай ее. О Аллах сохрани эту умершую от того, что она боится. Обрадуй ее Своей Щедростью и возвеличь ее почетом в Ахирате. О Аллах, Милостивейший из Милостивых!»


Меня затрясли за плечо, и я услышал голос, — Ты чему молишься? Тебе что привиделось?

Открыв глаза, в недоумении осматриваюсь. — Где Я? — Задаю глупый вопрос, вспомнив где мы.

— Мухаммад, сколько тебя знаю, не перестаешь меня удивлять.

В наступившей темноте с трудом вижу Ибрагима, сидящего напротив меня.

— Что? Пора?

— А ты чего там, за молитву читал?

— Давай потом, выберемся, расскажу.

Не столько увидел, сколько понял, что он кивнул в знак согласия.

— Тогда иди сюда, — Он потянул меня за рукав, — Упрись ногами по крепче, обопрись руками на стену.

— Готов? — услышал над ухом его голос.

— Да.

В два движения он забрался мне на плечи, привстал на мыски и замер. Сверху донеслось чуть слышное поскрипывание, потом наступила тишина и вдруг непосильная тяжесть, давившая на меня, исчезла. На краткий миг мне показалось, что если подпрыгну, то взлечу к самому небу. На меня посыпался мелкий сор, который надуло ветром на решетку. Затрещала разрываемая ткань и тихое ругательство произнесенное Ибрагимом, подсказало что половина дела сделана. Подняв голову кверху, я увидел квадрат черного неба усеянного мерцающими звездами.

Из темноты ко мне метнулась тень, я отшатнулся, но это оказалась веревка… Подпрыгнув, вцепился повыше, несколько мгновений и …. Ибрагим помог и мы с ним присели рядом с ямой, перевести дыхание. (Не мальчики чтоб как обезьяны скакать)

— А теперь, — В самое ухо прошептал он мне, — Надо потихоньку выбраться отсюда, я прошу тебя, постарайся не шуметь.

— Уговорил, а ты уж постарайся никого не убивать.

— А это как получиться. Пошли?

— Да! — Я привстал и не разгибаясь двинулся вслед за белесым пятном, которое было Ибрагимом.


Во внутреннем дворе царил полный мрак, не было видно даже кончиков пальцев вытянутой вперед руки, почти на ощупь мы шли мелкими шажками, но к счастью он закончился довольно быстро и мы подошли к внутренней стене, отделяющей зиндан от остальной части дворца местного эмира. И вот тут перед нами встала первая преграда. Нам нужна была чистая одежда. Потому что, там, на каждом шагу горели факелы, стоило появиться в таком виде….

— Что делать будем? — Спросил я у Ибрагима, когда мы забравшись в самую глухую часть стены, сидели на корточках и рассматривали раскинувшийся перед нами вид.

— Пойдем, найдем где ни будь веревку и с чувством удавимся. Хрен его знает, может с другой стороны будет лучше? Идем.

— Куда?

— Куда, куда. Тащить кобылу из пруда…..

— Ибрагим, хватит издеваться, я серьезно спрашиваю.

— Заткнись и молча можешь делать что я говорю? Или мы с тобой только для того и вылезли из ямы чтоб сидеть на стене и болтать, может, вернемся?

Я встал и медленно побрел вперед, широко раскрыв глаза и выставив вперед руки.

Ибрагим догнал меня, схватил за плечо и развернул лицом к себе, — Ты совсем с дуба рухнул, чего туда поперся? Там должна стоят охрана, сейчас бы прямо к ним в лапы попал.

Я молчал.

Он, продолжая, кипятится, зашипел как леопард, даже подумал, что он откусит мне нос. — Ты (лакуна) Мать (лакуна) Тебе (лакуна) я тебя (лакуна) Понял?

Я не вытерпел, и заговорил, спокойным тихим голосом, — Ты попросил меня замолчать? И чего ругаешься?

— Тьфу, собака ты.

— Я знаю, ты мне это уже говорил.

— Ладно, потом доругаемся, я тебе морду бить буду, когда выберемся. — Он двинулся в противоположную сторону. Пошел следом, не торчать же здесь в одиночестве.

С трудом добрались, посмотрели вниз, без длинной веревки, здесь делать нечего.

Земля скрывалась где-то в темноте….

Ибрагим тронул меня за плечо, — Подожди здесь, я сейчас вернусь.

— Ты куда пошел?

— Тебе ответить?

— Ладно, иди, — Я знал эту его обидную отговорку.

Он растворился во мраке, а я сел на камни и прислонился к холодной стене.

Всё равно было ничего не видно, одни темные пятна, и я закрыл глаза. Лучше бы этого не делал. Наша память хранит много того что мы, как нам кажется уже забыли, так нет вспоминается. И иногда не самое лучшее….

«-Мухаммад, — Мама поймала меня за рукав галабеи, с утра ещё белоснежной, а к вечеру, грязно серой, — Пойдем домой.

— Не хочу. Можно я ещё погуляю?

— Нет, сынок, маленьким мальчикам нельзя.

— А почему?

— По ночам появляются, Джинны!

— А кто это?

— Злые духи, порождение адского пламени „нар эс-самум“

— А что они делают?

— Они вредят нам, людям

— Они злые?

— Да, сынок.

Разговаривая, мы возвращались домой, серая пыль на дороге, серые хижины, серый вечер….

Грустный разговор. Во двор вошли уже почти в темноте, она отпустила мою руку и, я побежал, но не успел сделать и пяти шагов, как нога за что-то зацепилась и растянувшись во весь рост грохнулся на пороге разбив до крови губу. Громко заревев от обиды, чем от боли, закричал что меня, кто-то держит за ногу. Вышедший отец, подхватил меня на руки, держа на весу ощупал ногу, — Нет там никого.

— Уже отпустили….

Мама забрала меня, прижала к груди и зашептала разные ласковые слова успокаивая, когда я перестал всхлипывать, а кровь была остановлена, она сказала назидательно, — Вот теперь видишь что делают злые Джины с не послушными мальчиками.

Я кивнул головой.

— Ты будешь слушаться?

— Да, мама!

Опустив меня на землю и отправив в комнату, велела быть там и ни куда не ходить. Но любопытство…. Я подобрался ближе…. С безопасного расстояния, как мне тогда казалось, вытянув шею, попытался рассмотреть, что там было такое, что схватило меня за ногу….

Мой собственный папа, ни нашел ничего лучшего, как потихоньку подкрасться и ткнув пальцами в бока, сказать — крхх.

Муэдзин с минарета, утром созывает народ на молитву тише, чем я орал….Ослы перед случкой так не кричат….»

От воспоминаний меня отвлек шорох, открыв глаза, увидел огромное бесформенное, темное пятно, бредущее в мою сторону. Почему не завопил, не знаю, но зажав себе рукой рот, стал отползать в сторону, ободрал о камни спину. Уперся во что-то, сжался в комочек и спрятав лицо между коленями, задрожал мелкой дрожью…. В ожидании чего, не знаю сам.

Рядом что-то мягко упало, на моё плечо легла когтистая лапа….

Голосом Ибрагима кто-то сказал, — И какого хрена ты тут расселся?

— Ибрагим это ты? — Я задал вопрос, слегка приподняв голову.

— Нет. Это тень отца твоего, пришла, чтоб забрать с собой. Мухаммад. Хорош притворятся, я приволок кучу всякого тряпья, давай веревку вязать, мне пришлось троих стражников убить.

— Это точно ты? — Протянув руку, коснулся его. — Теплый, живой.

— Заканчивай меня лапать, я тебе девка что ли?

Мы довольно быстро связали вместе три чалмы и кучу всякого тряпья. Прицепили всё к держателю для факелов (это об него я ободрал спину) и сбросили вниз.

— Ты первый! — Ибрагим подтолкнул меня вперед, — Иначе так и останешься здесь.

Хотел ему ответить, но пришлось лезть. Когда в задницу колют мечом, это знаете ли, довольно веская причина шевелиться.

Очень скоро я стоял у подножия, наступив на этот канат, немного натянул. Ибрагим спустился, и мы отправились отдавать долги….


Двумя днями раньше.

Утром, когда открылись ворота, мы въехали в город (лакуна) Ещё там, за стеной переговорив с торговцами, которые ночевали здесь, мы узнали, где можно будет остановиться на несколько дней. За нормальные деньги, получить нормальную еду и кров.

Пробираясь по кривым улочкам, замощенным каменными плитами


Стоящие на входе стражники, бесцеремонно полезли в мешки навьюченные на верблюдов, мне даже показалось что у них было желание покопаться в наших поясах. Не обнаружив ничего, что бы представляло из себя хоть более менее ценность или являлось товаром, они, взяв с нас пару медных денег, пропустили внутрь. Проехав через распахнутые ворота, мы повернули направо. Как нам сказали, там есть хороший караван сарай, где усталые путники всегда могут найти пристанище. Узкая улочка тянулась вдоль высокой городской стены, дома, построенные из необожженной глины, обмазанные снаружи известковой штукатуркой, сияли белизной. Прохожих было мало, и спросить верно ли мы идем, было не у кого. Неспешно вышагивали верблюды, степенно шагал Ибрагим. Мы крутили головами пытаясь определить строение, которое нам описали. Квадратное, с маленькими зубчиками, высокие распашные ворота с резьбой, в правой створке маленькая калитка с бронзовой ручкой в виде пасти оскаленного льва державшей оскаленными клыками здоровенное кольцо.

Большая стенка, сложенная из крупного камня, если заехать во двор, то по правую руку будет конюшня, дальше за ней загон для верблюдов, посередине колодец. Его украшали четыре витых каменных столба, поддерживающих массивную деревянную раму крыши, исполненную из красной черепицы. Основной дом в три уровня и небольшая пристройка к нему. Богатые купцы, брали комнаты на самом верху. Ночью, когда спадает утренняя жара, ночная прохлада струится в распахнутые окна и ни что ей не мешает.

А для тех кто жалел денег или просто их не было, клетушки с топчаном, вытертым ковром и кривоногим столиком у изголовья. Плотно закрытые окна, иначе вонь от загона, не даст житья, сели вы привередливы. Слуги обычно спали в сарае с лошадьми или у дальней стены прямо на улице под небольшими навесами. Хозяин запрещал разжигать костры, чтоб готовить еду, питаться можно было только на кухне или идти в город, где на рынке можно было перекусить. Тем кто не слушался, стражники дубинками вколачивали в головы и спины, а купцу выставлялся огромный начет и если он не хотел платить…. Но об этом обычно узнавали только после того как его оттаскивали к кади с которым был уговор. Дело решалось быстро и обвиняемого обычно даже не слушали. Его загоняли в зиндан, а имущество распродавали. Вот в такое место и занесла нас нелегкая, как говорит Ибрагим… Это потом мы узнали, что делалось всё по указу эмира, два года назад в городе был сильный пожар, тогда погибло много людей. У властителя сгорела конюшня и в огне погибли его любимые кони. Правда, злые языки утверждали, что видели скакунов, якобы погибших, в соседнем городе. Не то что бы никто этому не поверил, но отнеслись с опаской. Головы шептунов были выставлены перед дворцом, насаженными на пики. Как сказали, — «за клевету»

Выйти из тюрьмы было очень просто, заплати два золотых и иди на все четыре стороны. В фирмане было сказано предупреждать постояльцев о кострах и огне, но вот некоторые забывали об этом сказать, усталым путникам….


— Ассалам аллейкум, уважаемые. Как ваши верблюды, не больны, здоровы ли они?

Был ли ваш путь легким?

— Уа аллейкум ассалом, Э — э….

— Абдураззак, господин. Меня зовут Абдураззак.

— Найдется ли в этом, благословенном Аллахом, доме, приют для двух усталых путников?

— О, да! — Ответил толстяк, сгибаясь в очередном поклоне. — За три медных монеты в день можете поставить, ваших верблюдов в загон и за ними будут смотреть как за малыми детьми. У них будет много еды и воды….

— Как-то дорого берешь? — Проворчал Ибрагим, перебивая хозяина.

Косо взглянув, Абдураззак продолжал, как ни в чем не бывало. — Свои вещи можете поместить в сарай, который сторожат днем и ночью….

— И сколько это стоит?

— Пять дирхемов в день.

— Ну, у нас сторожить нечего, так что этого нам не надо. Сколько стоит комната для двоих?

— С мебелью и едой? — Решил уточнить на всякий случай, владелец караван сарая. Ещё раз окинув нас взглядом, поджал губы и как-то обиженно продолжил, — Для вас это будет дорого.

Ибрагим, молча, достал два серебряных дирхема и также молча вложил их в подставленную ладонь. Приветливая улыбка, покинувшая было лицо нашего гостеприимного хозяина, засверкала как радуга после дождя, ослепительно и ярко, на миг мне даже показалось, что он переломится от усердия, кланяясь так низко. — Для вас сейчас приготовят комнату, а вы пока можете отдохнуть и привести себя в порядок. Если хотите, можете пройти вон туда, — Он ткнул грязным пальцем мне за спину, — Там сегодня отличный чай, вчера прибыл караван, и досточтимый Салах продал мне ….

Ибрагим сделал шаг и встал между нами, — Комнату покажи.

Я не видел лица, но слышал голос, — Раб, не с тобой говорят, отойди и не мешай….

Зря он так сказал, я вдруг смог рассмотреть багровое от прилива крови, лицо, Абдураззака, когда он появился над плечом Ибрагима, он немного встряхнул караванщика и поставил обратно, — Я! Не раб! Запомни это.

Я тронул за руку Ибрагима, — Отпусти его, нам не нужны неприятности.

— Да я чего, ничего, даже пальцем не тронул, — Он излишне учтиво поправил складки на груди и слегка даже прихлопнул, ладонью, от чего наш уважаемый хозяин скривился и сделал шаг назад.

— Прошу простить, — Обратился я к нему, — Но мой друг действительно не раб и никогда им не был.

Абдураззак, как-то поспешно с нами распрощался и под благовидным предлогом, в распахнутые ворота входил небольшой караван из десятка нагруженных верблюдов, ушел.

— Ты чего творишь? Не успели мы прийти на новое место, как тебя уже на подвиги потянуло. Дался тебе этот жирный урод. Ты чего хотел добиться? Если ты не знал то могу сообщить что, они докладывают о каждом подозрительном человеке во дворец эмира. А эта тварь, я так думаю, сообщит о нас, к обеду там будут знать. Что в город пришла странная пара. Эх, Ибрагим, Ибрагим, тебе сколько лет?

Он зыркнул на меня из подлобья, и неожиданно показал язык.

— Тьфу на тебя три раза, я ему говорю….

— Цыть, неясыть. Иди лучше посмотри комнату, а я пока верблюдов отведу, пока пришлые не подошли.

В большом дворе стоял гул от разговоров людей, ревел какой-то ишак, долго и протяжно и даже удары палкой не смогли остановить его вдохновенное пение, заткнулся он только после того как ему самому похоже надоело. Сразу стало тихо, в дальнем углу у открытых ворот сарая разгружали пришедший караван. С лежавших на земле зверей снимали тюки и заносили внутрь, складывая все в одну кучу, потом откуда- из дальнего угла вытащили сеть и накрыли, купец прошел по кругу, нагибаясь через несколько шагов, наверно ставил свою печать. Потом двери закрыли и два сакалиба встали у дверей. Я усмехнулся, нашли кого ставить охранять, глядя на две эти рожи….

— Ты чего лыбишься? — Не заметно подошедший Ибрагим присел рядом.

Я молча указал на ворота и стоящих там стражников, и рассказал что видел, он тоже улыбнулся, — Может поспорим?

— На что?

— На медный дирхем, против золотого.

— Ого. Это откуда у нас такие деньги?

— Не всё же только тебе зарабатывать, я ещё кой чего могу.

— Овец пасти ты можешь, — Я откинулся на прохладную ещё после ночи, кирпичную стену и прикрыл глаза.

Рядом послышалось злое сопение, я приоткрыл один глаз, — Ибрагим, ты, когда последний раз в руках кетмень держал? Ты умеешь месить глину и делаешь отличные горшки? Ты воин, и останешься им до конца. Всё что ты умеешь….

Сопение прекратилось, и, я вдруг услышал спокойный, даже какой-то обиженный голос, — Всего лишь хотел поспорить с ним, а он ….

Что он хотел сказать, осталось неизвестным. Подбежавший к нам парнишка, позвал комнату смотреть.


Так себе, ничего интересного, низкий диван с наваленной грудой подушек, вытертый ковер посередине, кривоногий столик. В дальнем углу на подставке медный таз и рядом с ним кувшин с водой. В приоткрытое окно, доносятся звуки со двора.

— Мухаммад, бросим монетку, кому, где спать? — Ибрагим, сбросив у входа суму, рассматривал дверь, проверяя надежность засова.

— Обманешь.

— А как же, без этого нельзя. — И тут же добавил, — Дерьмовый запор, его оттуда ножом поддеть, и к нам зайти, как делать нечего.

— И что? — Я дошел до дивана, опустил свою ношу у изголовья и принялся скидывать подушки на пол.

— А я нож воткну, и тогда хрен кто его откроет, — Послышался легкий треск и удовлетворенный голос Ибрагима, — готово.

И практически сразу возмущенный, — Ну вы посмотрите на него, заговорил мне зубы….

— Не ври. — Я перевернулся на спину, и потянулся, — О — ох, хорошо-то как.

— Чего не ври? — Он присел рядом. — Чем займемся?

— Ты про что?

— Насколько мы здесь останемся, может, стоит поискать в городе домик и пожить здесь, чуток. Отдохнуть, сил набраться. Ты как на это смотришь?

— Я, за. А что делать будем?

— Не знаю, — Он пожал плечами, — Ты, то понятно, лечить пойдешь, а я опять за тобой хвостом ходить буду. — Грустным голосом произнес Ибрагим. Положив подбородок на подставленную ладонь, стал задумчиво изучать рисунок на ковре.

— А тебе не понравилось?

— Как сказать? С одной стороны, вроде бы при деле, что-то делаю, суечусь.

— А с другой?

— Пустое это всё.

— Я понял тебя, старый конь услышал звук боевой трубы и рвется в бой.

Он усмехнулся, — Почти. На твои слова я не обиделся, прекрасно понимаю, что ты прав.

— Какие? — Так хорошо было лежать с закрытыми глазами.

— Когда ты спросил что умею делать. Сейчас мне только и осталось в пастухи идти.

Я могу только в подмастерье идти, принеси, подай. — Он вдруг улыбнулся. И передразнивая чей-то голос, произнес, — Эй, пацан, бери эту хреновину и тащи отсюда до заката.

— Ибрагим!

— М — м. — Отозвался он.

— Чем тебе не нравиться быть моим охранником?

— Как бы тебе сказать….

— Сгинь.

— Чего? — Он в недоумении повернулся ко мне.

— Пошли в город. Найдем домик, с какой ни будь вдовушкой, познакомим тебя с ней….

— А ты отобьешь её у меня, мы с тобой подеремся, и я исполню свою мечту.

— Какую. — Спросил у него, хотя понял, что он скажет.

— Вышибу тебе мозги, похороню и напьюсь на твоей могилке.

— А потом?

— Пойду искать ещё одного ненормального.

— Таких как я не найдешь. — С кряхтением сел, проверил содержимое кошеля, сумку. — Ну что пошли или будем здесь прохлаждаться?

Уже на выходе из ворот караван сарая, мы, с Ибрагимом посмотрев друг на друга, задали один и тот же вопрос, — А два динара за сколько дней?


Два усталых путника шли рядом по узкой городской улочке, пыльной змейкой она извивалась под ногами. Стены, слева и справа, потемневшие от времени доски ворот, с украшением и без. Редкие деревья, немного кустарника и чахлая трава вдоль забора. На встречу попалась только одна тележка которую тащил ослик. Да ещё кто-то одетый как мулла, проехавший на ишаке мимо, он бросил косой взгляд, не одобрительно как-то покачал головой и исчез за спиной. Оглядываться на него никто не стал, и так было всё понятно, время дневного намаза.

— Далеко ещё?

— Ты меня спрашиваешь? Ты же рядом был, когда я расспрашивал чайханщика.

— Не слушал, по сторонам смотрел. Там какой то пацаненок крутился, всё к тебе боком прижаться хотел. Я его пугнул.

— Слушай, а это не он там плетется позади? Только сразу не оглядывайся, спугнешь.

Ибрагим, уронив что-то на землю, нагнулся, поднял и как ни в чем небывало зашагал дальше. — Он самый. Может, спросим?

— Впереди проулок, сворачивай туда, а я прямо.

Через десяток шагов мы разделились, Ибрагим метнулся к стене и прислонился к ней и когда наш преследователь поравнялся, схватил его и прижав к себе зажал рот чтоб он не закричал. Я оглянулся на шум и поспешил туда.

Небольшого росточка, худощавый, черные волосы коротко острижены, чистая, но застиранная до ветхости галабея, разошлась на плече по шву обнажив загорелое тело.

Черные глаза испуганно глядят на меня поверх ладони Ибрагима.

Присев на корточки чтоб быть с ним вровень, начинаю разговор, — Если ты не будешь кричать, он уберет руку, и мы поговорим с тобой. Не будешь?

Мальчишка усиленно замотал головой.

— Отпусти его. — Ибрагим убрал ладонь, и пацан сделал глубокий вздох, потом закашлялся.

Я подождал немного, — Как тебя зовут, и зачем ты идешь за нами?

— Асхат. Я слышал как вы, уважаемый эфенди разговаривали с кривым Фаттахом….

— Это кто такой?

Он посмотрел на меня с легким недоумением, — Ну, он чайханщик.

Я кивнул головой, соглашаясь. — Продолжай.

— Так вот, я слышал, что вы спросили про дом, который вы хотели купить. — И скосил глаза на Ибрагима, — А этот дед мне нож показал и страшную рожу скорчил. Ну, я отошел, подождал, когда вы пойдете, и побрел вслед за вами.

— Ибрагим отпусти его.

Асхат отпрыгнул в сторону и, поправляя одежду, с обидой в голосе сказал, — Ну вот, порвал. Опять штопать.

— Матери отдашь, зашьет.

— Когда? Она с утра до ночи занята.

— А отец есть?

— Не — а, ушел с караваном, как мама говорила, да пропал.

— А кем он был?

— Он был великим воином, — Говоря это, мальчонка даже подрос слегка.

— Так что ты говорил про дом и с твоего позволения я встану, годы не те чтоб на корточках сидеть, ноги затекают. — Я выпрямился и огляделся. — Послушай. Может, подскажешь, где можно перекусить, я б сейчас половину барашка съел бы в один присест.

И повернувшись к Ибрагиму, подмигнул, — А ты как, не против плова, с жирным теплым соком, чтоб сало стекало по руке, в которой ты держишь горсточку риса.

Он включился в игру, — На столике лежит сладкий изюм, с инжиром, поломанная на кусочки лепешка, рядом с ним плошка с сыром и маленький кувшинчик с лябан хамид.

Я повернулся к Асхату и заметил, как он судорожно сглотнул слюну, — Я даже приглашу тебя за наш стол и мы там спокойно поговорим. Тебе ни что не угрожает, можешь идти впереди. Ну как?

— А как вы посмотрите на свежий Хумус, который только сегодня утром сделала мама в придачу ко всему будет Мишна, Шинклиш и мой любимый греческий Гирос. Всё это будет в уютной беседке увитой растущим виноградом. — Довольно бойко он назвал яства.

— Звучит заманчиво. И где это райское место, где подают такие вкусности?

— Пойдемте эфенди, я провожу, — С этими словами он обогнул, стороной нас, видим все таки не доверяя и пошел по переулку. Через пару шагов он оглянулся и увидев что мы идем следом пошел дальше.

Всё оказалось буквально в двух шагах, мы прошли прямо шагов двести свернули направо и через два дома уже были на месте. Это оказалось гораздо ближе чем то, куда нас послал чайханщик.

Асхат ждал нас, приплясывая на месте, от нетерпения и когда мы подошли, исчез в распахнутой калитке и со двора донесся его звонкий голос, — Мама! Мама! Иди сюда, скорей.

Перешагнули порог и оказались в довольно чистом, дворике. От дома нам навстречу спешила молодая женщина, не останавливаясь она сделала замечание, — Асхат, я тебя просила, не кричи так, у меня чуть сердце не остановилось, думала с Таймураз беда случилась.

Остановившись напротив, она поклонилась — Ассалам алейкум.

— Уа алейкум ассалам, — Ответили мы в один голос.

И наступило молчание, этот поганец, исчез в доме, а трое взрослых стояли и не знали с чего начать разговор.

Только я собрался заговорить, как меня опередил Ибрагим, на незнакомом языке он сказал несколько слов, женщина ему ответила, но медленно, с трудом подбирая слова. Помолчав продолжила, — Я уже и не помню как звучит речь родная, давай лучше так говорить, да и твой господин….

Ибрагим сказал что-то резкое, от чего её лицо пошло пятнами и она забормотала невнятно, и низко кланяясь, посмотрела в мою сторону.

— Ибрагим, — Я повернулся к нему, — Ты что ей сказал?

— Пустое. — Отмахнулся он от меня и снова продолжил говорить на своем наречии.

Я постоял, посмотрел на них, ни чего не понятно и от нечего делать стал осматриваться вокруг. Углядел за углом дома, краешек чего то зеленого, отойдя на пару шагов, оглянулся эти двое стоят и болтают. Передо мной открылась красиво сделанная лужайка, по искусно сплетенным из хвороста небольшим стенкам, карабкался виноград, создавая зеленую изгородь. От воткнутых через равное расстояние колышков к большому столбу врытому по середине, тянулись натянутые веревки, перевязанные между собой они были похожи на паутину. Я представил, как здесь будет уютно в летний день. От созерцания меня отвлек тихий шорох, раздавшийся позади. Оглянувшись я увидел маленькую девочку, севшую на маленькое крылечко, воспаленные, красные, глаза, такого же цвета мокрый нос, которым она шмыгала и бледное личико. Я подошел к ней и присел напротив, — Как тебя зовут?

Она посмотрела на меня серо-зелеными глазами, вытерла под носом маленьким кулачком, размазав содержимое по мордашке, — Айя. — И едва расслышал ответ.

За её спиной, в дверях появился Асхат, подхватил на руки и со словами, — Ты зачем встала, — хотел отнести беглянку в дом.

— Асхат. Подожди, — Остановил его. — Это твоя сестра?

Он кивнул головой и добавил, — Приболела немного.

— Не уходи, дай осмотрю, я лекарь и умею лечить.

— Не врешь?

Из-за угла послышалось похрустывание мелких камешков, и сначала показался Ибрагим, за ним следом шла, пока ещё безымянная для меня, хозяйка этого дома. Я как раз успел сесть на ступеньку и забрать девочку из рук Асхата и усадить себе на колени.

Увидев это, она бросилась к нам, с намерением забрать ребенка, но была остановлена Ибрагимом, — Он сможет вылечить твою дочь.

Айя, доверчиво прижалась ко мне, обхватила маленькими ручками. Мне не надо было ничего делать, я и так понял что с ней, очень сильная простуда, в груди хрипы и от маленького тельца исходил сильный жар.

Я посмотрел на Ибрагима, — Мне нужен мой мешок.

Он молча встал, на молчаливый вопрос женщины ответил кивком головы и окликнув Асхата ушел. Она подошла, встала рядом со мной и заговорила, — Давайте я её заберу, — И протянула руки.

Но девочка сильней вцепилась в меня и замотала головой, отказываясь идти.

— Как тебя зовут, — Спросил у женщины, а сам тем временем, стал поправлять спутанные, мокрые волосы, прилипшие к потному лбу.

— Айя, — Услышал ответ и переспросил, — Тебя. Как её зовут, уже знаю.

— По-вашему или, по-моему?

— Без разницы, можешь назвать имя, к которому привыкла. — Я глянул на неё.

— Господин….

— Просто Мухаммад, я видел, как ты разговаривала с Ибрагимом, значит ты тоже мой друг.

Ты с ним одного рода, племени?

— Нет, но он знает наш язык….

— Ты так и не назвала свое имя.

— Фадва. (имя производное от слова — самопожертвование)

— Хорошее имя, а кто тебя так назвал? — Айя прижавшаяся ко мне, сначала крутила головой слушая что говорят взрослые, но потом интерес у неё пропал, она потянулась к матери, та взяла её и положив на коленки стала потихоньку укачивать. Очень скоро под наш неспешный раз говор, больная девочка уснула.

— Когда меня привезли сюда, — Фадва склонилась над дочерью, — Спит. Я сейчас отнесу её и приду, а вы пока пройдите к беседке, это у дальней стенки, — Она кивком показала куда идти, — там можно спокойно разговаривать.

Я пошел в маленький ухоженный садик. Вдоль забора росли заросли колючего на вид кустарника, у него настолько густо переплелись ветви, что совсем не было видно грубойкаменной кладки. Резная беседка, увитая виноградом, создавала впечатление уютного зеленого домика, посередине был невысокий помост, на нем лежали стопками ватные одеяла и мягкие подушки. Разувшись, прошел внутрь, остановившись у витого столба стал рассматривать затейливую резьбу. Мягкое плетение листьев, строгие медальоны с сурами из корана….

— Это всё муж сделал, — Фадва, вошла, держа в руках деревянный поднос, на котором стоял маленький чайник, пара плошек, одна с вяленым виноградом, вторая с медом и стопка, свежих лепешек. — Аллах, дал ему руки, но не дал ума.

— Почему вы так говорите? Асхат сказал, что он ушел с караваном и пропал.

— Это, я ему сказала, чтоб его не расстраивать, он всё хочет стать великим воином, найти разбойников и отомстить за смерть.

— Так что же с ним случилось.

— Утонул.

— Это где же, он так сумел? Я что-то не видел здесь поблизости не одной речки или озера.

— В бане. Поскользнулся, стукнулся головой и упал в (лакуна). Пока его друзья достали. Пока то да сё, осталась я вдовой с тремя детьми на руках. — Она прижала кончик платка к глазам.

— Он у меня доверчивый был, большой, сильный, и доверчивый. Он мог сделать работу, а потом соглашаться со всеми отговорками. Половина соседей, должны были ему денег.

Да что я всё о своих бедах. Вы кушайте, чаек свежий, лепешки только с утра напекла.

Я налил чаю, отломил кусок и обмакнув в тягучую сладость. — М — м, действительно вкусно.

Она счастливо улыбнулась. — Спасибо на добром слове. Я отойду, дочь проверю и приду.

Я опять остался в одиночестве….

«Вот судьба…. Ничего мы не знаем из того что судьба нам по жизни готовит. Можем только гадать и предполагать. Оберегаем наших детей от злых чар, отводим в сторону всё недоброе. Но однажды приходит она, взрослая жизнь и мы родители теперь своими „глупыми“ запретами только мешаем им. Они обижаются на нас, ругаются, а мы слушая их вспоминаем себя и своих родителей. Мы отрекаемся от своих детей, предаем анафеме, проклятию (приблизительный перевод) за их непослушание, но всё равно, когда наше чадо в соплях и слёзах приползает в родительский дом и склоняет пред нами свою буйную голову, а мы прижимаем её к груди и также как в детстве, нашептываем тихим голосом, — „Ты у меня самый лучший на свете, мой хороший….“»

Рассматривая резьбу, не мог не продолжать восхищаться, умелыми руками покойного мужа Фадвы. Постепенно размышления свернули в эту сторону и как то стразу стали появляться вопросы.

«Сколько ему были должны, его „друзья“, с которыми он был в бане. В тот день он сам туда пошел или его пригласили? Когда это случилось днем или вечером? Надо будет расспросить …. А место здесь действительно достойное ….» Последние слова я наверно произнес вслух.

— Спасибо, я и дети любим это место. Здесь спокойно и уютно. — Фадва присела на краешек помоста, — Жаль будет расставаться с этим местом.

— А что так?

— Вы же пришли купить дом, так Асхат мне сказал.

— Асхат напутал, мы с Ибрагимом, хотим не купить, а пожить немного здесь.

Она немного помрачнела, — Жаль.

— Что жаль? — Переспросил у неё.

— Жаль что не хотите купить.

— Но почему? Мы вам заплатим….

— Да не в деньгах дело, — Она отвернулась в сторону, но я успел заметить, как в уголке глаз мелькнули набухшие слезинки.

— Кто? Задал вопрос и продолжил, — Попробую предположить. Вы одна с детьми, приехали в этот город, пока был жив муж, всё было хорошо. Фадва, — Я склонился к ней и тихо спросил, — Это всё из-за того что вы бывшая рабыня?

Не сдерживаемые слезы стекали по щекам, кивнув головой, она уткнулась в ладони и плечи затряслись от молчаливого плача.

— Скажите как его имя?

— Якуб.

— Он что иудей? Ростовщик? Брала у него в долг и не смогла отдать? И он теперь требует или деньги или тебя?

— Я не знаю кто он по роду, но всё остальное верно.

— А он был, когда умер твой муж?

— Да, и его друзья были там.

— Асхат рассказал нам, что кто-то искусно умеет готовить, они скоро вернутся, Ибрагим и я очень проголодались, а уже полдень.

— Да Мухаммад, я сейчас, — Она ладонью вытерла слезы, посмотрела на меня, — Какой вы….

Поднялась и ушла.

Я смотрел её в след, а голове крутились грустные мысли.

«Всё старо как мир. Дали денег, а теперь хотят из неё сделать наложницу. Как надоест, выкинут из жилища, а семейство за долги продадут на базаре»


С улицы послышался рев недовольного чем-то верблюда, неясный шум и из-за угла вышел Ибрагим. Я слез с помоста обулся и пошел навстречу. Мы встретились посередине.

— Ты чего сюда эту скотину притащил? Там, оставить нельзя?

— Нельзя, — Он обошел меня и двинулся к беседке, бросив на ходу, — Я был зол.

Да уж, если он так говорит, это действительно так и всем лучше прятаться.

— Я надеюсь, мы здесь поживем? Или по твоей милости опять бежать в другой город?

Он скинул сапоги, забрался на помост, сел скрестив ноги, и потянулся к чайнику, стоящему на подносе, — Смотрю, пока некоторые работают в поте лица, другие набивают свое брюхо всякими сладостями. Правда мяса бы не помешало, но и это сойдет. — Он оторвал половину лепешки, полил её сверху медом и, бросив сверху горсть винограда, скрутил в трубочку, засунув в пасть, откусил.

— Так, мне теперь ждать, пока ты нажрешься?

Он кивнул, продолжая жевать.

— Слушать тебе это не помешает? — И в нескольких словах пересказал, что узнал от Фадвы.

Проглотив последний кус и допив напиток, Ибрагим, ладонью вытер губы, — Занятно. Может мы здесь….

— Ибрагим. — Я укоризненно покачал головой. — Может, давай сначала поживем здесь, оглядимся и спокойно всё сделаем. Ты чего верблюдов сюда притащил?

Он улыбнулся доброй улыбкой, старого дедушки, — Я тебе сказал, что очень зол.

Два дирхема…. Этот жирный боров, захотел получить деньги за просто так. Сначала он кричал, потом топал ногами, с пеной у рта доказывал, что мы с тобой сожрали бог знает чего и наши твари сожрали годовой запас сена и выпили из колодца всю воду, если бы сейчас шла война, нас бы обвинили и в ней.

— У него хоть кости целы?

— А что ему будет, синяком больше, фонарем меньше….

— Ты что избил его? — Я в растерянности смотрел на самодовольную рожу своего друга.

Он с гордым видом смотрел на меня, потом не выдержал и рассмеялся, — Нет конечно, я что совсем ненормальный? Так помял немного. Но без всяких ушибов и ссадин. А угрозы…. Их не предъявить. Мы одни были в нашей комнате, куда его удалось заманить, верней он сам приперся и пришел, кстати сказать, что два серебряных дирхема, это плата за одну ночь.

— Ого!

— Вот и я тоже сказал ему об этом.

— Ты точно никого не пришиб?

— Тьфу, на тебя и пусть отсохнет твой язык, говорящий про меня гадости. — Он протянул руку к миске с вяленым виноградом, взял горсть и по одной ягодке стал кидать в рот.

— А верблюды….

— Так выгнали нас, правда за них пришлось отдать три медяка, за сено и воду. Асхат побежал, в другое место, сказал, что сможет пристроить.

— Так и надо было сразу их туда гнать.

— А я, что пешком идти должен? Да, наши мешки в дом занес, можешь идти за своим барахлом.

— А с этого нельзя было начать?

Я уже был на половине пути, когда повернулся и спросил, — А дирхемы?

В ответ увидел блеск двух серебряных монет и улыбку Ибрагима.


— Айя, доченька, выпей, — Фадва поднесла глиняную кружку с отваром к губам ребенка.

Она потянулась, сделала маленький глоточек и скриви недовольную гримасу, оттолкнула посудину и закрыла ладошками рот. На все последующие уговоры она мотала головой.

— Фадва, дай её мне и принеси мёда, — Я протянул руки и забрал девочку.

Усадил на колено, — Ну что моя хорошая, горькая водичка, не вкусная?

— Да!

— А любишь мед?

— Да — а!

— А с медом будешь пить?

— Не — ет!

Я рассмеялся, вспомнив одного маленького мальчика, которого мне пришлось лечить.

— Тебя как зовут?

— Фархад! — Ответило чадо.

— А кем ты станешь, когда вырастешь?

— Воином!

— А сколько тебе лет?

— Фархад!

Славно мы тогда поговорили.

— Не пьёт, — Рядом присела Фадва, держа в руках плошку с медом. — Сколько надо?

— Чтоб чуть сладковато было, ложку потом, Айе отдать, пускай оближет и запьет отваром.

Размешала питье, попробовала, — М — м, как вкусно, — покачала головой и протянула дочери ложку — На.

Подождав, когда та перемажется, протянула посудину, — Надо запить.

Обманутый совместными усилиями ребенок выпил отвар. Мы оба вздохнули с облегчением, особенно я, давненько у меня не было таких капризных больных.

Взял стоящий рядом кувшин, подставил таз и стал сливать воду, пока Фадва умывала дочь. Закончив, она подхватила её на руки и отнесла на женскую половину дома.

Я тоже не стал задерживаться, вымыл руки и ушел.

Ибрагим спал, развалился на помосте, обнял подушку и отклячив свою тощую задницу, давил ухо. Я потихоньку приблизился, присел на самый край и замахнулся, чтоб хлопнуть ладошкой по ….опе.

— Только попробуй, в лоб получишь. — Голос Ибрагима был бодр и свеж, как будто и не спал.

— Двигайся, развалился, как не знаю кто.

— Тебе что? Места мало? И научись подкрадываться, топаешь как верблюд перед случкой.

— Зато я тебя на палках побью, — Проворчал, отнимая у него самую мягкую подушку.

Пока шел сюда, глаза просто слипались от усталости, сегодняшний день у нас начался задолго до рассвета, а как положил голову, всё сдуло, как облака порывом ветра.

«Да что ж такое, еле ноги тащил от усталости. Вот иблис тебя задери, пойти спросить поесть чего, а там глядишь, и усну после еды? Всё бы тебе жрать, утроба ненасытная, умри, червяк»

— Уснешь тут, — Прошептал я садясь. Оглянулся на Ибрагима, спит зараза. Сожрал всё, кроме меда, успели отнять. Вздохнул тяжко и побрел в поисках пропитания.

Если идти из сада, то кухня находилась по правую сторону за небольшой кирпичной стенкой чуть выше человеческого роста, если привстать на мысочки, высокий человек смог бы заглянуть через неё. В саму кладку были сделаны деревянные вставки, украшенные всё той же резьбой, я шел и разглядывал их и уже хотел войти через проход на саму кухню, но услышав голоса, остановился. Разговаривали двое, наша хозяйка и неизвестный мужик с чуть хрипловатым голосом.

— Чего эти два феллаха здесь делают?

— У меня младшая заболела, Господин Назир, это лекарь и его ученик.

— А не врешь? Смотри, если вздумаешь сбежать, мы тебя и в другом городе найдем.

Сроку тебе до завтра осталось, в полдень десять золотых должны быть.

— Какие десять? Пять всего было. Оставалось пять динаров. — В её голосе послышались подступающие слезы.

Мужичина заговорил очень тихо, но я всё равно расслышал, — А если ты сегодня будешь благосклонна к господину Якубу, он может и снять с тебя долг. — И продолжил нормальным тоном, — А чтоб ты никуда не делась…. не жди сегодня Асхата, он принял предложение господина Якуба переночевать в его доме.

Сдерживаемые слезы, прорвались и Фадва тихо заплакала. Я шагнул на кухню, только что и успел разглядеть спину человека, свернувшего за угол. Подойдя к женщине, присел рядом она, уткнулась мне в грудь и зарыдала.

«Родственники Ибрагима все такие? Если сейчас кто придет, меня ж камнями закидают»

Я осторожно оторвал её от себя, оставил сидеть где она была. А сам прошелся в поисках воды. В стоящем у стенки глиняном кувшине, под крышкой нашлось искомое, я зачерпнул лежавшим рядом половником, вернулся и вылил ей на голову. Она вскочила и взвизгнула, от воды, попавшей за воротник платья, круглыми от удивления глазами посмотрела на меня

— Утрись, а я пока схожу, разбужу Ибрагима. Я всё слышал, иди.

Оставив её на месте, чуть ли не бегом бросился в сад, не успел дотронуться, как Ибрагим заворочался и сел. — Что … тебе …. от …. меня …. надо — Произнес он по раздельности.

Я сел рядом и пересказал что слышал.

— Вот урод. А давай я его зарежу?

— Только подожди до завтра, чтоб можно было из города выбраться, сейчас мы просто собраться не успеем, и ты знаешь, где наши верблюды?

— Шайтан, Асхат, повел их куда-то, они его или до или после перехватили.

— Так ты не ходил?

— Нет, поел меня и разморило, а он тут прибежал, спросил можно он сходит, ну я, это, и разрешил….

— И как ты собрался выбираться? Нам их не отдадут, пока мальчишка не подтвердит что они наши.

Он почесал затылок, пожал плечами, — Не отдадут, ты из нас самый умный, я только принеси, подай.

Я открыл рот, чтоб ответить, но не успел, пришла Фадва, в мокром платье, но с сухой головой. Молча, вошла и встала у витого столба поддерживающего крышу.

— Чего делать будем? — Ибрагим покосился на полную грудь женщины, четко обрисованную мокрым платьем.

Я качнул головой, «вот кобель» — Фадва, а давай мы объявим по всем соседям что, купили этот дом. Но деньги нести не спеши, пусть он припрётся сюда.

— Он сам не придет, пришлет Назира.

— А вот с ним мы и поговорим, у нас всегда найдется куча доводов, чтоб убедить человека что он не прав.

— Но как же мой сын? Асхат. Они убьют его.

— Не убьют, это шакалы жрущие падаль, они трусливы до потери штанов.

— А если он придет не один?

— Тем веселей будет.

Ибрагим нагнулся, поднял свои сапоги и стал обуваться, закончив встал притопнул, — У нас сколько осталось денег?

Я посмотрел на него и на Фадву и в молчании посмотрел на него.

— Говори.

— Достаточно.

— Не юли, как сын иудейский, тебе это не идет.

— Сто двадцать монет. Золотых. — И увидел как округляются глаза у женщины.

— Это откуда столько?

— Ну, там у моего тестя, взяли немного, да этот кочевник отсыпал, за свою болячку.

На лепешку с сыром хватит.

— Это сколько же он тебе дал.

— Так у меня небольшой запасец был, то да сё, накопилось одним словом.

— Ты меня удивил, Мухаммад, я думал у нас монет пятьдесят, будет. Деньги есть. Теперь ты даешь ей, — Он указал на Фадву, — Пять монет, нет, дай десяток.

— Ты пойдешь сейчас на базар и накупишь всякой еды, бери самое лучшее что можно найти. И самое главное постарайся чтоб их у тебя не украли, но все должны знать…. Что твой дом продан, двум приезжим, лекарю и его ученику, — Он расправил плечи.

— Ибрагим, они уже знают, что ты ученик, сдуйся, а то лопнешь….

— Может сам, придумаешь, что ей делать?

— Нет, но твое предложение не лишено смысла и довольно легко, претворить в жизнь, только маленькое добавление, она с рынка не дойдет, её в первом, же переулке удавят. Придется тебе следом за ней прогуляться. Вот так. — Я развел руками.

— А может не стоит, вдруг он не успеет, дети сиротами останутся…. — Как то неуверенно заговорила Фадва.

Но и здесь всё решил Ибрагим, он сказал, несколько резких слов на своем гортанном наречии и женщина, склонив голову, только вздохнула, — Тогда мне понадобиться тележка и ослик, я одна всё это не дотащу.

— А у тебя нет что ли?

— И никогда не было. Брали у соседа. Во! — она подняла к небу палец, — С него и начну.

Пойду, переоденусь и сейчас вернусь. Господин Мухаммад, — она повернулась ко мне, — Если со мной что случиться вы возьмете себе мою дочь?

Я остолбенел от такого вопроса, и пока соображал что ответить, выручил Ибрагим, со словами: — «да, мы возьмем» он выпроводил её из беседки.

— Ты откуда упал, радость моя? — Мне самому тошно стало от приторного тона.

— Ты зачем даешь обещания, которые не можешь исполнить, да мы с тобой по пол года по пескам ходим да по камням карабкаемся, ты что убить ребенка хочешь?

— Слава богу, её мать ты уже похоронил. Всё, успокойся, ничего с ней не случиться, я тебе обещаю. — С этими словами он ушел переодеваться.

Сборы были не долгие, выдал деньги и …. И на мою долю выпала самая тяжелая ноша, ждать. Прошел в дом, там было тихо, судя по всему Айя, ещё спала, ушел на кухню, надо было сделать следующую порцию отвара. За работой время летит быстро, я и не заметил, как у меня всё было готово. Осталось только сделать настойку от кашля, заглянув в мешок, не нашел, заветной баклажки. Пришлось идти в комнаты и искать в сложенных там вещах, меня не было всего ничего, ловкий пастух не успеет овцу подоить, когда вернулся….

Котелок, в котором остывал отвар, лежал на боку и из него вытекали последние капли, стоявшая рядом тандыром корзина для хлеба была открыта, а он весь разбросан вокруг, некоторые лепешки были надкусаны. Ложки, поварешки, до этого аккуратно лежавшие на столе, свалены в одну кучу и присыпаны золой. Но самое большое потрясение испытал, когда услышал тихий, скребущийся звук, как будто, где то, не мышь, а маленький такой мышонок. Пытается вылезти из кувшина, подпрыгивает не достает до края, падает обратно на дно. Так вот коготки издавали точно такой звук.

Осторожно шагнул вперед, вытянул шею и стал заглядывать за печь….

Айя, стояла ко мне спиной, перед ней открытый мешочек с рисом, она берет горсть, и тонкой струйкой из своего маленького кулачка сыпет на глиняный бок тандыра, крупа с шорохом скатывается вниз. Я стоял и смотрел, не решаясь спугнуть ребенка.

Тут она повернулась, посмотрела на меня и улыбнувшись пошла ко мне вытянув вперед руки.

Черное, перемазанное в саже лицо, серо-зеленые глаза и белые рисинки прилипшие к мордашке…

От неожиданности отступил на шаг назад. Под ногу попалась круглая деревяшка, поскользнувшись с размаху сел на задницу. С радостным возгласом она бросилась ко мне, еле успел поймать. Держал перед собой эту прелесть и впервые в жизни не знал что делать.

— О, Аллах! Вы кто? И что вы сделали с ребенком? — Раздался за моей спиной возмущенный женский голос.

— Я? Ничего, — Ответил, а сам продолжал отбиваться от настырной девчонки, тянущей свои грязные лапки к моему лицу. — Вы сами кто?

— Я сестра.

— Чья? Фадвы? И помогите мне, заберите этого маленького шайтана. Она ушла на рынок, скоро вернется, меня зовут Мухаммад. — Повернувшись, я посмотрел на неё. И тут же поплатился за это. Почувствовал, как меня тянут за бороду.

— Нет, её покойного мужа. Да отпустите девочку….

— Ага, как только так сразу, она всё вокруг перепачкает.

— Отпускайте, вам надо на себя посмотреть. Мне кажется что это вы её так испачкали, — Ехидно так улыбнувшись, она занялась спасением одного лекаря от маленького монстра.

Из котла зачерпнула горячей воды, разбавила холодной, сдернула с веревки большой кусок ткани и перекинула через плечо. И всё это она сделал одной рукой, второй она держала Айю.

Пока я вставал, сестра уже сняла всё грязное с ребятенка и собралась помыть его.

— Я бы не делал этого.

— Почему? — Она повернула ко мне удивленное лицо.

Снял с округлого, горячего на ощупь, плеча тряпку и накинул на ребенка, — У неё ещё утром был жар, я давал её отвар, лучше просто умыть.

Она, кивнув, перехватила Айю под мышку и требовательно протянула ладонь, — Поливай….

Очень скоро, очаровательное чадо было отмыто, вытерто и отнесено в дом, где его одели и заперли в комнате на женской половине. Я тоже успел переодеться и теперь стоял посередине разгромленной кухни, соображая с чего надо начинать. Или убираться или отвар готовить? Решил сначала сделать отвар, подобрал с земляного пола ступку, выложил в неё по щепотке трав и корешков, принялся перетирать. За спиной послышалось шуршание ткани и потом голос.

— А вы правда лекарь?

— Да, правда. Налейте половину котелка воды и поставьте греться.

— Этот сойдет? — Загремела посуда.

Взглянул, — Почти, если найдете чуток поменьше, буду благодарен

— А этот?

— Не смешно, — Она показывала турку на маленькую чашечку кофе. Вон видите, на боку лежит….

— Так бы и сказали, что его помыть надо, — Забрав посудину, она выкинула гущу, ополоснула, и налив воды оставила на угли, которые едва тлели.

— Много, половину отлейте. А как зовут мою очаровательную помощницу?

— А вы не рассказали, как здесь оказались?

— Пришли, точней, Асхат привел, сказал что здесь можно пожить, мы с моим другом Ибрагимом, только сегодня приехали в этот город. — И с улыбкой развел руками, — Вот, отдыхаю.

Оглянулся на дом, она перехватила мой взгляд, — Не сбежит. Я двери заперла, а в комнате ломать нечего. Пока маленькая была, такая лапочка, а сейчас….

— Я смиренно жду….

— Что ждете? — Она ходила по кухне, приводя её в порядок, подобрала разбросанные лепешки, сложила в корзину и закрыла плетеной крышкой, теперь сидела на корточках за печью, собирала рассыпанный рис.

— Имя.

— Ламис (Нежная на ощупь)

— Ламис, скажи. А почему брат, жил отдельно?

Она пододвинула маленькую скамеечку, села на неё, положила на колени руки.

— Как я понимаю, вы разговаривали с ней…. Она была рабыней в нашем доме….

Отец купил её на рынке. Когда привел это была маленькая хрупкая тростиночка которую можно было преломить простым дыханием, мы с ней росли вместе, все различие было в том что я могла поспать подольше, а ей не давали. Она помогала маме по хозяйству….

Потом она подросла и брат….

— Брат против воли, взял её и она забеременела?

— Да. Родила бы, ребёнком в доме больше, не объест. Как у него только его поганый язык повернулся…. Отец молчит. Мама тоже. А брат забрал её и ушел сюда жить. Он старше меня на пять лет. Этот дом купил папа для него, думал что он свою нареченную сюда приведет, он взял в жены рабыню. В положенный срок она родила мальчика….

— Асхата?

— Нет. Он второй сын. Аббас, сейчас у нас живет. Он уже совсем большой.

— Как умер брат?

— Слышала что по глупости, а точно не знаю, слухи ходят разные. Его все наши соседи жалеют, он добрый, даже очень. Он с папой тогда…. На моей памяти, это единственный раз когда они поругались.

— А как он здесь жил? Думаю, вы единственная кто с ним разговаривал.

— Я очень редко с ним встречалась, собственно стала приходить, когда родилась Айя. До этого по полгода не ходила. Так загляну, все живы, здоровы и обратно.

— Может все-таки слышали, какие ни будь разговоры, слухи, о неприятностях или иной какой напасти, что с ним случилась?

— А что стряслось? Всё что я знаю, ему многие были должны за его работу, — Она показала вокруг себя, — Все, что здесь есть, это малая часть, видели бы вы наш дом…. Его даже во дворец эмира звали, он и там работал. У него был достаток. Жить можно было, — На этих словах, она закрыла глаза и зашептала суру из Корана.

Подождав когда она закончит, хотел задать вопрос. Как вдруг со стороны дома донесся жуткий грохот и громкий детский рев.

— Аллах, что там случилась? — Мы побежали туда.

В дальнем углу комнаты, в куче деревянных щепок и осколков стекла лежала массивная резная рама, Айя застряла между стеной и подставкой, вниз головой, сверкала голой попой и орала как боевой верблюд. Ламис прошла внутрь, вытащила это исчадие ада и ласково разговаривая, стала успокаивать.

— Она цела? — Спросил, стоя на пороге и получив утвердительный ответ, ушел доделывать отвар.

«Аллах, Великий и Всемогущий, Всемилостивый, защити мать этой девочки от всех бед и напастей, отведи от неё беду, ибо она уже наказана и пусть сама несёт свою тяжкую ношу. Помоги мне» За такими раздумьями закончил, убрал готовое зелье повыше, где нельзя дотянуться, нашел кувшин небольших размеров, из заветной баклаги плеснул уваренного вина, растер между ладонями листья. Смешал и накрыв куском кожи обвязал веревкой. Осталось теперь только найти достойное место, где это нельзя будет найти и разбить.

Два дня должно настаиваться, потом разбавить кипяченой водой с медом.

Гугуканье, и веселый смех возвестили о приближении самума, честно скажу, заметался как испуганная курица, не зная, куда засунуть кувшин. На глаза попалась небольшая ниша в стене, недолго думая поставил туда.

— Она есть хочет. — С этими словами, Ламис вошла на кухню, прошла немного принюхалась сморщила нос, — Это чем так воняет?

— Уваренное вино, для настойки от кашля.

— И это давать ребенку?

— Даже змеиный яд, если нужно, тоже может лечить.

— Странные вы люди лекари.

— Это чем же? Давайте я её подержу, — Предложил свою помощь. Забрал девочку. Она сидела смирно, засунув кулак в рот, глядя на это милое создание….

«Какая же ты милая, когда спокойная»

— Мухаммад! — Вдруг услышал оклик.

— Да, Ламис. Ты что-то хотела?

Она стояла боком ко мне, всё что я видел это краешек маленького уха, выглядывающий из под платка, он вдруг покраснел, а Ламис, застенчивым голосом спросила, — Вы женаты?

— Нет!

— А дети есть?

— Она умерла через полгода после свадьбы. — Перед глазами встало измученное болью лицо.

— Простите меня, что напомнила.

— Это было почти сорок лет назад.

— Всё равно простите меня.

— Аллах простит. — И чтоб закончить неприятный разговор, задал вопрос, — А был ли среди тех, кто должен вашему брату, человек по имени Якуб?

— Вы про змею, которая живет на соседней улочке?

— Наверно, если мы говорим об одном и том же. Так вы знаете его?

— Имела удовольствие общаться, та ещё гадина.

— И что вы не поделили? — Айя, закрутилась на руках, подала голос и требовательно потянулась к Ламис, снявшей с огня котелок с вареным рисом.

Проходя мимо, она погладила девочку по щеке, — Подожди милая, сейчас немного остынет, и будем кушать. — И чмокнув в сморщенный нос, отошла в сторону, чтоб достать сыр и хлеб.

— И охота вам о нём говорить?

— Неприятно, но надо.

— Отец очень переживал, когда Асхата не стало.

— А — а ….

— Младшего назвали в честь отца, а старшего в честь деда. Наверно хотел сделать отцу приятное, а там кто его знает, — Она пожала округлым плечиком.

— Дайте угадаю, Айю в честь мамы? Вашей мамы.

— Нет, не угадали, ждали третьего мальчика, но очень хотели девочку, им было знамение вот и назвали дочку как стих из Корана.

«Как стих прекрасна и нежна

И разрушительна в стихии»

Ламис звонко расхохоталась, — Я ещё не слышала такого сравнения. Очень точно, особенно после сегодняшнего. Это чей стих?

Я склонил голову.

— Хорошо сказали, — «И разрушительна в стихии», надо будет запомнить.

— Вам неприятно говорить про Якуба?

— Почему вы так решили?

— Вы уходите от ответа, переводите разговор на другое, на прямой вопрос не отвечаете. Можете мне поведать, что именно случилась с вами и с ним. Что-то личное?

— Нет.

— Оно имеет отношение к этой семье.

— Нет.

— Он угрожал, что расскажет отцу, что узнал про вас?

— Нет. — На этот вопрос последовала крохотная заминка с ответом.

— Вы взяли у отца деньги?

— Нет.

— Вы не передали их Асхату?

— Нет. То есть, да. Вы путаете меня.

— Отвечайте, прошу вас, спокойно и неторопливо. Думайте, прежде чем говорить.

— Вы возвращались одна?

— Нет.

— Был поздний вечер?

— Да.

— Их было трое?

— Нет, четверо. Ой. — Она испуганными глазами смотрела на меня, в них собиралось огромное облако боли, вот оно прорвалось, и слезы потекли тоненькими струйками, стекая по щекам и капая с подбородка. Она склонила голову.

— Они обесчестили вас?

Ламиса, молча, кивнула.

— Вы возвращались отсюда, после того как проведали семью брата. Вы очень его любите, если не взирая на запрет отца ходили сюда, но в тот день вы задержались, или что-то вас задержало и уже стемнело когда вы покинули этот дом. На обратной дороге, здесь я могу только сделать предположение, есть баня, вас насильно затащили туда и надругались. Потом выкинули на улицу, со словами, чтоб вы молчали, если скажите хоть слово, они обещали сказать людям, что вы сами согласились. Знаете, чем это вам грозит?

Камни, обычные камни, которых много на каждом углу стали бы вашим палачом и могилой.

Разнузданная толпа подстрекаемая криками таких вот уродов, растерзала бы не задумываясь. Вы можете ничего не говорить, только кивайте, если я прав.

Это было в день смерти Асхата?

Она вздрогнула, как от удара, глаза широко раскрылись, лицо вдруг побледнело, и она тихо опустилась на грязный пол.

Я растеряно смотрел на неё, потом на девочку, со словами — Держи тетю, — Положил Айю на грудь, она обняла за шею и крепко прижалась. С трудом поднял безвольное тело Ламис, оно все норовило выскользнуть, но удержал, и пошел в беседку. Там уложил их, сказал ребенку, — Сторожи, — Убежал (сто лет не бегал) за своим мешком у меня была очень вонючая штука, лучше не знать из чего я её делаю, в чувство приводит на раз. На обратной дороге захватил воды. Отрава не понадобилась на обратном пути услышал тихий плач. Она очнулась и когда я вошел. Ламис сидела, прижав к груди Айю и бессвязно что-то причитала.

Дал ей напиться. Зубы лязгали по краю глиняного кувшина, она пыталась говорить и пить одновременно.

— Он сказал что убьёт их…. Взял с собой…. А потом …. Шли…. говорили что это я виновата… они избили меня и Фадву…. А через месяц …. Пришли снова…. На это раз они надругались над ней одной пригрозив тем что если она не согласиться…. Они …. Хотели ….

А — айву …. — Одной рукой она отодвинула посудину и прижала девочку сильней к себе, у той скривилось губы и она громко заплакала.

Ламис, ослабила хватку, концом своего платка стала вытирать слезы, — Я сама их убью, если они тебя тронут, сама. — Повернула ко мне голову и с ненавистью в полный голос крикнула САМА!! Пусть Аллах, меня покарает за это.

Я присел рядом. Не зная как мне подступиться к ней чтоб утешить её горе, потом плюнул на всё, обнял за плечи и прижал к себе. Айя, сначала ворочалась, а потом затихла, на детском лице было недетское выражение, она только крутила головой переводя взгляд своих серо-зеленых глаз с меня на Ламис. Так мы просидели довольно долго, пока не вернулись из похода на рынок Фадва и Ибрагим.

Сначала послышался, разговор, а потом на тропинке появился веселый Ибрагим. Ламис повела плечом и отстранилась от меня, отвернулась от подходящего мужчины, скрывая лицо.

— Тебя нельзя оставить одного, кто это?

— Сестра Асхата.

— Такая большая? — Он в сомнении стал осматривать сидящую к нему спиной женщину.

— Мужа! Его звали Асхат. Ты что не спросил, как его звали?

Он почесал, затылок, — Как-то невдомёк было. Я всё больше шел позади. На обратном пути один полоумный увязался, но я быстро ему мозги вправил, догнал уже перед самым домом.

— Ничего подозрительного не заметил?

И не дав ему ответить заговорил с Ламис. — Посидите здесь пока, мне надо поговорить. Я потом подойду, а вы никуда не ходите ждите.

Встал с помоста, и ухватив Ибрагима за рукав галабеи чуть ли не силой поволок в дальний конец сада, где можно было спокойно поговорить и рассказать что я случайно узнал.

Это не заняло много времени, он сначала очень разозлился и хотел уже идти убивать, но я остановил его. Объяснив, почему этого нельзя сделать там, на улице, а можно сделать здесь в этом доме. Он согласился с моими доводами и ушел.

Я же пошел к дому, по дороге заглянул в беседку, Ламис пожаловалась что Айя, хочет к матери, попросил отвлечь. Скорым шагом дошел до дома, не входя, окликнул Фадву. Она вышла, поправляя на голове платок. — Да, Мухаммад, а где Айя?

— Она в беседке с Ламис. Мы сейчас пойдем туда вместе. В двух словах, я всё знаю.

Она прикрыла ладонью рот, на глазах заблестели слезы, как-то без вольно села на пороге.

— Мы с Ибрагимом вам поможем, чтоб мне не повторяться, пойдемте, я вам обоим расскажу что задумал.


Сначала они долго плакали. Потом шептались, потом обнимались, потом…. Я их разогнал.

Давайте сделаем все дела, на горе и радости будет время. Ибрагим ушел за кади, думаю он за пару золотых, согласиться придти чтоб засвидетельствовать, что женщина Фадва, в здравом уме и твердой памяти, продает свой дом, Господину Мухаммаду. Оный на правах хозяина. Разрешает жить вдове по имени Фадва за одну медную монету в год, которую вышеозначенная женщина обязуется выплатить вовремя и в оговоренный срок.

— А что это даст?

— Это будет мой дом, и в нём я хозяин и если я здесь убью кого, мне за это не будет ничего.

— Сам убьешь?

— Нет. Эмир.

— Сдам изрядно побитого, как вора, пойманного на месте.

— А если нет?

— Тогда нас казнят всех.

— Их за разбой, нас за прелюбодеяние. Вас закидают камнями, меня и Ибрагима забьют палками.

Мы ни где, никому не докажем, что между нами ничего не было, а бывшей рабыне вообще рта открыть не дадут, седобородые козлы, проблеют, — «виновна» и …. Так что выбирай, а я пошел есть. Надумаете, приходите, — Айя, пойдём покушаем, моя хорошая, пусть мама, с тётёй поговорят, — Забрал девочку и ушел, оставив женщин одних.


Рис, летел во все стороны, у меня в бороде наверно скопился запас на целый год, единственно где его не было, это во рту у этого мелкого чадовища. Оно фыркало и глюкало. Стучало по ложке, хватало из миски целые горсти и мерзко хихикая, подкидывало вверх. Крутило головой, упрямо сжав, маленькие губки. У меня уже кончалось терпение, когда пришли женщины, и я был спасен. Позорно бежал. Оставив за неприятелем поле боя.

Не понимаю как, но они управились с ней буквально за мгновение, накормленный, напоенный ребенок был отнесен в дом и заперт в пустой комнате, на мужской половине. Кроме стопки одеял там ничего не было. Когда спросил, где всё. Фадва горестно вздохнув, только махнула рукой, — «нам тоже надо что-то есть»

Мы собрались в беседке. В ожидании когда придет Ибрагим, выпили чаю, спросил про кофе но получив в ответ красноречивый взгляд, замолчал и стал молча прихлебывать, отвар из распаренных веников. Мы почти не разговаривали, единственно чего, Фадва задала пару вопросов. Я ответил и вкратце рассказал, что странствуем и если ничего не случиться. То можем появиться в этом городе, только в следующей жизни. Мы как два перекати поле, сегодня здесь, завтра там. Подолгу на одном месте не засиживаемся и на пожелание, завести семью…. Ответил за себя. — Я не переживу ещё одну кормежку этой маленькой…. — Замолчал, подбирая эпитет, — Она меня сегодня чуть в могилу не свела.

И в лицах поведал, что произошло и нашем знакомстве с Ламис. Потом как-то незаметно, разговор свернул в сторону. Вечерело, скоро муэдзин должен был собирать правоверных на вечернюю молитву. Я уже перестал надеяться, когда от ворот послышались мужские голоса.

— Надеюсь это Ибрагим, — Пробормотал, а сам стал оглядываться вокруг себя в поисках подходящей палки, раньше мне что-то это совсем в голову не приходило. Ничего. Пока крутился, показался незнакомец, довольно преклонных лет с седой бородой. С аскетическим лицом, худощавый, небольшого росточка. Одетый в белую рубашку, поверх которой на плечи наброшен зеленый шелковый халат, с вышитым серебряным рисунком по отвороту. Правой рукой прижимал к груди здоровенную книгу, в сафьяновой обложке. (Как он только её дотащил) Под пальцами левой руки, непрерывно щелкали бусинки четок.

Но больше всего меня поразила его чалма.

У меня слегка отвисла челюсть, потом правда, хрустнув, встала на место, но я молча рассматривал это чудо. (Чалма у мусульман, это саван, в котором они должны предстать перед Аллахом, сложенная и скрученная особым образом полоса ткани служит вдобавок головным убором. Так вот у этого индивидуума она была неимоверных размеров и формой напоминала задницу)

— Салам Аллейкум, добрые люди, — Моя бедная челюсть отпала в очередной раз. Я даже не мог предположить, что в таком тщедушном теле настолько низкий голос. На мгновение расслышал рокот морского прибоя или далекий раскат грома.

Своими выцветшими от прожитых лет глазами смотрел на нас и ждал ответа и приглашения.

— Уа Аллейкум Ассалам, — Я поздоровался, чуть склонился в поклоне, — Проходите уважаемый.

Ответив на моё приветствие легким наклоном своего великолепного головного убора он вошел в беседку, разулся и сверкая грязными пятками из под белых штанов занял место на помосте. Положив перед собой принесенную книгу, стал задумчиво нас рассматривать.

Я повернулся к Фадве, — Принеси, сладостей, чаю и ещё чего ни будь. «Как же я хочу кофе»

Бросил короткий взгляд на помощника и повернулся к входящему Ибрагиму, — Ты кого приволок? — Зашипел ему на ухо.

— Как мне сказали, он самый лучший в этой части города, — Ответил, не размыкая губ, и продолжая улыбаться. — Если бы ты знал, сколько он стоит….

— И?

— Пять золотых.

Я икнул от неожиданности, — Ск — колько?

— Сколько слышал, уважаемый Абдутавваб — ибн — Адиль — ибн — Умар ждет нас. Я вытащил его из постели. Он…. Ты можешь заработать…. Болеет.

— А второго недомерка, как зовут?

— Казим. Писцом при старике. Я об основном договорился, рассказал, что нам с тобой надо. Так что давай быстро всё сделаем, мне его ещё назад везти.

— Он что сам не дойдет?

— Имей совесть, деду в два раза больше чем тебе, это мне Казим успел шепнуть.

На дорожке появилась Фадва, с подносом, на котором стояло скромное угощение.

Мы посторонились, пропуская её.

— Вот теперь пойдем, — Я подойдя к своему месту разулся и сел напротив, Ибрагим, справой стороны.

— Уважаемый Абдутавваб — ибн — Адиль — ибн — Умар, — Начал я разговор, — Мой друг Ибрагим, надеюсь, рассказал Вам что я хочу сделать?

— Есть ли что-то, что может помешать такой сделке?

— Если женщина по имени Фадва согласна. Таких препятствий нет. — Он смотрел мне в глаза, не отрывая взгляда и не отводя его в сторону. Сухие, бледные губы прикрытые редкими белыми усами шевельнулись, — Оставьте нас одних. Я хочу поговорить с Вами Мухаммад.

Ибрагим попытался что-то спросить, но Казим сказал ему на ухо пару слов и они вышли вслед за женщинами.

Судья произнес длинную фразу на непонятном мне языке. Я покачал головой, — Я вас не понимаю. — Ответил, а на плечи вдруг легла огромная гора, придавливая к самой земле выжимая из легких последние капли воздуха. Замерев с открытым ртом с неимоверным усилием, пытался втянуть в себя хоть самую малость, в глазах начало темнеть. Услышал слово на том же неясном наречии и тяжесть, прижимавшая к земле, ослабла, я, всхлипнув, втянул в себя слабую струйку живительного воздуха.

Послышался удовлетворенный голос, — Ты смотри, получилось. Мне казалось, что он меня обманул.

Я открыл рот и только со второй попутки с трудом смог спросить, больше прохрипеть, — Кто?

— А как ты думаешь?

— Он ещё не сдох?

— Не знаю, я не видел его уже целую вечность — Он пожал плечами, — Можешь успокоиться и жить нормально, ты мне не нужен.

— Тогда зачем всё это?

— Любопытство, самое обычное любопытство. Мы уже почти расстались, когда он мне сказал что хочет сделать подарок. — Старик усмехнулся, — Если бы можно было, вернуть всё назад, я бы своими руками удавил его. Три слова, ими можно убить.

— Откуда ты узнал кто я?

— О тебе знаю всё, если бы не сбежал тогда, сейчас бы жил в этом сраном городишке и даже мог быть его эмиром. Но ты выбрал свою судьбу, — Он замолчал, рассматривая меня с некоторой долей интереса, — Почему ты ещё жив?

— Как ты узнал кто я? — Повторив вопрос, я склонился вперед, подобравшись как для прыжка.

Его правая рука шевельнулась и медленно поползла под халат. — Успокойся, ты ведь не хочешь умереть в мучениях. Не нужен ты мне. Живи. — Он вынул руку из под полы и показал пустую ладонь.

— Старик, просто скажи мне, как?

— Не могу, я дал слово и сдержу его. — Пожевал сухие губы, рукой провел по бороде, — Скажу только, что вы все носите знаки. Больше не спрашивай, не отвечу.

— Где? на лице, на теле, на руках? — Я готов был кричать, но спросил это всё спокойным голосом, хотя внутри бушевал вулкан.

Он только улыбался, вокруг глаз собрались маленькие морщинки отчего лицо пробрело выражение старого дедушки, с умилением смотрящего на расшалившегося внука.

Я терзал его вопросами, он отмалчивался, но потом заговорил.

— Это всё пустое. Давай вернемся к тому делу, за которым пришел твой друг. Я могу только догадываться, зачем ты это всё затеял. Если у тебя получиться буду молчать два дня, но потом если не уберешься отсюда, сообщу эмиру.

Прикинувшись удивленным переспросил, — Что я затеял? Хочу только помочь бедной вдове, притом она землячка Ибрагима, Мы мусульмане помогаем друг другу, так неужели нельзя….

— Нельзя! — Как отрезал, — Нельзя нарушать закон.

— А что…

Он склонился вперед и вытянул в мою сторону сухой скрюченный палец, — Думаешь, старик из ума выжил? Думаешь — думаешь, у тебя это на морде написано вот такими буквами, — Развел руками.

— Тебе совет:- оставь Якуба и уезжай, сделай для этой рабыни, что ты хочешь и уезжай.

В моей голове проскочил рой всяких мыслей, — Так вы всё знали? Вам было известно. Но вы ничего не делали. Да кто вы такие после всего случившегося? Ангел смерти, агнец божий по сравнению с вами….

— Закрой свой рот, молод ещё. Ты мешаешь. Нам. Уйди и будешь жить.

— Какие же вы твари. В погоне за своими интересами вы калечите жизни..

— У них такая судьба

— И вы себе взяли это право?

— Заткнись, — Он рявкнул в полный голос

Я ошалело помотал головой, уши заложило от такого рыка. — Как скажет Ибрагим, ты охренел, старый? Ладно. Тебя могила исправит. Чем для вас так важен Якуб?

— Этот червяк никому не нужен, но вот его отец….

— Отдай мне Якуба. У него есть братья?

— Сестры. Он единственный сын.

Я забарабанил пальцами по коленке, размышляя, — А если он будет живой, но не целый….

— Это как? Без рук и ног что ли?

— Почти. — Я плотоядно ухмыльнулся, — Он сможет наняться к эмиру, охранять его гарем.

В тусклых глазах засветились маленькие огонёчки, судья рассмеялся, — Согласен.

Потом понизив голос, добавил, — Отдашь его Казиму, он его увезёт и спрячет. Эх. Торопишь ты нас.

— Это не я, он сам сегодня должен заявиться сюда со своими дружками, в моем доме я волен делать с ними всё что захочу, и даже предать смерти.

— Нет. Ты можешь избить вора, переломать ему руки ноги, отрезать язык и оторвать отросток, но в смерти волен только Эмир, поэтому в руки стражи должен отдать их живыми.

— Тогда они исчезнут.

— Как тебе угодно. Только Якуба верни.

Я кивнул соглашаясь с последними словами, судья хлопнул по ковру на котором сидел, — Всё. Зови людей, надеюсь, этот паршивец Казим успел написать.

Я сходил за ними, нашел на кухне, где они обступили сидящего, на коленках у низенького столика писца, строчившего что-то в развернутом листе пергамента. Я вошел в тот момент, когда он посыпал написанное песком высушивая чернила.

— Ибрагим, Фадва, Ламис, идите в беседку. Потом Ибрагим, — Отмахнулся от него. Протянул руку. — Дай посмотрю. — Казим вложил в неё свиток. Пробежал текст глазами, вроде всё написано правильно. И забрав перо, черканул подпись в левом нижнем углу.

Оглянулся через плечо, никого, схватилпомощника судьи за шиворот, потянул вперед, сделал подножку и завалил на землю, навалился сверху и продолжая удерживать за шею воткнул гусиное перо в ухо, — Дернешься, останешься глухим на всю жизнь. Откуда вы всё знаете про Якуба? — Нападая, изначально готовился к сопротивлению, крикам…. Но подомной лежал спокойный человек, не делающий никаких попыток, чтоб освободится, спокойным тихим голосом, он ответил, — И что тебе это даст?

— Иудей? Вопросом на вопрос отвечать.

— Слазь, если мы сейчас не придем, дед приползет сюда, могу сказать, что тебе тогда точно, не поздоровится.

«Здравое суждение»

Вздернув его на ноги, заглянул в его темно — карие, почти черные глаза, улыбнулся и без замаха вогнал кулак под ребра, нагнулся и прошептал на ухо, — Живи тварь.

Забрав со столика свиток, обмахнул с одежды мелкий прилипший мусор, надел приветливую улыбку и шагнул к выходу.

«Былое не забывается, что вбито палками, может быть выбито только дубиной»

На вопрос Фадвы:- «А где?» ответил:- «мол, писец так торопился, что споткнулся и подвернул ногу, но с ним всё нормально и он сейчас придет»

Судья Абдутавваб неодобрительно покачал головой, я протянул ему свиток. Пока он читал

Приготовил перо, чернильницу и песочницу и как только было сказано, что всё написанное верно, заставил всех скрепить своими подписями условие, ранее заключенное на словах.

Пока мы этим занимались. Краем глаза заметил пришедшего Казима.

Достал кошель, покопался в нем перебирая серебро и золото, отобрал самые плохие и протянул Ибрагиму, — Проводи почтенного и поблагодари за его участие к делам нашим.

Развернулся и ушел, внутри меня клокотала дикая необузданная ярость, хотелось сделать плохое, очень плохое…. Убить кое-кого.

На кухне, было тихо, пока, но уже слышались голоса идущих следом женщин. Я уселся на место писца, и с самым невозмутимым видом встретил их вопросом, — Кормить меня, кто ни будь из вас думает, или нет? Я как-никак хозяин этого дома. Они засуетились, доставая припасы и раскладывая по мискам, нарезанный сыр, зелень, чеснок, нарезанное вяленое мясо, блюдо с холодным, рисом, и большая деревянная плошка с медом.

Расставили и пошли в дом, окликнул их. — Не уходите, нам надо посоветоваться.

Вошел Ибрагим, — Жрешь?

— А что ещё остается делать. Уже всё решено.

— О чем договорился?

— Почти обо всём, единственное Якуба надо оставить в живых. Фадва, Ламис. Сколько их?

— Пятеро, — Прозвучал ответ.

Я отломил кусок от лепешки. Прежде чем откусить задал вопрос Ибрагиму, — Ты сможешь взять Якуба?

— Живым?

— Живым и здоровым.

Покрутив хлеб в руке, положил на стол. — У меня тут есть мысли поправь меня, если не прав.

Якуб по своей натуре трус, он будет стоять в стороне до последнего, и придет только когда всё будет готово. Жертвы связаны и беспомощны.

— Так Было! — Спросил я у женщин и они подтвердили моё предположение.

Значит, он останется на улице где-нибудь в стороне. Не подходя близко к дому.

Кто из его дружков должен будет выйти к нему и подать знак?

Ибрагим подергал себя за кончик бороды, — Трудно будет, если они толпой пойдут, обязательно закричат.

— Фадва, а этот, как его, — пощелкал пальцами, — ну который приходил за деньгами….

— Назир.

— Да. Назир, вот его и надо будет взят живым, а остальных …. — Я провел ребром ладони поперёк горла.

— Надо, так надо. Оружие только нужно.

— Что именно?

— Кинжалов парочку и лук с десятком стрел.

— Мало не будет?

— Достаточно, я на паре штук деревянные наконечники сделаю, далеко не полетит, но с двух десятков шагов, точно оглушу. Я чего думаю, скорее всего, они придут, чем приедут.

Мы расположимся, ты в доме, а я чуток в стороне, но поближе к воротам.

Он вдруг усмехнулся в усы, — После того как мы сходили на рынок, думаю и звать-то особенно будет не нужно. Ночь, темно. Луны сегодня не будет. Открывается калитка выходит кто-то и машет рукой, что станет делать человек, которого зовут?

И которому известно, что в этом доме куча денег. Да он со всех ног побежит, впереди своей тени. А вдруг пока он ждет, украдут то, что он считает своим….


— Ибрагим, ты делаешь успехи, ещё пара лет и ты станешь совсем умным, а я буду смиренно просить….

— Я тебе сейчас со всем смирением морду набью, — Перебил меня, — Деньги давай, успею ещё к оружейнику сбегать. Тебя можно слушать сколько угодно, ты и шайтана заговоришь до смерти. — И протянул руку, — Пять дирхемов, давай.

Пришлось, отдать. Забрав деньги Ибрагим, ушел.

— Фадва, я должен осмотреть Вашу половину дома….

Остаток дня прошел в интересном и захватывающем занятии. Надо было подготовить место встречи. В краткие моменты отдыха. Айя, развлекала нас. Казалось что ребенок, проклят злыми духами, неприятности так и преследовали её, то она перевернула на себя целый котел с водой, к счастью его только поставили на очаг. То мокрая по уши, поскользнулась в луже и с размаху свалилась в залитый костер. Я предложил посадить её в зиндан, хотя потом передумал. Она и его разнесет в пыль.(если бы знал…)

На меня несколько раз махнули тряпками и посоветовали следить лучше за ребенком.

Вернувшийся Ибрагим, отозвал в сторонку, — Два известия. Какое?

— Первое.

— За домом уже следят. Двоих видел, молоденький такой, почти пацан и старичок. Прямо напротив у забора сидит.

— А второе?

— Их будет больше.

— Оп — па, откуда узнал?

— С Анастасом, с армянином-оружейником, языками зацепились, то да сё, нашелся общий знакомый. Он мне и поведал о Якубе, даже не о нем, а о его разбойниках. Он точно не знает. Но к нему за деньгами приходят пятеро. Он один раз как-то, нанял двух, да его ребята молотобойцы, отпор дали, побили да выгнали, вечером у него дом сгорел и кузня. Ни кто к счастью не погиб. А когда в следующий раз пришли ….

— Он решил дать деньги, — Я вздохнул, — А стража что?

— Козлы. Появляются только после того как всё заканчивается. Я думаю они просто боятся.


Я поднял голову и посмотрел на темнеющее небо, первые, пока ещё тусклые звезды уже появились на нем. Тонкая линия облаков на горизонте. Могла под утро принести с собой давно ожидаемый дождь, которого не было очень давно. Дуновение ветра только слегка шевелили листву на платане. Дневная жара медленно уходила, уступая место легкой прохладе. Нагретая за день стена так приятно грела спину. До полной темноты осталось совсем немного, тяжко вздохнув, отлепился и побрел проверить где и как расположился Ибрагим. Мы с ним решили что он будет с луком, не вдалеке от калитки, походив нашли подходящее место, для этого пришлось срезать половину ветвей с росшего дерева, но за то он мог стрелять до самых дверей, чтоб не обошли с боку, навалили все дрова какие нашлись и туда же добавили старую тележку со снятыми колесами. У врага теперь оставался только один путь.

— Ты как тут?

— Нормально, — Он стоял держа в руке лук и имитировал стрельбу, подхватывая выложенные стрелы накладывал на тетиву и просто ронял, подхватывал следующую и повторял всё по новой. Когда я подошел он закончил и собирал их. — Не окликай, бей сразу, постарайся, чтоб с одного удара, было, может статься, что я не успею на помощь, хотя ты на палках меня побил, мечник из тебя дерьмовый. Оружие держи, чуть приподнятым, на уровне плеча, не забывай, потолки низкие, особо не размахнешься. Удары должны быть боковыми с оттяжкой и колющими. Если ты ещё не забыл, что я показывал….

— Оттягивая тетиву, держи черенок у уха и, сразу отпускай, метится, будешь по древку, — Заглянул ему через плечо, кивнул головой и продолжил. — На палец выше. Расстояние здесь плевое не промахнешься.

На лице Ибрагима появилось выражение досады, а потом он рассмеялся, и ткнул меня в бок.

Мы ещё немного постояли болтая ни о чем. Потом я ушел, оставив его одного.

В доме осторожно перешагнул веревку натянутую в дверях и выкрашенную в черный цвет.

По договоренности он начнет только тогда когда последний войдет в калитку и закроет её за собой. Здесь мы с ним поспорили, они могли и не сделать этого. Но потом сошлись на том что первого вошедшего я глушу, а второй вошедший сигнал ему и он начинает.

Оглядев ещё раз комнату, подумал и на всякий случай передвинул чуть в сторону доску с набитыми гвоздями. Когда я осматривал дом случайно наткнулся на кулек с ними, чуток постучал молотком, отбил палец, но стал обладателем отличной штуки. В одной битве, закопанное в песок, это оружие погубило половину конницы врага и сорвало нападение на якобы незащищенный обоз. В ладонь длинной они пробивали и отрывали лошадям копыта, а всадники падали и умирали, на острых шипах. Оглянулся по сторонам, сделал несколько шагов, осмотрелся. Вроде все, так как надо. Осталось только ждать.


На улице скрипела колесами проезжающая мимо арба, влекомая маленьким осликом.

Справа от неё шел худощавый старик, длинная, по самые щиколотки рубаха, в руках сучковатый посох, на который он опирался при ходьбе. Иногда длинноухая тварь останавливалась, вскинув вверх узкую морду и оскалив желтые зубы, тянулась чтоб сорвать зеленые листья с ветвей, растущих вдоль дороги, деревьев. Тогда палка выбивала пыль, из крупа заставляя его идти дальше. Они каждое утро на протяжении многих лет ходили по этой дороге, ведущей на базар. Вставая ещё затемно, дед грузил тележку заготовленными с вечера дровами, запрягал своего серого осла и поманив куском лепешки, который он отдавал за воротами, они отправлялись в путь чтоб с первыми лучами солнца быть на месте. Получив свои десять медных дирхемов, они отправлялись обратно. Спали, до обеда, потом один поедал сухое сено, другой чечевичную похлебку с куском пресной лепешки, оба запивали еду холодной водой из колодца. Иногда случался праздник, ослу доставался овес, старику кусок баранины, он бывал не часто, а только когда удавалось скопить немного денег. Это были самые счастливые дни.

Вот и сегодня, всё было как и много дней назад. Привычно опустившись на молитвенный коврик, склонился лицом на восток. Старческие иссохшие губы зашевелились, произнося слова молитвы. «Аллах, Милостивый и Великодушный, прости мне все мои прегрешения, что я каждый день по невежеству своему совершаю, молю тебя, прости. Милосердный отец, я провел свою жизнь служа тебе, и она клониться к закату…. Дни мои сочтены, молю тебя господи не допусти страдания раба твоего»

С трудом встал на ноги, поправил некогда белую, а теперь застиранную и не один раз заштопанную галабею. Вывел из загона серого, он выглядел не очень, вчера у него начал слезиться глаз, а к утру его совсем закрыла большая опухоль. Осмотрев её, старик расстроился. Этот осел, была вся его семья, вернее всё что осталось от неё после прихода «черной смерти» Они все остались там, все до единого, все двенадцать человек, престарелая мать, которую после смерти отца и долгих уговоров забрал к себе, две жены и дети, самому младшему сыну исполнилось всего полгода. По Милости Аллаха или в наказание он остался жив. Похоронив, он сжег дом и забрав что можно было увезти, ушел в город. На окраине построил лачугу, оградил низкой стенкой и стал жить, собирая и вывозя мусор. Из ближайшей рощи возил на рынок дрова, помогал таким же беднякам, провожал умерших на кладбище. Каждый день моля бога о прощении за прошлые грехи, жил впроголодь, откладывая всякую монету из тех денег, что удавалось заработать, и относил в мечеть.

В углу лачуги, сразу за дверью, стоял заветный глиняный кувшин с лечебной мазью. Сняв кусок кожи с горловины, понюхал и сморщился. Воняло довольно неприятно, но помогала не одному ослу, скупо улыбнулся, подумав о себе. Он тоже мазал ей свои колени, когда боль становилась не вносимой, и не было никаких сил терпеть. Зачерпывал немного и долго втирал, старательно размазывая, шепча при этом слова молитвы.

Ослик смиренно выдержал, только один раз дернулся, когда морщинистые пальцы слишком сильно надавили на больное место. Створка ворот недовольно скрипнула, распахиваясь и, для них начался новый день.


Ибрагим стоял рядом со мной, держась за порванный рукав рубашки, на бородатом лице светилась улыбка. Я оглядывал внутренний дворик. Переломанные кусты и деревья, разбросанные вещи, пятна и даже целая лужа крови, натекшая из под груды тел наваленных на самой середине зеленой лужайки. — Осталось теперь только вот Это куда то деть. — он ткнул пальцем в сторону тел, — здесь Мы столько не закопаем, места не хватит.

Со стороны дома донесся едва слышный мужской крик, — Может забрать его. А то как бы они его не забили до смерти.

Я оглянулся на звук, прислушался и довольно улыбнулся, — Не хочу лишать женщин, заслуженного удовольствия, пусть этот шакал на своей шкуре почувствует всю «любовь» не всё же нам страдать. Но ты прав, я обещал его отдать живым, сходи, посмотри, нет ли там Казима, мне говорили что он должен быть у нас рано.

Уже взявшись за ручку двери, услышал скрип петель открываемой калитки. Сейчас они звучали весело, а вот ночью….


Темно, мягкий обволакивающий мрак, растекся вокруг, только в дальнем углу комнаты у самого пола стоит небольшой светильник. Едва мерцающий желтый огонек освещает только скрученный фитиль, да глиняный носик. В потолочной балке, сделанной из кедрового ствола, слышен треск, это личинка жука древоточца ведет свою непримиримую борьбу со старым деревом. Пробежала пара мышей, затаилась, а потом, осмелев, устроили возню, попискивая в азарте. Одна из них вбежала в маленький кружок света, присела на задние лапы, вскинула острую мордочку, принюхиваясь. Тоненькие усики смешно зашевелились, а бусинки глаз влажно поблескивали черными агатами. Вдруг она прижалась к полу, замерла на миг и метнувшись в сторону исчезла в темноте.


Я подобрался, поправил пояс, проверил, как выходит из ножен кинжал, перехватил удобней палку….

Ещё вечером, разбираясь в мастерской в поисках нужного (здесь нашлись гвозди)

Под потолком, на балках лежало что-то завернутое в тряпку, потянувшись, снял. Когда размотал передо мной на столике, лежал посох странника, богато украшенный тонкой резьбой. Слегка изогнутый, толщиной в четыре пальца сверху, постепенно сужался к самому низу, навершие было сделано в виде луковицы неведомого цветка. Примерился к своему росту, самую малость коротковат, взвесил на руке и крутанул вокруг ладони. Довольно увесистая штука.

— Это к нему приходили два дервиша. Они тогда полдня просидели здесь, никуда не выходя.

Асхат не успел доделать. — Фадва стояла в дверях, прижимая платок к губам, от чего голос прозвучал глухо.

— Можно взять? — Она только махнула рукой и ушла. Когда я Ибрагиму показал свою находку, он неодобрительно покачал головой, пробурчал непонятно и отвернувшись продолжил переделывать стрелы. Я постоял, посмотрел на него, перекинул через плечо свою дубину, отправился обживать дом….

Ночную тишину разорвал пронзительный скрип петель. Послышались негромкие голоса нескольких человек идущих по дорожке. Наступило краткое затишье, заскрежетало лезвие ножа просовываемого в щель, стук упавшей задвижки и в распахнувшуюся дверь шагнул первый разбойник. Он споткнулся о протянутую веревку, взмахнул руками и рухнул на пол, с влажным хрустом гвозди вошли в тело. В воздухе запахло свежей кровью, шедший за ним следом чуть задержался, я с размаху воткнул ему в живот посох и когда он согнулся ударил по подставленному затылку. Со двора послышались щелчки тетивы о кожаный наруч, короткий вскрик, приглушенная возня. А я в это время отступив в глубь комнаты отбивался от двоих, чьи призрачные тени метнулись ко мне. Одному разбил лицо и с трудом смог отскочить назад от пролетевшего на уровне живота, лезвия ножа. Перехватил посох как копьё, метнул в грудь первому, попал в голову, он опрокинулся на спину. Достал кинжал…. Меня сбили с ног, придавили к полу, чудом не порезавшись, перехватил руку. Мы покатились в обнимку, я оказался чуточку ловчей, сумел вогнать в бок лезвие почти на всю длину. Враг захрипел и выплюнув мне в лицо комок крови затих, дернувшись пару раз. Скинув труп, бросился наружу, на помощь Ибрагиму. На крыльце едва не споткнулся о тело со стрелой в спине, громко крикнул: «Ибрагим» Услышал невнятный крик с улицы, пробежал через двор перескакивая через лежавших покойников, распахнул калитку, крикнул опять. И побежал дальше. Через два десятка шагов остановился, разглядев какую-то темную массу, копошившуюся у соседского забора.

— Ибрагим?

— Хрен ли встал, давай помогай! — Он выпрямился, приподымая за ворот лежавшего без движения человека.

— Он живой? Если сдох, нам лучше сейчас бежать отсюда….

— Да жив, жив, хватай, и потащили, пока никто не повыскакивал на шум.

Мы подхватили его под руки и трусцой припустили в обратную сторону, очень скоро мы были на месте. Двор встретил нас «мертвой» тишиной, мы затащили Якуба в дом, связали и оставили там.

Уже выходили, когда за спиной раздался стон, это очнулся один из недобитых мной. Ибрагим выругался, шагнул к ожившему, в темноте хрустнули кости, проскрипели кожаные подошвы сандалий и наступила тишина.

— Чтоб тебя перевернуло. Пошли, урожай собирать. — Проворчал он, проходя мимо меня

— Я лечить умею, а не убивать, — Ответил ему в спину

— Я и не спорю что ты лекарь, от жизни лечишь…. Заразная штука, — Донесся до меня глухой голос, со двора. — Ты долго там прохлаждаться будешь?

Ибрагим ходил и собирал стрелы, вытаскивал из тел, проверяя каждое. Обнаружился ещё один, раненый, который благополучно был переправлен на тот свет.

Всего их оказалось восемь вместе с Якубом, троих Ибрагим застрелил из лука, четверо ворвались в дом. Одного из своих он успел свалить на самом пороге, иначе мне пришлось бы совсем нехорошо. Пока я кувыркался, он выбежал из ворот и успел заметить удирающего со всех ног человека, чья белая галабея, светилась ярким пятном в темноте, навскидку всадил ему в спину тупую стрелу, сбил с ног и оглушил древком лука.

Мы стащили их в кучу, бросив у стены дома. — Знаешь, честно говоря, не верилось что справимся, особенно ты, — Ибрагим подтолкнул меня в сторону дверей, — Пошли есть вопросы, которые надо задать.


— Где Асхат? — Ибрагим присел перед пленником на корточки, — скажешь мне и будешь жить. Ты нам не нужен. Только мальчишка.

Темные тени заметались на каменной стене от зажженной мной свечи. Якуб на мгновение зажмурил глаза, потом открыл и с ненавистью посмотрел на Ибрагима и отвернулся.

Жилистые пальцы смяли лицо и заставили глядеть перед собой. — Ты наверно меня не понял. — Тихим и спокойным голосом проговорил Ибрагим, — Это он, — кивок в мою сторону, — Обещал сохранить тебе жизнь. А я нет. Могу заплатить за тебя, медный дирхем своим богам и твоя душа будет разговаривать с Аллахом. Только маленький пустяк, тебе придется постараться дружок, — Он достал кинжал потянулся вперед, поймал отползающего Якуба за штанину, взмах, и пояс перерезан, немного возни и голый по пояс пленник распят на полу.

— Ибрагим! Оставь его, зачем нам мараться с этим дерьмом. — Я склонился к уху и зашептал чего хочу сделать.

— Собака христианская! Зря я тебя не убил сегодня днем, надо было тебе кишки выпустить…. И сучку эту тоже…. Щенка хочешь? Сакалиб, проклятый развяжи меня и я покажу тебе кто из нас воин, — Я не разглядел движения, только и заметил как голова Якуба мотнулась.

— Ты не воин, ты гавно. — Всё также спокойно и миролюбиво проговорил Ибрагим и обращаясь ко мне чуть повернулся, — А так и правда, даже лучше будет. Зови. И пойдем займемся его дружками. — Вставая закончил, — не хочется мне мараться.

Мы быстро вытащили покойников, он ушел к яме, а я пошел на женскую половину.

— Фадва! Ламис! Откройте, всё кончилось. У меня для вас подношение есть.

Заскрежетал засов, дверь приоткрылась, и я увидел одну из них. На бледном лице были огромные глаза на губах играла слабая улыбка, дрожащим голосом она спросила, — А что за подарок?

— Там, — я кивком указал в сторону, — лежит связанный Якуб, — Приподнял выше светильник, пытаясь разглядеть, с кем разговариваю, — Ламис! Не узнал, богатой будешь. Так вот он молчит и не хочет говорить, где Асхат. Вы можете помочь?

— Где Асхат? — Дверь распахнулась и простоволосая Фадва, мимо меня бросилась в комнату, только и успел ухватить за локоть, — У меня только одна просьба. Не убивайте его, оставьте в живых. Договорились?

Она выдернула руку и со словами, — Да, я поняла, — Они вдвоем убежали. Я только головой покачал, это как же надо уметь вызывать в людях ненависть….

Проходя мимо, подобрал свой посох и оброненный кинжал, на всякий случай забрал всё с собой, уже когда закрывал дверь меня окликнула Ламис, — Мухаммад, одно слово.

Она подошла, склонилась к уху и зашептала. Я кивнул, соглашаясь и в двух словах рассказал что надо делать.

Я успел отойти на пару шагов, когда из дома донесся тоскливый вой….


Уже взявшись за ручку двери, услышал скрип петель открываемой калитки. Сейчас они звучали весело, им вторили голоса доносящиеся из-за плотно прикрытых створок. Потянул открывая и…. чуть не оглох от крика.

То что я увидел. Заставило меня замереть на пороге и пожалеть о своем решении. Две дьяволицы, в некогда белых одеяниях, а сейчас будучи измазаны по самую маковку выплясывали вокруг Якуба, который к счастью был жив и как успел разглядеть, относительно цел, многочисленные не глубокие порезы и царапины, струящаяся по телу кровь.

Не знаю откуда здесь взялись палки, но пока я стоял и смотрел они успели нанести десяток ударов, особенно не прицеливаясь, грудь, лицо, пах, живот, опять лицо, снова живот, снова пах. Морда Якуба (назвать ЭТО по-другому язык не поворачивается)уже начала заплывать, узкие как щелочки глаза, разбитые вспухшие губы и когда рот открылся увидел что нет двух передних зубов.

Мне самому чуть не перепало когда попытался утихомирить женщин, с трудом удалось выкинуть их из комнаты и засунув отнятое орудие пытки в дверные ручки, запереть их.

Вернулся к пленнику, присел рядом, стараясь не испачкаться, — Скажи что я хочу знать, и тогда отпущу тебя?

— Ты думаешь мне мозги отбили?

— О! так для тебя это был отдых? Хочешь я позову их обратно и они ещё раз станцуют свой танец? Мне понравился. Особенно удары, по-твоему, сокровенному, только я не буду стучать, накину шнурок, затяну потуже и только один раз проведу ножом и ты пойдешь служить в гарем Эмира. Говори где?

— Я уже им всё сказал….

— Теперь мне.

— Мой отец….

— Такое же гавно как и ты малолетний недоумок, Я тебе перетяну всё, заставлю выпить воды пару кувшинов, а потом стукнув пару раз палкой в низу живота отпущу, честно отпущу. Чтоб ты сдох не здесь, а подальше, ты будешь молить о смерти, боль сожрет твои внутренности и выест мозг. Хотя, ты же правоверный, для тебя это будет героическая смерть, но для тебя я сделаю вот такую штуку, — Склонился и зашептал.

— НЕТ! ты не сделаешь этого, какой же ты мусульманин, если пытаешь своего собрата по вере….

— Вспомнил тварь кто ты? А когда убивал Асхата старшего, ты об этом не думал?

Его лицо побледнело, и он прошептал, — Он упал, честное слово сам, его никто не трогал. Была глубокая ночь, мы пили вино медовое, купили на рынке, он ворвался к нам и стал размахивать руками и кричать. А потом поскользнулся на луже разлитого и треснулся затылком.

— А как вы оказались в этом доме сразу же после смерти несчастного?

— Мы пришли сказать ей об этом….

— Оставив труп в бане остывать, вместо того чтоб принести его сюда, — Разговаривая, я не прекращал копаться в своей поясной сумке, вынимая из неё разные предметы.

— Я Честно всё говорю….

— Я тоже честно, отрежу тебе яйца, и отпущу. — Растянул перед его лицом кожаный шнурок используемый мной для остановки кровотечения.

— Асхата отвезли в заброшенный дом.

— Где?

— Вы не найдете, но я могу показать….

— Ты сам выбрал свою судьбу, — С этими словами накинул петлю и затянул. Показал блеснувшее лезвие острого ножа. Потянулся. Он засучил ногами, стал втягивать живот и закричал. Бессвязно с подвыванием. Я прервал, хлопнув ладонью по лицу, — Последний вопрос, — Где?

— В моем доме, на заднем дворе вырыта яма и он там сидит, сверху стоит старая тележка.

— Сколько человек его охраняют?

— Никого. Все со мной пошли.

— А мне сказали что вас должно быть больше и гораздо, — Я собрал воедино все отрывки рассказов и слухов какие слышал и задал свой вопрос наугад.

— Клянусь Аллахом, все здесь, больше никого нет.

— А где Назир? Вы с ним как братья, куда ты, туда и он. А здесь его нет…. — И потянул за шнурок, затягивая петлю.

Меня прервал вошедший Ибрагим, — Ты узнал, где мальчишка, — спросил он с порога

— Да. Только там…. Я ещё не выяснил сколько у него людей осталось

— Казим приехал.

— Шайтан на его дом. И что? Подождет. — Повернулся к пленнику для продолжения разговора.

— Он уже во дворе вместе с тележкой. — Он подошел и положил мне руку на плечо. — Давай отдадим и пойдем за Асхатом.

— Два слова!

— Нет.

— Ибрагим!

— На, — Он протянул мне мешок из грубой ткани, в такие на рынках насыпали овощи.

Наскоро соорудив повязку чтоб не кричал, одели мешок, подвязав на шее, чтоб не свалился.

Уже хотели поднять связанного пленника, но я придержал Ибрагима, — Выйдем во двор, ты возьми лук, наложи стрелу и следи за писцом, если начнет говорить непонятные слова, убей.

И не задавай вопросов.

Мы подхватили Якуба, приоткрыв створку, я выглянул, никого кроме большой крытой повозки и стоящего рядом с ней Казима. Увидев нас он влез вовнутрь, призывно махнул рукой, мы подтащили и приподняв забросили извивающегося и мычавшего невнятно, пленника. Ухватив его за плечи Писец подтянул немного в глубь, перевернул на живот, присел рядышком и достав из-за пояса что-то приставил к голове, неизвестно как в его руке оказался деревянный молоток. Короткий хруст, задергались босые ноги, вытянулись и безвольно повисли.

Мы стояли оплеванными с ног до головы, у меня было чувство, что меня обманули по крупному использовав в каком-то заговоре. Ибрагим бросил лук на землю и топтал его ногами, яростно ругаясь в полголоса.

— Казим, — Позвал я писца.

— Что тебе лекарь?

— Когда Асхат придет домой?

Он посмотрел на меня, улыбнулся, — К утреннему намазу.

Он успел закрыть тела старым вытертым ковром и притрусить сверху соломой, спрыгнув с повозки, остановился на миг, повернул голову и бросил несколько слов, — Плохая дружба лучше хорошей войны. Подобрал вожжи и старая кляча потащила со двора свой скорбный воз. Закрыв ворота, уселся на землю, опершись на них спиной. Затылок приятно холодили прохладные доски. Почувствовал рядом движение, открыл глаз, разглядел Ибрагима. Похлопал ладонь рядом с собой, приглашая его присесть.

— Это кто такие? — Лениво спросил Ибрагим после долгого молчания.

— Моя прошлая жизнь, от которой я бежал последние двадцать пять лет…. ноги коротковаты оказались, догнала.

— А….

— Забудь, ты ничего не видел. Я не говорил. Это всё ночной кошмар, происки злых духов.

Чего с рукой?

Он посмотрел на разорванный рукав, — Царапина, когда сквозь куст ломился, разодрал.

— Ибрагим!

— М — м.

— Я это дерьмо убирать не буду, хозяин я в этом доме или кто?

Часть вторая

— Ещё будешь? — Ибрагим потянулся к большому блюду с пловом, стоящему между нами, взял щепотку, придерживая правой рукой край рукава, чтоб не перепачкать в стекающем жире.

— Нет! — Я взял кисть винограда откинулся на подушки и стал отщипывать по одной ягодке, закидывая их в рот.

Со словами, «лишний рот для нас горе» пододвинул к себе, и покопавшись в поясной сумке извлек на свет божий, свою любимую ложку, огромных размеров.

— Ибрагим, ты варвар, — Он кивнул головой, соглашаясь, — Дикарь, не понимающий вкуса в отличной еде. — На эти слова он не согласился.

— Это вы дикари. Жрете руками. О, я понял, вам лень её каждый раз облизывать.

— Не говори того чего не знаешь, когда Аллах ….

— Я это знаю не хуже тебя, и поверь, что не буду размахивать, — Он приподнял ложку, — ей на каждом углу. Хотите маяться животом…. Ну-ну…. — И высунув язык на самом деле стал вылизывать её. Такое я видел не первый раз, и почти всегда это заканчивалось примерно одинаково, сегодня, правда, было маленькое дополнение. Ибрагим вдруг хихикнул, на его перемазанной бараньим жиром морде появилось хитро-глумливое выражение. Он вдруг заржал в полный голос.

Я молча смотрел на него, изо всех сил старался сохранить каменное выражение лица, но глядя на этого весельчака не выдержал и улыбнулся.

— Мухаммад, Представь себе на мгновение. Пир. У нашего досточтимого Эмира собрались разные почтенные гости. Вот они покушали…. Наступает тишина, он ждет благодарственных слов, а вместо этого слышит только чавканье…. М-да, не смешно.

Какой из меня рассказчик, вот ты другое дело, мне кто-то обещал поведать о чём — то, не знаешь кто бы это мог быть?

— Ибрагим, — Я усмехнулся, — Мне же придется тебя убить, потом. А я не хочу.

— Кто? Ты? Не смеши меня, после еды вредно. Да ты не знаешь, с какой стороны за меч берутся.

— А зачем он мне, — Ленивым тоном, словно нехотя, ответил, — Ты меня ещё благодарить будешь, а к утру…. Утро встретишь под бугорком, рассматривая корешки, снизу.

За каким иблисом, ты поперся к этому судье? С чего ты решил, что он самый лучший? Кто тебя направил к нему?

— Э — э, мы так не договаривались, и сбавь тон.

— О Аллах, да ты о чем, я само спокойствие. — Безмятежно спросил Ибрагима, продолжая закидывать в рот виноградинки. — Просто любопытно.

— С таким спокойствием, ты наверно глотки режешь?

— Что ты, только глаза выдавливаю да руки ноги ломаю….. Не увиливай от ответа. Я же с тебя с живого не слезу.

— Ты такой. Я просто подошел к старику стоявшему у ворот дома и спросил у него, он мне обстоятельно рассказал, куда идти, как зовут, сказал ещё что судья этот на деньгу жаден.

— А пойдем, прогуляемся. Он далеко живет? Как его зовут?

— Нет, тут рядышком, буквально через пять дворов отсюда, а имя …. — Он пожал плечами. Как-то из головы вылетело. Чудной такой дед.

— Да?

— Мне на миг показалось, что он бывший воин, стать, походка, хотя он и шел навстречу мне, чуть сгорбившись, заложив руки за спину.

— Слегка подволакивал одну ногу, правую кажется, а в разговоре слегка щурил один глаз, над левой бровью, маленькая ямочка, как будто оспинка. Кожа белая не загорелая. Он? — Я старался говорить спокойно, хотя внутри, появился озноб, меня ощутимо начинало трясти.

— Нет. Этот выглядел по-другому. А про кого спросил?

— Так…. Один знакомый….

Потянувшись до хруста, закинув руки за голову. Огляделся по сторонам. Всё что было и вчера, столбы резные, деревянная решетка, увитая виноградом, настил укрытый мягкими одеялами с накиданными подушками и гнусная рожа, Ибрагима. Он уже стоял напротив и всем видом говорил: — «как ему не хочется никуда идти, но раз я хочу, то он сделает мне одолжение и отправиться со мной»


Пронзительно взвизгнув петлями, за нашими спинами закрылась калитка. Утреннее солнце, приятно-теплое, ласково согревало, неуловимо касаясь щеки. На улице не было никаких следов, которые могли сказать о том, что произошло сегодняшней ночью. Своего врага мы взяли без крови, а ветер уже успел всё припорошить пылью. Под кожаными сандалиями хрустят песчинки и подсохшие листья. Постукивает мой посох, взятый с собой. Я опираюсь на него, создавая видимость старческой немощи, немного впереди упругой походкой шагает Ибрагим. Белая, чистая рубаха, чуть до колен, расстегнутый ворот, через него видна волосатая грудь и тугие тренированные мышцы, на поясе, украшенном позолоченными бляхами в простых ножнах, короткий меч и рядом пара кинжалов. Поверх всего этого накинут халат с короткими рукавами и вышивкой по краю. У него вообще страсть к оружию, если его потрясти, можно найти ещё три или четыре разных ножа. Один я точно видел веревочной петле под мышкой. Хороший стрелок из лука, отличный мечник, и отвратительный боец на палках, нормальный наездник. Его страна, откуда он родом, изобилует горами и там трудно содержать лошадей, их, просто мало и она является показателем богатства и даже целого сословия выросшего из бывших пастухов. Некогда, в очень давние времена, они кочевали, гоняли неисчислимые стада скота по бескрайним просторам великой степи. Его род процветал. Это были отважные и гордые воины, огнем и мечом они раздвинули пределы своих владений так что для того чтоб их объехать надо потратить не один день. Везде царил закон и порядок, можно было оставлять свои стада без пригляда и никто, несмел, взять ни одной овцы или увести коня. Но всё кончилось буквально за одно поколение. Пришел враг, злой и хитрый, многочисленный и беспощадный, они словно лесной пожар уничтожающий всё на своем пути. Род, встал на защиту, но их было слишком мало и постепенно шаг за шагом, оставляя родные могилы, леса и угодья, они отступили, когда за спиной возникли высоченные горы. Стало понятно, они потеряли всё.

Новая родина встретила камнепадами, лютыми морозами, высокими перевалами, на которых осталось много людей, они тогда не знали и не умели многого. На ошибках своих и с помощью других, они дошли. Большая, по меркам гор, долина была окружена высокими каменными стенами, и вход был только через узкоё ущелье. Почти все преследователи, гнавшиеся за ними, остались там, среди наваленных в беспорядке камней, сброшенных с вершин скал, побитые и порубленные, они надежно сохранили тайну, куда ушел род. Понадобились жизни четырех поколений, чтоб из каменистого плато сделать цветущий оазис, где некогда скакали горные бараны, раскинулись поля, на которых зреет урожай.

Сменились дома, они теперь были каменные, сменились люди, они стали другими, они постепенно забыли свой родной язык. Теперь это был иной народ.

Только одно осталось неизменным, честь. Честь воина однажды давшего слово служения. Честь, которая дороже жизни. Много сказаний и легенд ходит об этом. Старики уже и не помнят, как и кто, первым принес клятву верности на служение. Но ушедшие воины, своими потом и кровью доказали что они самые верные и самые лучшие. Каждые пять лет, уходили и возвращались домой, женились, ибо только после исполнения долга чести, им дозволялось оставить в лоне женщины свое семя и взрастить продолжение своего рода. Обычно осенью, пока открыты перевалы, тоненьким ручейком они шли домой. К изумрудной зелени лугов, прозрачным горным рекам вспенивающих свои воды на массивных булыжниках и рассыпающих мириады алмазных искр, каменистым тропам, ведущим к родным могилам.

Были и черные года, когда никто не возвращался. Тогда на самой середине долины, в священном месте, ставился черный обелиск. И высекались имена…..

Проходили года, забывалась боль, и юноши уходили в далёкую жаркую страну, где несли свое нелегкое бремя.

Так продолжалось очень долго и скоро один из властителей, стал принимать на службу только этих воинов, давал кров и предлагал защиту семьям.

На одном из сборов, всего народа, было сказано слово и старики заворчали: «мол, негоже это делать» Но потом смирились и много воинов женившись, уходили, и только редкие весточки доходящие, рассказывали о житье на чужбине. Правитель не прогадал, говоря, что возьмет на себя заботу о женщинах и детях своих воинов. Им стало, чего терять….


— Вот здесь я его и встретил, — Ибрагим остановился у ворот дома.

— Стучи. Я хочу глянуть на этого старца.

Кулак загрохотал по деревянным доскам, — Эй. Там. Живые есть?

Ни звука. Потом заскрежетал засов, створка приоткрылась, и на улицу выглянул мальчишка, лет десяти. — Ассалам Аллейкум, — Поздоровался, разглядывая нас темными любопытными глазами.

Ибрагим хотел его расспросить, но не успел, на плечо ребенка легла мужская рука, невнятный голос что-то проговорил. Калитка открылась, и мы увидели пожилого мужчину.

— Салам, уважаемые. Что нужно вам почтенные?

— Салам, мы ошиблись домом. — Ибрагим потянул меня за рукав дальше по улице.

Мелкие песчинки поскрипывали под кожаной подошвой, мы неспешным шагом шли в сторону базарной площади по маленькой кривой улочке.

— Вот, с ним я и разговаривал, он меня послал к судье. Мальчишки я не видел, а старик тот самый, руку даю.

— А ты говорил с ним на улице, калитка была закрыта или открыта?

— Это к чему спрашиваешь?

— Двор не ухоженный, его давно не подметали, облупленные двери дома, покосившийся кусок стенки за углом дома обвитого увядающим виноградом.

— И что? Один старый, другой малый им обоим силенок не хватает, может их всего двое там живет.


Я упал, отброшенный сильной рукой, вдоль стены.

Деревянный брус, набитый по краю повозки, проскрежетал у меня над головой, посыпалась кирпичная крошка, а на расстоянии ладони от лица пронеслись, окованные металлическими полосами, колеса. Ибрагим, успевший оттолкнуть меня с дороги, висел на постромках, сдерживая бег лошади, возничий привстал со своего места и, размахивая кнутовищем, бил по широкому крупу, погоняя своего коня. Раздираемая на части лошадь заржала и стала замедлять свой бег. А потом и вовсе остановилась. Маленькая фигурка отбросила в сторону кнут и со всех ног припустила бежать, миг, исчезла за поворотом. Погнавшийся было Ибрагим, пробежал с десяток шагов, остановился и опершись на колени сначала посмотрел вслед беглецу, а потом на меня. Я махнул рукой: «догоняй» но он, отказался, и пошел обратно. Проходя мимо лошади, хлопнул ладонью по крупу, и она потрусила по улочке, повозка заскрипела колесами и вскорости исчезла из вида. Улочка опять опустела, только двое, некогда хорошо одетых мужчин, сидели у стены одного из домов.

— Ты кого ни будь, обижал в этом паршивом городишке? — Спросил Ибрагим, присаживаясь рядом со мною, прямо на грязные камни.

— Я думал ты мне, расскажешь об этом. Пошли обратно, что-то мне совсем расхотелось куда либо идти.

— А ты ещё куда то намылился?

— Проведать судью.

— Я тебя не узнаю, — Задумчиво оглядел меня, — Тихий скромный лекарь, имеющий кучу друзей…. — Ц — ц, — По цокал языком.

Мухаммад, мы здесь меньше двух дней, а тебя словно подменили, на меня рычишь, кучу народа угрохал, ещё эта телега….

— У меня есть твердое желание, сбежать. Это прекрасный, красивый город, но его лучше рассматривать из-за крепостной стены. Как хочется ощутить подошвой сандалий податливый песок, сминающийся под твоими ногами, почувствовать, как сквозь чалму, макушку греет солнце, обжигает плечи и руки держащие посох. Каждый раз воевать с этими непослушными тварями. Верблюдами, — Пояснил невысказанный вопрос Ибрагима.

Ложиться спать у костра, зная что завтра ты точно встретишь утренний рассвет, на том же месте где и лег. Вдыхать чистый и свежий воздух, напоенный ароматом цветущих садов.

А эти грязные, вонючие города, рассадники болезней, зла и ненависти…. Их надо обходить стороной, не приближаться к ним на полет стрелы, а если надо будет войти, выжечь всё греческим огнём.

— Тебе не хватает самой малости, и будешь в точности как главный евнух из гарема моего бывшего господина.

— Какой такой малости?

— Маленький такой пустячок, его на голову укоротили, а у тебя она ещё торчит на месте.

— Молчи, а не то сбудется.

Ибрагим оскалился во все свои двадцать шесть зубов.




Оглавление

  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Лекарь 2 Часть первая. В поисках истины
  • Часть вторая