Последний мираж (сборник) [Евгений Яковлевич Гуляковский] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Евгений Гуляковский Последний мираж

Последний мираж

Сколько раз я мечтал о тебе,

О глазах твоих и руках!

Сколько дней я иду от тебя,

Чтоб прийти к тебе навсегда!..

(Из киргизской песни)

Песок… Тысячи километров пространства он заполнил зыбкой, неверной массой. Те, кто жил здесь, хорошо знали его запах и вкус.

— Ты возьмешь меня с собой в маршрут? — Девушка спросила это медленно, с усилием, так, словно хотела сказать что-то совсем другое.

— Нет, Лена. Мы вернемся скоро, тебе придется остаться и подождать.

Ушли. Лошади подбрасывали копытами высокие волны песка. Постепенно силуэты всадников исчезли в раскаленном плывущем мареве.

«Почему я здесь? Как это стало возможным? И возможно ли это?» Разные вопросы возникают в голове человека, если он остается один.

Когда-то песчаные равнины были горами, потом горы рассыпались, превратились в песок. Так говорил Алексей.

Лена зачерпнула горсть песка и тонкими струйками пропустила сквозь пальцы. Из песка можно сделать часы и отмерять ими время. Такие часы стояли в институтской лаборатории. Из одного сосуда в другой падали песчинки, одинаковые, как дни.

Письма приходили все реже, словно застревали в бесконечном пространстве. Потом что-то случилось.

Она вспоминает последний желтый конверт со штампом незнакомого города. Измятый листок бумаги, чернила, полинявшие от солнца. Короткие, уже почти чужие фразы.

Долго ждала следующего письма. А когда перестала ждать, вдруг поняла, что не сможет забыть ничего.

… С тех пор, как они познакомились, Алексей ждал ее после занятий, Вместе ходили в библиотеку, в кино. Читали друг другу любимые книги. Дружили… Вот, пожалуй, и все. Она сама не хотела тогда ничего другого. Все главное, большое должно было быть потом… Может быть, именно в этом была ее ошибка? Почему, все же, потом?

Наверное, потому, что Алексей никогда не говорил о своем чувстве. Уехал в экспедицию и перестал писать.

Возможно, на этом все бы и кончилось, если бы не последнее письмо. Чужое, не похожее на письма Алексея. Мятая бумага. Сбивчивые, злые слова. Нельзя было понять, что он хотел написать ей. А самое главное — нельзя было понять, чего он не хотел писать. Что-то случилось у него, непонятное, страшное…

Вместе с этой мыслью пришло решение поехать к Алексею.

Долго не давали отпуск в институте, с трудом добилась отсрочки для зашиты диплома. Дома слышала много умных и, наверное, справедливых фраз. Когда слова перешли в бессвязные упреки, она уехала.

Паровоз тяжело оторвал состав от вокзала. И только после этого она честно спросила себя: почему едет? Кто ее, собственно, звал? Раньше старалась поменьше думать об этом, чтобы не изменить решение, а теперь уже поздно. На последние два письма не получила ответа. Послала с дороги телеграмму и даже не знала, придет ли он встречать. Все равно ничего уже не изменишь. В конце концов, она могла поехать куда угодно. К нему заедет на один день. По крайней мере, все сразу узнает.

За окном мелькали полустанки и станции. Она плохо запомнила эту дорогу. В последнюю ночь не сумела заснуть. Утром чемодан показался вдвое тяжелее. Кто-то помог вынести его и поставил рядом с ней на песок.

Поезд сразу стал чужим и огромным — может быть, потому, что перрона здесь не было. Не было и станции — просто торчала на тонкой палке доска с каким-то названием.

Когда поезд ушел, на другой стороне железнодорожного пути она увидела Алексея. Он не смотрел на нее.

Случилось что-то более важное, чем все ее сомнения и раздумья. Лена поняла это сразу, как только он шагнул навстречу. Качнулись плечи, руки растерянно шарили по лыжной куртке. И взгляд, избегающий ее, все время уходивший в сторону.

— Хорошо, что смогла приехать…

И замолчал. Нет, он не обрадовался. Даже не удивился. Просто замолчал. И по тому, как он ее встретил, поняла, что сейчас ни о чем нельзя спрашивать. Нужно просто идти за ним к старенькому «газику».

Полетела навстречу клубящаяся песком дорога. Только тогда Лена заметила, как давно он не брился. Почему-то вспомнила Алексея на волейбольной площадке. Он был гордостью курса. Ничего лишнего не было ни в его движениях, ни в жизни, подчиненной простой и видимой цели. И никогда вот так, без дела, не двигались руки…

Перегрелся мотор. Они вышли на несколько минут из машины. Тогда она в первый раз по-настоящему увидела песок. Не тот, из которого лепят домики, и не ласковый золотистый песок пляжа… Этот песок заполнил собой пространство, пропитал воздух, замутил далекое отсюда небо, спрятал солнце. Жалобно скрипел в его невидимых бархатных лапах металлический кузов машины.

Она не хотела начинать разговор. Но не выдержала и спросила:

— Может быть, ты что-нибудь скажешь?

Тогда он заговорил.

Они ушли вперед, осталась за желтой горой машина, а он все говорил — сбивчиво, неровно. Было в его словах что-то такое, от чего в сознании вставала реальная