Контуры грядущего. Энгельс о коммунистическом обществе [Георгий Александрович Багатурия] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Предварительные замечания

Предвидеть будущее было всегда важно. Не только для каждого человека, но и для общества, в котором он жил. Предвидеть хотя бы приблизительно и хотя бы ближайшее будущее. Интерес к будущему – не праздное любопытство, а выражение практической потребности: чтобы с успехом действовать сегодня, человек должен знать, чтó будет завтра.

Стремление заглянуть в завтрашний день – характерная черта разумно действующего человека, и всегда в обществе существовали какие-то – пусть самые примитивные и неопределенные – представления о будущем. Но никогда подлинно научное предвидение не было столь необходимо, как теперь – в нашу динамичную эпоху, в период современной научно-технической революции и, главное, в период великой социальной революции XX века, в эпоху перехода человечества от прежней организации общества к принципиально иной, от капитализма к коммунизму. Ведь чтобы сознательно участвовать в таком беспрецедентном историческом процессе, мы уже сейчас должны знать, каким станет в будущем наш стремительно и радикально преобразующийся мир.

Около полутора веков прошло с того дня, когда один из гениальных предшественников Маркса и Энгельса, по-своему осознавая потребность в действительно научном познании будущего, высказал удивительно глубокую и прозорливую мысль: «До сих пор люди двигались по пути цивилизации спиной к будущему; они обычно обращали свой взор в прошлое, а на будущее бросали лишь очень редкие и поверхностные взгляды. Теперь, когда рабство уничтожено, человек должен сосредоточить внимание на будущем» (59, II, 248)[1]. Это было сказано за два десятилетия до возникновения научного коммунизма, в одной из последних работ великого французского социалиста-утописта Сен-Симона. Его представления о будущем, как и воззрения других предшественников научного коммунизма, оставались в целом еще в пределах утопии. Но то, что было утопией в то время, стало наукой в трудах Маркса, Энгельса, Ленина и становится реальностью в нашем веке.

«Теперь, когда рабство уничтожено…» – говорил Сен-Симон. Так казалось тогда, современникам великой французской революции, в эпоху перехода от феодализма к капитализму. Но рабство, уничтоженное в одной его форме, продолжало существовать в иной, так сказать превращенной, форме. На место рабства личной зависимости пришло изощренное экономическое рабство буржуазного общества. Надо уничтожить «эксплуатацию человека человеком», – провозгласили ученики Сен-Симона. В следующем, нашем уже веке эта мечта стала воплощаться в действительность, была осуществлена сначала в первой стране, совершившей великий социальный переворот, а затем и в ряде других стран, ставших на путь социалистического развития.

Теперь, когда в нашей стране построено развитое социалистическое общество и создается материально-техническая база коммунизма, – именно теперь особенно важно обратить свой взор в будущее, подвергнуть его научному исследованию, дабы ускорить и облегчить процесс становления грядущего, подлинно человеческого – коммунистического общества.

Давно замечено, что развитие человеческого общества ускоряется. Исключительно бурным оно становится в наше время. Но чем быстрее идет развитие, чем стремительнее совершается переход от настоящего к будущему, тем совершеннее должны становиться средства научного предвидения и вся теория будущего общества.

Развитие общества не только ускоряется, но и становится все более сознательным. Роль сознания в жизни и преобразовании общества становится все более значительной. А значит возрастает и роль научного предвидения будущего.

Решающее изменение роли общественного сознания, переход общества от преимущественно стихийного развития к сознательному происходит на наших глазах, в эпоху перехода от капитализма к коммунизму. Становление коммунистического общества – планомерно направляемый процесс. В отличие от всех прежних общественных формаций эта новая организация общества возникает не стихийно, а в результате сознательной творческой деятельности масс, руководимых их авангардом – коммунистическими партиями. Сотни миллионов людей ставят теперь своей сознательной целью построение коммунистического общества. Теория этого будущего общества все более становится руководством для преобразующей мир практики сегодняшнего дня.

О резком усилении интереса к проблемам будущего свидетельствует становление нового научного направления – социального прогнозирования. Но исторически первой научной формой социального прогнозирования была созданная Марксом и Энгельсом теория научного коммунизма, точнее говоря, тот раздел ее, который можно было бы назвать теорией коммунистического общества.

В настоящее время по мере продвижения нашей страны и других социалистических стран к коммунизму этот раздел марксизма становится все более актуальным и потому требует особенно интенсивной разработки. «Наша партия – партия научного коммунизма», – говорил в Отчетном докладе XXIV съезду КПСС Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев (53, I, 127). Теоретическое осмысление главных тенденций развития общества позволяет партии предвидеть ход общественных процессов и вырабатывать верный политический курс. В докладе отмечалась важная роль научных прогнозов для совершенствования методов планирования, указывалось на необходимость «разработки проблем, актуальных для настоящего и будущего». Съезд подчеркнул, что теоретические силы партии должны быть направлены на творческое развитие марксистско-ленинской теории, и прежде всего на дальнейшую разработку вопросов коммунистического строительства (53, I, 91, 112, II, 240).

Одним из подходов к решению комплексной задачи по дальнейшей разработке теории коммунистического общества и, пожалуй, одной из первых предпосылок ее решения должно быть выяснение в полном объеме всех взглядов основоположников научного коммунизма относительно будущего общества. В настоящее время для этого складываются особо благоприятные обстоятельства.

Немаловажное значение, в частности, имеет тот факт, что именно в последние годы было опубликовано много новых, ранее неизвестных работ основоположников научного коммунизма и картина их литературного, теоретического наследства стала существенно более полной. Достаточно сказать, что в составе 39 томов второго русского издания Сочинений Маркса и Энгельса (1955 – 1966) было напечатано около 1000 работ (примерно 400 произведений и 600 писем), не входивших в состав первого издания. Сотни новых работ публикуются и в 11 дополнительных томах второго издания Сочинений. Все это создает новые предпосылки для дальнейшего изучения марксизма, становления и развития теории коммунистического общества в трудах его основоположников.

Предлагаемая работа представляет собой попытку рассмотреть развитие взглядов Энгельса на будущее, коммунистическое общество. От других аналогичных работ она отличается не только по используемому фактическому материалу, но и по выбору предмета, а также по способу и цели исследования.

Известно, что между Марксом и Энгельсом сложилось своеобразное разделение труда, так что на долю Энгельса в большей мере выпала задача разъяснения теории, созданной сообща. Поэтому изучение марксистской теории коммунистического общества в определенном отношении целесообразно начать с анализа соответствующих произведений Энгельса. В предлагаемой работе это будет сделано в форме своего рода «исследования в присутствии читателя».

В последние годы в нашей стране был издан ряд книг, так или иначе затрагивающих тот же предмет: подготовленные Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС большие биографии Маркса и Энгельса («Карл Маркс. Биография». М., 1968; «Фридрих Энгельс. Биография». М., 1970) и монография «Энгельс – теоретик» (М., 1970), совместный труд философов СССР и ГДР «Ф. Энгельс и современные проблемы философии марксизма» (М., 1971), работы К.Т. Кузнецова («Возникновение научного коммунизма». М., 1968), Б.А. Чагина («Создание и развитие К. Марксом и Ф. Энгельсом теории научного коммунизма». Л., 1970), И.В. Бестужева-Лады («Окно в будущее». М., 1970) и др. Результаты новейших исследований учитываются в данной работе. Вместе с тем тот же самый предмет рассматривается здесь в новом аспекте: прослеживается становление и развитие теории коммунистического общества в работах Энгельса.

Чтобы проследить этот процесс, необходимо в хронологической последовательности рассмотреть высказывания Энгельса о коммунизме. Непревзойденным образцом такого исследования развития марксистской теории является книга В.И. Ленина «Государство и революция».

Предпринимая попытку рассмотреть взгляды Энгельса на будущее общество в их историческом развитии, мы исходим из некоторой общей предварительной периодизации исследуемого процесса. Его начало определяется переходом Энгельса к коммунизму в 1842 г. Важнейшими вехами в истории марксизма явились два крупнейших исторических события XIX века – европейская революция 1848 – 1849 гг. и Парижская Коммуна 1871 г., а также два великих открытия Маркса – материалистическое понимание истории и теория прибавочной стоимости, которые превратили коммунизм из утопии в науку и которые можно условно датировать, соответственно, 1845 г. и 1857 г. Особый период в деятельности Энгельса, а вместе с тем и в истории марксизма, начался после смерти Маркса в 1883 г. и продолжался до смерти самого Энгельса в 1895 г. Учитывая все это, можно наметить общую периодизацию исследуемого процесса. Конкретный анализ выявит, конечно, и более детальную периодизацию.

Чтобы проследить изменение и развитие взглядов Энгельса, необходимо будет систематически сопоставлять соответствующие теоретические положения, относящиеся к различным периодам его деятельности. А чтобы выявить специфику подлинно научного, марксистского прогноза будущего, необходимо сопоставить высказывания Энгельса, как и Маркса, с представлениями их предшественников – утопистов.

Современного читателя, разумеется, постоянно будет интересовать вопрос: а что в прогнозах Энгельса относительно будущего, коммунистического общества сохраняет полную силу и в наши дни, в новых исторических условиях, или, наоборот, какие из его положений нуждаются в коррективах. Марксистская теория будущего общества, основы которой были заложены более 120 лет тому назад, и поныне сохраняет все свое значение. Но отдельные конкретные положения ее претерпели с тех пор определенные изменения. Иначе, разумеется, и быть не могло: ведь, перефразируя известные определения Энгельса, можно сказать, что именно развитие есть способ существования марксизма. Это необходимо иметь в виду. Но анализ развития данной теории вплоть до наших дней представляет особую задачу, является предметом уже другого исследования.

Здесь можно было бы ограничиться лишь указанием на два, по-видимому решающих, обстоятельства, которые в ходе исторического развития обусловили соответствующую корректировку первоначальной марксистской теории. Социалистическая революция произошла не в главных центрах капиталистического мира, не в самых развитых капиталистических странах, а на периферии этой общественной формации. Кроме того, процесс коммунистического преобразования общества оказался еще более длительным и сложным, чем это представляли себе Маркс и Энгельс, особенно в ранний период развития марксизма.

Изучение взглядов Энгельса не сводится, конечно, к чисто историческому познанию прошлого. Выяснение закономерностей развития марксистских представлений о коммунистическом обществе и методологии выработки таких представлений способствует дальнейшей разработке теории марксизма.

Теория коммунистического общества развивалась как составная часть марксизма под непосредственным влиянием развития рабочего движения и всего общества в целом. Марксистские представления о будущем, как они сложились у основоположников научного коммунизма в середине прошлого века, явились определенной формой отражения тогдашней действительности. Материал для построения картины будущего так или иначе всегда черпался из настоящего, и с развитием реальной действительности, т.е. того общества, в условиях которого жили Маркс и Энгельс, должны были как-то изменяться и их представления о будущем. Отсюда, очевидно, следует, что теория, созданная и разработанная в условиях XIX века, не может механически повторяться в существенно иных условиях, век спустя, что, оставаясь живой, действующей теорией, она должна была развиваться в течение этого времени и должна развиваться впредь.

Одной из фундаментальных особенностей марксистской теории коммунистического общества является то, что отличительные черты будущего общества сознательно и последовательно выводятся из диалектико-материалистического анализа фактов и тенденций развития существующей действительности, а переход от буржуазного общества к коммунистическому рассматривается как закономерный, объективный процесс развития. Отсюда вытекают две производные особенности теории собственно коммунистического общества: Маркс и Энгельс никогда не рассматривают собственно коммунистическое общество в отрыве от процесса перехода к нему и очень осторожны, лаконичны в характеристике его.

В соответствии с этим, говоря о теории коммунистического общества, необходимо иметь в виду не только высказывания Маркса и Энгельса о самом коммунистическом обществе, но также и о материальных предпосылках его, которые складываются в недрах буржуазного общества, и о пролетарской революции как необходимом условии коммунистического преобразования общества, и о переходном периоде от капитализма к коммунизму.

Это не означает, однако, что предмет данного исследования совпадает с предметом теории научного коммунизма в целом. Задача данной работы более ограниченна, объект исследования ýже, внимание сосредоточивается главным образом: 1) на предпосылках будущего, 2) на переходе к нему и, особенно, 3) на самóм этом будущем, коммунистическом обществе.

Исследуя будущее, коммунистическое общество, основоположники научного коммунизма считали возможным предвидеть только главные черты, наметить общие контуры грядущего. Они принципиально воздерживались от чрезмерной детализации своих представлений о будущем. Как отмечал В.И. Ленин, «у Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя» (51, т. 33, 85). И сам Маркс говорил: «Мы не можем решать уравнения, не заключающего в своих данных элементов своего решения» (35, 132). Той же принципиальной позиции придерживался и Энгельс, указывавший на закономерную связь между утопизмом и необоснованной детализацией картин будущего.

Вместе с тем классики научного коммунизма никогда не отказывались от возможности познать будущее, и всякого рода «футурологический агностицизм» был им органически чужд. Ленин со всей силой подчеркивал и эту сторону научного коммунизма, беспощадно высмеивая оппортунистическое нежелание задуматься над такими проблемами будущего, которые можно предвидеть и которые поддаются теоретическому решению. Так он высмеивал социал-демократических филистеров от марксизма, которые пытались отделаться от подобных проблем «уклончиво софистическим: „там видно будет“» или спасались «под сень „бесспорной“ (и бесплодной) филистерской истины, что конкретных форм наперед знать мы не можем» (51, т. 33, 63, 107).

Чтобы проанализировать всю совокупность высказываний Энгельса о будущем, необходимо будет постоянно предоставлять слово ему самому. Ибо всякое изложение его мыслей неизбежно вело бы к снижению точности в передаче заключенной в них информации и затрудняло бы возможность проверить правильность нашего анализа. А поскольку теоретическая деятельность Энгельса неразрывно связана была с творчеством Маркса, для полноты картины потребуется привлечение и ряда его высказываний.

Путем последовательного анализа высказываний и работ Энгельса можно сделать частные наблюдения и получить частные выводы. И только учитывая всю совокупность взятых фактов, можно будет прийти к некоторым более общим результатам.

А теперь, после этих предварительных замечаний, обратимся к самому процессу становления и развития теории коммунистического общества в работах Фридриха Энгельса.

Глава первая. От утопии к науке (1842 – 1845)

1. Когда Энгельс стал коммунистом

О взглядах Энгельса на будущее, коммунистическое общество можно говорить, конечно, только тогда, когда сам он уже перешел к коммунизму.

В нашей литературе прочно утвердилось мнение, что переход Энгельса к коммунизму произошел в период его первого пребывания в Англии, следовательно, между ноябрем 1842 г. и августом 1844 г. Принято считать, что у Энгельса, как и у Маркса, этот переход завершился в работах, опубликованных в «Немецко-французском ежегоднике», который вышел в свет в Париже в феврале 1844 г.

Эта в целом правильная концепция опирается на известные высказывания Ленина в его статьях «Фридрих Энгельс» (1895) и «Карл Маркс» (1914). Но она нуждается в уточнении и конкретизации, поскольку за последние полвека нам стали доступны многие новые материалы о жизни и деятельности Маркса и Энгельса.

Так, сравнительно недавно (в 1959 г.) было опубликовано письмо немецкого публициста, одного из предшественников научного коммунизма – Мозеса Гесса Бертольду Ауэрбаху, датированное 19 июня 1843 г. (приводимый далее фрагмент был опубликован в одной из биографий Гесса в 1921 г.). В этом письме Гесс хвастливо сообщал своему другу об Энгельсе: «Как раз в прошлом году, когда я собирался в Париж, он был проездом из Берлина в Кёльне; мы говорили о современных вопросах, и он, революционер anno I (с первого года, т.е. с самого начала революционного движения. – Г.Б.), расстался со мной как самый ревностный коммунист» (69, 103).

Оставим в стороне претензию Гесса быть наставником Энгельса в коммунизме. Проверим только его утверждение, что уже в то время Энгельс стал коммунистом. Но сначала уточним дату встречи Энгельса с Гессом.

Осенью 1842 г. Энгельс дважды побывал в Кёльне и в редакции издававшейся там «Рейнской газеты», одним из редакторов которой был Гесс, а главным редактором как раз в это время – с 15 октября – стал Карл Маркс. Первый раз Энгельс был в Кёльне проездом из Берлина в Бармен, второй раз – проездом из Бармена в Англию, в Манчестер. Встреча с Гессом произошла во время первого приезда Энгельса в Кёльн, а во втором случае Энгельс впервые встретился с Марксом.

Это подтверждается собственным свидетельством Энгельса в его письме Францу Мерингу, относящемся к концу апреля 1895 г.: «До октября 1842 г., – сообщает он, – Маркс был в Бонне; когда я в конце сентября или в начале октября проездом на обратном пути из Берлина посетил редакцию, то, насколько я помню, там были только М. Гесс и д-р Раве…» (39, 391).

Прервем ненадолго Энгельса. Сообщения его и Гесса в одном совпадают: их встреча произошла во время первого приезда Энгельса в Кёльн. Когда же именно?

В Берлине Энгельс отбывал воинскую повинность. Свидетельство об окончании ее датировано 8 октября 1842 г. Как видно из письма Энгельса, когда он приехал в Кёльн, Маркса там не было, он оставался еще в Бонне. Но 15 октября Маркс становится во главе «Рейнской газеты» и в этот же день пишет – уже в Кёльне – свою первую передовую статью под знаменательным заглавием «Коммунизм и аугсбургская „Allgemeine Zeitung“». Следовательно, редакцию «Рейнской газеты» Энгельс посетил во всяком случае между 8 и 15 октября, вероятнее всего – около 10 октября 1842 г. Это и есть дата встречи Энгельса и Гесса.

Если верить Гессу, именно в это время Энгельс и стал коммунистом. Правдоподобно ли такое утверждение? Вернемся к письму Энгельса Мерингу.

«Когда в конце ноября, – продолжает он, – проездом по пути в Англию я снова зашел в редакцию, то встретил там Маркса, и тогда состоялась наша первая, весьма холодная, встреча». Почему же «весьма холодная»? Энгельс сам поясняет: «Маркс тем временем выступил против Бауэров… он также высказался против фразерского коммунизма Эдгара Бауэра, основанного на одном лишь желании „действовать самым крайним образом“ и вскоре затем вытесненного у Эдгара другими радикально звучащими фразами. Так как я состоял в переписке с Бауэрами, то слыл их союзником и из-за них относился в то время к Марксу подозрительно».

У Маркса, в свою очередь, тоже были определенные основания относиться с недоверием к тому, кто мог быть близок к Эдгару Бауэру. Ведь именно в эти дни Маркс, не будучи еще коммунистом, уже развернул борьбу против несерьезного отношения к коммунизму.

Близость Энгельса к Э. Бауэру, который в то время слыл «коммунистом» (ср. 1, 541), может быть косвенным показателем того, что и сам Энгельс уже в берлинский период совершал переход к коммунизму. Возможно, что о таком переходе свидетельствует недавно обнаруженная и впервые опубликованная в переводе на русский язык (в 1970 г.) статья Энгельса «Централизация и свобода», появившаяся без подписи в «Рейнской газете» 18 сентября 1842 г. Статья заканчивается так: «Государство – это не реализация абсолютной свободы, каким оно считается». Оно может осуществить лишь объективную свободу. «Истинная субъективная свобода, которая равносильна абсолютной свободе, требует для своего осуществления иных форм, чем государство» (40, 326, ср. 325). Не исключено, что в зародыше здесь появляется идея об отмирании государства в будущем, бесклассовом обществе.

Впрочем, мы даже не нуждаемся в подобных предположениях, чтобы утверждать, что по крайней мере в конце ноября 1842 г. Энгельс уже был в известном смысле коммунистом.

Дело в том, что после встречи с Марксом Энгельс отправился в Англию и сразу же по приезде в Лондон, где он остановился по пути в Манчестер, написал две статьи для «Рейнской газеты». Первая, сравнительно небольшая заметка, датирована 29 ноября, а вторая статья – «Внутренние кризисы» – 30 ноября[2]. Конец этой второй статьи свидетельствует, по нашему мнению, о том, что к этому времени Энгельс уже перешел на точку зрения коммунизма.

Но действительно ли подтверждает такой вывод сама статья Энгельса «Внутренние кризисы»? Обратимся к ней.

«Возможна ли, более того, вероятна ли революция в Англии? Вот вопрос, от которого зависит будущность Англии» – так начинает Энгельс свою корреспонденцию от 30 ноября.

Возможна ли революция в Англии? Свой ответ на этот кардинальный вопрос Энгельс обосновывает путем анализа экономического развития и классовой борьбы. «Промышленность, – пишет он, – хотя и обогащает страну, но она также создает и стремительно увеличивающийся класс неимущих». К этому классу принадлежит почти половина всех англичан. Кризис лишает его средств к существованию. «Когда создается такое положение, что еще остается этим людям, как не восставать? А по своей численности этот класс стал самым могущественным в Англии, и горе английским богачам, когда он осознáет это». Правда, пока он этого еще не осознал. «Английский пролетарий только предчувствует свою мощь, и плодом этого предчувствия были волнения минувшего лета». Энгельс переходит к анализу событий августа 1842 г., когда в ряде промышленных районов Англии рабочие попытались провести всеобщую стачку и их борьба привела к вооруженным столкновениям с войсками и полицией.

«И тем не менее неимущие из этих событий извлекли для себя пользу: это – сознание, что революция мирным путем невозможна и что только насильственное ниспровержение существующих противоестественных отношений, радикальное свержение дворянской и промышленной аристократии может улучшить материальное положение пролетариев. От этой насильственной революции англичанина удерживает еще свойственное ему почтение к закону; но при том положении Англии, какое мы обрисовали выше, невозможно, чтобы в скором времени не наступила всеобщая нищета среди рабочих, и тогда страх перед голодной смертью окажется сильнее страха перед законом[3]. Эта революция неизбежна для Англии, но как во всем, что происходит в Англии, эта революция будет начата и проведена ради интересов, а не ради принципов; лишь из интересов могут развиться принципы, т.е. революция будет не политической, а социальной» (1, 498 – 503).

Таков вывод, к которому приходит Энгельс в конце статьи. Попробуем его проанализировать.

Прежде всего очевидно, что опыт, накопленный английским пролетариатом в борьбе, Энгельс описывает не как сторонний, бесстрастный наблюдатель. Нет, он определенно солидаризируется с выводом, к которому пришли неимущие в Англии, – о необходимости насильственной революции.

Далее ясно, что речь идет о революции пролетарской. Эта революция, говорит Энгельс, будет не политической, а социальной. Это противопоставление социальной революции политической является, пожалуй, наиболее характерным показателем перехода Энгельса на позиции коммунизма.

Через год в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте» сам Энгельс следующим образом будет описывать переход ряда младогегельянцев к коммунизму: «Уже осенью 1842 г. некоторые деятели партии пришли к выводу, что одних политических изменений недостаточно, и заявили, что только при социальной революции, основанной на коллективной собственности, установится общественный строй, отвечающий их абстрактным принципам» (1, 539).

Таким образом, Энгельс считает характерным признаком перехода младогегельянцев на позиции коммунизма требование социальной революции (ср. 21, 367). Это требование мы находим в то время и у Гесса, и у Вейтлинга, и у французских рабочих-коммунистов. Возьмем, например, вопросник для вступающего в тайное коммунистическое «Общество семейств» 1835 г., одним из организаторов которого был Бланки. Заключительный, пятнадцатый вопрос и ответ на него звучат так: «Нужно произвести политическую или социальную революцию? – Нужно произвести социальную революцию» (64, 117).

Коммунизм, к которому поначалу пришел Энгельс, не был еще научным, поскольку в целом Энгельс еще придерживался идеалистического понимания истории. Правда, в рассматриваемом месте Энгельс уже обращает особое внимание на материальные интересы. В Англии, говорит он, «эта революция будет начата и проведена ради интересов, а не ради принципов». Но в другом месте статьи, формулируя свой общий взгляд на исторический процесс, он утверждает, что «так называемые материальные интересы никогда не могут выступить в истории в качестве самостоятельных, руководящих целей, но что они всегда, сознательно или бессознательно, служат принципу, направляющему нити исторического прогресса».

И все-таки внимание к материальным интересам, допущение, что в Англии ради этих интересов будет начата и проведена пролетарская революция, – все это свидетельствует о выходе Энгельса в данном конкретном, и притом очень важном, случае за пределы идеализма. Ведь что такое эти материальные интересы? 30 лет спустя сам Энгельс дал их определение: «Экономические отношения каждого данного общества проявляются прежде всего как интересы» (18, 271). Значит, интересы – это форма проявления экономических отношений, которые лежат в их основе. Конечно, в 1842 г. Энгельс не осознавал этого с такой ясностью. Но объективно его внимание к материальным интересам свидетельствовало о смутном понимании, о догадке относительно роли экономических отношений в жизни общества, о тенденции к материалистическому пониманию истории. Намечающиеся элементы материалистического понимания истории еще не выводят Энгельса за пределы некоторых направлений донаучного социализма и коммунизма, но уже содержат предпосылки для такого выхода в будущем.

Вместе с тем обнаруживается существенное и весьма многообещающее отличие от основных направлений домарксовского революционного коммунизма. Для Энгельса предстоящая в Англии революция – это не результат заговора или действий революционного меньшинства в интересах неимущих, а результат классовой борьбы самого пролетариата.

В итоге мы получаем следующий общий вывод. Есть основания считать, что Энгельс совершил переход к коммунизму еще до приезда в Англию, в Германии, осенью – не позднее ноября – 1842 г. Это был коммунизм донаучный, в целом еще утопический, однако революционный. Внимание к материальным интересам и классовой борьбе пролетариата предопределяло тенденцию развития этого коммунизма в направлении подлинно научной теории.

Но переход Энгельса к выработке научного коммунизма произошел только в Англии.

2. Первые высказывания

Итак, осень 1842 г. – наиболее ранний пункт, начиная от которого можно вообще пытаться найти какие-то представления Энгельса о будущем коммунистическом обществе.

Первые его прямые высказывания о коммунизме мы находим позднее, почти год спустя, в статье «Успехи движения за социальное преобразование на континенте». Но если предположение о переходе Энгельса к коммунизму осенью 1842 г. верно, то значит уже тогда у него должны были быть – пусть не вполне еще определенные, но все же какие-то – представления о будущем как об обществе коммунистическом. И такие представления, опираясь на некоторые косвенные данные, мы можем попытаться воспроизвести.

Коммунисты всех направлений потому и называются коммунистами, что они выступают за уничтожение частной собственности и замену ее той или иной формой общей собственности[4].

Маркс и Энгельс, характеризуя коммунизм в самом общем виде, неоднократно отождествляли его с уничтожением частной, следовательно, с установлением общей собственности. Так, Маркс в «Экономическо-философских рукописях» определял коммунизм как «положительное упразднение частной собственности» (45, 585 – 598). В «Немецкой идеологии» уничтожение частной собственности отождествлялось с коммунистической революцией (46, 49). Энгельс в «Принципах коммунизма» писал, что «уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением» коммунистического преобразования общества и «поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности» (4, 330). Наконец, в «Манифесте Коммунистической партии» говорится, что «коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (4, 438).

Характерно, что этот же общий признак коммунизма указывает Энгельс и в том цитированном уже месте своей статьи «Успехи движения», где он сообщает, как осенью 1842 г. некоторые младогегельянцы пришли к выводу, что «только при социальной революции, основанной на коллективной собственности» (курсив наш), установится коммунистический общественный строй. Если же к числу этих «некоторых» принадлежал и сам Энгельс, то, значит, и он считал уже тогда, что в будущем общество должно быть организовано на основе общей собственности. На что будет распространяться эта общая собственность, здесь еще не конкретизируется.

Так, опираясь на косвенные данные, можно с большой степенью достоверности воспроизвести первые представления Энгельса о будущем коммунистическом обществе. А теперь обратимся к следующей ступени развития этих представлений – к содержанию статьи «Успехи движения», где они впервые были высказаны уже не между строк, а в самом тексте.

Статья написана после года пребывания в Англии. Энгельс выступает здесь уже явно как коммунист. Позади у него опыт основательного знакомства с английским рабочим движением и английским социализмом и коммунизмом – в особенности с чартистским движением и учением Оуэна. Статья и была написана для оуэнистского еженедельника.

Энгельс исходит из того, что основа будущего, коммунистического общества – общая собственность, а путь к нему – социальная революция, которую должен осуществить пролетариат (1, 501 – 503, 531).

К этой главной идее присоединяется новая мысль – об исторически закономерном и вместе с тем интернациональном характере предстоящей социальной революции: «Коммунизм – не следствие особого положения английской или какой-либо другой нации, а необходимый вывод, неизбежно вытекающий из предпосылок, заложенных в общих условиях современной цивилизации» (1, 525).

Это очень важное место. Коммунизм – необходимый результат развития современного общества, – вот главная мысль. А поскольку условия существования современных цивилизованных стран – Англии, Франции, Германии являются для них общими, то и результат должен быть одним и тем же: социальная революция, уничтожение частной собственности, установление общей собственности как основы нового, коммунистического общества.

Мысль об интернациональном характере предстоящего преобразования общества была присуща практически всем или почти всем утопистам – предшественникам Маркса и Энгельса. Все они считали, что новый общественный строй рано или поздно установится на всем земном шаре. Но лишь наиболее проницательные из них (в особенности Сен-Симон и Оуэн) понимали, что переход к новому обществу должен явиться закономерным результатом исторического развития и притом не в любых, а именно в развитых, цивилизованных странах[5]. К этим наиболее глубоким представителям домарксовского социализма и коммунизма и примыкает в данном случае Энгельс.

Некоторые представления Энгельса о коммунистическом обществе можно обнаружить в тех местах рассматриваемой статьи, где он критически оценивает взгляды своих предшественников.

Так, большим достижением Фурье Энгельс считает учение о свободном труде. Фурье, говорит он, «показывает, что при разумных порядках, когда каждый будет следовать своим собственным склонностям, труд может стать тем, чем он должен быть, – наслаждением» (1, 528)[6]. Мы видим здесь теоретический источник известного положения «Анти-Дюринга»: при коммунизме «производительный труд из тяжелого бремени превратится в наслаждение» (20, 305).

Критикуя грубо-уравнительные тенденции некоторых французских коммунистов 30-х – начала 40-х годов, Энгельс делает еще одно важное замечание: «Они хотели превратить мир в общину рабочих, уничтожив всякую утонченность цивилизации, науку, изящные искусства и т.п. как бесполезную, опасную и аристократическую роскошь; это был предрассудок, который являлся неизбежным результатом их полного незнакомства с историей и политической экономией» (1, 530).

Не следует, конечно, думать, будто все коммунисты-утописты разделяли критикуемые здесь воззрения: некоторые из них предвидели огромное развитие, подлинный расцвет и науки и искусства при коммунизме. Энгельс придерживается таких же передовых взглядов.

Общая собственность, социальное равенство, свободный труд, обобществление производства, развитие науки и искусства, исчезновение религии – таковы первые представления Энгельса о будущем обществе. В каждом отдельном случае он не идет пока дальше своих предшественников, но каждый раз разделяет их наиболее передовые взгляды. Он опирается на самую передовую для того времени классическую немецкую философию, а направление, к которому он сам примыкает, характеризует как «философский коммунизм» (1, 540).

3. Начало становления научного коммунизма

Решающий переход к выработке подлинно научной концепции будущего, коммунистического общества Энгельс совершил через год после приезда в Англию, в своей, по оценке Маркса, гениальной работе «Наброски к критике политической экономии».

В настоящее время есть возможность уточнить дату написания этой работы. Известно, что она была опубликована в «Немецко-французском ежегоднике» в конце февраля 1844 г. На этом основании считают, что она была написана в конце 1843 г. – январе 1844 г. (1, 571, 677). Однако теперь мы располагаем одним новым фактом, который, как нам кажется, вносит коррективы в такую общепринятую датировку. В 1958 г. было опубликовано неизвестное ранее письмо Маркса Юлиусу Фрёбелю от 21 ноября 1843 г., в котором уже упоминается статья Энгельса (27, 378). Сопоставление этого факта со всем тем, что было уже известно о данном периоде жизни и деятельности Маркса и Энгельса, приводит к выводу, что работа Энгельса «Наброски к критике политической экономии» была написана, по всей вероятности, в октябре – не позднее середины ноября 1843 г. В таком случае эта работа написана почти одновременно со статьей «Успехи движения за социальное преобразование на континенте». Но в интересующем нас плане она содержит нечто существенно новое.

«Наброски к критике политической экономии» – первое специально экономическое исследование Энгельса. В то же время это первый опыт научного анализа капиталистической экономики и научной критики буржуазной политической экономии с позиций революционного рабочего класса. К проблемам политической экономии Энгельс подошел с последовательно диалектической и коммунистической точки зрения. Эта работа свидетельствует и о переходе Энгельса к материалистическому пониманию истории. Сочетание коммунизма, материализма и диалектики и обусловило ту качественно новую ступень в развитии воззрений молодого Энгельса, которая представлена в его «Набросках». По оценке Маркса, здесь «были уже сформулированы некоторые общие принципы научного социализма» (19, 241). Аналогично характеризовал данную работу и Ленин: в «Набросках» Энгельс «с точки зрения социализма рассмотрел основные явления современного экономического порядка, как необходимые последствия господства частной собственности» (51, т. 2, 10).

Энгельс – коммунист и диалектик. Он исходит из того, что частная собственность – явление не вечное, а историческое и она должна быть уничтожена. С этой позиции он подвергает критике главную предпосылку всей буржуазной политической экономии – признание частной собственности. «Политической экономии, – подчеркивает он, – не приходило в голову поставить вопрос о правомерности частной собственности» (1, 545)[7].

Что касается представлений Энгельса о коммунистическом обществе, которые он развивает в этой работе, то в них можно различить как бы два слоя. Один – так сказать, более ранний – в целом соответствует его прежним представлениям, повторяет и дополняет их. Другой, очевидно более поздний, содержит некоторые существенно новые элементы.

Коснемся первой группы высказываний.

Здесь по-прежнему фигурирует основной тезис о необходимости уничтожения частной собственности. С уничтожением частной собственности исчезнет противоположность интересов и конкуренция. На место конкуренции как борьбы противоположных интересов придет истинная конкуренция, соревнование (1, 545, 553, 555, 557, 562, 567, 569).

Впервые у Энгельса появляется здесь положение о безграничном развитии производительных сил: «Производительная сила, находящаяся в распоряжении человечества, беспредельна»[8]. В том же духе говорит он и о развитии науки: «ее прогресс так же бесконечен» (1, 563, 568).

Развитие производительных сил необходимо приведет к сокращению рабочего времени. «Эта беспредельная производительная способность, будучи использована сознательно и в интересах всех, вскоре сократила бы до минимума выпадающий на долю человечества труд» (1, 563 – 564). Утописты по-разному определяли время, до которого может сократиться в будущем продолжительность рабочего дня[9]. Энгельс более осторожен, он ограничивается только выводом, который необходимо вытекает из наличных предпосылок.

Во всех приведенных высказываниях Энгельс еще не оригинален или мало оригинален. Но в области, непосредственно связанной с его собственным экономическим анализом, он развивает мысли, которых мы не находим у его предшественников. Эти мысли и образуют второй, видимо более поздний, слой в его тогдашних представлениях о коммунистическом обществе.

Важнейшим новым выводом Энгельса является вывод о судьбе стоимости – и, следовательно, закона стоимости – после уничтожения частной собственности. Подвергая критическому анализу категорию стоимости, он приходит к следующему результату: «Когда частная собственность будет уничтожена, то нельзя будет больше говорить об обмене в том виде, в каком он существует теперь. Практическое применение понятия стоимости будет тогда все больше ограничиваться решением вопроса о производстве, а это и есть его настоящая сфера» (1, 553; ср. 42, III, 437).

Возвращаясь к той же проблеме много лет спустя в «Анти-Дюринге», Энгельс разъяснял: «Товарное производство – вовсе не единственная форма общественного производства». Подтверждающий пример – индийская или славянская община. «Непосредственно общественное производство, как и прямое распределение, исключает всякий товарный обмен, следовательно, и превращение продуктов в товары… а значит и превращение их в стоимости». Аналогично будет обстоять дело и в будущем, коммунистическом обществе. «Разумеется, и в этом случае общество должно будет знать, сколько труда требуется для производства каждого предмета потребления. Оно должно будет сообразовать свой производственный план со средствами производства, к которым в особенности принадлежат также и рабочие силы. Этот план будет определяться в конечном счете взвешиванием и сопоставлением полезных эффектов различных предметов потребления друг с другом и с необходимыми для их производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень просто, не прибегая к услугам прославленной „стоимости“». И Энгельс ссылается на рассматриваемое место «Набросков» (20, 320 – 321).

Как видим, Энгельс придавал определенное значение своему выводу относительно судьбы стоимости при коммунизме. К чему же сводится его смысл?

В условиях общественного разделения труда между обособленными производителями, на основе частной собственности производство является товарным производством, а обмен – товарным обменом, т.е. происходит в форме торговли. Закон стоимости регулирует как производство, так и обмен. Поэтому естественно, что «когда частная собственность будет уничтожена, то нельзя будет больше говорить об обмене в том виде, в каком он существует теперь». Продукты производства уже не будут с необходимостью превращаться в товары, и поэтому обмен их не будет, как прежде, автоматически, стихийно регулироваться законом стоимости. Его, так сказать, «остаточное действие» будет ограничено сферойпроизводства. Здесь определение стоимости еще будет играть какую-то роль. Какую же?

Для того чтобы правильно рассчитать, что и в каком количестве может и должно быть произведено, необходимо будет сопоставлять не только потребности с наличными средствами производства, но и полезность той или иной вещи с издержками ее производства. А эту последнюю роль (в «Анти-Дюринге» Энгельс уточняет: «взвешивание полезного эффекта и трудовой затраты») и выполняет категория стоимости[10]. Поэтому в данных пределах она и сохранит свое значение. Вот все, что останется от нее в условиях коммунистического общества.

Говоря об уничтожении частной собственности, Энгельс в данном случае – как и во многих других – имел в виду замену ее собственностью всего общества, т.е. установление коммунизма. Следовательно, в данном случае он не рассматривал и не учитывал переходных форм.

Впрочем, в указанном месте «Набросков», возможно, даже содержится намек на процесс постепенного ограничения в будущем – т.е. после уничтожения частной собственности – сферы действия закона стоимости. Ведь Энгельс утверждает буквально следующее: «Практическое применение понятия стоимости будет тогда» (т.е. «когда частная собственность будет уничтожена») «все больше ограничиваться решением вопроса о производстве…». Это утверждение закономерно вытекает из диалектического представления о переходе к коммунизму как длительном процессе и о развитии самого коммунистического общества.

В связи с положением о судьбе категории стоимости при коммунизме стоит и другой его новый вывод – о роли науки в производстве. Энгельс различает в труде физический элемент и духовный элемент. Наука составляет необходимый элемент капиталистического производства. Однако она ничего не стоит капиталисту и поэтому не учитывается в издержках производства. «Но при разумном строе, стоящем выше дробления интересов, как оно имеет место у экономистов, духовный элемент, конечно, будет принадлежать к числу элементов производства и найдет свое место среди издержек производства и в политической экономии» (1, 554 – 555). Эти мысли Энгельса получили дальнейшее развитие в гениальной рукописи Маркса «Критика политической экономии» (1857 – 1858) и в высшей степени актуальны сегодня.

Таким образом, работа Энгельса содержит два принципиально новых положения: о судьбе категории стоимости после уничтожения частной собственности и о науке как элементе производства при коммунизме.

Две статьи Энгельса – «Успехи движения» и «Наброски» – написаны почти в одно время. Но между ними большое различие. Первая еще не содержит специфически новых положений, по существу не выходит за пределы представлений предшественников; она в большей степени отражает результат прошлого развития. Вторая дает уже нечто принципиально новое и кладет начало новой фазе развития.

4. Пропаганда коммунизма в Германии

В конце августа 1844 г. Энгельс, возвращаясь из Англии в Германию, приезжает в Париж и снова – после почти двухлетнего перерыва – встречается с Марксом.

За прошедшее время многое изменилось. Оба они завершили переход к материализму и коммунизму. Позади было сотрудничество Энгельса в издававшейся Марксом «Рейнской газете» и их совместное выступление в «Немецко-французском ежегоднике». Возможно, что еще до парижской встречи между ними уже завязалась переписка. На Маркса, безусловно, оказали значительное влияние «Наброски к критике политической экономии», на Энгельса – работы Маркса, опубликованные в том же «Немецко-французском ежегоднике». Одним словом, задолго до парижской встречи, не позднее весны 1844 г., начинается поддающееся прямому наблюдению взаимное влияние Маркса и Энгельса друг на друга в области теории.

И вот они снова встретились. 40 лет спустя, уже после смерти Маркса, Энгельс вспоминал об этой исторической встрече, положившей начало их поистине легендарной дружбе и их беспримерному почти сорокалетнему сотрудничеству: «Когда я летом 1844 г. посетил Маркса в Париже, выяснилось наше полное согласие во всех теоретических областях, и с того времени началась наша совместная работа» (21, 220).

Первым плодом их совместной работы явилась книга «Святое семейство», направленная против младогегельянской философии и содержавшая ряд важных положений материалистического понимания истории. Поскольку в части, написанной Энгельсом, нет речи о коммунистическом обществе, мы не будем касаться здесь содержания этой работы.

По приезде в Германию Энгельс развернул энергичную пропаганду коммунизма. Его печатные и устные выступления этого периода содержат многочисленные рассуждения о коммунистическом обществе. Особый интерес представляют в первую очередь статья Энгельса «Описание возникших в новейшее время и еще существующих коммунистических колоний» и его знаменитые «Эльберфельдские речи», а также примыкающий к ним по характеру, но относящийся к несколько более позднему времени «Отрывок из Фурье о торговле». Все три работы были опубликованы в немецких социалистических изданиях в 1844 – 1846 гг.

Подобно тому как раньше Энгельс стремился ознакомить англичан с успехами коммунистического движения во Франции и Германии, так и теперь он ставил своей целью познакомить немцев с теоретическими и практическими достижениями коммунистического движения во Франции, Англии и Соединенных Штатах Америки. Это вытекало из понимания интернационального характера коммунистического движения и из осознания того особого положения, которое фактически занимал в нем Энгельс как посредник между социалистами и коммунистами различных стран Европы.

Описание коммунистических колоний

«Описание… коммунистических колоний» было составлено Энгельсом, судя по всему, в первой половине октября 1844 г. (2, 529; 27, 5 – 9). Сборник, в котором было напечатано «Описание», вышел в свет в Дармштадте в декабре 1844 г. Работа написана по материалам, опубликованным в английских газетах, но содержит и собственные суждения Энгельса.

Цель статьи – показать практическую осуществимость коммунизма. Энгельс ставит своей задачей ответить на возражения тех, кто считает, что «коммунизм – прекрасная вещь, но его невозможно осуществить в действительности».

«Коммунизм, общественная жизнь и деятельность на основе общности имущества, – формулирует Энгельс в начале статьи свой главный тезис, – не только возможны, но уже фактически осуществлены в некоторых общинах Америки и в одной местности в Англии и осуществлены, как мы увидим, с полным успехом» (43, III, 253). Заявление, во второй его части, пожалуй, чересчур оптимистическое. Но в целом оно все-таки не лишено оснований и имеет некоторый рациональный смысл.

Возражения против коммунизма, говорит Энгельс, сводятся к двум основным. «Во-первых, говорят, что не найдется охотников заниматься низкими и неприятными физическими работами; во-вторых, при наличности равного права на общую собственность, общинники станут спорить из-за нее, и благодаря этому коммуна также распадется» (там же).

Как отвечает Энгельс на первое возражение? Он выставляет два контраргумента – моральный и материальный. «Не трудно ответить на первое возражение: эти работы, раз они носят общественный характер, перестают быть низкими; кроме того, от них можно будет почти совсем избавиться, улучшив приспособления, машины и т.п.» И в подтверждение этого второго аргумента он ссылается на факты, взятые из реально существующей практики. «Так, например, в Нью-Йорке, в одной богатой гостинице, башмаки чистятся силой пара, а в коммунистической колонии Гармони в Англии… устроенные по-английски удобно отхожие места не только очищаются сами собой, но и снабжены трубами, отводящими нечистоты прямо в большую навозную яму» (там же).

Эта аргументация настолько характерна и типична, что на анализе ее стоит несколько задержаться.

Проблема выполнения непривлекательных и тяжелых работ в условиях добровольного труда очень занимала утопистов. Что касается обывателя, краем уха слышавшего о коммунизме, то его почему-то особенно беспокоил вопрос о том, кто будет чистить сапоги в коммунистическом обществе. Видимо, представление о неприятном труде связывалось у него с таким наиболее близким ему и вообще наиболее доступным его кругозору примером. Франциска Кугельман в своих интереснейших воспоминаниях о Марксе рассказывает о таком эпизоде: «Однажды один господин спросил его, кто же будет чистить сапоги в государстве будущего. Маркс с досадой ответил: „Это будете делать вы!“» (50, 290; ср. 64, 214 – 217).

Аргументы, приводимые Энгельсом, строго говоря, не оригинальны. Но среди разнообразных соображений, выдвинутых его предшественниками, он выбирает именно те, которые мы и сейчас можем признать правильными, и избегает явно ошибочных. Так, хотя он, как мы видели, высоко отзывался об учении Фурье относительно свободного труда, однако он не прибегает к крайним аргументам этого учения (вроде утверждения о склонности детей к грязным видам труда; ассенизацией, по Фурье, будут заниматься именно дети). Избегает он и, в сущности идеалистической, апелляции к «энтузиазму» (некоторые утописты считали, что всякого рода неприятные и тяжелые работы люди будут выполнять из чисто моральных побуждений, ради славы и т.п.).

Выдвигая моральный аргумент, Энгельс строго ограничивает его: отпадут отрицательные моральные стимулы, или антистимулы, – люди перестанут считать зазорными так называемые низкие виды труда. Но от этого тяжелые работы не перестанут быть тяжелыми. Имея в виду именно этот случай, Энгельс приводит совершенно иной, чисто материальный аргумент: развитие техники. Для тех, кто наблюдал и осознавал последствия промышленной революции, совершавшейся прежде всего в Англии, такой аргумент был, разумеется, вполне естественным.

Характерно и то, что предвидение результатов дальнейшего развития техники подтверждается уже существующими фактами. Представление о будущем вырастает из наблюдения над настоящим. В данном случае это может быть и элементарно, но вполне научно. Такие элементы научности мы находим и у предшественников научного коммунизма.

Характерно и другое. Велик соблазн представить технические новинки в качестве прообраза материальной культуры коммунистического общества. Во все времена утописты впадали в подобную иллюзию. Невольно казалось, что новейшие технические достижения могут быть широко использованы только на основе общности имущества. И поэтому в сознании утопистов они неразрывно связывались с картиной будущего, коммунистического общества. В качестве примера достаточно взять картину икарийского города, нарисованную Кабе в его знаменитом «Путешествии в Икарию» (63, I, 157 – 170)[11]. Теперешнего читателя поражает сходство с современными городами, в том числе, разумеется, и с городами капиталистического мира. Но в изображении Кабе такая городская культура неразрывно связана с особенностями коммунистического общества.

Энгельс в отличие от своих предшественников не впадает в обычную для них утопическую иллюзию. Он не пытается представить усовершенствованные отхожие места в качестве принадлежности лишь коммунистического общества. Он лишь использует подобный пример технического усовершенствования для доказательства того, что развитие техники способно устранить отталкивающие и тяжелые виды труда.

И, наконец, последнее замечание. Оба аргумента Энгельса – и моральный и материальный – предполагают существенное изменение условий. Нельзя оценивать отношение людей к труду в будущем обществе, исходя из современных представлений о низких и высоких видах труда. Нельзя представить себе характер будущего труда, исходя из того уровня развития техники, который существовал до сих пор. К пониманию взаимосвязи всех изменений, которые должны произойти в обществе, подошли многие предшественники Маркса и Энгельса. Но то, что для утопистов было эмпирической и стихийной догадкой, – то для диалектика Энгельса было, конечно, чем-то само собой разумеющимся.

Ответив на первое возражение – относительно возможности осуществить коммунизм, – Энгельс переходит ко второму возражению, согласно которому равное право на общую собственность вызовет споры и приведет к распаду коммуны. «Что касается второго соображения, – отвечает Энгельс, – то заметим, что до настоящего времени все коммунистические колонии за 10 – 15 лет так страшно разбогатели, что они не в силах потребить всего, что имеют, и, значит, у них не может быть поводов для споров» (43, III, 253). Известно, что многие коммунистические колонии действительно распадались, а в конце концов все они перестали существовать. Поэтому ссылка на успешную практику явно недостаточна. И все-таки ответ Энгельса имеет определенный рациональный смысл: на основе общей собственности достигается материальное изобилие, а это исключает борьбу за средства существования (ср. 46, 45).

В отличие от утопистов (например, Оуэна) Энгельс не думал, что путем создания коммунистических колоний можно будет осуществить постепенный переход к коммунизму (ср. 1, 532; 2, 520 – 521). Опыт колоний-коммун Энгельс анализирует не для того, чтобы выяснить причины неудач подобных попыток, а чтобы показать принципиальную осуществимость коммунистических идей на практике. Он неоднократно подчеркивает, что основой процветания коммунистических колоний является общность имущества, а «все затруднения проистекают не из общности имущества, но из того, что эта общность еще не проведена полностью» (43, III, 263).

Описывая коммунистические колонии, Энгельс отмечает такие их особенности, как всеобщность и вместе с тем добровольность труда, преимущества коллективного хозяйства, социальное равенство, отсутствие преступлений и в силу этого ненужность судебных органов и тюрем, обобществление домашнего хозяйства, общественное и всестороннее воспитание детей.

В заключение Энгельс приходит к следующему выводу: «Итак, мы видим, что общность имущества не представляет ничего невозможного и что, наоборот, все эти попытки вполне удались. Мы видим также, что люди, живущие коммуной, живут лучше, затрачивая меньше труда, имеют больше свободного времени для развития своего духа и что они лучше и нравственнее, чем их соседи, сохранившие частную собственность» (43, III, 266).

Опыт коммунистических колоний служит Энгельсу доказательством преимуществ и осуществимости коммунизма. Но этот опыт, в основе которого лежали различного рода утопические концепции, еще не рассматривается здесь как доказательство недостаточности утопического коммунизма. Акцент падает на противопоставление коммунизма существующему обществу, покоящемуся на частной собственности, но не на противопоставление научного коммунизма утопическому. Это объясняется тем, что процесс выделения научного направления из общего потока коммунистических учений еще не завершился, а потому не был еще осознан и Энгельсом. Хотя сам он и вышел уже за пределы представлений своих предшественников, в его «Набросках к критике политической экономии», однако в «Описании… коммунистических колоний» – статье, написанной исключительно с целью пропаганды, – его высказывания мало чем отличаются от распространенных тогда представлений о коммунизме.

В конце статьи Энгельс отмечает, что «рабочие образуют ядро партии, добивающейся общности имущества» (43, III, 267). Само по себе такое высказывание уже не было тогда чем-то совершенно необычным: многие этот факт уже наблюдали и осознавали. Но Энгельс пошел в этом направлении дальше других. Статья его была написана как раз в тот период, когда он работал над книгой о положении рабочего класса в Англии. Там, где другие лишь наблюдали факт, он нашел проблему, изучение которой привело его к пониманию коммунизма как необходимого результата исторического движения рабочего класса.

Эльберфельдские речи

Текст двух выступлений Энгельса на коммунистических собраниях в Эльберфельде 8 и 15 февраля 1845 г. был опубликован в сентябре того же года. Прошло четыре месяца, после того как было составлено описание коммунистических колоний. Как это будет видно из дальнейшего, круг идей автора, его представления о будущем мало изменились. Цель осталась та же – пропаганда, только теперь уже не в письменной, а в устной форме. Сохранилось красочное описание обстановки, в которой проходили эти собрания (27, 21 – 22; 2, 526 – 528).

Бóльшую часть своего первого выступления Энгельс посвятил характеристике коммунистического общества, его преимуществ по сравнению с существующим, буржуазным обществом. Свои представления о будущем он развивает здесь подробнее, чем во всех предыдущих случаях.

Приведем наиболее важные фрагменты его речи. «В коммунистическом обществе, – говорит он, – где интересы отдельных людей не противоположны друг другу, а объединены, конкуренция исчезает. О разорении отдельных классов, о классах вообще, подобных тем, какими в настоящее время являются богатые и бедные, разумеется, не будет и речи… В коммунистическом обществе легко будет учитывать как производство, так и потребление… А так как производство уже не будет тогда находиться в руках отдельных частных предпринимателей, а будет находиться в руках общины и ее управления, то нетрудно будет регулировать производство соответственно потребностям» (2, 535).

Многие моменты нам уже знакомы, но впервые Энгельс прямо говорит здесь об уничтожении классов (что является, конечно, следствием уничтожения частной собственности).

Вслед за рядом своих предшественников (56, 203, 205; 58, I, 303; 63, I, 272) обращает он внимание и на ту роль, которую будет играть в коммунистически организованном обществе учет – прежде всего учет в сфере производства и потребления. Такой интерес к проблеме учета можно понять. Ведь это тот механизм, который призван заменить действие стихийных факторов, проявляющихся в анархии капиталистического производства, в конкуренции и периодических кризисах. В отличие от всех предшествующих форм общества коммунистическое общество должно функционировать не стихийно, а сознательно. И необходимое средство такой, как говорит Энгельс, «разумной организации общества» (2, 536) – учет[12].

Развивая мысль об учете при переходе к коммунизму, Энгельс указывает на необходимость сразу же («в течение одного-двух лет») организовать всеобщую статистику (2, 537).

Отметим, что, как говорит Энгельс, производство будет находиться в руках общины и ее управления и что тогда нетрудно будет регулировать производство соответственно потребностям. Мысль о необходимости регулировать производство, т.е. сознательно управлять им, будет развиваться впоследствии и Марксом, и Энгельсом, и Лениным неоднократно. Присмотримся несколько внимательнее к другому моменту. Энгельс говорит об общине и ее управлении. Впоследствии, акцентируя положение об отмирании государства, Маркс и Энгельс в течение многих лет не будут прямо, специально касаться вопроса об органах управления в будущем, коммунистическом обществе. И только в 70-х годах, борясь против анархистов, они снова вернутся к тому же вопросу. Здесь же, говоря об управлении общины, Энгельс пока непосредственно примыкает к некоторым из своих предшественников.

Существующее общество, говорит он далее, для борьбы с преступлениями нуждается в сложном аппарате административных и судебных органов. «В коммунистическом обществе это тоже будет бесконечно упрощено, и именно потому, – как это ни кажется странным, – именно потому, что в этом обществе управлению придется ведать не только отдельными сторонами общественной жизни, но и всей общественной жизнью во всех ее отдельных проявлениях, во всех направлениях» (2, 537).

Отметим в этом рассуждении два момента.

Во-первых, Энгельс предвидит расширение функций управления: в коммунистическом обществе управление будет ведать всей общественной жизнью, во всех ее проявлениях. Но, могли бы мы к этому добавить, поскольку исчезнут классовые различия, это управление вместе с тем утратит и свой политический характер, свои политические функции. Одним словом, произойдет сужение функций управления в одном и расширение в другом отношении.

Во-вторых, упрощение функций управления Энгельс мотивирует, опираясь в сущности на такую последовательную цепь положений: в коммунистическом обществе не будет частной собственности, противоположности интересов, классов и классовой борьбы, преступлений, следовательно, функции управления упростятся.

В коммунистическом обществе, говорит он далее, «каждый получает все необходимое для удовлетворения своих физических и духовных потребностей» (2, 538). Это одна из основных характеристик будущего общества, где принцип распределения выражается формулой «по потребности».

Обратимся теперь к одному из важнейших мест в речи Энгельса. «В коммунистическом обществе, – говорит он, – никто не станет и думать о постоянном войске. Да и зачем? Для охраны внутреннего спокойствия страны? Но мы уже видели, что никому и в голову не придет нарушать это внутреннее спокойствие… Для захватнической войны? Но как может коммунистическое общество дойти до того, чтобы предпринять захватническую войну… Для оборонительной войны? Для этого оно не нуждается в постоянной армии, так как легко будет научить каждого годного для войны члена общества, наряду с его другими занятиями, владеть оружием настолько, насколько это необходимо для защиты страны, а не для парадов. И примите при этом во внимание, что член такого общества в случае войны, которая, конечно, может вестись только против антикоммунистических наций, должен защищать действительное отечество, действительный очаг, что он, следовательно, будет бороться с воодушевлением, со стойкостью, с храбростью, перед которыми должна разлететься, как солома, механическая выучка современной армии. Вспомните, какие чудеса совершал энтузиазм революционных армий с 1792 по 1799 г. – армий, которые боролись ведь только за иллюзию, за мнимое отечество, и вы поймете, какова должна быть сила армии, борющейся не за иллюзию, а за нечто реальное и осязаемое. Итак, это бесчисленное множество рабочих рук, которые теперь отнимаются у цивилизованных народов для армий, были бы при коммунистической организации возвращены к труду…» (2, 539).

Здесь мы имеем дело с целым комплексом интереснейших мыслей.

Прежде всего, мы впервые встречаем у Энгельса положение о том, что в будущем обществе не будет постоянной армии. Эта мысль не является оригинальной. Требование уничтожения постоянной армии, замены ее всеобщим вооружением народа было выдвинуто уже предшественниками научного коммунизма. В течение определенного периода основоположники марксизма вполне его разделяли. Однако впоследствии Энгельс внес существенные коррективы в свои первоначальные представления.

Далее, Энгельс здесь прямо утверждает, что в случае оборонительной войны против антикоммунистических наций члены коммунистического общества будут защищать действительное отечество (ср. 4, 444).

Энгельс подчеркивает, что сама природа коммунистического общества исключает возможность военных столкновений между коммунистическими странами, что для коммунистического общества возможна только оборонительная война и «только против антикоммунистических наций».

Но в этом случае армия коммунистического общества неизбежно проявит необыкновенный энтузиазм, стойкость, храбрость и потому будет обладать невиданной силой. Исторический опыт периода гражданской войны и иностранной военной интервенции, как и Великой Отечественной войны, на примере первого социалистического государства блестяще подтвердил это предвидение.

Впрочем, Энгельс не был в этом отношении первым. Начиная с самых отдаленных и кончая ближайшими предшественниками научного коммунизма, подобное предвосхищение высказывалось многими социальными мыслителями[13]. В своих воззрениях Энгельс близко примыкает к Дезами и Вейтлингу, развивая их взгляды дальше. Характерно, что, как и у Дезами, перед мысленным взором Энгельса стоит опыт великой французской революции. По ее образцу, на примере этой модели классической буржуазной революции, пришедшей в столкновение с реакционными государствами Европы, стремится он представить и уяснить себе возможные в будущем взаимоотношения коммунистического общества и антикоммунистических стран.

Что особенно важно для нас, так это – явно выраженное здесь представление Энгельса об определенном периоде сосуществования (и противоборства) коммунистического общества и некоммунистических (и даже антикоммунистических) стран.

В допущении такого периода нет ничего удивительного. По существу, все представители утопического коммунизма, начиная с Т. Мора и кончая непосредственными предшественниками Маркса и Энгельса, считали, что в конечном счете коммунистический строй будет установлен во всех странах мира. Вместе с тем никто из них не считал, что это может произойти во всех странах сразу[14]. Отсюда логически вытекало, что будет определенный период сосуществования коммунистических и некоммунистических стран, а следовательно, и возможность военных столкновений между теми и другими[15].

Как и его предшественники, Энгельс еще не приходит к выводу о необходимости победы коммунистической революции в группе стран, о пролетарской революции как едином процессе, охватывающем капиталистические страны, он еще не затрагивает вопроса об условиях устойчивой победы коммунизма. Этот следующий шаг вперед он сделает уже вместе с Марксом в конце того же 1845 г. в их совместном труде – «Немецкой идеологии».

Резюмируя свой анализ экономических преимуществ коммунизма, Энгельс делает вывод, что в обществе уже созрели экономические предпосылки для организации его на коммунистических началах: «…Человеческое общество располагает избытком производительных сил, которые ждут только разумной организации, упорядоченного распределения, чтобы начать действовать с величайшей пользой для всех. Исходя из всего этого, вы можете судить, насколько необоснованы опасения, будто при справедливом распределении общественной деятельности на долю каждого выпало бы такое бремя труда, при котором занятие другими делами сделалось бы для него невозможным. Наоборот, можно полагать, что при такой организации обычное теперь рабочее время каждого сократится наполовину, вследствие использования тех рабочих рук, которые теперь совсем не используются или используются нецелесообразно» (2, 541). Одним словом, когда труд станет всеобщим, рабочее время каждого сократится («наполовину» – ориентировочно конкретизирует Энгельс).

Затем Энгельс продолжает: «Однако те преимущества, которые дает коммунистическое устройство в результате использования ныне расхищаемых рабочих сил, являются еще не самыми важными. Самая большая экономия рабочей силы заключается в соединении отдельных сил в коллективную силу общества и в таком устройстве, которое основано на этой концентрации до сих пор противостоявших друг другу сил» (2, 541).

В заключение он говорит: «Это только некоторые примеры тех многочисленных преимуществ, которые в экономическом отношении должны вытекать из коммунистической организации человеческого общества» (2, 543).

Во второй речи, произнесенной 15 февраля, Энгельс резко отмежевывается от всякого рода аскетизма и подчеркивает всестороннее развитие каждого, удовлетворение всех потребностей человека в условиях коммунистического общества. «…Следует помнить, что речь идет о создании для всех людей таких условий жизни, при которых каждый получит возможность свободно развивать свою человеческую природу… Мы вовсе не хотим разрушать подлинно человеческую жизнь со всеми ее условиями и потребностями, наоборот, мы всячески стремимся создать ее» (2, 554).

Подведем некоторые итоги. В «Эльберфельдских речах», главным образом в первой из них, Энгельс подробнее, чем во всех предыдущих случаях, развивает свои представления о будущем, коммунистическом обществе. Эти представления в основе своей еще не оригинальны, они непосредственно примыкают к воззрениям предшественников-коммунистов (Оуэна, Дезами, Вейтлинга и др.). Энгельс опирается на высшие достижения своих предшественников и в то же время удачно избегает их ошибок и слабостей. Целью его выступлений была пропаганда коммунизма. За ними не стояла еще сложившаяся научная теория. Но предпосылки и элементы такой теории были уже налицо. Наиболее характерной особенностью созданной Энгельсом картины коммунистического общества является то, что это общество противопоставляется буржуазному прежде всего и главным образом в экономическом плане. Экономические преимущества коммунистической организации человеческого общества – вот суть картины Энгельса.

5. «Положение рабочего класса в Англии»

Еще в сентябре 1844 г., вскоре после возвращения в Германию, Энгельс приступил к обобщению своих наблюдений над жизнью английского рабочего класса. Результатом его труда явилась книга «Положение рабочего класса в Англии». Работа над рукописью была завершена 15 марта 1845 г.

Энгельс сделал здесь существенный шаг вперед по пути выработки материалистического понимания истории и тем самым научного обоснования коммунизма, а именно: на примере Англии он выяснил связь между промышленной революцией и революцией в гражданском обществе, т.е. в классовой структуре общества[16]. Тем самым он вплотную подошел к разрешению узловой проблемы материалистического понимания истории – к открытию диалектики производительных сил и производственных отношений.

Энгельс устанавливает определенное соответствие между развитием крупной промышленности и развитием рабочего движения, показывает неизбежность пролетарской революции и перехода управления обществом в руки рабочего класса.

Особенно важна одна из последних глав книги – «Рабочее движение», – где Энгельс обосновывает необходимость соединения социализма с рабочим движением. Понимание того, что коммунистический строй общества явится закономерным результатом рабочего движения, классовой борьбы пролетариата, достигает здесь полной ясности.

В той же главе, опираясь на диалектику, Энгельс подвергает критике недостатки английских социалистов: «Они не признают исторического развития и поэтому хотят перевести страну в коммунистическое состояние тотчас же, немедленно, а не путем дальнейшего развертывания политической борьбы до ее завершения, при котором она сама себя упразднит» (2, 460). Вывод о переходе к коммунизму как об определенном процессе развития был логическим следствием диалектического понимания истории. Диалектиком же Энгельс был еще до того, как стал коммунистом. Однако только здесь, в «Положении рабочего класса в Англии», эта мысль о закономерном процессе перехода к коммунизму с такой ясностью высказана впервые.

В методологическом отношении большой интерес представляет прогноз будущего, которым Энгельс завершает свое исследование (см. 2, 514 – 517).

Книга Энгельса явилась высшим достижением на пути его самостоятельного развития к диалектическому материализму и научному коммунизму. Отныне его творческое сотрудничество с Марксом приобретает качественно новый, органический характер.

Глава вторая. Философское обоснование научного коммунизма (1845 – 1846)

1. Замысел «Немецкой идеологии»

В начале апреля 1845 г. Энгельс приехал к Марксу в Брюссель. Как он впоследствии вспоминал, Маркс изложил ему тогда свое материалистическое понимание истории в почти сложившемся виде. И они решили сообща разработать это новое мировоззрение в форме критики немецкой послегегелевской философии. Первым наброском идей нового произведения явились знаменитые тезисы Маркса о Фейербахе, – по определению Энгельса, «первый документ, содержащий в себе гениальный зародыш нового мировоззрения» (21, 371). А сам замысел был реализован позднее в виде грандиозной рукописи «Немецкой идеологии», к написанию которой они приступили через полгода.

Следует отметить одно немаловажное историческое обстоятельство, обусловившее появление «Тезисов о Фейербахе» и формирование замысла «Немецкой идеологии». Как раз в это время, в конце 1844 г. – начале 1845 г., стало известно, что крупнейший немецкий философ-материалист Людвиг Фейербах провозгласил себя «коммунистом». Но для Маркса именно к этому времени стала ясна принципиальная несовместимость фейербаховского «коммунизма» и новой коммунистической теории, вытекающей из материалистического понимания истории. Следовало публично размежеваться с мнимым коммунизмом Фейербаха. Этой цели, в частности, и должны были служить «Тезисы о Фейербахе» и «Немецкая идеология».

Важно отметить, что в «Тезисах» есть пункт, касающийся и будущего общества. Эта тема затрагивается в 10-м тезисе: «Точка зрения старого материализма есть гражданское общество, точка зрения нового материализма есть человеческое общество или общественное человечество» (46, 104).

Тезисы Маркса были впервые опубликованы Энгельсом лишь в 1888 г. Причем эти «наскоро набросанные заметки, подлежавшие дальнейшей разработке и отнюдь не предназначавшиеся для печати» (21, 371), Энгельс подверг определенному редактированию, чтобы сделать их смысл более доступным читателю. В этом варианте антитезу Маркса (человеческое общество – общественное человечество) Энгельс расшифровывает так: «Точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество» (46, 107).

Точка зрения этого нового материализма – подлинно человеческое, т.е. коммунистическое, общество. Новый – диалектический и практический – материализм выступает как философская основа нового, действительно научного коммунизма.

Сопоставление 10-го тезиса с 9-м и 11-м показывает, что он содержит одну из самых глубоких характеристик будущего, коммунистического общества: это подлинно человеческое, подлинно единое, бесклассовое общество, основанное на общей собственности. Оно станет «человеческим обществом» и в том смысле, что в нем будет осуществлено всестороннее развитие человека, и в том смысле, что развитие общества будет направляться объединенным разумом человечества. Тезисы Маркса содержат в зародыше идею о возрастающей, качественно новой роли сознания в будущем, коммунистическом обществе. Впоследствии эта идея получит развитие в работах Энгельса, особенно в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу».

Новое мировоззрение, исходные принципы которого были сведены в единую концепцию к весне 1845 г. и были зафиксированы в «Тезисах о Фейербахе», получило первую всестороннюю, целостную разработку в совместном труде Маркса и Энгельса – «Немецкой идеологии». Интенсивная работа над рукописью продолжалась в течение полугода – с ноября 1845 г. по апрель 1846 г. Это был решающий этап в процессе формирования марксизма.

Значение «Немецкой идеологии», ее место в истории марксизма определяется тем, что здесь Маркс и Энгельс впервые всесторонне, как целостную концепцию, разработали первое великое открытие Маркса – материалистическое понимание истории и тем самым осуществили исторически первое, философское, или социологическое, обоснование теории научного коммунизма.

В основе этого главного достижения «Немецкой идеологии» лежит одно совершенно конкретное открытие – выяснение диалектики производительных сил и производственных отношений, которое и позволило разработать материалистическое понимание истории как целостную концепцию. Следствием этого открытия явилось окончательное выяснение общей структуры человеческого общества (производительные силы – производственные отношения – политическая надстройка – формы общественного сознания) и общей закономерности его исторического развития (начало учения об общественных формациях), а также вывод о необходимости пролетарской, коммунистической революции как результате развития противоречий между производительными силами и производственными отношениями буржуазного общества[17].

Материалистическое понимание истории стало методологической основой и теоретической предпосылкой исследований Маркса в области политической экономии, которые в следующем десятилетии привели его ко второму великому открытию – к открытию прибавочной стоимости и созданию теории прибавочной стоимости. А разоблачение тайны капиталистической эксплуатации посредством этого нового открытия явилось исторически вторым, экономическим и окончательным обоснованием теории научного коммунизма. Так благодаря двум великим открытиям Маркса социализм превратился из утопии в науку.

Создавая эту новую науку, Маркс и Энгельс разрабатывают в «Немецкой идеологии» и один из ее главных разделов – теорию коммунистического общества. Но прежде чем перейти к анализу этой последней, в том виде как она была развита в «Немецкой идеологии», необходимо сказать об одной довольно сложной проблеме, которая заключается в следующем.

«Немецкую идеологию» Маркс и Энгельс писали, сидя в буквальном смысле слова за одним столом. Возникает вопрос: кого считать автором тех или иных идей, кому принадлежит то или иное положение, как дифференцировать вклад каждого автора в их общее дело и можно ли его дифференцировать вообще? Ведь нас в первую очередь интересует не содержание «Немецкой идеологии» само по себе, а ее значение в эволюции взглядов Энгельса.

Можно наметить два подхода к решению проблемы: внешний анализ рукописи (однако почти вся она написана рукой Энгельса, и это затрудняет использование данного способа для дифференциации вкладов каждого из авторов) и анализ ее содержания (в этом втором случае особенно важно выяснить, что было сделано в области теории каждым из авторов до совместной работы над «Немецкой идеологией»). Наиболее плодотворным представляется сочетание того и другого.

Тогда в отношении многих конкретных высказываний в «Немецкой идеологии» представляется возможным с большей или меньшей степенью вероятности решить, кому то или иное положение принадлежит – Марксу или Энгельсу, от кого в первую очередь оно исходит. В отношении же содержания «Немецкой идеологии» в целом можно утверждать, что решающий вклад принадлежал здесь безусловно Марксу. К такому общему результату приводит как исследование указанными способами самой «Немецкой идеологии», так и анализ позднейших свидетельств Энгельса (см. 16, 413; 20, 9, 25 – 27; 19, 111 – 113, 348, 350 – 351; 21, 1 – 2, 25, 220, 259, 300 – 301, 367 – 368, 370).

Однако новые теоретические воззрения, выдвинутые главным образом Марксом, были разработаны в «Немецкой идеологии» сообща, и уже поэтому они занимают столь значительное место в эволюции взглядов самого Энгельса.

Обратимся теперь к теории коммунистического общества, развитой в «Немецкой идеологии».

2. Понять и изменить мир

Одно из самых глубоких отличий нового мировоззрения, созданного Марксом и Энгельсом, было классически сформулировано в заключительном тезисе Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Так принято в наших изданиях переводить этот знаменитый тезис. В немецком оригинале есть дополнительный оттенок, который трудно передать в переводе; там сказано дословно так: «Философы лишь различным образом интерпретировали мир…». Маркс противопоставляет философской интерпретации мира его действительное понимание. Целью такой «интерпретации» является примирение с существующим, тогда как понимание существующего мира необходимо для того, чтобы изменить его. Философы лишь так или иначе интерпретировали мир, чтобы примириться с существующим, дело же заключается в том, чтобы, поняв мир, изменить его, – таков подлинный смысл 11-го тезиса о Фейербахе.

В тезисах о Фейербахе вообще и в заключительном тезисе в особенности Маркс противопоставляет всему предшествующему, пассивному, созерцательному материализму и вообще всей прежней философии – новый, действенный, практический материализм, который совпадает для него с коммунизмом или, говоря точнее, выступает как философская, общетеоретическая основа коммунизма.

Общая идея 11-го тезиса как лейтмотив проходит через весь первый том «Немецкой идеологии», который посвящен «критике новейшей немецкой философии в лице ее представителей Фейербаха, Б. Бауэра и Штирнера», т.е. критике немецкой послегегелевской философии, главным образом – идеализма младогегельянцев.

3. Действительное освобождение

Эта критика отнюдь не преследовала абстрактно-философских целей. В конечном счете речь шла о правильном мировоззрении, об условиях действительного освобождения людей. Этот последний вопрос и являлся исходным пунктом в борьбе авторов «Немецкой идеологии» против младогегельянцев.

Младогегельянцы рассуждали как последовательные идеалисты: сознание определяет бытие, значит, чтобы изменить существующее, надо изменить сознание; достаточно разрушить ложные представления людей, и существующая действительность рухнет сама собой. На это Маркс и Энгельс отвечают: изменить сознание, не изменяя самого мира, значит признать существующее, дав ему лишь иное объяснение, иное истолкование, иную интерпретацию[18]. Чтобы освободить людей, недостаточно изменить их сознание, необходимо изменить существующую социальную действительность.

Не так давно в Международном институте социальной истории в Амстердаме были найдены и в 1962 г. впервые опубликованы три неизвестных ранее листа рукописи «Немецкой идеологии», в том числе, как удалось потом установить, чуть ли не первый лист всей рукописи Маркса и Энгельса. Уже в самом начале своей работы авторы «Немецкой идеологии» противопоставляют идеалистической фантазии младогегельянцев последовательно материалистическую концепцию относительно условий действительного освобождения людей. Коммунистический вывод Маркса и Энгельса прямо опирается на новое, материалистическое понимание истории. «Действительноеосвобождение, – утверждают они, – невозможно осуществить иначе, как в действительном мире и действительными средствами… Вообще нельзя освободить людей, пока они не будут в состоянии полностью в качественном и количественном отношении обеспечить себе пищу и питье, жилище и одежду[19]. „Освобождение“ есть историческое дело, а не дело мысли, и к нему приведут исторические отношения…» (46, 32; ср. 3, 433).

Каковы же эти «исторические отношения»? Какие же исторически развивающиеся объективные факторы создают предпосылки, условия, возможность и необходимость действительного освобождения людей? Опираясь на материалистическое понимание истории, Маркс и Энгельс дали в «Немецкой идеологии» научно обоснованный ответ на этот кардинальный вопрос.

4. Предпосылки революции

В «Немецкой идеологии» были впервые выяснены материальные предпосылки коммунистической революции. Рукой Маркса вписан здесь тот фрагмент текста, в котором впервые формулируется фундаментальное положение теории коммунистической революции – положение о двух материальных предпосылках коммунистического преобразования общества.

Маркс делает добавление к ранее написанному тексту, к одному месту рукописи, где речь шла об «отчуждении» социальной деятельности, т.е. о таком явлении, когда собственная деятельность людей выходит из-под их контроля и превращается в некоторую самостоятельную, противостоящую им и господствующую над ними силу. Такое отчуждение социальной деятельности вследствие стихийности развития общества «является одним из главных моментов во всем предшествующем историческом развитии».

И вот Маркс формулирует условия, при которых становится возможным уничтожение такого «отчуждения», указывает необходимые материальные предпосылки коммунистического преобразования общества[20]: «Это „отчуждение“, говоря понятным для философов языком, может быть уничтожено, конечно, только при наличии двух практических предпосылок. Чтобы стать „невыносимой“ силой, т.е. такой силой, против которой совершают революцию, необходимо, чтобы это отчуждение превратило основную массу человечества в совершенно „лишенных собственности“ людей, противостоящих в то же время имеющемуся налицо миру богатства и образования, а оба эти условия предполагают огромный рост производительной силы, высокую степень ее развития. С другой стороны, это развитие производительных сил… является абсолютно необходимой практической предпосылкой еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде должна была бы снова начаться и борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мерзость» и т.д. (46, 45 – 46).

Каковы же материальные предпосылки коммунистической революции? Основная предпосылка – высокая степень развития производительных сил. С ней необходимым образом связана и другая – массовая пролетаризация, формирование революционного класса.

Через четыре страницы рукописи Маркс и Энгельс (это место написано уже, как обычно, рукой Энгельса) при изложении выводов, вытекающих из материалистического понимания истории, снова возвращаются к вопросу о предпосылках революции и на этот раз формулируют их с заметно большей четкостью: «Наконец, – резюмируют они, – мы получаем еще следующие выводы из развитого нами понимания истории: 1) в своем развитии производительные силы достигают такой ступени, на которой возникают производительные силы и средства общения, приносящие с собой при существующих отношениях одни лишь бедствия и являющиеся уже не производительными, а разрушительными силами… вместе с этим возникает класс, который вынужден нести на себе все тяготы общества, не пользуясь его благами, который, будучи вытеснен из общества, неизбежно становится в самое решительное противоречие ко всем другим классам; этот класс составляет большинство всех членов общества, и от него исходит сознание необходимости коренной революции, коммунистическое сознание…» (46, 49 – 50).

Здесь уже ясно видно, что основных материальных предпосылок коммунистической революции две. Во-первых, производительные силы, которые в своем развитии достигают такой ступени, что превращаются в разрушительные силы. Во-вторых, пролетариат, революционный класс, который «составляет большинство всех членов общества»[21].

Еще через две страницы, резюмируя свою материалистическую концепцию, Маркс и Энгельс снова подчеркивают, что без этих двух материальных предпосылок коммунистическая революция невозможна: «если нет налицо этих материальных элементов всеобщего переворота, а именно: с одной стороны, определенных производительных сил, а с другой, формирования революционной массы… то, как это доказывает история коммунизма, для практического развития не имеет никакого значения то обстоятельство, что уже сотни раз высказывалась идея этого переворота» (46, 52).

Все три приведенных отрывка можно датировать ноябрем – декабрем 1845 г. В более поздней части рукописи, относящейся к марту 1846 г., Маркс и Энгельс делают следующий шаг вперед: они уточняют, конкретизируют тот уровень развития производительных сил, на котором становится возможным коммунистическое преобразование общества. Это возможно только на стадии крупной промышленности[22], и притом на достаточно высоком уровне ее развития.

На определенных ступенях развития производительных сил частная собственность была необходима. Но на стадии крупной промышленности она превращается в их оковы. Поэтому в интересах дальнейшего развития производства она теперь должна и уже может быть уничтожена. «В крупной промышленности противоречие между орудием производства и частной собственностью впервые выступает как собственный продукт этой промышленности, для порождения которого она должна уже достигнуть высокого развития. Таким образом, только с развитием крупной промышленности становится возможным и уничтожение частной собственности» (46, 65, ср. 77 – 78). Этот – впервые формулируемый – вывод о развитии крупной промышленности как необходимой материальной предпосылке коммунистической революции является одним из важнейших положений, вошедших в основной комплекс идей научного коммунизма. Он был подготовлен работой Энгельса над «Положением рабочего класса в Англии».

Затем авторы подходят к вопросу о материальных предпосылках коммунизма с несколько иной стороны. На примере условий обобществления домашнего хозяйства[23] они развивают ту высказанную Марксом в самом первом случае мысль, что без необходимого развития производительных сил обобществление привело бы лишь к всеобщему распространению бедности: «Во все прежние периоды уничтожение обособленного хозяйства, неотделимое от уничтожения частной собственности, было уже потому невозможно, что для этого не было еще материальных условий. Организация общего домашнего хозяйства предполагает развитие машин, использование сил природы и многих других производительных сил, например водопровода, газового освещения, парового отопления и т.д., устранение [противоположности] города и деревни. Без этих условий само общее хозяйство не станет, в свою очередь, новой производительной силой, будет лишено всякого материального базиса, будет основываться на чисто теоретической основе, т.е. будет простой причудой и приведет лишь к монастырскому хозяйству» (46, 80). Сколько неудачных попыток организовать коммуны подтвердили своим печальным опытом этот прогноз!

Решением проблемы предпосылок революции основоположники научного коммунизма существенно отличаются от всех представителей утопического и грубо-уравнительного коммунизма. Впоследствии положение о двух материальных предпосылках коммунистической революции было много раз использовано в работах и Маркса, и Энгельса.

5. Необходимость революции

В «Немецкой идеологии» обстоятельнее, чем в предшествующих произведениях Маркса и Энгельса, обосновывается сама необходимость пролетарской, коммунистической революции, обосновывается чисто материалистически.

Необходимость изменения существующего мира вытекала уже из общих принципов нового мировоззрения. Эта основная мысль развивается и в «Немецкой идеологии»: «для практического материалиста, т.е. для коммуниста, все дело заключается в том, чтобы революционизировать существующий мир, чтобы практически выступить против существующего положения вещей и изменить его» (46, 33, 36, 56). Существующий мир нельзя изменить с помощью одной только теоретической деятельности, необходимо его практическое революционное преобразование: «не критика, а революция является движущей силой истории» (46, 52).

Материалистический анализ истории привел к выводу, что конфликт между производительными силами и общественными отношениями обусловливает необходимость разрешения его путем социальной революции.

Вывод о том, что пролетариат является той объективной силой, которая может и должна будет совершить коммунистическую революцию, был сделан Марксом уже в «Немецко-французском ежегоднике» (1, 427 – 429). Теперь этот вывод конкретизируется. Существенные предпосылки для такой конкретизации были созданы в результате изучения Энгельсом положения рабочего класса в Англии. He пролетариат вообще, а именно современный пролетариат, созданный промышленной революцией и крупной промышленностью, – вот та объективная сила, тот революционный класс, который совершит коммунистическое преобразование общества.

Что же вынуждает его к этому? Отчуждение социальной деятельности, говорят авторы «Немецкой идеологии», превращает основную массу человечества, большинство членов общества в пролетариев, противостоящих миру богатства. Это отчуждение становится невыносимой силой, против которой совершают революцию. Не только отдельные условия прежнего общества, но вся их совокупность, не только отношение пролетариата к господствующему классу, но и сам характер его деятельности – не самодеятельность, а деятельность по внешнему принуждению – становятся невыносимыми для этого угнетенного класса (46, 45, 50, 52, 78). И, наконец, «дело дошло теперь до того, что индивиды должны присвоить себе существующую совокупность производительных сил не только для того, чтобы добиться самодеятельности, но уже вообще для того, чтобы обеспечить свое существование» (46, 93 – 94, курсив наш). Классическое завершение эта аргументация получит много лет спустя в «Анти-Дюринге» (20, 291).

Наиболее резко необходимость коммунистической революции – необходимость именно революционного, а не какого-либо иного способа преобразования буржуазного общества в коммунистическое – сформулирована в той части рукописи первой главы «Немецкой идеологии», где авторы резюмируют выводы, вытекающие из материалистического понимания истории. Главным таким выводом как раз и является вывод о необходимости коммунистической революции. Он формулируется в виде четырех пунктов.

Первый мы уже приводили, он содержит четкое определение двух материальных предпосылок революции.

Второй пункт дает обоснование необходимости свержения господствующего класса: «2) условия, при которых могут применяться определенные производительные силы, являются условиями господства определенного класса общества… и поэтому всякая революционная борьба направляется против класса, который господствовал до того». К этому месту Маркс делает на полях такую пометку: «Эти люди заинтересованы в том, чтобы сохранить нынешнее состояние производства».

Третий пункт формулирует принципиальное отличие коммунистической революции от всех прежних революций: уничтожение труда как деятельности по внешнему принуждению, уничтожение классового господства и самих классов.

Наконец, последний, четвертый пункт представляет наибольший интерес. Приведем его целиком: «4) как для массового порождения этого коммунистического сознания, так и для достижения самой цели необходимо массовое изменение людей, которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что никаким иным способом невозможно свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс только в революции может сбросить с себя всю старую мерзость и стать способным создать новую основу общества» (46, 50, ср. 94 – 95).

Итак, революция – это двуединый процесс: изменение условий жизни людей и в то же время изменение самих людей, совершающих революцию[24]. Эта замечательная мысль принадлежит Марксу[25]. «Совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности, или самоизменения, может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика», – писал он в «Тезисах о Фейербахе» (46, 103; ср. 1, 54, 103; 50, 281). «В революционной деятельности изменение самого себя совпадает с преобразованием обстоятельств», – говорится в «Немецкой идеологии» (3, 201).

Так Маркс и Энгельс обосновывают необходимость коммунистической революции, коммунистического преобразования общества.

6. Диктатура пролетариата

В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс впервые, правда пока в самом общем, еще не вполне определенном виде, высказали идею диктатуры пролетариата – важнейшую идею политического учения марксизма. Вот эта исторически первая формулировка: «каждый стремящийся к господству класс, – даже если его господство обусловливает, как это имеет место у пролетариата, уничтожение всей старой общественной формы и господства вообще, – должен прежде всего завоевать себе политическую власть» (46, 43).

Еще до 1845 г. Маркс и Энгельс приближались к такому выводу. Здесь они его уже сделали. Действительно, завоевание политической власти, установление классового господства пролетариата и, как ясно из всего контекста «Немецкой идеологии», именно революционным путем, а затем уничтожение частной собственности, классов и тем самым классового господства вообще – что это, как не основные элементы специфически марксистского учения о диктатуре пролетариата?[26]

Приведенное место – где говорится, что господство пролетариата обусловливает уничтожение господства вообще, – было написано, по всей вероятности, в ноябре – декабре 1845 г., а впоследствии появление идеи об отмирании государства Энгельс датировал как раз 1845 г. и указывал, что они с Марксом «всегда считали», что, до того как государство отомрет, необходима будет диктатура пролетариата (36, 9; 19, 359; курсив наш).

В более поздней части рукописи «Немецкой идеологии», относящейся уже к марту – апрелю 1846 г., мы находим прямое указание на исчезновение в будущем государства и, возможно, второе, косвенное указание на период диктатуры пролетариата: «коммунистическая революция, уничтожающая разделение труда, в конечном итоге устраняет политические учреждения» (3, 378, курсив наш).

От кого из авторов «Немецкой идеологии» исходит идея диктатуры пролетариата, сказать трудно. Подходы к ней можно обнаружить в трех статьях Энгельса «Положение Англии», написанных в январе – марте 1844 г.[27], в «Экономическо-философских рукописях» Маркса (апрель – август 1844 г.) и в его статье «Критические заметки…», датированной 31 июля 1844 г. (45, 587 – 588; 1, 448). Так что у Энгельса подход к этой идее обнаруживается несколько раньше. С другой стороны, как видно из приведенного письма Маркса Вейдемейеру, сам Маркс относил идею диктатуры пролетариата к числу того нового, чтó он – в отличие от буржуазных историков и экономистов – сделал в теории классов и классовой борьбы. Характер соответствующих мест рукописи «Немецкой идеологии» свидетельствует об участии обоих авторов в формулировке самого текста. Все это позволяет считать Маркса и Энгельса соавторами идеи диктатуры пролетариата.

В то же время нельзя не заметить, что идея эта высказывается, так сказать, мимоходом, как нечто само собой разумеющееся. Дело в том, что некоторые из предшественников научного коммунизма в той или иной мере уже подошли к аналогичной идее. Проблема, следовательно, заключается в том, чтобы выделить в ней специфически новое, марксистское содержание.

Впервые в истории коммунизма идею революционной диктатуры трудящихся в переходный период выдвинули бабувисты (58, I, 18, 43 – 44). Эту идею унаследовал от них Бланки, но революционную диктатуру он представлял себе как диктатуру небольшого числа революционеров (64, 19, 50, 124; ср. 18, 511 – 512). К бабувистской традиции примыкает и Вейтлинг, считавший, что для установления новой организации общества в переходный период необходима будет диктатура, но он никак не конкретизирует своих представлений (66, 33 – 34, 53, 241, 255). В отличие от своих предшественников основоположники научного коммунизма понимают диктатуру пролетариата как диктатуру класса, и притом как диктатуру класса, созданного развитием крупной промышленности, – современного пролетариата.

7. Коммунистическое общество

А теперь рассмотрим высказывания о собственно коммунистическом обществе[28].

Содержание высказываний крайне разнообразно и многопланово, затронуты почти все проблемы теории коммунистического общества. В основе ее лежит материалистическое понимание истории, согласно которому структура общества имеет вид: производительные силы – производственные отношения – политическая надстройка – формы общественного сознания. В таком порядке, очевидно, и следует рассматривать особенности коммунистического общества. Эту схему мы будем постоянно иметь в виду, но начнем пока с ее второго звена, к которому относится традиционно главный вопрос всякой коммунистической теории – об уничтожении частной собственности.

Уничтожение частной собственности

Коммунистическая революция и в «Немецкой идеологии» отождествляется с уничтожением частной собственности (46, 49). Вместе с тем это основное положение здесь конкретизируется.

Разработав материалистическое понимание истории, Маркс и Энгельс научно точно выяснили то место, которое частная собственность занимает в общей структуре классового общества: частная собственность – это основа, базис данного общества (46, 45, 86); она определяет его политическую и идеологическую надстройку и, в свою очередь, обусловливается определенным уровнем развития производительных сил.

Уничтожение частной собственности влечет за собой уничтожение классов, противоположности между городом и деревней, обособленного домашнего хозяйства (46, 82, 66, 80) и т.д.

На место частной собственности становится общая собственность. Дело дошло теперь до того, говорится в «Немецкой идеологии», что индивиды должны присвоить себе существующую совокупность производительных сил. Это присвоение обусловлено тремя факторами: 1) характером современных производительных сил, которые должны быть присвоены, 2) характером современного пролетариата, который должен осуществить это присвоение, и 3) тем способом, которым оно должно быть осуществлено. Производительные силы уже «развились в определенную совокупность и существуют только в рамках универсального общения»; поэтому и присвоение их «должно носить универсальный характер». Овладеть всей совокупностью современных производительных сил могут «только современные пролетарии»; при этом вся совокупность средств производства «должна быть подчинена каждому индивиду, а собственность – всем индивидам», «всем им вместе». Такое присвоение может быть осуществлено только посредством пролетарской революции, уничтожения классов и объединения всех членов общества в единую ассоциацию. «Присвоение всей совокупности производительных сил объединившимися индивидами уничтожает частную собственность» (46, 93 – 95).

Заметим, что понятие общей собственности здесь уже конкретизируется. Это общая собственность на производительные силы, в особенности на орудия производства. Но орудия производства понимаются здесь в широком смысле как средства производства (46, 64).

Следовательно, говоря о присвоении современным пролетариатом всей совокупности производительных сил, о подчинении собственности всем индивидам вместе, авторы «Немецкой идеологии», по существу, имеют в виду общественную собственность на средства производства (ср. 60, 248 – 249, 251, 253 – 254).

О значении такой конкретизации Энгельс писал полвека спустя во введении к новому изданию работы Маркса «Классовая борьба во Франции» (1850): «Совсем особое значение придает этой работе то обстоятельство, что в ней впервые дана формула, в которой рабочие партии всех стран мира единогласно кратко резюмируют свое требование экономического преобразования: присвоение средств производства обществом… Таким образом, здесь впервые сформулировано положение, которым современный рабочий социализм резко отличается как от всех разновидностей феодального, буржуазного, мелкобуржуазного и т.д. социализма, так и от туманной „общности имущества“, выдвигавшейся утопическим и стихийным рабочим коммунизмом» (22, 531 – 532)[29].

Формула «присвоение средств производства» появляется в 1850 г., но содержание ее вырабатывается уже в «Немецкой идеологии», – аналогично тому, как термин «диктатура пролетариата» появляется в том же 1850 г. и в той же работе Маркса, но идея диктатуры пролетариата высказывается уже в «Немецкой идеологии».

Необходимость общественной собственности на производительные силы выводится в «Немецкой идеологии» из характера современных производительных сил, которые «развились в определенную совокупность и существуют только в рамках универсального общения». Здесь в абстрактной форме выражено то, что впоследствии (особенно Энгельсом в «Анти-Дюринге») было более ясно и просто определено как общественный характер производства.

Таким образом, необходимость и характер преобразования собственности Маркс и Энгельс выводят чисто материалистическим, в конечном счете экономическим, путем (ср. 51, т. 26, 73).

Уничтожение разделения труда и классов

С уничтожением частной собственности непосредственно связано уничтожение разделения труда и классов.

Связь этих элементов представляется в «Немецкой идеологии» следующим образом: производительные силы – разделение труда – форма собственности (46, 42, 24 – 25, 100 – 101; ср. 13, 7). Разделение труда понимается здесь как общественное разделение труда, которое находит свое завершение и закрепление в разделении общества на классы, одним словом, это – классовое разделение труда (в позднейшей терминологии «старое разделение труда»). Так что уничтожение разделения труда, частной собственности и классов – явления однопорядковые.

О самом уничтожении классов в «Немецкой идеологии» не сказано ничего принципиально нового. Раз не будет классов и классового господства, будет осуществлено действительное единство общества, значит, исчезнет и государство.

Что же касается уничтожения разделения труда, необходимость чего выводится из объективных потребностей дальнейшего развития современных производительных сил, представленных крупной промышленностью, и потребностей всестороннего развития человека как главной производительной силы, – то тут мы находим и постановку новой проблемы и целый ряд новых моментов, связанных с ее решением.

Разделение труда в условиях стихийно сложившегося общества приводит к обособлению профессий и подчинению каждого индивида той или иной из них, практически к пожизненной прикованности к своей профессии. Совокупная деятельность людей выходит из-под их контроля и превращается в чуждую, противостоящую им, господствующую над ними силу. Коммунистическое преобразование общества, уничтожая разделение труда, устраняет и эти его следствия. «Как только начинается разделение труда, у каждого появляется какой-нибудь определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он – охотник, рыбак или пастух, или же критический критик[30] и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни[31], – тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как моей душе угодно, – не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком» (46, 43 – 44)[32].

Есть основания полагать, что эта мысль исходит главным образом от Энгельса (ср. 4, 335 – 336; 20, 206; 23, 300). И уже поэтому присмотримся к ней несколько внимательнее.

Для иных наших современников, наблюдающих процесс все большей специализации как физического, так и умственного труда, подобный прогноз может показаться неправомерным.

Уясним себе: здесь вовсе не отрицается существование в коммунистическом обществе профессионального разделения труда, т.е. существование различных специальностей. Но пожизненных профессий, прикованности к одной определенной специальности, необходимости в силу внешних обстоятельств (под угрозой лишиться средств к жизни) заниматься исключительно одним видом труда – этого в коммунистическом обществе не будет. Такой вывод строго вытекает из той предпосылки, что классовое разделение труда будет уничтожено.

В прогнозе авторов «Немецкой идеологии» есть и другой элемент – конкретизация того, как будет выглядеть деятельность людей, когда исчезнет классовое разделение труда, а вместе с ним и пожизненная прикованность к определенной профессии. И тут авторы набрасывают картину, очень напоминающую представления Фурье[33]. Но в развитой здесь концепции есть одно существенное отличие от Фурье: возможность свободного перехода от одного вида труда к другому мотивируется тем, что «общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое». Не стихийная игра страстей, которые статистически взаимно уравновешивают друг друга, как у Фурье, а сознательная, планомерная организация производства, создающая возможность свободного выбора для каждого его участника.

Данная здесь картина носит характер популярной иллюстрации, заимствованной к тому же из общеизвестного и общепринятого арсенала аргументов того времени. Принимать ее в буквальном смысле невозможно хотя бы потому, что общество, основанное на высокоразвитой крупной промышленности, конечно же, не будет состоять из охотников, рыбаков и пастухов.

Вывод о том, что в коммунистическом обществе люди свободно[34] будут переходить от одного вида деятельности к другому, является бесспорно правильным. Но как будет осуществляться переход (как часто и т.д.), это зависит от факторов, которые в «Немецкой идеологии» просто не рассматриваются.

С этой проблемой тесно связана и другая – уничтожение противоположности между городом и деревней, противоположности, которая также является следствием классового разделения труда. Хотя необходимость уничтожения противоположности между городом и деревней предвидели уже предшественники Маркса и Энгельса, в особенности Фурье и Оуэн (20, 304), однако только материалистическое понимание истории позволило и здесь дать строго научное обоснование.

В марксистской литературе эта проблема появляется впервые в «Немецкой идеологии»: «Наибольшее разделение материального и духовного труда, это – отделение города от деревни… Противоположность между городом и деревней может существовать только в рамках частной собственности. Она выражает в наиболее резкой форме подчинение индивида разделению труда и определенной, навязанной ему деятельности, – подчинение, которое одного превращает в ограниченное городское животное, а другого – в ограниченное деревенское животное[35] и ежедневно заново порождает противоположность между их интересами… Уничтожение противоположности между городом и деревней есть одно из первых условий общественного единства, – условие, которое, в свою очередь, зависит от множества материальных предпосылок и которое, как это видно уже с первого взгляда, не может быть осуществлено одной только волей. (Эти условия следует еще подробно рассмотреть[36])» (46, 65 – 66).

Противоположность между городом и деревней есть следствие классового разделения труда и может быть уничтожена только при наличии определенных материальных предпосылок. Очевидно, первой такой предпосылкой должен быть достаточно высокий уровень развития производительных сил.

«Противоположность между городом и деревней может существовать только в рамках частной собственности». Ясно, что здесь речь идет о классовой противоположности, о противоположности, но не о существенном различии между городом и деревней. Однако в будущем исчезнет и это различие. Такой вывод вытекает из другого места «Немецкой идеологии», которое мы уже приводили. Это то место, где речь шла о материальных условиях уничтожения обособленного (основанного на частной собственности) домашнего хозяйства. Вернемся еще раз к положению: «Организация общего домашнего хозяйства предполагает… устранение [противоположности] города и деревни» (46, 80).

Слово «противоположности» здесь – редакционная вставка. Однако у Маркса и Энгельса нет никакой описки. Они действительно хотели написать и написали: «уничтожение города и деревни». Имеется в виду, конечно, не физическое уничтожение того и другого, а уничтожение того, что их различает и противопоставляет друг другу. Речь здесь идет уже не об уничтожении классовой противоположности, а об уничтожении, так сказать, материальной противоположности, об уничтожении различия между городом и деревней. Когда такое различие будет уничтожено, тогда населенные пункты не будут уже ни городами, ни деревнями.

В данном случае прогноз в «Немецкой идеологии» строится на основе диалектического закона единства и борьбы противоположностей. С уничтожением одной стороны противоположности неизбежно перестает существовать и другая, во всяком случае перестает существовать как сторона противоположности, утрачивает черты, которые могут существовать только в рамках противоположности. Так, пролетариат, уничтожая буржуазию, и сам перестает существовать как пролетариат.

Аналогичный методологический прием применительно к будущему Маркс использовал в «Экономическо-философских рукописях» и в «Святом семействе» (45, 598; 2, 39 – 40). Это дает нам основание предполагать, что аналогично построенные прогнозы в «Немецкой идеологии» исходят, по всей вероятности, от Маркса. Но впоследствии и Энгельс, особенно в «Анти-Дюринге», дал блестящие образцы применения того же диалектического приема.

Противоположность города и деревни будет устранена. Но эта противоположность, так сказать, несимметрична. Поэтому и преодоление ее не будет носить характер развития чего-то арифметически среднего между городом и деревней. Говоря об устранении различий между городом и деревней как об условии перехода от обособленного домашнего хозяйства к общему, Маркс и Энгельс в то же время указывают и на такие необходимые материальные предпосылки обобществления домашнего хозяйства, как использование водопровода, газового освещения, парового отопления, т.е. того, чем развитый город середины XIX века специфически отличался от деревни. Таким образом, в данном случае преодоление противоположности между городом и деревней мыслилось все-таки на основе достижений городской цивилизации. Это и не могло быть иначе для людей, которые считали материальной основой будущего общества высокоразвитую крупную промышленность[37].

Производство

Предшественники Маркса и Энгельса видели конечную причину всех социальных зол в существовании частной собственности. Маркс и Энгельс сделали решающий шаг вперед. Они установили, что сама частная собственность является необходимым продуктом развития материального производства, что ее существование было обусловлено определенным уровнем производительных сил и что только достаточно высокое развитие их делает необходимым и возможным уничтожение частной собственности. В будущем, коммунистическом обществе, основанном на общей собственности, его более глубокой материальной основой будет высокоразвитое производство.

К рассмотрению этого фундамента будущего общества, как оно представлялось авторам «Немецкой идеологии», мы теперь и переходим.

Основой производства в коммунистическом обществе явятся новые производительные силы как результат развития крупной промышленности. Они будут иметь универсальный характер (общественный характер производства) и будут подчинены всему обществу в целом. Освобожденные от оков частной собственности, они станут беспрепятственно развиваться.

Производство – основа существования общества. Поэтому производственная деятельность людей будет, как и прежде, основным видом их жизнедеятельности, но характер ее изменится коренным образом. Это изменение будет настолько глубоким, что в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс постоянно говорят даже об «уничтожении труда».

Утверждение Маркса и Энгельса имеет вполне рациональный смысл, хотя оно и выражено в непривычной для нас форме. В оригинале выражение «уничтожение труда» звучит по-немецки так: «Aufhebung der Arbeit». «Aufhebung» – термин гегелевской диалектики, который в философской литературе переводится искусственно изобретенным русским словом «снятие». Это понятие означает одновременно и уничтожение, и сохранение: уничтожение одних моментов и сохранение других[38]. И сверх того оно означает возвышение, переход на более высокую ступень развития. Таким образом, строго говоря, Маркс и Энгельс говорят не об «уничтожении труда», а о «снятии труда». Если упростить дело, то можно сказать, что речь идет о глубоком изменении самого характера труда.

Было бы нелепо полагать, будто авторы «Немецкой идеологии» считают возможным уничтожить труд как производственную деятельность человека (ср. 46, 35 – 37; 23, 188, 195). Что же означает требование «уничтожения труда»? Труд понимается здесь как деятельность по внешнему принуждению, деятельность, навязанная человеку под угрозой лишиться в противном случае средств к жизни. В условиях буржуазного общества такой труд принимает форму наемного труда. Так что непосредственный (и вместе с тем более узкий) смысл требования «уничтожения труда» сводится к требованию уничтожения наемного труда (ср. 4, 456).

Резюмируя выводы, вытекающие из материалистического понимания истории, Маркс и Энгельс среди четырех уже известных нам пунктов о необходимости коммунистической революции формулируют и такой: «3) при всех прошлых революциях характер деятельности всегда оставался нетронутым, – всегда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о новом распределении труда между иными лицами, тогда как коммунистическая революция выступает против существующего до сих пор характера деятельности, устраняет труд и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами»[39] и т.д. (46, 50; ср. 46, 82, 85; 3, 192, 204, 207, 213).

Во что же превратится деятельность людей после «уничтожения труда»? Эту новую форму деятельности Маркс и Энгельс называют здесь самодеятельностью (по-немецки: Selbstbetätigung). Труд превратится в самодеятельность; деятельность по внешнему принуждению – в деятельность по внутреннему побуждению. Это приведет к всестороннему развитию индивидов (46, 93 – 95).

Коммунистическая революция уничтожает разделение труда и его следствия, в том числе и отчуждение социальной деятельности. Объединившиеся индивиды начинают контролировать свою совокупную деятельность, господствовать над ней. Но условием и основой господства над социальными силами является контроль над производством как основой общественной деятельности. Вывод о необходимости такого контроля и делается в «Немецкой идеологии».

О необходимости сознательного руководства производством говорили и предшественники Маркса и Энгельса. Но только на основе материалистического понимания истории стала вполне ясна решающая роль этой стороны сознательной деятельности будущего общества.

Общение (общественные отношения)

С коммунистическим регулированием производства люди подчиняют своей власти и способ своих взаимных отношений, очевидно не только производственные, но и – определяемые ими – все общественные отношения. До сих пор развитие общества происходило стихийно, отныне оно приобретает сознательный, планомерный характер.

Вместе с универсальным характером производства развивается и универсальный характер общения. Не только производственная, но и всякая вообще деятельность людей приобретает с развитием крупной промышленности характер всесторонней взаимосвязи и зависимости. «Всесторонняя зависимость, эта стихийно сложившаяся форма всемирно-исторической совместной деятельности индивидов, превращается благодаря коммунистической революции в контроль и сознательное господство над силами, которые, будучи порождены воздействием людей друг на друга, до сих пор казались им совершенно чуждыми силами и в качестве таковых господствовали над ними» (46, 49).

В коммунистическом обществе люди сообща контролируют условия существования всех членов общества. Предпосылкой этого является объединение класса, совершающего революцию. Революционные пролетарии, объединившись, ставят под свой контроль «как условия своего собственного существования, так и условия существования всех членов общества». («Такими условиями существования являются, конечно, лишь имеющиеся налицо производительные силы и формы общения».) Пролетариат, совершающий революцию, ставит под свой контроль «условия свободного развития и движения индивидов, условия, которые до сих пор предоставлялись власти случая и противостояли отдельным[40] индивидам как нечто самостоятельное…» (46, 85 – 86).

Одна из отличительных черт будущего общества – сознательный контроль над всеми вообще условиями жизни общества. Это относится, например, и к языку как средству общения: «Само собой разумеется, что в свое время индивиды целиком возьмут под свой контроль и этот продукт рода» (3, 427)[41].

Контроль над производством и всеми общественными отношениями, сознательная организация совместной деятельности людей приводят к тому, что отныне развитие общества подчиняется общему плану свободно объединившихся людей (46, 88).

И тут мы переходим к очень важному вопросу – о роли сознания в коммунистическом обществе.

Сознание

Все предшествующее развитие общества характеризуется как стихийное (46, 43, 86, 88). В противоположность этому будущее общество отличается своей сознательностью, которая проявляется в контроле, регулировании, господстве общества над всеми условиями его существования, в планомерном характере его развития. Одним словом, роль общественного сознания в коммунистическом обществе становится качественно иной и в известном смысле определяющей.

На первый взгляд тут нет ничего нового. Ведь и предшественники Маркса и Энгельса постоянно говорили о разумном характере будущего общества[42], а апелляция к разуму была типичным аргументом и, если угодно, одним из главных методологических приемов при построении картин идеального общества. В работах Энгельса мы уже также неоднократно встречали «аргумент к разуму», характеристику будущего общества как разумно устроенного.

И все-таки в «Немецкой идеологии» появляется нечто новое. Ведь именно здесь формулируется важнейшее материалистическое положение: бытие определяет сознание. В сочетании с ним мысль об изменении роли сознания в будущем означает не что иное, как предпосылку для вывода о диалектически развивающемся характере взаимодействия между общественным бытием и общественным сознанием.

Одну из предпосылок для такого вывода составляет характеристика будущего общества как подлинно человеческого. Эта характеристика встречается уже в ранних работах Энгельса и особенно у Маркса – в «Экономическо-философских рукописях» и в «Тезисах о Фейербахе». Главным, определяющим признаком человека Маркс и Энгельс считают со времени «Немецкой идеологии» производство. Но они не отрицают и в «Немецкой идеологии», что сознание, точнее мышление, также является специфической особенностью человека (ср. 46, 23; 45, 565; 23, 189). Отсюда следует, что, когда общество станет подлинно человеческим, роль сознания в нем должна существенно измениться.

В «Немецкой идеологии» содержится и ряд других, более конкретных характеристик общественного сознания при коммунизме.

«Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни». Сознание есть не что иное, как «осознание существующей практики» (46, 29, 40). Естественно, что с изменением бытия людей изменится и их сознание. Вместе с преобразованием экономической основы общества преобразуется и все общество в целом, в том числе и формы общественного сознания.

В чем же будут заключаться изменения общественного сознания при переходе к коммунизму?

Сознание людей станет богаче, будет всесторонне развито. «Действительное духовное богатство индивида всецело зависит от богатства его действительных отношений» (46, 49). В условиях общества, основанного на разделении труда и частной собственности, человек превращается в односторонне развитого урода, а отношения между людьми становятся односторонне ограниченными и сводятся в конечном счете к отношению купли-продажи. Такому состояниюсоответствует и односторонне ограниченное сознание. С уничтожением разделения труда и частной собственности деятельность человека становится разнообразной, а вместе с ней становится разносторонне развитым и его сознание.

Изменится, так сказать, «состав» общественного сознания. Например, исчезнет такая его форма, как религия. Опираясь на материалистическое понимание истории, Маркс и Энгельс развивают здесь ту мысль, сформулированную в «Тезисах о Фейербахе», что для устранения религии необходимо практически революционно преобразовать порождающую ее земную основу (46, 51 – 52, 54 – 55).

Весьма глубокие изменения произойдут в сфере морали. Критикуя мелкобуржуазные воззрения Штирнера, Маркс и Энгельс предвидят исчезновение в будущем противоположности эгоизма и самоотверженности. Материальной основой противоположности эгоизма и самоотверженности является противоположность между частным и общим интересом, возникающая вместе с разделением труда. Эгоизм и самоотверженность взаимосвязаны[43], между ними существует не только противоположность, но они и взаимно обусловливают друг друга, одна сторона противоположности не может существовать без другой. Они исчезнут вместе с основой, которая порождает эту противоположность (3, 236; ср. 60, 393; 65, 231 – 232, 104; 3, 441).

Не только материалистическое понимание истории, но и ярко выраженная диалектическая методология характеризует это рассуждение. В будущем обществе не будет места ни для эгоизма, ни для самоотверженности[44] – не только потому, что исчезнут их материальные основы, но и потому, что обе стороны этой противоположности органически взаимосвязаны.

Человек

Конечная цель коммунистического преобразования общества – освобождение и всестороннее развитие человека. Эта цель была поставлена уже предшественниками научного коммунизма (59, II, 463; 62, II, 218). Маркс и Энгельс дали материалистическое обоснование ее, определили условия и пути ее достижения.

Одной из проблем является соотношение индивида и общества, личности и коллектива: «Только в коллективе существуют для каждого индивида средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода» (46, 82 – 83, 85 – 86; ср. 56, 123 – 125).

Таким образом, условиями действительного освобождения людей являются: 1) достаточно высокое развитие материального производства, обеспечивающее возможность удовлетворения фундаментальных потребностей человека – в пище, питье, жилище и одежде (46, 32, 36 – 37), и 2) действительное объединение людей, ставящих под свой контроль как производительные силы, так и общественные отношения. Подлинная свобода возможна только на определенной материальной основе и в условиях общественного единства.

Изменение обстоятельств есть вместе с тем и изменение самих людей. Осуществление указанных условий совпадает с созданием предпосылок для действительно свободного развития людей. Эта действительная свобода означает «возможность всестороннего развития своих задатков». Человек становится «целостным человеком» (46, 95).

С созданием необходимых материальных условий изменятся сами потребности людей. Новые условия позволят «нормально удовлетворять» все потребности, сделают возможной «всестороннюю деятельность и тем самым полное развитие всех наших задатков». А такая возможность свободного развития неизбежно изменит и сами потребности. «Коммунистическая организация действует двояким образом на желания, вызываемые в индивиде нынешними отношениями; часть этих желаний, а именно те, которые существуют при всяких отношениях и лишь по своей форме и направлению изменяются различными общественными отношениями, подвергаются и при этой общественной форме изменению, поскольку им доставляются средства для нормального развития; другая же часть, а именно те желания, которые обязаны своим происхождением лишь определенной общественной форме, определенным условиям производства и общения, совершенно лишаются необходимых для них условий жизни. Какие именно влечения при коммунистической организации подвергаются лишь изменению, а какие упраздняются, – можно решить только практическим путем, посредством изменения действительных, практических влечений, а не посредством сравнений с прежними историческими отношениями»[45]. Коммунисты и не помышляют об уничтожении действительных потребностей, «они стремятся только к такой организации производства и общения, которая сделала бы для них возможным нормальное, т.е. ограниченное лишь самими потребностями, удовлетворение всех потребностей» (3, 244 – 246, курсив наш).

Разумеется, и в будущем удовлетворение их будет вести к порождению новых потребностей (ср. 46, 37). Это будет стимулировать развитие средств их удовлетворения, а значит и развитие самого производства.

Та же концепция лежит в основе прогноза относительно судьбы наслаждений в будущем (3, 419; ср. 61, III, 561 – 562). В будущем обществе не будет места ни для морали аскетизма, ни для морали наслаждения, ибо в этом обществе будет достигнуто нормальное удовлетворение всех потребностей человека, а сами наслаждения утратят прежний ограниченный характер бессодержательной деятельности и будут органически связаны с подлинным содержанием жизнедеятельности людей.

Возвращаясь к исходной мысли об условиях действительного освобождения людей, высказанной на первой странице рукописи, Маркс и Энгельс развивают ее в конце первого тома «Немецкой идеологии»: «Люди завоевывали себе свободу всякий раз постольку, поскольку это диктовалось им и допускалось не их идеалом человека, а существующими производительными силами. В основе всех происходивших до сих пор завоеваний свободы лежали, однако, ограниченные производительные силы; обусловленное этими производительными силами, недостаточное для всего общества производство делало возможным развитие лишь в том виде, что одни лица удовлетворяли свои потребности за счет других, и поэтому одни – меньшинство – получали монополию развития, другие же – большинство – вследствие постоянной борьбы за удовлетворение необходимейших потребностей были… лишены возможности какого бы то ни было развития. Таким образом, общество развивалось до сих пор всегда в рамках противоположности[46], которая в древности была противоположностью между свободными и рабами, в средние века – между дворянством и крепостными, в новое время – между буржуазией и пролетариатом»[47] (3, 433 – 434).

Резюмируя свою концепцию коммунистического преобразования общества, Маркс и Энгельс, в частности, пишут: «Мы показали, что в настоящее время индивиды должны уничтожить частную собственность, потому что производительные силы и формы общения развились настолько, что стали при господстве частной собственности разрушительными силами, и потому что противоположность между классами достигла своих крайних пределов». Общим условием свободного развития индивидов является коммунистическая революция. Она неизбежна. И только в условиях коммунистического общества свободное развитие индивидов перестает быть фразой (3, 440 – 441; ср. 2, 92).

8. Итог

Итак, в интересующем нас аспекте мы рассмотрели содержание «Немецкой идеологии». Какие выводы можно сделать из всего этого обзора?

Специфической особенностью «Немецкой идеологии» является то, что здесь впервые материалистическое понимание истории было разработано как целостная концепция и как непосредственная философская основа теории научного коммунизма.

Здесь, по существу, выяснена диалектика взаимодействия и развития производительных сил и производственных отношений. Это открытие позволило дать исторически первое, философское, или социологическое, обоснование неизбежности пролетарской, коммунистической революции.

В «Немецкой идеологии» сформулированы две материальные предпосылки коммунистической революции и в общей форме высказана идея диктатуры пролетариата.

Общей методологической основой развитой здесь теории коммунистического общества является диалектико-материалистическое понимание истории.

Целостность этой исторической концепции определила и целостность теории будущего общества. В «Немецкой идеологии» разработаны или намечены почти все основные черты будущего общества от сферы его материального производства до сферы общественного сознания. Все составные элементы теории будущего общества разрабатываются здесь в определенной внутренней взаимосвязи. Можно считать, что эта теория в общих чертах уже сложилась.

Отдельные элементы этой теории повторяют в новом контексте то, что было достигнуто уже предшественниками научного коммунизма. Отдельные элементы повторяют собственные прежние достижения Маркса и Энгельса. Ряд проблем разработан впервые или конкретизирован. Но в целом теория обретает здесь специфически новое качество. И это обусловлено новой фазой развития ее философской основы.

Решающую роль в разработке диалектико-материалистической теории коммунистического общества сыграл Маркс. Но со времени совместной работы над «Немецкой идеологией» развитая здесь теория становится в равной мере и достоянием Энгельса. И с достигнутого здесь нового уровня они продолжают теперь дальнейшее развитие этой теории.

«Немецкая идеология» не была опубликована. Но, опираясь на то, что было достигнуто в этой рукописи, Маркс создает в первой половине 1847 г. «Нищету философии» и вместе с Энгельсом в конце 1847 г. – начале 1848 г. «Манифест Коммунистической партии» – первые крупные печатные произведения зрелого марксизма.

Глава третья. От теории к практике (1846 – 1848)

Рукопись «Немецкой идеологии» опубликовать не удалось. «Мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, – писал впоследствии Маркс, – что наша главная цель – уяснение дела самим себе – была достигнута» (13, 8). И как бы подхватывая эту мысль, Энгельс много лет спустя вспоминал: «Как только мы все уяснили сами себе, мы приступили к работе» (21, 221). Они приступили к подготовке условий для создания пролетарской, коммунистической партии.

Первым шагом в этом направлении была организация в начале 1846 г. Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета. Началась переписка с единомышленниками в Германии, Франции, Англии. Устанавливались связи, вырабатывалось единство взглядов. 22 июня в письме брюссельского комитета Лондонскому коммунистическому корреспондентскому комитету (фактически – руководству тогдашнего Союза справедливых) было выдвинуто предложение о созыве коммунистического конгресса (70, 93, 96; ср. 4, 20).

В середине августа по поручению брюссельского комитета Энгельс едет в Париж. Здесь он развертывает пропаганду коммунистических идей среди рабочих. В письме, посланном Марксу и адресованном комитету, от 23 октября 1846 г. Энгельс излагает содержание одного из своих выступлений на собраниях, посвященных обсуждению социалистических и коммунистических планов преобразования общества. «Я определил, – пишет он, – намерения коммунистов следующим образом: 1) отстаивать интересы пролетариев в противоположность интересам буржуа; 2) осуществить это посредством уничтожения частной собственности и замены ее общностью имущества; 3) не признавать другого средства осуществления этих целей, кроме насильственной демократической революции» (27, 59 – 60; ср. 52, 196).

Это определение очень интересно. Все составляющие его элементы в том или ином виде уже были развиты в работах Энгельса. Но здесь они сведены воедино, и в чрезвычайно лаконичной форме специфика революционного пролетарского коммунизма выступает очень ясно. Первый пункт, акцентирующий пролетарский характер коммунизма, направлен против различного рода мелкобуржуазных разновидностей социализма, непосредственно – против прудонизма и «истинного социализма». Второй пункт формулирует основную черту всякого коммунизма и вместе с тем первую особенность будущего, коммунистического общества. Правда, учитывая характер аудитории, Энгельс пользуется еще старым термином «общность имущества», но, по существу, имеет в виду именно общественную собственность на средства производства. Третий пункт направлен против всякого рода мелкобуржуазного социализма и так называемого мирного коммунизма, в особенности Кабе. То, что Энгельс называет здесь демократической революцией, есть пролетарская революция, приводящая к диктатуре пролетариата (ср. 1, 595, 606, 642; 4, 276, 332). Впоследствии Маркс и Энгельс уточнили представления о роли насилия в предстоящем революционном преобразовании общества.

В конце января 1847 г. руководители Союза справедливых сделали Марксу и Энгельсу предложение вступить в союз. Убедившись в готовности его руководителей осуществить реорганизацию союза и принять в качестве основы его программы принципы научного коммунизма, Маркс и Энгельс дали согласие.

2 – 9 июня в Лондоне состоялся конгресс, на котором Союз справедливых был реорганизован в Союз коммунистов, – первый конгресс Союза коммунистов. Маркс не смог на него поехать. Энгельс же активно участвовал в его работе. Конгресс принял проект программы Союза коммунистов. Как теперь выяснилось, автором проекта был Энгельс. Прежний девиз Союза справедливых «Все люди – братья» был заменен новым, марксистским девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

В начале октября в статье «Коммунисты и Карл Гейнцен» Энгельс впервые в печати высказывает идею диктатуры пролетариата и формулирует идею непрерывной – проходящей ряд фаз – революции: «Необходимым следствием демократии во всех цивилизованных странах является политическое господство пролетариата, а политическое господство пролетариата есть первая предпосылка всех коммунистических мероприятий» (4, 276)[48].

В конце октября в ходе борьбы за программу пролетарской партии, основанную на принципах научного коммунизма, Энгельс составил новый проект программы Союза коммунистов – «Принципы коммунизма».

29 ноября – 8 декабря в Лондоне состоялся второй конгресс Союза коммунистов. Маркс и Энгельс сыграли решающую роль в его работе. После подробного многодневного обсуждения их взгляды получили полное признание. Им было поручено выработать программу Союза. Этой программой стал «Манифест Коммунистической партии».

1. Первые варианты программы

Выработка программы формирующейся пролетарской, коммунистической партии явилась значительным шагом вперед в развитии теории научного коммунизма, в том числе и теории коммунистического общества. На первых этапах этого процесса главная роль принадлежала Энгельсу, на заключительном этапе – Марксу.

В самое последнее время было сделано открытие, которое значительно обогатило наши представления о предыстории «Манифеста Коммунистической партии». В 1968 г. швейцарский марксовед Б. Андреас обнаружил в одной из библиотек Гамбурга ряд документов, относящихся к первому конгрессу Союза коммунистов, в том числе проект устава и, главное, проект программы Союза коммунистов под названием «Проект Коммунистического символа веры». В 1969 г. эти документы были впервые опубликованы (см. 47 и 48). Проект программы, представляющий наибольший интерес, написан рукой Энгельса и является не чем иным, как первоначальным вариантом его «Принципов коммунизма» и, следовательно, в конечном счете – первым наброском будущего «Манифеста Коммунистической партии».

Таким образом, как выяснилось теперь, весь процесс выработки марксистской программы Союза коммунистов прошел три основные фазы:

1) Начало июня 1847 г. Энгельс. «Проект Коммунистического символа веры».

2) Конец октября 1847 г. Энгельс. «Принципы коммунизма».

3) Декабрь 1847 – январь 1848 г. Маркс и Энгельс. «Манифест Коммунистической партии».

Сопоставление и сравнительный анализ этих трех программных документов представляет огромный научный интерес. Но мы ограничимся здесь лишь некоторыми основными моментами теории коммунистического общества, поскольку она нашла отражение в содержании этих трех последовательно разрабатывавшихся вариантов программы коммунистической партии[49].

Два слова о датировке первого и второго документов.

«Проект Коммунистического символа веры» помечен 9 июня 1847 г. Вопрос о нем обсуждался в конце первого конгресса Союза коммунистов. Поэтому мы будем (условно) датировать его началом июня.

Задача выработки такого программного документа была сформулирована в обращении руководящего органа Союза справедливых – Народной палаты к членам Союза, относящемся к февралю 1847 г.: «Должна быть произведена полная реорганизация… Должен быть составлен краткий коммунистический символ веры… Мы ставим на обсуждение следующие три вопроса… 1. Что такое коммунизм и чего хотят коммунисты? 2. Что такое социализм и чего хотят социалисты? 3. Каким путем можно наиболее быстро и вернее всего ввести коллективные формы жизни?.. Что касается введения общности имущества, то основной вопрос заключается в том, может ли она быть введена сразу, или же мы должны допустить переходный период, за время которого можно было бы воспитать народ, а если это так, то какова продолжительность этого периода? Во-вторых, могут ли и должны ли коллективные формы жизни быть введены в полном объеме, или же сперва должны быть предприняты небольшие опыты; следует ли при этом применить насилие, или же преобразование должно произойти мирным путем?» (70, 131, 134 – 135).

«Принципы коммунизма» представляют собой результат прямой переработки «Проекта Коммунистического символа веры». Этот новый вариант программы был составлен Энгельсом по поручению окружного комитета Союза коммунистов в Париже. Решение об этом было принято на заседании комитета 22 октября. Энгельс должен был выполнить свою работу к следующему заседанию 29 октября (27, 96, 102). Во всяком случае дошедшая до нас рукопись «Принципов коммунизма» относится, по всей вероятности, к концу октября (между 22 и 29 октября).

Таким образом, между «Проектом Коммунистического символа веры» и «Принципами коммунизма» прошло около пяти месяцев.

А теперь обратимся к содержанию самих документов. Целесообразно начать с сопоставления первых двух рукописей, а затем перейти к «Манифесту Коммунистической партии». Простоты ради мы будем кратко именовать каждую из трех работ так: «Проект», «Принципы», «Манифест». Первые две особенно сближает то, что они написаны Энгельсом, по одному и тому же плану, в форме вопросов и ответов, и, как бы ни различались они по содержанию, по форме они представляют собой два относительно близких варианта.

Первые шесть пунктов «Проекта» были радикально переработаны. Некоторые из них в «Принципах» были опущены, другие в существенно измененном виде перемещены. Дело в том, что именно в этих пунктах «Проекта» Энгельс вынужден был сделать некоторые уступки незрелым еще воззрениям руководителей Союза справедливых. Насколько возможно, он смягчил неправильность или неточность навязанных ему формулировок. Однако такого рода уступки составляют незначительную долю всего содержания «Проекта» – документа в целом вполне марксистского, составленного исходя из принципов научного коммунизма.

В остальной части оба документа в структурном отношении соответствуют друг другу, а различие между ними сводится к тому, что в «Принципах» добавлен ряд новых вопросов: 5 – 6, 10 – 14, 19 – 20 и 24 – 26. В их числе и такие, которые специально касаются будущего общества: 13 – 14 и 19 – 20.

13-й пункт «Принципов» затрагивает проблему предпосылок коммунистической революции, указывает на материальные, экономические предпосылки нового общественного строя, а 14-й дает исходную характеристику коммунистического общества.

В ответе на 13-й вопрос Энгельс подчеркивает: крупная промышленность «делает безусловно необходимым создание совершенно новой организации общества, при которой руководство промышленным производством осуществляется… всем обществом по твердому плану и соответственно потребностям всех членов общества… крупная промышленность и обусловленная ею возможность бесконечного расширения производства позволяют создать такой общественный строй, в котором всех необходимых для жизни предметов будет производиться так много, что каждый член общества будет в состоянии совершенно свободно развивать и применять все свои силы и способности».

Отвечая на 14-й вопрос, Энгельс говорит, каким должен быть этот новый общественный строй: «Прежде всего, управление промышленностью и всеми отраслями производства вообще будет изъято из рук отдельных, конкурирующих друг с другом индивидуумов. Вместо этого все отрасли производства будут находиться в ведении всего общества, т.е. будут вестись в общественных интересах, по общественному плану и при участии всех членов общества. Таким образом, этот новый общественный строй уничтожит конкуренцию и поставит на ее место ассоциацию… Частная собственность должна быть также ликвидирована, а ее место заступит общее пользование всеми орудиями производства и распределение продуктов по общему соглашению[50], или так называемая[51] общность имущества. Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя, которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности».

15-й пункт «Принципов» является результатом значительной переработки первоначального варианта. Исходя из материалистической концепции, Энгельс доказывает, что только теперь благодаря развитию крупной промышленности «уничтожение частной собственности стало не только возможным, но даже совершенно необходимым». В этом пункте проявляется одно из главных отличий научного коммунизма от утопического социализма и коммунизма. Ведь, оставаясь в пределах идеалистического понимания истории, утописты считали, что переход к новому общественному строю может произойти с любого уровня общественного развития; все зависит только от того, когда тому или иному гениальному человеку удастся открыть, мысленно сконструировать этот новый, разумный и справедливый, общественный строй.

Далее Энгельс переходит к вопросу о возможных путях уничтожения частной собственности. В «Принципах» этот 16-й пункт формулируется более четко, чем в «Проекте». Энгельс подчеркивает объективный характер предстоящей революции и утверждает объективную необходимость насильственной революции. Это направлено как против заговорщических методов коммунистов-революционеров типа Бланки, так и против сторонников мирного коммунизма типа Кабе, а также против мелкобуржуазных социалистов, в особенности против прудонистов и представителей немецкого «истинного социализма». Мы видели, что уже раньше, особенно в октябре 1846 г., Энгельс говорил вполне определенно о необходимости насильственной революции. Теперь же он раскрывает исторически обусловленный характер средств осуществления революции: при иных исторических условиях возможно было бы уничтожение частной собственности и мирным путем. Мысль о такой возможности была впоследствии конкретизирована Марксом и развита самим Энгельсом.

Следующий (17-й) пункт в «Принципах» существенно конкретизирован:

– Возможно ли уничтожить частную собственность сразу?

– Нет, невозможно, точно так же, как нельзя сразу увеличить имеющиеся производительные силы в таких пределах, какие необходимы для создания общественного хозяйства. Поэтому надвигающаяся по всем признакам революция пролетариата сможет только постепенно преобразовать нынешнее общество и только тогда уничтожит частную собственность, когда будет создана необходимая для этого масса средств производства.

Так, Энгельс, пожалуй, впервые указывает на необходимость дальнейшего развития производительных сил после начала пролетарской революции (т.е., очевидно, после установления диктатуры пролетариата) как на решающее условие уничтожения частной собственности и создания общественного хозяйства. Созданные развитием крупной промышленности производительные силы уже пришли в противоречие с частной собственностью, но еще недостаточны для немедленного перехода к общественному хозяйству. Отсюда – даже чисто экономическая необходимость определенного переходного периода. Так развивается мысль, высказанная еще в «Положении рабочего класса в Англии».

Затем Энгельс подробно характеризует переходный период. Этому посвящены в «Проекте» пункты 16 – 19. Здесь Энгельс впервые намечает программу демократического государства (подразумевается прямое или косвенное политическое господство пролетариата), которую он будет развивать потом частично в статье «Коммунисты и Карл Гейнцен» и полностью в «Принципах коммунизма». Здесь же мы снова встречаем и элементы будущей теории непрерывной революции.

В «Принципах» (пункт 18-й) характеристика переходного периода становится значительно более глубокой и конкретной:

– Каков будет ход этой революции?

– Прежде всего, она создаст демократический строй и тем самым, прямо или косвенно, политическое господство пролетариата. Прямо – в Англии, где пролетарии уже теперь составляют большинство народа, косвенно – во Франции и Германии, где большинство народа состоит не только из пролетариев, но также из мелких крестьян и городских мелких буржуа, которые находятся еще только в стадии перехода в пролетариат, в осуществлении всех своих политических интересов все более зависят от пролетариата и потому вскоре должны будут присоединиться к его требованиям. Для этого, может быть, понадобится еще новая борьба, которая, однако, непременно закончится победой пролетариата. Демократия была бы совершенно бесполезна для пролетариата, если ею не воспользоваться немедленно, как средством для проведения широких мероприятий, непосредственно посягающих на частную собственность и обеспечивающих существование пролетариата. Главнейшие мероприятия эти, с необходимостью вытекающие из существующих ныне условий, суть следующие…

И далее Энгельс намечает программу из 12 пунктов, которые мы, краткости ради, опускаем (см. 4, 332 – 333). Затем он продолжает:

– Все эти мероприятия нельзя, разумеется, провести в один прием, но одно из них повлечет за собой другое. Стоит только произвести первую радикальную атаку на частную собственность, и пролетариат будет вынужден идти все дальше, все больше концентрировать в руках государства весь капитал, все сельское хозяйство, всю промышленность, весь транспорт и весь обмен. К этому ведут все перечисленные мероприятия. Осуществимость этих мероприятий и порождаемая ими централизация будут возрастать точно в такой же степени, в какой производительные силы страны будут умножаться трудом пролетариата. Наконец, когда весь капитал, все производство, весь обмен будут сосредоточены в руках нации, тогда частная собственность отпадет сама собой, деньги станут излишними, и производство увеличится в такой степени, а люди настолько изменятся, что смогут отпасть и последние формы отношений старого общества.

Описывая подобным образом «ход этой революции», Энгельс как это видно из ответа на предыдущий вопрос, имеет в виду «революцию пролетариата». Эта революция прежде всего создаст демократический строй, демократическое государство, в котором политически господствующим классом будет пролетариат. Он предвидит два возможных варианта ее развития. Там, где пролетариат уже составляет большинство населения (в Англии), – там в форме демократии будет установлено прямое политическое господство пролетариата. Там же, где пролетариат еще не составляет большинства населения, а такое большинство образуют только пролетариат вместе с присоединившимися к нему мелкими крестьянами и городскими мелкими буржуа (во Франции и Германии), – там в форме демократии будет установлено косвенное политическое господство пролетариата. Дифференцируя эти два варианта, Энгельс делает важный шаг в разработке теории пролетарской революции.

Программа демократического государства, в котором прямо или косвенно господствует пролетариат, разработана здесь значительно подробнее, чем в «Проекте». Сравнительный анализ программы диктатуры пролетариата в «Принципах» (12 пунктов) и в «Манифесте» (10 пунктов) показывает, что по содержанию они в целом совпадают. Различия же сводятся к двум моментам. Во-первых, формулировки в «Манифесте» более точные и, как правило, более обобщенные (более осторожные). Во-вторых, группировка пунктов в «Манифесте» более строгая, внутренне более логичная.

Хотя содержание почти каждого из пунктов программы в том или ином виде можно найти уже у предшественников Маркса и Энгельса, однако общий теоретический контекст, в котором их развивает Энгельс, придает им новый смысл. В чем же тут новое? Пожалуй, в двух специфических особенностях. Во-первых, это программа, которую может и должен будет осуществить пролетариат как политически господствующий класс. Во-вторых, эта программа не самоцель, а лишь совокупность переходных мероприятий, ведущих к коммунизму, но еще не приводящих к нему.

Затем в «Принципах» следуют два вопроса, совершенно отсутствовавшие в «Проекте»: о возможности победы коммунистической революции в одной стране и о последствиях окончательного устранения частной собственности.

Рассмотрев перед этим вопрос о переходном периоде и прежде чем перейти к целостной характеристике собственно коммунистического общества, Энгельс ставит вопрос о всемирном характере коммунистической революции. Этот (19-й) пункт представляет собой классический момент в развитии данной темы:

– Может ли эта революция произойти в одной какой-нибудь стране?

– Нет. Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого. Затем крупная промышленность так уравняла общественное развитие во всех цивилизованных странах, что всюду буржуазия и пролетариат стали двумя решающими классами общества и борьба между ними – главной борьбой нашего времени. Поэтому коммунистическая революция будет не только национальной, но и произойдет одновременно во всех цивилизованных странах, т.е., по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии. В каждой из этих стран она будет развиваться быстрее или медленнее, в зависимости от того, в какой из этих стран более развита промышленность, больше накоплено богатств и имеется более значительное количество производительных сил. Поэтому она осуществится медленнее и труднее всего в Германии, быстрее и легче всего в Англии. Она окажет также значительное влияние на остальные страны мира и совершенно изменит и чрезвычайно ускорит их прежний ход развития. Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную арену.

Концепция, которую развивает здесь Энгельс в конце октября 1847 г., впервые появилась в рукописи «Немецкой идеологии», в той части первой главы, которую можно датировать ноябрем – декабрем 1845 г. Интервал – два года. Идея исходила, очевидно, от Маркса, поскольку именно его рукой вписан фрагмент, где она впервые излагается. И, как видим, Энгельс не только воспринял ее, но и развил дальше.

Сравним теперь формулировку Маркса в «Немецкой идеологии» с формулировкой Энгельса в «Принципах коммунизма».

«Это развитие производительных сил, – писал Маркс о материальных предпосылках коммунистической революции, – является, далее, необходимой предпосылкой потому, что только вместе с универсальным развитием производительных сил устанавливается универсальное общение людей, благодаря чему, с одной стороны, факт существования „лишенной собственности“ массы обнаруживается одновременно у всех народов (всеобщая конкуренция), – каждый из этих народов становится зависимым от переворотов у других народов, – и, наконец, местно-ограниченные индивиды сменяются индивидами всемирно-историческими, эмпирически универсальными. Без этого 1) коммунизм мог бы существовать только как нечто местное, 2) сами силы общения не могли бы развиться в качестве универсальных, а поэтому невыносимых сил: они остались бы на стадии домашних и окруженных суеверием „обстоятельств“, и 3) всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм». И затем следует основной вывод: «Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведенное „сразу“, одновременно, что предполагает универсальное развитие производительной силы и связанного с ним мирового общения» (46, 45 – 46).

Чтобы глубже понять историко-материалистические основы данной концепции, следует иметь в виду, что в «Немецкой идеологии» было выдвинуто положение, согласно которому история не всегда была всемирной историей, она превратилась во всемирную историю только тогда, когда развитие крупной промышленности привело к образованию мирового рынка как экономической основы единого, всесторонне взаимосвязанного процесса развития человечества (46, 47 – 49; ср. 41, I, 47).

Сравнивая приведенные фрагменты из «Немецкой идеологии» и «Принципов коммунизма», мы видим, что аргументация в них совпадает. Развитие современных производительных сил, именно крупной промышленности, привело к двум результатам. Во-первых, сложилась взаимная зависимость всех, в особенности цивилизованных, стран друг от друга (история стала всемирной историей). Во-вторых, во всех цивилизованных странах сложилась однотипная классовая структура общества, основными классами стали пролетариат и буржуазия. Из того и другого следует, что коммунистическая революция должна произойти в каждой цивилизованной стране и будет носить характер единого, всемирно-исторического процесса. Одним словом, это будет всемирная революция.

Почему же в наиболее развитых («господствующих», «цивилизованных») странах она должна произойти «одновременно»? Потому, что развитие общества (общественных отношений, классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией) в этих странах достигло в общем одного уровня. Потому, что эти страны развиваются уже как некоторое единое целое (они тесно взаимосвязаны через мировой рынок). Потому, наконец, что «всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм». А как одну из форм внешнего общения авторы «Немецкой идеологии» – наряду с экономическим общением – рассматривали также и войну (46, 25, 90).

Таким образом, хотя в принципе коммунизм и мог бы существовать какое-то время «как нечто местное», но этот «местный коммунизм» был бы уничтожен в результате воздействия других, еще некоммунистических стран. Говоря современным языком, такая победа революции не может быть окончательной. С развитием же взаимосвязанной системы капиталистических стран становится не только необходимым, но и возможным развитие коммунистической революции как единого, всемирно-исторического процесса. Таков, очевидно, подлинный смысл концепции Маркса и Энгельса.

Коммунистическая революция будет всемирной революцией. Но это не значит, что она «одновременно» произойдет во всех странах мира. Маркс говорит только о «господствующих» странах. Энгельс, имея в виду то же самое, говорит только о «цивилизованных» странах. И уточняет: «коммунистическая революция… произойдет одновременно во всех цивилизованных странах, т.е., по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии». Тогда как остальные страны мира еще будут оставаться некоммунистическими; но революция чрезвычайно ускорит их развитие. Отсюда – как и в «Эльберфельдских речах», но теперь это приобретает новый смысл – следует, что неизбежен определенный период сосуществования коммунистических и некоммунистических стран. Значит, сохраняется необходимость на этот период в какой-то армии и т.д.

Революция произойдет «одновременно». Но Энгельс и здесь конкретизирует: «в каждой из этих стран она будет развиваться быстрее или медленнее».

Обратим внимание на определенную тенденцию в эволюции представлений Маркса и Энгельса об этой «одновременности». В «Немецкой идеологии» Маркс сначала написал «сразу» (auf einmal), затем заключил это слово в кавычки и добавил «или одновременно» (oder gleichzeitig). В «Принципах коммунизма» Энгельс уже не употребляет слова «сразу», а пишет только «одновременно». Налицо явная тенденция к смягчению. Эта тенденция продолжает действовать и в дальнейшем. Первым печатным произведением, в котором Маркс и Энгельс касаются того же вопроса, явился «Манифест Коммунистической партии»[52]. Здесь соответствующая формулировка смягчается еще больше, становится еще более гибкой: «Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата»; появляется дальнейшая конкретизация: «Если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией» (4, 444, 435). А впоследствии Маркс и Энгельс уже ни разу не возвращаются к определению: «одновременно».

Значит ли это, что оно было просто ошибочным? Нет, не значит. Существо дела гораздо сложнее.

Большинство предшественников Маркса и Энгельса (яркий пример – Кабе) считали возможным существование коммунизма в одной обособленной стране[53]. И только опираясь на новое, материалистическое понимание истории, выяснив материальные предпосылки коммунистической революции, Маркс в «Немецкой идеологии» в конце 1845 г. выдвинул идею о всемирном характере этой предстоящей революции, идею о том, что это будет некоторый единый, в своих различных частях взаимосвязанный процесс. Так что с точки зрения всемирной истории этот революционный процесс можно было бы рассматривать как происходящий в наиболее развитых странах более или менее «одновременно». Таков, очевидно, подлинный рациональный смысл данной концепции, который постепенно проясняется, что нашло свое отражение в указанной выше тенденции к смягчению первоначальной чрезмерно категоричной формулы (новое часто бывает преувеличением). Сама же концепция всемирной коммунистической революции явилась одним из самых значительных достижений основоположников научного коммунизма.

Следует учесть и специфические особенности той конкретной исторической обстановки, в которой сложилось представление об «одновременности» предстоящей революции. Это был канун европейской революции 1848 – 1849 гг., охватившей довольно быстро (практически одновременно) Францию, Германию, Австрию, Италию и ряд других стран, затронувшей также Англию и другие страны, – так или иначе в революционный процесс были вовлечены все наиболее развитые страны Европы. Революция не была пролетарской, но, учитывая степень зрелости буржуазного общества и развитие пролетариата, можно было надеяться, что революционный процесс, начавшись со стадии буржуазно-демократической революции, в конце концов завершится стадией собственно пролетарской революции и рано или поздно приведет к политическому господству пролетариата.

Представления Маркса и Энгельса о предстоящем революционном процессе, сложившиеся в 1845 – 1847 гг., в последующие десятилетия претерпели у них определенные изменения. В новую историческую эпоху, когда с переходом к стадии империализма неравномерность развития капиталистических стран резко усилилась, решающий шаг в дальнейшей разработке теории всемирной коммунистической революции совершил В.И. Ленин. В августе 1915 г. он выдвинул идею о возможности победы социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране (51, т. 26, 354 – 355). Это явилось принципиально новым выводом, к которому ни Энгельс, ни Маркс в своих работах еще не приходили.

Каково же соотношение между концепцией 1845 – 1847 гг. и концепцией 1915 г., между взглядами Маркса – Энгельса и Ленина? Опираясь на теоретические достижения Маркса и Энгельса, исходя из анализа новой исторической эпохи, Ленин существенно развил, обогатил и конкретизировал марксистскую теорию коммунистического преобразования мира.

Сам Ленин никогда не противопоставлял свою новую концепцию прежней концепции Маркса и Энгельса. Более того, формулируя ее второй раз, он в подтверждение своих взглядов ссылался на одно письмо Энгельса, в котором тот «прямо признавал возможность „оборонительных войн“ уже победившего социализма» (51, т. 30, 133). Наконец, можно указать десятки высказываний Ленина, относящиеся к периоду гражданской войны, т.е. уже после 1915 – 1916 гг., которые свидетельствуют о том, что Ленин не отверг, а, наоборот, продолжал разделять общие основы концепции Маркса и Энгельса (см., в частности, 51, т. 30, 110 – 112, т. 35, 271, 277 – 279, т. 36, 11, 234, 335, 382, т. 37, 153, 263, т. 39, 189, 330, 388, т. 42, 1 – 3, 20, 311, т. 43, 240 – 241, т. 44, 36 – 37, 181, т. 45, 413, 60 – 61, 75 – 76, 95, 109, 370).

Соотношение двух данных концепций – это не отношение противоположности, а отношение развития. Ленин провел последовательное различение первоначальной и окончательной победы социализма. Первоначально революция (социализм) может победить в одной стране, но чтобы победить окончательно, она должна произойти в ряде передовых стран.

В том же направлении развивались и взгляды Маркса и Энгельса. Об этом свидетельствует, в частности, недавно опубликованное (в 1956 г.) письмо Энгельса Полю Лафаргу от 27 июня 1893 г.

Здесь в прежней концепции Энгельса проступают некоторые новые моменты. «Ни французам, ни немцам, ни англичанам, никому из них в отдельности, не будет принадлежать слава уничтожения капитализма; если Франция – может быть – подаст сигнал, то в Германии… будет решен исход борьбы». Значит, революция во Франции и Германии может победить? Очевидно, да. Но как? Читаем дальше: «И все же еще ни Франция, ни Германия не обеспечат окончательной[54] победы, пока Англия будет оставаться в руках буржуазии. Освобождение пролетариата может быть только международным делом». Значит, освобождениепролетариата в отдельных странах не может быть окончательным. Почему же? Энгельс поясняет это на примере французской революции конца XVIII века: «То, что руководство буржуазной революцией принадлежало исключительно Франции… привело, вы знаете куда? – к Наполеону, к завоеванию, к вторжению Священного союза» (39, 76), т.е. привело в конечном счете к интервенции. Окончательная же победа равнозначна необратимым изменениям общественного строя, гарантии от интервенции и реставрации. Как видно из всего контекста, под «окончательной победой» Энгельс понимает здесь и доведение дела освобождения пролетариата до конца и окончательное закрепление этого результата социальной революции.

Таким образом, мысль Энгельса сводится к следующему: хотя первоначально победа и может быть одержана в отдельных странах, но она может быть доведена до конца и окончательно закреплена только победоносной революцией в определенной группе стран. Как во всех предшествовавших, так и в данном случае Энгельс подчеркивает интернациональный характер предстоящего революционного преобразования общества и еще не доходит до прямого вывода о возможности победы социализма первоначально в одной стране. Он лишь приближается к выводу, который два десятилетия спустя в новой исторической обстановке сделает В.И. Ленин.

Ленин со всей определенностью выявил в пределах единой эпохи перехода всех развитых стран от капитализма к коммунизму возможность значительного разрыва во времени революционных преобразований общества в отдельных странах, относительную самостоятельность таких преобразований в рамках общей взаимосвязи. Это выдающееся открытие явилось теоретической предпосылкой победоносной социалистической революции и построения социализма в нашей стране.

А теперь обратимся к самому важному для нас, 20-му пункту «Принципов», который дает суммарную, целостную характеристику собственно коммунистического общества. Воспроизведем его поэтому целиком, предварительно расчленив по смыслу на ряд основных фрагментов.

Вопрос формулируется так:

Каковы будут последствия окончательного устранения частной собственности?

Ответ Энгельса содержит, по существу, четыре основные характеристики коммунистического общества.

1) Общественная собственность на средства производства позволит объединившимся членам общества осуществлять планомерное развитие своего материального производства, сообща и сознательно управлять производством, обменом и распределением:

«Тем, что общество изымет из рук частных капиталистов пользование всеми производительными силами и средствами общения, а также обмен и распределение продуктов, тем, что оно будет управлять всем этим сообразно плану, вытекающему из наличных ресурсов и потребностей общества в целом[55], – будут прежде всего устранены все пагубные последствия, связанные с нынешней системой ведения крупной промышленности».

2) Развитие производства, освобожденного от оков частной собственности, позволит перейти к распределению продуктов потребления по потребностям, удовлетворять потребности всех членов общества:

«Кризисы прекратятся, расширенное производство, которое при существующем общественном строе вызывает перепроизводство и является столь могущественной причиной нищеты, тогда окажется далеко не достаточным и должно будет принять гораздо более широкие размеры. Избыток производства, превышающий ближайшие потребности общества, вместо того чтобы порождать нищету, будет обеспечивать удовлетворение потребностей всех членов общества, будет вызывать новые потребности и одновременно создавать средства для их удовлетворения. Он явится условием и стимулом для дальнейшего прогресса и будет осуществлять этот прогресс, не приводя при этом, как раньше, к периодическому расстройству всего общественного порядка. Крупная промышленность, освобожденная от оков частной собственности, разовьется в таких размерах, по сравнению с которыми ее нынешнее состояние будет казаться таким же ничтожным, каким нам представляется мануфактура по сравнению с крупной промышленностью нашего времени[56]. Это развитие промышленности даст обществу достаточное количество продуктов, чтобы удовлетворять потребности всех его членов. Точно так же земледелие, для которого, вследствие гнета частной собственности и вследствие дробления участков, затруднено внедрение уже существующих усовершенствований и достижений науки, тоже вступит в совершенно новую полосу расцвета и предоставит в распоряжение общества вполне достаточное количество продуктов[57]. Таким образом, общество будет производить достаточно продуктов для того, чтобы организовать распределение, рассчитанное на удовлетворение потребностей всех своих членов»[58].

3) Это приведет к полному уничтожению классов, всех классовых различий:

«Тем самым станет излишним деление общества на различные, враждебные друг другу классы. Но оно не только станет излишним, оно будет даже несовместимо с новым общественным строем. Существование классов вызвано разделением труда, а разделение труда в его теперешнем виде[59] совершенно исчезнет, так как, чтобы поднять промышленное и сельскохозяйственное производство на указанную высоту, недостаточно одних только механических и химических вспомогательных средств».

4) Все это обеспечит необходимые условия для всестороннего развития человека, всех членов общества:

«Нужно также соответственно развить и способности людей, приводящих в движение эти средства[60]. Подобно тому как в прошлом столетии крестьяне и рабочие мануфактур после вовлечения их в крупную промышленность изменили весь свой жизненный уклад и сами стали совершенно другими людьми, точно так же общее ведение производства силами всего общества и вытекающее отсюда новое развитие этого производства будет нуждаться в совершенно новых людях и создаст их[61]. Общественное ведение производства не может осуществляться такими людьми, какими они являются сейчас, – людьми, из которых каждый подчинен одной какой-нибудь отрасли производства, прикован к ней, эксплуатируется ею, развивает только одну сторону своих способностей за счет всех других и знает только одну отрасль или часть какой-нибудь отрасли всего производства. Уже нынешняя промышленность все меньше оказывается в состоянии применять таких людей. Промышленность же, которая ведется сообща и планомерно всем обществом, тем более предполагает людей со всесторонне развитыми способностями, людей, способных ориентироваться во всей системе производства. Следовательно, разделение труда, подорванное уже в настоящее время машиной, превращающее одного в крестьянина, другого в сапожника, третьего в фабричного рабочего, четвертого в биржевого спекулянта, исчезнет совершенно[62]. Воспитание даст молодым людям возможность быстро осваивать на практике всю систему производства, оно позволит им поочередно переходить от одной отрасли производства к другой, в зависимости от потребностей общества или от их собственных склонностей[63]. Воспитание освободит их, следовательно, от той односторонности, которую современное разделение труда навязывает каждому отдельному человеку. Таким образом, общество, организованное на коммунистических началах, даст возможность своим членам всесторонне применять свои всесторонне развитые способности. Но вместе с тем неизбежно исчезнут и различные классы. Стало быть, с одной стороны, общество, организованное на коммунистических началах, несовместимо с дальнейшим существованием классов, а, с другой стороны, само строительство этого общества дает средства для уничтожения классовых различий[64].

Отсюда вытекает, что противоположность между городом и деревней тоже исчезнет. Одни и те же люди будут заниматься земледелием и промышленным трудом, вместо того чтобы предоставлять это делать двум различным классам. Это является необходимым условием коммунистической ассоциации уже в силу весьма материальных причин. Распыленность занимающегося земледелием населения в деревнях, наряду со скоплением промышленного населения в больших городах, соответствует только недостаточно еще высокому уровню развития земледелия и промышленности и является препятствием для всякого дальнейшего развития[65], что уже в настоящее время дает себя сильно чувствовать».

В заключительном абзаце Энгельс резюмирует основные последствия уничтожения частной собственности:

«[1] Всеобщая ассоциация всех членов общества в целях совместной и планомерной эксплуатации производительных сил; [2] развитие производства в такой степени, чтобы оно удовлетворяло потребности всех; [3] ликвидация такого положения, когда потребности одних людей удовлетворяются за счет других; полное уничтожение классов и противоположностей между ними; [4] всестороннее развитие способностей всех членов общества путем устранения прежнего разделения труда, путем производственного воспитания, смены родов деятельности, участия всех в пользовании благами, которые производятся всеми же, и, наконец, путем слияния города с деревней – вот главнейшие результаты ликвидации частной собственности».

В комментариях к отдельным местам всего этого пространного ответа на 20-й вопрос «Принципов» мы уже отметили целый ряд новых моментов, а также некоторые методологические особенности построения картины будущего. Обратимся теперь к общему построению набросанной здесь картины будущего общества.

По содержанию весь приведенный текст ясно разделяется на две неравные по объему части: подробное изложение и резюме (последний абзац). Анализируя и сопоставляя то и другое, можно выявить именно четыре основные характеристики коммунистического общества, четыре главных результата окончательного уничтожения частной собственности:

1) Всеобщая ассоциация всех членов общества в целях совместной и планомерной эксплуатации производительных сил.

2) Развитие производства в такой степени, чтобы оно удовлетворяло потребности всех членов общества.

3) Полное уничтожение классов.

4) Всестороннее развитие способностей всех членов общества путем:

– устранения прежнего разделения труда,

– производственного воспитания,

– смены родов деятельности,

– участия всех членов общества в пользовании всеми созданными благами,

– слияния города с деревней.

Прямо или косвенно здесь охарактеризованы все основные стороны коммунистического общества: производство и потребление, общественные отношения и общественное сознание и, наконец, сам человек.

«Всеобщая ассоциация всех членов общества» – это не что иное, как, по терминологии «Тезисов о Фейербахе», обобществившееся человечество. «Планомерная эксплуатация производительных сил» означает существенно возрастающую роль общественного сознания в развитии человеческого общества, не стихийное, а сознательное развитие человечества.

Целью производства станет удовлетворение потребностей всех членов общества. Производство будет развиваться безгранично, как будут развиваться и потребности человека.

Классы, их противоположности и различия, будут полностью уничтожены, а в бесклассовом обществе, разумеется, не будет места и для государства.

«Всестороннее развитие способностей всех членов общества» определялось в «Проекте» как цель коммунистов. В «Принципах» оно определяется как объективный конечный результат уничтожения частной собственности. Но то, что подлинно научная теория предвидит как закономерный результат объективного исторического развития, – для политической партии, основанной на принципах этой научной теории, для коммунистической партии, становится целью ее сознательной борьбы, целью, к которой она сознательно стремится и за скорейшее достижение которой она борется, содействуя объективному историческому процессу и ускоряя его ход.

Предпосылки всестороннего развития всех, перечисленные в виде пяти пунктов, можно сгруппировать в три основных. Ведь первый, третий и пятый пункты сводятся к уничтожению прежнего разделения труда. Остаются еще два: производственное воспитание (т.е. соединение воспитания с производительным трудом) и то, что можно было бы кратко определить как всестороннее удовлетворение потребностей каждого члена общества.

Продолжим сопоставление «Проекта» и «Принципов». Ни вопроса о возможности коммунистической революции в одной стране, ни вопроса о последствиях окончательного устранения частной собственности в «Проекте» не было. Далее и в «Проекте» и в «Принципах» следует вопрос о семье. Однако и формулировки вопроса, и ответы на него в том и другом вариантах заметно различаются. В «Проекте» преобладает полемический момент и ответ носит менее определенный характер. В «Принципах» (пункт 21-й), наоборот, акцент падает на положительную сторону дела и более конкретно говорится о предстоящей эволюции семьи:

– Какое влияние окажет коммунистический общественный строй на семью?

– Отношения полов станут исключительно частным делом, которое будет касаться только заинтересованных лиц и в которое обществу нет нужды вмешиваться. Это возможно благодаря устранению частной собственности и общественному воспитанию детей, вследствие чего уничтожаются обе основы современного брака, связанные с частной собственностью, – зависимость жены от мужа и детей от родителей. В этом и заключается ответ на вопли высоконравственных мещан по поводу коммунистической общности жен. Общность жен представляет собою явление, целиком принадлежащее буржуазному обществу и в полном объеме существующее в настоящее время в виде проституции. Но проституция основана на частной собственности и исчезнет вместе с ней. Следовательно, коммунистическая организация вместо того, чтобы вводить общность жен, наоборот, уничтожит ее (ср. 75, I, 97 – 98).

Впоследствии вопрос о характере семьи в коммунистическом обществе был наиболее полно разработан Энгельсом в «Происхождении семьи, частной собственности и государства».

Далее в «Принципах» следуют два вопроса, ответы на которые в этой рукописи отсутствуют:

22. «Как будет относиться коммунистическая организация к существующим национальностям? – Остается».

23. «Как будет она относиться к существующим религиям? – Остается».

О том, что пометка «остается» относится к какому-то предшествующему, не дошедшему до нас варианту, где ответ уже был, – об этом догадывались и раньше. Но теперь, после находки документов, относящихся к первому конгрессу Союза коммунистов, мы впервые узнали, какие именно ответы были даны на эти два вопроса. Вот эти вопросы и ответы, как они были сформулированы в «Проекте»:

Сохранятся ли при коммунизме национальности?

– Национальные особенности народов, объединяющихся на основе принципа общности, благодаря этому объединению должны будут сливаться друг с другом и таким способом исчезнут точно так же, как отпадут всевозможные сословные и классовые различия благодаря уничтожению их основы, частной собственности[66].

Отвергают ли коммунисты существующие религии?

– Все существовавшие до сих пор религии были выражением исторических ступеней развития отдельных народов или народных масс. Коммунизм же является той ступенью развития, которая делает излишними все существующие религии и приводит к их исчезновению (48, 86).

Итак, в коммунистическом обществе национальности (т.е. национальные различия) и религия исчезнут. Очевидно, что в основе того и другого процесса будет лежать уничтожение частной собственности.

Этими двумя последними вопросами заканчивается текст «Проекта». Но в «Принципах» Энгельс добавил еще два вопроса.

24. «Чем отличаются коммунисты от социалистов?» и

25. «Как относятся коммунисты к остальным политическим партиям нашего времени?»

Если содержание «Проекта» и первых 23 вопросов «Принципов» соответствуют первым двум главам «Манифеста», то два последних, дополнительных вопроса «Принципов» соответствуют двум последним главам «Манифеста», что видно уже по их заголовкам: «III. Социалистическая и коммунистическая литература» и «IV. Отношение коммунистов к различным оппозиционным партиям». Таким образом, общая структура «Манифеста» выросла из структуры «Принципов», разработанной Энгельсом.

В пространных ответах на 24-й и 25-й вопросы, как и в других местах «Принципов», находит отражение складывающаяся в эти годы теория непрерывной революции, теория, предусматривающая ряд фаз развития предстоящего революционного процесса. Логическим продолжением этой теории является концепция фаз развития будущего общества. Намек на эти последние можно обнаружить в ответе на 24-й вопрос. Характеризуя различные направления донаучного социализма, Энгельс, в частности, пишет, что, идя по пути с коммунистами, демократические социалисты «хотят осуществления части мероприятий, указанных в [18] вопросе, но не в качестве переходных мер, ведущих к коммунизму, а в качестве мероприятий, достаточных для уничтожения нищеты и устранения бедствий нынешнего общества».

Здесь, как и в ответе на 18-й вопрос, Энгельс развивает дальше идеи, высказанные в «Проекте» и в статье «Коммунисты и Карл Гейнцен». Появляется и один новый элемент. Мероприятия, указанные в ответе на 18-й вопрос, Энгельс характеризует как «переходные меры, ведущие к коммунизму» и вместе с тем – как «социалистические мероприятия». Отсюда следует, что в зародыше здесь уже намечается важное различение: Энгельс начинает различать социализм и коммунизм как две последовательные ступени развития, как две стадии коммунистического преобразования общества. Правда, в некоторых случаях понятия социализма и коммунизма у Маркса и Энгельса бывали практически равнозначны. Но этого нет в данном случае, где как раз дается ответ на вопрос, чем отличаются коммунисты от социалистов. А поскольку цель одних – коммунизм, а цель других – социализм, то такой вопрос эквивалентен другому: чем отличается коммунизм от социализма? И Энгельс показывает, что в теоретическом отношении социалисты менее последовательны, чем коммунисты, не доводят до логического конца критику частной собственности, а в практическом отношении они хотят осуществить лишь часть тех преобразований, которые ведут к полному уничтожению частной собственности, т.е. готовы пройти лишь полпути к коммунизму. Но и коммунистам необходимо сначала пройти эту часть пути к их конечной цели. Таким образом, социализм представляет собой определенную стадию на пути к собственно коммунистическому обществу.

Такой вывод есть результат нашего умозаключения. Сам Энгельс прямо его не формулирует. Но мог ли он в 1847 г. так думать? Да, мог. Ведь мы уже отмечали определенные предпосылки для подобного вывода и какие-то следы подобных представлений в предшествующих работах Энгельса (были они и у Маркса). Более того, даже у представителей донаучного социализма и коммунизма можно найти аналогичные представления. Ярким примером является известное высказывание Чернышевского в его примечаниях к книге Милля «Основания политической экономии»: «Эпоха коммунистических форм жизни, вероятно, принадлежит будущему, еще гораздо более отдаленному, чем те, быть может, также очень далекие времена, когда сделается возможным полное осуществление социализма» (68, 831). Таким образом, ничего принципиально невозможного в аналогичном выводе Энгельса, относящемся ко времени до революции 1848 г., разумеется, нет. А все косвенные данные говорят за то, что подобный вывод он, как и Маркс, уже сделал.

Подведем теперь краткий итог сравнительному анализу содержания «Проекта» и «Принципов». Сопоставление того и другого приводит к следующим выводам. «Проект» непосредственно, без каких-либо промежуточных вариантов, был переработан в «Принципы». Но хотя по форме и в целом по структуре «Принципы» соответствуют «Проекту», однако по содержанию они существенно отличаются от него и представляют новую ступень в разработке теории и программы коммунистической партии. Это отличие сводится к следующим основным моментам:

1) устранены остатки донаучных представлений,

2) существенно развернуто историческое обоснование неизбежности коммунистического преобразования общества,

3) развернута программа конкретных революционных мероприятий после установления прямого или косвенного политического господства пролетариата,

4) дана развернутая целостная характеристика коммунистического общества,

5) выявлена специфика и намечена тактика коммунистической партии.

Ряд положений теории пролетарской революции и теории коммунистического общества появляется здесь впервые, ряд других, выработанных уже раньше положений впервые вводится в программу формирующейся коммунистической партии.

Все эти изменения можно свести к одной фундаментальной тенденции: усиление научного характера коммунистической теории, углубление научного обоснования программы борьбы коммунистической партии.

«Принципы коммунизма» явились непосредственной основой, предварительным вариантом «Манифеста Коммунистической партии».

2. «Манифест Коммунистической партии»

В середине декабря 1847 г. после конгресса Союза коммунистов Маркс и Энгельс вернулись из Лондона в Брюссель. Энгельс оставался здесь до конца месяца, а затем уехал в Париж. Так что во второй половине декабря они вместе могли работать над «Манифестом». В конце января Маркс один завершил всю работу. Когда 31 января Энгельс снова возвратился в Брюссель, рукопись уже была отослана в Лондон, где около 24 февраля «Манифест Коммунистической партии» вышел в свет.

В отношении «Манифеста», как и в отношении «Немецкой идеологии», встает вопрос об авторской принадлежности тех или иных теоретических положений совместно написанного произведения. Но в случае «Манифеста» задача решается значительно проще. Для нашей цели она ограничивается, в общем, анализом того, чего не было в «Принципах» и что появляется в «Манифесте».

«Манифест» представляет собой переработку «Принципов», осуществленную главным образом Марксом. Об этом свидетельствуют его содержание, стиль и две сохранившиеся рукописные страницы: одна с фрагментом II главы, другая с наброском плана III главы (42, VI, 649 – 650).

Общий план «Манифеста», как мы видели, вырос из структуры «Принципов».

В I главе «Буржуа и пролетарии» дается обоснование неизбежности коммунистической революции. Оно закономерно вытекает из материалистического понимания истории. Изложение начинается с одного из важнейших обобщений, к которому приводит эта историческая концепция: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» (4, 424). С этой точки зрения рассматривается и современное, буржуазное общество. Авторы анализируют развитие двух основных классов буржуазного общества, что, по существу, сводится к анализу двух основных материальных предпосылок коммунистической революции – развития производительных сил (которое происходит при господстве и под руководством буржуазии) и формирования революционного класса (пролетариата). Он завершается выводом, что гибель буржуазии и победа пролетариата одинаково неизбежны (4, 436).

Наибольший интерес с точки зрения теории коммунистического общества представляет II глава «Пролетарии и коммунисты».

Основная часть главы посвящена опровержению обвинений коммунистов в том, что они якобы хотят уничтожить: 1) собственность, 2) семью, 3) национальность, отечество, 4) религию и мораль. В связи с вопросом о собственности затрагиваются три других: о личности, о стимулах к труду, об образовании. Опровергая эти наиболее распространенные буржуазные обвинения, авторы так или иначе характеризуют соответствующие стороны будущего, коммунистического общества.

Затем авторы «Манифеста» как бы возвращаются к тому моменту, к которому подвело читателя изложение в конце I главы, и теперь, в заключение II главы рассматривают три вопроса: пролетарская революция, переходные мероприятия, общая характеристика коммунистического общества:

«Мы видели уже выше, что первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии.

Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т.е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил[67].

Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения, т.е. при помощи мероприятий, которые экономически кажутся недостаточными и несостоятельными, но которые в ходе движения перерастают самих себя и неизбежны как средство для переворота во всем способе производства.

Эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах.

Однако в наиболее передовых странах могут быть почти повсеместно применены следующие меры:

1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.

2. Высокий прогрессивный налог.

3. Отмена права наследования.

4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.

5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.

6. Централизация всего транспорта в руках государства.

7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.

8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.

9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению противоположности между городом и деревней.

10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т.д.

Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса.

На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (4, 446 – 447).

Так заканчивается II глава. В ее заключительной части с большей четкостью, чем прежде, формулируются многие основные выводы теории научного коммунизма относительно пролетарской революции, переходных мероприятий и собственно коммунистического общества. Появляется и ряд новых моментов. Уже сам характер изложения позволяет предположить руку Маркса.

Очень четко сформулированы здесь две общие задачи диктатуры пролетариата:

1) последовательно отобрать у буржуазии все средства производства и сосредоточить их в руках пролетарского государства, т.е. превратить частную собственность на средства производства в общественную (в данный период – государственную) собственность[68], и

2) «возможно более быстро увеличить сумму производительных сил», т.е. максимально быстро увеличить производство[69].

Программа конкретных переходных мероприятий, хотя и представляет собой переработку аналогичной программы, намеченной Энгельсом в «Принципах коммунизма», но содержит некоторые новые моменты и отличается большей логической последовательностью. В целом здесь можно установить соответствие между первой общей задачей диктатуры пролетариата и первыми шестью пунктами этой программы, между второй общей задачей и остальными четырьмя пунктами. Обе части сводятся в конечном счете к разрушительной и созидательной задачам преобразования общества. А та и другая были намечены еще в статье Маркса 1844 г. «Критические заметки…» (1, 448).

В краткой заключительной характеристике коммунистического общества наибольший интерес представляет его определение: ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех[70]. Здесь запечатлена конечная цель коммунистического преобразования общества: свободное развитие каждого человека и всего общества в целом. Таков высший гуманистический принцип коммунизма.

В III главе особенно важен для нас ее последний, 3-й раздел: «Критически-утопический социализм и коммунизм».

III глава «Манифеста» выросла из 24-го вопроса «Принципов». Ее тема и общая структура вполне соответствуют тому, что Энгельс сделал уже в «Принципах». Сохранилась страница рукописи Маркса с его наброском плана III главы (42, VI, 650). Сопоставление «Принципов» Энгельса, наброска Маркса и текста III главы позволяет глубже понять смысл ее заключительного раздела.

В разделе об утопистах дается объяснение причин их утопизма и вместе с тем выявляется принципиальное различие между всякого рода утопизмом и действительно научным коммунизмом. Это различие проявляется и в методологии предвидения будущего.

Исторические корни утопизма Маркс вскрыл в «Нищете философии» (4, 146). В «Манифесте» развивается то же самое объяснение. Утопические системы, указывают его авторы, возникают в период, когда классовая борьба между пролетариатом и буржуазией еще не получила достаточного развития. Утописты «не могут еще найти материальных условий освобождения пролетариата» и поэтому пытаются их выдумать, изобрести. Место исторических условий освобождения, место классовой борьбы пролетариата должна занять «организация общества по придуманному ими рецепту». Они отвергают поэтому всякое революционное действие. «Это фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии…» (4, 455 – 456).

Из этой характеристики утопизма можно извлечь ряд специфических отличий от него научного коммунизма:

– сознательное выражение интересов пролетариата, связанное с пониманием его всемирно-исторической роли,

– материалистическое понимание истории,

– понимание объективной необходимости коммунистической революции как результата классовой борьбы пролетариата (ср. 4, 435, 459),

– понимание коммунистического общества как закономерного результата объективного исторического развития.

Очевидно, что в теоретическом отношении все эти отличия обусловлены материалистическим пониманием истории, а в социальном отношении – классовой природой марксизма, выражающего интересы современного, созданного крупной промышленностью пролетариата.

В критически-утопическом социализме и коммунизме различаются две стороны – критическая и утопическая. Об утопизме предшественников авторы «Манифеста» пишут: «Их положительные выводы насчет будущего общества, например, уничтожение противоположности между городом и деревней, уничтожение семьи, частной наживы, наемного труда[71], провозглашение общественной гармонии, превращение государства в простое управление производством, – все эти положения выражают лишь необходимость устранения классовой противоположности, которая только что начинала развиваться и была известна им лишь в ее первичной бесформенной неопределенности. Поэтому и положения эти имеют еще совершенно утопический характер» (4, 456).

Таким образом, положительные выводы утопистов относительно будущего общества сводятся к требованию уничтожить классовую противоположность, а это последнее – к требованию уничтожить частную собственность. Схематически это можно представить так:

– уничтожение противоположности (различия) между городом и деревней

– уничтожение семьи

– уничтожение частной наживы

– уничтожение наемного труда

– установление общественной гармонии

– превращение государства в простое управление производством

= уничтожение классовой противоположности

= уничтожение частной собственности

Так что все конкретные выводы утопистов можно получить как логические следствия из основного постулата об уничтожении частной собственности.

Почему же эти сами по себе правильные положения (кстати, формулировка их несет на себе печать марксистского переосмысления, у самих утопистов трудно найти их в такой именно форме) «имеют еще совершенно утопический характер»? Очевидно, только потому, что они не были еще научным образом доказаны, их историческая, вытекающая из самого развития человеческого общества, необходимость не была еще выявлена и научно обоснована.

Авторы «Манифеста» устанавливают важную закономерность относительно тенденции развития утопизма: «Значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к историческому развитию» (там же).

«Манифест» завершается поистине пророческим выводом, увенчивающим строго научную теорию коммунизма: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (4, 459).

Итак, в «Манифесте» появляется ряд новых моментов. Большинство из них можно с уверенностью приписать Марксу. Это позволяет считать, что решающая роль в переработке «Принципов» в «Манифест» принадлежала именно ему. Такой вывод подтверждается и некоторыми данными из истории создания «Манифеста» (21, 224; 27, 108; 70, 164).

Собственные достижения Энгельса в разработке теории коммунистического общества в период до революции 1848 г. представлены наиболее полно в его «Принципах коммунизма». Но со времени создания «Манифеста Коммунистической партии» его содержание, как высший результат развития научного коммунизма за этот период, становится единым достоянием его творцов. А с принятием данной программы первой международной коммунистической организацией борющегося пролетариата и с выходом «Манифеста» в свет развитая в нем теория включается в объективный всемирно-исторический процесс развития человечества.

Глава четвертая. Опыт революции и развитие теории (1848 – 1871)

1. Обобщение опыта революции

Не успел «Манифест Коммунистической партии» выйти в свет, как в Европе началась революция – буржуазно-демократическая революция 1848 – 1849 гг. Еще 12 января революционные события начались в Италии, 22 февраля революция вспыхнула во Франции, 13 марта – в Австрии, 18 марта – в Пруссии.

В начале марта Маркс был выслан из Бельгии, 5 марта он приехал в Париж. Около 21 марта из Брюсселя в Париж приехал и Энгельс.

Между 21 и 29 марта Маркс и Энгельс составляют «Требования Коммунистической партии в Германии» (5, 1 – 3), которые явились политической платформой Союза коммунистов в начавшейся германской революции. Этот документ представляет собой развитие и конкретизацию – применительно к условиям, сложившимся тогда в Германии, – программы из 10 пунктов, намеченной в «Манифесте Коммунистической партии» в качестве, так сказать, «типовой» программы переходных демократических и социалистических мероприятий для наиболее передовых стран. В «Манифесте» было оговорено, что «эти мероприятия будут, конечно, различны в различных странах» (4, 446).

С учетом специфики предстоящего в Германии этапа революционных преобразований в «Требованиях» усилены чисто демократические и отодвинуты на задний план чисто социалистические элементы программы.

Так, в них отсутствуют требования развития производительных сил, соединения земледелия с промышленностью, т.е. устранения различия между городом и деревней, и соединения воспитания с материальным производством, как задачи более отдаленного этапа революции.

В то же время требование экспроприации земельной собственности развернуто в более конкретную программу аграрных мероприятий. Характерна оговорка, касающаяся этой части программы: все эти меры проводятся, «не нанося ущерба самому производству». Наиболее интересен 7-й пункт из этой группы: «Земельные владения государей и прочие феодальные имения, все рудники, шахты и т.д. обращаются в собственность государства. На этих землях земледелие ведется в интересах всего общества в крупном масштабе и при помощи самых современных научных способов».

«Требования» намечают постепенное превращение частной собственности на средства производства в государственную собственность как первый этап конечного превращения ее, с отмиранием государства, в общественную собственность. Они исходят из того варианта установления косвенного политического господства пролетариата, который предусматривался в «Принципах коммунизма» для таких стран, как Франция и Германия, где пролетариат еще не составлял большинство народа.

В начале апреля Маркс и Энгельс покинули Париж и направились в Германию, чтобы принять непосредственное участие в революции. С 1 июня они начали издавать в Кёльне «Новую Рейнскую газету», которая была, по определению Ленина, «лучшим, непревзойденным органом революционного пролетариата» (51, т. 26, 83).

В период революции 1848 – 1849 гг. главенствующее значение приобрели непосредственно политические проблемы, вопросы стратегии и тактики революционного движения, а в развитии марксистской теории на первый план выдвинулась разработка политического учения. Естественно, что более отдаленные проблемы будущего, коммунистического общества отступили в это время на задний план. Не удивительно, что в статьях «Новой Рейнской газеты» и в других произведениях Маркса и Энгельса за период революции практически нет никаких высказываний о будущем обществе.

Революция потерпела поражение. Маркс и Энгельс вынуждены были снова покинуть Германию. На этот раз они окончательно переселились в Англию. В конце августа 1849 г. в Лондон приехал Маркс, около 10 ноября сюда же прибыл и Энгельс.

Марксизм как целостная теория сложился на основе первого великого открытия Маркса – материалистического понимания истории – в середине 40-х годов, в период перед революцией 1848 – 1849 гг. Революция явилась первой исторической проверкой марксизма. Результат этой проверки был двоякий. Главное – она подтвердила правильность новой теории. Вместе с тем она показала ее недостаточность. Теория нуждалась в дальнейшем развитии. Вопреки надеждам на успешное и быстрое развитие революции она потерпела поражение. Со всей остротой встал вопрос о дальнейших перспективах революционного движения.

После поражения революции в Союзе коммунистов начались серьезные разногласия. Часть его членов, отчаявшись в революции, отошла от революционного движения. Другая часть выступила с авантюристическими планами сделать революцию вопреки обстоятельствам. Между сторонниками Маркса и Энгельса и этой авантюристической фракцией развернулась борьба, которая постепенно привела к расколу Союза. Под знаком этой борьбы проходят все теоретические выступления Маркса и Энгельса на протяжении целого года.

В течение первых трех лет после революции внимание Маркса и Энгельса было сосредоточено на обобщении ее опыта.

С этой целью в 1850 г. они издают журнал «Новая Рейнская газета. Политико-экономическое обозрение». В извещении о выходе журнала, формулируя его задачи, они писали: «Такое время кажущегося затишья, как теперешнее, должно быть использовано именно для того, чтобы уяснить пережитый период революции…» (7, 1).

Наиболее важной работой, опубликованной в этом издании, была работа Маркса «Классовая борьба во Франции», три основные главы которой были написаны в январе – марте 1850 г. Мы уже знаем, что Энгельс отмечал появление в этой работе формулы «присвоение средств производства обществом». Здесь же впервые появляется и сам термин «диктатура пролетариата» (7, 40, 91).

В марте 1850 г. Энгельс написал для журнала статью «Английский билль о десятичасовом рабочем дне», в которой затронул и вопрос о будущем обществе: «Первым результатом пролетарской революции в Англии будет централизация крупной промышленности в руках государства, т.е. господствующего пролетариата» (7, 256). Энгельс прямо опирается здесь на известное положение «Манифеста Коммунистической партии» (4, 446). Но теперь он конкретизирует. Да, шаг за шагом пролетариат должен будет централизовать все средства производства. Но первым результатом пролетарской революции будет централизация в руках государства крупной промышленности. И это по той простой причине, что именно в крупной промышленности производство носит уже общественный характер и стало несовместимо с частной собственностью.

Мартовское «Обращение». Непрерывная революция

Огромное значение в развитии теории научного коммунизма имело составленное в марте 1850 г. Марксом и Энгельсом «Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов». В этом «Обращении» они наиболее полно разработали теорию непрерывной революции.

Они обобщают опыт германской революции и строят прогноз на будущее. После мартовской революции 1848 г. власть захватили либеральные крупные буржуа. Рабочие были их союзниками по борьбе. Чтобы подавить рабочее движение, буржуа вступили в союз с феодалами и в конце концов снова уступили им власть.

«Обращение» исходит из предпосылки, что «предстоит новая революция», что «близка революция» (7, 258 – 259)[72]. Но на этот раз к власти должны будут прийтидемократические мелкие буржуа. И только после этого начнется непосредственная борьба за политическое господство пролетариата.

Развивая эту концепцию, Маркс и Энгельс приходят к классической формулировке идеи непрерывной революции: «В то время как демократические мелкие буржуа хотят возможно быстрее закончить революцию… наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев. Для нас дело идет не об изменении частной собственности, а об ее уничтожении, не о затушевывании классовых противоречий, а об уничтожении классов, не об улучшении существующего общества, а об основании нового общества» (7, 261).

И затем следует анализ трех стадий: периода до предстоящей революции, периода самой революционной борьбы и периода после этой революции, когда к власти придут демократические мелкие буржуа.

В заключительной части «Обращения» говорится: «Мы видели, каким образом демократы в ближайшем движении придут к господству и как они будут вынуждены предлагать более или менее социалистические мероприятия. Возникает вопрос, какие же мероприятия должны будут в противовес этому предложить рабочие? Конечно, рабочие не могут в начале движения предлагать чисто коммунистические мероприятия…» Но: «Их боевой лозунг должен гласить: „Непрерывная революция“» (7, 266 – 267, курсив наш). Так завершается «Обращение».

Как уже отмечалось, первые формулировки идеи непрерывной революции появляются в работах Энгельса 1847 г. «Коммунисты и Карл Гейнцен» и «Принципы коммунизма». Однако формулировка, наиболее близкая к классической формуле «Обращения», была дана Марксом в той части его «Классовой борьбы во Франции», которая также была написана в марте 1850 г., т.е. почти одновременно с «Обращением».

Концепция, развитая в «Обращении», отличается от концепции, принятой в «Принципах коммунизма». Там Энгельс исходил из предположения, что в таких странах, как Франция и Германия, где пролетариат еще не составляет большинства населения, в результате предстоящей революции к власти придет пролетариат сообща с мелким крестьянством и городской мелкой буржуазией, причем пролетариату будет принадлежать руководящая роль, т.е. это будет специфической формой политического господства пролетариата. В «Обращении» Маркс и Энгельс уже исходят из того, что в результате ближайшей революционной борьбы в Германии будет установлено политическое господство мелкобуржуазных демократов. В то же время во Франции будет установлено прямое господство рабочего класса (7, 267).

Следует обратить внимание на то, что, как и в написанной почти одновременно статье Энгельса «Английский билль о десятичасовом рабочем дне», здесь говорится, что в результате непрерывной революции в руках пролетариев должны быть сконцентрированы «по крайней мере, решающие производительные силы» (курсив наш).

Мы видели, что в «Принципах коммунизма» и в «Манифесте Коммунистической партии» было сформулировано требование экспроприации земельной собственности. В «Требованиях Коммунистической партии в Германии» это общее положение было конкретизировано: на землях, экспроприированных у государей и крупных феодалов, земледелие ведется в интересах всего общества и в крупном масштабе, а крестьяне и мелкие арендаторы продолжают пользоваться своими участками земли, но проценты по ипотекам, земельную ренту и арендную плату уплачивают государству. В «Обращении» Маркс и Энгельс, опираясь на исторический опыт великой французской революции, проводят дальнейшую конкретизацию. Говоря о периоде, когда уже будет установлено политическое господство мелкобуржуазных демократов, они пишут: «Рабочие… должны требовать, чтобы конфискованная феодальная собственность осталась государственным достоянием и была превращена в рабочие колонии, обрабатываемые ассоциированным сельским пролетариатом, который использует все преимущества крупного земледелия» (7, 265). В феврале 1870 г. в связи с переизданием своей книги «Крестьянская война в Германии» Энгельс написал к ней новое предисловие, в котором развил данную концепцию о преобразовании крупной земельной собственности в общественную собственность (16, 419).

Следует особо подчеркнуть, что в органической связи с процессом становления марксистской концепции непрерывной революции в те же годы в работах Маркса и Энгельса появляется идея союза между пролетариатом и крестьянством. Подход к ней намечается в «Принципах коммунизма» (см. ответ на 18-й вопрос). Решающее значение для ее формирования имел опыт революции. В той самой главе «Классовой борьбы», которая была написана почти одновременно с мартовским «Обращением» 1850 г. и в которой формулируется идея непрерывной революции, Маркс касается и вопроса о союзе пролетариата и крестьянства. В 1852 г. в первом издании «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» он подчеркивает, что, когда крестьянство станет союзником пролетариата, «пролетарская революция получит тот хор, без которого ее соло во всех крестьянских странах превратится в лебединую песню» (8, 607). А 16 апреля 1856 г. пишет Энгельсу: «Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием Крестьянской войны. Тогда дела пойдут превосходно» (29,37).

Итак, весной (в марте) 1850 г. Маркс при активном содействии Энгельса, обобщая опыт революции 1848 – 1849 гг., довел концепцию непрерывной революции до классической зрелости. В этот же первый год после революции были разработаны и некоторые идеи, имеющие уже прямое отношение к будущему обществу. Есть основания утверждать, что, обобщая опыт революции, в ходе борьбы против авантюристической фракции в Союзе коммунистов Маркс не только завершил выработку целостной концепции непрерывной революции, но и увенчал ее идеей о фазах развития будущего общества. Непосредственное участие и в обобщении опыта революции, и в борьбе против авантюристов, и, очевидно, в разработке этой теоретической концепции принял и Энгельс.

По свидетельству одного из руководителей Союза коммунистов в Кёльне П.Г. Рёзера, в июне 1850 г. Маркс писал ему[73], что зимой 1849 – 1850 гг. он выступал с лекциями о «Манифесте Коммунистической партии» в лондонском Просветительном обществе немецких рабочих и проводил в них ту мысль, что «коммунизм[74]должен пройти через несколько фаз», а точнее – «четыре фазы» до установления полного коммунизма (70, 316 – 317, 401 – 402; ср. 27, 471; 70, 283, 405 – 406; 72, 210 – 211, 501; 73, 354 – 355, 363 – 364). Из показаний Рёзера следует, что, включая и стадию полного коммунизма, Маркс предусматривал тогда для Германии следующие пять фаз предстоящего развития революционного процесса: 1) до ближайшей революции, в результате которой к власти придут демократические мелкие буржуа, 2) демократическая республика, 3) социальная республика, 4) социально-коммунистическая республика, 5) чисто коммунистическая республика.

Согласно концепции мартовского «Обращения», уже на стадии демократической республики будут проводиться «более или менее социалистические мероприятия». Но, очевидно, в полном объеме программу переходных, социалистических мероприятий можно будет осуществить только на следующей стадии, когда господствующим классом станет пролетариат. Эту третью фазу, социальную республику, Маркс и Энгельс характеризуют как «республику с социалистическими тенденциями», т.е. как фазу перехода к социализму. По аналогии с этим можно предположить, что следующая, четвертая фаза, социально-коммунистическая республика, – это «республика с коммунистическими тенденциями», т.е. стадия, когда осуществляются мероприятия по переходу к полному коммунизму – к пятой фазе, чисто коммунистической республике.

Раскол. Трудности настоящей революции

Если верить показаниям Рёзера, в середине июня 1850 г. угроза раскола в Союзе коммунистов была уже очевидна. Ровно через три месяца раскол стал совершившимся фактом.

15 сентября 1850 г. в Лондоне происходило драматическое заседание ЦК Союза коммунистов, на котором произошел раскол: большинство пошло за Марксом и Энгельсом, меньшинство составило авантюристическую фракцию Виллиха и Шаппера.

До недавнего времени о том, что произошло на этом историческом заседании, было известно главным образом из работы Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов». Но в 1956 г. в Амстердаме, а затем в 1957 г. впервые на русском языке (8, 581 – 585) был опубликован протокол самого заседания, и теперь можно в деталях восстановить весь его ход. Маркс – он был председателем ЦК – выступал три раза. Энгельс не выступал, как секретарь он вел протокол. С точки зрения теории научного коммунизма выступления Маркса имеют принципиальное значение.

Мотивируя свое предложение о размежевании, Маркс сказал буквально следующее: «На место критического воззрения меньшинство ставит догматическое, на место материалистического – идеалистическое. Вместо действительных отношений меньшинство сделало движущей силой революции одну лишь волю[75]. Между тем как мы говорим рабочим: Вам, может быть, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству[76], вы говорите наоборот: „Мы должны тотчас достигнуть власти, или же мы можем лечь спать“».

В противоположность Марксу Шаппер в своем выступлении утверждал, что уже во время ближайшей революции в Германии пролетариат должен прийти к власти.

Отвечая ему, Маркс сказал: «Пролетариат, если бы он пришел к власти, проводил бы не непосредственно пролетарские, а мелкобуржуазные меры» (8, 431, 581 – 585). Ибо объективно ближайшим этапом революции должна быть демократическая республика.

Аналогичные идеи развивал Энгельс еще летом 1850 г. в своей работе «Крестьянская война в Германии» (7, 422 – 424).

Забегая несколько вперед, укажем на одно поразительно проницательное предвидение Энгельса, сделанное на основе данной концепции. Размышляя о возможных перспективах революции, он пишет Вейдемейеру 12 апреля 1853 г.: «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки[77], о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, – надо надеяться, только в физическом смысле, – наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже» и т.д. (28, 490 – 491). Примечательно, что в первые месяцы нэпа Ленин вспоминал об этом письме и просил Адоратского разыскать его (51, т. 53, 206).

2. Манчестерский период

Через два месяца после описанного заседания ЦК Союза коммунистов, в середине ноября 1850 г., Энгельс переехал из Лондона в Манчестер. Начался двадцатилетний манчестерский период его жизни, который продолжался до 20 сентября 1870 г., когда он снова и на этот раз окончательно поселился в Лондоне.

Переезд в Манчестер был вызван главным образом стремлением Энгельса оказать материальную поддержку Марксу, предоставить ему возможность продолжать разработку теории. Энгельс вынужден был снова приступить к работе на фабрике, совладельцем которой был его отец. Около двадцати лучших лет своей жизни пришлось ему отдать «проклятой коммерции», «собачьей коммерции». Но, по справедливому утверждению Ленина, если бы не самоотверженная помощь Энгельса, Маркс и его семья буквально погибли бы под гнетом нищеты. Своим героическим самопожертвованием Энгельс спас для человечества гений Маркса.

Но для теоретической деятельности самого Энгельса эти двадцать лет были крайне тяжелым и относительно бедным периодом.

Некоторым исключением, правда, были первые два года пребывания в Манчестере. В это время, продолжая обобщение опыта революции 1848 – 1849 гг., Энгельс пишет большую серию статей «Революция и контрреволюция в Германии», где дает, в частности, классическую разработку марксистского учения о вооруженном восстании. В это же время он приступает к систематическим занятиям военным делом (27, 483) и в основных чертах разрабатывает марксистское понимание материальных основ военного дела.

В связи с этой последней работой он развивает и ряд новых мыслей относительно будущего общества. И подобно тому как в 1843 г. его самостоятельные исследования в области политической экономии позволили ему сделать ряд новых, оригинальных выводов относительно будущего общества, так и теперь, в 1851 г., самостоятельные исследования в области военного дела, а именно применение материалистического понимания истории к данной области, привели его к аналогичным новым результатам и в области теории научного коммунизма.

Армии коммунистического общества

Речь идет о рукописи «Возможности и перспективы войны Священного союза против Франции в 1852 г.». Работа была написана в апреле 1851 г. и предназначалась для Маркса, а не для печати (27, 211).

«Я исхожу из того, – пишет Энгельс, – что любая победоносная революция в Париже в 1852 г. безусловно вызовет немедленную войну Священного союза против Франции» (7, 495).

Анализ военной истории за последние сто лет приводит Энгельса к определенным обобщающим выводам, исходя из которых он и строит затем прогноз на будущее. Моделью для его теоретических аналогий служит великая французская революция.

Наибольший теоретический интерес представляет III раздел рукописи (7, 505 – 513). Именно здесь Энгельс впервые набрасывает контуры своей теории материальных основ военного дела и здесь же прогнозирует с этой точки зрения будущее.

Исходная постановка вопроса гласит: «Но не создаст ли новая революция, которая приведет к господству совершенно новый класс, подобно первой революции, новые боевые средства и новую систему ведения войны, по сравнению с которой нынешняя, наполеоновская, окажется такой же устаревшей и бессильной, какой оказалась система времен Семилетней войны перед системой времен первой революции?»

Забегая вперед, скажем сразу, что Энгельс дает положительный ответ на данный вопрос. Но вместе с тем он приходит к выводу, что революция не могла бы сразу существенно изменить средства и способ ведения войны. И поэтому, если иметь в виду возможную войну между революционной Францией и Священным союзом уже в следующем, 1852 г., то такая война может и со стороны революционной Франции вестись только современными, т.е. прежними, наличными, уже существующими, а не какими-то новыми – средствами и способами.

В ходе рассуждений, ведущих к такому конечному выводу, Энгельс высказывает массу интереснейших соображений об особенностях армии будущего общества.

«Эмансипация пролетариата, – предвидит он, – в свою очередь, будет иметь свое особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод. Cela est clair [Это ясно]. Можно уже сейчас до известной степени предвидеть, в чем будут заключаться материальные основы этой новой системы ведения войны[78].

Но в такой же точно мере, как простое завоевание политической власти современным неопределившимся и отчасти плетущимся в хвосте других классов французским и германским пролетариатом само по себе было бы еще весьма далеко[79] от действительной эмансипации рабочего класса, которая заключается в уничтожении всех классовых противоречий, точно так же и способ ведения войны, который первоначально должна будет применить ожидаемая революция, будет весьма далек от того способа, который будет применять действительно освободившийся пролетариат.

Действительное освобождение пролетариата, полное устранение всех классовых различий и полное обобществление [vollständige Konzentrierung] всех средств производства[80] во Франции и в Германии предполагают, во-первых, участие Англии в этом процессе[81], а во-вторых, по крайней мере удвоение средств производства, имеющихся сейчас в Германии и Франции[82]. Новый способ ведения войны как раз и предполагает наличие этого…

Как пролетарская революция в промышленности будет заключаться отнюдь не в упразднении паровых машин, а в увеличении их числа, – так и в военном деле речь пойдет не об уменьшении массовости армий и их подвижности, а, наоборот, о поднятии того и другого на более высокую ступень.

Предпосылкой наполеоновского способа ведения войны явились выросшие производительные силы; предпосылкой каждого нового усовершенствования в системе ведения войны также будут новые производительные силы»[83].

Говоря о новом способе ведения войны (оборонительной войны с целью защиты коммунистического общества), возникающем с уничтожением классов, Энгельс предвидит: «По своей массе и стратегической подвижности эти армии будут обладать, следовательно, неслыханно страшной силой. Тактическая подвижность… у таких солдат также будет стоять на гораздо более высокой ступени. По силе, ловкости, интеллигентности они превзойдут всех тех солдат, которых может дать современное общество. Однако, все это сможет быть осуществлено, к сожалению, лишь через много лет[84]; к тому времени подобные массовые войны уже вообще не смогут иметь места, вследствие отсутствия равного противника. В первый же период пролетарской революции для всего этого будут отсутствовать основные предпосылки; тем паче в 1852 году».

Общий результат этой важнейшей части своего исследования Энгельс резюмирует так: «Summa summarum [Общий итог]. Революция будет воевать современными военными средствами и при помощи современного военного искусства против современных же военных средств и современного военного искусства» (7, 509 – 513).

Итак, хотя в первый период пролетарской революции могут быть использованы только уже существующие средства и способы ведения войны, в конечном счете эмансипация пролетариата создаст свой особый способ ведения войны, и армии коммунистического общества будут обладать «неслыханно страшной силой». Эти армии, разумеется, будут существовать лишь постольку, поскольку еще будут оставаться некоммунистические страны. Ясно также, что эти армии будут использованы не для захватнических, а только для оборонительных войн.

О силе и превосходстве армий коммунистического общества Энгельс говорил уже в 1845 г. в своих «Эльберфельдских речах». Но насколько изменились с тех пор его взгляды! Тогда, в начале 1845 г., преимущества этих армий сводились к чисто моральному фактору: воодушевление, стойкость, храбрость. В данном пункте Энгельс, по существу, еще не выходил за пределы представлений предшественников научного коммунизма. Теперь, шесть лет спустя, в 1851 г., те же преимущества выражаются в целом комплексе особенностей, обусловленных природой коммунистического общества. Их можно свести к трем главным:

1) более быстрое развитие производительных сил, материального производства, поскольку устранены тормозившие их развитие оковы частной собственности; отсюда – экономическое превосходство коммунистического общества, проявляющееся также и в области военного дела;

2) отсутствует классовая борьба внутри общества, устанавливается подлинное единство общества, поскольку устранены классовые антагонизмы и сами классовые различия; отсюда – социальное превосходство армии;

3) изменились сами люди; отсюда – их физическое, интеллектуальное и моральное превосходство.

Этот новый взгляд стал возможен только на основе материалистического понимания истории и в результате самостоятельного исследования военной истории.

Современному читателю может показаться, что прогноз Энгельса не оправдался, и именно потому, что значительная часть его «предсказаний» в точности сбылась еще до пролетарской революции. Однако такое впечатление было бы совершенно ошибочно.

Ведь Энгельс вовсе не утверждает, например, что использование в широких масштабах железных дорог и электрического телеграфа в военных целях возможно только после пролетарской революции. Ничего подобного найти в его рассуждениях нельзя.

Предпосылкой всех его конкретных прогнозов является то предположение, что при существующих в данное время условиях, в 1852 г., во Франции происходит пролетарская революция. Этот «факт» заранее задан в его исследовании, и только исходя из него он развивает все конкретные следствия.

Но помимо совершенно конкретных прогнозов относительно предположенной ситуации, в рассуждениях Энгельса есть и некоторые общие элементы, которые не зависят от его исходной предпосылки. Так, он показывает, что с развитием материального производства изменяются средства и способы ведения войны, возрастает массовость и подвижность армий. Пролетарская революция, устраняя препятствия на пути развития производительных сил, классовые антагонизмы, изменяя самих людей, создает – при прочих равных условиях – значительно большие возможности и для развития военного дела. Однако развитие средств и способов ведения войны происходило всегда и – пусть в иной форме и иными темпами – будет происходить и впредь, даже если пролетарская революция еще не начнется. Такой вывод вполне можно сделать из того, что говорит Энгельс в своей работе.

Таким образом, у нас нет оснований сомневаться в правильности его прогноза и, наоборот, есть все основания восхищаться тем, насколько далеко вперед видел Энгельс.

В начале 1868 г. Энгельс подвел своего рода итог разработке одной важной военной темы, имевшей отношение к будущему, – это вопрос о судьбе армии в будущем обществе, о замене постоянной армии всеобщим вооружением народа, милиционной системой. Разумеется, при условии, что наряду с коммунистическими странами будут существовать еще и некоммунистические страны. Уже предшественники Маркса и Энгельса выдвигали требование упразднить постоянную армию, заменить ее всеобщим вооружением народа. Основоположники научного коммунизма присоединились к этому требованию. В начале 1845 г. в «Эльберфельдских речах» Энгельс говорил, что в коммунистическом обществе не будет постоянной армии (2, 539). В начале 1848 г. в «Требования Коммунистической партии в Германии» Маркс и Энгельс включили пункт о всеобщем вооружении народа (5, 1). Напомним также, что в «Принципах», «Манифесте» и «Требованиях» фигурировала идея об организации промышленных армий[85]. Однако специальное изучение военного дела в 50-х и 60-х годах, и в частности изучение опыта волонтерского движения в Англии и Гражданской войны в США, привело Энгельса к существенно новым выводам. Быть может, с наибольшей ясностью его новая точка зрения была выражена в письме к Марксу 16 января 1868 г.: «Любая рациональная военная организация не может не представлять собой нечто среднее между прусской и швейцарской системой[86], – но что именно? Это зависит в каждом отдельном случае от обстоятельств. Только коммунистически устроенное и воспитанное общество может очень близко подойти к милиционной системе, но и то полностью не достигнет ее» (32, 17 – 18; ср. 52, 61 – 62).

Здесь важно: 1) что Энгельс, как и прежде, предвидит период сосуществования; 2) что он приходит к выводу о невозможности осуществить чисто милиционную систему организации армии даже в коммунистически устроенном и коммунистически воспитанном обществе; 3) что он конкретно указывает на неизбежное в будущем сочетание элементов милиционной системы с элементами постоянной армии. Таким образом, Энгельс пересматривает и конкретизирует прежние представления.

Использование специалистов

В 1851 г. в представлениях Энгельса о будущем появляется еще одна тема: мысль о необходимости использовать, после прихода пролетариата к власти, буржуазных специалистов.

В рукописи «Возможности и перспективы войны…» Энгельс, между прочим, приходит к выводу, что при формировании массовых революционных армий неизбежно придется использовать прежних военных специалистов, наличные офицерские кадры: «Необходимо будет привлечь на свою сторону возможно большее количество офицеров. Последнее весьма важно при невозможности создать как по волшебству новых офицеров в двухмесячный срок» (7, 519).

Через три месяца, около 20 июля 1851 г., развивая аналогичную мысль, Энгельс пишет Марксу: «Хорошо бы рекомендовать вести повсюду пропаганду среди конторских служащих. На случай, если бы пришлось организовать управление, без подобного рода людей не обойтись… Конторщики для ведения книг и отчетности, талантливые образованные люди для составления депеш, писем, документов – вот что нам надо. С шестью конторщиками я берусь организовать любую отрасль управления в тысячу раз проще, толковее и практичнее, чем с шестьюдесятью высокопоставленными чиновниками и камералистами… Ввиду того, что обстоятельства все более и более вынуждают нас готовиться к такой возможности, дело это не лишено значения» (27, 259 – 260; ср. 52, 245 – 246).

В конце 1851 г. – начале 1852 г., продолжая обобщение опыта революции, Маркс пишет одну из своих лучших работ – «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Здесь он впервые высказывает мысль о необходимости слома старой государственной машины: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее» (8, 206). Ленин говорил, что «этот вывод есть главное, основное в учении марксизма о государстве» (51, т. 33, 28).

Этот вывод Маркса и мысль Энгельса о необходимости использовать буржуазных специалистов взаимосвязаны. Это очевидно. Вполне вероятно поэтому, что близость во времени того и другого выводов не случайна, а выражает определенное единство взглядов Маркса и Энгельса на проблемы предстоящей революции.

Сорок лет спустя Энгельс снова вернулся к той же проблеме. В 90-е годы она приобрела особое значение и в связи с приближением возможного начала революции, и в связи с притоком специалистов в социал-демократическую партию. 21 августа 1890 г. Энгельс коснулся ее в письме к Бёнигку (37, 380), а осенью 1891 г. дважды затронул ее в письмах к Бебелю (оба письма были впервые опубликованы в 1940 г., а письмо Бёнигку – только в 1964 г.).

26 октября Энгельс пишет Бебелю: «Для того чтобы овладеть средствами производства и пустить их в ход, нам нужны технически подготовленные люди и притом в большом количестве… Я предвижу, что в ближайшие 8 – 10 лет к нам придет достаточное количество молодых специалистов в области техники и медицины, юристов и учителей, чтобы с помощью партийных товарищей организовать управление фабриками и крупными имениями в интересах нации. Тогда, следовательно, взятие нами власти будет совершенно естественным и произойдет относительно гладко» и т.д. (38, 163 – 164).

Через пару недель в следующем письме, предвидя трудности со специалистами, Энгельс развивает мысль о необходимости соответствующей предварительной работы партии: «…Хотелось бы в интересах такого важного дела, как обобществление крупной промышленности и крупного земледельческого хозяйства, получить возможность в течение нескольких лет присмотреться повнимательнее к способностям и характеру этих господ. Это избавит нас не только от трений, но и может в критический момент предотвратить неизбежное в противном случае решительное поражение. И без того будет сделана масса колоссальных промахов; ведь этого не избежишь…» (38, 184 – 185).

Та же тема была затронута через два года в интервью Энгельса корреспонденту французской газеты «Figaro» 11 мая 1893 г.: «…Наши идеи, – говорил Энгельс, – распространяются повсюду как среди рабочих, так и среди учителей, врачей, юристов и пр. Если нам придется взять власть в свои руки завтра, нам потребуются инженеры, химики, агрономы. Что же! Я твердо уверен, что многие из них уже будут с нами…» (22, 564).

Наконец, как бы завещанием Энгельса по данному вопросу явилось его обращение в конце того же года к международному конгрессу студентов-социалистов: «Пусть ваши усилия, – писал он 19 декабря 1893 г., – приведут к развитию среди студентов сознания того, что именно из их рядов должен выйти тот пролетариат умственного труда, который призван плечом к плечу и в одних рядах со своими братьями рабочими, занятыми физическим трудом, сыграть значительную роль в надвигающейся революции. Буржуазным революциям прошлого от университетов требовались только адвокаты, как лучшее сырье, из которого формировались их политические деятели; для освобождения рабочего класса понадобятся, кроме того, врачи, инженеры, химики, агрономы и другие специалисты, ибо дело идет о том, чтобы овладеть управлением не только политической машиной, но и всем общественным производством, а тут уж нужны будут отнюдь не звонкие фразы, а солидные знания» (22, 432).

Новым моментом здесь является важное указание на существенное отличие пролетарской революции от буржуазных с точки зрения потребности в специалистах. Это отличие обусловлено тем, что пролетарская революция осуществляет обобществление производства и переход к сознательному, планомерному развитию всего общества в целом.

Известно, какое большое значение правильному решению проблемы использования буржуазных специалистов после Октябрьской революции придавал Ленин и какое значение сама эта проблема имела в первые годы Советской власти.

Критические размышления по поводу книги Прудона

Летом 1851 г. (август) новый повод для размышлений о мероприятиях будущей революции дала книга Прудона «Общая идея революции в XIX веке». Переписка Маркса и Энгельса запечатлела тот обмен мнениями, который происходил в это время между ними по поводу новой книги Прудона (27, 264, 265, 267 – 273, 275 – 284, 294, 321, 323, 329, 331, 333, 336 – 337). Наибольший интерес для нас представляют высказывания Энгельса в его письмах от 11 и 21 августа, где он формулирует общий результат своих размышлений.

Не вдаваясь в детали чисто экономической стороны дела, отметим только некоторые общие моменты. Энгельс по-прежнему исходит из концепции всемирной коммунистической революции. Поэтому некоторые принципиально возможные революционные мероприятия, например медленную, растянутую на 20 – 30 лет экспроприацию капиталистической частной собственности, он считает практически невозможным осуществить в одной стране, во Франции. В случае пролетарской революции в этой стране он предвидит неизбежные войны против нее со стороны других стран. Такие меры, как понижение или отмена процента, он считает принципиально возможными в качестве переходных мероприятий, имеющих своей конечной целью полное уничтожение частной собственности на средства производства. Однако – и тут резко выступает принципиальная методологическая установка именно научного коммунизма – «умствовать над тем, когда, как и где» такие мероприятия могут быть осуществлены, – «это уже чистая спекуляция» (27, 278), т.е. чисто умозрительное решение проблем, для действительного теоретического решения которых еще нет необходимых данных.

В ответном письме, раскрывая подлинный смысл предложения Прудона и показывая, что оно направлено не на «ликвидацию», а лишь на «улучшение» буржуазного общества, Маркс высказывает чрезвычайно важную мысль: «Но чем больше я занимаюсь этой дрянью, тем больше убеждаюсь, что преобразование земледелия, а, следовательно, и основанного на нем собственнического свинства, должно стать альфой и омегой будущего переворота». В противном случае «прав окажется папаша Мальтус», т.е. общество столкнется с нехваткой продуктов питания и с проблемой перенаселения (27, 281; ср. 52, 255)[87].

Таким образом, пока шел процесс обобщения опыта революции 1848 – 1849 гг. и пока вместе с тем еще сохранялись какие-то надежды на возможность нового революционного подъема, Энгельс постоянно имел в поле зрения проблемы предстоящей революции и будущего общества, размышлял над возможными перспективами развития. Но вступление европейского общества в полосу относительно мирного развития и начало периода реакции в конце концов обусловили переориентацию его внимания. Этому в значительной степени способствовало и поглощавшее много времени и сил вынужденное обстоятельствами занятие «проклятой коммерцией». На целый ряд лет интересующие нас темы исчезают из литературной деятельности Энгельса.

Кризис 1857 года

Первые объективные предпосылки для изменения ситуации стали складываться только с конца 50-х годов.

В 1857 г. начался первый мировой экономический кризис. В соответствии с выводом, который был сделан в 1850 г., Маркс и Энгельс ожидали, что он может вызвать начало революционного процесса. Маркс, возобновивший систематические занятия политической экономией тогда же, в 1850 г., теперь спешит, как он говорит, «до потопа», т.е. до возможного начала революции, разработать свою экономическую теорию хотя бы в общих чертах. В конце августа 1857 г. он приступает к работе и до мая 1858 г. создает грандиозную, объемом в 50 печатных листов, рукопись под названием «Критика политической экономии» – первоначальный вариант будущего «Капитала». В этой рукописи он делает свое второе великое открытие – открывает прибавочную стоимость и в общих чертах разрабатывает теорию прибавочной стоимости. На этой новой основе он развивает новые представления о будущем обществе. Впервые осуществленная недавно полная русская публикация этого гениального произведения позволяет теперь нашему читателю непосредственно изучать его и в полной мере оценить все богатство его содержания (см. 41). То, что относится здесь к теории коммунистического общества, заслуживает специального рассмотрения. Но, по свидетельству Энгельса, в те годы Маркс разрабатывал свою теорию прибавочной стоимости «наедине с самим собой» (39, 22). Поэтому и развитые в связи с ней новые представления о коммунистическом обществе, очевидно, остались тогда не известны Энгельсу. Во всяком случае они не нашли никакого прямого отражения в его собственных работах.

Экономический кризис 1857 г. не привел непосредственно к революции, но он обусловил оживление и новый подъем революционного движения. В 1864 г. этот подъем привел к основанию в Лондоне первой массовой международной организации пролетариата – Международного Товарищества Рабочих, I Интернационала. Его подлинным основателем и фактическим руководителем явился Маркс. Позднее, после возвращения в Лондон, его главным помощником в этом деле стал Энгельс.

Проблема перенаселения

К 1865 г. относится важное высказывание Энгельса о будущем обществе в письме к немецкому буржуазному философу-неокантианцу Ф.А. Ланге. В сдержанной форме, но вполне определенно Энгельс подвергает критике его мальтузианские взгляды.

Критика мальтузианства с коммунистической точки зрения – явление вполне закономерное. В этом случае она сводится к решению вопроса: как может справиться будущее общество с проблемой перенаселения. В письме к Ланге от 29 марта Энгельс указывает ее общее решение с коммунистических позиций (см. 31, 393 – 394).

Через 16 лет Энгельс снова возвращается к той же проблеме и дает классическое решение ее в письме Каутскому от 1 февраля 1881 г. Вот наиболее интересный фрагмент этого замечательного рассуждения, с поразительной ясностью выявляющего специфически марксистское отношение к проблемам будущего:

«Абстрактная возможность такого численного роста человечества, которая вызовет необходимость положить этому росту предел, конечно, существует. Но если когда-нибудь коммунистическое общество вынуждено будет регулировать производство людей, так же как оно к тому времени уже урегулирует производство вещей, то именно оно и только оно сможет выполнить это без затруднений… Во всяком случае, люди в коммунистическом обществе сами решат, следует ли применять для этого какие-либо меры, когда и как, и какие именно. Я не считаю себя призванным к тому, чтобы предлагать им что-либо или давать им соответствующие советы. Эти люди, во всяком случае, будут не глупее нас с Вами» (35, 123 – 124).

В ответе Энгельса, если взять его в полном объеме, можно выделить следующие основные моменты.

1) В настоящее время опасения перенаселения неактуальны. Освоение новых земель на всем земном шаре и развитие подлинно крупного (т.е. с использованием машин и достижений науки) земледелия создадут на ближайшее будущее возможности для значительного роста населения.

2) Абстрактные расчеты возможного роста населения в будущем описывают лишь существующую тенденцию, но отнюдь не то, как пойдет в будущем развитие реального процесса, которое определяется многими факторами.

3) Наличие тенденции к чрезмерному росту населения не дает еще оснований для серьезных опасений. Существующий исторический опыт показывает, что даже в стихийно развивающемся современном обществе рост населения регулируется и ограничивается. Тем легче будет, в случае необходимости, достигнуть такого же результата в сознательно развивающемся коммунистическом обществе.

4) Возможная угроза перенаселения при существующих общественных условиях является лишним доказательством того, что существующее общество должно быть преобразовано.

5) Пытаться же решить наперед все те конкретные проблемы, с которыми может столкнуться будущее общество, нет необходимости. Люди будущего, люди коммунистического общества, сами решат свои проблемы. Эти люди, во всяком случае, будут не глупее нас.

Попробуем теперь на этом типичном примере уяснить себе различие между утопическим и подлинно научным подходом к проблемам будущего.

Проблема возможного перенаселения волновала многих предшественников научного коммунизма.

Уже родоначальник утопического коммунизма нового времени Мор задумывался над этой проблемой. Предлагаемое им решение – колонизация, т.е. эмиграция излишнего населения и образование поселений за пределами страны (54, 121 – 122).

При всех недостатках такого полурешения (его примитивный, частичный и временный характер) факт остается фактом: на протяжении всей предшествующей истории колонизация (в этом широком смысле) была одним из способов преодоления перенаселения. И – как один из путей разрешения проблемы перенаселения и расширения сферы обитания человека – она может быть использована в будущем: полное заселение, освоение всего земного шара, Луны, других планет, искусственных небесных тел, иных миров.

В отличие от Мора и других сторонников колонизации Фурье ставит вопрос о необходимости найти не «внешние», а «внутренние» средства решения проблемы (61, III, 43, 309 – 310, IV, 73 – 75, ср. II, 266, 268 – 269, IV, 75 – 82, 333).

Однако решить проблему отдаленного будущего он пытается исходя из наличных средств или в лучшем случае тех будущих средств, появление которых может предвидеть (например, изменение климата Арктики). Тогда как в действительности проблема перенаселения будет решаться при наличии тех средств, которых он не мог предвидеть. Так, например, хотя до изменения климата Арктики еще далеко, человечество приступает уже к качественно новому регулированию детопроизводства, к синтезу искусственных продуктов питания, к использованию практически безграничных источников энергии, к освоению внеземного пространства. Таким образом, проблему, которая встает перед человечеством в последней трети XX века, Фурье пытался решить фактически исходя из тех средств, которые были в распоряжении людей первой трети XIX века. Сама попытка, вне зависимости от ее удачности, была утопична в своей методологической основе. И все-таки воззрения Фурье по данному вопросу были существенным шагом вперед.

Другую долю истины представляли воззрения Оуэна. Наблюдая бурное развитие производительных сил после промышленной революции XVIII века в Англии, он писал: «Момент перенаселения, вероятно, никогда не наступит, но так как население мира будет тогда в высокой степени добрым, разумным и рассудительным, то, если бы это произошло, оно гораздо лучше нынешнего неразумного поколения будет знать, какие меры принять в таком случае» (62, II, 191 – 192, ср. I, 179 – 180).

Не правда ли, это напоминает ответ Энгельса Каутскому? Прямое влияние – в особенности что касается формы – разумеется, не исключено. Оуэн прав, считая проблему неактуальной в ближайшее время и не пытаясь решать ее за будущие поколения. А уверенность в том, что она может быть разрешена, дает ему быстрое развитие производительных сил в эпоху крупной промышленности.

Кабе стоит в этом вопросе значительно ниже Оуэна и Фурье. Его концепция – это концепция Мора плюс благое пожелание мирного характера колонизации (63, I, 578).

Вейтлинг, наоборот, примыкает в этом, как и в ряде других вопросов, к Оуэну. В своем основном произведении «Гарантии гармонии и свободы» (1842) он говорит: «Пусть увеличится народонаселение земли хотя бы впятеро, а когда это случится и человечество увидит, что что-то нужно предпринять, чтобы поставить преграду перенаселению, тогда и можно будет заняться этим; тогда выход будет найден немедленно… К тому времени, когда человечество, уже живущее коммунистическим обществом, вступит в такой период, что будет считать нужным принять меры против перенаселения, в обществе произойдут важнейшие изменения… Поэтому не будем, как говорится, беспокоиться о длине бороды короля: уж он сам подстрижет ее, если онапокажется ему слишком длинной» (66, 110 – 112).

Опять та же мысль, которую мы находим и в ответе Энгельса. Но в отличие от Оуэна Вейтлинг не связывает решение данной проблемы с ростом производительных сил.

Ясно, что теоретически наиболее близким предшественником Энгельса в решении проблемы перенаселения был Оуэн. Чем же все-таки ответ Энгельса отличается от взглядов Оуэна и всех других утопистов?

Еще в 1844 г. из возможной угрозы перенаселения он сделал вывод, что тем более необходима революция (1, 563 – 568). Этого у его предшественников не было (но ближе всего к этому подошел опять-таки Оуэн). Ответ относительно будущего Энгельс сознательно ищет и находит в существующем историческом опыте (стихийное ограничение роста населения). Энгельс опирается на материалистическое понимание истории: если люди смогут поставить под свой контроль определяющую сферу своей деятельности – производство вещей, то они смогут регулировать и производство людей. Наконец, Энгельс рассуждает как последовательный диалектик: нельзя абсолютизировать абстрактную тенденцию роста населения и, главное, нельзя исходя из наличных данных решать относительно будущего, когда, как и какие именно меры необходимо будет принять против угрозы перенаселения.

Все это характеризует Энгельса как представителя научного коммунизма, в основе которого лежит диалектико-материалистическое понимание истории.

Рецензии на «Капитал»

В сентябре 1867 г. вышел в свет I том «Капитала» – продукт почти четвертьвековой эпохи исследований Маркса в области политической экономии. Впервые его второе великое открытие – теория прибавочной стоимости – было предано гласности и с этого времени становится достоянием всемирной истории.

Для теории научного коммунизма 1867 год является важнейшей исторической вехой. Выходом в свет I тома «Капитала» завершился длительный и сложный процесс превращения социализма и коммунизма из утопии в науку. Как указывал Энгельс, только благодаря двум великим открытиям Маркса – материалистическому пониманию истории и теории прибавочной стоимости – утопия превратилась в науку, коммунизм стал наукой. Если первое можно условно датировать 1845 г. («Немецкая идеология»), то второе – 1857 г. («Критика политической экономии»). Если первое было опубликовано в 1847 – 1848 гг. («Нищета философии» и «Манифест Коммунистической партии»), то второе – в 1867 г. (I том «Капитала»). «Это наше миропонимание, – говорил Энгельс о коммунистическом мировоззрении, – впервые выступившее перед миром в „Нищете философии“ Маркса и в „Коммунистическом манифесте“, пережило более чем двадцатилетний инкубационный период, пока с появлением „Капитала“ оно не стало захватывать с возрастающей быстротой все более и более широкие круги» (20, 9).

Что же касается теории коммунистического общества, то в этом плане «Капитал» дал богатейший материал, поскольку, исследуя буржуазное общество, капиталистический способ производства, Маркс постоянно сопоставляет его как с предшествующими ему ступенями развития, так и с будущим обществом.

После выхода книги, чтобы сломить заговор молчания вокруг нее со стороны буржуазной печати, Энгельс пишет серию рецензий. В ряде из них он подчеркивает коммунистическую направленность «Капитала» (16, 221 – 222, 231 – 232, 298).

Возьмем для примера наиболее интересную из них – рецензию для газеты «Demokratisches Wochenblatt», написанную в марте 1868 г. Энгельс выделяет здесь одно из главных отличий научного коммунизма от всякого рода утопизма – понимание не только исторически преходящего характера капитализма, но и его исторической необходимости, и вытекающее отсюда понимание двух основных материальных предпосылок коммунистической революции: «С какой остротой Маркс подчеркивает отрицательные стороны капиталистического производства, с такой же ясностью он доказывает, что эта общественная форма была необходима для того, чтобы развить производительные силы общества до такой высокой ступени, которая сделает возможным равное, достойное человека развитие всех членов общества. Все прежние общественные формы были для этого слишком бедны. Только капиталистическое производство создает необходимые для этого богатства и производительные силы. Но одновременно оно создает в лице массы угнетенных рабочих тот общественный класс, который все более становится перед необходимостью взять эти богатства и производительные силы в свои руки, с тем чтобы использовать их не в интересах класса-монополиста, как они используются в настоящее время, а в интересах всего общества» (16, 248).

Конец «проклятой коммерции»

1 июля 1869 г. Энгельс прекратил наконец работу в манчестерской торговой фирме и через год, 20 сентября 1870 г., снова переселился в Лондон. Закончился трудный 20-летний период его жизни в Манчестере.

Первое время после этого внимание Энгельса было целиком поглощено событиями начавшейся франко-прусской войны и Парижской Коммуны, а также делами Интернационала, в которых он принял теперь непосредственное и самое активное участие. Только после Гаагского конгресса 1872 г., когда местопребывание Генерального Совета Интернационала было перенесено из Лондона в Нью-Йорк, положение изменилось. С 1873 г. Энгельс смог уделить основное внимание работе в области теории[88]. Это отразилось и на разработке теории коммунистического общества.

После Парижской Коммуны начинается подлинный расцвет в творческой деятельности Энгельса, который приводит к значительному обогащению и существенному развитию теории.

Глава пятая. Углубление и систематизация теории (1871 – 1883)

1. Что останется от государства

Парижская Коммуна явилась поворотным пунктом в историческом развитии. После нее складывается новая историческая ситуация и вместе с тем начинается новый период в истории марксизма.

Опыт первой пролетарской революции, первой попытки установить диктатуру пролетариата имел огромное значение для развития теории научного коммунизма, в том числе и теории коммунистического общества. Как ее положительные достижения, так и ее ошибки дали богатый материал для размышлений. Классическим обобщением ее опыта явилась работа Маркса «Гражданская война во Франции».

Ее поражение со всей ясностью показало, что без массовой пролетарской партии, основанной на принципах научного коммунизма, успешное осуществление пролетарской революции невозможно. Начался процесс образования таких партий в отдельных странах. Борьба за правильные теоретические основы рабочих партий стала одной из главных задач Маркса и Энгельса.

Жизнь и деятельность Энгельса после Парижской Коммуны делится на два по времени равных периода, которые разделяет смерть Маркса: 1871 – 1883 и 1883 – 1895 гг. Обратимся к первому из них.

В течение двух лет после Парижской Коммуны в центре внимания Энгельса была борьба против анархизма. В теоретическом плане существо борьбы сводилось прежде всего к вопросу о государстве. А здесь главным отличием марксизма является требование диктатуры пролетариата.

«Мы хотим уничтожения классов, – говорил Энгельс, выступая 21 сентября 1871 г. на Лондонской конференции I Интернационала. – Каково средство, чтобы добиться этой цели? – Политическое господство пролетариата» (17, 421 – 422, 417 – 418).

В резолюции «О политическом действии рабочего класса», принятой на конференции, подчеркивалось: «организация рабочего класса в политическую партию необходима для того, чтобы обеспечить победу социальной революции и достижение ее конечной цели – уничтожение классов» (17, 427).

Вопрос о государстве, о его будущей судьбе, рассматривается в эти же годы в ряде писем Энгельса[89] и в его чрезвычайно важной статье «Об авторитете».

Анализ этих материалов выявляет определенные сдвиги в марксистском учении о государстве вообще, о его будущем в особенности, которые произошли после Парижской Коммуны и были стимулированы борьбой против анархизма.

И здесь можно усмотреть определенную аналогию между развитием марксизма после 1848 – 1849 гг. и его развитием после 1871 г. Подобно тому как тогда, обобщая опыт европейской революции, выступая против идеализма, волюнтаризма, авантюризма фракции Виллиха – Шаппера в Союзе коммунистов, Маркс и Энгельс существенно развили теорию научного коммунизма, – так и теперь они развивали ее, обобщая опыт Парижской Коммуны, в ходе борьбы в Интернационале против анархизма Бакунина. Причем как тогда, так и теперь Маркс и Энгельс опираются на диалектико-материалистическое понимание истории.

Критика Энгельсом бакунизма в эти годы нашла свое завершение в его статье «Об авторитете», написанной в октябре 1872 г. В ней Энгельс с поразительной ясностью формулирует и разрешает вопрос о необходимости авторитета.

«Некоторые социалисты, – говорит он, имея в виду бакунистов, – начали в последнее время настоящий крестовый поход против того, что они называют принципом авторитета… Авторитет в том смысле, о котором здесь идет речь, означает навязывание нам чужой воли; с другой стороны, авторитет предполагает подчинение… Спрашивается, нельзя ли обойтись без этого отношения, не можем ли мы – при существующих в современном обществе условиях[90] – создать иной общественный строй, при котором этот авторитет окажется беспредметным и, следовательно, должен будет исчезнуть…

Предположим, что социальная революция свергла капиталистов. Предположим… что земля и орудия труда стали коллективной собственностью тех рабочих, которые их используют. Исчезнет ли авторитет или же он только изменит свою форму?»

Анализируя особенности современной, крупной промышленности, Энгельс показывает, что в силу самого характера современного производства воля каждого отдельного участника комбинированного производственного процесса неизбежно должна подчиняться либо воле одного руководителя, либо, если это возможно, воле большинства. «Желать уничтожения авторитета в крупной промышленности значит желать уничтожения самой промышленности».

Формулируя свой общий вывод, Энгельс подчеркивает, что при существующих материальных условиях производства, независимо от какой бы то ни было организации общества, определенный авторитет необходим.

«С развитием крупной промышленности и крупного земледелия материальные условия производства и обращения неизбежно усложняются и стремятся ко все большему расширению сферы этого авторитета… Авторитет и автономия вещи относительные, и область их применения меняется вместе с различными фазами общественного развития[91]. Если бы автономисты хотели сказать только, что социальная организация будущего будет допускать авторитет лишь в тех границах, которые с неизбежностью предписываются условиями производства, тогда с ними можно было бы столковаться…

Все социалисты согласны в том, что политическое государство, а вместе с ним и политический авторитет исчезнут вследствие будущей социальной революции, то есть что общественные функции потеряют свой политический характер и превратятся в простые административные функции[92], наблюдающие за социальными интересами. Но антиавторитаристы требуют, чтобы авторитарное политическое государство было отменено одним ударом, еще раньше, чем будут отменены те социальные отношения, которые породили его» и т.д. (18, 302 – 305; ср. 51, т. 33, 62 – 63).

В этой работе Энгельса, как и в предшествующих его высказываниях против анархизма, явно обнаруживается сдвиг, перемещение акцента в марксистской концепции государства. Раньше Маркс и Энгельс подчеркивали главное, специфическое в своей концепции – классовый характер государства. Теперь, когда бакунисты вульгаризировали и довели до абсурда требование уничтожения государства, возникла объективная необходимость подчеркнуть и другую сторону – связь государства с выполнением определенных функций, удовлетворяющих некоторые общие интересы общества в целом. Если раньше в отношении будущего акцентировалось главное – неизбежность устранения государства, то теперь, во-первых, в большей мере стала подчеркиваться необходимость пролетарского государства, диктатуры пролетариата для переходного периода и, во-вторых, усилилось внимание к тому, что останется в коммунистическом обществе от государства после его отмирания как «политического государства».

Понимание того, что функции государства не сводятся к его роли как инструмента классового господства, было у Маркса и Энгельса и раньше (46, 50, 59), но тогда они подчеркивали его классовую природу.

В «Манифесте Коммунистической партии» они формулировали свой взгляд очень точно: при коммунизме «публичная власть потеряет свой политический характер» (4, 447). Но, значит, что-то от нее все-таки останется! Что же именно? Об этом гениально догадывались уже предшественники научного коммунизма. В особенности Сен-Симон. Превращение государства в простое управление производством – вот что означает утрата публичной властью своего политического характера, вот что останется от государства (4, 456).

Но опять же характерно изменение отношения Энгельса к этим догадкам. В «Манифесте» акцент падал на отрицательную сторону дела: критиковалась недостаточность воззрений предшественников. Но вот проходит 30 лет, и акцент заметно перемещается. В «Анти-Дюринге», оценивая теоретические заслуги Сен-Симона, Энгельс снова касается вопроса о будущей судьбе государства: «В 1816 г. Сен-Симон объявляет политику наукой о производстве и предсказывает полнейшее поглощение политики экономикой. Если здесь понимание того, что экономическое положение есть основа политических учреждений, выражено лишь в зародышевой форме, зато совершенно ясно высказана та мысль, что политическое управление людьми должно превратиться в распоряжение вещами и в руководство процессами производства, т.е. мысль об отмене государства…» (20, 270). Здесь акцент падает на положительную сторону дела: мысль Сен-Симона оценивается как гениальное предвосхищение.

И не случайно, что в эти же годы в работах Энгельса наряду с прежней, классовой характеристикой государства снова появляется тема происхождения государства из обособления общих интересов (ср. 46, 42 – 43, 47, 97; 18, 272; 20, 152, 183 – 184). Аналогичный процесс «перемещения акцентов» наблюдается в это время и в работах Маркса (18, 616; 19, 27; 25, I, 422).

Что же останется от государства после его отмирания как «политического государства»? – «Экономическая централизация». Как видно из письма С.А. Подолинского П.Л. Лаврову от 7 сентября 1872 г., накануне, 6 сентября, на 11-м заседании Гаагского конгресса I Интернационала, в ответ на выступление лидера анархистов Гильома Энгельс, разъясняя марксистскую точку зрения на будущее государства, заметил, по словам Подолинского, что «они [т.е. сторонники Маркса] также желают уничтожения политического государства и только думают сохранить экономическую централизацию»[93].

В марте 1875 г. в связи с критикой проекта Готской программы Энгельс снова возвращается к вопросу о будущем государства. Критикуя оппортунистический тезис немецких социал-демократов о «свободном народном государстве», он пишет Бебелю:

«Следовало бы бросить всю эту болтовню о государстве, особенно после Коммуны, которая не была уже государством в собственном смысле слова… С введением социалистического общественного строя государство само собой распускается [sich auflöst] и исчезает. Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать. Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова „государство“ слово „община“ [Gemeinwesen], прекрасное старое немецкое слово, соответствующее французскому слову „коммуна“» (19, 5).

Если сопоставить с этой критикой Энгельса критику того же пункта проекта программы Марксом (19, 26 – 27), то становится ясно, что общим у них является различение двух периодов: 1) переходного периода от капитализма к коммунизму (социализму) – периода диктатуры пролетариата[94] и 2) периода коммунистического общества, когда государство как таковое отмирает. У Энгельса, кроме того, подчеркивается, что государство переходного периода уже не является государством в собственном смысле слова, это – коммуна, или община, или, как говорил по этому поводу Ленин, «полугосударство» (51, т. 33, 18, 64, 166 – 172, 178, 180). У Маркса резче, чем когда-либо раньше, поставлен вопрос о том, что останется от государства в бесклассовом, коммунистическом обществе.

Напомним, что важнейшим достижением Маркса в его «Критике Готской программы» явилась классическая характеристика двух фаз коммунистического общества (19, 16 – 21; ср. 51, т. 33, 83 – 102).

2. Возрастающая роль сознания

Борьба Энгельса против различных враждебных или чуждых марксизму направлений – против бакунизма, прудонизма, утопизма – стимулировала выявление и развитие тех или иных сторон теории научного коммунизма. Эту теорию развивали и научные исследования Энгельса. Их основным направлением в рассматриваемый период была работа над «Диалектикой природы», замысел которой возник в мае 1873 г. В двух разделах ее («Введение» и «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), написанных, соответственно, в 1875 и в середине 1876 г., Энгельс касается теории коммунистического общества. Разрабатывая проблему отличия человека от животного, он подходит к существенно новым выводам относительно роли сознания в будущем обществе.

Во второй части «Введения», где Энгельс набрасывает в крупных чертах картину исторического развития природы, он резюмирует и свои представления о возникновении и специфических особенностях человеческого общества. Вот наиболее важный для нас фрагмент:

«Вместе с человеком, – пишет Энгельс, – мы вступаем в область истории». Чем больше люди «удаляются от животных в узком смысле слова, тем в большей мере они делают свою историю сами[95], сознательно, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконтролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический результат установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых развитых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще существует огромное несоответствие между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что продолжают преобладать непредвиденные последствия, что неконтролируемые силы гораздо могущественнее, чем силы, приводимые в движение планомерно. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая существенная историческая деятельность людей, та деятельность, которая подняла их от животного состояния до человеческого, которая образует материальную основу всех прочих видов их деятельности, – производство, направленное на удовлетворение жизненных потребностей людей, т.е. в наше время общественное производство, – особенно подчинена слепой игре не входивших в их намерения воздействий неконтролируемых сил и пока желаемая цель осуществляется здесь лишь в виде исключения, гораздо же чаще осуществляются прямо противоположные ей результаты» (20, 358).

Таким образом, Энгельс констатирует, что, хотя роль сознания в истории человеческого общества и возрастает, тем не менее оно пока остается фактором подчиненным. Стихийность преобладает над сознательностью. Так было, но так будет не всегда. Наряду с трудом (производством) и на основе его – сознание отличает людей от животных. Это отличие со временем усиливается. Общество людей становится все более человеческим. Здесь мысль Энгельса примыкает к концепции Маркса о подлинно человеческом обществе будущего. Переход общества к коммунизму приведет к решающему изменению роли сознания в его развитии.

«Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще[96]. Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет свое летосчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор» (20, 359).

Через год или два, в «Анти-Дюринге», Энгельс снова повторит этот свой блестящий прогноз: «будущие исторические периоды… обещают небывалый научный, технический и общественный прогресс» (20, 118).

Идеи, высказанные во «Введении», через несколько месяцев были развиты в рукописи «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека».

Отметим здесь один частный, но важный для нас момент – объяснение того, как возникло идеалистическое мировоззрение.

Энгельс описывает, как в ходе исторического развития возрастала роль умственного труда, как дело дошло до того, что продукты деятельности головы стали казаться чем-то господствующим над человеческим обществом. «Всю заслугу быстрого развития цивилизации стали приписывать голове, развитию и деятельности мозга. Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло… идеалистическое мировоззрение…» (20, 493).

Таким образом, возникновение идеализма Энгельс объясняет как результат преувеличения, гиперболизации, абсолютизации роли сознания, умственного труда, духовного производства – того, что составляет одно из главных отличий человека от животного. Но роль сознания в жизни общества возрастает. С переходом к подлинно человеческому, коммунистическому обществу в этом отношении неизбежно должен будет произойти существенный, качественный скачок. Как изменится при этом роль сознания, соотношение общественного сознания и общественного бытия? К такому вопросу неизбежно подводит логика всех рассуждений Энгельса на эту тему. Ответ на него он сам наметит, быть может, всего несколько недель спустя в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу».

3. Энциклопедия научного коммунизма

В середине 1876 г. работа над «Диалектикой природы» была прервана на два года необходимостью выступить против Дюринга. Решение было принято в конце мая. А с начала 1877 г. до середины 1878 г. «Анти-Дюринг» был опубликован в виде большой серии статей в центральном органе германской социал-демократической партий – газете «Vorwärts».

В отличие от прежних противников марксизма, выступавших преимущественно против его политических принципов, Дюринг подверг нападкам все составные части марксизма и выступил с претензией на создание новой всеобъемлющей системы философии, политической экономии и социализма.

Это обусловило всесторонность ответной критики Энгельса и всестороннее, внутренне связанное, целостное изложение и дальнейшее развитие всех составных частей марксизма, в том числе и теории научного коммунизма.

Поскольку книга Энгельса явилась своеобразным итогом развития марксизма за три десятилетия, здесь встречаются и такие элементы, которые лишь повторяют прошлые достижения. Но многое доведено здесь до классической ясности, до наибольшей полноты. А многое сказано и впервые.

Попытаемся кратко проанализировать теорию коммунистического общества, как она развита в «Анти-Дюринге», – опираясь на внутреннюю логику изложения самого Энгельса.

Превращение утопии в науку

В I главе «Введения» и в I главе третьего отдела Энгельс прослеживает процесс развития социализма от утопии к науке. Выясняя причины этого развития, он вместе с тем устанавливает, в чем заключается принципиальное различие между утопией и наукой.

«Анти-Дюринг» начинается так: «Современный социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдения, с одной стороны, господствующих в современном обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, наемными рабочими и буржуа, а с другой – царящей в производстве анархии. Но по своей теоретической форме он выступает сначала только как дальнейшее и как бы более последовательное развитие принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века. Как всякая новая теория, социализм должен был исходить прежде всего из накопленного до него идейного материала, хотя его корни лежали глубоко в экономических фактах» (20, 16).

Так Энгельс сразу же указывает на двоякую зависимость современного, научного социализма: от его социальной, в конечном счете экономической основы (это главная, определяющая зависимость) и от его теоретических предпосылок, от «накопленного до него идейного материала». То же самое, очевидно, можно сказать и о составной части этого учения – о теории будущего общества.

Социалистические идеи являются более или менее адекватным теоретическим выражением пролетарского движения, и от ступени развития пролетариата, от степени зрелости классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией зависит характер социалистических теорий. Поэтому и утопизм был обусловлен исторически: «Это историческое положение определило взгляды и основателей социализма. Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям соответствовали и незрелые теории. Решение общественных задач, еще скрытое в неразвитых экономических отношениях, приходилось выдумывать из головы. Общественный строй являл одни лишь недостатки; их устранение было задачей мыслящего разума. Требовалось изобрести новую, более совершенную систему общественного устройства и навязать ее существующему обществу извне, посредством пропаганды, а по возможности и примерами показательных опытов. Эти новые социальные системы заранее были обречены на то, чтобы оставаться утопиями, и чем больше разрабатывались они в подробностях, тем дальше они должны были уноситься в область чистой фантазии…»[97] (20, 17 – 18, 268 – 269, 276 – 277).

Общим для трех классических представителей утопизма – Сен-Симона, Фурье и Оуэна – было идеалистическое мировоззрение, точнее говоря идеалистическое понимание истории. «Чтобы превратить социализм в науку, необходимо было прежде всего поставить его на реальную почву» (20, 18 – 19).

Энгельс показывает, как складывались объективные предпосылки для этого: развитие крупной промышленности, классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, диалектико-материалистического мировоззрения.

Анализируя процесс формирования теоретических предпосылок научного социализма, Энгельс впервые приходит к одному из важнейших своих положений – о двух великих открытиях Маркса. Изложив сущность того и другого, он заключает: «Этими двумя великими открытиями – материалистическим пониманием истории и разоблачением тайны капиталистического производства посредством прибавочной стоимости – мы обязаны Марксу. Благодаря этим открытиям социализм стал наукой» (20, 25 – 27, 210, 211)[98].

В чем же заключается специфическое отличие научного социализма от утопического?

Во-первых, теоретической основой научного социализма является: 1) диалектический метод, 2) материалистическое понимание истории, 3) теория прибавочной стоимости.

Во-вторых, научный социализм является теоретическим выражением пролетарского движения, он выражает интересы современного промышленного пролетариата.

В-третьих, научный социализм является специфическим продуктом эпохи крупной промышленности, в любую другую эпоху, когда не созрели еще объективные материальные предпосылки коммунистического преобразования общества, он был невозможен.

Таковы теоретические, классовые и экономические предпосылки научного социализма.

Отсюда – специфические особенности научной теории будущего, коммунистического общества. Основой ее является диалектико-материалистическое понимание истории, т.е. диалектико-материалистическая концепция развития общества. Энгельс подчеркивает такие особенности научной теории будущего: 1) элементы будущего она стремится обнаружить путем анализа существующего общества (опираясь на знание закономерностей развития общества, выявленных путем исследования всей его прежней истории), 2) этот анализ направлен прежде всего и главным образом на экономическую основу общества, развитие которой в конечном счете определяет все развитие общества, 3) научная теория избегает чрезмерной детализации выводов и представлений относительно будущего (очевидно, что мера конкретизации определяется объективными условиями, а не произвольными соображениями).

Вот те общие выводы, которые можно извлечь из рассуждений Энгельса о соотношении социализма утопического и научного.

Очерк теории

Важнейшее значение для нас имеет II глава третьего отдела, в которой Энгельс дает очерк теории научного коммунизма.

Глава начинается с изложения основ материалистического понимания истории. Эта концепция приводит к важному методологическому выводу относительно средств преобразования общества: «Надо не изобретать эти средства из головы, а открывать их при помощи головы в наличных материальных фактах производства» (20, 278).

Энгельс выясняет основное противоречие капитализма – противоречие между общественным характером производства и частной формой присвоения, следовательно, между новыми производительными силами и устаревшими производственными отношениями, устаревшей формой собственности, именно частной собственностью. «В этом противоречии… уже содержатся в зародыше все коллизии современности» (20, 279 – 282; ср. 46, 79).

Оно проявляется в двух формах: как «антагонизм между пролетариатом и буржуазией» и как «противоположность между организацией производства на отдельных фабриках и анархией производства во всем обществе» (20, 282, 285).

Конкретизация основного противоречия капитализма является новым моментом в теории научного коммунизма.

В чем же заключается разрешение данного противоречия?

Подойдя к этому пункту, Энгельс впервые касается вопроса о развитии уже в рамках капитализма коллективных форм частной собственности[99].

Общественный характер современных производительных сил обусловливает уже в рамках капитализма своеобразную форму обобществления крупных промышленных предприятий и средств сообщения – появление различного рода акционерных обществ. На дальнейшей ступени развития становится недостаточной и эта форма: государство как официальный представитель капиталистического общества берет на себя руководство крупными средствами производства и сообщения, они превращаются в государственную собственность. Необходимость такого «огосударствления» наступает прежде всего для крупных средств сообщения: почты, телеграфа и железных дорог.

«Если кризисы выявили неспособность буржуазии к дальнейшему управлению современными производительными силами, то переход крупных производственных предприятий и средств сообщения в руки акционерных обществ и в государственную собственность доказывает ненужность буржуазии для этой цели. Все общественные функции капиталиста выполняются теперь наемными служащими».

Но ни переход средств производства в руки акционерных обществ, ни превращение их в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производства. Относительно акционерных обществ это ясно. А современное государство – государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Рабочие остаются наемными рабочими, пролетариями. «Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки. Но на высшей точке происходит переворот. Государственная собственность на производительные силы не разрешает конфликта, но она содержит в себе формальное средство, возможность его разрешения» (20, 288 – 290).

К этому вопросу Энгельс неоднократно возвращается и в дальнейшем – в 1878, 1880, 1882, 1886, 1891 гг. (34, 255 – 256, 454 – 455; 35, 267 – 268; 20, 289, 673, 675; 25, I, 480 – 481). Как видно из письма к Бракке от 30 апреля 1878 г. и добавления ко второму изданию «Анти-Дюринга» (1886), критерием прогрессивности обобществления в форме государственной собственности Энгельс считает экономическую необходимость. Когда соответствующие средства производства или средства сообщения приобретают в такой мере общественный характер, что их обобществление становится экономической необходимостью, только тогда передача их даже в руки буржуазного государства может иметь прогрессивный смысл, представляет собой шаг вперед к коммунизму. В противном случае всякое огосударствление реакционно.

Внимание Энгельса к данной теме (акционерные общества, огосударствление) было привлечено в 1877 – 1878 и последующие годы не случайно. Для передовых промышленных стран Европы, как указывал Ленин, 60-е и 70-е годы были высшей, предельной ступенью развития свободной конкуренции. Мировой экономический кризис, начавшийся в 1873 г., вызвал усиленный рост монополистических объединений. Начался период перехода от домонополистического капитализма к капитализму монополистическому – переход, который завершился на рубеже XIX и XX веков. То, что Маркс еще раньше обнаружил в результате глубокого теоретического анализа, теперь все более и более выступало на передний план исторического развития.

Развитие акционерных обществ, картелей, трестов, государственных монополий выступало как упразднение частной собственности в пределах частной собственности. Оно создавало новые условия и новые возможности для разрешения конфликта между современными производительными силами и существующими формами частной собственности. Но оно не разрешало этого конфликта. В чем же может состоять его разрешение?

«Это может произойти только таким путем, что общество открыто и не прибегая ни к каким окольным путям возьмет в свое владение производительные силы, переросшие всякий другой способ управления ими, кроме общественного…

Когда с современными производительными силами станут обращаться сообразно с их познанной, наконец, природой, общественная анархия в производстве заменится общественно-планомерным регулированием производства сообразно потребностям как общества в целом, так и каждого его члена в отдельности. Тогда капиталистический способ присвоения… будет заменен новым способом присвоения продуктов… с одной стороны, прямым общественным присвоением продуктов в качестве средств для поддержания и расширения производства, а с другой – прямым индивидуальным присвоением их в качестве средств к жизни и наслаждению[100].

Все более и более превращая громадное большинство населения в пролетариев, капиталистический способ производства создает силу, которая под угрозой гибели[101] вынуждена совершить этот переворот… Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность[102]. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство[103]… С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, – с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве… Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другой излишним и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами[104]. Государство не „отменяется“, оно отмирает[105]

Разделение общества на классы… было неизбежным следствием прежнего незначительного развития производства… Оно обусловливалось недостаточностью производства и будет уничтожено полным развитием современных производительных сил… Упразднение классов предполагает такую высокую ступень развития производства, на которой присвоение особым общественным классом средств производства и продуктов, – а с ними и политического господства, монополии образования и духовного руководства, – не только становится излишним, но и является препятствием для экономического, политического и интеллектуального развития. Эта ступень теперь достигнута… Свойственная современным средствам производства сила расширения разрывает оковы, наложенные капиталистическим способом производства. Освобождение средств производства от этих оков есть единственное предварительное условие беспрерывного, постоянно ускоряющегося развития производительных сил, а благодаря этому – и практически безграничного роста самого производства… Возможность обеспечить всем членам общества путем общественного производства не только вполне достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физических и духовных способностей, – эта возможность достигнута теперь впервые, но теперь она действительно достигнута.

Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство[106], а вместе с тем и господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь – в известном смысле окончательно – выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие. Условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своего собственного объединения в общество. Законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием дела и тем самым будут подчинены их господству. То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы» (20, 290 – 295).

Весь этот замечательный фрагмент представляет собой обобщенное, целостное изложение тех положений теории научного социализма, которые были выработаны уже раньше. В то же время здесь развивается новая, поразительно глубокая мысль, к которой Энгельс подошел в ходе работы над «Диалектикой природы», и делается важный шаг вперед.

Обратимся к последнему абзацу приведенного фрагмента. Остановимся на его содержании, присмотримся к нему несколько внимательнее.

Это рассуждение, завершающее очерк теории научного социализма, завершает вместе с тем и целый ряд разработок данной темы, начинающийся в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу». Там, у истока темы, ее внутренний смысл раскрыт наиболее ясно. В одном из фрагментов-набросков к будущей книге последовательнейший материалист Энгельс формулирует на первый взгляд совершенно необычную мысль:

«Взгляд, согласно которому будто бы идеями и представлениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей предшествующей историей, в которой до сих пор результаты всегда оказывались иными, чем те, каких желали, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположными тому, чего желали. Этот взгляд лишь в более или менее отдаленном будущем может стать соответствующим действительности, поскольку люди будут заранее знать необходимость изменения общественного строя (sit venia verbo [да будет позволено сказать так]), вызванную изменением отношений, и пожелают этого изменения, прежде чем оно будет навязано им помимо их сознания и воли» (20, 639).

Но ведь «взгляд, согласно которому будто бы идеями и представлениями людей созданы условия их жизни», – это идеалистический взгляд, взгляд, который сводится к положению: сознание определяет бытие, это идеализм в применении к человеческому обществу, идеалистическое понимание общества и его истории. А Энгельс говорит, что «этот взгляд… может стать соответствующим действительности»! Значит, соотношение между бытием и сознанием может измениться? Согласно Энгельсу, в известной мере, в определенном смысле, – да.

В каком же именно? Разумеется, не в том, что сознание и только сознание станет определять бытие. Энгельс был и остается материалистом. Бытие определяло и будет определять сознание. Что же тогда изменится и изменится ли вообще что-либо в их соотношении?

Обратите внимание на аргумент, который Энгельс выдвигает против идеализма: он говорит, что идеалистический взгляд «опровергается всей предшествующей историей». Энгельс очень конкретен. Он аргументирует ссылкой на имеющийсяисторический опыт. Материалистическое понимание истории выступает как обобщение исторической практики. Ну а если в будущем эта практика изменится? Значит, как-то – очевидно, адекватным образом – должно будет измениться и ее теоретическое обобщение. Но есть ли основания для того, чтобы предположить такое изменение? Да, есть. И об этом свидетельствует та же история.

При анализе «Диалектики природы» мы уже видели, что Энгельс констатировал там возрастающую роль сознания в истории человеческого общества и предвидел качественное изменение роли сознания в результате коммунистического преобразования общества. Таким образом, предпосылки для вывода, сделанного во второй половине 1876 г., были заложены уже перед этим в «Диалектике природы». Кстати, включенная в состав «Диалектики природы» работа Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», где этот подход заметен более всего, хронологически как раз непосредственно и предшествует его подготовительным материалам к «Анти-Дюрингу»[107].

Вывод о возрастающей роли общественного сознания не был ни случайным, ни обособленным. Он строго следовал из самых основ, из фундаментальных принципов диалектико-материалистического понимания истории и органически связан с рядом других положений марксистской теории. Логической предпосылкой его была мысль об активной роли человека, его деятельности и его сознания, в историческом процессе.

Последовательно, подлинно материалистическое понимание истории в то же время необходимо должно быть, не может не быть и диалектическим пониманием истории. А это диалектическое понимание в применении к основному вопросу – о соотношении общественного бытия и общественного сознания – требует, во-первых, учитывать взаимодействие того и другого и, во-вторых, учитывать развитие этого взаимодействия. Этому последнему требованию и удовлетворяет новое положение, сформулированное Энгельсом в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу». Оно есть логическое следствие материализма диалектического, одно из ярко выраженных отличий марксистской концепции от всей прежней философии, в том числе и от домарксистского, созерцательного, метафизического материализма.

В отличие от материализма метафизического марксизм не ограничивается утверждением, что бытие определяет сознание. Между тем и другим существует взаимодействие, первичной и определяющей стороной которого является и останется материальное бытие. Но характер самого этого взаимодействия есть явление историческое и по мере развития исторического процесса изменяется – изменяется в соответствии со всеми законами диалектики.

В тексте самого «Анти-Дюринга» идея, высказанная в ходе его подготовки, получила определенное отражение и развитие. В основе концепции, развитой в заключительной части очерка теории научного социализма, лежит диалектико-материалистическое решение проблемы соотношения свободы и необходимости. Это решение Энгельс дал в первом отделе «Анти-Дюринга». Оно является существенно новым вкладом в разработку материалистического понимания истории. Исходя из диалектического материализма, Энгельс развивает здесь мысль, что свобода есть познанная необходимость. Он делает вывод, что только при помощи современных производительных сил «становится возможным осуществить такое состояние общества… где впервые можно будет говорить о действительной человеческой свободе, о жизни в гармонии с познанными законами природы» (20, 116 – 117).

«Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы». Значит – из царства слепой необходимости в царство познанной необходимости. Значит – переход от стихийности к сознательности, от подчинения слепым законам природы к господству над ними, окончательный переход к подлинно человеческому обществу.

Свобода есть познанная необходимость. Свобода не устраняет необходимости, а как бы возвышается над ней подобно надстройке над базисом.

Когда Энгельс писал в «Анти-Дюринге» о свободе и необходимости, он, очевидно, не знал, что десятилетием раньше в рукописи III тома «Капитала» Маркс развивал по существу ту же самую концепцию: «Царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства». Материальное производство – это царство естественной необходимости. «Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того чтобы он господствовал над ними как слепая сила… Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве необходимости, как на своем базисе» (25, II, 386 – 387).

При переходе к подлинно человеческому, коммунистическому обществу соотношение между общественным сознанием и общественным бытием подобно соотношению между свободой и необходимостью именно потому, что свобода есть познанная необходимость, как сознание есть осознанное бытие. Сознание в определенном – указанном Энгельсом – смысле станет определять бытие. Это не значит, что бытие перестанет определять сознание; его в конечном счете решающая роль сохранится. (Свобода может расцвести лишь на базисе необходимости.) Их взаимодействие на основе определяющей роли бытия (как и первичность бытия) сохранится. Изменится лишь характер их взаимодействия. Но изменится существенным образом.

Между идеалистической интерпретацией роли сознания и грядущей ролью сознания отчасти то же соотношение, что и между алхимией и современным превращением элементов, между утопизмом и будущим коммунистическим обществом. Фантазия сначала превращается в науку, а затем наука воплощается в действительность.

Опираясь на диалектико-материалистическое решение проблемы свободы и необходимости, Энгельс в рассмотренном нами очерке теории научного социализма предвидит в будущем господство человека не только над силами природы, но и над его собственными, общественными силами. И этот вывод он формулирует в важнейшем марксистском положении относительно будущего: «люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю».

Предшественники научного социализма тоже говорили о разумности будущего общества. Но это утверждение имело у них существенно иной смысл. Ведь все они исходили из идеалистического понимания истории, а Энгельс был последовательный материалист. За сходными высказываниями стоит в данном случае различное понимание одной и той же объективной реальности, относящейся к будущему. Перефразируя известное выражение древнеримского драматурга Теренция, можно сказать: когда двое говорят одно и то же, это еще не одно и то же.

В 90-х годах, в последние годы жизни Энгельса, его мысль постоянно возвращается к той же проблеме (37, 396; 39, 55 – 56, 175, 352). Наблюдая развитие элементов будущего в недрах современного ему общества, он предвидел последствия, к которым эти тенденции ведут. По мере дальнейшего развития буржуазного общества такие тенденции продолжали усиливаться и углубляться. После первой победоносной пролетарской революции процесс становления нового общества начался реально. Целый ряд тенденций, характерных для эпохи перехода человеческого общества от капитализма к коммунизму, от стихийности к сознательности, развернулся в полную меру уже после Энгельса. Они наглядно демонстрируют всю гениальность марксистского предвидения. Возрастание удельного веса духовного производства, умственного труда в совокупном общественном производстве по мере развития его от простой механизации к современной автоматизации и кибернетизации, превращение науки не только в основу производства, но и в основу управления всем обществом, возрастающая роль коммунистической партии и коммунистической идеологии в развитии общества – все это реальные воплощения возрастающей роли общественного сознания, совершающегося перехода его на качественно новый уровень развития. Вот почему столь большое внимание всему этому комплексу проблем было уделено на XXIV съезде КПСС, и прежде всего в докладе Л.И. Брежнева (см. 53, I, 63, 64, 80, 82, 90 – 92, 97, 99, 107 – 116, 127, 128, II, 232, 240).

Производство. Уничтожение противоположности между городом и деревней

III глава третьего отдела посвящена проблеме производства. В этой главе выделяется вопрос об уничтожении противоположности между городом и деревней. Энгельс рассматривает его в более широком плане уничтожения старого разделения труда.

«Уже первое крупное разделение труда – отделение города от деревни – обрекло сельское население на тысячелетия отупения, а горожан – на порабощение каждого его специальным ремеслом. Оно уничтожило основу духовного развития одних и физического развития других… Вместе с разделением труда разделяется и сам человек…»

В буржуазном обществе каждый прикован на всю жизнь к одной определенной специальности – «даже и тогда, когда этой специальностью является просто ничегонеделание».

«Уже утописты вполне понимали последствия разделения труда… И Фурье, и Оуэн требовали уничтожения противоположности между городом и деревней как первого и основного условия для уничтожения старого разделения труда вообще[108]

Овладев всеми средствами производства в целях их общественно-планомерного применения, общество уничтожит существующее ныне порабощение людей их собственными средствами производства. Само собой разумеется, что общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека[109]. Старый способ производства должен быть, следовательно, коренным образом перевернут, и в особенности должно исчезнуть старое разделение труда. На его место должна вступить такая организация производства, где, с одной стороны, никто не мог бы сваливать на других свою долю участия в производительном труде[110], этом естественном условии человеческого существования, и где, с другой стороны, производительный труд, вместо того чтобы быть средством порабощения людей, стал бы средством их освобождения, предоставляя каждому возможность развивать во всех направлениях и действенно проявлять все свои способности, как физические, так и духовные, – где, следовательно, производительный труд из тяжелого бремени превратится в наслаждение[111].

Все это в настоящее время уже отнюдь не фантазия и не благочестивое пожелание. При современном развитии производительных сил достаточно уже того увеличения производства, которое будет вызвано самим фактом обобществления производительных сил, достаточно одного устранения проистекающих из капиталистического способа производства затруднений и помех, расточения продуктов и средств производства, чтобы, при всеобщем участии в труде, рабочее время каждого было доведено до незначительных, по нынешним представлениям, размеров[112].

Точно так же уничтожение старого разделения труда отнюдь не является таким требованием, которое может быть осуществлено лишь в ущерб производительности труда. Напротив, благодаря крупной промышленности оно стало условием самого производства…

Только общество, способное установить гармоническое сочетание своих производительных сил по единому общему плану, может позволить промышленности разместиться по всей стране так, как это наиболее удобно для ее развития и сохранения, а также и для развития прочих элементов производства[113].

Таким образом, уничтожение противоположности между городом и деревней не только возможно, – оно стало прямой необходимостью для самого промышленного производства, как и для производства сельскохозяйственного, и, сверх того, оно необходимо в интересах общественной гигиены…

Вырастив новое поколение всесторонне развитых производителей, которые понимают научные основы всего промышленного производства и каждый из которых изучил на практике целый ряд отраслей производства от начала до конца, общество тем самым создаст новую производительную силу, которая с избытком перевесит труд по перевозке сырья и топлива из более отдаленных пунктов.

Следовательно, уничтожение разрыва между городом и деревней не представляет собой утопию также и с той стороны, с которой условием его является возможно более равномерное распределение крупной промышленности по всей стране. Правда, в лице крупных городов цивилизация оставила нам такое наследие, избавиться от которого будет стоить много времени и усилий. Но они должны быть устранены – и будут устранены, хотя бы это был очень продолжительный процесс…» (20, 301 – 309).

Итак, Энгельс исходит из необходимости уничтожения старого разделения труда.

Согласно представлениям Дюринга о будущем, человечество, как и до сих пор, будет делиться на определенное число «экономических разновидностей» людей, каковыми разновидностями являются, например, «тачечники» и «архитекторы». И Энгельс саркастически замечает: «Выходит, что общество в целом должно стать господином средств производства лишь для того, чтобы каждый отдельный член общества оставался рабом своих средств производства, получив только право выбрать, какое средство производства должно порабощать его» (20, 309).

Пример Дюринга относительно «тачечников» и «архитекторов» Энгельс разбирал во втором отделе «Анти-Дюринга», где по этому поводу писал: «Способу мышления образованных классов, унаследованному г-ном Дюрингом, должно, конечно, казаться чудовищным, что настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указания как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора. Хорош был бы социализм, увековечивающий профессиональных тачечников!» (20, 206).

Этот пример Энгельса для нас особенно важен, ибо он дает наглядное представление о том, как Энгельс мыслил себе результат уничтожения старого разделения труда. Однако не следует забывать, что здесь перед нами лишь популярная иллюстрация – не более. Ведь Энгельс берет пример Дюринга и использует его, чтобы иллюстрировать свое понимание вопроса. С марксистской точки зрения Энгельса такой пример сам по себе даже не является безупречным. Ведь с точки зрения научного социализма будущее общество должно опираться на крупную промышленность, на машинное производство. Следовательно, для «тачечников» как таковых там просто не останется места.

Энгельс дает картину, которую нельзя отождествить ни с «сеансами» Фурье, ни с соответствующими взглядами, которые мы встречали в «Немецкой идеологии». Ее рациональный смысл сводится к двум моментам. Во-первых, в будущем обществе люди не будут прикованы к определенным профессиям, а смогут свободно переходить от одного вида деятельности к другому. Во-вторых, люди будут развиты всесторонне и поэтому смогут легко совершать такие переходы. То и другое было прекрасно выражено в приводимом Энгельсом высказывании Маркса в «Капитале» относительно всесторонне развитого индивида, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности (20, 307; 23, 498 – 499).

С точки зрения необходимости уничтожить старое разделение труда подходит Энгельс и к проблеме уничтожения противоположности между городом и деревней.

Энгельс указывает на Фурье и Оуэна как на предшественников научного социализма в данном вопросе. Но они не были в этом отношении первыми и тем более единственными. Наряду с ними мысль об уничтожении противоположности между городом и деревней или об уничтожении больших городов ясно высказывали представители революционного направления в утопическом коммунизме, идущего от Бабёфа: Буонарроти, Дезами, Вейтлинг (58, I, 48 – 49, II, 223; 65, 110 – 117; 66, 485; ср. 62, I, 167, 216, II, 35; 63, I, 77 – 78).

Чем же отличаются взгляды Энгельса от представлений его предшественников? Вероятно, по крайней мере тремя важными особенностями.

Во-первых, критерием для Энгельса являются прежде всего интересы развития производства, а в конечном счете интересы развития самого человека.

Во-вторых, Энгельс не стремится предсказать форму, в которой должна быть разрешена противоположность между городом и деревней[114].

В-третьих, поскольку предпосылкой разрешения данной противоположности, как и предпосылкой всего коммунистического преобразования общества, является развитие крупной промышленности, постольку основой будущих поселений может стать только крупное машинное производство. А в этом отношении современный город по своему характеру, очевидно, ближе, чем деревня к прообразу будущего. Различия по данному пункту можно схематически представить следующим образом. Бабёф, Буонарроти: превращение города в деревню. Оуэн, Дезами, Вейтлинг: превращение города и деревни в нечто среднее. Энгельс: превращение города и деревни в нечто третье, но на основе достижений материальной культуры города.

В основе всех трех указанных отличий лежит одно фундаментальное: диалектико-материалистическое понимание истории.

Современному человеку, наблюдающему дальнейший рост больших городов и в условиях социализма, может показаться ошибочным утверждение Энгельса о неизбежном устранении больших городов в будущем. На это можно было бы возразить следующее. 1) Как мы видели, уничтожение противоположности (различия) между городом и деревней Маркс и Энгельс считали возможным только в более или менее отдаленном будущем, очевидно, только на высшей фазе коммунистического общества. Поэтому безоговорочно распространять на будущее теперешнюю тенденцию развития городов нельзя. Ведь, например, усиление многих сторон социалистического государства не исключает того, что в будущем оно неизбежно должно будет отмереть. 2) Необходимость уничтожения противоположности между городом и деревней Энгельс мотивирует интересами развития производства и самого человека. В условиях XIX века это могло быть осуществлено только таким путем, который в то же время устранял и большие города. Если в новых, изменившихся условиях уничтожение данной противоположности становится возможным и необходимым осуществить каким-то иным путем – что еще требуется доказать, – то это нисколько не противоречит фундаментальной концепции Энгельса, но означает изменение конкретного решения проблемы как следствие изменения исторических обстоятельств[115].

Распределение. Социальное равенство

IV глава третьего отдела посвящена проблеме распределения. В интересующем нас плане ее органически дополняет материал VI главы второго отдела, посвященной проблеме простого и сложного труда.

Энгельс исходит из того, что способ производства определяет способ распределения.

В VI главе второго отдела он дает общую характеристику распределения в будущем обществе: «Для социализма, который хочет освободить человеческую рабочую силу от ее положения товара, очень важно понять, что труд не имеет стоимости и не может иметь ее. При таком понимании теряют почву все попытки регулировать будущее распределение средств существования как своего рода высшую форму заработной платы, – попытки, перешедшие к г-ну Дюрингу по наследству от стихийного рабочего социализма. Отсюда как дальнейший вывод вытекает, что распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими соображениями, будет регулироваться интересами производства, развитие же производства больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности» (20, 206; ср. 53, I, 65).

Затем он касается вопроса о том, будет ли «в обществе, организованном социалистически», различие между простым и сложным трудом влиять на распределение средств существования: «Как же в целом разрешается важный вопрос о более высокой оплате сложного труда? В обществе частных производителей расходы по обучению работника покрываются частными лицами или их семьями; поэтому частным лицам и достается в первую очередь более высокая цена обученной рабочей силы: искусный раб продается по более высокой цене, искусный наемный рабочий получает более высокую заработную плату. В обществе, организованном социалистически, эти расходы несет общество, поэтому ему принадлежат и плоды, т.е. бóльшие стоимости, созданные сложным трудом. Сам работник не вправе претендовать на добавочную оплату…» (20, 207). Очевидно, что под «социалистически организованным обществом» Энгельс понимает здесь коммунистическое общество.

Напомним, что в IV главе третьего отдела Энгельс развивает свою мысль о судьбе категории стоимости в будущем, коммунистическом обществе (20, 321).

К вопросу о распределении, по существу, примыкает и вопрос о равенстве, который Энгельс специально рассматривает в X главе первого отдела, а первоначально – в подготовительных материалах к «Анти-Дюрингу», относящихся ко второй половине 1876 г. Критика Энгельсом попытки Дюринга отождествить равенство и справедливость представляет для нас чрезвычайный интерес. Вот что писал Энгельс по этому поводу в подготовительных материалах к книге:

«Представление о том, что равенство есть выражение справедливости, принцип совершенного политического и социального строя, возникло вполне исторически…

Равенство существует лишь в рамках противоположности к неравенству, справедливость – лишь в рамках противоположности к несправедливости; следовательно, над этими понятиями еще тяготеет противоположность по отношению к предшествующей истории, стало быть – само старое общество.

Уже в силу этого обстоятельства понятия равенства и справедливости не могут выражать вечную справедливость и истину. Через несколько поколений общественного развития при коммунистическом строе и при умножившихся ресурсах люди должны будут дойти до того, что кичливые требования равенства и права будут казаться столь же смешными, как смешно, когда теперь кичатся дворянскими и тому подобными наследственными привилегиями. Противоположность как по отношению к старому неравенству и к старому положительному праву, так и по отношению к новому, переходному праву исчезнет из практической жизни; тому, кто будет настаивать, чтобы ему с педантической точностью была выдана причитающаяся ему равная и справедливая доля продуктов, – тому в насмешку выдадут двойную порцию…» (20, 636 – 638).

Основной вывод этого рассуждения в чеканной форме повторяется в тексте «Анти-Дюринга»: «Действительное содержание пролетарского требования равенства сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости» (20, 108).

Марксистская постановка вопроса о социальном равенстве дается здесь не впервые. По существу, она была дана в письмах Энгельса к Кафьеро 28 июля 1871 г. и к Бебелю 18 – 28 марта 1875 г. Но в «Анти-Дюринге» решение этого вопроса в смысле полноты и ясности приобретает классическую форму. Новое здесь заключается в историческом анализе и в выводах относительно будущего.

Анализ прошлой истории показывает, что представления о равенстве не оставались неизменными, а постоянно, с каждой новой эпохой, изменялись. Отсюда следует, что и в будущем они должны будут претерпеть существенные изменения. Нельзя, исходя из существующих представлений о равенстве и справедливости, судить о более или менее отдаленном будущем. Будущее не может быть похоже на настоящее и не может вполне соответствовать существующим в настоящее время идеалам, например теперешним представлениям о справедливости.

И тут Энгельс, опираясь на диалектико-материалистическое понимание исторического процесса, строит специфически марксистский прогноз будущего. «Равенство существует лишь в рамках противоположности к неравенству, справедливость – лишь в рамках противоположности к несправедливости». Это значит, что – по законам диалектики – одно не может существовать без другого. Поэтому с исчезновением социального неравенства утратит смысл и требование социального равенства. «Тому, кто будет настаивать, чтобы ему с педантической точностью была выдана причитающаяся ему равная и справедливая доля продуктов, – тому в насмешку выдадут двойную порцию»!

Здесь, таким образом, Энгельс применяет тот же – специфически диалектический – методологический прием предвидения будущего, который Маркс применял уже в «Экономическо-философских рукописях» (исчезновение в будущем противоположности «религия – атеизм») и в «Святом семействе» (исчезновение противоположности пролетариата и частной собственности, т.е. пролетариата и буржуазии) и который мы наблюдали в «Немецкой идеологии» (исчезновение противоположности «эгоизм – самоотверженность»).

Отметим также, что будущее общество Энгельс рассматривает в его развитии. Он различает переходный период, которому будет соответствовать «переходное право» (это напоминает «Критику Готской программы»), и коммунистическое общество («коммунистический строй»). Он различает также более и менее отдаленные состояния коммунистического общества, когда говорит о той стадии, которая будет достигнута только «через несколько поколений общественного развития при коммунистическом строе».

Таким образом, и с этой стороны проявляется последовательно диалектическое понимание будущего.

Надстройка. Мораль

Последняя, V глава третьего отдела называется «Государство, семья, воспитание». Здесь же рассматривается и вопрос о судьбе религии в будущем обществе. К этому кругу проблем следует отнести и вопрос о морали, который рассматривается в IX главе первого отдела. Одним словом, от сферы базиса Энгельс переходит к сфере надстройки, от производства и распределения – к государству, морали, религии. К этому последнему кругу проблем он присоединяет два традиционных для социалистов и коммунистов вопроса: о семье и о воспитании. Возьмем, например, вопрос о морали, поскольку дальнейшее развитие теории выступает здесь наиболее отчетливо.

Энгельс исходит из того, что мораль является надстройкой над экономическим базисом общества.

«Какая мораль проповедуется нам в настоящее время?» – спрашивает он. И отвечает: христианско-феодальная, современно-буржуазная и пролетарская мораль будущего.

«Какая же из них, – задает он дальнейший вопрос, – является истинной?» И отвечает: «Ни одна, если прилагать мерку абсолютной окончательности; но, конечно, наибольшим количеством элементов, обещающих ей долговечное существование, обладает та мораль, которая в настоящем выступает за его ниспровержение, которая в настоящем представляет интересы будущего, следовательно – мораль пролетарская».

Развивая концепцию, намеченную еще в «Манифесте Коммунистической партии» (4, 445 – 446), Энгельс показывает, что общество до сих пор двигалось в классовых противоположностях, поэтому и мораль всегда была классовой моралью.

«С того момента, как развилась частная собственность на движимое имущество, для всех обществ, в которых существовала эта частная собственность, должна была стать общей моральная заповедь: Не кради. Становится ли от этого приведенная заповедь вечной моральной заповедью? Отнюдь нет. В обществе, в котором устранены мотивы к краже, где, следовательно, со временем кражу будут совершать разве только душевнобольные, – какому осмеянию подвергся бы там тот проповедник морали, который вздумал бы торжественно провозгласить вечную истину: Не кради!

Мы поэтому отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, отныне неизменного нравственного закона».

Мораль развивается, как и все остальное, развивается по законам диалектики.

Из рамок классовой морали мы еще не вышли. «Мораль, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них, действительно человеческая мораль станет возможной лишь на такой ступени развития общества, когда противоположность классов будет не только преодолена, но и забыта в жизненной практике» (20, 94 – 96).

В отличие от «Немецкой идеологии» и «Манифеста Коммунистической партии», где Маркс и Энгельс, казалось, отрицали всякую мораль, – «коммунисты вообще не проповедуют никакой морали», говорили они тогда (3, 236, 206; 4, 279, 445 – 446), – здесь Энгельс определенно «проповедует» мораль будущего. При этом он явно различает две предстоящие стадии развития, которым соответствуют: 1) еще классовая по своему характеру «пролетарская мораль будущего» и 2) уже бесклассовая, стоящая выше классовых противоположностей и всяких воспоминаний о них «действительно человеческая мораль».

Постановка вопроса о морали будущего является новым моментом в развитии теории коммунистического общества. Заслуга эта принадлежит Энгельсу.

Экспроприация экспроприаторов как отрицание отрицания

В заключение остановимся на одном методологически особо важном моменте – на защите Энгельсом основного социалистического вывода I тома «Капитала» об экспроприации экспроприаторов (20, 134 – 138, 142, 640).

Дюринг был одним из первых критиков марксизма по данному вопросу. Его аргументы в различных вариантах повторялись потом и другими противниками научного социализма. Поэтому контраргументация Энгельса имеет не только исторический интерес.

Суть дела в двух словах сводится к следующему.

Прослеживая историческую тенденцию развития капитализма, Маркс приходит к выводу о неизбежности экспроприации экспроприаторов, т.е. уничтожения частной собственности на средства производства. И он констатирует, что весь исторический процесс развития отношений собственности происходит согласно диалектическому закону отрицания отрицания.

Пытаясь опровергнуть этот основной социалистический вывод Маркса, Дюринг утверждает, будто необходимость экспроприации экспроприаторов Маркс выводит из закона отрицания отрицания.

Энгельс детально разбирает ход рассуждений Маркса и показывает полную несостоятельность домыслов Дюринга. Для нас эта антикритика со стороны Энгельса имеет особо важное значение. Ведь в сущности речь идет о способе предвидения будущего: как строит свой вывод относительно будущего Маркс – исходя из общедиалектических соображений или из конкретно-исторического анализа. Энгельс приходит к следующему результату: «Таким образом, называя этот процесс отрицанием отрицания, Маркс и не помышляет о том, чтобы в этом видеть доказательство его исторической необходимости. Напротив: после того как он доказал исторически, что процесс этот отчасти уже действительно совершился, отчасти еще должен совершиться, только после этого Маркс характеризует его к тому же как такой процесс, который происходит по определенному диалектическому закону. Вот и все» (20, 138).

Антикритика Энгельса позволяет сделать важный методологический вывод. Марксистская методология научного предвидения будущего органически сочетает в себе два основных элемента: 1) применение материалистической диалектики, диалектико-материалистического понимания исторического процесса, и на этой основе 2) конкретное исследование самого исторического процесса. Без этих двух элементов, без каждого из них не может быть подлинно научной, марксистской теории будущего общества.

Важнейшие достижения

Каковы же наиболее значительные достижения «Анти-Дюринга» в теории научного коммунизма и в теории будущего общества?

Это, во-первых, концепция двух великих открытий Маркса как предпосылки и основы теории научного коммунизма. Эта концепция дала ключ к пониманию специфического отличия научного коммунизма от утопического социализма и коммунизма, а следовательно, и специфики научной теории будущего общества. Она дала также ключ к пониманию истории марксизма и структуры марксизма, а следовательно, истории научного коммунизма и его места в системе марксистской теории.

Это, во-вторых, целостное изложение теории научного коммунизма, изложение, которое резюмирует прежние достижения Маркса и Энгельса и содержит целый ряд новых моментов.

Это, в-третьих, вывод о качественном изменении роли общественного сознания в будущем, коммунистическом обществе.

Это, в-четвертых, применение специфически диалектических приемов для прогноза будущего.

Все это в совокупности свидетельствует о выдающемся значении книги Энгельса в развитии научного коммунизма, в том числе и теории коммунистического общества.

4. Конец периода

В 1880 г. по просьбе П. Лафарга Энгельс переработал три главы «Анти-Дюринга» в популярную брошюру «Развитие социализма от утопии к науке». По словам Маркса, она представляет собой «введение в научный социализм» (19, 245).

Брошюра отличается от соответствующих глав книги не только расположением материала, но и рядом добавлений и уточнений. Наиболее важным, с интересующей нас точки зрения, является добавление о трестах (20, 672 – 673). Важно также добавление о значении открытия материалистического понимания истории для научного обоснования социалистического мировоззрения (20, 667 – 668). Эта мысль была развита уже в статье Энгельса «Карл Маркс» (1877). Теперь же Энгельс подчеркивает, что не просто исторический процесс, а его определяющая основа – экономическая история, т.е. развитие экономической основы общества, дает ключ к пониманию предстоящей революции и, следовательно, будущего общества. Впоследствии он еще раз вернется к тому же вопросу в своей работе «К истории Союза коммунистов» (1885).

Заключительный абзац брошюры содержит прямую характеристику будущего: «Пролетарская революция, разрешение противоречий: Пролетариат берет общественную власть и обращает силой этой власти ускользающие из рук буржуазии общественные средства производства в собственность всего общества. Этим актом он освобождает средства производства от всего того, что до сих пор было им свойственно в качестве капитала, и дает полную свободу развитию их общественной природы. Отныне становится возможным общественное производство по заранее обдуманному плану. Развитие производства делает анахронизмом дальнейшее существование различных общественных классов. В той же мере, в какой исчезает анархия общественного производства, отмирает политический авторитет государства. Люди, ставшие, наконец, господами своего собственного общественного бытия, становятся вследствие этого господами природы, господами самих себя – свободными» (20, 675 – 676).

Отметим в этом резюме два уточнения по сравнению с «Анти-Дюрингом», уточнения скорее по форме, чем по существу. Но и такие уточнения отражают процесс дальнейшего прояснения представлений о будущем.

В соответствующем месте «Анти-Дюринга» было сказано: пролетариат превращает средства производства прежде всего в государственную собственность (20, 291). Теперь Энгельс уточняет: пролетариат превращает общественные средства производства в собственность всего общества. Общественные средства производства он противопоставляет в данном контексте индивидуальным средствам производства (20, 674).

Другое уточнение. В «Анти-Дюринге» было сказано: государство отмирает (20, 292). Теперь Энгельс уточняет: отмирает политический авторитет государства.

Таким образом, «Развитие социализма от утопии к науке» не просто повторяет содержание «Анти-Дюринга», но содержит ряд новых моментов.

1 марта 1883 г. Энгельс писал Бернштейну о происходившей в те годы электротехнической революции: «Это колоссальная революция… Новейшее открытие Депре, состоящее в том, что электрический ток очень высокого напряжения при сравнительно малой потере энергии можно передавать по простому телеграфному проводу на такие расстояния, о каких до сих пор и мечтать не смели, и использовать в конечном пункте, – дело это еще только в зародыше, – это открытие окончательно освобождает промышленность почти от всяких границ, полагаемых местными условиями, делает возможным использование также и самой отдаленной водяной энергии, и если вначале оно будет полезно только для городов, то в конце концов оно станет самым мощным рычагом для устранения противоположности между городом и деревней. Совершенно ясно, однако, что благодаря этому производительные силы настолько вырастут, что управление ими будет все более и более не под силу буржуазии» (35, 374).

Это было написано за две недели до смерти Маркса, а выступая 17 марта с речью на его могиле, Энгельс, в частности, отмечал, что «он следил во всех подробностях за развитием открытий в области электричества и еще в последнее время за открытиями Марселя Депре» (19, 351). Говоря о «последнем времени», Энгельс мог иметь в виду и ноябрь 1882 г., когда они с Марксом обсуждали открытие французского физика в своей переписке (35, 85, 89). Но он мог иметь в виду и те дни, когда писал об этом открытии Бернштейну, – последние дни Маркса. Энгельс посещал его ежедневно. Возможно, что они снова обсуждали открытие, которое в будущем должно было стать мощным рычагом для устранения противоположности между городом и деревней.

14 марта 1883 г. Маркса не стало.

Потрясенный смертью друга, Энгельс писал в те дни ближайшим друзьям и единомышленникам: «Самый могучий ум нашей партии перестал мыслить, самое сильное сердце, которое я когда-либо знал, перестало биться… Человечество стало ниже на одну голову и притом на самую значительную из всех, которыми оно в наше время обладало» (35, 384, 386).

В речи на могиле Маркса Энгельс говорил о двух его великих открытиях, о Марксе как ученом и революционере. Он кончил словами: «И имя его и дело переживут века!» (19, 350 – 352).

Ситуация изменилась. Энгельс остался один. На его плечи легла теперь вся тяжесть труда по руководству международным рабочим движением. Наряду с прежними задачами появилась еще одна: усиленное разъяснение теории Маркса. Она сочеталась с необходимостью опубликовать тысячи страниц его неизданных рукописей, и в первую очередь II, III и IV тома «Капитала». Ради этого Энгельс вынужден был прервать свои собственные исследования, в том числе главное из них – работу над «Диалектикой природы».

Глава шестая. Диалектика будущего (1883 – 1895)

В последний период жизни Энгельс все чаще и чаще задумывался о будущем революционного движения, его мысленный взор все чаще обращался к различным проблемам будущего общества. Рассмотрим его наиболее важные высказывания по основным вопросам теории коммунистического общества в той хронологической последовательности, в какой проблемы будущего приобретали для Энгельса актуальное значение, в какой они выдвигались для него в эти годы на передний план.

1. Государство и революция

Вскоре после смерти Маркса, в начале апреля 1883 г. Энгельс получил письмо от Филиппа Ван-Паттена, секретаря Центрального рабочего cоюза в Нью-Йорке, который просил разъяснить отношение Маркса к анархизму. Энгельс ответил ему 18 апреля, а в мае опубликовал этот ответ в составе второй части своей статьи «К смерти Карла Маркса» на страницах газеты «Sozialdemokrat» – центрального органа социал-демократической партии Германии. Речь идет о проблеме государства в его отношении к пролетарской революции и коммунистическому обществу.

«Маркс и я, – пишет Энгельс, – с 1845 г.[116] держались того взгляда, что одним из конечных результатов грядущей пролетарской революции будет постепенное отмирание политической организации, носящей название государство… Но в то же время мы всегда[117] держались того взгляда, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей грядущей социальной революции рабочий класс должен прежде всего овладеть организованной политической властью государства и с ее помощью подавить сопротивление класса капиталистов и организовать общество по-новому[118]… Правда, это государство требует очень значительных изменений, прежде чем оно сможет выполнять свои новые функции… Анархисты ставят все на голову. Они заявляют, что пролетарская революция должна начать с упразднения политической организации государства…» (19, 359 – 360; ср. 36, 9).

Письмо Бернштейну от 28 января 1884 г. органически дополняет этот ответ (36, 81 – 82).

И в том и в другом письме Энгельс подчеркивает, что идея исчезновения государства в будущем возникла в марксизме очень рано, еще в период его становления, самостоятельно, а не под влиянием анархизма. В письме Ван-Паттену он указывает на главное отличие марксистского учения о государстве от анархизма – понимание необходимости периода диктатуры пролетариата и отмирания государства как определенного процесса (ср. 51, т. 33, 112 – 113). Энгельс ясно указывает на две функции пролетарского государства: подавление сопротивления класса капиталистов и организация общества по-новому, экономическое преобразование общества. Это, очевидно, новый момент.

Проследим эту тему и дальше, посмотрим, как она развивалась на протяжении всего последнего периода жизни и деятельности Энгельса.

В начале 1884 г. вопрос о государстве он будет специально разрабатывать в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В ней он затронет и вопрос о будущем государства.

В начале 1886 г. Энгельс познакомился с книжкой голландского социалиста Ф.Д. Ньювенгейса «Как правят нашей страной». В связи с этим Энгельс затронул вопрос о необходимости разрушения бюрократически организованной государственной машины для перехода от капитализма к коммунизму (социализму) – вопрос, который был специально разработан Марксом в 1871 г. при изучении и обобщении опыта Парижской Коммуны в его работе «Гражданская война во Франции». 4 февраля Энгельс пишет Ньювенгейсу (письмо было впервыеопубликовано в 1934 г.): «Голландия, кроме Англии и Швейцарии, единственная западноевропейская страна, которая в XVI – XVIII столетиях не была абсолютной монархией и имеет благодаря этому некоторые преимущества, в частности – остатки местного и провинциального самоуправления без настоящей бюрократии во французском или прусском духе. Это большое преимущество для развития национального характера, а также и для последующего развития; произведя сравнительно немного изменений, трудящийся [народ] мог бы установить здесь свободное самоуправление, которое должно быть нашим лучшим орудием при преобразовании способа производства. Ничего этого нет ни в Германии, ни во Франции – там это придется еще создавать заново» (36, 368 – 369).

Характер существующего в данной стране государства в значительной мере определяет и способ предстоящего революционного преобразования общества. Наличие централизованной военно-бюрократической государственной машины обусловливает немирный путь развития революции. Наоборот, отсутствие такой развитой государственной машины дает возможность осуществить революционные преобразования относительно мирным путем, мирными средствами.

В свое время эту мысль развивал Маркс в речи, с которой он выступил на следующий день после закрытия Гаагского конгресса I Интернационала – на митинге в Амстердаме 8 сентября 1872 г. «Рабочий, – говорил он, – должен со временем захватить в свои руки политическую власть, чтобы установить новую организацию труда… Но мы никогда не утверждали, что добиваться этой цели надо повсюду одинаковыми средствами. Мы знаем, что надо считаться с учреждениями, нравами и традициями различных стран; и мы не отрицаем, что существуют такие страны, как Америка, Англия, и если бы я лучше знал ваши учреждения, то может быть прибавил бы к ним и Голландию, в которых рабочие могут добиться своей цели мирными средствами. Но даже если это так, то мы должны также признать, что в большинстве стран континента рычагом нашей революции должна послужить сила; именно к силе придется на время прибегнуть, для того чтобы окончательно установить господство труда» (18, 154)[119].

Мы видим, что мысль, высказанная в письме Энгельса, непосредственно примыкает к данной концепции Маркса и развивает ее.

Впоследствии изменения исторических условий определяли и дальнейшее развитие марксистской теории по вопросу о путях и средствах осуществления пролетарской революции.

В 1918 г., выступая против Каутского, Ленин подчеркивал это изменение исторических условий: «Ссылка на то, что Маркс в 70-х годах допускал возможность мирного перехода к социализму в Англии и Америке, есть довод софиста, то есть, проще говоря, мошенника, который жульничает при помощи цитат и ссылок. Bo-1-x, эту возможность Маркс и тогда считал исключением. Bo-2-x, тогда не было еще монополистического капитализма, т.е. империализма. В-3-х, именно в Англии и Америке не было тогда – (теперь есть) – военщины как главного аппарата буржуазной государственной машины» (51, т. 37, 104).

Ленин отнюдь не абсолютизировал необходимость немирного пути революционных преобразований вне зависимости от условий места и времени. «Мирное развитие какой бы то ни было революции вообще вещь чрезвычайно редкая и трудная», – писал он в сентябре 1917 г. Но вместе с тем он считал, что в сложившихся тогда условиях русской революции, «в такой стране, в такой исключительный исторический момент мирное развитие революции при переходе всей власти к Советам возможно и вероятно» (51, т. 34, 222 – 223).

В ходе дальнейшего исторического развития, в период после второй мировой войны коммунистические партии пришли к выводу, что в ряде стран при определенных условиях снова становится возможным революционное преобразование общества мирным путем.

В конце 1889 г. Энгельс вновь касается вопроса о соотношении мирных и немирных средств в пролетарской революции. 18 декабря он пишет Герсону Триру в Копенгаген: «У нас единое мнение в вопросе о том, что пролетариат не может завоевать политическое господство – единственную дверь в новое общество – без насильственной революции… Отвлекаясь от вопроса морали – об этом пункте здесь речи нет, и я его поэтому оставляю в стороне, – для меня как революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели[120], как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным» (37, 274 – 275).

Сопоставим две крайние точки: определение коммунизма, данное Энгельсом в 1846 г. – «не признавать другого средства осуществления этих целей, кроме насильственной демократической революции» (27, 60), – и это его письмо 1889 г. Основа осталась та же. И там и здесь – «пролетариат не может завоевать политическое господство… без насильственной революции» – признается необходимость насильственной революции. Но появилось и нечто новое. Теперь за этим общим тезисом стоит уже допущение (в виде исключения) возможности мирного пути развития революции (Америка, Англия, Голландия, Швейцария). Тем самым решение проблемы становится более конкретным, гибким, диалектичным.

Суть дела, очевидно, сводится к следующему. Нельзя отождествлять насильственную революцию с вооруженным восстанием, гражданской войной – вообще с вооруженной борьбой. Без насилия – в той или иной форме – революция в условиях антагонистического классового общества, очевидно, вообще невозможна. Всякая социальная революция в этих условиях неизбежно становится насильственной революцией. Но средства (способ), которыми она осуществляется, могут быть, в зависимости от условий, самыми различными – как немирными, так и мирными. Вот, очевидно, почему в рассматриваемом письме Энгельс говорит о средствах, которые кажутся мирными. Ведь это – мирные средства для осуществления насильственной революции.

Вопрос о сломе старой государственной машины, косвенным образом затронутый в письме к Триру, в начале 1891 г. был обстоятельно рассмотрен Энгельсом во введении к работе Маркса «Гражданская война во Франции». Энгельс не говорит здесь ничего принципиально нового, но он очень резко подчеркивает основные выводы, к которым пришел Маркс в 1871 г. и которые 20 лет спустя сохраняют полную силу. Ленин считал это введение «последним словом марксизма» по вопросу об уроках Коммуны (51, т. 33, 75). Оно датировано 18 марта 1891 г. – днем двадцатой годовщины Парижской Коммуны. В заключительной части его (22, 199 – 201) Энгельс пишет:

«Коммуна должна была с самого начала признать, что рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйничать со старой государственной машиной; что рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в любое время».

Затем Энгельс кратко описывает процесс отчуждения государства от общества: «В чем состояла характерная особенность прежнего государства? Первоначально общество путем простого разделения труда создало себе особые органы для защиты своих общих интересов. Но со временем эти органы, и главный из них – государственная власть, служа своим особым интересам, из слуг общества превратились в его повелителей… Именно в Америке лучше всего можно видеть, как развивается это обособление государственной власти от общества…»

Об отчуждении государства от общества Маркс и Энгельс писали еще в «Немецкой идеологии»[121]. Но там это явление рассматривалось в самом общем виде, как результат частной собственности, классового разделения труда, разделения общества на противоположные классы. Из этого следовало, что с уничтожением частной собственности и классов, с переходом к коммунизму отчуждение государственной власти исчезнет по той простой причине, что исчезнет само государство. А как будет в переходный период, в период диктатуры пролетариата? Этот вопрос тогда вообще не рассматривался.

Четверть века спустя Парижская Коммуна дала практический материал для нового обобщения, для постановки и решения вопроса – как предотвратить возможное отчуждение пролетарского государства, его возможное обособление от общества.

«Против этого неизбежного во всех существовавших до сих пор государствах превращения государства и органов государства из слуг общества в господ над обществом Коммуна применила два безошибочных средства. Во-первых, она назначала на все должности, по управлению, по суду, по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим избирательным правом, и притом ввела право отзывать этих выборных в любое время по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие…

Победивший пролетариат, так же, как и Коммуна, вынужден будет немедленно отсечь худшие стороны этого зла, до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности».

Эти последние слова во всяком случае бесспорно свидетельствуют о том, что для всего периода от установления диктатуры пролетариата до полного отмирания государства Энгельс считал необходимым осуществление особых мер, чтобы предотвратить возможное обособление государственной власти от общества. Вслед за Марксом он одобрял меры, принятые с этой целью Парижской Коммуной. В том же направлении работала и мысль Ленина – и тогда, когда он писал свою гениальную книгу «Государство и революция», и тогда, когда, как свое завещание, он диктовал свои последние статьи (см., например, 51, т. 33, 42 – 44, 48 – 50, 109, 114 – 117, 238 – 241).

Через месяц, имея в виду опять-таки период диктатуры пролетариата, Энгельс подчеркивал, что во всяком случае он будет очень полезен в нравственном отношении: «Возможен новый общественный строй, – писал он 30 апреля 1891 г. во введении к работе Маркса „Наемный труд и капитал“, – при котором исчезнут современные классовые различия и при котором – по-видимому, после короткого, связанного с некоторыми лишениями, но во всяком случае очень полезного в нравственном отношении переходного времени – средства для существования, пользования радостями жизни, получения образования и проявления всех физических и духовных способностей в равной мере, со все возрастающей полнотой будут предоставлены в распоряжение всех членов общества благодаря планомерному использованию и дальнейшему развитию уже существующих огромных производительных сил, при одинаковой для всех обязанности трудиться…» (22, 212).

Вопрос о признании необходимости диктатуры пролетариата стал особенно актуален в 1891 г., когда в Германии социал-демократическая партия должна была принять новую программу. В январе Энгельс добился опубликования Марксовой «Критики Готской программы». В июне он подверг критическому разбору проект будущей Эрфуртской программы. Рукопись Энгельса «К критике проекта социал-демократической программы 1891 года» содержит важные положения, развивающие марксистскую теорию пролетарской революции.

Оппортунисты, пишет Энгельс, убеждают самих себя и партию в том, что «современное общество врастает в социализм»[122]. «Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все, что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия… Но в Германии… провозглашать нечто подобное, и притом без всякой надобности, значит снимать фиговый листок с абсолютизма и самому становиться для прикрытия наготы» (22, 236 – 239). Как видим, развивая мысль о возможности мирного способа осуществления революции, Энгельс называет теперь еще и Францию, как страну, в которой вариант мирного преобразования «можно себе представить» (ср. 51, т. 33, 69).

Наконец, Энгельс ставит здесь вопрос о форме диктатуры пролетариата: «демократическая республика… является даже специфической формой для диктатуры пролетариата» (22, 237, 239; ср. 39, 184). Как известно, деятели II Интернационала, в частности Каутский, пытались в оппортунистическом духе извратить это высказывание Энгельса. Ленин не только дал подлинно революционную интерпретацию этого положения, но, опираясь на новый исторический опыт революционного движения в России, развил дальше марксистское учение о форме диктатуры пролетариата, открыл республику Советов как специфически новую форму пролетарского государства и вместе с тем указал на возможное многообразие политических форм перехода от капитализма к коммунизму, сущностью которых будет диктатура пролетариата (51, т. 26, 354 – 355; т. 30, 123; т. 31, 162; т. 33, 35, 70 – 74; т. 35, 162).

2. «Происхождение семьи, частной собственности и государства»

Преобразование семьи

Разбирая после смерти Маркса его рукописи, Энгельс обнаружил обширный конспект книги Моргана «Древнее общество» (1877), составленный Марксом в конце 1880 – начале 1881 г.; среди подробных выписок из Моргана были рассеяны многочисленные критические замечания самого Маркса. Энгельс знал о намерении друга изложить в специальной работе результаты исследований Моргана, проанализировав их с точки зрения материалистического понимания истории. Довести начатую Марксом и найденную теперь работу до конца Энгельс счел своим первым долгом. Выполнение этой задачи он рассматривал как «в известной мере выполнение завещания» (21, 25).

Буквально за два месяца, в марте – мае 1884 г., он создает одно из лучших своих произведений – книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». И как это бывало каждый раз, когда он занимался специальными исследованиями и на их основе делал выводы относительно будущего, – так и здесь в ходе исследования исторического развития форм семьи Энгельс приходит к новым, специфически марксистским выводам относительно будущего, коммунистического общества.

Прослеживая историческое развитие форм семьи, Энгельс резюмирует общий результат исследования и затем ставит вопрос о развитии семьи в будущем.

«Итак, – пишет он, – мы имеем три главные формы брака, в общем и целом соответствующие трем главным стадиям развития человечества. Дикости соответствует групповой брак, варварству – парный брак, цивилизации – моногамия, дополняемая нарушением супружеской верности и проституцией…

Но мы идем навстречу общественному перевороту, когда существовавшие до сих пор экономические основы моногамии столь же неминуемо исчезнут, как и основы ее дополнения – проституции… Предстоящий общественный переворот, который превратит в общественную собственность, по меньшей мере, неизмеримо бóльшую часть прочных, передаваемых по наследству богатств – средства производства[123], – сведет к минимуму всю эту заботу о том, кому передать наследство. Так как, однако, моногамия обязана своим происхождением экономическим причинам, то не исчезнет ли она, когда исчезнут эти причины?

Можно было бы не без основания ответить, что она не только не исчезнет, но, напротив, только тогда полностью осуществится… Проституция исчезнет, а моногамия, вместо того чтобы прекратить свое существование, станет, наконец, действительностью также и для мужчин.

Положение мужчин, таким образом, во всяком случае сильно изменится. Но и в положении женщин, всех женщин, произойдет значительная перемена. С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом[124]; общество будет одинаково заботиться обо всех детях, будут ли они брачными или внебрачными[125]. Благодаря этому отпадет беспокойство о „последствиях“, которое в настоящее время составляет самый существенный общественный момент, – моральный и экономический, – мешающий девушке, не задумываясь, отдаться любимому мужчине. Не будет ли это достаточной причиной для постепенного возникновения более свободных половых отношений, а вместе с тем и более снисходительного подхода общественного мнения к девичьей чести и к женской стыдливости? И, наконец, разве мы не видели, что в современном мире моногамия и проституция хотя и составляют противоположности, но противоположности неразделимые, полюсы одного и того же общественного порядка? Может ли исчезнуть проституция, не увлекая за собой в пропасть и моногамию?»

По всем законам диалектики так и должно произойти. Но:

«Здесь вступает в действие новый момент, который ко времени развития моногамии существовал самое большее лишь в зародыше, – индивидуальная половая любовь».

Любовь в современном смысле развивается постепенно в средние века и в новое время. Энгельс определяет ее следующим образом:

«Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. Во-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь… Во-вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу… И, наконец, появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи; спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет…»

В условиях буржуазного общества брак остается классовым браком. Его в большей или меньшей, часто в решающей мере обусловливает не любовь, а побочные, экономические соображения.

«Полная свобода при заключении браков может, таким образом, стать общим достоянием только после того, как уничтожение капиталистического производства и созданных им отношений собственности устранит все побочные, экономические соображения, оказывающие теперь еще столь громадное влияние на выбор супруга. Тогда уже не останется больше никакого другого мотива, кроме взаимной склонности.

Так как половая любовь по природе своей исключительна, – хотя это ныне соблюдается только женщиной, – то брак, основанный на половой любви, по природе своей является единобрачием… Поэтому, как только отпадут экономические соображения, вследствие которых женщины мирились с этой обычной неверностью мужчин, – забота о своем собственном существовании и еще более о будущности детей, – так достигнутое благодаря этому равноправие женщины, судя по всему прежнему опыту, будет в бесконечно большей степени способствовать действительной моногамии мужчин, чем полиандрии женщин.

Но при этом от моногамии безусловно отпадут те характерные черты, которые ей навязаны ее возникновением из отношений собственности, а именно, во-первых, господство мужчины и, во-вторых, нерасторжимость брака… Если нравственным является только брак, основанный на любви, то он и остается таковым только пока любовь продолжает существовать. Но длительность чувства индивидуальной половой любви весьма различна у разных индивидов, в особенности у мужчин, и раз оно совершенно иссякло или вытеснено новой страстной любовью, то развод становится благодеянием как для обеих сторон, так и для общества. Надо только избавить людей от необходимости брести через ненужную грязь бракоразводного процесса.

Таким образом, то, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать[126], и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, – и точка» (21, 77 – 85).

Рассмотрим логическую структуру этого замечательного образца марксистского предвидения будущего.

Прослеживая историческое развитие форм семьи, Энгельс устанавливает такую последовательность ее основных исторически сменявших друг друга форм: групповой брак – парный брак – моногамия. Возникает вопрос: что дальше? Можно ли продолжить этот ряд в будущее и если да, то как?

Предшествующий анализ показал, что современная форма семьи, моногамия, опирается на определенные экономические основы, которые в конечном счете сводятся к частной собственности. Эта моногамия необходимо дополняется своей противоположностью – нарушением супружеской верности и в особенности проституцией. Т.е. существующая моногамия не является таковой в прямом смысле слова: фактически она не является моногамией для мужчин и строгой моногамией для женщин.

Но частная собственность будет уничтожена и заменена общественной собственностью на средства производства. Значит, экономическая основа современной моногамии и ее дополнения, ее противоположности – проституции – исчезнет. Отсюда следует, что вместе с причиной должны исчезнуть также и следствия – моногамия и проституция.

Однако в действительности дело обстоит сложнее. Проституция безусловно исчезнет. Моногамия в современном ее виде также исчезнет. Так что в этом смысле законы диалектического развития не могут быть и не будут нарушены: исчезнут обе стороны противоположности. Но исчезновение того, что называют моногамией в буржуазном обществе, не будет означать исчезновения моногамии вообще. Наоборот, мнимая моногамия превратится в действительную. Одним словом, она существенно изменится. В чем же будет состоять это изменение?

Современная моногамная семья, говорит Энгельс, характеризуется двумя основными чертами: 1) совместным ведением домашнего хозяйства, она является хозяйственной единицей общества, и 2) совместным воспитанием детей. Отсюда вытекает зависимость жены от мужа и детей от родителей. С обобществлением домашнего хозяйства и воспитания детей обе эти основы современной моногамной семьи отпадут, а тем самым изменятся и взаимоотношения между ее членами.

Обобществление домашнего хозяйства возможно только на основе развития крупной промышленности, путем превращения его в отрасль общественного производства. Таково основное средство экономического освобождения женщины, средство осуществления ее действительного социального равенства. «Освобождение женщины, ее уравнение в правах с мужчиной невозможно ни сейчас, ни в будущем, пока женщина отстранена от общественного производительного труда и вынуждена ограничиваться домашним частным трудом. Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном, общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его и все более и более стремится растворить частный домашний труд в общественном производстве» (21, 162)[127].

С преобразованием экономической основы общества изменится и форма семьи. Но, как показывает Энгельс, форма семьи зависит не только от экономических причин, хотя в существующем, буржуазном обществе они определяют ее решающим образом. Наряду с ними форму моногамной семьи обусловливает индивидуальная половая любовь. Эта последняя существовала не всегда, она является продуктом исторического развития и в современном ее виде существует только в новое время.

С исчезновением экономических основ современной моногамной семьи форму брака станет решающим образом определять индивидуальная половая любовь. Эта любовь по природе своей исключительна, поэтому и соответствующая ей форма брака будет единобрачием, подлинной моногамией. Но поскольку брачные отношения между мужчиной и женщиной будут определяться только взаимной любовью, постольку и сам брак будет существовать лишь до тех пор, пока существует любовь.

Учитывая историческую тенденцию развития индивидуальной половой любви, можно предвидеть усиление моногамности. Но с исчезновением всех побочных причин отношения между мужчиной и женщиной должны стать и более свободными. Иными станут также отношения между родителями и детьми.

Энгельс обращает наше внимание на важную особенность прогноза будущего (она относится, очевидно, не только к перспективе развития семьи): значительно легче предвидеть, что именно исчезнет, чего не будет, чем то, что появится, что разовьется в будущем. И он еще раз подчеркивает: не мы, а люди будущего сами решат свои проблемы.

На что же опирается, что использует Энгельс, прогнозируя развитие семьи в будущем?

Это, во-первых, материалистическое понимание истории и его выводы: определяющая роль экономической основы общества, неизбежность уничтожения частной собственности и замены ее общественной собственностью на средства производства, обусловленная развитием крупной промышленности, и т.д.

Это, во-вторых, диалектический метод: учет всестороннего взаимодействия развивающихся факторов, снятие обеих сторон противоположности и т.д.

В качестве методологических приемов Энгельс использует умозаключения по формуле: «если – то» (экономическая основа – форма семьи), экстраполяцию (развитие форм семьи, развитие индивидуальной половой любви) и т.д.

Опираясь на этот богатейший арсенал средств, в ходе конкретного исследования эволюции форм семьи в прошлом Энгельс приходит к новым выводам относительно дальнейшего развития моногамной семьи. К таким конкретным результатам не приходили до этого ни предшественники, ни сами основоположники научного коммунизма.

Коммунизм как отрицание отрицания

Исследуя первобытное общество и переход от него к обществу, основанному на частной собственности, Энгельс отмечает, что предстоящий переход к коммунистическому обществу приведет к возрождению на новой основе, на более высоком уровне некоторых положительных черт первобытного коммунизма.

Так, до эпохи цивилизации, когда производство было еще примитивным, «продукт находился целиком во власти производителей».

С развитием частной собственности положение кардинальным образом изменилось. Производители утратили контроль над своим собственным производством и его социальными последствиями. Теперь уже продукт господствует над производителем.

Чтобы изменить это положение, необходимо устранить частную собственность. «Ни одно общество не может сохранить надолго власть над своим собственным производством и контроль над социальными последствиями своего процесса производства, если оно не уничтожит обмена между отдельными лицами» (следовательно, лежащей в его основе частной собственности).

«Еще и теперь продукт господствует над производителями; еще и теперь все общественное производство регулируется не согласно сообща обдуманному плану, а слепыми законами…» Общество должно восстановить преимущество первобытной эпохи, не утрачивая достижений всего последующего развития (отрицание отрицания). «Задачей ближайших поколений будет обратное завоевание его, но уже на основе ныне приобретенного могучего господства человека над природой и на основе свободной ассоциации, которая стала теперь возможной» (21, 112 – 113, 175).

Будущее коммунистическое общество явится возрождением на высшей ступени таких черт первобытного коммунизма, как общая собственность, отсутствие классов, а следовательно, и государства. Анализ происхождения государства Энгельс завершает следующим выводом: «Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором» (21, 173).

В заключение своей книги Энгельс приводит рассуждение Моргана, содержащее мысль о возрождении в будущем положительных черт древнего общества. Следующая, высшая ступень общества, говорит Морган, «будет возрождением – но в высшей форме – свободы, равенства и братства древних родов» (21, 178).

Имея в виду приводимое им рассуждение Моргана, Энгельс впоследствии писал, что Морган «высказался о грядущем преобразовании этого общества в таких выражениях, которые мог бы произнести Карл Маркс» (22, 225).

Среди рукописного наследства Энгельса сохранился отдельный листок с записью, которой при публикации (в 1937 г.) дали редакционное название «Об ассоциации будущего». Предполагают, что она связана с работой Энгельса над «Происхождением семьи…», и поэтому ее условно датируют 1884 г. Это правдоподобно. Во всяком случае, эта заметка содержит ту же мысль о возрождении в будущем, коммунистическом обществе ряда положительных черт первобытного коммунизма, которую Энгельс развивает и в своей книге: ассоциация будущего соединит трезвость капиталистических обществ с заботой древних ассоциаций об общем благе членов общества (21, 405).

Представление о триаде: первобытный коммунизм – классовое общество – будущее, коммунистическое общество, – не было в 1884 г. чем-то новым. Истоки его уходят в далекое прошлое (С. Франк, Ж.-Ж. Руссо). Из предшественников научного коммунизма его ясно высказывал, например, Морелли (56, 160 – 161). В марксистской литературе оно появляется уже в «Экономическо-философских рукописях» (1844) и в «Немецкой идеологии» (1845 – 1846). Но 40 лет спустя Энгельс возвращается к нему уже на новой основе – опираясь на исследования общинных форм собственности, проведенные ранее Марксом и им самим, и на исследования Моргана, давшего ключ к новому, более глубокому пониманию первобытной истории. Отсюда и новые выводы относительно будущего, коммунистического общества.

3. Обобществление средств производства

Мы видели, что в «Происхождении семьи…» Энгельс точно определяет экономическую задачу коммунистического преобразования общества: обобществление средств производства. На протяжении всего периода после смерти Маркса он настойчиво проводит эту мысль как одно из центральных положений марксистской программы. Ведь речь шла о введении основного экономического требования научного коммунизма в программы формирующихся социалистических партий. Особенно частым повторение данного требования становится в 90-е годы (21, 336 – 337, 347 – 348; 22, 434, 531 – 532, 563, 567; 37, 380 – 381, 387; 38, 133, 172, 185; 39, 159, 228, 239, 242, 245 – 246).

Наиболее сильно значение этого положения Энгельс подчеркнул в своем последнем произведении – во введении к работе Маркса «Классовая борьба во Франции», – написанном за пять месяцев до смерти: в этой работе Маркса, указал он, «впервые дана формула, в которой рабочие партии всех стран мира единогласно кратко резюмируют свое требование экономического преобразования» (22, 531 – 532).

Обобществление средств производства Энгельс обычно рассматривает как превращение всех средств производства в собственность всего общества в целом. В таком смысле оно равноценно уничтожению классов, т.е. всех классовых различий. Поэтому в качестве главного требования коммунистов наряду с обобществлением средств производства Энгельс указывает также и уничтожение классов (21, 173; 22, 235, 243, 498).

«Наше первое требование – обобществление всех средств и орудий производства». «Уничтожение классов – наше основное требование» (22, 567, 235).

Экономической основой обобществления средств производства является развитие крупного, общественного по своему характеру машинного производства. Поэтому, конкретизируя общее требование, Энгельс указывает, что первоначально должно быть обобществлено только крупное производство. Это он подчеркивает, например, в двух письмах 1890 и 1891 гг. Крупную промышленность и крупное земледелие, говорит он в одном из них, можно будет обобществить очень быстро; остальное, быстрее или медленнее, последует за этим (37, 381; 38, 185).

4. Кооперативное производство. Преобразование земледелия

По мере развития рабочего движения все большую актуальность приобретал вопрос об аграрной программе марксистов. Об этом свидетельствовали выступление Энгельса на заседании Генерального Совета I Интернационала 5 декабря 1871 г. (49, V, 220 – 221), ряд его высказываний 1880 – 1883 гг. (22, 298; 34, 360; 19, 280, 305, 344 – 345). В 80-х и главным образом в начале 90-х годов вопрос стал еще более актуальным. С этими объективными обстоятельствами связано и развитие соответствующего раздела теории научного коммунизма.

В трех письмах к Бебелю 12 и 30 декабря 1884 г. и 20 – 23 января 1886 г. Энгельс поднимает вопрос о кооперативном производстве в сельском хозяйстве, а также в промышленности.

Во втором письме он прямо говорит, что кооперативное движение должно подготавливать «постепенный переход всего производства на кооперативные рельсы» (курсив наш).

В третьем письме, излагая свои взгляды наиболее обстоятельно, он подчеркивает: «А что при переходе к полному коммунистическому хозяйству[128] нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, – в этом Маркс и я никогда не сомневались. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество – следовательно, на первое время государство – сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли бы возобладать над интересами всего общества в целом» (36, 218, 224 – 225, 360 – 361).

Это письмо было опубликовано впервые только в 1932 году. Оно очень важно. В сопоставлении с двумя предыдущими оно дает целостное представление о взглядах Энгельса.

Совершенно очевидно, что преобразование крупной земельной собственности, крупных государственных или помещичьих хозяйств, в которых развились капиталистические отношения, Энгельс представлял себе следующим образом. Земля передается в собственность всего общества, следовательно, первоначально в собственность пролетарского государства. На этой земле сельскохозяйственные рабочие организуют кооперативные производственные товарищества, которые самостоятельно, но под руководством государства ведут хозяйство. Государство остается собственником земли, которую оно передает в пользование кооперативу. Таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могут возобладать над общими интересами всего общества в целом. Кооперативное производство является промежуточным звеном, переходной формой к полному коммунистическому хозяйству.

Все сказанное относится пока к сельскому хозяйству. Но в двух последних письмах Энгельс явно говорит также и о кооперативном производстве в промышленности как о промежуточном звене при переходе к полному коммунистическому хозяйству. Энгельс говорит, что Маркс и он никогда не сомневались в том, что на этом этапе кооперативное производство – очевидно, не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности – придется применять в широких размерах. Но средства производства должны будут оставаться в собственности государства.

Известно, какое огромное значение кооперации после победы социалистической революции в нашей стране придавал Ленин. Достаточно напомнить его важнейшее определение: «строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма» (51, т. 45, 373).

Вопрос о способе преобразования мелкой земельной собственности стал особенно актуален в последние годы жизни Энгельса. Необходимость всерьез рассмотреть эту проблему возникла в связи с обсуждением аграрного вопроса на съездах французской Рабочей партии в сентябре и Социал-демократической партии Германии в октябре 1894 г. В конце августа Энгельс писал Лафаргу: «Два последних съезда займутся вопросом о крестьянах и сельскохозяйственных рабочих… Самая важная задача – это объединение мелких собственников в сельскохозяйственные ассоциации для обработки земли совместно и в крупном масштабе» (39, 247 – 248).

Предположения Энгельса о склонности обеих партий к оппортунистическому решению аграрного вопроса в результате работы обоих съездов подтвердились. 12 ноября Энгельс выступил с заявлением по этому поводу (22, 499 – 500), а затем, между 15 и 22 ноября, написал для теоретического журнала германской социал-демократии «Neue Zeit» одну из лучших своих работ – статью «Крестьянский вопрос во Франции и Германии».

Во введении он констатирует, что в настоящее время у социалистов встал повсюду на очередь крестьянский вопрос. В этом нет ничего удивительного. Ведь в большинстве стран Европы «крестьянин является весьма существенным фактором населения, производства и политической силы». На западе выросла могучая социалистическая рабочая партия. «Завоевание политической власти социалистической партией стало делом недалекого будущего. Но чтобы завоевать политическую власть, эта партия должна сначала из города пойти в деревню, должна сделаться силой в деревне». А для этого она должна иметь ясное понимание положения и перспектив развития крестьянства (22, 503 – 504).

В первой главе Энгельс подвергает подробному критическому разбору аграрную программу, принятую на съезде французских социалистов.

Во второй главе он дает свое решение крестьянского вопроса. Отношение пролетарской партии к данной проблеме он дифференцирует применительно к различным классовым слоям в деревне: к сельскохозяйственным рабочим, батракам, к мелким крестьянам, к средним и крупным крестьянам, к крупным землевладельцам. Наибольшее внимание он уделяет вопросу об отношении к мелкому крестьянству.

«Каково же наше отношение к мелкому крестьянству? И как должны мы с ним поступить в тот день, когда в наши руки попадет государственная власть?..

Обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели…

При соединении парцелл и при ведении крупного хозяйства на всей соединенной площади часть занятых раньше рабочих рук окажется излишней; в этом сбережении труда и состоит одно из главных преимуществ крупного хозяйства». Затем необходимо будет «постепенно перевести крестьянское товарищество в высшую форму и сравнять права и обязанности как товарищества в целом, так и его отдельных членов с правами и обязанностями остальных частей всего общества. Как осуществить это в частностях, в каждом отдельном случае, будет уже зависеть от обстоятельств данного случая и от тех обстоятельств, при которых мы завоюем политическую власть…

Мы… стоим решительно на стороне мелкого крестьянина; мы предпримем все в пределах возможного, чтобы сделать его участь более сносной, чтобы облегчить ему переход к товариществу, если он на это решается, и даже дать ему отсрочку для размышления на своей парцелле, если он не может еще принять такого решения… Чем больше число крестьян, которых мы избавим от действительного превращения в пролетариев и которых мы сможем привлечь на свою сторону еще как крестьян, тем скорее и легче совершится общественный переворот…»[129].

Затем Энгельс переходит к более крупным крестьянам: «Там, где преобладают средние и крупные крестьяне и где ведение хозяйства повсюду требует помощи батраков и батрачек, там дело обстоит совершенно иначе. Рабочая партия, конечно, должна отстаивать в первую очередь интересы наемных рабочих, то есть батраков, батрачек и поденщиков».

Мы можем, говорит Энгельс об этой категории крестьян, «только порекомендовать и здесь объединение их хозяйств в товарищества, в которых можно было бы все больше и больше устранять эксплуатацию наемного труда и которые можно было бы постепенно превратить в обладающие равными правами и обязанностями составные части великого общенационального производственного товарищества. Если эти крестьяне поймут неизбежность гибели их нынешнего способа производства и сделают из этого необходимые выводы, то они придут к нам, и нашей обязанностью будет насколько возможно облегчить также и им переход к новому способу производства… От насильственной экспроприации, вероятно, мы и тут откажемся…».

В заключение Энгельс касается судьбы крупного землевладения: «Совсем просто обстоит дело только с крупным землевладением. Здесь перед нами совершенно неприкрытое капиталистическое предприятие… Как только наша партия овладеет государственной властью, ей надо будет просто экспроприировать крупных землевладельцев, точно так же как промышленных фабрикантов. Произойдет ли эта экспроприация с выкупом или без него, будет зависеть большейчастью не от нас, а от тех обстоятельств, при которых мы придем к власти, а также, в частности, и от поведения самих господ крупных землевладельцев. Мы вовсе не считаем, что выкуп недопустим ни при каких обстоятельствах; Маркс высказывал мне – и как часто! – свое мнение, что для нас было бы всего дешевле, если бы мы могли откупиться от всей этой банды[130]. Однако здесь мы не будем этого касаться. Возвращенные таким образом обществу крупные имения мы будем передавать в пользование под контролем общества организующимся в товарищества сельскохозяйственным рабочим, которые обрабатывают их уже и в настоящее время. На каких условиях мы будем их передавать, об этом теперь ничего определенного сказать еще нельзя. Во всяком случае, превращение капиталистического хозяйства в общественное здесь уже вполне подготовлено и может быть произведено сразу…» (22, 518 – 524).

Как видим, Энгельс дает в этой работе весьма конкретное решение проблемы. Но дважды он предостерегает от попыток дальнейшей конкретизации: «здесь не место входить в подробности…», «об этом теперь ничего определенного сказать еще нельзя…»

Развитая здесь концепция представляет значительный шаг вперед в разработке аграрного вопроса и вместе с тем последнее слово Энгельса по данному вопросу.

Следующий шаг в том же направлении был сделан уже Лениным. Завершением этого нового этапа явился ленинский кооперативный план, существенные черты которого ясно просматриваются в концепции Энгельса.

5. Диалектика будущего

Теперь мы переходим к чрезвычайно важному и интересному вопросу – к специфически диалектическим представлениям Энгельса о будущем.

27 января 1886 г. в ответ на просьбу дать краткое изложение основных экономических, социальных и политических требований, выдвигаемых социалистами, Энгельс пишет английскому социалисту Эдуарду Пизу:

«Партия, к которой я принадлежу, не выдвигает никаких раз навсегда готовых предложений. Наши взгляды на черты, отличающие будущее некапиталистическое общество от общества современного, являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития[131] и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности» (36, 363 – 364, курсив наш).

Что это значит?

Во-первых, это означает, конечно, что методология марксистского предвидения будущего исходит из анализа исторических фактов и процессов развития. Эту особенность марксистской методологии мы уже неоднократно имели возможность наблюдать.

Но, во-вторых, это означает и нечто большее. Если представления о будущем строятся исходя из анализа наличных исторических фактов и процессов развития, значит, с изменением данных фактов и процессов или с углублением их анализа должны неизбежно изменяться и выводимые таким путем представления о будущем. Одним словом, с развитием общества и средств познания должны развиваться и представления о будущем обществе.

Отсюда следует, что теория коммунистического общества, созданная в середине XIX века, не может оставаться абсолютно неизменной во второй половине XX века. Ибо главным принципом ее является материалистическая диалектика. И именно развитие есть способ существования марксизма.

Отсюда следует также, что в зависимости от уровня развития общества, с которого оно осуществит переход к коммунизму, будет находиться и характер самого коммунистического общества (минимальным уровнем является, конечно, достаточно высокое развитие крупной промышленности, крупного машинного производства).

Диалектический характер марксистской теории будущего общества выражается не только в ее методологии, но и в ее содержании. В ряде писем и выступлений 90-х годов Энгельс касается вопроса о развитии самого будущего общества.

Так, по поводу дискуссии, происходившей на страницах одной берлинской газеты, он пишет 5 августа 1890 г. Конраду Шмидту:

«Вот также в „Volks-Tribüne“ происходила дискуссия о распределении продуктов в будущем обществе – будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе… Но, как ни странно, никому не пришло в голову, что ведь способ распределения существенным образом зависит от того, какое количество продуктов подлежит распределению, и что это количество, конечно, меняется в зависимости от прогресса производства и организации общества, а следовательно, должен меняться и способ распределения. Но все участники дискуссии рассматривают „социалистическое общество“ не как что-то постоянно меняющееся и прогрессирующее, а как нечто стабильное, раз навсегда установленное, что должно, следовательно, иметь также раз навсегда установленный способ распределения. Но если рассуждать здраво, то можно все-таки: 1) попытаться отыскать способ распределения, с которого будет начато, и 2) постараться найти общую тенденцию дальнейшего развития. Но об этом я во всей дискуссии не нахожу ни слова» (37, 370 – 371).

Это – то самое письмо, где Энгельс заявляет: «наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению», т.е. не догма, а метод изучения[132]. Отсюда и взгляд на будущее – очевидно, коммунистическое – общество как на общество, «постоянно меняющееся и прогрессирующее», где поэтому будет меняться и способ распределения. Отсюда и чисто методологический совет: не впадая в утопию, попытаться определить начало и общую тенденцию дальнейшего развития.

Тематически к данному письму примыкает ответ Энгельса на вопрос одного немецкого общественного деятеля Отто Бёнигка, относительно возможности социалистических преобразований при существовавших тогда условиях. Письмо датировано 21 августа 1890 г., а впервые оно было опубликовано совсем недавно, в 1964 г. Для теории научного коммунизма оно имеет выдающееся значение. Рассмотрим его основную часть.

«На ваши вопросы, – пишет Энгельс, – я могу ответить лишь коротко и в общих чертах – иначе, чтобы ответить на первый вопрос, мне пришлось бы написать целый трактат.

I. Так называемое „социалистическое общество“ не является, по моему мнению, какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям. Решающее его отличие от нынешнего строя состоит, конечно, в организации производства на основе общей собственности сначала отдельной нации на все средства производства[133]. На пути осуществления завтра же этого переворота – речь идет о постепенном осуществлении – я не вижу совершенно никаких трудностей… Конечно, нам не хватает еще техников, агрономов, инженеров, химиков, архитекторов и т.д., но на худой конец мы можем купить их для себя так же, как это делают капиталисты… Но за исключением этих специалистов, к которым я отношу также и школьных учителей, мы прекрасно можем обойтись без остальных „образованных“…

Латифундии ост-эльбских юнкеров без труда могут быть при надлежащем техническом руководстве переданы в аренду нынешним поденщикам и батракам и обрабатываться на коллективных началах…

Самой большой помехой будут мелкие крестьяне…

Итак, имея достаточное количество приверженцев среди масс, крупную промышленность и крупное земледелие типа латифундий можно будет обобществить очень быстро, поскольку политическая власть будет находиться в наших руках. Остальное, быстрее или медленнее, последует за этим. А с крупным производством мы будем хозяевами положения» (37, 380 – 381).

Здесь перед нами целый комплекс идей. Жаль, конечно, что Энгельсу не пришлось «написать целый трактат» на данную тему. Но и сказанное здесь «лишь коротко и в общих чертах» в высшей степени интересно.

Как и в письме Шмидту за две недели до этого, Энгельс особо подчеркивает одну центральную мысль: «социалистическое общество» (имеется в виду будущее, коммунистическое общество) не есть нечто раз навсегда установленное, наоборот, оно будет постоянно изменяться и развиваться.

И Энгельс в разных направлениях конкретизирует это общее положение. За основу он берет главное – развитие формы собственности. Решающее отличие будущего общества – общая собственность на средства производства. На этой новой основе будет организовано производство. С развитием способа производства будет развиваться и способ распределения.

Энгельс различает последовательные стадии становления и развития общей собственности на средства производства. Он подчеркивает, что коммунистическое преобразование общества, точнее говоря переворот в отношениях собственности, будет осуществляться постепенно. И он будет проходить ряд стадий. В результате общественная собственность всего человеческого общества охватит все средства производства.

Мы видели, что, по мысли Маркса и Энгельса, при переходе к полному коммунизму в качестве промежуточного звена будет широко применяться кооперативное производство, но на основе собственности всего общества на средства производства. И Энгельс отмечал уже, что эта собственность всего общества будет сначала выступать в форме государственной собственности, а затем – очевидно, с отмиранием государства – превратится, так сказать, в чисто общественную форму всеобщей собственности.

Теперь Энгельс различает развитие формы общей собственности на средства производства еще и в другом плане: сначала общая собственность в пределах одной страны, а затем в конечном счете, очевидно, в масштабах всего земного шара, всего человеческого общества (так сказать, национальная собственность превратится в планетарную, или общечеловеческую, всечеловеческую собственность).

В дополнение к этому, как и прежде, Энгельс различает определенную последовательность и различные темпы преобразования частной собственности в общественную. Установив свое политическое господство, пролетариат очень быстро может обобществить крупное производство – крупную промышленность и крупное земледелие, поскольку материальные предпосылки такого обобществления уже существуют: крупное машинное производство стало уже по своему характеру общественным производством. Обобществив крупное производство, пролетариат становится – уже не только политически, но и экономически – хозяином положения.

Обобществление остальных средств производства, быстрее или медленнее, последует за этим. Наиболее сложной проблемой будет обобществление производства мелких крестьян. Решение этой проблемы Энгельс наметил через три года в работе «Крестьянский вопрос во Франции и Германии».

Характерно, что, запрашивая Энгельса, Бёнигк ссылался на известную отсталость – отсутствие соответствующего сознания трудящихся масс в Германии. Отсюда – вопрос о возможности и целесообразности социалистических преобразований при данных условиях. В своем ответе Энгельс учитывает возможность использовать (в первое время) буржуазных специалистов. Много лет спустя к аналогичному результату пришел и Ленин, борясь против псевдонаучных воззрений о невозможности социалистических преобразований в отсталой России. А на первую постановку вопроса об использовании буржуазных специалистов в письме Энгельса Марксу ок. 20 июля 1851 г. Ленин обратил внимание еще в 1913 г. (52, 245 – 246).

Мы уже видели, как вопрос о постоянном изменении и развитии будущего общества был затронут в письме Энгельса Конраду Шмидту 5 августа 1890 г. Через год этот вопрос в несколько иной форме снова возник в их переписке. 1 июля 1891 г., отвечая на письма Шмидта, Энгельс касается той же темы:

«Второй Ваш план – переходные этапы к коммунистическому обществу – стоит того, чтобы над ним поразмыслить, но я бы Вам посоветовал: nonum prematur in annum[134]; это самый трудный вопрос из всех, какие только существуют, так как условия беспрерывно меняются…» (38, 108; ср. 51, т. 33, 99).

Здесь привлекают внимание не только признание важности и трудности проблемы переходных этапов к коммунистическому обществу, но и нечто большее. Как глубокий и последовательный диалектик, Энгельс считает, что способ перехода к коммунизму (в данном случае этапы такого перехода) зависит от постоянно меняющихся условий, при которых может начаться революционный процесс. Поэтому не однозначен, а постоянно изменяется и способ предстоящего перехода к коммунизму.

Как видим, такая концепция прямо вытекает из того, что Энгельс говорил в своем письме к Пизу, с рассмотрения которого мы и начали данную тему.

Заключительным штрихом этой линии развития взглядов Энгельса на будущее является одно его высказывание в интервью, которое за два года до смерти, 11 мая 1893 г., он дал корреспонденту французской газеты «Figaro» и которое на русском языке было впервые опубликовано только в 1962 г.

На вопрос:

– А какую вы, немецкие социалисты, ставите себе конечную цель?

Энгельс, по словам корреспондента, ответил:

– У нас нет конечной цели. Мы сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то окончательные законы. Заранее готовые мнения относительно деталей организации будущего общества? Вы и намека на них не найдете у нас. Мы будем уже удовлетворены, когда нам удастся передать средства производства в руки всего общества… (22, 563).

Слова Энгельса переданы, судя по всему, точно. Три органически взаимосвязанные темы воспроизведены здесь так, как они неоднократно развивались основоположниками научного коммунизма: понимание постоянного развития будущего общества, принципиальный отказ от всяких попыток найти раз навсегда данные решения проблем будущего развития, принципиальный отказ от чрезмерной детализации представлений о будущем обществе. Все это крайне типично для подлинно научной, марксистской теории будущего общества.

6. Национальный вопрос

В 90-х годах Энгельс уделил большое внимание национальному вопросу и связанному с ним вопросу об интернациональном характере предстоящей пролетарской революции. Вместе с этой серией его высказываний приведем здесь и одно более раннее, тематически с ними связанное. Еще 12 сентября 1882 г., отвечая на вопрос Каутского, Энгельс писал ему:

«По моему мнению, собственно колонии, то есть земли, занятые европейским населением, Канада, Кап[135], Австралия, все станут самостоятельными; напротив, только подчиненные земли, занятые туземцами, Индия, Алжир, голландские, португальские, испанские владения, пролетариату придется на время перенять и как можно быстрее привести к самостоятельности. Как именно развернется этот процесс, сказать трудно[136]. Индия, может быть, сделает революцию, даже весьма вероятно, и так как освобождающийся пролетариат не может вести колониальных войн, то с этим придется помириться, причем, разумеется, дело не обойдется без всяческого разрушения. Но подобные вещи неотделимы от всех революций. То же самое может разыграться еще и в других местах, например, в Алжире и в Египте, и для нас это было бы, несомненно, самое лучшее. У нас будет довольно работы у себя дома. Раз только реорганизована Европа и Северная Америка, это даст такую колоссальную силу и такой пример, что полуцивилизованные страны сами собой потянутся за нами; об этом позаботятся одни уже экономические потребности[137]. Какие социальные и политические фазы придется тогда проделать этим странам, пока они дойдут тоже до социалистической организации, об этом, я думаю, мы могли бы выставить лишь довольно праздные гипотезы[138]. Одно лишь несомненно: победоносный пролетариат не может никакому чужому народу навязывать никакого осчастливления, не подрывая этим своей собственной победы. Разумеется, этим не исключаются никоим образом оборонительные войны различного рода» (35, 297 – 298).

В 1916 г., когда в процессе исследования империализма Ленин разрабатывал свою теорию пролетарской революции, это письмо Энгельса привлекло его особое внимание (оно было впервые опубликовано в 1907 г. в приложении к брошюре Каутского «Социализм и колониальная политика»). В «Тетрадях по империализму» оно выписано и отмечено многочисленными пометками (51, т. 28, 653 – 655). Особо выделено это место: «победоносный пролетариат не может никакому чужому народу навязывать никакого осчастливления, не подрывая этим своей собственной победы». В работах «Итоги дискуссии о самоопределении» (июль 1916 г.), «О карикатуре на марксизм» (август – октябрь 1916 г.), «Военная программа пролетарской революции» (сентябрь 1916 г.) Ленин неоднократно ссылается на это письмо Энгельса (51, т. 30, 50 – 51, 110 – 112, 133).

В 90-е годы Энгельс опять обращается к национальному вопросу. В октябре 1891 г. он пишет статью «Социализм в Германии», где, в частности, подчеркивает, что «между социалистической Францией и социалистической Германией не может возникнуть никакого вопроса об Эльзас-Лотарингии, вопрос этот будет разрешен в мгновение ока» (22, 256 – 257; ср. 38, 162).

Особый интерес представляет письмо Энгельса Лафаргу от 27 июня 1893 г., впервые опубликованное только в 1956 г. В нем мы находим последнее значительное высказывание Энгельса об интернациональном характере пролетарской революции (39, 75 – 76). Здесь уже отчетливо выступает мысль об окончательной победе как гарантии от вторжения нового, антикоммунистического Священного союза. (Это письмо мы уже приводили в гл. III.)

Ленин не знал этого письма Энгельса. Но, развивая марксистскую концепцию всемирной коммунистической революции, по существу, в том же направлении, он пошел значительно дальше и разработал теорию, руководствуясь которой пролетариат России четверть века спустя осуществил первую победоносную социалистическую революцию.

7. Перспективы революции

В последние годы Энгельс неоднократно высказывал уверенность в близости пролетарской революции.

В статье «Социализм в Германии» (октябрь 1891 г.), резюмируя общий результат своих рассуждений, он говорил: «Мир обеспечит победу Социал-демократической партии Германии приблизительно лет через десять» и т.д. (22, 259 – 260).

В письме Бебелю 26 октября 1891 г. Энгельс касается того же вопроса с несколько иной стороны. Он и здесь говорит: «Мы, немецкие социалисты… при условии сохранения мира через десять лет придем к власти». Но дальше он пишет: «В отчетах тебе приписывают слова, что я будто бы предсказывал крушение буржуазного общества в 1898 году. Это какое-то недоразумение. Я сказал лишь: возможно, что к 1898 г. мы придем к власти. Если этого не случится, старое буржуазное общество может продолжать еще некоторое время свое существование, пока толчок извне не разрушит это гнилое здание. Такое прогнившее старое сооружение может еще продержаться несколько десятков лет после того, как по существу уже отживет свой век, если воздух останется спокойным. Таким образом, предсказывать заранее что-нибудь подобное я бы, разумеется, поостерегся. Напротив, наш возможный приход к власти – это простое вычисление, согласно математическим законам, исходя из теории вероятности» (38, 162, 163).

По поводу аналогичных – но не этих – прогнозов Ленин говорил: «Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции… Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, – в тысячу раз благороднее, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы…» (51, т. 15, 249).

Маркс и Энгельс действительно могли ошибаться относительно близости революции… Возможно, что лет через десять мы в Германии придем к власти, говорил Энгельс в 1891 г. Была ли это ошибка? И да и нет.

Да, это была ошибка, если брать это утверждение в буквальном смысле. Пролетариат действительно пришел к власти, но не через 10, а через 26 лет, и не в Германии, а в России.

Но была ли это только ошибка? Разумеется, нет. Ведь утверждение Энгельса имело и другой, так сказать «обратный», смысл: по всей вероятности, в течение ближайших десяти лет мы еще не придем к власти. И такая трезвость была результатом полувекового исторического опыта.

Более того, в письме Бебелю Энгельс прямо разъясняет, в каком условном смысле он говорил о возможности прихода пролетариата к власти через несколько лет. Крушение буржуазного общества может произойти в ближайшие годы, через несколько лет, возможно лет через десять. Но оно может еще продержаться и «несколько десятков лет». Указывать точные сроки принципиально невозможно. И снова мы встречаем типично марксистскую оговорку: «предсказывать заранее что-нибудь подобное я бы, разумеется, поостерегся».

Напомним, что это письмо Энгельса было впервые опубликовано только в 1940 г.

В своем последнем значительном произведении – во Введении к работе Маркса «Классовая борьба во Франции» – Энгельс, оглядываясь назад, как бы подводит итог развитию их с Марксом представлений о перспективах революции. Заново переоценивая прошлое, он показывает, как изменялись их представления, как все более трезвыми и адекватными действительности становились их взгляды.

Первой исторической проверкой их воззрений была европейская революция 1848 – 1849 гг.

Опираясь на прошлый исторический опыт, Маркс и Энгельс надеялись, что борьба будет доведена до конца в течение одного длительного революционного периода.

Революция потерпела поражение. В первое время Маркс и Энгельс еще ожидали в относительно недалеком будущем нового подъема революционного движения. Однако в отличие от вульгарных демократов они не думали, что революция может привести к скорой и окончательной победе. Наоборот, они считали, что борьба будет продолжительной и пройдет ряд фаз. Достаточно вспомнить известное выступление Маркса на заседании ЦК Союза коммунистов 15 сентября 1850 г.

По свидетельству Энгельса, с весны 1850 г. Маркс возобновил свои экономические исследования, в результате которых осенью он пришел к выводу, что новая революция возможна только вслед за новым экономическим кризисом.

Вот почему, когда начался мировой экономическим кризис 1857 г., Маркс и Энгельс так ожидали возможного начала новой революции. Кризис вызвал подъем революционного движения, но не привел к революционному взрыву. И Энгельс, критически переоценивая прошлое, со всей честностью пишет о концепции 1850 г.:

«Однако история показала, что неправы были и мы, что взгляд, которого мы тогда придерживались, оказался иллюзией. История пошла еще дальше: она не только рассеяла наше тогдашнее заблуждение, но совершенно изменила и те условия, при которых приходится вести борьбу пролетариату… Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства». Она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во многих странах Европы, в том числе и в России. «Но именно эта промышленная революция и внесла повсюду ясность в отношения между классами… породила подлинную буржуазию и подлинный крупнопромышленный пролетариат, выдвинув их на передний план общественного развития». История показала, что «добиться победы одним решительным ударом», «добиться социального преобразования посредством простого внезапного нападения» было невозможно (22, 530 – 536)[139].

И Энгельс подробно исследует изменение исторических условий и диктуемое им неизбежное изменение тактики революционной борьбы пролетариата.

Отметим в связи с этим одну характерную особенность в эволюции взглядов Маркса и Энгельса на перспективы пролетарской революции. В основе эволюции их взглядов лежало постепенное осознание того, что экономические предпосылки пролетарской революции даже в большинстве наиболее развитых европейских стран еще недостаточно созрели. Главной же такой предпосылкой является высокоразвитая крупная промышленность и, соответственно, развитый крупнопромышленный пролетариат. Но ведь именно выяснение материальных предпосылок пролетарской революции, и прежде всего роли крупной промышленности, было одним из главных достижений теории научного коммунизма в период ее становления в середине 40-х годов. Таким образом, получается, что изменение представлений о перспективах революции лишь подтверждало правильность основной концепции. Это изменение выступало, с одной стороны, как результат все более и более плодотворного применения общей теории к познанию исторической практики, а с другой – как процесс внутреннего согласования фундаментальных положений теории с ее производными элементами.

Создание и развитие крупной промышленности являлось историческим предназначением капитализма. Без выполнения этой задачи предстоящее коммунистическое преобразование было невозможно. Это важнейшее положение Энгельс подчеркивает в письме Правлению Социал-демократической партии Венгрии 15 мая 1894 г.: только эта капиталистическая революция, говорит он, «и порождает те условия, которые делают возможным новый общественный строй, а также тех людей, мужчин и женщин, которые одни будут обладать достаточной силой и волей, чтобы строить это новое, лучшее общество» (22, 463 – 464).

Напомним, что и в эти последние годы Энгельс пристально следил за новейшими явлениями капитализма, материально подготовлявшими переход к высшей экономической общественной формации.

8. Свободное развитие каждого

В заключение отметим две важные темы, к которым вновь обращается Энгельс в конце жизни.

11 апреля 1893 г. в письме английскому геологу Джорджу Уильяму Ламплу он опять говорит о решающем изменении роли сознания в будущем обществе:

«Природе потребовались миллионы лет для того, чтобы породить существа, одаренные сознанием, а теперь этим сознательным существам требуются тысячелетия, чтобы организовать совместную деятельность сознательно: сознавая не только свои поступки как индивидов, но и свои действия как массы, действуя совместно и добиваясь сообща заранее поставленной общей цели. Теперь мы уже почти достигли такого состояния. Наблюдать этот процесс, это все приближающееся осуществление положения, небывалого еще в истории нашей планеты, представляется мне зрелищем, достойным созерцания, и я в силу всего своего прошлого не мог бы оторвать от него своего взора» (39, 55 – 56).

Энгельс очень четко формулирует здесь качественно новый момент в общественном сознании коммунистического общества: сознательный характер действий не только индивидов, но всего общества в целом.

В начале 1894 г. итальянский социалист Джузеппе Канепа обратился к нему с просьбой сформулировать в двух словах основную идею грядущей новой эры.

Отвечая 9 января, Энгельс пишет, что сделать это, не впадая в утопизм и пустое фразерство, почти невозможно и что он не нашел ничего лучшего, кроме формулы «Коммунистического манифеста»: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (39, 166 – 167).

Так за год до смерти Энгельс еще раз подчеркивает центральную гуманистическую идею, которой завершалась теоретическая часть первого программного документа международного коммунистического движения. Свободное развитие человека – вот конечная цель коммунистического преобразования общества.

Некоторые выводы

Итак, мы проследили развитие взглядов Энгельса на будущее, коммунистическое общество. Попытаемся теперь обобщить результаты наших наблюдений.

Два факта самоочевидны: представления Энгельса о будущем обществе действительно изменялись, они прошли долгий и сложный путь развития, и они образуют взаимосвязанную и научно обоснованную систему взглядов, которую с полным правом можно определить как марксистскую теорию коммунистического общества.

Стремясь выявить и общие и конкретные различия между утопическими и подлинно научными представлениями о будущем, выявить специфическое отличие марксистской теории коммунистического общества, мы убедились в следующем.

В своих представлениях о будущем, коммунистическом обществе основоположники научного коммунизма исходили из идейного материала, накопленного их предшественниками. Но в новую историческую эпоху, выражая интересы нового революционного класса и применяя новые средства познания, Маркс и Энгельс пришли к принципиально новым теоретическим результатам – создали и разработали теорию научного коммунизма, составной частью которой является подлинно научная теория будущего, коммунистического общества.

Содержание представлений Маркса и Энгельса о коммунистическом обществе отчасти совпадает с представлениями их предшественников, отчасти же является существенно новым. Но даже там, где основоположники научного коммунизма, казалось бы, просто повторяют своих предшественников, они на самом деле, как правило, вкладывают новое, более конкретное, точное содержание в прежние формулы, не говоря уже о принципиально ином теоретическом контексте, в который включаются высшие достижения предшественников.

Обоснование же представлений о будущем, марксистский способ предвидения будущего уже кардинальным образом отличается от того, что было у предшественников научного коммунизма, отличается, как наука от утопии. В чисто теоретическом плане это отличие сводится, в конечном счете, к диалектико-материалистическому пониманию истории как методологической основе марксистского учения о будущем обществе (здесь мы имеем классический случай превращения теории в метод: диалектико-материалистическая теория истории становится средством познания будущего). Это общее отличие проявляется в ряде более конкретных особенностей марксистской концепции.

Необходимость коммунистического преобразования общества основоположники научного коммунизма выводят из анализа общих законов развития человеческого общества и конкретных тенденций развития современного им, буржуазного общества, его объективных противоречий. В отличие от своих предшественников Маркс и Энгельс выявляют материальные предпосылки коммунистического преобразования общества. Переход от существующего общества к коммунистическому они рассматривают как закономерный процесс развития, а само коммунистическое общество – не как нечто неизменное, а как постоянно развивающееся. Как указывал В.И. Ленин: «Вся теория Маркса есть применение теории развития – в ее наиболее последовательной, полной, продуманной и богатой содержанием форме – к современному капитализму. Естественно, что для Маркса встал вопрос о применении этой теории и к предстоящему краху капитализма и к будущему развитию будущего коммунизма» (51, т. 33, 84).

Основу всего коммунистического преобразования общества творцы научного коммунизма усматривают не в развитии человеческого сознания, а, в конечном счете, в развитии материального производства. Но, последовательно применяя диалектико-материалистическое понимание истории к познанию будущего, Энгельс предвидит качественное изменение роли общественного сознания в коммунистическом обществе как результат исторического развития взаимодействия между общественным бытием и общественным сознанием.

Проявлением последовательной диалектики служит и ясное понимание того, что развитие общества – это процесс взаимосвязанных изменений всех его сторон на основе изменения его определяющей стороны – материального производства, и поэтому будущее не в отдельных, а во всех своих элементах должно в большей или меньшей степени отличаться от настоящего.

Специфической особенностью марксистской теории коммунистического общества является применение основных законов диалектики к прогнозу будущего: закона единства и борьбы противоположностей, закона перехода количества в качество, закона отрицания отрицания.

Применение первого закона позволяет предвидеть исчезновение («снятие») в будущем обеих сторон каждой противоположности: буржуазии и пролетариата, города и деревни, умственного и физического труда, равенства и неравенства, религии и атеизма, эгоизма и самоотверженности и т.д. Ибо эти противоположные явления взаимно обусловливают друг друга.

Применение второго закона позволяет предвидеть, что каждая тенденция развития рано или поздно, но неизбежно, должна будет привести к качественному изменению развивающегося явления и к переходу процесса развития в иную плоскость. В силу этого закона каждая экстраполяция в будущее имеет предел, т.е. каждый процесс развития не может в том же виде, так сказать, в той же плоскости продолжаться до бесконечности, и поэтому ту или иную тенденцию развития нельзя неограниченно, до бесконечности продолжать в будущее.

Применение третьего закона позволяет предвидеть возрождение и синтез в будущем, на принципиально новом уровне развития, некоторых положительных явлений прошлого: установление общей собственности на средства производства, устранение классовых различий, исчезновение политической надстройки, преодоление самоотчуждения человека, соединение в ассоциации будущего заботы о каждом человеке с интересами развития всего общества в целом.

Разумеется, сами по себе эти законы не дают еще возможности предвидеть те или иные черты будущего. Подлинно научное предвидение становится осуществимым лишь при использовании законов диалектики в конкретном исследовании развития общества.

Спорадическое и стихийное применение законов диалектики при попытках предвидеть будущее можно было наблюдать у многих мыслителей прошлого. Но только основоположники научного коммунизма систематически, последовательно и совершенно сознательно применили всю совокупность средств материалистической диалектики в исследовании будущего, в теории коммунистического общества.

Наряду с этими специфически марксистскими приемами познания будущего мы, разумеется, постоянно встречали в работах Энгельса и элементарные средства всякого научного предвидения: экстраполяцию, аналогию, выводы по формуле «если – то» (например, если не будет частной собственности, то не будет и вытекающих из нее следствий) и т.д.

Предшественники научного коммунизма были, разумеется, утопистами. Но почему же столь многие их представления о будущем оказываются и с точки зрения марксизма правильными или близкими к истине? Очевидно, потому, что их утопические концепции содержали элементы научности.

«Немецкий теоретический социализм, – говорил Энгельс, – никогда не забудет, что он стоит на плечах Сен-Симона, Фурье и Оуэна – трех мыслителей, которые, несмотря на всю фантастичность и весь утопизм их учений, принадлежат к величайшим умам всех времен и которые гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно» (18, 498 – 499, курсив наш).

«Так как процесс мышления, – говорил Маркс, – сам вырастает из известных условий, сам является естественным процессом, то действительно постигающее мышление может быть лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития, следовательно, также и от развития органа мышления» (32, 461).

Вот этой «степенью» и отличается марксистская, подлинно научная методология прогноза будущего от в целом утопических представлений предшественников научного коммунизма – представлений, содержавших, однако, «способные к развитию зародыши» действительно научных воззрений. Эта новая, более высокая степень постижения будущего была обусловлена диалектико-материалистической методологией. А за новой методологией стояло новое мировоззрение, новый класс и, в конечном счете, новая историческая эпоха.

Материалистическое понимание истории как целостная концепция сложилось в 1845 г. и было впервые разработано Марксом и Энгельсом в «Немецкой идеологии». С этого времени марксистская теория коммунистического общества обретает все основные черты, отличающие ее от утопических представлений о будущем, и вместе с тем определенную целостность.

Все дальнейшее развитие этой теории было обусловлено развитием общества, классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией, потребностями революционного рабочего движения, борьбой с враждебными идеологическими течениями, развитием всей марксистской теории, достижениями в развитии производительных сил и науки того времени.

В год смерти Энгельса молодой русский революционер-марксист – В.И. Ленин создал в далеком Петербурге Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Так была подхвачена историческая эстафета. Ленин стал самым выдающимся последователем и продолжателем дела Маркса и Энгельса. В его гениальных трудах получили дальнейшее развитие все стороны марксистской теории, в том числе и теория коммунистического общества, под его руководством наша страна вступила на путь перехода от капитализма к коммунизму.

Со времени первой социалистической революции прошло более полувека – целая эпоха, когда под руководством созданной Лениным коммунистической партии наша страна осуществила построение развитого социалистического общества и практически приступила к созданию материально-технической базы коммунизма. К первой социалистической стране присоединился целый ряд других стран, ставших на путь строительства социализма и коммунизма.

Так теория, основы которой были заложены в середине прошлого века, овладела массами и стала материальной силой. Так воплощается она в действительность.

Список цитируемой литературы

[140]

1 – 39. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, тт. 1 – 39. М., 1955 – 1966.

40. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, т. 41. М., 1970.

41. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2, т. 46. М., 1968 – 1969.

42. Marx – Engels. Gesamtausgabe. Abt. I, Bde 1 – 7. Frankfurt a.M., Berlin, Moskau – Leningrad, 1927 – 1935.

43. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 1, тт. 1 – 29. М. – Л., 1928 – 1947.

44. Архив Маркса и Энгельса, тт. I – XIII, XV. М., 1932 – 1963.

45. К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956.

46. К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений. (Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966.

47. Gründungsdokumente des Bundes der Kommunisten (Juni bis September 1847). Herausgegeben von B. Andréas. Hamburg, 1969.

48. Ф. Энгельс. Проект «Коммунистического символа веры». В журнале: «Вопросы истории КПСС», 1970, № 1, стр. 83 – 86.

49. Генеральный Совет Первого Интернационала. Протоколы, тт. I – V. М., 1961 – 1965.

50. Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М., 1956.

51. В.И. Ленин. Полное собрание сочинений, тт. 1 – 55. М., 1958 – 1965.

52. В.И. Ленин. Конспект «Переписки К. Маркса и Ф. Энгельса 1844 – 1883 гг.», изд. 2. М., 1968.

53. XXIV съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет, тт. I – II. М., 1971.

54. Т. Мор. Утопия. М. – Л., 1947.

55. Кампанелла. Город Солнца. М. – Л., 1947.

56. Морелли. Кодекс природы. М. – Л., 1947.

57. Г. Мабли. Избранные произведения. М. – Л., 1950.

58. Ф. Буонарроти. Заговор во имя равенства, тт. I – II. М., 1963.

59. Сен-Симон. Избранные сочинения, тт. I – II. М. – Л., 1948.

60. Изложение учения Сен-Симона. М. – Л., 1947.

61. Ш. Фурье. Избранные сочинения, тт. I – IV. М. – Л., 1951 – 1954.

62. Р. Оуэн. Избранные сочинения, тт. I – II. М. – Л., 1950.

63. Э. Кабе. Путешествие в Икарию, тт. I – II. М. – Л., 1948.

64. Л.О. Бланки. Избранные произведения. М., 1952.

65. Т. Дезами. Кодекс общности. М., 1956.

66. В. Вейтлинг. Гарантии гармонии и свободы. М. – Л., 1962.

67. А. Becker. Was wollen die Kommunisten? Lausanne, 1844.

68. Н.Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. IX. М., 1949.

69. М. Hess. Briefwechsel. ’S-Gravenhage, 1959.

70. Союз коммунистов – предшественник I Интернационала. Сборник документов. М., 1964.

71. Der Bund der Kommunisten. Dokumente und Materialien, Bd. 1. Berlin, 1970.

72. Маркс и Энгельс и первые пролетарские революционеры. М., 1961.

73. Маркс и некоторые вопросы международного рабочего движения XIX века. Статьи и документы. М., 1970.

74. С.Б. Кан. История социалистических идей, изд. 2. М., 1967.

75. Г. Веерт. Избранные произведения, тт. I – II. М., 1957.

Примечания

1

Список литературы см. в конце книги.

(обратно)

2

В газете статья появилась без подписи. Как статью Энгельса опубликовал ее Г. Майер в 1920 г. В составе Сочинений Маркса и Энгельса она впервые была напечатана в 1923 г.

(обратно)

3

Ср. аналогичную аргументацию в «Немецкой идеологии» и в «Анти-Дюринге» (46, 93 – 94; 20, 291).

(обратно)

4

Этимологически слово «коммунизм» происходит от латинского корня: communis – общий. Термины «коммунизм», «коммунист» появились, судя по всему, не раньше 1840 г. и были введены в широкое употребление Э. Кабе. Оба являются производными от понятия communauté des biens – общность имуществ (т.е. общая собственность), которое было широко распространено со времени великой французской революции конца XVIII века и в котором выражалось требование уничтожения частной собственности.

(обратно)

5

Сен-Симон: «Мы вступаем в революцию, общую всему человеческому роду… Произойдет всеобщая революция, революция, охватывающая все цивилизованные народы…» (59, I, 312 – 316, II, 74, 115, 161, 202 – 203, 230 – 231; ср. 22, 92). Оуэн: «Эта перемена начнется почти одновременно среди всех культурных народов… Она должна быть произведена путем одновременного изменения принципа, на котором было основано до сих пор общество, сразу – всеми объединившимися властями цивилизованного мира» (62, I, 227, II, 180).

(обратно)

6

Впоследствии некоторые наивные элементы, содержавшиеся в представлениях Фурье о свободном труде, Маркс подверг критике в своей рукописи 1857 – 1858 гг. «Критика политической экономии». Труд станет свободным трудом. Но это, подчеркивает Маркс, «ни в коем случае не означает, что этот труд будет всего лишь забавой, всего лишь развлечением, как это весьма наивно, совсем в духегризеток, понимает Фурье. Действительно свободный труд, например труд композитора, вместе с тем представляет собой дьявольски серьезное дело, интенсивнейшее напряжение» (41, II, 110).

(обратно)

7

Работа Энгельса оказала значительное влияние на Маркса. Она стимулировала его переход к занятиям политической экономией. В «Экономическо-философских рукописях» Маркс развивает аналогичный тезис о частной собственности как предпосылке буржуазной политической экономии (45, 520, 559, 615).

(обратно)

8

Аналогичное положение мы находим у Оуэна (62, II, 89).

(обратно)

9

Mop: 6 часов (54, 113, 115, 120). Кампанелла: не более 4 часов (55, 61). Буонарроти: 3 – 4 часа (58, I, 399). Оуэн: менее 4 часов (62, II, 21). Кабе: 6 – 7 часов (63, I, 266 – 267). Дезами: не более 5 – 6 часов (65, 156). Вейтлинг: менее 6 часов и даже 3 часа (66, 351, 355, 398, 475). Как видим, фантазия утопистов колебалась в диапазоне от 7 до 3 часов.

(обратно)

10

В «Набросках» Энгельс определял стоимость как «отношение издержек производства к полезности» (1, 552).

(обратно)

11

Вот некоторые типичные примеры из описания достижений коммунистического города у Кабе:

«Мы… удивлялись также устройству каминов и системе отопления, распространяющей всюду, с соблюдением величайшей экономии, одинаковую и мягкую теплоту с полной гарантией от дыма и пожаров» (центральное отопление).

«Питьевая и непитьевая вода, получаемая из высоких резервуаров и поднимающаяся до верхней террасы при помощи труб и кранов, распределяется по всем этажам и даже по всем комнатам или спускается машинами для мытья, тогда как грязная вода и нечистоты, нигде не застаиваясь и не распространяя никакого дурного запаха, уносятся широкими подземными трубами, которые проведены под улицами» (водопровод и канализация).

«Найдено было средство разрешить все трудности, и вот уже два года, как воздушное путешествие является не только самым скорым и самым приятным, но и таким, которое представляет менее всего риска и опасности» (самолет).

«Я назову вам только… наши астрономические музеи, в одном из которых чудеснейшая машина представляет вселенную в движении и делает совершенно осязательными и наглядными все астрономические явления, которые иначе было бы весьма трудно понять» (планетарий).

«Вместо того, чтобы быть предоставленными гниению и червям, останки людей посылаются в небо, превращенные в пламя» (крематорий).

«А вот и другое нововведение. Почти все женщины рожают в больнице, куда они переходят за несколько дней до родов и остаются в течение необходимого времени. Из опасения, что это нововведение отпугнет многих женщин, республика долго откладывала его применение» и т.д. (роддом).

«Роды… умеют обставлять и облегчать почти до полного устранения всякой боли» (обезболивание) (63, I, 201, 202, 213, 236 – 237, 291, 296; ср. 54, 109; 65, 327 – 328).

(обратно)

12

Учет – одно из важнейших средств сознательной организации общества. Вот почему Маркс в «Капитале» уделил такое внимание роли бухгалтерского учета в коммунистическом обществе. Вот почему такое значение учету и контролю уже в переходный период от капитализма к коммунизму придавал Ленин.

(обратно)

13

Ср. Мабли (57, 106 – 110), Дезами (65, 82, 475), Вейтлинг (66, 489, 355 – 356).

(обратно)

14

Более того, Мор, Кампанелла, Кабе (Утопия, Город Солнца, Икария) и другие утописты описывали коммунистическое общество как существующее в одной обособленной стране.

(обратно)

15

У Мора и Кампанеллы сосуществование самоочевидно, возможность войны допускается (55, 80). Ср. также: Буонарроти (58, I, 357), Кабе (63, II, 429), Сен-Симон (59, I, 316, II, 74, 115), Базар (60, 144, 188 – 189, 223 – 225), Фурье (61, I, 116 – 117, 403, II, 134 – 135, III, 573 – 574, IV, 289), Оуэн (62, I, 227, 371, II, 39 – 40, 86, 120 – 121, 124 – 125, 180, 182, 248), а также указанные выше места у Мабли, Дезами и Вейтлинга. Особенно важны воззрения Сен-Симона и Оуэна.

(обратно)

16

Промышленная революция, резюмирует Энгельс во Введении сущность своей концепции, «произвела полный переворот в гражданском обществе…» (2, 243).

(обратно)

17

Подходы к этому открытию можно обнаружить у сен-симониста Базара – в 1828 – 1829 гг. (60, 104, 126, 128, 142 – 143, 179 – 181, 185 – 187, 241 – 242), у Фурье – в 1808 и особенно в 1829 г. (61, I, 143, 168 – 170, III, 15, IV, 188, 193, 195 – 196, 201 – 202), у Оуэна – особенно в 1844 г. (62, II, 88 – 92), у Кабе – в 1840 – 1842 гг. (63, I, 8, 70, II, 287 – 296).

(обратно)

18

«Это требование изменить сознание сводится к требованию иначе истолковать существующее, чтó значит признать его, дав ему иное истолкование» (46, 21 – 22).

(обратно)

19

Отметим, что этот вывод является безусловно новым моментом в процессе становления марксистской теории коммунистического общества.

(обратно)

20

Приводимое далее рассуждение Маркса может показаться чрезмерно сложным. Нет ничего удивительного: ведь мы присутствуем при рождении новой мысли. А как говорил Маркс: «Научные попытки революционизирования науки никогда не могут быть действительно общедоступными. Но коль скоро научное основание заложено, популяризировать легко» (30, 528).

(обратно)

21

В ходе дальнейшего развития марксизма, особенно в работах В.И. Ленина, было доказано, что успешное осуществление социалистической революции возможно и в том случае, когда пролетариат еще не составляет абсолютного большинства населения.

(обратно)

22

«Машина – характерное средство производства крупной промышленности», – говорит Маркс в «Капитале» (23, 394). Крупная промышленность – это крупное машинное производство. Ср. письмо Маркса Энгельсу от 28 января 1863 г. и «Капитал», т. I, гл. XIII, в особенности § 1 (30, 261 – 264; 23, 382 – 397).

(обратно)

23

В приводимом далее фрагменте авторы «Немецкой идеологии» говорят об «организации общего домашнего хозяйства». Однако в отличие от большинства утопистов, представлявших себе такое общее хозяйство в виде своеобразных домашних коммун (вплоть до совместных трапез и т.п.), основоположники научного коммунизма ограничиваются в «Немецкой идеологии» лишь общим выводом, строго вытекавшим из наличных исторических и теоретических предпосылок. Они утверждают только, что одним из следствий уничтожения частной собственности будет и исчезновение обособленного домашнего хозяйства, т.е. его обобществление в той или иной форме, и избегают всякой дальнейшей, необоснованной детализации. Впоследствии, в «Принципах коммунизма» и особенно в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», Энгельс научно конкретизировал этот первоначальный общий вывод. Исходя из таких основных задач коммунистического преобразования общества, как экономия труда и действительное освобождение женщины, он указал на необходимость превращения домашнего хозяйства в отрасль общественного производства.

(обратно)

24

Это важнейшее положение марксистской теории коммунистического преобразования общества в высшей степени актуально в наше время. «Великое дело – строительство коммунизма невозможно двигать вперед без всестороннего развития самого человека, – говорил Л.И. Брежнев в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии. – Без высокого уровня культуры, образования, общественной сознательности, внутренней зрелости людей коммунизм невозможен, как невозможен он и без соответствующей материально-технической базы» (53, I, 108).

(обратно)

25

О биологическом изменении людей в будущем говорили Оуэн (62, I, 241), Кабе (63, I, 301, II, 115), Дезами (65, 210). О перевоспитании людей говорил Оуэн (62, I, 246 – 247, II, 181 – 182). Но никто из них не связывал социальное изменение людей с их революционной практикой.

(обратно)

26

Напомним, что сам термин «диктатура пролетариата» появился впервые в работе Маркса «Классовая борьба во Франции» (1850). Напомним также классическое определение Марксом того специфически нового, что сделал он в теории классов и классовой борьбы: «То, что я сделал нового, – писал он И. Вейдемейеру 5 марта 1852 г., – состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов» (28, 427). Все три момента уже присутствуют в «Немецкой идеологии».

(обратно)

27

Январь: Энгельс отмечает неясность у Карлейля в вопросе о целях и задачах современной демократии. «Демократия является, конечно, лишь переходной ступенью… к истинной, человеческой свободе».

Февраль: Выясняется, что «современная демократия» – это та, к которой стремятся чартисты, «рабочая демократия». Как только будет введена Народная хартия, говорит Энгельс, денежная аристократия будет политически побеждена рабочей демократией.

Март: «Ближайшим будущим Англии будет демократия. Но какая демократия!.. Борьба демократии против аристократии в Англии есть борьба бедных против богатых. Демократия, навстречу которой идет Англия, – это социальная демократия» и т.д. (1, 595, 606, 642).

(обратно)

28

Прямых высказываний о переходном периоде в «Немецкой идеологии» нет, хотя необходимость его подразумевается, о чем свидетельствует, например, идея диктатуры пролетариата. Необходимость какого-то переходного периода к новому общественному строю осознавали многие предшественники научного коммунизма: бабувисты (58, I, 39 – 40, 44, 375, 395, 410, 415), сен-симонисты (60, 278 – 280), Фурье, Оуэн (62, I, 231 – 232, 238, II, 33, 109, 181 – 182, 185, 188, 260), Кабе (63, I, 39 – 42, 78 – 79, II, 71 – 73, 86, 98 – 120, 481, ср. 502), Дезами (65, 82, 258 – 259, 276 – 278, 458 – 475), Вейтлинг (66, 241, 255, 355, 360 – 432).

(обратно)

29

Это понятие – «общность имущества» – было распространено среди участников коммунистического движения в период великой французской революции, среди бабувистов (74, 4, 59; 58, II, 135), встречается у Оуэна (62, I, 276 – 278), сен-симонистов (60, 239 – 240), постоянно фигурирует у Кабе, Дезами, Вейтлинга.

(обратно)

30

Намек на младогегельянцев, группировавшихся вокруг Бруно Бауэра. Против них Маркс и Энгельс написали книгу «Святое семейство, или Критика критической критики».

(обратно)

31

Как остроумно замечает Энгельс в «Анти-Дюринге», такой человек порабощен своей прикованностью на всю жизнь к одной определенной специальности «даже и тогда, когда этой специальностью является просто ничегонеделание» (20, 304).

(обратно)

32

К аналогичным результатам приведет уничтожение разделения труда и в области искусства (3, 393).

(обратно)

33

Свои «краткие сеансы» Фурье описывает следующим образом: «Действуя очень короткими сеансами, самое большее по полтора-два часа, каждый может заниматься в течение дня семью-восемью родами привлекательных работ…» (61, III, 126 – 127, 151 – 156, 166 – 170, IV, 19). Вопрос о профессиях рассматривали также Морелли (56, 214), Кабе (63, I, 272), Дезами (65, 154, 163).

(обратно)

34

Свободно в каком смысле? Свобода от чего? В «Немецкой идеологии» указано точно: свобода от классового разделения труда, от заботы о средствах к жизни.

(обратно)

35

В «Манифесте Коммунистической партии» это определено как «идиотизм деревенской жизни» (4, 428).

(обратно)

36

К сожалению, до переработки этой части черновой рукописи первой главы дело так и не дошло.

(обратно)

37

Аналогичным образом и противоположность между умственным и физическим трудом также «асимметрична», а этим обусловливается и характер ее преодоления: не развитие некоторого смешанного вида труда, а передача функций физического труда машинам на основе углубления процесса превращения науки в непосредственную производительную силу.

(обратно)

38

В одном месте Энгельс поясняет смысл этой гегелевской категории так: «снять», т.е. уничтожить форму и спасти содержание (21, 281; ср. 20, 142). Характерно, что, говоря об уничтожении частной собственности, классов, противоположности между городом и деревней и т.д. и т.д., Маркс и Энгельс, как правило, употребляют тот же термин – Aufhebung. В этом проявляется одна из главных отличительных черт именно научного (диалектико-материалистического) коммунизма: понимание исторически необходимого и исторически преходящего характера частной собственности и всех связанных с ней явлений.

(обратно)

39

Отсюда можно сделать вывод, что «труд» – это производственная деятельность в условиях классового общества.

(обратно)

40

Т.е. разобщенным.

(обратно)

41

Эта мысль универсальнее, чем идея о едином языке в будущем обществе, развивавшаяся утопистами. Ср. Фурье (61, III, 58, 574 – 575, IV, 247, 267), Кабе (63, I, 85, II, 116 – 117), Дезами (65, 297), Вейтлинг (66, 188, 194, 279, 490).

(обратно)

42

О «разумно устроенном обществе» говорил Морелли (56, 73) и постоянно говорит Оуэн (62, II, 24, 29, 41, 53, 56, 86, 109).

(обратно)

43

И в том и в другом случае проявляется противоположность интересов: эгоизм выступает как противопоставление частного интереса общему, а самоотверженность – как принесение частного интереса в жертву общему.

(обратно)

44

То, что прежде выступало и воспринималось как принесение частного интереса в жертву общему, утратит характер жертвенности, поскольку между личным и общественным интересом уже не будет противоположности.

(обратно)

45

Обратим внимание на эту специфически марксистскую постановку вопроса: не утопическое предвосхищение будущего, а строго научное (и научно ограниченное) предвидение в сочетании с практическим экспериментом в будущем.

(обратно)

46

По сути дела, здесь уже высказана та мысль, что существование классов обусловлено недостаточным развитием производства, а значит, будет устранено в результате его дальнейшего развития.

(обратно)

47

Здесь мы впервые встречаем у Маркса и Энгельса положение, которое предвосхищает исходный тезис «Манифеста Коммунистической партии»: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов» и т.д. (4, 424). Теоретическим источником этого положения был вывод, сделанный из анализа истории сен-симонистами (60, 81, 193 – 194, 197 – 204, 213, 223, 224, 227 – 229, 231, 233, 579). В более широком плане таким источником были работы буржуазных историков и экономистов, в особенности французских историков периода Реставрации и классиков английской политической экономии.

(обратно)

48

Через три-четыре недели в «Принципах коммунизма» (см. ответ на 18-й вопрос) Энгельс конкретизировал это представление об основных фазах предстоящего революционного процесса (4, 332 – 333).

(обратно)

49

Мы употребляем здесь это понятие в его историческом значении, в том смысле, в каком уже и в то время употребляли его Маркс и Энгельс и в каком оно фигурирует также и в документах и материалах первой международной пролетарской коммунистической организации – Союза коммунистов.

(обратно)

50

Здесь мы имеем в зародыше различение двух форм собственности в будущем обществе – общественной собственности на средства производства и индивидуальной собственности на предметы потребления (ср. 20, 134).

(обратно)

51

В «Проекте» такой оговорки еще не было.

(обратно)

52

«Принципы коммунизма» были впервые напечатаны в 1914 г.

(обратно)

53

Подходы Сен-Симона и Оуэна к мысли об интернациональном характере предстоящего преобразования общества мы уже отмечали в I главе. Любопытно, что аргумент об одновременном преобразовании общественных отношений в цивилизованных странах использовал один из видных сторонников Вейтлинга – Август Беккер в брошюре «Чего желают коммунисты?», вышедшей в Лозанне в конце 1844 г.: «Эта революция должна была бы быть произведена одновременно [zugleich] во всех пунктах цивилизованного мира»; и в другом месте: «Мы, конечно, знаем, что наше дело является пока что делом цивилизованной Европы» (67, 15, 43). Об этой брошюре Беккера в начале 1845 г. Энгельс писал: «А. Беккер, один из наиболее одаренных швейцарских коммунистов, издал прочитанную им в Лозанне лекцию, озаглавленную „Чего желают коммунисты?“, которая принадлежит к лучшим и наиболее сильным из известных нам произведений этого рода» (см. 2, 531). Впоследствии Энгельс характеризовал Беккера как «человека весьма незаурядного ума» (см. 21, 217; 22, 471). (На этот интересный факт обратил внимание Я.Г. Рокитянский.)

(обратно)

54

Курсив наш.

(обратно)

55

Таким образом, Энгельс конкретизирует, чем будет определяться план производства: двумя факторами – наличными средствами и потребностями общества в целом (ср. 1, 562).

(обратно)

56

Этот прогноз строится на исторической аналогии. Вероятно, дальнейшее развитие данной аналогии позволило бы сделать и другой вывод: подобно тому как крупная промышленность отличается от мануфактуры не только количественно, но и качественно, так, очевидно, и будущее производство будет отличаться от современной крупной промышленности.

(обратно)

57

В такой форме прогноз относительно применения достижений науки к области земледелия высказывается здесь впервые (ср. 1, 563, 568).

(обратно)

58

Здесь уже ясно видно, что развитие производства определяет способ распределения.

(обратно)

59

Это уточнение появляется здесь впервые: не разделение труда вообще, а разделение труда в его теперешнем (или прежнем) виде (в позднейшей терминологии: старое разделение труда).

(обратно)

60

Это очень важное положение. Аналогичные взгляды мы уже встречали в «Немецкой идеологии». Развитие производства вовсе не сводится к развитию материальных производительных сил, средств производства. Оно предполагает развитие способностей самих производителей, их личных производительных сил. Отсюда следует, что коммунизм не может быть только обществом, в котором достигнуто изобилие продуктов. Это – общество всесторонне развитых людей. Коммунизм вовсе не сводится к удовлетворению потребностей в узком смысле. В широком смысле к этим потребностям относится и потребность человека во всестороннем развитии его способностей. И не только в целях производства.

(обратно)

61

Энгельс снова опирается на историческую аналогию.

(обратно)

62

Здесь Энгельс развивает мысль об устранении прикованности к определенной профессии, высказанную в «Немецкой идеологии».

(обратно)

63

Еще одна конкретизация: смена родов деятельности будет зависеть от двух различных факторов – от потребностей общества и от склонностей (потребностей) самих людей.

(обратно)

64

Опираясь на диалектику, Энгельс выявляет взаимообусловленность того и другого.

(обратно)

65

Здесь, как и в случае частной собственности, диалектически выявляются и исторически обусловленная необходимость и исторически преходящий характер противоположности между городом и деревней.

(обратно)

66

Социализм, как отмечал Ленин, «облегчает и гигантски ускоряет сближение и слияние наций», которое завершится только при полном коммунизме (51, т. 30, 21). XXIV съезд КПСС констатировал, что в процессе социалистического строительства в нашей стране сложилась новая историческая общность людей – советский народ, и поставил задачу последовательно добиваться дальнейшего постепенного сближения всех социалистических наций нашей страны (53, I, 101, II, 232 – 233).

(обратно)

67

«Здесь мы видим, – отмечал Ленин в книге „Государство и революция“, – формулировку одной из самых замечательных и важнейших идей марксизма в вопросе о государстве, именно идеи „диктатуры пролетариата“…» (51, т. 33, 24, ср. 158, 198).

(обратно)

68

Отсюда видно, что первоначально после установления диктатуры пролетариата частная собственность буржуазии, – очевидно, имеются в виду прежде всего средства производства, представленные крупной промышленностью, – будет превращена в государственную собственность.

(обратно)

69

Отсюда следует, что существующие производительные силы, хотя они и переросли уже буржуазные производственные отношения, все же недостаточны еще для непосредственного перехода к коммунизму.

(обратно)

70

В «Манифесте» сказано именно так. Не может свободно развиваться все общество в целом, если нет условий для свободного развития каждого его члена. По существу, ту же мысль впоследствии выскажет Энгельс и в «Анти-Дюринге»: «Общество не может освободить себя, не освободив каждого отдельного человека» (20, 305). Это аналогично известному марксистскому положению (его сформулировал Энгельс): «не может быть свободен народ, угнетающий другие народы» (4, 372; 18, 509). Однако, с другой стороны, очевидно, что коренными условиями освобождения угнетенных классов и свободного развития каждого человека являются: уничтожение частной собственности, классового антагонизма и всех классовых различий, преобразование всех общественных отношений, свободное развитие всех производительных сил, всего общественного производства – одним словом, коммунистическое преобразование всего общества в целом. Таким образом, свободное развитие общества и свободное развитие каждого его члена взаимно обусловливают друг друга.

(обратно)

71

В отличие от «Немецкой идеологии» здесь говорится уже не об «уничтожении труда», а об уничтожении наемного труда.

(обратно)

72

Как вскоре выяснилось, такое предположение было ошибочным.

(обратно)

73

Это письмо привез ему 16 июня член Союза коммунистов В. Клейн, до нас оно не дошло.

(обратно)

74

Рёзер имеет в виду процесс коммунистического преобразования общества, весь процесс перехода от существующего общества к коммунистическому.

(обратно)

75

Маркс очень резко противопоставляет здесь догматизму, идеализму и волюнтаризму ненаучного коммунизма – научный коммунизм, основу которого образует диалектико-материалистическое мировоззрение.

(обратно)

76

Это важнейшее место в выступлении Маркса абсолютно доказывает полную абсурдность распространенных представлений о Марксе и Энгельсе как о каких-то сверхоптимистах, которые чуть ли не с сегодня на завтра ожидали свершения пролетарской революции. Это выступление убедительно свидетельствует о том, насколько уже тогда, учитывая еще только опыт революции 1848 – 1849 гг., Маркс трезво представлял себе всю длительность, сложность, противоречивый и даже мучительный характер предстоящего революционного преобразования общества. Но еще и раньше, за шесть лет до того, в «Экономическо-философских рукописях», имея в виду весь процесс коммунистического преобразования общества, Маркс предвидел, что это будет «весьма трудный и длительный процесс» (45, 606).

(обратно)

77

Он так и сказал: «делать скачки», – как будто предвидел пресловутые «великие скачки» новейших вульгаризаторов марксизма, псевдореволюционеров маоистского толка.

(обратно)

78

Отметим сразу, что это уже специфически марксистская постановка вопроса. За ней стоит в конечном счете материалистическое понимание истории. Ни один из предшественников научного коммунизма, разумеется, так формулировать проблему не мог.

(обратно)

79

Курсив наш.

(обратно)

80

После «Классовой борьбы во Франции», где Маркс ввел формулу «присвоение средств производства обществом», Энгельс теперь также говорит уже об обобществлении средств производства.

(обратно)

81

Здесь Энгельс по-прежнему исходит из концепции всемирной коммунистической революции, выдвинутой в «Немецкой идеологии» и классически сформулированной в «Принципах коммунизма». Но обратите внимание на различие: в 1847 г. Энгельс еще говорил, что она произойдет «одновременно» во всех цивилизованных странах, а теперь, в 1851 г., он более конкретно рассматривает возможность пролетарской революции, завоевания пролетариатом политической власти во Франции, когда такая революция в других странах еще не началась или она происходит во Франции и Германии, но Англия еще не принимает участия в революционном процессе. Так постепенно конкретизируется первоначальное общее представление об «одновременности»: разновременность в рамках одновременности.

(обратно)

82

Мысль, о необходимости дальнейшего развития производительных сил после завоевания пролетариатом политической власти для создания материальных условий перехода к коммунистическому обществу была уже ясно высказана и в «Принципах коммунизма», и в «Манифесте Коммунистической партии».

(обратно)

83

Все это рассуждение представляет собой классический образец вывода относительно будущего, который опирается на материалистическое понимание истории и сводится к исторической аналогии.

(обратно)

84

«Ряд лет» (Маркс, по свидетельству Рёзера), «15, 20, 50 лет» (сам Маркс на заседании ЦК Союза коммунистов), «весьма далеко», «много лет» (Энгельс здесь) – так с разных сторон представляли себе тогда Маркс и Энгельс продолжительность предстоящего революционного процесса. Курсив наш.

(обратно)

85

Идею промышленных армий выдвигали еще утописты: Фурье (61, II, 286, 293 – 294, 296), Кабе (63, II, 101), Дезами (65, 277 – 278, 295 – 304, 349, 459), Вейтлинг (66, 469).

(обратно)

86

Т.е. нечто среднее между постоянной армией и милиционной системой.

(обратно)

87

Специфические трудности преобразования и развития сельского хозяйства отмечались и на XXIV съезде нашей партии (53, I, 57).

(обратно)

88

Мы должны, писал Энгельс одному из друзей, использовать нынешний спокойный период мировой истории, чтобы развить революционную теорию (34, 176).

(обратно)

89

См. письма Энгельса Кафьеро 1 июля и 28 июля 1871 г., Лафаргу 30 декабря 1871 г., Терцаги в январе 1872 г. и Куно 24 января 1872 г. (33, 201 – 203, 223, 309, 316 – 317, 327 – 329).

(обратно)

90

Энгельс, как всегда, очень конкретен, он вовсе не берется решать проблему вне пространства и времени, давать раз и навсегда готовое решение, провозглашать некую вечную истину. Он ищет решение проблемы лишь при исторически данных, как он сам говорит, при существующих в современном обществе условиях.

(обратно)

91

Обратим внимание на ярко выраженную здесь диалектичность постановки вопроса у Энгельса.

(обратно)

92

Ср. аналогичную формулировку в работе Маркса и Энгельса «Мнимые расколы в Интернационале» (18, 45).

(обратно)

93

Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ф. 21, ед. хр. 56/11. Ср. известное высказывание Ленина: «аппарату типа Высшего совета народного хозяйства суждено расти, развиваться и крепнуть, заполняя собой всю главнейшую деятельность организованного общества» (51, т. 36, 377 – 378).

(обратно)

94

В «Критике Готской программы» Маркс дал классическое определение этого периода: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» (19, 27).

(обратно)

95

Обратите внимание на эту формулу: люди делают свою историю сами. Маркс и Энгельс обращались к ней неоднократно – и в «Немецкой идеологии», и в «Восемнадцатом брюмера…», и в «Анти-Дюринге», и в письмах. Она выражает активную роль человека в историческом процессе. С переходом к коммунизму эта роль принципиально изменяется, качественно возрастает: люди, человеческое общество в целом, начинают действительно, вполне сознательно творить свою историю.

(обратно)

96

Через два года Энгельс разовьет эту мысль в «Анти-Дюринге» (20, 294 – 295).

(обратно)

97

Здесь Энгельс формулирует важную закономерность, свойственную утопическим системам: их достоверность находится в обратном отношении к степени детализации картины будущего. Видимо, аналогичная закономерность действует и в более широком плане: достоверность научного предвидения будущего, при прочих равных условиях, также находится в обратном отношении к его конкретности.

(обратно)

98

Летом 1877 г. в статье «Карл Маркс» Энгельс еще более подробно развил свою мысль о двух великих открытиях Маркса (19, 111 – 115).

(обратно)

99

Первоначально эта тема появляется у Маркса в начале 1858 г. в рукописи «Критика политической экономии» (41, II, 21; ср. 41, I, 470, II, 49; 29, 254). Классически этот вопрос был разработан Марксом в 1865 г. в рукописи III тома «Капитала» (25, I, 478 – 485). Маркс показал здесь, что акционерные общества – это упразднение капитала как частной собственности в пределах самого капиталистического способа производства. При подготовке к печати III тома (изд. 1894 г.) Энгельс сделал важное добавление о развитии новых форм промышленных предприятий, представляющих собой акционерные общества второй и третьей степени (25, I, 480 – 481).

(обратно)

100

В другом месте, ссылаясь на «Капитал», Энгельс еще более четко определяет две формы собственности в будущем обществе: «общественная собственность простирается на землю и другие средства производства, а индивидуальная собственность – на остальные продукты, т.е. на предметы потребления» (20, 134).

(обратно)

101

Ср. аналогичную мотивировку в «Немецкой идеологии» (46, 93 – 94).

(обратно)

102

Так со всей определенностью Энгельс утверждает, что первоначально уничтожение частной собственности на средства производства осуществляется путем превращения ее в государственную собственность, т.е. первоначально (видимо, пока существует государство) общественная собственность существует в форме государственной собственности.

(обратно)

103

Энгельс описывает этот сам по себе весьма длительный и сложный процесс, разумеется, лишь в самой обобщенной форме.

(обратно)

104

Энгельс опирается на мысль Сен-Симона (ср. 20, 270).

(обратно)

105

Это важнейшее определение появляется здесь впервые. Очень четко выступает позиция Энгельса по вопросу о государстве после пролетарской революции и его борьба на два фронта – и против оппортунистов, и против анархистов.

(обратно)

106

Мысль о том, что обобществление средств производства должно будет устранить товарное производство, неоднократно высказывалась также и Марксом, например за три года до этого в «Критике Готской программы» (19, 18 – 19).

(обратно)

107

Если же иметь в виду предпосылки более отдаленные, то они восходят по крайней мере к «Немецкой идеологии» (46, 34 – 35, 29).

(обратно)

108

Правда, такой терминологии – и соответственно такого ясного понимания – у утопистов не было.

(обратно)

109

Это положение эквивалентно знаменитой формуле «Манифеста Коммунистической партии»: «Свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (4, 447).

(обратно)

110

Ср. аналогичное высказывание у Буонарроти (58, I, 394 – 395).

(обратно)

111

В оригинале здесь, между прочим, игра слов: aus einer Last eine Lust wird, где Last – бремя, тягость, a Lust – радость, удовольствие.

(обратно)

112

Обратите внимание, что в отличие от утопистов Энгельс воздерживается от всякой дальнейшей конкретизации.

(обратно)

113

О преодолении противоположности между городом и деревней путем наиболее целесообразного, равномерного размещения населения и производительных сил (крупной промышленности) по всей стране Энгельс писал за пять лет до этого в своей работе «К жилищному вопросу» (18, 276 – 277). Актуальность задачи правильного размещения производительных сил была отмечена и на XXIV съезде нашей партии: «Надо и дальше продолжать работу по улучшению территориального размещения производства» (53, I, 92).

(обратно)

114

«Утопия возникает лишь тогда, когда пытаются, „исходя из существующих отношений“, предуказать форму, в которой должна быть разрешена та или иная противоположность, присущая существующему обществу» (18, 276 – 277).

(обратно)

115

В условиях развитого социалистического общества устранение существенных различий между городом и деревней является одной из главных задач коммунистического строительства. XXIV съезд КПСС констатировал, что в процессе строительства коммунизма, в ходе современной научно-технической революции в нашей стране «постепенно сближаются условия труда и быта в городе и деревне». На съезде была выдвинута задача «сделать Москву образцовым коммунистическим городом» и отмечено, что «преимущества социализма позволяют направлять естественный процесс роста городов таким образом, чтобы их население пользовалось все более здоровыми и удобными условиями жизни» (53, I, 68, 97, II, 232).

(обратно)

116

Т.е., очевидно, со времени «Немецкой идеологии». Курсив наш.

(обратно)

117

Курсив наш.

(обратно)

118

Ниже эта вторая задача формулируется так: «провести экономическую революцию общества».

(обратно)

119

Указывая на принципиальную возможность – при определенных конкретно-исторических условиях – развития революции мирным путем, Маркс вместе с тем подчеркивал, что господствующие классы не станут добровольно уступать своих позиций и будут пытаться путем контрреволюционного насилия сорвать социалистические мероприятия, осуществляемые мирными средствами. «„Мирным“ историческое развитие может оставаться лишь до тех пор, – писал он в 1878 г., – пока те, кто в данном обществе обладает властью, не станут путем насилия препятствовать этому развитию. Если бы, например, в Англии и в Северо-Американских Соединенных Штатах большинство в парламенте или в конгрессе получил рабочий класс, то он мог бы на законном основании устранить стоящие на его пути законы и учреждения… И все-таки „мирное“ движение превратилось бы в „насильственное“, столкнувшись с сопротивлением заинтересованных в старом порядке…» (44, I, 397; ср. 70, 143).

(обратно)

120

Именно из-за оговорки Энгельса, что он отвлекается в данном случае от вопроса морали, было бы кощунством истолковывать это положение как равноценное иезуитскому «цель оправдывает средства». Пролетарский революционер, коммунист не может (не должен) действовать аморально. Даже великая цель коммунистического преобразования общества не может оправдать всякое средство, казалось бы, ведущее к ней. Это вытекает из самой сути марксизма.

(обратно)

121

Об этом Энгельс писал и в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» (21, 169 – 173).

(обратно)

122

Ср. письмо Энгельса Каутскому от 29 июня 1891 г. (38, 105).

(обратно)

123

Отметим, что Энгельс точно ограничивает общественную собственность: это будет собственность только на средства производства.

(обратно)

124

Курсив наш.

(обратно)

125

Ср. письмо Энгельса Бернштейну 9 октября 1886 г. (36, 459 – 460).

(обратно)

126

Тот же мотив, что и в письме Каутскому о перенаселении: «Эти люди, во всяком случае, будут не глупее нас с Вами».

(обратно)

127

Через год в письме Гертруде Гильом-Шак Энгельс развивает ту же мысль: «Меня же, признаюсь, здоровье будущего поколения интересует больше, чем абсолютное формальное равноправие обоих полов в последние годы существования капиталистического способа производства. Действительное равноправие женщины и мужчины может, по моему убеждению, осуществиться лишь тогда, когда будет уничтожена эксплуатация капиталом и тех и других, а ведение домашнего хозяйства, которое является теперь частным занятием, превратится в отрасль общественного производства» (36, 293 – 294).

(обратно)

128

Понятие «полного коммунизма» встречается здесь первый и, насколько нам удалось установить, единственный раз.

(обратно)

129

Здесь Энгельс развивает ту же самую концепцию, из которой они с Марксом исходили при оценке возможных перспектив развития русской общины. Речь идет о возможности при определенных условиях миновать те или иные ступени исторического развития.

(обратно)

130

В работах Маркса и в его письмах к Энгельсу подобных высказываний нет. Значит, он высказывался об этом только устно. Ср. также общее положение, сформулированное в работе Энгельса «К жилищному вопросу» (1873): «Вообще вопрос вовсе не в том, захватит ли пролетариат, достигнув власти, орудия производства, сырые материалы и жизненные средства путем простого насилия, заплатит ли он тотчас же вознаграждение за это, или выкупит постепенно эту собственностьнебольшими частичными платежами. Пытаться ответить на этот вопрос заранее и относительно всех возможных случаев – значило бы фабриковать утопии» (18, 278 – 279).

(обратно)

131

Ту же принципиальную методологическую особенность марксистской теории будущего общества подчеркивает и Ленин: «У Маркса нет и капельки утопизма в том смысле, чтобы он сочинял, сфантазировал „новое“ общество. Нет, он изучает, как естественно-исторический процесс, рождение нового общества из старого…» (51, т. 33, 48).

(обратно)

132

Ср. в недавно (1961 г.) опубликованном письме Энгельса Зомбарту от 11 марта 1895 г.: «Все миропонимание Маркса – это не доктрина, а метод. Оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальнейшего исследования и метод для этого исследования» (39, 352).

(обратно)

133

Не исключено, что в зародыше здесь содержится допущение о возможности победы социализма сначала в одной стране. Курсив наш.

(обратно)

134

Энгельс цитирует слова Горация: «лет девять хранить без показу», т.е. не торопиться.

(обратно)

135

Т.е. Капская колония, южная провинция теперешней Южно-Африканской Республики.

(обратно)

136

Типичная для Энгельса осторожность.

(обратно)

137

Так развивается концепция, сформулированная в 1847 г. в «Принципах коммунизма» (4, 334). По мысли Энгельса, коммунистическая революция, победившая в ряде наиболее развитых стран, будет воздействовать на другие страны силой примера и экономическим влиянием.

(обратно)

138

Снова типичная для марксистского прогноза осторожность. Заметим также, что Энгельс предвидит ряд специфических фаз экономического и политического развития слаборазвитых стран к социализму (коммунизму) – ряд фаз, очевидно, отличных от развития, пройденного капиталистическими странами, или, по меньшей мере, не вполне совпадающих с таким развитием.

(обратно)

139

Свидетельством аналогичного пересмотра прежних представлений относительно степени зрелости буржуазного общества и перспектив революционного развития является известное письмо Маркса Энгельсу 9 апреля 1863 г. Обычно в этом письме отмечают только мысль о неравномерности исторического развития, о колоссальном ускорении его в периоды революций: «впоследствии могут наступить дни, в которых сосредоточивается по 20 лет». Однако Маркс высказывает в этом письме и другую мысль. Перечитав снова, почти 20 лет спустя, книгу Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», он говорит, что хотя ожидавшаяся ими революция все еще не осуществилась, но, с точки зрения всемирно-исторического развития, 20 лет небольшой срок: «Я вновь перечитывал твою книгу… Как свежо, страстно, с каким смелым предвидением, без ученых и научных сомнений написана эта вещь! И сама иллюзия [курсив наш], что завтра или послезавтра можно будет воочию увидеть исторический результат, придает всему так много теплоты и жизнерадостности…» Ожидаемого результата все еще нет. Но в подобных огромных процессах 20 лет означают не больше, чем один день (см. 30, 280).

(обратно)

140

В тексте книги в ссылках на источники первая цифра обозначает номер источника по данному списку литературы, римская цифра – том или часть, остальные цифры – страницы (исключение составляет источник 51 – здесь том указывается буквой т); ссылки на разные источники разделяются точкой с запятой.

(обратно)

Оглавление

  • Предварительные замечания
  • Глава первая. От утопии к науке (1842 – 1845)
  •   1. Когда Энгельс стал коммунистом
  •   2. Первые высказывания
  •   3. Начало становления научного коммунизма
  •   4. Пропаганда коммунизма в Германии
  •     Описание коммунистических колоний
  •     Эльберфельдские речи
  •   5. «Положение рабочего класса в Англии»
  • Глава вторая. Философское обоснование научного коммунизма (1845 – 1846)
  •   1. Замысел «Немецкой идеологии»
  •   2. Понять и изменить мир
  •   3. Действительное освобождение
  •   4. Предпосылки революции
  •   5. Необходимость революции
  •   6. Диктатура пролетариата
  •   7. Коммунистическое общество
  •     Уничтожение частной собственности
  •     Уничтожение разделения труда и классов
  •     Производство
  •     Общение (общественные отношения)
  •     Сознание
  •     Человек
  •   8. Итог
  • Глава третья. От теории к практике (1846 – 1848)
  •   1. Первые варианты программы
  •   2. «Манифест Коммунистической партии»
  • Глава четвертая. Опыт революции и развитие теории (1848 – 1871)
  •   1. Обобщение опыта революции
  •     Мартовское «Обращение». Непрерывная революция
  •     Раскол. Трудности настоящей революции
  •   2. Манчестерский период
  •     Армии коммунистического общества
  •     Использование специалистов
  •     Критические размышления по поводу книги Прудона
  •     Кризис 1857 года
  •     Проблема перенаселения
  •     Рецензии на «Капитал»
  •     Конец «проклятой коммерции»
  • Глава пятая. Углубление и систематизация теории (1871 – 1883)
  •   1. Что останется от государства
  •   2. Возрастающая роль сознания
  •   3. Энциклопедия научного коммунизма
  •     Превращение утопии в науку
  •     Очерк теории
  •     Производство. Уничтожение противоположности между городом и деревней
  •     Распределение. Социальное равенство
  •     Надстройка. Мораль
  •     Экспроприация экспроприаторов как отрицание отрицания
  •     Важнейшие достижения
  •   4. Конец периода
  • Глава шестая. Диалектика будущего (1883 – 1895)
  •   1. Государство и революция
  •   2. «Происхождение семьи, частной собственности и государства»
  •     Преобразование семьи
  •     Коммунизм как отрицание отрицания
  •   3. Обобществление средств производства
  •   4. Кооперативное производство. Преобразование земледелия
  •   5. Диалектика будущего
  •   6. Национальный вопрос
  •   7. Перспективы революции
  •   8. Свободное развитие каждого
  • Некоторые выводы
  • Список цитируемой литературы
  • *** Примечания ***