Царство Божие внутри нас [Иоханн Таулер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ НАС


Проповеди Йоханна Таулера


Перевод И.Прохоровой





ЙОХАНН ТАУЛЕР. БОГОСЛОВ-МИСТИК, ПРОПОВЕДНИК И НАСТАВНИК

Что такое христианские мистические учения вообще и немецкая мистика в частности? Начнем с последнего. Понятие «немецкая мистика» не является четко определенной категорией. Своим происхождением и введением в прошлом веке в научный оборот оно обязано ученику Гегеля Карлу Розенкранцу, который с некоторым пафосом использовал его, рассматривая развитие «немецкого духа» в философии Гегеля. Начало этого «немецкого духа» он усмотрел в мистическом богословии Майстера Экхарта и его учеников. Следующий взлет интереса к немецкой мистике приходится на 20—30-е годы уже нашего века, когда Майстера Экхарта и его окружение попеременно пытались использовать то идеологи фашизма, то марксизма, представляя его то носителем сумрачного немецкого гения и апостолом белокурых германцев, то исключительно народным проповедником [1], [2]. Следующая по времени волна интереса к немецкой мистике началась в середине 60-х годов XX века и продолжается до сих пор. Результатом ее стало полное выведение немецкой мистики за какие бы то ни было политические и национальные пределы и как следствие этого вывод, что «немецкой» ее можно назвать только по немецкому языку, на котором были выражены представления этих богословов, и по тому, что жили они в Оберланде — области Верхнего Рейна, или Южной Германии, где исторически родилось и к началу XIV в. окончательно оформилось это религиозное течение.

В последние годы произошел настоящий исследовательский бум в изучении немецкой мистики и превалирует в нем изучение наднационального богословского аспекта, который оказался гораздо интересней национальных, «народных», особенностей. Немецкая мистика — это прежде всего церковная христианская мистика. Богословский словарь [3], объясняя это слово применительно к христианской, иудейской или мусульманской духовной жизни, приводит следующее его значение: «опыт внутренней, непосредственной встречи человека с основополагающей для него и всего сущего божественной бесконечностью». Для христианских мистиков самым важным было именно «опытное» постижение Бога, подобное тому, что было у первых христиан, которые сами видели, слышали и ощущали Его. Кроме того, христианская мистика — это мистика Писания, мистика, нерасторжимо связанная с апостольской Церковью и с отцами Церкви. В свете этого главного ее качества совершенно несерьезными кажутся разговоры о влиянии на нее то пантеизма, то монизма, то суфизма и чуть ли не индийской йоги, хотя, несомненно, всех их роднит стремление к Абсолюту.

Именно в своем «опытном» познании встречи с Богом немецкая мистика целиком находится в русле древнехристианской мистики, присущей христианству по самой его природе, и, как и все мистические христианские учения, она естественным образом связана и с греческими языческими учениями о возврате человеческой души из материального мира назад к Богу, и с восточными мистическими учениями.

Расцвет немецкой мистики обычно связывают с именем Майстера Экхарта, но ему предшествовало существование замечательной «женской» духовной мистической литературы и уже долгое знакомство с сочинениями Дионисия Ареопагита, который стал известен в Европе в IX в. и сочинения которого оказали самое сильное влияние на Майстера Экхарта.

С началом XIV в. в богословии вообще происходит определенная «смена вех», отход от схоластики, пли «учености», с ее строгой иерархией авторитетов, жесткими правилами цитирования и безусловным почтением к мнениям предшественников. Замечательный историк Л. Н. Гумилев говорил: «Схоластика — это система сносок». Но за этой «системой», безусловно очень ценной для сохранения преемственности в науке, стало исчезать живое религиозное чувство, которое не могли заменить ссылки на великие умы прошлого. Хотя смена эта происходит очень мягко, при совершеннейшем почтении ко всем старым авторитетам и при безусловной отсылке к ним, но центральным и в религиозной жизни, и в богословии опять становится главное — непосредственная встреча с живым Богом. Передача остроты и яркости переживания этой встречи была тем сильнее и тем заразительней для окружающих, чем более близок и понятен им был язык, на котором об этом рассказывалось. До XIV в. языком Церкви в Германии была исключительно латынь, на ней совершалось богослужение, на ней писали богословские трактаты. Расцвет немецкой мистики связан еще и с тем, что впервые живой опыт богообщения был выражен на народном языке, а отсутствие точных богословских терминов, которые еще только нащупывались, с лихвой компенсировались чувством и воображением. Анализируя сейчас многие положения Экхартова учения о соединении с Богом, ученые приходят к парадоксальному выводу [4], что высказывания, навлекшие на него обвинения в ереси, а он был признан виновным в 22 из 28 предъявленных ему обвинений, часто — результат неправильного перевода и неразработанности богословской терминологии на немецком языке. Ведь даже многие и многие годы спустя народный язык считался недостойным того, чтобы на нем писать столь серьезные вещи. И если в литературе латынь дрогнула под натиском поэзии как наиболее интимного словесного творчества еще в XIII в., то в богословии, где она сохранялась дольше всего, ее решительно потеснили только в первой половине XIV в. и только потому, что изменился характер религиозной жизни, связь с Богом стала гораздо более непосредственной и интимной и для ее выражения потребовался живой язык. Большую роль в этом сыграли два нищенствующих ордена — францисканцев и, особенно, доминиканцев. В отличие от старых орденов, бенедиктинцев и цистерцианцев, которые строили свои  монастыри вдали от больших поселений и оттуда вели свою миссионерскую и просветительскую деятельность, францисканцы и доминиканцы устраивали свои  монастыри посреди городов, ставя своей задачей обращение беднейшего населения, долго остававшегося лишь формально христианским, но не затронутым верой по-настоящему. Нищенствующие монахи подавали этим беднякам наглядный пример следования за Христом и, конечно же, они разговаривали с ними на их языке — «народном» немецком языке [5].

Исторически поводом для «литературного» развития богословских мистических учений на «народном» языке была поставленная перед братьями-доминиканцами в конце XIII в. задача окормлять насельниц многочисленных женских монастырей, примыкавших к их ордену [6]. Сестры не знали латыни и говорить проповеди для них нужно было по-немецки. Следует сказать, что братья-доминиканцы очень серьезно отнеслись к своей новой задаче, и их проповеди, для которых поначалу они с трудом подбирали немецкие слова, вскоре превратились в настоящее духовное руководство и школу мистической практики. Кроме того, проповеди эти говорились для хорошо подготовленной аудитории. В женских монастырях была жива традиция древней женской мистики XII и XIII вв., наиболее яркими представительницами которой были Элизабет из Шенау (ум. 1164), Хильдегард Бингенская (ум. 1179) и Мехтхильд Магдебургская (1212—1299), автор впервые написанного на немецком языке автобиографического сочинения «Откровения сестре Мехтхильд из Магдебурга, или Льющийся свет божественности» [7], представляющего собой запись исключительного по силе и достоверности свидетельства непосредственного общения с Богом и соединения с Ним. Это первое мистическое сочинение на родном языке невероятно высоко поднимало планку требований к проповедям в женских монастырях и по богословской глубине, и по эмоциональному накалу.

О немецкой мистике судят по ее трем выдающимся представителям. Прежде всего это Майстер Экхарт (1260—1328) и затем его ученики и последователи в следующем поколении — Генрих Сузо (1295—1366) и Йоханн Таулер (1300— 1361). И хотя мистика Экхарта имеет исключительно умозрительную и интеллектуальную направленность [8], влияние Экхарта на его современников и последователей — несмотря на обвинение в ереси и последующий запрет — было сродни чуду и во многом объяснялось его необыкновенной личностью, во всяком случае таково было единодушное убеждение его слушателей и учеников.

Основной принцип богословско-философской системы Экхарта — обретение Бога в себе. Ссылаясь на Евангелие от Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» (1, 14), Экхарт утверждает, что Бог Отец вечно рождает во всем подобного Себе Сына, и место этого рождения — душа человека.

Мистика Генриха Сузо — это поворот к более конкретному поиску пути к соединению души с Богом, но его метафизическое учение носит характер биографического и очень личного свидетельства. Учение же Йоханна Таулера находится посредине между этими двумя крайностями — объективным учением Экхарта и субъективным учением Сузо. Именно Таулеру принадлежит честь создания такого учения, которое стало «руководством» к жизни и дерзкая незаурядность которого стала целительным ферментом религиозного обновления всей Западной Европы.

Все сведения о происхождении, внешних событиях жизни и даже самих годах жизни Йоханна Таулера известны весьма приблизительно, как будто бы изначально жизнь его была запрограммирована на внутреннее, а не внешнее заполнение. И все-таки из этого приблизительно известного складывается следующая картина:

Йоханн Таулер родился примерно в 1300 г. в семье богатого купца Николауса Таулера. Рано обратившись к внутренней духовной жизни и отказавшись от отцовского наследства, в 15 лет он вступил в Доминиканский монастырь в Страсбурге. Там он несколько лет был учеником, вероятней всего, Йоханна фон Штернгассена, а затем три года учился в главном учебном заведении Ордена Generalstudium в Кельне. Вряд ли он учился у самого Экхарта, хотя сразу же стал его духовным учеником. Из Кельна Таулер вернулся в Страсбург, не поехав в Париж для получения магистерского звания, чего от него ожидали. Всю свою жизнь, за исключением нескольких лет, проведенных в Базеле (о чем ниже), и коротких отлучек, он провел в своем монастыре, там он и умер 16 июня 1361 г. и там же погребен.

Внешне не богатая событиями, жизнь Таулера была чрезвычайно духовно насыщенной. Таулер совершенно сознательно отказался от получения степеней и построения карьеры внутри Ордена, на что имел полное право, будучи дипломированным «учителем Священного Писания». Он  с самого начала ставил перед собой чисто практические задачи, называя себя наставником, а не начетчиком, учителем жизни, а не написанного — «Lebemeister» в противоположность «Lesemeister».

В Таулере очень рано проявился могучий дар проповедника, но проповедника особого — все, что он говорил о Боге было для него живой действительностью и основывалось на его собственном опыте. Его проповеди в соборах, многочисленных женских монастырях и на площадях были настолько мощны по глубине чувств и языку, так близки к жизни и так отвечали настроениям слушателей, что очень быстро Таулер стал одним из самых известных проповедников своего времени.

Сам Таулер никогда не записывал свои  проповеди и, будучи не начетчиком, а истинным наставником, всегда говорил их словно в первый раз, записывать же их у него не было ни времени, ни желания. К сожалению, не сохранились и письма, которые он должен был писать своим духовным дочерям. А о том, что он их писал, свидетельствует единственное сохранившееся письмо такого рода. В Базеле Таулер сблизился с «Друзьями Божьими», обществом, или, скорее, братством, которое стало благодатной средой для развития немецкой мистики. Понятие «Друзья Божьи» пришло из Евангелия (Ин. 15, 14—15): «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я называю вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». С XIII в., начиная с Мехтхильд Магдебургской, это понятие приобретает в Германии более широкое распространение и более определенное значение, а именно круга людей (но никак не секты и не «церкви в церкви»), для которых духовные интересы превосходили все прочие. Члены этого круга обменивались письмами и сочинениями, которые часто посылали друг другу с Генрихом фон Нердлингеном, много разъезжавшим богатым негоциантом, также входившим в этот круг. Благодаря Генриху фон Нердлингену составилось первое собрание писем на немецком языке. Однако письма Таулера, за исключением одного, не уцелели. Зато в настоящее время известны 84 подлинные проповеди Таулера, сохранившиеся более чем в сотне рукописей. Количество приписываемых ему проповедей в течение времени значительно менялось — от 100 и даже 150 до 80 и, наконец, 84. Так высок был его авторитет, что ему приписывали все мощные по содержанию проповеди, в том числе и Майстера Экхарта, хотя нередко это делалось и в целях конспирации, дабы надежнее сохранить сказанное Экхартом после его осуждения. Исследование рукописей [9] показывает, что проповеди были в основном записаны монахинями, рукописи многократно переписывались, они несут на себе диалектальные отпечатки языка переписчиков, что еще раз доказывает, что проповеди были записаны с устной речи. Известно также, что рукописи имели широкое хождение в Рейнской области и Нидерландах. Некоторые рукописные тексты стали известны еще до смерти Таулера и не исключено, что он сам их просматривал, а может быть, даже редактировал. Во всяком случае, они отличаются гораздо большей точностью и грамотностью текстов, чем записи проповедей Экхарта.

Печатное издание проповедей Таулера появилось довольно рано — в Лейпциге в 1498 г. Затем в течение двух следующих веков труды Таулера издавались в разных городах

Германии, Швейцарии и Нидерландов с частотой раз в 30— 40 лет. Примечательно, что был издан даже перевод проповедей Таулера на латинский язык, и это значительно расширило круг его читателей. После такого издательского бума следует перерыв до середины XIX в., когда с подачи К. Розенкранца возникло понятие «немецкая мистика» и началось более или менее серьезное изучение сочинений мистиков вообще и Таулера в частности. С тех пор были сделаны многие переводы Таулера на современный немецкий язык, лучшим из которых считается перевод Г. Хофманна, выпущенный в 1961 г. к шестисотлетию со дня смерти Таулера.

Годы жизни Таулера — первая половина XIV века — оказались временем расцвета не только немецкой мистики, но и вообще христианских мистических учений. Так, в Византии к этому времени святителем Григорием Паламой было окончательно сформулировано мистическое учение монахов-исихастов, или молчальников, которое затем через Сербию и Болгарию попало в Россию и надолго предопределило ее духовную историю. Последний всплеск некогда мощного интереса к мистическим христианским учениям произошел в России в середине XIX в., совпав по времени с возрождением интереса к немецким мистикам в Германии. Почему именно XIV в. оказался особым временем, отмеченным такой неудержимой и очень конкретной тягой к Богу, временем исключительно напряженных духовных поисков, не может быть до конца объяснено ни природными катаклизмами, ни войнами, ни даже разразившейся эпидемией чумы, как это пытались представить многие позднейшие исследователи, поскольку как нет времен безмятежных, так и ответы на вызовы времени всегда различны. В качестве примера неудавшихся попыток найти разгадку этого феномена можно привести мнение на этот счет английской писательницы, автора многочисленных книг и статей о мистицизме Эвелин Эндхил: «Если попытаться представить историю христианского периода мистицизма в Европе с помощью построения хронологической кривой, своими взлетами и падениями показывающей отсутствие или преобладание в каждый данный момент мистиков и мистической мысли, то мы обнаружим, что великие периоды их активности соответствуют великим периодам художественной, материальной и интеллектуальной цивилизации. Как правило, они идут сразу вслед за ними и, кажется, завершают такие периоды... Когда наука, политика, литература и другие искусства — проявления власти над природой и стремления к устроению жизни — достигали своих высот и производили на свет свои  величайшие творения, на передний план выходил мистик, подхватывал факел и нес его дальше. Он  — словно прекраснейший цветок человечества, плод, к которому стремится каждая великая творческая эпоха»[10]. Вспомнив политический упадок Византии именно в XIV в. и Германию, в это же время раздираемую междоусобицами, мы никак не можем согласиться с таким мнением и оставляем эти красивые слова целиком на совести автора.

Как для византийских богословов, главным авторитетом для Таулера-богослова являлся Дионисий Ареопагит [11], труды которого стали известны в Византии в VI в., а в Европе в первой половине IX в. Дионисий Ареопагит, или, как его часто называют ученые Псевдо-Дионисий, поскольку споры вокруг его личности продолжаются до сих пор (и, видимо, не прекратятся никогда), повлиял на богословскую мысль всего христианского мира, развив два взаимодополняющих утверждения апостола Павла — о том, что Бог неведом, непознаваем, и что «мы Им живем и движемся и существуем» (Дели, 17, 23—28). Катафатическое (утвердительное) богословие уравновешено у него, таким образом, апофатическим (отрицательным). Его утверждение непознаваемости Бога оказало огромное влияние на развитие мистических христианских учений. Таулер много и охотно цитирует Дионисия. Несколько меньше, но в высшей степени почтительно он цитирует также Блаженного Августина [12], Амвросия Медиоланского [13], Илария Пиктовийского [14], Григория Великого [15], св. Бернарда Клервосского [16], Ансельма Кентерберийского [17], Альберта Великого [18], Фому Аквинского [19], греческих языческих философов Платона и Аристотеля и неоплатоников Плотина и Прокла [20]. Но, как отмечают исследователи Таулера (в частности, Алоис Н. Хаас), цитирование их было обязательным для образованного богослова и обычно не выходило за пределы популярного в средневековой Европе «Сборника изречений 24 философов» [21]. Естественно, никаких сносок у Таулера нет, цитирует он по памяти, по смыслу, а не по букве, поэтому найти откуда взята цитата, бывает затруднительно. Между греческими языческими философами он вообще не делает никакого различия, так что выходит, что все они говорили примерно одно и как раз то, что отвечает взглядам самого Таулера.

Самым бесспорным авторитетом для Таулера был Май-стер Экхарт. Его он считал своим учителем, но, разделяя по существу все его взгляды, все время старался смягчить их остроту, чтобы уберечь опального учителя от лишних нападок. То обстоятельство, что сборники проповедей Таулера включали большое количество проповедей Экхарта, говорит о том. что для слушателей их взгляды были неразличимы, и уж тем более для последующих переписчиков и составителей. Однако же Таулеру удалось избежать печальной судьбы Экхарта и Сузо, обвиненных в ереси и подвергнутых запрету.

Проповеди Таулера построены по обычному принципу: фраза из Библии и ее толкование. Но выбор этих фраз у Таулера абсолютно свободен и не подчинен циклу церковных чтений, цитирует он свободно, передавая не букву, а дух, и, вероятней всего, не имея перед глазами Книги. Очевидно, что сознание слушателей Таулера было настолько проникнуто Писанием, что им достаточно было малейшей отсылки, чтобы понять, о каком месте Библии идет речь. Поэтому цитаты у Таулера очень редко бывают дословно точны и почти никогда не имеют ссылок. С совершенной свободой он использует любую цитату из Библии, чтобы доказать свой главный тезис: только обратившись в глубину души и отказавшись от внешних соблазнов, можно обрести в себе живого Бога. Это он неустанно повторяет своим слушателям, используя для подтверждения своей мысли все авторитеты, образы и сравнения. В этой однонаправленности — его сила и в какой-то мере слабость, делающая его певцом одной ноты.

Главным для Таулера было внутреннее христианство, хотя он не только никогда не отказывался от соблюдения церковных порядков и установлений, но и настаивал на их ревностном исполнении. «Чтобы сказать, что такое внутреннее христианство, нужно сказать, что им не является: оно не имеет ничего общего со сверхъестественным, с оккультной или магической практикой и опытом, с призыванием сверхъестественных сил или способностей, с демоническим заглядыванием в астральный мир... Все это скорее препятствие на пути вовнутрь, оно легко заводит в бездонную трясину, полную болотных огней, и сбивает с того пути, который ведет к внутреннему свету и единению с Богом» [22].

Что представляет собой мистическое учение Таулера?

Это — глубокое внутреннее убеждение, подтвержденное собственным опытом, что «Царствие Божие — внутри нас» (Ср.: Лк. 17, 21). Из этой убежденности рождалась конкретность его поучений и советов пастве, как обрести это Царствие и в чем оно состоит. Как представитель практической мистики и живого деятельного христианства он был далек от религиозного фанатизма. Монашескому бегству от мира он противопоставлял задачу преодоления мира. Он  учил, что Царствие Божие следует искать там, где оно спрятано — в глубине души. И поиск этого таинственного, сокрытого от глаз Царства носит у Таулера очень конкретный, земной и понятный характер, хотя и требует от человека огромных усилий и самоограничения: трудись в миру в духе Божьем, памятуя лишь о Боге, твори внешнюю жизнь силой внутренней, чтобы внешнее и внутреннее стали едины и чтобы Царствие Божие стало внешней и внутренней реальностью.

Таулер учит, что человек — существо, подобно Богу, триединое: первое — человек внешний, или то, что в человеке воспринимается чувствами, второе — человек внутренний, и третье — сокрытый в самой глубине образ и подобие Божие, или Христос в нас. И все это — один человек.

И это — еще одно доказательство, что мистика, каковой она предстает в христианстве, глубже, чем любая психология, имеющая дело с личностью, с относительным Я, поскольку все они пытаются исследовать подсознательное, исходя из индивидуальности, но ничего не зная об абсолютном Я. Вся мудрость и все духовные труды внешнего человека ведут к внутреннему, в котором сотворяется истинное и непрерывное обновление, дабы явился самый сокровенный человек — божественная глубина.

Но все духовные упражнения и благочестивые труды полезны и благотворны лишь тем, кто не думает при этом ни о самих себе, ни о своем земном или вечном благе, но совершенно отказывается от своей воли, дабы свершалась в них воля Господня и обитал и действовал в них Бог. Центральный пункт мистики Таулера, таким образом, — глубина души, которая одна может стать глубиной божественной и трудами самого человека быть предуготованной к рождению в ней Бога. Утверждая это, Таулер ссылается на Писание, на отцов церкви, на «научные» авторитеты — «об этом еще до рождества Христова и до христианских святых отцов говорили и другие великие учители, такие, как Платон, Аристотель и Прокл, которые знали о внутреннем достоинстве и свидетельствовали о глубине души», на своего учителя — «тому же учил и Майстер Экхарт» — и на собственный опыт.

Следующий важнейший момент — необходимость самоограничения или умение оставлять: оставлять все привязанности и ценности, все собственные желания, земные или духовные, всякое знание и все образы. «Истинное блаженство состоит в отрешенности, в оставлении и отдаче воли. Воля — это столбы, на которых держится всякая рознь и беспорядок. Опрокинь эти столбы, и упадут преграды, которые противостоят возврату в глубину души. Неизмеримое блаженство заключено не в деятельности, а в предоставлении себя Богу. Кто так подготовит свою душу, очистив ее от всех помыслов, желаний, чувств и образов, чтобы в ней мог родиться Бог, тот по праву назовется блаженным. Стань безмолвным, оставь себя, не полагайся на разум, сделайся абсолютно пустым — и тогда Бог заполнит эту пустоту».

В мистике Таулера, в отличие от его учителя Экхарта, менее выражены умозрительные спекуляции и гораздо более душеспасительные мотивы. Не зря его называли «учителем жизни». Он  учил достигать таинственного богооткровения, учил богопознанию, прибегая к самым понятным и земным образам, например, виноградаря или рыбака, тем самым возвращаясь к вечным истокам — евангельским рассказам и притчам, от которых отвлеклись в своих спекуляциях средневековые схоласты.

Процесс возврата к вечным истокам, к живому общению с живым Богом происходил в XIV в. не только в Германии, Швейцарии и Нидерландах, где жили и проповедовали «рейнские мистики», но, что особенно важно для нас, — во всяком случае, судя по доставшемуся нам наследству, — в Византии, а следом за ней и в России. И хотя пути этого возврата в каждом случае были самостоятельны и независимы, но общим в них было то, что целью и смыслом религиозной жизни становилось рождение в глубине души живого Бога, и достигалось это самоограничением, безмолвием, внутренней молитвой, нестяжанием, отказом от собственной воли и препоручением себя воле Божьей. Такой возврат — задача, которая рано или поздно может встать перед всеми и каждым, и потому помощь такого учителя, как Таулер, бесценна во все времена.

Проповеди Таулера и по сей день поражают своей ясностью, энергией, ненадуманностью, нет ни малейшего сомнения, что они — результат собственного духовного опыта. И, конечно, — необыкновенной эмоциональностью языка, по-современному точного и экономного в выражениях.

И хотя главные темы проповедей Таулера — глубинная жизнь души, внутренний человек, его победы и поражения, наряду с этим он большое внимание уделял повседневной жизни человека в миру — необходимости добросовестно и неукоснительно следовать своему земному предназначению, трудиться, заботиться о семье и детях. Более того, он делал эти гражданские доблести одним из непременных, хотя и не главных, условий достижения Царства Божия, Видимо, в этом разгадка его особой популярности в последующие времена — именно на него ссылался Лютер, реформируя Церковь.

Однако было бы большой ошибкой видеть в Таулере предтечу протестантства. Как убедительно доказывают исследователи его трудов (и прежде всего, Алоис Н. Хаас), Таулер целиком находится в русле церковной традиции, он «православный» католик, верный своему Ордену, неукоснительно следующий правилам церковной жизни. То, чему учил Таулер, — обретение Бога в глубине души и встреча с Ним без всяких посредников — ни в коем случае не противопоставлялись им церковной жизни, наоборот, были невозможны без нее.

К сожалению, русский читатель плохо знаком со школой «рейнских мистиков», хотя в прошлом веке интерес к ним был весьма велик. Майстер Экхарт, учитель и глава этой школы, издавался лишь в «причесанном» виде, адаптированном для семинаристов, Генрих Сузо, лирический певец немецкой мистики, известен в России лишь по коротким отрывкам. Еще меньше повезло Таулеру, мозгу и энергетическому центру этой школы. Первое издание его сочинений на русском языке было подготовлено в 1913 г., но из-за начавшейся войны так и не увидело света: уже готовый набор был рассыпан. Таким образом, ныне впервые вниманию читателя предлагается русский перевод проповедей Йоханна Таулера. Он  сделан по изданию: Johannes Tauler. Das Reich Gottes in uns. Drei Eichen Verlag. Munchen60+Engelberg/Schweiz, 1982. Это издание является результатом научного исследования существующих рукописей и изучения текстов.

Читателю предстоит знакомство с энергичным и умным собеседником и, хотя и отделенным от него шестью с лишним сотнями лет, но не ставшим от этого менее интересным.

Благодарю за внимательное и критическое прочтенне перевода о. Евгения Струговщикова, Г. М. Прохорова и Н. О. Гучинскую.


И. Прохорова


Проповеди Йоханна Таулера



ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ НАС

Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.


Мф. 6, 33


В Евангелии от Матфея на примере полевых лилий (См. Мф. 6, 28—30) и птиц (См. Мф. 6, 26; Ср. Мф. 10, 29; Ли. 12, 6—7, 24) подан нам образец беззаботности: не заботьтесь о том, что вам есть и что пить и во что одеваться (Ср. Мф. 6, 25. 31), ибо Богу известны все ваши нужды. Но прежде ищите Царства Божия, а потом будут даны вам все эти вещи (Ср. Мф. 6, 33).

Никто, — сказано выше, — не может служить двум господам: Богу и внешним вещам (Ср. Мф. 6, 24; Лк. 16, 13). Если он любит одно, то оставляет другое (См. там же). И к забвению печалей призывают слова: кто может всеми своими заботами прибавить себе росту (См. Мф. 6,27) или продлить свою жизнь?

Представьте, сколько сил и времени, труда, усердия и рвения отдаем мы ежедневно, чтобы служить своему Я, и сколь мало тому, что ведет нас к Богу, сколь мало надеемся мы на Того, Кто все может и все совершает, нам, однако, милей хлопотать и суетиться, словно наше существование зависит от нас и продлится вечно.

И все это происходит от нашего Я.

Посмотришь окрест и содрогнешься, как же рьяно человек ищет во всем, и в других людях тоже, только Свое, в мыслях, словах и делах всегда — только Свое, будь то наслаждение или польза, честь или заслуга — всегда только для себя, для своего Я.

Эта одержимость своим Я и своекорыстие въелись столь глубоко, что не только внешний, но и внутренний человек (Ср. 2 Кор. 4, 16) стал весь устремлен на земное — точь-в-точь горбатая женщина, о которой говорится в Евангелии, что была она согнута до земли и не могла взглянуть вверх (См. Лк. 13, 11).

Бедный, что же ты не полагаешься на Бога, Который сотворил тебе столько благ, излил на тебя столько милостей, в Котором — вся жизнь твоя, Кто даст тебе всякую малость, надобную для жизни? Как горько видеть, что даже умные и духовные люди всю любовь и все усердие свое направляют лишь на свои  дела и думают только о себе, о своем Я, вряд ли помышляя еще и о Боге и чувствуя мало желания заботиться о вещах вечных, покуда земные дела, которые движут ими, идут хорошо...

К ним вдвойне применимы слова: нельзя служить двум господам — Богу и внешним вещам (Ср. Мф. 6, 24), а, стало быть: сначала и прежде всего думайте о Царствии Божием (Ср. Мф. 6, 33).

Петр справедливо поучал нас: «Возложите все ваши заботы на Бога, ибо он заботится о вас» (7 Петр. 5, 7). Поскольку заботы о делах внешних наносят человеку тройной вред: ослепляют разум и чувства, гасят огонь любви и преграждают путь вовнутрь, который ведет к Богу, в Царствие Божие, что внутри нас.

Посему важно внимательно следить за тем, куда направлены наши помыслы и устремления, чем мы заняты, покуда живем еще во времени, куда и на что нацелены наши склонности и привычки. Ибо если кто-то год или два пребудет в заблуждении, то это столь глубоко угнездится в нем, что он вряд ли когда сможет это преодолеть. Поэтому лучше зорко следить, чтобы ни одно заблуждение не успело пустить корни в недрах души, и тотчас его вырывать. В самом начале это легко.

Самое главное, надо покончить со страстью ко внешнему, к чувственным вещам. Ибо покуда мысли и чувства направлены вовне, ты подвержен всем внешним искушениям и соблазнам и не пускают они тебя внутрь, не дают найти самого себя. Внутренняя же глубина остается для тебя закрытой — словно нечто бесконечно далекое. Такой человек сам себе чужд, и цель и смысл его жизни неопределенны.

Превозмоги, однако же, также и жажду духовных благ и ценностей. Такая жажда владеет многими, кто одержим ею больше, чем Богом. Они принимают эту жажду за Бога, и будучи охвачены ею, теряют свою добрую волю.

Часто кажется, что что-то исходит из божественной любви, но это лишь прелесть для внешнего человека и соблазн для Я. Здесь важно осознать: где в помыслах не Бог, а что-то иное, то как ни велико сиянье этого, до Истины и Царства Божия еще далеко.

Царство же это следует искать и находить там, где оно сокрыто: в глубине души. Правда, это потребует усилий, и не обретешь его, покуда от суетных привязанностей и приверженности к внешнему не придешь к отрешенному оставлению всего (Ср. Мф. 13, 44; 19, 29; Лк. 14, 33; Флп. 3, 7—8).

Как внешние блага, так и внутренние должно обретать путем любви и постоянной преданности. А этого не достичь в один день. Ибо склонность человека искать с вое во всем, что он делает, глубоко укоренилась в его натуре, и эта склонность так полно его захватила, что когда он обращается к Богу, то прежде всего хочет что-то иметь от Него: утешение или благоденствие, освобождение от того или иного, озарение или иные дары. И даже Царство Божие он хочет сначала иметь.

Поэтому следует знать, что прежде всего нужно заменить стремление к благам отказом от них (Ср. Мф. 10, 39; 16, 25; Мк.8, 35; Лк. 9, 24; 17, 33; Ин. 12, 25) ; только тогда может открыться нам Царствие Божие — и все остальное в нем.

Итак, воздержимся от себялюбивых устремлений, даже от духовных упражнений и обращений к Богу с просьбами о благах и милостях. Ибо Бог и Царствие Его сокрыты от нас, покуда мы ищем Его ради таких вещей. Мы должны искать только Бога и ни о чем не помышлять, кроме Царствия Его (См. Мф. 6, 33).

Это значит: мы должны смотреть не вовне, а подлинно и всецело обратиться внутрь, погружаясь в глубину нашей души, чтобы там искать Царство Божие и правду Его. Потому, молясь Господу, мы просим: «Да приидет Царствие Твое» (Мф. 6, 9—10). Но многие не понимают, почему мы просим об этом. Ведь Бог — Сам Царствие Свое. Из этого Царствия приходит все, что есть жизнь, и к нему все стремится.

Это Царствие, о котором мы молимся, — Сам Господь во всей Своей славе. Здесь — Бог, Отец наш. И тем, что он найдет в наших сердцах готовое жилище для Своего обетования и деятельности, прославится имя Его, этим он воссияет в нас, управляя нами и действуя. Тогда свершится воля Его в нас, как во внутренней жизни, на небесах, так и вне нас — в жизни внешней, в нашем земном бытии (Мф. 6, 10).

Чтобы это произошло, мы должны оставить себя, предаться в истинной отрешенности божественной воле и безоглядно довериться силе Божьей внутри нас, для которой нет невозможного.

Мы должны вместо собственной искать Его справедливость, которая в том, что он есть и пребывает с тем, кто Его ищет внутри себя, лишь Его сохраняет в помыслах своих и лишь Ему предается и покоряется. Такими людьми владеет и правит Господь. От них отлетают внешние печали.

Это не значит, что Бога можно испытывать (См. Мф. 4, 7; Втор. 6, 16). Нужно по-прежнему относиться к своим задачам во внешней жизни с тщанием, осмотрительностью и усердием и как должно — в духе взаимного служения — исполнять свои  обязанности как по отношению к себе, так и к ближним. И пусть всеми внешними делами правят порядок и мудрость; все, что ни делаешь, делай осознанно и совестливо, отдавая делу все, что можешь. Но при всем этом оглядывайся на Бога, не прилепляйся к вещам и все свои  заботы препоручи Богу.

Ибо все, что делает или не делает человек, — создает ли, или покоится, — если при этом нет в его помыслах Бога, то все остается бесплодным. Следуя какому-то методу спасения, он удаляется от Бога, который вне методов. Ибо за каждым методом стоит Я: за оставлением же всего и погружением в сокровенную глубину, в отвержение Я, стоит Бог.

И потому прав Дионисий, говоря: Не держись за свое Я, но держись за «Не» — не хоти, не познавай, не желай, не ищи, не будь, но оставь себя и все вещи и всецело отдай себя. Тогда из области методов попадешь туда, где нет метода, из всех сутей в сверх-сущее, из всего постижимого в непостижимое и из Я в божественное Не-Я.

В этом непостижимом Боге ищи свой покой и не стремись при этом ни к чему чувственному, ни к какому озарению. Полностью погрузись в свое абсолютное Ничто, которое воистину есть ты сам. Не держись и за то, что открылось тебе или тебя озарило, ист, оставь и это: опускайся в глубину и все больше погружайся в отсутствие своей воли, в Не-Я — все глубже в божественную бездну.

Про это говорит божественное слово, которое услыхал пророк Иезекииль: «Те, кто входит в святая святых, не должны иметь никакого имущества, Я Сам буду все их имущество» (Иез. 44, 28). Это касается всех, кто хочет войти в божественную сокровенность: они ничего не должны брать с собой, все их именье и все их добро должна составлять одна только непостижимая и безымянная сущность Божия. Ни к чему иному, кроме как «не быть», не должны они иметь никакого стремления.

Когда Бог создавал все вещи, перед Ним ничего не было, кроме Ничто. Ни одну вещь не создал он из чего-либо — все из Ничто. Там, где он действует, Ему ничего не нужно, кроме Ничто.

Потому, если ты хочешь постоянно воспринимать дела Божьи, опустись из своей самости в свое «Ничто», ибо твое нечто, твоя привязанность к своему Я мешают Богу действовать в тебе и через тебя открываться. В этом смысл слов: принижая себя, возвысишься, умаляя, возрастешь! (Ср. Мф. 23, 12). Бог хочет иметь внутреннего человека, с которого сняты одежды всякой самости. Поэтому научись оставлять себя, держи глубину своей души свободной от привязанности и приверженности к преходящему. Стань пустым от всего, что не есть Бог. Ибо Бог хочет только тебя и всецело.

Если ты ранен, и в ране зреет что-то зловредное, то ты позволишь, даже если это больно, разрезать себя, чтобы не стало хуже. Так же все, что ниспослано тебе, с чем посещает тебя Бог и чем к Себе привлекает, ты должен принимать с радостью, как нечто, помогающее удалить из тебя злое и нездоровое, чтобы твоя внутренняя сущность была совершенно чиста и здорова и всецело исполнилась Богом.

Запомни, чтобы именно так довериться Богу, человек должен, что бы ни случилось, без страха и тревоги покоиться в мире Божьем, полностью препоручив себя Богу и Его воле. Только тогда ты выйдешь из своего Я. и войдешь в Я Божествен-нос. И тогда свершится воля Божья на земле, как на небе, снаружи, как и внутри, ибо тогда ты сам станешь Царствием Божиим, и Бог станет твоим Господином и будет действовать через тебя.

Царство Божие находится внутри нас, в самой сокровенной глубине нашей души.

Когда мы всеми силами увлекаем внешнего человека во внутреннего, и внутренний целиком погружается в свою самую потаенную сердцевину и глубину души, в сокровенность божественного Я, в котором заключен истинный образ Божий, когда он полностью погружается в эту божественную бездну, в которой человек был от века в своей нетварности, — тогда, если Бог найдет, что человек полностью обратился к Нему в своей совершенной самоотдаче и преданности и что глубина его души открыта, то наклонится к нему божественная глубина и снизойдет в открытую и послушную глубину души, преобразуя тварную душу полнотой Своего света и уводя ее этим преображением в нетварность и божественную глубину, где Дух становится всецело с ним единым.

Если бы человек мог в этот момент себя осознать, то увидел бы себя столь благородным, что подумалось бы ему, будто он стал Богом, он ощутил бы себя в сотни тысяч раз благородней, чем есть на самом деле. Ему открылись бы все помыслы и намерения, слова и дела, всё знание своего Я и прочих людей, всё, что когда-либо случалось, — всё открылось бы ему из глубины, если бы попал он в это Царство.

И в этом возвращении к своему первородному совершенству навсегда исчезли бы всякая неопределенность и заботы.

Это — Царствие Божие в нас, которого мы должны искать прежде всего, и правда Божия, которую мы там ищем и которую находим, если только при любых напастях и в любых делах единственной нашей целью является Бог и Ему одному мы себя вверяем.

К этому же направлен совет Павла стараться «сохранять единство Духа в союзе мира» (Еф. 4, 13). Ибо в том мире, который обретают в Духе и в глубине души, воспринимают все — и Царствие, и правду. Кто знает о единении своего духа с Богом, тот во всех способах спасения и во всех делах и в любом месте покоится в Боге. Все для него становится свидетельством присутствия Божия в нем.

Эту определенность следует обрести здесь и теперь. Ибо Августин говорит: «Ничего нет определеннее смерти, и нет ничего неопределеннее смертного часа», — а потому надобно всегда быть готовым и от иллюзий переходить к знанию и уверенности.

Для того и живем мы здесь, во временности, — не ради собственных дел, а чтобы узнать о Боге и Царствии Его. Ибо только из этого знания рождаются праведные дела.

Чем явленнее нам присутствие Божие, чем искренней самая заповедная часть нашей души направлена на Бога и занята Им, тем более исполнены мира и покоя наши дела, тем менее могут нас смутить и ввести в заблуждение вещи внешние, ибо тогда в глубине нашей душе ист ничего, кроме Бога. А когда Бог — причина, начало и цель всех дел и вещей, мы в мире с самими собой и со всеми, и глубина нашей души покоится в глубине божественной.

Помоги нам, Боже, сподобиться этого и обрести в себе Царствие Божие!

БОГ ЗОВЕТ И ПРИЗЫВАЕТ НАС

Я, узник в Господе, умоляю вас поступить достойно звания, в которое вы призваны, стараясь сохранить единство духа в союзе мира.


Еф. 4, 1. 3


В словах Павла, которыми молит он нас следовать нашему призванию, примечательны четыре вещи:

Первое: Кто зовет нас и призывает?

Второе: к чему он нас призывает, куда хочет вести?

Третье: как он зовет и когда?

И четвертое: как достойно следовать этому призыву?

Итак, во-первых: кто нас зовет? Зовет нас Бог, и зовет он нас всем, что он есть, что он имеет и может. Он  зовет и приглашает нас: Его благость, любовь и мудрость влекут и ведут нас к Нему и в Него.

Воистину, Бог имеет потребность в нас, дабы вложить в нас Свою благодать. Все, что ни создали Его мудрость и любовь на небе и на земле, все это — только затем, чтобы ими позвать нас к нашему началу и чтоб вернулись мы в Его Царствие, которое ждет нас.

Второе: к чему он призывает нас? он зовет нас к Своему Сыну, дабы мы осознали себя Его братьями и вместе наследовали Царство Божие. Он  зовет нас следовать примеру Христа, ибо он — путь, каким мы должны идти, Истина, которая должна нам светить, и Жизнь, котораядолжна быть нашей целью (Ср. Ин.14, 6).

Третье: каков призыв Его и когда он зовет? Зов, которым Бог манит нас к Себе, бывает самым разным: внутренним — когда он непрерывно зовет нас к Себе внутри нас, в глубине души, и также денно и нощно — во внутреннем человеке; и внешним — во всем, что он нам посылает, на радость или на горе. Всем этим он зовет нас.

Для того, чтоб мы это осознали и последовали Его зову, вовсе не нужен пронзительный голос горьких напастей...

И четвертое: как достойно следовать призыву? Добродетелью и послушанием, кротостью и покорной самоотдачей Его призыву и воле.

Следом возникают и другие вопросы: кого зовет Бог? Людей трех родов: прежде всего, — начинающих жить в духе, затем — совершенствующихся в этом, и, наконец, — добившихся совершенства. Одни призваны на нижнюю ступень, другие — на вторую, а последние — на высшую ступень совершенства.

Это никого не должно вводить в заблуждение, ибо кого бы ни звал Господь и на какую бы ступень ни призывал, мы все должны уподобиться Христу и стать совершенными, как истинные чада Божии (Ср. Мф. 5, 48).

Многие скажут, что любят Бога превыше всего. На самом же деле не хотят они оставить дела и вещи, к которым привязаны крепче, чем к Богу. В них они находят больше радости и удовольствия, чем в Боге. Это и лишает их покоя. Когда они поймут это и научатся превыше всего любить Бога, а своих ближних — как самих себя, то достигнут нижней ступени, на которой последуют призыву Божию идти по пути, ведущему к Богу, и становиться послушными Его зову.

Есть и вторая ступень, она выше, и каждый находящийся на ней, кто следует Божьему зову и совету, и достигает существенно большего. Таковые послушны голосу Божию и идут по пути, который он им показывает и который соразмерен их божественному призванию.

Чтобы воспринять совет Божий и осознать Его призыв, нужно чаще обращаться вовнутрь и в безмолвии прислушиваться к тому, что внутри. Но сколь немногие обращаются внутрь себя и ощущают этот зов! Нет, сегодня мы хотим этого, завтра сделаем то — все соответственно склонностям и влечениям, которые приходят извне сообразно тому, что взбредет на ум. И вот, они мечутся то туда, то сюда и сбиваются с пути, к которому призваны...

Потому и нужно напоминание — почаще возвращайтесь к самим себе и проверяйте снова и снова, тем ли вы занимаетесь и туда ли идете, дабы не отойти от самих себя и не сбиться с пути, к которому призваны.

Только так мы попадем на верхнюю ступень и на высший путь призвания, которым должны следовать за Христом, — внешне и внутренне, в действии и покое, зримо и незримо. Тот, кто следует им, выходя при этом из своей самости, тот достигает высшей цели.

Но сколь многие называют себя христианами, однако же не следуют за Христом (Ср. Мф. 20, 16; 22, 14; Лк. 14, 24). О них говорит Лука в своем Евангелии (14, 15—24), рассказывая о господине, который приготовил большой ужин и послал раба своего сказать званым: «Идите, ибо уже все готово!» — но сколь же немногие пришли! один только что купил землю и должен был пойти посмотреть се, другой купил волов, третий женился и не мог последовать приглашению.

О таком приглашении говорит Григорий, что оно есть, во-первых, призыв к внутреннему и непосредственному осознанию глубины душевной, в которой обретается Царствие Божие, и к прочувствованию и сопереживанию того, с какой любовью Бог обитает там и действует. Во-вторых, оно есть приглашение к святым Тайнам Христовым. И в-третьих, это приглашение вступить в жизнь вечную.

Тот, кто последует за первым приглашением, услышит, когда бы его ни позвали. Правы учители, которые говорят: те, у кого нет особого предвкушения того, что ему готовится, кто не готов открыться этому и услышать, тот прослушает зов и упустит приглашение.

Повсюду немало добрых людей, которые тем не менее всю свою жизнь не осознают, что значит быть приглашенными. И все же они могут быть ближе к Царству Божию в себе, чем те, кто ощутил призыв, осознал приглашение, но, будучи привязан к вещам внешним, не откликнулся в свой час.

Есть и такие, кто через явленное им откровение или озарение, осознают себя призванными и приглашенными, но не могут правильно воспользоваться этим, и удается им достичь только входа в Царствие Божье, но ни войти, ни угоститься там они не могут. Ибо Бог измеряет готовность каждого человека мерой Своей любви: кто хочет вернуться в глубину и войти в Царствие Божие, тот должен освободить свое сердце и свою любовь от всего, что не есть Бог или не от Бога пришло.

Второе приглашение — это Таинство Христово, о котором сказано будет позже. И к нему званы и приглашены мы во все дни, дабы принимать Бога в себя, как пищу и питье, чтобы, подобно им, он возрастал бы в нас, а мы бы всецело преображались в Него. Этим таинством и совершаемым им преображением никогда нам не насытиться вдоволь и никогда не сможем мы обращаться внутрь столь часто, чтобы нам было довольно, и — привыкнуть к отрешению и отдаче самих себя. И не можем мы вдоволь предаваться молитве и созерцанию и — вместо того, чтобы размышлять о вещах внешних и гоняться за ними — погружаться в глубину себя, помышляя лишь о Царстве Божием в себе и ему одному открываясь.

Для этого мы прежде должны быть «выведены из Египта» (Ср. Исх. 23, 22), т. е. покинуть царство тьмы, зависимость от внешнего, когда мы сможем вкушать и получать Хлеб, пришедший с небес, о котором говориться: «Идущий этот хлеб жить будет в Царстве вечном»(Ср. Ин. 6, 51. 57. 58).

Такого хлеба не было у избранников Божиих, покуда они кормились от муки, принесенной из Египта (Ср. Исх. 16, 5), т. е. пока они готовы были наслаждаться внешним и ему предаваться. Только тогда, когда человек перестал жить чувствами, а научился жить духом, только тогда была ему подана божественная трапеза и утолен голод его души.

Потому блаженны те, кто, услышав внутренний зов, последует второму приглашению и придет к вкушению божественной пищи, дабы не ввергнуться в смерть, т. е. не впасть в любовь к рукотворным вещам и не лишиться своей чести быть наследником Царства Божия.

Ибо так поступают многие из званых и приглашенных, чья вера мала, а самоотречение ничтожно: когда слышат они зов, их охватывают сомнения и соблазны. Они думают: «Для чего мне отваживаться на неизвестное, не лучше ли оставаться в миру и наслаждаться теми творениями и благами мира, которые имею, чем отказываться от всего этого».

Так иной и остается стоять на пороге Царствия Небесного или возвращается назад (Ср. Лк. 9, 62), ибо не полагается на Бога. Но тот, кто не обернется на пороге, а войдет, тот таким образом последует третьему приглашению и вступит в Царство Вечной Жизни.

Пусть каждый меряет таким мерилом: насколько близок он или далек от Христа. Он  должен следовать за Ним внутренне и искать Его в себе, там, где живет он в глубине и действием и сутью.

Он должен снова и снова погружаться в самого себя и в тишине и безмолвии, не отвлекаясь на дела и образы, сохранять единство в духе, чтобы, как Павел сказал об этом дальше, сделалась одна плоть и один дух, один Отец и один Бог (Ср. Еф. 4, 4—6) — в преображении тварного духа нетварным — после чего не будет больше двух, а будет лишь один.

Вот что такое «поступать достойно звания», жить Духом Единым. И это означает: внешне почитать каждого в его особенности, внутренне же чтить только единство во Христе.

Это означает, что человек, который достигает верхней ступени, может какое-то время подвизаться в добровольном служении любви, покуда ему это нужно и от него требуется, в другое же время тайком удаляться от этого и в молитве и погружении всецело обращаться внутрь, чтобы в другие времена не делать ни того, ни другого, но только следовать совету святого Ансельма: «Беги многоликости внешних дел, почивай, удалившись от моря образов и мыслей, и сиди, и покойся, возвысившись над самим собой!».

Ибо когда человек полностью обратится в исполненную мира тишину, и утихнет в нем всякое беспокойство, тогда придет Бог в тихом веянии ветра (3 Цар. 19, 12) и направит его взор к Духу Святому. И когда Дух присутствия Божия явит себя, то будет с ним сначала то же, что с Илией, голову которого словно окутал лучезарный свет божественного присутствия. Это означает, что человек выскальзывает из самого себя, покидает свое Я и погружается, отрешившись всех вещей и творений, в свое абсолютное Ничто (Ср. 3 Цар. 19, 13).

И когда Бог увидит, что душа столь полно перешла из своего Я в Не-Я, то он окутает ее силой Своей любви и направит ввысь.

Такое возвышение есть результат унижения. Как плод единства из ничтожности произрастает всеобщесть.

Сподоби нас, Боже, услышать этот божественный зов, внять нашему божественному призванию и достичь высокой цели!

ИЩУЩИЕ БОГА И ВЗЫСКАННЫЕ БОГОМ

Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет?


Лк. 15, 8


Эту притчу — как и все притчи — следует понимать не внешне и буквально, а внутренне и духовно.

Женщина — это божественность. Свет, который она возжигает, —внутренний свет в человеке. Драхма — это душа.

Три свойства имеет драхма: вес, материю — она сделана из золота или серебра — и чекан, т. е. свой образ.

Душу не взвесишь, она весит больше, чем небо и земля и все, что в них заключено. Ибо в ней Бог, и потому весит она столько же, сколько Бог.

Ее материя — золото божественной сущности, которая погружена в нее, а сверхсущностью своей божественной любви блаженно утопает в Духе, т. е. в самой себе, соединяя Его с собой и всецело сливаясь и сплавляясь с Ним.

Чтобы осознать это и найти потерянное сокровище, ты должен идти другим путем, нежели тот, которым идет внешний человек, даже если это благородные пути внутренней аскезы. Каков же этот путь?

Женщина «зажгла свет и вымела дом». То, что при этом возжигается, — это свет вечной Премудрости Божией. А то, что она возжигает, — это любовь.

Она должна принести свет и для возжигания и для горения.

Но сколь немногие знают, что такое любовь! Любовь — это не чувственное удовольствие и не чувственное обладание, нет, любовь — это неутолимое, жгучее желание полной самоотдачи, добровольного отказа от себя и послушного препоручения себя воле Божьей, — это то, чем возжигается свет.

И вот она обметает весь дом и ищет золотую драхму. Как она ее ищет? И деланьем, и покоем.

В деятельных поисках человек ищет, в покое — он взыскан сам.

Деятельные поиски двояки: внешние и внутренние. Внешнее искание Бога состоит в добрых делах и духовных упражнениях, в обретении кротости, тишины, отрешенности и других добродетелей, которые можно приумножить трудами.

Все это хорошо; но выше — искание внутреннее. Он о столь же возвышается над всеми земными поисками, как небо над землей, и совершенно с ними несравнимо. Он о заключается в том, что человек уходит в глубину собственной души, в свою сокровеннейшую суть, и там ищет Бога, следуя слову Иисуса Христа; «Царство Божие внутри вас» (Ср. Лк., см. выше).

Кто хочет найти это внутреннее царство, а это — Бог со всеми Его дарами и Его собственной сокровенной сущностью — тот должен искать его там, где оно и есть, а именно, в самой глубине своего существа, где Бог намного ближе душе и роднее, чем она сама себе.

Вот эту-то внутреннюю душевную и Божью глубину нужно искать и находить. Человеку следует войти в эту обитель Божию, отбросив все, что познаваемо чувствами и принадлежит его внешнему человеку, что может быть постигнуто чувствами в образах и формах, как и все, что может быть создано в душе фантазией и рассудком и принять облик воображаемых целей.

Когда человек достигает этой глубины и ищет Бога там, вот тогда и «выметен дом», и уже не он ищет Бога, а Бог ищет его. Вот чего удостаивается такой человек: когда приходит он в эту обитель Божию и здесь, в глубине души, ищет Его, то приходит Сам Бог, и ищет человека, и переворачивает весь дом.

Что я теперь скажу, поймет не каждый, хоть я и говорю по-немецки. Озарение придет лишь к тому, кто уже затронут внутренним светом.

Проникновение с целью поисков внутрь себя состоит не в том, чтобы то войти туда, то снова выйти и включиться в суету тварного мира. Нет, истинное вхождение и внутреннее преображение, при котором ищущий Бога превращается во взыскуемого Богом, состоит именно в том, что, коль скоро придет человек в этот дом, в сокровенную глубину, то все, что не есть Бог, все у него будет взято, и вся суть его изменится и преобразится с такой силой, какой он никогда еще не испытывал, и так будет снова и снова.

Все знания и все светочи, все, что человек когда-либо испытал и познал, все преобразится в этом искании.

В этом преображении и превращении человек, если полностью отдастся им, препоручит и подчинит себя, уйдет несказанно дальше, чем с помощью любых дел и всех методов спасения и духовных упражнений, которые только можно выдумать. Кто полностью себя оставит, тому станет так легко и светло, что стоит ему захотеть, он в любой момент может войти внутрь себя и вознестись над всяческим естеством.

Но естество это никогда не отпускает человека и всегда готово придумать, чем бы его удержать и привязать и на что опереться. Это из-за него многие люди не знают покоя, ибо привязаны к своему Я и к вещам, не желая отказаться ни от того, ни от другого, и надобно немало страданий, прежде чем они научатся их оставлять.

Отрешившиеся люди, напротив, отпускают и отвергают все, за что бы ни ухватилось естество, и, не имея ни привязанностей, ни зацепок, ни на что не опираясь, проникают в глубину, оставаясь совершенно бесстрастными и пустыми, дабы вошел в них Бог и довершил их преображение.

Кто подобным образом обращен и внутренне преображен, — тот превзошел все дела и знания мира. Об этом слово Иисуса Христа: «Кто хочет быть со Мной, пусть отречется от себя и всецело предастся Мне!»(См. Мф. 6, 39). Итак, человек должен оставить себя и отвергнуться от всего, что задерживает его на пути истинного продвижения и подъема.

А не обретшие покоя впадают в великий соблазн и сомнения. Они чувствуют себя оставленными, ибо, будучи не в состоянии отрешиться от себя, думают, что все пропало, пребывают во все возрастающем страхе и вопиют: «Господи, я лишился всего света и благодати!». Это кончится лишь тогда, когда обретя покой, они станут искать только Бога и позволят Богу искать и находить себя. Тогда они все превозмогут милостью Божьей..

Вначале мы говорили о драхме, что у нее должен быть свой вес, своя тяжесть. Это значит, что душа, будучи отягощена Богом, все время сама собою падает и погружается в глубину, пока не выпадет оттуда — во всей своей чистоте и незамутненности — такою, какой истекла из глубины света.

И, наконец, у драхмы есть свой чекан, свой образ: душа не только создана по образу Божию, она должна быть тем же образом, что Сам Бог в Своей божественной сути. Ибо в этом образе Бог любит, Бог взыскует, Бог познает и обретает Сам Себя.

Стало быть, душа становится совершенно богоподобной, богообразной и боговидной; она по благодати — то, что Бог есть по Своей природе: погружаясь в Бога, соединяясь с Богом, она через самое себя возвращается в Бога. И она становится столь единой с Богом и богоподобной, что, если бы могла взглянуть сама на себя, то не увидела бы никакой разницы между Богом и собой. Или, если бы кто-то взглянул на нее тогда, то увидел бы, что она того же цвета и той же стати, что и Бог, и обрел бы блаженство в этом созерцании, ибо увидел бы, что Бог и душа в своем соединении полностью сливаются воедино.

Блаженны те, кто так ищет Бога и Богу дает обрести себя, дабы Бог увлек их в душевные и божественные глубины и соединился с ним неизъяснимым способом. Это превосходит все, что может быть выражено словами.

ЧЕЛОВЕК — ХРАМ БОЖИЙ

И, войдя в храм, начал выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано «Дом Мой есть дом молитвы».


Лк. 19, 45—46


Словами «дом Мой — дом молитвы» Христос учил Своих учеников, детей Божьих, что им надобно делать, чтобы их внутренний человек стал местом самоотдачи Богу, ибо внутренний человек, по сути своей, подобен храму Божию.

Чтобы сокровеннейшая глубина нашей души стала достойной обителью Божией, мы прежде должны изгнать из нее продающих и покупающих, а именно зловредный дух своекорыстия и стяжательства, жадности и посягания на внешние блага, а также все, что служит своеволию Я. После того, как изгнано все, что не есть Бог, что несоизмеримо с Богом и неравно Ему, душа снова становится такою, какой должна быть по своей сути, — храмом Божиим, в котором поистине обитает Бог.

Кто же они, продающие и покупающие в храме? Это те, кто находит любовь и удовлетворение в тварном и вещном, те, кто прежде, чем подумать о Боге, сорок раз помечтают о вещах внешних, так что совершенно изгонят своего внутреннего человека и опустошат храм Божий.

Ибо нет никакого сомнения: кто хочет, чтобы в нем жил и действовал Бог, пусть уберет из себя все преграды, все, что не имеет начала в Боге или не ведет к Нему. Он  должен упражняться в том, чтобы вновь и вновь отвращаться от всех вещей и смотреть лишь на Бога, покуда не станет ему Бог милее всего. Только тогда очистится храм, когда будет вырвано из него с корнем все тварное и всякое доставляемое им удовольствие, — да так, чтобы мы не стали ни возвращаться к нему, ни сохранять его по своему своеволию или склонности.

Только тогда мы — истинные дети Божии, т. е. те, кто знает Бога и по сути, и по присутствию, и по действию в сокровеннейшей глубине своей души.

У тех же, кто этого не знает, Бог выдуманный и сотворенный.

Они лишены чувства живого присутствия Бога в себе. Они больше привязаны к вещам, чем к Богу.

Истинные чада Божии отгоняют от себя внешние вещи, не погружаясь в них глубже, чем того требует нужда, а все, в чем у них нужды нет, они оставляют без внимания. Они во всем ищут Бога и достигают Его, преодолевая все ниспосланное, будь то доброе, или злое. Они не думают о том, что им мешает, не противятся ему, но во всем, что бы ни случилось, смотрят только на Бога, Его одного взыскуя, и никогда не теряют уверенности во всем многообразии своего единения с живым Богом.

Кто в такой мере чувствует себя храмом Божиим и кто уверен в присутствии Бога в себе, того не смутят и не собьют с пути вещи и проявления внешнего мира — что бы ни случилось, он знает, что Бог совсем рядом, в заповедной части его души, и он чувствует Его внутреннее присутствие.

Но если человек лишился покоя из-за внешних вещей и напастей, это значит, что он не осознал еще себя чадом Божиим и не чувствует присутствия Божия в своей душе и что мысли его, устремления и поступки направлены более вовне, более на вещи, на обладание ими и наслаждение, нежели на Бога.

Если человек хочет соблюстись от этого, он должен вновь и вновь обращаться вовнутрь, покуда самая глубокая часть его души не будет беспредельно устремлена к Богу и не будет он во всем желать Его и о Нем помышлять, не вещи, но Его взыскуя, и, что бы ни делал, делать во славу Божию — не по своей воле, но по Его.

Ибо покуда человек живет и действует, не зная в себе Бога, он живет и движется неуверенно, и все для него неопределенно. Про него слова Писания: «Горе тому, кто один; упадет он, и некому ему помочь» (Еккл. 4, 10). Но если в его душе живет Бог, то никого и ничего он не страшится, всегда и повсюду чувствует себя в безопасности и укрытии.

Если сподобимся мы этого, то как только лавочники войдут со своим барахлом, так тут же и выйдут, поскольку никакой потребности в них не будет. А если и попытаются они хоть ненадолго расположиться в храме без нашего желания или согласия, не причинят они нам никакого вреда, поскольку будут вышвырнуты в те же двери, через которые проникли. А если найдут они в нас что-то соразмерное себе, что не от Бога, пусть заберут с собой, чтобы с их уходом храм нашей души стал чище, чем прежде.

Так добрым людям, чадам Божьим, все служит на пользу.

«Дом Мой домом молитвы наречется». — Молитва означает благоговение, означает самоотдачу. Она означает внутреннюю соединенность с Богом и совершенное преклонение пред Вечным и преданность Ему. Если ты так в безмолвной преданности причастен Богу, то исправится молитва твоя и будешь ты пребывать в ней и соучаствовать.

И вовсе не нужно постоянно изнывать от благоговения. Это — нечто дополнительное, всего лишь несущественная поддержка, тогда как суть заключается в отречении, в препоручении себя и самоотдаче Богу, в соединении и превращении в единое целое, с чем войдем мы в Царство Божие, которое в нас.

Иларий пишет о трех способах и путях, которые ведут прямо в Царствие Божие и превращают нас в живой храм Божий. Это — вера, богопознание и молитва.

Что такое вера? Всякий ли христианин уже сам по себе верующий? Нет. Как на кладбище много мертвецов, так и среди христиан много таких, что кажутся живыми, в действительности же мертвы. Ибо иметь живую веру — значит пребывать в непрерывной обращенности к Богу и преклонении перед Ним и всем, что божественно. Что бы такой человек ни услыхал о божественном, — все будет питать его живую веру, полнее раскрывая ему и свидетельствуя с большей достоверностью, чем наставления всех учителей, что есть Бог. Ибо корни веры — во внутреннем Царствии Божием, в которое жизнь изливается из его собственной глубины.

Те же, у кого нет этой живой веры, внутренне равнодушны и сухи, холодны и мертвы, пока закрыты для всего, что идет от Бога и приводит к Богу. Нет у них ни метода, ни пути, чтобы придти к самим себе, обитают они не в себе, а во внешних вещах, оставаясь себе чужими...

Истинно верующие, напротив, обитают и покоятся в самих себе, корни их — в жизни внутренней, и все, что ни встретят они божественного вовне, тут же пробуждает их внутреннюю жизнь и свидетельствует, что живут они внутри себя в Царствии Божием, которое сокрыто для тех, кто поглощен внешним.

Второй путь — богопозпание: оно тоже здесь, его не нужно искать в невесть какой дали, ибо оно является внутренним откровением. Свет божественный сияет внутри, здесь — истинные врата в Царствие Божие.

О людях же тех, которые знают, что они — храм Божий, можно со всей справедливостью сказать: «В вас Царствие Божие!» Они обретают истину, которая познается только теми, в сокровенной глубине которых она — как у себя дома. Они обретают в себе то, что выше всякой мысли и разума: свет в свете.

Им более не надобны никакие внешние книги, они читают в живой книге чудных дел Божьих и приходят к познанию триединства Божия, — того, как Отец вечно рождает Сына, как Слово предвечно присутствует в Отцовском сердце, как Дух Святой изливается от обоих и как Божественная Троица нисходит к людям, обращенным к Богу, и отражается в них, и как в неизъяснимом блаженстве они снова вливаются обратно в божество.

В этом, как говорит божественное Слово, «вечная жизнь — дабы человек признал в себе Отца и Сына, Которого он послал» (Ср. Ин. 5, 20; 5, 12.11). Это — истинная жизнь в храме души: здесь обитает Христос, здесь обретается Царствие Божие — живое присутствие Бога, разрешающее всякую боль и все страданья.

Кто это пережил, тот это знает. И кто пережил это в своей глубине еще при жизни, тот — уже в жизни вечной, в Царствии Божием, ближе всех к Богу.

Третье — это молитва. Прежде всего это обращение вовнутрь, склонение в молитве перед Богом и вхождение в Него самой потаенной частью своей души. В высшем смысле, это объединяющее вхождение тварного духа в нетварный Дух Божий, когда тварный дух отрекается от себя и, движимый вечностью Божией, даст увлечь себя в уединенность нетварности.

Это случается с теми, кто молит Бога со Христом в Духе и Истине. В такой молитве теряют и обретают. Теряют храм и дух и все, что не есть Бог; все перетекает в Бога и исчезает. И становится единым духом с Богом, как сказано у Павла: «Кто держится Бога, становится с Ним единым» (Ср. Еф. 4, 6; 1 Кор. 8, 4). — Обретают же единство.

Как это происходит, невозможно описать словами, а можно лишь испытать самому. Ибо все, что можно сказать об этом, столь далеко от действительности и столь ничтожно — как песчинка в сравнении с небесами.

Сподоби и нас, Боже, испытать это и достичь этого!

О ПРАВИЛЬНОЙ МОЛИТВЕ

Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите и отворят вам.


Лк. 11, 9


Евангелие учит, как мы должны молиться, и делает различие, говоря, что надо просить, искать и стучаться.

Просить — значит, что, обратив к Богу самую заповедную часть своей души, мы желаем получить от Него что-то.

Искать — значит направлять наше внимание на что-то особенное, чего мы желаем более всех прочих благ.

А стучаться — значит упорствовать, не отступая, покуда не получим желаемого.

В Евангелии от Луки говорится о человеке — душе человеческой — который пришел среди ночи к своему другу — то есть Богу — постучал и попросил хлеба — хлеба любви и жизни. Друг извинился: сейчас ночь, двери заперты, и он не может встать. Но человек стучится так долго, пока друг не встанет и не даст ему все, что ему потребно.

Чему учит нас эта притча? Тому, что божественные дары не даются тем, кто ленив и предай миру, но только тем, кто обращен вовнутрь и упорствует в обращении к Богу.

Она учит нас и тому, что и как мы должны просить.

Если человек хочет предаться молитве, то прежде должен увести самую глубину своей души от всяческой мирской суеты и рассеяния внешними вещами, сущностями и страстями, занимавшими его, и всецело погрузиться вглубь, прося милостей Божьих, которые для него — хлеб любви и жизни, и должен постучать в Отцовское сердце. Ибо имей он даже всяческие яства и все блага мира, без хлеба любви — не будет в них толку.

А еще человек должен просить, чтобы Бог дал ему разумение просить о том, что Ему, Богу, более всего угодно, и что человеку будет более всего на пользу. И что придет к нему после того — принимать он должен с благодарностью как данное Богом.

И, наконец, должно разуметь, как именно нужно обращаться с просьбой к Богу. Многие не умеют молиться внутренне, в духе, а творят молитву словесную. Тогда пусть хотя бы творят с такой любовью и преданностью, на какую только способны, раскрывая свое сердце и моля Бога, чтобы он дал им через Христа Самого Себя. И если найдут они способ, который больше всего поможет им совершенно предаться Богу, и если Бог откроется им, то и должны они всегда держаться этого способа. Ибо в том и состоит искание, чтобы искать воли Божьей, которая всегда есть лучшее для человека, и настойчиво стучаться; кто стучится, тому отворят.

Ибо много более, чем любящий отец даст своим детям, — все, о чем бы они ни попросили, — Бог подаст тем, кто Его просит, и это наилучшие дары.

Кто-нибудь может возразить и сказать: если Бог столь добр и милостив и даст сверх всякой меры и даже более того, то как случается, что иной просит всю свою жизнь, а не получает даже хлеба насущного?

На это я отвечу, — что это вина не Бога, но людей: их сердца и души, их любовь и мысли устремлены не к Богу и глухи к Его сущности и к Его дарам, но охвачены чуждой любовью — к живым ли, к мертвым ли, к собственному ли Я и к тому, чем они владеют или хотели бы обладать. Эта алчность так заполоняет душу, что божественная любовь не может в пес проникнуть.

Итак, посмотрим и на то, с чем мы общаемся, что нами движет, на что направлены наши мысли и наша любовь. Ибо чтобы заполнила нас божественная любовь и благодать, надобно изгнать всякую любовь ко всему, что не есть Бог.

Об этом говорит Августин: «Излейся — и наполнишься». Но эти люди не хотят изливаться и отказываться; их сердце обращено к миру и преисполнено им, а душа, наполнена тысячью вещей, и потому не дается им божественный хлеб. В этом не Бог виноват, а они сами.

Вместо хлеба находят они камни, ибо сердце у них окаменело, сделалось жестким и холодным, и погас в нем огонь молитвы, любви и преданности. Хоть и читают, и молятся они усердно, но не чувствуют ничего — мысли их не устремлены на это, они не жаждут этого, как истомившиеся в пустыне жаждут воды; и потому не открывается им источник...

И подумав, что помолились довольно, они идут спать и наутро снова начинают возносить свои  молитвы и думают, что и этого довольно. При этом душа их тверда, как мельничный жернов, так что не может ни согнуться, ни сломаться.

Берегись, чтоб и твоя душа не стала столь же застывшей и окаменевшей! И не старайся изменить таких людей, они лишь побьют тебя камнями. Но остерегайся и того, чтобы ты сам в ответ не стал бросать камни и не ожесточился, осуждая их; вместо того обращай свои  уста и сердце к Богу.

Суди только самого себя и никого другого. Будь кроток и добр к тем, кто против тебя, молчи и принимай все, что тебе выпадает, как ниспосланное Богом, и в покое снова неси это Ему — в глубину. И не полагайся на свои  добрые дела, но отрешись от себя и предоставь действовать одному только Богу!

Отчего же так получается, что столь многим Бог остается чужим, не давая им почувствовать Своего присутствия?

Все оттого, что душа их так полна образами тварного и вещного, что для Бога не остается места.

Еще оттого, что они не готовы ни к молитве, ни к созерцанию, ни к самоотдаче. Если же освободят они свои  мысли от образов тварного и вещного, отрешатся от всего и предадутся Богу, то пребудут с Богом во всякое мгновенье. Ибо он наполнит их душу, — если только найдет ее пустой. Но покуда душа заполнена другими образами и устремлениями, она пуста от Бога.

На это указано в следующей главе того же Евангелия (18, 10—14).

В ней рассказывается о двух людях, вошедших в храм, чтобы помолиться, — фарисее и мытаре.

Храм, о котором здесь говорится, — глубина душевная, в которой живет и действует Бог; потому-то никто и не может сказать, сколь благороден и полон достоинств этот храм в действительности. Туда нужно приходить, чтобы помолиться, и всегда должно быть двое входящих, которые вошли туда, переступив

через все вещи и через самих себя, т. е. внешний человек и человек внутренний, тогда молитва будет сотворена правильно.

Ибо какой толк от молитвы только внешнего человека без человека внутреннего, он либо ничтожен, либо его нет вовсе. Внешний человек подобен фарисею: он чванится и подсчитывает, как много он сделал хорошего. А внутренний человек подобен мытарю, он смотрит в свое Ничто и всего себя предуготовляет Богу, чтобы он заполнил его, ибо уж если куда-то приходит Бог со Своим милосердием и любовью, то приходит Он во всей полноте Своего бытия и Себя Самого.

Вот как следует понимать слова мытаря, стоящего в сторонке, в уединении, что Бог проявит милость к нему, снизойдет к его слабости и ничтожности. В полном отречении от себя самого его оправдание и блаженство.

Не великие дела и не молитвы внешнего человека решают здесь, а добровольная самоотдача внутреннего, который оставляет все вещи и себя самого, дабы раствориться в Боге и стать с Ним единым.

Чтобы человек оказался на вершине совершенства, ничто ему так не нужно, как оставление всего и погружение в сокровеннейшую часть души, — к самым корням самоотречения. Ибо как высота дерева зависит от глубины его корней, так и возвышение человека в Боге истекает из глубины его погружения вовнутрь.

Следи поэтому за тем, чтобы глубина твоей души была ничем, кроме устремления к Богу и Его дарам, не заполнена. И если тогда ты попросишь и станешь искать и упорно стучаться, будет тебе дано то, в чем нуждаешься. Ты обретешь познание, просвещающее тебя, истину, дарующую тебе свободу, и тебе откроются двери, чтобы ты вошел в них, погружаясь в божественную любовь и сливаясь с нею.

Помоги нам, Боже, научиться так просить и искать, стучаться и получать, дабы узнали мы Тебя и смогли войти в Твое Царствие!

ПУТЬ ВНУТРЬ

...следуй за Мною! И он, оставив все, встал и последовал за Ним.


Лк. 5, 27—28


Господь сказал Матфею: «Следуй за Мною!». И он, оставив все, последовал призыву. Поначалу Святой был грешником, но сделался одним из величайших друзей Божьих; ибо когда Христос заговорил с ним изнутри, он оставил все внешние вещи и последовал за Ним.

В этом заключено все: чтобы воистину следовать за Богом, надобно полное отрешение от всего, что не есть Бог, в чем бы оно ни заключалось, — от всего, что только человек ни обретал бы вокруг себя, при себе и в себе, живое или мертвое, от своего Я или от чего-то из своего.

Ибо Бог хочет наше сердце (Ср. Пс 50, 19), Ему не нужны наши внешние дела, Ему нужна только преданность нашего сердца, наша готовность ко всему, что от Бога. Это больше всех молитв и трудов, и всего, что можно сделать внешне.

Вот это и означает призыв Христа: «Следуй за Мною!» Такое следование выражается обычно в обращении к Нему всех помыслов, благодарствований и восхвалений, но это — покуда не придет черед более высокого следования, лишенного всего этого, — помыслов и всякого деланья, когда — лишь внутреннее отрешенное тихое безмолвие в обращенной вовнутрь душе, с готовностью ожидающей и слушающей, что сотворит в ней Бог.

Много таких, которым их внешние упражнения — настоящее благо: все им дается легко — молитвы, посты, бдения и аскеза, они имеют к ним тем больше страсти, чем меньше в этом Бога. Такая страсть может быть столь велика, что Бог совершенно отворачивается от них, ибо эти люди совершают труды свои  по своей воле, чувствуя себя великими, хотя их Я — ничто, а Бог — все.

Если спросят, как отделить страсть от блага, я отвечу: самоотречением, т. е. всякую страсть, которую питают к добрым делам и упражнениям, следует бросить в огонь любви и принести Богу,

Которому принадлежит все. Приятность же, присущую природе этих дач, покуда они добрые, вполне может иметь и отрешившийся человек

Стоит как следует посмотреть, и увидишь четыре препятствия, которые нужно распознавать и преодолевать на пути вовнутрь:

Первое состоит в том, что человек более обращен и склонен к внешней жизни, чем к внутренней, более полагается на внешние знания, нежели на указания изнутри, и, стало быть, он не всей своей любовью обращен к Богу, но лишь частью своего существа, и потому не чувствует живого присутствия Божия и Его воли в себе.

Второе — частично внешнее, частично внутреннее просвещение в формах, разговорах и обликах, соответствующих чуждым образцам, которым он следует, вместо того, чтобы держаться собственного направления и, не сбиваясь с пути соблазнами и увлечениями, смотреть на одного лишь Бога.

Третье — это метанья туда-сюда в сверхъестественных переживаниях и откровениях, каковые приписываются себе как заслуга на пути вовнутрь, если рассматривать их в свете разума и сладострастно ими наслаждаться, и как следствие этого — самообман и высокомерие и все большее отклонение от внутреннего пути, цель и объект которого — один только Бог. Четвертое — неправильное понимание требования отрешенности и оставления как состояния внутренней слепой бездеятельности, лишенной деятельной любви, когда человек восседает в телесном покое или засыпает в обманчивом внимании к себе самому или погружается в себя, думая, что эта бездеятельность и есть мир Божий, тогда как это только леность и вялость.

Кто избегнет этих четырех препятствии, не думая ни о чем, кроме Бога, да употребит тот все свое усердие, как внешне так и внутренне, не на исполнение своей воли, но чтобы добавить его к воле Божьей в себе. Он  может при этом использовать те способы и воспомоществования, которые его и внутренне и внешне более всего подвигают к божественной любви и благонравию, покуда не отпадут они сами собой.

А если дано ему будет познать и что-то большее, все же не должен он прежде сорокового года своей жизни слишком доверяться очень уж большому покою и богатству, и внутреннему, и внешнему, и чрезмерной отрешенности, ибо для этого он еще слишком в плену естества. Вместо того ему надобно обратиться — и внутренне, и внешне — к деятельной любви и одновременно постоянно сокращать свои  потребности. Григорий говорит, что в Древнем мире жрецы могли делаться хранителями храмов только с пятидесяти лет.

Но в каком бы возрасте ни начал человек — в результате постоянного обращения внутрь себя и безмолвного продвижения по этому пути — погружаться во внутренний покой и исполненную любви преданность Богу, в любом случае ему достанется, когда он достигнет единства, богатство даров Божиих.

Но все эти дары должны для него быть только средством становиться и оставаться все более внутренней и сокровенной обителью Божией и Его орудием.

Об этом говорит Дионисий: «Оставьте все мыслимые и немыслимые труды и всякое желание познавать и всецело отдайтесь единению с Богом, превышающему всякое разумение».

Только оставив все вещное и себя самого во всем вещном, может человек последовать за Богом — как внешний человек со всеми его упражнениями и добродетелями и с равной любовью ко всем существам и как внутренний человек — оставив себя самого и все вещи, словно у него никогда их и не бывало.

Пойми правильно:

На пути вовнутрь некоторые вещи надо делать, а некоторые — оставлять. Не следует ни иметь вещей, ни, обладая ими, прилепляться к ним чувствами. Но природа делает всякого человека склонным иметь, знать и хотеть. Тут помогут шесть сил, из которых три — низшие: смирение, кротость и терпение, — а три — высшие: вера, убежденность и любовь.

Вера, приходя, лишает разум всех его знаний и делает его слепым, чтобы он отрекся от знания. Затем приходит убежденность и поглощает и веру и все, что имеешь. И. наконец, приходит любовь и лишает волю всего самостоятельно приобретенного и всякого достояния.

Следом приходят три низшие силы: смирение помогает Я столь полно опуститься в глубину души, что оно теряет свое имя и в своей ничтожности ничего более не знает о своем смирении.

Кротость лишает любовь всякого своеволия, так что все вещи становятся ей безразличны и она более не осознает, добродетельна ли она. Она в мире со всеми. Тут добродетель потеряла свои имена и стала сущностью. И то же самое с терпением: человек любит и в отрешенности все оставляет и более не осознает своего терпения.

В этой отрешенности может случиться и такое, что он вдруг потеряет покой и с уст его слетит резкое слово. Не надо этого пугаться, но надо еще глубже погрузиться в свое ничто. Каждая осознанная слабость должна указывать ему путь в его ничто, давая повод еще упорней идти внутрь до самой глубины — туда, где трона все круче и мрачней.

Об этом слово Иисуса Христа: «Иди за Много, не отвлекаясь ни на что, ибо все это — не Я. Следуй только за Мною!» И если спросит человек: «Господи, кто же Ты, за Кем я должен следовать в глубине и уединении?», он ответит: «Я — человек и Бог» (В Св. Писании этих слов нет. —Примеч. перев.).

И если то, что в человеке — еще «человек», ответит Ему в сокровенной глубине: «Тогда я — ничто, и меньше,чем ничто», — то произойдет перелом. Ибо исконное место действия безымянной божественности — глубина небытия, где исчезает Я.

Об этом слова учителя: если возникает новая форма, должна разрушиться старая. Новая жизнь возникает лишь из смерти старой. Чтобы преобразила внутреннего человека сверхсущая сущность Божия, должен исчезнуть человек внешний — со всем, что он есть и что знает, хочет и совершает. Должна исчезнуть всякая двойственность, всякое противоречие между объектом и субъектом, всякая внешняя сущность. — Подобно тому, как Павел не видел ничего, взирая на Бога (См. Деян. 9, 3. 8—9).

Когда исчезнет все внешнее, все ставшее, тогда — мгновенно! — преобразится человек. Вот так и ты иди вглубь и вперед. Потому-то Бог и сказал: «Зови Меня Отцом и продолжай свой путь» (В Св. Писании этих слов нет. —Примеч. перев.) — все вперед, вглубь и вверх по крутой тропе! Чем выше, тем глубже погрузишься ты в неизмеримую бездну Божию и, лишившись всех методов спасения, образцов и форм, потеряешь самого себя и полностью освободишься от своего образа.

И тогда в этой неставшести не останется ничего, кроме глубины Божьей, которая покоится в самой себе — единая сущность, жизнь и бытие всего. Об этом состоянии можно еще сказать так: не будет у человека ни знания, ни Я, ни любви, ни дела — ничего от самого себя, но все через преображение, которое Дух Божий совершает в тварном духе в ответ на его отрешенность. В нем познает Бог и любит Самого Себя.

Путь внутрь, ведущий к этой цели, пролегает через Христа: он — врата (Ср. Ин. 10, 7.9), которыми нужно пройти, дабы сломать границы естества. Он  — путь, которым следует идти, истина, освещающая этот путь, и любовь, к которой нужно стремиться (Ср. Ин. 14, 6).

Кто идет этим путем, достигает высшей свободы.

Павел говорит о таких людях: «Водимые Духом Божьим не знают над собою никакого закона» (Ср. Рим. 6, 14; 8, 14). Этого нельзя сказать о тех, кто любит мирское. Те же, кто идет этим путем, верхней своей частью, внутренним человеком, пребывает над временем, а нижней частью, своим внешним человеком, свободны и отрешенны.

Что бы ни случалось, они живут по духу и пребывают в отрешенном покое. Они принимают от Бога все, в чистоте Ему возвращают, и остаются в покос, что бы ни послал им Бог и как бы больно ни задело это внешнего человека. Таких людей можно назвать блаженными. Но люди такие редки.

Сподоби и нас, Боже, пойти внутренним путем и уподобиться им!

ПОМОЩЬ НА ВНУТРЕННЕМ ПУТИ

Утешайся Господом, и он исполнит желания сердца твоего. Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и он совершит, и выведет, как свет, правду твою, и справедливость твою, как полдень.


Пс. 36, 4—6


Эти слова Псалтири — о пути вовнутрь и о правильном обращении к Богу, —о том, что нам следует делать, чтобы прийти к божественной жизни. Тому служат три вещи: пост, бдение и безмолвие.

Что означает пост? Внешне он означает, что мы ограничиваем себя в пище; едим утром лить необходимое и только немного вечером: это — лучшее средство для обуздания естества и развития духа.

Вовремя ложись спать, чтобы как можно раньше встать и быть готовым сначала и прежде всего обратиться к Богу и — по словам пророков — держать себя открытым (Ср. Ис. 31, 6; 45, 22; Ос. 14, 2; Иоил. 2, 12; Зах. 1,3).

И днем следи за тем, чтобы во всех делах, какие бы задачи пред тобою ни вставали, оставаться в покос и свое сердце и душу свою держать наготове для Бога. А если почувствуешь себя усталым, присядь или приляг, расслабься, обратись духом вовнутрь и открой глубину души Богу, в Боге ищи покоя, пусть он укажет тебе свои  пути, предайся Ему и полностью препоручи Емусебя; и все будет хорошо.

Чтобы вверить Богу пути свои, свои  намерения и заботы, мы должны уяснить самим себе, что такое наши собственные пути. Мы должны понять, сколь скоротечно и несовершенно все, что истекает из Я, и сколь расплывчаты и неопределенны его цели. Все доверь и вручи Богу, дабы он все сделал наилучшим образом и обратил во благо.

Разве сможем мы когда-нибудь вполне довериться Богу. Допустим, два человека просят Бога о чем-то: один о великом, которое для его Я кажется невозможным, но — с безграничной верой, другой о малом и незначительном, но — с куцей верой, — так тот, кто просит о невозможном, будет благодаря своей абсолютной вере услышан раньше и лучше, чем тот, кто просит о малом.

Верующему, говорит Христос, все возможно (Ср. Мк. 9, 23). Веруй, т. е. надейся и уповай на Бога, и он все устроит: подобно тому, как никто не может достаточно сильно любить Бога, чтобы этого было довольно, так же никто не может в достаточно большой мере Ему доверяться.

Вместо того, чтобы жаловаться людям на свое горе, вручи его Богу, всецело доверив Ему, — и он из любви сотворит наилучшее для тебя, и даже в сотни тысяч раз лучшее, чем ты ожидаешь. А хочешь освободиться от своих грехов и слабостей, вручи и доверь и их, и себя самого Богу, доверься Его помощи и обратись в этой вере к праведным делам. Так обретаются добродетели и исчезают пороки.

Однако делай это безо всякого себялюбия. Когда Бог влечет тебя вовнутрь, тотчас следуй за Ним. Если же Бог влечет еще глубже, в самую сокровенную глубину, не раскидывай умом и не рассуждай, что да как случится, но доверь и поручи Богу руководить путями твоими, на Него полагаясь и Ему предоставляя действовать.

В этом — глубинный, внутренний смысл поста.

Это означает, что ты размышляешь не об истоках мира и бытия и не о свойствах горних миров, но недремлющим духом уходишь в себя самого себя, учась познавать себя.

Это означает, что ты не задаешься вопросом о божественных тайнах, о начале и конце всего сущего, о том, что такое Нечто и Ничто, о сущности искры Божьей в глубине души и тысяче прочих вещей, но всеми своими мыслями и чувствами, желанием и верой обращаешься вовнутрь, изнутри прислушиваясь к Богу и Его воле и Слову, которым Он тебя позовет.

А если не знаешь ты, что есть воля Божья, следуй за теми, кто более тебя просвещен Святым Духом, И если ист вкруг тебя таковых, то, оставив сомнения, наблюдай за тем, к чему твое естество склонно менее всего, чтобы делать именно это, учась отказываться от вещей; тогда все тебе будет дано — и как раз то, что надобно тебе для подлинно божественной жизни и для познания истины, освобождающей тебя.

И не позволяй унынию одолевать тебя, ибо оно мешает тебе во всем благом. Вместо этого будь благочестивым и уверенным, радуйся присутствию Божию в себе и во всем Ему доверяйся — тогда все устроится. И ни о чем не заботься, предоставив все Богу. И если что-то озарит тебя, точно так же откажись и от этого и передай Богу. Ни о чем не думай, кроме Бога, и все сполна отдавай Ему. И ты вернешься из покоя внутреннего царства в повседневность с миром в душе, с большей отрешенностью и новыми силами, которые помогут тебе правильно сделать свое дело и во всем преуспеть.

Если обращаясь и погружаясь вовнутрь, ты против воли заснешь, не смущайся. Углубление в полудреме часто лучше многих внешних трудов в бодрствовании, Когда же проснешься, просто начни сначала, обратись с неослабной верой к Господу и доверь Ему свои  пути. Снова погрузись в глубину своей души и открой ее Богу. Если так предстанет перед Богом твоя сокровеннейшая глубина, то вернется в глубину души человеческой безымянный Бог и заполнит ее Своим духом, сущностью и волей.

Для этого непременно нужно, чтобы внешний человек пребывал в покое, чтобы тело и мысли его были расслаблены, а внутренний человек был бы совершенно безмолвен. В награду за это безмолвие Бог дарует внутреннему человеку Свое Царствие и Себя Самого. Тогда озаряет Он его и «являет праведность Свою, как свет».

В чем же эта праведность? Прежде всего в том, что мы познаем самих себя, как говорит св. Бернард: «То познание, каким познаем мы самих себя, есть высшее и наилучшее и ведет прямо к Богу».

Наша «праведность», которую Бог освещает светом Своим, измеряется нашим безмолвием. Поэтому нам следует упражняться в молчании во всякое время и на всяком месте, держась, сколь возможно, в стороне от тварного и вещного, особенно же от тех, что обращены вовне и хотят увлечь нас за собою. Мы же должны обращаться с ними по-дружески, но внутри оставаться отрешенными. А случись с нами что-то плохое, нужно воспринимать это спокойно и не впускать внутрь себя никого, чей склад души нам незнаком.

Чем общаться с такими людьми, лучше обратиться к книгам, поскольку они не только содержат прекрасные слова и нас развлекают, но и помогают нам оставаться самими собой, составлять единое целое с нашим внутренним человеком, сохранять себя в тишине открытыми Богу, в безмолвии ожидая Его света и Его слова, и быть готовыми предоставить Ему действовать в нас и через нас.

Про это блаженный Августин сказал еще так: «Посмотри на доброго человека, ангела или на небеса, а потом отвернись от этого человека, ангела или небес — и то, что останется, это и есть сущность добра, это — Сам Бог, ибо Он разом — и все во всех вещах и превыше их всех».

Конечно же, всем тварям присуще благо, присуща любовь, сами же по себе они — не благо и не любовь, ибо сущность благого и любви — Бог. К Нему должен человек обращаться и в Него погружаться всеми своими силами — ив действии и в покое — дабы всецело заполнилась его пустота, и он обновился, из божественной сущности, каковая одна — сущность, жизнь и действие всех вещей, восприняв свою собственную.

«Воистину, Ты — сокровенный Бог» (Ис. 45, 15), — сказал Моисей. На самом деле, Он, сокрытый от всех чувств и в глубине Своей непознаваемый и незнакомый, более сокровен, чем какая-либо вещь или сущность в глубине души самой себе. Всеми силами проникай туда — преодолевая и разум, и внешнего человека, столь же далекого и чуждого самому себе и своей внутренней сущности, как зверь, живущий только чувствами.

Туда, в божественную глубину, погружайся, отвергаясь в сокровенности Божьей всякой самости и тварности, — и не только мысленно или воображением, но и делами своими, — в полной отрешенности, всеми силами и устремлениями.

И тогда в безмолвном одиночестве ты различишь черты божественной пустыни, где ни одно слово не произносится и ни одно дело не свершается, столь тихо там, таинственно и уединенно. Там — ничего, кроме абсолютного Бога. Ничего чуждого не попало туда — ни твари, ни образа, ни способа.

Об этой пустыне говорит Бог устами пророков: «Уведу людей Своих в пустыню и там буду говорить сердцам их» (Ср. Ос. 2, 14). В эту божественную тишину и одиночество уведет он всех, кто будет слушать глас Божий, — отныне и во веки веков. В эту уединенную, тихую, свободную божественную глубину унеси и ты глубину свою — уединенную и совершенно опустошенную от всего, что — не Бог.

И тогда божественный мрак, каковой — мрак для твоего сознания по причине яркости, прольется в пустоту и темную глубину твоей души и взорвется она заревом божественного света.

Да поможет нам Бог достичь такого вот обращения и единения!

 ОБРАЩЕНИЕ К БОГУ

...сказал Симону: отплыви на глубину, и закиньте сети свои для лова.


Лк. 5, 4


Лука рассказывает в своем Евангелии, как Иисус взошел в лодку, попросив его оттолкнуть ее от берега. И, сидя в ней, он учил народ, а потом сказал Симону: «Отплыви на глубину».

Об этой лодке мы и поговорим: она — не что иное, как внутренний человек, его душа, его мысли. Лодка плывет по бурному морю грозного внешнего мира, охваченного постоянной суетой и переменами — то к радости, то к печали. Как плохо тем, чьи сердца всецело прикованы любовью к изменчивым и преходящим внешним вещам и образам — поистине, кто это осознал, у того могло бы сердце окаменеть от муки.

Что будет с ними потом, об этом люди не думают в слепоте своей.

Поэтому и призыв: «Отплыви на глубину». Тем самым нам указывается важнейший путь, который необходим всем: увести душу свою и помыслы от всего, что тварно и вещно, а, стало быть, — не Бог, и отплыть на глубину, к обращенности к Богу. Кто не хочет захлебнуться и утонуть в море преходящего, тому надобно возвысить свою душу, своего внутреннего человека над человеком внешним и над всякой привязанностью к внешнему и тварному.

И ответил Симон Петру: Мы ловили всю ночь и ничего не поймали (Лк. 5, 5).

Истинно так: все, кто занят внешним, держатся за него и о нем заботятся, трудятся, словно в ночи, и ничего не добывают.

Однако, снова забросив сеть по указанию Иисуса, они поймали столько рыбы, что не выдержала сеть.

Что же это за сеть, которую нужно забросить и так много ею уловить? Это ум, который должен быть обращен внутрь и в молитве «заброшен» в столь глубокое самопогружение, чтобы любовь и преданность Богу пронзили душу и сознание такой радостью, что человек едва выдерживает такое блаженство.

Но это «отплыви на глубину» — только первая ступень. Нужно отплыть гораздо глубже. Если человек сможет стать отрешенным изнутри и снаружи, а его внутренний человек сделаться просветленным и богоподобным, то лодка внутреннего человека так далеко отплывет на глубину, что отпадет от него все, что принадлежит низменным силам, внешней жизни.

Да, тогда даже самые возвышенные помыслы и отраднейшие плоды его аскезы и все милости, которыми одарил его Бог, покажутся внутреннему человеку недостаточными, и он полностью отрешится от них и захочет большего, в котором он, однако, еще не уверен.

И вот, отплыв со своей лодочкой на глубину, достигнет он крайней точки — и тут же увидит свою совершенную оставленность.

Все притесненья, испытания и лишенья, которые он давно преодолел и оставил позади, кажется, вновь подступили к нему; начала неистовствовать буря, грозя гибелью его лодке.

Но не нужно бояться. Если лодочка — на прочном и надежном якоре в божественной глубине, то даже самые страшные волны ничего не смогут с ней сделать.

Человек должен уподобиться Иову и «во мраке прозревать свет», оставаясь лишь с самим собой, не выглядывая наружу и не высматривая внешнюю помощь, дабы избежать беды, не прислушиваться ни к учителям, ни к советчикам, но совершенно выманить себя из себя самого, оставаясь уверенным лишь в приходе внутреннего света. Ибо только тогда Христос близок к нему и рождается в нем.

Поверь мне: все притеснения и нужды служат лишь тому, чтобы произошло в тебе это рождение Христово! Никакая сила мира — ни жизнь, ни смерть — не смогут помешать этому рождению. Если даже все люди и все злые силы сговорятся против такого друга Божия, — чем враждебнее они ему будут, тем глубже уведут его лодочку. Всецело оставляя себя и с радостью препоручая Богу, человек достигнет большего, нежели всеми внешними и духовными упражнениями.

Чтобы дойти до глубины, до Бога, он должен оторваться от всего, что не есть Бог или не ведет прямо к Нему. И во всяком деланьи должен он следить за тем, чтобы не предаваться ни духовным благам, ни материальным. Ибо все, что человек делает не во славу Божию и не вместе с Ним, — все несущественно и ведет в темноту (Ср. Мф. 12, 30).

Поэтому научимся «направлять нашу лодку на глубину», т. е. направлять в глубину сокровенной части своей души, а все силы — за пределы внутреннего человека; ибо Бог — только в глубине. Обратимся своими высшими силами за пределы всего преходящего, к вечной глубине; ибо там истинно есть Бог, там говорит он Свое Слово. Но Слову должно внимать в безмолвной самоотдаче, давая Ему место внутри себя, тогда озарится Им все, что постигаемо чувствами. Богатство, которое является тут, невозможно представить.

Когда Бог говорит в нас Свое Слово, и мы воспринимаем его, наше Я объемлет страх, что оно совершенно погибнет. Тогда важно не поддаваться этому страху и не высматривать и не прибегать к помощи извне, но оставаться во внутреннем покое и умиротворении, совершенно себя отдавая.

Ибо когда приходит божественный свет, исчезает свет тварный. Когда начинает светить и сиять свет нетварный, всегда делаются неразличимы и темпы все внешние светильники разума и мира, как свет восходящего солнца делает невидимой и жалкой огонек свечи.

Кто обретет в себе этот божественный свет, тот ощутит большее блаженство, нежели то, что может ему дать весь мир с его светочами и радостями. Ибо в этом свете преобразится и изменится он в своей сокровеннейшей сущности.

Это — кратчайший и скорейший путь к рождению Бога в глубине души.

Если человек совершенно обращен к Богу, свободен от Я и заполнен Богом, то никакие внешние силы и создания не смогут увести с глубины или погубить его лодочку, его внутреннего человека. Ибо Бог заполняет внутреннего человека такой радостью, таким покоем и такой твердостью, что этого никогда не поймет тот, кто этим не обладает.

Может случиться, что в мирскую бурю ударят в его лодочку внешние волны, словно желая опрокинуть и унести в пучину, но никакой внешний натиск не справится с внутренней надежностью и покоем.

Но покоя этого, которым обладают истинные друзья Божии, недостаточно, он только побуждает их думать, что не наполнены они Богом так, как могли бы. С достигнутой им хочется подняться на еще большую высоту. И воистину: если то неназываемое, безымянное, что есть в душе, ее глубина, всецело входит в Бога, то входит в Него и весь человек; и вхождению этому ответствует все, что безымянно в Боге, все неназываемое, глубина Божия, и рождается в человеке божественное Слово и свет.

Тогда человек может сказать: «Хочу слушать, что Бог во мне говорит». Так поступают те друзья Божии, которых Дионисий называет боговидцами. Эту совершенную погруженность глубины души в глубину божественную не может постичь никакой разум. В своей бездонности она превосходит все чувственно постижимое.

Подлинность этого открывается только тем, у кого внешний человек облагорожен, а внутренний просветлен и полностью покоится в себе самом. Для таких людей и небо и земля, и тварное и вещи не более, чем тень от света, в котором они сами. Они стали обителью и Царствием Божиим, в котором все время присутствует Бог.

Если человек всецело погружается в эту глубину и сущность Божию, то сеть, не выдержав, рвется, и это означает, что страдает и слабеет его внешнее естество. Эта слабость происходит не от внешней аскезы, но от переполненности Божеством, которое своею силой так переполняет такого человека, что этого не может выдержать его земное тело. Ибо Бог настолько втянул в Себя этого человека, что он стал совершенно пронизан светом и окрашен Богом, и Бог свершает его дела.

Подобный человек, направив лодочку свою на самую большую глубину, исправно забрасывает сеть и добывает больше всего. Но когда лодочка попадает на глубину, сеть не выдерживает, и лодка тонет: «Я» разрывается, личное ломается, внешний человек исчезает. Тело и душа падают в бездонное море божественного. При этом человек так впадает в свое беспредельное небытие, что отвергается от всего, — даже от того, что прежде уже получил от Бога — и возвращает это Богу более чистым, будто он никогда это не обретал и не владел им.

Так тварное Бытие вливается в нетварное Небытие. Но нельзя сказать об этом словами. Здесь истинно слово пророка в Псалтири: «Бездна обращается в бездну»(Ср. Ис. 41, 8). Тварная глубина души вливается в нетварную глубину Божию — и обе становятся единым: одной абсолютной сущностью Божьей.

Сподоби и нас, Боже, так обратиться и выплыть на глубину Божию!

ОБНОВЛЕНИЕ В ДУХЕ

Обновитесь духом ума вашего и облекитесь в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины.


Ср. Еф. 4, 23—24


В послании к Ефесянам Павел учит нас достигать обновления в духе.

Однако дух человека имеет много имен — в зависимости от своего действия и точки, с которой его рассматривают.

Часто дух называют душой, поскольку он дает жизнь плоти и отражается в каждом члене, двигая его и приводя к действию.

А иногда душу называют духом; так как у нес столь много родственного с Богом, что этого не выразить словами. Ибо Бог есть дух, и душа есть дух, отсюда ее вечная склонность оглядываться на перво-исток, из которого она возникла. Вследствие этого сходства дух снова возвращается к первопричине, к единству. Возвращение это бесконечно.

Еще называют дух умом: в нем соединены все силы, рассудок и воля. Но этим его сущность не исчерпывается: свыше всех сил — сверхсущностная глубина, и если он совершенно войдет в эту глубину, тогда благо ему и пронизан он светом и обновлен из глубины.

И, наконец, называют еще дух человеком: в нем сокрыт истинный образ божественной Троицы. В этой троичности дух называют то глубиной, то вершиной души. Но сколь невозможно описать Бога с помощью имен, столь же невозможно и дух. Кто смог бы узнать, как в этой глубине обитает Бог, преисполнился бы блаженства, созерцая это. Близость и родство, которые имеют там Бог и дух, столь невыразимы, что слова тут только мешают.

Павел призывает нас: «Обновитесь духом ума вашего». Это означает, что если ум нацелен на праведное, всецело направлен вовнутрь, то наклоняется он в глубину, в которой — превыше всех внешних сил и возможностей — покоится образ Божий. Здесь, в духовной глубине ума, и следует обновляться, постоянно погружаясь в глубину и отдавая себя Богу без всяких посредников — в самоотречении любви. Уму свойственно такое состояние — он способен к постоянной преданности Богу. В одиночку внешний человек не обладает такой способностью постоянной самоотдачи.

И вот как должно происходить это обновление в духе:

Поскольку Бог есть Дух, тварный дух с неотягощенным умом отрешенно погружается в Дух Божий, соединяясь с ним. Подобно тому, как вечно был он в Боге и в своей нетварности был Богом, так же и с тварностью его — он всецело возвращает ее в Бога. В этой самоотдаче свершается истиннейшее и чистейшее обновление, какое он может дать.

«Нынче Я вновь рождаю тебя» (Ср. Ис. 109, 3): если дух всецело погружается и своим сокровеннейшим бытием втекает в сокровеннейшее сверхбытие Божие, то обновляется они преобразуется из самой глубины. И сколь далеко, и сколь часто восходит дух этим путем добровольной самоотдачи, столь же глубоко и часто исполняется он Духа Божия, переполняясь и обновляясь.

Бог изливается в него — подобно тому, как солнечный свет пронизывает воздух и делается так светло, что воздух и свет уже неразличимы. Так же неразличимы в этом светлом единстве Бог и дух, ибо дух вернулся к своей первопричине.

Возвращаясь и обновляясь, дух взмывает над самим собой и над всяким просветлением в сверхсвет божественного мрака, в котором дух — выше всего, чем был прежде, — без имени, без формы, без образа, превыше всех действий и сущностей.

Чтобы так вернуться, очень нужна ночь с ее тишиной. Поэтому, когда все снаружи темно и тихо и далеко от его чувств, человек должен почаще оборачиваться вовнутрь, избегая всяких чувств и воздействий, и всецело погружаться в самого себя, — уходя от всех образов, представлений и сил. И пусть в этой темноте своего незнания он отрешенно предастся Богу, ничего не спрашивая, не прося и не ожидая, но только и единственно думая о Боге и том, что Его, и все, что есть он сам, что он имеет или имел прежде, что ему дорого или чего жаль, из добродетелей или из слабостей, — пусть все поручит и вверит любви Божьей и совершенно отдастся Его воле.

А кроме того, должен он победить выпавшие ему невзгоды, но не человеческим способом — противостоянием, а духовным — отречением. То есть надобно их, как и себя самого, препоручить Богу, ничего без Него не предпринимая. Кто так себя оставит, с тем будет, как с Иовом: мимолетом коснется его Дух Божий (Иов. 4, 15). И от этого прикосновения возникнет во внутреннем человеке великое движение и обновление.

Чем явственней и истинней это прикосновение, тем быстрей, сильней и совершенней преображение человека и его дела, и тем ясней осознает он несовершенство и ничтожность своего Я, и тем радостней и искренней поручает себя Богу; и тогда в единое мгновение приходит Бог и светит в глубину, дабы тут же занять Свою обитель и действовать в ней.

Если будет внутри тебя Бог, поручи Ему все дела, а сам пребывай в безмолвной тишине и ничего не делай, предоставив действовать Богу. А потом, когда человек будет снова предоставлен самому себе и не будет более ощутимо внутри него действие Божье, пусть опять действует он сам и со всем рвением исполняет свое земное предначертанье.

И пусть он так временами действует, а временами нет, — как позовет и сподвигнет его Дух Божий — и пусть всегда обращается он к тому, что сильнее всего, как он чувствует, притягивает и приближает его к Богу, будь то действие, или безмолвие.

Ничего нет ближе сокровенной глубине души, чем Бог: кто ищет Его там, тот и находит. Нужно лишь внутренне всеми силами отдаваться и препоручать себя присутствующему внутри Богу, тогда в обновлении и вознесении души превыше всех образов и форм будет дана тебе свобода духа.

И если, когда будет человек всецело пребывать в этом внутреннем делании, повелит ему Бог отказаться от блаженства самоотдачи и пойти ухаживать за больными или помогать терпящим нужду, пусть он делает это в покос и отрешенности. Тогда может случиться, что в этом труде явственней будет присутствие Божие и станет оно большим благом, чем глубочайшее созерцание.

Если по ночам и рано поутру упражняются добрые люди в таком уходе, пусть они в остальное время, днем, мирно занимаются своими делами — каждый тем, что послал ему Бог, — ив своих трудах внимательно следят, чтобы свершалась в том Божья воля, а не их собственная.

Это и есть «нищие духом», про которых говорится в Нагорной проповеди (Мф. 5, 3), — те, кто оставляет самих себя и все свое, предаваясь Богу и предоставляя Ему вести себя — к деланию ли, или к неделанию.

Новичкам на этом пути вовнутрь нужно много времени, прежде чем они преуспеют, ибо от природы они склонны оборачиваться наружу; если же привыкнут они все более и более препоручать себя и все вещи Богу, то таким оставлением быстрее продвинуться вперед, нежели своими деланием.

Невероятно, как быстро порою сам по себе происходит внутренний рост: с каждой мыслью, с каждым словом и делом, как бы малы они ни были, если обращены они только к Богу. Таким людям на пользу, если они живут долго; ибо рост их и обновление продолжаются непрестанно, если только они не останавливаются на своем пути, а непоколебимо идут дальше.

Чаще всего такие люди совсем не знают, что так преуспели, поскольку они просто и скромно живут этим. Бог скрывает от них их возвышение, дабы не расцвело в них Я и не испортило все. Чем скромней они и послушней, тем глубже погружается их дух в глубину.

Может случиться, что такому человеку станут выговаривать или пенять те, кто в миру весьма важен и горд и хочет казаться мудрым или святым. Они скажут ему, что он, дескать, неправ, они больше читали и лучше все знают.

Тогда будет правильно, если, смирив себя, они невозмутимо промолчат в ответ на речи тех, а внутренне скажут: «Господи, Ты знаешь, что в моих мыслях — ничего, кроме Тебя!» Тогда обновится человек изнутри и станет ближе к новому человеку, в праведности и святости созданному по образу Божию (Быт. 1, 27).

Сподоби и нас, Боже, столь же отрешенно обращаться к Богу, обновляясь в Духе Божьем и с Богом соединяясь!

О БОЖЕСТВЕННОМ СОЗРЕВАНИИ

Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой.


Мф. 20, 1


Евангелие уподобляет Царство Божие винограднику, а Христа — хозяину, вышедшему нанять работников для виноградника. Это по праву означает, что «вышел» он «утром», а стало быть, рано, ибо в вечном рождении «вышел» он из Отцовского сердца и однако же предвечно в нем пребывает.

В другом смысле, Он рано вышел в человеческую природу, дабы отвоевать нас для Царствия Божия.

В притче говорится, что он нанимал работников после третьего, после шестого, после девятого часа и еще раз после одиннадцатого, так как видел праздно стоящих людей, которые на вопрос, почему стоят они праздно, отвечали Ему: «Никто нас не нанял» (Мф. 20, 3—7). Этих-то последних, которые еще не одержимы миром, еще внутренне свободны и не заняты и не узнали еще соблазнов и искушений мира, посылал он на праведный труд в виноградник Свой.

Но все, кого он звал, по-разному приходили к труду на винограднике Его.

Одни были новичками, которые по собственному усмотрению чувственно посвящали себя внешним делам и застревали в наружном. При этом они воображали, что тяжкими трудами, постом, самоистязанием и молитвой свершат особо высокое. Вместо того, чтобы смотреть в глубину своей души, они смотрят вовне, на милость или немилость мира, а из этого возникают высокомерие и своеволие, уныние и ожесточение, гнев и другие пороки...

Другие больше работали на самих себя и, пренебрегая тяготами и преодолевая ошибки, они собственным умом и разумным трудом достигали более высокой ступени, но находили в этом такую радость и удовлетворение, что за этим упускали наивысшее. Третьи же, которые были Хозяину всего милей, поднимались над всеми вещами, отдавали все лучшее свое и направляли все помыслы свои  только на Бога в себе. Они не замечали ни удовольствия, ни пользы от того, что делали, ни божественных даров и сил, которые в них пробуждались, но внутренне всецело обращались к Богу, о Нем одном помышляя, дабы свершалась в них и во всем сущем Его воля.

Они все претерпевают и оставляют, все принимают как волю и дар Божий, возвращая Ему то, что получили, чистым и незапятнанным, ничего не откладывая себе как свою собственность.

Они следуют в этом примеру воды, что послушно падает на землю дождем, собирается в ручейки и потоки и течет в реки, которые опять возвращаются к своему первоистоку — морю: так и они возвращают все свои  дары и силы обратно в глубину Божию, из которой вышли, втекая тем самым и сами туда обратно и Бога делая единственной своей опорой и убежищем.

Хотя такой настрой ума и уводит человека от себя и приводит к Богу, однако же это не означает, что человек тем самым совершенно освобождается от своего естества. Покуда его тело на земле, оно подчинено всем ее законам.

Когда работник трудится в винограднике, время от времени ему требуется какое-то пропитание, чтобы продолжать работу. Работает он целый день, на еду же уходит только час, и она необходима, чтобы человек мог работать. Ибо то, что он ест, расходится по его плоти и крови, мозгу и костям и поглощается работой. А когда все съеденное поглотится, он снова немного поест с той же целью.

Точно так же поступает добрый человек и с пищей духовной: если он чувствует в себе склонность осознать внутренний свет, самозабвенно созерцая присутствие Божие — внутренний свет, дабы получить силу свыше, пусть употребит он на это лишь небольшое по сравнению со своей работой время, подобно обеденному перерыву, нужному чтобы перекусить и взбодриться, и пище, которая поглотится работой и таким образом возвратится к Богу.

Кто в полной мере возвращает Богу Его дары — как телесные, так и духовные — и, значит, в своих трудах не ищет никакой пользы для себя самого, тот всегда получит больше даров от Бога.

Кто этого еще не узнал, пусть всецело доверится Богу, предоставив Ему действовать через себя. Тогда уподобится он благородной виноградной лозе, снаружи кажущейся черной и корявой, но под этим невзрачным покровом скрывающей живоносные артерии и божественную силу, из которой произрастут самые благородные плоды.

То же самое присуще истинным работникам на винограднике Господнем: снаружи кажется, что нет в них ничего особенного, и выглядят они маленькими и незначительными, внутри же, в глубине души, где они — ничто и ничего сами по себе не хотят, а хотят одного лишь Бога, все Ему поручая, пронизаны они живоносными артериями божественной жизни.

Это — те лозы, которые Виноградарь снабжает крепкими подпорками, дабы они не упали. Затем он окапывает виноградник и выпалывает сорняки. Пусть так же и человек окапывает себя, зорко наблюдая за почвой своей души, нет ли там чего-то, что надо выполоть, чтобы божественное солнце проникло своим светом до самого дна и проявило свою силу, дабы благородные грозди достигли полной зрелости.

Кто так подготовит свой виноградник, чтоб беспрепятственно в нем действовало солнце Божие, тот извлечет на свет благороднейшее, что в нем есть. И потом уже ничто низменное к нему не пристанет и не помешает созреть.

И даже если все злые силы, сговорившись, выступят против такого человека, дабы ему навредить, — они лишь ускорят его созревание. И даже если они утянут его в глубины преисподней, то и там раскроется в нем Царство Божие, и все сделается светлым и благостным. Тому, у кого в мыслях только Бог, ничто не навредит.

И вот, наконец, приходит зрелость, сдерживающие оболочки делаются все тоньше, покуда внутренняя сладость не становится совершенной, внешние преграды все меньше, а внутренний свет все ярче...

Чем чаще человек обращается вовнутрь, тем ярче сияет ему внутреннее солнце Божие, и все его внутреннее существо обоживается, так что все внешнее видит он в свете Божьем и Его глазами, все беспрепятственно получая и отдавая.

Тогда сами собой отпадают вес внешние способы спасения, молитвы и упражнения, поскольку он в них больше не нуждается. Ибо дух его столь полно погружается в сладостное блаженство Божие, что нет больше никакого различия между его сущностью и сущностью Божьей. И господствует то абсолютное безмолвное Единство, одно мгновенье пребывания в котором в тысячи раз полезней и блаженней и угодней Богу, чем сорок лет духовной аскезы.

Сподоби нас, Боже, достичь в результате своего внутреннего созревания такого же единства!

ПЯТИКРАТНОЕ ПЛЕНЕНИЕ

Восшед на высоту, пленил плен, и дал дары человекам.


Еф. 4, 8


Христос взошел на небеса и взял с собой «плен плененный». Что это означает?

Это пять оков, которые держат нас в плену времени и которые Христос снимает с нас, когда входит в нас.

Первые оковы — любовь к тварному и привязанность к нему, живое оно или мертвое. Особенно — любовь, которая из-за одинаковости людей близка к природе. Некоторые всецело уходят в нее и страдают, разлучаясь или теряя друг друга, другие же благоденствуют и без этой любви, свершают добрые дела, служат и, молясь, просят удостоить их еще большей любви и мирского — и не замечают они, насколько закованы в кандалы и сколь было бы лучше меньше просить о своем земном счастье и больше смотреть на свой внутренний плен.

Вторые оковы — в том, что многие, если освободятся от первых оков, от внешней любви к тварному, впадают в себялюбие и в этой одержимости собой, во всех вещах ищут свое: свою пользу, свое удовольствие, утешение себе, удобство или славу. Они столь поглощены своим Я и столь в него погружены, что во всем, даже в Боге, ищут свое и ничего другого. Что найдешь, если заглянешь к ним в душу? То, что выдается за святость, — пустое сияние.

Как тяжело освободить таких людей из плена Я! Если так предан себе самому — кто поможет? Никто, кроме Бога.

Если же отнимается у таких людей то, что они любят, — удобство их или друг, добро или что-то иное, к чему привязано их Я, то гневаются они или жалуются на Бога, вместо того, чтобы сделать шаг от любви к себе к познанию себя.

Третьи оковы — оковы разума. Это тяжелые оковы, поскольку в них все, что должно рождаться в духе, освещается разумом, будь то истина или знание какого-то рода, чтобы могли они о них говорить и через них прославляться и возвышаться.

Они богаты просвещающими словами, но бедны озарением и живыми делами.

Даже поданные Христом примеры воспринимают они лишь рассудком. А взгляни они на них в божественном свете разума, поняли бы, что мнение их в сравнении с действительностью столь же ничтожно и незначительно, как дневной свет по сравнению с солнцем. И столь же ничтожен всякий природный свет по сравнению со светом божественным.

Следует знать такие различия:

Природный свет разума светит вовне, в тщеславное самоотражение, в людскую славу, в мнения других. Он  все направляет наружу и приводит к разрушению чувств и мыслей.

Божественный свет, напротив, наклоняется все ниже и ниже и идет вовнутрь, в глубину, и там, где он светит, видно даже мельчайшее. И это справедливо, поскольку все, что там есть, — только от Бога.

Божественный свет все уводит внутрь, а не наружу. Он  всегда указывает лишь на внутреннюю глубину, из которой родился. Туда он стремится и всеми силами направляет. Всякое дело такого человека идет вовнутрь, к Первопричине.

Потому существует большая разница между теми, кто читает Писание, и теми, кто по нему живет. Те, кто читает его рассудком, хотят возвыситься и прославиться, они презирают и проклинают тех, кто по нему живет. Они не понимают слов Павла: «Буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3, 6).

Четвертые оковы — духовные радости. В них попадается не один искатель истины, обращая больше внимания на обретаемое на пути вверх, чем на сам путь и на цель, так что всецело предастся обретенным силам и возможностям, прилепляется к ним со страстью и обладает, стараясь преумножить. Так поддается он радостям духа вместо того, чтобы обретать Бога..

Поддался ли человек соблазнам на пути и вследствие этого остановился, или же дальше идет по пути к Богу, можно узнать по тому, испытает ли он беспокойство и неудовольствие, если добытые радости улетучатся или исчезнут, либо по тому, будет ли он тогда точно так же служить Богу и оставаться преданным Ему, как и прежде, когда их имел. Если Бог и без этих радостей остается для него единственной целью, — он на правильном пути, но если ему нужны только вожделенные дары и озарения, — то нет.

Пятые оковы — оковы своеволия, которое может зайти так далеко, что человек даже во всех божественных вещах и в Самом Боге захочет иметь свою собственную волю и на ней настаивать. От этих крепких оков освободится только тот, кто смирится и скажет: «Пусть будет не по моим дарам и не по моей воле, но как Ты, Господи, хочешь, я приму это и этого пожелаю, а то, чего Ты не хочешь, с радостью оставлю и отрину».

Если в истинном отречении оставляешь все, чего жаждало своеволие, обретаешь и имеешь больше, нежели когда берешь и имеешь по собственной воле.

Человеку бесконечно полезней, нежели достигать всего или все иметь по собственной воле, оставить себя, препоручив Богу, и иметь все в истинном самоотречении, отказываясь от своеволия. Поэтому отрешенный человек, у которого меньше блеска и меньше свершений, мне милее, чем высокопоставленный по виду и делам, но менее отрешенный.

Когда Иисус был среди Своих учеников, они любили Его так сильно, что из-за абсолютной любви к Нему не могли достигнуть божественности. Поэтому он сказал: «Вам полезно, чтобы ушел Я от вас, а иначе не может прийти к вам Святой Дух, Утешитель» (Ср. Ин. 16, 12—13).

И тогда пришлось им ждать еще сорок дней, прежде чем взошел он на небеса (Деян. 2, 4), чтобы, взяв с собой их души и освободив от всех оков, сделать небесными, а потом еще десять дней, прежде чем снизошел на них Святой Дух, истинный Утешитель, и не нашли они Того, Кого искали и ожидали извне — Господа нашего Иисуса Христа — в себе самих.

То, что для учеников было днями, для нас может стать годами.

Едва ли стоит поддаваться искушению найти своего внутреннего, божественного человека и истинный покой прежде, чем исполнится нам четвертый десяток. Ведь столько оков на нас, и природа в молодые годы тянет нас то туда, то сюда, и часто случается, что, когда воображаем мы, будто нами правит Бог, на самом же деле нами правит природа. Потому не находим мы совершенного покоя, прежде чем придет наше время...

...А потом нужно еще десять лет ждать, прежде чем снизойдет и к нам Святой Дух, Утешитель. Как ученики ожидали, собравшись вместе и внутренне составляя одно (Ср. Деян. 1, 13—14; 2, 7), так и нам следует поступать: даже если с годами достигнем мы благоразумия, поверив во внутреннего человека в себе и достаточно преодолев человека внешнего, то и тогда надобно еще десять лет терпеливо ждать, пока будет нам ниспослан Дух, который обучит нас всей истине.

В это десятилетие нужно почаще возвращаться в себя, погружаясь и всецело стремясь во внутреннюю светлую божественную глубину, где никогда не кончается возвращение искры Божьей в свой первоисток, из которого она вышла.

Где такой оборот происходит как надо, там в один миг оплачиваются все долги, кончаются любые нестроения и грехи, даже грех первородный, и приходит совершенное блаженство, ибо человек всецело преисполняется божественным светом и обоживается.

Сподоби и нас, Боже, столь же совершенно освободиться от оков бренного мира и исполниться Духом и светом Божьим!

ЗАКОН ВОЗДАЯНИЯ

Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. Не судите, и не будете судимы; не осу ждите, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; Давайте, и дастся вам: мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною; ибо, какою мерою мерите, такою же отмерится и вам.


Ср. Лк. 6, 36—38


Двум вещам учит нас Иисус: тому, что нам надо делать и от чего отказываться.

Правильное делание — в том, чтобы мы были милосерды, прощали и давали, отказаться же нужно от того, чтобы кого-либо осуждать и проклинать.

Сколько у кого милосердия и как он его проявляет, столько и обретено им будет. Милосердие же нужно обретать внутри, в своей душе, и оттуда, проявляя, воплощать так, чтобы прежде всего ощущать в себе доброе сочувствие к своим ближним и, узнавая, что где бы то ни было какое-то существо страдает, внутренне или внешне, с сердечным состраданием просить Бога, чтобы он утешил его.

Если можем мы помочь и внешне — советом или подаянием, словом или делом, то надобно это сделать с охотой и сразу, как только кто к нам придет. Если мы не много можем сделать, то даже самую малость, что в наших силах, — сделать нужно с любовью, хотя бы сказать доброе слово. Вот тогда мы поступим правильно и в свою очередь тоже найдем любовь и милосердие.

А что же такое «правильно отказываться» ? Прежде всего это означает: не суди, и не судим будешь. Можно совершить много добрых дел, но они будут бесплодны, если человек склонен судить других. Пусть никто не берется судить и обвинять других, покуда не осознает свои  собственные ошибки и пороки и не станет судьей самому себе.

В этом многие слепы: желают, чтобы другие поступали по их воле, сами же, несмотря на все усилия, не могут поступать, как должны бы и как было бы угодно Богу. Тот же, кто хочет, чтобы Бог проявил милосердие, судя его за ошибки, пусть поостережется строго судить ошибки других.

Даже если он знает, что это дурно, пусть не судит, но сделает лишь одно: обратится к себе самому и осознает и искоренит свои  собственные ошибки. И даже если его служба — судить, пусть он делает это с любовью и кротостью, глядя на других Божьими глазами и задумываясь, не заслужит ли за такой приговор и Он сам и его жизнь подобный же приговор от Бога.

Ибо, как сказал святой: «Скольких людей придавишь ты своим судом и приговором, столькие же придавят тебя». Кто судит, воздвигает стену меж собой и Богом.

Отказываться означает также прекращать всякие ненужные речи.

Не следует отворять уста, прежде трижды не подумав, послужат ли наши слова ко славе Божьей и совершенствованию ближних и принесут ли нам внутренний и внешний покой.

Ибо как раз потому, что от недобрых слов происходит необозримый вред, во многих монастырях запрещены всякие разговоры.

Но еще важнее подавлять недобрые мысли. Ибо Бог смотрит в сердце и меряет человека по его душе: это та мера, которой отмерено будет, сколько и мы получим от Бога.

Взглянем на эту меру — наше сердце — и на то, сколько в нем от Бога и сколько от мира: не переполнено ли оно картинами внешних преходящих благ, так что для Бога и места в нем не остается?

Даже когда сердцем обращаемся мы к Богу, все внутри нас столь наполнено вожделением и соблазнительными картинками того и иного, что Бог никак не может проникнуть в нас и свершать Свою волю.

Кроме того, как сторожевых псов поставили мы тварные созданья, которые мешают Богу войти в нас. И остается наше сердце бесплодным, и мы остаемся без ответа и не чувствуем Бога, ибо не дали Ему места в себе, тогда отвращаемся мы от молитвы, покуда совсем не прекратим ее и полностью не обратимся к внешней жизни.

Дабы заполнил Бог наше сердце и нашу душу Своей превечной сущностью и свершал бы в нас Свою волю, нам надо прежде удалить из себя все тварное и преходящее. Сделаем свое сердце пустым, чтобы Бог вошел в него и в нем действовал.

Стремясь к глубине Божией, сначала нужно дойти до глубины собственной души, отделяя и оставляя на пути туда все, что принадлежит внешнему человеку и внешней жизни, и все свое существо всецело и препоручить и вверить Богу.

Если отойдем мы от всего внешнего и сделаемся свободны от всякой любви и озабоченности тварным и внешними вещами, то сможем сделать следующий шаг и даже перешагнуть через образы вещей, которые еще мешают нам и отвлекают от пути вовнутрь, восприняв то сопротивление, которое мы почувствуем на этом пути, как упражнение, и всецело вернувшись к самим себе, предоставим себя Богу и препоручим Его доброте и исполненному любви милосердию, покуда не отпадут от нас даже образы вещей.

Чтобы отступил человек внешний и перешло господство и руководство к человеку внутреннему, надобно, как сказано в притче, иметь меру «полную, утрясенную и нагнетенную».

Это означает, что нужно отрезать и вытрясти все принадлежащее и присущее человеку внешнему, все, что мешает обратиться вовнутрь и противно человеку внутреннему. Нужно вытрясти из своего сердца все, что препятствует, чтобы Бог жил и действовал в нас, все, первоисточник чего не в Боге и что не ведет к Нему, дабы внешний человек совершенно растворился и исчез во внутреннем.

В особенности проверим все благочестивые упражнения — приближают ли они нас к Богу, или нет — и оставим их, если мешают. Это относится как к посту, так и вообще к аскезе, которые помогают сильным внутренне возрастать и жить в духе, слабым же не дают ничего, но лишь препятствуют продвижению внутрь иистинной самоотдаче.

Нужно научиться относиться ко всему, что нас могло бы поманить, убедить или осчастливить извне, как спящий, и лишь для одного бодрствовать, будучи открытым во все времена: для Бога.

Научимся тому, чему учил Павел и о чем говорит он в Послании к Филиппийцам (3, 13—14): «Забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести высшего звания Божия во Христе Иисусе». Это значит: нужно оставить все, что меньше чем Бог, и всецело к Нему обратиться, совершенно препоручая себя Его воле и сущности.

Тогда, если увидит Бог наше пылкое желание, то придет с нагнетенною мерой и Сам в эту меру прольется, так что переполнится она сверхсущим благом, которое есть он Сам, совершенно заполнит наше сердце и все существо и даже переполнит их, так что дух вознесется над собой и прольется в божественную бездну. Он  совершенно изольется, отдастся весь — и однако же останется наполненным — как кружка, опущенная в море: она полна, из нее выплескивается и все же она остается полной.

Это и означают слова: «Полной, утрясенной и нагнетенной мерой дано вам будет», а также другие: «Какою мерой вы мерите, такой и вам отмерено будет».

Мера, которою нам отмерено, это мера любви.

Полная мера — в том, что мы любовь свою всецело обращаем к Богу, и, добровольно оставляя все, что не ведет нас к Нему, делаем все, что приближает к Нему, и, стало быть, к тому, чтобы любить Бога превыше всего, а ближних своих, как самих себя. Это — праведная жизнь в духе Христовом и добрая мера, которая ведет нас к жизни вечной. К этой мере мы все призваны Богом.

Утрясенная мера — в том, что мы от внешней аскезы уходим к внутренней, подобно тому, как от внешнего человека уходим к внутреннему, оставляя все внешнее, что мешает нашей внутренней жизни стать самой существенной для нас. Нужно все наши помыслы направить к Богу и, исполнившись благодарности, погрузиться в глубину души и прилепиться к Нему.

Эта обращенность в себя и внутренняя аскеза повышает нашу восприимчивость по отношению к Богу более всех внешних упражнений. Но происходить она должна с любовью, которая прожигает нас и столь переполняет, что перетекает через край и все вбирает в себя и преображает. Ибо, как сказал Августин, «происходит это не от того, как долго занимаемся мы добрыми делами и сколько их совершили, но только от величины любви». И Павел сказал: «Если я все свое имение отдам бедным, но без любви, то не дам ничего» (Ср. 1 Кор. 13, 3). Все должно быть и наполнено и прогрето духом любви.

Кто всякое благо принимает мерой любви и с радостью передает его дальше, тому будет отмерено утрясенного мерой. Как сказал Павел: «Любовь никогда не бывает праздна, она творит и терпит все» (Ср. 1 Кор. 13, 4. 8) и всегда хочет отдавать и раздаривать себя.

Затем идет нагнетенная мера, которая так полна и изобильна, что беспрерывно перетекает через край со всех сторон. Она отдает все, что несет в себе, и саму себя тоже; в мгновение она вновь наполняется из того источника, из которого черпала, совершенно в нем теряясь и являя собой всецело одно с Богом. Таких людей Бог меряет Своей мерой и вершит в них все их дела.

При этом Сам Бог отдает Себя Духу безмерным образом, превосходящим все, что ни пожелала бы душа. Он  отдает ей Своего Единородного Сына и наполняет ее благодатью Духа Святого. Он  делит с ней Царствие Свое, т. е. отдает ей полную власть над Царствием Божиим, дабы была она госпожой всему тому, чему он — Господин.

Такова нагнетенная мера, которой отмеривается нам. Это — мир Божий, о котором Павел сказал, что Он превыше всякого разумения (Флп. 4, 7), — мир единства.

Да поможет Бог, чтобы всем нам было отмерено полной нагнетенною мерой!

МУДРОСТЬ ОТРЕШЕННОСТИ

Итак будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах.


Ср. 1 Петр 4, 7


Пятидесятницу мы празднуем ниспослание Духа Святого, который особенным образом был явлен ученикам. Это было необходимо им, ибо они стояли в самом начале и в них началась новая жизнь, но это было необходимо и тем, кто только еще желал сподобиться этого.

Еще живя во времени, они постоянно ощущали нисхождение Духа Святого. Подобно им, каждый друг Божий должен во все дни и часы свершать праздник Духа Святого, дабы всегда ощущать его. Чем больше его готовность и восприимчивость, и чем глубже обращен он вовнутрь, тем совершеннее воспримет он Дух Святой.

Что даровано было ученикам в Пятидесятницу, то во все дни духовно происходит с теми, кто хорошо к этому подготовился: к ним, покуда живут они, обратившись вовнутрь и готовыми к встрече с Ним, снисходит Дух Божий со все новыми чудесными дарами.

В чем же, согласно Петру, состоит истинная готовность? — «Будьте благоразумны и бодрствуйте в молитвах».

Благоразумие подразумевает наличие благого знания и благого опыта и означает, что всякий раз, делая что-либо или не делая, мы каждую вещь просвечиваем светом нашего рассуждения, дабы стало нам хорошо известно, с чем мы имеем дело, и чтобы мы были готовы извлечь из него наилучшее.

А наивысшая готовность к восприятию Духа Святого и непосредственной с Ним встрече состоит в отрешенности и покое, сердечности и единении. У кого есть все эти четыре качества и он в них укрепляется, тот лучше всех готов к встрече Духа Святого.

В чем состоит первое из этих четырех — истинная отрешенность?

Она в том, что человек отворачивается и уходит от всего, что не есть Бог, и светом своего рассуждения разумно просвечивает все свои  помыслы, слова и дела, чтобы, если есть в их глубине то, что не от Бога и не направлено к Нему и в трудах, и в покое, — то все, что отвлекает его от Бога к другому, исключить и отрезать от себя.

Это — задача не только для друзей Божьих, обращенных ко внутренней жизни, но и для каждого человека. Ибо есть много добрых людей, которые неустанны в правильных словах и поступках, но все же ничего не знают об истинной внутренней жизни. Им тоже надо привыкать следить за тем, не уводит ли их от Бога то, что они думают и делают, а если случится так, то оставлять это. И им нужна обращенность вовнутрь и отрешенность, если хотят они воспринимать Дух и дары Божии.

И отрешенность и готовность к восприятию у разных людей очень различна: одни воспринимают Дух в образах с помощью чувств, другие — силой разума, третьи принимают его в глубину своей души, в таинственное царство, в котором сокровенно мерцает образ и свет Божий. Здесь-то и находит Дух свой истинный кров, и только здесь дары Его принимаются божественным образом.

Сколь часто освещает человек эту глубину светом различающей силы и в ней всецело обращается к Богу, столь часто и достигает он проникнутости Духом и принимает от Духа Божия новые дары и милости, — если в благоразумии и отрешенности всецело обращен вовнутрь и с подлинной серьезностью следит за тем, чтобы в его словах и путях, в делах и средствах не было ничего, что не от Бога или не направлено к Нему.

Светом различающей энергии пусть проверит он свои  добродетели, от Бога ли они рождены, и сделает все, чтобы все его силы, устремления и добродетели соответствовали божественному порядку и все свершалось бы для Бога, с Богом и через Бога...

...Тогда, если Дух Божий найдет, что человек делает все от него зависящее, то придет он со своим светом, затмит естественный свет способности рассуждения, оставит только сверхъестественные добродетели, такие как Вера, Любовь и Надежда, и в этой отрешенности поведет человека к единству с Богом.

Однако знай, что даже в людях, у которых в мыслях один лишь Бог, иногда возникает боязливое чувство, что не во всем в их мыслях только Бог, и сокрушение об удаленности от Бога.

Откуда бы ни пришло это чувство, изнутри или снаружи, в любом случае встречай его кротко и спокойно.

Многие пытаются преодолеть его силой. Они повсюду бегают, ищут у мудрецов и друзей Божиих утешения и совета, бросаются в духовные упражнения — и еще больше запутываются.

Если возникла темнота, отнесись к ней, как к непогоде: уйди под крышу и подожди, пока непогода пройдет. Пусть человек, когда обуяет его соблазн, сомнение или робость, обратится вовнутрь, оставит себя, препоручив миру Божьему, и в отрешенности ожидает Бога.

Лучше кротко стоять под крышей Божьей, чем прилагать все усилия своего Я, чтобы самостоятельно выбраться из беды, даже если думаешь, что этим придешь ближе к Богу. Ибо всяким таким деланьем человек удерживает в мыслях самого себя и свое своеволие.

Потому-то и требуется быть мудрым, что пояснил Иисус Христос, сказав: «Будьте мудры, как змии» (Мф. 10, 16).

Когда змея замечает, что шкура ее стареет и начинает слезать, она ищет место, где рядом лежат два камня, и проползает меж ними, так что старая кожа спадает, и под ней оказывается новая.

Точно так же нужно поступать и человеку со своею «старой кожей», т. е. со всем, что дано ему природой, как бы велико или хорошо оно ни было, и, стало быть, с внешним человеком, чтобы явился новый, внутренний человек. И пусть он постоянно проверяет себя, не осталось ли на нем или в нем чего-то старого, от чего следует избавиться, чтобы снова вернуться к своей истинной сути.

И всегда ему следует помнить, что все, что бы ни даровал или ниспослал ему Бог в бренном мире, будь то счастье или несчастье, радость или страдание, служит для его совершенствования. Ибо что бы с ним ни сталось, все предусмотрено Богом и было прежде ему суждено, чтобы именно так и случилось.

Кто это осознает, тот не смутится из-за дел и обстоятельств, но всегда пребудет в покое. Покой этот во всех вещах и положениях узнаешь и обретешь только в истинном отрешении и внутренней углубленности, Кто хочет обладать им, пусть обратится вовнутрь: ибо только там его можно обрести и усилить. И чем полней покой, тем совершенней дар Духа Божия и тем обильнее он принимается.

Это объясняет другая притча:

Подобно тому, как крестьянин в марте, видя, что дни прибывают и солнце набирает силу, начинает окучивать и обрезать свои  деревья, рыхлить землю и выпалывать сорняки, так и мы должны рыхлить себя, переворачивая комья своих мыслей и дел, дабы проверить глубину, и нам нужно обрезать свои  деревья, т. е. свои  внешние чувства и свои  низменные силы и устремления, и тщательно прополоть все сорняки.

Прежде всего нужно тщательно выполоть семь главных пороков: высокомерие внутри и снаружи, жадность и гнев, ненависть, зависть и бесстыдство, всяческую похоть и чувственность, как в нашем естестве, так и в нашем духе, чтобы не сокрылось там никакого изъяна или порчи и чтобы вырвать все, что не направлено к Богу.

Но в нас все еще сухо, холодно и жестко. Солнце прибавляет в силе, оно поднимается все выше, и близится лето. Когда внешний человек, его низменные и высшие силы, и, наконец, весь человек изнутри и снаружи хорошо подготовлен, приходит божественное солнце и светит в подготовленную почву души, достигая самого дна, и тогда начинается настоящее цветение, за которым следует блаженное лето.

Итак, прещедрый Бог ниспосылает Дух, чтобы все зеленело, цвело и приносило дивные плоды.

Если Дух Святой изливает свой благой свет и божественное сияние непосредственно и сразу в глубину души — какая радость и какое наслаждение сравнятся с этим!

Вдохнуть лишь каплю от того блаженства, когда Дух Божий вливается в наш дух, большее наслаждение, чем все радости, которыми может осчастливить нас мир и все тварное.

Многие, кто испытал этот божественный восторг, хотели бы всегда оставаться и пребывать лишь в этом блаженстве. Они думают, что этот первый луч и есть все солнце, и рады прилечь и отдохнуть под ним. Но тот, кто поступает так, останавливается, возвращается назад и не достигает ни цветения, ни плодоношения.

Другие бывают отброшены назад тем, что приняв и ощутив это блаженство, впадают в мнимую свободу и, полностью сосредоточившись на своем Я, вместо того, чтобы отпасть от него, видят свою радость и удовлетворение в том, чтобы быть хозяином самому себе. Они полагают, что могут на себя положиться, считают себя в безопасности, становятся слабыми и изнеженными и воображают, что не нужно им больше страдать и трудиться, как прежде, но что могут они от всего отрешиться.

Если же мир это замечает, то источает поддельную сладость, чтобы человек, пленившись ею, оставался бы со своей поддельной сутью и не стремился бы к божественному цветению и урожаю.

Что же нам тогда делать? Нужно ли отказываться от этого блаженства?

Ни в коем случае. С еще большей благодарностью принимайте его и с радостью несите обратно к Богу, делая больше, чем прежде, более благодарствуя и восхваляя, более, чем прежде, любя и помогая, приумножая свою пылкую жажду Бога во всех вещах и делах.

Сколь часто и сколь искренно обращаемся мы к Богу, в радостной преданности отдавая Ему себя, столь же часто являет он нам свою милость новыми дарами, каждый миг. Вот так из блаженства вырастает еще большая преданность.

Об этом говорит Петр, призывая нас быть благоразумными и бодрствовать, не лепиться и не впадать в спячку. Ибо тот, кто спит, ничего не созидает и не продвигается вперед. Бдительный же и бодрствующий совершает свое дело с радостью, упорством и целеустремленностью.

Будем и мы так же бдительны во всем, что делаем, будем смотреть на самих себя и на Бога в себе, чтобы заполнило нас Его присутствие до последних закоулков наших мыслей и чувств, извне и изнутри, и дабы сподобились и причастились мы божественного света и расцвели в этом свете и принесли плоды.

Но истинная отрешенность — не только в том, чтобы человек оторвался от всего внешнего разнообразия, но также и в том, чтобы он отвратился от сил, образующих разнообразие внутреннее, с его мысленными образами и фантазиями, и пребывал в уединении.

Ибо только если он оставит все это, явится Христос, Которого он ожидает, и, явившись, уведет его за пределы всех вещей и вознаградит за все ожидания.

А потом придет внутренний мрак, совершенное одиночество и крутой одинокий мрачный путь, на котором он ничего не знает и ничего не имеет и на котором встретится ему все, что, по его мнению, он давно уже преодолел и победил, — и все это будет внушать ему ужас... Но послужит все это только исчезновению Я и всех себялюбивых желаний.

Если он отвергнет их, придет Бог и явлением Своим даст ему уверенность в вечной любви.

Это происходит, если мы «благоразумны и бодрствуем в молитвах». Теперь о последнем. Что подразумевает Петр, говоря о молитве? Подразумевает ли Он молитву, творимую устами? Нет, вместе с Иисусом он подразумевает такую мольбу Богу в Духе и Истине, о которой учители говорят, что она — вознесение сердца Господу.

Чтение рассудком и словесная молитва могут помочь и привести к этому, и тогда и то и другое благотворно. Но как мое платье и капюшон — не Я, а только служат мне, так и словесная молитва — не истинная молитва, а только служит и помогает тому, чтобы дух и сердце погружались прямо в Бога. Только то — истинная молитва.

И эту истинную молитву непрерывно творят на небесах, и в мыслях, и на устах. Она всецело возносит сердце, дабы Бог вошел прямо в нашу сокровенную и заповедную глубину, в самую душу, в которой и есть подлинное единение.

Об этой потаеннейшей глубине говорит Августин, утверждая, что душа имеет сокрытую бездну, не имеющую ничего общего со временем и внешним миром и далеко превосходящую внешнего человека и Я, которая и даст жизнь и движение телу.

Здесь, в глубине души, —Прибежище и Царствие Божие. Здесь человек делается совсем тихим и существенным, более уединенным и обращенным вовнутрь, более светлым и отрешенным, ибо здесь — Сам Бог в Своем Царстве, здесь он вершит и обитает.

Отсюда истинный молитвенник возвращается затем во внешнюю жизнь, обращаясь со всеми с горячей любовью и готовностью помочь, для чего и предназначил его Бог, и со всей любовью посвящает себя людским бедам, стараясь дать совет, и объемлет одним взором множество людей, всех унося в глубину своей души, в бездну божественной любви, чтобы всех ею наделить.

Вот так и погружается он в бездну единения и возвращается снова, сохраняя, однако же, в глубине свою внутреннюю сущность, из которой проистекают его желания и поступки.

В таком человеке — только Божьи воля и жизнь. И служит он во имя Божие и для утешения и совершенствования всех люден. Он  живет в Боге, и Бог живет в нем.

Сподоби и нас, Боже, достичь такой же отрешенности и такого же единения!

О ТРОИЧНОСТИ ЧЕЛОВЕКА

Стараясь сохранять единство духа в союзе мира. Одно тело и один Дух... один Бог и Отец всех, Который над всеми, и чрез всех, и во всех нас.


Ср. Еф. 4,3—4,6


Три сущности соединены в человеке: первая — человек внешний, или то, что воспринимается в человеке чувствами, вторая — человек внутренний; и третья — сокрытый в самой глубине боговидный человек, или Христос в нас.

И все же это — один человек.

В своей сокровеннейшей глубине человек есть обитель Божия; и кто всецело обращен вовнутрь и погружен в свою сокровенность, тот стать непоколебимо и совершенно перемещен в божественный покой, что не поколеблют его ни радость, ни страдание, ни жизнь, ни смерть.

Этого покоя нужно добиваться, удерживать его и оберегать, дабы сохранялась в нас обитель Божия. Спокойно и с доверием вернись в себя самого, оставайся с собой и пореже обращайся вовне. Предоставь внешнее тем, кто в этом еще нуждается, и все свои  помыслы направь на Бога в глубине твоей души, дабы в союзе мира связать свой дух с Его.

Когда ты в этом союзе, душа твоя в единое мгновенье озаряется божественным светом, так что глубина воспламеняется и кажется тебе, что ты сам горишь и воспламеняешь всех людей.

Происходит это в сокровеннейшей глубине души просветленного человека; это пронизывает внутреннего человека и проникает во внешнего, так что весь человек становится столь обожен и просветлен, обновлен и умиротворен, что все, совершаемое им после, есть дело Божие.

Все приемы спасения и церковная дисциплина указывают внешнему человеку путь к внутреннему, в котором непрерывно должно происходить истинно е обновление, чтобы явился сокровенный человек, глубина божественная.

Где произойдет это обновление, внешний человек там пусть совершенно обратится во внутреннего и в нем отвергнется от всякой зависимости и привязанности к внешним вещам, сущностям и благам, а также и от себя самого, покуда внутренний человек не станет всецело господином над внешним.

Поначалу это не легко и даже болезненно, когда отмирают всякие внешние желания в помыслах, словах и делах. Но Бог взирает на нашего сокровенного человека, Иисуса Христа, и помогает нам: если мы оставляем себя, препоручая себя Ему, то вселяется он в нас — в сокрытую, заповедную, богоподобную глубину нашего существа. Тогда возвращается глубина души в свой первоисточник, в свою нетварность, и становится там светом в свете Божьем.

В свете этом меркнет и исчезает всякий природный и духовный свет, какой бы ни светил снаружи него и в нем, как исчезает и меркнет свет звезд, когда восходит солнце. Так божественный свет, воссияв в глубине души, помрачает все тварные светочи, какие бы ни сияли, и заполняет все существо своим сверхсветом почти темного сияния: так ослепляет солнце, если смотришь на него, не защищая глаз, то кажется, что наступил мрак.

Я уже говорил, что все приемы спасения и вся церковная дисциплина внешнего человека указывают на человека внутреннего, в котором непрерывно должно происходить истинное обновление, дабы открылся сокровеннейший человек — глубина божественная. И повторяю, они благотворны и полезны лишь тем, у кого в мыслях не они сами и не их земное или вечное благо, но лишь тем, кто отказывается от своей воли, дабы свершалась в них воля Божья и обитал, и действовал в них Бог.

Вот об этом и говорит Павел, призывая нас быть едиными в духе и сохранять единство тела, души и духа в союзе мира (Еф. 4, 3—4).

Присмотримся, обратившись внутрь, к нашей душе и соединимся с сокровеннейшим человеком в себе, дабы достичь единства духа, т. е. соединения своего духа с Духом Божьим.

Подобно тому, как из добрых дров возгорается большой огонь, и пламя, выбиваясь из него, поднимается вверх, так и духовные упражнения могут зажечь наше сердце. Однако перешагни этот образ и, пылая любовью, пробейся сквозь внутреннего человека к сокровеннейшему, ибо сокровеннейший человек не знает самоуправства, но — одно только отречение: он пребывает в состоянии неделанья, дабы Бог свершал в нем его дело.

Если сподобится человек этого, то вознесется Дух Божий, взглянет в Себя Самого и увлечет душу, которая сумела все оставить, к Себе и в Себя. Произойдет это в одно мгновенье — и чем быстрее, тем совершенней. Сокровеннейший человек станет тут единым с Богом Духом.

Здесь-то и родится истинный мир Божий. Чтобы достичь его и удержать, нужно непрерывно пребывать в отрешении и преданности, и оставаться в этом, покуда не воссияет свет истины. Ибо где воссияет то, что от Бога, там будет и весь Бог.

Сподоби нас, Боже, достичь такого единства и мира Божия!

О ГЛУБИНЕ ДУШИ

И вот один законник встал и, искушая Его, сказал: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» он же сказал ему: в законе что написано? он сказал в ответ: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всею крепостью твоею и всем разумением твоим и ближнего твоего, как самого себя.» Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить.


Ср. Лк. 10, 25—28


Кто хочет причаститься жизни вечной, пусть следует трем свидетельствам: первое из них — от Бога, второе — из глубины его души, третье — из Священного Писания.

Книжник следует лишь одному, на которое ему указал Христос, и ничего не знает о двух других, о внутреннем достоинстве, которое сокрыто в душе каждого, о родстве его внутренней сущности с божественной сущностью и о святости глубины души, которая образует доступ к божественной первопричине, а потому ничего не знает он и о Боге.

Об этом внутреннем достоинстве и глубине души спрашивали многих учителей, старых и новых, от епископа Альберта до Майстера Экхарта. Первый называл глубину души образом, в котором сокрыто божественное триединство, второй говорил об искре Божьей в глубине души, не знающей покоя, пока не вернется в божественную глубину, из которой она произошла и в которой находилась в своей нетварности.

Об этом говорили еще до Рождества Христова и до христианских святых отцов и другие великие учители, такие, как Платон, Аристотель и Прокл, которые знали о внутреннем достоинстве и свидетельствовали о глубине души.

Вот что сообщали они и подобные им христианские учители, включая Майстера Экхарта:

Есть у души искра, глубина в себе, чье желание и жажду Бога не загасить ничем, кроме нее самой. Дай ей все вещи, какие бы ни были созданы на небесах и на земле, — это ее не удовлетворит, и не смогут они ее насытить. Это — внутри нес от природы.

Эту глубину и эту жажду не осознают те, кто знает лишь о своем внешнем человеке. Потому не знают они вкуса божественных вещей. Сколь велико будет их горе, когда по кончине своей им станет ясно, что не осознали они своего природного достоинства и презрели и упустили неизмеримое благо! Они не нашли дороги к Царствию Божию.

Если же начнет кто-либо, видящий глубже, предупреждать их о неверности их пути и захочет помочь им пойти дорогой вовнутрь и обрести самих себя, они высмеют его и скажут: «Вот явился новый дух, для нас, однако же, он слишком возвышен». Ибо не хотят они ни исполниться новым духом, ни предаться свету Божию, но продолжают свой путь в темноту...

Какой же путь ведет в глубину души и к тому созерцанию Бога, какого сподобились Его ученики, о чем в той же главе сказано: «Блаженны глаза, которые видят то, что видят, ибо многие пророки и цари хотели увидеть то, что видят, и не увидели» (Ср. Лк. 10, 23—24).

Пророки эти и цари — люди светской мудрости, очень ученые, самоуверенные, наделенные властью и влиянием, которые, несмотря на знание всяческих приемов и методов спасения, не видят того, что видели Его ученики, готовые следовать за Ним и поклоняться Ему.

Почему же они не видят? Ведь им хотелось бы видеть. Но то, что ими движет, — их своеволие. Вот в этом-то своеволии и преграда. Своя воля закрывает внутренние глаза, которые должны быть чисты от всякого хотенья и нехотенья, если желают видеть. В воле прежде всего выражается внешний человек, и, даже сподвигая внутреннего, он остается чужд сокровеннейшему, глубине души.

Отрешись от этой своей воли. Как Иисус сказал: «Я пришел творить не Свою волю, но волю Отца Моего» (Ср. Ин. 6, 38; 5, 30; 4, 34), так и мы должны сказать: «Не как я хочу, но как Ты хочешь!» (Ср. Мф. 26, 39). Ибо покуда творим мы по своей воле, мы чужды душевной глубине и благодати.

Истинная благодать заключается в отрешенности: в оставлении себя, в отдании своей воли. Воля — это столбы, на которых держится всякое несогласие и беспорядок. Отбрось эти столбы, и упадут преграды, которые противостоят возврату в глубину души.

Достигнем мы этого обращением к любви. Сущность ее — самоотдача, а цель и предмет — Бог. Епископ Альберт поясняет, как надо понимать слова Писания:

«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем (Лк. 10, 27): все мысли и рассуждения сердца всецело отвлеки от вещного и тварного и направь исключительно на Бога».

...всей душою (Лк. 10, 27): пусть внутренний человек точно так же обратится и приклонится к Богу, как и внешний, признавая, что сущность и истина — только в Боге.

...всей крепостью твоею (Лк.10, 27): собери все силы и употреби на то, чтобы вместо обращения вовне все осознанней и целеустремленней обращаться вовнутрь; натяни и собери их для этой цели, подобно тому, как туго натягивают лук и стрелы, и направь на одну только цель, а именно — на Бога.

...и всем разумением твоим (Лк.10, 27): пусть станет привычкой труд любви и собирания для этого всех сил, дабы разум стал совершенно единым со своей целью и объектом, а глубина души — совершенно богоподобной.

Прокл говорит об этом объединении и о поисках его как о безмолвствовании и состоянии неподвижности в единении с единым. Если душа обращена к нему и совершенно отрешена, она всецело обоживается и причащается Жизни Вечной.

Покуда человек еще обходится без этого блаженства и направлен вовне, он ничего не знает об этой глубине душевной и потому даже не верит, что она в нем есть. Но свойство этой сокровенной глубины существа — постоянно возвращать человека в себя, в свой первоисток.

Это божественное влечение никогда не кончается. И если человек следует ему, от всего отрешаясь у и оставляя все, что ему несоразмерно, обращаясь; вовнутрь и достигая тишины души, то он постигает свою истинную сущность и свои  божественные силы и созерцает самого себя как отражение того, из чего он возник.

Глаза, которые видят это, зовутся блаженными (Ср. Лк. 10, 33). Ибо здесь, в глубине души, нет ни одержимости чувственным, ни внешности, нет ни бренного, ни преходящего; здесь в становлении внутреннего единения кончается всякое различие. Здесь сияет божественный свет истины, здесь — восход Жизни Вечной.

По трем причинам названо это «вечным блаженством» (Ср. 2 Фес. 2, 16): поскольку оно целиком и полностью божественно, т. е. это — внутреннее присутствие Бога в человеке, поскольку это — всецелая погруженность в Бога, и поскольку оно есть Бог, Который наполняет глубину души и творит в ней.

Неизмеримое блаженство заключено не в деятельности, а в оставлении Богу глубины души: кому удастся это, того по праву назовут блаженным. «Блаженны глаза, видящие, что вы видите!» (Ср. Лк. 10, 23).

Чтобы испытать это, нужно оставить себя, обратиться к тишине и все препоручить Богу. Павел называет это миром Божьим, который выше всякого разумения. В этом мире Бог смотрит в отрешенное сердце и одновременно ведет человека в его внешней жизни, так что все тяжкое становится ему легко, ибо и он Бога песет в себе и знает, что Бог несет его.

Помоги нам, Боже, всем сподобиться этого!


ГЛУБИНА ДУШЕВНАЯ И ГЛУБИНА БОЖЕСТВЕННАЯ


он пришел, чтобы свидетельствовать о Свете — об настоящем Свете, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир.


Ср. Лк. 7, 7. 9


Нельзя более восславить Иоанна Крестителя, нежели словами: «Он свидетельствовал о Свете». Свет, о котором он свидетельствовал, — Свет существенный, превосходящий всякое познание. Он  светит в святая святых человека, в глубочайшей части его души.

Как же достичь нам этого Света?

Нашим Я с его ограниченным в силу своего естества рассудком ничего тут не сделаешь, но Бог дал нам сверхъестественную силу и помощь: это свет разума. Это тварный свет, который возвышает наше естество над самим собой и подает ему все, в чем оно нуждается.

Но, кроме того, есть еще в человеке свет нетварный: это свет самого себя. Это — божественный свет и Сам Бог. Ибо если суждено познать нам Бога, то через Самого Бога, с Богом и в Боге, — как говорит пророк: «Господи, во свете Твоем мы видим свет» (Ср. Ис. 35, 10).

Это — сверхсущественный свет, который светит всем людям, пришедшим в этот мир. Он  осеняет все существа без различия, как солнце сияя над всеми творениями (Ср. Мф. 5, 45). Если же они еще слепы и не ощущают внутреннего света, это вина не света, а их вина и беда. Но сколь глубоко ни блуждало бы существо во мраке, у него всегда есть возможность пробиться к свету. И тогда оно — в свете.

Чтобы пробиться из мрака в свет, нужно отсечь себя от всего, что бренно и преходяще, от всех желаний естества и рассудка, на которые были направлены помыслы, от тварного и всего, влекущего наружу, за исключением того, что неотъемлемо от жизни и выполнения земных задач.

Ибо только в отрешенности и внутреннем одиночестве, когда приглушены голоса мира, услышишь Слово Божие.

Вслед за отрешенностью придут сила и выносливость, дабы человек, если сподобится он света, оставался бы спокоен и недвижим, как скала, а не гнулся, как камыш на ветру. Многие, оказывается, сдаются, когда глупое, насмешливое или резкое слово гнет их к земле, как тростинку.

...И наоборот, у тех, кто это выдерживает, — в высшие силы души, в которых разум, воля и любовь, — падает луч света. Когда освещает он разум, человек становится пророком, т. е. тем, кто даже далекое видит отчетливо и близко, или же внутреннее слово говорит ему, как что есть.

Об Иоанне сказано: он — «больше, чем пророк» (Ср. Лк. 7, 28). А это значит: в сокровенной глубине, куда не достигают ни разум, ни другие силы, видеть свет в свете — пребывать во внутреннем свете, а затем в свете тварном познавать божественный.

То же, что представляет собою глубина души, не имеет ни образа, ни формы, ни места, ни способа: это неисчерпаемая глубина, парящая сама в себе, и в этой глубине — обитель Божия, — более, чем где-либо еще. Кто в нее погружается, обретает там Бога и себя обретает в Боге, становясь единым с Ним. Ибо от этой глубины Бог никогда не отходит. Здесь — исполненный света Дух Божий, и здесь обретается вечность, в которой нет ни «до», ни «после».

Этой глубины не может ни достичь, ни осветить ни один тварный свет: здесь — только Божья обитель и сущность. Ничто тварное не может ни заполнить, ни измерить эту глубину, — один лишь Бог в Его безмерности.

Этой божественной глубины достигает лишь глубина душевная; сюда зовет и здесь поглощает одна бездна другую. Здесь совершенное единение. Здесь теряет смысл все, что думал человек своим разумом о божественной Троице. Ибо здесь больше нет различия, — одно единство.

Кто всецело погрузится в эту глубину, тому покажется, будто он здесь был всегда и будет вечно, что он с ней — одно, и будь это всего мгновенье, оно ему покажется вечностью; и это свидетельство того, что человек в своей нетварности вечно пребывал в Боге. Когда был он в Нем, то был он Богом в Боге.

То, чем человек является сегодня в своей тварности, тем он был вечно в нетварности в Боге, и даже более — в сверхсущем едином с Ним бытии.

Однако пока человек, перешедший из нетварности в тварность, не вернется во внутреннее одиночество и просветленность, он не вернется в Бога. Покуда не будет совершенно удалена оттуда, вытравлена и отвергнута всякая склонность к внешнему, всякая одержимость бренно-преходящим, всякая самость и все, что наполняет душу своей ничтожностью, делая невосприимчивой к Богу, короче, — все, что не есть Бог, не пробиться ему и не вернуться к своему источнику.

Но и этого недостаточно: прежде дух должен исполниться и преобразиться внутренним светом.

Кто достигнет этого просветления, преображения и преобразования и в совершенной преданности Богу сделается всецело погруженным в свою сокровенную глубину, тот сподобится и в этой жизни причаститься мгновения высшего преображения не-тварным Светом Божиим, в котором он узнает Бога: «Господи, во свете Твоем мы видим Свет» (Ср. Ис. 35, 10).

И если человек часто уходит в глубину своей души и становится она ему домом, то в божественной глубине даруются ему многие моменты, в которые ему раз от разу все яснее открывается, что есть Бог.

С этой внутренней глубиной были хорошо знакомы великие учители, такие, как Прокл и Платон, хотя даже многие христиане не смогли познать ни самих себя, ни того, что в них есть: ни душевной глубины, ни глубины божественной, поскольку вместо того, чтобы смотреть внутрь, они смотрели наружу и удовлетворялись внешними истинами религии, которые мешали им преодолеть свою самость и пойти по пути внутрь.

Чтобы стать способными и готовыми заполниться и преобразиться внутренним светом, нужно направить всю силу своей любви не наружу, а вовнутрь, воспламеняясь в ней, дабы сделаться достойным местом для восхождения божественного света. Нужно думать, желать и говорить, как Августин: «Господи, Ты повелеваешь мне любить Тебя; дай же мне то, что Ты повелеваешь! Ты повелеваешь любить Тебя всем сердцем, всей душою, всей крепостью и всем разумением моим; подай же мне, Господи, чтобы я любил Тебя прежде всего и превыше всего».

Тот, кто жаждет этого всеми фибрами своего существа и всей крепостью своей души обращается вовнутрь, в том растет жар любви, покуда не прожжет его огонь до мозга костей и не станет пламя любви столь сильно и лучезарно, что сердце начнет светиться и, наконец, воспылает к Богу и в Боге.

Тогда ответит Бог Своей любовью и скажет Свое Слово, которое выше, светоносней и лучезарней, чем все человеческие слова. Об этом сказал Дионисий: «Когда произнесено в глубине души превечное Слово, и душа так преисполнена радостной преданностью и готовностью слушать, что может творчески и совершенно воспринять это Слово — Иисуса Христа — во всей Его полноте, тогда глубина души становится едина со Словом и становится самим Словом. И хотя, по сути своей, она содержит тварность, однако же по своему происхождению она — само Слово».

Именно это свидетельствовал Иисус (См. Ин. 17, 21—22): «Отец, с Которым станете вы едины, как Мы едины», и об этом слово, пришедшее к Августину от Бога: «Преобразись в Меня». Этого достигают на пути возжигания сердца любовью к Богу.

Будь внимательным на этом пути вовнутрь. Это — путь духа к Богу и Бога — к нам. Он  узкий и потаенный, и на нем заблудятся те, кто предан внешним упражнениям и делам и думает, что можно приблизиться к Богу, исходя из своего Я.

Нет, если вступает человек на внутренний путь, пусть он оставит свое Я и свои  слабости и всякое внешнее несовершенство и всей силой своей любви предаст и препоручит себя Богу, отвергшись себя самого и всецело растворившись в любви. Тогда сподобится он на мгновение еще при жизни испытать, что, достигнув единства, будет вечным.

Помоги, Боже, и нам всем причаститься этого!

БОЖЕСТВЕННАЯ ТРОИЦА В ГЛУБИНЕ ДУШИ

Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете. Если Я сказал вам о земном, а вы не верите — как поверите, если буду говорить вам о небесном?


Ср. Ин. 3; 11, 12


В этой главе — свидетельство Иоанна о Боге, Который отдал Сына Своего (Ил. 3, 16), и о любви и свете Духа Святого, Который делает блаженными тех, кто верит в Единородного Сына (Ср. Ил. 3, 36).

Почему едино это божественное триединство, остается столь же недоступным разуму, как истина, что Отец есть то же, что Сын, и что Сын и Дух Святой совершенно едины, и что в то же время существует между Ними различие по проявлению, несмотря на единство природы.

Поэтому не нужно искать разумных объяснений того, что можно испытать и ощутить, лишь оставив себя Богу. Послушаемся Фомы: «Не преступай сказанного теми учителями, которые достигли этого своею жизнью, но следуй за ними, ибо оно в них — от Духа Святого».

Но прежде посмотрим на Троицу в себе самих: ведь внутренне мы созданы по образу божественного триединства; потому-то и находим в глубине душевной чистый и истинный божественный образ. Присмотримся к образу, что находится в нас, ибо Сам Бог — в этом образе, хотя сам образ не имеет облика.

Этот образ лежит в заветнейшей, потаеннейшей и глубочайшей части души — там, где она по сущности, действию и бытию подобна Богу; там обретается и творит Бог, и потому ее столь же трудно отделить от Бога, как от себя самой. Эта душевная глубина имеет по благодати все то, что Бог в Своей глубине по природе. Сколь далеко человек уйдет в глубину души, столь действенным в нем станет присутствие и сила Божья.

Прокл сказал об этом: «Поскольку и пока человек окружен внешними образами и растворен в них, не может он достичь этой глубины, покуда не верит, что она в нем. Тот же, кто хочет достичь ее и в ней оказаться, пусть откажется от многообразия внешних образов, всецело обратившись к внутренним, и, миновав, наконец, созерцание образов, пусть дойдет до отсутствия образов и станет единым с Единым».

Подобное Христос свидетельствовал словом: «Царство Божие — внутри вас» (См. выше). Он о внутри — в глубине души. Именно это подразумевает Евангелие: «Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете» (Ср. Ин. 3, 11). Как же внешнему человеку, связанному чувствами, принять это свидетельство. Ведь покуда весь он направлен на внешние мысли и образы, ему этого не представить, и в это не поверить. Он  не поймет и не поверит в это, даже если постараться приблизить к нему небесные вещи с помощью земных образов и притч...

Как же он тогда поверит в то, что не имеет образа, — в то, что Бог вечно рождает Своего Сына в сокровеннейшей глубине его души. Кто захочет это испытать и познать, тот пусть обратится вовнутрь — перешагнет все, привнесенное в него извне, и всецело погрузится в глубину себя.

Тогда придет Отцовская сила Божия и через Своего Сына — Иисуса Христа — позовет в себя внутреннего человека и подобно тому, как Сын рождается от Отца и снова в Отца вливается, так и человек рождается от Отца в Сыне и с Сыном вновь вливается в Отца, становясь единым с Ним и зная, что «Я и Отец едины» (Ср. Ин. 17, 11. 21—22).

Об этом слово Божие: «Зови Меня Отцом и продолжай возвращаться в меня: сегодня Я родил тебя через Сына Моего и в Сыне Моем» (В Св. Писании этих слов нет. —Примеч. перев.).

А затем изольется Дух Святой в невыразимой любви и полноте света и пронижет и озарит в человеке глубину души и наполнит своими силами и дарами.

Из сил этих две — деятельные: доброта и знание. Человек исполняется добра и любви и одновременно способности различения того, что служит или препятствует ему в его продвижении. Две же другие — недеятельные: это совет и сила изнутри. Третья — созерцательная: преданность, которая принимает и укрепляет все, что сотворил Дух Святой. И, наконец, — наивысшие дары: разум и мудрость. Эта божественная мудрость, даже если причастишься ее лишь на мгновенье, выше и совершенней всех внешних знаний и дел.

Здесь сбывается слово: «Дух Святой свидетельствует духу нашему, что мы суть чада Божии» (Ср. Ин. 1, 12; 11, 52; Флп. 2, 15).

Свидетельство это мы находим в себе самих. На небесах, которые в нас, есть три свидетеля: Отец, Сын и Дух. они светят в глубину души, и душа сама подтверждает это тебе, освещая твой разум и давая тебе доказательство твоей подлинной жизни и сущности, если только ты захочешь его осознать.

Чтобы осознать его, нужно, всецело погрузившись в сокровеннейшую глубину, преодолеть внешнего человека в себе; ибо извне, в вещественном и мирском, ты не найдешь ничего.

Что касается меня, то я рад помочь тому, с кем это произошло и он обратился вовнутрь, я готов помочь всем, кого затронула и осветила внутренняя глубина, дабы они совершенно ее достигли.

Если хочешь попасть туда, помни три вещи:

Во-первых, не удерживай в мыслях ни себя и ничего своего, ни вещественного, ни тварного, а только и единственно Бога и волю Божью.

Во-вторых, следи, чтобы все, чем ты занят и чего хочешь, делая что-то или не делая, было бы направлено на твою сокровенную глубину.

И в-третьих: никогда не смотри на то, что извне, не притязай на то, что не дано тебе, но учись оставлять: что хорошо, то хорошо; что плохо, пусть так и будет; погрузись в глубину души и прислушайся к голосу Божьему, который говорит в тебе: он зовет тебя и дарит тебе такое царство и такое озарение, что больше тебе не понадобится никакого внешнего совета и поддержки.

Сподоби нас, Боже, соблюсти эти три вещи, сохраняя в мыслях лишь Бога, — и не только в мыслях, но и в сердце, вплоть до самой глубины своего существа, и всецело погрузиться в глубину, и обрести в ней образ божественной Троицы!

ИСТИННОЕ СЛЕДОВАНИЕ

Овцы Мои слушаются голоса Моего, и я знаю их, и они идут за Мною,

И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек; и никто не похитит их из руки Моей.


Ин. 10, 27—28


В поучении Евангелия от Иоанна рассказывается, как по пути в Иерусалим Иисус зимой зашел в храм (Ин. 10, 22).

Под храмом подразумевается благородная душа человека с ее внутренним светом, над которой Бог потрудился более, нежели над созданием внешних форм тварного.

В этом храме шла служба, праздновалось «обновление».

Как происходит обновление в этом храме Божием в нас, где Бог обитает намного охотней и истинней, нежели во всех храмах, какие бы ни были построены и освящены на земле?

«Новым» мы называем то, что находится в своем первоистоке и начале: и если человек всеми своими силами и всем своим существом вернется и войдет в этот храм, в котором истиннообретет обитающего там и творящего Бога, и обретет в живом внутреннем становлении — не только как умозрительный образ, но как благодетельный опыт внутренней реальности, которая, как мощный источник, выбивается из глубины души, — то заполнится и обновится все его существо.

Где сподобятся этого, там в храме души воистину свершится служба во славу Божию.

И насколько часто происходит такой возврат, — а он может быть и тысячу раз на дню, — настолько же часто происходит внутри становление нового, обновление в духе, — и каждый раз при этом возврате и обновлении рождается новая ясность, новый свет, новые силы и надежды.

В таких возвратах — удивительное блаженство, и только для них нужны все внешние дела и упражнения, и только здесь они находят свое воплощение. Без этого они мало значат и недорого стоят, ибо даже используя все добрые приемы и дела, нужно еще, чтобы в мыслях был только этот возврат, лишь тогда свершится служба в храме души, обновление в Духе и наполнение новым духом.

Согласно Евангелию, была зима, когда Христос вошел в храм.

Там, где сердце охладело, очерствело и ожесточилось так, что нет в нем ни света, ни божественного тепла, — там всегда зима. Ибо холодный снег и мороз — низменные стремления, которые заставляют сердце упиваться преходящим, — гасят в сердце жар любви Святого Духа и делают его пустынным и глухим ко всякому божественному утешению и теплу, приходящему из Единства.

Но бывает и другая зима: а именно, когда добрый, всецело обратившийся к Богу человек, в мыслях которого — ничего, кроме Бога, все же оставлен Богом, и в темноте зимней ночи в своей душе внутренне чувствует, как мрачно вокруг, жестко и холодно, как не достает ему божественного утешения, и как далек он от блаженного единения с Богом...

...В такой зимней ночи был и Иисус, чувствуя себя совершенно оставленным Отцом Своим, и как никто страдающим от людей, и как никто лишенным божественного заступничества.

Через такую зимнюю ночь проходят все чада Божий, следуя за Христом, пока, подобно Ему, не смогут сказать: «Я и Отец едины»...

...Но даже в этой ночи они не должны падать, духом, ибо на самом деле Бог им сейчас ближе, чем когда-либо. Именно в этой полной оставленности Богом осознание того, что Христос присутствует в них, гораздо нужней им, нежели во время игривых наслаждений лета, которые они оставили, последовав за Христом. Никакой разум не в силах постичь, что сокрыто в этой зимней заброшенности:

Когда кругом зима, и повсюду — мрак, холод и мучительная оставленность, нужно застыть, всецело отдав себя Богу, дабы быть готовым воспламениться в конечном единении. И нужно быть стойким в убежденности, что внутри, в глубине души, присутствует в тебе живой Бог и что ты вечно есть и пребудешь причастником всех Его благ.

Тем, кто не делает этого, но уже в начале зимней ночи ищет помощи и совета извне, Иисус сказал: «Вы не из Моих овец; ибо Мои овцы слушаются голоса Моего» (Ср. Ни. 10, 26—27).

Почему же так часто он называет «овцами» тех, кто следует за ним?

Овца — символ двух добродетелей, присущих последователям Христа и чадам Божьим: невинности и кротости. Невинность и послушность позволяют ягненку идти туда, куда идет его стадо. И кротость угодна Богу. Обе помогают слушать голос Божий, который никогда не услышит обращенный к миру, необузданный и гневливый человек.

Если человек хочет услыхать божественное слово, сказанное в глубине его души, пусть он отойдет от всякого шума и неистовства, как изнутри, так и снаружи, и, как овечка, исполнившись кротости и послушания, откажется от собственной сущности, устремлений и борений и, готовый слышать, прислушивается в отрешенном безмолвии к тому, что внутри.

Тем, кто так поступает, Христос обещал почетное наследство — наследство Отца Своего, Царствие Божие, — которое и наше, покуда мы следуем за Ним.

Сын принял все, что он есть, имеет и может, от Отца Своего, и, восприняв, возвратил Ему, ничего не удержав для Себя; ибо все, чего он искал, — выполнить волю Отцову.

Так и мы последуем за Ним и познаем Его — Владыку божественного наследства — в себе, и возвратим Отцу все, что мы есть, имеем и можем, все силы и дары, какие только ни получили мы от Отца, изнутри и снаружи, ничего не желая утаить для себя. Да, отдадим даже самих себя, всецело препоручив Богу, дабы свершалась в нас лишь Его воля.

Тогда наследуем мы Царствие Божие и причастимся полноте Божией.

Отвержение себя и предоставление себя воле и делам Божиим, означает также, что мы не переоцениваем свои  методы и упражнения, не опираемся на них и не полагаем, что много молясь, бодрствуя, постясь или отказывая себе в чем-то, мы обретаем правильный путь к Царствию Божию. Всякий способ хорош, но лучший — совершенная преданность Богу в невинности и кротости, чистота и незанятость

глубины души, дабы Бог всецело заполнил ее Своим Духом и Своей волей.

Сподоби нас, Боже, причаститься этого!

ПОСТОЯННАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ


Ангел Господень является Иосифу в Египте и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и иди в землю Израилеву; ибо умерли искавшие души Младенца.


Ср. Мф. 2, 19—20


Есть люди, которые как только возымеют страсть к какой-то новой сущности или доброму делу, тут же со всем пылом кидаются на него, не испробовав и не узнав, хватит ли у них сил или достаточны ли их способности, чтобы довести труд до завершения.

Прежде чем обратиться к новым задачам или образу жизни, нужно подумать о результате и всю силу побуждения прежде направить на Бога и внутренне послушаться Его совета. Поскольку иначе человек быстро удалится от себя самого и от своего пути — ив конце концов погубит себя такой дерзостью.

Когда Иосиф вместе с Младенцем и Богородицей был в бегстве, то после того, как сказал ему ангел во сне, что Ирод мертв, разузнал, что правит сын его, Архелай (Мф. 2, 22). Поэтому он и дальше не терял бдительности, дабы не убили Младенца.

Ирод олицетворяет мир, который пытается убить в нас Младенца Христа, поэтому, если хочешь уберечь Младенчика, избегай мира и будь настороже. Если же ты бежишь от мира только внешне, даже затворяясь в монастырь или одиночество, все равно Архелай еще здесь и продолжает командовать: мирское восстает в тебе, и преодолеть его можно, только обратившись с еще большим жаром внутрь и предав себя помощи свыше.

Мир внутренне испытует тебя соблазном самоутверждения: тебе хочется стать видным, заметным, почитаемым, хочется нравиться своей одеждой, образом жизни, своими словами, поведением, мудростью или любезностью, друзьями или родственниками, добротой, честью или другими житейскими вещами.

Второй враг — твоя собственная плоть, которая мешает тебе своей духовной нечистотой. Эта опасность подстерегает тех, кто предается чувственным радостям. Следи, чтобы чувства не овладели духом, ибо подобно тому, как плотское естество ввергает в свое бесстыдство материю плоти, так и внутреннее бесстыдство ввергает дух, и сколь дух благороднее тела, столь же последнее опаснее первого.

Третий враг — дух злосердечия, который тревожит тебя горькими мыслями, недовольством и осуждением, злобой и завистью, ненавистью и местью. «Ты сделал мне это, так ты у меня получишь», — говоришь ты, строя мрачную физиономию, делая угрожающие жесты и показывая намерение словом и делом отплатить другому. Все это опасно для божественного Младенца в твоей душе.

Чтобы спасти его, отойди от всего и постоянно будь начеку, дабы не убили Младенца. И как Иосиф всегда проверял, не осталось ли кого, кто хочет убить Младенца, так и ты помни, что, когда преодолеешь названные пороки, тебя подстерегут другие опасности, которые ты осознаешь, только в смирении обратившись вовнутрь.

Иосиф олицетворяет именно это неколебимое пребывание в благословенной жизни Духом. И это — надежнейшая защита божественного Младенца в тебе. Израиль, куда звал его ангел во сне, — умозрительная страна. Тут многие совершают ошибку, предаваясь созерцаниям ради собственной цели, пытаясь с их помощью разрешить хитросплетенья мирской у суеты и желая созерцать и испытывать возвышенное, вместо того, чтобы препоручить Богу вести и разрешать. Горько видеть, как много ошибок и опасностей произрастает из этого для тех, кто повсюду ищет совет и помощь, хотя всякую помощь и знание можно обрести только и единственно в Боге. Поэтому нужно смотреть внутрь и оставить все другие поиски.

Иосиф спал, когда позвали его. Этим сказано, что по отношению ко всему внешнему, человек должен уподобиться спящему и, какие бы страданья и искушенья ему ни выпадали, не делать ничего, кроме отрешенного приятия всего и препоручения себя Богу, дабы освободиться от напасти. Тогда и он, подобно Иосифу, будет во сне направлен на истинный путь и избавлен от любой напасти.

Когда ангел сказал ему, что враг его Младенца мертв, Он разузнал, кто правит вместо него. Так и нам нужно до последних дней своих быть бдительными, дабы никто и ничто не убило божественного Младенца в нас, и следить за внутренним врагом, чтобы он внезапно не овладел нами и не ввел в заблуждения.

Нам нужно снова и снова возвращаться в самих себя, отправляясь в страну созерцания и черпая силы в созерцании, дабы мир оставался под бдительным присмотром, покуда не возмужает в нас божественный Младенец и не сделаемся мы едины с Ним. Только тогда мы поднимемся над вещественным и придем в Иерусалим, обитель покоя, и в Назарет — в истинное цветение, где расцветают цветы вечной жизни, и в надежность подлинной укрытости, которых достигают все те, кто оставил себя и препоручил Богу.

Сподоби, милосердный Боже, и нам всем причаститься этого!

ГОРЕ УКАЗУЕТ ПУТЬ К СВЕТУ

И вошедши в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и падши поклонились Ему; и, открывши сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну.


Мф. 2, II


Из трех даров, которые принесли Младенцу волхвы, поговорим лишь о двух, и прежде всего о смирне: она горька и олицетворяет страдание, которое служит тому, чтобы отрывался человек от радостей мира и находил Бога.

Как ни сладко удовольствие, когда она есть, все становится горьким. Чтобы выдержать се, надобен великий и упорный дух. Ибо чем больше удовольствие, тем горше кажется смирна страдания.

Кто-нибудь возразит: «Как же обходиться без удовлетворения своих естественных потребностей, покуда человек живет в мире? Я голоден — поэтому я см, меня мучит жажда — и я пью. Я устал — и иду спать. Я замерз — и греюсь. Невозможно, чтобы это сделалось мне горьким, это же соответствует моей природе».

Разумеется, — отвечу я на это, — но пусть это удовлетворение не проникает слишком глубоко, не занимает место внутри тебя, не доставляет радость и не становится страстью, напротив, принимай его, не привязываясь, но в отрешении. Даже удовольствие, которое ты находишь в общении с добрыми людьми, не должно привязывать тебя, чтобы Ирод и его слуги, которые ищут божественного Младенца в тебе, Его не убили. Пусть твой внутренний человек стоит надо всем этим и будет свободным.

Есть и другая смирна, далеко превосходящая первую, та, которую воплощает Бог в страдания, внешние и внутренние. Кто эту смирну приемлет с любовью — всей душою, как Бог даст се, — тот исполняется миром и радостью Божией. Ибо и малейшее, и величайшее страдание равно исходят из глубины Его невыразимой любви как высочайшие и благороднейшиe дары, которые он на тебя изливает. Как только ты поймешь это, страдание будет тебе на пользу, как величайший дар.

Что бы ни случилось с тобой, — голод, жажда, болезнь или огорчения от того, что вокруг, от слов и дел других людей, — помни, что все ниспослано Богом, дабы послужить тебе указанием и направлением к свету.

Бог так устроил, чтобы видели твои глаза, слышали твои уши; и если делаешься ты глух или слеп, то в вечном плане и это предусмотрено Богом, дабы раскрывались твои внутренние глаза и уши и ты благодарно познавал Премудрость Божию. Разве заставит тебя страдать утрата ничтожного, если ты осознаешь великое.

То же и с утратой радостей или благ, почестей или утешения, или чего-то иного, ниспосланного тебе Богом: она служит указателем внутрь, к истинному миру, если только ты захочешь его познать.

И покажется ли то тебе заслуженным или нет, — принимай с благодарностью как изволенное Богом для твоего блага, терпи и оставляй себя, отрешайся и препоручай Богу.

Всякая смирна, которую дает Бог, приведет тебя к Всевышнему. Ибо все вещи устроены Им в противовес человеку, дабы потрудился человек и пришел к совершенству.

Ни один художник не может так тщательно продумать, как класть ему ту или иную краску, где темнее, где светлее, как выбирать каждый штрих — то покороче, то подлинней или пошире, чтобы картина приобрела законченный вид, как Бог, Который красками и штрихами страдания и радости приводит образ человека к такому виду и совершенству, что становится тот подобен своему Творцу.

Вот если бы человек подобным образом смотрел на те дары и смирну, что даст ему Бог!

Но есть и такие, кто, не довольствуясь отпущенным Богом, хочет нагрузить себя еще больше, и, озлобляясь в своей больной фантазии, желает сам себе определять страдания, мученья и побивание камнями, сам с преувеличенной страстью кидается в молитвы и созерцание, отворачиваясь при этом от Божьей воли, вместо того, чтобы предоставить хотеть и действовать Ему.

Особенно горькая смирна — внутренний мрак, бедствия и нужда. Тот, кем они овладели, в чьи мысли и тело проникли, у того и внешняя жизнь наполнена горем и мраком. Но и тут подумай, чего этим хочет Бог, и отдай все Его власти, вместо того, чтобы действовать самому, думая, что знаешь лучше...

Многим кажется, что они поступают разумно, подходя к страданиям с человеческой мудростью. они называют внешние события счастьем или несчастьем и воображают, будто, если станут вести себя так или иначе, то это будет лучше и предотвратит страданье. они хотят быть умнее, чем Бог, и Его учить и наставлять, вместо того, чтобы все принимать от Него, дабы он вел их к свету. Таким людям очень горька смирна страдания.

Другие же пытаются в смирне страдания внутренне нащупать что-то по своему разумению и понять ее как указание; они отрываются от тягот, руководствуясь чем-то изнутри, и продвигаются вперед быстрее, чем умники. Последуй и те этому примеру, и они вернее и счастливей достигли бы цели; и они бы познали скрытую мудрость во всем и она бы служила им.

Из такого правильного отношения вырастает благородный побег, веточка ладана, чьи целебные зернышки были вторым даром, принесенным Младенцу волхвами.

У ладана хороший запах. Когда зернышки охвачены огнем, из них вырывается скрытый в них аромат, который возносится, и возникает благовонный дым. Огонь — не что иное, как искреннее обращение и пламенная любовь к Богу, заложенная в молитве. Это и есть ладан, который возносит благородный аромат воспламененной Богом души.

Об этом слова: молитва — не что иное, как восхождение души в Бога. Если произошло такое восхождение, смысл молитвы исполнен, достигнута самоотдача, и больше не нужно никаких слов.

Это же открывается и в другом распространенном виде страдания: в болезнях.

Об этом притча из Евангелия от Иоанна (5, 1— 5), где рассказывается о купальне в Иерусалиме, воды которой по временам возмущал ангел: кто первым сходил в возмущенную воду, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью.

«Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; Иисус говорит ему: встань, возьми постель свою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою, и пошел» (Ин. 5, 5—9).

Иисус направил мысли взирающего вовне человека, привязанного к внешней помощи, на внутреннее здоровье и исцеление и призвал его встать, взять постель свою и ходить. И тотчас был тот здоров.

Тридцать восемь лет ждал этот больной, пока Сам Бог не сделал его здоровым, — это предупреждение тем, кто, едва начав более возвышенную жизнь и не испытав тут же чуда и преображения, быстро разочаровывается, считая все напрасным, и жалуется на Бога, будто бы он поступил с ними несправедливо.

И сколь же мало добродетельных, которые освобождаются от всякого ожидания и надежды на внешнюю помощь, от всякой одержимости преходящим, и даже от самих себя, и все препоручают Богу! Именно поэтому многие никогда не узнают, что им вовсе не нужно ждать «возмущения воды в купальне» — т. е. в духе — на самом деле они могут тут же встать и пойти здоровыми.

Какая же сила должна быть дана человеку, который, осознав этот плен, не ропщет и не сопротивляется, но несет его, обращаясь внутрь, покуда Бог не приведет его к свободе! Про него воистину сказано: встань, тебе не должно пребывать в плену, разрешись от уз и будь свободен! И должно тебе нести свою постель, т. е. взять то, что прежде несло тебя, и осознанно нести свою силу.

Тот, кого именно так — как результат его добровольной самоотдачи — разрешит от уз Сам Бог, будет пребывать в полном довольстве и после столь долгого ожидания достигнет чудесной свободы, которой лишатся все те, кто хочет сам себя разрешить и выбраться из оков прежде времени.

Ибо даже если они в какое-то мгновение дождутся возмущения воды и окажутся в купальне, дабы обрести исцеление и освободиться из своего плена, то случится, что они как-нибудь неосторожно и нечаянно выйдут из этого умиротворения во внешние приемы и упражнения, и получится так, что придут они к незнанию Бога и почувствуют себя оставленными Им.

Когда иудеи спрашивали исцеленного, кто сделал его здоровым (Ин. 5, 12), тот не знал (13 ст.). Но когда он снова пришел в Храм, и Христос заговорил с ним, то он узнал Его (14—15 ст.). Пусть так же поступает и благородный человек: если ощутит он в себе такое незнание, то оставит все дела и поспешит в храм, т. е. совершенно погрузится, добровольно обратившись вовнутрь и собрав все свои  силы в своем внутреннем храме, — в сокровеннейшую глубину своей души. Если достигнет он ее, то несомненно и истинно обретет там Бога и узнает Его.

Тогда обратится к нему Христос и скажет: «Смотри, ты исцелен; больше не греши и в будущем внимательней следи, чтобы не случилось с тобою ничего дурного». И тогда поступит он подобно исцеленному Христом, — весь свой труд и знания, и жизнь посвятит отныне своему единению с Богом.

Помоги и нам, Боже, сподобиться этого!

ОСВОБОЖДЕННОСТЬ ОТ ЗАБОТ

Все заботы ваши возложите на Него, ибо он печется о вас.


1 Петр. 5, 7


Все мы живем в мире постоянных перемен, где что-то возникает, а что-то уходит, и потому — в мире страданий. Но сколько страданий вовне, столько же света внутри, и тот, кто, не ограничиваясь внешними вещами, не даст себя запугать и поймать в силки, отрешенно обратится вовнутрь и себя и заботы свои  передаст Богу, тот пробудится к свободе чад Божьих.

Чтобы достичь этого, необходимы три вещи: преданность, любовь и отрешенность. С ними человек достигает совершенства.

Все мы способны на эти три добродетели, поскольку Бог в своей любви вложил их в нас, дабы развивали мы их и с их помощью становились совершенней.

Перво-наперво вложил он в нас как печать родства с Ним благородную божественную искру, — в сокровеннейшую глубину нашей души, которая сокровенней нам и много ближе, чем мы сами себе, но все же чуждую и незнакомую нам, т. е. нашей самости. Сохраняй мы порядок, т. е. обращаясь более внутрь, чем вовне, мы знали бы об этой божественной искре, оставались бы с самими собой и были внутренне едины.

Источник первой добродетели, преданности, мы найдем и в своем внешнем, и в своем внутреннем человеке — во всех направленных вовне склонностях, которые привязывают нас к преходящим вещам, увлекая в ничто и одновременно выявляя слабость нашей природы, которую любой пришедший извне соблазн может увести ко греху, розни и отдалению от Бога, делая однако же очевидным, что всякая одержимость внешним ведет в сгущение тьмы, в ночь небытия, настоящая же преданность внутреннему приводит к свету Божьему внутри себя.

Вторая добродетель — истинная божественная любовь. И эту силу тоже вложил в нас Бог. один учитель сказал, что невозможно человеку жить без любви: это все равно, что жить без души. Если человек в ладу и единении с самим собой, он будет любить Бога больше, чем самого себя. Но многие отдают и любовь свою, и преданность мнимым целям — вовне, в мир, сущностям и вещам, вместо того, чтобы направлять их внутрь: к Богу и к вечной жизни. Но и здесь возможен поворот от внешнего к внутреннему.

Третья добродетель — отрешенность. Она возникает из благоразумия и смирения. Все, сотворенное без смирения, лишено света внутреннего солнца и ведет в темноту, смуту и заботы. Истинное же смирение, напротив, учит нас и помогает оставлять все заботы и самих себя и отрешенно предаваться воле Божьей.

Тем самым вновь мы возвращаемся к первой добродетели, преданности: как только вверяем мы свои  заботы и себя самих Богу, он печется о нас (Ср. Мф. 6, 25—34). Если следуем мы воле Божьей, то ведет нас Он. И чем ревностней обращаемся мы вовнутрь, чем совершеннее вверяем себя Богу, тем лучше чувствуем Его руководство, Его дары и помощь. Если же он зовет нас, а мы в это время обращены вовне и преданы вещам, то пригибает он нас, и заботы делаются огромны, как горы. Если же находит он нас обращенными вовнутрь, готовыми осознать ничтожность своего Я и во всем с радостью вверяться Ему, то он возвышает нас до Себя.

Хотя он помогает нам и тогда, когда мы не осознаем этого в нашей обращенности вовне, но возвратившись в самих себя, нам становится понятно, сколь сильно влечет он нас к себе, сколь мудро нами руководит и как все, даже самое ничтожное, устроено и сочленено Им, дабы послужить нашему благу.

Мы поступим правильно, если будем ощущать себя городом, осажденным врагами, и выставим стражу на всех воротах и на всех стенах, через которые может напасть и ворваться враг, туда, где наша природа слабее всего, — дабы предупредить всякое проникновение. А враг, внешний мир, пытается повергнуть нас в ужас и сокрушение, напоминая о нашей слабости и бессилии и стараясь внушить нам: «Почему тебе хочется жить в заботах и страхе перед тем, что принесет тебе день грядущий? Открой нам свои  двери, живи в радости и свободе, подобно тому, как живем мы снаружи, наслаждайся жизнью, пока можешь!»

От скольких соблазнов надобно поостеречься, покуда еще день, дабы не охватил нас мрак, и не пересилила обращенность к миру, и враг не ворвался бы в нашу душу, сделав невозможными возврат и спасение. Нужно, смирив себя, обратиться со своей любовью и доверием внутрь, оставить всякую заботу о самих себе и вверить ее Богу, чтобы он заботился о нас.

Как раз тогда, когда соблазны и вызовы мира ввергнут нас в сомнения и отчаяние и мы подумаем, что все потеряно, нужно всецело обратиться вовнутрь и все заботы полностью вверить Богу.

Если приближается буря и судну грозит опасность сесть на мель у незнакомого берега, нужно бросить якорь, чтобы он зацепился за самое дно. Тогда судно в безопасности. Так и мы, когда бушуют волны забот, когда болезни и душевные горести одолевают нас и грозят уничтожить, оставим все внешнее, бросим якорь веры в глубину своей души и будем искать опору в Боге. Тогда мы будем в безопасности.

Пусть это доверчивое предание своих забот Богу станет второй нашей добродетелью, но и сами будем поступать праведно. Ибо думать и жить неправедно и в то же время доверяться Богу — грех против Духа. Нет, пусть наше доверие погрузится в осознание ничтожности своего Я, в исполненную совершенной любовью уверенность в присутствии Божием и в добровольное отвращение от всего внешнего. Ибо из такого отвращения происходит истинное возвращение к Богу и тем самым защищенность в Боге.

Да и почему не препоручить и не передать нам с абсолютным доверием все Тому, Кто дал нам жизнь и наделил нас столь безмерной благодатью? Поэтому оставим вещи, заботы и себя самих — и предадим себя и их Богу. Тогда якорь суденышка нашей жизни укрепится в божественном дне, и мы — в безопасности и за гранью забот.

Но многие идут этим путем не до конца, ибо их помыслы и дела все еще по преимуществу направлены вовне. И если коснется их Бог изнутри и позовет, они уходят в другое место или другую землю. Так и бегают они от себя самих и от Бога, постоянно гоняясь за чем-нибудь и ни к чему не приходя, пока не окажутся в конце концов на пагубном пути. Сегодня они хотят одного, завтра другого, сегодня прибегают к одному учителю, завтра к другому, послезавтра готовы идти в монастырь или в отшельники, — но все, глядя вовне, вместо того, чтобы взглянуть вовнутрь, — и потому они никогда не приходят к покою и Богу. Ибо Бог, покой и надежность — внутри.

Иначе поступает мудрый, который, желая начать новое дело или изменить свою жизнь, всецело погружается в Бога и изнутри в безмолвии следит за тем, чего хочет от него Бог, дабы следовать за Ним в добровольной преданности, любви и отрешенности.

Тогда Бог сотворит в нем великие вещи и выведет его изо всякой неуверенности и заботы. Ибо он прекратил вновь распинать в себе Христа, и Тот воскрес в нем и соединился с Отцом.

Сподоби и нас, Боже, достичь этого и укрыться ото всех горестей и забот в надежном Царствии Божием!

ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ ЛЮБОВЬ

Будучи уверен в том, что начавший в вас доброе дело будет совершать его даже до дня Иисуса Христа... молюсь о том, чтобы Любовь ваша еще более и более возрастала в познании и всяком чувстве.


Ср. Филп. 7, 6. 9


Самое благородное и самое благодатное из того, о чем следует говорить, — это любовь, и нет ничего полезней, чем творить любовь.

Бог не требует ни великого ума, ни глубоких мыслей, ни больших трудов; хотя не следует оставлять и добрые дела, но лишь любовь придает ценность любому занятию; Бог требует только любви. Это, по словам Павла, — «узы совершенные» (Ср. Флп. 1, 12—26).

Разумом обладают многие, великие дела совершают как праведники, так и грешники; но любовь отделяет добрых от дурных, ибо «Бог есть любовь, и те, кто живет в любви, живут в Боге и Бог живет в них» (Ср. 1 Ин. 4, 16).

Поэтому сначала и прежде всего научимся любви и будем так любить Бога, как он извечно любит нас. Тогда не изменится наша любовь и не отнимется, но, направленная к Богу, будет все возрастать. Ибо любовь добывают любовью, и чем больше любят, тем больше могут любить.

У любви двоякая сущность: внешняя и внутренняя. Внешняя любовь направлена на ближних, внутренняя — непосредственно на Бога. Чтобы возрастала эта любовь, надобно познание. Поэтому Павел просит, чтобы наша любовь «возрастала в познании и всяком чувстве». Не будем довольствоваться хорошим, но будем вечно стремиться к лучшему и наилучшему. А дабы, любя, знали мы цель и путь, и любовь устремляла нас к Богу, нужны познание и опыт.

Истинную божественную любовь, которая должна быть внутри, мы, в свою очередь, проверим и измерим любовью, внешне питаемой в сердце к своим ближним. Ибо мы не полюбим Бога, пока не возлюбим своих ближних, как самих себя. Согласно написанному: «Как возлюбишь ты Бога, Которого не видишь, если не любишь брата своего, которого видишь» (Ср. Ин. 4, 20).

В этом цель заповеди Божьей: «Возлюби Бога, и ближнего своего, — как самого себя» (Ср. Мф. 22, 37. 39). Радуйся с ним и сострадай ему во всем и будь с ним одним сердцем и одной душой, как было это в апостольские времена, когда «все, что имели, было у них общим» (Ср. Дели. 2, 44; 4, 32. 34).

Если не можешь это проявить внешне, поскольку у тебя нет средств, пусть это будет внутри и проявляется в постоянной готовности делать добро. А если ты ничего не можешь сделать своему ближнему, то хотя бы скажи ему добрые ласковые слова из самой глубины своего сердца.

Проявляй свою любовь и к людям несовершенным: недостатки их переноси в любви и терпении, не осуждая и не порицая, но принимая их в духе любви Божьей. Если же ты чувствуешь и поступаешь иначе, то осознавай, как сильно тебе еще недостает внутренней любви.

Именно по тому, сколь далеко простирается твоя внешняя любовь, нужно проверять свою внутреннюю любовь, которая направлена вовнутрь — к Богу, к своему первоистоку. Для того надобны проницательность и понимание того, что оба вида любви — явления одного порядка. Это подразумевает Павел, желая, чтобы любовь наша «еще более и более возрастала в познании и всяком чувстве» (см. выше), ибо из одной любви расцветает другая.

И как внешняя любовь должна проявляться в том, чтобы не считать кого-либо из других людей недостойным любви, но наделять ею неограниченно и без исключений, так и любовь внутренняя из самой глубины должна быть направлена к Богу, и пусть человек, не думая, что он недостоин такой любви, и недостатки свои, и слабости в радостной самоотдаче погружает в Бога, отказываясь от своей воли и полностью препоручая себя воле Божьей.

Истинная внутренняя любовь дает человеку возможность в этой преданности перестать быть самим собой, дабы свершалась в нем и изливалась на него Божья воля и справедливость, — «Не как я хочу, но как Ты хочешь»(см. выше).

Кто так любит, тот причащается любви Божьей и достигает такой обращенности и самоотдачи, что совершенно входит в волю Божью; и этому не мешают никакие присущие ему ошибки и слабости. Дать же ему это может только Бог, и сподобится он этого, лишь погрузившись любовью в любимых.

Кто так любит, тот уподобляется тому другу Божьему, который признавался: «По-другому нельзя, надобно желать Царствия Божия ближним своим больше и искренней, нежели себе самому» (Ср. Рим. 9, 3). Так чувствует истинно любящий.

Внутренне любящий не желает ничего для себя. Он  не хочет быть ни богатым, ни бедным, но оставляет себя самого и все, что не есть Бог, и препоручает Ему. Тогда Тот, Кто начал в нем доброе дело, сможет его завершить. И любовь возрастает, пока не изольется блаженством самоотдачи.

Тогда внутренняя любовь достигает своей высшей точки и становится единством.

Но прежде пройдет она долину мрака и непознаваемости. Ей станет горестно и страшно, не отдалилась ли она от Бога, Которому предана. В этой крайней и высшей преданности отвергнется она от всех привязанностей и имений, полностью отвергаясь и от себя самой. Ибо здесь Бог любит Себя Самого и Сам для Себя есть предмет Своей любви.

Любовь тут всецело переходит в Бога и преображается. Тут дух покоится в Духе Божьем, в тишине божественной сущности. Тогда изливается божественный свет в мрак развоплощения, и нет ничего, кроме Бога в Боге.

Всякое многообразие и двойственность делается едина: тогда в ночи души рождается Христос и начинается вечный день, о котором один учитель написал: «Свет Христов, светящий в глубине нашей души, лучезарней, чем солнце в небе».

Это то, чему хотят научить нас друзья Божьи и о чем говорит Павел, умоляя, чтобы наша любовь становилась все более и более богата в познании и всяком чувстве, делаясь истинной любовью Божьей (см. выше).

Но сколь многие говорят о своей любви к Богу, но думают в своем сердце и в своей дуйте о самих себе: своем маленьком Я, которое из этого извлекает что-то для себя, для своей чести или выгоды.

К таким относятся те фарисеи, которые полагают, будто они угодны Богу. Но когдаони  их духовные упражнения, молитвы и созерцания доходят до самого дна, то обнаруживается, что в мыслях их — не Бог и не Его они любят, а свое Я. они же этого не замечают. они свершают много добрых дел, становятся на колени и молятся, говоря, что грешны, но все же любовь их не достигает Бога; ибо их мысли и их любовь обращены не к Богу, а к самим себе и к тварному, собственным желаниям и имениям, своему удовольствию и своей пользе — и внутренне, и внешне.

Лишь малой частью своих помыслов и чувств они с Богом, а, стало быть, не выполняют они заповедь любить Его всем сердцем, всей крепостью и всем разумением своим. И потому не отвечает им Бог.

Есть и другие, получше: они оторвались от мирских вещей, насколько это в их силах. Но любят они пока только чувствами и образами. они думают о человеке Иисусе, как он родился, жил, страдал и умер на кресте. Все проплывает мимо них, вызывая радость и слезы, будто лодка по Рейну, — всецело чувственное и плотское, а не духовное.

Такие люди более склонны смотреть на труды, нежели на Того, в Ком всякий труд кончается.

Они внимательней ко всякой мелочи, нежели к сути, к самому пути и тому, что на нем, нежели к цели, — и, глядя на внешнее, пропускают внутреннее...

...Однако же против этого способа нечего возразить, поскольку он может стать путем от чувственной любви к любви духовной, в которой нет образов, от направленности вовне к обращению всем сердцем и всеми силами души внутрь, дабы соединиться. Пусть человек научится переходить от внешнего, образного способа к внутреннему, лишенному образов, а стало быть, не прилепляется к внешним образам, но, преодолевая их, пробивается к сущности — в глубину, где светит вечная истина.

Чтобы достичь этого, нужно разум и все свои  силы отвлечь от чувственных образов и направить к вещам вечным: обратись к тому, о чем ты прежде думал, пользуясь образами, как то Рождество, Жизнь, Деяния и Страдания Иисуса Христа, внутренней способностью, как к внутреннему делу, обратись к вечному рождению — к тому, как Слово, рожденное в сердце Божьем, хотя и рождено вовне, но все же остается внутри, как Святой Дух расцветает в несказанной любви и как Бог, являясь в образе Троицы, все же абсолютно Един — погрузись в это Единство, внеси свое небытие, многообразие своей самости и своей ничтожности в это сокровенное чистое Единство, познай разницу между своим внешним человеком и вечной внутренней сущностью, у которой нет ни до, ни после, лишь вечное настоящее и вечное пребывание в себе и в единстве с Богом.

Пусть это вечное настоящее противостанет мимолетности времени и преходящести твоего Я и внешней жизни. Тогда божественная любовь вознесет тебя в отрешенность и развоплощенность, уведя за пределы всех образов и всех чуждых твоей сущности внешних вещей, чтобы отпали они от тебя в той же мере, в какой твоя любовь всецело обращена к сверх-сущему Богу.

Тогда чем глубже человек погружается в свое ничто, отвергаясь в исполненной любви преданности от своей самости, тем ярче начинает сиять в нем любовь и свет Божий — не образами и не просто как озарение душевных сил, но без образов и в самой его глубине.

Это и надо бы сказать тем, кто, почувствовав первое просветление, думает, что уже обрел всю истину и теперь посыплются на него блага, и верит, что все превзошел и далеко обогнал прочих. На самом же деле они остаются в естественном свете и не совершили прорыва в свободу детей Божьих. они все еще любят самих себя и чужды Богу.

Другое дело, воспламененный истинной божественной любовью: он знает о ничтожности своего Я, он чувствует себя вечным путником и у него лишь одно желание: превыше всего любить Бога и всецело Ему предаваться. Он  не впадает ни в ложную праздность, ни в мнимую свободу и не мечется туда-сюда, но всем своим существом чтит и любит одного только Бога.

В такой любви присутствует Бог. Поэтому она так мощно сияет в глубине души, что дух, не в силах вынести света, отказывается от своей последней опоры и всецело погружается в божественную глубину, отстраняясь от себя самого, всякого познания и всякого дела, дабы Бог действовал в нем, в нем познавал и любил, — и тогда ничего больше нет, кроме Бога.

Что же остается тогда в человеке? Ничего, кроме совершенного исчезновения его самости, совершенного отказа от всякого своеобразия в воле и разуме, в сущности и в любви. Потеряв все это, человек всецело погружается в божественную глубину и кажется ему, будто он только начал жить по-настоящему — но уже не снизу, а сверху, не чувствами, но духом, не как сам хочет, но как хочет Бог.

Бог так высоко возносит освободившийся в нем дух, что любовь совершенно преображает его: он в мире со всем, что бы ни случились, он ничего не совершает от себя, но пребывает в безмолвном покос и отрешенности, всегда готовый идти, куда бы ни повел его Бог и что бы ни пожелал через него совершить. И если выпадут ему напасти и страдания, то и они послужат лишь тому, чтобы сделать его еще просветленней и совершенней.

Человек, который пройдет и вытерпит все это, как священник перед алтарем: все свято, что вокруг него и в нем и что он говорит и совершает, ибо это говорит и совершает Бог через него.

Сподоби и нас, Боже, Который и есть Любовь, так же жить и любить, дабы просветила и нас любовь Божия!

О ВНУТРЕННЕЙ МОЛИТВЕ

Будьте все единомысленны в молитве.


Ср. 1 Петр З, 8


Совет Петра быть единомысленными в молитве касается наиболее плодотворного, благородного и возвышенного труда, который только можно свершать в земной жизни. Узнаем же, что такое молитва, как правильно ее совершать и где.

Что есть «молитва правильная»? Это вхождение души в Бога; а место, где нам молиться, это дух. Как же нам сподобиться этого? Надобно, молясь, все свои  внешние чувства устремлять внутрь и следить за своей душой, чтобы она всеми своими силами была обращена к Богу.

Для этого полезно в точности узнать, что больше всего вдохновляет тебя и ведет к истинной молитве, и затем придерживаться этого способа. Есть, однако же, условие: если хочешь, чтоб была услышана твоя молитва, повернись спиной ко всем внешним и бренным вещам — будь то друзья или чужие, блага или заботы, — короче, ко всему, что не божественно и не ведет к Богу, и впредь воздерживайся от всякого внешнего и внутреннего беспорядка в своих мыслях, словах и поступках.

Так готовься к истинной молитве.

Когда Петр говорит: «Будьте единомысленны», — это означает, что разум должен быть привязан к одному лишь Богу и ничему кроме и что человек мыслями своими, и сущностью, и своей сокровеннейшей глубиной должен быть единственно и совершенно обращен к Богу и готов всецело заполниться Им.

Не думай, что, если внешне шевелишь губами или читаешь молитвы, пребывая в созерцании, а мысли и сердце тем временем скачут туда и сюда, то уже молишься. Лучше прекратить такую внешнюю молитву, лишь мешающую единомыслию, и следить за тем, чтобы достигнуть молитвы внутренней, сосредоточившись в себе, войти в глубину своей души с возвышенными мыслями и собранными силами, с таким полным обращением своего взора к присутствию Божию и с такой пламенной потребностью стать единым с волей Божьей, чтобы все глубже и глубже погружаться в Его пресветлую волю.

Одновременно с этим верь и надейся, что Бог все повернет к лучшему, и всем существам, которые Ему вверятся, укажет наилучший путь. Именно так внутренне молясь, сотворишь лучшую молитву, нежели тысячу раз устами.

Внутренняя молитва совершается в духе и неизмеримо превосходит все внешние молитвы. Бог хочет, чтобы мы молились Ему в духе (Ср. Ин. 4, 23—24). Пока внешние молитвы служат этому, они хороши, когда нет — прекрати их. Все внешнее должно служить внутреннему, подобно тому, как при строительстве собора все внешние труды — доставка камней, закладка фундамента, отделка помещений — служат лишь для его завершения, а он, в свою очередь, лишь для того, чтобы стать Домом молитвы. Так и весь внешний труд делается ради молитвы. И если через него человек пришел к внутренней молитве, то все, что тому послужило, было благом и выполнило свое предназначение.

Пусть же всякий внешний труд служит труду внутреннему и свершению в нас воли Божьей. В этом смысл всего вещного и тварного: все сотворено Богом и во всем творит он из Себя Самого. Может ли в таком случае человек, сотворенный по образу Божию и осознающий себя чадом Божьим, не уподобляться Ему по действию своему, будучи и в силах своих сотворен подобно Богу, и в Боге, и подобным Ему по своей сущности? Благородные творения должны и действовать сознательней и благородней, нежели твари, не наделенные разумом: пусть, уподобляясь, они следуют за Богом как в трудах, так и в созерцании.

Кто так и поступает, тот все, что совершает, делает божественным, и, стало быть, всем, что им движет, обращен к Богу, ко всему же бренному повернут спиной, и труды такого человека делаются через это божественными.

Кто, напротив, пренебрегает таким трудом и оставляет свои  божественные силы праздными, тот живет во вред себе, расточая свое время и свою жизнь. Беспомощный перед преходящими силами и влияниями, он сам у себя ворует свое божественное наследство.

такие люди не единомысленны. Быть единомысленным в молитве означает быть равномысленным с Богом. Это означает, что внутренний человек прилепляется к Богу в совершенной и неизменной наполненности Им всех своих мыслей.

Это много более внешней наполненности Богом: это — постоянное внутреннее обретение и уверенность в живом присутствии Бога в нем.

Возвращаясь в этом состоянии внутреннего присутствия и единства к исполнению своих земных обязанностей, к внешним делам, человек, всецело обращенный во внутренней молитве к Богу, озирает изнутри внешне необходимое — столь же быстро, сколь и совершенно, — как мастер, имеющий в подчинении множество подмастерий и работников, которые трудятся по его указаниям, но сам он не работает. Ему и не нужно постоянно быть среди них, достаточно лишь давать распоряжения и указания, по которым они потом действуют; и все же благодаря его указаниям и мастерству все, что они сделают, считается совершенным им, ибо это более его труд, нежели всех тех, кто сделал эту работу своими руками.

Точно так же поступает и внутренний человек: покоясь во внутреннем состоянии божественного присутствия, он сразу же видит во внутреннем свете внешние задачи и потребные для того силы и указывает им, что следует делать, внутренне же оставаясь погруженным в покой и созерцание Господа, и труд его не мешает его внутренней свободе. Этому внутреннему состоянию служат все внешние труды, и ни один из них не будет чересчур ничтожен, чтобы послужить ему. Подобным же образом хороша всякая многообразность, если она направлена на внутреннее единство.

Именно в этом смысле говорил Павел о corpus misticum, о духовном теле, голова которого — Христос (Ср. Еф. 1, 22—23). У духовного тела или внутреннего человека много членов и органов, каждый из которых имеет собственную задачу и выполняет свою особую работу; но все они принадлежат телу и следуютза головой.

И здесь должно господствовать такое же единомыслие, как в земном теле внешнего человека, в котором ни один член или орган не противостоит другому и не причиняет ему страданий, но, напротив, в них господствуют любовь и забота друг о друге, и каждый все делает для всех, как все для одного.

И это единомыслие внутреннего человека никоим образом не ограничивается им самим, ибо мы все внутренне объединены Христом в нас, как учил Павел (Рим. 12, 4—5): «Ибо как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь одни для другого члены», и служит один другому, выполняя особую возложенную на него задачу. Такое единство взглядов и единомыслие присуще внутреннему человеку. И где царит оно, там духовное тело служит голове, Христу, и в равной мере причастно сущности Божьей и полноте Царствия Божия.

На пути к этой высокой цели можно различить три ступени:

Первая ступень внутренней жизни, ведущая в близость к Богу, состоит в том, что человек постоянно обращается внутрь, воспринимая дары Божии.

Вторая — через лишение божественных даров ведет в темноту души.

Третья заключается в просветлении души через соединение духа с Богом.

Первой ступени достигают, зорко следя за явлениями и знамениями Божьими, за теми дарами, которые он извечно посылает человеку, открывая ему, как все, что цветет и плодоносит, исполнено Богом, как Бог переполняет все сущее Своими дарами и как особенно взыскует и одаряет он человека, не оставляя его и ожидая, чтобы отказался он от своей воли, дабы раствориться в Боге, и если знание этого наполнит человека все возрастающей внутренней радостью и блаженством и поведет к тому, чтобы, смирив самого себя, выйти за пределы себя и из всякого многообразия и неподобия погрузиться в единомыслие и подобие с Богом, то поторопит он его, покуда тот еще во времени, сподвигнуть как можно большее число людей на такой же благодатный опыт и убежденность.

Вторая ступень такова: когда Бог уведет человека так далеко за пределы всякой зависимости от вещей, что тот, возмужав, станет на собственные ноги, он лишит его блаженной уверенности в присутствии Божием и вместо молока и меда даст более твердую пищу.

Неожиданно он окажется в темноте, про которую думал, что давно уже ее преодолел, на неизведанных путях, где отобрано у него все, что дал ему Бог. Он  столь всецело предоставлен здесь самому себе, что делается неуверенным в Боге, и становится ему так жутко, что мир и жизнь становятся ему тесны. Он  больше не ощущает Бога, ничего не знает о Нем и чувствует себя так, будто ощупью пробирается через глубокое мрачное ущелье, подстерегаемый спереди и сзади неведомыми опасностями, так что не отваживается шагнуть ни взад, ни вперед...

...Тогда нужно сесть и спокойно обдумать, что произошло, и вопреки всему, что открывается взгляду, не терять уверенности, что мрак превратится в свет.

Затем мгновением сильнейшего толчка человек достигнет третьей ступени: внезапно мрак поредеет и его озарит свет божественного солнца, мгновенно освободив от всякой неуверенности и нужды. Словно он восстал из могилы и из смерти шагнул в жизнь. И Бог всецело выведет человека из него самого и приведет в Себя — из всякой самости и человеческих путей спасения в божественность, из всякого притеснения — в безопасность и укрытие. Ибо человек так облагодетельствован, что все, являемое им теперь и свершаемое, вершит в нем Бог и есть в нем Бог.

Человек же чувствует себя несуществующим и знает, что нет ничего, кроме его существования в Боге.

Так совершенное отвержение Я и погружение в Бога приводит в сокровеннейшую глубину. И чем глубже, тем выше, ибо высота и глубина там одно.

Сподоби и нас, Боже, причаститься этому!

О ПОДЛИННОМ СОЗЕРЦАНИИ

И ныне прославь меня Ты, Отче, у Тебя самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.


Ин. 17, 5


То, как Сын Божий, подняв глаза к Небу, сказал: «Прославь меня, Отче», учит и нас, подобно Ему, воздевать к небу свои  руки и чувства, мысли и силы, молясь в Нем, с Ним и через Него. Это — самый благородный и совершенный труд, который свершает Христос, молитвенно в Духе обращаясь к Отцу.

Такое внутреннее обращение важнее любого внешнего. Многие предаются молитве и созерцанию, дабы достичь чего-то, или просят других помолиться о деньгах и добрых словах для их блага. К этому внешнему торгу Бог не имеет никакого отношения. Для Него существенно правильное внутреннее поведение, которое на самом деле заключается не в делании, а оставлении дел.

Всецело отвернись от себя самого и всего тварного и, уйдя за пределы всякой тварности, погрузи свои  мысли и чувства в глубину бездны Божией, в истинную отрешенность от всяких низменных и возвышенных, внешних и внутренних сил, уйди за грань всяких чувств и всех чувственных желаний — в совершенное единение с Богом в сокровеннейшей глубине твоего существа.

Тогда стряхнешь ты с себя все внешние приемы и слова, упражнения и молитвы. И тогда попросишь ты Бога о том, о чем он хочет, чтобы Его просили: о свершении Его воли для твоего блага и блага всякого существа.

Сколь мал пфенниг по сравнению с сотней тысяч золотых марок, столь же ничтожна всякая внешняя молитва по сравнению с молитвой внутренней, являющей собой полное оставление себя самого, погружение и переплавку тварного духа в нетварном духе Божием, истинную соединенность с Богом.

Если такая соединенность допускает устную молитву, не обедняясь этим, то мы молимся устами так же, как и сердцем, ибо два хороших способа лучше, чем один. И если просят тебя помолиться, то хорошо, что ты и внешне молишься, вознося, однако же, при этом мысли свои  в светлую высоту Божью.

Если что-то мешает внешней молитве, труд или какое-то занятие, не беспокойся об этом, ибо одна только внешняя молитва — все равно что солома и мякина в сравнении с благородной пшеницей внутренней молитвы, как сказал Христос: «Истинный молитвенник должен молиться в духе и истине» (Ср. Ин. 4,23—24). И сподобиться этого можно в одно мгновение при подлинном и существенном обращении вовнутрь.

И если самоотдача совершенна, то все наше существо в одно мгновение погружается в сокровеннейшую глубину, всецело вытекшую из вечной глубины Божьей, в которой все присутствует вечно, совершенно и едино.

Так молился Иисус и так молятся те праведники, которые все свои  дела творят не во времени, но в вечности: они молятся в духе Божием и живут и действуют в нем, отрешаясь от самих себя. Ибо никто не может стать чем-то другим, не отрешившись прежде от того, что он есть. Так, в духе, молятся и действуют дети Божии, отрешаясь от своего вида и образа и тем устремляясь в сверхсущее, где Отец рождает Сына и они сами возрождаются в Нем, все от Него принимая — и блага, и утраты, и радости, и страдания — с равной охотой и полнотой.

И Иисус продолжал: «Молю Тебя, чтобы стали они едины, как едины Мы» (Ср. Ин. 17, 22).

Это единение происходит двумя способами: внутренним и внешним, непосредственным и косвенным, в духе и в естестве.

Часто это понимают неправильно. Ибо человеческий разум не сразу постигает, как именно душа соединяется с телом, как она движет им и как через него проявляется. Как же в таком случае следует понимать единение с Богом?

Достигшие этого, действуют вне тварного — в не-тварности, вне многообразия — в простоте и единстве. Посреди смятения — они спокойны, погрузившись в глубине в совершенный покой и отрешение и возвращая Богу все, что извечно в Нем пребывало.

Такое внутреннее погружение в Бога более приближает к Нему, нежели молитва внешняя, но к нему не могут прийти те, кто живет только во внешнем и знает только о внешнем человеке.

Могут спросить, какие же пути и методы ведут к высотам безмолвной внутренней молитвы и к абсолютной истине и совершенству.

Христос призвал Иоанна тремя способами, которыми зовет он всех людей, стремящихся к наивысшему. Первый раз он призвал его, оторвав от мира и сделав апостолом (См. Мф. 4, 21—22 и пар.); второй — дав ему покоиться на сердце Своем (См. Ин. 13 у 23) ; и третий и самый совершенный — в день Троицы, когда явлен ему был Святой Дух (См. Деян. 2, 1—4): тогда открылись ему врата Царствия Божия и был он в него допущен.

Первый способ, которым, подобно Иоанну, человек отвлекается от мира, действенен Тогда, когда человек в своей наивысшей способности так управляет ими, что научается следить за собой и разговаривать с другими и относится к ним так же, как хотелось бы ему, чтобы они разговаривали с ним и поступали по отношению к нему, дабы помыслы его и устремления приходили от Бога и к Нему вели и дабы все, что он делает, не имело бы иной цели, кроме исполнения воли Божьей и покоя и благости человека.

Вот так заберет тебя Христос из мира и сделает апостолом, посланником Божиим, который учит внешнего человека становиться внутренним. Но это только начало божественной жизни.

Второй способ состоит в том, что ты, подобно Иоанну, покоишься на сердце Христовом, ваяя себя по образу Христову и думая лишь о том, чтобы следовать за Ним и уподобляться Ему в Его кротости и смирении и в горячей любви, которые расточает он в добровольном самоотречении Своим друзьям и врагам и которые проявляет на всех путях, всеми способами, во всяком месте, куда бы ни позвал Его Отец.

Хотя и небесное и земное царства принадлежали Ему, он не владел ими как собственностью, но во всем, что говорил и свершал, думал лишь о воле Отца Своего и блаженстве человека.

Следуй за Ним! Осознай, как же не похож ты еще на этот пример, и обратись вовнутрь, дабы упокоиться на сердце Христовом и, восприняв от Него свет и силу, стать совершенным. И в то же время не забывай, что, хотя Иоанн и покоился на Его сердце, все же и он бросил плащ и убежал, когда схватили Иисуса (См. Мф. 14, 51—52). Так что смотри, чтобы и ты, если схватят тебя и начнут пытать, не бросил бы плащ и не предался страху и своеволию!

То, что ты станешь упражняться в обоих этих способах, хорошо и полезно. И не давай никому сбивать себя с этого пути. И если призовет тебя Христос, предстань пред Ним без вида и образа, предоставь Ему действовать через тебя, стань орудием Его воли!

Если хотя бы на мгновенье ты именно так безмолвно и всецело предашь Ему себя, Ему это — большая хвала, а тебе — большая заслуга, нежели целая жизнь, полная внешней аскезы.

Тогда исполнится Слово, по которому Бог явит тебе то, что ни один глаз не видел и ни одно ухо не слышало, и откроются тебе врата Царствия Божия.

Поэтому да не упустит человек ни мгновенья своих усилий, чтобы делаться все совершенней, покуда есть у него хоть какая-то возможность привести внешнего человека во внутреннего. Это не может случиться ни за день, ни за год, но требует своего времени. И для того надобны готовность и отрешенность. Это и есть путь созерцания.

Подай всем нам, Господи, идти этим путем и достигать совершенства!

ОТВЕРЖЕНИЕ Я

И выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские.


Мф. 15, 21


Евангелии от Матфея сказано, что «оттуда Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские». Из тех же мест выйдя, женщина хананеянка кричала Ему и просила помочь ее дочери, одержимой злым духом. Но Иисус не отвечал. Женщина кричала все громче, и ученики показывали Ему на нее (См. Мф. 15—22, 23).

...Но он отослал ее, сказав, что послан к детям Израилевым. «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мф. 15, 26).

Когда женщина услышала эти слова, которые должны были испытать ее готовность к самоотречению, она ответила: «Так, Господи: но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их». Тогда Иисус сказал ей в ответ: «О, женщина, велика твоя вера: да будет тебе по желанию твоему». И исцелилась дочь ее в тот же час (Ср. Мф. 15, 27—28).

Этот евангельский рассказ указывает нам пример величайшего самоотречения и отвержения Я, которых можно достичь в бренном мире и без которых не поможет ничто из предпринимаемого человеком для своего исцеления. Однако начнем с первых слов: «Иисус, выйдя оттуда». Откуда? Начало Евангелия говорит нам: от книжников и фарисеев (См. Мф. 15, 1), т. е. от ученых, которые держатся за свою человеческую мудрость, и от фарисеев, которые горды своей духовностью и прилепились к своим приемам и обычаям.

Тем самым указаны две ошибки, которые могут совершить духовные люди. Кто не отложится от них, встанет на путь погибели. Не много таких, кто не одержим ни той, ни другой ошибкой.

Под «книжниками» понимают тех, кто воображает себе что-то по своему разуму или знаниям и судит обо всем, исходя из этого, и так впадает в одержимость чувственным, что вновь и вновь грешит этим. Их ученость известна, и говорят они громкие слова, но внутри, в глубине души, из которой должен бить источник истины и познания правды, они сухи, пусты и мертвы.

А другие, «фарисеи», те духовны и благочестивы, они высокого мнения о себе, считая свой метод, свой характер и направление веры единственно правильными для всех, и потому они желают быть почитаемы и признаны. Глубина их души полна осуждения всех, кто не согласен с ними.

От этих-то людей, которые свой человеческий метод спасения и свою человеческую мудрость принимали за божественное знаменье и божественную мудрость и с презрением смотрели на тех, которые не проявляли склонности ни к какому особенному методу спасения, ибо непосредственно следовали воле Божией, и ушел Иисус.

Остерегайтесь такого фарисейского метода, дабы не впасть через него в мнимую святость или ее кажущийся блеск, происхождение и цель которых в Я, а не в Боге. Ибо от таких, кто думает только о своих внешних деяниях и воззрениях, глубиной же души целиком обращен к тварному и миру, одержимый ими, ушел Христос, ибо там не было Ему места.

Куда же он ушел? В страны Тирские и Сидонские; и означает это ни много, ни мало, как места теснения и гонений. Что за теснения и гонения имеются в виду? Это то, когда внутренний человек, желая приблизиться к Богу, где, собственно, и есть его подлинный дом, теснит и гонит туда внешнего человека. Внешний же поспешает другим путем и стремится — по крайней мере внешне — к низменным вещам, где его место. И так возникает меж ними разлад.

Подлинное богатство внутреннего человека есть Бог и к Нему направлены все его желания, стремления и мысли. Но это противоречит природе внешнего человека, и он противится ему, как Павел, когда тот говорил: «Чувствую в себе вечную борьбу; моя природа противится устремлению духа, и что не хочу, то делаю, а что хочу, того не делаю» (Ср. Рим. 7, 15—20). Так притесняются оба, и тогда на них сверху нисходит Бог и обоих привлекает к Себе. Где понято бывает это стремление вверх, там все хорошо, ибо «водимые Духом Божьим суть сыны Божии» (Ср. Рим. 8, 14).

Я говорил, что из этого разлада возникают стеснение и тревога. Если же человек осознает в этой тревоге внутренний напор и подъем, то в него войдет Христос. Но там, где он останется неузнанным, не будет толку из такого человека, ибо он не зная ничего о Том, Кто в нем, следует за внешним соблазном и порывом.

Что же может сделать теснимый, дабы обрести покой?

он может и должен поступать подобно бедной женщине из Евангелия: со всем жаром обратиться ко Христу, умоляя о помощи и упорствуя в этом.

И если Христос не отвечает, пусть продолжает со все большим жаром и преданностью, стараясь, чтобы его Я делалось все меньше, покуда совсем не исчезнет, как у той женщины, что не только приняла сравнение с собакой, но пошла еще дальше в отказе от своего Я, называя себя ничтожной собачонкой и в этом уничижении и самоотречении предавая себя Христу со всей своей верой и преданностью.

Кто достиг такого отвержения Я, тот достиг сокровеннейшей глубины, обрел Бога и причастился Его силе и помощи. Ибо этот путь вовнутрь без всяких промежуточных ступеней ведет прямо к Богу.

Кому сне удается, тому все дается — подобно той женщине, которой Христос сказал: «Будет тебе по вере твоей, чего ты хочешь, тем и будешь наделена!» Такой же ответ получат все те, кто идет путем самоотвержения: «Когда выйдешь ты из своего, то придешь в Мое». Ибо все, чего хочешь, можно иметь лишь тогда, когда станешь ничем в тварном мире.

Всем, чего страстно желаешь и жаждешь, ты будешь наделен и сподобишься всего, лишь отвергнувшись себя самого и отбросив свое Я. Как только уходит Я, приходит Бог. Одно единственное мгновение такой самоотдачи благотворней, чем сорок лет, проведенных в собственных упражнениях и молитвах по своим уставам.

Подумайте, на что вы тратите свое драгоценное время, как из-за внешней тяги вы не замечаете тяги внутренней, которой Бог влечет вас в Царствие Свое, как отказываетесь от самого благородного богатства, которого когда-либо могли сподобиться.

Дни свои  и годы проводите вы в вечной спешке и погоне за преходящими вещами — и все же никуда не приходите, а истинное совершенство и полнота не делаются вам ближе, чем были в начале вашего жизненного пути...

Благо, если вы это осознаете, смирите себя, последуете тяге вверх и обратитесь внутрь.

Поэтому молим мы Бога, дабы сподобил он нас уйти в себя достаточно далеко, чтобы обрести Его в себе и себя в Нем!

О «НЕ-Я»

И, обратившись к ученикам, сказа:! им особо: блаженны очи, видящне то, что вы видите.


Лк. 10, 23


Евангелие повествует, как радовался Иисус, когда смотрел в души учеников Своих, как говорил Он: «Благодарю тебя, Отче, что Ты утаил сне от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Ср. Мф. 11, 25), и как называл Своих учеников блаженными, ибо «многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не увидели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Ср. Лк. 10, 24).

«Блаженны очи, видящне то, что вы видите». У человека двоякие глаза: внешние и внутренние. Не будь внутренних, плохо было бы и для глаз внешних, и для человека вообще, ибо был бы он тогда не более, чем животное.

Но почему же возможно, что эти внутренние глаза — разум — бывают так незрячи и слепы, что не воспринимают божественный свет?

Вот отчего происходит этот недостаток : на внутренних глазах возникает слой толстой непроницаемой кожи, образующийся из-за привычки смотреть вовне, из-за постоянной склонности к вещам и творениям внешнего мира, к себялюбию, своеволию и собственничеству. Из-за этого многие люди становятся внутренне слепы и глухи, независимо от того, светские они или духовные.

Потому-то человеку столь трудно достичь своей собственной глубины, что внутренний его мир покрыт слишком многими кожами и оболочками, так что ни он сам, ни Бог не могут в него войти: все заросло и перекрыты все входы. У некоторых на душах их множество таких оболочек, толстых, как медвежья шкура.

Что же это за оболочки такие? Это наросты самости и своеволия, и одержимости вещами и сущностями, к которым обращен человек и с которыми связан словами и делами в любви или ненависти, высокомерии или своенравии. Эти и другие вещи образуют непроницаемые оболочки и препоны, которые ослепляют и закрывают человеку внутренние глаза и удерживают его вдали от его сокровеннейшей глубинной сущности и тем самым от Бога.

Но стоит человеку увидеть это и возыметь желание и волю измениться, обратиться вовнутрь и вместо преходящих вещей и сущностей всецело предаться Богу, — все еще может стать хорошо. Ибо очевидно, что если одно только созерцание внешних вещей и тварного и преданность им дают такую радость, то тысячу крат больше блаженство того, кто предается Сотворившему все эти вещи и твари.

Иисус называл своих учеников блаженными, ибо они научились видеть внутренними очами. Собственно, мы могли бы стать блаженнее учеников, если бы смогли воспринять от Христа больше, чем они. Ибо они видели перед собой страдающего и умирающего человека, мы же, глядя внутрь, познаем вечного Христа — источник вечного блаженства нашей души.

Что надобно человеку, желающему достичь этого знания, так это — отвергнутые от своего ничтожества и всего, что он есть и кто он есть, исходя из самости своей. Ибо только тот, кто оставит свое Я, достигает Не-Я, единства, которое одно обращает и кончает все беды. Кто достиг этого одного, тот достиг всего — не части, но целого.

Это ни в коем случае нельзя понимать подобно некоторым, смиренно говорящим о своей ничтожности так, будто они уже достигли ступени исчезновения Я, хотя на самом деле их Я так разрослось, что стало велико, как дворец... они воистину хотят казаться великими и этим вводят в заблуждение людей, но больше всего самих себя; ибо их Я — вот все, что при этом остается.

Лишь немногие знают о глубочайшей бездне по ту сторону Я. Поскольку ее не измерить ни рассудком, ни чувствами. Однако же туда может привести постоянное обращение и погружение вовнутрь; постоянное упражнение может в конце концов сделать людей способными и по существу отрешиться от Я и погрузиться в свое Не-Я.

Тому же, для кого такие упражнения и погружения важны как нечто, делаемое ради себя самого, лучше бы ничего не делать и в неделании всецело оставить себя своему внутреннему ничто, Не-Я, которое находится за пределами всего, что он воспринимает как себя, свое Я, внешние и внутренние добродетели и способности.

Нужно, чтобы внешний человек, Я, исчезло. Ведь что удел внешнего человека? Посмотри, откуда он пришел и кто он есть: возникший как существо преходящее, вид, подверженный страданиям, исчезновению и тленью. Никакая самая прекрасная пища не может сделать этот недолговечный вид более стойким: она исчезает в нем, ничего не меняя в его несовершенстве и конечной смерти...

И как собственное появление и кончина, столь же исполнены страданий мир и вещи внешнего человека. Он  то испытывает голод, то жажду, то ему холодно, то жарко, сегодня ему хорошо, завтра плохо. Сегодня его мучает утрата вещей, а завтра изменяет здоровье. Ему хуже, чем животным, одеяние которых растет в зависимости от холода или тепла. У него так много потребностей, что, дабы защититься от ударов непогоды, он использует и шкуры животных, и даже их внутренности должны служить ему для пропитания...

...Понимаете теперь, почему святые с древнейших времен огорчались необходимостью пищи и радовались неизбежности смерти?

Посмотри же внимательней на свое Я, куда оно тебя ведет: усердно ли ты обращаешься внутрь? Усердно ли молишься? Ревностно ли взираешь на Бога?

Разве не о Я говорил Павел, сокрушаясь: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Ср. Рим. 7, 19). Скольким соблазнам следует Я, и сколь малому научают его горестные последствия, которые, возникая из этого, должны бы указывать ему путь в Не-Я и вести к нему!

Но даже если человек осознает это и захочет проложить путь вовнутрь, придут люди с быстрыми и умными словами, воображая будто они апостолы, и убедят его, что неправильно он поступает, и утянут обратно в мир и в самость.

Ведь было бы гораздо лучше сразу же погрузиться в глубину собственной души и отвергнуться самости, дабы обрести внутри высшее и единственное спасение: Не-Я. Однако же сколь немногие хотят и делают это! Многим не хочется нарушать удобную и привычную жизнь, терять достигнутое, отказываться от того, что удовлетворяет их чувства, лишаться наслаждений самости. Поэтому они предпочитают оставаться тем, что они есть.

Такие люди вполне могут достигать высоких познаний и говорить о божественных вещах, словно они их уже обрели и познали; на самом же деле они не сделали ни шага из Я в Не-Я. они еще не достигли глубины, где обитает живая истина, ибо путь туда найдет лишь тот, кто свою самость растворит в Не-Я.

На это указует нам Христос, призывая: «Будьте, как дети»(Ср. Мф. 18, 3), которые все вещи используют по своим потребностям, а не для удовлетворения своей самости.

Чем меньше и ничтожней становится наше Я, чем больше оно уподобляется долине, что лежит в самой глубине, куда текут все воды и где всего плодородней, тем легче оно всецело погружается во внутреннюю божественную бездну и там исчезает в Не-Я.

Становясь глубже, тварная глубина все дальше уходит в нетварную бездну Божию. И, исчезая, она в свою очередь втягивает в себя, своим небытием, нетварную бездну божества. Так одна бездна перетекает в другую и возникает единственное Одно.

Это то не-бытие, которое имеет в виду Дионисий, говоря, что Бог — это все, что «Не», все, что нельзя назвать, понять и ощутить, глядя из Я: он — сверхсущее Не-Я и Не-бытие.

Глаза, ставшие столь зрячими, что смогли в этом убедиться, воистину блаженны.

Сподоби и нас, Боже, оказаться внутри этого!

ЖИТЬ ДУХОМ

Если мы живем духом, то но духу и поступать должны.


Гал. 5, 25


Если мы живем духом, то по духу и поступать должны. Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать... Несите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов. Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя. Каждый да испытывает свое дело, и тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом» (Ср. Гол. 5, 25; 6,2—4).

Эти слова сказал Павел. И все они важны. Но самое важное — первое, о жизни духом. Ибо как наша душа есть жизнь нашего тела, так же и дух есть жизнь души, и душа живет духом.

И Павел добавляет: «Если мы живем духом, то по духу и поступать должны». Различаются три вида жизни духом: первый — внешний; он относится к нам самим и нашим ближним. Второй — по образу Иисуса Христа. Третий — не имеющий образа.

Это о первом способе сказано, что наши мысли и дела не должны определяться тщеславными желаниями. Всякий день видишь, как настроенные на мирское со всем пылом рассуждают о почестях и выгоде. они не поступают по духу, но далеки и от себя самих, и от Бога.

Но есть и другие, они делают вид, что духовны, однако сердце у них мирское и думают они во всех случаях о самих себе: о своем положении и одежде, о дружбе и об обществе. И поступают они не по духу и дальше от Бога, чем полагают. Такое поведение, когда говорят о духовном и о Боге, а думают только о Я, легко прокрадывается во все благие способы и слова, помыслы и дела, так что нужно быть настороже и молить Бога, дабы он сподобил правильному поведению.

Это то, что касается нас самих. Но правильное поведение проявляется и во взгляде на своих ближних. Будем миролюбивы, не станем гневаться и ненавидеть, судить других и нападать на них, но будем обходиться с ними с кротостью, добротой и любовью. По тому, кому в какой мере это удалось, судят о том, как преуспел он в жизни по духу.

Пусть каждый проверит здесь свое поведение и образ жизни, всегда ли он осознает, что все мы — одно тело Христово и любим друг друга, и обходимся друг с другом с кротостью, терпением и добротой, и несем ношу другого. Последим за тем, каково наше поведение и поступки по отношению к ближним, чтобы не разрушить в них храм Божий.

Второй способ, который должен стать обычным для нас, выражается в следовании примеру Христа. Он  должен быть нам как зеркало, дабы на Него направляли мы в меру сил свои  мысли и поступки.

Подумайте, как терпелива, кротка, добра, молчалива, верна, мягка, справедлива и истинна Его присносущая любовь. Об этом мы должны думать в молитвах и размышлениях и молить Бога, чтобы сподобил Он нас следовать подобному поведению, дабы отпало от нас все неподобное Ему и с Ним несоизмеримое.

В таком самоуглублении и уподоблении не обойтись нам без помощи Божией, и потому всякий день будем молить Его и следить за тем, чтобы, если Бог нас к тому призовет, оставили бы мы все мешающее и последовали воле Божьей.

Такая внутренняя молитва проникает на небеса, и тогда нам становится легче следовать примеру Христа в своем поведении. Кто делает это, тот не станет жаловаться, что ему что-то мешает: хочет молиться, но вдруг засыпает, или ждет ответа, но озарение пропадает. Ибо так и будет, покуда он во всем ищет свое, следуя за своим Я, а не за Христом.

Ни в чем совершенно не должны мы искать радости и удовольствий, порабощающих Я, по, будучи не связанными и не отягощенными ничем внешним, должны обратиться вовнутрь, погрузившись в глубину своей души, где из Я мы превращаемся в ничто. Кто именно так откажется от Я и обновится, тот будет возвышен.

Многие так жадны до обладания и удовольствий, что Богу приходится отбирать их богатство. Если бы отказались они от себя, богатство их не было бы отобрано, напротив, многократно бы возросло. Таков плод правильного поведения по духу, оно освобождает от привязанности ко всему, что не Бог.

Третий способ поведения — когда нет пред тобою образов. Это — крутая, мрачная и одинокая стезя. Здесь женщины становятся мужчинами; ибо здесь отступает внешний человек и вперед выходит внутренний. Не зная, куда заведет его эта стезя, и, оказавшись в темноте и стеснении, он должен пробиться и через то, и через другое — через знание и незнание — и, подобно стрелку, который видит только цель и ничего кроме, смотреть лишь на Бога и ни на что более.

Когда по этой узкой троне придет он к двум скалам — «Знанию» и «Незнанию», то пусть не прислоняется и не опирается ни на одну из них, но протиснется меж ними и идет дальше...

...Подобным же образом, когда приблизится он к двум скалам — «Уверенность» и «Неуверенность», то пусть не держится ни за одну из них, но пройдет посредине. И таким же образом, оставаясь в праведной отрешенности, пусть пройдет он расщелину меж скалами «Мир» и «Раздор» и минует наконец скалы «Надежность» и «Страх».

Это означает, что у скал «Знание» и «Незнание» нужно ему хорошенько узнать, откуда он появился и для чего существует, но прежде всего — кто он таков. Ибо стыдно, когда человек знает все возможные вещи, о себе же не зная ничего. А «Незнание» пусть постигает он сокровеннейшей глубиной своей души, не доступной никакому знанию, чтобы не дать себя запутать.

...Ибо и в том, и в другом можно заблудиться, тем и другим быть сбитым с толку. знание может сделать человека заносчивым, незнание — повергнуть в ужас. Поэтому следует пройти, не сбившись, меж тем и другим и идти дальше.

Погрузись в свое Ничто, держись за свое Не-Я — дух — и остерегайся сомнений и раздвоенности, которые поворачивали вспять столь многих и заставляли вернуться, внушая, что невозможно идти дальше.

Именно тогда нельзя останавливаться, оглядываясь назад, по, нужно, доверившись духу, самозабвенно идти дальше. Где так и делают, там успешно продвигаются вперед.

Здесь опять нужно обратить внимание на три вещи:

Первая и решающая из них — это та, что мы оставляем себя и предоставляем Богу творить в нас волю Свою. Тогда мы живем по духу.

Вторая, — что всеми своими помыслами и чувствами мы обращены к Богу и в Нем пребываем, и во всех мыслях и желаньях едины с волей Божьей в нас.

Тогда мы поступаем по духу.

Третья же — что мы остерегаемся опираться — будь то из любви, или из страха — на что-либо, что — не Бог, поскольку иначе застрянем мы на узкой троне между скал, повиснем меж образами и их отсутствием и низвергнемся в великое стеснение и мрак.

Стеснение это многих заставляет искать совета и помощи извне — в церквах и сектах, у наставников и духовников. Но чем больше они ищут, тем меньше находят. Некоторые вновь обращаются к миру, ибо не выдерживают, будучи не в силах вынести это стеснение, и опять оказываются далеко позади, в начале пути.

Те же, кто сохранит покой в этом мраке и оставленности, отвергнувшие всякой самости и всех образов, достигнут цели своего следования и дойдут до вершины.

В чем же заключается цель, к которой они стремятся?

Она в том, что в полуночном мраке, как вспышка, сверкнет божественный свет и придет уверенность в любви Божьей: в этом сияющем свете из заветной глубины все вам откроется и сделается несомненным, и явной станет сокрытая мудрость.

Вы увидите, как, ведомые духом по узкой и мрачной стезе, придете вы в свет, и всем ожиданиям и страданьям наступит конец. И вы погрузитесь в блаженную отрешенность в самой глубине души; и чем глубже и бездонней будет погружение, тем ближе и полнее приблизится к вам Бог и свершит через вас волю Свою.

Сподоби нас, Боже, идти этой узкой тропой через мрак, пока не забрезжит в нас свет!

БЛАЖЕНСТВО СОЮЗА С БОГОМ

Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня: ибо Я кроток и смирен сердцем; и найдите покой душам вашим. Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.


Мф. 11, 29—30


Христос, предвечное Слово, сказал: «Иго Мое благо, и бремя Мое легко». С этим спорит направленный вовне человек, которым движет естество. Он  думает, что Божье иго жестко и бремя Его тяжело. И все же не может Слово не быть истинным, ибо изрекла его предвечная Истина.

Игом или ярмом называют вещь, которую с трудом надевают на себя, однако его первоначальный смысл — быть привязанным к чему-то или связывать что-то. А бременем или ношей называют то, что является грузом и тяжестью своей давит или пригибает.

Символически «иго» означает внутреннего человека, а «бремя» — внешнего. Светлый внутренний человек, созданный по пречистому образу Божию, вышел из сияющей божественной прабездны и, всегда ощущая на себе груз этого, чувствует себя призванным и привлеченным стать причастником всех благ.

Бог вложил в заветную душевную глубину Свою божественную глубину и там сокрылся — и сколь же блажен тот, кто ее обретет, увидит и познает!

Ибо хотя человек и отвернул лицо свое оттуда и обратился вовне и сбился с пути, однако же ощущает он вечное влечение и склонность и притяжение вовнутрь. И он не находит покоя, сколько ни противится этому, ибо все другие вещи, кроме этого единственного, не могут дать ему никакого удовлетворения: влечет и тянет его — неосознанно — в глубину своей души. Там его цель.

Каждая вещь имеет свое место: камень на земле, душа в Боге.

Кому же это иго, эта связь блага и приятна?

Только людям, которые лицо свое, мысли и дела отвернули от внешних вещей и тварного и обратили вовнутрь.

Душа пребывает меж временем и вечностью: обратится ко времени, упустит вечность; если сделаются ей вещи чужды и отстраненны, то станут они, как все далекое, малы и ничтожны; и по мере этого откроется в душе Бог и свет Его.

Совершенного же блаженства божественного единства душа удостоится, только всецело отказавшись от всех вещей и вещных образов. Ибо сколь бы благородны ни были эти образы, они создают преграду для появления Создавшего их, Который есть Бог. Кто не стремится к освобождению от образов всего внешнего, тот не узнает связанности своей души с Богом и не достигнет единства.

Кто хотя бы раз на дню не обращается вовнутрь и не погружается в глубину души — по мере сил своих, — тот живет не как истинный христианин и не следует за Христом. Тем же, кто предоставляет Ему место, избавляясь от образов и предаваясь Богу, дабы свет Его мог излиться в душу, тем божественное иго — осознание своей связанности с Богом — благодетельно сверх всякой меры, и все внешнее для них несущественно.

А то, что внешние вещи и образы тебе мешают, происходит от того, что укрепляют они твою самость. Освободившись от образов и самости, можешь владеть хоть царством, и это не причинит тебе вреда. Поэтому не будь самовлюблен, жаден, отягощен образами, дабы ничто внешнее не смогло к тебе прилепиться и соблазнить тебя к алчности и стяжанию, и тогда все вещи будут тебе служить, не связывая тебя. И будет в тебе сиять божественный свет, наполняя твою сущность божественной волей и вознося тебя над земными делами и обязанностями.

Столь всецело будешь ты связан с Богом, что внешние вещи в их малости и ничтожности будут ускользать от твоего взгляда, вечные же, которые внутри, станут большими, будто они рядом, и наполнят своей благодатью. Об этом слово Иисуса Христа: «Иго мое благо».

А теперь о другом слове: «Бремя мое легко».

Под «бременем» понимается внешний человек, удел которого — страдания и тлен. Кто же те блаженные, которым бремя сне легко? многие не хотят пострадать, противятся любой неприятности, но все же должны или претерпеть, или научиться все принимать.

Как же нужно принимать страданье? Подобно тому, как говорят любимому человеку: «Потерпи от меня», так и мы должны все, что приходит, осознавать как содеянное Богом для нашего блага и претерпевать, а стало быть, послушно принимать.

Теряем ли мы блага и доблести, или достигаем богатства и славы, обретаем ли друзей или видим, как они умирают, — эти вещи и свои  собственные изъяны и недуги, от которых страдаем и которые не можем преодолеть, — всё должны мы покорно вверять воле Божьей и знать, что и в радости, и в печали мы с ней одно, и принимать вещи и возвращать Богу в истинной отрешенности, постоянно оставаясь в самих себе и при том вновь и вновь отвергаясь своей самости и всецело погружаясь в глубину божественную.

Если делаем мы все это, упорствуя в этом, все тяготы внешнего человека и жизни превратятся в ничто и будут столь легки, что, какое бы бремя ни возложили на нас, оно будет нам в радость. Ибо Бог несет это бремя, сами же мы свободны: мы ушли из всего внешнего, оставив его и самих себя, и по мере этого Бог вошел в наше делание и неделание и действует через нас.

Сподоби нас, Боже, чтобы Ты, пресветлый Бог, так действовал в нас, чтобы иго Твое стало благом и бремя было легко!

О ДЕЙСТВИИ О БОЖЬЕМ В НАС

Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии.


Рим. 8, 14


Все дела нами, людьми, от века совершенные, — и те, что творим сегодня, и те, что завершим в будущем, как бы велики они ни были, все — ничто в сравнении с самой малой малостью, сотворенной Богом в людях.

Дух Божий часто входит в человека и зовет и подталкивает его в сокровеннейшую глубину его души или говорит ему словами просветившихся людей: «Если предоставишь Мне себя и последуешь за Мной, Я укажу тебе истинный путь и буду действовать в тебе и через тебя».

Но сколь мало тех, кто слушает внутреннего советчика и следует за ним.

...Многие остаются при своих собственных мнениях и привычках, своих внешних намерениях и делах и как раз этим препятствуют пробуждению благоразумия и действию Духа Божия, так что не слышат они Его слово и остаются закрытыми и недоступными Его воздействию.

Почему же так происходит? Желая услышать и понять внутреннее слово, нужно прежде побыть в тишине, помолчать и прислушаться. Дабы Бог говорил в нас, вещи вокруг нас должны безмолвствовать. Дабы Бог действовал в нас, мы должны предоставить Ему место, препоручая себя Ему. Не может то и другое действовать одновременно: одно нужно делать, другое же нет.

Этим я не предлагаю, чтобы молодые, сильные и еще неопытные люди не занимались делом: нет, они должны укреплять и испытывать свои  и внутренние и внешние силы, дабы становиться более зрелыми. Я же имею в виду зрелых, продвинувшихся на жизненном пути и опытных людей, которые желали бы стать чадами Божьими, и, живо осознавая свое родство с Богом, хотели бы жить по духу: их метод должен быть иным, чем у неопытных новичков, которые еще ничего не знают о действии Божьем в себе.

Бросив взгляд на мир, мы видим, что многие люди далеки от Бога. другие же лишь по принуждению, из страха или необходимости делают что-то, услужая Ему. Третьи служат Богу ради своих доходов или заслуг и, если их не наделят ими, отворачиваются от Бога, всецело обращаясь к миру.

На самом деле все они далеки от Бога, и, пожелай и они говорить о Боге, их родство с Богом будет еще неосознанно. Ибо во всем, что делают и чего не делают, они думают только о себе самих, своем Я, но не о Боге.

Но наряду с ними существуют дети Божии, и это именно те, кто во всем, что делает даже по своему собственному методу и уставу, будь то внешние или внутренние дела, думает о Боге и взыскует Его.

И, наконец, есть те пробудившиеся чада Божьи, о которых говорит Павел, те, что оставили себя, препоручив Богу, и стали водимы Духом Божиим. Это вождение и действие происходит двумя способами, как говорит Августин.

«Первый способ тот, что человек от века подчинен Духу и движим им, т. е. что Дух всегда зовет и ведет его, направляя к праведной жизни. Он  свершает это в тех, кто даст ему место в себе, дабы последовать за ним.

Второй способ, которым Дух Божий действует в своих, тот, что О и вдруг, минуя все методы и пути, одним махом возносит их на гораздо более высокую ступень — выше всех их дел и возможностей — прямо к высшей цели. Эти-то, собственно, суть сыны Божии»,

Конечно, многие не отваживаются всецело препоручить себя действию Божию, совершенно Ему вверившись: они охотней полагаются на свою собственную деятельность. И не замечают, что портят то доброе, что могли и должны были совершить, исподволь возникающим удовлетворением от собственной силы и деятельности, ростом своего самодовольства и своеволия, своей суетностью, алчностью и привязанностью к Я.

Дух Божий призывает их: «Доверься мне и следуй за мной, и я наставлю тебя на истинный путь!» (Ср. Втор. 32, 4). И сколь было бы разумно и хорошо отдаться этому зову, последовать указаниям Духа и предоставить Ему действовать через себя.

Но, увы, не следуют они внутреннему совету, но остаются при своих внешних предписаниях и упражнениях, упорствуя в своем своеволии.

Не нужно понимать это превратно: следует по-прежнему придерживаться добрых путей спасения и духовных упражнений — но не из своеволия и не любуясь своим Я, а чтобы с их помощью различать волю Божию и учиться предоставлять себя ее действию.

Кто пренебрегает этим, тот, со своим порожденным Я своеволием, подобен дереву, полному прекрасными с виду плодами, которые падают, не успев созреть, ибо, несмотря на свою прекрасную наружность, изнутри подточены червем.

Пусть это будет нам напоминанием, что надо следить за тем, чтобы все внутри нас, до самой глубины души, было направлено на Бога, дабы наши дела приходили к завершению и не уподоблялись красивым, но червивым яблокам.

Недостаточно предаваться духовным упражнениям, молитвам и размышлениям, т. е. плодам своего труда, ибо тогда возникнет опасность стать внутренне червивым, — независимо от того, ведем ли мы деятельную или созерцательную жизнь, независимо от того, какие плоды мы приносим, пусть даже высочайшей силы и озарения: если мы забудем о глубине, то подвергнемся опасности, что все плоды нашей самонадеянности в конце концов окажутся червивыми.

Взглянем на ближайшее и самое малое: как человек творит милостыню и совершает что-то из любви к ближнему. Если ему при этом не все равно, узнает ли и оценит это мир, то плоды его дела подточены червем. Ито же самое, если он молится, чтобы считаться благочестивым человеком. Все, кто так настроен, «уже получили награду свою в том» (Ср. Мф. 6, 2), как сказал Христос в Нагорной проповеди, ибо во всем, что делают для людей и Бога, смотрят на себя и свою выгоду, и потому в глубине их ничего не совершается.

Это говорю я не от себя самого, но отсылая к Слову Христову, которым он снова и снова призывает нас не уподобляться лицемерам, что хотят красоваться постами и молитвами, праведностью и раздачей милостыни, но учит жить в тишине и отрешаться от всего, что мы есть, имеем и делаем, препоручая Богу действовать в нас.

Есть четыре способа, которыми наше делание надежно защищено от червоточины:

Первый состоит в том, что человек совершает все труды, будь то ради ближних своих, или ради себя самого, но все — как внутренне, так и внешне — глядя лишь на Бога и Его одного сохраняя в мыслях.

Второй — что человек должен иметь разум в равной мере отзывчивый, самоотверженный и преданный Богу и всему сотворенному Им, никому не противоречить и быть готовым каждому услужить.

Третий — что человек осознает ничтожность, незначительность своего Я, признает и расценивает как несущественное все, что исходит из Я, и считает благим и важным лишь то, что во всех поступках движет им Бог.

Четвертый же — что он всегда находится в безмолвной обращенности вовнутрь, оставаясь открытым замыслу и действию Божию, и постоянно старается не сделать ничего, что противоречило бы воле Божьей или не исходило бы из нес.

Кто соблюдает эти четыре способа, тот может быть уверен, что на древе его жизни будут висеть добрые плоды, которые не упадут даже в непогоду и бурю, тем более не сгниют от червоточины, но будут радостно и самозабвенно принесены в момент созревания.

Это и подразумевает Слово, из которого мы исходили: «Водимые Духом Божиим суть сыны Божии». те, кто постоянно думает о том, чтобы во всем следовать за Духом Божьим, слушаться Его Слова, жить по Духу и поступать по Духу, оказываются сынами Божьими. они испытали, как Бог руководит ими, оказывая им все новые милости, давая обрести божественную мудрость и свершить труды, которые далеко превосходят всякую человеческую мудрость и все человеческие дела.

Если хоть год человек не будет заниматься ничем иным, кроме мыслей об этом, то и этот год даст ему более, нежели все предшествующие, даже если в течение них он совершил нечто по его способностям великое, поскольку только с Богом достигают наивысшего, ибо такое дело — дело Божье, а не человеческое.

От такого человека отпадает всякое внешнее дело, и довольно ему всегда делать лишь одно дело — внутреннее — а большего, чем это, ничего ист. Не измерить, с какой любовью действует Бог в человеке, таким образом предоставившим Ему место в себе и всецело Ему себя вручившим.

Таким вверившимся Богу человеком был Тимофей. Ученики святого Дионисия удивлялись тому, что Тимофеи в сравнении с ними был неизмеримо восприимчивей и сильно превосходил их всех, хотя они тоже, как и он, совершали много добрых дел.

Учитель отвечал им, что это оттого, что он — человек, препоручивший себя Богу и так глубоко погрузившийся в бездну собственного небытия, в Не-Я, что даже не соизмеряет себя с делами Божьими, но все свое оставляет Богу.

Сподоби и нас, Боже, достичь такого оставления и такого препоручения себя руководству Божию!

О ВКУШЕНИИ ТЕЛА ХРИСТОВА

Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие.

Ин. 6, 55


Все упражнения и труды — лишь пути и средства достижения истинной готовности придти к Богу, дабы он руководил нами. Тот же дар, что мы «едим плоть Сына Человеческого и пьем Его кровь», — цель и награда, ибо в нем он Сам Себя непосредственно отдает людям, соединяясь с ними просто и совершенно.

«Плоть Моя истинно есть пища и Кровь Моя истинно есть питие»: те, кто воспринимает это внешне, чувствами, как телесную пищу, как хлеб и вино, вкушая их, ничего не знает об истинном смысле Вечери и о блаженстве соединения, сокрытом в ней.

Пища, которую принимает внешний человек, сама по себе мертва и служит лишь для бренной жизни человека. Но Пища, которую внутренний человек получает от Христа, — живая, и кто ее вкушает, «жить будет вечно» (Ин. 6, 58).

Услышав эти слова, отошли многие, кто шел за Христом, ибо не поняли Его слов (Ин. 6, 66). они восприняли буквально то, что имело духовный смысл. Ибо Пища эта превосходит все, постигаемое умом. Здесь Пища и вкушающий едины.

Однако трудно объяснить словами то, что выходит за пределы понимания. Только внутренний человек, живущий исключительно внутренним, в состоянии вкушать эту Пищу и понимать ее смысл, даже если не выразить того словами человеческими.

Кто хочет узнать, что означает вкушать Кровь и Плоть Христову, пусть, от всего отрешившись, пребывает внутренне в покое и одиночестве.

Дабы достичь этого, нужно привыкнуть следить за своим внутренним человеком и во всем, что делаешь, заглядывать в себя, и всегда, занимаясь чем-либо или общаясь с другими людьми, оставаться обращенным вовнутрь большей частью своего существа, особенно — в часы досуга и одиночества; только тогда ты будешь истинно собран внутри со всеми своими чувствами и силами и погружен в глубину души. Ибо здесь то место, где Пища живая, «Плоть и Кровь», т. е. суть и дух Христовы, соединяются с внутренним человеком, всецело его в Себя вовлекая и в Себя преображая.

Это соединение превосходит все превращения, которые человек в силах осмыслить. Ибо здесь дух возвышен над всякой тварностью, очищен и просветлен и так совершенно вознесен над самим собой и своим образом и пронизан Богом, что теряет всякое сходство и подобие с Богом, становясь с Ним единым и растворяясь в морс божественного света.

Происходит это подобно тому, как огонь действует на дрова: сначала он вытягивает из них влагу, потом делает их теплее, горячее, а затем — подобными себе. Чем более дрова приближаются к подобию, тем более исчезает неподобие, пока, наконец, огонь не растворит материю дров, и существо дров не сделается единым с огнем, само становясь пламенем. Так, в единении, исчезает подобие.

Точно так же и божественная Пища увлекает дух из неподобия в подобие, а из него — в единство.

Если божественный жар любви устранит из духа всякое неподобие, всякую несоразмерность Богу, то при вкушении существа Христова он совершенно растворится в божественности, как сказал о том Христос Августину: «Расти и принимай Меня в себя, тогда ты не Меня превратишь в себя, но сам всецело преобразишься в Меня».

Прежде чем случится такое, все тварное должно в нас умереть. Но сколь же плодотворна и блаженна жизнь, рождающаяся в этой смерти!

Когда вкушаем мы пищу телесную, все, что мы едим, само должно умереть и исчезнуть, прежде чем попадет в наше естество и станет с ним полностью единым.

Попадая в наше чрево, пища становится столь не похожа на саму себя, что ее прежнюю форму уже не узнать, особенно же, когда ее сила всосется в наше тело и станет частью нас самих.

Но гораздо глубже заходит смерть и исчезновение, когда наш дух растворяется в божественном единстве и теряется в нем, так что нельзя больше обнаружить его тварное бытие.

О таком единении да будет всякое наше помышление и ни о чем, более мелком. Мы созданы, призваны и снаряжены для неизмеримо больших вещей, и Бог хочет, чтобы мы не довольствовались меньшим и не утешались мелкими вещами, но осознавали, что он хочет отдать нам Себя во всей Своей сути. Поэтому, с чем бы мы ни встретились, будем внутренне бдительны и открыты и всеми чувствами и силами устремлены к наивысшему, к Самому Богу, дабы все более приближаться к божественной глубине и тем самым все более возвышаться.

Как жаль тех, кто божественную Истину и Реальность воспринимает только рассудком, понимая все буквально и грубо материально: они толкутся позади и ничего у них не получается...

...Если телесная пища, попав в чрево, остановится и не будет двигаться дальше, то телу от этого лишь неприятности, — то же самое и с теми, кто принимает Пищу божественную лишь чувствами, а не духом; они не приемлют высшего блага, которое Бог хочет дать им с этой Пищей, а именно — Себя Самого. они не понимают смысла Таинства и не становятся причастниками преображения, в котором Бог отдает Себя столь существенно и совершенно, что вкушающий и Пища становятся едины.

Этот божественный дар можно принимать во все дни, как только мы того возжаждем. Для тех, кто хочет прийти к совершенству, нет более короткого и падежного пути, чем тот, что ведет вовнутрь.

Ничто столь хорошо не готовит материю к тому, чтобы сделаться светом, как приближение к огню, когда вбирает она в себя все больше и больше тепла: оставаясь вблизи от огня, она может быть еще сырой, твердой и окаменевшей, но затем жар его воздействует на нее, делая подобной себе и полностью втягивая в себя.

Так и человек, еще сильно пропитанный своими грехами, ошибками и недостатками, ожесточенный сердцем или окаменевший, в благоговении и самоотдаче приближается к божественному огню, постоянно обращаясь вовнутрь, насколько в его силах, и пребывает в этом, пока огонь не прогреет его столь неравномерное существо, делая мягче и светлее, и пока, наконец, не вспыхнет он, становясь огненным и божественным.

Нет иного достойного средства совершенного обожения нашего существа, кроме Самого Бога. Разве могли бы мы лучше и совершеннее подготовить себя для Него, нежели через Него Самого! Нельзя быстрее привести к обновлению и возрождению свое несовершенство, своего «ветхого человека» (Ср. Еф. 4, 22), своего неполноценного внешнего человека, все свое существо, нежели вкушая Плоть и Кровь Христовы, т. е. принимая в себя все Его существо, наполняясь Его Духом, воспламеняясь Его любящим сердцем и причащаясь Его божественности.

Всецело же Его воспримет тот, кто при этом отрешится от себя самого, совершенно предастся Ему и соединится с Его волей: «Моя воля, чтобы жил Я в человеке, как в Моем сердце и Моей душе».

Это подразумевал святой Фома, говоря: «Все милости, которые, став человеком, принес Христос в мир, приносит он каждому человеку Своей святой любовью и сущностью и сегодня, и во все времена», — всем, кто принимает Его в себя и соединяется с Ним.

Всякое созерцание и все погружения, совершаемые человеком по своей воле, — ничто в сравнении с этим даром; ибо если они только направлены к Богу, то здесь присутствует Сам Бог. Здесь просветленный человек совершенно обоживается, как сказал Бог Августину; «Не Я в тебе, но ты всецело во Мне».

Все преграды, которые мешают такому восприятию божественной Пищи и единению, заключены в самом человеке.

Это — вещи и удовольствия, которые разрушают его сердце, изгоняют его благоговение, делают невозможной его преданность, и Бог становится ему далек и чужд. Это — склонность с большей любовью и удовольствием привязываться к тварному, чем к Богу, так что тварное, преходящие наслаждения и блага переполняют и занимают его настолько, что для Бога не остается больше ни места, ни времени.

Склонность все больше получать и стяжать, обладать и удерживать глубоко укоренена в человеческой сущности, неважно, стяжает ли человек материальные ценности или знания, или же копит вокруг себя и в себе тысячи вещей, которые обещают ему удовольствие, тешат его Я и этим укрепляют его в его деланьи. Каждый ищет дружбы, развлечений, единомышленников, которые, со своей стороны, поддерживают его в таком занятии и все больше уводят от самого себя и от Бога.

И поскольку не хочет он оставить ни одну из этих вещей и не воспринимает Бога и дары Его, держась за тварное и внешние вещи, жизнь его уходит в песок, как ручей в пустыне.

Человек же не желает ни видеть этого, ни знать, что с ним будет потом. Он  находит множество прикрытий своей тяге прочь от Духа и от Бога, успокаивая свою совесть: <<У меня еще все впереди» и «Ничего страшного». Это — мощная преграда, которую человек воздвигает между собой и Богом. Что пользы ему тогда, если принимает он божественные дары, но остается невосприимчив к их сути, к тому, чтобы влиться в преображающий божественный свет и огонь? Невосприимчив же он, покуда во всем, к чему стремится, даже с самыми благими намерениями, думает о своем Я и ищет его, а не Бога.

Но те, кто держится Бога, не предпочитая украдкой себя, кто больше обращен вовнутрь, чем вовне, кто, проверяя свои  устремления и глубину своей души, находит их чистыми и светлыми и всеми чувствами и помыслами обращен к Богу, никогда не отступая и равно доверяясь Ему в радости и печали, те воспримут его дары, благодарно принимая их от Бога и Ему возвращая.

В них действует, просветляя, «Плоть и Кровь Христова», они рождаются в Боге и Бог в них. Ибо в их мыслях нет ничего, кроме воли Божьей, они всецело поднялись над самими собой, вошли в Бога и в глубине соединились с Ним.

Какое чудо сотворим мы с Богом, если повседневно будем о себе вспоминать, в себе самих покоиться и чтить в себе божественные дары! Мы найдем Царствие Божие внутри себя и преодолеем все вещное! Но, увы, мы этого не делаем, только взираем; вместо того, чтобы уходить в себя, мы уходим от

себя и спешим к вещам, которые манят нас, то к одним, то к другим — и нет конца гонке и суете.


Сподоби нас, Боже, вернуться вовнутрь и там пребывать, дабы обратиться к себе и найти себя, принимая в отрешенности и безмолвии души божественные дары, вбирая существо Христово и обретая единение!

О ДУХОВНОМ ВКУШЕНИИ БОГА

Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем.


Ср. Ин. 6, 56


Вероятно, нет более глубоких слов, чем эти, как нет таких, чтобы столь приближали к нам Бога. Сказано, что мы должны принимать в себя Бога, как пищу и питье, дабы они полностью входили в нас и мы становились бы с ними совершенно едины.

Святой Бернард так объясняет эти слова: «Вкусив сию Пищу, с ней мы вкусили себя».

Когда мы едим телесную пищу, она, попадая во чрево, остается там и, преобразуясь, становится частью нашей плоти и крови. То же самое с Пищей Христовой: как пища телесная преобразуется в нас, так и мы, принимая в себя Христа, преображаемся в Него.

Ибо у тех, кто с любовью ее принимает, пища эта доходит до сокровеннейшей глубины. И он осознает, что обретает Бога в себе и себя в Боге.

Дабы достичь этого, нужно — подобно телесной пище в теле человека — совершенно перестать быть собой и стать частью божественной жизни.

Дрова, чтобы стать огнем, должны перестать быть дровами. В равной мере: хочешь стать Богом, пусть исчезнет твой внешний человек.

Христос уподобляет Себя хлебу, пришедшему с Небес: «Ядущий этот хлеб жить будет вечно» (Ин. 6, 54), причастится вечного царства, Царствия Божия.

Как естественная пища, исчезая, становится единой с человеком, так и божественная Пища всецело извлекая тебя из себя самого и, отвергая внешнего человека, заполняет твое Я, глубину твоей души, покуда не будет она совершенно проникнута Христом и все твое существо и жизнь, сызнова созданные Богом, не будут возрождены в Нем.

В том и заключается подлинный духовный смысл Таинства, что, символически вкушая Христа — как Хлеб и Вино, — мы осознаем их как пищу нашей души, которая всецело входит в нас и становится единой с нами, что незримо и происходит во все дни.

Дабы осуществилось это преображение, при котором он входит в нас, а мы исчезаем в Нем, надобно соблюдение трех условий: во-первых, чтобы в повседневной жизни мы все более и более укрепляли и упражняли свои  добродетели: смирение и кротость, самоотверженность и чистоту, терпение и милосердие, любовь к ближнему и безмолвие. Второе — чтобы мы со все большим рвением препоручались и вверялись миру Божьему в себе. Ибо сколь далеко и сколь глубоко мы в покое, столь же глубоко — в Боге. Третье — чтобы отверглись мы от самих себя в Боге и сделались храмом Его божественного Духа. Тогда Бог вершит все дела в нас; мы больше ничего не совершаем по своей воле, но действуем лишь как орудие божественной воли.

Тогда Бог, как говорит святой Амвросий (13), станет «нашим хлебом насущным» (См. Мф. 6, 77), нашей пищей духовной, которую мы постоянно вкушаем и через которую приобщаемся жизни вечной.

Однако же чтобы стать полностью преображенным этой пищей, самим нам нужно отречься от всего, к чему прилепились своими чувствами, совершенно отказаться от себя и предаться Богу, дабы он был в нас и творил Свою волю.

Чем бездонней наше ничто, тем существенней и совершенней единение. Если мы столь же совершенно откажемся от своей самости, как Иисус, то наше единство с Отцом будет столь же совершенным, как у Него: каково отвержение, таково и достижение! Чтобы Бог сказал в нас Свое Слово, пусть замолчат все другие голоса и силы. Не делание — главное, а неделание.

Но Я сопротивляется такому отвержению. Он о хочет знать, для чего, и хочет быть этому причастно. Умирать оно не хочет. Поэтому высматривает помощь извне, ищет совета у внешних учителей и следует то за тем наставником, то за этим, охотней довольствуясь мысленным образом, внешним таинством, нежели сутью.

Однако же на пути вовнутрь, на верхнюю ступень, помехой является все, что помогло бы на нижней. Ибо всем внешним человек устремлен и нацелен пока на себя, свое Я, и именно этим мешает Христу свершать в нем Свое дело.

Только при условии совершенного обращения вовнутрь и самоотдачи, человек начинает думать о Боге и идти путем оставления и отвержения, на котором преображается и, вкушая Бога, совершенно с Ним соединяется.

Это подтверждает испытавший это — Павел — словами: «преображаемся в образ Божий от славы в славу, как от Господня Духа» (Ср. 2 Кор. 3, 18).


Сподоби и нас, Боже, достигнуть такой славы и преображения!

О БОЖЕСТВЕННОЙ ГЛУБИНЕ

Преклоняю колени мои перед Отцем Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле, да даст вам, но богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что шпрота, и долгота, и глубина, и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею.


Ср. Еф. 3, 14—19


Павел писал это послание, будучи узником и желая, чтобы друзья его не были ввергнуты этил! в заботу и уныние. Он  указывает им путь отрешенности, ибо пребывающий в истинной отрешенности во всякое время открыт всем добродетелям и дарам Божьим и всякому благу, тогда как уныние и страх — преграда на пути к Богу, они подавляют жизнь, гасят огонь любви и затемняют свет.

Поэтому Павел сказал: «Радуйтесь о Господе на всех путях ваших, и еще раз: радуйтесь!» (Ср. 4, 4)

Словами «преклоняю колени мои», Павел говорит не о коленах внешнего человека, но о коленах внутреннего, ибо преклонив их, уходят глубже, нежели всеми внешними обращениями к Богу: осознавая ничтожность своего Я, внутренний человек этим предает себя, со всеми своими силами и дарами, в руку и волю Божию. В этой своей ничтожности, своем Не-Я, он совершенно предается Богу — отрешенностью, неделанием и нестяжанием. Все три суть одно, а именно истинная самоотдача, и считаются троякой сущностью человека.

Нужно, насколько это возможно, отрешенностью заставить внешнего человека уйти в глубину внутреннего, дабы внешний действовал по указаниям внутреннего, а не по желаниям и страстям своего Я.

Затем, если внутренний человек пребывает в истинной свободной отрешенности и нестяжательности, он, в своем абсолютном Не-Я, перешагнет через себя в неделанье, препоручая себя Богу и предоставляя Ему действовать.

Тогда поднимется сокровеннейший человек, дух, Иисус Христос, божественное Я в глубине души, и сможет вернуться в свой первоисток, в свою нетварность в глубине Божьей, где он извечно был: там обитает он в своей нетварности без вида и образа и там преполняет его Бог силой и богатством Своего совершенства.

Столь велика божественная полнота, что богатством этим всецело заполняется, просвещается и укрепляется внутренний человек, и даже внешнему достается часть его.


«Живите Христом в вас» (Ср. Гол. 2, 20; 2 Тим. 3, 12). Когда внешний человек говорит: «Верую во всемогущего Бога Отца», то воображает, что он находится вне его, внутренний же человек знает о живом присутствии Бога в себе. Он  знает Христа в себе как потаенного сокровеннейшего человека, как божественный свет, который сияет тем ярче, чем более внутренний человек готов его воспринять и обрести себя, обернувшись внутрь.

Тогда вольется в него сила Христова, Христос займет обитель в глубине его души, и человек до самого дна наполнится духом любви, проникнется ею и погрузится в нес всем своим существом.

Там, где правят и вершат эти три добродетели — отрешенность, неделание и нестяжание — любовь становится столь глубокой и всемогущей, что вбирает в себя всякую сущность, всем может помочь и всех сделать счастливыми.

Затем нужно стремиться к тому, чтобы любовь укоренилась в самой глубине нашего существа и сделалась с нею одним.

Чем глубже дерево укоренилось и ушло в грунт, тем выше, шире и сильнее может оно вырасти. Так же и мы: чем глубже мы погрузимся в глубину души и в ней укоренимся, тем большими станут ширина, длина, глубина и высота божественной глубины внутри нас.

Ширина глубины Божьей состоит в том, что невозможно лишиться ее присутствия. Куда бы мы ни повернулись, повсюду соприкоснемся с глубиной.

Длина станет явной, когда осознаем, что настоящее и вечность одно и то же и в нем едины все до и после и всякий круговорот есть неподвижный покой.

Глубину мы узнаем, если обратимся к своей собственной глубине и в отвержении внешнего и внутреннего человека совершенно опустимся в глубину души.

В этом погружении откроется нам неисчерпаемая бездна Божия, глубину которой не в силах измерить ни тварное существо, ни ангел.

Столь же неизмерима и высота Божия, и даже если душа в своей преданности Богу возвысится, словно Бог к Богу, и вознесется превыше всех тварей и ангелов в высоту сверхсущей божественности, то и тогда Бог все же будет для нее так непостижимо высок, что для псе окажется мелким и ничтожным все, что не есть Бог. Здесь она выше себя и за пределами всего Может быть, кому-то и удалось кинуть сюда быстрый взгляд в состоянии озарения, но родилось оно не в них, ибо без совершенного воплощения трех добродетелей — полной отрешенности, неделанья и нестяжания туда не попасть.

Тем, кто своими делами еще пребывает во внешнем человеке, глубина души остается сокрытой и не отворяется глубина божественная. Когда Бог, желая привести их к оставлению и отрешенности, влечет их внешнего человека во внутреннего, они изо всех сил сопротивляются, сетуют, полные страха, на внешние вещи и цепляются за свою самость, стяжание и суетность. И ничего не выходит.

И наоборот, это рождение может произойти в человеке, который всей внешней и внутренней деятельностью и аскезой нацелен на эти три добродетели и готов к погружению в сокровеннейшую глубину. Ибо он оставляет себя, препоручая Богу, и ждет — в отрешенности, несуетности и нестяжательности, без себялюбия, в отвержении Я и в полной самоотдаче, — чего захочет и куда поведет его Бог.

Тогда в сокровеннейшей глубине родится Христос и с ним превосходящий всякое разумение покой Божий и вся крепость и полнота божества.

Сподоби нас всех, Боже, правильно подготовиться и достичь такого рождения!

ПОДГОТОВКА РОЖДЕНИЯ БОГА В НАС


Приступите ко мне, желающие Меня, и насыщайтесь плодами Моими.

Придите все алчущие Меня, и исполнитесь Моего рождения.


Ср. Сир. 24, 21


Премудрость говорит это Слово: «Приступите ко Мне, желающие Меня, и насыщайтесь плодами Моими». Слово это о Боге и ведет нас к Его рождению, к тому, чтобы мы всецело исполнились блаженством рождения Божьего в нас.

Далее сказано: «Всем, взалкавшим Меня, всем, воистину возжаждавшим, чтобы свершилось это рождение, будет иногда дарован его краткий миг». Пусть этим разжигается и усиливается ваше желание и вы все более жаждете того и все совершенней причащаетесь этому блаженству. И тогда вы скажете вместе с Августином: «Господи, Ты создал нас для Себя; оттого-то не знает наше сердце покоя, пока не успокоится в Тебе».

Этому беспокойству, этому желанию рождения Бога в себе, которые нужно чувствовать постоянно, мешают, умаляя, чуждые по сути вещи, которым — вместо Бога — жаждем мы предоставить в себе место, — бренные, чувственные, преходящие вещи, творения, будь то живые или мертвые, дружба и товарищество, удовольствие и желание обладать, блеск и богатство всякого рода — все эти вещи препятствуют тому, чтобы родился в нас Бог, ибо в глубине нашей души нет для Него места.

Каждая мелочь, которая пленяет чувства и разум, каждая страстишка, которая нас заполняет, уменьшает стремление к Богу и препятствует Его рождению в нас.

Не спрашивай меня о причине, но сам загляни в свою глубину и проверь, что тобой движет, возбуждая твое желание и удовольствие. Тебе бы так хотелось разом иметь и Бога и вещное и тварное, но это невозможно. Если один к тебе приходит, всем другим нужно уйти.

Под этим подразумеваются не те вещи, которые тебе необходимы, или которые у тебя от Бога или с Богом, и даже не те, что неизбежны по природе, как то: пища, если голоден, питье, если жаждешь, отдых и сои, если устал. Но когда ты стремишься удовлетворить эти потребности ради них самих, ради наслаждения и смакования, а не по необходимости, тогда возникает преграда для рождения Бога в тебе, пусть и не столь великая, как при потреблении других вещей, без которых можно обойтись.

Тот же, кто желает рождения Бога в себе и причащения божественному свету, пусть не забудет о препятствии, заключенном в алчной привязанности к чувственным радостям и тварному.

И более того, пусть он проследит за тем, чтобы не отстать из-за слабости и медлительности, так как все, что он делает, когда не собран и мысли его витают далеко от того, чем он занят, делается им необдуманно и вслепую. Как может Он увидеть Бога, если глаза его неосознанно или осознанно направлены на другие вещи!

Об этом Слово Христово: «Кто не оставит всего, чем владеет, тот Моего недостоин» (Ср. Мф. 10, 37— 38). Бог дал нам в пользование все вещи, дабы они служили дорогой к Нему; он один должен быть целью, а вещи — лишь средством. Вещи принадлежат внешнему человеку; но внутренний человек, глубина души, должен быть свободен от них, направлен к Богу и готов во всякое время всецело и исключительно наполниться Богом.

Только это необходимо, а не то, что я делаю внешне.

То, что я рассуждаю о Боге, много молюсь и созерцаю, умею говорить красивые слова, много понимаю и потому достоин уважения, — все это ничего не стоит, и кто смотрит на это, тот заблуждается и обманывает сам себя. Бог смотрит в сердце, настроено ли оно на мирское, или готово принять Его. Если сердце обращено к миру, то бесполезны все благие намерения и дела; ибо тогда Бог далек.

Поэтому Бог зовет: «Придите», всецело обратитесь ко Мне, предайтесь Мне. Мы же можем или то, или другое. И если мы выбираем Бога, пусть отступит наше Я. Чтобы был огонь, должны исчезнуть дрова.Чтобы возникли плоды, должно пройти цветенье. Чтобы родился в нас Бог, прежде должно исчезнуть наше Я.

Но отвержение Я требует постоянной бдительности, ибо держаться за старые привычки — все равно, что приращивать отрезанные волосы. Поэтому нужно все время проверять, не проросли ли где-то прежние наклонности, чтобы вовремя с корнем выполоть их. Поначалу такой самоконтроль труден, но со временем становится все легче.

И то, что поначалу требует железного упорства и неустанной выдержки, в конце концов происходит само собой.

К тому же, пусть человек исполнится той деятельной любовью, которая направлена не на отдельные существа, но на всех без изъятья — с милосердием ко всем и готовностью помочь. Так, например, поступают те, кто треть своего состояния отдают служенью Богу, треть раздают бедным и лишь последнюю треть используют для себя, показывая тем самым, что стоят выше преходящих вещей. Кто так отдаст, тому дано будет. Кто делает это, тот знает.

Есть и другие, кто мало держится за внешние вещи, привязываясь к вещам внутренним и здесь создавая склонности и привычки, которые точно так же мешают рождению Бога в них, как и одержимость вещами внешними. такие люди желают праведной жизни, но то, чем они одержимы, все равно в них самих.

Внешне это может выражаться в отсутствии сострадания или в суетливости по отношению к другим людям, в склонности к осуждению инакомыслящих. Тут-то и является дух тьмы, давая таким людям все новые поводы для недовольства и гнева, так что в конце концов они теряют власть над собой, тем самым обнаруживая, сколь велика их самость и сколь далеки они в глубине своей души от Бога.

Но если такой человек обратится в себя, осознавая незначительность и ничтожность своего Я, поступая с людьми по справедливости, примиряясь и уживаясь с ними, а затем всецело погрузится в глубину своей души, тогда все ошибки отпадут от него и растают, как снег под солнцем, все искупится и будет хорошо, и Бог сможет в нем родиться.

Теперь я выскажу мысль, которую поймут не все, но лишь те, к кому это обращено:

Когда Дух Божий коснулся Иова, тот сказал: «Вижу облик пред своими глазами, но не узнаю вида» (Ср. Иов 4, 16). Облик, который он увидел, есть Христос; образ же, который не узнал, есть Бог, Который скрывался за Христовым ликом и который мы познаем в себе.

Об этом же — то, что рассказано в Книге Царств: ангел сказал Илие, что ему нужно взойти на гору, т. е. во внутреннее уединение и в близость к Богу. Когда он взошел туда, Бог открылся ему в сильной буре, а затем — в землетрясении, содрогнувшем землю. Но и в том, и в другом Бог оставался далек от него.

Затем вспыхнул огонь, но и в нем Бог был ему еще невидим. После огня повеял тихий ветер, и когда Илия ощутил его, то прикрыл лицо плащом, ибо ослепил его свет Божий. И тогда стал ему различим голос тишины, Слово Божие (См. 3 Цар. 19, 11—13).

Это — тот же самый внутренний путь, которым Бог приходит и к нам, рождаясь в нас.

Сначала взойдем на гору, вознесем наши помыслы Богу, в совершенной отрешенности всецело обратившись к Нему глубиной своей души и в безмолвии открывшись Ему. Когда затем придет Бог, то сначала подымется буря, которая перевернет все, что в нас есть, настолько, насколько рады и готовы мы к такому преображению и обновлению — стать богоподобными.

Многие останавливаются тут, цепляясь за временные вещи, охваченные в своей самости страхом потерять самих себя и отказаться от всего, к чему привязано сердце... Только если они спокойно отдадутся бурс и отпустят свою самость, в них сможет родиться Бог.

После этой бури придет землетрясение, от которого содрогнется земля, оно уничтожит все, что есть в нас преходящего и что сопротивляется рождению. А затем придет огонь, божественная любовь, которая уничтожит внешнего человека, внутреннего же сделает богоподобным, и будет она ощущаться во внешнем человеке, как жар и свет — с такой силой благодаря Духу пронзает божественная любовь все тело.

...Но во всем этом еще не будет узнано присутствие Божие. Только когда буря, землетрясение и огонь бесследно уничтожат и преобразят все, что принадлежит внешнему человеку, в веянии и шепоте тихого ветра приблизится Сам Бог со Своей силой и светом и в одно мгновенье явится внутреннему человеку — столь лучезарно, что тот, как Илия, спрячет свою голову, ибо вид этот непереносим для естества, для внешнего человека.

Подобно тому, как слабые телесные глаза не могут смотреть на солнце, не ослепляясь, так и внутренние глаза поначалу не выдерживают абсолютного света божественности долее краткого мига. Но и за этот миг внутренний человек погружается в такой покои, что после ничто уже не может его потревожить.

То, что Иов увидал как луч божественного света (Ср. Иов 4, 16), был Иисус Христос. То же, что явилось ему в веянии тихого ветра, есть Дух Божий. Блажен человек, который еще до смерти хотя бы на мгновение сподобится этого.

И все же это созерцание Бога несравнимо с бесконечным блаженством, которое приносит совершенное пробуждение к жизни вечной, к Царствию Божию.

Кто туда попадает, тот погружается в свое бездонное ничто и оттуда неизъяснимым образом — в пресветлую бездну Божества.

В этом совершенном исчезновении он сам себя из самой глубины лишает своего вида, и когда он так развоплощен, рождается в нем Бог!

Сподоби и нас, Боже, пойти этим путем и достичь рождения Божия в нас!

О ВОЗНЕСЕНИИ

И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо.


Ср. Мк. 16, 19


Ученики вспоминали, что когда Христос сидел с ними на Елеонской горе, находясь среди них, то казалось им, что они тверды в вере, но потом, когда на их глазах он вознесся и исчез, как же взмыли вослед Ему в горькой печали сердца любящих учеников! Ибо «где сокровище ваше, там и сердце ваше» (Мф. 6, 21).

Вознесением этим Христос хотел увлечь за Собой наши — Его друзей — сердца, чувства и силы, внутренние и внешние, чтобы не занимали мы больше обители во времени и не держались за нее, но чтобы наша жизнь была в Небе и с ней — вся наша любовь, наше помышление, наша тоска и наше утешение.

Кто же помешает нам непрестанно следовать за Ним? Разве он не сказал: «Иду к вашему и Моему Отцу» (Ср. Ин. 16, 16; 20, 17), — и разве Его причина, Его цель и Его блаженство не соразмерны нашим?

Да, мы исходим из тех же причин и всем, что мы есть, привержены той же цели и той же основе. И раз он прежде нас ушел в блаженство Царствия Божьего, то, желая следовать за Ним, мы должны примечать путь, которым он ушел, и, если хотим вместе с Ним быть превыше всех небес, идти той же дорогой.

Мы можем это, ибо Он, сущий в нас, — и есть этот путь (Ср. Ин. 14,6). Обратимся вовнутрь и последуем за Ним, и тогда вместе с Ним мы достигнем цели, к которой он ушел прежде нас.

Как магнит притягивает железо, так и Христос притягивает к Себе все сердца, хоть чуть-чуть задетые Им. Железо, попадая под действие магнита, поднимается вопреки своему природному состоянию: оно уже не подвластно силе тяжести, но, преодолевая се, возносится вверх.

Точно то же происходит с теми, кто задет магнитом Христа; они поднимаются, преодолевая свою низменную природу, и следуют за Ним; и чем совершеннее прикосновение, тем легче нам следовать.

Поэтому пусть каждый посмотрит на себя, задет ли он Богом, или нет. Именно те, кто не задет, часто начинают воистину многообещающе, можно даже подумать, что они совершат нечто великое, но не успеешь оглянуться, все уже ушло: они снова впали в свои  старые привычки и естественные желания...

Но не нужно им обвинять Бога за то, что они Им не задеты, говоря: «Бог не коснулся меня и не позвал, как позвал друзей Божьих»; ибо Бог касается и желает, зовет и влечет всех людей одинаково. Но Его прикосновение и зов, и дары Его всеми людьми ощущаются и принимаются по-разному...

...У многих людей Бог, приходя со Своим светом и дарами, находит место занятым и, видя там других гостей, не может войти: у них другое в мыслях и они любят внешние вещи и блага; и потому те дары, что им предназначались, пребывают втуне — неопознанными и непринятыми... В этом причина их бед и остановки. Она в них, а не в Боге.

Столь много у нас пустых и бесполезных дел и развлечений, которые нас занимают, что мы не замечаем ни себя, ни Бога. Это можно изменить, всем своим сердцем обратившись вовнутрь, дабы сподобиться того взлета, которым Бог увлечет нас к Себе.

То место, на которое взошел Христос, была Елеонская гора, и было на ней три света: первый — от солнца, навстречу которому он поднимался, второй, к ночи, — от храма, и третий — от горящего елея, добытого из оливковых деревьев.

Пойми притчу правильно:

Пусть душа, в которую войдет Бог, будет подобна горе, т. е. вознесена над низкими и преходящими вещами, велика собой и восприимчива к трем видам света, дабы действовало в ней Триединство Божие, вливая в нес высший божественный свет и всецело заполняя и воспламеняя ее.

Пусть тот, кто хочет последовать за Христом, взберется на гору, а для того даст отпуск своей природе, отрешившись от всякого преходящего сиянья, дабы достичь непреходящего бытия.

Расположена Елеонская гора между Иерусалимом и Вифанией. И много таких, кто рад последовать за Христом, пока не приблизится к «Иерусалиму», т. е. не придет к большему покою, обретя в самом себе больше утешения и мира.

...Но они не достигнут вершины горы, если не узнают и другую сторону, где расположена Вифания, что означает «Скорбь и Преданность»: тот, кто не преодолеет и долину скорби, остановится и ничего не достигнет, как бы призывно ни сиял ему покой...

Пусть человек не погружается в апатию и бездействие, но всегда чувствует в себе неутолимое стремление и болезненную тягу ко Христу, Взошедшему на высоту и от него еще Сокрытому; и пусть как в радости, так и в горе он только Ему Одному предается и, как бы ни метало ему в этом его естество, пусть снова и снова обращается вовнутрь, увлекаемый Богом и к Нему возносимый.

Покой важен не сам по себе, но лишь как средство, чтобы лучше переносить и преодолевать неустроенность и нужду, легче оставлять себя, когда мы вообразим себя оставленными Богом. Иерусалим означает: место мира. Но разве не на этом месте Иисус принял смерть? Так и мы умертвим свое Я и все, что мы есть и имеем, принесем Богу, дабы он стал нашей сущностью и жизнью.

Ибо замечено: никто не взойдет на небеса, кроме Того, Кто пришел с небес, — кроме Христа внутри нас, в Ком да отвергнемся своего Я, дабы причаститься Царствия Божьего.

Подобно тому, как вознесся Христос, Глава нашего внутреннего человека, да последуют за Ним и остальные члены: не нужно искать ни утешения в мирском , ни передышки в нем, но следовать за Ним Одним своими помыслами, любовью и поступками, идти путем, который он прошел прежде нас. Будем свидетелями Христовыми не на словах, а воистину — всем своим бытием, и делом, и жизнью — по мере сил своих.

Многие бы с радостью последовали за Христом и вознеслись с Ним, не будь подъем столь труден и пойди потом все вещи по их воле.

...Но одолевают их сильные искушения, темнота и неопределенность, и почувствовав себя далекими от Бога, внутренне и внешне оставленными и одинокими, они поворачивают вспять вместо того, чтобы обрести среди раздора внутренний покой, приходящий от Бога, среди печали — радость, приходящую изнутри, среди невзгод — внутреннее утешение и помощь.

И в этом тоже последуем за Христом и засвидетельствуем, что во всех положениях и во всех предприятиях и делах признаем мы Бога, — и не только тогда, когда нам хорошо, но, как и следует, и тогда, когда одолевают нас скорби. Вот тогда откроется, подлинна ли наша преданность и наше свидетельство, в равной ли мере как в радости, так и в горе лишь Бог — единственная наша опора, и нет ничего другого, а, стало быть, оставляем ли мы себя и препоручаем ли себя Ему.

Порука самому совершенному свидетельству — наше собственное вознесение, где мы всецело едины с Богом. Тогда отлетает дух от себя самого и от мира, ибо в божественности лишается он всякого многообразия и тем возвышается. Там внутренний человек возносится на небеса, в Царствие Божие, и вводится в божественную сущность, и там он столь совершенно теряет себя, что более не знает и не чувствует ничего, кроме Бога.

Затем дух вновь возвращается в бесконечную глубину незначительнейших дел, и какими бы он ни занимался, и, что бы то ни было, — всё оказывается сделанным более совершенно.

Дух всецело заполняет даже мельчайшее занятие, ни одно дело не считает ничтожным и в каждом находит умиротворение.

Так свидетельствует он, что все, заключенное в нем, пришло с небес и вновь вознеслось, став превыше всех небес. Если хотим мы попасть туда, то надобно соединиться с Ним и придти туда с Ним и через Него.

Сподоби и нас, Боже, причаститься этого!

ВОЗВРАТ В БОГА

Я свет миру: кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни.


Ин. 8, 12


Христос называет Себя светом мира и всякого человека. Он  — внутренний божественный свет, который озаряет все, что приходит в этот мир, а всякий внешний свет — космические светила на небе и духовные светочи в человеческом сознании, которыми человек пытается все осветить и постичь, — лишь отблеск его.

Об этом говорит Христос, призывая человека отказаться от своих светильников, которые «воистину мрак в сравнении со светом, который есть Я. Обратись от светочей внешнего человека к внутреннему, который есть Я, и тогда Я дам тебе взамен мрака Мой вечный свет, дабы стало твоим то, что Мое: Моя сущность и жизнь, Моя благость и совершенство!»

И он просит Отца: «чтобы стали они с нами едины, как едины Мы, Я в Тебе и Ты во Мне, не соединены, но совершенно — одно» (Ср. Ин. 17, 11. 21— 22).

Чтобы достичь такого возврата и такого единства, нужно помнить две вещи: во-первых, как мы возвращаемся в свою первопричину, каким путем и каким способом. Во-вторых, какие преграды уводят нас от этой цели и не дают найти обратную дорогу.

Существует два рода людей и преграды у них двух видов:

Первый — те, что обращены к миру, находят свои  радости и удовольствия в тварном, в вещах и чувствах и на них тратят свое время и расточают свою жизнь; они живут во мраке и далеки от божественного света.

Второй — люди духовные и религиозные, они — на виду и у них громкие имена и титулы, они думают, что преодолели мрак и невежество, но в глубине души они непросвещенны и полны себялюбия и своеволия и целиком обращены к объекту собственного внимания, своей самости.

Внешне их порой трудно отличить от друзей Божьих, ибо часто они больше тех предаются аскезе и созерцанию, постам и благочестивым делам. Однако тот, в ком есть Дух Божий, отличит их. Но в одном они и внешне отличаются от друзей Божьих: преисполненные предвзятости к другим людям и к истинным друзьям Божьим, они с удовольствием судят других, но только не себя, хотя друзья Божьи никого, кроме себя, не судят.

Во всех вещах они ищут свое. Их дело владеет их помыслами, при любой возможности превозносят они свой опыт и познания и, даже говоря о Боге и божественных вещах, ищут и подразумевают лишь себя и удовлетворение своего Я. Это фарисейство так глубокоукоренилось в их сущности, что заполнило все уголки их души, так что, кажется, уже невозможным от него освободиться.

...И все-таки есть способ это преодолеть, а именно — им надо отделиться от своего Я и предаться Богу, дабы Бог всецело заполнил их и завладел всем их существом, как это у истинных друзей Божьих.

Однако и друзья Божьи должны постоянно упражняться. Ибо покуда жив внешний человек, его никогда всецело не преодолеть и не убить. Он  снова — тут как тут, являясь подлинной преградой обретению истинного света и возвращению в Бога.

Другое же, на что нужно обратить внимание, — это кратчайший путь и лучший способ достижения истинного света и возврата в Бога:

он — в том, чтобы мы отверглись от своего Я и погрузились в Бога, предаваясь Ему, следуя во всех вещах не своей, но Божьей воле, осознавая все как посланное Богом, послушно все принимая и сразу Ему возвращая без уловок и утаек, дабы не оскудевал постоянный круговорот к Богу и от Бога...

Это истинный путь и праведный способ.

И здесь расходятся друзья Бога и друзья мира сего.

Последние все тянут к себе, присваивая все дары, не возвращая их в чистоте, с любовью и благодарностью, в самоотвержении и совершенной преданности Богу.

Тот же кто, напротив, подобно первым, все дальше уходит в отказ от своего Я и в преданность Богу, — истинный и самый совершенный друг Божий.

Душа хорошо знает, что есть Бог, хотя бы из природного света разума. Но Кто он есть и где это сокрыто и неизвестно. Потому растет ее жажда, она непрестанно ищет и спрашивает и с радостью хоть что-то узнает об этом Боге, Который от нее столь спрятан и сокрыт.

В этих упорных поисках ведет ее звезда, как тех, о ком говорится в Евангелии: «Мы видели звезду и пришли поклониться Ему» (Мф. 2,2).

Звезда эта не снаружи, но внутри; она — внутреннее сияние, божественный свет, и свет этот сообщает душе: «он родился!». И указывает, где родился — в сокровеннейшей глубине, куда не проникает никакой внешний свет.

Многие пытались искать этот внутренний свет и рождение с помощью света природного, своим разумом; но у них ничего не вышло, и они остались на месте. Рождение это нельзя обнаружить, ибо тот внутренний свет, который о нем извещает, и составляет душу, что предуготовлена к рождению и где оно обретет для этого место.

Но обделенные мудростью не желают ждать, когда же просветит их внутренний свет, в котором произойдет и обнаружится рождение. они пытаются самовластно пробиться к нему своим Я и хотят найти его с помощью света природного — а это невозможно.

Нужно ждать того часа, когда это случится.


Здесь нужно обращать внимание на три вещи: во-первых, — чего они жаждут и чего взыскуют; во-вторых — как взыскуют; и третье — на обретение рождения.

Им соответствуют три силы: одна свойственна естеству в плоти и крови, это чувственность, которая связана с плотскими чувствами; вторая - разум; третья - чистая субстанция души. Все три неодинаковы и проявляются по-разному — каждая на свой лад.

Это как с солнечным светом, который сам по себе одинаков, но сияние его по-разному видится через разноцветные стекла, когда одно из них — черное, второе — желтое, а третье — белое. Под черным стеклом понимается чувственность, под желтым — разум, под белым же — чистый дух.

Когда свет чувственного доходит до разума, а тот — до духа, то черное становится желтым, а желтое — белым, и возникает абсолютная простота, в которой светит один свет и ничего более.

Это значит: если свет поступает прямо изнутри и светит только он один, то отпадают все внешние образы, формы и подобия и свет знаменует истинное рождение. Тогда небо, пребывая в своей естественной темноте, всецело превращается в абсолютное солнце, ибо ничто в душе не светит так, как божественный свет, и тогда отлетают и исчезают все внешние образы и формы.

Заметь: для того, кто сказал о трех видах рождения, ни одна звезда на небе не походила на эту. Она сияет изнутри.

Цель всей нашей жизни, чтобы взошла она в нас, просветила бы нас и озарила.

Взошла ли для человека эта звезда, обрел ли он внутренний свет, уверенно можно сказать лишь после того, как встретится ему несчастье. Поскольку тогда пробужденный к внутреннему свету, истинный друг Божий, только с большим усердием обращается к Богу, принимая это от Него так, что с Ним или в Нем страдает или в Нем теряет, ибо Бог настолько внутри него, что и горе ему не беда, а радость.

Друзья же мирского, напротив, не знают, куда обратиться, если обрушится на них несчастье: они повсюду бегают и везде ищут совета, утешения и помощи. А если не находят, приходят в отчаяние и больше не сопротивляются. они построили дом своей жизни не на скале, которая Христос, а на песке бренного. В этом они хуже, нежели люди простые, считающие себя маленькими и незначительными и живущие в смирении, поскольку им легче советовать и помогать, ибо они признают ошибки и готовы перемениться.

Чтобы преодолеть все препоны, которые противостоят возвращению в Бога, даны нам утешение и помощь Всеблагого, пославшего нам Своего единородного Сына, дабы Его свет и Его слово в нас вели нас и помогали отделить и погасить в Его истинном пресущественном свете темный и обманчивый свет нашей самости.

Ибо Христос — истинный свет, просвещающий каждого человека: он светит во мраке внешнего человека, но тьма его не поглощает. Лишь «нищие духом» (Мф. 5, 3), люди, освободившиеся от одержимости Я, себялюбия и своеволия и обратившиеся внутрь, узнают сей свет.

На то, чтобы светил в нас истинный свет и помогал придти к нашему первоисточнику и возвратиться к Богу, направим все наши чувства, помыслы и поступки.

Пусть помогут нам в том друзья Божьи, увлекая за собой к Богу.

Сподоби всех нас, всеблагой Господь, причаститься этого!

СЕМЬ ДАРОВ ДУХА СВЯТОГО

И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещавать.


Деян. 2, 4


История Пятидесятницы повествует о том, что ученики исполнились Духа Святого и с каждым стали говорить от Бога. Божественный Дух вошел в учеников и во всех, кто был к тому восприимчив, и переполнил их изнутри, подобно воде, сметающей в половодье все защитные дамбы, когда, нахлынув мощной бурлящей волной, перетекает она через все и затопляет, переполняя, долины и луга.

Так же поступил Дух Святой с учениками и со всеми, кто был открыт ему и готов принимать. И то же совершает они сегодня, и во все времена без перерыва: он перетекает через все преграды и заполняет богатством божественных даров все долины и низины, каждое сердце, глубину каждой души, в которой находит приют.

Что же нужно делать нам, дабы воспринять Дух Божий?

Наивысшее и самое существенное он сам в нас сделает. Он  сам для себя подготовит глубину души и сам воспримет себя в человеке. Это произойдет двояко:

Первое — он сделает нас пустыми, второе — он заполнит пустоту, сколь далеко бы она ни простиралась.

Это состояние пустоты есть первое и важнейшее условие готовности к тому, чтобы втекал в нас Дух Божий. Ибо насколько человек опустошит глубину своего существа от всего прочего, настолько и воспримет он Дух Божий.

Когда хотят наполнить бочку, то прежде выливают то, что в ней. Чтобы влить вино, нужно вылить воду. Точно так же — долой все, что на нас и в нас «человек», чтобы был в нас Бог.

Пусть человек сделается пустым, оставит все, даже само оставление, погрузившись в абсолютное ничто. Если такова степень готовности, то Дух Божий немедленно свершит свое дело, заполнив того, кто к нему восприимчив.

Чем более пуст и свободен ты от своей самости, а с ней и от себялюбия и своеволия, тем совершеннее заполнит тебя Дух Божий. Это означает: если предстало пред тобою открытое Царствие Божие, то не войдешь ты туда, не узнав сперва, хочет ли того Бог...

Даже если человек считает, что по тягости и лености своей натуры он непригоден и неготов, не может достичь внутреннего покоя и не знает, как к нему прийти, то все равно пусть сделается пустым от всякой самости и всякой одержимости, поручая себя Богу и вверяясь Его воле, — и будь, что будет.

Но такое именно оставление по силам лишь немногим, поскольку велика приверженность к внешним вещам и тварному и поскольку привычка и самодовольство заставляют человека более почитать делание, нежели неделание, которое являет собой оставление всего и препоручение Духу в себе.

Только если достигнуты такая отрешенность от всего внешнего и совершенное оставление, сотворяет Дух Божий великие вещи во всецело погрузившемся в глубь человеке, даже если тот ничего об этом не знает: точно так же, как душа действует в теле, а тело никак этого не чувствует и не знает, так и Дух Святой действует в глубине души человека, а тот ничего не знает.

Осознав эти дары, придется человеку прибегнуть ко всем силам внутреннего человека, которые связывают его с глубиной души, где обитает и действует Дух. Поскольку есть опасность, что, увидев их, внешний человек припишет эти дары себе и тем испортит. Тот, кто подумал, что дары эти — плод его труда, даже только радуясь их получению, тот их лишается.

Нет, пусть человек отвергнется от себя самого, если Дух Божий будет являть в нем свои  дары.

Что случилось это, узнаешь по тому, что ничто из прежде возбуждавшего твое Я, ущемлявшего и заставлявшего страдать, больше не волнует душу. Затем уйдет от человека все внешнее: останется единственное, что волнует его и движет, это Дух Божий в нем.

Этот дух и сподвигнутость им — нечто столь несказанно блаженное, что все великое и необычайное из подвластного рассудку в чувствах и образах — ничто в сравнении с этим: небо, земля, все творения и блага мира вместе взятые для него — не более песчинки против всего мира.

Но вернемся к Пятидесятнице:

Ученики «исполнились Духа Святого». Обрати внимание на положение, в котором находились ученики, когда они того исполнились, и пусть каждый человек принимает его, желая, чтобы и с ним повторилось подобное.

Собравшись (Ср. Деян. 2,1), они молча сидели, когда низошел на них Дух Святой. Каждый человек столь часто наделяется Духом Святым, сколь часто всей силой отворачивается он от тварного и всецело уходит внутрь, к Богу. В мгновение, когда человек это совершает, нисходит Дух Святой со всем Своим богатством и тотчас заполняет все уголки и глубину души.

Дом, в котором сидели ученики, «полностью наполнился» (Деян. 2,2). Внешне этот дом означает церковь, внутренне же — душу каждого человека, в которой обитает Дух Божий. Подобно тому, как в доме множество комнат и каморок, так и в душе человека много чувств, сил и стремлений, и во все он входит особым образом. И войдя, теснит и гонит человека, действует в нем и его просвещает.

Это проникновение, напор и воздействие не все люди воспринимают одинаково. И хотя Дух Божий есть во всех людях, пусть все же тот, кто хочет испытать его присутствие внутри и действие, соберется прежде в себе самом и к себе самому, отключится и отрешится от всего внешнего и приготовит в себе место для Духа Божьего, ибо Тот действует в тишине и покое. И чем более он раз от разу ему предается, тем отчетливей тот у него внутри и тем лучезарней ему открывается, несмотря на то, что был в нем изначально.

Ученики «закрылись» (Ср .Деян. 1, 13) из страха перед враждебным миром. Человеку сегодняшнему намного нужней закрываться от мира, который вторгается в него со всех сторон, препятствуя становлению внутри него Духа Божьего и воруя у него божественное утешение.

Внешний мир ничего не мог отнять у учеников, кроме их тела. У нас же, сегодняшних, он может отнять и Бога, и душу, и вечную жизнь. Поэтому более обращайтесь внутрь, чем наружу и затворяйтесь от мира изнутри...

...В особенности берегитесь того, что сбивает с пути: мирской рассеянности, общества, досужих слов и образов и всяких внешних занятий и дел. И обращайтесь к мудрым и просветившимся людям, которые уже знают о непосредственном присутствии Божьем в сокровеннейшей части души и могут о том рассказать.

Ученики сидели, «собравшись» (Ср. Деян. 2,1). Этим и нам дан совет постоянно собирать свои  внешние и внутренние силы, дабы Дух Божий обрел в нас место, где может действовать.

Ученики «пребывали» (Ср. Деян. 1, 13), когда снизошел Дух Святой. Воистину, так и нам нужно пребывать, расслабившись, обратившись внутрь, оставив все внешнее, и переложив в Божью волю все тварное и вещное, веселье и страданье, охоту и неволю.

Тем, кто стремится к этому, уподобляясь в своем поведении ученикам, Дух Божий подает семь даров и совершает этим семь дел, из которых три готовят человека к совершенствованию, а остальные четыре делают его совершенным внутренне и внешне, доводя до высшей ступени божественного совершенства.

Первый дарэто страх Божий. Он  означает безопасное начало пути вверх, мощную крепостную степу, защищающую человека от ошибок, помех и ловушек. Этот дар делает его похожим на животных, которые инстинктивно прячутся или бегут от тех, кто хочет их поймать и уничтожить.

Подобно тому, как Бог снабдил инстинктом природу тварей, так и Дух Святой дарует своим эту ценнейшую осторожность, дабы они избегали препятствий, которые могут не допустить их к Нему или удалить от Него. Он  оберегает людей от мира и от всех путей и навыков, дел и трудов, которыми лишаются они своего внутреннего покоя, ведь в них — обитель Божия. Пусть человек остерегается и избегает всего этого. Это — начало мудрости.

Затем следует второй дар. Это мягкая кротость, которая ведет человека к предуготовленности Богу. Она забирает у него всякую робость и унылость, способствуя страху и осторожности, направляет его снова вверх и приводит к божественной терпимости во всех вещах— и внутренне, и внешне, — отнимает у него дурное настроение и досаду, упрямство и горечь по отношению к себе и другим, делая его во всех вещах ласковым к ближним, спокойным и благостным в своих мыслях, поведении и образе жизни.

Затем идет третий дар, который ведет человека еще выше, ибо Дух всегда ведет человека от одного дара к другому, более высокому. Он  называется «Знание». Им человек научается замечать внутренние предостереженья и знаменья Духа Божьего, на которые указал Христос: когда услышим мы в себе Слово Его, оно сообщит нам все вещи, в которых нуждаемся (Ср. Ин. 16, 13).

Это либо предупреждение остерегаться чего-то или кого-то, осознавая губительность последствий, если поступим неправильно, либо напоминание поступать так-то и так-то, одно оставляя, другое претерпевая или делая. они вознесут наш дух надо всеми вещами, дабы осознал он свое божественное благородство, и наставят его, покуда он в теле, терпеливо упражняться во всяких добродетелях.

Тот, кто последует этим внутренним указаниям, будет ими приведен к четвертому дару, который называется «Божественная сила». И как же благороден этот дар! Им Дух Божий проведет человека сквозь все мелкие человеческие слабости и страхи.

Этой божественной силы преисполнялись мученики, так что радостно претерпевали смерть во имя Божие. Она делает людей столь великодушными и отважными, что они готовы на любое благое дело, ибо вместе с Павлом говорят: «Все превозмогу с Тем, Кто укрепляет меня!» (См. Флп. 4, 13). В этой уверенности человек не боится ничего, что приходит извне, ни страданий, ни смерти. Он  делается столь силен, что скорее умрет, чем совершит то, что отдалит его от Бога.

Когда человек наделяется такими дарами, они всегда приносят с собой свет и озарение, любовь, благодать и утешение. Если это достается неумному, то, предаваясь радости, он довольствуется этим и отдаляется от своей внутренней глубины. Мудрый же, напротив, перешагнет через эти дары и в высшей чистоте и просветленности всецело возвратится в свою первопричину. Он  не смотрит ни на те дары, ни на эти, глядя лишь Бога.

Затем приходит пятый дар: осмотрительность и сила отрешенности. Этот дар очень понадобится человеку, когда Бог возьмет у него все, что прежде дал, дабы всецело указать ему на Самого Себя и посмотреть, что и кто он есть и как поведет себя в нужде и одиночестве. Здесь он совершенно оставлен, так что не знает ни о Боге, ни о дарах Его и утешении, и ни о чем ином, что он или другой какой-то добрый человек когда-то получил. Здесь все у него отнято.

Поэтому так нужен человеку этот дар, дабы держался он с осмотрительностью и отрешенностью, как хочет и ожидает от него Бог. Так учится человек оставлять себя и отвергать и, послушно принимая оставленность, погружаться в божественную глубину и препоручать себя воле Божьей.

Всякое прежнее отречение от мира и отказ от внешних вещей — ничто в сравнении с этим совершенным оставлением и изъятием своего и Божьего. Ибо восстают в человеке все ошибки и соблазны, которые были уже преодолены, и цепляются за него сильнее, чем когда-либо прежде. Все должен он вытерпеть, совершенно оставив себя, и, пребывая в покое, вновь и вновь погружаться в глубину и волю Божию.

Если, получив первые дары, человек делается добрым и просветленным, то с этим даром он становится Божьим и, оставленный и отрешенный, одной своей ногой стоит в жизни вечной, в Царствие Божьем.

После этих последних смертных мук уже нет страдания, ибо невозможно, чтобы Бог когда-либо снова оставил такого человека. Сколь невозможно, чтобы Бог покинул Самого Себя, столь же невозможно, чтобы он оставил такого человека, ибо тот отдал Ему себя и всецело Ему предался. Одной ногой он стоит в Царствии Божьем, и ничего ему уже не нужно, кроме того, как подтянуть к себе и вторую свою ногу, которой он еще здесь, в бренности; и тогда попадет он прямо в жизнь вечную.

Затем приходят шестой и седьмой дар: познание и божественная мудрость. Оба они приведут его, минуя все человеческие пути, в божественную бездну, где Бог познает и понимает Себя Сам, узнавая о собственной Своей премудрости и пресущественности. Дух столь глубоко и совершенно погружается в эту бездну, что ничего не знает о себе самом. Он  не знает ни слова, ни способа, ни что такое «познавать», ни что такое «любить», ибо здесь все — единое бытие и единый Дух с Богом.

Здесь Бог дает духу то, что есть он Сам по природе Своей, и соединяет дух со Своей сущностью, у которой ист ни имени, ни вида, ни образа. Тогда Бог творит в духе и через него дела Свои, Дух же всецело погружен в Него и един с Ним.

Так приводит Дух Божий всех, кто уготовит ему место, к тому, чтобы всецело заполнить их и стать с ними одним.

Подай нам, Боже, так же принимать его и становиться одно с ним!

ПРАЗДНИК ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ

Тогда сказал им Иисус, вы пойдите на праздник сей, а Я еще не пойду на сей праздник, потому что Мое время еще не исполнилось, а для вас всегда время.


Ср. Ин. 7, 6. 8


О каком празднике говорит Иисус, на который приглашены ученики Его во всякое время? О высочайшем и истиннейшем Празднике Вечной Жизни, празднике вхождения в Царствие Божие, в котором всегда присутствует Бог.

Все праздники, которые мы празднуем на земле, только предвкушение этого вечного торжества, только предчувствие присутствия Божьего в нашем духе и внутреннее наслаждение этим блаженным осознанием.

Это время — повсюду и всегда наше: дабы искали мы Бога и всегда бы он был в наших мыслях, во всех делах наших и жизни, в желании и любви. Так и мы во всякое время «пойдем на праздник», т. е. переступим через себя, свое Я и все, что — не Бог, Его одного любя и помня.

Это наше время — во все времена.

Пожалуй, все люди по природе своей обуреваемы жаждой этого праздника Вечной Жизни, ибо все хотят быть счастливы. Но одной жажды недостаточно. Нужно искать и сохранять Бога в себе, в своих мыслях и чувствах.

Многие были бы рады хотя бы предвкушению вечного торжества и сожалеют, что не дано оно им. Если, молясь или созерцая, они не чувствуют ни праздника и торжественности в душе, ни ощущения присутствия Божьего, то досадуют на это, и молитвы становятся им нелюбы, они де не чувствуют Бога, для чего же тогда молитвы и созерцание...

...Но ни одно дело не следует из-за этого делать менее усердно, ибо если даже мы не ощущаем Его в себе, Бог все же присутствует в нас, и в нас — Его Воля, и Жизнь, и Царствие.

А где Бог, там истинное торжество. Он о будет там, где он один в мыслях и где одного Его взыскуют. Он  может быть там тайно и сокровенно, но он всегда там!

О том, чтобы во все времена был он во всех помыслах и делах наших и чтобы мы почаще обращались вовнутрь и «восходили» над собой и входили в Царствие Его, — об этом слово Христово: «Для вас всегда время».

Но Его время — время явиться и открыться — еще не настало. Предоставим Ему это время. Он , без сомнения, сокрыт там, где мы ищем Его и сохраняем в душе. Поэтому ни одно упражнение не твори без желания, ибо когда мы наконец найдем Его, то узнаем, что он всегда был там, но до поры сокровенно.

На это нацелены и этому откровению служат все молитвы и всякое созерцание, все духовные упражнения и благие дела, — чтобы в душе нашей был лишь один Бог и чтобы начинался в нас праздник Вечной Жизни, и чтобы была у нас с Богом одна глубина, в которой нет ничего, кроме Бога. Если наши методы спасения и труды служат этому, то они хороши и полезны, а если нет — все внешние упражнения ничего не стоят и бесплодны, ибо не ведут к празднику Вечной Жизни.

Что же является признаком праведной жизни, которая позволяет человеку во всякое время причащаться праздника Вечной Жизни, Царствия Божьего?

Это — истинная божественная любовь и совершенная преданность Богу, «нищета духом и благом» (Ср. Мф. 5, 3), т. е. свобода от собственничества и желания обладать. Мы живем праведно и во всякое время готовы пойти на Праздник, если в наших мыслях и чувствах только одно: любить Бога превыше всего и служить Ему всем своим бытием и сутью и любить друг друга, как самих себя.

Нужно быть «нищими» и собой и всем, что — не Бог, всякой собственностью и своеволием, и свободными от всего тварного, от всех уз и всего, что вытягивает нас из глубины души, владеть которой, наполняя ее, должен один лишь Бог. Тогда во всякое время мы будем достойны участия в празднике Вечной Жизни.

Тому служат многие религиозные обряды и духовные упражнения, и все способы обращенной к Богу жизни, и покуда они служат этому, они хороши, и полезны, и помогают нам, подобно чадам Божьим, причаститься Царствия Его.

Поэтому всегда будем делать это с радостью и праздником в душе и будем следить за тем, чтобы душа наша представала перед Богом чистой и свободной от всего земного: вот тогда мы убедимся в Его живом присутствии в нас.

Только это есть истинная молитвенность и погружение — ни к чему не стремиться, кроме как удерживать в мыслях Бога и быть во всякое время уверенным в Его постоянном присутствии.

Это и означают слова, что для нас — всегда время. И будем за то всякий час благодарить Бога, что позвал он нас, как детей Своих, призвав во всякое время причащаться праздника Вечной Жизни и пригласив вечно оставаться в Его Вечном Царствии.

Поэтому обратим все усердие на то, чтобы подготовиться и всегда оставаться готовыми к тому, что Бог откроется в нас и всем существом своим мы причастимся праздника Вечной Жизни — как в молитвах, так и в делах своих, какие бы ни свершали на земле.

Тогда воистину ощутим мы и испытаем, что вечное торжество Божие во всякое время здесь и с нами, почувствуем, что принадлежим Богу, и никому кроме, и осознаем себя детьми Божьими в Царстве Вечной Жизни.

Тогда — Бог всегда с нами и в нас: мы — в Нем, а он — в нас, и здесь — во времени, и там — в вечности и бесконечном блаженстве!

Сподоби нас всех, Боже, причаститься этого!


Примечания

1

Berger P. L. Auf den Spuren der Engel. Die moderne Gesellschaft und die Wicdercntdeckung der Transzendenz. Frankfurt a. M., 1970. S. 57ff.

(обратно)

2

Kofler L. Zur Geschichte der bürgerlichen Gesellschaft. Neuwied/Berlin, 1966.

(обратно)

3

Rahner K., VorgrimmerII. Kleines theologisches Wurlerbuch. Freiburg, 1961. S. 251.

(обратно)

4

Wentzlajf-Eggeberl F. -W. Deutche Mystik zwischen Mittelaltcr und Neuzeit. Einheit und Wandlung ihrer Erscheinungsformen. Berlin, 1947.

(обратно)

5

Grundmann H. Religiouse Bewegungen im Mittelaller. Darmsladt, 1961.

(обратно)

6

Helander D. Y. Tauler als Prediger. Sludien. Lund, 1923.

(обратно)

7

Offenbarungen der Schwester Mechthild von Magdeburg oder Das fliesende Licht der Gottheit. Изд. G. Morel. Darmstadt, 1961.

(обратно)

8

Wrede G. Probleme der Erfahrung bei Y. Tauler. Uppsala, 1974.

(обратно)

9

Haas A. M. Die Problematik von Sprache und Erfahrung in der Deulchen Mystik // W. Beierwalles, H. U. Balthasar, A. M. Haas. Grundlagen der Mystik. Einsiedeln, 1974.

(обратно)

10

Эвелин Эндхил (1875—1944), английская поэтесса, писательница, автор большого цикла работ, посвященных мистицизму: «Мистицизм» (1911), «Мистический путь», «Практический мистицизм» (1915), «Основы мистицизма» (1920), «Жизнь духа и повседневность» (1922), «Человек и сверхъестественное»(1927), «Дом души» (1929). Цит. по: Mysticism. London, 1911. Р. 27.

(обратно)

11

Сочинения, подписанные именем первого афинского епискона Дионисия Ареопагита, — «О божественных именах», «О небесной иерархии», «О церковной иерархии», «Таинственное богословие» и 10 писем стали известны в Византии с VI в., а на Западе с IX, п оказали огромное влияние на развитие богословско-философской мысли.

(обратно)

12

Блаженный Августин (354—430), отец Церкви у католиков. Сыграл решающую роль в развитии средневекового богословия. Его сочинения послужили источником знакомства с античными авторами. Для него самого знакомство с неоплатонизмом послужило толчком для обращения в христианство. До этого он 9 лет был приверженцем манихейства, а затем скептицизма. Создатель средневековой схоластики.

(обратно)

13

Амвросий Медиоланский (340—397), епископ Милана, отец Церкви у католиков.

(обратно)

14

Иларий, епископ Пиктовийский (ум. 366), автор замечательных сочинений, опровергающих арианство.

(обратно)

15

Григорий Великий (прим. 540—604), папа римский с 590 г.

(обратно)

16

Бернард Клервосский (1095—1153), французский богослов, оказавший большое влияние на развитие мистического богословия.

(обратно)

17

Ансельм Кентерберийский (1033—1109), архиепископ, яркий представитель схоластической школы. Стоял на позиции «Credo ul intelligam» (верю для того, чтобы понимать).

(обратно)

18

Альберт Великий (фон Больштадт, Альбертус Магнус, 1193—1280), монах-доминиканец, представитель официальной схоластики, учитель Фомы Аквинского.

(обратно)

19

Фома Аквинский (1225—1274), великий систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель томизма.

(обратно)

20

Платон (428 или 427—348 или 347 до п. э.), древнегреческий философ, основатель Академии. По Платону, основой всякого бытия является «единое», которое не имеет ни начала, ни конца, ни частей; оно выше всякого бытия. Аристотель (384— 322 до и. э.), ученик Платона. Под прямым или косвенным воздействием платонизма находится вся европейская философия нового и новейшего времени. Итогом трансформации идей Платона стал неоплатонизм, наиболее яркими представителями которого в 111 в. н.э. были Плотин (204—269) и Прокл (ок. 410—485). Именно в своей неоплатонической форме платонизм повлиял на философию и богословие Средних веков и Возрождения.

(обратно)

21

Haas А. М. Nim din selbes War. Universitetsverlag Freiburg, Schweiz, 1971.

(обратно)

22

Schmidt K. O. Das Reich Gottes in uns. Drei Eichen Verlag. München 60+Engelberg/Schweiz, 1982. S. 15.

(обратно)

Оглавление

  • ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ НАС
  • ЙОХАНН ТАУЛЕР. БОГОСЛОВ-МИСТИК, ПРОПОВЕДНИК И НАСТАВНИК
  • Проповеди Йоханна Таулера
  • ЦАРСТВО БОЖИЕ ВНУТРИ НАС
  • БОГ ЗОВЕТ И ПРИЗЫВАЕТ НАС
  • ИЩУЩИЕ БОГА И ВЗЫСКАННЫЕ БОГОМ
  • ЧЕЛОВЕК — ХРАМ БОЖИЙ
  • О ПРАВИЛЬНОЙ МОЛИТВЕ
  • ПУТЬ ВНУТРЬ
  • ПОМОЩЬ НА ВНУТРЕННЕМ ПУТИ
  •  ОБРАЩЕНИЕ К БОГУ
  • ОБНОВЛЕНИЕ В ДУХЕ
  • О БОЖЕСТВЕННОМ СОЗРЕВАНИИ
  • ПЯТИКРАТНОЕ ПЛЕНЕНИЕ
  • ЗАКОН ВОЗДАЯНИЯ
  • МУДРОСТЬ ОТРЕШЕННОСТИ
  • О ТРОИЧНОСТИ ЧЕЛОВЕКА
  • О ГЛУБИНЕ ДУШИ
  • ГЛУБИНА ДУШЕВНАЯ И ГЛУБИНА БОЖЕСТВЕННАЯ
  • БОЖЕСТВЕННАЯ ТРОИЦА В ГЛУБИНЕ ДУШИ
  • ИСТИННОЕ СЛЕДОВАНИЕ
  • ПОСТОЯННАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ
  • ГОРЕ УКАЗУЕТ ПУТЬ К СВЕТУ
  • ОСВОБОЖДЕННОСТЬ ОТ ЗАБОТ
  • ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ ЛЮБОВЬ
  • О ВНУТРЕННЕЙ МОЛИТВЕ
  • О ПОДЛИННОМ СОЗЕРЦАНИИ
  • ОТВЕРЖЕНИЕ Я
  • О «НЕ-Я»
  • ЖИТЬ ДУХОМ
  • БЛАЖЕНСТВО СОЮЗА С БОГОМ
  • О ДЕЙСТВИИ О БОЖЬЕМ В НАС
  • О ВКУШЕНИИ ТЕЛА ХРИСТОВА
  • О ДУХОВНОМ ВКУШЕНИИ БОГА
  • О БОЖЕСТВЕННОЙ ГЛУБИНЕ
  • ПОДГОТОВКА РОЖДЕНИЯ БОГА В НАС
  • О ВОЗНЕСЕНИИ
  • ВОЗВРАТ В БОГА
  • СЕМЬ ДАРОВ ДУХА СВЯТОГО
  • ПРАЗДНИК ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ
  • *** Примечания ***