За кулисами тайных событий (сборник) [Василий Алексеевич Ставицкий] (fb2) читать онлайн

ЗА КУЛИСАМИ

ТАЙНЫХ

СОБЫТИЙ

г.Москва

За кулисами тайных событий

Автор проекта и составитель Василий Ставицкий

Время снимает гриф секретности с документов еще сравнительно недавно сурово проштампелеванных канцелярской печатью «Совершенно секретно». И открывая эту завесу над прошлым, мы как бы заходим с вами за кулисы тайных событий…

@ Издательство «МАСС ИНФОРМ МЕДИА»

@ Ставицкий В.А., составитель

СОДЕРЖАНИЕ

Глава 1. В.Шеремет, М.Кожекина. Особая миссия генерала Ермолова.

Глава 2. В.Ставицкий. Тайна жизни и смерти Николая Гумилева.

Глава 3. В.Мерзляков. От «Разведочного отделения» к контрразведывательной службе.

Глава 4. В.Иванов. Компромат Красной Картотеки.

Глава 5. Р.Измайлов. Москва бандитская.

Глава 6. Н.Перемышленникова. «Я любила его…»

Глава 7. В.Гиленсен. Германская разведка накануне войны.

Глава 8. В.Алексеев. Афганистан: за кулисами тайной войны.

Глава 9. В.Ямпольский. А.Гитлер – любителям «Баварского».

Глава 10. А.Григорьев. Первомайский дневник.

Глава 11. А.Петренко, М.Хаджимурадов. Психологический портрет в интерьере смерти.

Глава 12. О.Хлобустов. «…Гласность весьма полезна и необходима…»

Глава 13. А.Бабаш, Г.Шанкин. «Тайнопись – почерк мирозданья…»

Виталий Шеремет и

Маргарита Кожекина

«Мы обязаны знать, что умышляет Лондон относительно Средней Азии, а по возможности, и далее». Миссия генерала Н. С. Ермолова в Британскую Индию.

«Большая игра», развернувшаяся в центре Азии между Россией и Англией, стала доминантой взаимоотношений этих двух империй на протяжении ХIХ — начала ХХ в. Вовлекались страны и народы, правители и армии, перемалывались средства империей и судьбы людей, перекраивались границы и геополитический рисунок региона.

Декларативной основой британского курса в Центральной Азии и на среднем Востоке был тезис о «русской угрозе Индии», имевший своим истоком план похода на Индию Павла I в 1801 г. , идея которого была инициирована в декабре 1800 г. первым консулом Франции Наполеоном Бонапартом. Он стал дымовой завесой для серии стратегических операций британских и англо-индийских спецслужб в Центральной Азии.

Первые британские «исследователи Азии» в воинских званиях от капитана и выше начала появляться в Центральной Азии уже в 1810-х гг. ; особенно ретиво они беспокоились об судьбах караванов, идущих на Бухару, Самарканд и Оренбург в те годы, когда Россия отбивала вторжение Наполеона Бонапарта. Число хакимов-лекарей, странствующих миссионеров и советников, приискивавших место и должность при дворах местных эмиров и шейхов, исчислялось дюжинами. В 1820 — 1830-х гг. на их высокопрофессиональные отчеты стали полагаться, разыскивая опубликованные версии докладов и добывая копии всеми возможными способами, их русские и французские коллеги.

Имена английских разведчиков, работавших в Центральной Азии либо под прикрытием Форин-офис, либо в облике скучающих снобов, охочих к перемене мест — Уильама Муркрофта и Джозефа Трибека, Джереми Вуда и Питера Лорда в Осведомительном отделе генерал-квартирмейстерской части Генерального (Главного) Штаба России, встречаются, пожалуй, чаще, чем имена российских тайнораскрывателей Востока.

Случались и курьезы. Удушливой августовской ночью 1832 года на полувысохшем, но еще желанном для людей и животных берегу Аму-Дарьи, на стоянке вековых караванных путей из Персии в среднеазиатские ханства сошлись два встречных каравана.

Кальян, шашлык-машлык, текла неспешная беседа двух караван-баши

(колоновожатых), которые устроились поодаль от двух державшихся в тени немногословных фигур.

Кто эти чужеземцы? Так, франки-гяуры, но наши обычаи знают

досконально, — проговорил один из караван-баши, — Аллах акбар скажешь, а он — уже суру Корана «Фатиха» наизусть тебе пропоет.

Верно, почтенный Мехмед-ага, и мой попутчик такой же.

Суннит — среди суннитов, а среди шиитов-персов вдруг расскажет на фарси деяния праведного имама Али, мир ему! Валлахи! Достойные люди, жаль, что не правоверные.

А те двое уже отбросили платки, закрывавшие лица от песка и любопытных глаз, подобрали полы халатов. Привычно устроились по-турецки на чужой для обоих земле.

Случайно встретились Александр Бернс Бухарский, живая легенда британской разверки на Востоке, и … И. В. Виткевич, опальный поляк на службе Российской империи. Персидский язык в их беседе освежался то распевной, по-петербургски, по-русски произнесенной вставкой лучшего в России знатока «холода» на Востоке Виткевича, то «проглоченными» буквами выпускника Тринитн-колледжа легендарной альмаматер британских разведчиков.

…После первого утреннего намаза смертельные соперники обнялись и снова пески, солончаки, коротких взмах кинжала… Профессионалы…

О них в другой раз, наш многоопытный читатель. О битве разведок в Бухаре, Лондоне и Санкт-Петербурге в Х1Х в. мы еще расскажем.

К началу ХХ в. спецслужбы России и Великобритании обрели на Востоке коллосальный опыт, обзавелись кадрами, которые не «души романтические порывы», а наработанные поколениями навыки и знания вкладывали в системное снабжение своих правительств документацией о планах и диспозициях предполагаемого, но чаще — давно определившегося противника.

К числу профессионалов новой формации, получивших обстоятельную подготовку и углубленно, много лет изучавших специфику Востока, был Николай Сергеевич Ермолов (28. 09. 1853 г. ст. ст. — не ранее 1921 г. ).

Выходец из потомственного дворянского рода Московской губернии Н. С. Ермолов блестяще «выпустился» в 1876 г. по физико-математическому факультету Сенкт-Петербургского Императорского Университета. Никто из преподавателей и друзей-студентов не знал, что обаятельный, душа всех студенческих пирушек «Николаша-Москвич» исподволь, но усердно и, как выяснилось, преуспешно готовил себя к иной жизни, к иной ипостаси.

Выдержать экзамен на офицерское звание в Михайловском артиллерийском училище и быть произведенным в портупей-юнкера (14. 10. 1876 г. ст. ст. ) «штафирке»и «скубенту» было бы совершенно «противу принципов». Если бы не одно решающее обстоятельство. Молодой математик с 1. 02. 1876 г. вступил в военную службу. Причем наитруднейшую — канониром-вольноопределяющимся в 5-ю батарею Гвардии конно-артиллерийской бригады. Физической силой, прилежанием и к воинской службе усердием был он отмечен преизрядно. Так говорилось в его документах. Подошли события на Балканах — вспыхнула русско-турецкая война 1877-1878 гг. Наш герой несколькими рапортами выхлопотал себе преопаснейшую задачу — разведывать места наилучшего размещения орудий своей бригады, но более всего отличился он добровольными, «пионерскими» рейдами по ближним телам противника.

Выбор был окончательно сделан. Подпоручик Н. С. Ермолов 13 сентября 1880 г. (ст. ст. ) был зачислен в Николаевскую академию Генерального штаба.

Отличные успехи в науке, особенно в сборе и обработке военной статистики были отмечены досрочными производствами и назначениями на должность «офицера для поручений при Штабе войск Гвардии и Петербургского военного округа». За последующие восемь лет было несколько долгосрочных и десятки краткосрочных специальных командировок на Запад, но главными образом — на Востоке.

В январе 1890 гг. Николай Сергеевич, уже подполковник, начальник строевого отделения Штаба Кронштадской крепости. Как шла его служба в легендарной морской крепости России мы н и к а к и м и данными не располагаем. Вроде бы и не видели там бравого строевика с плотным загаром далеких южных стран…

Об его удивительных исчезновениях из Кронштадта и появлениях в Кабуле, Тифлисе, в Тегеране, Тебризе, Кяхте и других далеких от Балтики местах расскажем в следующий раз. Служба-с!

В 1891 г. прямо из Кронштадта (говорят, впрочем, что кружным путем через Турцию и Балканы) Н. С. Ермолов попадает на должность военного агента, т. е. атташе в Лондонес, где и проведет он с перерывом на службу Начальником Военно-Статистического отдела Главного Штаба (1905-1907) долгие годы, вплоть до 1921 г.

Здесь в британской столице развернулась беспрецедентная по маштабам и напряженности деятельность. Н. С. Ермолова по сбору сведений о происках Англии в Северо-Западной Индии, в Афганистане и на Дальнем Востоке. При всем многообразии задач как военного агента в Лондоне[1] Н. С. Ермолова выделяют перспективное видение проблем русско-индийских отношений и роли англо-индийских войск вблизи от зоны ответственности царского правительства (ханства Средней Азии), а также в Афганистане и Иране.

Систематический сбор сведений об Индии и Афганистане стал насущной необходимостью для России после войны с Турцией 1877-1878 гг. и особенно с середины 1880-х гг. , когда завершилось присоединение Средней Азии, которая стала не только источником сырья и рынком сбыта для российской промышленности, но и оплотом против экспансионистских устремлений Англии, направленных на Внутреннюю Азию. Возможность получать более оперативную и разнообразную информацию об Индии, в том числе военно-политического характера, увеличилась в связи с открытием в 1900 г. в Бомбее российского консульства, чего наконец добилась Россия в результате трудной борьбы на протяжении почти полувека и напряженных переговоров в последней четверти Х1Х столетия, в обмен на открытие английского консульства в Тифлисе. Не последнюю роль в этом сыграл и Н. С. Ермолов.

Сбор информации об Индии в конце ХIХ — начале ХХ в. , в силу интереса к стране широких слоев российского общества и правительственных учреждений, шел по всем направлениям, особым среди которых были сведения военно-статистистического характера. Этой работой специально занималось военное ведомство, сосредоточив ее в Генеральном штабе, а также штабе Туркестанского военного округа (ТуркВО), где обследование края, в тот период еще недостаточное, сочеталось с изучением сопредельных стран.

Среди этих материалов немало донесений и рапортов военного агента в Лондоне Н. С. Ермолова, других присланных им документов, посвященных внутреннему и внешнему положению Англии, вооруженным силам Великобритании, содержащих сведения, добытые легально и нелегально, почерпнутые из письменных источников, открытых и закрытых, полученных из бесед или опросным путем.

Различные источники военно-статистической информации давали обширный материал. Но этого было недостаточно — требовались оперативные данные, которые следовало постоянно пополнять, перепроверять, уточнять. Для выполнения такой работы требовались специалисты, люди, владеющие местными языками, а также денежные средства. Во всем этом Россия испытывала явный недостаток.

К 1910 г. в военном ведомстве России созрело решение о необходимости дополнить имевшиеся материалы о вооруженных силах Англии сведениями об англо-индийской армии, почерпнутыми на месте. 16 октября (ст. ст. ) 1910 г. военный министр В. А. Сухомлинов в секретном письме министру иностранных дел С. Д. Сазонову писал: «В целях всестороннего ознакомления нашей военной агентуры в Великобритании с состоянием военного дела не только в Англии, но и в колониях, я считаю существенно необходимым периодические поездки личного состава военной агентуры по колониям, потому что только таким путем военный агент будет в состоянии давать полный отчет о современном состоянии великобританских вооруженных сил» (Архив Внешней политики Российской империи, фонд 147 «Среднеазиатский стол», оп. 485, д. 1056, 1910-1911, л. 1).

В Индию сроком на пять месяцев был командирован генерал-лейтенант Н. С. Ермолов. Важнейшей причиной и непосредственным поводом к его командировке был ставший известным русской разведке план «переноса англичанами линии обороны Индии на территорию Афганистана», в связи с чем против России от северных границ Афганистана планировалось совместное выступление англо-индийских и афганских войск.

Из конфиденциальных источников в Лондоне, Бомбее и Калькутте Н. С. Ермолову стало известно, что, «англичане намерены еще до объявления войны двинуть 60 тысяч для быстрого занятия Герата и Гератской области», что срок мобилизиции боевой готовности афганских отрядов определен в три недели, что задачи этих отрядов в общем плане военных действий уже определены, что запланировано значительно развить и увеличить вооруженные силы эмира, подготовить афганцев-артиллеристов в Индии, создать афганский полк горной артиллерии, сформировать «афганскую дивизию разведчиков (кавалерия или ездящая пехота)», что в Кабуле предполагается развить оружейное и орудийное производство, сформировать при эмире английский военный штаб, подвести железную дорогу к Кандагару и Кабулу, построить железную дорогу Кветта–Нушки, что уже имеются конкретные цифры о количестве и составе отдельных воинских подразделений и их обеспеченности оружием и орудиями и проч. Детали подготовки к военным действиям «на случай вооруженного столкновения с Россией» до конца известны пока не были, однако самым важным было «выяснить наличность перенесения англичанами передовой обороны Индии на территорию Афганистана, так как этот факт, помимо его большого политического значения для России, должен иметь и радикальное влияние на все наши стратегические расчеты на среднеазиатском театре» (Российский государственный военно-исторических архив — РГВИА, ф. 2000, д. 953, л. 4об. , 5об. , 6-6об).

Донесения Н. С. Ермолова из Лондона полнились тревожной информацией. Еще в середине 1904 г. в лондонском Комитете обороны приступили к разработке планов военных действий на случай войны с Россией, предполагавших военные действия одновременно в Европе (со стороны Балтийского моря и на Кавказе) и в Средней Азии (со стороны Афганистана). Англия брала на себя такую смелость, видимо, из-за вовлеченности России в войну с Японией и с расчетом на победу последней. В 1905 г. лорд Керзон выдвинул план реорганизации англо-индийской армии. 12 января 1905 г. премьер-министр Англии и председатель Комитета обороны страны лорд Бальфур в речи о реогранизации армии и об обороне северо-западной границы Индии сказал: «Истинная задача нашей армии возникает в том пункте, где единственно возможен конфликт с великой военной империей. Задача британской армии есть задача защиты Афганистана»

Насчет защиты Кабула от русского вторжения почтенный лорд, мягко скажем, лукавил. Уже тогда, в январе 1905 г. Н. С. Ермолов докладывал в Петербург о среднеазиатском замахе лорда Бальфура. В приложении к статье мы впервые публикуем этот уникальный материал — «Записку Главного Штаба о положении в Средней Азии».

В связи с тревожными сообщениями генерала Ермолова из Лондона в России обсуждается вопрос о мобилизации армии для сосредоточения войск на афганской границе на случай войны с Англией. Общий вывод был удручающ, но вполне предсказуем — Россия к войне не готова: держать оборону с трех сторон она не в состоянии. Весьма опасна была угроза и с одной стороны, наиболее реальной, — со стороны Афганистана. Россия стремилась активизировать разведку ,но организация этого дела оставляла желать лучшего. Закрытость Афганистана, ограничения путешествий по Индии, нехватка подготовленных кадров заставляли прибегать к услугам случайных лиц. Достоверность информации, добытой таким образом, была сомнительна, более того дезинформировала заинтересованные службы России.

В тоже время неудачи Англии в сношениях с Афганистаном, предшествовавшие командировке Н. С. Ермолова, не позволили англичанам превратить эту страну в свою колонию, а следовательно и перенести линию обороны Индии на северную границу Афганистана. Правитель страны Хабибулла-хан отказался подписать разработанный вице-королем Индии лордом Керзоном проект нового англо-афганского договора, включавшим требования о постройке на территории Афганистана железных дорог и телеграфных линий, соединяющих Афганистан с Индией, о беспрепятственном въезде в страну английских подданных, об учреждении в Кабуле официального английского посольства, о прибытии в Афганистан английских офицеров для руководства фортификационными работами на русско-афганской границе.

Таким образом, передовой фронт «обороны Индии» не был перенесен на территорию Афганистана. Тем не менее Великобритания приступила к реорганизации вооруженных сил Индии, продолжала натиск на Афганистан и другие территории региона (напр. , Памир, Тибет), с одной стороны. С другой, продолжалось вооружение Афганистана. Здесь усиливались одновременно пропаганда панисламизма и росло влияние Турции. Все это свидетельствовало о напряженности англо-афганских отношений, которые могли в любой момент перерасти в вооруженный конфликт, что было опасно для России в связи с ее интересами и положением в Средней Азии.

В такой ситуации крайне важно было иметь достоверные сведения о современном состоянии вооруженных сил Великобритании вообще и англо-индийской армии, в частности, а также о взглядах в Индии на афганский вопрос. Обеспечить правительство такой информацией и являлось главной задачей военного агента в Лондоне Н. С. Ермолова, в частности, с помощью командировки в Индию, где он имел возможность непосредственно наблюдать отдельные подразделения англо-индийской армии, приобрести соответствующие печатные издания, познакомиться лично с членами англо-индийского правительства и армейскими чинами. Командировке Н. С. Ермолова в Индию придавалось большое значение как источнику военно-статистической и военно-политической информации.

Британский МИД не имел возражений против поездки в Индию генерала Ермолова и даже сообщал, что «военные власти в Калькутте будут рады оказать ему содействие в изучении организации индийской армии». Столь необычная любезность и готовность Лондона без каких-либо уточнений и проволочек откликнуться на поездку легального разведчика, высокопоставленного российского генерала не была бескорыстной.

Лондон рассчитывал на ответную благосклонность при решении вопроса о посещении Туркестанского края английскими военными. Таким же был расчет англичан и в 1886 г. , когда они пригласили на маневры в Индию русских офицеров, полагая, что после этого российское правительство разрешит планировавшиеся поездки английских офицеров в Туркестанский край и посещение русских среднеазиатских владений англичанами не сорвется, как это случилось несколько ранее с английским военным агентом в Петербурге подполковником Ф. -Ч. Тренчем, когда его не пустили далее Баку.

Если в 20–40-ые годы XIX в. , когда началась активная разведка среднеазиатских ханств английскими офицерами, главной трудностью при проникновении в регион была его отдаленность и неизведанность путей туда. После вхождения Средней Азии в состав Российской империи — сопротивление туркестанских властей поездкам по краю иностранцев вообще и англичан в особенностиудвоилось: Российская империя имела жесткие правила посещения иностранцами Туркестанского края. Необходимость регулировать вопросы въезда иностранцев, уточнять цель командировки, маршрут поездки и т. п. вполне понятна. Будучи соперницами в Азии, обе державы строго наблюдали за приезжими, нередко устанавливали слежку, подозревая чуть ли ни в каждом шпиона. Подозрительность была взаимной и часто обоснованной.

Обычно англичане были весьма придирчивы и несговорчивы; порой утрясать разрешение на въезд приходилось месяцами, иной раз переговоры заканчивались отказом. Например, в 1912 г. англичане отклонили ходатайство об экспедиции русского зоолога С. Н. Вика, намеревавшегося изучать флору в северо-западной Индии, стратегически важном районе, въезд куда без специального разрешения был запрещен даже английским офицерам.

Но в других случаях подозрительность англо-индийских властей превосходила разумную степень. Так, в 1901 г. хамбо-лама Чойнзон-Доржи Иролтуев, глава буддистов Восточной Сибири, совершавший поездку по странам Востока, в том числе по Индии, для поклонения буддийским святыням, был принят англо-индийской администрацией за российского шпиона. Багаж его был задержан и подвергнут тщательному досмотру, за ним велась постоянная слежка. Более того, ему был запрещен въезд в Непал, сорвалась также его поездка в Тибет. Возможно, особенно нежелательно для англичан было посещение Чойнзоном Иролтуевым именно Тибета, проникнуть куда англичане давно, но пока безуспешно стремились.

Итак, разрешение на командировку в Индию Н. С. Ермолова было получено без промедления. Поскольку поездке был придан совершенно гласный характер, англичане имели возможность не только контролировать малейшие передвижения Н. С. Ермолова по территории страны, но и по своему усмотрению решать, когда и куда его препроводить, где и что показать. В результате Н. С. Ермолов побывал «всего лишь»: в Бомбее, Калькутте, Агре, Дели, Раджпутане, Джуббульпуре, на бирмано-китайской границе (по маршруту Калькутта — Рангун — Мандалай — Северная Бирма и обратно), на северо-западной границе (по маршруту Калькутта — Агра — Лагор — Равальпинди — Пешавар — Когат — Кветта — Чаман — Карачи — Бомбей, откуда 8 апреля 1911 г. отправился обратно в Европу).

Если бы ни открытый характер поездки, столь богатый маршрут (в особенности посещение северо-западного района) и столь насыщенная программа были бы совершенно невозможны.

Весьма предусмотрительно также было решение Петербурга придать поездке Н. С. Ермолова статус неофициальной. Это позволяло свободно вести беседу с представителями военной и гражданской администрации Индии, не опасаться за каждую смелую или даже двусмысленную фразу, провоцирующую собеседника на большую откровенность и свободу суждений, затрагивать широкий круг вопросов, даже самых острых и сложных, не будучи связанным дипломатическими условностями, выступать как частное лицо, не опасаясь за последствия высказанных соображений, не связываться обещаниями, не внушать надежд, не формулировать намерений.

Подконтрольность гостя позволяла англичанам отвести главную для них опасность — предотвратить какое-либо общение с местным населением и представителями антибританских сил, в особенности с владетельными князьями, которые интересовались внутренней ситуацией в России, положением там мусульман, политикой царя в Средней Азии, стремились к контактам с русскими властями в поисках поддержки их борьбы против английских колонизаторов за восстановление своей независимости.

Однако здесь в полной мере проявился высокий профессионализм легального русского разведчика. Его подготовленность и колоссальный багаж предварительно обработанной информации позволили совершить хорошо организованное, информационно насыщенное и целенаправленное путешествие по стране, встретиться с большим числом представителей англо-индийской гражданской и военной администрации, многое увидеть и обсудить, собрать богатый оперативный материал о современном состоянии англо-индийской армии, приобрести издания и карты по интересующему предмету, составить планы и чертежи, зарисовать и сфотографировать ряд объектов.

Гость и хозяева общались с удовольствием, произвели друг на друга приятное впечатление. Англичане были радушны и заботливы, Н. С. Ермолов внимателен и корректен, но крайне настойчив во всем, что касалось перспектив военного сотрудничества России и Англии в этой части мира. Именно этим путем ему и удалось заполучить в целом открытую, но от того не менее важную информацию. Главное — получить представление о планах англичан и их реальных силах.

По возвращении Н. С. Ермолов представил в Генеральный штаб отчет о командировке в Индию. Он содержал: 1) рукопись дневника, который он вел во время поездки, 2) карты Индии, 3) карты бирмано-китайской границы, на которой англо-индийские войска зимой 1910 г. провели небольшую экспедицию против китайских патрулей, 4) различные схемы и рисунки на 37 листах, 5) альбом видов и фотографий северо-западной границы Индии (РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 3712).

Собственно отчет Н. С. Ермолова был изложен в виде путевого дневника и сведения однородного характера были разбросаны по всей рукописи, в нем имелись некоторые данные, не представлявшие интереса в военном отношении (описание встреч, обедов и т. п. ), поэтому в Генеральном штабе на основе этого документа был составлен секретный, в строго ограниченном числе экземпляров «Отчет военного агента в Лондоне генерал-лейтенанта Ермолова о поездке в Индию в 1911 г. » Затем из него были сделаны тематические секретные выписки для заинтересованных ведомств и лиц. Важнейшие сведения были включены в регулярную сводку, представляемую императору, которую «Его Величество изволили читать 26 декабря 1911 года».

Сведения политического характера в виде выдержек были сообщены в Министерство иностранных дел и один экземпляр — в российское Генеральное консульство в Калькутте. Сведения об обозах англо-индийской армии были сообщены в Главное интендантское управление и в Отдел по устройству и службе войcк. Выдержки, содержащие сведения об обороне, были направлены в Главное инженерное управление.

Пять экземпляров полного «Отчета» были отправлены в штаб ТуркВО. Выдержки составлялись сотрудниками Генерального штаба, чем объясняется форма изложения (от 3-его лица или безличная). Генеральным штабом было также выдвинуто предложение напечатать «Отчет» полностью (после некоторой переработки самим Н. С. Ермоловым) в «Сборнике географических, статистических и топографических материалов по Азии», однако «военный министр приказал отчет не печатать», а лишь «воспользоваться данными из него» для информирования узкого круга соответствующих подразделений, т. е. сохранить его документом секретным, для служебного пользования.

Материалы, представленные Н. С. Ермоловым, можно соответственно разделить на сведения о вооруженных силах Индии и сведения военно-политического характера об английской политике.

Подобного рода информация приходила в Россию и другими легальными и нелегальными путями, но как правило спорадически, имела отрывочный, разрозненный характер, а самое главное — требовала проверок и перепроверок (кстати, такая задача стояла среди прочих и перед Н. С. Ермоловым). В этом смысле пополнение комплекса военно-политических сведений военным разведчиком и дальнейшая систематизация их были особенно ценны.

Особое внимание Н. С. Ермолов уделил изучению туземных войск и северо-западному пограничному району. В этом отношении его отчет можно рассматривать как интересный источник для изучения соответствующих проблем в контексте современной геополитической обстановки в Центральной Азии, вблизи границ РФ.

Н. С. Ермолов представил в своем отчете краткую характеристику вооруженных сил Индии: их состав, включающий европейские войска (командируемые из Англии на 10–15 лет), туземные войска (комплектуемые местными племенами), волонтерные войска (комплектуемые европейцами и оставляемые в Индии при выступлении регулярной армии в поход на случай восстания местного населения), вспомогательные контингенты (выставляемые некоторыми вассальными князьями по особым договорам) и пограничную милицию (формируемую из местного населения пограничной северо-западной полосы).

По наблюдениям Н. С. Ермолова, наибольшую степень готовности имели части, расположенные на северо-западной границе, к западу от р. Инда, предназначенные для действий против пуштунов и других пограничных племен — «эти части имеют при себе еще в мирное время пулеметы и обозы и готовы к немедленному выступлению в поход». На втором месте стоят части, предназначенные для действий против Афганистана и России (полевая артиллерия) и расквартированные к востоку от р. Инда, «они совсем не имеют в мирное время при себе обозов и содержатся по несколько сокращенным штатам». Еще меньшую готовность имеют части, предназначенные для участия в обороне Британской империи, а также расположенные в Бирме — они «не имеют при себе ни обозов, ни пулеметов». Другой важнейший вывод генерала Н. С. Ермолова касается материальной базы англо-индийской армии: «В смысле вооружения и снаряжения англо-индийская армия во многом отстала от современных европейских требований». Однако, «деятельная работа по усовершенствованию материальной части армии», планы ее реорганизации, наличие британских агентов в Кабуле, Герате, Кандагаре, требовали от России не ослаблять внимания к англо-афганским делам и собственным отношениям с Афганистаном, укрепляться в Средней Азии с учетом отношений с местными эмирами.

Тем более не давали повода «расслабляться» представленные Н. С. Ермоловым сведения военно-политического характера. Они свидетельствовали, в первую очередь, о том, что Англия, несмотря на неудачи, не оставляла планов превратить Афганистан в свою колонию и считала, что развязка «афганского кризиса»,т. е. его захват состоится достаточно скоро — в 1915–1920 гг.

Поездка в Индию позволила Н. С. Ермолову убедиться в правильности его главного вывода, сделанного, впрочем, еще до командировки и уже доведенного до сведения руководства, об общности интересов Англии и России в борьбе с растущим влиянием Германии на Среднем Востоке, о том, что Англия, в особенности военная администрация Индии, ищет «большего с нами военного сближения» на длительный срок. Н. С. Ермолов подчеркивал, что англо-индийские власти, причем военные «охотнее и откровеннее», нежели гражданские, выказывали «надежду на то, что трудные задачи англо-индийской политики получат в будущем разрешение совместно с Россией, а не отдельно от России и в особенности никак не против России».

Англо-афганские отношения представлены в «Отчете» точкой зрения на них главнокомандующего англо-индийской армией генерала Дж. Русс-Кеппеля, который, хотя и был, по мнению Н. С. Ермолова, «отличным знатоком всего Северо-Запада Индии» ,тем не менее преувеличивал возможности Англии в недалеком будущем превратить Афганистан в британскую колонию, но все же отмечал такие неблагоприятные факторы, как «поголовное вооружение» населения Афганистана и северо-западной пограничной полосы ,растущий в стране пан-исламизм и национализм. «Занятие по соглашению с Россией города Дакки». и постройка транс-персидской железной дороги могли бы, по мнению Дж. Русс-Кеппеля ,ускорить разрешение «афганского кризиса».

Сегодня, когда дальнейший ход событий известен — в частности, мы знаем, что Афганистан отстоял свою независимость и в 3-ей англо-афганской войне (1919 г. ) — нетрудно видеть, в чем Дж. Русс-Кеппель был прав и в чем ошибался. Но вот вопрос: было ли это искреннее заблуждение, стремление выдать желаемое за действительное или откровенное лукавство? Возможно, все вместе.

Н. С. Ермолов рекомендовал: «Настоящее положение в Афганистане долго сохранить нельзя; и нам необходимо заранее обсудить, как мы решим могущие возникнуть в Средней Азии в скором времени новые военно-политические задачи» (Цит. по: ЛВПРИ, ф. 238, Российское Генконсульство в Калькутте, оп. 778, дю218, л. 12об. — 13об. ).

В своем «Отчете» Н. С. Ермолов обращает внимание руководство на заинтересованность англичан в строительстве железной дороги из Индии в Европу. Британцы не теряют надежду уговорить эмира афганского провести часть этой магистрали по его территории, а пока в Индии активно обсуждаются детали трансперсидского маршрута, который соединит Индию с Кавказом. Желая в скором времени увидеть поезд «Москва — Бомбей», они приглашают Россию к сотрудничеству в этом грандиозном предприятии постройкой среднеазиатской линии, соединением ее с европейской железнодорожной сетью России, ведущей в Европу. Уверяют, что это якобы выгодно для России даже больше, чем для Англии (50).

Н. С. Ермолов обращает свой взор на растущую угрозу всей системе отношений в связи с малозаметной Европе, но ощутимой на Востоке ползучей экспансии Китая. Эта идея тогда показалась кое-кому в Петербурге фантазией перегревшегося на жаре генерала. История все расставила на место.

С осени 1910 г. шло стихийное переселение на территорию северной Бирмы китайцев, подстрекаемых, по мнению англичан, немцами или японцами. Противостоять Китаю в этом деле весьма затруднительно, считал русский разведчик, поскольку китайско-бирманская граница не укреплена, а местами даже не маркирована. Кроме того, вооруженные силы Бирмы малочисленны и слабы по сравнению с китайскими, а бездорожье, гористая местность и недостаток продовольствия затруднят сосредоточение в Бирме достаточных сил англо-индийской армии, хотя в принципе это возможно. Зимой 1910 г. англичане предприняли на границе между Бирмой и Китаем небольшую вооруженную экспедицию против китайских патрулей. Такая тактика была, по мнению Ермолова, малоэффективна. Более перспективным он предполагал сближение России с Англией для парирования угроз со стороны Китая.

Итак, большая часть наблюдений Н. С. Ермолова была посвящена англо-русским и англо-афганским отношениям, анализ которых приводил к выводу: дружелюбие англо-индийских властей было вынужденным и обманчивым, предложения о сотрудничестве — лицемерны и эгоистичны. Реальная политика всегда предполагает расчет и прагматизм. Тезис о «русской угрозе Индии» временно был выведен англичанами из игры. Но тезисом о «британской угрозе Средней Азии» он никогда не был замещен. Может быть потому, что именно такая угроза была реальна. И стоило ли тратить силы на словеса, когда их едва хватало на организацию обороны.

Признавая значимость собранного военно-статистического материала, надо признать, что он представлял интерес, в первую очередь, для военных специалистов, в то время как для выработки стратегии важнейшими были, безусловно, сведения политического характера, все прочие при этом играли дополнительную роль. Учитывая последнее, командировку Н. С. Ермолова можно назвать неофициальной дипломатической миссией легального разведчика.

В 1912 г. , когда отчет генерала Н. С. Ермолова «переваривался» заинтересованными лицами и ведомствами, принимавшими участие в выработке политического курса страны, до 1-ой мировой войны, когда Россия и Англия превратились в союзников в борьбе против Германии, оставалось всего два года. До Октября 1917 г. и начала гражданской войны, когда Великобритания возглавила антисоветскую интервенцию Антанты и когда под воздействием революционных событий в России усилилось национально-освободительное движение в странах Востока, оставалось 5 лет, до 3-ей англо-афганской войны и провозглашения независимости Афганистана (1919) — 7 и до подписания советско-афганского договора (1921) — 9 лет. Подъем национально-освободительного движения в Индии, постепенно нараставший с конца XIX в. , в 1947 г. завершился выходом из-под британского колониального ига и в 1950 г. — провозглашением Республики Индия. Настоящей угрозой британскому владычеству в Индии был не мифический «русский поход на Индостан», а национально-освободительное движение в стране, выросшее изнутри, в том числе на дрожжах колониальной политики Великобритании. Истину вскрывали среди прочих — дипломатов, ученых и русские разведчика на Востоке.

Термин «большая игра» сегодня не в ходу, но сама «игра» — комплекс межгосударственных противоречий, борьба и соперничество в том же регионе — не только продолжается, но с распадом СССР, когда в круг ее участников были вовлечены в качестве самостоятельных государств все южные республики бывшего Союза ССР, — стала, пожалуй, даже активнее и жестче. Соперничество претензий, обоснованных и беспочвенных, ревность и реванш, терроризм, густо замешанный на националистических и фундаменталистских предпочтениях –движущие силы продолжающейся «большой игры», где перепутавшиеся масти, сменившиеся правила и переходящие из рук в руки козыри не сулят простых решений и скорого завершения.

Вот почему мы вновь обращаемся к уникальному опыту и глубоким наблюдениям наших коллег — профессионалов прошлого века, поднявшихся до уровня большой науки.

__________________________________________________

Литература

1) Документы см. : Русско-индийские отношения в XIX в. Сборник архивных документов и материалов. М. , 1997.

2) Самым известным среди первых британских разведчиков среднеазиатских ханств был Александр Бернс, получивший в связи с этим имя Бухарского. См. его отчеты: Ал. Борнс. Путешествие в Бухару: рассказ о плавании по Инду от моря до Лагора с подарками великобританского короля и отчет о путешествии по Индии в Кабул, Татарию и Персию, предпринятом по предписанию высшего правительства Индии в 1831, 1832 и 1833 годах. Пер. с англ. Том 1–3. М. , 1848–1849.

3) В 1820–1825 гг. по Средней Азии совершили поездку англичане У. Муркрофт и Дж. Требек; длительные путешествия по восточным странам, включая среднеазиатские ханства, были осуществлены в 1831–1833 и 1835–1837 гг. А. Бернсом, Дж. Вудом, Дж. Личем, П. Лордом; в 1840 г. в Хиве побывал Д. Аббот; в 1841 г. Бухару посетил А. Конолли, а в 1843 г. — Дж. Вольф; в 1840 г. Р. Берслем и Д. Стюарт осуществили съемку гиндукушских перевалов и тщательно разведывали основные пути в долину Амударьи. Все они представили британскому правительству отчеты о своих рекогносцировках. См. Ч. Мак-Грегор. Оборона Индии. Ч. 1–2. Пер. с англ. // Сборник географических, статистических и топографических материалов по Азии. Вып. 43. СПб. , 1891.

4) Митрохин Л. В. Деятельность британской разведки в Закавказье и Русском Туркестане в 1917–1919 гг. (документы и материалы из Национального архива Индии). // «Восточный архив», № 1, 1998, с. 3–10.

24 января 1905 г. — Записка Главного штаба

о положении в Средней Азии, составленная по донесениям

военного агента в Лондоне генерал-майора Н. С. Ермолова

Доложено ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ.

29 января 1905 года.

Генерал-адъютант Сахаров[2].

В лондонском Комитете обороны в середине прошлого года приступлено было к разработке планов военных действий на случай вооруженного столкновения с Россией.

За содержанием этих планов, во многих частях, естественно, неясным и незаконченным, удалось своевременно проследить нашему военному агенту в Лондоне генерал-майору Ермолову. Результаты его разведочных работ сводились к следующему.

Весь операционный план Англии на случай войны с Россией включает в себя план лит[ера] А и план лит[ера] В; первый обнимает собою предполагаемые сухопутные и морские операции в Европе, а второй — операции в Средней Азии. По-видимому, имеется еще план литера С. Этот план должен считаться частным, вытекающим из возможности, при успешных военных действиях в Индии и Афганистане, оперировать в Черном море, произведя высадку отряда в 35 тысяч человек на Кавказском побережье; вероятно, для отвлечения части Кавказских войск.

План А разделяется на Naval (A) Cаmpaign, то есть на морские операции, и на Land (A) Cаmpaign[3].

Сущность Naval (A) Cаmpaign сводится к двум таким решениям:

1) В случае войны с Россией, главная военно-морская операционная линия англичан направится не через Средиземное море против Черного моря и наших Черноморских побережий, но в Балтийское море, против нашего Балтийского флота и против Кронштадта и наших Балтийских побережий.

2) Для сего предполагается Средиземную английскую эскадру вывести из Средиземного моря, соединить ее с эскадрой Ла-Манша и дать этим соединенным эскадрам (формируемым по расчету 3-х морских боевых единиц против 1-ой нашей) объектами:

а) атаку нашего Балтийского флота;

б) атаку на Кронштадт;

в) конвоирование сухопутных войск, имеющих действовать согласно проекту «Land (A) Cаmpaign».

В Средиземном море предполагается оставить только эскадру миноносок и такие крейсеры, которые не включены в общую, указанную выше, боевую линию.

Этот общий план — вывести Средиземную эскадру из Средиземного моря и главную морскую атаку повести на Балтийское море — был предложен, как имеются сведения, Комитету обороны принцем Луи Баттенбергом и был принят Комитетом не без колебаний.

Относительно второй части плана А, то есть Land Cаmpaign, пока известно лишь, что экспедиционный отряд будет направлен на Балтийское побережье, но объекты действий в этой части не предусматриваются, или их не удалось выяснить. Но зато имеется составленное Комитетом обороны подробное расписание войск, назначенных для действий в Европе, и указаны места посадки их в Англии. Для действий предназначаются: 108 батальонов пехоты, 12 полков кавалерии, 10 пеших батарей, 10 конных батарей, 6 рот крепостной артиллерии (по 4-ре 6-дюймовых гаубицы в каждой), 6 рот технической артиллерии, 8 полевых саперных рот, 4 полевых инженерных парка, 1 понтонный батальон, 2 конно-пионерных полуэскадрона, 6 воздухоплавательных отделений, 2 дивизиона телеграфного батальона и 1 железнодорожный батальон, составляющих в совокупности 3 корпуса с одной кавалерийской дивизией и войсками для сообщений, численностью около 135. 000 человек.

Сравнивая эти данные с нормальным составом 3-х корпусов и 2-х кавалерийских бригад по штатам военного времени, генерал Ермолов приходит к заключению, что они довольно близко подходят к последнему, за исключением числа батарей, которое, по его мнению, в перечне неполное, так как по нормальному расчету в составе армейского корпуса полагается иметь 18 пеших, 3 мортирных и 2 конные батареи.

Из числа 108 батальонов 75 представляют пехоту 3-х армейских корпусов, а остальные 33 батальона — очевидно, войска сообщений и резервы. Наш военный агент имеет сведения, что из этих 33 батальонов не менее 22-х (а может быть, и все 33) будут взяты из милиции.

Назначение всех этих сил пока еще точно не установлено; по крайней мере, то негласное лицо, которое доставило генералу Ермолову упоминаемое выше секретное расписание, заявило, что это еще вопрос не вполне решенный, так как о нем еще идут споры в Комитете обороны; но, по-видимому, войска предназначаются для действий на Балтийском побережье, для атаки Кронштадта, Либавы[4] и т. п.

Пункты для посадки частей на суда выбраны все, за исключением Портсмута, на восточном берегу Англии: Гаррич, Лондон, Тильбюри, Вульвич, Гревзенд и Ширнес; это обстоятельство служит косвенным доказательством, что упомянутые выше силы предназначаются, действительно, для действий на Балтийском море, а не против Черноморского побережья или в качестве подкреплений для Индии.

Наконец, следует еще упомянуть, что все запасы орудий, оружия, патронов и разных предметов снаряжения для войск, предназначенных для сухопутных действий в Европе, имеются налицо в полной готовности.

Относительно плана литера В, т. е. действий англичан в Средней Азии, сведения носят разрозненный и менее систематичный характер. Основная мысль этого плана, по-видимому, сводится к тому, что англичане намерены перенести передовую оборону Индии в Афганистан.

Подобная точка зрения является в истории английских воззрений на оборону Индии совершенно новой и по сравнению с прежними крайне смелой. Ее, несомненно, приходится приписать:1) вовлечению России в войну с Японией[5], каковое обстоятельство развязывает руки Англии в Средней Азии и делает ее более активной на здешнем театре, и 2) нахождению во главе военно-административного управления Индией лордов Керзона[6] и Китченера[7], одинаково энергичных и честолюбивых, одинаково пользующихся большим весом в общественном мнении страны.

Еще так недавно, до русско-японской войны, план англичан, уже имевший несравненно более активный характер по сравнению с прежними, все же был осторожен и, по существу, пассивен; как можно догадываться, мнение военных кругов Индии намечало стратегическое развертывание англо-индийской армии на линии Кабул — Кандагар, предоставляя Афганистан одинокой борьбе с Россией и оказывая ему лишь нравственно-финансовую поддержку; наши наступательные колонны британская стратегия предполагала «разбивать» по прохождении ими значительных пространств, когда войска были бы утомлены, слабо обеспечены материально и имели бы длинную, очень уязвимую коммуникацию.

В пользу подобного плана, кроме бесчисленных указаний в отдельных статьях и заметках, служат факты: 1) полной и обстоятельной подготовки железнодорожного материала до Кандагара и Кабула и 2) усиленной укладки пути Кветта — Нушки, для действий во фланг наступающей русской армии.

Нынешний план действий обрисовывается следующими чертами:

1) Англичане, в случае войны с нами, предполагают сосредоточить какие-то войска около северной границы Афганистана, в окрестностях сильнейших афганских крепостей Герата и Мазари-Шарифа (Дейдади), на линиях: Гульран — Кушк — Обе и Андхой — Алюмбик — Балх, что, конечно, указывает на совместные операции англичан с афганцами. Для более надежного осуществления этой мысли англичане намерены еще до объявления войны двинуть 60 тысяч для быстрого занятия Герата и Гератской провинции.

2) Из войск афганского эмира, исчисляемых англичанами в 86. 000 человек при 120 орудиях, будут сформированы самостоятельные конные отряды, каждый по 12 эскадронов, силой в 120 коней, с 6 пулеметами.

3) Обозы для этих конных отрядов будут взяты из состава Пенджабской армии.

4) Боевая готовность этих отрядов, как иррегулярных частей, признается англичанами весьма высокой; отряды будут довольствоваться местными средствами. Срок для мобилизации — три недели.

и 5) Назначение этих отрядов, которые, вероятно, и будут развернуты на линии вышеупомянутых пунктов северного Афганистана, заключается: в начале войны — в набегах на неприятельскую территорию, в разрушении железных дорог, в уничтожении запасов и складов и проч. , а потом — в совместных действиях с англо-индийскими войсками.

Затем, судя по весьма важному секретному документу, полученному генералом Ермоловым, ими намечен целый ряд мер для еще бoльшего привлечения к делу обороны Индии военных ресурсов афганского эмира.

Так, на 1905 год англо-индийское правительство намеревается значительно развить и увеличить вооруженные силы эмира. Создаваемые в Афганистане новые войска будут иметь характер частью иррегулярных войск и будут назначаться для разведок, рейдов и иных действий в связи с англо-индийской армией; их думают расположить военными поселениями. Так, в Гератской долине предполагается поселить 35. 000 человек, в том числе 1 полк артиллерии (10 батарей). Обучение кадров предполагается поручить избранным унтер-офицерам из состава англо-индийской армии. Наводчики для артиллерии будут обучаться в Индии в продолжение 4-х месяцев — по окончании ими первоначального обучения.

Предполагается сформировать 100 пехотных полков по 1. 000 человек каждый, всего 100. 000 человек, и 25 полков артиллерии по 10 батарей; всего 250 (?) (так в документе. — М. К.) батарей по 8 орудий. Генерал Ермолов обращает особое внимание на 8-орудийный состав этих батарей, который он ставит в связь с состоявшимся в середине июня решением иметь в полевых батареях индийской армии 8 орудий вместо 6-ти. Число 250 батарей ему кажется преувеличенным, и он высказывает предположение, что, может быть, это не 250, а 25. Для вооружения артиллерии предположено: в 15-ти существующих батареях, вооруженных орудиями Армстронга, заменить последние 15-фунтовыми орудиями, взятыми из батарей Индийской армии[8], а недостающее число пополнить новыми скорострельными орудиями.

В Кабуле предположено развить оружейное и орудийное производства.

Предполагается сформировать афганскую дивизию разведчиков (кавалерия или ездящая пехота) из трех полков по 400 человек, при 3-х картечницах в каждой. Имеется в виду также создать 1 полк горной артиллерии.

В Балхе и Герате будут собраны обширные склады запасов орудий, оружия, снарядов, патронов, проволоки, динамита и проч. Кроме того, в Герате будет сложен материал для постройки 30-ти миль полевой железной дороги. Предположено также приступить к постройке секретного телеграфа из Афганистана к Пешавару и собрать материал для беспроволочного телеграфа в пограничных городах.

Наконец, предположено сформировать при эмире английский военный штаб.

Все эти мероприятия решено сохранять в глубокой тайне и ассигнованный на их проведение расход из индийских фондов, в 362. 000 фунтов стерлин[гов], не опубликовывать.

В числе отрывочных сведений, дорисовывающих вышеизложенный план, имеются указания на постройку англичанами впереди Герата, в Парапамизских горах, скрытых мортирных батарей и на намерение их в случае войны с Россией перевезти через Персию в разобранном виде на вьюках плоскодонные канонерки для действий на Каспийском море.

В представленном плане действий англичан, каковы бы ни были его детали, существенно важно выяснить, наличность перенесения англичанами передовой обороны Индии на территорию Афганистана, так как этот факт, помимо его большого политического значения для России, должен иметь и радикальное влияние на все наши стратегические расчеты на среднеазиатском театре.

Первым подтверждением приведения нового плана в исполнение возможно считать работы лорда Керзона по реорганизации англо-индийской армии и общую перемену дислокации этой армии. Реорганизация заключается в том, чтобы вместо армий: Пенджабской, Бенгальской, Бомбейской и Мадрасской, иметь 3 армейских корпуса: Северный (Пенджабская армия), Восточный (Бенгальская армия) и Западный (Бомбейская армия) с некоторыми изменениями прежних подразделений; Мадрасская армия почти целиком остается такой, какой она была, но из нее формируется 9-я дивизия, непосредственно подчиняемая главнокомандующему. Бирманский отряд в его настоящем виде остается без изменений и в виде Бирманской (10-ой) дивизии тоже подчиняется непосредственно главнокомандующему.

Основная мысль реорганизации та, чтобы в мирное время иметь те самые крупные тактические единицы, которые в военное время выйдут в поле.

Предполагаемое распределение частей на территории Индии показывает следующее:

1/ Северный и Восточный армейские корпуса эшелонированы вдоль главной магистральной линии железнодорожных сообщений от Пешавара через Равалпинди, Лагор, Мирут и Лакхнау к Калькутте. Восточный корпус служит резервом для Северного. Дивизии этих корпусов стоят друг за другом, вдоль магистрали железнодорожных путей (в Индо-Гангской равнине, прикрытой справа Гималаями) более или менее в затылок.

Чем ближе к Пешавару, тем густота войск значительнее. Очевидно, что при предстоящих переменах дислокации Китченер будет преследовать две цели: а/ увеличить густоту войск у границы, и б/ вообще приблизить все стоянки обоих корпусов к железнодорожной магистрали.

2/ У Когата, Банну и Дера-Измаил-Хана располагаются 3 независимые бригады (Когатская, Баннуская и Дерожатская), подчиненные непосредственно главнокомандующему.

3/ Подобно тому как Северный и Восточный корпуса стоят (или, точнее, будут поставлены) в затылок один другому на магистрали Пешавар — Калькутта, точно также Западный армейский корпус (бывшая Бомбейская армия) и 9-ая дивизия (бывшая Мадрасская армия) поставлены, или эшелонированы, в затылок друг другу на магистрали: Кветта — Суккур — Карачи — Хайдарабад — Мхов — Бомбей — Пуна — Бельгаум — Бангалор — Мадрас — Веллингтон.

Из обрисованных работ Китченера естественно сделать выводы: 1) организация корпусных единиц имеет в виду единственно Россию, так как в Средней Азии Англии более не с кем воевать корпусами, и 2) дислокация войск в Индии будет иметь в основе, по возможности, быстрое сосредоточение на северо-западной границе (намечена боевая готовность, равная 100 часам). Последняя быстрота, совершенно не оправдываемая удалением границ России от границ Индии и нашей несовершенной в Азии мобилизацией, что, конечно, в значительной степени известно Англии, может найти себе объяснение лишь в новом воззрении англичан на способ оборонять Индию, состоящий в перенесении этой линии обороны не только за хребет Сулеймана, как это было в последнем плане, но уже за Гиндукуш и его западные разветвления.

Прежде чем перейти к рассмотрению недавно полученного, еще более яркого, подтверждения новых военно-политических воззрений англичан на Афганистан, упомянем об одном косвенном. Двенадцатого января, по новому стилю, нынешний премьер Англии Mr. Balfour[9] на банкете унионистов в Глазго в своей речи о реорганизации армии и флота и об обороне северо-западной границы Индии, сказал: «Истинная задача нашей армии возникает в том пункте, где единственно возможен конфликт с великой военной империей. Задача британской армии есть задача защиты Афганистана». Подчеркнутые слова, иллюстрирующие все ту же мысль о переносе англичанами обороны Индии на территорию Афганистана, имеют большой вес в устах Бальфура, и как первого министра Англии, и как председателя Комитета обороны.

В начале сего месяца Главным штабом получен конфиденциальный английский документ, под заглавием «A Forward Movement in Afghanistan» /»Наступательное движение в Афганистане»/, не оставляющий уже никакого сомнения относительно новых, в высшей степени дерзких намерений англичан в Средней Азии. Этот документ, прилагаемый при сем в подлиннике и переводе, добыт нашим военным агентом в Лондоне генерал-майором Ермоловым, который на основании некоторых, приводимых им, соображений высказывает свое глубокое убеждение в принадлежности документа перу лорда Керзона. Действительно, все прежде добытые факты относительно планов Англии, уже совершенные ею работы в Средней Азии и, наконец, последняя посылка миссии Дэна в Кабул[10] как нельзя более согласуются с содержанием записки, т. е. Англия, до некоторой степени, принимает военно-политическую программу, изложенную в документе, относительно наступательной обороны Индии и предположений в Афганистане.

В самом деле, суть записки сводится к тому, что лорд Керзон рекомендует своему правительству воспользоваться настоящей минутой, т. е. затруднениями России на Крайнем Востоке[11], дабы развить и утвердить влияние Англии в «Среднем Востоке». Подобно тому, говорит Керзон, как Англия косвенно помогла Японии (своим союзом) на Крайнем Востоке, точно также теперь Япония поможет Англии, косвенно, на Среднем Востоке. В Афганистане Англия должна утвердиться твердой ногой, нанести удар престижу России в кибитках туркмен и в горах Афганистана и окончательно привлечь эмира Хабибуллу[12] на сторону Англии. Границы Афганистана на севере и западе открыты, Англия должна их закрыть, и если для этого придется занять Герат и Балх гарнизонами имперской англо-индийской армии, то пусть эмир Хабибулла этого не пугается, так как Англия всегда может послать туда патанские части, родственные афганцам и т. д.

Было бы смело утверждать, что все рекомендуемые лордом Керзоном военно-политические меры в Средней Азии будут немедленно приведены в исполнение, (тем более, что в английском кабинете существует некоторая оппозиция увлечениям Керзона), тем не менее представляемая записка Керзона, более или менее несомненно, представляет собою программу Англии в Средней Азии на 1905 год. Более чем вероятно, что реорганизационные схемы лорда Керзона относительно перемены дислокации в Индии связаны с основными взглядами этой записки; разработка в Комитете обороны планов кампании против России, лит[ера] В и, вероятно, лит[ера] С, — точно также. Предположения относительно реорганизации афганских войск, об организации афганской иррегулярной кавалерии и перевооружении афганской артиллерии, об усилении укреплений Герата и Мазари-Шарифа, о занятии пограничных с нами пунктов, о проведении телеграфов из Афганистана в Индию, о постройке скрытых батарей в некоторых стратегических пунктах территории эмира Хабибуллы, наконец, вообще перемены во взглядах относительно передовой обороны Индии и мнение лорда Китченера о необходимости, в случае войны с нами, все сосредоточить для наступательного образа действий против нас в Средней Азии — все это, несомненно, истекает из того же источника — лорд Керзон и его записка.

Сводя все вышеизложенное к заключительным словам, позволительно высказаться, что в Средней Азии Россия становится лицом к лицу с небывалыми прежде и по существу крайне смелыми и опасными направлениями военно-политической работы англичан и что эта работа должна вызвать с нашей стороны энергичный политический отпор и целый ряд соответственных военных мероприятий на среднеазиатском театре.

Генерал-лейтенант Фролов.

Генерал-майор Поливанов.

24 января 1905 года.

Генерал-майор Целебровский[13].

Генерал-майор Христиани.

Многие места на полях отчеркнуты вертикальными линиями.

Имеются рукописные пометы на полях л. 1:

1) «Перевод «Наступательное движение в Афганистане» прошу передать мне. 30/IX».

2) «Прошу извлечения из этой записки послать: управл[яющему] Морск[им] министер[ством], Е[го] И[мператорского] В[еличества] Главнок[омандующему] войсками гвард[ии] и П[етербургского] в[оенного] окр[уга], командующ[ему] войсками и Туркестанск[им] воен[ным] округом. Копию послать Мин[истерствам] иностр[анных] дел и финансов. Сахар[ов]. 29/I».

3) «Спешно исполнить. 31 янв[аря]. Пол[иванов]».

4) «7-е Отд[еление]. 31/I. Ц[елебровский]».

РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 6924, л. 1 – 7 об. Подлинник.

Василий Ставицкий

ТАЙНА ЖИЗНИ И СМЕРТИ НИКОЛАЯ ГУМИЛЁВА

Имя Николая Гумилёва хорошо известно поклонникам его таланта. В последние годы вышло немало книг, посвященных жизни и творчеству большого русского поэта. Однако в его биографии осталось много «тёмных пятен» и неизвестных страниц. Практически ничего не известно об особой миссии Гумилёва за рубежом, о его военной карьере разведчика. Да и сама трагическая смерть поэта, расстрелянного в 1921 году по подозрению в соучастии в заговоре против советской власти — полна тайн и противоречий. Одни авторы утверждают, что Николай Гумилёв действительно активно боролся с большевиками, другие, что он — случайная жертва красного террора, попавший по доносу в соучастники государственного преступления. В этом исследовании, Василий Ставицкий — поэт, профессиональный журналист и контрразведчик, предпринимает попытку разобраться в тайне жизни и смерти Николая Семеновича Гумилёва.

Судьба Николая Гумилёва особенно мне близка, потому что в нём совместились — лирическое начало поэта и прагматическая карьера военного человека, разведчика, так или иначе связанного с секретной деятельностью Российской спецслужбы. И хотя о Гумилёве написано немало статей и книг, большей частью о его творческом пути, но практически нет свидетельств о военной карьере поэта, о его особой миссии, которую он выполнял за рубежом, в частности, в Лондоне и Париже в военном атташате особого экспедиционного корпуса Российской армии, входившего в состав объединенного командования «Антанты». И здесь даже для человека непосвященного хорошо понятно, что работа в военном атташате — это, прежде всего сбор информации о стратегических и тактических планах противника, впрочем, также как и планах союзников, интересы которых постоянно меняются в зависимости от политической и экономической ситуации. Особенно остро это чувствовалось в критические для России годы — 1917, 1918. Именно, в это трагическое время офицер российской армии Николай Семенович Гумилёв выполнял особые задания за рубежом. И хотя о деятельности разведчика, как правило, не остаётся никаких документальных свидетельств, тем не менее, некоторые доказательства всё же остаются...

Хочу обратить особое внимание читателя на ряд необычных обстоятельств в биографии Николая Гумилёва. В 1906 году молодой Гумилёв, окончив в 20 лет гимназию, поступает по настоянию отца и собственному желанию в Морской корпус. Однако уже через год Гумилёвы резко меняют своё мнение, и Николай оставляет военно-морское училище и отправляется на учебу в Париж, в Сорбонский университет. Такой поступок по тем временам объяснить достаточно сложно. Сын корабельного врача, всегда мечтавший о дальних морских путешествиях, вдруг отказывается от своей мечты, оставляет военную карьеру, хотя по духу и складу своего характера, привычкам и семейной традиции Николай — человек военный, служака, в лучшем смысле этого слова, человек чести и долга. И вдруг — Сорбонна. Конечно — это престижно, это почетно. Но не для военного офицера, в семье которого всегда снисходительно относились к людям в штатском, особенно к ученой интеллигенции.

Но в жизни бывает всякое. После долгой борьбы мотивов — между карьерой флотского офицера, весьма престижной в царской России, и ученым (кстати, молодой Гумилёв был весьма посредственным учеником) — в семье все же приняли крутое решение: Николай в 1907 году едет в Париж на учебу.

Но сам по себе этот частный эпизод личной жизни не мог пройти мимо внимания военной разведки (уж поверьте моему опыту кадрового контрразведчика). Разведка просто не могла оставить без внимания факт выезда на учебу во Францию молодого курсанта с прекрасным знанием иностранного языка. Франция всегда представляла особый интерес для России как союзница и как соперница на мировой арене одновременно в зависимости от ситуации. Такую возможность просто не могла упустить российская военная разведка. Впрочем, подобную возможность спецслужбы активно используют во всех странах мира и на всех континентах. Это азбука разведки и контрразведки.

В Сорбонне Николай Гумилёв не проявил ни особого прилежания, ни способностей и интереса к науке. В последствии по этой причине он был отчислен из престижного учебного заведения. Но особенно любопытно другое, что в Париже он проявил особую тягу к путешествиям, но не к абстрактным походам за далёкие моря, а к конкретной стране — Абиссинии (Эфиопия). Стране ничем не примечательной, нищей и с весьма напряженной военно-политической обстановкой. Тогда эту частичку черного континента разрывали на части между собой Англия, Франция и Италия. Словом для романтического путешествия фон был самым неподходящим. Куда интереснее было бы погулять по Египту с его вечными историческими памятниками. Но у русских свои причуды. Абиссиния — страна предков нашего великого Пушкина. И еще одно серьезное обстоятельство — не многие сегодня знают, что чернокожие абиссинцы (эфиопы) были тогда большей частью людьми православными. Русские православные миссионеры, выполняя свою историческую миссию на многих континентах планеты, обратили в свою веру и абиссинцев задолго до того, как сюда пришли завоеватели — французы и англичане, чтобы силой оружия установить на этой земле свой колониальный порядок. Россия не могла оставаться в стороне от этих враждебных акций по отношению к православным людям.

Интересно, что, предприняв своё путешествие в Африку, Николай Гумилёв особое внимание уделяет именно Абиссинии. Его отец Семен Гумилёв категорически возражает против этой поездки и отказывает в финансовой помощи. Но Гумилёв-младший с завидным упорством отправляется в экспедицию, которая должна была быть кем-либо спонсирована, иначе его нищих студенческих сбережений не хватило бы даже в один конец путешествия в каюте третьего класса.

В последующие годы он вновь совершает несколько поездок в эти края. Странная и необъяснимая тяга к путешествиям по знакомым, безликим и опасным местам. Но у каждого свои причуды. И у Николая Гумилёва — автора стихов и поэм об этой далёкой загадочной стране, также могли быть свои причуды. Можно также предположить увлекательную, романтическую историю любви Гумилёва и местной амазонки, которая покорила сердце поэта и влекла его сюда вновь и вновь. И, может быть, можно сейчас в Абиссинии (Эфиопии) отыскать правнучек поэта, которые будут весьма похожи на Гумилёва, как Пушкин был похож на своего прадеда Арапа Петра Великого. Об этом можно было бы написать роман или поэму в стихах. Все это будет правдой и неправдой одновременно, так как никто и никогда не предоставит подлинных доказательств давно прошедшего ...

Но есть любопытный документ тех далёких. Приведу лишь фрагмент из рассекреченной временем служебной справки: «...источник, непосредственно общавшийся с местным населением, утверждает, что многие абиссинцы по-прежнему исповедывают православную веру, тепло и дружелюбно относятся к России и русским. С другой стороны — военная агрессия Франции встречает отпор местного населения. Отдельные вожди племен высказывают просьбы — оказать им военную поддержку в борьбе с французами. Однако следует учитывать, что местные аборигены не способны оказать какое-либо серьезное сопротивление. Поэтому участие России в этом мероприятии чревато тяжелыми последствиями...»

Оставлю эту справку без комментариев. Источником мог быть и русский священник, служивший в начале ХХ века в одном из приходов в Абиссинии, а мог быть и молодой студент, прекрасно знавший французский язык и много раз путешествовавший по этой стране...

Кстати, чтобы поставить точку над «i», как принято говорить, сошлюсь еще на один документ, который имеет подпись конкретного исполнителя. Это служебная «Записка об Абиссинии», написанная пять лет спустя, летом 1917 года в Париже. Суть этого документа сводилась к анализу возможностей Абиссинии по мобилизации добровольцев из числа чернокожего населения для пополнения союзнических войск на германском фронте. Любопытный читатель, конечно же, уже догадался, что автором последней записки был Николай Гумилёв. В это время он проходил службу в особом экспедиционном корпусе российской армии в расположении союзнический войск в Париже. Кстати «Записка об Абиссинии» написана на французском языке, так как предназначалась на рассмотрение объединенному командованию «Антанты». Вот так причудливо в нашей жизни переплетаются человеческие судьбы, важные исторические события, поэзия и тайная работа спецслужб, романтические путешествия и опасные специальные задания.

Чтобы непосвященному читателю было ясно, как Николай Гумилёв оказался в штаб-квартире объединенного командования «Антанты», вспомним еще несколько эпизодов из его жизни.

Оставив в 1908 году Сорбонну, Гумилёв возвращается в Питер и полностью отдаётся литературному творчеству, активно вращается в литературной среде. Сблизившись с И.Ф.Анненским и С.И.Маковецким он участвует в издании известного в то время журнала «Аполлон», публикует в нем не только свои стихи, но выступает как литературный критик. Из-под пера Гумилёва выходят прекрасные аналитические статьи о творчестве его современников: А.Блоке, И.Бунине, В.Брюсове, Бальмонте, А.Белом, Н.Клюеве, О.Мандельштаме, М.Цветаевой. Читая эти статьи хорошо видно, что Гумилёв выбрал самые крупные самородки из огромного пласта поэзии той поры.

Хорошо известно, что большое видится на расстоянии. Поэтому многие литературные критики годами обсасывают на страницах журналов известные в прошлом имена, практически не рискуя искать «жемчуг» в современных завалах многочисленных имен литераторов. Гумилёву удалось создать галерею выдающихся литераторов своих современников. Больше того хочу сделать своё собственное, может быть, весьма спорное заключение о том, что некоторые из названных выше имен засияли и продолжают сиять на небосклоне поэзии во многом благодаря их открытию для широкого читателя Гумилёвым. Он, как талантливый астроном, увидел среди тысяч звездочек светила особой величины, которые не отражали, а сами излучали свет. В этом блестящая особенность литературной критики Николая Гумилёва, которую особо хотелось бы отметить.

Одновременно поэт продолжает публиковать свои стихи. В 1910 году выходит его третья книга «Жемчуга», состоящая из четырех разделов — «Жемчуг чёрный», «Жемчуг серый», «Жемчуг розовый» и «Романтические цветы». В этом сборнике Гумилёв остаётся верен себе — описывая загадочный мир чистого искусства. Его практически не интересуют социальные проблемы и окружающая действительность, он живет в стихах, в своём прекрасном придуманном им мире.

В этом же году Николай Гумилёв и Анна Ахматова (Горенко Анна Андреевна) заключают брачный союз. Кстати, знакомы они были еще с юности в Царском селе и их судьбы уже неоднократно пересекались. К примеру, в Париже, где Гумилев, будучи студентом Сорбонны, умудрился издавать небольшой журнал «Сириус». Анна Ахматова печаталась в нем, хотя весьма скептически относилась к затее своего близкого друга. Сохранилось любопытное свидетельство этого. В одном из писем к своему знакомому она писала: «Зачем Гумилёв взялся за «Сириус». Это меня удивляет и приводит в необычно веселое настроение. Сколько несчастиев наш Микола перенёс и всё понапрасно! Вы заметили, что сотрудники почти все так же известны и почтенны, как я?» (Стиль и орфография письма и последующих документов сохранены полностью. – Авт.)

Журнал вскоре развалился. Но этот эпизод из жизни Гумилёва, характеризует молодого человека не только как поэта, фантазера, путешественника, но и как человека желающего делать дело.

Сразу же после апрельской свадьбы молодые отправились в путешествие в хорошо знакомый им Париж и возвратились в Россию только осенью, почти через полгода. И как это не покажется странным, почти сразу по возвращении в столицу Гумилёв совершенно неожиданно, бросив дома молодую жену, уезжает вновь в далёкую Абиссинию (Эфиопию). Эта страна загадочно странно притягивает Гумилёва, порождая различные слухи и толкования.

Впрочем, Гумилёв делал нестандартные поступки не только в жизни, но и в поэзии. В 1913 году Николай Гумилёв и его друг Сергей Городецкий опубликовали в журнале «Аполлон» ряд статей с критикой известного литературного течения символизма и провозгласили новое движение — акмеизм.

Не вдаваясь глубоко в сущность нового поэтического течения, по секрету для читателя скажу, что это обычные профессиональные литературные штучки, когда в поисках нового способа заявить о себе выворачивают «шубу» или в данном случае поэзию наизнанку и утверждают, что это совсем новая, другая «шуба», что это совсем новая, иная поэзия. Поэтому Гумилёв, как весьма энергичный человек, становится фактически лидером нового движения «акмеизма», выступает не только против символизма, но и футуризма, наиболее известных и распространенных в те годы литературных течений. Собственно читателю глубоко безразлично, каких течений придерживается поэт, были бы хорошие стихи, которые хотелось бы читать не отрываясь.

К сожалению, всякие каноны в поэзии — это попытка загнать себя, свой божий дар и сам стих в узкий коридор теоретической наукообразности и индивидуальной вычурности. Вот образец Гумилёвского акмеизма:

СТАРЫЙ КОНКВИСТАДОР

Углубясь в неведомые горы,

Заблудился старый конквистадор,

В дымном небе плавали кондоры,

Нависали снежные громады

Восемь дней скитался от без пищи,

Конь издох, но под большим уступом

Он нашел уютное жилище,

Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц,

Песни пел о солнечной Кастилье,

Вспоминал сраженья и любовниц,

Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоен

И не знал ни ужаса, ни злости,

Смерть пришла, и предложил ей воин

Поиграть в изломанные кости.

Красиво, но не из мира сего. Впрочем, это не литературная оценка или критика, это моё личное мнение. Мне больше нравится поздний Гумилёв, когда он естественен, глубок, лиричен и трагичен:

ПОЗОР

Вероятно, в жизни предыдущей

Я зарезал и отца и мать,

Если в этой — боже присно сущий! —

Так жестоко осужден страдать.

Если б кликнул я мою собаку,

Посмотрел на моего коня,

Моему, не повинуясь знаку,

Звери бы умчались от меня.

Если б подошёл я к пене моря,

Так давно знакомой и родной,

Море почернело бы от горя,

Быстро отступая предо мной.

Каждый день мой, как мертвец, спокойный,

Все дела чужие, не мои,

Лишь томленье вовсе недостойной,

Вовсе платонической любви.

Пусть приходит смертное томленье,

Мне оно не помешает ждать,

Что в моём грядущем воплощенье

Сделаюсь я воином опять.

Хорошо понимаю, что маститые, уважаемые литературные критики разнесут в пух и прах мои оценки и суждения по поводу самобытного творчества большого русского поэта.

Но ещё раз подчёркиваю, что это не литературное исследование, а попытка открыть новые неведомые страницы в биографии Гумилёва. Ведь судьбу поэта просто не понять, не испив духовной мысли из родника его творчества. Здесь просто необходимо хотя бы соприкоснуться с музыкой стиха. Впрочем, продолжим наше путешествие в прошлое...

Перед самой войной 1914 года Гумилёв совершает ещё одно путешествие в Абиссинию. Об этом свидетельствуют не только новые стихи, но и путевые очерки, которые публикуются в журнале «Нива».

Уже в конце августа 1914 года Николай Гумилёв уходит добровольцем на фронт. Он попадает во взвод конной разведки, где постоянный риск и опасность, рейды в тылу врага. Об этом остались документальные очерки Гумилёва, который находит время между боями, чтобы писать «Записки кавалериста», которые печатались в 1915—1916 годах в газете «Биржевые ведомости». Остались и поэтические свидетельства переживаний Гумилёва в этот период.

ВТОРОЙ ГОД

И год второй к концу склоняется,

Но так же реют знамена,

И так же буйно издевается

Над нашей мудростью война.

Вслед за ее крылатым гением,

Всегда играющим вничью,

С победной музыкой и пением

Войдут войска в столицу. Чью?

И сосчитают ли потопленных

Во время трудных переправ,

Забытых на полях потоптанных

И громких в летописи слав?

Иль зори будущие, ясные

Увидят мир таким: как встарь:

Огромные гвоздики красные

И на гвоздиках спит дикарь;

Чудовищ слышны рёвы лирные,

Вдруг хлещут бешено дожди,

И всё затягивают жирные

Светло-зелёные хвощи.

По-разному можно оценить эти стихи. Литературные критики посчитали сколько раз, где и когда было опубликовано это стихотворение и что по ряду строф оно совпадает с его же более ранним стихотворением «Двенадцатый год». Всё это может быть и так. Но для меня важна гражданская позиция Гумилёва. Нет, он не стихоплёт, для которого вычурность стиха превыше всего, как это пытаются представить отдельные критики. Да, он аристократ в поэзии и может красиво и вычурно писать. Но это лишь форма стиха. Душа и чувства Гумилёва реально проступают в заключительном четверостишии этого стихотворения:

Не всё ль равно, пусть время катится,

Мы поняли тебя, земля:

Ты только хмурая привратница

У входа в божии поля.

И здесь Н.Гумилёв предстает не только как поэт, философ, способный в сжатой форме охватить трагедию европейских народов втянутых в кровавую бойню, но и стать невольным провидцем грядущих событий...

Но Гумилёв не только красиво писал, но храбро воевал. В самом конце 1914 года он получает Георгиевский крест IV степени и звание ефрейтор за смелость и мужество проявленное в разведке. В 1915 году за отличие в боях его награждают Георгиевским крестом III степени, и он становится унтер-офицером. К слову сказать, продвижение по службе у Гумилёва идет весьма сложно: за три фронтовых года он дослужился до прапорщика, хотя был отчаянным и смелым младшим командиром. Но большое начальство никогда не любит смелых и умных подчиненных, да еще пишущих стихи. А Гумилёв и на фронте активно пишет. В 1916 году друзья помогают ему издать новую книгу «Колчан».

В мае 1917 года судьба делает крутой поворот, и Гумилёва назначают в особый экспедиционный корпус русской армии, расквартированный в Париже. Наконец-то, кто-то в огромной бюрократической военно-кадровой машине вспоминает, что Николай Гумилёв — не только боевым офицером, но и блестяще знает французский язык, он выполняет специальные задания за рубежом. К сожалению, о тех, кто бескорыстно служит Отечеству часто забывают, вспоминая лишь тогда, когда в них возникает крайняя необходимость. Именно здесь в военном атташате Гумилёв выполняет ряд специальных поручений не только российского командования, но и готовит документы для мобилизационного отдела объединенного штаба союзнический войск в Париже. С одним из таких служебных документов «Записка об Абиссинии» мы уже познакомились и пришли к истокам ее появления. В секретном по тем временам Деле №00134 есть и другие аналитические документы, которые по стилю изложения и аналитическому содержанию также могли быть подготовлены офицером российской армии Н.Гумилёвым, но, к сожалению, они не имеют конкретной подписи исполнителя, как в «Записке об Абиссинии», а задокументированы под грифом таинственного «4 отдела».

Трагические события 1917 года в России вынудили Гумилёва оставить военную службу в экспедиционном корпусе в Париже. Некоторое время он живет в Лондоне, активно занимаясь литературным творчеством. Но зов Родины заставляет его в мае 1918 года возвратиться в Петроград. Он приехал в совершенно иной город, иную Россию. Но удивительно в его творческом наследии мы не найдем ни одного письменного свидетельства, ни одного стихотворения, которое бы отражало его отношение к революции, новой власти большевиков. Ни малейшего намека, ни осуждения, ни одобрения, словно он ничего не видел, ничего не слышал, ни в чем не участвовал. Он словно продолжал жить в своём придуманном поэтическом мире «акмеизма». Но это совсем не похоже на активную позицию Гумилёва — офицера. Может быть, это глубокая конспирация своих политических взглядов, и он не хотел оставлять даже косвенных улик своего протеста против режима большевиков? Ответа на этот вопрос нет, так как нет прямых свидетельств его позиции к происходившим процессам.

Впрочем, всё, может быть, гораздо проще. Гумилёв устал от войны, устал от борьбы и ему просто захотелось нормально, по-человечески пожить. После развода с Анной Ахматовой он обретает новый счастливый семейный очаг. Гумилёв ведёт активную литературную жизнь: пишет стихи, издает книги, читает лекции в Институте истории искусств, в Пролеткульте, переводит баллады Роберта Саута и других зарубежных авторов. Гумилёв активно участвует в общественной жизни литераторов: в начале 1921 года его избирают после Блока председателем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов.

В человеческой жизни не всё объяснимо с точки зрения логики здравого смысла. Так, например, мне не понятно, как в творчестве Гумилёва не нашли отражения события, свидетелем которых он был. А был он свидетелем самого крупного перелома в истории России. Пала царская монархия, разрушилась империя, искалечены судьбы миллионов людей, пришла и установила новый порядок советская власть. События эпохальные, исторические. Но у Гумилёва нет (или не осталось?) ни строчки с оценкой этих событий. Словно он и не наблюдал происходящее или это его совсем не интересовало. Но не таков Николай Гумилёв, человек одержимый, патриот своего Отечества.

Конечно, такое замалчивание реально происходящих событий можно объяснить с точки зрения теории «акмеизма», активным пропагандистом который был Гумилёв особенно в начальный период своего творчества. Но это было давно. Николай Гумилёв всегда, как бы предчувствовал свою раннюю кончину и торопился жить и писать. И как предтеча его трагической смерти звучат строки из его стихотворения:

В ПУСТЫНЕ

Давно вода в мехах иссякла,

Но как собака не умру:

Я в память дивного Геракла

Сперва отдам себя костру.

И пусть, пылая, жалят сучья,

Грозит чернеющий Эреб,

Какое страшное созвучье

У двух враждующих судеб!

Он был героем, я — бродягой,

Он — полубог, я — полузверь,

Но с одинаковой отвагой

Стучим мы в замкнутую.

Пред смертью все, Терсит и Гектор,

Равно ничтожны и славны

Я также выпью сладкий нектар

В полях лазоревой страны.

Читая символические стихи Гумилёва, как бы отдаленные от реальности и обращенные в прошлый акмеический древний мир Рима, Египта и Вавилона, невольно ловишь себя на мысли, что это особый поэтический приём использования прошлых образов, чтобы заглянуть в будущее. Может быть, в этом состоит еще одна тайна поэзии Гумилёва. Но эту тайну еще предстоит раскрыть будущим поколениям. Мы же сейчас приоткроем тайну смерти Николая Гумилёва.

В многотомном «Деле Таганцева», которое я полностью перелистал, лишь небольшая часть материалов (том №177 «Соучастники») касается судьбы Николая Гумилёва. Причем, большую часть этого небольшого дела (169 листов) составляют различные запросы, справки и т.п. И лишь несколько страниц — это протоколы допросов, на которых собственно строится все обвинение. Арестованный 3 августа 1921 года по обвинению в заговоре по «Делу Таганцева»: Николай Гумилёв уже 24 августа решением Петргубчека был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. В печати в разные годы было немало противоречивых публикаций о роли Гумилёва в «контрреволюционном заговоре боевой организации Таганцева» от активной роли боевого офицера российской армии до жертвы предательского доноса. Чтобы исключить субъективные суждения привожу подлинные документы допросов и приговора по Делу №177 о соучастии Гумилёва Н.С. в контрреволюционном заговоре. Пусть читатель сам судит и делает выводы.

Из протокола допроса Иванова

(фамилия изменена по морально-этическим соображениям, чтобы не бросать тень на возможно живых потомков — Авт.)

Поэт Гумилёв после рассказа Германа обращался к нему в конце 1920 года. Гумилёв утверждает, что с ним связана группа интеллигентов, которой может распоряжаться и в случае выступления согласна выйти на улицу. Но желал бы иметь в распоряжения для технических надобностей некоторую свободную наличность. Таковых у нас тогда не было. Мы решили тогда предварительно проверить надежность Гумилёва, командировав к нему Шведова, для установления связей.

В течение трех месяцев, однако, это не было сделано. Только во время Кронштадта, Шведов выполнил поручение, разыскал на Преображенской ул. Гумилёва. Адрес я узнал для него в Всемирной литературе, где служит Гумилёв. Шведов предложил ему помочьнам, если представится надобность в составлении прокламации. Гумилёв согласился, сказав, что оставляет за собою право отказаться от тем не отвечающих его далеко не правым взглядам. Гумилёв был близок к Советской ориентации. Шведов мог успокоить, что мы не монархисты, а держался за Власть Советов. Не знаю, на сколько мог поверить этому утверждению. На расходы Гумилёву было выдано 200.000 советских рублей на ленту для пишущей машинки. Про группу свою Гумилёв дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему потребно время. Через несколько дней пал Кронштадт. Стороной я услыхал, что Гумилёв весьма отходит далеко от революционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов и Гуман, и поэтических прокламаций нам не пришлось ожидать.

/Подпись/ не разборчиво

Это показание собственно и послужило основанием для ареста поэта Николая Гумилёва. И уже 9 августа 1921 года он давал показания в Петроградской губчека. И чтобы окончательно разобраться в этой трагической истории привожу полные тесты допросов Гумилёва.

Протокол допроса Н.Гумилёва

Показания по существу дела

Месяца три тому назад ко мне утром пришел молодой человек высокого роста, бритый, сообщивший, что привез мне поклон из Москвы. Я пригласил его войти, и мы беседовали минут двадцать на городские темы. В конце беседы он обещал мне показать имевшийся в его распоряжении русские заграничные издания. Через несколько дней он действительно принес мне несколько номеров каких-то газет и оставил у меня, несмотря на мое заявление, что я в них не нуждаюсь. Прочтя эти номера и не найдя в них ничего для меня интересного я их сжег. Приблизительно через неделю он пришел опять и стал опрашивать меня, не знаю ли я кого-нибудь желающего работать для контрреволюции. Я объяснил, что никого такого не знаю. Тогда он указал на незначительность работы — добывание разных сведений и настроений, раздачу листовок и сообщил, что это работа может оплачиваться. Тогда я отказался продолжать разговор с ним на эту тему, и он ушел.

Фамилию свою он назвал мне, представляясь. Я ее забыл, но она была не Герман и не Шведов.

/подпись Н.Гумилёв/ 9/VIII — 21г.

Допросил Якобсон

С момента первого допроса прошло почти десять дней, когда следователь Якобсон вновь предложил Н.Гумилёву дать показания по существу дела. За это время были допрошены многие участники так называемого дела Таганцева. Но Гумилёв, по-прежнему, держится уверенно.

Протокол допроса гр. Гумилёва Николая Степановича

Допрошенный следователем Якобсоном я показываю следующее:

Летом прошлого года я был знаком с поэтом Борисом Вериным и беседовал с ним на политические темы, горько сетуя на подавление частной инициативы в Советской России. Осенью он уехал в Финляндию и через месяц я получил в мое отсутствие от него записку, сообщающую, что он доехал благополучно и хорошо устроился. Затем зимой перед Рождеством ко мне пришла немолодая дама, которая мне передала неподписанную записку содержащую ряд вопросов связанных очевидно с заграничным шпионажем /напр. сведения о готов. походе на Индию/. Я ответил ей, что никаких таких сведений я давать не хочу, им она ушла. Затем в начале Кронштадского восстания ко мне пришел Вячеславский с предложением доставлять для него сведения и принять участие в восстании, если оно перенесется в Петроград. От дачи сведений я отказался, а на выступление согласился, причем указал, что мне по всей вероятности удастся в момент выступления собрать и повести за собой кучку прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. Я выразил также согласие на попытку написания контрреволюционных стихов. Дней через пять он пришел ко мне опять, вел те же разговоры и предложил гектографиловальную ленту и деньги на расходы связанные с выступлением. Я не взял ни того, ни другого, указав, что не знаю, удастся ли мне использовать ленту. Через несколько дней он зашел опять и я определенно ответил, что ленту я не беру, не будучи в состоянии использовать, а деньги /двести тысяч/ взял на всякий случай и держал их в столе, ожидая или событий восстания в городе или прихода Вячеславского, чтобы вернуть их. После падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской Власти. С тех пор ни Вячеславский, ни кто другой с подобным разговором ко мне не приходил, и я предал все дело забвению.

В добавление сообщаю, что я действительно сказал Вячеславскому, что могу собрать активную группу из моих товарищей бывших офицеров, что являлось легкомыслием с моей стороны, потому, что я с ними встречался лишь случайно и исполнить мое обещание мне было бы крайне затруднительно. Кроме того, когда мы обсуждали сумму расходов, мы говорили также о миллионе рублей.

/подпись Н.Гумилёв/ 18/VIII- 21 г.

Допросил Якобсон

Судя по почерку показаний Гумилёва, написанных его рукой, он держался достаточно уверенно и не чувствовал ни своей вины, ни реальной опасности. Однако именно на этом допросе он делает первую роковую ошибку, признавая, хотя и с оговоркой, «что могу собрать активную группу из моих товарищей...». За это откровение подследственного мертвой хваткой цепляется следователь Якобсон и в последующем фактически добивается только одного — подтверждения этих слов о намерениях Гумилёва.

Читая эти трагические справки, невольно вспомнил август 1991 года, когда меня с группой офицеров КГБ, допрашивали в Лефортово, как пособников ГКЧП. С каким рвением и пристрастием следователь, который ещё вчера сам служил в КГБ, добивался от меня, чтобы я подписал протокол, в котором говорилось, что мы (группа офицеров КГБ) 19 августа 1991 года выполняли специальное задание в Литве по указанию руководства КГБ.

Да, действительно 18 августа 1991 года группа офицеров КГБ вылетела в Вильнюс. Тогда в 1991 году, когда продолжался горбачевский развал страны, нас как пожарных постоянно бросали в различные регионы СССР (Армения, Азербайджан, Грузия, Прибалтика и т.д.). Но никто из нас тогда, 18 августа, не знал, что на утро 19 августа готовится «переворот», и, что мы, якобы, должны были играть особую роль в Прибалтийском регионе.

Это главный тезис признания, которого добивался в частности от меня следователь. И когда я твердо заявлял, что мы действительно не получали ни какого специального задания, следователь топал ногами, уговаривал, угрожал, ссылался на то, что все члены «группы» уже давно признались, что уже 18 августа знали о готовившемся «перевороте». Это хорошо известный прием. Но тогда он не сработал...

К сожалению, судьба Гумилёва сложилась трагически. Этого косвенного признания вины оказалось достаточным, чтобы получить высшую меру.

Дополнительные показания гр. Гумилёва Николая Степановича

Допрошенный следователем Якобсоном я показываю:

Сам подтверждаю, что Вячеславский был у меня один и я, говоря с ним о группе лиц могущих принять участие в восстании, имел в виду не кого-нибудь определенного, а просто человек десять встречных знакомых из числа бывших офицеров, способных в свою очередь сорганизовать и повести за собою добровольцев, которые, по моему мнению, не замедлили бы примкнуть к уже составившейся кучке. Я может быть не вполне ясно выразился относительно такого характера этой группы, но сделал это сознательно, не желая быть простым исполнителем директив неизвестных мне людей и сохранить мою независимость. Однако я указывал Вячеславскому, что, по моему мнению, это единственный путь по какому действительно свершается переворот и что я против подготовительной работы, считая ее бесполезной и опасной. Фамилий и лиц я назвать не могу, потому что не имел ввиду никого в отдельности, просто думал встретить в нужный момент подходящих по убеждениям мужественных и решительных людей. Относительно предложения Вячеславского я ни с кем не советовался, но возможно, что говорил о нем в туманной форме.

/подпись Гумилёв/ 20/VIII - 21г.

Допросил Якобсон

Хотел бы обратить внимание, что Гумилёв за время всех допросов фактически не назвал ни одной конкретной фамилии, ссылаясь на абстрактных людей с улицы.

Что касается фамилии Вячеславского, то Гумилёв назвал её только после очной ставки с ним, где Вячеславский первый рассказал об их встречах.

Однако, за эти откровения Гумилёва уже полностью цепляется следователь Якобсон. Поэтому на последнем фактически допросе 23 августа он просит лишь подтвердить отношение Гумилёва к происходившим событиям.

Продолжение показаний гр. Гумилёва Николая Степановича.

Допрошенный следователем Якобсоном я показываю следующее:

Что никаких фамилий могущих принести какую-нибудь пользу организации Таганцева путем установления между ними связи, я не знаю и потому назвать не могу. Чувствую себя виновным по отношении к существующей в России власти в том, что в дни Кронштадского восстания был готов принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград и вел по этому поводу разговоры с Вячеславским.

/подпись Н.Гумилёв/ 23.VIII - 21 г.

Допросил Якобсон

По сути дела это было последнее показание Н.Гумилёва, послужившее основанием для вынесения абсурдного и беспредельно жестокого приговора. Ниже приводится документ, решивший судьбу поэта.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПЕТРОГУБЧЕКА

от 24 августа 1921 года

Гумилёв Николай Степанович, 35 л., б. дворянин, член коллегии «Из-во Всемирной Литературы», беспартийный, бывший офицер.

Участник Петр. боев. контр-револ. организации. Активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, кадровых офицеров, которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности.

Приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.

Верно: /Подпись/ не разборчиво

Этот приговор шокирует жестокостью и правовым беспределом. В основу его положено признание подсудимого в том, что он «обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов». Даже если учесть, что это происходило в суровом 1921 году после Кронштадского мятежа, невозможно понять конкретных людей, допрашивавших Гумилёва и принимавших столь категорическое решение. Ведь помимо всего прочего, что довлеет над нами (приказ начальства, суровое революционное время) есть ещё собственная человеческая совесть, ответственность перед самим собой.

Тогда в августе 1921 года в защиту Гумилёва выступили известные люди своего времени. Привожу один из документов, свидетельствующий о том, что в нашей мерзкой общественной жизни есть люди смелые, порядочные и неподкупные, способные отстаивать честь, достоинство и жизнь человека.

В ПРЕЗИДИУМ ПЕТРОГРАДСКОЙ ГУБЕРНСКОЙ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ

Председатель Петербургского Отделения Всероссийского Союза Поэтов, член Редакционной Коллегии Государственного Издательства «Всемирная Литература», член Высшего Совета Дома Искусств, член Комитета дома Литераторов, преподаватель Пролеткульта, профессор Российского Института Истории Искусств Николай Степанович Гумилёв арестован по ордеру Губ.Ч.К. в начале текущего месяца. Ввиду деятельного участия Н.С.Гумилёва во всех указанных учреждениях, высокого его значения для русской литературы, нижепоименованные учреждения ходатайствуют об освобождении Н.С.Гумилёва под их поручительство.

Председатель Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей — А.А.Волынский

Товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов — М. Лушинский (подпись не разборчиво)

Председатель коллегии по управлению домом литераторов (подпись неразборчива)

Председатель Петропролеткульта — А.Маширов

Председатель Высшего Совета «Дома Искусств» — М.Горький

Член издательской коллегии «Всемирной Литературы» (подпись неразборчива)

Но это благородное письмо смелых людей уже не могло ничего изменить, так как решение губчека уже состоялось 24 августа 1921 года, а сохранившийся документ был зарегистрирован в секретном отделе Петргубчека за вх. №4/24 только 4 сентября 1921 года.

Владимир Мерзляков

От “Разведочного отделения” к контрразведывательной службе

Осень 1908 года для России выдалась трудной. На ее западных рубежах замерцали всполохи новой войны. Государственный корабль огромной империи, неповоротливый и скрипучий, только что с трудом выдержавший натиск революционной стихии, с изможде н ной командой и перепуганными пассажирами "верхней" палубы, казалось, вновь входил в зону зарождающегося шторма.

Балканы - "пороховой погреб" Старого света и его сердцевина - "боснийский кризис" грозили в клочья разнести мирную тишину европейских столиц, вступивших на путь блокового противостояния и стремительного нак а чивания военных мускулов.

Санкт-Петербург, в начале века заключивший союзнический договор с Парижем, и только что уладивший отношения с Лондоном, своим извечным конкурентом и противником, лоб в лоб на Балканах столкнулся с империей Габсбургов. В сентябре 1908 года безрезультатно закончились переговоры м е жду министрами иностранных дел России и Австро-Венгрии в Бухлау, резко ухудшились отношения между двумя монархиями. 7 октября Вена объявила об аннексии Боснии и Герцеговины. Россия отказалась признать эту акцию Австро-Венгрии без международной конференции. Все считали, что Европа находится накануне войны.

Комиссии по контрразведке: в поиске оптимальной структуры

В такой накаленной обстановке Директор Департамента Полиции МВД Российской империи действительный статский советник Максимилиан Иванович Трусевич направил специальный циркуляр в подчиненные ему розыскные органы. Указание Директора было категоричным: отчитаться о проделанной работе о борьбы со шпионажем за последние три года, обобщить практику оперативного розыска.

Наиболее обстоятельный ответ в штаб-квартиру русской тайной полиции на Фонтанку, 16 пришел из Варшавы, от начальника Привислинского районного охранного отделения подполковника П.П.Заварзина. Опытный агентурист, “офицер розыска” по терминологии того времени, он работал в тесном контакте с полковником генштаба Н.С.Батюшиным, руководившим "военно-разведочным бюро" Штаба Варшавского военного округа. Еще одним подвижником борьбы с военным шпионажем был и начальник жандармско-полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Р.П.Щербаков, также приславший в здание на Фонтанке обширный материал о работе японцев. К сожалению, это были единичные случаи. Лейтмотивом в ответах остальных звучало: "Особой агентуры с целью борьбы с военным шпионством не имеется и этого рода деятельность не велась."

Отдельные всплески контрразведывательной активности отмечались в Одессе, где местное охранное отделение держало в поле своего зрения японское консульство, а по заявкам штаба округа осуществляло наблюдение за приезжими иностранцами. В еще одном стратегическом центре империи, в Киеве, охранное отделение в таком же в "пассивном" режиме выполняло аналогичные поручения военного командования. Начальник отделения подполковник Н.Н.Кулябко доносил: "... специально же дела военной разведки и контрразведки отделение не вело и с приемами иностранных государств по делу военной разведки ... не знакомо".

На наиболее интересных докладах с мест руководитель русской тайной полиции помечал: "Подлежит обсуждению в комиссии по контрразведке". Инициатором ее создания, а точнее проведения межведомственного совещания по борьбе со шпионажем, был председатель Совета министров Российской империи, министр внутренних дел и шеф жандармов Петр Аркадьевич Столыпин.

Идея его проведения родилась у премьера после ознакомления с письмом начальника Генерального Штаба Ф.Ф.Палицына. Тот, обеспокоенный растущим маштабом иностранного шпионажа в августе 1908 года направил на согласование в МВД разработанный его офицерами проект "Инструкции по контрразведке". В ней предлагался с целью ликвидации "пустот" в сфере обеспечения безопасности, определенный порядок координации деятельности всех заинтересованных министерств и ведомств.

Столыпин в ответном письме изложил свое принципиальное видение решение проблемы постановки контрразведывательного дела в стране. Одними инструкциями и указаниями ее не решить. Нужна была стройная системы мер, в том числе и организационного характера. Ключевой мыслью Столыпина был теоретический тезис: "контрразведка, в сущности, является лишь одной из отраслей политического розыска”. Он исходил, видимо из того, понимания, что внешний противник найдет в среде оппозиционных режиму элементов питательную среду для вербовки наиболее непримиримых и надежных кадров шпионской агентуры. Поэтому Столыпин решительно выступил против изложенной в проекте инструкции идеи о руководящей роли военных в борьбе со шпионажем и возложении лишь “исполнительных функций всецело на жандармские и полицейские учреждения". Кроме того, как считал премьер (хорошо знавший специфику спецслужб) в окружных штабах в то время не было квалифицированных кадров, знающих достаточно хорошо “техническую сторону розыска". С его точки зрения эффективное взаимодействие со штабами военных округов могли бы осуществлять районные (региональные) охранные отделения.

Касаясь болезненной проблемы финансирования контрразведывательной деятельности Столыпин полагал, что расходы розыскных учреждений МВД на наем специальных агентов, должно нести Военное ведомство. Руководители последнего согласилось с предложениями влиятельного премьера и делегировали своих представителей для участия в работе межведомственной комиссии по контрразведке, которая была созвана уже в декабре 1908 года, под председательством Директора Департамента Полиции М.И. Трусевич.

В нее вошли исполняющий обязанности вице-директора ДП коллежский советник С.Е.Виссарионов, заведующий Особым Отделом ДП полковник Е.К.Климович, состоящий при Особом Отделе подполковник В.А. Беклимишев. Интересы Военного ведомства представляли полковник Н.А.Монкевиц, в то время делопроизводитель разведотделения Главного управления Генштаба, его помошник капитан С.Л.Марков и отвечавший за разведработу в Штабе Киевского Военного Округа старший адъютант разведотделения генерального штаба полковник А.А.Самойло. Морское ведомство делегировало начальника Иностранной части Моргенштаба капитана II ранга Доливо-Добровольского.

Всесторонне проанализировав сложившуюся ситуацию, комиссия Трусевича пришла к выводу о необходимости создания особых контрразведывательных органов. Разрозненные действия подразделений русской тайной полиции, ГУГШ, Моргенштаба, и разведотделений штабов приграничных военных округов не соответствовали масштабам военного шпионажа противостоящих России государств.

Комиссия констатировала: "Полное отсутствие денежного отпуска.., недостаток знаний и опыта у случайно стоящих и постоянно меняющихся руководителей контрразведкой, неимение каких бы то ни было инструкций и правил, наконец, отсутствие пригодных агентов всех степеней, - все это не соответствовало успеху контрразведки". Особое внимание, по мнению комиссии, следовало уделять иностранным военным атташе, за которыми "необходимо периодическое наружное наблюдение (агентов же германских, австрийских, английских, японских, шведских, турецких, североамериканских, итальянских и германского офицера, состоящего при особе его величества, необходимо обеспечить и внутренним наблюдением)".

При получении оперативных данных под наблюдение надлежало брать дипломатический и консульский персонал, иностранных граждан и их связи среди русских подданных, особенно на важнейших российских заводах. Важным был и вывод о необходимости обратить "особенное внимание" на всех военных секретоносителей, живущих не по средствам. Не обойдены были вниманием и русские подрядчики Военного ведомства, комиссионеры, служащие и мастеровые военных и морских заводов и мастерских и т.п.

В итоговом протоколе комиссии подчеркивалось: "Наиболее рациональной мерой контрразведки является организация правильной и широко поставленной секретной агентурной службы", имеющей сильные оперативные позиции в зарубежных центрах шпионажа, а также среди иностранных разведчиков действующих в России.

Комиссия рассмотрела различные варианты организации русской контрразведки и пришла к выводу о необходимости учреждения в структуре русской тайной полиции специальных "контрразведочных" (так в тексте - В.М.) органов, входящих в соответствующие районные охранные отделения, причем на должности помощников военно-розыскных отделений комиссия признала возможным направлять строевых обер-офицеров по распоряжению начальников окружных штабов, но с согласия Директора Полиции.

Таким образом, предложенная структура построения органов контрразведки позволяла руководству ДП гибко осуществлять маневрирование силами и средствами розыскных учреждений империи и являлась формальным воплощением теоретической формулы Столыпина, - неразрывности функции борьбы со шпионажем с деятельностью учреждений отвечавших за внутреннюю безопасность государства. Накопленный ими оперативный опыт мог стать предпосылкой для успешного решения задач по борьбе с иностранным шпионажем в общегосударственном масштабе.

Военно-розыскные отделения предлагалось сформировать в семи важнейших стратегических центрах империи - Санкт-Петербурге, Варшаве, Киеве, Вильно, Одессе, Иркутске и Владивостоке численностью до 25 человек (офицеров розыска, агентов наружного наблюдения и чиновников канцелярии). Дополнительно к расходам тайной полиции и военного ведомства из государственной казны запрашивалась сумма в 251 тысячу 520 рублей. Создание новых органов комиссия считала возможным осуществить уже к 1 июля 1909 года. Принятые на заседаниях комиссии документы как бы подводили определенную черту под целой исторической полосой развития отечественных спецслужб.

Но идеи М.И.Трусевича так и остались на бумаге. В момент подписания итогового протокола комиссии Трусевич уже был уже освобожден от должности Директора ДП. Его преемником стал Нил Петрович Зуев, ранее занимавший пост вице-директора Департамента Полиции. В отличие от Трусевича он большой склонности к оперативной работе не проявлял, а занимался административными вопросами, курировал законодательную и финансовую сферы деятельности департамента. Фактически главой русской тайной полиции стал генерал П.Г.Курлов, получивший в январе 1909 года пост товарища (заместителя) министра внутренних дел (курирующего всю полицейскую сферу МВД), а в марте и должность командира отдельного корпуса жандармов. Он оказался наиболее приемлемой фигурой на этой должности для окружения царя.

Столыпин некоторое время противился назначению Курлова, но должен был уступить после того, как императрица во время одной из аудиенций сказала ему: "Только тогда, когда во главе политической полиции станет Курлов, я перестану бояться за жизнь государя". Новый командир корпуса жандармов не был и новичком в деле розыска (одно время он занимал пост вице-директора ДП). Это был достаточно опытный администратор, юрист по образованию, выпускник Александровской военно-юридической академии, поработавший и по линии прокуратуры, и на губернаторских должностях. Несомненно, он пользовался определенным влиянием при дворе. Теперь от его "лоббирующих возможностей", от настойчивости и энергии во многом зависело решение вопроса о создании новой службы.

Столыпин ему в этом вопросе оказать серьезную помощь уже не мог, поскольку начиная с 1909 года его лидирующее положение в решении важнейших государственных дел начало неуклонно ослабевать. К тому же отношения последнего с новым военным министром, ловким и тонким царедворцем В.А.Сухомлиновым, складывались не просто. Несмотря на шлейф скандальных похождений бывшего киевского генерал-губернатора, "акции" последнего при дворе постоянно росли. Без его безоговорочной поддержки решения комиссии Трусевича могли долго оставаться на бумаге.

Однако у самого Курлова вопрос о контрразведке был далеко не в числе первоочередных. Не отвергавший в принципе идею создания в структуре ДП специальных военно-розыскных органов, руководитель русской тайной полиции считал, что прежде всего нужно навести порядок в собственном ведомстве. Особое внимание Курлова было обращено на проблемы оперативной деятельности охранных отделений, на искоренение созданной в период борьбы с революцией "розыскной системы Трусевича". В ее основе лежал принцип приоритета внутренней агентуры, в том числе создания мощных оперативных позиций в руководящих центрах противоправительственных партий и группировок.

Именно в порочности подходов своего предшественника в данном ключевом вопросе розыска видел Курлов истоки болезни "провокаторства", проблемы, которая в начале 1909 года широко обсуждалась на страницах газет и журналов, вызывала острые споры в различных кругах российского общества и даже рассматривалась в Государственной Думе. Все это, без сомнения, не придавало авторитета секретной службе Курлова (не только в обществе, но что особенного важно, в глазах военных), и в прямую сказывалось на ходе реализации решений комиссии Трусевича.

Причиной скандала явилось разоблачение многолетнего сотрудничества с царской тайной полицией инженера Евно Азефа, руководителя эсеровской боевой организации, члена ЦК партии социалистов-революционеров. Разгорелось “дело Азефа" как раз в полную силу в период работы комиссии Трусевича. Эта темная история, ставшая достоянием гласности серьезно подорвала престиж тайной полиции, вызвала определенную растерянность среди ее сотрудников. Ведь провал "суперагента" произошел из-за утечки информации из ДП. Острота ситуации усугублялась и “предательством” бывшего Директора Департамента полиции А.А.Лопухина, друга детства Столыпина, подтвердившего в приватной беседе “охотнику за провокаторами” эмигранту-издателю В.Л.Бурцеву его подозрения о связях знаменитого террориста с полицией.

Накал же страстей по “делу Азефа” в Государственной Думе был таков, что не собиравшийся выступать с ответом на депутатский запрос (это было поручено Курлову) Столыпин сам взял слово и в своей страстной речи 11 февраля 1909 года отверг все обвинения в провокаторстве Азефа, охарактеризовав его "агентом правительства", работавшего против террористов. В своем выступлении он также публично обосновал необходимость ведения самого розыска, основанного на использовании внутренней агентуры, как единственного противоядия терроризму.

Но несмотря на все декларации Столыпина, с приходом Курлова приоритеты в практике политического розыска начинают существенно изменяться. Решив навести порядок в ДП, Павел Григорьевич увидел корни провокации в существовании с одной стороны "центральной агентуры" (яркий пример - член ЦК эсеровской партии Азеф), а с другой, - в привилегированной категории офицеров розыска в его ведомстве. Как уже отмечалось, прежний Директор всемерно выделял способных к агентурной работе жандармских офицеров, продвигал их по службе, поощрял премиями и наградами. Все это вызывало недовольство среди остальных офицеров корпуса и особенно генералов - начальников ГЖУ. Недовольство последних остро проявилось в тот момент, когда Директор ДП Трусевич принял решение создать районные охранные отделения, объединяющие оперативную работу охранных отделений и губернских жандармских управлений целого региона. Начальниками новых управленческих звеньев Трусевич назначал молодых ротмистров и подполковников, ставших, таким образом, оперативными начальниками почтенных, убеленных сединами генералов из ГЖУ.

При Курлове система поощрений за конкретные результаты в оперативной деятельности была упразднена, а начальниками райотделений по должности были назначены генералы, руководители наиболее ответственных ГЖУ. Одновременно началась "чистка" и среди сотрудников охранных отделений.

Но вершиной преобразований Курлова стало упразднение "центральной агентуры". Создание оперативных позиций в руководящих подпольных центрах, по его мнению, могло также приводить к появлению у розыскных кадров стремления "к искусственному продвижению сотрудников, даже путем совершения преступлений". Альтернативой "центральной агентуре" при Курлове стало усиление проводимых режимных охранных мероприятий, наружного наблюдения, совершенствование регистрации неблагонадежных лиц и их административное выселение из мест пребывания и проезда императора.

Вместо приобретения агентурных позиций во враждебной режиму среде, в подпольных организациях, в центрах созревания экстремистских и террористических намерений, упор был сделан на работу "по периметру", через осведомителей, не являвшихся активными членами подпольных организаций. Нелицеприятную оценку эффективности мероприятиям Курлова и его сторонников дает в своих воспоминаниях бывший начальник Петербургского охранного отделения жандармский генерал А.В. Герасимов: "Вся их деятельность в тот период вообще была ничем иным, как работой по разложению аппарата политического розыска. Позднее мне передавали, что именно так ее расценивал Столыпин и очень хотел избавиться от Курлова, но не мог. Сохранения последнего во главе политической полиции требовал сам царь, видевший в нем необходимый корректив к казавшемуся ему в это время чересчур левым Столыпину".

Вполне очевидно, что глава русской тайной полиции, всецело занятый реорганизацией своего аппарата, а также обеспечением безопасности многочисленных поездок царя по стране и за рубеж, отложил в долгий ящик создание отечественной службы по борьбе с военным шпионажем.

Изучение сохранившихся архивных материалов показывает, что до конца 1909 года Курлов все же оставался на позициях комиссии Трусевича. Так, 26 декабря, вернувшись из длительной поездки с императором, он отвечает на письмо из Генерального штаба, четыре месяца ждавшее своего адресата, что препятствий для реализации принятых ранее решений со стороны МВД не имеется, при условии ассигнования Военным министерством необходимых денежных средств.

Однако с выделением денег военные не торопились. У Сухомлинова к тому же были личные основания не приветствовать создание не подконтрольных ему "военно-розыскных органов" ДП. К этому времени у “главного секретоносителя” русской армии уже было достаточно недоброжелателей как среди военных, так и среди членов Госдумы, которые не прочь были получить конфиденциальную информацию о источниках его постоянно растущего финансового благосостояния, о запутанных связях с иностранцами. Добавим к этому и сложные отношения Сухомлинова с премьером.

Кроме того, выявились и принципиальные разногласия с военными по главному вопросу - кто же будет руководить и давать задания контрразведывательным органам. Не способствовала задаче создания новой службы и нерешенность деликатной проблемы - быть или не быть секретной агентуре тайной полиции в армии. В воспоминаниях Курлова на этот счет имеется следующее свидетельство: "Государь воспретил секретную агентуру в войсковых частях, считая совершенно достаточным наблюдение со стороны подлежащего военного начальства, тогда как в действительности такое наблюдение вовсе не достигало цели... При таких условиях от секретной агентуры среди нижних чинов нужно было отказаться, а ее предстояло искать в кругу лиц, так или иначе с войсками соприкосающихся". Для того чтобы не обострять ситуацию с военными 17 ноября 1909 года Курлов дал указание начальникам охранных отделений все агентурные сведения о выявленных военно-революционных организациях в войсках лично сообщать военному начальству.

Профессионалы государственного розыска хорошо понимали, что без налаживания в учреждениях Военного министерства и войсках надежной сети контрразведывательной "штабной агентуры" среди секретоносителей, выявление шпионажа будет весьма непростым занятием. Видимо и по этой причине руководство тайной полиции не торопило события. На поступавшие запросы военных штабов следовал трафаретный ответ Курлова, что соответствующие указания по тесному взаимодействию с ними на места уже направлены. Без дополнительных полномочий и финансирования все директивы центра были просто благими пожеланиями.

Так продолжалось еще полгода, пока обострение обстановки на западной границе не заставило обе стороны более решительно взяться за дело.

Непосредственным толчком для возобновления рассмотрения вопроса о контрразведке явилось сообщение, поступившее на Фонтанку, 16 от Люблинского губернского жандармского управления. Агентурные данные свидетельствовали о том, что австрийская разведка приступила к организации складов оружия и подготовке соответствующих кадров для подрывной деятельности на русской территории в военное время.

Одновременно с тревожной информацией из Царства Польского в Департамент полиции пришла информация из Киева. Местное охранное отделение зафиксировало возросшую активность представителей австрийского консульства в налаживании контактов с украинскими националистами.

Данные материалы Курлов направил в Военное министерство Сухомлинову. Последний в ответном письме на имя Столыпина предложил провести особое совещание для выработки мер по противодействию возможным подрывным акциям австро-венгерской стороны. Курлов решил воспользоваться ситуацией и окончательно решить “перезревший” вопрос о контрразведке.

29 июля 1910 года в здании Отдельного Корпуса Жандармов, ровно в восемь тридцать вечера, под председательством товарища министра внутренних дел Курлова началось заседание второй межведомственной комиссии, окончательно заложившей основы создания в России системы органов по борьбе со шпионажем.

Уже на первом заседании председатель комиссии решительно отказался от идеи образования контрразведывательных отделений в структуре ДП. Курлов предложил такое решение проблемы: в распоряжение военных откомандировываются опытные в розыскном деле жандармские офицеры, которые становятся “основной исполнительной силой” в формирующихся при окружных Штабах контрразведывательных отделениях. Интересно звучало обоснование Курловым данного предложения: "Исходя из положения, что Департамент полиции не обладает специальными знаниями военной организации русской и иностранных армий и вследствие этого не может руководить контрразведывательной службой...наиболее правильным было учреждение контрразведывательных отделений [когда] отделения состоят в непосредственном ведении военного начальства, а органы Департамента полиции оказывают лишь содействие и помощь".

Курлов также предложил, чтобы офицеры-жандармы "могли бы быть в отделении лишь вспомогательной силой и вести контрразведку по указаниям стоящего во главе отделения офицера Генерального штаба". Члены комиссии, как отмечалось в протоколе комиссии, “всецело присоединились к мнению генерал-лейтенанта Курлова и полковник Монкевиц обязался представить доклад военному министру о результатах совещания...”

Уже на следующий день после второго (и последнего) заседания, состоявшегося 5 августа 1910 года, Курлов направляет письмо Сухомлинову об организации, построении и финансировании контрразведывательных отделений. Из текста письма следует, что предварительно Сухомлинов дал свое принципиальное согласие "на допущение сверх комплекта офицеров в корпусе жандармов", т.е. изначально он был готов к тому, что на его ведомство будет возложена новая функция.

Интересно отметить, что Курлов, отказавшись от идеи создания спецподразделения тайной полиции по шпионажу, в то же время в письме к Сухомлинову так определял круг обязанностей и полномочий командируемых "знающих дело розыска" жандармских офицеров:"... для технической работы и производстванеобходимых следственныхдействий” (курсив - авт.). Таким образом, даже передавая контрразведывательную функцию военным, руководство тайной полиции понимало, что разрывать оперативно-розыскную деятельность и следствие в интересах дела не целесообразно.

Решив проблему финансирования, почти через год 8 июня 1911 года, военный министр Сухомлинов утвердил разработанное Генштабом Положение о контрразведывательных отделениях. Открывалась новая страница в деятельности отечественных спецслужб. В противоборство с разведками иностранных государств вступала молодая русская военная контрразведка. К небольшому оперативному подразделению ГУГШ существовавшему с 1903 года в Петербурге, добавилось одиннадцать отделений при штабах военных округов, а в отделе генерал-квартирмейстера Генерального штаба начинает действовать при Особом делопроизводстве “центральный регистрационный орган”, в котором сосредоточивались материалы по вопросам борьбы с военным шпионажем.

В годы “Великой войны”

Первая мировая война поставила перед отечественными секретными службами новые масштабные задачи. В условиях затяжного вооруженного конфликта многократно возросло значение тайного противоборства. Война требовала новых подходов в системе организации, нестандартных форм и методов работы спецслужб и прежде всего объединения в борьбе с врагом усилий розыскных органов МВД и военной контрразведки. Однако допущенное запаздывание в переводе последних на “военные рельсы”, общее игнорирование командованием русской армии в первой фазе войны проблем безопасности войск и тыла наглядно показало, что высший генералитет своевременно не сумел освоить новую для себя сферу деятельности.

Наглядно это проявилось уже в первые месяцы войны во время приграничных сражений в Польше и Восточной Пруссии, когда командование русских армий не учло опасности перехвата и расшифровки своих штабных радиограмм станциями германской радиотелеграфной разведки. В итоге - тяжелые и невосполнимые потери на полях сражений. Ярким примером беспечности может служить и тот факт, что в самой Ставке Верховного командования в плоть до конца 1915 года не было соответствующего контрразведывательного подразделения.

Война высветила многие, ранее не столь очевидные дефекты в системе организации контршпионажа, в том числе проблемы подготовки и комплектования органов военной контрразведки, недостаточную квалификацию их руководящих кадров. Подавляющее большинство штабных генералов, призванных давать "руководящие указания" начальникам контрразведывательных отделений, были загружены своей непосредственной работой, и не могли уделять должного внимания данной, как им казалось, “второстепенной” областью деятельности. К тому же для компетентного руководства контрразведкой необходимы были и соответствующие практические знания и глубокое понимание проблем розыска.

После горького опыта поражений весны-лета 1915 года, по инициативе великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего русской армией для выработки нового положения о контрразведке была образована очередная комиссия под председательством действительного статского советника Р.Г.Моллова, прокурора Одесской судебной палаты. Поскольку вскоре великий князь был отстранен от командования и убыл на Кавказ дело не получило своего логического завершения.

Однако к поставленной задаче Моллов не охладел и продолжил изучать проблему уже с позиций Директора Департамента полиции, на должность которого он был назначен при новом управляющем МВД князе Н.Б.Щербатове. Осенью 1915 года с вступлением в войну Болгарии на стороне держав Тройственного согласия Русчу Георгиевич, болгарин по национальности, был освобожден от должности. Однако сменивший его на посту руководителя русской тайной полиции товарищ министра внутренних дел, тайный советник Степан Петрович Белецкий продолжил начатое своим предшественником.

Изучение вопроса выявило явную несогласованность действий начальников разведывательного и контрразведывательного отделений военных штабов, которые, казалось, должны были работать в тесном контакте и взаимодействии (тем более, что по существующему положению первый являлся старшим начальником второго). Но на практике, как отмечал в итоговой записке комиссии Моллов, эти подразделения были совершенно самостоятельны и не знали, что каждое из них делает, а когда вопросы розыска и разведки пересекались, то начиналась бюрократическая переписка и розыск двигался “черепашьим шагом".

Положение усугублялось, как писал в своем обзорном документе член комиссии жандармский подполковник П.П.Кашинцев, и обстоятельством чисто профессионального плана: начальники разведотделений ввопросах борьбы со шпионажем, часто обнаруживали полную некомпетентность, в том числе в понимании самих “приемов, терминов и понятий, которые для опытного розыскного офицера являются самыми обычными”.

Существенной ошибкой Военного ведомства в деле организации борьбы со шпионажем по мнению комиссии, являлся секретный характер самих контрразведывательных отделений (КРО). Как писал Моллов, они не могли “рассчитывать на весьма необходимые в их делах поддержку и содействие правительственных учреждений, а тем более общества”. “Между тем, - указывал он, - борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризовать ее, придать патриотический характер и тогда к ней примкнут силы народные, национальные”(курсив - авт.).

В числе других причин, мешающих работе, отмечались не только малочисленность аппарата, но и отсутствие реальной исполнительной власти у начальников КРО как жандармских офицеров, ибо санкцию на оперативные действия, они должны были получать у чинов генерального штаба, состоящих при соответствующих генерал-квартирмейстерах, или у самих генерал-квартирмейстеров в случае необходимости наблюдения за офицерами. Начальнику КРО, как правило младшему офицеру “добраться” до генерала, загруженного текущей штабной работой было не просто.

Возникали и проблемы взаимодействия с представителями ГЖУ, которые должны были проводить необходимые следственные действия по представлению КРО. К этому добавлялись и чисто психологические моменты. Моллов достаточно откровенно на них указал: “К жандармским чинам военная среда вообще относится недружелюбно... их терпят только по необходимости...”

Общий вывод комиссии звучал довольно пессимистично: "Таким образом, начальники бюро (т.е. КРО - В.М.), обособленные от жандармских и общеполитических органов сыска, сдавленные нелегальностью и конспиративностью, лишенные всякой исполнительской (так в тексте) власти, часто находятся в безвыходном положении и представляют из себя каких-то пасынков службы".

Решение острой кадровой проблемы существовавшей в органах военной контрразведки Моллов видел в придании статуса государственных служащих гражданским сотрудникам КРО, исполнявших обязанности чиновников-делопроизводителей, работников канцелярии, агентов наружного наблюдения.

Свои предложения по вопросам совершенствования контршпионажа в стране дал и бывший начальник КРО Главного управления Генштаба полковник отдельного корпуса жандармов В.А.Ерандаков, который с 1910 по лето 1915 года состоял в Военном ведомстве. Он более резко, чем Моллов, в своей записке высказался о возможностях военных в одиночку организовать борьбу с возросшей в годы войны разведывательно-подрывной деятельностью противника.

По сфере своей деятельности, писал Ерандаков, "немецкая шпионская организация подразделяется на военный, морской, дипломатический и торгово-промышленный шпионаж”. Причем германская разведка занимается не только сбором информации, но диверсионно-террористической и пропагандистской деятельностью. Вследствие этого, продолжал полковник, организовать успешную борьбу с таким тайным противником может лишь Департамент полиции с его органами государственной охраны и безопасности. Оценивая сложившуюся в России систему борьбы со шпионажем, Ерандаков далее нелицеприятно заявляет: “Должно по справедливости отметить, что учрежденные пять лет тому назад Главным управлением Генерального штаба органы так называемой "контрразведки" - хилы и бесправны, влачат малополезное существование, так как их деятельность направлена исключительно лишь на борьбу с военным шпионством... И если иногда деятельность этих органов и является успешной, то в большинстве случаев благодаря лишь постоянной и энергичной помощи жандармских управлений и охранных отделений, а также перлюстрационным данным, поступающим в ГУГШ..."

Главный вывод комиссии - для эффективной борьбы с разведками противника необходимо объединять усилия Военного ведомства и МВД. Причем для этого органам тайной полиции и ГЖУ необходимо было получить со стороны военных дополнительные полномочия, так и соответствующие финансовые ресурсы. Однако представители военного командования, в том числе главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н.В.Рузский, с подозрительностью встретили инициативу МВД. Белецкий решил лично доложить подготовленные предложения руководству армии. Поездка в начале 1916 года в Ставку С.П.Белецкого, его встреча с начальником Штаба Верховного Главнокомандования генералом М.В.Алексеевым как показали дальнейшие события не дали существенных результатов. Вскоре начавшаяся в МВД “министерская чехарда” и уход Белецкого с поста руководителя тайной полиции окончательно “заморозили” вопрос об изменении основ контрразведывательного дела в стране.

Несмотря на имеющиеся трудности организационного плана, русские военные контрразведчики героически выполняли свои задачи. Только на Юго-Западном фронте до марта 1916 года было разоблачено 87 австрийских и немецких шпионов, а заграничной агентуре КРО штаба VII армии удалось выявить 37 агентов немецкой шпионской организации, руководимой неким Вернером.

В контрразведывательной деятельности русский Генеральный штаб применял тактику проникновения в разведывательные органы противника. Так, еще до войны был привлечен к сотрудничеству офицер австро-венгерской армии Редль, который занимал одно время должность начальника агентурного отделения разведывательного бюро Генштаба.

К середине 1915 года, отечественная контрразведка располагала именными списками 23 разведывательных органов австро-германских войск, где готовилась агентура для массовой заброски в русский тыл. Свой весомый вклад в борьбу с иностранным шпионажем вносили и русские военные агенты (атташе) за границей. Например, военному агенту в Румынии полковнику Семенову, удалось собрать подробные сведения о 16 филиалах немецкой разведывательной службы в Румынии и предоставить в ГУГШ списки более чем 150 лиц, подозреваемых в агентурных связях с немцами. ^*

Среди успешных дел периода первой мировой войны можно назвать операцию отечественной контрразведки по пресечению деятельности германского разведывательно-диверсионного центра в Китае.

Осенью 1915 года в Главное Управление Генштаба поступили агентурные сведения о существовании в Шанхае сильной организации немецкой разведки. С целью вскрытия его деятельности по указанию руководства ГУГШ в Харбине была организована резидентура внешней контрразведки. Ее возглавил старший адъютант разведотделения штаба Заамурского округа пограничной стражи капитан Титов, имевший опыт работы в Китае. Непосредственное руководство деятельностью “пункта” Титова было возложено на начальника контрразведывательного отделения штаба Иркутского военного округа ротмистра Попова.

Успеху операции способствовало то обстоятельство, что на связь Титову был передан талантливый секретный сотрудник русской контрразведки, сумевший при помощи своих связей среди грузинской диаспоры внедриться в агентурный аппарат немцев. Им был бывший русский офицер-артиллерист сорокапятилетний Петр Кавтарадзе. Разжалованный и судимый до войны за растрату казенных денег, он оказался в Китае, и как “обиженный царским режимом” попал в поле зрения немецкой разведки, посчитавшей его способным к выполнению специальных задач. Но несмотря на свои злоключения на родине, Кавтарадзе не стал предателем.

Искусно разыграв перед немцами готовность к тайному сотрудничеству и страстное желание “отомстить за допущенную в отношении него несправедливость” он был включен в шпионско-диверсионную сеть. Германские разведчики, поверив Кавтарадзе, поручили ему организовать диверсии на Восточно-Китайской железной дороге. Вместо этого Кавтарадзе связался с русским военным командованием. Завязалась многомесячная оперативная игра, изобилующая острыми моментами. Причем не только из-за сильных ходов немцев.

В феврале 1916 года из штаба Иркутского военного округа поступили в ГУГШ новые данные о развитии операции. В докладе исполняющего обязанности генерал-квартирмейстера Генерального штаба Н.М.Потапова начальнику Генштаба о работе контрразведывательного пункта в Шанхае говорилось: “насколько действия Кавтарадзе обращали на себя внимание обдуманностью, выдержкой и осторожностью, настолько поведение капитана Титова и допущенные им уже в самом начале некоторые промахи и нетерпеливость в работе, заставили опасаться за успех столь серьезного предприятия.”

Как выяснилось, капитан Титов оказался не пригодным к возложенной на него секретной миссии. С первых дней своего пребывания в Шанхае он пришел к ложному убеждению, что какой-либо подрывной работы немцев в регионе нет. Все остальное плод подозрительности Кавтарадзе и его товарищей. Уже через месяц после своего приезда Титов стал просить ротмистра Попова об его отозвании из вывода агентуры обратно в Харбин.

Не поддавшись на успокоительные заверения Титова, начальник контрразведывательного отделения штаба Иркутского военного округа задержал в Шанхае агентуру и предоставил ей возможность действовать самостоятельно исходя из складывающихся обстоятельств.

Кавтарадзе и его ближайший помощник Вачадзе, к этому времени получившие неопровержимые доказательства противоправной деятельности немцев в Китае, были вынуждены обратиться за помощью к британского морскому агенту (атташе) в Шанхае капитану Сину. Английский офицер также занимался разработкой германской шпионско-диверсионной организации, активно действовавшей против военных интересов Лондона. Представленные союзникам агентурная информация была весьма кстати.

Генерал Потапов в своем отчете руководству Генштаба отмечал: “Благодаря добытым Кавтарадзе и его сотрудникам сведениям капитан Син имел возможность не только произвести аресты некоторых из причастных к работе организации лиц, но и возбудить против них в Шанхайском смешанном консульском суде громкие судебные процессы.” При этом был подтвержден тот факт, что германская разведка наряду с чисто разведывательными задачами активно занималась организацией диверсий на транспортных судах перевозящих русские войска, планированием крушений железнодорожных составов по линии от Владивостока в глубь России, подрывом мостов и туннелей. Все было поставлено с размахом и немецкой педантичностью. Диверсанты снабжались, как отмечалось в отчете ГУГШ, “необходимыми денежными средствами, взрывчатыми веществами и адскими машинами, - причем изготовление этих средств было сосредоточено также, главным образом, в Шанхае”. Кавтарадзе был установлен и ведущий немецкий специалист по диверсионным средствам - химик Нильсен.

Потапов с горечью писал руководству Генштаба о том, что в случае совместной деятельности Титова и Сина успех операции был бы более весомым. Нити негласного расследования агентуры КРО вели к германским дипломатам и консульским работникам. Однако, в связи с малой компетентностью Титова материалы собранные агентурной группой Кавтарадзе в судебном порядке не были реализованы.

По итогам операции капитан Титов был спешно отозван в Россию, а Кавтарадзе, проявивший в ходе нее “глубокую преданность родине и самоотверженную бескорыстную работу, настойчивость, энергию и самостоятельность” по представлению штаба Иркутского военного округа и ГУГШ, был помилован царем и возвращен в ряды армии. В дальнейшем он стал кадровым сотрудником контрразведки и внес значительный вклад в становление советской секретной службы.

Операция осуществленная П.А.Кавтарадзе вопреки воле своего непосредственного начальника показательна. Общее несовершенство системы контршпионажа давала о себе знать. На это прямо указывали наиболее дальновидные представители русской армии. Среди них яркий и значительный след в истории отечественных спецслужб оставил талантливый военный юрист, выпускник Александровской военно-юридической академии полковник А.С.Резанов. Еще будучи помощником военного прокурора Варшавского, а затем и Петроградского военных округов, до первой мировой войны он специализировался на расследовании дел по шпионажу. Александр Семенович являлся автором специального исследования по германской разведке. Кроме того, во многом благодаря Резанову была принята Сенатом в 1912 году новая редакция статьи уголовного законодательства о шпионаже, что сыграло весьма положительную роль в предвоенные годы.

А.С.Резанов наряду с Р.Г.Молловым и П.П.Кашинцевым, считал одной из наиболее острых проблем русской военной контрразведки отсутствие планомерной системы подбора, подготовки и повышения квалификации ее кадров. В декабре 1916 года в докладной записке генерал-квартирмейстеру при Верховном Главнокомандующем он писал, что в России мало лиц, знакомых с контршпионством. По его мнению, отсутствие ясного понимания контрразведывательных задач является причиной того явления, что деятельность КРО “осуществляется без видимой программы и весьма часто зависит от личности начальника, случайно попавшего в руководители целой области военного дела, чреватого последствиями”. Резанов настойчиво предлагал организовать специальные школы для офицеров и чиновников, а также для наблюдательных агентов, после успешного окончания которых их выпускники допускались бы до практической работы.

Другим подвижником отечественных секретных служб являлся генерального штаба генерал-майор Н.С.Батюшин. Николай Степанович стоял у истоков русской агентурной военной разведки, длительное время возглавлял и разведку, и контрразведку Варшавского военного округа. По признанию его противников - начальника германской военной разведки Вальтера Николаи и австро-венгерской Макса Ронге, он добился при этом значительных результатов. В годы первой мировой войны Батюшин, курировал деятельность разведки и контрразведки штаба Северного фронта, не взирая на лица вел расследования дел о так называемых "мародерах тыла" - крупных финансовых тузов и махинаторов, имевших тесные связи в придворных сферах и в распутинском окружении.

Размышляя о причины неудач русского оружия в первой мировой войне, уже находясь в эмиграции он писал: “Если нашу тайную разведку мирного времени на основании утверждений наших противников, можно считать хорошо поставленной, то далеко того нельзя сказать про тайную разведку военного времени. Главное тому объяснение - недооценка на верхах этого могучего средства в руках командования” Так, в начале войны весь опытный персонал разведотделения ГУГШ во главе с генералом Н.А.Монкевицем был направлен не в Ставку Верховного главнокомандующего, а в армейские штабы. На их место были поставлены совершенно неопытные и молодые офицеры. В самой же Ставке, отмечал далее Батюшин, настолько не придавали значения делу разведки, что даже не создали особого разведывательного отделения для общего руководства разведработой в армиях и постановки задач Главному управлению Генштаба. Этим же обстоятельством, как считал Батюшин, объясняется и полное игнорирование дела радиоразведки и безопасности радиосвязи, что дорого обошлось русской армии.

Убийственно звучит вывод Батюшина: “В результате этого небрежения всю Великую Войну мы вели вслепую... таким образом блестящий опыт тайной разведки мирного времени был сведен почти на нет во время... войны, ...благодаря сведения ее на роль пасынка, как то было до русско-японской войны.”

В годы войны пишет Батюшин, контрразведка также была брошена ГУГШ на произвол судьбы. Ставка Верховного главнокомандующего не интересовалась работой контрразведывательных отделений нижестоящих штабов, а главное - не было создано центрального органа управления контрразведкой.

К сожалению, в принятом в 1915 году "Наставлении по контрразведке в военное время", этот главный недостаток не был устранен. Существующее в Главном Управлении Генштаба подразделение, писал Батюшин, являлось лишь регистрационным и отчетным учреждением, а не руководящей инстанцией.

Полное игнорирование военным руководством опытных специалистов разведки и контрразведки, которые рассматривались, как рядовые офицеры генерального штаба, не использование их специальных знаний и опыта привело к тому, пишет Батюшин, что “мы заплатили сотнями тысяч жизней, миллионами денег и даже существованием самого государства”.

* * *

Изучение архивных документов показывает, что причины слабости армейских спецслужб коренились не только в самой системе их организации или недостаточной квалификации оперативного состава, но и в общей недооценке высшем командованием русской императорской армии и самим царем самой проблематики тайного противоборства. Аристократическая элита Империи, в отличии от военно-политических кругов стран Антанты, так и не сумела в ходе первой мировой войны осознать наступление новых реалий, начало становления эпохи тотального шпионажа. Зашоренная в своих воззрениях на процессы вооруженной борьбы, идеологически и ведомственно расколотая, государственная бюрократия и высшая знать не воспринимала предупреждения здравомыслящих представителей армии и общества.

Между тем информация становилась могучим оружием и инструментом политического влияния и достижения победы. Массивы картотек “подучетного элемента”, налаживание жесткой разрешительной системы на въезд и выезд из страны, развитие телеграфного и телефонного контроля, эффективная военная цензура, ограничение деятельности капитала враждебного блока - все это давало дополнительные преимущества в тотальном противостоянии.

Стабильность тыла - вот ключ к победе в условиях затяжной окопной войны, войны на истощение национальных экономик. В этих условиях особую остроту приобретали вопросы быстрого освоения сферы экономической и пропагандистской борьбы, проведения единой государственной информационной политики в печати, централизации государственного и военного управления, в том числе и по линии спецслужб.

В царской России преодолеть ведомственную разобщенность и объединить усилия различных госструктур, как теперь принято говорить в сфере “национальной безопасности” не удалось. Все предложения специалистов на сей счет так и остались на бумаге.

Последовавший после февраля 1917 полный развал агентурного аппарата тайной полиции, работавшего и по линии контршпионажа, принятие Временным Правительством на волне революционной эйфории рокового для себя решения о проведении своеобразной “люстрации” - запрете на службу по специальности в органах контрразведки в постфевральской России жандармских офицеров-розыскников, а также чиновников, выходцев из охранных отделений Департамента полиции (составлявших наиболее подготовленный и профессиональный контингент армейской контрразведки) непоправимо подорвало “специальный ресурс” нового Правительства.

Это с очевидностью проявилось летом семнадцатого при бесплодных “метаниях” в поисках ушедших в подполье большевистских вождей молоденьких юнкеров, недоучившихся студентов и их руководителей офицеров-фронтовиков, сменивших окопы на специфический труд “охотников за шпионами”. Мобилизованные по призыву Временного правительства на место разогнанных революционерами контрразведчиков царского времени, даже при содействии спецслужб Антанты они не смогли справиться с этой задачей. Поэтому и с этой точки зрения, режим Керенского, лишенный как специального так и военно-силового потенциала (после провала выступления Лавра Корнилова) в октябре семнадцатого был фактически обречен.

Победившая власть большевиков не стала повторять ошибок своих предшественников. При этом русская розыскная традиция, несмотря на гибель в огне революционной стихии почти всех своих носителей, безвозвратно не исчезла. Она, словно подтверждая действенность законов диалектики, была возрождена в новых исторических условиях в структурах советских органов госбезопасности.

Виктор Иванов

КОМПРОМАТ КРАСНОЙ КАРТОТЕКИ

Оказывается, поиск компромата – старая российская традиция.

Но если в начале века объем порочащих сведений умещался в пятисотстраничной картотеке, то сегодня не хватит и десятка чемоданов. Пожалуй, скоро компромат будут грузить бочками. А цель и тогда и сейчас была одна – расправиться с неугодными. Впрочем, если сегодня дальше грубого шантажа и криминальных разборок дело не идет, то раньше летели головы и людей стирали в лагерную пыль.

Тайны всегда завораживали. Особенный смысл для правящих группировок они приобретали в условиях борьбы за власть, за право влиять и безгранично управлять. К их разгадке подключалось немалое число специалистов и соответствующих служб, а судьба их носителей довольно часто зависела от «ценностей» или «опасностей» этой информации.

Атмосфера интриг и шантажа в среде сталинской бюрократии не могла поддерживаться без компроматов друг на друга. Особенно острая потребность в них почувствовалась в обстановке погромов «декоративной» политической оппозиции (эсеров, меньшевиков, троцкистов, сапроновцев, безвожденцев и пр.) в 20-е годы. Агентурное осведомление, перлюстрация, донесения бывших полицейских структур – все было сориентировано на добычу компромата. Сталин и сам поучал, что в этом деле основными методами являются слежка, шпионаж, залезание в душу и даже издевательство.

Но, с одной стороны, во всем этом не хватало эпатажа, с другой – власти опасались неожиданной утечки сведений о себе и особенно некоторых деталей из личной и политической жизни до и в период октябрьских событий.

Такие сведения необходимо было заполучить немедленно, а их носителей тщательно изолировать. Арест в 1925 году Полномочным Представительством ОГПУ в Ленинградском военном округе (ПП ОГПУ в ЛВО) Михаила Николаевича Лебедева, одного из руководителей Контрразведывательного Отделения (КРО) штаба Петроградского военного округа (ПВО) в годы первой мировой войны, показал, что эти опасения большевистского руководства не были лишены основания.

Тогда впервые Сталин через Генриха Ягоду, лично наблюдавшего за ходом следствия по этому делу, узнал о существовании в КРО ПВО особой картотеки на представителей различных политических партий и групп, действовавших в России до октября 1917года, которую по крупицам собирали царские контрразведывательные службы и аналогичные структуры Временного правительства.

Позже, когда были арестованы еще 17 бывших сотрудников контрразведки Временного правительства, выяснилось, что «большевистский» раздел специальной коллекции КРО ПВО, насчитывающий около 500 карточек, имел красный цвет, за что и получил среди сотрудников название «красная картотека».

Значительная часть этих документов содержала информацию о партийной деятельности и некоторых обстоятельствах личной жизни руководящих персон РСДРП, хранила сведения оперативного характера, шифры литерных дел и агентурных разработок по ним. Специальной символикой помечались материалы на платных агентов и осведомителей в большевистской среде. В картотеке были представлены материалы на Зиновьева, Каменева, Свердлова, Сталина, Молотова, Бухарина, Ленина. В ней упоминались некоторые адреса явочных квартир, мест отдыха, круг знакомых, средства существования и многое другое. Потенциально картотека становилась удобным оружием шантажа и преследований.

Картотека содержала сведения и о финансовых операциях большевистских дельцов, нанесших ущерб партии и ее организациям, но скрытых руководством от рядовых членов. Перехваченные КРО ПВО закодированные телеграммы большевистских финансовых эмиссаров свидетельствовали о возрастающей их активности, особенно к осени 1917 года. Где и каким образом большевистский центр в Петрограде доставал такие средства, оставалось для контрразведчиков загадкой.

Главное, что вытекало из первичных сведений, полученных о «красной картотеке» в ходе допросов, сводилось к следующему: Временному правительству удалось спасти «агентурные записки», личные дела секретных сотрудников и практически все архивы подразделений Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов. Однако многое из имеющегося не могло быть использовано любителем «острых политических блюд» для нужд своей убийственной кухни. Где-то в недрах хранилищ оставались очень важные компроматы и найти их нужно было в самые короткие сроки. Травле политической оппозиции явно недоставало охотничьего азарта и хитроумной изобретательности.

Хотя М.Н.Лебедев в 1925 году дал довольно подробные объяснения о целях и задачах КРО ПВО в годы первой мировой войны, восстановить на допросах все подробности исчезновения «красной картотеки» в октябрьские дни он не смог. Не удалось это сделать и сотрудникам контрразведки Гредингеру (арестованному в начале 1928 года) и Коропачинскому, занимавшимся в феврале-октябре 1917 года в КРО округа политическими делами. О ее судьбе мог поведать, пожалуй, только последний начальник контрразведки ПВО Николай Дмитриевич Миронов, но большевики «потеряли» его сразу же после революционных событий. По инструкции КРО ПВО картотека подлежала консервации, а за ее сохранность нес ответственность один из сотрудников отделения. Возможно, что она была вывезена в Вологду вместе с другими важными документами военной контрразведки ПВО. По косвенным свидетельствам, это должен был осуществить Волькенштейн. Что касается материалов, на основе которых пополнялась картотека, то все они были уничтожены еще до переворота.

О «красной картотеке» новые власти вспомнили лишь в конце 1927 года, после открытого выступления Троцкого и его сторонников против сталинской тирании. Тогда в Советской России и за границей, с подачи неизвестных для властей лиц, стали появляться отдельные заметки и статьи о Сталине и его подручных с довольно разоблачительными подробностями о их «революционной деятельности» и личной жизни до и в период октября 1917 года. Все это свидетельствовало о полной информированности источников, а также об их связях с лицами, обладающими такой «убойной» информацией.

Сталин не исключал, что столь полные «источники» находятся в России и ждут удобного случая для начала «шантажа и провокаций». Сначала подозрение пало на бывшие правоохранительные структуры царского и Временного правительств, а впоследствии – на хранителей государственных и личных архивов Москвы, Ленинграда, Харькова и других крупных городов.

В результате этого уже к марту 1928 года органами ОГПУ Ленинграда по указанию из Москвы были арестованы практически все сотрудники КРО ПВО, работавшие там в период с февраля по октябрь 1917 года: Андреев Д.А., Петров В.М., Волькенштейн А.М., Гредингер Л.П., Курьев М.М., Исаев Д.В., Кучков И.О., Деменчук и.В., Лященко Я.Г., Кравченко А.П., Счастный Р.И., Кириллов П.П., Блеклов Н.Н., Стасов П.И., Васьков И.П., Гнедич Н.М. и Михайлов А.П.

29 октября 1928 года следственное дело № 366 по обвинению гр.Андреева Д.А. и др. (всего 17 человек) по ст. 52-13 УК РСФСР было закончено. В начале ноября прокурор Ленинградской области присоединился к предложению ПП ОГПУ в ЛВО о направлении дела в Особе Совещание при Коллегии ОГПУ.

Хотя следствие вели поочередно московские и ленинградские сотрудники ОГПУ, а Ягода лично наблюдал за ходом расследования деятельности бывшего КРО ПВО, вмешиваясь и корректируя усилия оперативников, выйти на «красную картотеку» так и не удалось.

Арестованный в третий раз в марте 1935 года М.Н.Лебедев был доставлен к Прокурору Союза ССР Вышинскому, который имел с ним довольно продолжительный разговор, о содержании которого в документах нигде не упоминалось. Предположительно прокурора страны интересовали некоторые сведения добытые КРО ПВО на персоналии из ближайшего окружения вождя, а вполне возможно и имеющиеся у контррразведчиков Временного правительства данные о Сталине и о нем самом. Был допрошен и А.М.Волькенштейн, который занимался в КРО ПВО вместе с Мироновым, Афанасьевым и Колоктаевым (последний из министерства юстиции Временного правительства – В.И.) разработкой дел Генерального Штаба и Департамента полиции, связанных с деятельностью Ленина и Союза Русского Народа. Следствию очень хотелось знать не о деятельности «вождя мирового пролетариата», а о поведении его соратников: Зиновьева, Каменева и др.

Дело о контрразведчиках Временного правительства заставило центральный аппарат ОГПУ подготовить предложения Сталину о необходимости основательной документальной проверки всех архивов и хранилищ Ленинграда, проведения оперативных мероприятий в отношении их сотрудников и специалистов взаимодействующих организаций. Выяснилось, например, что в архивах хранится много неучтенной и неизвестной властям информации, связанной главным образом с деятельностью различных ведомств и учреждений прошлых правительств.

Как стало ясно из допросов бывших сотрудников КРО ПВО, многие из них в свое время пользовались обширной справочной информацией в оперативных и иных целях, даже из вполне открытых архивных фондов и частных архивных собраний.

Начиная с ноября 1928 года из архивов Ленинграда энергично изымались и без права копирования отправлялись в Центр все сведения, касающиеся большевистской элиты. Под особый контроль была взята работа государственных архивов, находящихся в городе и обрабатывающих поступающие к ним от различных учреждений и частных лиц материалы. Вещественные доказательства в форме отдельных сводок, докладов, донесений, изъятие у обвиняемых, также отправлялись в Центр.

Скорее всего, именно так было спровоцировано появление в октябре 1929 года в ПП ОГПУ в ЛВО «архивного дела» библиотеки Академии наук (БАН) в Ленинграде, ставшего предтечей «Академического дела» 1929-1931 годов и нанесшего непоправимый урон российской исторической школе.

Однако повальная чистка архивных хранилищ положительного результата не дала. «Красную картотеку» обнаружить не удалось. Поговаривали, что ее надо искать в Финляндии, но достоверных данных о перемещении документов в ходе расследования получено не было.

Закончилась неудачей и попытка властей добыть необходимую информацию у арестованных в ноябре 1929 года 19 бывших сотрудников «черного кабинета» (ЧК) Петроградского почтамта, занимавшихся перлюстрацией корреспонденции, в том числе большевистской. Карпов С.И. – помощник заведующего канцелярией почтамта и его коллеги (в ЧК) Тизнгаузен В.Я. и другие предпочли дать поверхностные и далеко не интересные для инициаторов погрома цензоров сведения. Кто и куда отправлял перлюстрированный ими материал, они «забыли» или «не знали». Стало известно лишь, что старший цензор Мардарьев М.Г. пытался предложить Керенскому проект продолжения работ ЧК, но получил отказ. Перед ликвидацией ЧК Мардарьев уничтожил все техническое имущество и главные секретные материалы, относящиеся к нему. В конце мая 1917 года кабинет прекратил свое существование.

Судьба арестованных бывших сотрудников КРО ПВО и ЧК была неразделимо связана с судьбами сотен тысяч «бывших людей». Все они прошли через круги ГУЛАГовского ада и остались там навсегда.

Виктор Иванов

МОСКВА БАНДИТСКАЯ

В окаянное время мы живем. Грохочут взрывы, автоматные очереди прошивают трамваи, а пистолетные выстрелы столь же обыденны, как треск петард. Смерть может настигнуть человека в любое время, в любом месте – в квартире, подъезде, офисе, на улице. Словно сбывается библейское пророчество: «…сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов». Кровавые разборки за передел сфер грабежа уносят жизни не только криминальных авторитетов, но и безвинных граждан. Даже на кладбище, в последнем пристанище измученного тела и духа, священном месте для каждого – будь то верующий или атеист, - даже здесь подонки не дают покоя усопшим, бестрепетной рукой приводя в действие адские машины, превращая в кровавое месиво пришедших сюда для поминовения…

Впрочем, такое в нашей истории уже бывало, когда на улицах столицы и в других городах не только ночью, но и среди бела дня убивали, грабили, насиловали, гремели выстрелы и полыхало пламя взрывов. Мы публикуем фрагменты из уникального документа 70-летней давности, которые отражают факты еще более дальнего времени – первых лет после революции 1917 года. Он поучителен для нас схожестью ситуации, но главное тем, как в необычайно короткие сроки удалось обуздать бандитизм в Москве.

Документ именуется так: «Обзор деятельности ударной группы по борьбе с бандитизмом московской чрезвычайной комиссии» и охватывает период с 1918 по1927 год. Мы приводим его с сокращениями, часть – в изложении, с небольшими редакционными комментариями.

Но вначале небольшое предисловие.

«Благодарность» за амнистию

Иные «объективисты» утверждают, что ростом преступности Россия обязана Октябрьской революции. Нет. Всплеск бандитизма произошел раньше и связан он с Февральской революцией. Она выпустила из тюрем не только политических узников, но и всех уголовников, осужденных царским правительством. Со всех концов России в Москву потянулись имеющие богатый опыт взломщики, налетчики и убийцы. Они искусно использовали слабость Временного правительства и политическую неразбериху, быстро приспособились к обстановке, хорошо вооружились. По существу, после Октябрьского переворота Советской власти пришлось столкнуться с бандитизмом, настолько усилившимся, что с наступлением темноты население красной столицы воздерживалось выходить на улицу. Вооруженные налеты среди белого дня на артельщиков и государственные учреждения, сопровождавшиеся человеческими жертвами, стали обычным явлением. Учреждения уголовного розыска, доставшиеся от дореволюционного времени, и слабо вооруженные милицейские посты не представляли серьезной угрозы для преступников… Известный бандит Сафонов по кличке «Сабан», узнав, что его разыскивают, явился с подельниками в 27-е отделение милиции и разогнал весь комиссариат. Весьма показателен и такой случай.1 мая 1919 года в седьмом часу вечера 5 налетчиков в открытую «промышляли» на Воздвиженке. Бандиты шли от Никитских ворот по обеим сторонам улицы, грабя всех хорошо одетых прохожих. Награбленное складывали в машину, которая медленно ехала посередине мостовой…

Для борьбы с особо опасными представителями уголовного мира была создана особая группа МЧК, впоследствии реорганизованная в подотдел, секцию по борьбе с уголовными преступлениями, 8-е отделение и затем уже – в ударную группу по борьбе с бандитизмом… Отрывки из отчета о ее деятельности мы и предлагаем вниманию читателей.

Не щадили и своих

В «Обзоре…» приводятся наиболее крупные по своей преступной деятельности шайки ^*.

«Организация бандитов количеством в 23 человека, руководителями которой были известные, неоднократно судившиеся воры-рецидивисты Плещинский Григорий по кличке «Гришка Адвокат» и Евстафьев Степан по кличке «Стека». В начале своей деятельности шайка оперировала в Хамовническом районе, затем стала понемногу увеличиваться и впоследствии охватила Москву и окрестности. Рядовые члены организации имели в прошлом, при царизме, по нескольку судимостей и освободились из мест заключения благодаря революции. Тесно спаянная банда от уличных вооруженных ограблений перешла на более крупные ограбления советских учреждений. Располагая автоматическим оружием и бомбами, за короткий промежуток времени бандитская организация совершила ограбления:

…правления пивоваренного завода Корнева-Горшкова на сумму 900 тысяч рублей.

…кассы Главсахара на сумму 2 миллиона 15 тысяч рублей.

…артельщиков водокачки на 400 тысяч рублей. При перестрелке с милицией один из участников налета, по кличке «Мишка Жид», был убит. При дележе награбленного руководитель организации застрелил одного из участников…

…управления Виндаво-Рыбинск. ж.д., расположенного в трех этажах на Сретенском бульваре. Налетчики заняли все входы и выходы, перерезали телефонные провода и, под угрозой оружия, принудили лечь на пол служащих управления. Отступая, бандиты отстреливались, а их атаман Евстафьев, бросил бомбу, которой убито трое случайных прохожих.

…двух артельщиков артиллерийских складов за Крестовской заставой около села Алексеевского… Грабители убили милиционера и ранили шофера, сопровождавших артельщика. При дележе похищенного главарь организации Плещинский убил одного из соучастников – Александра Грума.

Шайка известных бандитов Сафонова Николая по кличке «Сабан», Андреева Александра по кличке «Зюзюка» и Павлова Николая по кличке «Козуля». Организация объединяла 34 человека высококвалифицированных преступников с богатым уголовным прошлым… Организация шайки закончилась в период февральской революции. За незначительный промежуток времени ею совершены следующие крупные преступления:

Вооруженное ограбление фабрики «Богатырь» на 660 тыс. рублей.

Вооруженное ограбление артельщика Александровской ж.д. на сумму 150 тысяч рублей на Страстной площади. Вооруженное ограбление особняка Иванова на сумму 200 тысяч рублей. В момент налета Павлов… изнасиловал дочь владельца особняка.

24 января 1919 года… банда, разъезжая на двух закрытых автомобилях по улицам города, в течение нескольких часов без всякой цели убила 16 постовых милиционеров в районах Долгоруковской улицы, Оружейного переулка, Лесной улицы и Тверской заставы… Налетчики подзывали постового к машине, справлялись у него, как проехать в какой-нибудь переулок, и в тот момент, когда милиционер открывал рот, чтобы дать нужную справку, производили в упор в голову несколько выстрелов… Милиционеры отказывались стоять на постах в одиночку, что вызвало соединение нескольких сторожевых единиц в пикете.

Вооруженное ограбление рабочего кооператива на Мясницкой улице на сумму 400 тысяч рублей…

Вооруженное ограбление Волжско-Камского банка на сумму 600 тысяч рублей.

Вооруженное ограбление фирмы «Проводник» на Мясницкой улице на 300 тысяч рублей. Отступая, Сафонов бросил бомбу, осколками которой убиты артельщик и милиционер.

Вооруженное ограбление артельщика Курской ж.д. возле Земляного вала и убийство двух сопровождавших его милиционеров…

Вооруженное ограбление и зверское убийство семьи фабриканта Иванова на Дмитровском шоссе… Бандиты похитили бриллианты и золотые вещи на сумму 1,5 миллиона рублей…»

Возмездие настигло «Сабана» в городе Лебедяни, где ему удалось скрыться послед операции по ликвидации банды. В Лебедяни он тоже успел обагрить свои руки кровью. Среди его жутких преступлений – жестокая расправа с родной сестрой: бандит вырезал всю ее семью, состоявшую из восьми человек. Во время преследования «Сабан» отстреливался из двух маузеров, пытался бомбами проложить себе дорогу, но был все-таки схвачен. По требованию жителей Лебедяни его расстреляли публично.

Бандит – сын каторжанина

Не меньшую известность своими преступлениями приобрела банда, руководимая кошельковым (кличка «Янька»), Сергеем Емельяновым (кличка «Сережа Барин») и Григорием Мартазиным. Кошельков унаследовал свою разбойничью профессию от отца-каторжника, который был осужден еще до революции за разбойные нападения и умер в Сибири. Свою деятельность банда начала в районе Сокольников, а по мере количественного роста охватила всю Москву и окрестности. Вот некоторые из перечисленных в документе преступлений:

«В октябре 1918 года главарь банды Кошельков сопровождался из гор.Вязьмы в Московскую чрезвычайную комиссию под конвоем трех человек. На Мясницкой улице члены шайки передали Кошелькову буханку хлеба, в которой был запрятан(в документе: «запечен». – Р.И.) заряженный пистолет системы «кольт». При содействии бандитов Кошельков убил двух конвоиров и скрылся.

Вооруженное ограбление сберегательной кассы на Покровке на сумму 100 тысяч рублей.

Вооруженное ограбление артельщика в помещении вокзала Николаевской ж.д. с убийством милиционера и машиниста…

В январе 1919 г. на Сокольническом шоссе близ Краснохолмского моста бандой Кошелькова был остановлен автомобиль, в котором ехал Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ленин. Бандиты под угрозой оружия отобрали у Ленина автомобиль, револьвер системы «браунинг», документы и скрылись…»

Подробно об этом и других преступлениях банды наш журнал рассказывал в № 2 за 1993 год. Здесь же отметим, что за ней числится зверское убийство сотрудников уголовного отдела МЧК Ведерникова, Караваева и Зустера.

Массовые уличные ограбления прохожих 1 мая 1919 года на Воздвиженке и убийство трех милиционеров, высланных для задержания бандитов, - тоже дело рук этой шайки.

Но и сама банда уже была в плотном кольце чекистов. 10 мая 1919 года Кошельков, мартазин, Хохлов и Иванов были застигнуты врасплох в кофейной у Пречистенских ворот. В завязавшейся перестрелке главарям удалось скрыться, один из бандитов был убит, другой задержан. Через четыре дня сотрудники ЧК установили притон шайки (в жилище некоего Черкасова поКонюшковскому переулку). Во время операции в ожесточенной перестрелке были убиты. Но трем бандитам Кошелькову и Мартазину опять «подфартило»: выбив оконную раму, отстреливаясь и ранив сотрудника ЧК, они скрылись.

А вот, наконец, последнее «дело»… конец банды Кошелькова.

«10 июня 1919 года под руководством Кошелькова и Емельянова было совершено вооруженное ограбление контрлы Афинерного завода на Донской улице, где бандиты похитили 3,% фунта слитков золота и 4 фунта платины.

21 июня 1919 года были получены сведения, что Кошельков и Емельянов… скрываются на конспиративной квартире в доме № 8 по Старому Божедомскому переулку; немедленно спланировали операцию, около 5 часов вечера атаковали Кошелькова и Емельянова. На команду «руки вверх» они открыли стрельбу из автоматических револьверов… Емельянов был убит наповал, а Кошельков тяжело ранен и скончался через 18 часов. У Емельянова изъяли две заряженные бомби и один револьвер системы «наган», у Кошелькова – два «маузера» с выпущенными патронами, револьвер системы «браунинг», отобранный им во время ограбления Ленина, документы на имя сотрудников МЧК Караваева и Ведерникова, отнятые Кошельковым после их убийства.

Целиком возвращены также похищенные золото и платина.

Спецы по кооперативам

Приблизительно в тот же период времени в районе Петровского парка и Бутырской заставы организовалась шайка вооруженных бандитов численностью 13 человек. Они занимались вооруженными ограблениями кооперативов. Руководили шайкой Гусев Иван («Гусек»), старый вор-рецидивист, и Дмитрий Николай, он же Орлов «Айдати». Последний именовал себя командиром 3-го Татарского стрелкового полка, имел полковую печать и использовал ее снабжая участников шайки всевозможными документами… Шайка совершила следующие преступления:

«В декабре 1918 года – вооруженное нападение на кооператив… по Новослободской улице; во время перестрелки налетчики тяжело ранили милиционера…

Ограбление склада «Богатырь» и кооператива по Бутырской улице.

Ограбление рабочего кооператива у Бутырского моста… и кооператива с убийством милиционера, охранявшего магазин, на верхней Масловке в конце 1919 года…»

Конец 1919 года стал для банды погребальным, хотя при ликвидации она оказала ожесточенное сопротивление.

Недолог был век и гастролеров из Иванова-Вознесенска – бандитов Кожевникова, Виноградова, Марзаева. В Москве они появились в июне 1919 года. Кожевников за вооруженное ограбление в Иваново-Вознесенске кассы безработных, где он разжился кругленькой суммой в 1 миллион 700 тысяч рублей, постановлением губчека был приговорен к расстрелу. Содержался во «Владимирском централе». Но оттуда сбежал.

В момент задержания в Москве бандиты отчаянно сопротивлялись. В завязавшейся перестрелке Виноградов был убит, Кожевников ранен, а Марзаев захвачен невредимым. После ликвидации выяснилось, что за этими бандитами числятся и другие преступления.

Выкормыши «Сабана» и «Яньки»

Еще не успели отзвучать последние выстрелы по бандам Сафонова и Кошелькова, как шайка озверелых налетчиков, бывших в подчинении «Сабана», вновь соорганизовавшись под руководством каторжника Морозова по кличке «Пашка Новодеревенский», заявила о своем существовании целым рядом кошмарных преступлений. Она действовала в основном на территории Московской губернии. Большинство членов банды при царизме было осуждено на каторжные работы за разбойные нападения. Жестокими преступлениями они «отблагодарили» революцию за амнистию. Вот кровавый след их деяний, который приводится в Обзоре МЧК:

«Ограбление ф-ки Полякова (бывш. Викулы Морозова) при станции Обираловка (ныне г.Железнодорожный. – Р.И. ) Нижегородской ж.д. на сумму 200 тысяч рублей.

Ограбление артельщика 1-й стрелковой школы на переезде села Карачарова на сумму 150 тысяч рублей. Налет сопровождался убийством милиционера…

Ограбление и зверское убийство двух семейств в числе 10 человек в доме № 10 по Банному пер., и в доме № 14. 1, близ Рогожской заставы. В первом месте по приказанию главарей шайки всех потерпевших вывели в сарай и изрубили топором. Во втором месте жильцы… подверглись той же участи.

Ограбление Салтыковского Совета по Нижегородской ж.д.; в помещении учреждения бандитами расстреляно 5 милиционеров.

Ограбление и зверское убийство 11 человек на платформе Соколовской Ярославской ж.д…»

Кроме перечисленных на счету этой организации множество одиночных убийств и ограблений.

Банду эту «выводили», как говорится, постепенно, по мере выявления местонахождения ее членов, Близ Краснохолмской набережной чекисты взяли бандита Михаила Михайлова («Мишка Хива»). Несколько позднее на квартире своей сожительницы в Кускове был задержан Сергей Капустин («Сережа Капустка») с арсеналом оружия. В Перово накрыли Смирнова Степана («Степка Рябой») и Милешкина Петра… В Богородском в засаду чекистов попал и главарь шайки Павел Морозов… Ему удалось скрыться, остальные бандиты или были убиты в перестрелке или арестованы. Но «Пашке Новодеревенскому» недолго оставалось жить: главаря порешил при дележе награбленного, говоря современным языком, свой же «братан». Бесславный конец жестокого, расчетливого убийцы наступил в селе Владычине по Нижегородской железной дороге. Но и арестованные бандиты не ушли от возмездия: постановлением Коллегии МЧК все они расстреляны…

Грабеж огородников

В конце 1919 года за Бутырской заставой в селах Останкино и Свиблово произошла серия вооруженных ограблений огородников. В ряде случаев грабежи сопровождались изнасилованиями и убийствами.

По характеру преступлений можно было с уверенностью сказать, что оперирует одна и та же организация, приметы налетчиков, по описанию потерпевших, совпадали, да и метод преступлений был схожий. Это дело успешно закончилось ликвидацией шайки – 10 опытных и опасных бандитов, неоднократно судившихся в прошлом. В момент ареста главарь организации Николай Константинов («Хрящик») оказал отчаянное вооруженное сопротивление, но был обезврежен…

Спустя полгода в том же самом районе появилась вторая банда налетчиков численностью в 20 человек. Во главе ее стояли Иван Румянцев («Матрос») и брат известного расстрелянного бандита Иван Ложкин («Золотой Зуб»). Объектом своего вооруженного разбоя банда избрала тех же огородников, которых не успела ограбить шайка Константинова…

Но разбойничала она недолго, ее постигла та же участь, что и предшественницу.

Шофера с большой дороги

Пожалуй, наиболее удачливой считала себя банда из шоферов, о деяниях которой авторы «Обзора…» живописуют так:

«В октябре 1920 года в 12 час. 30 мин. Дня в Третьяковском проезде, что на Никольской улице, в самом центре города, был остановлен проезжавший на машине и сопровождаемый двумя конвоирами из Народного банка артельщик, имевший в кузове машины 8 мешков денег в сумму 287 с половиной миллионов рублей. Налетчики в числе 8 человек, располагая заранее приготовленным грузовым автомобилем, выстрелами из револьвера убили одного охранника и, захватив деньги, скрылись. На четвертый день послед происшествия на 4-м просеке Сокольников был найден убитым неизвестный гражданин, впоследствии оказавшийся красноармейцем штрафной роты Симоновым. Несколько позднее по улицам Москвы разъезжал автомобиль, и сидевшие в нем лица выбирали красивейших женщин из числа попадавшихся навстречу и подвидом ареста увозили их за Дорогомиловскую заставу, где под угрозой оружия насиловали… Усилиями сотрудников уголовной секции было установлено, что описанные выше деяния совершает одна и та же шайка, объединяющая 20 человек и возглавляемая двумя шоферами гаража Реввоенсовета Республики и гаража ГВИУ ^* Ивановым Владимиром Викторовичем и Голышевым Павлом Дементьевичем. Рядовые члены организации почти все без исключения по специальности были шоферами и служили в различных учреждениях. При ликвидации у злоумышленников были обнаружены и отобраны автоматические револьверы всех систем с большим количеством боевых патронов и почти целиком все награбленные деньги… В процессе расследования выяснилось, что этой шайкой совершены еще несколько ограблений, а именно: налет на артельщика фабрики «Богатырь» на сумму 3 с половиной миллиона рублей, ограбление артельщика Центропленбежа на ту же сумму, налет на артельщика в Разгуляе на 10 миллионов рублей…»

«Мануфактурщики»

В связи с инфляцией, острейшей нехваткой товаров первой необходимости, обесцениванием денег (в 1921 году пуд ржаной муки стоил, например, в среднем 140 тысяч рублей, картошки – 20 600 рублей) «перепрофилировалась» и часть преступного мира. В сводках Московского управления уголовного розыска уголовной секции МЧК все больше сообщений о кражах и ограблениях складов и производственных предприятий. Тревожные известия заставили и чекистов переориентировать силы. За короткое время был ликвидирован не один десяток бандитских формирований. Наиболее серьезными по своей опытности и опасности являлись следующие:

«Организация бандитов численностью в 10 человек, коей руководили неоднократно судившиеся в прошлом Бондарев по кличке «Бондарь» и Клюиков Иван по кличке «Хулиган». Члены шайки ютились в районе Марьиной рощи и Неглинного проезда, были оснащены хорошим автоматическим оружием и великолепным… воровским инструментом. 9 июля 1920 года этой организацией был ограблен склад союза рабочих парикмахеров в доме № 21 по Петровке улице, откуда похищено 8 000 аршин мануфактуры… склад МПО № 113: злоумышленники вывезли кожу и обувь,.. из бывшего склада Лисянского похищено большое количество продовольствия.

В сентябре 1920 года подвергся ограблению склад цейхгауза 152 сводного эвакуационного госпиталя в доме № 10 по Большой Грузинской улице, откуда похищается 140 пудов масла и 6 мешков сахара. 24 октября 1920 года, проломив стену и открыв секретные замки на дверцах склада отдела просвещения Городского (районного) Совета в доме № 13 по Рождественской улице, злоумышленники увозят 150 кусков разной тяжелой мануфактуры…»

В районе Хитрова рынка сколотилась банда из 41 человека под руководством Ивана Савостьянова («Краснощеков»), Михаила Разумовского и его сожительницы Анны Славожениковой. Банда устраивала вооруженные налеты на государственные предприятия, заводы, склады и фабрики. Их на счету бандитов набирается около четырех десятков.

Чуть позже в этом же районе –Хитрова рынка и Оружейного переулка – организовалась вооруженная шайка во главе с Николаем Зоткиным и Григорием Пурпле, которая также специализировалась на грабеже складов, магазинов и фабрик. Шайку накрыли в момент ограбления военно-обмундировочной фабрики Центроэвака по Долгоруковской улице.

Действовали в Москве и «национальные бригады». Одна из них – «латышская группировка». Во главе ее стояли Александр Соло («Донатыч») и Меднис («Кнабе»). Шайка располагала разнородным набором воровских инструментов и оружия, действовала в центре города, имела постоянных богатых скупщиков. В квартирах были устроены заделанные в стены тайники для хранения ворованного. Вот неполный перечень преступлений этой банды:

«Вооруженное ограбление… закройной мастерской Центросоюза,.. где похищено 173 гросса ниток и 3 воза мануфактуры. Несколько позднее то же преступление было повторено и из того же учреждения вывезено 190 гросс ниток и 4 000 аршин мануфактуры… Ограбление склада белого металла на Кузнецком мосту, откуда похищено несколько десятков ящиков металлической столовой посуды… Ограбление склада народного образования… по Салтыковскому переулку, откуда вывезено 18 000 аршин шерстяной мануфактуры…»

«…пойманы и расстреляны»

Бандиты вносили страх, неуверенность в души людей, пытались дестабилизировать социальную и экономическую ситуацию, подорвать неокрепшую власть. Террором. Насилием. Разбоем. Изготовлением фальшивых денег.

Листая, как сказали бы сейчас, оперативные сводки тех лет, невольно удивляешься высокой эффективности (опять же по современной терминологии) работы сотрудников МЧК. Немногочисленные, плохо вооруженные, почти не имея средств передвижения, наблюдения, плохо одетые и обутые, зачастую голодные, они тем не менее затрачивали по сравнению с сегодняшними «сыщиками» очень мало времени на обнаружение банд и их ликвидацию. У них не было за плечами многолетнего опыта «гениев сыска» прежнего царского режима. Но они были одержимы, зачастую работали по 30-40 часов без сна и отдыха. Они опирались на население. А еще они были искренни, доверчивы, порой наивны и расплачивались за это своими жизнями.

Но несмотря на «протоколы», неимоверные трудности, ранения и потери, московские чекисты взяли верх над бандитами. «В начале этого года в Москве существовал невероятный грабеж, борьба с которым была почти бесплодна… Не проходило ни одного дня без грабежей и убийств. У бандитов были свои автомобили, свои шоферы и своя прекрасная организация. Наглость бандитов достигала крайних пределов. Теперь уголовный отдел поставил дело так, что мы можем спокойно сказать, что у нас больше не существует бандитизма, и что все те бандиты, которыми раньше пугали, пойманы… и расстреляны»,- заявил заместитель начальника МЧК В.Манцев в докладе на заседании Пленума Моссовета, состоявшегося накануне 1920 года. А к концу 1921 года в результате упорной, бескомпромиссной борьбы преступность в Москве удалось снизить настолько, что с уголовной средой стали справляться и розыскные учреждения. Поэтому уголовную секцию МЧК сократили до минимума, оставив там всего пять сотрудников.

Правда, вскоре тревожные сообщения стали поступать из Петрограда. Туда перебрались остатки разгромленных московских банд. Они, соединившись с местными уголовниками, вновь воспрянули духом, пополнили ряды свежими силами и развернули свою преступную деятельностью. Московские чекисты тоже выехали в северную столицу и совместно с питерскими коллегами продолжили беспощадную борьбу с бандитизмом.

Оборотни

На них чекистов вывело вооруженное ограбление квартиры Булавинцевых, совершенное 11 января 1922 года. Налетчиков подвела чересчур хорошая осведомленность о том, «что где припрятано»: в числе награбленного они прихватили с собой ювелирные изделия и… подушку. Да не простую, а с сюрпризом – в ней вместо пуха, как выяснилось, хозяева держали ценные меха. Это дало основание предположить о причастности к преступлению кого-либо из близких к семье Булавинцевых. За подозреваемым установили наружное наблюдение. Оно выявило адреса двух активных участников ограбления: Трахмана и Васильева. А слежка за ними, в свою очередь, привела к ювелирному магазину, где, по всей видимости, и сбывались краденые драгоценности…

Для проверки этой версии Мартынов, руководитель группы, под видом богатого покупателя в сопровождении нескольких переодетых сотрудников ЧК явился в магазин. Привередливые «покупатели» долго выбирали, торговались, пока, наконец, в числе предложенных изделий не опознали часть похищенных у Булавинцевых драгоценностей. Остальное, как говорится, было уже делом техники. Во время обыска у бандитов изъяли немало награбленного добра, а также богатый арсенал оружия. Из допросов и запросов установили, что большинство налетчиков из этой шайки ранее служили в особых отделах на Кавказе, отчего и дело получило наименование «Шайка особистов». Кстати, у чекистов был шанс обезвредить еще одного опаснейшего преступника: во время операции по ликвидации банды случайно был задержан некто Пантелеев, у которого изъяли револьвер и бомбу. Но предъявленный им документ удостоверял, что он служит в органах ГПУ г.Пскова, и его как чекиста освободили из-под стражи. Сыграло свою роковую роль и отсутствие связей между петроградской милицией и розыскными учреждениями, что не позволило своевременно выявить причастность Алексея Пантелеева к описываемому и другим преступлениям и своевременно его нейтрализовать.

В общем бандит, у которого уже тогда на счету было немало кровавых дел, упорхнул. А впоследствии одного его имя наводило ужас на обывателей. Пантелеев свои налеты сопровождал перестрелками и убийствами, оставляя на месте преступления визитные карточки с указанием своей фамилии.

Тем не менее, розыскникам удалось-таки выйти на след Пантелеева, установить притоны оборотня. Операция по его задержанию была кровавой, сопровождалась перестрелкой, во время которой он был убит.

Прерванная свадьба

«Ударной группой по борьбе с бандитизмом были получены агентурные данные о том,- говорится в «Обзоре…» об еще одной успешной операции, - что на квартиру артиста музыкальной комедии гр-ки Диза, проживающей в доме № 17 по Большой Сергиевской улице, подготовляется вооруженное ограбление шайкой бандитов, долгое время оперирующей в районе Лиговки и Коломенской улицы… На квартире Диза выставили засаду. Но в самый последний момент получили дополнительное сообщение о решении бандитов при входе в жилище открыть стрельбу и убить потерпевших. Во избежание возможных жертв в ночь с 30 на 31 января провели операцию в притонах Лиговки и выловили всю организацию, специализирующуюся на вооруженных ограблениях и убийствах» ^*

Как выяснилось на следствии, эта преступная организация включала 75 человек. Во главе банды стоял неоднократно судимый в прошлом Андрей Коковин. Шайка начинала свою деятельность с уличных ограблений, затем перешла к налетам на квартиры и кооперативы. Грабежи в большинстве случаев сопровождались человеческими жертвами. Вот лишь краткий перечень их кровавых дел.

21 декабря 1921 года – вооруженное ограбление портняжной мастерской Левинова. Во время налета бандиты убили сына портного, а другому портному, Оленникову, нанесли удар ножом в шею и утюгом проломили голову. 30 декабря той же участи подвергся владелец магазина Травников. 2 января бандиты расправились с бывшим милиционером Поросенковым, узнавшим о существовании «малины». Они пригласили его в кафе и в проходном дворе на Коломенской улице убили двумя выстрелами из нагана. 3 января преступники пытались ограбить склад с сахарином П.Е.П.С. в доме № 30 по Лиговской, но были замечены сторожем и ретировались, однако при отходе выстрелами из нагана ранили его в грудь. 29 января налетчики Евсеев, Галахов, Васильев и Шатов собрались на квартире одной из сожительниц и решили совершить новое вооруженное ограбление на Литейном проспекте. По дороге они были засечены агентами уголовного розыска, при попытке к задержанию открыли отчаянную стрельбу и скрылись.

Но скрыться им, как видим, удалось ненадолго. Кстати сказать, одна из групп этой наводившей ужас на жителей Петроградской стороны шайки (17 человек) была «накрыта» прямо на свадебном пиршестве. Жениха, отъявленного бандита, чекисты из-под венца прямиком препроводили в тюрьму, как и других его подельников, хотя при аресте, как отмечается в документе, налетчики оказали отчаянное вооруженное сопротивление. У бандитов было отобрано большое количество огнестрельного оружия и патронов. Организация располагала большим арсеналом оружия, хорошо законспирированными притонами и постоянными барышниками, помогавшими «выкидывать» награбленное на рынок.

«Эстонская шайка»,

или Потрошители поездов

Ленинградская командировка московских чекистов положила начало разработке широко разветвленной банды, совершившей бесчисленное количество крупных преступлений по всей России. Эту организацию, объединявшую 80 человек, чекисты условно прозвали «Эстонской шайкой» по ее национальному составу.

А ее «раскрутка» началась 15 января 1922 года, когда в ресторане гостиницы «Франция» на Владимирском проспекте внимание чекистов привлекли двое неизвестных, сидевших за столом и рассматривавших чью-то фотокарточку. Один из них был опознан как известный бандит-рецидивист Кальпус. Он бежал из заключения (Сокольнического исправительного дома в Москве) и находился в розыске. Его сосед по столу оказался не менее известным вором Круппом. Но при задержании они назвали вымышленные фамилии Пеклер и Пальман. На отобранной фотографии был бежавший из-под расстрела большой уголовный авторитет, сын начальника станции «Саблино» Квасников. В общем компания та еще.

За гостиницей установили наблюдение, которое зафиксировало однажды появление двух совершенно одинаково одетых подозрительных личностей. Когда их задержали, они назвались Пуссуаром и Нирубом и в доказательство предъявили соответствующие удостоверения. Однако документы вызвали сомнение в подлинности и заронили у чекистов подозрение, что где-то существует подпольная мастерская по изготовлению поддельных «ксив». Предположение подтвердилось: действительно, в одном из номеров, занимаемых эстонцем Милиным (он же Цеберг), при обыске был обнаружен большой набор различных печатей, красок и других материалов, необходимых для изготовления фальшивых документов. Владелец номера симулировал немого и на все вопросы отвечал малопонятными жестами. В номере устроили засаду. Вскоре в нее попались несколько женщин. Они заявили, что только что прибыли в Ленинград и искали подходящую комнату в гостинице. Будто поверив им на слово, задержанных женщин немедленно освободили, но вслед за ними послали разведку. И не ошиблись. Женщины оказались сожительницами бандитов. Идя по их следам, «наружка» установила целый ряд притонов. В результате операции была накрыта организация опытнейших вооруженных взломщиков, которая действовала на железной дороге Ленинградского узла.

Метод грабежа был отработан бандитами до совершенства. Мародеры на ходу вскакивали в поезда, если требовалось, свободно перемещались по крышам вагонов. Они были оснащены специальными приспособлениями для взлома вагонов, крючьями, с помощью которых цеплялись за обшивку и могли находиться в висячем положении…

Но история банды, к сожалению, на этом не завершилась. Дадим слово авторам «Обзора…»:

«После окончания следствия все материалы, при наличии 18 арестованных, передали для слушания в судебное заседание Военно-революционного Трибунала Железнодорожного и Водного транспорта Петроградского Округа Путей Сообщения. Во время содержания под стражей Пеклер симулировал сумасшедшего и был помещен в психиатрическую лечебницу. Получив от своей сожительницы оружие, он связал надзирателей, угрожая им револьвером, и совершил побег. Два других участника – Тауц и Нируб – бежали за несколько минут до расстрела. Военный трибунал приговорил оставшихся под стражей активных членов шайки к расстрелу, объявив Кюлоатца, Пеклера, Предика, Труза, Тауца и Нируба вне закона. Расследование по этому делу, проводившееся в Ленинграде, указывало, что шайка целиком не ликвидирована и что она не так малочисленна, однако, в то время ни один из задержанных, в силу закоренелости, не пожелал детально осветить положение вещей. Признаваясь в совершении преступлений под давлением вещественных доказательств, они проявили удивительную товарищескую солидарность и не выдали своих соучастников. И лишь спустя 8 месяцев были получены дополнительные сведения, позволившие установить целиком всю организацию.

Небезынтересно отметить, что преступники, объединившиеся в эту шайку, в противовес гербу Республики – «Серпу и Молоту» – имели свой герб, состоящий из рисунка, на котором изображался молоток и мешок, символизирующие их специальностью. Начало деятельности преступной банды относится к 1918 году…»

А у истоков ее, как установило следствие, оказались два брата-эстонца – Адольф и Юмс. Они возвращались с фронта в Ленинград. Ехали экзотическим, но привычным в ту пору способом: на крыше пломбированного вагона товарняка. Освоившись в обстановке, они обратили внимание на неплотность кровельных швов вокруг дымового прохода. Увидев через отверстие, что вагон гружен папиросами и табаком, браться расшили его и извлекли изрядное количество дефицитного и ходкого товара. Легкость добычи и сумма полученного после продажи барыша окрылили жуликов, которые уже имели уголовное прошлое. Они поделились успехом легкого способа хищений со своими сослуживцами по Петроградскому Эстонскому полку. И к 1919 году образовалась устойчивая группа эстонцев, специализировавшаяся на грабежах железнодорожных грузов.

Преступный промысел не прервался даже после выхода из дела братьев-организаторов: Адольф был убит сторожем охраны, а Юмс уехал на родину в Эстонию. Но в Петрограде остались продолжатели их дела Труз, Пеклер, Ведлер и браться иоганнес и Вольдемар Кальпусы. Они разъезжают по Октябрьской железной дороге, грабя поезда, периодически наведываются в Москву, где «вербуют» соучастников для сбыта награбленного и сокрытия самих бандитов. Среди вошедших в этот период в шайку преобладают также лица эстонского происхождения. На одной из сходок значительно выросшая по численности банда решает разделиться на две группы (по району деятельности): московскую и петроградскую. Но они не порывают связи между собой, бывают наездами в обоих городах и совершают хищения по хорошо отработанной схеме. Небольшая группа из трех-четырех человек тайно садится на отходящий от центральной станции (Москва или Петроград) товарный поезд, взбирается на крышу намеченного вагона, по ходу поезда специально приспособленным молотком расшивает кровельный гребень и снимает лист. Один из участников проникает внутрь вагона и передает наверх своим соучастникам находящиеся здесь товары. Выбрав нужное количество, они сбрасывают его на ходу с крыши вагона, спрыгивают сами и, собрав похищенное в заранее приготовленные мешки, возвращаются в город с близлежащей станции дачным поездом, как тогда назывались пригородные составы. Предметами хищений, как правило, были ценные и наиболее легкие для сбыта товары: мануфактура, обувь и продукты.

Но и чекисты не дремали. В 1919 году агенты Отделения дорожно-транспортной ЧК станции «Москва» Северной железной дороги задержали на месте преступления семерых эстонцев. По приговору Реввоентрибунала Северной железной дороги четверо мародеров, а именно: Паарыв, Сильман, Лоссман, Клик были расстреляны.

К концу года на перегоне Москва – Лопасня Московско-Курской железной дороги на месте преступления с поличным была захвачена еще одна группа эстонцев. Улов в этот раз оказался крупным: в сети чекистов попали организаторы и главари банды. Во время перестрелки один из бандитов, Раут-Пирк_Пеннинг («Юкка»), сумел скрыться. Остальных – Пеклера (под фамилией Мец), Предика, Труза и сожительницу расстрелянного бандита Паарыва Инберг – заключили в Сокольническую тюрьму. Но то ли ротозейства было много, то ли охрана ненадежная или преступники очень изощренные, а может и то, и другое, и третье, только Пеклер, Предик и Труза, как сообщается в «Обзоре…», «тайно получив передачу от находившихся на свободе сообщников (револьверы разных систем), совершили побег, предварительно связав и обезоружив часовых и отобрав у других арестованных лучшие одежды…»

Оказавшись на свободе, они пополняют поредевшие в результате арестов и расстрелов ряды шайки. Опять же за счет своих «братьев-эстонцев», которые еще в царское время отбывали наказание в Ревельской тюрьме, но были эвакуированы в Россию при наступлении германских войск в 1916 году и освобождены Февральской революцией 17-го года.

Большая часть пополнившейся банды снимает номера в московском «Гранд-Отеле» и некоторое время продолжает безнаказанно совершать ограбления товарных составов.

В начале 1920 года МЧК производит в гостинице ряд арестов, в т.ч. женщин, которых через несколько месяцев отсидки в лагере принудительных работ освободили. Нескольким членам банды – Карику Миллеру, Зарину, Крон Пусцару и Кальпус-Пальману удалось бежать из-под стражи. Они уехали в Петроград, куда к этому времени перебралась и значительная часть задержанных в «Гранд-Отеле», но сбежавших бандитов: Пеклер, Труз, Ведлер, Предик, Карин, Вольдемар Кальпус и другие. Группа продолжает преступную деятельность, многие мародер – под вымышленными фамилиями. В этом неоценимую услугу им оказывал наиболее грамотный член шайки – среднее образование! – Ситман («Роопс»), который искусно выправлял в документах сообщников фамилии и вписывал вымышленные или измененные фамилии.

Но наряду с мародерством на поездах бандиты не гнушались и обыкновенной «бытовухой». Весной 1920 года упомянутый Ситман со товарищи встречает в Петрограде знакомого еще по Эстонии Матталя, который устроился служащим в цирк Чинезелли. Он приглашает друзей на квартиру, где проживает у некоей гражданки Тимофеевой Вильгельмины Васильевны. Завязывается знакомство. Подельник Ситмана Лурман, бывая в гостях, обращает внимание на приличную обстановку в квартире Тимофеевой, ценные вещи. Ну как тут пройдешь мимо. Вор он и есть вор. Он склоняет Матталя к ограблению. Но в этой квартире проживает еще одна жиличка. И чтобы не вызвать у нее подозрений, Матталь, по совету друзей, пускает слух, что Лурман и Тимофеева уезжают в Эстонию.

Дальше обратимся к языку документа:

«Пригласив Тимофееву якобы на прогулку, они заманивают ее в парк, расположенный в Новой Деревне, и несколькими ударами ножа в грудь и левый бок убивают, а труп прячут в кустах. После убийства… Лурман и Матталь с помощью Ситмана на четырех подводах вывозят и распродают имущество убитой; часть такового они продают некоему гр-ну Адамак, который сам был в 1915 году в Эстонии за убийство ювелира приговорен к 12 годам тюремного заключения, после чего изменил свою фамилию Оцман на Адамак и проживал в Ленинграде, не порывая своих прежних знакомств с лицами, причастными к уголовной среде. Ситман путем подчистки изменяет фамилию Матталь на Мартинсон, и оба совместно с Лурман, скрываются в Москве и присоединяются к московской группе эстонской шайки, которая уже вновь формируется, возвращаясь после временного разъезда из Москвы, вызванного арестом в начале 1920 года».

Одновременно с описанными событиями другая часть эстонцев, уехавших из Москвы после облавы в «Гранд-Отеле», начинает свою деятельность в Самарском и Оренбургском железнодорожных узлах. Штаб-квартирой она избирает Самару.

Не будем подробно останавливаться на злодеяниях членов этой группы. Отметим лишь, что они умело привлекали для своих черных дел таких высоких должностных лиц, к примеру, как сотрудник конторы распределения грузов станции «Самара» Златоустинской железной дороги Жданов, который за вознаграждение сообщает о местонахождении вагонов с ценным грузом, или начальник Оперативного Отдела штаба Оренбургского укрепрайона Кандалов, снабжавший бандитов необходимыми пропусками и паролями, или делопроизводитель иностранного отдела Самарского губисполкома Творогова, воровавшая для бандитов чистые бланки с печатями губисполкома…

Но, тем не менее, вдали от столицы дело у шайки не заладилось: начались внутренние разборки на почве ревности и денежных расчетов, где они были столь же жестоки и коварны, как и с «обычными» своими жертвами.

Спасаясь от чекистов, которые наступали им на пятки, к концу 1921 года вся эстонская шайка вновь концентрируется в Москве и Ленинграде. Но и здесь их держали в плотном кольце. И, как уже было сказано в начале нашего повествования, в январе 1922 года шайка поездных мародеров была ликвидирована во время перестрелки. Часть арестована и предана суду Петроградского окружного Военно-транспортного трибунала. Суд был безжалостен: приговор к высшей мере наказания. Но… опять же части бандитов удается убежать из мест заключения, а некоторым даже – из-под расстрела в момент приведения приговора в исполнение (!). Поэтому «арест группы участников, - признаются авторы «Обзора…», - не повлиял на деятельность остальных…».

Тем не менее бежавшие бандиты были уже, как говорится, меченые. Дни банды были сочтены. В результате упорной широкомасштабной операции, проводившейся ударной группой МЧК и Петроградской ЧК в течение двух с половиной месяцев по разным городам Республики, были задержаны все участники шайки, «сознавшиеся в совершении колоссального количества преступлений…». И их настигло соответствующее их деятельности возмездие.

Объединение усилий московских и питерских чекистов было не напрасным, более того оно оказалось очень эффективным. Вот лишь несколько цифр. За короткое время, а если быть точным, в течение четырех месяцев совместной работы, они ликвидировали, как отмечается в «Обзоре…», пять бандитских шаек численностью до 150 человек. По постановлению Коллегии ЧК 63 преступника расстреляны. Жестокий беспредел требовал и суровых мер …

Наталья Перемышленникова

«Я ЛЮБИЛА ЕГО…»

«Я любила его…»

За это и расплачивалась –

более полувека.

До самой смерти в конце семидесятых.

15 ЯНВАРЯ 1920 ГОДА БЕЛОЧЕХИ, превратностями смутного времени ненадолго поставленные в хозяева Транссибирской магистрали (вначале — враги, потом «союзники», пригретые эйфорическими демократами Временного правительства, затем, с подачи вчерашних союзников вчерашней России, снова враги, наломавшие дров в чужой стране), сдали иркутскому «Политцентру» Правителя России адмирала Колчака. Выторговав за его голову возможность свободного выезда из России, взамен пообещав больше не вмешиваться в русские дела, белочехи своего слова не сдержали.

Эсеро-меньшевистский «Политцентр», спасая уже не «программ переустройства России», а себя самое в виду подступивших к городу красных частей сдал Колчака большевикам.

После трехнедельного (с перерывами) разбирательства, подменившего собой следствие и суд, А. В. Колчак, одна из самых трагических фигур в российской истории начала ХХ века, был расстрелян.

Блестящий морской офицер, самой природой созданный для этой службы. Герой русско-японской войны, награжденный почетным георгиевским оружием, командир миноносца, боевого корабля «первой линии» — миноносцы начинали морские сражения и первыми гибли. Крупнейший не только в России специалист по морскому минному делу — выполненные по его схемам минные постановки на Балтике изучались как образцовые; в 1941 году их повторили — гитлеровские критсмарине здорово на них обожглись…

Точности ради скажем: это была уже третья встреча адмирала с немецким флотом. Две первые он также выиграл: в начале первой мировой войны на Балтике и чуть позже, когда командовал флотом на Черном море. Именно Колчак положил конец безраздельному хозяйничанью здесь кайзеровских крейсеров, выставив их за Проливы.

Со временем он мог стать большим военным ученым — вспомним созданный им Морской кружок, объединивший самые светлые тогдашние флотские умы, и проблемы, над разрешением которых билась эта молодежь, в большинстве не достигшая и тридцатилетнего возраста. Многие их, как принято говорить, стратегические разработки достойны пристального изучения и сегодня.

Ему прочили славу исследователя Арктики: труды Колчака в двух заполярных экспедициях были отмечены большой золотой Константиновской медалью — высокой и редкой наградой тогдашней российской Академии наук. Быть удостоенными ею мечтали виднейшие ученые Европы.

Сын своего времени и своего класса, воспитанный в традициях тогдашнего русского офицерства и воспринявший их как генеральную линию личного и общественного поведения. Патриот, считавший защиту отечества, а если потребуется, то и смерть за него, естественной обязанностью всякого порядочного человека. Чуравшийся политики и все-таки втянутый в нее силой сложившихся обстоятельств, адмирал принял такой поворот судьбы как крест, отказаться от которого не мог по законам долга и совести — и стал жертвой политиканства.

Адмирал («младенец в политики», по выражению одного из самых близких к нему людей) не понял, что он и «политики» воспринимают Россию по-разному. Считая служение России, а не очередному «двору», делом жизни, адмирал не сразу разглядел, что для амбициозных «трибунов» Россия — всего лишь карта в политических играх.

На пути к прозрению Колчак испытал несколько сильнейших потрясений.

Первое — еще в Севастополе, когда оказался бессилен что-либо сделать с разлагавшими флот агитаторами, хлынувшими на корабли с мандатами Временного правительства, которому и он было поверил (и даже присягнул; и останки лейтенанта Шмидта перезахоронил с почестями), и с мандатами от большевиков, против которых у «временных» не было никакого оружия, кроме истерик Керенского.

Второе — в Нижнеудинске, где его бросил распропагандированный личный конвой. Вину за это адмирал взял на себя: «не сумел разглядеть».

Третье — когда белочехи (пусть и чужие, но офицеры!) сдали его, как последнего дезертира.

Последнее — ночью с 6 на 7 февраля 1920 года, когда на его глазах премьер его правительства готов был в ноги конвоирам упасть, отрекаясь от идей, за которые еще недавно так рьяно сражался — лишь бы остаться в живых.

Прозрение пришло поздно.

О последних минутах Колчака существует несколько версий.

Все, даже исключающие друг друга, сходятся в одном. Адмирал встретил смерть, как и подобает порядочному человеку и настоящему офицеру: «ничто не дается даром, за все надо платить — и не уклоняться от уплаты» было его всегдашним убеждением. Адмирал отказался повернуться к расстрельной команде спиной и только выкурил папиросу.

…ОНА БЫЛА В ВАГОНЕ ЕГО ПОЕЗДАдо последней минуты и не пожелала оставить адмирала, когда его пришли арестовывать. Хотя он настоятельно просил ее сделать это, оберегая от смертельного риска. Знал: для «стенки» достаточно, чтобы их просто увидели вместе.

Комендант иркутской тюрьмы и все, кто присутствовал «при оформлении факта самоарестования», даже опешили. В то время, как буржуи из всех сил будет от пролетарского гнева, эта барынька сама лезет под пулю!

Добровольная явка врага, да еще женщины, не укладывалась в однолинейном сознании, в котором отныне «именем революции» позволено было остаться единственному чувству — классовой ненависти. Все прочее — барские штучки!

Размягченные неслыханной удачей (бескровной на последнем этапе поимкой самого колчака) тюремные начальники великодушно втолковывали ей: уходи, пока не озлились! Любопытствовали: почему, зная, что ее ждет, она, тем не менее, рвется в тюрьму?

Она сказала:

Я люблю его.

Ее не поняли. Не только тогда. Тридцать с лишним лет спустя в обращении своем из очередной ссылки к всесильному тогда Маленкову, тоже никак не разумевшему ее трагедии, она повторила:«Я любила его и была с ним близка, и не могла оставить его в последние дни его жизни». За это и расплачивалась — более полувека. До самой смерти в середине семидесятых. «Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата». «Я любила его»…Вслушаемся, вчитаемся еще и еще раз в эти слова, звучащие как обет и молитва. Вникнем в их сокровенный смысл. Представим себе время, когда они были произнесены впервые. Много ли во всей мировой истории найдем мы таких женщин, как эта? ОНА — ИЗ САМЫХ НАСТОЯЩИХ «КИСЕЙНЫХ».Но за плечами — восемь лет лагерей, пять лет тюрьмы, шесть — ссылки. И до самой смерти неотвязно преследовавшее (в разные периоды менялись только формулировки) поражение в правах, не позволявшее ей подниматься выше определенной для нее общественной ступеньки. Ни слова жалобы. Ни стона. Только в 1954 году в уже упоминавшемся обращении к Маленкову вырывается: «Мне 61 год». Но здесь же: «Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось». …Всмотритесь в это поражающее чистотой, одухотворенностью и неизъяснимым изяществом черт юное лицо. Оно — само олицетворение молодости с ее чистотой помыслов и возвышенностью идеалов. В нем — радостное удивление перед миром и готовность благодарно принять все, что несет с собой каждый день жизни. Всмотритесь в это лицо пристальнее. И сквозь нежную прелесть девичества для вас непременно проступят свободный и независимый ум, сильная воля и твердый характер. Личность, осознающая себя, свое место и предназначение — вот, что было главным в ней. Аня Сафонова. Терская казачка из тех неповторимых в своей природной естественности натур, какие в свое время пленили мучившегося в поисках идеала молодого Толстого, написавшего как бы в благодарность жизни за встречи с такими людьми одну из самых поэтичных книг — повесть «Казаки». Она родилась в 1893 году в Кисловодске, ставшим к тому времени центром — в том числе и культурным — Кавказских Минеральных вод. Дед ее по отцу, Илья Иванович Сафонов, казак одной из терских линейных станиц, вступив в военную службу рядовым, закончил карьеру генерал-лейтенантом Терского казачьего войска. Все, чего достиг в жизни Илья Иванович Сафонов добыл собственным упорным трудом, неутомимым, как писали в старину, желанием совершенствоваться. Правду Генерал почитал высшей добродетелью, труд — единственнымдостойным человека уделом. Оставил на память о себе Кисловодску построенное при его живейшем участии и во многом на его собственные деньги здание железнодорожного вокзала и курзал при нем. Курзал был так совершенен по своим специфическим акустическим свойствам, что в нем с охотой выступали все оказывавшиеся «на водах» тогдашние российские театральные и музыкальные знаменитости. На похороны И. И. Сафонова приезжал А. П. Чехов. Бабушка Ани со стороны отца, Анна Илларионовна (думаем, в честь нее нашей героине и дали имя Анна), была до конца своих дней полуграмотной, с трудом владела письмом. Но была она человеком такой тонкой, богатой и щедрой души, что, вспоминая о ней впоследствии, Анна Васильевна говорила: неизвестно, кто дал для моего душевного роста больше: полуграмотная бабушка-казачка или мать, европейски образованная женщина. В отца, Илью Ивановича Сафонова, пошел нравом и одаренностью и отец Ани Василий Ильич. Станичник по рождению и петербуржец по воспитанию, выпускник Александровского лицея, многообещающий правовед в «законники», однако, не вышел: верх в нем взяла другая страсть: музыка. Самородный его талант пианиста требовал лишь огранки — сдав всего за год экзамены по полному консерваторскому курсу, Василий Ильич вошел в русскую музыкальную культуру как пианист-исполнитель и дирижер. Многолетний художественный руководитель и главный дирижер концертов Императорского Русского Музыкального Общества, профессор, а затем и многолетний директор Московской консерватории (Именно ему консерватория обязана новым зданием, и одному Богу известно, чего стоило Василию Ильичу «выбить» из царя и именитых купцов субсидии на строительство), Сафонов был известен в Старом и Новом Свете как высокоталантливый пианист-интерпретатор и тонкий дирижер. Но еще в большей степени — и это, пожалуй, главное — он прославился как педагог-воспитатель музыкальных талантов. Василий Ильич создал русскую (ее вполне по праву называли «сафоновской») пианистическую школу. Его учениками были А. Н. Скрябин и А. Ф. Гедике, сестры Гнесины и Е. А. Бекман-Щербина, Н. К. Метнер и Р. Я. Бесси-Левина. Учеником Сафонова считал себя А. Б. Гольденвейзер. Золотыми буквами вписаны все эти имена в историю русской культуры!Человек горячий, что называется, «нравный», В. И. Сафонов ушел из консерватории, считается, из-за творческого конфликта с С. И. Танеевым: на самом же деле потому, что обозначил занятия своих студентов модной в начале века политикой как измену искусству и лично ему. Оставив директорство, уехал в Штаты, где несколько лет давал пользовавшиеся неизменным успехом концерты. Одно время директорствовал в Национальной консерватории в Нью-Йорке. Вернувшись в охваченную смутой и распадом Россию, лишенный возможности заниматься музыкой, В. И. Сафонов сильно тосковал. Умер великий педагог и музыкант в Кисловодске в 1918 году скоропостижно от приступа грудной жабы. Могил семьи Сафоновых не сохранилось — в тридцатые годы их сравняли с землей, когда на месте взорванного собора размечали собственную, кисловодскую, «красную площадь» и сквер «для отдыха трудящихся». Так бы, глядишь, и забыли этого незаурядного человека, не случись в 1958 году Первого международного конкурса музыкантов-исполнителей имени П. И. Чайковского. Лауреатом конкурса среди пианистов стал, как известно, американец Ван Клиберн. Отвечая на вопрос одного из многочисленных корреспондентов, откуда у него, иностранца, такое глубокое и тонкое понимание русской музыки, Клиберн сказал: этим я всецело обязан моему педагогу Р. Я. Бесси-Левиной (читатель, надеемся, помнит: ученица Василия Ильича). Имя самого Сафонова тоже было хорошо известно американцу. Только после этого Россия, спохватившись, вернула имя Сафонова на его законное место в истории отечественной музыкальной культуры и скороговоркой отметила его юбилей — в 1959 году, семью годами позже, чем следовало бы…И по материнской линии судьба одарила Аню незаурядной родней. Тоже не из Рюриковичей были, но такие же самородные русские таланты. Дед Иван Алексеевич Вышнеградский, сын провинциального вышневолоцкого архиерея и сам семинарист, начинал сельским учителем. Вырос в крупного научного и государственного деятеля. Ученый-машиновед, основоположник теории автоматического регулирования, однокашник и друг Д. И. Менделеева, известный предприниматель, много сил положивший на строительство и развитие российских железных дорог, и, наконец, министр финансов Российской империи. Именно он сумел ликвидировать в 1891 году дефицит государственного платежного баланса. Именно он, гражданин и патриот, задавшись целью оградить российский рынок от засилья иностранной промышленной продукции, осуществил переход к последовательно покровительственному отношению государства к отечественной промышленности и к тем, кто ее поднимал — добившись при этом значительного повышения таможенных доходов (нынешним радетелям за страну, зацикленным на гарвардском опыте, не стоит ли внимательно изучить работы Вышнеградского?). Именно он подготовил проведенную уже его преемниками денежную реформу с девальвацией рубля и введением золотого обращения. Именно он вывел на российскую государственную орбиту С. Ю. Витте. Дочь его, мать Ани Сафоновой, Варвара Ивановна с золотой медалью окончила петербургскую консерваторию. Обладала уникальным, по свидетельствам современников, меццо-сопрано — в наши дни таким голосом владеет, пожалуй, только Е. В. Образцова. Как концертирующая певица начинала вместе с мужем; исполнительская слава ее быстро и заслуженно росла. И вдруг она оставляет сцену — для забот о детях и таланте василия Ильича, считая его выше и значительнее собственного таланта. Таких примеров в мировой истории искусства единицы. Такого отречения от себя Варваре Ивановне долго не могли простить ни российские музыкальные корифеи, ни любители музыки из числа подлинных ценителей и знатоков русской певческой школы. Вот из какого материала природа и жизнь лепили Аню Сафонову. …ЧТО БЫЛО В ЕЕ ЖИЗНИ?Дом, наполненный, как солнечным светом, неизменным уважением, чуткостью и требовательной, но всегда готовой к самопожертвованию взаимной любовью. Настраивавший мысли на возвышенный лад вид консерваторских классов. Талантливые родители и такие же их друзья, носители высочайшей культуры — от одного даже мимолетного общения с ними бесценно обогащалась душа. Такие же, как все Сафоновы, мощно, природно талантливые братья и сестры все они стали потом музыкантами и художниками. После отказа отца от директорского места в московской консерватории — переезд в северную столицу. Здесь снова общение со звездами российской культуры, а еще — гимназия Оболенской и — для души — уроки живописи в студии Зейденберга. Радостное и благодарное удивление перед жизнью. Ожидание любви, которую она, рано повзрослевшая в обществе мудрых людей, понимает как высшее назначение человека. (Гимназического курса иностранных языков и занятий живописью хватило ей, при ее врожденной талантливости на всю жизнь. Сколько раз свободное владение двумя языками и умение рисовать спасали ее буквально от голодной смерти в лютые дни!)…И первая любовь пришла в свою пору — в ослепительные восемнадцать, и это было как сбывшаяся сказка. Он, избранник, — умница, красавец; силе их взаимного чувства завидуют — Господи, о чем еще можно мечтать!Как на крыльях перелетает она к мужу в Гельсингфорс, тогдашнюю главную базу Балтийского флота. Муж, Сергей Николаевич Тимирев, в прошлом помощник старшего офицера броненосца «Цесаревич» и старший офицер императорской яхты «Штандарт», герой Порт-Артура, награжденный золотой саблей «За храбрость», талантливый моряк, теперь — флаг-капитан по распорядительной части при штабе командующего флотом. Известен каждому настоящему образованному моряку, и это — предмет ее особой гордости: ведь флот — слава России, а флотские офицеры — элита нации! Он нежен, чуток и предупредителен дома, безукоризнен в службе: все ее время заполнено теперь домом и хозяйством, ведению которых она отдается со страстью женщины любящей и любимой, и ожиданием его возвращений. И все так прекрасно: серебро белых ночей, бледное мерцание фонарей и запах цветов на набережной, и внезапное сильное биение сердца, когда в перебегающих всплесках беззвучных зарниц из-за горизонта появляются четкие и строгие силуэты боевых кораблей — в этом беззвучном небесном свете Он так невыразимо прекрасен! Жизнь счастливо наполнена до краев, вокруг новые люди, среди них так много натур глубоких, значительных, сильных — элита нации. И в самом деле, что еще нужно для простого человеческого счастья!Но влюбленность постепенно и неотвратимо проходит. И она замечает вдруг, что в жизни не все складывается так, как мечталось. Это тревожит все чаще и чаще. Привыкшая мыслить самостоятельно, юная женщина ищет и находит причину. Сама сильный человек, она, тем не менее, хочет быть слабой, хочет быть просто рядом с Ним — это ведь так естественно! А ее медленно, но неотвязно угнетает пусть и влюбленная, и радостная, но настораживающая готовность Его нерассуждающе подчиняться!А потом случается то, что рано или поздно и должно было произойти. …У астрономов, говорят, существует теория притяжения звезд. Согласно этой теории звезды первой величины притягивают к себе из вселенной такие же звезды; сила их взаимного притяжения бывает так велика, что, сходясь, звезды сгорают в обоюдном огне. И все равно радостно идут навстречу друг другу, как будто самое главное для них — сгореть вот так, без остатка. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА БЫЛА МИМОЛЕТНОЙ.« …Мимо нас стремительно прошел невысокий, широкоплечий офицер. Муж сказал мне: «Ты знаешь, кто это? Это Колчак-Полярный. Он недавно вернулся из северной экспедиции». У меня осталось только впечатление стремительной походки, энергичного шага».Все случилось позже — в Гельсингфорсе. Уже шла первая мировая война. «Нас пригласил товарищ мужа…, тоже порт-артурец. И Александр Васильевич Колчак был там, —читаем в воспоминаниях А. В. Тимиревой, написанных уже в 60-е годы и, к сожалению, не оконченных, — … Не заметить Александра Васильевича было нельзя — где бы он ни был, он всегда был центром. Он прекрасно рассказывал, и, о чем бы ни говорил — даже о прочитанной книге, — оставалось впечатление, что все это им пережито. Как-то вышло, что весь вечер мы провели рядом. Долгое время спустя я спросила его, что он обо мне подумал тогда, и он ответил: «Я подумал о Вас то же самое, что думаю сейчас». Он входил — и все кругом делалось как праздник; как он любил это слово! А встречались мы не часто — он был влаг-офицером по оперативной части в штабе Эссена и лично принимал участие в операциях на море, потом, когда командовал минной дивизией, тем более. Он писал мне потом: «Когда я подходил к Гельсингфорсу и знал, что увижу Вас, — он казался мне лучшим городом в мире». К весте я с маленьким сыном совсем переехала в Гельсингфорс и поселилась в той же квартире, где мы встретились в первый раз».

Тогда же в Гельсингфорс переехала и семья Колчака — жена Софья Федоровна и пятилетний сын.

«Летом мы жили на даче на острове Бренде под Гельсингфорсом, там же снимали дачу и Колчаки. На лето все моряки уходили в море, и виделись мы часто, и всегда это было интересно».

Чуть выше мы подчеркнули «долгое время спустя» и сделали это не зря.

Одно время по страницам самых разных публикаций, так или иначе затрагивавших личную жизнь и судьбы этих людей, гуляли домыслы настолько вольные, что вполне могли считаться оскорбительными. Не избежали искуса «мазнуть» этих людей и некоторые наши писатели, в частности, М. Тихомиров — в своем некогда нашумевшем романе «Генерал Лукач». Анна Васильевна была выведена в романе под фамилией Митерева, но дело не в этом. По «концепции» романиста это была ушлая бабенка без принципов, с ухватками хищницы, разбившая семью адмирала. На самом деле все обстояло не так. «Осенью мы как-то устроились на квартирах и продолжали часто видеться с Софьей Федоровной и редко с Александром Васильевичем, который тогда уже командовал минной дивизией, базировался в Ревеле (Таллин теперь) и бывал в Гельсингфорсе только наездами. Я была молодая и веселая тогда, знакомых было много, были люди, которые за мной ухаживали, и поведение Александра Васильевича не давало мне повода думать, что отношение его ко мне более глубоко, чем у других. Но запомнилась одна встреча. В Гельсингфорсе было затемнение — война. Город еле освещался синими лампочками. Шел дождь, и я шла по улице одна и думала о том, как тяжело все-таки на всех нас лежит война, что сын мой еще такой маленький и как страшно иметь еще ребенка — и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, не больше; договорились, что вечером встретимся в компании друзей, и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась — и тут же: какие глупости могут прийти в голову! И все».

Так — случайные встречи — продолжалось два года: до лета девятьсот шестнадцатого. Чувства вызревали неподвластно воле двоих; воспитание не позволяло эмоциям захлестывать правила приличия, задевая такие тонкие и болезненные материи, как честь и достоинство.

Летом 1916 года А. В. Колчак, прославившийся минной войной на Балтике, получает назначение командующим Черноморским флотом. Только на проводах его в морском офицерском собрании в Ревеле, где собралось все морское общество — «его любили» — чувства прорвались в первый раз. «Мне было тогда 23 года; я была замужем пять лет, у меня был двухлетний сын. Я видела А. В. редко, всегда на людях, я была дружна с его женой. Мне никогда не приходило в голову, что наши отношения могут измениться. И он уезжал надолго; было очень вероятно, что никогда мы не встретимся. Но весь последний год он был мне радостью, праздником. Я думаю, если бы меня разбудить ночью и спросить, чего я хочу, — я сразу бы ответила: видеть его. Я сказала ему, что люблю его. И он ответил: «Я не говорил Вам, что люблю Вас». — «Нет, это я говорю: я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думаю, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас». И он сказал: «Я Вас больше чем люблю». …Нам и горько было, что мы расстаемся, и мы были счастливы, что сейчас вместе, — и ничего больше было не нужно. Но время было другое, и отношения между людьми другие — все это теперь может показаться странным и даже невероятным, но так оно и было, из песни слова не выкинешь».

Теперь счет времени идет от письма до письма.

Первое приходит (вернее, его вручает ей лично в руки матрос-черноморец, прибывший с какой-то оказией) недели три спустя после отъезда Колчака в Севастополь. Глубокоуважаемая Анна Васильевна»,— начинается это письмо, и впервые за все время, пока длятся их отношения, адмирал заканчивает его такими словами: «…да хранит Вас Бог; Ваш А. Колчак».Письма приходят часто — то с оказией вроде этого матроса, то через Генеральный морской штаб, где у адмирала много друзей. Он делится с ней всем: впечатлениями о Севастополе и размышлениями о состоянии флота, об охоте на кайзеровские крейсера и о минных постановках в Босфоре. И только в конце прорывается непривычное для этого жесткого человека: «Ваш». Она все понимает. Флот — не половина его жизни, флот — вся жизнь адмирала, в которой «Командующий Черноморским флотом» и «Ваш» разделить невозможно. Писем было много. Все они потом бесследно исчезли. То ли затерялись, то ли их уничтожили. Впрочем, кое-что зная о нравах не только наших архивов и помня о том, что люди везде люди, и сколько людей — столько и понятий того, что называется профессиональным долгом, почему бы не предположить, что где-то эти письма все же лежат — просто заваленные грудами других дел, до которых как-то все не доходят руки?…Никак не полемизируя уже с упомянутым Тихомировым, просто все в этой истории расставляя по своим истинным местам, посмотрим — что делает, получив письмо из Севастопола, эта «дамочка легкого нрава»?

«На другой день я встретилась в знакомом доме с С. Ф. Колчак и сказала ей, что получила очень интересное письмо от Александра Васильевича. Впрочем, она это знала, так как письмо пришло не по почте, а одновременно с письмом, которое получила она, — с матросом. Мы продолжали видеться на даче».

«С. Ф. Колчак собиралась ехать в Севастополь. Жили они очень скромно, и ей надо было многое сделать и купить, чтобы к приезду иметь вид, соответствующий жене Командующего флотом. Мы много вместе ходили по магазинам, на примерки. Она была очень хорошая и умная женщина и ко мне относилась хорошо. Она, конечно, знала, что между мной и Александром Васильевичем ничего нет, но знала и другое: то, что есть, — очень серьезно, знала больше, чем я. Много лет спустя, когда все уже кончилось так ужасно, я встретилась в Москве с ее подругой, вдовой адмирала Развозова, и та сказала мне, что еще тогда С. Ф. говорила ей: «Вот увидите, что Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне. А я тогда об этом и не думала: Севастополь был далеко, ехать я туда не собиралась, но жила я от письма до письма, как во сне, не думая больше ни о чем».

События развивались стремительно. Россия переживала одно потрясение за другим. Поражения на распропагандированных фронтах.

Гибель при не выясненных до сих пор обстоятельствах самого совершенного на ту пору боевого корабля — линкора «Императрица Мария». Эта трагедия потрясла адмирала («…только вернувшись, в своей каюте, понял, что такое отчаяние и горе…») — он не смог оправиться от нее до конца своих дней. Распутинщина. Отречение Николая Второго. Исторический февраль. Октябрьский переворот. Рухнуло здание, казавшееся таким неразрушимым. Рухнули устои в душах людей. Вчерашние друзья однажды проснулись непримиримыми врагами, и брат встал на брата. Россия стала страной пропавших без вести миллионов. …Она думала: все. Больше им не увидеться. Судьбе, как писали в старину, был угодно распорядиться иначе. «МЫ ЕХАЛИ ВО ВЛАДИВОСТОК — мой муж, Тимирев, вышел в отставку из флота и был командирован Советской властью туда для ликвидации военного имущества флота. Брестский мир был заключен, война как бы окончена». «Была весна, с каждым днем все теплее; и полная неизвестность, на что мы, в сущности, едем, что из всего этого выйдет. А события тем временем шли своим ходом: начиналась гражданская война, на Дону убит Корнилов, восстание чешских войск, следующих эшелонами на восток». «И вот мы едем по Амурской колесухе, кое-как построенной каторжниками. По Шилке. Красиво, дух захватывает. Вербная неделя, на станциях видим, как идут по гребням холмов со свечками люди со всенощной. Мы опять, я и девушка Жена (попутчица. — Авт. ), побежали смотреть город. Красивее расположенного города (Благовещенск. — Авт) я не видела — на стыке Амура и Шилки… И тут я повстречалась с лейтенантом Рыбалтовским. Когда-то он плавал под командой моего мужа, мы были знакомы, даже приятели. «Что вы здесь делаете?» — «Да как-то так попал. Вот хочу перебраться в Харбин». — «Зачем?» — «А там сейчас Колчак». Не знаю: уж, вероятно, я очень переменилась в лице, потому что Женя посмотрела на меня и спросила: «Вы приедете ко мне в Харбин?» Я, ни минуты не задумываясь, сказала: «Приеду». Страшная вещь — слово. Пока оно не сказано, все может быть так или иначе, но с той минуты я знала, что иначе быть не может». …РЕВОЛЮЦИИ С ИХ РАЗРУШИТЕЛЬНОСТЬЮ И ЛОМКОЙ СУДЕБадмирал считал болезнью — тягчайшей из всех, какие судьба насылает на человечество. Революцию 1905 года он воспринял как расплату за развал государства, приведший к разрушению его главной опоры — армии. Щепетильный в вопросах личной чести. Колчак видел в случившемся и собственную вину.

«Я этому делу не придавал большого значения. Я считал, что это есть выражение негодования народа за проигранную войну, и считал, что главная задача, военная, заключается в том, чтобы воссоздать вооруженную силу государства. Я считал своей обязанностью и долгом работать над тем, чтобы исправить то, что нас привело к таким позорным последствиям… У нас настолько не обращалось внимания на живую подготовку во флоте, что это было главной причиной нашего поражения… Я считал, что вина не сверху, а вина была наша — мы ничего не делали».

Февральская революция поначалу вызвала у него определенный интерес: щедрое на посулы Временное правительство начало с обещания довести войну с Германией до победного конца. Нет необходимости говорить, какие чувства это заявление вызывало у Колчака — офицера и патриота.

Но, обжегшись на прозе будней, перетасовав колоду благих намерений, «теоретики» из Временного правительства вдруг объявили о перемене «генерального курса». Колчак, в ту пору командующий Черноморским флотом, подает в отставку. Оставшись не у дел, адмирал уезжает в Штаты. По одной версии — учить американцев морскому минному делу. По другой — таким способом американцы из прогрессистов пытались спасти для мира блестящего военного специалиста и ученого. Доля правды есть в обеих версиях. Во всяком случае, американцев Колчак минному делу действительно учил. Выполнив обязательства перед «принимающей стороной», адмирал уезжает через Англию в Японию — такой путь возвращения домой в те дни представлялся наиболее безопасным. В роли эмигранта Колчак себя решительно не видит. Здесь, в Японии, его застает известие об октябрьском перевороте. Заключение большевиками Брестского мира Колчак воспринимает как национальный позор. Человек четкой, сознательно ограниченной главной жизненной задачи (военный, как писали прежде, до кончиков ногтей), адмирал не умел, как умеют это случайные политики и дельцы от патриотизма, менять в угоду ситуации убеждения, цели и ориентиры. Кайзеровская Германия для него враг. Большевики в его понимании — предатели интересов России. Россия, хотя и разъедаемая смутой, представляется адмиралу, в конце концов утвердится такой, какой он служил. Вчерашние союзники остаются союзниками (так, по крайней мере, они говорят); ответ на вопрос «что делать?» лично для него ясен. Колчак обращается с просьбой к английскому послу в Японии дать ему возможность продолжать борьбу с общим врагом. Ему предлагают выехать на месопотамский фронт. Там, кроме всего прочего, рядом с англичанами сражаются русские части, прорвавшиеся через Персию. Колчак отправляется в путь морем, но успевает добраться только до Сингапура. Здесь он узнает: те самые русские части фронт в Месопотамии бросили (и, значит, ему там, собственно, нечего делать); на Дальнем Востоке, а точнее, в «полосе отчуждения» КВЖД, начинается формирование воинских частей для борьбы с большевистской властью. Колчак возвращается в «столицу» КВЖД — Харбин. Здесь и находит его записка Анны Васильевны Тимиревой.

«Последнее письмо Александра Васильевича — через Генеральный штаб — я получила в Петрограде вскоре после Брестского мира…

Был он в это время в Японии… он писал, что, где бы я ни была, я всегда могу о нем узнать у английского консула и мои письма будут ему доставлены. И вот мы во Владивостоке. Первое, что я сделала, — написала ему письмо, что я во Владивостоке и могу приехать в Харбин. С этим письмом я пошла в английское консульство и попросила доставить его по адресу. Через несколько дней ко мне зашел незнакомый мне человек и передал мне закатанное в папиросу мелко-мелко исписанное письмо Александра Васильевича. Он писал: «Передо мной лежит Ваше письмо, и я не знаю — действительность это или я сам до него додумался». Тогда же пришло письмо от Жени — она звала меня к себе — у нее были личные осложнения, и она просила меня помочь ей… Я решила ехать. Мой муж спросил меня: «Ты вернешься?» — «Вернусь». Я так и думала, я только хотела видеть Александра Васильевича, больше ничего. Я ехала как во сне». «…Александр Васильевич встречал меня, и мы не узнали друг друга: я была в трауре, так как недавно умер мой отец, а он был в защитного цвета форме. Такими мы друг друга не видали. На другой день я отыскала вагон, где он жил, не застала и оставила записку с адресом. Он приехал ко мне. Чтобы встретиться, мы с двух сторон объехали весь земной шар, и мы нашли друг друга».

Формирование воинских частей для борьбы с большевиками шло туго. Мешали всеобщая неразбериха и сопутствующие ей воровство, болезненное самолюбие вчера еще абсолютного «хозяина» КВЖД генерала Хорвата. Мешала разраставшаяся со скоростью чумной эпидемии «атаманщина» — Семенов, один из самых известных, не терпел никакой конкуренции в борьбе за первенство и власть и ни перед чем не останавливался в «пресечении». Но более всего мутили воду японцы, завязавшие в Приморье и Восточной Сибири сложную военно-дипломатическую игру.

«А. В. приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прошлой жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица — в то же мгновенье он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его…и тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место — с ним.

Адмирал отправился в Токио: в дела на КВЖД нужно внести ясность.

Японцы безукоризненно протокольно вежливы — «все понимаем» — но не более того. От прямых разговоров с восточным изящество уходят: вопрос о характере участия Японии в надвигающихся событиях — очень тонкий и очень сложный вопрос, для его решения нужно много, очень много времени. Начальник японского генерального штаба Ихара предлагает Колчаку, пока высшие инстанции обдумают все тонкости решения, пожить в Японии и подлечить его безусловно драгоценное здоровье. Наступает окончательная ясность в их личных отношениях.

«Мы решили, что я уеду в Японию, а он приедет ко мне».

Анна Васильевна возвращается во Владивосток — для получения проездных документов на поездку в Японию и для последнего разговора с мужем. Разговор мучительный: ведь было, все было в жизни — юность, и счастье, и ослепительная любовь, и все эти годы этот человек служил ей так преданно и беззаветно!

Но то, что вошло в их жизнь, водоворотом затягивая и оставшихся близких, сильнее их воли. От неизбежного не уклониться. Простились без сцен: оставляемый ею человек — отец их ребенка. Обрывается — тоже не без мучительности — и прошлая личная жизнь адмирала. И здесь понимают друг друга без упреков и обвинений. Судьба сильнее самых сильных.

«Никогда я не говорила с А. В. о его отношении к семье, и он только раз сказал о том, что все написал С. Ф. Как-то раз я зашла к нему в кабинет и застала его читающим письмо… он мне сказал, что С. Ф. написала ему, что хочет только создать счастливое детство сыну».

Сложны отношения между двумя этими женщинами, наделенными от природы чистым истинным благородством: в них, этих отношениях, присутствует многое, но нет одного: унижающей ненависти.

«…И до сих пор, когда ее давно уже нет в живых, мне все кажется, что, если бы довелось нам встретиться, мы не были бы врагами. Что бы то ни было, я рада тому, что на ее долю не выпало всего того, что пришлось пережить мне, так все-таки лучше.

…Я вспоминаю ее с уважением и душевной болью, но ни в чем не упрекаю себя. Иначе поступить я не могла». «БЫЛ ИЮНЬ (ИЮЛЬ) МЕСЯЦ, ЯСНЫЕ ДНИ, ТИХОЕ МОРЕ. Александр Васильевич встретил меня на вокзале в Токио, увез меня в «Империал-отель». Он очень волновался, жил он в другом отеле. Ушел до утра. Александр Васильевич приехал ко мне на другой день. «У меня к Вам просьба» — «?» — «Поедемте со мной в русскую церковь». Церковь почти пуста, служба на японском языке, но напевы русские, привычные с детства, и мы стоим рядом молча. Не знаю, что он думал, но я припомнила великопостную молитву «Всем сердцем». Наверное, это лучшие слова для людей, связывающих свои жизни.Когда мы возвращались, я сказала ему: «Я знаю, что за все надо платить — и за то, что мы вместе, — но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной близости, я на все согласна. Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата».

«Александр Васильевич увез меня в Никко, в горы.

Это старый город храмов, куда идут толпы паломников со всей Японии, все в белом, с циновками-постелями за плечами. Тут я поняла, что значит — возьми одр свой и ходи: одр— это просто циновка. Везде бамбуковые водопроводы на весу, всюду шелест струящейся воды. Александр Васильевич смеялся: «Мы удалились под сень струй». Мы остановились в японской части гостиницы, в смежных комнатах. В отеле были и русские, но мы с ними не общались, этот месяц единственный».

…А потом были Омск, Директория (одно из многочисленных временных правительств, нарывами рассыпавшихся на тысячеверстных пространствах от Урала до тихоокеанских берегов; провозглашая общую цель — возрождение России, все они решительно расходились в способах ее достижения), пост военного и морского министра. Переворот в пользу более привычной для тогдашнего «массового сознания» диктатуры. Крест Верховного Правителя, принятый добровольно, в силу убеждений, долга и чести. Разлад в ближайшем окружении, когда под давлением меняющихся обстоятельств и, как сказали бы теперь, политической конъюнктуры одни оказались трусами, другие подлецами, третьи — заурядными мошенниками-приспособленцами, искавшими в идее, за которую адмирал пошел на смерть, личные, притом не только политические, барыши. Тайные, за спиной Колчака, игры «союзников». «Великое сидение» в милостиво объявленном ими «нейтральным» Нижнеудинске, где адмирал, предоставив своему конвою (то есть людям, которые, как он думал, пойдут, так же как и он, до конца) право свободного выбора дальнейшей судьбы, оказался брошенным на произвол судьбы и за одну ночь поседел. Белочехи, занявшие место разбежавшихся и вскоре превратившиеся в конвойных совсем иного толка. И, наконец, Иркутск и тюрьма. И поспешный расстрел без суда и следствия, на основании быстрого разбирательства, проведенного исключительно в целях «революционной целесообразности».

«В самые последние дни его, когда мы гуляли в тюремном дворе, он посмотрел на меня, и на миг у него стали веселые глаза, и он сказал: «А что? Неплохо мы с Вами жили в Японии». И после паузы: «Есть о чем вспомнить». Боже мой…»

Пять лет мучительной и целомудренной любви.

Всего месяц сжигающей близости. И всю жизнь — расплата. …Где ты был, Бог, если ты есть, и куда же смотрели твои глаза? ТЮРЬМА И В ЛУЧШИЕ ДНИ(если в разговорах об этом государственном институте допустим такой стилистический оборот) не мед и не сахар. А что такое тюрьма в находящемся на военном положении Иркутске с его каленой зимой, да еще когда она, тюрьма, по крышу набита «врагами», чья жизнь полностью зависит от градуса революционности в настроении любого из новых хозяев положения?Что должен делать, что должен чувствовать «враг», когда он — женщина не полных двадцати семи лет, но «враг» из «особых»: хоть и гражданская, а жена самого Колчака?Первое, что она делает, — с немалым риском переправляет на волю, в поезд адмирала, где томится в ожидании будущего немногочисленная теперь поездная обслуга, записку: « Прошу передать мою записку в вагон адмирала Колчака. Прошу прислать адмиралу: 1) сапоги, 2) смены 2 белья, 3) кружку для чая, 4) кувшин для воды и таз, 5) одеколону, 6) папирос, 7) чаю и сахару, 8) какой-нибудь еды, 9) второе одеяло, 10) подушку, 11) бумаги и конвертов, 12) карандаши. Мне: 1) чаю и сахару, 2) еды, 3) пару простынь, 4) серое платье, 5) карты, 6) бумаги и конвертов, 7) свечей и спичек. Всем вам привет, мои милые друзья. Может быть найдется свободный человек, кто мне принесет все это, из храбрых женщин. Анна Тимирева. Сидим в тюрьме, порознь.

Ей втолковывают: адмиралу грозит стенка, а ты о теплом белье, канцелярских принадлежностях и папиросах. Может, еще книг затребуешь? Она стоит на своем: адмиралу, страдающему хронической пневмонией и суставным ревматизмом после полярных экспедиций и службы на миноносцах (палубы их всегда накрывала волна, в их помещениях всегда стояла тяжелая сырость) без всего этого в ледяной одиночке верная и скорая смерть. Без книг и папирос в его теперешнем состоянии можно сойти с ума.

(Ее призыв услышали те, кто, как писали в старину, оказался в поле духовно-нравственного притяжения адмирала: волею обстоятельств занесенные в Иркутск российские интеллигенты, видевшие в Колчаке в первую очередь одного из образованнейших людей России. В их числе оказалась и командированная в Иркутск молодая сотрудница Пермского университета Екатерина Пермякова. Случайно встретив в городе сокурсницу-»лесгафтовку», так же случайно Е. Пермякова познакомилась через нее с Ф. А. Матисеном, известным исследователем Арктики, участником легендарной экспедиции барона Толля, не менее известного полярника и друга адмирала. Матисен и попросил Пермякову отнести Колчаку передачу. Как человек, воспитанный в традициях толстовского сострадания, отказать Матисену Екатерина Пермякова не могла. Испросив на то разрешение у самого предгубчека Чудновского, она ходила в Иркутскую тюрьму дважды. Подтверждением тому в архивах остались два документа. Первый — записка Е. Пермяковой и ответ ей Колчака на обороте. Перечислив, что именно она передает арестованному («мясные пирожки — 15 шт. , сладкие — 5, булочки — 11, пирог слад. — 1), Е. Пермякова, простая душа, пишет далее: «Кушайте на здоровье. От Алеши и Кати Пермяковой». («Алеша» — будущий известный за рубежом певец и музыкант Алексей Полячек, в ту пору подросток. )…И приписывает в самом низу: «Будьте добры, распишитесь в получении передачи». Адмирал исполняет ее просьбу: « Получил и сердечно благодарю. А. Колчак. 1-22-1920»»Второй документ — ответная, уже без даты, записка Колчака на еще одну передачу: « Глубоко от сердца благодарю Алешу Полячек и Катю Пермякову за заботу и внимание ко мне. Папиросы есть, белье пока есть, подушка и одеяло тоже. Из книг если возможно прошу прислать по высшей математике и физике. Термос с благодарностью возвращаю. Еще раз сердечно благодарю. А. Колчак».

… Тимирева добивается — ей уступают потому, что, требуя, она готова на все — вначале регулярных свиданий, а потом и совместных «выводов» в тюремный двор на положенные прогулки. За ними следит множество глаз. Но они вместе, и это главное. Все остальное не имеет значения и смысла. Все остальное просто не существует. Мир любящих — это они сами.

Считанные минуты, когда они могут побыть вместе (сколько их еще осталось, этих минут, не знают ни он, ни она, но сейчас это для них неважно) — единственное время, когда физические и нравственные страдания адмирала отступают от него хотя бы ненадолго. Их порознь допрашивают. Он (с ним судьям все ясно, но требуется соблюсти проформу) на вопрос о том, почему жил и поступал так, как жил и поступал, отвечал со свойственной ему прямотой — поражавшей в нем многих, отличавшей его от других: потому что так понимал жизнь, свое назначение и свое место в ней. Ей тоже скрывать было нечего, да она и не считала нужным скрывать правду — в ее понимании это означало бы самое страшное: потерю уважения к себе. Да, служила переводчицей в отделе печати его правительства; да, шила белье для белых госпиталей. Потому что хотела быть всегда рядом с ним, возле него, ближе к нему. Какие это госпитали — для нее не имело значения. Распорядись судьба жизнью адмирала иначе — она шила бы и для других госпиталей. С ножницами неограниченной власти в руках «политику» можно выкроить из чего угодно. Переводами занималась у белых? Распространяла контрреволюционную пропаганду. Шила для ихних раненых белье? Считай, участвовала в походах. Можно сказать, с оружием в руках. Уже этого для «стенки» — вполне. Но еще есть их с адмиралом тюремная переписка. Колчак интересуется происходящим за тюремными стенами — это понятно. Правитель, хоть и бывший. Военный человек. А ей, к примеру, для чего знать, что каппелевцы подошли к городу и требуют выдачи адмирала? Связной, что ли, поставлена? Почему он ей пишет об этом?Она отвечала: потому что две наши жизни — это теперь и навеки одна. К тому же о «деле» — всего строка. Остальное — для нее и о ней. «Дорогая голубка моя»… «Я молюсь на тебя и преклоняюсь перед твоим самопожертвованием. Милая обожаемая моя, не беспокойся за меня и сохрани себя… целую твои руки». «Конечно, меня убьют, но если бы этого не случилось — только бы нам не расставаться».

…Потому что люблю.

Это не вписывалось ни в какие схемы. И не было ни в одном самом революционном кодексе такой карательной статьи — за любовь. Может, это ее и спасло. Но только от пули.

Ненавидевшая политику за то, что она отнимала у нее любимого человека, но прекрасно понимавшая, какие пружины в какую сторону неумолимо движут жизнь, безошибочным инстинктом любящей женщины она угадала приближение развязки и попросила о последнем свидании с адмиралом. В ответ «все расхохотались», как позже не без удовольствия вспоминал председатель губчека Чудновский. Она потребовала, чтобы ей выдали тело адмирала. Ей солгали, сказав, что «Колчака увезли».

ТО, ЧТО ПРОИСХОДИЛО ПОТОМ,можно было бы назвать бредом, игрой больного воображения, черной фантастикой — так чудовищно нелепа порой была то и дело попиравшая здравый смысл логика происходившего. К сожалению, все было горькая правда, и в первую очередь — порой безумная жестокость рядовых исполнителей высшей воли — «винтиков», по любимому определению Сталина. Сколько же десятилетий умилялись этому определению «мудрейшего», не давая себе труда вдуматься в его смысл…

22 февраля, спустя две недели после расстрела Колчака, Чрезвычайная следственная комиссия иркутского ВРК возвращается к рассмотрению дальнейшей судьбы самоарестовавшейся Тимиревой. Конкретного «соучастия» пришить к делу никак не выходит. «Люблю» ни в какую отчетную графу не втискивается. Но по всем классовым признакам — враг. А врага должно держать под постоянным прицелом!

Принимается решение выслать Тимиреву «до особого распоряжения» в г. Верхоленск, под надзор местной милиции.

В Верхоленск она, однако, не попала: не пустило дремучее бездорожье. Но и оставлять ее в Иркутстке тоже не резон: это «может представлять некоторую опасность для революционного порядка». Антиколчаковские настроения в городе имели место.

Принимается другое решение: отправить Тимиреву в Омск, в распоряжение отдела юстиции Сибревкома, причем (вот и логика тех дней) без предъявления ей каких-либо обвинений и с заключением о необходимости ее освобождения из-под стражи.

Ожидающая решения своей участи Анна Васильевна заражается в иркутской тюрьме тифом и оказывается в военном госпитале. Это случается 16 марта. В мае ее выписывают из госпиталя с заключением: малокровие и полное физическое истощение, нуждается в немедленном освобождении. Иркутские власти, тем не менее, постановляют: отправить Тимиреву, как и было решено ранее, в Омск. Нечего еще раз переписывать бумаги.

24 июня ее заключают в омский концлагерь принудительных работ как «вредный элемент» (найти бы, кто изобрел эту безразмерную формулу — скольким безвинным она поломала жизнь! Самой Анне Васильевне этой «исходной установки» хватило для обоснования всех ее тюремных и лагерных мытарств); срок отсидки ей определяют в 2 года — «без права применения к ней амнистии и права работы вне лагерей».

7 ноября ее все же освобождают и как раз по амнистии: по случаю празднования третьей годовщины революции.

Она просит выдать ей пропуск для проезда на Северный Кавказ: там, в Кисловодске, живут ее мать и сын. Ближе них у нее больше никого не осталось.

В пропуске ей отказывают на том основании, что «Кисловодск находится в прифронтовой полосе». Ей становится ясно, что дело вовсе не в сложностях прифронтового режима. Нужно искать другие пути.

Она просит выдать ей пропуск на выезд в Дальневосточную Республику. Где-то там, в Харбине, С. Н. Тимирев. Они в разводе, и у каждого в душе остались раны, которым, видно, никогда не зажить. Но простились они по-хорошему, он — отец ребенка, к которому она хочет вернуться, он — мужчина, а ее душевные силы, кажется, начинают иссякать.

Пропуск ей выдали. Но уже на границе выяснилось, что пропуск, мягко говоря, липовый. И вряд ли тут имела место ошибка писарей.

Она возвращается в Иркутск.

Надо жить дальше. Той частью души, которая еще осталась в ней после ночи с 6 на 7 февраля 1920 года.

В декабре 1920 года Анна Васильевна поступает на службу в Иркутский университет каталогизатором библиотеки.

Весной 1921 года, совершив долгое и путаное путешествие, пройдя через множество рук, ее находит письмо из Кисловодска.

Мать, Варвара Ивановна, тяжело больна и врачи ничего хорошего не обещают.

Она снова бросается с прошением о пропуске в Сибревком, но 19 мая ее арестовывают и возвращают в иркутскую тюрьму.

Дни идут, а ее не вызывают на допросы и не предъявляют никаких обвинений. Она пишет председателю комиссии: «Не чувствуя за собой никакой вины перед сов. властью и зная, что никакого основания обвинения мне не может быть предъявлено, я прошу возможно скорее вызвать меня на допрос. Арест в настоящее время, когда я каждый день ожидаю ответа на прошение о пропуске в г. Кисловодск, где живет моя больная и старая мать и малолетний сын, … является для меня совершенно недопустимым и необъяснимым, не иначе как недоразумением».

Власти молчат.

Она пишет снова: «Прошу вызвать меня на допрос, т. к. вторую неделю я сижу, не зная, в чем обвиняюсь и на каком основании арестована».

И на это заявление не отвечают.

Только 12 ноября ее отправляют в представительство ВЧК по Сибири в …Новониколаевск, теперешний Новосибирск.

Здесь 22 ноября 1921 года Анна Васильевна снова пишет — теперь уже представителю ВЧК по Сибири Павлуновскому: «Я сижу втюрьме уже 7-й месяц и до сих пор мне даже не известно, в чем я обвиняюсь. Я очень прошу Вас сообщить мне: в силу каких именно моих поступков я арестована и даже привезена сюда из Иркутска. Сама я решительно не знаю за собой ничего, что могло бы послужить поводом для ареста за то недолгое время, что я пробыла на свободе после моего выхода из Омского лагеря. За се время моего сиденья меня даже ни разу не допрашивали. Но раз уж Вы нашли нужным затребовать меня из Иркутска, я прошу Вас разрешить мне прогулку и чтение, в чем мне здесь отказано».

Как бы ответ на это заявление ее «обычным порядком» допрашивают … и отправляют в Москву, в Следственную часть при Президиуме ВЧК с запиской «для служебного пользования» от Павлуновского Фельдману: «Освобождать ее ни в коем случае нельзя — она связана с верхушкой колчаковской военщины и баба активная!»

1 февраля 1922 года Анну Васильевну Тимиреву вводят во двор Бутырской тюрьмы.

17 февраля она пишет ведущему ее дело следователю Лачевскому: «В продолжение 9-ти месяцев своего заключения, пока мое дело переходило из одной инстанции в другую, а я переселялась из тюрьмы в тюрьму и из города в город — я очень терпеливо ожидала его решения. Но теперь, кажется, ждать нечего, раз мое дело и я сама находимся в распоряжении ВЧК, а мне до сих пор, несмотря на Ваше обещание, даже не предъявлено обвинения. Из этого я делаю вывод, что в сущности никакого обвинения и нет, что меня нисколько не удивляет, т. к. никакого преступления за собой я не знаю. Поэтому я прошу Вас в недельный срок вызвать меня, предъявить мне и доказать обвинение. Если этого не будет сделано, то я предупреждаю Вас, что с 25-го февраля я объявляю голодовку, требуя освобождения, и буду продолжать ее хотя бы со смертельным исходом, т. к. это единственное средство протеста, находящееся в моем распоряжении».

14 апреля 1922 года Президиум ГПУ, заслушав дело Тимиревой, постановил: из-под стражи ее освободить, так как «виновность ее в контрреволюции не доказана за неимением вещественных доказательств». С нее берут подписку о невыезде из Москвы.

Она поселяется у брата Ивана, музыканта Большого театра и Театра Революции. Работу (по всем признакам классовый враг, к тому же и судимости!) найти, естественно, не может. Живет на деньги, которые выручает, продавая кое-какие вещи.

Случай знакомит ее с Всеволодом Константиновичем Книпером. В их судьбах много печального общего: он тоже из «бывших» и тоже, в сущности, живет на птичьих правах, хотя и имеет работу — коммерческий агент Туркменторга. Будучи, впрочем, квалифицированным инженером.

Не сразу, но они решают остаться вместе. Брак их, впрочем, больше похож на уговор. На ее прошлое он не посягает. Просто встретились два обездоленных человека, чтобы не погибнуть поодиночке.

А ДАЛЬШЕ — КАК БЕГ ПО КРУГУ, с остановками разной длительности каждый раз в новых местах. Такие были времена. Такая была государственная машина. Достаточно было один раз оказаться меж зубьями ее шестерен…

… 27 июня 1922 года ее задерживают при попытке проникнуть по пропуску своей знакомой в Дом Союзов на судебный процесс социалистов-революционеров. Многих из них привезли на суд из зауральских лагерей.

Ее не интересовала политика, поломавшая ей жизнь (к тому же и покойный адмирал эсеров, мягко говоря, терпеть не мог), но кое-кого из этой партии она знала еще в Омске. Все это были, по ее пониманию, не такие монстры, какими их изображали теперь. Ей хотелось посмотреть, кого именно судят и за какие грехи. Как объяснение это было принято. Фактов для «дела» оно в себе не содержало. Но на заметку ее взяли — теперь уже московские органы: «на предмет выяснения прошлой деятельности». Указания Ленина о всемерном повсеместном повышении революционной бдительности выполнялись неукоснительно.

…С 6 по 11 июля она снова подвергается аресту — по подозрению в «шпионской» деятельности. В чем она выражалась, никто сформулировать не смог, и за отсутствием доказательств ее освобождают — под подписку о невыезде и обязательство явиться по первому требованию.

(Так, нам кажется, начиналась «примерка» очередного тюремного срока).

… С августа по ноябрь 1922 года она работает библиотекарем в НКПС, а затем до ноября следующего года — переводчицей (как сказали бы теперь, «на договоре») и еще дает частные уроки языка сотрудникам РУСКАПА (русскоо-канадско-американского пассажирского агентства). В ноябре 1923 года ее зачисляют в штат заведующей регистратурой и архивом.

В РУСКАПА (каждый, а особенно из «бывших», устраивался тогда на работу, чтобы выжить, где мог) нашли приют и несколько бывших офицеров из окружения Колчака. Кое-кого, как, например, Н. Пешкова, она знала еще мичманом в Гельсингфорсе.

Некоторые из «бывших», в том числе и клочаковских офицеров, жили теперь под другими именами. Их, сломанных жизнью, можно было понять. Она их понимала.

Люди одного круга, сотрудники РУСКАПА встречались, естественно, и во внеслужебной обстановке. Нередко гостями на этих чаепитиях оказывались работники английской миссии.

Все это скопом и было поставлено А. В. Тимиревой в вину при ее аресте 30 апреля 1925 года: недоносительство о «чуждых элементах», связанных, к тому же, с иностранцами, по тогдашним идеологическим меркам — сплошь шпионами и врагами.

Не упустили возможности в очередной раз ударить по самому больному. В частности, ей был задан вопрос: «Почему именно вы оказались на стороне белых?» Она ответила: «В силу моих личных отношений к адмиралу Колчаку».

Особое совещание при коллегии ОГПУ постановило: лишить Тимиреву права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на Дону и «означенных губирниях» сроком на три года, обвинив ее в ее прошлом и в том, что «за все время Революции она продолжает иметь связь с антисоветским элементом и иностранцами, … является элементом социально опасным».

Местом жительства она выбрала Тарусу — из доступных ей мест самое близкое от Москвы, от сына.

В Тарусе она зарабатывала на хлеб вышивальщицей в кустарной артели.

… Иезуитски изобретательный в случаях, когда дело касалось укрепления его личной власти, Сталин не гнушался в способах устранения со своего пути политических противников, используя в борьбе любую возможность.

Такой очередной «возможностью» стало убийство С. М. Кирова в декабре 1934 года.

Разыграв перед страной и миром безутешную скорбь и сокрушительный гнев, Сталин объявляет: настало время для окончательного очищения жизни от всех и всяких контрреволюционных антисоветских элементов, врагов нового строя.

Под эту обтекаемую директивную формулировку можно было легко «подвести» любого человека — от последних, недовысланных в свое время предшественником неперестроившихся умников-интеллигентов, ищущих пятна на солнце, до рядового рабочего, позволившего себе критические замечания в адрес вождя и его политики в какой-нибудь очереди за хлебом.

А. В. Тимирева с ее биографией и в особенности с ее прежними судимостями (хотя на «вышку» наскрести не удавалось, и вообще ничего «такого» не удавалось доказать, но судимости были, и не одна, а это что значит? Не осознает, не признает, не перековывается — самый и есть элемент!) легко подпадала под выданное стражам порядка (вроде описания особых примет) определение «контрреволюционерка».

5 апреля 1935 года ее арестовывают в очередной раз. Обвинений не предъявляется. 7 апреля на стол следователю ложится ее заявление: «Вы, ясно, знаете подробно мою жизнь за последние 15 лет. Очевидно все же — всякая выносливость имеет свой предел, и я до него дошла вплотную. Я не испытываю ничего, кроме глубокого отвращения к жизни так, как она оборачивается ко мне сейчас. Если я не могу жить как свободный трудящийся человек своей страны, жизнь вообще цены для меня не имеет. С момента моего ареста я не ем и до тех пор, пока не узнаю непосредственных мотивов своего ареста, есть не буду».

8 апреля ее допрашивают. Цель допроса ясна: уличить во враждебности. На предложение назвать людей, которые могли бы охарактеризовать ее с положительной стороны — в смысле степени ее лояльности по отношению к советской власти — она отвечает: «Прежде… хочу сказать сама о себе. Что я имею такое, что бы могло не полностью охарактеризовать мое политическое лицо и отношение к Сов. власти?

Расхождений с Сов. властью у меня нет, контрреволюционной агитацией я не занимаюсь, но я не могу согласиться с проводимой карательной политикой… всякие аресты, суды, приговоры я воспринимаю болезненно, считаю жестокостью к людям, и они в практике… часто не вызываются необходимостью… Это мое болезненное отношение ко всяким репрессиям, не исключая и применяемых ко мне, основного моего отношения к Сов. власти не меняет».

«Урожай» в смысле весомости показаний (для следствия и надзирающих за ним парторганов) никакой. Но команда есть команда, ее надо выполнять — «во избежание»… К тому же «у нас ни за что не садят!» Снова перетряхивается ее биография, личное дело, прошлая жизнь — и ей предъявляется обвинение в сокрытии фактов арестов (такое не скроешь, все записано в деле, но тут никто ничего не думает уточнять), «фактов» своего отношения к Колчаку (вот уж чего никогда не скрывала! Но ведь когда «надо» — можно и не увидеть написанного черным по белому) и, наконец, — утаивание всего этого при получении паспорта в 1933 году.

(Паспорт, в связи с решением правительства о паспортной системе, был выдан ей в марте 1933 года в 8 отделении милиции г. Москвы. Выдавший паспорт сотрудник милиции В. Н. Алтайский, выслушав положенную ее исповедь о том, «кто она и откуда», решил: за одни и те же грехи — половина из которых весьма спора — гнобить человека до бесконечности нельзя. И, зная о «пятнах» в ее прошлом, паспорт все-таки выдал. Вызвав к жизни «дело» теперь уже на самого себя).

…Ей присуждают 5 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях за то, что «будучи враждебно настроенной к сов. власти, в прошлом являлась «женой» Колчака, находилась с ним весь период активной борьбы Колчака против сов. власти при последнем до самого последнего времени, т. е. до его расстрела. Находясь при Колачаке, Книпер была в полном курсе переговоров Колчака с англичанами и всей последующей деятельности колчаковщины. На данный период не разделяя политики сов. власти по отдельным вопросам, проявляла свою враждебность и озлобленность по отношению к существующему строю».

Из Бутырок ее отправляют эшелоном в распоряжение начальника управления БАМЛАГ в г. Свободный.

Всеволод Константинович Книпер начинает хлопотать о пересмотре дела.

Отбыв в Свободном три месяца, в связи с пересмотром дела А. В. освобождается из-под стражи и во изменение прежнего постановления получает пресловутый «минус»: ей запрещается проживать в 15 городах в течение трех лет.

… Живет в Егорьевске, Вышнем Волочке, Верее, в Малоярославце.

Зарабатывает на жизнь изготовлением игрушек для Комитета игрушки в Москве.

Так жизнь идет до весны 1938 года. До очередного ареста. У нее вот-вот должен кончиться «минус», вот-вот она, наконец, соединится с В. К. Книпером и сыном… и новая беда.

Для того, чтобы упечь ее за решетку на этот раз, хватило двух доносов: соседки по дому, в котором она жила, и случайного попутчика, с которым вместе она шла однажды к поезду, чтобы съездить в Москву: при нем она высказала какие-то «замечания» по адресу «сталинской конституции».

В быстро состряпанном «деле» читаем: «… систематически проводила контрреволюционную агитацию, возводила клевету на ВКП(б) и Сов. власть. Являясь женой адмирала Колчака, участвовала вместе с ним во всех походах против частей Красной Армии. Имела связи с бывшими царскими и офицерами белой армии».

Оба доносителя — люди, как явствует из документов, малограмотные, показания же их выглядят гладко — написаны под диктовку, но это вершителей правосудия не волнует.

(Будучи допрошенной, виновной в предъявленных ей на этот раз обвинениях признала себя полностью; впоследствии от своих показаний о «шпионской» деятельности и об антисоветской агитации отказалась «т. к. показания эти были даны под угрозой работников милиции и НКВД в М. Ярославце, а также из-за применения методов физического воздействия», но это обстоятельство «высветилось» гораздо позже).

…Решения своей участи на этот раз она ожидает целый год.

В январе 1939 года ее освидетельствовали врачи Бутырской тюрьмы НКВД. Установлены явления истощения центральной нервной системы, со стороны сердца — миокардит.

Но «враг есть враг». 3 апреля 1939 года постановление Особого совещания при НКВД СССР отправляет ее в Карлаг (Казахстан) сроком на 8 лет.

В лагере сначала находится на общих работах. Затем — художник в клубе Бурминского отделения.

После освобождения, с марта по июнь 1946 года, живет на станции Жарык Карагандинской железной дороги. Существует на жалованье художника-оформителя вокзала.

В июне 1946 года перебирается в Завидово (Калининская область). Работает художником в промкомбинате.

С января 1948 года по конец декабря 1949-го — зав. Бутафорским цехом Щербаковского (Рыбинского) городского театра.

…20 декабря 1949 года ее арестовывают в очередной раз. В вину ей ставят все ту же «антисоветскую деятельность», которую снова никто не удосуживается доказать. Она идет под суд как «повторница». Педагоги от карающего правосудия объясняли это определение так: некоторые несогласные не поняли, не хотят понимать отношения к ним власти, не оценили, как положено, гуманности суда, не перевоспитались — а потому, значит, не досидели положенного.

3 июня 1950 года Анна Васильевна отправляется в Красноярский край «как социально опасная личность по связям с контрреволюционным элементом». (Лень даже «осовременить» формулировки). 8 октября ее этапируют к месту ссылки-поселения в Енисейский район Красноярского края.

8 марта 1957 года президиум Ярославского областного суда (именно в Ярославской области ее арестовали в последний раз), рассмотрев в своем заседании дело по протесту заместителя Генерального прокурора СССР на постановление Особого совещания при МГБ СССР от 3 июня 1950 г. в отношении Книпер-Тимиревой, установил: «… по своей прошлой судимости в 1935-1939 гг. она сроки наказания отбыла полностью и никаких антисоветских проявлений за ней не установлено». Президиум суда постановил: дело прекратить за отсутствием состава преступления.

ЗАЯВЛЕНИЯ О РЕАБИЛИТАЦИИ она писала, начиная с 1934 года. Ходатайства регулярно отклонялись.

Одна из попыток — уже упоминавшееся выше обращение к Маленкову. Оно стоит того, чтобы воспроизвести его здесь целиком. Этот документ — красноречивый слепок с эпохи. В нем — характер, который не смогли сломить десятилетия унижений.

«Председателю Совета Министров СССР

т. Георгию Максимилиановичу Маленкову

гр. Книпер-Тимиревой Анны Васильевны

г. Енисейск, ул. Иоффе, 13

г. р. 1893

З а я в л е н и е

Глубокоуважаемый Георгий Максимилианович!

Обращаюсь прямо к Вам и убедительно прошу промежуточные инстнации вручить Вам это заявление.

Думаю, что 34 года всевозможных репрессий дают мне на это некоторое право.

Я дочь известного музыканта Василия Ильича Сафонова, о котором упоминалось в «Советской музыке» в связи со 100-летием со дня его рождения, а также в книге Алексеева «Русские пианисты». По профессии я художник. Не буду перечислять всех своих арестов, лагерей, ссылок — я сама потеряла им счет. Буду говорить только о первом, послужившим основанием всего, что затем последовало.

15-го января 1920 года в Иркутске я была арестована в поезде адмирала Колчак и вместе с ним. Мне было тогда 26 лет, я любила его и была с ним близка и не могла оставить его в последние дни его жизни. Вот, в сущности, и все. Я никогда не была политической фигурой и ко мне лично никаких обвинений не предъявлялось.

В том же году по октябрьской амнистии меня освободили.

Познакомилась я с адмиралом Колчак в 1915 году как с товарищем моего первого мужа Тимирева, с которым разошлась в 18 году. Я имела возможность оставить Россию, но эмиграция никак меня не привлекала, я русский человек и за границей мне нечего делать.

В 1922 году в Москве я вышла замуж за инженера-практика В. К. Книпер, умершего в Москве во время войны; в это время я, пройдя арест и следствие, проводившееся по всем правилам 38-го года, обвиняемая во всем, что мне и не снилось, отбывала 8 лет в Карагандинском лагере. Освобожденная в 1946 году по окончании срока, я жила и работала в городском театре в г. Щербакове. Я с полной ответственностью утверждаю, что, решив жить и работать как всякий рядовой советский человек, я именно тем и жила, и поводом к тому, что я не могу назвать иначе чем травлей честного и трудящегося человека, всегда служила моя близость с адмиралом Колчак, теперь я в ссылке, Все, что было тогда, уже только история. Я не знаю, кому и зачем нужно, чтобы последние годы моей жизни проходили в таких уже невыносимых для меня условиях. Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда.

Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось. А. Книпер».

Только попытка 1959 года привела к полной реабилитации в 1960 году.

Ей шестьдесят семь лет. Нравственные и физические силы ее на исходе. Она вынуждена продолжать работать, так как к моменту реабилитации не «набрала» положенного для пенсии трудового стажа.

…В. К. Книпер умер в сорок втором. Тогда же, можно сказать, пропал без вести (ибо ни дата, ни место смерти его точно не установлены) на лесоповале в Архангельской области сын Владимир, талантливый художник. «Выкашивали», как водится, семьями.

«Из всех близких у меня остались только младшая сестра и сын другой сестры, погибшей во время блокады Ленинграда».

Власти делают вид, что ее как бы не существует.

Не случись конкурса имени П. И. Чайковского — так бы все и замяли. Но Клиберн «поворачивает» ситуацию. И в дело Анны Васильевны снова вмешиваются виднейшие деятели советского искусства — Д. Шостакович, А. В. Свешников, В. Н. Шацкая, Е. Ф. Гнесина, К. А. Эрдели, Н. А. Обухова. Д. Ф. Ойстрах, И. И. Козловский. За заслуги отца, Василия Ильича Сафонова, перед русской и мировой музыкальной культурой, с сентября 1960 года ей назначается, наконец, пенсия республиканского значения 450 (с 1961 г. — 45) рублей…

…Жила она в последние годы замкнуто, почти никого не принимала в своей коммуналке — да и с кем и о чем ей говорить? — и тихо умерла 31 января 1975 года.

Остается сказать еще несколько слов.

О человеке, сыгравшем в жизни нашей героини огромную роль. О Екатерине Павловне Пешковой — первой жене М. Горького, спасительнице и утешительнице униженных и оскорбленных, на которую молились не только в России. Председатель Политического Красного Креста (иначе — Комитета помощи политическим ссыльным и заключенным), работавшего с февраля 1918 года и «волевым» решением Ежова закрытого в 1937-м, это именно она, Екатерина Павловна, «вытащила» Анну Васильевну в 1921 году из новониколаевской тюрьмы, ходила просить за нее Дзержинского и затем на протяжении сорока лет помогала ей, чем могла.

Судьба этой незаурядной женщины, энергично и не совсем справедливо оттесненной в тень другой спутницей жизни писателя, М. Ф. Андреевой, еще ждет своего биографа.

Будем верить, что он отыщется. О таких натурах, истинном воплощении настоящих русских характеров, русские люди должны знать как можно больше.

Иначе грош цена всем дискуссиям о «возврате к истокам».

«…Я ЛЮБИЛА ЕГО И БЫЛА С НИМ БЛИЗКА И НЕ МОГЛА ОСТАВИТЬ ЕГО В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЕГО ЖИЗНИ…»

Счастливы те, о ком и под пыткой говорят такие слова.

Достойны преклонения те, кто может их сказать.

Они звучат как молитва. Может, она и спасет нас от озверения и распада, когда больше никаких средств к спасению уже не останется…

Виктор Гиленсен

ГЕРМАНСКАЯ РАЗВЕДКА НАКАНУНЕ ВОЙНЫ

В 1935 году один из создателей теории «Тотальной войны», генерал Людендорф, писал: «С войной против вражеских сил на огромных сухопутных фронтах и на морях … соединяется борьба против жизни и жизненных средств вражеских народов с целью их разложения и парализации». О значении подрывной деятельности неоднократно высказывал свои взгляды и сам фюрер. К примеру, в известных беседах с президентом вольного города Данцига Германом Раушнингом он набросал сценарий агрессии, предусматривающий массированное применение тактики подрывной войны: «Наша стратегия состоит в том, что враг должен быть уничтожен изнутри, ему следует предоставить возможность одержать победу над самим собой… вражеский народ должен быть деморализован и готов к капитуляции. С точки зрения его морального состояния он должен стать пассивным еще до того, как подумает о сопротивлении… Один-единственный удар должен его уничтожить.

Я не остановлюсь ни перед чем. Никакое так называемое международное право, никакие соглашения не удержат меня от того, чтобы использовать имеющиеся преимущества».

Первой важнейшей задачей, вставшей перед стратегической разведкой вскоре после прихода нацистов к власти, было определение реакции стран-победительниц в первой мировой войне на вооружение Германии под флагом «установления равноправия в возможностях обороняться». Берлину было ясно, что условием успеха этой программы, по крайней мере на ее начальном этапе, являлась пассивность западных держав. При этом решающее значение имела позиция Франции, считавшейся главным противником Германии, поскольку противоборство с ней было непосильным для рейхсвера.

Изучение имеющихся документов позволяет придти к выводу, что германская разведка правильно оценивала ситуацию, сложившуюся к осени 1934 года, когда Германия готовилась перейти от полутайной к открытой милитаризации. Подтверждениеим может служить обзор, подготовленный осенью 1934 года отделом «Иностранные армии» и подписанный полковником фон Штюльпнагелем.

Штюльпнагель обращал внимание на обеспокоенность правительства Франции перспективой полной ремилитаризации Германии, ссылаясь на попытки Парижа взвесить целесообразность применения силы для противодействия ей. «Вне сомнения идея вооруженного вмешательства широко распространена во французских правительственных кругах», - писал он. И все же анализ эволюции позиции Франции в течение 1934 года привел полковника к выводу, что на такой шаг, как превентивная война против Германии, французское правительство не пойдет. «Поведение Франции, - констатировал он, - позволяет придти к заключению, что стремление сохранить… мир в руководящих кругах и в народе столь сильно, что масштабы немецких вооружений не представляются основанием для войны».

Анализируя соотношение сил в Европе, изменившееся в пользу Германии, Штюльпнагель одновременно видел новые тенденции в межгосударственных отношениях в Европе.

Во-первых, он указывал на некоторое улучшение англо-французского сотрудничества, хотя Англию не затрагивает перспектива наличия у Германии дополнительных двухсот тысяч солдат. Но поскольку «германские вооружения… принимают серьезные размеры, в Англии растет беспокойство».

Кроме того, шеф отдела «Иностранные армии» предвидел возможное ухудшение англо-германских отношений вследствие распространения германской экспансии за пределы Европейского континента. Что касается Советского Союза, то совершенно очевиден такой факт: вопреки бытующим у нас в недавнем прошлом утверждениям, Германия не рассматривала в качестве цели агрессии с самого начала Советский Союз, а значение СССР как фактора силы в возможной европейской войне оценивалось в довольно ограниченных размерах. Вооруженные силы СССР принимались во внимание лишь как известное дополнение к мощи Франции.

Заслуживает внимания и трезвая оценка германской стратегической разведкой будущего германо-польских отношений. Методически готовя в течение многих лет уничтожение Польского государства, Германия после 1933 года не без успеха проводила политику изоляции Варшавы. Для Берлина было важно не допустить присоединения Польши к возможной превентивной акции Франции. "«представляется маловероятным, чтобы Польша участвовала в выступлении западных держав против Германии. Но сколь мало Польша желает идти на буксире у Франции, столь же мало оснований считать ее подлинным другом Германии», - резюмировал Штюльпнагель.

Итак, по заключению аналитиков в Берлине, милитаризация могла продолжаться, хотя и с соблюдением осторожности. В общем сама военная разведка в 1934-1935 годах в какой-то степени следовала этому курсу, чего нельзя сказать о различных разведывательных органах НСДАП.

В разгар лета, 25 июля 1934 года, банда австрийских националистов захватила радиостанцию в Вене и принудила ее сотрудников передать сообщение об отставке канцлера Дольфуса. Затем террористы ворвались в здание правительственной канцелярии и застрелили его. Вся акция была плохо подготовлена, путч был быстро локализован и подавлен. Помощь из Германии, на ожидании которой был построен замысел заговорщиков, не пришла. Новый канцлер, доктор Шушниг, опиравшийся на христианских социалистов и аграриев, сумел противопоставить германской угрозе поддержку Италии и Югославии, войска которых были сосредоточены на границе с Австрией. Генералы рейхсвера не участвовали в этом предприятии. До сего времени не обнаружено также ни одного документа, который подтверждал бы факт участия военной разведки в подготовке путча в Вене. Операция не соответствовала тогдашнему курсу военного командования, стремившегося выиграть время для проведения программы милитаризации страны. Генерал Бек не скрывал отрицательного отношения к акции.

Через несколько месяцев, 9 октября 1934 года, в Марселе разыгрались другие драматические события, в которых оказались замешанными фашистские агенты. В этот день открытый лимузин, который следовал из старой гавани Марселя в центр города с только что прибывшим королем Югославии Александром Карагеоргиевичем и встречавшим его министром иностранных дел Франции Луи Барту, был атакован прорвавшимся через полицейское оцепление террористом. Серия выстрелов из маузера сразила обоих.

В ходе предварительного расследования, проводившегося под руководством комиссара парижской сыскной полиции «Сюрте», с результатами которого согласился и суд, пришли к выводу, что убийство совершили члены хорватской правонационалистической организации «Усташи». Его организаторами, по этой версии, были их лидеры – Павелич и Кватерник, а опорные базы находились в Венгрии и Италии. Главной целью террористов являлся король Александр, на жизнь которого «Усташи» уже неоднократно покушались. За минувшие пятьдесят с лишним лет эта трагедия много раз являлась предметом научных исследований в ряде стран, но при этом их ваторы придерживались одной и той же версии. Однако в конце 50-х годов в ГДР в бывших нацистских архивах были якобы обнаружены новые, неизвестные материалы. Благодаря им марсельские события как будто предстали в новом свете, поскольку в них содержались конкретные указания, что убийцы являлись-де лишь исполнителями плана, разработанного в Берлине и носившего кодовой наименование «Тевтонский меч». Согласно этой версии инициатива операции исходила от Гитлера, а непосредственное руководство ее проведением было возложено на помощника военного атташе в Париже капитана Шпейделя. По нашему мнению, эту версию вряд ли можно считать окончательной, поскольку некоторые существенные детали вызывают серьезные сомнения. Неизбежно возникает ряд вопросов, ответы на которые найти не просто.

Несомненно, что линия, которую проводил Луи Барту, с точки зрения Берлина, противоречила интересам германской внешней политики. Однако она не была связана только с персоной министра и не отражал его субъективную оценку положения в Европе в обстановке роста агрессивности «третьего рейха». Поэтому вряд ли можно было рассчитывать на то, что устранение Барту приведет к радикальному изменению позиции Франции. В самом деле, заключение франко-советского договора о взаимопомощи произошло уже после смерти Барту, 2 мая 1935 года.

С другой стороны, если бы была установлена причастность нацистской секретной службы к убийству французского министра, это могло бы иметь серьезные политические последствия. Вряд ли Гитлер даже при всем своем авантюризме мог принять столь рискованное решение, выгоды которого были весьма проблематичны.

Как следует из тех же документов, разработка плана операции проводилась Фрашунгсамтом – организацией, не занимавшейся подготовкой диверсий и террористических актов. В ее штате никогда не было специалистов в этой области, а в структуре – соответствующего подразделения. Вызывает удивление, что генералы Фрич и Бек и даже Бломберг, как видно, не были посвящены в замысел. Непонятно, почему помощник военного атташе в Париже, молодой капитан, а не его начальник, генерал Кюленталь получил указание из Берлина, причем не от своего руководства, а от Геринга, который в то время был лишь главой министерства авиации – формально гражданского ведомства.

Столь же странно, что к подготовке операции «Тевтонский меч» не был подключен шеф Абвера капитан 1 ранга Патциг? Наконец, как могло случиться, что помощник военного атташе, минуя своего непосредственного начальника, докладывает о выполнении задания в совершенно постороннее ведомство – министерство гражданской авиации (в 1934 году официально военной авиации не существовало, а соответственно и командования ВВС – ОКЛ, созданного только в 1935 году).

Момент публикации материалов, иллюстрирующих преступное прошлое Шпейделя, - конец 50-х годов, разгар «холодной войны» - кажется не случайным. Ведь Шпейдель, в то время генерал бундесвера, командовал войсками НАТО в Центральной Европе, с резиденцией в Фонтенбло, под Парижем, и новые детали его биографии не могли способствовать поддержанию теплых отношений с военными и политическими лидерами Франции, многие из которых являлись активными участниками борьбы с фашизмом. Примечательно, что других документов, обличающих Шпейделя в организации преступления в Марселе, где-либо, кроме ГДР, обнаружено не было. Все это позволяет придти к выводу, что историю «марсельских убийств» нельзя считать до конца разъясненной.

Несмотря на успокаивающий доклад полковника фон Штюльпнагеля, генерал Бек не мог избавиться от опасений, тем более, что информация от военной разведки не была однозначной. 15 ноября он встречается со статс-секретарем Бюловом, ближайшим помощником министра фон Нейтрата, дипломатом старой школы, чтобы ознакомиться с данными службы разведки МИДа.

Бек сообщил Бюлову, что поступили сведения о концентрации на границе с Сааром двух французских корпусов – VI и ХХ, а также двух моторизованных дивизий и доведении их состава до штатов военного времени, что могло служить указанием на готовность Парижа выступить. Из Рима пришла информация, что «французы обдумывают проблему превентивной войны с Германией». Эти сообщения противоречили последним данным военной разведки: капитан Шпейдель доложил о своей беседе с французским генералом Ренондо, состоявшейся накануне, 14 ноября. Генерал уверял Шпейделя, что Франция не помышляет об оккупации Саара и лишь стремится обеспечить «нормальный ход голосования». Бюлов успокоил Бека, выразив мнение, что действия французов в «большей мере» являются ходами «во внутриполитической шахматной игре».Он оказался прав. Выборы в Сааре, происходившие 23 января 1935 года, закончились убедительной победой сторонников «воссоединения» с рейхом. Избиратели находились под постоянным психологическим давлением нацистской пропаганды, и в Сааре активно действовали германские агенты. Франция, как и предполагал Бюлов, встретила безучастно переход этого важного индустриального района в руки Гитлера.

Теперь предстояло завершить период полутайной ремилитаризации Германии. В январе 1935 года вопрос о подготовке к переходу рейхсвера на новые принципы формирования и превращении армии в массовую обсуждался на специальном совещании высшего командного состава. Одновременно в порядке внешнеполитического обеспечения предпринимаются дополнительные попытки успокоить Лондон и Париж и заверить Запад в миролюбии Германии и ее готовности идти на разоружение, если на этот путь встанут и бывшие победители. Видимо, на армейское командование успокаивающе подействовало «безболезненное» решение «саарского вопроса». Об этом свидетельствует секретный документ, подписанный генералом Беком 6 марта 1935 года. По существу он является результатом оценки разведывательной информации, прогнозом хода событий в случае одностороннего шага имперского правительства.

Бек считал войну Германии с коалицией врагов в Европе, видимо, весьма вероятной, хотя и не пытался предсказать хотя бы приблизительно дату ее начала. В качестве противников он называл Францию, Чехословакию, Бельгию и Польшу (последнюю, несмотря на заключенный с ней 26 января 1934 года договор о ненападении сроком на 10 лет). Остальные европейские государства, в том числе «малодружественные», к числу которых генерал относил прежде всего СССР, а затем Англию, придерживались бы, вероятно, нейтралитета, поэтому их вооруженные силы при расчетах он не учитывал.

Доклад генерала Бека от 6 марта 1935 года представляет интерес не только в военно-политическом, но и в чисто стратегическом плане. Изложенные в нем соображения позволяют оценить и объем имевшейся в Берлине весьма обширной информации о вооруженных силах вероятных противников и об их мобилизационных возможностях. Оценивая размеры вооруженных сил в военное время, Бек называет такие цифры: «В соответствии с современным состоянием вооруженных сил могут выставить: Франция – 83 дивизии + 5 кавалерийских дивизий; Чехословакия – 26 дивизий + 2 кавалерийские дивизии; Бельгия – 13 дивизий + 2 кавалерийские дивизии; Польша – 48 дивизий + 5 кавалерийских дивизий».

Из этого следовало, что германской армии пришлось бы встретиться на поле боя с противником, силы которого превосходили ее собственные в тех размерах, которые она могла иметь только к 1939-1941 годам – моменту окончания программы вооружений (63 пехотные, 5 кавалерийских и 3 танковые дивизии), по меньшей мере в три раза.

Однако это обстоятельство Бек не считал препятствием для достижения победы, поскольку, кроме более высокого уровня боевой подготовки и технического оснащения германской армии, ее залогом явилось бы использование рецепта Шлиффена – молниеносный разгром противников поодиночке. Особое внимание Бек уделил вопросу о ремилитаризации Рейнской области, который рассматривался с учетом того, что Германия уступает в силах своим вероятным противникам. Вывод, к которому пришел Бек, был однозначным: отсутствие у Германии укреплений на Западе, в рейнской области, предопределяет необходимость сосредоточения здесь большего количества войск, что является крайне невыгодным, учитывая ограниченные ресурсы Германии. Стало быть, занятие германскими силами этой области, ее ремилитаризация представлялись Беку важной предпосылкой успешного ведения войны на два фронта. Но генерал не выдвинул ясных предложений по другой, взаимосвязанной с этим проблеме. Кто должен быть объектом первой атаки? Ведь ни Шлиффен, ни кто-либо из других военных теоретиков Германии конца XIX – начала XX веков никогда не думали, что войну можно выиграть путем обороны. Генерал Бек это прекрасно знал и к тому же давно принимал участие в планировании именно наступательных операций. Более того, он уже получил «сверху» соответствующую директиву – «приоритетной» целью становится Чехословакия.

Операция «Шулюнг»

2 марта 1935 года Бломберг направил командующим видами вооруженных сил секретный приказ. Предлагалось немедленно приступить к разработке наступательных операций против «одного государства в Юго-Восточной Европе» (Чехословакия прямо не была названа, поскольку все заинтересованные лица прекрасно знали, что имеется в виду именно она). Акции было присвоено кодовое наименование «Шулюнг» («Учение»). При разработке плана предлагалось руководствоваться двумя основными принципами: удар должен быть неожиданным, а нанести его следовало еще до завершения программы создания «армии наступления», т.е. до 1939 года.

В Праге внимательно следили за развитием германской военной доктрины. Из этих наблюдений был сделан вывод, что сценарий агрессии будет представляться в следующем виде: сначала – массированная атака авиацией промышленных и политических центров, железнодорожных узлов, затем – прорыв армейских соединений вглубь территории страны. Чехословацкий генштаб проявил завидную прозорливость: положения нацистского плана «Грюн» («Зеленый план»), который начал разрабатываться спустя два года, предусматривали именно такой образ действий.

В Генеральном штабе сухопутной армии директива Бломберга не вызвала энтузиазма. В самом деле, ее появление прежде чем стало ясно, как встретят вероятные противники Германии ее отказ от соблюдения ограничений в вооружениях, установленных Версальским договором (стратегическая разведка, как видно из цитированного выше доклада Бека, не смогла решить эту проблему), выглядело невероятным легкомыслием. Ведь не исключалось, что еще до того, как Германия развернет массовую армию, Франция и ее союзники нанесут превентивный удар. Правда, его не последовало после 16 марта 1935 года, когда был принят «закон о строительстве немецкого вермахта», вводивший всеобщую воинскую повинность.

Между тем внешнеполитическое положение Германии по оценке стратегической разведки после 16 марта осложнилось. 11 апреля 1935 года в оборе военно-политической ситуации, составленном отделом «Иностранных армий», подчеркивалось, что Германия теперь должна считаться с военным вмешательством СССР на стороне Франции, в числе противников может оказаться Италия, а Англия «в лучшем случае осталась бы нейтральной». Неизвестно, читал ли Гитлер доклад Штюльпнагеля, но ясно он не изменил принятого им курса. Что касается идеи атаки Чехословакии, то Бек и другие представители консервативных офицеров из аппарата командования армии никогда не были ее противниками, но считали ее реализацию тогда несвоевременной. Бек, Фрич, старшие офицеры Манштейн, Гальдер и др. стремились сначала обеспечить Германии такие силы, которые могли открыть путь к победе. Но это не могло произойти, по их мнению, раньше 1939 года. Основываясь на той же разведывательной информации, Бек дал совершенно другую оценку положения и перспектив успеха агрессии, нежели Бломберг и близкие к нему Рейхенау и Кейтель.

Бек считал, что локализовать конфликт с Чехословакией не удастся и придется иметь дело по меньшей мере еще и с Францией, к.е. сразу же вступать в войну на два фронта.

Сейчас вряд ли правомерно искать ответ на вопрос: кто был прав в 1935 году – Бек и его группа или экстремисты во главе с Рейхенау. Как долго могла бы держаться Чехословакия, если бы французская армия начала наступление, какую позицию заняли бы Англия, Италия, наконец, что особенно важно, смогла бы Красная Армия оказать эффективную помощь новому союзнику, как реагировала бы на это Польша – все это остается неизвестным. Для нас в данном случае важно другое: отсутствие эффективного механизма анализа разведывательной информации стратегического значения, субъективизм ее оценки в верхах таили в себе возможность принятия ошибочных решений судьбоносного значения.

Ни в 1935, ни в 1936 году нападения на Чехословакию не последовало, хотя вопрос о том, оказали ли какое-то влияние на Бломберга и Гитлера возражения Генерального штаба армии, остается открытым. Нет сведений о том, читал ли фюрер упомянутую докладную записку генерала Бека. Пожар войны не охватил Чехословакию, но небо Европы все больше заволакивали тучи.

Косвенно этому способствовало укрепление рубежей Германии на Западе – ремилитаризация Рейнской области. 7 марта 1936 года, выступая в рейхстаге, Гитлер объявил о своем решении оккупировать демилитаризованную Рейнскую область. Вероятно, он счел момент подходящим, учитывая ухудшение отношений Италии с Англией и Францией после нападения на Эфиопию. Из Рима поступили сигналы о незаинтересованности Италии в сохранении статус-кво, отношения с Польшей определялись договором о ненападении 1934 года, а СССР, озабоченный угрожающим развитием обстановки на Дальнем Востоке, по-прежнему в расчетах не учитывался как противник. Гитлер считал, что Франция, поставленная перед совершившимся фактом, примится с ним, а тем самым отпадает угроза выступления Англии.

На фюрера, вероятно, произвела большое впечатление неспособность Англии оказать сопротивление экспансии Италии в Африке, что было расценено как признак «декаданса» империи. Он теперь ожидал, что расширение германского влияния в Европе Британия встретит так же, как действия Муссолини в Восточной Африке. И все же Гитлер не был до конца уверен в невмешательстве Англии. Да и в главном командовании армии были далеки от оптимизма –беспокоила реакция и Франции, и Англии.

Разведке предстояло точно установить, не окажет ли французская армия противодействие вермахту. К решению этой проблемы Абвер приступил задолго до марта 1936 года, приблизительно в то же время, когда в Берлине готовили объявление всеобщей воинской повинности – в начале 1935 года, но уж после «воссоединения» Саара. Проектируемое вступление вооруженных сил в Рейнскую область рассматривалось как крупнейшее военно-политическое мероприятие.

Однако, несмотря на все усилия, к началу 1936 года точных сведений собрано не было, и риск вызвать вооруженное выступление Франции оценивался Верховным командованием как весьма значительный. Канарис предпринимает довольно рискованные усилия выяснить, как ответят Париж и Лондон на появление германских танков на Рейне. По воспоминаниям одного из видных руководителей британской военной разведки, генерала Кеннета Стронга, германский военный атташе в Лондоне, полковник Гейр фон Швеппенбург неоднократно предупреждал англичан о намеченном занятии Рейнской области. Представляется совершенно невероятным, чтобы этот опытный генштабист, занимавший фактически пост главного эмиссара германской военной разведки в Англии, предпринял такой демарш по собственной инициативе, поскольку это означало бы акт государственной измены. Он был всегда лоялен к Гитлеру, заслужил чин генерала и командовал армией во время второй мировой войны. По-видимому, он действовал по поручению своего руководства в Берлине. Канарис, вероятно, решил провести «разведку боем», заставить Лондон, а тем самым и Париж прояснить свою позицию. Такая реакция могла последовать в виде публичного предостережения Германии или демонстративных мер по приведению в боеготовность вооруженных сил.

Однако никаких последствий шаг Швеппенбурга не имел. Лондон безмолвствовал, причем это, по нашему мнению, не было результатом недооценки серьезности намерений Берлина, а отражением определенных настроений в правящих кругах как Британии, так и Франции. Тот же Стронг пишет: «На деле Англия не намеревалась предпринять в это время военной акции против Германии. В кулуарах выражали симпатии германской точке зрения. Германией и германской армией восхищались многие офицеры». Да и Париж, как отмечает Стронг, не был готов к решительным действиям.

И все же для Берлина положение оставалось неясным. Сам Гитлер говорил, что первые 48 часов после вступления в Рейнскую область были наиболее напряженными в его жизни. Такой же была обстановка в ставке Абвера. Канарис не отходил от телефона, ожидая сообщений с берегов Рейна. Упокоение наступило лишь тогда, когда считавшийся надежным секретный агент информировал, что французские дивизии получили приказ выдвинуться к границе, но не переходить ее. По сути дела эпопея в Рейнской области была поражением германской стратегической разведки – дать оптимальный прогноз действий великих держав, интересы которых эта акция бесспорно затрагивала, она не смогла.

Канарис и мятеж в Испании

Летом 1936 года события в Европе приобрели неожиданный оборот. Готовясь к нападению на Чехословакию, как это предусматривалось директивой о «предприятии Шулюнг», генеральные штабы армий, ВВС, флота получили дополнительные, ранее не предусматривавшиеся задания. Свою «лепту», и притом весьма заметную, на ранней стадии новой авантюры внесла военная разведка.

В те дни, когда нацистская пропаганда трубила о новом успехе политики фюрера на Рейне, в берлинском отеле Кайзерхов появились два новых гостя. Портье они предъявили испанские паспорта. Один из приезжих, хотя и был в штатском, производил впечатление человека, привыкшего носить военный мундир. Так оно и было. Его звали Хуан Санхурхо, то был отставной генерал испанской армии, занимавший в прошлом видные посты, но с 1932 года находившийся не у дел. Генерал играл активную роль в заговоре против испанской республики, его судили, приговорили к смертной казни, но заменили ее пожизненным заключением. Пребывание в заключении оказалось недолгим – республика, в отличие от ее противников, проявляла гуманность. С 1934 года генерал проживал в Португалии, пользуясь гостеприимством диктатора Салазара.

Спутник Санхурхо был «птицей другого полета», хотя вряд ли уступал ему в авантюризме. Хуана Марча знали как бизнесмена с международными связями. Его роднила с генералом ненависть к республике и склоноость к тайным предприятиям – ведь свое состояние он сколотил во время первой мировой войны, контрабандно снабжая немцев дефицитным жидким горючим. Это вовсе не значило, что Марч был убежденным сторонником центральных держав – одновременно он сотрудничал с британской разведкой.

Теперь оба прибыли в Берлин, чтобы заручиться здесь обещаниями поддержки нового предприятия – мятежа против правительства республики Испании, а затем обратиться с той же просьбой к Муссолини. Заговорщикам нужно было оружие. В Германии они намеревались прибегнуть к помощи Канариса: миссия в Берлин оказалась удачной, так же как и в Рим. В начале 1936 года в города испании стали поступать через посредство германской фирмы «Вильгельм Тойберт Виндкрафт Централе», занимавшейся строительством ветряных мельниц в этой стране, партии оружия. Такие операции столь далекой как будто от занятитй контрабандой оружия фирмы казались бы необъяснимыми, если не учитывать того, что она была связана с Абвером. Груз с оружием, который прибыл в Барселону, был укрыт в ящиках с надписью «картофель».

Существенное значение для успеха мятежа, во главе которого стояла группа генералов – Мола, Франко и другие, имела быстрая переброска войск испанского иностранного легиона из Марокко – там влияние путчистов было велико, а готовность наемников воевать против кого угодно за деньги была гарантией того, что они без колебаний выполнят приказ командиров.

После того, как по условному сигналу радиостанции в Севилье, переданному с 17 на 18 июля 1936 года: «Небо над Испанией безоблачно», вспыхнул мятеж, восставшие установили к 19 июля контроль над частью Северной Испании. На юге они захватили Кадикс и Тетуан.

Лидер мятежников генерал Санхурхо еще находился в Португалии, откуда ожидалось его прибытие на самолете. В портфеле генерала имелись важные документы, включая текст соглашения, которое предполагалось заключить между Испанией, Германией и Италией – первого акта нового «правительства» страны. Однако при взлете самолет взорвался, и Сархурхо погиб.

В сложившейся обстановке решающим были создание ударной группировки для быстрого захвата Мадрида и выборы нового лидера. Один вопрос был решен довольно быстро – преемником Санхурхо стал генерал Франко. Сложнее представлялось решение другой проблемы, поскольку все предварительные переговоры вел сам Санхурхо. Все связи надо было завязывать сначала. В распоряжении заговорщиков не было транспортных самолетов, а без них генерал Франко, который должен был прибыть в Тетуан для проведения операции, оказался бы бессилен. В том, что эта проблема была все-таки решена, некоторую роль сыграл Абвер. 22 июля, вечером, в Берлин поступила из Тетуана просьба о предоставлении 10 самолетов, но телеграмма попала не ко руководству рейха и даже не к Канарису. Она оказалась в руках чиновника, который был «не в курсе». Ответ из Берлина не поступал, и тогда Франко направил в Берлин в качестве своих личных представителей двух немцев, проживавших в Тетуане, - торговца Иоганнеса Бернгардта и местного фюрера германских нацистов Лангенхейма.

Вот на этой стадии развития событий роль Канариса представляется значительной. В Берлине посланцев Франко в министерстве иностранных дел никто не знал и там считали, что их визит мог бы иметь неблагоприятные последствия дипломатического характера. Попасть им в Байрейт на прием к Гитлеру было трудно, если бы не помощь Канариса. 26 июля по представлению Канариса фюрер после возвращения из театра, уже поздним вечером, принял их и прочитал письмо Франко. Вопреки сопротивлению Бломберга и Геринга он решил оказать помощь мятежникам. Полковник Варлимонт, один из ведущих сотрудников военного министерства, был назначен представителем вермахта при Франко. Таким образом, содействие Канариса способствовало предоставлению Франко транспортных самолетов для переброски «Иностранного легиона» и навербованных марокканцев в Испанию и организации прямой интервенции Германией и Италией. Это имело решающее значение, особенно на начальной стадии мятежа.

27 июля 1936 года самолет Ю-52, принадлежащий компании гражданской авиации Люфтганза с пилотом Хенке, являвшимся капитаном военной авиации, с документами, по которым конечным пунктом рейса был Страсбург, вылетел в Тетуан. Ещ9е в этот день он доставил в Севилью 22 марокканца, а на следующее утро, загрузив в 17-местную машину 30 солдат, перебросил их в Испанию. Хенке был лишь «первой ласточкой». За ним последовали другие большегрузные трехмоторные «Юнкерсы» с пилотами Люфтваффе. Воздушный мост из Марокко в Испанию был установлен.

Прага под прицелом

Решение Гитлера в 1936 году поддержать мятеж ультраправых в Испании ни в коей мере не означало отказа от планов «решения проблемы Чехословакии». Напротив, события на Иберийском полуострове в определенной мере способствовали тому, что надежды на «локализацию акции в центре Европы» становились как будто более реальными.

Наметившееся военное сотрудничество с Италией потенциально создавало угрозу Франции на юго-восточной границе и заставило бы Париж удержаться от активной военной поддержки Чехословакии. Эта идея нашла отражение в первом комбинированном плане вооруженной экспансии Германии в Европе, составленном в 1936 году. Правда, главнокомандующий флотом Редер в своем видении будущего расходился с армейскими генералами. Он считался с тем, что вовлеченность Германии в испанские события таит угрозу возникновения европейской войны больших масштабов двух коалиций – Германии и Италии против Франции, Англии и СССР.

Эти опасения, однако, не казались руководству военного министерства обоснованными, и оно не отказалось от планов разделаться с Чехословакией. Правда, угроза расширения масштабов конфликта все же имелась, но она связывалась не с интервенцией в Испании, а с проблематичностью успеха броска на Прагу.

Для обеспечения молниеносного разгрома Чехословакии необходимо было быстро прорвать пояс долговременных укреплений на границе с Германией, а это требовало полного представления о расположении отдельных сооружений, их слабых и сильных сторонах, возможностях преградить путь наступающим. Разумеется, германскому Генеральному штабу были нужны сведения о мобилизационных и оперативных планах Верховного командования в Праге. И, наконец, нацистской секретной службе предстояло создать агентурную сеть, которая поставляла бы информацию из глубины страны уже после начала военных действий, а также развернула диверсионные операции с целью дезорганизации всей системы обороны жертвы агрессии.

Пытаясь укрепить безопасность страны, Прага приняла в 1935 году решение создать вдоль границы с Германией мощную полосу долговременных укреплений, при проектировании которых Генеральный штаб исходил из опыта фортификационного усиления рубежей Франции и Советского Союза. Кстати, то, что чехословацкие военные представители тщательно изучали «линию Мажино», давно известно, однако о том, что они знакомились и с советскими укреплениями на западной границе, в нашей литературе почему-то не упоминается.

По замыслу создателей этой линии обороны, предполагалось прикрыть коммуникации между Чехией и Словакией, обеспечить достаточные возможности для мобилизации армии, укрепить оборону Праги и других важнейших политических и экономических центров и, наконец, сохранить свободу маневра соединениями, армиями в направлении Запад-Восток.

Выполнение этой гигантской для такой небольшой страны программы было рассчитано на период с 1936 до 1942 года, ее выполнение потребовало мобилизации крупных материальных, финансовых и людских ресурсов. Только прямые финансовые затраты должны были достигнуть 11 млрд. крон.

С самого начала оборонительные работы, развернувшиеся на чехословацкой строне, находились под пристальным вниманием Абвера. Уже в июле 1936 года на территории Глучинского округа Чехословакии – единственного района, переданного ей Германией в сентябре 1920 года, был арестован агент Абвера Люттигер. При обыске у него обнаружили образцы железной арматуры и цемента, применявшиеся при строительстве дотов, а также их чертежи. Предварительное расследование показало, что этот шпион был скромным звеном в обширной агентурной сети, руководство которой осуществлялось организацией судето-немецкой партии в Новом Богумине.

Заместитель начальника Генерального штаба генерал Гусарек, которому доложили о выводах следователей, оценил деятельность шпионов в Глучине как чрезвычайно опасную для Чехословакии. 8 марта 1937 года полиция арестовала на вокзале в Кошице по подозрению в шпионаже некоего Альфонса Кубенке и его помощника Рихарда Голубека. Дальнейший розыск привел к ликвидации целой шпионской группы, в которую входили 12 человек. Благодаря этому чехословацкая контрразведка напала на след преступной деятельности Алоиза Вечорека из Глучина, некогда члена христианско-социальной партии, а с 1934 года – активиста судетских нацистов и «по совместительству» руководителя агентурной группы Абвера.

Наряду с ликвидацией группы Вечорека в том же Глучинском округе чехословацкие органы безопасности в течение 1937 года обнаружили еще одну шпионскую группу, возглавляемую бывшим унтер-офицером императорско-королевской австро-венгерской армии Эмилем Прассеком.

Глучинский округ не был единственным районом, где агентура Абвера проявляла особую активность. Не меньшим вниманием пользовалась пограничная область Хеб-Чешский лес. Хеб, в прошлом Эгер, старинный город на границе с Германией, еще в средневековье являлся ареной бурных политических событий. Здесь в 1634 году во время Тридцатилетней войны стал жертвой заговора знаменитый Альберхт Валленштейн. Весьма драматические события развернулись в этих местах и через 300 лет. В 30-е годы город – крупный промышленный центр и железнодорожный узел с многочисленным тогда немецким населением стал одним из районов подрывной деятельности местной «пятой колонны» нацистов – судето-немецкой партии. Управление операциями осуществлялось из соседней Баварии, из городка Вальзассен, где располагалось гнездо диверсантов и шпионов, обслуживавших СД и Абвер, именовавшееся судето-немецким контрольным бюро (СДКС). Шефом СДКС являлся бригаден-фюрер СС Ганс Кребс, некогда чехословацкий парламентарий, сподвижник фюрера судето-немецких нацистов Конрада Генлейна.

В Хебе находилась главная резиденция Абвера, которую возглавляла фанатическая последовательница нацизма, судетская немка Анна Даниелова. Именно ее агентам надлежало собирать о проходящей через окрестности Хеба и далее на восток линии дотов, прикрывавших столицу от неожиданного прорыва бронетанковых колонн вермахта. В течение нескольких лет эта «чехословацкая Мата Хари», как окрестила Даниелову пресса во время процесса по ее делу в 1936 году, довольно успешно действовала, не вызывая подозрений полиции. И все же ее тайной активности пришел конец. К этому времени ее группу уже контролировала чехословацкая контрразведка.

Начальником штаба шпионско-диверсионной организации в вальзассене, непосредственным помощником Ганса Кребса был оберфюрер СС Цаппе, который на беду Даниеловой являлся тайным агентом службы контрразведки 2-го отдела чехословацкого Генерального штаба.

Связь с Цаппе не была единственным успехом чехословацкой контрразведки в ее поединке с Абвером. Ей удалось почти одновременно с Даниеловой разоблачить шпиона в чехословацкой армии – подпоручика Манфреда Кноппа, судетского немца из Моравской Остравы, служившего в Праге.

Абвер стремился приобрести надежную агентуру в чехословацком Генеральном штабе. Только оттуда могли поступить сведения о стратегических планах, которые не были в состоянии доставить «ремесленники», мелкие фигуры в тайной войне. Несколько лет Абверу это не удавалось. И вот – успех. В штаб-квартиру Абвера из филиала в Бреслау поступило оригинальное послание. Судя по почтовому штемпелю, это послание было опущено в местечке Рейнэрц, близ границы с Чехословакией, и адресовано в штаб 28-ой пехотной дивизии вермахта. Его автор, который предпочел не указывать своей фамилии и адреса, сообщал секретные данные о строительстве укреплений в 1936-1937 годах, их вооружении, а также о боевом составе 4-й пехотной дивизии чехословацкой армии, штаб которой располагался в Градец-Кралове.

Неизвестный, видимо, намеревался предложить свои услуги германской секретной службе и, вероятно, скоро снова должен был дать о себе знать. Письмо из Рейнэрца представляло лишь демонстрацию возможностей будущего агента. Дальнейшие события развивались именно таким образом. Из Бреслау поступило новое послание, причем туда оно попало не по почте, что было вполне объяснимо, если принимать во внимание его необычную упаковку. Оно находилось в недрах крупного бумажного шара, по размерам близкого к футбольному мячу. Шар был обнаружен немецким железнодорожником в вагоне с углем, который остановился на небольшой станции близ границы с Чехословакией.

Изучив маршрут следования вагона с углем, аналитики Абвера установили, что на вокзале станции Цигенхальс (теперь Глухолазы) в Верхней Силезии он стоял на путях рядом с чехословацким пассажирским поездом, следующим из Богумина в Северной Моравии в Ганушовице. По соглашению между Чехословакией и Германией такие поезда в целях сокращения пути некоторое время следовали по линии, проходящей по германской территории. Видимо, неизвестный, пользуясь этим обстоятельством, перебросил свое послание в вагон германского поезда. Так оно в действительности и происходило. В бумажном шаре содержалась новая партия секретных данных и предложение встретиться в назначенном анонимным шпионом месте.

Увы, надеждам Абвера и его нового информатора не суждено было осуществиться. Один из агентов 2-го отдела чехословацкого генштаба, проникший в германский войсковой штаб в Мюнхене, краем уха слышал о поступлении «бумажного шара» в Германию и строгом распоряжении немедленно доставлять такие находки в нетронутом виде в Берлин. Удалось установить характер сведений, пересланных шпионом-«анонимом», что, в конечном счете, и решило его судьбу.

В Праге предположили, что искать предателя следует среди офицеров 4-ой пехотной дивизии в Градец-Кралове, особенно среди тех, кто недавно получил доступ к секретной информации. Гипотеза позволила сначала наметить круг подозреваемых, а потом сделать выбор. Это был капитан Генерального штаба, 32-летний Эдмунд Кальмар, сын кадрового офицера старой автро-венгерской армии, прибывший на службу в штаб дивизии после окончания Высшей военной школы в Праге в 1936 году. После непродолжительных запирательств он дал откровенные показания, что, впрочем, не избавило его от казни по приговору военного суда. За несколько месяцев бывший капитан успел передать Абверу исключительно важные сведения о вооружении тяжелых дотов в пограничной полосе, минных полях, которые должны были преградить путь германским танкам, новых мобилизационных планах, мерах по усилению войск, предназначенных для отражения первого удара вермахта…

Бесспорно, германской разведке удалось выиграть некоторые сражения за обладание чехословацкими военными секретами. Однако ее руководство не знало, что многие тайные операции Абвера находятся под контролем чехословацкой контрразведки, а провалы ценных агентов объясняются вовсе не их оплошностями. Наконец, ни Гитлер, ни Канарис не ведали, что их намерения в отношении Чехословакии не являются секретом, и при всех условиях элемент неожиданности удара – а он был едва ли не решающим в расчетах – исключается.

История «А-54». Сомнения генерала Бека.

Навстречу Мюнхену

10 февраля 1936 года. Прага. Здание Главного штаба армии. Майор Йозеф Бартик, начальник службы контрразведки, просматривал утреннюю почту. Его внимание привлек небольшой зеленый конверт с надписью на немецком языке: «Прага, министерство национальной обороны, разведывательный отдел». Судя по почтовому штемпелю, письмо было отправлено из чехословацкого города Моста накануне.

Через несколько минут в кабинете шефа 2-го отдела, (разведки и контрразведки) полковника Франтишека Гаека началось совещание, созванное для обсуждения проблемы, возникшей в связи с посланием из Моста. Дело в том, что его содержание было исключительно интересным. Автор – он подписался инициалами Ф.М. – предлагал свои услуги чехословацкой секретной службе, обещая регулярно предоставлять исключительно ценную информацию. В послании говорилось: «Могу достать следующие материалы:

Все вопросники (т.е. задания агентам) немецкой разведывательной службы за 1935-1936 годы о пехоте, артиллерии, кавалерии, авиации (весьма подробные). О положении на железных дорогах, о жандармерии, государственной полиции, таможенной службе, а также о совокупной организации чехословацкой армии.

Новая организация немецкой разведки: связь жандармерии, таможенников, гестапо и Службы безопасности (СД) с разведывательной сетью рейхсвера, как единой системы шпионажа, контршпионажа и защиты от шпионажа…

Новая организация немецкой разведки в Чехословакии.

Вся немецкая агентура, включая секретных сотрудников гестапо и Абвера: имена, псевдонимы, конспиративные адреса и номера телефонов.

Новые руководители Абвера и разведывательных органов, работающих против Чехословакии, их имена, псевдонимы, адреса.

…

Организация (агентурной разведки. – В.Г.) на случай войны

Условия сотрудничества с чехословацкой разведкой, которые ставил Ф.М., не были лишены оригинальности, но указывали на то, что он весьма осторожен, а свои услуги оценивает достаточно высоко. Он требовал, чтобы «заказчики» в Праге никогда не пытались узнать его подлинное имя, не назначали встреч на территории Чехословакии и сразу выплатили 15 000 марок бывшими в употреблении банкнотами, причем 4000 – не позже, чем через три недели. В заключение Ф.М. сообщил свой почтовый адрес: «Ф.М. до востребования, Аннаберг, Рудные горы», добавив, что письма следует направлять откуда-то из Германии.

Собравшиеся у полковника Гаека руководители военной разведки решили принять предложения Ф.М. Правда, не обошлось без сомнений, взвешивания аргументов «за» и «против». Праге было исключительно важно иметь агента в таком центре германского шпионажа, как «Абверштелле Дрезден», где, видимо, работал таинственный Ф.М., но опасались ловушки. Ф.М. было направлено письмо, которое исходило якобы от господина Крала Шимека, проживающего в Праге на улице Доставаловой 16, и содержало согласие с его предложением.

В данном случае чехословацкие разведчики мало чем рисковали. Если бы посланцы Абвера или гестапо попытались вступить в контакт с господином Шимеком, им пришлось бы разочароваться. Такого человека никто не знал и никогда не видел в названном доме на пражской улице. «Шимек» был своего рода «поручиком Киже». Ф.М. назвали конспиративный адрес одного из «почтовых ящиков» чехословацкой разведки, который использовался резидентурой 2-го отдела главного штаба не в Праге, а в Усти-над-Лабем, городке, отдаленном на 70 километров от столицы. Ее условное обозначение было «тетя». Впредь послания от Ф.М. (в дальнейшем он именовал себя и по-другому, постоянно меняя и «фамилии» и адреса), поступали в Прагу от «тети».

Началась одна из наиболее интересных и в то же время вряд ли известных советскому читателю эпопей борьбы на «незримом фронте», завершившаяся только в разгар второй мировой войны – в 1942 году. Ее эпизоды могут не только служить неплохой иллюстрацией подготовки нацистской разведкой захвата Чехословакии, но и подвести к ответу на вопрос: выполнила ли тайная армия Гитлера в данном случае свои задачи?

14 февраля 1936 года «г-н Шимек» получил письмо от нового знакомого из Аннаберга. Он сообщал, что либо во французской, либо в чехословацкой разведке, по-видимому, существует «утечка» информации – через три дня после того, как начальник 2-го отдела прибыл в Париж для переговоров с французскими коллегами, об этом стало известно в Берлине. Но эти данные были слишком неопределенны, чтобы найти конкретное применение. Столь же общими были указания на распри между Абвером, гестапо и СД. Единственно конкретной была информация, что в филиал Абвера в Дрездене прибыл новый офицер, капитан Новак, ранее работавший в Берлине на французском направлении разведки. Короче говоря, вопрос о том, на является ли Ф.М. подсадной уткой Канариса, оставался пока открытым. Более ясным положение стало только после первой личной встречи с новым агентом, которая состоялась в начале апреля близ пограничного городка Вейпрти, в Западной Чехии, на шоссе, ведущем в Карловы Вары.

Вечер 6 апреля 1936 года. Дует не по-весеннему холодный ветер. Часы на костеле Св.Мартина в Вейпрти пробили половину десятого, когда из леса, стеной подступающего к шоссе, выбрался человек. По одежде он походил на контрабандиста, которые промышляли в этих местах, - грубое пальто с поднятым воротником, низко надвинутая кепка, за плечами рюкзак. Под мышкой – картонная коробка. В темноте мигнул слабый луч карманного фонаря. Из темноты шагнули два чехословацкий офицера, прозвучал пароль – «Альтфатер».

Встретившиеся быстро прошли к стоявшему поодаль лимузину с зашторенными окнами… Мощный автомобиль сразу же набрал скорость и за считанные минуты пролетел километры, отделявшие место встречи от городка Хомутов, где остановился перед массивными воротами казарм 46-го пехотного полка. Здесь, в помещении штаба, и состоялась первая беседа. О ее содержании, нам повествуют скупые фразы официального отчета:

«Агент отказался назвать свое имя, однако в конце беседы, когда ему выплатили вознаграждение, дал расписку как «Йохен Брейтнер». Он заявил, что является гражданским служащим германской армии, прикомандированным к «Абверштелле Дрезден», где работает в кино-фотоотделе. Свои услуги предложил из материальных причин, чтобы оплатить долги и жениться на сотруднице того же отдела…» Чехословацкие офицеры не очень верили в правдоподобность того, что рассказал о себе «Йохен Брейтнер», но в тогдашней ситуации их это особенно не беспокоило. Главное заключалось в том, что сведения, доставленные «Брейтнером», были чрезвычайно ценными – в Праге теперь четко представляли себе организацию тайной сети Абвера в Чехословакии и ее задачи. По словам «А-54» – так теперь именовался в секретной переписке новый агент – она состояла из двух автономных частей – ближней, приграничной агентуры «Сеть-1» и глубокой – «Сеть-2».

Ближняя агентура была создана в приграничных с Германией районах Чехословакии – покрытых лесами Шумаве и Рудных горах, в поселениях, располагавшихся вдоль горных хребтов, представлявших естественные препятствия для агрессора, значение которых усиливалось полосами дотов. Агенты, входившие в эту сеть, собирали сведения о строящихся фортификационных сооружениях, военных аэродромах, местах дислокации войск, электростанций. На специальных картах они фиксировали военные объекты, железнодорожные сооружения и системы энергоснабжения. Все эти материалы использовались германским Генеральным штабом для планирования воздушных бомбардировок и диверсий.

«Агентурная сеть в приграничной полосе, - сообщал «А-54», - по своей глубине приблизительно соответствует районам проживания судетских немцев… Она подчиняется непосредственно Дрездену. Люди для этой сети тщательно отбираются из сторонников рейха… Связь ведет только в низовые филиалы разведки, и лишь в исключительных случаях особо важные агенты входят в контакт с Дрезденским центром… Эта сеть в пограничных районах имеет ряд «мертвых почтовых ящиков» (тайников. – В.Г.) для приема корреспонденции. Группами агентов руководят резиденты, которые сами сбор информации не осуществляют. Их обязывают маскироваться под лояльных граждан и ничем не обращать на себя внимание чехословацких органов безопасности. Они являются тайными членами НСДАП и прошли разведывательные курсы в Германии».

Свое участие в агентурной разведке члены «ближней сети» должны закончить после вступления германских войск и перейти в распоряжение гестапо и СД. «Глубокая» агентурная сеть, напротив, должна была вступить в действие только после начала войны, и ее агенты были предназначены для передачи информации в Германию почтой по конспиративным адресам в нейтральных странах или по радио. Им запрещалась какая-либо активность в немецких политических партиях. При подборе кандидатов на заполнение «вакансий» в этой сети приоритет отдавали лицами старшего возраста, не подлежащим призыву по мобилизации, либо специалистам, которые, как предполагалось, будут использоваться в тылу. Агентов из «глубокой сети» планировали в дальнейшем использовать для шпионажа в Польше, СССР и Румынии. В качестве доказательства существования «глубокой сети» «А-54» сообщил адрес резидентуры в Мукачеве, нити от которой тянулись в румынский генеральный штаб. Наконец, он информировал своих собеседников из 2-го отдела чехословацкого генштаба, что в Праге действует агент Абвера, известный под кодовым обозначением «2346-Францль».

18 апреля 1936 года на адрес «Карла Шимека» поступила новая весточка от «А-54»: «Буду ожидать вас 6 мая в 20.30 у костела в Нойгешрай по Вейпртом». Эта встреча была не менее плодотворной. Из кармана пиджака «А-54» извлек небольшую карточку из плотного картона – она была одной из многих в картотеке агентуры Дрезденского центра Абвера. В правом углу был напечатан псевдоним агента – «Францль», в левом – подлинная фамилия, имя под фотографией. Надпись гласила: «Отто Карел Кнал, студент, Прага, Бубенская I.» Но это было далеко не все – за карточкой последовали фотокопия карты Чехословакии, на которой были обозначены пункты, где предполагалось установить тайный радиостанции, фамилии граждан Чехословакии, которым предстояло их обслуживать. Кнал был одним из многих агентов гитлеровской разведки, деятельность которых раскрыл «А-54». За ним последовали поручик Хербст и его помощник – работник авиационно-технического центра и другие «действующие» или временно «законсервированные» шпионы.

В те дни, когда развертывались незримые для большинства населения как Чехословакии, так и Германии сражения тайной войны, в Берлине происходил интенсивный обмен мнениями между теми, кто давал директивы адмиралу Канарису. Для Гитлера захват Чехословакии при всем его значении в военно-стратегическом, экономическом и политическом плане представлял лишь этап осуществления тех бредовых проектов, которые родились у него в камере Ландсбергской тюрьмы, где он оказался после мюнхенского путча 1923 года. Бросок на юго-восток Европы должен был явиться одной из тех «предварительных войн», которым предстояло создать благоприятные предпосылки для решения главной задачи на континенте – сокрушения СССР, колонизации великого «восточно-европейского пространства» и уничтожения базы «мирового коммунизма».

Летом 1936 года Бломберг, подписав первую директиву об «объединенной подготовке к войне», как бы имплантировал агрессию против Чехословакии в комплексный план экспансии, коренным образом отличавшийся от «операции Шулюнг», которая мыслилась как изолированный акт. Впрочем, это не означало, что надежны на локализацию конфликта под влиянием аргументов генерала Бека или трезвой оценки ситуации оказались оставленными самими инициаторами предприятия. Напротив, по-прежнему группа Гитлера в государственном руководстве и поддерживавшие ее курс милитаристы ожидали лишь удобного момента. К лету 1937 года они пришли к выводу, что изменившаяся обстановка в мире дает возможность разгромить Чехословакию в ближайшее время в ходе молниеносной кампании с привлечением некоторых европейских государств, которые рассматривались теперь как реальные или потенциальные союзники. Обновленная 24 июня 1937 года директива об «объединенной подготовке к войне» предусматривала среди «возможных» вариантов агрессии разгром Чехословакии уже в ходе войны на два фронта. Соответственно предлагалось разработать оперативный план войны на два фронта с центром тяжести на западе («Красный» вариант) и на юго-востоке («Зеленый» вариант). Таким образом, как будто «Чехословацкую» проблему предполагалось «решить» в ходе «большой войны». Одновременно предписывалось проведение «особых приготовлений» в целях интервенции в Австрию (план «Отто») и прямого удара против республиканской Испании (план «Рихард»). Июньская директива Бломберга оставляла открытым вопрос о том, по какому варианту будет действовать вермахт и когда, хотя косвенно указывала, что это может произойти еще до окончания программы вооружений.

Перспективы прояснились 5 ноября 1937 года, когда статссекретарь Ламмерс передал Герингу, Бломбергу, министру иностранных дел Нейрату, Фричу и Редеру приглашение Гитлера прибыть на совещание в рейхсканцелярию. В своей знаменитой речи, ставшей известной лишь после войны благодаря обнаруженной записи, составленной адьъютантом фюрера подполковником Госсбахом, Гитлер объявил о «твердом намерении» в «обозримое время» разгромить Чехословакию и захватить Австрию. При этом он выразил убеждение, что ни Франция, ни Англия не вмешаются. Бломберг, Нейрат и Фрич сомневались в обоснованности прогноза Гитлера, но это не произвело на главу государства и партии никакого впечатления.

12 ноября 1937 года содержание речи Гитлера стало известно начальнику Генерального штаба армии Беку, который не изменил своей точки зрения относительно идеи захвата Чехословакии в ближайшее время, сформулированной в 1935 году после получения указаний о подготовке операции «Шулюнг». С ноября 1937 до лета 1938 года он подготовил несколько докладных записок и других документов, в которых назвал нападение на Чехословакию самоубийственным шагом. Данный Беком анализ положения и прогноз событий интересны не только сами по себе, но и как указание на порочность системы управления тоталитарным государством, в котором процесс подготовки принципиальных решений на высшем уровне может не опираться на объективную оценку исходных данных. Диктатор, обычно возглавляющий олигархию, не нуждается в независимом механизме анализа данных стратегической разведки, поскольку его видение настоящего и будущего может быть совершенно иррациональным. Он может игнорировать данные такого анализа, давая собственную оценку первичной информации. Как раз такое положение сложилось в конце 1937 – первой половине 1938 года. Гитлер и генерал-полковник Бек располагали одной и той же информационной базой, но сделанные ими выводы были часто прямо противоположными.

Обратимся теперь к документам. В своей докладной записке от 15 июня 1938 года, озаглавленной «О бесперспективности войны с Чехословакией», представленной главнокомандующему армией генералу Браухичу, сменившему Фрича, отстраненного Гитлером, Бек прежде всего подверг критике ключевые выводы Гитлера относительно ожидаемой позиции Франции и Англии:

«…Для меня сегодня является несомненным, что военное наступление на Чехословакию приведет к немедленному военному вмешательству Франции и тем самым Англии, направленному против нас… европейской или мировой войне. То, что она закончится для Германии не только военной, но и всеобщей катастрофой – истина, не требующая дополнительных доказательств.

Подводя итоги, можно считать твердо установленным: перспектив в обозримом времени разгромить… Чехословакию, не вызвав выступления Англии и Франции, - нет…

Надежд на то, что Чехословакию удастся застать врасплох, в ограниченной степени готовности, сегодня еще меньше, чем полтора месяца назад…

Если в войну вступят Англия и Франция, то это более не будет вмешательством в пользу Чехии, а борьбой не на жизнь, а на смерть с Германией».

Бек скептически оценивал возможность вступления Венгрии в войну на стороне Германии, а Польшу рассматривал как потенциально угрожающую интересам Германии. Касаясь перспектив удержания прочной обороны на Западном фронте в период активных операций против Чехословакии, генерал и на это смотрел пессимистически из-за недостатка сил армии и авиации и слабости укреплений. Заканчивая доклад, Бек уведомлял Браухича, что его точку зрения разделяют и другие старшие офицеры Генерального штаба.

Пожалуй, лишь в одном взгляды Гитлера, Бломберга и Бека совпадали – в оценке «советского фактора» в стратегических расчетах. Ни в 1936, ни в 1937 году в директивах Бломберга о подготовке к войне нет упоминания об СССР как противнике. И это имеет простое объяснение: из-за начавшихся массовых репрессий, затронувших командные кадры на всех уровнях, боевая мощь Красной Армии оценивалась германской разведкой крайне низко.

Бек вплоть до ухода с поста начальника Генерального штаба армии выражал несогласие с планами нападения на Чехословакию, и все же в 1938 году он активно участвовал в подготовке уничтожения этой страны, поскольку считал ее «аппендиксом», подлежащим ампутации. Аналогичную позицию занимал и адмирал Канарис. Фактически руководство Абвера вело двойную игру – Канарис возглавлял и лично контролировал развертывание шпионажа и диверсий в Чехословакии и в то же время старался не допустить гибельного, с его точки зрения, военного конфликта с Англией и Францией.

К 1938 году тайная война против Чехословакии нарастает, достигая кульминационного пункта в канун мюнхенского сговора и весной 1939 года. Представление о том, что происходило в те дни, дает ознакомление с дальнейшим ходом эпопеи «А-54». В апреле 1937 года «А-54» сообщил, что центр Абвера в Дрездене получил чертежи чехословацких фортификаций в Северо-Чешской области, прикрывавших путь к Праге. С особой тревогой воспринимали в Праге сведения, полученные от «А-54» 14 июля 1937 года: в районе Кралики – в Орлицких горах, на границе с Силезией германское командование планирует удар на юг, который должен последовать в самом начале войны. Его цель – продвинуться до границы между Чехословакией и Венгрией и рассечь страну на две части, изолировав Чехию от Словакии. О приближении войны говорила также информация о создании в Дрезденском центре Абвера отдела, на который возлагалось проведение диверсий после наступления «дня ИКС».

Ценные сведения «А-54» были переданы во время встречи вечером 16 декабря 1937 года у Нойгешрай. Гость из Германии информировал о наличии еще одного шпиона в чехословацкой армии – капитана Леффлера. Известил он и о визите в Дрезден самого адмирала Канариса в первой неделе декабря, предложившего «усилить шпионаж против Чехословакии и добыть материалы о мобилизационных планах ее армии. Не жалеть для этого ни денег, ни людей…» Подполковник Бартик узнал и о наличии агентурной сети особого назначения – «Шпаннунгснетц», в которую входили 264 агента. Их деятельность должна была начаться непосредственно перед атакой Чехословакии. Внушающими тревогу были сведения о судето-немецком легионе – боевой организации нацистов в приграничных районах, а также о местах предполагаемой установки Абвером тайных радиостанций.

Начало 1938 – последнего предвоенного года – ознаменовалось лихорадочной подготовкой к аншлюсу Австрии и захвату Чехословакии. За день до оккупации Австрии Гитлер подписал директиву об энергичной подготовке к реализации плана «Грюн» с учетом захвата Австрии. 28 марта в беседе с лидером судетских фашистов Генлейном фюрер подтвердил свое намерение «разрешить чехословацкую проблему в недалеком будущем».

И снова вечер на германо-чехословацкой границе. 12 мая 1938 года. «А-54» беседует с чехословацким офицером разведки: функционеры партии Генлейна получили указание следить за передачами германского радио: наличие в тексте передачи слова «амтсфервальтер» ^*- сигнал для приведения в боевую готовность всех военизированных формирований, а затем – развертывание массовой кампании диверсий, террора и саботажа. 22 мая судетские нацисты должны воззвать к помощи «братьев из рейха», а затем отряды «добровольцев» осуществят вторжение в Чехословакию. Центр управления путчем, которым будет руководить главное управление СД, предполагается разместить в районе Дечина. В Чехословакию уже перебрасывают оружие, взрывчатку, болеприпасы в маскирующей упаковке – «мармелад», «компот». В Либереце, Усти-на Лабе и в других местах имеются тайные склады оружия. Активно готовится путч в Словакии, а в Чехии планируется гигантская провокация – взрыв на стадионе. В заключение встречи условились, что если «А-54» станет известна дата мобилизации вермахта, он немедленно вышлет в Прагу на имя Эмиля Шварца – такого же несуществующего лица, как Карл Шимек, телеграмму: «Заказные книги в количестве… подготовлены к отправке». Число книг означало бы требуемую дату. Отправителем должна была стать одна Дрезденская книготорговая фирма.

Полученные сведения были немедленно доложены генералу Крейчи, а тот информировал правительство Чехословакии. Премьер д-р Милан Годжа срочно собрал кабинет. Казалось, наступил решающий час в истории Чехословацкой республики. Германские войска концентрировались в Баварии и Саксонии, готовясь к броску. Времени на проверку этих сообщений не было. 20 мая 1938 года в 19.15 в Чехословакии была объявлена частичная мобилизация… Начались события, которые позже назовут«кризисом в уикэнд». Ночью войска заняли оборонительные позиции, а авиация и другие службы ПВО подготовились к отражению воздушных налетов. Одновременно Прага приняла меры дипломатического характера. Были извещены Лондон и Париж. Британский посол в Берлине Гендерсон потребовал разъяснений позиции Германии в отношении Чехословакии. 21 мая министр иностранных дел Англии лорд Галифакс имел беседу с германским послом в Лондоне Дирксеном. Аналогичные меры приняло и министерство иностранных дел Франции. Берлин категорически отверг наличие каких-либо враждебных намерений у Германии.

Между тем Гендерсон поручил военному атташе Кеннету Стронгу проверить сведения о концентрации германских войск в приграничных с Чехословакией районах. Однако при выезде «на место» он ничего подозрительного не обнаружил. Столь же безуспешными были поездки чехословацкого, французского и бельгийского военных атташе…

И в самом деле, прошло 22 мая, а обстановка в Чехословакии не изменилась: ни путча, ни вторжения не последовало. До сих пор тайна «майской тревоги» не раскрыта. В германских архивах после войны не обнаружено каких-либо документов, свидетельствующих о том, что такая акция действительно готовилась. Ни в мемуарах, ни в показаниях бывших высших офицеров вермахта также не содержится каких-либо сведений, проливающих свет на проблему. Ошибался ли «А-54», или он был кем-то введен в заблуждение? Не вел ли он двойную игру, по крайней мере в эти дни, не исполнял ли указание – заставить чехословацкое правительство и Главный штаб раскрыть суть плана обороны, а Париж и Лондон либо продемонстрировать свою решимость придти на помощь Праге, либо капитулировать, оставив ее на произвол судьбы, вступить в торг с Берлином?

Вместе с тем до 24 мая на только «А-54», но и другие агенты чехословацкой разведки доносили о происходящей в Саксонии и Баварии концентрации войск, а через день они сообщили, что части армии направляются по своим гарнизонам. Быть может, план атаки все-таки существовал, н о нем, кроме Гитлера, Кейтеля, Геринга, Йодля и Браухича, никто не знал, а они унесли тайну в могилу? Быть может, план не был реализован, так как внезапности явно не удалось обеспечить, и появились признаки того, что готовы выступить Англия и Франция?

Думается, что в мае 1938 года Германия все-таки не планировала немедленной атаки Чехословакии. Только в середине этого месяца отдел «Л» (сухопутной обороны страны) ОКВ переслал Гитлеру в Берхтесгаден для одобрения переработанный вариант плана «Грюн». В первом абзаце текста подготовленной директивы говорилось: «Моим намерением является разгром Чехословакии уже в ближайшее время путем военной акции». Однако такая категоричность вовсе не исключала того, что окончательное решение могло быть принято лишь после уточнения позиции Англии и Франции, а таких данных к концу мая в Берлине не имелось, хотя их настойчиво пытались добыть. Еще в начале января 1938 года германский военный атташе в Париже генерал Кюленталь, главный поставщик стратегической информации об этой стране, получил указание выяснить, насколько вероятно, что Франция в случае войны в Европе предпримет наступательные действия на Западном фронте и какое значение в Париже придают военному сотрудничеству с Польшей, Румынией и Советским Союзом. В ответ на этот запрос Кюленталь дважды в начале и в конце января докладывал, что Франция выполнит свои союзнические обязательства перед Чехословакией лишь в том случае, если она будет поддержана Великобританией. С другой стороны, в германском Генеральном штабе не было однозначного мнения о том, выступит ли Англия в том случае, если Франция, не заручившись предварительным согласием Лондона, окажет военную помощь Чехословакии. Кюленталь докладывал, что хотя франко-британское сотрудничество укрепляется, оно в большей мере предусматривает оказание совместной военной поддержки лишь Бельгии. Кроме того, по его мнению, не было никаких признаков военных приготовлений Франции.

6 мая военный атташе в Лондоне полковник Гейр фон Швеппенбург доложил, что попытки насильственными методами достичь целей, которые в принципе могли быть получены и политическими средствами (имея в виду Судетскую область Чехословакии), привели бы к острой реакции Англии. Правда, полковник не утверждал, что это будет означать вступление в войну. Все звучало слишком неопределенно.

Поскольку ни Кюленталь, ни Швеппенбург, ни другие источники не смогли к середине мая 1938 года установить достаточно точно, каковы намерения правительств Англии и Франции в случае немецкой атаки Чехословакии, инсценировка утечки информации через «А-54» выглядела бы вполне логичной.

В июне, июле и августе подготовка к выполнению плана «Грюн» продолжалась с нарастающей интенсивностью. В то же время не утихало беспокойство более осторожных представителей высшего военного руководства во главе с генералом Беком и его заместителем Гальдером. Их по-прежнему мучил вопрос, какую позицию займут Англия и Франция? Эти опасения разделяли Канарис и его ближайшее подчиненные.

Заявление министра иностранных дел Англии Галифакса, сделанное германскому послу Дирксену, что Британия в случае европейского кризиса не останется в стороне, можно было расценивать как признак того, что Лондон займет жесткую позицию. Но эта гипотеза нуждалась в проверке. В создавшейся обстановке шеф Абвера, как нам представляется, принимает решение, которое должно было привести к разрешению проблемы. Оно было крайне рискованным для адмирала, если бы было принято без тайного согласия Гитлера или хотя бы Риббентропа. Но доказательств, которые бы указывали, что канарис и Бек предварительно консультировались с кем-то «на верху», нет. Так или иначе, но в Лондон направили тайного эмиссара, который от имени группы оппозиционных политиков и военных вошел в контакт с влиятельными британскими деятелями и предупредил их о намеченной атаке Чехословакии. Думается, что соображения, которыми при этом руководствовались, были довольно просты.

Если британское правительство, мог подумать Канарис, приняло бы решение оказать вооруженное противодействие нацистской агрессии, оно должно было сделать соответствующее официальное заявление, быть может, ввиду чрезвычайной важности проблемы поставить ее на обсуждение парламента. Молчание или ничего не обязывающее заявление с призывом к сдержанности со стороны «заинтересованных сторон» означало бы, что Лондон колеблется или готов к компромиссу, который бы удовлетворил Берлин. Таким образом, любая реакция тогдашнего премьера Чемберлена разрешала бы спор между «голубями» в Генеральном штабе армии, на Вильгельмштрассе, в других консервативно-умеренных кругах и «ястребами» – Гитлером, его ближайшим окружением и ОКВ во главе с Кейтелем. Кроме того, инсценировка «утечки стратегической информации Канарисом могла являться политическим шантажом склонных к умиротворению агрессора политических кругов в Лондоне, Париже, да и в Праге.

Еще в мае 1938 года адмирал вступил в контакт с Эвальдом фон Клейст-Шменцином, представителями правых политических кругов в основном монархической ориентации, обеспокоенных авантюризмом курса Гитлера. Вероятно, Канарис знал, что Клейст-Шменцин поддерживает контакт с британским журналистом Иеном Кольвином, журналистом «Ньюс Кроникл» в Берлине, связанным с английскими дипломатическими кругами. В июне 1938 года Клейст-Шменцин встретился со своим британским знакомым и сообщил ему, что Гитлер принял решение атаковать Чехословакию. Этот шаг с точки зрения германского уголовного права представлял собой тягчайшее преступление – государственную измену, и очень трудно предположить, что германский аристократ пошел на это по собственной инициативе, без страховки, без всестороннего обсуждения с теми, кто за ним стоял. Клейст попросил Кольвина выяснить, готовы ли в Лондоне принять посланца Бека и Канариса, чтобы те могли сообщить данные, которые бы убедили британское правительство в остроте положения. Все это должно было побудить официальный Лондон сделать публичное заявление о том, что атака Чехословакии будет означать новую мировую войну…

17 августа 1938 года Клейст вылетел с берлинского аэродрома Темпельгоф. О важности его миссии и о том, что она была организована весьма влиятельными лицами, свидетельствовал такой факт: автомобиль доставил Клейста к самому трапу, минуя таможенную службу. Посланца Канариса провожал офицер высшего ранга. Через несколько часов он был уже в лондонском отеле «Парк-Лейн» и принимал британского лорда Ллойда, которому сообщил, что план мобилизации армии готов, «день ИКС» установлен и командующие получили соответствующие приказы. Ллойд никоим образом не реагировал на сообщение, хотя и передал все Роберту Ванситтарту – главному советнику Форин оффис. Последний также встретился с Клейстом, но и он не сделал каких-либо обязывающих заявлений. Единственным крупным политическим деятелем, беседовавшим с посланацем из Германии, был Уинстон Черчилль. Но он находился в то время не у дел и не мог оказывать непосредственное влияние на решения кабинета. Поэтому письмо, переданное им Клейсту, в котором подчеркивалось, что переход германскими войсками границы Чехословакии будет означать начало мировой войны, было лишь выражением его личного мнения. Направляя Клейста в Лондон, Канарис одновременно развертывал шпионаж и подрывные операции в Чехословакии в тесном взаимодействии с секретными службами НСДАП.

Между тем в Берлине среди членов оппозиционной группы, в которую входили кроме Бека, генералы Витцлебен и Геппнер, заместитель Канариса полковник Остер, бывший бургомистр Лейпцига Герделер, возможно генерал Гальдер и адмирал Канарис, шли бесконечные совещания о том, что делать, если вопреки предостережению из Лондона, которое они ожидали, Гитлер все же решит напасть на Чехословакию. Высказывались разные предположения – коллективная отставка высших генералов и даже военный переворот и смещение Гитлера. 18 августа Бек, убедившись в бесплодности своих усилий повлиять на готовящиеся решения, подал в отставку и был заменен генералом Гальдером.

С момента возвращения из Лондона эмиссара оппозиции прошел месяц, но ни британский премьер, ни министр иностранных дел не проявляли готовности попытаться остановить надвигающуюся грозу. Это лишь ободряло диктатора продолжать политику шантажа, готовясь одновременно к удару. Его убеждение в том, что ни Англия, ни Франция не вмешаются, крепло.

Надо сказать, что точка зрения Гитлера не была безосновательной. Те сведения, которые не смог достать Абвер, поступали Гитлеру от Форшунгсамта. В критические дни конца лета – начала осени 1938 года он впервые продемонстрировал свои возможности. Так, переговоры посла Чехословакии в Лондоне Яна Масарика с президентом Бенешом в Праге контролировались этим детищем Геринга, так же как сообщения по телефону британским представителям в чехословацкой столице.

Таким образом, Гитлер был все же информирован о подлинной позиции Лондона, который не считал Судетскую область столь важной для британских интересов, чтобы пойти на конфронтацию с рейхом. Однако часть генералов продолжала колебаться – разведывательные данные оставались не вполне определенными. Из Парижа генерал Кюленталь доложил о своей беседе с французским генералом Кольсоном, который «посоветовал» Германии прекратить военные приготовления. Если этого не произойдет, Франция будет вынуждена провести контрмеры. Аналогичное предупреждение поступило от начальника штаба французской военной авиации, беседовавшего во время визита в Берлин с Герингом. Этот французский генерал высказался еще более решительно: его страна атакует Германию, если та нападает на Чехословкию.

Малоутешительные вести привез из Рима и адмирал Канарис: итальянцы настоятельно отговаривали от военного выступления против Чехословакии и предупреждали, что в нем участвовать не будут.

До войны в 1938 году все еще не дошло. Гитлер пошел на компромисс – на время отказался от захвата всей Чехословакии, ограничившись Судетской областью, любезно предложенной ему на Мюнхенской конференции. Под давлением Запада правительство Чехословакии капитулировало, не решившись опереться на прекрасно обученные и снаряженные собственные вооруженные силы и помощь СССР. Мюнхенское соглашение нанесло смертельную рану Чехословакии. Ее полная оккупация и расчленение были вопросом времени – ведь для Гитлера «договор» в Мюнхене представлял собой лишь промежуточное решение.

После Праги – Варшава

После успеха в Мюнхене первой «игры» Берлина с Варшавой заканчивается. До этого почти в течение шести лет политика Гитлера в отношении Польши отличалась исключительной гибкостью, коварством. Он и его окружение настойчиво и не без успеха стремились изолировать страну, усыпить бдительность ее руководства, убедиться в дружелюбии Германии и готовности согласиться на статус-кво, установленный версальской системой. Видимо, многих власть имущих в Варшаве Гитлеру удалось обмануть.

Следует учитывать, что фюрер одно время предполагал превратить Польшу во временного союзника и использовать ее в качестве базы в войне с СССР. Другим вариантом было обеспечение ее нейтралитета при нанесении удара в западном направлении: в этом случае «ее очередь» пришла бы лишь после разгрома Франции. Несмотря на то, что уже летом 1937 года в германском стратегическом планировании война с Польшей становится одним из главных предметов разработки, внешние отношения с Варшавой оставались теплыми. Для Гитлера было крайне важно, чтобы в период подготовки нападения на Чехословакию Польша придерживалась хотя бы нейтралитета, как в событиях 1935-1936 годов. Вовлечение Польши в орбиту германской внешней политики в 1938 году облегчило реализацию планов Гитлера, сделало практически невозможным оказание советской военной помощи Чехословакии, поскольку для этого требовалась санкция Варшавы на проход Красной Армии через польскую территорию.

К началу 1939 года отношения между Польшей, с одной стороны, Англией, Францией и СССР – с другой, ухудшились, что в полной мере соответствовало интересам Германии. Как раз в эти дни Берлин вновь поднимает вопрос о будущем Данцига (Гданьска). 24 октября 1938 года министр иностранных дел Риббентроп сформулировал польскому послу Липскому перечень требований, удовлетворение которых якобы могло привести к длительному и прочному миру. На первом месте стояла «проблема Данцига» – этот вольный город» должен быть возвращен рейху. Польше предлагалось также согласиться на экстерриториальную автостраду, проходящую из центра Германии в Восточную Пруссию. Чтобы продемонстрировать мнимую готовность к компромиссу, Риббентроп предлагал продлить срок действия договора о ненападении 1934 года до 25 лет и предоставить Польше некоторые права для использования гавани Данцига.

Интересно, что когда нацистская дипломатия начинает поднимать вопрос о Данциге после месяцев «безоблачной» дружбы между Берлином и Варшавой, для тех в командовании вермахта, кто планировал военно-стратегические мероприятия, эта проблема уже была давно «пройденным» этапом. В самом деле, в числе доказательств, представленных обвинением на Нюрнбергском процессе, фигурировала карта размещения баз ВВС Германии в будущем, причем такие страны, как Чехословакия, Венгрия, Польша, а также Литва, Латвия и Эстония, обозначались как входящие в состав Германской империи. Намечалось в «мирное время» – после будущей войны – разместить командования 7 объединений ВВС («групп») в Берлине, Брауншвеге, Мюнхене, Кенигсберге, а также в Вене, Будапеште и Варшаве.

Проблема Данцига была лишь коротким этапом, который предполагалось пройти еще до захвата Польши, в порядке «локальной» акции совместно с аннексией Клайпеды. К решению «польского вопроса» в целом Гитлер намерен был перейти только после полного захвата остатков Чехословакии. И все же он спешил, думая, что Англия пошла на мюнхенский сговор, чтобы выиграть время.

В марте 1939 года Кейтель информировал одного из своих ближайших сотрудников, полковника Варлимонта, что «фюрер распорядился до конца августа того же года подготовить план разгрома Польши». В начале апреля это указание было исполнено. Основные принципы будущего оперативного плана – он получил кодовое обозначение «Белый» («Фалль Вейс») – были сформулированы в директиве Гитлера.

Его центральной идеей являлось обеспечение изоляции Польши и предотвращение распространения военных действий на второй фронт – Западный. Дело в том, что даже такие склонные к авантюристическим решениям военные советники Гитлера, как Кейтель и Йодль, были все еще убеждены, что Германия не в состоянии выиграть войну на два фронта, в которой ее противниками, кроме Польши, стали бы в первую очередь Англия и Франция. Фактор СССр они при этом, как и раньше, практически не учитывали. Однако Кейтель, Йодль и Гальдер готовились к тому, что западные державы могут выступить. Именно поэтому они считали необходимым молниеносный разгром Польши. Это, по их расчетам, предотвратило бы эффективное вмешательство Запада.

Что касается Гитлера, то но, по-видимому, надеялся, что конфликт с Польшей удастся локализовать. При этом речь шла лишь о вероятности вмешательства Англии и Франции, но не СССР, участие которого в войне считалось маловероятным еще до заключения германо-советского пакт 23 августа 1939 года. Для доказательства сошлемся на суждения бывшего рейхсканцлера, затем вице-канцлера Франца фон Папена. В своих воспоминаниях он утверждал: «Гитлер до конца был убежден, что англо-французская угроза является обыкновенным блефом и что он может самостоятельно разрешить польский вопрос». В другом месте тот же автор пишет: «Гитлер и Риббентроп надеялись на возможность получить «польский коридор» вообще без применения военной силы, а в случае если это произойдет, то дело ограничится локальной войной». Находившийся в центре событий в те годы оди6н из ближайших сотрудников Риббентропа, фон Вейцзеккер, в своих мемуарах приводит аналогичные данные: «Гитлер не верил в союзническую верность Великобритании в отношении Польши».

Генерал фон Лоссберг, занимавший важный пост начальника группы «Армия» в отделе сухопутной обороны ОКВ – ключевом звене оперативно-стратегического планирования, вспоминает: Далады и Чемберлен, заявлял Гитлер, будут «не в состоянии воспрепятствовать нам в разрешении польской проблемы… «Белый вариант»… не приведет к мировой войне». В свете этих фактов закономерны вопросы: в какой степени такие просчеты следует приписать стратегической разведке? Каково ее реальное участие в подготовке агрессии против Польши? То ли разведка не смогла дать правильного прогноза событий, то ли ее сигналы не были услышаны наверху? «Вариации» во внешней политике никогда не оказывали влияния на деятельность разведки. Тайная война между германской и польской разведками продолжалась непрерывно. Уже первый год существования «третьей империи» принес серьезный успех, правда, не в сфере разведки, а контрразведки. Совместными усилиями гестапо и Абвера удалось раскрыть тайну майора Сосновского. В феврале 1934 года он был арестован в своей квартире в Берлине. Через два дня та же участь постигла и его главных помощниц. Следствие длилось почти год и закончилось вынесением 16 февраля 1935 года обвинительного приговора. Сосновский и Ирена фон Йена были приговорены к пожизненному заключению, а Рената фон Натцмер и Бенита фон Фалькенгейн – к смертной казни. Гитлер отклонил просьбу о помиловании, и палач в тюрьме Плетцензее привел приговор в исполнение…

Трагедия не закончилась арестом и осуждением членов разведывательной группы Сосновского. Гитлеровской секретной службе удалось провести искусную операцию по дезинформации польской военной разведки – убедить ее, что Сосновский был в действительности предателем, а все его сообщения – ложные, сфабрикованные германской службой контршпионажа.

Когда он вернулся в 1936 году на родину – его обменяли на семь немецких агентов, провалившихся в Польше, - его ожидали не награды, а снова тюрьма, теперь уже польская. 7 апреля 1939 года военный суд приговорил Сосновского за измену, сотрудничество с германской разведкой к 15 годам тюрьмы. Приговор еще не вошел в законную силу, как началась война. Дальнейшая участь этого выдающегося польского разведчика до сего времени не ясна. По некоторым сведениям, он был расстрелян польскими жандармами перед или после сдачи Варшавы немцам. По другим, он был вывезен из столицы после вступления Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, оказался в НКВД и умер в тюрьме.

Главным результатом всей этой истории была утрата польской военной разведкой самого ценного источника информации в германских центральных военных органах и недооценка серьезности угрозы Польше со стороны Германии. Несмотря на усилия польского военного атташе в Берлине, полковника А.Шиманского, за все семь лет своей работы в Германии (с 1932 по 1939 годы) ему не удалось восполнить потери.

И все же некоторых успехов польской военной разведке удалось достигнуть. Так, в 1934-1939 году двойка проводила операцию «железнодорожный вагон», которая давала до 60% всей получавшейся его разведывательной информации. В ходе операции секретные агенты 2-го отдела в Данциге и на железной дороге, по которой через территорию Польши следовали транзитом из Восточной Пруссии немецкие поезда, систематически тайно вскрывали почтовые отправления, отбирали ценные материалы и их фотографировали. После этого пакеты запечатывались и следовали по назначению. Ни Абвер, ни гестапо не смогли раскрыть этой тайны…

Пожалуй, еще больших успехов добилась польская «электронная» разведка. В структуре польского Генерального штаба имелось сверхтайное подразделение «БС-4», занимавшееся радиоразведкой, работой над иностранными и собственными шифрами и кодами, обеспечением тайной радиосвязи военной разведки. На немецком направлении оно обслуживалось тремя радиостанциями в Познани, близ Кракова и в Старгарде, к которым перед войной добавились еще три.

Самым крупным успехом этой службы, возглавлявшейся в течение ряда лет подполковником Гвидо Лангером, было создание перед войной аналога немецкой электрической шифровальной машины «Энигмы». Начатая в 1931 году эта работа, настойчиво проводившаяся членами маленькой исследовательской группы – Реевским, Зигельским и Розицким, уже в 1932 году привела к поразительному результату, казавшемуся чуть ли не фантастическим – сигналы «Энигмы» были расшифрованы. Используя «Ласиду» – кодовое наименование польског изобретения, можно было без труда читать шифрованные распоряжения германского Верховного командования, передававшиеся по радио, которые в Берлине считали недоступными для вражеских криптологов.

Но 2-й отдел польского Генштаба не смог добыть материалы, которые имели решающее значение. Система мобилизационных планов, оперативно-тактические разработки ОКВ, генеральных штабов армии и ВВС остались неизвестными, что серьезно осложнило оборону страны накануне и во время трагических событий сентября 1939 года. Что касается германского Верховного командования, то применительно к Польше оно располагало аналогичными сведениями.

АФГАНИСТАН: ТАЙНЫЕ ТРОПЫ ВОЙНЫ

Особой заботой Центрального Разведывательного управления США в се­редине 90-х годов были поставки оружия в Афганистан. Это была не прос­тая задача. Но благодаря усилиям тогдашнего директора ЦРУ Кейси эти тайные операции проводились в широких масштабах. Были четко отработаны три канала поставок оружия в Афганистан. Первый был организован через международный рынок оружия, где на деньги богатых арабов оно закупа­лось. Затем ЦРУ организовывало его отправку самолетами в Исламабад. Второй канал шел из Китая, который тайно, но охотно торговал оружием. Третий путь - морем из Египта, Израиля и Англии до порта Карачи. Ос­тальное было уже делом техники: в Исламабад оружие доставлялось назем­ным транспортом и далее оно следовало в Афганистан. Ежегодно ЦРУ пос­тавляло по тайным тропам войны десятки тысяч тонн стрелковых вооруже­ний. К примеру, в отчетах ЦРУ за 1985 год суммарный объем таких поста­вок составлял более 65 тысяч тонн. Трудно сказать была ли эта цифра реальной, или ее завышали в отчетах, но, тем не менее, сопротивление моджахедов возрастало год от года.

Но Кейси не успокаивался. Он вел постоянные переговоры со всеми поставщиками оружия добиваясь не только строгого соблюдения сроков поставки, но и требовал от поставщиков высокого качества оружия. На чем особенно настаивала афганская сторона. Тайные челночные визиты не­утомимого Кейси в Пакистан и Афганистан были столь частыми, что легко было сбиться столку в огромном потоке информации.

Резиденция директора пакистанской разведки ISI генерала Ахтара

Во время очередной встречи с глазу на глаз руководители двух раз­ведок. Кейси и Ахтар подробно обсуждали обстановку на фронтах в Афга­нистане. Ахтар особо настаивал сконцентрировать все военные усилия моджахедов в северных провинциях. По оперативным данным разведки Исла­мабада в северных провинциях, где находились важные военные объекты Советской Армии сконцентрировалось большое количество оружия и военной силы. Здесь через горные перевалы Саланг-Хигвей постоянно шли военные грузы. Ахтар предлагал перерезать эту транспортную артерию и тем самым резко сократить переброску оружия и новых воинских частей в южные ра­йоны боевых действий.

Кейси согласился с предложением руководителя пакистанской развед­ки. Тем более что это отвечало его самым сокравенным планам. Совсем рядом с северными провинциями Афганистана находилась советская грани­ца. И чем черт не шутит, может быть в скором времени мад-жахедам удас­тся перенести пожар афганской войны на территорию среднеазиатских рес­публик. Этими откровениями Кейси охотно делился с коллегой. При этом учитывалась стратегия Советской Армии, которая подавляла сопротивление афганцев крупными авианалетами. Установив же жесткий контроль над во­енными базами и стратегическими районами, и соешняющими юс дорогами можно былоУу^ичьья щк коронного псрело- была по сути оборонительная уэтгршззряя.. что позволяло сократить потери живой силы, но не реши­тельнйр^перевес^ в ходе войны.

С учетом всех этих обстоятельств Б-Лейси и Ахтар разработали свой стратегический план действий. Моджахеды хотя и получали достав /точное количество оружия, но это было,как правило, легкое оружие ма-у колибра было решено обеспечить поставки тяжелого вооружения: ракеты "класса "земля-воздух" , 122-мм гаубицы и другое современное вооружение.

Во время тайной встречи был поставлен вопрос о более активном ис­пользовании спутниковой разведки. Спутники- шпионы ЦРУ раньше применя­лись как правило только для слежения за советскими объектами. Но этого было мало. Теперь для использования тяжелого вооружения нужно было оперативно засекать место нахождения каждой цели противника. Кейси как деловой человек тут же отдал команду специальному отделу ЦРУ в Пакис­тане; ешить вопрос об оперативной передаче космических снимков из США пакистанской ISI, которая-6 свою оче-ред^^^фдйниртвал ведение боевых действий на территории Афганистана. Такой четкости оперативности можно было только позавидовать. У наших руководителей, как правило, на реше­ние этих глобальных задач ушли бы многие месяцы. На согласование, ут­верждение и прочее прочее ^етра^^^оллосальные усилия, огдасований меж­ду. различными ведомстваШ^Уусловиях войны такой стилей был недопустим. К сожалению наши службы и государственные, и военные, и разведыватель­ные тго гоянно тонули в потоке бумаг.

ЦРУ - против конгресса США

Вашингтон. Белый дом. 29 апреля 1984 года.

С подачи Директора ЦРУ Кейси президент США Рейган провел в этот день экстренное совещание рабочей группы по национальной безопасности. В этот момент резко обострились отношения между США и Саудовской Ара­вией. Король Фахда обрппгщденный положением в регионе требовал ответ на исполнение просьб США неддоржат письменных гарантий безопасности Кейси активно поддерживал эти требования и настаивал на более активном участии США в проблеме. Он считал, что необходимо обеспечить продажу Саудовской Аравии современных ракет "Стингер" как практическое свиде­тельство поддержки режима Фахда. Однако против такой позиции выступал государственный секретарь США Шульц. По его мнению эти действия США мог вызвать международный скандал.

Тогда не было принято никакое решение. Но Кейси знал, что самое главное вовремя бросить в душу Президента Рейгана семена войны и они прорастут, и он не ошибся.

Рейган на первых порах колебался. Его беспокоила особая позиция конгресса США, который стремился заблокировать продажу грозного ору­жия.Дф-^йшстапу^уужё в мае Президент Рейган принял в своем овальном кабинете шейха Бандара, полномочного представителя короля Фахда. Вст­реча носила учен^ теплый дружеский характер. Президент США передал ко­ролю Фахда письмо, в котором обещал всяческую военную поддержку.

Президент Рейган выполнил свои обещания, воспользовавшись своими чрезвычайными полномочиями, отклонив позицию Конгресса. Его мотивация была достаточно проста и убедительна: королю Саудовской Аравии ракеты нужны для защиты от воздушных атак со стороны Ирана. И почти , немед­ленно после принятого Президентом решения - 400 ракет "Стингер" по тайным каналам были отправлены в Саудовскую Аравию.

Так Кейси, решая тактические и стратегические задачи нанес сокру­шительный удар во Афганской войне, умело преодолевая любые припятст­вия, в том числе и противодействие Конгресса США и нерешительность от­дельных высокопоставленных чиновников.

Термес: база Советских войск в Афганистане

Весной 1984 года в Термес из Москвы прилетела большая группа высо­копоставленных представителей Генерального штаба Советской Армии. Этот прилет был не случайным. Намечалась серьезная боевая операция в долине Панджер. Прибывшие офицеры разместились на командном пункте, чтобы наблюдать за ходом и проведением крупномасштабной войной операции в воздухе Афганистана.

20 апреля десятки крупных бомбардировщиков провели массированное бомбометание по узкому участку долины. На маджахедов, засевших в ущелье сбрасывали ЛЗИ^В-^неячу фуцторыо бомбы. В этот момент представ­ляло и^з^бя картину смертельного ада. После бомбежки в долину устреми­лись колонны танков и бронемашин. Одновременно группы десантников были сброшены севернее Панджера. В целом военная операция завершилась ус­пешно. Была занята большая часть долины. Однако моджахедам удалось уй­ти.

Результаты этой успешной операции сослужили "медвежью услугу". Из "победы" высшее руководство Советской Армии сделало вывод, что для полно^га^^^необходимо максимально активизировать боевые действия. Эту позицию поддерживали и в Центральном Комитете КПСС. Всем казалось что стоит немножко активизировать наступление и победа не за горами. Но это была очередная иллюзия, которую всегда испытывали большие политики и высокие военные начальники, находясь вдали от боевых действий и при­нимая решение в тиши своих больших кабинетов.

Локальная победа в большой войне всегда иллюзорна. Подобные победы одерживались уже не раз. Советская Армия все более и более втягивалась в тяжелую войну. В конце 1979 года в афганской армии было около 80 ты­сяч солдат, то в последующем ее численность уменьшилась до 30 тысяч. Таким образом сами афганцы все меньше и меньше участвовали на стороне советских войск. По мере активизации боевых действий резко возрастала тяжесть потерь российской стороны.

Из складывающейся ситуации Ен-Афшшидта^ в ЦРУ сделали свои выводы. Даже из тех немногочисленных документов>с которыми удалось познако­миться, ход их тактики был очевиден. Американская сторона ставила уцёльюг дальнейшую экскалацию войны в Афганистане, обрекая тем самым советские войска на еще более тяжкие потери. При этом совет националь­ной безопасности США в качестве основного аргумента приводил истори­ческую аналогию. В свое время в результате крупного поражения в ходе русскояпонской войны 1905 года, а затем огромных потерь в годы пер­вой^ровой войны Российская империя стала на грань своего краха.

И такие прогнозы не были лишины здравого смысла. Перед ЦРУ и дру­гими государственными ведомствами США была поставлена задача на даль­нейшее провоцирование активных действий советских войск в Афганистане и максимальному втягиваний. их в пропасть войны. Больше того уже в 1984 году перед ЦРУ была поставлена задача перенести военные действия на территорию Светской Средней Азии. И , казалось бы, невероятная в то время задача решалась. Один маленький пример. Осенью этого года по за­данию ЦРУ агент пакистанской разведки ISI - Ислам Бек совершил успеш­ную вылазку через реку Аму-Дарья в небольшой городок Шерхана, где про­живали его родные и близкие. Пользуясь связями и хорошо зная мест­ность.он за короткий срок установил нелегальные связи с некоторыми местными жителями и проложил первую тайную тропу с территории Афганис­тана на территорию СССР. В последующем ЦРУ по этому каналу активно направляло деньги, технику, специальную литературу для расширения сво­его влияния в этом важном стратегическом регионе. Это была мина замед­ленного действия. Она сработала гораздо позже, когда начался развал СССР. Чем это кончилось - хорошо известно. Сегодня в Таджикистане идет война. А начиналась она с маленькой тайной тропки пакистанской развед­ки пятнадцать лет назад.

Очередная эскалация войны

Сначала войны в Афганистане мы поменялись ролями с американцами в их кровавой войне во Вьетнаме. Когда-то СССР активно поставлял оружие в эту далекую юго-восточную часть мира, а американцы ежедневно теряли своих парней в кровавых сражениях с вьетконговцами. Теперь же в Афга­нистане умирали наши парни, а американцы по тайным каналам поставляли современное оружие. Делалось все, чтобы как можно больше российских солдат и офицеров гибло в этой стране.

Лето 1984 года в Афганистане было особенно жарким в прямом и пере­носном смысле. Война ожесточалась, авиаэскадрильи одна за одной вели постоянные бомбежки целей моджахедов. Широкомасштабное наступление преследовало известную цель коренного перелома в войне. По мере этой эскалации резко возросло количество жертв среди мирного населения и огромные колонны беженцев потянулись в Пакистан и другие страны Восто­ка.

В этих условиях у администрации Рейгана также стали сдавать нервы. Некоторые политики в Белом доме высказывали мнение, что СССР в ходе этой эскалации в войне близок к победе. В связи с этим о-вет нацио­нальной безопасности США потребовал усилений помощи Афганистану. Руко­водитель пакистанской разведки ISI генерал Ахтар в своих отчетах и прогнозах также делал самые худшие предположения о ходе военных дейст­вий в Афганистане. Он однозначно заявлял представителям ЦРУ, что мод­жахеды могут выиграть войну или хотя бы переломить ее ход только при наличии должной военной помощи.

Впрочем Рейгана не надо было долго агитировать. Президент США дал прямую директиву Роберту Макфарлейну у двоить военную помощь моджахе­дам. Кстати эта инициатива Президента получила УгТотти единогласную поддержку и в Конгрессе США. Такое единодушие не всегда было среди американских политиков. В этот раз на активизацию тайной войны в Афга­нистане были выделены огромные средства, которые кстати совершенно не значились в национальном бюджете США. Это очень примечательно, когда в демократическом обществе, если надо можно спрятать целую строку 6 мил­лиардами долларов на тайную войну. Впрочем, это было не ново в истории США.

Резкое увеличение финансирования моджахедов означало, что возрас­тают не только поставки оружия, но и улучшается снабжение и обучение афганских войск. Это значило, что серьезно активизируется сопротивле­ние и возможность наступления на позиции советских войск. Одновременно возрастали потери Советской Армии, падал престиж руководства Кремля.

И результат не замедлил сказаться. Специально обученные подразде­ления моджахедов организовали и провели ряд успешных вылазок в район укрепленной базы в Баграме. По сведениям ЦРУ, составленным по отчетам моджахедов было уничтожено прямо на военном аэродроме двадцать самоле­тов. При этом использовались 177-мм ракеты, переданные китайцами. Циф­ры нанесенных потерь в отчетах были явно завышены. Но всем хорошо из­вестно, что на любой войне всегда завышаются потери противника и зани­жаются собственные потери. Так что и здесь не обошлось без очковтира­тельства.

На этом этапе резко изменилась и тактика войны. Маджахеды исполь­зуя специальное оружие активно велН отстрел высокопоставленных советс­ких командиров. Если (в^аоул^в^1983 году погибло 6 высших офицеров, то уже в следующем эта цифра практически удвоилась.

Кстати, у этой трагедии человеческих судеб, есть своя тайная пре­дистория. Руководитель пакистанской разведки генерал Ахтар уже давно требовал от ЦРУ поставить маджахедам современное снайперское оружие. Пакистанская разведка совместно с маджахедами уже давно активно следи­ла за каждым перемещением советских генералов. По их мнению подстре­лить военных из снайперской винтовки не представляло большого труда.

Такие просьбы долго мучили Кейси и из личных, и политических сооб­ражений. Как не крути, а это был откровенный отстрел высокопоставлен­ных ^й^эв^йешв. Это противоречило ^ надписанным международным этичес­ким нормам, так как всегда предполагалось, что оружие снайпера (терро­риста) может быть направлено и против высокопоставленных чиновников другой страны.

Кроме того против откровенного убийства и массового террора в от­ношении высокопоставленных военных выступали к специалистьГ юристы права ЦРУ и Совета национальной безопасности Юридический казус амери­канской фемиды заключался в том, что доставка оружия для убийства сол­дат и офицеров на поле битвы - это одно. А поставка специальных снай­перских винтовок с целью убийства высших офицеров совсем другое. По мнению юристов разница здесь была в преднамеренности убийства. Таким образом закон США фактически запрещал проведение подобных операций, а его нарушители должны были бы привлечь к уголовной ответственности.

Однако после долгих колебаний Кейси все же проигнорировал закон: крупная партия снайперских винтовок была закуплена и отправлена ЦРУ в Пакистан, а затем в Афганистан. Это стоило жизни многим старшим офице­рам советской армии.

Но вернемся к проведению боевых действий. В это время успешно го­товились и проводились крупные военные операции. ЦРУ поставляло все необходимое через Пакистан. При этом успешно маскировались адреса пос­тавки, лали циальн торговые сделки. В частности, для отвода глаз были организованы поставки китайских ракетных установок с большим радиусом поражения. Используя это грозное оружие моджахеды успешно корректиро­вали свой огонь по советским позициям по заранее составленным специ­альным картам. Эти карты сделанные на основе снимков из космоса сже-йю предоставляла разведка США. Тысячи и тысячи снарядов достигали своих целей благодаря точности наведения. Поэтому потери Советской Армии в этот период резко возросли. В отчетах, направляемых в ЦРУ, приводились большие цифры потерь советской армии, но особо отмечалось резкое сни­жение боевого духа российских, офицеров и солдат. И хотя цифры явно завышались, моральное состояние советских войск в Афганистане действи­тельно приходило в упадок. Все большее и большее количество военных, гражданских лиц; партийных и государственных деятелей понимало беспер­спективность кровавой войны.

От источников ЦРУ

В начале 1985 года от источников в ЦРУ была получена совершенно секретная информация о планах командования по активизации боевьр_деис­твий в Афганистане. Это были протоколы заседаний Генштао йконкретные военные планы боевых действий сориентированных на победу в Афганиста­не. В частности, намечалось введение в боевые действия подразделений спецназа. Предполагалось, использовать специальное снаряжение для про­ведения ночных атак. В секретных документах также отмечалось, что пе­редвижные центры связи будут перехватывать сообщения полевых команди­ров моджахедов. Специально замаскированные мины и взрывные устройства не-ее0 о должны были также активизировать ход боевых действий. Пример­но такая краткая аналитическая записка на основе полученной от источ­ников ЦРУ информации была подготовлена для доклада руководству.

Директор ЦРУ Кейси срочно передал это сообщение Президенту США Рейгану, а также второй и третий экземпляр в Совет национальной безо­пасности и в Пентагон.

Почти в то же время ЦРУ получило очередную информацию от источни­ков из Москвы о назначении нового командующего Советской группой войск в Афганистане. Командующим был назначен сравнительно молодой генерал Михаил Зайцев. Этот боевой талантливой командир уже проявил себя в других регионах. До назначения на высокий пост командующего армией он проходил службу в Войсках расквартированных в ГДР. Новый командующий должен был организовать новую стратегию партии. В документе Генераль­ного штаба, перехваченном ЦРУ ставилась задача - за два ближайших года завершить войну в Афганистане

Обычно пятницам краткая сводка с секретной информацией по СССР пе­редавалась непосредственно президенту Рейгану. Полученные новые совер­шенно секретные сведения Кейси доложил на прямую президенту не дожида­ясь обозначенного срока. Рейган высоко оценил полученные документы и отдал указание - действовать незамедлительно.

class="book">Директива "NSDD - 166"

27 января 1985 года состоялось экстренное заседание рабочей группы по делам национальной безопасности. В центре внимания собравшихся была война в Афганистане и последние планы советского руководства на акти­визацию боевых действий в этом регионе. Президент был настроен реши­тельно. Он потребовал от собравшихся сделать все возможное для оказа­ния помощи моджахедам, которые смогли бы не только выстоять, но и по­бедить. На основе полученных указаний военного ведомства (Пентагон и ЦРУ) подготовили новую военную программу тактических и стратегических устремлений США по разгрому советских войск в Афганистане. Секретную директиву уже в марте подписал президент США Рейган и она неукосни­тельно соблюдалась. Примечательно что такие глобальные задачи по мас­сированному наступлению на СССР в ближневосточном конфликте ставились уже в начале перестройки. В то самое время, когда в СССР заговорили о перестройке международных отношений^) сближении взаимодействия с США. Секретная директива разработанная Пентагоном и ЦРУ получила кодовое название "NSDD-166". Документ состоял из нескольких основных парагра­фов. В первом разделе особое внимание обращалось на увеличение постав­ки маджахедам новых современных видов вооружения. Разведка получила задание добыть дополнительную информацию о планах советского командо­вания^ Важно было заранее знать. примазь "Тактик^ ведения боевых дейс­твий, а также политические, экономические и военные задачи высшего ру­ководства. Одновременно ставилась задача через международные организа­ции в том числе и ООН оказать массированный нажим на СССР с целью опо­рочить его внутреннюю и внешнюю политику. При этом улучшение отношений между США и СССР напрямую связывалось с выводом советских войск из Аф­ганистана.

Еще совсем недавно правительство Картера в своей секретной прог­рамме ставило весьма скромные задачи по оказанию помощи маджахедам. В начале 80-х годов победа над советскими войсками в Афганистане каза­лась несбыточной мечтой. Больше того, американцы в то время серьезно опасались разоблачения своего вмешательства в Афганские дела на между­народной арене.

Теперь же новая директива Рейгана коренным образом меняла принци­пиальную задачу. Конечная цель ^епэдэя состояла в полном разгроме со­ветских войск в Афганистане, л Практически до 1985 года в Пентагоне иУцРУ не было цельной программы организации войны в Афганистане. С по­явлением "NSDD-166" США в короткий срок добились коренного изменения положения дел на фронтах в Афганистане. Таким образом геополитическая стратегия США обеспечила коренной перелом на юго-восточном фронте. Ежегодно СССР тратил на войну в Афганистане от 3 до 4 миллиардов дол­ларов. Для были непомерные расходы. Ослабевшая экономика огромной страны не могла справиться с возрастрающими в геометрической прогрес­сии расходами на^ее^^нетйНйх-^днтеес. Ведь кроме Афганистана было не­обходимо финансовая поддержкаправительства Ярузельского. Ежегодно по­мощь Польши в это время составляла от одного до двух миллиардов долла­ров. И это в то время, когда внутри самой накапливались огромные проб­лемы. Кроме этих двух основных гарантов противостояние двух империй так или иначе происходило и в других регионах мира. Все это требовало новых и новых финансовых расходов. Но главной болью и заботой, по прежнему, оставался Афганистан.

"Стингеры" в небе Афганистана

Ситуация на фронтах Афганистана после принятия известной директивы развивалась весьма драматически и с переменным успехом. Несмотря на происходившее в СССР с 1985 года перемены в общественной жизни, война в Афганистане продолжалась с еще большим ожесточением.

Советские боевые операции в 1986 году проводились достаточно ус­пешно: была разгромлена одна из важных стратегических баз моджахедов в Жаваре. Были разгромлены повстанцы в Хусте. Но это были внешние успехи советской армии. Массированные авиа-удары в Жаваре и Хусте не положили конец сопротивлению моджахедов. Больше того сопротивление афганцев на­растало. Особенно это стало заметно с появлением на фронте американс­ких "стингеров". Это были совершенные ракетные системы класса "зем­ля-воздух" с радиусом поражения до 5 км. Специальная система наведения позволяла поражать любые движущиеся цели несмотря на их маневры и пе­редвижения.

Моджахеды, несмотря на низкий уровень образования, очень быстро освоили это грозное оружие. Ведь для поражения цели нужно было лишь поймать цель в прицел и нажать спусковой крючок. "Стигнер" сам находил жертву.

Владимир Ямпольский

А.ГИТЛЕР – ЛЮБИТЕЛЯМ «БАВАРСКОГО»

Нынешние бесцензурные времена дали возможность отдельным авторам в средствах массовой информации излагать «новые» взгляды и подходы к началу Второй мировой войны и ее итогам. Особые усилия прилагаются по обелению фашизма и его национал-социалистической идеологии, а также по изображению Гитлера чуть ли не жертвой коварных намерений Сталина, якобы вынашивавшего планы нападения на миролюбивую и беззащитную Германию.

Отдельные публикации, рассчитанные, видимо, на молодежную аудиторию и обывателя, стремятся убедить читателей в том, что победа Германии над СССР принесла бы не только освобождение для населяющих его народов, но и материальные блага. Надо сказать, что некоторая часть молодых людей, незнакомых с историей войны, клюнула на эту сознательную фальсификацию и порой своим бестактным поведением оскорбляет ветеранов войны и труда, не оценивает как должно их беспримерный подвиг во имя спасения Родины и всего человечества от фашистской чумы.

Расчет современных фальсификаторов прост. Он основан лишь на неосведомленности значительной части читательской аудитории, не имеющей доступа к историческим документам. Автор уверен, что, познакомившись с архивными материалами, читатели сделают собственные выводы как о заверениях новоявленных защитников фашизма, так и об истинных планах его вождей по отношению к судьбам не только народов бывшего СССР, но и к населению стран-сателлитов Германии.

В первую очередь с публикуемыми документами было бы целесообразно ознакомиться автору романа «Ледокол» Резуну-Суворову, который фальсифицирует историю Великой Отечественной войны так беспардонно и бессовестно, как это еще не делал до него никто. Стоит лишь сожалеть, что редколлегия журнала «Дружба народов» согласилась печатать это исторически безграмотное и тенденциозное «произведение» о войне, которое, по признанию самого Суворова, не осмелился опубликовать ни один зарубежный издатель. Впрочем, содержание «Ледокола» и цели его написания требуют отдельного разговора.

К предлагаемым документам хотелось бы сделать некоторые пояснения. В частности, протокольная запись совещания у Гитлера от 16 июля 1941 г. свидетельствует, что ни о каком самостоятельном существовании государств Прибалтики речи не шло. Прибалтика должна была быть колонизирована и присоединена к Рейху, а прибалтийские народы частично онемечены, выселены с их территорий или же уничтожены. Более подробно об этих планах говорится в тексте выступления рейхсминистра по делам восточных территорий Розенберга от 20 июня 1942 г., который заявил буквально следующее: «… мы планируем в Западной Прибалтике провести серьезную германизацию и освежение крови».[19] «Общие основы экономической политики в оккупированных восточных областях 8 ноября 1941 г. уточняют, что «поставленная на длительный срок задача онемечивания Остланда (Литвы, Латвии, Эстонии и части Белоруссии – В.Я.) не должна привести к общему повышению жизненного уровня всех проживающих там народностей. Только находящиеся в Остланде или пересилившиеся туда немцы, а также онемеченные элементы могут быть обеспечены лучше»[20]. Поэтому можно лишь удивляться наивности националистов из так называемого «Фронта литовских активистов», обратившихся 15 сентября 1941 г. с меморандумом к Гитлеру в связи с разгоном 5 августа 1941 г. созданного на второй день послед нападения Германии на СССР литовского правительства во главе с бывшим послом Литвы в Берлине Шкирпой. В этом меморандуме, в частности, указывалось, что «литовцам трудно подумать, что органы немецкой администрации в Литве добивались подавления литовского народа, но необходимо констатировать факт, что культурная жизнь литовцев теперь всячески подавляется: литовцам в Литве нельзя иметь ни одной газеты на литовском языке, потому что приказано в литовских ежедневниках помещать статьи на немецком языке; с начала войны немецкая цензура не разрешила выпуск ни одной литовской книги в Литве (даже научный словарь литовского языка, отпечатанный перед войной, не мог показаться на книжном рынке); в радиофонах Литвы все более вытесняется литовский язык или его разрешается употреблять только рядом с немецким языком; не разрешается праздновать литовские народные праздники…»[21]. В конце документа подписавшие его активисты подчеркивают, «что указанные в меморандуме ненормальные явления литовской жизни могли бы исчезнуть, если бы было признано дальнейшее существование литовского государства и если бы государственной жизнью страны руководило литовское правительство». Гитлер, естественно, никак не ответил на данный меморандум.

В свете этих документов можно спросить еще раз современных прибалтийских националистов: кто же на самом деле был оккупантом, а кто ценой своих жизней спас народы Прибалтики от порабощения и уничтожения?

Что касается такого лакомого кусочка для германского рейха, каким являлся Крым, то в приводимом нами документе также определена его судьба. Поэтому тщетными оказались надежды крымско-татарских националистов, предоставивших в 1942 г. 20000[22] татарских добровольцев для немецкой армии, на создание в Крыму самостоятельного крымско-татарского государства. Судьба Крыма была решена Гитлером еще летом 1941 г. – эта территория должна принадлежать великому германскому рейху. Следует напомнить читателям, что именно из-за предательской деятельности националистов в 1942 г. крымские татары подверглись еще одному жестокому испытанию – несправедливому и неправомерному выселению из Крыма в 1944 г. Такова трагическая связь между войной и миром, когда националисты во имя своих корыстных целей распоряжаются судьбами народа.

Лидеры украинских националистов также возлагали большие надежды на благосклонность Гитлера и его содействие в создании самостийной Украины. И не только надеялись, но готовили и поставляли диверсионно-разведывательные кадры в распоряжение спецслужб фашистской Германии для подрывной работы против Советского Союза. Но даже главари ОУН (организации украинских националистов), агенты гитлеровской разведки С.Бандера и А.Мельник, вероятно, не предполагали, что Гитлер в интересах рейха разделит Украину на 8 генеральных комиссариатов с 24 главными комиссариатами, а Галицию объявит областью Германской империи. В подтверждение серьезности своих намерений и во имя господства немецкой расы фюрер заявил, что в Европе «только немец вправе носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец». Нужны современным украинским националистам, любителям «Баварского», пояснения? Думается, что нет.

Четко и ясно отношение Гитлера и к своим союзникам: мадьярам, румынам, словакам, финнам; не забыты и нейтральные турки.

Как мы отмечали выше, у немецких фашистов были поклонники из ярых националистов не только во время войны – и сегодня имеются доброжелатели, которые особенно часто проявляют себя в Москве и Петербурге. В назидание им хотелось бы напомнить указание главного командования сухопутных сил Германии от 12 октября 1941 г., в котором сказано, что фюрер распорядился не принимать капитуляции Москвы и Ленинграда, эти города должны были быть уничтожены с воздуха и артиллерией. Требуются ли «новым» толкователям военной истории и гитлеровским последователям пояснения? Неужели не ясно любителям «Баварского», что не о строительстве пивных заводов в СССР мечтали фашисты и что только героизм и мужество воинов Красной Армии и всего советского народа не позволили фашистам как в Германии, так и на оккупированных ею территориях звонить в колокола по поводу планировавшегося уничтожения Москвы, что так красочно расписано в трофейном документе от 13 октября 1941 г.

Сотрудники атташе верховного командования германской армии в дешифрованной советской радиоконтрразведкой телеграмме министерства иностранных дел Германии германскому посольству в Лиссабоне от 11 декабря 1941 г. пытали ввести в заблуждение мировую общественность относительно причин поражения немцев под Москвой. Им не удалось этого сделать – враг был разгромлен и отогнан от нашей столицы, отогнан навсегда. Не смогут исказить историю и современные фальсификаторы – наступило время документального освещения Великой Отечественной войны.

ИЗ ПРОТОКОЛЬНОЙ ЗАПИСИ СОВЕЩАНИЯ ГИТЛЕРА С РУКОВОДИТЕЛЯМИ ФАШИСТСКОГО РЕЙХА О ЦЕЛЯХ ВОЙНЫ ПРОТИВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Ставка верховного

Главнокомандующего[23] 16 июля 1941 г.

Секретно

По распоряжению фюрера сегодня в 15 час. У него имело место совещание с рейхслейтером Розенбергом, рейхминистром Ламмерсом[24], фельдмаршалом Кейтелем, рейхсмаршалом[25] и со мною[26].

Совещание началось в 15 час. И длилось приблизительно до 20 час. С перерывом для кофе.

Во вступительном слове фюрер подчеркнул, что он хочет установить несколько основных положений. В настоящее время необходим ряд мероприятий. Об этом свидетельствует высказывание одной бесстыдной газеты из Виши[27] о том, что война против СССР является войной Европы. Этим высказыванием газеты из Виши, очевидно, хочет добиться того, чтобы пользу из этой войны могли извлечь не только немцы, но и все европейские государства.

Теперь является важным, чтобы мы не раскрывали своих целеустановок перед всем миром. Это к тому же вовсе не нужно. Главное, чтобы мы сами знали, чего мы хотим. Ни в коем случае не следует осложнять наш путь излишними заявлениями. Подобного рода объяснения являются излишними, ибо мы можем все сделать, поскольку у нас хватит сил, а что лежит за пределами нашей силы, мы все равно сделать не можем.

Мотивировка перед миром наших действий должна, следовательно, исходить из тактических соображений. Мы должны поступать здесь точно таким же образом, как в случае с Норвегией, Данией, Голландией и Бельгией[28]. И в этих случаях мы ведь ничего не говорили о наших намерениях, и мы впредь также будем умными и не будем этого делать.

Итак, мы снова будем подчеркивать, что мы были вынуждены занять район, навести в нем порядок и установить безопасность. Мы были вынуждены в интересах населения заботиться о спокойствии, пропитании, путях сообщения и т.п. Отсюда и происходит наше регулирование. Таким образом, не должно быть распознано, что дело касается окончательного регулирования. Все необходимые меры – расстрелы, выселения и т.п. – мы, несмотря на это, осуществляем и можем осуществлять.

Мы, однако, отнюдь не желаем превращать преждевременно кого-либо в своих врагов. Поэтому мы пока будем действовать так, как если бы мы намеревались осуществлять мандат. Но нам самим при этом должно быть совершенно ясно, что мы из этих областей никогда уже не уйдем.

Исходя из этого, речь идет о следующем:

Ничего не строить для окончательного урегулирования, но исподтишка подготовить все для этого.

Мы подчеркиваем, что мы приносим свободу.

В частности:

Крым должен быть освобожден от всех чужаков и заселен немцами[29]. Точно так же австрийская Галиция[30] должна стать областью Германской империи.

В настоящее время наши взаимоотношения с Румынией[31] хороши, но никто не знает, как эти отношения сложатся в будущем. С этим нам нужно считаться, и соответственно этому мы должны устроить свои границы. Не следует ставить себя в зависимость от благожелательства третьих государств. Исходя из этого, мы должны строить наши отношения с Румынией.

В основном дело сводится к тому, чтобы освоить огромный пирог, с тем чтобы мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали.

Русские в настоящее время отдали приказ о партизанской войне[32] в нашем тылу. Эта партизанская война имеет и свои преимущества: она дает нам возможность истреблять все, что восстает против нас.

Самое основное.

Создание военной державы западнее Урала никогда не должно снова стать на повестку дня, хотя бы нам для этого пришлось воевать сто лет. Все последователи фюрера должны знать: империя лишь тогда будет в безопасности, если западнее Урала не будет существовать чужого войска. Защиту этого пространства от всяких возможных опасностей берет на себя Германия[33]. Железным законом должно быть: «Никогда не должно быть позволено, чтобы оружие носил кто-либо иной, кроме немцев!»

Это особенно важно, даже если в ближайшее время нам казалось бы более легким привлечь какие-либо чужие, подчиненные народы к вооруженной помощи, это было бы неправильным. Это в один прекрасный день непременно и неизбежно обернулось бы против нас самих. Только немец вправе носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец[34].

Ни в коем случае мы не должны проводить «колеблющейся» политики, как это было до 1918 г. в Эльзасе[35]. Англичанин всегда отличается постоянным преследованием одной линии, одной цели. В этом отношении мы обязательно должны учиться у англичан; соответственно этому мы не вправе ставить наши отношения в зависимость от отдельных личностей. И тут примером должно служить поведение англичан в Индии[36] по отношению к индийским князьям: солдат всегда должен охранять режим.

Новоприобретенные восточные районы мы должны превратит в райский сад. Они для нас жизненно важны. Колонии по сравнению с ними играют совершенно подчиненную роль.

Даже в тех случаях, когда мы отделяем некоторые районы, мы всегда обязаны выступать в роли защитников права и населения. Соответственно этому уже сейчас нужно избрать необходимые формулировки. Мы говорим не о новой области империи, а о необходимой задаче, выдвинутой войной.

В частности, в Прибалтике[37] район до Двины по согласованию с фельдмаршалом Кейтелем уже сейчас должен быть взят под управление.

Рейхслейтер Розенберг подчеркивает, что, по его мнению, в каждой области (комиссариате) должно быть разное отношение к населению. На Украине мы должны были бы выступить с обещаниями в области культуры, мы должны были бы пробудить историческое самосознание украинцев, должны были бы открыть университет в Киеве и т.п.

Рейсмаршал возражает, указывая на то, что мы в первую очередь должны обеспечить себе пропитание, все остальное могло бы быть гораздо позже.

(Побочный вопрос: имеется ли вообще еще культурная прослойка на Украине или украинцы, принадлежащие к высшим классам, имеются лишь вне современной России в качестве эмигрантов?)

Розенберг продолжает: на Украине тоже следует развивать известные стремления к самостоятельности[38].

Рейсмаршал просит фюрера сообщить, какие районы обещаны другим государствам.

Фюрер отвечает, что Антонеску хочет получить Бессарабию и Одессу с коридором, ведущим от Одессы[39] на запад, северо-запад. На возражения Розенберга и рейхсмаршала фюрер указывает, что испрашиваемая Антонеску граница мало выходит за пределы старой румынской границы. Фюрер подчеркивает, что мадьярам, туркам и словакам не было дано никаких определенных обещаний.

Фюрер затем ставит на обсуждение вопрос, не следует ли немедленно передать губернаторству староавстрийскую часть Галиции. После обмена мнениями фюрер решает не передавать этой части губернаторству, а только подчинить ее по совместительству рейхсминистру Франку[40] (резиденция во Львове).[41]

Рейхсмаршал считает правильным присоединить к Восточной Прусии различные части Прибалтики, например, белостокские леса.

Фюрер подчеркивает, что вся Прибалтика должна стать областью империи.[42]

Точно так же должен стать областью империи Крым с прилегающими районами (область севернее Крыма). Это прилегающие районы должны быть как можно больше.

Розенберг высказывает свои сомнения в части проживающих там украинцев.

(Попутно: многократно замечалось, что Розенберг слишком много уделяет внимания украинцам. Он хочет также значительно увеличить старую Украину).

Фюрер далее подчеркивает, что и волжские колонии должны стать областью империи, точно так же как Бакинская область. Она должна стать немецкой концессией (военной колонией).

Финны хотят получить Восточную Карелию. Однако ввиду большой добычи никеля Кольский полуостров должен отойти к Германии.

Со всей осторожностью должно быть подготовлено присоединение Финляндии в качестве союзного государства. На Ленинградскую область претендуют финны. Фюрер хочет сровнять Ленинград с землей с тем, чтобы затем отдать его финнам.

…Рейслейтер Розенберг поставил затем вопрос об обеспечении управления.

Фюрер обращается к рейсмаршалу и фельдмаршалу, говоря, что он всегда настаивал на том, чтобы поличейские полки получили танки. Для применения полиции в новых восточных областях это чрезвычайно нужно, так как, имея соответствующее количество танков, полиция могла бы многое сделать. Впрочем, подчеркивает фюрер, силы обеспечения безопасности, естественно, весьма малы. Однако рейхсмаршал переместит свои учебные аэродромы в новые области, и, если это будет нужно в случае восстания, даже Ю-52 смогут сбрасывать бомбы. Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто бросит хотя бы косой взгляд.

Фельдмаршал Кейтель подчеркивает, что надо сделать местное население ответственным за свои собственные дела, так как, естественно, невозможно ставить охрану для каждого сарая, для каждого вокзала. Местные жители должны знать, что будет расстрелян всякий, кто проявляет бездействие, и что они будут привлекаться к ответственности за всякий проступок.

На вопрос рейхслейтера Розенберга фюрер ответил, что нужно возродить газеты, например, и для Украины, чтобы получить возможность влиять на местное население…

Рейхслейтер Розенберг просит предоставить ему соответствующее служебное здание. Он просит передать ему здание советского торгпредства на Литценбургерштрассе. Министерство иностранных дел, однако, придерживается мнения, что это здание является экстерриториальным. Фюрер отвечает, что это – чепуха. Рейсминистру д-ру Ламмерсу дается поручение сообщить министерству иностранных дел, что дом должен быть немедленно передан Розенбергу без дальнейших переговоров…

Госархив Российской Федерации,

Ф.7445. Оп.2,

Д.162. Л.433-443, перевод с немецкого

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИКА Ф.ГАЛЬДЕРА

8 июля 1941 г.

…В 12.30 – доклад фюреру (на его командном пункте).

Результат:

…2. Твердое решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, дабы не допустить, чтобы там остались люди, которых нам потом придется кормить зимой. Танки для этого использоваться не должны. «Это – национальная катастрофа, которая лишит центров не только большевизм, но и московитство вообще…»[43]

Печатается по:

Вторая мировая война: Два взгляда. М., 1995. С.156

ДИРЕКТИВА НАЧАЛЬНИКА ШТАБА ВОЕННО-МОРСКИХ СИЛ ОБ УНИЧТОЖЕНИИ ГОР.ЛЕНИНГРАДА

гор.Берлин 29 сентября 1941 г.

Секретно

Будущее города Петербурга

1. Чтобы иметь ясность о мероприятиях военно-морского флота в случае захвата или сдачи Петербурга, начальником штаба военно-морских сил был поднят вопрос перед верховным главнокомандованием вооруженных сил о дальнейших военных мерах против этого города.

Настоящим доводятся до сведения результаты.

2. Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской Росси дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса. Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в существовании этого города непосредственно у ее новых границ.

3. Прежние требования военно-морского флота о сохранении судостроительных, портовых и прочих сооружений, важных для военно-морского флота, известных верховному главнокомандованию вооруженных сил, однако удовлетворение их не представляется возможным ввиду общей линии, принятой в отношении Петербурга.

4. Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей.

Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться, в этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения.

5. Главное командование военно-морских сил в ближайшее время разработает и издаст директиву о связанных с предстоящим уничтожением Петербурга изменениях в уже проводимых или подготовленных организационных мероприятиях и мероприятиях по личному составу.

Если командование группы армий имеет по этому поводу какие-либо предложения, их следует как можно скорее направить в штаб военно-морских сил.

ЦС ФСБ России

УКАЗАНИЕ ОКХ О ПОРЯДКЕ ЗАХВАТА МОСКВЫ И ОБРАЩЕНИИ С ЕЕ НАСЕЛЕНИЕМ

Группе армий «Центр» 12 октября 1941 г.

Главное командование сухопутных сил приказало:

«Фюрер вновь решил, что капитуляция Москвы не должна быть принята, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование этого мероприятия совершенно ясно в глазах всего мира. Так же, как и в Киеве, для наших войск могут возникнуть чрезвычайные опасности от мин замедленного действия. Поэтому необходимо считаться в еще большей степени с аналогичным положением в Москве и Ленинграде. То, что Ленинград заминирован и будет защищаться до последнего бойца, объявлено по русскому радио.

Необходимо иметь в виду серьезную опасность эпидемий. Поэтому ни один немецкий солдат не должен вступать в эти города. Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие незакрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство.

Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии.

Чем больше население советских городов устремится во внутреннюю Россию, тем сильнее увеличится хаос в России и тем легче будет управлять оккупированными восточными районами и использовать их.

Следует как можно скорее отрезать город от коммуникаций, связывающих его с внешним миром.

Дальнейшие указания будут отданы позже.

Главное командование сухопутных сил.

Генеральный штаб. Сов.секретно

Оперативный отдел, Только для командования

№ 1571/41

ЦА ФСБ России

ФОЛЬКСБУНД НЕМЦЕВ В ВЕНГРИИ

Руководству Трансильвании Бистриц, Ангарштрассе 29

Телефон № 102

Бистриц 13 октября 1941 г.

О предстоящем занятии немецкими войсками г.Москвы.

Главное командование приказывает всем подчиненным ему местным группам в случае предполагаемого взятия немецкими войсками г.Москвы в течекние 24 часов поднять вместе с государственным знаменем – флаг со свастикой, а также в честь этого события должны звонить колокола наших церквей в течение получаса. О времени поднятия флага и колокольного звона главное командование сообщит точно. Главное командование уже сейчас заботится о том, чтобы местное руководство о времени было поставлено в известность руководством области в течение 4 часов, так чтобы поднятие флага и звон начался неожиданно и одновременно во всей области.

Хайль Гитлер!

Рквоводитель области Раснер

Руководителям окружных фльксбундов

В Венгрии

Печать:

Фольксбунд немцев в Венгрии

(область – Трансильвания)

Руководство Трансильвании

Бистриц

Верно: переводчик ОКР «Смерш» 40 армии 4.10.1944 г.

На документе имеется резолюция: Начальнику секретариата. Направьте лично тов.Абакумову. 6.10.44 г. Подпись (неразборчива)

ЦА ФСБ России

ДЕШИФРОВКА ТЕЛЕГРАММЫ № 1052 МИНИСТЕРСТВА

ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ ГЕРМАНСКОМУ

ПОСОЛЬСТВУ В ЛИССАБОНЕ

Из Берлина в Лиссабон германскому посольству. 11 декабря 1941 г.

Весьма секретно.

Циркулярная телеграмма.

Военному атташе для информации.

Восточный театр военных действий

Наши операции 1941 г. в значительной степени ослаблены быстрым наступлением снежной зимы и холодного периода. Отдельные, еще не законченные операции будут продолжены.

После больших побед в сентябре и октябре наши войска при сознательном напряжении всех сил достигли, преодолевая превосходящего как в живой, так и в материальной силе противника, цели, поставленной перед началом кампании.

У неприятеля отняты наиболее важные для вооруженных сил экономические и военные центры. Поставленная перед войсками задача – разгромить массу красных войск в глубине страны – в результате боев этого года в значительной мере выполнена. Военная мощь противника сильно ослаблена превзошедшими все ожидания потерями в живой и материальной силе. Между тем цель – окончательно уничтожить военную мощь русских – стоит еще на повестке дня.

Задачей германских войск зимой 1941/42 г. будет охрана оккупированных областей путем создания фронта обороны с максимальной экономией сил, с тем чтобы под его защитой усилить и освежить восточные войска для выполнения поставленной перед ними на весну 1942 г. задачи, а также произвести новое разделение оккупированных областей и их экономическое использование. Необходимое для этого планомерное отступление отдельных головных частей, продвинувшихся в результате наступления далеко вперед, уже частично проведено, например, у Ростова, частично начато восточнее Тулы, северо-западнее Москвы и у Тихвина.

Вражеская пропаганда попытается представить это отступление, которое при данных метеорологических условиях сопряжено с определенными потерями в материальной части (взрыв замерзших орудий и автомашин), как победу Красной Армии. Вы должны с сознанием своей силы энергично, но вежливо воспротивиться этому.[44]

В особых случаях следует указать на то, что г.Москва, как такова, большого значения для германского командования не имеет, что давление на Москву должно было лишь вынудить противника бросить в бой свои последние резервы. Эта цель достигнута. В упорных боях противнику нанесен большой урон. В результате германских атак Москва очищена, во-первых, как столица страны, от властей, во-вторых, от всей сравнительно важной военной промышленности. Результатом этого является нарушение работы вражеских административных и военных учреждений. У Ленинграда мы полностью достигли своей цели – отрезать Ленинград, употребив на это небольшое количество войск.

Промышленные предприятия города продолжают планомерно уничтожаться огнем нашей артиллерии. Свирепствуют голод и заразные болезни.

Верховное командование армии, отдел атташе.

Крамарц.

ЦА ФСБ России

Александр Григорьев

ПЕРВОМАЙСКИЙ ДНЕВНИК

Любые записи, сделанные по горячим следам, грешат неточностями. И это понятно. Память фиксирует то, что в тот момент казалось существенным и если уж и не главным, то ярким и запоминающимся. Со временем появляются новые, более точные детали, подтвержденные установленными фактами, документами, свидетельствами.

Все, о чем хочется рассказать, - это лишь малая часть того, что было на самом деле. Что-то будет скорректировано в процессе тщательного расследования, что-то опровергнуто другими очевидцами, а что-то подано под другим углом, в том числе исходя из политической конъюнктуры. Мне же остается заправить чистый лист бумаги в машинку и написать то, что узнал лично.

Черт его знает, может, пробыв дней десять в поле без воды, мыла и бритвы, в башмаках с пудом глины на подошвах, в грязном камуфляже, который стал второй кожей, питаясь раз в сутки, приобретается какой-то иммунитет, позволяющий спокойно реагировать на общественно-политические раздражители.

Телефон, как всегда, звонит не вовремя. – «Второй Буденновск. Вылет с Чкаловского в одиннадцать. Едем колонной».

9 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

5.30 – Отряд боевиков въехал в г.Кизляр

5.30-8.00 – Нападение на вертолетную стоянку внутренних войск МВД, обстрел РОВД, здания железнодорожного вокзала, захват моста через Терек.

5.30 – Попытка захвата местного аэропорта

7.40-9.00 – Захвачена городская больница.

10.30 –Снайперы террористов заняли позиции на высотных зданиях и ведут обстрел федеральных войск.

16.00 – Руководство Дагестана начало переговоры с терртористами.

18.00 – Подразделения федеральных войск и МВД Дагестана блокировали боевиков в больнице и двух высотных домах.

На поле аэродрома знакомые лица, Буденновск породнил многих. Летят «Альфа», московский СОБР, другие спецгруппы.

Под тяжелыми башмаками скрипит и прогибается трап. Кажется, даже самолет приседает от загружаемой в него тяжести: патронные ящики, мины, гранаты, средства связи и индивидуальной защиты.

Внутри самолета пройти можно с большим трудом. «Шкафы» из «Альфы» еле умещаются в салоне, не приспособленном для такого количества здоровенных мужиков. Все поголовно спят. Принцип, усвоенный издавна. Если есть возможность вздремнуть или поесть – используй ее без раздумий. Может, потом это удастся не скоро.

Так и оказалось.

На летном поле аэропорта Махачкалы уже стояли автобусы. Погрузив скарб и с трудом распихавшись по машинам, выдвигаемся на площадь Ленина (!). Там Госсовет, МВД, правительство и наше управление Федеральной службы безопасности – вся наличная власть Дагестана.

В кабинете начальника Управления ФСБ «штабные» склонились над схемой. Ситуация сложнейшая.

Начштаба чешет затылок. У него 49 лет выслуги, Афганистан, все горячие точки, десятки боевых операций, ранения, ордена и медали. Много видел, много прочувствовал на собственной шкуре. Но Буденновск, Кизляр … Никогда ему не приходилось бывать в таких диких переделках. Сотни террористов, тысячи заложников. Не было еще и таких объектов захвата: больницы, родильные дома, детские сады. Дикая жизнь – дикие нравы.

Определяем порядок выдвижения. Идти без бронеприкрытия – безумие. Туристические автобусы – не лучший транспорт для атаки. Пограничники выделяют два БТРа. За штурвалы и орудия сядут бойца «Альфы» – признанные асы вождения таких «изделий».

А пока на журнальном столике ломаем вареную курицу и пьем скисший яблочный сок (не к добру перед дорогой). Жалеем, что по дороге на Чкаловский не купили сала. Ну та-а-кое сало!

Ночлега явно не будет. Ситуация обостряется. Выход на маршрут сдвигается на час ночи.

10 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

4.00 – Террористы обещают выпустить заложников на границе Дагестана с Чечней при условии беспрепятственного продвижения на территорию Чечни.

6.45 – Террористы (до 250 человек) со 165 заложниками выехали из Кизляра на 8 автобусах и двух КАМАЗах в направлении чеченской границы.

9.00 – У пос. Первомайский террористы под угрозой расстрела заложников требуют изменить маршрут следования через г.Хасавюрт.

16.00 – Освобождены террористами 8 заложников, в том числе министр по делам национальностей Дагестана М.Гусаев.

18.00 – Террористы занимают круговую оборону на окраине Первомайского.

18.30 – Радуев вышел на связь на частоте федеральных войск и потребовал первого заместителя МВД Дагестана В.Беева, заявив, что если не будет принято решение, которое их устраивает, то с интервалом 15-20 минут будут расстреливаться по два заложника.

20.10 – Радуев под угрозой расстрела двух заложников требует связи с Правительством России.

23.00 – Разоружен отряд Новосибирского ОМОНа, 38 бойцов объявлены заложниками.

В предрассветной темноте прибываем в Кизляр. Маленькая комнатка начальника горотдела УФСБ набита людьми с автоматами. Зам.начальника ФСБ Дагестана пытается «победить» ВЧ связь. Ему почти ничего не слышно. Его слышно за квартал. Ситуация несколько уточняется. Бандиты пытались проникнуть на местный аэропорт, но встретили сопротивление охраны. В ход пошел запасной вариант. Часть боевиков заняла местную больницу. Вторая группа стала поднимать в квартирах людей, сгонять их на площадь, забивать ими больницу. Буденновский вариант. Так же нагло и цинично. По этому же сценарию ведутся переговоры. Подается транспорт, на котором боевики с заложниками уйдут из Дагестана. Вместе с ними – ответственные лица Госсовета, депутаты, журналисты.

Каждому хочется принять участие в спектакле по сценарию премьера полугодовой давности. Массовка не предполагает, что ждет их впереди.

Не знаем этого и мы.

В шесть утра колонна из одиннадцати автобусов покидает Кизляр. Через сорок минут – время согласования действий – начинается преследование.

По всей трассе мы отстаем на двадцать километров. «Икарусы» пыхтят и отдуваются, но дорога диктует свои условия. Не разогнаться!

Утро.

Колонна стоит у блокпоста – мощного сооружения из бетонных блоков. Из бойниц, заложенных мешками, торчат стволы.

Да мы бы их здесь… - майор милиции в сером камуфляже матерится. – Я же видел, что автобусы набиты людьми… Но это приблизительно так: два автобуса боевики, два заложники, два боевики… Бутерброд. Мы бы их на раз! Была бы команда…

Этот Т-образный перекресток запомнится нам надолго.

В утлом сарайчике слушаю рассказ щуплого небритого милиционера:«Я командир сводного отряда милиции УВД Новосибирской области. Капитан милиции Лихачев Евгений Борисович.Прибыли мы сюда в командировку 14 декабря 1995 года для охраны общественного порядка, досмотра транспорта и граждан, следующих через границу между Дагестаном и Чечней. Стояли на блокпосту у поселка Первомайский.10 января 1996 года около шести часов пришла радиограмма о том, что через наш блокпост нужно пропустить колонну – восемь автобусов и два грузовика, в которых следовали боевики и заложники. Мы не должны допускать каких-либо действий, провоцирующих открытие огня. И сами не должны открывать огонь. Полковник Г., который сопровождал эту колонну, передал требование боевиков: шлагбаум на КПП должен открывать один человек без оружия. Я расставил своих людей по местам и вышел сам, не имея при себе оружия. При приближении автобусов открыл шлагбаум и пропустил всю колонну.В небе кружили вертолеты сопровождения. Один из них дал в сторону колонны пулеметную очередь.Позже я узнал, что пулями была повреждена автомашина ГАИ «Жигули». Никто не пострадал, но колонна остановилась.От блокпоста до последней машины – порядка двухсот метров. До головной машины – порядка трехсот…Примерно в полпервого я увидел, что два или три автобуса уже прошли мимо КПП… и вся колонна двигалась в обратном направлении. Напротив остановился автобус… В нем были разбиты стекла, сидели заложники. Все махали белыми платками и кричали, чтобы мы не стреляли. Из-за автобуса стали выходить вооруженные боевики. Они силой втолкнули нас на территорию контрольно-пропускного пункта. Но у бандитов остался мой заместитель – Олег Миненко. Из КПП было три выхода. Через один из них я выбежал в тыл блокпоста к бойцам, которые заняли позиции в окопах. В это время появился Олег и махнул рукой, чтобы шли к нему. Что за ситуация сложилась, я не знал. Связи не было. Все рации в нерабочем состоянии, потому что на второй день вышли из строя все аккумуляторы.Мы подошли к блокпосту, где боевики предложили намсдать оружие. Они окружили нас плотным кольцом, за ними стояли автобусы с заложниками, а за автобусами – жители пос.Первомайский. Кроме того, мы увидели, как вооружены боевики и какое вооружение у нас – ничего кроме автоматов. Я посчитал, что кровопролитие будет бесполезным: своих ребят положу и мирное население погибнет. Поэтому я и согласился сдать оружие. Возле кубрика, куда мы положили автоматы, я поставил своего часового. Они поставили своего. Мы с Олегом оружие не сдали. По отношению к нам боевики вели себя не совсем корректно. Но серьезных эксцессов не возникало.В семнадцать с небольшим со стороны федеральных войск прозвучали выстрелы. Боевики запаниковали и меня с Олегом сразу разоружили… Был вскрыт кубрик, и все оружие боевики унесли на свои позиции.Когда стемнело, один из полевых командиров предложил нам такой вариант: «Я вывожу твоих бойцов в безопасное место. А вы идите в штаб и доложите своему руководству: если требование о сопровождении нас и освобождении колонны не будет выполнено, то, начиная с девятнадцати часов, через каждые пятнадцать минут по два ваших бойца будут расстреляны.Мы с Олегом пешком дошли до штаба и доложили требования боевиков».Информацию своего командира полностью подтвердил заместитель – старший лейтенант милиции Олег Иванович Миненко. Из его рассказа пытаюсь понять, что произошло на блокпосту, когда командир был в окопах с бойцами.

Ко мне подошли несколько полевых командиров и сказали, что нас не тронут. Но если наши солдаты не выйдут с огневого рубежа, то сначала расстреляют нас, потом займутся ими.

Полагая, что на моей совести будет гибель не только тех бойцов, которые уже разоружены, но и тех, которые заняли огневые позиции, я посчитал необходимым собрать весь личный состав и позвал Евгения Лихачева. Сами полевые командиры заверили, что с их стороны провокаций в отношении нас не будет.

А куда делись вооруженные сотрудники милиции, сопровождавшие колонну?

Им дали приказ развернуться и уйти с блокпоста. Нам же никакой команды (сгруппироваться, отойти на запасные рубежи или быть готовыми к нападению) не было! Мы остались одни. А бандитов было 160-170. Это наш сотрудник посчитал.

То, что бойцы Новосибирского ОМОНа были способны к поступку, показали последующие события. Командир и его заместитель шли в первых рядах атакующих во время штурма. На них не было бронежилетов, не было особого вооружения. Но они шли, не считаясь с опасностью, шли несмотря на то, что по определению понятно – ОМОН не приспособлен для штурма. Слава Богу, что в последний день своего пребывания в зоне боевых действий я видел этих ребят живыми и здоровыми.

11 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

9.00 – Радуев потребовал обеспечить его личную безопасность и пропустить колонну по предложенному им маршруту. Обеспечить охрану силами ВВ МВД. Подразделение «Альфа» убрать.

9.00 – 10.00 – Радуев требует переговоров с российским правительством, а также прибытия прессы и Красного Креста. 12.00 – Радуев грозит расстрелять заложников, если колонна бронетехники приблизится к пос.Первомайское ближе чем на сто метров. 13.00 – У автобусов выставляется живой щит из заложников.

А здесь своя особая жизнь.

Неожиданный поворот событий. Около пятидесяти автомашин с жителями Первомайского покидают поселок. Кавалькада машин следует мимо нашего поста. Фиксируем номера. Есть и московские… «джипы», «тойоты»…Часть местных жителей выбирается из поселка пешком. Многие открыто выражают свою позицию: «Я оставил там свой дом. Разрешаю его уничтожить, но чтобы ни один бандит не ушел». Таких высказываний много. У женщин они звучат эмоционально, у мужчин… Мужчины находят соответствующие выражения, приличиствующие моменту. Все чаще звучат вопросы: «Почему выпустили из Кизляра? Почему не уничтожили по дороге?»С каждым часом обстановка накаляется. Отсутствие информации активно используется провокаторами. В толпе мелькают лица людей с «той стороны». Формируются колонны демонстрантов, звучат призывы блокировать российские войска, требовать их вывода с территории Дагестана и всего Северного Кавказа. Неподалеку от перекрестка кружатся в ритуальном танце мужчины и… женщины. Температура митинга умело держится профессиональными мастерами массовых тусовок из Грозного.День проходит. Спецподразделения прикидывают планы своих действий.А боевики окапываются. 12 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ: 9.00 – Переговоры с руководством Дагестана, представителями духовенства и старейшинами. 10.00 – Дудаев дает указание Радуеву делать все, что тот посчитает необходимым (расстреливать мирных жителей, забросать женщин гранатами…). 15.00 – Переговоры заходят в тупик. Радуев требует присутствия на переговорах Б.Громова, А.Лебедя, Е.Гайдара, Г.Явлинского. 20.21 – Боевиками убит заложник Аюбов, который, защищая женщину от домогательств боевика, застрелил его. 21.00 – Боевики минируют автобусы, в которых находятся мужчины.

21.00 – На позиции федеральных войск прибывают 8 выпущенных заложников.

Ситуация в наших рядах не меняется. Информация носит обрывочный характер. Пришло сообщение об отчаянном поступке заложника, уничтожившего боевика, но и в нем не хватает многих подробностей.Наконец-то развернули полевую кухню…Первый раз появилась пища в принципе и горячая в частности. Митинги в Хасавюрте становятся все более агрессивными и жесткими. Периодически дудаевцы подкатывают посмотреть, что делается на посту.Меня чудом разыскивает начальник УФСБ по Дагестану. Поразительно! В этой грязи, одинаковом камуфляже, мы как близнецы-браться. Как патроны в автоматном рожке.

Привезли заложников!

Рассказывает заложница Алиева Риехан, медсестра поликлиники.

Ночью мы проснулись от стрельбы. Соседка прибежала, говорит: «Вставай быстро, ребенка одевай. Там боевики пришли». Собрались мы в одной комнате. …На улице стреляли. А потом кто-то кричит: «Пожар на первом этаже». Мы все выскочили на улицу… Нам говорят: «Идите все в больницу». Вот мы пришли в больницу. Нас там по палатам развели…

Какое к вам было отношение со стороны боевиков?

Нормальное отношение.

Когда вас в больницу гнали, вас насильно взяли или вы сами добровольно пошли?

Сами добровольно пошли. Там мужчины прятались с чужими детьми в тени. Там насильно никого не брали… За мужиков стыдно стало. Они брали чужих детей, прятались по туалетам, в тени, в темноте, в палатах. Лишь бы не пойти… Мы все соседки и пошли.

Сколько лет дочери?

Три годика.

Что было в Первомайском?

Целый день мы были в автобусе, потом, когда начало темнеть, нас вывели в село. Мы ходили от дома к дому… Мы поселка не знаем, чеченцы тоже поселка не знают… Все закрыто. Потом пошли в мечеть. Мулла разрешил нам войти в дом, который открыт.

Вы ночевали все время в доме?

Да.

Дом охранялся?

Ну конечно. И снаружи и напротив была комната с боевиками.

Сколько женщин было в вашем автобусе?

Двенадцать-тринадцать…

А детей?

Трое.

По какому принципу освобождали заложников?

Они пришли и сказали: «Уходите все». А тут говорят: «Мы не пойдем. Тут наши мужчины…» У девочки отец там. У некоторых брат там… Да еще темноты боялись. Мы согласились утром поехать, потому что боялись, что нас начнут обстреливать.

Чем вас кормили?

Мука у нас была два или три мешка. Кур зарезали, обчистили. Жарили, варили.

Второму заложнику – Андрею Гаджиеву было лет тринадцать-четырнадцать. Отец попросил отпущенных заложниц взять его с собой и вместе с четырьмя женщинами, тремя детьми он оказался в расположении федеральных сил.Рассказывает Гаджиев Андрей.«Когда началась перестрелка, мы не думали, что до нас дойдет. Но к нам пришли боевики и сказали, чтобы мы одевались, что нам ничего не будет. Мы оделись и пошли. Нас было три человека. Во время перестрелки мы сидели в больнице. Они нормально к нам относились, ничего нам не сделали. Они кормили. Просили, чтобы мы сами прятались…Утром они сказали, что половину отпустят. Мы сначала обрадовались, потому что вместо нас нашлись другие люди, которые с боевиками поедут. Потом они спросили добровольцев, кто хочет пойти с ними, потому что слишком мало тех, кто пришел вместо нас, и поэтому может быть атака».Рассказы этих и многих других заложников поражали своей наивностью. Ко всему с ними происшедшему они относились как к какой-то игре, в которой участвуют добрые разбойники и злые дяди – «федералы». Разбойники их подняли ночью, согнали в больницу – это, конечно, плохо. Но они ничего не сделали, кормили, нормально к ним относились – и это, конечно, хорошо. А злые дяди из федеральных сил обижают этих разбойников, а значит, обижают и нас. Поэтому боевики хорошие, а остальные плохие.Наутро одна из заложниц вернулась в расположение террористов.

13 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

9.00 – Продолжается укрепление огневых позиций боевиков, минирование подходов к ним. 11.00 – 15.00 – Возобновились переговоры. Радуев обещает освободить всех женщин за гарантию беспрепятственного прохода на территорию Чечни. 15.00 – Террористы сорвали договоренность об освобождении заложниц-женщин и пригрозили расстрелять их родственников.

Утром во время обстрела позиций федеральных войск в расположение штаба залетела мина. К счастью, без ввернутого взрывателя.

Готовим текст ультиматума, который был бы ясен и понятен каждому бандиту. «Боевики! Вы оказались в безвыходном положении. Федеральные войска блокируют вас со всех сторон. Сил и средств для подавления вашего сопротивления достаточно. Жизнь каждого из вас в ваших собственных руках.На земле Дагестана вами совершено преступление, которое осудили чеченцы во всем мире, правительства США и других стран.Джохар Дудаев отрекся от вас в интервью по телевидению.Поэтому мы требуем:

немедленно освободить всех заложников;

сложившим оружие гарантируется жизнь.

Фанатики, которым недорога ни своя, ни чужая жизнь, решают за вас.Принимайте решение. Ваша жизнь и жизнь ваших родственников в ваших руках».Оставалось перевести на чеченский и записать на магнитофон.

БТР с громкоговорителем на крыше принадлежал Министерству обороны. Командир этой команды – молоденький и очень толковый майор – сетовал:

Вся аппаратура изношена до предела. На новую нет денег.

Действительно, мы с удивлением увидели, что основной элемент этой пропагандистской штуковины - магнитофон «Электроника» ценой 145 рублей. Сколько ему лет – на первый взгляд и сказать трудно.

Переводчик быстро и выразительно прочитал текст, удивленно поглядывая на микрофон, словно украденный из кабинета физики сельской школы.Это чудо, но запись получилась. Вещание планировалось осуществить утром.

Мощности при хорошем ветре хватит на два-три километра. Проквакаем и быстро сматываемся, пока не накрыли, - доложил майор.

Так вы динамик на передовую вынесите, а вещайте из тыла.

Так-то оно так… Но у нас нет даже двухсот метров провода, чтобы динамик вперед забросить. Нищета!

Искать провод в этих условиях – просто бессмысленно. Бригада майора отработала на совесть. Выдвинувшись на максимально допустимое и совсем небезопасное расстояние, они долбили нашим текстом по мозгам боевиков в течение часа.

Но это было завтра.

14 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

12.00 – Радуев получил указание от главного штаба дудаевцев следовать только по маршруту «Первомайское – Аксай – Хасавюрт – Чапаево – Зандак». 14.00 – Радуев отклонил предъявленный им ультимктум и заявил, что они будут сражаться до последнего патрона. 17.45 – Террористы начали обстрел федеральных войск из стрелкового оружия и гранатометов, выставили вокруг автобусов всех заложников. 18.00-20.00 – Радуев, связавшись со штабомо Дудаева, настаивает на оказании помощи его группе. 21.00 – В результате переговоров между представителями правительства Дагестана и террористами им дана ночь на размышление.

Еще одно утро. Ревут движки боевых машин пехоты, БТРов, бойцы спецподразделений занимают свои места. Перекресток опустел. Колонна двинулась в сторону пос.Советское.

До Первомайского не более четырех километров.Через длиннофокусные объективы видны крыши домов, школа, мечеть.Недалеко развернут полевой белый флаг с красным крестом.Противостояние длится до пятнадцати часов.На вопрос «Что происходит?» внятно ответить не может никто.Из Москвы вылетели Анатолий Куликов и Михаил Барсуков.После совещания на магнитную ленту записывается ультиматум: «Безоговорочная сдача и освобождение всех заложников». А пока передышка. Руководство Дагестана просило продлить срок ультиматума на сутки.Боевики продолжают окапываться.

15 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:9.00 – По приказу руководителя оперативного штаба после нанесения удара боевыми вертолетами по оборудованным позициям террористов, федеральные силы приступили к операции по освобождению заложников.

9.40 – Вертолет МИ–26 доставляет к месту событий очередной военный десант. 10.30 – Первый штурм захлебнулся. Действия спецподразделений и штурмовых отрядов остановлены сильным огнем террористов. 11.45 – Наносятся артиллерийские удары по огневым пунктам противника.

На КП получаем текст официального заявления.

«… Боевики категорически отказались освободить невинных людей, пытаясь нагло диктовать властям заведомо неприемлемые условия…… 14 января в 16.45 террористы открыли огонь по федеральным войскам и начали расправы над заложниками.… Федеральные власти вынуждены применить силу и пресечь деятельность террористов».Журналисты слушают заявление с интересом, но без эмоций: «1234-е китайское предупреждение?» Но…Без двадцати девять БТР спецпропагандистской службы МО РФ через свои динамики огласил последний ультиматум. Всем сдавшимся будет гарантирована жизнь. В ответ раздались выстрелы.Ровно в 9.00 артиллерия нанесла прицельный удар. В воздухе появились вертолеты. Они вышли на ударную позицию и яркие шлейфы НУРСов прочертили пасмурное небо. Через мгновение доносились звуки разрывов.Террористы ответили огнем из всех видов имеющегося в их распоряжении оружия. Не экономя боеприпасы, били в белый свет как в копеечку, то и дело в небо взлетали гранаты, обрушиваясь на позиции спецназа грудой осколков. Шла обычная войсковая операция.А лежащие на передовом рубеже бойцы элитных структур ждали своего часа. Состоящие из офицеров, эти подразделения предназначены для молниеносных действий в специфических условиях. Для подготовки этих ребят требуются годы. Для их уничтожения – одна атака в чистом поле.Но приказ есть приказ. И бойцы «Витязя», «Альфы», «Веги», СБОРов вгрызались в землю и по миллиметру продвигались вперед.Начинается второй штурм.

15 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ДНЯ:

14.00 – Официальные сообщения по МО – 6 человек ранено, 1 БМП подбит. 15.00 – Из 9 штурмовых групп 2 прорвались в Первомайское с южного направления. У групп ФСБ 8 человек ранены. Потери Московского СОБРа – 2 убитых, 7 раненых. Потери группы «Витязь» – 2 ранены. СОБР закрепился на южной окраине Первомайского. 22-я бригада спецназа закрепилась в центре поселка. Бригады спецназа, «Альфа», «Витязь» закрепились на южной окраине Первомайского. 18.30 – Освобождены 8 заложников, задержаны 2 бывших военнослужащих, которые были ранее захвачены в плен в Гудермесе и якобы воевали на стороне боевиков.

«Витязь» закрепился в центре поселка.

В бинокль хорошо виден поселок. Горящий стог сена, шиферные крыши домов зияют пробоинами. По улицам стелется дым. У атакующих приказ: по объектам с заложниками огня не вести. Поэтому целы школа и мечеть, где могут быть люди. Авиация насколько возможно ведет только прицельный огонь.Увы, большинство заложников были на передовых рубежах, где служили живым щитом для террористов. Их ставили на бруствер и заставляли махать белыми флагами.Около семи первые освобожденные заложники доставлены на фильтрационный пункт. Предстоит установить их личность, провести первичную проверку на причастность к банде Радуева.Четверо сразу оказываются вне подозрений.Пережившие этот кошмар, они торопливо пытаются рассказать, что произошло. Попытка заставить их говорить медленнее лишена смысла. Каждый из них в невероятно нервном возбуждении, тараторит как из пулемета.Один из них почти не слышит: контужен. А у другого сегодня день рождения жены. Он смущенно бормочет в телекамеру слова поздравления.Сложнее ситуация с бывшими военнослужащими. Захвачены в Гудермесе 16 декабря – дальне все покрыто мраком.С ними разговор будет позже.Интерес к фильтрационному пункту у журналистов неистребим. Они рвутся туда, как рыба на нерест. Длительные уговоры результата не дают. Каждому хочется взять интервью у людей «с того света». Понимая их желание, тем не менее руководствуюсь служебными интересами. Последний аргумент, что если они не «разблокируют» фильтрационный пункт, то будут удалены совсем, действует. Не люблю я таких солдафонских угроз, но… Такие заявления не стимулируют нормальные отношения. Вижу оскорбленные и обиженные лица.Среди лиц, находящихся на фильтрационном пункте, два корреспондента агентства всемирных новостей Шишков и Кузнецов. Они пробрались в ставку Радуева взять интервью у бандитов. Террористы их задержали. Наутро Кузнецова отпустили – как пришел, так и выйдешь. Шишкова оставили заложником. Когда начался бой, Шишков рванул из заточения вместе с двумя другими заложниками, унося с собой и видеокамеру стоимостью 45 тысяч долларов. Поступок настоящего профессионала! На передовой его, естественно, задержали и на общих основаниях отправили на фильтрационный пункт. Всю ночь он качал права, возмущаясь своим положением, объявил о начале голодовки в знак протеста. Погорячился!Только продюссер ВТН Лика Грачева привела своего коллегу в чувство, убедив его сидеть тихо и не буянить.К вечеру бой затихает. В неразберихе сумерек можно много натворить… Все остаются на своих позициях. Крепчает мороз. Как там сейчас на передовой? Бойцы ушли в атаку в легком камуфляже. Но, полежав на голой земле… Мало не покажется!Наш автобус забит бойцами. С трудом находим места, чтобы хоть чуть забыться. Здоровенные амбалы в полной боевой амуниции спят в неестественных позах. Усталость последних дней дает о себе знать. 16 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ: 7.55 – Под белым флагом в расположение федеральных войск вышли 5 человек из числа заложников, 3 женщины и 2 сотрудника МВД. Они сообщили, что интенсивный огонь в первую очередь приводит к уничтожению заложников. Террористы же намерены сражаться до конца. По их информации бойцы ОМОНа живы. 8.00 – Произведен огневой налет по 10 заранее выявленным целям. 8.30 – 12 штурмовых групп освобождают юго-восточный сектор пос.Первомайский. Погодные условия (снег) не позволяют применять авиацию огневой поддержки и для вывоза раненых. Освобождены 23 заложника. 10.00 – Поступает информация о захвате в Грозном энергетиков из Волгодонска. 11.00 – 1 сотрудник СОБРа ранен. Формируется отряд из бойцов СОБРа Дагестана. 13.00 – 6-й отряд СН «Витязь» и группа «Альфа» продвинулись на 150 метров в сторону мечети и школы. 9-я и 10- я группы СОБРа движутся с юго-западного направления, 7-я и 8-я группы продвинулись на 20 метров. 16.00 – Бой прекращен. Спецподразделения отходят на заранее подготовленные позиции. 4 человека убиты, 22 ранены.

Взволнованный омоновец, только что отпущенный боевиками, рассказывает о положении своих сослуживцев.

Самое главное, бойцы Новосибирского ОМОНа живы. Господи! Спаси и сохрани!Другие бывшие заложники в состоянии критическом. Они рвутся назад: там их дети, братья, родственники. Садизм, присущий дудаевцам, - делать ставку на людей зависимых, наиболее ранимых. Отпустить отца, оставив в заложниках дочь. Что может быть кощунственнее!Парни из оперативного подразделения с трудом удерживают людей, понимая, что отпустить их сейчас значит взять грех на душу.Бой идет вяло, почти бесперспективно. Трудно решать сразу две задачи: войсковую и специальную. Нельзя забивать гвозди хрустальным молотком.К вечеру становится ясно, что сегодня уже ничего не произойдет.

17 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

7.45 – По позициям боевиков наносится огневой удар с использованием вертолетов и артиллерии. 9.30 – Идут позиционные бои. 16.00 –По Первомайскому наносится массированный артиллерийский огонь. 17.40 – По окраинам поселка наносится огневой удар с использованием установок «Град».

На передовых позициях появились установки «Град».

Будете бомбить? – спрашивают журналисты. Опровергать очевидное бесполезно.

Но все ясно без слов.

В автобусе видим осунувшиеся лица бойцов из краснодарской «Альфы». Грязные, немытые, но главное – живые. Они радуются, будто это мы вернулись из боя. Голодные, холодные, матерящиеся. Впервые не за глаза ругают начальство и всех, кто попадется под руку. Рассказывают, как вошли в поселок, как мерзли, как ели битый скот без соли, без хлеба. Растерянности, отчаяния нет – только усталость. Дикая отупляющая усталость.

Откуда-то взялся «Белый орел». Третий тост молча. Как положено!

Артиллерия ведет будоражащий огонь. То там, то здесь ухает гаубица. Со свистом срываются ракеты «Града» и летят в сторону Первомайского.

Разбрасывая в стороны грязь, несутся к санитарной палатке БМПешки, на броне которых раненые и тела погибших воинов. Рубят лопасти вертолета сырой воздух, унося в сторону Грозного груз «300» и, пусть земля им будет пухом, - груз «200».

В ночном бою погибли четыре сотрудника дагестанского СОБРа. Мужественные парни выполнили свой долг. Еще вчера они искренне возмущались тем, что на дагестанской земле им не дают возможности свести счеты с террористами, посягнувшими на жизнь их земляков. В бой они шли с открытыми чистыми лицами и святыми помыслами.

Тела двоих удалось вывезти только после взятия Первомайского.

Ночь. Вповалку спим в одном из ближайших домов.

В час ночи прямо под нашими окнами начинается стрельба. Занимаем позиции, оружие наизготовку.

Где-то совсем рядом ухает гранатомет.

Через десять минут под прикрытием БРДМа покидаем свой неудавшийся ночлег.

Ясно, что кто-то пытался отвлечь наши силы от главной позиции боевиков, где ночью начался прорыв.

Утром картина проясняется. Наши потери: подбитая БМП, убиты два сотрудника милиции, разворочена милицейская машина. Самым удивительным было то, что автобус, - влетев через заднее и вылетев через переднее стекло, - прошила граната из гранатомета. Не задев ни единой металлической части, она прошла по салону, не причинив вреда. Можно представить, что стало бы с автобусом, а может, со всей колонной, если бы она взорвалась в салоне, начиненном боеприпасами!

18 ЯНВАРЯ 1996 г. ДОСЬЕ ДНЯ:

1.00 – Боевиками Радуева была совершена попытка прорыва позиций федеральных войск. Вместе с ними была группа заложников, которая использовалась для переноса боеприпасов и раненых.

2.10 – Группа боевиков в 50 человек пыталась осуществить прорыв со стороны Советского для оказания помощи Радуеву.

4.20 – Со стороны излучины р.Терек на территорию Дагестана была предпринята попытка прорыва группы в 150 человек, которая была блокирована и частично уничтожена.

15.30 – Операция по освобождению заложников в пос.Первомайское завершена. В результате операции уничтожено 153 боевика и 28 взяты в плен.

Освобождено 82 заложника.

18 работников милиции УВД Новосибирской области считаются пропавшими без вести.

Не хочется останавливаться на событиях последнего дня, тем более, что я уже на пути в Махачкалу.

Думая, что написанное по свежим следам будет уточняться. Многое со временем отстоится, приобретет иные акценты. Появятся новые, более точные детали.

На самолет, отлетающий в Москву, шла неспешная посадка. И мало кто обратил внимание на стоящий на краю поля транспортный лайнер краснодарской «Альфы»: пункт назначения не принимал из-за погодных условий.

Бойцы пили горькую, поминая товарищей, и пели:

«Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели,

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом чисты.

На живых порыжели от грязи и пыли шинели,

На могилах у мертвых расцвели голубые цветы…»

Голоса были простуженные и хриплые…

Александр Григорьев

Анатолий Петренко

Мурат Хаджимурадов

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ

В ИНТЕРЬЕРЕ СМЕРТИ

Террор для этих людей – всего лишь способ компенсировать собственную ущербность. Нет, не о физических дефектах идет речь. Скорее всего – это комплекс социально-психологической неполноценности. Похоже, что в детстве их недолюбливали и даже сильно били. Однако упрямство и честолюбие заставили их сделать все возможное и невозможное, чтобы стать знаменитыми, пусть даже славою висельника. Они в восторге от своего изображения на телеэкране. Одному из них льстит, что армейскую панаму с его головы меняют на «джип». Другой рад, что вновь оказался в центре всеобщего внимания как партийно-комсомольская накипь в годы застоя. Но известность Басаева и Радуева уже помечена знаком проклятия и смерти.

Террористами не рождаются. Ими становятся. Ближайшее окружение, мотивы и социальные установки, условия жизни, реально существующий или мнимый враг и, наконец, конкретные социальные поводы формируют психологическую готовность человека к крайним формам насилия. Мощным катализатором этого процесса становится война. Но и она имеет свои законы. Один из них – максимальное сокращение жертв среди мирного населения. Однако терроризм – запредельное понятие даже в условиях вооруженного конфликта. Жизнь ни в чем не повинных мирных жителей становится средством достижения своих целей.

События в Буденновске и Кизляре – классический тому пример. Эти террористические проявления были осознанными и умышленными действиями и преднамеренно выбранными способами борьбы для решения политических вопросов.

Многие годы террористы в Советском Союзе были обычными уголовниками. Захватывая заложников, они преследовали свои личные интересы и цели: кому за границу смыться, кому деньгами разжиться.

Ныне мы столкнулись с такими формами терроризма, которые еще совсем недавно могли бы присниться только в самом кошмарном сне. Политическая окраска, которую приобрел террор в последние годы, сделала его жестоким и бескомпромиссным. Теперь требования преступников продиктованы не личными интересами, а желанием влиять на деятельность властных структур в целях принятия выгодных для террористов политических решений. Отсюда и стремление бандитов вести переговоры с представителями высших эшелонов власти. Именно поэтом законодательства многих стран запрещают политическим лидерам вступать в какие бы то ни было контакты с террористами.

Особенно опасны «идейные» террористы, уже совершившие преступления. Бандиты прекрасно понимают, что, оказавшись в руках правосудия, они неизбежно будут наказаны. Это обстоятельство создает весьма серьезные трудности в ходе переговоров, поскольку даже гарантии прощения грехов после того, как будут отпущены все заложники, часто не имеют успеха. Поэтому целесообразнее вести переговоры по поводу освобождения больных, стариков, женщин и детей, а также реальности выполнения требований террористов. Именно в этом случае как никогда важно учитывать личностные особенности главаря банды, его авторитет не только внутри группы, но и в более широком социальнозначимом окружении. Характерными и по многим позициям схожими лидерами являются Шамиль Басаев и Салман Радуев. Анализ вышедших в телеэфир видеозаписей позволяет сделать некоторые выводы в отношении психологической характеристики этих лиц.

Прежде всего – это ярко выраженные антирусские настроения. Даже многочисленные реплики по поводу якобы хорошего отношения к «простым» русским людям совершенно не корреспондируются с невербальными элементами, сопровождающими их речь. Чего стоят «спрятанные ладони». Любому психологу известно, что, когда лукавят дети, они непроизвольно прячут ручонки за спину или в карман. Когда лицемерят Басаев или Радуев, то их ладони за спиной, под мышками, спрятаны за голову (особенно Басаев в интервью с позиции «лежа»), а чаще всего теребят автомат или случайно попавший под руки посторонний предмет. Впрочем, расслабленно-склоненная и слегка повернутая на бок голова Радуева, пустой, идущий в сторону и вниз взгляд, иногда рассеянно замирающий в какой-то неопределенной точке, полностью выдают его неуверенность, потерю инициативы, плохое владение ситуацией и даже подчинение. Но на словах – рассказ о «диверсионно-войсковой операции по уничтожению вертолетов» и требование к российским военным покинуть Чечню. Точно такой же, почти хрестоматийный набор признаков и у Басаева в Буденновске, когда он изумлял журналистов и весь мир своими планами похода на Москву.

Из телевизионных репортажей трудно сделать определенный вывод о степени религиозности главарей обеих банд, но то, что Басаев и Радуев умело используют этот фактор – будь то пространное суесловие или зеленые повязки с цитатами из Корана – не вызывает сомнений.

Впрочем, высказывания Радуева, что он ведет Газават – священную войну, заставляют усомниться даже в элементарных знаниях бывшего комсомольского лидера по части канонов Ислама. Начнем с того, что Газават объявляет шейх или духовный лидер народа. Здесь же назначается (выбирается) Имам. Участвующий в Газавате воин не вправе подвергать опасности жизнь ни одного человека ради спасения себя самого. Его душа отдана Аллаху и принадлежит Имаму. Смерть, где бы она не настигла воина, всегда почетна и возвышенна. Да и не в традициях горцев ради спасения своей жизни брать в заложники людей, тем более женщин и детей. Это позор на всю семью и весь род отступника. По закону гор, где родились эти люди, по закону страны, где они живут, по закону Шариата, в который они веруют, эти преступники будут прокляты за опозоренные честь и достоинство.

Диаметрально противоположны поведенческим реакциям Басаева его заявления о том, что он не претендует на звание «народного героя», «чеченского Робин Гуда» и «бессребреника». Нет нужды в глубоком анализе, чтобы сделать вывод об обратном. Этот человек весьма и весьма претендует на подобный ореол и очень бы хотел, чтобы его имя стояло в первых рядах чеченских лидеров.

Самореклама всегда играет значительную роль в мотивации действий террористов. Акты насилия, шокирующие общественное создание – это всего лишь способ заявить о себе как о силе, с которой необходимо считаться. С другой стороны, именно малочисленность экстремистов и невозможность добиться успехов законными средствами (пусть даже по законам войны) толкают их на совершение чудовищных по своей жестокости действий. Ну и наконец – желание стать центром всеобщего внимания. В этой связи средства массовой информации становятся не только распространителями «горячих» новостей, но и приобретают новое качество, являясь в активе террористов неотъемлемой частью организуемой трагедии. Ведь именно журналисты переводят на нормальный общедоступный язык туманную фразеологию догм и требований террористов, придавая им идейную завершенность, строгую логичность и последовательность. Демонстрация на телеэкранах трупов и крови до предела накаляют и без того накаленную обстановку. А комментарии прессы по поводу действий спецслужб информируют террористов, помогая им предпринимать ответные акции, еще более осложняя ситуацию. Всему этому мы были свидетелями в дни буденновской и кизлярской трагедий. Весьма примечательно манера Басаева общаться с корреспондентами телевидения. В основном это поза лежа или полулежа. На Востоке именно такое положение характерно для того, кто считает себя не просто хозяином положения, а господином, авторитет которого непререкаем. Это опять же противоречит имиджу либерала, который он навязывает зрителю. «Демократический стиль» его руководства подчиненными в неформальной обстановке никак не коррелируется с эпизодами, когда ярко проявляется его жескоавторитарный стиль. А то, как строят отношения с ним его сообщники, еще раз подтверждает этот вывод.

В отличие от Басаева Радуев лишь демонстрировал, причем весьма неуверенно, тип жесткого руководителя. Скорее всего, он сам стал заложником сложившихся обстоятельств или попал под сильное влияние своего ближайшего окружения.

Самое трудное для психолога – сделать обоснованный прогноз о том, выполнят ли бандиты свои угрозы по уничтожению заложников, будут ли соблюдать данные обещания. В стандартной, так сказать среднестатистической ситуации захвата мощным сдерживающим началом является фактор первой жертвы. Если бандиты преступили этот рубеж, то эмоциональный стресс, «пьянящий запах крови» и сознание того, что уже не будет пощады со стороны закона, как бы развязывают руки преступникам.

Но «идейные» террористы, как правило, уже запятнаны кровью. Поэтому в случаях политического экстремизма необходимо учитывать психологические особенности бандитов, заложников, участников освобождения, а также всего комплекса поведенческих аспектов этих лиц в стрессовой ситуации. Басаев, например, находясь под огнем правительственных войск, все же мог держать себя в руках и не проявлял, во всяком случае перед телекамерами, элементов нервозного поведения. Что касается Радуева, то в экстремальных ситуациях он становился раздражительным, терял самоконтроль и способность адекватно оценивать ситуацию. Поэтому он менее прогнозируем, и в условиях стресса его поступки определялись скорее эмоциями, чем здравым смыслом. Именно эта категория людей представляет наибольшую опасность.

Обращает на себя внимание резковраждебное отношение главарей обеих банд к представителям российских государственных и силовых структур. Особое раздражение вызывает разговор о сотрудниках правоохранительных органов и спецслужб. При обсуждении этих вопросов эмоциональность внешне спокойного Басаева зачастую достигает своего апогея. Критикуя «силовиков», он обязательно подчеркивает уровень организованности и подготовленности своих боевиков.

Весьма своеобразно характеризует Басаев свои переговоры с премьером России. Отдавая должное смелости и грамотности Черномырдина, он тем не менее подчеркивает высокую степень неподготовленности премьера к диалогу с ним. Прочитывается в подтексте и желание противопоставить премьера президенту страны. Басаев и его ближайшее окружение отмечают неуверенность, с одной стороны, и зажатость – с другой у своего партнера по переговорам. Одной из характерных черт национальной психологии жителей кавказского региона, особенно промусульманской направленности, является то, что при появлении хотя бы намека на слабость со стороны партнера они становятся хозяевами положения и жестко диктуют свои условия до тех пор, пока не увидят в партнере сторону, существенно превосходящую их по силе. Чувствуя силу, они продолжают сохранять хорошую «мину», но уже при плохой игре, добиваясь максимально возможных уступок и выдавая их за собственные успехи при фактической сдаче всех своих основных позиций.

Именно эта особенность в совокупности с набором внешних условий и дает возможность либо вести жесткие переговоры с позиции реальной, а не декларируемой силы, либо скорейшее принятие условий террористов, поскольку в противном случае реальность выполнения ими своих угроз весьма высока.

Давая психологическую характеристику положению людей, захваченных в качестве заложников, необходимо знать, что они находятся в состоянии сильнейшего стресса, вызванного реальной угрозой для жизни и практически полным отсутствием какой бы то ни было правдивой информации о развитии событий. Замкнутое пространство, угрозы террористов, а нередко и акты насилия по отношению к заложникам не могут не вызвать эмоционального напряжения, а иногда и приводить к истерическому поведению. Со стороны всегда легче советовать заложникам вести себя спокойно, не поддаваться панике, не совершать необдуманных поступков и не провоцировать террористов резкими высказываниями. Не нужно пытаться без достаточных на то оснований предпринимать попытки к самозащите или освобождению. Это единственное, что может помочь сохранить свою жизнь. Понимая особенности условий, в которых оказываются заложники, мы относимся к этим рекомендациям с поправкой на своеобразие каждого конкретного случая.

Конечно же, стабилизации психологического состояния заложников не могут способствовать примеры совершенно бездумных действий тех, кто призван обеспечить их безопасность даже в этой весьма критической ситуации. Дело в том, что проявление так называемого «стокгольмского синдрома», когда у заложников начинает формироваться чувство сопереживания к террористам, в условиях нашей страны нередко провоцируется теми, кто пытается освободить пленников.

Яркий тому пример – захват уголовниками в Нерюнгри самолета с пассажирами в качестве заложников. Власти долгое время не могли решить такой архисложный вопрос, как обеспечение питанием. У людей, которые наряду со страхом испытывают еще и чувство голода, не может не вызвать позитивных эмоций факт, когда террористы начинают делиться с ними последним куском хлеба из собственных запасов.

Когда басаевские боевики предпринимали попытки обеспечить хоть какую-то безопасность женщинам родильного отделения, советуя им накрыться матрасами в момент штурма больницы федеральными силами, это не могла не вызвать ответной положительной реакции.

То же в первомайском. Получив от боевиков разрешение спрятаться в подвалах от бомбежки федеральных сил, заложники на деле проявили свою благодарность, вытаскивая на себе боеприпасы и раненых чеченцев, когда Радуев прорывался из села. А на долю российских военных, пытавшихся уничтожить боевиков и освободить пленников, выпали злость и ненависть.

Естественно, что это беспрецедентный случай «стокгольмского синдрома», формированию которого способствовали ошибки федеральных сил и «проявление доброй воли» со стороны бандитов.

Дело в том, что когда жертва видит хоть малейшее проявление сострадания или заботы о себе, это может вызвать у нее положительную ситуативную реакцию, а то, что именно эти люди и создали опасную ситуацию, что угроза для жизни еще не миновала, отходит на второй план.

Попытаемся дать хотя бы эскизно психологическую характеристику и стороне, призванной к разрешению такого рода ситуаций освобождения заложников.

Людям, осуществляющим операцию по освобождению, необходима уверенность в том, что они, а не террористы контролируют ситуацию. Для этого спецслужбы должны располагать достаточно полной и объективной информацией о количественном составе террористической группы, их вооружении. Желательно иметь исходную информацию и по персоналиям, чтобы составить психологические портреты, которые могут стать ориентирами при выработке тактики ведения переговоров. При любом раскладе сил террористы должны постоянно осознавать, что реальное владение ситуацией у представителей государства, поэтому позиция стороны, осуществляющей операцию по освобождению заложников, должна быть твердой, уверенной, но ни в коем случае не провоцирующей террористов к агрессивным действиям по отношению к заложникам.

Основной бедой в действиях большой массы людей, привлекаемых к операциям по освобождению заложников, является отсутствие четкой координации по горизонтали и отлаженного управления по вертикали. Нескоординированность действий не может не затягивать время по освобождению заложников, не создавать напряженности, а иногда даже провоцировать террористов к активным действиям. Истина стара – чем меньше звеньев, задействованных в принятии решений, чем быстрее циркулирует информация от принимающих решение лиц до исполнителей, тем эффективнее может оказаться сама операция. Порой просто непонятно, почему руководитель операции не может иметь прямую связь с президентом или премьером, при которых постоянно находится штаб, вырабатывающий и принимающий решения в масштабе реального времени? Ведь это во многом упрощает ситуацию, правда, при этом делаетответственность совершенно адресной, а не размытой по многим инстанциям.

Анатолий Петренко

Мурат Гаджимурадов

Олег Хлобустов

«…ГЛАСНОСТЬ ВЕСЬМА ПОЛЕЗНА И НЕОБХОДИМА…»

«Еженедельник ВЧК» как источник по истории России

«Еженедельник Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией» – уникальное издание, выпускавшееся Всероссийской чрезвычайной Комиссией в сентябре-октябре 1918 года, в период проведения так называемой «политики красного террора».

Вместе с некоторыми другими аналогичными изданиями – «Бюллетенем Пермской окружной комиссии по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией», «Бюллетенем Царицинской ЧК», журналами «Власть Советов» и «Вестник НКВД», он является интересным и ценным источником по новейшей истории нашей страны.

В редакционной статье «Наш журнал», помещенной в его первом номере, датированном 22 сентября 1918 года, отмечается (здесь и далее при цитировании текстов сохранена стилистика оригиналов): «Приступая к изданию настоящего «Еженедельника», редакция ставит своей целью ряд задач, которые вытекают из самого хода русской революции, которая обусловливает создание и работу таких органов, как Чрезвычайные комиссии, нуждающиеся в связи и руководстве, в выработке общих планов и энергичное проведение последних. Таковым органом должен являться наш журнал. И, наконец, «Еженедельник» будет представлять из себя историческую ценность, поскольку в нем будут разрабатываться и вскрываться все виды и планы наших врагов».

Всего вышло 6 номеров «Еженедельника», каждый объемом 31 лист. Главным редактором издания являлся член Иногороднего отдела ВЧК В.Фомин. Каждый выпуск «Еженедельника» уведомлял: «Адрес редакции и конторы: Москва, Большая Лубянка, д.9. Принимается подписка на «Еженедельник Чрезвычайных комиссий». Подписная цена – на 12 месяцев 48 рублей» (подписка была также возможна на 1, 3 и 6 месяцев).

Содержание выпусков имело следующие разделы:

редакционная статья – статьи сотрудников Всероссийской и периферийных ЧК как о деятельности комиссий в целом, так и по отдельным вопросам их работы;

«официальный отдел», где публиковались (повторная перепечатка) некоторые Декреты СНК, циркуляры ВЧК;

из архивов царской охранки;

по Советской России;

разное.

В статье члена Коллегии ВЧК С.Никольского «Революция и контрреволюция» в первом выпуске Еженедельника отмечалось: «Что касается непосредственно белогвардейских стратегических операций, то они происходят по инструкциям из тайного штаба, опять-таки в расчете исключительно на пробуждение упомянутой «стихии». (народного недовольства – О.Х.). Отсюда, историческая задача Ч.К. по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией заключается в создании мощной организации, способной конкурировать с организацией белогвардейских тайных штабов. Залог успеха в ней – привлечение к этой активной борьбе с контрреволюцией самих трудящихся масс, в объединении их на лозунгах пролетарской революции…». (Выпуск № 1, с.5).

Вопросам гласности в деятельности Чрезвычайных комиссий уделялось большое внимание руководством ВЧК и редакцией «Еженедельника».

В рецензии на № 2 Бюллетеня Пермской окружной ЧК, помещенной в первом выпуске «Еженедельника», отмечалось: «Издание бюллетеней Чрезвычайными комиссиями можно только приветствовать. Освещая приемы и методы борьбы с контрреволюционными явлениями и спекуляцией, Чрезвычайные комиссии взаимообразно обогащаются полезными и плодотворными для многих других.

По отношению к населению освещение деятельности ЧК подкупает симпатии и доверие широких слоев народных масс и вместе с этим увеличивает число помощников и защитников Советской власти…».

В третьем выпуске «Еженедельника» опубликовано следующее обращение ко «Всем губернским ЧК»: «настоящим Редакционная коллегия «Еженедельника» обращается ко всем комиссиям в целом, а также к их отдельным ответственным работникам, работающим по следствию, присылать статьи и главным образом документы контрреволюционного характера, как старого времени, так и времен Керенского, и возможные документы, имеющие общественное значение, отобранные у контрреволюционеров. Присылать характеристики, заключения следователей и комиссий по спекулятивным делам. Вообще шлите все материалы и документы (можно в копиях), имеющие общественный интерес.

Только при дружном сотрудничестве самих ЧК и их сотрудников журнал сумеет обслуживать и общество, и комиссии».

В № 5 «Еженедельника» помещено извещение о созываемой 15 ноября «Всероссийской конференции Чрезвычайных комиссий», а в следующем выпуске, в силу ряда причин ставшем последним – отчет о конференции Чрезвычайных комиссий Северной коммуны, с публикацией докладов членов коллегии ВЧК Г.И.Бокия и Г.И.Мороза, выступления Г.И.Зиновьева и резолюцией конференции.

В официальном разделе первого выпуска «Еженедельника» была помещена следующая инструкция Чрезвычайным комиссиям (с.8):

Инструкция Чрезвычайным Комиссиям

Основной задачей Чрезвычайных Комиссий является беспощадная борьба с контрреволюцией, проявляющейся в деятельности как отдельных лиц, так и целых организаций.

Все дела, по которым закончено следствие, ликвидируются Комиссией, за исключением дел, относительно которых состоится особое постановление Комиссий о передаче этих дел в другие инстанции. Об этих делах состоится специальное Совещание, совместно с Комиссариатом Юстиции, - о передаче этих дел для окончательного разрешения или дальнейшего направления в соответствующую инстанцию: - Революционный трибунал (Верховный и Местные, Народные суды и т.п.).

Из преступлений по должности Чрезвычайные Комиссии должны принимать к своему производству только дела особой важности, представляющие опасность для советской Республики. – Все остальные дела о преступлениях по должности, возникшие в Чрезвычайных Комиссиях, передаются ими в Народные Суды и Революционные Трибуналы.

В области спекуляции в пределах «Декрета о спекуляции», опубликованного 22/VII 1918 г., Чрезвычайные Комиссии пресекают преступления, передавая дела об уличенных спекулянтах с наложением ареста на все их имущества в Народные Суды. – Что же касается обнаруженных у спекулянта продовольственных продуктов и всех других предметов, имеющих характер товара, реквизируются в самый момент наложения на них ареста и которые передаются в соответствующую организацию самими Чрезвычайными Комиссиями. Стоимость реквизированного товара вносится той организацией, которая этот товар приняла в депозит чрезвычайной Комиссией впредь до разбора дела в соответствующей инстанции.

Председатель Ф.Дзержинский

17 сентября 1918 г.

Для интересующихся историей нашей страны небезынтересен будет и следующий документ, известный под названием «Приказ о заложниках»:

Приказ о заложниках.

Народным Комиссаром Внутренних дел тов.Петровским разослан всем Советам следующий телеграфный приказ:

«Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича ЛЕНИНА, массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине, и, наконец, на Дону и в Чехословакии, постоянно открываемые заговоры в тылу наших армий, открытое признание правых эсеров и прочей контрреволюционной сволочи в этих заговорах, и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов, показывает, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу.

Отделы управления через милицию и чрезвычайные комиссии должны принять все меры к выяснению и аресту всех, скрывающихся под чужими именами и фамилиями, лиц, с безусловным расстрелом всех замешанных в белогвардейской работе.

Все означенные меры должны быть проведены немедленно.

О всяких нерешительных в этом направлении действиях тех или иных органов местных Советов Завотуправ обязаны немедленно донести Народному Комиссариату Внутренних Дел.

Тыл наших армий должен быть, наконец, окончательно очищен от всякой белогвардейщины и всех подлых заговорщиков против власти рабочего класса и беднейшего крестьянства. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора.

Получение означенной телеграммы подтвердите.

Передать уездным Советам. Норкомвнудел Петровский».

Мы привели здесь этот документ для того, чтобы указать еще один субъект, наряду с ревкомами (Революционными комитетами), - непосредственно проводивший политику красного террора и несущий ответственность за нее и ее последствия.

Однако не следует думать, что институт заложничества отдавал жизнь человека всецело на усмотрение комиссара.

Вот что говорилось в приказе № 7 Мартина Лациса, возглавлявшего Чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией на Восточном (Чехословацком) фронте.

«Предписывается обращаться со всеми заложниками корректно, щадя их здоровье и жизнь, не забывая, что своим отношением к заложникам мы улучшаем или ухудшаем участь наших товарищей, находящихся у неприятеля в качестве заложников.

Расстрел заложников производить лишь в том случае, когда неприятель применяет эту меру к нашим товарищам, и то лишь с моего разрешения».

Этот приказ был опубликован в первом и ставшем единственным номере журнала «Красный террор», изданным в Казани ранее названной ЧК, упоминание о котором часто, причем совершенно безосновательно, используется для иллюстрации «кровожадности Лациса».

В том же номере журнала приводятся следующие данные о мерах наказания, применявшихся ЧК на Восточном фронте с момента ее образования в середине июля по конец октября 1918 года. Напомним при этом, что деятельность этой комиссии распространялась на 8 приволжских губерний и Арзамасский уезд Нижегородской губернии.

Всего по приговорам было расстреляно 66 человек, из них 13 человек – за выдачу коммунистов белочехам, а другие – в ходе подавления вооруженных восстаний. В то же время заключены в тюрьму 146 человек, отправлены на передовые позиции (1) – 104, оштрафованы на сумму свыше 5000 рублей, взамен заключения в тюрьму, - 23 человека, оштрафованы на сумму менее 5000 рублей – 50 человек. За участие в контрреволюционных вооруженных выступлениях разыскивалось 403 человека.

И, по нашему мнению, нет оснований сомневаться в объективности этих данных, ибо официальная публикация их выполняла функцию устраненияпротивников большевиков.

Уместно напомнить и о так называемой «дискуссии о ВЧК», начавшейся в августе 1918 года, после V съезда членов Губернских исполкомов. В № 3 «Еженедельника» было помещено в этой связи циркулярное указание № 47.

«Всем губернским ЧК. Копии – наркомвнудел Птеровскому, наркомюст Курскому, всем председателям губернских исполкомов»:

За последнее время происходят в многих местах большие трения между отделами управления (губернских исполкомов – О.Х.) и ЧК. Отделы управления во многих местах пытаются подчинить ЧК себе, ссылаясь на резолюцию съезда представителей губисполкомов. Разъясняем: что это только резолюция, которая не утверждена ни Совнаркомом, ни ВЦИКом. А по сему Иногородний отдел в дальнейшем предлагает руководствоваться следующим: ВЧК подчиняется СНК. Комиссары юстиции и внутренних дел имеют контроль над ней. В своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна проводя обыски, аресты, расстрелы, давая отчет Совнаркому и ВЦИК».

Думается, что в этом одном из первых «парадов суверенитетов», совпавшем по времени с проведением политики «красного террора», приведшем к фактическому выводу из подчинения ВЧК ряда губернских комиссий и переподчинению их местным губисполкомам, и кроется немало драм и ошибок «красного террора».

В этой связи представляется целесообразным привести еще одну циркулярную телеграмму НКВД от 3 октября, напрямую связанную с ранее цитировавшимся «приказом о заложниках»:

«По поступающим в Наркомвнудел сведениям, значительным большинством Советов не приняты достаточно решительные меры по обеспечению тыла наших армий от всевозможных провокационных выступлений и контрреволюционных заговоров. С другой стороны, некоторыми Советами нередко «красный террор» направляется не против крупных представителей буржуазии и старой власти, а против мелкого мещанства и интеллигентной обывательщины. Подтверждая настоящим свое распоряжение от 2 сентября № 10159 о «красном терроре» по отношению к врагам рабоче-крестьянской власти, Наркомвнудел предлагает всем губисполкомам принять меры к выяснению целесообразности арестов советами губернии тех или иных лиц в качестве заложников. Мелкое мещанство и обывательская интеллигенция может быть освобождена с возложением на нее трудовой повинности, образуя трудовые роты. Списки заложников из представителей крупной буржуазии, старой власти и правых эсеров должны быть опубликованы в местных газетах с предупреждением о расстреле при повторении контрреволюционных выступлений. Выполнение настоящего распоряжения возложите на отделы управления с губернскими чрезвычкомами.

Нарком внудел Петровский».

Опасность, говоря современным политическим языком «парада суверенитетов» была настолько велика, что VI Всероссийский чрезвычайный съезд Советов 8 ноября 1918 г. принял специальное постановление «О точном соблюдении законов», предписывавшее всем должностным лицам строжайше соблюдать законы РСФСР, а также издаваемые высшими органами власти постановления, положения и распоряжения.

Интерес исследователей вызовут и публиковавшиеся в журнале очерки о деятельности белогвардейских организаций, в частности, о малоизвестном «Союзе возрождения России», сыгравшим важную роль в создании Правительства Северной области во главе с известным народником Н.В.Чайковским.

Любопытна также публикация материалов из архива охранки. Например, доклада начальника Петербургского отделения по охранению общественной безопасности и порядка министру внутренних дел от 23 июля 1907 года о состоявшейся в Териоках (Финляндия) конференции РСДРП «с целью выяснения отношения партии к предстоящим выборам в третью Государственную Думу». В докладе цитируются слова Ульянова (Ленина) о том, что причинами отступления революции являются «понижение революционного настроения среди рабочих и буржуазии, недостаток средств и систематические постоянные провалы».

Причиной же закрытия журнала стала публикация в его четвертом номере письма председателя Чрезвычайного штаба по борьбе с контрреволюцией г.Нолинска Вятской губернии «Почему вы миндальничаете?», в котором требовалось ужесточение репрессий.

Эта публикация рассматривалась в октябре на совещании в ЦК ВКП(б) и была признана ошибочной. Редакции «Еженедельника» было указано на то, что она поместила письмо, «не выразив своего отношения к его содержанию». Чуть позже СНК принял решение о приостановлении издания. Это однако не означает, что сообщения о деятельности Всероссийской и иных чрезвычайных комиссий ушли со страниц прессы.

Следует отметить, что, по нашему мнению, закрытие «Еженедельника ВЧК» явилось ошибочным в историческом плане, сделав, тем самым, информацию о деятельности чрезвычайных комиссий менее открытой, недоступной населению, контролирующим органам.

Прошли многие годы, прежде чем политика перестройки вновь остро поставила проблему расширения гласности в деятельности органов безопасности России.

Одной из ее форм стали регулярно проводимые Центром общественных связей ФСБ России «Исторические чтения на Лубянке», на которых выступало немало историков из различных вузов и исследовательских организаций страны.

Александр Бабаш

Генрих Шанкин

«ТАЙНОПИСЬ – ПОЧЕРК ВСЕГО МИРОЗДАНЬЯ…»

Поиск «библейских тайн» имеет многовековую историю. Основное направление еврейской каббалы – толкование Священного Писания с целью проникновения в сокровенные тайны создания мира и человека. Это учение носит религиозно-мистический характер. Первое публичное свободное толкование Священных Писаний предложил Мартин Лютер – основоположник протестанционизма в Европе. До него эти писания церковь воспринимала догматически.

Толкование Священных Писаний привело к появлению научно-богословских школ. Среди них можно выделить две: александрийскую и антиохийскую. Александрийская школа, уходящая своими корнями в древние времена (стоики с их истолкованием Гомера, Филон Александрийский), считает Писания сборником сознательно созданных аллегорий, за которыми нужно искать другой, скрытый, истинный смысл. Антиохийская школа отрицает аллегории и считает, что необходимо проникнуть в истинное значение каждой буквы и слова Писания, не придавая им иносказательного смысла, а пытаясь глубоко понять их собственный истинный смысл. Сам смысл сознательно не скрыт, а лишь малодоступен обычному читателю. Своим символом александрийцы избрали Платона, а антиохийцы – Аристотеля.

Еврейская каббала впитала в себя наиболее выгодные для нее выводы обеих школ.

Необходимо заметить, что многие ученые с мировым именем верили в наличие в Священных писаниях скрытого смысла. И.Ньютон всю жизнь пытался открыть этот смысл. При этом он исходил из предположения о том, что священные книги закодированы, и искал ключи к этому коду. Ряд крупнейших философов ( И.Кант, Ф.Шеллинг и др.) и ученых (Б.Паскаль и др.) придерживался аналогичной точки зрения. Отметим, кстати, что Ф.Шеллинг увлекался всем таинственным, мистическим. Он писал: «То, что мы называем природой, - лишь поэма, сокрытая в чудесной тайнописи». Следовательно, познание природы возможно лишь путем дешифрования этой тайнописи. Шеллингу вторит современная поэтесса Ю.Мориц:

Тайнопись – почерк всего мирозданья,

Почерк поэзии, кисти, клавира!

Тайнопись – это в тумане преданья

Огненный шрифт современного мира.

При таком определении тайнописи всех ученых, открывающих загадки природы, следовало бы признать криптографами – дешифровальщиками. Разумеется, это не так. Криптограф – дешифровальщик имеет дело не с природой, а с сознательно действующим человеком, скрывающим под шифром свои тайны. Криптография это поединок человек-человек.

Б.Паскаль также весьма широко трактовал криптографию. Даже иностранный язык он считал родным, но зашифрованным. Он писал: «Языки суть шифры, в которых не буквы заменены буквами, а слова словами, так что неизвестный язык есть легко разгадываемый шифр». Эту точку зрения разделяют некоторые ученые в наши дни. Так, американский математик Уивер как-то заметил: «Когда я вижу статью, написанную по-русски, я говорю: на самом деле она написана по-английски, но зашифрована какими-то странными знаками».

Вернемся к каббале. Каббала (в переводе с древнееврейского языка – «предание») – мистическое течение в иудаизме, «тайная доктрина Израиля». Как законченное учение сложилось в XIII веке среди евреев Испании, однако еще во П в.н.э. были созданы Каббалистические Мистерии.

Одна из основных аксиоматических предпосылок кабаллы заключается в том, что священные тексты являются сложным миром символов. Считается, что в этих текстах заложен тайный, глубокий смысл, божественные откровения, законы, данные богом людям и т.д. Основная задача Каббалы – это проникновение в этот тайный, священный смысл посланий Бога. За поверхностным пониманием этих посланий скрывается глубинный, сокровенный, божественный смысл. Этот смысл доступен лишь немногим особо избранным.

С целью проникновения в скрытый смысл священных книг каббалисты проводят тщательный семантический анализ текстов, изучают графическую конфигурацию букв, их геометрическое расположение в текстах, расстояния между буквами и словами и т.д.

В процессе исследования буквы и слова часто отождествляются с их числовыми эквивалентами, принятыми в древнееврейском языке, в алфавите которого 22 буквы. Эти эквиваленты имеют следующий вид. Первые 9 букв означают числа от 1 до 9, следующие 9 букв – числа (десятки) от 10 до 90, оставшиеся 4 буквы – это числа 100, 200, 300, 400. Числовые эквиваленты слов являются суммой числовых значений входящих в них букв. Аналогичные системы числового кодирования были затем приняты в греческом, латинском, древнерусском алфавитах. Заметим, что отождествление букв, слов с их числовыми значениями широко использовалось Пифагором, преклонявшимся перед мистикой чисел.

Способ дешифрования текстов через числовые значения букв и слов получил название «гематрия». Приведем пример.

В «Книге Бытия», входящей в Тору (на древнееврейском языке – закон, учение, древнее название первых пяти книг Билии –Пятикнижия), есть эпизод, в котором говорится, что Авраам с 318 слугами пришел на помощь к своему племяннику Лоту. Но 318 – это числовая величина Элиезера, слуги Авраама. Таким образом, вместо упомянутых 318 слуг на деле был только один, а именно Элиезер.

Изучение конфигурации букв привело каббалистов к выводу о том, что «правда стоит на более твердых ногах, чем ложь». Это утверждение основывалось на том факте, что все буквы в древнееврейском слове «ложь» неуверенно балансируют на одной ноге (нечто вроде русской буквы Р), а в слове «правда» прочно стоят на двух ногах (наподобие П).

Каббалисты исследуют акустические характеристики букв и слов при их произношении. Этому элементу исследований придается особое значение, поскольку все объекты мира созданы Богом посредством произношения соответствующих слов («Сначала было Слово»). Следовательно, в именах объектов и их звучаний отражается сама суть этих объектов. Для изучения свойств совсем не обязательно исследовать их. Достаточно глубоко изучить имена, данные им Богом, и их звучания, которые могут быть «благозвучными», «неблагозвучными» и т.д.

Приведем еще один пример рассуждений каббалистов. Так, они пришли к следующему осмыслению секретного, истинного значения букв. Буква «Н» (латинский эквивалент соответствующей буквы древнееврейского алфавита) означает «речь», «V» - «мысль», «Z» – «движение», «Q» – «радость» и т.д. Смысл слова открывается через толкование смысла входящих в него буква и их взаимного расположения, а смысл предложения – через аналогичное толкование слов. При этом изменения порядка следования букв и слов приводит к новому осмысленному предложению, за которым скрывается исходный, тайный смысл, который используется при анаграммировании текстов (вспомним Г.Галилея).

Другой прием каббалистов заключается в следующем. Каждая буква слова должна рассматриваться как первая буква другого слова или сокращение целого предложения. В этом случае за словом скрывается целое высказывание (вспомним «дешифровки» Эзопа). Так, например, в одном из библейских документов был обнаружен акростих – слово IXFTS (литинизированный вариант). Раскрытие смысла этих букв через слова приводит (в переводе) к фразе: «Иисус Христос, Сын Бога, Спаситель». Такой подход к дешифрованию получил название «нотарикон».

В своих исследованиях каббалисты используют и криптографические методы: частотно – буквенны й анализ, поиск возможного сознательного применения шифров (замена и перестановка) в библейских текстах и методов их дешифрования и т.д. Этот способ получил название «темура».

Следует особо подчеркнуть, что исследованию подлежат исключительно первоисточники, а не их копии, переводы, пересказы и толкования.

Отметим, что открытия, связанные с применением каббалы, в свою очередь, тщательно скрываются. При этом, в частности, используются и криптографические методы.

Масонство, являющееся преемником древних Мистерий и организационно оформившееся в конце средневековья в Европе, в значительной мере переняло идеи каббалы.

Тайный смысл усматривается не только в письменных посланиях. Поскольку все предметы и явления мира возникли из соответствующих слов, произнесенных Богом, то в них также заложен тайный смысл. Знаки зодиака, элементы человеческого тела, музыкальный строй и цветовой спектр, рыбы, насекомые, рептилии, птицы, камни, цветы, фрукты, деревья, металлы, драгоценности и т.д. – все несет в себе тайный сокровенный смысл. Отголоски такого понимания природы дошли до наших дней (магические свойства камней, священные животные, талисманы и т.д.). Кроме того, такое понимание предметов окружающего мира породило своеобразные «семантические коды»: язык цветов, язык жестов, астрология, хиромантия и т.д.

Тайный смысл виделся заложенным в древней архитектуре (пирамиды, сфинксы, святилища, скульптуры), рисунках и картинах, религиозных обрядах, обрядах посвящения в секретные общества (жречество, мистерии, масонство), правилах и символике древних игр (карты, шахматы), одним словом во всем, что нас окружает. Мир вокруг нас – это мир символов, иносказаний и скрытых посланий.

Аналогом еврейской каббалы у мусульман является «таавиль» – учение о символико-аллегорическом истолковании Священных текстов (в первую очередь Корана). К этому учению прибегали «свободомыслящие» – противники догматического ислама. Одновременно свои собственные мысли они скрывали с помощью «такии» – набора приемов сокрытия тайны. Сторонник таавиля испано-арабский философ Ибн Туйфель (ХП век) писал: «Мы не лишали совершенно эти тайны, доверенные нами сим немногим листкам, легкой завесы, которую быстро прорвет тот, кто достоин ее, но которая окажется непроницаемой и недоступной для того, кто не достоин переступать ее». Широко применяли такию ученые, поэты и писатели того времени.

Официальная трактовка Священных текстов носила название «тафсир».

Частотные закономерности появления букв в открытом тексте легли в основу первых методов дешифрования. Так, ранее отмечалось, что в шифре простой замены самой частойбукве шифртекста скорее всего соответствует открытая буква «О», затем «Е» и т.д. Задачи дешифрования дали серьезный импульс к изучению свойств открытых текстов (языков). Впоследствии частотный анализ был существенно использован при дешифровании «умерших языков».

Очевидно, что частотные закономерности появления букв зависят от тематики переписки. Если взять специальные тексты, то картина может меняться. Так, в статьях по электронике частотный порядок букв имеет следующий вид:

О, Е(Е), И(Й), Т,А,Н,Р,С,М,В,Л,Ь,Д,Я,Ы,У,Ч,З,Ъ,Г,Б,Х,К,Э,Ж,Ю,Ц,Щ,Ф,Ш

В текстах военных документов наблюдается другая картина:

А,О,И(Й),Н,Е(Е),Т,Р,В,Д,С,М,Ъ,Ь,П,З,Л,У,Б,Г,Ы,К,Ж,Ч,Я,Ю,Ш,Ц,Щ,Э,Ф,Х

Частотный ряд начальных букв слов в литературном языке имеет вид:

П,Н,И,С,О,В,К,Н,М,Д,А,Я,З,Т,Ш,Ф,Р,Б,У,Г,Ч,Э,Е,Л,Х,Ц,Ж,Щ,Ю,…

Таким образом, знание тематики переписки, разбиения шифртекста на слова может существенно уточнить частотные характеристики открытого текста и тем самым облегчить дешифрование. В последующем стали использоваться частотные характеристики последовательностей букв: биграмм – двухбуквенный сочетаний, триграмм и т.д.

Изучение свойств открытых текстов иногда порождало неожиданные результаты. Так, поиск существенных отличий частот появления начальных букв слов от «усредненного» показателя привел к следующим игровым результатам.

«Однажды отец Онуфрий обозревая окрестности Онежского озера обнаружил оголенную особу…» Исходя из этого предложения можно сделать вывод о том, что все слова русского языка начинаются с буквы «О». Но есть и контрпример:

«Четыре чернеьких чернявеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж».

Здесь все слова начинаются с буквы «Ч».

Естественно это только игры с языком. Имели место и другие поразительные результаты при игре в биграммы. Можно ли составить фразу, в которой пять раз подряд идет биграмма «ЛИ»? Оказывается можно: «Полили ли лилию?».

Такого рода игры, несмотря на их шутливый характер, позволяют проникнуть в свойства языка, которые используются в современной криптографии.

Толкование Священных Писаний дошло и до наших дней. Так, в 1997 году американский математик, профессор Вэйн Скавелар выпустил книгу под названием «Секретный код Иисуса Христа». В этой книге утверждается, что он дешифровал «священный код». Это позволило ему «заглянуть в будущее». В качестве одного из своих открытий он объявляет, например, что конец света наступит в 2014 году.

В то же время другой американский математик – Майкл Дроснин – применил возможности своей науки (с одновременным использованием современных ЭВМ) для выявления подтекста в «Ветхом завете». Результаты его исследований также впечатляют. В частности, ему якобы за год до события удалось предсказать убийство премьер-министра Израиля Ицхака Равина. Интересно, почему же его предсказаниями не заинтересовались соответствующие спецслужбы?

Поддерживая религиозно-мистические исследования древних текстов, профессор Р.Скиннер (США) утверждает, что существовал древний язык, особенность которого «состояла в том, что он мог заключаться в другом и быть скрытым, и быть понятным лишь при помощи специальных знаний». Этот язык един для всего мира (что-то вроде эсперанто). Чтобы «вскрыть» этот язык, нужно найти «семь ключей», за которыми он спрятан.

Удивительные «открытия» в области дешифрования древних посланий имеют место и в нашей стране. Так, в 1998 году в газете «Московский комсомолец» под рубрикой «Палеоматематика» помещена статья следующего содержания.

Математик из подмосковной Дубны В.Паховоов раскрыл содержание необычного зашифрованного послания из прошлого. Как ни странно, это послание было скрыто в распространенной среди современных нам пенсионеров игры в домино («в козла»). Суть дешифрования заключается в следующем.

В.Пахомов, внимательно изучив древние шифры и библейские сказания, пришел к выводу о том, что домино – не только древнейшая игра, но и скрытое послание потомкам. Многократно разыгрывая партии, он наконец нашел то, что искал. В одной из комбинаций он увидел код, анализ которого на ПЭВМ привел к потрясающим выводам. После «дешифрования» выяснилось, что древние мудрецы передают нам в «козле» свои сведения об истории мира (зарождении жизни, эволюция раба – человека, всемирный потом и т.д.). Кроме того, в этой игре даются прогнозы на будущее для современного мира, в том числе о приближающейся взаимной перестановке Северного и Южного полюсов Земли. Как говорится, комментарии излишни.

В Библии содержатся намеки на шифрование и дешифрование текстов. Суть их заключается в следующем.

Древние евреи использовали несколько систем шифрования по принципу простой замены. Шифр «Атбаш» задавался (применительно к латинскому алфавиту) следующим образом:

А В С …X Y Z

X Y Z … C D A

Заметим, что в этом шифре замена имеет симметричный вид:

(А-Z, Z-A), (B-Y, Y-B), и т.д.

Поэтому, как при шифровании, так и при расшифровании буквы открытого и шифрованного текстов извлекаются из одной и той же верхней строки (как в таблице Бофора).

Шифр «Альбам» заключался в разбиении алфавита на две части и подписывании одной части под другой:

A B C … K L

M N O … Y Z

Здесь замена также имела симметричный характер: (А-М, М-А), (В-N, N-B) и т.д.

В «Ветхом Завете» слово «ВАВИЛОН» («ВАBEL») заменялось по шифру «Атбаш» и имело вид «СЕСАХ» (следует иметь в виду различный порядок следования букв в латинском и еврейском алфавитах).

Второе применение шифра «атбаш» в Библии привело к появлению в ней слова «ЛЕБ КАМАИ» («сердце моего врага») для замены слова «КАШДИМ» («халден»), то есть в результате шифрования получилось осмысленное слово.

Смысл применения зашифрования в Библии до сих пор непонятен. Это шифрование не носит характер засекречивания, поскольку из дальнейшего контекста становится понятным, о чем идет речь.

О дешифровании упоминается при описании «Валтасарова пира». Первым библейским «дешифровальщиком» оказался пророк Даниил.

Во время пира чья-то таинственная рука написала на стене странную запись «МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН» (в латизированном варианте, прочитанном по-русски). Даниил расшифровал ее следующим образом: «Исчислил Бог царство твое и положил ему конец; ты взвешен на весах и найден очень легким, разделено царство твое и дано Мидянам и Персам». И действительно, в ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит. Его государство вскоре распалось. Однако за удачное «дешифрование» Валтасар успел щедро наградить Даниила: на него была возложена золотая цепь и он был провозглашен третьим властелином в царстве. Справедливости ради отметим, что критики библейских сказаний извлекли из той же самой надписи тексты, которые пророк Даниил и не мог бы себе даже представить. Например, один из вариантов дешифрования имел следующий вид: «Бог благословил твое царство и дал ему вечную жизнь».

Следует напомнить, что научно-историческое исследование мифов и библейских сказаний во многих случаях позволяло получить ценную информацию о жизни наших предков. Приведем некоторые примеры.

Изучение греческой мифологии позволило Винкельману (Германия, XVIII век) проникнуть в тайны трагической гибели города Геркуланума («Города Геркулеса») в окрестностях Везувия (Италия, I век н.э.).

Исследования мифов, Библии, произведений Гомера дало возможность Г.Шлиману (Германия, XIX век) отыскать и исследовать легендарную Трою.

А.Эвенс (Англия, XIX век) на основе изучения тех же источников получил ценные сведения о царстве Миноса (о.Крит). В частности, ему удалось открыть знаменитые «Пещеры Минотавра».

Ж.Шомпольон (Франция, XIX век) при исследовании египетских иероглифов опирался на библейские сказания.

П.Бота (Франция, XIX век), глубоко исследовав Библию, открыл одну из самых древних цивилизаций – ассирийскую, на территории современного Ирака.

О.Г.Лэйярд (Франция, XIX век) аналогичным образом отыскал большое количество историко-археологических сведений о древнем Вавилоне.

Л.Вуллей (Англия, ХХ век) по сведениям, почерпнутым из Священных Писаний, откопал город Ура – родину Авраама (долина Ефрата). Были получены новые ценные сведения о древнейшей цивилизации – шумерской. Заметим, что у шумеров имелась достаточно развитая математика, однако она пагубным образом переплеталась с астрологией и пророчествами. Эта «мистическая» связь математики затем проникла в Грецию, Рим, Аравию и Западную Европу.

Имелись попытки проникновения в истинный смысл Священных Писаний и в России. Так, в XVII веке переводчик Посольского приказа Фирсов перевел на русский язык Псалтырь и попытался проникнуть в глубинный смысл этого произведения. Однако, в конечном счете, он был вынужден констатировать: «Наш российский народ – грубый и неученый; не только простые, но и духовного чина люди истинные ведомости и разума Святого Писания не ищут, ученых людей поносят и еретиками называют». И с сожалением добавлял, что Русь XVI-XVII веков «проста умом, простейша же разумом».

Поиски подтекста в Библии нередко опираются на изучение способов толкования сновидений, которые часто встречаются в тексте Священного Писания. «Дешифрование» символического языка сновидений зародилось в глубокой древности и дошло до наших дней. Появились солидные псевдонаучные труды, посвященные методам такого дешифрования.

Платон, Гете, Шекспир, Наполеон и др. верили в пророческое значение сновидений. Петрарка во сне увидел смерть своей возлюбленной Лауры; она на самом деле умерла в тот же день. Потрясенный Петрарка создал книгу «Триумф Смерти».

Толкование сновидений было широко распространено в Древней Греции и в Древнем Риме.

Гомер приписывал снам божественное происхождение. Платон писал: «Душа во сне открыта для божественного откровения». Цицерон замечал: «Если боги любят людей, они непременно раскроют им свои намерения во сне». Даже Аристотель верил в пророческий смысл сновидений: «Предсказания некоторый вещей в сновидениях вполне вероятны».

Расцвет исследований «вещих снов» приходится на средневековье, когда появилось большое количество соответствующих «специалистов – магов». «Во сне… Бог открывает у человека ухо и запечатлевает свое наставление». Тритемий утверждал, что тайнописи его обучил явившийся ему во сне святой дух.

Известный немецкий ученый XIX-ХХ веков, психотерапевт Зигмунд Фрейд пришел к выводу о том, что больных неврозами следует лечить не гипнотическими внушениями, а путем толкования их сновидений. Пытаясь объяснить все мысли и поступки человека с психо-сексуальных позиций, Фрейд считает увлеченность криптографией (и в первую очередь криптоанализом) проявлением вуайеризма (то есть полового извращения, характеризующегося тем, что источником сексуального наслаждения является тайное подглядывание за половым актом, совершаемым другими лицами). Впрочем, Фрейд считал тот же источник первоначальным импульсом к занятиям математикой и вообще точными науками. Последователь Фрейда психолог Дж.Макфарлейн придерживался другой точки зрения. Он считал, что криптоанализ выражает стремление к власти: «Криптограф не интересуется содержанием телеграмм, для него имеет значение лишь аналитическое раскрытие шифра. Его обуревает не подленькое любопытство и желание заглянуть в шифрованную переписку, а гордость за то, что шифр сдается ему. Криптограф не подсматривает через замочную скважину. Он сокрушает саму дверь».

Уже в ХХ веке американский психолог Г.Х.Миллер издал книгу «Толкование десяти тысяч снов, или что происходит во сне». Главную цель автор видит в том, чтобы перевести символический язык снов на обычный человеческий язык. Приведем примеры такого удивительного перевода.

«Видеть себя во сне во главе Академии предвещает неосуществимые желания, невозможность использовать свои знания и умения в реальном деле».

«Видеть во сне, что Вы занимаетесь дешифрованием, говорит о Вашем стремлении к литературному труду. В этом труде успех Вам обеспечен».

«Видеть во сне железо – суровый знак грядущей беды».

«Если Вам снится, что Вы катаетесь на коньках, значит Вам угрожает потеря работы».

«Писание мелом на классной доске – недобрый знак. Кто-то в Вашей семье заболеет».

«Есть во сне колбасу – означает, что у Вас будет скромный, простой, но милый дом».

«Видеть во сне, что Вы отдаете команды, означает, что Вы получите какие-то отличия; если Вы командуете высокомерно или деспотично, то ждите разочарований».

«Увидеть себя во сне в лаборатории – означает, что Вы растрачиваете свои силы на бесполезные мероприятия».

«Услышать во сне пароль – предвещает, что Вы получите влиятельную помощь в затруднительной ситуации, которая ожидает Вас».

«Если Вам снится, что свою работу вы поручаете другому, сон означает неприятности по службе».

«Сейф, увиденный Вами во сне, свидетельствует о надежности Ваших служебных и любовных дел».

«Если Вам приснились марширующие солдаты – значит какое-то несчастье повредит Вашей работе».

«Табак во сне предвещает успех в делах, но неудачу в любви».

«Если Вам снится телефон – значит Вы встретите людей, которые будут сбивать Вас с толку».

«Если Вам приснится форменная одежда – судьба окружит Вас влиятельными друзьями, которые помогут Вам воплотить свои мечты».

«Если Вы беседуете во сне с Шекспиром – значит, неожиданное отчаяние и горе повредят каким-то важным для Вас делам».

«Если Вам приснится шомпол – ожидайте злоключений».

«Если во сне Вы держите штопор, собираясь открыть бутылку – это говорит о неудовлетворенности ума».

«Если солдату снится, что он носит офицерские эполеты – сон предвещает ему, что на короткое время он впадет в немилость; однако этот сон сулит ему получение награды».

«Видеть во сне цифры предвещает крайнее душевное утомление и болезнь».

«Увидеть во сне числа – означает неопределенное состояние Ваших дел».

«Заниматься чтением во сне – знак того, что Вы отличитесь в деле, которое представлялось трудным».

«Видеть во сне, что Вы играете в шахматы – означает застой в делах, неумных компаньонов и плохое здоровье».

«Видеть во сне полковника – означает, что Вы не сможете достичь заметных успехов в светских и деловыхкругах».

Более чем удивительные пророчества. Многие из них скорее напоминают нравоучения. Уже в наши дни сновидения связывают с телепатией, в том числе и с возможностью телепатической связи с тенями загробного мира. И это подается «под соусом» современных научных исследований.

В иллюстрациях к разделу о снах приведены рисунки великого испанского художника XVIII в. Ф.Гойя из серии «Капричос».

Необходимость истолкования древних религиозных текстов отмечали не только христианские исследователи. В одной из даосских книг древнего Китая сказано: «Письмо не до конца выражает речь, как речь не до конца выражает мысль. Но если это так, то не были ли неизреченными до конца мысли совершенномудрых людей?».

В рассматриваемом контексте следует упомянуть о таком явлении в философии, как герменвтика. Герменевтика – искусство и наука истолкования текстов. В древней Греции это искусство понимания, толкования иносказаний, многозначных символов и так далее. В Средние века – интерпретация произведений древних поэтов, прежде всего Гомера. У христианских писателей – это искусство толкования Библии. На философский уровень это искусство было поднято в XVIII-XIX вв. (Г.Шлейермахер, В.Дильтей, Г.Гадамер и др.). Ученые – герменевтики внесли заметный вклад в изучение языка, его свойств и особенностей, исследовали эволюцию изменения содержания понятий.

В позднее средневековье получили широкое развитие мистические представления об окружающем нас мире в целом и о секретном, таинственном языке, на котором космос общается с земными людьми. В посланиях «неба» виделись предсказания о судьбах Земли. Это породило появление большого количества астрологов-провидцев, которым якобы путем дешифрования удалось понять смысл скрытых посланий из космоса. Среди них следует особо выделить Нострадамуса, в пророчества которого верят многие наши современники.

Мишель Нострадамус (Нотрдам), еврей по национальности, француз по гражданству жил в XVI веке. Свою родословную он соединял с именем Фауста (вспомним Гете). Это был человек, получивший прекрасное по тем временам медицинское образование, ставший массонским другом (по обществу Розенкрейцеров) знаменитого поэта и писателя Франции Франсуа Рабле; в религиозных трансах он, по его словам, понял «язык неба» и получил возможность написать свои пророческие выводы. Отметим, что Нострадамус очень внимательно изучал каббалу и воспринял от нее искусство толкования Священного писания. Ветхий Завет был для него настольной книгой.

Свои пророчества Нострадамус излагал в стихотворной форме, в форме так называемых «катренов» - четверостиший. Они написаны в нарочито туманной, символико-аллегорической форме, допускающей при «расшифровании» различные (а иногда и противопложные) толкования. Хронологическая последовательность пророчеств хаотически запутана, хотя некоторые современные исследователи утверждают наличие некоторого ключевого порядка в этом хаосе. Часть истолкованных предсказаний в последующем якобы подтвердилась, другая часть – нет. В случае неудач последователи и почитатели Нострадамуса объясняют их весьма просто – неправильным истолкованием.

В то же время следует заметить, что некоторые пророчества носят удивительно прозрачный характер даже при поверхностном их истолковании. Приведем несколько примеров.

Вот как выглядит предсказание революции в России в 1917 году:

Славянский народ под ненастливым знаком,

Их тюрьмы и песни царям и не впрок,

На смену придет, как священный оракул,

Схоласт и догматик и ложный пророк.

Предсказание об эпохе Петра I:

Проснется Восток в восемнадцатом веке.

Там даже снега оживут под луной.

Весь Север великого ждет человека:

Он правит наукой, трудом и войной.

Приход Наполеона описан так:

Рожден близ Италии дерзкий воитель,

Империя будет в мятежной стране!

Но сколько солдат за тебя перебито,

Чудесный мясник, в безуспешной войне.

Предсказание появления царской династии Романовых:

Иная династия будет в России,

Страна за свободу свою восстает,

Народ, став от горя единым Мессией,

К расцвету и славе все царство ведет.

Будущее царствование Екатерины П предсказано так:

Великая женщина север разбудит

И блеск всей Европы к себе приведет,

При ней два затмения мир не забудет,

И Польша к великому горю придет.

В наши дни поклонники Нострадамуса с тревогой ожидали наступления лета 1999 года – время начала серьезных катаклизмов в жизни людей, предсказанных пророком. Сам Нострадамус писал: «И люди, что будут жить после меня, или потомки их могут быть очевидцами бедствий и катастроф, предсказанных мною». Дату своей смерти (2 июля 1566 года) он также предсказал в своем астрологическом календаре.

Спекуляции вокруг пророчеств Нострадамуса не прекратились и в наши дни. Так, например, в 1998 году Д. И Н. Зима выпустили книгу «Расшифрованный Нострадамус». В предисловии отмечается, что авторам удалось найти ключ к шифрам пророка и постичь тайный смысл его посланий. Сами же авторы без лишней скромности заявляют: «…по поводу правильности нашей расшифровки сегодня уже не возникает никаких сомнений» и приводят высказывание болгарской прорицательницы Ванги: «В 90-х годах наука сделает крупные открытия в области нематериального… Ученые найдут сведения в старинных книгах…» Под этими учеными авторы откровенно видят себя самих. Их рассуждения весьма запутаны и туманны, а их сомнительные толкования подаются с непререкаемым апломбом. Иначе и быть не может. Ведь сам Нострадамус предсказал их появление: «В 1997 году появился тот, кто первым раскрыл халдейскую премудрость (письмена)».

Главные сведения о шифре Д. и Н. Зима нашли в произведении Нострадамуса «Послания Генриху П».

Авторы, являясь дилетантами в криптографии, весьма бегло описывают свои криптографические достижения, которые они видят в расшифровке хронологических дат предсказанных событий. Главное, что им удалось открыть – это тот факт, что четыре свечи, поставленные у гроба Нострадамуса, это число 11, 11, которое и является ключевым. Все даты, встречающиеся в катренах Нострадамуса следует поделить на число 11,11 и прибавить к результату число 1558 (год написания пророчеств). И тогда все встанет на свои места! Даже потоп, предсказанный на середину XVIII века, подтверждается словами фаворитки Людовика XV мадам Помпадур: «После нас хоть потоп»! Затем последовала кровавая революция – чем не потоп?!

Самое неприятное в такого рода произведениях – это претензии авторов на «научность, математическую доказательность» своих рассуждений. У серьезных ученых они могут вызвать лишь улыбку.

В средние века была широко распространена хиромантия.

Хироманты считают, что их наука «относится к числу наук, с помощью которых можно определять состояние здоровья, характер человека, читать его прошлое, предсказывать будущее…» Они утверждают, что «человек устроен так, что каждая деталь в нем имеет свое собственное значение и смысл, сведущий эти иероглифы может прочесть без ошибки». При этом делается ссылка на Священные писания, в которых сказано: «Бог положил печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело его», «Закон божий предначертан на челе и руках твоих», а также на слова Архимеда: «Науки следует любить не только из-за того, что они полезны, а больше всего из-за того, что они божественны». Поклонниками хиромантии были Пифагор, Цезарь, Аристотель и др. Наибольшее развитие она получила в средние века. Даже астрологи, составляя гороскопы, прибегали к услугам хиромантии.

Согласно хиромантии, «линии на ладони – это символические знаки, которые образуют гороскоп жизни для каждого из нас! Эти таинственные знаки служат букварем для прочтения нашего предназначения». Главная задача хироманта – расшифровать эти знаки.

Изучая руку человека (его ладонь), хироманты обращают внимание на костное строение (длины фаланг различных пальцев, их толщина и т.д.). Считается, что человек, у которого пальцы длиннее ладони, более склонен к умственному труду, у него преобладает духовное начало. В противном случае человек более склонен к физическому труду. Исследуются папиллярные линии (их длина, глубина, окраска); среди этих линий главными являются линии Сердца, Головы, Жизни.

Хиромантия широко практикуется и в наши дни. К ней прибегают разного рода гадатели, хотя истинные хироманты считают, что их наука ничего общего с гаданием не имеет.

В XVIII веке историки обратили внимание на большое количество накопившихся в архивах шифрованных документов прошлых веков. Обоснованно предполагалось, что они могут хранить важную историческую информацию. Поэтому начали применяться криптографические методы для их дешифрования.

В Восточной Пруссии за эту работу взялся Г.А.Бергенрот – историк и литератор. Он дешифровал некоторые документы из архивов Испании. В результате появились новые исторические данные. Наиболее важные из них касались экспедиции англичанина Дж.Кэбота в Новый Свет, на результатах которой основывались притязания Англии на владение Северной Америкой. Этот успех достался Бергенроту ценой огромного перенапряжения. Он писал: «Ничто, кроме абсолютной необходимости не заставило бы меня взяться за решение такой задачи, которая, я думаю, является одной из самых трудных, когда-либо взятых на себя человеком».

Помощником Бергенрота был Поль Фридманн. Среди его успехов – дешифрование переписки венецианского посла при английской королеве Марии Тюдор Дж. Микеля. В результате некоторые исторические факты были уточнены, а другие – опровергнуты. В частности, документы пролили свет на историю восшествия Елизаветы I на английский престол.

Итальянец, архивариус по профессии, Луиджи Пазини дешифровал архивные материалы, связанные с дипломатической перепиской Венеции. Были получены новые сведения о религиозных войнах, о борьбе Франции с Испанией и Священной Римской империей и др.

Другой итальянский архивариус – аббат Доменико Габриели – дешифровал письма XV-XVIII веков. Появились новые сведения о внутренней и внешней политике Италии, Франции, Испании.

При дешифровании исторических документов случались и ошибки. О парадоксальном дешифровании Коперником анаграмм Галилея уже упоминалось. В XIX веке французские исследователи Бюрго и Базерге дешифровали секретную переписку времен Людовика XIV и пришли к выводу о том, что «железной маской» (таинственным узником Бастилии) был генерал Булонда. Результаты этого труда они изложили в своей книге. Однако, более поздние исследования показали, что авторы совершили ошибку, они неправильно прочли слово «маска».

Таким образом, криптографией занимались не только профессиональные специалисты (которых было немного), но и представители профессий, весьма от нее далеких. В истории есть и другие примеры. Так, одним из наиболее прославленных ученых середины XVII века является иезуит Атанасий Киркер, получивший впоследствии титул «отца вулканологии».

Крикер с целью изучения подземных сил спускался в кратер Везувия; по результатам этой экспедиции он написал книгу «Подземный мир». Он утверждал также, что раскрыл тайну египетских иероглифов (что впоследствии не подтвердилось). Увлекаясь криптографией, он написал книгу «Полиграфия новая и универсальная». В криптографическом смысле она не принесла новых идей и являлась компиляцией из других работ. Но в ней появилась одна из самых ранних идей о возможности создания «всемирного языка» (вроде современного «эсперанто»).

В Средневековье и особенно в период Возрождения получило развитие еще одно направление криптодешифрования – «графология». Цель этого направления исследования – за почерком человека увидеть его внутреннюю суть, характер, личностные ценности и т.д. Ранние графологии достаточно точно с этих позиций описали характер цезаря августа (по сохранившимся старинным рукописям).

В XVII веке появились специальные трактаты о графологии, девизом которых, в частности, являлись и такие слова: «По когтям узнают льва». Графологией увлекался Гете – великий немецкий поэт. Он писал: «Несомненно, что почерк человека имеет связь с его образом мыслей, душевным состоянием и характером…».

В последующие годы графология получила дальнейшее развитие. Уже в ХХ веке один из цензоров США безошибочно выявил немецкого агента по характерным признакам готической графики в безупречном по форме и стилю послании на английском языке.

Однако и здесь, как это обычно случалось, не обошлось без откровенных спекуляций и шарлатанства. Приведем пример.

Имеется картинка и подпись императора Наполеона I, сделанные на острове Св.Елены 5 мая 1825 года. «Дешифрование» подписи одним из так называемых специалистов-графологов привело к следующему выводу: «Подпись указывает на довольство малым, тоску души… терпеливое ожидание чего-то необыкновенного, напряжение последних сил и веру в свой фатум… умственную разваленность. Испытывает нечеловеческие муки». Здесь скорее речь идет не о графологическом анализе, а о личном понимании «специалистом» исследуемого исторического эпизода. Имеет место субъективная привязка особенностей подписи к указанному эпизоду.

Следует подчеркнуть, что научная графология, свободная от субъективно-мистических наслоений, действительно способна дать весьма важную информацию об авторе изучаемого послания.

Аналогичным образом следует рассматривать спекуляции по определению моральных ценностей и способностей человека по особенностям строения его черепа («френология»), по сплетению дактилогических линий на ладони руки («хиромантия») и т.д. Отсюда остается лишь один шаг до цыганского гадания на картах, гадания на кофейной гуще, по расплавленному воску и т.д. После веры в эти «крипточудеса» уже невозможно не поверить в экстрасенсов, магов-предсказателей, ведьм и т.д.

Стеганографическое использование «невидимых чернил» в средние века со свойственным ему чувством юмора описал в одном из своих произведений известный французский писатель XVI века Франсуа Рабле. Суть эпизода его романа, связанного со стеганографией, заключается в следующем.

Герою романа – Пантагрюэлю – слуга принес письмо от некоей «любезной» ему дамы. Пантагрюэль западозрил в нем стеганограмму. Далее идет следующий текст: «Желая узнать, в чем дело, он поднес лист бумаги к огню, чтобы посмотреть, не написано ли письмо раствором нашатыря; затем он положил его в воду, чтобы узнать, не написано ли оно соком молочая. Потом он поднес его к свечке – на случай если оно написано луковым соком; потер его ореховым маслом, от которого делается виден сок фигового дерева; потом потер молоком женщины, кормящей перворожденную дочь, чтобы удостовериться, не написано ли оно кровью жабы; один уголок письма он натер пеплом от гнезда ласточек – от которого темнеет сок нудейской вишни; другой его конец – серой из уха, чтобы посмотреть, не написано ли оно вороновой желчью. Он вымочил письмо в уксусе, чтобы обнаружить сок подорожника, помазал его жиром летучих мышей, чтобы выяснить, не написано ли оно китовой спермой, то есть серой амброй. Затем он тихонько опустил письмо в таз со свежей водой и быстро вынул, чтобы посмотреть, не написано ли оно квасцами. Видя, что ничего узнать невозможно, он позвал посланца дамы и спросил у него: «Приятель, а не вручила ли тебе твоя госпожа какой-нибудь палки?». Он думал, что дама могла прибегнуть к хитрости, описанной у Авла Геллия.

«Нет, господин», - ответил тот. Тогда он хотел было обрить посланцу голову, чтобы узнать, не написала ли дама своего послания на его выбритой голове. Но увидев, что волосы посланца очень длинны, он отказался от своего намерения, ибо за такое короткое время они не могли так сильно отрасти».

Следует заметить, что нашатырь, луковый сок, квасцы, молочай – вполне пригодны в качестве невидимых чернил. Но кровь жабы, ушная сера, жир летучей мыши и т.д. – фантазия, юмореска автора. Что же касается «палки», то здесь присутствует намек на возможность использования древнеспартанской «сциталы». Голова раба, принятая в качестве материала для написания тайного послания – изобретение древних греков. В этом эпизоде, несмотря на его юмористический характер, Рабле проявил хорошую осведомленность о современных ему средствах тайнописи.

Уместно напомнить стихи древнеримского поэта Овидия. В своем произведении «Искусство любви» он так написал о стеганографии:

А также и то безопасно,

И может наш взгляд обмануть,

Когда молоком нам напишут,

Углем же те буквы потрут.

Обманет и жидкость, что даст нам

Конец от льняного стебля:

На чистой дощечке получим

Мы тайные знаки письма

Напомним, что древнегреческий историк Плиний Старший (1 век до нашей эры) в своей «Естественной истории» описывал возможность применения невидимых чернил – «молока растений».

В XVI веке даже появилась книга, целиком написанная невидимыми чернилами. Чтобы прочитать ее текст, страницы книги нужно было опускать в воду. Такую процедуру можно было повторять 3-4 раза.

[1] Согласно инструкциям, хранящимся в Российском государственном Военно-историческом архиве (фонд 409, оп. П, д. 11417, л. 8-9 об), в обязанности военного агента входило гласное наблюдение за военной и военно-политической обстановкой в стране пребывания, сбор информации о вооруженных силах страны, своевременное, достоверное и полное информирование своего правительства по этим вопросам. Н. С. Ермолов быстро освоился с новой должностью, активно собирал материалы, регулярно отправлял на родину донесения. Начальство было довольно. За отличие по службе Н. С. Ермолов в 1902 г. был произведен в генерал-майоры, в 1909 г. — в генерал-лейтенанты, был награжден орденами.

[2] Сахаров Виктор Викторович (1848–1905), генерал-лейтенант, окончил военное училище и Николаевскую академию Генерального штаба, принимал участие в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. , после служил на разных штабных должностях, в 1898–1904 гг. — начальник Главного штаба, в 1904–1905 гг. — военный министр.

[3] Land Cаmpaign (англ. ) — сухопутная кампания или сухопутные операции.

[4] Либава — официальное название г. Лиепая до 1917 г. , порт на Балтийском море.

[5] Имеется в виду русско-японская война 1904–1905 гг.

[6] Керзон Джордж Натаниел (1859–1925) — английский государственный деятель, лидер консерваторов, русофоб; в 1899–1905 гг. вице-король Индии, был инициатором раздела Бенгалия, проводил меры, направленные на ослабление поднимавшегося национально-освободительного движения; в 1919–1923 гг. — министр иностранных дел Великобритании, один из организаторов антисоветской интервенции.

[7] Китченер Горацио Герберт (1850–1916) — английский фельдмаршал (с 1906 г. ), военный министр (с 1914 г. ), проходил службу главным образом в колониальных войсках в Азии и Африке, начальник штаба в англо-бурской войне, в 1902–1909 гг. — главнокомандующий англо-индийской армией, провел военную реформу в Индии.

[8] Индийской армией здесь называется армия, которую британское правительство предполагало создать на случай войны с Россией: она должна была объединить имперскую англо-индийскую армию с британской армией, специально направленной в Индию именно в таком случае.

[9] Бальфур Артур Джеймс (1848–1930) — английский государственный деятель, консерватор, в 1902–1905 гг. премьер-министр Великобритании, в 1915–1916 гг. морской министр, в 1916–1919 гг. министр иностранных днл.

[10] Дэн (правильно Дейн) Луис Уильям (1856–1946) — в Индии с 1876 г. , служил в Пенджабе, Кашмире, в 1903 г. стал главой иностранного департамента правительства Индии, в 1904-1905 гг. возглавлял британскую миссию к эмиру Афганистана, с 1908 г. — губернатор Пенджаба.

[11] Имеется в виду Дальний Восток, русско-японская война 1904–1905 гг.

[12] Хабибулла-хан (1870–1919) — эмир Афганистана с 1901 г. , в начале своего правления пытался ослабить зависимость Афганистана от Англии, проводить реформы с целью укрепления центральной власти и развития экономики, но постепенно отошел от этого курса, в 1909 г. выступил против представителей движения младоафганцев, начал проводить проанглийскую политику.

[13] Целебровский Виталий Платонович (1854 — после 1907), генерал-лейтенант (с 1907 г. ), службу проходил главным образом в Военно-ученом комитете Главного штаба, в 1900–1903 гг. — управляющий делами ВУК Главного штаба, с 1903 г. — начальник военно-статистического отделения Главного штаба, в 1907 г. ушел в отставку.

^*Л.С.Яковлев “Контрразведка России накануне и в годы первой мировой войны” . Исторические чтения на Лубянке. 1997 г. М., В.Новгород, 1999. С.35

^*Стиль документа и орфография сохранены.

^*Главное военно-инженерное управление

^*Здесь и далее орфография и стиль документа сохранены.

^*Amtsverwalter (нем.) – окружной начальник

[19] Государственный архив РФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 144. Л. 330-352.

[20] Документы об оккупационной политике фашистской Германии на территории СССР (1941-1944). М.: Экономика, 1985. С. 63

[21] Центральный Госархив Литовской ССР. Ф. R -739. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 1-9.

[22] Данная цифра названа в трофейном немецком документе Главного управления имперской безопасности от 10 июня 1942 г. ZC 4451056/42, озаглавленном «Сведения по формированию вспомогательных войск из лиц татарского и кавказского происхождения». (См. Россия XXI . 1996. №5-6. С. 152)

[23] В годы войны Ставка Верховного главнокомандующего вооруженных сил (вермахта) одновременно большую часть времени являлась и резиденцией Гитлера. Местонахождение Ставки всегда переносилось в соответствии с изменениями в дислокации главного театра военных действий и каждый раз имело свое кодовой обозначение: «Вольфсшлюхт» («Волчье логово») – близ города Растенбург в Восточной Пруссии, «Вервольф» («Волк-оборотень») – близ Винницы на Украине. Во всех трех случаях в кодовое обозначение входило слово «волк», которое было выбрано не только из-за своего прямого значения, но также и потому, что напоминало Гитлеру его партийный конспиративный псевдоним, которым он пользовался в 1925-1927 гг., - «Вольф».

Как было впоследствии установлено, у Гитлера, кроме 3-х вышеназванных, имелось еще 4 укрепленных ставки: «Фельзеннест» («Гнездо в скалах») на гористом правобережье Рейна; «Танненберг» («Еловая гора») в горных лесах Шварцвальда; «Беренхалле» («Медвежий зал») в 3-х километрах от Смоленска и «Рере» («Тоннель») в Галиции. (См. Российская газета, 8 мая 1996 г.).

[24] Ламмерс Ганс Генрих – начальник имперской канцелярии, рейсминистр и обергруппенфюрер СС. В 1949 г. приговорен к 20 годам тюремного заключения, но в 1951 г. выпущен из тюрьмы американцами.

[25] Речь идет о Г.Геринге.

[26] Протокольную запись совещания вел М.Борман.

Мартин Борман (1900-1945) – один из главных немецких военных преступников. Член нацистской партии с 1925 г. Пользовался исключительным доверием Гитлера. С мая 1941 г. (после полета Гесса в Англию) – заместитель фюрера по партии, рейсляйтер и начальник партийной канцелярии. В апреле 1943 г. стал личным секретарем Гитлера, постоянно находился в его ставке «Волчье логово» в Восточной Пруссии, вел записи его «застольных бесед». Послед самоубийства Гитлера и безуспешной попытки сепаратных мирных переговоров с западными союзниками 1 мая 1945 г. исчез из имперской канцелярии и предположительно погиб от артобстрела неподалеку от нее. О дальнейшей его судьбе имеются различные версии. Международным военным трибуналом в Нюрнберге был заочно приговорен к смертной казни. В апреле 1973 г. западноберлинский суд юридически признал его умершим.

[27] «Виши» – общепринятое название фашистского коллаборационистского режима во Франции в июле 1940 г. – августе 1944 г., в период ее оккупации немецко-фашистскими войсками. Названо по г.Виши, где обосновалось правительства А.Петэна.

[28] Все эти страны были оккупированы немецкими войсками еще в апреле-мае 1940 г. Поводом для оккупации перечисленных стран послужили утверждения нацистской пропаганды об арийском происхождении большинства населения Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии, а также якобы существовавшая угроза вторжения английских войск на территорию этих государств. Их экономика была поставлена на обеспечение «нужд рейха».

[29] Фашистская Германия располагала данными о том, что в начале 30-х годов на территории Крыма проживало более 700 тыс. человек. Крым был заселен представителями более чем 18 национальностей. Наибольший удельный вес составляли русские, татары, украинцы, евреи, греки, болгары. На территории Крыма проживало также 43631 человек немцев, большинство из которых к началу войны было переселено в центральные районы РСФСР. (ЦА ФСБ России).

[30] Галиция – историческое название части западных украинских и польских земель (современные Ивано-Франковская, Львовская, Тернопольская области Украины; Жешувское и большая часть Краковского воеводства Польши), захваченных Австрийской империей по 1-му (1772 г. – Восточная Галиция) и 3-му (1795 г. – Западная Галиция) разделам Речи Посполитой. В 1772-1918 гг. – провинция Габсбургской имерии (официальное название – Королевство Галиции и Лодомерии с Великим герцогством Краковским). С 1918 г. Галиция входила в состав Польши. Восточная Галиция в 1939 г. была присоединена к УССР.

[31] В Румынию гитлеровцы ввели свои войска еще в октябре 1940 г. В конце ноября этого же года она присоединилась к тройственному пакту и приняла непосредственное участие в войне против СССР. Румыния поставляла также Германии сырье, особенно нефть.

[32] Партизанское движение в нашей стране возникло в первые же дни Великой Отечественной войны. Программа по его развертыванию была изложена в Директиве СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1041 г.

[33] Гитлер считал, что ни одно из порабощенных Германией славянских государств не должно возродиться, так как их население «принадлежит к низшей расе».

[34] Одним из символов государственности, как известно, является наличие национальной армии. Однако в планы немцев не входило создание в завоеванных ими государствах национальных воинских формирований. 30 июня 1941 г. бандеровцы созвали во Львове собрание «представителей западно-украинских земель», на котором провозгласили «самостийную Украину» и объявили об образовании «правительства» во главе с премьер-министром Ярославом Стецько – первым заместителем Степана Бандеры по ОУН. Несмотря на заверения в том, что цель «Украинского правительства» состоит в выполнении принципов, указанных Гитлером, фашисты разогнали его, а С.Бандеру и Я.Стецько взяли под домашний арест и отправили в Германию. В 1942 г. бывший генерал петлюровской армии Андрей Вовк обратился к немцам с меморандумом на разрешение деятельности «украинского национального казачьего движения» (УНКД). В представленной немцам программе УНКД подчеркивался постоянный и тесный союз «украинской казачьей нации» с немецким государством «как с природным союзником, который в равной мере заинтересован в общих задачах на Востоке»; Гитлер признавался «главным атаманом казацкой Украины». В программе поднимался вопрос и о создании украинской казачьей вооруженной силы (армии) «для охраны государства, удержания мира на Востоке не только в интересах Украины, но и в интересах целой Европы, а особенно в интересах дружественного немецкого государства». Однако немцы, как и в случае с бандеровским «правительством», не поддержали идею независимого украинского «казацкого» государства и создание его национальной армии. (ЦА ФСБ России)

[35] Эльзас – историческая провинция на востоке Франции, в бассейне Рейна. После Франко-прусской войны 1870-1871 гг. Эльзас и Восточная Лотарингия были отторгнуты от Франции и присоединены к Германии (Франкфуртский мир 1871 г.), составив имперскую землю Эльзас-Лотарингия. Версальский мирный договор 1919 г. передал Эльзас и Лотарингию Франции. В 1940 г. Эльзас и Лотарингию аннексировала фашистская Германия, после разгрома которой они были снова возвращены Франции.

[36] Индия под английским колониальным гнетом находилась с середины XVIII в. до 1947 г. С началом 1-ой мировой войны Великобритания объявила индию воюющей стороной и в широких масштабах использовала ее людские и материальные ресурсы для военных нужд.

Индийские части в составе английских войск участвовали в боевых действиях против турецких войск на территории Ирака и Сирии (1914-1916), в захвате германских владений в Африке, защите зоны Суэцкого канала, Сингапура и других районов в Южной и Юго-Восточной Азии.

[37] Литва была полностью оккупирована немецко-фашистскими войсками 29 июня 1941 г., Латвия – 8 июля 1941 г. На территорию Эстонии гитлеровские войска вторглись в начале июля 1941 г. 17 июля 1941 г. был образован рейхскомиссариат «Остланд» - немецко-фашистское административное территориальное обраование в оккупированной Прибалтике, Белоруссии, части Ленинградской области.

[38] Позднее в «официальной записке для фюрера» Розенберг писал о целях германской политики на оккупированных территориях СССР и, прежде всего, на Украине. Это «…использование полезных ископаемых, в определенных областях создание немецкой колонии, никакого искусственного интеллектуального развития населения, а сохранение его как рабочей силы…», а затем в докладе о преобразовании Кавказа указывал: «…Задача Украины состоит в том, чтобы обеспечить продуктами питания Германию и Европу и снабдить сырьем континент…» (См. Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками (в 7 томах). М., 1961. Т.7. С.229-230).

[39] Одесса была оккупирована немецко-фашистскими и румынскими войсками 16 октября 1941 г. Она была включена в состав румынского генерал-губернаторства «Транснистрия».

[40] Франк Ганс (1900-1946) – член нацистской партии с 1923 г. В 1930-1945 г. – депутат рейстага, в 1033-1934 гг. – министр юстиции земли Бавария, в 1934-1935 гг. – рейсминистр без портфеля. В 1933-1942 гг. – рейсляйтер нацистской партии по правовым вопросам, президент академии германского права. С октября 1939 г. – генерал-губернатор оккупированных польских территорий («генерал-губернаторства»), гитлеровский наместник в Польше, обергруппенфюрер СА. Как один из главных немецких военных преступников казнен по приговору Нюрнбергского трибунала 16 октября 1946 г.

[41] Львов был оставлен частями Красной Армии 30 июня 1941 г.

С августа1941 г. он был объявлен центром «дискрита Галичина», в составе которого включен в генерал-губернаторство. Немецкий язык был объявлен государственным языком.

[42] Розенберг в докладе о преобразовании Кавказа писал, что необходимо «…перевести балтийские народы на почву немецкой культуры и подготовить широко задуманные военные границы Германии…»

[43] Впервые идею об уничтожении этих городов Гитлер высказал на совещании 25 мая 1941 г. в Зальцбурге.

[44] Пытаясь преуменьшить политическое значение разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, развеявшего миф о непобедимости военной машины, геббельсовская пропаганда по дипломатическим каналам старалась навязать мировому общественному мнению версию о «планомерном отступлении отдельных головных частей» вермахта, о «сильном ослаблении военной мощи противника», о якобы критическом положении Москвы и Ленинграда.