Как море подарило нам брата [Зинаида Михайловна Канониди] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Зинаида Михайловна Канониди Как море подарило нам брата
Я и Мика
Это было давным-давно, а вижу как сейчас: мы живём в Сухуми, на горе у моря. В Сухуми зимы не бывает, потому окна в домах большие, а стенки — тонкие. Мы слышим всё, что говорят за стеной соседи — дядя Сидора и тётя Муся. Дядя Сидора говорит: — Детям нужно молоко. А тётя Муся ему отвечает: — Где ж его взять? Дети — это мы: я и Мика. Мне шесть лет, а Мике — три года с половиной. Она очень любит петь. И даже сама сочиняет песни. Вот такие:Бэ-хлёп!
Мы поднимаемся на гору к себе домой и ещё издали слышим, как чихает дядя Сидора: «Бэ-хлёп!» Тётя Муся говорит ему: — Будь здоров, Сидора. — Спасибо, — говорит дядя Сидора и добавляет: — Ну, значит, правильно, надо покупать. Продам велосипед и куплю. — Что?! — кричу я снизу. Но дядя Сидора уже свёл вниз по тропинке свой велосипед. Протащил его в калитку и говорит: — Всё правильно, раз я чихнул. Сел на велосипед и укатил. Вот он какой, дядя Сидора! Никогда от него толку не добьёшься! «Зато руки у него золотые», — так говорит наша мама. Это потому, что он всё умеет. Он чинит Микины куклы, и мамин будильник, и утюг, и примус. Потому что дядя Сидора — мастер. «Мастер на все руки!» — говорит тётя Муся о нём. Тётя Муся даёт нам по блюдечку мамалыги. Это такая жёлтая каша из кукурузной муки. На вид очень вкусная, а на самом деле — без соли, без сахара, без масла и без молока — не очень. Но мы голодные и быстро её съедаем, потому что больше есть нечего. Война! По морю ходят военные корабли, в небе летают военные самолёты — «охраняют нас с Микой», — так говорит мама. И ещё она говорит: «Не бойтесь, не пропадём! Фашистам крышка!» Но всё же, когда стреляют зенитки и воет сирена воздушной тревоги, а мамы дома нет, нам с Микой делается страшно и мы лезем под стол. Но сегодня налётов нет, и мы спокойно играем в саду, а тётя Муся стирает бельё во дворе возле костра. Костёр она сделала так: поставила на ребро два кирпича, а сверху на них — ведро с водой. А под ведром развела огонь. Мы с Микой подбираем сухие веточки, листья и бросаем в костёр, чтобы согрелась вода. — Ах вы мои помощницы! Надо вам за это что-нибудь дать на обед, — говорит тётя Муся. — А что? — спрашивает Мика. Она уже проголодалась. Я тоже, но я же большая, и мне стыдно просить есть. — Хотите мамалыгу с дельфиньим жиром? — спрашивает тётя Муся. — Хотим! — отвечаем мы хором. Тётя Муся достаёт маленькую баночку из-под горчицы и развинчивает крышку. Но дельфиний жир так ужасно пахнет, что я говорю: — Нет, нет, не надо! — Ты же любила рыбий жир, почему дельфиний не хочешь? — спрашивает меня тётя Муся. — Так… — отвечаю я. Мы видели дельфинов. Это такие большие чёрные рыбы, блестящие, как будто лакированные. Дельфины очень похожи на рояль. Но мама говорит, что это не рыбы, а животные, что они, когда маленькие, питаются молоком. Почему же дельфины нам дали такой вонючий жир, а не дали молока? Наверное, потому, что их трудно поймать: они выпрыгивают из моря и тут же ныряют в воду. Даже нельзя рассмотреть, какие у них глаза, какие усы. Или они без усов? Я только хотела спросить у тёти Муси, есть ли у дельфинов усы, как внизу, под горой, у калитки кто-то чихнул: «Бэ-хлёп!» — Дядя Сидора! — закричали мы с Микой и побежали по тропинке вниз. Но дяди Сидоры там не было. За калиткой стоял какой-то чужой человек и держал на верёвке козу. Это она чихала «Бэ-хлёп» — точь-в-точь, как дядя Сидора. — Хозяйка! — закричал чужой. — Иди, получай подарок! Тётя Муся спустилась с горы. — Откуда коза? — Твой Исидор купил у меня. Только ему с работы нельзя отлучаться, вот я и привёл. — Спасибо, спасибо! — сказала тётя Муся и хотела погладить козу. Но коза была злая, с жёлтыми глазами и боднула тётю Мусю одним рогом. — А где же второй рог? — спросила тётя Муся. — А зачем тебе рог? — обиделся чужой. — Тебе молоко нужно или что? — Молоко, молоко! — кивнула тётя Муся и потянула козу за верёвку: — Ну, дети, теперь для вас будет всегда молоко! Но получить молоко у козы было не так-то просто: она не давалась доиться, брыкалась, блеяла ужасным голосом, наконец, оборвала верёвку и опрокинула ведро с водой на костёр. Огонь зашипел, погас, а спичек у тёти Муси больше не было. — Как же я вам мамалыгу сварю? — чуть не плакала тётя Муся. Я тоже не знала, что делать с козой. Только Мика догадалась: принесла ей травы и стала кормить прямо из рук. — Смотри, забодает тебя, — пугала её тётя Муся. Но Мика не боялась и кормила. Тогда тётя Муся вспомнила, что у неё где-то припрятана соль и с прошлой недели осталась корочка хлеба. Она посолила корочку крупной чёрной солью — почему-то эта соль называется каменной — и дала козе. Если бы мне дали такую корочку, я бы тоже подобрела, а коза нет. Она всё брыкалась и бодалась. Тогда тётя Муся нарвала ей листьев акации, мы принесли охапку самой молодой травы — и коза, наконец-то, стала смирной. Тётя Муся присела перед ней на корточки и стала доить. Густое, белое молоко длинными струйками, как дождь, било в стенки солдатского котелка — джвик, джвик! Первый раз в жизни мы с Микой пили козье молоко! И хотя оно пахло шерстью козы — всё равно молоко было очень вкусное. Мы выпили по большой чашке молока и легли спать. Мике надо было спать днём, потому что она маленькая, а я спала с ней за компанию.Чем угостить фронтовика
Мы проспали весь вечер и всю ночь — до следующего утра. А когда проснулись, мама уже пришла после ночного дежурства. Она была бледная-бледная, но радостная. — Смотрите, что я вам принесла! Мама показала маленькую круглую бутылочку. В ней было что-то жёлтое, прозрачное. Мика не знала, что это такое, а я знала: — Рыбий жир! — Ну, теперь вы у меня окрепнете! — весело сказала мама. И в это время кто-то чихнул: «Бэ-хлёп!» Дядя Сидора? Но почему он встал так рано, почему чихает в подвале, у нас под полом? — Это не дядя Сидора, — сказала Мика. — Это коза. Ты забыла? Я вспомнила, и мы побежали рвать козе траву. В тот день к нам пришёл папин товарищ. Звали его Ваня. Он был моряк, носил синюю блузу с большим воротником и брюки-клёш. Он приплыл к нам на подводной лодке, но как мы ни смотрели с балкона на море, не могли её увидеть — наверное, потому, что она была под водой. Ваня подарил нам с Микой по куску сахара. Твёрдый, синий — какой это был сладкий сахар! Ещё он подарил большой воротник — голубой с полосками, такой, как у него самого, только поновее, и сказал маме: — Разрежь и сшей своим дочкам. Пусть будут морячками. Мама благодарила Ваню. — Чем же мне угостить дорогого гостя? — беспокоилась она. — Рыбьим жиром! — закричала я. Ведь это была единственная вкусная вещь у нас в доме. Все засмеялись, наверное, потому, что «р» у меня опять плохо получилось.Майский жук
У мамы была подруга. Звали её Алиса. Она была эстонка и жила со своими сыновьями за городом, в горах. Село, где они жили, так и называлось — Эстонка. Муж тёти Алисы тоже был на войне. Наша мама встретила в госпитале солдата, который воевал вместе с мужем тёти Алисы и знал его. Мама пошла в Эстонку рассказать Алисе, что в госпитале лежит человек, который видел её мужа. Пошла, потому что ехать было не на чем — все машины были на фронте. Мы не хотели пускать маму одну, мы хотели, чтобы она и нас взяла с собой, но она не взяла. — Это далеко, и вы устанете. Лучше я, когда буду идти через лес, поймаю вам зайчика, — сказала мама на прощание. — Не скучайте! Мика поверила маме, а я нет. Я хотела повидать сыновей тёти Алисы — Алика и Вальди. Рассказать им о нашей козе, о дяде Ване, о том, что мама нам с Микой сшила из своей старой юбки и рубашки морскую форму: синие юбочки и блузы-матроски с голубым воротником. Но мама ушла, а мы остались. Правда, скучать нам было некогда: надо было кормить козу, собирать ветки для костра, шить куклам матроски. У мамы остались лоскутки, и она на двоих дала одну иголку — единственную в доме — тонкую, острую, с золотым ушком. В это маленькое ушко так трудно было вдевать толстую нитку, она всё время лезла куда-то в сторону. Я не давала Мике иголку — боялась, что она уколется. А Мика и не просила. Она ловила жуков, что залетали к нам на балкон. Балкон у нас открытый, весь заплетённый глицинией. Глициния цветёт и осыпается. Мама говорит: «Как сугроб снега», но мы никогда не видели столько снега, сколько падало лепестков. Зимой в Сухуми полетают-полетают снежинки, а как на землю сядут, так и растают. Вот какая тёплая зима! А весна началась давным-давно — ещё в феврале. И от глицинии не было спасения! Все жуки и бабочки со всех садов слетелись к нам на голубую глицинию. И когда мы с Микой вот так сидели на балконе и шили — шила я, а она кромсала ножницами остатки лоскутов, — залетел к нам большой майский жук. — Майский жук, майский жук! — закричала Мика и стала его ловить. — Смотри, укусит, — сказала я, — но Мика ничего не боялась. Тётя Муся позвала меня подложить щепок в костёр. Я оставила на столе иголку с ниткой и побежала собирать щепки. Прихожу, а иголки на столе нет. — Где иголка с золотым ушком? — спросила я Мику. — Нету! — говорит она и разводит руками. — Как нету? — Улетела! — Как так улетела? Что ты глупости болтаешь? — Не болтаю! Я поймала жука, проколола иголкой, а он с ней и улетел. Смотрю — правда: по глицинии ползёт жук, а в спине у него иголка. Я бы и не заметила её, если бы не красная нитка. Белые нитки у нас кончились, и тётя Муся дала мне красную — куклам и красной можно шить, даже лучше: заметнее стежок. Я влезла на стул, чтобы достать жука, а он взял и совсем улетел — только красная ниточка мелькнула среди зелёных листьев в саду. — Зачем же ты проколола жука? — спросила я Мику. — Он гудит, как фашистский самолёт. — Жук не фашист, он никого не обижает. А иголки теперь нет. Чем мама будет шить? — А она уже сшила нам матроски, — сказала Мика. И спокойно пошла кормить козу. Будто ничего не случилось. Очень уж спокойная у нас Мика. Зовёшь её: — Иди сюда! Она отвечает: — Си-сяс! — А сама — ни с места. — Мика, ты скоро? — Си-сяс! — И опять ни с места. «Сейчас» у неё — это целый час. А когда жуков ловить, так она вон какая быстрая!Эсси
Мы уже спали, когда вернулась мама. Пахло от неё хорошо: не лекарствами, как всегда, а солнцем и яблоками. Она и правда положила нам на подушку по яблоку — мне и Мике — прошлогоднего урожая. Они пахли сеном. Но Мике было мало большого жёлто-красно полосатого яблока. — А где зайчик? — спросила она и слезла с кровати. — Ты поймала зайчика? — Нет, — сказала мама. — Я вот кого поймала. — И достала из-за пазухи носовой платок, а из платка — что-то пушистое, рыжее, с когтями и клювом. — Что это?! — закричала я. — Тише, не кричи, он спит, — сказала мама. — Видишь, на ногах не стоит. — Кто — он? — Не видишь разве? — Петушок. Маленький эстонский петушок, зовут его Эсси. Это Вальди и Алик прислали вам в подарок. — Эсси? — спросила Мика и взяла петушка в руки. — А почему он, как воробей? — Ничего, — сказала мама, — вырастет. Ложитесь-ка лучше спать. — А у Эсси есть мама? — спросила Мика. Она всегда спрашивала всё самое главное. — И курицу я принесла, — ответила мама. — Она там, на балконе, в кошёлке сидит. Будет вам яички нести. — Пусть своему сыну лучше яички несёт, — сказала Мика, — у нас молоко есть. Так мы и решили: молоко нам, а яички — Эсси. Утром я во сне слышала какой-то шум. Воздушная тревога? Как будто нет. Подняла голову, спрашиваю Мику: — Налёт? Она тоже только что глаза открыла. — Это, — говорит, — мама кричит. — Так страшно? Наша мама? — Наша на дежурство пошла, я слышала, калитка хлопнула. Это, наверное, Эссина мама кричит. Мы встали и босиком побежали на балкон. Там в круглой кошёлке на сене сидела большая белая курица с красным гребешком — совсем не похожая на Эсси. Это она орала: «Куд-куд-куд!», «Куд-куд-куд!» Мы бросились к тёте Мусе: — Тётя Муся, что с Эссиной мамой? — С какой ещё мамой? — С Кулекой, — говорит Мика, — она всех куриц «Кулеками» звала. — Да ничего особенного — яичко вам несёт, — успокоила тётя Муся. Мы со всех ног — обратно к своей Кулеке: — Слушай, — говорим ей, — не кричи так, пожалуйста. Мы ещё вчера решили не брать у тебя яичек. Пусть твой сын их ест, а мы будем молоко пить. И рыбий жир у нас ещё есть. И мамалыга. Не кричи! И правда, белая курица успокоилась, слезла с гнезда и пошла во двор, где уже гулял под балконом Эсси. А в гнезде осталось лежать беленькое, даже чуть голубоватое, тёпленькое яйцо. Тётя Муся сварила его вкрутую, мелко-мелко покрошила ножиком и покормила Эсси. Одного яйца ему хватило на целый день!Как море подарило нам брата
Мы строили в саду шалаш из веток мимозы, когда загудели гудки и прибежала мама. — Скорее, скорее! — кричала она. — Собирайтесь в бомбоубежище! Большой налёт будет! И тут Мика заупрямилась: — Не хочу в бомбоубежище! — Как не хочешь? А если бомба упадёт на дом? — Не пойду! Там страшно! В бомбоубежище, правда, было страшно. Его вырыли в соседней горе, но не достроили — не успели. Мы ходили туда с Микой вдвоём, украдкой, когда ещё не было тревог. Там обваливался земляной потолок, а в длинном коридоре стояли лужи. Мама не знала, что мы сами туда ходили, и думала, что в бомбоубежище хорошо. А мимо нашего балкона уже бежали люди. Они несли в убежище маленьких детей, узлы, подушки. А наша Мика упёрлась, и всё! Мама взяла её на руки, но Мика брыкалась, вопила хуже козы. Пришлось опустить её на землю. Тогда мама повела нас на гору, где росли кипарисы и сосны. — Может, и правда, на горе лучше, а то как обрушится убежище, так всем нам и крышка. — А тут крышки нет! — сказала Мика и посмотрела на высокое-высокое небо с одним кругленьким облачком. Но это было не облачко — это был разрыв от зенитного снаряда. Так всегда случалось: сперва видишь круглое, как мяч, облако, а потом — бах! — дойдёт звук выстрела зенитки. — Летят! — сказала мама, и мы, не добежав до сосновой рощи, бросились под кусты ежевики. Смотрим, и тётя Муся прибежала сюда. — Страсть какая, — плакала тётя Муся, — Сидора утречком сказал, в порт пришёл из Новороссийска пароход с детишками. Целый пароход эвакуированных детей. Напугает их фашист до смерти! — Как же детей на берег не свезли? — спросила мама. — А так, карантин! — ответила тётя Муся. Я только хотела спросить, что такое «карантин», как смотрю — в море, там, где стоял тот пароход с детьми, поднялась стена воды. Как будто стеклянная. И потом только донеслось: «Бух-бух-бух!» — разрывы бомб. — Боже мой! Пароход! — закричала тётя Муся. — Фашисты проклятые, что же вы делаете? — заплакала мама и поднялась во весь рост. — Там же дети, дети!.. — Ложись, — дёрнула её снизу за подол платья тётя Муся, — своих береги! Тем уже ничем не поможешь. Когда гудки прогудели отбой, мы спустились с горы. Во дворе у нас было всё спокойно: коза щипала траву, Эсси спал у курицы под крылом. Хорошо им, они не понимали, что такое бомбёжка. Ночью был ещё один налёт. Мы побежали в убежище. Там горел дымный факел, и какая-то женщина шипела на всех:— Тиш-ше! Тиш-ше! У них звукоулавливатели. — Бедная, она сошла с ума, — сказала мама. Мика смирно сидела у мамы на коленях и большими-пребольшими глазами смотрела, как горит факел, как от него отделяется струйка чёрного дыма и сливается с чёрным потолком. Потом опять был отбой, и мы снова вернулись к себе в комнату. Мика вздохнула и сказала: — Спим дальше. Но когда мы уже легли, из города вернулся дядя Сидора. Мы слышали, как он, задыхаясь и пыхтя, шёл от калитки вверх. — Муся, Муся, помоги! — негромко позвал он. — Сидора, ты ранен? — всполошилась тётя Муся. — Я не ранен, что ты, что ты!.. Я вот кого принёс… Скорая помощь там не справляется, так мне разрешили взять его. — Кого? — спросила тётя Муся. Потом стало тихо, и мы услышали, как они оба — дядя Сидора и тётя Муся — поднялись к нам на балкон. Мы вскочили и тоже выбежали на балкон. Мама уже была там. — Ты у нас за доктора, — сказал маме дядя Сидора. — Погляди мальца — выживет? — И протянул ей что-то, завёрнутое в мокрый пиджак. Мама отвернула край пиджака. Там лежал худой-прехудой мальчик и смотрел на нас круглыми глазами — такими, как у Мики. Мама спросила мальчика: — Кто ты? Он долго молчал, потом еле слышно ответил: — Я — Феля. Фелю положили на диван, растёрли спиртом. Потом ему дали наше молоко, он выпил и сразу уснул. — Вот, — сказал дядя Сидора, — море вам подарило братца.
Последние комментарии
5 часов 56 секунд назад
22 часов 21 минут назад
22 часов 44 минут назад
22 часов 59 минут назад
23 часов 15 секунд назад
23 часов 53 секунд назад