Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,
подробнее ...
приказами и примерами для сравнения) что для «живого диалога» остается собственно сама «живописная атмосфера» происходящего, да «крики души» (в письмах от реальных заключенных).
В остальном (думаю) эта книга все же должна быть отнесена к разряду «к обязательному прочтению», т.к вполне достоверно передает весь этот ужас, который ждет любого «всяк туда входящего...». И хотя это совсем НЕ «свод правил тюремного этикета» (наставлений о том чего можно и чего нельзя «в хате»), а сколько реальные картины того ужаса и бесправия которые «могут иметь место» в отдельном конкретном случае — но некоторое представление о некоторых НО думаю все же вполне возможно получить...
И разумеется — по прошествии лет (с момента написания книги) конечно хочется верить в то, что ВСЕ ЭТО «давным давно изменилось» в сторону лучшую (т.к все примеры «происходящего» имели место лет 15-18 назад, а то и еще позже), но... как говорится, никому не пожелаю «проверить это лично»))
Кроме того (вполне возможно) что обладай (кто-то) представленной здесь информацией, все-таки смог бы всерьез задуматься и отказаться от совершения мелкой кражи — из-за которой он в итоге потеряет и все здоровье и приличный кусок жизни (за колючкой).
В конце концов (кто-то когда-то давным давно подсчитал) что если сравнить доходы вполне законопослушного гражданина и вора (которому разово обломился «жирный хабар»), в итоге — законопослушный гражданин (на своей ненавистной работе) заработает (за некий общий период) по факту все-таки гораздо больше, чем вор укравший (нечто) сидящий столько же лет в тюрьме... И разумеется тут (в данном раскладе) естественно не идет речь «о крупных сделках олигархов и прочих равных» (крадущих составами и вагонами)... ведь большинство реальных сидельцев сидит как раз «за кражу велосипеда» (по утверждению знаменитого «Антибиотика» из сериала «Бандитский Петербург»))
В общем мой персональный вердикт - почитать стоит при случае)) Хоть эта книга не претендует на лавры какого-нибудь криминального шедевра (читающегося «на одном дыхании»))
Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание
подробнее ...
не подкачало»)) А вот содержание как раз и подкачало...
Нет, первые впечатления были не то, что бы однозначно негативными... Ну есть «некая непонятка» сюжета, ну изложено все каким-то тяжеловесным языком (видимо имитирующим древнерусский), ну по преждему непонятно «о чем это я читаю уже 3 дня»)) Но момент «катарсиса» (просветления) все упорно не наступал...
По (частично понятому мной) сюжету, речь пойдет о неких студентах-попаданцах, «залетевших» в тьмутаракань века эдак ...надцатого. Но сразу ВООБЩЕ непонятно в кого подселились «наши герои» и в чем тут собственно «квест»)) И никакими среднестатистическими попаданцами тут даже и не пахнет... Фоном же «к данной песТне» идет всякий сказочный (и языческий) антураж (в виде ведьмочек, русалок, божков, чаклунов и прочей нечисти)
И только-только я начал хотя бы приблизительно понимать «а Че мы тут делаем?». Бах!!! Мигом «сменилась камера» (а вся речь, тут идет то от одного, то от другого лица) и диалог продолжил очередной «мутный» засланец (с начального уровня). Т.е все окончательно и бесповоротно «сбилось на фиг»...
Не знаю на какой (такой) эффект расчитывал автор, однако просто дикая перегруженность диалогов (различными оборотами и словечками), совершенно непонятный мне «поток сознания» (в целом) заставляли меня то брать, то откладывать эту книгу раз за разом...
В итоге — часть первую я так и не домучил (хотя читал ее аж с середины 2023 года), а часть вторая по прежнему «висит мертвым грузом» у меня на полке)) В итоге я наверное еще как-нибудь попытаюсь «дочесть всю эту дивную историю», но... твердо все же НЕ гарантирую успешного результата)) Ну в самом деле — ну этож надо «так выпендриться» и поставить «во главу угла» не сам художественный замысел (какой бы он ни был), а некое... желание просто «поиграть словами» (по типу — а мы могем и еще круче!)) А ну зацените скорей этот-вот диалог!))
P.S И все это дико напомнило «Сто полей» Латыниной... прям один в один))
Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))
Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой
подробнее ...
впридачу)). Ну и конечно гигантскому личностному росту «нашего юного падавана»))
Но... как бы там ни было, этот цикл начинает «робко и медленно» уходить от классической схемы Eve-вселенной - что-то типа: спер железяку, отремонтировал, продал, установил самые проходные базы знаний... далее открутил новую железку, продал, купил чутка пару уровней выше)) Ну и тд., и т.п))
Апофеозом (и опофигеем) данного примера стал цикл тов.Поселягина «Зург» (или «Я выживу»). Здесь же прослеживается совсем другой уклон... ГГ (с восторгом ставивший базы и сеть) относительно быстро выясняет что они ему (в принципе) и нафиг не сдались... А все что нужно — ему с восторгом предоставит планета (в виде весьма симпатичной галлюцинации женскАго полу)) Ну да, ну да!!!)) Ведь «законтачить с планетой» (в самом прямом и совсем непошлом смысле) ему таки все же удалось))
Ну а «бонусом» ему идут «экспроприированные» (у злодеев хоромы), официальный статус и какое-никакое место работы (для прокачки умений и навыков). Плюс... внезапно «объявившийся дядюшка» (который так и норовит «закормить плюшками» нашего юного героя «до потери пульса»)) Причем это забавляет только сперва, а далее увы нет))
Да и кстати... что касается данного «доброго самаритянина» (уже третьего по счету), то я сперва «грешил» на Пси-таланты героя... Мол он эдак (пусть и непроизвольно) располагает к себе людей, а потом смотря на них «котом по Шрековски» - удивляется их доброте и отзывчивости)) Увы... Эти мои «самые черные» подозрения так и не оправдались.
Помимо «смены курса» с «хабара» на «экзотерику», данная часть (понемногу) начинает раздражать некая тупость (или нудность) героя (который то перва рвется «учиться, учиться и учиться», но тут же засыпает перевернув страницу, и вообще... нафига мне вот мол это и то))
В общем - герой то «тупит» (пытаясь разорваться перед всеми и угодить), то пугается на ровном месте, а то и... влипает во всякие там разные «ситуевины»)). В целом — все вполне добротно (и в аудиоверсии, повторюсь читатется «на раз»). Но в целом — тот или иной подход (по чисто субъективным предпочтениям) может понравиться , а может и нет... Моя же субъективная оценка — четыре (из пяти))
З.Ы да и все эти «вселенские силы» (в рядах коих царит прям-таки «кипешь» галактических масштабов) прибудут на искомую планету только в следующем томе))
Тихон Петрович, преподаватель физики, был самым старым из наших учителей. Он был на целое поколение старше ближайшего к нему по возрасту Игната Захарыча. Географ Игнат Захарыч, высокий, жильный, костяно-лысый, с острой седой бородкой, держался подчеркнуто прямо, ходил быстро, носил толстовку из туальденора, черные брюки флотской ширины и ботинки-бульдожки; внимательный и придирчивый, он всех учеников помнил по именам и не скупился на выговоры.
Тихон Петрович был мал ростом, согбен в плечах, очень дряхл; на урок он выходил из учительской загодя, в разгар перемены, чтобы поспеть к звонку. Он еле передвигал ноги, каждую ступеньку лестницы одолевал в три шага. Он носил сюртучок, обшитый тесьмой, полосатые брюки без манжет и порыжелые генеральские ботинки с ушками, на груди у него был повязан черный шелковый бант, излохматившийся по краям. Он сохранил зрение, даже не пользовался очками, но в лицо своих учеников не помнил и на улице не узнавал. Голос, разработанный полувековым учительством, звучал громко, отчетливо, но редко когда окрашивался интонацией.
Погруженный в свою старческую слабость, он был отрешен от окружающего мира, странный и трогательный выходец из другой, далекой эпохи. Его безнадежная дряхлость и «потусторонность» особенно бросалась в глаза по контрасту со «здешностью» тоже очень старого Игната Захарыча. Рядом с другими молодыми и пожилыми учителями Тихон Петрович был просто стар, рядом со старым Игнатом Захарычем он был стар вдвойне.
Мне много раз доводилось читать о том, как злобно издеваются школяры над слабыми, старыми или больными учителями. А вот Тихона Петровича щадили. Дисциплина на его уроках была не хуже, чем у других, куда более молодых, властных и строгих учителей, и уж, во всяком случае, лучше, чем на уроках Игната Захарыча. Географ любил показать, что он всеведущ и его не проведешь. Он ястребом падал на ученика, тайком читавшего под партой какую-то книгу, и с торжеством выхватывал у нарушителя… учебник географии. Ученик нарочно шевелил губами, Игнат Захарыч обрушивался на говоруна, а тот, призывая в свидетели весь класс, с видом оскорбленной добродетели доказывал свою невиновность. Когда же все сидели с закрытыми ртами, с глазами, прикованными к географическим картам, развешанным на стене, класс наполнялся тугим, ровным гудом, будто июньский шмель кружил над медоносом, и Игнат Захарыч не знал, на кого ему кидаться.
Ничего подобного не бывало на уроках Тихона Петровича. Его так легко было обмануть, сбить с толку, что это не представлялось заманчивым. «Бузить» на уроках Тихона Петровича считалось мелким и недостойным. Тот, кому хотелось читать Конан-Дойля, пока Тихон Петрович громким, неокрашенным голосом излагает закон Лавуазье — Ломоносова, преспокойно читал, но делал это вежливо и незаметно. Слушали Тихона Петровича плохо, его скучно было слушать, но оплачивали свое невнимание строгой тишиной. Эта печальная, жалостливая тишина казалась мне обидной для Тихона Петровича. Чтобы как-то нарушить ее, я иногда нарочно его переспрашивал или делал вид, что мне не все понятно. Едва ли он испытывал ко мне признательность: ему трудно было повторять раз сказанное, а тем более искать другие слова для объяснения.
— Ну, слушайте! — говорил он громко, с какой-то бессильной обидой. — Ведь я, кажется, ясно выражаюсь!
Я не отступал от своего правила, — я не только жалел, но и глубоко уважал Тихона Петровича. Однажды я был в Политехническом музее на публичной лекции о квантовой теории. Я ходил на эти сложные, требующие серьезной подготовки лекции, ничего в них не понимая, кроме того, что мир куда сложнее и таинственнее, нежели это явствует из наших учебников. К своему удивлению, я встретил там Тихона Петровича. Он преподавал Ньютонову физику, но сам, чуть не ровесник Ньютона, старался быть в курсе новых научных открытий, ломающих к тому же весь привычный строй его представлений. Так ли просто узнать под конец долгой жизни, что энергия тоже материальна! До чего же трогателен в молодой, дерзкой аудитории был Тихон Петрович в своем сюртуке и с бантом, с клеенчатой ученической тетрадкой в руке; детскими шажками брел он по проходу, и его легкие, как пух одуванчика, белые волосы, подвластные любому дуновению, реяли вокруг бледно-розового черепа, словно собирались улететь.
— Здравствуйте, Тихон Петрович! — Я поклонился ему чуть не до земли, вложив в этот поклон все мое восхищение его научным подвижничеством.
Напрасный труд! Тихон Петрович не узнал меня, как давно уже не узнавал своих бесчисленных учеников.
— Здравствуйте, — ответил он равнодушно, даже не взглянув в мою сторону.
Однажды, когда уже прозвенел звонок, я погнался за Борькой Ладейниковым, причинившим мне какой-то ущерб. Мы мчались сперва между партами, а потом по партам, через головы ребят, давя чернильницы, топча тетрадки, сбрасывая на пол учебники. Хоть и увлеченный преследованием, я все же подумал, что сейчас откроется дверь и в класс войдет Тихон Петрович. Ну и пусть! Разве бросил бы я погоню, если бы мы ждали Игната Захарыча или любого другого учителя? Тихон Петрович вовсе не нуждается в этом обидном снисхождении, лишь подчеркивающем его слабость. В головокружительном прыжке я настиг Ладейникова и вместе с ним рухнул на пол у ног вошедшего в класс учителя.
Тихон Петрович выронил деревянный штангенциркуль и не столько гневно, сколько испуганно закричал:
— Ну, слушайте, что же это такое! Да вы с ума сошли!..
— Мы больше не будем, Тихон Петрович, — сказал я смиренно. — Простите нас, Тихон Петрович! — и прошмыгнул на свое место.
Другой раз мне удалось на иной манер доказать свою любовь к нему. Не помню уж, для каких нужд понадобилась Тихону Петровичу тетрадка по физике за пятый класс. Тетрадка ему нужна была образцовая: с записями всех уроков, с хорошими рисунками и чертежами. Лучшие тетрадки были, конечно, у девочек: чистенькие, аккуратные, без клякс и помарок. Но чертежи и рисунки выглядели безрадостно. Я хорошо рисовал и чертил и при большом усилии мог обходиться без помарок. Я сказал Тихону Петровичу, что за каникулы сделаю ему образцовую тетрадь. Три недели ухлопал я на это дело, три недели отняв у реки, футбола, городков, походов в лес и других радостей деревенской жизни. Но в первый день нового учебного года я принес Тихону Петровичу действительно образцовую тетрадь. До этого я никогда не видел, как он улыбается. Его бледные губы под белыми усами чуть зашлепали одна о другую, в уголок бледно-голубого глаза набежала слеза, и лицо стало застенчивым, лукаво-виноватым. Но почему-то мне показалось, что Тихон Петрович забыл о своей просьбе.
…В этот день Тихон Петрович принес в класс большой градусник в деревянном футляре и другой, маленький, — в картонном. Он рассказал о том, какое великое изобретение градусник, о его устройстве, способах применения, о шкалах Реомюра, Цельсия, Фаренгейта… Все шло хорошо, пока он не заговорил о медицинском градуснике и не обмолвился, что у человека температура не бывает ниже тридцати пяти. Я тут же вскинул руку.
— Ну, что вам? Слушайте, что вам? — громким и обиженным голосом спросил Тихон Петрович.
— Вот вы говорите, что температура у человека не бывает ниже тридцати пяти. А я знаю мальчика, у которого было всего три градуса.
Я говорил правду. У моего дружка по квартире Кольки Полякова во время приступа уремии температура упала до трех делений. Тут не было никакой ошибки, я своими ушами слышал, как на кухне говорили про три деления и еще добавляли: «Нешто выживешь с такой температурой!» Но Колька Поляков выжил и прославился во дворе как чемпион по низкой температуре.
— Не знаю я вашего мальчика, слышите, не знаю! — говорил Тихон Петрович. — А температура у человека не может быть ниже тридцати пяти градусов!
— Этот мальчик живет в моей квартире, — сказал я мягко. — Он болел уремией, и у него было три градуса.
— А я вам говорю, так не бывает!
— Ну как же так, Тихон Петрович, если у Кольки Полякова было?
Класс одобрительно зашумел, я не раз приводил Кольку Полякова на наши школьные вечера, и его знали многие ребята.
— Тише! — крикнул Тихон Петрович и стукнул по столу слабой, худой рукой. — Не бывает у живого человека такой температуры!
— Но Колька Поляков живой!
Класс дружно поддержал этот неопровержимый довод. Ребята понимали, что я прав, а Тихон Петрович, несмотря на свой стаж и опыт, сел в галошу.
— Да вы что, издеваетесь надо мной? — плачущим голосом сказал Тихон Петрович. — Не бывает у человека ниже тридцати пяти, не бывает, слышите, не бывает!..
Я понимал, что мучаю его, но ничего не мог с собой поделать. Если б я меньше любил и меньше уважал Тихона Петровича, я бы оставил его в этом смешном и жалком заблуждении. Перепутай Игнат Захарыч проливы, острова или даже материки, я бы, конечно, указал ему на ошибку, но разве стал бы я так настаивать?
— А у Кольки Полякова было три градуса, — грустно, но твердо произнес я.
Какое потерянное, бледное лицо стало у Тихона Петровича!
— Ну, скажите, что вы ошиблись, слушайте, скажите, что вы ошиблись!.. — умоляюще взывал Тихон Петрович. Он понимал, что не может продолжать урок, пока не восстановит подорванное мною доверие учеников.
Что было делать? Ведь я отстаивал истину не столько ради нее самой, сколько ради Тихона Петровича, чтобы развеять его ужасное заблуждение, вырвать из пучины старческого маразма. Я твердо верил, что еще усилие, еще немного стойкости — и ему передастся ясная сила моего молодого разума.
— Тихон Петрович, — чувствуя, как в горле закипают слезы, сказал я, — у Кольки Полякова было три градуса.
Тихон Петрович опустился на стул и закрыл лицо руками.
По счастью, прозвучал звонок. Что-то бормоча про себя, Тихон Петрович поднялся, забрал свои опозоренные градусники и поплелся вон из класса, еще более согбенный и дряхлый, чем всегда, и тонкие, легкие волосы беспомощно шевелились на его затылке.
Вернувшись из школы, я сразу пошел к Кольке Полякову. Он опять болел, на этот раз неопасной болезнью — свинкой. Колька лежал обвязанный шерстяным материнским платком и сводил на деку новенькой балалайки переводную картинку. У его изголовья стояла, тумбочка, на ней — лекарственное питье в стакане, микстура с бумажным хвостиком и градусник.
— Слушай, Колька, я сказал учителю, что у тебя было три градуса, а он не поверил.
— Я бы всех этих учителей!.. — прохрипел Колька из шерстяного платка. — Много они понимают! — Он нащупал на тумбочке градусник и, обозначив ногтем свою температуру, протянул мне.
Все было правильно. Отросший за болезнь, грязноватый ноготь указывал точно три деления, а под этими тремя делениями была длинная черточка, возле которой стояла цифра 35. 35,3 градуса было у моего друга, когда его отвозили на «Скорой помощи» в больницу! Но почему же Тихон Петрович не сказал просто, что шкала градусника начинается не с нуля, а с тридцати пяти?
Прошло много лет. Я кончил школу и поступил в медицинский институт. Однажды в Политехническом музее на лекции о теории относительности я увидел Тихона Петровича. Он совсем не изменился, давно уже перешагнул ту грань, когда человек меняется: те же узкие, согбенные плечи, тот же реющий младенческий пушок на голове, тот же шаркающий шаг и та же клеенчатая тетрадь в руках, и сюртучок, и брюки в полоску, и генеральские ботинки, и черный бант были все теми же. Я кинулся к нему.
— Здравствуйте, Тихон Петрович!
— Здравствуйте, — машинально отозвался он.
— Тихон Петрович, вы не помните меня? Я учился у вас в 326-й школе.
— Да… да… — проговорил он. — Многие у меня учились, многие…
— Я вам еще тетрадку летом переписывал…
— Да… да… спасибо.
Нет, не пробиться мне к нему! И уже просто так я сказал:
— А помните, я доказывал, что у одного мальчика температура была три градуса?
Он поднял голову, в бледно-голубых, почти белых глазах затеплилось что-то живое, гневное.
— Не бывает этого! Ну, слушайте, не бывает! — знакомым обиженным, громким голосом закричал Тихон Петрович.
Все-таки я остался в его памяти.
Последние комментарии
5 часов 33 минут назад
5 часов 54 минут назад
6 часов 19 минут назад
6 часов 23 минут назад
15 часов 53 минут назад
15 часов 57 минут назад