До прочтения я ожидал «тут» увидеть еще один клон О.Здрава (Мыслина) «Колхоз дело добровольное», но в итоге немного «обломился» в своих ожиданиях...
Начнем с того что под «колхозом» здесь понимается совсем не очередной «принудительный турпоход» на поля (практикуемый почти во всех учебных заведениях того времени), а некую ссылку (как справедливо заметил сам автор, в стиле фильма «Холоп»), где некоего «мажористого сынка» (который почти
подробнее ...
сразу вызывает некое … не совсем позитивные чувства, своими «претензиями на неимоверную крутость и всезнайство правил жизни»).
Далее все начинается в стиле фильма «Один дома» (и прочих подобных творений), где незадачливый герой, то и дело находит «приключения на 5-ю точку» (во всех мыслимых и немыслимых местах)) С одной стороны — это не совсем то (чего я ожидал «открывая книгу»), с другой (местами) получилось весьма смешно (ну вру... местами ржал, как сумашедший), а местами... порой все же так пафосно, что даже хотелось данную «книгу закрыть»... Но поскольку ничего другого (на сегодня у меня и нет), я все же весьма благополучно дочитал произведение до конца и даже... (обещал себе, как-нибудь) при наличии продолжения «заценить и его».
По факту же — тут получилась не сколько книга о «нормальном попаданце» в условиях «Дикого поля картохи и свеклы» (что-то по типу «Квинта Лециния», «Спортсменки, комсомолки, красавицы»), а некая пародия (в стиле «Деляги» Полещука, В.Сиголаева с его «Фатальным колесом» или цикла Самохина «Самозванка»).
Ностальгический элемент как правило полностью отсутствует (или немного добавлен чисто «для фона» - остроумию и цинизму ГГ), в остальном же везде «царит и сияет» (прямо в стиле тов.Поселягина) пока-несостоявшийся-герой-любовник «Жорик-мажорик»))
Народ сайта, кто-то что-то у кого-то сплагиатил.
На той неделе пролистнул эту же весчь. Только автор на обложке другой - Никита Дейнеко.
Текст проходной, ни оценки, ни отзыва не стоит.
Небольшая страница, вписанная в русскую литературу Щербиной, во многих отношениях напоминает собою антологию Майкова и лишь слабее ее в той степени, в какой и сам автор уступает дарованием певцу «Трех смертей». Зато Щербина, как известно, имел на ту Элладу, которую он славил, кровное право – право наследника, восторженно любящего сына: он был, в значительной мере с материнской стороны, грек по национальности, и все эллинское задевало в нем родственные струны. Правда, физически он жил вне отчизны своих великих отцов и никогда ее не посетил, хотя пламенно к этому стремился. Было нечто горькое в том, что жизнь держала его вдали от Греции, где он пребывал своей мечтой, и не пускала его туда на деле; в своем путешествии домой с севера Щербина родного рубежа не достиг. Но душа его тяготела к югу, и он горестно и радостно восклицал:
Все, что меня с младенчества пленяло,
В чем видел я родство с моей душой,
Где сердце после бурь житейских отдыхало, —
О, Греция, все связано с тобой!
И слышится жалоба сына, которому не дано было ни разу увидеть прекрасное лицо любимой матери:
В слезах любви на жребий свой ропщу я:
Мне не сойти в Нирее с корабля.
Нет, никогда тебя не посещу я,
Любимая души моей земля!
Мне не слыхать, как море вечно стонет
Над вечною могилою твоей.
Если могила вечна, – значит, она уже не могила, и веет над нею какое-то неистребимое дыхание жизни. Оно тянет к себе заброшенного на чужую сторону поэта, и он, как поэт, в звучных стихах взывает к тому, кто имеет счастье отплывать на родину, для кого уже «корабль готов, шумят ветрила, распущен флаг земли родной».
Прошу тебя, пришли с дороги
Мне горсть земли, земли родной:
В часы душевные тревоги
Я окроплю ее слезой.
Взгляни на гроб Агамемнона
В его пустынной наготе,
И у колонны Парфенона
Пропой ты песню красоте.
Щербина не видел Греции, но она так явственно жила у него во внутреннем мире и он так отчетливо представлял ее себе, что свое лучшее стихотворение посвятил вымышленной поездке своей в Элладу, победоносно возместил недававшуюся действительность яркой фантазией:
Окружена широкими морями,
В тени олив покоится она,
Развалина, покрытая гробами,
В ничтожестве великая страна.
Я с корабля сошел при блеске ночи,
При ропоте таинственных валов…
Горела грудь, в слезах кипели очи;
Я чувствовал присутствие богов…
И видел я усыпанный цветами,
Рельефами покрытый саркофаг;
В них грации поникли головами
И Аполлон, и вечно юный Вакх;
А в гробе том красавица лежала,
Нетленная, печальна, но ясна…
Казалося, она не умирала,
Казалося, бессмертной рождена…
И песнь ее носилась над могилой,
Когда уже замолкну ли уста, —
И все вокруг собой животворила
Усопшая во гробе Красота.
Именно красота, животворная даже в своем успении, и есть то, что пленяет Щербину в Греции и в жизни вообще. Эллада – родина прекрасного, и оттуда разлилось оно по земле. И Щербина жадно ищет его и напояет им свою душу; в этом он находит утоление тоске по родине, так как прекрасное – это и есть греческое. Как должен быть счастлив и горд человек, который знает, что вся красота в мире создана его матерью! Это – высший аристократизм, и так как на всем покоится красота, всюду сверкают ее брызги, точно роса на цветах, то поэт, пространственно разлученный с Грецией, психологически живет в ней, и только в ней. Он везде у себя, ибо где красота, там – Эллада.
Прекрасное и есть греческое. Оттого Щербина в своем культе красоты непременно придает ей характер эллинский. Так как она полнее всего сказывается в женщине и искусстве, то греческая женщина и греческое искусство и являются для поэта двумя путеводными звездами, – конечно, на общем небе природы (ведь «в природе – правда бытия»). Лучше сказать: женщина, искусство, природа сливаются в одно созвездие, ибо женская краса переходит в нечто космическое, в те Волосы Береники, которые воспевает художник за их благодатное сияние. Он первый гимн поет жизнедавцу Зевсу, а второй – Прометею за пламя искусства. Для него «роскошно зеленеет святая пальма красоты», и он верует, что «жена нам возвращает Эдем, потерянный женой». На женщине от века почила обязанность вернуть нам Эдем, который мы потеряли из-за нее, и для Щербины женщина эту великую обязанность свою перед человечеством исполняет уже тем, что существует. Поэтому в центре вселенной он ставит женщину, прекрасную носительницу жизни и красоты. Он увидел себя на просторе мира, он шел сначала, не зная куда, – но вот перед ним
Вдали показалося море,
Над морем Киприды звезда.
С тех пор не меркнет для него это светило, с тех пор он молился на женщину, поклоняется ей. Но поклонение его
Последние комментарии
2 часов 57 минут назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 22 часов назад