Хоботок по прозвищу Слоняйка [Ико Маран] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ико Маран ХОБОТОК ПО ПРОЗВИЩУ СЛОНЯЙКА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Подарок ко дню рождения

Сийм и Хоботок знакомятся

1.
Как только Сийм проснулся, он сразу понял, что сегодня у него день рождения. На столе были торт и цветы, а у кровати стояли папа и мама. Мама улыбалась, а папа держал в руках большую яркую коробку. Сийм тут же смекнул, что в коробке не что-нибудь, а подарок. Какой именно подарок, этого он угадать не смог.

— А что в коробке? Что в коробке? — живо поинтересовался Сийм и хотел было забрать подарок.

Но папа не дал, он осмотрел коробку со всех сторон и сказал:

— Мне и самому интересно, что в коробке.

— Разве ты не знаешь?

— Как же я могу знать — ведь коробка закрыта.

— А разве она была сразу закрыта?

— Да. Я пошел в магазин и сказал: "У моего дорогого сына завтра день рождения. У него каждый год бывает день рождения. Пожалуйста, выберите такой подарок, который обрадовал бы его". — Продавщица сказала: — "Подарите ему эту большую яркую коробку. Для мальчиков, у которых каждый год бывает день рождения, лучше всего такая коробка". Я сказал: "Меня очень интересует, что в этой коробке". Продавщица ответила: "Я не могу вам этого сказать — вдруг вы дома проговоритесь, и Сийму будет совсем неинтересно открывать коробку. С одним мальчиком уже случилась такая история, и он был несчастный целый год — до следующего дня рождения".

Сийм сказал:

— А я знаю, что в коробке. Строительные кубики.

— Откуда ты знаешь?

— А ты мне всегда кубики даришь, ничего другого и не даришь.

— Неужели? Давай посмотрим, вдруг на самом деле — кубики.

Все трое стали открывать коробку. Это было непросто, так как вокруг нее было намотано много веревки и веревка страшно запутывалась. Наконец мама развязала все узелки и сняла крышку.

Коробка была полным-полна конфет и грецких орехов, и яблок, и апельсинов и еще чего-то светлого. Сийм тут же выдернул это светлое, так что из коробки все высыпалось. Оказалось, что это очень милый толстенький надувной слоник.

Сийм обрадовался. Он подбросил слоника вверх, поймал, прижал к себе и сказал:

— Я хотел именно такого слоника, с хоботом.

— А ты знаешь, как его зовут? Сийм не знал. Тогда папа объяснил:

— Его зовут Хоботок.

— Это тетя-продавщица сказала?

— Нет, Хоботок сам сказал.

— А как он мог сказать, если был в коробке?

— В коробке можно очень даже хорошо говорить, — сказал папа. — Сейчас покажу. — Он засунул голову в коробку и произнес чужим голосом: — Меня зовут папа. Я должен срочно идти на работу. — Он приласкал Сийма и вышел из комнаты.

Мама сказала:

— Я пойду вместе с папой в город, отнесу чертежи и сразу же вернусь. А ты пока собери свои гостинцы и поиграй с Хоботком, или еще немного полежи в постели.

Она поцеловала Сийма и быстро вышла вслед за папой.

2.

У Сийма была чудесная комната, здесь светило целых два солнца: одно — утром, а другое — вечером. Вечернее солнце светило с неба, а утреннее — с окон дома напротив. У обоих солнц лучи были розовые и ползали по стенке. Солнечный лучик нельзя удержать в ладони, как бы крепко ты его ни прижал. Он все равно уползает. А муравья можно удержать, если на него слегка надавить пальцем. Он начинает щекотать, но никуда не уползает. И гусеницу можно удержать. Гусеница тогда сворачивается в клубок.

Сийм нежился в постели, ел яблоко, смотрел на розовый солнечный лучик, который только что прополз по уху Хоботка, и легонько долбил большим пальцем ноги своего нового товарища.

Вдруг Сийм от удивления перестал жевать, потому что его игрушечный слоник наморщил хобот, открыл свой маленький рот и недовольно произнес:

— Ты чего дерешься? Разве я дерусь? Сийм откусил кусок яблока и, хотя это считается невежливым, с набитым ртом сказал:

— Ты умеешь говорить.

— Ты тоже умеешь говорить, но я тебя не трогаю, — ответил Хоботок.

— Это я нечаянно, — извинился Сийм и убрал свою ногу с живота Хоботка. — А ты всегда говоришь?

— Нет, когда я молчу, тогда не говорю, — ответил Хоботок.

Сийм на миг задумался и обнаружил, что Хоботок немного похож на него. Сийм тоже не говорил, когда молчал. Из-за этого сходства Хоботок стал для Сийма еще милее, и он сказал дружески:

— Знаешь, Хоботок, сегодня у меня день рождения. Хоботок покачал головой и убежденно возразил:

— Сегодня не у тебя день рождения. Сегодня у меня день рождения.

Сийм испугался — вдруг Хоботок отберет у него день рождения — и быстро крикнул:

— Все равно у меня день рождения!

— Нет, у меня!

— У меня! Мне принесли подарок. Вот тебя-то и принесли мне в подарок!

— Нет! Это тебя принесли мне в подарок. Раньше у меня тебя не было, а теперь есть.

Дело принимало серьезный оборот, Сийм разгорячился.

— Если не знаешь, лучше не говори, — воскликнул он. — Сегодня мой день рождения!

Хоботок испуганно замигал своими маленькими глазками и несчастным голосом произнес:

— Не кричи на меня. У меня глаза растягиваются, когда ты на меня кричишь.

Тут Сийм понял, что зашел слишком далеко, и примирительно сказал:

— Давай, Хоботок, сделаем так, что у нас у обоих сегодня день рождения, ладно? Мне уже стукнуло четыре года, а тебе сколько?

— Меня никто не стукнул, — ответил Хоботок. — Я родился сегодня, когда ты вытащил меня из коробки.

— Когда же ты сказал папе, что тебя зовут Хоботок?

— А, это было давно. Когда я еще жил у берегов Лимпопо… Лимпопо очень красивая река, а крокодил, который обитает в ней, очень плохой. Каждого, кто хочет его понюхать, он хватает за нос и страшно его вытягивает.

— Послушай, Хоботок, если ты родился только сегодня, как ты мог жить у реки Лимпопо?

— Вот этого я не знаю, потому что я маленький и глупый… но зато я большой шутник. Я иногда шучу. Вот сегодня я пошутил с твоим папой — сказал, что меня звать Хоботок, а мое настоящее имя Слоняйка… Только ты об этом никому не говори.

— Не скажу. У меня тоже есть настоящее имя. Мое настоящее имя Симму. Но про это никто не знает. Только мама знает, я сам знаю и еще… Анне знает.

— А кто такая Анне?

— Анне — мамина подруга, она гимнастка, но она вовсе не тетя, потому что еще учится в институте и у нее нет такого маленького сыночка, как я.

— У меня тоже нет маленького сыночка, — сказал Хоботок.

— И у меня нет, — признался Сийм… Тут пришла ему в голову хорошая мысль, и он воскликнул: — Давай, Хоботок, сделаем так, что ты будешь моим сыночком.

— Угу, — согласился Хоботок, — а ты моим, ладно?

— Нет, нет, так не бывает! Я не могу быть твоим сыночком, потому что я уже папин и мамин сыночек. А если ты мой сыночек, то я буду шалить с тобой, читать тебе книжки, поучать тебя и купать в ванне…

— Ага, а я буду поучать и купать тебя.

— Глупенький, меня поучают и купают взрослые.

— А кого же мне поучать и купать — взрослых?

— Ты никого не должен поучать, ты должен сам учиться.

Хоботку совсем не понравилось — это было видно по его хоботу, — что он должен только учиться, а поучать ему некого, и он стал упрашивать Сийма:

— Давай сделаем так, что я тоже иногда немножко буду поучать. Я совсем забыл, что я очень умный. Я знаю разные интересные вещи, которых ты не знаешь, даже папа и мама не знают, никто не знает, только я один знаю.

— Скажи, какие интересные вещи ты знаешь, — потребовал Сийм, которого интересовали только интересные вещи. Скучные вещи его вообще не интересовали.

Хоботок задумчиво наморщил хобот и сказал:

— Я знаю много интересных вещей. А знаешь, что я тебе сейчас скажу?

— Говори быстрей, — с нетерпением воскликнул Сийм.

— А то, что эти интересные вещи иногда трудно вспомнить. Я хочу, чтобы они пришли мне в голову, а они разбегаются.

Сийм расстроился. Хоботок, видно, заметил это, так как он быстро добавил:

— Но зато я всегда помню, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо, когда ребенок радостный, а плохо, когда его обижают. Если меня кто-нибудь обижает, я сразу ухожу. Если чуть-чуть обижают, я ухожу ненадолго, а если сильно, то я совсем ухожу и больше не возвращаюсь.

Сийм испугался: вдруг Хоботок оттого, что ему никого не позволяют поучать, решит, что его обижают, и уйдет. А этого Сийм не хотел, потому что Хоботок нравился ему все больше. Он сказал:

— Если тебе так уж хочется, то можешь меня изредка поучать. Но только тогда, когда папы и мамы нет дома. Они не разрешают, чтобы кто-нибудь другой поучал их маленького любимого сыночка.

Насчет того, что не разрешают, Сийм просто выдумал. Уж очень ему будет стыдно, если его игрушечный слоник при других людях покажется умнее его.

Чтобы отогнать эту неприятную мысль, Сийм крикнул:

— Знаешь, что мы теперь будем делать?

— Знаю! — закричал Хоботок. — Теперь будем шалить!

— Нет! Мы будем чистить зубы, потому что мы их сегодня вообще еще не чистили. Давай побежим наперегонки в ванную комнату — кто раньше добежит, тот выиграл.

Сийм соскочил с постели, схватил со стула свой новый наряд — рубашку с вышитыми рукавами, синие штанишки и синюю жилетку с блестящими пуговицами — и с визгом побежал в ванную. Хоботок, трубя, помчался вслед за ним.

Розовый солнечный лучик остался один в комнате. Он постепенно сполз со стены на пол, прогулялся по разбросанным конфетам и орехам и стал ждать, не вернутся ли Сийм и Хоботок. Он так долго ждал, что со скуки пожелтел. Но они так и не вернулись, тогда он фыркнул и выпрыгнул в окошко.

3.
Когда мама вошла в переднюю, она сразу услышала громкое журчание, которое доносилось из ванной комнаты. Она открыла дверь ванной и заглянула туда.

Ванна была наполнена водой. По полу растеклась огромная лужа. В ванне плавали пустые мыльницы, мочалки и одно усталое полотенце, а среди них без удержу плескался Хоботок. Сийм стоял на решетке перед ванной и держал своего сыночка за ногу, чтобы тот не очень увлекался. Рядом с Сиймом распласталось банное полотенце. Казалось, что оно прикрывает собой какой-то таинственный предмет. Тюбик зубной пасты спрятался за ножкой ванны и украдкой выглядывал оттуда своим единственным глазом. Маленький обмылок — бывшее мамино туалетное мыло — незаметно прилепился к порогу, словно поджидая, чтобы кто-нибудь поскользнулся на нем и шлепнулся.

Мама тут же захлопнула дверь ванной, сделала три глубоких вдоха, снова открыла и спросила:

— Сийм, что ты тут делаешь?

— Дорогая мама, — бойко ответил Сийм, — я тебе что-то скажу. Теперь у меня тоже есть сыночек. Мой сыночек — Хоботок. Я его буду учить, тогда он станет умным. Сегодня я учил его чистить зубы…

Мама строго сказала:

— Как ты посмел напустить целую ванну воды? Ведь мама тебе строго-настрого наказала: нельзя купаться в ванне, когда взрослых нет дома.

— А я и не купался, я купал Хоботка. Ты не представляешь, как он измазюкался в пасте, когда чистил зубы. Это было ужасно! Глаза — в пасте, уши — в пасте! Даже спина была в пасте! Да, да! Просто ума не приложу, как он ухитрился.

Мама взяла Сийма за плечо, повела его в переднюю и скомандовала:

— Ну-ка, живо снимай мокрую пижаму, не хватало только простудиться!

Сийм тут же оказался раздетым.

— А теперь беги в комнату и надень сухую одежду, — приказала мама.

Сийм в нерешительности остался на месте.

— А моя одежда вовсе не в комнате, — сказал он тихо.

— Где же?

— В ванной. Я взял ее с собой. В ванной хорошо сразу одеваться, тогда не простудишься.

Мама осторожно вошла в ванную комнату, приподняла банное полотенце: под ним оказались белые носки, с которых стекала вода, затем синие штанишки, затем рубашка с вышитыми рукавами. В самом низу оказалась синяя жилетка. Ее блестящие пуговицы были измазаны пастой.

Сийм сразу понял, что маме это не понравилось, и он осторожно сказал:

— Дорогая мама, мы чуточку почистили пуговицы.

Мама выпустила всю одежду из рук и сказала усталым голосом:

— Ну скажи, Сийм, что мама должна с тобой сделать?

Сийм потер себя, потому что ему и в самом деле становилось холодно, и сочувственно сказал:

— Дорогая мама, я не знаю, что ты должна со мной сделать.

4.
Сийм сидел посреди комнаты на ковре. Перед ним лежали кубики. Но он не играл с ними, а бранил Хоботка, который сидел рядом:

— Ты только подумай, что ты натворил! Мама теперь так несчастна. У нее и без того много хлопот: к нам придут гости, чтобы поздравить меня и принести подарки, а мама должна теперь чистить и гладить мою жилетку. Ты даже не слушаешь, что я тебе говорю!

— Как же не слушаю! У меня ведь есть уши, — ответил Хоботок и, чтобы убедить в этом Сийма, помахал своими ушами-лопухами. Но на самом деле он не вникал в наставления Сийма, а был занят тем, что ставил один кубик на другой. Он обнаружил, что так гораздо красивей, чем когда они просто лежат рядом.

— Если ты меня слушал, то повтори, что я тебе сказал, — потребовал Сийм.

— Ты сказал, что у мамы и без того много хлопот…

— ?

— Поэтому очень даже хорошо, что я вычистил пастой пуговицы на жилетке.

— Это было очень глупо с твоей стороны, вот что я сказал!

— Разве это глупо, когда дети помогают своей дорогой мамочке? — удивился Хоботок. — В другой раз я вообще никому не буду помогать.

— Ничего ты не понял! Глупо, когда ребенок мазюкается. И еще очень глупо, когда ребенок переводит мамино туалетное мыло.

— Я не все мыло перевел!

— Где же оно? Отвечай, где?

— Хоботок установил третий кубик на два нижних — это уже было просто великолепно! — и многозначительно сказал:

— Оно там, где ему полагается быть.

5.
Все хорошие вещи очень хорошие. А лучше всего — ждать их прихода. Когда дети играют, кушают или смотрят из окна на улицу, они слышат, как хорошая вещь потихоньку приближается — вот-вот появится. Но если приходится ждать слишком долго, то это уже не очень хорошо: дети начинают волноваться, а вдруг хорошая вещь заблудилась или прошла мимо, или свернула с полпути и уже никогда не придет.

Сийм ждал-ждал, наконец, не вытерпел и потопал из маленькой комнаты в большую, где был накрыт праздничный стол, из большой — в переднюю, из передней — на кухню. На кухне была мама. Она гладила. Сийм спросил у нее:

— Мама, скажи, пожалуйста, бывало так, что у ребенка день рождения, а гости так и не пришли?

Мама успокоила его:

— Потерпи еще, сынок. Они обязательно придут. Сийм спросил:

— Мама, а зачем дядя Ээро придет к нам?

— Ты не хочешь, чтобы он пришел?

— Он всегда так плохо шутит, он не умеет шутить так хорошо, как наш папа… И он все время разговаривает с Анне. А тогда ей уже некогда похищать своего маленького друга.

— Успокойся, Анне придет пораньше, и вы успеете с ней наиграться.

Тут прозвенел звонок, и оказалось, что это пришла Анне. Сийм помчался вместе с Хоботком ей навстречу. Анне поздоровалась с ними обоими и сказала:

— Сийм, у тебя новая игрушка?

— Это не новая игрушка, — пояснил Сийм. — Это мой сыночек Хоботок.

— Теперь понятно, почему он такой же пухленький и с такой же симпатичной мордашкой.

Хоботок от удовольствия стал хлопать ушами и пританцовывать. Сийм все ждал, когда Анне схватит его на руки. Но Анне не могла этого сделать, потому что в руках у нее был плоский прямоугольный пакет. Это был, конечно, подарок. Но Сийм не стал приставать: "Что ты мне принесла в подарок? Ну скажи, что?" Потому что это некрасиво.

— Анне, проходи с мальчиком в комнату, — сказала мама. — Мне еще осталось выгладить юбку… и тогда, кажется, все.

Анне прошла в большую комнату, села на диван, усадила по одну сторону от себя Сийма, по другую — Хоботка. Только теперь она развернула пакет. Оказалось, что это толстая книжка.

Все вместе принялись ее рассматривать. Это была книга со сказками и в ней было много картинок. Сийм читал заголовки. Анне читала сказки, а Хоботок читал картинки.

Мама несколько раз подходила к читающим, принесла им яблок, перекинулась несколькими словами с Анне, но ни разу так и не присела — все время у нее находились какие-то дела.

Самая чудесная сказка была про Снегурочку.

Единственное, что Сийму не понравилось в этой книге — это то, что заголовки были написаны большими буквами, а сами сказки — маленькими. Он сказал:

— Когда я вырасту, я напишу такую книгу, в которых заголовки написаны маленькими буквами, а сказки — большими. Большие буквы легче читать. Потому.

Анне засмеялась и прижала Сийма к себе. Сийм даже вздохнуть боялся, так хорошо ему было. Наконец, он шепотом сказал:

— Не буду писать книжку с большими буквами. Пускай все сказки будут с маленькими буквами.

— Отчего же ты передумал? — спросила Анне.

— Если будет книжка с большими буквами, ты не станешь мне ее читать, потому что большие буквы я и сам умею читать.

Анне засмеялась еще пуще и обхватила Сийма за плечи, чтобы начать с ним шалить.

Она делала так всегда: вначале читала, потом шалила с ним и обещала похитить.

Но тут прозвенел звонок, и все трое должны были идти впускать гостей.

— Звонок плохой, — прошептал Хоботок Сийму.

Пришла одна незнакомая тетя с черными глазами и дядя с бородой, еще дядя Ээро и папа. На дяде Ээро была точно такая же белая водолазка, как на папе. Потому что он, как и папа, делает проекты.

Все стали поздравлять Сийма и вручать подарки, а про себя удивлялись, отчего именинник в плохом настроении. Но никто не стал его об этом расспрашивать. Да и Сийм не стал объяснять гостям, что просто они пришли не вовремя.

Хоботок тоже заметил, что Сийм не в духе. Он утешил его:

— Звонок плохой, а подарки хорошие.

Хоботок ничуть не обиделся оттого, что гости отдали все подарки Сийму. Ведь на самом деле все эти подарки, и Сийм впридачу, принадлежали ему.

Постепенно настроение у Сийма улучшилось. Ему понравилась машина-самоход. И лук, из которого можно было пускать стрелы прямо в дверь. Еще понравился вертолет, который сам летал, если дернуть за веревочку. Увлекшись игрой, Сийм совсем забыл о гостях. Вдруг он услышал, как гости громко смеются. Мама рассказывала им, как Сийм купал Хоботка. Сам Хоботок, пристыженный, стоял посреди комнаты. Сийму стало жаль своего сыночка, он схватил его на руки.

Тетя с черными глазами воскликнула:

— Смотрите, они действительно похожи!

Дядя с бородой подтвердил. А дядя Ээро сказал:

— Неужели это слон? Я думал, поросенок с двумя хвостами.

Сийм почувствовал, как глаза у него округляются и губа начинает дрожать. Наверно, он чуточку и похныкал бы, но тут мама сказала:

— Прошу всех к столу!

Все гости послушались ее, только дядя Ээро не послушался. Он сказал:

— Мне хотелось бы помыть руки, я прямо с работы.

— Ой, — воскликнула мама, — я еще не успела убрать в ванной комнате.

— Пустяки, — ответил дядя Ээро, открыл дверь ванной и только он переступил порог, как шлепнулся на спину.

Теперь все засмеялись над ним.

Только Сийм не смеялся. Он был озадачен. Шепотом спросил он у Хоботка:

— Это и есть та интересная вещь, про которую другие не знают?

Хоботок уклончиво ответил:

— А зачем он всегда смеется над другими? Теперь Сийм понял, что его сыночек — весьма занятная личность.

За праздничным столом Сийма усадили рядом с мамой и Анне.

Сийм и Хоботок едут в гости

1.
Папа пришел домой в хорошем настроении и сказал:

— Сийм, я знаю, что мы будем делать, а ты не знаешь!

— Скажи, папа, что мы будем делать, скажи! — воскликнул Сийм.

— Мы поедем в Виймси навестить бабушку.

— Я тоже поеду?

— Ты тоже.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

Сийм закричал от радости.

Хоботок сразу понял, что ехать навещать бабушку — это очень хорошо. Он стал клянчить:

— Возьмите меня с собой. Возьмите меня. Я не видел еще ни одной бабушки.

Сийм ответил:

— Хорошо, мы возьмем тебя с собой, если ты не будешь озорничать.

Теперь от радости закричал Хоботок. Он немного покричал, а потом помчался на кухню и затрубил:

— Мама, мама, мы едем навестить бабушку. Мы тебя тоже возьмем с собой, если ты не будешь озорничать.

— Меня все равно возьмут, — ответила мама, — а тебя еще могут и дома оставить, если ты так оглушительно будешь трубить.

Хоботок вернулся в комнату на цыпочках.

Папа и Сийм сидели и разговаривали. Сийм сказал:

— Возьмем с собой торт и зонтик.

— Нет, зонтик брать не будем, — возразил папа. — На небе ни единого облачка, ни даже малюсенького облачонка. Сам взгляни, если не веришь.

Сийм не стал смотреть, а только сказал:

— У нас-то дождь не идет, это я и сам знаю, а в Виймси идет. Разве ты не помнишь, как промокли мои сандалетки, когда мы однажды ездили в Виймси… Вспомнил, да? Нам еще тогда встретилась маленькая пятнистая собачка, а с ней была тетя, и она лаяла на нас.

— Почему тетя лаяла на вас? — спросил Хоботок.

— Глупый, лаяла не тетя, а маленькая пятнистая собачка.

Хоботку совсем не понравилось, что его назвали глупым. И в этом нет ничего удивительного, потому что даже взрослому человеку не нравится, если кто-нибудь назовет его глупым. Хоботок сказал:

— Я вообще не знаю, что значит "лаяла", мне этого еще никто не объяснял.

Сийм стал объяснять:

— Собаки не могут говорить, потому что у них четыре лапы и хвост. Они могут только лаять: гав-гав-гав!

Папа сказал:

— Не все собаки лают гав-гав-гав. Так лают только большие пятнистые собаки с длинным хвостом. Большие черные собаки с длинным хвостом лают рав-рав-рав, а маленькие черные собачки с длинным хвостом лают тяв-тяв-тяв, а маленькие рыжие собаки с длинным хвостом лают ряв-ряв-ряв.

— А большие рыжие собаки с коротким хвостом лают вав-вав-вав? Да, папа?

— Именно так. А маленькие пятнистые с длинным хвостом — вяв-вяв-вяв.

Хоботок смотрел и слушал, как Сийм с папой друг перед другом лают. Вначале это смешило его, он даже попробовал полаять вместе с ними. Он поднял хвост и хобот и залаял:

— Тяв-ряв-вяв!

Но тут на него напал страх: рычание и урчание стало очень громким. Сийм и папа вдруг перестали быть похожими на себя: они покрылись шерстью и у них удлинились носы, как будто у собак.

— Не надо больше лаять! Я не хочу! — закричал Хоботок.

Но его никто не послушался. Бедняга Хоботок так перепугался, что чуть не залез под кровать. Но тут, к счастью, пришла мама и сказала:

— С такой сворой дворняжек я никуда не поеду.

Теперь уже испугались папа с Сиймом, перестали быть собаками и побежали в ванную комнату, потому что мама никогда не берет с собой тех, у кого немытые уши и зубы.

Хоботок понесся вслед за ними. Ведь ему предстояло, кроме всего, отмыть еще и свой длинный хобот.

2.
В автобусе Сийм усадил к себе на колени Хоботка. Мама усадила к себе торт. А папе некого было сажать, поэтому он был очень удручен. Но ни Сийму, ни Хоботку некогда было его утешать, потому что они должны были смотреть в окошко.

В автобусное окошко смотреть гораздо интереснее, чем в комнатное. Когда смотришь в комнатное, то двигаются только машины, и люди чуточку двигаются, а когда смотришь в автобусное, то двигаются дома и столбы, и сама улица двигается. Дома, которые стоят на месте, скучные. Гораздо интереснее дома, которые двигаются. У них такой вид, будто они сейчас вытворят что-нибудь такое, чего никогда не сделает ни один уважающий себя дом. Кажется, что они прыгнут друг на друга, или перекувырнутся, или поднимутся в воздух и разлетятся в разные стороны, или, чего доброго, наскочат на автобус.

Сийм, конечно, знал, что ничего подобного дома никогда не вытворят, но думать об этом было очень интересно.

Хоботок все ерзал на коленях у Сийма, пока не спросил озадаченно:

— Почему все дома бегут? Куда они бегут?

— Дома никуда не бегут, — объяснил Сийм. — Это так только кажется. На самом деле бежит автобус.

— А я все равно не хочу, чтобы они бежали.

— Тогда не смотри туда.

Хоботок отвернулся от окна и стал смотреть сюда. А здесь, прямо напротив него, сидела тетя с большим носом. А на голове у тети была грелка для кофейника. Рядом с тетей сидел дядя в очках. У дяди за ушами росло немного волос, а на макушке был гладкий блестящий блин. Тетя и дядя все время подпрыгивали.

Хоботок огляделся — все вокруг точно так же подпрыгивали. Хоботок тоже попробовал попрыгать, но Сийм тут же одернул его:

— Сиди спокойно, не прыгай.

— А почему другим можно прыгать? — спросил Хоботок.

— Это только кажется, что они прыгают. На самом деле все сидят спокойно. Это автобус прыгает, — объяснил Сийм.

— Гм, — удивился Хоботок. — А почему я вижу, что они прыгают?! Мама прыгает, и торт прыгает и ты сам тоже прыгаешь… А я могу прыгнуть выше всех!

Сказав это, Хоботок вырвался из рук Сийма, подпрыгнул почти до потолка, и если бы Сийму не удалось его поймать, он бы наверняка приземлился на сверкающей лысине дяди в очках.

Дядя обиженно поджал губы, тетя удивленно повращала глазами, а мама укоризненно сказала:

— Сийм, в автобусе не играют.

Сийм крепко прижал к себе Хоботка и прошептал:

— Перестань озорничать, а то в другой раз нас не возьмут с собой.

— А я и не хочу в другой раз ехать на таком автобусе, где все прыгают и только маленькому игрушечному слонику не дают попрыгать, — ответил Хоботок упрямо.

Из-за того же упрямства он не стал смотреть на других, а опустил свои длинные ресницы и уставился в пол. А там было много ног. Много больших, неуклюжих ног. Хоботку ни одна нога не понравилась. Он взглянул на свои ноги. Они были маленькие и хорошенькие. Хоботок тихо порадовался: как хорошо, что именно ему достались такие маленькие ножки! Что бы он стал делать с такими огромными ножищами, как у других. Он бы вообще побоялся из дому выходить. Он бы со стыда спрятался под кровать и не вылезал бы оттуда.

Чтобы другие тоже заметили, какие у него маленькие хорошенькие ножки, Хоботок стал ими болтать.

Это помогло. Тетя, у которой на голове была грелка для кофейника, ласково улыбнулась ему и, обратившись к Сийму, спросила:

— Куда ты едешь, мальчик, со своим хорошеньким слоником?

— Мы едем навестить бабушку, — ответил Сийм. — И тетю Магду тоже. Тетя Магда — бабушкина родственница, ее двоюродная сестра. А бабушка — тети Магдина родственница, ее троюродная сестра…

Мама отвлекла Сийма:

— Смотри, Сийм, мы уже в Кадриорге.

3.
Сийм и Хоботок опять стали усердно смотреть в окошко. Домов больше не было. Все дома уже убежали. Теперь за окном бежали деревья. Деревья, что росли прямо у дороги, бежали быстро, потому что они были большие, а дальние деревья бежали медленно, потому что они были поменьше и у них не хватало сил быстро бежать.

— Ой, — вдруг закричал Хоботок. — Что это летит?

— Что летит? — спросил Сийм. — Где летит?

— Видишь, что-то большое, за маленькими деревьями… Большое и синее и трепыхается.

— Это море, — сказал Сийм, — и вовсе оно не летит и не трепыхается. Это оно поблескивает, поэтому тебе так показалось. На самом деле оно стоит на месте, только немного плещется.



А море все продолжало лететь прямо на Хоботка. Оно становилось все больше и беспокойнее. Хоботок на всякий случай закрыл глаза. Вот сейчас, вот еще немного — и будет страшная авария! Но ничего такого не случилось. Автобус спокойно побежал дальше, а Сийм сопел как ни в чем не бывало. Хоботок открыл глаза. За это время море подлетело к самому автобусу. Море оказалось самой обыкновенной водой. Но только воды было много-много-много! Море больше не трепыхалось, а медленно и осторожно переворачивалось с боку на бок.

В море были камни. На камнях стояли птицы. Некоторые птицы были такие усталые, что сидели прямо на море. Это были чайки. А далеко сидело на море что-то белое. Это был корабль.

Море кончилось. Опять мимо побежали кусты и деревья, а за ними — дома, будто они играли в пятнашки. И каждый раз, когда автобус останавливался, они тоже замирали. Это у них был "чур". Один "чур" был очень длинный. Хоботку даже стало скучно смотреть из окна, и он снова стал разглядывать людей. Тетя все еще улыбалась, а у дяди по-прежнему был на голове блин.

Хоботок спросил:

— Сийм, почему у дяди на голове блин?

Сийм тихо толкнул Хоботка и прошептал:

— Говори тише, а то дядя услышит.

Хоботок прошептал в ответ:

— Неужели дядя не знает, что у него на голове блин?

— Глупый, это вовсе не блин.

— Нет, блин! Посмотри, как он блестит!

— Это у дяди лысина…

— Но ведь я вижу, — сказал Хоботок уже громко.

— Это ничего не значит, что ты видишь!

— А у тети на голове все равно грелка для кофейника, — воскликнул Хоботок.

Он ошибся и на этот раз. Тетя, смеясь, сказала:

— Это не грелка для кофейника, это шляпа.

Но дядя не смеялся, он жадными глазами уставился на торт, который везла мама. Хоботок испугался и закричал:

— Дядя, нельзя кушать наш торт. Мы везем его бабушке.

Когда дядя услышал, что ему запрещают кушать торт, он вконец разозлился, крякнул и выскочил из автобуса.

Хоботок от этого ничуть не расстроился. Наоборот, он облегченно вздохнул, повернулся налево и с любопытством прижался хоботом к оконному стеклу. Тут мимо пролетело другое море, через некоторое время еще одно море, потом — еще. И на каждом море сидело по белому кораблю.

— Ох и много же этих морей, — сказал Хоботок.

Но никто не стал ему объяснять, что на самом деле море одно, что это только кажется, будто их много. С Хоботком больше никто не разговаривал. Его вообще не замечали, смотрели мимо, будто он пустое место.

В голове у Хоботка все перемешалось. Он уже не понимал, что на самом деле, а что ему только кажется. Может быть, на самом деле люди с ним разговаривали, восхищались его маленькими ножками и хвалили его за сообразительность, а ему казалось все иначе. Потому что когда ты едешь, ни в чем нельзя быть уверенным.

К счастью, автобус остановился. Приехали.

4.
Бабушка сидела перед домом в большом кресле. На плечах у нее был белый платок, а вокруг — солнечное сияние.

Рядом с бабушкой стоял стол. На столе были чашки. Тетя Магда бегала вокруг стола и переставляла чашки.

Бабушка сказала Сийму:

— Как мило, что ты приехал навестить меня, — и пожала ему руку. У Сийма рука была мягкая и гладкая, а у бабушки — морщинистая и худая.

— Мне и самому хотелось приехать, — сказал Сийм, — потому что Хоботок тебя еще ни разу не видел и ты его тоже не видела.

— Это и есть твой маленький симпатичный толстый слоник, — сказала бабушка и ласково погладила Хоботка по голове.

Хвост Хоботка стал чертить в воздухе маленькие круги. А сам Хоботок сказал:

— У меня в ноге есть пробка. Если в нее подуть, я стану еще толще и симпатичнее. Но очень сильно дуть нельзя — я могу лопнуть.

— Это, конечно, было бы для нас большим горем, — сказала бабушка. — А почему у тебя белые усы, ведь ты не кошка.

Хоботок не знал, что у него есть еще и усы. Сийм заметил их тоже только сейчас. Он недовольно сказал:

— Ты опять небрежно почистил зубы. Оттого и тетя смеялась над тобой.

— Не ругай его, — сказала бабушка. — Он еще маленький. Лучше ступайте кушать сливы. Идите по этой дорожке в угол сада, а там сами увидите, где они растут.

Сийм вначале был в нерешительности, но потом зашагал все увереннее и быстрее, так что Хоботок еле поспевал за ним.

Дорожка была белая и длинная. По обе стороны ее росли высокие кусты. Они беззвучно протягивали свои ветки над головами Сийма и Хоботка. А за кустами будто кто-то шептался.

— Кто там шепчется? — спросил Хоботок.

— Никого там нет, просто это листья шелестят в траве, — ответил Сийм чуть слышно.

Дальше он уже пошел крадучись, время от времени останавливаясь и озираясь.

Хоботок понял, что тут кто-то есть, и тоже насторожился. Вдруг он почуял незнакомый запах. Он еще никогда такого не нюхал, но он точно знал, что это очень вкусный запах, потому что он привлекал, манил, просто притягивал за хобот к себе.

Шаг у Хоботка стал легким, танцующим, он, словно игрушечное облако, парил над длинной белой дорожкой.

Дорожка кончилась — дальше росла трава. Кустов уже не было, а были тонкие стволы деревьев и был очень вкусный запах. Но что именно так пахло, не было видно. Хоботок внимательно огляделся вокруг, затем взглянул вниз — на траве лежали черные тени, а на них копошились яркие желтые пятна. Хоботок понюхал их — нет, это пахли не пятна! Вернее, пятна пахли, но так, как пахнет нагретая солнцем земля, а не так, как очень хорошая вещь.

— Что так пахнет? Откуда пахнет? — спросил Хоботок.

Но и Сийм этого не знал. Он также недоуменно смотрел по сторонам. Тут снова послышался шепот, но на этот раз уже откуда-то сверху. Хоботок задрал голову. Сияющее синее небо опустилось так низко, что его почти можно было потрогать хоботом, только чуть-чуть не доставало. А в этом сияющем небе тихо покачивались ветки с темно-зелеными листьями, а среди листьев висели синенькие шарики. Оказывается, они-то и шептались. А теперь эти шарики и вовсе запели:

"Мы сливы, мы сливы,
очень сладкие сливы.
Стряхните нас с ветки и съешьте,
затем мы сюда вас и звали".
5.
Сийм и Хоботок решили устроить соревнование: кто быстрее съест десять слив. Но как только они доходили до трех, каждый раз сбивались со счету и приходилось начинать все сначала.

Когда Сийм почувствовал, что в него больше не лезет ни одна слива, он сказал:

— Давай сделаем так, будто мы выйграли.

Хоботок ничего не ответил, потому что его неожиданно сморил сон. У него был такой характер, что как только он наедался, глаза у него сами закрывались, хобот поникал и в голову ему ударял сон.

Сийму пришлось долго трясти своего друга, прежде чем тот открыл глаза и спросил:

— Ты чего пихаешься? Что я опять неправильно сказал?

— Ты так храпишь, просто невыносимо! Проснись же наконец! Я покажу тебе колодец! — возбужденно говорил ему Сийм.

Хоботок вмиг был на ногах.

Сийм прошел мимо сливовых деревьев, протиснулся сквозь высокий кустарник и остановился перед толстой серой трубой, которая торчала из земли.



Труба была сверху прикрыта крышкой, на крышке стояло ведро, а от ведра тянулась цепь. Другой конец цепи был намотан на круглое бревно, а в него была вставлена рукоятка. А еще от бревна шли в землю два толстых столба.

Сийм показал пальцем на странную серую трубу и боязливо сказал:

— Это колодец.

— А что он делает? — также боязливо спросил Хоботок.

— Колодец глубокий, — ответил Сийм. — Если ребенок в него свалится, он может утонуть.

— А это плохо, если ребенок утонет?

— Это очень плохо. Тогда он не сможет кушать сливы, не сможет играть, не сможет ездить на автобусе. Он сможет только спать и много думать.

— Я бы не хотел утонуть, — решил Хоботок.

— Тогда тебе нельзя заглядывать в колодец.

— А как в него заглядывают?

Сийм осторожно приблизился к колодцу, встал на цыпочки и радостно воскликнул:

— Люк открыт!

Затем он огляделся вокруг, заметил в тех самых кустах, сквозь которые они пролезли, старое ведро. Он подтащил его к колодцу, опрокинул вверх дном и встал на него. Потом набрался храбрости и заглянул в люк.

— Как там жутко, — сказал Сийм дрожащим голосом. — Так жутко, что даже смотреть страшно.

— Покажи мне тоже, — стал упрашивать Хоботок, который стоял внизу, на земле. — Я тоже хочу посмотреть, как бывает так жутко, что даже смотреть страшно.

Пришлось Сийму поднять Хоботка и усадить на краешек люка. Он стал поучать Хоботка:

— Только смотри — не свались в колодец. Не то нам обоим влетит.

— Не свалюсь, — пообещал Хоботок и придвинулся еще поближе к краю, заглянул вниз, потряс головой и подождал, когда ему тоже станет жутко. Но жутко почему-то не становилось, Колодец был внутри совсем не страшный. Только чем глубже, тем уже и темнее он становился. На дне колодца было светлое окошко. Из него смотрели на Хоботка мальчик со знакомым лицом и игрушечный слоник.

— Кто смотрит на нас из колодца? — спросил Хоботок.

Сийм тоже не знал, кто живет в колодце. А если бы и знал, то не смог бы ответить: так он был скован страхом. Из колодца веяло прохладой, сыростью, коричнево-зеленым сумраком… и еще чем-то. Это "что-то" тихонько тянуло его вниз. Оно прямо-таки звало, манило…

— Сийм, кто там на дне? — снова спросил Хоботок. Но и на этот раз Сийм не ответил. Хоботок крикнул в колодец:

— Кто вы такие?

— А-к-и-и-е! — ответили снизу.

Хоботок не разобрал ответа. Потому что колодезный мальчик и колодезный слоник были очень глубоко. И он крикнул:

— Идите к нам!

— Иди сам! — позвал в ответ колодезный слоник.

(((

А у него самого было такое лицо, будто он хочет сказать Хоботку что-то очень важное.


Хоботок никогда в жизни не разговаривал с колодезными слониками, поэтому ему было очень интересно, что тот ему скажет.


Хоботок заявил Сийму:

— Я ненадолго прыгну в колодец.


Сийму от этой мысли стало так жутко, что он только смог пролепетать:

— Н-н прыгай!


Хоботку же послышалось: "Прыгай, прыгай!" Он набрал в себя побольше воздуха и прыгнул в колодец.


Сийм видел, как его хорошенький толстенький слоник делается все меньше и меньше, как он ударяется в светлое окошко, как это окошко вместе с колодезным мальчиком и колодезным слоником разбивается на мелкие осколки. Больше Сийм ничего не видел. Он закричал.

6.
Потом только и разговоров было, что о Хоботке. Как, мол, он невозмутимо плескался в воде, когда все сбежались на крик Сийма, как он ловко прыгнул в ведро, которое спустил ему в колодец папа и как, вылезая из него и отфыркиваясь, деловито сказал:

— Ну и водичка — прямо ледяная!


Все в один голос решили, что Хоботок чрезвычайно смышленый игрушечный слоник. Когда все сели кушать торт, мама усадила Хоботка между Сиймом и собой и время от времени гладила его по голове. И, конечно же, Сийма тоже.


Сийм сидел притихший и растроганный. Он наблюдал, как солнце перебирается с ветки на ветку, и смотрел на всех с умилением и нежностью. — "Как это странно, — думал он. — Если ребенок немножко набедокурит, то его бранят, а если сильно набедокурит, то все очень ласковы с ним".


Если теперь кто-нибудь его будет бранить, он тоже прыгнет в колодец. Тогда мама схватит его на руки, прижмет к себе так крепко, что трудно будет вздохнуть, и воскликнет:

— Сыночек мой, родной, ведь ты мог утонуть!


И тогда Сийм почувствует, как он дорог маме… Но в колодец он пока прыгать не будет. Вдруг еще и вправду утонет. Тогда мама тоже будет его обнимать, но от этого уже нет никакого толку, потому что тогда Сийм уже ничего не будет видеть и слышать.


— Папа, мертвый человек может только много думать, да? — спросил Сийм.


За столом все замолчали. Наконец папа сказал:

— Нет, думать он тоже не может.

— Он может только спать?

— Нет, и спать он не может.

— Но храпеть-то он может? — спросил Хоботок.


Папа покачал головой.


Сийм все же правильно сделал, что не прыгнул в колодец.

7.
Когда возвращались домой, было уже совсем темно. Но в автобусе было не совсем темно, а только немножко темно, потому что под потолком горели две маленькие лампочки.


Сийм и Хоботок так устали от приключений этого длинного дня, что решили вздремнуть. Но только они закрыли глаза, как автобус круто повернул, и Хоботок закричал:

— Смотри, какая-то большая и красная вещь бежит за нами!


Взошла луна. Она низко плыла над лугом, догоняя автобус.


— Это луна, — сказал Сийм. — И она не бежит, а катится, потому что она круглая… Папа, куда луна катится?

— Она катится на небо, потому что ночью должна освещать землю. Совы, соловьи и ночные птахи не могут в темноте обучать пению своих деток. А это было бы очень обидно.


И верно, луна поднималась все выше и постепенно становилась все светлее и желтее. Невысокие зубчатые деревья, что росли у дороги, были видны ясно, как днем. Только они были не зеленые, а такие блестящие.


Потом снова побежали деревья, потом река, потом снова деревья и луг. Этот луг был очень просторный, и на нем росли огромные темные блестящие деревья. А луна прыгала от одного дерева к другому. То дерево, за которым она как раз пряталась, красиво светилось. Каждое дерево отбрасывало длинную черную тень, и Сийм смотрел, как эти тени медленно двигались, будто часовые стрелки.


Сийму очень понравился луг, залитый лунным светом. Ему так хотелось бы побегать по блестящей траве среди темных деревьев, но он даже и не стал просить разрешения у папы, потому что ночью детей никогда не выпускают играть… Вот если бы днем было темно и светила луна, тогда — другое дело.


Изредка за окном мелькали дома… А потом снова побежали деревья, еще выше и пышнее, чем раньше. Луна отчаянно барахталась, чтобы выбраться из них.


Хоботок, который все это время сидел молча, вдруг закричал:

— Смотри, Сийм, луна едет со мной. Потому что она должна ночью светить в мое окошко.


Сийм бы сам до этого не додумался. Он считал, что луна катится с ними просто так, потому что им по пути. Открытие Хоботка его обрадовало. Но мама сказала:

— Это только кажется, что луна едет. На самом деле едем мы.


Сийма расстроило такое будничное объяснение, а Хоботок и вовсе не захотел мириться с ним. Он стал капризничать, топать ногой по сидению и твердить:

— Все равно луна со мной едет. Луна все равно едет со мной. Луна мой друг, я знаю.


На это мама недовольно сказала:

— Хоботок, что все это значит?


Хоботок умолк, но продолжал топать ногой. Тогда мама сказала:

— Я вижу, тебя нельзя никуда брать с собой.


Хоботок испугался.


Мама продолжала:

— Ты не слушаешься старших. А что самое ужасное — так это твои замечания насчет посторонних людей! Прежде чем сказать, надо подумать.


Тут Хоботок долго-долго думал и сказал:

— Это только казалось, будто у тети на голове грелка для кофейника, правда? Это оттого, что мы двигались. А на самом деле…

— На самом деле вздремни-ка лучше, — сказала мама и склонила голову Хоботка к себе на колени.

8.
Когда автобус остановился, Сийм уже сладко спал. Его пришлось на руках отнести домой. Проснулся он лишь тогда,когда оказался с Хоботком уже в постели. Их обоих разбудила луна. Она щекотала у них за ухом до тех пор, пока они не проснулись, и объявила:

— Видите, я пришла к вам!

Сийм от изумления сел в кровати и спросил у Хоботка:

— Слоняйка, ты откуда знал, что луна наш друг?

Хоботок взялся кончиком хобота за лоб — он так всегда делал, когда не мог сходу что-то вспомнить — немного посопел и сообщил:

— Мне это сказал колодезный слоник. По правде говоря, я затем и прыгнул в колодец, чтобы он смог мне это сказать.

— А солнце тоже ходит с нами. Каждый день оно светит в нашем дворе, а сегодня, когда мы поехали в Виймси, оно было там. Солнце тоже наш друг, да?

Хоботок, у которого уже слипались глаза, кивнул:

— Угу, солнце тоже наш друг, потому что оно круглое…

Сийм блаженно откинулся на подушку, накрыл одеялом Хоботка и заснул.

Хорошо засыпать, зная, что солнце и луна твои друзья.

Плохой день, который хорошо закончился

1.
Сийм с закрытыми глазами стоял на ступеньках крыльца, но ясно видел весь двор: куст сирени, поленницу дров, каштан за забором соседнего дома. Все предметы вокруг странно блестели, будто в лунном свете.

— Я сейчас спрыгну с крыльца, — сказал себе Сийм.

— Прыгать вредно для здоровья, — произнес знакомый голос. — Давай лучше полетим.

— Человек не может летать, — ответил Сийм.

— Если я научу, то сможет, — сказал Хоботок и хитро улыбнулся. — Ты хочешь летать, как самолет или как воздушный шар?

— Как воздушный шар, — ответил Сийм. Потому что он не хотел гудеть. И тарахтеть тоже не хотел.

— Как синий воздушный шар или как красный? — продолжал расспрашивать Хоботок.

— Как красный, — нетерпеливо ответил Сийм.

— Тогда это очень просто, — сказал Хоботок. — Слегка разгонись, потом лягни задними ногами, будто ты хочешь прыгнуть очень далеко, и тогда ты взлетишь. На всякий случай я тебе покажу, как это делается. Смотри внимательно!

Сийм смотрел во все глаза.

Хоботок действительно лягнул задними ногами, поднялся в воздух и плавно полетел через двор к кусту сирени. А так как Хоботок летал как красный шар, то весь стал прозрачным и красным. Неожиданно он приземлился рядом с Сиймом и сказал:

— Теперь твоя очередь.



Сийм тоже лягнул и вместо того, чтобы опуститься на землю, как это обычно бывало с ним, когда он прыгал с крыльца, он плавно полетел к кусту сирени.

Какое это было блаженство! Это было гораздо приятнее, чем плескаться в теплой ванне. Сийм летал бы всю жизнь! Но… к его огорчению, у куста сирени он приземлился. И тут же испугался: а вдруг это было понарошку, а не на самом деле? Вдруг то, что он летает, он увидел во сне?

Сийм бегом вернулся на крыльцо, снова прыгнул и… снова запарил в воздухе. На этот раз его восторгу не было границ, потому что теперь он уже не сомневался, что это на самом деле. Теперь, стоит ему только захотеть, и он сможет то, чего другие не могут: парить, парить, парить! И этой чудесной вещи научил его не кто-нибудь, а его же собственный сыночек!

Сломя голову, Сийм помчался в дом, чтобы поделиться своим счастьем и гордостью с мамой.

Но он не нашел сразу мамы — все комнаты были почему-то незнакомыми, очень большими и мрачными.

2.
Мама на кухне подвешивала липучку для мух. Она повесила ее прямо у форточки, чтобы муха, как только влетит, тут же прилипла к ленте. А если влетит еще одна муха, то и она прилипнет.

Сийм вбежал на кухню с Хоботком под мышкой и стал с жаром рассказывать:

— Мама, мама, Хоботок научил меня летать!

— Летать? Это как же? — спросила мама.

— Очень просто: я становлюсь на ступеньке крыльца, отталкиваюсь ногами и лечу к кусту сирени, как воздушный шар.

— Когда же ты так летал?

— Только что!

— Ты только что встал с постели… Все это ты увидел во сне, сынок!

Сийм насупился. Действительно, он был в ночной рубашке и босиком, как всегда со сна. Видно, мама была права. Но ведь Сийм все же летал.

— Я тоже вначале думал, что это во сне, — убежденно сказал он. — Но я летал несколько раз, и это было на самом деле. Правда, Хоботок?

Хоботок, все еще сонный, вздрогнул под мышкой у Сийма, кивнул и сказал:

— Да, я тоже только что встал с постели.

Сийм тряхнул Хоботка, чтобы тот проснулся, и воскликнул:

— Я рассказываю про то, как я летал!

Хоботок встрепенулся и спросил с любопытством:

— А где ты летал, Сийм?

— Как — где? Во дворе, — растерянно сказал Сийм. — Ты же меня учил! А сам ты стал таким красным и прозрачным. Неужели не помнишь?

Хоботок стал вспоминать. Нет, что-то он не припомнит такого!

— А ты покажи, каким я стал красным и прозрачным, — попросил он Сийма. — Тогда я вспомню.

— Вот всегда ты так, — возмутился Сийм. — Все ты забываешь.

— Нет, я не все забываю, — сказал Хоботок. — Я не забываю, что я твой маленький, хорошенький дорогой сыночек.

— Гм, — только и сказал Сийм. Да на такие слова ничего другого и не скажешь.

3.
Сийм опять стоял на крыльце, но уже несчастный. Из его летания ничего не выходило! Как он ни старался, он камнем шлепался вниз. Сийм был разочарован и пришиблен: почему всегда так, что очень хорошие вещи никогда не бывают всамделишными, а всегда оказывается, что это во сне или в сказке? А очень плохие вещи бывают всамделишными. Однажды ночью у Сийма разболелось ухо. Вначале он думал, что это сон, и пытался спать дальше. Но ухо болело не во сне, а на самом деле. Вот если человек теряет что-то очень дорогое или нечаянно разбивает его, почему это всегда бывает на самом деле? Почему это не может быть сном или сказкой?

Хоботок стоял рядом с Сиймом. Он чувствовал себя немного виноватым, что учил Сийма летать во сне, а не на самом деле. Он всегда чувствовал себя немного виноватым, когда Сийм бывал не в духе. Ведь он сыночек Сийма и должен ему приносить радость.

Чем бы сейчас обрадовать его? Хоботок подумал немного и, желая утешить Сийма, сказал:

— Хочешь, я покажу тебе свою гусеницу? Но ты не бойся, она не щипается, как гусь, потому что она маленькая и мохнатая. И она не шипит, а только немного шебуршит — шр-шр.

Сийм недоверчиво сказал:

— Нет у тебя никакой гусеницы. Ты все выдумал.

— Нет, есть гусеница, — заверил Хоботок. — Она очень красивая: полосатая, пятнистая, коричневая, синяя и чуть-чуть желтая. А когда она спит, то видит во сне, что летает.

Сийму на миг показалось, что Хоботок разыгрывает его, но он все же сказал:

— Я хочу взглянуть на твою гусеницу.

— Идем, покажу, — сказал Хоботок и направился к кусту сирени.

Под кустом лежал кусок древесной коры. Хоботок склонился над ним и сказал:

— Моя гусеница спит под этим куском коры. Я накрыл ее корой, чтобы ей было теплее. Только ты обещай, что не тронешь ее. Она не любит, чтобы ее трогали. Тогда у нее начинает болеть живот и она свертывается в клубок.

Сийм дал слово, что не тронет гусеницу. Хоботок приподнял кору, но гусеницы под ней не оказалось.

Сийм с упреком сказал:

— Вот всегда ты так! Только обещаешь … Не было у тебя никакой гусеницы.

— Была, — настаивал на своем Хоботок. — Просто ее сейчас нет дома, она вышла погулять. Она должна каждый день гулять, потому что у нее очень много ног. Ни у кого нет столько ног, сколько у нее.

Хоботок обошел вокруг куста, высматривая, куда могла подеваться его гусеница. Вдруг он резко остановился, будто бы кто-то схватил его за ногу, и залился тонким смехом:

— Ха-ха-ха! Кто-то щекочет мне пятку!

— Может, это твоя гусеница? — спросил Сийм, повеселев. — Подними-ка ногу.

Хоботок приподнял ногу. В земле была маленькая круглая дырка, а в ней билась оса.

Хоботок говорил сквозь смех:

— Смотри, какая красивая муха меня щекотала. Ха-ха-ха! Она тоже полосатая, и коричневая, и желтая, и у нее тоже много ног. Ха-ха-ха!

Сийм спросил:

— А это приятно, когда муха щекочет?

— Очень приятно, — ответил Хоботок, наступил ногой на дырку и снова залился смехом.

— Пусти меня, я тоже хочу попробовать, — сказал Сийм. Настроение у него постепенно улучшалось.

Хоботок пустил. Сийм тоже наступил ногой на дырку, но ничего не почувствовал. Виноваты были сандалии. Сийм снял одну сандалетку. На подошве ее сидела оса. Она немного посидела, а потом улетела.


— Я тоже хочу щекотки, — пожаловался Сийм.

Но тут из дырки вылетела еще одна оса.

— Скорее ставь на нее ногу, а то и эта улетит, — посоветовал Хоботок.

Сийм быстро наступил пяткой на дырку, склонил голову и стал прислушиваться, не пищит ли, и когда же будет щекотно. Неожиданно он отдернул ногу и громко закричал:

— Ай-ай-ай! Больно!

На третьем этаже распахнулось окно. Мама встревоженно воскликнула:

— Сийм! Что случилось, сынок?!

— Она укусила меня! Гадкая муха укусила меня! — закричал Сийм и изо всех сил припустил, босой, к дому.

4.
Правая нога у Сийма была перевязана красивым белым бинтом. Это сделала мама. А еще мама приготовила ему морс из воды с вареньем и дала выпить. Она даже пообещала принести ему шоколадку "Анечка", если он перестанет хныкать и будет хорошим мальчиком, пока она сбегает в магазин.

Вот он теперь и был хорошим мальчиком: сидел за кухонным столом и попивал свой морс. Морс был красивого красного цвета, сладкий и чуточку кислый. Сийм пил его не спеша, с удовольствием. Между делом он ждал маму и бранил Хоботка:

— Почему ты сказал, чтобы я поставил ногу на осиное гнездо?! Только плохие мальчики говорят другому: поставь ногу на осиное гнездо, поставь ногу на осиное гнездо!

— Ну вот, опять я виноват, — вздохнул Хоботок. — Разве я выдумал осу?! Разве я велел ей ужалить тебя?!

— С тобой вообще нельзя разговаривать, — прикрикнул на него Сийм.

Это задело Хоботка за живое. Он переживает за Сийма, ломает голову, как бы его обрадовать, даже выдумывает красивую гусеницу, а Сийм, вместо благодарности, отказывается с ним разговаривать. Ну и не надо, если не хочет. Хоботок с ним тоже не будет разговаривать.

Хоботок повернулся к Сийму спиной, захлопнул свой рот и решил теперь молчать всю жизнь.

Сийм тоже крепко сжал губы, чтобы ни одно словечко нечаянно не выскочило. Но вдруг из-за угла послышалось зловещее жужжание. Сийм испуганно посмотрел туда и закричал:

— Хоботок, Хоботок, смотри, она опять здесь!

Хоботок посмотрел в угол. Там валялись носки Сийма. По одному носку ползла оса. Видно, мама в спешке ее незаметила.

— Она хочет меня снова ужалить, — захныкал Сийм.

"Ага, — подумал Хоботок. — Как нужна помощь, так сразу — Хоботок, выручай! А какой игрушечный слоник выручал бы мальчика, который с утра до вечера только и делает, что ругает его? Такого игрушечного слоника не найти на всем белом свете. Такие слоники не встречаются даже во сне … Но все же один такой слоник есть. Один-единственный. И он пойдет и спасет Сийма от злой осы. рискуя собственной жизнью. Тогда Сийму станет очень стыдно за свои несправедливые упреки".

Хоботок отважно задрал свой хобот, протрубил, чтобы набраться смелости, приблизился к осе и сказал:

— Уходи, гадкая оса!

— Не уйду, — пропищала оса в ответ. — Вот ни за что не уйду!

— Если ты по-хорошему не уйдешь, то я тебя прогоню! — пригрозил Хоботок.

— Что ты сказал? — гнусаво спросила оса. — Ты, видно, хочешь, чтобы я тебя ужалила?

Тут Хоботок не на шутку рассердился и погрозил ей хоботом. Но оса, вместо того чтобы улететь, вцепилась ему в хобот и как ужалит! На беду жало угодило прямо в шов: насквозь не прошло, а крепко застряло в нем.

Теперь захныкала оса, а Хоботок пустился в пляс, потому что оса, вырываясь, сильно щекотала ему кончик хобота.

— Ха-ха! Ну и щекочет. Ха-ха! Ну и щекочет!

Сийм же решил, что Хоботок нарочно держит осу, что ему нравится щекотка, и он сердито закричал:

— Не балуйся! Перестань! Выкинь осу в форточку!

— Я не могу, — закричал Хоботок в ответ. Щекотно, ужасно щекотно!

Сийм подумал, что Хоботок оттого не может выкинуть осу, что он не достает до форточки, и решил ему помочь. Он схватил своего сыночка за задние ноги и подтянул к форточке.

— Я не могу, — кричал Хоботок, извиваясь от смеха. Сийм встал на цыпочки и поднял руки так высоко, как только мог. Он стоял в этой неудобной позе до тех пор, пока, наконец, жужжание не прекратилось и Хоботок не перестал извиваться. Тогда Сийм облегченно вздохнул и хотел было опустить Хоботка на пол … но тот не спускался, а стал снова извиваться, недовольно бормоча.

Оказывается, Хоботок зачем-то намотал на свой хобот липучку для мух.

— Не держись за липучку, — сказал Сийм. Хоботок несчастным голосом ответил:

— Я и не держусь. Это липучка держится за мой хобот. Отдери меня от нее.

Сийм рванул Хоботка за задние ноги. Хоботок благополучно упал ему в объятия… но вместе с противной липучкой … и противной осой.

Оса немного отдышалась и принялась жужжать с новой силой. Сийм отчаянно замахал руками. Первый же удар сразил Хоботка. Он описал в воздухе дугу и шлепнулся на стол, да так неуклюже, что опрокинул стакан с морсом, а тот залил весь стол, потом стакан со звоном упал на пол и разбился. Сийм ничего этого не видел. Он продолжал махать руками, потому что липучка все теснее обматывалась вокруг него. Наконец, бедный Сийм окончательно прилип к ней — пальцами и даже волосами. Он покорно сел на табуретку и захныкал.

Хоботок сидел на краешке стола и подвывал ему, потому что вся эта история не сулила ничего хорошего.

На кончике его хобота жалобно попискивала оса.

Морс капал со стола на пол: кап-кап-кап.

Это была очень грустная картина и, увы, не последняя в этот плохой день.

5.
Мама никак не могла отодрать липучку у Сийма от головы, поэтому пришлось взять в руки ножницы.

— Ты только посмотри, на кого ты теперь похож. С обкорнанной головой, — сказала она несчастным голосом и повела Сийма в переднюю к зеркалу.

Но Сийм не стал смотреться в зеркало. Он не хотел видеть своей обкорнанной головы. Он вообще ничего не хотел видеть. Он отвернулся, закрыл глаза и уткнулся лицом в мамин живот.

— Спать хочу, — сказал он. Мир был такой плохой, что наводил на него сон.

Мама отнесла Сийма в постель. Хоботок плелся рядом, печально опустив хобот. Вдруг он вспомнил что-то и спросил у мамы:

— А ты "Анечку" принесла? Ты обещала принести шоколадку "Анечка", если Сийм будет хорошим мальчиком …

— Конечно, все это очень хорошо, что вы тут натворили! — сказала мама и покачала головой.

Хоботок незаметно пихнул Сийма в бок, чтобы тот тоже завел речь про "Анечку". Но Сийм в ответ только пробурчал:

— Вечно ты выдумываешь разные глупости. Смотри, на кого я теперь похож с такими волосами!

У Хоботка сразу отбило аппетит к шоколаду. Он горестно вздохнул, пошлепал в свой угол, где стоял ящик с игрушками, спрятался за него и предался размышлениям.


Все же Сийм немножко странный. Сам он говорит, что Хоботок его любимый сыночек, а когда у любимого сыночка немного срывается хорошее дело, то Сийм сразу ругает его. Будь у Хоботка такой же сыночек, маленький, хорошенький и толстенький, как Хоботок, он бы не сказал ему ни единого плохого слова… Мама тоже немножко странная. Вместо того, чтобы похвалить Хоботка за то, что он помчался спасать Сийма, она его бранит. И гусеница немножко странная. То она торчит под корой, а то ее нет. И именно тогда нет, когда ее нужно показать Сийму. Да и оса ничуть не лучше других. Но самая непонятная вещь — так это липучка. Висит себе, висит и вдруг ни с того ни с сего наматывается на хобот. Вообще все кругом со странностями, кроме самого Хоботка … И разве это не странно, что именно он, Хоботок, единственный без странностей в этом странном мире.

Вот уж это, действительно, ну самое-самое странное!

6.
После того как Сийм проснулся, он поел с мамой на кухне печеночного соусу и направился с шоколадкой "Анечка" в большую комнату к большому окну. Он забрался коленками на стул с подушкой и стал смотреть в окно. Из окна детям разрешается смотреть на улицу, это не опасно, если окно закрыто. А когда окно бывает запотевшим, ребенок может пальцем нарисовать на нем кошку, а если хочет- и цветочек. Только нельзя колотить по стеклу твердой вещью. Тогда оно может разбиться, а это очень опасно. Тогда приедет "скорая помощь" и отвезет ребенка в больницу.

Сегодня Сийм ничего не стал рисовать, потому что стекло не было потным. К тому же, ему было не до этого — он должен был поскорее съесть "Анечку". Шоколад нельзя долго держать в руках, он может растаять и испачкать ребенка.

Сийм снял обертку с "Анечки" и вдруг почувствовал, как его кто-то уколол в руку. Он испугался: неужели это опять гадкая оса? Неужели она собирается мучить Сийма всю жизнь? Но это была не оса. Это был кактус, здоровенный толстый кактус. Сийм успокоился и сказал вовсе не сердито:

— Ты чего колешься?

Кактус заносчиво ответил:

— Сам размахивает у меня перед носом противным шоколадом, а еще поучает.

Такой ответ, конечно, разозлил Сийма. Он сказал:

— Размахивай и ты, если хочешь, а колоться не имеешь права.

— Вот еще, — фыркнул кактус, — захочу и уколю.

— Нет — нельзя, потому что другим больно.

— Не ври! Мне не было больно, когда я тебя уколол.

— Тебе-то, конечно, не больно. Зато мне больно, вот! — крикнул Сийм.

— Зачем ты мне об этом говоришь. Мне до этого дела нет, — пробурчал кактус высокомерно. — Замолчи, наконец, если не хочешь, чтобы я тебя снова уколол.

— Не уколешь, — уверенно сказал Сийм. — Я задвину тебя в самый дальний угол подоконника. А оттуда ты уже не дотянешься до других.


Сийм спрыгнул с сиденья, чтобы отодвинуть этого задаваку вместе с горшком подальше. Но как только он взялся за горшок, кактус перегнулся и впился всеми своими колючками Сийму в руку.

Сийм от испуга и боли вскрикнул. Из кухни донесся грохот. Это мама опрокинула стул, спеша на помощь сыну. Но раньше ее прибежал из маленькой комнаты Хоботок. В два прыжка он оказался под окном, встал на задние ноги и изо всех сил стукнул хоботом по горшку. Кактус рявкнул, выпустил руку Сийма и со злости прыгнул на шею Хоботку, Тот отскочил в сторону, но не успел убрать свой длинный хобот, и кактус пришпилил своей самой длинной иглой кончик хобота к полу.

— Что здесь опять происходит? — донесся с порога мамин голос.

Хоботок успел еще заметить, что из-за маминой спины появился папа, а потом у Хоботка все потемнело перед глазами.

7.
Чей-то голос в темноте говорил:

— Боже мой, кактус мог упасть ребенку прямо в лицо, если бы не слоник.

Другой голос отвечал:

— Вообще было неосмотрительно ставить кактус в такое место!


Кто-то погладил Хоботка по голове. Он открыл глаза и увидел, что он на коленях у Сийма.

— Слоняйка открыл глаза, — радостно воскликнул Сийм, крепко обнял его и спросил: — Ты видишь, что у тебя на хоботе?


Хоботок скосил глаза — на кончике его хобота опять сидела оса, но только черная. Хоботок подул на нее, потряс хоботом, но оса не улетела.

— Это не оса, — объяснил Сийм. — Это заплатка. Ее наложил папа, чтобы из тебя воздух не вышел. Ты только что был такой худой, как блин.

Хоботок собрался было возразить, зачем ему наклеили эту черную заплатку, но тут папа сказал:

— Она придает тебе еще более мужественный вид. Будь мой нос чуточку подлиннее, я бы непременно наклеил на него такую же круглую черную заплатку.

— Хоботок, ты хочешь шоколаду? — ласково спросила мама.

Хоботку ничего не хотелось. Ему было достаточно того, что Сийм, наконец, понял, какой у него хороший и отважный игрушечный слоник.

Сийм и Хоботок болеют

1.

Пошел снег. Вначале немного, затем повалил густо, а потом опять немного. Сийм и Хоботок вышли во двор.

Двор был белый и пушистый. И кусты у забора белые и пушистые, и бельевые веревки белые и пушистые.

А сверху сыпались все новые пушинки. Они опускались Сийму на нос и ресницы, Сийм вытирал их варежкой, иначе он ничего не видел перед собой.

У Хоботка варежек не было, ему пришлось опустить голову, чтобы снежинки не залепляли глаза.

— Почему двор танцует? — спросил Хоботок.

— Так только кажется, — ответил Сийм. — Это снежинки танцуют, а кажется, будто все вокруг шевелится. На самом деле все стоит на месте.

— Нет, шевелится, — сказал Хоботок. — Посмотри, там, за дровами, что-то шевелится.

Сийм увидел за поленницей дров два маленьких снежных холмика, которые действительно шевелились. Когда Сийм смотрел на них прямо, они не шевелились, но когда смотрел сбоку, то тут же начинали шевелиться.

Сийм осторожно подошел поближе, потрогал холмики варежкой и сказал шепотом:

— Это верблюд.

— А что такое верблюд? — спросил Хоботок тоже шепотом.

— Это такое животное. Очень доброе животное. Верблюд ест кактусы и репу, и у него на спине два горба.

— А голова у него есть?

— Да, голова тоже есть. Но сейчас она не видна, потому что он спрятал голову в снег, потому что у него уши мерзнут, потому что у него нет шапки-ушанки.

Хоботок осторожно понюхал один белый холмик, потом другой белый холмик и сказал:

— Я хочу увидеть верблюда, я никогда не видел верблюдов.

— Давай разроем снег и тогда увидим его, — сказал Сийм.

Сийм стал разгребать снег руками, а Хоботок — хоботом. Они раскидали снег с обоих холмиков, но под ними никого не оказалось.

— Нет верблюда, — разочарованно сказал Сийм.

— Он пошел домой? — спросил Хоботок.

— Да, — сказал Сийм. — Он пошел домой.

— А он далеко живет? — поинтересовался Хоботок.

— Нет, — ответил Сийм. — Он живет за этим забором в большом зеленом доме, квартира номер три.

Хоботок вдруг оживился и сказал с таинственным видом:

— Если это так, то я знаю, что нам делать. Мы вылепим из снега много репок и сложим их здесь, А сами спрячемся. Верблюд выглянет в окошко, увидит репки и выйдет во двор, чтобы их скушать. Тут мы выскочим и поймаем его. Давай так сделаем, Симму, а?

Сийм был в нерешительности. Он сказал с опаской:

— Но я промочу варежки, если буду лепить репки из снега.

— А ты запихай варежки в карман. В кармане они не промокнут, — посоветовал Хоботок. Сегодня все премудрости вспоминались ему молниеносно.

Сийм засунул варежки в карман и радостно принялся с Хоботком лепить из снега репки. Каждый сделал по три репки. У Сийма они получились красивые, кругленькие, а у Хоботка какие-то угловатые и неказистые.

— Разве это репки, — с неодобрением сказал Сийм. — Ни один верблюд не будет есть такие репки. Да ты сам посмотри на них получше.

Хоботок взглянул. Действительно, его репки выглядели очень жалкими.


Хоботок немного погоревал, а потом сказал:

— Зато мои репки вкуснее.

— А вот и нет, — на всякий случай возразил Сийм.

— Вкуснее, — настаивал Хоботок. — Попробуй, если не веришь.

Сийм попробовал свои репки и попробовал у Хоботка. У Хоботка действительно оказались вкуснее. Но Сийм не хотел в этом признаваться, потому что пальцы у него закоченели и от этого хотелось капризничать.

— Я больше не хочу играть во дворе, — сказал он.

— Пойдем домой. А репки оставим здесь. Завтра придем и посмотрим: какие репки верблюд съел — те самые вкусные.

— И маме тоже дадим попробовать, да? — спросил Хоботок.

— Ай-ай-ай! — захныкал Сийм и сунул пальцы в рот. Так сильно они у него болели.

Хоботок сразу понял, что у Сийма замерзли пальцы.


— Не суй руки в рот. Засунь руки в варежки, — посоветовал он.

Сийм пошарил в кармане, но варежек там не оказалось.

2.
На следующий день Сийму совсем не хотелось идти во двор смотреть на верблюда. Ему вообще ничего не хотелось. Поэтому он опустил голову на стол и сказал:

— Я не знаю, что с моей головой. Она не держится.

Мама потрогала Сийму лоб и сказала:

— Лоб горячий. Взгляни-ка на меня.

Сийм посмотрел на маму.

— И глаза что-то блестят. Открой рот и скажи "а-а".

Сийм открыл рот и сказал "а-а". Мама принесла градусник, сунула его Сийму под мышку и сказала:

— Вот к чему приводит баловство со снегом. Ребенку легче всего простудиться, когда у него мокрые варежки.

Сийм покрутил своей тяжелой головой и сказал:

— А варежки вовсе и не были мокрые. Их у меня вообще не было.

— Что я слышу! — воскликнула мама. — Куда же ты их девал? Почему ты не отвечаешь мне?

— Я думаю, — ответил Сийм. — Папа всегда велит: "Раньше подумай, а потом говори".

— Да что тут еще думать?!

— Я думаю, вдруг ты расстроишься, если я скажу правду.

— Ты потерял варежки? — спросила мама.

— Нет, — ответил Сийм. — Я не терял. Я положил их в карман, когда мы стали с Хоботком лепить репки. Просто варежки сами потерялись.

— Какие еще репки?

Сийм молчал. Тогда мама обратилась к Хоботку.

— Что за репки вы лепили? — спросила она строго.

— Из снега, — ответил Хоботок, глядя на маму исподлобья. — Я вылепил три репки, и Сийм вылепил три репки. Угадай, чьи репки были вкуснее? Не подсказывай, Сийм, пусть мама сама угадает.

— Вы их ели? — спросила мама.

— Нет, мы только попробовали.

— Ну есть у вас соображение? — воскликнула мама, забрала градусник, посмотрела температуру, покачала головой, стряхнула градусник, раздела Сийма, уложила в постель, смазала ему горло коричневой жидкостью, дала маленькую белую таблетку, накрыла еще одним одеялом и пошла звонить папе.


Когда они остались вдвоем, Хоботок спросил у Сийма:

— А это приятно, когда горло смазывают?

— Пожалуйста, помолчи, — сказал Сийм и закрыл глаза.

— Ты чего глаза закрываешь? — спросил Хоботок.

— У меня голова гудит, как ты не понимаешь, — жалобно проговорил Сийм и сделался с лица красным.

— А это приятно, когда голова гудит? — спросил Хоботок.

Сийм ничего не ответил, только щелкнул зубами. Хоботку не понравилось, что Сийм закрыл глаза, сделался с лица красным и щелкнул зубами. Он сказал недовольно:

— Не становись красным и не щелкай зубами. Некрасиво, когда ребенок так делает.


Вообще-то Хоботок точно не знал, разрешено ребенку или нет делаться красным и щелкать зубами. Но жизнь его научила, что в сто раз больше тех вещей, которые детям нельзя делать, чем тех, которые можно. Потому он так и сказал Сийму.

Сийм не стал с ним спорить, но он по-прежнему щелкал зубами и был с лица красный.

Вернулась мама. Она осторожно присела на край кровати, погладила Сийма по голове и сказала:

— Милый сыночек, чего бы тебе хотелось? Если хочешь яблок, я попрошу папу, чтобы он принес, когда вернется с работы.

Сийм с трудом открыл глаза и сказал:

— Не хочу яблок. Ничего не хочу…

Мама вздохнула:

— Видно, придется все-таки вызвать врача.

3.
Сийм спал и хрипло дышал. А Хоботок с перепуганным лицом стоял у него в изголовье. Верный сыночек не осмеливался даже глаз поднять, потому что все вокруг вдруг стало таким мрачным и противным, что глазам было больно. Стены были противные, стулья были противные, одежда Сийма на стуле была уродливая, а игрушки в углу были просто отвратительны. Как смогут Сийм и Хоботок дальше жить в этой мрачной и противной комнате?

Сердце маленького игрушечного слоника наполнилось горьким сожалением. Ах, зачем они ели эти репки из снега! Ведь какой-то голос говорил им: не надо есть, маме это не понравится, да и папе тоже. Почему они не прислушались к этому голосу? Теперь мама так несчастна… Должен прийти врач… А Сийм мечется во сне и хрипит. Что будет с бедным Хоботком, если его милый дружок навсегда останется таким? Этого нельзя допустить! Что бы такое предпринять?

Хоботок думал-думал, так что в голове зашумело, а мысли были какие-то угловатые и холодные, как репки из снега. Ни одной красивой мысли не было!

— Вообще не буду думать, если красивые мысли не приходят, — решил Хоботок. — Какой смысл думать некрасивые мысли? Никакого! — И он перестал думать, стоял просто так, только изредка тяжело вздыхал.

Неизвестно, сколько он так простоял. Неожиданно Сийм перестал хрипеть, а вместо этого начал выпускать из лба и носа маленькие капельки воды. Как только одна капля стекала в подушку, на ее месте тут же появлялась другая.

— Только этого не хватало, — испугался Хоботок. — Теперь он, чего доброго, растает.

Мама пришла из большой комнаты с полотенцем в руках, осторожно вытерла Сийму лицо, дотронулась губами до его лба, улыбнулась и вернулась к своему рабочему столу.

По маминой улыбке Хоботок понял, что это хорошо, если ребенок выпускает из лица капли. У Хоботка сразу полегчало на душе… И тут же в его голове прокатилась круглая и радостная, как оранжевый апельсин, мысль. Но только Хоботок собрался рассмотреть ее поближе, как она укатилась.

— В этом надо разобраться, — сказал Хоботок. — Откуда эта мысль взялась, и куда она исчезла? Откуда вообще приходят мысли, и куда они уходят? Папа с мамой уходят на работу или в магазин, или в гости. Они выходят из комнаты через дверь и возвращаются обратно тоже через дверь. А мысли через что выходят из головы и снова входят? И где они все это время гуляют? Где? Я знаю, что мне делать! Я буду стоять тихо-тихо и подстерегу, откуда прикатится радостная апельсиново-оранжевая мысль.

В том, что радостная мысль придет обратно, Хоботок не сомневался: уж очень она была красивая и круглая, чтобы показаться только один раз.

Хоботок стоял тихо-тихо, подстерегая мысль.

Но мысль не приходила.

Хоботку даже стало скучно, но тут его внимание привлекла другая вещь — оконное стекло. Оно издавало такой звук, будто тоже щелкало зубами, будто оно тоже наелось репок из снега и теперь болеет. Только стекло не сделалось красным, как Сийм. "Т-р-р", — прокатилась в голове у Хоботка апельсиновая мысль и тут же исчезла.

— Вот ты какая хитрая, — упрекнул ее Хоботок. — Почему ты не приходишь тогда, когда я подстерегаю тебя, а приходишь тогда, когда я на миг отвлекусь? Это нечестно.

Упрек подействовал. Апельсинового цвета мысль с тихим треском прикатилась обратно, но не укатилась сразу же, а послушно дала себя поймать.

Мысли — будь они какие угодно: оранжевые, как апельсин, или белые, как снег, красные, как диванная подушка, или коричневые, как лекарство для смазывания горла, будь они круглые, квадратные, ветвистые или винтообразные — как только ты их поймаешь, они начинают говорить.

Круглая мысль апельсинового цвета весело сказала:

— Я апельсин. Я очень хороший, я сладкий. Пусть Сийм скушает меня, потому что все дети любят апельсины.

Хоботку уже некогда было смотреть, куда убежит круглая радостная мысль, после того как все скажет. Он быстро встал передними ногами на кровать, осторожно потряс Сийма за плечо и, когда тот открыл глаза, сказал ему на ухо:

— Сийм, я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь апельсинов.

4.
Сийм сквозь сон слышал, как папа с мамой в передней разговаривали.

Папа спросил:

— Ну, как он?

Мама ответила:

— Слава богу, температура нормальная. Как он меня утром перепугал! Ты только представь — тридцать девять и три! А как он потел — просто ужас. Я сменила ему три рубашки.

— У детишек это просто: сегодня температура, завтра — нет.

— Апельсины купил?

— Да, пусть немного отойдут с мороза.

Папа с мамой ушли на кухню, и Сийм уже не слышал, о чем они там говорили.

— Как ты думаешь, сколько апельсинов папа принес? — спросил Хоботок.

— Я думаю, что два, и оба — мне, — с надеждой сказал Сийм и даже присел в постели, подперев голову рукой.

— Ну да! — разочарованно воскликнул Хоботок. — А мне — так ни одного! А кому вообще пришла эта мысль, что ты хочешь апельсинов?

— Тут мысль не в счет, — разъяснил Сийм. — Тут болезнь считается.

— Ишь ты какой, — воскликнул Хоботок. — А кто болезнь выдумал? Кто выдумал репки из снега?

— Ты, — сказал Сийм. — Ты вечно выдумываешь разные глупости. Все равно апельсины получит тот, кто болеет.

— А я болею. — объявил Хоботок и, еле волоча ноги, вышел на середину комнату, лег на пол и застонал. Он простонал несколько раз подряд, с каждым разом все громче.

Сийм удивленно посмотрел на него и спросил:

— Хоботок, ты чего стонешь?

— Я хриплю.

— А почему ты хрипишь?

— Я очень сильно болен.

Сийм привстал в постели, опершись на локоть, и приказал:

— Поди-ка сюда.

Хоботок насилу притащился к его кровати. Сийм потрогал ему лоб и воскликнул:

— Вот к чему приводит баловство со снегом!

— Да, у меня совсем не было соображения, — согласился Хоботок. — А теперь загляни мне в горло.

Сийм заглянул Хоботку в горло и скомандовал:

— Скажи-ка "а-а".

Хоботок разинул свой рот до ушей и гаркнул:

— Ха-хоо!

— Дружочек, — покачал Сийм головой. — Да у тебя все горло распухло. Вот что получается, когда дети не слушаются.

— Да, я был нехороший мальчик, — признался Хоботок. — А теперь спроси у меня, хочу ли я апельсинов.

— Нет, — твердо заявил Сийм. — Тебе сейчас так плохо, что тебе ничего не хочется! Тебя нужно раньше вылечить.

— Так лечи быстрее, — с нетерпением воскликнул Хоботок.

Сийм смазал ему горло той же самой коричневой жидкостью. Коричневая жидкость оказалась невкусная, какая-то приторная. Потом Сийм дал Хоботку маленькую белую таблетку. Маленькая белая таблетка тоже была невкусная, какая-то кислая. Сийм уложил Хоботка перед кроватью на пол, накрыл его своей теплой кофтой, а сверху еще шерстяным носком и сказал:

— Теперь потей, иначе не поправишься.

— Я не умею потеть, — виновато признался Хоботок. — Тут нечего уметь, — объяснил Сийм. — Пот сам потечет.

Хоботок наморщил лоб, сжал в гармошку хобот, но пота не вышло ни одной капли.

Вдруг ему в голову пришла другая мысль, кривая, как крючок. И он сразу смекнул, что ему делать. Он украдкой смочил кончик хобота, провел им по своему лицу и сказал:

— Я уже напотелся. Больше не потеется, потому что — сам видишь — какой я маленький.

— Ладно, — согласился Сийм. — С тебя хватит и этого пота. Вот теперь ты имеешь полное право требовать апельсинов.

Хоботок так резко вскочил, что кофточка и шерстяной носок отлетели в сторону, и закричал:

— Апельсинн! Сладко-синн!

— Что я вижу? — раздался неожиданно папин голос. И тут же в комнате оказался и сам папа. — Я думал, что мой сыночек болен, а он балуется с Хоботком.

— Хоботок тоже болен, — пояснил Сийм. — Я ему смазал горло.

— Я очень сильно болен, — слабым голосом произнес Хоботок, улегся снова на пол и накрыл одно ухо носком Сийма.

— У него температура девяносто и три, — озабоченно сказал Сийм.

— О! — испугался папа. — В таком случае наш бедный Хоботок скоро закипит и забулькает, как чайник.

— Ты зря волнуешься, — сказала мама. Она стояла рядом с папой и держала в руках большую тарелку. А в ней были большие круглые оранжевые апельсины.

Хоботок блаженно вздохнул.

Мама продолжала:

— Сейчас придет тетя-врач, сделает Хоботку укол, и он снова будет здоровым.

Мысли апельсинового цвета в голове у Хоботка закатились куда-то в дальний угол, постепенно стали уменьшаться и вовсе исчезли.

А вместо них явилась тонкая, длинная и очень острая мысль. Хоботку никогда не делали уколов, но он видел, как однажды кололи маму. С тех пор он не уважал уколов. Хоботок встал на ноги, потряс своей большой головой, потряс своим маленьким хвостиком и сказал:

— Мне кажется, что я уже не болен … Я даже уверен, что я не болен. Ведь я потел и после этого выздоровел.

— Тогда нам не нужно ждать тетю-врача, — сказал папа. — Тогда мы все вместе будем есть апельсины.

— Я тоже так думаю, — сказал Сийм. — Ведь что-то ребенок должен есть, если ему нельзя есть репки из снега.

Весна пришла

1.
Мама и папа стояли у раскрытого окна. Мама тихо говорила:

— Как неожиданно потеплело. Еще утром было холодно и сыро, а сейчас — летний вечер да и только. Чувствуешь, какой воздух, и это здесь, среди каменных стен? А что делается за городом! Завтра тебе ехать, и погода — прямо как на заказ!

— Жаль, что ты не можешь поехать со мной, — сказал папа.

Хоботок лежал с Сиймом в постели. Он выпучил глаза и взволнованно спросил:

— Куда папа едет?

— Тсс! — Сийм приложил палец ко рту Хоботка. — Мы же спим.

Сийм только сказал, что они спят. На самом деле они не спали. Но папа с мамой не должны были этого знать, а то они ушли бы в свою комнату, и Сийм с Хоботком не услышали бы, о чем они говорят. А это был очень важный разговор.

Папа сказал:

— Что, если я возьму парня с собой?

— Какого парня? Куда с собой? — еще больше всполошился Хоботок.

— Тсс! — снова сказал Сийм.

— А куда ты его денешь на время совещания? — спросила мама.

— Побудет пока у тетки.

Мама неодобрительно сказала:

— Несколько дней в чужом месте…

Папа ответил:

— Он уже большой мальчик.

Мама сказала:

— Большой … Ты посмотри, как он играет со своим слоником.

— Необязательно брать слоника с собой, — ответил папа.

— Какой слоник? Куда с собой? — снова спросил Хоботок.

— Помолчи немного, — сказал Сийм.

Папа сказал:

— Идем, уже поздно.

Мама сказала:

— Я оставлю окно открытым.

— Только чтобы на парня не дуло.

— Я повешу покрывало.


Мама подошла к кровати, повесила в изголовье покрывало, легко провела по волосам Сийма, пошла с папой в большую комнату и прикрыла за собой дверь.

2.
— О чем говорили папа с мамой? — требовательно спросил Хоботок. — О чем-то хорошем или о чем-то плохом?

— Я не понял, — признался Сийм.

— Ну, а как тебе показалось? Скажи, будь хорошим мальчиком, Сийм.

Сийм не знал, что и думать. Но он догадывался, что этот разговор обещал для него что-то приятное, а для Хоботка — нет. Но так как эта догадка была очень смутная, он не стал зря расстраивать своего сыночка и сказал:

— Мы все узнаем утром, а теперь давай спать.

— Я не могу заснуть, — сказал Хоботок.

Он все еще был очень возбужден.

— Почему не можешь?

— На улице шумно.

Сийм прислушался. В высоте гудел самолет. Где-то неподалеку остановился автомобиль. Вдалеке прогрохотал трамвай. Внизу играло радио. Все это были знакомые звуки, которых не замечаешь. Но никакого разговора не было слышно. Сийм прислушался. Да, теперь и он услышал разные странные звуки: зовущий свист, веселый щебет, таинственный шепот, мягкий шелест, озорное пощелкивание. Все эти звуки росли, надвигались, толпились за окном и вливались в комнату.

Хоботок прошептал:

— Сийм, кто-то вошел в комнату.

Сийм отогнул край покрывала в изголовье и выглянул. Никого не было ни в комнате, ни за окном. Только уличный фонарь и кусочек светлого неба между каштаном и стеной соседнего дома перемигивались. И поэтому казалось, будто в комнате кто-то летает.

— Никого нет, — сказал Сийм и глубже укутался в одеяло. Приятная усталость разлилась по всему телу.

Когда Сийм засыпал, он почувствовал, что кто-то гладит его волосы, еще ласковей, чем сама мама.

3.
Утром мама вышла вместе с Сиймом во двор. Она спросила:

— Ты не замерзнешь в коротких штанишках?

Сийм покрутил головой, поморгал глазами и пожаловался:

— Мама, я ничего не вижу.

— Потому что очень яркое солнышко, — сказала мама. — Это у тебя скоро пройдет.

— Уже прошло, — заявил Сийм. Теперь он ясно видел весь двор. Это был не тот двор, в котором он еще вчера играл. — Мама, у нас новый двор! — воскликнул он, вырвал свою руку из маминой и стал носиться по двору. Хоботок мчался галопом то рядом с ним, то впереди, то позади и время от времени неистово трубил.

— Бегайте потише, — сказала мама. — Так можно и убиться.

— Не волнуйся, — сказал Хоботок, и тут же со всего размаху стукнулся головой об столб. Его глаза еще не привыкли к яркому солнцу.

— Что я говорила, — сказала мама укоризненно.

У Хоботка голова гудела от боли, но ему нельзя было этого показывать: вдруг его начнут бранить, что он такой непослушный, и не возьмут с собой в Пярну. Поэтому он сделал серьезное лицо и пояснил:

— Я нарочно налетел на столб, потому что иначе я никак не мог остановиться. Уж очень сильно я разогнался.

— Больше так не носитесь, — строго сказала мама. — Я пойду домой, но буду смотреть из окошка, как вы тут играете.

Мама ушла. Запыхавшийся Сийм и тяжело пыхтящий Хоботок стояли рядом и, довольные, смотрели по сторонам.


— Это не новый двор, — сказал Хоботок. — Это наш старый двор, только у него новое лицо.

Хоботок был прав: у поленницы дров, у столбов для сушки белья были новые, торжественные лица, точь-в-точь такие, будто они читают стишки Деду Морозу. А особенно сильно изменился дальний угол двора, где росли сирень и каштан. Этот угол был такой торжественный, что даже боязно было подходить к нему. Но именно туда им пришлось направиться. Потому что оттуда доносились все эти таинственные звуки.

4.

Сийм и Хоботок трепетно приблизились к лужайке, которая за одну ночь ярко зажелтела и зазеленела.

— Кто сделал землю зеленой? Кто сделал землю желтой? — стал расспрашивать Хоботок.

— Это трава. Трава должна быть зеленой, — объяснил Сийм, — потому что она тоже хочет поглядеть на солнышко. А одуванчики должны быть желтыми, потому что это такие цветы.

— Одуванчики хотели поглядеть на меня, да? — спросил Хоботок.

В кустах сирени прыгали воробьи и радостно чирикали:

— Ишь ты! При-шла!

— Чу-у-дно! Чу-у-дно! — посвистывали скворцы на верхушке каштана.

— Кто пришла? — спросил Хоботок. — Почему чудно? Кто тут бродит?

Сийм понял, что это все та же невидимка, это она гладила ему волосы, когда он спал.

— Пускай бродит, — сказал Сийм, присел на корточки и стал гладить стебельки травы.

Хоботок стал гладить одуванчики. Когда их гладишь, они хохочут во весь рот. Травинки не хохочут, они только тихо хихикают.

Хоботок нашел тот самый кусок коры, под которым они осенью искали гусеницу. Он сказал:

— Сийм, давай посмотрим, вдруг гусеница сегодня дома. Они дружно перевернули кору и в один голос воскликнули:

— Ой!

Под корой устроили себе жилище муравьи. А теперь они бегали с растерянными лицами и не знали, что делать.

Сийм быстро положил кору на место и сказал с раскаянием:

— Мы разрушили их дом.

Хоботку стало всерьез жаль муравьев. Он бы хотел всех их погладить по голове. Но это ему неудавалось. Как только он дотрагивался до муравья, муравей тут же взбирался на его хобот и бежал по нему вверх.

Вскоре Хоботок весь был облеплен муравьями. Он стал от них прямо пестрым. Сийм испугался за Хоботка и принялся его поучать:

— Ты стряхни муравьев, а то они укусят тебя.

Но Хоботок и не думал стряхивать. Наоборот, он стоял, не шелохнувшись, чтобы не мешать муравьям. Они емустрашно понравились.

— Знаешь, Сийм, — сказал он с гордостью, — знаешь, почему муравьи забрались на меня? Потому что они любят меня, потому что они мои сыночки. Раньше у меня не было ни одного сыночка, а теперь их много-много. Смотри, какие у них хорошенькие малюсенькие ножки! Ни у кого нет таких хорошеньких малюсеньких ножек!

Когда муравьи изучили со всех боков своего новоиспеченного папашу, они сползли с него и пошли приводить в порядок свой дом.

5.
Все новые и новые травинки выставляли нос из земли и, стоило им увидеть этот сияющий мир вокруг себя, как они от изумления тихо присвистывали. Одуванчики раскрывали с нежным шелестом все новые и новые бутоны. Наверху не прекращалось странное пощелкивание и еще более странное гудение.

Сийм задрал голову, и что он увидел? Почки на каштане, которых было видимо-невидимо, с щелканьем лопались: щелк да щелк, щелк да щелк.

В воздухе летали мухи и букашки, и еще одни букашки и оса. Но это была хорошая оса, она не стала жалить Сийма, она и не взглянула сердито в его сторону. И еще в воздухе летал какой-то белый пух, будто бы перемололи белое облако и высыпали с неба.

Сийм потрогал пальцем землю, потрогал корень дерева, потрогал маленький камешек. Земля была теплая, корень был теплый, камешек был теплый. Сандалетка Сийма была теплой от солнца, и Сийм тоже был теплый.

Сийму было так хорошо, что глаза сами собой закрывались. Вдруг он услышал крик Хоботка:

— Кыш! Кыш! Уходи!

Сийм увидел, что Хоботок размахивает хоботом около корня дерева. А по корню рысцой бегает взад-вперед испуганная сороконожка. Она тоже вылезла из-под камня, чтобы погреться на солнышке. Но как только она взобралась на корень, откуда открывался красивый вид на окрестность, ее заметил Хоботок. Он испугался, что она хочет обидеть его сыночков, и поднял страшный крик. Бедная сороконожка со страху перепутала все свои ноги. Прошло много времени, прежде чем она сдвинулась с места. На лице у Хоботка появилась блаженная улыбка: он сумел защитить своих сыночков.

В честь первого теплого дня божья коровка совершала вокруг каштана фигурный полет. Она видела, как трогательно заботится Хоботок о маленьких муравьях, и решила приземлиться на его широкой мягкой спине. Хоботок тут же объявил Сийму:

— Божья коровка тоже мой сыночек. А то у меня совсем нет пятнистого сыночка.

Но это еще было не все! В воздухе затрепетало что-то очень пестрое и очень красивое — и Хоботку на кончик хобота опустилась бабочка.

Вы бы видели эту картину! Хоботок от гордости чуть не лопался — пока бабочке не вздумалось начать прихорашиваться. Когда она стала чистить свои лапки и крылышки, с них посыпалась цветочная пыльца и залетела Хоботку прямо в нос. В носу у него защекотало, но он побоялся чихнуть, чтобы не спугнуть бабочку. Как он ни задерживал дыхание, ни морщил хобот и ни вращал глазами, все же под конец раздалось мощное "ап-чихх".

Воробьи с криком разлетелись, а у одного скворца свист застрял в горле, и он закашлялся. И только бабочка как ни в чем не бывало продолжала наводить красоту.

Это говорило о том, что Хоботок ей понравился всерьез.


— А бабочка тоже твой сыночек? — спросил Сийм.

— Какой ты несообразительный, — ответил Хоботок. — Разве сыночки бывают такие пестрые? Эта бабочка — моя тетя. Хочешь, я разрешу ей посидеть и на твоем носу?

Сийм не захотел. Ему сейчас хотелось только одного — чтобы все эти звуки, краски, запахи и тепло навсегда остались с ним, на этой маленькой зеленой лужайке, под большим деревом.

Сийм увидел перед собой на земле две тени. Тут же раздался мамин голос:

— Сийм, не пора ли тебе домой?

Папин голос спросил:

— Тебе нравится, что пришла весна?

Хоботок вмиг забыл про своих деток и спросил:

— Какая весна? Где весна? Я тоже хочу взглянуть на весну!

А Сийм все понял: эта фея-невидимка, которая витала вокруг, лаская всех, и была сама весна.

6.
Мама сказала папе:

— Пожалуйста, сними сверху чемодан. Скоро подъедет автобус.

Папа сказал:

— Мне хватит и рюкзака. Какой смысл тащить с собой пустой чемодан? Мне в него нечего класть.

— Как это нечего? — удивилась мама. — А вещи Сийма, а твой пиджак, а белую рубашку? В рюкзаке они ужасно помнутся. Да, и еще кекс…

Папа хотел что-то сказать, но вспомнил, что препираться с мамой некрасиво, и промолчал. Только слегка поморщился.


Сийм сказал:

— Я устрою Хоботка у себя на коленях. Его паковать не нужно.

— Нет, сынок, — сказала мама. — На этот раз Хоботок останется дома.

— Почему? — воскликнули Сийм и Хоботок в один голос.

Мама ничего не ответила. Ей было некогда. Она укладывала вещи. Папа не укладывал, поэтому он ответил:

— Хоботок останется развлекать маму. Мама очень расстроится, если ее одну оставят дома.

— А я расстроюсь, если должен буду ехать без Хоботка! — воскликнул Сийм.

Мама перестала паковать вещи и сказала:

— Сийм, ты уже большой мальчик и тебе просто не к лицу возить с собой игрушки.

— Нет, я еще не большой, — крикнул Сийм.

— Тогда папа не может взять тебя с собой. Маленьких детей не берут с собой так далеко на несколько дней.

Сийм немного помолчал, а потом чуть слышно произнес:

— А я все равно поеду.

— Тогда самое время собрать свои кубики, чтобы они не остались валяться посреди комнаты.

Сийм с поникшей головой потопал в свою комнату. Хоботок, как тень, скользнул за ним. Сийм принялся собирать кубики. Хоботок встал перед ним, заглянул ему в глаза и очень грустно спросил:

— Сийм, неужели ты оставишь своего маленького дорогого сыночка? Разве я оставлял тебя, когда ездил в Пярну?

У Сийма кубики выпали из рук. Сердце его сжалось при мысли, что их дружба с Хоботком, которая становилась все крепче с каждым новым похождением, должна сломаться именно сегодня, когда они провели вместе свой самый чудесный день? Нет, этого не должно случиться!

Сийм был уже готов отказаться от поездки, отказаться от всего на свете, только чтобы не расстраивать своего дорогого Слоняйку. Он как раз хотел об этом заявить, как в дверях появился папа и воскликнул:

— Хоботок, ну ты тоже хорош! Упрекаешь Сийма, что ему не жалко оставлять тебя одного, а что ты сам-то делаешь? Ты подумал о своих сыночках? Как у них будет болеть душа, если ты оставишь их беззащитными на три дня? Ты подумал, какие горькие слезы будет лить божья коровка, если не найдет под каштаном твоей мягкой спины, чтобы приземлиться? А на чей нос опустится бабочка расправлять свои крылышки?

Хоботка это сразило наповал. Он глубоко задумался, и надолго. Он думал-думал и пришел к печальному выводу:

— Ну вот, снова меня приперли к стенке! Если я буду хорошим и послушным, то не попаду в Пярну. А если буду капризничать и добьюсь, чтобы меня взяли в Пярну, то я плохой и неразумный. Что же мне делать? Хоть бы одна хорошая мысль пришла!

И тут как раз подвернулась пушистая, как одуванчик, мысль. Она услышала, как слоник ее зовет, прискакала и бойко сказала:

— Выше голову, малыш! Ты все время забываешь, что ты только с виду немного смешной Хоботок. На самом деле ты умный Слоняйка, который из любого положения находит свой выход. Нытьем делу не поможешь, надо действовать!

7.
За папой приехал маленький автобус. В автобусе сидели незнакомые дяди. Сийм узнал только дядю Ээро. Он сидел на заднем сиденье. Папа подсел к дяде Ээро, а Сийма усадили между ними. Это было очень хорошее место: когда Сийм хотел посмотреть из правого окна на лошадь, он садился на колени к папе, а когда из левого окна хотел посмотреть на большую машину, садился на колени к дяде Ээро. А еще он мог опираться ногами на чемодан, который поставили прямо перед ним.

Когда проезжали мимо молодого березняка, папа сказал:

— Как мы, горожане, далеки от вечного круговорота природы. Мы не сеем и не жнем. Купаться можем зимой в бассейне, а загорать под кварцевой лампой. И все же березки с нежными листочками трогают меня больше, чем любое произведение искусства.

Дядя Ээро наклонился вниз, задрал правую штанину, стряхнул с ноги муравья и сказал:

— Вот и я смотрю, один гонец весны совершает свой круговорот на моей ноге.

— Да, ты можешь выставить природу за дверь, а она влезет в окошко, — победно сказал папа.

Дядя Ээро смахнул с полы своего пиджака другого муравья. Вдруг он удивленно воскликнул:

— Послушай-ка, по-моему, эта природа лезет из твоего чемодана! Ты взгляни объективно.

Папа взглянул — действительно, из-под крышки чемодана вылезали один за другим муравьи. Некоторые возвращались в чемодан обратно, а некоторые пускались в дальнее путешествие.

— Да, — согласился папа, — на этот раз ты прав. Возьми-ка парня к себе на колени, а я расследую это дело.

Сийм успокоил папу:

— Это хорошие муравьи. Они никого не трогают.

Дядя Ээро приблизил свой рот к самому уху Сийма и сказал шепотом:

— Ты с ними лично знаком?

Сийм тоже приблизил свой рот к самому уху дяди Ээро и еще тише прошептал:

— Да, это сыночки Хоботка. Некрасиво уезжать в Пярну и оставлять своих сыночков одних.

Папа раскрыл чемодан. Сверху лежала его белая рубашка. По ней носились муравьи. Папа приподнял пиджак — под ним оказался Хоботок. По его спине и бокам бегало особенно много муравьев. Они выползали из бумажного кулечка, который был зажат между его передними ногами.

Хоботок беспокойно зашевелился. Ему приснился плохой сон, будто он очутился в чужом чемодане и какой-то чужой дядя увез его в чужую страну.

— Здравствуйте, — воскликнул папа, — вот так история!

Тут Хоботок проснулся, вскочил на ноги и испуганно спросил:

— В чем дело? Где я?


Но увидев знакомые лица, он успокоился и хотел было залезть в свою нору обратно, но не тут-то было. Ему пришлось пережить еще один испуг.

— Пожалуйста, остановитесь на минуту, — крикнул папа водителю автобуса.

Автобус остановился.

Папа вышел с раскрытым чемоданом на обочину дороги и стал перекладывать в чемодане вещи. Каждый предмет он тщательно вытряхивал и откладывал в сторону. Дяди в автобусе смеялись и с любопытством поглядывали на Сийма. Сийм же еле сдерживал слезы: что станет с его любимым Хоботком?!

— Папа не должен оставлять тут Хоботка одного, — сказал Сийм дяде Ээро. — Хоботок один не сумеет вернуться домой.

Дядя Ээро успокоил Сийма:

— Папа не оставит Хоботка. Он только ссадит с автобуса муравьев. Муравьи не любят ездить на автобусе, они оседлые, потому. Вот кочевые муравьи — другое дело. Они с удовольствием ездят даже на мотоцикле.

— Ну тогда ничего, — сказал Сийм. Он немного успокоился, но не совсем.

Папа стал укладывать вещи в чемодан. Все они вернулись на свои старые места … А как же Хоботок? Что же это такое?! Папа закрывает чемодан, а … Хоботка несет с собой в руках!

Окончательно Сийм успокоился лишь тогда, когда папа усадил Хоботка к Сийму на колени и автобус тронулся.

У папы почему-то было кислое лицо. Он открыл окно и стал в него смотреть. Сийм тоже сделал кислое лицо. Но Хоботок не сделал. Он сказал:

— Муравьи малюсенькие, они не могут зараз так много ездить. В другой раз они опять немного проедутся. А я могу ездить далеко-далеко, потому что я большой и у меня теперь тоже сыночки!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Три года спустя

Сийм и Хоботок идут в школу

1.
Хоботок проснулся оттого, что солнце пускало своим карманным фонариком свет ему прямо в глаза.

— Сегодня хорошая погода, мама откроет окно, и я смогу целый день смотреть, что на улице интересного, — подумал Хоботок, поморгал своими маленькими глазками, похлопал ушами, потянулся всеми четырьмя ногами, подняв вверх одеяло. Он хотел было затрубить от радости, но вовремя спохватился — ведь он не настоящий слон, а игрушечный. А ни один уважающий себя игрушечный слон не трубит прежде, чем не сделает утренней зарядки и не обольется холодной водой.

Настроение у Хоботка упало, и он проворчал:

— Вечно эта зарядка, только и делаешь, что утреннюю зарядку.

Хоботок не любил утреннюю зарядку по трем причинам: во-первых, потому что ее нужно было делать каждый день, во-вторых, что ее нужно было делать по утрам, и, в-третьих, что именно он должен был ее делать.

Хоботок с недовольным видом стал вылезать из постели: спустил одну ногу на пол, потом — вторую… Вдруг через полуоткрытую дверь он услышал, как в большой комнате разговаривают. Он живо забрался обратно в постель и накрылся с головой одеялом, так что наружу остался только кончик хобота и половина левого глаза — и навострил уши.

Говорили папа и Сийм, мама не говорила. Папа сказал:

— Сын, сегодня ты идешь первый раз в школу. А ты знаешь, что в школе самое главное?

— Пенал! — быстро выкрикнул Сийм.

— Нет, — ответил папа. — Не пенал.

— Цветные карандаши!

— Тоже нет.

— Учебники!

— Уже ближе. Подумай-ка еще.

— Я не знаю, — признался Сийм.

— Самое главное в школе — это учеба, — сказал папа. Он произнес это таким важным голосом, что у Хоботка глаза стали совсем круглыми. С ним это всегда случалось, когда кто-нибудь говорил очень важным голосом.

— Запомни это, сын мой, — продолжал папа, — если ребенок учится прилежно, он может стать великим человеком.

У Хоботка глаза округлились еще больше. Он вместе с одеялом выскочил из кровати и закричал:

— Я тоже хочу учиться, я тоже хочу стать великим!

Но никто не ответил ему.

Хоботок подошел к двери и распахнул ее настежь.

Но его все равно никто не заметил, потому что все были заняты важными делами. Мама накрывала на стол, папа сидел в кресле и курил, Сийм сидел в другом кресле и натягивал на левую ногу носок, который никак не хотел надеваться, потому что один носок на ноге уже был.

Хоботок сделал два неуклюжих шага и затрубил:

— Я тоже хочу идти в школу!

Только теперь папа повернулся к нему и недовольно сказал:

— Хоботок, что за манеры?! Ты сегодня уже стоял на голове? А холодной водой обливался?

— Нет, — перепугался Хоботок, но тут же набрался смелости и повторил:

— Я тоже хочу идти в школу!

Папа покачал головой и сказал:

— Это невозможно.

Хоботок тоже покачал головой и сказал:

— Нет, возможно. Вообще не бывает ничего невозможного.

— Это невозможно по трем причинам, — терпеливо начал объяснять папа. — Во-первых, потому что ты слон, во-вторых, потому что ты резиновый, и в-третьих, потому что ты маленький. Неужели ты не понимаешь?

— Понимаю! — сказал Хоботок. — Я очень даже хорошо понимаю, что я хочу идти в школу.

Папа вздохнул и сказал:

— Ты рассуди здраво, Хоботок. Мы-то все знаем, что ты умеешь ходить и говорить, но другие люди не знают. Да они и не поверят. Поэтому, если ты пойдешь в школу, начнутся только недоразумения, а может быть, и неприятности.

Чем больше Хоботку что-нибудь доказывали, тем сильнее хотелось ему спорить. И на этот раз было так же. Он воскликнул:

— Никаких неприятностей не будет! Я хочу учиться, потому что я хочу стать великим!

Теперь уже вмешалась мама. Она с серьезным лицом сказала:

— Хоботок, дорогой…

— Никакой я не дорогой!

— … ты бы еще немного поспал.

— Не хочу я спать!

— Ах, Хоботок, — сказал папа устало, — некрасиво спорить со взрослыми.

— А это красиво, когда взрослые не пускают маленького игрушечного слоника в школу, и он должен оставаться на всю жизнь не великим? — крикнул в ответ Хоботок, и у него печально поник хобот, потому что ему вдруг стало себя очень жалко.

Сийму, который, наконец, с огромным трудом напялил один носок на другой, тоже стало жалко Хоботка, и он сказал:

— Пусть Слоняйка пойдет вместе со мной в школу. Я посажу его рядом с собой.

Слова Сийма немного обнадежили Хоботка. Он слегка пошевелил кончиком хобота и покосился краем глаза на папу, что тот скажет. Но папа лишь рассеянно стряхнул пепел в чашку с кофе. А мама раздраженно сказала:

— Сийм, долго ты будешь возиться? Ты еще даже носки не надел!

— Один носок я надел, — сказал Сийм.

— Надень и другой — и живо за стол! — поторопила его мама.

— Другого носка нет, — объявил Сийм.

— Где же он? — спросила мама.

— Я не знаю, — ответил Сийм.

— Но ведь он должен быть где-то тут, — воскликнула мама, подошла к Сийму, пошарила у него за спиной, посмотрела, не сидит ли он на носке, заглянула под кресло — носка нигде не было.

— Ведь я дала тебе два носка, — сказала мама.

— Два, — подтвердил Сийм.

— Где же второй носок?

— Потерялся.

— Но ведь ты не можешь идти в школу в одном носке!

— Отец, помоги ребенку найти носок, — сказала мама и полезла под стол.

Папа тоже полез под стол и сказал:

— Здесь носка нет.

Мама полезла под книжную полку. Папа тоже полез под книжную полку и сказал:

— Чего нет, того нет.

Сийм заглянул за часы, которые стояли на полке, и сказал:

— Здесь носка тоже нет.

— Это просто наваждение какое-то! — воскликнула мама и приподняла крышку радиолы.

Все бросились искать носок. На Хоботка никто не обращал внимания. Это было очень обидно.

Хоботок терпел-терпел, а потом как затрубил изо всей мочи:

— Я хочу идти в школу, как вы этого не понимаете!

Мама опустила крышку радиолы и сказала:

— А ты, Хоботок, вообще отправляйся в свою комнату, потому что ты нам сейчас мешаешь… Смотри, опять одеяло валяется на полу.

— Не пойду я в свою комнату, — затопал ногами Хоботок.

— Я вижу, ты хочешь посидеть в стенном шкафу, — сказала мама. — Всему есть предел!

Хоботок вздрогнул. Больше всего на свете он боялся стенного шкафа. Сами посудите, разве приятно лежать дни и недели напролет с неживыми игрушками? Никто не поболтает с тобой, никто даже не обидит.

Хоботок, оскорбленный до глубины души, вернулся в свою комнату. Но одеяло с полу он не поднял — назло всем. И то, что у Сийма на одной ноге было надето два носка, он тоже не сказал — назло всем.

Он лег в постель, хоботом к стене, и заныл:

— Ой, как грустно Хоботку, очень ему грустно оттого, что его прогнали…

2.
Когда захлопнулась входная дверь, сердце Хоботка пронзила такая боль, что он несколько раз перевернулся с боку на бок.


— Вот так они всегда делают, — сказал он самому себе. — Вечно уходят и оставляют меня одного.

Он хотел было немного поплакать, но тут заметил, что окно открыто, и передумал.

— Какой смысл плакать? Все равно этого никто не видит. Лучше отправлюсь-ка я вслед за Сиймом.

Это была прекрасная мысль!

В два счета он оказался на полу, придвинул табуретку к окну, залез на нее, оттуда — на подоконник, посмотрел вниз, зажмурился — ведь как-никак третий этаж — и прыгнул.

Ох и страшно было падать! Хоботок успел за это время целых три раза пожалеть о своем поступке. Лишь потом он шлепнулся на землю, подскочил, как мячик, снова приземлился, несколько раз перекувырнулся, открыл глаза и обнаружил, что он у самых ворот. Нужно было спешить, так как Сийм с папой и мамой уже скрылись за углом. Стоит Хоботку зазеваться, как он не найдет дороги. Хоботок на всех парах помчался за ними.

В переулке, куда завернул Сийм, Хоботок запросто догнал бы его, и он чуть было не сделал этого, но вовремя спохватился. Это было бы очень опрометчивым шагом: папа с мамой могут отослать его домой. На безопасном расстоянии он затормозил и продолжал путь, бойко перебирая ногами. У Хоботка были короткие ноги. Когда взрослые делали один шаг, ему приходилось делать четыре.

Улица была длинная-предлинная. По ней проехала одна машина, потом вторая, потом третья и еще одна машина. На пешеходной дорожке встретился один человек, потом — второй, потом — третий, а потом еще один.

На обочине дороги прохаживались голуби и прыгали воробьи.

Голуби ворковали:

— Гули-гули, мы голуби и говорим по-голубиному.

А воробьи чирикали:

— Смотрите-смотрите, поросенок с двумя хвостами!

Они запрыгали вокруг Хоботка, а самые нахальные даже клюнули его. Под конец это надоело Хоботку и он, разозлившись, шлепнул одного воробья хоботом. Воробьи со страшным криком кинулись врассыпную, но вслед стали выкрикивать все некрасивые слова, какие только знали.

Улица кончилась. Впереди начинался зеленый газон, на котором росло много зеленых кустов. Ой, как бы Хоботку хотелось поиграть тут в прятки! Но сейчас об этом нечего было и думать, если он не хотел терять Сийма из виду. Постоянно приходилось увертываться то влево, то вправо, так как ни один прохожий не уступал Хоботку дороги, а некоторые будто нарочно становились поперек.

Хоботок был так занят, протискиваясь сквозь толпу, что не заметил, как прохожие, уставившись на него, протирали глаза, всплескивали руками и удивленно восклицали:

— Глядите-ка — слон!

— Резиновый слон — и бегает!

— Причем совсем один!

— Как дети беспечны — разбрасывают свои игрушки!

— Я не верю своим глазам!

— Не верьте — это надувательство!

— Это замаскированная кошка!

— Кошка? В таком случае это школьная кошка Мурляна. Она и не такое вытворяет!

А Хоботок бежал себе и думал:

— Вот Сийм удивится, когда придет в школу и увидит, что я тоже пришел.


Эта мысль так обрадовала его, что он захихикал. Тут же он услышал за спиной возглас: "Глядите-ка, он еще и хихикает". Теперь Хоботок впервые оглянулся-и что же он увидел?! За ним по пятам гнались несколько собак, несколько мальчишек, несколько девчонок, несколько дядей и несколько теть. И все они размахивали руками. Только собаки не махали, они махали хвостами и держали носы по ветру. Одна кругленькая тетя, с красным зонтиком под мышкой, тоже не махала руками. Она держалась ими за голову, будто боялась, что голова отвалится.

— Чего они все переполошились? — подумал Хоботок. — И куда они все мчатся? Наверно, в зоопарк или в цирк, или к бабушке на день рождения. Я бы тоже побежал с ними, но не могу, потому что мне надо идти в школу, потому что я хочу учиться.

Впереди показалась широкая-преширокая улица. По ней ехало несколько машин и голубой автобус, и голубой трамвай. На другой стороне улицы стоял столб, а на нем горела желтая лампа. Как только Сийм с папой и мамой подошли к краю улицы, в лампе зажегся красный свет, и Сийм остановился.

Хоботок замедлил шаг. Красная лампа щелкнула и стала желтой, а потом и вовсе зеленой.

— Когда я вырасту, я куплю себе точно такой же столб с лампой, — подумал Хоботок и снова прибавил шагу. Потому что как только свет стал зеленым, все машины остановились, и голубой автобус, и голубой трамвай тоже, а Сийм с папой и мамой стали переходить улицу.



Только Хоботок собрался бежать за Сиймом, как вдруг все машины снова двинулись — и голубой автобус, и голубой трамвай тоже. Вся улица наполнилась урчанием и вертящимися колесами. Это могло напугать кого угодно, но только не Хоботка. Он смело ринулся вперед, только на всякий случай закрыл глаза. По правде говоря, они у него сами закрывались, когда не было поблизости ничего интересного.

Кругом стоял страшный скрежет и грохот. И все это вдруг перерезал крик:

— Остановите слоника! Он может попасть под машину!

— Интересно, какого слоника они ловят? — Хоботок из любопытства открыл глаза. Он не увидел никакого слоника. Он увидел только кругленькую тетю, ту самую, которая двумя руками держалась за голову. Тетя мчалась прямо на него, растопырив зонтик и пытаясь зацепить ручкой зонтика Хоботка за ногу.

— Тетя хочет поиграть со мной в пятнашки, — подумал Хоботок и, припустив быстрее, стал делать прыжки то в одну, то в другую сторону, чтобы его труднее было поймать. А ведь на улице вообще нельзя играть, папа не разрешает.

Вдруг раздался жуткий грохот, потом еще раз. Хоботок оглянулся — это круглая тетя проскочила между голубым автобусом и голубым трамваем, и они между собой столкнулись.

— Ой-ой-ой! Теперь тете влетит от папы, — забеспокоился Хоботок, продолжая бежать, потому что тетя не отставала от него ни на шаг. Она мчалась так, что машины отскакивали вправо и влево.

— Чур меня, — крикнул Хоботок через плечо, — папа не разрешает на улице игр…

В тот же миг ручка тетиного зонтика зацепила его заднюю ногу, и он растянулся на улице всеми четырьмя ногами, хоботом и маленьким хвостиком.

— Он умеет говорить! Это невероятно! — воскликнула тетя и, снова схватившись двумя руками за голову, уселась посреди улицы.

Тут же место происшествия плотным кольцом окружила толпа любопытных.

Но Хоботку некогда было глазеть вместе со всеми — ведь он торопился в школу. Так как все машины остановились, он без труда пролез под ними и юркнул за спины любопытных. А уже дальше он спокойно продолжил свой путь по пятам за Сиймом, папой и мамой.

3.
В школьных воротах папа спросил у Сийма:

— Теперь тебе ясно, сын, что нужно знать, когда идешь в школу?

— Да, — ответил Сийм. — А в школе апельсины продаются?

Этого папа не знал. Он кашлянул и заторопился на работу.

Мама взяла Сийма за руку и повела его вверх по школьной лестнице. А впереди, рядом и сзади них сновали маленькие мальчики и девочки. Все они входили в большую дверь. У мальчиков и девочек были с собой мамы. И чем меньше был мальчик или девочка, тем больше была мама, а у самых маленьких были с собой бабушки. Большие мальчики и девочки пришли одни, но зато некоторые папы, мамы и бабушки тоже пришли одни.

Хоботок следил за всем происходящим из-за дерева, которое росло во дворе. Он выглянул, не утихло ли движение на лестнице. Но оно все оживлялось.

Хоботок испугался:

— Если они долго будут так валить, то у Сийма школа закончится раньше, чем я успею в нее войти. Нет, больше я ждать не буду.

Он врезался в толпу спешащих школьников и попытался проскочить между их ногами. Но это было гораздо труднее, чем пробираться на улице между машинами. Хоботка прижимали то к левой стене, то к правой, а потом и вовсе оттеснили на лестницу. Выше третьей ступеньки он так и не забрался. А у школьной лестницы было три ступеньки и еще две ступеньки.

Нарочно Хоботка никто не толкал — просто его не замечали.

— Вот я сейчас как затрублю, — подумал Хоботок, — так вы от удивления все сядете, как та тетя с красным зонтиком. Уж тогда вы меня заметите.

Но тут Хоботка и без того заметили, и ему пришлось об этом горько пожалеть.

Какой-то неряшливый парень с грязными ногтями схватил его за уши, поднял высоко в воздух и воскликнул:

— Глядите, какой-то малявка потерял своего игрушечного слоника!

Тут же подбежали еще несколько парней и стали кидать Хоботка по кругу. Он взлетал так высоко, что у него дыхание спирало.


— Не приди я в школу, я бы не узнал, какие муки должен вынести школьник, — философски заключил Хоботок.

Но это было только начало! Мальчишкам вскоре надоело подбрасывать его, и они стали выдумывать разные глупости. Вначале они лупили Хоботком друг друга по голове, потом стали надувать — кто сильнее надует? — так, что бедняжка чуть не лопнул, а под конец решили погонять им в футбол.

Хоботка до сих пор еще никто не бил ногой. Теперь он почувствовал, что это не намного больнее, чем падать с третьего этажа. Но все же ему показалось, что с ним делают что-то нехорошее. Он разозлился, и когда парень с грязными ногтями поднял его, чтобы снова ударить, Хоботок затрубил ему прямо в ухо:

— Ты оставишь свои глупости или нет?

Парень так опешил, что бросил Хоботка на пол и с криком помчался к школе.

За это время движение на лестнице прекратилось, только один ученик бежал к школе, потом еще один, и еще два, а больше ни одного.

— Теперь-то я попаду в школу, — подумал Хоботок и затопал вверх по лестнице. Но — новая беда! Дверь была такая огромная и тяжелая, что у Хоботка не хватило сил ее открыть.

Бедный толстый Хоботок сел и стал поджидать, не придет ли кто и не впустит ли его в школу.

— Как тебя звать?

Перед Хоботком стояла нарядная черная кошка в белой манишке и белых носочках. Она словно из-под земли выросла. Но Хоботок знал, что это только показалось ему. Кошки не растут из земли, они появляются из-за угла. Из земли растут грибы… дождевые черви… правда, черви потом заползают в землю обратно.

Хоботок слегка отодвинулся от нее — случай с воробьями и мальчишками научил его осторожности, — но все же ответил:

— Меня звать Хоботок.

— Красивое имя, — сказала кошка в белой манишке. — Если мне когда-нибудь подарят игрушечного слоника, я непременно назову его Хоботком. А теперь спроси, как меня звать?

— Как тебя звать? — спросил Хоботок.

— Меня звать Мурляна, — ответила кошка и зажмурилась в ожидании, что Хоботок похвалит такое замечательное имя. Но Хоботок не похвалил. Просто он не знал, что Мурляна — очень красивое и редкое кошачье имя.

Мурляна разочарованно кашлянула и спросила:

— А сколько тебе лет?

— Три года, — ответил Хоботок. — Меня подарили Сийму, когда ему исполнилось четыре.

— Мне тоже когда-то было три года … и один год, — сказала Мурляна. — А спроси, сколько мне сейчас лет?

— Сколько тебе лет? — спросил Хоботок.

— Мне семь тысяч лет… Ты хоть знаешь, сколько это?

— Это столько же, сколько отсюда до нашего дома и обратно?

Мурляна подняла левую лапу, растопырила на ней пальцы, пересчитала их и кивнула:

— Да, ровно пять раз столько… Знаешь, Хоботок, что я тебе скажу: я не могу быть моложе, даже если бы и захотела, потому что я школьная кошка. Ведь мне нужно было явиться на открытие первой школы в далекой Шумерии. Потому что ни одной школы не открывают без школьной кошки, и я была вовремя на месте. Спроси у кого хочешь… А теперь скажи мне, чего ты тут сидишь такой грустный?

Мурляна была так приветлива, что Хоботок осмелел и поведал ей свою историю.

Мурляна внимательно выслушала его и сказала:

— Мне все ясно. Ты ни в чем не виноват. В уличном происшествии виноват папа: почему он не разрешил тебе идти вместе с Сиймом? Я с ним об этом еще поговорю … А в том, что ты опоздал на урок, виноват парень с грязными ногтями. А то, что ты тут зря ждешь — это моя вина. Сегодня же прибью к двери большую табличку: "Просьба всех опоздавших и сачкующих обращаться лично ко мне. Школьная кошка Мурляна". А внизу нарисую одну незабудку и одну забудку, для красоты. Вот увидишь, получится очень красивая табличка.

Мурляна на миг закрыла глаза, словно представляя, как это будет выглядеть, потом важно пошевелила усами, кашлянула и продолжила:

— А теперь — за дело! Ты хочешь учиться. Хоботок? Это похвально. Я принимаю тебя в школу. — Она три раза похлопала Хоботка по плечу и торжественно произнесла: — По случаю этого важного события я спрашиваю у тебя, Хоботок, хочешь ли ты быть хорошим учеником?

Глаза у Хоботка округлились до предела. Он ответил:

— Да, я хочу быть очень хорошим учеником.

Мурляна доверительно заглянула ему в глаза, приложила лапу ко рту и шепотом сказала:

— Тогда я открою тебе огромную тайну. Дай честное слово, что не проболтаешься.

— Честное слово, — прошептал Хоботок. — Я не проболтаюсь.

— У очень хорошего ученика всегда глаза открыты, уши открыты, а рот закрыт… Ты хочешь о чем-то спросить? Спрашивай смелей.

Хоботок действительно хотел о чем-то спросить, только точно не знал, о чем. Мурляна не дала ему на размышление ни минуты. Она подмигнула — мол, вперед, за мной! — и Хоботок поспешил вслед за ней.

4.
Мурляна завернула за угол, пролезла сквозь кусты, завернула за другой угол, остановилась у подвального окошка, в котором был выбит один квадратик. Она села, одернула свою манишку и сказала:

— Я могла бы впустить тебя и с главного входа, потому что все двери открываются сами собой, стоит мне только три раза пошевелить левым усом. Но у всех школьных кошек свои собственные ходы. Сюда никто не может войти без моего разрешения — даже директор.

— А кто такой директор? — спросил Хоботок.

— Директор — самый главный человек в школе. Все должны с ним здороваться первыми, только я не должна, не считая воскресенья, субботы, пятницы, четверга, среды, вторника и понедельника… Проходи — милости прошу!

Хоботок заглянул в подвал. На полу возвышалась черная громадина, что-то вроде машины, но только без колес. От нее в разные стороны отходили толстые кривые трубы, а дальше были темные закоулки. Но Сийма там не было. И других учеников тоже не было.

— Где же Сийм? — озабоченно спросил Хоботок.

Мурляна быстро приложила лапу ко рту и многозначительно сказала:

— Меньше слов, больше дела.


Хоботок покраснел со стыда, что уже успел забыть наставление Мурляны. Он быстро просунул в окно хобот, затем голову и правую ногу — и застрял. Так сильно его раздули мальчишки.

— Погоди, я тебе помогу, — подскочила к Хоботку Мурляна и стала его подталкивать сзади. Пыхтела, сопела — и знай себе толкала.

Хоботок почувствовал, как острые края стекла все сильнее врезаются ему в бока. Он отважно терпел, но под конец взмолился:

— Хватит! Больше не толкай! Я становлюсь от этого только толще! Вдруг еще лопну!

Мурляна перестала толкать Хоботка, помогла ему выбраться, сама залезла в подвал и сказала:

— Эх, ты! Сила есть — ума не надо! Дай-ка сюда твой хобот!

Хоботок, ничего не подозревая, протянул ей хобот. Мурляна схватилась за него зубами и стала тянуть. Хоботок от этого чуточку удлинился и похудел, но острые зубки Мурляны могли, чего доброго, разорвать ему хобот.

— Ой-ой, ты порвешь мне хобот, — захныкал Хоботок, смертельно испугавшись.



Тут и Мурляна перепугалась. Она отпустила хобот и сказала, подбадривая:

— Держись, Хоботок! Дела пошли на лад! Ты попробуй влезть хвостом вперед.

Хоботок, пыхтя, стал делать новую попытку: он сунул в окно правую заднюю ногу, затем — левую и — снова застрял.


— Что, если я потяну тебя за хвост, — предложила Мурляна и стала тянуть.


Хоботок все удлинялся и удлинялся, а Мурляна все тянула и тянула, пока вдруг — бац! — не шлепнулась на пол, в зубах кончик хоботкова хвоста.


— Ну вот, что ты наделала! — плачущим голосом сказал Хоботок. — Оторвала мне мой маленький хвостик.

Гоп! Мурляна одним прыжком очутилась снова на окне и стала поучать Хоботка:

— Кто хочет стать большим и умным, тот не распускает нюни из-за какого-то малюсенького хвостика.

— А я и не распускаю нюни, — прохныкал Хоботок. — Просто я не могу сдвинуться с места.

Мурляна внимательно ознакомилась с обстановкой и призналась:

— Да, теперь ты засел плотно, как пробка. Этот номер мы не рассчитали.


Рассуждения Мурляны совсем вывели Хоботка из себя. Он стал изо всех сил вырываться и топтался до тех пор, пока нечаянно не наступил на пробку в собственной ноге. Тут же послышался легкий свист. Бедный толстяк на глазах терял лишний вес. Теперь он уже без труда проскользнул в окно и шлепнулся на пол подвала. Но вместо радостного возгласа из его уст раздался испуганный крик: "Я истекаю воздухом … Я …"

Мурляна, которая с огромным интересом следила за резким похудением Хоботка, подскочила к нему, заткнула пробку и сказала:

— Правильно гласит народная мудрость: не было бы счастья, да несчастье помогло… Больше у тебя нет таких пробок?

— Нет, — сказал Хоботок слабым голосом. — Он был очень напуган: с каждым новым приключением жизнь его подвергалась все большей опасности.

— Жаль, — вздохнула Мурляна — Я бы очень хотела себе такую же пробку. Я бы так накачала себя велосипедным насосом, что все собаки обходили мы меня стороной.

— И хвостика у меня больше нет, — вздохнул Хоботок.

— Ты только о себе волнуешься, — упрекнула его Мурляна. — А ты подумай о том, как несчастен сейчас твой хвостик, что остался без тебя…

Она подняла хвост Хоботка с полу, смазала слюной и приклеила его обратно:

— Теперь он держится еще крепче, чем раньше. И мы можем начать свой поход. Прежде чем мы приступим к учебе, я хочу показать тебе свою школу. Ведь с сегодняшнего дня это и твоя школа — от подвала до чердака…

Итак… вот это здесь котельная. С нею ты ознакомишься поближе, когда заинтересуешься дымом и огнем.

Теперь идем в раздевалку… Или ты струсил? Рвешься домой?

Хоботок действительно струсил и рвался домой. Но он упрямо сказал:

— Нисколько я не струсил…

Мурляна одобрительно кивнула, пошевелила три раза левым усом — и дверь котельной бесшумно отворилась.

5.
Мурляна с Хоботком вошли в просторное низкое помещение. Перегородки делили его на темные клетки. Но зверей за проволочной сеткой не было, только пальто были.

— Вот это раздевалка, — сказала Мурляна. — Но это название неправильное. Ведь на каждое пальто или плащ всегда приходится два ботинка, две туфли, два валенка или две сандалетки. Ты когда-нибудь видел, чтобы ученик пришел в школу в двух пальто и одном валенке? Скажи честно, видел?

— Нет, не видел, — ответил Хоботок.

— Вот и я не видела. Значит, правильнее назвать ее обувалка, а еще точнее-туфлекидалка, потому что тут не обуваются, а только кидаются туфлями. Хочешь посмотреть, как это делается?

— Как? — простодушно спросил Хоботок, ведь он был в школе первый день и еще не знал жизни.

— А вот так! — ответила Мурляна, промчалась под вешалками, — и вмиг все туфли, ботинки и сандалии оказались в воздухе. Они летели тяжело, как вороны, но свистели, как ракеты. Мурляна исподлобья следила за ними и сказала:

— Лучше пойдем-ка отсюда.

Это было дельное предложение, да только оно запоздало. Усталые туфли стали шлепаться вниз — шлеп-шлеп. Некоторые падали Хоботку на спину. Ему это было нипочем, ведь он был резиновый. Зато Мурляна каждый раз взвизгивала, когда попадало в нее. Уже на пороге ей на лапу шлепнулся кед с длинными шнурками — она стрелой выскочила из раздевалки.

Мурляна и Хоботок бежали по узкому коридору. Мурляна на ходу объясняла:

— А другое очень приятное место — столовая… Вот и она.

Столовая была длинным помещением, в ней стояли три длинных стола. У всех столов были ножки, и все столы были покрыты клетчатой клеенкой.

Мурляна велела:

— А теперь спроси, зачем на столах клеенка?

Хоботок спросил:

— Зачем на столах клеенка?

Мурляна ответила:

— На этот счет существует два научных мнения. Первое: клеенка легко моется, а второе: если край клеенки отогнуть, то по ней, как по желобу, можно вылить суп на колени рядом сидящему. Только ты, Хоботок, этого не делай. Это озорство, и за это тебя будут ругать.

Толстые ноги Хоботка отнялись при одной только мысли, что он может наозорничать и его будут ругать. Он испуганно спросил:

— А если какой-нибудь маленький мальчик нечаянно выльет на кого-нибудь суп, его тоже будут ругать?

— Нет, не будут, — успокоила Мурляна, — если нечаянно, то похвалят… Теперь давай ознакомимся с классами.

Они повернули в другой коридор. Он был длинный, как улица, только чуточку короче, и машины по нему не ехали. По обе стороны его были белые двери, а на дверях висели желтые блестящие таблички, а на табличках были разные черточки и буквы. Мурляна объяснила:

— Эти черточки называются цифрами, но они не очень важные, а вот буквы очень важные… Спроси, почему они очень важные?

— Почему они очень важные? — спросил Хоботок.

— А потому, — ответила Мурляна, — что без этих букв ученики не смогли бы быть лучше и умнее других. А теперь ученики "а" классов считают, что они гораздо лучше учеников "б" и "в" классов, а ученики "б" классов гораздо лучше учеников "а" и "в" классов, а ученики "в" классов гораздо лучше учеников "а" и "б" классов. Сам посуди, как много тогда получается самых лучших и самых умных учеников.

На одной двери не было ни черточек, ни букв. Мурляна остановилась около нее и сказала:

— А это живой уголок. Мой самый любимый уголок. Я сюда прихожу развлекаться, когда какой-нибудь хулиган выведет меня из себя. Здесь жизнь бьет ключом!

Стены живого уголка были увешаны листьями, мхом, шишками, букашками, жучками и паучками, бабочками и птичками. Но уголок был вовсе не живой. Все букашки лежали в коробках и были насажены на иголки, а птицы были нарисованные. Только одна зеленая птица с кривым клювом и длинным хвостом не была нарисованная, а сидела на ветке. Но и она не шевелилась.

Хоботок осторожно сказал:

— Они все молчат.

— Они и должны молчать, — многозначительно сказала Мурляна, — потому что я еще не пошевелила своим правым усом. Как только я это сделаю, здесь будет столько шуму, гаму и щебета! Даже эта лягушка с сонным лицом, что сидит в банке, и та заквакает.

— Так пошевели усом, — попросил Хоботок. — Я очень хочу послушать, как они будут щебетать и квакать.

— Это так интересно — заслушаться можно, — уверила Мурляна. — Но … во время уроков мы не можем позволить себе этого удовольствия. А знаешь, из-за кого? Вот из-за этого зеленого кривоклюва, который сидит на ветке. Характер у него тихий, но зато очень зычный голос. Как только он гаркнет: "Дур-рак! Дур-рак!", так все ученики во всех классах вздрагивают, а это, с педагогической точки зрения, очень вредно. Давай лучше заглянем в химический класс. Это тоже очень приятный класс.

Хоботок послушно шел за Мурляной и думал:

— Как в одной маленькой кошке умещается столько премудростей? Она ничуть не больше меня, а все знает. А как красиво она умеет говорить! Иногда сразу и не поймешь, о чем — так красиво и умно. Я хочу прилежно учиться, чтобы тоже стать таким умным и тоже так говорить, чтобы другие не понимали.

В химическом классе были маленькие столы и большие шкафы.

— А что в этих шкафах? — спросил Хоботок.

— Я не могу тебе сказать, — ответила Мурляна. — Потому что в шкафах такие хрупкие банки, бутылки и трубки, что ты можешь разбить их какой-нибудь неосторожной мыслью.

— Я вообще не буду ни о чем думать, — пообещал Хоботок.

— Тогда я скажу, — снизошла Мурляна. Она приложила лапу к губам и взволнованно зашептала:

— Если из этих банок кое-что налить в эти бутылки, а потом бутылки соединить между собой стеклянными трубками и подогреть на огне, — хочешьувидеть, что будет?

— Хочу, — так же взволнованно прошептал в ответ Хоботок.

— Ты увидишь это, как только я пошевелю своим правым усом, — пообещала Мурляна. Она сделала глубокий вдох, шевельнула своим правым усом — раз, шевельнула своим правым усом — два… чихнула и сказала:

— Нет, давай лучше не будем. Потому что как только в бутылках и трубках начинает кипеть и булькать, у меня появляется неудержимое желание свистнуть. А стоит мне свистнуть, как какая-нибудь круглая бутылка со страшным треском разлетается на мелкие кусочки. В чем суть этого загадочного явления — ученые еще изучают… Продолжим наш поход…

Хоботок недоверчиво хмыкнул и сел на пол. Им овладело легкое сомнение, не водит ли его Мурляна за нос.

— Ты не устал? — участливо спросила Мурляна.

Хоботок ничего не ответил, только поморгал глазками.

Мурляна присела рядом и сказала:

— Ты, наверно, думаешь, что я просто хвастаю? Да? Отвечай, чего молчишь?

Хоботок сжался в комок. Честно говоря, он немного перепугался, что разозлил Мурляну.

— Вовсе я не думаю, — ответил он едва слышно.

— Не отпирайся, — Мурляна строго помахала хвостом, — ведь это видно по твоему лицу. Но я докажу тебе, что ты неправ, дорогой Хоботок! Сию же минуту докажу!

Она шевельнула своим правым усом — раз, шевельнула правым усом — два, шевельнула правым усом — три: и на столе перед ними вдруг появилась странная круглая бутылка. Под дном бутылки горел огонь. Бутылка была заткнута пробкой. Из пробки торчали кривые трубки и уходили в другие бутылки. По трубкам лилась дымчато-серая жидкость. А в бутылках булькало и клокотало.

Хоботок виновато взглянул на свою обиженную учительницу. Ее лицо было нахмурено и странно сморщено: она сложила губы трубочкой, как бы для свиста, но в то же время пыталась их сжать, чтобы свист не вырвался наружу. Она в отчаянье покачала головой, присела на задние лапы, зажала передними лапами уши — и как свистнет!

В тот же миг круглая бутылка разлетелась на мелкие кусочки.

Мурляна чихнула на это и сказала укоризненно:

— Вот видишь, что ты натворил своим недоверием … А теперь давай поживее смываться отсюда.

6.
Хоботок во весь дух бежал за Мурляной, а сам чуть не плакал: первый день в школе — и уже такая неприятность. Как бы этот первый школьный день не оказался для него последним…

Справа и слева с резким хлопаньем открывались двери. Из них высовывались удивленные лица. Раздавались испуганные вопросы: кто? что? где?

— Ой-ой-ой, — заохал ошалелый от страха Хоботок. Он, будто в тумане, поднялся вверх по одной лестнице, потом вниз — по другой, потом влез через полуотворенную дверь в длинное узкое помещение, у которого одна стенка была низкая — вообще не доходила до потолка… Здесь он потихоньку пришел в себя.

Мурляна заметила, что Хоботок сильно потрясен. Она подошла к нему, похлопала по плечу и сказала:

— Правильно говорят, что с наукой шутить нельзя. И что наука требует жертв — тоже правильно. Поэтому выше хобот, Хоботок! Чувствуй себя здесь, как дома. Ведь школа — второй дом ученика, разве не так?

Хоботок вдруг понял, что очень устал. Он спросил:

— А своя кровать у меня тут есть?

— Нет, братец, в школе кроватей не бывает, — покачала головой Мурляна. — Школа — дом без кроватей. И знаешь, почему? По очень простой причине. Если бы у каждого ученика была в школе своя кровать, и все ученики спали бы и видели сны, то все эти сны между собой так перемешались, что никто не смог бы их распутать … А теперь посмотрим, что происходит в зале.

Она прыгнула на стул, который стоял у низкой стенки, и заглянула вниз.

Мурлянины слова успокоили Хоботка. Он еще раз глубоко-глубоко вздохнул, затем, следуя примеру своей наставницы, прыгнул на другой стул и тоже посмотрел вниз.

Они находились на балконе, а внизу простирался зал. Это было огромное помещение. На него нужно было взглянуть несколько раз, чтобы целиком увидеть. И какое это было беспокойное помещение! Казалось, что оно все время скользит влево, где были высокие окна. А из окон скользили навстречу длинные солнечные лучи.

Хоботок во все глаза смотрел вниз. В первый раз он увидел только колышущиеся ряды учеников и теть, во второй раз — длинные скамейки, на которых сидели ученики и тети, в третий раз — стол, на котором были цветы, а вокруг стола — опять тети и один дядя.

Ученики и тети, которые сидели за столом, играли в интересную игру. Одна тетя называла имя, все равно какое, главное — чтобы это было имя ученика. Тот, чье имя называли, подходил к столу, кланялся, потом поднималась из-за стола другая тетя, прикалывала ему к пиджаку или платью цветок и садилась, а дядя вручал какой-то маленький плоский предмет. Конечно же, это был шоколад! Все играющие улыбались, и зрители — тоже. Но все были при этом странно серьезными.

Хоботок тоже стал серьезным. Он вдруг почувствовал себя в этом огромном загадочном помещении маленьким и глупым. Разве что золотые пылинки, танцующие в воздухе, были еще меньше и еще глупее, чем он… Но сегодня он не сокрушался оттого, что глупый. Думаете, почему? Да потому, что теперь он был учеником и у него была надежда поумнеть. Ему теперь разрешалось сидеть на балконе и наблюдать за интересной игрой. За это право он был готов перенести в десять раз больше страданий, чем выпало на его долю, когда он добирался сюда.

Хоботок вздрогнул: внизу назвали имя Сийма. Сийм подошел к столу. Когда он возвращался на место, одна тетя помахала ему рукой. Это была мама. Хоботок сиял от счастья, что Сийму тоже дали шоколадку и что мама тоже была среди других теть. Хоботок был готов прыгнуть с балкона.

— Сийму тоже дали шоколадку! Сийму тоже дали шоколадку! — твердил он Мурляне.

Но Мурляна не разделила его восторга, она объяснила:

— К счастью, это не шоколадка, а ученический билет. Шоколадку ученик сразу бы съел — и дело с концом, а из ученического билета он всегда может узнать, сколько ему лет и как его зовут.

— А мне тоже дадут ученический билет? — робко спросил Хоботок.

— Дадут, — резко ответила Мурляна. — Всему свое время. А теперь — живо в класс, торжественное собрание сейчас закончится. Меня еще ждут дела. Ой-ой, если бы ты только знал, сколько дел у школьной кошки! Но я не жалуюсь. Нет высшей радости, чем служить науке.

Они спустились по лестнице и очутились в третьем коридоре. Мурляна затолкала Хоботка в пустой класс и сказала:

— А теперь запомни, что я тебе скажу: держи глаза нараспашку, ушки на макушке, а рот — на замке! И еще: про меня никому ни слова! Я терпеть не могу, когда обо мне сплетничают. Кто это делает — пусть пеняет на себя. У меня доброе сердце, но месть моя ужасна.

7.
Хоботок забился в дальний угол пустого класса и ждал. От нечего делать он рисовал кончиком хобота в воздухе маленькие круги и пел песенку:

"Мне, Слоняйке, очень скучно,
потому что в классе пусто".
Он успел пропеть свою песню ровно один раз и еще немного, как из коридора донесся мелкий топот, будто приближалась огромная сороконожка. Дверь распахнулась, в класс вошла учительница, а за ней — толпа учеников, и среди них был Сийм.

Учительница сказала:

— Смотрите, ребята, это — ваш класс.

Ученики смотрели во все глаза.

Хоботку очень хотелось подбежать к Сийму и воскликнуть: "Сийм, я здесь!" Но его удерживало предостережение Мурляны. Пришлось ждать, когда Сийм заметит его сам.

Но Сийм разглядывал класс, как им велела учительница. Чем дольше он смотрел, тем яснее понимал, что это его класс, что он мечтал именно о таком классе, с партами.

Учительница сказала:

— А теперь пусть каждый выберет себе парту и соседа.

Все стали выбирать. Но это было совсем нелегко: каждый хотел самую лучшую парту и самого лучшего соседа. Парты были все одинаковые, зато соседи — разные. Наконец, каждый нашел себе место. Только одна девочка с красивыми веснушками не нашла, и Сийм тоже не нашел. Он все осматривал класс и размышлял.

Как странно, живет себе человек, живет, и не знает, что где-то есть класс, который ждет его, а потом он приходит и видит: действительно, есть такой класс.

Сийм поразмышлял бы еще — у него всегда в запасе было несколько хороших мыслей — но тут учительница сказала:

— Марис и Сийм, вы бы не хотели сесть за одну парту?

Девочка с красивыми веснушками сказала:

— Я бы хотела.

А Сийм сказал:

— Мне все равно, с кем сидеть, — и сел рядом с девочкой.

Хоботок как неприкаянный топтался в углу: куда же он сядет, если место рядом с Сиймом занято?

Учительница взяла со стола огромную книгу и, глядя в нее, стала читать оттуда имена учеников. Тот, кого она называла, вставал из-за парты и тихонько говорил: "да". Потом учительница спрашивала у него, знает ли он буквы и умеет ли читать. Некоторые умели читать, некоторые знали только буквы, а некоторые умели читать и буквы тоже знали.

Волнение Хоботка все росло. Он подумал:

— Когда учительница меня вызовет, уж тогда Сийм меня увидит. А сесть я могу к нему на колени.

Учительница захлопнула книгу, так и не вызвав Хоботка. Хоботок был в растерянности. Что делать? И дальше молчать? Но тогда никто не заметит, что он в классе.

Учительница стала спрашивать у детей названия цветов, птиц и зверей.

Ученики знали из цветов василек, и одуванчик, и василек, и незабудку, и василек, и розу, и гвоздику, и снова василек… Кактуса никто не знал, и еще многих красивых цветов не знали.

Из птиц никто не знал трясопузку, а из котов — морского кота. Хоботок судорожно сжал рот, чтобы его познания не выскочили наружу.

Потом учительница стала спрашивать, сколько дней в неделе, да сколько времен года, да сколько ног у человека, да сколько — у собаки. Сама-то она знала, но все равно спрашивала, чтобы узнать, знают ли это ученики. Учительницы так всегда делают.

Ученики все правильно ответили. Тогда учительница спросила:

— У кого еще четыре ноги?

Марис подняла руку и сказала:

— У нашей собачки тоже четыре ноги. Учительница сказала:

— Собачек мы уже называли, а еще у каких животных четыре ноги?

Дети подумали немного и стали выкрикивать:

— У кошки. И у коровы тоже четыре ноги.

— Правильно, — сказала учительница, — только, пожалуйста, отвечайте по одному. У кого еще четыре ноги? Думайте, думайте.


Дети думали, думали… Тут терпение Хоботка лопнуло, и он протрубил на весь класс:

— У меня тоже четыре ноги.

Класс переполошился. Все захотели увидеть, кто это такой, у кого четыре ноги. Учительница сказала:

— Я не вижу, кто это сказал. Встань, пожалуйста. Хоботок в два прыжка очутился у парты Сийма. Сийм со стыда залился краской.

— Хоботок, — крикнул он и поднял своего друга на руки.

"Теперь он поставит меня на парту, чтобы все видели", — подумал Хоботок.

Но не тут-то было! Сийм, наоборот, постарался его спрятать: вначале засунул за пазуху, но задние ноги остались торчать из-под полы, потом засунул в парту, но туда Хоботок не влезал. Тогда Сийм спрятал его за спину, потом в отчаянии попытался запихать в карман брюк, но под конец усадил его на парту между собой и Марис и отвернул лицо, будто он вообще не знает Хоботка.

Хоботок строптиво подумал: "Ах так, если Сийм не хочет меня замечать, то и я не буду замечать его". Он вскочил, оперся передними ногами на крышку парты и воскликнул:

— Я здесь!

— Ого! Глядите, резиновый слоник! — восторженно закричали дети. Но никто не стал ахать да охать, как тетя с зонтиком или парень с грязными ногтями. Учительница тоже оставалась спокойной. Она спросила:

— Ты кто такой?

— Я Хоботок! Я тоже знаю буквы! Я умею без бумаги и карандаша писать букву "о".

— Покажи, как ты это делаешь! — закричали дети.

Хоботок до предела раскрыл рот и округлил его. Рот действительно был похож на букву "о". Ученики громко выразили свое одобрение, потому что узнали еще одну премудрость. Это вдохновило Хоботка, и он воскликнул:

— Я знаю много цветов. Кактус, незабудка, забудка, а еще драч… нет, драч — это птица…

Сийм приложил палец к губам и прошептал:

— Грач…

— Не мешай, — сказал Хоботок, — нет, драч, потому что он драчун…

— Помолчи, — толкнул Сийм Хоботка в бок. Хоботок рассердился и крикнул:

— Ты никогда не даешь мне говорить, а сам ничего не знаешь!

— Уж во всяком случае я знаю больше тебя, — поддел его Сийм.

— Нет, не знаешь, — крикнул Хоботок. Вдруг он вспомнил утреннюю возню Сийма с носками и сказал: — Вот ты не знаешь, что надел утром три носка, а я знаю!

Сийм наклонился, посмотрел себе на ноги — Хоботок был прав. Но его ничуть не обрадовало, что нашелся потерянный носок. Он еще сильнее покраснел, украдкой сердито пихнул Хоботка и обозвал его балдой.

Хоботок собрался было поднять крик, но тут вмешалась Марис:

— Сийм, зачем ты бьешь маленького умного слоника?

Хоботок задвигал ушами. Он молодцевато выпрямился, от радости покрутил хоботом и сказал:

— У нас во дворе живет еще одна интересная птица — трясопузка!

— Трясогузка, — плачущим голосом сказал Сийм.

— Нет, трясопузка, потому что она трясет пузом, — заверил Хоботок. — И папа тоже говорит "трясопузка".

— Замолчи! Неужели ты не видишь, что все смеются над тобой? — жалобно взмолился Сийм.

Хоботок огляделся вокруг: меньше всего ему нравилось, когда кто-то смеялся над ним. Он увидел вокруг насмешливо-веселые лица ребят, и рот его захлопнулся.

— Говори, Хоботок! Говори! — закричали все вразнобой.

Хоботок будто воды в рот набрал. Он застыл, как изваяние, только его длинные ресницы вздрагивали.

Учительница сказала:

— Сядьте все на свои места, дети.

Все расселись. Марис тоже села, а перед этим крикнула:

— Вот до чего вы довели Хоботка. — Она нежно погладила его и хотела взять на руки. Но Хоботок вырвался — он очень не любил, когда его жалеют, и придвинулся поближе к Сийму.

Учительница стала перечислять, какие вещи нужно детям взять завтра с собой в школу: одну тетрадку в широкую линейку и одну — в клеточку, и букварь, и учебник по математике, и пенал. Но игрушки с собой брать не стоит.

Тут прозвенел звонок, и ученики могли идти домой, так как сегодня больше уроков не было.

Сийм вышел из класса последним, портфель в одной руке, Хоботок — в другой. Сийм дулся. Хоботок тоже дулся.

На лестнице сидела Мурляна, но теперь она была большая и круглая, втрое толще прежней Мурляны. Она ничего не сказала, только приподняла левую лапу — нет, на этот раз она не стала пересчитывать свои пальцы — и показала ладошку. В ней была точно такая же пробка, как в ноге у Хоботка.

Хоботок ничего не сказал.

Мурляна подмигнула левым глазом и указала кончиком уса на дверь. Но таблички на ней не было. В нижнем углу мелом было написано: "Из дальних странствий возвратясь, ты друга не забудь".

А под ним был нарисован цветок. Хоботку этот цветок был незнаком.

8.
Сегодня папа пришел домой с радостным лицом и сразу же направился в маленькую комнату. Мама тут же пошла за ним.

Сийм сидел за столом и рисовал синий автобус. Хоботка не было видно. Он был под кроватью. Он всегда залезал под кровать, когда его будущее было мрачным.

— Ну, школьник, здравствуй! — сказал папа Сийму. — Как дела?

— Не знаю, — ответил Сийм.

Папа удивился:

— Кто же знает, если ты сам не знаешь?

Сийм рисовал синий светофор.

— Завтра я пойду в школу один, — сказал он. — Другие дети ходят одни.

— Конечно, один. Ведь ты уже большой мальчик, — согласился папа. — А почему твой светофор синего цвета?

— Другие карандаши потерялись, — сказал Сийм.

Папа огляделся вокруг — желтый карандаш валялся посреди комнаты, а кончик зеленого торчал из-под кровати. Папа сказал:

— Твои карандаши под кроватью, помяни мое слово.

— Тут нет карандашей! Тут я!

Папа с укоризной сказал:

— Хоботок, Хоботок, разве ты не знаешь, что жить под кроватью вредно для здоровья?


Из-под кровати послышалось сердитое сопение, а потом Хоботок сказал:

— А это не вредно для здоровья, когда ты говоришь "трясопузка" вместо "трясогузка"?

— Я могу тебе возразить, — сказал папа. — Врачи советуют произнести каждое утро до еды три раза "трясопузка".

— А когда маленький игрушечный слоник произносит "трясопузка", то все ученики смеются над ним, — донесся несчастный голос.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю.

Папа многозначительно кашлянул и сказал:

— А я знаю то, чего ты не знаешь!


Из-под кровати с любопытством высунулся хоботок. Он был усыпан веснушками, которые тоже глядели с любопытством. И голос с любопытством спросил:

— А что это такое, что ты знаешь?

— Я знаю, что ты сегодня ходил в школу.

Хоботок немного отодвинулся.

— Это тебе Сийм сказал?

— Нет.

— Ты, наверно, видел, как я стоял за деревом?

— Вот именно. Поэтому запомни раз и навсегда: когда прячешься за деревом, никогда не выставляй хобот наружу.

Хоботок целиком высунулся из-под кровати. Два зорких глаза изучающе посмотрели на папу — доброе у него лицо или злое. Лицо было совсем не злое.

— Мурляна оторвала мне хвост, а потом приклеила обратно, — с важностью сообщил Хоботок.

— Какая еще Мурляна? — спросили Сийм, мама и папа в один голос.

Хоботок испугался, что сболтнул лишнее, и собрался полезть обратно под кровать, но тут мама сказала:

— Хоботок, оставь свои фокусы. И живо вылезай из-под кровати. Как ты посмел один идти в школу! Какой ты непослушный!

Хоботок испуганно посмотрел в сторону стенного шкафа.

Папа перехватил его взгляд и воскликнул:

— А вот и плоды непослушания: Хоботок заболел. Нужно срочно уложить его в постель!

Про шкаф папа не вспомнил. Настроение у Хоботка улучшилось. Он беззаботно воскликнул:

— Я не болен, я здоров!

Папа серьезно сказал:

— У тебя корь: вон, весь хобот в красной сыпи.

Хоботок объяснил:

— Это не сыпь, это веснушки.

Сийм смочил палец, потер одну красную точку и сказал:

— Никакие это не веснушки. Это просто красным карандашом нарисовано.

Вдруг Сийм что-то заподозрил. Он полез под кровать, немного повозился там, потом встал, в одной руке горсть карандашей, а в другой-пустая коробка, и сказал плачущим голосом:

— Ну, конечно, это мои цветные карандаши, которые пропали, и у всех кончики обломаны.

— Хоботок, что это значит? — спросила мама. Хоботок стал объяснять:

— Это у меня веснушки. У Марис тоже были веснушки, а учительница с ней совсем не ругалась.

— У какой Марис? — спросила мама.

— А у той, что не разрешила Сийму меня бить.

— Что я слышу, Сийм? — удивился папа. — Ты бил в школе своего маленького игрушечного слоника?

Сийм перешел в наступление. Он громко воскликнул:

— А чего он говорит в классе разные глупости — все, о чем ты дома говоришь, и что я натянул три носка, и …

— Разве нельзя говорить правду?! — еще громче закричал Хоботок. — Уже и правду говорить нельзя!

Мама крикнула:

— О каких трех носках вы толкуете?

Сийм рассказал ей историю с носками.

Мама облегченно вздохнула, что загадка разрешилась. Она не любила загадок. Она любила, чтобы все было ясно.

Хоботок тоже вздохнул облегченно, как после долгого плача. Казалось, все вопросы разрешились благополучно. Но тут Сийм выудил из-под кровати свой новый учебник и захныкал:

— Смотрите, что здесь начиркано!

На задней обложке учебника черным карандашом была нарисована круглая, как шар, кошка.

Папа внимательно пригляделся к ней, словно она была ему знакома, и спросил:

— Хоботок, кто это?

Хоботок тоже посмотрел на кошку и сказал:

— Я думаю, это Мурляна.

На этот раз никто не спросил, кто такая Мурляна. Сийм еле сдерживал слезы. Мамин взгляд был устремлен на шкаф. Папа кивнул ей, взял в руки Хоботка и сказал:

— Да, дружок, мама очень верно сказала: всему есть предел. — И засунул Хоботка в шкаф.

9.
В комнате было тихо и темно. Только уличный фонарь отбрасывал на штору слабый свет. Время от времени он покачивался, и тогда казалось, будто по малюсеньким клеточкам шторы ползают малюсенькие плюсы и минусы. Но это только казалось так. Плюсы вообще не могут ползать, потому что у них нет ног, и у минусов тоже нет. Вот мухи ползают по шторе вверх-вниз. Но все время они тоже не ползают, иногда летают и жужжат.

Сийм уже спал, но не совсем, а только чуть-чуть: как раз засыпал. Вдруг ему показалось, что кто-то постучал. Тихо-тихо.

— Это, наверно, Хоботок, — решил Сийм. — Ему в шкафу скучно, вот он и стучится.

Хотя Сийм и был всерьез обижен на Хоботка, он все же от души сочувствовал ему. Сийм тихонько постучал в дверцу шкафа и приветливо спросил:

— Ты чего стучишься, Хоботок?

— Вовсе я не стучусь, — послышался грустный приглушенный голос.

— Кто же стучался?

— Ты сам стучался.

— Сейчас-то стучался я, а кто стучался раньше?

— Я не стучался. Я думал.

— О чем ты думал?

— А о том, что маленькому игрушечному слонику ничего нельзя делать. В школу ходить — и то нельзя, сразу запирают в шкаф.

— А ты не чиркай в чужих учебниках, — пожурил его Сийм.

— А я и не чиркал в твоем новом учебнике!

— Интересно, кто же это сделал? Папа? Или мама?

— Это папа, — решил Хоботок.

Сийм фыркнул: так смешно было представить, как папа рисует в его учебнике кошек. Но Хоботку он строго сказал:

— Не болтай глупостей!

Некоторое время царила тишина, а потом из шкафа донесся радостный голос:

— Я знаю, кто это сделал! Это Мурляна!

— О какой Мурляне ты все время твердишь? — спросил Сийм.

Снова молчание. Хоботок раздумывал, говорить о Мурляне или нет. Наконец, он все же решил сказать. Бояться ему было нечего — самое худшее было уже позади.

— Мурляна — школьная кошка, — сказал он. — Ей семь тысяч лет…

— Таким старым никто не может быть, — сказал Сийм.

— А вот она может. Она мне сама сказала.

— Она наврала.

— Нет, Мурляна вообще не врет. Она не разрешила про нее никому рассказывать, а я все равно проговорился. Вот она и набедокурила, чтобы меня упрятали в шкаф.

Сийм, конечно, не поверил ни одному слову Хоботка, но не стал его прерывать, потому что хотел загнать его вопросами в тупик.

— Интересно, как кошка добралась до моей книжки? — начал он свой допрос.

— Она взяла ее из твоего портфеля, а еще взяла твой черный карандаш. Залезла под кровать и стала чиркать.

— Может, ты знаешь и то, как она попала в нашу квартиру?

— Очень просто. Она пошевелила левым усом, и дверь сама открылась. А когда она шевелит правым усом, все начинают летать.

— Кто — все?

— Букашки-таракашки и зеленый попугай. Я сам видел.

— Где ты это видел?

— В живом уголке.

— Странно, почему я не видел! Я тоже был в живом уголке. Мы перед торжественным собранием обошли всю школу. А этот зеленый попугай просто-напросто чучело. Ты подумай сам, если бы тебя набили ватой, ты бы смог летать?

— А вот он хлопал крыльями и кричал: "Дур-рак! Дур-рак!" А стоит Мурляне свистнуть, как раздастся страшный взрыв!

— Ты сам слышал?

— Да. Мурляна научит и меня свистеть. Я уже немножко умею.

— Ну-ка посвисти, я послушаю.

— В шкафу нельзя свистеть. В шкафу темно.

Сийм не сомневался, что историю с Мурляной Хоботок сочинил для того, чтобы вырваться на свободу. Для игрушечного слоника хитро придумано! Но пора было спать, и Сийм сказал:

— Давай теперь спать, Слоняйка. Мне завтра рано вставать. Ведь я должен идти в школу.

— Мне тоже рано вставать. Я тоже должен идти в школу, — сказал Хоботок.

— Нет, нет! И не надейся! — испугался Сийм. — В школу ты больше не пойдешь! Тебя никто не выпустит из шкафа!

Хоботок озабоченно сказал:

— Но тогда Мурляна сильно разозлится. Она снова придет и исчиркает всю твою книжку.

Сийма не испугали угрозы Хоботка. Он устало сказал:

— Хватит болтать, никакой Мурляны вообще не существует, потому что кошки не умеют свистеть и рисовать тоже не умеют.

Хоботок оторопел:

— Откуда ты это знаешь? — взволнованно спросил он.

— Знаю — и все. Ты эту Мурляну выдумал!

Сийм говорил так убежденно, что совсем сбил Хоботка с толку. А что, если кошки действительно не свистят и не рисуют? Если Мурляна — это чистая выдумка? Тогда… тогда нет никого, кто пустил бы его в школу.

А эта мысль была такая грустная, что Хоботок бросил ее на полпути и уснул.

У Сийма тоже глаза закрылись, но тут снова кто-то постучал. Теперь уже явственно. Стучались в окно. Сийм от страха спрятался с головой под одеяло. Потом осторожно выглянул. В углу окошка что-то поблескивало. Сийм вылез из кровати, подкрался к окну и увидел, что за окном сидит попугай из живого уголка, а в клюве у него листок бумаги. А на нем корявыми печатными буквами что-то написано. Эти буквы-то и блестели.

Сийм открыл окно. Попугай шумно влетел в комнату, сделал над ней круг, выронил из клюва записку и, прокричав "Дур-рак! Дур-рак!", улетел.

Сийм поднял записку и прочитал:

УЧЕНИЧЕСКИЙ БИЛЕТ ХОБОТКА

Честное слово, Хоботок ученик взаправду, а не понарошке.

ШКОЛЬНАЯ КОШКА МУРЛЯНА.

— Хоботок, — виновато прошептал Сийм.

Из шкафа не донеслось ни звука. Сийм открыл дверь.

Хоботок, расстроенный, спал. Сийм схватил его на руки, стал тормошить, приговаривая:

— Проснись, Слоняйка! Милый Слоняйка, проснись!

— Чего я опять натворил? — спросил Хоботок сквозь сон.

— Ты ничего не натворил, — успокоил его Сийм. — Мурляна прислала тебе ученический билет… Теперь я верю, что это не ты исчиркал мою книжку…

Хоботок вмиг взбодрился.

— Вот всегда так! Никто не верит тому, что говорит маленький Слоняйка! Но потом я всегда бываю прав!

— Я верю, верю, — успокоил его Сийм. — Но что-то мне стало прохладно.

Он уложил Хоботка у себя в изголовье, а сам закутался в одеяло. Когда Сийм согрелся, он сказал:

— Но ты, Хоботок, на наш урок не приходи, а иди на урок к Мурляне. Будем видеться только на переменах.

Хоботок ничего не ответил. На радостях, что снова оказался прав, он заснул.

Чудище-Юдище и Мурляна

1.
Сийм сидел за столом и выводил восьмерки. Делал он это неохотно, потому что должен был писать их так, как показано в учебнике: начинать сверху с середины, потом постепенно заворачивать влево вниз, затем вправо, потом повернуть вверх и прийти на старое место. Это было ужасно нудное занятие. К тому же восьмерки выходили какие-то кособокие и помятые, будто они наехали на дерево. А ведь Сийм изобрел хороший метод, как можно очень просто получить красивую восьмерку: сперва нужно написать обыкновенную цифру три, а потом написать еще одну, повернутую носом к первой. Вот и готова восьмерка! Но так писать не разрешалось. Никто не разрешал: ни учительница, ни мама, ни … Папа, может, и разрешил бы, но у него Сийм не смог спросить разрешения, потому что мама увела его в кино. Поэтому Сийму ничего не оставалось, как писать кособокие и помятые восьмерки. Они нагоняли на него тоску.

Сийм вздохнул и отупело обвел глазами комнату. Взгляд его остановился на Хоботке, который стоял с карандашом в хоботе, крепко прижавшись к косяку двери, и на высоте своей головы проводил черточку.

— Хоботок, что ты делаешь? — удивленно спросил Сийм.

— Ничего, — смутился Хоботок.

— Ты измеряешь свой рост?

— А что толку его измерять? — безутешно сказал Хоботок, прошелся по комнате, прыгнул на диван и уставился в одну точку.

Сийм что-то вспомнил и сказал:

— Хоботок, что-то я тебя давно в школе не видел.

Хоботок с безразличием сказал:

— Ты и не мог меня видеть, потому что, во-первых, на переменках вы так носитесь с Ханно и Эльдуром, что ты даже учительницы не замечаешь, а во-вторых, мои уроки как раз тогда, когда у тебя переменки, а в-третьих, я больше не хожу в школу.

Эта новость удивила Сийма. Он воскликнул:

— Почему же ты больше не ходишь?

— По очень простой причине. Я уже и без того умный.

Сийм недоверчиво посмотрел на него и сказал:

— Если ты такой умный, напиши-ка мне несколько красивых восьмерок.

Хоботок прыгнул на стол, положил передние ноги на лист тетради, чтобы он не помялся, и принялся старательно выводить восьмерки. Он это делал совсем иначе: сперва рисовал маленький круг вверху, потом чуть побольше внизу, а потом соединял их между собой черточкой. Это выходило у него очень ловко. Уже были готовы три восьмерки.

Только теперь Сийм догадался вмешаться.

— Разве это восьмерки? — с упреком воскликнул он. — Это муравьи.

— Нет, не муравьи, — ответил Хоботок. — Муравьи дрыгают ногами. А мои восьмерки не дрыгают.

— У них нет ног, потому. А если ты им пририсуешь ноги, они убегут из тетрадки.

Хоботок пририсовал восьмеркам ноги. Но восьмерки все равно не убежали. Тут Сийм поднял страшный крик:

— Посмотри, что ты наделал! Что завтра скажет учительница, когда увидит эти восьмерки? Ты чего наврал мне, что ты умный, а сам не умеешь писать красивые восьмерки!

Раньше, когда Хоботка отчитывали, у него всегда округлялись глаза. Теперь же он заносчиво поднял хобот и сказал:

— Не знаю, какие восьмерки вам велят писать, но в Мурляниной двоичной системе они пишутся так, как я написал.

Сийм потерял дар речи. Он впервые слышал о двоичной системе. Но не мог же он показать своему игрушечному слонику, что тот знает больше, чем он.

2.
За дверью позвонили. Сийм со вздохом облегчения побежал в переднюю. Когда звонят, ребенок имеет полное право не писать восьмерки. На радостях Сийм забыл отправить Хоботка в маленькую комнату, как он в последнее время делал, когда кто-то приходил к нему.

В комнату вошли Ханно, Марис и Эльдур.

Эльдур воскликнул:

— Симка, айда в киношку. В "Космосе" идет "Чингачгук — Большой Змей".

— Нам надо спешить, — поторопил Ханно. Сийм жалобно сказал:

— Я не могу идти. Я еще уроки не приготовил.

— Потом сделаешь, — посоветовал Эльдур. — У меня тоже ничего не сделано.

— Но я пообещал маме, что никуда не пойду, пока все уроки не приготовлю.

— А тебе еще много осталось? — спросила Марис.

Сийма этот вопрос обнадежил. Он быстро ответил:

— Не очень. Одну страницу я уже исписал, а на другой нужно написать еще три строчки.

— Валяй быстрее, — подбодрил Эльдур.

— Мы пока посмотрим книжки, — сказал Ханно. Его очень интересовали книги Сийминого папы, потому что их разрешалось рассматривать только очень осторожно.

Ребята гурьбой ввалились в комнату. Сийм бросился к столу писать.

Марис подошла к нему взглянуть, как дела продвигаются. Она сделала испуганные глаза и спросила:

— Что ты здесь нацарапал?

— Это восьмерки, — сказал Сийм. — А ноги я им резинкой сотру.

— Они не сотрутся, они нарисованы цветным карандашом, — озабоченно сказала Марис. — Тебе придется вставить в тетрадку новый лист и написать новые восьмерки.

Хоть времени и было мало, Марис заставила себя спокойно сесть на диван. Тут она заметила Хоботка, взяла его на руки и нежно погладила по голове.

Дурное настроение Хоботка как рукой сняло. У него даже появилось сильное желание замурлыкать — так хорошо было ему. Но он взял себя в руки. Что позволено коту, не позволено слону. Вот коту не к лицу, если он, как слон, начнет трубить. И правильно. Если каждый будет делать то, что ему в голову взбредет — карандаш извиваться, червяк рисовать, чайник колоться, а кактус кипеть — какая будет на свете неразбериха!

Мурлыкать Хоботок не стал, но он не смог удержаться, чтобы тихонько не взвизгнуть. И хотя он сделал это тихонько, мальчики все же услышали. Ханно поднял от книги удивленный взгляд, а Эльдур наморщил нос и презрительно усмехнулся.


Сийм, который как раз менял в тетради лист, так растерялся, что нечаянно порвал обложку.

А сам Хоботок так напугался, что со страху онемел и окаменел. Он лежал на коленях у Марис, словно какая-то резиновая игрушка.

Сийм помахал порванной обложкой и несчастным голосом сказал:

— Теперь мне придется и обложку сменить.

Вместо того чтобы утешить друга в беде, Эльдур разгорячился:

— Некогда нам ждать, пока ты тут копаешься. Или сейчас идешь с нами, или мы уходим без тебя.

Теперь разозлился Сийм. Он сказал:

— Идите, если вы так торопитесь. Я вас не просил ждать.

Ясное дело, что на такие слова все повернулись и ушли.

3.

Когда Сийм остался с Хоботком вдвоем, он почувствовал, что они не одни, что в комнате есть кто-то третий. Его не было видно, но он был рядом с Сиймом, где-то за спиной или даже внутри него самого и грыз его.

Не пролез ли этот невидимка в комнату уже тогда, когда Сийм сражался с восьмерками? Уж не он ли толкал его под руку, и поэтому цифры получались такие кособокие? Конечно, это был он. И он же поссорил Сийма с друзьями.

Кто бы это мог быть — этот вредный невидимка?

Сийм думал и думал, пока ему не вспомнилось, что этот негодник докучал ему и раньше. Он вспомнил, что в таких случаях они с Хоботком крепко обнимали друг друга, уходили в какое-нибудь другое место и начинали играть во что-нибудь веселое или тихонько пели, или рассказывали интересные случаи из своей жизни. И всегда это помогало. Тот противный всегда исчезал.

Вдруг это поможет и теперь?

Сийм с надеждой взглянул на Хоботка. Но тот посмотрел на него отсутствующим взглядом. От этого внутри у Сийма заныло еще сильнее, а что хуже всего — захотелось пилить Хоботка. Но он этого не стал делать, а только спросил:

— Ты чего в последнее время такой скучный?

Хоботок грустно улыбнулся, немного помолчал и ответил:

— Ты больше не играешь со мной, потому. Ты стесняешься меня.

Хоботок сказал чистую правду. С тех пор, как Сийм пошел в школу, он уделял ему все меньше и меньше внимания. Игры Хоботка казались ему теперь слишком детскими, а его высказывания заставляли Сийма краснеть за него. Но что-то помешало Сийму откровенно сказать это. Наверно, ему не хотелось признаваться, что он бросил его первым. Поэтому Сийм воскликнул:

— Так давай играть, чего ты сидишь как истукан!

Они направились в маленькую комнату.

Хоботок оживился и, полный надежд, полез в стенной шкаф. Вылез оттуда задом наперед с коробкой кубиков и сказал:

— Давай построим башню "Длинный Герман". Сделаем Германа длинным-длинным.

Они принялись строить. Но кубики были будто круглые, не хотели держаться друг на друге. Получилась какая-то жалкая развалюха, а не башня.

Сийм разрушил ее. Он порылся в стенном шкафу и вытащил оттуда кегли.

— Давай лучше катать шары. Кто собьет кеглю, тот может бросить еще раз.

Они стали катать шары. Но шары были будто квадратные: никак не хотели катиться, а прыгали, как лягушки, — и все мимо.

Сийм сбил кегли ногой. Они устало шлепнулись на пол, будто были из теста.

Сийм мрачно посмотрел вокруг. Ему показалось, что кактус насмехается над ним. Он подошел к цветочному столику, скорчил страшную рожу и сказал:

— Ты дурак!

Но старый забияка не проронил ни звука.

Все вокруг было некрасивым, немым, мертвым. Внутри у Сийма загрызло еще сильней. Ему хотелось кричать.

Но ведь не станешь ни с того ни с сего кричать… Это может показаться по меньшей мере странным.

Всегда должен быть кто-то, кто виноват в нашем плохом настроении.

Сийму не пришлось долго искать виновника. Конечно, это была школа, та самая долгожданная школа, в которую еще два месяца назад он шел с замирающим сердцем. Теперь же он ругал ее.

— И кто только эту школу выдумал?! И кому она только нужна?! А если уж без нее не обойтись, почему она не может быть такой, чтобы дети ходили туда с радостью?! Ведь это так просто! Нужно только, чтобы в школу ходили, как в кино: хочешь — идешь, не хочешь — не идешь. И чтобы учеба была как игра: дети учатся, когда хотят, учат, что хотят и сколько хотят, и чтобы не надо было писать пять строчек восьмерок, когда все люди сидят в кино. Почему это не так? Почему все на свете вообще устроено будто назло детям?!

Но на душе у Сийма от этого ворчания легче не стало. Внутри загрызло просто нестерпимо. Бедный Сийм забрался на диван и стал стучать головой об его спинку.

Хоботок растерянно смотрел на своего старого друга. Он уже был не властен над сердцем Сийма. Поэтому он даже не осмелился начать вслух его утешать.

Он только тихо сказал, кивая и вздыхая:

— Вот оно, хваленое детство, вот она — золотая пора. Как только ребенок идет в школу, появляются свои обязанности, свои заботы.

Интересно, откуда он узнал эту премудрость, во всяком случае не от Мурляны.

4.
Сийм услышал, как открылась дверь. "Наверно, пришли папа с мамой", — подумал он и уже хотел бежать им навстречу. Он спрыгнул с дивана, но дальше не пошел: из передней не доносилось ни разговора, ни шагов. Странно.

Кто бы это мог войти в их квартиру так бесшумно?

Дверь закрылась.

А как же тот — вышел или притаился в передней?

Он хороший или плохой, а может, очень плохой?

У Сийма сильно заколотилось сердце.

Оказалось, тот не ушел, потому что… потому что медленно отворилась дверь и… никто не вошел! В передней тоже никого не было! Но на самом деле кто-то был! Сийм вначале никого не видел, потому что смотрел вверх. Но тут он услышал вежливое покашливание и взглянул вниз: он увидел черную как смоль кошку, в белой манишке и белых носочках. Это была Мурляна собственной персоной. Она кивнула в знак приветствия и сказала:

— Мне очень приятно познакомиться с тобой, Сийм. Честно говоря, мне следовало это сделать уже давно. Но такова участь всех педагогов — с родителями примерных учеников знакомятся в последнюю очередь. И то лишь в том случае, если примерный ученик сачковал или отмочил номер еще почище…

Вдруг Мурляна навострила ушки.

— Что я слышу? — Она повернулась к Сийму правым ухом, озабоченно наморщила бровь и тихо сказала:

— Грызет! У тебя внутри грызет! Это оно!

— Кто? — оторопело спросил Сийм.

— Мой личный враг — Чудище-Юдище. В широких кругах оно известно под названием черного червя, но его научное название Чудовиус-Юдовиус. Мне до сих пор неясно, почему такому противному зверю дали такое красивое имя. Итак, для начала мы его изгоним из тебя, поймаем и спустим в раковину.

Сийм осторожно потрогал свой живот и с опаской спросил:

— А как оно выглядит?!

Мурляна пренебрежительно сказала:

— Оно вообще никак не выглядит. Ни кожи, ни рожи. Каждый из нас чувствовал на себе, как оно грызет, но никто не видел его самого, а только его тень. Поэтому его очень трудно поймать. Но это уж моя забота. Итак, к делу! Через что оно могло залезть в тебя?

Сийм показал пальцем на рот. Он думал, что все, что у него внутри, попадает туда через рот.

— Нет, — сказала Мурляна твердо. — Чудище-Юдище проникает в нас только одним путем — через несделанные дела. Скажи, что ты не сделал?

Сийм припомнил все свои ежедневные обязанности: 1) Снимая ботинки, развязать шнурки! — Сделано. 2) Надеть тапочки! — Надел. 3) Взять из шкафа яблоко и съесть! — Съел… Все было сделано. И он сказал: — У меня все дела сделаны!

Проговорив это, он почувствовал, как Чудище-Юдище стало опять грызть. Когда о нем говорили, оно не подавало признаков жизни. Наверно, надеялось, что про него забудут и оставят в покое.

От Мурляны не ускользнул ход событий. Она быстро учинила допрос:

— Ты стишок выучил?

— Я выучил его уже в школе.

— А листик нарисовал?

— Нарисовал.

— А вам не задавали писать восьмерки?

Сийм пристыженно кивнул головой.

— Как я забыл про них! Мне еще надо написать три строчки восьмерок!

— Это излюбленный прием Чудища-Юдища — напустить дым забывчивости, — сказала Мурляна с видом знатока. — Но оно еще пожалеет о своем низком поступке, как оно жалело неоднократно и раньше. Бери карандаш в руки, Сийм!

Сийм послушно взял карандаш, сел за стол и сказал:

— Мне сперва нужно поменять листок в тетради.

Мурляна вскочила на стол, внимательно обследовала тетрадку Сийма и спросила:

— Зачем?

— Из-за этих восьмерок с ногами.

— Тем легче будет прогнать их отсюда! — сказала Мурляна и громко фыркнула. Тут же три восьмерки кувырком покатились на пол — и страница была чистая. Сийм не стал их разыскивать, а быстро принялся писать школьные восьмерки. Он словно боялся, что эти ногастые прибегут обратно.

5.
Когда была готова одна строчка красивых восьмерок, Сийм почувствовал большое облегчение. Он даже осмелился поднять голову и… задать вопрос, который ему первым пришел на ум:

— Мурляна, а что такое двоичная система?

Мурляна стала медленно, с явным удовольствием, объяснять:

— Двоичная система — это хорошая вещь. Я придумала ее на досуге как-то в воскресенье, когда не смогла пойти гулять в Кадриорг, потому что шел противный дождь, а мой зонтик был в починке.

— Так что же это такое?

— Ну как тебе объяснить? Вот вы в школе пользуетесь десятью цифрами. Но их так легко перепутать, если они к тому же кривые. Вот я взяла и выкинула восемь цифр, оставила только две.

— Единицу и двойку?

— Нет, двойка тоже кривая. Я оставила единицу и нуль. Вот это и называется двоичной системой, когда есть только единица и нуль.

— Ну а если…

— Что — если? Спрашивай смелее!

— А если я хочу написать, что у меня 5 копеек?

— Разве папа дал тебе 5 копеек?

— Нет, не дал, никто их не давал. Просто я хочу знать, как это можно написать.

— А это невозможно написать. Коли у тебя нет копеек, так и нечего писать, что есть. Это называется враньем.

— А это можно написать, что у меня нет 5 копеек?

— Это, конечно, можно.

— А как я это напишу?

— Очень просто. — Мурляна взяла в руки карандаш. — Вначале напишешь нуль. — Она вывела на порванной тетрадной обложке.

— Над нулем нарисуешь единицу, вот так,

а потом перечеркнешь ее другой единицей.

Два пишется так:

, шесть:

, девять:

Правда, очень просто?

— Просто, — признался Сийм. — Дай-ка я тоже попробую.

Мурляна погрозила указательным пальцем правой лапы и сказала:

— Погоди, погоди, напиши-ка еще одну строчку, и тогда поговорим.

Сийм принялся писать. Он писал с ожесточением и старанием. Сожесточением — потому, что хотел быстрее избавиться от Чудища-Юдища. А со старанием — чтобы быстрее услышать, что ему еще расскажет Мурляна. Закончив строчку, он нетерпеливо спросил:

— А теперь мне можно писать цифры двоичной системы?

— Я лично не советую, — дружески сказала Мурляна. — У тебя могут возникнуть недоразумения. Потому что моя двоичная система отличается от той, которой пользуются люди и вычислительные машины. Им неохота чертить единицы вдоль и поперек, поэтому они ставят их в один ряд с нулями. Не веришь — спроси у папы. Например, 5 они пишут так: 101, а 9 — 1001. Правда, смешно?

Сийму больше понравилась двоичная система Мурляны. Он с интересом спросил:

— Мурляна, а ты еще что-нибудь изобрела?

— Есть кое-что, — скромно, но с достинством ответила Мурляна. — Но лучше всего моя теория относительности. Это насчет часов. Нужно, чтобы было двое часов, иначе нет никакой относительности, и теории тоже нет.

Сийм обрадовался. Он давно хотел узнать, что такое теория относительности, и теперь ему представилась такая возможность.

Мурляна продолжала рассказывать:

— Теория относительности — это удивительная вещь. Например, если кто-то очень быстро идет, то его часы начинают идти медленнее, чем у того, кто сидит. И знаешь, как я это доказала? Я поймала молнию, надела ей на шею карманные часы и запустила ее вертеться вокруг земли. Молния бегает быстрее всех на свете, потому что она не что иное как электричество, правда, без проводов и кнопок. Пока ты скажешь один раз "ну", она сделает восемь витков вокруг земли — вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик! Сама я сидела на крыше школы и смотрела на другие часы. Вот тогда и обнаружилось, что у молнии часы отстают от моих часов.

— А почему так получается, что у того, кто очень быстро бегает, часы отстают?

— По очень простой причине: ему некогда их завести. И под конец часы совсем останавливаются. Сийм понимающе кивнул:

— Если так, то конечно… Но…

— Но третью строчку ты еще не написал, — сказала Мурляна и кончиком хвоста указала на тетрадку.

Сийм принялся за третью строчку. Она пошла у него как по маслу. Когда строчка подходила к концу, Мурляна приготовилась к прыжку. Но Сийм этого не заметил, так он был увлечен выведением последних восьмерок. Они получились у него очень красивые. Как только он поставил точку, случилось что-то неожиданное: какая-то тень выскочила из-под его карандаша и прыгнула на пол. Это было не что иное как Чудище-Юдище.

Мурляна не зевала: она бросилась вслед за ним.

Началась страшная погоня: грязно-серая тень юркнула под кресло, оттуда бросилась в угол, пробежала по книжной полке вверх, потом вниз, прыгнула за диван, потом мотнулась за занавеску, потом вскочила на цветочный столик, оттуда — на пол. Но Мурляна не отставала. Чудище забилось под диван, Мурляна настигла его и там. Чудище полезло вверх по стенке, Мурляна, стуча коготками, полезла за ним. Чудище по потолку удирало от нее…

Сийм и Хоботок, прыгая от волнения, наблюдали за необычной охотой. Они от всей души хотели помочь Мурляне, но ничего умнее не могли придумать, как время от времени кричали: "Мурляна, оно в углу! Мурляна, оно за занавеской!"

Когда Чудище-Юдище бежало по потолку, Сийму и Хоботку было ясно, что на этот раз оно не улизнет. Но что сделала Мурляна? Она для смелости фыркнула и со всех ног кинулась за беглецом. Со всех ног потому, что по потолку медленно ходить нельзя — тут же свалишься вниз.

Чудище-Юдище не ожидало, что Мурляна полезет за ним на потолок. Оно остановилось, чтобы почесать за ухом, и в тот же миг оказалось в когтях у Мурляны.

С победным визгом она спрыгнула с потолка и побежала на кухню. Журчание воды в раковине возвестило об очередной победе над ненавистным врагом.

6.
Благодарные Сийм и Хоботок проводили Мурляну в переднюю. Она уже собралась уходить, но тут вдруг постучала себя лапой по лбу и воскликнула:

— Семь тысяч лет — это вам не семь лет! Я так мило провела с вами время, что вообще забыла, зачем приходила!

— Разве ты пришла не затем, чтобы поймать Чудище-Юдище? — удивился Сийм.

— Нет, его я встретила у вас совершенно случайно, — ответила Мурляна.

— Ты пришла, чтобы поиграть с нами, — решил Хоботок.

— Нет, я пришла посмотреть, что с тобой случилось — ты так долго сачкуешь.

Сийм оторопел: как же так?! Ведь его Хоботок самый примерный ученик и вдруг — сачкует!

Хоботок посмотрел на Мурляну, опустил глаза и упрямо сказал:

— А чего мне в школу ходить — я уже и так все знаю!

— Позволь спросить, что — все? — удивленно пошевелила ушами Мурляна.

— А то… что моя черточка нисколечко не поднялась выше, а стоит все на одном месте, — сказал Хоботок и показал на косяк двери. От его середины поднимались вверх сантиметр за сантиметром черточки Сийма, а в самом низу была проведена одна корявая извилистая черта.

Упрямство Хоботка сменилось грустью. Он сказал, моргая глазами:

— Я вот учусь-учусь, а все никак не вырасту.

Мурляна ободряюще воскликнула:

— Хоботок, дорогой! А зачем тебе быть большим?! Ведь ты не автобус, который возит по утрам детишек в школу, а их родителей — на работу. Автобус должен быть большой, иначе пассажирам будет тесно, они навалятся на детей, и детям будет плохо. Главное — быть не большим, а умным. Взгляни на меня — я не бог весть какая туша, но по крайней мере я знаю, сколько будет дважды два и кое-что еще. А ты спроси у автобуса, хотя бы то, какой сегодня день или сколько стоит "Эскимо" или… как его зовут. Ничего он тебе не сумеет сказать — только протарахтит в ответ. Надеюсь, ты понял, что я этим хотела сказать?

Мурлянины слова утешили Хоботка. Он сказал уже гораздо веселее:

— Да, я все понял. Я больше никогда не буду ездить на автобусе.

Мурляна кашлянула и сказала:

— Это твое дело. Но все же я была бы рада увидеть тебя с поднятым хоботом в ближайшее время за школьной партой. А теперь оставь нас, пожалуйста, с Сиймом одних.

Хоботок понуро поплелся в комнату. Мурляна заговорила вполголоса:

— С педагогической точки зрения хвалить или ругать ученика в его присутствии неверно…

У Сийма заколотилось сердце: какой номер еще мог выкинуть Хоботок?

— … поэтому я и отослала его в другую комнату. Даже если он сейчас и подслушивает наш разговор, приложив ухо к двери, это уже нас не касается. Я должна сказать, что в моей практике редко встречались игрушечные слоники с такой светлой головой и добрым сердцем…

Сийм с облегчением вздохнул.

— … Единственное, чего я пожелала бы ему — это упорства, упорства и еще раз упорства… До свидания, Сийм! Надеюсь, наша встреча не останется последней!

Сийм улыбнулся своей самой милой улыбкой и пробормотал:

— До свидания. Нет… то есть да… не останется последней.

Мурляна еще раз с достоинством кивнула и, по рассеянности забыв открыть дверь, прошла прямо сквозь нее на лестницу.

7.
Сийм ворвался в комнату. Хоботок, который почему-то в это время стоял за дверью, со всего размаху шлепнулся на пол. Сийм воскликнул:

— Запоминай каждое слово, что я тебе скажу, Слоняйка! С завтрашнего дня ты открываешь новую страницу в своей жизни: никакого сачкования!

— Это тебе Мурляна сказала?

— Да.

— Чего она тебе еще сказала?

— Тебе необязательно знать. Будь у тебя хоть чуточку больше упорства…

— Но ведь ты сам говорил, что это очень глупо, что дети должны учиться и тогда, когда им неохота…

— Пожалуйста, не говори о вещах, в которых ты ничего не смыслишь. Одно ясно — ты продолжаешь учебу, потому что… — Сийм усадил Хоботка к себе на колени. — Потому что ты, Слоняйка, не глупый. Это сказала сама Мурляна, она даже больше сказала…

— Что у меня очень светлая голова и доброе сердце, да?

— Ты, конечно, подслушивал за дверью?

— Нет, не подслушивал. Просто я так думаю.

— Рассказывай! Ну ладно, неважно, как это было. Важно то…

— Что ты снова будешь играть со мной и не будешь отсылать в маленькую комнату, когда придут мальчишки.

— Хорошо, не буду. Но ты, пожалуйста, не визжи, когда они в гостях у нас. Они неплохие ребята, только…

— Хорошо, больше не буду визжать. А по вечерам мы станем рассказывать друг другу, что мы делали днем.

— Ладно, а еще…

— А еще…

Они поняли друг друга с полуслова, и это перенесло их в самое начало их дружбы и заставило тесно-тесно прижаться друг к другу.

— Слоняйка, а ты помнишь, как ты свалился в колодец?

— Да, я все помню…

Родители, вернувшись из кино, застали их спящими в кресле в объятиях друг друга.

Хоботок проигрывает войну

1.
Как легко давать красивые обещания и как трудно их выполнять! На другой же день Сийм побежал в кино смотреть индейцев и… затерялся в дремучих вековых лесах. Мир бледнолицых перестал для него существовать и Хоботок — тоже.

Хоботок же утратил малейший интерес к науке. Только одну вещь он еще хотел знать. Дни и ночи он размышлял над нею. Хоботок сидел неподвижно в углу около радио, уставившись в одну точку, и все думал, думал. Со стороны могло показаться, что он спит с открытыми глазами. Но Хоботок не спал, он бился над вопросом: куда уходит дружба? Мяч убегает за куст сирени или поленницу дров, цветные карандаши закатываются под кровать или книжную полку. Папа уходит к друзьям. Яблоко исчезает в животе у Сийма. Все это ясно и понятно. А дружба, куда она уходит?

Хоботок занимался расследованием этого вопроса не из праздного любопытства. У него была четкая цель: как только он выяснит, куда запряталась дружба, он отправится туда — будь это хоть на краю света — и вернет ее.

За этими размышлениями Хоботок не замечал больших перемен, которые происходили вокруг. Вернее, он их замечал, но не придавал им значения.

Ханно и Эльдур стали все чаще наведываться к Сийму. Но они были уже не Ханно и Эльдур, а Зоркий Орел и Быстроногий Олень. Да и Сийм уже был не Сийм, а Большой Змей. Марис неожиданно превратилась в Уа-та-Уа.

Все четверо были ловкими и отважными воинами, каждый из них заслуживал быть вождем. Но, к сожалению, все не могут быть вождями, кто-то должен быть и племенем, иначе некого вести за собой в поход. Договорились, что вождями будут Зоркий Орел и Большой Змей, а Быстроногий Олень и Уа-та-Уа будут их племенами. Каждому — по племени. А чтобы было интересней, племена ходили в поход то с одним, то с другим вождем.

Вожди построили себе вигвамы: Зоркий Орел — в старом пустующем сарае за своим домом, а Большой Змей — у себя во дворе, в узком проходе между поленницей дров и забором. Вигвам Большого Змея был без крыши и боковых стен, зато имелось два выхода. На войне очень важно, чтобы у тебя было одним выходом больше, чем у врага. А еще в вигвам вел потайной — ход — расшатанная доска в заборе, которая запросто отодвигалась. Но об этом никто не должен был знать.

Вожди разрабатывали хитроумные военные планы. Например, Зоркий Орел со своим племенем пробирался через прерию (то есть: напрямик через два двора, которые соединяли их дома) или через вековые леса (то есть: в обход, по улицам) во владения Большого Змея, окружал его вигвам и со страшными боевыми криками атаковал его. Большой Змей и его племя вначале оказывали доблестное сопротивление (то есть: испускали точно такие же дикие вопли), но потом вынуждены были сдаваться в плен и их скальпировали (то есть: снимали у них с головы украшения с перьями).

Зоркого Орла невозможно было атаковать в его вигваме, потому что он всегда запирался изнутри на крючок. Его приходилось вначале выманивать оттуда, и только тогда внезапно атаковать.

Это были очень дружественные военные походы. Ну, иногда, конечно, бывали и разногласия, но какая война обходится без них.

2.
Как-то Быстроногий Олень явился к Большому Змею, держа в вытянутой руке пластмассовый пистолет и прицеливаясь. Как только он вошел в переднюю, он тут же выстрелил. Пуля — деревянная палочка с резиновым наконечником — ударилась в дверь ванной и приклеилась к ней.

— Я больше не племя Ханно, — объявил Быстроногий Олень. — С Ханно вообще нельзя дружить — больно задаваться стал. Давай пойдем на него войной. — И он снова выстрелил.

— Дай-ка мне тоже пульнуть, — попросил вождь Большой Змей.

Ханно разрешил.

Они пуляли в дверь ванной, в дверь кухни, в стену. Быстроногий Олень раз стрельнул в зеркало, но Большой Змей тут же увел его в комнату.

Потом они опять стреляли куда попало, пока Быстроногий Олень не сказал:

— Принеси-ка цветной карандаш, да потемней, а то светлый не будет видно. Начертим на двери круги и будем стрелять по цели. Кто точнее попадет, тот выиграл.

— А как мы потом круги отмоем? — спросил Большой Змей.

— Ототрем. Смочим носовой платок слюной и будем тереть.

Большой Змей был в нерешительности, но он не мог этого показать другим, потому что вожди должны быть решительными. Он отыскал темно-синий карандаш и нарисовал на двери три круга: большой, средний и совсем маленький. Самый маленький был в серединке. Кто в него попадет, получает десять очков.

Быстроногий Олень выстрелил первым. Подряд разрешалось сделать пять выстрелов. И он получил пять очков.

Большой Змей за четыре выстрела заработал только одно очко, но зато в пятый раз попал прямо в десятку.

Быстроногий Олень поморщился и сказал:

— Давай снова. У меня в первый раз плохо получилось. У меня всегда в первый раз плохо получается.

Но и во второй раз у него получилось не лучше. Тогда он сказал:

— В дверь стрелять слабо. Давай бить по слону! — Он указал на Хоботка, который сидел в углу около радио и решал свой сложный вопрос. — Давай посадим его на стол и будем стрелять. Когда пуля попадет в него, он свалится. Будет как на настоящей войне.

Быстроногий Олень уже пошел за Хоботком, но Большой Змей преградил ему дорогу:

— Нет, в слона стрелять не будем.

Быстроногий Олень с недоумением посмотрел на Большого Змея. Но потом, вспомнив что-то, насмешливо сказал:

— Ах это и есть твой Хоботок! Ты все еще играешь с ним!

Большой Змей покраснел. Ему хотелось сказать что-то очень резкое, но он не мог найти подходящих слов и только сопел от обиды.

Из затруднения его спас телефон.

— Это мама! Я забыл ей позвонить, что я уже дома, — с облегчением вздохнул Большой Змей и побежал в переднюю.

Быстроногий Олень остался с Хоботком вдвоем. Хоботок сидел неподвижно, даже глазами не моргал.

Быстроногий Олень коварно усмехнулся, прицелился из пистолета, зажмурив левый глаз, и уже хотел нажать курок, как вдруг Хоботок недовольно фыркнул. Рука стрелка дрогнула. Пуля пролетела мимо Хоботка, угодив в маленький кактус на цветочном столике. Кактус с испугу выскочил из земли, стукнулся головой об окно, отскочил назад и шлепнулся на пол.

В передней Большой Змей говорил по телефону:

— Нет, мы не балуемся. Мы тихонько стреляем по цели. Нет, мне еще есть не хочется, потом поем…

Быстроногий Олень поднял с пола кактус и пулю. Кактус он засунул обратно в землю, а пулю — в пистолет. Потом снова прицелился в Хоботка и нажал курок. Но щелчка не было, пуля осталась в стволе. В чем дело?

Быстроногий Олень вытащил пулю, заглянул в ствол — вроде бы все в порядке — снова зарядил и, повернув дулом к себе, нажал курок. Раздался щелчок, и пуля впилась ему прямо в переносицу.

Быстроногий Олень в испуге выронил пистолет. Тут же в комнату вошел Большой Змей.

— Что за грохот? — спросил он.

— У меня пистолет выпал, — сказал Быстроногий Олень.

— А зачем ты себе пулю на лоб нацепил?

— Я хотел тебя насмешить. Правда, смешно?! А теперь мне пора сматываться.

Быстроногий Олень побежал в переднюю, но Большой Змей не пустил его:

— Раньше помоги мне дверь отмыть!

Быстроногий Олень нехотя вернулся.

Большой Змей отыскал тряпку, смочил ее под краном и принялся тереть. Потом тер Быстроногий Олень. Потом терли вдвоем. Три темно-синих круга исчезли, но на их месте осталось голубое пятно, которое никак не отмывалось.

— Что теперь будет? — озабоченно спросил вождь.

— Скажи, что понятия не имеешь, откуда взялось это пятно, — научило его племя.

— Не болтай глупостей! Кто этому поверит? — разозлился вождь.

— Ну как знаешь, — нагло заявило племя. — И чего ты раскричался, ведь не я сделал эти круги. Сам ты их намалевал!

Вот на это вождь действительно раскричался.

— Больше я тебе не друг! И моим племенем ты тоже больше не будешь!

— Не очень-то и хотелось, — ответило отпущенное на волю племя и гордо удалилось.

Вечером великий вождь отбивал атаки родителей. Пятно ему пришлось признать, но кактус, засунутый вверх тормашками в землю, он отрицал, потому что действительно ничего не знал об этом.

Родители были опечалены, что их любимый сын научился врать, а сын был еще несчастнее оттого, что ему перестали верить.

Но для кого-то сегодняшний день был счастливым. Для Хоботка! То, что Сийм не разрешил в него стрелять, вселило в него новую надежду. Значит, еще не все потеряно!

3.
На этот раз к Большому Змею явился Зоркий Орел. Его правая рука крепко сжимала линейку, к которой был привязан треугольник. Треугольник был забрызган красной краской.

— Здравствуй, брат Большой Змей! — проговорил с достоинством пришелец. — Смотри, какой у меня отличный томагавк. Видишь, на нем следы вражеской крови? А как он летает!

Зоркий Орел сделал зверское лицо, покрутил томагавком над головой и запустил его в сторону дивана. Смертельное оружие пронеслось со свистом, как трясогузка, и мягко опустилось на диванную подушку.

Зоркий Орел сказал:

— Я его сам сделал. Хочешь попробовать?

Большой Змей взял томагавк, сделал тоже зверское лицо, покрутил им над головой и бросил.

Томагавк полетел к цели, как и раньше, но на этот раз он не приземлился на подушке, а перевернулся в воздухе и. описав небольшую дугу, упал на пол.

— Это вовсе не томагавк, а бумеранг, — сказал, оправдываясь, Большой Змей.

Но лучше бы он этого не говорил. Великий вождь Зоркий Орел оскорбился до глубины души. Но он не выдал своих чувств и поучающим тоном сказал:

— Просто ты не умеешь его бросать. Смотри внимательно.

Большой Змей смотрел во все глаза.

Зоркий Орел сделал особенно зверское лицо и изо всех сил швырнул томагавк. Но он почему-то снова перевернулся набок и прилетел обратно.

Зоркий Орел быстро попробовал еще раз… Потом еще… и еще…

Томагавк ударялся или об стенку, или падал на пол, но до цели не долетал.

Зоркий Орел, потеряв самообладание, бросил в лицо Большому Змею обвинение:

— Ты испортил мой томагавк! Раньше я всегда попадал в цель! Больше я никогда не буду давать тебе своих вещей!

Большой Змей не мог согласиться с таким обвинением. Оно показалось ему просто нелепым.

— Как это — испортил? — изумился он. — Просто твой томагавк слишком легкий. Таким томагавком никого не убьешь. Его даже не почувствуешь, когда получишь им по голове.

Это заявление очень возмутило Зоркого Орла.

— Говоришь, не почувствуешь? — закричал он. — Дай-ка я стукну тебя по башке, и увидим, почувствуешь или нет?

Теперь возмутился Большой Змей.

— Дай-ка лучше я тебя стукну, — сказал он с вызовом. — Это твой томагавк!

— А я не говорил, что не больно, это ты сказал, поэтому на тебе и надо попробовать.

Несмотря на сопротивление Большого Змея, Зоркий Орел стукнул его томагавком по лбу.

Удар был не сильный, и Большой Змей убедился, что он был прав. Будь он просто школьник Сийм, он, может быть, и высказал бы это. Но ведь он был индеец, да к тому же вождь — и не мог потерпеть, что другой вождь проверяет на его голове боевые качества своего оружия.

— Ты что — сдурел? — закричал он в гневе и хотел вырвать томагавк, чтобы на унизительный удар ответить тем же. Но противник не собирался без боя отдавать оружие.

Борьба длилась до тех пор, пока не раздался зловещий треск.

Теперь закричал Зоркий Орел:

— Что ты наделал? Недотепа! С тобой вообще ни один нормальный человек играть не может.

— Ни один нормальный человек не делает из линейки томагавка, — ответил Большой Змей.

Это справедливое замечание подействовало на Зоркого Орла, как ушат холодной воды. Но это только внешне. Внутри у него затаилась злость из-за сломанного и поруганного оружия. Он молча подобрал с полу обломки томагавка и вышел.

4.
Несколько дней царил мир. Но тут к Большому Змею снова явился Быстроногий Олень. На этот раз у него была с собой лыжная палка без кольца.

— Смотри, какое отличное копье я себе сделал! — завел он дружеский разговор, но взгляд его рыскал по сторонам.

— Я знаю, как можно запросто убрать кольцо: ногой наступишь на край — хрясть! — и готово… Хочешь, покажу как это делается?

— Не хочу, — ответил Большой Змей холодно, потому что в школе Быстроногий Олень все эти дни избегал его и якшался с Зорким Орлом.

— Не хочешь — не надо, — высокомерно сказал Быстроногий Олень. — А Зоркий Орел сделал себе настоящий томагавк из толстой фанеры, а лезвие из фольги. Он обещал и мне сделать точно такой же…

Большой Змей хранил молчание. Глазки Быстроногого Оленя забегали, когда он сказал:

— Зоркий Орел собирается объявить тебе войну. Он сказал, что ты больно задаешься и тебя нужно проучить.

На лице Большого Змея не дрогнул ни один мускул. Это известие не было для него новостью. Уа-та-Уа уже предупредила его, и он хорошо подготовился к войне. Большой Змей ответил:

— Это мы еще посмотрим, кто кого проучит. — Он открыл стенной шкаф и вытащил оттуда свое боевое снаряжение. Оно было роскошным: пестрый желто-красно-белый щит (круглое сидение от стула), мощный томагавк (старое топорище с железным болтом) и настоящий кинжал (вырезанный из дерева, лезвие обито жестью, а ручка обмотана зеленой изоляционной лентой).

Рыскающий взгляд Быстроногого Оленя так и застыл:

— Откуда жесть достал? — спросил он.

— Папа вырезал из консервной банки … А я сам прибил…


Быстроногий Олень с нескрываемой завистью повертел кинжал в руках, а потом как бы между прочим сказал:

— Давай меняться, я тебе отдам свое копье.

— Да у меня этих старых лыжных палок навалом, — ответил Большой Змей.

— Я отдам тебе свой пистолет.

— Мне папа купит такой же. Их в магазинах сколько хочешь.

То, что Большой Змей отказался, сделало кинжал в глазах Быстроногого Оленя особенно притягательным. Он почувствовал, что должен заполучить этот кинжал любой ценой.

— Послушай, Симка, — начал он уговаривать, — скажи, чего ты за него хочешь?

Большой Змей презрительно наморщил бровь, потому что тот назвал его мальчишечьим именем, и твердо сказал:

— Я ни за что на свете не отдам свой кинжал.

— Тогда сделай мне такой же.

— Это еще зачем? Ты такой задавака, и вообще ты не из моего племени.

Быстроногий Олень многозначительно сказал:

— Я сказал Зоркому Орлу, что я в его племени, но на самом деле я в твоем племени.

Большой Змей задумался. Такая двойная игра показалась ему не совсем честной.

Быстроногий Олень, наверно, догадался о его сомнениях и сказал:

— Это такая военная хитрость. Ведь он тоже пускается на военную хитрость. Это он подослал меня, чтобы я выманил тебя на улицу, а потом позвал его и мы вдвоем напали бы на тебя.

— Прямо сейчас?

— Нет, когда стемнеет. Он боялся, вдруг Марис опять предупредит тебя, а когда темно, мама не разрешает ей выходить.

В глазах Большого Змея загорелся враждебный огонек. Сомнения его полностью отпали.

— Что ж, — ответил он. — Военной хитростью на военную хитрость!

— Знаешь, как мы сделаем? — сказал он. — Будто я ни о чем не знаю. Я засяду в своем вигваме, а ты пойдешь к нему и вы оба нападете на меня, а потом мы с тобой поймаем его и скальпируем!

— А потом ты сделаешь мне такой же кинжал, да? Потому что я теперь твой друг!

— Да, и мы навсегда останемся друзьями. Большой Змей и Быстроногий Олень даже сплясали воинственный танец — так им понравился их военный план и договор о дружбе.

А в углу Хоботок сказал себе:

— Вот теперь мне все ясно! Дружба не закатывается за кусты и не заваливается под кровать — оттуда ее можно было бы легко достать. Как птица перепрыгивает с одной ветки на другую, так и дружба перепрыгивает с одного существа на другое — и попробуй ее удержать!

Решив, наконец, этот трудный вопрос, Хоботок должен был радоваться. Но он, наоборот, расстроился, и это нагнало на него сон. Засыпая, он все же поймал одну радостно трепещущую мысль: "А моя дружба не прыгает!" — и тут же захрапел.

5.
Несмотря на предстоящий военный поход, у Большого Змея хватило выдержки приготовить уроки, поесть и убрать за собой со стола. Когда он все это сделал, он вдруг вспомнил, что после школы забыл помыть руки.

Он взглянул на них объективно: правая рука была грязная, а левая — еще вполне ничего. Это затруднило принятие решения, ведь одну руку невозможно мыть; начнешь мыть правую руку — зря намочишь левую, чистую. После долгого размышления Большой Змей направился в ванную.

Руки вымыты, теперь можно готовиться и к военному походу. До того как стемнеет, было еще много времени, но из дому нужно исчезнуть до прихода мамы. Отправляясь на войну, неразумно сталкиваться с родителями, потому что никогда не знаешь, как они отнесутся к перестрелке.

Великий вождь надел лыжную куртку, туго подпоясался ремнем и заткнул за него кинжал. На голову надел лыжную шапку, на которой красовались яркие перья, вырезанные из картона. В левую руку он взял щит, в правую — томагавк и подошел к зеркалу.

Вид у вождя был впечатляющий. Особенно, когда он делал хищное лицо и махал томагавком. Ге-гей! Сейчас он был готов выступить хоть против десяти вражеских воинов.

Часы показывали, что пора уходить из дому. Большой Змей вырвал из тетрадки лист и написал на нём крупными печатными буквами:

ПАШЁЛ К ДРУГУ

Подумав немного, переправил букву "Ё" на "О" и положил записку на самое видное место — на столик под зеркалом.

Первые двадцать минут он провел безмятежно в своем вигваме: отдирал от поленьев куски коры и, целясь, кидал об каштан; время от времени он любовался своим оружием и перьями на шапке. Потом он стал думать свою давнишнюю думу, как он оборудует свой вигвам, когда настолько вырастет, что летом сможет пойти работать. Прежде всего он настелет крышу, чтобы можно было сидеть в нем при любой погоде, потом он одну сторону забьет фанерой, навесит дверь. А под поленницей дров пророет потайной ход.

Поднялся ветер. Сверху стали сыпаться ледяные иголки. Небо потемнело, но это могло быть из-за черной тучи, которая закрыла собой небо.

На улице зажглись фонари. Хлопнула калитка. Большой Змей украдкой выглянул из-за поленницы. Это пришла мама. Значит, уже был шестой час. Но почему не идет Быстроногий Олень? Вдруг бабушка не выпустила его из дому? Нет, этого не может быть. Скорее он закроет бабушку на замок. А вдруг он попал в когти к Зоркому Орлу? Нет, Быстроногий Олень никому в когти не попадет, потому что у него на самом деле быстрые ноги.

Снова хлопнула калитка. Это был он! Большой Змей выскочил из вигвама и издал радостный крик, что можно начинать военный поход.

6.
— И куда это парень запропастился? — уже который раз спрашивала себя мама. — Пойти поискать? Но где? К какому другу он пошел? И где этот друг живет?

Вдруг с улицы донесся радостный крик Сийма.

Мама выпрямилась, прислушалась и поспешила в прихожую.

На крик проснулся Хоботок и испуганно вскочил. Ему приснился плохой сон. Сейчас этот сон уже развеялся, но у Хоботка отпечаталось в голове, точнее в сердце, что Сийм в опасности и зовет его на помощь.

Хоботок огляделся вокруг. Сийма не было. В передней мама надевала пальто. Выражение ее лица говорило: и где этот сорванец пропадает, пойду-ка поищу его.

Сердце подсказало Хоботку, что он должен сделать то же самое. Незаметно он увязался за мамой и спустился в подъезд.

На улице уже было очень темно. Мама кликнула сына. Никто не ответил. Кликнула еще раз — снова никакого ответа — и, сердясь, вернулась домой.

Хоботок успел выйти во двор на несколько секунд раньше мамы. И благодаря этому он услышал, как скрипнула доска в заборе и увидел темную фигуру, перелезающую в соседний двор.

— Это Сийм, — решил Хоботок. Но он ошибся. Это был Эльдур — Быстроногий Олень. Сийм стоял за поленницей дров, укрываясь от ветра, потому что ему было холодно.

Хоботок быстрыми скачками добрался до забора и пролез через лазейку в соседний двор. Темная фигура в это время пересекала цветочные клумбы, которые разделяли два двора. Скорей за нею!

Темная фигура пролезла сквозь куст, подошла к сараю Ханно и три раза свистнула. Из сарая послышался ответный сигнал, и тут же дверь отворилась. Темная фигура прошмыгнула в сарай. На миг лицо осветилось в темноте — это был Эльдур.

— А где же Сийм? — спросил у себя Хоботок, подкрался к сараю и, приникнув к стене, стал прислушиваться.

— Ты чего так долго копался? — с нетерпением спросил Ханно.

— Я не мог раньше прийти, — уклончиво ответил Эльдур.

— Смотри, что я для тебя сделал!

— Покажи!

Хоботку тоже было интересно взглянуть, что Ханно сделал для Эльдура. Он подкрался к тому месту, где сквозь узкую щель в стене пробивалась полоска света, и заглянул внутрь. Эльдур стоял под электрической лампочкой и любовался томагавком, у которого лезвие отливало серебром, а рукоятка пестрела от разноцветных кусочков изоляционной ленты.

В руках у Ханно был другой такой же томагавк. Ханно сказал:

— Давай сделаем так, что ты навсегда останешься в моем племени. Возьмем к себе еще нескольких мальчишек, и тогда нам никто не страшен. Марис мы больше к себе не возьмем. Она все докладывает Сийму. Кстати, ты выманил его?

— Да, — ответил Эльдур неуверенно. — Но у него такой шикарный кинжал. Рукоятка тоже обмотана лентой, а лезвие из жести.

— Кинжал отберем в качестве военного трофея, — решил Ханно. — За то, что Сийм сломал мой томагавк.

— Но он пообещал кинжал мне.

— Он будет твоим, если хочешь. Нам пора двигаться.

— С Сиймом вообще нельзя дружить, — сказал Эльдур убежденно. — Он еще молокосос — играет с надувным слоником… Идем!

Сердце Хоботка сильно заколотилось. Он должен стрелой мчаться к Сийму и предупредить его о надвигающейся опасности!

Он круто развернулся, сделал огромный прыжок и ударился о чьи-то ноги. Неизвестный громко вскрикнул и, как тень, исчез за домом. Хоботок от испуга сел.

В сарае свет погас. Некоторое время была мертвая тишина. Потом испуганный голос спросил:

— Кто это был?

Другой испуганный голос ответил:

— Это… Это была какая-то птица…

— А вдруг это Сийм вышел на разведку… Бери-ка томагавк и давай одновременно выскочим.

Хоботок, крадучись, стал удаляться от сарая. Он дошел до угла и увидел — кто-то крадется ему навстречу. Хоботок повернул обратно и ускорил шаг, потому что тот шел по пятам. Прижимаясь к стене сарая, чтобы остаться незамеченным, Хоботок добрался до открытой двери. Теперь он услышал топот, который доносился и спереди, и сзади. Бедняжке не оставалось ничего иного, как юркнуть и спрятаться в углу.

— Тут никого нет, — сказал Ханно, стоя на пороге, и изо всех сил захлопнул дверь. — Теперь давай в темпе, а то Сийм еще уйдет домой.

Две пары ног затопали по направлению к воротам. Значит, они пошли в атаку обходным путем — по улицам. Вот здорово! Тогда Хоботок, идя прямиком через двор, успеет раньше, чем они.

В два прыжка он очутился у двери и попытался ее открыть. Дверь не поддавалась. Хоботок был заточен!

— Нет, нет, — захныкал бедный слоник. — Я должен отсюда выбраться! Я должен предупредить Сийма, и тогда он, наконец, поймет, кто его настоящий друг. Тогда он увидит, что есть еще на свете такая дружба, которая не прыгает с места на место, а всегда сидит там, где ей положено. Я должен отсюда выбраться!

Несчастный заключенный в отчаянье бился головой об дверь. Но двери было все равно. Она даже не усмехнулась, видя бесполезные метания Хоботка.

7.
Могущественный вождь Большой Змей дрожал в своем вигваме от холода и нетерпения. Ему следовало бы сходить домой и одеться потеплее, но он не мог. Потому что как только мама увидит, что ее сын трясется от холода, она ни за что не отпустит его снова на улицу. И даже если удастся ее уговорить, это займет так много времени, что неприятель успеет побывать у него, и вся военная хитрость пойдет насмарку.

Чего они так долго не идут? Большой Змей, не отрываясь, смотрел на ворота, так что в глазах зарябило. Половина жителей дома уже вернулась с работы. Наверно, час был поздний. Но те, кого ждал Сийм, все не шли.

— Сосчитаю до ста и, если они не появятся, пойду домой. Не могу же я тут до бесконечности мерзнуть. Да и мама скоро придет искать меня во второй раз и уж тогда он нее пощады не жди, — уяснил для себя обстановку Большой Змей.

Он сосчитал до ста. Потом еще раз до ста. Потом до пятидесяти. Потом до десяти. Потом до трех. Еще раз до трех. И еще… Только он сосчитал три раза до трех, как услышал за спиной скрип. Кто-то отодвинул доску в заборе. Большой Змей сжал в руках томагавк.


— Сийм! — послышался из-за забора приветливый голос. Это была Уа-та-Уа! — Знаешь, Ханно и Эльдур хотят вдвоем на тебя напасть. Эльдур наврал тебе, что он на твоей стороне, на самом деле он на стороне Ханно. Я им сказала, что это нечестно, что я тебе все расскажу, если они так будут делать. Тогда они сказали, что не будут. Но я поняла, что они обманывают, что они ждут, когда я уйду домой. Я и пошла домой, а потом вернулась — ив сарае горел свет. Они как раз держали военный совет. Я до конца не слышала, потому что какая-то страшная кошка свалилась мне на ноги и я так испугалась, что вскрикнула, и они выбежали, но я успела спрятаться за углом. Они идут обходным путем. Беги быстрее домой, пока они еще в пути.



Сийм помог ей проникнуть в свой вигвам. Уа-та-Уа торопливо говорила:

— Нет, теперь Большой Змей и не подумает идти домой.

Чувство холода и безразличия как рукой сняло. На смену им пришло предбоевое возбуждение. Ведь с минуты на минуту мог разгореться жаркий бой!

— Уходи быстрее, — торопливо сказал Большой Змей. — Это у нас такая военная хитрость. Быстроногий Олень только делает вид, что он на стороне Зоркого Орла. На самом деле он мой друг. Я сделаю ему точно такой же кинжал, как у меня.

— Они хотят отобрать у тебя кинжал в качестве военного трофея. Ханно сделал Эльдуру шикарный томагавк. Теперь они друзья — водой не разольешь. Если ты хочешь, я насовсем перейду в твое племя… Сийм! Они уже у ворот…

Зоркий Орел и Быстроногий Олень в полном боевом снаряжении неслышно вошли в ворота и под прикрытием стены дома шаг за шагом продвигались дальше.

Большой Змей на миг растерялся. Кому верить — Быстроногому Оленю или Уа-та-Уа?

Нападающие вышли из прикрытия. В руках у обоих что-то сверкнуло — фольга на острие томагавка. Так и есть — Быстроногий Олень продался! У Большого Змея мгновенно созрел новый военный план: они не будут с Уа-та-Уа ждать неприятеля в вигваме, а спрячутся за большим деревом.

Быстроногий Олень и Зоркий Орел миновали угол дома. Быстрыми крадущимися шагами они отделились друг от друга, чтобы атаковать врага с двух сторон. Все их внимание было приковано к поленнице, за которой должен был преспокойно ждать Большой Змей, ведь он считал, что Быстроногий Олень на его стороне.

Они и не подозревали, что за ними точно так же следят, что за большим каштаном Большой Змей и Уа-та-Уа, готовые к прыжку, ждут, когда они атакуют пустой вигвам. И что тем будет очень легко их сзади скальпировать, прежде чем они успеют в узком проходе развернуться.

Страшный лай в соседнем дворе привлек внимание всех четырех воинов. Лай быстро приближался к забору и так же неожиданно оборвался, как и возник.

Зоркий Орел махнул рукой своему племени: вперед! Еще несколько крадущихся шагов — тут он издал воинственный клич и, размахивая томагавком, ринулся к поленнице. Быстроногий Олень атаковал ее с другого конца. Он был уже почти у цели, как неожиданно кто-то бросился ему под ноги.

Это был Хоботок, весь грязный, в царапинах. Оказывается, в задней стене сарая он обнаружил кошачий лаз и, рискуя жизнью, протиснулся в него, но тут же угодил в лапы к собаке, которая приняла его за кошку и чуть не загрызла. Потом он чудом пробрался в свой двор и, ничего не зная о новом военном плане и о том, что атака уже началась, помчался к Сийму на помощь.

Быстроногий Олень споткнулся и упал. Видно, он сильно ушибся, потому что долго не вставал. Его жалобное хныканье резко прервало ход войны.

На поле боя появились Сийм и Марис. К пострадавшему подбежал Ханно, помог подняться и участливо спросил:

— Что случилось? Скажи, Эльдур, что с тобой?

— Сийм подставил мне подножку, — захныкал Эльдур.

— Коленка так болит, что я не могу шагу сделать.

— Мы стояли за деревом, — сказал Сийм. — Ты споткнулся сам.

— Это, наверно, все та же страшная кошка, которая меня раньше напугала, — решила Марис. — Я видела, как она шмыгнула за поленницу.

Ханно заглянул за поленницу и воскликнул:

— Да она и сейчас тут. Но это не кошка, — добавил он удивленно, нагнулся и поднял Хоботка, который от сильного удара был настолько оглушен, что не мог пошевелить даже кончиком хобота.

— Сийм нарочно оставил его здесь, чтобы я споткнулся, — продолжал придираться Эльдур.

Сийм, негодуя, отпирался, он и понятия не имеет, как Хоботок оказался около его вигвама. Но мальчишки не поверили ему. Ханно сунул Хоботка в руки Сийму и сказал:

— На, цацкайся со своим слоником, вояка! И больше не лезь в войну играть!

Ханно помог Эльдуру доковылять до дому. Марис с несчастным видом поплелась за ними.

8.
Черная туча над городом стала серебристо-серой, и из нее посыпались красивые пушистые снежинки.

Мурляна закончила вечерний обход своих владений, присела на ступеньку, сладко зевнула, из приличия прикрыв рот лапкой, хотя поблизости не было ни души. Она уже хотела вернуться в котельную, на свое теплое место, но тут увидела, что по улице бредет знакомая фигура.

Когда она поравнялась с Мурляной, вовсе не намереваясь сворачивать в школьный двор, кошка воскликнула:

— Хоботок, добрый вечер! Ты куда собрался в такой поздний час?

Хоботок даже не ответил на приветствие — настолько он был выведен из себя. Но он все же остановился и сказал:

— Я собрался на реку Лимпопо.

— Куда, куда? — не поверила Мурляна своим ушам.

— Лимпопо, — повторил Хоботок и хотел продолжить свой путь.

— Погоди! — повысила голос Мурляна, что случалось с нею очень редко. — Лимпопо совсем в другой стороне!

Хоботок остановился и спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Хоботок, дорогой, а глобус на что? Ты думаешь, только для мух, чтобы им было, где отдыхать! Вовсе нет! Такой взгляд лженаучный.

— Так в какой же стороне Лимпопо? — нетерпеливо спросил Хоботок.

— Ты хочешь, чтобы глобус явился сюда? Нет, братец, нам придется самим пойти к нему. Идем!

И Мурляна зашагала с поразительной для своих семи тысяч лет грациозной походкой.

Хоботок, волнение которого улеглось и переросло в безразличие, машинально потопал за ней.



Миновав бесконечные лестницы и коридоры, они пришли в живой уголок, в котором хранились и пособия по географии. Не успела за ними захлопнуться дверь, как их оглушило приветствие:

— Дур-рак! Дур-рак!

Зеленый попугай радостно махал крыльями и ласково вращал глазами. Он был несказанно рад, что видит Хоботка, потому что Хоботок был его любимец. Хоботок поднял голову. Дружеское приветствие попугая стряхнуло с него безразличие. Ему вспомнился первый школьный день с его маленькими недоразумениями и огромной надеждой стать когда-то большим и умным. Какой это был чудесный день!

Да, большим и умным… Умным Хоботок уже стал, и теперь он знал, что большим не станет никогда. Как бы хорошо он ни учился, он не вырастет ни на один сантиметр. А Сийм будет расти, и чем больше, тем меньше он будет понимать Хоботка. А это так грустно, что дальше некуда.

Хоботок почувствовал жжение в уголках глаз, он тряхнул головой — на пол упали две капли.

Мурляна деликатно отвернулась, а Хоботок, хлюпая хоботом, сказал:

— Где-то протекает.

Ему приходилось видеть чужие слезы, а своих он не узнал — потому что это были его первые слезы.

Мурляна откашлялась, как это делают учительницы, и сказала:

— Пожалуйста, сядь и расскажи все по порядку, что с тобой сегодня случилось.

Хоботок сел и рассказал. Все шло гладко до того места, где он, чтобы спасти Сийма, самоотверженно бросился под ноги противнику. А дальше слова то сбивались в кучу, то теряли друг друга из виду.

— И он сказал, что я … Я испортил его прекрасный военный план… и… опозорил его…, Что я… делаю его жизнь невыносимой, а это ужасная несправедливость — ведь я хочу ему только… добра. А он ничуть не умнее своих мальчишек! Поэтому я и ухожу на реку Лимпопо!

— Да, — задумчиво сказала Мурляна, — тяжелый случай… И знаешь, почему? Потому что иначе и не может быть.

— Как это не может? Почему он должен играть с этими ужасными пистолетами? Почему я не играю, почему мама не играет, почему папа не играет? Никто не играет, только он играет!

— Знаешь, что я тебе скажу, Хоботок, — ласково ответила Мурляна. — Тебя обидели, а обиженные игрушки все преувеличивают. Но ты зря обижаешься…

— Нет, не зря! — воскликнул Хоботок.

— Тогда, по-твоему, — Мурляна продолжала сохранять спокойствие, — и соска, и погремушка тоже должны обижаться…

— Какая соска? Какая погремушка?

— До того как Сийм познакомился с тобой и разными кисками, утками и мишками, он играл с соской и погремушкой. Они имеют полное право злиться на вас, негодников, что вы их оттеснили…

Сравнение с соской так ошеломило Хоботка, что он потерял дар речи. И кого бы такое не ошеломило?

Мурляна продолжала:

— В каждом возрасте у человека свои игрушки. Мишки и кубики должны отступить перед ружьями и пистолетами. А настанет время, когда Сийм и их будет стыдиться…

Такое предсказание сильно обрадовало Хоботка. Он с надеждой спросил:

— А во что он будет играть, когда он и пистолеты забросит?

— В мысли.

— А когда и они надоедят ему?

— Тогда будет играть с детьми.

— С чьими детьми?

— Со своими.

Хоботок не смогудержаться от смеха, когда представил, что у Сийма когда-то будут свои дети. И тут же в голове у него пронеслась небесно-синяя мысль.

— Тогда я вернусь! Тогда я вернусь с реки Лимпопо! Мурляна растерянно кашлянула, почесала подбородок и спросила сдержанным тоном, который скрывал ее грусть:

— Ты все же окончательно решил уходить?

— Да, я это решил окончательно. А чего он говорит, что я делаю его жизнь невыносимой, если я хочу ему только добра! Я могу все простить, только несправедливость не могу!

— Ну что ж! Давай, я провожу тебя до границы своих владений.

Мурляна рассеянно скользнула взглядом по глобусу, три раза шевельнула правым усом, отчего весь живой уголок ожил, затем взмахнула лапкой, как дирижер, и величавой поступью вышла. Хоботок послушно последовал за ней. Их провожал тысячеголосый хор птиц и букашек, в котором изредка прорывалось кваканье лягушки и неистовый крик попугая:

— Дур-рак! Дур-рак!

В воротах школы Мурляна остановилась и, указав Хоботку дорогу, сказала:

— Мне грустно расставаться с тобой, и все же мне приятно, что познакомилась с таким слоником, расставание с которым печалит, а не радует. В добрый путь, Хоботок!

Глаза Хоботка снова округлились, и он растроганно сказал:

— До свидания, Мурляна. Я пришлю тебе большой красивый желтый банан, как только прибуду на место.

— Спасибо, Слоняйка! Вышли мне его телеграммой, тогда быстрее дойдет. Прощай!

— Прощай!

И Хоботок уверенно зашагал, размахивая хоботом. На свежем снегу после него оставались радужные следы…


Ребята, если кто увидит маленького надувного слоника, разгуливающего одного, покажите ему, как пройти к реке Лимпопо!


Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Подарок ко дню рождения
  •   Сийм и Хоботок знакомятся
  •   Сийм и Хоботок едут в гости
  •   Плохой день, который хорошо закончился
  •   Сийм и Хоботок болеют
  •   Весна пришла
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ Три года спустя
  •   Сийм и Хоботок идут в школу
  •   Чудище-Юдище и Мурляна
  •   Хоботок проигрывает войну